«Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885-1925)»

Рафаил Михайлович Мельников Полуброненосный фрегат “Память Азова” (1885–1925)

Боевые корабли мира

Издание альманаха “Боевые корабли мира”

Санкт-Петербург 2003 г.

Автор выражает благодарность Д. Васильеву, фотоархиву И.Л. Бунича А.В Шмагину и Д. Яшкову за предоставленные фотографии.

Автор выражает благодарность П.В. Лихачеву за предоставленные материалы.

На 1–4 страницах обложки даны фотографии фрегата “Память Азова” в различные периоды службы.

300-летию Санкт-Петербурга посвящается

Проектирование

На 1–4 страницах обложки даны фотографии фрегата “Память Азова” в различные периоды службы.

Проект “Памяти Азова” создавался в 80-е годы XIX века, когда в русском флоте с особой творческой активностью совершался поиск оптимального типа океанского крейсера. Виновником этой активности был управляющий Морским министерством (в период с1882 по 1888 гг.) вице-адмирал Иван Алексеевич Шестаков (1820–1888). Яркая незаурядная личность (оттого, наверное, и не состоялась обещанная советскому читателю в 1946 г. публикация его мемуаров “Полвека обыкновенной жизни”), отмечает адъютант адмирала В.А. Корнилов, он и в управлении Морским министерством оставил глубокий след. Но особым непреходящим увлечением адмирала было проектирование кораблей. Вернув флот на путь европейского развития, он зорко следил за новшествами техники и постоянно искал те типы кораблей, которые, как ему казалось, более других подходили для воспроизведения в России.

И если для броненосца и большого океанского крейсера образцы были выбраны еще в 1882 г., то относительно крейсера 1 ранга — без брони или проект с тонкой броней по ватерлинии с большим запасом угля и скоростью 17 уз. предложенный к обсуждению — “знахари” (выражение И.А. Шестакова) кораблестроения оказались в затруднении. Близкий к заданиям адмирала английский двухвинтовой крейсер “Линдер” (1882 г., 4300 т. 10 152-мм пушек) палубной брони не имел, обладал недостаточным запасом топлива (только 1000 т на 9 суток полного хода) и меньшую, чем желал И. А. Шестаков, скорость. Поэтому корабельные инженеры предлагали выждать результаты испытаний строившихся (по проекту адмирала А.А. Попова, 1880 г.) крейсеров “Владимир Мономах” и “Дмитрий Донской”. Как вариант крейсера, желаемого адмиралом ранга, предлагалось переработать проекты крейсера “Ярославль” (обшив его деревом и увеличив парусность за счет уменьшения запасов топлива) или английского “Каллиопе”. Но и тип испытанного в 1883–1884 гг. “Владимира Мономаха” адмирала, похоже, не удовлетворил. и он. как приходится предполагать, поручил проект крейсера разработать Балтийскому заводу. Возможно, что и завод сам выступил с подобной инициативой.

Сведения об этом, как и руководящие, обычно четкие указания И.А. Шестакова, возможно, еще обнаружатся в Петербургском архиве на Псковской улице. Пока же известно, что проект “океанского крейсера” водоизмещением 6000 т по заданию кораблестроительного отделения МТК был составлен Балтийским заводом 12/24 октября 1885 г. По спецификации, составленной кораблестроительным инженером завода Н Е. Титовым (1846–1918), длина корабля между перпендикулярами составляла 340 фт 10 дм. по грузовой ватерлинии 377 фт 4 дм, ширина с обшивкой 50 фт, ахтерштевнем 25 фт. Корабль должен был иметь “смешанную” сталежелезную легкую бортовую броню и броневую палубу из двух слоев стальных листов. Нижний, простиравшийся во всю длину и ширину корпуса имел толщину 1 дм. а верхний (над машинами и котлами в средней части) в горизонтальной части 1 дм, а на спусках к бортам — до 2 дм. К носу и корме толщина верхнего слоя уменьшалась. До штевней броня не доходила 12.19 м. Настил деревянных палуб (64 мм полубака и нижней палуб — 76 мм верхней палубы) крепился с каждым стальным бимсом двумя цинковыми болтами. Корпус в подводной части защищался от обрастания медными листами толщиной 0.183 дюйма. Для совместимости защиты со штевнями их (как и рулевую раму) выполняли из бронзы.

9 декабря 1885 г. в кораблестроительном отделении уточнили весовые характеристики артиллерийского вооружения. Две 8-дм 35-калиберных пушки с замками, станками, платформами погонами весили 2798 пуд.; 14 6-дм 35-калиберных — 9660 пуд.; 2500 пуд. отводили на боеприпасы 8-дм пушек (по 125 снарядов. зарядов и зарядных ящиков); 8846 пуд. для 6-дм пушек. Общий вес получался 23 805 пуд. или 384 т (391 т).

По требованию МТК броневой пояс был ограничен длиной 179 фт с применением траверзов и защитой оконечностей “подводной палубной броней”. Это позволяло вместо предусмотренных спецификацией 733 т отнести на броню 714 т.

На журнале кораблестроительного отделения об утверждении проекта (№ 228 от 31 декабря 1885 г.) И.А. Шестаков положил резолюцию: “чертеж и смешанную броню одобряю, артиллерию ее и расположение ее также, только вижу, что первые — от кормы орудия вовсе не будут иметь обстрела вперед. На водоотливную систему нужно обратить особое внимание. Расположение угля мне кажется соответственным требованиям боя, но вокруг машинных люков непременно устроить гласисы. Впрочем относительно механизма я спрошу — где же прогресс, о котором так говорит Балтийский завод. Весьма удобно строить машины по тому же шаблону, не нужно на новых судах вводить тройное расширение. Кажется, пора передать в главное управление для заключения контракта.” Артиллерию, принятую как на крейсере “Дмитрий Донской” (2 8-дм 30-калиберных и 14 6-дм 28 калиберных пушек) с согласия управляющего затем изменили, приняв длину канала ствола орудий 35 калибров.

25 января 1886 г. 12 чертежей и спецификацию крейсера передали в ГУКиС, а 31 января и. д. главного инспектора кораблестроения генерал-майор Пельциг для наблюдения за постройкой избрал корабельного инженера капитана Александра Евтихиевича Леонтьева 1. (Его брат, также знающий инженер, числился под номером 2). Одновременно ему поручалось и наблюдение за окончанием постройки корвета “Рында”.

5 февраля последовало новое развернутое указание И.А. Шестакова: “поставить на вновь проектируемый фрегат-крейсер в 6000 т, который предполагается строить на Балтийском заводе, паровую машину с тройным расширением пара типа, схожего с тем. какие начал в последние годы строить завод Нейира в Глазгове и теперь строит для корабля “Синоп”. Машина должна быть горизонтальная, способная развивать сколь возможно большую индикаторную силу, применяясь к отведенному для нее”.

Сообщая в МТК об этом распоряжении, начальник ГУКиС вице-адмирал Н.К. Андреев (1830–1888) добавлял, что “строить машину его превосходительство Иван Алексеевич желает непременно на Балтийском заводе” и с соблюдением того срока, в какой его управляюший М.И. Кази (1839–1896) назначил для приготовления крейсера к службе. В связи с этим начальник ГУКиС предлагал МТК “сообразить” — не требует ли это новое решение каких-либо изменений во внутреннем расположении корабля. Чтобы придать, видимо, вес роли мало вникавшего в дела флота генерал-адмирала или исключить возможные возражения со стороны завода, М.И. Казн сообщили, что решение о применении машин тройного расширения и постройке “броненосца” двухвинтовым исходит непосредственно от “его высочества генерал-адмирала Алексея Александровича”.

Понятно, что при такой патриархальной организации проектирования, мало в чем отличавшейся от времени начала его парового периода, когда распорядительное учреждение ГУКиС явно первенствовало над учреждением научно-техническим — МТК. а все решения определялись произволом высших инстанций, от автора проекта — завода-строителя требовались особые способности к инициативе и импровизации. Существо же проекта, создававшегося по ходу постройки обычно мало напоминало первоначальный его замысел и вполне выявлялось лишь ко времени полной готовности корабля. Именно так создавались все корабли адмирала И.А. Шестакова, который, пользуясь представленной ему генерал- адмиралом полной свободой произвола, не стеснялся по несколько раз перекраивать проект уже строившегося корабля. Беззащитность проекта перед произволом жаждавших его усовершенствовать высоких начальствующих инстанций предопределяла неудержимый рост водоизмещения корабля.

Средств борьбы с перегрузкой, кроме бесплодных заключений МТК о ее недопустимости, не существовало. Простейший способ предотвращения перегрузки — страховать проект весомым (опыт давно это подсказывал) запасом водоизмещения — упорно не применялся. Считалось, видимо, неприличным заранее признаваться в предстоящих просчетах при составлении проектной нагрузки. Так считал и М.И. Кази. В представленном им проекте запас водоизмещения также отсутствовал.

Строитель корабля, совершенно бесправный перед лицом руководящей бюрократии, хотя и формально отвечавший за проект, предлагать запас водоизмещения в составе проекта также не решался. Очень было еще далеко до состоявшегося лишь в советское время учреждения должности безраздельно ответственного за проект главного конструктора. Тогда только состоялось строгое организационное разделение сугубо специфических, хотя и связанных между собой структур и процессов проектирования и постройки корабля. Пока же произвол власти фатально обрекал корабли на перегрузку.

Все эго должен был претерпеть и проект нового фрегата-крейсера 1885 года. К 7 февраля выяснилось (по-видимому, не без влияния М.И. Кази), что И.А. Шестаков на типе горизонтальной машины не настаивает. До него дошло, что при большой ее площади она не сможет поместиться в пределах отсека, отведенного для машины. Но и без того проект подлежал переделке из-за требования И.А. Шестакова применить двухвинтовой вариант, тройное расширение пара и непременную защиту машины броней.

Снисходя к доводам М.И. Казн, управляющий “выразил непременное пожелание”, чтобы в чертеже корпуса, разбивка которого уже закончена, а на постройку доставлена первая партия стали (22800 пуд.), “не предпринималось никаких изменений, способных задержать ход работ по его сооружению”. При этих условиях М.И. Казн хотел к маю будущего года подготовить крейсер к закладке. Проект машин для крейсера при содействии английского инженера Д. Керка поручили разработать командированному на завод Непира в Глазго инженер-механику штабс-капитану Ф.Я. Поречкину (1849–1928, Лондон).

К середине февраля М.И. Кази удалось убедить И.А. Шестакова принять вариант бортового бронирования с поясом по всей ватерлинии. Толщина ее должна быть такой же. как на крейсерах “Владимир Мономах” и “Дмитрий Донской”. Палубная броня сохранялась толщиной 37 мм по всей длине корпуса, за исключением оконечностей, где она уменьшалась до 25,4 мм. Ширина пояса по примеру английских крейсеров (5,5 фт) увеличивалась до 6 фт. После длительного обсуждения и сравнения трех вариантов бронирования, предложенных заводом и МТК (733 т — первоначальный проект. 786 — по новому предложению завода и 786 т — по варианту МТК с броней при длине 289 фт) вариант МТК с согласия И.А. Шестакова был утвержден журналом за № 61 от 19 марта 1886 г.

Отказ от прежде утвержденного (по журналу № 228 1885 г.) “смешанного бронирования”, с бортовой броней только в средней части, принятого по примеру крейсера “Адмирал Нахимов”, мотивировался новейшими воззрениями МТК, принятыми для Черноморских броненосцев. Понятно, что и для быстроходных крейсеров броня по всей длине корпуса должна в максимальной степени обеспечить сохранение его главных качеств — “скорости хода и способности судна к маневрированию”.

Частичное отступление от этого правила (броню пояса до оконечностей не доводили) оправдывала незначительность потери плавучести при повреждении близ них борта (т. к. отсеки при остроте обводов невелики). Эти потерн легко восполнялись благодаря израсходованию топлива. Поэтому явно не было оснований обременять корабли в оконечностях “бесполезной” бортовой броней во вред морским качествам и крепости корпуса. Получающуюся же 167 т перегрузку (53 т добавлялось к 114 т, вызванную усилением артиллерии) и соответствующее 4,5 фт переуглубление прекраснодушно рассчитывали компенсировать за счет экономии веса более совершенных машин тройного расширения. В свете всех названных соображений решено было сохранить проектную мощность механизмов — 8000 инд. л.с. и запас топлива -1150 т.

Бюрократия продолжала привычно тормозить работу завода, и М.И. Кази 21 марта напоминал МТК, что задержка решения о системе бронирования грозит сорвать приготовления к закладке крейсера в мае. В ответ ему было предложено приехать для ознакомления с журналом в МТК. Сам же текст журнала был отправлен через ГУКиС 25 марта. Еще позже — 31 марта состоялось утверждение чертежей мидель-шпангоута, предложенного в МТК 13 марта. В нем были учтены замечания МТК об установке “листовых шпангоутов” в расстоянии 8 фт друг от друга (вместо предназначавшихся заводом 4 фт). Это решение обосновывали достаточным расстоянием (2 фт) между “заброневыми” (т. е. расположенными за броней) шпангоутами.

Признав, очевидно, все вопросы выясненными. начальник ГУКиС 19 апреля 1886 г. выдал заводу наряд на постройку крейсера. Характеристики корабля сохранялись в соответствии с утвержденной спецификацией, не исключая и 6000 т водоизмещение. Окончание работ на корабле планировалось на конец 1888 г.

В итоге всех состоявшихся решений М.И. Кази считал проектирование законченным. Но не так думали в МТК — от завода потребовали составления уточненного проекта. в котором были бы учтены все происшедшие в нем изменения, включая “устройство брони” и расчет продольной нагрузки. Не имея чертежей “внутреннего размещения крейсера”, главный инспектор механической части генерал-майор И.И. Зарубин (1822-?) полагал невозможным провести предварительную проверку “правильности расположения машин и котлов на крейсере в соответствии с остальными грузами”. Поэтому нельзя было и утвердить представленный М.И. Казн 1 1 июня чертеж общего расположения механизма.

Неясно, вызывалась ли позиция инспекторской потребностью дела или нет. ее приходится объяснять норовом бюрократии, которую раздражало слишком независимое положение М.И. Кази. Ведь и вправду, как видно из его письма главному инспектору кораблестроения Н.А. Самойлову (1836-?). пришлось бы очень долго ждать, когда завод сможет разработать полные чертежи крейсера.

Между тем от механиков требовалось лишь подтвердить, размещаются ли машины тройного расширения (их габариты подлине стали на 16 фт короче прежде предусматривавшихся двойного расширения), в действительности ли они имеют такой же вес, как предусматривалось в проекте, и защищены ли броней.

Как видно из документов, М.И. Казн все же удалось уговорить МТК утвердить чертеж “в общих чертах”, но и это решение не позволяло проекту вырваться из порочного круга тогдашних “порядков”. Утверждение чертежей приходилось буквально “выбивать”. Только 19 июля журналом № 195 был утвержден чертеж конструктивного мидель-шпангоута “Памяти Азова”, а № 137 в тот же день чертеж его бронзового форштевня. Чертежи ахтерштевня и руля были утверждены только 1 ноября 1886 г. журналом № 199.

13 августа, представляя расчет продольной нагрузки, теоретический чертеж и семь чертежей общего расположения. М.И. Казн предупреждал, что подробная спецификация энергетической установки не может быть разработана ранее составления ее детальных рабочих чертежей. Учитывая же, что на детальную разработку чертежей механизмов потребуется не менее 4-х месяцев, М.И. Кази просил МТК утвердить представленные документы возможно скорее. Но в МТК по издавна заведенному обыкновению не спешили. 25 августа чертежи и таблица были возвращены заводу с предложением дополнить их сводом вертикальной нагрузки (это должно было позволить определять центр тяжести корабля), эксплуатацией и рядом других уточнений.

Журналом № 183 от 30 сентября были утверждены представленные заводом еще 3 сентября чертежи поперечных переборок, подкреплявшихся в соответствии с требованиями МТК. высказанными при рассмотрении спецификации корпуса корабля. Сам же проект рассмотрели (под председательством начальника ГМШ генерал-адъютанта Кремера) 4 октября (журнал № 184). Тогда только, установив. что согласно своду нагрузки (“кормовые и носовые грузы”), составленному Н Е. Титовым. водоизмещение корабля 6219,7 т. Это значило, что при упорно повторявшемся во всех документах водоизмещении 6000 т корабль, не имея никакого проектного запаса водоизмещения (о нем тогда столь же упорно думать не хотели), обладал уже 219,7-т перегрузкой, которая, как все понимали, несомненно, со временем станет еще большей.

Перегрузку объясняли увеличившейся (против первоначального проекта) длиной броневого пояса, увеличением длины орудий против предлагавшегося, с добавлением ранее не предусматривавшихся пушек Готчкисса и Барановского, увеличение веса минного вооружения (добавлены три подвижных аппарата — два носовых, один кормовой) с 18 т до 45,8 т, устройством электрического освещения. Из- за 213-т перегрузки (по оценке МТК) осадка возросла на 6Ч2 дм.

Удрученные этими обстоятельствами, члены МТК, не дрогнув, предложили вполне, по их мнению, здравое кардинальное средство борьбы с перегрузкой: вместо двух 203-мм орудий установить 152-мм. Предложение мотивировали тем весомым обстоятельством, что французы в своем новом проекте крейсера для России предполагавшиеся два носовых 8- дм орудия решили заменить на 6-дм. Замечательно, в 1896 г. члены МТК, также не дрогнув, уже без того недостаточное вооружение крейсера “Аврора” под предлогом борьбы с той же перегрузкой, урезали в проекте с десяти 152-мм орудий до восьми. Разница, однако, оказалось в том, что в 1886 г. на защиту проекта счел нужным вступиться временно управляющий Морским министерством вице-адмирал Н.М. Чихачев (1830–1917).

Адмирал, по-видимому, придерживался того же принципа, который очень емко сформулировал другой адмирал — А.А. Попов: “корабли строятся для пушек”… Из этого следовало, что артиллерийское вооружение должно всегда первенствовать над остальными составляющими проекта, что за его счет устранять изъяны проектирования ни под каким видом не следует и что сохранение проектного вооружения должно быть непреложным правилом проектирования. Н.А. Чихачев счел совершенно неубедительным ради уменьшения осадки всего лишь на полтора дюйма лишать корабль его главного преимущества — наличия двух 203-мм орудий. Отсутствие таких орудий крайне умаляло боевое качество корабля, лишая его возможности эффективно подавлять противника. В конце резолюции адмирал написал: “нахожу необходимым не изменять артиллерийское вооружение фрегата и сохранить на нем два 8-дм орудия”.

Остается только пожалеть о том, что адмирал не нашел нужным подсказать, за счет чего можно было вернуться к проектной осадке. Далек он был и от проблемы запаса водоизмещения. Проектирование уже в ходе постройки продолжалось в соответствии с установившейся тогда традицией.

Из отчета Кораблестроительного отделения Морского Технического комитета за 1885 г

(Океанский крейсер в 6000 тонн водоизмещением по проекту Балтийского завода)

Проект этого крейсера с объяснительною к нему запискою и расчетом остойчивости рассматривался в Соединенном Собрании Кораблестроительного и Артиллерийского Отделений вместе с Главным инженер-механиком флота, при участии наших инженер-строителей, Управляющего Балтийским заводом г. Кази и уполномоченного французских заводов г. Дю-Бюи. Собрание обратило внимание на предполагавшееся по проекту высокое расположение броневой палубы над грузовой ватерлинией, которое не только возвышало все надводные грузы, следовательно, и общий центр тяжести крейсера, во вред его остойчивости, но ослабляло защиту броней самой палубы от ударов снарядов, так как склоны палубы к бортам судна становились слишком крутыми, легко подвергающимися поражению. От возвышения надводных грузов общий центр тяжести на проектированном крейсере был бы выше, чем на фрегате “Дмитрий Донской”, как видно из расчета грузов крейсера. А так как на названном фрегате расстояние между метацентром и центром тяжести оказалось, из опыта, довольно ограниченным и равным только 2,5 футам, то на проектированном крейсере метацентрическое расстояние было бы недостаточным для остойчивости.

Большое возвышение броневой палубы над водой вызывалось высоким расположением двухвинтового парового механизма, по причине подбористого мидель-шпангоута. Для желаемого же понижения такого механизма и броневой палубы следовало бы изменить образование мидель-шпангоута, сделав его более полным у киля. Собрание не могло не принять в соображение то обстоятельств, что принятый для крейсера подбористый мидель, вызывая уменьшение его площади при данном углублении и давая возможность сделать обводы нижних ватерлиний более острыми, обеспечивает достижение большей скорости хода, совместно с увеличением остойчивости, вследствие более возвышенного положения центра величины.

Поэтому, в виду обеспечения для крейсера качества ходкости в возможно большей степени, Собрание осталось при желании не отступать от проектированного образования подводной части.

Для необходимого же понижения механизма принять другую меру, а именно: заменить двухвинтовый механизм одновинтовым, расположив обе машины на одном валу, как на фрегате “Дмитрий Донской”.

Относительно расположения артиллерии выражено было мнение, что помещение 8-ми дюймовых орудий на батарейной палубе крейсера, по сравнению с постановкой их на верхней палубе, как на фрегате “Дмитрий Донской”, не представляет никакой выгоды для понижения общего центра тяжести судна, так как в первом случае понадобилось бы, для достаточного простора над орудиями, возвысить самую верхнюю палубу значительно более того, чем требуется для 6-ти дюймовых орудий, а следовательно, возвышать и все предметы вооружения, находящиеся на этой палубе. Почему, а также и ввиду большей свободы действия этими орудиями на верхней палубе, было признано предпочтительным расположить артиллерию так, как на фрегате “Дмитрий Донской”. В таком случае высоту между батарейной и верхней палубами представилось бы возможным уменьшить до 6 футов 7 дюймов, как на этом фрегате, на котором такая высота батареи признается совершенно достаточной для всех целей, а между тем через это уменьшается высота надводного борта крейсера, что послужит понижению общего центра тяжести судна.

Хотя число и калибр орудий на крейсере те же, как и на фрегате “Дмитрий Донской”, но общий вес артиллерии на первом должен быть более, чем на втором, так как для вновь строящихся судов предполагается перейти от 6-ти дюймовых орудий в 28 калибров и 8-ми дюймовых орудий в 30 калибров к таковым же орудиям в 35 калибров. По расчету, сделанному в Артиллерийском отделении, вес артиллерии должен составлять не 247 тонн, как принято в проекте, а 388 тонн. Расчет этот был сообщен Балтийскому заводу для соображений при исправлении проекта крейсера, согласно вышеприведенным указаниям.

Относительно выбора системы броневой защиты мнение присутствовавших было таково, что предпочтение следует отдать смешанной системе, т. к. в средней части судна надо иметь пояс бортовой брони, верхняя кромка которого возвышалась бы над водою на 2,5 фута и прикрывалась бы стальной палубой из двух слоев стальных листов: нижнего в ’/; дюйма и верхнего в 1½ дюйма толщиною; в оконечностях же судна иметь в подводной части броневую палубу также двухслойную, толщиною в 2’/2 и 1½ дюйма. При этом было выражено еще такое мнение, что высоту поясной брони над водою было бы выгодно уменьшить до 2 футов, для кувшинов же паровых цилиндров, если бы они оказались выступающими над верхней кромкой поясной брони, иметь для защиты их особые гласисы.

Наконец собранием сделаны были указания относительно изменения обводов носовой части крейсера с целью приблизить таранное образование форштевня к тому, какое имеется на крейсере “Память Меркурия”. После сего Управляющий Балтийским заводом представил на рассмотрение Кораблестроительного отделения десять чертежей, спецификацию и расчет грузов крейсера в 6000 тонн водоизмещения, исправленных согласно вышеупомянутым указаниям.

К рассмотрению этих последних чертежей и спецификации, проекта крейсера в заседание Отделения были приглашены те же лица, которые рассматривали первоначальный проект.

Кораблестроительное Отделение представило Управляющему Морским Министерством, что, рассмотрев представленные Управляющим Балтийским заводом чертежи и спецификацию крейсера водоизмещением в 6000 тонн, нашло, что на чертежах этих выполнены указанные Собранием изменения, а именно: а) исправлены обводы носовой оконечности, б) средняя часть защищена поясом брони по грузовой ватерлинии, толщиною 6" с броневою палубою при верхней кромке пояса, толщиною 2 дюйма: за пределами же этого пояса расположена подводная броневая палуба в 2 и 1½ дюйма толщиною; в) при расположении механизмов на одном валу представилось возможным броневую палубу в средней части судна расположить на высоте 2 фута над грузовой ватерлинией, г) 8-ми дюймовые орудия вынесены на верхнюю палубу.

Что касается заявления Г. Кази относительно перегрузки крейсера, в том случае, если решено будет иметь на нем орудия в 35 калибров, то Собрание нашло, что перегрузка эта, составляющая около 114 тонн и увеличивающая углубление судна всего на 3’/2 дюйма, не может иметь существенного значения для крейсера, тем более, что такая незначительная перегрузка уничтожится в самом начале плавания израсходованием соответствующего количества угля.

На основании вышеизложенного Собрание одобрило чертежи и спецификацию крейсера, но с тем, чтобы в батарейной палубе его были устроены частные переборки между орудиями в таком числе, чтобы они вполне обеспечивали поперечную крепость надводной части корпуса и вместе с тем не мешали действию из орудий. Саму батарейную палубу сделать не плоскою, а с погибью бимсов, понизив эти последние у бортов и тем самым уменьшив еще более высоту надводного борта. Вместо показанных на чертежах книц у бимсов, расположенных при верхней кромке поясной брони иметь, для большего утверждения броневого борта, особые листовые шпангоуты, через четыре фута.

По представлении вышеизложенного на благоусмотрение Управляющего Морским Министерством, Его Превосходительство одобрил чертежи и приказал обратить внимание на водоотливную систему и вокруг машинных люков непременно устроить гласисы. Относительно парового механизма Его Превосходительство указал, что на новых судах следует вводить механизмы с тройным расширением пара.

Из отчета Кораблестроительного отделения Морского Технического комитета за 1886 г

(По строению на Балтийском заводе полуброненосного фрегата “Память Азова”)

В течение 1886 года в Техническом Комитете рассматривались следующие вопросы по строению фрегата “Память Азова”:

1) Управляющий Балтийским заводом, препровождая чертеж расположения броневой защиты на названном фрегате сообщил, что, по докладу Управляющему Морским министерством, возможно иметь пояс брони по всей грузовой ватерлинии фрегата одинаковой толщины с броней, употребленной на “Мономахе” и “Донском”, при сохранении палубной брони толщиной 1 ½ дюйма по всей длине корпуса: за исключением крайних оконечностей, где она будет 1 дюйм толщиной. Его Превосходительство, приняв во внимание, что при допущении ширины броневого пояса в 6 фут (на последних английских Belted cruisers ширина броневого пояса не превышает 5 ф. 6 д. — 4 ф. ниже и 1 ½. выше грузовой ватерлинии), такая более действительная броневая защита может быть достигнута прибавкой веса не превосходящей 50 тонн, отдал предпочтение сему последнему способу бронирования фрегата.

Представленный Балтийским заводом расчет сравнительного веса брони но первоначально утвержденному проекту, с казематом в средней части судна, и по новому проекту, с поясом брони по всей грузовой ватерлинии, был проверен в чертежной Технического комитета, причем оказалось, что действительная перегрузка от нового устройства броневой защиты на крейсере составит около 53 тонн. По расчету же Балтийского завода, эта перегрузка 42 тонны. Та же самая перегрузка в 53 тонны, по расчету, сделанному в чертежной Технического комитета, получается и в том случае, когда бортовая броня не будет доведена до штевней: в носу на 52 фута, а в корме на 37 фут, причем палубная броня над машиной и котлами и подачей зарядов и снарядов в корме будет не в 2 ½ дю йма толщиной, как в новом проекте Балтийского завода, а в 2 дюйма. Технический комитет представил на благоусмотрение Управляющего Морским министерством, что вопрос о сравнительных преимуществах и недостатках полного и частного бортового бронирования рассматривался в бывшем Кораблестроительном Отделении Морского Технического комитета, причем, для черноморских кораблей предпочтение было отдано полному бортовому бронированию перед частным бронированием борта.

Ввиду этих же соображений, Технический Комитет склонен разделить мнение, что и для таких быстроходных крейсеров, каким представляется фрегат, проектированный Балтийским заводом, полное бортовое бронирование имеет преимущество перед смешанной системой броневой защиты, утвержденной для означенного крейсера журналом Кораблестроительного Отделения в 1885 г.

Нельзя, в самом деле, не согласиться, что для быстроходного крейсера условием первостепенной важности является, возможно, лучшее обеспечение, против случайностей боя, скорости хода и способности судна к маневрированию, а этого можно достигнуть защитой борта броней по всей длине судна. Защита оконечностей хотя бы сравнительно и тонкой бортовой броней, при полной возможности для крейсера с большей скоростью хода занять такое положение относительно противника, чтобы выстрелы последнего действовали под косвенным углом к борту, представит, несомненно, достаточную защиту против поражения оконечностей, тогда как при подводной броневой палубе в оконечностях судна эти последние легко могут быть поражены скорострстрельной артиллерией противника и залиты водой.

С другой стороны, Комитет не мог не принять во внимание и то обстоятельство, что в судне столь значительной длины и с такими острыми оконечностями, как у фрегата “Память Азова”, бронирование борта в самых крайних оконечностях не оправдывается вышеупомянутыми соображениями о преимуществах бортовой брони, так как если такие острые оконечности и будут оставлены вблизи штевней без защиты бортовою бронею, то повреждение их выстрелами и заполнение водой не представит серьезного вреда ни для скорости хода судна, ни для способности его к маневрированию, по незначительности объема воды вошедшей в судно. Не принося, таким образом, существенной пользы, бортовая броня в крайних оконечностях судна лишь обременит эти последние своим весом и повлияет в дурную сторону на морские качества и крепость его корпуса, и, кроме того, по остроте образования носовой части не представится возможным крепить броневые плиты вблизи форштевня, в корме же выгиб броневых плит представит значительные затруднения в работе.

На основании этих соображенй, Комитет находит более правильным, не доводя пояс бортовой брони до штевней, поставить при концах пояса броневые траверзы: на 25 шпангоуте в носовой части и на 169 шпангоуте в корме. Оконечности же судна: на протяжении 52 фут. Впереди носового траверза и на протяжении 37 фут. позади кормового защитить подводной броневой палубой, толщиной 2 дюйма в корме, для прикрытия головы руля и румпеля, и 1 ½ дюйма в носовой части.

Толщину броневой палубы над броневым бортовым поясом Комитет находит необходимым иметь: над машиной, котлами и подачей зарядов в корме в 2 дюйма, а в остальной части 1 ½ дюйма. При означенном устройстве палубной и бортовой брони, проектированном Комитетом, перегрузка фрегата будет около 53 тонн, т. е. та же самая, как и при устройстве брони по новому проекту Балтийского завода, но с той разницей против этого последнего проекта, что крайние оконечности судна вблизи штевней не обременяются бесполезно бортовой броней, во вред морским качествам и крепости корпуса судна, и палубная броневая защита над машиной и котлами будет не 1 ½ дюйма толщиной, как предположено в проекте Балтийского завода, а в 2 дюйма, т. е. как было на первоначальном проекте того же завода, утвержденном журналом Кораблестроительного отделения. Означенная перегрузка в 53 тонны даст переуглубление судна всего в 1 ½ дюйма, а вместе с допущенной перегрузкой от артиллерии в 114 тонн, вся перегрузка составит около 167 тонн, отчего судно переуглубится около 4 ½ дюйма.

Для уменьшения, на сколько возможно, этой перегрузки Комитет полагает воспользоваться всеми сбережениями в весе, какое будет получено от установки на фрегат машины с тройным расширением пара, оставив число индикаторных сил машины (8000) и запас топлива (1150 т.) без изменения. При новом устройстве брони, указанном Комитетом. переуглубление фрегата, в случае поражения оконечностей выше подводной броневой палубы, составит от 3 ½ до 4 дюйм, что не уменьшит значительно скорости хода, тем более что часть топлива может к этому времени израсходоваться, облегчив судно. Само собой разумеется, что новое расположение брони избрано и одобрено Комитетом как наивыгоднейшее, принимая во внимание заявление Управляющего Балтийским заводом, что установка на крейсере двухвинтовой вертикальной машины с тройным расширением пара и паровых котлов не потребуют, по своей конструкции, ни малейшего изменения ни во внутреннем размещении судна, ни в положении общего центра тяжести. Необходимо при этом, чтобы подробные чертежи фрегата с указанным Комитетом расположением брони были представлены Балтийским заводом на рассмотрение Технического комитета.

2) Полученный от Управляющего Балтийским заводом чертеж мидель-шпангоута фрегата “Память Азова”, на котором показаны изменения, предложенные Техническим комитетом по журналу Кораблестроительного Отделения в 1885 году.

Сообщено Главному Управлению Кораблестроения и снабжений, что, рассмотрев вышеупомянутый чертеж, Технический Комитет нашел необходимым, для обеспечения надлежащей поперечной крепости броневого борта и связи его с нижней частью корпуса, иметь промежутки между листовыми шпангоутами в 4 фута, как решено журналом Кораблестроительного отделения в 1885 году, а промежуточные между листовыми шпангоуты довести на 2 фута ниже шельфа и связать их с наружными угольниками, идущими до 3-го стрингера.

4) Командир С.-Петербургского порта препроводил в Технический комитет чертеж бронзового форштевня для фрегата “Память Азова”, причем просил разъяснить: какой должен быть сплав металла, т. е. сколько заключать процентов меди, олова и цинка.

Сообщено Командиру С.-Петербургского порта, что, рассмотрев вышеупомянутый чертеж форштевня, Технический комитет одобрил его для руководства при постройке. Но что касается сплава, из какого должна быть произведена отливка, то из имеющихся в Комитете сведений, полученных через бывшего агента в Англии капитана 2 ранга Линдена, видно, что состав бронзы, принятый в английских адмиралтействах для отливки штевней броненосцев и других судов, состоит на 1000 частей: из 876,5 частей красной меди, 83,2 частей олова и 40,3 частей цинка. Усматривая, что этот состав бронзы весьма близко подходит к пушечному сплаву, Технически Комитет признал правильным и у нас руководствоваться этим составом бронзы для отливки штевней рулей и других подобных изделий.

5) Получены от Управляющего Балтийским заводом восемь чертежей фрегата “Память Азова” с расчетом продольной нагрузки судна.

Означенный расчет был проверен в Чертежной Технического Комитета. Оказалось: 1) что распределение грузов по длине судна сделано правильно и что поперечные переборки, ограничивающие котельные и машинные отделения, могут быть оставлены на назначенных на чертеже местах и 2) что фрегат получит перегрузку около 213 тонн, отчего переуглубится, против чертежа на 6 ½ дюйма. Означенная перегрузка произошла от следующих причин:

а) от распространения пояса бортовой брони далее в нос и корму против первоначально предположенной защиты бортовой броней лишь средней части судна, на протяжении машины и котлов, вес броневой защиты увеличился на 53 тонны;

6) вследствие приказания Его Превосходительства о том, чтобы вокруг машинных люков на фрегате “Память Азова” непременно были устроены гласисы, то на устройство их включен в таблицу грузов вес 26 тонн;

в) при проектировании судна вес артиллерии рассчитан в 274,8 тонн, причем 8-ми дюймовые орудия были приняты в 30 калибров, а 6-дюймовые орудия в 28 калибров длиной, пушки же Готчкисса и Барановского вовсе не были приняты в расчет. По журналу Комитета в 1885 году, решено 8-ми и 6-ти дюймовые орудия иметь на фрегате в 35 калибров длиной, отчего получилась перегрузка в 114 тонн, каковая перегрузка и была допущена по вышеупомянутому журналу Комитета. Вес предназначенных для фрегата 12-ти 47 мм пушек Готчкисса и двух 2 ½ дюйм пушек Барановскаго составляет 34,6 тонн. Вес 8-ми и 6-дюймовых орудий длиной в 35 калибров со снарядами и зарядами (по 100 на каждое орудие вместо прежде положенного числа по 125 на орудие) составляет 346,2 тонны, а всего с пушками Готчкисса и Барановскаго 380,8 тонн вместо первоначально предположенных 274,8 тонн, так что перегрузка от артиллерии составляет около 106 тонн.

г) вес минного вооружения рассчитан при проектировании фрегата в 18 тонн, ныне же должен составлять 45,78 тонн, так что от минного вооружения получается перегрузка около 28 тонн.

По всем статьям получается общая перегрузка фрегата около 213 тонн, отчего фрегат переуглубится на 6 ½ дюйма.

Рассмотрев вышеупомянутые чертежи с участием Управляющего Балтийским заводом и наблюдающего за постройкой фрегата младшего судостроителя Андрущенко, Технический комитет представил на благоусмотрение Управляющего Морским министерством, что главные машины и паровые котлы помещены на чертежах фрегата правильно в отношении к другим судовым грузам. На представленных чертежах паровые котлы показаны двойные, но в назначенных на чертежах котельных отделениях поместятся и одинарные котлы, в случае, если будет решено заменить таковыми показанные на чертежах двойные котлы. Ввиду этого и принимая во внимание, что Балтийскому заводу необходимо скорейшее утверждение представленных им чертежей фрегата, дабы можно было безотлагательно приступить к детальной разработке парового механизма, Технический комитет нашел возможным утвердить показанное на чертежах расположение котельных и машинных переборок.

Вопрос же о том, какие котлы предпочтительнее иметь на фрегате “Память Азова” — двойные или одинарные — будет рассмотрен Комитетом отдельно.

Показанные на чертежах фрегата два аппарата для выбрасывания мин Уайтхеда Комитет находить недостаточными и полагает иметь их еще три, из коих два носовых выдвижных и один кормовой неподвижный для выбрасывания мин Уайтхеда по килю. Если же по местным условиям неподвижный аппарат в корме нельзя будет поставить, то взамен его иметь два бортовых кормовых аппарата. Вышеупомянутое увеличение минного вооружения фрегата потребует добавочного веса 27,8 тонн, а всего добавочного груза будет около 88 тонн. Присоединяя сюда перегрузку фрегата, допущенную прежними постановлениями Комитета, общая перегрузка фрегата получается около 213 тонн. Для уменьшения таковой перегрузки Комитет полагал бы: две 8- ми дюймовые пушки на верхней палубе заменить двумя 6-ти дюймовыми в 35 калибров длиной, подобно тому, как на строящемся для нас во Франции крейсере решено иметь два носовых орудия не 8-ми дм. калибра, а 6-ти дм.

С такой заменой двух 8-ми дюймовых пушек 6-ти дюймовыми перегрузка фрегата “Память Азова” уменьшится на 5 1 тонну, и переуглубление вместо 6 ½ дюймов будет 5 дюймов, причем высота броневого пояса над водой будет 1 фут 7 дюйм., т. е, на один дюйм более, чем на последних английских крейсерах с поясной броней, водоизмещением в 5000 т. Но и эта последняя перегрузка в самом же начале плавания уничтожится израсходованием угля, которого рассчитано иметь на фрегате 1100 тонн, достаточных для перехода 11000 миль со скоростью от 8 до 9 узлов.

На журнале Комитета последовала резолюция временно-управляющего Морским министерством, вице-адмирала Чихачева: “Имея в виду, что замена двух носовых 8 дм. орудий на фрегате “Память Азова” двумя орудиями меньшего калибра значительно ослабит боевую способность фрегата как крейсера при погоне за неприятелем нахожу необходимым не изменять артиллерийского вооружения и сохранить на нем два 8 дм. орудия”.

Из отчета Механического отделения Морского Технического комитета за 1886 г

На решение Комитета поступили следующие вопросы:

1) Доставленное Главным Управлением Кораблестроения и снабжений заявление Управляющего Балтийским заводом с проектом общего расположения механизма с тройным расширением в 8000 индикаторных сил для строящегося фрегата “Память Азова” Комитет по рассмотрении нашел возможным чертежи эти одобрить, с тем, однако же, чтобы заводом в возможно непродолжительном времени были представлены новые общие чертежи судна, с показанием всех сделанных Комитетом изменений в первоначальном проекте с установкой в судно новой машины, как это и было выражено в журнале Комитета по Кораблестроению, при утверждении нового расположения брони на фрегате.

Относительно же механизма должна быть представлена подробная спецификация машины, котлов и вспомогательных механизмов со всеми необходимыми элементами их, так как без выше упомянутых чертежей и сведений Комитет не может представить по сему проекту своего заключения Управляющему Морским Министерством, требующегося для дачи наряда на изготовление механизма.

2) Возбужденный запиской старшего механика фрегата “Владимир Мономах”, вопрос о недостатках двойных котлов был представлен Управляющему Морским министерством, во время пребывания Его Превосходительства в 1886 году в портах Восточного Океана и на фрегате “Владимир Мономах” и вследствие сделанной им в этой записке следующей пометки:

“Кажется, придется отказаться от употребления двойных котлов, а на обоих фрегатах при перемене существующих расположить иначе”. Технический Комитет, имея в виду, что для строящегося фрегата “Память Азова” предназначено установить двойные котлы, по рассмотрении этого вопроса пришел к следующему заключению:

I. В докладной записке бывшего главного инженер-механика флота в 1884 г. о двойных котлах говорится, что “котлы эти предполагается вводить в употребление в английском флоте”, но дальнейших сведений об этом в Техническом Комитете пока не имеется. Что же касается судов французского флота, то по сообщению Главного Уполномоченного Общества Франко-Русских заводов Инженера Дю-Бюи, двойные котлы делаются только для одного строящегося крейсера “Сесиль”; на прочих же военных судах двойных котлов не имеется.

II. Одинарным котлам на военных кораблях должно отдать предпочтение пред двойными, потому что всякое случайное повреждение и неисправность в одном одинарном котле не будут так чувствительно отзываться на уменьшении силы машины, как при порче одного двойного котла.

III. Как бы прочно не устраивали днища длинных двойных котлов, от неодинаковой степени жара в топках и разности у котлов температур вверху и внизу, всегда будет происходить неравномерное расширение их и последствием того течь.

Кроме того, неравномерность расширения по длине двойных котлов, отражается у них и на положении дымовых выходов и влияет и на оседание дымовых труб, которые оттого, при телескопическом устройстве, получают затруднение как в подъеме, так и спуске

IV. Управление огнем и наблюдение за питанием двойных котлов гораздо труднее, чем при котлах одинарных, потому что в разных кочегарнях при двойных котлах механик лишен возможности иметь одновременный присмотр; отчего может происходить неравномерный в топках огонь, способствующий скорейшей порче котлов.

V. Двойные котлы не представляют такого удобства пользования для служебных надобностей, какое представляют одинарные котлы, так, например, при необходимости действия одного или трех котлов одинарных, потребовалось бы один или два двойных, что равносильно двум или четырем котлам одинарным.

VI. Если на коммерческих судах, и в особенности дальнего плавания, двойные котлы и оказываются пригодными, то это оттого, что они, имея постоянно одинаковый ход, не подвергаются тем случайностям, какие бывают на военных судах, как, например: частым изменениям хода, внезапным остановкам машины при полных парах, быстрым разводкам и продолжительном поддержкам пара. По этому служба котлов на коммерческих судах не может быть сравниваема с таковою же на судах военных.

Двойные котлы, хотя занимают меньше места, легче и дешевле одинарных для того же числа сил, но вместе с тем им свойственны невыгодные для боевых судов качества, означенные выше, а потому Технически Комитет признает неудобным допустить предполагаемое Балтийским заводом изготовление таковых котлов для фрегата “Память Азова”, а полагал бы на этом фрегате установить одинарные, не смотря на увеличение при этом веса приблизительно на 60 тонн.

На заключение Комитета, управляющий Морским министерством решил: “оставить по первоначальному проекту двойные котлы”. О чем и сообщено Управляющему Балтийским заводом.

Из отчета Кораблестроительного отделения Морского Технического комитета за 1887 г

По строению фрегата были рассмотрены следующие вопросы:

1) Представленный наблюдающим за постройкой фрегата чертеж расположения на нем гребных и паровых судов. Приглашенный на заседание Комитета командир фрегата капитан 1 ранга Ломен объяснил, что на чертеже не показан один легкий 16-весельный катер, который, по недостатку места на фрегате, он просил не иметь.

Технический Комитет представил на благоусмотрение Управляющему Морским министерством, что означенный фрегат, как имеющий более 500 человек команды, должен быть снабжен тринадцатью шлюпками. Расположение всех этих шлюпок показано на чертеже верхней палубы названного фрегата, за исключением одного легкого катера, который командир фрегата полагает не иметь, так как для него на фрегате не имеется свободного места. Принимая во внимание, что на крейсере “Адмирал Нахимов” решено не иметь рабочий катер по недостатку места для его помещения, Комитет со своей стороны полагал бы и на фрегате “Память Азова”, вместо двух легких катеров, ограничиться одним катером, так как на этом фрегате, как и на крейсере “Адмирал Нахимов”, комплект шлюпок будет состоять из восьми гребных судов и четырех паровых катеров.

С заключением Комитета Управляющий Морским министерством изволил согласиться.

2) Командир С.-Петербургского порта сообщил Техническому Комитету, что командир фрегата “Память Азова” находит необходимым перенести фок-мачту на 14 фт. 6 дм вперед и добавить фор-стеньги-стаксель, чтобы фрегат лучше шел под ветер и вообще для уменьшения рыскливости, и препроводил составленный наблюдающим за постройкой чертеж измененной парусности фрегата.

По представленному чертежу, отстояние фок-мачты от форштевня, в новом ее положении, составляет 0,21 от всей длины судна по грузовой ватерлинии, тогда как, например, на английском фрегате “Inconstant”, отличающемся хорошими парусными качествами, отстояние фок-мачты от носовой оконечности не превышает 0,18 длины судна по грузовой ватерлинии. На других судах фок-мачта помещена в таком же относительном удалении от носовой оконечности, или даже еще ближе к носу, как например, на фрегате “Mersey” на 0,14 длины по грузовой ватерлинии.

Технический Комитет сообщил командиру С.-Петербургского порта, что вышеупомянутое предложение командира фрегата “Память Азова” о перенесении фок-мачты и о добавлении фор-стеньги-стакселя способствует улучшению морских качеств судна, и, кроме того, перенесение фок-мачты ближе к носовой оконечности в данном случае полезно еще в том отношении, что со снятием с фрегата крайнего носового орудия, таким перемещением фок-мачты несколько восстановится значительно уменьшенный носовой момент судна. Ввиду этого технический Комитет одобрил представленный чертеж парусности фрегата к руководству с тем, чтобы грот и фок- мачты были сделаны стальными, прочий же рангоут, с включением бизань-мачты и бушприта, деревянный.

3) Главное Управление кораблестроения и снабжений препроводило на заключение технического Комитета доставленную командиром С. Петербургского порта переписку по вопросу о чеканке, на фрегате “Память Азова” пазов и стыков броневой двухслойной палубы с нижней ее стороны, над таранным отделением и над отделениями бортовых коридоров, для достижения возможной водонепроницаемости этих отделений в то время, когда одно или несколько этих отделений будут наполнены водой, вследствие повреждения наружного борта в бою и когда судно углубиться настолько, что броневая палуба уйдет в воду.

Сообщено главному Управлению кораблестроения и снабжений, что технический Комитет нашел более правильным: в дополнение к назначенной в спецификации чеканке верхней палубы с верхней ее стороны, сделать эту палубу водонепроницаемой с нижней стороны лишь в таранном отделении, где означенная палуба находится ниже грузовой ватерлинии при нормальном углублении судна.

При существующей системе постройки фрегата, этого можно достигнуть только плотной и тщательной пригонкой пазов и стыков палубной настилки и осторожной чеканкой их с нижней стороны, чтобы не повредить заклепочных головок. Относительно же броневой двухслойной палубы над бортовыми коридорами, где она находится на 1 фут 5 ½ дм выше грузовой ватерлинии, Комитет того мнения, что, хотя и полезно иметь эту палубу вполне непроницаемой на случай повреждения бортов судна во время боя, но, принимая во внимание, что предлагаемой мерой чеканки пазов и стыков настилки снизу, не достигается получение полной водонепроницаемости палубы, правильнее будет не производить чеканки пазов и стыков нижнего слоя настилки снизу, а ограничиться плотной и тщательной пригонкой их, на что и должно быть обращено особенное внимание во время производства этой работы. С верхней же стороны палуба должна быть повсеместно зачеканена, как требуется спецификацией. С таковым мнением Комитета согласился и главный корабельный инженер С.-Петербургского порта.

4) Препровожденное командиром С.-Петербургского порта донесение главного корабельного инженера порта относительно нарушения общей продольной крепости на строящемся на Балтийском заводе фрегате “Память Азова”, вследствие того, что внутреннее дно, составляющее в сопряжении с наружной обшивкой судна трубчатую балку для продольной крепости корпуса, в самом важном месте на названном фрегате, именно под машиной, снято и положено на наращенные на вертикальный киль и стрингеры, из листов поперек судна и предназначенных служить самым фундаментом, на котором крепятся гайки болтов машинных частей. Таким образом, собственно внутреннего дна под машиной нет, и водонепроницаемость нарушена. Кроме того сами стрингеры, для возможности вращения мотылей перерезаны и имеют высоту меньшую, чем следует по чертежам.

При обсуждении вопроса о машинном фундаменте фрегата “Память Азова” наблюдающий за постройкой представил Комитету новый чертеж общего расположения парового механизма с изменениями против чертежа, затребованного Комитетом от Балтийского завода и доставленного им 17 июня.

Рассмотрев чертежи фундаментов под машины на фрегате “Память Азова”, технический Комитет пришел к следующему заключению, что для обеспечения нарушенной крепости корпуса судна необходимо, чтобы внутренний горизонтальный киль с двумя смежными поясами внутренней обшивки шел непрерывно по всей длине фрегата на высоте внутреннего дна, по верхней кромке вертикального киля и флоров. Смежные с горизонтальным килем поясья должны простираться до первых от вертикального киля днищевых стрингеров и крепиться с ними непрерывными полосами угловой стали. Следует также заделывать вырезы в первых от киля стрингерах и сделать продольную коробку, составляемую наружною и внутренней обшивками судна и этими стрингерами, водонепроницаемой, дабы отчасти восстановить на водонепроницаемые отсеки нарушенное подразделение междудонного пространства.

На журнале Комитета Управляющий Морским министерством положил следующую резолюцию: “Согласен вполне с заключениями Комитета. Предлагаемых изменений в двойном дне и машинном фундаменте не допускать и впредь заводу о предполагаемых им каких бы то ни было изменениях давать знать своевременно Комитету.

5) Полученный от командира С.-Петербургского порта чертеж спускового устройства фрегата “Память Азова”.

Сообщено командиру С.-Петербургского порта, что технический Комитет одобрил упомянутый чертеж для руководства, с тем чтобы в означенном устройстве были сделаны изменения и дополнения и чтобы в кормовой части судна был положен один добавочной найтов, как окажется удобнее по соображению на месте. Необходимо также обратить особенное внимание на прочное укрепление оконечности подводного фундамента распорками, для воспрепятствования движению его при спуске судна.

8) Препровожденный командиром С.-Петербургского порта на утверждение технического Комитета чертеж расположения адмиральских и капитанских кают в батарейной палубе фрегата “Память Азову”.

Управляющий Морским министерством приказал представить новый чертеж, на котором адмиральскую столовую расположить поперек судна так, чтобы иметь окна с обеих сторон, о чем сообщено командиру С.-Петербургского порта.

Полуброненосный фрегат “Память Азова”. 1890 г. (Продольный разрез, верхняя и батарейная палубы)

Полуброненосный фрегат “Память Азова”. 1890 г. (Жилая палуба, платформы и трюм)

Полуброненосный фрегат “Память Азова”. 1890 г. (Теоретический чертеж корпуса и расположение главных механизмов)

Полуброненосный фрегат “Память Азова”. 1890 г. (Мидель-шпангоут и теоретический чертеж корпуса)

Постройка

Постройка корпуса корабля, который 27 июня 1886 г. получил название “Память Азова”, началась 4 марта 1886 г. привычной установкой на стапель-блоках, заранее подготовленных к сборке листов горизонтального и вертикального килей, флоров и затем — первых поясьев наружной обшивки. Сохранение во всем технологии, отработанной при постройке служившего прототипом стального корпуса “Владимира Мономаха” (спущен 10 октября 1882 г.) и использование опыта постройки также из стали крейсера “Адмирал Нахимов” (спущен 21 октября 1885 г.) позволило вести работы без значительных задержек и осложнений. В июле 1886 г. завод приступил уже к изготовлению бимсов, в связи с чем М.И. Кази напоминал министерству о необходимости уточнить расположение “частных бортовых переборок”, которые устанавливались по дополнительным требованиям МТК.

Из представленного заводом соответствующего чертежа следовало, что расстояние между этими переборками, исходя из “удобств крепления орудий по- походному”, должно составлять не 16–20 фт (как требовал МТК), а 20–24 фт.

Чтобы не задерживать работ, М.И.

Кази просил МТК “возможно безотлагательно утвердить расположение переборок и 6-дм орудий, тесно связанных между собой”. Существенным было усовершенствование конструкции корпуса и технологии устройства шельфа под броню, где М.И. Кази 28 июня предложил избежать клепки “через три толщины”, что позволяло устранить неизбежный риск “водотечности”. Журналом № 135 от 17 июля МТК одобрили соответственно измененный чертеж конструктивного мидель- шпангоута. В этот же день журналом № 137 одобрили чертеж бронзового форштевня “для океанского крейсера в 6000 т”.

Однажды утвержденное водоизмещение оставалось в документах неизмененным. Официальная закладка корабля (“ 16-пушечный двухвинтовой полуброненосный океанский крейсер “Память Азова” с механизмом 8000 инд. с., как это значилось в тексте закладной доски) состоялась 12 июля 1886 г. в присутствии особо представительного собрания высочайших особ: “Их Императорских величеств Государя Императора, государыни Императрицы, Ее величества Королевы Эллинов, Его императорского высочества Генерал- Адмирала Алексея Александровича”. На обороте закладной доски перечислялись другие руководящие или причастные к постройке и также, понятно, присутствующие при закладке лица: “Временно Управляющий Морским Министерством Вице-Адмирал Андреев (И.А. Шестаков находился в командировке на Дальнем Востоке — P.A), Командир С.-Петербургского Порта Вице-Адмирал барон Гейкинг, и.д. Главного Корабельного инженера С.-Петербургского Порта Подполковник Субботин, Наблюдающий за постройкой Корабельный Инженер Андрущенко.”

Замечательно, что в силу строгого соблюдавшихся обычаев в тексте доски присутствовал ряд непременных “свадебных генералов” (вроде совершенно непричастного к постройке командира порта), но для управляющего заводом и строителя от завода (им был, по-видимому, Н.Е. Титов) места не нашлось.

Особую значимость церемонии закладки придавало случайное (или заранее запланированное) присутствие греческой королевы Ольги Константиновны (1851–1926), дочери великого князя Константина Николаевича (1827–1892), с 1867 г. жены греческого короля Георга 1 (1845–1913).

Олицетворяя родственные связи двух монархий и дружеские отношения двух держав, королева оживляла историческую память о роли России в “освобождении Греции от турецкого господства, о значении состоявшего в 1828 г. сражения, об отличившемся в нем корабле “Азов”, подчеркивала преемственность его славы, которую наследовал теперь новый корабль. И ему вскоре предстояло почувствовать то особое родственное доверие, с которым королева неизменно встречала все приходившие в Грецию русские корабли.

В рапорте наблюдавшего за постройкой инженера капитана П.Е. Андрущенко (1842-?), тоже, видимо, согласно установившимся обычаям, перечисляя лишь присутствовавших августейших особ, о закладной доске не говорилось. Ее размер и место установки считались, видимо, предметом забот заводского строителя. Сведения эти, возможно, обнаружатся в фондах архива на Псковской улице в С.-Петербурге. О месте установки доски можно судить по сведениям, имеющимся по крейсерам “Дмитрий Донской” и “Адмирал Нахимов”. На первом, как доносил строитель Н.Е. Кутейников. “закладная дощечка”. 9 мая 1881 г. была “положена на 43 шпангоуте между плоским кильсоном и вертикальным килем”, на втором — доску положили “под плоский кильсон на 67 шпангоут и врезано на дм в вертикальный киль и двойное угловое железо. Для “Памяти Азова” церемония, наверное, должна была отличаться присутствием в качестве главной реликвии георгиевского флага, возможно, портрета М.П. Лазарева (1788–1851), командовавшего 74-пушечным кораблем “Азов” в Наваринском сражении, а также картины неизвестного художника, изображавшей вход “Азова” после боя в английский порт Лa- Валетта на Мальте.

Сообразно исключительности торжества, особенно богатой и многообразной была и коллекция изготовленных для него закладных досок. В отличие от прежних церемоний доски были представлены (для вручения присутствовавшим сообразно их рангу) по крайней мере тремя видами: размером 6,5x10 см. 11x13,1 см и 11,4x9,4 см. Таковы четыре доски, хранящиеся в фондах ЦВММ. Доски первого размера, наименьшие по величине, могли быть предназначены для раздачи второстепенным участникам церемонии, чтобы не нанести чрезмерного ущерба казне.

Для “Адмирала Нахимова” изготовили тридцать досок. Не меньше, надо думать, было их и для “Памяти Азова”. Такого же размера доска могла быть установлена и на самом корабле. Доска второго размера отличалась особой роскошью: “прямоугольная, двойная, в золоченой рамке филигранной работы, отделанной синей, голубой, белой и красной перегородчатой эмалью; текст, одинаковый с первыми досками, на лицевой стороне исполнен синей эмалью, а на оборотной — гравированный”. Очевидно, эти доски предназначались для поднесения августейшим особам. Неясным, правда, остается назначение последней из хранящихся в ЦВММ досок — также серебряной (текст лицевой стороны исполнен синей эмалью, оборотной — гравированный), имеющей несквозиые 5мм диаметра отверстия — 18 на лицевой стороне, 14 — на оборотной. Историкам еще предстоит выяснить: являются ли эти отверстия следами крепления в оправе, связаны ли с креплением на корабле или сделаны с какой-то другой целью.

Картину работ на корабле вслед, а значит. и ко времени закладки, дает очередная еженедельная записка (№ 22) наблюдающего от 6 сентября 1886 г. За время с 30 августа по всему корпусу заканчивали установку вертикального и горизонтального килей. От киля до жилой палубы было установлено 40 %. набора и 30 % наружная обшивки. Установили 80 % поперечных переборок, 75 % внутреннего дна. 10 % бимсов жилой палубы. 15 % листов нижнего шельфа и обшивки позади брони. Набор продолжали в нос и в корму, готовили бимсы и ставили продольные переборки, изготовляли мидель форштевни для последующей отливки. Готовность корпуса по весу металла составляла 11 %. Железа и стали в его составе было установлено 18 682 пуд., рабочих числилось 24 197 человек. С 6 по 13 сентября эти показатели составляли соответственно 20 111 пуд 26 157 человек (очевидно, в сумме за все учтенные дни).

По записке от 1 ноября по 1 декабря 1886 г. (отчетность, видимо, решили укрупнить) за месяц и за все время постройки металла было поставлено 11 130 и 44 527 пуд, рабочих было 10 218 и 52 127 человек. На стапеле были установлены: до жилой палубы — кормовые шпангоуты 129–142 шп. на шп. 142–155 — четвертые стрингеры, на шп. 155–169 — третьи стрингеры. Поперечные переборки поставили на шп. 49, 53, 59.

Закрепили четыре бимса платформы, 22 бимса батарейной палубы и множество других сопутствующих деталей.

За время с 1 ноября по 1 декабря 1886 г. готовность корпуса (по стоимости работ) с 10,51 % увеличилась до 15 %.

С начала 1887 г., обеспечивая продвижение работ, МТК продолжал принимать уточняющие проектные решения. Журналом № 14 от 27 января было установлено, что новый фрегат, имея размеры, близкие с “Дмитрием Донским”, должен получить и такое же якорное вооружение: по два становых и по два запасных якоря адмиралтейской системы.

6 февраля, подтвердив правильность расчетов, выполненных П.Е. Андрущенко и “инженером завода” (так он именовался в документах Н.Е. Титова), главный корабельный инженер представил в МТК чертежи “румпельного устройства”. Расчет был сделан для скорости 18 уз. Площадь руля составляла 180 кв. фут, длина румпеля, управляемого поперечной тележкой — 8 фут. Выявилась интересная подробность: 18 узлов следовало понимать равным 18,14 уз, принятым в Англии. Утверждение чертежей состоялось, однако, только 9 апреля 1887 г. (журнал по кораблестроению № 56).

С октября 1886 г. тянулась тяжба по поводу особых мер обеспечения водонепроницаемости крепления броневой палубы в носовой части крейсера. С одобрения главного корабельного инженера наблюдающий за постройкой (он же и. д. старшего судостроителя С.-Петербургского порта) капитан П.Е. Андрущенко (скоро реформа И.А. Шестакова отнимет у инженеров их военные чины) предложил заводу пазы и стыки двухслойной броневой настилки на участках таранного отделения и отсеков бортовых коридоров прочеканить не только с верхней стороны, как это делалось, но также и снизу.

Не желая нести новые расходы, М.И. Кази согласился выполнить эту работу только в таранном отделении. Но подполковник Субботин рапортом в МТК напомнил об особой роли бортовых коридоров, которые составляют как бы двойное дно и должны были при его наполнении водой (в бою или при выравнивании крена) не допустить просачивания воды в смежные отсеки. При высоте броневой палубы у бортов над грузовой ватерлинией всего в 1 фт 51, дм она из-за допущенной уже 6½ дм перегрузки окажется ниже горизонта воды уже при крене 3,5–4°. Учесть надо и опасность возникновения ржавчины при наполнении отсеков водой.

Расход же на эту работу — около 1200 руб. составил бы меньше 1 % от стоимости броневой палубы (125 тыс руб.). Не могла эта работа и помешать постройке. Дело решилось лишь постановлением МТК по журналу № 54 от 1 апреля 1887 г. Журналом № 31 от 24 февраля определили, какие следует заказывать шлюпки. 17 марта журналом № 45 одобрили предложение командира фрегата капитана 1 ранга Н.Н. Ломена (1843-?) передвинуть фок- мачту на 14 фт 8 дм вперед и в составе парусного вооружения добавить фор-стеньги-стаксель. Это позволяло кораблю лучше идти под ветер и уменьшало рыскливость. Были утверждены составленные П.Е. Андрущенко и одобренные Н.А. Субботиным новые чертежи парусности и стального рангоута.

Вместе с завершением работ последовательно с ноября 1888 г. проводили испытания водонепроницаемости переборок. Заметно, в сравнении с предшествующими типами, удлиненный корпус “Памяти Азова” (отношение наибольшей длины к проектной ширине 7.7 против 5.9 на “Владимире Мономахе” и 5,3 на “Адмирале Нахимове”) с его необычайно выдающимся вперед “по-французски” форштевнем. заставлял с особенным вниманием отнестись к обеспечению его прочности. Поэтому крайнее беспокойство МТК вызвало неожиданно обнаружившееся отступление завода от утвержденных чертежей корпуса. Виной тому была, по-видимому, недостаточная привязка корпуса к располагавшейся в нем (на проектировавшейся в Англии под наблюдением Ф.Я. Поречкина) механической установке. Сказалась. конечно, нечеткость в распределении между заводом и МТК прав и полномочий в проектировании корабля. В результате, считая приоритетными конструктивные решения английского проекта механизмов и не успев согласовать их с проектом корпуса корабля, М.И. Кази начал самовольно “подгонять” его под расположение машин.

Поздно, видимо, спохватился и наблюдающий корабельный инженер. В марте 1887 г. от докладывал (по подчиненности) главному корабельному инженеру Н.А. Субботину (1838–1902) о вызывающий тревогу работе Балтийского завода по устройству на крейсере машинных фундаментов. Не на должном уровне оказалось и согласование чертежей в Англии. Здесь, по-видимому, строгих нормативов также еше не существовало. Полученные чертежи фундаментов не имели подписей их конструкторов и автора проекта машин Керка. Их скреплял своей подписью только Ф.Я. Поречкина. Все это обнаружили лишь 9 апреля 1887 г., когда Н.А. Субботин, считая себя ответственным за все работы в С.-Петербургском порту, лично ознакомился с положением дел на стапеле Балтийского завода и состоянием проектной документации.

Считая свою позицию правильной, завод отказывался останавливать работы, так как задержка установки фундаментов заставит отложить испытания водонепроницаемости корпуса и установить наружную деревянную обшивку. А это могло сорвать планируемый на осень спуск на воду. Поэтому завод ожидал, что главный корабельный инженер без промедления одобрит чертежи фундаментов. Ведь автор проекта машин Керк считал их вполне рациональными и надежными. Признавая авторитет английского инженера в судовом машиностроении, Н.А. Субботин в своем рапорте, адресованном на имя и. д. командира С.-Петербургского порта писал, что "для того только, чтобы поместить двухвинтовые огромные машины на крейсер “Память Азова” при его остром образовании, г. Н. Керк пренебрег всеми условиями военного крейсера в смысле общей прочности системы корпуса, непотопляемости, “безопасности в бою”. Он пренебрег даже тем обстоятельством, что “Память Азова” — очень длинный военный быстроходный паровой полуброненосный крейсер, а не коммерческий пароход”. Н.А. Субботин напоминал, что подобное пренебрежение интересами заказчика проявлялось и ранее. Так, завод Эльдера не обратил внимание на прочность императорской яхты “Ливадия”, а завод Томсона (также английский), стремясь поставить сильные машины, не озаботился соответствующей прочностью миноносца “Выборг”.

По логике английского конструктора, отказ от второго дна в машинном отделении должен был составлять естественную и неизбежную плату за достижение высокой скорости и размещение соответственно, мощных машин. Ослабление же общей прочности предлагалось компенсировать увеличением в высоту связей продольного набора, которые соединялись в единой конструкции с машинными фундаментами. Надо признать, так поступали тогда в проектах миноносцев и даже крейсеров. Такой была и конструкция строившегося в то время во Франции для русского флота крейсера “Адмирал Корнилов”. Его проект, в котором второе дио не предусматривалось, был утвержден находившимся тогда во Франции И.А. Шестаковым и великим князем Алексеем Александровичем. По счастью, это решение оставалось исключением и на воззрение русских инженеров не повлияло.

Признавая полезность всех предложений Клерка, обеспечивавших устойчивость и жесткость машинных фундаментов (предусматривали даже диагональные связи) Н.Е. Субботин в своем рапорте подчеркивал, что все они “не увеличивают прочность корпуса, уже нарушенную”. Даже увеличение высоты продольных стрингеров он называл только “кажущимся”, так как вместо проектной высоты 24–26 дм их рабочие участки уменьшены до 12–14 дм.

Остальное вырезано для обеспечения вращения мотылей машин. Тем самым эти стрингера, находясь близ скулы, где взрыв мины особенно вероятен, не смогут обеспечить должной защиты машин от взрыва.

“Слишком призрачно желание английских инженер-механиков поставить во что бы то ни стало машину там, где ее ставить по меньшей мере неудобно”, — писал в заключении Н.А. Субботин. Его тревогу вполне разделяли и члены МТК, куда по просьбе главного корабельного инженера (таков был строгий порядок субординации) чертежи фундаментов были пересланы от командира порта. Констатировав, что в результате заводских переделок под машинами в самом ответственном для прочности корпуса “собственно двойного дна нет и водонепроницаемость нарушена”, МТК своим журналом от 18 июля 1887 г. (задержка решения совершенно необъяснимая) № 110, в результате обстоятельного обсуждения потребовал провести обширный комплекс исправлений.

По кораблестроению указывалось: для обеспечения нарушенной крепости корпуса судна вполне необходимо, чтобы внутренний горизонтальный киль с двумя смежными поясами внутренней обшивки шел непрерывно по всей длине фрегата по высоте внутреннего дна, по верхней кромке вертикального киля и флоров. Смежные с горизонтальным килем поясья должны простираться до первых от вертикального киля днищевых стрингеров и крепиться к ним непрерывными полосами угловой стали”. Следовало также “заделать вырезы в первых от киля стрингерах и сделать продольную коробку, составляемую наружными и внутренней обшивками судна и этими стрингерами, водонепроницаемую, и отчасти восстановить нарушенное подразделение междудонного пространства на водонепроницаемые отсеки”. Соображения МТК подкреплялись расчетом напряжений в связях корпуса. Существенной переделки требовал и фундамент, который во многом уступал конструкции, утвержденной ранее (журнал по механической части № 39 от 3 июля 1885 г.). Пока же он признавался не обеспечивающим “прочность и устойчивость машины”.

С этими замечаниями И.А. Шестаков согласился. Было предписано предлагаемых заводом изменений в двойном дне и машинном фундаменте не допускать и требовать от завода, чтобы он о всех подобных изменениях непременно ставил МТК в известность. “Теперь же, — писал далее управляющий, — решить что делать нужно для устранения опасений комитета, которые, повторяю, нахожу обстоятельными, какие бы примеры предлагаемых изменений в Англии не существовали”.

3 августа на эти строгие предписания М.И. Кази отвечал, что завод выполнит необходимые исправления, если на это последует “особое распоряжение”. Как приходится думать, фактор времени — надо было успеть подготовить корабль к спуску, и авторитет разработанного в Англии проекта машип с их фундаментами оказался весомее безнадежно запоздавших опасений МТК.

1 сентября 1887 г. журналом № 129 ему пришлось признать неосуществимость прилагавшегося им полного восстановления “продольной перегородки фрегата”. Из-за большой трудоемкости расклепывания находившихся под машиной нарушенных связей набора их решили оставить без изменения. Отказались и от установки внутреннего горизонтального киля с двумя смежными поясами обшивки. Для компенсации ослабления продольной прочности корпуса предписали на поверхности набора положить стальной настил толщиной 1 дм, связав его с сохранявшимся вне машины внутренним днищем. На это обращалось особое внимание наблюдающего корабельного инженера.

Сложный, тяжеловесный и едва ли оптимальный узел, с выделением предложенных Керком диагональных связей, понятно, не вызывал на заводе энтузиазма. М.И. Кази и на этот раз не был намерен покорно следовать директивам МТК. Приняв его предписания № 1400 от 4 сентября лишь “к сведению”, он журнал № 129 переправил в Англию Ф.Я. Поречкину для обсуждения совместно с Керком. Понимая, насколько это может задержать работу, главный корабельный инженер 16 сентября просил командира порта побудить завод хотя бы закончить до спуска на воду предложенную МТК “толстую, в 1 дм толщины, продольно проложенную настилку машинного фундамента склепкой на стапеле”. Но в МТК решили, видимо, дождаться совета из Англии, и с согласия его председателя генерал-адъютанта O.K. Кремера (1829-?) работы 21 сентября были отложены на послеспусковое время. Доводом в пользу этого решения был тот факт, что “клетчатая система набора судна закончена”.

В итоге, кажется получилось так, что работа эта, оттесненная вереницей других неотложных забот, осталась до конца невыполненной, и корабль, как это с крайним изумлением обнаружили участники его разборки в 1923 г., всю свою жизнь проплавал с брешью, оставленной в его втором дне под машинными отделениями.

Об особом статусе георгиевского корабля пришлось вспомнить перед спуском корабля, когда понадобилось непременно до этого события установить в носовой части специальное наружное украшение. Таково было желание великого князя генерал-адмирала. Эскиз по поручению великого князя разрабатывал художник ГМШ (с 1853 г.) А.П. Боголюбов (1824–1896). 27 августа 1887 г… находясь, как обычно в Париже, великий князь генерал-адмирал утвердил “проект перемен и добавлений” носового украшения корабля.

Его Н.М. Чихачеву в этот день пересылал великокняжеский секретарь князь JI. Шаховской. Предварительно составленную модель украшения августейший ценитель искусств приказал художнику “обогатить и разнообразить”. Мобилизовав всю свою фантазию, художник предлагал строителю корабля исполнить следующее: “Оставив размеры орденов, короны и лент прежних размеров, окружить лавровым венком ордена, а внизу помещенного георгиевского банта пустить пальмовые ветви, сообразно приложенному рисунку, перевитые лентой большого размера. Что же касается до нижней, ее предполагаю тоньше, ибо она идет от брестового банта. Фон, на котором расположены ордена, предлагаю сделать старого золота (подчеркнуто — P.M.), то есть немного темнее того, который употребить для пальмы, короны и венка. Что же касается огранки ленты, то по модели я нашел ее оранжевою, что не может быть красиво в помеси с золотом, а потому предлагаю употребить краску темный кадмий, как весьма прочную и ближе подходящую к цвету георгиевских лент”. Листья, венок и пальма должны быть выполнены по натуральным образцам”.

Пропутешествовав через всю Европу, августейшие указания 9 сентября попали в МТК, откуда их препроводили командиру С-Петербургского порта с поручением передать на Балтийский завод “для руководства”. Неукоснительно соблюдая “порядок”, командир порта спустил эскиз художника главному корабельному инженеру, от которого он 11 сентября попал в руки наблюдающего Андрущенко. Дело кончилось тем, что М.И. Кази 14 сентября объяснил, что из-за слишком позднего получения эскиза изменений их уже нельзя внести в то украшение, которое заказано заводом. Впрочем Н.А.

Субботину было обещано внести изменения позднее, о чем опять же строго по инстанциям он 15 сентября докладывал командиру порта. И.А. Шестаков при личном докладе М.И. Кази 24 сентября о том, что украшение, по первоначальному эскизу заказанное еще в августе, будет считаться временным. Но и украшение академика Боголюбова не считалось окончательным, и Н.Е. Титову при поездке с докладом о проекте в Гатчину было предложено этот рисунок взять с собой. Очень ценили августейшие особы благородное искусство внешних украшений.

Бурное обсуждение (голоса разделились поровну) вызвало обсуждение вопроса о деревянной обшивке погребов боеприпасов (журнал МТК № 154 от 20 октября 1887 г.) Обшивка предусматривалась по обычаям парусного флота и выполнялась из сосновых и тиковых (или лиственничных) брусьев с проконопаткой ее и обивкой по пазам медными полосами, а наполовину — толстым свинцом по дереву. Понятная на деревянных кораблях как средство защиты снарядов и мин от порчи и сырости, эта обшивка с применением железа и стали становилась анахронизмом.

В сентябре 1886 г. командир корвета “Витязь” С.О. Макаров, убедившись на броненосце “Эдинбург” в отказе англичан от деревянной обшивки, предлагал и в русском флоте сделать то же. Ведь обшивка “отнимает много помещения, придает лишний вес и дает лишнюю пищу для огня” (1887 г.). О таком же решении, принятом во французском флоте, докладывал морской агент Е.И. Алексеев (1843–1917). И.А. Шестаков на журнале № 154 наложил резолюцию: “На “Памяти Азова” обшить деревом, на будущее время вопрос оставить открытым”.

Эскиз носового украшения выполненного художником А.П. Боголюбовым для фрегата “Память Азова”. 1887 г.

С прежней поразительной беззаботностью, не обращая внимания на продолжавшуюся нарастать перегрузку, в МТК решили “обшить внутренний борт батарейной палубы деревянной обшивкой и независимо от пушечных портов утроить окна для увеличения света и воздуха”. Предложенное командиром фрегата, это решение поддержал и главный корабельный инженер C-Петербургского порта. В отзыве от 3 ноября 1887 г. он писал о том, что забота об улучшении обитаемости должна быть “главною и первою заботой как командира, так и строителя судна”. Поэтому предлагаемое командиром решение, если оно не будет предусмотрено проектом, надо осуществить также и на крейсере “Адмирал Нахимов”. И пусть завод назовет сроки и стоимость этой работы, которую придется оплатить как сверхпроектную против стоимости корпуса (2 018 ООО руб.). По смете, составленной наблюдающим 18 декабря, заплатить следовало 11181 руб. Составлены были и чертежи.

Рассмотрев эти документы, М.И. Кази отвечал: “Балтийский завод не может в принципе согласиться на обшивку деревом бортов батарейной палубы, требующую до 8 т веса, который мы стараемся уменьшить в особенности в верхних частях, ни на устройство окон между пушечными портами, в которые будут вставлены иллюминаторы, дающие, как указал опыт “Нахимова”, совершенно достаточно света в палубу”. Так бывало тогда: завод о предотвращении перегрузки корабля заботился больше, чем главное инженерно-ученое учреждение флота — МТК.

Немаловажным было бы и предостережение об угрозе пожароопасности лишнего на корабле дерева. Но тонко чувствовавший конъюнктуру М.И. Кази не нашел нужным говорить об этом: пожаров в те годы, забыв о Синопе, было принято уже не бояться, свою долю перегрузки добавляли и такие сверхконтрактные работы, как установка шпиля в корме на верхней палубе, стальной рубки для приборов гальванической стрельбы из орудий (ее вес 204 пуда 12 фунтов, стоимость работ 829 руб.), вспомогательного парового котла (16 т), сетевого заграждения (26 т), дополнительных машинных материалов (19,75 т).

В числе других новых грузов были добавочные ватерклозеты, умывальники и ванны для увеличивающегося в численности экипажа (40 офицеров и 543 матроса против 30 и 470 человек по штату 22 января 1887 г.) и другое. Оттого, наверное, кормовую 6-дм пушку в ноябре 1887 г. по приказанию управляющего Морским министерством заменили скорострельной 47-мм. Планировалось снять и носовую 6-дм пушку, уменьшив массу артиллерии и боезапаса с 381 до 353 т.

Из отчета Минного отделения Морского Технического комитета за 1887 г

23 июня, с участием членов Комитета по кораблестроение рассматривались чертежи фрегата “Память Азова”, на которых, по ранее данным от Комитета указаниям, были нанесены места аппаратов и обозначены минные помещения.

Комитет представил на утверждение управляющего Морским министерством поставить на фрегате следующее минное вооружение:

Два носовых выдвижных аппарата{1} для 19- футовых мин, стреляющих по килю, выдвигаются за борт на 4 фута. Отверстия в борту закрываются особыми крышками заподлицо с бортом.

Два бортовых поворотных аппарата для 19- футовых мин, в яблочных шарнирах. Угол обстрела должен быть не менее 50° вперед траверза.

Один кормовой неподвижный аппарат для 19-футовых мин, в диаметральной плоскости.

Высота центра всех аппаратов над ватерлинией должна быть около 6 фут.

Два минных (длиною 50 футов и два паровых судовых катера вооружить согласно циркуляру Морского Технического комитета 1886 года за № 1.

Число мин Уайтхеда, согласно циркуляру Комитета 1886 года за № 2, должно быть: десять 19- футовых (здесь приняты в расчет 2 отмененных носовых аппарата) и шесть 15-дюймовых. Стеллажи для их хранения устроить в жилой палубе, как показано на чертежах. Люки на верхней и батарейной палубах между 49 и 51 шпангоутами, для спуска мин в жилую палубу, должны быть удлинены до 11 фут (поперек судна).

Кормовой минный погреб должен быть приспособлен для хранения 42 сфероконических мин и 24 якорей (остальные якоря разместить по усмотрению командира).

По электрическому освещению.

Боевое: 2 машины с двигателями должны помещаться в жилой палубе; 3 фонаря Манжена в 60 см в батарейной палубе; носовой фонарь поставить на выдвинутой площадке в амбразуре порта, вместо предполагавшегося 6 д. орудия, а остальные два по бортам, сзади капитанской каюты.

Для хранения во время переходов 2 катерных фонарей в 30 см должны быть устроены шкапчики. Для палубного освещения предназначаются 2 динамо-машины с двигателями и 320 ламп накаливания.

Для 250 вторичных элементов, предназначенных для освещения крюйт-камер, бомбовых и минных погребов, должно быть устроено помещение размером не менее 10x6x6 футов.

При составлении проекта крейсера на все минное вооружение и электрическое освещение предназначено 48 тонн. В действительности, минное вооружение будет легче, а потому Комитет полагает полезным, на счет экономии в весе минных грузов, утолстить обшивку борта, против минных аппаратов и мин Уайтхеда, листами из стали ½ Дм толщиною.

По составленным в Комитете чертежам для выделки аппаратов и принадлежностей к ним, минное вооружение фрегата “Память Азова” было заказано (без носовых аппаратов) С.-Петербургскому Металлическому заводу по контракту за 36508 руб.

На воде

Готовность крейсера к спуску была подтверждена актом от 17 мая 1888 г… в котором говорилось, “что работы по корпусу произведены правильно, прочно и тщательно, согласно утвержденных чертежей и спецификаций”. а спусковое устройство “окончено и сделано во всем по утвержденному МТК чертежу и. по мнению комиссии, обеспечит “благонадежность спуска фрегата на воду”. Акт подписали уже расставшиеся со своими военными чинами и перечисленные 9 февраля 1887 г. в гражданские звания корабельные инженеры “младшие” судостроители Н.В. Михайлов (1844-?), Е.И. Леонтьев, старший судостроитель А.Е. Леонтьев, главный судостроитель инженер С-Петербургского порта Н.Е. Субботин, наблюдающий за постройкой фрегата младший судостроитель П.Е. Андрущенко, и. д. инспектора работ в портах старший судостроитель Н.К. Глазырин (1840-?), а также командир корабля капитан 1 ранга Н.Н. Ломен.

Торжество спуска состоялось 20 мая 1888 г. в 12 часов дня и так же, как и закладка в присутствии императора. Показательно было и участие в церемонии 211 человек (в том числе 14 офицеров) команды корабля, о чем председателю МТК докладывал командир Ломен Все принадлежали ко 2-му ее величества королевы эллинов экипажу. Торжество было приурочено к 200-летию “дедушки русского флота” — ботика Петра I.

Благополучно сойдя на воду, корабль с полозьями получил углубление форштевнем 9 фт 6 дм. ахтерштевнем 19 фт 1'/, дм. После отнятия полозьев 3 нюня осадка уменьшилась до 9 фт 6½, дм носом и 19 фт 6½, кормой, что превышало расчетные величины (9 фт 6 дм и 16 фт 2 дм), представленные наблюдающим 8 августа 1887 г.

Как докладывал в МТК наблюдающий, до спуска на воду в корпус фрегата вошло: стали и железа 1853,5 т, медных сплавов на штевни, руль кронштейны гребных валов 80 т, дерева 342 т, дельных вещей 107,5 т, винтов с гребными валами и кингстонами 76 т, брони с креплением 185 т, якоря и цепи 31 т, балласта 113 т, команды 7 т. Спусковое водоизмещение составляло 2795 т. По результатам определения метацентрической высоты (с добавлением передвижных грузов 14,516 т) водоизмещение увеличилось до 2809 т. Готовность корпуса была еще далека от полной и, по сведениям наблюдающего, к 1 марта и 1 апреля 1889 г. составляла 86,98 и 88,04 %.

Обширным был и перечень работ (по донесению № 44), выполненных к 1 декабря 1888 г. Таковы были возможности и производственная база тогдашнего судостроения постоянно спотыкавшегося под действием творческих инициатив МТК. Неторопливо поступали из Англии чертежи по механизмам, а еще, кроме них, предстояли работы на водоотливной и вентиляционной системах, водопроводу и особенно изнурявшее строителей оборудование погребов боеприпасов, жилых и служебных помещений, установка артиллерии и обширного рангоута.

В апреле 1888 г. выявилась необходимость распространения деревянной и медной обшивок, крепившихся в подводной части корпуса, также и на броню бортового пояса. Опыт плавания фрегатов “Владимир Мономах” и “Дмитрий Донской” обнаружил силь ное обрастание ракушками их сталежелезной брони в подводной части. От этого заметно уменьшалась скорость кораблей. Соответственно, блюдя законы бюрократии и не располагая, видимо, собственными творческими силами, новый и. д. главного инспектора судостроения Н.А. Самойлов (1836-?) передавал командиру C-Петербургского порта приказание управляющего Морским министерством поручить наблюдающему Андрущенко составить “соображения об обшивке бортовой брони на фрегате “Память Азова” деревом. Эти предложения в МТК обсуждали 29 апреля, а затем с участием Н.Е. Титова и Н.А. Субботина 13 мая.

Выполненная Балтийским заводом новая сверхконтрактная работа включала обшивку деревом брони в два слоя (стоимость 71 131 р. 24 к.) и поверх дерева медными листами (стоимость 3415 р. 26 к.). Названная стоимость — 34 546 р. 50 к. вызвала сомнения ГУКиС, предполагавшего, что работа должна стоить не более 30 тыс. руб. В связи с этим 6 апреля 1890 г. был поднят вопрос: надо ли оплачивать работу по смете Балтийского завода. Бюрократия не переставала искать поводы для “экономии” за счет завода. Новое решение вызвало интерес в США — их морской агент получил (по его просьбе) чертежи “зашивки” брони на “Памяти Азова”.

Странность или, говоря по справедливости, незрелость тогдашней творческой мысли проявилась и в работах по сооружению на корабле боевой рубки. В начале броненосного судостроения, в его, можно сказать, романтический период, такие рубки признавали на первых кораблях непременной принадлежностью. Их ставили и на мониторах, и на обшитых броней парусно-паровых деревянных фрегатах типа “Севастополь”. Но известный синдром преобладания условий мирного времени оттеснил соображения боевой целесообразности, и рубки с фрегатов сняли. Не предусматривали их и на крейсерах типов “Генерал-адмирал” и “Владимир Мономах”. Спохватились только при сооружении на Балтийском заводе считавшегося океанским броненосцем крейсера “Адмирал Нахимов”. Так, видимо, явилось намерение такой же рубкой снабдить и “Память Азова”.

Уже явственно вставшая во весь рост угроза перегрузки и выявившаяся весьма умеренной остойчивость (метацентрическая высота 3 фт 4 дм) заставила ограничить размеры и рубки, и верхнего мостика. Рубка на мостике состояла из двух рядов стальных листов, под ней для прикрытия телеграфных и рулевых приводов была установлена бронированная труба. Рубка, как значилось в документах, снабжалась деревянной дверью, а “визирные отверстия между стойками крыши башни” были забраны рамками со стеклами. Из тех же опасений за остойчивость верхний мостик следовало устроить “как можно легче”, чтобы он был вполовину ширины с нижним, располагался у его передней кромки и поддерживался пиллерсами.

Деревянную рубку для командира и штурманского офицера устроили на верхней палубе между передней дымовой трубой и вентиляторными кожухами. Все эти конструктивные решения, предложенные П.Е. Андрущенко еще 16 ноября 1888 г., были рассмотрены в МТК 28 февраля 1889 г, одобрены журналом № 54 от 14 марта 1889 г. и утверждены управляющим Морским министерством Н.М. Чихачевым (он вступил в эту должность 28 ноября 1888 г., после смерти И.А. Шестакова в Севастополе 21 ноября 1888 г). Так завершилась эпоха И.А. Шестакова, для которого “Память Азова” и “Адмирал Корнилов” стали последними, лично им проектировавшимися кораблями.

Работы по чертежам П.Е. Андрущенко заводу разрешалось выполнить за сверхконтрактную плату. Существенным новшеством на корабле было применение паровых приводов (в дополнение к ручным) для подъема минных катеров. Предлагавшиеся командиром, они журналом № 44 от 29 марта 1888 г. были отклонены, но после его новой настойчивой просьбы и “безусловной необходимости парового подъема” в марте 1889 г. по предложению председателя МТК были разрешены. Журналом № 172 от 31 декабря 1888 г. была подтверждена и обоснованность предложения командира об установке стеклянных рам в пушечные порты по примеру крейсеров “Владимир Мономах”, “Дмитрий Донской” и “Князь Пожарский”. Балтийский завод эту инициативу как запоздалую и сверхконтрактную отклонил, но МТК 7 января 1889 г. настоял на устройстве рам в носовых портах батарейной палубы для защиты ее помещения от продувания сквозным ветром при стоянке на якоре.

Домоклов меч перегрузки, по-видимому, подвинул строителя Н.Е. Титова к предложению использовать машину форсированного дутья для усиления тяги в топках котлов, в системе общесудовой вентиляции всех отделений корабля. По достоинству оценив эту “весьма блестящую мысль”, член МТК Э.П. Гуляев (1851–1919) признал ее до такой степени новой, что предложил обсудить в особом заседании комитета. Ведь возможен такой случай, что в условиях плавания в тропиках умеренным ходом без форсированного дутья вентиляция по способу Н.Е. Титова будет неприменима. Да и вообще, ставил вопрос Э.П. Гуляев, нужна ли особая вентиляция на “Памяти Азова”, имеющем множество люков, помогающих вентилированию помещений. Еще раз обсудив проблему, два инженера признали возможным для судовой вентиляции работу четырех из двенадцати котельных вентиляторов. Вентиляцию крюйт-камер выделили из общей системы, предусмотрев применение общепринятых медных труб со своими ручными вентиляторами.

Швартовые испытания машины и котлов, установленных в 1889 г., заставили исправлять золотниковый привод, но на ходу при переходе в Кронштадт 8 ноября 1889 г. машины действовали безотказно. Переход совершили при полной воде (глубина по кронштадтскому футштоку 23 V, фт) под командованием капитана 1 ранга Ф.И. Амосова (1841-?), который по каким-то причинам (может быть, из условий выполнения морского ценза) командовал кораблем с первого квартала и до конца 1889 г. 1 декабря 1889 г. Он, как полноправный командир, в очередной записке о ходе работ приводил обширный их перечень из 41 пункта. В нем вместе с исправлением золотника упоминались опреснители системы инженер-механика Зотова, кипятильники, водонагреватели питательной воды, обширные работы по водопроводу и устройство бани, установки 4 4-фунтовых орудий образца 1867 г. для салютов и другие.

Новый импульс всегда трудно и медленно продвигавшимся в Кронштадте (в отрыве от завода) достроечным и доделочным работам придало предназначавшееся кораблю особое плавание. Он должен был послужить для образовательного, как это официально говорилось, а по существу — развлекательного путешествия, в которое наследника цесаревича Николая Александровича отправлял строгий августейший родитель император Александр III. В немалое волнение приводила всех и уникальная возможность плавания через накрепко закрытые для русского флота черноморские проливы в Севастополь, где корабль должен был принять на борт августейшего путешественника.

Близость к придворным сферам обещала офицерам перспективы карьерного роста, на корабль же и на его команду ложилась тяжелым гнетом ответственности при особом оборудовании покоев наследника и его свиты, из нуряющих забот по наведению придворного лоска и приданию, как тогда говорили, во всем “щегольского” вида.

Подготовка совершалась многосторонняя — от невиданной роскоши мебели, предметов оборудования и зеркальных рам, изготовлявшихся из красного дерева, заказа для шлюпок особых флюгарок с золочеными звездами. С пребыванием наследника могло быть связано и применение полезного, но удручающего инженеров своей тяжеловесностью (до 70 т) в жилой палубе, каютах и в кают-компании гигиенического новшества “кафельных плиток и каменной мастики” (упоминается и цемент). Дополнительные столярные работы (мастера Стубенко) “для приготовления фрегата к плаванию с наследником цесаревичем и великим князем Георгием Александровичем” по всей их обширной номенклатуре (стоимость 48 283 р. 70 к.) утвердили журналом МТК № 182 от 29 декабря 1890 г. Флюгарки и медные планки с надписями и номерами для кают и других помещений, а также 11 золоченых букв названия корабля завод, не ожидая наряда, изготовил по просьбе командира и тут же за свою любезность был наказан. По логике МТК эта работа, как выполненная “по частной просьбе судового начальства”, оплате не подлежала.

“Особой надобности” не признали и в исполненном по инициативе завода (и полезной не только для эстетики, но и для ходкости корабля) сглаживании (деревянным заполнителем) впадины, образовавшейся после обшивки деревом бортовой брони. За баню согласились (по смете П.Е. Андрущенко) уплатить 1353 р., за изготовление и установку 25 шестов сетевого заграждения (длиной от 17 фт 9 дм до 27 фт 2 дм) с 75 талрепами и “прибором” — 16 877 р. 93 к… Всего сверхконтрактные работы оценили в 107 110 р. 47½, к. Через электротехника Зимнего дворца для великокняжеских помещений получили невиданное техническое новшество — семь электрических вентиляторов. В пути, уже с разрешения начальника, отряда приобрели (в запас) в Лондоне 250 ламп накаливания, а из Франции через агента в Афинах еще 420 ламп. Запас был объясним — тогдашние лампы были недолговечны: как отмечалось в отчете командира от 14 февраля 1891 г., “перегорело по правилу — 310 ламп, случайно — 45”.

В Лондоне для освещения адмиральской каюты на случай порчи электрического освещения приобрели 81 “вторичный элемент” (аккумуляторные батареи). Тогда же устроили дополнительное освещение в наружном и рулевом отделениях, а также на верхней палубе “для приезда и отъезда Государя Наследника Цесаревича в ночное время”.

Присутствие наследника предопределяло, как об этом в МТК 9 мая 1890 г. докладывал главный командир Кронштадтского порта, такое особое обстоятельство, как предоставление “Памяти Азова” “исключительно паровых переходов”. Здесь, очевидно, учитывали опыт “Владимира Мономаха” и “Дмитрия Донского”, паруса на которых явно не оправдывали своего назначения и расходов на их устройство. Понятно также, что медлительность парусного плавания были несовместимы с задачами “образовательного путешествия” наследника и при своей унылости и однообразии для него как для постороннего зрителя могли повредить здоровью.

Учитывая, видимо, необходимость соблюдения согласованного и утвержденного в верхах во всех деталях маршрута плавания, а также и уроки катастрофы, которую в 1868 г. потерпел винтовой фрегат “Александр Невский” в “практическом плавании” с великим князем Алексеем Александровичем (он “служил” на корабле лейтенантом) — будущим генерал-адмиралом. Корабль, идя ночью под парусами, по легкомысленности возглавлявшего плавание генерал-адъютанта вице-адмирала (он же — “попечитель” великого князя) К.Н. Посьета (1819–1899) и командира O.K. Кремера (1829-?), вместо входа в пролив Скагеррак наутро 18 сентября оказался на гибельной отмели ютландского берега.

Виновников нелепой гибели лучшего фрегата император по-семейному великодушно освободил от всякой ответственности. Но флот этой катастрофы забыть не мог, и в память о ней, в числе других соображений, особое внимание обратили на безопасность плавания “Памяти Азова” с наследником.

Предопределенность свыше (может быть, даже по повелению императора) исключительно парового плавания побуждала командира Н.Н. Ломена ходатайствовать о снабжении корабля хорошо пригнанными дождевыми тентами. Их следовало иметь на шканцах, шкафуте и юте и всех мостиках. В жарком климате они будут особо полезны и для сохранения палубы, которую в противном случае придется портить в результате частичного смачивания. Необходимы они и для прикрытия корабля от обильно сыплющейся из дымовых труб мелкой сажи, для чего, как добавлял командир порта, командирам приходится применять “всевозможные брезенты, запасные косые паруса и даже койки”. Предлагаемые Н.Н. Ломеном дождевые тенты, сшитые на все судно, было бы полезно внести в запасной штат. Дело, однако, ограничилось разрешением командиру завести добавочный дождевой тент, который вместе с обыкновенным штатным тентом мог служить для большого “отенения” палубы.

В числе других мер по обеспечению безопасности плавания предусматривалось устройство особо продуманной системы громоотводов, разработка “таблиц непотопляемости” (остается открытым вопрос — как они могли соотноситься с таблицами, которые в 1903 г. предложил А.Н. Крылов), тщательное определение остойчивости корабля и обширный комплекс мер по уменьшению перегрузки.

Закладка императорской яхты “Полярная Звезда” и спуск полуброненосного фрегата “Память Азова”

(Из журнала “Морской сборник” № 6 за 1888 г.)

В пятницу, 20 мая, в начале двенадцатого часа дня, на одном из эллингов Балтийского судостроительного и механического завода, в С. Петербурге, в присутствии их императорских Величеств, проходила закладка императорской яхты “Полярная Звезда”, а ровно в полдень с другого эллинга того же завода благополучно спущен на воду полуброненосный фрегат “Память Азова”.

Их императорские Величества, государь император и государыня императрица, в сопровождении их императорских Высочеств государя-наследника цесаревича и великих князей Георгия Александровича, Владимира Александровича с августейшей супругой, великой княгиней Марией Павловной, Алексея Александровича, Павла Александровича, Михаила Николаевича с сыновьями Сергеем и Алексеем Михайловичами, Николая Николаевича младшего и Евгении Максимилиановны принцессы Ольденбургской, изволили прибыть на паровых катерах к пристани Балтийского завода, где по левую сторону эллинга была устроена палатка в древнерусском вкусе. При следовании вниз по Большой Неве, к пристани завода, паровой катер с их Величествами шел под императорским штандартом, которому был произведен салют со всех военных судов, стоявших на реке по следующей диспозиции: ниже Николаевского моста у пристаней Английской набережной, стояли:

Императорские яхты:

“Стрельна” (Командир капитан 2 ранга Князь Шаховской)

“Александрия”(Командир флигель-адъютант Нехватович)

“Марево” (Командир лейтенант Малютин)

Пароходы:

“Нева” (Командир лейтенант Трубников)

“Онега” (Командир капитан 2 ранга Третьяков)

“Ильмень” (Командир капитан 2 ранга Левендаль)

“Петербург” (Командир капитан 2 ранга князь Ухтомский)

Далее, посреди реки, на расстоянии от Горного института до Балтийского завода, стояли:

Башенные фрегаты:

“Адмирал Лазарев” (Командир капитан 1 ранга Веселаго 2-й)

“Адмирал Чичагов” (Командир капитан 1 ранга Шанц)

Клипер “Пластун” (Командир капитан 2 ранга Бирилев)

Крейсер “Азия” под флагом вице-адмирала Шварца

(Командир капитан 2 ранга Давыдов 5-й)

Клипер “Опричник” (Командир капитан 2 ранга Герарди)

Клипер “Стрелок” (Командир капитан 2 ранга Дикер)

Яхта “Царевна ” (Командир капитан 2 ранга Кригер)

Против эллингов Балтийского завода, около берега острова Подзорный, были расставлены суда яхт-клуба, и ниже их, также около берега, пароход финляндского лоцманского ведомства “Элекеен” и пароход “Ижора” (командир подполковник Новицкий).

При вступлении их императорских Величеств на пристань Балтийского завода, директор завода, отставной капитан-лейтенант Кази, поднес государыне императрице букет из роз, перевязанный национальными трехцветными лентами, на которых золотыми буквами изображены надписи: “Полярная Звезда”, “Память Азова” и “20 мая 1888 года”. По выходе на площадку около эллинга их императорские Величества изволили проследовать мимо почетного караула, с которым государь император изволил поздороваться.

Затем их Величества изволили подняться на фрегат “Память Азова”, на котором были встречены командиром фрегата, капитаном 1 ранга Ломеном. По осмотре фрегата их императорские Величества спустились на второй эллинг, к месту постройки императорской яхты “Полярная Звезда”. Здесь была произведена закладка яхты, причем его императорское Величество государь император изволил прочитать закладную доску и вложить ее в приготовленное для нее место, и потом, по поданной заклепке, сделать первые удары молотком. Следующие удары были сделаны ее императорским Величеством государыней императрицей и их императорскими Высочествами.

После закладки их императорские Величества изволили пройти к месту палатки, у левой стороны эллинга, на котором находился готовый к спуску полуброненосный фрегат “Память Азова”. Затем государь император приказал начать спуск. Тотчас застучали топоры и молоты, которыми выбивали подпоры. В 11 час. 59 мин. фрегат “Память Азова” тронулся с места и плавно сошел с эллинга на воду. Как только фрегат тронулся с места, музыка заиграла гимн “Боже Царя храни” и раздались крики “ура” всех присутствующих. Спуск удался очень хорошо, несмотря на довольно свежий ветер с юга.

По мере выхода фрегата из эллинга были подняты: на кормовом флагштоке Георгиевский флаг, на бизань-флаг-штоке флаг адмиралтейский, на грот-флаг-штоке императорский штандарт, на фок-флаг-штоке флаг генерал-адмирала, а на носу гюйс. Императорскому штандарту салютовали по уставу все военные суда, стоявшие на Большой Неве. Когда фрегат достаточно завернулся вниз по течению реки, были отданы якоря, задержавшие его немного ниже верфи Балтийского завода.

По окончании церемонии спуска их императорские Величества и сопровождавшие их члены императорской фамилии изволили отбыть от пристани на паровом катере, который направился к стоявшему поблизости клиперу “Стрелок”, возвратившемуся недавно из заграничного плавания. При отбытии их императорских Величеств с клипера “Стрелок” снова был произведен салют по уставу.

Относительно спущенного на воду полуброненосного фрегата “Память Азова”, к постройке которого приступлено 4 марта 1886 года, приводим нижеследующие подробности о его размерениях, элементах и конструкции:

Длина по грузовой ватерлинии — 377 фут. 9 дм.

Наибольшая длина — 385 фт.

Ширина с обшивкой — 50 фт.

Углубление форштевнем — 21 фт.

Углубление ахтерштевнем — 25 фт.

Углубление среднее — 23 фт.

Водоизмещение — 6000 тонн.

Постройка корпуса фрегата производилась на Балтийском судостроительном и механическом заводе, за исключением сталежелезной брони, ко торая в количестве 48 плит, изготовлена на адмиралтейских Ижорских заводах.

В постройку корпуса фрегата, до спуска его на воду, употреблено стали разных сортов до 112 918 пудов; медного сплава на штевни, руль и кронштейны гребных валов до 4964 пудов; листов красной меди для обшивки подводной части до 1618 пудов; дельных вещей до 6669 пудов и установлено на место шесть траверзных и двадцать бортовых броневых плит, весом 9810 пудов.

На подкладку под броню и наружную обшивку в подводной части, отделяющей стальной корпус от медной обшивки, употреблена лиственница, а на внутренний слой той же обшивки и на настилку палуб — сосна; на ватервейсы — дуб и тик, а на комингсы люков — красное дерево.

Корпус крейсера выстроен по контракту, под наблюдением корпуса корабельных инженеров, старшего судостроителя Андрущенко.

Вертикальный внутренний киль идет непрерывно во всю длину судна.

Фор-и ахтерштевни, и рулевая рама отлиты из бронзы.

Шельф под броней состоит из стальных листов весом 22 фунта на кв. фт. и длиной не менее 20 фт.

Наружная обшивка составлена из стальных листом, расположенных внакрой, и длиной, по возможности, не менее 20 фт.

Продольные переборки простираются непрерывно на длину машинного и котельного отделений, и состоят из листов в 16 фунтов на кв. фт.; продолжение этих переборок в нос, до начала внутреннего дна, сделано из листов 14,1 фунта на кв. фт.

Поперечные переборки составлены, в пределах броневого пояса из листов в 16 фунтов, и в оконечностях — в 14,1 фунта на кв. фт.

Стальная настилка палуб сделана из листов весом от 10 до 11 фунтов на кв. фт.

Броня жилой палубы простирается на длину броневого пояса и состоит из двух слоев стальных листов: нижнего в 22 фунта на кв. фт. и верхнего в 66 фунтов. Броня нижней палубы также из двух слоев, из коих нижний по всей блиндируемой площади в 22 фунта на кв. фт., а верхний — над крюйт-камерами и несколько далее — в 66 фунтов, а в остальных местах 44 фунта.

Наружная деревянная обшивка состоит по толщине из двух рядов; внутренний ряд составляет сплошь набранные чаки, расположенные в направлении шпангоутов. Наружный ряд обшивки состоит из лиственничных досок толщиной 2½ дм, расположенных в продольном направлении.

Медная обшивка состоит из обыкновенных медных листов, весом 8 фунтов.

Настилка палуб сосновая, на полубаке и на нижней палубе в 2’/2 Дм толщины, на верхней палубе 3 дм и на батарейной палубе 4 дм.

Подкладка под броней сделана из лиственницы, толщиной 9 дм. Бортовая броня из плит, толщиной от 4 до 6 дм; траверзная броня в 4 дм.

Машина фрегата “Память Азова” двухвинтовая и состоит из двух вертикальных механизмов с тройным расширением пара, каждый из трех цилиндрах. Вместе оба механизма должны развить 8500 индикаторных сил при естественной тяге, и 11 500 индикаторных сил при форсированной тяге. Число оборотов машины при форсированной тяге предполагается около 115 в минуту.

Паровые котлы, числом шесть, двойные, каждый с шестью волнистыми топками. Рабочее давление пара в котлах 130 фунта на кв. дм.

Вес машины с котлами и водой 1150 тонн. Ожидаемая скорость хода не менее 17 узлов при естественной тяге и 18 узлов при форсированной.

Артиллерия будет состоять из двух 8-дм орудий и четырнадцати 6-дм орудий, длиной 35 калибров. Расположение артиллерии отличается от фрегата “Дмитрий Донской” тем, что новый фрегат будет иметь одно орудие погонное и одно отступное, оба 6-дюймовые, установленные по диаметральной плоскости. Кроме, упомянутых больших орудий, на фрегате будет поставлено четыре орудия 4-фунтовых и четырнадцать орудий скорострельных.

Минное вооружение будет состоять из трех аппаратов для выбрасывания мин Уайтхеда.

Парусность фрегата “Память Азова” будет значительно меньше, чем на фрегатах “Дмитрий Донской” и “Владимир Мономах”, а именно только 16 000 кв. фт., вместо 26 00 кв. фт., и бизань-мачта на фрегате “Память Азова” будет сухая.

Запас топлива, сравнительно, гораздо больше, потому что фрегат “Память Азова” со своей машиной тройного расширения может взять угля на 15000 миль плавания, между тем как фрегаты “Дмитрий Донской” и “Владимир Мономах” берут его приблизительно в 8500 миль.

Относительно имени, данного по Высочайшему повелению только что спущенному фрегату, считаем небезынтересным привести следующую справку {2}.

Первые военные действия русского флота, созданного Петром Великим, происходили при турецкой крепости Азове, взятию которой в 1696 году и впоследствии в 1736 году немало способствовали суда азовского флота. Поэтому название “Азов” нередко повторяется в судовых списках нашего военного флота.

Первый корабль этого имени был 54-пушечный, спущенный на воду в С.-Петербурге в 1736 году. Второе военное судно того же имени был так называемый 16-пушечный “новоизобретенный корабль”, построенный на Дону, в Новопавловске, а спущенный на воду в 1770 году. Третий корабль “Азов” был 74-пушечный, выстроенный в Архангельске и спущенный на воду 26 мая 1826 года. Командиром этого корабля был капитан 1 ранга Михаил Петрович Лазарев.

В 1827 году корабль “Азов” поступил в состав эскадры генерал-адъютанта адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина, поднявшего на нем свой флаг и вышедшего с эскадрой на Кронштадтский рейд 21 мая 1827 года.

На корабле “Князь Владимир” держал флаг вице-адмирал Е.И. Лутохин, а на корабле “Св. Андрей" контр-адмирал граф Логин Петрович Гейден.

Вскоре по выходе эскадры на рейд государь Император Николай Павлович посетил корабль “Азов” и, осматривая арсенал, обратил особое внимание на искусно выложенные из ружейных замков имена незабвенных для русских моряков побед при Гангуте, Ревеле и Чесме. После последнего имени была сделана буква И. Государь заметил это и спросил капитана Лазарева, что значит эта буква.

Михаил Петрович отвечал, что она означает продолжение выше выставленных имен.

“А что же будет дальше?” — спросил государь.

“Имя первой победы флота вашего императорского Величества”, — отвечал Лазарев.

С 9 по 10 июня, в полночь, император неожиданно приехал на корабль “Азов”. Сигналом приказано было сняться с якоря, начиная с передовых подветренных судов, и вскоре весь флот был уже под парусами. На “Азове”, с восходом солнца, вместе с флагом подняли штандарт, означавший, что государь лично предводительствует флотом.

Гром салюта с судов и крепостных верков радостно приветствовал это известие, и, пользуясь легким попутным ветром, эскадра направилась в море… После маневрах под Красной Горкой император присутствовал при совершении напутственного молебствия на корабле “Азов” и затем, расставаясь с эскадрой, произнес заветные для нее слова: “Надеюсь, что в случае каких-либо военных действий поступлено будет с неприятелем по- русски…”

Эскадра прибыла в Портсмут через 17 дней и разделилась на две: одна, под начальством адмирала Д.Н. Сенявина, перенесшего свой флаг на корабль “Князь Владимир”, возвратилась в Россию, а другая, под начальством контр-адмирала Л.П. Гейдена, поднявшего свой флаг на корабле “Азов”, отправилась в Средиземное море.

В сражении из русских судов более других потерпел от неприятельского огня корабль “Азов”; на нем все мачты были так перебиты, что при фальшивом вооружении с трудом можно было нести на них паруса; в одном корпусе корабля было 153 пробоины, в том числе 7 подводных. Наибольшее число убитых и раненых было также на “Азове”, а именно: убито нижних чинов 24, ранено офицеров 6, нижних чинов 61, что составляло около половины общего числа убитых и раненых на всей нашей эскадре.

Список офицеров, бывших на корабле “Азов” в Наваринском сражении, следующий:

Начальник эскадры контр-адмирал граф Логин Петрович Гейден.

Командир корабля капитан 1 ранга Михаил Петрович Лазарев.

Старший офицер капитан-лейтенант Павел Баранов.

Лейтенанты: Маркиз Александр де-Траверсе, Андрей Шеман, князь Семен Ухтомский, Павел Нахимов, Иван Бутенев, Сергей Тыринов, Александр Моллер.

Мичманы: Ефим Путятин, Александр Путята, Василий Максимов, Владимир Корнилов, Константин Истомин, Иван Асташев, Петр Дергачев. Гардемарины: Дмитрий Шишмарев, Владимир Истомин. Корпуса морской артиллерии, капитан-лейтенант Егор Андреев. Унтер-лейтенант Николай Тибардин. Штурман 8-го класса Григорий Никифоров. Штурманские помощники 14 касса: Петр Здоровенков, Николай Скрябин. Лекари: Андрей Дроздов, Демьян Кочинский, Иван Неймант. Шкипер 13 класса Василий Трифонов. Комиссар 13 класса Игнатий Гаврилов. Обер-аудитор 9 класса Василий Алексеев. Иеромонах Герасим.

Из офицеров были ранены: капитан-лейтенант Баранов, лейтенант маркиз де-Траверсе, Шеман и Бутенев, штурман Никифоров и шкипер Трифонов.

За славное участие в Наваринской битве Император Николай Павлович всемилостивейше пожаловал кораблю “Азов” Георгиевский флаг, присланный на Мальту, где находилась эскадра, с курьером из России флигель-адъютантом маркизом де-Таверсе (лейтенант корабля “Азов”).

Все офицеры эскадры в полной парадной форме собрались на “Азов”, чтобы присутствовать при поднятии флага. Священник отслужил молебен, окропил флаг святой водой и прочел присягу. Затем флаг перенесен был лейтенантами корабля “Азов”, в сопровождении адмирала на ют и по его команде медленно пошел к ноку гафеля, сопровождаемый громким “ура” людей, посланным по реям, и салютом всех орудий “Азова”.

Все суда нашей и английской эскадры, послав людей по реям, также салютовали флагу.

Из отчета Артиллерийского отделения Морского Технического комитета за 1888 г

И. д. командира С.-Петербургского порта препроводил на рассмотрение и утверждение морского технического Комитета чертежи верхней палубы и бокового вида крейсера “Память Азова”, с показанием размещения на нем скорострельной артиллерии, крюйт-камер, бомбовых погребов и помещений для патронов скорострельных пушек.

В ведомости боевого вооружения строящихся судов, приложенной к журналу морского технического Комитета по артиллерии, 1886 г., № 26, и журналом Комитета по кораблестроению, того же года, № 184, на крейсере “Память Азова” положено иметь:

47-мм пятиствольных пушки Готчкисса — 12, патронов — 12 000.

2 ½дм пушек Барановского — 2, патронов — 300.

Общий вес этих пушек, с установками и патронами, составляет 34,6 тонн.

Как видно из чертежа, командир крейсера капитан 1 ранга Ломен и наблюдавший за постройкой этого судна, старший судостроитель Андрущенко, совместно с главным корабельным инженером С.-Петербургского порта, нашли возможным разместить только десять 47-мм пятиствольных пушек Готчкисса, взамен двух недостающих, установить четыре 4-фунтовых пушки для производства салютов.

По обсуждении этого предложения, имея в виду: а) преимущества 47-мм одноствольных пушек Готчкисса над пятиствольными, в отношении: 1) лучшей меткости и настильности стрельбы и большого разрушительного действия снарядов, при незначительном (при боевых условиях стрельбы) уменьшении скорострельности; 2) простоты устройства орудий и обращения с ними, и 3) меньшего (на 12 пудов) веса орудия с установкой, позволяющего увеличить вес, приходящийся на патроны, но держать этот вес внизу, а не на верхней палубе; б) пользу вооружения скорострельными пушками марсов крейсера; в) необходимость снабдить крейсера салютными орудиями и г) невозможность его перегрузки артиллерией — морской технический Комитет признал необходимым установить на крейсере “Память Азова” следующие скорострельные пушки:

47-мм одноствольных пушек Готчкиса 5, 37-мм пятиствольных пушек Готчкисса 8, 2 ½дм пушек Барановского 2, 4-фунтовых пушек образца 1867 г. 4.

Вес этой артиллерии будет: 47-мм одноствольных пушек с установками, щитами и 700 патронов на каждую пушку — 1005 пудов, 37-мм пятиствольных пушек с установками и 1000 патронов на пушку — 606 пудов, 2 ½ дм пушки с установками и 150 патронов на пушку — 158 пудов, 4-фунтовые пушки со станками и салютными зарядами, считая всего 1200 зарядов (но без снарядов) — 255 пудов. Итого 2024 пуда или 32 ½тонн ы.

При этом следует: 1) вырубить порт для кормовой 47-мм пушки, устанавливаемой в батарейной палубе; 2) сделать банкеты для стрелков 47-мм пушек, устанавливаемых на борту, в кормовой части, на верхней палубе; 3) подготовить фор-и крюйс- марсы для постановки, в случае надобности в военное время, по две 30-мм пушки на каждом, причем для этой цели брать ближайшие по месту (носовые — на фор-марсе и с заднего мостика — на крюйс-марсе) пушки, которые в мирное время носить внизу; 4) остальные четыре 37-мм пушки, поставленные на переднем мостике и на сетках в корме, употреблять для вооружения паровых минных и рабочих катеров крейсера, по одной на каждом и 5) в местах постановки 37-мм пушек на сетках, укрепить стенки заводкой особого листа.

Что касается 4-фунтовых шкафутных пушек, то, как выяснилось в заседании, для них не требуется вырезать портов, ввиду малой высоты борта в этом месте.

Далее, по рассмотрении чертежа № 2, Комитет признал необходимым все снаряды уложить на стеллажах, вследствие чего пришлось все 8-дм снаряды перенести в носовой бомбовый погреб, а все 6-дм — в кормовой; устройство же патронных отделений и крюйт-камер признано целесообразным и достаточным для помещения требуемого количества патронов и зарядов.

В крюйт-камерах свободно могут быть помещены и учебные заряды (по 26 на орудие, на первый год плавания), если эти заряды отпускать в счет боевого комплекта, уменьшив последний до 84 боевых зарядов на каждое 8- и 6-дм орудие, как это решено для крейсера “Адмирал Нахимов”. Точно так же, отпуская на орудие по 84 тяжелых снаряда для боевой и по 26 коротких для учебной стрельбы, возможно поместить все требующееся количество 8- и 6-дм снарядов, причем часть их, равно как и картечи в медном корпусе (по 10 на пушку), придется поместить в кранцах.

При устройстве же бомбовых погребов и укладке снарядов необходимо оставлять проходы для свободного доступа к стальным снаряженным снарядам.

Для подъема снарядов из бомбового погреба, согласно заявлению капитана 1 ранга Ломена, Комитет признал полезным устроить кран на батарейной палубе, подобный имеющемуся на крейсере “Адмирал Нахимов”.

Ввиду вышеизложенного, Морской Технический Комитет положил представить Управляющему Морским министерством:

а) Утвердить вооружение крейсера “Память Азова” пятью 47-мм одноствольными и восемью 37-мм пятиствольными пушками Готчкисса, двумя 2 ½ дм пушками Барановского и четырьмя 4-фунтовыми пушками образца 1867 г. для салютов, а также устроить кран для подъема 8-дм снарядов в батарейную палубу и кранцы для помещения картечей и тех снарядов, которые не поместились бы в бомбовых погребах.

б) Отпуск боевых припасов на крейсер производить в следующем числе: на орудие 8- и 6-дм — по 84 тяжелых снарядов и боевых зарядов и по 26 легких снарядов и учебных зарядов, а также 10 картечей на пушку; для 2 ½ дм пушек — по 150 патронов, для 47-мм пушек — по 700 патронов и для 37- мм — по 1000 патронов на пушку, независимо от патронов для учебной стрельбы, отпускаемых по инструкции для производства этой стрельбы.

За отсутствием Управляющего Морским министерством, журнал Комитета был представлен его императорскому Высочеству, генералу-адмиралу, великому князю Алексею Александровичу, изволившему заключения Комитета утвердить, о чем и сообщено главному Управлению кораблестроению и снабжений и и. д. командира С.-Петербургского порта, по принадлежности. Но впоследствии было решено 4-фунтовые пушки снять с крейсера, а число 47-мм одноствольных увеличить двумя и салюты производить из 47-мм пушек.

Под флагом Наследника

23 августа 1890 г., спешно закончив последние приготовления, но так и не справившись с перегрузкой, “Память Азова” вышел в свое первое плавание. Кораблю предстояло обогнуть Европу, пройти в Севастополь, где принять на борт наследника, и затем следовать на восток вокруг Азии. Европа из культурной программы цесаревича почему-то (видимо, чтобы уберечь его от утомления и чрезмерных впечатлений) была исключена.

Сразу же по входу в Бискайский залив корабль попал в жестокий шторм, на деле проверивший качество постройки. По признанию офицеров, он стал чуть ли не самым суровым испытанием во всей дальнейшей его службе.

На переходе в Пирей вместе с “Владимиром Мономахом” “Память Азова” обнаружил “вялость качки”. Для повышения остойчивости по ходатайству командующего отрядом контр-адмирала Басаргина решили снять и оставить на берегу вместе с шлюпбалками оба минных катера. Еще до этого (на пути от Плимута до Мальты) перегруженный фрегат благополучно выдержал шторм; никаких повреждений по корпусу не обнаружилось, а потери ограничились смытыми носовыми украшениями (его впоследствии заменили более простым накладным) и клеенкой настила с балкона. “Вообще фрегат оказался крепок и обладает довольно хорошими мореходными качествами в полном грузу, но все-таки короток для форсирования большой океанской волны”, — писал командир корабля капитан 1 ранга Н.Н. Ломен. “Превосходно, безостановочно и при всяком состоянии моря” действовали на крейсере главные машины производства Балтийского завода; они ни разу не потребовали остановки в девятисуточном переходе от Плимута до Мальты и в течение 16 ч при половине работавших котлов уверенно выдерживали 14- узловую скорость.

Но вместо Черного моря кораблю, пришедшему 22 сентября в Пирей, предписали совершить обратный путь в австрийский порт Триест. По приходе в Грецию была продолжена дальнейшая “разгрузка” крейсера. Решили снять и доставить во Владивосток коммерческим пароходом оба 50-футовых минных катера. За ними последовали их шлюпбалки и ряд других “необязательных устройств” — всего 43 тонны.

В Триесте 19 октября и приняли прибывшего поездом из Вены наследника. Плавание в Черном море (планировался уход из Греции 28 сентября, а уход из Севастополя 16 октября 1890 г.) не состоялось. Турки, видимо, уже даже ради наследника не соглашались нарушить неприкосновенность проливов, как это для плавания великого князя Алексея было сделано в 1867 г., когда в Батум пропустили фрегат “Александр Невский”. Возможно, что император, предвидя отказ, не пожелал обращаться с просьбой к султану.

В Пирее состоялось по-родственному теплая встреча “Памяти Азова” с его крестной — королевой эллинов Ольгой, прибывшей на корабль с королем Георгом. В число офицеров фрегата был включен принц Георгий Греческий. В Средиземном море за фрегатом следовали назначенный постоянным конвоиром крейсер “Владимир Мономах” и временно присоединенный стационар в греческих водах канонерская лодка “Запорожец”. Лодка состояла в отряде до прихода в Суэц.

Своего рода первым этапом путешествия наследника можно считать неспроста, видимо, совпавшее с ним плавание парусно-паровой яхты “Тамара”. Ее в путь 16 августа 1890 г. провожали прибывший из Александрии наследник, состоящий в экипаже “Памяти Азова” великий князь Георгий Александрович (1871–1899) и великие князья Георгий, Александр и Сергей Михайловичи. Владелец яхты — великий князь Александр Михайлович, приняв в Севастополе великого князя Сергея Михайловича, предложил плавание вслед за отрядом наследника. После проводов в Кронштадте и первой встречи с “Памятью Азова” в Плимуте 1 сентября 1890 г. корабли на пять месяцев расстались, чтобы выполнить каждый свою культурную стратегическую программу. Они во многом были схожи: приемы, обеды, парады, достопримечательности, охота. И пока наследник в Индии, трусливо стреляя из укрытий, истреблял слонов и прочую тропическую живность, вкушал угощения и обозревал храмы, офицеры корабля пополняли секретные сведения о лоциях окрестных вод и укреплениях британской империи. Особенно полезным был разведывательный бросок, который под прикрытием отряда наследника и под видом туристского путешествия в воды Малаккского архипелага совершила яхта “Тамара”. Покинув Цейлон 9 ноября 1890 г., яхта перешла к о. Суматра и, проведя в этих водах почти три месяца, вернулась на Цейлон для встречи с отрядом “Памяти Азова”.

Роскошно изданное описание этого плавания “23 000 миль на яхте “Тамара” о путешествии великих князей Александра и Сергея Михайловичей в 1890–1891 гг.” (С.Пб, 1892 г.), составленное доктором Г.И. Радде (1831-?), иллюстрированное академиком Самокишем (1860–1944), являло собой обширное собрание красочных впечатлений путешественников, но и в них проскальзывали замечания об особенностях театра. В частности, указывалось на явную неточность морских карт, выпускавшихся британским адмиралтейством. Это не мог не заметить великий князь Александр Михайлович, уже знакомый с театром во время плавания на корвете “Рында”. Надо думать, что в архивных документах может обнаружиться более конкурентный “стратегический” отчет о плавании “Тамары” и о перспективах базирования в Малаккском архипелаге русских крейсеров. Проблема крейсерской войны продолжала оставаться актуальной, и сюжеты фантастической повести А.Г. Конкевича “Крейсер “Русская Надежда” (С.Пб, 1887 г.) вполне еще могли осуществиться наяву с участием “Памяти Азова” и его предшествовавших и последующих собратьев.

Обстоятельства плавания, как они виделись с бота конвоира “Владимира Мономаха”, во многом отображают письма (к жене) его командира капитана 1 ранга Ф.В. Дубасова (1845–1912), опубликованные в Морском сборнике за 1916 г. (№№ 6, 7, 10). Немало сказано состоявшим тогда у него старшим офицером Г.Ф. Цывинским (1855–1938, Вильно) в его самой, может быть, значительный книге эмигрантских мемуаров “50 лет в императорском флоте” (Рига, 1921 г.). Свиту возглавлял “главный руководитель”, обеспеченный доверием государя, генерал-майор князь В.А. Баратынский.

Отрядом, находясь на “Памяти Азова”, командовал флаг-капитан императорской свиты контр-адмирал В.Г. Басаргин (1838–1893). Его опыт неоднократных тихоокеанских плаваний должен был обеспечить полную безопасность. Ему же в продолжение неслыханно долгого, рассчитанного на 7 месяцев (приход во Владивосток 26 мая 1891 г.) путешествия пришлось нести тяжкий груз ответственности за сохранность драгоценной наследнической жизни — будь то восхождения на египетские пирамиды, 42-х дневное постижение Индии, охоты на слонов и аллигаторов, приемы у коронованных особ Азии и Японии и т. д.

“Память Азова” в Средиземном море

Разбираться пришлось и с невыносимой обстановкой, которую на “Владимире Мономахе” сумел создать его командир, рафинированный интеллектуал и сноб (как это видно из его писем), Ф.В. Дубасов. Изгнание с корабля едва ли не половины оказавшихся неугодными офицеров, замена еще ранее нескольких старших офицеров заставили адмирала принять решение и о замене самого командира. Но прибывшего ему на смену в Бомбее капитана 1 ранга С.Ф. Бауера (1841–1896) пришлось поместить на “Владимире Мономахе” (место на “Памяти Азова” заняла свита наследника) в должности флаг-капитана при адмирале. Было принято неудобным менять командира в присутствии наследника и на виду иностранных командиров. Уже во Владивостоке С.Ф. Бауер оказался полезным для смены заболевшего командира “Памяти Азова” (Цывинский, с. 98). Дубасова же назначили командиром броненосца “Петр Великий” и в том же 1891 г. батареей “Не тронь меня”. Флаг-офицером при В.Г. Басаргине был также плававший на “Памяти Азова” лейтенант Н.А. Кроун (1858–1904), один из будущих героев войны с Японией 1904–1905 г.

Придя 3 декабря в Аден, застали на рейде крейсер “Адмирал Корнилов”. Он здесь поджидал отряд наследника, чтобы принять участие в его конвоировании. Крейсер был первым в Тихоокеанской эскадре, которая, как говорится, была готова (или получили такое предписание) “разбиться в лепешку”, лишь бы путешествию наследника придать побольше помпы, блеска и пышности. Корабль, отслужив, как полагается, срок своей командировки на Дальнем Востоке, возвращался на родину, но был привлечен теперь для несения придворной службы.

Только 21 октября покинув Коломбо, “Адмирал Корнилов” теперь возвращался обратно на восток уже в составе отряда наследника. О расходах, которые ложились на флот этой бессмысленной прогулкой, и не думали. Ослепительная роскошная идея — эскадра встречает наследника на западной границе своих вод- напрочь затмила постоянно съедавшие ведомство, но сколь неуместные в придворной службе заботы об экономии.

И “Адмирал Корнилов”, только покинувший Бомбей, должен был теперь снова “прогуляться” в этот порт из Адена. Цесаревича развлекали и в море. 6 декабря, на третий день по выходу из лишенного красот природы и достопримечательностей Адена, отпраздновали тезоименитство наследника. С “Адмирала Корнилова” и “Владимира Мономаха” приняли поздравительные сигналы. Ночью, следуя в строе клина, корабли в честь наследника были роскошно иллюминированы электрическими лампами. “Адмирал Корнилов” эффектно осветил линию берега и рангоут, и “Владимир Мономах” нес на фок-мачте вензель наследника. За все цесаревич благодарил сигналом “о изъявлении своего особого удовольствия”. 11 декабря корабли отдали якоря на Бомбейском рейде. Окружение цесаревича приступило к 42-дневной программе развлечений наследника в Индии.

Непредвиденные изменения в составе отряда внесла болезнь состоявшего в экипаже “Памяти Азова” в чине мичмана великого князя Георгия Александровича. У него держалась постоянно высокая температура, и русские и английские врачи обнаружили у него явные признаки туберкулеза, который во влажном тропическом климате мог опасно обостриться. Г.Ф. Цывинский пояснял, что даже не рок, а собственная беспечность подтолкнула мичмана к постигшему его несчастью: сначала проводы после бала на “Азове” приглянувшейся итальянки на катере по холодному рейду в легком сюртуке, а затем — сон у открытого окна в ледяном сквозняке поезда после поездки к пирамидам в Египте. Рушились, и как вскоре выяснилось, непоправимо все мечты о блестящей карьере этого одного из достойнейших представителей дома Романовых. Император приказал немедленно вернуть больного в Россию, и мичман Георгия Александрович, который при иных обстоятельствах мог бы поменяться судьбами с наследником, в невыразимо подавленном состоянии, но не желая покинуть корабль, с которым успел сродниться, оставался на “Памяти Азова” (Цывинский, с. 93–98). Наследнш же, пышущий здоровьем, немедленно отправился в путешествие по Индии.

Свои приключения он прервал только 18 января 1891 г., чтобы проститься с братом. Горечь прощания с полюбившимся великому князю кораблем на отряде пытались скрасить особенно пышными проводами и императорско-адмиральскими почестями. К трапу “Памяти Азова” для переправы на “Адмирал Корнилов” для мичмана Георгия подали катер, на котором гребцами были офицеры фрегата, а на руле сам командир Домен. (Цывинский, с. 104). В тот же день 23 января 1891 г. проститься с великим князем на “Адмирал Корнилов” прибыли старший брат цесаревич и принц Георгий Греческий. При их съезде с корабля после прощания команда “Адмирала Корнилова” была послана по реям. При проходе корабля мимо “Памяти Азова” на нем был поднят сигнал: “Наследник желает счастливого плавания”. По реям были посланы команды всех трех оставшихся крейсеров и всех иностранных кораблей (Морской Сборник, 1891, № 5). Тягостные предчувствия владели всеми на русских кораблях, с которых, не отрываясь следили за уходившим за горизонт “Адмиралом Корниловым”. Так разошлись каждый навстречу своей судьбе два ближайших к престолу брата-наследника: один — чтобы медленно угасать в уединении имения Аббас-Туман, другой — к непонятно за какие заслуги уготованной ему императорской короне. Вместе со свитой он по окончании путешествия по Индии был принят на борт “Памяти Азова”.

31 января на рейде Коломбо (о. Цейлон) застали целую английскую эскадру и яхту “Та мара”. Салюты и визиты не прекращались весь день. Теплую встречу августейших соотечественников среди неописуемых красот южного океана и его природы украсили проявлявшие тогда к русским дружественные чувства представители английских морских сил в Индии. Их корвет “Turquoise” встретил русские корабли на подходе к Коломбо и, заняв место впереди “Памяти Азова”, привел корабли в гавань.

Череда визитов, приемов, экскурсий прервалась захватывающим аттракционом, который был устроен в джунглях перед специально сооруженным павильоном их императорских высочеств с “Памяти Азова” и “Тамары”. Сначала прирученные слоны, сокрушив участок джунглей, продемонстрировали свою фантастическую мощь и силу, а затем провели хорошо освоенную под руководством погонщиков ловлю диких слонов и водворение их в заранее сооруженный загон (Г.И. Родде, с. 220–222).

“Вечером 1½3 февраля великие князья давали второй обед в честь наследника цесаревича в украшенной и освещенной электричеством “Тамаре” под звуки музыки с “Памяти Азова”. Лишь только замолк оркестр, как с английского корвета “Turquoise” отделились две большие шлюпки и, сияя венецианскими фонарями, стали приближаться к яхте. Множество других разнообразных небольших гондол, наполненных разодетыми дамами, уже ранее окружало “Тамару”.

В Пирее

Вдруг с одной из первых лодок раздалась серенада. Прекрасный тенор пел по-английски итальянскую арию под аккомпанемент пианино, скрипки и флейты. Взрыв аплодисментов был наградой певцу, а наш оркестр отвечал на пение несколькими бравурными ариями. Даже необыкновенно говорливое море смолкло, как бы прислушиваясь к чудным мелодиям. Очарованною лежала неподвижно его гладкая поверхность, а луна задумчиво смотрела с неба, играя серебром на этой глади. Казалось, что вся природа нежилась и дремала в эту волшебную ночь, как дитя под звуки колыбельной песни, трогавшей душу. Тихо стало на “Тамаре” в час ночи. 12/24 февраля еще раз великие князья, пригласив нас, отправились на “Память Азова”, чтобы откланяться, наследнику цесаревичу, и затем вернулись на “Тамару”, уже готовую двинуться в путь в 10 часов утра.

Роскошный крейсер под флагом Государя Наследника, а за ним и “Владимир Мономах” вышли в море. Раздались салюты с английских судов; в ответ загремели им наши; неподвижно стояли на реях матросы-англичане, провожая Августейшего Гостя. Скоро свежий бриз развеял пороховой дым, окутывавший колоссы-корабли. Наша “Тамара” быстро, как птичка, промелькнула, обрезав нос “Мономаху”, и несколько времени шла рядом с “Памятью Азова”. Море едва колыхалось за нею. Все время между крейсером и яхтой велась, при помощи рупора, беседа, пока наконец на “Памяти Азова” не раздался сигнал к обеду. В час дня снова наша яхточка обменялась с крейсером и “Владимир Мономахом” сигналами и, круто повернув назад, взяла курс на NW 30” в Тутикорин, лежащий на восточном плоском Коромандельском бе-! регу Индии. Завтра ранним утром мы должны! туда прийти. Долго-долго следили с “Тамары”! за удалявшимися на восток кораблями, мощно! разрезавшими воды Бенгальского залива.

Медленно дышит океан под нарастающими легкими порывами северо-западного ветерка. Еще раз поднялись сигнальные флаги,! и, несмотря на далекое расстояние, последний привет “Тамары” был повторен на крейсере, уже начавшем скрываться на горизонте.”! (Доктор Радде, с. 224–226).

Нельзя не присоединиться всей душой к восторгам по поводу этой, изображенной доктором Радде, исполненной красот и великолепия картины. Хочется, как и автору с “Тамары”, закончить этой сценой свое повествование и уверить себя, что дальнейшее путешествие наследника протекало счастливо и безмятежно. И остается лишь пожалеть, что для высшего блага наследника и всей России он не был отправлен на родину на борту “Тамары”. Неописуемая роскошь и нега путешествия было бы так кстати сменить на более скромные, чем на “Памяти Азова”, условия яхтенного плавания. Но безмерно людское холопство и самонадеянность.

Пышность безумного путешествия решили (любопытно было бы видеть мотивировку!) углубить присоединением в пути к отряду наследника всей Тихоокеанской эскадры. О таком именно присоединении эскадры в Сингапуре говорилось в отчете по Морскому ведомству за 1890–1893 г. (С-Пб, 1895, с. 36). Словно подгулявший купчик, ведомство бездумно разбрасывало деньги, которых флоту всегда не хватало на ремонт и боевую подготовку кораблей. Не считая двух канонерских лодок, в Сингапур для лицезрения наследника и почетного усиленного конвоирования “пригнали” из Нагасаки (через Манилу) и самый мощный тогда в Тихом океане крейсер “Адмирал Нахимов”. Он пришел под флагом начальника эскадры вице-адмирала П.Н. Назимова (1829-?), который, заранее придя в Сингапур по получении известия о выходе отряда наследника с Цейлона, начал готовить торжественную встречу.

18 февраля с приходом на рейд “Памяти Азова” (флаг наследника) и следовавшего за ним “Владимира Мономаха” все корабли — и русские, и иностранные (по приглашению адмирала) — окутались дымом громоподобного салюта из 25 выстрелов, послали по реям команды и прокричали пятикратное “ура”. Соединение отряда с эскадрой означало, как практически замечал Ф.В. Дубасов, “низложение” Басаргина и прочие чиновнобюрократические преобразования. Структуру отряда нарушили, его начальника превратили в младшего флагмана эскадры и с “Памяти Азова” “выселили” на “Мономах” (где и был поднят флаг адмирала), а капитана 1 ранга Бауера “выселили” с “Мономаха” на “Нахимов”, где он стал флаг-капитаном при начальнике эскадры.

Заступаться за своего адмирала, чтобы сохранить отряд в неприкосновенности, наследник не стал. Новым для него развлечением стали состоявшиеся 18 и 19 февраля смотры “Адмиралу Нахимову” и лодкам “Манчжур” и “Кореец”. 19 февраля на “Памяти Азова” наследник дал обед командирам трех фрегатов эскадры, после чего адмирал Назимов перебрался на “Память Азова” под флаг наследника. Как замечал Ф.В. Дубасов, хотя “Нахимов”, а тем более лодки, не значатся особенной внушительностью, но так как в общем нас здесь пять судов, то эта парадная встреча и соединение эскадр не лишены были некоторого блеска, который, кажется, очень неприятен англичанам” (Морской Сборник, 1916, № 6, с. 41).

Понятно, конечно, что эта игра мелких амбиций, получившая у офицеров название “показывать из-за угла кулак Англии”, не могла оправдать расходов по “прогону” “Адмирала Нахимова” из Японии до Сингапура, а затем, сопровождая наследника обратно на север, чтобы уже в июне того же года снова отправиться на юг, для возвращения в Россию. 23 февраля три крейсера пришли в Батавию. На кораблях не без основания предполагают, что это было сделано (с возвращением назад) ради устройства для наследника праздника перехода через экватор.

Празднество подготовили с большой выдумкой и с большим энтузиазмом провели по установившемуся в русском флоте классическому сценарию: явлением на корабль морского царя Нептуна, с огромной, фантастически наряженной и несообразно накрашенной свитой, включая неизменного брадобрея. Всем не прошедшим ранее экватор (кто проходил, — тем разрешалось откупиться) устроили столь же театрализованное бритье и последующее купание в сооруженном из парусины бассейне.

Все это в подробностях описывалось Г.Ф. Цывинским и Ф.В. Дубасовым. “Все остались чрезвычайно довольными этим праздником, и команда действительно наслаждалась им с совершенно детской радостью”, — писал Ф.В. Дубасов. Наследника, правда, не искупали, его, как и принца Георга, оберегали также и от других неудобств корабельной жизни. Так на время погрузки угля в порту на “Память Азова” обе высокие особы перебирались на “Адмирал Нахимов”.

В Батавии для наследника устроили охоту на крокодилов. 7 марта пришли в Бангкок, оттуда на яхте сиамского короля наследник был доставлен во дворец для продолжения программы развлечений, включая, конечно, ловлю слонов (их пригнали аж 287) и щедрую раздачу орденов для чинов свиты наследника (на него возложили знаки высшего государственного ордена Шокра-Кри). 15–19 марта стояли в Сайгоне. В город пришли, оставив глубокосидящий “Адмирал Нахимов” в устье реки Меконг. Шли большой скоростью против сильного течения под проводкой лоцмана. Узкая извилистая река пряталась в обильной зелени, и по временам казалось, что идущий" впереди “Азов” катится по зеленому лугу, заросшему высокой густою травой и гаоляном”, — писал Г.Ф. Цывинский (с. 111).

На якоре

Как и в Сиаме (где король искал союза с Россией, чтобы сохранить независимость своего государства), прием в Сайгоне отличался особой сердечностью и торжественностью. Во всем чувствовалось уже скорое приближение союза России и Франции. “Вся набережная и прилегающие к ней улицы были заполнены народом и в воздухе гудело: “Vive la Russia!” — (Г.Ф. Цывинский, с. 111).

23 марта, ощутив наконец переход от изнуряющей всех тропической жары к умеренному климату, вошли на рейд Гонконга. 29 марта продолжили плавание до Шанхая, на подходе к которому наследник пересел на пароход “Владивосток” для продолжения путешествия по Китаю. Две канонерские лодки провожали пароход в Ханкоу, а “Память Азова” с двумя другими крейсерами отправили в Нагасаки.

5 апреля 1891 г., до краев переполненный живностью тропиков и дарами растительного мира, с разгуливающими на палубе двумя слонятами и черной пантерой, увешанный клетками с заморской птицей, “Память Азова” входил на показавшийся всем сказочным видением нагасакский рейд. Петербургский журналист князь Ухтомский, обстоятельно (в отличие от наследника) описывавший все путешествия, включая и впечатления от бесподобных красот бомбейских природы и побережья, не находил слов для описания величественных берегов и узкого, ведущего в Нагасаки залива. К апрелю на рейд Нагасаки собралась едва ли не вся Тихоокеанская эскадра: “Память Азова”, “Владимир Мономах”, “Адмирал Нахимов”, лодки “Манчжур”, “Кореец”, “Бобр”, клипер “Джигит” и три парохода добровольного флота: “Петербург”, “Владимир” и “Байкал”.

Размах происшедшего культурного обмена (“полтораста офицеров сочеталось японским браком”) был неописуем. Корабли осаждали сотни лодок, с которых предлагали самые экзотические товары. Невероятно увеличилась торговля на берегу. Прибыл весь состав посольства, и город стал почти русским.

Прибывший 16 апреля из Китая на “Памяти Азова” наследник приступил к освоению обширной программы приемов, чествований, экскурсий и других развлечений. 28 апреля особенно удался обед в японском ресторане, где, как записывал Ф.В. Дубасов, “собраны были все самые лучшие гейши Киото, вообще славящиеся по всей Японии как самые красивые, образованные и элегантные, и там мы превесело провели вечер почти до 12 часов”. Наследник “был ужасно в духе, ужасно наслаждался, и все хохотали до упаду, как принц Георг дурачился с молодыми девчонками, и они его облепляли, как пчелы, и резвились, как котята”. Наследник и наутро “не переставал восхищаться и вспоминать смеш ные эпизоды вчерашнего вечера”. В восторгах (“как никогда” — писал Ф.В. Дубасов) прошел и завтрак близ Киото на оз. Бива (город Отсу, Оцу или Отцу) 29 апреля.

Тогда-то и пришло время возмездия. При возвращении на рикшах по узкой, запруженной толпой улочке в Отсу наследник, следуя за рикшами приставленного к нему принца Арисугава и его свиты, неожиданно получил удар саблей по голове от стоящего в оцеплении японского полицейского офицера. Наследник пытался укрыться в ближайшей на улице лавке, но при выходе подвергся нападению того же злоумышленника (такие подробности в своем письме передавал лейтенант с “Джигита” Е.А. Трусов). Достойно внимания то обстоятельство, что никто из свиты, включая и князя Баратынского, не встал грудью на защиту наследника. От гибели его спас принц Георг. Выскочив из своей коляски, он ударом трости по голове отвлек преследователя и помешал ему нанести второй удар. Переполох и паника в толпе и свите наследника были, конечно, неописуемы, но злодея успели обезоружить. Легкую рану черепа, не затронутого ударом сабли, удачно зашили, и Микадо лично отвез пострадавшего до Кобе, откуда он перебрался на “Память Азова”.

С извинениями за поступок своего подданного Микадо на следующий день прибыл во главе отряда кораблей. Его встречали со всеми почестями, с салютами, расхождением людей по реям, криками “ура”. Шесть салютов по 21 выстрел состоялось в тот день при встрече и обменах визитами.

Происшествие с наследником обернулось дождем орденов, которыми, стремясь задобрить русского императора, Микадо осыпал офицеров эскадры. Адмиралам прислали ордена Восходящего солнца 1-й степени со звездой, командирам трех крейсеров — Н.Н. Ломену, Ф.В. Дубасову и А.В Федотову (1839-?) — Восходящего солнца 2-й степени со звездой, их старшим офицерам “Памяти Азова” — О. А. Энквисту (1849–1912), “Владимира Мономаха” — Г.Ф. Цывинскому и “Адмирала Нахимова” — А.Р. Родионову (1849-?) — Священных сокровищ 3-й степени, а Г.Ф. Цывинскому сверх того — еще и орден Восходящего солнца 4-степени. Командиры канонерских лодок получили орден Священного Сокровища 3-й степени, а штабные чины — Восходящего Солнца 4-й степени. Невзирая на повторную просьбу Микадо, император Александр III приказал путешествие прекратить и всей эскадре отправиться во Владивосток.

6 мая отпраздновали день рождения (“нашего флагмана” — Ф.В. Дубасов), устроили по этому поводу гонку шлюпок, разукрашенных роскошной электрической иллюминацией. 7 мая 1891 г. последним актом путешествия стал завтрак, устроенный наследником на “Памяти Азова” для Микадо.

Так завершилось путешествие, вошедшее в историю на редкость бесцельным и дорогим (42 дня стоянки двух крейсеров в Бомбее, семь месяцев без боевой подготовки), отмеченное знаками неблагополучия судьбы, ничего не принесшее наследнику в “образованности” и лишь умножившее число умерщвленных в Азии слонов, тигров и крокодилов. 11 мая во Владивосток пришли “Адмирал Нахимов” и “Владимир Мономах”, 16 мая в сопровождении канонерских лодок пришел и “Память Азова” с наследником. 18 мая к эскадре присоединился клипер (крейсер 2 ранга) “Джигит”, вышедший из Иокогамы.

19 мая стало днем единственно государственно значимых в путешествии наследника событием. Он совершил торжество закладки сибирской железной дороги, а затем — начатого в порту, первого на русском Дальнем Востоке, сухого дока. Занятная была подготовлена для цесаревича инсценировка. Как писал состоявший в числе представителей эскадры лейтенант с “Джигита” Е.А. Трусов (1855–1904), (в 1895–1897 г. старший офицер “Памяти Азова”): “Наследник на лошадях проехал за две версты, там отслуживши молебен, сел в привезенный уже царский вагон и в нем по набросанной в несколько недель железной дороге прибыл к месту, где назначено построить вокзал в городе. Тут опять было молебствие, и он вложил после него серебряную доску в основание фундамента, и при нем тут же забросали этот угол”. За завтраком в прекрасно декорированном бараке наследник огласил телеграмму от императора о разрешении постройки прямой железной дороги через Сибирь.

В понедельник 20 мая на верхней палубе “Владимира Мономаха” с участием 170 приглашенных состоялся завтрак, за которым эскадра прощалась “с молодым флагманом, которого ужасно полюбили” (Ф.В. Дубасов). Честь приема наследника уступили “Мономаху”, так как “Азов” (обиходное название корабля) был “уже осчастливлен пребыванием на нем Его высочества”.

Спич, произнесенный Ф.В. Дубасовым в завершение плановых тостов, расстроил всех присутствовавших до слез и чрезвычайно тронул наследника. В речи подчеркивалось значение его путешествия на Дальний Восток, то есть “в ту сторону, куда лежит историческая дорога, по которой подвигается русский порт, и та особенно высокая честь и милостивое доверие, которое оказано флоту этим впервые совершенным им плаванием. “Счастье” этого путешествия и запечатленный в сердцах “тот простой и добрый привет”, которым в продолжение семи месяцев наследник одарял каждого, Ф.В. Дубасов обещал не только сохранить, но и передать “следующему поколению моряков”. Наследник же, выйдя из-за стола, крепко сжал руку оратора, сказал: “Я от всей души благодарю Вас за Ваши слова и никогда их не забуду”.

И действительно, карьера Ф.В. Дубасова была обеспечена, хотя и не на самых высших должностях. Восторг наследника оказался недолговечным, и даже Н.Н. Ломен, избранный с воцарением Николая II на должность флаг- капитана, был через малое время заменен более “духовно близким” — умелым царедворцем и интриганом К.Д. Ниловым (1856–1919).

“В своем восторге от общения с наследником, который держал себя с нами так просто, как с товарищами”, — писал и наблюдавший его (уже в кают-компании “Мономаха”) лейтенант Е.А. Трусов. “Много раз за это время я был близко около него, и каждый раз все более и более мне нравился его симпатичный взгляд, и теперь, конечно, еще больше, такие добрые прелестные глаза редко встретишь”. Каждому цесаревич обещал прислать из Хабаровска по своей фотографии, пока же для кают-компаний кораблей было подарено по большому снимку. Командирам и старшим офицерам с “Памяти Азова” наследник прислал в подарок чеканого золота чарки в древнерусском стиле, усыпанные драгоценными камнями, офицеры получили перстни, часы и запонки, лейтенанты с “Азова” — по золотому портсигару. Е.А. Трусову на “Джигите” достался роскошный перстень.

В этой эйфории счастья несказанно близкого товарищеского, как всем казалось, общения с наследником престола немыслимо было представить, сколько лицемерия, лжи и коварства обнаружится вскоре за мнимой его любезностью и обходительностью. Никому не дано было предвидеть, сколь многим из соприкасавшихся с молодым императором государственных и военных деятелей предстоит испытать на себе горечь самого низкого предательства и сколь гибельной для судьбы страны окажется совершенно неподходящая для государя, неустойчивая и маниакально упрямая натура последнего из правящих Россией Романовых. Не мог и лейтенант Трусов предвидеть, что он в числе многих обречен на гибель в войне, состоявшейся и проигранной по вине того, кто в дни торжеств во Владивостоке в 1891 г. излучал столько обманчивых добра, приветливости и света {3}.

“Память Азова” во Владивостоке. (С гравюры того времени)

Путешествие Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича и Великого Князя Николая Александровича

(Из журнала “Север ” Ns 45 за 1890 г.)

Полуброненосный фрегат “Память Азова”.

23-го октября Государь Наследник Цесаревич выехал из Гатчины в Триест, откуда Его Высочество отправился в продолжительное путешествие по Востоку, в сопровождении следующих лиц: свиты Его Величества генерал-майора князя Барятинского, штабс-ротмистров князя Кочубея и Волкова и флигель-адъютанта князя Оболенского.

Нельзя не признать некоторого политического значения за торжественной и радушной встречей, какая оказана была в Вене Наследнику Российского престола. Тут важна была не пышность обстановки этой встречи, не сердечность и задушевность приема австрийского императора, а сам факт этой встречи. Вся австрийская печать приветствовала этот визит как благоприятный политический симптом. “Сына того Императора, дружба с которым является драгоценным залогом всеобщего мира”. Славянские газеты пошли еще дальше и прямо заявляют, что только союз Австрии с Россией мог бы вполне удовлетворить австрийских славян.

Фрегат “Память Азова”, на котором служит в чине мичмана Его Императорское Высочество великий князь Георгий Александрович, состоял в той эскадре, которая встретила Наследника Цесаревича в Триесте. На этом же фрегате Его Высочество совершит значительную часть своего путешествия по Дальнему Востоку. Предполагается посетить многие порты Европы и Черное море, а затем через Суэцкий канал фрегат направится в Индию, Зондский архипелаг, различные порты Китая и Японии и, наконец, во Владивостоке закончится первая часть плавания. Отсюда Его Высочество Наследник Цесаревич начнет сухопутное путешествие по Сибири, а Великий Князь Георгий Александрович отправится продолжать свой объезд вокруг земли.

Таковы исключительные условия плавания фрегата “Память Азова”, и потому мы помещаем на страницах “Севера” рисунок, отчетливо представляющий внешний вид фрегата. Вот некоторые подробности об его устройстве.

Фрегат “Память Азова” был спущен на воду 20-го мая 1888 г. с верфи Балтийского завода. По своей конструкции он принадлежит к группе полуброненосных крейсеров, начало которым положил адмирал А.А. Попов. Это судно спроектировано инженерами Балтийского завода, под общим указаниям управляющего этим заводом М.П. Кази. Корпус фрегата построен из стали и в подводной части обшит деревом и медными листами. Размеры крейсера таковы: наибольшая длина 385 ф., наибольшая ширина 51 ф.; высота от киля до планширя 43 ф. 9 д; среднее углубление 23 фута; водоизмещение или общий вес 6100 тонн. Из этого числа 1100 тонн приходятся на запас угля, дающего крейсеру возможность пройти полным ходом, т. е. по 17,5 узлов, почти 3360 миль, без возобновления запаса угля. Но обыкновенно скорость движения ограничивается 9 узлами, и при этом условии крейсер может пройти около 14000 миль, на что потребуется около 61 суток.

В четырех средних водонепроницаемых отделениях помещается паровой механизм в 8500 индикаторных сил. Эти отделения снизу защищены, на случай пробоины, внутренним стальным дном, с бортов слоем угля в сажень толщиной и шестидюймовой бортовой броней, а сверху-палубной стальной броней в два дюйма толщины. В следующих водонепроницаемых отделениях, так же прекрасно защищенных, размещаются пороховые, бомбовые и минные погреба. Вообще, все судно в подводной своей части разделено внутренним дном, палубами и переборками на 60 водонепроницаемых отделений. Самое большое из этих отделений — машинное и вмещает до 360 тонн воды, которая, в случае пробоины, все-таки не лишит судна способности держаться на воде, но только осадить его на 11 дюймов глубже. Конечно, поставлен ряд машин-насосов, способных отливать в минуту 2000 ведер. Таким образом, все существенные части крейсера хорошо защищены, как положением их в судне, так и поясом стальной брони в 6 дюймов толщины, положенной на бортах почти во всю длину и возвышающейся над водой на 2 фута, а, кроме того, стальной палубой в 2 дюйма толщиной, предохраняющей внутренние помещения от навесных выстрелов.

Эта палуба называется жилой. На ней помещается команда во время сна, аптека с лазаретом, офицерская кают-компания, каюты для 34 офицеров и чиновников и 3 выбрасывающих аппарата для мин Уайтхеда. Следующая палуба, на высоте 10 футов над уровнем воды, называется батарейной: здесь стоит 13 дальнобойных пушек 6-ти дюймового калибра, изготовленных на Обуховском заводе. Тут же устроено помещение для адмирала и командира. Еще выше, на 17 футов над водою, помещается батарея из 2 дальнобойных 8-дюймовых орудий, поставленных на особых выдающихся за линию борта выступах для большего угла обстрела, и, кроме того, здесь же стоят 15 скорострельных пушек по бортам палубы и на мостиках, которые поднимаются еще на 8 футов над палубой.

Верхняя палуба защищается от мелких снарядов невысоким фальшбортом, за которым устроены ящики для помещения коек команды для отдыха днем. Парусность судна небольшая — всего 17009 квадр. футов, паруса распределены на трех мачтах. По бокам крейсера помещаются 4 паровых катера и 6 гребных судов.

Командиром фрегата состоит капитан 1-го ранга Николай Николаевич Ломен, старшим офицером Оскар Адольфович Энквист; нижних чинов 580 человек.

Из рапортов о плавании фрегата “Память Азова”

От 1 сентября 1890 г.

23 августа, в 8 час. 40 мин. утра, по приеме на фрегат свиты его Величества контр-адмирала Басаргина и состоящей под его председательством комиссии, снялся с якоря с Кронштадтского рейда и пошел в море, причем фрегат имел осадку: форштевнем 22 фт. и ахтерштевнем 26 фт. 2 дм. Выйдя за Толбухин маяк, приступил к определению девиации компасов. В 11 час, по окончании определения девиации компасов, дал полный ход обеим машинам, имея пары во всех котлах. В 8 час. 10 мин. вечера, по открытии Ревельстейнского маяка, уменьшил ход, взял курс на Ревель, где и стал на рейде в 10 час. 45 мин. вечера 24 августа. Контр-адмирал Басаргин, а затем и все остальные члены комиссии по приему фрегата в казну, по окончании занятий отбыли с фрегата.

25 августа, в 8 час. 15 мин., снялся с якоря для следования в г. Плимут, имея пары в половинном числе котлов. При выходе из Финского залива встретил пасмурность, при тихой погоде. 27 августа, после полуночи, увидел маяк Фальстербо-риф, а в 1 час. 55 мин. подошел к этому маяку. Переход от Ревеля в 526 миль совершен в 42 часа. Принял лоцмана для проводки фрегата Бельтом и Каттегатом в Скагеррак, фрегат остался на якоре для исправления повреждения в штурвале, заключающегося в том, что при переводе штурвала для осмотра на ручной согнулся рычаг разобщенной муфты, что было исправлено своими средствами через несколько часов.

В 4 час. 10 мин. пополудни снялся с якоря; в 11 час. 25 мин. вечера, за темнотой, вновь вынужден был стать на якорь в Бельте. Снялся в 5 час. 30 мин. утра 28 числа и в 4 часа пополудни вошел в Каттерат.

29 августа, в 3 часа пополудни, остановил машину близ маяка для сдачи лоцмана, но за пасмурностью удалось сдать лоцмана лишь в 6-м часу утра, держась это время под парами в виду маяка. В 7 час. 30 мин. утра прошел меридиан мыса Скаген.

В Скагерраке встретил свежий ветер в бейдевинд с правой; ветер продолжал дуть с силой 5–6 баллов и 30 августа, но к вечеру того числа стал стихать. За пасмурностью не имел обсервации. Высокоторжественный день был отпразднован согласно уставу. В тот же день, в 8 ½ час. вечера, при подходе по счислению к маяку Outer Gobbart, уменьшил ход, проверяя места глубинами по лоту Томсона. В начале 12 часа увидели упомянутой маяк. За пасмурностью уменьшил ход. На рассвете, различив баканы у маяка Galloper, 480 миль прошел в 41 час. Английский канал прошел, имея штили и маловетрие из южной половины компаса. Расстояние от Дувра до Плимута по тому курсу, коим следовал фрегат, равно 245 милям, пройдено в 21 час, причем фрегат имел почти все время заметное противное течение, доходившее иногда до 3 ½ — 4-х узлов.

В 6 час. 45 мин. 1 сентября стал на якорь на плимутском рейде. Весь переход от Ревеля совершил под половинным числом котлов, причем все механизмы действовали совершенно исправно.

Средняя из вышеупомянутых цифр хода оказывается 11,87.

Здоровье офицеров и команды находится в отличном состоянии.

Командир капитан 1 ранга Н.Н. Ломен

От 15 сентября 1890 г.

Всего фрегатом сделано от Плимута до Мальты 2221 миль в 188 часов. Ход оказался 4,27 узла. Если исключить время держания фрегатом против зыби и время двукратного уменьшения хода и не принимать в расчет пройденных за это время миль, то ход оказывается равным 13,1 узла.

Фрегат выдержал благополучно шторм, замечательный по громадной и неправильной волне, высотою которая доходила до 30 футов, фрегат качало, как небольшую шлюпку. Число боковых розмахов от 11 до 12 в минуту, при крене от 25 до 30 градусов, килевых — до 17–18 в минуту. Фрегат при наклонении не останавливался ни на секунду, и его быстро перебрасывало на другую сторону; и один раз баркас с левой (стороны) коснулся воды.

Нос фрегата всплывал нелегко, и для облегчения носа перенес два 12-дюймовых кабельтова (каната) в 10-е кормовое отделение и всё время расходовал уголь из носовых угольных ям; вообще фрегат требует дальнейшего дифферента, чего надеюсь достигнуть переносом запасного каната и других тяжестей в машинные угольные ямы. Фрегат был в полном грузу, какими окажутся его качества при пустых угольных ямах, этого определить не могу, но полагаю, немного изменится, так как для того, чтобы уменьшить число розмахов во время шторма, напустил в трюм до 100 тонн воды, но это оказало мало влияния; вообще, фрегат, обладая малой начальной устойчивостью, подвергнут почти всегда небольшой качке, даже на якоре.

Повреждений по корпусу почти не оказалось, смыло всё носовое украшение, клеёнку с балкона и сорвало клюзовые крышки, что, впрочем, надо было ожидать; клюзы забили быстро. Портовые ставни пропускают много воды вследствие отсушения резины, потому во время свежего ветра в батарее бывает сыро, кроме того, в носу и корме потекли некоторые заклепки, которые и были зачеканены. Вообще, фрегат оказался крепок, он обладает довольно хорошими морскими качествами в полном грузу, но всё-таки короток для форсирования большой океанской волны. Искусственная вентиляция действовала слабо, приписываю это течи воздуха по трубам, которые нужно будет осмотреть и прочеканить, если возможно. Вследствие этого температура в рулевом отделении доходила до 30°.

По приходе фрегата в Севастополь (так по тексту) необходимо будет вставить в батарейную палубу до 14 иллюминаторов, дабы дать возможность теплому воздуху выходить из-под бимсов жилой палубы, где температура даже при 14–15° наружного воздуха поднимается до 27–28°, при открытых боковых иллюминаторах. Машины фрегата действовали превосходно. По спуске лоцмана в Плимуте, машины были остановленны только для принятия лоцмана при входе на Мальту, так что в течение 9 суток машины действовали безостановочно, при всяком волнении моря.

Командир капитан 1 ранга Н.Н. Ломен

От 15 октября 1890 г. Мальта.

4 сентября прибыл в Плимут его королевское Высочество герцог Эдинбургский и вступил в управление портом. Его Высочество посетил фрегат 5 сентября.

6 сентября после рассеивания густого тумана, снялся с якоря с плимутского рейда для следования в порт Мальту. Выйдя за Эдистонский маяк, взял курс в край горизонта маяка Oushant. Барометр был довольно высок (29,94), слабый ветер из SW четверти и зыбь вначале небольшая, но увеличившаяся в южной части канала 7 сентября, после 8 час. утра, ветер крепчал до 7 баллов и зыбь увеличилась настолько, что нашел нужным уменьшить ход до 11 узлов. В полдень пришлось ограничиться самым малым ходом. Ветер стал сильно свежеть и перемещаться жестокими шквалами, и фрегат стал претерпевать сильную качку. В 6 час. усилившийся шторм развел огромную зыбь. Для уменьшения розмахов боковой качки привел против волны, уменьшив ход настолько, чтобы только вращалась машина, причем ход был от 2 ½ до 3 узлов.

8 сентября шторм с полудня обратился в весьма свежий ветер (8 баллов), но зыбь была по- прежнему громадна и шла от двух направлений. На ночь возобновились штормовые шквалы с дождем, барометр стал показывать стремление к подъему, фрегат шел по-прежнему самым малым ходом против волны, имея ту же неправильную качку.

9 сентября, после полуночи, полагая, что зыбь несколько улеглась, спустился на настоящий курс (западнее м. Финистерре); шел малым ходом под двумя котлами, имея зыбь от 9 до 10 румбов справа. Убедившись в возможности идти по курсу без риска каких-нибудь потерь, так как качка увеличилась донельзя, в 5 час. утра вновь привел против главного направления зыби, и лишь в 8-м часу утра, когда зыбь стала более отлогою, взял курс на S и поставил триселя. Обсервация показала верность счисления.

10 сентября, в 5 ½час — вечера, прошел маяк Roca. Для уменьшения розмахов все еще большой качки ставил по временам косые паруса. Барометр с полудня 9 сентября стал подниматься, ветер к вечеру 20 сентября стих до маловетрия. В 7 час. 15 мин. утра, 11 сентября, прошел мыс. Св. Винцент, возле которого обогнал отряд из 4 английских корветов, шедших на S под парусами. В 8 час. вечера, в тот же день, вошел в Гибралтарский пролив, а через 2 ½ часа вышел из него в Средиземное море, где располагал курсами вдоль горизонтов выдающихся маяков. 11 числа весь день дул свежий ветер от О и OSO, при высоком барометре.

12 и 13 сентября была переменная погода, преимущественно довольно свежий противный ветер с незначительным волнением, не влиявшим, впрочем, на ход, державшийся около 13 узлов. Ночью на 14 сентября сильный дождь препятствовал рассматривать горизонт, более чем на 2–3 кабельтова; вынужден был уменьшить ход. В 6 час. вечера 11 сентября пройден м. Бон, а в 9 час. утра 15 сентября остановил машину перед входом в гавань о-ва Мальты, где и стал на бочку.

Считал необходимым донести об отличном уничтожении девиации компасов, произведенном полковником Де-Колонгом, что дало возможность плавать совершенно точно. Всего фрегатом сделано от Плимута до Мальты 2221 мили, в 188 часов, ход оказывается 16,27 узлов. Если же исключить время держания фрегата против зыби и время двукратного уменьшения хода и не принимать в расчет пройденных за это время миль, то ход оказывается равным 13,1 узла; фрегат 16 часов шел по 14 узлов, причем все время пары были в половинном числе котлов.

Фрегат выдержал благополучно шторм, замечательный по громадной и неправильной волне, высота которой доходила до 30 фт.; число боковых розмахов доходило от 11 до 12°, при крене от 25 до 30, килевых до 17–18 в минуту. Фрегат при наклонении не останавливался ни на одну секунду, и его быстро перебрасывало на другую сторону; раз барказ с левой коснулся воды и оказался обладающим довольно хорошими морскими качествами. Машины фрегата действовали превосходно.

Командир капитан 1 ранга Н. Н. Ломен

От 22 октября 1890 г.

Качка фрегата “Память Азова” при переходе в Триест показала, что остойчивость его недостаточна; розмахи доходили до 17° в сторону, а их число доходило до 9 (в минуту).

Для “Владимира Мономаха” число розмахов в минуту 11, и наибольший крен 11°.

На основании этого и замечая вообще вялость качки, я прошу разрешения снять с фрегата 2 минных катера со шлюпбалками, в которых вес минного вооружения и шлюпбалок составляет 2580 пудов или 43 тонны. Вес этот, помещен на 20 футов над ватерлинией.

Ввиду предстоящего плавания с наследником цесаревичем катера эти могут быть сняты временно и доставлены во Владивосток с другими вещами на пароходе, который может зайти за ними в Пирей.

Свиты его императорского величества контр-адмирал Басаргин

От 23 октября 1890 г.

По прибытии моем 25 сентября на канонерской лодке “Запорожец” в Пирей я застал фрегаты “Владимир Мономах” и “Память Азова” уже ошвартовавшимися в пирейской гавани; оба фрегата пришли в Пирей 22 числа. Две яхты их императорских Высочеств великого князя Александра Михайловича и Георгия Максимилиановича герцога Лейхтенбергского также стояли в гавани, но 25-го обе они снялись с якоря и пошли: одна в Севастополь, другая в Каттаро.

В ночь на 26-е число я перенес свой флаг на фрегат “Память Азова” и в тот же день имел счастье представиться ее Величеству королеве Эллинов, Ольге Константиновне в Татое, летней загородной резиденции их Величеств. 30 сентября сделал смотр фрегату “Память Азова”, где нашел все в надлежащем порядке. Капитан 1 ранга Ломен мне донес рапортом, что во время плавания под парами температура в жилой палубе при закрытых бортовых иллюминаторах возвышается до 35’/2, особенно около дымовых кожухов, и что для уменьшения нагревания кожухов следует прорезать в них отверстия сверху, а для выхода нагретому воздуху из жилой палубы вставить 16 медных иллюминаторов, по образцу именуемых на этой палубе.

Соглашаясь вполне с предложением командира, я разрешил сделать заказ на производство этих работ и ввиду предстоящего плавания в жарком климате предписал командирам фрегатов сшить обвесы на один борт, в предупреждение накаливания железного борта от солнца. Эта мера была мною испытана на фрегате “Князь Пожарский” и дала разницу в температуре на 4°, а если парусину смачивать, то и более.

1 октября я и командиры судов встретили в Афинах, на станции железной дороги, его Величество короля Георга и его Высочество великого князя Павла Александровича с августейшей супругой, прибывших из-за границы по патрасской дороге. 2-го октября, вследствие получения мною депеши от начальника Главного морского штаба, канонерская лодка “Запорожец” послана в Смирну с 58-ю человеками команды фрегата “Владимир Мономах”, подлежащих увольнению, и за назначенными им на смену.

4 октября фрегат “Владимир Мономах” ушел в Парос на практическую стрельбу и возвратился в Пирей 7-го числа.

10 октября, в 8 ½час. утра прибыла на рейд английская яхта “Condor”, под флагом ее императорского Высочества великой княгини Анастасии Михайловны, герцогини Макленбург-Шверинской. Ее Высочество с августейшим супругом изволили посетить фрегат в 3 час. пополудни и после осмотра фрегата и милостивого разговора с некоторыми из офицеров отбыла на яхту в половине пятого часа.

Во время пребывания моего в Пирее движение иностранных судов заключалось в приходе два раза отряда греческих канонерских лодок, под брейд-вымпелом капитана 1 ранга Miaoulis, и французских фрегатов “Cecille” и “Scignelay”, из которых первый ушел на Мальту 15 октября, а последний остался в Пирее.

15-го числа, в 1 час пополудни, изволили прибыть на фрегат “Память Азова” ее Величество королева, ее императорское Высочество княгиня Анастасия Михайловна с августейшим супругом герцогом Макленбург-Шверинским, его императорское Высочество великий князь Павел Александрович и их королевские Высочества принцы Георг и Николай греческие. Обошедши фрегат и поздоровавшись с командой и офицерами, ее королевское Величество милостиво изволила принять приглашение на сервированный в кают-компании завтрак, по окончанию которого, помощник старшего инженер-механика Гриценко имел счастье представить ее Величеству несколько картин и набросков, относящихся до плавания фрегата по Средиземному морю. Им была поднесена ее Величеству картина масляными красками фрегата “Память Азова”.

В 3 часа пополудни ее Величество и их Высочества отбыли на фрегат “Владимир Мономах”, где изволили откушать чай, предложенный командиром фрегата капитаном 1 ранга Дубасовым.

Осмотрев “Владимир Мономах”, августейшие посетители вернулись на “Память Азова”, откуда, простившись милостиво с командой и офицерами, отбыли в начале 5 часа в Токай. Имея уведомление от начальника Главного Морского штаба о том, что его императорское Высочество наследник цесаревич прибудет в Триест 25 октября, я с фрегатами “Память Азова” и “Владимир Мономах” 16 октября направился в Триест. По тесноте пирейской гавани и трудности одновременного маневрирования с длинными судами для выхода, я приказал командиру фрегата “Владимир Мономах” накануне перейти в Саламинскую бухту, а на фрегате “Память Азова” вышел за гавань, в 8 час. утра 16-го, но не мог тотчас же следовать далее, потому что во время поворота в гавани работавшими машинами назад и вперед перлинь, приготовленный для завоза на французский авизо, навернулся на левый винт, очищение которого водолазами заняло около 2½ час, и только в 11 час. оба фрегата взяли курс к мысу Малео.

Плавание до Триеста, 880 миль, было сделано в 73½ час, при среднем ходе 12 миль в час. Фрегаты держались соединенно, имея пары в половинном числе котлов. Обогнув Матапан, получили свежий S, и значительную зыбь. В Триест пришли с фрегатами 18 октября, в 12½ час. дня.

Свиты его императорского величества контр-адмирал Басаргин

От 4 декабря 1890 г.

Его императорское Высочество наследник цесаревич прибыл в Суэц в 8 ½ час — утра 26 ноября и, встреченный на вокзале нашим консулом и местными властями, изволил пешком проследовать до пристани, где, сев на катер с фрегата “Память Азова”, переехал с берега на фрегат, на котором тотчас был заменен контр-адмиральский флаг брейд-вымпелом его императорского Высочества. В 10 час, по случаю Георгиевского праздника, его Высочество изволил присутствовать на обедне, после которой поздравил с праздником офицеров и команду фрегата, а также георгиевских кавалеров, собравшихся к обедне с других судов отряда. По обходе фрегата его Высочеству наследнику цесаревичу благоугодно было принять предложенный офицерами завтрак в кают-компании, по случаю тезоименитства его императорского Высочества великого князя Георгия Александровича, состоявшего членом этой кают-компании.

В числе командиров судов, присутствовавших на завтраке, находился командир фрегата “Владимир Мономах” капитан 1 ранга Дубасов, имевший орден св. Георгия 4 ст., которого наследнику цесаревичу угодно было особо поздравить с праздником, после чего его Высочество поднял бокал за здоровье здесь присутствующих и всех отсутствующих георгиевских кавалеров.

На следующий день его императорское Высочество, в 2 часа пополудни, посетил канонерскую лодку “Запорожец”, где, прощаясь с командой и офицерами, милостиво изволил наградить подарками командира капитана 2 ранга Невражина и пятерых из офицеров лодки. По прибытии наследника цесаревича обратно на фрегат “Память Азова” его Высочеству благоугодно было приказать фрегатам сняться с якоря для следования в Аден.

В 4 часа пополудни вверенный мне отряд снялся с якоря и пошел в море, канонерской же лодке “Запорожец” было мною предписано, по отбытии отряда, следовать на станцию в Пирей.

По уходе из Суэца того же дня, в 5’/2 час. вечера, проходя маяк Нью-Порт Рок, спустили бред- вымпел его Высочества и подняли мой флаг. Во время всего перехода погода стояла прекрасная, преобладали легкие южные ветра, при температуре +30° R.

2 декабря, в 3 час. пополудни, не доходя до острова Перим, подняли флаг наследника цесаревича, а контр-адмиральский спустили.

В 1 час ночи 3 декабря стали на якорь на Аденском рейде на глубине 7 саженей, причем на рейде застали назначенный сопровождать наследника цесаревича крейсер “Адмирал Корнилов”. Утром того же дня его императорскому Высочеству угодно было посетить крейсер. По отходе его Высочество съехал на берег, а вечером, ввиду погрузки угля на фрегат “Память Азова”, вернулся опять на “Адмирал Корнилов”, где изволил обедать, после чего переехал на фрегат “Память Азова”.

Свиты его императорского величества контр-адмирал Басаргин

От 22 декабря 1890 г.

4 декабря, в 8 час. пополудни, отряд согласно приказанию его императорского Высочества наследника цесаревича снялся с якоря из Адена для следования в Бомбей. Погода в продолжение всего этого перехода была вполне благоприятная, штили и маловетрия продолжались до 9-го числа, после чего сменились NO муссоном, сила которого не превышала 2-х баллов. Ход отряда был около 11 узлов при половинном числе котлов. Питание котлов на фрегате “Память Азова” производилось исключительно пресной водой, взятой вдобавок к опреснителю Вира, в количестве 27 тонн, вследствие этого, при очистке и осмотре котлы оказались в совершенной исправности.

6 декабря, в день тезоименитства его императорского Высочества наследника цесаревича, в 10 час. утра суда отряда подняли молитвенные флаги. На фрегате “Память Азова” Их Высочества присутствовали за обедней, после которой было отслужено молебствие с провозглашением многолетия царствующему дому. В полдень суда отряда расцветились флагами и произвели салют в 25 выстрелов. По окончании салюта “Адмирал Корнилов” и “Владимир Мономах” сигналом принесли свои поздравления августейшему имениннику, на что его Высочеству угодно было сигналом ответить “благодарю”, а на фрегате “Память Азова”, по окончании богослужения, приняв поздравления офицеров, его Высочество при обходе фрегата, в свою очередь, поздравил команду и офицеров с морским праздником, и затем все свободные от службы офицеры были приглашены августейшим именинником к завтраку, сервированному на юте, под тентом, задрапированном флагами.

Вечером офицеры, праздновавшие свои именины в этот день, были осчастливлены приглашением его Высочества к обеденному столу. С наступлением полной темноты суда отряда, оставленные в строе клина, были иллюминированы электрическими лампочками, причем “Адмирал Корнилов” эффектно осветил линию борта и рангоут, а “Владимир Мономах” нес на фок-мачте вензель наследника Цесаревича. Иллюминированные суда жгли фальшфейера и пускали ракеты. Оставшись довольным освещением конвоирующих судов, его Высочество изволил приказать сделать сигнал “Наследник цесаревич изъявляет свое особенное удовольствие”.

11 декабря, в 9 час. утра, отряд прибыл на бомбейский рейд под флагом наследника цесаревича. Все суда, стоящие на рейде, как военные, так и коммерческие, были иллюминированы флагами. После ответа с крепости на сделанный нами салют нации английские военные суда, стоящие на рейде, корвет и канонерская лодка салютовали флагу наследника цесаревича. Вслед за сим прибыл на фрегат “Память Азова” губернатор Бомбея лорд Гаррисс для принесения его Высочеству наследнику цесаревичу поздравления с благополучным прибытием в Индию. В то же утро, простившись с офицерами и командой, в 10½ час. его императорское Высочество наследник цесаревич, в сопровождении греческого принца Георга и лиц его свиты, изволил отбыть на берег, в помещение, приготовленное для их Высочеств и для свиты в доме, занимаемом губернатором. Как только гребной катер с его Высочеством отвалил от борта и флаг наследника цесаревича был перенесен с фрегата на катер, люди, посланные заблаговременно по реям, прокричали пять раз “ура” и все военные суда, стоящие на рейде, послав также людей по реям, произвели салют.

Отряд остается в Бомбее до 20 января, после чего проследует в Коломбо.

Свиты его императорского величества контр-адмирал Басаргин

От 11 февраля 1891 г.

По съезде на берег в Бомбее его императорского Высочества наследника цесаревича, я представил командирам судов отряда располагать временем до 2 января по своему усмотрению.

14 декабря наследник цесаревич выехал по железной дороге на Эллор, вблизи которой изволил провести несколько дней на охоте.

19 декабря его императорское Высочество вернулся с поездки и был встречен на вокзале его императорским Высочеством великим князем Георгием Александровичем, мною и командирами судов отряда. К приходу поезда на вокзале был сервирован обед, к которому его Величество милостиво изволил пригласить всех лиц с отряда, встречавших его. По окончании обеда, наследник цесаревич, сев в приготовленный поезд, проследовал в Ахмедабад, откуда, согласно маршруту, проехал в Северную Индию.

1 января мною была послана наследнику цесаревичу телеграмма от имени служащих в отряде с поздравлением по случаю Нового года. В тот же день мы были осчастливлены получить из Дели от его императорского Высочества следующий ответ:

“поздравляю командиров, офицеров и команду вверенного вам отряда с новым годом”. 2 января начали производить правильное учение по расписанию, приложенному к “Правилам внутренней службы на корабле”.

15 января мною была получена телеграмма от свиты его императорского Высочества генерал- майора князя Баратынского, в которой передавалось высочайшее повеление изготовить к 23 января крейсер “Адмирал Корнилов” для доставления в Пирей заболевшего его императорского Высочества великого князя Георгия Александровича. Немедленно мною было приступлено к исполнению полученного повеления.

18 января, в 10 час. вечера, его императорское Высочество наследник цесаревич со свитой изволил прибыть из Калькутты в Бомбей. Встреченный мною на станции железной дороги, его императорское Высочество сел в приготовленный губернатором экипаж, проследовал к пристани, где на катере фрегата “Память Азова” изволил переехать на флагманское судно.

23 января, в день отъезда его императорского Высочества великого князя Георгия Александровича в Грецию, офицеры фрегата “Память Азова” устроили в кают-компании завтрак, который почтили своим присутствием их императорские Высочества наследник цесаревич и великий князь Георгий Александрович и его королевское Высочество принц Георгий Греческий. По окончании завтрака его императорское Высочество отбыл на крейсер “Адмирал Корнилов” на катере, гребцами которого были офицеры фрегата “Память Азова” и на руле находился командир фрегата капитан 1 ранга Ломен; команда же фрегата была послана по вантам и кричала “ура”. Вслед за этим катером прибыл на крейсер “Адмирал Корнилов” на паровом катере наследник цесаревич. Пробыв короткое время на крейсере и милостиво простившись с офицерами и командой, его императорское Высочество наследник цесаревич отбыл обратно на фрегат “Память Азова”.

Затем крейсер немедленно снялся с якоря, прошел вдоль левого борта флагманского фрегата, имея команду, стоящую на вантах, и при криках “ура”, как своей, так и посланный по вантам команды фрегата “Память Азова”, ушел в море. В 7 час. вечера того же дня его императорское Высочество наследник цесаревич отбыл с фрегата на берег и в 10 час. вечера изволил выехать по железной дороге в Мадрас.

На следующий день, 24 января, “Память Азова” и “Владимир Мономах” снялись с якоря для следования в Тутикорин, откуда его императорское Высочество предполагал идти с отрядом в Коломбо.

Во время стоянки отряда в Бомбее офицеры вверенного мне отряда были всегда приглашаемы губернатором Гарриссом на все балы, которые происходили за это время в губернаторском доме. Любезному примеру лорда Гаррисса последовало все бомбейское общество и во главе его клубы, которые все без исключения прислали приглашения нашим офицерам считать себя почетными членами в продолжение всей стоянки отряда в Бомбее. В саду королевского яхт-клуба, по просьбе старшин, было мною два раза разрешено хору музыки фрегата “Память Азова” играть от 5 до 7 час. вечера. В это время большинство англичан, проживающих в Бомбее, собираются в саду яхт-клуба или на прилегающей к нему городской пристани любоваться морем и закатом солнца. Команды в Бомбее перебывали на берегу.

Снявшись с якоря 24 января, в 5 час. пополудни, вверенный мне отряд, при слабом ветре от NW, прибыл в Тутикорин к 9 час. утра 28 января. Во время перехода обнаружилась целесообразность двух вентиляторных труб, поставленных в машину над цилиндрами высокого давления. Температура понизилась в этом месте на 7° R, с 52 на 45; когда же ввели электрические вентиляторы, температура понизилась еще на 3°. На тутикоринском рейде встретили стоявший на якоре английский корвет “Turquoise”, который выслал нам навстречу шлюпку с офицером для указания удобного якорного места в расстоянии от города 5 1/ 2 миль.

Прибытие наследника цесаревича ожидалось 30 января в 6 час. утра. Накануне вечером были посланы к городской пристани шлюпки. В 6 час. 25 мин. я имел честь встретить на станции железной дороги его императорское Высочество наследника цесаревича. По прибытии его императорское Высочество соблаговолил принять чай, предложенный городскими властями, и затем изволил проследовать на пристань. Сев в стоящий там минный катер фрегата “Владимир Мономах” и приказав поднять свой флаг, его императорское Высочество отбыл на фрегат “Память Азова”. При прохождении наследника цесаревича мимо английского корвета “Turquoise” на нем послали людей по реям и произвели салют в 21 выстрел. Как только катер под флагом наследника цесаревича показался, с судов отряда был произведен салют в 25 выстрелов и команда была послана по реям.

В 8 час. 25 мин. его императорское Высочество изволил прибыть на фрегат “Память Азова”, на котором был поднят флаг наследника цесаревича. По особому приглашению наследника цесаревича на фрегат прибыли, кроме лиц свиты, сопровождавшие его Высочества по Индии сэр Дональд Мэкензи Воллес и полковник Герад. Эти лица, согласно желанию наследника цесаревича, сделали на фрегате переход из Тутикорина в Коломбо, куда отряд снялся в 5 час. пополудни. Совершив переход при совершенно тихой погоде, отряд прибыл в Коломбо в 8 час. утра 31 января. На пути догнали английский корвет “Turquoise”, который, завидя отряд, расцветился флагами.

При входе в коломбскую гавань стоящий там английский фрегат “Boadicea”, под флагом вице- адмирала сэра Fremantle, и береговая батарея отсалютовали 21 выстрелом, на что им было отвечено тем же числом выстрелов. В 9 час. 40 мин. отряд стал на якорь. В гавани стояли суда: яхта его императорского Высочества великого князя Александра Михайловича “Тамара” и английские военные суда: фрегат “Boadicea”, корвет “Turquoise” и канонерская лодка “Brisk”. В 9 час. 50 мин. на фрегат прибыли их императорские Высочества великие князья Александр и Сергей Михайловичи и были встречены на верхней палубе его императорским Высочеством наследником цесаревичем. Вслед за ним прибыли для приветствия наследника Цесаревича губернатор Цейлона сэр Хаулок и вице-адмирал Фримантл, которым по прибытии был произведен салют в 17 выстрелов.

В 2 часа дня наследник цесаревич посетил яхту “Тамара”. В 4 час. его императорское Высочество изволил съехать на берег для посещения губернатора и вечером вернулся на фрегат. В 9 час. 1 февраля его императорское Высочество со свитой отбыл на берег для путешествия во внутрь острова Цейлона.

8 февраля наследник цесаревич изволил возвратиться на фрегат “Память Азова”. 12 февраля, согласно приказанию его императорского Высочества, отряд предполагает идти в Сингапур.

Свиты его императорского величества контр-адмирал Басаргин

От 23 февраля 1891 г.

12 февраля, в 8½ час. утра, прибыли на фрегат “Память Азова” их императорские Высочества великие князья Александр и Сергей Михайловичи и, простившись с его императорским Высочеством наследником цесаревичем, отбыли на яхту “Тамара” в 10 час. Тотчас по отбытии их Высочеств отряд, по сигналу с флагманского судна, снялся с якоря. При выходе фрегата “Память Азова” под флагом наследника цесаревича из-за брекватера на английском корвете “Turquoise” послали людей по реям и произвели салют в 21 выстрел, на что было отвечено с фрегата равным числом выстрелов.

Вслед за фрегатом “Память Азова” вышли: фрегат “Владимир Мономах” и яхта “Тамара”, которые и держались — первый на левой раковине адмиральского судна, а вторая на его правом траверзе. В таком порядке суда отряда в 10 час. 30 мин. взяли курс на S, следуя вдоль западного берега Цейлона. В 1 час дня сопровождавшая нас яхта “Тамара” подняла по международному своду сигнал “Желая счастливого плавания”, после чего повернула на NNW и вскоре скрылась из виду. В ответ на сигнал с “Тамары” был, по приказанию его императорского Высочества наследника цесаревича, поднят сигнал: “Благодарю, желаю счастливого плавания”.

По уходе яхты приказано было фрегату “Владимир Мономах” вступить в кильватер “Память Азова”; этот строй сохранялся до прибытия в Сингапур. В продолжение всего перехода господствовали маловетрия от NO и штили.

Отряд прибыл в Сингапур в 11 час. утра 18 февраля. С появлением на рейде фрегата “Память Азова” стоявшая там эскадра Тихого океана, под флагом вице-адмирала Назимова, салютовала 25- ю выстрелами и послала людей по реям. Следуя движению нашей эскадры, все находившиеся на рейде иностранные военные суда: Сиамская канонерская лодка "Макию-Раджи-Куман” и английские корветы “Caroline” и “Plover” также послали людей по реям и салютовали 21 выстрелом.

По окончании этих салютов, с фрегата “Память Азова” произвели салют вице-адмиральскому флагу начальника эскадры в 15 выстрелов и затем салютовали 2 раза по 21 выстрелу с подъемом сперва английского, а потом сиамского флага.

В 11 час. 30 мин. отряд стал на якорь, после чего тотчас прибыли на фрегат начальник эскадры Тихого океана вице-адмирал Назимов и наш консул А. Выводцев.

На рейде стояли: крейсер “Адмирал Нахимов” под флагом вице-адмирала Назимова, лодки “Кореец” и “Манджур”, английские корветы “Caroline” и “Plover” и сиамская канонерская лодка "Макию-Раджи-Куман”.

В полночь на 19 февраля, согласно приказу начальника эскадры, я поднял свой флаг на фрегате “Владимир Мономах”.

Свиты его императорского величества контр-адмирал Басаргин

От 23 марта 1891 г.

11 февраля утром пришла на рейд сиамская канонерская лодка “Макию-Раджи-Куман”, на которой, как я узнал уже потом, прибыл в Сингапур брат сиамского короля с письмом от короля к его императорскому Высочеству государю наследнику цесаревичу.

Лодка "Макию-Раджи-Куман” — та самая шхуна, которую я предлагал приобрести для сибирской флотилии, как удобную по своему малому углублению и большой скорости, чертежи которой мною были посланы тогда же Управляющему Морским министерством. По отзыву командира, служащего в сиамском флоте, она обладает прекрасными морскими качествами и отлично выдержала тайфун на пути из Гонконга в Бангкок.

12 февраля мною было получено известие о выходе отряда под флагом его императорского Высочества государя наследника цесаревича из Коломбо. Все иностранные суда по моему предложению выстроились в одну линию по пути от предполагаемого места фрегата “Память Азова” к пристани.

18 февраля, в 9 час. 50 мин., на горизонте показались: фрегат “Память Азова” под флагом его императорского Высочества государя наследника цесаревича и фрегат “Владимир Мономах”.

В 11 час, при входе отряда на рейд, со всех судов вверенной мне эскадры был произведен салют в 25 выстрелов, люди были посланы по реям и кричали 5 раз “ура” при приближении фрегата “Память Азова”; иностранные суда во всем следовали нам.

Как только фрегат “Память Азова” стал на якорь, я вместе с моим штабом явился к его импе раторскому Высочеству. В 3 часа пополудни его императорское Высочество изволил посетить все суда вверенной мне эскадры, причем на каждом был произведен подробный осмотр, как верхней палубы, так и внутренних помещений.

В этот же день, во исполнение Высочайшего повеления, переданного мне в предписании Управляющего Морским министерством от 13 октября 1890 года № 164, я пересел на фрегат “Память Азова” и предложил флаг-капитану его императорского Величества свиты его Величества контр-адмиралу Басаргину, поступившему младшим флагманом вверенной мне эскадры, поднять свой флаг на фрегате “Владимир Мономах”.

19 февраля фрегаты “Память Азова” и “Владимир Мономах” грузились углем, причем принято кардифского угля на фрегат “Память Азова” 350 тонн, а на фрегате “Владимир Мономах” 660 тонн, по 14 долларов за тонну.

Ввиду погрузки угля, его императорское Высочество государь наследник цесаревич и королевич греческий Георг провели целый день на крейсере “Адмирал Нахимов” и оттуда же его императорское Высочество ездил на берег для отдания визита губернатору Сингапура, причем все суда, как вверенной мне эскадры, так и иностранные, произвели салют по уставу.

20 февраля ушла сиамская лодка “Макию- Раджи-Куман” и вместе с ней лодка “Кореец”, которую я послал вперед в Бангкок, чтобы командир мог заранее ознакомится с входом в реку.

21 февраля, в 5 час. утра, эскадра, в составе фрегатов “Память Азова” и “Владимир Мономах” и крейсера “Адмирал Нахимов”, снялась с якоря для следования в Батавию. Такой ранний час съемки вызван тем соображением, чтобы все опасные места в проливах пройти днем. Лодка “Манджур” была мною оставлена пока в Сингапуре ввиду того, что ей пришлось бы доставить к эскадре фельдъегеря из Петербурга, если он не поспеет на пароход, уходящий в Батавию.

В 11 час. утра 23 февраля эскадра прибыла на рейд Приока и стала на якорь вне гавани, в которой стояли голландские и португальские суда. Как только мы стали на якорь, все иностранные суда и крепость произвели салют в 21 выстрел и на них люди были посланы по реям.

На фрегат прибыл коммодор Commus и предупредил о приезде генерал-губернатора, который приехал в 11 час. утра в сопровождении высших морских и военных властей. По съезде его с фрегата был, по предварительному соглашению, произведен салют в 19 выстрелов.

В 11 час. 50 мин. его императорское Высочество государь наследник цесаревич и королевич греческий Георг изволили на катере съехать на берег, а на фрегате “Память Азова” был поднят мой флаг. При отъезде его императорского Высочества со всех судов был произведен салют по уставу, и люди, посланные по реям, кричали 5 раз “ура”.

24 и 25 февраля суда грузились углем.

26 февраля, по случаю высокоторжественного дня рождения его императорского Величества государя императора, на всех судах было отслужено благодарственное молебствие, а в полдень по второй пушке с адмиральского корабля произведен был салют в 31 выстрел и суда расцветились флагами. В праздновании приняли участие все находившиеся на внутреннем рейде иностранные военные суда.

1 марта на всех судах была отслужена панихида по в бозе-почившем императоре Александре II, причем его императорское Высочество государь наследник цесаревич и королевич греческий Георг приезжали из Батавии на фрегат “Память Азова” для присутствия на панихиде.

В 6 час. вечера 2 марта его императорское Высочество государь наследник цесаревич и королевич греческий Георг изволили прибыть на фрегат “Память Азова”, на котором был спущен мой флаг и поднят флаг государя наследника цесаревича, причем со всех судов, как наших, так и иностранных, был произведен салют по уставу, и люди были посланы по реям.

В 7 час. вечера эскадра снялась с якоря и отправилась в Бангкок, а в 1 час пополудни 7 марта эскадра стала на якорь в Сиамском заливе, пред входом в реку Menam. На рейде застали канонерские лодки “Кореец” и “Манджур”, французскую канонерку “Lutin” и сиамские: яхту “Apolla”, под флагом сиамского короля, лодку “Макию-Раджи- Куман”, яхту “Falla” и еще несколько мелких судов.

При приближении эскадры со всех судов был произведен салют и люди были посланы по реям, а яхта “Apollo” снялась с якоря, и когда она стояла на якоре около фрегата, оттуда прибыл со свитой брат сиамского короля поздравить его императорское Высочество с прибытием. При съезде его с фрегата был произведен салют в 21 выстрел, а в 5 час. пополудни государь наследник цесаревич отдавал визит на яхту “Apollo”.

В 6 час. 30 мин. утра 8 марта его императорское Высочество изволил перенести свой флаг на сиамскую яхту “Apollo”, которая в сопровождении всех сиамских судов отправилась в Бангкок. Лодку “Кореец” я отправил вперед, так как она могла пройти бар не позже 3 час. утра, а за баром она присоединилась к кортежу.

Лодка “Манджур” в 7 час. утра того же дня отправилась в Сингапур, чтобы доставить туда фельдегеря к отходу почтового парохода в Европу.

Французскую лодку “Lutim” прислал генерал-губернатор Сайгона в наше распоряжение, и на ней же прибыл лоцман для ввода фрегата “Память Азова” в Сайгон. За время стоянки в Сиаме эскадра пользовалась в широкой степени любезностью и гостеприимством сиамского короля.

Сообщение эскадры с Бангкоком все время поддерживали три парохода; в городе самая лучшая гостиница с полным продовольствием была представлена в распоряжение офицеров; в кают- компанию в изобилии были присланы вина и сигары; команды были буквально завалены массой мяса, дичи, зелени и фруктов, присланных от имени короля.

8 марта я и все офицеры были приглашены во дворец на парадный обед, причем его величество король соизволил пожаловать чинам вверенной мне эскадры ордена.

11 марта ушла в Сайгон лодка “Кореец”, которую я послал вперед с приказанием ждать эскадру у мыса St. Laques.

13 марта, в 6 час. вечера, на рейд пришла сиамская яхта “Apolla” под флагом государя наследника цесаревича; со всех судов был произведен салют в 25 выстрелов и люди, посланные по реям, кричали 5 раз “ура”. Как только яхта стала на якорь, его императорское Высочество государь наследник цесаревич и королевич греческий Георг прибыли на фрегат “Память Азова” в сопровождении братьев сиамского короля, которые пожелали осмотреть фрегат. В 8 час. вечера эскадра снялась с якоря и отправилась в Сайгон, причем все сиамские суда были иллюминированы фальшфейерами.

16 марта, в 10 час. утра, стали на якорь у мыса St. Laques, так как дальше можно было идти не раньше 1 часа пополудни. Здесь застали лодку “Кореец” и французскую канонерку “Lutin”, с которых был произведен салют по уставу, а люди были посланы по реям.

На фрегат прибыл флаг-капитан начальника отряда капитан 1 ранга Cornulier le Luciniere для поздравления его императорского Высочества с приходом, он же привез подробные указания о входе судов в реку, постановке их там на места и о погрузке углем.

Получив точные сведения о плавании по реке, я решил идти в Сайгон только с фрегатами, а крейсер “Адмирал Корнилов”, как более глубоко сидящий, оставить у мыса St. Laques. Лодка “Кореец” отправилась вперед. В 1 час. пополудни фрегаты j снялись с якоря и в 5 час. пополудни прибыли в Сайгон, где застали на рейде лодки “Кореец” и “Манджур” и французские: фрегат “Triomphante”, I под флагом контр-адмирала Бенара, корвет “Villars, блокшив “La Loire”, лодки: “Inconstant”, “Allouette”, “Lutin”, “Sagail” и “Caronade”, которые при приближении фрегата “Память Азова” произвели салют по уставу, а люди, посланные по реям, кричали “ура”. Суда, набережная, пристань были иллюминированы флагами и усеяны народом. Сделав поворот, фрегат “Память Азова” подошел к пристани, у которой ошвартовался, а фрегат “Владимир Мономах” стал на бочку.

На фрегат прибыл контр-адмирал Бенар, а за ним генерал-губернатор Сайгона, г-н Пике, по съезде которых государь наследник цесаревич и королевич греческий Георг со свитой изволили съехать на берег, и на фрегате “Память Азова” был поднят мой флаг.

По приходе в Сайгон уголь, предназначенный для эскадры, уже находился на баржах, а уголь для крейсера “Адмирал Нахимов” был послан к мысу St. Laques. Сообщение между Сайгоном и крейсером “Адмирал Нахимов” держал особо назначенный портовый пароход.

За уголь и сухари, принятые из порта, по существующему правилу денег не было взято, и уплату придется произвести через министерство.

Офицеры были приглашены на балы, которые давал генерал-губернатор и общество морских и сухопутных офицеров.

18 марта в 5 час. вечера, с разрешения его императорского Высочества, лодки “Кореец” и “Манджур” отправились в Гонконг, получив от меня приказание ожидать эскадру у входа.

Отправление лодок вперед было вызвано моим желанием не утомлять машины их большим ходом, которым придется идти эскадре, а именно 12 узлов.

19 марта в 5 час утра, по окончании бала на блокшиве “La Loire”, государь наследник цесаревич и королевич греческий Георг прибыли на фрегат “Память Азова”, где был спущен мой флаг и поднят флаг его императорского Высочества. В полдень на фрегате у его императорского Высочества был официальный завтрак, на котором присутствовали генерал-губернатор и представители гражданских, морских и военных властей города Сайгона.

В 4 час. пополудни фрегаты снялись с якоря, причем с берега и со всех судов французской эскадры был произведен салют по уставу; люди, посланные по реям кричали “ура”. В 8 час. вечера фрегаты подошли к мысу St. Laques, где к эскадре присоединился крейсер “Адмирал Нахимов”, после чего спустили лоцманов и эскадра направилась в Гонконг.

Все переходы эскадры приходилось делать со средней скоростью 12 узлов и благодаря опытности, усердию и прекрасному знанию дела наших механиков, ни на одном судне не было повреждений в машинах, которое задержало бы эскадру в ее постоянно срочном плавании.

Состояние здоровья как гг. офицеров, так и команд на судах эскадры весьма удовлетворительно.

Начальник эскадры Тихого океана вице-адмирал Назимов

От 13 апреля 1891 года.

11 апреля испросил сигналом разрешение сняться с якоря для следования к о-вам Saddie. Погода была весьма пасмурная с перемежающимся дождем и ветром от S, силой в 4 балла. В 5 час. 25 мин. пополудни взял курс на середину расстояния между южной оконечностью о-ва Gola и скалой Pallas, приказав иметь 50 оборотов в машине, соответствовавших, при бывшем углублении фрегата, ходу от 10 ½ до 10 ¾ узла. Погода несколько улучшилась, и ветер из южного к утру следующего дня перешел в северный с крупной зыбью.

В 5 час. 50 мин. стал на якорь к югу о-ва Side Saddle, где застал на рейде два китайских крейсера. На переходе, вследствие крутой зыби в бакштаг, фрегат испытывал порядочную качку, розмахи доходили до 23° и число их до 12. Качка была очень порывиста и вслед за розмахами фрегат останавливался моментально. Все вышеизложенное приводит меня к заключению, что фрегат остойчив и что постановка вновь минных катеров улучшит качество фрегата, а потому прошу ваше превосходительство ходатайствовать о высылке минных катеров, оставленных в Пирее осенью прошлого года.

В 9 час. утра усмотрен был пароход “Владивосток” под флагом наследника цесаревича.

В 10 час. 57 мин. со ставшего на якорь парохода “Владивосток” изволил прибыть на фрегат государь наследник с принцем греческим Георгом и свитой.

Командир капитан 1 ранга Н.Н. Ломен

От 6 мая 1892 г.

Крейсер “Память Азова” продолжал стоять в Гонконге весь февраль месяц и до половины марта; во все время стоянки производились учения и занятия со специалистами, но регулярности первых много мешали дожди. Зимний сезон 1891-92 года в Гонконге был против обыкновения особенно сырой, часто по неделям солнце не проглядывало, и шел дождь или был густой туман. В прежние мои плавания мне неоднократно приходилось проводить в Гонконге январь и февраль месяцы, и всегда это время считалось сухим сезоном. В прошлом году, например, зима была до того суха, что к концу марта стал ощущаться недостаток воды в цистернах и вынуждены были прекратить отпускать ее на военные суда, обязав их опреснять для себя воду.

2 февраля пришли в Гонконг из Англии два военных транспорта: “Hymalaya” и “Tamar”, привезшие один сухопутные войска на смену выслужившим срок, другой — 52 офицера и 700 нижних чинов для трех перевооружавшихся судов. Хотя подобные транспорты при многочисленности английских колоний постоянно заняты перевозкой войск и при весьма небольшом отдыхе в портах работают деятельно, англичане приходят к заключению, что в денежном отношении выгоднее возить людей на коммерческих пароходах, к чему, по всей вероятности, скоро и перейдут.

В самом начале февраля флагманский врач узнал, что на берегу появилась между китайцами оспа и был один смертный случай взрослого китайца, почему я выписал из Токио оспенную материю и приказал привить оспу всем нижним чинам, не исключая и тех, у которых была натуральная. При этом оказался довольно большой процент принявшейся предохранительной оспы среди имевших уже натуральную. Впоследствии из донесения командиров других судов, оставшихся в Нагасаки, я узнал, что и у них на судах было то же самое явление. Кроме привития оспы, принял некоторые предупредительные меры против заноса болезни на крейсер, в особенности местными шлюпками, служащими для сообщения с берегом, которые обыкновенно полны детьми.

3 февраля пришел в Гонконг французский броненосец “Triomphante”, под флагом вновь принявшего эскадру контр-адмирала Humann, а 7 февраля пришли два японских крейсера: “Naniva” и “Tacochiho” (постройки 1885 г. во Франции), последний под флагом контр-адмирала Arichi, так что в это время на гонконгском рейде собрались 24 военных судна разных наций и 5 адмиралов.

Года два тому назад в северной части Тонкинского залива открыты были залежи каменного угля, и в настоящее время уже образовалась англо-французская компания для разработки этих копей. Анализ этого угля, произведенный в Англии правительством, дал очень хороший результат, и эксперты ставят этот уголь выше валийского. В настоящую зиму уголь этот появился в Гонконге, пока, правда, еще не на рынке, а только для употребления на пароходах, принадлежащих одному из главных акционеров угольной компании.

Механики с крейсера “Память Азова” имели возможность видеть разводку пара этим углем и сделать на пароходе 6-часовой переход; ознакомившись со свойствами этого угля при горении, они пришли к заключению, что он очень близко подходит к сучанскому бездымному углю, как я и сам убедился, сравнивая анализы того и другого. По заявлению англичанина, стоявшего во главе этой угольной компании, открытые залежи громадны, лежат совсем на берегу моря, в закрытой бухте, в которой и теперь уже, при самых примитивных устройствах, суда с углублением до 18 фт. могут грузиться с пристани. Копи эти лежат всего в 40-часовом переходе от Гонконга. Если ожидаемое богатство залежей действительно оправдается, то уголь этот здесь, на востоке, вытеснит все остальные. Гонконг очень заинтересован этим предприятием, и его коммерсанты уже потратили на это дело более миллиона долларов.

Во время стоянки крейсера в Гонконге я и офицеры пользовались полным вниманием и любезностью местных властей, и в особенности начальника эскадры вице-адмирала Richards’a. Он при первой возможности предоставил крейсеру “Память Азова” якорную бочку и вследствие выраженного мною желания осмотреть одно из описанных судов, бывших на рейде, мне были показаны во всей подробности все приспособления для измерения глубины при описи, а также и производство картографических работ. Дело это прекрасно поставлено у англичан.

На четвертой недели великого поста офицеры и команда крейсера “Память Азова” говели. 11 марта получил телеграмму о приходе крейсера “Забияка” в Сингапур и, имея указание Главного Морского штаба, чтобы крейсер был к 1 мая у Командорских островов, приказал ему спешить погрузкой угля и идти в Амой, куда и сам вышел с крейсером “Память Азова” 19-го марта. Переход в Амой был сделан при маловетрии в 29 часов под тремя котлами.

22 марта пришел в Амой крейсер “Забияка”, который я осмотрел на следующий день и опросил команду и офицеров, причем никаких претензий не оказалось.

23 марта крейсеру “Забияка” приказал перейти на внутренний Амойский рейд для скорейшей погрузки угля и затем идти через Нагасаки во Владивосток.

24 марта вышел на “Памяти Азова” от Амоя до Чифу на соединение с лодкой “Сивуч”.

Переход крейсера “Память Азова” от Амоя до Чифу опять сопровождался штилями и маловетрием. На параллели Чузанского архипелага встретили густой туман и шли в нем более суток. Вечером 27 марта открылся маяк на SO оконечности полуострова Shantung, и определенное по нем место крейсера оказалось верным со счислимым. Ночью несколько убавили ход, и в 6 час. утра 28 марта “Память Азова” стал на якорь на наружном рейде Чифу, в 2 ½ милях от города.

В тот же день я перенес свой флаг на лодку “Сивуч” и после полудня одновременно вышли из Чифу лодка “Сивуч” в Печилийский залив в устье реки Пейхо, а “Память Азова” в Нагасаки, так как при приходе в Чифу я получил приказание от начальника Главного Морского штаба немедленно отправить в Россию крейсер 1 ранга “Владимир Мономах”. Для исполнения этого необходимо было послать инструкцию командиру крейсера и заменить некоторых офицеров, находившихся на нем, офицерами с крейсера “Память Азова”.

Уходя из Гонконга, я предполагал для возвратного моего перехода из Чифу в Нагасаки вытребовать в Чифу крейсер “Владимир Мономах”, чтобы на переходе там сделать инспекторский смотр крейсеру, как того требует параграф 38 Морского устава, и за сим из Нагасаки отпустить его в обратное плавание в Россию. Ввиду же вышеуказанного приказания производство крейсеру “Владимир Мономах” смотра было мною поручено командиру крейсера “Память Азова” капитану 1 ранга Бауеру, по приходе его в Нагасаки.

На переходе из Чифу в Нагасаки крейсер Память Азова” встретил свежий ветер, доходивший по временам до 8 баллов при волнении в 7 баллов. Это дало возможность сделать несколько наблюдений над качкой крейсера; они показали, что он обладает хорошими морскими качествами в настоящем состоянии его снабжения и вооружения, т. е. с поставленными в кормовой батарее орудиями, поднятыми на место миноносками и расположенной по наружному планширу сетью заграждения. Крейсер, идя в галфвинд, при ветре 8 баллов и волнении 7 баллов, имел 11 ½ — 12 розмахов в минуту, и розмахи иногда доходили до 7°.

При крутом бейдевинде силой 6–7 баллов и волнении, крейсер боковой качки почти не имеет, а килевой при 11 ¼ узла хода сосчитано 19,6 розмахов в минуту, причем уклонение от горизонтального положения было 1–1 ½ °, но раза два или три в течение каждых двух минут наблюдалось до 2–4°. При попутной волне крейсер качается более, делая от 10 до 12 розмахов в минуту, но мне не приходилось еще его видеть при попутной волне и заметить величину розмахов.

30 марта, вечером, крейсер бросил якорь на Нагасакском рейде, 14 апреля ходил на пальбу из орудий.

19 апреля я прибыл из Таньзиня на лодке “Сивуч” и перенес флаг на крейсер “Память Азова”. На рейде застал французского и американского адмиралов. Вечером того же дня пришла из Владивостока лодка “Манджур”, которая, приняв уголь, через два дня ушла на станцию в Ханкоу на все время чайного сезона.

В Нагасаки мне случилось видеть пароходы Добровольного флота: “Саратов”, обратным уже рейсом, “Орел”, с грузом и 1200 новобранцами, и “Нижний Новгород”, с переселенцами.

28 апреля на крейсере “Память Азова” вышел из Нагасаки для следования во Владивосток; на пути зашел в Гензан.

2 мая, утром, крейсер по счислению вошел в Уссурийский залив и за густым туманом, придя на 19 сажень глубины, стал на якорь; более 30 час. густейший туман держался на горизонте, и посланный для разведок паровой катер скрылся из виду, не отойдя полкабельтова от крейсера. Только 3 мая, после полудня, задул южный ветер и несколько рассеялся туман, причем место крейсера оказалось верно, со счислимымым — по середине Уссурийского залива, на параллели о-ва Скрыплева, но за густотой тумана маяка ночью не видели. В 4 час. пополудни крейсер стал на бочку на Владивостокском рейде, застав здесь лодку “Сивуч”.

Крейсер 1 ранга “Владимир Мономах” был оставлен мною в январе-месяце в Нагасаки. Там он простоял всю зиму, занимаясь аккуратно различными учениями до конца марта. Выходил на пальбу, причем оставался в море на ночь на производство ночной пальбы.

Вместо делания пирамидальных щитов, я разрешал командирам судов приобретать старые, | небольшой величины, японские парусные шлюпки и их расстреливать, что оказалось значительно дешевле изготовления щитов.

Я не предполагал оставлять долго крейсер “Владимир Мономах” в Нагасаки, и он имел приказание, по окончании говения команды, 25 февраля перейти в Гонконг, но при известии, что крейсера “Дмитрий Донской” и “Забияка”, назначенные в эскадру Тихого океана, были задержаны в Средиземном море на неизвестное время, я имел в виду приказание Управляющего Морским министерством, чтобы крейсер “Владимир Мономах” не возвращать на север, если он спустится в Гонконг, из опасения остаться на севере с одним “Азовом”, и потому я приказал крейсеру “Владимир Мономах” остаться в Японии до получения распоряжений об отправлении его в обратное плавание. Приказание это было получено мною 28 марта в Чифу, и командиру крейсера было предписано выйти из Нагасаки 7 апреля и распределить свое плавание так, чтобы к 1 августа прибыть в Кронштадт.

1 апреля крейсеру “Владимир Мономах”, по моему поручению, капитан 1 ранга Бауер произвел инспекторский смотр, на который крейсер был представлен в большом порядке по всем частям.

Канонерская лодка “Сивуч” январь и февраль оставалась в Нагасаки, и в то время команда занималась регулярно учениями по расписанию.

24 января лодка выходила в море для стрельбы из орудий в японскую парусную шлюпку, приобретенную вместо пирамидального щита.

1 марта лодка отправлена мною в Шанхай, где оставалась до 24 марта, а затем перешла в Чифу ожидать моего прибытия на крейсере “Память Азова”.

В полдень 28 марта я перенес флаг на лодку “Сивуч” и пошел к устью реки Пейхо.

19 апреля прибыл в Нагасаки и перенес флаг на крейсер “Память Азова”. Здесь застал вновь назначенного командиром лодки “Сивуч” капитана 2 ранга Астромова, который 23 апреля вступил в командование лодкой, а 25 апреля лодка “Сивуч” вышла из Нагасаки во Владивосток, чтобы быть там, согласно телеграмме начальника Главного Морского штаба, в конце апреля. Последнее плавание сопровождалось штилями и ясной погодой. Утром 28 апреля лодка бросила якорь на владивостокском рейде. Владивостокский рейд очистился ото льда лишь 11 апреля. Наблюдения, делаемые последние 20 лет о вскрытии бухты ото льда и замерзания ее, показывают, что настоящий год бухта вскрылась на 15 дней позже среднего вскрытия, на столько же дней ранее бухта замерзла прошлой осенью, так что Владивосток был покрыт льдом в зиму 1891–1892 гг. на месяц более обыкновенного.

Начальник эскадры в Тихом океане контр-адмирал Тыртов

От 6 октября 1892 г.

24 сентября расчет с берегом закончил и был готов для следования в Шербург; но вследствие полученного по телеграмме приказания остался в Кадиксе для принятия участия в празднествах по случаю четырехсотлетнего юбилея открытия Америки Христофором Колумбом.

25 собрались все ожидавшиеся иностранные суда, кроме аргентинских, которые запоздали и прибыли только во время перехода эскадры к реке Уэльва. В 9 час. утра прибыл на рейд на лодке “Isla de Cuba”, морской министр вице-адмирал Беранже, которому был произведен салют и сделан всеми командирами визит. 26 сентября министр отвечал на визиты и в то же время лично дал разъяснение насчет выхода из Кадикса 27-го числа, для встречи Их Величеств малолетнего короля и королевы-регентши в море и сопровождения до Уэльвы. Утром 27 сентября был прислан офицер, который передал, что следует ожидать прибытия их Величеств между тремя и четырьмя часами, расцветиться в это время флагами, а вечером иллюминировать суда.

Хотя официального приглашения для встречи мы не получили, но адмиралы и командиры решили ехать встречать их Величества на станцию железной дороги. Поезд прибыл в три с половиной часа. В это время произведен салют с крепости и с судов, а также все суда расцветились флагами. Со станции их Величества последовали в собор для слушания благодарственного молебна. Иностранные офицеры и командиры прошли в ратушу, куда их Величества должны были прибыть из собора. По прибытии в ратушу ее величество изъявила желание, чтобы были представлены командиры и офицеры иностранных судов, и милостиво изволила беседовать с командирами. К 7 час. все суда иллюминировались, а также набережная, площадь перед ратушей и ратуша. В ратуше в честь иностранных офицеров был дан бал.

В 3 час. ночи некоторые суда начали сниматься с фертоингов и выходить с рейда ввиду того, что к 6 часам нужно было всем судам выйти в море. Крейсер снялся в 4 ¾ час. утра. По выходе в море, суда построились в две колонны.

В 6 час. подошли к эскадре аргентинские суда и заняли свои места в правой колонне.

В 7 час. их Величества на лодке “Conde del Venedito” вышли в море и в 7 ½час — приблизились к концевым кораблям левой колонны. Суда расцветились флагами, и по мере прохождения лодки мимо судов люди посылались по реям, кричали “ура” и производили салют. “Conde del Venedito” прошла между колоннами в сопровождении “IsIа de Cuba”, “ IsIa de Luzon” и миноносца “Temerario”. Эскадра имела ход около пяти узлов. Когда “Venedito” поравнялась с головными кораблями эскадры, увеличили ход до 9 узлов. В 12 час. дня подошли к устью реки Уэльва. “Conde del Venedito”, под штандартом его Высочества короля Испании, встала во главе левой колонны. Правая колонна вступила в кильватер левой. По окончании маневра их Величества изволили пройти вдоль линии всего флота, причем им отданы были королевские почести с салютом. По проходе всей линии, “Conde del Venedito”, в сопровождения мелких судов, вошла в реку Уэльву, а большие суда возвратились в Кадикс.

Было 1 ½ часа, когда суда взяли курс на Кадикс и находились в 55 милях от него. Чтобы засветло войти на рейд, надо было увеличить ход. Крейсер имел пары только в трех котлах, так как предполагалось, что в 12 час. от р. Уэльва повернуть назад, это расстояние было бы 42 мили и время достаточно, чтобы вернуться в Кадикс. Между тем повернули назад в 1 ½ часа и прошли далее за Уэльву 12 миль. Крейсер увеличил число оборотов до 60, не увеличивая числа котлов, и шел все время по 12 ½ узла, не отставая от английского отряда и находясь от него в 2-х кабельтовых; правее шел американский крейсер “Newark”, а левее французский броненосец “Amiral Baudin”; итальянские крейсера сначала были сзади, но потом обогнали, видимо, ввели еще котлы в действие.

Германский крейсер “Prinzess Wilhelm” обогнал всех миль на шесть или семь. По наведенным справкам, оказалось: германский крейсер имел пары в 3-х котлах из 4-х и шел самым полным ходом, “Vesivio” имел пары во всех котлах, “Amiral Baudin” во всех котлах, а также и английские суда, причем “Australia” имела возможно полный ход. По словам командира “Australia”, его корабль год не был в доке.

“Amphion” и “Phaeton”, видимо, легко могли увеличить ход на узел или еще более, но, идя в строе кильватера, должны были уменьшать ход. Один только германский крейсер пришел на рейд раньше других, все же остальные вместе. С заходом солнца все иностранные суда стали на якорь на внутреннем рейде, испанские же суда и португальский корвет за темнотой стали на якорь на внешнем рейде и перешли на внутренний 29 сентября утром.

В 12 час. коммерческий пароход “Pelayo”, приняв командиров и офицеров со всех иностранных и испанских судов, отправился на реку Уэльва; там рассчитывали, что “Pelayo” выйдет с рассветом и прибудет в Уэльву к 10 час. утра. В 1 час был назначен прием у ее Величества, но за неприбытием королевы, иностранные адмиралы, командиры и офицеры представлялись в 11 час. вечера в гостинице Colon (Колумб).

По прибытии в 5 час. в Уэльву офицерам предложено было поместиться на большом испанском пароходе “Ferdinand Lopez”, где мы и прожили двое суток. При этом для сообщения с берегом пользовались особенной любезностью французского адмирала, представившего в наше распоряжение миноносец.

В гостиницу Colon собрались к 10 час. и все представители местных властей, и военачальники, а в отдельном зале местное провинциальное общество. По прибытии ее Величества первыми представлялись офицеры иностранных судов, потом местные власти, и затем их Величество изволили выйти в общий зал, где представлялось местное мужское и дамское общество. В половине первого часа их Величество изволили отбыть на лодку. Все пристани и город были очень хорошо иллюминированы, а также и суда, стоящие в реке. Кроме испанских лодок, там стояли: “Partenore”, “Vaulour”, миноносец “Dragon”, “Scout”, “Zaragoza”, американский крейсер “Bennington” и каравеллы “Santa Maria”, “Pinta” и “Nina”.

30 сентября, в 9 час. утра, каравелла “Santa Maria” была отбуксирована к устью реки, а в 11 час. Их Величество на лодке “Conde del Venedito” перешли в устье реки, к монастырю “Rabita”, где останавливался Колумб перед отправлением в море и около которого теперь поставлен монумент в память этого события. Освящение монумента должно было произойти в присутствии их Величества. При проходе их Величества суда расцветились флагами и салютовали.

В 11 ½ час. все иностранные офицеры и командиры на французском миноносце “Dragon” отправились к монастырю “Rabita”. В час дня их Величества изволили съехать на берег, причем произведен салют со всех судов и с пешей батареи на берегу. По прибытии в монастырь их Величества выслушали краткую молитву и переехали к памятнику, около которого была устроена эстрада и королевская ложа, в которой за королевским семейством поместилось министерство, а впереди почетный караул из испанских гардемарин.

Когда их Величества изволили войти в ложу, то архиепископ произвел освящение памятника и объявил именем ее Величества, что король жалует прямому потомку Колумба, Христофору Колону, носящему почетное звание первого адмирала испанского флота, орден Золотого Руна.

По окончании церемонии их Величества отправились в монастырь, который подробно осмотрели. От монастыря остались одни развалины, теперь он восстанавливается в прежнем виде и пока еще необитаем, но полы уже восстановлены в их первоначальном виде, а также многие украшения, разрисовка стен и изразцовые панели по стенам.

По осмотре монастыря их Величество отбыли в колясках на пристань, а оттуда на лодку, причем суда и береговая батарея салютовали. Переодевшись, их Величество опять съехали на берег, причем опять был произведен салют. На пристань были собраны все войска, стоявшие шпалерами вдоль дороги до монастыря, которые потом были переведены в Уэльву.

Офицеров доставили в Кадикс на пароходе “Pelayo”, куда прибыли в 5 час. вечера. Так как мною было сделано распоряжение, чтобы все расчеты с берегом были закончены к моему возвращению и крейсер готов к выходу в море, то я немедленно отдал прощальный визит испанскому адмиралу Оканья и командиру французского броненосца Марешалю, чтобы еще раз поблагодарить его за внимание к нам. Ночью развел пары. Утром 2 октября с приливным течением вывел фертоинговую скобу и в 6 ¾ час. снялся с якоря, имея пары в трех котлах. Выйдя в море и видя, что оно спокойно и нет причины ожидать большой волны, которая заставила бы уменьшить ход, ввел в действие четвертый котел, чтобы воспользоваться спокойным морем и скорее дойти до Шербура.

Переход сделан при благоприятных условиях.

Командир капитан 1 ранга Чухнин

В морях и океанах

Отъездом наследника со свитой 21 мая на украшенных цветами тройках (в тот же день на “Корейце” отправились в Иокагаму принц Георг и командир Домен — их путь лежал через Америку в Европу) жизнь на “Памяти Азова”, как и на всей эскадре, потеряла все то многоцветье непрерывного праздника, в котором она протекала минувшие семь месяцев. Наступила проза боевой подготовки и жизнь по далеко еще не обжитой и казавшейся очень неблагоустроенной (особенно после Японии) окраине России. Можно лишь разводить руками, читая откровенно непатриотические слова, которые по поводу Владивостока и его людей позволял себе в письмах Ф.В. Дубасов. Город, его люди, климат вызывали его крайне неудовольствие и раздражение. “Мы осиротели”, — писал и Г.Ф. Цывинский.

4 июня проводили уходивший в Россию “Адмирал Нахимов”. На нем в Японию отправился начальник эскадры, чтобы сдать командование сменявшему его вице-адмиралу П.П. Тыртову (1836–1903).

Летние месяцы и осень “Память Азова” провел во Владивостоке, изредка для учений и стрельб выходя в Амурский залив. 7 ноября пришли для докования в Иокогаму, 16 декабря вместе с “Владимиром Мономахом” для зимней стоянки в Нагасаки. 15 ноября “Память Азова” прибыл в Гонконг, 28 марта в Чифу, 30 марта — в Нагасаки. Здесь 4 апреля проводили уходивший в Россию “Владимир Мономах”. “Память Азова” остался единственным крупным кораблем в сильно поредевшей эскадре. Ее теперь вместе с ним составляли лишь четыре канонерские лодки, которые и продолжали нести задачи представительства русского флота в водах обширного театра. Уже 9 октября из Иокагамы для возвращения в Россию редким экзотическим маршрутом — через Сидней и Фольклендские острова — ушел “Джигит”.

Летом 1892 г. ожидалось подкрепление — крейсера “Дмитрий Донской” и “Витязь”. Эскадра продолжала оставаться чисто крейсерской. Ее корабли, как повторилось в официальном отчете, каждый год с 1 мая по 1 октября плавали у собственного побережья, занимаясь учениями, которых нельзя было производить в иностранных портах, выполняли дефектные работы и изучали бухты собственных вод. Остальное время корабли проводили в портах Японии и Китая, пополняя знания о них офицеров. Малые корабли обязательно посещали Тянь-Цзинь, Ханькоу и Фучаго, откуда поступали большие партии чая для русских торговцев 5 мая 1892 г. в командование только что прибывшего во Владивосток “Памяти Азова” вступил капитан 1 ранга Г.П. Чухнин (1848–1906). Ранее он отличился образцовым командованием в 1886–1890 г. канонерской лодкой “Манчжур”, которую благодаря почти фанатической преданности долгу и обязанностям службы (сродни П.С. Нахимову), сумел довести (и в боевом, и техническом отношении) до пределов совершенства. Так, лично обследовав состояние котлов корабля, он добился от механика устранения всех недостатков и с законной гордостью в вахтенном журнале записывал: “После моего осмотра машина переродилась, пар с 50 поднялся на 70, обороты с 70 до 80, а ход 7 до 8 уз.” В предания флота вошло поразившее всех отчаянное плавание “Манчжура” без лоцмана в продолжение двух недель по неизвестным шхерам китайских рек. В книге А. Беломора “Вице-адмирал Григорий Павлович Чухнин” (СПб, 1909 г.), составившей обстоятельную картину его подвижнической жизни и службы, немало сказано и о переменах, которые он совершил, командуя крейсером “Память Азова”.

В равной мере достойно, настойчиво и въедливо входил он во все стороны жизни, быта, техники, организации службы, обучения и воспитания матросов и офицеров морской практики, штурманского искусства и боевой подготовки. Это была разительная противоположность того образа “службы”, которого, судя по описанию Г.Ф. Цывинского, придерживался, например, образцово цензовый командир “Владимира Мономаха” О.В. Старк (1846–1928, Гельсингфорс), который сменил допекавшего всех офицеров Ф.В. Дубасова. “Спокойный и молчаливый флегматик имел характер типичного финлядца, ничему не мешая и ни к кому не придираясь, предоставлял флотской службе идти своим порядком”. Ночевал этот командир всегда на берегу при жене, на фрегат являлся к подъему флага и “после завтрака уезжал домой до следующего утра” (Г.Ф. Цывинский, с. 122).

Отличался Г.П. Чухнин и особой непримиримостью к недоделкам и необязательному отношению к работам на корабле со стороны портовых и заводских служб, ни одной работе он ни позволял оставаться невыполненной или неоконченной. Всегда и непременно с проверкой на месте, он умел обнаружить и конструктивную несостоятельность установки инженерами матросских умывальников (из-за слишком тесного расположения к ним нельзя было подойти), и неудобство, малые размеры и тесноту коек офицеров. Без переделок не оставлял он и нерациональное расположение мебели в офицерской каюте, где выдвинуть ящик стола мешала почему-то не учтенная инженерами грелка парового отопления. “Нигде нет столько беспокойства, как на этом “Азове”, — говорили инженеры завода и порта (А. Беломор, с. 39). Эту непримиримость к недостаткам и почти угнетающую требовательность Г.П. Чухнин проявлял в продолжение всей своей службы, на всех занимавшихся им должностях.

И если бы сохранилась в советском флоте в неприкосновенности школа требовательности адмирала Чухнина, не было бы тех нелепиц проектирования вроде клинкетного привода, выступавшего из корпуса над головами людей за габарит отсека подводных лодок проекта 613. На этот шедевр заботы о людях, нам студентам ЛКИ, в продолжении всей плавательной практики в 1957 г. на С-348 не переставали напоминать команда и офицеры лодки. Умей офицеры флота (и тогда, и в наши дни) проявлять чухнинскую требовательность, многие нелепые аварии и ужасающие катастрофы могли бы не состояться.

Школа управления адмирала Г.А. Чухнина, не позволяя кораблю выйти в море с недоделками, гарантировала его действительную боеспособность. Таким образцовым для всего флота оставался “Азов” в продолжение всего времени командования им Г.П. Чухниным. С блеском и в пример флоту выполнял он все возлагавшиеся на него поручения.

С блеском провел Г.П. Чухнин свой корабль с Дальнего Востока на Балтику. На обратном пути летом 1892 г. крейсер под парусами держался хорошо, крен был “умеренный, качка спокойная, руль ходил прямо”. Но ни приемлемой скорости, ни лавировки паруса при их малой площади и большой длине корабля обеспечить уже не могли; отказ от этого тяжеловесного и явно не оправдывавшего себя вспомогательного движителя был предрешен. Обратный путь на запад “Память Азова” проделал большей частью под парами. 23 июля “Память Азова” был в Сингапуре, 21 августа в Адене, 20 сентября в Кадиксе. Здесь 24 сентября, накануне выхода в Шербур, было получено приказание остаться для участия в испанской части торжеств 400-летия открытия Америки X. Колумбом.

25 сентября, встретив все пришедшие корабли иностранных держав в составе международной эскадры, участвовали в большом параде, который на рейде Уэльва принимал испанский король.

2 октября вышли в Шербур. 16 октября 1892 г., завершив свое первое полукругосветное плавание, так тогда говорили, корабль прибыл в Кронштадт. Весь поход Г.П. Чухнин вел тщательные всесторонние наблюдения над техническим состоянием и мореходностью корабля, который по существу в море всерьез еще не испытывался. Проверялись и парусные качества, обучали парусному искусству почти еще не владевшую им значительно обновленную команду и офицеров. Оказалось, что под парусами крейсер держался хорошо, но ветер мог прибавить не более 0,7 уз хода. Площадь парусов была явно недостаточна для его размеров. Крен доходил до 5–6°, отчего, “чтобы рангоуту не было так тяжело”, приходилось убирать брамсели. По пути в Сингапур зыбь доходила до высоты 18–20 фт, длина волны 160–200 фт, почему, докладывал Г.П. Чухнин, “крейсер (этот термин по классификации 1892 г. заменил прежде применявшийся “фрегат” — P.M.) стал много брать воды полубаком, и вследствие недостаточного количества шпигатов вода стояла на палубе”. Из-за этого нельзя было поддерживать скорость даже в 9–9½ уз.

Поясняя обстоятельную таблицу, командир писал: “Крейсер держался на волне хорошо, воду брал только полубаком. Боковая качка была незначительна, но килевая порядочная”. Выяснилась настоятельная необходимость поставить резиновые уплотнения на порты 6-дм носовых пушек. Даже при небольшой волне в 12–15 фт вода через неплотности портов “бьет фонтаном”, отчего в носовой части постоянно сыро. Из-за недостаточной прочности порт левого 6-дм орудия № 2 вдавило волной внутрь.

Вообще же отмечалось, что “под парусами крейсер держится хорошо, крен умеренный, качка покойная, руль ходит прямо”. В другом донесении говорилось, что в галфвинд при 8-балльном ветре и волнении 7 баллов корабль совершал до 11½ -12 розмахов, крен до 7°. В крутой бейдевинд (6–7 баллов) и волнении боковая качка отсутствовала, а килевая при скорости 11¼ уз доходила до 19,6 розмахов в минуту. Уклон от горизонтального положения составлял 1–1½°, иногда увеличивался до 3–4°. При попутном ветре насчитывали 10½ -12 розмахов в минуту. (Морской Сборник, 1892, № 11).

В рапорте от 28 августа отмечалось, что по выходе из Коломбо встретили жестокие ливни и шквалы, и особенно высокие и даже громадные волны высотой 28 фт и длиной 300–350 фт. Чтобы облегчить работу машинам, убавили число оборотов до 50 в минуту и шли со скоростью 8–9 уз. Корабль имел запасы провизии на 1 месяц, полные запасы воды (и еще 28 т пресной воды в междудонном пространстве для мытья) и 923 т угля. Осадка кормой составляла 26 фт 9 дм и носом 22 фт 5 дм (средняя 24 фт 7 дм). По чертежу средняя осадка составляла 23 фт, что означало перегрузку 1 фт 7 дм. По приходе в Аден имели 535 т угля и среднюю осадку 23 фт 2'Л дм.

Устранение перегрузки, а также всех тех недоделок, с которыми корабль спешно отправляли в плавание в 1890 г. и, наконец, проведение требовавшегося кораблю ремонта составили главную заботу Г.П. Чухнина в зиму 1892–1893 г. Уже 12 декабря он в рапорте (“по команде!”) в штаб Кронштадтского порта предлагал обширный перечень мер по устранению перегрузки. Сделать это было тем более необходимо, так как из-за переуглубления в 1 фт 9 дм (причем “до полного груза” еще не хватало 100 т угля). Корабль не может принять требуемые по штату боеприпасы. Их на корабле для больших орудий имеется по 30 % (53 снаряда вместо 160 на 6-дм орудия, а для скорострельного — на 25 % меньше).

Нуждаются в замене зарядные ящики, которые второпях были приняты при уходе в 1890 г. (штатные не были готовы). Они вмещают только по два заряда, а для третьего места не хватает, отчего зря пропадает емкость погреба. Г.П. Чухнин предупреждал, что при уходе в новое плавание опять обнаружится непоправимое “невозможно малое количество выстрелов на орудие”. Пополнение боеприпасов до штатной численности потребует увеличения нагрузки до 18 т (для больших орудий) и 17,6 т (для скорострельных орудий). Чтобы компенсировать это прибавление груза и остальную перегрузку, предлагалось в первую очередь заменить обширные площади жилой палубы, кают и кают-компании, покрытых кафелем и “каменной мастикой”. Сделать это к весне можно было лишь в носовой части жилой палубы. В каютах же и в кают-компании замена была сопряжена с чрезвычайно трудоемкой работой по демонтажу покрытий, а затем сооружению его заново.

Снять можно было все прямые паруса с их мощными реями, стеньгами и бушпритом, заменив его на утлегарь, а стеньги — легкими стеньгами для сигналов. Впоследствии Г.П. Чухнин считал возможным снять одну мачту, а существующие громоздкие марсы заменить боевыми. Не оправдавшим себя имуществом считал он и вспомогательный котел Бельвиля. Для опреснения он не годился, для обеспечения работы динамо-машин его паропроизводительность была недостаточна. Поэтому в плавании он оставался без применения. Снять следовало и шесть машинок для подъема мусора (эта работа без труда выполнялась вручную), а также шесть вентиляторов для форсированного дутья. Излишними оказались и 81 вторичный элемент (аккумуляторы) — система освещения от динамо-машин оказалась вполне надежной и дублирования не требовала. Без употребления оставались и подпалубная цистерна пресной воды для ванн. Освободиться можно было и от семи мин заграждения. При нехватке помещения, для хранения всех штатных 36 мест корабль мог принять только 24 их якоря. Вообще же можно было ограничиться 20 минами, так как “несравненно большее значение”, чем мины, имеет восстановление штатной численности артиллерийских боеприпасов. Осуществление всех названных предложений позволяло разгрузить корабль на 128,2 т.

15 декабря Г.П. Чухнину по приказанию управляющего Морским министерством поручили составить полную программу борьбы с перегрузкой. Все как будто понимали, что нельзя мириться с тем, что верхняя кромка броневого пояса из-за перегрузки возвышалась над водой всего на 6 дм. Но не так-то просто было “принять” с корабля те грузы, которые уже успели приобрести на нем права “гражданства”. Хуже того — МТК своим журналом по механической части № 11 от 26 января 1893 г. (по результатом инспекторского смотра, указал на необходимость установки на корабле ряда дополнительных механизмов и приспособлений. В частности, паровую трубу и трубы отработанного пара вспомогательных механизмов следовало из жилой палубы, где они были не защищены, провести под броневой палубой. И тут же решение это, ввиду очевидно высокой трудоемкости работ, предоставлялось на усмотрение управляющего Морским министерством. Признавалось нужным добавить к двум имеющимся “опреснителям-кипятильникам” третий (на 40 ведер), который следовало установить не позже 1 апреля.

Этот срок был, очевидно связан с намерением послать “Память Азова” в США на торжества 400-летия открытия Америки Колумбом. Управляющий Морским министерством установку опреснителя приказал отложить до возвращения из Америки. Шесть вентиляторов решили не снимать — они нужны были для усиления поступления воздуха в топки котлов. Переделать предлагалось, заказав Балтийскому заводу, соединение дейдвудных валов (они состояли из двух частей, что сильно осложняло замену бакаутовых подшипников). Работа оценивалась в 2640 р.

Разрешалось установить второй дистиллятор Вира для добавочной питательной воды в котлах. Из-за недостаточной производительности имеемого дистиллятора приходилось, делая большие переходы при половинном числе котлов, добавлять для их питания соленую воду. Второй дистиллятор позволит опреснять воду в запас и тем обеспечит сбережение котлов, так как в береговой пресной воде часто встречались вредно действующие на котел большие примеси извести. Существенным было бы и уменьшение расходов, так как “покупка пресной воды на востоке очень дорога”. Но даже эти очевидные преимущества не подвигли МТК к немедленному решению. Аппарат Вира (стоимость 5910 р.) заказать разрешалось, но установить его следовало, “как будет возможность”, силами Кронштадтского пароходного завода. Доказавшие свою бесполезность машинки для выгрузки мусора (с их большим расходом пара) и вспомогательный котел Бельвиля разрешалось снять.

Но главную долю работ составила порученная Балтийскому заводу замена цилиндров главных машин. Для этого приходилось вскрывать, а затем собирать заново броневую, батарейную и жилую палубы. Кроме того, с разрешения управляющего и с согласия главного командира Кронштадтского порта завод выполнял работы “по приспособлению машинных фундаментов” и переносу части переборок поперечного угольного ящика со стороны машинного отделения.

Разрешенные только 11 января 1893 г., эти работы, по-видимому, задержали планировавшуюся на 1 апреля готовность корабля к походу в Америку. Пришлось отказаться от увлекательной идеи продемонстрировать миру в Нью-Йорке русский георгиевский корабль. В результате в Америку вышли 21 мая крейсер “Адмирал Нахимов”, а 30 мая, после особенно авральных работ, — броненосец “Император Николай I”. Ко дню парада международной эскадры и открытию Колумбовской выставки от русского флота 13 апреля успели прийти в Нью-Йорк крейсера “Дмитрий Донской”, “Генерал-Адмирал”, “Рында”. На “Памяти Азова” при всех усилиях Кронштадтского порта и Балтийского завода (часть его работ планировали отменить) работы затянулись до июня 1893 г. Их ход контролировали еженедельными записками, форсировали, как умели, но объем их оказался неподъемно велик.

Только 15 апреля Балтийский завод завершил установку на место носовых канатных клюзов и приделку полок для минных сетей, а к 8 мая — пригонку ставень орудийных полупортиков, снятых для их подкрепления, и изготовление ящиков для 6-дм и 8-дм картечей. Тогда же занимались перестановкой 10 из 11 башмаков шестов сетевого заграждения, которые оказывается, мешали повороту близ расположенных 6-дм орудий. В середине мая ставили стопора Легофа, 3 июня меняли оборжавевшее кольцо левой отливной трубы от главных холодильников. А еще ставили новые дельные вещи и продолжали другие работы по обширным их перечням. В июне 1893 г. Балтийский завод закончил все возложенные на него судостроительные работы и завершил сборку машин. 20 июля машины испытали в действии в море.

Но еще предстояло установить прикрытие рулевого привода и телеграфа в машинном отделении. Чертежи 21 июля разработал главный корабельный инженер Кронштадтского порта старший судостроитель Н.И. Комов (1845-?), а рассматривающий их в МТК Н.Е. Кутейников (1845–1906) в своем заключении напомнил, чтобы кожухи этих устройств к деревянному настилу не крепили.

Г. П. Чухнин

Фактически ничем закончилась титаническая борьба с перегрузкой. На ее пути стояло по крайней мере четыре непреодолимых системных препятствия. Это были, во-первых, сохранившееся отсутствие системного подхода к проектированию, отчего в проектах упорно не предусматривался запас водоизмещения, во-вторых, слабость материальной базы судостроения и особенно судоремонта (отчего задерживались или вовсе срывались сроки работ), в-третьих, неудовлетворительная организация работ в МТК, виновника едва ли не половины причин всех задержек, и, в-четвертых — чиновничья вялость и неповоротливость высшей власти, неспособной добиться осуществления ею же принятых принципиальных решений.

Сначала великий князь генерал-адмирал, изучив представленный ему журнал о борьбе с перегрузками и вообразив себя завзятым морсофлотом, “изволил приказать оставить существующий на крейсере рангоут”. Он счел себя безусловно более опытным моряком, чем командир Г.П. Чухнин. А затем и сам МТК, мучительно перебирая возможные варианты разгрузки крейсера, пришел к удручающему выводу о весьма ничтожной их эффективности, едва оправдывающей немалые требующиеся для их осуществления расходы.

Чуть ли не единственной осязаемой мерой (журнал № 29 от 23 февраля 1893 г.) стало запрещение устроить помещение для 300 пуд. пакли. В конечном счете остановились на том, что, сняв до 106 т груза (уменьшение осадки на 3 дм) и добавив 35 т снарядов и зарядов, корабль сможет уменьшить переуглубление всего лишь на 2 дм. Об увеличении же боезапаса речи и вовсе быть не могло.

Спустя год 30 июля 1894 г. подтвердились опасения командира Г.П. Чухнина. По его донесению, “вследствие перегрузки крейсера и недостатка помещения, он не может взять полного запаса” и имеет только половину снарядов и зарядов для крупных орудий и только одна треть — патронов для скорострельных пушек.

После проведенных в доке осмотра и притирки кингстонов, перемены шага винта корабль, все еще не поспевавший в Америку даже к завершению торжеств, начали с прежней поспешностью готовить к новому назначению. 7 июля, когда “Адмирал Нахимов” и “Император Николай I” еще находились на пути в Нью-Йорк, в министерстве с одобрения генерал-адмирала было решено, что “Память Азова” возглавит эскадру Средиземного моря под флагом контр-адмирала Ф.К. Авелана (1839–1916). Эскадра пойдет в Тулон для ответного визита, который в Кронштадт в 1891 г. совершила французская эскадра контр-адмирала Жерве.

Корабль должен был к 10 августа прибыть в Кадикс, чтобы там соединиться с возвращавшимися из США крейсерами “Адмирал Нахимов”, “Рында” и броненосцем “Император Николай I”. Прежний же их начальник — командующий эскадрой атлантического океана вице-адмирал Н.И. Казнаков (1834–1906) должен был на крейсере “Дмитрий Донской” вернуться в Кронштадт. “Генерал- адмиралу” назначили отдельное плавание с квартирмейстерами по Атлантическому океану. В состав эскадры Средиземного моря включалась состоявшая в Пирее стационером черноморская канонерская лодка “Терек”.

Задержанный все еще незавершенными работами “Память Азова” вышел из Кронштадта только 21 августа. Разными путями совершалось и сосредоточение эскадры, прибывшей 17 августа в Лиссабон. “Император Николай I” вместе с “Рындой” 27 сентября вышел из Кадикса в Тулон. “Адмирал Нахимов” I 28 сентября вышел из Картахены, чтобы на широте Барселоны соединиться с поджидавшей его эскадрой. Как писал А. Балтимор, “по неясно поднятому сигналу “Адмирал Нахимов” вместо того, чтобы вступить в кильватер крейсеру “Память Азова”, для чего “Рында” оставил место за крейсером, пытался вступить в кильватер броненосцу “Император Николай I”, то есть идти впереди крейсера” (с. 46). Дело могло кончиться таранным ударом, а, может быть, и потоплением “Памяти Азова”. Катастрофа была предотвращена исключительными искусством, опытом и самообладанием Г.П. Чухнина. Как говорилось в резолюции состоявшегося впоследствии суда, “Благодаря правильным и решительным действиям командира крейсера “Память Азова”, столкновение ограничилось легким прикосновением и незначительными повреждением”.

Сами тулонские торжества, знаменуя спасительный для Франции союз с Россией, прошли в непревзойденной атмосфере нескончаемых и самых горячих чествований русских моряков. Газеты переполнялись восторженными репортажами о русских моряках и русско-французской дружбе, радость и оживление царили везде, где появлялись моряки с эскадры. Все слои французского общества с присущей нации экспрессией словно бы соревновались в выражении самых теплых восторженных дружеских чувств к экипажам кораблей. Дождь наград, как в Сиаме и Японии, пролился на офицеров. Ф.К. Авелан к командорскому кресту ордена почетного легиона, полученному в 1891 г., прибавил теперь большой офицерский крест. Г.П. Чухнин, как и остальные командиры, получил офицерский крест Ордена. Изящно выполненным значком с изображением незабудки (его автору приходилось видеть в заметном, а ныне давно распавшемся собрании профессора В.В. Ашика (1905–1985), женщины Франции выражали обуревавшие их чувства сердечности, любви и привязанности к русским.

“Празднества следовали беспрерывно. Начальник эскадры с командирами и многими офицерами посетил Париж, где также были устроены блестящие праздники в честь наших моряков”, — говорилось в отчете по Морскому ведомству за 1890–1893 года (С.Пб, 1895, с. 35).

По окончании ставших едва ли не изнурительными торжеств эскадра перешла в порт Аяччо на о. Корсика, откуда 22 октября направилась к традиционному месту дислокации русских эскадр в Средиземном море — греческий порт Пирей. Оттуда, чтобы “показать флаг”, или, как говорят сегодня, обозначения военно-морского присутствия своей страны в бассейне Средиземноморья, корабли уходили для посещения его портов. Здесь в исторической Саламинской бухте или на рейде острова Порос (не путать с о. Парос в Эгейском море) занимались повседневной боевой подготовкой и корабельными учениями.

Остров Порос тогда был почти что собственностью России. На нем еще сохранились остатки строений, возведенных в 1828–1829 гг., когда остров служил базой прославившейся в 1827 г. в Наваринском сражении эскадры графа Л.П. Гейдена (1772–1850), в составе которой корабль “Азов” заслужил свои георгиевские отличия. Теперь с этими святыми для русского флота реликвиями смогли вплотную соприкоснуться моряки нового “Азова”. Зримо прочувствовали они память о героях Наваринского сражения — М.П. Лазареве (1788–1851), П.С. Нахимове (1802–1855), В.А. Корнилове (1806–1854), В.И. Истомине (1809–1855). История не знает такого собрания имен героев, кто свое боевое крещение получил на одном корабле. И, наверное, никто на “Памяти Азова” — носителе их славы, не мог остаться равнодушным к тем урокам героики и патриотизма, которые давали общение с историческими местами корабля “Азов”.

Свой вклад в восстановление этих мест внесли на о. Порос и моряки “Памяти Азова”. Здесь в небольшой изолированной горами долине на юго-западном берегу неглубокого залива их предками были вырыты колодцы, сооружены кузницы, каменные набережные и здания для складов корабельного снабжения и дельных вещей, и хлебопекарен, снабжавших эскадру хлебом и сухарями. Заброшенные к концу XIX в., эти сооружения в 1892 г. были обследованы экипажем канонерской лодки “Донец”, а с приходом эскадры Ф.К. Авелана во главе с “Императором Николаем I” началось и их восстановление. Права собственности восстанавливали явочным порядком.

От территорий, когда-то законно купленных во времена графа Гейдена, последующие правители России неблагоразумно отказались, не желая в 1870 г. нести расходы по поддержанию в порядке начавших ветшать и понемногу разграблявшихся местными пастухами строений. Продав в 1867 г. русскую Америку, правители с легкостью решили расстаться и с землями на о. Порос. Теперь же морякам пришлось рассчитывать лишь на благосклонность греческих властей и прежде всего, конечно, на игравшую роль ангела-хранителя русского флота в Греции королевы эллинов Ольги Константиновны (1851–1928). Дочь генерал-адмирала Константина Николаевича (1827–1892), сохранившая особую привязанность к своей родине — России, она, став в 1867 г. женой греческого короля Георга I, с завидным энтузиазмом и постоянством опекала экипажи появлявшихся в Греции русских кораблей.

Ни один из их приходов, не обходился без визитов королевы, королевской четы, королевских министров или королевы с наследником престола. Она участвовала в корабельных праздниках, встречах нового года, устраивала для офицеров приемы при дворе, делала подарки командирам и кают-компаниям кораблей. Особой теплотой отмечалась, конечно, и встреча корабля со служившим на нем принцем Георгом.

В дышавшей славой русского флота местности, среди живописных красот, в курортном климате Средиземноморья “Память Азова” провел весь счастливый для него 1894 год. Интенсивные учения у Пороса в январе сменялись походом 26 января на Мальту, память о которой запечатлела картина входившего на ее рейд после Наваринского боя корабля “Азов”. 26 февраля новый “Азов”, посетил знаменитый Саламинский рейд, на котором в 480 г. до н. э. произошло вошедшее во все учебники истории и морской тактики грандиозное сражение между флотами греков и персов. 31 марта совершили переход из Александрии в Суду на о. Крит, где русский флот участвовал в международной миротворческой миссии, разделяя непримиримо враждебные между собой греческую и турецкую общины.

С 27 апреля находились в Пирее, с 17 мая — на учениях в Поросе, с 15 июня в Фалеро. 9 июля перешли в Салоники, 20 июля — в Фалеро. Впервые, наверное, с особой обстоятельностью изучивший значительную часть средиземноморского театра, изрядно наделенный заботой и вниманием королевы Ольги, благополучно переживший землетрясение в Салонинской бухте, “Память Азова” в исходе года подошел к рубежу, за которым его ожидали свершения новой, надвигавшейся на Россию эпохи. В октябре корабль погрузился в траур, была получена телеграмма о том, что совсем недалеко — на берегу Ливадии в Черном море — “тихо скончался” император Александр III. На престол вступал вчерашний наследник, 7 месяцев проплававший на “Памяти Азова”. Он мог обещать России благотворные перемены от реакции к либеральным переменам. Пока же приходилось с тревогой следить за обострением обстановки на Дальнем Востоке, где Япония развязала войну против Китая. Это обострение и стало причиной “особого поручения, которое получил “Память Азова”. I

Победа в Чифу

22 ноября 1894 г., уступив свое место в эскадре прибывшему 9 ноября крейсеру “Владимир Мономах” (командир капитан 1 ранга З.П. Рожественский (1848–1909), “Память Азова” покидал Пирей. С ним шли через океан на Дальний Восток его конвоиры — новопостроенные, пришедшие с Балтики минные крейсера “Всадник” и “Гайдамак”. Срочность поручения была такова, что кораблю не дали отметить в Пирее его судовой праздник — день святого Георгия, приходившийся на 26 ноября, праздник отметили в пути. В Суэцком канале, чтобы приблизиться к требующейся правилами канала допустимой осадке 25 фт 4 дм, пришлось заняться основательной разгрузкой корабля. Но особые изнурительные хлопоты, разительно отличавшие плавание от прогулочного путешествия с наследником, доставили кораблю заботы об обеспечении безопасности плавания “Всадника” и “Гайдамака”.

Громко именовавшиеся минными крейсерами, они были небольшими 400-тонными кораблями, заостренные обводы которых чрезвычайно затрудняли плавание при всяком, даже незначительном волнении. В океане же, имея весьма ограниченные запасы угля, корабли без конвоира идти не могли. Для сбережения их машин “Память Азова” должен был поочередно их вести на буксире. И Г.П. Чухнин с блеском отработал в походе искусство сложнейшего вида морской практики — буксировку. Он же наладил надежное снабжение кораблей на буксире провизией и углем по лееру. Об этих полных тревоги днях похода с двумя небольшими суденышками Г.П. Чухнин записывал: “Нельзя было смотреть без сожаления на маленькие крейсера, которым иногда приходилось очень плохо. Норд-остовый муссон в Индийском океане порой разводил такую волну, что раскачивало и “Азов”, а крейсера выматывались до чрезвычайности. Другой раз покроет волной до половины, и думаешь: цел ли? С полубака льются целые каскады брызг, покрывают и мостик, и трубу.

Днем еще видно, что там делается, а ночью, когда закроет волной отличительные огни, так жутко станет” (А. Беломор, с. 49). Следить приходилось и за буксируемым, и за шедшим самостоятельно. Случалось, он отставал, терял ход и начинал “выписывать восьмерки”, показывая то левый, то правый борт. 23 декабря при сильной, быстро усиливавшейся NO зыби и 6-7-балльном ветре, высота волны дошла до 12 фт, а длина 250 фт. Это составляло уже почти предел выносливости для минных крейсеров. Боковые розмахи доходили до 30°, килевые до 15°, все реальнее становилась опасность их гибели, среди бесновавшихся вокруг них пенных гребней, когда любое повреждение рулевого привода или машин могло означать верную гибель.

Истинный героизм и замечательное искусство проявил Г.П. Чухнин, когда в этих условиях “Гайдамак” поднял сигнал “не могу управляться”. Пока крейсер ложился на курс поиска, огни корабля потерялись в ночи. На сигнал “показать свое место” ответа не получили. Кругом зловеще ходили волны, вспыхивая белыми гребнями. Неожиданно далеко обнаружился во тьме красный аварийный огонь. Разобрали сделанный фонарем сигнал. Всю ночь продолжалась отчаянная борьба за спасение корабля, команда которого, вконец обессиленная штормом, оказалась не в силах выбрать линь, удачно переброшенный через корабль спасительной ракетой с “Памяти Азова”. Чтобы легче было подтянуть соединенный с линем буксирный кабельтов, его плавучесть увеличили привязанными поленьями дров. Но и этот способ не помог. Кабельтов выбрали и начали осторожно подтягивать “Гайдамак”, выбирая спасательный линь. Только к 4 часам утра, приблизив к себе корабль до расстояния 25 сажень, смогли передать один, а за ним и другой кабельтов.

Идя на восток, где от корабля могла потребоваться действительная боевая служба, Г.П. Чухнин с особыми настойчивостью и последовательностью добивался от офицеров и команды повышения их профессионального уровня, ответственного и инициативного исполнения служебных обязанностей. Недостаток этих качеств, определяющих боеготовность корабля, ощущался тогда на многих кораблях.

“Драмы” в отношениях со своими офицерами командира “Владимира Мономаха” Ф.В. Дубасова объяснялись, видимо, и этими обстоятельствами. Доходило до того, что его старший офицер Г.Ф. Цывинский, как он об этом писал в своей книге, взял за обыкновение, не надеясь на офицеров, непосредственно распоряжаться действиями матросов на учениях и работах. Но Г.П. Чухнин не мог удовольствоваться таким ненормальным устройством службы. Он не переставал настойчиво воспитывать своих офицеров. На одном артиллерийском учении Григорий Павлович был удивлен тем, что один мичман не производит занятий и остается лишь безучастным зрителем. На вопрос же командира отвечал, что “не получил приказания”. В приказе по этому поводу Г.П. Чухнин напоминал, что этот мичман и прежде обнаруживал свою индифферентность при работах и учениях, но так и не нашел нужным полюбопытствовать, что приказано делать у орудий. Командир выражал удивление тем, что мичман оказался неспособен осознать свое упущение. Эти неустанные усилия по привитию офицерам духа творчества, инициативы Г.П. Чухнин не прекращал в продолжение всей своей службы, вплоть до должности главного командира Черноморского флота. Эта беспредельная беззаветная преданность долгу службы помогла Г.П. Чухнину справиться в 1905 г. с революционным брожением на флоте и силами флота подавить восстание на крейсере “Очаков”. Этого ему и не простили.

Урок истинно крейсерской службы (чего, кажется, не хватало в свое время командиру “Варяга”) и высокого штурманского искусства Г.П. Чухнин продемонстрировал своим офицерам и на подходе к Гонконгу. Его подозрения вызвало необъяснимое уменьшение глубины на западном подходе к Гонконгу, которое в сравнении с ранее выпущенными, показывали новейшие английские карты. Оказавшись вблизи этого входа (из-за значительного сноса), командир решил проверить, в самом ли деле глубины могли так сильно увеличиться в сравнении с прошлыми годами. И вместо обычного, считавшегося глубоководным, восточного входа в Гонконг он повел свой “Азов” рискованным западным проходом. Пролив оказался вполне проходимым, и крейсер, проверяя глубины лотом, благополучно пришел в Гонконг. Разоблачая очевидную английскую военную хитрость, Г.П.

Чухнин писал: “Просто хотят людей оморочить. Наделают несуществующих банок, старые карты потом уничтожаются, а командиры новые, не видевшие старых карт, будут уверены, что нечего там ходить… А со стороны этого прохода Гонконг плохо укреплен и защитить трудно, так как ширина в шесть миль, причем противоположный берег принадлежит китайцам. Ни перед чем ни постоят англичане. А “Азов” свободно прошел там, где они говорят, что Боже упаси, проходить с углублением 26 фт” (А. Беломор, с. 51–52).

По приходе в Нагасаки 6 февраля 1895 г. корабль оказался в полной тревоги предгрозовой обстановке. 7 апреля было получено уведомление о возможности боевых действий. Между тем эскадра Тихого океана под командованием вице-адмирала С.П. Тыртова 2-го (1839–1903) в силу японских правил была разрознена по портам Японии. В Нагасаки находились флагманский крейсер “Память Азова” и крейсер “Владимир Мономах”. 6 апреля к ним присоединился флагманский корабль эскадры Средиземного моря броненосец “Император Николай I” под флагом контр-адмирала С.О. Макарова (1848–1904). В Кобе стояли крейсера “Адмирал Нахимов” и “Рында”, а также канонерская лодка “Кореец” (которая, как и “Манчжур”, в марте была выведена из Владивостока через канал, пропиленный во льдах. В Иокагаме был крейсер “Адмирал Корнилов”, в Чифу (с 25 марта) крейсер “Разбойник”, в Тянцзине — канонерская лодка “Сивуч”, в Чемульпо — крейсер “Забияка”, в Шанхае, крейсер “Крейсер”, канонерские лодки “Манчжур” и Гремящий ’, миноносец “Свеаборг”, в Гонконге — все еще не дошедшая до места назначения канонерская лодка “Отважный” с конвоируемыми ею миноносцами “Борго” и “Ревель”.В порту Гамильтон о. Комундо) рейдовыми учениями занимались канонерская лодка “Бобр”, минные крейсера Всадник“ и Гайдамак”.

Все наблюдали за развитием обстановки. Встречи С.П. Тыртова с командующими отрядами кораблей западных держав убедили его, чю предпринимать совместные действия с русскими они не намерены. В результате усиленного обмена депешами между Петербургом, русским посланником в Токио и командующим эскадрами для сосредоточения эскадр был избран признанный для этого наиболее подходящим китайский порт Чифу. Сюда 14 апреля пришел “Владимир Мономах'*, 23 апреля — “Память Азова”, “Император Николай I”, минные крейсера “Всадник”, “Гайдамак”, миноносец Свеаборг". В составе эскадры Средиземного моря числились крейсера “Адмирал Нахимов”, “Адмирал Корнилов”, “Рында”, “Разбойник”. Остальные — четыре канонерские лодки, два крейсера — Владимир Мономах, Разбойник”, два минных крейсера и миноносец “Свеаборг” были из состава эскадры Тихого океана. Из Владивостока ожидали подхода миноносцев “Уссури” и “Сунгари”.

Днем 22 апреля корабли, уходившие из Нагасаки, застопорили машины, и с “Памяти Азова” для С.О. Макарова передали записку начальника соединенных эскадр. В ней, как записывал С.О. Макаров в своем дневнике, содержалась просьба “составить соображения о том, как приготовить суда к бою и как вести бой”. О том же, как видно из обширных выдержек из дневниковых записей (А. Беломор. с. 52–57), не переставал думать и Г.П. Чухнин. Назначенный с приходом в Чифу начальником штаба командую пего соединенными эскадрами Тихого океана и Средиземного моря (им стал С.П. Тыртов) и оставаясь командиром “Память Азова”, Г,П. Чухнин стал во главе деятельно развернувшейся на эскадре подготовки к бою. По сведениям А. Беломора. сосредоточение флота в Чифу состоялось по настоянию Г.П. Чухнина.

В своем дневнике тех дней он записывал: “Единственным средством для ведения войны с сильной про: ивницей, имеющей сильный и подготовленный флот к военным действиям, является уничтожение способов сношения японской армии с Японией, для чего все силы нашего флота должны быть направлены на уничтожение японского флота. Базой должен быть г. Чифу, куда и должна собраться вся эскадра Тихого океана" (А. Беломор, с. 54). Его заслугой было, вероятно, и то, что, отбросив личные амбиции, он, ради сбережения времени и ввиду прямой угрозы войны, подсказал С.П. Тыртову решение выпустить за своей подписью (почти без изменений) приказ, проект которого на пути к Чифу успел разработать С.О. Макаров. Иначе поступить было нельзя: флот еще не имел отработанной и освоенной тактики.

В 43 пунктах подписанного С.П Тыртовым приказа давались строго предметные указания о подготовке к бою по всем основным элементам корабля: по механизмам, устройствам и системам, всем видам оружия, средствам связи и наблюдения, борьбе за живучесть и непотопляемости. Предусматривались, в частности, меры по заделке тробоин, по подкреплению переборок, по предварительному — на случай толчка при таранной атаке — подкреплению упорами котлов, агрегатов и тяжелых массивных грузов.

Кроме традиционной системы сигнальных фонарей предлагалось оборудовать лампы для передачи сигналов по азбуке Морзе. Сторожевые шлюпки и катера (которые спустя 10 лет под Порт-Артуром почему-то применены не были I предлагалось держать (для их безопасности при отражении атаки) не ближе 20 каб. от стоянки. Корабельные минные катера ("миноноски) рекомендовалось перед боем спустить на воду, чтобы они также могли использовать возможность атаковать противника. Эта мысль в “рассуждениях” С.О. Макарова была развернута в целом разделе (пар. 156), завершавшемся выводом о том. что при удачном маневрировании паровым катерам и миноноскам представится случай “может быть, даже решить дело”. Этим адмирал еще раз предвосхищал идею торпедных катеров.

Революционным на флоте был уже приказ о немедленном окрашивании кораблей в защитный “светло-серый цвет”. Эта задача вполне решалась нанесением белой краски на черный корпус. “Хотя при этом черный цвет и не вполне закроется, но это не имеет значения, так как все дело тут не в щегольстве, а в уменьшении видимости судов ночью и в затруднении наводки неприятельских орудий днем”. Эти столь очевидные и бесспорные указания со временем, однако, оказались забыты, а двое из участников тех событий под влиянием условий мирной обстановки (Ф.В. Дубасов и З.П. Рожественский) приложили руку к тому, чтобы вовсе отказаться от идеи маскировочного окрашивания. Пока же, в условиях подготовки к бою, командиры в полной мере использовали предоставленные им возможности собственным опытом и вкусом подобрать наиболее эффективный цвет окраски.

Так, флагманский “Память Азова”' был окрашен Г.П. Чухниным в несколько розовато-серый цвет под тон цвета местности. Не только ночью, но и вечером и рано утром корабль совершенно сливался с морем. Хорош был цвет “Владимира Мономаха” под “мокрую парусину”, но он в лучах прожектора ночью давал отблеск. Наиболее эффективным и простым оказался цвет, рекомендованный С.О. Макаровым.

Эталоном стала лодка “Отважный”. Она свой черный борт окрасила легким слоем жидких белил. “Даже с расстояния 2–3 каб., — вспоминал лейтенант граф А.П. Капнист (1871–1918), — корабль этот скрывался во мраке ночи, сверх того, борт его не блестел под лучами прожектора…” Также, по-видимому, в соответствии с рекомендациями С.О. Макарова, был окрашен и “Император Николай I”. Он и в остальных мерах подготовки к бою оставался эталоном. “И не могло быть сомнений, — как писал Ф.Ф. Врангель — относительно того, в чьи руки перешло в эти критические дни фактическое руководство нашими морскими силами”.

Вместе с интенсивной подготовкой кораблей к бою, выходом в море для совместных эволюций и стрельб С.О. Макаров был озабочен сбором предложений об усовершенствовании кораблей и перспективами развития флота в Тихом океане. По его инициативе С.П. Тыртов провел на “Императоре Николае I” два больших совещания флагманов и командиров кораблей 1 ранга. Среди дальнейших предложений по усовершенствованию кораблей было одобрено и предложение С.О. Макарова, на котором он ранее неоднократно настаивал, об испытании переборок строившихся кораблей наливом воды в отсеки. Рекомендовано было провести и испытания также неоднократно предлагавшейся адмиралом системы вспомогательных двигателей.

“Память Азова” в Чифу

Было обращено внимание на развитие базы во Владивостоке, где следовало организовать выпуск самых крупных деталей корабельных механизмов и артиллерийских установок, а также наладить постройку миноносцев. Было очень нерационально изнашивать хрупкие механизмы этих кораблей, ведя их за 14 000 миль через океаны. Обращено было внимание на крайнее несовершенство корабельных систем сетевого заграждения, которое бывает “так неудобно, что им нельзя пользоваться’' (дело, как видно, обстояло не так просто, как это сегодня кажется некоторым нашим “новым историкам'"). Снабжать же сетями С.П. Тыртов, С.О. Макаров и Г.П. Чухнин считали необходимым все корабли, начиная с водоизмещения 3000 т. Другие считали возможным применять сети лишь для кораблей, начиная с водоизмещения 6,6 или даже 10 тыс. т.

В обсуждении перспективных типов кораблей и состава того флота, который с наибольшей эффективностью мог бы противостоять флоту Японии, совещание обнаружило значительное расхождение мнений. Оно, копечно, было обусловлено весьма слабым развитием понятий о тактике и отсутствием 'ого мозгового центра флота, который еще в 1888 г. предлагал создать адмирал И.Ф. Лихачев и который руководящая верхушка Морского ведомства по-прежнему считала для флота ненужным. Волюнтаристское управление флотом было несовместимо с научным мозговым центром, и потому о Морском генеральном штабе вспомнили, как известно, только после русско-японской войны.

В качестве основного типа боевого корабля русского флота в Тихом океане на борту “Императора Николая I” были предложены едва ли не все образцы тогдашнего судостроения: бронепалубный крейсер по образцу японского “Такачихо” водоизмещением 3700 т (С.О. Макаров), броненосный крейсер водоизмещением 8000 т (П.П. Молас), броненосец “Император Николай I” (Е. И. Алексеев), облегченный броненосец по образцу английского “Центуриона” водоизмещением 10500 т (З.П. Рожественский), броненосец водоизмещением 12000 т (Г.П. Чухнин). Эскадру из таких 15–20 кораблей в пределах предположенного общего тоннажа 150000 т дополняли крейсерами и миноносцами.

Г.П. Чухнин, обнаружив, наиболее близкое понимание задач мирового прогресса, предложил, бесспорно, наиболее рациональное и эффективное распределение заданного тоннажа. Вместе с пятью броненосцами по 12000 т водоизмещением он предлагал построить семь броненосных крейсеров по 8000 т (предвосхитив японскую программу), пять крейсеров с броневой палубой по 5000 т, тридцать 220-тонных истребителей и пять 800-тонных разведчиков. Этот последний класс кораблей предложил он один (Врангель, т. II, с. 206). Тем самым он предвосхитил тип подлинного эскадренного миноносца.

Гем временем эскадра ни разу, как оказалось, не выходившая в море при С.П. Тыртове, продолжала учения и эволюции совместно с отрядом С.О. Макарова, и он в дневнике от 29 апреля записывал: “К сожалению, нет основного фундамента, то есть правил равнения хода”. В этом плавании “Император Николай Г возглавлял левую колонну, которую составляли канонерские лодки “Гремящий”, “Кореец” и крейсер “Владимир Мономах”. В правой колонне шли флагманский крейсер "Память \зова'\ крейсера “Адмирал Корнилов'’ и “Рында”. На правом траверзе адмирала шли минные крейсера “Всадник”, “Гайдамак” и миноносец “Свеаборг“. Это было, пожалуй, первое боевое построение русского флота в Тихом океане. Условным, как можно видеть, было и разделение флота на две эскадры.

С возвращением в порт продолжали готовиться к бою: свозили на берег рангоут и выполняли другие предписания приказа-наставления С.П. Тыртова. Артиллеристы и минные офицеры собирались Г.П. Чухниным для выработки правил ведения боя и постановки минных заграждений. Поразительно, насколько все эти уроки смог впоследствии забыть участвовавший в событиях тех дней З.П. Рожественский, которого С.О. Макаров в Греции аттестовывал как знающего и деятельного командира. Дополнительные боеприпасы, предметы снабжения и ремонтные материалы для кораблей доставил прибывший из Владивостока пароход Добровольного флота “Петербург”. 22 мая с углем и другими запасами пришел пароход “Хабаровск”.

1 мая, когда исход мирного разрешения конфликта был уже предопределен, к шапочному разбору на лодке “Манчжур” с лодкой “Отважный” и “Забиякой” прибыл из Шанхая сильно запоздавший новый начальник эскадры Тихого океана контр-адмирал Е. И. Алексеев. 20 мая под конвоем канонерской лодки “Бобр” присоединились к флоту пришедшие из Владивостока миноносцы “Уссури” и “Сунгари'’. Эскадра, готовясь ко всем случайностям, продолжала эволюции в море и боевую подготовку.

Не обошлось и без накладок. Каким-то образом, не справившись с управлением своим кораблем, командир “Всадника” 13 мая 1895 г. сумел форштевнем ударить в борт “Памяти Азова”. Шпирон минного крейсера перерезал Z-образное железо крепления деревянной обшивки, дошел до брони, нагнулся и на уровне броневой палубы сломался. В подводной части он на 1 ½ фута скользнул по наружному обводу, поцарапав медную обшивку. 26 мая командир Г.П. Чухнин докладывал начальнику соединенных эскадр об исключительно самоотверженной работе, которая в продолжение 9 ½ суток силами 17-ти человек машинной команды (в три смены день и ночь), позволила кораблю собственными силами справиться с повреждением.

!тобы исправить медную обшивку, корабль откреновали. Водолазы и их ученики под руководством мичмана И.К. фон Шульца (1870-? с 1878 — помощник начальника водолазной школы и водолазной партии, плавал на “Памяти Азова”' в 1894–1897 гг.) работали под водой в общей сложности 45 час. Они вырубили четыре листа медной обшивки и у семи досок деревянной обшивки их раздробленные участки. Плотники заменили деревянную и медную обшивки. Матросы, владевшие слесарным искусством просверлили 596 отверстий. Были откованы соединительные планки, вырезано место для установки бортового иллюминатора, который и установили. Все эти и другие работы были выполнены вручную, отлично и быстро. Их успех командир Г.П. Чухнин приписывал “как знанию, так и всегдашнему безукоризненно-усердному отношению ко всякой работе" старшего инженер-механика А.А. Миккова (1852-?) и “добросовестной работе” водолазного офицера мичмана Шульца. Приказом адмирала им были объявлены благодарности, а рапорт командира представлен управляющему Морским министерством.

Спустя год при проверке состояния корпуса в акте от 29 ноября 1896 г. отмечалось, что “благодаря аккуратной работе водолазов и хорошей конопатке” проникновение воды под деревянную прокладку в месте происшествия было неукоснительно и “во всяком случае — не больше, чем в остальных местах.

Энергичные усилия С.О. Макарова и организаторская деятельность Г.П. Чухнина, поддержанные С.П. Тыртовым, творческое участие других опытных командиров, включая Ф.В. Дубасова. превратили соединенные эскадры в мощную боевую силу. И Япония “в уважение дружеских держав для упрочения мира” выразила готовность отказаться от Ляодуна. Русский флот одержал свою самую выдающуюся (после “американской экспедиции” 1863 г.) бескровную победу.

От 1 декабря 1894 г.

Вследствие предписания командующего эскадрой в Средиземном море, выйдя из Пирея 23 ноября для следования в Тихий океан, зашел с минными крейсерами “Всадник” и “Гайдамак” в Порос и в тот же день с отрядом ушел в Порт-Саид. Погода была в первый день пасмурная и дул NW. Крейсер имел небольшую качку до 3°. Остальное время погода была тихая и ясная. Но, как потом оказалось, на минных крейсерах было другое впечатление: у о-ва Милос ночью у них розмахи доходили до 30°.

К Порт-Саиду подошел 26 ноября, в 12 ½ час. ночи стал на якорь и в 7 час. утра вошел в порт. Так как 26 и 27 ноября были дни праздничные, то полагал, приняв запас угля в средние ямы, чтобы не загрузить кормы, перейти в Суэц, где догрузиться углем, и к тому времени был бы готов и “Всадник”. За последнее время, в ожидании прохода через канал, расходовал уголь из задних ям, и к приходу в Порт-Саид эти ямы были пусты. Крейсер сидел кормой 25 фт. 5 ½ дм, т. е. на 1 ½ дм меньше, чем допускаемый предел для прохода каналом. При этом принял во внимание громадную разницу в ценах угля в Порт-Саиде и Суэце, а именно: в первом 16 шил, а во втором не менее 27 шил., что составляет на 500 тонн, по 8 шил., 5000 франков, и это происходит оттого, что в Порт-Саиде капитал обращается в десятки раз скорее, чем в Суэце. Расход угля в Порт-Саиде 3000 тонн в сутки, а в Суэце — 12 000 тонн в год. Кроме того, там уголь лежалый, да и нет той честности в погрузке и счете угля.

Я решил сделать опыт: поднять корму для возможно большей приемки угля. Для этого выгрузил из-под жилой палубы, из первого и второго носовых отделений все материалы и провизию в носовую часть батарейной палубы и наполнил их водой — в количестве до 140 тонн. При этим корма поднялась на 6½ дм и углубление было 24 фт.

11 дм. Наполняя постепенно ямы, начиная с передних принял почти полный запас угля и тогда корма села до 25 фт. 4½ дм, т. е. еще оставалось в запасе 2½ дм для перехода каналом. Этим, кроме сбережения, избежал неудобной погрузки угля в Суэце. Вошел в канал и буксирного парохода, довольно дорогого, не брал, хотя компания и предлагала, но, проходя раньше на крейсере каналом, убедился в полной бесполезности этих буксирных пароходов.

В Суэц пришел 30 ноября, где принял пресную воду в междудонное пространство для питания котлов и в 2-х котлах переменил воду, так как соленость в них дошла до дозволяемого предела. 1 декабря остался ждать пакетов из министерства, о которых телеграфировал консул из Порт-Саида, что получил их для всех трех судов и выслал по почте в Суэц.

Минные крейсера вошли в канал 30 ноября, в 6 час. утра и в 6½ час — вечера стали на якорь в Суэце. Шли каналом от 6-12 узлов, а озером до 14 узлов. Вышел с минными крейсерами “Гайдамак” и “Всадник” из Суэца 2 декабря, в 8 час. утра. Переход Красным морем сделал при отличных обстоятельствах. Первые две трети моря прошли легким попутным ветром, потом было маловетрие, и только в 100 милях от о-ва Перим задул противный ветер силой 3–4 балла, который и продолжался до самого Адена, температура была умеренная — от 18° до 22° R, почему машинная команда не очень утомлялась.

Рассчитывал уйти 12 декабря, так как был бы готов к тому времени, но командир “Гайдамака” заявил, что ему надо обстоятельно очистить котел и раньше 14 числа к выходу в море не будет готов, почему и назначил уход 14 декабря с рассветом.

Здоровье офицеров и команды в хорошем состоянии.

Командир капитан 1 ранга Чухнин

Главный часовой Тихого океана

С наступлением разрядки в обстановке, корабли начали покидать Чифу. 29 июня “Память Азова” под флагом вице-адмирала С.П. Тыртова (он оставался начальником соединенных эскадр до 14 января 1896 г.) ушел во Владивосток. Обеспечив немалую долю победы в Чифу, корабль начал долгую, как никогда в русском флоте, службу по охране интересов России в Тихом океане.

Неприветливо, словно за что-то гневаясь, или, может быть, просто призывая к бдительности, как из века в век испытывал он являвшиеся в его воды корабли, встретил океан Память Азова" на его новой службе. После долгой стоянки во Владивостоке и плаваний в окрестных водах 14 октября “Память Азова” ушел на зимовку в Японию. В очередном донесении в Петербург адмирал писал: "18 октября 1895 года в 4 час. дня вышел из Хакодате на крейсере “Память Азова”. На следующий день ветер посвежел до 9 баллов, дождь прекратился, но пасмурность продолжалась. Волна была очень велика и так как попутная, то беспокойная: боковые розмахи доходили до 30°, так ч то мне вспомнился мой старый “Гайдамак”, где впрочем, последствия качки были менее ощутительны, т. е. ничего не летало: здесь же мы летали вместе со стульями, а об остальном и говорить нечего”.

Без малого шесть лет продолжалась бессменная вахта Памяти Азова", ставшего главным часовым флота в Тихом океане. Десятки, может быть, и сотни тысяч миль пройдены были на пространстве бескрайнего театра, десятки штормовых дней в изнурительных походах, многие месяцы томительных похожих одна на другую якорных стоянок запечатлены на скрупулезно заполнявшихся страницах главной летописи корабля — накопившихся один за другим вахтенных журналах, четыре начальника эскадры и четыре командира прошли по палубам корабля за время его тихоокеанской вахты.

С 24 января 1895 г. по 1 января 1896 г. флотом в Тихом океане командовал начальник соединенных эскадр вице-адмирал С.П. Тыртов. Свой флаг он спустил 14 января 1896 г. у Шанхая. С 1 января 1896 г. по 31 августа 1897 г. начальником эскадры Тихого океана состоял контр-адмирал (с 28 апреля 1897 г. вице-адмирал) Е.И. Алексеев, с 31 августа 1897 г. по 31 июля 1899 г. контр-адмирал Дубасов, с 31 июля 1899 г. по 28 июля 1900 г. вице-адмирал Я.А. Гильдебрандт (1842–1915 г.). Г.П. Чухнин 1 января 1896 г. был произведен в контр-адмиралы с назначением младшим флагманом эскадры Тихого океана. Но еще до 10 января он продолжал командовать крейсером и только 11 января поднял свой адмиральский флаг на канонерской лодке “Отважный” (А. Беломор, с. 58–59).

17 января он перенес флаг на броненосец “Император Николай I”, 9 апреля адмирал с лодками “Гремящий”, “Манчжур” вышел в Киао-Чао, где с присоединившимся “Бобром” провел тщательный осмотр бухты, которую предполагали арендовать у Китая. Проведя в пути обстоятельные учения и маневры, Г.П. Чухнин с отрядом на броненосце “Император Николай Г’(канонерская лодка “Манчжур”, минные крейсера “Всадник” и “Гайдамак”, миноносцы “Уссури” и “Сунгари”) 5 мая 1896 г. прибыл во Владивосток. 20 октября адмирал спустил флаг на броненосце и вступил в должность командира Владивостокского порта (А. Беломор, с. 60). После Г.П. Чухнина командирами “Памяти Азова” были: в 1896–1898 гг. капитан 1 ранга А.А. Вирениус (1850–1919); в 1898–1901 гг. — капитан 1 ранга А.Г. фон Нидермиллер (1851–1937, Берлин, составил издание в 1930 г. в Риге воспоминаний “От Севастополя до Цусимы, 1866–1906 гг.), в 1901–1905 гг. капитан 1 ранга Ф.Ф. Сильман 1, в 1905–1906 гг. капитан 1 ранга А.Г. Лозинский (1857–1906).

“Память Азова” в доке. Нагасаки, ноябрь 1896 г.

Новый 1896 г. корабль встречал в Нагасаки. Как говорилось в рапорте начальника эскадры С.П. Тыртова, “на праздник Рождества Христова по обыкновению на всех наших судах устроены были для команды елки и состоялись театральные представления при неизбежном участии старинного Царя Максимилиана”.

27 января “Память Азова” перешел в Иокагаму. За время стоянки в Нагасаки в апреле водолазы корабля скребками очистили от ракушек обшивку у ватерлинии и гребные винты. Выборочная хроника плавания, составленная по публиковавшимся в “Морском сборнике*' ‘Известиям о плавании судов за границей” (полную картину можно получить по записям в вахтенных журналах) выглядит следующим образом: 24 апреля крейсер пришел в Чифу, 13 мая — во Владивосток. Затем был в Амори, оттуда вышел во Владивосток. 16 октября ушел в крейсерство к берегам Кореи. С 3 по 20 ноября 1896 г. из-за давно уже проявлявшегося значительного обрастания корпуса ракушками с водорослями, отчего корабль терял почти 2 узла скорости, “Память Азова” ввели в док Нагасаки. Здесь подтвердилась странная, неподдающаяся объяснению аномалия. Защитная обшивка медными листами была буквально усеяна разными видами ракушек, устрицами, кораллами и другими наростами. Их и ранее “добывали” водолазы корабля, но открывшаяся картина почти сплошного обрастания (в корме его слой составлял 5 ½ дм) поставила корабельных специалистов в тупик. С таким коварным поведением медной обшивки, отказывавшейся защищать корпус от обрастания, никто еще не встречался. Обросли также и все бронзовые детали — кронштейны, дейдвудные трубы, гребные винты, штевни. Крейсер, правда, был до этого в доке с 12 по 21 февраля 1894 г., но на “Адмирале Корнилове”, проплававшем без дока также более двух лет, обросла только бронза, собственно же медная обшивка была “совершенно чиста”.

Заменив поврежденные листы, продолжили плавание и отправили корабль на станцию в Чемульпо, Здесь стояли с 11 декабря 1896 г. 30 марта 1897 г. на переходе Фузан — Иокагама Память Азова ' под флагом контр- адмирала Ф.В. Дубасова провел испытания хода под одной машиной. Винт разобщили в 26 минут, под парами оставили два котла вместо трех. С 27 апреля стояли в Хакодате. 3 мая на переходе Хакодате-Владивосток при пробе полного хода произошло повреждение чугунной набивочной коробки цилиндра среднего давления.

По приходе во Владивосток 5 мая оказались необходимы и другие работы, включая перемену трубок холодильников и переборку главных деталей машин. Работы заняли все лето и осень. К этой хронике можно добавить сведения из писем Е.А. Трусова: 4-11 января 1897 г. стояли в Чемульпо, 18 апреля в Иокогаме, 30 апреля — в Хакодате, 27 мая, 14–29 июня — во Владивостоке, 1 сентября и 12 сен тября (“ждем инспекторского смотра”) — Нагасаки, 18 декабря — Нагасаки.

20 сентября 1897 г. в доке Цесаревича Николая (тот, что закладывался наследником в 1891 г. и был открыт Г.П. Чухниным 7 октября 1897 г. — А. Беломор, с. 70) проверили состояние обшивки корабля и винторулевой группы. Оказалось, что обрастание в подводной части было значительно слабее прошлогоднего, но все же, в сравнении с обрастанием корпуса “Дмитрия Донского'’, оставалось “неравномерным”. По какой-то странности все поставленные в Нагасаки медные листы совершенно не обросли и резко выделялись своей гладкой зеленоватой поверхностью от остальных”. К рапорту об этом командира А.А. Вирениуса от 23 ноября 1897 г. с рейда Чемульпо прилагались фотографии и образцы листов: старого и нового. Командир высказывал предположение о разном влиянии химического состава листов на обрастание. Существенным был и износ обшивки по всему кораблю — края листов утончились, сделались хрупкими, “настоятельно необходимой” считал он замену всех листов подводной обшивки.

Начальник эскадры (на бланке значилось '‘командующий эскадрой в Тихом океане”) 8 декабря 1897 г. рапорт командира, акты судовой комиссии, образцы медных листов и фотографии препроводил в МТК для изучения, как он писал, “особенностей процесса обрастания”. Но специалисты МТК объяснения аномалии не нашли. На обстоятельном акте от 29 ноября 1896 г. о результатах докования в Нагасаки, полученном из Главного Морского штаба, 2 мая 1897 г. Э.С. Гуляев (1851–1919) написал: “отчет не указывает каких-либо неожиданных фактов. Большое обрастание и проникновение воды замечается более или менее и на других судах ”. Впрочем Э.Е. Гуляев предлагал и другим членам МТК ознакомиться с документами, для соображений в будущем, так как крейсер “Память Азова обшит медью.

Другой член МТК — прежний строитель крейсера Н.Е. Титов на препровожденном ему для рассмотрения рапорте командующего эскадрой от 8 декабря 1897 г. отозвался и вовсе бесстрастно: “Читал”. Очевидно, что на требовавшиеся широкие эксперименты по влиянию зависимости степени обрастания медных и бронзовых изделий от их химического состава в МТК не решились. Не было тогда соответствующей научной и экспериментальной базы. О создании же ЦНИИ технологии, который мог бы решить проблему (и который появился только в СССР), и не мечталось. Не нашел нужным, также не имея на это средств, провести натурные эксперименты в условиях Владивостока или Порт-Артура, и начальник эскадры. Широкие исследования были тогда “не в обычае”.

Смелость их проведения мог бы взять на себя имевший наклонность к науке С.О. Макаров. Но бюрократия предусмотрительно ограждала его от должностей, которые давали бы возможность проведения исследований и экспериментов. Ему не доверяли ни должности председателя МТК, ни начальника Тихоокеанской эскадры. Проблема обрастания медных и бронзовых изделий осталась нераскрытой. Впрочем одну более понятную проблему Ф.В. Дубасов все же решил, обращая внимание МТК на значительные расходы по восстановлению рангоута и его в общем-то сомнительную практическую ценность, начальник эскадры предлагал отказаться от парусов и заменить рангоут упрощенным и облегченным. В МТК, подумав, согласились.

10 апреля 1898 г. решили (с согласия управляющего П.П. Тыртова), “пользуясь случаем ремонта, удовлетворить ходатайство контр-адмирала Дубасова по вышеупомянутому облегчению рангоута”. Тем временем 24 ноября 1897 г. “Память Азова” перешел на традиционную зимовку в Нагасаки. Так приходилось уходить от обрекавшего на бездействие ледового плена Владивостокского рейда.

Главным событием 1898 г. стало участие “Памяти Азова” в произошедшей по договору с Китаем передаче русскому флоту Порт- Артура. Первый русский отряд под командованием контр-адмирала М. А. Реунова (1841-?) в составе крейсеров “Адмирал Нахимов”. “Адмирал Корнилов'’, канонерской лодки “Гремящий” пришел в Порт-Артур еще 5 декабря 1897 г. 9 декабря в Талиенван пришли крейсер “Дмитрий Донской” и канонерские лодки “Сивуч'’ и “Гремящий”. 23 января пришли “Память Азова” (флаг начальника эскадры Ф.В. Дубасова) и присоединившийся к эскадре 9 апреля 1896 г. крейсер “Рюрик”. 14 марта 1898 г. из Нагасаки пришли крейсера “Россия” и “Дмитрий Донской”, 18 марта броненосцы ‘Наварин” и "Сисой Великий'’. Собрав в новоприобретенной базе главные силы эскадры, “Память Азова” вместе со своими кораблями приветствовал Андреевский флаг, который 16 марта на мачте Золотой Горы поднял великий князь Кирилл Владимирович, одновременно контр-адмирал М.А. Реунов поднял флаг в Талиенване.

В Порт-Артуре, охраняя новую базу, Память Азова” простоял всю весну и лето. Затем, с успокоением обстановки, возобновили стационарную, всегда облекавшуюся завесой секретности службу: "'Идем, как всегда, неизвестно куда", — с досадой писал в свое время об этих скитаниях старший офицер (в 1895–1897 гг.) капитан 2 ранга Е.А. Трусов. Конец 1898 г. — начало1899 г. провели в стоянках и походах между Порт-Артуром, Нагасаки и Владивостоком. Наступил период временной стабилизации обстановки. Оставив прежние планы приобретения базы в Киао-Чао или Мозампо, флот, невзирая на все крайние неудобства Порт-Артура (об этом без обиняков докладывал начальству Ф.П. Дубасов), должен был обживать это "устроенное'’ ему режимом Николая II прибежище. Эскадра понемногу пополнялась новыми кораблями Теперь это были уже броненосцы.

Пришло время сдавать пост часового давно переслужившему свой срок Памяти Азова”. 28 ноября 1899 г. он был уже на пути из Владивостока в Нагасаки, 22 декабря вышел в Гонконг, 28 января 1900 г. шел из Коломбо в Перим. В феврале был в Пирее и Поросе. 30 марта вышел из Гибралтара в Портланд, 27 апреля из Киля в Либаву, а с открытием навигации “Памяти Азова” был в Кронштадте.

В ходе инспекционного смотра, по прибытии в Кронштадт, тщательно были рассмотрены условия службы на корабле нижних чинов. Этому были посвящены свыше 20 (Из 55) вопросов опросного листа, заполняемого в ходе смотра.

Матросская библиотека корабля насчитывала 270 книг, что несомненно, способствовало общему развитию матросов: в ходе многолетнего плавания число неграмотных на корабле сократилось с 38 (7 % состава) до 4 человек по его окончании. Не было на корабле (за прошедший календарный год) и судимых.

Но корабль был еще очень нужен флоту, и в том же 1900 г. решено было (вместе с “Императором Николаем I”, ‘'Мининым” и “Адмиралом Нахимовым”) перевооружить корабль, заменить котлы, освободив их от такого анахронизма, как магистральная труба водоотливной системы, (МТК, журнал по кораблестроению, от 30 ноября 1900 г. № 122).

Летом 1901 года крейсер в составе Учебного артиллерийского отряда принимает участие в показательных маневрах флота. Проведенные в Бьеркском архипелаге, они стали звездным часом в стремительной карьере З.П. Рожественского. В присутствии русского и германского императоров он провел “превосходные” стрельбы с дистанций 15–23 кабельтовых. Условия их были откровенно “тепличными” и говорили даже об ослабленных креплениях щитов. Но “бравый адмирал” покорил и очаровал простодушного Николая II.

Он уже более не сомневался, “в чьи руки можно доверить судьбу отечества в час испытаний”. Этот час настал всего через три года. Отправившись “на маневры”, блистательный царедворец только у Сингапура понял, что “идет на войну”, и не имея мужества “потерять карьеру, но спасти флот”, попытался исполнить '“невозможный приказ” Петербурга. И в Цусимском проливе потерял всё, не спася ничего и никого, кроме себя.

С началом военных действий, крейсер даже был предварительно включен в состав 3- й эскадры Тихого океана, но его техническое состояние сделало невозможным участие в походе и Цусимском сражении. В том же 1904 году корабль встал на капитальный ремонт. В ходе его на Франко-Русском судостроительном заводе были заменены котлы и паротрубопроводы. Теперь котельная группа состояла из 18 котлов системы Бельвиля. Было установлено оборудование для ведения с корабля минных поставок. Выйдя из капитального ремонта, корабль приступил в 1906 году к усиленной боевой подготовке. После тяжких потерь Русско-Японской войны каждый корабль имел для флота особое значение.

Со временем заменили три мачты на дне, в 1904 г. закончили замену котлов на водотрубные Бельвиля. Планировали отправить корабль в 1905 г. на подкрепление эскадры З.П. Рожественского, но по счастью, если так только можно сказать, Цусима отменила эти планы. Корабль продолжал службу в составе учебно-минного отряда.

Из писем жене старшего офицера (3 декабря 1895-февраль 1898 г.) крейсера I “Память Азова” капитана 2 ранга Е. А. Трусова

1895 г.

15 декабря. Иокогама.

Пошла вторая неделя, как я вступил в свое испытание. Работы настолько много, что времени буквально нет присесть побеседовать с тобой. За эти полторы недели разве один раз что проспал 6 часов ночью, а то все меньше. Корабль очень большой, а за день его обежишь много раз, что иногда просто отказываешься ходить с непривычки, и голова от массы того, что надо запоминать, все время как в тумане. Тяжесть работы, главным образом, представляется от того, что не успеваешь следить за судовыми работами и учениями. Тебя все время отрывают всевозможными встречами являющихся к адмиралу, то командиров иностранных судов, то разных посланников, то отъезды и приезды самого адмирала, завтраком у него гостей, смотры и музыка, сменяются одни другими. Судовая же жизнь идет своим порядком.

Моя каюта прекрасная — в две комнаты, т. е. кабинет и спальня. Очень просторная со шкапами для всего, креслом, диваном, прочими комфортабельными приспособлениями. Не могу сказать, чтобы было особенно уютно, немного выглядит сараем, и палуба слишком поката к бортам, т. к. прежняя настилка, деревянная, с броневой палубы перед приготовлением к бою снята и заменена клеенкой, броневая же устроена черепахообразно. С офицерством же у меня отношения тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, до сих пор хороши. Но между ними приходилось уже разбирать инциденты весьма неприятного свойства. Конечно, не между всеми, только между троими. Я до сих пор еще не выучил всех имен и отчеств. На берег еще, конечно, не съезжал, да об этом и не думаю, ничего не покупал и покупать не буду. Сколько будет стоить жизнь в кают-компании не знаю, но не думаю чтобы дешево. Много очень визитов, и следовательно, шампанского выходит предостаточно. Сегодня снялись с якоря и идем в Кобе, где простоим дня 4, а потом пойдем в Нагасаки. Лягу спать — завтра по случаю ходового дня команду будить в 6 часов, а следовательно, и я, если меня не разбудит командир в 4 часа, смогу спать до 6 часов, а обыкновенно я встаю в 5 часов. О сне после завтрака я уже и забыл.

17 декабря. Иокогама.

Третьего дня вечером пришли в Кобе, вчера с утра и до 3 часов продолжались визиты и, конечно, неизбежные с ними салюты, что мне просто горе. Суббота — единственный полный день, что в моем распоряжении для приборки и приведения всего в надлежащий вид, и этот-то день с этими почестями проходит через пень в колоду, да еще после двухсуточного перехода под парами в довольно свежую погоду, когда занесло порядочно и сажей, и образовались ржавые подтеки по бортам. Крейсер теперь выкрашен в шаровую краску. Это хотя очень красиво, но не совсем практично. Хотел тебе послать фотографическую карточку его, для чего и купил их две, да у меня увидал ее Чухнин и так как сказал, что он ее находит даже лучше, чем у него есть, то я ему и предложил ее, и теперь у меня осталась только одна…

Жизнь тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, покуда идет хоть утомительно, но хорошо. Тут столько углов и так плохо досягаемых, что я еще не все облазил. Вчера, например, вечером я, снявши сюртук, осмотрел только подробно один водяной трюм и убил на это полтора часа времени. Конечно, нашел там массу ненужного, которое там хранилось, предполагая, полную невозможность мне туда проникнуть. Офицерство после моего обхода начинает на меня косо поглядывать, так как я хоть и в вежливой форме, но прошу посматривать за своими постами. В общем, ко мне относятся очень почтительно, даже слишком почтительно. Из всех ко мне ближе стоит Крафт, от которого я принял старшее офицерство.

Сегодня воскресенье. Чухнин уехал на берег еще вчера днем и вечером прислал мне письмо с надписью на конверте не тревожить меня, если я сплю, и отдать его утром, в котором извещает меня, что он не будет на судне до вторника и разрешает уволить на берег свободных офицеров до того же времени в Киото. Таких отлучек с крейсера, говорят, еще не бывало. Отбыв утром весь воскресный наряд, как бы это было при нем, я отпустил очередную команду на берег.

Письма жене капитана 2 ранга ЕЛ, Трусова отправленные в 1897 г, из Владивостока и Нагасаки

1896 г.

20 января. Нагасаки.

Вчера днем пришли в Нагасаки и сейчас же узнали кучу новостей. 1-е это то, что “Владимир Мономах” уходит в Россию через четыре дня и от нас переводят туда трех офицеров. Вторая, что сегодня с 6 час. утра погрузить уголь, а завтра, т. е. в воскресенье к 8 утра к нам переберется адмирал Алексеев со всем штабом. Как мне удастся его принять после погрузки угля, ума не приложу, во время погрузки все засыпает мелкой угольной пылью, и чтобы привестись в порядок, надо по крайней мере сутки, и то еще останутся места невымытые. Что- то будет и как пойдут дела с новым адмиралом, дай Бог, чтобы так же, как со старым…

На берегу я не бывал, кроме случая, когда снимался в фотографии и был на обеде у Чухнина, вот и весь съезд с 3 декабря, что я сюда приехал, а оттого у меня и денег скопилось за эти два месяца около 300 долларов, что по теперешнему курсу 300 рублей. Расходы в кают- компании порядочные. За стол берут 40 долларов. Приемы и прочие расходы в кают-компании 30 долларов этот месяц, да в буфет за вино, пиво и воду… около 10 или 12 рублей придется, вот месяц меньше 80 долларов и не обойдется, без стирки, прачки, вестовому и т. п… Письмо это грязное от угольной пыли.

10–11 февраля. Иокагама.

Ужасно грустно смотреть, когда на твоих глазах сходит с ума человек. У нас плавает молодой доктор Лукин; он теперь уже четвертый год в плавании и не знает, когда его сменят; недавно женат и еще не видел даже своего ребенка, тоска его настолько забрала, что он стал мешаться, и теперь или угрюмо молчит, или начинает говорить очень много, но перескакивает с одного предмета на другой без всякой связи, только, конечно, везде фигурирует его жена. У нас просто поветрие какое-то на смерти и умопомешательство. С октября-месяца ушел Тимофеев, доктор Охотин, помешался капитан 2 ранга Григорович, и вот теперь наш доктор.

Завтра утром мытье белья и коек, да я хлопочу, не знаю, удастся ли — чтобы мне дали в распоряжение день до 10 час. утра, чтобы прибраться и вымыться как следует. Послезавтра учение… да за одно еще официальный обед у адмирала; будет посланник и еще там кто-то.

20 декабря. Иокагама.

Завтра хочу выйти наверх и вечером вступить в исправление своей подлой обязанности, и так проболел целую неделю… Сегодня доставили из Нагасаки альбом для Тыртова и рамку для группы Чухнину. Альбом без внутренности, и одна крышка стоит 250 долларов, а рамка 60 долларов, значит надо приготовиться еще к вычету.

27 марта. Иокагама.

Церковь у нас к выносу плащаницы и Пасхи прелестно убиралась гирляндами зелени, декорировалась цветами в вазах. Вид действительно получается очень хороший, в особенности на Пасху, когда вдобавок является богатое электрическое освещение. Розговни также устроены были парадные, у нас розговливался адмирал, три дамы — жены офицеров с других судов, консул и еще несколько человек русских. Хлопот с этим всем немало. Сверх всего на третий день у адмирала был парадный завтрак, и он просил устроить после завтрака спектакль. С этим тоже хлопот немало. Приезд Bi-.рениуса, который со свежими силами начал входить во все мелочи судовой жизни и потому требует постоянно меня к себе то осматривать одно, то другое, делает то, что у меня ноги еле двигаются. О береге при таких обстоятельствах, конечно, и думать нечего, а потому бегаю себе всласть по своему крейсеру и высчитываю дни, когда окончится мой ценз. Через неделю пройдет треть его. Завтра в 7 час. снимаемся с якоря и идем, конечно, неизвестно куда. В море будем заниматься стрельбою, и в конце концов, я думаю, через неделю, а может быть, и через две попадем в Нагасаки, где к тому времени уже будет “Рюрик”, и адмирал переедет туда, и к нам, Бог даст, никого не посадят.

5 апреля. Нагасаки.

Теперь сажусь, выхватывая между работой по

немногу времени, а то просто хоть караул кричи, и написать письма нет времени. День весь в расходе, а вечером или уже уставши так, что ни за что не примешься, или сижу у Вирениуса и просвещаю его в тонкости устройства судна и распорядков, или же вместе с ним переделываем расписания, и так проходит время до 10 или 11 часов, после чего, конечно, спать ложусь, иначе вставая в шестом часу, никаких сил не хватит. Шпилек тебе обыкновенных, сейчас также между делом послал купить одну дюжину, привез какой-то японец на судно. Надо непременно поехать на берег на 0,5 часа, поднести вместе с депутацией рамку с карточкой адмиралу Чухнину и не могу выбрать для этого времени. В воскресенье мы сюда пришли, а вот сегодня уже пятница. Сказал Вирениусу, что завтра мне непременно надо будет съехать, а то он тоже в одной береговой комиссии по поводу берегового лазарета и волей-неволей сам должен съезжать на берег, как раз в то время, когда Чухнин приезжает с судна домой.

6 апреля. Нагасаки.

Вчера опять обедал у адмирала, обед окончился 9 ч. 45 мин. вечера, вот опять времени не было написать, да еще работы по судну осталось порядочно. Вирениус разными комиссиями и приемами занят тоже настолько, что когда я к нему прихожу с докладом по разным поводам, то в большей части ухожу ни с чем, или же, когда он освободится, я занят, так мы никак не можем поймать друг друга.

8 апреля. Нагасаки.

Ты удивляешься, что я тебе в письме от 24 декабря написал, будто бы моя служба идет сносно и то значит — это скверно. Слово “сносно” этого вовсе не обозначает, а действительно сносно, да и трудно при такой большой и разнообразной деятельности написать что-нибудь другое про службу. Во вторник, когда я тебе писал письмо, у меня еще был командиром Чухнин, и следовательно, зная по рассказам разные про него ужасы, я все время был, как говорится, в ожидании не того, так другого. Хорошо он скоро уехал, и я ужасов никаких так-таки и не увидел и расстался с ним, как ты знаешь из предыдущих писем, хорошо. т еперь в нравственном смысле слова мне служить, конечно легче, но в смысле физического труда и нравственной ответственности за весь порядок судовой службы и дисциплины мне не легче, и я замечаю, что временами на меня нападает большая усталость, просто хоть брось, ну да Бог даст, закончу ценз благополучно, осталось всего 8 месяцев. При сдаче крейсера Родионовым Вирениусу Родионов сказал, когда мы стояли во фронт на шканцах, Вирениусу, что “рекомендовать Евгения Александровича я вам не буду, достаточно будет сказать, что я был на крейсере только номинальным командиром, а настоящим командиром был Евгений Александрович, образцовый же порядок крейсера Вы сами увидите”.

Но все это слова, от которых работы не убавляется, а скорее прибавляется.

9 апреля. Нагасаки.

Тут одно время дамы, конечно, жены офицеров некоторые дошли до такой степени обидчивости, что начали считать, которую пригласили раньше, которую немного позже, а выражали обиду по поводу невежества, если которую-нибудь пригласили позже другой; мало того, надо было еще и за столом посадить так, чтобы не было обиды, ни дать, ни взять, как в избе считается почетным угол с образами, так и тут мое место считалось почетным, и около него по правую и по левую руку обыкновенно садятся адмирал и командир, а далее уже садятся все остальные приглашенные и свои через одного человека. Вот тут-то и рассади дам, и угадай, которая из них старше, а не угадаешь, то опять обида.

Как разместить приглашенных дам, приходится угадывать мне, а потому для меня приезд дам в официальные дни чистое наказание. Как не верти, а кто- нибудь да обидится.

Сегодня пришли к нам “Рюрик” и “Донской”. Новостей никаких, конечно, не привезли, так как вышли из Кронштадта еще в октябре-месяце. Но зато мы стали в эскадре уже не самым большим крейсером, а вторым по величине. Адмирал, впрочем, кажется, раньше как через месяц от нас не переберется. Совсем ли он переберется или временно, еще неизвестно. Страшно только, что его опять соблазнит наш георгиевский флаг, действительно, очень красивый и единственный в Балтийском флоте, и он опять переедет, пожалуй к нам. Служба же на адмиральском судне хотя и виднее, но зато тяжелее, ну да раз здоров, то о тяжести говорить нечего.

14 апреля. Нагасаки.

Послезавтра назначен наш уход, конечно, неизвестно куда и сколько времени будем в ходу. В мае во всяком случае, будем во Владивостоке и оттуда уж я спишусь с тобой.

Пятый месяц в середине, что я уже исполняю ценз. Как подумаешь, насколько исполнять его, например, так как исполнял Дабич (Николай Дмитриевич (.1857-?) был старшим офицером минного крейсера “Всадник” в 1892–1893 гг. и крейсера 2 ранга “Крейсер” в 1894–1895 гг., командиром крейсера “Громобой” в 1902–1894 гг. — P.M.), только не говори ему об этом, а то обидится, а тут при этой уйме офицеров и команды действительно почувствуешь, что значит быть старшим офицером.

Зайди, пожалуйста, в типографию Главного Морского штаба и купи нового издания Военно-Морской Дисциплинарный устав со всеми его последними дополнениями относительно сверхсрочнослужащих. И кстати обругай их, насколько позволяет тебе твой женский облик, за то, что они мне до сих пор не выслали последнюю памятную книжку Морского Ведомства, за которую при моем отъезде они взяли с меня 1 р. 25 к. и квитанцию выдали. У нас уже в штабе эскадры эта книжка получена, а у меня еще нет, а она мне нужна. С последним приходом пароходов Добровольного флота нам подсыпали еще офицеров, так что в кают-компании теперь 26 человек.

18 апреля. Чемульпо.

Получил твое письмо как раз накануне съемки с якоря в трущобу Чемульпо. Из Чемульпо мы пойдем должно быть в Чефу (таково написание у Е.А. Трусова- P.M.) и оттуда, зайдя еще куда-нибудь, в такие же пакостные дыры, попадем наконец недели через две с половиной во Владивосток.

28 апреля. Чефу.

Прошлое письмо из Чемульпо я тебе отправил через крейсер “Эдгар”, который шел в Нагасаки и был так любезен, что предложил свои услуги для доставки корреспонденции. Раньше я в Чефу не бывал, хотя, казалось, по всем мерзостным местам побывал. Рейд большой, но очень беспокойный; при небольшом ветре уже тут разводит такую волну, что трудно держать сообщение с берегом. В общем, погоды стоят порядочные, напоминают наше лето. Тут мы простоим, должно быть, еще дней восемь (пришли сюда 23 апреля). Дело в том, что адмирал пошел отсюда на лодке “Бобр” в Тянь-Цзинь, откуда разными путями доберется до Пекина, где будет представляться сыну солнца, китайскому императору, и когда он вернется, то мы тогда только уйдем отсюда.

В отсутствие адмирала нам задана такая большая программа занятий, стрельбы, боевые и учебные из орудий, ружей, минами — со шлюпок, на ходу с крейсера, что давай Бог, чтобы поспеть в эти дни исполнить, хорошо еще, что праздники, которых в этом месяце подвалило порядочно, дают возможность отдохнуть, тем более, что трущоба настолько хороша, что никаких официальных приемов и прочей галиматьи выкидывать не приходится, и без них хлопот довольно. Во всяком случае не позже 12 мая мы будем во Владивостоке. Хочу попасть на берег, чтобы посмотреть, как на берегу живут, и все не могу выбрать время. За все время, т. е. почти за пять месяцев, я был на берегу три раза: два раза в Нагасаки (обедал у Чухнина и был у Дабича) и один раз в Иокогаме, когда ходил вырывать зуб, совсем, пожалуй, отвыкну от берега.

2 июня. Владивосток.

Уходили на три дня на стрельбу, да очень неудачно; все почти время были такие туманы, что не поспели сделать всего назначенного по программе. Этот месяц со всеми приемами и эскадренным балом, кото рый был устроен всеми судами на “Рюрике”, обошелся страшно дорого. Вечер в кают-компании 110 руб., за бал 36 руб. и на семью убитого во время фейерверка унтер-офицера 15 руб. Вычет на бал был сделан не поровну со всех, а пропорционально получаемому морскому довольствию. Завтра в 8 час. утра к нам опять перебирается адмирал, съехавший на три дня стрельбы на “Рюрик”. Надо приготовиться его опять принимать. У нас на '‘Азове” есть один мичман, который в течение курса корпуса один раз остался в той же роте, так его и до сих пор травят, называя любителем просвещения (по поводу неуспехов сына в корпусе — P.M.).

24 июня. Владивосток.

Что-то уж очень не повезло “Памяти Азову”. В течение одного месяца третьего человека хороним. Заболел у нас только что приехавший из России лейтенант Пазани; не более трех недель, как он принял от Крафта обязанность минного офицера. Через два дня после начала болезни у него появилась сыпь, сыпной тиф. По вскрытии выяснилось, что он не выдержал этой болезни вследствие порока сердца. т еперь отдизенфектировали все кормовое отделение, где была его каюта. Занимаюсь переборкой всех кают по очереди, вынося всю мебель и крася все заново. Лишин назначен старшим офицером на лодку “Кореец”., видимо, на “Александре” невыгодно кончать ценз, будем плавать вместе.

31 августа. Владивосток.

Опять не писал — вот уже девять дней. В это время мы уходили из Владивостока всей эскадрой и походивши соединенно, заключили себя в бухту Славянку, откуда выходили на стрельбу, да и там занимались разными учениями, которые адмирал находит неудобным производить во Владивостоке.

К моей обыденной и утомительной работе адмирал прикинул еще, назначив меня командиром 1-го батальона в десант и начальником сторожевой и охранных цепей шлюпок при минных атаках. Десант очень утомительная вещь, в особенности тут, где его высаживали на берег в местности, густо заросшей травой, ростом с человека, местами гористой и местами болотной. Я был два раза на берегу довольно продолжительное время, один раз нам даже туда свозили обед.

По берегу я настолько отвык ходить, что сегодня третий день после последнего десанта у меня все еще бока, руки и ноги болят от непривычных движений ходьбы по кочкам болота и лазания на гору. Теперь пришли во Владивосток, и я опять засяду на крейсере, тем более, что дефектных работ очень много, а мы за них (возле адмирала) еще почти не принимались.

14 августа. Владивосток.

Мы только что вернулись из плавания по каторжным местам, откуда почтовое сообщение так дурно, что посылать писем не стоит. В плавании мы были 19 дней. Окончу ценз — примусь лечиться. Вот вопрос теперь, как к цензу отнесется новый Управляющий Министерством и заставит ли просидеть лишний годик в обязанности старшего офицера.

4 сентября. Владивосток.

Мы даже в кают-компании составили коллективную телеграмму в Петербург начальнику почт и телеграфов, а то некоторые телеграммы ходили по 20 дней. Работы по-старому очень много, но на днях, я думаю, меньше станет, так как в будущую субботу от нас перебирается адмирал совсем на “Рюрик”, выходит, что он у нас пробыл на крейсере 7 ½ месяцев, без него лучше будет. Присутствие адмирала тяжело в том отношении, что приходится быть все время наверху, а потому не поспеваешь следить за массой работ, одни встречи, проводы, обеды, завтраки отнимают так много времени, что иногда буквально некогда ответить даже на вопросы.

Теперь к нам на несколько дней пришли суда английские, немецкие и французские, все под адмиральскими флагами, и мы с утра до вечера бесимся, отвечая на визиты, обеды, завтраки и прочее. Меня это касается только косвенно, т. е. я только назначаю офицеров для выполнения всех этих занятий и, когда придется платить за общие штуки, то тоже плачу, но сам нигде не бываю.

6 сентября. Владивосток.

Вчера приехал на “Саратове” Лишин. Он, оказывается, и сюда взял с собой свою злую половину. “Корнилов”, на который назначен Лишин старшим офицером, теперь меняет котлы и раньше конца октября вряд ли будет готов. Уезжая из Петербурга, Лишин говорит, что ему сказал Кремер, что он будет назначен командиром одной из лодок, как окончит ценз. Если это верно, то возможно, конечно, что и меня назначат тут командиром. Цензу мне осталось три месяца. Легко сказать, а уже вот 11 месяцев, как уехал из дому.

10 сентября. Владивосток.

Завтра уходим опять в крейсерство и причем, должны быть дней через 10 или 15.

18 сентября. Бухта Св. Ольги.

Судя по тому, как теперь отсылают офицеров, окончивших ценз, меня весьма вероятно, в апреле вернут домой, а, значит, в июне увидимся. Жизнь идет по- старому невесело. Живешь мыслью о доме, а на всех тебя окружающих смотришь как на людей совсем чужих, несмотря на кажущиеся хорошие отношения.

22 сентября.

На ходу между Владивостоком и Хакодате.

Три системе нашего адмирала никогда не знаешь, когда куда что идет и что предстоит в будущем, а потому и поход наш в Хакодате явился для нас совершенной неожиданностью. Узнали мы о нем тогда уже, когда были на пути к нему после маневров, а в кают- компании говорят, что это центр торговли мехами в Японии. Маневры прошли, слава Богу, благополучно. После маневров отбыли в десант, в котором мне опять пришлось фигурировать.

С офицерством живу ничего, но не могу сказать, чтобы без всяких инцидентов, да их и не быть не может при этом количестве офицеров, с двумя старшими (по служебному возрасту — P.M.) лейтенантами я несколько ближе, чем с остальными, но и они уходят через месяц в Россию, а с остальными я чисто в официально вежливых отношениях, а с некоторыми, конечно, в натянутых, до тех пор, пока не добьюсь желательного поведения. Уход Родионова и Крафта для меня нехорош в том отношении, что тогда остается старшим лейтенант Степанов, личность с очень тяжелым и грубым характером, а он становится моим ближайшим помощником как старший, а между тем и теперь мне приходится вечно разбирать его столкновения то с тем, то с другим из офицеров. В общем старшее офицерство — это очень хорошая школа для узнавания людей и их интриг, без которых такая большая кают-компания, как видно, не может обойтись.

26 сентября. Амори.

Пишу, стоя на якоре у небольшого японского городка Амори, это почти напротив Хакодате. До сих пор он еще закрыт для входа европейцев и для того, чтобы в него попасть, потребовалось особое разрешение японского правительства. Зачем мы сюда пришли, не знаю. “Нахимов” и “Донской” остались в Хакодате, а мы с “Забиякой” пришли сюда и послезавтра рано утром уходим.

11 октября. Владивосток.

Тут у меня был и прием новобранцев вместо ушедшей команды и переезд адмирала на “Рюрик” окончательно, так что “Азов” обратился из флагманского в партикулярный корабль. Одно скверно, что составляя прежде еще перед уходом “Азова” в плавание, не приняли в расчет, что набрали унтер-офицеров всех почти одного года, и представь себе, что в этом году у меня ушли в запас 14 унтер-офицеров и оба боцмана, что при общей смене команды в 121 человек для меня в настоящее время представляет немало работы. Во вторник на будущей неделе, т. е. 15 октября, мы предполагаем уйти отсюда уже до будущей весны. 1 декабря кончаю ценз, а следовательно, к Пасхе могу рассчитывать на какое-нибудь назначение.

14 октября. Владивосток.

В течение 10 месяцев, что я старшим офицером, я переживаю третьего командира и второго адмирала, причем с последним я хотя и расстался в хороших отношениях, но они сильно напоминали Никонова (прежний командир клипера “Джигит”, так что ничего доброго ожидать нельзя. Каждое твое слово взвешивается и при теперешнем ходе службы, когда состав офицеров меняется почти каждый месяц, т. е. то одного, то другого переводят с судна на судно, так что сохранить и добрые отношения, и служебный престиж очень трудно, не забудь, что не без того, чтобы не являлось людей, желающих тебе подложить свинью и радующихся каждой твоей обмолвке. Не мало и офицеров, которых надо, как говорится, поставить на свое место. Посмотри на “Азов”(фото на фирменном листе писчей бумаги — P.M.) — ведь в сущности говоря, красавец, но держать его в красоте, опрятности и дисциплине представляется немало труда.

17 октября. Пролив Шестакова.

Пришли сейчас в пролив Шестакова, это в Корее, миль 250 южнее Владивостока, и через день, должно быть снимемся, и пойдем дальше, но куда — еще не известно. Предполагаем, что в начале ноября мы будем в Нагасаки, в док нам идти необходимо, сильно уж мы обросли ракушками, да и кингстоны надо почистить, а то они настолько заросли этими раковинами, что для того, чтобы добывать воду из-за борта для опреснения, пришлось водолазами прочистить отверстия для прохода воды. Док, говорят, будет свободен около половины ноября.

31 ноября.

С отъездом адмирала моя служба сделалась менее хлопотлива в смысле представительности, но теперь много работы по вводу в док. Мы сидим настолько глубоко, что для того, чтобы войти в док, надо мало того, чтобы выждать воду, еще и крейсер поставить на ровный киль, для чего мне придется очистить носовые отделения и наполнить их водою. Сверх того, все лето нас адмирал таскал по разным захолустьям, и дефектных работ у нас почти что не велось, и все работы надо поспеть до 8-го или 10-го ноября, что тоже не легко сделать. Давай только Бог, чтобы все труды не пропали даром и меня если не к Новому году, то к Пасхе назначили бы командиром какой-нибудь плавающей мореходной лодки, тогда по крайней мере я окончу все на капитана 1 ранга.

6 ноября. Нагасаки.

Около Рождества к тебе, наверное, зайдет лейтенант Сергей Викторович Родионов. Последнее время он был первым моим помощником. С ним я был все время очень хорош, и он тебе многое может рассказать из моей судовой обстановки (1859-?. артиллерийский класс 1896 г., старший офицер мореходной канонерской лодки “Бобр” в 1900–1901 г., “Владимир Мономах” в 1901–1902 г., знал языки: французский, английский, шведский, немецкий. В 1913 г. генерал- майор флота-P.M.).

12 ноября. Нагасаки.

Что значит привычка к электрическому освещению. Теперь, стоя в доке без него при обыкновенном масляном так тоску наводит. Офицерство зато, слава Богу, по вечерам не сидит дома, и я могу с тобой беседовать более спокойно. Одно, скверно, что теперь писать при двух свечках как-то темно, и затем беспокойство относительно пожара, стоя в доке, где воды скоро достать нельзя, портит покой. Сегодня 8-й день, что мы стоим в доке, уходился я настолько, что уже теперь не хожу, а переваливаюсь с ноги на ногу. Работы хоть отбавляй. Будущее воскресенье выйдем из дока и, погрузивши уголь, будем ждать, в какую трущобу нас зашлют на зимние месяцы. На пароходе “Владимир” к нам прибыли два новых офицера: лейтенант Рыбаков и мичман Мордвинов (Александр Павлович, 1873 — ? на корабле был в 1896–1897 г., затем на “Дмитрии Донском”, лодке “Манчжур”, “Рюрике” в 1898- 190 J гг., на “Крейсере”, на “Владимире Мономахе” в 1905 г. вахтенным начальником — P.M.). От них, между прочим, я услыхал, что при теперешнем Управляющем Министерством старших офицеров предполагается держать дольше в гастролирующих, к числу которых причисляют и меня.

15 ноября. Нагасаки.

Во всех интригах и прочих мерзостях себя я винить не могу, и мне в сущности приходится расхлебывать посеянное раньше меня, ну, а играть на популярность и ради этого поступаться своими убеждениями мне не приходится, и поэтому все приходится переживать нравственно. На днях ожидается перемена ревизоров, вместо Никшича (Драгичевич-Никшич Сергей Васильевич, 1871–1904, на “Память Азове” служил с 1893–1897 гг., погиб в бою на броненосце “Цесаревич”- P.M.) будет Ведерников (Петр Петрович, 1865-? на “Памяти Азова” с 1894–1898 гг., окончил штурманский класс в 1899 г. Морскую академию, в 1894 г., старший офицер броненосцев “Бородино” в 1901–1904 гг., “Император Николай I” в 1904–1905 г. — P.M.',», человек малосимпатичный…

19 ноября. Нагасаки.

По слухам, весной 1897 г. предполагается “Азов” вернуть; если это слухи, то меня конечно не сменят, и я вернусь на крейсере. Теперь по слухам, мы в начале декабря пойдем в Чефу, а оттуда в Чемульпо, оба места хуже, морозы доходят до 15 и более градусов, жизни на берегу почти нет, только провизии достать можно; сколько времени нас там продержат неизвестно, но думаю, что во всяком случае не менее двух месяцев, значит раньше конца января или начала февраля в места с более мягким климатом мы не попадем.

Сейчас только вытянулись из дока и встали на якорь около “Рюрика”, на котором теперь сидит адмирал.

23 ноября. Нагасаки.

Сейчас только окончили полную погрузку угля; принимали кардиф, а это дает такое количество мелкой пыли, что во всех каютах и по всем низам она садится тонким слоем, просто не знаю, как я поспею отмыться, тем более, что во вторник 26-го Георгиевский праздник, и потому у нас официальный завтрак.

29 ноября. Нагасаки.

Вчера я окончил свой ценз старшего офицера. Буду рассказывать, что меня назначили командовать судном 2 ранга, хотя бы даже временно монитором, все-таки я получу хоть и небольшое, но все-таки не такое крошечное содержание, как получал раньше.

Сегодня приказом по эскадре объявлено, что все офицеры могут провозить без пошлины из заграницы только весьма ограниченное количество китайских и японских вещей, а прочие вещи, как-то вино, чай, сигареты и прочее обязательно подлежат пошлине. Вчера у нас завтракал Небогатое (Николай Иванович, 1849-? в 1903–1905 гг. начальник учебного отряда Черноморского флота, с 10 января 1905 г. Командующий 3-й Тихоокеанской эскадрой — P.M.) он назначен командиром “Нахимова” (с 6 сентября 1898 г.- P.M.), говорит, что видел тебя осенью на пароходе из Кронштадта.

3 декабря. Нагасаки.

Для более ясного представления тебе о палубе “Азова” прилагаю при сем две фотографии верхней палубы. Одна снята с заднего мостика к носу, а другая от грот-мачты к корме. Можешь судить, на какой длине приходится командовать. (По верхней палубе ходьбы от носа до полубака 155 шагов). Небогатое перебрался к нам, и у нас 7 декабря пойдет на “Нахимове” в Чемульпо, где мы должны сменить “Нахимов”. На днях должен приехать на эскадру Реунов (Михаил Алексеевич, 1841-? в 1892–1894 гг. — командир броненосца “Екатерина II”, с 12 октября 1896 г. — младший флагман эскадры Тихого океана- P.M.). Флаг он поднимет на “Нахимове”.

6 декабря.

Послезавтра уходим в Чемульпо, куда, конечно, дойдет почта только через, Бог знает, сколько времени. Сегодня отбываем на парад и завтрак, но на этот раз фестиваль будет у адмирала на “Рюрике”, чаша приготовлений на этот раз обошла меня.

19 декабря. Чемульпо.

Пришли мы наконец в Богом забытое место Чемульпо, покуда погоды стоят сносные. 6 декабря прошел слух, что меня сменит Догарянский-Кисель (Апполинарий Сергеевич, 1848-? — P.M.), но на самом деле, как видишь, я все еще остаюсь. На “Крейсер” назначили Цывинского, а на “Отважный” Куприянова (Александр Андреевич, 1853-? лодкой командовал в 1896- N898 гг., броненосцем “Император Николай I” в 1899–1901 гг., крейсером “Владимир Мономах” в 1902–1903 г.- P.M.), оба старше меня на год. По-видимому, назначают по старшинству. Командиром все равно, думаю, раньше Пасхи не назначат.

Сегодня послал десант в Сеул, на счастье погода вполне благоприятствовала, довольно тихо и началась оттепель, так что дойдут туда великолепно. Ходу все-таки считается 45 верст. Отправил их я от борта в 6 часов. Завтра, должно быть, уйдет “Нахимов” в Нагасаки.

18 декабря. Чемульпо.

Ну и место стоянки, мороз все продолжается, но еще выше 6° не поднимается. Паровое отопление действует, конечно, все время. Дня три тому назад я получил письмо от старшего офицера “Нахимова” Добротворского (Леонид Федорович, 1856-? командир крейсера “Дмитрий Донской” в 1902–1904 гг., крейсера “Олег” в 1904–1905 г. — P.M.). в котором он просит от имени офицеров приютить у нас мальчика, круглого сироту, корейца 12-ти лет, так как Небогатое не соглашается его держать на “Нахимове”. Вирениус согласился, и мы его взяли. По-видимому, мальчишка хороший. Сдал я его на попечение батюшки, а в мастерской его обучают слесарному искусству, может, и выйдет из него человек. Вирениус вчера уехал в Сеул явиться к Веберу, приедет, должно, не раньше как дня через четыре или пять. Ответственность в этом случае уже ложится на меня, а стоянка тут при сильном течении нельзя сказать чтобы была вполне спокойна. Домой ужасно хочется, кают-компания буквально противна, в ней почти никогда не бываю, больше у себя в каюте сам с собой.

24 декабря. Чемульпо.

Программа наших праздников: в первый день у нас завтрак и обед, командная елка, представление “Царя Максимилиана”, второй день обед у Вирениуса, матросский спектакль и жженка. Вот тебе и все. На берег никто не ездит, делать тут на берегу нечего.27 декабря “Бобр” завтра рано утром выходит в Чефу, а из Чефу почта ходит очень исправно с Европою.

1897 г.

1 января 1897 г. Чемульпо.

Встречали Новый год у нас в кают-компании. Был, конечно, Вирениус, засиделись до 3 часов ночи, что при моей жизни совсем не по нутру, ну да это все пустяки. Пивши все возможные тосты, я все время думал о вас. Не раньше конца января рассчитываем, что нас пошлют на соединение с флагманским кораблем в один из портов Японии.

4 января. Чемульпо.

Завтра ожидали прихода сюда лодки “Манчжур” (пришла 5 января — P.M.). За год, что я плаваю на “Азове”, одних офицеров переменилось человек двадцать, два хора музыкантов переменились и оба ушли. Штаб адмирала со всеми принадлежащими к нему чинами тоже ушел, да сверх того переменилось команды 140 человек.

6 января. Чемульпо.

Лозинский списан с “Африки” и назначен на монитор старшим офицером (хотя он не кончил ценз — P.M.). На “Манчжуре” же к нам прибыл новый старший доктор Еремеев, он перед этим только что плавал на “Самоеде” с Лилье. Меня предупредили, что будто бы он любит выпивать. Значит, опять будут выходить недоразумения, которых у меня и без того достаточно уже было.

11 января. Чемульпо.

Сегодня почтовый пароход из Шанхая, становясь на якорь при очень сильном течении, навалил на английский крейсер “Нарциссус” прямо на его таран, само собой разумеется, что сделал себе пробоину и начал было тонуть, но поспели подвести пластырь, и он, сидя на таране, продержался около двух часов. После чего его отбуксировали на мель, где он и будет починяться. Тут при приливах и отливах, если судно посадить на мель, то во время отлива оно совершенно оказывается на сухом пути, даже до воды далеко, так как приливы тут колеблются между 26 и 42 футами.

Мы стоим от английского крейсера всего в 150 саженях, и потому, как только пароход коснулся носа крейсера, я сейчас же послал все гребные суда на случай необходимости спасения людей, за что получил благодарность от командиров как парохода, так и английского крейсера. Мой командир опять уехал в Сеул и вернется, я думаю, не раньше недели, а потому все эти передряги мне приходится выносить одному. 16 января на горизонте показался американский крейсер “Бостон”. Он идет из Нагасаки, может быть, и почту привезет.

24 января. Чемульпо.

Получил телеграмму от командира “Донского”, что он задержан в Иокагаме похоронами японской императрицы, а вследствие этого придет нам на смену только 11 февраля — легко сказать, простоим в этой мерзости 2 месяца. Сейчас пришел почтовый пароход, и идет английская лодка.

25 января. Чемульпо.

Даже и в таких глухих местах мы без проворота обойтись не можем. Недавно устроили обед у себя англичане и официально на него пригласили кают-компанию, и нам, конечно, пришлось ответить на этот обед также обедом, но уже приглашать не только англичан, но и пришедших американцев.

30 января. Чемульпо.

Тут почта японская, а они, подлецы, письма или вскрывают и читают, а если письмо запечатано, так часто и прямо не отправляют. Мало, что не все пишешь, что хотелось написать, но еще отбивают охоту писать.

3 февраля. Чемульпо.

В конце недели ожидаем “Донской” на смену, но тут опять является “но”. Теперь в Сеуле неспокойно. Японцы, по-видимому, с известной партией брата короля подбивают народ и манифестациями, и требованиями, чтобы король перебрался в свой новый дворец из русской миссии, но король боится, что его убьют. Не предполагают, что бы из этого могло выйти, но для команды это (задержка в Чемульпо и Сеуле — Р.М.) будет слишком тяжела, более двух месяцев и так никто из них не был на берегу, а это отражается на нравственном состоянии духа, да сверх того находящиеся в карауле сильно отстали от судовой жизни и учений, времени же до инспекторского смотра остается немного (предполагается в начале марта — P.M.) и придется много поработать, чтобы не ударить лицом в грязь на смотру.

Третьего дня к нам явились три беглых солдата из Новокиевска. На берегу они подошли к мичману, ездившему на почту. Бегство свое они объясняют жестоким обращением с ними унтер-офицера. Убежали они еще 15 декабря и все время шли по берегу, искавши русский пароход, куда они предполагали наняться матросами и таким образом добраться до России. Прошли всего 900 верст. Питались дорогой у корейцев, которые охотно их кормили рисом и давали ночлег. Увидавши русского офицера, решили явиться, тем более что денег нет, а их сапоги уже совсем истрепались. Жалко смотреть и сознавать, что ведь не одни они таковы, а целые деревни набиты если не такими, то подходящими к ним по развитию дураками. Да! много, много времени нам нужно, чтобы развиться.

7 февраля. Чемульпо.

Вчера перед вечером пришел наконец нам на смену “Дмитрий Донской”. В воскресенье, т. е. 9-го мы думаем сняться с якоря. По дороге в Нагасаки, если обстоятельства погоды позволят, произведем стрельбу и испытание машины полным ходом. Из новостей, что нам привез “Донской”, есть только одна. Это то, что говорят, решено старших офицеров и командиров менять не ранее, как через два года. Значит, ранее 98 года не увидимся. Также было и на “Джигите”. В кают- компании мы получили несколько газет и журналов, но мне времени по большей части нет их просматривать, тем более, что получаем сразу номеров по 15 или по 20. Этот месяц в кают-компании заплатил 120 долларов, а за стол всего на всего вычитают 40, все же остальное — экстренные расходы на встречу Нового года, обед англичанам, посуду, винный капитал и т. д.

Сейчас окончил очень неприятную для себя работу — перенос запасного якоря на свое место. Дело в том, что никаких приспособлений для этой работы нет, а весит от 295 п., и поэтому каждый раз, что я его переношу, у меня душа болит, чтобы не случилось чего- нибудь. Придем в Нагасаки, встанем на два якоря, его опять переносим на место станового якоря. Это все распоряжения адмирала Алексеева, раньше это никогда не делалось. Завтра в 6 ½час. начну разводить фертоинговую скобу, в 8 часов думаем сняться с якоря. Сегодня вечером жду возвращения десанта, прием его и подъем гребных судов, наверное, затянется часов до 10 или 11 вечера.

9 февраля. Чемульпо.

Хотели сняться в 8 часов утра, да погода не заладилась, был такой густой туман, что выйти с рейда было невозможно. В 1 час туман рассеялся, и мы пошли. Застоялись на якоре так долго, что даже странно как-то себя чувствовать на ходу. Давай Бог, чтобы погода благоприятствовала нам окончить все наши испытания, и тогда можно будет отдохнуть в Нагасаки. Тем более, что приход адмирала туда не предполагается раньше 20-х чисел, и следовательно, дней шесть после погрузки угля будет в моем распоряжении на приборку.

10 февраля.

Погода очень порядочная, и нам удалось испытать и полный ход в продолжение 4-х часов и отстрелять, теперь оставалась только одна ночная тревога, которую ночью сегодня отбудем, и если погода не изменится, то завтра часов в пять можно надеяться быть в Нагасаки и приняться за работу, конца края которой покуда еще не вижу, так много ее накопилось за эту стоянку в морозах.

13 февраля. Нагасаки.

Когда мы входили на рейд, то нам показалось, что место достаточно, на самом деле вышло, что нам при перемене ветра никак не развернуться между судами. Еле-еле выпутались из каши, в которую попали, вышли опять на внешний рейд и только к вечеру, когда английский крейсер “Нарциссус” ушел в море, встали на его место и, по-видимому, хорошо. Ужасно трудно при этой длине крейсера рассчитать место, где встать.

15 февраля. Нагасаки.

Сегодня к нам привезли целый институт японок, штук 80, и просили дать посмотреть крейсер. Такая у них дисциплина, так это просто прелесть было смотреть, все время ходили попарно, не сбивались, кланялись все вдруг по команде. Мы их угостили чаем и печеньем, а они нам спели всем хором несколько японских песен, очень мило, хотя и визгливо. Дело образования у японцев очень хорошо поставлено, все школы у них на частные пожертвования и жертвуют на них они все очень охотно, а потому неграмотного японца ты не встретишь. В этом отношении они много нас перегнали.

22 февраля. Нагасаки.

Вчера вечером пришла телеграмма от адмирала Алексеева, чтобы мы приготовили помещение для адмирала Дубасова, которого на днях ожидают на пароходе. И выйдет, что у нас останется георгиевский флаг, на котором изображен Георгий с драконом и посадят к нам дракона с Георгием. Про этого зверя и ты, я думаю, много слышала, как-то Бог даст с ним ужиться. Третьего адмирала приходится переживать мне на крейсере; обидно будет, если с этим адмиралом будут выходить инциденты. Ценз окончил, даже три месяца переплавал, и если подгадишь, то шибко неприятно будет. Ну да что тут говорить: “Бог помилует, свинья не съест”.

8 марта. Нагасаки.

Лишин (к жене, приехавшей из России, — P.M.) съезжать не может, так как Молас (Петр Павлович, 1847-? католик, командир “Адмирала Корнилова” в 1895–1897 гг., помощник начальника ГМШ в 1902–1903 г., командующий отдельным отрядом судов в Средиземном море в 1903 г.), его командир, все время проводит на берегу, а следовательно, они (муж и жена Лишины — P.M.) почти никогда не видятся. А во-вторых, вот уже два месяца как “Корнилов” ушел на Филиппинские острова и на днях только придет сюда и тут, кажется, простоит всего несколько дней и потом его ушлют опять на смену “Донского” в Чемульпо. (Таким же любителем проводить ночь на берегу, несмотря на удобства и комфортабельность своей каюты, был и командир “Владимира Мономаха” в 1891–1892 г. О.В. Старк, отчего его старший офицер Г.Ф. Цывинский должен был безотлучно находиться на корабле. — P.M.)

12 марта. Нагасаки.

К нам назначено еще два новых офицера: лейтенант Шведе (Константин Леопольдович, "863-? в 1901–1905 гг. — старший офицер броненосца ‘'Орел” — P.M.) и лейтенант Александров (Александр Иванович, 1864 г.-? в 1910–1913 гг. командир линейного корабля “Георгий Победоносец”, окончил артиллерийский класс в 1876 г. — P.M.) вместо ушедших и уходящих. За этот год и 4 месяца уже переменилось офицеров человек 15. Старые все уходят, так как проплавали более 3-х лет. Лейтенант Степанов списывается в апреле.

7 апреля. Нагасаки.

Вчера у меня окончился инспекторский смотр. Производил его адмирал Дубасов в течение двух дней очень подробно, останавливаясь на всех учениях и осмотре крейсера до мелочей. Начинался смотр, каждый день в 9 утра и оканчивался в 6½ вечера. Все благополучно. В вербную субботу третьего дня у нас вместо верб были камелии, так что каждому матросу пришлось по ветке камелий в цвету. Сколько бы денег такая роскошь могла стоить в Петербурге. У меня до сих пор стоят эти вербы в стакане воды на столе. Вообще тут цветы стоят таких пустяков, что со столов у нас не сходят.

13 апреля. Иокагама.

В Иокагаме мы стоим одни, и потому на все страстные службы послали приглашения всем русским. Церковь буквально утопала в цветах и приводила всех в восторг. Священник у нас хороший. Розговлялись в кают-компании; конечно, на розговнях был адмирал и много приехавших русских. Дам было шесть. Жена военного агента полковника Янжуло прислала в кают- компанию своей работы бабу и кулич, как то, так и другое вполне удалось; утром послали ей корзину цветов и поехали благодарить. Кают-компания тоже утопала в цветах.

19 апреля. Иокагама.

Скоро, к сожалению, мы уйдем отсюда, пишу, “к сожалению” оттого, что тут уже настало тепло, а попадем во Владивосток опять в холод. Успенский (Иван Петрович, с 1857-? минный класс 1878 г., Академия 1882 г., и. д. флаг-капитана штаба начальника эскадры Тихого океана, в 1896–1897 г., командир “Всадника” в 1897 г., лодки “Манчжур” в 1897–1898 г., морской агент в Англии в 1898–1902 гг., командир броненосцев “Слава” в 1902 г. и “Полтава” в 1902–1904 гг.) получил в командование минный крейсер. Тут же и мне, значит, не долго осталось…

26 апреля.

Третьего дня мы снялись из Иокогамы и идем в Хакодате. Вчера с утра погода была еще ничего, а к вечеру порядочно разыгралась, и несмотря на нашу величину, нас все-таки потрепало. У меня в каюте (спальне) из адмиральского помещения оказалась течь, вследствие чего мне пришлось перебраться в кабинет и спать на диване… 28 апреля. Вчера в 8 час. утра пришли в Хакодате.

30 апреля. Хакодате.

Лишина сменили с “Корнилова”, а вместо него назначили Загорянского-Кисселя.

20–29 мая. Владивосток.

На коронацию меня не сменили, и теперь надежды быть смененным раньше декабря-месяца нет. Совсем мало офицеров на крейсере, один лечится уже на водах, другой лежит в госпитале. Доктор Еремеев тоже в госпитале и болен безнадежно чахоткою скоротечною.

1 июня. Владивосток.

Не везет “Азову”, вчера помер тот самый доктор Еремеев, о котором я тебе писал.

11 июня. Владивосток.

В воскресенье это мы принимали у себя Чух* ниных за завтраком, мне эти завтраки всегда хуже горькой редьки, потому что на меня как на представителя всегда ложится обязанность занять всех почетных гостей, которые по старшинству всегда и садятся около меня.

13 июня. Владивосток.

К шефскому празднику опять приглашенных было более 240 человек.

14 июня. Владивосток.

Вот уж подлинно кривая душа этот Алексеев (по поводу усложненных манипуляций с отпуском для лечения на водах в Японии — P.M.) Сколько не думаю о разрешении отпуска мне, либо и Дубасову, который посылал мой рапорт вместе с рапортом командира, со своей стороны даже написал о безупречном исполнении мною своих обязанностей и тоже ходатайствовал об увольнении.

16 июня. Владивосток.

При вскрытии наших холодильников оказалось, что в решетках державшей трубки холодильника настолько изменилось строение самой меди, что она сделалась хрупка, как глина. Приходится вставлять новые решетки, а эта работа при средствах Владивостокского порта настолько трудная и мешкотная, что вряд ли ранее, чем к концу августа мы будем готовы к выходу. Сейчас получили телеграмму о гибели “Гангута” около Трапезунда; вот не везет-то этому судну с самой постройки. Хорошо, что никто не погиб. Там Крафт минным офицером. С Родионовым ты, должно быть, будешь видеться на Артиллерийском отряде.

29 июня. Владивосток.

Поговаривают о том, что нам волей-неволей в будущем году надо будет вернуться в Кронштадт — уж очень многими частями мы начинаем хромать. Не думаю все-таки, чтобы на нем вернулся и я.

2 августа. Мионошта.

Наконец-то я добрался до необходимого места Мионошта.

16 августа. Ашкеной.

Перебрался окончательно в Ашкеной.

1 сентября. Нагасаки.

Сижу напрасно 5-й день в Нагасаки и дожидаюсь парохода во Владивосток. Приехал же я раньше в Нагасаки главным образом для того, чтобы адмирал Алексеев не мог меня упрекнуть, что я воспользовался данным мне разрешением слишком широко. Вылечиться — я почти вылечился. Главное — это мышечный ревматизм. В то время как я сидел в Нагасаки, думая о встрече с адмиралом Алексеевым, получили телеграмму, что адмирал Алексеев сменен и вместо него будет Дубасов, и первый вчера уже уехал на крейсере “Рюрик” в Россию, так что я с ним даже не встречался. Вообще много перемен будет с уходом Алексеева. Покуда с Дубасовым у меня не было больших столкновений. В его рапорте о моем отпуске он отзывался обо мне весьма лестно. Каковы у меня отношения с Алексеевым, или вернее, как ко мне относится Алексеев, я хорошо не знаю, так как это человек такой, которого понять в этих отношениях очень трудно.

12 сентября. Владивосток.

Вернулся во Владивосток 6 числа. У трапа меня встретила большая часть офицеров, и, не дав мне сойти в кают-компанию, меня потребовали прямо в статском платье к командиру и адмиралу. Дубасов мне прямо заявил, что он захотел меня увидеть сразу, для того чтобы судить, насколько я поправился и отдохнул. Про Вирениуса уж и говорить нечего — он меня встретил очень сердечно.

Вечером, когда я сидел и болтал с Вирениусом, он мне сказал, что они с адмиралом подложили мне небольшую свинью, но думают, что это мне послужит скорее в пользу, чем во вред. Дело в том, что адмирал Алексеев, когда уезжал, то послал обо мне телеграмму, что просит меня временно назначить командиром крейсера “Всадник”, так как Кочнов, командир “Манчжура”, заболел, и вместо него просит назначить командиром “Всадника” Успенского. По отъезде Алексеева Дубасов отослал телеграмму с просьбой никуда меня не назначать до назначения нового старшего офицера на “Азов”, так как Вирениус исполняет временно обязанность флаг-капитана и ему без меня не управиться. “Всадник” через месяц кончает кампанию, и, следовательно, если бы меня туда назначили, то я оказался бы как раз на мели, выиграв в содержании за этот месяц рублей 300, тогда как через месяца 2, должно быть, я и без того получу назначение. Это представление для меня важно. Вследствие того, что Добротворский (Леонид Федорович, 1856-? в 1898–1900 гг. командир транспорта “Амур”, в 1900–1901 г. — мореходной канонерской лодки “Гиляк”, в 1902-19С4 гг. крейсера “Дмитрий Донской”, в 1904–1905 г. — крейсера “Олег”), старший офицер “ Нахимова”, по производству в капитаны 2 ранга старше меня и был в этом случае обойден.

14 октября 1897 г. Владивосток.

Опять дела с приемом новобранцев, отпуском в запас старослужащих, что о письмах и думать нет времени, да сверх того “Азов” опять под старшим флагманом, а это много ухудшает положение в смысле вечной сутолоки на крейсере. С неделю как пришел из Камчатки “Кореец” и привез заказанных соболей. Соболя очень хороши. Относительно котиков вряд ли что-нибудь удастся сделать, тут котиками после котикового дела так напуганы, что о торговле шкурками и разговору нет. На берегу по-старому почти что не бываю.

30 ноября. Владивосток.

С секретными бумагами от Духовского (генерал, командующий войсками Приамурского округа — P.M.) был послан к Дубасову Лёля (родственник Е.А. Трусова — P.M.), и Дубасов был настолько любезен, что зная, что во время пребывания его во Владивостоке, если он не будет на “Азове”, то не увидится со мною, так как я все время занят, он предложил Лёле остановиться у меня. Таким образом, я с ним прожил вместе десять дней, каюта моя настолько велика, что это меня не стесняло нисколько, его поместил в спальне, а сам спал в коридоре. В начале декабря Лёля получает командировку на восемь месяцев в Петербург, должно быть, он будет назначен начальником походного штаба при Духовском.

Твои меха я послал с уезжающим в Россию бывшим флаг-офицером Алексеева лейтенантом Поликарповым (Сергей Аполлонович, 1866-? на “Памяти Азова” в 1891–1896 гг. и 1897 г. на крейсере “Рюрик” в 1895–1897 гг. адъютант штаба командующего морскими силами в Тихом океане в 1903–1904 г., старший флаг-офицер Морского походного штаба наместника на Дальнем Востоке в 1904 г., штаб-офицер в 1905 г., с 1914 г. генерал-майор флота — P.M.). Перед флаг- офицерством он был ревизором на “Азове”. Я с ним в хороших отношениях. Еще к тебе в это же время придет лейтенант Лесков (Петр Николаевич, 1864-? на “Памяти Азова” в 1908–1912 гг., контр-адмирал, начальник бригады крейсеров 1-го резерва в 1914–1915 г. — P.M.), очень хороший человек. Проплавал я с Лесковым два года. Сегодня вечером часов в 12, я думаю мы придем в Шестаков пролив и простоим до завтрашнего вечера, потом должны идти в Гензан и оттуда в Фузан, куда, должно быть, нам и доставят почту, которая пришла во Владивосток в день нашего ухода на “Нижнем Новгороде”.

5 ноября.

За все время только четыре месяца, что мы не держали адмиральского флага, и только за то время и удалось немного отдохнуть и привести некоторые за пущенные сутолокой дела в порядок. Все надеюсь — “вот теперь третий год пошел, что я уехал из дома”) что в декабре меня спишут или командиром тут же пошлют обратно в Россию. Завтра утром рано снимаемся с якоря из Фузана и письмо это думаю отправить с оказией на лодке “Отважный” в Нагасаки. Сами мы раньше конца ноября вряд ли попадем туда.

13 ноября. Лонг-Рич.

После Фузана мы путешествовали по разным местам, но все таким неважным, что об них до поры до времени и говорить не стоит. Важными эти места могут быть только в том случае, если мы их возьмем, и тогда они представят великолепные стратегические пункты и прекрасные якорные стоянки для флота, а покуда, кроме корейских деревень, в них ничего нет.

18 ноября. Чемульпо.

На лодке “Отважный”, которую с дороги посылали в Нагасаки, привезли мне два твоих письма.

6 декабря. Нагасаки.

Все дожидался сегодняшнего дня, думая, что получу какое-нибудь интересное назначение, но не получил никакого, а вместо меня назначили Григоровича (Сергей Иванович, 1855-? ст. офицер “Памяти Азова” в 1897–1899 гг., командир броненосца “Орел” в 1903–1904 г., броненосца “Адмирал Сенявин” в 1904–1905 г. Исключен из службы после Цусимского боя — P.M.). Во всяком случае, это большое свинство. В телеграмме сказано мне дожидаться смены, значит еще два месяца сидеть тут, да два месяца дороги, итого мы увидимся только через 4 месяца.

8 декабря.

С каждым днем становится пребывание на “Азове” все тяжелее и тяжелее. Дубасов все сильнее и сильнее показывает свои когти, недаром он пользуется прозвищем дракона. Самое тяжелое — это то, что он человек мало сведущий в морском практическом деле и иногда из пустяков разводит целую историю. (Дей ствительно, будучи баловнем судьбы и уже в возрасте 25 лет окончив Академию, Ф.В. Дубасов в своей удачливой карьере каким-то образом сумел избежать службы в качестве старшего офицера и всю жизнь на флоте занимал только командные и флагманские должности — P.M.)

11 декабря.

Чем дальше в лес, тем больше дров, так и тут с каждым днем не лично у меня, но вообще становится инцидентов больше и больше. Дубасова со всеми чадами и домочадцами следует за мужем и, конечно, тоже играет некоторую роль.

Надо было сюда в начальники кого-нибудь другого, тем более, что разные вопросы все осложняются и осложняются. Говорят, что если в телеграмме теперь ничего не сказано, на каком основании меня сменять, значит может, чтобы по приезде сюда Григоровича меня тотчас же назначают тут командиром. Конечно, это имеет те хорошие стороны что не надо будет, вернувшись в Россию, ждать у моря погоды и смотреть, как “начнут скакать через тебя опять разные теткины дети”. Но остается и боязнь за то, что при таком сумасшедшем человеке, как теперь Дубасов, возможно испортить себе все разом заработанное, так как еще все- таки не встал так крепко на ноги, чтобы не дорожить отзывом даже его.

18 декабря. Нагасаки.

Сегодня уехал от нас Лейтенант Янов (Алексей Владимирович, 1863-? штурманской класс в 1896 г., служил на крейсерах “Владимир Мономах” в 1894 г. и “Память Азова” в 1894–1897 гг., в 1913 г. генерал-майор флота). Зайдет от меня передать поклон. Я с ним был в хороших отношениях.

1898 г

10 января. Нагасаки.

Отношения мои с Дубасовым стали гораздо хуже, и вследствие этого я все время живу под гнетом какой- нибудь крупной неприятности. Расскажу при свидании, слишком много надо писать, да и настолько это мелко и гадко, что и писать не стоит.

21 января. Нагасаки.

Завтра уходим, зачем и куда писать не буду, так как почте тут доверять нельзя. Эти мерзавцы не стесняются ничем, и раз только являются какие-нибудь натянутости, то желая узнать как можно больше, они пользуются частными письмами, чтобы почерпнуть нужные сведения.

Если меня теперь не назначат никуда на 2-й ранг, то мне это будет, конечно, крайне обидно, но все- таки и то слава Богу, что меня наконец уберут, лишь бы целым уйти от Дубасова — с таким прохвостом мне первый раз пришлось плавать.

Из тех офицеров, с которыми я принял крейсер, остались только два человека, а все остальные это новые. Можешь представить, сколько перемен произошло на крейсере за мое пребывание.

8 февраля. Порт-Артур.

Времени у меня теперь так мало, что буквально часа не могу выбрать для писем. Я теперь почти не убежден, что меня назначат командовать тут и доволен этим, а то уж очень надоело подряд плавать третий год и не видеть вас, мои дорогие. Нельзя требовать от человека вечного напряжения, надо и отдохнуть. Вчера получена телеграмма, что Шейн (Сергей Павлович, 1850–1905, Морская академия в 1884 г., флаг-офицер при управляющем Морским министерством в 1891–1896 гг., ст. офицер “Рюрика” в 1896–1898 гг., морской агент во Франции в 1898–1901 гг., командир крейсера “Светлана” в 1903–1905 гг. — P.M.) сменен на “Рюрике”, а он только второй год старшим офицером, Варнека (Александр Иванович, 1856–1930, Париж, Морская академия в 1882 г., старший офицер мореходной канонерской лодки “Гремящий” в 1896–1898 гг., командир парохода “Пахтусов” в 1898–1903 гг.; начальник Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана в 1902–1903 г. — P.M.) тоже сменили, а он всего 1 год и на 2-й ранг, Волаского (Юлиан Казимирович, 1856-? артиллерийский класс в 1896 г., старший офицер броненосцев “Адмирал Сенявин” в 1894–1897 гг., “Наварин” в 1857–1898 — P.M.) тоже сменили. За мое время тут сменили не одного старшего офицера. Третьего дня меня по секрету предупредил Вирениус, что возможно, я вместо России попаду командиром крейсера “Забияка”, но меня это даже не радует, поскольку мне хочется вернуться домой.

20 февраля. Порт-Артур.

Со сменой я ожидаю много пакостей со стороны Дубасова, ну да пускай он творит, все равно приеду домой, хоть он лопни. Погоды стоят очень неважные, мороз в 7° при сильном ветре делает службу, в особенности с таким мало смыслящим адмиралом, почти что невозможно тяжелою, хорошо, что я ее кончаю.

Май.

Со мной едут капитан 1 ранга Рогуля, капитан 2 ранга Шейн, лейтенант Римский-Корсаков, лейтенант Шадинов и секретарь нашей пакистанской миссии Рожественский. В Порт-Саид мы должны прийти около 3 мая, в Одессу, думаю, попаду числа 14-го или 15-го.{4}

Одно из писем жене капитана 2 ранга Е.А. Трусова отправленное в 1897 г. с Дальнего Востока

Четвертая эскадра перед отплытием

(Из журнала “Новое Время ” от 7 (20) мая 1905 г. {5})

В Кронштадте идет спешная работа по снаряжению в плавание на Дальний Восток четвертой эскадры, которая выступит в путь тотчас по окончании этих работ. Во все мелочи этого важнаго дела непосредственно входит его руководитель- главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал А.А. Бирилев.

С площади Петровскаго парка, находящейся рядом с домом главного командира, открывается широкий вид на кронштадтскую Военную гавань, в которой среди массы военных судов выделяется своими крупными контурами эскадренный броненосец “Слава”; он пойдет во главе эскадры. Двухтрубный гигант нетерпеливо выпускает струи дыма, точно он торопится уйти в путь. “Слава” построен по типу броненосцев “Бородино'’. Броненосец стоит в стороне от других военных судов, у пристани. Остальные суда разместились в Средней гавани, прилегающей к гранитной набережной пароходного завода. Тут кипучий центр порта. Набережная завалена листами железа, массивными судовыми котлами. Над всем этим высятся стройные корпуса эскадренного броненосца “Александр II”, трехтрубного крейсера 1-го ранга “Память Азова” и такого же крейсера “Адмирал Корнилов'’.

Броненосец “Император Александр II” двухтрубный, несколько старого типа: крупные орудия смотрят на вас с его носовой части, с башен и с кормы. “Александр II” переделывается теперь согласно требованиям новейшего времени. Надо сказать, что вообще во всех работах по четвертой эскадре широко применяются практические указания японской войны.

Недалеко от броненосца стоить крейсер “Память Азова” — одно из красивейшихъ судов нашего флота. На “Памяти Азова” совершал океанское плавание ныне царствующий государь-император в бытность наследником. Еще подальше виден крейсер “Адмирал Корнилов”. Трудно сказать, судя по его внешности, чтобы это было старое судно, а между тем “Корнилов” построен в 1888 году. Рядом с этими величественными судами в центре портовой сутолоки стоит серенький лилипут, минный крейсер “Абрек”, предназначающийся, в числе других минных крейсеров, в плавание с эскадрой. Вид его скромный, но вся его сила в его технике.

Работы на приготовляемых в плавание судах эскадры начинаются в 6 часов утра и продолжаются иногда до полуночи, с полуторачасовым полуденным перерывом на обед рабочих

Н.Н. Лендер

Мятеж

Давнее и неуклонно нараставшее настроение Российской империи, замечавшееся еще в пору путешествия “Памяти Азова” с наследником в 1890–1891 гг., выплеснулось в 1905 г. катастрофами флота и мятежа на кораблях. Цусима, “Князь Потемкин-Таврический”, “Очаков” — эти слова в 1905 г. были на слуху у всей России. Но казалось немыслимым, чтобы к этим словам могло прибавиться и название крейсера “Память Азова”. Тяжкий крест невиданного еще на Балтике мученичества, доставшегося по злой иронии судьбы самым квалифицированным, преданным своему делу и патриотически мыслящим офицерам, лег на корабль, осененный знаками св. Георгия.

С ликвидацией под руководством Г.П. Чухнина мятежа Черноморского флота, казалось, что со смутой покончено. Но запоздало дарованное лукавым императором начало “гражданских свобод”, уже не могли остановить раскрутившийся маховик первой русской революции. Флот на Балтике, до предела истощив свои материальные и людские ресурсы для войны на Дальнем Востоке, был деморализован Цусимой. К несчастью, не было у него такого непреклонного, готового на смерть вождя, каким себя в Черном море сумел проявить Г.П. Чухнин. Слабо ощущалась на Балтике исповедующая истовое отношение к службе чухнинская школа. Полностью переменился на “Памяти Азова” и запомнивший уроки Г.П. Чухнина офицерский состав. И произошло немыслимое. Революционные подпольщики смогли переправить на корабль переодетого матросом большевистского организатора. Он и сумел поднять на мятеж кучку матросов. Офицеры и кондукторы были застигнуты врасплох. Но обо всем произошедшем пусть лучше скажут помещенные ниже документы.

События эти стали главным поводом для переименования корабля в связи с переходом в учебный отряд Балтийского флота. 12 февраля 1909 года “Память Азова” становится учебным судном “Двина” и входит в состав учебно-минного отряда Балтийского флота. С 1907 г. корабль входил в состав учебно-минного отряда и вместо прежней артиллерии имел на вооружении лишь четыре 47-мм пушки, запас топлива составлял около 650 т.

Океанская вахта старого крейсера завершилась окончательно.

Первая мировая война

Для бывшего крейсера потянулись однообразные годы, наполненные мирной службой и спокойными походами с матросами-первогодками. Титов и Андрущенко достойно сделали когда-то своё дело, и “Двина” продолжала службу являясь самым старым кораблем в учебном отряде.

Немногое изменилось в жизни “Двины” и с началом первой мировой войны. Но с осени 1915 года “Двина” получает новое и неожиданное назначение: бывший крейсер становится плавучей базой английских подводных лодок, действующих в Балтийском море.

Это было вызвано увеличением численности английского соединения по прорыву новых лодок через балтийские проливы. Учебное судно, а в прошлом корвет “Рында”, где ранее базировались подводники, стало тесно для них.

К этому времени “Двина” была практически разоружена (сохранялись только 6 устаревших 47-мм орудий). Была резко сокращена (до 680 тонн) емкость угольных ям. Места демонтированных устройств и механизмов, погребов и угольных ям заняли стеллажи для многочисленных запасов и дельных вещей для английских лодок. Здесь же были размещены около 60 торпед. Значительную часть корабля превратили в общежитие для подводников и русского обслуживающего персонала.

Именно сочетание русских мин и английских торпед остановило немецкий “флот открытого моря”, прорвавшийся августе 1915 года в Рижский залив.

Совершив стратегический прорыв к Риге, они отказались от его развития, будучи “связаны” лучшими в мире русскими минами, беспримерной храбростью моряков канонерской лодки “Сивуч” и, наконец, торпедой английской подводной лодки Е-1, поразившей один из лучших кораблей германского флота — линейный крейсер “Мольтке”.

Но с нарастанием трагических событий в России отношения с союзниками быстро портились. Живя на одном корабле, англичане и русские стали неприятно удивлять друг друга всё больше и больше. Англичан поражала “забитость” русских нижних чинов, “вынужденных отдавать салют каждому офицеру”, а русских, в свою очередь, “чрезмерные”, с их точки зрения, требования: обеспечение “чрезмерной” чистоты, спортивных занятий и “деликатного” обращения с точными, механизмами и т. д.).

После Февральской революции, 31 марта 1917 г., под давлением “революционных масс” Морское министерство издало указ “о возвращении названий кораблям, отнятым у них за революционные выступления”. “Двина” снова стал “Памятью Азова”. Отношения теперь уже “бывших союзников” стремительно ухудшались с нарастанием развала русского флота и падением дисциплины в нем. С заключением брестского мирного договора какие

бы то ни было отношения вообще стали невозможны. Весной 1918 года англичане взорвали свои корабли и эвакуировали личный состав соединения.

В годы гражданской войны старый крейсер находился в частичной консервации в Кронштадте. Казалось, что долгая и мирная жизнь корабля также мирно закончится у причальной стенки Кронштадстской гавани. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Гражданская война повсеместно бушевала на территории бывшей Российской Империи. Шла она и в Финском заливе летом 1919 года.

Вследствие Ледового похода, совершенного в 1918 г. ядром сил Балтийского флота, наступавшая на Петроград армия Юденича практически не имела морских сил. Эту поддержку с моря обеспечивал флот Великобритании. Вчерашние союзники бросили для уничтожения остатков Балтийского флота самые современные боевые машины своего времени: самолеты и торпедные катера.

В ночь на 18 августа 1919 года английские моряки провели комбинированную наступательную операцию по уничтожению боевых кораблей Рабоче-Крестьянского Красного флота: семь английских торпедных катеров с рассветом прорвались в акваторию Кронштадтской гавани. Действия их были согласованы с одновременным отвлекающим авиационным налетом и хорошо организованы. Но, несмотря на большие потери (3 из 7 катеров, участвовавших в атаке), успех английских катерников был не так значителен, как следовало бы ожидать. Не добившись ни одного попадания в линейные корабли, англичане лишь вывели из строя додредноут “Андрей Первозванный” и потопили старый крейсер, стоявший ближайшим к выходу из гавани и всем бортом развернутый в сторону атаки.

Как боевая единица “Азов” не представлял военной ценности. Но как плавбаза он продолжал использоваться подводными лодками. Проведенная за два дня перед атакой аэрофотосъёмка зафиксировала две из них, пришвартованные к “Азову”. Но за это время лодки сменили место стоянки, и крейсер один оказался “на линии огня”.

Так, на 31-м году своей непростой жизни “Память Азова” принял свой первый и последний бой.

Пораженный двумя торпедами вчерашних союзников, домом и прибежищем которых он был почти три года войны, корабль лёг на грунт, с креном примерно 60° на борт в сторону выхода из гавани. Ведение же какой — либо борьбы за живучесть представляется в условиях “РККФ образца лета 1919 года” маловероятным.

В течение еще шести лет полузатопленный остов корабля лежал на дне Кронштадтской гавани. Намеченные на 1921 год работы по его подъёму были отложены, и только 25 ноября 1925 года крейсер “Память Азова” был официально исключен из списка кораблей РККФ. {6}

Из рапорта старшего морского начальника русских морских сил в водах Финляндии А.П. Зеленого командованию Балтийским флотом о деятельности после ухода судов Балтийского флота

От 2 мая 1918 г.

11 апреля по уходе последнего каравана судов я вместе со штабом перешел на “Память Азова”, где в полдень и был поднят мой флаг, причем и здесь, как и везде, был полный хаос.

Мною были приняты меры к скорейшей регистрации оставшихся судов и личного состава, и начался перевод всех судов в Северную гавань. Весь день 11 апреля налаживали службу штаба и возились с радиотелеграфом, который был готов при усиленной работе телеграфистов только к полдню 12 апреля.

12 апреля в 9 час. утра, согласно решению, принятому мною и комиссаром Жемчужным {7}, на судах поднят Андреевский кормовой флаг.

12 апреля с утра начались отдельные выступления белой гвардии, и в городе начали раздаваться выстрелы. К 12 час. на всех наших судах были подняты флаги “Щ”, {8} как то было обусловлено Гангэудским договором. О поднятии флагов мною было сообщено но радио германскому адмиралу. К полудню в городе ружейный и пулеметный огонь усилился; к этому времени германские войска вступили в предместья Гельсингфорса.

Стрельба продолжалась достаточно долго, и с “Памяти Азова” было видно все разгоравшееся зарево большого пожара. Находившиеся в Южной гавани тральщики обстреливали артиллерийским огнем город. Вслед за вошедшими тральщиками пришел германский броненосец “Беовульф”, ставший с застопоренными машинами в Северной гавани и произведший 5 выстрелов по Сэрнесу.

Вечером 12-го и в ночь на 13 апреля части германских войск высаживались в Сандвике, и на Скатуддене; высажена была пехота, морская пехота и десанты с судов флота.

Во время обстрела города снаряды начали падать в Северной гавани вблизи наших судов; одна шрапнель разорвалась над буксиром, стоявшим у борта “Памяти Азова”, другая у самого борта; об этом мною было дано радио германскому адмиралу, вскоре обстрел прекратился. Утром 14 апреля были еще слышны выстрелы в Сэрнесе. На внутренний рейд вошли и стали на якорь германские дредноуты “Вестфален” под флагом адмирала Майера и “Позен”. Русское население почти не пострадало — убит случайно пулей на “Лаве” доктор Кистяковский, кроме того, убито и ранено несколько матросов на судах в Южной гавани, число их и фамилии установить не удалось. Среди русского гражданского населения, насколько известно, нет ни раненых, ни убитых.

13-го после полудня ко мне на “Память Азова” прибыли от германского адмирала капитан-лейтенант Клип и капитан-лейтенант Вольф. Капитан- лейтенант Клип сообщил: 1) что германское морское командование будет стоять на точке зрения Гангэудского договора, 2) просил прислать списки всех судов, находящихся под моим командованием. Мне ими был задан вопрос о том, разоружены ли наши суда и где находятся замки от орудий. Сообщил, что все выполнено и что замки на “Мете”, стоящей на рейде. Офицеры и команда должны находиться на кораблях и права свободного хождения по городу не имеют, что вызывается желанием избежать всяких недоразумений и не прекратившимися еще боевыми действиями. В заключение капитан-лейтенант Клип сказал, что все переговоры с нами поручено вести капитан-лейтенанту Вольфу, в ответ на это я указал, что от нас будет капитан 2-го ранга Сахаров.

Капитан-лейтенант Вольф заявил, что германское командование требует, чтобы все наши корабли были поставлены на рейде; у стенки разрешено стоять только “Памяти Азова”. Работа всех радиостанций должна быть прекращена, исключая станции “Памяти Азова”, которой для работы представлялось 2 часа в сутки.

В этот и последующие дни белогвардейцами производились захваты наших судов, главным образом, буксиров и тральщиков, причем это выполнялось самым бесцеремонным образом: команды буксиров выгонялись и вся провизия отбиралась. Взятое немцами у Красной гвардии сторожевое судно “Голубь”, строившееся для русского флота, ходит под германским флагом и с германской командой. В городе и на кораблях производились германскими и финляндскими войсками аресты русских офицеров и матросов под самыми нелепыми предлогами…

… На следующий день в 9 час. утра на “Память Азова” явился лейтенант Роос и заявил мне, что финляндское правительство решило взять тральщики силой. С утра этого же дня на тральщики были поставлены караулы белой гвардии и командам тральщиков было дано 5 минут чтобы взять свои вещи и оставить корабли…

Старший морской начальник Зеленой 2-й

Начальник штаба Л. Сахаров

Комиссар флота Жемчужный

Кронштадт. 1918 г

Мичман А. Гефтер

Кронштадт лежал в полутьме, когда пароход из Петербурга причалил к пристани. Все как в сказочном спящем царстве! Все замерло и, будучи не в силах очнуться от летаргического сна, молчаливо переходило в небытие, умирало без сопротивления.

Нервы у меня сильно разыгрались. Да и не мудрено. В стихах и с прочих газетных столбцов в прозе, взывали к мщению за смерть Урицкого.

Далеко впереди, там, где стояли корабли, слабой звездочкой светился фонарь. В этом месте было особенно жутко. На темно-сером ночном небе вырисовывался высокий и стройный силуэт старого корабля, крейсера “Память Азова”. Раньше он ходил и под парусами, и поэтому мачты его, по сравнению с нынешними, были необычайно высоки. Когда покойный Государь был еще Наследником, он совершал на этом корабле кругосветное плавание.

Сейчас “Память Азова” напоминал своим обликом старого родовитого вельможу, впавшего в ужасную нищету. Он был грязен, некрашен, исцарапан во время последнего, совершенно невероятного перехода, через ледяные поля из Гельсингфорса в Кронштадт. Свет получали с берега, чтобы не тратить угля на освещение, и теперь, вероятно, контакт был прерван, так как на корабле царила абсолютная темнота. Чтобы пробраться на “Азов”, надо было спуститься на стоявший рядом “Сибирский Стрелок”, недавно еще блестящий представитель одного из славных дивизионов миноносцев.

Он стоял теперь с развороченным льдами носом и снятыми по случаю долговременного ремонта трубами. Его песня, как и “Памяти Азова”, была окончательно спета.

Через стоявшую рядом баржу, по наскоро сколоченному из нестроганного дерева трапу, я поднялся на борт “Памяти Азова”, на котором был вахтенным начальником. С верхней палубы хорошо был виден мощный и в то же время грациозный “Андрей Первозванный”, на котором было много огней, а подальше — распластанная гигантская масса “Гангута”. Пахло сыростью моря, смолой, железом, влажный ветер порой мягко прижимался к щеке, возбуждая сладкую грусть.

Прямо по носу видны были огни “Лесных Ворот”- выход на свободу. Пора бежать! Выработанный план будет приведен в исполнение. Я подошел к борту и посмотрел вниз. Далеко внизу стоял на воде едва покачивающийся, огромный барказ. Он выдержит какой угодно поход под парусами. То, куда бежать, не представлялось мне особенно важным. Нужно выбраться из этого ада, передохнуть на свободе и приняться за борьбу.

Я подошел к трапу и стал спускаться в кромешную тьму.

Все каюты, выходящие в кают-компанию, были раньше запечатаны, за исключением двух-трех, где жили еще офицеры. Но понемногу в эти каюты стали просачиваться матросы, печати срывались, и маленький уголок, где можно еще было отдохнуть и забыться от матросского ада, зверских голосов, дикой ругани, всей этой вакханалии развалившейся дисциплины, потерял свое значение.

Кронштадт. 1918 г.

Барон Ф., командир корабля, предложил мне пустовавшую адмиральскую каюту, куда я и перешел, зная, что недолго буду оставаться на корабле.

Это было огромное отделение, состоявшее из большой столовой, кабинет-салона и спальни. Лет 30 назад это помещение занимал Наследник, и каждый предмет в нем говорил о прошлом.

Я ощупью пробрался в столовую, зажег спичку и нашел аккумуляторный фонарь, прошел с ним в кабинет и поставил его на стол.

В открытый иллюминатор ритмично врывался шепот воды, происходящий от едва заметного покачивания судна.

В ту пору в Петербурге работала английская организация, связанная с русскими морскими и армейскими офицерами, целью которой было продолжение борьбы против большевистской власти. Те, кто работал там, были наивно уверены, что отдав свои силы, а может быть и жизнь, получат из рук Антанты свою спасенную родину. Много хороших и смелых людей погибло, работая в этих организациях Антанты, а лучший из них, благородный, смелый и образованный Колчак, был подлым образом выдан французом, генералом Жаненом, его убийцам.

Делать в Петербурге было больше нечего, нужно было бежать.

На счет сегодняшней ночи ходили мрачные слухи. Говорили о мести за смерть Урицкого.

Тяжело было оставлять Россию и идти навстречу неизвестности. Я долго шагал по каюте. Шум голосов за переборкой прервал поток воспоминаний. Зайдя туда, я застал у командира нескольких офицеров с соседних кораблей. Все держались сдержанно, но чувствовалось, что есть какая-то неприятная новость. По кораблям, как выяснилось, ходили агенты Чека и по указанию команды выбирали офицеров, которых уводили на расстрел. Может быть, сейчас явятся на “Память Азова”.

И в командирской каюте не горело электричество, взамен которого стоял аккумуляторный фонарь. Его световой треугольник упирался в большую фотографию “Памяти Азова”, в иллюминатор с серого неба тускло смотрела звезда.

Никто из присутствующих не выражал страха. Сухо констатировали факты, называли цифры. Барон Ф. не терял веселого и бодрого тона, за который его все и любили.

"Сегодня опять получили вместо рыбы перья и хвосты, — сказал он. — Господи, как бы хотелось покушать хорошенького мясца”.

“Да, у вас кормежка слабая, — отозвался кто- то из угла, — у нас на “Андрее” стол очень сытный”.

В это время за комодом что-то пискнуло, и тяжелое мягкое тело провалилось куда-то.

“Теперь она не уйдет от нас, — торжествующе заявил барон Ф. — Эта проклятая крыса не дает мне покоя!”

Была организована охота по всем правилам, с загонщиками и охотниками. Крыса была ранена палашом и искала спасения под диваном. Туда направили свет фонаря, и, о чудо, рядом с обезумевшей от травли крысой под диваном была обнаружена большая банка с Corned beef-ом. Крысе немедленно была дарована жизнь за оказание существенной услуги в деле добычи провианта, и все содержимое банки выложили на сковородку, отнесли на камбуз, изжарили на хлопкожаре, а затем съели.

Этот инцидент немного развлек публику, но донесшиеся издалека выстрелы опять перевели разговор на серьезные темы, о Колчаке, собиравшем вокруг себя силы.

Чьи-то громкие голоса раздались за переборкой. Там какие-то люди совещались.

В каюте наступила тишина. Казалось, что смерть тихонько остановилась у двери и ждет.

Потом голоса смолкли. Очевидно, ушли. Я вышел на верхнюю палубу. На фоне ночной тишины отчетливо были слышны далекие выстрелы. Каждый выстрел уносил жизнь!

Я прислонился к кормовому якорю-верпу и задумался. Недавно, пробуя новый моторный катер, я проходил мимо красавцев-кораблей, которые по тайному приказу организации надо было потопить в случае прихода немцев. Об этом знали лишь несколько человек. Как тяжело было-бы это сделать, если бы пришлось, и, пожалуй, лучше то, что катера потоплены наводнением, а организации лопнули.

Чего добился несчастный студент, Каннегисер, убивший Урицкого? Сколько тысяч жизней по всей России теперь дают ответ за его смерть, а сам он предан утонченной казни. Как найти верный путь к спасению родины?

И мало-по-малу тревожная мысль стала просачиваться в мое сознание. “Anima servilis”, как определял профессор Петражицкий, которого я слушал в студенческие времена. Класс, не способный к сопротивлению! Сколько раз приходилось видеть, что сотню арестованных вели три-четыре оборванных мерзавца, не умевших даже держать винтовки, — вели на смерть, и никто не старался уйти от этой смерти, хотя бы из инстинкта самосохранения. Только что крыса, окруженная десятком, для нее — великанов- людей, билась за свою жизнь и геройски бросилась на грудь мичману Н., хотя одна нога ее была уже отрублена палашом, а там — бессильные наемные китайцы гонят целое стадо, как баранов, на смерть! Сколько раз арестованные отдавали свое оружие, из которого их тут-же и убивали! А звери, не видя сопротивления, становятся все более жестокими! Среди нас есть столько сильных и смелых людей, но нет веры друг в друга. Мне не хотелось возвращаться больше в командирскую каюту, и я пошел к себе, где еще не скоро уснул.

Когда утром, вставши пораньше, я поднялся на мостик “Азова”, то увидел страшное зрелище. Откуда-то возвращалась толпа матросов, несших предметы офицерской одежды и сапоги. Некоторые из них были залиты кровью.

Одежду расстрелянных в минувшую ночь офицеров несли на продажу.

“Память Азова” в Кронштадте. 1923 г.

Заключение

Став эталоном расцвета крейсерской идеи в русском флоте на его броненосном этапе, послужив прототипом ее крайнего отражения в классе “Рюрик”-“Громобой”, осененный эксклюзивными, говоря по-современному, знаками георгиевского отличия, крейсер “Память Азова” свою карьеру начал как заранее избранный баловень судьбы. Вплоть до 1899 г. “Память Азова” в центре резко усиливавшейся активности русского флота и русской политики на Дальнем Востоке. В 1900 г. корабль снова на Балтике.

Большие работы по его модернизации не состоялись, и казалось, что напряженная боевая служба пришла к естественному завершению. Избавив корабль от не обещавшего славы похода на Восток, судьба послала ему более тяжелое, чем война, испытание — вооруженный мятеж, поднятый в команде революционными пропагандистами. Погибшие в нем офицеры вместе с командиром своей кровью должны были расплатиться за все те нескончаемые промахи и ошибки самодержавия. И хотя корабль находился во власти мятежников лишь в продолжение нескольких часов, царь, по свойству своей мстительной натуры, вместе с мятежниками жестоко наказал также и ни в чем не повинный корабль. Он был лишен своих георгиевских отличий и переименован в “Двину”. Это решение вырвало из истории флота память о подвиге корабля “Азов” и его героев, порочило честь офицеров, которые на “Памяти Азова” стали жертвами верности присяге и служебного долга.

Февральская революция 1917 г. вернула кораблю его историческое название и георгиевские отличия. И судьбе было угодно возложить на корабль особую миссию, сделав его флагманским кораблем русского морского начальника при обеспечении Ледового похода флота в 1918 г. из Гельсингфорса в Кронштадт. Проводив более 250 кораблей, уходивших во льдах, “Память Азова” в числе последних 6 мая покидал Гельсингфорс. Вернувшись к прежней службе в качестве базы подводных лодок, в 1919 г. он был потоплен в результате ночной атаки английских торпедных катеров. Приняв на себя торпеды вчерашних союзников и тем спасая от гибели или повреждений другие корабли, старый крейсер героически исполнил свой последний долг. Благородная жертвенная гибель — удел, которого удостаивается не всякий старый корабль.

Ощутив бортом дно Кронштадтской гавани, “Память Азова” словно бы замыкал долгую цепь событий, восходивших к дням, когда в этой гавани не раз отдавал швартовы и якоря его исторический предшественник — корабль “Азов”. Достойно нес память о нем погибший теперь в гавани старый крейсер. И не его вина в том, что по неисповедимому приговору судьбы оказались обманутыми все те светлые ожидания, которые в дни плавания с наследником возлагали на него моряки “Памяти Азова” и всей России. Но можно ли ожидать счастья от императора, носившего на голове позорный след от удара саблей японского полицейского. Менять надо было наследника! Менять ради счастья России!

Но этого сделано не было, и потому особо повернулись и судьба императора, и судьба “Памяти Азова”, и судьба России.

Р. М. Мельников. 2003 г.

Перечень офицеров командовавших полуброненосным фрегатом (крейсером) “Память Азова” (“Двина”).

1. Капитан 1 ранга Ломен Н.Н. в ходе постройки и по 1892 год.

2 Капитан 1 ранга Амосов Ф.И. во время ходовых испытаний.

3. Капитан 1 ранга Чухнин Г.П. с 5 мая 1892 по 1896 гг.

4. Капитан 1 ранга Вирениус А.А. с 1896 по 1898 гг.

5. Капитан 1 ранга Юрновский В.С на 1 апреля 1899 г.

6. Капитан 1 ранга Нидермиллер А. Г. с 1901 г.

7. Капитан 1 ранга Лозинский Л.Г. по 19 июля 1906 г. Убит в ходе восстания на корабле.

8. Капитан 1 ранга Курош Н.П. с 1906 по 1908 гг.

9. Капитан 2 ранга Ивановский В.Я. (учебного судна “Двина”) с 1911 по 1913 гг.

10. Капитан 1 ранга Никитин Д.В. (плавбазы “Двина”) на 1 марта 1917 г.

Источники

Фонд 417. Главный Морской штаб.

Фонд 418. Морской генеральный штаб.

Фонд 421. Морской Технический комитет.

Фонд 427. Гпавное управление кораблестроения и снабжений.

Фонд 870. Вахтенные и шканечные журналы (коллекция).

Приложения

Приложение № 1 ВОССТАНИЕ НА КРЕЙСЕРЕ “ПАМЯТЬ АЗОВА” {9}

I. Восстание {10}

В кампанию 1906 года крейсер “Память Азова” был флагманским кораблем Учебно-Артиллерийского отряда Балтийского моря. Он плавал под брейд-вымпелом начальника отряда, флигель- адъютанта капитана 1-го ранга Дабича. В самом начале кампании из команды и переменного состава учеников выделилось несколько революционно настроенных людей: артиллерийский квартирмейстер 1-й статьи Лобадин, баталер 1-й статьи Гаврилов, гальванерный квартирмейстер 1-й статьи Кол один, минер Осадский, матросы 1- й статьи: Кузьмин, Котихин, Болдырев, Шеряев и Пенкевич.

Они вели с матросами разговоры политического характера, читали им газеты левого направления, например, “Мысль”, “Волгу”, “Страну”, и даже прокламации Российской Социал-демократической партии. Основная мысль всех этих разговоров и чтений сводилась к осуждению правительства и к необходимости Учредительного Собрания.

К квартирмейстеру Лобадину заходили в арсенал для каких-то тайных переговоров писарь 2-й статьи Кулицкий, машинный содержатель 2-й статьи Аникеев и квартирмейстер Колодин. Наиболее осторожные и начальству послушные матросы предостерегали своих товарищей против “политических”. Но квартирмейстер Лобадин прямо сказал, что не потерпит никакого подглядывания, противоречий и доносов. А кто будет восстанавливать матросов против Лобадина и его товарищей, того недолго выбросить за борт. У Лобадина слово не расходилось с делом, и комендор Смолянский был здорово избит: его подозревали в том, что он написал команде письмо о дисциплине и верности присяге.

На берегу велась пропаганда: в лесу, под открытом небом, устраивались митинги матросов. На них выступал агитатор, которого матросы привыкли называть “студентом Оськой”. На самом деле это был одесский мещанин Арсений Коптюх; он жил в Ревеле по подложному паспорту мещанина Степана Петрова. “Студент Оська” был неутомим: он не только привлекал матросов на свидания в частной квартире в Ревеле, но в июне даже приехал на сам крейсер и участвовал в заседании судового комитета. Этот комитет состоял из нижних чинов, избранных путем тайной подачи голосов. Среди матросов собирали пожертвования на Ревельский революционный комитет. Одним словом, агитация и пропаганда шли с большим успехом.

В конце июня был небольшой конфликт. Команде не понравился суп, она вышла из-за стола и собралась на баке. Как-то все улеглось, лишь некоторые офицеры начали поговаривать, что в команде неблагополучно. Особенно ревизор мичман Дорогов часто указывал командиру крейсера капитану 1-го ранга Лозинскому, что необходимо списать с корабля наиболее неблагонадежных. Командир долго не соглашался. Но в начале июля начальство получило сведения о противоправительственной деятельности минера Осадского. Только тут Лозинский раскачался и отдал приказ арестовать его и передать на берег судебной власти. Команда сильно взволновалась. Особенно были возбуждены машинный содержатель Аникеев и машинный квартирмейстер Черноусое. Ученики Болдырев и Пенкевич собрали вокруг себя толпу нижних чинов и агитировали, что надо освободить арестованного, а главное, не допускать его своза на берег.

Дело на этот раз кончилось только шумом, но внутри команды шла большая революционная работа. Один из комендоров донес артиллерийскому кондуктору, что команда постоянного состава назначила на 14 июля бунт. Кондуктор доложил начальству, и 14 июля крейсер посетил морской министр. День прошел совершенно спокойно, но для большей предосторожности весь учебно-артиллерийский отряд перевели в бухту Панонвик.

19 июля вечером из Ревеля пришел минный крейсер “Абрек” и привез провизию для “Памяти Азова”, и, главное, на нем приехал “студент Оська”, переодетый матросом. Вместе с артельщиками, принимавшими провизию, Коптюх незаметно перешел на “Память Азова”. Около 11 часов ночи в таранном отделении началось заседание судового комитета, которое собрало до 50 человек. Долго и подробно обсуждали телеграмму, полученную баталером Гавриловым о восстании в Свеаборге. Многие сомневались в достоверности сообщений, и поэтому вопрос-должен ли крейсер примкнуть к восставшим обсуждался очень долго. Был уже 1 час ночи, когда участники собрания стали прямо задыхаться от духоты.

Жизнь на крейсере шла своим порядком. Отпущенная на берег команда вернулась вовремя. Как всегда, прекратили пары на паровом, минном катерах и на барказе. Закончилась спешная работа в носовой кочегарке, и ушли наблюдавшие за ней механики. Может быть, необычны, странны были бродившие по палубе кучки матросов и их настороженный шепот. Еще страннее вел себя в этот день ученик Тильман. А около полуночи этот старательный молодой человек подошел к судовому священнику, прося предупредить старшего офицера, что в час ночи он, Тильман, доложит ему наедине секретное дело первостепенной важности.

Действительно, во втором часу ночи старший офицер капитан 2-го ранга Мазуров узнал от Тильмана, что на крейсере есть “посторонний” человек. Младший механик поручик Высоцкий тотчас же получил приказ обойти машинное и кочегарное отделения и записать “лишних” людей. А сам старший офицер с лейтенантом Захаровым прошел по батарейной палубе. В носовом отделении жилой палубы он приказал позвать лейтенанта Селитренникова, мичмана Кржижановского и караул.

Наконец переносная лампочка в руках Мазурова осветила горловину таранного отделения и обнаружила шесть матросов, которые не успели еще разойтись с заседания. Однако среди них постороннего человека не было. Посторонний человек, “студент Оська”, издали увидал Мазурова, входящего в жилую палубу, и быстро прилег к маляру Козлову. Так офицер его долго не замечал. Он переписал находившихся в таранном отделении и выслушал доклад поручика Высоцкого о том, что в осмотренном им отделении никого из посторонних нет. Наконец взгляд старшего офицера упал на Коптюха, лежавшего на одной подушке с Козловым.

Коптюха спросили: “Кто ты такой?”. Он назвался кочегаром № 122; такого номера не было на корабле, и стало ясно, что это не матрос, а посторонний. Его посадили в офицерскую ванну, за кают-компанией, на корме, по правому борту. Около открытой двери поставили четырех часовых. В случае малейшей попытки Коптюха к бегству, они должны были заколоть арестанта.

На допросе Коптюх держался самоуверенно и грубо; давал ответы командиру, развалясь на ванне. Командир отдал приказ снять с Коптюха матросское платье, фуражку и немедленно отправить на минный крейсер “Воевода”, который утром уходил за провизией в Ревель.

Наступало время действовать. Лобадин распорядился, и на батарейной палубе погасли лампочки, в темноте забегали матросы. На часового у денежного сундука бросились несколько человек, требуя патроны. Часовой кое-как отбился штыком, но через несколько минут погасло электричество. Неизвестные избили часового и разводящего и утащили ящик с патронами. По приказу командира в кают-компанию принесли из жилой палубы винтовки и оставшиеся около денежного сундука четыре ящика патронов. Офицеры и кондукторы вынимали из винтовок затворы и прятали их по офицерским каютам.

Квартирмейстер Лобадин живо раздал патроны, приказал зарядить ружья и с криком: “выходи за мной!” выскочил из темноты батарейной палубы наверх. Было 3 часа 40 мин. ночи, когда на палубе раздался первый выстрел. Неизвестно, кто начал, но Лобадин пробежал по батарее с криком: “выходи наверх, нас офицеры бьют!” Его поддержали Колодин и Котихин. Началась стрельба на верхней палубе.

Сразу были ранены: смертельно вахтенный начальник и тяжело старший офицер. Командир крикнул: “Господа офицеры, с револьверами наверх!”, и навстречу восставшим матросам поднялись штурманский офицер Захаров и лейтенант Македонский. Лейтенант Захаров был убит сразу, а Македонский бросился за борт, и его пристрелили в воде. Командир, кончив раздачу патронов офицерам и кондукторам, поднялся наверх и нашел здесь смертельно раненного мичмана Сборовского.

Матросы из-за прикрытий обстреливали люк и через люки стреляли в кают-компанию; при этом убили старшего судового врача Соколовского и ученика Тильмана, стоявшего часовым у арестованного.

Офицерам приходил конец. Они прошли в кормовую батарею и спустились на баркас, стоявший на бакштове под кормой. На баркасе уже разводились пары; туда были спущены раненый Вердеревский и Селитренников. Когда пары были подняты, баркас отвалил. На крейсере остались только три офицера, судовой священник, артиллерийский содержатель, делопроизводитель штаба и штурманский подполковник.

В погоню за бежавшими матросы послали паровой катер, куда погрузили 37 мм. пушку. Выстрелом из нее были убиты Вердеревский, мичман Погожев и тяжело ранен лейтенант Унковский. Но паровой катер сел на мель, и ему пришлось вернуться на крейсер.

Матросы долго обстреливали кают-компанию. Но офицеры не отвечали, и команда прекратила огонь. В 4 часа 30 мин. утра матросы арестовали офицеров, заперли их по каютам, приставив надежных часовых, и освободили Коптюха. После побудки команда собралась на баке. Первый начал Лобадин: “Ребята, вчера с провизией к нам на крейсер прибыл вольный, который вместе с нами сидел в трюме; ночью его нашел старший офицер и переписал нас. Из-за этого все и вышло. Офицеры хотели его застрелить, но Бог миловал!”.

Коптюх предложил выбрать комитет для управления кораблем. Впоследствии некоторые свидетели показывали, что он предложил выбрать совет. В члены этого комитета или совета Коптюх предложил себя, Лобадина и еще нескольких матросов. Остальных кандидатов указывал Лобадин, спрашивая мнение команды о каждом из них. Сколько выбрали в комитет, точно не определено. Коптюх и некоторые свидетели говорят, что было 12 выборных, а другие настаивают, что комитет состоял из 18–20 человек. Все члены комитета переоделись в черное, а командиром крейсера выбрали Лобадина. Лобадин заявил, что все судовые расписания остаются в силе и служба должна идти по установленному порядку. После завтрака команда получила приказание сняться с якоря и поднять сигнал прочим судам, стоявшим в Панон Вике.

Тогда же обыскали всех арестованных и снова заперли по каютам. Команда показала пример редкого благородства к побежденному врагу. К раненому старшему офицеру беспрепятственно ходил фельдшер, дважды делавший ему перевязки. Священнику тоже не было отказано в посещении больного. Из каюты лейтенанта Селитренникова больному принесли вина. Матросы, которые приносили офицерам и кондукторам чай и командный обед, говорили, как бы извиняясь: “Это Лобадина распоряжение, чтобы для всех была одна пища”. На мостике набирали сигналы “Воеводе” “сняться с якоря и подойти к борту”. “Воевода” приказание исполнил, но “Памяти Азова” показалось, что он подходил с открытым минным аппаратом. Пришлось поднять вновь сигнал “стать на якорь”, а минный крейсер “Абрек”, миноносец “Ретивый” получили приказание присоединиться к “Азову”. Оба корабля подняли ответ “ясно вижу”, но с места не двигались.

Лобадин приказал правому борту открыть огонь по “Абреку” и миноносцам орудий. Была сыграна короткая тревога, но никто не расходился по местам. Было приказано сыграть в две дроби тревогу. Прислуга встала по расписанию, но не стреляла. Только один комендор навел орудие, да и то мимо. Одним словом, Лобадин со своими единомышленниками сделали только два выстрела орудия, ибо вследствие неумелого обращения орудие заклинивалось.

После обстрела крейсер вышел в море, взяв курс на Ревель. На мостике стояли Коптюх, одетый мичманом, Лобадин, Колодин, ученики Котихин и Кузнецов. Во время хода лейтенант Лосев попросил, чтобы к нему в каюту позвали “того из нижних чинов, кто распоряжается всем”. Минут через двадцать к арестованному спустился Колодин, следователь комитета. Он успокоил офицера, что арестованным бояться нечего. Избиение офицеров произошло потому, что лейтенант Захаров первый убил матроса. Колодин предложил даже Лосеву присоединиться к восставшим, объясняя причины восстания.

Как интересно было бы послушать разговор этих совершенно разных людей. Один-офицер, выкормок буржуазии, другой-революционер, бросающий пламенные слова: Мы желаем возрождения России и флота. Мы уверены в победе, ибо в наших рядах минный отряд, броненосцы “Цесаревич”, “Слава”, крейсер “Богатырь” и транспорт “Рига”.” Затем Колодин сообщил, что в Ревеле на “Память Азова” приведут двоих: один видный революционер, а другой трудовик, член Государственной Думы. Команда крейсера сплотилась еще до выхода из Кронштадта, разделясь на несколько революционных групп: социал-демократов, социал-революционеров и трудовиков.

В боевой рубке состоялось краткое совещание, на которое пригласили кондукторов; им даже разрешили надеть свою форму. Лобадин обратился к ним, прося поддержать революционное восстание и распределил между ними обязанности. Один из кондукторов, не надеясь на успех восставших, благоразумно попросил запереть их снова в каюту.

Вообще, между верными собаками офицеров-кондукторами и революционерами, была пропасть. Кондукторам говорили о борьбе за правду и свободу, они продолжали спрашивать: “как же приниматься за дело, не зная, что делать?”. Тщетно Коптюх напоминал о восстаниях на броненосце “Князь Потемкин Таврический” в Севастополе, о лейтенанте Шмидте и кондукторе Частнике. В заключение он стал читать революционный манифест о необходимости помочь рабочим и о 9 января.

Во время заседания в рубку вбежал телеграфный квартирмейстер Баженов и сказал: “Товарищи, команда пала духом. Нужно ее воодушевить”. Заседание было прервано, команду собрали на баке. Коптюх стал на шпиль и обратился к команде с речью. Причиной восстания был роспуск Государственной Думы и массовый арест лучших людей. Далее он упомянул о постановлении думской социал-демократической фракции и трудовой группы передать всю землю крестьянам. Вместе с “Ригой” крейсер должен уйти из Ревеля в Свеаборг и там присоединиться к учебноминному отряду, тоже поднявшему восстание. В заключение Коптюх прочитал команде выборгское воззвание, а также воззвание трудовиков и думской социал-демократической фракции.

Он предложил даже провозгласить “ура” за свободу, но настроение команды действительно сильно понизилось; только после вторичного крика квартирмейстера Баженова:“ура”его подхватили, и то очень немногие. Затем спросили команду, что делать с арестованными офицерами. Сторонников убийства оказалось мало, и вопрос был отложен. Команда получила по полчарки вина и разошлась обедать.

Около двух часов дня восставшие встретили в море “Летучий”. Миноносец, в ответ на сигнал

“присоединиться”, начал быстро уходить. Тогда по нему сделали два выстрела из 6-дм орудия и несколько из 47-мм пушек. Близ Ревеля “Память Азова” встретил какой-то коммерческий иностранный пароход. На него была отправлена шлюпка, которая привезла газеты и радостное известие, что в Свеаборге даже лайбы ходят под красным флагом.

В 5 часов дня крейсер стал на якорь на ревельском рейде. Лобадин остановил портовый пароход “Карлос”, который вел на буксире баржу. Команда пересадила на пароход раненого судового священника и двух вольных поваров, служивших на корабле. Одному из этих сомнительных людей Лобадин поручил все-таки зайти в лавочку и передать человеку в форменной фуражке и очках, которого он там найдет, приказание прислать шлюпку. Очень остро стоял вопрос с провизией. Характерно для честности революционного моряка, что Лобадин не велел трогать денежный сундук и сказал Коптюху, что “деньги на провизию надо достать с берега”.

Коптюх написал записку, но почему-то ее не доставили, она так и осталась на крейсере. Эту записку собирались везти на берег машинный содержатель Аникеев и баталер Гаврилов. Они уже переоделись в штатские костюмы одного из вольных поваров, но Коптюх колебался, не убегут ли они. В записке Коптюх писал, что к “Памяти Азова” пока еще никто не присоединился, а Свеаборг в руках восставших матросов и солдат. Сообщал Коптюх о плане захватить Ревель и просил по этому поводу прислать положительный ответ. Он звал также на корабль члена Государственной Думы, если он уже приехал. Главное же, надо было позаботиться о провизии для крейсера.

Настроение восставших падало, потому что они чувствовали себя изолированными от масс флота. Кондуктора, которые никак не могли сочувствовать революции, намотали на ус упадок настроения большинства команды. Они задумали черное дело: овладеть крейсером и, так или иначе, подавить восстание. Действовали С подходцем, с хитрецой. Всячески обхаживали учеников перед ужином и наводили их осторожненько на мысль об ужасных последствиях мятежа.

Один из единомышленников Лобадина случайно подслушал эти переговоры и побежал на бак, где собрались члены комитета. Команда села ужинать, но членам комитета было не до ужина. Получив сообщение, что кондуктора мутят команду, Лобадин приказал дать дудку: “кондукторам наверх”. Один из кондукторов выскочил с револьвером наверх и крикнул: “Переменный и постоянный состав, кто не желает бунтовать, становись по правую сторону, а кто желает-по левую”. Кондуктор был положен на месте, успев дать один или два выстрела из револьвера.

Тем временем внизу дали команду: в ружье! Ученики, разагитированные кондукторами, расхватали винтовки, патроны, и началась стрельба. Почти все революционеры собрались на баке, несколько из них бросились за борт, остальные отстреливались от наступавших учеников. Один из революционеров пытался навести на учеников пулемет, но его сбили с ног, избили и связали. На беду смертельно ранили Лобадина. Когда его убийца торжествующе крикнул об этом команде, революционные матросы совершенно пали духом. Они быстро спустились в машину и в батарейную палубу, где смешались с учениками. Когда ученики прорвались на верхнюю палубу, революционеры бросили винтовки.

Еще в самом начале борьбы один кондуктор с несколькими учениками спустился вниз и освободил арестованных офицеров. Два мичмана сейчас же поднялись наверх и стали распоряжаться подавлением мятежа. По их приказанию обезоруженных арестованных революционеров начали свозить на берег на шлюпках и портовых пароходах. На первых двух шлюпках отправили главарей: Баженова, Колодина, Болдырева, Котихина, Пенкевича, Григорьева, Кроткова, Осадского и др. Весь постоянный состав тоже свезли на берег, и на крейсере оставили лишь часть машинной команды, необходимой для поддержания паров.

Коптюха выловили из воды, где он проплыл саженей десять, баталера Гаврилова нашли в машине лишь на следующий день.

Около десяти вечера со стороны моря к крейсеру подошла шлюпка со спущенными парусами. Часовой окликнул шлюпку и получил ответ: “Косарев. К Лобадину и Колодину”. Мичман Кржижановский, распоряжавшийся на крейсере, велел ответить: “Лобадин и Колодин принимают”.

В это время с берега возвращался баркас, отвозивший арестованных. Писарю Евстафееву, старшему в патруле, было приказано задержать шлюпку. А люди из шлюпки доверчиво кричали: “Здорово, товарищи!..”

Евстафеев предложил им перейти на баркас. Таким образом удалось арестовать и обезоружить запасного гальванера Косарева, ранее служившего на “Памяти Азова”, и двух неизвестных.

Во время мятежа было убито 6 офицеров, ранено 3 офицера, судовой священник, два кондуктора, и матросов убито 20 и ранено 48. К суду были привлечены: 91 нижний чин и четверо штатских. Дело разбиралось в Ревеле судом Особой Комиссии.

Заседания суда начались 31 июля и происходили ежедневно до 4 августа, когда в 1 час ночи подсудимым прочитали краткий приговор: Коптюх и 17 человек нижних чинов были приговорены к смертной казни через повешение; 12-к каторжным работам, на сроки от 6 до 12 лет, 13 матросов разослали по дисциплинарным батальонам и тюрьмам, 15 присудили к дисциплинарным наказаниям, 34 матроса были оправданы. Дознание о трех штатских было передано прокурору Ревельского Окружного суда.

В знак “милости” командующий Отдельным отрядом судов, назначенных для плавания с корабельными гардемаринами, заменил повешение расстрелом. 5 августа утром 18 стойких революционеров были расстреляны, трупы их отправлены на барже в море.

2. Расстрел{11}

Помещенный ниже “весьма секретный” документ открывает кошмарную страницу из второй половины 1906 года-времени поражения первой Российской революции.

Документ говорит сам за себя, не требуя излишних комментариев.

Штаб Войск Гвардии Петербургского Военного Округа Управление Окружного Генерал-Квартирмейстера Отделение Военно-Судное. 3 июля 1906 года. № 1374. Красное Село.

Секретно.

Ревельскому Временному Военному Генерал-губернатору.

По соглашению с Морским Министром, Его Императорское Высочество Главнокомандующий приказал Вашему Превосходительству, по окончании суда над мятежными матросами крейсера “Память Азова”, принять к руководству следующие указания:

1) тех мятежников, которых суд приговорит к смертной казни, по конфирмации таковых капитаном 1-го ранга Бостремом расстрелять на указанном Морским Министром острове Карлос. Приговоренных доставить туда под сильным пехотным конвоем ночью, когда замрет городская уличная жизнь, а самый приговор привести в исполнение на рассвете.

Для расстреляния назначить матросов того же крейсера “Память Азова” из числа приговоренных к другим наказаниям”.

Место казни должно быть оцеплено вышеупомянутым конвоем; с трех сторон силою, примерно, батальон, причем, если матросы, назначенные для приведения в исполнение приговора отказались бы, то эта пехотная часть должна заставить выполнить возложенную на них задачу силою оружия. Место казни тщательно оцепить и вообще принять все меры, чтобы ни на самом острове Карлос, ни поблизости не было никаких посторонних лиц.

Тела расстрелянных похоронить на том же острове или предать морю, по усмотрению Морского начальства, с тем чтобы необходимые для сего рабочие были назначены из числа матросов крейсера “Память Азова”, присужденные к другим наказаниям. Место погребения надлежит тщательно сравнять[2].

Рассчитать время так, чтобы известие о смертном приговоре и приведении его в исполнение стало общеизвестным уже тогда, когда все кончено и все прочие осужденные уже отправлены в Кронштадт.

О том, когда и сколько матросов казнено, донести телеграммою.

2) Из состава эскадры капитана 1 ранга Б о стрема, ав особенности из состава сохранивших верность присяге команды крейсера “Память Азова”, никого ни к какому участию в экзекуции не привлекать.

3) Тех мятежников крейсера “Память Азова”, которые будут приговорены к различным другим наказаниям, отправить немедленно, по приведении смертной казни в исполнение, на особом транспортном судне в Кронштадт, под конвоем роты вверенных Вам войск, и сдать их там, в распоряжение Коменданта крепости.

Транспортное судно для этой цели должно быть прислано заблаговременно по распоряжению Морского Министерства. К какому именно времени (в зависимости от времени окончания суда над мятежниками), Ваше Превосходительство имеете условиться телеграммою с Начальником Главного Морского Штаба, а о времени прибытия в Ревель и отправления в Кронштадт транспортного судна донести телеграммой Августейшему Главнокомандующему и предупредить телеграммою же Кронштадтского Коменданта для его распоряжений по встрече и приему осужденных к аресту в Кронштадте.

Для сведения сообщается, что эскадра Капитана 1-го ранга Бострема остается на Ревельском рейде до окончания суда над мятежниками и затем непосредственно уйдет на два-три дня в море, после чего направится в Кронштадт и уже оттуда отбудет в продолжительное заграничное плавание.

Об изложенном, по приказанию Его Императорского Высочества, Главнокомандующего, уведомляю для надлежащих распоряжений.

Начальнику Главного Морского Штаба вместе с сим послана копия с настоящего отзыва для сведения.

Подписал: Окружный Генерал-квартирмейстер Свиты Его Величества Генерал-Майор Раух.

Верно: Заведующий Военно-Судной частью Капитан (подпись неразборчива).

Приложение № 2 БУНТ НА “ПАМЯТИ АЗОВА” {12}

Н.Н. Крыжановский {13}

Бунт команды на крейсере “Память Азова” произошел летом 1906 года в Балтийском море, в бухте Папонвик, близ Ревеля. При этом большинство офицеров было убито или ранено, корабль попал в руки мятежников и поднял красный флаг. Крейсер стрелял по военным судам, требуя их присоединения к “революции”, и намеревался бомбардировать города, принуждая “берег” к тому же. Это вооруженное восстание идентично с мятежом на броненосце “Князь Потемкин- Таврический” в Черном море: оно является крупным революционным актом в военной среде и представляет собой значительный исторический интерес.

Лично мне, тогда 19-летнему мичману, выпало на долю быть действующим лицом в этой тяжелой драме, и все происходящее оставило глубокий след в моей душе и сильно отпечаталось в молодой памяти, как только может отпечататься переживание в возрасте 19 лет. Впоследствии многие наши офицеры и некоторые иностранцы побуждали меня написать историю этого восстания, однако я это откладывал, из осторожности, так как в советской России еще сравнительно недавно преследовали и убивали участников и причастных к этому делу лиц.

Со времени восстания прошло 42 года. Никого из офицеров крейсера не осталось в живых. Имена участников были опубликованы в советской печати по архивам морского и военного судных управлений. Поэтому я решил написать для опубликования все, что удержалось в моей памяти. Никаких записей по этому делу у меня не сохранилось, со времени оставления мною России в 1921 г. Я записал только то, чему был лично свидетелем, или то, что я получил из первых рук, по горячим следам. Поэтому мой рассказ не претендует быть полной историей восстания, исчерпывающим описанием этого случая.

* * *

1906 год был полон революционных волнений и беспорядков по всей территории Российской Империи. Антиправительственной пропагандой и натравливанием команды на офицеров занимались не только агенты левых политических партий, но и многие “из публики”, из людей образованного класса. На улице публика вмешивалась во взаимоотношения военнослужащих, ругала офицеров, угрожала. При этом было легко пускать в ход любые аргументы примитивной демагогии. Все принималось за правду, все встречалось с симпатией и сочувствием. Лето 1906 года было особенно удушливым в этом отношении. Революционные организации подготовляли единовременные восстания в портах, крепостях, гарнизонах и судах. Слухи об этом ползали в командах…

* * *

В 1906 году флота в Балтийском море практически не существовало. Было несколько судов учебного значения. Началось формирование отряда судов, назначенных для плавания с корабельными гардемаринами и минной дивизии. Туда посылались офицеры, возвращавшиеся с войны. Остальные суда, в том числе и суда учебно-артиллерийского отряда, к которому принадлежал крейсер “Память Азова”, комплектовались молодыми мичманами и дотягивающими до пенсии капитанами. Настоящего офицерского личного состава еще не было. Большинство офицеров флота только что сложило свои головы в русско-японской войне.

* * *

Учебно-артиллерийский отряд Балтийского моря летом 1906 года состоял из следующих кораблей: крейсера I ранга “Память Азова”, учебного судна “Рига”, минных крейсеров “Абрек” и “Воевода”, миноносца “Ретивый” и двух номерных малых миноносцев. “Память Азова” был флагманским кораблем, под брейд-вымпелом начальника отряда, флигель-адъютанта, капитана 1 ранга Дабича. Все эти суда были исключительно учебными и не имели никакого боевого значения. “Память Азова” — старый крейсер, постройки восьмидесятых годов. Строился он еще под паруса, с дифферентом 10 фут. Имел батарейную палубу с 20-ю шестидюймовыми орудиями. Учебное судно “Рига” — пароход в 20000 тонн, плавучая казарма. Устаревшие минные суда несли службу посыльных судов.

На “Азове” и “Риге”, кроме судовых команд, плавал личный состав артиллерийского класса: артиллерийские офицеры, профессора и инструкторы из артиллерийских кондукторов и квартирмейстеров (впоследствии на флоте квартирмейстеры были переименованы в унтер-офицеры). Обучавшийся состав состоял из офицеров, слушателей класса, и учеников комендоров, гальванеров и артиллерийских квартирмейстеров. Весь состав артиллерийского класса был расписан на оба корабля: “Азов” и “Ригу”. На “Памяти Азова”, кроме начальника отряда, находился флаг-капитан капитан 1 ранга Римский-Корсаков, флаг-офицер мичман Погожев и два чиновника артиллерийского класса. Обучающий персонал состоял из: заведующего обучением, полковника корпуса морской артиллерии В.И. Петрова, флагманских артиллеристов лейтенантов Лосева, Вердеревского и Унковского, четырех артиллерийских кондукторов, инструкторов и инструкторов артиллерийских квартирмейстеров. Учеников комендоров и гальванеров было около 300 человек. Слушатели артиллерийского класса, несшие вахтенную службу, были лейтенант Македонский и мичман Збаровский.

Судовой, или кадровый, состав крейсера состоял из: командира капитана 1 ранга Лозинского, старшего офицера капитана 2 ранга Мазурова, старшего штурмана лейтенанта Захарова; старшего артиллерийского офицера лейтенанта Селитренникова; вахтенных начальников мичманов Крыжановского, Павлинова, Саковича; ревизора мичмана Дорогова; старшего судового механика полковника Максимова; трюмного механика поручика Высоцкого; младшего инженер-механика поручика Трофимова; судового врача титулярного советника Соколовского и судового священника, иеромонаха. Команды кадрового состава было около 500 человек.

Зиму с 1905 на 1906 год крейсер стоял на “паровом отоплении” в Кронштадтской гавани. Это была новая форма зимовки судов со всей командой, вместо старого разоружения. Команда и офицеры жили на кораблях, отоплялись своими котлами. Вместо вахты несли дежурства. В город увольняли свободно. Молодые офицеры жили всегда на корабле и лишь “съезжали на берег”. Женатые же, старшие, уходили вечером домой, на берег. Конечно, командир и старший офицер чередовались.

Этой зимой революционные агенты и занялись командой “Азова” вплотную. Для этого в Кронштадте было довольно агентов, были деньги, были женщины. На корабле находилась лишь, собственно, команда крейсера. Ученики артиллерийского класса в то время жили в артиллерийском отряде на берегу и занимались в классах.

Зимой, на паровом отоплении, команда жила неплохо. Пища выдавалась та же, что и в море. Во флоте команду всегда кормили хорошо, сытно. Редкий матрос дома мог иметь такую пищу. Будет довольно назвать только две цифры из рациона: три четверти фунта мяса в день на человека, хлеба неограниченно. Кроме того, овощи, крупа, макароны, масло, чай, сахар, табак и другие продукты. Вина, то есть водки, одна чарка (1/100 ведра) в день: 2/3 чарки перед обедом, 1/3 перед ужином. В то время уже многие матросы, особенно бережливые крестьяне, водки систематически не пили и предпочитали получить “за непитое” по 8 копеек в день, т. е. 2 рубля 40 копеек в месяц, как прибавка к жалованию.

Оркестр с “Двины”

Одевали матросов прекрасно. Уходя в запас, матросы увозили тюки одежды домой. Излюбленный козырь пропаганды “плохие харчи”, имели большой успех в среде русского крестьянства. Однако во флоте это звучало неубедительно. Зато чисто революционная пропаганда во флоте имела несравненно больший успех, чем, например, в армии. Большинство матросов современного флота являются людьми с некоторым образованием, специалистами, прошедшими школу на звание машиниста, кочегара, минера, электрика, телеграфиста, артиллериста, гальванера, сигнальщика и др. Некоторые из них уже до службы проходили техническую школу, работали на заводах. Неграмотные очень быстро выучивались грамоте, так как эти занятия производились каждую зиму, под руководством опытных нанятых учителей. Матросы могли читать книги, газеты. Стоя зиму в гавани у заводов, матросы были все время в общении и собеседовании с заводскими рабочими. Поэтому агенты политической пропаганды имели доступ на корабль и могли, не торопясь, вести свою работу.

В течение зимы из среды команды выделился революционный комитет, а лидером всего движения стал артиллерийский квартирмейстер 1-ой статьи Лобадин. Лобадин был типичный лидер в среде русского простого народа. Среднего роста, широкоплечий, “квадратный человек”, большой физической силы. Широкое лицо, белесоватые, из-подлобья, глаза. Большого характера, с диктаторской повадкой. Лобадин был старовером, непьющим, исполнительным и старательным по службе. Он скоро стал квартирмейстером и имел ответственную должность по заведованию ручным оружием. В палубе у него была небольшая каюта. Лобадина команда уважала и слушалась. Дверь каюты Лобадина вечером обычно открыта. Лобадин громко читает или поет псалмы. Читает божественное. И никто над ним не рискнет посмеяться. Лобадин прирожденный начальник из “нижних чинов”: фельдфебель, боцман, указатель, урядник. Артиллерийский офицер с ним советуется:

— Крючков что-то от рук отбился… Пьянствует. Нетчика заправил… — ты бы, Лобадин, повлиял.

— Есть, есть вашессродие, я поговорю. Крючков парень не плохой и комендор хороший… Вот зашибать стал малость, боюсь, кабыть не засыпался. Лобадин может повлиять, подтянуть.

Этой зимой Лобадин начал ходить на берег, чего прежде с ним не бывало. Все больше сидел на корабле, а деньгу приберегал. Теперь уходит часто, остается до вечера. Не первый раз возвращался выпивши. Наконец опоздал. Артиллерийский офицер позвал его в каюту, начал допрашивать:

— Что с тобой?

Лобадин, выпивший, начал со слезами говорить, что его “обошла баба”, что он “себя потерял”… Говорил неясно… Артиллерийский офицер поверил, что “баба”. И Лобадина обработали…

К весне уже не было секретом, что в команде есть революционная организация. Голова всему Лобадин. 12 человек в комитете, 12 человек в боевой дружине. Сочувствующих революции в среде команды было мало. Это в кадровой команде крейсера. А когда к маю-месяцу, к началу плавания, пришло около 300 учеников из класса, не тронутых пропагандой, то процент сочувствующих стал еще меньше.

Однако комитет вел дело не одними уговорами. Действовали террором, запугиванием. При подозрении были смертным боем, грозили убить. Смотрели, шпионили, чтобы не общались с офицерами. Терроризовали сверхсрочных фельдфебелей, боцманов. У тех на берегу семьи, а в Кронштадте на берегу была полуанархия. Офицерские вестовые стали проситься “в палубу”, т. е. отказываться от служения офицерам. Дело было неслыханное, т. к. обыкновенно на эту должность желающих достаточно, должность сытая, выгодная…

С началом кампании революционное брожение на корабле стало чувствоваться явственно. Начались нарушения дисциплины. В одно из воскресений я стоял на вахте с 4-х до 8-и вечера. Команда, уволенная в город, с берега вернулась. Конечно, были пьяные, как обыкновенно. С бака на шканцы, шатаясь, пришел, в растерзанном виде здоровенный матрос Тетерин. Фланелевка выдернута из брюк, без фуражки, с папиросой в зубах… Тетерин был человек невероятной физической силы, большого роста…

Я ему приказал уйти на бак.

— А почему вам все можно, а нам нельзя?..

— Это не правда, офицеры на шканцах не курят и не торчат без дела.

Я приказал людям вахтенного отделения и караульным, бывшим вблизи на шкафуте, увести Тетерина. Однако никто не мог с ним ничего сделать. Тетерин сбрасывал людей, как мячики. Тогда я сказал Тетерину:

— Зачем ты делаешь людям неприятности? Ведь я тебя все равно уберу. Только лишний скандал. Что тебе нужно?

— Попросите по-хорошему, и я уйду!

— Тетерин, пожалуйста, уйди на бак.

Тетерин ушел. Старший офицер приказал отдать его “в палубу под надзор”. Ночью Тетерин бежал с корабля {14}.

Позже выяснилось, что при возвращении команды с берега на баркасе Тетерин хотел веслом ударить офицера, но промахнулся.

Однажды, после погрузки угля, делегация от команды пришла просить разрешения свезти команду на остров Карлос на несколько часов, чтобы там “вымыться”. Делегаты были от революционного комитета, который хотел организовать общий митинг, вне взоров начальства. Разрешение не было дано, и из палубы и с бака были выкрики протеста.

Лейтенант Захаров, старший лейтенант после старшего офицера, был человек строгий и требовательный. Его команда недолюбливала. Однажды после погрузки угля нужно было поднять все гребные суда. На время угольной погрузки все шлюпки, кроме расходных, отправлялись в гавань или становились на якорь, чтобы не пачкались. По окончании погрузки и мытья шлюпки возвращались на корабль. На старых судах, как “Память Азова”, все шлюпки поднимались вручную и обыкновенно поднимались сразу. Были вызваны “обе вахты наверх, гребные суда поднять”. Тали разнесли, команда стала на тали. Захаров скомандовал: “лопаря выровнять… слабину убрать…” Тали натянулись. “Пошел тали! “Люди налегли на тали, громко, в ногу, топчутся на месте, …но шлюпки оторвать от воды не могут. Итальянская забастовка.

— Стоп тали! Тали травить!.

Захаров пробует переупрямить. Результата нет. Шлюпки на воде. Командир, узнав о демонстрации, приказал вызвать “всех наверх”. Офицеры вышли наверх и разошлись по шлюпбалкам. Командовать стал старший офицер. Шлюпки подняли “духом”, только гляди, чтобы не разбили блоков. Это не была симпатия к старшему офицеру, а демонстрация против Захарова.

Другой раз я стоял вахту с 8 до 12 утра. Как всегда, за полчаса до обеда, дали дудку: “Вино. Достать, пробу”. Старший офицер, боцман и кок с подносом представили пробу командиру и адмиралу. Все пробу одобрили. После пробу поставили в кормовую рубку, где я ей отдал должное, при мичманском аппетите перед обедом… Борщ, как всегда, был отменный, жирный, острый, вкусный… В те смутные времена особенно щепетильно наблюдали за доброкачественностью пищи, чтобы не было лишнего повода к неудовольствию.

Только горнисты проиграли на обед, как из люков батарейной палубы и с бака понесся гул голосов, выкрики, явные возгласы неудовольствия. Через пару минут наверх стала высыпать команда с баками на руках и становиться во фронт. Гул продолжался. Я подошел к первым вышедшим людям и спросил, в чем дело.

— Что ж, мы работаем целый день, а кормят помоями!

Я попробовал борщ. Это была мутная кислая гадость. Командир вышел, вызвал офицеров. Успокаивал команду и приказал сейчас же приготовить новый обед из консервов. Революционный комитет перед раздачей обеда влил в котлы какую-то химию. А кокам было сказано, что если они заикнуться, не быть им живыми. Официально, конечно, никто не признался, но мы узнали об этом.

Командиром было получено приказание арестовать и передать властям на берегу одного матроса, замешанного в антиправительственной деятельности. Команда матроса спрятала. Начались крики, команда собралась на баке. Командир приказал офицерам найти матроса, а сам говорил с командой, собранной на шканцах. Офицеры были тут же. Матроса нашли и под конвоем офицеров посадили на катер, под выкрики и угрозы из команды. Однако дальше дело не пошло.

Офицеры неоднократно докладывали командиру о необходимости списать с корабля членов комитета. Но командир ничего не предпринимал. Теперь, вспоминая те времена и обстановку, я думаю, что и списать-то было тогда некуда. Адмирал был тут же и тоже ничего не предпринимал. По-видимому, оба доносили по начальству о всем происходящем и просили разрешения очистить команду, убрать главарей. Но кто мог тогда помочь командиру? Плавающий флот только намечался к возрождению. А “под шпицем” было безлюдье и упадочное состояние.

Морской министр адмирал Бирилев получил доклад командира крейсера и, вероятно, начальника отряда о том, что команда революционизована и выходит из повиновения. Он решил посетить крейсер персонально и в начале июля прибыл на корабль, стоявший на Ревельском рейде. Войдя на корабль, он едва поздоровался с офицерами, “цукнул” на одного из них за цветную рубашку и прошел на ют. Туда он приказал собрать команду и держал речь. Им он сказал, что ему докладывают о неповиновении команды, о ее революционных настроениях. Но он не хочет этому верить. Затем он провозгласил “ура” государю императору. Члены комитета сомкнули первые ряды команды, окружавшей министра. Они внимательно слушали речь и громче всех кричали “ура”. По-видимому, так распорядился Лобадин.

Попытка комичного Бирилева лично повлиять на команду была “попытка с негодными средствами”. Трудно было больше обескуражить офицеров, находившихся и без того в подавленном настроении.

Однако и сам Бирилев не придал большого значения своим патриотическим манифестациям с революционной командой. Учебно-артиллерийскому отряду было приказано уйти из Ревеля, “от греха подальше” и перейти в бухту Папонвик, в 47 милях к востоку. Папонвик — глухая, почти необитаемая бухта. Кругом лес. Ни жилья, ни дорог.

“Память Азова” и “Рига” стояли на якорях посреди бухты, а минные суда в глубине бухты, у берега. “Сообщение с берегом”, т. е. привоз провизии, почты, сношения с портом, госпиталем и прочее производились при посредстве посылки минных судов в Ревель. На берег спускали “погулять в лес”.

19 июля{15} я стоял вахту с 8 до 12 вечера и, сменившись, лег спать. В начале второго ночи меня разбудил вестовой: “стар-цер вас требуют”. Мазуров позвал меня и лейтенанта Селитренникова в каюту: на корабле находится посторонний штатский человек. Мы его должны арестовать. Возьмите револьверы и идемте со мной…”

Втроем мы вышли в темную жилую палубу и, согнувшись под висячими койками, пробрались к носовой части корабля. У входа в таранное отделение палуба сужается. Люди спят на палубе, на рундуках и в подвесных койках. Тут же была моя “заведомая” часть — малярные каюты, которыми я ведал как “окрасочный офицер”. На палубе мы заметили одного из спящих на койке матросов, к которому сбоку примостился кто-то второй, в рабочем платье. Мазуров приказал их поднять.

— Это кто? — спросил он меня.

— Это маляр Козлов, а другого я не знаю.

Другой был очень тщедушный молодой человек, небритый, не матросского вида. Мазуров спросил:

— Ты кто?

— Кочегар.

— Номер?

— Сто двадцать два, — была очевидная ерунда. Номер не кочегарный.

— Обыщите его.

В кармане у него я нашел заряженный браунинг, в другом патроны. Мы повели его в офицерское отделение и посадили в ванную каюту. Приставили часового, ученика комендора Тильмана. Тильман и доложил старшему офицеру ночью, что на корабле есть “посторонний”.

В это время разбудили всех офицеров.

Командир спустился в кают-компанию и открыл дверь в ванную комнату, где сидел арестованный. Он лежал на крышке ванны и при появлении командира не пошевелился, смотря на него спокойно и дерзко.

— Вы кто такой? — спросил командир.

Неизвестный не ответил.

— Отвечайте, ведь мы все равно узнаем.

— Ну, когда узнаете, то и будете знать, — дерзко ответил “вольный”.

Его заперли снова, и он просидел арестованным всю ночь. По осмотре носового отсека оказалось, что в таранном отделении незадолго перед этим было сборище многих людей. Там был “надышенный” и “накуренный” воздух. Дело оборачивалось “всерьез”.

Между тем в палубе, в пирамидах, стояли открыто ружья. Тогда офицеры и кондукторы стали таскать ружья в кают-компанию: тут же снимали и прятали затворы и отдельно штыки.

Командир приказал доложить адмиралу о происшедшем. Я выбежал через батарейную палубу наверх и увидел Дабича, ходящего на юте. Я ему все доложил. Он выслушал, пожал плечами и сказал: “Я ничем тут помочь не могу. Пусть командир действует по усмотрению”. В это время остановилась динамо-машина, электричество погасло, и корабль погрузился во мрак внизу и в полумрак на верхней палубе (летняя ночь).

Кто-то доложил, что несколько человек напали на денежный сундук, ранили часового и разводящего и украли стоявший там ящик с патронами. Наверху, у светового люка в кают-компанию, раздался оружейный выстрел и вслед за выстрелом пронзительный крик. Стреляли и кричали революционные матросы. Спрятавшись за мачту, матрос Коротков и матрос Пелявин из коечной сетки стреляли почти в упор в вахтенного начальника, мичмана Збаровского. Две пули попали в живот. Збаровский упал и долго потом валялся, корчась на палубе. Уже много позже его отнесли в лазарет, где он утром и умер в сильных мучениях и был выброшен за борт.

Вслед за первым выстрелом по всему кораблю начались какие-то крики, улюлюканья и выстрелы. Члены комитета и боевой дружины бегали по палубам и принуждали команду вставать и принимать участие в бунте. Большинство команды робко притаилось в койках. Их тыкали штыками и выгоняли. Из командирского помещения послышался голос командира:

— Офицеры наверх с револьверами.

Мы стали выбегать на ют через кормовое адмиральское помещение. Лейтенант Захаров вышел первым и что-то кричал команде. За ним вышел Македонский. Захаров был сразу убит. Македонский под обстрелом прыгнул с трапа за борт, но был застрелен в воде. Мы стояли на юте и никого не видели вдоль всей открытой палубы до самого полубака. Был полусвет белой ночи. Однако отовсюду шла стрельба из ружей. На кормовом мостике перед нами стояли вахтенные сигнальщики с биноклями в руках.

На “Память Азова” идет погрузка угля

В это время с моря к нам на корму подходил миноносец “Ретивый”, нашего отряда, под командой капитана 2 ранга П. Иванова. Он только что пришел из Ревеля. Подходя к крейсеру, он услышал выстрелы, увидел на корме офицеров. Миноносец обстреляли из ружей… Лозинский пробовал голосом что-то сказать Иванову. Однако миноносец дал задний ход и ушел.

Мы сделали несколько выстрелов, но цели не видели. Скоро “сели” Селитренников и Вердеверский, оба раненные в ноги. Тогда мы спустились в адмиральское помещение и унесли туда раненых. Мазуров выходил с командиром из его помещения в батарейную палубу, и оба пробовали урезонить мятежников, которые с ружьями толпились у входа в командирское помещение. Мазурова ранили выстрелом в грудь. Он упал на палубу, но продолжал распоряжаться:

— Не сметь стрелять в лежачего.

Однако в “лежачего” выстрелили и ранили Мазурова вторично в грудь навылет. Командир капитан 1 ранга Лозинский смело вышел на мятежников и начал кричать и призывать к порядку. На него напирали с ружьями на перевес. Лозинский стал хватать руками ружья за штыки и кричал:

— Что вы делаете? Опомнитесь! Уберите ружья!

Несколько штыковых ударов в грудь свалили маленького Лозинского с ног. В это время мы вышли из командирского помещения в батарейную палубу и увидели лежачего командира. Мы сразу бросились его поднимать, и нас никто не тронул. Лозинский хрипел и харкал кровью и не мог говорить. Мы внесли его в командирское помещение, в спальню, и положили на кровать. Мазурова мы снесли в кают-компанию на диван. Кают-компания обстреливалась сверху через световой люк.

Когда таскали и разбирали винтовки из палубы в кают-компанию, старший механик Сергей Прокофьевич Максимов принимал самое деятельное участие, приносил охапки ружей из палубы. В кают- компании, я помню, он подошел ко мне и спросил:

— Как вынуть затвор из ружья? Он не идет

— Нажмите курок.

Потом сказал:

— Я на минуту сбегаю в каюту.

Каюта старшего механика выходила в жилую палубу около кают-компании. Максимов ушел, и больше мы его никогда не видели.

Как потом оказалось, в каюте Максимов хотел что-то достать или спрятать какие-то семейные реликвии или карточки. Может быть, что-нибудь самое дорогое. В это время в его каюту ворвалась ватага вооруженных мятежников во главе с машинистом Бортниковым. Наскочив на Максимова, Бортников начал бить его тяжелым рашпилем по голове. Другие тоже приняли участие, и Максимов был забит насмерть.

Между прочим, надо сказать, что этот самый машинист Бортников пользовался особым расположением Максимова, механика вообще строгого и требовательного. Бортников был хорошим машинистом, усердным и исправным.

Офицерский состав таял. Мятежники наступали. Кают-компания и адмиральское помещение обстреливались со всех сторон.

На бакштове, за кормой, стоял ревельский портовый таранный баркас (малый буксир). Инженер- механиков Высоцкого и Трофимова надоумили поднять на нем пары. Механики спустились на баркас и вместе с эстонской вольнонаемной командой стали лить керосин, жечь паклю и доски, поднимая пары. С кормового балкона мы стали спускать на баркас раненых. Спустили командира, Селитренникова, Вердеревского. Стали садиться остальные. Мы с Саковичем хотели вытащить раненого Мазурова и спустились в кают-компанию. Мятежники не дремали и стали с палубы стрелять по таранному баркасу стоящему на бакштове. Ждать было больше нельзя. Баркас отдал бакштов и стал малым задним ходом отходить. Пару в котле еще было мало.

На верхней палубе опять начались крики и улюлюканье. Это бунтари пришли в ярость оттого, что часть офицеров может уйти. Началась беспорядочная ружейная стрельба. Вскоре присоединился пулемет с фальшборта.

Едва таранный баркас развернулся и был в 1 '/,- 2 кабельтовых, как по нему начала стрелять кормовая 47-мм пушка с юта. Вскоре был спущен паровой катер, и мятежники на нем водрузили 37-мм пушку и пошли вдогонку. Таранный баркас медленно приближался к берегу. В него попало около 20 снарядов, и, не дойдя до берега, он затонул на мели. На баркасе снарядами были убиты командир капитан 1 ранга Лозинский, флаг-офицер мичман Погожев, тяжело ранен лейтенант Унковский и ранен начальник отряда флигель-адъютант Дабич, легко контужены флаг-капитан, капитан 1 ранга П.В. Римский-Корсаков и мичман Н.Я. Павлинов. Раненых вынесли на берег и торопились скрыться в лесу, так как сзади их настигал паровой катер с преследователями, стрелявшими из пушки и ружей. Однако паровой катер сел на мель на большом расстоянии от берега, и пока снимался, офицеры успели скрыться в лесу. Катер вернулся на крейсер.

Когда мы с Саковичем спустились в кают-компанию за Мазуровым, там было темно. Мы ползком пробирались к дивану, где хрипел Мазуров. По дороге лежал убитый часовой у ванной комнаты Тильман. Под световым люком навзничь лежал убитый доктор Соколовский. Он, видимо, подходил к дивану, чтобы помочь раненому старшему офицеру, и был убит через световой люк. Белый китель доктора был хорошо виден в темноте. Наши белые кители сыграли вообще трагическую роль в эту ночь: их было Прекрасно видно и ночью. Вынести живым дородного Мазурова на баркасе было невероятно трудно. Но выносить его нам не пришлось. Баркас отвалил. Мы с трудом перенесли Георгия Николаевича в его каюту на кровать и стали перевязывать полосами из простынь. Свет зажегся, но кают-компанию продолжали обстреливать. Попадали и в каюту старшего офицера. На старом “Азове” почти все каюты выходили в кают-компанию. Каюта старшего офицера, где мы находились, была освещена и открыта.

Вдруг в каюту сразу вошла группа вооруженных матросов во главе с минером Осадчим и потребовала от нас сдать оружие. Мы отдали свои наганы.

— Мы вас не будем обыскивать. Но, если у вас окажется оружие, вы будете застрелены на месте!

Осадчий, член комитета, что-то еще говорил вроде того, что:

— Народ взял власть в свои руки, и мы пойдем на соединение с другими революционными кораблями. Везде восстание и революция!

Нас заперли и приставили часового. Однако один револьвер мы спрятали под матрас. До вторжения мятежников в каюту, когда мы перевязывали Мазурова, он на время пришел в сознание и сказал:

— Слушайте, мичмана, скоро вас обыщут и отберут оружие. Спрячьте под матрас один револьвер. Если вас потребуют к управлению кораблем, вы должны будете застрелиться. Обещайте мне это — мы обещали.

Ночью, одно время, Мазурову стало худо. Но духом он не падал. Говорил: “Дайте мне зеркало. Хочу посмотреть. Говорят, перед смертью нос заостряется”. Сакович по телефону просил комитет прислать фельдшера и священника. Обоих прислали. Легко раненный в руку иеромонах был, однако, так напуган, что лепетал вздор, путал молитвы.

Утром играли побудку. Завтрак. Время от времени кто-то по телефону сообщал нам в каюту новости о происходящем на корабле:

— На баке митинг: товарищ Коптюх и Лобадин держали речь! Назначено следствие над оставшимися офицерами, будут их судить.

Минным крейсерам и миноносцам поднимали сигналы, требовали их присоединения. Однако минные суда уклонились, приткнулись к берегу, а команды с офицерами ушли в лес. По ним стреляли из 6-дм орудий, но безрезультатно. Было вообще много шума и беготни, горнисты играли то “тревогу”, то “две дроби-тревогу”, как на учении. Потом вызвали “всех наверх с якоря сниматься”.

В это время нашу каюту открыли. Пришел вооруженный наряд под начальством членов комитета, которые заявили нам, что нас требуют наверх. Мы поняли, что нас требуют на казнь, и попрощались с Мазуровым, поцеловали его. Он, очень слабый, как всегда твердый, лежа, прошептал нам что-то вроде:

— Ничего, бодритесь, мичмана!

Под конвоем нас с Саковичем повели через жилую и батарейную палубы на шканцы. По дороге, в батарейной палубе, у входа наверх трапа, мы сошлись с другим конвоем, который вел двух арестованных петухов{16}, чиновников-содержателей имущества артиллерийского отряда. Завидя нас, один “петух”, по имени Курашев, плаксивым голосом говорил своим конвойным:

— Я понимаю, что вы против них (показывая на нас), но нас-то за что же убивать? Этот чиновник, конечно, не предполагал встретиться с нами на этом свете. Ему потом было не очень ловко. На шканцах было много команды. Когда нас вывели, то послышались голоса:

— Зачем их трогать! Довольно крови.

Из голосов я узнал один, квартирмейстер моей роты. Произошло некоторое замешательство. Нас повернули и отвели обратно в каюту. При этом нам было заявлено, что Лобадин сказал:

— Хорошо, пусть они останутся. Меньше крови, это будет лучше для России!

По телефону опять передали, что нас доставят в тюрьму в Гельсингфорс, где будет судить революционный суд. Позднее нам было неофициально сообщено, что до этого было решено комитетом меня расстрелять, а Саковича утопить.

Во время бунта “организация” на корабле была следующая: командовал Лобадин, должность старшего офицера исполнял Колодин. Все члены комитета были переодеты “во все черное”, т. е. были одеты в синие фланелевые рубахи и черные брюки, тогда как остальная команда была в рабочем платье. При съемке с якоря на мостике был Лобадин, Колодин и “вольный” Коптюх, все одетые в офицерские тужурки.

По некоторым “келейным” сведениям, мы узнали, что большинство команды революционерам не сочувствуют, считают, что произведенный бунт есть страшное преступление и убийство. Многие при случае стараются сделать что-нибудь против успеха мятежа. При обстрелах судов из орудий снаряды цели не достигали. Были случаи “заклинивания” орудий. Главари чувствовали эту затаенную ненависть и готовность противодействия. Но комитет держал власть страхом, террором, решительными, беспощадными действами.

В 11 часов один из вестовых принес нам обед. Войдя в каюту и увидя нас, он всхлипнул и тихо сказал:

— Что сделали, что сделали.

Это подслушал часовой и вестовому попало. Хотели его убить, но не решились.

Выйдя в море, крейсер пошел по направлению к Ревелю. В море встретили миноносец “Летучий”, под командой лейтенанта Николая Вельцина. Миноносцу был поднят сигнал “присоединиться”. Красный флаг был спущен, и поднят снова Андреевский. Ничего не подозревая, миноносец приблизился, но когда он понял положение, то повернул и стал уходить полным ходом. По нему был открыт огонь из орудий, но безрезультатно.

Подходя ближе к Ревелю, встретили финский пассажирский пароход, идущий из Гельсингфорса. Заставили его остановиться, спустили и послали шестерку, потребовали капитана. Приехал финн и на расспросы ответил, что действительно в Свеаборге, крепости Гельсингфорса, было восстание гарнизона, были беспорядки и на кораблях. Но теперь все подавлено, т. к. броненосцы обстреляли крепость из 12-дм орудий. Финна отпустили. Комитет был сильно обескуражен, получив сведения из Гельсингфорса. Значит революция там не удалась. Что делать дальше?

Коптюх говорил, что в Ревеле на корабль прибудет “важный революционер” или “член Государственной Думы”, который и даст все указания. Приближаясь из Оста к Ревельской бухте, “Память Азова” придерживался близко к берегу. На мостике находилось “начальство”: “командир” Лобадин, “старший офицер” Колодин и “мичман” Коптюх. Поставили также рулевого кондуктора, но штурманской помощи он оказать в море не мог по незнанию кораблевождения и будучи сильно испуган. Был на мостике также финн, ученик лоцмана, почти мальчик, плававший для изучения русского языка. Флегматично стоял этот чужестранец на мостике, и, казалось ничего его не трогает, не смущает. Уже вблизи знака Вульф, ограждавшего большую отмель и гряду подводных камней, лоцманский ученик как-то флегматично сказал, как будто ни к кому не обращаясь:

— Тут сейчас будут камни.

— Стоп машина. Полный назад. Где камни?

Где?

“Начальство” впало в панику. У самых камней корабль остановился, пошел назад. Банку обошли. Лоцманский ученик знал эту опасную гряду по плаванию еще мальчиком на лайбе.

На Ревельском рейде стали на якорь на обычном месте. Флаг был поднят опять красный. Кормовой Андреевский поднимался только в море для обмана встречных судов, которым сигналом приказывали приблизиться. По приходе в Ревель и постановке на якорь, делать было нечего. Команда начала приунывать, сознавая всю тяжесть ответствен ности за содеянное. Комитет и Коптюх пробовали “поддержать настроение”. Коптюх читал какие-то прокламации, пробовали петь революционные песни. С берега не было никаких вестей, никто не приходил. Надо было, кроме того, достать провизию, так как провизии на корабле было мало. Решили послать двух человек из комитета в штатском на берег. Обсуждали положение и склонились к тому, чтобы в случае нужды потребовать провизию от порта под угрозой бомбардировки. Также предполагали огнем судовой артиллерии заставить гарнизон города присоединиться.

В общем, не знали, что делать, на что решиться. Все ждали приезда “члена Государственной Думы”.

В 6 часов вечера, во время ужина, настроение команды было подавленное и озлобленное.

Кондуктор артиллерийского отряда Давыдов лежал у себя в каюте на койке, повернувшись лицом к переборке и, казалось, не жил. Вдруг он вскочил, выбежал по трапу наверх и стал громко призывать учеников к порядку, упрекая мятежников. Несколькими выстрелами бунтарей Давыдов был убит на месте. Лобадин немедленно решил расстрелять всех кондукторов и артиллерийских квартирмейстеров- инструкторов артиллерийского отряда. Была дана дудка: “артиллерийские кондукторы наверх во фронт”. Для кондукторов не было сомнния, зачем их зовут “наверх”. Они выскочили из кают и побежали в палубу. Команда сидела за ужином. Кондукторы прибежали к своим ученикам и стали их просить “не выдавате”. Прибежали артиллерийские квартирмейстеры-инструкторы и стали понукать учеников: разбирайте винтовки. Ученики бросились к пирамидам.

Поднялся невообразимый шум, топот ног, крики и выстрелы. Это стреляли члены комитета из револьверов, кричали, грозили. Многие из команды, видя начавшуюся междоусобицу, начали хватать винтовки и присоединяться к ученикам или бунтарям.

Сидя под арестом в каюте, мы поняли, что происходит бой, повсюду был слышан нечеловеческий рев голосов. Комитет и боевая дружина держались соединенно и отступили на верхнюю палубу, заняв выходные люки. У люков завязалась ожесточенная перестрелка. Лобадин шепнул кому-то из своих, чтоб шли и убили меня и Саковича.

В это же время группа из учеников и артиллерийских квартирмейстеров, под командой артиллерийского кондуктора, бросилась в офицерскую кают- компанию, чтобы нас освободить. Было дано несколько выстрелов в кают-компанию. Часовой от нашей двери убежал.

Силач писарь схватил лежавшую в кают-компании 2-х пудовую гирю для упражнений (наследие плававшего до этого на “Памяти Азова” моего приятеля, известного атлета, инженер-механика И.Л. Франка, и легкими взмахами разбил в щепки деревянную дверь нашей каюты. Перед нами были до крайности возбужденные люди, с ружьями и револьверами. Впереди два кондуктора, один из них раненый. В общем шуме они кричали: “Крыжановский и Сакович, выходите, принимайте команду…, мы боремся с бунтарями”. Мне дали револьвер, и я с ним вышел в батарейную палубу. Сакович распорядился поставить уже другой караул у каюты раненого старшего офицера.

В батарейной палубе я нашел вооруженных учеников, квартирмейстеров. Все были страшно возбуждены, все кричали. У люков стреляют наверх, а оттуда отвечают. Внизу, под батарейной палубой, также много бунтовавшей кадровой команды.

Когда мне сообщили ситуацию, я приказал остаться заслонам у люков и проиграл сбор. Собрав команду в батарее во фронт, я разбил ее на отряды. С большим отрядом послал Саковича “очищать низы”, т. е. жилую палубу, кубрики, машинное отделение, кочегарки и прочее. Другой отряд под начальством артиллерийского кондуктора послал в обход, через адмиральское помещение, брать верхнюю палубу. Мазуров прислал записку, написанную каракулями, требовал “списать” всех главарей на берег. Но нужно было еще “взять корабль”.

Скоро мы услышали стрельбу на юте. Ко мне прибежали и сказали, что Лобадин убит. Огонь у люков несколько ослаб, и я с людьми выскочил наверх у кормовой рубки. Огонь стал наверху ослабевать, и мятежники начали сдаваться. Первым на меня выбежал матрос Кротков, член комитета, раненный в ногу, и поднял руки вверх. Несколько мятежников в это время прыгнули за борт и поплыли. Бросился и Коптюк, но все тотчас же были выловлены из воды. Комендор Крючков, член боевой дружины, быстро поплыл к берегу, но был застрелен в воде.

Пленных мятежников я сразу стал сажать в кормовую рубку. Проиграли снова “сбор”, и я скомандовал: “ученики с винтовками на правые шканцы, постоянный состав на левые, без оружия.” Ученикам я приказал ружья взять на изготовку: две половины команды стояли одна против другой. Некоторые мятежники, бросив ружья, оставили в одежде револьверы. Скомандовал “смирно” и стал наизусть поименно выкликивать комитет и дружину и сажать всех в кормовую рубку. Многие мятежники по началу попрятались в катерах на рострах, внизу, в коечных сетках. Их вылавливали и обезоруживали. Тянуть это положение было нельзя. Мятежники еще имели силу.

Чтобы сразу занять людей, я скомандовал: “постоянному составу паровой катер и оба баркаса к спуску изготовить”. На “Памяти Азова” все шлюпки спускались вручную, что требовало участия большого числа людей. Вооруженных учеников я перевел повыше, на мостики, ростры, коечные сетки. Пока я спускал шлюпки, был приготовлен наряд из артиллерийских квартирмейстеров и учеников для конвоирования главных мятежников на берег. Шлюпки спустили на баркас в весла я посадил членов комитета и дружины и других главных мятежников, на которых команда указывала как на зачинщиков. На кормовом сиденье, транцевой доске и загребной банке сели вооруженные конвоиры с винтовками.

В общем, потери в команде не были большими. Я не помню точно цифры, но сдается мне, что убитых было не более десяти.

В это время ко мне прибежали снизу и сказали, что лейтенант Лосев просит дать ему шлюпку для съезда на берег. Я приказал подать вельбот № 2. На него с балкона сели Лосев, два артиллерийских квартирмейстера и еще кто-то и отвалили на берег. На берегу Лосев дал знать властям о положении на крейсере. В Ревеле в это время не без основания ожидали бомбардировки крейсером города. Пехотные части были рассыпаны возле берега бухты редкой цепью, “под артиллерийский огонь”. Никого с берега в море и обратно не пропускали.

Отправив на берег главных мятежников, я продолжал производить аресты. Дальше было невозможно в этой обстановке производить следствие и точно разбираться, кто был причастен к мятежу, и я решил просто свезти на берег и там арестовать весь постоянный состав команды, оставив на корабле лишь необходимое число людей, для поддержания паров и освещения, из наиболее надежных. Мичман Сакович занимался организацией службы в низах и установлением вахты в машинах и кочегарках.

В это время к нашему борту пришло первое судно из гавани. Это был крейсер пограничной стражи “Беркут” под командой капитана I ранга Шульца. Он вооружил свою немногочисленную команду и предложил мне взять “сколько угодно мятежников. На “Беркут” я передал раненых на носилках. Снесли и тяжело раненного Мазурова. На “Беркут” я сдал большую часть списываемого постоянного состава.

Наш корабль в это время представлял собой безобразный вид: верхняя палуба загромождена разнесенными гинями и талями. Почему-то разнесены были пожарные шланги, шлюпбалки вывалены за борт, на шканцах стояли носилки с ранеными. Команда была одета как попало. Я стоял на верхней плошадке правого трапа с наганом в руках. Отсюда я распоряжался “ликвидацией” бунта.

Одним из первых с берега прибыл полковник корпуса морской артиллерии Владимир Иванович Петров. Он был заведующим обучением на судах отряда и случайно отсутствовал на корабле по службе, в ночь восстания. Петров вбежал по трапу и горячо обнял меня. Владимир Иванович всегда благоволил ко мне и часто со мною беседовал. Я его обожал и всегда к нему прислушивался. Он был искренне рад видеть меня живым. Этот чудный человек, великан, похожий на Петра Великого, был точно сконфужен, что не был с нами ночью. “Я приехал помочь, распоряжайтесь мною” — сказал он мне. Я, конечно, сразу же стал спрашивать его советы и указания.

Часа через полтора после списания на берег арестованных участников мятежа из гавани стал приближаться большой портовой ледокол. Вся верхняя палуба ледокола была заполнена стоящей пехотой в походном снаряжении. Ледокол подошел к нашему трапу. На палубе я увидел капитана, командира пехотной роты, и младших офицеров — все в боевом вооружении. Я тотчас же спустился на нижнюю площадку трапа. Капитан отдал честь и сказал, что прибыл помочь восстановить порядок на корабле и просит моих указаний, что делать. Я также отдал честь и сказал капитану, что очень благодарю его за желание помочь нам, но бунт на корабле уже прекращен верной командой, главные зачинщики сданы в тюрьму, а остальных мы постепенно передаем на берег. Поэтому я прошу его не беспокоиться. Ледокол отвалил. Вслед за пехотой прибыло из гавани портовое судно, на котором было несколько жандармов во главе с жандармским офицером. Я опять спустился на нижнюю площадку трапа, поблагодарил жандармского ротмистра за желание помочь, но на судно их не пригласил.

От командира порта контр-адмирала Вульфа я получил приказание сдать затворы от орудий в порт: все еще опасались возможной бомбардировки города. Хотя распоряжение это было уже ненужно, но все же выполнено, и подполковник Петров отослал в порт ударники от затворов 6-дм пушек.

На корабле мы с Саковичем восстановили вахтенную службу, поставив вахтенными начальниками кондукторов. В нижних палубах были парные патрули учеников с ружьями, вместо обыкновенных дневальных. Настроение команды в большинстве остававшихся учеников было очень нервное и обозленное самоуправством и террором главарей мятежа. На корабле еще оставались и скрывались вооруженные мятежники.

Уже в сумерках я сидел на диване в кормовой рубке на шканцах и чувствовал себя сильно уставшим. Но уйти спать было невозможно — каждую минуту что-то нужно было приказывать, разрешать, не разрешать, кого-то посылать.

Слышу, часовые у трапа и гюйса окликают шлюпку: “Кто гребет?” Затем ко мне прибежали сразу несколько человек из команды и, почти задыхаясь от волнения, перебивая друг друга, говорили: там шлюпка, три вольных спрашивают Лобадина. Я сразу понял, что это визитеры к мятежникам, еще не знающие, что дело проиграно. Может быть, это тот член Государственной Думы. Я велел ответить, что их просят к борту. В это время вблизи показался наш баркас с конвоем, отвозившим мятежников. Я приказал им взять шлюпку и привести к трапу. На нижнюю площадку трапа я послал двух человек, чтобы сразу осмотреть и арестовать прибывших.

Когда первый из них поднялся на трап, ему скомандовали “руки вверх” и обыскали. Бежать им, конечно, было некуда. Первым по трапу поднялся и вышел ко мне на палубу штатский, интеллигентного вида. Он был бледен, видимо испуган, но держался спокойно.

— Вы кто такой?

— Я… я доктор Вельский.

— Ваш паспорт.

Паспорт был на имя доктора Вельского. Доктор Вельский был плохо выбрит, одет на пиджачную пару без белья. Однако было сразу видно, что он не из “простых” и нарочно “опростил” свою видимость.

Вторым вышел человек из простого сословия, рабочий. На мой вопрос о фамилии он ответил Иванов. Третьего я знал. Это был бывший матрос, плававший у нас на “Азове”, по фамилии Косарев. Выйдя в запас, он часто к нам приезжал в качестве торговца, привозил продавать съестное. Он-то и греб на своей шлюпке, его, по-видимому, наняли. Шлюпка пришла с восточного берега ревельской бухты, от развалин монастыря Св. Бригитта, что далеко от города. Со стороны гавани и города шлюпку бы не пустили, так как весь берег был оцеплен войсками. Очевидно, что эта поездка была приготовлена заранее. Невольно я подумал, что это и есть тот обещанный “сановник революции”, член Государственной Думы, про которого говорили мятежники со слов Коптюха. Я теперь не помню, что мне сказал главный гость на вопрос: “затем пожаловали?” Кажется, что-то вроде: “приехали проведать знакомых”, или что-то в этом роде.

У трапа сгрудилась большая группа учеников. Когда “пленники” вышли на палубу, то сзади я услышал полушепот, полусдавленный голос: “вы уйдите, Ваше Благородие, мы это тут прикончим”. Я почувствовал и понял, что если я сейчас же не приму мер и не отошлю “гостей” на берег, то они будут убиты на месте. Не отходя от арестованных, я вызвал одного артиллерийского кондуктора и приказал ему назначить взвод учеников с винтовками и выдать боевые патроны. В присутствии взвода я сказал кондуктору, что арестованные должны быть доставлены в город и сданы властям. При этом, имея в виду, что обозленные ученики смогут убить арестованных по дороге, я сказал кондуктору, что он отвечает мне за их сохранность: если кто их будет отбивать, немедленно стрелять. Всем троим связали “руки назад”. Доктора Вельского я связал сам, для скорости отрезав прядь от талей трап-балки. Все трое были в сохранности доставлены на берег и переданы властям.

Назвавшийся “доктором Вельским” впоследствии оказался известный эсер Илья Исидорович Фундаминский-Бунаков.

Интересно, как некоторые случайные детали иногда врезаются в память. Я помню, что когда я раскрыл паспорт на имя доктора Вельского, данный мне Фундаминским, то внутри, на переплете, было карандашом записано: “Швейцарская 17”. Какой-то адрес. В Ревеле такого не оказалось.

Уже было темно, когда с берега прибыл какой то капитан 1 или 2 ранга, служивший в Ревельском порту, и сказал, что командир порта прислал его для временного командования крейсером. Новоприбывший капитан сказал мне, чтобы я продолжал налаживать все, как делал до него, а он посидит внизу. Ему я дал охрану из учеников и больше его не беспокоил.

Поздно вечером, часов, полагаю, около 11-ти, с моря показался идущий большим ходом эскадренный миноносец. Входя с моря на рейд, он позывных не делал. Я сейчас же приказал делать клотиком наши позывные. Ответа не последовало. Тогда я стал спрашивать: “Покажите ваши позывные”. Ответа опять нет. Мне это сразу показалось подозрительным. Или этот миноносец идет нас взрывать, не зная, что мятеж ликвидирован, или это “революционер” идет взрывать нас за ликвидацию бунта.

Я проворно распорядился убрать команду с юта и кормовых помещений, так как миноносец держал нам под корму. Сам я встал на ют на фальшборт, под кормовым якорным огнем, чтобы меня в форме не было видно. В ночной тишине было четко слышно, как зазвенел машинный телеграф на мостике миноносца, который уменьшал ход, держа нам под корму. Теперь можно было различить, что минные аппараты стоят по траверзу, т. е. приготовлены для выстрела минами. На мостике и на палубе чернеет много народу. Много офицеров и корабельных гардемарин, с револьверными шнурами…

Ближе… ближе… Телеграф снова звонит… Задний ход. Миноносец остановился.

— Кто вы такой? — спрашивает голос с мостика.

— Мичман Крыжановский.

— А командир у вас есть?

— Командира нет, но есть временно замещающий. Бунт ликвидирован. У нас все в порядке.

— Есть у вас еще офицеры?

— Есть, мичман Сакович.

— Хорошо. Пришлите его ко мне.

Сакович на баркасе отвалил на миноносец.

Я послал разбудить портового офицера. Он выскочил заспанный.

Баркас вернулся с миноносца. На нем прибыл капитан 1 ранга Бострем, начальник гардемаринского отряда, с ним офицеры и корабельные гардемарины. Удостоверившись в том, что все на крейсере приведено в порядок, Бострем отбыл обратно на миноносец и ушел в море. Оказалось, что Бострем шел взрывать бунтующий “Азов” и только, подходя к ревельскому рейду, получил радио о том, что мятеж ликвидирован. Если бы радио сразу не разобрали, быть бы нам взорванными.

Ночь я почти не спал, сидя на диване в кормовой рубке. На вахте стояли кондукторы. В палубах были парные вооруженные дневальные. Мы с Саковичем бодрствовали поочередно и вместе спать не уходили. В жилой палубе, в парусной каюте, забаррикадировался баталер Гаврилов, член комитета, отстреливался и не сдавался. Рано утром он, видимо, уже пал духом, и стал кричать, что готов сдаться, но требовал офицера, а матросам не сдавался.

Я пошел к нему на переговоры. Гаврилов хотел сдаться, но боялся мести со стороны учеников. Я ему обещал, что если он сдастся, то его не тронут и я его передам властям на берег. Гаврилов выбросил ко мне револьвер, потом вышел и упал на колени. Вид у него был ужасный, очевидно он не спал уже двое суток, ожидая смерти, и был в истерике. Его я сейчас же под конвоем отправил на берег, в тюрьму.

С утра начали прибывать всевозможные власти, и отдыха для нас не предвиделось. Начались назначения. Командиром был назначен капитан 1 ранга Александр Парфенович Курош. Только что перед этим, во время восстания Свеаборгской крепости в Гельсингфорсе, Курош своими решительными и смелыми действиями предотвратил революционные эксцессы на миноносцах.

Курош человек храбрый и решительный, и при этом громкий и “авральный”. Был он полон решимости бороться с революцией и был в состоянии повышенной нервности. Прибыв на крейсер, он увидел полный хаос среди личного состава: офицеров нет, вместо команды ученики, комендоры и пр. Не было еще исправленных списков команды. И вот опять мне и Саковичу пришлось сидеть и составлять списки. Курош рвал и метал, нервничал… Так что выспаться удалось не скоро. С гардемаринского отряда были назначены офицеры для производства дознания. Из главного военно-морского судного управления приехал следователь Фелицын для общего руководства дознанием, следствием и судом.

В Ревеле на якоре стоял отряд судов, назначенных для плавания с корабельными гардемаринами, в составе: броненосцев “Цесаревич”, “Слава” и крейсера “Богатырь”. Отрядом, под брейд-вымпелом, командовал капитан 1 ранга Бострем. С этого отряда и был назначен суд особой комиссии над участниками восстания.

К концу июля следствие было окончено, и суду было передано 95 человек: 91 матрос и 4 штатских. Прочая команда постоянного состава была реабилитирована и возвращена на корабль.

Еще на второй день после бунта, вечером, на крейсер прибыл паровой катер командира порта и передал мне приглашение адмирала Вульфа прибыть к нему на дачу к чаю и лично сообщить о всем происшедшем. Хотя я плохо держался на ногах от усталости, но немедленно же “чище переоделся” и отвалил на катере в гавань. Приглашение адмирала равносильно приказанию. От пристани я поехал на извозчике на дачу адмирала, в парк Екатериненталь. Сам адмирал Вульф и его семья приняли меня как родного, расспрашивали обо всем, сочувствовали и всячески меня обласкали. Было так странно и необыкновенно сидеть в этой, столь мирной, обстановке, за уютным чайным столом, в кругу милой большой семьи. После жизни “на чеку с револьвером” даже не верилось, что такое бывает.

А на другой день мне было сказано жандармским офицером, чтобы я не очень “раскатывал по ночам”, если не хочу получить пулю. Местные ревельские революционеры нами усиленно занимались. Наши раненые боялись оставаться в береговом лазарете, т. к. им угрожали убийством.

Убитые в восстании были похоронены на ревельском кладбище. Через сутки после похорон обнаружилось, что могила кондуктора Давыдова растоптана, крест сорван, цветы унесены. Могила Лобадина была украшена цветами…

В бухте Папонвик выловили из воды тело убитого мичмана Збаровского. Его привезли в Ревель, и я был вызван на опознание. С “Азова” была наряжена рота для отдания почестей при похоронах, и я был в наряде с этой ротой. Из полицейских и жандармских источников было передано, что на процессию может быть произведено покушение, т. е. могут бросить бомбу или обстрелять роту. С разрешения командира людям были розданы боевые патроны кроме холостых, для салюта. Слава Богу, все обошлось благополучно.

Не “раскатывать” по городу теперь вообще было хитро. 1 августа начался суд особой комиссии в старом губернаторском доме на Вышгороде, в старой части Ревеля. Рядом с этим домом была небольшая военная тюрьма. Губернатор в этом доме не жил. Заседания суда, продолжавшиеся до поздней ночи, охранялись пехотным караулом и прилегающие улицы — конными казачьими разъездами. Как главному свидетелю, мне пришлось присутствовать на всех заседаниях и по окончании их, поздно ночью, возвращаться в порт на катер и на корабль.

Состав суда особой комиссии был назначен из офицеров гардемаринского отряда судов и заседал ежедневно в гардемаринском доме с 1-го по 4-е августа. Суду было предано 95 человек по обвинению в вооруженном восстании. Самая тяжкая статья военно-уголовного кодекса гласит приблизительно следующее: (цитирую по памяти) “вооруженное восстание в числе 8 и более человек, поставившее своей целью ниспровержение государственного строя или порядка престолонаследия, карается смертной казнью через повешение”. На следствии и суде мало кто из подсудимых держал себя твердо. Врали, оправдывались, сбивались и противоречили, обвиняли во всем убитых. Но несколько человек было твердых, выдержавших марку до конца. Было совершенно изумительно смотреть на “вольного” Коптюха. Тощий, тщедушный, бледный, он выглядел ребенком среди дородных матросов с шеями, на которых “дугу гнуть можно”. Коптюх был вытащен из воды и наскоро одет: полосатая матросская тельняшка и клеенчатые брюки дождевого платья. Так он просидел весь суд. Вот этот слабый с виду человек брал на себя все преступления: он стрелял, он убивал всех офицеров. На самом деле он просидел арестованным, в ванне, весь бунт.

Во время суда арестованные, кроме трех штатских “гостей”, содержались вместе. В маленьком зале заседания 95 подсудимых сидели внушительной толпой против суда. Пехотных часовых было мало, и по тесноте они стояли вплотную к подсудимым, сидящим на скамейках. И вот начался заговор подсудимых: бросится на суд, на стражу, вырвать ружья, перебить всех и бежать. Однако один ученик, арестованный по ошибке, услыхал такой разговор и сообщил по начальству. Караул усилили.

К 3-му августа следствие и делопроизводство были закончены, и суд предоставил подсудимым последнее слово в свое оправдание. За исключением нескольких главарей, большинство участников мятежа начали опять жалобными голосами рассказывать, как “от выстрелов сильно испугался” и “пошел в гальюны”, и там просидел все время, ничего не видел. А потом Лобадин их потребовал и заставил делать то или другое, угрожая револьвером.

Во время бунта было убито: 6 офицеров, тяжело ранено 2, ранено 4, контужено 2, взято в плен 3; кондукторов: убит 1, ранено 2. Убито много нижних чинов. По рассказам подсудимых на суде, можно было получить впечатление, что всех убили и ранили Лобадин и Коптюх.

Последнему слово было предоставлено Фундаминскому. Фундаминский — великолепный оратор. Он совершенно владел собой и произвел большое впечатление на аудиторию. Он говорил долго, убедительно, логично, спокойно, располагающе. Была в этом “последнем слове” такая разительная разница от примитивных слов матросов…

В 1 час ночи 4-го августа приговор суда был объявлен. Первыми в зале заседания были вызваны 17 главных мятежников и Коптюх. Для этих было ясно, что их ждет смерть. 18 человек были приговорены к повешению, с заменой казни расстрелом {17}.

Все осужденные к смерти были люди, стрелявшие в офицеров или кондукторов, и являлись главарями и вдохновителями мятежа. Не все члены комитета и дружины были приговорены к смерти, так же как не все те, кто действовал с оружием в руках. Я помню, что маляр Козлов был замечен стрелявшим из ружья в среде мятежников. Однако ему присудили 12 лет каторжных работ.

Из 95 подсудимых 18 были приговорены к смертной казни; около 40 человек к различным наказаниям, от 12 лет каторжных работ до простого дисциплинарного взыскания. Остальные оправданы. Штатские: Фундаминский, Иванов и Косарев были нашим судом переданы прокурорской власти и отправлены в Петербург для разбора их дела в военноокружном суде.

По прочтении приговора некоторые из осужденных к смерти стали просить о пощаде, а баталер Гаврилов упал на колени и стал жалобно всхлипывать и просить. Часть держалась твердо. И, конечно, не моргнул “вольный” Коптюх.

Затем ко мне пришел солдат из караула и сказал, что подсудимые просят меня прийти к ним. Бывший тут же жандармский офицер запротестовал, опасаясь за меня, но я все же пошел. В комнате, где были подсудимые, ко мне подошли несколько человек. Они просили исполнить их последние завещания. Один просил записать адрес брата и послать ему серебряные часы — “лежат в моем малом чемодане”. У другого — новые сапоги. Я все записал, и поручения были исполнены. Свидание было тяжелое. Вскоре их вывели из подъезда в сад. Несколько голосов затянуло: “мы жертвою пали в борьбе роковой…”

Через четверть часа был залп. Расстреливала местная сотня казаков. Между начальниками местных властей был брошен жребий, кому производить экзекуцию. Жребий пал на казаков. Позже командир и эстонская команда ледокола получили много угроз за вывоз тел в море от местных революционеров.

Дело трех “вольных” подсудимых: Фундаминского, Иванова и Косарева было перенесено в С. — Петербургский военно-окружной суд, и слушание началось осенью в здании окружного суда. Этот суд был военный, но отнюдь не “полевой”. На суде была первоклассная частная защита, допускались любые свидетели. Защитниками Фундаминского были присяжные поверенные Плансон, Зарудный, Малянтович, Соколов и Булат.

Казалось, кто мог быть свидетелем на этом процессе. Я, Сакович, пара кондукторов флота и несколько матросов. Для меня этот суд тогда был необыкновенно интересным. Я никогда не видел судопроизводства, а тут все было так “умно” и неожиданно для неискушенного 19-летнего мичмана. Суд расспрашивал меня о всей истории сначала, самым подробным образом. Оглашались всевозможные документы. Было комично слушать чтение записей чернового вахтенного журнала, веденного сигнальщиками в ночь восстания. Сигнальщики, несмотря ни на что, продолжали писать черновой журнал аккуратно:

“12 час. 30 мин. пополуночи. Прекратили пары на барказе и паровом катере.

2 ч. 30 м. Открыли огонь из ружей по офицерам.

3 ч. 00 м. Подняли пары на паровом катере.

3 ч. 30 м. Раненые офицеры отвалили на берег. Дали в камбуз огня.” И так далее… (Часы даны только приблизительно).

На суде меня поражала способность адвокатов в короткий срок разбираться с морской обстановкой и, в особенности, с терминологией, столь отличной от общегражданской.

Военно-окружной суд освободил от наказания всех троих подсудимых.

Поименно потери в личном составе крейсера “Память Азова” во время мятежа были:

Артиллерийский отряд:

Командующий отрядом, флигель-адъютант, капитан 1 ранга Дабич — ранен. Флаг-капитан, капитан 1 ранга Римский-Корсаков {18}— контужен.

Флаг-офицер, мичман Погожев — убит.

Флагманский артиллерист, лейтенант Лосев — взят в плен.

Флагманский артиллерист, лейтенант Вердеревский — ранен {19}.

Флагманский артиллерист, лейтенант Униковский — тяжело ранен.

Слушатель курсов артиллерийского класса, мичман Македонский — убит.

Слушатель курсов артиллерийского класса, мичман Збаровский — убит.

Кондуктор-инструктор Давыдов — убит.

Кондуктор-инструктор Ракитин — ранен.

Кондуктор-инструктор Огурцов — ранен.

Состав крейсера:

Командир, капитан 1 ранга Лозинский — убит.

Старший офицер, капитан 2 ранга Мазуров — убит

Старший штурман, лейтенант Захаров — убит.

Старший артиллерийский офицер, лейтенант Селитренников — ранен {20}.

Вахтенный начальник, мичман Крыжановский — взят в плен.

Вахтенный начальник, мичман Павлинов — контужен {21}.

Вахтенный начальник, мичман Сакович — взят в плен.

Старший механик, полковник Максимов убит.

Судовой врач, титулярный советник Соколовский — убит.

Священник, Иеромонах (?) — ранен.

Всего, из 20 офицеров: убито 7, тяжело ранено 4, контужено — 2, в плену — 3.

Кондукторов: убит — 1, ранено — 2.

Я не помню данных о потерях в команде. Советский писатель, бывший матрос Егоров дает потери команды: убито 20, ранено — 48.

Хотя Егоров и говорит, что история восстания им написана на основании архивных материалов главного военно-судного управления, однако, он вставил в описание много отсебятины, и нет уверенности, что цифры его взяты из архивных материалов. По моим воспоминаниям, потери в команде были наполовину меньше. У Егорова потери офицерского состава, намеренно или по ошибке, уменьшены. Вообще можно сомневаться, что Егоров внимательно читал материалы суда. Я лично был очень удивлен, что он “полонизировал” мою фамилию и сделал меня Кржижановским из русской фамилии Крыжановского. В архивных материалах суда, конечно, моя фамилия написана правильно. Вероятно, Егоров считал, что для варварской роли “усмирителя” лучше подсунуть человека иностранного происхождения.

Весь процесс восстания на крейсере “Память Азова” был по характеру своему, по поступкам и выполнению чисто большевистским. Теперь, после революции, особенно бросается в глаза, насколько действия, организованные тогда социал-демократической рабочей партией, были идентичны с позднейшими действиями большевиков.

Надо признать, что расправа во время мятежа с офицерами была довольно жестокая. Когда часть офицеров убили и ранили и оставшаяся в живых горсточка стала отступать на баркасе, то вдогонку по баркасу стреляли из пушек и сделали снарядами 20 пробоин. С затонувшего у берега баркаса остатки офицеров, почти все раненые, старались добраться до леса. Мятежники на катере с пушкой преследовали баркас, стреляли из пушек и ружей и хотели высадиться на берег, чтобы перебить раненых в лесу, но не могли высадиться, т. к. катер сел на мель.

На корабле, пока офицеры были здоровы и вооружены, избиение происходило из-за угла: стреляли из коечных сеток, из катеров и шлюпок с ростр, из-за всяких укрытий.

Взятых в плен мичманов и тяжело раненного старшего офицера хотели убить, но не убили лишь благодаря протесту части команды. После избиения офицеров Лобадин решил расстрелять кондукторов и за ними артиллерийских квартирмейстеров-инструкторов артиллерийского класса. Последнее не вышло, и успели убить лишь одного кондуктора Давыдова и проиграли все дело сами.

Комитет стрелял по своим судам, требуя их присоединения: “Кто не с нами, тот против нас”.

Команду терроризовали уже задолго до главного восстания. Казалось бы, будет несправедливым упрекнуть мятежников в излишней мягкости. Однако Ленин, анализируя революционные действия на флоте, сказал, что широкие массы матросов и солдат были “слишком мирно, слишком благодушно, слишком по-христиански настроены…” (Большая советская энциклопедия, т. 58, слово “Флот”).

Обман своих применялся революционерами очень широко: испортили суп — никому не сказали; подняли Андреевский флаг, подманили миноносец; переодевались в офицерское платье. В советском описании восстания Егоров говорит, что ночью Лобадин закричал: “выходи наверх, нас офицеры бьют”. Лобадин отлично знал, что стреляли матросы по вахтенному начальнику.

Тот же Егоров приводит пример террора, в виде угроз убить, избиений: “комендор Смолянский был здорово избит, его подозревали в том, что он написал команде письмо о дисциплине и верности присяге”. Также Лобадин объявил: “а кто будет восстанавливать матросов против Лобадина и его товарищей, того недолго выбросить за борт”. Террор применяется к судам, которые колеблются. Мятежники намеревались стрелять по Ревелю, требуя провизии и присоединения гарнизона к революции.

В ночь восстания обстановка террора и страха была создана искусственно: стреляли, пронзительно кричали, кололи штыками в темноте спящих, гасили свет. Казалось бы, что члены комитета состоят из “преданных революции товарищей”. Однако, когда в Ревеле решили послать за провизией на берег двух членов комитета, Гаврилова и Аникеева, в штатском платье, то тут-то усомнились: а не убегут ли. Недоверие к своей среде проявляется и после. Гаврилов готов сдаться, но требует офицера, своим не доверяет. Приговоренные к расстрелу вызвали меня для написания завещаний.

В офицерской среде того периода не было никакого сомнения, что восстание матросов есть лишь мятеж. Мятеж мог быть подготовлен во многих портах, на многих кораблях, городах, в среде армии и флота, но все же, это был только мятеж, а не революция. Офицеры уговаривали матросов, приказывали, наконец, стреляли и умирали на посту. За очень редкими исключениями не было мысли искать какого- либо компромисса.

Крейсер “Память Азова”, кроме своего названия в память исторического имени корабля “Азов”, имел Георгиевский флаг. Император Николай II, в бытность наследником цесаревичем, плавал на “Памяти Азова”, тогда новом крейсере, был на Дальнем Востоке. Позже: “Память Азова” был в Тулоне на известных торжествах при заключении франко-русского союза. После восстания “Память Азова” доплавал кампанию в составе артиллерийского отрада. Начальником отряда был назначен контр-адмирал Вирен, командиром крейсера был капитан 2 ранга Курош и старшим офицером капитан 2 ранга князь Трубецкой {22}.

По моему докладу и свидетельству, четыре артиллерийских кондуктора-инструктора {23} учебно-артиллерийского отряда были произведены в подпоручики по Адмиралтейству: три живых и четвертый посмертно, кондуктор Давыдов. Также были награждены некоторые артиллерийские квартирмейстеры и ученики, участвовавшие в восстановлении порядка. Им были пожалованы Георгиевские медали.

В советской печати восстание на “Памяти Азова” описано И.В. Егоровым, бывшим матросом, историком революционного движения на Балтийском флоте. Статья эта была написана в 1926 году и, по словам его автора, составлена по материалам морского архива главного военно-судного управления.

Статья о “Памяти Азова” является отделом IV общего описания революции на Балтийском флоте, под заглавием: “Восстание в Балтийском флоте в 1905-06 годах в Кронштадте, Свеаборге и на крейсере “Память Азова”. Сборник статей, воспоминаний, материалов и документов, составленных И.В. Егоровым под редакцией Ленинградского Истпарта. Рабочее издание “Прибой”. Ленинград, 1926.” Книга эта имеется в Нью-Йоркской центральной публичной библиотеке, а фото и статьи о “Памяти Азова” есть в архиве исторической комиссии общества бывших русских морских офицеров в Америке.

Егоров, вне сомнения, архивные материалы читал, и по ним писал статью. Однако точность описания утеряна, отчасти по профессиональной безграмотности автора и отчасти от старания придать повествованию революционный экстаз. Несмотря на это, описание сделано ближе к истине, чем это можно было ожидать.

Описывая арест Коптюха, Егоров говорит: “Коптюха спросили: “Кто ты такой?” Он назвался кочегаром № 122; такого номера не было на корабле, и стало ясно, что это не матрос, а посторонний…”. Номер 122, конечно, на корабль был, но это был не номер кочегара. Это ляпсусы, так сказать, профессионального характера. Допущены также ошибки по невнимательности при чтении архивных материалов. Так, у Егорова читаем: “В погоню за бежавшими послали паровой катер, куда погрузили 37-мм пушку. Выстрелом из нее были убиты Вердеверский, мичман Погожев и тяжело ранен лейтенант Унковский”. На самом же деле с парового катера был открыт огонь из 37-мм орудия по баркасу и был произведен не один, а много выстрелов, т. к. в таранный баркас попало 20 снарядов и он затонул, не доходя до берега.{24} Огнем орудия были убиты: командир капитан 1 ранга Лозинский, мичман Погожев и тяжело ранен лейтенант Унковский. Раненый Вердеревский остался жив.

О выборах комитета Егоров рассказывает в строго демократическом духе. Дело происходило утром, после побудки команды. “Коптюх предложил выбрать комитет для управления кораблем. Впоследствии не которые свидетели показывали, что он предложил выбрать совет. В члены этого комитета или совета Коптюх предложил себя, Лобадина и еще нескольких матросов. Остальных кандидатов указывал Лобадин, спрашивая мнение команды о каждом из них. Сколько выбрали в комитет точно не определено. Коптюх и некоторые свидетели говорят, что было 12 выборных, а другие настаивают, что комитет состоял из 18–20 человек. Все члены комитета переоделись в черное, а командиром крейсера выбрали Лобадина”.

На самом деле картина “выборов” была несколько иная. Еще задолго до бунта на корабле были организованы комитет и боевая дружина. В том и другом было по 12 человек. Утром Лобадин собрал команду и произвел выборы не “в совет”, но “по-советски”: называли членов комитета и дружины и спрашивали “кто против?”.

О начале бунта Егоров рассказывает: “было 3 часа 40 минут ночи, когда на палубе раздался первый выстрел. Неизвестно кто начал, но Лобадин пробежал по батарее с криком: “выходи наверх, нас офицеры бьют”. Тут Егоров намеренно “подпускает туману”, дабы произвести впечатление или хотя бы подозрение, что офицеры начали убивать матросов. Это передергивание чистой воды. Из архивных материалов он этого почерпнуть не мог.

Следствием точно установлено, что первый выстрел был сделан из засады матросом по вахтенному начальнику лейтенанту Збаровскому.

У Егорова есть следующее указание на то, что бунтари с “Азова” намеревались атаковать Ревель: “Коптюх написал записку, но почему-то ее не доставили, она так и осталась на крейсере. Эту записку собирались везти на берег машинный содержатель Аникеев и баталер Гаврилов. Они уже переоделись в штатские костюмы одного из вольных поваров, но Коптюк колебался, не убегут ли они. В записке Коптюх писал, что к “Памяти Азова” пока еще никто не присоединился, а Свеаборг — в руках восставших матросов и солдат. Сообщал Коптюк о плане захватить Ревель и просил по этому поводу прислать положительный ответ”.

Говоря о кондукторах, Егоров дает им такую характеристику: “Вообще между верными собаками офицеров — кондукторами и революционерами была пропасть. Кондукторам говорили о борьбе за право и свободу, они продолжали спрашивать: как же приниматься за дело, не зная, что делать. Тщетно Коптюх напоминал о восстаниях на броненосце “Князь Потемкин-Таврический” в Севастополе, о лейтенанте Шмидте и кондукторе Частнике. В заключение он стал читать революционный манифест о необходимости помочь рабочим и о 9 января”. В другом месте Егоров говорит: “Кондуктора, которые никак не могли сочувствовать революции, намотали на ус упадок настроения большинства команды. Они задумали черное дело: овладеть крейсером и так или иначе подавить восстание. Действовали с подходцем, с хитрецой. Всячески обхаживали учеников перед ужином и наводили их осторожно на мысль об ужасных последствиях мятежа”. И далее: “Получив сообщение, что кондуктора мутят команду” Лобадин приказал дать дудку: кондукторам наверх. Один из кондукторов выскочил с револьвером наверх и крикнул: переменный и постоянный состав, кто не желает бунтовать, становились по правую сторону, а кто желает — по левую. Кондуктор был положен на месте успев дать один или два выстрела из револьвера. Тем временем внизу дали команду: “в ружье”. Ученики, разагитированные кондукторами, расхватали винтовки, патроны, и началась стрельба”.

Затем: “Еще в самом начале борьбы один кондуктор с несколькими учениками спустился вниз и освободил арестованных офицеров. Два мичмана сейчас же поднялись наверх и стали распоряжаться подавлением мятежа”.

Вторым печатным произведением, упоминающим о восстании на “Памяти Азова” является статья В.М. Зензинова: “Памяти И.И. Фундаминского-Бунакова”. Новый журнал, том 18, 1948. Нью-Йорк. Стр. 299–316.

Автор рассказывает, что Фундаминский “отправился на шлюпке на восставший броненосец”. Но он не знал, что как раз в это время положение на броненосце резко изменилось (броненосец стоял в некотором отдалении от берега, и на берегу не сразу могли узнать о том, что делается на борту броненосца); верные правительству матросы — так называемые “кондуктора”, т. е. унтер-офицеры взяли верх и снова овладели броненосцем. Восставшие, во главе с “Оскаром”, были схвачены и посажены в трюм. На шлюпке Илья этого еще не знал и поэтому его и приехавших с ним двух членов ревельской организации эсеров (рабочих Ревельского порта) схватили и тут же связали как участников мятежа”. Коротко говоря, Фундаминский ехал на “Память Азова” с фальшивым паспортом для участия в восстании, но случайно попался. Дальше автор говорит, что: “Положение Ильи было скверное, если не сказать — безнадежное. После разгрома Государственной Думы, вместо старого и безвольного Горемыкина, председателем Совета Министров был назначен бывший саратовский губернатор, энергичный Столыпин {25}.

Со времени восстания на “Памяти Азова” прошло 42 года до написания этой статьи. Я пишу все по памяти, без каких-либо записей, а потому не могу претендовать на полноту изложения и уверен, что в описании есть неверности. В эмиграции есть еще много бывших морских офицеров Императорского флота, которые помнят 1906 год и происходящие в нем события. Будет справедливым почтить добрым словом имена рядовых офицеров, исполнявших свой долг в тяжелой и безотрадной обстановке ненормальных взаимоотношений того периода между офицером и матросом. Убитые офицеры крейсера “Память Азова” отдали свою жизнь Родине, пытаясь восстановить порядок на корабле. Имена их не должны быть преданы забвению в анналах морской истории.

Приложение № 3 КАК БЫЛ УСТРОЕН ПОЛУБРОНЕНОСНЫЙ ФРЕГАТ “ПАМЯТЬ АЗОВА” {26}

Корпус

Двухвинтовый полуброненосный фрегат построен вместе с механизмом на Балтийском судостроительном заводе в С.-Петербурге из русских материалов под наблюдением старшего судостроителя П.Е. Андрущенко. Инженер от завода младший судостроитель Н.Е. Титов.

Главные размерения:

Длина по грузовой ватерлинии — 377 фт 9 дм; длина наибольшая с тараном — 385 фт; ширина с деревянной обшивкой сверх брони — 51 фт; углубление форштевнем — 21 фт; углубление ахтерштевнем — 25 фт; водоизмещение — 6060 т; площадь миделя — 893 кв. фт; площадь ватерлинии — 14 161 кв. фт; перемена нагрузки на 1 дм углубления — 33,73 т; момент для изменения дифферента на 1 дм — 702 т/фт.

Остойчивость:

Центр величины от мидедя — 2,47 фт; центр величины под GWL — 8,80 фт; поперечный метацентр над центром высоты — 10,57 фт; поперечный метацентр над GWL — 1,77 фт; центр тяжести ниже GWL — 1,03 фт; метацентрическая высота — 3 фт; максимум остойчивости при 47°. Определение положения центра тяжести сделано в Кронштадте 19 июля 1890 г., и результаты вычислений свидетельствуют о хорошем обеспечении этого качества.

Сведения из спецификации корпуса: киль вертикальный из листов 3 фт 3 дм шириной и толщиной 9 /,6 дм (вес 1 кв. фт = 25 фунтов), отделан угловой сталью ЗхЗх7,8 фт и 3,5x3,5x12 фт, фор и ахтерштевни отлиты из бронзы так же, как и рама руля.

Боковые стрингеры числом по три на каждой стороне днища от 32 до 20 дм высотой, из них третий водонепроницаемый. Шельф под броней из 5-дм листов, нарезанных на шпангоуты.

Между шельфом и третьим стрингером имеется на протяжении брони промежуточный стрингер, четвертый. Шпангоуты и флоры в пределах двойного дна расположены через четыре фута и составлены по бракетной системе, через каждые 20 или 16 фт имеются сплошные флоры без вырезов. Выше третьего стрингера угловая сталь идет непрерывно, а за бронею вставлены шпангоуты еще через два фута из Z-образной стали 6x3x3 дм и пропущены вниз до четвертого стрингера. Верхние концы шпангоутов скреплены с бимсами и настилкой жилой палубы. Шпангоуты впереди двойного дна расположены через 3,5 фт. Вообще все шпангоуты выше жилой палубы составлены из Z-образной стали 6x3x3 дм.

Бимсы сделаны различных профилей. Наружная обшивка сделана внакрой, причем килевой пояс двойной. За броней листы положены в два слоя. Обшивка впереди и позади броневого пояса утоньшается до 19 и 22 фт, а пояс, прорезанный портами, до 16,5 фт. Шерстрек 25 фт и стальной фальшборт 11 фт. Вся обшивка склепана в два ряда заклепок в цепном порядке. Внутреннее дно сделано также внакрой из листов 19 и 20 фунтов весом на кв. фт, причем склепаны на два ряда заклепок по стыковым планкам и на один ряд по пазам.

Наружная деревянная обшивка состоит из двух рядов: внутренней — из сплошных чаков, набранных между Z-образной сталью, укрепленной к наружной обшивке, пазы проконопачены и промазаны суриковой замазкой; наружный ряд из лиственничных досок 2 ½ дм толщиной, расположенных в продольном направлении. Доски с чаками скреплены винтами 5 /8 дм из мунцметалла и нагелями из американской акации. Пазы и стыки прокопчены и залиты смолой. Медная обшивка положена сверх деревянной с прокладкой просмоленной бумаги в два листа. Толщина листов обшивки 8 и 11 фт. Деревянная и медная обшивки укреплены сверх брони, на которую положены Z-образные полосы для укрепления первого слоя. Наружный деревянный киль, тиковый 20 дм ширины, 13 дм высоты укреплен с помощью одной тавровой стали 6x9 дм. Фальшкиль из дуба шириной 20 дм, высотой 5 дм обшит медью.

Продольные переборки идут непрерывно по длине внутреннего дна и состоят из листов 16 дм на кв. фт, скрепленных по стыкам планками вперевязку, а по пазам тавровой сталью со стороны отделений. Вертикальные стойки поставлены через 4 фт из угловой стали 5 дм х 3 дм х 10,4 фт, изнутри угольных ям. Переборки поперечные в пределах броневого пояса составлены из вертикальных листов 2 ½ фт ширины и 16 фунтов весом на кв. фт, по пазам скреплены тавровой сталью. Горизонтальная связь положена на высоте одной трети. Водонепроницаемых переборок 11, из них 7 доходят до батарейной палубы. В оконечностях листы переборок утоньшаются до 14,1 фунтов на кв. фт.

Водонепроницаемые платформы в носу и корме имеют настилку из стальных листов, скрепленных планками на один ряд заклепок. Настилка жилой палубы и позади броневого пояса из листов 10 фунтов на кв. фт, а стрингера этой палубы 3 ½ фт ширины. Жилая палуба покрыта цементной обмазкой, а в кают- компании кафелем.

Стрингер батарейной палубы 3 1/ 2 ф т и толщиной 19 фунтов на кв. фт. Стрингер верхней палубы из листов 4 1/ 2 фт шириной и 22 фунта весом на кв. фт, причем под 8-дм орудием положена настилка 19 фунтов на кв. фт толщиною. Настилка верхней палубы сосновая 3 дм толщины, на полубаке 2 1/ 2, батарейная палуба 4 дм толщиной. У мачт, кнехтов и битенгов со сна заменена дубом. Палубная броня по жилой палубе над машиной и котлами составлена из двух слоев: нижнего и верхнего, всего толщиной до 2 1 / 4 д м — Броня нижней палубы в носовой части толщиной 1 1 / 2 дм, и в кормовой 2 1 / 2 дм, над крюйт-камерами толщиной V/ 2, а впереди и позади траверзов из листов 10 фунтов на кв. фт. Оба скреплены заклепками.

Бортовая броня идет поясом от 25 до 169 шпангоута выше WL 1 фт и ниже оной 5 фт. Вся длина пояса 290 фт. Система брони сталежелезная, наибольшая толщина 6 дм, причем слой стали 2 дм. Броня утоньшается в нос и корму до 5 дм. Под броней положена деревянная подкладка из лиственницы толщиной 10–11 дм.

Лейтенант Беклемишев

Табл.1.

Калибр Длина Вес Время изготов. Место изготов. Затвор Вес затвора Число нарезов Длина канала Начальная скорость Живая сила Прицелы 8 дм 35 кп. 837 пуд. 1989 г. Обуховский завод Клиновой 25,5 пуд. 48 256 фт. 1925*) т.-ф. 7279 стальн. раздел, на линии градус и кабел. 6 дм 35 кл. 390 пуд. Поршн. 6,7 пуд. 24 198,6 дм 1945**) т.-ф. 3703 47 м 102 дм 19 пуд. Готчкиса 12 80 дм 2034***) 37 м 46,5 дм 12.2 пуд. Тульский — 12 29.1 дм 1332 2 ½ дм 41 6,5 пуд. Обухов. Поршн. 20 42,1 дм 1220

*) При заряде 98 фунтов черного пороха и снаряде 214 фунтов закаленного чугуна.

**) При заряде 48 фунтов черного пороха и снаряде 101 стальном.

***) При заряде 1 фунт 80 з. французского пороха и снаряде 3 фунта 10 з. стального.

Артиллерия

1) Вооружение фрегата состоит из: 2 орудий 8- дм калибра, 13 орудий 6-дм калибра, 7 47-мм одноствольных пушек Готчкисса, 8 37-мм пятиствольных пушек Готчкисса, 2 2,5-дм пушек Барановского, 190 винтовок Бердана драгунского образца, 190 револьверов Смита и Вессона и 190 палашей.

2) Орудия.

Данные об орудиях собраны в таблице № 1.

При живой силе, показанной выше и при нормальном ударе снаряда орудия пробивают броню указанную в табл. № 2

3) Размещение орудий на фрегате: 2 8-дм поставлены на верхней палубе на выступах; 1 6-дм поставлено в батарее прямо по носу, где для него прорублен порт в форштевне; 12 6-дм поставлены в батарее по бортам из них №№ 1 и 2 могут стрелять по носу, а №№ 11 и 12 по корме; 4 47-мм поставлены на полубаке; 2 47-мм на юте и площадках, стреляют через сетки; 1 47-мм в кормовой батарее стреляют прямо назад; 4 37-мм поставлены на концах мостиков; 4 37-мм на коечных сетках, они же по тревоге поднимаются на марсы; 2 2,5-дм пушки Барановского поставлены у бортов впереди 8-дм орудий.

Станки 8-дм орудий системы Вавассера, весом 500 пудов, поставлены на центральных штырях и прикрыты стальными щитами толщиной 1 дм.

Шестидюймовые орудия поставлены на станках Вавассера, переделанных на бортовые штабс-капитаном Дубровым. Вес станка 240 пудов, а вес установки, т. е. боевого штыря и зубчатых погонов 74 пуда.

47-мм пушки поставлены на станках Готчкисса, вес станка с установкой 29 пудов.

Все вышеперечисленные станки построены на Обуховском заводе в 1889 г.

37-мм пушки поставлены на тумбах весом 7 пудов и приготовлены на Ижорских заводах.

2,5-дм орудия поставлены на станках Барановского, и вся установка весит 11 пудов.

Вследствие целесообразной установки орудий, а также вследствие больших размеров портов в батарее (от 7,5-10,5 фт длины и 4,5 фт высоты), орудия фрегата имеют большие углы обстрела, как горизонтальные, так и вертикальные, как это видно из прилагаемой таблицы № 3.

Из этой таблицы видно, что по носу стреляют 2 орудия 8-дм калибра и 3 6-дм; по траверзу 1 орудие 8- дм и 6 6-дм и на корму только 2 6-дм.

Вес залпа по носу — 1052 фунта; вес залпа по траверзу — 1158 фунта; вес залпа на корму — 272 фунта. В таблице № 4 представлен вес и живая сила бортового залпа фрегата “Память Азова” в сравнении с другими судами подходящего типа и водоизмещения.

Из таблицы углов обстрела скорострельных пушек видно, что по носу стреляют 4 орудия 47-мм и 4 37-мм; по траверзу стреляют 3 орудия 47-мм, 4 37-мм и 1 2,5-дм; на корму стреляют 3 орудия 47-мм, 4 37- мм. Отсюда можно заключить, что огонь скорострельной артиллерии почти одинаково силен по всем направлениям, но это отношение переменится, ежели к нему прибавить картечь больших орудий.

4) Заряды назначены Техническим комитетом в следующем количестве: на каждое 8-дм орудие по 83 боевых и 36 учебных, т. е. всего 166 боевых и 72 учебных. На каждое 6-дм орудие по 56 боевых и 18 учебных, т. е. всего боевых 728, а учебных 234. Боевой заряд 8-дм орудия состоит из 2 полузарядов бурого пороха, плотностью 1,846, Охтинского завода весом 130 фунтов при заложении в 27 призм и высоте 21 ряд. Учебный заряд 8-дм орудия состоит из одного полузаряда того же пороха, весом 51 фунт. Боевой заряд 6-дм орудия сделан из бурого пороха Охтинского завода плотностью 1,846 и весом 54 фунта при заложении 17 призм и высотой 29 рядов. Заряды 8-дм орудий хранятся по одному боевому в ящике, а 6-дм орудий по два боевых.

Пороховые ящики помещаются в крюйт-камерах, которых на фрегате три: а) малая носовая с одним выходом, имеет объем 9x14,3x7,3 = 930 куб. фт и содержит ящики для 8-дм орудий в количестве 102; б) большая носовая с двумя выходами имеет объем 8,6x27,5x14,2 = 3358 куб. фт, в ней помещено 99 ящиков 8-дм орудий и 259 ящиков для 6-дм орудий; с) кормовая с одним выходом имеет объем 8,8x11x19 = 1839 куб. фт, в ней помещаются только 220 ящиков 6- дм орудий. Выходы крюйт-камер выведены в жилую палубу и туда же выведены краны от их затопления. Краны эти заключены в ящики, запираемые на ключ. Принимая в расчет объемы крюйт-камер, место, занимаемое ящиками и диаметр кингстонов для затопления в 5 дм получим, что время, нужное для затопления малой носовой крюйт-камеры, будет 3 мин., большой носовой — 13 мин, кормовой 6 минут.

Освещение крюйт-камер производится фонарями, по системе вице-адмирала Пилкина, которое, кроме того, приспособлено на фрегате к электрическому освещению с помощью лампочек накаливания. Число фонарей в крюйт-камерах следующее: в малой носовой 1, в большой носовой бив кормовой 2.

По предписанию Технического комитета фрегат снабжен снарядами в следующем размере на каждое орудие: стальных в 2,5 кал. 40 шт; закаленных чугунных в 2,5 кал. 2 шт; обыкновенных чугунных в 2,5 кал. 18 шт; обыкновенных чугунных в 4,2 кал. 41 шт; на одно орудие 101 шт. Всего 8-дм снарядов 202, из которых снаряд обыкновенного чугуна в 4,2 калибра длиной, снабжены порохом в размере 15 фунтов на снаряд. На каждое орудие положено: стальных в 2,8 кал. 20 шт; закаленных чугунных в 2,5 кал. 2 шт; обыкновенных чугунных в 2,5 кал. 18 шт; обыкновенных чугунных в 4,2 кал. 63 шт; на одно орудие 103 шт. Всего 6-дм снарядов 1339, из которых снаряды обыкновенного чугуна в 4,2 калибра снабжены порохом в размере 7,25 фунтов на снаряд.

Кроме снарядов на каждое 8-дм орудие отпущено по 9 штук картечи в медных корпусах, весом по 222 фунтов, длиной 25,5 калибра и заключающих по 70 пуль в 2,4 дм диаметра. На каждое 6-дм орудие отпущено по 10 штук картечи в медных корпусах, весом по 126 фунтов, длиной 29,5 и заключающей по 33 пули диаметром в 2,4 дм.

Все снаряды размещены в двух бомбовых погребах на стеллажах. На каждом стеллаже по три ряда снарядов; ряды между собой проложены тросом. В носовом бомбовом погребе, размером 8x12x14,8 фт, помещаются все 8-дм снаряды, т. е. 200 штук и 366 штук 6-дм снарядов. Погреб имеет выход в подшкиперскую, откуда через люк идет подача в батарею и на верхнюю палубу, для чего у люка на верхней палубе имеется соответствующий кран. В кормовом бомбовом погребе помещены остальные 6-дм снаряды в количестве 808 штук. Погреб имеет объем 10,2 дм х 10,5 фт х 8,8 дм = 942,5 кв. футов и выход в жилую палубу.

Табл. 2.

Калибры Расстояние в кабельтовых 1 3 5 7 10 8 дм 14,2 дм 1 3,5 дм 12,8 дм 12,1 дм 11,2 дм 6 дм 9,9 дм 9,3 дм 8,8 дм 8,4 дм 7,8 дм 47 мм 4 дм 2,4 дм 1,7 дм 1,3 дм 1 дм

Табл. 3.

№№ орудий Горизонт, обстрел Верт. обстр. Высота дула от W L на нос. на корму угол возвыш. угол снижен. 8-дм 90° 70° 12° 5° 22,5 фт 6 дм носов. по 25° от диам. плоск. 6 дм № 1 и 2 90° 45° № 3 и 4 68° 52° № 5 и 6 65° 45° 15° 5° 16 фт № 7 и 8 64° 56° № 9 и 10 60° 60° № 11 и 12 45° 90° 47-мм 40-90° 75-90° 10° 25° от 25 до 33 фт 47-мм корм. от диаметральной плоскости по 45° 10° 25° 16 фт 37-мм 0-90° 20-90° 10° 25° от 27 до 31 фт

Табл. 4.

Название судна Число орудий Калибр, дм Вес залпа, фунты Живая сила, ф.-т. «Память Азова» 1 8 1158 20 842 6 6 «Дмитрий Донской» 1 8 851 16 599 7 6 «Владимир Мономах» 2 8 1023 16 651 7 6 «Адмирал Корнилов» 7 6 952 17 894 «Orlando» 1 10 1121 17 103 6 6 «Shannon» 1 10 747 19 969 4 6 «Cecille» 2 6,48 905 24 461 11 5,45 «Duquesne» 3 7,64 1029 23 172 7 5,45

Полуброненосный фрегат “Память Азова” (Расположение 8-дюймового орудия)

Освещение и затопление бомбовых погребов устроено как и в крюйт-камерах. Принимая в расчет, что диаметр отверстия кингстона равен 5-дм и место, занимаемое снарядами, можно заключить, что носовой бомбовой погреб может быть затоплен в 4,5 мин., а кормовой в 3,3 минуты.

Картечь 6-дм и 8-дм орудий, за неимением мест в бомбовых погребах, хранится на кранцах, устроенных в виде рундуков в двух местах жилой палубы.

Патроны по предписанию Технического комитета отпущены на фрегат в следующем количестве: на каждую 47-мм пушку назначено по 500 боевых и 50 холостых патронов, всего значит 3500 боевых и 350 холостых, кроме того, отпущено еще 1200 холостых, в виду назначения этих пушек для салютов, а также порох и капсюли для снаряжения стреляных гильз. На каждую 37-мм пушку назначено по 1000 боевых и 100 холостых патронов, т. е. всего 8000 боевых и 800 холостых с деревянными снарядами. На каждую 2,5-дм пушку отпущено 160 боевых патронов, всего 320. На каждую винтовку Бердана принято 220, всего 38 400 патронов. На каждый револьвер по 34, всего 7000 патронов. Патроны 47-мм, 37-мм и 2,5-дм пушек укупорены в железных оцинкованных ящиках, герметически закрытых, в которых и подносятся к орудиям. В одном ящике помещается 47-мм 10, 37-мм 20, 2,5-дм 5 патронов. Ящики хранятся в патронных отделениях, которых на фрегате два. Носовое патронное отделение представляет из себя помещение, отделенное непроницаемыми переборками, объемом 7 фт х 5,2 х 13 фт = 473 куб. фт, в нем помещается 375 ящиков с патронами Готчкисса.

Кормовое отделение объемом 7 фт х 7,8 дм х 19,4 = 651,8 куб. фт, сделано в виде шкафов, открывающихся в парусное отделение, в них помещается 480 ящиков с патронами Готчкисса, 64 ящика с патронами Барановского, 34 ящика с оружейными и 10 с револьверными. Рядом с кормовым патронным отделением имеется добавочное отделение для хранения холостых патронов 47-мм калибра, предназначенных для салюта. Для укладки ящиков в отделениях устроены полки. Для первых выстрелов из скорострельных пушек имеется на верхней палубе малое патронное отделение, где помещаются по 1 патронному ящику на орудие.

Трубки отпущены на фрегат вытяжные, гальванические и ударные. Вытяжные трубки отпущены двух сортов: перовых 1500 и обтирирующих 1000. Гальванические тоже два сорта: перовых 2800 и обтирирующих 1000. Ударные трубки французского образца ввинчены в снаряды, а боевые винты их хранятся вместе с вытяжными и гальваническими трубками в кормовой батарее, где для них устроены шкафы, обитые внутри медью. Орудийная принадлежность в батарее хранится под бимсами, ключи от поворачивания роульсов и поворотные ручки у борта, тут же поставлены кранцы для снарядов, картечи, кокора и порохового ящика в случае военных действий. Тут же ящик с запасными частями затвора. За двойным бортом около орудия помещены два аккумулятора для освещения прицела и мушки.

Принадлежность 8-дм орудия расположена на верхней палубе у кожухов, тут же и кранцы для снарядов. Ящики со вторыми номерами плиток и колец хранятся поблизости. Аккумуляторы для освещения прицелов и мушек помещены на платформе. Принадлежность и запасные части скорострельных пушек находятся в ящиках, которые помещены вблизи своих орудий.

Абордажное оружие, т. е. ружья, револьверы и палаши размещены в пирамидах у дымовых кожухов с тем расчетом, чтобы прислуга орудия имела поблизости свое оружие. Для ружей прислуги 8-дм орудий сделаны закрытые пирамиды на верхней палубе.

Десантная принадлежность, как-то: вещевые мешки в количестве 196, сапожные мешки 196, котелки 148, топоры 32, лопаты 64 и бутылки для воды 196 помещены в батарее за двойным бортом, где устроены соответствующие полки.

Спасательная принадлежность отпущена в следующем размере: лееров 2, линей 3, ракет 10, станок 1, дощечек 5. Леера и оттяжки хранятся на вьюшках под передним мостиком, 2 линя в ящиках, один в бухте в арсенале. Спасательные ракеты хранятся вместе с сигнальными и с фальшфейерами в особом шкафу в носовом отделении. Всех сигнальных ракет отпущено 80, фальшфейеров сигнальных 620, для буя 20.

Часть материалов, запасные части и инструменты хранятся в арсенале, который находится в носовом отделении и отличается своей величиной. Смазочные материалы, такие как нефтяное сало, слойковое сало и олеонафть хранятся в таранном отделении, где для них устроены железные цистерны, тут же отделено перегородкой место для пакли и ветоши.

Общий вес артиллерийского груза: вес орудий — 6856 пуд.; вес установок — 5280 пуд.; вес зарядов и снарядов — 10 100 пуд.; вес патронов — 1480 пуд.; вес принадлежностей и запасных частей — 500 пуд.; абордажное оружие и десантные принадлежности — 110 пуд.; материалы — 100 пуд.

Общий вес артиллерийского груза равен 23 526 пудов или 408,8 т, что составляет 7 % от водоизмещения.

Определение расстояний на фрегате производится с помощью микрометров Люжоля, которых имеется два. Так как лучшим местом для выполнения этим инструментом нужно считать фор-марс, то оттуда проведена переговорная труба в броневую рубку для передачи расстояний. Для дальнейшей передачи проведены переговорные трубы к батарейному командиру и в гальванические руб^и. Для той же цели имеется электрический телеграф, который с помощью системы лампочек накаливания показывает батарейному командиру, офицеру в гальванической рубке и комендорам расстояние в кабельтовых и направление стрельбы. Так как имеемые на фрегате прицелы разбиты между прочим и на кабельтовы, то комендоры сами могут устанавливать высоту прицела, и батарейному командиру остается только дать отклонение целика, а при гальванических залпах число делений на дуге.

Способы производства стрельбы. Орудия могут быть наводимы на цель или с помощью прицелов, или с помощью дуг и палубных указателей, и соответственно этому стрельба может быть комендорская или индикаторная. При этом последнем способе залпы можно делать по пяти направлениям с борта, а именно: 1) по траверзу, причем стреляют все орудия борта; 2) по первому носовому, стреляют все орудия борта; 3) по первому кормовому, стреляют все орудия борта; 4) по второму носовому, стреляют все орудия, кроме кормовых; 5) по второму кормовому, стреляют все орудия, кроме погонных.

В случае порчи индикатора гальванические залпы по этим направлениям можно делать по направляющему орудию, для чего выведена кнопка у среднего, т. е. третьего орудия на борту. Для того, чтобы рулевому легко было держать цель на одном из вышеозначенных направлений, по которому намеренны делать залп, направления эти нанесены на внутренних стенках боевой рубки. Комендорская стрельба может производиться вытяжными и гальваническими трубками, для чего воспользовались аккумуляторами, установленными у каждого орудия для освещения мушек и прицелов.

Вооружение гребных судов состоит в установке 37-мм пушек Готчкисса на двух минных и двух паровых катерах и 2,5-дм пушек Барановского на двух баркасах. Для установки 37-мм пушек имеются на минных и паровых катерах в носу и корме постоянные железные тумбы, на которые привинчиваются колонки.

На баркасах пушки Барановского поставлены на лафетах, для чего в носовой части баркаса на бортах сделаны наделки, в которые вставляется ось лафета.

Во время десанта пушки эти свозятся на берег, где лафет становится на колеса, и тогда вес пушки с лафетом 20 пудов. При каждом из орудий имеется тележка с 100 патронами, и тогда вес ее с полной укладкой равен 33,5 пудам.

Старший артиллерийский офицер лейтенант Новаковский 2-й.

Минное вооружение

Минное вооружение заключается в следующем:

1) два бортовых поворотных аппарата для 19-фт мин;

2) один кормовой постоянный аппарат для 19-фт мин;

3) запас сферических мин — 40 штук с автоматическими якорями; 4) кормовые стрелы для постановки сферических мин на ходу; 5) два минных катера с аппаратами для 15-фт мин; 6) два судовых катера, вооружаемые или одним аппаратом для метательных мин или двумя шестовыми минами; 7) снабжение минами самодвижущимися и метательными по 3 на аппарат, шестовыми по две на шест и 50 учебных.

Поворотные аппараты, установленные в жилой палубе непосредственно сзади переборки № 49, где на бортах устроены порта и коробки для помещения яблочного шарнира. Угол поворота, возможный для стрельбы на корму 3°, на нос 57,5°, после чего дуло аппарата уже начинает заходить внутрь порта. Угол при вкладывании мины с закрытым портом 75°. Подача мин с места хранения от борта с помощью тележек, ходящих по рельсам, прикрепленным под бимсами. Близ аппаратов хранятся две мины на откидных кронштейнах. Для некоторой защиты их, а также самих аппаратов положена внутренняя обшивка борта из листов твердой стали в 0,5 дм. толщины.

Третья мина для каждого аппарата хранится в жилой же палубе в деревянных ящиках.

Для крепления аппаратов по походному задняя часть трубы разобщается с дульной, отодвигается назад и закидывается вдоль борта, где крепится с помощью стальных полос с нажимными винтами. Палуба над аппаратами выровнена деревянною настилкой, положенной сверх броневой. Для подачи мин через люки имеется особый чехол или желоб, предохраняющий их от случайных повреждений.

Главные размеры аппарата: длина трубы полная (медь) — 19 фт 2 дм; наружный диаметр — 1 фт 3 7/8 дм; внутренний диаметр — 15 3/32 дм; длина воздухохранителя — 6 фт 6 ¼ дм; наружный диаметр — 10 4/5 дм; толщина стенок (сталь) — 0,5 дм; объем воздухохранителя около — 3,5 куб. фт; вес аппарата со станком и яблоком — 155 пуд.; диаметр яблока — 2 фт 1 дм; высота центр, аппарата над GWL — 9 фт.

Кормовой аппарат установлен в диаметральной плоскости в помещении сзади офицерской кают-компании, труба аппарата медная состоит из 3 частей. Дульная часть закрывается крышкой с помощью привода и затем еще железным ставнем вгладь с бортом.

Главные размеры: длина трубы — 19 фт 3 ½ дм; наружный диаметр ее — 1 фт 3 7/8 дм; внутренний диаметр — 1 фт,3 3 /32 дм; длина воздухохранителя — 6 фт 6 ½ дм; наружный диаметр — 10 4/5 дм; толщина стенок — ½ дм; объем воздухохранителя около — 3,5 куб. фт; вес аппарата — 92 пуд.; высота центр, аппарата над GWL — 7 фт 5 дм.

Табл № 5.

Образец мины Уайтхед 1886 г. Уайтхед 1880 г. метательн. Длина мины полная 18 фт 9 дм 15 фт 5 дм 7 фт 8 дм Длина мины без зарядного отделения 15 фт 12 фт 3½ дм 8 ½ ДМ Диаметр мины 15 фт 15 фт 10 фт Вес без заряда и воздуха 20 пуд. 22 фт. 17 пуд. 16 фун Вес с зарядом и воздухом 24 пуд. 18 фт 20 пуд. 8 фун. 4 пуд. 20 фун. Вес 3 пуд. 16 фт 2 пуд. 27 фун. 2 пуд. 10 фун. Вес сухого заряда пироксилина около 96 фун. 83 фун. 1 пуд. 20 фун. Вес заряда запального стакана 1 фунт 18 зол. Объем воздуха 7,9 кв. фт 6.3 кв. фт Вес сжатого до 70 ат. воздуха 49 фун. 35 фун. Пробное гидравлическое давление 105 ат. 105 ат. Плавучесть мины 5 фт 5 фт 15 фт Точность глубины 1 1/3 фт 1 ½ фт 5 фт Предельная глубина 5—15 фт 5—15 фт Скорость мин на 600 фт 26 25 Скорость мин на 1200 фт 26 ½ 22 Скорость мин на 1800 фт 24 ½ 19 Точность пристрелки на 1200 фт 3.5 м 3.5 м Время для накачивая воздуха 40 мин. 30 мин.

Две мины для аппарата хранятся над ним, подвешенные под бимсами с помощью стальных полос. Подача и заряжание производится с помощью тележки, ходящей по рельсам, укрепленным под бимсами. Все три аппарата, кроме выбрасывания мин сжатым воздухом, имеют еще пороховое приспособление. Для стрельбы требуется давление около 30–35 атмосфер в воздухохранителе или заряд 6–7 шашек призматического пороха. Для прицеливания бортовые аппараты ставятся в требуемое положение по числу градусов, означенных на погоне, а выстрел производится согласно положению цели на прицелах, которые по одному для аппарата установлены на стенках капитанской башни и с аппаратами соединены переговорными трубками.

Катерные аппараты сделаны из стальных труб с медными деталями и устанавливаются на поворотных платформах в носовой части катеров. Выбрасывание мин производится исключительно порохом.

Главные размеры: длина трубы 15 фт 10 дм; наружный диаметр — 15 ¾ ¾; внутренний диаметр — 15 фт 3 3/32 дм; вес аппарата — 11,5 пуд.; угол уклона — 3°-5°; возвышение центра аппарата над GWL — 4 фт.

По одной мине для первой подачи хранится на верхней палубе в железном футляре, а по второй в жилой палубе на откидных кронштейнах.

Трубы аппаратов метательных мин сделаны из стали и устанавливаются на тумбах в носовой части катеров, но могут быть установлены и в корме. Главные размеры: длина трубы 8 фт 1 ½ дм; наружный диаметр — 10 ½ дм; внутренний диаметр — 10 ½ дм; вес аппарата — 4 пуд.; угол зменяется. Метательные мины хранятся подвешенными под палубой в жилой палубе близ минных аппаратов. Сами аппараты, когда сняты с катера, хранятся на кронштейнах у борта.

Воздухо-нагнетательные насосы, числом два, системы Бродерхуд установлены в жилой палубе между кочегарными кожухами близ переборки № 97. Пар получают с помощью магистральной паровой трубы от вспомогательных и главных котлов. Отработавший пар проведен также в холодильник через трубу обработанного пара вспомогательных механизмов.

Каждый катер вооружается двумя шестами, которые выдвигаются с помощью штерта и направляются по роульсам передней и задней вилки. Задняя вилка при своем вращении приподнимается вместе с задним концом шеста при опускании переднего с миной. Когда шесты выдвинуты, то они поддерживаются еще третьей вилкой близ кормового сидения, чтобы концы не провисали.

Длина шеста — 35 фт; диаметр — 5–4 ½ Дм; удаление мины от форштевня — 22 фт; углубление — 7 фт; Шестовые мины с бугелями; длина — 1 фт 3,5 дм; диаметр мины — 11 дм; диаметр бугелей — 4 дм; вес пустого корпуса — 1 пуд 22 фунта; вес заряда — 1 пуд. 20 фунтов; вес снаряженной мины — 3 пуд. 2 фунта; вес ее в воде — 1 пуд 16 фунтов; учебная мина: длина 5,5 диаметр; вес неснаряженной мины — 5’/8 фунта; вес заряда — 2 ½ Фунта.

Сфероконические гальваноударные: длина мины с сектором — 3 фт 10 дм; диаметр — 2 фт 9 дм; толщина стенок около — 3/16 дм; вес снаряженной мины до — 8 пуд.; вес заряда при 15 % влажности — 2 пуд.; водоизмещение мины — 12 пуд. 14 фунтов; плавучесть около — 4,5 пуд.; 60 саж. 1-дм стальной троса — минреп, весит — 42 фунта; в воде — 36 фунтов; разрывание — 108 пуд.; элемент взрывает запал при — 3 един.; вес якоря — 14 пуд.; к нему вьюшка — 2 пуд.; вес якоря с вьюшкой и минрепом до — 16 пуд.; вес свинцового груза — 30 фунтов; высота якоря с вьюшкой — 2 фт; диаметр 2,5 фт.

Для навивания минрепа употребляется станок. Для хранения сфероконических мин назначается кормовой минный погреб, здесь же помещаются 12 якорей, затем 16 якорей помещаются у 97 переборки в проходе у машинных люков и 10 якорей в носовом тросовом отделении. Устройство и действие автоматического якоря должно содержаться в большом секрете.

Для постановки мин с фрегата назначаются две двойные Л-образные стрелы, сделанные из таврового железа. Эти стрелы устанавливаются на юте, уклон придается им с помощью топенанта. Для постановки со шлюпки стрелы на баркасе кладется площадка и на банке устанавливаются якоря и мины кладутся на площадку. Для подъема поставленных мин применяются кормовые крамболы баркасов и катеров, через которые выбирают подъемные концы. Если место мин не обнаружено, то их отыскивают тралом.

Кормовой минный погреб для сфероконических мин помещается под парусным ящиком, ход в него сзади оного. Шток кингстона затопления на переборке в жилой палубе, освещение из коридора, куда ход через горловину рядом с люком. Вокруг парусного ящика имеется рельс с тележкой для удобства подачи. Часть парусного ящика отгорожена и предназначается для помещения запальных патронов, запасных проводников и пр.

Полуброненосный фрегат “Память Азова” (Расположение торпедных аппаратов и прожекторов)

Носовой минный погреб для шестовых мин и зарядных отделений помещается под подшкиперской с левой стороны, освещается из водяного трюма, затопление вблизи шпилевой машинки. Минная каюта в носовом отделении жилой палубы на левой стороне.

Два минных катера фрегата построены в 1888 г. в г. Або на верфи фирмы В. Крейтон, при испытании в Кронштадте с заводскими кочегарами развили скорость 12 узлов, по обыкновению дают только 10,5 узлов. Катера построены из стали с отделкой тиком и красным деревом: килевой лист — 3 /16 дм; прочая обшивка — 5/64. Катер разделен переборками на три главные отделения: носовое, машинное и кормовое, и два крайних: таранное и свес кормы. Угольные ямы и цистерны образуют двойной борт.

Главные размерения катера: длина крайняя — 51 фт; длина по GWL — 50 фт 9 дм; ширина крайняя 9 фт 6 дм; ширина по WL 9 фт 1 дм; глубина интрюма — 4 фт 10 дм; углубление носом — 1 фт 10 дм; углубление кормой 4 фт 8 дм; водоизмещение при этом — 11,7 т; площадь грузовой — 301 кв. фт; площадь миделя — 14,8 кв. фт; центр величины вперед — 0,25 фт. Машина катера двухцилиндровая компаунд развивала до 160 сил при 400 оборотах. Диаметр цилиндра высокого давления — 8 ½ Дм; диаметр цилиндра низкого давления — 14 дм; ход поршня — 9 дм; диаметр коленчатого вала — 2 ¾ дм; внутренний диаметр паровой трубы малого цилиндра — 2 ½ Дм; большого — 4 ¾ дм.

Воздушный насос и две питательные помпы работают при уменьшенном числе оборотов (с помощью винтового привода).

Ход поршня — 6 дм; диаметр — 5 ½ дм; ход питательных помп — 6 дм; диаметр — 1 ¾ дм.

При машине имеется: центробежная помпа для холодильника, вентиляторная машина, паровая донка для питания котла, холодильник поверхностного охлаждения с наружной циркуляцией.

Подъем минных катеров производится на заваливаемых шлюпбалках с помощью шкентелей проволочного троса в 5 дм, которые на палубу тянутся талями, лопарь которых в 4,5 дм.

Электрическое освещение фрегата разделяется на боевое и палубное. Для каждой из систем предназначено по две динамо-машины одинаковой силы, способные давать 60 вольт и 120 ампер при вращении 420 оборотов в минуту. Машины четырехполюсные с якорем Грамма (Дуплекс). Две машины изготовлены во Франции у Сотера и Лемонье, и две в С.-Петербурге у Сименса и Гальске. Якоря последних вполне тождественны с первыми и запасные якоря пригодны только каждый к одной паре. Двигателями служат обыкновенные двухцилиндровые машинки, их валы соединены с эластичной муфтой. Диаметр цилиндров 7 дм, ход поршня 6 ½ дм. Ток, получаемый от динамо-машин, может быть направлен или по проводникам к одному из четырех боевых фонарей или к станции, откуда в свою очередь особыми коммутаторами может быть направлен в различные цепи палубного освещения.

Боевое освещение производится электрическими фонарями с прожекторами Манжена диаметром 0,6 метра. Фонари эти устанавливаются попарно под полубаком и сзади адмиральской каюты (в кормовой батарее временно сняты). Особенность установки та, что фонари выдвигаются по рельсам в прорезанные для них порты и лучи света идут ниже глаза людей, стоящих на верхней палубе и мостиках, что должно быть благоприятно для распознавания предметов и наводки орудий. Для удобства наведения света от фонарей выведены на верхнюю палубу тяги с маховиками, вращая их, можно фонарь поворачивать в стороны или давать ему уклон. Человек, находящийся у фонаря, имеет только на своей обязанности регулировку света, что производится или непосредственно вручную или с помощью автоматического механизма, заключенного в лампе.

Для обоих минных катеров имеются также динамо-машины, устанавливаемые в кормовой части. Сила их 20 ампер и 50 вольт при 1200 оборотах и реостате. Двигатель трехцилиндровый, системы Бродерхуда. Фонари с прожекторами Манжена устанавливаются в носу катера на подставку, укрепленную в платформе минного аппарата. Лампы этих фонарей могут быть применены или с ручным или с автоматическим регулированием света.

Палубное освещение состоит из 358 ламп силою 8 свечей, и 6 ламп в машине силой 50 свечей. Для отличительных огней предназначены: для топового огня 50- свечевые лампы, а для правого и левого 25-свечевые. Лампы помещаются в различного рода фонарях и люстрах, смотря по помещению, имеются предохранители с легко плавящимися пластинами на случай чрезмерного нагревания проводников. Лампы фонарей для освещения крюйт-камер, погребов и отличительных огней, кроме машин, могут быть освещаемы еще вторичными элементами, из коих 30 помещены в шкафу в водяном трюме, 30 в фонарном отделении кормовых погребов под парусным ящиком и, наконец, 30 в шкафу под передним мостиком. Аккумуляторы типа 7В на 110 ампер часов. Лампы палубного освещения распределены по следующим цепям, которых проводники продолжены в желобах, отмеченных соответствующим цветом.

1. Боевая цепь (красная) освещает крюйт-камеры, погреба, подачу и орудия.

2. Ходовая часть (зеленая) освещает машину, кочегарные и коридоры.

3. Наружная (синяя) огни верхней палубы.

4. Ночная (желтая) освещает жилые помещения.

5. Дневная (черная) освещает трюмные помещения.

6. Цепь боевых фонарей окрашена оранжевым цветом.

7. Цепь аккумуляторная белая.

О сетевом заграждении

Для охранения фрегата против мин устроено сетевое заграждение следующим образом. На форштевне укрепляется с помощью башмака железный трубчатый шест 13 фт длины, затем по каждому борту идет по двенадцати шестов 20 фт 3 дм длиной. Все эти шесты укреплены к борту с помощью шарнира и башмака, так что их можно поднимать вертикально. Каждый шест имеет два проволочных браса и топенант, взятые за обухи в борту, укрепленные для первых почти наравне с башмаками, а для последнего ниже орудийных портов. Этот такелаж должен быть глухой выровненный винтовыми талрепами.

Для подъема шеста назначается фал, идущий от нока в шкив на сетках и дальше по палубе. Все ноки шестов соединены частями леера 3,5 дм, обтягиваемого винтовыми талрепами. К этому лееру с помощью храпов укреплены сети, соединенные между собой скобами. Для подбора сетей служат гитовы 1 ¼ проволочного троса, основанные через кольца храпов, (а не сети) и которые тянутся по палубе через шкив на сетках рядом с фалом. Когда сеть подобрана и выстрела подняты вертикально, то окончательная уборка сетей производится вручную командой, поставленной по борту, причем они укладываются на особые кронштейны и укрепляются по фальшборту сезнями.

Для постановки заграждения следует поставить людей очистить сети и стравить выстрела. Через отдачу гитовых сети могут быть распущены в последнюю минуту, а до тех пор они не будут задерживать ход фрегата. Сетевое заграждение кончается у кормы, не доходя винтов, дабы их не запугать в случае обломания выстрелов, но на якоре могут быть поставлены отдельные звенья и для заграждения кормы. Вышеописанной системой достигается возможно быстрая постановка заграждения в минуту надобности, и вместе с тем все принадлежности, находясь на своих местах, не обременяют стесненные внутренние помещения. Для крейсера особенно важно носить сети не близ ватерлинии, а выше и иметь возможность изготовить все заграждения еще в море, подходя к берегу.

Минный офицер лейтенант Беклемишев

Полуброненосный фрегат “Память Азова” (Парусное вооружение)

Рангоут и паруса

Длина реев показана вместе с ноками; длина ноков обоих вместе.

Уклон фок-мачты на 1 фут длины — ½ дм; Ук лон грот-мачты на один фут длины — 5/8 дм; уклон бизань-мачты на 1 фут длины — ¾; уклон бушприта- мачты на 1 фут длины — 4 ½ Дм; высота над водой гротового клотика — 147 фт.

Запасной рангоут: имеется, брам-рей, утлегарь, фоковый гафель и выстрел.

Мачты: бизань-мачта фрегата деревянная, фок и

грот стальные, трубчатые из листов 5/16 дм и скреплены внутри по всей длине 4-мя угловыми полосами (4хЗх 1/8 дм; На расстоянии у фок-мачты 10 фт, у грот 23 фт от верхней палубы, толщина листов мачт увеличена до 3 /8 дм и так идет до степса (в жилой палубе). В местах, где мачты проходят палубы, на протяжении 7 фт и от степса на 2 фт к верху мачты охватываются еще листами в 3/8, так что в этих местах вся толщина стенок мачты ¾ дм.

Над топом мачты имеется как бы крышка, но крышка постоянно приподнята; воздух проходит в зазор между крышкой и мачтой и по мачте до батарейной и жилой палуб, где в мачте сделаны дыры; так что мачты служат и вентиляторами. Эзельгофты железные, толщиной 1,5 дм, диаметр (внутренний) мачтовой круглой дыры — 18 дм, стеньговой — 20,5 дм, высота мачтовой дыры — 11 дм, стеньговой — 9 дм. Громоотвод идет, как всегда, от шпильки клотика по полосе на задней стороне стеньги и здесь соединяется откидной планкой с особой медной полосой, изолированной от мачты, далее по задней ванте идет медный проволочный трос, спускающийся за борт.

Паруса фрегата: фок, грот, марсели, бимсели, трисели, бизань, грот-стень-стаксель, фока-стаксель, фор-стень-стаксель и кливер. Запасные паруса сшиты: кливер, фор-стень-стаксель, фока-стаксель, фок, фор-марсель, фор-брамсель, фор-трисель, грот-стень- стаксель, грот-марсель, грот-брамсель, грот-трисель и бизань. Центр парусности, при поставленных нижних парусах, марселях, брамселях, бизани, кливере и форстень-стакселе отстоит от средины GWL к носу на — 34,11 фт; выше GWL к носу на 67,87 фт; т. е. приходится над срединой средней трубы, на высоте фор-марса и при этих парусах момент парусности: 582 653,3 к носу, 1 159 504,9 кренящий. На одну тонну водоизмещения приходится 3,5 кв. фт парусности; на 1 кв. фт GWL приходится 1,52 кв. фт парусности; на 1 кв. фт приходится 24,4 кв. фт парусности при водоизмещении = 6060 тонн, площади GWL = 14 166 кв. фт и площади = 893 кв. фт.

Мичман Стеценко

Табл № 6

Сведения о рангоуте и парусах фрегата «Память Азова» Рангоут

Название Длина Толщина Топы и ноки фт дм дм фт дм Грот-мачта (вся длина) 82 6 32 15 0 Грот-мачта в палубе 14 6 Грот-мачта от палубы до топа 53 0 Грот-стеньга до флагштока 67 8 18,2 Флагшток 7 0 Грота-рея 83 6 21 6 0 Грот-марса-рей 64 6 14 12 0 Грот-брам-рей 37 0 7,5 4 0 Фок-мачта (вся длина) 80 7 32 15 0 Фок-мачта в палубе 16 1 Фок-мачта от палубы до топа 49 6 Фор-стеньга до флагштока 68 6 18,2 Флагшток 7 Фока-рей 83 6 21 6 0 Фор-марса-рей 64 6 14 12 0 Фор-брам-рей 37 0 7,5 4 0 Бизань-мачта (вся длина) 78 6 22 11 0 Бизань-мачта в палубе 15 6 Бизань мачта от палубы до топа 51 6 Крюйс-стеньга до флагштока 49 6 12,6 Флагшток 7 0 Бушприт (вся длина) 32 0 22,5 Бушприт вне судна 14 0 Бушприт внутри 18 0 Утлегарь (кроме нока) 24 0 11,5 4 0 Утлегарь вне бушприта 13 9 Гафель фоковый 31 6 9,25 2 6 Гафель гротовый 29 6 9 2 6 Гафель бизанный 36 0 9.5 3 0 Гик 52 8 13 2 0 Выстрел 50 0 9 11 0 Мартын-гик Блинда-гафели 10 4 3 10 0

Паруса

Название Площадь Название Площадь Бизань 1 834 Грот-трисель 1 445 Грот-брамсель 1 130 Фор-трисель 1 302 Грот-марсель 2 470 Грот-стень-стаксель 1 352 Грот 3 084 Фока стаксель 541 Фор-брамсель 1 130 4 640 Фор-марсель 2 470 17 083 Фок 2 667 21 723 Фор-стень-стаксель 1 184 Кливер 1 114 17 083

Якоря

Якорей двурогих Адмиралтейской системы с деревянными штоками — 2.

Правый якорь 206 пуд.

Шток дубовый 51 пуд

Общий вес 288 п. 35 ф.

Левый якорь 203 пуд

Общий вес левого якоря 284 пуд

Запасной якорь двурогий Адмиралтейской системы с железным штоком, лежит по правому борту на откидных секторах. Вес его 238 пуд 10 фунтов Стоп-анкер у грот-мачты 60 пуд. 6 фунтов.

Верпа 2-х рогие Хранятся:

№ 15 правый носовой сзади фиш-балки № 12 левый носовой сзади фиш-балки № 25 правый корм, под кормовым мостиком № 27 левый кормовой под кормовым мостиком Канатов железных цепных становых в 2 дм. по 150 сажень весом около 1150 пудов каждый — 2.

Канат железный цепной запасной в 2 ¼ дюйма в 100 сажень, весом около 750 пудов — 1

Швартовая цепь толщиной 1 ¼ дюйма длиной 50 сажень — 1.

Пертулини и рустовы толщиной по 3/8 дюйма.

Мичман Можайский

Шлюпки

На фрегате имеется 12 паровых и гребных шлюпок: 2 минных катера, 2 паровых бездейдвудных катеpa, 2 баркаса, 1 рабочий катер, 1 легкий катер, 2 вельбота (из них один спасательный) и 2 шестивесельных яла.

Оба 34-х футовые бездейдвудные паровые катера построены в шлюпочной мастерской С.-Петербургского порта в 1888 г. На катерах киль ильмовый, штевни дубовые, наружная обшивка и внутренняя отделка красного дерева; решетчатые люки и планшири ильмовые. Шпангоуты и бимсы под палубой из дельта металла, переборка и фундаменты стальные с медными креплениями. Наружная обшивка двойная: внутренний слой диагональный, а наружный горизонтальный. Машина и котлы катеров построены на Ижорских заводах в 1889 г. Машина системы Compaund в 30 индикаторных сил с холодильником трубчатой системы, центробежной и циркулярной помпой. Паровой котел стальной, трубчатой системы, цилиндрический с обратным ходом дыма. Рабочее давление пара в 110 фунтов на один кв. дм. Кроме натуральной тяги в котел, существует форсированная, состоящая в том, что особым паровым вентилятором воздух нагнетается в поддувало котла. Питание котла производится машинной питательной помпой, а также особой паровой донкой.

Винт трехлопастной системы Грифитса.

Главнейшие размерения: диаметр цилиндра высокого давления 8,5 дм; диаметр цилиндра низкого давления 6 дм; длина хода поршня 6 дм; диаметр котла 3 фт 6 дм; длина котла 4 фт; толщина стенок 5/16 дм; наружного корпуса 5/16 дм; диаметр дымовой трубы 10 дм; диаметр дымогарных трубок 1,5 дм; шаг винта 3 фт 3 дм; диаметр 2 фт 6 дм; вес котла 90 пуд.; вес машины 45 пуд.

Каждый катер вооружается 2-мя шестовыми минами и имеет один аппарат для метательных мин. Кроме того, на катерах имеются тумбы для установки на носу или корме 37-мм пушек Готчкисса.

Размеры катера: длина — 34 фт; ширина — 7 фт 9дм; высота от киля до планшира — 4 фт 5 дм; высота киля — 6 дм; вес корпуса.

Оба 20-весельные баркаса, построены в шлюпочной мастерской Кронштадтского порта из дуба и сосны с меднымг-креплением и железными вещами. Обшивка гладкая. На баркасах имеются приспособления для установки 2,5-дм орудий Барановского и для постановки сфероконических мин.

16-весельный рабочий катер построен в 1887 г. в шлюпочной мастерской Кронштадтского порта из дуба, сосны и ясеня с медным креплением и приделанными медными и железными вещами. Обшивка гладкая.

14-весельный легкий катер построен в 1887 г. в шлюпочной мастерской Кронштадтского порта из дуба, сосны и ясеня с медным креплением и приделанными медными и железными вещами. Обшивка — кромка на кромку.

6-весельные вельботы построены в 1887 г. в шлюпочной мастерской Кронштадтского порта из дуба, сосны и ясеня с медным креплением. На капитанском вельботе приделанные вещи медные, а на спасательных железные. Спасательный вельбот построен по чертежу вельбота “Пластун”. Обшивка на обоих вельботах — кромка на кромку.

6-весельные ялы построены в 1887 г. в шлюпочной мастерской Кронштадтского порта из дуба, сосны и ясеня с медным креплением и железными вещами. Обшивка — кромка на кромку.

Примечание. Шлюпбалки для подъема минных катеров, паровых катеров и баркасов отваливаются при помощи бесконечного винта.

Мичман Титов 1-й

Таблица элементов гребных судов

Название шлюпки Наибольшая длина Наибольшая ширина без обшивки Высота от киля до планширя Среднее углубление Площадь миделя Площадь GWL Водоизмещение в тоннах фт ДМ фт дм фт дм фт дм кв. фт кв. фт 20-весельный барказ 38 0 11 0 4 3 3 3½ 15,9 287,5 11.9 16-весельный рабочий катер 36 6 8 7 3 0 2 4 12,2 234,3 8.3 14-весельный легкий катер 34 0 7 7 2 6½ 1 11 8.38 163,7 4,8 6-весельный спасательный вельбот 28 0 6 0 2 6% 1 11 6,65 102 3,1 6-весельный капитанский вельбот 27 8 5 8½ 2 1 1 11 — — — 6-весельный ял 20 0 6 0 2 6'/, 1 10'/, 7,16 85,5 2,4

Внутреннее размещение фрегата

Верхняя палуба

Бак.

От 9 до 39 шпангоута. Часть его до 25 шпангоута закрыта полубаком. Под полубаком место до 9 шпангоута занято цистерной для водопровода в гальюны и умывальники. Первые три бимса 9, 11 и 13 поддерживаются каждый 2-мя пиллерсами. Между 9 и 11 шпангоутом — электрические фонари с тележками и рельсами. Посредине от 5-21 шпангоута стоит командный умывальник; дальше два шпангоута занимает люк в батарею. По бортам командные гальюны от 17 до 21 шпангоута. В бортах сделаны клюзы против 8 и 25 шпангоута для пертулиня и рустова, а между ними якорная машинка. Около деревянной переборки, отделяющей полубак, стоят командные мочевики. Под бимсами полубака с правой и левой стороны крепления установок пушек Готчкисса. За полубаком между 29 и 31 шпангоутом люк в батарею, потом два чугунных кнехта; в 39 шпангоуте проходит сама фок-мачта

Шкафут.

От 39-104 шпангоута. Посредине шесть кожухов, в каждом находятся машинки для подъема мусора. Впереди кожухов стоит протиз 45 шпангоута шпиль, а против 50 проходит люк в батарею. В 1, 2, 4, и 6 кожухах вентиляторы в кочегарные отделения. Эти вентиляторы ворочаются приспособлением, цепочки от которого выведены книзу, на верхней же палубе. Во 2, 3 и 5 кожухах проходят дымовые трубы. У 6 кожуха спереди стоит цистерна Crease’a для фильтрования воды, а с правой стороны малая крюйт-камера (для салютов). Под мостиком (между 2 и 3 кожухом) по бортам — гальванические рубки, в которых стоят индикаторы и кренометры, посредине шкаф для вторичных элементов. Между 2 и 3 кожухом сверху боевой мостик. Во втором кожухе — капитанская ходовая рубка. Спереди 2 кожуха стоят на подставках самовары. Сзади гальванических рубок в бортах мусорные рукава. Против 5-го кожуха чугунные кнехты у борта. После 6 кожуха в 104 шпангоуте грот-мачта с 4 кнехтами и погонами для шар-блоков. По бортам, немного впереди грот-мачты, трапы.

Шканцы

От 104–160 шпангоута. На шканцы выходят машинные люки от 111–123 шпангоута. От 157–149 шпангоута штурманская рубка, в ней ручной штурвал. В 160 шпангоуте бизань-мачта с двумя кнехтами и погонами для шар-блоков.

Ют

От 160 шпангоута. В 167 шпангоуте шпиль для перлиней, он проходит и в батарею. По бортам в 175 шпангоуте банкеты для 47-мм пушек Готчкисса, а впереди них сектора для грот-брасов, сзади две вьюшки с буксирами и почти у гакаборта два кнехта и их клюзы.

Полубак и мостики

Полубак до 25 шпангоута.

Посредине сначала помещаются 2 кнехта для бушпритного такелажа, за ними небольшой люк и два чугунных крепительных кнехта. Снаружи борта железный крамбол и поворотная фиш-балка. На полубак же выходят цепочки от крышек канатных клюзов. На деревянной переборке полубака висит колокол для битья склянок.

Передний мостик над пространством между 2–3 кожухами. На нем капитанская боевая рубка, в ней паровой штурвал, машинный телеграф, указатель хода машины и сигнальный аппарат к боевому штурвалу, минные прицелы и переговорные трубы. Над этим мостиком вахтенный мостик с машинным телеграфом и паровым штурвалом. С обоих мостиков — тяги к свистку и ревуну.

Кормовой мостик впереди бизань-мачты, на нем компас, сигнальный аппарат к боевому штурвалу и впереди компаса украшение — двуглавый орел.

Коечные сетки идут от полубака до выступа 8 орудия (61 шпангоута). Потом от гальванических рубок до трапов и от трапов к корме, так что и весь гакаборт занят сетками. На внутренней стороне сеток (на планшире) проставлены диаметры и расстояние от GWL разных кингстонов. Снаружи сеток укреплены блоки выстрелов сетевого заграждения, и в сетках еще сделаны гнезда тентовых стоек.

Ведомость запасных дельных вещей фрегата «Память Азова»

Наименование вещей Счет Вес пуд фунт Буксиров стальных в 4 1/2 дюйма 2 Ведер деревянных 75 — — Ведер парусиновых 30 — — Шлюпочных анкерков 69 — — Дреков на шлюпки 10 2 и 2 ½ —

Ведомость о количестве, помещающейся провизии на фрегате «Память Азова»

Наименование вещей Количество На какое время по числу 541 человека пудов фунтов Мясо соленого 730 На 2 месяца 12 дней Крупы гречневой 850 — На 8 месяцев 6 дней Крупы овсяной 336 — На 2 месяца — дней Масла коровьего 270 — На 5 месяцев 1 день Гороху 203 — На 1 месяц 20 дней Капусты 450 — На 4 месяца 10 дней Сухарей 2500 — На 3 месяца 26 дней Вина 415 — На 3 месяца 24 дней Уксусу 140 — На 3 месяца 12 дней Соли 53 — На 2 месяца 14 дней Чаю 12 24 На 4 месяца 8 дней Сахару 80 — На 2 месяца — дней Т абаку 25 14 На 3 месяца — дней Мыла 45 — На 3 месяца — дней

Сходные люки

1) На баке между 29 и 31 шпангоутом балка для подъема снарядов, фор-люк впереди фок-мачты между 35 и 37 шпангоутом;

2) На шкафуте: между 45–51 шпангоутом, между 2–3 кожухом и между 5–7 кожухом;

3) На шканцах: сзади машинных люков между 133–135 шпангоутом;

4) На юте: между 163 и 165 шпангоутом в свитское помещение.

Светлые люки

1) На шкафуте между 3–4 кожухами и между 5 и 6;

2) На шканцах сзади сходного люка между 135–137, впереди штурманской рубки и сзади ее;

3) На юте маленький люк сзади бизань-мачты в столовую и второй в свитское помещение.

Шлюпки поднимаются

1) на шкафуте, против выступа 8-дм орудия-шестерки

2) минные катера — за мостиком; шлюпбалки их 83 и 93 шпангоуты под катерами у сеток по одному хранению 15-фун. мин и аппаратов, а сзади и спереди кожуха против них подвешены банники и метательные аппараты.

На шканцах поднимаются.

3) баркасы (шлюпбалки у 111 и 131 шпангоутов).

4) паровые катера (шлюпбалки у 137 и 144 шпангоутов). Под катерами кронштейны для их метательных аппаратов.

5) На юте против бизань-мачты гребные катера и вельботы (шлюпбалки на 157 и 167 шпангоута).

Орудия

На верхней палубе, на выступах впереди мостика стоят 8-дм орудия против 64 шпангоута, а впереди них, где кончается выступ 2,5-дм скорострельные пушки Барановского. На полубаке четыре 47-мм одноствольные пушки Готчкисса, на юте две 47-мм одноствольные и 37-мм пятиствольные стоят на обоих мостиках по две и если сняты с фор и крюйт-марсов, то впереди фок- мачты у 35 шпангоута — две и у гакаборта тоже две.

Пожарная труба выведена:

1) на баке спереди чугунных кнехтов,

2) на шканцах сзади грот-мачты

3) на юте сзади сходного ютового люка.

Верпы. Снаружи борта сзади полубака подвешены два верпа около 28 ¼ пудов каждый, а другие два под задним мостиком около 19 ¼; пудов каждый, тоже снаружи борта. Стоп-анкер в 60 пудов 6 фунтов стоит спереди грот-мачты.

Батарейная палуба

До фок-мачты

В носу сделан порт для 6-дм погонного орудия. Бимсы начинаются с 8 шпангоута. У 17 и 19 шпангоута по два клюза от становых и запасных якорей. Между 19 и 20 шпангоутом люк. Против 22 и 28 шпангоутов две пары битенгов. Против 26 и 28 шпангоута в середине две вьюшки: одна для коечных лееров, другая для перлиней. От 29 до 30 шпангоута люк в жилую палубу, а сзади его помпа Даутона. После 35 шпангоута маленький люк, а в 39 — фок-мачта.

От фок до грот-мачты

В 46 шпангоуте стоит шпиль и кругом него четыре стакана; сзади палубные стопора якорных канатов. Против 50 шпангоута люк, а за ним кожухи; из кожухов в батарею выгружается мусор машинками, которые на верхней палубе. По бортам против шпиля офицерские гальюны, а сзади их пертулинь, рустов и якорная машинка запасных якорей. Около кожухов следующие вещи: около 1-го спереди и с правой стороны два лагуна, с левой помпа Даутона. У 2-го спереди два самовара и у всех кожухов ружейные пирамиды. Между 2 и 3 с правой стороны — адмиральский камбуз, с левой — помпа Даутона. Между 3 и 4 командный камбуз, между 4 и 5 — хлебопекарня и офицерский камбуз. По бортам в этих отделениях помещения для полотенец и малых чемоданов. Сзади 5 кожуха сделан кожух от дымовой трубы пожарной помпы, которая в жилой палубе за 6 кожухом, в 104 шпангоуте проходит грот-мачта, а по бокам ее вьюшки для перлиней. У грот-мачты подвешены пожарные топоры и ломы, а внизу расставлены пожарные ведра. Сзади грот-мачты выходит труба пожарной помпы Даутона. От 111–123 — машинные люки. Сзади них в 126 шпангоуте стоят чугунные кнехты, и в этом же шпангоуте посредине стоит вьюшка для перлиней. В 130 шпангоуте стоит помпа Даутона. От 133 до 137 шпангоута — люк на жилую палубу, а сзади его стоит церковь, алтарь которой приходится к адмиральской каюте.

Адмиральское помещение идет до 143 шпангоута и еще два шпангоута впереди (до 141 и заняты каютами прислуги по бортам). В адмиральском помещении три поперечных деревянных переборки. Первая в 157 шпангоуте отделяет адмиральские каюты от зала, вторая в 165 — зала от свитского помещения и третья в 183 — капитанскую каюту. Посредине идет широкий коридор, 4 шпангоута занимает светлый люк, 6 шпангоутов — буфет и еще 4 тоже люк. С правой стороны по борту — каюты, предназначенные для Е.И.В. наследника Цесаревича, спальня кабинет и ванна. С левой стороны идут каюты адмирала того же размещения, но уже на ширину коридора, ведущего из батареи в адмиральское помещение. От 157–169 во всю ширину зал; здесь около переборки посредине стоит буфет, затем сзади бизань-мачты — стол. В следующем помещении по две каюты в 4 шпангоута для лиц свиты, а посредине — люк, сзади него труба пожарной помпы, потом стоит стол, стол от 171–175 шпангоута и от 177–179 — люк, а против люка по бортам чугунные кнехты. Последняя каюта занимает 6 шпангоутов, и в ней проходят на бортах клюзы, около которых сделаны роульсы. Снаружи от 173 шпангоута начинается балкон.

В батарейной палубе стоит 11 6-дм орудий. Одно в носу, а следующие: по 2 в 37 55, 79, 99, 136, 2 кормовых орудия должны стоять в адмиралтейском помещении в 173 шпангоуте и в кормовой каюте, ретирадная 47-мм одноствольная пушка Готчкисса.

По батарейной палубе идут под бимсами минные и артиллерийские проводники и трубы парового отопления и водопроводов, через нее проходят тоже переговорные трубы. Под бимсами подвешиваются обеденные столы и скамьи.

Жилая палуба

I отделение делится продольной переборкой на два отделения: левое — малярное, правое — артиллерийское. Простирается до 9 переборки. Из отделения горловины в отделение со шкиперскими вещами.

II отделение от 9 до 31 переборки. По средине из него люки: 1) в тросовое отделение (между 17–19 шпангоутом), 2) в ахтерлюк (23–25 шпангоутом), 3) в шкиперскую (28–31 шпангоутом). По правому борту каюты 1) фалшфеерное отделение, 2) гальваническое, 3) фонарное; по левому 1) отделение для брезентов и 2) малярное. Эти отделения с каждой стороны занимают место до 18 шпангоута от 9 переборки. От 24 шпангоута до 31 переборки идут по правому борту артиллерийский арсенал, а по левому — минная каюта. Около минной каюты помещение для малых чемоданов и полотенец. В этом же отделении проходят битенги становых и запасных якорей. Под палубой висят вьюшки для коечных и бельевых лееров.

III отделение от 31 до 49 переборки. Посредине люки 1) в водяной трюм (против 36 шпангоута) и 2) в канатные ящики, патронное отделение и носовую угольную яму (против 48 шпангоута). По бортам люки 1) с левой стороны (против 38 переборки) в помещении лазарета люк в крюйт-камеру для 8-дм зарядов, 2) с обеих сторон два симметрично расположенных люка в крюйт-камеру для 6-дм зарядов. Посредине помещается 1) степс фок-мачты (против 39 шпангоута), шпиль (против 45 шпангоута) со шпилевой машинкой. По левому борту отделения помещается лазарет, а по правому каюта боцманская, аптека, каюта прислуги и каюта священника.

IV отделение от 49 до 105 переборки. Посредине находятся кожухи: 1) кожух от 53–56 шпангоута, в нем трап в кочегарное отделение, 2) кожух от 53–56 шпангоута, в нем передняя дымовая труба, вспомогательный цилиндрический котел и два хода в кочегарное отделение, 3) кожух от 73 до 80 шпангоута; в нем вторая дымовая труба, 4) кожух от 84 до 86 шпангоута; в нем два хода в кочегарное отделение, 5) кожух от 90 до 97 шпангоута; в нем третья труба, 6) кожух от 99-101; в нем ход в кочегарное отделение.

У кожухов помещаются следующие вещи: у 2 кожуха спереди два опреснителя с кипятильниками; с правой стороны помпочки для определения опреснителей и донка для вспомогательного цилиндрического котла; с левой стороны помпочки для опреснителей и ящик для хранения 19-фт мины. Между вторым и третьим кожухом — вспомогательный котел Бельвиля, а механизм от него сзади второго и спереди третьего кожуха. У 3-го кожуха: с каждой стороны по две пары кронштейнов для хранения 15-фт мин и сзади две динамо-машины с двигателями. У 4-го кожуха сзади помещена станция электрического освещения. У 5-го кожуха: спереди две динамо-машины с двигателями; с правой стороны хранение 19-фт мин; сзади пожарная помпа с котлом Шанд-Массона и два воздухонагнетательных насоса Бродерхуда. Сзади 6 кожуха — помещение для малых чемоданов и полотенец команды.

Дальше за кожухами против 104 шпангоута степс грот-мачты.

По бортам в IV отделении сзади кожухов стоят две минные пушки, около них по две пары кронштейнов для хранения их же мин. Далее от 61 до 95 шпангоута идут чемоданы команды, а за ними до 105 переборки с левой стороны — баня, а с правой — судовая мастерская; в ней токарный и сверлильный станки и паровая машинка для привода станков в движение. Под бимсами подвешены между 67 и 69 шпангоутами по три на сторону метательные мины.

V отделение от 105 до 135 переборки. В нем два машинных люка, они начинаются от 107 шпангоута, а между ними и 105 переборкой помещение для якорей сфероконических мин. Кончаются они у 123 шпангоута. Между ними и бортом от 105 переборки до 123 шпангоута идут угольные ямы, а за угольными ямами, такой же как они ширины по три со стороны офицерские каюты. Посредине отделения против 126 и 128 шпангоута стоят две вьюшки для перлиней. Спереди 135 переборки немного с правой стороны диаметральной плоскости — люк в крюйт-камеру.

VI отделение от 135–169 переборки — кают-компания. Деревянным щитом в 141 шпангоуте делится на собственно кают- компанию и буфет. Перед буфетом посредине люк в парусное отделение, а рядом с ним люк в бомбовый погреб. По бортам в буфетном отделении по одной каюте. Против 151 шпангоута проходит немного с левой стороны диаметральной плоскости баллер ручного штурвала. По бортам 7 кают на каждой стороне. В кают-компанию светлые люки 1) от 143–147 шпангоута и 2) от 153–157 шпангоута. Между 159 и 161 шпангоутом проходит бизань-мачта и кругом ее сделан диван. Между 163 и 165 шпангоутом проходит горловина в румпельное отделение.

VII отделение от 169 переборки. Посредине два люка 1) между 171 и 173 шпангоутом и офицерское провизионное отделение и 2) между 177 и 179 шпангоутом в сухарное отделение, назначенное теперь для великокняжеской провизии. От 180 шпангоута стоит кормовая минная пушка. По бортам: с правой стороны четыре офицерских каюты, с левой три каюты, из них последняя имеет при себе ванну и предназначена для Е.И.В. Великого Князя Георгия Александровича.

В жилой палубе проходят проводники электрического освещения, переговорные трубы, трубы парового отопления, паровые и паровыпускные трубы вспомогательных механизмов, воздушные трубы от минных насосов, пожарные трубы, вентиляторы и водопроводные трубы. В жилой же палубе находятся: ручки от клинкетных дверей, ручки от клинкетов магистральной трубы, клапана затопления крюйт-камер, бомбовых и минных погребов, отливные коробки эжекторов и центробежных помп.

Носовой кубрик (носовой платформы)

Эта часть судна расположена над легкой палубой, идущей от поперечной носовой угольной ямы до тарана. Над всем этим помещением идет броневая палуба, спускаясь к форштевню настолько значительно, что впереди шкиперской образует высокое, почти в рост человека, отделение между идущей горизонтально жилой палубой и спускающимся скатом брони.

Четырьмя глухими непроницаемыми переборками, идущими во всю ширину судна, часть эта разделяется на следующие меньшие отделения, начиная от форштевня: 1) малярное отделение, 2) тросовое отделение, 3) шкиперскую, 4) водяной трюм и 5) патронное отделение, окруженное угольными ямами и канатными ящиками.

1) Малярное отделение. Между штевнем и первой непроницаемой переборкой. В него ведут из жилой палубы два круглых небольших люка, имеющих вид горловин угольных ям, снабженные герметически запирающимися крышками. В палубе имеются также два люка, совершенно подобных только что описанным, которые ведут в пустое таранное отделение. Вдоль правого борта идет рундук для запасного окрасочного материала. По левому идут леера для больших запасных блоков.

2) Тросовое отделение. Над скатом броневой палубы. В него ведет просторный люк из жилой палубы, снабженный железной герметической крышкой. Ходов и люков из отделения нет. Сквозь заднюю часть отделения проходит труба для входа в ахтерлюк.

По бортам в передней части отделения устроены сетки, а в задней идут рундуки. В сетках правого борта имеется два отделения. В переднем их них укладываются запасные лопатки, а в заднем маты, кранцы и стропы. В сетках левого борта также два отделения. В переднем хранятся голики, а в заднем запасные блоки и тали. В рундуках правого борта хранятся швабры, шкентеля для бельевых лееров и запасной трос. С рундуках левого борта запасной трос. Сбоку у трубы ахтерлюка приделаны две небольшие цистерны для смолы.

3) Шкиперская. В нее ведет трап из жилой палубы, находящийся почти в середине помещения. Из шкиперской два люка, находящиеся в ее передней части, ведут правый в бомбовый погреб, а левый в минный, и третий люк, в задней части помещения ведет в водяной трюм. Вдоль обоих бортов идут шкафы, в задней части которых находится по одному небольшому рундуку. В шкафах хранится весь мелкий судовой запас, как-то: запасные койки и чемоданы команды, флагдук, парусина, нитки, кожа, свечи, лини, шкимушгар и т. п. В них же помещаются мелкие части водолазного аппарата.

В рундуках хранится мелкий запасной трос. У задней переборки по обеим сторонам люка в водяной трюм стоят две цистерны для деревянного масла; над правой из них сделаны ящики для принадлежностей освещения, как-то: светилен, протирок и т. п.: над левой такие же ящики для гвоздей и винтов. У передней переборки стоят цистерны для сала. В свободных местах по обеим переборкам развешены мелкие запасные части блоков, шлюпок шкиперского снабжения. Под бимсами шкиперской с четырех сторон люка подвешены 4 небольших вьюшки с тросом.

4) Водяной трюм. В него ведет люк из жилой палубы и имеется проход из трюма, куда цистерны доходят в шкиперскую. С левой стороны через помещение проходит труба от люка, ведущего в крюйт-камеру 8-дм орудий. В помещении находится 32 цистерны с общей вместимостью 5700 ведер воды: из них 8 лекальных цистерн, 12 цистерн прямых, но со скосами по обводу судна и 12 совершенно правильных (параллеппипедных) прямоугольных цистерн. В помещении проведены приемные трубы и шланги от ручных помп, находящихся у штилевой машинки в жилой палубе, и труба со шлангом от опреснительных аппаратов.

5) Патронное отделение. Угольные ямы и канатные ящики между четвертой непроницаемой переборкой и поперечной угольной умой.

Во все эти помещения ведет общий люк из жилой палубы. Люк ведет в центральное проходное помещение, из которого 6 дверей и одна горловина ведут в остальные части. Дверь передней переборки ведет в патронное отделение, в котором хранятся патроны 47 и 37-мм скорострельных пушек. В боковых переборках по две двери. Передние двери с обеих сторон ведут в бортовые запасные угольные ямы, куда ведет и дверь в задней переборке. Задние бортовые двери ведут в канатные ящики. За канатными ящиками идут по бортам трубы, ведущие из жилой палубы в крюйт- камеры 6-дм орудий. Наконец горловина, находящаяся в середине палубы ведет в помещение для центробежных помп. Все упомянутые двери и горловины имеют герметически запирающиеся крышки.

Кормовой кубрик (кормовая платформа)

Это помещение идет, подобно носовому кубрику, над навесной палубой, имея сверху броневую. Двумя непроницаемыми переборками оно разделено на три части. Передняя часть оканчивается у глухой переборки, отделяющей ее от машины и бортовых угольных ям. В задней части помещения броневая палуба опускается, выделяя над собой небольшое помещение, ходы в которое идут из жилой палубы (офицерские провизионные погреба).

Трюм между носовым и кормовым кубриками занят машиною, котельным отделением и угольными ямами. К передней части кормового кубрика прилегает идущее между угольными ямами отделение, занятое машинным запасом, в котором находятся цистерны с салом, маслом и мелкие запасные части. За первой переборкой с носу идут следующие 3 отделения, разделенные, как уже сказано, 2-мя непроницаемыми переборками: 1) парусная каюта с мелкими каютами по бортам, 2) отделение сухой провизии и рулевой машинки и 3) румпельное отделение. В непроницаемых переборках имеются герметически запирающиеся двери.

1) Парусная каюта с отделениями занимает место между машинным запасом и угольными ямами с одной стороны и отделением сухой провизии с другой. В это отделение ведет большой люк из жилой палубы. В задней переборке имеется дверь в отделение сухой провизии, а в палубе 5 люков: один круглый в фонарное отделение; один квадратный в минный погреб; оба этих люка помещаются в выемке, сделанной в задней части парусной каюты; две горловины в задней части отделения в коридоры гребных валов и наконец пятый проходит в виде трубы в кормовую крюйт-камеру рядом с входным люком.

В середине помещения находится парусная каюта с решетчатыми стенками. В каюте помещаются запасные паруса, койки и матрасы, брезенты и дымовые чехлы. Каюта разделена на две части горизонтальной настилкой.

По правому борту в носовой части находится небольшая каюта для минного запаса. В ней хранятся принадлежности сфероконических мин, запальные патроны, а на другой стороне находится станция аккумуляторов. Далее к корме идут рундуки: один для гороха, другой для крупы. В этом последнем сделана выемка для горловины в коридор гребного вала.

Вдоль левого борта в носовой части идут 2 патронных отделения. Переднее для патронов 37 и 47-мм пушек Готчкисса, а заднее кроме того, и для ружейных патронов. Между трубой, ведущей в крюйт-камеру, и передним патронным отделением находится запасное патронное отделение для холостых, салютационных патронов к 47-мм пушкам. Далее к корме по борту идут рундуки, один для крупы, другой задний для овсяной муки; в этом последнем находится люк, идущий в коридор гребного вала. С правой стороны под бимсами идут рельсы от минного погреба до входного люка для подачи сфероконических мин. Кроме того, в правом переднем углу помещения находятся запасные аккумуляторы сжатого воздуха для минных аппаратов.

2) Отделения сухой провизии и рулевой машинки, между парусной каютой и румпельным отделением. В него ведет дверь из парусной каюты и небольшая горловина их кают-компании. Из отделения одна дверь ведет в румпельное отделение и один люк в отделение трюма для сухой провизии. По правому и левому борту впереди помещения находятся две большие каюты для сухарей. Между ними идет коридор, среди которого сделан вышеупомянутый люк. За каютами коридор расширяется и образует отделение рулевой машинки, которая вместе с боевым штурвалом помещается посредине. По правому борту идут две небольшие каюты; передняя — матросский карцер, а задняя для чая и сахара. По левому борту две таких же каюты: передняя для мыла и табака, а задняя — второй матросский карцер.

3) Румпельное отделение между переборкой и подзором фрегата.

В помещение идет дверь из предыдущего отделения. В помещении находится румпель с тележкой и штуртрос. Кроме того, к кубрику же относится отделение для офицерской провизии, которое образуется свесом броневой палубы, и продолжение горизонтальной жилой палубы. В это помещение ведут люки из жилой палубы.

Ведомость к запасным вещам по части шкиперской фрегата «Память Азова»

Наименование вещей Счет Вес пуд фунт Матросских коек на каждого нижнего чина по комплекту полагается 2 койки 1082 — — Матросских пробковых тюфяков 541 — — В запас для заграничного плавания, считая 10 % коек 105, а тюфяков в запас принято 25 — — Чемоданов матросских больших 541 — — Чемоданом матросских малых 541 — — Фонарей для отличительных огней 4 — Фонарей для топовых огней 2 — — Фонарей для штаговых огней 2 — — Фонарей ручных 25 — — Фонарей местных 52 — — Фонарей для отличительных огней и минных катаров 12 — — Запасные паруса: Фок, кливер, фор-стенги-стаксель, фока- стаксель, фор-марсель, фор-брамсель, грот-марсель, грот-брамсель, фор-трисель, грот-трисель, контр-бизань 1 Запасной рангоут: Утлегарь 1 — — Грот-брам-рей 1 — — Выстрел 1 — — Якоря становые с деревянными штоками Правый № 145 1 295 — Левый № 144 1 282 — Якоря запасные с железными штоками Правый № 407 1 238 10 Левый № (не принят) 1 260 10 Стоп-анкер № 79 с железным штоком 1 60 6 Верпа с железными штоками Правый №№ 25 и 31 по 2 19 7 Левый №№ 12 и 15 по 2 28 8

Ревизор лейтенант Петров

Трюм

Впереди первой непроницаемой переборки находится таранное отделение. Сюда сходится большая часть продольных креплений судна, и потому отделение это рассчитано на многие мелкие части и по тесноте не имеет специального назначения. Вход в него идет из малярного отделения в кубрике через 2 горловины.

В следующей палубе имеется снова горловина, и все они снабжены геометрическими крышками. За таранным отделением идет провизионный погреб, где помещается вся мокрая провизия фрегата, как-то: вино, уксус, масло, солонина, капуста, соль. Вход в помещение идет через особую трубу, проходящую сквозь тросовое отделение и выходящую в жилую палубу. Других ходов в него не имеется. С обеих сторон идут глухие непроницаемые переборки. У передней переборки выделено место для ледника.

Далее следует отделение минного и бомбового погребов. Оно разделяется на 2 части продольной переборкой и отделено от следующего за ним водяного трюма также непроницаемой переборкой. Входы в оба погреба идут из шкиперской. В правом бомбовом погребе помещаются снаряды 6-дм и 8-дм орудий фрегата. В певом минном — зарядные отделения мин Уайтхеда, числом 15, метательных мин 6 и 8 мин шестовых.

Далее следует водяной трюм, отделенный 4 глухой непроницаемой переборкой от крюйт-камеры 6- дм орудий. Среди этого помещения ближе к корме находится крюйт-камера 8-дм орудий, в виде особой коробки, окруженной с 3-х сторон водяным трюмом. В нее ведет особая труба из жилой палубы, идущая сбоку самого помещения.

Помещение трюма общее с лежащим над ним водяным же отделением, находящимся на уровне кубриков. Кроме люка из жилой палубы в верхнюю часть, имеется еще трап из шкиперской в нижнее отделение. Цистерны окружают крюйт-камеру с трех сторон, и кроме того, верхний их ряд проходит над самым этим помещением. Водяной трюм описан при кубриках.

Еще к корме помещается крюйт-камера 6-дм орудий с двумя трубами, ведущими от люков в жилой палубе. Трубы эти идут по обеим сторонам снаружи канатных ящиков, которые здесь удлиняются по направлению к носу. Трубы равно, как и канатные ящики, лежат сзади крюйт-камеры. Между канатными ящиками, как и в кубрике, помещается центральное отделение. Ход в это отделение через круглую горловину, в центральном же отделении кубрика, находящемся непосредственно над нами.

Из центрального отделения широкий проход ведет в помещение для центральных помп главной водоотливной системы. По обоим бортам отделения проходят запасные угольные ямы. За этим отделением идет прямо носовая кочегарная передней пары котлов. За кочегарными отделениями, разделенными непроницаемыми переборками, следует машина.

Из машины вдоль обоих бортов идут гребные валы, коридоры которых начинались из нее, идут далее по обе стороны всего кормового трюма. За машиной над отделением машинного запаса помещается отделение центробежных помп, вполне сходное с соответствующим помещением в носу, и бомбовый погреб, Оба эти помещения лежат впереди той непроницаемой переборки, которая, отделяя парусную каюту спереди, спускается далеко до двойного дна.

В отделение центробежной помпы ведет только дверь из машины. В бомбовый погреб из жилой палубы идет в правой задней его части особая труба; в нем хранятся снаряды 6-дм орудий, а далее к корме, определенное спереди и сзади так-же непроницаемыми переборками, фонарное отделение.

В крюйт-камеру ведет особая труба, проходящая через парусную карту ближе к левому борту и оканчивающаяся в жилой палубе рядом с люком в это последнее помещение.

В фонарное отделение ведет один только небольшой, круглый люк из парусной каюты. В отделении, кроме фонарей, помещаются 30 больших аккумуляторов для освещения крюйт-камер и погребов. Еще далее к корме идет минный погреб для 40 сфероконических мин, отделенный последней непроницаемой переборкой от трюмного отделения сухой провизии. Для входа в минный погреб служит люк в парусной каюте, а в отделении сухой провизии имеется люк из кубрикового коридора, идущего из парусной каюты к рулевой машине.

Отделением сухой провизии заканчивается ряд трюмов фрегата.

Мичманы граф Кейзерлинг, Стеценко, Лепко, Менделеев

Механизмы

Главный механизм фрегата построен на балтийском Механическом и Судостроительном завсде в С. — Петербурге. Постройка механизма начата в 1887 г., окончена осенью 1889 г. Механизм, изготовлен по чертежам английского инженера Кирка, тройного расширения состоит из двух отдельных машин с вертикально опрокинутыми цилиндрами по 4250 индикаторных сил каждая и приводящих в движение свой особый гребной винт.

Вес машин — 414 т; вес валов и винтов — 110; вес котлов с приборами — 464 т; вес воды в котлах — 162 т; общий вес — 1 150 т.

Каждая машина имеет по три цилиндра: высокого давления диаметром 41 дм; среднего давления диаметром 60 дм, низкого давления диаметром 90 дм. Толщина стенок цилиндров: высокого давления 2,5 дм; высокого давления 13/8 дм; среднего 13/8; длина хода поршня 39 дм.

Цилиндры среднего и низкого давления имеют вставные рабочие части. Толщина стенок вставной части цилиндра среднего давления равняется 1,5 дм. Ширина пространства между наружной стеной вставного цилиндра и внутренней стенкой самого цилиндра, т. е. паровой рубашки 1 дм.

Толщина стенок вставной части цилиндра низкого давления равняется 13/8 дм, а толщина паровой рубашки 1¼ дм. Крышки цилиндров среднего и низкого давления пустотелые и обогреваются паром. Переход пара из цилиндров высокого давления в цилиндры среднего и низкого давления совершается при помощи золотников и промежуточных резервуаров. Все цилиндры имеют круглые поршневые золотники. Цилиндры высокого и среднего давления имеют по одному золотнику, а цилиндр низкого давления имеет два круглых поршневых золотника, связанных между собой поперечиной, которую движет одна золотниковая тяга.

Золотниковые поршни для движения своего вверх не имеют вспомогательных цилиндров, а уравновешиваются сами собой, вследствие разности веса верхних и нижних золотниковых поршней, а именно верхние поршни весят 13 пуд. 16 фт, нижние поршни весят 14 пудов. Диаметр золотникового поршня верхнего 23 дм; нижнего 25 дм; длина хода золотников 15 дм. Для перемены хода и движения золотников главные машины снабжены особым парораспределительным прибором систем Кирка, состоящим из системы рычагов, имеющих радиальное движение. Главные преимущества этого привода перед кулисой Стефенсона:

1) Более правильное парораспределение.

2) Нет надобности устраивать особый прибор для отсечки пара, усложняющий машину и вызывающий большое трение, а это достигается самим приводом, давая больший или меньший угол сектору с золотниковой тягой.

3) Пускание машины в ход производится легче с любой точки остановки; в этих видах, при толчках, с которых машина с трудом трогается, можно удлинить приток пара на ту же сторону поршня, увеличив, сколько возможно, угол наклонения кулисы. При помощи рычажного привода степень отсечки можно варьировать от 0,3 до 0,8 хода поршня.

Движение золотникового привода на передний и задний ход производится особой паровой машинкой и не может быть выполнено вручную. Каждая из главных машин имеет свой особый медный трубчатый холодильник следующих измерений: диаметр 6 фт 8,5 дм; высота 15 фт 10 ¾ дм; длина трубок 10 фт 5 ¾; число 4496 шт.; охлаждающая поверхность 9048 к. ф.; вес воды в холодильнике 391 пуд. Холодильник установлен вертикально. Отработанный пар из цилиндра низкого давления поступает в холодильник и идет внутри трубок, а циркуляционная вода окружает трубки. Циркуляция воды в холодильнике производится при помощи циркуляционной помпы. Циркуляционные помпы спроектированы таких измерений, что, в случае порчи какой-нибудь из помп, другая в состоянии циркулировать воду в обоих холодильников за раз. Кроме того, циркуляционная помпа, в случае пробоины в машинном отделении, может быть переведена для действия из трюма, а в этом случае она выбрасывает до 1600 ведер в минуту.

Гребные винты:

Число винтов 2; число лопастей на каждом винте 4; диаметр винта 17 фт 3 дм; шаг винта 23 фт; вес одного винта с принадлежностью 810 пуд.

Главные паровые котлы построены также Балтийским заводом из русской стали, изготовляемой Александровским сталепрокатным заводом в С.-Петербурге, кроме желобчатых топок патента Фокса в Лидсе, которые выписаны из Англии.

Главные котлы цилиндрические двойные. Толщина стенок цилиндрической части корпуса 1,5 дм;, толщина листов задних и передних стенок 7/8 дм; диаметр заклепок для наружного корпуса 15/16; число главных котлов 6; рабочее давление 130 фун.; нагревательная поверхность дымогарных трубок 2838 кв. ф.; нагревательная поверхность топок и огневых ящиков 486 кв. ф.; нагревательная поверхность общая 3324 кв. ф.; число фут общей нагревательной поверхности на IHP 2,35 кв. ф.; колосниковая поверхность 135,8 кв. ф.; объем парового пространства 680 куб. ф.; диаметр котла средний — 15 фт ¾ дм; длина котла 16 фт 3 дм; диаметр топок средний 4 фт 13/8 дм; длина колосников 5 фт 6 дм; диаметр дымогарных трубок 3 1/3; длина 6 фт 5 ¾ дм; число дымогарных трубок всех 3204; число топок в котле 6; число дымовых труб 3; диаметр трубы наружный 8 фт 6 дм; отношение площади носовой трубы к площади колосников 1/7,94; кормовой и средней труб 1/89; высота трубы 34 фт 7 дм.

Один вспомогательный котел цилиндрический, а другой системы бельвиля трубчатый, оба котла помещаются в жилой палубе. Обыкновенный вспомогательный котел построен на 75 фунтов и может давать пар ко всем вспомогательным механизмам фрегата. Элементы этого котла: средний диаметр 9 фт 19/16 дм; длина котла 8 фт; толщина листов корпуса 9/16 дм; вес котла 547 пуд.; вес воды в котле 6,8 т; полная нагревательная поверхность 773,35 кв. фт.

Вспомогательный котел Бельвиля также служит для всех вспомогательных механизмов фрегата и имеет следующие измерения: ширина котла 5 фт 1 0 дм; длина 6 фт; высота 6 фт 10 дм; нагревательная поверхность 431,79 кв. фт; площадь колосниковой решетки 185 кв. ф.; приблизительный вес с водой 412 пуд.

Шпилевая машинка

Канатный шпиль на фрегате обыкновенно приводится в движение специальной паровой машинкой, находящейся в носовой части жилой палубы — в так называемом шпилевом отделении, при надобности шпиль может быть вращаем также и вручную.

Сама паровая машина, исполненная английской фирмой Бакстер, состоит главным образом из двух вертикальных цилиндров, расположенных вдоль оси фрегата; между цилиндрами помещаются их круглые золотники, и с правой стороны этого продольного ряда находится коробка плоского переводного золотника, который дает возможность изменять направление движения машинки для перемены направления вращения шпиля; достигается это подниманием и опусканием рычажной ручки, находящейся с левой стороны машины и сообщенной с золотником.

Машинка эта получает пар по главной паровой трубе вспомогательных механизмов из вспомогательных котлов или же из главных через клапан, уменьшающий давление, находящийся в машинном отделении, и, рассчитывая на минимальное давление, она имеет около 18-ти номинальных сил, считая оба ее цилиндра с двойным действием. Ход поршней этих цилиндров по 11 дюймов, и диаметра они также одинакового по 16 дюймов, а максимальное рабочее давление равняется 7 5 фунтам. Оборотов эта машинка может дать около 120-ти в минуту. Штоки поршней цилиндров действуют посредством шатунов на кривошипы коленчатого вала машинки. Вал этот, будучи плотно укреплен стоящими на палубе шпилевого отделения подшипниками и не имея возможности двигаться вдоль своей оси, имеет наглухо насаженный на его кормовую поверхность бронзовый червяк, который, следовательно, вращаясь в ту и другую сторону при движении машинки, приводит в прямое и обратное вращательное движение скрепленное с ними, насаженное на ось шпиля зубчатое колесо, о разобщении которого от оси и приходится каждый раз заблаговременно заботиться при действии шпиля вручную.

Ось шпиля нижним своем основанием хорошо укреплена в подпятнике, стоящем на палубе шпилевого отделения. Детали этой машинки настолько прочны, что якорная цепь может быть во всякое время застопорена самой машинкой, когда последняя будет остановлена, и затем напряжение якорной цепи уже может быть сдерживаемо ею без помощи других стопоров. Якорная цепь свободно поднимается вверх из цепного ящика через прорез в палубе шпилевого отделения; по этому отделению она проходит так свободно и лишь наверху его у самой кормовой переборки вступает в железный ящик, врезанный в основание батарейной палубы, где перегибается по колесу, свободно вращающемуся около своей, укрепленной в упомянутом ящике и перпендикулярной длине фрегата оси. Колесо это имеет по окружности впадины для звеньев.

Рулевая машинка

В кормовой части фрегата, под жилой палубой, находится в рулевом помещении отдельная паровая машинка, служащая обыкновенно для управления рулем. Движение при посредстве двух пар цилиндрических зубчатых колес и оси, на которую насажена одна из этих пар, передается от коленчатого вала машинки другому, проходящему под ней по направлению длины фрегата и вступающему через сальник непроницаемой переборки в соседнее румпельное отделение, где конец этого последнего вала укреплен на двух подшипниках, между которыми помещается надетая на него наглухо зубчатка, приводящая в движение сцепленную с ней бесконечную цепь Галля. Эта цепь замыкается скользящей в направлении ширины фрегата по металлическому направляющему бруску ползушкой, в прорези которой в свою очередь скользит конец румпеля, делающий розмахи вправо и влево при прямом и обратном движении ползушки, а следовательно, и упомянутой цепи, которую эта ползушка замыкает.

У самой кормовой переборки помещения рулевой машинки, на валу, идущему к румпелю, насажено большое цилиндрическое колесо, служащее для соединения руля с ручным штурвалом. Происходит это при помощи шестерни, скользящей вдоль шпонки по горизонтальному стержню ручного штурвала, находящемуся тут же слева над машинкой. Сама паровая машинка состоит из двух горизонтальных цилиндров двойного действия, расположенных перпендикулярно длине судна; между ними в одной же горизонтальной плоскости помещаются два их круглых золотника с эксцентриками, а посредине этого ряда проходит цилиндрический же переводной золотник. Машинка эта общеупотребительной конструкции Мак Фермана Грея изготовлена английской фирмой Форстера; пар к ней проведен от главной паровой трубы вспомогательных механизмов из вспомогательных котлов или из главных через клапан уменьшающий давление.

При минимальном давлении рабочего пара она дает около 12 номинальных сил, совершенно достаточных для возможных сопротивлений руля фрегата. Длина хода ее поршней по 10-ти дюймов, и диаметр их также по 10-ти дюймов. Оборотов эта машинка может развить около 200. Движение от поршней через шатуны и кривошипы передается здесь валику, лежащему на верхней левой стороне машинки по длине судна. На этот валик наглухо насажена шестерня, сцепленная с большим зубчатым колесом, сидящим также неподвижно на другом параллельном валике, на котором в свою очередь наглухо насажена другая шестерня, которая уже сцепляется зубьями с большим колесом, сидящим на валу, приводящим в движение зубчатую цепь Галля.

Особенность устройства подобного рода машин, как известно, состоит в том, что они имеют приспособление, посредством которого машинка стопорится, когда руль отклонится на необходимый угол, и затем уже руль удерживается в данном ему положении до тех пор, пока машинка не будет вновь пущена в ход движением штурвала. Привод от парового штурвала к рулевой машинке состоит из железных трубок в 2¼ дм диаметра, заменяющих оси вращения, которые между собой скреплены неизменяемыми трубчатыми же муфтами на поперечных диаметральных болтиках, а в местах пересечения, или же где оси совсем не сходятся и почти параллельны, там поставлены зубчатые конические и цилиндрические колеса.

Поддерживается привод всюду кронштейнами: от паровой машинки он идет на верхний передний мостик в оба его отделения, где имеются попарно два колеса и два медных штурвальных стакана, один из которых помещается в верхнем отделении, а другой в броневой рубке мостика; в случае порчи верхнего штурвала нижний стакан дает возможность управлять штурвалом, помещенным в боевой рубке. Вместе взятые сопротивления движению привода от парового штурвала столь незначительны, что колесо может быть вращаемо, а следовательно, руль перекладываем лишь одним человеком.

Вентиляция

На фрегате существует для помещений, находящихся преимущественно в трюме и мало доступным наружному воздуху, система вдувной вентиляции. Она состоит из четырех прямоугольных магистральных труб, проходящих по верху жилой палубы в носу и корме по обоим ее бортам. Эти магистральные трубы имеют круглые вертикальные отростки, выходящие своими открытыми концами в те помещения, которые именно и нуждаются в освежении их наружным воздухом. Свежий воздух попадает в означенную систему через упомянутые магистральные трубы, куда он нагнетается паровыми воздуходувками, предназначенными для форсированной тяги кочегарен.

Каждый отросток, выходящий из свой магистральной трубы, сложен заслонкой, которая может быть закрываема в том случае, если имеется крайняя потребность в усиленной тяге кочегарен, а оздоровляемое помещение может быть оставлено на некоторое время без усиленного туда притока наружного воздуха. Передние воздуходувки носовой кочегарни снабжают правую и левую носовые магистральные трубы, а задняя воздуходувка кормовой кочегарни гоняет воздух по правой и левой кормовым магистральным трубам, которые идут в помещения со взрывчатыми веществами, находятся деревянные колена с поставленным поперек в них рядом медных сеток; которые, обладая значительной теплоемкостью, предназначены для того, чтобы изолировать опасное помещение от действия грозовой молнии в том случае, если бы последняя направлялась во время грозы по круглым вертикальным металлическим коленам отростков от магистральных вентиляторных труб как по наиболее удобному пути для прохождения электрического тока.

Водопроводы

Водопроводы для различных потребностей на фрегате устроены следующим образом.

Под полубаком поставлены две железные цистерны, служащие резервуарами соленой воды, для командных гальюнов, лазаретных и офицерских ватерклозетов и для душей в бане для кочегаров. В сами же цистерны вода поступает через носовой кингстон с левой стороны при помощи двух ручных насосов, поставленных в носовой части батарейной палубы с правого и левого борта.

У кормовой переборки шпилевого отделения укреплены два ручных насоса, которые берут пресную воду из водяного трюма и подают ее в лагуны для питья команды, в цистерну Криза, в офицерский и командный камбузы, в командные умывальники на верхней и батарейной палубах, в лазаретный умывальник и ванну.

Таблица окладов денежного и морского содержания офицерских и медицинский чинов

Береговое содержание Морское довольствие жалование столовые добавочное внутреннее заграничное Чины и должности в год в месяц в год в месяц в год в месяц в месяц руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. Командир капитан 1 ранга 1080 90 1995 166 25 496 80 41 40 366 420 Старший офицер капитан 2 ранга 900 75 729 60 75 141 174 Лейтенант вахтенный начальник 57 б1 48 183 15 25 87 105 Лейтенант вахт. нач. и команд, роты 576 48 366 30 50 87 105 Лейтенант ревизор 576 48 420 35 87 105 Лейтенант старш. артиллер. офицер 576 48 540 45 129 162 Лейтенант минный офицер 1 разряда 576 48 540 45 129 162 Мичмана вахтен. и сверх комплекта 504 42 183 45 60 72 Старший штурман штабс-капитан 576 48 540 45 129 162 Младший штурман подпоручик 468 39 183 15 25 - 60 72 Старший инженер-механик 900 75 720 60 141 174 I Гомощ. старш. механ. мин. механик 576 48 183 15 25 105 81 75 87 105 Младший инженер-механик 468 39 183 15 25 60 72 — Старший судовой врач 888 74 552 46 82 80 6 90 141 174 Младший судовой врач 696 96 58 08 276 23 - 87 105 — Содержатели: кол еж. регистраторы: Шкипер 414 34 50 288 24 78 96 Комиссар артиллер. и машинный 414 34 50 216 18 48 66 Священнослужитель 60 72

Таблица окладов денежного берегового и морского содержания, получаемого нижними чинами во время внутреннего заграничного плавания

Чины, звания и должности Штатное береговое Добавочное береговое Морск. до вольст. в месяц Добавочное морское в год в месяц в год в месяц внутренне заграничное в год в месяц руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. руб. коп. Боцман 72 6 14 21 Боцманмат 36 3 - 4 20 6 30 Боцманмат фельдфебель 36 3 14 40 1 20 4 20 6 30 Квартирмейстер 18 1 50 3 30 4 95 Квартирмейстер марсовой старшина 18 1 50 3 30 4 95 10 80 90 Старшим комендор 18 1 50 5 40 45 3 30 4 95 10 80 90 Старший минер 18 1 50 5 40 45 3 30 4 95 10 80 90 Матросы рулевые и сигнальщики 9 90 82½2 75 1 20 10 80 90 Матрос марсовый 9 90 82½2 75 1 20 5 40 45 Матросы 1 статьи 8 10 67½ 75 1 20 Матрос минер 8 10 67½ 5 40 45 75 1 20 10 80 90 Матрос водолаз 8 10 67½ 3 30 4 95 Матросы 2 статьи 6 30 52½ 60 90 од шкипер, баталер, артиллерийск. и машинный содержатель 1 статьи 54 4 50 8 25 12 45 63 5 25 Фельдшер 1 статьи 54 4 50 8 25 12 45 63 5 25 Писарь 1 статьи 54 4 50 4 20 6 30 Ложник, плот., коноп., паруси, и кок 9 75 2 40 3 60 Машинный квартмрмейстер 1 статьи 54 4 50 8 25 12 45 Машинист 1 статьи 17 10 1 42½ 3 90 5 85 Машинист 2 статьи 14 40 1 20 3 60 5 40 Кочегар 1 статьи 14 40 1 20 3 60 5 40 Кочегар 2 статьи 9 75 2 40 3 60 Минный машинист 17 10 1 42½ 3 90 5 85 10 80 90 Матросы, испол. обязан, кочегаров По своему призванию 2 40 3 60 Сверх-срочнослужие: боцман По своему званию 120 10 Прочие унтер-офицеры 84 7 Рядовые 48 4

Ревизор лейтенант Петров

В жилой палубе к передней стенки кожуха из носовой кочегарки поставлен ручной насос, который берет пресную воду из водяного трюма и подает ее на верхнюю и батарейную палубы с помощью кранов для мытья командного белья.

Посредством ручного насоса, помещенного в кочегарной бане, накачивается пресная вода из цистерны водяного трюма в цистерну, находящуюся в батарейной палубе у грот-мачты, а из нее вода поступает в кочегарную баню, в кают-компанейский буфет и в ванны, поставленные в кормовом минном отделении. В отделении кормового минного аппарата поставлены два ручных насоса — с левого и правого борта; первый берет соленую воду из кингстона для заливания коридорных подшипников и гонит ее в левую цистерну на полуюте, из которой соленая вода расходится во все ванны и клозеты кормовой части батареи, к ваннам и клозетам в отделении минного орудия, в адмиральскую и капитанскую уборные.

Правый ручной насос берет пресную воду из цистерны в батарейной палубе, подает ее в цистерну, находящуюся на полуюте, откуда вода поступает к четырем ваннам в кормовой части батарейной палубы.

Водоотливная система

Водонепроницаемыми переборками фрегат разделен перпендикулярно диаметральной плоскости на 14 водонепроницаемых отделений 13-ю переборками, идущими от киля до жилой палубы на шпангоутах 25, 39, 69, 85, 101, 127, 151–155 и до батарейной на шпангоутах 9, 49, 105, 135 и 169.

Междудонное пространство, простирающееся от 30 до 155 шпангоута, разделено непроницаемыми флорами на 18 отделений на шпангоутах 9, 25, 33, 34, 49, 59, 69, 77, 85, 95, 105, 115, 125, 135, 145, 155 и 169.

В каждом отделении междудонного пространства имеется особый приемник, связанный с общей 4 дм трубой, идущей по правому борту фрегата от 9 до 169 шпангоута. Общая труба сообщена с пожарным насосом и представляет единственное средство для откачивания воды из междудонного пространства.

Кроме вышеупомянутых приемников из междудонного пространства, общая труба имеет приемники с верхнего дна котельных отделений. Она по всей длине разделена на 4 части клапанами у переборок 53, 104 и 135 и имеет клапана приемников с нижнего дна, выведенные на жилую палубу, кроме котельных отделений, которые помещены на самой трубе.

Вдоль всего фрегата выше второго дна от 9 до 169 шпангоута идет магистральная труба диаметром 14,5 дм. В машинном отделении она помещена в междудонном пространстве. Магистральная труба, разделенная на три части двумя клинкетами (у 53 и 1)5 шпангоута), имеет 11 приемных коробок и двг концевых клапана (у 9 и 169 шпангоута) и, таким образом, может брать воду из всех отделений фрегата.

С магистральной трубой связаны следующие водоотливные средства: две центробежные помпы Гвина по 500 ведер в мин. каждая; два инжектора Фридмана по 280 ведер в 1 мин. каждый; пожарная помпа 250 ведер в 1 мин.; трюмная помпа 200 ведер в 1 мин.

В случае значительной прибыли воды в каком- либо из отделений можно с помощью магистральной трубы сообщить ее с верхним дном машинного отделения, откуда могут брать обе циркуляционные помпы от главных холодильников (по1600 ведер в мин. каждая).

По левому борту фрегата идет 4-дм пожарная труба от 31 до 169 шпангоута, имевшая в каждой палубе по три двойных отростка и по одному 8 шкиперской и парусной. Пожарная труба сообщена с пожарной помпой (в машинном отделении) и специально пожарной помпой Shand. Mason’a 166.6 ведер в 1 мин. на 150 фт.

Кроме того на батарейной палубе помещены 5 помп Даутона 7 дм, берущих воду из кингстонов и имеющих по одному отростку в батарейной и верхней палубах (по 20 ведер в 1 мин.).

В носовой и кормовой частях фрегата под платформами расположены крюйт-камеры, бомбовые и минные погреба, для затопления которых имеются две распределительные клапанные коробки, сообщенные с 5-ю кингстонами. Штоки клапанов выведены на жилую палубу и имеют маховики с надписью того отделения, которое может быть затоплено.

Для выпуска воды из каждого затопленного отделения имеется сточный клапан, отводящий воду в сточную трубу, сообщенную с коробками магистральной трубы. Штоки всех клинкетов, клапанов приемных коробок магистральной трубы и концевых клапанов, а также пяти клинкетных дверей, отделяющих котельные отделения и коридоры гребных валов, выведены на жилую палубу и имеют палубные втулки с соответствующими надписями.

Старший инженер-механик Микков, помощник старшего инженер-механика Антонов 2-й, инженер-механик Мельников, трюмный инженер-механик Крац.

Фотографии

“Память Азова” спускают на воду. 20 мая 1888 г.

В Пирее. 1890 г.

В плавании под парусами

Во время парусных учений

Корабельный оркестр

Во время артиллерийских учений

В Тулоне. 1890-е гг.

В Средиземном море

В Пирее. 1890 г.

Прибытие и проводы королевы Эллинов великой княжны Ольги Константиновны

Командир “Памяти Азова”

капитан I ранга Н.Н. Ломен

Во время парусных учений

Под флагом цесаревича

В Сингапуре. Февраль

1991 г.

В Бомбее с “Владимиром Мономахом ”

Декабрь

1890 г.

Во время отдыха

На корабль прибыл цесаревич. 1890 г.

На “Памяти Азова” во время приборки и ремонтных работ

В Суэцком канале

Погрузка угля на фрегат

В Средиземном море

Во Владивостоке. Весна 1891 г.

У берегов Японии

В доке. Нагасаки. 1890-е гг.

На кормовом мостике

На фото вверху: в Чифу. 1895 г.

Корабельный театр, (фото внизу)

На Балтике 1890-е гг

1902 г. “Память Азова” в Учебно-Артиллерийском отряде.

1902 г.

“Память Азова”

в Учебно — Артиллерийском

отряде.

1902 г.

На “Память Азова”

прибыл Вильгельм II

Учебно — Артиллерийский отряд выходит на стрельбы (на фото справа)

1902 г “Память Азова”

на стрельбах

На борту “Памяти Азова” после стрельб. Салют на Ревельском рейде

На “Памяти Азова” летом 1906 г. Нефед Лобадин призывает к восстанию.(С картины художника Ю.Непринцева)

Матросы с “Двины”

В дни восстания. (Фото сделано с одного из финских судов)

На баке учебного судна “Двина” (б.“Память Азова”)

Учебное судно “Двина” (б.“Память Азова”). 1910-е гг.

Учебное судно “Двина” (б. “Память Азова”). 1910-е гг.

В доке. Кронштадт 1910-е гг.

Корабельные работы и отдых. 1910-е гг.

Во время утреннего осмотра.

Практические занятия с минерами

На Ревельском рейде. 1910-е гг.

В составе Учебно-Минного отряда. 1910-е гг. В годы первой мировой войны

На митинге, Кронштадт 1917 г.

1917 г. “Двина” вновь стала “Памятью Азова”

В Кронштадтской гавани в период с 1919 по 1921 гг.

Кронштадт лежал в полутьме. Все замерло и умирало без сопротивления…

Далеко впереди, там, где стояли корабли, слабой звездочкой светился фонарь. В этом месте было особенно жутко. На темно-сером ночном небе вырисовывался высокий и стройный силуэт старого корабля, крейсера “Память Азова”. Раньше он ходил и под парусами, и поэтому мачты его, по сравнению с нынешними, были необычайно высоки. Когда покойный Государь был еще Наследником, он совершал на этом корабле кругосветное плавание.

Сейчас “Память Азова” напоминал своим обликом старого родовитого вельможу, впавшего в ужасную нищету. Он был грязен, некрашен, исцарапан во время последнего, совершенно невероятного перехода, через ледяные поля из Гельсингфорса в Кронштадт. Свет получали с берега, чтобы не тратить угля на освещение, и теперь, вероятно, контакт был прерван, так как на корабле царила абсолютная темнота.

Комментарии

1

Впоследствии управляющий Морским министерством, посетив фрегат 12 декабря, приказал не ставить минные носовые аппараты на фрегат.

(обратно)

2

Данные заимствованы из вышедшей в прошлом году брошюры лейтенанта Петрова 12-го под заглавием “Корабль ”Азов“ в Наваринском сражении”и из “Кронштадтского Вестника”. (Прим. ред. Морского Сборника)

(обратно)

3

Пребывание крейсера во Владивостоке было омрачено несчастным случаем, произошедшим на практических стрельбах 3 августа 1891 года: преждевременно воспламенился учебный заряд в каморе восьмидюймового орудия. Девять человек получили легкие ожоги, один был госпитализирован. По заключению следствия — причиной несчастного случая стала “излишняя ” торопливость при перезарядке орудия. 

Это был первый несчастный случай на корабле: пребывание на судне цесаревича влияло на “корабельный уровень жизни” так, что смерти и побеги были единичны, а среднесуточная посещаемость лазарета не превышала трех человек в день.

С этой точки зрения любопытны результаты следствия “о побеге с корабля во время стоянки в Коломбо музыканта корабельного оркестра”. Осмотр вещей не вернувшегося с берега матроса показал отсутствие сколько — нибудь ценных вещей, кассир подтвердил, что беглый всегда старался получить деньги серебром и, по-видимому, копил их. Опрос же сослуживцев показал, что по уходе из Владивостока он высказывался, что по личным мотивам “В Россию ему теперь возвращаться незачем”.

(обратно)

4

Вырвавшись из когтей трудно прогнозируемого “дракона” Дубасова, Е.А. Трусов (1855–1904 гг.) смог в условиях Балтики восстановить свои силы и психику. 12 января 1898 г. он был назначен командиром броненосца береговой обороны “Броненосец”, в январе 1899 г. окончил курс Морской академии. 24 августа 1900 г. он, по-видимому, при содействии вернувшегося на Дальний Восток Е.И. Алексеева (он в 1899–1903 гг. занимал должность Главного начальника и командующего войсками Квантунской области и Морскими силами Тихого океана, а с 30 июля 1903 г. Наместника на Дальнем Востоке) был назначен командиром минного крейсера “Всадник ”, 23 апреля 1901 г. — мореходной канонерской лодки “Сивуч ”, 11 февраля 1902 г. — командиром Квантунского флотского экипажа, 14 апреля 1902 г. произведен в капитаны 1 ранга, 30 апреля 1902 г. назначен временно заведующим миноносцами в Порт-Артуре. 

22 августа 1902 г. Е.А. Трусова назначили и.д. помощника командира Порт-Артура. С ноября 1902 по май 1903 г. он состоял и.д. начальника Морского штаба Квантунской области, а 22 сентября 1903 г. вступил в командование крейсером “Рюрик”, погиб с кораблем в бою с японскими крейсерами 2 августа 1904 г. в Корейском проливе — P.M.).

(обратно)

5

Следует отметить, что эта весьма добродушная статья написана за несколько дней до Цусимского изничтожения. (Прим. ред. альм. “Боевые корабли мира ”)

(обратно)

6

“Память Азова” поднят в декабре 1923 г. 16 ноября 1924 г. введен в Кронштадтский док. 16 апреля 1925 г. после заделки всех пробоин использовался как склад. Разобран в 1927-29 гг. (Прим. ред. альм. “Боевые корабли мира”)

(обратно)

7

Здесь и далее так в документах. Правильно “Жемчужин”.

(обратно)

8

По “Международному своду сигналов “Мое судно незараженное, прошу предоставить мне свободную практику”.

(обратно)

9

(Из книги “Восстания в Балтийском флоте в 1905-06 гг." Сборник статей и документов. Составитель И.В. Егоров. Издательство “Прибой”. Ленинград 1926 г.)

(обратно)

10

По материалам двухтомного дела № 201 за 1906 год главного военно-судного управления (2, отд. Ill секции Л.Ц.И.А. Морской архив).

(обратно)

11

Из газеты “Красная Летопись”, № 2 (13), 1925 г. (Исторический журнал Ленинградского Истпарта, Ленинград, Гос. Изд.).

(обратно)

12

Из журнала “Морские Записки”, том 6, № ¾, декабрь 1948, стр. 3-18, том 7, № 1. Март 1949, стр. 3- 13, том 8, № 2. июнь 1949, стр. 16–31. Нью-Йорк, США.

(обратно)

13

Крыжановский Николай Николаевич (1886–1964 гг. Париж.)

(обратно)

14

Тетерин был в бегах до войны. Во время войны он явился с повинной. В революции он был на красном Онежском фронте и, насколько я знаю, был убит в бою. — Н. К.

(обратно)

15

Все даты по старому стилю.

(обратно)

16

Еще во времена парусного флота чиновников содержателей имущества почему-то называли “петухами”.

(обратно)

17

Если говорить о ныне модных двойных стандартах, то следует отметить, что суд над адмиралом Небогатовым, сдавшим в плен за 14 месяцев до этого целую эскадру был совсем другим. Небогатое таки не был наказан и окончил жизнь дома в своей кровати. По тому, как кого судили ясно видно, что у царя главным врагом был все же собственный народ. (Прим ред. альманаха “Боевые корабли мира”)

(обратно)

18

 Римский-Корсаков П.В. (1861–1927 гг. СССР). После Великой Октябрьской Социалистической революции служил в РККФ.

(обратно)

19

Д.Н. Вердеревский. (1871–1947. Париж). В 1917 г. был Морским министром временного правительства. Арестован в Зимнем дворце в октябре 1917 г.

(обратно)

20

В. В. Селитренников. (1882–1938 гг. СССР). 29 января 1918 г. в звании капитана 2 ранга уволен. Призван в РККФ. В 1924-26 гг. Начальник Морских сил Дальнего Востока и Амурской военной флотилии. В 1931 г. арестован по делу № 275-31 г. Осужден на 10 лет, но амнистирован. В 1937 г. арестован и в 1938 г. умер в тюрьме.

(обратно)

21

П.Я. Павлинов. (1886-после 1940 г.). Арестован в 1940 г. в Эстонии и отправлен в Соловецкий лагерь.

(обратно)

22

Князь Трубецкой впоследствии станет командиром линкора “Императрица Мария” который в 1916 г взорвется в Севастополе. Князь-командир наказан естественно не будет. Вирен в 1917 г будут буквально разорван на части восставшими в Кронштадте, Курош расстрелян в 1919 г. (Прим. ред. альманаха “Боевые корабли мира ”)

(обратно)

23

Из протокола заседания ЦК Сибирской военной флотилии. От 16 апреля 1917 г. 

п. 6: О разжаловании из офицерского звания штабс-капитана Огурцова, ввиду того, что офицерское звание он получил за подавление мятежа на крейсере “Память Азова ”. Постановили:

I) Просить командира порта войти с ходатайством о разжаловании штабс-капитана Огурцова ввиду того, что он был произведен в офицеры за энергичные действия в подавлении мятежа.

II) Впредь до решения этого ходатайства Морским министром задержать Огурцова во Владивостоке.

Председатель штабс-капитан Калинин. Товарищи председателя: мичмана Чудинович, Казин. Секретарь Рогозин.

Временно командующий Сибирской флотилией старший лейтенант Гнида.

Смотритель Владивостокского морского госпиталя штабс-капитан Огурцов, будучи артиллерийским кондуктором Учебно-артиллерийского отряда Балтийского флота, принимал самое активное участие в подавлении мятежа на “Памяти Азова”, за что 7 августа 1905 г. был произведен в подпоручики по Адмиралтейству.

12 апреля 1917 г. решением ЦК Сибирской флотилии отстранен от занимаемой должности.

(Прим. ред. альм. “Корабли и сражения”)

(обратно)

24

Здесь автор видимо увлекся — от 20 попаданий 37 мм снарядов может затонуть пожалуй и миноносец. (Прим. ред. альм. “Корабли и сражения”)

(обратно)

25

Через несколько лет убит в Киеве.

(обратно)

26

Из книги “Краткие сведения о фрегате Память Азова”. С.-Петербург. 1890 г.

(обратно)

Оглавление

Проектирование

  Из отчета Кораблестроительного отделения Морского Технического комитета за 1885 г

  Из отчета Кораблестроительного отделения Морского Технического комитета за 1886 г

  Из отчета Механического отделения Морского Технического комитета за 1886 г

  Из отчета Кораблестроительного отделения Морского Технического комитета за 1887 г

Постройка

  Из отчета Минного отделения Морского Технического комитета за 1887 г

На воде

  Закладка императорской яхты “Полярная Звезда” и спуск полуброненосного фрегата “Память Азова”

  Из отчета Артиллерийского отделения Морского Технического комитета за 1888 г

Под флагом Наследника

  Путешествие Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича и Великого Князя Николая Александровича

  Из рапортов о плавании фрегата “Память Азова”

В морях и океанах

Победа в Чифу

Главный часовой Тихого океана

  Из писем жене старшего офицера (3 декабря 1895-февраль 1898 г.) крейсера I “Память Азова” капитана 2 ранга Е. А. Трусова

  Четвертая эскадра перед отплытием

Мятеж

Первая мировая война

  Из рапорта старшего морского начальника русских морских сил в водах Финляндии А.П. Зеленого командованию Балтийским флотом о деятельности после ухода судов Балтийского флота

  Кронштадт. 1918 г

Заключение

Источники

Приложения

  Приложение № 1 ВОССТАНИЕ НА КРЕЙСЕРЕ “ПАМЯТЬ АЗОВА” {9}

  Приложение № 2 БУНТ НА “ПАМЯТИ АЗОВА” {12}

  Приложение № 3 КАК БЫЛ УСТРОЕН ПОЛУБРОНЕНОСНЫЙ ФРЕГАТ “ПАМЯТЬ АЗОВА” {26}

Фотографии Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg