«Минные крейсера России. 1886-1917 гг.»

1444

Описание

В книге освещена история проектирования, строительства и боевой службы девяти русских минных крейсеров. Детально описываются, морские операции Русско-японской войны, в которой участвовали два корабля этого класса. Для широкого круга читателей, интересующихся военной историей. Прим. OCR: Во всех найденных сканах пропущена 29 страница (вместо нее стр. 33).



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Минные крейсера России. 1886-1917 гг. (fb2) - Минные крейсера России. 1886-1917 гг. 5311K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рафаил Михайлович Мельников

Рафаил Михайлович Мельников Минные крейсера России. 1886–1917 гг

Боевые корабли мира

C-Пб.: издатель М.А. Леонов, 2005, 128 с: илл.

ISBN 5-902236-21-5

Обложка: на 1-й и 2-й стр. минный крейсер “Лейтенант Ильин”: на 3-й стр. “Абрек” в Средиземном море: на 4-й стр. водолазные работы у борта “Посадника".

Текст: на 1-й стр. минный крейсер “Абрек”

Тех. редактор В. В. Арбузов

Набор текста Ю.В. Родионов

Корректоры: М.А. Богданов, М.А. Леонов

Издатель выражает благодарность В.В. Арбузову и Д.М. Васильеву за предоставленные фотографии

В книге освещена история проектирования, строительства и боевой службы девяти русских минных крейсеров. Детально описываются, морские операции Русско-японской войны, в которой участвовали два корабля этого класса. Для широкого круга читателей, интересующихся военной историей.

Глава I Проектирование и постройка

Детище адмирала И.А. Шестакова (“Лейтенант Ильин”)

В 1946 г. в № 2 (с. 119–123) “Морской сборник”, проявив непростительную для своего времени оплошность, оповестил читающую общественность об издании “Воениздатом” дневников и мемуаров адмирала И.А. Шестакова “Полвека обыкновенной жизни”. Но жгучие ожидания новой правды об одной из интереснейших сторон отечественной истории, оказались обмануты. Издание не состоялось. Честь императорской фамилии и ее "достойнейших” представителей — включая великих князей Константина Николаевича и Алексея Александровича — была ограждена от неудобных откровений никого не щадившего адмирала. Не вышло издание и доныне.

Понятными становятся и причины, по которым считается неудобной даже публикация дневников забытого министра. От его эпохи в наши дни протянулась цепь произвола власти и связь эту кто- то упорно не хочет раскрывать. Ныне уже дошли заступничества за честь и доброе имя дома Романовых и до призывов “любить свою историю”. При таких призывах не остается места заповеди истинного и верного патриота России И.Ф. Лихачева о том, что "ложный патриотизм не должен закрывать глаза на наши промахи и неудачи. Больше и лучше любит свое отечество тот, кто имеет дух раскрывать ему его ошибки и недостатки”.

И пока эти заповеди не проникнут в сознание власть имущих, по-прежнему будут оставаться непознанными проблемы нашей истории, и среди них — истоки крушения царизма подготавливаемого столпами того режима, которому служил и И.А. Шестаков, его эпоха и ее люди.

Даже в ограниченной задаче постройки кораблей не находится внятных мотивов поступкам адмирала. Только по встречающимся разрозненным документам удается установить, что процессом проектирования и постройки кораблей И.А. Шестаков очень любил руководить непосредственно. Он лично выбирал иностранный образец, в соответствии с которым, иногда с некоторыми изменениями, следовало создать отечественный проект и осуществить его в России. Он же выбирал и проект, по которому корабль заказывали за границей. Однако в истории проектирования в России минного крейсера “Лейтенант Ильин" даже и эти обстоятельства не обнаруживаются. Нет сведений о собрании “знахарей” — т. е. тех специалистов флота и судостроения, которых адмирал, смотря по расположению духа, мог приглашать для обсуждения будущего проекта. Нет в документах и лично излагавшейся в резолюции формулировки адмирала об основных заданиях на проектирование будущего корабля. Задания и обсуждение проекта первого русского минного крейсера не встречаются и в журналах МТК тех лет. Не нашел этих заданий и исследовавший судьбу минных крейсеров историк флота В.Ю. Усов (1925–1995).

Известно только то, что тогда не был готов И.А. Шестаков и к сооружению предлагаемых "истребителей миноносцев” водоизмещением 2500 т. Отказался он и от предложенного фирмой Томсона проекта более умеренной величины — 1580 т — по типу тогда же спущенной минной лодки “Скаут" (17 уз, 4 127-мм, 8 47-мм пушек, 7 минных аппаратов). “Повременить” — такой резолюцией он отозвался на представленный ему журнал МТК № 195 от 8 ноября 1885 г., посвященный рассмотрению предложения фирмы, полученного от морского агента в Англии капитана 2 ранга Линдена. Не удовлетворил адмирала и образец французского минного крейсера типа "Кондор”. Этот головной корабль серии из шести единиц, построенных в 1886–1892 гг., имел водоизмещение 1280 т, длину 68 м, ширину 8,9 м, осадку 4,24 м и развивал скорость 17,78 уз. Корабль был защищен 38-мм броневой палубой и вооружен 5 100-мм. 4 47-мм, 4 37-мм пушками и пятью минными аппаратами. 100-120-мм пушки, как первое отличие минного крейсера — такой была складывавшаяся тенденция мирового развития. Но и с ней И.А. Шестаков был почему-то не согласен.

700-тонное водоизмещение первого русского минного крейсера было выбрано (лично ли адмиралом, или Балтийским заводом — это также предстоит еще выяснить) по-видимому на основе среднестатистических данных. Близкое водоизмещение 520–550 т имели 18,5-19 уз “минные лодки” английского флота, построенные в 1886–1887 гг., за которыми в 1889–1892 гг. последовала огромная серия из 26 кораблей того же класса водоизмещением 735–810 т, со скоростью 19–21 уз. Очень схожий по характеристикам был, построенный в 1886 г., итальянский минный крейсер “Триполи". При водоизмещении 848 т он имел длину 70 м, ширину 7,88 м, осадку 3,84 м. Скорость его составляла 18 уз, вооружение- 4 57-мм, 5 37-мм пушек и пять минных аппаратов.

Уменьшив толщину броневой палубы, отказались от слишком тяжелой артиллерии и надеясь на совершившийся в 1884 г. прогресс в применении форсированной тяги. И.А. Шестаков полагал, что его новый минный крейсер ни в чем не будет уступать западным. Эту уверенность адмирал поддерживал высокой требовательностью к своим инженерам, которых он обязывал знать все усовершенствования, улучшения и приспособления, введенные на новейших броненосцах (речь шла о проектировании отечественного “Броненосного тарана”) и строго критичным отношением к поступавшим предложениям заграничных фирм. Так журналом МТК № 79 от 16 апреля 1886 г. были отвергнуты проекты представителя фирмы “Германия” (бывший завод Энгельса) в Берлине и Киле Ф.А. Фрндлендера о постройке минных крейсеров водоизмещением 450 и 1000 т.

Несмотря на поддержку адъютанта великого князя Константина Николаевича капитана 2 ранга Рончевского проекты были забракованы. 1000-тонный крейсер почему-то имел только один минный аппарат, тогда как отечественный 600-тонный "Лейтенант Ильин” по проекту был вооружен 7 аппаратами. Неудовлетворительным признали и истребитель по образцу итальянского “Триполи", обладавший скоростью лишь 18 уз.

Собрание согласилось с мнением капитана 2 ранга А.А. Вирениуса о том, что завод “Германия” не имеет понятия о назначении минных крейсеров и что впредь до новых заказов “следует выждать результатов испытаний строящихся у нас “Лейтенанта Ильина” и "Капитана Сакена”. Это мнение у И.А. Шестакова возражений не вызвало, а по поводу сомнений МТК (журнал № 2I4 от 16 ноября 1886 г.) о реальности 200-тонного истребителя со скоростью 24 уз, предложенного фирмой Ярроу. он выдвинул в своей резолюции обстоятельную программу прогресса. В ней говорилось: "Совершенно согласен, что незачем ходить заграницу, если можно так же хорошо строить дома. Согласен и на то, чтобы чертежи Балтийского завода (речь шла о новой отечественной инициативе. — P.M.) по рассмотрении Комитетом были приведены в исполнение на Балтийском же заводе. Но должен заметить, нам непременно нужно достигать по крайней мере тех же последних (подчеркнуто. — P.M.) результатов, которые получаются за границей, судя о них также как мы судим о своих.

Если Ярроу преувеличивает, то и нам не нужно впадать в ту же ошибку. Если мы не преувеличиваем ожидаемых результатов, то и на Ярроу нужно смотреть также, в особенности имея в виду его опытность. Есть еще вопрос о цене и очень важный” (РГА ВМФ. ф. 421, он. 8. д.36, л. 367, 395, 456).

Постройка на Балтийском заводе корабля, названного в начале — 15 октября 1885 г. — “Ильин", а 21 октября "Лейтенант Ильин”, началась 3 августа 1885 г. Корабль должен был напоминать о самой, наверное, впечатляющей победе русского флота 26 июня 1770 г., когда в итоге предшествовавшего сражении турецкий флот, отступивший в Чесменскую бухту, был сожжен удачно пущенным брандером. Его вплотную к турецкому 84-пушечпому кораблю подвел и поджег лейтенант Д.С. Ильин (1738–1803) с бомбардирского корабля “Гром”. Выбор названия первого минного крейсера прямо указывал на торпедно- крейсерское назначение корабля.

Исключительные обстоятельства его проектирования, приписываемого чуть ли не единоличным распоряжением И.А. Шестакова, который будто бы “лично утверждал чертежи и спецификации” ("Судостроение”, 1982, № 4, с. 54–56), не вполне подтверждается. Как хитрый человек, адмирал вряд ли мог взять на себя ответственность за чисто инженерные решения. которые должны были предложить М.И. Кази и МТК. За собой он оставлял лишь формулирование заданий и перемены. В остальном же процедуры прохождения проекта через МТК, как и обыкновение строить корабль на основании весьма общих чертежей, сохранились. Бесспорно и то что И.А. Шестаков очень спешил с постройкой и без промедления, вслед за начатой 3 августа 1885 г. сборкой корпуса на стапеле, уже 21 октября 1885 г. как о том гласила подпись на закладной доске, произвел официальную закладку.

Торжество закладки “стального минного крейсера "Ильин” с механизмом в 5500 индикаторных сил" почтили своим присутствием Александр III, государыня Императрица, генерал-адмирал Алексей Александрович и, конечно, сам И.А. Шестаков. Обозначены были в тексте также командир С-Петербургского порта вице-адмирал барон Гейкииг, инспектор кораблестроительных работ корабельный инженер подполковник Субботин и наблюдавший за постройкой корабельный инженер штабс-капитаи Леонтьев 2-й.

Полный комплект чертежей и спецификация корабля, которые уже без малого год, как находился в постройке, были рассмотрены МТК только 17 июня 1886 г. (журнал № 118). Свод характеристик и таблицу нагрузки составлял корабельный инженер С.К. Ратник. Участие С.К. Ратника в разработке проекта, может быть, по личному заданию И.А. Шестакова или М.И. Кази — очередное явление безмерного множества остающихся все еще неразгаданных обстоятельств нашей истории, которые ожидают своих исследователей.

Из послужного списка С. К. Ратника следует, что по окончании Морской академии в С-Петербурге. он уже 14 ноября 1884 г. выехал и Севастополь, где был произведен в поручики корпуса инженер-механиков с переводом по экзамену в корпус корабельных инженеров (ККИ). Назначенный младшим помощником судостроителя Севастопольского порта, 13 апреля 1886 г. был произведен в штабс-капитаны ККИ, а 22 декабря 1886 г., в соответствии с осуществленной И.А. Шестаковым несчастливой для флота реформой, был перечислен в “звание” младшего строителя. В 1887 г. участвовал в работах по постройке броненосцев “Чесма”и “Синоп", за проект грехбашенпого броненосца под девизом "Креславль" был удостоен 1-й премии в размере 2150 р. После работ по постройке броненосцев "Двенадцать Апостолов” и “Три Святителя” в 1893 г. назначен начальником Балтийского завода.

По-видимому, участие в проектировании “Лейтенанта Ильина" было лишь частным эпизодом, почему-то не отмеченным в его послужном списке. Невнятный скороговоркой отмечена постройка корабля в современной истории Балтийского завода. Остается ожидать, что рассказ об этом обнаружится в еще ие найденных записках С.К. Ратника, которые вместе с дневниками смогут прояснить таинственный путь этого проекта.

В одном из современных изданий авторство проекта без долгих размышлений приписывается корабельному инженеру А.Е. Леонтьеву (1843-7). хотя наблюдающим инженером был его младший брат И.Е. Леонтьев 2-й (1845-?). Он по тогдашним обычаям (для учета цензовых тонн) формально считался и строителем корабля, но ближе к авторству проекта мог быть действительный заводской строитель Н.Е.

Титов (1846–1918), избранный на эту должность директором М.И. Кази. Справедливости ради надо указать и подпоручика А.А. Охотнна, который по окончании Технологического училища с 1885 по 1896 г. был помощником наблюдающего Е.И. Леонтьева 2-го. В силу этой предшествовавшей подготовки проекта, он в МТК был одобрен без существенных замечаний. На этом основании рекомендовалось выдать Балтийскому заводу наряд на постройку.

Журналом № 124 от 26 июня было утверждено снабжение. Согласно "заказному штату”, для корабля длиной 230 фт и шириной 24 фт. водоизмещением 600 т по контракту полагалось иметь две мачты (одна деревянная высотой 76 футов), площадь парусности 4000 квадрат, футов и шесть гребных судов: катер паровой. катер гребной, вельбот, шестивесельный ял, две больших парусиновых шлюпки. Экипаж должен был состоять из офицеров, команды “по боевому расчету” 108 человек. Журналом № 128 от 4 июля 1886 г. были утверждены чертежи спускового устройства, журналом № 172. принятом 15 сентября 1886 г. чертежи рангоута. В журналах МТК не было, однако, разбирательств по поводу допущенных комитетом задержек с рассмотрением проектных решений.

Так в МТК никак не могли решить, к какому же роду 47-мм пушек — прежним пятиствольным или новым одноствольным — придет наука в результате совершившихся опытовых стрельб. Как будто что-то могло перемениться в вооружении корабля со столь никчемным калибром.

Со спуском корабля, состоявшимся 12 июля 1886 г., начался отсчет отведенного ему судьбой срока службы. К этому времени относительно достоверно определились и основные характеристики корабля. В устных преданиях флота, о которых уже в наши дни в своих мемуарах “Накануне” (М., 1966, с. 30) рассказал адмирал флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов (1902–1974), сохранялась удивительная, едва ли имеющая аналоги, баллада о лейтенанте Ильине и корабле, названном его именем. Во всех подробностях передавались в ней главнейшие спецификационные сведения о корпусе ("корпус весь его стальной, двести тридцать фут длиной, шириной — на верный глаз — меньше ровно в десять раз”) и механизмах крейсера (“если полный ход им дать, крейсер может пробежать миль три тысячи с углем, находящимся на нем”).

Фактические же характеристики корабля отличались и от приведенных в балладе, и от проектных предположений, и от сведений в тексте закладной доски. Романтические видения ушедшей эпохи времен Чесменского сражения (“и год был тысяча семьсот семидесятый”… — так начинается баллада) должен был напоминать архитектурный тип корабля — с заметной седловатостыо корпуса, с двумя полноразмерными палубами и развитыми надстройками бака и юта. Соединенные сплошным фальшбортом, они создавали впечатление явно "лишней” для миноносного корабля палубы. Скрытому приближению к противнику такой вид способствовать не мог.

Данью еще вовсю господствовавшей таранной тактики был угрожающе выступавший мощный форштевень. В нем, однако, мало соответствуя идее таранного удара, почти на уровне ватерлинии был установлен надводный минный аппарат. При малейшем волнении или просто на ходу аппарат превращался в подводный, делая проблематичным выпуск торпеды и демаскирируя корабль образующимся при обтекании крышки аппарата буруном. Отверстие для аппарата ослабляло таранный штевень, грозя кораблю непредвиденными повреждениями при ударе в борт противника. Лишняя, словно на большом крейсере, палуба с полноразмерными баком и ютом, неоправданно обременяла корабль, корпус которого, по-видимому, был сконструирован с чрезмерным запасом прочности. Об этом можно судить уже по одному лишь сравнению главных продольных связей, образующих расчетный эквивалентный брус, с корпусами весьма близких по размерам минных крейсеров начала XX в. класса "Доброволец”.

Так характеристики 600-тонного "Лейтенанта Ильина” в сравнении с 540 т “Всадником” постройки 1905 г. составляли соответственно: длина 71,4 и 71 м, ширина 7,3 и 7,3 м, высота корпуса 5,5 и 4,5 м. Толщины наружной стальной обшивки и днища 6–7 и 6–8 мм, верхней палубы 3,5–4,5 мм и 3–4,5 мм. Продольную балку корпуса корабля подкрепляла броневая палуба из двух слоев 6-мм листов, (с усилением над машинным и котельным отделениями до 12 мм), чего на "Всаднике" вовсе не было. Согласно неполной нагрузке (в то время она не была строго структурирована), приведенной В.Ю. Усовым ("Судостроение”, 1982, № 4, с. 55) из водоизмещения 604 т на корпус приходилось 267 т (или 44 %, что невероятно много), механизмы 165 т, на вооружение 33 т, на уголь 97 т, на провизию и питьевую воду 10 т, на экипаж 12 т. Начальная поперечная метацентрическая высота по проекту составляла в грузу 0,67 м, без угля 0,38 м.

По-крейсерски солидно предусматривались: конструкция корпуса, механизмы, системы, устройства и общее расположение помещений. Набор корпуса выполнялся по традиционно сложившейся в железном и стальном судостроении поперечной системе. Форштевень с ахтерштевнем были кованые из "лучшего" сварного железа. К горизонтальному 9-мм килю угольниками, как все делалось по тогдашней клепаной технологии, крепился вертикальный киль размером 508x7 мм, по бортам крепили по две 6-мм продольные связи — кильсоны. Два из них в районе машинного и котельного отделений составляли продолжение водонепроницаемых продольных переборок угольных ям. В средней части корпуса на протяжении 23 м корпус усиливался двумя дополнительными кильсонами.

Шпангоуты выполнялись из Z-образной стали, бимсы верхней палубы в средней части корпуса — из тавровых балок, в оконечностях на полубаке, полуюте и мостиках — из угловой стали. Со шпангоутами их крепли 6-мм стальные кницы, такой же толщины были флоры. Шпация составляла 24 дм или 610 мм, погибь бимса (“горбатость” набора, не позволявшая воде скапливаться на палубе) до 140 мм. Палубные стрингеры имели толщину 6–7 мм. Переборки подкреплялись стойками с расстоянием между ними 24 дм (или 610 мм) и делили корпус на 13 водонепроницаемых отсеков. Подпалубпые трубчатые стойки (пиллерсы) под броневой палубой имели диаметр 76 мм, под верхней палубой и под орудиями 64 мм, под баком и ютом 50 мм. Походная боевая рубка с размещенными в ней приводами управления и переговорными трубами выполнялась из 1-дм (25,4-мм) стальных листов. С этой броней соседствовали унаследованные от парусной эпохи деревянные пастилы палуб юта, бака и верхней палубы. Их выполняли из 50-мм сосновых досок. Команда располагалась в кубрике жилой броневой палубы, офицеры в каютах под полуютом.

Каждый из шести локомотивных котлов (масса одного с водой 18,9 т, воды в котле 6,7 т) имел 378 дымогарных трубок диаметром 32 мм, нагревательную поверхность 130 м2, колосниковую решетку, площадью 3 м:. Три котельных отделения располагались на протяжении 31–72 шп., два машинных отделения в корму от них по 72–87 шп. Две вертикальные паровые машины тройного расширения пара (диаметры цилиндров 508, 685 и 1077 мм, ход поршня 406 мм), работая на двухлопастные гребные винты, при частоте вращения 350 об/мин. должны были развивать мощность 3500 л.с. и скорость при форсированной тяге 22 уз. При естественной тяге мощность должна была составлять 2200 л.с. и 17,5-уз скорость.

Воду в котлы подавали питательные донки (по две в котельном отделении). Отработанный пар поступал из цилиндров в два главных конденсатора, обслуживаемые своими воздушными и циркуляционными насосами. Форсированную тягу обеспечивали паровые центробежные насосы. Водотливная система включала общепринятую магистральную трубу, проходившую в машинных и котельных отделениях, два паровых инжектора с подачей по 150 т/ч., два — по 100 т/ч. и паровой центробежный насос с подачей 200 т/ч. воды. Осушать отсеки можно было с помощью пожарной паровой помпы. Две паровые динамо-машины питали систему электрического освещения (70 ламп накаливания и дуговой прожектор мощностью 18 тыс. свечей).

Якорное устройство: два становых 500 кг якоря системы Мартина, укладывавшихся на палубе, одни запасной 480 кг якорь, две якорные цепи калибром 32 мм, длиной по 220 м, и шпиль. Предусматривались два паруса общей площадью 372 м2, поднимавшихся в аварийных случаях на двух легких мачтах. Внушителен был и состав шлюпок: паровой катер, гребной катер, вельбот, шестивесельный ял и две больших парусиновых шлюпки.

Протяженность корпуса, систем и механизмов, солидное крейсерское снабжение и предпочтение отданное скорострельным пушкам, не позволили дать кораблю и подобающее минному крейсеру вооружение. Его по проекту составляли семь (фактически пять) 47-мм и 12 (фактически 10) 37-мм револьверных пушек. Западные минные крейсера имели вооружение несопоставимо более мощное. Из предполагавшихся семи минных аппаратов пришлось оставить пять: два носовых, два бортовых, один кормовой, все надводные. Такое множественное вооружение потребовало численность экипажа довести до 128 человек, включая 8 офицеров.

По “Судовому списку 1904 г.”: наибольшая длина корабля составляла 237 фт 3 дм, или 72,31 м; длина по конструктивной ватерлинии 227 фт 9,5 дм, или 69,43 м, ширина 24 фт или 7,32 м, осадка носом (фактическая) 9 фт 5 дм или 2,87 м, кормой 10 фт 7 дм или 3,23 м.

В то же время повторялись убаюкивающие, не отвечающие действительности проектная величина мощности 3500 л.с. (в тексте закладной доски назывались, может быть, ошибочно 5500 л.с.) и такая же несостоявшаяся скорость 22 уз, она присутствовала и в справочнике С.П. Моисеева и в современных популярных изданиях (JI.C. Шапиро. “Самые быстрые корабли”. Л., 1981, с. 61). Правда, в более раннем “Судовом списке 1898 г.”, еще рассчитывая на сохранение тайны, составители приводили действительную достигнутую мощность 3282 л.с. и действительную скорость 18,5 уз. Фактически в 1895 г. скорость корабля не превышала 16 уз. Что-то не сошлось в расчетах изготовлявшей две машины (диаметр цилиндров 508. 686, 1071 мм, ход поршня 406 мм) английской фирмы “Хоуторн, Лесли и К"". Очень возможно, что англичане, выполняя заказ, полученный по-видимому, из явно "экономических” соображений, не нашли нужным прилагать к его исполнению весь свой инженерный талант и технологические возможности. Такое явление обнаружилось при заказе в 1887 г. на другом — очень известном заводе Нэпира — машин для канонерских лодок типа "Запорожец" ("Судостроение”, 1986, № 12, с. 51).

Последнему слову техники не отвечали заполнившие корабль шесть локомотивных котлов (нагревательная поверхность каждого 130 м2, площадь колосниковой решетки 3 м2, рабочее давление 11,3 атм. Уже явно отстававшие по показателям эффективности от обычных цилиндрических огиетрубных и уже появлявшихся водотрубных котлов, паровозные котлы продолжали применять благодаря своей малой высоте, позволявшей разместить их преимущественно ниже ватерлинии. Проблему обслуживания большого числа котлов усугубила явная нерешенность проблемы форсированного дутья в топках. Расчеты на него не оправдались, — при естественной тяге скорость составляла 17,1 уз (280 об/мин.). Предпринимавшиеся в продолжении октября-ноября 1886 г. неоднократные попытки достичь форсирования скорости, не позволили перейти рубеж 18,7 уз. Только на испытаниях 25 октября, совершив 7 пробегов, удалось добиться скорости 19,6 уз (340 об/мин.).

Целый ряд профилактических мер, предпринятых за зиму (переборка машин, котлов, установка новых трехлопастных гребных винтов) позволили в мае 1887 г. и только на одном из пробегов достичь 19,3 уз скорости. К этому времени корабль достиг по корпусу полной готовности — 99,25 % к 1 июня 1887 г., а к 1 июля она достигла 100 %. Тогда же было решено прекратить дальнейшие попытки приблизиться к недосягаемому порогу проектной 22-уз скорости. В МТК, достигнув едва ли стабильной, требовавшей неимоверных усилий кочегаров, скорости 19 уз, полагали себя уверенно идущими во главе технического прогресса.

Отвергая, как не имеющий никаких преимуществ (журнал МТК № 50 от 26 марта 1887 г.) предложение завода Ренни построить для России стальной минный крейсер водоизмещением 1650 т со скоростью на два узла больше общепринятой (19 вместо 17) и с усиленной стальной палубой (1 дм вместо Vs дм на “Скауте”), члены МТК указывали, что в России 19-уз скорость при форсированном дутье на “Лейтенанте Ильине” была достигнута при водоизмещении в три раза меньшем. Но мир был на пороге более высоких скоростей минных кораблей. В Англии в 1888–1889 гг, была построена серия из восьми минных лодок типа “Бумеранг” при водоизмещении 735 т и вооружении из двух 102 или 120-мм орудий, не считая мелких, имели стандартную скорость 21 уз. Динамитный крейсер США “Везувиус” (1888 г., 725 т) достиг скорости 21,1 уз. В Германии дивизионные миноносцы D5-D6 (1888–1889 гг.), при водоизмещении 350 т имели скорость 22 уз. Испания в 1888 г. удивила мир своим 430-тонным 23-уз, “Деструктором”. Италия вслед за 400-тонным “Саэтта” (1887 г., 20 уз), в 1888 г. выпустила серию из пяти 140-тонных "минных авизо” со скоростью 25 уз. Недалеко было и время 30-уз скорости английских истребителей. Опережение, на котором настаивал И.Ф. Лихачев, не состоялось.

Минный крейсер «Лейтенант Ильин» (продольный разрез, планы верхней палубы, полубака и полуюта.

1-прожектор; 2-световые люки;3-запасные мины; 4- тамбур и лок трапа на жилую палубу; 5-тамбур сходного трапа в машинное отделение; 6-раструб машинного вентилятора; 7-шлюпбалки; 8-раструб котельного вентилятора; 9-каюта командира: 10-сходной трап на жилую палубу; 11-бак питьевой воды, 12-камбуз; 13-боевая рубка; 14-штурвал; 15-минный аппарат; 16-шпиль; 17-47-мм орудие; 18-якорный клюз; 19- резервуар сжатого воздуха; 20-цепной ящик; 21-локомотивный котел; 22- воздухонагнетательный насос; 23-главная машина; 24-конденсатор; 25-перо руля; 26- кают-компания; 27-каюты офицеров; 28-горловины для погрузки угля; 29-37-мм орудие; 30-якорь Мартина; 31-штурманская рубка; 32-паровой катер; 33-^весельный ял; 34-мостик; 35-крамбол; 36 — нактоуз; 37- вельбот; 38 — гребной катер.

Отчасти, причину неудачи на “Лейтенанте Ильине” объясняет признание, которое М.И. Кази позднее — в 1892 г. вынужден был сделать по поводу также не вполне удачных испытаний броненосцев “Гангут”, “Двенадцать Апостолов” и крейсера "Рюрик” (на двух последних кораблях была усилена тяга, пришлось наращивать дымовые трубы). Оказалось, что завод недооценил конструктивные, технологические и эксплуатационные сложности, связанные с использованием заимствованной у англичан системы форсированного дутья, отчего паропроизводительность котлов не удавалось поднять до нужного предела. То же, видимо, происходило и на “Лейтенанте Ильине”. Корректировки требует и приведенная адмиралом Кузнецовым горделивая фраза исторической баллады о 3000-мильном расстоянии, которое крейсер с полным запасом угля мог "пробежать” полным ходом. Сведения о полном запасе угля, как обычно расходятся. Считалось (“Судостроение”, 1982, № 4, с. 68), что к нормальному запасу угля, размещавшемуся в бортовых ямах 97 т можно было в перегруз добавить 7 т, а при заполнении коффердамов запас доходил до 160 т. Соответственно до 714 т доходило водоизмещение.

Расчетная дальность плавания при нормальном запасе и скорости 20 уз составляла 776 миль. При скорости 17,5 уз дальность могла увеличиться до 814 и при 13 уз — до 860 миль. В секретном приложении к "Судовому списку” за 1901 г. факты признавались без утайки: при контрактной скорости (которая не состоялась. — P.M.) 22 узла, приемная скорость составляла 18,5 уз, а в "последнем плавании” 1895 г. оставалась только 16 уз. Дальность плавания с запасом угля 161 т со скоростью 10 уз достигала только 1560 миль. Наконец, по сведениям МТК па 1907 г. полный запас составлял 132 т и дальность плавания 16-уз скоростью 1320 миль и 10-уз — те же 1560 миль. Приведенная же в балладе о корабле 3000-мильная дальность остается в разряде занимательных.

Противоречивыми, отражающими крайнюю субъективность оценок морской практики, оказались и результаты мореходных испытаний. Во время очередных пробегов, состоявшихся 17 октября 1886 г., в свежую погоду при 6-балльном ветре, крейсер при скорости 13 уз свободно всходил на встречную волну, имея умеренную килевую качку. Заливаемость, не считая брызг на верхней палубе, отсутствовала. Бортовая качка от хода поперек волны была плавная, но розмахи ее (период 5 сек) доходили до 25°. В обстоятельном отчете представленном в ГМШ, командир капитан 2 ранга А.А. Бирилев (1844–1915), чрезвычайно высоко оценивал достоинства своего крейсера. По его мнению, корабль удачно соединял в себе качества разведчика при эскадре, "преследователя миноносок” и боевого эскадренного корабля.

Конечно, не трудно было увидеть превосходство этого достаточно мореходного крейсера в сравнении с тогдашними утлыми миноносцами, которые он, возможно, мог успешно преследовать на волнении. Но нельзя было не видеть, что в иных обстоятельствах более скоростные миноносцы могли без труда оторваться или обойти относительно тихоходный крейсер. В то же время для разведки при эскадре корабль был все же недостаточно мореходен, и по слабости артиллерийского вооружения едва ли мог, как это думалось А.А. Бирилеву, участвовать в эскадренном сражении.

Для рассмотрения отчета и решения вопроса о перспективах постройки новых минных крейсеров была назначена комиссия под председательством контр-адмирала Н.И. Казнакова (1834–1906). Комиссия пришла к мнению о том, что "… “Лейтенант Ильин” не удовлетворяет вполне ни одной из целей, указываемых командиром его” и что произошло это от полной невнятности и несбалансированности проектного задания. Его составители, похоже, плохо представляли, что должны были сделать, отмечалось, в частности, что в построенном крейсере “сильное минное вооружение, заставившее уменьшить артиллерию и увеличить высоту судна на целую палубу, излишне для судов этого типа”. Очевидно было, что высокий надводный борт слишком выдает корабль при выходе в минную атаку и при поиске миноносцев. Для решения задач разведки недостаточной была признана дальность плавания.

Немалые потребовались и переделки по результатам испытаний. Ограничить пришлось артиллерийское вооружение, на более удобную заменили подачу снарядов, устроили кранцы первых выстрелов. На юте установили ручной штурвал, а на верхней палубе ручную помпу. Соединенная с магистральной трубой, она должна была откачивать воду из отсеков, при бездействовавших из-за отсутствия пара основных насосов. Установили две дополнительных цистерны пресной воды и в придачу к ним — два опреснителя отечественной системы инженер-механика А.И.Зотова.

Теперь уже условия действительной службы должны были подтвердить, в какой мере можно считать оправданным инженерное назначение корабля, какие уроки для флота принесет опыт его плаваний в составе флота и какие из предусмотренных его проектом широких функций, он сможет выполнять с наибольшей эффективностью и пользой. Судьба не предоставила этому кораблю возможности участвовать ни в разведке при эскадре ни в боях. Находясь в составе Практической эскадры Балтийского флота “Лейтенант Ильин” принимал участие в обучении моряков, и уже после поворотных событий Русско-японской войны его 27 сентября 1907 г переклассифицировали в посыльное судно, оставив при этом свое имя.

Из отчетов Кораблестроительного отделения Морского Технического комитета за 1886-87 гг

В течение 1886 года, Техническим Комитетом рассмотрены следующие вопросы по означенному строению:

1) Командир С.-Петербургского порта сообщил Техническому Комитету, что по донесению командира минного крейсера “Лейтенант Ильин’’, чертежи гребных судов отступают от чертежей, утвержденных Адмиралтейств-Советом, и что эти шлюпки по своим размерам не подходят к имеемым на крейсере помещениям для них. Сообщая об этом и препровождая три чертежа, по которым строились гребные суда для означенного минного крейсера, командир С.-Петербургского порта просил об утверждении этих чертежей.

По личному же объяснению Управляющего Балтийским заводом в заседании комитета, вместо положенного по комплектации рабочего катера, предполагается иметь на крейсере “Лейтенант Ильин" паровой катер легкой конструкции (весящий с машиною до 100 пуд.), предназначавшийся для яхты “Царевна’’, гребной легкий катер взят уже против утвержденного чертежа, так как помещению более широкого катера препятствует расположение вентиляторов на крейсере, всякое изменение которых было бы сопряжено с ущербом для полезного действия машин, а следовательно, и для скорости хода. Вельбот и ял взяты также не из утвержденного чертежа, а меньшей длины, так как вельбот и ял утвержденного образца не поместились бы на предназначенном для них месте против гротовых вант.

Представлено на благоусмотрение управляющего Морским министерством, что, рассмотрев чертеж размещения шлюпок на минном крейсере "Лейтенант Ильин’’, Технический Комитет нашел, что хотя 12-ти весельный рабочий катер и 10-ти весельный легкий катер утвержденных образцов и могут быть помещены на означенном крейсере, но для этого придется изменить направление поставленных уже на место вентиляционных труб, которые, для лучшей тяги воздуха в кочегарном отделении, сделаны прямыми без колен, если же сделать вентиляторы изогнутыми, то может ослабиться полезное действие механизма в ущерб скорости хода судна. Поэтому Комитет полагал бы отступить в данном случае от постановления Адмиралтейств-Совета и снабдить крейсер “Лейтенант Ильин” 10-ти весельным легким катером по представленному чертежу и паровым катером, оставшимся с яхты “Царевна”, вес которого с машиною и котлом составляет всего 100 пудов, а сама машина и котел всегда вынуты, когда катер поднят.

Что касается других шлюпок крейсера, вельбота и яла, то вельбот утвержденного образца по большей длине своей не может быть поднят на шлюпбалках, расположенных против грот- вант, и кроме того, для спуска с них, как предполагается, шлюпок на палубу придется отдавать ванты. Ввиду этих неудобств Комитет предлагает перенести означенные шлюпбалки перед кормовой дымовой трубой, что послужит лишь в пользу морским качествам крейсера и к посадке его на ровный киль, как это и предполагалось при проектировании, а вместе с тем представится возможность поднять на этих шлюпбалках 6-ти весельный вельбот и 4-х весельный ял утвержденных образцов, которыми Комитет и полагает снабдить крейсер.

Вес означенных четырех шлюпок, а именно: парового катера, 10-ти весельного легкого катера и утвержденных вышеупомянутых Адмиралтейств-Советом 6-ти весельного вельбота и 4-х весельного яла не выйдет из 5 тонн веса, определенного на шлюпки при расчете грузов крейсера, а емкость их представляется достаточною для подъема, в случае надобности, всей команды, не принимая в расчет еще двух складных шлюпок, которыми, согласно спецификации, предположено снабдить крейсер, кроме упомянутых четырех шлюпок. Необходимо, чтобы чертеж парового катера, которым предположено снабдить "Лейтенант Ильин”, с паровым механизмом катера был представлен Балтийским заводом в Технический Комитет.

Взамен представленных чертежей 6-ти весельного вельбота и 6-ти весельного яла препроводить в Главное управление кораблестроения и снабжений, для передачи Балтийскому заводу, утвержденные чертежи 6-ти весельного вельбота и 4-х весельного яла, для руководства при устройстве шлюпбалок и ростерных блоков.

С заключением Комитета временно управляющий Морским министерством согласился.

2) Главное управление кораблестроения и снабжений, препровождая полный комплект чертежей и спецификацию на постройку корпуса названного крейсера, а также копию с заявления Управляющего Балтийским заводом, просило Технический Комитет уведомить: может ли быть дан наряд Балтийскому заводу на постройку минного крейсера по этим чертежам и спецификации и можно ли копии с них препроводить Главному командиру флота и портов Черного и Каспийского морей, для руководства при постройке в Николаевском адмиралтействе минного крейсера "Капитан Сакен”.

По проверке в чертежной Комитета возвышения метацентра над центром величины и статей грузов оказалось, что

вычисления проекта минного крейсера в общем произведены правильно, а спецификация составлена, придерживаясь спецификации подобных же минных крейсеров английского флота типа "Scout".

Представлено Управляющему Морским министерством, что Технический Комитет не встречает со своей стороны препятствий к даче наряда Балтийскому заводу на постройку минного крейсера "Лейтенант Ильин” по вышеупомянутым чертежам и спецификации, равно как и к тому, чтобы копии с них были препровождены Главному командиру флота и портов Черного и Каспийского морей, для руководства при постройке в Николаевском адмиралтействе крейсера "Капитан Сакен”.

При этом Технический Комитет считает, однако, необходимым выразить мнение, что назначенные для минного крейсера семь 47-мм одноствольных дальнобойных пушек Готчкисса, в видах ускорения стрельбы, может быть, следовало бы заменить таким же числом пятиствольных пушек Готчкисса того же калибра; тем более, что по заявлению Главного инспектора артиллерии, вопрос о сравнительных качествах одноствольной и пятиствольных пушек еще не решен окончательно путем опыта, а потому введение одноствольных пушек на судах, имевших назначение действовать артиллерией на близких расстояниях, является преждевременным.

Точно так же, назначенное число снарядов, по 300 на каждую пушку, хотя и достаточно для одноствольных пушек, но для пятиствольных как 47-мм, так и 37-мм пушек желательно иметь по крайней мере по 600 снарядов на каждую пушку, так как меньше этого числа патронов до сего времени на суда нашего флота не назначалось.

Даже и при отпуске 600 патронов на пушку весь этот запас будет расстрелян в течение 30 минут, полагая по 20 выстрелов в 1 минуту из пушки. Но, принимая во внимание, что пушки Готчкисса для крейсера "Лейтенант Ильин” уже заказаны, Комитет находит возможным оставить проектированную для него артиллерию без изменения, но число снарядов для двенадцати 37-мм пятиствольных пушек считает нужным увеличить до 600 на каждую пушку, чрез что вес артиллерии крейсера увеличится против первоначального около трех тонн. В видах уменьшения перегрузки крейсера, Комитет допускает уменьшить отпуск патронов для 47-мм одноствольных пушек, назначив таковых по 200 на пушку.

При этом необходимо увеличить патронное отделение на крейсере, чтобы оно могло вмещать увеличенное число патронов для скорострельных пушек. Комитет обратил также внимание на то обстоятельство, что на представленных чертежах не показано минного погреба для хранения зарядных отделений мин Уайтхеда, устройства которого, согласно статьи 881 Морского устава, обязательно на всех судах нашего флота. По сему необходимо предложить Балтийскому заводу, по соглашению с командиром крейсера и наблюдающим за постройкой инженером, приискать надлежащее место для минного погреба, который, согласно утвержденной комплектации судов флота минами, должен быть устроен на 14 зарядных отделений, длиной 37 дюймов и диаметром 135 /8 дм каждое. Чертеж с показанием расположения этого погреба представить на утверждение Комитета.

На журнале Комитета последовала резолюция временно Управляющего Морским министерством, вице-адмирала Андреева: “Согласен и прошу сделать распоряжение для сообщения Балтийскому заводу тех изменений и дополнений, которые Комитет признает нужным”.

Минный крейсер “Лейтенант Ильин". (Наружный вид и план нижней палубы с указанием расположения минного вооружения)

3) Препровожденный командиром С.-Петербургского порта на утверждение Технического Комитета чертеж спускового устройства минного крейсера “Лейтенант Ильин".

Сообщено командиру порта, что Технический Комитет нашел показанный на упомянутом чертеже уклон спускового фундамента 1 дюйм на фут длины его более отвечающим цели успешного спуска судна на воду, чем уклон в 7 /а дюйма, какой обыкновенно дается судам этой величины. Больший уклон фундамента в данном случае необходим для того, чтобы судно с большой скоростью сошло со стапеля, так как иначе при значительной длине судна течением могло бы завернуть при спуске корму его. Ввиду этого Технический Комитет одобрил означенный чертеж для руководства, но с тем однако, чтобы в носовой части добавить грунтовы, расположив их между копыльями. На брусьях спускового фундамента положить сосновую обшивку толщиной 2 дюйма, а также обшить сосновыми же досками в 2 дюйма толщиной и спусковые полозья с их нижней стороны.

4) Главное управление кораблестроения и снабжений препроводило на утверждение Технического Комитета чертеж рангоута минного крейсера “Лейтенант Ильин”, сообщив при этом, что Управляющий Балтийским заводом, представляя означенный чертеж, просит дать наряд С.-Петербургскому порту на изготовление рангоута со всеми принадлежностями к концу июля месяца. По заявлению г. Кази, чертеж означенного рангоута согласован с видами командира, упомянутого крейсера в деталях и был утвержден Управляющим Морским министерством.

Означенным отношением Главное управление просило Технический Комитет сообщить в самом непродолжительном времени: может ли этот чертеж быть сообщен С.-Петербургскому порту к руководству при изготовлении рангоута для крейсера.

Приглашенный в Комитет мачтовый мастер Кронштадтского порта дал необходимые разъяснения относительно предлагаемым им изменений в деталях устройства рангоута и по предложению Комитета показал эти изменения на чертеже красными линиями, представив при этом ведомость веса рангоута с принадлежностями на крейсере "Лейтенант Ильин’’, по которой вес этот составляет 149 пуд. или 2,43 тон., площадь же парусов 3205 кв. фт.

Сообщено Главному Управлению кораблестроения и снабжений, что, рассмотрев вышеупомянутые чертежи рангоута и парусности для минного крейсера “Лейтенант Ильин”, Технический комитет одобрил эти чертежи для руководства с теми изменениями, какие показаны на чертеже деталей рангоута. Означенные чертежи парусности и рангоута препроводить Главному командиру Черного и Каспийского морей для руководства при изготовлении рангоута и парусов для строившегося в Черном море минного крейсера “Капитан Сакен”.

В 1885 году Управляющим Морским министерством было поручено минному офицеру капитану 2 ранга Ранчевскому выработать проект минного вооружения крейсера “Лейтенант Ильин”, а устройство его на крейсере поручено С.-Петербургскому заводу. Представленные в Комитет чертежи минного вооружения были утверждены с небольшими изменениями в деталях.

По первоначальному проекту из 7 выбрасывающих аппаратов для стрельбы 19-фт минами Уайтхеда два носовых и два бортовых не приспособлены были для стрельбы порохом. Комитет, по ходатайству командира, нашел полезным в боевом отношении устроить во всех выбрасывающих аппаратах крейсера приспособление для стрельбы порохом, по образцу аппаратов метательных мин.

Крейсер “Капитан Сакен" имеет одинаковое минное вооружение с предыдущим. Устройство этого вооружения было поручено Одесскому заводу Беллино-Фендрих.

В течение 1887 года, Техническим Комитетом рассмотрены следующие вопросы по означенному строению:

На крейсере, по представлению командира, были установлены переговорные трубы с мостика к минным аппаратам, на что испрошено разрешение Управляющего Морским министерством, так как работа эта не вошла в контракт с С.-Петербургским Металлическим заводом, который изготовлял и устанавливал минное вооружение для крейсера.

Вследствие тесноты помещения в минной батарее крейсера, бортовые аппараты были сделаны на 15 дм короче мин. Впоследствии уменьшение длины аппаратов оказалось неудобным, и командир крейсера вышел с ходатайством об удлинении аппаратов съемными наделками на дульных частях, для предохранения зарядных отделений мин от случайных ударов и от пуль.

Соглашаясь с мнением командира, Комитет представил на утверждение сделать наделки на двух поворотных аппаратах, что было утверждено Управляющим Морским министерством и исполнено Металлическим заводом за 150 рублей.

По достройке названного крейсера в 1887 г. рассмотрены следующие вопросы:

1) Управляющий Балтийским заводом представил чертеж минного крейсера “Лейтенант Ильин", с показанием на нем изменений офицерских кают и рубки для командира, которая, с согласия Управляющего Морским министерством, уже строится.

По сличению этого чертежа с первоначально утвержденными чертежами крейсера, во вновь представленном чертеже оказались следующие изменения против первоначального:

а) в кают-компании поставлен один диван по обводу кормовой части, а два отдельных дивана по сторонам борта уничтожены;

б) отделение для офицерского помещения удлинено на 4 фута;

в) с левой стороны кают, где помещается офицерский ватерклозет, назначена двойная каюта для офицеров;

г) с правой стороны кают добавлена одинарная офицерская каюта, а две каюты командира обращены в двойную и одинарную каюты для офицеров;

д) между 62 и 70 шпангоутами показана рубка командира с устройством кают и расположением мебели;

Технический Комитет представил Управляющему Морским министерством, что к расположению кают на крейсере и устройству на нем рубки, согласно представленного чертежа, препятствий в техническом отношении не встречается.

С мнением Комитета Управляющий Морским министерством согласился.

2) Командир С.-Петербургского порта сообщил Комитету, с препровождением чертежа новой парусности для крейсера “Лейтенант Ильин”, что, по донесению командира крейсера, в текущем году, по приказанию управляющего Морским министерством, мачты крейсера урезаны на 12 фут, а потому командир просил дать наряд на изготовление парусов по представленному им новому чертежу парусности.

Из рассмотрения вышеупомянутого чертежа парусности оказалось, что:

а) фок-мачта сбавлена в длине на 15 фт 10 дм, а в диаметре на 3/4 дюйма. Диаметр стеньги увеличен на 1/2 дюйма;

б) длина грот-мачты уменьшена на 16 фт 2'/г дм;

в) парус брифок уничтожен, а прочие парусауменыиены, так что площадь всех парусов будет 1247,5 кв. фут, т. е. на 1957,6 кв. фут. менее прежней;

г) центр парусности опустился против прежнего положения на 6,1 фут, и перешел в корму на 26,65 фут, так как по прежнему чертежу он был на 17,45 фт впереди середины грузовой ватерлинии, а по новому чертежу на 9,2 фт позади ее.

Приглашенный в заседание Комитета командир крейсера “Лейтенант Ильин” капитан 2 ранга Бирилев объяснил, что Управляющий Морским министерством, при посещении крейсера, приказал уменьшить мачты его, но не указал в точности насколько именно срезать их, что в настоящее время мачты уже срезаны и имеют длину, какая показана на чертеже, и что его превосходительство Иван Алексеевич видел уже мачты срезанными и никакого замечания относительно их не сделал.

Сообщено командиру С.-Петербургского порта, что на представленном чертеже новой парусности для минного крейсера "Лейтенант Ильин" центр парусности на 8 фут позади центра величины судна, тогда как, для избежания в судах порока рыскливости, центр парусности их располагается обыкновенно впереди центра величины.

Посему Технический Комитет нашел необходимым увеличить площадь носовых парусов и уменьшить площадь грота, а с ним длину грот-стеньги с флагштоком, как показано на чертеже черными линиями, отчего центр парусности центра крейсера переместился вперед центра величины на 2,8 фут. С таковыми изменениями Комитет одобрил чертеж парусности для руководства.

3) Председатель морского Технического Комитета предложил Комитету рассмотреть чертежи минного крейсера "Капитан Сакен”, составленные Балтийским заводом, согласно указанным Управляющим Морским министерством изменениям против первоначально утвержденных чертежей этого крейсера, состоящими в том, чтобы: а) понизить борт на крейсере на три фута;

б) уничтожить бак и ют и вместо первого сделать в носовой части судна легкий стальной зонт; в) каюты, бывшие под ютом, перенести в жилую палубу, а для командира устроить небольшую рубку на верхней палубе; г) изменить артиллерию относительно числа и расположения орудий, а именно: вместо первоначально назначенных двенадцати пушек Готчкисса, поставить десять пушек: шесть 47-мм одноствольных и четыре 37-мм пятиствольных.

Эти десять орудий его превосходительство приказал расположить так, как показано на правой стороне чертежа верхней палубы крейсера.

Впоследствии его превосходительство Управляющий Морским министерством приказал, кроме того: д) каютные переборки на крейсере "Капитан Сакен" заменить драпировками, для лучшей вентиляции помещений и более удобной подачи мин к кормовому аппарату, и е) над входом в помещение для офицеров сделать небольшую рубку.

Вышеупомянутые чертежи минного крейсера "Капитан Сакен” Технический Комитет представил на утверждение Управляющего Морским министерством, присовокупив, что со своей стороны нашел эти чертежи в техническом отношении удовлетворительными.

С заключением Комитета Управляющий Морским министерством изволил согласиться.

Чертеж устройства на крейсере “Капитан Сакен" рубки в кормовой части судна, на верхней палубе. Принимая во внимание, что по сделанным в чертежной Технического Комитета расчетам площадь фальшборта с рубкой, подверженной действию бокового ветра, менее, чем на крейсере “Лейтенант Ильин", и от постановки таковой рубки ни дифферент, ни углубление, ни остойчивость судна не изменяется в сколько-нибудь значительной степени, Технический Комитет представил на благоусмотрение Управляющего Морским министерством, что не усматривает в техническом отношении препятствий к установке на крейсере “Капитан Сакен” рубки по представленному чертежу. При устройстве рубки следует иметь в виду, что она должна быть съемная на время боевой службы крейсера, но крепление ее с корпусом судна должно быть достаточно прочное.

С заключением Комитета Управляющий Морским министерством согласился.

О чем и сообщено Главному командиру флота и портов Черного и Каспийского морей.

В течение 1890 года, Техническим Комитетом рассмотрены следующие вопросы по означенному строению:

Весной 1888 года бывший командир крейсера "Лейтенант Ильин" капитан 2 ранга Бирилев представил Управляющему Морским министерством отчет о плавании крейсера в 1887 году и замечания о вооружении крейсера и его качествах.

Отчет капитана 2 ранга Бирилева, по приказанию Управляющего Морским министерством, был рассмотрен в особой комиссии под председательством контр-адмирала Казнакова. В отчете этом комиссия постановила:

“Присутствие на крейсере и значение поворотных аппаратов, при общем числе их, представляется совершенно излишним, так как трудно допустить, чтобы они могли действовать под разными углами на таком судне. Таково же мнение и вице-адмирала Пилкина, но величина угла, под которым должны быть поставлены выдвижные аппараты, должна быть определена опытом. То же самое относительно кормового аппарата, который, по мнению некоторых членов комиссии, бесполезен для судна, обладающего таким ходом, и может пригодиться ему только при одной из тех редких случайностей, на которые нельзя иметь ответа.” Комиссия постановила снять с крейсера два бортовых и кормовой аппараты, заделав наглухо их порта. Мнение комиссии было утверждено резолюцией Управляющего Морским министерством “согласен".

При снятии с крейсера “Лейтенант Ильин" двух поворотных бортовых аппаратов крейсер облегчался на 30Q пудов, а от снятия кормового аппарата на 60 пудов. Кроме того, число мин Уайтхеда на крейсере уменьшилось бы шестью, что составляет облегчение на 150 пудов, а всего на 510 пудов.

1 февраля 1889 г. Технический комитет докладывал Управляющему Морским министерством о состоявшемся приказании снять аппараты с крейсера и просил оставить их на кампанию 1889 года, вследствие особого назначения его для производства минных опытов. Управляющий Морским министерством резолюцией на докладе от 31 января 1889 г. за № 203 разрешил не снимать с крейсера бортовых аппаратов до окончания кампании.

В кампанию 1889 года крейсер состоял в практической эскадре, и командующий в том году эскадрой вице-адмирал Копытов в своей докладной записке на имя Управляющего Морским министерством представил, что после снятия с него бортовых поворотных аппаратов полезно борта заделать и из пространства вырезов во внутреннем борту от них образовать угольные ямы, что увеличит район действия крейсера на 2 часа среднего хода, и устранит переноску угля на верхней палубе.

Предложение вице-адмирала Копытова было рассмотрено в Комитете, по журналу от 7 марта отчетного года за № 15, причем постановлено:

Угольные ямы на местах портов между 33 и 40 шп., а также между 47 и 53, следует сделать, но чтобы не перегружать этим крейсер, и без того сидящий на 10'/г дюймов более, чем по чертежу. Необходимо иметь угольные ямы, начиная с носа только с 33 шп., а во внутренней стенке передних ям сделать двери. В этих ямах хранить судовое имущество, как-то мешки, лопаты, голики и вообще легкие предметы. Угольные ямы будут начинаться с 33 шп. и идти не прерываясь к корме. Ввиду того, что с закрытием портов уничтожится удобная подача мин с воды к аппаратам и мины придется подавать через машинный люк верхней палубы, его необходимо увеличить по длине крейсера на 2 фута к носу, перерезав бимс на 76 шп., положив новые целые карленгсы, длиной 12 фут, между бимсами на шп. 80 и 74 и введя полубимс, по ширине люка, на шп. 75. Соответственно увеличенному вырезу в верхней палубе, переделать комингсы и имеемый светлый люк, а также сделать съемными три пиллерса: два в насосном и один в машинном отделениях.

Постановление Комитета утверждено Управляющим Морским министерством.

В 1890 году бортовые поворотные аппараты были сняты с крейсера и в августе месяце отправлены в Кронштадтский порт; кормовой же аппарат оставлен.

Проект-загадка (“Капитан Сакен”)

Сомнительные реформы той поры (морской ценз, унижение инженеров) безудержный авторитаризм управления, приводили к тому, что даже корабли, задуманные как однотипные, получались разными. Так вышло и с “Капитаном Сакеном”. Благородна была идея наименования корабля — в память черноморского героя войны с Турцией 1787–1788 гг. Тогда, 30 мая 1788 г. в Бугском лимане, командиру- бель-шлюпки № 2 “капитан 2 ранга Р. Сакен. отрезанный от своих 11 турецкими кораблями, успев отослать часть команды на шлюпке, взорвал свой корабль вместе со сцепившимися с ним на абордаж турецкими галерами. Своевременным было намерение дать возрождавшемуся Черноморскому флоту корабль нового класса, разумным стремление к постройке однотипных кораблей. Но слишком велики были самомнение и самонадеянность российской бюрократии. Она никак не хотела осознать специфику миноносного судостроения. Уже тогда она определялась особо строгим соблюдением весовой дисциплины и повышенной культуры миноносного машиностроения, которое вместе с производством торпед выходило на уровень точного приборостроения. Такой уровень в России оставался недостижим. Его вполне возможно сопоставить с тем, какого страна в сравнении с мировым уровнем достигла в автомобилестроении сегодня.

Тем не менее давно и успешно освоившись с предметами бытовой европейской роскоши, бюрократия полагала, что специфика миноносного судостроения трудностей составить не может, а потому предприняв опыт постройки первого собственного минного крейсера, решено было, не ожидая результатов, немедленно строить и второй. Никто не посмел посоветовать И.А. Шестакову одуматься и осмотреться. Представителем МТК при нем в 1883–1886 гг. был “серая лошадка” бюрократии, ничем не обозначенный в истории генерал-майор Октавий Пельциг, а в 1886–1888 гг. столь же удобный адмирал Оскар Карлович Кремер (1829–1910). Герой потопления в 1868 г, лучшего из российских, фрегата "Александр Невский”, этот ко всему равнодушный “флегматичный финн”, благополучно отсидевший в 1888–1896 гг. еще и в должности начальника ГМШ, был олицетворением того глубокого застоя и паралича мысли, которые безраздельно царили на флоте в пору деятельности И.А. Шестакова.

Впрочем, прежде чем пригласить на должности этих двух сотрудников, адмирал стать председателем МТК предлагал И.Ф. Лихачеву. Но тот, зная о запроектированной по новому порядку полной безгласности и бесправии этой должности, от лестного назначения отказался. И тогда И.А. Шестаков в августе 1883 г. с легким сердцем дал ход поданному И.Ф. Лихачевым прошению об отставке. Не нуждался управляющий в самостоятельно мыслящим и душой болевшем за флот полном сил адмирале, не вмял он (или не успел по неожиданной своей кончине 21 ноября 1888 г. в Севастополе) внять к доводам программной работы И.Ф. Лихачева "Служба генерального штаба во флоте”, опубликованной журналом "Русское судоходство” в 1888 г. А потому, в неприкосновенности остался установившийся еще до И.А. Шестакова порочный порядок отечественного судостроения. О нем в работе И.Ф. Лихачева (с. 55) говорилось в следующих словах: "Вот прочтет или услышит она (государственная казна — P.M.), что в Англии спустили на воду крейсер, который пошел на пробе 20 уз, хорошо бы и нам завести хотя бы один такой же. Составить в техническом комитете проект!”

В итоге непрерывных перекроек и уточнений проект, в основу которых легли идеи также не раз перекраивавшихся и успевших устареть английских проектов "по образцу”, как писал И.Ф. Лихачев, "каких-нибудь "Аяксов”, “Уорспайтов” или других, оказываются вдвойне опоздавшими”. И отставание это может быть столь значительным, что от происшедшей перемены тактических взглядов и требований, построенные "по образцу" корабли могут не только не отвечать новым требованиям, но даже и вовсе им противоречить. С этим нетерпимым положением, напоминал адмирал, в Англии, при внесении в парламент сметы на 1887–1888 гг… предлагалось учредить “департамент сведений”, или по существу морской генеральный штаб, как высший научно организованный мировой Центр планирования и мобилизации флота и судостроения. "Останемся ли мы по нашему обыкновению позади?” — спрашивал адмирал. Ведь так важно было, не ожидая примера англичан, опередить их “тем преимуществом, которого может дать более современная организация и лучшая утилизация своих сил”. Таким путем можно было, хотя бы отчасти, компенсировать существующее и, по-видимому, признавал адмирал, еще надолго предстоящее отставание в технике (с. 57).

Перемен, как известно, не произошло и МГШ в России в XIX в. создай не был. И “Капитану Сакеиу" предстояло пройти весь тот, описанный адмиралом тернистый путь проектирования и постройки, который, как оказалось был особенно осложнен условиями работ на юге России.

Большой загадкой остается то обстоятельство, что, утратив, по-видимому, интерес к проекту, И.А. Шестаков поручение о его воспроизведении в Николаеве, возложил на сугубо хозяйственное учреждение — Главное управление кораблестроения и снабжений (ГУКиС). Получив от МТК проект в самом общем виде, оло уже в дальнейшем решало его судьбу. Так воплощался заведенный И.А. Шестаковым еще более чем прежде забюрокраченный “порядок”. В знаменитом двухтомном обзоре деятельности морского управления в России в первое двадцатилетие благополучного царствования государя императора Александра Николаевича 1855–1880”, (Тайный советник К.А. Манн, СПб, 1880. ч. 2, с. 907, 984) с грустью отмечалось, что в прошлое царствование “во всех департаментах и канцеляриях существовал порядок делопроизводства самый многосложный и затейливый”, что “сметах, в счетоводстве и в отчетности существовала запутанность и неясность, отчасти вследствие самой системы, отчасти вследствие непонимания дела, нерадения или рутины”, что “в делопроизводстве соблюдалась таинственность”, из-за которой “считались государственной тайной сведения, которые, наоборот, для пользы. службы следовало оглашать” (с. 908).

Далеко не во всех случаях можно было разобраться, какую долю вреда и задержек в постройке корабля вносили множественные курирующие ее инстанции: император, генерал-адмирал, управляющий, МТК, ГУКиС, портовое начальство, начальство верфи. В Черном море добавлялось воздействие, располагавшего на театре в значительной мере автономной властью. Главного командира флота и портов. Ко всем этим факторам, влиявшим на судьбу проекта, добавлялась особая его незащищенность. вызванная беспрецедентным в русском флоте длительным отсутствием в Петербурге управляющего И.А. Шестакова, который весенним рейсом 1886 г. парохода Добровольного флота “Москва” отправился в инспекционную поездку на Дальний Восток. На том же пароходе адмирал совершал плавание в Сан-Франциско и только к осени через Америку прибыл в Черное море.

Сам ли он успел перед отъездом дать указания о переделке проекта второго минного крейсера, было ли это сделано им во время путешествия, или инициативу взяли на себя заменивший его начальник ГМШ Н.М. Чихачев (1830–1917) и Главный командир флота и портов Черного и Каспийского морей (в 1882–1890 гг.) вице-адмирал А.А. Пещуров (7-1891), по в проекте оказалась внесенной значительная неопределенность. Инициатива могла исходить и от Балтийского завода в 1883 г — он в судовом машиностроении достиг важного рубежа — машины, изготовленной заводом для крейсера “Владимир Мономах", позволили ему, правда, при неполной нагрузке достигнуть 17-уз скорости. Об этом триумфе завода свидетельствовала картина, которую М.И. Кази подарил тогда МТК. На ней крейсер изображен с поднятым 30 сентября 1883 г. флажным сигналом об этой скорости, в ответ на вопрос с конвоированной крейсером (по пути из Копенгагена) императорской яхты “Держава”.

Завод по справедливости гордился достигнутым успехом, но нельзя не напомнить, что такой же 17-уз скорости в США на парусно-паровых крейсерах типа "Вампаноа” достигли в 1864 г. И тот же "Владимир Мономах” в полной нагрузке должен был довольствоваться более скромной скоростью 15,4 уз. Завод, правда, избежал того скандального провала, который постиг обладавший до того высокой репутацией завод Берда. Его машины, установленные на броненосце "Петр Великий” пришлось заменить посылкой корабля в 1881 г. в Англию. Уплатив без малого миллион рублей и оставив англичанам машины Берда, на испытаниях 1882 г. в Англии скорость вместо прежних 10 уз увеличили до 14,26 уз.

Но чужие уроки усваиваются плохо и М.И. Кази — по собственной ли инициативе или по предложению И.А. Шестакова — в 1884 г., забыв о специфике миноносного судостроения, предпринимает более чем сомнительный “экономический” опыт. На построенный заводом новый миноносец “Котлии” завод приладил (на два вала) две машины (того же завода Берда!), снятые с миноносок 1877–1878 гг. “Дрозд” и “Канарейка”. Как объяснял М.И. Кази, хотелось “путем опыта определить, в какой степени возможно воспользоваться хотя бы частью капитала, затраченного в 1877–1878 гг. на постройку 100 миноносок”, которые, по его же признанию, теперь для боевых целей были признаны "почти непригодными”.

Как и следовало ожидать, “старые расшатанные машины”, в итоге долгих и мучительных испытаний позволили развить лишь 15-уз скорость, что было безнадежно далеко до 18-20-уз, достигавшейся миноносцами заграничной постройки.

И вот теперь с прежним легковесным подходом к проблеме предпринимался новый опыт. Начался он с обращенного 27 марта 1886 г. в МТК запроса ГУКиС относительно комплекта чертежей и спецификации минного крейсера “Лейтенант Ильин”. Разработанные заводом, они, в соответствии с новым порядком поступили в ГУКиС. который и сопроводил их на рассмотрение МТК. От МТК ожидалось заключение о том, можно ли дать Балтийскому заводу наряд на постройку по этим чертежам минного крейсера и одновременно эти чертежи и спецификации препроводить в копиях Главному командиру флота и портов Черного и Каспийского морей для руководства при постройке в Николаеве минного крейсера “Капитан Сакен”.

Корабль был зачислен в списки 18 января 1886 г. с небольшим отставанием от “Лейтенанта Ильина” (15 октября 1885 г.) и, очевидно, предполагался быть полностью с ним однотипным. Но ожидаемого единообразия не получалось. В дело вмешалась некоторая интрига, в которой как надо понимать, столкнулись интересы МТК, ГУКиС, Балтийского завода. Главного командира, И.А. Шестакова и даже, может быть, самого государя императора. Главный командир в силу данных ему полномочий, мог бы сам, следуя проекту, сделать заказ машин за границей, но М.И. Кази выражал готовность силами своего завода за 14–16 месяцев изготовить и установить на новом корабле в Николаеве комплект механизмов по английскому образцу. Предложение в ГУКиС сочли, по-видимому, экономичным и проект корабля начали переделывать. Не меняя обводов корпуса и только снабдив его еще более угрожающего вида таранным штевнем, начали перекраивать внутреннее расположение для размещения машины Балтийского завода и огпетрубных котлов цилиндрического типа взамен локомотивных.

Эта замена составляет одну из окружающих корабль загадок. Фирма Хоуторн, Лесли и К продолжала пользоваться высокой репутацией, и заказ ей новых машин с уже входившими в употребление водотрубными котлами Бельвиля мог бы (соответственно оговорив контрактные требования) обеспечить кораблю вожделенную 22-уз скорость. Но путь был избран гораздо более извилистый и необъяснимый. Локомотивные котлы были заменены на водотрубные и огнетрубные. Замена, видимо, произошла не сразу и только 21 января 1887 г., когда выяснилось, что новые котлы получаются на 25,5 т тяжелее, были предприняты попытки разгрузить корму от надстроек. Журналом МТК № 12 постановили их ликвидировать, а весь борт понизить на 3 фута, то есть почти на 1 метр.

За этими изменениями, как водится, последовали новые. Корабль похоже проектировался заново, как в Николаеве, так и в Петербурге. Балтийский завод разрабатывал проекты и расположения машин л котлов в соответствии с собственным видением проекта. Главный командир предлагал свои усовершенствования, в роде особо угрожающей формы таранного форштевня, МТК изредка утверждал понравившиеся ему решения.

Незавидным было положение назначенного строителем черноморского минного крейсера капитана Р.Ю. Тирнштейна (1841-?). Будучи "местным” корабельным инженером (с января 1886 г. в должности младшего строителя в Николаевском порту) он, вопреки сложившимся обычаям судостроения не был автором проекта и должен был осваивать его по ходу работ. В силу тех же обычаев на него возложили совмещавшиеся тогда обязанности главного строителя и главного технолога. В этих условиях при множестве повелевавших над ним и бесцеремонно распоряжавшихся начальствующих инстанций он не мог с полным убеждением быть хозяином проекта. Столь же сложным оказалось его положение в качестве строителя.

Условия постройки корабля в Николаевском адмиралтействе разительно отличались от тех, в которых на частном Балтийском заводе строился "Лейтенант Ильин”. Патриархальную картину хозяйства с хаотично разбросанными строениями, половина которых была занята давно отслужившим, но бережно. как у Плюшкина, сохраненным старым корабельным хламом, преобладающее применение ручного труда, отображали вышедшее в 1909 г. исследование. "Судостроение и судостроительные заводы в России и за границей”. В нем авторы отдавали дань тому, что в этих почти сельских условиях верфи все же удавалось, удерживая корабль, на стапели 2 года и даже менее, справляться с постройкой корабля в пятилетний срок. Для полноты картины остается добавить еще и постоянную текучку рабочей силы, обусловленную сезонными колебаниями в сельском хозяйстве юга России, и соответственно недостаточную ее квалификацию.

Необычайность судьбы едва начатого постройкой корабля проявилась и в его ускоренной закладке, и в тесной связи, с начавшимся на Черном море по экстренному заданию императора строительстве шести больших мореходных канонерских лодок.

Это решение свидетельствовало о том, что при сравнении двух близких по величине кораблей разных классов выбор был сделан в пользу бесспорно более универсальных и артиллерийски мощных кораблей дальнего плавания. Это означало отказ от недавней миноносной эйфории. Соответственно должно было измениться и отношение к типу минного крейсера. Новые корабли представляли собой смешанный тип артиллерийско-минных лодок, которые при увеличенном до 1200 т водоизмещении имели усиленное артиллерийское вооружение из двух 8-дм и одного 6-дм орудия (не считая мелких), легкую (10-мм) палубную броню и два минных аппарата. Ожидалось(хотя контракты и не выполнялись), что скорость может составить до 15 уз. Такие лодки (вначале 900-тонные типа “Сивуч”) было решено построить в Черном море под влиянием” “недоразумений по афганскому вопросу” в отношениях с Англией. Созванная весной 1885 г. по высочайшему повелению комиссия под председательством Командующего войсками Одесского военного округа решила, что для успешной обороны Черноморского побережья на случай вторжения английского флота, необходимо экстренно построить шесть канонерских лодок, и в дополнение шесть миноносцев типа "Поти” и 20 паровых барказов. Эти “довесочные” корабли в силу произошедшего ослабления напряженности вскоре как-то незаметно отпали.

Постройка канлодок шла невиданным в Адмиралтействе темпами, уже 22 ноября 1885 г. предполагавшийся строитель трех николаевских лодок (еще три должны были строить в Севастополе) капитан Р.Ю. Тирнштейн (1841-?) представил начальству ведомость заказа стали для этих кораблей, началась подготовка стапельных мест.

Минный крейсер “Капитан Сакен” в Севастополе

Одновременно имея готовыми чертежи корпуса и, сделав заказ материалов, начали работы и на “Капитане Сакене”. Но очень скоро обнаружилось, что канонерским лодкам в силу их статуса императорского заказа во всем предоставлялось преимущество перед “Сакеном”. Сказывались, видимо, и охлаждение И.А. Шестакова к миноносным кораблям, его отсутствие в столице из-за командировки на Дальний Восток и, конечно, “экономия”. Иначе не объяснить тот факт, что вместо собственной закладной доски, как это было на Балтийском заводе у “Лейтенанта Ильина”, “Капитан Сакен” оказался включен в общий текст единой (беспрецедентный случай в русском флоте!) доски, изготовленной для трех лодок Николаевского Адмиралтейства. Минный крейсер “притянули” к канонерским лодкам. Строго говоря, это был очень здравый шаг казны, которая для почетных участников церемонии закладки вместо четырех именных досок могла теперь заготовить одну. Но минный крейсер в силу уникальности его типа и отдельности от канонерских лодок (в Севастополе тоже изготовили единую доску для трех кораблей), был все же вправе рассчитывать на собственную доску.

Сохранившиеся в ЦВММ в С-Петербурге две закладные доски размерами 12,4x7,2 см выполнены из серебра и на лицевой стороне^ имеют гравированную надпись: “Каиоперския 3 ’ пуш. 2 винт, лодки въ 1500 инд. силъ “Запорожец”, “Донец”, "Черноморец” и Минный Крейсеръ "Капитаиъ С'акенъ” въ 3500 инд. с. Заложен въ Николаевскомъ Адмиралтействе мая 9 дня 1886 года въ присутствии Ихъ Императорскихъ Величествъ Государя Императора Государыни Императрицы”. На обратной стороне значилось: “Главный Комаидиръ флота и портовъ Черного и Каспийского морей Вице-Адмиралъ А.А. Пещуровъ, Капитанъ над Николаевским портомъ, Контр-Адмиралъ В.И. Поповъ. Строитель лодокъ: Кораб. Инж. Штабс-Капитанъ Берг, Строитель миннаго Крейсера: Кораб. Инж. Капитапъ Тирнштейнъ”.

В документах РГА ВМФ говорится, что "За нарезку с обоих сторон надписей на 19 серебряных и 5 медных дощечек” гравер М. Ефимов представил счет на 84 руб. серебром. За нарезку 12 серебряных досок с обоих сторон резчик печати А. Зишман должен был получить 36 руб. Еще 36 руб. стоили 6 футляров обклеенных бархатом и 24 руб. — 24 замочка к ним. Вслед за царским семейством свой сувенир в память о закладке 10 мая (так говорилось в сопроводительном письме) получил и временно управляющий Морским министерством вице-адмирал Н.М. Чихачев (1830–1917).

Закладка “Капитана Сакена”, из угождения перед императором “пристегнутая к закладке канонерских лодок, оказалась единственным соединяющим их событием. Довольный распорядительностью своей черноморской бюрократии, император с семейством отбыл из Николаева, а два “строения” (так было принято на время постройки именовать строителей кораблей) — канонерских лодок и минного крейсера разошлись по своим предначертанным им проблемам. Осененные статусом императорского заказа и щедро обеспеченные заграничными поставками, под бдительным присмотром начальства всех рангов, канонерские лодки начали быстро продвигаться в своей готовности.

Начав постройку в марте-апреле 1886 г., уже к исходу мая к выросшим на стапелях конструкциям днища и бортов на канлодках начали крепить доставленные из Германии добротно отлитые штевни. Но вот механизмы для лодок, изготовленные в Англии, оказались плохого качества.

Не один десяток нарядов приходилось выполнять по просьбе признававшего брак своих соотечественников представителя завода Нэпира Кледгорна. Изъяны английской работы задерживали и швартовые испытания, когда после проверки эжекторов и чистки дымогарных труб приходилось разбирать обнаруживавшие трещины трубопроводы.

Недостаточное качество работ проявилось и на "Капитане Сакене”, где строителю еще чаще и с еще большими затратами времени и энергии приходилось добиваться устранения изъянов, допущенных мастеровыми. Многие, предстояло переделывать и исправлять уже при сдаче корабля.

Особенные сложности вся эта обстановка создавала для Балтийского завода совершавшего первый опыт большой работы в полном отрыве от своей, оказывшейся в тысячеверстном отдалении, производственной базы. В силу всего обилия неблагоприятных факторов, в дни, когда лодки начинали свои ходовые испытания (вернее, проверки на контрактную мощность) “Капитана Сакена” только еще готовили к спуску. Состоялся он 30 апреля 1889 г.

К этому времени корабль завершил мучительный процесс перепроектирования со встраиванием в прежний корпус новых машин и котлов производства Балтийского завода и одновременно переделки внешнего облика. После неоднократных изменений в корме вместо готовой надстройки утвердились рубки для офицеров и отдельно — для командира. Баковую надстройку заменили обтекаемой пологой крышей над палубой по примеру первых миноносцев. Только в ноябре 1887 г. журналом МТК № 162 было утверждено расположение офицерских кают. Это было последнее из журнальных постановлений МТК по проекту. Все прочие вопросы по предложениям строителя и М.И. Кази решались на месте властью Главного командира. В частности, исправляли просчеты проекта "Лейтенанта Ильина”. Цилиндры среднего и низкого давления снабдили рубашками, а угольные ямы трубами для замера температуры угля. Отказались от мало эффективных паровых подъемников для удаления из топок золы и шлака.

Вооружение ограничили шестью 47-мм, четырьмя 37-мм пушками. Из пяти минных аппаратов, два бортовых. оказались очень неудобны для заряжания и их к 1900 г. пришлось снять. Поворотные аппараты ставить не решились при обнаружившейся большой перегрузке. В итоге достроечных работ, продолжавшихся весь 1888 г. и захвативших (из-за запоздания материалов и изделий по механизмам) еще 1889 г., водоизмещение корабля в полном грузу дошло до 742 т. На неоднократно возобновлявшихся испытаниях в море мощность механизмов при 223 об/мип. не превышала 2341 л.с. Вместо ожидавшейся 21-уз скорости пришлось довольствоваться только 18,3 уз. Эти результаты можно объяснять какими-то существенными просчетами Балтийского завода при проектировании и изготовлении машин и котлов, а также и произошедшей перегрузкой, против проектного водоизмещения 525–600 т.

По-видимому повторялась ошибка, уже допущенная при изготовлении котлов для “Лейтенанта Ильина”. А потому не принесло результатов и удлинение дымовых труб. Полному выяснению истины может помочь только специальное историко-техническое исследование, но трудно представить, чтобы сейчас кто-нибудь мог взять на себя этот труд. Пока же приходится лишь гадать, какие из встречающихся в литературе сведений можно признать соответствующими действительности. Выбор на сегодня остается обширным.

В издании "Военные флоты и морская справочная книжка на 1892 г.” (ВКАМ, СПб, 1892). За “Капитаном Сакеном” значилась мощность механизмов 3400 л.с. и скорость 17 уз. Но в изданиях “Судового списка” за 1898 и 1904 г. вернулись к первоначальным цифрам: 2341 л.с. и 18,3 уз. В секретном приложении к "Списку” 1901 г., они не присутствовали, но зато скорость “в последнем плавании” в 1901 г. указывалась лишь 14,3 уз. Полный запас угля составлял 143 т, дальность плавания 10-уз скоростью 1580 миль. Приведенные скоростные характеристики и их явный разнобой — еще одна загадка “Капитана Сакена’". Естественно желание сопоставить качество машин корабля с оказавшимися не вполне безукоризненными, но все же подтвердившими свои контрактные мощности английскими машинами, одновременно с “Сакеном” строившихся канонерских лодок.

Но задаваться подобными вопросами в то время принято не было. Дипломатично обошли его и авторы "Отчета по морскому ведомству 1884–1890 гг.’’ (С-Пб, 1891), которое для минных крейсеров "Лейтенанта Ильина” и “Капитана Сакена" привело скорость 18,29 уз, а для построенного позднее в Германии “Казарского” — 21,05 уз. Показательны и стоимости постройки этих кораблей (с вооружением): первого 1 079 793 руб., второго 1 045 720 руб. и третьего всего 488 230 руб. Ответа на эти аномалии нет ни в “Сборнике кратких сведений по морскому ведомству” (1908 г.), ни в современной истории Балтийского завода. Весьма сдержанно о минных крейсерах говорилось и в специальной работе лейтенанта М.А. Беклемишева (1858-?) “Специальные минные суда” (СПб, 1898), не упоминалось и о каких-либо их достоинствах.

Не нашлось места и в замечательной по полноте сведений, приведенной в книге таблиц "Типы миноносцев”. Дополнить ее такими же сведениями о минных крейсерах еще предстоит в результате архивных "раскопок”. Но итог, увы, можно подвести и сегодня. Автор книги, окончивший в 1886 г. минный класс и в 1890 г. Морскую академию, при всем своем бесспорном минном энтузиазме, очевидно не мог признать эти корабли флагманами отечественного минного флота. Приговором творческой деятельности адмирала И.А. Шестакова, сумевшего, в числе других своих деяний дискредитировать идею отечественного минного крейсера, остается в истории признание лейтенанта о том, что оба корабля “сходны по размерам, только крейсер "Капитан Сакен" вышел тяжел, перегружен больше, чем “Лейтенант Ильин” и имеет ход 17 уз, тогда как “Лейтенант Ильин” ходит до 19”.

Но флот в Черном море, до конца XIX в. не получавший ни одного крейсера, нашел в "Капитане Сакене” вполне подходящее назначение — исполнять при эскадре роль посыльного и разведочного корабля.

Российский “дивизионер” (“Казарский”)

Кончина в Севастополе 21 ноября 1888 г. И.А. Шестакова положение флота и судостроения не улучшила. Запятнанный подозрениями в либерализме адмирал И.Ф. Лихачев не был возвращен на флот. С кривой усмешкой от его инициативы об учреждении морского Генерального штаб. а отвернулся и в очередной секс-тур в Париж отбыл великий князь Алексей Александрович. Лишь изредка возвращаясь в “свое” синекурное для него ведомство, генерал-адмирал на правах того же, что и прежде, почти бесконтрольного произвола, вверил управление Морским ведомством прежнему начальнику ГМШ (в 1884–1888 гг.) вице-адмиралу Н.М. Чихачеву (1830–1917).

Все это время флот продолжало разлагать Положение о морском цензе, по-прежнему униженными — без военных чинов и сабли, оставались низведенные на роль подручных, корабельные инженеры. Ни в чем Н.М. Чихачев не нашел нужным скорректировать сделанный еще И.А. Шестаковым по-барски широкий, но вряд ли глубоко продуманный заказ сразу трех "заграничных вещиц” — без меры облегченного, но с уменьшенной скоростью дивизионера, скоростного, но слишком дорого, 26,5-уз “стотонника” и слишком рядового 21-уз малого миноносца. Разумнее и экономнее было бы остановиться на более скоростном и сильнее вооруженном минном крейсере и усредненном типе миноносца, годного для воспроизведения в России в качестве стандартного. Все эти решения вполне было возможно выработать силами знающих офицеров и корабельных инженеров, но свободное обсуждение проблем, которое в начале своей министерской карьеры практиковал И.А. Шестаков, становилось теперь все большей редкостью.

Но еще бесконечно велик был творческий потенциал нации, сильна государственная идея, развивались наука и промышленность, не всю еще свободную прессу удалось удушить царскому наперстнику К.П. Победоносцеву.

Незыблемо оставалось и уважение к подлинно героическим именам отечественной истории. И естественно было очередной русский минный крейсер назвать именем командира брига “Меркурий”. Подвиг его командира А.Н. Казарского (1797–1833) в бою 14 мая 1829 г. с настигшими его бриг двумя турецкими линейными кораблями еще в 1834 г. по инициативе адмирала М.П. Лазарева (1788–1851) был увековечен памятником в Севастополе на Мичманском бульваре.

“Казарский” в списки флота был зачислен 19 августа 1889 г. Отчаявшись добиться успехов в собственном миноносном судостроении, не доверяя своим инженерам, власть снова обратила свои взоры и устремления на заграницу. Так было бюрократии выгоднее. О том же, что таким путем невозможно вырваться вперед, думать было некому. Похвально было уже то, что в Морском министерстве осознали, наконец, необходимость действительно скоростных истребителей миноносцев.

По мысли управляющего Морским министерством вице-адмирала Н.М. Чихачева таких кораблей требовалось иметь в эскадре из расчета по два на каждый броненосец.

Головной в серии “Казарский” был заказан заводу Шихау в Эльбинге с целью использовать новейший опыт германского судостроения, настойчиво разрабатывавшего и совершенствовавшего в то время тип так называемых дивизионных миноносцев — 220-350- тонных лидеров при отряде из тогдашних 85-140-тонных миноносцев. Тем самым рассчитывали при меньших размерах обеспечить те же характеристики, что и у отечественных, более крупных минных крейсеров первой серии типа "Лейтенант Ильин".

Заказ был разрешен адмиралом в соответствии с журналом МТК по кораблестроению № 109 от 25 августа 1888 г., которым рассматривались характеристики. предложенных фирмой Ф. Шихау проектов. Это были двухвинтовой миноносец в 125 т. одновинтовой минный крейсер в 400 т. По результатам рассмотрения с замечаниями Главного инспектора кораблестроения Н.А. Самойлова (1836-?) и генерал- адъютанта O.K. Кремера великий князь и приказал заключить контракт. От предложенной Шихау общепринятой его фирмой одновалыюй энергетической установкой с гребным винтом большого диаметра и уязвимой на мелководье выступающей за линию киля рулевой рамой отказаться не решились. Это потребовало бы коренной переделки проекта и соответствующего повышения стоимости. О принадлежности проекта к типу слегка переделанного германского дивизиопера напоминали и главные размерения и невесть откуда проникшие в текст закладной доски водоизмещение 350 т, 3500 сильная мощность машины и 23,5-уз скорость.

По контракту и спецификации, подписанными представителем "машинно- и локомотивной фабрики чугунолитейного завода и корабельной верфи Ф. Шихау в Эльбинге, Западная Пруссия”, 8 октября 1888 г. корабль должен был иметь следующие характеристики: длина по ватерлинии 58 м. наибольшая 60,4 м, ширина наибольшая 7,4 м, высота корпуса 4,1 м, осадка средняя 2,1 м, ахтерштевнем (пятка ниже основной) — 3,05 м. Стоимость заказа с установкой доставленного из России минного вооружения — 650 тыс. германских марок. Срок готовности к испытаниям — 11 месяцев со дня подписания контракта.

Вооружение предлагалось из 9 47-мм одноствольных пушек и двух торпедных аппаратов — одного носового, заделанного в форштевне и одного с поворотной установкой в диаметральной плоскости взамен двух бортовых, предполагавшихся первоначально по примеру кораблей типа '"Лейтенант Ильин” (журнал МТК от 25 января 1888 г. № 109).

Для обнаружения миноносцев предусматривался прожектор, питаемый специальной динамо-машиной. Полная 21-уз скорость в условиях строго оговоренной нагрузки гарантировалась на 2 часовом испытании” с форсированной тягой. Нагрузку на испытаниях составляли: "'три выбрасывающих минных аппарата и четыре 19-футовых мины (5100 кг), инвентарь по отдельному списку в контракте, девять 47-мм одноствольных пушки Гочкисса, 51 человек команды с багажом (1590 кг), 14-дневный запас провизии (1428 кг), ручное оружие (115 кг), боезапас (4500 патронов, ""полные угольные ямы, но не более (так и вписали — P.M.) 90 т. смазочные материалы, ветошь (300 кг), полные водой цистерны в машинных и котельных отделениях.

Мощность главной паровой машины при 250–280 об/мин составляла 3000–3500 л.с. Два локомотивных огнетрубных котла строились по нормам прусских государственных железных дорог. Водоотливные средства состояли из пяти эжекторов с подачей по 40 т/ч, расположенных в каждом из пяти отсеков, центробежной помпы подачей 300 т/ч, и паровой донки подачей 25 т/ч. При 5-часовом испытании со скоростью не менее 16 уз расход угля без форсированной тяги гарантировался не более 0,8 кг/л.с. в час. Фактически дальность плавания с этой скоростью по данным тактического формуляра составляла 800 миль, 20 уз — 427, а 10 уз — 1280 миль.

Корпус крейсера строился из Сименс-Мартеновской стали с пределом прочности 42–48 кг/кв. мм толщина вертикального киля, шпунтового пояса и ширстрека в средней части составляла 8 мм, в оконечностях 7 мм, остальной наружной обшивки 6 мм. Командная рубка в носовой части утолщалась до 12 мм. По примеру малых миноносцев был предусмотрен убирающийся в нишу носовой руль, который при действии вместе с кормовым уменьшал диаметр циркуляции примерно вдвое.

Летом 1893 г. “Казарский” на переходе с эскадрой в Батуми сильно брал воду бортами и баком, так сильно зарывался, что каждая волна вкатывалась на палубу и приходилось ход уменьшать до 7,5 уз. "Вообще, зыбь и волнение оказывают на ход крейсера гораздо большее влияние, чем это можно было ожидать" — докладывал в МТК главный командир Черноморского флота вице-адмирал Н.В. Копытов. "На деле корабль обладает дурными морскими качествами, идти против зыби не может, принимает слишком много воды баком и при этом черпает бортами”, — докладывал в 1894 г. в МТК (по поводу запроса фирмы о качествах кораблей), другой командир капитан 2 ранга В.Я. Баль.

Из-за неудобства сообщения угольных ям с кочегарами и полной изолированности от них носовой ямы, уголь приходилось подавать через люки верхней палубы. В бою это мешало бы артиллерийской и торпедной стрельбе, а на волнении грозило затоплением отсеков вкатывающимися на палубу валами. Из-за тесности помещения ремонт котлов на корабле был практически невозможен, требовалось весь котел снимать с корабля и даже для замены трубок в порту, требовалось разбирать целые переборки. Чтобы заглушить трубку в море приходилось 30 часов ожидать пока котел остынет. При таких повреждениях в обоих котлах корабль оказывался в опасно- беспомощном положении.

Рулевая машина корабля оказалась ненадежна, а шпилевая из-за явной маломощности была не в состоянии оторвать от грунта якорь и его приходилось выхаживать вручную. Оказалось, что завод рассчитывал ее для работы только при полном движении пара в котлах, хотя именно при съемке с якоря, когда машины еще бездействуют, полное давление считается для котлов опасным. Динамо-машину наоборот приходилось выводить из действия при высоком давлении. Поднятый якорь из-за остроты обводов корпуса часто цеплялся за киль, а затем бил по корпусу, который каждый раз приходилось при подъеме прикрывать пластырем.

На скорости свыше 14 уз вибрация была столь сильна, что случалось, что картушка компаса на мостике совершала "полный круг”. Полная скорость при форсированной тяге требовала бессменной работы всей машинной команды по две вахты машинистов и кочегаров, обоих инженер-механиков и еще четырех человек строевой команды для разгребания и подачи угля. В таком режиме в течение 1 часа в море обеспечивалась скорость 18,5-19 узлов. На более длительный период при работе на две вахты обеспечивалась 17-уз скорость при форсированной тяге и 14,5 — при естественной.

Вдвое меньше оговоренной оказалась емкость патронных погребов, а подкрепления корпуса и тумбы оказались непригодны для установки предусматривавшегося главного вооружения из девяти орудий. Поэтому крейсер можно было вооружить да еще с оговоркой — если это будет не во вред "морским качествам”, лишь 6 47 и 2 37-мм орудиями. На этом вооружении лишь минимально обеспечивающим в рамках водоизмещения "Казарского”, выполнение кораблем его главной задачи — уничтожение неприятельских миноносцев, со значительных расстояний — настаивала артиллерийская инспекция МТК.

По сведениям “Судовых списков” 1898–1904 гг. фактическое вооружение корабля составляли 6 47-мм и 3 37-мм пушек, и по одному носовому и одному поворотному надводным аппаратам. "Казарский”, как и “Капитан Сакен” служили в Черном море незаменимыми крейсерско-посыльными кораблями. Уже в 1890 г. в больших маневрах флота с высадкой десанта в Судаке, они занимали место форзейлей во главе ордера эскадры. Они и в дальнейшем участвовали во всех ежегодных маневрах и учениях, действуя при флоте и во главе его сил.

В 1907 г. корабль перевели в класс посыльных судов, сняли с него 37-мм пушки, а в 1914 г. артиллерию заменили на 3 75-мм пушки и 4 пулемета (к 1917 г. 2 пулемета сняли). Запас угля уменьшили до 55 т.

Приказом по Морскому ведомству от 18 марта 1909 г. “Казарский” был зачислен в число вспомогательных судов Черноморского отряда. 24 мая-19 августа 1909 г. он совершил плавание из Севастополя в Галац и обратно. По сведениям “Судового списка 1914 г.” на “Казарском” в 1906 г. локомотивные котлы заменили такими же новыми, по данным на 1912 г. он вместо контрактной 21,07-уз скорости развивал 18,1 уз. Вооружение состояло из трех 75-мм пушек и четырех пулеметов, экипаж из 5 офицеров, 2 кондуктора и 59 матросов. По списку 1917 г., составленному в МГШ, "Казарский” имел на вооружении те же три 75-мм и на два пулемета меньше.

Современный справочник "Корабли и вспомогательные суда советского ВМФ 1917–1927 гг.” (М., 1981, с. 204) уточняет, что корабль последовательно находился в руках германских оккупационных, а с декабря 1918 г. англо-французских союзников, с апреля 1919 г. входил в состав флота белых, в ноябре 1920 г. при эвакуации белых, выведен из строя но 15 декабря 1920 г. был включен в состав морских сил Черного моря в качестве заградителя. В “Таблицах элементов судов военных флотов Р.С.Ф.С.Р. за 1921 г.” “Казарский” значился посыльным судном. Сведения о вооружении отсутствовали. В 1921 г. корабль прошел капитальный ремонт, в 1923 г. передан фондовой комиссии и возвращен в класс посыльных судов, с 1925 г. находился в порту на хранении и впоследствии разобран.

Из журнала "Морской сборник" № 7 за 1890 г

Минный крейсер “Казарский"

В журнале “Engineering" от 30 мая (п. ст.) помещены следующие сведения о недавно выстроенном на заводе Шихау в Эльбинге минном крейсере для русского флота.

Минный крейсер “Казарский” имеет длину 58 м (190 фтЗ дм), ширину 7,5 м (24 фт 7 дм) и водоизмещение около 400 тонн. Машина тройного расширения приблизительно в 3500 индикаторных сил. Паровые котлы, числом два, локомотивного образца, с рабочим давлением пара в 12 атмосфер и с приспособлениями для усиленной тяги по системе завода Шихау. На трехчасовой пробе, в полном грузу и с запасом угля в 95 тонн, машина свободно развила требуемую контрактом скорость хода в 21 узел.

Минный крейсер "Казарский”. (Наружный вид и вид сверху с указанием расположения минного вооружения)

Корабль представлял собой слегка видоизмененный, почти в тех же размерениях, дивизионный миноносец D5 постройки 1888 г., который при длине между перпендикулярами 58 м (именно такой была и длина по теоретическому чертежу "Казарского”), ширине 7 м и осадке 3 м (водоизмещение 350 т, мощность машин 3600 л.с.) должен был развивать скорость 22 уз. Корабль имел на вооружении 6 55-мм пушек и три минных аппарата. Как видно, немцы не хотели делиться с русскими более перспективным проектом D7, от которого ожидали достижения 23-уз скорости.

Испанский 23-уз "Деструктор”, построенный на р. Клад в Англии, был уже на слуху в мире, и фирма Ф. Шихау спешила не отстать от передовиков минного судостроения. Но Россия на высшие мировые достижения не претендовала. Считалось, видимо, достаточным добиться 20,5-уз скорости, которую ожидали (и действительно добились) от одновременно строившегося на верфи 1.25-тонного миноносца “Адлер”. На пего в видах рекламы и было обращено главное внимание.

Одновременно по заказу России строился третий корабль — 21-уз миноносец “Анакрия”. Не рассчитав своих сил фирма из-за неизбежных проектных изменений и задержек работ, опоздала в сроках исполнения контракта, обстоятельное разбирательство (журнал МТК № 3, от 8 января 1891 г.) выявив немалые недостатки (“Судостроение”, 1882, № 3, с. 66–68) привело к сложению штрафов, так как главное условие контракта — достижение 21-уз скорости было выполнено. Скорость эта, однако, предполагалась вначале другая. В тексте закладной доски она составляла 23,5 уз. Закладка датировалась 25 мая 1889 г. и, как приходится предполагать, была совмещена со спуском. Логичны были сведения о характеристиках корабля, приведенные под его гравированным на серебряной доске силуэтом: “Длина 760 фт 6 дм, ширина 24 фт 3 дм, скорость хода 23,5 уз. Глубина 12 фт 6 дм. Сила машины 3500 инд. сил. Осадка 10 фт 8 дм. Водоизмещение 350 т. Вместимость угольных ям 95 тони. Ниже значилось: построен Ф. Шихау в Эльбинге в 1889 году. Заложен 25 мая 1889 года”.

Приемку “Казарского” вместе с наблюдавшим за постройкой командиром капитаном 2 ранга В. Р. Бергом осуществляли члены комиссии: капитан 2 ранга К.П. Иессеи (1852–1918, командир миноносца "Адлер”, впоследствии адмирал), инженер-механики Н.А. Пастухов (1857–1904), бывший в 1890 г. старшим механиком “Казарского”, Н.О. Умецкий (1863-? впоследствии старший механик "Капитана Сакена” в 1890–1892 гг. и минного крейсера “Гридень" в 1896–1899 гг.), А.Н. Сациперов (I860-? ставший в 1902–1904 гг. старшим механиком броненосца береговой обороны "Адмирал Ушаков"), а также корабельный инженер М.К. Яковлев (1851-?). ставший в 1900 г. старшим строителем Петербургского порта и строивший броненосцы типа "Бородино".

Достойные, знающие, уважаемые представители флота и судостроения, все они исполнили свой долг, но никто из них не проявил того духа творчества, к которому взывали адмиралы И.Ф. Лихачев н П.С. Бурачек. Никто не оставил в истории того рода записок и предложений, каковы, например, были представленные лейтенантом П.П. Македонским (1863–1905), “Соображения о миноносцах" и другие инициативы энтузиастов минного флота и судостроения. Проекты передовых кораблей представляли инженеры С.К. Ратник и К.П. Боклевский, но по какой- то странности тип минного крейсера оставался вне проектных инициатив. Предложения по совершенствованию типа "Казарского” в документах пока что не обнаружены.

В итоге нескольких попыток испытаний на форсированных пробегах 15 апреля 1890 г. в продолжении двух часов при давлении пара в кочегарках 6-см водяного столба и давлении пара в котлах было доведено до 11 атм. Имея осадку 2,28 м и водоизмещение 398 т, корабль достиг средней скорости 21,1 уз. 4500-мильный путь от Пиллау до Севастополя корабль под командованием капитана 2 ранга Берга совершил за 343 часа со средней скоростью 12,28 уз. Уже тогда выявилась крайняя чувствительность корабля к встречному волнению, заставлявшему сильно уменьшать скорость. При спокойной погоде 15-16-уз скорость (кочегары выдерживали) удавалось при естественной тяге поддерживать в продолжении трех суток. При крупной встречной волне приходилось сбавлять ход до самого незначительного, чтобы можно было удержать свое положение, в противном случае на палубу "вкатывались целые волны, которые благодаря имеемому фальшборту не скоро стекают в море”.

Дальность плавания с 90 т угля могла составить 4000 миль, при скорости 15–16 уз — 1500 миль, 18–19 уз — 800 миль, 20–21 уз — 500 миль. В секретном приложении к "Судовому списку” 1901 г. дальность плавания 10-уз скоростью с теми же 90 т угля ограничивалась 1050 милями. Скорость в "последнем плавании” составляла 16,75 уз.

Имевшиеся на корабле вспомогательные механизмы — паровые штурвал и шпиль командир Берг считал скорее обременяющими, чем приносящими пользу. Паровой шпиль по своей слабости был не в силах оторвать от грунта хорошо зашедший в ил якорь и поднимать его приходилось вручную. В паровом же штурвале просто не было необходимости, так как даже на полной скорости со штурвалом мог вручную управляться один человек. В то же время это бесполезное приспособление занимало много места, усложняло управление, перегружало корабль своим значительным весом, отнимало время па его исправление и удорожало стоимость заказа.

Сомнительным новшеством признавался и носовой руль. Маневру отступления задним ходом, чтобы не подставлять себя лагом, после выпуска мины руль помочь не мог. При заднем ходе корабль слушался руля только на короткое время. При малейшем же ветре носовой руль действия вовсе не оказывал, хотя диаметр циркуляции на переднем ходу он уменьшал существенно — с 300 сажень до 160.

Неудобство создавало пепродумапность якорного устройства. От слишком острых носовых образований якорь задевал за киль вблизи носового руля, отчего в это время его нельзя было держать опушепным. Велик оказался риск повреждения руля и при отдаче якоря. Получалось, что пользоваться рулем в обстоятельствах, когда он нужен было рискованно, а преимущество в разнице диаметра циркуляции в море командир считал несущественным. Случай ближнего боя с себе подобными кораблями он почему-то не рассматривал.

Фактическое вооружение корабля составляли два, а не три, как полагали при заказе, минных аппарата. Сомнительным считал В.Р. Берг и предлагаемое вооружение из 9 47-мм пушек. При 60 пуд. веса каждой с тумбой, их расположение на верхней палубе явно ухудшало мореходные качества корабля и скорость, которую надо считать главнейшим его достоинством.

20-21-уз скорость корабля подтвердилась и на четырех испытаниях в Черном море. Эту скорость, как писал в "Кронштадтском вестнике" (№ 135 за 1890 г.) командир В.Р. фон Берг, действительно, можно поддерживать, как и предусмотрено контрактом, в продолжении двух часов с применением искусственного дутья, 58-мильный переход Ялта-Севастополь был совершен за 2 ч 45 мин.

По приходу корабля в Севастополь и установке минного вооружения, приступили к сравнительным испытаниям совместно с "Капитаном Сакеном". Испытания имели цель выявить, какой тип минного крейсера более подходит для условий Черного моря "по своим морским качествам и вооружению”. В гонке от Севастополя в Ялту и обратно "Казарский" при естественной тяге развил среднюю скорость 20,16 уз… "Сакен” — лишь 17,35 уз.

Дальнейшие испытания по программе МТК были прерваны из-за неполадок в котлах “Сакена”, по и имевшиеся данные позволили проводившей испытание комиссии контр-адмирала И.М. Дикова отдать предпочтение “Казарскому”. Кроме превосходства в скорости, он имел и вдвое большую дальность плавания, не уступал “Сакену” в мореходности (вывод, который, имея всюду различие в водоизмещении и высоте надводного борта, нельзя не признать странным — P.M.), имел вдвое меньшую численность команды, стоил вдвое дешевле. Важным преимуществом считалось наличие поворотного торпедного аппарата, действовавшего на оба борта и по всем направлениям.

Серьезным, но к сожалению, оставшимся совсем неучтенными было предостережение комиссии, что оба типа кораблей далеко еще не отвечают задачам эскадренного плавания — их запасы угля слишком малы, условия обитания — недостаточны, а сами корабли "слишком чувствительны к состоянию моря".

Для решения стоящих перед этими кораблями задач, комиссия рекомендовала строить более крупные, быстроходные корабли водоизмещением от 1500 до 2000 т, сильно вооруженные скорострельной артиллерией и имеющие не более 2–3 торпедных аппаратов. Действительно, уже по опыту первой компании 1890 г. на запрос ГУКиС (по поводу просьбы завода о сложении штрафа за опоздание постройки), первый командир “Казарского” капитан 1 ранга Берг, писал: "Крейсер против волны совершенно ходить не может вследствие своего слишком острого образования". “На рейде на якоре крейсер имел значительную боковую качку с размахами до 28° на сторону, причем брал по временам воду наветренным бортом”, — добавлял в 1891 г. второй его командир капитан 2 ранга Баркарев.

Извлечения из рапортов командира минного крейсера “Казарский” капитана 2 ранга Берга

от 22 мая 1890 г.

21 мая, окончив счеты с берегом, с вверенным мне крейсером "Казарский” в 1 час. 35 мин. ушел из Пиллау для следования в Копенгаген. В 2 час. пополудни, пройдя входной бакан, располагал курсы так, чтобы пройти по северную сторону острова Борнхольм.

22 мая, пройдя в 8 час. утра к плавучему маяку Дродень, принял лоцмана для проводки крейсера в Копенгаген, где и стал на якорь в 9 час. утра. До Борнхольма имел ветер от SW в 2 балла, который за островом засвежел до 6 баллов, перейдя к W. Переход от Пиллау в 275 миль сделал со средней скоростью 14,47 узлов в 19 часов. Наибольшая скорость при 165 оборотах и среднем давлении пара от 150–165 фунтов была 16'/4 узлов, с которой шли почти все время перехода.

При выходе из Пиллау, имея пар в одном котле, шел со скоростью от 9 до 10 узлов, что повлияло на уменьшение средней скорости. Для уменьшения расхода топлива и облегчения работы кочегарам колосниковые решетки в котлах до половины были заложены огнеупорным кирпичом. На разводку пара израсходовано 27 пудов кардифа. За переход израсходовано угля 744 пуда и масла 11 пуд. 8 фунт. Этот значительный расход последнего при следующих переходах уменьшится, когда части машины обработаются и машинная прислуга привыкнет к делу.

Машины все время перехода работали безукоризненно и пар в обоих котлах держался хорошо. При вскрытии в холодильнике оказалось большое количество мелкой рыбы, чем и объяснялась малая, в 24 дюйма, в нем пустота во время хода. Во все время перехода опреснялась вода в количестве одной тонны. На крейсере имеется опреснитель системы Норманди, несколько измененный наблюдавшим за изготовлением механизмов инженер-механиком Пастуховым.

Электрическое освещение было проведено на всем крейсере, за исключением боевой башни и отличительных фонарей. Я нашел нужным провести его и в эти места. На заводе требовали за это 500 марок, вследствие чего я поручил сделать это своими средствами минному офицеру лейтенанту Шведе 1 — му, который прекрасно выполнил данное ему поручение, причем весь расход обошелся в 46 марок.

Выбрал такой короткий переход и зашел в Копенгаген, чтобы дать возможность всем осмотреться и отслужить на всех трех судах молебны, которые, за неимением священника, не могли быть отслужены в Пиллау. Имея мелкие исправления в машине, предполагаю простоять до субботы 26 мая.

от 1 июня 1890 г.

В Копенгагене я сделал положенные Морским уставом визиты, которые были все отвечены; в числе посетителей крейсера был и морской министр N.F. Raun.

26 мая в 8 час. 45 мин. утра снялся с якоря для следования в Брест. В Каттегате местами встретил густой туман, так что принужден был идти малым ходом; в 9 час. 5 мин. прошел меридиан маяка Скаген; с моря от NW шла большая зыбь, но ветер был небольшой, который постепенно свежел, и к 12 часам стал настолько свежим, что я должен был уменьшить ход до 7 узлов, при 70 оборотах машины. Около 4 час. утра 27 мая ветер от NW достиг до степени шторма; не уменьшая числа оборотов, ход уменьшил до 3 узлов; я уже не мог идти по курсу, а должен был придерживаться к ветру, так как крейсер брал носом целые волны, которые покрывали всю палубу почти до планшира; когда же привел около 5 румбов от ветра, то крейсер перестал брать воду и держался довольно хорошо. Но так как ход был очень мал, а течение при этом ветре идет на юг и достигает скорости от 2 до 3 узлов, то меня стало жать к берегу, и не предвидя улучшения погоды, я считал небезопасным держаться далее, а потому в 8 час. утра повернул обратно к Скагену, куда пришел в 4 час. 30 мин. пополудни взяв лоцмана для указания якорного места у мыса Скаген. От Копенгагена было пройдено 300 миль в ЗО3 /, часа. По определению места оказалось, что нас снесло к югу на 10 миль.

29 мая в 6 час. утра снялся снова с якоря, так как ветер стих и барометр стоял высоко — 29,84. Пошел уменьшенным ходом от 12 до 13 узлов, при оборотах в машине от 125 до 135, для определения при этом ходе расхода топлива, который должен был уменьшиться значительно. Оказалось, во время перехода при различных скоростях, — следующий расход: от 70 до 80 оборотов — ход от 7 до 8 узлов, расход топлива 12 пудов в час; от 125 до 135 оборотов, — ход от 12 до 13 узлов, расход топлива 20 пудов в час; и при 150 оборотов — ход 15 узлов, расход топлива 36 пудов в час. В 8 час. 50 мин. вечера нашел густой туман, и так как мне пришлось идти малым ходом, то я оставался в этом тумане до 3 час. утра следующего дня, 30 мая.

В 4 час. утра барометр стал сильно падать, на 0,04 д. в час.; ветер задул довольно свежий с силой 8 баллов и доходил по временам до степени шторма; шла большая зыбь, но, так как она была попутная, крейсер отлично мог идти по курсу.

В 6 час. вечера мне было доложено, что в машине было замечено слабое парение из-под одежды сепаратора; парение это все увеличивалось, и в 12 час. дня 31 мая пар начал выходить с шумом. Не зная действительной причины, но предполагая трещину в спайке, уменьшили давление в паровых трубах и пошли малым ходом; для осмотра этого повреждения я решил войти в ближайший порт. В Дувре, куда прибыл в 12 час. 30 мин. дня 31 мая, по снятии одежды с сепаратора оказалось, что парило в четырех винтах, коими сепаратор при участии кронштейна крепился к переборке нижней своей части. Способ крепления, по мнению старшего инженер-механика, должен быть изменен, так как при расходе угля из ям, тонкая переборка вибрировала при ходе, срывая нарезку на винтах ввинченных в тело сепаратора. Поэтому сепаратор должен быть снят, места дыр заделаны пробками, а укрепить его с переборкой необходимо бугелем. Произвести эту работу здесь было бы очень дорого и продолжительно, почему я, исправив временно повреждение, ухожу в Брест, где это все можно сделать в адмиралтействе.

От Скагена пройдено 522 мили в 54 '/2 часа со средней скоростью в 9,58 узла; общий расход угля был, за переход от Копенгагена, 2480 пудов, а масла 21 пуд. На переходе этом морские качества оказались следующие: крейсер против большой волны идти не может, а должен держаться около 5 румбов от ветра, причем ход его должен быть не более 5 узлов; ветер же без волнения почти совсем не влияет на уменьшение хода; с попутным волнением он может идти при очень свежем ветре; восходит он на волны при этих условиях легко и берет воды на палубу немного.

от 5 июня 1890 г.

Окончив временную починку сепаратора и нагрузившись углем 59 тонн, я с вверенным мне крейсером 3 июня вышел из гавани Дувра для следования в Брест, при тихом SO ветре и высоком состоянии барометра 30,31. Около полуночи нашел туман, который в 5 час. утра 4 июня сделался настолько густым, что я принужден был убавить ход до 80 оборотов (?'/2 узлов); до этого времени шел с самого выхода по 14'/2 узлов, при 150 оборотах в машине. Подойдя в 6 час. 45 мин. утра к острову Ouessant, я по случаю тумана войти не мог, и на вызов мой лоцман не выезжал до 3 час. 15 мин. пополудни, вследствие чего держался все время у маяка в пределах звука ревуна, устроенного на острове. Когда прибыл лоцман, то под проводкой его вошел в 6 час. 15 мин. вечера снова на рейд, а потом и в гавань в Бресте.

Расстояние от Дувра до Бреста 340 миль пройдено в продолжение 33 часов, из которых 7'/г часов держался у маяка; средняя скорость 13,33 узла. За время перехода израсходовано угля 842 пуда, масла 10 пудов, причем расход угля при 150 оборотах (14'/г узла) был 31 пуд в час, а масла 14,4 фунта.

Согласно контракту, я получил с завода Шихау на крейсер 90 сажен канату на оба якоря; разделив их поровну, я не имел ни одного надежного якоря, так как мне приходилось становиться на 15-ти саженной и более глубине; это заставляло меня взять для одного 60, а для другого 30 сажень, что, однако, лишает меня возможности пользоваться обоими якорями по мере надобности. Вследствие этого я обратился с просьбой к командиру порта здесь в Бресте уступить мне из казенных складов сажен 20 цепи, что мне и обещано.

Носовой руль, имеемый на крейсере, во время переходов я не опускал вследствие того, что на этих переходах он был бы совершенно бесполезен, так как крейсер чувствителен и с одним рулем, между тем, как он уменьшил бы ход; на рейдах же, где он мог бы оказать большую услугу, уменьшая намного циркуляцию и, кроме того, давая возможность хорошо управляться с судном на заднем ходе, его опасно держать опущенным; как при подъеме, так и при отдаче якоря он легко может быть поврежден, и тогда его уже не поднять, а избавиться от него тоже будет трудно, так как колодец его устроен ниже ватерлинии.

На рейде я застал французскую кадетскую эскадру, состоящую из двух старых деревянных трехдечных кораблей, на которых кадеты живут круглый год, и несколько броненосцев.

Явилась необходимость переменить воду в котлах, так как через холодильники попала соль, и, имея еще некоторые мелкие исправления, думаю, что ранее 10 июня мне уйти будет невозможно.

от 15 июня 1890 г.

В Бресте мне любезно было предложено морским перфектом вице-адмиралом Zede осмотреть порт и вновь строящийся броненосец “Hoche”, с офицерами, чем мы и воспользовались. Кроме того, он приказал сделать просимые мною работы, а именно укрепить сепаратор и масляную цистерну, и дал мне кусок цепи в 30 сажен. Накануне ухода я получил от него приглашение к обеду, где он объявил, что пригласил меня, чтобы узнать, все ли сделано, о чем я просил.

10 июня в 8 час. 45 мин. утра снялся с якоря и пошел для следования в Гибралтар, вместо предполагавшегося Кадикса, вследствие того, что в Бресте получил известие о существующей холере в Испании.

До утра 11 июня я шел при самых благоприятных обстоятельствах. В 5 час. ветер, который дул до тех пор слабый от О, перешел к N0, при неравномерном падении барометра. К 7 час. утра ветер дул уже очень свежий с громадной зыбью, но крейсер прекрасно держался на нем, уходя от волнения и идя при этом 14'/2 узлов; но волнение увеличивалось, и ветер крепчал. Наконец волны до того сделались большими, что меня стало заливать носом; тогда, видя, что это предел волнам, при которых крейсер может идти, и что мне придется привести к ветру, я счел за лучшее зайти в бухту за мыс Финистер, где стал на якорь в 2 час. 45 мин, пополудни. Вместе со мной вошло еще два парохода; одного я застал уже там, и один вошел после меня, так что со мной отстаивалось 4 парохода.

Бухта эта хотя и открыта только для S и SW ветров, но и северные ветра дуют через горы с такой силой, что на палубе затруднительно ходить без леера, грунт держит якорь хорошо и волнение небольшое.

12июнякутру стало стихать, и в 8 час. 45 мин. утра снялся с якоря и пошел в море. В 10 час. вечера нашел туман, который делался все гуще, и в 11 час. 30 мин. ночи заставил меня идти малым ходом. Туман продолжался до самого утра и был особенно обременителен, так как на пути беспрерывно встречались пароходы.

Минный крейсер «Казарский». Первоначальный проект. (продольный разрез и план верхней палубы)

1 — фальшборт, служивший ограждением для штуртросов, открыто проходивших вдоль бортов по верхней палубе; 2 — кубрик и каюты унтер-офицеров; 3 — офицерские каюты и кают- компания; 4-угольная яма; 5-машинное отделение; 6-котельное отделение; 7-прожектор (вначале устанавливался на баке); 8-носовой минный аппарат; 9-носовой выдвижной руль; 10- носовой погреб боезапаса; 1 1-47-мм орудия на тумбах; 12-легкий носовой мостик; 13-поворотный аппарат в диаметральной плоскости, установленный взамен предполагавшихся (показаны штрих-пунктиром на 31 и 66 шп.) бортовых; 14-световой люк машинного отделения; 15-линия гребного вала (в германском кораблестроении, в отличие от русского, счет шпангоутов шел с кормы).

В 6 час. утра 13 июня туман немного рассеялся, я увеличил ход и в 3 час. обогнул мыс Сент-Винцент.

В 9 час. утра 14 июня стал на якорь на Гибралтарском рейде. Судов военных застал только один шведский фрегат, который стоял на карантине, и норвежский корвет с кадетами. Всего от Бреста пройдено 945 итальянских миль: от Бреста до Финистера 420 миль в продолжение 30 часов, со средней скоростью 14 узлов; от Финистера до Гибралтара 525 миль в продолжение 48 часов, со средней скоростью 10,7 узла. Машина все время работала безукоризненно, и самый крейсер показал себя хорошим морским судном. Общий расход угля на переход до 40 тонн и масла 24 пуда 25 фунтов.

По приемкам угля, сделанным до сих пор, я убедился, что действительный расход его был больше, чем было определено на крейсере; это произошло, вероятно от того, что на судне не имеется десятичных весов, а только пружинные, и кроме того, все эти определения расхода были сделаны в сильную качку. Действительный же расход за все время плавания оказывается более определенного около 10 тонн. Также относительно вместимости угольных ям: хотя нами в Пиллау и было принято от завода 90 тонн кардифского угля, причем в угольных ямах даже осталось еще место тонны на две, но этот уголь отборный, употребляемый ими для форсированных проб, и до того тяжел, что обыкновенного угля ямы на крейсере вместят не более 80 тонн.

от 17 июня 1890 г.

16 июня в 8 час. 30 мин. утра снялся с якоря для следования из Гибралтара в Алжир, где стал на якорь 17 июня в 1 час. 15 мин. пополудни. Всего от Гибралтара пройдено 410 миль в продолжение 283 /4 часов, со средней скоростью 14,2 мили в час, при оборотах машины от 145 до 150, давление пара 150 фунтов. За переход израсходовано угля 23 тонны и масла 11 пуд. 18 фунтов. Во время перехода замечено в одном котле незначительное парение в шве, вследствие чего снимаю здесь обшивку, чтобы заклепать его, если нужно.

21. июня в 6 час. утра снялся с якоря из Алжира для следования в Палермо. Переход сделан при штиле, но с довольно крупной зыбью от N0. 22 июня в 5 час. 45 мин. вечера стал на якорь в гавани Палермо. Всего от Алжира до Палермо пройдено 522 мили в продолжение 35'/4 часов, со средней скоростью 14,6 миль в час, при оборотах в машине от 150 до 160, давление пара от 150 до 165 фунтов. Пустота в холодильнике слабая, вследствие загрязнения трубок маслом; его будут промывать с содой и пресной водой. На переходе лопнула в одном котле одна дымогарная трубка, которую предполагаю пока заглушить пробкой. Угля израсходовано 27,2 тонны, масла 14 пуд. 25 фунтов. Вследствие сильных жаров температура в машине поднимается до 37°, а в кочегарной до 57° Реомюра; работа в такой температуре чрезвычайно утомляет машинную команду, почему я стараюсь делать более короткие переходы и приказал отпускать им для подкрепления красного вина.

26 июня в 9 час. утра снялись с якоря из Палермо для следования в Пирей. В 4 часа пополудни в Мессинском проливе временная заделка дымогарной трубки сдала, пришлось вывести этот котел и идти под одним. Выгребая жар, стали исправлять повреждение, которое было окончено к 12 часам ночи, тогда снова развели пары и пошли под двумя котлами. 27 июня, имея в полдень полную обсервацию и определив себя в широте 37°9′N и долготе 19°30′0, я видел, что мне приходится проходить узкости у Матапана в самое темное время; решил зайти на ночь в Наварин, куда и прибыл в 7 час. 15 мин. вечера. В бухте застал английскую броненосную эскадру, состоящую из 6 судов под флагом вице-адмирала Sir Antony Hoskins, который несмотря на то, что был уже спущен флаг, прислал ко мне поздравить офицера и узнать, откуда и куда иду; мною ему было отвечено тем же.

28 июня в 3 час. 30 мин. утра начали сниматься с якоря для следования далее и в 5 час. 30 мин. стали на Пирейском рейде. Всего от Палермо до Пирея пройдено 624 мили в продолжение 47 часов, со средней скоростью 13,27 узла. В том числе от Палермо до Наварина пройдено 434 мили со средней скоростью 12,47 узлов, от Наварина до Пирея 190 миль, со средней скоростью 14,61 узлов, при оборотах в машине от 120 до 170. Угля израсходовано 36 тонн, масла 16 пуд. 7 фунтов.

В Пирее судовыми средствами буду заменять лопнувшую дымогарную трубку и согласно приказания, полученного при уходе из Главного штаба, буду ждать прихода миноносцев для следования далее.

от 7 июля 1890 г.

Получив 1 июля телеграмму Главного Морского штаба идти в Севастополь, не дожидаясь миноносцев, я сейчас же приказал приготовиться к походу, но, так как некоторые части в машине были разобраны для осмотра и были сделаны приготовительные работы для перемены дымогарной трубки, которые менять на крейсере очень затруднительно вследствие недостатка места, так что приходится разбирать следующие помещения, и не был принят уголь по случаю окраски подводной части, а кроме того, мне было назначено представиться Наследнику 2 июля, то я мог сняться только 3 июля в 5 час. 20 мин. утра. Того же дня в 7 час. 30 мин. вечера стал на якорь у острова Тенедоса, так как в Дарданеллы не пускают после захода солнца, и меня известили, что лоцман, который должен меня провести, может прибыть только 4-го утром.

4 июля в 5 час. 15 мин. утра снялись с якоря и в 8 час. подошли к Chanak, где в 9 час. приняли лоцмана и пошли дальше. В 9 час. вечера вошли в Босфор и в 10 час. 30 мин. вечера стали на якорь у местечка Ravae для своза лоцмана и представления карантинных бумаг. Чиновник прибыл только утром в 5 час., после чего в 5 час. 45 мин. снялись с якоря и пошли по назначению. По выходе в Черное море встретили довольно крупную зыбь от N0 и, не желая войти ночью в Севастополь, я пошел 11 — узловым ходом и в 6 час. 30 мин. вошел на Севастопольский рейд. Всего от Пирея пройдено 676 миль в продолжение 54'/2 часов со средней скоростью 12,4 узла. Угля израсходовано 37 тонн и масла 21 пуд.

За время перехода из Пиллау до Севастополя пройдено 4314 миль в 343 часа, со средней скоростью 12,28 узла, израсходовано: угля 258 тонн и масла 143 пуда.

Капитан 2 ранга Берг

Минный крейсер “Казарский”. (Теоретический чертеж корпуса до перестройки носовой части. Шпация 500 мм)

Двойники фирмы Шихау (“Посадник” и “Воевода”)

Постройкой новых минных крейсеров за счет предполагавшихся программой 1890 г. 50 миноносцев Морское министерство рассчитывало уменьшить неуклонно нараставшее и все более беспокоившее превосходство германского флота над русским. В то же время, сооружая флот в противовес германскому, образцом для новых минных крейсеров избрали прежний проект Ф. Шихау (“Казарский"). Другого примера вокруг не видели.

В январе 1891 г., чувствуя влияние времени, артиллерийские специалисты при обсуждении заданий настаивали на том, что истребитель миноносцев “для полной действительности своей” должен иметь гораздо более многочисленную и более сильную артиллерию, чем на “Казарском”. Но большинство членов МТК присоединилось к мнению черноморской комиссии И.М. Дикова, рекомендовавшей для сохранения “Казарским” хороших морских качеств и 20-уз хода” оставить на нем уже установленные два 47-мм орудия, а на оставшихся семи тумбах установить 37-мм одноствольные пушки, которых "по силе действия совершенно достаточны для отражения миноносок”.

Так искусственное ограничение вооружения “Казарского", вызванное необходимостью устранить промахи немецких строителей (более легкая артиллерия с ее более компактными боеприпасами подгонялась" под имевшиеся легкие подкрепления и ограниченные емкости погребов") было ошибочно распространено и на вооружение последующих кораблей этого класса. Более же сильная артиллерия, предлагаемая членами артиллерийского отдела МТК, неизбежно должна увеличить и изменить тип “Казарского” и неизвестно еще, какие морские качества окажутся у этого измененного типа, — так оправдывали свое решение члены МТК под председательством вице-адмирала К.П. Пилкина (1824–1913). О глубокой же переработке проекта "Казарского” с учетом опыта “Лейтенанта Ильина” и “Капитана Сакена” вопрос не поднимался.”

Заказать миноносцы подобные "Казарскому" — распорядился управляющий Морским министерством вице-адмирал Н.М. Чихачев. 13 января 1891 г., по докладу генерал-адмирала Алексея Александровича, последовало “высочайшее разрешение” на заказ двух минных крейсеров типа “Казарский” для Балтики на заводе Шихау (ввиду занятости своих эллингов) и одного для Черного моря своими средствами.

Два балтийских крейсера должны были стать образцами для постройки следующих "у себя дома".

В соответствии с решением МТК изменение в контракте с заводом Шихау касались лишь усиления шпилевой машины. Контракт на постройку "для Российского императорского правительства двух стальных минных крейсеров, с механизмами тройного расширения системы Шихау с окончательной отделкой и полным изготовлением их к службе” 18 февраля 1891 г. подписали: уполномоченный фирмы Ф. Шихау инженер Рудольф Александрович Цизе и начальник ГУКиС вице-адмирал Василий Иванович Попов (1830–1893), герой обороны фрегата "Аврора" на Дальнем Востоке, в крымской войне, участник плавания на парусно-паровых фрегатах и корветах в Средиземном море и Тихом океане, в 1874–1882 гг. командовал броненосным фрегатом "Адмирал Чичагов”).

Первой из 11 статей контракта оговаривались "предметы подряда и цена”. За постройку двух кораблей и достижения ими 21-уз скорости (при 2-часовом форсированном испытании на мерной миле) фирма должна была получить 1,4 млн германских марок. В этом пункте заключалось первое историческое недоумение. Министерство, несмотря на сомнительные результаты форсированного дутья, не решилось потребовать достижения скорости при естественной тяге. Явно отстававшей от мирового уровня была и эта 21-уз скорость. Статья 2 — "Качество” обязывало фирму строить корабли "во всем согласно с требованиями науки, правильно, прочно, чисто из возможно наилучшего материала", с теми же, что и при заказе "Казарского” (по правилам Императорского Германского правительства) характеристиками.

Заказчику предоставлялась полная свобода наблюдения за работами, а наблюдавшим офицерам выделялась специальная комната. Фирма брала на себя обязательство “исполнять все требования об улучшениях и изменениях, если о них будет заблаговременно заявлено”. Пункт этот был, видимо, мало к чему обязывающей любезностью, ограниченной условиями весовой нагрузки и стоимостью "улучшений”. Полное минное вооружение из трех аппаратов (один носовой, два бортовых), включая воздухонагнетательные насосы, министерство должно было доставить на завод не позже восьми недель до срока сдачи кораблей.

Чертежи расположения минного вооружения согласно с корпусными чертежами фирмы должны были составляться заказчиком, рабочую силу и материалы предоставляла фирма. На нее возлагалось и устройство для подъема мин. размещение зарядных отделений в командном носовом отделении, поставка и установка “медных труб и паровых разобщительных клапанов котла воздухонагнетательных насосов". Такое разделение работ и поставок нарушало принцип полной ответственности фирмы за сдачу корабля, порождало риск несогласованности и задержек. Наверное, имело смысл, чтобы получить образцы немецкой минной техники, поручить ее поставку фирме Шихау. Согласно ст. 3 “срок сдачи” фирма обязывалась начать работы немедленно по подписании контракта и подготовить корабли для испытаний к 1/13 мая 1892 г.

Ст. 4 "условия свидетельствования и приемки” предусматривала освидетельствование и испытание материалов наблюдавшим инженером. Всякое несоответствие качеству материалов, небрежная сборка и отступление от чертежей и спецификаций, исправлялись по письменному заявлению наблюдающего. Непроницаемость корпуса и переборок проверялись струей брандспойта на стапеле. Наполнение отсеков водой "до известного уровня”, которое позволяло установить “рациональную настоящую пробу водонепроницаемости переборок”, как это в своей записке на имя И. А. Шестакова еще в 1885 г. предлагал капитан 1 ранга С.О. Макаров по-прежнему предусмотрено не было. Фирме ее даже и не предлагали.

Формальным, по-видимому, было и внешне весьма многозначащее обязательство фирмы выдать комплект чертежей и инвентаря (по нормам германского военного флота), под расписку наблюдающим инженерам, чтобы они могли “заранее хорошо ознакомиться с корпусом и механизмами, строящихся судов, заявить заблаговременно о нежелательных изменениях". Трудно представить, чтобы МТК мог передать инженерам свои полномочия по утверждению чертежей и позволять менять их по своему вкусу. Существовал, по-видимому, неписаный уговор — воспроизводить тип "Казарского”. и фирма, конечно, отступать от него не собиралась. Такой же комплект из 13 чертежей представлялся в МТК. Состав грузов "для пробного рейса", включая неизменным те же 10 пунктов, что значились в контракте для "Казарского”, кроме артиллерии. Вместо 9 47-мм одноствольных пушек Гочкиса значились 2 47-мм и 7 37-мм. Такое ослабление вооружения, идущее вразрез с мировым опытом, необъяснимо. Кроме 2-часового испытания на мерной миле для достижения 21-уз скорости в форсированном режиме фирма обязывалась провести 5-часовое испытание с не менее чем 16-уз скоростью при естественной тяге и гарантировала расход угля не менее 0,8 кг/л.с. По требованию заказчика могло быть проведено и опытовое определение циркуляции.

Остальные статьи оговаривали коммерческо- процессуальные обязательства фирмы, порядок платежей и штрафных санкций. Деньги из ГУКиС переводились (по удостоверении наблюдающих инженеров) на один из банкирских домов Германии, тремя платежами по одной трети стоимости: 33 % при заключении контракта, 33 % при спуске и после готовности машин и котлов к установке, 34 % при окончании приема после испытаний в'Пиллау. В обеспечение первых двух платежей, фирма на их сумму выдала Морскому министерству в С-Г1етарбурге векселя "с бланковой надписью Германского банка в Берлине”. Из них вычитались бы (если требуется) штрафы за несоблюдение контрактной скорости (по 5000 марок за каждые 0,1 узла) и опоздание готовности (по 1000 марок за неделю).

Заказчик имел право отказаться от кораблей, если просрочка сдачи достигала 3 месяца или скорость оказывалась меньше 20 уз. В этом случае фирма возвращала два первых платежа (с начислением 4,5 % годовых), а министерство выдавало полученные ранее векселя. Но эти санкции были формальными. Заметного опоздания готовности при высоком уровне германской промышленности и полной отработанности проекта ждать не приходилось. Еще менее приходилось бояться не достижения гарантированной опытом “Казарского” контрактной, более чем скромной 21-уз скорости. Загадку составляет отсутствие требования о достижении этой скорости при естественной тяге и не заинтересованности фирмы в ее превышении. Премий за это не предусматривалось. В то же время, отражая какие-то происходившие, видимо, закулисные переговоры, в тексте закладной доски "Казарского” указывалась 23,5 уз, а двух новых крейсеров — 22,5-уз скорость.

Приходится думать, что в видах экономии министерство от таких скоростей отказывалось, а их упоминание должно было послужить дезинформацией тех ответственных лиц, которым эти доски предназначались.

Минный крейсер “Воевода”

Фирма могла быть довольна. Сохранив практически без изменения прежний технологически освоенный и удобный для воспроизведения, тот же далеко не на высшем уровне проект, ей удалось уменьшить состав полезных грузов, еще более облегчить вовсе не строгие (только на мерной миле) условия испытания и выговорить за это еще и повышенную стоимость. Нетрудно понять и мотивы, которыми при заключении контракта и составлении спецификаций руководствовался удачливый и посвоему добросовестный предприниматель Ф. Шихау (или его наследники). Он честно делал свое коммерческое немецкое дело, но вовсе не видел необходимости строить для русских' корабли лучше тех, которые они сами предусмотрели в подписанном ими контракте. В условиях откровенного соперничества правительств двух держав, особенно в торговых отношениях (обострение таможенной войны 1891–1893 гг.) в судостроении фирма старалась не дать своим восточным соседям новейшие и лучшие образцы германской техники.

Эта двуединая задача прослеживается в истории всех немецких заказов. Главное — с наименьшими издержками добиться выполнения контрактных условий. Отсюда — одновинтовая схема машин, локомотивные котлы германских железных дорог, смехотворное артиллерийское вооружение и нацеленность на жесточайшие весовые и энергетические ограничения, произведенные с наименьшими расходами, обеспечивающее достижение контрактной скорости. Труднее, да пожалуй что и невозможно, проследить ход мыслей и, наверное, тех тайных как сейчас говорят “откатных” рублей и марок, которые руководили действиями русских заказчиков. Надо было очень не любить свой флот и свое отечество, или быть к ним глубоко равнодушным, чтобы после обстоятельнейшей статьи в “Кронштадтском вестнике” русского патриота Владимира Рейнгольдовича фон Берга, не моргнув, подписывать с Ф. Шихау контракт и спецификации, почти слово в слово повторявшие условия заказа "Казарского" и отказываться от совершенствования этого типа корабля.

Так складывалось искусство составления контрактов, в которых явные или скрытые уступки в пользу фирмы, постепенно приближались к случаям прямого пренебрежения государственными интересами. “Нечего сказать, усердны агенты Морского министерства", сказал о подобном контракте управляющий Морским министерством (в 1906–1903 гг.) П.П. Тыртов (1836–1903). узнав от председателя наблюдающей комиссии М.А. Данилевского (1851–1910) о том, что морской агент в США Д.Ф. Мертваго в контракте на заказ брони для крейсера “Варяг” не предусмотрел никаких санкций за опоздание поставки в случаях технологического брака. Видимо, так же мог он высказаться и о заказе минных крейсеров в 1891 г. И отдельные отступления, допущенные в контракте, общую картину не меняли.

В марте, чтобы не отступать от типа "Казарского” отказались от предусматривавшегося контрактом третьего торпедного аппарата, но зато потребовали по опыту “Казарского", улучшить динамо-машины и по примеру 120-тонных миноносцев установить рельсовые пути для подачи торпед.

Несмотря на заказ серии из двух кораблей по уже готовому проекту, фирма Шихау требовала увеличенную плату до 730 тыс. марок за каждый, и лишь из-за переноса заказчиком срока сдачи (фирма бралась исполнить заказ за 10 месяцев) с зимы на 1 мая 1892 г. (чтобы привести готовые корабли в Россию с началом навигации), согласилась понизить цену до 700 тыс. марок.

Спецификация кораблей по корпусу почти во всем повторяла характеристики и конструктивные размеры, предусматривавшиеся на “Казарском”.

Главные размерения составляли: длина по ватерлинии 58 м, наибольшая ширина 7,4 м, глубина трюма 4,1 м, углубление среднее 2,1 м, с ахтерштевнем 3.05 м. По какой-то небрежности длиной по ватерлинии была названа длина между перпендикулярами, именно так и названная в теоретическом чертеже. С немецкой точностью эта длина получалась между двумя перпендикулярами, отсчитанными от нулевого шпангоута (шпация 500 мм) до шп.116. (по правилам германского судостроения отсчет шпангоутов шел от кормы к носу). Кормовой перпендикуляр проводился по оси баллера руля и совмещался с нулевым шпангоутом, носовой проводился по старинному правилу судостроения — от шпунта форштевня —

(в исходном скане пропущена 29 страница)

са), 2 якорных клюза на верхней палубе, 2 зажимных стопора на нижней палубе, 2 клюза на жилой палубе, 2 жвако-галса в “канатном ящике”.

Поручни выполнялись из тикового дерева, для солнечных и дождевых тентов предусматривались стойки "в достаточном количестве и достаточной прочности”. Для двух шлюпок с бортов предназначалось по паре поворотных шлюпбалок со всем такелажем, а на палубе для двух шлюпок — ростры "из кованного железа”. “Двойные буксирные кнехты” и соответствующие клюзы в бортах установили на юте, а в удобных местах “на корме и на носу" — по 2 медных кнехта "для буксирования”. Постоянная фок-мачта имела рей, кормовая могла опускаться на шарнире, крепили их вантами с “надежными винтами" (очевидно. винтовые талрепы).

“Паруса из хлопчатобумажной ткани и все части, нужные для постановки парусов закреплены к палубе и бортам". С правого борта предусматривалась съемная площадка с трапом из тикового дерева с медными поручнями, с левого борта обыкновенный штормтрап. Передний руль можно было поднимать и опускать, не мешая выбрасывающему аппарату, задний руль ("хорошей конструкции"), как и передний, мог действовать от паровой машины или вручную. Штуртросовая проводка (частью из прутков стали) прокладывалась по верхней палубе вдоль ватервейсов, что, конечно, делало ее чрезвычайно уязвимой от разного рода помех и повреждений, а в условиях обледенения могло и вовсе вывести корабль из строя. Но и эта явная неконструктивность сомнений у заказчика не вызывала. Рулем можно было править или паровым штурвалом с мостика или из командирской рубки, в которой располагалась паровая рулевая машина. Здесь же можно было править и ручным штурвалом. Предусматривалось и аварийное управление — закладыванием талей к румпелю. Управление рулем в корме не предполагалось.

Максимально возможные (в соответствии с классом корабля) предусматривались выполнявшиеся строго по чертежам и обстоятельно описанные удобства отделки и оборудования внутренних помещений. Конечно, это не было яхтенное изящество кают-бомбаньерок во многом рекламного миноносца "Геленджик” французской фирмы О. Нормана — красного дерева на верфях Ф. Шихау не применяли — но многое зависело от качества отделки, того самого, которого до сих пор часто не хватает отечественным мастерам. С наибольшей тщательностью отделывались офицерская кают-компания с ее передним отделением, командирская каюта, пять кают офицеров, врача, буфет и ватерклозет. Их каютные щиты имели рамы из орехового дерева, кленовые филенки, а стены переднего отделения тиковые. Все поверхности полировались. Помещения украшались резной работой, потолки покрывали белым лаком. Вся мебель была ореховая полированная. Входной трап в кают-компанию изготовляли из тика с кленовыми ступенями и накладными планками. О пожаробезопасности, устраивая по обычаям парусной эпохи деревянные трапы, еще не задумывались. В каюте командира, кроме кровати (с пружинным и волосяным матрацами), дивана, шкафов и письменного стола, предусматривалось еще 14 предметов, включая зеркало и "умывальный стол с посудой”. Чуть скромнее обставлялись офицерские каюты (не было стульев и письменного стола, кровать совмещалась с рундуком).

В кают-компании помещали обеденный стол. 8 стульев, диван, зеркало, 2 шкафа, крючки для одежды и, как во всех каютах, "клеенчатый ковер”, а также звонок. В заднем командном помещении размещали койки в 2 ряда, из которых нижние со съемными подушками могли служить для сидения. В них, как и в двухместных каютах унтер-офицеров ставили умывальный стол с принадлежностями, вешали зеркало и лампу (не керосиновую). Камбузное отделение имело пастил из 2,5-мм стальных листов с 16-мм изразцовым цементным полом. В соседнем отсеке с цементным полом и вентиляцией располагали для команды 2 ватерклозета с водопроводом и один писсуар. В переднем командном отделении (борта обшивали 12-мм досками) бортовые рундуки для платья и их тиковые крышки могли служить в качестве столов и спальных мест. В них могли ставить съемные столы и скамьи. Здесь же устанавливали цистерну емкостью 250 литров для питья команды, вдоль бортов ставили 6 тиковых шкафов для одежды команды и подвешивали железные прутья с кольцами для коек. Во всех жилых помещениях предусматривали паровое отопление.

В носовой части под жилой палубой располагались ниша для переднего руля, шкиперская койка, помещение для четырех торпед, место для храпения их боевых зарядных отделений и место для боеприпасов. Вход в жилую палубу закрывался двумя люками, из которых верхние запирали на ключ. 4-мм степы погребов обшивались 20-мм деревянными досками. Для затопления погреба проводились медные трубы с впускными и выпускными кранами. В смежных с погребами отсеках находились цепные ящики. В провиантском отделении находились 4 цистерны общей вместимостью 2,2 т воды, вблизи хранили запасы солонины, вина, спиртных напитков.

В кормовой части находилось такое же, как в носу, помещение боеприпасов, погреба сухой провизии, офицерской провизии, брут-камера (хранилище хлеба), парусная каюта, офицерский погреб. Все оковки и все замки изготовлялись из меди, В каждом водонепроницаемом отсеке устанавливался отдельный эжектор, каждая водонепроницаемая переборка снабжалась перепускным клинкетом. Для мытья палубы на баке установили ручную помпу. Для выкачивания воды из смежных отделений в них были выведены отливные трубы. Общепринятая в отечественном судостроении центральная водоотливная магистральная труба не предусматривалась. Вентиляцию трюмных помещений предполагали устроить "по возможности хорошо”. Электрическое освещение предусматривалось во всех жилых помещениях, а также в машинном и кочегарных отделениях. Прожектор в носовой части имел мощность 5000 свечей, переговорные трубы, звонки и механические телеграфы проводились с командирского мостика и из командирской "башни” в машинное отделение и к минным аппаратам.

"Сигнальный аппарат” (видимо, звонок или телеграф) с мостика командира в его каюту предполагалось установить, "если не представится затруднений”. По ведомости инвентарных принадлежностей фирма доставляла один полный чайный и столовый сервиз, а также “прибор из металла кристофль” на 9 персон (офицеров) включая прилагаемый к ним комплект “столового белья”, кухонные и посудные полотенца, а также посуду для команды па 45 человек. Фирма поставляла также две 8-весельных шлюпки кипарисового дерева (длина 6,4 м, ширина 1,9 м) с принадлежностями (близких по классу к русскому вельботу), а также оцинкованную стальную 4-весельную шлюпку (длиной 4 м) с воздушными ящиками и круговым по бортам пробковым кранцем. По шкиперской части в снабжении корабля входили два якоря (508 и 468 кг), 90-саженную 22,2 мм цепь, два 108 м стальных проволочных троса окружности 50 мм, один пеньковый буксир окружностью 160 мм, два 120 саженных троса окружностью 80 мм и еще множество предметов 50 наименований (от кожаных ведер, матов, чехлов и швабр до спасательных буйков, комплекта морских огней, складных стульев и "судового колокола”).

Спецификация по механизмам в отличие от четкого позиционирования всех элементов спецификации по корпусу представляла собой трудно различимую смесь валового перечисления деталей и агрегатов. Вполне, видимо по-свойски, сговорившись с заказчиком, удовлетворив его обещанием изготовить механизмы точно такие, как на “Казарском". фирма сочла возможным обойтись минимальным составом характеристик и тем обеспечила себе широкую свободу действий. Из всех характеристик машины приводилось лишь тройное расширение и мощность 3300 л.с., развиваемая при полном ходе (250 об/ мин). Не назывались ни контрактная 21-уз скорость, размеры цилиндров, ни остальные размерения. Приводилось лишь давление, которому перед сборкой подвергались цилиндры: ЦВД — 18 атм, ЦСД — 12 атм, ЦНД — 4 атм, паровые трубы — 20 атм. Об остальном говорилось, что во всем, “что не упомянуто, машина должна не отличаться от машины минного крейсера “Казарский”.

Еще короче были сведения о предусмотренных проектом двух котлах которые "соответствуют нормальному типу, локомотивного котла Прусских Государственных дорог”. Эти отсылки к документам, не включенным в спецификацию и не приложенным к ней, были явным нарушением нормальной контрак тной практики, требовавшей однозначности и исчерпывающего содержания технических требований заказа. Но и они возражений в Морском министерстве не вызвали. Более четкой была, например, спецификация, которую в 1878 г. Берлинский машиностроительный завод представил на машины, строившиеся им для русских канонерских лодок типа "Ерш”.

По-видимому, нарочитая невнятность спецификации фирмы Шихау имела целью предостеречь русских заказчиков от соблазна попытаться воспроизвести ее машины в России. Впрочем, некоторые характеристики в спецификации присутствовали: например, показатели прочности стали для котлов (временное сопротивление 38–44 кг/мм") для внутренних деталей и для корпуса (42–48 кг/мм'). Гарантировалось, что котлы будут собраны "прочно и согласно указаниям науки” и склепаны стальными заклепками гидравлической машиной. Рабочее давление котлов составляло 12 атм, испытательное — 20 атм. давление воздуха в поддувалах при полном ходе 6–8 см. водяного столба, подробно перечислялась арматура котлов, а также способы теплоизоляции асбестом, войлоком и для цилиндров машин еще и красным деревом.

Работу машины полным ходом могла обеспечить одна питательная помпа при бездействии второй. В машинном отделении располагалась также центробежная циркуляционная помпа с паровым приводом системы Компаунд, двухцилиндровая паровая донка системы Вортингтона, два паровых вентилятора опреснительный аппарат системы Норманди производительностью не менее 2 т/сут. Циркуляционная помпа могла брать воду из трюма и качать ее за борт через особый отросток. Воздушный насос воду из холодильника качал в изготовленный из меди теплый ящик, вода из него пропускалась в другой (цилиндрический) теплый ящик и оттуда выпускалась или за борт, или в запасную цистерну. Паровая донка, сообщаясь с клапанным ящиком, могла брать воду из-за борта, из холодильника, из цистерн пресной воды, из трюма. Воду можно было подавать в котлы, за борт, на палубу, в машинное отделение; редусматривались соответствующие трубы и краны. Паровые и питательные трубы изготовлялись тянутыми из красной меди. Главные паровые и питательные трубы и цилиндрическая часть сепаратора обвивались проволокой. Гнутые участки труб утолщались на один калибр.

Все фланцы труб соединялись на "бронзовых притертых чечевицах”, их испытывали давлением 18 атм, трубы холодильника — 20 атм. Запас пресной воды в сообщавшихся цистернах машинного и котельного отделений составлял 5 т. Предусматривались цистерны для масла (1 куб. м), сала, обстрижки, а также шкафчики для рабочего платья машинистов, стол и шкаф с двумя тисками. Здесь же в машинном отделении "удобно и сподручно" размещали имущество и гаечные ключи.

Водоотливная система включала 7 эжекторов с подачей по 40 т/ч (из них по две — в машинном и котельном отделениях), центробежную помпу (300 т/ч), приспособленную для выкачивания воды из трюма, паровую донку (25 т/ч), также палубную переносную ручную помпу, способную выкачивать воду из трюмов. Подачу, или производительность, как говорили раньше; этих водоотливных средств, наблюдающие могли проверить до постановки на корабле механизмов. “Инвентарная принадлежность” представляла номенклатуру из почти 200 позиций, включавшую разного рода стальные, железные, медные и резиновые запасные части, измерительные приборы, инструменты. крепежные изделия и тару.

В них значились пружины, клапанные кольца, трубки, втулки, формы для заливки белого металла (баббиты для подшипников), часы, соленометры, банники для чистки дымогарных трубок, ведра для золы и воды, патентованный смазочный аппарат Молеруно, сверла, метчики, дифференциальные тали, 60 мешков для угля, ножовка по металлу, пружинные весы для взвешивания угля, напильники, зубила, запас заклепок, комплект асбестовой и тальковой набивки для всех сальников и несказанное множество других полезных вещей. По 33 позициям их принимали только по окончании “пробных рейсов". “За особую плату" заказчик должен был приобрести подшипник верхнего соединения шатуна со штоком и штырем цилиндра, ползун кулисы Стефенсона для запасного цилиндра, а также запасной бронзовый гребной винт.

Минный крейсер “Посадник”

Приступив к заготовке материалов в день подписания контракта фирма начала постройку "Воеводы” и “Посадника” (названия корабли получили в декабре) 20 июня и 9 августа 1891 г. С этими двумя событиями связаны остающаяся до наших дней необъяснимой аномалия с изготовлением для каждого корабля двух совершенно разных видов закладных досок. Доски первого вида — прямоугольные из серебра (одна с закруглением углов) размерами 11,3x8 и 11,4x8,1 см обозначали даты начала постройки (чего в русском флоте никогда не делали). Под гравированным на лицевой стороне силуэтом корабля шла подпись: “9-ти пушечный минный крейсеръ ("Воевода” — на одной доске, “Посадник"- на другой — P.M.) съ механизиомъ в 3300 индикаторных силъ. Начатъ постройкой (далее дата 20 июня и 9 августа 1891 г. — P.M.) на верфи Шихау в Пруссии в Эльбинге”. На обороте досок обоих крейсеров была надпись: "Наблюдающий за постройкой корабельный Иижеиеръ Старший помощник судостроителя Пущинъ”. Доска “Посадника” имела дополнительное украшение в виде якоря и цепи, шедшей от расположенных в верхних углах кнехтов.

В должности младшего помощника судостроителя и еще в чине подпоручика корпуса корабельных инженеров инженер Н.Н. Пущин (1861-? в 1886–1887 гг. строил в Новом Адмиралтействе миноносец "Нарва" (типа “Измаил”, служил с 1880 г., окончил Морскую академию в 1888 г. и в 1915 г. в чине генерал-лейтенанта занял высшую ступень — первый номер в Списке чинов- в иерархии корабельных инженеров). Хорошо зная порядки в судостроении, вряд ли мог он позволить себе такую нескромность, как упоминание одного лишь себя в тексте закладной доски. Вернее думать, что такой текст был избран фирмой Шихау, на обязанности которой по давнему обыкновению, лежал заказ закладных досок.

Из рекламных целей, фирма, в расчете на новые заказы, могла не поскупиться на отработку вариантов художественного оформления досок и даже пойти на беспрецедентный шаг изготовления досок к двум событиям постройки кораблей: ее начала, а затем и официальной закладки. Подозревать в такой роскоши, особенно прижимистое Морское министерство, было бы неосновательно. Странным было и появление второй пары досок, посвященных, закладкам двух кораблей. Состоялись они, как явствовало из текстов, незамедлительно после начала постройки: "Воеводы” — 1 августа 1891 г., “Посадника” — 10 августа 1891 г. Разные по величине серебряные пластины — одна 12,9x7,4 см, другая — 11,4x8,1 см изображали тот же гравированный силуэт корабля и одинаковые, кроме даты закладки, странным образом и только на лицевой стороне исполненные надписи: “Минный крейсер (далее название корабля. — P.M.), построенный (для “Воеводы” была допущена ошибка. — P.M.) Ф. Шихау в Эльбинге в 1891 году. Длина 58,0 м. Ширина 7,4 м. Высота 3,81 м. Осадка 3,2 м. Скорость 22,5 узловъ. Сила машин 3500 инд. л.с. Водоизмещение 400 тоннъ. Запас угля 95 тоннъ. Заложен (далее — дата. — P.M.).

О надписи на обороте в “Каталоге”, выпущенном ЦВММ в 1974 г., не говорится. Возможно, что на этой стороне предполагали (но почему-то не успели) нанести, как это было принято в русском флоте, фамилии высших чинов Морского министерства и участников церемонии. Могло быть и другое — гравировка на оборотной стороне фамилии того, кому фирма считала нужным преподнести доску в качестве сувенира. Увы, такие детали остаются в истории неисследованными. В ноябре уже были готовы корпуса кораблей, шло испытание водонепроницаемости (в большинстве, как этого добилась фирма, струей из брандспойта и наливанием воды в отсеки) и приступили к сборке машин на стенде.

26 ноября крейсер № 1 ("Воевода”) был спущен на воду, в январе 1882 г. на нем закончили установку котлов и приступили к установке машин. В апреле закончили прокладку сети электрического освещения, установку вспомогательных механизмов и устройств, развернули отделку помещений. С отставанием, равным циклу соответствующих работ на "Воеводе”, приступили к ним и на “Посаднике” (спущен 1 апреля 1892 г.).

В апреле 1892 г. наблюдавший инженер-механик Н.А. Пастухов забраковал все четыре главные паровые трубы (медные, диаметром 150 мм и толщиной 6,5 мм) для обоих крейсеров, но фирма успела сделать новый заказ и к началу мая “Воевода” был отбуксирован в Пиллау для окраски в доке подводной части и установки гребного винта. 15 мая на двухчасовом форсированном испытании при осадке носом 2,27 и кормой (с пяткой рулевой рамы) 3,25 м. “Воевода” на двух пробегах по 18,25 мили развил среднюю скорость 22,29 уз (при 256 об/мин). 22 мая при той же нагрузке (водоизмещение 395,5 т), "Посадник” развил среднюю скорость 22,12 уз. 23 мая на обоих кораблях установили доставленные из Берлина закладные доски. На 5-часовом испытании 16-уз скоростью, удельный расход топлива, при мощности около 850 л.с. составил 0.75 и 0,778 кг/л.с. час. 5 июня сдача кораблей завершилась (задержка была вызвана рядом переделок и запозданием доставки из России торпедных аппаратов) и, приняв экипажи, доставленные транспортом “Красная Горка”, крейсера, подняв флаги, гюйсы и вымпелы отправились в Россию.

В середине июня корабли невиданного еще на Балтике нового типа привлекли всеобщее внимание и сразу же получили представительское назначение. В июле “Воеводе” поручили конвоирование в Транзунд шедшую с генерал-адмиралом яхту “Стрела”. Осенью оба крейсера на время маневров были включены в состав Практической эскадры. "Воевода" действовал в нападающем отряде вице-адмирала Н.И. Казнакова (1834–1906) и благодаря ошибке командира новейшего 20-уз миноносца “Экенес” (он принял "Воеводу” за “Посадника”), сумел настичь “противника” после погони 21-уз скоростью. Для различия крейсеров-близнецов решили дать “Воеводе” преобладание в окраске белого цвета, “Посаднику” — желтого. Но белая труба сильно обгорала и уже тогда пробовали красить ее в черный цвет. На “Посаднике" придерживались принятого в гвардейском экипаже желтого цвета. На “Воеводе” продолжали красить трубу в белый цвет (с обгоранием боролись, обливая трубу водой), подчеркивавший чистоту и нарядность. По этому цвету корабли и различали при плаваниях с императорскими яхтами.

В кампании 1893 г. в составе Практической эскадры "Воевода” в Моонзунде изучал фарватер и в ночь на 10 августа удачно атаковал эскадру, стоящую на рейде. Свет прожектора “Воеводы" отвлек внимание на эскадре, позволив действовавшим с ним миноносцам прорваться на рейд.

В пути при конвоировании императорской яхты “Полярная Звезда” (шли на открытие порта в Либаве) крейсера по приказу императора провели гонку. Число оборотов довели с 200 до 250. Быстро обогнав прибавившую ход яхту, крейсера довели скорость до 21–22,5 уз. “Нервное содрогание корпуса”, шум работы вентиляторных машинок форсированного дутья, бурун за осевшей в воду кормой, острый, как нож форштевень, врезающийся в воду и узенький фонтан бегущий перед носом — такую картину в книге "Счастливые и тяжелые минуты крейсера "Воевода” (С-Пб, 1895) рисовал влюбленный в свой корабль, его первый (в 1892–1893 гг.) командир капитан 2 ранга В.К. Витгефт (1847–1904). Иногда приходилось в походе поджимать подшипники, уменьшая ход и вовсе останавливаясь в облаках пара, когда обнаруживалось, что разлетелась в подшипнике бронзовая прокладка. Но особенно чувствителен был явный недостаток мореходности, которому ничуть не мог помочь предусмотренный Ф. Шихау крохотный полубак.

Не подходя к Либаве встретили заметную зыбь и “Воевода” “стал врезываться носом в волны, откидывая снопы пены по сторонам и взял раза два всю волну на бак”, В дальнейшем плавании до Копенгагена августейшие пассажиры любовались сопровождавшими яхту двумя, по их выражению, “верными собачками, а королева эллинов заметила, что "Воевода” "очень красив", и в отличие от пего несоразмерно высокий “Лейтенант Ильин” наводит на нее "страх”. Но на крейсерах было не до эстетических сравнений. Все понимали, что в бою. в сравнении с гораздо более мореходным “Лейтенантом Ильиным”, минные крейсера Шихау в случае непогоды потеряют много из своих достоинств. Гордое название "крейсера” никак не вязалось с их болезненной чувствительностью к волнению, вызываемому даже ходом императорской яхты. Волна от ее винтов, как писал В.Е. Витгефт, "делала много неприятностей крейсерам, то и дело заглядывая на бак, приходилось то забегать вперед, то отставать немного”. Закладка в Копенгагене 1 октября 1893 г. императорской яхты “Штандарт” обернулась несчастьем для “Воеводы”. На яхте “Царевна” забыли вынуть орудийную пробку и салютным выстрелом был убит приготовившийся к салюту комендор “Воеводы”. Офицеры корабля собрали значительную сумму вклада в сберкассу для пенсионного обеспечения дочери погибшего.

Общей бедой флота стала произошедшая в канун торжеств — 7 сентября 1893 г. — гибель броненосной лодки “Русалка”. Только в апреле 1893 г. близ берегов Кореи разбился крейсер "Витязь”, а теперь — накануне торжеств в Копенгагене — 7 сентября чуть ли не на виду двух главных портов, на исхоженном всем флотом коротком 40-милыюм пути, поперек залива от Ревеля до Гельсингфорса бесследно исчезла броненосная лодка "Русалка”. Обеспокоенный несообразностью новой катастрофы, император с тревогой поглядывал на то, как теперь отчаянно ныряли. в волнах сопровождавшие яхту "две верные собачки". Дурные предчувствие пробуждала надвигавшаяся дата другой, совершившейся 17 октября 1888 г. катастрофы, когда при крушении черноморского поезда близ ст. Борки, чудом уцелела вся императорская семья. Поиски “Русалки” оставались безрезультатными и не раз, бывая на “Воеводе”, император допытывался у командира Витгефта, чем можно объяснить эту загадку, а он, не вдавясь в истинные причины — оставленные в порту штатные крышки машинных люков и уход вперед порученной конвоированию “Русалки” канонерской лодки “Туча” отговаривался тем, "что лодка, наверное, сбилась с пути, ударилась о камень и соскользнула в глубину”.

Обратный путь в Россию поставил минные крейсера в критическое положение, близкое к тому, какое привело к гибели “Русалки”. Несмотря на перегрузку угля из носовой угольной ямы, "Воевода" продолжал зарываться во встречные волны. "Вся носовая часть крейсера до башни ушла как бы в воду, прорезая встречную волну, которая, дойдя до башни и ударяясь в нее, окатывала всех четырех (стоявших на мостике. — P.M.) с ног до головы”. Корабль превращался в лишь изредка всплывавшее на поверхность. полуподводное судно. Мотало его немилосердно. На яхте, совсем встревожившись уменьшили скорость до 14–16 уз, по “Посадник" просил сбавить еще. В то же время на "Воеводе” отказал паровой штурвал — железная стойка, из разоренного на баке и носившегося по палубе боцманского ящика, заклинила штуртрос. В трюм через систему люков поступала вода, отказал засорившийся холодильник и пришлось применить наружную инжекцию. К утру со скорости 10 уз (100 об\мин) довели ход до 13 уз. Яхту проводили до Либавы, где царская семья съехала на берег. Крейсера же должны были разбираться с последствиями штормового плавания: очищали набравшие водорослей миниатюрные латунные трубки холодильника (их диаметр в спецификации не указывался), устраняли водотечность в трюмах и последствия палубного разгрома.

Дружно, вспоминал В.К. Витгефт, проклинали фирму Шихау, построившую крейсера одновинтовыми. На приеме в Гатчииском дворце император снова "расспрашивал командиров о судьбе “Русалки” и состоянии двух его “верных собачек”. Чрезвычайно важным и по-государственно мудрым был сделанный им вывод: “эти крейсеры для открытого моря слишком малы и должны бы быть двухвинтовыми для избежания случайностей”. Потребовалось, однако, еще около года, прежде чем в МТК состоялось решение об увеличении мореходности крейсеров, устройством на них полноценного полубака.

Оба крейсера остались в составе флота. Предложения о передаче “Посадника” черноморскому князю, как об этом говорили в “Каталоге” Закладных досок (ЦВММ, Л., 1974, с. 151), не состоялись и оба корабля, попав после Великой Октябрьской Социалистической революции в состав финского флота, использовались в нем до 1949 г.

Опыт отечественной постройки (“Всадник” и “Гайдамак”)

Проект маломореходных одновинтовых (с увеличенной из-за этого па 1 м “лишней” осадки) германских "дивизнонеров” фирмы Ф. Шихау, какими были минные крейсера типа “Казарский” и “Воевода" оказался недостаточным для кардинальной их переделки. Об усовершенствовании проекта задумались только после замечания императора, когда перерабатывать его было уже поздно.

Объяснение, отчего при заказе Ф. Шихау минных крейсеров их проект не усовершенствовали, было в старании не показаться отсталым перед немцами, и в апломбе фирмы, которая, как показал опыт заказов в Германии, нередко свои технические решения мотивировала тем бьющим наповал доводом, что "так думают наши германские офицеры”. Могла проявиться изолированность МТК от условий составления контракта (все дело было в руках самовластно распоряжавшегося ГУКиС) и особая заинтересованность фирмы в увеличении стоимости заказа за счет поставки уже освоенных механизмов. Труднее объяснить намерение повторить корабли Шихау, не считаясь с очевидно назревшей необходимостью их усовершенствования.

Бюрократия сумела обойти даже "повеление" императора Александра III. Воистину, как любил говорить император Николай I, в России управляют не министры, а столоначальники. Таким столоначальником проявил себя старый авроровец адмирал Василий Иванович Попов, успевший за год до кончины еще раз крепко послужить отечеству. Этой службой стал контракт, который он 1 апреля 1892 г. подписал с представителем завода Крейтон в Або (Финляндия) Ф.М. Мартинсеном. Два стальных минных крейсера (стоимость с машинами по 946 тыс. финских марок) следовало построить точно по чертежам “Воеводы” и “Посадника” "во всем, что касается корпуса, машин, котлов и прочего”. Чертеж заводу, правда, не предоставили — в министерстве покупку проекта у Ф. Шихау сочли непроизводительным расходом. Эти чертежи завод обязывался снять с одного из минных крейсеров, построенных Ф. Шихау.

Такая практика "цельнотянутого" заимствования иностранных образцов, применяемая не только в России, общеизвестна и сегодня. Чертежи требовалось представить в МТК, но ответственность за их соответствие с оригиналом оставалось за фирмой В. Крейтона. На нее возлагалась и вина за все неудовлетворительные результаты испытаний, которые могут произойти "вследствие перемен или неточности чертежей". Слово в слово, исключая замену фамилий, сроков и стоимости договора, повторялись все условия контракта и спецификации крейсеров типа “Посадник”.

Срок готовности к испытаниям, вместо 14 месяцев, предусматривавшихся и для Ф. Шихау, был увеличен до 17 месяцев со дня заключения контракта. Окончательную сдачу следовало проводить в Кронштадте. Вместо 1,4 млн германских марок, как это было в контракте с Ф. Шихау за “Посадник”и "Воеводу”, фирма Крейтона получала 1,892 мли финских марок. Согласно "Отчету по Морскому ведомству за 1890–1893 года” (С-Пб, 1895, с.40) "Посадник" обошелся казне в 350247 руб., а каждый из его воспроизведений завода Крейтона по 370787 руб. 70,5 коп. В числе дополнений была учтена рекомендация капитана 2 ранга А.Х. Кригера о необходимости замены слабых рулевых машин, установленных на "Воеводе” и "Посаднике” более сильными по образцу принятых на строившихся новейших германских 350-тонных 23-узловых дивизионных миноносцах.

Связанный контрактными сроками и стоимостью. обязавшийся во всей точности воспроизвести проект Ф. Шихау, воплощенный в "Воеводе", завод Крейтона о его усовершенствовании не мог и подумать. Законы рынка и уже тогда усвоенная извечная мудрость, гласившая, о том, что "инициатива наказуема”, заставляли завод воздерживаться от грозивших убытками инициатив. Он работал с той привычной финской добросовестностью, примером которой стали вошедшие в предания постройка в 1852 г. на верфи в Або 1852 г. пароходо-фрегата "Рюрик", а в 1854 г. по проекту адмирала И.И. фон Шанца опытовой винтовой канонерской лодки (179 т) “Стерлядь", в 1858 г. прославленного повестью К.М. Станюковича "Вокруг света на “Коршуне” 1392-тонного корвета “Калевала”, в 1860 г. и 1862 г. клипера "Абрек" (1069 г.) и корвета “Витязь” (1256 т). Знаком качества финского судостроения стала постройка в 1861 г. винтового корвета “Варяг”. Их постройка происходила под клятвенной присягой вести работу “по счету”, т. е. соблюдая записывавшийся в специальную книгу строжайший учет действительной потребности труда и материалов. Это позволяло установить истинную трудоемкость работ.

Так работал и завод в Або (полное название "Акционерное общество В. Крейтон и К°, Механический завод и корабельная верфь”. С началом паровой эпохи на основе полученного французского образца Общество сумело создать значительно усовершенствованный образец парового катера. Под нарицательным названием “Крейтоны” они служили на всех кораблях возрождавшегося после Крымской войны флота. Став их главным поставщиком, завод успешно выпускал новые и новые серии усовершенствованных паровых и минных катеров.

Особенно широко были распространенные деревянные 34-футовые (6,5 т) паровые и 45-футовые минные катера. Весь флот — и новые черноморские броненосцы типа “Екатерина II” и балтийские типа "Император Александр II” и океанские крейсера типа "Рюрик” плавал с катерами Крейтона.

Удачным, превосходившим проект Невского ¦завода, был признан МТК и составленный в 1888 г. по его заданию первый проект 150-тонного миноносца. Построенные по этому проекту в 1889 г. миноносцы "Нарген” и “Гогланд”, подтвердили свою пригодность для перехода через океан на Дальний Восток, куда они, начав плавание 22 августа 1892 г… прибыли 23 июня 1893 г. Здесь их переименовали в "Уссури” и “Сунгари”. Но не все прошло гладко, сильно подвели локомотивные котлы, по завод своим успехом подтвердил готовность стать специализированным предприятием минного судостроения. В 1890 г. он построил миноносцы “Борго” и “Экенес” (их проект был творчески переработан), в 1891 г. “Даго” и “Котка”. Теперь казна, уверовав в возможности завода, поручала ему постройку минных крейсеров.

Осенью 1892 г. с прибывшего в Або “Посадника” начали снимать эскизы и готовить рабочие чертежи. На основе отчетных чертежей фирмы Шихау и спецификаций успели сделать заказы материалов и согласно контракта приступили к работам на стапеле. Как докладывал назначенный наблюдающим корабельный инженер Н.Н. Пущин, порученные ему минные крейсера еще имевшие номера № 1 и № 2 (“Всадиик” и “Гайдамак”) были начаты постройкой одновременно 1 сентября 1892 г. Спустя месяц готовность корпусов составляла 0,92 % и 0,82 %. Были набраны блоки, произведена разбивка на плазе, изготовлены модели фор- и ахтерштевней, собран килевой пояс каждого корабля, развертывалась заготовка и дальнейшая сборка днищевых участков и набора корпуса. Общий вес установленного на стелажах металла составил соответственно 420 и 345 пудов. Показатели за 1 ноября и 1 декабря 1892 г. составляли: готовность 2,25 % и 4,91 % на одном крейсере и 1,41 % и 2,91 % на другом. За неделю было установлено на стапелях 591 пуд и 655 пуд металла.

Все шло заведенным порядком и ничто, казалось не могло его нарушить. Сегодня, размышляя об аномалии сооружения вовсе не самых современных минный крейсеров, приходится вновь и вновь напоминать о рабском положении тогдашних корабельных инженеров. Воспитанные в николаевской строгости (“незабвенный” только за почудившуюся ему провинность мог перед флотом отшельмовать уважаемого командира М.П. Лазарева, а другого и вовсе отправить на салинг), приученные не моргнув, строить из сырого леса корабли по предписаниям Великого князя Константина Николаевича, корабельные инженеры и в третьем царствовании не могли к себе почувствовать уважение. Униженные лишением офицерских чинов и сабли, они при И.А. Шестакове и его преемниках продолжали оставаться подручными исполнителями его предначертаний. Полный творческих замыслов, адмирал в своем упоминавшемся наставлении инженерам, требовал от них западной эрудиции, но об инициативе и творчестве умалчивал. Вспоминалась ходячая мудрость о том, что "инициатива наказуема”.

Поэтому в шестаковскую и последующие эпохи немногие инженеры решались на творческие инициативы. Показательно, что и наблюдающий инженер Н.Н. Пущин и строитель от верфи Э. Юисеи, и директор ее И.И. Ингер, каждый, понимая в душе ущербность отстававшего от времени проекта и каждый, руководствуясь собственными служебными и коммерческими интересами, не решился выступать с предложениями о коренной его переделке. Но и совсем молчать было нельзя. С наблюдающего, уже принимавшего корабли того же чертежа в Германии, могли спросить за дефекты, которые остались бы не устраненными и которых трудолюбивый и добрый адмирал (он же еще и председатель комитета Добровольного флота) Василий Иванович Попов запрограммировал в подписанном им контракте. И инженер Пущин решился. В октябре 1892 г. он доложил начальству о необходимости устранения недостатков, обнаруженных по опыту постройки и плаваний предшествовавших кораблей.

Значительные сотрясения носа и кормы предлагалось устранить усилением корпуса продольными связями через поперечные угольные ямы на шпангоутах №№ 38–40 и 76–78, а чтобы корабли не так сильно зарывались носом в волны, меньше брали на палубы воду и быстрее от нее освобождались — увеличить развал верхних обводов носовых шпангоутов и погибь палубы в носовой части (подобно первым миноносцам). Следовало и ликвидировать фальшборт, который еще по наблюдениям па походе "Казарского” в Атлантике по пути из Пиллау в Севастополь задерживал вкатившуюся на бак воду. Эти меры были одобрены главным корабельным инженером Петербургского военного порта Н.А. Субботиным (1838–1901) и и.д. помощника Главного инспектора кораблестроения Э.Е. Гуляевым (1851–1919). Словно предвидя замечания императора о недостатках проекта типа “Воевода” МТК своим журналом по кораблестроению № 10 от 26 января 1893 г. пытался устранить их хотя бы частично.

Контрактом от 15 июня 1893 г. на постройку двух миноносцев типа “Пернов” (названные “Поланген” и “Пакерорт”) предусматривалась установка на них распространенных в то время и достаточно проверенных водотрубных котлов Дю-Тампля. Видоизмененная конструкция таких котлов фирма О. Нормана применила на миноносце “Сестрорецк".

Летом 1893 г. завод начал снимать эскизы с прибывавшего в его распоряжение французского образца и- через год спустил оба миноносца на воду. Завод изготовлял. механизмы и котлы для четырех миноносцев того же типа №№ 270 и 273. строившихся Николаевским адмиралтейством в 1895 и 1896 гг. и еще четырех строившихся на Балтике в 1897 г. Новым адмиралтейством (№№ 208, 209) и в 1898 г. Ижорским заводом (№№ 210. 211).

Это обилие взятых на себя заказов (от постройки новых пяти миноносцев пришлось в 1896 г. отказаться), явно не соответствовавших производственным мощностям завода, не могло не отразиться на работе по постройке минных крейсеров. Все это было впереди, пока же владельцы фирмы', гордые полученным большим заказом и воодушевленные открывающимися перспективами, энергично разворачивали работы на своих первых крейсерах. Готовность “Всадника” и “Гайдамака" к 1 января 1893 г. составляла 10,7 % и 6,55 %, к марту 1893 г. их готовность превысила 20 %, к 1 августа наблюдающий докладывал о 60,87 % и 54,05 %. Успех ожидался и по механизмам.

Массовые заказы котлов Дю-Тампля для миноносцев соответственно подсказывали необходимость перехода к этому прогрессивному типу котлов также и на крейсерах. Конструкторская и технологическая унификация котлов обещала снизить трудоемкость работ и расходы, улучшить характеристики кораблей, ускорить их сдачу. Облегчалась эксплуатация и последующий ремонт котлов. В полной мере поддерживал эту инициативу наблюдающий инженер-механик, но в тоже время с тревогой докладывал о задержке, с которой оказалась связана эта инициатива. Виной, как видно, была традиционная неповоротливость бюрократии, которая во все времена умела с непостижимыми спокойствием и равнодушием взирать на мучения своих строителей и наблюдающих.

Как еще иначе можно объяснить тот удручающий факт, что безотлагательного и мотивированного решения пришлось ожидать только потому, что в Петербурге отсутствовал Управляющий' морским министерством, а все чины, его заменявшие, не находили возможным взять на себя ответственность за решение. Длительную задержку вызвали и необходимость заказа листов корпуса требовавшейся ширины. Русские и шведские заводы от поставки таких листов отказались и только на переговоры с английским заводом Джона Брауна ушел целый месяц.

Не поддержал МТК и инициативу завода об усовершенствовании технологии оцинкованных листов наружной обшивки корпусов “Всадника” и “Гайдамака”, решено было остаться в рамках предусмотренных контрактом требований об оцинковке листов только с наружной стороны.

Одновременно МТК предусмотрительно заметил, что своими инициативами завод, по-видимому, готовит основание для оправдания опоздания готовности кораблей. Действительно, трудно было справиться с работами в контрактный срок, когда перечень изменений и усовершенствований по требованиям МТК и наблюдающих не переставал нарастать. По корпусу к ним относились перенос загромождавшей рубку рулевой машины в жилую палубу, усиление вентиляции, перенос шлюпбалок, мешавших заряжанию торпедного аппарата, изменение кожуха дымовой трубы, увеличившее проход на палубу и емкость коечных сеток, переделка задней стенки рубки для установки на ней сходного люка, переделка торпедопогрузочного люка и согласование с ним рельс для доставки торпед к среднему аппарату, установка кормового мостика и под ним дополнительного рулевого поста с ручным штурвалом на верхней палубе позади машинного люка, перенос переборки машинного отделения из-за тесноты в нем с 53 на 54 шпангоут и т. д.

По замечаниям наблюдающего инженер-механика Н.А. Пастухова (1857–1904) ряд усовершенствований, переделок и подкреплений был выполнен в поршнях цилиндров главных машин, золотниковых коробках, шатунах и котельной установке, что составило перегрузку около 1 т. Не странно ли, что проект специализированной германской фирмы, воплощавшийся уже четвертый и пятый раз, мог сохранить в себе множество удручающих несообразностей. Похоже министерство за счет отечественного завода решило “выбрать” огрехи, допущенные на предшествовавших кораблях.

С 1 марта по 1 апреля 1893 г. готовность корпуса с 20,06 % увеличилась до 27,86 %. Это позволило к лету произвести официальную закладку. Торжества закладки двух кораблей нового для финской верфи класса, высоких гостей из столицы не привлекло. В текстах серебряных досок о закладке, состоявшейся на “Гайдамаке” 22 июля 1893 г. (размер 12,6x6,7 см) и “Всаднике” 12 августа (10,3x6,8 см) фирма, заказывая доски, позволила себе вольность обойтись вовсе без традиционного перечисления чинов верхушки Морского министерства.

Под гравированной надписью (без изображения силуэта корабля) па лицевой стороне каждой доски значилась единая надпись “Минный крейсер (“Гайдамак” на одной доске, “Всадник” на другой) с машиной в 3300 индикаторных сил. Заложен в Финляндии на верфи Вм Крейтон и К0 Акционерное общество ("Июля 22 дня 1893 года — для “Гайдамака”. "12 августа 1893 года” — для “Всадника”. — P.M.). Директор верфи И.И. Ингер. Строитель Э. Юисен”. На оборотной стороне была общая надпись: "Наблюдающий Корабельный Инженер Старший Помощник Судостроителя Пущин. Заказ через поверенного Верфи Коммерции Советника Ф.В. Мартинсон”.

На “Гайдамаке закладку совместили со спуском на воду. Осадка по отнятии спусковых полозьев составила носом 0,83 м. Дальнейшую достройку задержало запоздание паровых котлов, стали для рубок и ряд новых, частью уже названных переделок. Понимая, что строптивость может повредить портфелю заказов и усугубить штрафные санкции за неумолимо нарастающее опоздание готовности, фирма сильно сопротивляться не могла. Оставалось лишь добиваться дополнительной оплаты тех работ, которые были явно сверхконтрактными.

Журналом МТК по артиллерии от 24 августа 1893 г. артиллерийское вооружение крейсеров составило шесть 47-мм и два 37-мм орудия. Увеличилась масса запасов, снабжения, что в итоге вызвало более, чем 20 т перегрузку. Из-за недостаточного весового контроля значительной оказалась перегрузка по корпусу и механизмам. Особенно весомое прибавление принес крейсерам журнал МТК № 8 по минному делу от 4 марта 1894 г. Этим журналом на “Всадник” и “Гайдамак” были распространены “переделки по образцу “Посадника”. Благодаря этому решению корабли получили полезный во всех отношениях полноразмерный (в отличии от шихауского недомерка) полубак, переформировавший их в тот внешне архитектурный тип, который вскоре почти что на столетие стал общепринятым для всех эскадренных миноносцев мира. Пришлось этот тип принять вскоре и фирме Шихау.

Реализация косвенно высказанного императором Александром III пожелания об улучшении мореходности минных крейсеров удалась благодаря заметному омоложению состава минного отдела МТК и передаче ему права от кораблестроительного отдела решать не только состав минного вооружения, но и конструктивные типы минных кораблей. К числу бесспорных инициатив МТК принадлежала и вполне оправданное, хотя и вызывавшее сверхсметные расходы повышение мореходности уже построенных минных крейсеров. На очереди были другие полезные усовершенствования (торпедный аппарат с совком для стрельбы на большой скорости) и предложения, о чем здесь еще придется сказать.

Пока же “Всадник” и “Гайдамак” должны были расплачиваться за недосмотр и неповоротливость прежнего состава МТК. Так с горечью 11 мая 1894 г. докладывал командир “Всадника” (в 1893–1895 гг.) капитан 2 ранга М.Г. Невинский (1849-?), на вверенном ему корабле “все носовое командирское помещение, бывшее оконченным, было сломано". Разорению подверглось и все оборудование па баке “взамен прежней совершенно готовой и снятой башни”. Новая проектировалась из хромистой стали, закаленной по способу Гольцера. Беда от этого едва ли оправданного усовершенствования, усугублялась отсутствием в России опыта по выделке в России подобной стали. Взявший заказ Путиловский завод им же назначенный срок не выдержал. Об этом же докладывал и командир "Гайдамака” капитан 2 ранга Винокуров. Отправленная, наконец, 4 и 14 июня, сталь оказалась очень твердой для обработки и справиться с ней удалось только к началу июля.

Такую же сталь заказали и для "Воеводы". Но и с получением стали для рубки “Всаднику” для окончания всех работ требовалось еще около трех недель. 28 июля, на предварительном 10-часовом испытании "Гайдамак” достиг 20-уз скорости. Корабль приступил к исправлению выявившихся неполадок и был готов начать кампанию.

“Всадник” первое испытание произвел 12 июля 1894 г., при осадке носом 5 фт и кормой 10 фт 10 дм (в Эльбинге корабли имели осадку 7 фт 5 дм и 10 фт 8 дм), в продолжении 1 ч 45 мии машина работала хорошо, но из-за лопнувшей чугунной облицовки ползуна ЦНД пришлось вернуться. Скорость при 240 об/ мин составила около 21 уз. В августе, уплатив 12 530 франков, или 4722 р. 50 к. парижской фирме "Сотер и Харле” для двух крейсеров заказали по одному прожектору Манжена диаметром 60 см. Этим сильно опоздавшим заказом вновь являл себя неистребимый синдром "экономии”.

Минные крейсера “Всадник” и “Гайдамак" в Ревеле

Экономия в построенных минных крейсерах проявляла себя не только самым типом этих одновинтовых кораблей, локомотивными котлами, малым калибром артиллерии и раздумьями о снабжении кораблей прожекторами. Корабельная электротехника, еще не имевшая в России собственной производственной базы, целиком зависела от заграницы. Экономия заставляла Н.М. Чихачева (о котором Г.Ф. Цывинский отзывался как о весьма просвещенном адмирале) сберегать прожекторы как особо ценное имущество и на миноносцы их выдавать (несмотря на настояние МТК) лишь по мере надобности”.

О том как ущербно эта бережливость должна была отражаться на кругозоре, инициативе и тактическом искусстве командиров, просвещенный адмирал, привыкший по-доброфлотски экономить, задуматься не хотел. На него не произвели впечатления, полученные от морских агентов сведения о повсеместном (исключая самые ранние типы) применении прожекторов в иностранных флотах, ни полученные от командующих Практическими эскадрами в 1893 г. подтверждения полезности прожекторов на сторожевых миноносцах во время маневров.

Берегли снаряды, берегли торпеды. Удрученный этими повсеместными сбережениями С.О. Макаров не выдержав, 29 января 1897 г. докладывал начальству о том, что "надо учиться с тем же оружием, с которым придется воевать, иначе незачем армии раздавать до войны 3-линейиые ружья” и что “не стреляя минами боевого комплекта, мы не можем иметь уверенность в их исправности”.

Но власть продолжала для стрельб отпускать на корабли торпеды уже снятых с вооружения образцов. "Телячьими нежностями” считалось, видимо, и забота о сбережении зрения матросов и офицеров. Прямым пунктом обвинительного заключения против бюрократии могло стать донесение командира миноносца “Пакерорт” (№ 120) от 17 июля 1896 г. в Кронштадтскую портовую контору. В нем лейтенант В.Н. Давидович-Нащенский (1857–1943, София), для которого его миноносец в силу уродливых законов ценза и начальственного безразличия к этим кораблям был уже десятым по счету, принятым в командование напоминал о происходящем регрессе в технике освещения кают-компании на “Пакерорте”. Регресс этот совершается, несмотря на повторяемые из года в год донесения всех командиров о "непригодности масляных ламп, отпускаемых на миноносцы для освещения офицерского помещения”.

Надежды на прогресс пробудило воспроизведение в России французских миноносцев типа "Пернов”. Но применяемые на них французские мобераторные заводные лампы с поршнем и пружиной, поднимающими масло кверху” применены не были. Не дав, ни этих, ни употребляющихся во французском флоте керосиновых ламп, на миноносец “поставили лампадки изобретения строителя миноносца и Крейтона из Або”. Такая лампа, подчеркивал лейтенант “для кают-компании совершенно непригодна”. Смехотворна была и норма отпуска масла, которую порт, несмотря на уход корабля за границу, назначил на положенные кораблю 15 фонарей и одну лампу. Следовало, предлагал командир, проверить эту норму на минных крейсерах. В их спецификациях, несмотря на предусмотренное в жилых помещениях электрическое освещение, оговаривалось, что висячие лампы в каютах унтер-офицеров, фельдшеров и в командном помещении (т. е. в матросском кубрике. — P.M.) должны быть "не керосиновые”. Очевидна, эти были как раз те же так удручавшие людей на миноносцах чахлые “лампадки, изготовленные у Крейтона".

Сознавая их особую ценность, казна, как умела. смирившись с 11,5-месячным опозданием постройки, подвергла их досрочной модернизации, отчего корабли приобрели способность к переходам через океан. На заводских испытаниях при контрактной осадке и неполной нагрузке корабли летом 1894 г. достигли скорости около 21 узла, но при официальных испытаниях комиссией контр-адмирала С.О. Макарова в Кронштадте, когда были приняты полные запасы, включая 18 т угля в мешках па верхней палубе (до доведения запаса до контрактных 90 т) корабли из-за более чем на 0,4 м переуглубления потеряли в скорости 1 узел. Эти результаты в качестве паспортных и были внесены в тактические формуляры "Всадника” и "Гайдамака”.

Из "Судового списка” за 1904 г. следовало, что действительное углубление кораблей составило носом 7 фт 10дм (2,4 м)икормой 11 фт 2,5 дм (3,41 м), а фактическая скорость на испытаниях 20 уз (вместо 21 по контракту). Частота вращения винта на "Всаднике” вместо 250 составляла 244 об/мин, на “Гайдамаке” 248 об/мин (мощность 3330 л.с., вместо 3300 л.с. по контракту). В секретном приложении к “Судовому списку” за 1901 г. уточнялось: при запасе угля 90 т каждый корабль мог 10-уз скоростью пройти 1050 миль. Скорость в последнем плавании ограничивалось в 1899 г. 18 уз, в 1901 г. 16 уз.

Как и модернизированные одновременно “Посадник” и “Воевода” крейсера завода Крейтона были предназначены для похода на Дальний Восток. Разновременно, каждый своим путем вышли в дальнее плавание две пары этих кораблей, разные и необычайные предстояли им судьбы.

Воспроизводство проекта Шихау (“Гридень”)

Последний корабль серии — "Гридень" (в древней Руси гридни — княжеские дружинники, телохранители князя) строился (и корпус и машины) в Николаевском казенном адмиралтействе. Корабль был зачислен в списки флота 21 декабря 1891 г. — то есть почти вслед за зачисленными 7 декабря того же года “Воеводой” и "Посадником”. О каком-либо учете опыта работ речи не было.

По сообщению из ГУКиС 22 января 1891 г. Главному командиру флота и портов Черного и Каспийского морей, строить новый корабль следовало не делая никаких изменений в чертежах “Казарского". Уже в феврале последовал приказ по Николаевской портовой конторе "приступить немедленно к работам”, но лишь в мае после составления сметы и ведомостей заказа материалов выдали первый наряд на подготовительные работы. В июне после обычной процедуры вызова контрагентов заключили контракт с заводом Южно-Русского Днепровского металлургического общества на поставку 140 т судостроительной стали, приступили к разбивке корпуса на плазе. 19 ноября начались работы на стапеле.

В отличие от “Казарского”, построенного по налаженной технологии на специализированном заводе (325 тыс. руб.) “Гридень” по смете должен был стоить 528,2 тыс руб. (261, тыс. руб. — корпус; 300 тыс. руб. механизмы, 25 тыс. руб. — вооружение и снабжение). Строителем по корпусу назначили старшего судостроителя И.Е. Федорова (1844-?), с 1890 г. занимавшего должность старшего судостроителя в Николаевском порту. В 1888–1890 гг. строил в Петербурге канонерскую лодку “Грозящий”, затем был переведен на должность и.д. Главного корабельного инженера Николаевского порта.

Сталь для механизмов заказали Брянскому заводу, для снятия эскизов с механизмов “Казарского” крейсер оставили зимовать в Адмиралтействе. Работами по механизмам руководил главный инженер- механик Николаевского порта флагманский инженер-механик (это звание соответствовало, как и у И.Б. Федорова, чину полковника) Абрамович. Спуск корабля планировался на апрель 1893 г.

В соответствии со спецификацией и чертежами постройку корпуса начали 19 ноября 1891 г. По состоянию на 1 мая в корпус за истекший месяц было употреблено 157 пудов металла, а всего с начала постройки 1243 пудов. Готовность корпуса соответственное 18,11 % возросла до 19,67 %. К 1 июня 1892 г. готовность поднялась до 23,1 %.

4 сентября 1892 г. с молебном, выдачей священнику двух полуимпериалов по положению 1854 г. (и в присутствии генерал-адмирала Алексея Александровича) состоялась официальная закладка “Гридня”. Этот формальный акт совершался уже по прошествии некоторого времени от фактического начала работ, когда их направление и организация уже стабилизировались, а участвующим в церемонии ответственным лицам было что продемонстрировать на стапеле.

Случалось, ради удобств этих ответственных лиц закладку задерживали, чтобы в один день совместить церемонию на двух кораблях. Так было и с “Гриднем”. Его закладывали уже в 30 % готовности корпуса, тогда как одновременно с ним закладывавшийся на том же Адмиралтействе броненосец "Три Святителя” имел готовность 13 %.

Сохранившаяся в коллекции ЦВММ посеребренная латунная доска (размером 11,5x8,1 см) с закрушенными углами изображала на лицевой стороне силуэт корабля и надпись: “стальной одновинтовой с машиной в 3500 индикаторных сил (мощность и на этот раз округлили с 3300 л.с. — P.M.) минный крейсер "Гридень”. Заложен Сент. 4 дня 1892 г. в Николаевском Адмиралтействе в присутствии: Его Императорского Высочества Великого Князя Генерал-Адмирала Алексея Александровича”. На оборотной стороне перечислены (без единого знака препинания) ответственные лица и участники церемоний: "Генерал Адмирал Его Императорское Высочество Великий Князь Алексей Александрович Управляющий Морским министерством Адмирал Чихачев Главный Командир Черноморского флота и портов Черного моря Вице Адмирал Копытов Председатель Морского Технического Комитета Вице Адмирал Пипкин Капитан над Николаевским портом Контр Адмирал Шамшин Главный Инспектор Кораблестроения Самойлов Главный Корабельный Инженер Старший Судостроитель Торопов Строитель Корабельный Инженер Старший Судостроитель Федоров”.

Такого же рода содержание имели две доски — одна из серебра, другая латунная посеребренная (размером 13x9 см), посвященные броненосцу “Три Святителя”. Разными были только силуэты кораблей, текст о их характеристиках и, понятно, фамилии строителей. Незначительно различалось правописание ("Каталог закладных досок…”. Л., 1974, с. 79–80', 152).

Участие в церемонии Великого князя Генерал- адмирала позволяло, в условиях Черноморского флота, с особым вниманием рассмотреть проект и внести в него необходимые усовершенствования. Присутствие всех высших чинов кораблестроения, пунктуально перечисленных на оборотной стороне закладной доски, участие Главного командира. Главного корабельного инженера Николаевского порта. Главного инспектора кораблестроения и председателя МТК могло повернуть судьбу проекта в сторону более рациональных и перспективных решений.

Но парадно-официозный настрой — в тот же день предстояла еще более торжественная закладка начатого постройкой 2 августа 1891 г. в том же Адмиралтействе броненосца "Три Святителя" — не располагали Великого князя к так всегда удручавшей его мысленной деятельности. Возможно, что при ограниченном творческом ресурсе Главного начальника флота и морского ведомства, как пышно именовалась должность Великого князя Генерал-адмирала, представители Черноморского флота побоялись обременять его избытком инициатив, и без того значительных в связи с проектом “Трех Святителей".

Проект этого корабля адмирал Н.В. Копытов задумал основательно усовершенствовать и этой работой был всецело поглощен строитель корабля С.К. Ратник. Потому, возможно, Савелий Ксавериевич и не решился, или не получил разрешение Главного командира нарушить мыслительную девственность Великого князя напоминанием о своем еще в 1888 г. предложенном проекте бронированного двухвинтового 406-тонного миноносца и об опыте плававшего в Черном море двухвинтового "Капитана Сакена" — он мог бы, благо дело происходило в одном городе и в одном Адмиралтействе, напомнить строителю "Гридня". Вполне было реально, соединив усилия двух инженеров, предложить двухвинтовой, более скоростной, сильно вооруженный и более отвечающий своему времени, усовершенствованной корабль.

Возможно, в обширнейшем фонде Николаевского порта может еще обнаружится инициативный проект какого-либо одного или обоих этих инженеров. Поиск этот в архиве останется, увы, полезным лишь для их биографий. Известно, что всесторонне отработанный, по заданию Н.В. Копытова, инициативный проект усовершенствований “Трех Святителей” уже в январе 1892 г. был отклонен с непробиваемой формулировкой: чертежи броненосца были-де "Утверждены Государем Императором". Уже приближавшийся тогда к уровню своей некомпетентности, и вполне овладев бюрократической мудростью коридоров и кабинетов власти Главного Адмиралтейства, адмирал К.П. Пилкин мог таким же образом отреагировать и на попытки усовершенствовать "Гридень".

Ничем помочь делу не мог и государь император. Его личные наблюдения (о которых только в 1948 г. решился рассказать В.К. Витгефт) над поведением “Воеводы” и “Посадника” еще не состоялись, а о столь плачевной мореходности "Казарского” доложить было некому. Плохие бояре не позволили хорошему царю принять правильное решение.

Все продолжалось заведенным порядком. 31 октября 1893 г. состоялся спуск корабля на воду. Задержку вызвали обычные неувязки казенного судостроения и целый ряд конструктивных изменений и переделок выполнявшихся по указанию МТК, Управляющего морским министерством и Главного командира. Одна лишь начатая в октябре 1894 г. переделка носовой части для улучшения мореходности по опыту “Посадника”, "Всадника” и “Гайдамака”, стоила 650 руб. Работы эти, судя по сведениям о состоявшейся в 1895 г. такой же переделке всех балтийских собратьев корабля, включали в частности, демонтаж в носовой части уже установленного планширя, стальной и деревянной обшивки настилов палуб, шпиля (его ставили на палубу установленного заново полубака), клюзов и других дельных вещей. Заново менялось и все якорное устройство.

Оставив в стороне заботы И.А. Шестакова о задуманных им первых минных крейсерах, (“Лейтенант Ильин” восхитительным видом своей высокобортности наводил страх на королеву эллинов), преемники адмирала, пойдя на поводу у фирмы Шихау, напрочь отказались от требований мореходности, а на опыт “Казарского” предпочли закрыть глаза. Уроки “Посадника” и "Воеводы” тоже сочли несущественными. Переделки “Всадника” и “Гайдамака” па последующие типы распространять не предполагали и "Гридень” по распоряжению другого доброго адмирала Н.М. Чихачева начали строить опять по образцу “Казарского”. Никто даже на шаг вперед не пытался предвидеть развитие событий. И потому, "не повернув головы кочан”, несмотря на все уроки ни в какую немореходного “Казарского”, "Гридень" начали строить по его образцу, а затем, получив новую установку, с той же уверенной деловитостью начали переделывать под "Посадник”. Все же прочие инициативы с прежней самоуверенностью отметали.

Интересными, но к сожалению неосуществимыми, были такие предложения командира и строителя корабля, как применение предварительного проверенного в действии в порту электрического рулевого привода. Но в МТК решили не перегружать единственную динамо-машину новым потребителем, да и паровая машинка уже полученная с завода Шихау, осталась бы без применения. Заменить не раз проявлявшие свою ненадежность огнетрубные котлы уже хорошо себя тогда зарекомендованными котлами Дю-Тампля (их мог изготовить Путиловский завод) еще в июне 1892 г. предлагал Главный командир Н.В. Копытов.

Но адмиралу ответили, что Н.М. Чихачев желает видеть "Гридень” точной копией построенного в Германии “Казарского”, а новые котлы (они стоили дороже на 21000 руб.) пообещали разрешить установить на последующих кораблях. Непостижимы все-таки эта гениальная чиновная простота, убогий рыночный подход и стоическое равнодушие бюрократии к порученному ей делу. Никому, похоже, кроме Главного командира, не было дела до совершенствования проекта и приближение его к уровню современности. На Черноморском флоте экономили постоянно, отчего даже к концу XIX в. считалось нормальным скорости его броненосцев задавать в проектах меньшие, чем для балтийских. Добрый этот обычай, наглядно подтверждавший второстепенность и провинциальный статус черноморского театра, дожил до послецусимских времен, когда скорости первых дредноутов и первых турбинных эсминцев в сравнении с их балтийскими сверстниками сочли возможным уменьшить. Еще ранее, в описываемые здесь благословенно застойные 90-е годы, в МТК, несмотря на настояния Н.В. Копытова, отклонил многообещавший проект современного двухвинтового миноносца, разработанный инженером К.П. Боклевским (1862–1924) и предписал для постройки в Черном море избрать более дешевый проект (по образцу на этот раз французского) миноносца “Пернов”. Не возымел действия и проект бронированного 406-тонного двухвинтового минного крейсера, который С.К. Ратник разработал еще в 1888 г., а в 1891 г. еще раз предложил МТК. А потому работы над последним черноморским крейсером продолжались прежним порядком.

В июне 1895 г. получили с завода Чадборпа (Англия) машинный телеграф и после успешных швартовых испытаний совершили со скоростью до 18 уз первый поход. Заменив винт, поврежденный при очередном пробеге и доведя по требованию Н.В. Копытова вакуум в холодильнике до паспортного уровня “Казарского”, в октябре перешли для сдаточных испытаний в Севастополь.

Как и в Николаеве работа машины не вызывала никаких нареканий, и в очередном пробеге на мерной миле 2 ноября 1894 г. при средней осадке 2,8 м “Гридень” показал скорость 22,5 узла т. е. большую чем “Казарский”. “Это свидетельствует о тщательности постройки механизма и котлов, особой точности сборки и пригонки, что обязывает меня еще раз выразить полную признательность механикам и мастерам, в постройке участвовавшим, а указателям объявить мое спасибо”, — говорилось в приказе Главного командира Н.В. Копытова.

Из числа николаевских мастеровых, внесших наибольший вклад в создание механизмов корабля, в документах сохранились имена указателя механической мастерской Ипполита Семенова, слесарей Василия Субботина, Михаила Бойко, Карпа Чернова, Павла Семенова и котельщика машинно-котельной мастерской Романа Савича. Они работали над машинами “Гридня” в течение всего цикла их создания. Этот золотой фонд рабочего класса, руководимый преданным своему делу инженером Абрамовичем, мог бы составить основу для формирования так остро необходимой, но все еще не удавшейся в России специализированной отрасли миноносного судостроения. Ее опыт мог бы помочь формированию такой отрасли и на Балтике. Но в МТК в силу все той же экономии и забот о сбережении "вертикали власти” не хотели позволить судостроению в Черном море выйти на уровень новейших техники и технологии. Рывок в создании современных миноносцев и минных крейсеров, на который позволял рассчитывать успех сооружения в Николаеве минного крейсера “Гридень”, не состоялся. “Гридень” остался все тем же, слегка усовершенствованным и уже шестым по счету воплощением так необъяснимо полюбившимся в Морском министерстве проекта Шихау.

Сделавшийся по воле Н.М. Чихачева по существу стандартным образцом минного крейсера, проект Ф. Шихау, даже после замечания императора Александра 111 продолжал сохранять свой довольно- таки легкомысленный одновинтовой тип, с такой же легкомысленной артиллерией и вовсе не истребительской скоростью. Требовалось сделать навстречу прогрессу заметный шаг и этот шаг предстояло сделать “Абреку”.

Минный крейсер «Гридень» (продольный разрез, планы верхней и жилой палуб)

1-румпель кормового руля; 2-тумба для орудия в ДП на юте; 3-кормовой кубрик и каюты унтер-офицеров; 4-офицерские каюты и кают-компания между ними по ДП: 5-фальшборт; 6-угольная яма; 7-машинное отделение; 8-котельное отделение; 9-поворотный аппарат; 10-мостик и ходовая рубка; 11-прожектор; 12- шпиль, перенесенный с нижней палубы бака на настил крытого бака после переделок; 13-линия полубака в ДП; 14-штуртрос; 15-носовой аппарат; 16-носовой выдвижной руль; 17-торпеды на стеллажах: 18- носовой кубрик и торпедопогрузочное отделение; 19-динамо-машина; 20-фундамент под котлы; 21-упорный подшипник: 22-опорный подшипник; 23-пятка ахтерштевня; 24-47-мм орудие; 25-горловина для погрузки угля; 26-37-мм орудие; 27-рельсы для погрузки торпед.

На пороге новой эры (“Абрек”)

Заказ 21-уз. минного крейсера “Абрек”, (контракт с фирмой В. Крейтон от 1 февраля 1896 г.) состоялся почти одновременно с заказом (контракт от 30 мая 1896 г.) английской фирме Ярроу 29-уз. “уничтожателя миноносцев” “Сокол” по образцу ставшего знаменитым “Хэвока” и всего лишь за год до (1897 г.) заказа во Франции 21-уз. крейсера “Баян”. В 1898 г. последовали и вовсе не предполагавшиеся контракты на постройку в Америке 23-уз. крейсера "Варяг” и в Германии 25-уз. крейсера “Новик”.

В оправдание этой не укладывающейся в сознании поразительной аномалии можно, конечно, сказать, что переговоры о постройке в Або усовершенствованного минного крейсера, в проекте которого были бы устранены недостатки проекта Шихау, велись еще в 1893 г., что заказ "Абрека” стал естественным завершением этих, переговоров и совершавшейся все это время переработки своего проекта фирмой В Крейтона. Но нельзя же было не видеть, что обстановка в мировом судостроении за это время изменилась коренным образом.

Вслед за совершившим в 1888 г. прорыв в технике 23-уз. испанском “Деструктором” начался уже обвальный перелом в мировом миноносном судостроении. Даже еще не вступая в турбинную эпоху, английские “истребители” один за другим и целыми сериями преодолевали ранее недоступные рубежи скорости: 28 уз. — “Дэринг” (265 т) в 1893 г., 29 уз. — “Боксер” (265 т) в 1894 г., 30 уз. — “Трешер" (360 т) в 1895 г., 31 уз. — “Стар” (360 т) — в 1896 г. В 1898 г., постройкой серии 32 уз. (260 т) истребителей для китайского флота, в гонку вступила германская верфь Шихау.

Эти новые гончие океанов, именовались “истребителями”, дестройерами, контрминоносцами, представляли высшее развитие класса миноносцев, против которых и должны были действовать строившиеся в России минные крейсера. Очередной парадокс их существования и постройки наравне со скоростными истребителями приходится объяснять все той же непреодолимой инертностью мышления и, наверное, особым славянофильским презрением к "гнилому западу”. Мифология русского “Левши”, всесокрушающей “дубинушки” и скептического отношения к “старшему классу” с его утомительными новшествами и нововведениями поддерживалась идеология “экономии” по существу отрицавшей возможность создания в России равноценных с западом образцом техники. Невероятно трудно было преодоление этого заслона для того, кто оставался истинным патриотом своего отечества.

Высказанный в 1884 г. в статье в “Морском сборнике” И.Ф. Лихачевым опережающий свое время взгляд на перспективы развития минного крейсера, поддержки у властей не получил. И все же полностью погасить инициативы флота бюрократия не могла. Временами творческое озарение настигало и МТК. В один прекрасный день, подняв голову на нескончаемым потоком рутинного рассмотрения смет на ремонт портовых барж, смет на реализацию списанных кораблей, спецификаций и проектов катеров и кораблей, заявок на привилегии по изобретениям и другой окружавшей МТК "текучки”, его члены спонтанно обращались к перспективе судостроения. Запоздало ли устыдился кто-то выдающийся по невежеству и ретроградству, составившей позор флота, статьи доблестного капитана 2 ранга А.Н. Скаловского (“Кронштадтский вестник", 24 марта 1891 г.) поразило ли очередной раз, членов МТК осознание усугублявшегося отставания русского флота в миноносном, да пожалуй что и в другом судостроении — причины всегда могли быть разные. Но даже и в этих случаях в МТК умели смотреть на прогресс крайне отвлеченно. Как-то так получилось, что текущее судостроение с мировым прогрессом не пересекалось. Уже несколько лет, как комиссии флота признали маломореходпыми тип минных крейсеров Шихау, но их продолжали строить.

Без внимания оставались рекомендации комиссий об увеличении водоизмещения кораблей этого класса до 1000–1200 т. Опыт двухвинтовых миноносцев “Котлин” 1885 г., типа “Лейтенант Ильин” и проекта С.К. Ратника не мог помочь проблеме такого усовершенствования минных кораблей, заставив обратить не нее внимание даже императора Александра III. Переговоры о постройке нового двухвинтового минного крейсера ни шатко, ни валко вели с фирмой В. Крейтона с апреля 1893 г., но речь шла лишь о двухвинтовой (для улучшения управляемости) перелицовке того же 21-уз. 400-тонного дивизионера Шихау. В итоге неоднократных согласований проекта только 17 февраля 1895 г. Управляющий Морским министерством адмирал Н.М. Чихачев распорядился выдать фирме В. Крейтона предварительный наряд на постройку двухвинтового минного крейсера. Достижение 21-уз. скорости гарантировалось повышенной до 5250 л.с. мощности главных машин и соответственно увеличенным числом котлов. До 495800 руб. выросла и стоимость заказа.

3 июля прежде предполагавшееся вооружение (6 47-мм и 3 37-мм пушки) изменили па более современное 1 75-мм и 5 47-мм пушек. Сделано это было по примеру заказанного еще 30 мая 1894 г. в Англии фирме Ярроу 29-уз "уничтожателя миноносцев" (будущий "Сокол”). В сравнении с 220-тонным истребителем. вооружение 400-тонн. ого крейсера Крейтона увеличили всего лишь на две 47-мм пушки, по продолжали именовать его минным крейсером.

Спешно откорректировав чертежи, и успев сделать заказы материалов по корпусу, фирма немедленно приступила к постройке. Подписание контракта состоялось 1 февраля 1895 г., а 7 марта новый корабль по примеру прежних минных крейсеров получил название "Абрек” в память парусно-паровых клиперов эскадры Тихого океана 1860-х годов. Тогда же МТК нашел нужным обратиться к проблеме увеличения водоизмещения минных крейсеров. Но сделано это было в привычной академической манере, которую, как оказалось, распространять на строившиеся корабли не собирались.

Было тогда обыкновение, по которому корабельные инженеры в звании старшего помощника судостроителя для получения следующих высших званий были обязаны представить в МТК проект боевого корабля. Делалось это как объясняли тогда в МТК "в тех видах, чтобы убедиться что молодые инженеры во время прохождения службы не оставляют в пренебрежении приобретенные ими научно-технические сведения, а продолжают поддерживать их". Материальным стимулом для инженеров была еще и постоянная доплата к окладу (она учитывалась и в расчете пенсии) выплачивавшаяся в продолжении службы за выработку “цензовых тонн” при постройке кораблей. Результаты разработки проектов на производство в звание по цензу, проектов, составлявшихся по инициативе отдельных инженеров и, наконец, предлагавшихся на изредка объявлявшиеся МТК конкурсы могли бы составить картину состояния инженерной мысли и взглядов на перспективы судостроения.

Об одном из таких конкурсов с участием самородка отечественной школы корабельных инженеров П.А. Титова (1843–1894) в своих мемуарах вспоминал академик А.Н. Крылов (“Воспоминания и очерки”, М… 1956, с. 79). К его рассказу следовало бы добавить, что предположения о том, что П.А. Титов мог бы построить корабли по своим проектам ("Кремль” и "Непобедимый”) вряд ли основательно. Конкурсные, как и другие цензовые и инициативные проекты корабельных инженеров, как правило, в жизнь не воплощались, — такой степени свободы творчества бюрократия не желала. Конкурсный проект мог быть отмечен премией, но всегда находился благовидный предлог, чтобы от постройки корабля по этому проекту отказаться. Цензовые же проекты, как подтверждение эрудированности и образованности инженера считались в МТК полезными для проработки тех или иных перспективных предположений.

Именно так обстояло дело при выдаче очередного задания на цензовые проекты, которые предполагалось разработать в том самом 1896 году, когда верфь в Або строила “Абрек" и одновременно, проведя эскизирование пришедшего из Англии в октябре 1895 г. миноносца “Сокол”, разрабатывая собственный проект его перелицовки.

В задании говорилось, что МТК “интересно было бы видеть проект разведчика при эскадре" водоизмещением 1000–1500 т, скоростью 25 уз. дальностью плавания 1000 миль 23-уз скоростью и 5000 миль 10-уз скоростью. Корабль должен обладать "артиллерийским вооружением, преобладающим над минным, возможно сильным для успешной борьбы с неприятельскими "Havock”-aMH и с возможной защитой жизненных частей корпуса. Следовало также предусмотреть “хорошую мореходность”, достаточные условия обитаемости, позволяющими экипажу выносить более или менее продолжительные условия плавания. По комплектации корабль должен стать развитием типа минного крейсера. Водоизмещение следовало сколько возможно приблизить к нижнему из названных пределов. Проект такого рода представил корабельный инженер К.П. Боклевский (1862–1928), бывший в 1888–1896 гг. наблюдающим и строителем миноносцев в Одессе и Николаеве. Командированный для доклада о проекте в Петербург, главным командиром Черноморского флота, он свой проект изменил по предложению Главного инспектора кораблестроения Н.Е. Кутейиикова (1845–1906).

Для улучшения защиты жизненных частей, скорость с 25 уз была уменьшена до 23 уз при водоизмещении 1186 т. Главные размерения составили: 238 фт. х 30 фт. 7 дм. х 11 фт. 6 дм. Двухвальиая энергетическая установка должна была иметь мощность 7000 и.л.с. Для 1000-мильной дальности плавания предполагалось 254 т запас угля увеличить на 65 т. Артиллерия в сравнении с первоначальным вариантом была усилена и составила 2 120-мм носовых орудия и 10 47-мм по бортам и на корме. Для подачи боеприпасов предполагались элеваторы. При более обстоятельной разработке можно было надеяться применить броневую защиту.

Проект Н.Н. Пущина предусматривал водоизмещение 1195 т, скорость 25 уз и мощность механизмов 10000 и.л.с. “В хорошем соотношении", были признаны главные размерения: 268 фт х 31 фт х 11 фт 3 дм. Удовлетворительным сочли и вооружение из 7 75-мм и 6 47-мм пушек. Отмечалось, что при чрезмерно острых образованиях корабль, несмотря на высокий и длинный полубак, будет зарываться в волнах, что руль и гребные винты не защищены. С отсутствием броневой защиты согласились из-за ограниченности водоизмещения. К этим проектам примыкал отличавшийся от них своим 386 т водоизмещением и составом вооружения проект минного крейсера, составленный инженером Де-Грофе (1858-7), который ранее наблюдал за постройкой миноносцев на верфи Крейтона, а в том же 1896 г. с получением звания младший судостроитель был назначен строителем крейсера “Диана”.

По проекту М.М. Египтеоса (1891-7), состоявшего старшим помощником судостроителя Кронштадтского порта с 1890 г., и окончившего академию в 1886 г., разведчик мог иметь водоизмещение 1200 т и вооружение из 2 120-, 4 75- и 6 47-мм пушек. Скорость 25 уз предполагалось достичь при мощности механизмов 8600 л.с., что вызвало сомнение одного из рецензентов проекта штабс-капитана по адмиралтейству А.Н. Крылова. Одобрительными, хотя и не без замечаний были и отзывы других рецензентов — старшего помощника судостроителя Кронштадтского порта П.Ф. Вешкурцова (1858-7), и.д. помощника Главного инспектора кораблестроения Э.Е. Гуляева (1851–1919) и заведовавшего опытовым бассейном профессора Морской Академии А.А. Грехнеба (1840-7). Все проекты признали удовлетворительными и постановили выдать авторам свидетельства па право получения звания младшего судостроителя (цензовые тонны им по должности наблюдающих засчитывали как самостоятельным строителям).

В отзывах на проекты, правда, не было связи с текущим судостроением, не было предложений о целесообразности постройки для флота таких кораблей. Эти вопросы рецензенты, видимо, считали выходящими за рамки поставленной перед ними задачи. Никто не мог задуматься о том, что идея 1000-1200- тоиного скоростного разведчика при эскадре и истребителя миноносцев, очевидно, перекликалось с идеей 2500-тонного 25-уз корабля такого же назначения, предложенного в 1884 г. И.Ф. Лихачевым. Но и теперь она казалась слишком смелой, чтобы воплотить ее в проекте "Абрека”. Лишь через два года, получив деньги по программе 1898 г. МТК смог реализовать эту идею в проекте 3000-тонного, 25-уз крейсера “Новик”. Эта же плодотворная идея, преодолев новые преграды косности и застоя, прорвалась затем в типе 1200-тонного 36-уз турбинного “Новика”. “Абрек” же продолжали строить по-прежнему, откорректированному, но в основном напоминавшем “Казарский”, проекту.

Чтобы сохранить 21-уз скорость, мощность машин увеличили до 4500 л.с. и соответственно паропризводительность котлов. Идя за прогрессом с отставанием на один шаг, от локомотивных котлов по примеру миноносцев перешли к котлам Дю-Тампля. Носовой подводный минный аппарат, который из всех русских миноносцев имел только “Сескар” (№ 124) при всех неудобствах эксплуатации, схожих с условиями подводной лодки, сохранили. За эти технологические удобства приходилось расплачиваться ограничением возможности стрелять из аппарата на мелководье, риском повреждения крышки аппарата и тормозящим эффектом крышки как перед стрельбой, так и при аварии.

Велик был и объем отсеков, требовавших длины по крайней мере равной двум длинам торпеды. Понятно, что в дальнейшем такое решение па минных кораблях не повторялось. Едва ли оптимальным был и винторулевой комплекс, усложненная форма которого, очевидно, перекликалась с комплексом творчески перерабатывавшихся заводом проектов миноносцев “Экенес” и “Борго”, предложенных лейтенантом М.Н. Беклемишевым. Более простой и удобный балансирный руль завод применить не решался. Экспериментальность типа корабля подтверждалась и сохранением носового руля, который при двухвинтовой энергетической установке, казалось бы, уже не составлял необходимости.

Сохранили и фальшборт, также судя по опыту предшественников, едва ли оправдывавшийся. Почти прямолинейной была форма штевня, придававшая кораблю даже в поздние годы вполне современный вид. Высокий полубак с заметным подъемом палубы, продолжавшим хорошо выраженную седловатость, нарядный планширь по всему борту, одна (вместо предполагавшихся двух), наклонная дымовая труба и имевшие такой же наклон две легкие мачты, делали "Абрек” внешне самым красивым и элегантным из русских миноносных кораблей. При доработке его характеристик и доведения скорости до современных ему истребителей "Абрек” мог бы стать головным великолепной серии кораблей.

При сохранении того же, как на "Посаднике", отношения длины (215 фт наибольшая, 212 фт по КВЛ) к ширине (25 фт 5 дм наибольшая, 24 фт 11.5 дм по КВЛ) и даже уменьшенной проектной осадке до 10 фт 6 дм, проектное водоизмещение составило 538,2 т.

О нераскрытых до конца возможностях проекта и реальности его существенного приближения (с учетом опыта цензовых проектов корабельных инженеров) к типу "Сокола”, а отчасти и послецусимского "Новика”, свидетельствовали и весьма значительные резервы прочности. Было бы очень полезно провести расчет прочности как по нормам того времени, так и по современным методикам, чего пока еще в истории не происходило. Пока же об этих резервах можно судить по размерам основных связей корпуса, которые участвуют в формировании, так называемого эквивалентного бруса.

При близких размерах длины корпуса и его поперечного сечения с "Капитаном Сакеиом” и “Казарским” связи "Абрека” заметно превосходили связи этих кораблей. Поддерживаемые обычными рамками поперечного набора в виде бимсов и шпангоутов (угольники 75x65x8 мм в районе МКО, устанавливавшиеся через 490 мм, и 65x65x8 мм через 500 мм в оконечностях). Листы оболочки корпуса имели следующие толщины: горизонтальный киль — 8 мм, обшивка в районе машинных и котельных отделений 7–9 мм, в оконечностях 6–7 мм, верхняя палуба 3,5x8 мм (с усилением полной толщины вырезов машинных люков и дымоходов), нижняя (жилая) палуба 2,5–3,5 мм.

Наружная обшивка полубака по длине корпуса продлевалась вдоль верхней палубы в качестве низкого фальшборта (с леерным ограждением поверх его) высотой 0,65 м. С флорами поперек корпуса чередовались 14 главных поперечных водонепроницаемых переборок (из них три шли только до жилой палубы. Продольные переборки угольных ям у МКО имели толщину 3–5 мм и также подкреплялись тавровыми стойками. В районе машинных и котельных отделений вместо шпангоутов из угольников по днищу располагали 8-мм листовые флоры, служившие также (с соответственно увеличенной высотой) фундаментными балками машин и котлов.

Главной продольной балкой набора служил вертикальный киль из 8-10-мм листов, соединявшихся угольниками с горизонтальным килем и подкреплявшийся угольником по верхней кромке. Верхнюю палубу по-крейсерски снабжали деревянным настилом из 50-мм досок. Еще в 1892 г. Н.Е. Кутейников соглашался с мнением черноморской комиссии контр-адмирала Новикова (ок. 1833–1893) о неприемлемости на минных крейсерах деревянного настила палуб, составляющего лишнее бремя и ослабляющего легкий корпус корабля. Но искушение МТК оборудовать крейсер по-крейсерски оказалось, видимо, сильнее. Закрытую часть верхней и всю жилую палубу покрывали линолеумом.

Командирская рубка высотой 2 м (толщина стенок 4 и 10 мм) с бронзовой дверыо для уменьшения помех магнитному компасу, устанавливалась поверх носовой рубки для штурманской каюты и рулевой машины. На крыше командирской рубки располагался мостик для прожектора. Это был уже достаточно современный комплекс управления кораблем, в котором фок-мачта (хотя еще и деревянная) была смещена в сторону кормы и не заслоняла командиру обзор. Управление кораблем было возможно с кормового мостика, установленного в ходе постройки. Рулями управляли посредством парового и ручного штурвалов, в аварийных случаях, кормовой руль мог действовать с помощью талей.

Хорошо продуманными были состав и компоновка котломашинной установки. Произошедшая в ходе работ замена котлов Дю-Тампля более совершенными котлами Нормана позволила выйти на передовые рубежи техники. Новым словом стало расположение динамо-машины (мощность 8 квт), не в жилом отсеке, как было на “Гридне”, а в более подходящем для нее машинном отделении.

Энергетическая установка была снабжена полным комплексом вспомогательных механизмов. На каждую машину (вертикального тройного расширения) работали обычный трубчатый холодильник, воздушный и циркуляционные насосы. Воду в котлы через подогреватели и фильтры подавали питательные насосы, а на больших скоростях — и донки. Четыре котла (рабочее давление 14 атм) размещались в двух отделениях. Правая машина получала пар от носовых котлов, левая — от кормовых. Общее питание от каждого котла допускалось лишь в аварийных случаях и на малых скоростях. Запас котельной воды благодаря установке по предписанию МТК дополнительной цистерны в отделении носовой угольной ямы был увеличен вдвое и составил 11,6 т. Пополнять его (до 15 т/сутки) можно было посредством испарителя. Искусственную тягу в топках (напор до 50 мм водяного столба) и в котельных отделениях создавали паровые вентиляторы. Водоотливные средства составляли традиционные на миноносцах, требовавшие большого расхода пара пароструйные эжекторы, а также две стационарные и одна переносная ручные помпы. Из машинного отделения воду могли откачивать циркуляционные помпы.

По-крейсерски щедро, в отличии от предшественников, корабль в придачу к трем штатным шлюпкам снабдили и собственным стальным 28-фт паровым катером. Традиционно с укладкой якорей на палубе (без примененных как на канонерских лодках типа "Манджур” тяжелых клюзов) применили якорное устройство. Предшествовавшая заказу корабля двухлетняя корректировка его проекта по замечаниям МТК, не смогла, как оказалось, обеспечить его всестороннюю отработку и бесхлопотную, строго по заранее утвержденным чертежам постройку. За выдачей предварительного наряда 17 февраля 1895 г. последовало изменение в проекте вооружения, состоявшегося 3 июля.

Весь 1895 г. завод энергично вел заготовку материала. В сентябре начал сборку корпуса и работы по приготовлении машины и котлов, в ноябре состоялся заказ заводу Лесснера в Петербурге 381-мм носового подводного и поворотного палубного минных аппаратов, по только 1 февраля 1896 г. после уточнения всех статей контракта, состоялось его подписание. К испытаниям на заводе корабль следовало предъявить не позже 1 сентября 1896 г., а к окончательной сдаче в Кронштадте — не позже 1 октября. Но только в августе 1896 г. на заводе были получены чертежи тех изменений, которые МТК требовал произвести по механизмам.

Минный крейсер “Абрек”. (Поперечные сечения)

Эти и последующие переделки могли бы стать поводом для кардинального изменения проекта. Ведь еще 23 ноября 1892 г. от фирмы А.Ф. Ярроу было получено предложение построить для русского флота 220-тонпый "истребитель миноносцев" со скоростью 27 уз. Умеренной была признана и цена 35000 фунтов стерлингов. Но МТК отнесся к предложению скептически. При водоизмещении лишь па 100 т больше, чем у “Пернова”, мореходность корабля заметно не прибавится, скорострельная артиллерия слаба и будет малонадежна, как это бывает на миноносцах. Механический отдел, правда, отмечал смелость применения водотрубных котлов. В общем, в мнении МТК говорилось, что большим достижением можно было бы признать малое углубление корабля, что делало его неуязвимым от мин Уайтхеда. Но фирма не справилась с задачей соединения незначительного углублением с большим водоизмещением "для уменьшения влияния волнения”. Поставив эту задачу, близкую к идее “perpetum mobile”, МТК счел за благо с заказом обождать, также решил и Управляющий.

Трудно объяснить, почему члены МТК задавались столь заведомо несовместимыми требованиями. Нельзя было не видеть, что поставленная ими задача, подобно созданию самолета, средствами науки и техники XIX в. была неразрешима. Самолет мог подняться в воздух, лишь получив бензиновый двигатель, а идея корабля способного плавать с минимальным или нулевым углубление (за счет динамического поддержания) таилась где-то в глубине грядущего XX века. Провидеть подобное члены МТК в 1892 г., конечно, не могли. Дело, видимо, было несравненно проще. Пользуясь своим правом на произвол, члены МТК, чтобы отклонить чем-то им не неудобное новшество, применили к нему старый, как мир, метод предъявления абсурдных, футуристических требований ("поди туда — не знаю куда”…).

Минный крейсер «Абрек» (продольный разрез, планы жилой, верхней палубы и полубака)

1-командное помещение; 2-световой люк; 3-кормовое 47-мм орудие (заменено 75-мм); 4-каюта унтер-офицеров; 5-каюты офицеров; 6-минный аппарат; 7- водоподогреватель; 8-главная машина; 9-бортовые 47-мм орудия; 10-боевая рубка; 11-прожектор; 12-75-мм орудие; 13-запасная мина; 14-паровой шпиль: 15-привод подъема носового руля; 16 — якорный клюз; 17 — крышка подводного минного аппарата; 18-воздухохранитель; 19-носовой руль; 20-угольная яма; 21-котельный вентилятор; 22-паровой котел; 23-конденсатор; 24-патронный погреб; 25-кладовая; 26-кронштейны гребного вала; 27-гребной винт; 28-кормовой руль; 29-лазарет; 30-кают-компания; 31-машинные донки; 32-воздушный насос; 33-воздухонагнетательный насос; 84-циркуляционные насосы; 35-динамо-машина; 36-испаритель; 37-помещение рулевой машины; 38-штурманская каюта; 39-камбуз; 40-кормовые отводы (пунктиром показана дымовая труба по окончательному варианту проекта с котлами системы Нормана).

Но какое-то следом произошло в МТК просветление. Заявленная лично прибывшим в Петербург А.Ф. Ярроу 29-уз скорость предлагаемого им "контрминоносца” сломила предубеждение против этой новинки. В мае 1894 г. был подписан контракт, в январе 1895 г. началась постройка, в августе корабль развил на испытаниях среднюю скорость 29,77 уз. В октябре прибыл в Россию, а уже в марте 1896 г. с фирмой В. Крейтон был подписан контракт на постройку двух таких кораблей, но с уменьшенной до 27,5-уз скоростью.

Перед трудным выбором оказался МТК, который должен был решать судьбу двух взаимно отрицавших друг друга проектов. Наверное, что-то из одного проекта могло оказаться полезным для другого. Котлы Ярроу на “англичанине” “Соколе” могли прибавить МТК смелости решиться на котлы Нормана для “Абрека”, очевидно, было и влияние “Сокола” на усиление вооружения “Абрека”. Но ждать от бюрократии чуда было неосновательно и она толкала миноносную отрасль на привычную проторенную тропу заимствования чужих образцов.

Уже скопировав “Пернов” в построенных им в 1894 г. миноносцах “Пакерорт” и “Поланген”, имея обширные заказы на паровые минные катера (их с 1896 г. надо было строить со стальными корпусами) и готовясь к освоению много обещавших копий “Сокола”, завод В. Крейтона не считал возможным предлагать усовершенствование "Абрека”. Его творческий потенциал иссяк в ходе предшествовавшей двухлетней, — ас начала постройки и трехлетней — перекройки проекта. Проявиться должен был и свойственный всякому предприятию производственный эгоцентризм неприятия всех новшеств, которые нарушают привычный порядок и организацию работ. Завод все более упорно держался за букву контракта. Уже не однажды он был наказан за инициативу, особенно помнился отказ министерства оплатить расходы по усовершенствованию строившихся в 1890 г. миноносцев “Экенес” и “Борго”.

Наученный горьким опытом, завод был способен теперь, да и то под нажимом, осуществлять инициативы МТК. Но и они существа проекта не затрагивали. Трудно было в то время думать о прогрессе (император Александр 111 употреблять это слово просто запретил), когда сверху отклоняли даже самые, казалось бы, полезные инициативы МТК.

Что можно было сделать с очередным “его превосходительством” — новым Управляющим Морским министерством, которым по смерти Н.М.

Чихачева стал прежний начальник ГУКиС вице- адмирал П.П. Тыртов. С места в карьер, продолжая по прежней должности мыслить "экономически", он отверг предложение МТК о мобилизационном переоборудовании под носитель минных катеров очередной заказывавшийся пароход Добровольного флота (будущий “Москва"). В итоге мудрого решения идея транспортировщика минных катеров была похоронена.

Что можно было сделать с такими командирами, из числа которых капитан 2 ранга А.В. Протасьев (1854-?), едва вступив в командование “Абреком” (с 8 апреля 1896 г. — после командования монитором “Ураган”) вознамерился нагрузить свой корабль добавочной тяжестью негодных для боя 63,5- и 37-мм пушек. Он как специалист-минер (класс в 1884) и академик (1878 г.) полагал нужными эти пушки: первые — “для обстреливания берегов при высадке десанта”, вторые — на всякий случай. В МТК первый резон признали "имеющим основание”, второй — отвергли, так как от 37-мм пушек отказались еще при проектном изменении вооружения. Противно науке было бы и наличие на корабле четырех калибров, а потому добавить разрешили только два пулемета Максима (перегрузка 1 т). Одобрили, впрочем, другую инициативу — добавить вторую 75-мм пушку, которую можно снять с еще не готового к плаванию, учебного судна “Верный". С получившимся от этой прибавки (75-мм пушки вместо 47-мм кормовой) увеличением дифферента на 3 дм кораблестроительный отдел считал возможным согласиться.

Действительно, время на установку второго орудия хватало, так как первое надо было еще дождаться получением с Нижегородской выставки. Перегрузки можно было избежать, сняв хотя бы две из обладавших сомнительной ценностью 47-мм пушек. Решение это недрогнувшей рукой председателем МТК (“не делать изменений”) было отменено. Но скорого ухода в плавание за границу, все равно не получилось. Вслед за спуском на воду, состоявшимся 11 мая 1896 г., а за ним, вопреки всем обычаям — и закладкой 23 мая 1896 г. (доска была выполнена в столь же строгом стиле и с упоминанием тех же участников, как и доски "Всадника” и “Гайдамака”) продолжилась череда усовершенствований.

Оценив шаги прогресса, котлы Дю-Тамля заменили котлами Нормана, соответственно вместо предполагавшихся двух дымовых труб установили одну. По предложению командира добавили разделительную переборку между носовыми и кормовыми котлами. Она должна была ограничить распространение пара при возможном, как уже 28 ноября 1896 г. случившимся при первом испытании, разрыве трубок в каком-либо из котлов. МТК признал ее полезной также и в целях сохранения непотопляемости при авариях. Признали полезной и замену двух 47-мм пушек на второе 75-мм орудие. Но главного, насущно диктовавшегося временем изменения, которое подсказывал опыт уже прибывавшего в Россию 29-уз “Сокола” — не состоялось. Корпус и машины остались прежнеми.

Блистательный образец научного подхода проявил МТК, просчитавшись в нагрузке и обойдясь, как было заведено, без запаса водоизмещения, он в проекте крейсеров типа “Диана” с легкостью скорректировал его водоизмещение, сняв две “лишние” пушки и оставив корабли со смехотворным для своего времени вооружением из восьми 152- мм орудий. Остается лишь удивляться тому, что в отличии от "Авроры”, “Абрек” сумел подтвердить свои хотя и более чем скромные проектные задания и даже, что вовсе трудно представить, смог не ослабить, а наоборот, усилить свое вооружение. Тем самым подтверждалось и наличие не до конца использованных резервов на модернизацию. Отнести все это надо, видимо к проверенности прототипа, длительному предварительному проектированию и старанию фирмы В. Крейтона. Этот относительный для отечественных условий успех был достигнут ценой значительного, как и для серии "Всадника” (11,5 мес.) опоздания готовности. Преодолеть все препоны, созданные бюрократией, завод Крейтона был не в состоянии.

В июне 1897 г. после очистки и окраски подводной части поднятого на эллинг корабля начали его испытания. На втором из пробегов, сделанных 22 июня с прибывшей приемной комиссией под председательством контр-адмирала В.П. Мессера (1840–1904) в одном из котлов разорвало водогрейную трубку. Аномалия была необъяснима: весной котлы были испытаны гидравлическим давлением 42 атм. За время, пока выясняли причины аварии и устраняли ее последствия, успели провести всесторонние испытания всех других технических средств и минного вооружения.

На заводской пробе скорость доводили до 21,5 уз, но официальное испытание 24 июля пришлось прекратить на скорости 20,4 уз. В 11 ч 20 мин в кормовом котельном отделении произошли массовые разрывы и деформации трубок в котлах. Из топки выбросило пар и пламя. С возникшим пожаром справились благодаря его локализации за счет той самой переборки, которая была установлена ранее по настоянию командира. Авария настолько потрясла непривычную к подобным явлениям комиссию, (флот только еще начинал осваивать водотрубные котлы), что явились предложения демонтировать котлы Нормана и заменить их котлами Дю-Тампля (хотя они были предшественниками системы Нормана) или Ярроу (какие были на “Соколе”). Но в МТК все же возобладал более трезвый взгляд.

"Абрек" в Средиземном море. 1900 г.

27 апреля было решено, что "говорить о пригодности той или другой системы котлов, не имея достаточного опыта, нет оснований". Причины повреждений следовало видеть в трудно обнаруживаемых в трубках дефектах (отчего следовало ужесточить контроль качества), а не в технологии сборки котлов Нормана. Комиссией предлагалось испытать все трубки заново и возобновить испытания.

Затратив на гидравлические пробы всех 6180 трубок более месяца, 2 сентября вышли в море. На официальных испытаниях 11 сентября средняя скорость трех пробегов составила 21,2 уз. При давлении пара 12–12,5 атм, несколько меньшим, чем проектное, водоизмещении 524 т и 267 об/мин главных машин, их мощность составила 4506 л.с. Полной мощности решили не добиваться из-за обнаруженных мелких трещин в ребрах пролетов главных машин.

Неудобство подводного аппарата обнаружило себя повреждением его крышки зацепившейся за нее лапой якоря. Пришлось, подняв носовую часть корабля на эллинге, изобретать и устраивать предохранительное цепное устройство. Полностью опасения за надежность действия аппарата это устройство устранить не могло.

При проведенной 22 сентября на мерной линии проверке расхода топлива и смазочного масла установили, что на скорости 12,4 уз требовалось затратить в час 686 кг угля, при 19,3 уз расход составлял 1950 кг. При запасе угля 110 т это обеспечивало дальность плавания соответственно 1970 и 1090 миль. Эти сведения, учитывая особо благоприятные обстоятельства — отсутствие износа машин и котлов, отборный уголь и квалифицированное обслуживание — следует признать для корабля иаивысшими из возможных. Сведения же приведенные в Секретном приложении к Судовому списку 1901 г. — 2950 миль приходится признать непомерно завышенными.

Эта цифра — одно из свидетельств того подчас фантастического разнобоя, которое происходило из формального отношения к рассчитывавшимся по- разному дальностям плавания и которые, не подвергаясь проверке, перекочевывали из одного справочного издания в другое. Провести точное вычисление дальности плавания кораблей можно лишь по методике известного отечественного инженера-механика В.И. Афанасьева (1843–1913). По данным этой методики, опубликованным в справочнике “Военные флоты за 1899 г. (с. 1900–1901) и построенным автором на ее основании графикам и были получены результаты, позволяющие устранить повсеместную в литературе путаницу.

По этой методике фактическая дальность плавания "Абрека”, учитывавшая и расходы угля на общесудовые потребности, при скорости 10 уз и с запасом угля 110 т получается равной 1730 милям; с запасом угля 130 т она может составить 2000 миль, но вовсе не те 2950 миль, которые по какому-то недоразумению оказались вписаны в “Секретное приложение”. В нем “Абреку” не повезло — по виие очевидной опечатки его запас угля значится и вовсе невероятным: 472 т. В документах МТК 1907 г. (РГА ВМФ, ф. 421, оп. 3, д. 507, л.106 об), запас приведен реальный — нормальный 110 т, полный 130 т (или 120). Но и там многие цифры ленивой ручкой чиновника перепутаны до невероятности. Так продолжительность плавания полным ходом для "Лейтенанта Ильина” могла будто бы составлять 82 ч, “Воеводы” — 21,8 ч, “Посадника” — 85 ч, а "Абрека” — 64 ч. В другой таблице эти же показатели выглядят уменьшенными в два и три раза. Чиновная лень оставила и здесь неразрешимую загадку. Неизвестно откуда взяты и продолжительность плавания 10-уз скоростью: 156, 105, 100 и 240 (в другом месте 107 ч.).

Дальность плавания наибольшей скоростью определяется элементами: в соответствии с удельным расходом угля, который для машин тройного расширения составлял 2 англ. фунта (0,906 кг) на л.с. в час или, что было более реально 2,4 англ фунта, как это рекомендовал В.И. Афанасьев. Соответственно дальности плавания полной скоростью составят: “Лейтенант Ильин” (запас угля 132 т, 18,6 уз) — 685 миль; "Воевода” (запас угля 90 т, 21 уз) — 500 миль; "Абрек” — 435 миль. Дальности плавания экономичной 10-уз скоростью по методике В.И. Афанасьева получаются следующие: “Лейтенант Ильин" — 2900 миль (запас угля 161 т) или 2350 миль (запас 132 т); “Воевода” — 2000 миль (запас 90 т). К ним близки и приведенные выше, полученные как по методике, так и по результатам испытаний, данные о дальности плавания "Абрека”.

В ходе продолжавшихся испытаний установили, что при начальной температуре воды во всех четырех котлах 125 °C, пары в них до давления 14 атм были подняты за 2 ч 45 мин. Угля на этот опыт израсходовано 2 т.

Оставив на усмотрение начальства вопрос о допустимости проведенных подкреплений цилиндров и об опоздании готовности и ограничившись испытанием “в техническим отношении” условий контракта и спецификаций, комиссия признала корабль заслуживающим приема в казну.

До прибытия в Кронштадт 29 сентября 1897 г. провели в море испытания вооружения и 23 октября кончили кампанию. В числе привычных послесдаточкых усовершенствований занялись устройством привода к двум люкам в котельном кожухе. Его для ускорения локализации прорыва пара в случае аварии, предложил состоявший на корабле в 1896–1899 гг. в должности старшего судового механика (так. строго говоря, именовалась эта должность), имевший "звание” старшего инженер-механика И.И. Парфенов (1862-?). За зиму МТК, изучив документы о приеме корабля, пришел к выводу о необходимости последующей, в случае увеличения трещин замены сомнительных ЦНД и ЦСД. На этих условиях Управляющий Морским министерством разрешил принять корабль в казну. Летом и осенью "Абрек” входил в состав, проводившей тогда особенно интенсивные плавания и учения, Практической эскадры Балтийского моря под командованием контр- адмирала С.О. Макарова.

Подчеркивая роль миноносцев, адмирал поднимал свой флаг на присоединившимся к эскадре 29-уз “Соколе”, приучая все миноносцы к активной деятельности. “Абрек" был лидером отряда номерных миноносцев, участвовал в торпедных стрельбах, выполнял роль истребителя миноносцев (их малые скорости делали это возможным), разведчика в море и у батарей противника, крейсера в составе эскадры. Из обширных уроков военной науки, преподанной кораблю в эскадре С.О. Макарова, всем запомнились плавания ночью без огней, окраска всех кораблей в серый защитный цвет, поиск всплывших торпед паровым катером, опыты применения мачтового семафора и применение фотографии в целях разведки и много другое из того, что кораблям требовалось уметь делать во время боевых действий.

Опыт напряженный боевой учебы и, предстоявшая кораблю океанская служба подсказали командиру Протасьеву инициативу об установке на корабле скуловых килей для уменьшения качки, но у бюрократии необходимость новых работ энтузиазма не вызывала и полезное усовершенствование осталось неосуществленным.

С ноября корабль зимовал в Лнбаве, а 29 апреля 1899 г. пришел в Або для замены цилиндров. Испытывая трудности со сдачей двух первых отечественных “Соколов” (“Коршун” и "Кречет”), па которых никак не удавалось нефтяное отопление, завод затянул работы и на “Абреке”. В этой обстановке не могло быть и речи о запоздало предложенной командиром установке скуловых килей для уменьшения качки. Испытания с новыми цилиндрами провели только 24 августа и ограничились двухчасовым пробегом со скоростью 18 уз.

Полного хода не добивались, по-видимому, из опасений, что устранение неполадок, которые при этом могут обнаружиться, задержат отправление корабля в заграничное плавание. 18,5-уз скорость и была записана как последняя из достигнутых "в последнем плавании”. В Секретном приложении к Судовому списку 1901 г., приемной значилась 21,2 уз скорость (испытания 1897 г.), в Судовом списке 1904 г. значилась скорость 21 уз, а в сводных таблицах дальности плавания, составленных в МТК в 1907 г., для "Абрека” была указана скорость 20 уз. Там же — вот еще очередная историческая аномалия — для "Лейтенанта Ильина” была вписана скорость 16 уз. Эта скорость была достигнута "в последнем плавании” в 1895 г. Приемный по Секретному приложению считалась 18,5-уз скорость, контрактной — 22 уз. Для “Посадника” в Секретном приложении скорость "в последнем плавании” в 1901 г. составляла 19 уз, приемная 21-уз, контрактная — 22 уз. Соответствующие скорости в том же приложении в плавании в 1901 г. составляли для “Капитана Сакена” — 14,3 уз; “Казарского” — 16,75 уз; Гридня" — 18,5 уз. На фоне этих сведений "Абрек” со своей приемной скоростью 21,2 уз и контрактной 21 уз выглядел вполне удачным кораблем.

Проект перевооружения посыльного судна “Абрек”. 1917 г.

Выйдя 7 сентября 1899 г. на присоединение к эскадре Средиземного моря, "Абрек" прибыл в Пирей 30 октября 1899 г. В пути при весьма неспокойной погоде корабль по донесению командира "прекрасно держался против очень свежего ветра и громадной волны, мало терял ход". Машины в продолжении всего пути 14–15 уз скоростью (155–160 об- \мин) работали безукоризненно. Котлы в пути успевали чистить через 12 ч. Хуже было с качкой, размахи которой достигали 42° и оказались столь стремительными, что в трюме не выдержали крепления горловин цистерны пресной воды. Не раз, наверное, приходилось на "Абреке” вспоминать равнодушие и нерадивость власти, отклонившей предложение командира об установке на корабле скуловых килей. Теперь же, в предвидении долгой средиземноморской службы, а, может быть и похода в Тихий океан, приходилось полагаться на собственные силы и средства.

Надо было позаботиться о перераспределении тяжестей, балластировке и дифферентовке корабля, о строжайшем надзоре за всеми креплениями имущества и техники. И на корабле к этим плаваниям готовились, надо думать, со всеми вдумчивостью и вниманием.

Глава II В составе флота

Малые крейсера Черного моря

Не слишком малые и не очень большие, достаточно мореходные (для местных условий) и относительно скоростные, минные крейсера при всех их относительно скромных характеристиках оказались кораблями неоценимо полезными. Судьба и воля начальства распределили эти девять кораблей по основным театрам действия русского флота, и в каждом из них они сыграли разные роли, далеко выходившие за рамки их первоначального назначения.

“Капитан Сакен”, “Казарский” и “Гридеиь” вплоть до начала XX в. составляли основное ядро минных сил Черноморского флота. Как и в Германии они были дивизионерами для имевшихся в составе флота малых миноносцев, служили в качестве их лидеров и кораблей обеспечения в походах. Сверх того при наличии единственно в Черном море и далеко не скоростного (14 уз) крейсера “Память Меркурия", минные крейсера постоянно несли крейсерскую, посыльную и дозорную службы. В полной мере испытывали они и тяжесть специфики Черноморского театра.

По-океански обширно раскинулись просторы моря с двухтысячеметровыми глубинами, угрожающе подступавшими с двухтысячеверстной береговой полосе юга России. Беспощадно жестокими были рождавшиеся на этих просторах и воспетые в картинах И. Айвазовского осенние и зимние штормы. Непрерывность навигации, свободной от ледовой сезонности, лишала флот того отдыха от плаваний, которым отличались условия Балтийского моря. Труднее приходилось людям и кораблям под палящими лучами солнца, заставлявшими забыть о курортной неге окружавшей их крымской природы. “Край гордой красоты”, как именовали черноморское побережье Кавказа, подстерегал корабли и людей особой свирепостью и коварством Новороссийской бухты, переменчивостью климата и погоды, которые вызывал главный кавказский хребет.

К постоянной боеготовности и неожиданностям мировой и ближневосточной политики побуждала и не снимавшаяся в продолжении двух веков главная стратегическая задача Черноморского флота — вернуть стране свободу прохода через турецкие проливы. Бывали критические моменты, когда флот, оставаясь в кампании в зимнее время, был близок к боевому походу курсом на Босфор. Готовясь к этому часу “Ч”, флот почти каждый год проводил учения и маневры высадкой сухопутного десанта.

Завесу тайны этой подготовки, о которой не упоминалось даже в "Отчетах по Морскому министерству”, приоткрыл в своих мемуарах Г.Ф. Цывинский (“50 лет в императорском флоте”, Рига, 1928, с. 143–154). План в разных вариантах предусматривал доставку к месту высадки тяжелых орудий (до 100 мортир “особого запаса”) и атаку миноносцев против английского флота, который, как ожидалось, мог войти в Босфор, чтобы помешать русской высадке. Понятно, что минные крейсера как лидеры и конвоиры миноносцев должны были играть на флоте особую роль.

Была у Черноморского флота еще и другая особая задача, ради которой на задний план могли быть отодвинуты даже планы стратегической подготовки. Эта была все более разраставшаяся задача придворной службы. Императорские и великокняжеские имения на благодатных берегах Крыма, Одессы и Кавказа в курортный сезон напоминали о себе посещениями и путешествиями августейших особ на кораблях Черноморского флота. По несколько раз в году вместе со всем флотом переживали на минных крейсерах верноподданический восторг, ликование и трепет при встречах регулярно наведывавшихся на юг царствовавших божьих помазанников, умиленно лицезрели являвшиеся тогда же августейшие семейства, исправно окутывались по табельным дням дымом и громом салютов и выносили — смотря по обстоятельствам — молитвы о ниспослании свыше многолетия царствующему дому или об упокоении душ усопших самодержца императора Александра 111 и членов императорской фамилии. И в дни когда до Севастополя доходили еще только первые знаки грядущего высочайшего посещения все в правящей верхушке флота волшебно и верноподданически преображалось. Заботы боевой подготовки безоговорочно отодвигались на задний план и в лучшем случае становились декорацией для церемониалов совершавшихся высочайших визитов.

Обычаи той более чем 100-летней давности восходят к временам, блистательно отображенным великим сатириком в писании путешествий глуповского градоначальника Фердыщенки (М.Е. Салтыков-Щедрин. “История одного города”), а затем и красочно представленной в картине И.К. Айвазовского, на которой незабвенный император Николай Павлович в 1846 г. принимал парад Черноморского флота.

Свидетелями этих событий, подобно балтийским “Посаднику” и “Воеводе”, довелось быть и черноморским минным крейсерам. Так уже в первую для “Казарского” кампанию 1890 г., когда он пришел в Черное море, об обязанностях придворной службы напомнило флоту прибытие 7 июля из Петербурга в Севастополь королевы эллинов Ольги Константиновны (1851–1926). Правда, королева — дочь генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича (1827–1892) — пользовалась неизменными и искренними симпатиями флота. Добровольно, по велению души сделавшись неформальным его шефом, она с исключительным вниманием и сердечностью встречала все корабли, приходившие в Грецию под андреевским флагом. Они заменяли ей покинутую Россию, и все хорошо это понимали. Восторженно о русской королеве Греции отзывались все матросы и офицеры, побывавших в Пирее кораблей. Письма командирам и адмиралам, подарки экипажам всех проходивших через Средиземное море кораблей составляют уникальное, едва ли повторявшееся в истории явление душевности и теплоты, которых так недоставало царствовавшим в России Романовым. После обеда с участием офицеров флагманского “Синопа” и высших чипов гарнизона, королева посетила канонерскую лодку “Черноморец”, пришедшую из Пирея и на пароходе “Эриклик” отправилась в свое королевство.

Первая для “Казарского” и оказавшаяся в сравнении с флотом особенно длительная кампания 1890 г. была наполнена неповторимо яркими впечатлениями увлекательного заграничного плавания и сменявшими друг друга испытаниями. Блестяще завершив сдаточную проверку в Эльбинге корабль курсом “Европа слева” ушел на юг из объятий зимней Балтики. Лазурными водами Средиземноморья, путями недавней славы русского флота XVIII — начала XIX в., о которой напоминали Корфу, Наварин, Афон, Тенедос, Чесма и десятки других названий мест выдающихся морских побед в Адриатике и Архипелаге, корабль вступил в когда-то доступные для славянских людей и легендарного “Арго” проливы Мраморного и Черного морей. Их неописуемые красоты, теперь стерегли сооруженные с помощью всей Европы турецкие батареи.

Успешно выдержав испытания скоростным (343 ч) 4500-мильным походом, “Казарский” вошел в состав Черноморского флота. Триумфальными оказались и сравнительные с “Капитаном Сакеном” (командир капитан 2 ранга Сергей Полисадов) испытания под Севастополем. За “Казарским” остались все преимущества в скорости, более совершенном вооружении (поворотный минный аппарат), меньшей стоимости постройки и расходов на плавание. Сделав такие выводы, комиссия контр-адмирала И.М. Дикова не могла, однако, не обратить внимание на недостаточную мореходность корабля. Для улучшения этого главнейшего для корабля качества минные крейсера, по мнению комиссии, следовало проектировать водоизмещением не менее 1500–2000 т. Но в Петербурге к мнению флота и командира “Казарского", особенно близко изучившего свой корабль, прислушиваться не спешили. Оказались невостребованными предшествовавший опыт миноносного судостроения на верфи Шихау, опыт приемки “Казарского”, плавание на нем вокруг Европы и испытания под Севастополем и Ялтой.

Вместо обстоятельного усовершенствования своего и последующих кораблей, командира уже в январе 1891 г. с производством, правда, в капитана 1 ранга перебросили на Балтику в состав комиссии для испытании клипера "Крейсер" и крейсера "Азия”. И появляется невольное предположение — не стала ли эта переброска отместкой за слишком нелестные отзывы о мореходности и достоинствах “Казарского”. Могло сказаться и не особенно одобрявшееся лютеранское вероисповедание.

Так или иначе, по опыт еще одного миноносного энтузиаста развития не получил. Цензовое назначение командиром крейсера “Генерал-адмирал”, а затем командование в 1895–1897 гг. строившимся броненосцем “Полтава”, привела В.Р. Берга (или Борха) в 1897 г. на пост директора маяков и Лоции в Каспийском море и к увольнению в 1902 г. в чине вице-адмирала в отставку. О “Казарском” и минном флоте он не вспоминал, мемуаров не оставил.

“Казарский” же, в силу непреложных законов морского ценза, получил ожидавшего продвижения в чине нового командира. За В.Р. Бергом, командиром на одну кампанию, в 1890 г. был капитан 2 ранга П.П. Молас (1847-?). Его в 1891 г. заменил капитан 2 ранга В.А. Баркарев (1844-?), который затем ушел в командиры парохода “Эриклик” а в 1895 г. в директоры маяков и Лоций Черного и Азовского морей. И только капитан 2 ранга В.Я. Баль (1849-?) задержался на “Казарском” на четыре года (1892–1895 гг.), после чего получил в командование канонерскую лодку “Черноморец”, а затем — с 1897 г. крейсер “Память Меркурия”.

В 1895 г. на мостик “Казарского” поднялся Н.А. Ушаков (1850-?). В 1896 г. он окончил минный офицерский класс, в 1897 г. получив чин капитана 1 ранга, перешел на должность заведующего миноносцами 28 экипажа и их командами, а уже в 1898 г., отслужив свое, исчез из списков чинов флота.

Так оно шло и в дальнейшем. Задача создания школы командиров минных кораблей и формирования из них постоянных тактических соединений властью упорно не сознавалась. Факты таковы, что порожденные техническим прогрессом новые силы флота — миноносцы и минные крейсера в продолжении XIX в., а частью и позднее, оставались в рамках сложившейся противоестественной организации, определявшей низкий уровень их обслуживания и боевого применения.

Эта организация состояла в двойном или даже тройном подчинении кораблей — в базе — экипажному командиру и командиру порта, в море — начальнику Практической эскадры или также временно сформированного отряда. Большие корабли, обладая внутренними людскими и материальными ресурсами, могли обслуживать сами себя и были все же на виду начальства. Минные же корабли постоянно оставались в небрежении. До них руки не доходили и снабжались и обучались они по остаточному принципу. Опыты из тактического обучения были случайными и даже С.О. Макарову, при всей его энергии не удавалось (Документы, т. 2, с. 270–328, 470) добиться превращения миноносцев в организованную боевую силу с постоянными командирами и заботившимися о своих кораблях, и плавающими с ними постоянными начальниками отрядов. На одно из своих ходатайств адмирал от начальника ГМШ O.K. Кремера получил ответ, что начальнику миноносцев нет необходимости плавать с ними в море. Его дело — лишь “приготовлении миноносцев к плаванию” (с. 270).

Потому считалось нормальным командование лейтенантом Давидовичем-Нашинским десятью разными (по одному в кампанию) миноносцами, поэтому не менялось и отношение к ним начальства. Столь опасный разрыв между бесконечно обновлявшейся техникой флота и сохранявшейся замшелой его организацией приходится объяснять непостижимой верностью заветам императора Николая I. В его честь в 1886 г. назвали новейший тогда броненосец, его имя, словно бы в насмешку над наукой и просвещением, в 1898 г. присвоили Морскому инженерному училищу. В неприкосновенности осталась и заповеданная императором организация флота. Власть словно бы старалась оправдать произнесенный современником приговор: “Незабвенный лет ведь на сто наготовил дураков”.

С 1891 г. флоту на плавание предоставлялось даже не четыре, как прежде, а только лишь три месяца. В остальное время корабли содержались в гавани или на рейдах с сокращенным составом офицеров и команды на положении так называемого "вооруженного резерва” (Отчет по Морскому ведомству за 1890–1893 года, С-Пб, 1895, с. 27).

Для минных кораблей это означало особенно вредоносное усугубление текучки кадров, безнадзорности и тактической неорганизованности. Волей начальства и духом “незабвенного” императора минные корабли непоправимо толкались к тому положению, о котором С.О. Макаров в 1900 г. прямо предупреждал, что при существующей организации

“на миноносцы как на боевое средства рассчитывать невозможно” (Документы, т. 2, с. 470).

Миноносцы продолжали быть на положении пасынков флота.

Очень уж глухой для истории был тот застойный период. Не осталось от него тех ярких мемуаров, какие обычно приходятся на военную пору. Не командовали минными крейсерами Г.Ф. Цывииский, Л.Ф. Добротворский (1856-?), Н.А. Кроун (1888–1904), II.С. Маньковский (1859-?), Н.М. Бухвостов (1857–1905), Е.Р. Егорьев (1854–1905) и другие выдающиеся офицеры флота, кто в грядущей войне проявил себя истинными рыцарями службы и воинского долга и кого в предшествовавшие годы бюрократия держала па должностях, не соответствующих их достоинствам. Не участвовал в войне н пи один из командиров "Казарского”, как и других минных крейсеров Черного моря. Их опыт также не нашел прямого боевого применения.

Командирами “Казарского” в дальнейшем были: в 1896–1897 гг. Ф.С. Овод (1855-?), в 1897–1899 гг. К.Ф. Фотаки (1856-?), в 1899–1901 гг. И.А. Сапсай (1858-?), в 1901 г. С.А. Шарыгин (1856-?), в 1901–1902 гг. П.И. Новицкий (1857-?), в 1902–1904 гг. А.А. Тягин (1856-?), в 1904–1905 гг. В.К. Ревелиоти (1859-?). В назначении таких признанных бесспорно знающих командиров (мнение Г.П. Чухнина) как К.Д. Фотаки и В.К. Ревелиоти была даже своя полезная миноносная преемственность — первый еще в 1890–1893 гг. командовал миноносцем “Поти”, а второй в 1898–1900 гг. был старшим офицером “Казарского”.

И все же их опыт, хотя и не напрямую, достигал кораблей Балтики и Тихого океана. Этот опыт они получили от офицеров и матросов тех миноносцев, которые вместе с “Капитаном Сакеном”, “Казарским” и присоединившимся к ним с 1896 г. “Гридием” в разные годы проходили совместную школу боевой подготовки. Из числа их умелыми действиями и героизмом в войне отличились, командовавшие в 1890 г. миноносцем “Адлер" К.П. Иессен (1852–1918) и миноносцем “Килия” В.А. Миклуха (1853–1905), в 1891–1893 гг. миноносцем “Ай-Тодор” Н.С. Маньковский (1859-?).

Этот опыт накапливался, терялся и возобновлялся в соответствии с установленным порядком служб, сменами командиров и офицеров, совершавшихся, как можно видеть, па протяжении двух-трех всегда непродолжительных — трехмесячных — плаваний и долгого пребывания в вооруженном резерве. Вместо индивидуальной боевой подготовки корабли участвовали в учениях и плаваниях Практической эскадры, совершали учебные атаки, выполняли многочисленные эскадренные поручения. Картину этой из года в год повторявшейся деятельности, включая и ставшие традиционными (вошедшие и в обычай советского флота) "фруктовые” походы вдоль Кавказского побережья можно представить по описаниям, представленным в книгах В.В. Арбузова “Броненосцы типа “Екатерина II” (С-Пб, 1994) и “Броненосец “Двенадцать Апостолов” (С-Пб, 2001).

В кампании 1890 г. состоялся большой поход в Феодосийскую бухту. 16 июля в левой колонне шли броненосцы “Синоп”, “Чесма”, “Екатерина II”, в правой — “Капитан Сакен” и миноносцы "Килия”, “Гагры” и “Геленджик”. Вслед за усиленными эволюциями провели интенсивные минные стрельбы. 24 июля перешли в Одессу, 11 августа у Судака произвели высадку десанта на десантных плотах и шлюпках (748 человек с артиллерией и лошадьми). Затем “Чесма”, “Память Меркурия” и миноносцы совершили поход в Новороссийск. В сентябре два броненосца ходили в Ялту, а “Екатерина II” и “Кубань” в Батум. В составленном по итогам кампании “Историческом журнале” эскадры в числе рекомендовавшихся мер по улучшению боеготовности флота (в том числе — замена неудобных адмиралтейских якорей, якорями Мартина) указывалось на необходимость перевода стоянки флота из становившейся тесной Корабельной бухты в Южную и на просторный Северной Севастопольский рейд, где в шахматном порядке следовало уложить несколько мертвых якорей.

На рейде Севастополя. Начало 1900-х гг.

Почетным, пробуждавшим в экипажах глубокие волнующие чувства русского патриотизма, было порученное кораблям в том же 1890 г. участие в торжествах 100-летия основания города Николаева. В отряд входили крейсер “Память Меркурия”, канонерская лодка “Кубанец”, минные крейсера “Казарский” и “Капитан Сакен”. В торжествах принял участие Управляющий Морским министерством адмирал Н.М. Чихачев, прибывший на пароходе “Эриклик”.

Поднявшись на север вдоль крымского брега, минуя Тарханкутский маяк и Тендровскую косу, корабли вступили в особый район, где, казалось еще могли быть слышны отголоски звона клинков и орудийных залпов тех кровопролитных сражений, в которых Россия гением своих выдающихся военачальников Д.Н. Сеиявина (1763–1831), А.В. Суворова (1730–1800), Ф.Ф. Ушакова (1744–1817) восстанавливала свои исторические права на территории Причерноморья. Кинбурн, Березань, Очаков, Глубокая пристань (место подвига капитана Сакена) в Днепро-Бугском лимане, Аджигорьский плавучий маяк, Оливия, Тарутино, Сиверсовы створци и Дидова хата по берегам южного Буга — страницы всех вахтенных журналов кораблей русского флота в Черном море хранят эти принадлежащие русской истории названия.

Город Николаев был основан 27 августа 1789 г. Г.А. Потемкиным (1739–1791). Празднования 100-летия города было, правда, отложено на 1890 год, очевидно, из стремления приурочить к нему спуск на воду четвертого мореходного броненосца Черноморского флота. Назначенный на 30 августа спуск броненосца “Двенадцать Апостолов” сначала не удался — строителям со стапеля спустить его не удалось. Спуск состоялся только 1 сентября. Все эти дни пришедшие в город корабли были особым украшением праздника. Со спуском броненосца отряд под флагом начальника Практической эскадры генерал-адъютанта вице-адмирала O.K. Кремера (1829–1910) ушел в Севастополь, а Управляющий Морским министерством вице-адмирал Н.М. Чихачев на пароходе “Эриклик” отправился в Одессу.

На следующий 1891 год начав кампанию 7 июня Практическая эскадра под флагом вице-адмирала Н.В. Копытова (1833–1901) перешла в Ялту. На ее рейде собрались броненосцы “Синоп” “Екатерина II”, “Чесма”, канонерская лодка “Донец”, миноносцы “Килия”, “Гагры”, “Геленджик" и оставшийся там "Адмирал Корнилов". 24 июня эскадра перешла в Тендровский залив, ставший (подобно Биорке и Трапезунду на Балтике) постоянным местом летней учебы флота. 26 и 28 июня, завершив еще серию сравнительных испытаний, к флоту присоединились “Казарский” и “Капитан Сакен”. Весь июль они плавали с флотом, участвовали в очередном крейсерстве вдоль кавказского побережья. 3 августа вернулись в Севастополь, затем участвовали в обеспечении приема в Одессе войск десанта и высадке их в Очакове.

В 1892 г., продолжая следовать законам экономии, Практическая эскадра под флагом контр-адмирала С.П. Тыртова (1839–1903) начала кампанию 1 июня: К находившемуся на рейде под вымпелом броненосцу “Чесма” присоединились находившиеся в вооруженном резерве “Синоп” и “Екатерина II”, крейсер “Память Меркурия”, канонерские лодки “Терек”, “Черноморец”, заградители “Буг” и "Дунай”. Корабли теперь занимали свои, определенные им места в Северной бухте по линии инкерманских створов (NW и SO 85°20’). Свои места — крайние к выходу в море — против Михайловской батареи получили “Казарский” и "Капитан Сакен”. За ними теперь уже прочно утвердилось назначение в качестве легких крейсеров-разведчиков и лидеров миноносцев. Третью линию — вдоль южного берега рейда заняли стоявшие на якорях двенадцать еще сохранивших свои названия миноносцев: “Адлер”, “Анакрия”, "Ялта”, и далее вплоть до “Поти”, "Измаила” “Сухума” в глубине рейда. В эту кампанию флот совершал традиционные учения и плавания с заходом в Евпаторию и Феодосию, где корабли приняли десант и высадили его близ устья реки Кача. Затем последовал цикл рейдовых учений в Тендровском заливе с завершающим заходом в Одессу.

У. Тендры три ночи подряд с 1 августа “Казарский” и “Капитан Сакен” были заняты минными атаками и их отражением в составе атаковавшего и оборонявшегося отрядов. Весь год продолжались в Севастополе достройка пришедшего в апрёле из Николаева броненосца "Двенадцать Апостолов” и опыты при участии С.О. Макарова на броненосце “Чесма”. Этот самый мощный корабль флота обнаружил неисправимые конструктивные дефекты, загадка которых остается неразрешенной до наших дней. Кто-то почему-то не учел, что повороты 305-мм барбетных установок для боя (кормовая и правая на траверз, левая — направо от ДП на 37°) вызывал крен 7,6°. Механизмы поворота оказывались бессильны вернуть установки в исходное положение, системы ограничения были громоздки и не могли действовать быстро. Различие кренов при разных поворотах грозило дезорганизовать стрельбу. Уменьшалась дальность стрельбы, опасно было и оголение котельных трубок. Боеспособность корабля оказывалась под сомнением. Так приходилось расплачиваться за применение нецентрованных 305-мм установок.

Проблема пониженной боеспособности кораблей сопровождала их во все время службы, но о ней понятно, старались не распространяться. Тем более не следовало напоминать о ней великому князю генерал-адмиралу. Но беззаботное его высочество было способно лишь к одному роду деятельности — “срывать цветы удовольствия”. Таким удовольствием стало для него и пребывание на юге в сентябре 1893 г. С 1 по 5 сентября, наведя во всем умопомрачительный блеск, и выстроившись на Севастопольском рейде флот готовился к ритуалу встречи своего хозяина, ожидавшегося из Николаева на крейсере "Память Меркурия”.

С появлением крейсера под брейд-вымпелом его высочества в сопровождении канонерской лодки "Черноморец” окрестности Севастополя в 8 ч 50 мни 5 сентября огласил грохот императорского салюта в 31 выстрел. Выстроив свои команды на верхней палубе “Казарский” и “Капитан Сакен” криками “ура” первыми приветствовали прохождение крейсера с его высочеством. После флагманского “Синопа” генерал-адмирал перебрался на “Екатерину II”, где и был поднят его брейд-вымпел. Началась череда визитов и смотров с изъявлениями счастья от общения с его высочеством. О неприятностях с “Чесмой”, предпочли благоразумно умолчать.

В кампаниях 1893–1895 гг. жизнь флота, так же как и ранее наполняясь все более насыщенной, интенсивной и расторопной боевой подготовкой, продолжала нарушаться беспланово и беспорядочно вторгнувшейся в нее придворной суетой. Высочайший смотр флота состоялся 9 мая, когда император на пароходе “Эриклик”, при криках “ура” и грохоте салютов проследовал мимо строя собравшихся на рейде кораблей. Минный крейсер “Казарский”, минный транспорт “Буг” и броненосец “Двенадцать Апостолов” были осчастливлены высочайшем посещением.

11 мая в составе всех четырех броненосцев, канонерских лодок “Черноморец” и “Запорожец”, транспорта “Буг”, минных крейсеров "Казарский” и “Капитан Сакен” снялась с якоря для следования в Батум. Сюда к месту своего лечебного затворничества был доставлен отделившийся от царской семьи великий князь Георгий Александрович. Горестная участь приговоренного к умиранию от туберкулеза великого князя — один из множества примеров того, как неразумна и безжалостна бывает природа к людям. По неисповедимой своей прихоти она пресекла жизнь наследника российского престола, наделенного признанными талантами великого князя Николая Александровича (1843–1865) и тем освободила путь к царствованию несильного умом, но яркого реакционера Александра III. Точно также, лишив жизни его сыновей — великих князей Александра (1869–1870) и Георгия (1871–1899) природа отдала престол их еще менее, чем родитель, интеллектуальному брату Николаю.

Судьба когда-то свела автора с Георгием Осиповичем Трехтенбергом (1895–1973), он был крестником великого князя Георгия. Из его рассказов о службе великого князя Георгия в русском флоте автор мог бы узнать многое. Но в те времена (в год 50-летия Великой Октябрьской Социалистической революции) опасно было интересоваться и тем более писать о судьбах великого князя и его попавшего под каток советских репрессий крестника. ("Красная Звезда”, 19 февраля 1967 г. статья автора “Лихой полудивизион”). И потому остается неизвестным — в какой мере великий князь, до конца дней своих не терявший связи с флотом, мог участвовать в решении его судеб. Не исключено, что найдутся еще документы о его полезных инициативах, которые могли бы касаться, как о том еще придется сказать, расширения боевых возможностей минных крейсеров. Ведь вполне возможно, что наблюдая на смотру и в пути провожавшие его “Казарского” и “Капитана Сакена, великий князь мог подумать о применении их для постановки мин, в продолжавшей готовится флотом Босфорской экспедиции.

Своего исследования ждет и то обстоятельство, что проект минного заградителя, предложенного в 1889 г. лейтенантом В.А. Степановым, (водоизмещением 430 т, скорость 17 уз) тогда был близок по своим характеристикам к минным крейсерам.

“Воевода” — отличник новой тактики

Молодость балтийских минных крейсеров, когда они в полной мере могли подтвердить свои проектные характеристики и оправдать свое назначение, пришлась на то время, когда на всех флотах мира происходил поиск тактики действия их минных сил. Совсем недавно появившиеся, отличавшиеся большим разнообразием типов, миноносцы и в 1890-е годы продолжали оставаться малоисследованным родом оружия. В русском флоте тактикой его применения впервые со всей основательностью занялся адмирал С.О. Макаров.

После командования в 1894 и 1895 гг. эскадрой Средиземного моря и выпавшей ему на Дальнем Востоке особой роли во время операций флота под Чифу в 1895 г. адмирал вернулся на Балтику с убежденностью в том. что “на флоте не хватает тактики”. Ее разработкой он занялся в пору действий флота под Чифу и в завершенном виде свой труд “Рассуждения по вопросам морской тактики" опубликовал в 1897 г. в "Морском сборнике” (№№ 1. 4, 7). По широте раскрытия темы ои и сегодня не имеет себе равных.

В то же время ему — в силу ли особой начальственной проницательности, или по велению счастливого случая — была предоставлена возможность уточнять и совершенствовать свою тактику во время командования в 1896 и в 1898 гг. Практической эскадрой Балтийского моря. Школой новой тактики для всего флота стали состоявшиеся в декабре 1896 г. обстоятельные сообщения о ней в Кронштадтском морском собрании и затем 21 декабря 1896 г. и 13 января 1897 г. — обсуждения флотской общественностью.

В выработке этой тактики свою роль сыграли и находившиеся в составе Практической эскадры минные крейсера. Им, как это видно из сохранившихся приказов и рапортов адмирала, приходилось выполнять широкий круг задач, далеко превосходивших их назначение. Попеременно в маневрировании и учениях эскадры, выполняя роль линейных кораблей, разведочных крейсеров и лидеров отрядов миноносцев, минные крейсера обеспечивали всю полноту задуманного адмиралом первого широкого тактикотехнического упорядочения миноносных спл. С изумлением адмирал обнаружил что уже обширная к тому времени миноносная отрасль за пятнадцать лет своего существования осталась в поразительном небрежении, беспорядке и бесхозности.

Миноносцы множились числом единиц и разнообразием типов, но все еще не составляли из себя единого хорошо организованного рода оружия. Виной тому, как уже говорилось в работе автора “Первые русские миноносцы” (С-Пб, 1997) была убогость мышления высших кругов флота, и их явное невнимание к проблемам новой отрасли, отсутствие в составе Морского министерства ответственного за боевую подготовку флота и его боеготовность. Эти недостатки С.О. Макаров, действуя исключительно по собственной инициативе, и пытался преодолеть. По счастью, начальство всегда косо смотревшее на инициативы адмирала, помех ему не создавало, и содействия не оказывало, и даже не стало вмешиваться в предпринятые адмиралом (по примеру эскадры в Чифу) широкие опыты маскировочного окрашивания кораблей.

Благодаря исключительной энергии и целеустремленности адмирала, многие ставшие затем привычными, обыкновенными и обязательными нормы, правила и обычаи миноносной службы, как и тактические приемы использования оружия были отработаны на миноносцах и минных крейсерах Практической эскадры. О том же какой огромный организационный и творческий труд потребовала от адмирала эта работа и в каком зачаточном состоянии находилась вся проблема, свидетельствует далеко не полный перечень решавшихся тогда вопросов. В них тактика, техника, порядок службы, организация обучения личного состава, боевая подготовка и поддержание боеготовности кораблей смешивались подчас неразличимо. Происходило все это по той причине, что миноносцы не признавались самостоятельным родом оружия и стабильные тактические соединения из них не формировали.

Их считали лишь дорогостоящим казенным имуществом, которое подлежало заботливому сбережению и осторожному использованию. Выпущенный в 1892 г. приказ Управляющего морским министерством № 52 разрешал миноносцам развивать полный ход лишь два раза в году. В начале кампании проверяли правильность сборки машин после зимнего хранения и ремонта, в конце — выясняли те недостатки и неисправности которые следовало устранять и исправлять следующей зимой. О боевой подготовке приказ даже не упоминал, и во всех “особо исключительных случаях”, когда приходилось развивать полный ход, в вахтенном журнале требовалось записывать, “по какой надобности, по чьему приказанию, в продолжении какого времени и при каких обстоятельствах” это событие произошло.

Поступив в состав эскадры С.О. Макарова, миноносцы впервые были сведены в единый отряд, постоянно взаимодействующий с эскадрой. В их тактическом обучении чуть ли не все приходилось начинать заново. Очень мешала сохранявшаяся и в дальнейшем (здесь С.О. Макаров был не в силах преодолеть цензовые “традиции”) практика временного назначения офицеров на миноносцы, у которых практически никогда не было постоянных командиров. Вместо них на очередную кампанию миноносец получал лишь временно “командующего”. Это повелось по примеру миноносок, которые при их многочисленности вообще назначались в плавание через год: в четный год те, что имели четные номера, в нечетный — наоборот, С пореформенных времен проявил себя и все более обострялся некомплект офицеров — “экономия” и кастовые ограничения приема в Морской корпус продолжали оставаться бичом флота. Командиры менялись так часто, престиж эпизодической службы на миноносцах был столь невелик, а записи о ней получались столь обширными, что ГМШ в своем ежегодном издании “Списка чинов” с 1890-х гг. перестал упоминать миноносные назначения офицеров.

Из-за фактической безнадзорности миноносцев на них отсутствовала элементарная преемственность опыта эксплуатации и сбережения их технических средств. Соленость в котлах не измерялась, фактическая производительность водоотливных средств была неизвестна, переборки давлением воды не испытывались. Новые командиры, как в своем приказе от 9 июня 1896 г. писал С.О. Макаров, не получали от своих предшественников даже сведения об углах отклонения мин при стрельбе. Требуя устранить все эти изъяны, адмирал предлагал новым командирам “все пробовать и всякие испытания заносить в особую тетрадь, которую завести на каждом миноносце и озаглавить “Тетрадь испытаний”. При смене командира тетрадь следовало передать преемнику. На существующие тогда "Корабельные формуляры”, во многом повторяющие структуру формуляров парусных кораблей, адмирал, видимо, не надеялся. Так по его инициативе было фактически положено начало главнейшему после вахтенных журналов паспортному документу корабля, получившему в дальнейшем название “Тактический формуляр".

Адмирал не забыл и о восполнении потерь в бою — всем командующим миноносцами было приказано, помимо штатного рулевого обучить управлению рулем еще двоих матросов. Более высокие требования, включая и обязательное ведение прокладки, было предъявлено и к навигационной подготовке командиров, введено было в практику и бросание лота, без которого на миноносцах раньше обходились, надеясь на свою малую осадку.

Для отработки сплаванности и взаимной помощи при авариях и неполадках миноносцы впервые были сведены в пары. С полной энергией, под строгим надзором постоянно бывавшего на кораблях адмирала, миноносцы отрабатывали приемы взаимодействия с эскадрой. Они учились действовать парами и соединенно — всем отрядом, совершали дневные и ночные атаки по кораблям эскадры, обнаруживая ее при плавании без огней, привыкали к новым условиям маскировочного окрашивания в серый цвет. В этот цвет адмирал по опыту командования пароходом “Великий князь Константин” окрасил все свои корабли, включая миноносцы и минные крейсера.

В очередном своем докладе Управляющему морским министерством от 19 августа 1896 г. С.О. Макаров предупреждал о том вреде, который приносит окраска в традиционный, но не соответствующий условиями боя, черный цвет. Миноносцы привыкшие издали различать корабли по этой окраске, в военное время могут быть дезориентированы: ведь им придется иметь дело с кораблями, окрашенными в светло-серый цвет.

Пользуясь предоставленной ему относительной свободой действий, С.О. Макаров последовательно внедрял на эскадре и миноносцах все те же главнейшие наставления новой тактики, к которым он пришел в своих “Рассуждениях”. Для атаки миноносцев назначались самые разные условия: при лунном освещении, в безлунную ночь, в положении эскадры без огней и с освещением прожекторами. Заранее назначенным временем ожидавшейся атаки адмирал добивался на эскадре самой полной бдительности, и тем не менее миноносцам удавалось подходить почти на предел минного выстрела. “Бывали случаи, — писал адмирал, — что миноносцы не могли разыскать эскадру не имевшую огней, но когда они ее находили, они приближались незамеченными достаточно близко”. Из этого следовал тот вывод, что следя днем за эскадрой, миноносцы смогут уверенно сблизиться с ней ночыо. Поэтому необходима охрана из контрминоносцев и разведчиков, а заказ таких кораблей для Тихоокеанской эскадры надо всемерно ускорить.

Опыт ночных атак выявил и то немаловажное обстоятельство, что не всякий миноносец, попавший под освещение прожектором, становится обнаруженным, а потому, пользуясь суматохой, надо продолжать атаку со всей решимостью. Подтвердился и огромный эффект одновременности атаки, когда, отвлекая и рассеивая внимание противника можно дать возможность некоторым миноносцам подойти с другой стороны совершенно незамеченными.

Оказалось также, что при общей суматохе ночной атаки миноносцы могут сближаться с противником почти вплотную, как это произошло с миноносцем № 110. Его командир лейтенант К. К.

Юрасовский, учтя опыт предшествовавший ночной атаки, решил выпустить мину с более короткого расстояния (стрелять учились из носовых аппаратов, отходя потом задним ходом) и в результате врезался в сетевое ограждение броненосца “Адмирал Ушаков". Борт броненосца был помят, на миноносце свернуло в сторону нос, но сеть смягчила удар и миноносец остался в строю. Из этого случая адмирал делал тот вывод, что в некоторых случаях миноносец может совершить и обрыв сети у борта броненосца.

Не исключено, что японцы, бдительно следя за всеми новшествами европейской техники и тактики, могли взять на вооружение и опыт Практической эскадры. Они, как выяснилось во время войны, широко применяли такой тактический прием, как расхождение с атакуемым кораблем на полном ходу и отчаянная стрельба по нему (в момент пуска торпеды, а нередко и до него) из всех своих пушек и пулеметов. Это заметно влияло на точность ответной стрельбы противоминной артиллерии, а случалось, приводило и к вовсе фантастическим результатам. В такой атаке 57-мм снаряд, выпушенный с японского миноносца, сделал глубокую (до 45 мм) выбоину в стволе 254-мм орудия на броненосце “Пересвет”, и тем вывел его из строя.

Для успеха дневных атак, адмирал, помимо введения серой окраски, предписывал срубать мачты, а на тех миноносцах, у которых мачты были постоянные — отвязывать паруса. Впервые тактические требования — обеспечить при атаке бездымность горения угля в топках — были предъявлены и механикам миноносцев и минных крейсеров. Адмирал считал, что лучше иметь четыре миноносца, которые не дымят, чем десять, которые выдают себя дымом.

Перед Петербургом адмирал настаивал на введение тактических требований к механикам миноносцев об их бездымном плавании. “В настоящее время механики на тактические требования никакого внимания не обращают”, — отмечал он при очередном разборе (они проводились всегда с выслушиванием самооценок командующими своих действий) результатов решения поставленных тактических задач. Соблюдения бездымного плавания как одного из специфических свойств миноносцев, адмирал предлагал ввести в программы их официальных смотров. Важным было и наблюдение о демаскирующей роли буруна под носом, который выдает миноносец раньше, чем становится различимым его корпус.

При явной угрозе ночной атаки адмирал предлагал с наступлением темноты “или идти без огней большим ходом или остановить машину и спустить свое сетевое ограждение”. Этот последний способ, писал С.О. Макаров — "самый практичный” и сети, делал он вывод, необходимо иметь на всех больших кораблях. Но достойнейший из бюрократов и злостный эконом, кем в 1896–1903 гг. проявил себя Павел Петрович Тыртов предпочел и на этот раз обратиться к рекомендациям заграницы. В резолюции, адресованной ГМШ, адмирал написал: "В иностранных флотах, кажется, поговаривают о совершенном изъятии сетей из вооружения”, а потому следовало поручить военно-морским агентам сообщить, “что им известно по этому поводу и по получении этих сведений доложить”. Из-за этих сомнений и нежелания прислушаться к мнению С.О. Макарова, некоторые даже вновь построенные корабли (броненосец "Цесаревич”) не получили сетей вовсе, а категорическая необходимость их применения на Тихоокеанской эскадре осталась неосознанной. За это в первый же день войны с Японией пришлось заплатить до чрезвычайности дорогой ценой — повреждением трех кораблей, повлекшим длинную цепь неудач.

Но С.О. Макаров, собственным примером подтверждая свои же слова, сказанные о Нельсоне, что “истинную энергию убить трудно”, продолжал действовать с убежденностью настоящего патриота. Он умел стоически переносить все неудовольствия бюрократии и высших сфер, давно записавших его в "беспокойные” и “неудобные". Они были неспособны понять, что из почти 60 адмиралов, числившихся к тому времени в списках флота, Макаров был едва ли не единственным, кто имел право на звание флотоводца. И газета “Котлин” в своей корреспонденции с Транзундского рейда от 22 августа 1896 г. с полной справедливостью писала, что царившая здесь обстановка кипучей деятельности, широких и разнообразных учений напоминает “времена Бутаковской эскадры”. В действительности флот под командованием С.О. Макарова достиг, как это видно из опубликованных примеров (“Рассуждения по вопросам морской тактики”, М., 1943, с. 442–468) и рапортов (С.О. Макаров. Документы, М.,1960, т. 2 с. 233–344) качественно более высокого уровня подготовки. Этот новый уровень обеспечивался во многом благодаря новому роду боевых средств флота — миноносцам и минным крейсерам.

Минные крейсера, как корабли существенно более крупные, чем миноносцы (400 т против 120–150 т), выполняли не только весь комплекс миноносных обязанностей, ио также, как это предполагалось, служили лидерами в отрядах, “маткой” (такой термин уже существовал), для их снабжения и обеспечения, а также, ввиду ограниченного состава эскадры, и для обозначения линейного корабля или крейсера при маневрировании эскадры и учебных атаках миноносцев. Сверх того, они были, конечно, и кораблями разведчиками. дозорными и посыльными. Это позволяло в полной мере оценить возможности и области применения как имевшихся малых миноносцев, так и появившихся к тому времени “контрминоносцев" типа “Сокол”.

Бюрократия, инстинктивно боясь роста авторитета С.О. Макарова, искусственно ограничивала состав Практической эскадры, и тем мешала широкому восприятию флотом передовых новаторских идей адмирала, понижала общий уровень обучения кораблей искусству ведения морских сражений. Скорость, особо чувствительно подрывавшая общепринятый тогда режим экономии, не поощрялась. В состав эскадры умышленно включали тихоходные и устарелые корабли, и сверх того, предписывали адмиралу режим плавания только под половинным числом котлов. Это заставило его с первых шагов командования выступить с возражением против этой губительной для флота экономии. В рапорте начальнику Главного Морского штаба O.K. Кремеру от 5 апреля 1896 г. С.О. Макаров напоминал, что “практические плавания так коротки, если мы не будем требовать от наших машин большего хода, то во время кампании нам не удастся ни приобрести должных познаний по механической части, ни проверить исправность машин”.

Адмирал предлагал исключить из данной ему инструкции требование о плавания под половинным числом котлов и предоставить ему относительно скорости “полную свободу”. Судя по всему это требование удовлетворено не было. Ограничен был и состав минных сил, в которые входили устарелые миноносцы, из которых некоторые едва развивали 13-уз скорость. Это снижало интенсивность обучения, заставляло тратить время на ремонт этих уже явно ие боеспособных кораблей. Прибывший же из Англии “Сокол” в эскадру назначен не был. Бюрократия явно боялась признать первенство С.О. Макарова в разработке современной тактики, что должно было заставить дать адмиралу и более высокое назначение, чем сезонное командование слишком уж не современной Практической эскадрой на Балтике.

Какие эффектные атаки могли совершать миноносцы, когда половина из них, как удрученно докладывал адмирал, развивают едва 13-уз скорость. Не мог он проводить и широких маневров, которыми был занят Черноморский флот, состоявший из современных броненосцев. Не было возможности, как это регулярно происходило в Черном море, совершать дальние походы вдоль всего побережья, ие исключая и турецкое. Не могло состояться и интересных опытов по применению для целей наблюдения воздушных шаров и воздушных змеев (чем в 1902 г. занимался “Казарский”), групповых действий минных крейсеров во всех присущих им качествах крейсеров-разведчиков при эскадре, лидеров миноносных отрядов, кораблей охранения эскадры и при выполнении собственных минных атак.

В отличии от плававшего всего состава Черноморского флота (броненосцы “Три Святителя", “Двенадцать апостолов” и три корабля типа “Екатерина II”) С.О. Макаров в своей Практической эскадре имел лишь один современный броненосец (“Гангут”). Главные силы флота находились тогда в Черном море и на Дальнем Востоке, куда в силу активизирующейся политики направлялись из Балтики самые мощные и современные корабли. Этими двумя флотами командовали люди из придворной камарильи: в Черном море с 1898 г. — брат Управляющего морским министерством вице-адмирал С.П. Тыртов, в Тихом океане контр-адмирал Е.Н. Алексеев (в 1896–1897 гг.) и контр-адмирал Ф.В. Дубасов с 1897 по 1899 гг. И ие потому ли С.О. Макаров, не видя должного применения своим талантам, решился проявить себя инициативой постройки ледокола “Ермак", на что и был потрачен весь 1898 год. Приходилось скрепя сердце, уроки новой тактики отрабатывать на немногочисленной и устарелой Практической эскадре, в которой из полноценных минных кораблей имелся лишь один минный крейсер.

В 1897 г. им был “Воевода”, в 1898 г. “Абрек". Показательно, что в числе первых практических шагов были попытки ввести на кораблях, по примеру эскадры в Чифу в 1895 г. маскировочную окраску кораблей и те практические приемы, которые С.О. Макаров начинал разрабатывать тогда в эскадре. Эталоном окраски стал “Воевода”, о чем обстоятельно говорилось в докладных записках адмирала на имя Управляющего морским министерством 19 августа 1896 г. Адмирал считал, что накопленный опыт, начиная с окраски им своих минных катеров в 1877 г. в светло-серый цвет, и окраски приходившей в Россию французской эскадры в “бутылочный” цвет заставляет отказаться от принятого в русском флоте черного цвета и перейти на тот светло-серый, каким были окрашены корабли в Чифу. Этот вывод подтверждал и опыт окраски минного крейсера “Воевода” его командиром был капитаном 2 ранга И.К. Григорович (1853–1930, Ментон). Как видно из докладной записки, цвет окраски был подобен “бутылочной” французской, но с желтоватым оттенком, как делалось на эскадре вице-адмирала Н.И. Казиакова (1834–1906). Имелось ввиду, видимо, плавание в США в 1893 г. на торжество 400-летия открытия Америки.

Примененный тогда состав краски (преимущественно белила, охра и чернеть), какой был выкрашен и “Воевода”, С.О. Макаров считал слишком темным, так как “при выполнении практических задач крейсер этот ночью все-таки казался темным пятном". Более подходящим был именно тот светло-серый цвет, в который были выкрашены корабли эскадры в Чифу. На рассмотрение Управляющему представлялись четыре образца окраски, из них два на олифе п два на керосине, дававшим поверхности матовый оттенок (очень важный в тактическом отношении). Для введения на флоте адмирал рекомендовал состав из 95 % белил и 5 % тертой чернети. Получавшийся при этом оптимальный серый цвет, адмирал считал возможным по усмотрению командиров (такие опыты были и на эскадре в Чифу) разнообразить не переходя 5 % по весу тертой чернети.

Но Управляющий не спешил с решением в кампании 1898 г. адмирал уже, видимо, по собственной инициативе окрасил корабли в серый цвет. Опыты решения тактических задач подтвердили, что серый цвет судов и миноносцев оказался весьма практичным и "удобно поддерживаемым”. Днем корабли, окрашенные в этот цвет, распознавали с незначительного расстояния, а в “серую погоду или под берегом были совсем не видны” (С.О. Макаров, Документы, т. 2, с. 304). Ночью без электрического освещения серый цвет был также лучше черного.

Хорошо понимая, с кем он имеет дело, С.О. Макаров 21 августа 1898 г. предпринял попытку заново решить давно, казалось бы, выяснившийся вопрос. В обращении к начальнику ГМШ Ф.К. Авелану он напоминал о том, что из множества опытов окраски кораблей в серый цвет с определенностью выявились его преимущества над всеми другими. "Серое судно под скалистым берегом едва заметно даже в самую ясную погоду”, писал адмирал. Поэтому он в 1898 г. разрешил командирам кораблей своей Практической эскадры окрасить их в этот цвет, оттенки они выбирали сами.

Выполненные тактические задачи подтвердили преимущество серого цвета, а потому адмирал просил, прислать авторитетного адмирала (из "стоящих выше меня по служебному положению”), который бы до прихода эскадры в Кронштадт выслушал мнение командиров об эффекте серой окраски и высказал заключение о ее целесообразности. Тем самым будет выполнено пожелание императора о том. чтобы вопрос об окраске (как это стало известно адмиралу от Управляющего морским министерством) был окончательно решен как для условий мирного, так и военного времени. Следом,11 сентября 1898 г. адмирал представлял Ф.К. Авелану образцы той окраски в серый цвет, какой имели в этом году корабли Практической эскадры. Но эти обстоятельно мотивированные доводы адмирала, как и все его инициативы 1896–1898 гг. обратились в метание бисера перед свиньями.

Посыльное судно “Воевода". 1910-е гг.

Не способные воспринять девиз адмирала "Помни войну”, флагманы и капитаны в своем собрании в Кронштадте признали более весомым соображение царского любимца адмирала Ф.В. Дубасова, который серую окраску кораблей эскадры Тихого океана признал “непрактичной”. Серый цвет вследствие присутствия в нем белил, был более демаскирующим в лучах прожектора, чем черный. Кроме того, серая окраска после стрельбы и значительных переходов требует окраски снова "за невозможностью подправки выгоревшего первоначального колера”.

Этих соображений оказалось достаточно для возвращения эскадры Тихого океана в 1898 г. к прежней белой окраске. Ранее принимавшаяся (по примеру иностранцев) для заграничного плавания, она допускалась теперь и для кораблей Средиземного моря. Напрочь игнорируя тактику, общее собрание признало белый цвет наиболее желательным и целесообразным, “в видах гигиены и удобства житья на судне в жарких климатах, а также возможность поддержания подкраской и мытьем”. В внутреннем плавании в мирное время наружный борт следовало окрашивать в черный цвет. Прочие же видимые снаружи части: рангоуты, шлюпбалки, вентиляторы и т. п., следовало красить в белый цвет, за исключением реев — они должны быть черные. Для дымовых труб предлагался наиболее практичный желтый цвет “с черными концами”.

Под этим горестным свидетельством об интеллектуальной бедности дружно (особых мнений не значилось) подписались капитаны 2 ранга: Лавров 2-й, Воеводский, Князев, барон Нолькен, Иваио-в 3-й, Ларионов, Вирен, Бергштрессер, Юнг, Дабич, Арнаутов, Орехов, Пац-Памориннцкий, Шванк 1-й, Егоров, Митурич, Мордовии, Петров; капитаны 1 ранга: Озеров, Храбростин, Петров 1-й, Михеев, Линдестрем, Беклемишев, Мельницкий, Загорянский. Кисель, Скрягин, Стронский, Небогатов, Витгефт, Елагин, фон Фелькерзам, Чихачев, Плаксин; контр-адмиралы: Остелецкий, Безобразов., Кригер, Гессен, Амосов; вице-адмиралы: Лавров, Казнаков.

Протокол общего собрания 12 июня 1899 г. был одобрен генерал-адмиралом и 9 июля 1899 г. обнародован в приказе временно Управляющего морским министерством № 129 (“Морской сборник”. 1899, № 8. с. 20 оф. отдел). Замечательно, что из приказа была изъята даже осторожная оговорка протокола общего собрания о допустимости в военное время иной окраски, о которой может распорядиться “Командующий флагман, если того потребуют практические соображения”.

Зато (чтобы флот оценил всю глубину отеческой заботы о нем со стороны его хозяина) было вписано конструктивно-бюрократическое указание генерал-адмирала о том, чтобы при применении белой окраски “направлено все суда эскадры или отряда были выкрашены однообразно в белый цвет”. Безоговорочно введенный черный цвет (к нему обязывали и находившийся в жарком климате Черноморский флот) утвердился на Балтике и в Черном море до 1907 г., когда предлагавшаяся С.О. Макаровым окраска была восстановлена. До той поры черными бортами должны были блистать и минные крейсера.'

Первым минный крейсер “Воевода” был и в применении еще одного новшества — мачтового механического семафора. Это устройство С.О. Макаров считал важным средством для увеличения дальности связи между кораблями. С присущей ему последовательностью он еще в 1896 г. в письме в МТК считал “полезным выработать что-либо по этой части”. Не дождавшись решения, он приступил к экспериментам на эскадре. Лично он разработал азбуку для переговоров с помощью мачтового семафора. Для обозначения букв он предложил применять простейшие фигуры причем часть букв, как это было и в ручной семафорной азбуке, имели вид, повторяющийся их печатные изображения. Под руководством адмирала были разработаны и переносные семафоры, которые на английских кораблях устанавливали в разных местах. Опыты с такими семафорами на “Петре Великом”, “Гангуте” и “Адмирале Лазареве” подтвердили, что дальность переговоров в несколько раз превышает дальность флажных сигналов. Адмирал был готов взять на себя руководство работами по проектированию для флота силами Петербургского Металлического завода штатной конструкции переносного семафора. После испытания на эскадре он мог бы стать образцом для введения на всем флоте. Этот же завод на ассигнованные по инициативе адмирала 1000 руб. разработал и изготовил два комплекта стационарного мачтового семафора. Летом 1896 г. они были установлены на “Петре Великом” и минном крейсере “Воевода”.

При длине крыльев 8 фт и ширине, увеличенной наделками до 15 дм сигналы свободно разбирались с расстояния 11 миль. А когда семафор с "Воеводы” поставили для опытов у маяка Пакерорт, то с броненосца “Петр Великий” сигналы принимали с расстояния 13,5 миль. При ясной погоде дальность приема могла увеличится до 15 миль. В рапорте от 21 января П.П. Тыртову адмирал подчеркивал также и гораздо более широкий диапазон переговоров, так как флажные сигнальные ограничены предусмотренными для них фразами. Важно было снабдить семафором и военное ведомство, чтобы его посты и части могли переговариваться с кораблями, сигналы надо делать по той же азбуке, что и для ручного семафора. Нет сложности в ее освоении. Офицер овладевает ею в течение 1 часа.

В числе предложений адмирала предусматривалось усовершенствование мачтового семафора, в котором для минных крейсеров следовало предусмотреть поворот мачты. Следовало такой же семафор, как на “Петре Великом”, применить для береговых станций, а военному ведомству прислать комиссию, которая могла бы оценить семафоры эскадры в действии.

Проведенные опыты позволяли надеяться, что флот получит новое прогрессивное средство для отдаленных переговоров. Вместе с увеличенной дальностью подтвердилось и такое важное достоинство, как четкость и уверенность связи, которой не мешает штилевая погода, когда флаги висят и не позволяют их разобрать. Усовершенствование и помощь поворотной стеньги позволяло вести переговоры быстрее и надежнее. Испытывалась сигнализация фонарями по системе полковника Миклошевского. Оказалось, что корабль, идущий посреди Финского залива, может одновременно переговариваться и с Ревелем, и с Гельсингфорсом. Дальность доходила до 34 миль, т. е. почти во всю ширину залива.

Вместе с решением обширного круга технических задач и планомерным обследованием прибрежий Моонзундского архипелага и всех его островов продолжалось и техническое усовершенствование кораблей. На "Всаднике” вместе с “Петром Великим” проводились обстоятельные опыты, имевшие целью подтвердить возможность значительно сократить время подъема пара в котлах в сравнении со слишком уж боязливыми нормативами МТК. На “Воеводе” в результате было составлено обстоятельное их описание и представлена динамика изменения температуры в различных участках котла при разводке огня в топках при действии котла в эксплуатационном режиме, при прекращении паров в гавани и на рейде, при разной степени предварительного подогревания паром воды в топках котлов, на чем С.О. Макаров особенно энергично настаивал.

Эти документы подтверждали полную безопасность ускоренной разводки пара и отсутствие опасности чрезмерных напряжений в связях и обшивке котлов. В итоге этих опытов, адмирал писал Управляющему: “Если морской технический комитет и после этих доводов не согласится допустить скорое разжигание угля, то придется все расчеты для войны делать в предположении, что в военное время во всех топках всегда держать огонь”. Вопрос касался всего флота и Управляющий приказал МТК выяснить "действительно ли так вредно предлагаемое средство, что заставило суда отказаться от такого преимущества, как скорая разводка пара без огромной траты угля”. Но Главный инспектор механической части па рапорт адмирала наложил многословную резолюцию, в которой не отрицая пользы предварительного подогревания, уклонялся и от участия С.О. Макарова в обсуждении, на чем он настаивал, и от выработки конкретных пределов сокращения разводки пара. Флоту представляли самому решать, насколько эта операция может быть для котлов безопасна (С.О. Макаров. Документы, т. 2, с. 259–160).

По счастью, адмиралу ие мешали в организации боевой учебы эскадры и па “Воеводе”, как и на других ее кораблях, все лето 1896 г. прошло в напряженном усвоении и отработке тех элементарных требований правил совместного плавания и начальных тактических приемов, но с которыми как ни странно (из-за обычая плавать по одиночке) оставались корабли незнакомы. Уже в приказе № 33 от 19 мая 1896 г. адмирал объявил 15 дополнений к недостаточно четко изложенным наставлениям эволюционной книги. В частности были установлены эскадренные радиус (175 сажень в футовой меры) и расстояние между кораблями и колоннами. Подтверждалась необходимость равнения в строю не столько между собой, сколько по кораблю-уравнителю. Если корабль не мог сохранить эскадренную или отрядную скорость и начал отставать, то он должен был выйти из строя и идти вне колонны.

Приказ № 153 от 18 июля 1898 г. содержал подробные наставления о морской съемке планов береговых укреплений. Работа на каждом корабле распределялась между пятью наблюдателями, результат съемки следовало дополнить фотографическими снимками укреплений с точным указанием момента фотографирования и румба, по направлению, которого делались фотографии.

Во время второй подготовительной стрельбы по щитам, установленном на острове Карлос на Ревельском рейде “Воевода” участвовал в съемках расположения щитов во время четырех галсов эскадры, затем буксировал в гавань шлюпки, спущенные с “Петра Великого" и возвратившись к эскадре занимал положение в стороне от огня, чтоб репетовать сигналы адмирала.

Новшеством были и впервые проведенная на флоте ночная стрельба, во время которой надо было поучиться “отнюдь не освещать суда своей собственной эскадры и даже по возможности ие переводить их через суда эскадры". Освоен был и способ временного прекращения освещения за счет крышки, а не включения прожектора. При отражении ночной атаки миноносцев “Воевода” был занят обходом шедшей в море эскадры, чтоб обеспечить режим полного ее затемнения. Заметив огонь на каком-либо корабле, “Воевода” сбавлял ход чтоб "нарушитель” догадался о своей неаккуратности и скрыл обнаруживавший себя свет. О том же, если позволяло расстояние, давали знать голосом. В числе мер подготовки к отражению атаки было уже тогда применено правило предварительного поворота башен на оба борта, что значило участие в отражении атаки также и больших орудий. Корабль, обнаруживший миноносец, открывал огонь самостоятельно, по только по приказанию командира или вахтенного начальника.

В очередном опыте ночной атаки "Воевода” возглавлял отряд дозорных миноносцев (№ 105, 109), которые должны были открыть приближение атакующих миноносцев и уничтожить их своим огнем. Дозорные корабли имели положение строго определенное по месту и времени. В каждый получасовой отрезок времени они должны были находиться за кормой эскадры, чтобы начать отход. Каждые 5 минут они в сторону эскадры на 5 секунд открывают два раза ясно видимый свет огня. При обнаружении атаки дозорные миноносцы открывали свои отличительные огни и на 20 каб. отходили от эскадры, чтобы не попасть под огонь ее скорострельной артиллерии. “Воевода” должен был своим прожектором освещать атакующие миноносцы. Показательно что при стрельбе по подвижным щитам, изображавшим миноносцы адмирал допускал ведение огня большими орудиями из вставленных стволов Гочкисса.

Все эти уроки новой, совсем незнакомой флоту тактики, сделали "Воеводу” самым боеспособным из минных крейсеров.

“Абрек” — с Балтики в Средиземное море

Углубленные уроки морской тактики в эскадре С.О. Макарова в 1898 г. проходил включенный в ее состав “Абрек”.

Не останавливаясь на достигнутом, адмирал уже своим приказом от 26 апреля предписал командирам своих кораблей ознакомиться с содержанием его приказов опубликованным в Приложении к изданным в 1897 г. “Рассуждениям по вопросам морской тактики”. Экземпляры книжки выдавались в штабе адмирала. Книга должна была стать руководством во время предстоящих упражнений, а потому “ее следует иметь под рукой”. Ознакомиться с этими приказами было бы “не худо” и старшим артиллерийским и минным офицерам. Все уроки 1896 г. были возобновлены и получили дальнейшее углубление и развитие. Но власти никак не хотели помогать адмиралу в решении его задачи. Корабли были нужны для формировавшегося по тогдашнему обыкновению (очень может быть, с целью обеспечить нормальное чинопроизводство адмиралов) обширного учебного флота: учебно-артиллерийского отряда, учебно-минного отряда, отряда Морского корпуса, машинной школы.

В результате в своей записке об итогах плавания с 19 июня по 26 августа 1898 г. С.О. Макаров вынужден был писать, что “единственным минным крейсером, состоявшим в эскадре во время плавания, пришлось пользоваться вдвойне, заставляя его нести, кроме назначенной ему роли разведчика, еще и роль линейного корабля при производстве эволюций”. Незаменимым участником минных стрельб был и катер “Абрека”, которому поручали поиск и буксировку всплывших после выстрела торпед.

Особенно настойчиво, словно предвидя обстоятельства ночной японской атаки под Порт-Артуром 27 января 1904 г. адмирал возвращался к решению задачи уверенного распознавания ночыо своих минных кораблей и атакующих миноносцев противника. Так в приказе № 158 от 24 июня 1898 г. для решения очередной тактической задачи (выход эскадры в море из Либавы и атаки ее миноносцами с двух сторон, а затем выход из Моонзуида на меридиане острова Вормс), миноносцам следовало обнаружить эскадру ночыо и атаковать за час до полуночи 29 июля. “Абреку” на этот раз отводилась роль истребителя миноносцев. По сигналу адмирала (за 4–5 ч до ожидаемого часа атаки) “следить за движением неприятельских миноносцев” командиру “Абрека” предоставлялась свобода действий. Чтобы не быть принятым за противника, он в установленные моменты, о которых адмирал уже в море давал знать эскадре, должен был давать опознавательный сигнал, на который получал ответ с флагманского корабля.

Новым приступом экономии стало сокращение комплектации на миноносцах, и на кампанию 1898 г. не было назначено прежде имевшихся вахтенных начальников. В приказе № 118 от 13 нюня 1898 г. адмирал замечал, что в военное время, вероятно, "недостаток офицеров будет чувствоваться еще более”, а потому предлагал командирам своим боцманмату и минному квартирмейстеру поручать обязанности вахтенных офицеров. Оказалось, что они отлично справлялись с новыми обязанностями и адмирал считал полезным распространить эту меру на все миноносцы (по, видимому и на минные крейсера). В особенности это требовалось при маневрировании минного отряда, в котором служащий лидером “Абрек” вел за собой восемь номерных миноносцев. Порядок их был строго определен: №№ 116, 115, 106, 107, 109, 110, 104, 117. Требовалось огромное внимание, чтобы обучать, управлять ими, оказывать необходимую помощь.

Метод адмирал применял самый прогрессивный. "Каждая задача, — писал он в министерство — объявлялась приказом по эскадре, так что все исполнители могли во всякое время справиться с приказом и найти в нем указания. Кроме того, перед началом исполнения задачи я иногда собирал командиров, чтобы дать словесные наставления и указания. Этого, однако же, не всегда достаточно и полезно, некоторые части задачи первоначально проделать". Но этим дело не кончалось. Адмирал почти всегда проводил тщательный разбор заданий в присутствии собравшихся у него командиров. “Обыкновенно, — писал он, — командиры сами предлагают сделанные ими ошибки. Иногда, при нежелании или неумение командиров понять свои ошибки, разбор приходилось доводить до внимания начальства.

Так по поводу решения тактической задачи № 5 (разведка береговых укреплений и расположения судов противника) 30 июля 1898 г., адмирал выражал недовольство действиями минного крейсера “Абрек”. Несмотря на предписание держаться около укрепления противника не ближе расстояния дальнего выстрела, командир корабля, рассчитывая лучше выполнить задание, подошел слишком близко и даже отправил на разведку шлюпку. Фотографических снимков, хотя это поручалось приказом № 166 командир не сделал, а потому “не дал вида берега, на котором стоят батареи”. Не обратил он внимание и на заметную даже с дальнего расстояния осыпь, служившую важным ориентиром для эскадры при стрельбе. Такая осыпь, замечал он позднее, может быть действенным средством для введения флота в заблуждение относительно истинного положения батарей. Ошибки командира “Абрека” адмирал объяснял “непривычкой” к решению такого рода задач, которая в военное время может обернуться большими потерями. Признавая право командира па творческое отступление от приказа, адмирал напоминал, что полное его искажение он, конечно, допустить не может и выражал надежду, что впредь командир "Абрека” подобной ошибки не повторит.

Замечательно, с какой настойчивостью адмирал добивался от командиров творческого исполнения поручавшихся эскадре и кораблям задач и всемерного использования новейших достижений техники, включая даже заботу об ускоренном, с применением спирта, высушивании негативов, что позволило бы уже через 4 часа сделать с них отпечатки. Поднимал он вопрос о снабжении кораблей "дальнобойными” фотоаппаратами, позволявшим крупным планом фотографировать отдаленные предметы. Не было, казалось, таких мелочей, которых не касался пытливый ум адмирала. При решении новой задачи — бомбардировке ревельских земляных укреплений, адмирал проверил способность кораблей ходить с опущенными сетевыми заграждениями, для чего даже потребовал проверить девиацию в этом состоянии. Продолжив на “Абреке” испытания переносного мачтового семафора, С.О. Макаров докладывал в ГМШ о необходимости снабжать им все корабли.

Практиковалось на эскадре и траление мин выполнявшееся миноносцами и минным крейсером, и применение прорывателя минных заграждений, который шел за тралами. Такой пароход адмирал предлагал снабжать выступающими с бортов шестами “с протянутыми между ними леерами для взрывания мин”. Нельзя ие удивляться тому чрезвычайному разнообразию тактических задач, которые адмирал ставил перед эскадрой и в решении которых активно или в качестве наблюдателя успел поучаствовать "Абрек”. Нельзя было остаться равнодушным и не проникнуться тем творческим энтузиазмом, которым была охвачена вся эскадра. Спеша использовать быстро утекавшее время летней кампании,С.О. Макаров успел решить или обозначить сущность стольких тактических задач, каких не бывало во всю последующую предвоенную историю флота. Добиваясь их максимального эффекта, он со своей обстоятельностью (вот где надо было бы поучиться и "флотоводцу” З.П. Рожественскому!) разъяснял их в предварительных приказах и последующих разборах и замечаниях.

Минный крейсер “Абрек” в Средиземном море. 1900-е гг.

“Кроме буквы закона” и всех приказов, — писал он — “нужно живое слово”, поэтому за несколько дней до исполнения этой задачи я провел ночную тревогу на некоторых судах эскадры и старался лично внушить командирам, что необходимо прицеливаться как можно тщательнее”. Уроки ночной стрельбы по береговым батареям 4 августа позволили уточнить тактику освещения цели прожекторами атакующей эскадры: не всеми кораблями, чтобы уменьшить риск обнаружения, попеременно, чтобы ввести противника в заблуждение, непременно по нормали к объекту и др. “Абрек" во время этой атаки начинал светить вместе с миноносцами после включения прожекторов флагманского “Петра Великого".

Пробелов, конечно, хватало. Рутина на все наложила свою печать, и далеко не все было во власти командующего эскадрой. То выяснялось, что имевшийся свод сигналов все еще просто игнорирует наличие миноносцев и управлять ими, а тем более руководить их атаками, адмирал в море почти не имеет возможности. То из Главного морского штаба от генерал-адъютанта Кремера поступало разъяснение о том, что начальник отряда миноносцев вовсе не должен командовать ими в море. Его дело состояло, оказывается лишь в том, чтобы к началу навигации подготовить миноносцы к плаванию. Миноносцы по- прежиему считали неким подручным материалом, вовсе не нуждавшемся в едином командовании. На миноносцах не хватало даже флагов для сигнализации, снабжение их торпедами новейшего образца задерживалось точно так же, как это было в войну с Турцией. Но и имевшихся для стрельбы не хватало и каждому кораблю приходилось, сделав один выстрел торпедой, ожидать, пока ее выловят, накачают снова и зарядят в аппарат. Стрельба по подвижным щитам, пущенным по ветру в качестве миноносцев (“Абрек” имел щит, выкрашенный горизонтальными полосами черной и шаровой краской) ие могла состояться из-за полного израсходования ("несмотря на бережный расход”) свободных патронов.

Так бюрократия своей экономией прямо срывала боевую подготовку эскадры и всего флота. И это было особенно непостижимо, учитывая, что в составе его было два новейших броненосца береговой обороны “Адмирал Ушаков" и “Адмирал Сенявин”. И словно в насмешку над всеми усилиями С.О. Макарова по обучению флота новейшей тактике, эти два современных броненосца в исходе артиллерийской стрельбы 26 августа по лайбам смогли продемонстрировать свое весьма эффектное, но едва ли современное оружие — таран. Так шедшие под парусами со скоростью 2–3 уз (ветер был слаб) и избитые железными болванками лайбы были разрезаны лихими таранными ударами двух новейших “адмиралов”.

Последним из учений в составе Практической эскадры было для “Абрека” наблюдение, а затем ловля торпед своим паровым катером после впервые проведенной массированной атаки миноносцами стоящей без огней Практической эскадры. Предварительно они прорывали цепь сторожевых шлюпок, отстреливались из своих пушек и атаковали корабли с расстояния 2 кб. Для обнаружения торпед после выстрела применяли патроны с фотографическим кальцием. Стреляли резиновыми зарядными отделениями. При всей условности атак из носовых аппаратов, эскадра получила новый урок, заставлявший опасаться даже устарелых миноносцев. Н в дальнейшем, будучи уже главным командиром Кронштадтского порта, С.О. Макаров не переставал добиваться перелома в отношении к миноносцам.

Но невнимание бюрократии к этому классу кораблей привело затем к серии неудач, сопровождавших действия русских миноносцев в войне с Японией. Прежний порядок остался без перемен, командиры даже на больших миноносцах в Порт-Артуре менялись за время обороны несколько раз, и миноносцы далеко ие оправдали, возлагавшиеся иа них ожидания. Именно к такому выводу пришла одна из созывавшихся после войны комиссий, призванных задуматься в 1906 г. о будущем флота. В отличие от миноносцев минные крейсера благодаря их увеличенным размерам проявили себя более надежными и долговечными кораблями. Таковыми они оказались на всех трех театрах — в Черном море, в Тихом океане и на Балтике.

Их величина, и как отмечал С.О. Макаров, не позволяла власти относиться к ним, как к миноносцам. Они считались большими кораблями, что позволило включить их, как это было 1896 г. с "Посадником”, а затем и с “Абреком”, в состав эскадры Средиземного моря. Здесь они, помня школу адмирала С.О. Макарова, успешно совмещали боевую подготовку с ответственными представительско-стационерскими задачами — “Посадник” (вышел из Кронштадта 3 августа 1896 г. (с миноносцами № 119 и 120) — в 1897–1899 гг., и “Абрек” — в 1899–1903 гг. В одиночку или в составе эскадры, базируясь на порт Пирей и бухты о-вов Порос и Крит (Суда) они обошли едва ли не все порты и бухты Средиземноморья и благополучно вернулись на Балтику.

Глава III на Тихом океане

Вместе с крейсером “Память Азова”

10 сентября 1894 г. “Всадник” и “Гайдамак” покинули Кронштадт, имея задачей присоединение к эскадре Тихого океана. В ее, тогда еще чисто крейсерском составе имелось лишь четыре малотоннажных миноносца, из которых два были доставлены во Владивосток в разобранном виде. Два новейших минных крейсера большого тоннажа должны были стать весомым усилением эскадры как корабли универсального назначения. Важно было восполнить потерю в Японском море крейсера “Витязь”, погибшего на камнях в бухте порта Лазарев 1 мая 1893 г.

Усиление эскадры было более чем необходимо в условиях только что начавшейся — 17 июля — войны между Китаем и Японией. Россия заняла в войне выжидательную позицию, но только мощная эскадра могла гарантировать соблюдение в Тихом океане русских государственных интересов. Было чрезвычайно важно обеспечить свободу плавания между островами Цусима и корейским портом Фузан. Захват Японией обоих берегов этого стратегически важного прохода мог бы совершенно отрезать русский флот от Тихого океана.

Считалось недопустимым, чтобы военные действия могли распространиться на территорию самой северной из корейских провинций и особенно — оставшихся в сфере русских интересов и постоянно обследовавшихся русскими кораблями корейских бухт — Гошкевича и порта Лазарев.

Все это требовало всемерного усиления эскадры Тихого океана. И первым звеном в той целое десятилетие наращивавшейся цепи усиления русских морских сил на Дальнем Востоке оказались “Всадник и “Гайдамак”. В Средиземном море они соединились с поджидавшим их крейсером “Память Азова”. Этот корабль — гордость флота, носивший в океанах георгиевский флаг и вымпел, уже был отмечен поднимавшимся на нем в 1890–1891 гг. флагом наследника (во время путешествия будущего императора Николая II в Японию). Ему же выпала честь в Кадиксе в 1893 г. представлять русский флот на торжествах в честь 400- летия открытия Америки Колумбом. За ними последовали не имевшие сравнения ошеломляющие по размаху торжества при посещение Тулона в составе эскадры Средиземного моря под командованием вице-адмирала Ф.К. Авелана. Теперь же, придя в себя от народных торжеств, пышных визитов, грома салютов, треска пробок от бутылок шампанского и речей, о нерушимом союзе России и Франции, кораблю предстояло сослужить совсем особую службу — привести в Тихий океан два 400-тонных минных крейсера.

Превосходившие размерами корабли первых кругосветных мореплавателей, минные крейсера в силу своих острых обводов были гораздо более чувствительны к условиям океанского плавания. Не обладали они и автономностью своих далеких парусных предшественников. Восполнить эти тяготы и неудобства, помочь и выручить в аварийной обстановке должен был “Память Азова”. Совместный поход, начался с выходом из Пирейской гавани 22 ноября 1894 г.

Беспокойным и изнурительным было это плавание. в котором два малых корабля, ныряя в бесконечно набегавших валах бескрайнего океана, должны были вести каждодневную борьбу за существование. Каждая ошибка, каждая неисправность техники, особенно рулевого управления, могли привести к гибельным последствиям. На грани невозможного оказались условия обитания экипажей, в постоянной необходимости быть начеку, в обстановке непрекращающихся сырости и влажности, в условиях изматывающей качки, почти постоянно без сна и нормальной пищи. Уже первые дни плавания в Средиземном море обнажили всю реальность предстоящего похода: в условиях казавшейся на “Памяти Азова” тихой и ясной погоды, “Всадник” и “Гайдамак” претерпевали жесткую качку с размахами до 30°. Благополучно миновав Красное море корабли, должны были испытать все невзгоды зимнего плавания негостеприимного Индийского океана.

Доставалось в плавании и “Памяти Азова", командир которого капитан! ранга Г.Г1. Чухнин должен был зорко следить за тем, чтобы два вверенных его заботам утлых кораблика, не потерялись в ночи за кормой и не перевернулись под ударами коварного океана. Были налажены система попеременной буксировки, подачи буксиров, леериое снабжение топливом и продовольствием, связь днем и ночыо. Как вспоминал сам Г.П. Чухнин, “нельзя было смотреть без сожаления на маленькие крейсеры, которым иногда приходилось очень плохо. Норд-остовый муссон в Индийском океане разводил такую волну, что раскатывало и "Азов”, а крейсера выматывались до чрезвычайности. Другой раз накроет волной до половины и думаешь — цел ли? С полубака лыотся целые каскады брызг, покрывают и мостик и трубу. Днем еще видно, что там делается, а ночь, когда закрывает волной отличительные огни, так жутко станет” (Г.П. Чухнин, с. 49).

Были случаи глубоко драматические, когда потерявшийся в ночи корабль, пришлось долго искать и только благодаря уцелевшему сигнальному огню удалось обнаружить. Так было в пути в 300 милях от Коломбо, когда быстро разгулявшаяся зыбь (ветер 6–7 баллов) развела волну высотой 12 фт и длиной 250 фт.

‘"Для минных крейсеров это был жестокий шторм, мотало их зверски, боковые размахи были до 30°, килевые — не менее 15°. Они все время были покрыты разбрызгивавшимися волнами, как прибрежные камни бурунами. Тревожные ожидания подтвердились, среди этой жуткой ночи “Гайдамак” поднял сигнал "не могу управляться”. Пока крейсер поворачивал на помощь бедствующему кораблю, его огни исчезли в кромешной тьме — корабль не обнаружили. На сигнал, повторенный два раза "показать свое место”, ответа ие было. Кругом ходит волна да белые гребни”, — говорилось в книге А. Беломора “Вице-адмирал Григорий Павлович Чухиин” (С-Пб, 1909, с. 50).

По счастью, спасительный красный огонь, замеченный далеко от места первоначальных намеков, позволил найти корабль беспомощно качавшийся среди огромных волн. О спуске шлюпки или катера нельзя было и думать. Но Г.П. Чухнин не зря слыл бывалым, знающим и опытным командиром. Опыт подачи линя спасательным расчетом удался. На “Гайдамаке” перелетевший через него линь успели подхватить и ие дали ему опутать гребной винт и руль. К лишо на "Памяти Азова” присоединили проводник, к проводнику кабельтов для буксировки. Кабельтов для плавучести снабдили привязанными к нему поленьями. Но обессиленные люди на “Гайдамаке" подтянуть кабельтов ие смогли. Пришлось рискуя закрутить собственные гребные винты, подобрать кабельтов и вытянуть его на крейсер. Началась висевшая буквально на волоске операция осторожного подтягивания “Гайдамака” за спасательный леер.

Совместное плавание, оказывавшееся прологом к предстоящему через 10 лет походу тем же путем эскадры З.П. Рожественского, закончилась на пути в Гонконг. "Память Азова” должен был незамедлительно присоединиться к находившейся в Нагасаки эскадре Тихого океана, а “Всадник” и "Гайдамак” нуждались в устранении последствии плавания.

Завершив свой тихоокеанский переход, корабли приступили к исключительно многообразной, на редкость часто меняющейся, но всегда на “отлично” выполнявшейся боевой службе. Зачисленные в Сибирский флотский экипаж и там как бы включенные в состав еще номинально существовавшей Сибирской флотилии, корабли большую часть своей службы провели не у Сибирских берегов, а в водах активно тогда осваивавшегося флотом Желтого моря. Вместе с доставленными в 1888 г. в разобранном виде во Владивосток миноносцами “Янчихе” и “Сучена”, пришедшими в сопровождении кораблей обеспечения на Дальний Восток в 1892 г. миноносцами "Уссури” и "Сунгари” и в 1895 г. — миноносцами “Свеаборг”, “Ревель”, “Борго”, два минных крейсера составили все наличные минные силы русского флота в Тихом океане.

Это были дни знаменитой — второй в истории русского парового флота его блестящий военно-дипломатической акции. Первая, известная как "американская экспедиция 1863 г… остается и доныне примером использования флота, как инструмента международной политики. Тогда прибытие к берегам США двух русских крейсерских эскадр Тихого и Атлантического океана позволило расстроить формировавшуюся Англией против России коалицию европейских держав. Теперь фактом своего превосходства русский флот в Тихом океане должен был заставить Японию отказаться от намерений отобрать у Китая уже захваченный штурмом Порт-Артур и Ляодунский полуостров. Но если в 1863 г. корабли, готовясь к крейсерским действиям, могли полагаться на искусство одиночной боевой подготовки, то акция 1895 г. могла привести к эскадренному сражению с победоносным японским флотом, который только что 3/16 сентября 1894 г. — разгромил при р. Ялу китайский флот.

Русская эскадра опыта такого сражения не имела и практикой эскадренного маневрирования не занималась. Привыкшие плавать по одиночке, русские корабли в считанные дни должны были овладеть наукой морского сражения. По счастью, командующим прибывшей в Тихий океан Средиземноморской эскадрой был контр-адмирал С.О. Макаров. Удачей было и то. что начальником соединенных эскадр (Средиземноморской и Тихого океана) был назначен вице-адмирал С.П. Тыртов, который тогда в полной мере сумел для пользы флота применить таланты и энергию своего младшего флагмана.

Сосредоточению эскадры в Чифу предшествовал сильно затянувшийся период неопределенности, в продолжение которого корабли оставались рассредоточенными в портах Китая, Кореи и Японии. Здесь они несли обязанности стационеров, изучали порты и бухты обширного театра, готовились к столкновениям с морскими силами европейских держав (политика допускала все варианты) и к вмешательству в ход войны Японии и Китая.

Двусмысленность этой ситуации обострялась необходимостью базироваться на японские порты, ибо зимовка в замерзающем Владивостоке могла полностью парализовать флот. На совещании в Петербурге 9 августа 1894 г. было решено пока что в войну не вмешиваться и потому только 14 октября 1894 г. начальник Тихоокеанской эскадры вице-адмирал С.П. Тыртов получил приказание покинуть Владивосток.

К 27 октября на рейде порта Чифу собрались крейсера “Адмирал Нахимов", “Адмирал Корнилов" и “Рыида”. Затем корабли, разделившись, отправились в Нагасаки, причем “Адмирал Корнилов” по пути зашел в Чемульпо, а “Рында” в Талиенван. Здесь он застал на якоре весь японский флот. В Нагасаки к эскадре присоединился “Разбойник", вскоре отправленный на станцию в Шанхай, и “Забияка”, получивший задание в Корее обследовать о-ва Каргодо.

Этими постоянного менявшимся назначениями начальник эскадры старался, как ему предписывали, скрыть тот пункт базирования, который следовало избрать в случае военных действий. Эти неопределенные инструкции в начале 1895 г. сменялись указаниями о необходимости остаться в японских м китайских водах до окончания японо-китайской войны. Одновременно начальнику эскадры Средиземного моря контр-адмиралу С.О. Макарову предписывалось покинуть воды Греции и присоединиться к эскадре Тихого океана. С.П. Тыртову 25 января поручали принять командование соединенными эскадрами. Только что вступивший на престол император Николай 11 принял решение вмешаться, если потребуется, в ход переговоров о мире между Китаем и Японией. Флот ранее готовившийся к крейсерской войне с Англией, был поставлен перед задачей возможной войны с победившей Китай Японией.

Решая как всегда неразрешимою задачу, полученную от петербургской бюрократии — выбрать для базирования такой порт, о котором не могли бы узнать иностранные государства, адмирал С.П. Тыртов должен был остановится на китайском порту Чифу. Его обширная бухта была слишком открыта и мало удобна для стоянок, но у пего было два преимущества — отсутствие телеграфа и близость к Порт- Артуру, вероятность действий против которого, как начинал догадываться адмирала, становилась все очевиднее. Уже находившийся в этом порту крейсер “Разбойник” должен был сделать заказы на поставку для эскадры запасов угля. Сюда же 11 апреля был послан только что пришедший из Средиземного моря крейсер “Владимир Мономах” (командир капитан 1 ранга З.П. Рожествеиский). Ему поручалось наблюдать за действием японского флота и за положением в Желтом море и в Печилийском заливе.

Попытки адмирала договориться с французским и германским командующими о совместных действиях были отклонены. Русских с их политикой “союзники” оставили одип-на-одии с японцами. Теперь С.П. Тыртову надо выбирать момент ухода из Японии, па порты которой продолжала базироваться эскадра. “Неудобно угрожать стране, пользуясь ее гостеприимством”, — телеграфировал он в Петербург из Нагасаки. Но только 20 апреля он, наконец, получил предписание перейти в Чифу, где ожидать результатов ответа на протест России против японских условий перемирия с Китаем.

Корабли следовало готовить к бога, но собрать из было возможно только с помощью японского телеграфа. 1 апреля в Нагасаки пришел крейсер “Владимир Мономах”, 6 апреля броненосец “Император Николай I” под флагом командующего Средиземноморской эскадры контр-адмирала С.О. Макарова. Здесь же находился крейсер “Память Азова” под флагом вице-адмирала С.П. Тыртова. Остальные корабли распределялись следующим образом: Кобе — “Адмирал Нахимов”, “Рында”, “Корец”; Иокогама — “Адмирал Корнилов”; Шанхай — “Крейсер”, “Манджур”, “Гремящий”, “Свеаборг”; Чифу — “Разбойник”, Тяньцзинг — “Сивуч”; Чемульпо — “Забияка”; Гонконг — совершившие поход из России “Отважный”, “Борго”, “Ревель”. Практическими упражнениями в порту Гамильтон (острова между о. Квельпорт и южным берегом Кореи) занимались “Бобр”, "Всадник”, “Гайдамак”. Согласно предписанию из Петербурга корабли, находившиеся в Кобе и Иокогаме, вышли в море 20 апреля. На следующий день покинули Нагасаки два флагманских корабля — “Память Азова” и "Император Николай I”.

В море С.О. Макаров с остановившегося крейсера получил записку с предложением разработать меры по всемерному повышению боеспособности кораблей, то есть по существу предложить тактику в бою и техническую подготовку кораблей. Чтобы ввести иностранцев в заблуждение, "Император Николай I” был задержан в море выполнением боевой стрельбы и пришел к исходу того дня — 23 апреля, в который пришел “Память Азова”. Здесь уже находились "Всадник”, "Гайдамак”, “Свеаборг”, “Владимир Мономах”, “Разбойник” и “Г ремящий”.

Перехитрить иностранные державы не удалось. Ко времени прихода эскадры в Чифу, там уже находились два корабля эскадры германского адмирала Гофмана и три крейсера Англии, Франции, США. На другой день по приходу — 24 апреля на броненосце "Центурион” прибыл и английский адмирал. Пришлось два просторных, но мелких водных рейда делить с иностранцами. Обстоятельства боевой подготовки эскадры и роль в них С.О. Макарова исчерпывающе отражены в сборнике Документов адмирала (т. II, с. 175–218).

Первым пунктом его приказа, отданного в Чифу, командирам предписывалось окрасить свои корабли в светло-серый цвет, — как корпус, так и рангоут и дымовые трубы. Маскировочный эффект достигался нанесением па черные борта слоя белил. На неоднородность окраски не следовало обращать внимание, "так как все дело ие в щегольстве, а в уменьшении видимости судов ночыо и в затруднении в наводки неприятельских орудий".

Носовая часть минного крейсера “Всадник” после столкновения с крейсером “Память Азова”. Май 1895 г.

В ходе окраски командирам предоставлялась свобода выбора, позволявшая всесторонне оценить эффективность получившихся оттенков и степени однородности окраски. Плавающий тогда на "Памяти Азова” граф А.П. Капнист (1871–1918) писал о том, что его корабль по выбору Г.П. Чухнина был окрашен в несколько розоватый серый цвет, под топ местности”. Благодаря этой окраски корабль не только ночыо, но и вечером, и рано утром “совершенно сливался с морем”. Хорош был и серо-зеленый цвет под “мокрую парусину”, какой имел “Владимир Мономах”. Он, однако, выдавал себя отблеском в лучах прожектора. Самым рациональным и практичным оказался цвет одной из канонерских лодок (и, по-видимому, миноносцев и минных крейсеров), полученный по рецепту С.О. Макарова. Ее черный борт прокрашенный легким слоем жидких белил позволял кораблю скрываться во мраке ночи уже на расстоянии 2–3 каб. Сверх того, борт корабля, в отличии от “Владимира Мономаха”, не давал отблесков. Как подчеркивал в своем отчете С.О. Макаров, “работа по перекраске судов и разные другие приготовления произвели весьма благотворное действие на личный состав и чрезвычайно подняли дух на эскадре" (С.О. Макаров. Документы, ч. II, с. 198).

Так в массовом порядке было положено начало не только маскировочной окраске но и ее камуфляжным очертаниям, что спустя 10 лет позволило применить ее в Порт-Артуре и Владивостоке на миноносцах. Опыт эскадры в Чифу не был забыт, и окраска Тихоокеанской эскадры в боевой зеленоватооливковой цвет была введена в Тихом океане осенью 1903 г., а во Владивостоке крейсера и миноносцы окрасились в первый день войны. Опыт усиленной боевой подготовки в Чифу запомнился флоту и многие передовые офицеры сумели применить его в своей последующей службе.

По странности, доныне не имеющий своего объяснения, один из участников эпопеи в Чифу — командир "Владимира Мономаха” З.П. Рожествеиский по опыту маскировочного окрашивания 1895 г. вынес совершенно иное убеждение — в полной бесполезности этой окраски. Уже в должности начальника ГМШ в 1903 г. он с явной издевкой отзывался об инициативах С.О. Макарова. По счастью, не все офицеры вышли из Чифу с таким боевым багажом, как командир "Владимира Мономаха”. Многие сумели применить полученный опыт в войне и первыми из них, как это выяснилось тогда, были офицеры из команды "Всадника” и "Гайдамака”. Их опыт миноносной разведочной и дозорной службы за недолгий, но предельно насыщенный месяц мобилизационной готовности в Чифу оказался, наверное, самым весомым.

Не раз, наверное, выполняя разведку и охрану эскадры в море, “Всадник” и “Гайдамак”-могли лицом к лицу или издали встречаться с кораблями того флота, с кем вот-вот предстояло вступить в бой. Ведь Порт-Артур, где находился японский флот отделялся от Чифу каких-то — прямо на север- 75 миль. Три часа полным ходом. И действительно во время выхода эскадры (пять крейсеров, один броненосец и две канонерские лодки) 13 мая минный отряд (два минных крейсера и миноносец “Свеаборг”) совершил рекогносцировку в Вей-Ха-Вей, где застал несколько японских кораблей. Часть его фортов имела разрушенный вид. Ответную рекогносцировку 19 мая совершили два японских миноносца. Обойдя эскадру средним ходом, они ушли в море. На флагманском “Памяти Азова” их встречали маршем и японским гимном. Момент этот был опасный: открытый рейд давал возможность провести внезапную атаку и “Всаднику” с “Гайдамаком” приходилось быть готовыми ко всем случайностям.

Плавание 13 мая ознаменовалось столкновением “Всадника” с флагманским “Памятью Азова. Самоотверженным усилием экипажем обоих кораблей ремонт был выполнен в несколько дней. Досадный столь некстати произошедший казус, в истории флота, понятно, не афишировался и, возможно, даже и не расследовался. В Чифу в ожидания боя было не до расследований. Ясно одно, произошедшая авария была одним из показателей той напряженности и приближения к боевой обстановки, в которой эскадра в Чифу готовилась к схватке с японским флотом. Освободившись от всех не требовавшихся для боя лишних грузов, проводя курс учений, стрельб и маневров (они стали основной подготовкой Практической эскадры Балтийского моря 1896 и 1898 г.) эскадра становилась сплаванным боевым соединением.

27 апреля, в пору особенно интенсивной подготовки эскадры к бою, С.О. Макаров записывал в дневнике о визите английского адмирала, который дал русским дружеский совет остерегаться японских мин и уверял, что русский флот в силах превосходит японский и что пять русских кораблей справятся со всеми японскими. “Вероятно, он обратное говорит японцам”, — замечал С.О. Макаров. Действительно русская эскадра располагала пятью тяжелыми кораблями, из которых два были равноценны современным броненосцам. У японцев кораблей такого класса не было. Их главная эскадра состояла из двух устарелых (1877–1878 года постройки) малых броненосцев водоизмещением 2000 и 4000 тонн (один имел четыре 9,4-дм пушки), легкого крейсера “Чиода” с 4,6-дм броневым поясом и трех однотипных крейсеров типа “Мацусима”. У них броневого пояса не было, но зато они несли по одному 12,6-дм орудию в барбетных установках.

Много неожиданностей, как показал бой при Ялу, можно было ожидать от “могучей эскадры” из пяти малых, но быстроходных (скорость от 18,5 до 23 уз) бронепалубных крейсеров, из которых “Нанива” и “Такачихо” имели по два орудия калибром 10,2 дм. Кроме названных тяжелых орудий японский флот имел на вооружении 35 6-дм, 59 120-мм пушек и 154 малокалиберных скорострельных. Два китайских броненосца, захваченных после капитуляции китайского флота, были, по-видимому, небоеспособны. Проявить себя могли и имевшиеся у японцев несколько 50-70-тонных миноносцев, из которых четыре имели скорость от 20 до 22 уз. Весомый противовес им составляли два минных крейсера и три миноносца.

К имевшемуся “Свеаборгу” 20 мая присоединились “Янчихе” и “Сучена”, пришедшие под конвоем лодки “Бобр”. Миноносцы “Борго” и “Ревель”, изрядно потрепанные после океанского перехода, прямо из Шанхая, где они ремонтировались, под конвоем “Забияки” перевели во Владивосток. Наличие в составе эскадры двух минных крейсеров заметно обеспечивало перевес русских миноносных сил над японскими. Но на легкий успех в бою рассчитывать не приходилось. Важно было сравняться с японским флотом в боевой подготовке и восполнить его главное преимущество — наличие боевого опыта и обстрелянное™ его кораблей. Их отличная сплаванность, искусство и практика стрельбы, смелая наступательная тактика заставляли готовиться к бою с полным напряжением сил.

Лишь достигнув такого же уровня боевой и эскадренной подготовки, можно было одолеть противника. И С.О. Макаров, фактически руководивший боевой подготовкой эскадры, сумел достичь невозможного. Разрозненно плававшие корабли стали действительно боевой эскадрой. Особенно радовал адмирала боевой дух миноносных кораблей: “Всадника”, “Гайдамака” и малых миноносцев. В свете "весьма бравого”, по выражению адмирала общего настроения на эскадре, где все корабли соперничали один перед другим "в готовности к делу: “На судах быстроходных молодежь как-то весело смотрела на предстоящее дело и когда пришло известие, что японцы согласились на все требования нашего правительства, то на быстроходных судах многие искренно пожалели, что не удалось подраться”. “Быстрый ход” — замечал адмирал, — действительно подымает дух экипажа и это составляет немаловажное преимущество большого хода”.

Свою роль в боевом настрое минных кораблей сыграли, понятно, задававшие тон командиры “Всадника” и “Гайдамака”. Капитан 2 ранга М.Г. Невинский (1849-?) в 1886–1889 гг. командовал миноносцем “Ревель”, с 1889 по 1892 г. прошел трудную школу службы в должности старшего офицера крейсера “Князь Пожарский”, а “Всадником” командовал с 1893 по 1895 г. Цензовые правила привели М.Г. Невинского к назначению в 1895 г. на должность командира более крупного (водоизмещение до 1600 т), но вовсе не имевшего боевого значения монитора “Лава”. В январе 1898 г. М.Г. Невинский получил в командование строившийся крейсер “Диана”. Но казенное судостроение, погрязшее в непроходимой рутине помешало командиру успеть вывести свой корабль в море.

Еще более многообещавшей была биография командира “Гайдамака” капитана 2 ранга А.А. Мельницкого (1850-?). В 1875 г. окончив артиллерийский офицерский класс, он участвовал в войне с Турцией в 1877–1878 гг. был награжден двумя боевыми орденами “с мечами”, в 1887 г. стал старшим офицером клипера “Пластун”, а в 1888–1892 гг. совершившего кругосветное плавание на Дальний Восток клипера “Крейсер”. Затем в 1892 г. он командовал канонерской лодкой "Гроза", а в 1892–1894 гг. — транспортом “Артельщик”. Его дальневосточный опыт получил применение в должности командира “Гайдамака" в 1894–1895 г., затем он командовал канонерской лодкой “Гремящий”, в 1897–1898 гг. — строившимся крейсером "Аврора", в 1898–1901 гг. в должности командира броненосца “Севастополь”, готовил корабль к плаванию и привел его в Порт-Артур. Но отслужив тихоокеанский ценз и не получив флагманской должности, он в 1905 г. был произведен в контр-адмиралы с увольнением от службы.

Но пока что, в 1895 г., когда эскадра подтвердила свою необходимость для государства и достигла пика своего развития, два командира минных крейсеров вместе со своими кораблями составляли ее подлинные украшения, надежду и гордость. Так кажется автору, об этом позволяют думать и биографии командиров. И так уж случилось, что именно “Всадник” и “Гайдамак”, оказавшись в роли ветеранов эскадры 1895 г., должны были пройти с ней тот непростой десятилетний путь, который в 1904 г. привел Россию к войне с Японией.

23 июля адмирал С.П. Тыртов получил разрешение перевести эскадру на мирное положение и соответственно перераспределить корабли по портам. Прибывший из Шанхая к "шапочному разбору” новоназначенный начальник Тихоокеанской эскадры контр-адмирал Е.И. Алексеев получил приказание с крейсерами “Владимир Мономах”, “Забияка" и лодками “Отважный” и “Бобр” наблюдать за обстановкой в Вей-Ха-Вее, Порт-Артуре и Чемульпо. “Память Азова” с адмиралом С.П. Тыртовым покинул Чифу утром 27 июня. Эскадра летом оставалась во Владивостоке, а к зиме 1895–1896 гг. ушла в порты Японии и Китая, как это делалось и прежде.

Летом 1895 г. ушли в Россию “Рында”, “Разбойник”, а в январе 1896 г. “Владимир Мономах”. На смену им на Дальний Восток в апреле прибыли шедшие соединенно (покинули Кронштадт 29 октября 1895 г.) крейсера “Рюрик” и “Дмитрий Донской”. Тогда же в январе 1896 г. спустили флаги начальник Соединенных эскадр вице-адмирал С.П. Тыртов и Средиземноморской эскадры С.О. Макаров. Полновластным начальником эскадры Тихого океана остался стремительно делавший карьеру (говорили, что из-за родства с царской семьей) контр-адмирал Е.И. Алексеев.

“Гайдамак” в Чифу. 1895 г.

Из рапортов командира минного крейсера “Гайдамак” капитана 2 ранга Мельницкого

от 12 сентября 1894 г.

10 сентября, в 1 час. дня, отдав швартовы, вышел из Кронштадтской средней гавани для следования по назначению — на соединение с эскадрой Средиземного моря. Пройдя Купеческую стенку, произвел салют 7 выстрелов и получив ответ, пошел средним ходом за бочки, поджидая ‘‘Всадника”, и когда последний приблизился, дал полный ход. Ветер W и спокойное море.

Пройдя 12 сентября в 5 час. 30 мин. утра Дагерорт, лег на Гогланд, который и открывался в 1 час дня. У Гогланда получил свежий ONO до 6 баллов и попутную волну, на которой крейсер хорошо держался, не имея перебоя в машине. У Борнхольма ветер отошел к N и волнение улеглось. В 8 час. утра подошел к плавучему маяку Фальстербо при штиле и ясном небе. На Дрогденском маяке взял лоцмана и в 11 час. утра 12 сентября стал на якорь на Копенгагенском рейде. Произвел салют по уставу и получил ответ. На рейде военных судов не застал. Машина работала превосходно.

В Копенгагене пополнил запас угля и пресной воды.

14 сентября крейсер посетил первый секретарь посольства князь Кудашев, который, за отсутствием посла, остался исполнять его должность.

15 сентября в 9 час. утра, окончив расчеты с берегом, снялся с якоря и совместно с ‘‘Всадником" вышел из гавани для следования далее.

Проходя Гельсинор, салютовал крепости и получил ответ равным числом выстрелов. У маяка Кулен встретил свежий NW, который однако, не развел крупной волны. К 4 час. ветер усилился и барометр сильно упал. Это давало повод думать, что в Немецком море очень свежо, а потому решил зайти в Фридрихсгафен, чтобы в гавани выждать благоприятную погоду. В 6 час. 30 мин. вошел в Фридрихсгафен и отшвартовался, причем ветер засвежел до 9 баллов. К ночи ветер задул от того же румба NW с силой шторма. Полученные со станции бюллетени оправдывали мое предположение о шторме в Немецком море.

Находясь в 20 милях от Скагена и обладая благоустроенной гаванью с глубиной от 2'/2 до 3'/л саж., Фридрихсгафен представляет хорошую стоянку для судов, желающих переждать свежую погоду.

Весь день 16сентября ветер дул от Ы\Л/ссилой7-11 баллов, в бюллетене же было показано 4 балла, что соответствует нашим 12. К вечеру стало стихать и ветер отошел к N, а 17 числа даже к NO, вследствие этого в 4 час. 30 мин. вечера вышел из гавани и вместе с “Всадником” направился к Скагену и в 5 час. 30 мин обогнул Скаген. Ветер стих, и волнение улеглось.

Переход Немецким морем сделан при легком N0 и попутной волне. 19 сентября в полночь открылся маяк Outer Gabbard, определившись по которому вошел в Английский Канал, и в 3 час. пополудни вышел на Шербургский рейд, отсалютовав нации и получив ответ.

На рейде застал мореходную канонерскую лодку “Гремящий" и французские суда: фрегат “Iphigenie” и крейсеры “ Surcouf" и “Fleurus”.

от 2 октября 1894 года

25 сентября, в 2 час. дня, вместе со “Всадником" вышел из Шербурга и пошел к м. Уэсан, который и обогнул в 2 час. ночи 26 сентября.

Весь переход Английским Каналом сделал при полном штиле. Высокое состояние барометра обещало благоприятную погоду, почему и решил, не заходя в Брест, идти к испанским берегам. До 6 час. утра в Бискайской бухте шел полным штилем, при небольшой зыби от SW. В 6 час. утра задул легкий SO, который к 10 час. усилился до 4 баллов, а к 2 час. дня стих до 2 баллов, к 8 час. вечера перешел в маловетрие от разных румбов.

К полуночи 27 сентября по счислению подошел к Финистере, который за легкой пасмурностью не видал, а потому уменьшил ход и лежал тем же курсом до рассвета. С рассветом взял курс прямо к берегу. К 7 час. 45 мин. открылся мыс Финистере, определившись по которому, взял курс на SO вдоль берега и в 2 час. дня, вместе со “Всадником", стал на якорь в Виго, отсалютовав крепости по уставу и получив ответ равным числом выстрелов. Пополнив запас пресной воды для котлов, в 7 час. утра 28 сентября снялся с якоря и пошел в Кадикс. Весь переход до St. Vincent сделал полным штилем, причем у мыса Рок встретил довольно значительную мертвую зыбь от S. Пройдя St. Vincent, взял курс на Кадикс. Пройдя к маяку Chipiona и определившись по нему, уменьшил ход и пошел в Кадикс, куда и прибыл в 4 час. пополудни 29 сентября. Во время перехода машина работала безукоризненно и никаких повреждений не было. Состояние здоровья офицеров и команды прекрасное.

По приходе в Кадикс отсалютовал нации по уставу и получил ответ равным числом выстрелов. На рейде застал испанский крейсер I класса “Reina Regente”. По предложению санитарной комиссии поднял карантинный флаг и не имел сообщения с берегом в продолжение двух суток. Рассчитываю простоять в Кадиксе около семи дней для освежения команды и окраски наружного борта, окраска которого сильно пострадала за последний переход.

Капитан 2 ранга Мельницкий

Из рапортов командира минного крейсера “Всадник” капитана 2 ранга Невинского

от 28 октября 1894 года

22 октября вместе с крейсером "Гайдамак’’ вышел в море в 7 час. утра. По выходе в море вскоре засвежело от SO, и ветер дошел до 4-х бал., ночью заштилело. 23 октября зашел в г. Марсала, где и стал на якорь в 5 час. вечера, пополнив запас пресной воды и свежей провизии, на следующее же утро, в 7 час 30 мин, снялся с якоря и вышел в море для следования в Пирей. Порт Марсала крайне неудобен, в нем нельзя достать угля, воду привозят в бочках и то матросами с коммерческих судов, провизию также с трудом можно приобрести.

Проходя мимо Палермо, по сигналу с крейсера “Гайдамак", повернул туда и вошел в гавань, где стал на якорь 27 октября в 4 час. 20 мин. По готовности крейсера "Гайдамак" и пополнив запасы угля, воды и провизии, вышел в море в 6 час. утра. В 4 час. дня, пройдя Мессинский пролив, взя/j курс на Кефалонию; в 7 час. вечера встретил шквал от SO с дождем, а затем до Патрасского залива было тихо. 28 октября в 7 час. 30 мин. утра в Патрасском заливе засвежело от О, и ветер дошел до 6 бал.; в 5 час. вечера подошел к Коринфскому каналу; в 9 час., пройдя канал и рассчитавшись за проход, взял курс на Пирей, куда и вошел на рейд в 12 час. вечера.

Вследствие полученного приказания пошел в Саламинскую бухту, а 29 октября в 10 час. утра перешел на Пирейский рейд, где и стал на якорь.

от 8 декабря 1894 г.

22 ноября в 10 час. вечера, согласно приказанию начальника эскадры Средиземного моря: следовать в Нагасаки соединенно с крейсером “Память Азова" и минным крейсером “Гайдамак”, начал разводить пары. 23 ноября в 8 час. 15 мин. утра снялся с якоря вслед за крейсером “Память Азова" и по предварительному соглашению с командиром крейсера в начале 10 час. пошел вперед в Порос, для предупреждения крейсера“ Владимир Мономах" о том, что “Память Азова” идет для принятия артиллерийского груза, о чем при входе на Поросский рейд сделан мною сигнал. В 11 час. 30 мин. стал на якорь, а в 12 час. пришел на рейд крейсер “Память Азова”; в 1 час. пополудни пришел с почтой минный крейсер "Гайдамак”. В 2 часа вслед за крейсером “Память Азова" снялся с якоря и по выходе в море вступил ему в кильватер.

24 ноября в 11 час. 30 мин. дня прошли маяк Sidero Point на острове Кандия и взяли курс на Порт-Саид. В 8'час 15 мин. вечера открылся маяк Дамиетта, а 26 ноября в 12 час. 20 мин. ночи по сигналу с “Памяти Азова” стал на якорь при входе в Порт- Саид; в 7 час. 15 мин. утра снялся с якоря и под проводкой лоцмана вошел в Порт-Саид, где в 8 час. 30 мин. стал на якорь в бассейне Измаил.

Пополнив запасы материалов и провизии, 30 ноября в 5 час. 45 мин. утра, по прибытии лоцмана, снялся с якоря и в 6 час. вошел в канал, имея разрешение идти каналом 9-узловой скоростью; но управление каналом, дав таковое разрешение и зная, что крейсеры должны сняться с якоря в 5 час. 30 мин. утра, распорядилось прислать лоцмана на 15 мин. позже, чтобы пропустить в канал вперед итальянский почтовый пароход и таким путем заставить идти крейсеры по 5–6 узлов. Крейсер “Память Азова" прошел в канал накануне, 29 ноября в 7 час. утра.

Вначале я, а за мной крейсер "Гайдамак” шли за итальянским пароходом, и по временам приходилось стопорить машину. так как лоцман, вследствие установленных правил, находил невозможным обойти пароход. В 7 час. утра навстречу по правому борту прошел небольшой пароход с баржей на буксире и вслед затем, по левому борту, прошел другой пароход, чем я и воспользовался и тотчас же обошел итальянский пароход, а за мной и крейсер “Гайдамак", и пошел дальше со скоростью 8–9 узлов. Перед выходом из Порт-Саида я был предупрежден консулом, что, в случае обхода крейсером судов, лоцман будет на это время спускаться, так как управление каналом в таких случаях снимает с себя ответственность за какие-либо аварии, но лоцман, сойдя перед обходом с мостика, больше не входил и с ближайшей станции об этом телеграфировал, а на следующей станции получил приказание войти на мостик, а на время обхода спускаться вниз.

В 9 час. 40 мин., по сигналу со станции, на 29 миле ошвартовался у восточного берега канала, причем приходилось держаться с кормы шестом, так как все время прижимало к берегу и мог повредить винт. В 10 час. 30 мин., пропустив коммерческий пароход, отдал швартовы и дал ход машине. В 11 час. 10 мин., опять по сигналу со станции, на 36 миле отшвартовался и стал вдоль западного берега канала. В 1 час, пропустив пароход, отдал швартовы, и так как корму при ходе прижимало к берегу, дабы не повредить винт, пришлось завести конец на противоположный берег и с помощью него отойти.

В 2 часа, войдя в озеро Timsah, принял другого лоцмана со станции Измаилия. В 3 час. 15 мин. вошел в Большое Горькое озеро и дал полный ход. В 4 час 30 мин., имея попутное течение, вошел в канал и уменьшил ход до 9 узлов. В 4 час. 45 мин. нагнал коммерческий пароход и дал малый ход, а в 5 час., в более широкой части канала, обошел его, имея ходу 9 узлов, причем лоцман временно спускался вниз.

В 5 час. 25 мин., лоцман отказался дальше вести крейсер, за темнотой, сошел с мостика и требовал остаться на ночь у станции. Находя опасным ночевку крейсера в канале и не имея сигнала со станции для остановки, я пошел дальше, пользуясь лунным светом и держа на белый направляющий огонь на восточном берегу. В 5 час. 30 мин. увидел за поворотом канала шедший навстречу пароход и его красный огонь, почему уменьшил ход и стал придерживаться красных баканов западной стороны. По объяснению лоцмана, встречный пароход должен бы быть уже ошвартовлен у восточного берега, для пропуска крейсеров и обойденного нами парохода.

В 5 час. 35 мин. за поворотом пароход начал освещать прожектором, почему приняв, что он находится на ходу, я продолжал идти малым ходом и, подойдя к нему вплотную, заметил поданный швартов с носу, я остановил машину. Пароход оказался несколько ближе к восточному берегу, с застопоренной машиной и только что поданными швартовами на западный берег. Пароход начал немедленно травить носовой швартов, который, по своей плавучести, не потонул, а вследствие имеемой инерции от бывшего хода, был разрезан форштевнем крейсера, несмотря на данный перед тем задний ход. Крейсер остановился впереди кормового швартова, который по приказанию капитана парохода был отдан немедленно, так как его люди были еще на берегу, после чего я дал ход и прошел вперед, увеличив опять ход до 9 узлов. Вслед за мной прошел и крейсер “Гайдамак". В 6 час. 5 мин., пройдя Порт-Тефик, вошел в Суэцкий залив, где, показав свои позывные, стал на якорь около крейсера “Память Азова".

В Суэце пополнил запас свежей провизии и 2 декабря в 8 час. утра, соединенно с "Памятью Азова" и “Гайдамаком", снялся с якоря и тотчас же вступил в кильватер "Памяти Азова”.

6 декабря, по случаю тезоименитства Государя Императора, совершено Богослужение и салют по уставу, причем расцветился стеньговыми флагами.

7 декабря в начале 9 час. вечера вошли в Аденскую бухту, где, по сигналу с “Памяти Азова”, пошел на внутренний рейд и в 8 час. 50 мин. стал на якорь вблизи плавучего маяка.

8 декабря в 6 час. утра, приняв лоцмана, снялся с якоря и стал на назначенное крейсеру место, отдав левый якорь и взяв швартовы с кормы на бочку, прекратил пары и приступил к чистке и осмотру машины, котла и опреснителей; последние за означенный переход давали достаточное количество воды.

Состояние здоровья офицеров и команды хорошее.

от 15 января 1895 года

14 декабря в 8 час. 30 мин. утра, имея разведенные пары, одновременно с минным крейсером "Гайдамак", снялся с якоря и по выходе в Аденский залив держался малым ходом, дожидаясь окончания определения девиации крейсером “Память Азова". В 10 час. 30 мин., по его сигналу, вступил в кильватер. Ветер 0–3. состояние моря 4 балла. 16 декабря в 5 час. вечера прошли траверз восточной оконечности острова Сокотра и взяли курс SO 76°. По проходе острова Сокотра ветер стал свежеть и волнение увеличилось. При ветре NO-5 и состоянии моря 5 в 3 час. 30 мин. дня, по сигналу с "Памяти Азова", “Гайдамак” принял буксир для приемки угля, почему ход уменьшен до 4 узлов, которым и шли до окончания погрузки угля на “Гайдамак".

19 декабря в 4 час. утра, по сигналу с “Памяти Азова", ход увеличен до 9'/г узлов; в 8 час. утра, при тех же обстоятельствах погоды, в широте 71°42‘N и долготе 60"40'0, по сигналу с "Памяти Азова", подошел для принятия буксира и приемки угля. Погрузка угля производилась в мешках, передаваемых по лееру, взятому за топ бизань-мачты “Памяти Азова" и за шпор фок-мачты “Всадника”. Показания кренометра были 20–35°, число розмахов в минуту 26; в 4 час. 30 мин. дня окончили погрузку угля.

20 декабря состояние моря спокойное, а 21 декабря почти штиль, с небольшой зыбью. К ночи зыбь увеличилась и в 1 час ветер от N0 стал свежеть и достиг 6–7 бал., по временам с порывами до 8 бал. Размахи качки доходили до 45°, при числе розмахов-в минуту 32. Качка была настолько велика, что 23 декабря не производилась варка пищи и был случай (несмотря на заведенные штормовые леера по тентовым стойкам вокруг всего крейсера), что матрос, вышедший снизу наверх, не рассчитав на могущий быть размах, едва не вылетел за борт, но, к счастью, был удержан другим матросом, шедшим за ним снизу наверх. Носовая возвышенная часть крейсера была все время обливаема волной, которая часто попадала и на мостик.

По временам волной обливало крейсер за башней и даже иногда он черпал всем бортом поверх парусинного фальшборта, шнуровка которого от большого напора воды в нескольких местах лопнула. Вода, попавшая на палубу, некоторое время не успевала стекать за борт. Волны попадали в машину и в кают-компанию, так что машинный люк пришлось наглухо задраить. Таким образом, крещение крейсера было полное, и в общем можно заключить, что "Всадник" обладает хорошими морскими качествами. Перебой машины был значительный, и все время стоял машинист на ручке регистра.

В начале 11 час. вечера в широте 7°7′N и долготе 77°58′0 “Гайдамак" сделал сигнал: “не могу управляться" и тотчас же отстал. Вслед за сим был уменьшен ход, и спустя некоторое время "Память Азова" повернул назад к "Гайдамаку". Через несколько минут огни у "Гайдамака" скрылись, и “Память Азова", подойдя приблизительно к месту нахождения “Гайдамака", сделал сигнал: “показать свои места”, на что мною были показаны свои позывные. В исходе 11 часа с “Памяти Азова" был сделан сигнал: "идите осторожно". Имея прежний курс SO 80" (на Коломбо), я продолжал идти малым ходом, а около 11 час. 30 мин. скрылись огни “Памяти Азова”. До 7 час. утра я продолжал идти малым ходом, а затем увеличил ход до 8 узлов. Состояние моря стало спокойнее лишь только после того, как открылся берег Цейлона.

24 декабря в 11 час. утра перед входом на рейд Коломбо отсалютовал нации, принял лоцмана и по его указанию стал на якорь. В исходе 7 час. вечера пришел крейсер "Память Азова"; а вслед за ним и “Гайдамак". Во время стоянки в Коломбо производил пересмотр машины, подшипников, чистку и чеканку котлов, а также осмотр вспомогательных механизмов.

5 января 1895 года, в 10 часов вечера, начал разводить пары в правом котле. 6 января, в 7 час. 45 мин. утра перед съемкой с якоря поднял сигнал крейсеру “Память Азова": “прошу по выходе в море взять меня на буксир". Следуя движению “Памяти Азова”, в 8 час. утра снялся с якоря и по выходе с рейда принял буксиры, а в 10 час. был дан ход. В 8 час. вечера взяли курс на Acheen и по выходе в Бенгальский залив встретили N0-4, дошедший на следующий день до 6 бал.; состояние моря 4–5; розмахи доходили до 30°. Буксиры держали хорошо, но, вследствие бывших по временам очень сильных подергиваний, приходилось их поправлять.

10 января, в 7 час. утра, по сигналу с "Памяти Азова", поднял пары, а в исходе 9 час. отдал буксиры и дал малый ход. В 11 час. 40 мин. "Гайдамак" принял буксиры и увеличил ход до среднего.

14 января в 10 час. утра “Гайдамак" отдал буксиры и по сигналу вступил в кильватер "Памяти Азова". В 2 час. дня, подойдя к Сингапуру, принял лоцмана и по указанию его встал на якорь на рейде и прекратил пары.

Два перехода, сделанные крейсером от Адена до Сингапура (один в 12, а другой в 8 суток и при том в свежую погоду), были донельзя утомительны, так как сон, служащий отдохновением и необходимый при усиленной работе на судне во время переходов, при постоянно большой качке, весьма плох, и многие из чинов крейсера не спят, а только по временам дремлют. В бывшую большую качку, продолжавшуюся почти три ночи, никто из чинов крейсера не спал, все время были наверху и по возможности бодрствовали. На якоре после таких переходов приходится заниматься исключительно чисткой и приборкой на судне. Вследствие чрезмерного утомления всех чинов крейсера, а также продолжавшего дуть свежего N0 муссона я счел нужным просить разрешения начальника эскадры Тихого океана о дальнейшем плавании малыми переходами, на что и получено его согласие.

Капитан 2 ранга Невинский

В морях Японском и Желтом

Но ие надолго Владивосток оставался главной базой “Всадника” и “Гайдамака”. Развернувшаяся в 1896 г. железнодорожно-банковская экспансия в Китае, соединившись в российской политике с замыслами территориальных приобретений, вовлекла флот в поиск баз на корейском побережье. Наиболее подходящим. по мнению нового начальника эскадры (в 1897–1899 гг.) контр-адмирала Ф.В. Дубасова безусловно был Мозампо, но по остающимся до сих пор в тайне обстоятельствам, интересы императора Николая 11 сосредоточившееся па китайском Порт- Артуре — том, самом, ради предотвращения захвата которого Японией, была в 1895 г. сосредоточена эскадра в Чифу. Отступив от роли благородном защитника Китая от алчных японских агрессоров Николай 11 сделал Россию захватчиком защищенной ею территории. Этот захват увенчался планами соединить незамерзающий Порт-Артур с уже прикладывавшимся через территорию Китая 1200-верстным участком Сибирской железной дорогой.

Мнимые стратегические преимущества н сомнительные коммерческие выгоды оказались для императора более весомые, чем предостережения и неблаговидности "дружеского” захвата Порт-Артура и опасности прокладки железной дороги через чужую территорию. Но выбор был сделан и Япония с 1897 г. приступила к планомерным приготовлениям к войне с Россией. Искусно подогреваемая антирусская истерия в Японии, поддерживала постоянно нараставшие шовинистические настроения. Флот ставился перед неизбежностью войны.

Из дальних плаваний той поры памятным для флота был поход “Всадника” и “Гайдамака” 25 июля 1896 г. совместно с крейсером “Память Азова”, поднявшим флаг контр-адмирала Е. И. Алексеева. Корабли побывали в заливе Америка (ныне бухта Находка), в заливе Св. Ольги, в Императорской гавани, в заливе Де-Кастри. Несмотря на частые туманы и полное отсутствие входных знаков, “Всадник” и “Гайдамак” отлично справились с ролью провожатых крейсера. В Де-Кастри адмирал перенес свой флаг на “Всадник” и вместе с “Гайдамаком" совершил по Амуру плавание до прежней базы Сибирской флотилии — Николаевска. Адмирал высоко оценил сохранившееся важное стратегическое назначение города и порта, который по его мнению, ввиду прокладки Сибирской железной дороги, в силу природного богатства края “должен иметь большую будущность и обратиться в один из цветущих и деятельных русских городов”.

С 20 по 29 августа эскадра в составе броненосца “Император Николай 1”, крейсеров “Рюрик”, "Память Азова”. “Адмирал Нахимов”, “Дмитрий Донской”, “Забияка” и канонерской лодки “Кореец" провела в заливе Славянский. На станциях: в Чемульпо оставалась лодка “Отважный”, в Чифу — “Маиджур”, в Ханькоу — “Бобр”. Состоялись обстоятельные, напоминавшие уроки Чифу, учения, маневры, постановка минных заграждений с плотов, примерная боевая стрельба и отражение атак присланных из Владивостока миноносцев и минных катеров. Отныне этот прекрасный рейд, как оцепил его Е.И. Алексеев, стал излюбленным местом учений всех сменявших одни другого составов Тихоокеанской эскадры.

11 сентября “Гайдамак” вместе с эскадрой (в том же составе) перешел в залив Америка, где 15 сентября была проведена общая стрельба по укреплениям, заранее сооруженным на о. Лисий.

Показательна характерная для того времени оптимистичность оценки результатов этого, как, отмечал адмирал “совершенно нового рода боевых упражнений”. Расстояние при стрельбе (15–20 кб.) определяли пристрелкой. Тем не менее, адмирал, как это происходило и в дальнейшем, считая итоги стрельбы “вполне удовлетворительными", а команды — владеющими “надлежащей боевой подготовленностью". Так продолжала утверждаться давняя закоренелая наклонность бюрократии к самоуспокоенности с ее дежурными докладами по начальству: “все обстоит благополучно”.

От проведения примерного боя пришлось отказаться из-за малочисленности эскадры. 16 октября 1896 г. минные крейсера вместе со всей эскадрой, кроме "Адмирала Корнилова” (занятого заменой котлов), “Крейсера” и ушедшего 10 октября в Россию "Императора Николая 1”, пришли в порт Шестакова. Этот рейд в 1886 г. был обследован клипером “Крейсер”. С той поры он рассматривался как одно из мест базирования русской эскадры и периодически посещался и изучался русскими кораблями.

В Фузане, куда отправились 25 октября, вся торговля находилась в руках деятельно осваивающих Корею японцев, от которых за очень высокую плату только и удалось приобрести уголь для пополнения запасов топлива минных крейсеров и канонерских лодок. Этот урок заставил И.Е. Алексеева ходатайствовать о приобретении участка для угольного склада.

31 октября эскадра пришла в Чемульпо, откуда адмирал отправился на аудиенцию к корейскому королю. В итоге визитов в Корею пришлось докладывать начальству, о том, что "японское насилие растет в этих портах и особенности в Чемульпо, который быстро развивается в торговом отношении”. Его расцвет обеспечит железная дорога в Сеул, сооружаемая американскими предпринимателями. Но Россия не теряла надежду упрочить свое влияние в Корее, чей король после прежних беспорядков пока что квартировал в помещении русской миссии и своим главным советником считал посланника Вебера.

Успешно совершалась и реорганизация корейкой армии по русскому образцу и под руководством русских инструкторов, из которых первым был лейтенант С.Л. Хмелев (1869-?) с крейсера “Адмирал Корнилов". С февраля 1896 г. он готовил кадры для охраны нового королевского дворца, куда и должен был вскоре перебраться король. Адмирал, впрочем, предостерегал начальство от опасной самоуспокоенности. Япония пока лишь выжидает удобного момента. чтобы вновь вмешаться в дела Кореи и устранить влияние России. Не исключались возможные “энергичные действия” в Корее (вплоть до военной экспедиции). Адмирал предлагал разработать совместный план силами военного и морского министерств. Из Чемульпо эскадра перешла для зимовки в Нагасаки, откуда адмирал докладывал о продолжавшихся военных приготовлениях.

9 января 1897 г., оставив эскадру зимовать в Нагасаки, адмирал на “Рюрике” с крейсером “Адмирал Корнилов” отправился в Гонконг, где изучал состояние ремонтной базы. С теми же познавательными целями он на “Рюрике” посетил Амой, а “Адмирала Корнилова” отправил в Манилу. После Амоя Е.И. Алексеев заходил в Шанхай, где знакомился с деятельностью открытых там Российского генерального консульства и Главного правления русско-китайского банка. Так и не предложив флоту соображений о выборе незамерзающей базы, начальник эскадры 7 марта вернулся в Нагасаки, где встретил назначенного младшим флагманом эскадры контр-адмирала Ф.В. Дубасова.

Большое впечатление на эскадру произвели продолжавшиеся 10 дней весьма напряженные маневры японского флота. Вместе с планами превращения Нагасаки в военную гавань и усиленного наращивания состава торгового флота маневры еще раз заставили задуматься о непрерывном росте японской экономики и ее морских сил.

20 апреля 1897 г. эскадра в составе крейсеров “Рюрик” (флаг начальника эскадры), “Адмирал Нахимов, “Дмитрий Донской”, “Забияка”, минных крейсеров "Всадник” и “Гайдамак” покинула Нагасаки. В Лонг Рич и Чемульпо направились “Рюрик” и “Забияка”, остальные корабли шли на родину с заходом в Фузан, Гензан и порт Шестаков. Здесь эскадра соединилась. Плавание у корейских берегов имело целью поддержать право России на продолжение дальнейшей реорганизации корейской армии под полным контролем русских инструкторов. Надо было парализовать слух, пущенный японцами о том, что русская эскадра, ввиду осложнений в Греции, вся уходит в Средиземное море. Демарш удался — соглашение об увеличении числа русских инструкторов было утверждено королем.

10 июля эскадра с очередным выходом кораблей в море провела в Славянском заливе широкие 10-дневные учения и стрельбы новейшего и сильнейшего крейсера “Рюрик”. Несовершенными были признаны минные аппараты крейсера. Не рискуя, видимо, обременять начальство чрезмерными, всегда плохо воспринимаемыми замечаниями, адмирал воздержался от явно напрашивавшегося предложения об усилении артиллерии на минных крейсерах. Уже два года, как в составе флота на Балтике находился построенный в Англии 29-узловой "уничтожитель миноносцев” "Сокол” с одной 75-мм и тремя 47-мм пушками. Подобные же, но более скоростные (до 31 уз) и мощнее вооруженные (две 76-мм и четыре 57-мм пушки) заказывала в это время Япония. Наши минные крейсера должны были бы свою недостаточную скорость компенсировать более мощной артиллерией.

31 августа 1897 г. в командование эскадрой вступил контр-адмирал Ф.В. Дубасов. Прежний начальник, успевший стать вице-адмиралом, по сумевший уклониться от решения задачи выбора незамерзающей базы, убывал в Черное море на должность старшего флагмана. 29 октября новый начальник эскадры “вывел ее в первое плавание, “Всадник” и “Гайдамак”, запятые дефектными работами, в походе ие участвовали.

Удобный повод для захвата Мозампо, который вот-вот могли прибрать к рукам уже безраздельно хозяйничавшие в Корее японцы, предоставился после захвата 2 ноября 1897 г. Германией китайского порта Кнао-Чао и прилегающей к нему территории. Ходили слухи, что столь же беззастенчиво Англия собирается захватить Порт-Артур. Эти обстоятельства и побудили Управляющего морским министерством захватить архипелаг Каргода с портом Мозампо. Дипломатический и военный представитель России инициативу адмирала поддержали. Для гарантии захвата (минировав второстепенные фарватеры и защищая главные силы эскадры, следовало усилить ее присылкой “Бобра”, “Всадника” и 6 сибирских миноносцев, а для доставки угля задержать пароходы Добровольного флота “Нижний Новгород”, “Владимир” и “Екатерииослав".

Об этих предстоящих мерах, включая доставку из Владивостокского порта 450 мин (в прндачу к имевшимся на эскадре 250 минам и на транспорте “Алеут” 200 минам), адмирал в чрезвычайном конфиденциальном письме (доставлено с пароходом “Владимир”) 28 ноября сообщал командиру Владивостокского порта контр-адмиралу Г.П. Чухпииу.

Но петербургская бюрократия успела к этому времени склониться к совсем другой, непредвидимой адмиралом комбинации. Все решил обстоятельный (почти 7 страниц типографского текста) доклад министра иностранных дел графа М.Н. Муравьева (1845–1900), представленный императору 11 ноября 1897 г. В нем. не запрашивая мнение начальника эскадры и Морского министерства, обосновывалась необходимость для базирования флота занять бухты Талиенвана близ Порт-Артура. Это, как приходится думать, была давняя интрига императорской камарильи, которой сыграло на руку легкомысленное поведение адмирала Е.И.

Алексеева. Он вместо решения трудной задачи выбора незамерзающей базы потерял время на ничего не дававшие флоту экскурсии в Гонконг и Шанхай.

В итоге совершившихся государственных дипломатических кульбитов адмиралу Дубасову 29 ноября 1897 г. в 2 ч 30 мин ночи была послана телеграфная директива: Согласно Высочайшей воли — "немедленно по получении послать в Порт-Артур с контр-адмиралом Реуновым отряд из крейсеров и лодок, всего в числе трех судов”. Телеграммой от 30 ноября уточнялось: “вопрос о занятии Мозампо не возбуждался”.

Свою роль в этой лихорадочно совершавшийся военно-дипломатической игре предстояло сыграть и “Всаднику”. Он, как и “Гайдамак” при тогдашней малочисленности эскадры считался военной боевой единицей. Выглядевшие по современному представительно, корабли при своих немалых размерах, значительно прибавляли эскадре внушительность. Важность предстоящего кораблю поручения подчеркивалась телеграммой от 27 ноября 1897 г., в которой начальник ГМШ вице-адмирал Ф.К. Авелан предписывал командиру порта Владивосток Г.П. Чухнину "немедленно” приставить к плаванию "Всадник” и пять миноносцев, а командиром “Всадника" временно назначить капитана 2 ранга В.А. Бойсмана (1855–1905).

Имелась, видимо, в виду репутация этого офицера как бывшего “тихоокеанника”. В 1889–1890 г. он командовал миноносцем “Сучена”, в 1892–1895 гг. был старшим офицером канонерской лодки "Бобр”, в 1895–1897 гг. командиром транспорта “Алеут”, служившего минным заградителем при эскадре. С апреля 1897 по 1898 г. командовал лодкой “Бобр”. После временного командования в 1898 г. “Всадником” был в 1898–1899 г. командиром “Гайдамака”. Тем самым, как видно, минные крейсера по статусу приравнивались к канонерским лодкам. В 1899–1900 гг. В.А. Бойсман был старшим помощником командира порта Артур, в 1900–1902 гг. в Порт-Артуре заведующим миноносцами и их командами. Необычно было и последующее возвышение В. А. Бойсмана до должности командира броненосца “Пересвет” в 1902 г. В этой должности он отличился выпуском обстоятельного руководства (издано в Порт-Артуре) по обслуживанию и управлением в бою артиллерией корабля. В бою 28 июля 1904 г. он был тяжело ранен, но после перевязки вернулся в боевую рубку, которую не покидал до ввода корабля в гавань Порт-Артура. Затем находясь в Японии в плену после сдачи крепости, скончался в 1905 г. от последствий ранения.

Минный крейсер “Всадник” у Порт-Артура. Начало 1900-х гг.

Лихорадочной подготовкой миноносцы и “Всадник” снаряжали во Владивостоке для похода к 11–12 декабря. Ледовая обстановка усугубилась: льдом уже были покрыты Босфор и Уссурийский залив. упорные морозы заставляли сомневаться, удастся ли вывести из обмерзавшего дока миноносцы. Не исключалось что “Всадник” и миноносцы, как это уже однажды было в 1895 г. с “Корейцем” и “Манджуром”, придется выводить каналом прорубленным во льдах. 5 декабря из ГМШ контр-адмиралу Чухнину напомнили: "министр приказал во всяком случае готовить все пять миноносцев; последние два по возможности укомплектуйте специалистами с “Бобра” и “Гайдамака”. 9 декабря 1897 г. командиру порта: “Ввиду наступивших морозов” телеграммой начальника ГМШ было разрешено миноносцев из дока не выводить, но иметь их в готовности вместе со “Всадником”. Его собирались отправить к эскадре: при первой возможности ранней весной”.

Каждодневно менявшиеся обстоятельства начавшейся порт-артурской эпопеи сопровождались постоянными заданиями и резолюциям императора. Как азартный игрок, он с лихорадочным вниманием следил за деталями разворачивавшейся по его замыслам аннексии. Главными ее героями были неустанно действовавший граф Михаил Николаевич Муравьев, и непосредственный исполнитель императорского замысла младший флагман Тихоокеанской эскадры контр-адмирал М.А. Реунов (1841-?), которому ставилась невыполнимая задача, тремя кораблями

•загородить иностранным кораблям входы на захваченные рейды. С тайным заданием покинувшие Нагасаки 1 декабря 1897 г. эти корабли — крейсер “Адмирал Нахимов”, "Адмирал Корнилов” и канонерская лодка “Отважный” пришли в Порт-Артур 5 декабря, там застали лишь два китайских корабля и никаких иностранных.

По счастью, китайские власти, имея предписания своего правительства, помогли русским, расставив в гавани свои корабли. С ними мнимую оборону от иностранцев держала канонерская лодка "Отважный”. Два других корабля — "Адмирал Нахимов” и “Адмирал Корнилов” — сторожили внешний рейд. Координирующая роль графа Муравьева настолько была всеохватна, что адмиралу П.П. Тыртову оставалось лишь смиренно запрашивать: не обмолвилось ли случаем его императорское величество о намерении послать в Тихий океан (как это давно ожидали в министерстве) из Средиземного моря броненосцы “Наварип” и “Сисой Великий". Оказалось, как следовало из ответа от 18 декабря 1897 г. никаких указаний об этих кораблях министру преподано ие было. В таких условиях, далеко не отвечающих престижу великой державы, совершился в качестве временной меры, захват Порт-Артура.

После захвата Порт-Артура связь с эскадрон осложнилась, а посыльные суда имевшиеся в эскадре (“Крейсер” и “Забияка”) были слабы вооружением и ненадежны своими машинами. Поэтому в телеграмме от 27 декабря Ф.В. Дубасов настаивал на присылке хотя бы “Всадника” и шести миноносцев. Эскадру, ввиду появления у японцев броненосцев “Фуджи” и “Яшима”, следовало без промедления усилить двумя броненосцами, плавающими в Средиземном море. “После придачи лодки “Бобр”, “Всадника” и шести миноносцев эскадра могла бы смело занять наступательное положение”.

В те дни необходимость для флота “Всадника", была наивысшей. Очень угнетала явная сдача Россией до того очень влиятельных позиций в Корее. Адмирал ие мог представить, что это был сознательный шаг императора, имевший целью избежать протестов Японии против захвата (продолжалась ложь о том, что он лишь временный) Россией Порт-Артура.

Чувствуя, что начальство не слышит его доводов Ф.В. Дубасов в письме от 23 января 1898 г. посланнику в Японии барону P.P. Розену, пытался через дипломатическое ведомство довести мысль о вредоносности “тяжелых обстоятельств смирения и осторожности” относительно влияния в Корее. Японцев все эти уступки все равно не умиротворят и к дружбе с Россией ие расположат. "Можно подумать, что правительство наше не допускает мысли о войне с Японией, между тем эта страна деятельно и настойчиво готовится к ней”. Нужно ие отступать в Корее, чтобы "не быть застигнутыми в беспомощном состоянии”.

Но власти продолжали держать адмирала в неведение о уже почти окончательном решении превратить Порт-Артур в главную базу флота. Только 14 января поверенный из Пекина сообщил об этом намерение правительства, и адмирал получил приказание со всей эскадрой идти в Порт-Артур. 23 января он вышел из Нагасаки и 26 января прибыл в Порт- Артур. В гавань корабли войти не могли и встали па внешнем рейде.

Телеграммой от 2 марта адмирал подробно, как это предписывалось, сообщал об осмотре новоприобретенных портов и с полной откровенностью раскрыл все их стратегические неудобства.

Напоминая об уроках японо-китайской войны, он предостерегал от риска их повторения, так как обширный и удобный Талиенванский залив может стать базой для обеспечения штурма Порт-Артура. Эта опасность заставляет Талиепван укрепить столь же основательно, как и Порт-Артур, т. е. нести на эти цели двойные расходы. В заключении адмирал писал: "Как база для наших морских сил Порт-Артур совершенно не отвечает требованиям, находясь в 560 милях от середины Корейского пролива, узлового пункта сообщения между Сибирью, Китаем, Кореей и Японией, не дает возможности наблюдать за ними, а тем более командовать над этими сообщениями". Не обеспечивал Порт-Артур (от 600 до 1000 миль расстояния) и защиты отечественной оборонительной линии, идущей вдоль берега Японского моря. Опасно было и 1080-мильное отстояние Порт-Артура от Владивостока, мало было надежд на ожидавшуюся связь с Россией по железной дороге.

Но император не нашел нужным задуматься над полностью оправдавшимися в 1904 г. предостережениями адмирала. Не взволновала эта телеграмма и смотревшим в рот императору сановникам из Морского министерства. Не шелохнулись и "семь пудов августейшего мяса” — генерал-адмирал великий киязь Алексей Александрович. Никакого совещания для обсуждения телеграммы созвано не было.

Сам же Николай 11 упиваясь успехом, своей дипломатии, по-ребячески был доволен (так, наверное, позднее успеху Мюнхена радовался столь же недалекий Гитлер) тем, как ему удалось перехитрить и англичан и японцев. На полях доклада генерал-адмирала, извещавшего о приходе в Порт-Артур 4/16 декабря в 1 ч 40 мин дня отряда контр-адмирала Реунова, он от полноты чувств начертал: “Слава Богу. Я нахожу желательным, чтобы два наших крейсера были посланы в Талиепван, покуда англичане его не заняли. Прошу сообщить об этом Дубасову. По занятию этих двух портов я буду спокойно относиться к дальнейшим событиям на Востоке".

Дипломатия тем временем продолжала лгать. Посланник в Японии барон Розен 13 декабря 1897 г. телеграфировал из Токио в Нагасаки контр-адмиралу Дубасову: “японскому правительству сообщено было, что государь император признал необходимость повелеть, чтобы отряд нашей эскадры отправился для временной стоянки в Порт-Артур, на что последовало согласие китайского правительства. Заявление это принято к сведению в том же дружеском духе, в котором оно было сделано”.

Тем временем 10 декабря начальнику эскадры из ГМШ было послано предписание кораблям в Порт-Артуре остаться на зимовку, для чего следовало подготовить запасы угля, одежды, продовольствия. Все еще боясь, как бы иностранные державы не вытолкали русских из вероломно захваченного Порт-Артура, начальник ГМШ 14 декабря запрашивал адмирала Реунова: “Министр приказал сообщить истинные пеленги места “Нахимова”, положение и расстояние других судов от него”. Пеленги были сообщены. Надоедливые англичане тем временем не переставали воздействовать на психику русских: за шедшим из Нагасаки в Порт-Артур "Корейцем” в пути из Чифу увязались крейсеры “Иммортейлит” и "Ифигения”. Они входили в состав державшейся между Чифу и Чемульпо” эскадры адмирала Буллера (броненосец "Центурион”, крейсера “Эндаунтуд, “Нарциссус, “Феникс” и “Алжерин”). В одно время эти два крейсера-преследователи отдали якоря на внешнем рейде, но входить в гавань не стали. Китайцы, держали сигнал: “вход в портзапрещается”. И император не выдержал. На всеподданнейшей записке графа Муравьева от 20 декабря о необходимости усилить оборонительные средства России в Тихом океане”, он начертал: “Вполне согласен с Вашим мнением, нам необходимо возможно сильнее подкрепить эскадру Тихого океана”.

22 декабря начальнику эскадры Средиземного моря контр-адмиралу П.П. Андрееву (1843-) было предписано послать в Тихий океан броненосцы “Наварин” и “Сисой Великий”. Идти им следовало соединенно, ие задерживаясь в портах. В Порт-Артуре” тем временем лихорадочно собирали запасы для зимовки.

Пришла очередь вступить в дело и “Всаднику”.

“Старая гвардия” тихоокеанской эскадры

3 января 1898 г. начальник ГМШ вице-адмирал Ф.К. Авелан телеграфировал командиру Владивостокского порта контр-адмиралу Г.П. Чухнину: Министр приказал крейсеру “Всадник” начать компанию; в командование крейсером вступить капитану 2 ранга Василию Бойсману; крейсер одновременно с выходом парохода “Воронеж” послать в Нагасаки в распоряжение адмирала Дубасова. Пароход шел для приема в Японии (из складов постоянно выручавшего эскадру купца А.С. Гинсбурга) запаса угля для кораблей в Порт-Артуре. "Всадник” его конвоировал и отведенная ему особая роль при эскадре подчеркивалась зачислением корабля в ее состав. На крейсере была отправлена в Нагасаки в адрес адмирала Дубасова телеграмма Управляющего морским министерством от 9 января. В ней предписывалось избегать каких-либо подозрений в активной деятельности в Корее и употреблять все усилия к поддержанию с Японией самых дружественных отношений. Англия будто бы заняла выжидательную позицию, а отношение с Германией (только что откровенно захватившей у Китая Киао-Чау. — P.M.) "должны были признать вполне дружественными; в планах Крайнего Востока, мы будем идти с Германией в полном согласии”. Поэтому с офицерами германского флота следовало поддерживать “наилучшие отношения" и в случае надобности оказывать друг другу взаимные услуги. Адмиралу внушали, что “неприятельских действий” со стороны Японии или Англии не предвидится, "тем более, что обоим правительствам сообщено, что мы не заняли Порт-Артур, а лишь временно пользуемся им с согласия китайского правительства”.

Какой ценой покупались это согласие и дружеская благосклонность властей в Порт-Артуре, адмиралу ие сообщили, но зато дали прочувствовать меру заботы о новоприобретенном порте и сразу же начавшей в нем бедствовать эскадре.

Из петербургского далеко "его превосходительство Павел Петрович”, уже давно являвший себя губительным для флота экономом, сумел "подкорректировать” потребности эскадры. Постройкудвух сараевдля угля на уступленной еще владевшими портом китайцами, адмирал великодушно разрешал, а вопрос о заказе китайских джонок для погрузки угля урезал с восьми до четырех штук. “Преждевременным он нашел и просьбу о посылке "буксирного пароходика”. Сначала надо было определиться со стоимостью и выбором продавца. Эскадре же предлагалось “обойтись судовыми средствами”.

21 января "Всадник” и “Воронеж" пришли в Нагасаки, 23 января начальник эскадры с “Рюриком" и “Памятью Азова” ушел в Нагасаки. “Воронеж" ушел за углем в Иокогаму. “Всадник” для секретности и на страх японцам оставили в Нагасаки, приказав выйти в Порт- Артур через неделю. Со смешанным чувством надежд и разочарования (скептический взгляд Ф.В. Дубасова на полезность Порт-Артура, мог быть, наверное известен на эскадре) всматривались люди на “Всаднике", в выраставшие из моря и все более и более поражавшие своей неприветливостью крутые берега новой базы, только что по воле императора во славу России приобретенной для флота.

Под их каменистыми кручами, схожими с побережьем русской Екатерининской гавани и других берегов Мурмаиа, ютились на внешнем рейде корабли немногочисленной тогда эскадры. Войти на мелководные рейды большие крейсера не рисковали: их осадка была значительно больше, чем у еще недавно стоявших в Восточном бассейне китайских броненосцев. На диво удобным оказались створы, ведущие с моря в гавань. Его знаки "располагались на вершине и у подножья Перепелиной горы в глубине входного пролива, ведущего в гавань, были разнесены по высоте настолько, что не заслоняли один другого. Черноморцам на эскадре они должны напоминать главные входные створы инкерманских знаков.

Как говорилось в описании, составленном мичманом Симанским, глубина входного пролива в малую воду составляла три и три четверти сажени, высота прилива, как свидетельствовала китайская портовая служба составляла 9 футов. “Внутренний рейд, — говорилось в описании, — чрезвычайно тесен и неудобен, становиться на якорь нельзя иначе как фертоипгом. Самое широкое место рейда имеет не более двух кабельтов в ширину”. Западный бассейн был немного шире, но участок с достаточными глубинами для больших кораблей невелик. Остальная его часть представляла собой мелководную бухту с длинным углубленным руслом по середине. Китайские власти собирались его углублять до 24 фут, для чего были приведены несколько землечерпательных машин (которые японцы, оставляя порт, увели).

Гавань длиной около 2 кб (шириной около 1,5 кб. и глубиной 30 фут в момент осмотра, составлявшегося, видимо, в 1895 г.) имела добротную гранитную набережную. Гранитом был обложен и сухой док в северо-восточном углу бассейна. Его длина составляла 410 фут, ширина 72 фута, глубина 25 фут.

Одной из главных забот новых хозяев стало уже начатое было китайцами удлинение дока и расширение его входа для ввода крейсеров класса “Россия" и броненосцев. Эти работы, как доносил начальник эскадры 8 мая 1892 г. могут по расчетам стоить 350 тыс. руб. и 9-месячного вывода дока из действия. По этому адмирал, забыв о факторе времени (власть могла, как оно и вышло, охладеть к проблеме), полагал, что “может быть, благоразумнее предупредить о переделке не ранее будущего года, когда будет готов проектированный док самого большого размера при коммерческом порте Талиенван.

Удручающую картину полного разорения и разграбления являли представившиеся “Всаднику” портовые сооружения. Японцы вывезли все, что могли, включая орудия всех фортов и батарей. Увели и все пять дноуглубительных снарядов. Ясно было, что на ремонт и исправления дефектов для эскадры рассчитывать скоро не придется и, значит “Всаднику” может предстоять столь же затяжной неторопливый ремонт, в котором уже второй год пребывал во Владивостоке “Гайдамак”. Пока же давно ожидавшийся эскадрой в качестве курьера и посыльного судна “Всадник” “встал на линию” сообщения Таньцзинь (морские ворота Пекина на Ялу) — Порт-Артур. Именно он, курсируя почти непрерывно, доставлял важных чиновников МИД и все те еще более важные депеши, в которых оговаривались и уточнялись детали переговоров русской дипломатии в Пекине с китайским правительством о судьбе Порт-Артура, Талиенвана и затем и о “пристегнутой” к этому району позиции у Кинчжоу.

Так обратным рейсом в Порт-Артур 13 марта 1898 г. на "Всаднике” прибыл из Тянцзииа тамошний директор русско-китайского банка Дреземейер. По поручению министерства финансов он руководил "денежными операциями”, по обеспечении занятия Порт-Артура. Затем из Чифу в Порт-Артур требовалось доставить барона Макбейфеля. Он был командирован в помощь Дрейземейеру и должен был от поверенного в делах в Пекине надворного советника Павлова доставить секретный пакет для начальника эскадры.

В конце концов командующий китайским гарнизоном генерал Сум обязался к 16 марта полностью вывести свои войска из Порт-Артура и Талиенвана, оставив под присмотром русских то имущество, которое они не успеют увезти. День 16 марта был определен "Высочайшим повелением” и адмирал Дубасов. как ретивый верноподданный писал поверенному в Пекине, что это повеление, если встретит сопротивление, то ом будет действовать “вооруженной силой". На этот случай была разработана обстоятельная диспозиция войск, кораблей, корабельного десанта и его артиллерии. Прибытие "Сисоя” и “Наварина”, вышедших из Гонконга 12 марта и ожидавшихся не ранее 17 марта, решено было не ждать.

14-го прибыли “Донской” и “Россия”, 15-го адмирал собирался для занятия Талиенвана послать контр- адмирала Реунова с “Донским”, “Корейцем” и "Всадником”. К эскадре был вызван "Рюрик”. В э го время “Всаднику” было назначено место по диспозиции в Артуре около дока, для его охраны во время церемонии фактического перехода Порт-Артура во владения Россией на 25-летний арендный срок. “Забияка” стоял в центре Восточного бассейна и имел задачу охранять порт, бассейн и все их окрестности. Лодка "Отважный” стояла в центре рейда к востоку от оконечности Тигрового полуострова. Лодка “Гремящий” заняла проход, ведущий в порт со стороны внешнего рейда. На этом рейде, по входному створу (NO-SW 871/2°). Третьим кораблем за “Отважным” и “Гремящим” расположился “Адмирал Корнилов”. Между ним и скалой Лютин Рок в строю пеленга с запада к востоку стояли флагманский крейсер “Память Азова”, “Россия” и “Рюрик”.

Выстроив фронт против батареи Золотой горы и отступя от 30-футовой линии глубин, они занимали положение, близкое к тому, на котором 27 января 1904 г. на линии бочек “Б” находились крейсер “Боярин”, броненосцы “Петропавловск”, "Полтава” и “Севастополь”. В равном промежутке между "Рюриком” и скалой, но в двое ближе до берега стоял прибывший с последним эшелоном войск пароход “Саратов”.

В 8 час. утра одновременно с подъемом флагов на кораблях, служивший на "России” в чине мичмана великий князь Кирилл Владимирович на сигнальной мачте с Золотой горы поднял Андреевский флаг. Одновременно рядом был поднят китайский флаг. Корабли произвели салют21 выстрел. В распространенной по городу прокламации генерала Суна жителям оккупированной Россией территории объявлялось, что все на ней происходит по желанию китайского императора, что пугаться уходу китайских войск жителям не надо, их интересы и права будет по-прежнему защищать и что уступаемые России территории станут открытыми торговыми портами и “будут процветать с каждым днем”.

Подъем русского флага в Порт-Артуре мало в чем изменил хронически бедственное положение основательно разоренной японцами повой базы. Мучительно и непростительно медленно совершалось ее восстановление. В министерстве же, и до того мало обращавшем внимание на обеспечение базирования и ремонта флота, потребностям Порт-Артура относились с поразительным равнодушием. Положение эскадры вовлеченной в "высокую политику" и обязанной иметь беспрестанный надзор за движением и сосредоточением флотов Японии и Англии, особенно усугубилось запретом пользования для ремонта кораблей портами Японии. Только два крейсера было разрешено на две недели послать в ее доки.

Все еще боясь покинуть незащищенную базу, эскадра осталась в ней на зиму, а для ремонта большие корабли поочередно посылали во Владивосток. Малые корабли, как умели ремонтировали в Порт-Артуре, где и “Всаднику” пришлось в полной мере прочувствовать нехватку материалов и ремонтных средств. Отказывали адмиралу и в требованиях об усилении эскадры. Присланные в сентябре 1898 г. (после долгих настояний Ф.В. Дубасова) из Владивостока четыре миноносца типа “Сокол” включить в состав эскадры не разрешили. Их было приказано приписать к порту и держать в 24-часовой готовности. "Экономия” все более откровенно душила флот, отказывали адмиралу и в присылке из Средиземного моря, насущно необходимого эскадре самого совершенного из минных крейсеров-“Абрека”. Не получил адмирал пи специального посыльного судна ("Всадник” уже изнемогал от миожественных поручении, ни описного парохода для огромной работы по навигационному освоению нового театра. Смилостивившись, разрешили только продлить кончавшийся зимой 1898 г. срок прикомандирования к эскадре “Всадника” и канонерских лодок “Бобр” и “Кореец”.

Почти катастрофическим на грани крайней нищеты было состояние ремонтной базы флота. К сказанному ранее об этом в книге автора "Рюрик” был первым” (Л., 1989, с. 131–132) надо добавить, что начальник эскадры, с полной откровенностью рисовал картину грядущего развала флота, и крушения всей дальневосточной политики. В письме еще от 12 февраля 1898 г., он писал поверенному в Сеуле, что две недели пребывания в Порт-Артуре приводили ко все большему убеждению о том, “до какой степени ошибочен, сделанный нами в этом направлении шаг и как пагубно он может отразиться на целесообразном и правильном решении корейского вопроса”. Понятно, как при этом новый начальник эскадры вице-адмирал Я.А. Гильтебрандт должен был обеспокоиться состоянием той материально-ремонтпой базы, которую ему представили. Подняв 1 августа на “Рюрике” свой флаг, он приступил к знакомству с этими базами. Картиной предательской деятельности адмирала В.П. Верховского начальник эскадры был подавлен несказанно.

В Порт-Артуре. Начало 1900-х гг.

В выпущенном в 1918 г. вводном томе Морского генерального штаба об истории войны на море о первых впечатлениях нового начальника эскадры, о доставшемся ему наследии говорилось: “По осмотре Владивостока, поразившего его бедностью средств, адмирал отправился 4 августа в Порт-Артур, где и пробыл до 14 августа; последний порт оказался еще хуже Владивостока и произвел на адмирала по его словам "весьма грустное впечатление”."Почти полтора года прошло со времени передачи порта в наши руки, — писал адмирал в очередном строевом рапорте, — и с тех пор, не считая исправления и сборки поломанных станков, ничего не сделано для восстановления мастерских в том виде, в каком они находились до японского разграбления”.

Позволив России без особых хлопот захватить Порт-Артур и резонно ожидая, что компенсацией за это непротивление будет отказ России от своего влияния на Корею и всех интересов в этой стране, Япония решительно воспротивилась попыткам русских утвердиться в Мозампо. Ее агенты искусно расстраивали все комбинации русских чиновников. Делу не могла помочь командированная для совершения почти готовой сделки канонерская лодка “Кореец”. Японцы свою позицию подкрепили присылкой отряда кораблей под командованием адмирала Хидака. В результате был расстроен вариант приобретения участка земли у ранее его купившего японского владельца. Поправить дело пытался адмирал Гильтебрандт, который 16 августа 1899 г, прибыл в Фузаи на крейсере “Рюрик”.

Но уже 17 августа он должен был спешно уйти в Нагасаки для приемки угля. Оказалось, что по сообщению посланника в Китае отношения с Англией (после высадки десанта на территории русской концессии в Ханькоу) стали крайне натянутыми и "можно ожидать всего”. Вследствие этого адмирал разослал телеграммы всем кораблям о немедленном сборе всей эскадры в Порт-Артуре. Тревога оказалась ложной и для завершения все еще продолжавшихся переговоров адмирал прислал крейсер "Владимир Мономах”. Но и его командир капитан 1 ранга Ухтомский ничего добиться не смог.

Силами своих подданных Япония сумела скупить все участки на берегу, включая даже тот, который обнажался только после отлива. Тем самым был заблокирован даже тот участок, который еще адмиралу Дубасову удалось приобрести, но в значительно меньшем размере, чем при начале переговоров. Позднее японцам удалось сорвать приобретение участка в Фузане. В этом порту произошло избиение команды шедшего в Порт- Артур крейсера “Гайдамак”. Но намерение адмирала Гильтебрандта потребовать за это достойного возмещения от японцев (был избит и лейтенант Колюбакин), в Петербурге поддержано ие было.

Отклонили и его предложение приобрести остров Каргода близ Мозампо (что могло бы возместить все интересы в Корее “хоть до нашей границы”): Из ГМШ 9 октября предписывали держатся выжидательного образа действия “без стремления к территориальным приобретениям”. Продолжавшиеся попытки приобрести участок в Мозампо провалились, но породили в Японии намерения захватить этот порт. Русской эскадре, рассчитывавшей посетить его для учений, пришлось из Владивостока пройти прямо в Порт-Артур.

В итоге последующих запутанных интриг России 22 мая 1900 г. удалось приобрести концессию на западном берегу бухты близ Мозампо. Было даже получено согласие купца А.М. Гинсбурга устроить здесь склад на 10000 т угля и пристань, но все это начинание было брошено. Участие России в подавлении боксерского восстания в Китае и последующая оккупация Манчжурии заставили оставить и эту территорию, чтобы не вызывать осложнений в отношениях с Японией. В руках японцев остался Мозампо, который маркиз Ито назвал “Гибралтаром Корейского пролива”.

Многие тайны политики тех дней могут открыть документы о плавании в качестве посыльного судна минного крейсера “Гайдамак”, о посылке к острову Дажелет кораблей в обеспечении концессии Н.Г. Матюнина — была и такая акция, о нападении японцев в Фузане на команду “Гайдамака” и другие с ним соседствующие. Они могли бы составить приложение к настоящей книге, но слишком бы ее перегрузили подробностями, имеющие для истории второстепенное значение. Поэтому изучение этих документов предоставим тем читателям, которые вознамерятся систематизировать и подвергнуть анализу всю деятельность эскадры того времени. Занятые исключительно посыльной службой "Всадник” и “Гайдамак” вернуться к своему боевому назначению смогли только в 1900 г., когда адмирал Гильтебрандт, отложив на время колонизаторско-дипломатическую деятельность, провел первые действительно большие маневры флота с участием сухопутных войск.

Предполагалось, что флот неприятеля господствует в море (русская эскадра в Порт-Артуре отсутствует) и имеет задачу преодолеть сопротивление сил обороны и, высадить десант в 25 верстах от крепости. Наступающий флот (им руководил начальник эскадры) состоял из броненосцев “Сисой Великий” (флаг младшего флагмана), “Наварим” и “Петропавловск”, крейсеров “Россия” (флаг начальника эскадры), “Рюрик", "Владимир Мономах”, "Дмитрий Донской”, канонерских лодок "Кореец”, "Бобр”, “Сивуч” и минных крейсеров "Всадник” и “Гайдамак”. Оборонявшимся отрядом командовал старший помощник командира порта капитан 1 ранга Бойсман, непосредственно подчиненный начальнику сухопутной обороны генерал-майору Стесселю. В отряд входили крейсер “Разбойник”, кан- лодка “Отважный”, миноносцы № 204,207 и 208. пароход “Силач”.

В ходе трех дней маневров "Всадник” и “Гайдамак приобрели полезный опыт, проявили себя нужными кораблями и опровергли не вполне справедливый приговор, который им сгоряча в своем очерке положения на Крайнем Востоке вынес адмирал Дубасов. Было ясно, что при усилении вооружения "Всадник” и “Гайдамак" даже, оставаясь при своей 20 уз (а фактически из-за износа котлов, горазда меньшей) контрактной скорости могут хорошо справляться со своими обязанностями. После совещания командиров, устроенного младшим флагманом, минным крейсерам была назначена ближайшая линия блокады. Вместе с канонерскими лодками они должны были держаться ночыо без огней не ближе 5 миль от батарей. Днем минные крейсера не приближались к батареям ближе 15 каб. и крейсировали: “Гайдамак” — от бухты'Гахэ до пеленга NW на порт- артурский маяк, “Всадник” от этого пеленга к западу до берега. С рассветом минные крейсера отходили к броненосцам и держались возле них.

Корабли были снабжены выработанной флагманским минным офицером системой “опознавательных сигналов” и способов указания числа и рода — прорывавшихся кораблей. В пакетах излагался общий план действий, который имел целью указать каждому командиру возможность, “отнестись к выполнению возложенной на него задачи вполне сознательно” и при необходимости проявить личную инициативу, принимать решения на пользу дела. Ничего похоже перед цусимским боем командующий эскадрой, как известно не сделал.

За неимением в составе эскадры предполагавшихся по плану маневров 20–30 транспортов, вместо четырех полков пехоты, конницы и батарей состав десанта ограничили двумя батальонами 11-го Восточио-Сибирского полка, взводом конницы и взводом саперов. Их разместили на четырех больших крейсерах и броненосце “Наварин”. Всего было принято 21 офицер. 1192 нижних чина и 43 лошади. Лошади (на место большой части десанта) достались крейсеру “Дмитрий Донской”. Их погрузка вместе с конюхами заняла (по отсутствии опыта) 1,5 часа.

При съемке с якоря в Талиеиване в 7 час. вечера 17 апреля “Всадник” и “Гайдамак”, как и линейные корабли, следовали в правой кильватерной колонне за броненосцами “Сисой Великий” (флаг младшего флагмана), “Петропавловск” и канлодкой "Бобр”. В левой колонне шли “Россия” (флаг начальника эскадры), “Рюрик”, “Наварин”, “Владимир Мономах”, “Дмитрий Донской” и “Кореец”. Выйдя в море, корабли закрыли все огни, оставив лишь кормовые с угловым освещением. Вблизи острова Сан-Шян-Тае (2,5 мили) блокирующий отряд повернул к Порт-Артуру. Отряд десантной экспедиции не сделав ночыо ни одного светового сигнала, приблизился к месту высадки, где встав на якоря, открыл огонь по берегу.

Первый эшелон высадки составил морской батальон (291 чел.). Командовал высадкой старший офицер "Дмитрия Донского” капитан 2 ранга Б.Н. Мартынов.

После полуночи 15 апреля "Гайдамак” сумел обнаружить два миноносца “противника”. Незамедлительно, по условиям маневров, осветив их двумя ракетами, а затем и боевым прожектором, минный крейсер в течение 20 минут держал их под огнем, что должно было обеспечить их уничтожение. В то же время “Всадник” опознал миноносец № 208 и также гарантированно подверг его условному уничтожению артиллерийским огнем и в 1 час. ночи, осветив пытавшийся прорваться один из миноносцев, накрыл его своим огнем, а в три часа ночи открыл и осветил ракетами миноносцы № 207 и № 208. По ним был открыт огонь, а миноносец № 207, не желавший поворачивать под берег, “Всадник” сумел догнать и, очевидно, должен был уничтожить.

К вечеру “Всадник” доложил на “Сисой Великий”о приготовившихся для прорыва блокады миноносцах № 207, а затем № 204 и № 208. Обстреляв их с расстояния 5–6 кб. он заставил “противника” повернуть обратно. Но на “Гайдамаке не успели вовремя сделать опознавательный сигнал для “Сисоя Великого” и крейсер. попав в луч крепостного прожектора, был принят за миноносец противника. Огнем броненосца корабль мог быть поврежден. Проблема мгновенного опознания "свой чужой" оставалась, как видно, нерешенной.

В донесении о результатах маневров адмирал Гильтебрандт отмечал удачный опыт проверки ряда принятых на эскадре нововведений и выработанных па ней правил. Вполне безопасно и весьма удобно для ночного плавания без огней оказалось применение кормовых огней сугловым освещением, что позволяло делать повороты без специальных сигналов о повороте. Выяснилось, что вместо ламп силой 25 свечей достаточны лампы в 5 свечей. Такие же лампы, примененные для ослабленных отличительных огней, позволяли кораблям маневрировать, не будучи замеченными с берега.

Скрытность и значительное увеличение скорости переговоров обеспечили принятые на эскадре (приказ начальника эскадры № 219 от 21 декабря 1899 г.) фонари с откидной дверцей для сигналопроизводства на азбуке Морзе и шифровкой по Криптографу. Любопытно, что при медленности прогресса в конструктивных решениях морской практики откидные дверцы оставались еще самым совершенным устройством. Им на смену в 1901 г. начали применять заимствованные в США (опыт крейсера “Варяг”) быстродействующие ширмы.

Тольков 1918 г., то есть спустя 14 лет после войны с Японией, были обнародованы восемь главнейших выводов адмирала Гильтебрандта, из которых два (№ 5 и 6) в полной мере могли бы, не будь они забыты эскадрой, предотвратить атаку японских миноносцев 27 января 1904 г. Вывод пятый гласил: “минные крейсера или подобные им мелкие суда при блокаде в ночное время могут оказать неоценимые услуги, крейсируя без огней в 1–2 милях от блокируемого порта. В данном случае двух минных крейсеров было достаточно, чтобы не подпустить к линии блокирующих судов ни одного миноносца незамеченным”. Очевидно, таким же образом можно было не подпустить к русской эскадре те японские миноносцы, которые в ночь на 27 января 1904 г. успехом своей атаки по существу предрешили результаты обороны Порт-Артура.

Вывод шестой, указывая главнейший способ различия между своими и вражескими кораблями при охране эскадры на якоре, гласил: "минные крейсера, оставляющие под берегом блокирующего порта дозорную цепь блокирующей эскадры, отнюдь ие должны приближаться к этой последней не застопорив заблаговременно машину, показав огни делая какие-нибудь резко видимые опознавательные сигналы, так как они рискуют быть расстрелянным своими же кораблями".

И эту рекомендацию на эскадре адмирала Старка сумели забыть.

В бирюзовых волнах Чжилийского залива

Всякий, кто решится углубиться в изучение истории, рано или поздно останавливается перед одним удручающим открытием. И состоит оно в том, что все исследования, написанные десятилетия спустя после излагаемых событий, кажутся логичными и последовательными, хотя для участников этих событий не казались ни логичными, ни последовательными. Великий классик сказал верно: "мы ленивы и не любопытны”. А потому мало кто из современников тех дней мог подняться до осмысления уроков и значения всего того, чего ему приходилось быть участником и свидетелем. “Вероломная канцелярская система”, пуще всего петерпевшая “беспокойства” и "беспокойных людей”, не была заинтересована на извлечении уроков из истории. Все они, может быть хорошо видимые по следам происшедшего, скоро забывались. Менялись люди, менялась обстановка и уже некому было вспомнить недавние уроки.

Потому как об этом через пять лет напомнила война, оказались забыты и уроки маневров 1900 г. Никто их не вспоминал и не анализировал. Все они, как и нередкие инициативы офицеров и инженеров, оказывались погребены в архивах и хранились в ожидании тех дней, когда историк, удивляясь бестолковости предков, начнет складывать мозаику всех фактов и связанных с ними уроков, вникнуть в которые не могли удосужиться современники.

Преисполненная невыразимого самодовольства, бюрократия тех лет (как это делается и сегодня), брезгливо отбрасывала в сторону все доводы разума и всю мудрость авторитетов науки. Г лазом не моргнув и ухом ие поведя, она продолжали вести Россию к мировому позору и национальной катастрофе. Не могло принести пользу флоту и участие его в подавлении вспыхнувшего в Китае знаменитого, но и доныне остающегося малоисследованным, так называемого “боксерского” восстания. Начатое в 1899 г. тайным обществом Ихецюань ("Кулак во имя справедливости и согласия”), оно имело целью остановить все более нарастающее разграбление Китая промышленниками и финансистами стран Европы, США и Японии. Россия, сделав приобретение Ляодунского полуострова и начав сооружение КВЖД, также несла свою долю вины за это восстание.

Под предлогом защиты своих дипломатических представительств в Пекине страны-эксплуататоры Китая предприняли крестовый поход вглубь территории до Пекина. В итоге всех событий Китаю был навязан еще более закабалявший его “Заключительный протокол” 7 сентября (н.с.) 1901 г. Вместе с союзниками, бок-о-бок с недавними скрытыми недругами Англией и Японией Россия приняла участие и в сухопутной экспедиции, и в боях соединенного флота колонизаторов с китайскими фортами Таку на реке Пейхо.

16 мая “Всадник” и “Гайдамак" вместе с броненосцем “Сисой Великий”, крейсером “Дмитрий Донской” илодками “Гремящий” и "Кореец” прибыли вТаку с десантным отрядом, предназначенным для похода на Пекин. Неопределенность положения заставили большую часть эскадры сосредоточить в Порт-Артуре. Стремясь ие отстать от европейцев, командующий Е.И. Алексеев предписал начальнику эскадры на флагманском крейсере "Россия" вместе с лодкой “Сивуч” немедленно отправиться в Таку, чтобы сменить младшего флагмана контр-адмирала М.Г. Веселаго (1843–1929. Париж), принять участие в выработке последующих действий в составе союзных сил. Связь Таку с Порт- Артуром должны были поддерживать “Всадник” и “Гайдамак”, к ним позднее присоединились миноносцы № 203 и № 207. Они курсировали на линии связи (радио на кораблях еще не было) почти непрерывно.

Крейсеру "Рюрик" предписывалось оставаться во Владивостоке, а крейсеру “Владимир Мономах" (в Мозампо) быть в 12-часовой готовности на случай перевозки войск на Ляодунский полуостров. Канлодки "Гиляк” и “Манджур” также готовились для перевозки десанта. Император желал, как о том просили иностранцы довести русский десант до 4000 человек. Но англичане и тут опередили русских. Командование над всеми силами, несмотря на незначительность английского сухопутного отряда, не ожидая полномочий, взял на себя прибывший в Таку на броненосце "Центурион" вице-адмирал Е. Сеймур. Он возглавил силы, пытавшиеся пробиться к Пекину. И русским, чтобы не сориться с Европой пришлось это проглотить. Довольствоваться пришлось доставшейся адмиралу Гильтебрандту ролью старшего в союзной эскадре на рейде Таку.

30 мая на рейд Таку броненосцы “Петропав-. ловск”, “Наварин”, крейсер “Дмитрий Донской”, канлодки “Манджур”, "Гремящий” и “Бобр” доставили первый большой отряд (2000 человек) войск из состава 12-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, под командованием его командира полковника Анисимова. 3 июня крейсер "Адмирал Корнилов” доставил сводную роту полка (184 человека) и в тот же день очередной депешей, доставленной “Гайдамаком”, начальнику эскадры предписывалось, не ожидая ухудшения обстановки, соединенными силами европейских стран захватить не желавшие их пропускать по реке и деятельно укреплявшиеся форты Таку. С моря штурм прикрывали четыре миноносца и минный крейсер. Опасаться приходилось и китайских кораблей, которые, как и их войска, явно сочувствовали силам восставших.

Союзныйм отрядом из канонерских лодок-две английских, одна немецкая, (одна японская из-за неисправности машин к месту боя не подошла) и три русских (“Бобр”, “Кореец”, “Гиляк”) командовал капитан 1 ранга К.Р. Добровольский (1854-'?), бывший в 1898–1900 г. командиром “Бобра”. Замечательно, что и его боевой опыт и знание театра бюрократия затем сочла наиболее правильным применить в должности командира (в 1901–1904 гг.) допотопного броненосца постройки 1864 г, “Не тронь меня”. Ультиматум о сдаче китайским властям передал командир миноносца № 207 лейтенант И И. Бахметьев (1864-?) бывалый тихоокеанец, он в 1890–1891 гг. плавал на крейсере "Память Азова", в 1891 г. “Адмирал Нахимов”, в 1894–1897 гг. на минном крейсере "Всадник”. Но и ему в будушей войне с Японией подходящей должности не нашлось. Вместо ожидавшейся сдачи, форты после полуночи 4 июня открыли огонь по кораблям.

В ночном артиллерийском бою, где китайцы применяли передовой метод стрельбы по пристрелянным целям, “Гиляк” (свидетельство исторического журнала крейсера “Владимир Мономах") получил прямое попадание в артиллерийский погреб. Из-за полученной при взрыве пробоины в днище корабль сел на грунт, но продолжал бой. Серьезные повреждения получил и “Кореец", на котором был убит артиллерийский офицер лейтенант Е.Н. Бураков (1874–1900). Его именем затем был назван один из захваченных четырех китайских миноносцев. К утру все форты при поддержке кораблей были захвачены штурмовыми колоннами союзных войск, а оставшийся на рейде в бедствии китайский крейсер с согласия находившегося на нем адмирала был разоружен.

Последующие действия на суше со штурмом 30 июня укреплений Тянь-Цзиня и захватом 3 августа Пекина, выявили стремление императора Николая 11 обеспечить первенство России в сосредоточении наибольших по численности сил. Отсутствие в составе флота соответствующего числа транспортов императора не смущало. Когда же адмирал Гильтебрандт, сознавая несоразмерность свих возможностей с требованиями императора, согласился принять предложение японцев пополнить силы союзников доставкой двух дивизий, уже готовых к погрузке на суда в Хиросиме, император в крайнем неудовольствии приказал сместить начальника эскадры и заменить его с 1 июля 1900 г. другим черноморским вице-адмиралом Н.И. Скрыдловым.

Пока же руководство действующими на Печилийском театре военными и морскими силами было поручено вице-адмиралу Е.И. Алексееву. Подняв на броненосце “Петропавловск” флаг командующего флотом, он 16 июня 1900 г. прибыл на рейд Таку. Но и он, обнаружив стремление большее внимание уделять Манчжурии, где защиту требовала во многом уже разоренная боксерами КВЖД, вызвал замечание императора об опасности разбрасывания сил'на двух театрах. Воображая себя африканским колонизатором, он продолжал считать Печилийский театр главным и жаждал лавр покорителя Пекина. В меру сил продолжалась доставка подкреплений, из которых 30 июня при штурме укреплений Тянь-Цзиня особенно отличился Восточно-Сибирский стрелковый полк и две батареи Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона. В штурме участвовали снятые с “Владимира Мономаха” по приказанию адмирала Алексеева два орудия.

10 июля адмирал Алексеев из взятого Тянь-Цзиня вернулся па “Петропавловск" и 12-го прибыл в Порт- Артур. 22 июля в захвате города Ипкоу силами частей 3-го и 7-го Восточно-Сибирских полков вместе с канлодками “Отважный”, “Гремящий” и миноносцем № 206 своим десантом участвовал и прибывший накануне со срочными приказаниями “Гайдамак”. Он же встал на охрану города, очищенного от китайских войск.

23 июля адмирал Алексеев, оставив “Петропавловск" в Порт-Артуре, прибыл в Инкоу на крейсере “Забияка”. 26-го он вернулся в Порт-Артур. Но уже 1 августа вышел на “Петропавловске" в Таку. Адмиралу было высочайше предписано сосредоточить на главном Печилийском театре “возможно большую часть наших войск”, командование ими возложить на генерала Линевича и осознать, что “неудача наших войск под Пекином составит тяжелое горе для всей русской армии, подорвет наш престиж на Дальнем Востоке перед лицом всего мира”. 26 июля в новом высочайшем повелении требовалось в особенности, чтобы адмирал Алексеев и генерал Линевич приняли "все меры дабы японские войска, продолжая совместные с нами дружные действия отказались от отдельного от нас похода к Пекину”.

Тогда же, несмотря па совсем, казалось бы, неподходящее время, адмирал Гильтебрандтв силу высочайшего повеления отбыл в Россию. Эскадру он 28 июля, впредь до приезда вице-адмирала Скрыдлова сдал контр-адмиралу Веселаго. Вместо него в должности младшего флагмана и коменданта крепости Таку с разрешения Управляющего морским министерством был назначен командир крейсера “Россия" капитан 1 ранга А.М. Доможиров (1850–1903).

Все желания императора осуществились. Русские войска сыграли главную роль в штурме Пекина 1 августа. Штурм был необходим, так как китайцы в городе, как они это делали по всему Китаю, громили иностранные представительства. Русские овладели главными воротами крепости, чем позволили японцам захватить другие ворота. Американцы вошли в город под прикрытием русской артиллерии, англичане вообще обошлись без штурма, промаршировав по пустым улицам до английской миссии. Русским губернатором в Пекине был назначен командир 2-го Восточно-Сибирского стрелкового полка полковник Модль.

3 августа после штурма русско-французским отрядом католического Бейтанского монастыря в Императорском квартале, Пекин полностью перешел под контроль союзных войск. В итоге за 75 дней осады все союзные десанты, охранявшие посольства потеряли 244 человека из 737. В осаждавшихся посольствах было освобождено 1009 человек из персонала и охраны, а также спасавшихся от резни боксеров 2300 китайцев- христнан. Еще 1700 крещенных китайцев были освобождены в Бейтанском монастыре.

В дни, когда союзные силы освобождали от боксеров Таку и другие города и укрепления, корабли международной эскадры держались на краю мелководного рейда Таку. Из русских кораблей постоянно присутствовали “Россия”, “Дмитрий Донской”, “Владимир Мономах”, “Сисой Великий”. Эпизодически появлялись “Петропавловск” и “Рюрик”. Он пришел из Владивостока, охраняя пароход “Орел” с очередным полком пехоты. Всего на рейде насчитывалось до 28 кораблей союзников.

Связь города, сиявшего множеством огней, с внешним миром к 30 июня поддерживали “Всадник”, “Гайдамак”, “Забияка”, “Силач”. Яркие, по-китайски расцвеченные сцены быта международной эскадры на рейде Таку, как и последующие события китайской эпопеи 1900 года, предстают в обстоятельнейшей (634 страницы) книге Дмитрия Янчевецкого (старший брат известного в дальнейшем советского исторического писателя, знакомого нам под псевдонимом Ян). “У степ недвижного Китая” (С-Пб-Порт-Артур, 1903, третье издание). По выбору Е.И. Алексеева ои в качестве корреспондента порт-артурской газеты “Новый Край” прошел дорогой славы и побед героев пекинского похода генералов Линевича, Василевского, Субботича. Стесселя и других. Свой путь он начал вслед за уходом 16 мая русской эскадры (флаг контр-адмирала М.Г. Веселаго (1843–1929, Париж) в составе броненосца “Сисой Великий”, крейсера "Дмитрий Донской", канлодок “Кореец”и “Гремящий”, минных крейсеров "Всадник” и “Гайдамак”.

С кораблей для охраны посольства в Пекине был отправлен десант в составе 72 матросов под командованием лейтенанта Ф.В. барона Радена (1863-?) и мичмана К.И. фон Дена (1877-?). Отличившиеся при обороне посольства, они проявили себя в дальнейшем, первый — командуя владивостокскими миноносцами в 1904–1905 гг., второй командуя в 1916–1917 гг. крейсером “Варяг”. Свой путь в Таку корреспондент начал 22 мая на минном крейсере “Гайдамак”. Миновав Золотую гору, корабль уходил из-под красных слоистых скал побережья, выдавленных вулканической деятельностью. За кормой остался “пустынный, зазубренный, с желтыми скалами, едва окрашенный чахлой травкой тигровый хвост — последний уголок России на азиатском материке”.

Чжилийский залив (европейцы его перекрестили в Печилийский) встретил корабль своими бирюзовыми все более мутневшими от ила трех великих рек водами. Командиром корабля был тогда (в 1899–1901 гг.) капитан 2 ранга А.Я. Соболев (1858-?). За долгую службу в Приморье он от и.д. старшего офицера лодки “ Манджур” в 1891–1892 г. прошел трудный цензовый путь до старшего офицера на “Сивуче” 1892–1893 г.), на “Корейце" (1896–1897 г.), командира транспорта “Ермак” (1897–1905 г.), а из портовых судов во Владивостоке, ледокола “Надежный”. Командовал он “Гайдамаком” в 1899–1901 гг… чтобы в 1901 г., согласно очереди получить в командование более крупный корабль-"Кореец”. Энтузиастом минного флота, он стать не успел и задачи такой цензовая система перед ним не ставила. Старшим офицером при нем состоял (в 1900 г.) лейтенант князь С.П. Кропоткин (1864-?). “Остроумный и интересный собеседник, философски настроенный” и потому, видимо, зашифрованный под “князя Кр.”

Феерическая картина международного флота на рейде Таку, гордость за свою русскую эскадру, на равных с Европой и с верными друзьями французами, участвующую в исторической миссии покорения мятежного Китая. Высок был героический настрой русских офицеров (беседа на “Сисое Великом”, с грезившим о подвиге в канун своей гибели лейтенантом Бураковым), бесспорно выучка и совершенство русских кораблей, переговаривающихся со стоящими в реке канонерками, вспышками прожекторов в облака.

Мудрость, мощь, уверенность, вельможную припухлость губ и почти барклаевскую презрительную усмешку являл собой приведенный в книге портрет облаченного во все регалии — в эполетах, при треугольной шляпе и в орденах до пояса — хорошо упитанного возросшего до начальника русского отряда контр-адмирала М.Г. Веселаго. Баловень судьбы, прибывший на эскадру из Балтики только в 1898 г., ставший в 1900 г. временно командующим эскадрой Тихого океана и и.о. коменданта крепостиТаку, он перед самой войной переместился обратно па Балтику и тем избежал сомнительной славы быть причисленным к лику порт-артурских "пещерных адмиралов". Военные его дарования проявились, кажется, лишь однажды-в происшествии с крейсерам “Владимир Мономах”.

Это случилось 25 января 1901 г., когда крейсер, находясь на стоянке в Шанхай-Гуане с 16 января, был отрезан от берега сначала сильным ледоходом, а затем все усиливавшимся до 1,5 фут толщиной прибрежным ледовым покровом. Вынужденный отступить от берега уже на 15 миль, потеряв до 100 листов медной обшивки (на скулах от таранных ударов обнажилась часть болтов) и не имея возможности доложить обстановку, командир принял решение без приказа вернуться в Порт-Артур. За такое самовольное оставление поста младший флагман, явившийся на корабль объявил командиру о предстоящем ему выговоре в приказе. По счастью, прибывший тогда же Командующий морскими силами признал действия командира правильными.

Так в истории сложился прецедент, который будь о нем известно флоту, мог бы помочь такое же правильное решение принять в 1904 г. и командиру крейсера “Варяг”. Эпизод этот, однако, остался достоянием исторического журнала крейсера “Владимир Мономах” и корреспонденту Япчевецкому был, очевидно, неизвестен. Не обратил он внимания на постоянно появлявшиеся на рейде Таку пароходы с японскими войсками. Полноправный член союзнических сил, Япония старалась не отстать от России в наращивании своего военного присутствия в Китае. Впечатленный красотой, величием и мощыо многочисленного союзнического флота корреспондент с восторгом писал о том, какой э го был “веселый вооруженный лагерь с 10000 штыков, плавающий на воде и имевший целью смело уничтожить 400 миллионов китайцев”.

Такие же впечатления вызывал флот у адмирала Веселаго, обозревавшего ночной рейд с балкона “Сисоя Великого”. “Какая иллюминация! — говорил он корреспонденту. Какое оживление! Неправда ли, настоящий парижский бульвар ночью!”.

В этом великолепии блистательных, поражавших мощыо боевых кораблей можно было и не заметить каждый день появлявшиеся (запись в историческом журнале “Владимира Мономаха" от 3 июля) японские транспорты с войсками. Можно ли было вообразить, что эти привычно расположившиеся на рейде скромные малозаметные пароходы очень скоро изменят свой куре и толпящиеся на их палубах низкорослые солдаты также деловито осадят русский Порт-Артур, который они пять лет назад отвоевали у китайцев. Но никому не было дано заглянуть в будущее и никто на “Гайдамаке” и "Сисое Великом” не вглядывался в японские пароходы и японских солдат — грядущих могильщиков русского Порт- Артура и русской эскадры.

Не привлекали особого внимания и скромно державшийся среди международной эскадры японский крейсер “Касаги” и уже занявшая позицию в реке — неподалеку от “Корейца” японская канонерская лодка "Атаго”. История, то и дело менявшая расположение фигур в мировой политике, еще продолжала скрывать их новую готовившуюся комбинацию. Пока же, повинуясь воле начальства и силе обстоятельств, корабли послушно занимали предназначенные им места.

18 сентября для захвата покинутой китайскими войсками (в результате наступления русских войск) крепости Шанхай-Гуан крейсер "Рюрик” осветил берег прожектором и высадил десант под командованием старшего офицера крейсера “Рюрик” капитана 2 ранга И.В. Студницкого (1857–1929. Финляндия). Англичане, успев занять опустевшие форты, пытались не пустить в них русский отряд, за что адмирал Сеймур позднее принес извинение адмиралу Алексееву. Последний на крейсере “Адмирал Корнилов” прибыл в крепость 19 сентября, 23 сентября на крейсере вернулся в Порт-Артур, а 2 октября во исполнение высочайшего повеления отдал приказ о приведении войск Кваптунской области на мирное положение.

Довольный отличиями русских войск, император по-царски, прировняв действия против китайских партизан к переходу Суворова через Альпы, наградил командующего Алексеева украшенной бриллиантами золотой саблей с надписью “Таку, Тянь-Цзин, Пекин. 1900 год”. Флот же, вместе с временной потерей "Гиляка”, насовсем лишился миноносца № 207. В отряде капитана 1 ранга Бойсмана он вместе с "Корейцем” и миноносцами № 203, 206, и 210 был послан 18 апреля в Цинвандао. Потеряв ход из-за повреждения машины, он был протаранен шедшим за ним миноносцем № 204. Из-за большого волнения подвести пластырь и взять корабль на буксир не удалось. Людей сияли и миноносец затонул на глубине 32 м.

В боях корабли потеряли убитыми и умершими от рай двух офицеров и 48 матросов. Без потерь не обошелся и “Рюрик”, на долю которого досталась высадка десанта в Шапхай-Гуане и крейсерство в Формозском проливе для охраны войсковых транспортов от предполагавшихся нападений китайских крейсеров. "Всадник" и “Гайдамак" потерь не имели, но безостановочная напряженная посыльная служба сильно сказалось на их котлах и машинах. К исходу кампании они могли развивать едва 10-уз скорость. Вместе со всей эскадрой они настоятельно требовали серьезного ремонта.

На “Гайдамаке”

(Из книги Д. Янчевецкого “У стен недвижного Китая".

Издание П.А. Артемьева. С-Пб — Порт-Артур. 1903 г.)

22 Мая. Таку.

Хронометры, артиллеристы и моряки, как известно, отличаются одинаковой точностью и акуратностью. Поэтому, когда я с легким походным багажом был в 6 часов утра доставлен проворным перевозчиком — джинрикшей на набережную бассейна военных судов, минный крейсер “Гайдамак” уже снялся с якоря и выходил из гавани.

Я прыгнул в шампуньку — ялик, и китаец-шампуньщик, быстро и ловко ворочая одним веслом, укрепленным веревкой на корме шампуньки, повез на встречу выходящему крейсеру. Матросы спустили трап и уже на ходу судна приняли меня на борт. Я представился командиру капитану 2 ранга Соболеву и познакомился с офицерами.

Жаркое сверкающее утро. Синие воды еще не проснулись и чуть бороздились набегающими струйками сонного ветра. Но гавань уже очнулась. На пароходах под разными флагами уже стучали и визжали лебедки. Кричали матросы. Китайцы-мореходы на расписных крутобоких джонках-шаландах, с поднятыми кверху кормами и носами, с красными трепещущими флажками на мачтах, дружно поднимали рыжый промасленный парус и с каждым подъемом хором вскрикивали. С западной стороны бассейна, где находится пристань морского пароходства и вокзал строящейся Маньчжурской железной дорогии доносился лязг стукающихся вагонов и свистки первых вестников цивилизации в Маньчжурии — паровозов.

Прямо против узкого прохода в море над городом подымалась Яшмовая гора. Два белых остроконечных камня на горе, поставленные один выше другого, указывают судам створ, по которому они должны входить в гавань в узком проходе, между Тигровым хвостом и Золотой горой. Этим проходом мы выходим в море. Направо и налево торчат острые красные слоистые скалы выпертые со дна моря вулканическими потрясениями. Направо и налево батареи. У молчаливых, но грозно глазеющих орудий, под деревянными зонтиками, стоят часовые с обнаженными шашками и посматривают на проходящее судно.

Трехплечая или треххолмная Желто-золотая гора, китайская “Хуан-Цзинь-Шань", высоко уходя к небу, расставила над городом свои надежные каменные объятия. В течение многих веков разные народы хозяйничали на этой горе: китайцы, чжур-чжени, монголы, маньчжуры и японцы. Теперь ею командуют русские и ее утесы и скрытыя в них батареи являются верной защитой для разбросанного внизу юного русского города. Будем надеяться, что когда пробьет роковой час, Золотая гора в Порт-Артуре узнает участь не менее славную, но более счастливую, чем Малахов курган в Севастополе.

Мы вышли из прохода на рейд, где стояли два корабля: стройный двухтрубный “Адмирал Корнилов" и величественная великолепная "Россия”, красивая эмблема славы и силы своего государства. Ее четыре громадных трубы напомнили мне о тех четырех странах света, по которым необъятная и неудержимая Россия шире и могущественнее раздвинулась за одну тысячу лет своей истории, чем другие государства за несколько тысячелетий своей жизни.

Мы быстро идем в море, на юго-запад, в Таку. Кругом ясное небо. Теплый воздух. Чем ближе мы подходим к берегам Чжилийской провинции, тем более мутнеют бирюзовые волны Чжилийского залива, смешиваясь с илом, который веками выбрасывают реки великой китайской равнины — Желтая, Белая и Ляо.

В 11 часов утра в кают-компании подали завтрак. Старший офицер лейтенант, князь Кр.*, остроумный и интересный собеседник, философски настроенный, жаловался:

— Знаете ли вы, корреспондент, что такое служба на минном крейсере, на котором вы теперь идете? Знаете- ли вы, что наша служба на этом почтово-пассажирском пароходе самая трудная, беспокойная, ответственная и самая неблагодарная, чем на всех других судах эскадры? Мы не имеем ни дня, ни ночи спокойной, потому что каждую минуту нас могут послать из Артура в Таку и из Таку в Артур с почтой и пакетами чрезвычайной важности. Если нужно кого-нибудь или что-нибудь перевезти, посылают нас. Если боксеры уничтожать телеграф в Таку, что весьма вероятно, то наши крейсера будут главною связью между эскадрой, десантом и Артуром. От своевременной передачи нами экстренной депеши может зависеть участь целого отряда. Когда мы на ходу, мы не можем иметь никакого спокойствия: вы видите, как нас качает.

Точно в подтверждение слов лейтенанта, ''Гайдамак” стал усиленно раскачиваться на Печилийских волнах. Суп начал плескаться в тарелках.

— Когда-же мы стоим на этом суденышке в Таку, — продолжал старший офицер, — так это истинное мучение. Вода в Такусском рейде ничем не защищена от ветров и нас вечно болтает. Нельзя принять ни одного положения, допускаемого вашим телом, чтобы это было для вас удобно. Нельзя ни сидеть, ни лежать, ни спать, ни стоять. Вас подбрасывает во все стороны. Нельзя же в самом деле все время ходить балансируя по палубе, как акробат по канату. А между тем, как ни старайся, на нашей трудной, черной, неэффектной и неблагодарной службе нельзя заработать Георгия. Это не крепости брать, хотя каждый из нас сумеет это сделать нисколько не хуже, чем всякий другой офицер. И так мы будем болтаться и терзаться целое лето, пока не окончится вся эта китайская комедия.

— Но как бы эта комедия не превратилась в трагедию? — заметил я.

— Тем лучше. И тем больше шансов для нас встретиться с каким-нибудь неприятельским судном и пустить его на воздух, если, конечно, мы не взлетим раньше сами.

"Гайдамак" быстро шел на запад, делая по 15 миль в час. К вечеру ветер усилился. Бурые волны со свистом и завыванием бросались на судно, то нагоняли, то опережали его, то кидали из стороны в сторону и снопом брызг обливали его борта. Я лег в каюте, но от качки стал неистово вертеться и болтаться по койке, будто из меня сбивали сливки. Я взобрался снова на палубу и, делая без всякого желания веселые прыжки и поклоны, каждую минуту убеждался в справедливости слов лейтенанта.

— Неужели в этом заливе всегда так качает? — спросил я одного из офицеров.

— Нет, сегодня еще сравнительно тихая погода, — ответил он.

— Благодарю покорно!

В 6 часов вечера на алом горизонте заката стали вырисовываться суда международной эскадры и в 7 часов, среди иностранцев, ясно показались очертания родных судов — “Сисоя Великого" и “Дмитрия Донского".

“Гайдамак" повернул к адмиральскому кораблю “Сисой Великий".

Морская демонстрация! Какая редкая и странная, но красивая картина.

На протяжении 10 миль собралось 22 судна девяти держав. Ближайшие суда отчетливо чернели своими реями, флагами, орудиями, рубками, матросами. Далекие суда ускользали из вида. Наступила ночь, заблистали иллюминаторы и зажженные фонари точно звездочки повисли в воздухе. Доносился неясный шум команд, музыки. Паровые катера и барказы точно чайки носились между морскими исполинами, которые едва покачиваясь, лежали черными огромными китами на мутной беспокойной воде.

Вот английские гиганты: броненосец “Центурион" под флагом вице-адмирала Сеймура, крейсера "Орландо" и “Эндомион".

Там друзья-французы. Крейсер “Декарт", с мощными очертаниями, с странными низкими и широкими трубами, точно с двумя головами, и крейсер "Д.Энтрекасто", офицеры которого вероятно вспоминали бурный альянс и жаркие обятия своих русских товарищей в Порт- Артуре, во время их визита в наш порт, за три недели. На "Д.Энтрекасто” флаг контр-адмирала Куржоля. На трех судах были видны флаги, красивые по простоте и идее: синий андреевский крест на белом поле. Это были "Сисой Великий", "Дмитрий Донской” и "Всадник", который жестоко бился на зыби. На горизонте стояли “Гремящий" а в реке Пэйхо “Кореец".

Ни берегов, ни фортов Таку не было видно. Это грандиозное собрание судов международной эскадры качалось в открытом море. Это был веселый вооруженный лагерь, с 10000 штыков, плававший на воде и имевший своею целью смело угрожать 400 миллионам китайцев. К сожалению, к китайцам никак нельзя было подобраться поближе. Вследствие мелководья залива, большие суда должны держаться верстах в 20 от устья Пэйхо, именуемого Таку и защищенного фортами.

Совершенно стемнело, когда мы подошли к адмиральскому кораблю "Сисой Великий”. Спустили шлюпку, в которую забрался и я. Матросы дружно выгребали и через нисколько скачков по волнам мы были уже у трапа “Сисоя Великого", но пристать к нему не было никакой возможности. Шлюпка с “Гайдамака” ежеминутно взлетала кверху и падала. Миг… и один из нас уже был в воде, но так как каждый моряк чувствует себя в воде также удобно, как и в воздухе, то он даже не поморщился и подхваченный матросами взобрался на трап. Наступил мой черед… Железные руки матросов крепко ухватили меня за ноги, руки, плечи и голову и вместе с моими чемоданами я полетел на трап, где меня подхватили уже другие дюжие руки. Испытание кончилось. Мы на броненосном корабле, в покое, комфорте и в гостях у радушного адмирала Веселаго.

“Если завтра война”

Золотая пора надежд России на светлое будущее в "литературных мечтаниях” (1834 г.) А.Г. Белинского и в поэтическом образе “птицы-тройки” (1841 г.) Н.В. Гоголя, отобразилась в маринистике фантастической повестью “Крейсер "Русская Надежда” А.Е. Конкевича, в "Морских рассказах” и повести “Вокруг света па "Коршуне” (1895) К.М. Станюковича (1843–1903).

Об этих мечтаниях свидетельствовали заключительные слова официального труда отставного подполковника корпуса флотских штурманов С.Ф. Огородникова о развитии и деятельности морского министерства за сто лет его существования (1802–1902 гг.). В этом труде, вышедшем в С-Пб в 1902 г. говорилось, что достигнутые министерством "блестящие результаты” привели к тому, “что уже не порты замерзающего Финского залива, а порты беспредельного Восточного океана служат ныне опорным пунктом для нашего флота, численный и качественный состав которого может действительно служить гордостью России”.

Эту картину благополучия один из авторов в тогдашней прессе старательно расцветил сценами грядущих блистательных побед в Тихом океане. В первом номере газеты “Котлин” за 1904 г. в “Фантазии под новый год" говорилось следующее. "Я вижу море около этого пустынного острова, поднимается туман и я вижу японскую эскадру снимающуюся с якоря, я насчитываю шесть броненосцев, четыре броненосных крейсера, истребители…. А с Востока с тыла идет облако густого дыма…. Это идет русский флот, идут стальные гиганты. поднимая своими таранами горы свинцовых волн; на мачтах андреевские флаги и в гордом величии спасать честь и спокойствие России идет русская эскадра.

Ее движение стройно и свободно, ужас несут эти белые гиганты и все заволакивается дымкой выстрелов. Я вижу русского адмирала, спокойно отдающего приказания. Я шатаюсь от ужаса… Я вижу, как летят снаряды из русских пушек, и… ни английское искусство и материалы, ни азиатская храбрость не спасают назначенную к истреблению эскадру… Я вижу, как погружается носом от таранного удара “Цесаревича”, и идет ко дну “Миказа”, я вижу гордое лицо японского адмирала, ухватившегося за поручни и тонувшего со своим кораблем, а там в волнах борется англичанин и ничего, кроме ужаса и страха в его глазах не видно. Вот наши крейсера гонят перед собой японские, спасающиеся от погрома.

Свинцовое море окрашено багрянцем от взрывов и пожаров и только пространные, поднятые на облаках мачт и даже на трубах андреевские флаги гордо веют и своими голубыми крестами осеняют могилу скороспелой морской державы Дальнего Востока… С гигантских пароходов, высаживаются на другую сторону острова русские войска и как под русскими штыками бегут и тонут косоглазые маленькие солдаты.

Я вижу Иокогаму, этот красивый порт под огнем "России” и “Громобоя”, они обошли Японию с севера и громят этот город, а уже плывут те войска, знамена которых, видели и Париж, и Пекин, и Берлин и Царьград, увидит и Токио…

… Это были мечты, мечты того, что будет; что должно быть и в это я верю, верит каждый русский человек. Мы не хотим войны, но безнаказанно никто еще не поднимал руку на нашу матушку Русь…”

Нельзя не заметить, что “фантазия” 1904 г. была близка к умонастроению Николая 11. который, почти повторяя слова фантазии о “косоглазых маленьких солдатах” позволял себе в документах называть японцев “макаками”. А отсюда недалеко идо проявленного адмиралом Е.И. Алексеевым более чем сумасбродного намерения (после присоединения “Цесаревича” и “Баяна” (19 ноября 1903 г.) отправиться с флотом в Сасебо, чтобы устроить японцам "второй Синоп”.

Самомнение и самонадеянность русского командования были, как видно, недалеки от “фантазии г-на “В.Э.” в Котлине. Действительное же состояние эскадры накануне войны исчерпывающее отражалось в книге первой работы МГШ "Русско-японская война” (Действия флота, С-Пб, 1912 г.) и во многих подробностях представлена в книгах автора “Крейсер "Варяг" (Л.,1983), “Рюрик” был первым" (Л., 1989), “Цесаревич” (ч. 1, С-Пб, 2000).

О превосходстве японского флота говорили и результаты военно-морской игры, проведенной в Николаевской морской академии зимой 1902–1903 г. Игра проводилась при более благоприятном, ожидавшимся в 1905 г. качественном и количественном составе сил (в скобках фактическая численность к началу войны): 10(7) эскадренных броненосцев, 5(4) броненосных крейсеров, 7(5) крейсеров 1 ранга, 5(2) крейсеров 2 ранга, 7(7) канонерских лодок, 2(2) заградителя, 2(2) минных крейсера, 30(25) истребителей миноносцев. 22(10) миноносцев. На стороне Японии числилось 6(6) броненосцев, 6(8) броненосных крейсеров, 9 и 7 крейсеров 1 и 2 рангов, 10 канонерских лодок, 115 миноносцев (включая 15 31-уз и 4 27-уз истребителей).

Неутешительным, по мнению бывшего на играх руководителем русской стороны Л.Ф. Добровольского (1856-?), был и уровень боевой подготовки русской эскадры. Наш флот, — писал он, — вследствие недавнего пополнения его новыми судами из России, а главное содержании части его в вооруженном резерве представляет из себя не стройное целое, а собрание отдельных единиц не приученных ни маневрами, ни эволюциями к стройным искусным действиям”.

“Курс артиллерийской и минной стрельбы на некоторых судах еще не начинался, а на других еще незакончен. Стрельбы же целым фолом вообще еще не было…

“Командиры, офицеры и команды большинства миноносцев никогда раньше на них не плавали и потому рассчитывать на них пока нельзя”. Словом наш флот из- за опасной экономии еще не организован, необучен и с ним активные действия пока принимать рискованно”.

Прямо предостерегал Л.Ф, Добротворский и от опасности стоянок на открытом рейде Порт-Артура и Талиенвана: флот в течение нескольких минут может быт уничтожен "даже одними японскими миноносцами”.

В таком унылом существовании вооруженного резерва проходила с началом XX в. и служба "Всадника” и “Гайдамака”. Весь 1901 год, базируясь на Порт-Артур, они занимались крейсерством в квантунских шхерах для поиска хунхузов, а также несли брандвахтенную и карантинную службу в порту Дальнем, где велись большие работы и прибывало много рабочих-китайцев из Чифу. “Всадник” стоял здесь с лета до 10 июля, с 20 августа по 8 сентября. С 18 сентября до октября 1901 г., стоял “Гайдамак”. Их периодически сменяли, давая отдых в Порт-Артуре, канонерские лодки "Манджур”, “Сивуч”, “Бобр”, “Отважный”, “Гиляк”.

Событием становились все те же как-то установившиеся маневры. Но и в них “Всадник” и “Гайдамак”, так и не получившие соответствующей их рангу артиллерии и продолжавшие плавать с протекающими котлами, могли принять лишь ограниченное участие. Корабли нападающей эскадры играли, как прямо следовало из рапорта Е.И. Скрыдлова, роль японского флота. “Петропавловск” был “Шикишима”, “Севастополь” — “Асахи”, “Полтава” — “Хатсусе”, "Наварин” — "Фудзи”, “Россия” — “Асама”, “Г ромобой” — “Токива”, "Адмирал Нахимов”-"Адзума”, миноносец “Сом” играл роль “Идзума”, “Кит” — “Касаги”.

Но еще до начала маневров гипотетический японский флот понес существенные потери. Перед выходом нападающей эскадры из Владивостока здесь пришлось оставить (вместе с младшим флагманом Г.Г1. Чухниным) неготовые к плаванию крейсера “Россия” и “Громобой”. Неисправности обнаружили и на броненосце "Наварин” и крейсере “Адмирал Нахимов”. Они пришли в Порт-Артур только 14 октября к завершающим стадиям маневров. Так уменьшившаяся более чем вдвое нападающая эскадра, придя на рейд порта Гамильтон утром 10 октября весь день была занята привязкой противоминных сетей, после чего в 17 часов вышла в море. Предполагалось, что в ее составе могли быть быстроходные (до 14уз) пароходы, с десантом из 10–12 тысяч человек. Задача ее должна была считаться выполненной, если бы она смогла незамеченной пересечь линию Шантунскнй маяк — островов Клиффорд.

В обороняющейся эскадре, обязанной перехватить силы вторжения, роль броненосцев “Пересвет", “Петропавловск”, “Полтава” и “Севастополь" выполняли “Сисой Великий”, "Дмитрий Донской”, "Владимир Мономах” и "Гиляк”. В роли крейсеров 1 ранга "Г ромобой”, "Россия”, "Рюрик”, “Варяг” действовали "Кореец”, “Забияка”, “Дельфин”, “Скат”. Миноносец “Скат” выполнял роль крейсера-разведчика “Новика”, и только “Всадник” и "Гайдамак” сохраняли свое изначальное назначение минных крейсеров, то есть кораблей, которым ввиду недостаточной численности флота могла на маневрах быть назначена роль и линейных кораблей и разведчиков. Об этом свидетельствовал походный ордер эскадры при выходе днем 9 октября из Порт- Артура к Шантунгу.

В эскадре правую колонну составляли флагманский “Сисой Великий” (флаг младшего флагмана контр- адмирала К.П. Кузьмича, (1846–1906), "Дмитрий Донской”, “Владимир Мономах”, “Гиляк”. Левую колонну составляли “Кореец”, “Гайдамак”, “Всадник”. Впереди, шел разведочный отряд — новые миноносцы "Дельфин” (головной). “Касатка” и “Скат” (фланговые). Но уже в полночь из строя выбыл “Гайдамак”. Из-за не поддававшихся исправлению повреждений холодильника он был отпущен в Порт-Артур.

С приходом в район дозора днем 10 октября “Всадник” и эскадренные миноносцы заняли места в цепи (в расположении видимости отдельных сигналов) впереди эскадры, развернувшейся в строй фронта. К вечеру из-за сильного волнения и ветра (до 6–7 баллов) разведчики получили приказания укрыться под берегом у южного Шантунгского маяка.

В крейсерстве эскадра, несмотря на сильнейшую качку (размахи ее на “Владимире Мономахе” доходили до 30°), оставалась весь день 11 ноября. Утром 12 ноября "Всадник” и миноносцы расширили район поискало радиуса 20 миль каждый. Днем был замечен густой дым на SO вправо от курса эскадры. Посланные на разведку “Всадник” и "Дельфин” опознали шедшую на прорыв наступающую эскадры. Но от боя она уклонилась и пользуясь преимуществом в скорости направилась на север и скрылась в наступившей ночи.

Разлученный со своим привычным спутником "Гайдамаком” — его ремонт затянулся — “Всадник” под командованием капитана 2 ранга И.М. Новаковского (1855-?), сумел проявить себя и при решении флотом двух последующих задач маневров. 16 октября при отражении попытки высадки десанта в Талиенване

“Всадник” своими тремя ракетами дал знать о приближении отряда высадки и тем привел в действие систему противодействия на берегу.

"Противнику" пришлое! отойти. При решении третьей задачи пришедший из Талиенвана “Всадник” вечером 17 октября, находясь в охранной цепи под Порт-Артуром и стоя с закрытыми огнями, обеспечивал прикрытие трех минных атак миноносцев, а затем соединенный с атаками прорыв блокады силами обороняющейся стороны.

Атаки были столь энергичными, что один из миноносцев слишком близко подошел к “Всаднику”, который осветил его прожектором и открыл огонь. Неоправданными были попытки номерных миноносцев лучами своего прожектора ослепить людей на атакуемых кораблях. Обладая слабой силой свечения они лишь облегчили наводку орудий нападающей эскадры.

Вместе с флотом участвовал “Всадник” в состоявшимся 19 октября смотре (23 вымпела), проведенном Командующим морскими силами на Порт-артурском рейде. Обстоятельные описания хода выполнения всех трех задач маневров позволили его автору капитану 2 ранга Л.А. Брусилову сформулировать целый ряд полезных и поучительных уроков. Отмечен был блистательный маневр ночью 17 октября миноносца “Касатка”, командир которого правильно оценив случайный характер его освещения прожектором дозорного миноносца “противника” “Кит” (его качало па волне и вторично навести прожектор не успели), решил продолжить атаку. Зайдя в тыл расположения “противника” под берегом со стороны Дальнего, он почти вплотную (на расстоянии в 1 каб.) сблизился с крейсером "Адмирал Нахимов”. Оставаясь незамеченным (эскадра перестала светить прожектором) он сжег фальшфейер, дал свисток (знак произведения атаки) и на отходе обстрелял сторожевые шлюпки и миноносец “Кит”.

Эскадра, спохватившись, провожала его лучами включенных прожекторов. Высказывались сомнения в успехе атаки (“Адмирал Нахимов” стоял с опущенными сетями, что, конечно, не умоляло эффекта проведенного маневра). В начале войны в 1904 г. именно такой маневр не раз применяли японцы сначала при потоплении безбожно отправленного для сторожевой службы самого ценного в эскадре 31 — уз “Лейтенанта Бурокова”, а затем в бухте Белый волк броненосца “Севастополь”.

Героем маневров стал мичман граф В.Н. Игнатьев (1879–1905), сумевший 1.8 октября, выбрав нужный момент (бон разводили, чтобы пропустить свои миноносцы) пробраться в гавань Порт-Артура на своем минном катере с крейсера “Адмирал Нахимов” и беспрепятственно осуществивший условные минные атаки (выстрел из аппарата, сжигание фальшфейера) по трем кораблям — "Сисой Великий”, “Дмитрий Донской” и лодке “Отважный”. Беспечность их вахтенной службы позволила мичману, совершив атаки, подойти незамеченным к трапу “Отважного". Корабли стояли без сетей, к атаки были гарантированно признаны удавшимися.

В Порт-Артуре. 1903 г.

К несчастью, в числе выводов, сделанных капитаном 2 ранга Л.А. Брусиловым не оказалось одного — необходимости продвижения по службе и сохранению в составе эскадры тех офицеров и командиров, кто сумел проявить высокие образцы тактического искусства и не потому ли странно или вовсе несчастливо сложилась судьба тех, кто сумел отличиться во время маневров, а затем и в ходе войны. Казалось бы, очевидно, счастливым случаем было воспитание флотом истинного миноносного командира, знающего, умелого, волевого, инициативного каким был капитан 2 ранга А.М. Лазарев (1865–1924, Бейрут). Прошедший миогообещавшую школу Сибирского флотского экипажа, сумев окончить водолазный (1887 г.) и минный (1896 г.) классы он после службы на миноносцах, получил в командование новейший эсминец и сразу же сумел проявить себя. На редкость удачливым и почти на все время миноносный — был и последующий путь его карьеры. В 1901–1904 гг. был старшим офицером “Всадника”, в 1904 г. крейсера “Новик”, командиром “Всадника”, командиром лодки “Отважный”, в 1906–1907 гг. командиром нового минного крейсера “Капитан-лейтенант Баранов”.

Тогда он, помня опыт Порт-Артура, выступил с инициативой замены 75-мм пушек кораблей этого типа (в Черном море) на более действенные 120-мм. За участие в событиях в Китае он был награжден орденом Станислава 2-й степени с мечами и памятной медалью, за оборону Порт-Артура — Владимира 4-й степени с бантом, Анны второй степени с мечами, Георгия 4 степени и золотой саблей “За храбрость”. Но все эти отличия позволяли получить в командование только канонерскую лодку “Бобр” (в 1907–1909 г.) и отслуживший свой срок линейный корабль "Император Александр 11 " (в 1909–1913 г.). Произведенный в 1913 г. в чин контр- адмирала, он, однако, ответственного назначения не получил. Боевого опыта и наград оказалось для этого недостаточно. Назначения на современный миноносец в Порт-Артуре, где можно было стать старшим офицером. а затем и командиром, не получил и мичман граф Игнатьев. В должности младшего минного офицера он со всем экипажем должен был погибнуть на эскадреном броненосце “Император Александр III”.

В 1902 году, на время ухода эскадры (после пребывания всю зиму в вооруженном резерве) во Владивосток 30 мая ушли крейсера “Рюрик”, “Россия”, “Адмирал Нахимов”, а 4 июня четыре броненосца. “Всадник" и “Гайдамак” были оставлены в Порт-Артуре. Они входили в состав сводного отряда под командованием начальника морского отдела штаба Квантупской области контр- адмирала В.К. Витгефта (1847–1904). Так волей случая с минными крейсерами соединились занятый ремонтом “Варяг”, усиленно отрабатывающие свое искусство заградители “Амур” и “Енисей”, осваивавший прибрежье Квантупа описиой транспорт “Ермак” и выполнявшие задачи учебных кораблей миноносцы № 205, и № 208.

По заведенному адмиралом Верховским порядку периодического выведения кораблей из строя в вооруженный резерв “Гайдамак” смог начать кампанию только 1 мая, а уже 7 июля вновь был выведен в резерв. Также и "Всадник” после недолгого плавания был выведен в резерв 31 июля. В период плавания они занимались крейсерством в шхерах островов Квантунга для защиты местных жителей от нередко проявлявших себя разбойников-хунхузов. Одновременно им поручали обучение почтовых голубей в море и обработку способов сигнализации с береговыми станциями. Так “Всадник” и "Гайдамак”, подобно их собрату “Посаднику” па Балтике, начали опыты совершенствования особенно трудно прививавшейся на флоте радиотехники.

Голубей тренировали для надобностей морского ведомства, но под руководством сухопутного заведующего военно-голубиной станцией в Порт-Артуре, отрабатывали три направления: к Таку, к Чифу и Шатунгу, к Корее на 150-мильном предельном расстоянии.

Порт-Артур. Начало 1900-х гг.

4 ноября 1902 г. подводя итоги летней кампании признавалось, что это обучение “как дело повое не могло еще дать особенно ощутимых результатов, но есть надежда на успех при продолжении этого полезного дела". В этих внешне утешительных словах казенного оптимизма нельзя не видеть равнодушие к проблемам связи. Столь же отрешенно констатировались и возможности проводившихся минными крейсерами переговоров с береговыми станциями.

Выяснилось, что из трех испытанных ими видов сигнализации флагами и фигурами (ранее речь шла о механическом семафоре с поворотной мачтой) дальность может составлять 7 миль. Беспроволочный телеграф "по ленте” дает дальность до 15 миль и по телефону — 25 миль. Эти же дальности получили при опытах крейсера “Адмирал Нахимов”, переговаривавшегося с береговыми станциями, временно установленными с заградителей “Амур” и "Енисей”. Опыты предполагалось продолжать, но факты таковы, что вплоть до начала войны дальность переговоров по радио между безнадежно устарелыми корабельными станциями так и не превысила 25 миль.

Трудно было ожидать здесь успехов, когда не давали заметных результатов испытания, которые также урывками, совмещая их с обучениями машинных команд, проводил в Кронштадте "Посадник”. Сообщая об этих результатах начальник Учебно-минного отряда 22 апреля 1903 г. напоминал начальству о том, что ожидать успехов не придется, пока в районе стоянки судов, отряда не будет сооружена солидная береговая станция”. К решению этой проблемы в Порт-Артуре приступили только летом 1903 г.

Под руководством главного минера порта лейтенанта Н.И. Совинского (1872-?) на специальной станции Золотой горы была установлена мачта высотой 160 футов с рейком для проводника беспроволочного телеграфа системы Маркони. Опыты "Гайдамака" и “Всадника” продолжил (в течении семи дней июля 1903 г.) минный транспорт "Амур”. Как доносил контр-адмирал Витгефт "при местных условиях и имеемых аппаратах надежное телеграфирование удавалось до 25 миль, случайное — до 60 и даже до 74 миль при направлении на Чифу.

При продолжавшейся нехватке средств флот продолжали особенно лихорадить неполадки на кораблях. Никак не удавалось наладить сборку новых миноносцев в эллинге Тигрового хвоста. 26 мая 1902 г. адмирал Скрыдлов докладывал в Петербург о том, что “Всадник” и “Гайдамак” могли бы начать установку новых котлов, присланных в Порт-Артур. Но из ГУКиС пришло распоряжение о сокращении кредитов на работы порта. Не смея прямо настаивать на замене котлов, адмирал дипломатично запрашивал указаний: будет ли замена отложения или надо надеяться на дополнительные ассигнования. Помочь делу смогло лишь вмешательство военно-морского ученого отдела ГМ 111, подтверждавшего необходимость давно запланированной работы. 6 июля, получив необходимые деньги "Гайдамак" приступил к замене котлов. Обновленный корабль приказом от 24 февраля 1903 г. был отчислен от эскадры и назначен в распоряжение морского отдела штаба Кванту некой области.

На правах полновластного хозяина края (с учреждением 30 июля 1903 г. наместничества права расширились до неограниченности) Е.И. Алексеев “выжав" наконец, недостаточно угождавшего ему Н.И. Скрыдлова начал формировать собственный придворный флот, выводившийся из состава эскадры. — Так было удобнее рассылать на станции и для разных курьерских надобностей малые корабли. А чтобы устроить своему верному начальнику штаба В.К. Витгефту, сидевшему на берегу, плавающую должность он своим приказом от 15 июля 1903 г. причислил к своему штабу все канонерские лодки, минные крейсера и эскадренные миноносцы, кроме находившихся в постройке.

По примеру нескончаемой чехарды с назначением временных командиров миноносцев начали менять и командиров минных крейсеров. На “Гайдамаке” вместо командовавшего им в 1901–1902 гг. капитана 2 ранга Д.Ф. Юрьева (1856-?) временно назначили его старшего офицера лейтенанта А.Н. Рычагова (1864-?), который, однако, в марте 1903 г. неудачным маневром в Восточном бассейне повредил о стенку две лопасти гребного винта. Лейтенанту объявили замечание и 7 марта переместили на должность старшего офицера лодки "Бобр”. Временно Командиром "Гайдамака” 16 апреля 1903 г. назначили его старшего офицера (получил эту должность 7 марта) лейтенанта А.А. Дмитриева 2-го (1863-?), который в 1902–1903 гг. был командиром миноносца "Боевой”, а с 1904 г. стал старшим офицером транспорта “Ангара” и затем броненосца “Пересвет”. Далее командиром “Гайдамака” с начала войны до 18 марта 1904 г. был капитан 2 ранга Ф. Иванов (а затем и до конца войны лейтенант В. В. Колюбакип (1864-?), произведенный в капитаны 2 ранга 28 марта 1904 г.

На “Всадник” вместо капитана 2 ранга И.М. Новаковского(командовал в 1901 г.) в 1902–1903 гг. назначили капитана 2 ранга М.В. Бубнова 2-го (1859-?), которого с 14 марта 1903 г. временно заменял старший офицер корабля лейтенант А.М. Лазарев, но и его с началом войны переместили на должность командира лодки “Отважный”. Далее (до 18 марта 1904 г.) командиром “Всадника” был капитан 2 ранга Н.В. Стронский (1853-?), состоявший прежде (в 1902–1903 гг.) старшим офицером крейсера “Диана” и броненосца "Ретвизан”, а 18 апреля 1904 г., ставший командиром лодки “Гиляк”. Вместо пего командиром с 17 апреля по 21 мая стал капитан 2 ранга А. М. Лазарев, а далее-до конца осады — в должности командира был капитан 2 ранга Л.М. Опацкий (1862-?), который ранее в 1900–1903 гг. был старшим офицером транспорта "Енисей" и в 1903–1904 гг. командовал миноносцем “Внушительный". Безостановочная, как видно из примеров перестановка происходила и среди командиров миноносцев.

Большая “смена караула" осенью 1903 г. совершалась в командном составе и в экипажах больших кораблей. Словно по сговору с японцами, не считаясь с очевидной утратой достигнутой боеспособности эскадры, с напряженностью обстановки (бешенное наращивание Японией сил и боевой подготовки флота) и с запозданием готовности броненосцев отечественной постройки типа "Бородино” (они в составе эскадры 1905 года числились еще в стратегической игре 1903 года) бюрократия предпринимала как никогда широкое обновление личного состава кораблей. Не поладившего с Е.И. Алексеевым начальника эскадры Н.И. Скрыдлова еще 10 октября 1902 г. сменил прежний командир порта контр-адмирал О.В. Старк (1846–1928, Гельсингфорс).

Скромной до поры до времени оставалась и роль "старой гвардии" эскадры “Всадника” и “Гайдамака”. Безотказные корабли посыльной и дозорной службы, они, похоже, считались незаменимыми по своей величине для чинопроизводства и должностного продвижения офицеров среднего звена. Они уже не совершали дальних походов, не участвовали в плавании 1902 и 1903 гг. во Владивосток, где эскадра провела наиболее интенсивные курсы предвоенной боевой подготовки. Воссоединение с эскадрой произошло после трехмесячного ее отсутствия в Порт-Артуре (с 22 июня по 18 сентября 1903 г.) завершившегося маневрами по сокращенной в сравнении с 1901 г. программе. Вошедшую в гавань эскадру “Всадник” и “Гайдамак” встречали, находясь в Восточном бассейне. Они же были свидетелями экстренной подготовки к перебазированию во Владивосток.

26 сентября к эскадре, пришедшей для продолжения учений и стрельб поочередно присоединились “Всадник” и “Гайдамак”. Свой звездный час уже педолгих предвоенных дней, пережили корабли в дни последнего большого смотра эскадры. 12/25 октября 1903 г., в 9 ч 35 мин утра она вышла на внешний рейд Порт-Артура и свои позывные ВР “Всадник” показал, находившимся здесь "Варягу” (он готовился к продолжению испытаний машин) и завершавшему окраску в боевой цвет крейсеру "Аскольд”. Через час на "Аскольд” прибыл Е.И. Алексеев, и крейсер вместо брейд-вымпела старшего на рейде впервые поднял флаг Главнокомандующего. которым заменили еще не утвержденный флаг наместника.

Рейд огласился громом салюта из 19 выстрелов, сделанных "Варягом” и батареей Порт-Артура. Минные крейсера, окутанные дымом этих салютов, готовились сняться с якоря, чтобы в предстоящем смотре флота в Талиенване вместе с миноносцем "Смелый” составить почетный конвой крейсеру “Аскольд”. Парадной встрече (к чему Е.И. Алексеев, ревнитель чинопочитания и служебной угодливости, был особенно чувствителен) флагманского “Аскольда” с флотом в Талиенваие помешала не на шутку разгневавшаяся непогода. Немилосердно страдавшим от качки почетным конвоирам, пришлось приказать укрыться в гавани, (для минных крейсеров было назначено место в парадной диспозиции во главе минного отряда). 12/25 октября диспозицию составили четыре линии кораблей.

Первые две занимали (порядок слева направо) “Джигит” и “Разбойник”, “Енисей” и "Амур”, “Паллада” и "Новик”, “Диана” и “Боярин”, “Забияка” и “Ангара", флагманский “Петропавловск” и “Пересвет”, “Полтава” и “Ретвизан”, “Севастополь” и “Победа”. В промежутках между этими линиями было отведено место для “Аскольда”. Следующие две линии образовали двенадцать миноносцев: “Боевой”, “Бдительный”, “Беспощадный”, “Внимательный”, “Внушительный”, “Выносливый”, “Грозовой”, “Властный”, "Решительный”, “Стерегущий”, “Сторожевой”, “Сердитый". Третью линию вместо “Всадника” возглавил “Гиляк”. С появлением на своем месте в 15 ч 10 мин "Аскольда” эскадра салютовала 19 выстрелами, на что крейсер отвечал 15 выстрелами.

В церемонию смотра включили объезд наместником по очереди всех больших кораблей, которые демонстрировали ему учения по боевой тревоге. “Аскольд” проверял сигнальную службу, поднимая свои позывные в ответ позывные поднимали корабли эскадры. Днем 13 октября с почтой пришел “Забияка”. Вечером эскадра светила прожекторами. Утром 14 октября шлюпки по сигналу “Петропавловска”, обходили диспозицию строя эскадры на веслах и под парусами. Днем вернулся “Забияка” и пришел “Всадник”, вставший на якорь между "Аскольдом” и “Петропавловском”.

15 октября, когда наместник продолжал посещать корабли, под кормой "Аскольда” отдал якорь "Гайдамак”. Вечером состоялась атака, совершенная шестью миноносцами. Утром 16 октября наместник перешел на "Петропавловск” для наблюдения над стрельбой эскадры. В море выходили для этого 6 броненосцев 4 крейсера и 6 миноносцев. Днем 17-го состоялось эскадренная гребная гонка шлюпок. Утром 18 октября наместник на “Гайдамаке” посетил Дальний, а затем это же путешествие повторил на "Аскольде”. Днем 19 октября эскадра демонстрировала свое искусство маневрирования в море. Выждав время, "Аскольд” развил скорость до 22,5 уз, обогнал эскадру и в 4 ч 35 мин дня, пройдя 39 миль отдал якорь на внешнем рейде. Со стоящем на рейде “Варягом” (он безуспешно был занят испытаниям своих подшипников) обменялись ночными позывными. Спустя час пришли и отдали якоря на рейде корабли эскадры. День кончился выдачей всем командам дарственной наместником чарки водки “не взачет”.

Уменьшилось число кораблей на рейде. Эскадра замерла в вооруженном резерве. 1 ноября пришли завершившие свое тревожное плавание "Цесаревич" и “Баян”. В сомнительную силовую экспедицию сквозь снег и мглу для поддержки находившейся в Чемульпо "Полтавы” ушли 20 ноября флагманский “Петропавловск” и крейсер "Боярин”. В Чемульпо вместе с “Полтавой” застали “Бобр”, миноносцы “Громовой” и “Внушительный”. Это были действительно подавляющие силы против одиноко стоявшей здесь японской то ли канлодки, то ли крейсера (как записали во флагманском журнале эскадры) “Сойен”.

Но факт японского безоговорочного влияния, если уже не полного господства в Корее это демонстрация изменить не могла. Проведя для своего рода острастки японцам стрельбу “Полтава”, пополнив запасы угля, приняв с визитами командиров японского и итальянских крейсеров, русского посланника и корейских генералов, “Петропавловск” с “Боярином” и “Внушительным” 30 ноября вернулись в Порт-Артур. На его внешнем рейде они оставались почти до конца года. И совсем незаметным казалось на их фойе временно уходивший в море по своим посыльным делам "Всадник”. И никто, конечно, не мог предсказать, какие новые роли в будущем году предстоят этому кораблю и его собрату “Гайдамаку".

Они до конца выполнили свой долг

В бесценном собрании неисчислимого множества документов о флоте, его людях и кораблях, которые хранит РГА ВМФ каждый желающий может ощутить ни с чем не сравнимое “присутствие того времени”. С особенной силой и волнением воздействие эпохи чувствуется с прикосновением к листам вахтенных и флагманских журналов, где в каждой строке запечатлен миг уходящей истории. Тончайшие следы угольной пыли между листами подтверждают факт происходившей в тот день угольной погрузки, даты и названия местности — где был и находился корабль. Неизъяснима власть этих строго пронумерованных с сургучной печатью портовой конторы документов. И нельзя не повторить, что это и есть та подлинная история, которая все расскажет о своей эпохе. И перебирая сотни листов из вахтенных журналов, так хочется верить в мудрость и предвидение тех людей и той эпохи, о которой эти листы говорят. Среди них-особенно объемистые выписки из флагманского журнала эскадры Тихого океана.

При изучении многих архивных дел особенное недоумение вызывает нежелание властей внять отчаянным предостережениям военно-морского агента в Токио капитана 2 ранга А.И. Русина (1861–1956, Касабланка), который изо дня в день буквально бомбардировал Петербург неопровержимыми свидетельствами безоговорочного намерения Японии развязать войну. В рядах шансов, оставшихся русским командованием неиспользованными, один приходился и на долю минных крейсеров. Вышло так. что при ином стечении обстоятельств “Всадник" мог стать главным героем — спасителем флота от японской атаки. В тот роковой день 26 января, в 9 ч утра “Всадник” был послан в бухту Торнтон для того, чтобы оттуда в Порт-Артур вернуть портовое судно “Силач” посланное для организации угольного склада и сооружения пристани. Не правда ли, какая забота: о "Варяге” в Чемульпо забыли. а о “Силаче” вспомнили. Впрочем, это было все-таки ближе, хотя ни радиосвязи, ни даже, по-видимому, поста на острове не было. Не предусматривалось на Квантуне и никакой флотилии пограничной стражи.

Флот обязывался сам охранять воды Квантунской области и “Всадник” и "Силач” в последние часы мира, были здесь одни. Их возможное столкновение с уже направляющимся к островам передовыми отрядами японского флота могло бы иметь самые неожиданные последствия. Даже в случае вполне вероятной гибели, два корабля своим боем вблизи берегов Кваитунга могли бы поднять тревогу в Порт-Артуре и эскадра, не была бы столь унизительно застегнута врасплох. Но ничего такого не произошло, японцы не позволили себя обнаружить, "Всадник” и “Силач”, держа экономическую 10-уз скорость, подошли к Порт-Артуру уже после состоявшейся японской атаки и проведенного наутро боя эскадры с японским флотом. Этот бой, видимо, и отвлек японцев от шедших двух кораблей. Под прикрытием эскадры они успели отбиться от пытавшихся их преследовать японских миноносцев. Около полудня, как это видно из флагманского журнала, когда японский флот скрылся на горизонте, “Всадник” и “Силач” соединились со своими.

С каждым днем войны появлялись все новые и новые шансы (их можно насчитать от двадцати до пятидесяти) на успех в войне, от которых бюрократия продолжала отворачиваться. И только корабли честно выполняли свой долг и до последнего дня осады отстаивали, как того требовал Морской устав (статья десятая) “честь русского имени и достоинства русского флага".

“Всадник” и “Гайдамак” как ветераны “старой гвардии” эскадры действовали без страха и упрека и во всем служили примером флоту. Роль их. несмотря на малое боевой значение, была заметной. Переквалифицировавшись в новые, никем до войны не предлагавшиеся роли тральщиков, конвойных кораблей и канонерских лодок, они были даже увековечены в местном осадном фольклоре и их имена были на слуху в продолжении всей обороны. В одной из многих появившихся после войны книг и воспоминаний о них говорил Порт-Артурский журналист Н.Н. Веревкин (“Странички из дневника. Очерки из жизни осажденного Артура”, С-Пб, 1904, с. 58).

“С моря слышатся раскаты

Где-то дальняя стрельба

А вершин крутые скаты

Облепила уж толпа

Вот ушли “Новик”, “Гремящий”

И “Отважный” и “Гиляк"

“Бойкий”, “Властный” и “Разящий”

Лодки “Всадник”, “Гайдамак”…

Характерно и это причисление минных крейсеров к канонерским лодкам. Именно в этом качестве совместно с кораблями обороны им приходилось действовать в продолжении всей осады.

В первые дни войны, когда о минной опасности еще не задумывались (японцы, предпринимая попытки закупорить выход из Порт-Артура пароходами-брандерами, от постановки мин воздерживались), “ Всадник" и “Гайдамак” занимались прежней посыльно-сторожевой службой. 1/14 февраля 1904 г. “Всадник” вышел в море под флагом недавно прибывшего из Севастополя младшего флагмана контр-адмирала М.Ф. Лощинского (1849-?). Во время осады он занимал должность заведующего морской и минной обороной Порт-Артура. Поход “Всадника” в сопровождении миноносцев "Скорый” и “Стерегущий” в Талиенван имел цель осмотреть местность и сверить истинное положение минного заграждения, которое перед этим поставил “Енисей” и на котором днем 29 января подорвался крейсер “Боярин".

Еще не вполне осмыслив обстоятельства и последствия подрыва трех кораблей на рейде Порт-Артура 26 января и гибели “Варяга” 27 января в Чемульпо, флот был потрясен новым, еще более бессмысленными катастрофами заградителя “Енисей”, 29 января, и крейсера “Боярин” 29–31 января. Оба погибли на собственных минных заграждениях, поставленных у Талиенваиа “Енисеем”. Отлично поставив'заграждение, командир В. А. Степанов допустил рискованный маневр (подход к двум всплывшим минам задним ходом).

“Всаднику” же, а затем и “Гайдамаку" было поручено прикрывать работы по дальнейшему минированию подходов к Талиенвану. Две из мин, всплывших с заграждения, погубившего “Боярин”, “Всадник” доставил в Порт-Артур. На берегу полиция занималась изъятием разных предметов быта, добытых китайцами на "Боярине”.

В начавшейся осадной страде минные крейсера, поступив в распоряжение адмирала Лощинского, обычно вместе с миноносцами продолжали прикрывать работу заградителя "Амур”. 5 февраля “Гайдамак" в Голубиной бухте прикрывал лодки “Бобр” и “Гиляк", занимавшиеся тралением со шлюпок. Он же с миноносцами “Сердитый" и “Смелый” сопровождал “Амур", вышедший на постанову мин в бухте Десяти кораблей (надо было не позволить японцам высаживать десант в тылу Кингжоуских позиций).

Привычными стали выходы минных крейсеров для поиска неприятельских блокадных сил в отряде канонерских лодок. Особенно представительный отряд вышел в море ночью 28 января. Его составляли крейсера “Баян”, “Аскольд”, "Диана”, “Боярин”, “Забияка”, два минных крейсера, отряд канлодок контр-адмирала Моласа и тринадцати миноносцев из состава обоих отрядов. По новому распределению сил в первые дни обороны “Всадник” и “Гайдамак” разделились: первый был причислен к Первому отряду миноносцев, второй вошел в состав Отряда подвижной обороны.

Вступление в командование флотом прибывшего 24 февраля в Порт-Артур вице-адмирала С.О. Макарова вернуло минные крейсера в состав активной части флота. Вместе с эскадрой они участвовали 27 февраля в выходе в море пяти броненосцев, четырех крейсеров и пяти миноносцев. Эти миноносцы и минные крейсера оказались пригодными к походу из всех имеющихся 24 миноносцев. В походе минные крейсера выполняли отведенную им роль эскадренных тральщиков. Как писал адмирал Е.И. Алексеев, он в этот день “упражнял командиров “Всадника” и “Гайдамака” как тралить идя впереди эскадры”. Корабли провели тщательное траление тралами Шульца по створу, по которому предстояло идти эскадре. Мин обнаружено не было, но этот первый опыт стал основанием для последующей организации в эскадре постоянных тральных сил.

9 марта, С.О. Макаров подняв флаг на крейсере “Аскольд” (туда же перешел и его штаб) вывел эскадру на внешний рейд, чтобы дать отпор появившемуся японскому флоту.

В роковой день 31 марта, когда С.О. Макаров ночью запретил открыть огонь по подозрительным кораблям на рейде, флот понес новые потери. Ночью, присоединившись к принятым за своих шести японским миноносцам погиб под их огием миноносец “Страшный".

За “Петропавловском" после перестроения шли "Полтава”, “Аскольд”, “Баян", “Пересвет”, "Победа", “Диана”, “Новик”. “Всадник” и “Гайдамак" шли на левом траверзе флагманского броненосца.

В 9 ч 39 мин, в расстоянии двух миль от маяка на Тигровом полуострове, ведя эскадру курсом SO 33° "Петропавловск” окутался клубами гигантской силы взрыва, гул которого напоминал приглушенный залп 12-дм орудий. С “Гайдамака”, шедшего в расстоянии около 1,5 каб. явственно видели страшную картину: столб дыма высотой в два раза выше броненосца. За первым взрывом, произошедшим между кат-балкой и носовой башней (с выбросом изнутри корпуса черного дыма), через 3–4 секунды последовал новый.

В 9 ч 41 мин на месте гибели корабля держалось лишь легкое бурое облако, в воде — отчаянно барахтающиеся и искавшие спасения люди. Преодолев оцепенение ужаса катастрофы, командир "Гайдамака" уже в момент погружения “Петропавловска" успел спустить шлюпки и подобрал 47 человек из числа спасшихся 73. Тотчас же подоспели шлюпки “Полтавы” и других кораблей. Подошли вернувшиеся миноносцы.

Из офицеров были спасены капитан 2 ранга великий князь Кирилл Владимирович (1876–1939, Париж), бывший в штабе начальником военно-морского отдела, командир броненосца капитан 1 ранга Н.М. Яковлев (1856-?), лейтенанты В.Д. Унковский (1884-?), Н.В. Иениш (1880–1966, Ницца), мичманы В.П. Шмидт (1884–1965, Нью-Йорк). Яковлев и Н.Г. Шлиппе (1882-?). Из воды подобрали пальто С.О. Макарова, но все ожидания на спасение адмирала не оправдались.

Не получили в то утро задание па траление “ Всадник” и “Гайдамак”. Теперь “Гайдамак” вместе с “Полтавой” оставаясь на месте гибели “Петропавловска" был занят поиском тел погибших. Сильнейшая зыбь мешала спасательным работам. Волной захлестнуло паровой катер “Полтавы”. Людей с него едва сумели подобрать. Некоторые спасенные умирали, не выдержав ран и переохлаждения. Только получив приказ младшего флагмана “Гайдамак” вернулся в гавань, сдав спасенных на плавучий госпиталь “Монголия”.

Спустя полчаса после гибели "Петропавловска” в тот же день 31 марта взрыв мины потряс броненосец "Победа”.

Пережившиеся в те дни людьми в Порт-Артуре трагические мгновения истории в своей книге “На войну” (С-Пб, 1905, с. 92) отобразил приехавший из России с поездом С.О. Макарова военный корреспондент Н. Кравченко. “В это время в Восточный бассейн медленно входил минный крейсер “Гайдамак”, а за ним в шлюпках и на катерах спасательная команда в своих желтых непромокаемых костюмах. Многие из них были совсем мокрые и стаскивали с себя свои полупрозрачные рубахи и уродливые шляпы. На “Гайдамаке” прежде всего бросалось в глаза висевшее на чем-то пальто с адмиральсними погонами. Это было пальто командира всего Тихоокеанского флота вице-адмирала Макарова. Здесь же были сложены многие предметы, всплывшие с затонувшего корабля. Все молча смотрели на “Гайдамак” и его печальный груз. Тихим голосом, как бы боясь громко сказанным словом оскорбить торжественность этих печальных часов, все присутствующие на пристани делятся своими впечатлением, предположениями"-писал он в своей книге.

Упорно держался слух, что адмирал будто бы спасен на “Гиляке”. Но все явственнее нарастало осознание надвигавшейся па флот и город огромной катастрофы. Наступал новый период обороны, требовавшей осмыслению всей тяжести случившегося несчастья.

Очевидной становилась встававшая во весь свой рост минная угроза. Она становилась явно ли не главным фактором войны. Приказом наместника от 16 апреля 1904 г. траление поручалось начальнику обороны рейда и входа в Порт-Артур, сами же работы возлагались на командира “Амура” капитана 2 ранга Ф.Н. Иванова 6-го. В его распоряжение передавались “Всадник”, “Гайдамак” и минные катера бездействовавшего из-за ремонта “Цесаревича”.

“Всадник” и “Гайдамак” были постоянно заняты тралением и конвоированием кораблей. Пока паровые катера тралили на предполагаемом месте гибели “Петропавловска” (несколько мин взорвались в тралах 14 апреля), “Всадник” и “Гайдамак” 18 апреля тралили фарватер по створу входа в гавань, но мин не обнаружили. Траление минными крейсерами возобновили 21 апреля, когда стало известно о начавшейся в Бицзыво — в 110 км от Порт-Артура, высадке их войск с огромной флотилии из 80 транспортов. Но флот этой высадке помещать не решался и о тралении вспомнили лишь с началом оборонительных боев на подступах к Порт-Артуру.

Очень подходящими, словно идеально созданными для роли тральщиков, оказались грунтовочные самоходные шаланды работавшие в Порт-Артуре и Дальнем. Эти безотказные, на удивление полезные корабли-труженики, по обычаям той псевдоаристократической эпохи, когда даже офицеров продолжали делить на “черную” и “белую кость”, пренебрежительно называли “грязнухи”. Теперь они становились спасительными для флота. “Всадник” и “Гайдамак” теперь все чаше переходили на роль конвойных кораблей. Упорно наращиваемая японцами минная война стала главным фактором обороны. Не стесняясь присутствием вблизи русской эскадры, применяя в массовом порядке заградители, миноносцы и катера с примитивными деревянными скатами, противник деятельно подбрасывал в окрестные бухты новые и новые партии мин.

11 мая при тралении взорвали 8 мин. “Амур”, охраняемый “Новиком”, “Всадником” и “Гайдамаком” в 6 милях от бухты Тахэ выставил свои давно подготовленные 50 мин. С падением позиций на Кинчжоуском перешейке перед флотом встала задача поддержки отступающих русских войск, которые не могли сдержать натиск японцев. Для прикрытия флангов своих войск 14 мая, когда был подожжен почти панически брошенный Дальний, “Амур” вышел в море для постановки еще 50 мин. Впереди его с тралами шли “Всадник” и “Гайдамак” в кильватере “Новик”.

Усиливавшийся туман заставил пойти на риск: отказаться от тралов, чтобы успеть придти в бухту Тахэ, иметь возможность точной ориентировки при постановке и нанести на карту границы заграждения. Все сошло благополучно. Только одна мина, перевернувшись при размахе качки, взорвалась под кормой “Амура” спустя 1–2 минуты после сбрасывания. Фланги армии были защищены.

16 мая вместе с дежурными миноносцами “Сторожевой” и "Выносливый” в охране продолжавшего работать тралящего каравана находился и "Гайдамак”. Ему и высланному из гавани “Новику” поручили рассеять появившуюся близ бухты Сикао флотилию из 30 джонок. Их охраняли четыре миноносца. Но бой не состоялся: в море показались 17 японских миноносцев и ввиду наступающего захода солнца кораблям приказали вернуться. 24 и 26 мая “Гайдамак” с канонерской лодкой "Г ремящий” выходил в море для обеспечения траления.

Перерывы в тралении из-за непогоды позволили поручить “Всаднику” провести 27 мая опыты воздушной разведки. Их до войны на Балтике и в Черном море проводили с помощью запускаемых змеев. Тогда выяснилось, что даже при слабом ветре змей в виде гирлянды коробчатых плоскостей легко запускается на ходу корабля. Наблюдатель помещался в переносной корзине, подвешенной к змею и соединенной с кораблем, поданным на него фалинем. Высота подъема доходила до 350 футов, что сильно расширяло горизонт видимости. На "Всаднике” результаты оказались не столь успешными: часть змея упала в море.

“Гайдамак” в этот день с миноносцами "Сердитый” и “Бойкий” выходил в бухту Белый Волк для встречи прорвавшего блокаду французского парохода.

Опыты “Всадника” были продолжены 28 мая, но до конца их довести не успели. Флот готовился к генеральному сражению у островов Эллиот, где, как уже было давно известно, располагались главные силы японского флота.

Приказом временного и.д. командующего эскадрой Тихого океана контр-адмирала Витгефта от 2 мая 1904 г. (№ 12) минным крейсерам в походном строю назначались места на подветренных траверзах флагманских броненосцев: в двух кабельтовых; “Всадник” — у "Цесаревича”, “Гайдамак” — у шедшего в общем кильватере “Пересвета” (флаг начальника отряда броненосцев). Миноносцы держались на подветренном траверзе “Цесаревича” в отдалении 2 кб. от "Всадника". Крейсера (в пределах видимости сигналов или телеграфной связи), держались по сторонам строя. Новик” шел ближе 5 кб. впереди “Цесаревича”.

При переходе из походного кильватерного строя в боевой, четыре больших крейсера вступали в кильватep броненосцам, а “Всадник” и “Гайдамак”, идя в кильватер один другому держались на траверзе “Цесаревича" в расстоянии до 20 кб. (со стороны противоположной противнику). Рядом с ними шли две колонны миноносцев во главе с “Новиком”. “Новик” шел впереди, а минные крейсера занимали положение концевых в колоннах броненосцев. За ними на их раковинах шли две колонны миноносцев.

Но внезапного выхода не получилось. Японцы опять проявили удивительную осведомленность и предприимчивость, выслав ночью отряд заградителей. Их работа в 1 ч ночи 10 июня была замечена с поста Золотой горы, но на "Цесаревиче” в течение получаса не давали разрешения батареям Электрического утеса открыть огонь. Японцы успели сделать свое дело и тральщикам всю половину дня пришлось очищать рейд от мин. В итоге выход флота мог начаться только в 2 ч дня.

Очищять выход с рейда в море вышли все наличные силы тралящего каравана. В роли прерывателей минных заграждений и ближнего охранения по обе стороны каравана шлн “Всадник” и “Гайдамак". Охрану тралящего каравана составляли миноносцы 1 — го отряда: “Властный”, “Бойкий”, “Бурный”, “Лейтенант Бураков”, “Выносливый”, “Грозовой”, “Бесстрашный”. За тралящим караваном, имея головным “Новик”, шли “Диана”, “Аскольд”, броненосцы "Полтава”, "Севастополь”, “Пересвет” (флаг начальника отряда броненосцев князя Ухтомского), “Победа”, “Ретвизаи", "Цесаревич” (флаг командующего эскадрой контр-адмирала Внтгефта), крейсер “Баян” (брейд-вымпел начальника отряда крейсеров капитана 1 ранга Рейценштейна), “Паллада”.

Державшиеся поблизости 12 японских миноносцев попытались помешать тралящему каравану. Им навстречу выдвинулись поддержанные “Всадником" и “Гайдамаком” миноносцы охраны. В этом бою корабли во главе с подошедшим “Новиком” заставили японские миноносцы отойти под прикрытие поддерживавшего их огнем крейсера "Мацусима”. К ним спешил и бывший китайский броненосец “Чин-Иен”.

Выполнив свою задачу, тралящие корабли и миноносцы охраны вернулись в Порт-Артур. Сумев задержать выход эскадры утренними минными постановками, японцы успели подтянуть к Порт-Артуру свои главные силы и их численность поразила убогий ум и заячью душу русского командующего. Где уж тут могли быть суворовские “быстрота и натиск” и вся завешенная России великим полководцем “наука побеждать".

Недолгое время подержавшись па боевом курсе, он, не советуясь со штабом отдал команду рулевому своего флагманского “Цесаревича” “лево руля”. (P.M. Мельников, “Цесаревич”, ч. 1, С-Пб, 2000, с. 68–69). В оправдание этого трусливого и нелепого решения он писал наместнику, что вернуться его заставило огромное превосходство минных сил противника — до 36 кораблей против 7 миноносцев и двух оставшихся при эскадре минных крейсеров. Потому он и вернулся, "чтобы на рейде принять ночные атаки, и дальше действовать по обстоятельствам”. К этому предельно обнаженному "свидетельству о бедности” несчастный Вильгельм Карлович, которого наместник не стеснялся рекомендовать для производства за особые заслуги в чин вице-адмирала. прибавил затем и вовсе не поддающуюся осмыслению “убежденность” в том, что эскадра, как и в Севастопольской обороне должна лечь костьми ради защиты Порт-Артура.

В письме наместнику 11 июля он своему покровителю и благодетелю внушал, что "потерянные суда можно построить”, а вот нравственного удара от сдачи крепости, которая без помощи флота не устоит, "не окупит сохранение остатков флота”. И уже совсем выбивая слезу жалостливости добавлял: “Безразличие флота к родному порту, ради которого он был занят, навсегда останется пятном и укором". Можно ли что добавить к этому предельному, воплощению военного, нравственного и интеллектуального ничтожества.

Но наместник, хорошо сознавая это за ничтожество, все-таки, (чтобы не ставить себя под удар?) не пытался сместить В.К. Витгефта и заменить его тем из командиров кораблей, кто не хотел губить флот потоплением в ловушке Порт-Артура и был готов с верой в победу вести его в море для сражения с японским флотом. Но наместник этого не сделал и лишь продолжал убеждать своего бывшего начальника штаба вести эскадру во Владивосток и не губить ее обороной крепости.

По свидетельству капитана 1 ранга М.В. Бубнова “Всадник” 13 июня участвовал в большом выходе отряда кораблей для поддержки своих войск в боях за гору Куинсан (Хуинсан). Не решаясь близко подойти к рейду, японские крейсера держались в отдалении, а вперед выслали миноносцы. Огонь отряда включавший лодки “Отважный”, “Г ремящий, “Бобр”, "Всадник” и 14 миноносцев заставил японцев отступить. (М.В. Бубнов. "Порт-Артур”, С-Пб, 1907, с. 145). Такие же выходы повторялись и в дальнейшем.

17 июня “Всадник” вместе с канлодкой "Бобр”, а за ними еще шесть миноносцев, вышли в море для охраны тралящего каравана в бухте Тахэ от пытавшихся его обстрелять восьми миноносцев. 20 июня "Всадник” возобновил испытания воздушных змеев, а 23 июня, также отражая атаки японских миноносцев у бухты Луиза охранял силы траления совместно с четырьмя миноносцами и канлодкой “Гремящий”. В таком же бою 30 июня с миноносцами "Кагеро”, “Муракумо”, “Югири”, “Сиракуи” и 20-м отрядом миноносцев у бухты Тахэ выдержали бой охранявшие траление "Бобр”, “Гайдамак” и три миноносца. Их вовремя поддержал дежурный крейсер “Паллада”.

1 июля для наблюдения за стрельбой крейсера “Новик” и канлодок “Бобр” и “Гремящий” в бухтеТахэ на “Всаднике” выходили Командующий эскадрой и начальник отряда крейсеров. 26 июля во время перекидной стрельбы японцев с сухопутных позиций и ответной стрельбы броненосцев “Пересвет” и “Ретвизаи”, “Гайдамак”, стоящий вблизи загоревшегося масляного склада и имея лишь 10 человек команды, отличился (вместе с “Силачем”) при тушении пожара.

По воле наместника, заставлявшего флот отдавать людей и пушки на оборону крепости, корабли теряли боеспособность, превращались в те же казармы, чем они были до войны. Выход в море для боя с противником становился все менее ожидаемым. Флот безнадежно проигрывал, минную войну. Тральщиков и тралов не хватало. Вместо развертывания и совершенствования собранного в единый кулак мощного специализированного трального соединения, адмирал предпочел усугубить дальнейшую потерю боеспособности кораблей эскадры.

Общее заведование тралением возложили на начальника отряда крейсеров, и работы на рейде поручали командирам “Амура” (в помощь назначали капитана 2 ранга Лазарева с “Всадником”) и на командира “Баяна” Р.Н. Вирена (в помощь назначали капитана 2 ранга Колюбакина с "Гайдамаком”).

Бойсманъ -II

Василій Арсеніевичъ,

Капитанъ 1-го ранга,

бывшій командиръ аскадреннаго броненосца „ Пересвѣтъ ‘, родился 15 января 1855 г., въ службѣ съ 1872 г„ въ чинѣ съ 14 сентября 1899 г., командовалъ миноносцемъ „Сучена" въ 1889 и 1890 гг., состоялъ старш. офиц, мор, кан, лодки „Бобръ" съ 1892 по 1895 годъ, командовалъ: транспортомъ „Алеутъ" съ 1895 по 1897 г., кан. лод. „Бобръ" въ 1897 н 1898 гг., мин. „Всадникъ" въ 1898 г., мин. кр. „Гайдамакъ" въ 1898 и 1899 гт„ состоялъ старш. помощи, командира порта „Артуръ" въ 1899 и 1900 гг., эавѣдывалъ миноносцами и ихъ командами Портъ-Артура съ 1900 по 1902 годъ, наконецъ, съ апрѣля 1902 года командовалъ брон. „Пересвѣтъ" съ 1902 по 1904 годъ. В. А. скончался 8 сентября 1905 г. въ плѣну въ Японіи. Командуя „Пересвѣтомъ", онъ вынесъ всю тяжесть войны. Покойный пробылъ на Дальнемъ Востокѣ подрядъ 18 послѣднихъ лѣтъ, почта непрерывно плавая. Онъ искренно любилъ море и былъ преданъ своему дѣлу всей душой. Какъ человѣкъ, былъ крайній идеалистъ и альтруистъ. Онъ не имѣлъ ничего своего: ни имущества, ни денегъ, ни лишней одежды. Нуждающіеся всегда находили въ немъ поддержку. Кромѣ этой особенности, онъ былъ необыкновенно жизнерадостный. Во время боя 28 іюля В. А., командуя „Пересвѣтомъ", былъ тяжело раненъ, но сохранилъ спокойствіе н просилъ адмирала, князя Ухтомскаго, принять командованіе, самъ же спустился перевязать наскоро ужасныя раны и вновь возвратился наверхъ. Раны у него отъ осколковъ были чрезвычайно мучительны: на лѣвомъ плечѣ вырванъ кусокъ мяса, объемомъ кулака въ два, вплоть до кости, рана въ животъ была почти смертельна и, кромѣ того, повреждена нога. Впослѣдствіи В. А, пролежалъ IV» мѣсяца въ госпиталѣ. Въ такомъ состояніи, падая въ обморокъ, онъ простоялъ 28 Іюля всю ночь и ввелъ утромъ 29-го свой корабль въ гавань. По приходѣ въ Артуръ, начались энергичныя работы на фортахъ и команда была переведена на передовыя позиціи. На кораблѣ осталось только необ-

Минные крейсера должны были входить по очереди через день в 6 ч 30 мин утра и на обед оставаться на рейде. Работы кончали к заходу солнца. Ввели систему фарватеров. Начали учет в журнале вытраленных мин. Так с 14 мая по 17 июня вдень вытраливал по 1–5 мин, наибольшее число доходило до 10–13.

В утро предпринятой по настоянию наместника второй попытки флота вырваться из Порт-Артура 28 июля и "Всадппку” выпала символическая роль последнего провожатого флота. В качестве маячного судна он занял позицию около Белого Волка, чтобы эскадра, минуя банку “Амура” (на которой взорвались два японских броненосца) могла здесь лечь на курс ведущий в открытое море. В 10 ч 30 мин пропустив мимо себя весь флот, а затем и возвращавшиеся корабли трального каравана с охраняющими их канонерскими лодками, “Всадник” последним поверпул в Порт-Артур. Впереди предстояла неизведанная страда обороны крепости.

О возвращении эскадры никто, конечно, подумать и не мог. Послышавшийся спустя два часа гром отдаленного боя вселял надежду на то, что ночь 10 июня не повторится.

Но уже следующая ночь огласила рейд беспорядочной ожесточенной стрельбой. Это остатки рассеявшейся эскадры отбивали атаки наседавших на них японских миноносцев. В.К. Витгефта, убитого в бою, как он сам вслух не раз это предсказывал, сменил столь же несостоятельный адмирал князь Ухтомский. Его вскоре по требованию наместника заменил спешно "переведенный" в адмиралы Р.Н. Вирен, по и он по необъяснимому, как потом говорил Н.О. Эссен, "затмению” продолжал гибельное дело двух своих предшественников — разоружать флот ради обороны крепости. Уже без всякой надежды на выход в море, корабли были обречены на гибель в собственных гаванях.

“Всадник" и "Гайдамак” вместе со всеми продолжали безропотно выполнять отведенную им роль.

После боя 28 июля их команды начали отправлять па работы в крепость. Как в старые добрые времена людей водили сомкнутым строем, отчего 6 августа из 40 человек, направлявшихся через порт, разорвавшимся снарядом одного убило и ранило двенадцать. По этому поводу князь Ухтомский выпустил приказ, предлагавший отныне водить людей "не кучно, а в рассыпную”.

Условия осадной рейдовой службы при постоянных стычках с блокирующим Порт-Артур японскими миноносцами выявили необходимость усиления вооружения кораблей. Выяснилось, что японские миноносцы имели по две 75-мм пушки. Такое вооружение предполагалось в заданиях и на русские миноносцы по программе 1898 г. Но бюрократия при безгласии флота вычеркнула одну из этих пушек. Теперь во время войны флот должен был расплачиваться за экономию чиновников.

Сравняться с японцами смог только миноносец “Сильный”. Его командир, использовав время бездействия корабля при ремонте сумел своими средствами заменить кормовую 47-мм пушку на 75-мм. Все получилось и новая пушка в первой же стычке с японцами отлично проявила себя. “Всадник” и "Гайдамак” такой возможности не получили. Планы вооружения миноносцев в начале войны, укороченными 120-мм пушками (их разработали по инициативе великого князя Александра Михайловича) осуществить не успели, неподходящими признали и их баллистические качества. Помешала и накатившаяся блокада Порт- Артура. Насущно необходимых им 120-мм или 75-мм пушек корабли так и не получили. Они были непрерывно в работе, времени на перевооружение не было, лишних пушек — тоже.

Начавшиеся после гибели С.О. Макарова повальное разоружение флота по приказу наместника вовсе не оставляло надежд на усиление артиллерии минных крейсеров и те самые необходимые 120-мм пушки с транспорта “Ангара” были перенесены для установки под батареями Золотой горы и под маяком (В.И. Семенов. “Расплата”, М., 1910, с. 69; С-Пб, 1994, с. 104).

Дмитріевъ 2-ой

Аполлонъ Аполлоновичъ,

Капитанъ 2-го ранга.

Родился 5 окт. 1863 г., въ службѣ съ 1880 г., въ чинѣ съ 28 марта 1904 г., командиромъ миноносца "Боевой" въ 1902 й 1903 гг.. старш. офицеромъ мин. кр, "Гайдамакъ" въ 1903 г., транспорта "Ангара" въ 1904 г. и эскадр. бр. "Пересвѣть” въ 1904 г. А. А. кавалеръ орденовъ: св. Анны 3 ст. и св. Станислава 2 ст. съ мечами.

Дошло до того, что идя в бой 10 июня и 28 июля, корабли не могли получить обратно часть своих отданных на берег пушек. Этот горестный опыт в полной мере удалось осуществить только после войны, когда прежний командир “Всадника” капитан 2 ранга А.М. Лазарев (1865–1924, Бейрут) в 1906 г. в Черном море, командуя минным крейсером “Капитан-лейтенант Баранов”, выступил с предложением вместо неэффективной 75-мм кормовой пушки установить пушку калибром 120-мм. Благодаря его настояниям, корабли этого типа получили самое мощное вооружение в своем классе. Но в Порт-Артуре "Всадник” и “Гайдамак” всю войну оставались со своими "игрушечными” 47-и 37-мм пушками, с ними они выходили в море, из них должны были отвечать на огонь 75-мм пушек японских миноносцев. Выручала лишь большая численность пушек на минных крейсерах.

Не избежали корабли и преследовавшей весь флот давней бюрократической напасти — безостановочной замены командиров. Сделавшийся главным принципом их комплектования цензовый порядок предусматривал строгую ротацию офицеров, помешать которой не сумела даже тревожная предвоенная обстановка 1903–1904 гг. Многие командиры накануне войны были заменены, отчего понизилась боеспособность кораблей. Некоторых, не оправдавших своего назначения, С.О. Макарову пришлось заменить уже в ходе боевых действий.

Так Н.О. Эссен, переведенный с "Новика”, сделал свой броненосец “Севастополь” лучшим кораблем эскадры, а прежний командир “Гайдамака” капитан 2 ранга Ф.Н. Иванов в (I860-?) прославил свой корабль самой блистательной операцией той войны. Пройдя отличную миноносную (командир миноносца № 120 в 1897–1900 гг.) и крейсерскую школу (старший офицер “Новика” в 1900–1904 гг.), он в начале 1904 г. был назначен командиром “Гайдамака”, а с началом войны командиром минного заградителя “Амур”. Минно-крейсерский образ мышления и личная инициатива позволили ему добиться осуществления той активной минной постановки, которая 2 мая 1904 г. привела к гибели двух японских броненосцев “Яшима” и “Хатсусе”. Подобного успеха эскадра за всю войну добиться не могла.

Но теперь весьма небольшими шансами для совершения в Порт-Артуре своего подвига располагали давно уже не скоростные “Всадник” и "Гайдамак”. На них офицеры размышляя о своей судьбе не посмели настаивать перед новым командующим Р.Н. Виреном на спасении флота. Так с "фатализмом истинных славян" (как говорили в то время) проводили свои дни изверившиеся в своих начальниках экипажи “Всадника” и “Гайдамака”. Траление к концу войны прекратилось, флот во всем и повсеместно умирал. Пришел день 22 ноября, когда японцы овладели первыми высотами горы и уже уверенно корректирующие стрельбу смогли приступить к планомерному, — корабль за кораблем уничтожению русского флота. Первой целыо стал новейший “Ретвизан”. получивший в этот день попадания восьми снарядов. Получивеще Юснарядовонзатоиул. Так спустя некоторое время все корабли были потоплены.

“Всадник” и “Гайдамак” до конца осады несли свою службу обороны крепости, исход которого все хорошо предвидели. В ночь предательской ее сдачи 19 декабря 1904 г. прославленным "героем” китайского похода генералом Стесселем минные крейсера разделили судьбу своей эскадры. Их взорвали зарядными отделениями мин Уайтхеда. Также в продолжении этой ночи были взорваны и остальные корабли эскадры. Утром 20 декабря на внешнем рейде затопили броненосец "Севастополь”, взорвали канлодку "Отважный”. Стоявшую разоруженной у госпитальной пристани в Западном бассейне лодку “Бобр” японцы потопили еще 13 декабря прямым попаданием 11-дм снаряда.

Втайне от флота и гарнизона, подписав с японцами условия капитуляции Порт-Артура предатель Стессель (его заботой было лишь сбережение собственного имущества) не оставил морякам времени на выход в море и затопления сохранившихся кораблей. Как вспоминал М. В. Бубнов в порту и на судах эскадры началась страшная горячка и, как всегда бывает у нас на Руси, при сдаче крепости не только ничего не обдумали, но даже и говорить об этом опасались. Начали взрывать броненосцы; мины для этого были приготовлены раньше, по провода при долгом лежании в воде в некоторых случаях оказывались совершенно негодными и мины не взрывались. В таких случаях стали подрывать суда снаружи, пуская иногда метательные мины, отчего подрыв некоторых судов произведен был довольно неудовлетворительно, что способствовало потом подъему этих судов японцами. Всю ночь раздавались взрывы в порту и на Тигровке. Что же касается береговых батарей и фортов, то на некоторых из них даже и не знали о сдаче, почему и не было сделано никаких распоряжений”.

Многие из командиров думали, что перемирие будет временным и осада продолжится, потому о выведении техники и боеприпасов из строя не думали. Стессель же, уже подписав капитуляцию, грозил военным судом тем, кто будет что-либо взрывать и портить. Поэтому и минные крейсера сохранившиеся лишь условно, также условно и были взорваны. Последним героическим эпизодом обороны стал бой, состоявшийся уже после капитуляции утром 20 декабря. Японские войска па крайнем правом фланге, долго оставаясь в бездействии. затем решили по-самурайски отличиться и взять крепость в бою. Но обошлось им это очень дорого. Они оттеснили паши передовые части, по наши резервы (морских десантов и 5-й и 12-й рот экипажа) не только отбили их с порядочным уроном, но даже захватом в плен одного офицера и около 30 нижних чипов.

Стессель тем временем несколько раз звонил по телефону в порт, требуя прекратить взрывы. Ведь он честным генеральским словом поручился сдать крепость в неприкосновенности. В то же время, не ведая, видимо, о Гаагской конвенции о военнопленных, он не выговорил для офицеров даже тех элементарных прав, что были в ней предусмотрены.

Но все же прорвали блокаду и покинули Порт-Артур миноносцы “Смелый” и “Властный”. “Прошелся вдоль порта и набережной. Идешь как во сне, — писал свидетель обороны П. Лореик (“Страдные дни Порт- Артура”, с. II, С-Пб, 1906, с. 654) о картине разрушения — “Жаль, несказанно жаль того “Амура”, который вот уже 11-й месяц принимая на себя удар за ударом страдал и боролся героически… Жаль всех жертв, принесенных на алтарь отечества — тех тысяч богатырей, которые палн в бою”. Велики были и потери флота, отдавшего в десантные отряды сотни своих матросов и высококвалифицированных специалистов. Непередаваемое зрелище в сравнении даже с развороченными от взрывов фортами являли среди города, на прибрежном мелководье или прямо у набережных мертвые громады, брошенных и отданных на расстрел японцам, броненосцев и крейсеров.

“Я был сегодня в гавани на набережной — писал 2 декабря мичман И.И. Ренгартен (“Воспоминания Порт- Артурца”, С-Пб, 1910, с. 234), — смотрел на затопленную эскадру — корабли умерли, не дышат дымом трубы, все на них разворочено, разбито. Сердце сжалось острой болыо”. Большего в этой книге для матросских библиотек сказать уже было нельзя. В стороне остался главный виновник гибели флота в Порт-Артуре командир крейсера “Баян” Р.Н. Вирен (1856–1917, мятеж). Он и свой корабль обрек па такую же позорную участь — быть расстрелянным как заурядная мишень на полигоне.

Японцы торжествуя перед миром свою победу, издали несколько альбомов, изображавших то кладбище, в которое “пещерные адмиралы” ни за понюх табака превратили эскадру. И даже сегодня, всматриваясь в корабли, в их детали и в панораму порта, с бездарно погубленной эскадрой нельзя, несмотря на прошедшее столетие и все его события, не замереть перед видом тех кораблей, воплощения многочисленных затрат и труда тысяч рабочих, которые с несказанной простотой в считанные часы были погублены по воле одного ничтожества имя которому Роберт Николаевич Вирен.

Неизвестно, могли подобные мысли позволить себе уходя в японский плен и прощаясь со своей “Полтавой” мичман И.И. Ренгартен, и также простившийся со своим первым кораблем “Гайдамаком” мичман А.Е. Трусов (сын командира “Рюрика”). Но бесспорно, что привезенные из плена японские альбомы стали для них зримым обвинением прогнившего самодержавного режима. Ибо только находясь на краю маразма Николай II мог закрыть глаза на преступление Р.Н. Вирена и продолжать возносить (вице-адмирал в 1909 г., полный адмирал в 1915 г.) этого "деятеля” поражавшего весь флот своим самодурством.

Взрывами “Всадника" и “Гайдамака" их история не закончилась. Как и большинство кораблей Порт-артурской эскадры, подаренных японцам русскими “пещерными адмиралами” (выражение Г.П. Чухнина) “Всадник" и “Гайдамак” были подняты и восстановлены. В японском флоте они получили названия “Макигумо” и "Шикинами”. Корабли оказались столь надежными и полезными, что прослужили дольше, чем позднее построенные и также доставшиеся японцам русские миноносцы “Сильный”, “Решительный” и “Бедовый". Их исключили из списков в 1912 г., а “Всадник” и “Гайдамак” — в 1913 г.

Рапорт командира минного крейсера “Гайдамак” — начальнику штаба Командующего флотом Тихого океана

5 апреля 1904 г. № 30.

1904 г. марта 31 дня, находились на рейде на левом траверзе броненосца “Петропавловск” на расстоянии одного кабельтова. Около 10 часов утра, стоя на мостике, увидел поднявшийся в носовой части большой столб темносерого дыма, при звуке, похожем на травление пара.

По рассеянии дыма, броненосец оказался погруженным носовой частью, на половину своей длины, в воду, причем в кормовой части показалось большое пламя огня без дыма. Минут, приблизительно, через 3–5 броненосец исчез под водой, а на его месте образовалось большое грязное пятно, с плавающими людьми и обломками.

Тот час же крейсер подошел к месту гибели броненосца, приготовляя на ходу к спуску все гребные суда (вельбот, шестерка, четверка и двойка); по подходе к крейсеру, были спущены гребные суда и брошены на воду спасательные средства: койки, буйки, спасательные пояса и вообще все, за что можно было держаться на воде.

Спасение людей происходило также и с крейсера, бросая концы и подавая шесты, в чем принимали участие и господа офицеры. В общей сложности удалось спасти и взять на крейсер 32 человека нижних чинов. Кроме того, на вельботе крейсера были спасены: ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО Великий Князь КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ, мичман Яковлев, мичман Шлиппе, переданные на миноносец, ближе находившийся к вельботу. На прочих шлюпках еще было спасено 18 человек нижних чинов, также переданных на миноносец.

В числе спасенных были раненые и обожженные, которым сделал перевязку фельдшер, до сдачи их на “Монголию”. После сигнала: “миноносцам идти в гавань” — пошел в гавань и, подойдя к борту “Монголии”, сдал всех спасенных. На крейсере все спасенные были переодеты в сухое белье и платье, предложенное командой крейсера.

В числе спасенных вещей оказались: пальто Великого князя, пальто Командующего флотом вице-адмирала Макарова, карты, (не секретные) и небольшой образ Св. Николая Чудотворца, находящийся и поныне на крейсере; все же остальные вещи сданы по принадлежности на броненосец “Севастополь" — в штаб.

Капитан 2 ранга Колюбакин

Рапорт командира минного крейсера “Гайдамак” — наместнику Его Императорского Величества

22 апреля 1904 г. № 2.

31 марта 1904 г. при гибели эскадренного броненосца “Петропавловск" после взрыва первой мины, при заметно быстро погружавшейся носовой части броненосца, крейсеру было дано направление к броненосцу. Подойдя к месту гибели, крейсер врезался в центр образовавшейся площади плавающих людей и обломков с погибшего броненосца, рискуя сам наскочить на неприятельскую мину, найденную впоследствии совместно с крейсером "Всадник". Еще на ходу были спущены шлюпки со шлюпбалок (вельбот и шестерка), а подойдя ближе и застопорив машину, были сброшены и другие две шлюпки с палубы.

Было отдано приказание бросать за борт все предметы с помощью которых могли бы воспользоваться утопающие. Спасение людей было организовано механиком Владимиром Рожиным и непосредственно с крейсера, подаваемыми концами, беседками и веслами, а для оказания помощи раненым, обожженным и ослабевшим приходилось людям спускаться на концах за борт, для обвязывания их. Несмотря на порядочное волнение (3–4 балла), шлюпки работали до того момента, когда все люди были подобраны.

Первая медицинская помощь раненым и обожженным была оказана фельдшером Алексеем Пеппом. Командой крейсера спасенные люди были переодеты во все сухое белье и платье, что исполнялось без приказания из человеколюбия, по-братски самой командой. По возвращении шлюпок и поднятия их, крейсер вошел в гавань и, подойдя борт о борт к госпитальному судну Красного Креста — “Монголия", сдал своих спасенных.

В числе спасенных оказались: ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО Великий Князь КИРИЛЛ ВЛАДИМИРОВИЧ, перевезенный в виду отдаленности вельбота от крейсера, на миноносец “Бесшумный'', три обер-офицера и сорок семь нижних чинов, из общего числа семидесяти двух, спасенных другими судами. Спасение людей происходило в виду неприятельской эскадры.

Офицеры и команда исполнили свой долг мужественно, храбро и самоотверженно, почему ходатайствую перед Вашим Высокопревосходительством о награждении господ офицеров и нижних чинов вверенного мне крейсера.

Капитан 2 ранга Колюбакин

Эпилог

Родственные по типу и назначению, построенные почти в одно время по близким заданиям, но получившиеся существенно разные, все девять минных крейсеров прошли каждый по своему интересный и исторически поучительный путь. Их кораблестроительные судьбы отразили состояние отрасли XIX в., когда корабли задуманные и построенные в России, редко получались похожие на свой проект, редко достигали заданные характеристики и еще реже оказывались способными сравняться со своими аналогами. В специфической, требовавшей особой проектной и машиностроительной культуры миноносной отрасли, сравнение с зарубежными аналогами было особенно неутешительным. Нельзя не видеть и того, что даже прямое копирование западных образцов удавалось редко.

С большими трудностями и только в исключительных случаях с этими заданиями удавалось справиться отечественным предприятиям. Хрестоматийная, дающая себя знать еще и в наши дни и преодоленная сегодня лишь в военной авиации, танкостроении и стрелковом вооружении российская технико-экономическая отсталость, в постройке минных крейсеров, миноносцев и подводных лодок проявляла себя особенно зримо.

Минные крейсера имели широкую область применения и оставались грозными, хотя и недостаточно скоростными истребителями миноносцев, полезными кораблями для охранения и дозоров. Сверх того, они оказались востребованными в новой для них роли тральщиков, посыльных кораблей, а затем и охотников за подводными лодками. Оптимальность величины и конструктивного типа, несомненные резервы на модернизацию обеспечили русским минным крейсерам долгую жизнь. Они выдержали и океанские переходы (“Всадник” и “Гайдамак”) и Средиземноморские крейсерства (“Посадник” в 1896–1898 гг. и “Абрек” в 1901–1903 гг.); и штормы Балтики и Черного моря.

"Лейтенант Ильин”, вошел в историю участием в 1891 г. в торжествах встречи на Кронштадтском Большем рейде французской эскадры под флагом контр-адмирала Жерве. В эту эскадру входил и минный авизо (минный крейсер) “Ланс”. Этот корабль постройки 1885 г. был отдаленным аналогом “Лейтенанта Ильина”, отличаясь от него меньшим (320 т) водоизмещением, скоростью (18,5 уз), но существенно более мощным вооружением: четыре 120-мм и три револьверных орудия. Минное вооружение каждого составляли два носовых аппарата.

Для "Воеводы” была памятна состоявшаяся 6 мая 1901 г. смена поколений флота, когда на Большом Кронштадтском рейде с ним соседствовали корабли двух эпох. В сравнении с ветеранами эпохи зари броненосного флота, минные крейсера могли считать себя еще очень современными кораблями, но с вступившими в строй 26-30-уз миноносцами новых типов, они сравняться уже не могли. Но и послужить они успели i юмало. На их долю пришлась замечательная боевая страда — “Всаднику” и “Гайдамаку” под Порт-Артуром. Им достались тяжелые испытания первой русской революции: “Казарский” и “Гридеиь” в Черном море участвовали в операции флота по усмирению броненосца "Потемкин".

"Абрек” на Балтике с честью вышел из-под огня мятежников крейсера "Память Азова” и не запятнал себя кровью братоубийственной гражданской войны. Черноморские “Капитан Сакеи” и “Казарский” вплоть до вступления в строй новых крейсеров деятельно несли при флоте эскадренную и посыльную службу. “Гридень”, также переведенный в посыльные суда, в 1908 г. передали во флотилию пограничной стражи. В том же 1907 г. в посыльные суда были перечислены и остальные минные крейсера Балтики. В этом качестве они получили более мощную артиллерию, которая по судовому списку 1914 г. составляла на "Воеводе” две 75-мм пушки и два пулемета, а на “Посаднике” — одну 102-мм, одну 75-мм пушку и два пулемета. Торпедные аппараты были сняты и они превратились в сильные сторожевые корабли. Экипаж составлял по три офицера, два кондуктора и 52 матроса.

На “ Воеводе” прошедшем в 1903–1904 гг. капитальный ремонт котлов в 1917 г. предполагалось заменить 75-мм пушки на 102-мм. Скорость его составляла 17,5 уз. На “Посаднике” артиллерия состояла из двух 102-мм орудий и двух пулеметов, а фактическая скорость 20 уз. В 1917 г. вместе с “Кондором” и “Беркутом” они охраняли воды Ботнического залива от периодически появлявшихся здесь германских подводных лодок и взаимодействовали с работавшими там русскими тральщиками.

Революция 1917 года и удаленность от главной базы флота сделали возможным захват в апреле 1918 года “Посадника” и “Воеводы" объявившей независимость Финляндией. Корабли были включены в состав ее морских сил под названием “Клас Хорн” и “Матти Курка”. В 1922 г. по Юрьевскому мирному договору, эти два корабля были ею куплены по цене металлолома. Оба они состояли в классе сторожевых кораблей и имели на вооружении по два 100-мм орудия (по-видимому, прежние русские). В 1932 году корабли имели по две дополнительных 47-мм пушки, три пулемета и могли принимать по 50 мин заграждения. Экипаж составлял 62 человека. В 1937 г. их артиллерия состояла только из двух 75-мм пушек и трех пулеметов. “Клас Хорн”, оставаясь в классе сторожевых кораблей, служил базой подводных лодок. Корабли развивали скорость до 16–17 уз. и в разное время, вплоть до окончания службы в 1940 г. числились также в классе канонерских лодок и заградителей.

Непревзойденным долгожителем оказался “Абрек”. В 1908 г. он был переведен в класс крейсеров пограничной стражи и исключен из списков флота. В том же качестве он был возвращен в состав флота с началом Первой мировой войны. В 1917 году, состоя в классе посыльных судов, числился в составе базировавшихся на Кронштадт вспомогательных судов. В 1915 году был капитально отремонтирован средствами порта Императора Петра Великого (Ревель). Вооружение корабля состояло из четырех 57-мм и двух 47-мм орудий (торпедное вооружение сняли).

В сравнении со всеми сверстниками своего класса кораблю была суждена на удивление долгая служба. В мае 1918 года его передали на хранение, но уже с августа он служил в качестве гидрографического судна, в 1921 г. прошел капитальный ремонт, но в июле был сдан на долговременное хранение, в 1926 г. возвращен в состав флота в качестве посыльного судна, а с 1940 г. служил плавучей самоходной базой и обеспечивал деятельность флота во время войны с Финляндией и в Великой Отечественной войне. С марта 1943 г. находился в порту на хранении, в июле 1944 г. исключен из списков, но продолжал использоваться для вспомогательных целей. Разобран в 1948 г. Печально, но в то время, видимо, и подумать было нельзя о том, что этот корабль представлял собой памятник судостроения и равнодушные чиновники, как они разделывали в ту пору еще сохранившиеся первые мониторы, разобрали и "Абрек”.

Судьба черноморских минных крейсеров еще и сегодня остается не вполне выясненной. Из статьи В.Ю. Усова ("Судостроение”, 1982, № 4, с. 54–56) следует, что в 1900 г. на “Сакене" оставалось два носовых минных аппарата. Ранее имевшиеся два бортовых были сняты, “так как не усиливали особенно минного вооружения, но страшно затрудняли подготовку мин и подачу их в аппараты”.

По “Судовому списку 1904 г.” корабль вместо проектных 600 т имел водоизмещение 742 т (результат установки более тяжелых трех огнетрубных котлов), развивал скорость 18,3 уз и был вооружен шестью 47 и четырьмя 37-мм (пятиствольными) пушками и тремя подводными аппаратами. Остальные имели на одну 37-мм пушку и один аппарат меньше. Экипаж “Капитана Сакена” состоял из 7 офицеров и 57 матросов.

По справочнику "Российский императорский флот" 1913 г. (с. 248) "Казарский” состоял посыльным судном, имел на вооружении шесть 47-мм пушек и два подводных аппарата. По справочнику С.П. Моисеева все три корабля, оставались будто бы при неизменном вооружении из шести 47-мм и четырех 37-мм пушек и трех минных аппаратах. С 1907 г. были перечислены: "Капитан Сакен” — в портовое судно (исключено из списков в 1908 г.), а остальные в посыльные суда. “Гридень” в 1908 г. передали во флотилию пограничной стражи и тогда же исключили из списков. Период с 27 сентября 1907 г. до момента исключения из списков 9 декабря 1909 г. “Капитан Сакен” назывался “Бомбары”. Сведения о судьбе минного крейсера “Гридень”, как и большинства кораблей, переданных во флотилию пограничной стражи, остаются неизвестны.

История семейства минных крейсеров оказалась весьма поучительной. Усовершенствования существенно увеличили их возможности, что позволяет не соглашаться с мнением офицеров ГМШ, о неоправданное™ этого типа кораблей. Избыточная, но малокалиберная артиллерия делала возможной замену ее более мощными пушками. Резервом на модернизацию стало и избыточное минное вооружение. Тем самым корабли получили возможность служить в качестве тральщиков, минных заградителей, охотников за подводными лодками и сторожевых кораблей. Остается лишь пожалеть о том, что эти возможности, в русском флоте в должной мере использованы не были.

Но все же эти корабли стали естественным звеном в эволюции русских минных кораблей, которая привела к типу турбинного “Новика”.

С. -Петербург, 2003–2004 год. Р. Мельников.

Источники РГА ВМФ

Фонд 417. Главный морской штаб. Фонд 418. Морской генеральный штаб. Фонд 421. Морской Технический комитет. Фонд 427. Главное управление кораблестроения и снабжений. Ф. 650. Штаб начальника эскадры Тихого океана. Фонд 870. Вахтенные и шканечные журналы (коллекция).

Литература

I. Будиловский И.В. "Военные флоты и морская справочная книжка за 1891 год.". СПБ. 1891. (Составил под личным наблюдением Е. И. В. Великого князя Александра Михайловича (ВКАМ) л-т И.В. Будиловский), за 1897 г., СПБ, 1897., за 1899 г., СПБ, 1899., за I901 г… СПБ, 1901., за 1903 г… СПБ. 1903.. за 1904 г., 2. Морской сборник, 1861–1914 гг. 3. Отчет по Морскому ведомству за 1886–1905 гг. СПб. 4. Судовой список 1888–1906 гг. СПб 5. С.О. Макаров Документы. Т. 1, 11. Военмориздат, 1953, I960 гг.

Минный крейсер “Лейтенант Ильин” на стапеле и во время спуска на воду

Минный крейсер “Лейтенант Ильин” в различные периоды службы

На фото вверху и слева: минный крейсер "Капитан Сакен”

На фото справа: минный крейсер “Лейтенант Ильин”

На фото внизу: минный крейсер “Казарский”

На фото вверху: минный крейсср “Казарский” в различные периоды службы

На фото внизу: минные крейсера "Лейтенант Ильин” (вверху) и "Казарский”

На рейде Батуми

“Казарский”

у борта плавбазы “Опыт" (б. яхта “Ливадия”)

Минные крейсера “Воевода" на Большом Кронштадтском рейде (два фото вверху) и “Абрек” в Германии во время постройки

Минный крейсер “Посадник” (два фото вверху)

На фото справа: минный крейсер “Воевода”

На фото внизу: минный крейсер “Гридень”

Минные крейсера “Посадник” (два фото вверху) и “Всадник” во Владивостоке

На фото внизу: минный крейсер “Гайдамак” в Ревеле

Минные крейсера “Всадник” (два фото вверху) и “Абрек”

На фото вверху: минный крейсер "Всадник” в Порт-Артуре 1901 г.

Слева: минный крейсер “Гайдамак”

Минные крейсера “Всадник” (вверху) и “Гайдамак” (в центре) На рейде Порт-Артура. 1901 г.

В Порт-Артуре 1901 г.

Минный крейсер “Абрек” в Тулоне (фото вверху) и на Балтике (внизу)

“Абрек” в различные периоды службы

“Нельзя было смотреть без сожаления на маленькие крейсера, которым иногда приходилось очень плохо. Норд-остовый муссон в Индийском океане разводил такую волну, что раскатывало и “Азов”, а крейсера выматывались до чрезвычайности. Другой раз накроет волной до половины и думаешь — цел ли? С полубака льются целые каскады брызг, покрывают и мостик, и трубу. Днем еще видно, что там делается, а ночью, когда закрывает волной отличительные огни, так жутко станет. Для минных крейсеров это был жестокий шторм, мотало их зверски, боковые размахи были до 30°, килевые не менее 15°. Они все время были покрыты разбрызгивавшимися волнами, как прибрежные камни бурунами. Тревожные ожидания подтвердились, среди этой жуткой ночи “Гайдамак” поднял сигнал “не могу управляться”.

(Из рапорта командира крейсера «Память Азова» Г.П. Чухнина).

Оглавление

  • Глава I Проектирование и постройка
  •   Детище адмирала И.А. Шестакова (“Лейтенант Ильин”)
  •     Из отчетов Кораблестроительного отделения Морского Технического комитета за 1886-87 гг
  •   Проект-загадка (“Капитан Сакен”)
  •   Российский “дивизионер” (“Казарский”)
  •     Из журнала "Морской сборник" № 7 за 1890 г
  •     Извлечения из рапортов командира минного крейсера “Казарский” капитана 2 ранга Берга
  •   Двойники фирмы Шихау (“Посадник” и “Воевода”)
  •   Опыт отечественной постройки (“Всадник” и “Гайдамак”)
  •   Воспроизводство проекта Шихау (“Гридень”)
  •   На пороге новой эры (“Абрек”)
  • Глава II В составе флота
  •   Малые крейсера Черного моря
  •     “Воевода” — отличник новой тактики
  •   “Абрек” — с Балтики в Средиземное море
  • Глава III на Тихом океане
  •   Вместе с крейсером “Память Азова”
  •     Из рапортов командира минного крейсера “Гайдамак” капитана 2 ранга Мельницкого
  •     Из рапортов командира минного крейсера “Всадник” капитана 2 ранга Невинского
  •   В морях Японском и Желтом
  •   “Старая гвардия” тихоокеанской эскадры
  •   В бирюзовых волнах Чжилийского залива
  •     На “Гайдамаке”
  •   “Если завтра война”
  •   Они до конца выполнили свой долг
  •     Рапорт командира минного крейсера “Гайдамак” — начальнику штаба Командующего флотом Тихого океана
  •     Рапорт командира минного крейсера “Гайдамак” — наместнику Его Императорского Величества
  • Эпилог
  • Источники РГА ВМФ
  • Литература Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Минные крейсера России. 1886-1917 гг.», Рафаил Михайлович Мельников

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства