«Вторая мировая война 1939-1945 гг. Стратегический и тактический обзор»

Фуллер Джон Фредерик Чарлз Вторая мировая война 1939–1945 гг Стратегический и тактический обзор

Вторая мировая война в освещении Фуллера

Имя английского военного Дж. Ф. С. Фуллера пользуется довольно широкой известностью. Автор многих работ по военным вопросам, Фуллер является видным буржуазным военным теоретиком. Издательство иностранной литературы недавно выпустило в русском переводе книгу Фуллера «Вторая мировая война 1939–1945 гг. Стратегический и тактический обзор». Это объемистый труд, имеющий целью рассмотреть события минувшей войны под углом зрения борьбы за захват и удержание стратегической инициативы. Такая постановка вопроса уже сама ко себе представляет интерес для советского военного читателя. Кроме того. книга Фуллера насыщена большим фактическим материалом о боевых действиях армий капиталистических государств на фронтах второй мировой войны. Все это, естественно, не может не привлечь к ней внимания. Следует, однако, иметь в виду реакционные взгляды автора, его тенденциозный подход к оценке фактов и событий войны, особенно когда дело касается Советского Союза. Вот почему ко многим положениям книги необходимо относиться весьма критически.

* * *

В главе «Предвоенная обстановка». которой открывается книга. Фуллер пытается показать непосредственные причины войны, цели воюющих государств. Причем делает он его с присущей тенденциозностью, без учета конкретных политических и экономических условий, способствовавших развязыванию войны. В этой же главе автор останавливается на стратегических соображениях и «тактических теориях» различных государств. Ссылаясь на примеры из военной истории, Фуллер доказывает неизменность тактических приемов вооруженной борьбы. Он даже применяет к анализу современных боевых действий термины, заимствованные им из войн прошлых веков. Таковы, например, «стратегия сокрушения», «стратегия истощения», «генеральное сражение».

В следующих главах автор излагает события второй мировой войны в хронологическом порядке. Описывая захват Германией Польши и Франции. Фуллер подчеркивает решающее значение подвижных войск — танков и авиации.

События первого периода войны освещаются в книге в общем объективно, хотя автор явно преувеличивает роль Англии. Он пытается уверить читателя в серьезности намерения Гитлера высадить войска на Британские острова и захватить их. На самом деле угрозой вторжения Германия стремилась заставить Англию отказаться от войны я выступить совместно против Советской России.

Последующие боевые действия, например в Африке и на Балканах, рассматриваются автором без какой либо связи с «вторжением в Россию», хотя Фуллер не может не знать, что еще до 22 июня 1941 года Германия стремилась к созданию определенных стратегических плацдармов вокруг СССР путем завоевания или вовлечения в гитлеровский блок европейских и азиатских стран. Характерно, что описанию такого крупнейшего в истории второй мировой войны события, как нападение фашистской Германии на Советский Союз автор отводит меньше места, чем показу «первой ливийской кампании». Между тем, вся эта «кампания» состояла из небольших стычек разведывательного характера.

Излагая военные действия на советско—германском фронте, автор показывает их в извращенном свете. Так, сопротивление Советской Армии наступающим фашистским войскам, напряженную работу советского тыла, действия партизан автор рассматривает как явления второстепенного характера или же не упоминает о них вовсе. Зато действительно второстепенные факторы он пытается выдать за главные. Касаясь, например, наступления гитлеровцев на Москву в ноябре 1941 года, Фуллер указывает, что «не сопротивление русских, как бы велико оно ни было, и не влияние погоды на действия германской авиации, а грязь, в которой застрял германский транспорт за линией фронта, спасла Москву». Но чем же тогда объяснить, что после разгрома немецко—фашистских войск под Москвой 19 декабря 1941 года Гитлер сместил главнокомандующего фельдмаршала фон Браухича, начальника генерального штаба генерала Гальдера, а затем временно отстранил от командования и фельдмаршалов фон Рундштедта, Риттер фон Лееба, фон Бока и Листа и генералов Гудериана в фон Клейста? «Такого разгрома генералов. — пишет сам Фуллер, — не видывали со времен битвы на Марне». Ясно, что Гитлер учинил «разгром» своих генералов за поражение немецко—фашистских войск под Москвой, а это поражение явилось результатом могущества Советского государства и его армии и высокого искусства ее полководцев.

Таким образом, утверждения автора о грязи, как главной причине провала московского исхода, совершенно неосновательны и приведены здесь явно для умаления значения разгрома немецко—фашистских войск под Москвой в декабре. 1941 года.

В пятой главе «Германия теряет инициативу» Фуллер вновь основное внимание сосредоточивает на военных действиях в Африке и лишь в заключение останавливается на битве под Москвой и летней кампании 1942 года в России. Как пишет Фуллер. план Гитлера на 1942 год заключался в том. чтобы «отрезать и занять четырехугольник Воронеж, Саратов, Сталинград, Ростов» и «под прикрытием этой блокады пройти через Кавказ на Баку», чтобы «подорвать экономическую мощь России… лишить Россию донецкого промышленного района, кубинской житницы и кавказской нефти», при этом особое значение придавалось захвату Кавказа. Фуллер приводит слова Риббентропа, который заявил Чиано, что «когда русские запасы нефти истощатся, Россия будет поставлена на колени». Занятие Кавказа, пишет Фуллер, «являлось главной целью немецкого плана».

Остальные главы книги посвящены разбору причин потери Японией инициативы на Тихом океане и в Бирме, боевым действиям под Эль—Аламейном, поражению гитлеровской армии по Сталинградом, в бассейне Средиземного моря, а также завершающим операциям в Европе и на Тихом океане, приведшим к разгрому гитлеровской коалиции на всех фронтах.

Говоря о Сталинградской наступательной операции, автор указывает, что стратегическая инициатива была захвачена здесь советскими войсками «внезапно». Это утверждение неправильно. Борьба за захват стратегической инициативы велась советскими войсками с самого начала войны, а не была однократным действием, внезапно возникшим. Неверно излагает Фуллер и замысел Сталинградской операции. Он состоял не в том, что бы, как указывается в книге, заставить Паулюса отступить. Замысел советской командования преследовал более решительные цели: окружение и уничтожение сталинградской группировки врага ударами по сходящимся направлениям.

Во многих случаях, пытаясь осветит некоторые вопросы советского военного искусства, Фуллер дает им неправильное толкование. Так, например, в главе восьмой он пишет: «Теория русских со стояла в том, чтобы наносить удары до тех пор, пока не иссякнет собственный наступательный порыв или же сопротивление противника не окрепнет настоль ко, что сделает продолжение наступления невыгодным». Здесь Фуллер приписывает советским войскам теорию так называемого «затухания операций» имевшую хождение у буржуазных военных теоретиков.

Описанию Берлинской операции советских войск Фуллер также отводит очень мало места, снижая, таким образом, решающую роль в окончательном разгроме врага. Капитуляция гарнизона Берлина автором связывается не с сокрушительными ударами советских войск, штурмовавших Берлин, а с тем что «30 апреля Гитлер застрелился».

В заключительной главе своего труда Фуллер с идеалистических позиций рассматривает такие вопросы, как взаимосвязь политики и войны, морали и войны науки и войны. В этой главе особенно проявляется антисоветская направленность автора книги.

Фуллер остается, таким образом, преданным слугой своих буржуазных хозяев. Объективные исторические уроки им явно игнорируются, а заслуги СССР в разгроме гитлеризма преуменьшаются

Независимо от всего сказанного, труд Фуллера имеет для советского военного читателя определенный познавательный интерес как постановкой во проса о борьбе воюющих сторон за стратегическую инициативу, так и содержащимися в нем фактическими данными о событиях на фронтах второй мировой войны. Кроме того, высказывание автора характеризуют взгляды на формы и способы ведения современной войны имеющие хождение в американских и английских военных кругах.

Генерал—майор А. Васильев,

кандидат военных наук.

.

Предисловие к русскому изданию

Автор книги Джон Фредерик Чарлз Фуллер относится к числу известных английских буржуазных военных писателей. Перу его принадлежит большое количество книг и статей по истории и теории войн и военного искусства.

Дж. Фуллер начал службу в английской армии в роли младшего офицера во время захватнической, несправедливой со стороны Англии англо—бурской войны. В 1915 г. он окончил Академию генерального штаба. Первую мировую войну Фуллер закончил в должности начальника штаба танкового корпуса. Это обстоятельство наложило сильный отпечаток на все его дальнейшие военно—теоретические взгляды как одного из апологетов танковой войны. В 1926 г. Фуллер — помощник начальника генерального штаба Великобритании, в 1927 г. — начальник штаба дивизии, в 1929 г. — командир бригады. Вышел в отставку в чине генерал—майора.

Положительной стороной многочисленных произведений, написанных Фуллером в период между первой и второй мировыми войнами («On Future Warfare», «The Reformation of War», «War and Western Civilization», «The Dragon's Teeth» и др.), являлась критика методов позиционной войны и то, что он уделял большое внимание вопросам применения в будущей войне таких высокоподвижных средств, как танки и авиация. Следует, однако, отметить, что для взглядов Фуллера характерны реакционная направленность и несколько односторонний подход к вопросам применения различных родов войск и видов вооруженных сил в современных войнах.

В 20–х годах Фуллер получил известность как один из создателей теории ведения войны «малыми профессиональными армиями», оснащенными новейшей техникой. Буржуазные военные идеологи (Сект в Германии, Фуллер и Лиддел Гарт в Англии, Дуэ в Италии, де Голль во Франции) выдвинули теорию «малых армий» не случайно. Эго было стремление найти способ, который предохранил бы господствующие классы от опасности призыва в армию революционно настроенной части народа и в то же время обеспечил бы наиболее эффективное, по их мнению, использование новой военной техники в интересах реакционных правящих кругов.

Игнорируя опыт первой мировой войны с ее многомиллионными армиями, эти военные теоретики, в том числе Фуллер, предполагали, что небольшие армии, состоящие из классово надежных специалистов военного дела, сумеют, используя новую технику, сделать войну скоротечной, позволят достигать победы над противником раньше, чем придут в действие враждебные правящим классам капиталистических государств социальные силы. Задачами малой профессиональной армии являются также, по мнению авторов этой теории, подавление революционного движения в метрополии и полицейская служба в колониях.

Фуллер, в частности, выдвигал теорию ведения войны силами малой танковой армии. Он доказывал, что небольшая полностью механизированная армия, насчитывающая 60 — 100 тыс. человек и имеющая 2 тыс. танков, 400 самоходных артиллерийских установок и несколько сот самолетов, сможет, используя в максимальной степени фактор внезапности, быстро разгромить армию прикрытия противника, сорвать его мобилизацию и тем самым добиться победы в короткий срок. Пехоте он отводил вспомогательную роль: несение полицейской службы на территории, захваченной танками. При этом Фуллер считал наиболее подходящей формой государственной власти для ведения такой войны военную диктатуру («The Dragon's Teeth»).

Вторая мировая война с участием в ней многомиллионных вооруженных сил показала несостоятельность теории «малых армий». Однако буржуазное военное искусство в той или иной степени использовало ту часть этой теории, которая говорила о необходимости развития новых средств борьбы, в частности танков и авиации. Она легла в основу немецко—фашистской военной доктрины «молниеносной» войны при помощи массированного применения танков и авиации, а также с использованием преимуществ фактора внезапности.

Фуллер, естественно, не вскрывает истинных причин, социальной природы и характера второй мировой войны, порожденной общим кризисом мировой капиталистической системы. Он всегда стремился и теперь стремится доказать, что войны вечны, и объясняет это не наличием в обществе антагонистических классов, а биологическими причинами, то есть стоит на идеалистических позициях. Тем самым он старается обосновать «необходимость» гонки вооружения в капиталистических странах, доказать «правомерность» стремлений монополистов США и Англии к мировому господству. Заявляя, что «идеологическая война — чепуха», автор в какой—то степени пытается набросить тень на справедливые войны, ведущиеся во имя высоких освободительных, революционных целей.

В послевоенных своих статьях и, в частности, в данной книге, вышедшей впервые в 1948 г., Фуллер уже не пытается пропагандировать теорию «малых армий», но по—прежнему уделяет основное внимание вопросам использования в современной войне подвижных войск, главным образом танков.

В книге «Вторая мировая война» Фуллер преследует одну главную цель, а именно рассмотреть события минувшей войны под углом зрения борьбы за захват и удержание стратегической инициативы и роли в этом вопросе подвижных войск и фактора внезапности.

Такая постановка вопроса сама по себе представляет определенный интерес и для советского читателя, так как всем известна та большая и напряженная борьба, которую во второй мировой войне вели Советский Союз и его вооруженные силы в целях захвата и удержания стратегической инициативы.

Следует, однако, сразу оговориться, что ведущая роль Советской Армии в этом отношении автором показана далеко не достаточно. Вопрос о борьбе за стратегическую инициативу Фуллер рассматривает главным образом с позиций американо—английского блока, а на советско—германском фронте преимущественно с позиций немецко—фашистских войск.

Определенный интерес для советского читателя представляет содержащийся в книге фактический материал, сопровождаемый критическими замечаниями автора, касающихся военных действий армий капиталистических государств на различных фронтах второй мировой войны. Однако нужно отметить, что фактические данные, которыми оперирует Фуллер, не всегда достоверны, особенно когда речь идет о военных действиях на советско—германском фронте. Например, он пишет, что к 22 июня 1941 г. для вторжения в Советский Союз у советских границ была сосредоточена 121 дивизия, тогда как в действительности было 190 расчетных дивизий.

Отмечая тенденциозность сообщений воюющих сторон, в частности о потерях войск, автор пытается установить действительную картину событий на фронтах второй мировой войны, но делает это не всегда в достаточной степени убедительно. Так, например, соотношение количества убитых, раненых, пропавших без вести и пленных, выведенное по опыту первой мировой войны, автор механически переносит в совершенно иную обстановку второй мировой войны. Такой прием нельзя считать убедительным, так как он может вместо внесения ясности запутать действительную картину событий.

Буржуазные военные теоретики, к числу которых принадлежит Фуллер, делят военное искусство на две составные части — стратегию и тактику, не выделяя в самостоятельный раздел оперативное искусство. Последнее относится ими либо к «малой стратегии», либо к «большой тактике». Поэтому автор и назвал данную книгу «стратегическим и тактическим обзором». Это не означает, что Фуллер не освещает в своем произведении вопросы подготовки и ведения операций, хотя относит их то к стратегии, то к тактике.

Периодизация событий и архитектоника книги свидетельствуют о том, что автор задался целью показать борьбу за инициативу преимущественно английских вооруженных сил. Военные действия английских войск описываются с большей подробностью и с более развернутым анализом, чем иной раз более крупные и решающие события на советско—германском фронте, особенно если речь идет об успехе советских войск. Тут, по—видимому, играет роль не столько недостаток материала, как об этом пишет автор во введении, сколько политические убеждения автора.

В первой главе, названной «Предвоенная обстановка», автор разбирает непосредственные причины войны, видя их главным образом в несовершенстве Версальского мирного договора, в невыполнении союзниками своих обязательств после первой мировой войны.

Автор показывает демагогическое использование нацистами в своих целях недовольства германского народа Версальским договором, но не вскрывает реакционной классовой сущности нацистской партии, защищавшей интересы крупного германского монополистического капитала, заинтересованного в ускоренной подготовке новой войны с целью извлечения максимальной прибыли.

Вину английского и французского правительств в фактическом срыве переговоров с Советским Союзом об установлении в Европе системы коллективной безопасности автор пытается переложить на нашу страну.

Далее автор рассматривает цели, которые ставили перед собой во второй мировой войне воюющие государства. Характерно признание автором боязни английского правительства открыто провозгласить истинные цели, ради которых вели войну правящие круги Великобритании. Фуллер косвенно подтверждает, что, призывая народ на борьбу с фашистской агрессией, английское правительство в действительности не стремилось к уничтожению фашистского режима, а хотело лишь устранить Германию как опасного конкурента на мировом рынке. При этом он явно недоволен антифашистским характером войны. Цели Советского Союза в войне излагаются им в духе высказываний английской и немецкой реакционной буржуазной прессы.

В заключение автор останавливается на стратегических соображениях и «тактических теориях» различных государств.

Как в данной главе, так и в других главах книги автор часто применяет термины «стратегия сокрушения» и «стратегия истощения», заимствованные им из арсенала войн минувших веков. Современная война между мощными коалициями крупнейших государств, как показал опыт, не выигрывается одним «генеральным сражением» («стратегия сокрушения») или одним «маневрированием на коммуникациях противника» с целью взять его измором («стратегия истощения»).

Во второй главе автор показывает, как фашистская Германия захватила стратегическую инициативу в свои руки. Он последовательно освещает события первого периода второй мировой войны от вторжения гитлеровских войск в Польшу 1 сентября 1939 г. до вероломного нападения фашистской Германии и ее союзников на Советский Союз в июне 1941 г. Автор рассматривает события данного периода преимущественно с точки зрения захвата стратегической инициативы и применения в этих целях подвижных войск — танков и авиации. Подчеркивается решающий характер этих видов оружия и преимущество фактора скорости над фактором силы.

Автор не останавливается на вопросе создания советскими войсками Восточного фронта в 1939–1940 гг. Описывая события в Польше в сентябре 1939 г., он ограничивается только указанием даты, когда «русские перешли восточную границу Польши». Следует в связи с этим напомнить, что советское правительство в то время имело в виду, что рано или поздно фашистская Германия нападет на Советский Союз. В Польше же после вторжения в нее немецко—фашистских войск создалась опасная для СССР обстановка, чреватая всякими неожиданностями. Поэтому задача советского правительства состояла в том, чтобы создать Восточный фронт против гитлеровской агрессии, который послужил бы барьером на пути продвижения немецко—фашистских армий на Восток. Нельзя было также отнестись безразлично к судьбе единокровных украинцев и белорусов, проживающих в Польше. Переход советскими войсками бывшей польской границы 17 сентября 1939 г. ограничил продвижение немецко—фашистских войск на восток на рубеже реки Западный Буг.

В описании дальнейших событий данного периода автор преувеличивает роль Англии во второй мировой войне, именуя ее «центром тяжести всей войны». Если оценивать роль государств в масштабе всей войны, то, безусловно, в составе антигитлеровской коалиции роль Советского Союза была ведущей, а роль Соединенных Штатов Америки — более важной, чем роль Англии. Такая оценка отнюдь не умаляет вклада английского народа в общую борьбу с нацизмом. Нет необходимости прибегать к преувеличениям, как это делает автор. Фашистская Германия потерпела поражение во второй мировой войне под ударами сил антигитлеровской коалиции при решающей роли Советского Союза, а вовсе не потому, что германская армия не форсировала Ла—Манш в 1940 г., как это стремится представить автор.

В 1940–1941 гг. угрозой вторжения на Британские острова, массированными ударами бомбардировочной авиации по английским городам и объявлением «тотальной блокады» английских морских сообщений фашистская Германия стремилась заставить Англию отказаться от войны против Германии и начать войну против Советского Союза. В то же время все эти действия являлись маскировкой подготовки вероломного вторжения немецко—фашистских войск в Советский Союз по плану «Барбаросса».

Третья глава носит наименование «Германия изменяет оперативно—стратегическое направление». Автор считает крупной стратегической ошибкой фашистской Германии перенесение основных усилий на Восток раньше, чем было сломлено сопротивление Англии. По его мнению, потерпев неудачу в «битве за Англию», фашистская Германия должна была бы перенести направление главного удара на Средиземноморский театр военных действий, захватить Египет, Суэцкий канал и Гибралтар и нанести тем самым сокрушительный удар морской мощи Великобритании. Фуллер считает, что события сложились иначе потому, что Гитлер не понял, где лежал «центр тяжести войны», подразумевая под этим «центром» Англию.

Характерно, что глава начинается с описания действий ограниченными силами в так называемых «ливийских кампаниях». Так, например, небольшие стычки диверсионного и разведывательного характера близ египетско—ливийской границы автор изображает как «первую ливийскую кампанию» чуть ли не стратегического масштаба и значения. Такое же крупное событие второй мировой войны, как вероломное вторжение главных сил фашистской Германии в Советский Союз, отнесено автором в конец главы и занимает в ней меньшее место.

В четвертой главе освещаются вопросы захвата стратегической инициативы империалистической Японией на Тихом океане. Причины возникновения войны на этом театре автор видит в индустриализации Японии «по западному образцу», что привело ее к поискам стратегического сырья за пределами японских границ. В книге вскрываются некоторые противоречия, имевшие место между США и Англией, с одной стороны, и Японией — с другой, в борьбе за рынки сбыта и источники сырья.

Рассматривая действия империалистической Японии, Фуллер касается главным образом вопросов использования авиации. События в Пирл—Харборе он считает примером «ограниченности военного мышления» обеих сторон. Автор полагает, что Японии не следовало бы затрагивать дальневосточных владений США, так как это давало возможность убедить общественное мнение в США в необходимости вступить в войну. К сожалению, автор не вскрывает всей глубины противоречий между монополистическими группировками капиталистических государств, столкнувшихся между собой на Тихом океане, а сводит почти все к тому, что в результате нападения японцев на Пирл—Харбор американцы «оказались в дураках».

Ничего не сказано о так называемом «меморандуме Танака», в котором еще в 1927 г. были изложены последовательные этапы создания «Великой Японии», то есть установления господства японского империализма над Азией, а затем над всем миром. Не подчеркивается также, что японская агрессия была направлена главным образом против Китая и Советского Союза.

В заключительном разделе четвертой главы отмечается крупное значение сражений в Коралловом море и у острова Мидуэй в 1942 г. в борьбе за захват стратегической инициативы в бассейне Тихого океана. Особенно подчеркивается автором значение авиации и авианосцев в этих сражениях. Говоря о сражении в Коралловом море, автор отмечает, что оно останется навсегда в истории главным образом потому, что «это был первый морской бой, в котором надводные корабли не обменялись ни одним выстрелом». Что же касается сражения у острова Мидуэй, то Фуллер считает его самым решающим «со времен Цусимы», так как в нем «авиационная мощь Японии была навсегда подорвана».

Пятая глава — «Германия теряет инициативу» — нацеливает читателя прежде всего на военные действия в Северной Африке, чем подчеркивается якобы решающая роль во второй мировой войне одной английской армии в составе 12–14 дивизий, действовавшей в этом районе. Не оспаривая больших усилий, затраченных этой армией в борьбе за стратегическую инициативу в Северной Африке, мы не можем согласиться с автором, когда он ставит знак равенства между этими событиями и битвой за Москву, в ходе которой впервые в минувшей войне потерпела разгром крупная группировка немецко—фашистских войск и был достигнут перелом в войне.

Нельзя согласиться с версией о «40–градусном морозе», которому автор отводит чуть ли не главное место в разгроме немецко—фашистских войск под Москвой. Решающую роль в этом разгроме сыграли советские вооруженные силы. Что же касается мороза, то он был одинаков для той и другой стороны. Умение же советских войск действовать в любой обстановке оказалось выше, чем у гитлеровцев.

Фуллер не вскрывает всей картины и силы контрнаступления, а затем общего наступления советских войск в зимнюю кампанию 1941/42 г., не идущего по своему размаху и значению ни в какое сравнение с действиями ограниченных сил в Ливии, которые автор описывает с такой подробностью. Не поняв же значения битвы под Москвой, нельзя правильно и до конца вскрыть вопросы борьбы за стратегическую инициативу, которым автор уделяет много места и внимания.

Характерно также, что главу, озаглавленную «Германия теряет инициативу», автор заканчивает не разгромом немецко—фашистских войск под Москвой, Сталинградом или Курском, а… летним наступлением немецко—фашистских войск в 1942 г. на советско—германском фронте (?!).

При этом автор не совсем правильно представляет себе замысел немецко—фашистского наступления в летне—осенней кампании 1942 г.

Упоминая об «упорных требованиях» со стороны Советского Союза открыть второй фронт, автор не находит нужным напомнить читателям о невыполнении американо—английским командованием обещания открыть этот фронт еще в 1942 г.

Основной «ошибкой» немецко—фашистского командования автор считает то, что оно не смогло лишить Советскую Армию подвижности, что, по его мнению, можно было сделать, захватив Москву.

В шестой главе, озаглавленной «Япония теряет инициативу», рассматриваются стратегические проблемы, вставшие перед американо—английским командованием после сражения у острова Мидуэй в связи с началом наступательных действий вооруженных сил США и Англии на этом театре.

Основными целями военных действий на Тихом океане в то время автор считает прорыв внешнего и внутреннего обводов японской океанской крепости и создание условий для овладения в конечном итоге ее цитаделью — собственно Японскими островами. Подчеркивается значение удержания морских сообщений в Индийском океане в руках американо—английских вооруженных сил как фактора, отделяющего силы фашистского блока, действующие в Европе и Африке, от сил на Тихом океане. Однако автор преувеличивает, когда ставит в зависимость от этого факта чуть ли не исход всей войны, в том числе боевых действий на Северном Кавказе (?!).

Описание военных действий на островах Тихого океана и в Бирме автор заканчивает выводами о значении воздушной мощи, подчеркивая роль самолета не только как носителя бомб, но и как транспортного средства, повышающего маневренность войск. Он считает, что «возможность не считаться при передвижениях с шоссейными и железными дорогами… и характером местности упростила войну». В соответствии с этим автор подчеркивает значение захвата и удержания военно—воздушных баз. Основными задачами авиации автор считает содействие увеличению подвижности своих войск и воспрещение передвижений войск противника.

В седьмой главе автор говорит о том, как государства антигитлеровской коалиции захватили стратегическую инициативу на Западе.

Характерно, что эту главу Фуллер начинает с анализа значения стратегических бомбардировок Германии американо—английской авиацией, затем описывает наступательную операцию 8–й английской армии под Эль—Аламейном (Северная Африка), десантную операцию американо—английских войск во французском Марокко и Алжире, Тунисскую операцию и только после этого описывает разгром немецко—фашистских войск под Сталинградом.

Всячески превознося значение операции под Эль—Аламейном, Фуллер называет ее «пока самым решающим сражением, окончившимся победой дела союзников». Не умаляя значения победы под Эль—Аламейном в 1942 г. для достижения перелома в военных действиях в Северной Африке, нельзя в то же время не отметить, что разгром немецко—фашистских войск под Москвой, происшедший почти за год до Эль—Аламейна, безусловно, был значительно более решающей победой, чем операция под Эль—Аламейном, в которой участвовало не более чем по 12–14 дивизий с каждой стороны.

Операция под Эль—Аламейном являлась переломной в борьбе за захват стратегической инициативы в Северной Африке американо—английскими войсками. Однако приобрести такие значение она смогла только в результате отвлечения основных сил и резервов фашистского блока в район Сталинграда. Именно поэтому гитлеровское командование отказало Роммелю в присылке подкреплений и резервов, что сыграло решающую роль в исходе операции под Эль—Аламейном. Коренной перелом в ходе всей войны начался не под Эль—Аламейном, а под Сталинградом, где была окружена и уничтожена основная ударная 330–тысячная группировка немецко—фашистских войск.

Давая подробное описание последующих военных действий в Северной Африке, автор не вскрывает действительных причин, почему, имея подавляющее превосходство в силах и средствах, американо—английские войска вели боевые действия в Тунисе в течение шести месяцев. Этот вопрос в книге остается без ответа.

Говоря об освобождении Северной Африки от немецко—фашистских войск, автор не показывает зависимости этих событий от исхода Сталинградской битвы и дальнейших военных действий на основном советско—германском фронте.

Описывая захват советскими войсками стратегической инициативы под Сталинградом, автор считает, что она была вырвана «внезапно». Борьба за захват и удержание стратегической инициативы советскими войсками не являлась каким—то однократным действием, внезапно возникшим. Эта борьба велась на протяжении всего времени с момента вероломного вторжения немецко—фашистских войск в пределы Советского Союза. В битве под Москвой советским войскам удалось захватить инициативу. Однако враг сумел вернуть ее себе летом 1942 г. В битве под Сталинградом и окончательно в битве под Курском советские войска захватили стратегическую инициативу и удерживали ее вплоть до безоговорочной капитуляции фашистской Германии и империалистической Японии. О «внезапном» захвате стратегической инициативы советскими войсками под Сталинградом можно говорить только в смысле внезапного для противника перехода советских войск в контрнаступление под Сталинградом.

Многие фактические данные о действиях советских войск в этой и других главах даны не точно, а зачастую и неверно. Так, например, замысел сталинградской операции состоял отнюдь не в том, чтобы заставить противника отступить, как это уверяет автор, а преследовалась другая, решительная цель — окружение и уничтожение сталинградской группировки врага ударами по сходящимся направлениям.

В этой главе автор выступает как противник требования безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Его, как выразителя взглядов реакционной части правящих кругов Великобритании, по—видимому, больше устраивало закончить войну устранением Германии как опасного конкурента на мировом рынке, но с сохранением ее в качестве реакционной силы, направленной своим острием против Советского Союза.

В восьмой главе, озаглавленной «Инициатива на двух фронтах», показано стремление Черчилля вместо открытия второго фронта в Европе, который был бы дополнением к советско—германскому фронту, навязать идею наступления на Балканы через территорию Италии. Речь здесь идет о намеренном затягивании известными кругами в США и Англии открытия второго фронта в Европе и стремлении их организовать выход на Балканы американо—английских войск раньше советских вооруженных сил, с тем чтобы сохранить в странах Юго—Восточной Европы существовавшие там до войны реакционные режимы.

События на основном советско—германском фронте в данной главе, так же как и в предыдущих главах, показаны после описания высадки американо—английских войск в Сицилии и Южной Италии.

Правильно указывая, что немецко—фашистское наступление под Курском летом 1943 г. было построено по типу блицкрига, автор не вскрывает в полной мере общего замысла этого наступления.

Военные события на советско—германском фронте и 1943 и 1944 гг. показаны несколько бессистемно, без достаточного анализа. В частности, нет ясной картины, какие основные операция входили в летне—осеннюю кампанию 1943 г., зимнюю и летне—осеннюю кампании 1944 г. Нет ясной картины битвы за Днепр в 1943 г. и стратегических операции советских войск 1944 г. Даже по таким излюбленным автором вопросам, как стратегическая инициатива и действия подвижных войск — танков и авиации, анализ действий советских войск дается явно недостаточный, а часто и совсем отсутствует.

В отдельных случаях автор допускает неверную трактовку ряда политических и военных вопросов. Так, например, без какой—либо мотивировки или документального подтверждения автор немецко—фашистскую теорию «жизненного пространства» объявляет политической целью советских войск (?!).

Автор утверждает, что «русская теория состояла в том, чтобы наносить удары до тех пор, пока не иссякнет собственный наступательный порыв или же сопротивление противника не окрепнет настолько, что сделает продолжение наступления невыгодным». Такое заявление есть не что иное, как попытка приписать советским войскам имевшую хождение в западноевропейских армиях теорию так называемого «затухания» операций.

Более обстоятельно и подробно автор излагает вторжение американо—английских войск в Северную Францию в 1944 г. Следует только отметить, что автор так и не показывает всех причин затягивания открытия второго фронта в Европе. На первое место среди них следует поставить не военные, а политические причины: стремление известных кругов в США и Англии добиться возможно большего взаимного истощения в единоборстве советских и германских вооруженных сил. И только тогда, когда стало совершенно ясно, что советские войска в состоянии одни завершить разгром немецко—фашистских войск н освободить порабощенные гитлеровцами народы Европы, американо—английское командование приняло, наконец, решение об открытии второго фронта в Западной Европе в 1944 г. При этом начало вторжения было приурочено ко времени проведения советскими войсками в 1944 г. ряда крупных стратегических операций.

Это, безусловно, не могло не облегчить боевых действий американо—английских войск в Западной Европе.

Несомненно, высадка американо—английских войск в Северной Франции сыграла положительную роль в общей борьбе с фашистским блоком. Однако решающим оставался и после этой высадки советско—германский фронт, где по—прежнему находились основные силы фашистской Германии.

Автор недостаточно анализирует эту сторону коалиционной войны, без чего нельзя правильно понять до конца вопрос о борьбе за захват и удержание стратегической инициативы войсками антигитлеровской коалиции.

В девятой главе, озаглавленной «Союзники окончательно завоевывают инициативу в Европе», Фуллер рассматривает вторжение американо—французских войск в Южную Францию, военные действия в Италии, завершение освобождения всей территории Франции от немецко—фашистских войск, а затем только останавливается на военных действиях на советско—германском фронте осенью 1944 г., зимой и весной 1945 г. В заключительном разделе главы рассматриваются события завершающего этапа войны в Европе, включая капитуляцию фашистской Германии.

Наименование данной главы вызывает сомнение, так как вернее было бы сказать: «Завершение разгрома немецко—фашистских вооруженных сил». Советские войска окончательно захватили стратегическую инициативу на советско—германском фронте летом 1943 г., а стратегическая инициатива в Западной Европе перешла к американо—английским войскам летом 1944 г. Правильнее было бы говорить о борьбе не за захват, а за удержание стратегической инициативы.

Описывая в данной главе военные действия во Франции, автор не показывает такого весьма важного факта, как освобождение большей части территории Франции, а также ее столицы Парижа французскими отрядами Сопротивления. Американские войска вступили в Париж после того, как им с боями овладели французские патриоты. Всего на территории Франции в отрядах Сопротивления насчитывалось от 400 до 700 тыс. человек. Руководящая роль в большинстве этих отрядов принадлежала французским коммунистам. Все эти силы оказали большую помощь американо—английским войскам на территории Франции.

Некоторые военные события автор освещает неполно и односторонне. Это можно отнести, в частности, к Арденнской операции. Немецко—фашистские войска, внезапно перешедшие в наступление в Арденнах 16 декабря 1944 г., сумели продвинуться на 100–110 км. Американо—английские войска ценой больших усилий остановили их продвижение. Однако обстановка в этом районе продолжала оставаться напряженной. 6 января премьер—министр Великобритании Черчилль обратился с известным посланием к Советскому правительству. Он просил ускорить переход в наступление советских войск с целью облегчить положение американо—английских войск в Арденнах.

12 января началось мощное наступление советских войск одновременно более чем на 1200–километровом фронте от Балтики до Карпат. В этот же день немецко—фашистское командование вывело из района Арденн 6–ю танковую армию СС, действовавшую на направлении главного удара, а также ряд соединений из других армий и начало переброску их на советско—германский фронт.

Исходное положение в Арденнах было восстановлено окончательно американо—английскими войсками только к 20 января 1945 г. Возобновить же наступательные действия на Западном фронте англо—американцы смогли только в феврале.

Автор не приводит перечисленные выше факты и представляет дело таким образом, что «к 1 января… было в разгаре» отступление немецко—фашистских войск.

Сведения о советских войсках в данной главе, так же как и в других, излагаются и комментируются автором произвольно. Данные о количестве немецко—фашистских войск на советско—германском фронте и, в частности, о численности берлинской группировки, в значительной степени занижены.

Десятая глава «Окончательное завоевание инициативы на Тихом океане союзниками» состоит из разделов, в которых говорится о военных действиях в Бирме, на Филиппинах. а также на островах Тихого океана на завершающем этапе второй мировой войны; освещаются вопросы стратегических бомбардировок Японии американской авиацией. Заключительный раздел главы тенденциозно назван: «Атомная бомба и капитуляция Японии».

Глава представляет интерес с точки зрения изложения хода боевых действий в Бирме и на островах Тихого океана, а также освещения некоторых сторон вопроса о завершении разгрома империалистической Японии. Однако трактовка ряда событий автором не может не вызвать возражений со стороны читателя.

Прежде всего следует отметить, что совершенно замалчивается решающая роль Советского Союза и его вооруженных сил в завершении разгрома империалистической Японии. Разгром Квантунской армии в Маньчжурии в августе 1945 г. советскими войсками и лишение Японии ее военно—экономической базы в Северо—Восточном Китае заставил японское правительство принять условия безоговорочной капитуляции, отвергнутые им перед вступлением Советского Союза в войну против Японии. Именно вступление Советского Союза в войну и разгром Квантунской армии доказали японскому правительству бесперспективность дальнейшего сопротивления. До этого японское правительство надеялось, что ему удастся затянуть войну и добиться заключения компромиссного мира с США и Англией за счет дележа захваченных территорий, в частности Китая. Учитывая способность Японии к дальнейшему сопротивлению, американо—английское командование планировало основную операцию по вторжению на собственно Японские острова только на 1946 г.

Вступление Советского Союза в войну против Японии явилось выполнением союзнического долга. Оно было предусмотрено решениями Ялтинской и Потсдамской конференций и преследовало цель быстрейшего окончания второй мировой войны в целом.

В заключительной, одиннадцатой, главе автор рассматривает «первостепенные вопросы войны», к которым он относит такие проблемы, как «политика войны» и «этика и война». Рассматриваются эти проблемы, в основном с идеалистических позиций, под углом зрения взглядов определенной части английских правящих кругов, хотя автор и не скупится на критические замечания в адрес английского правительства. В ряде мест прямо или косвенно подчеркивается антисоветская направленность высказываемых автором положений. В частности, автор выступает против антифашистского характера второй мировой войны и сожалеет об «ослаблении» Германии, подразумевая под этим ослабление реакционных, антисоветских сил в этой стране. Автору не нравятся партизанские действия и все, что связано с народным возмущением против захватчиков. В то же время он стоит на позициях тех, кто твердит о невозможности мирного сосуществования государств и о неизбежности вони. В ряде случаев автор оперирует абстрактными категориями, «вечными и неизменными» принципами, не связывая свои положения и выводы с классовой природой человеческого общества, социально—политическими условиями, характером и целями войны.

Серьезным недостатком книги является почти полное отсутствие каких—либо документальных обоснований.

Все сказанное выше свидетельствует о том, что к книге следует относиться критически. Однако она имеет для советского читателя познавательный интерес как с точки зрения ознакомления с фактическими событиями на различных фронтах второй мировой войны, так и с точки зрения постановки вопроса автором, рассматривающим военные события с позиции показа борьбы за стратегическую инициативу. Со многими из высказываний автора целесообразно ознакомиться, так как они характеризуют в какой—то степени, хотя и неофициальные, но имеющие хождение в американских и английских военных кругах взгляды на формы и способы ведения военных действий. Издательство выпускает книгу с незначительными сокращениями в русском переводе.

А. Багреев.

Предисловие

Я не ставлю своей целью написать всестороннюю историю недавно окончившейся войны. По—моему, это практически невозможно осуществить на том ограниченном материале, которым мы пока располагаем. Однако, если рассматривать только стратегические и тактические аспекты войны, можно, мне кажется, сделать полезный для читателя обзор. Я думаю также, что если кампании прошлой войны представляют для военных и для любителей из числа гражданских лиц (а в наши дни такие любители в большинстве своем служат в армии или являются потенциальными военными) только исторический интерес, а не что—то большее, то именно сейчас следовало бы подвергнуть анализу ошибки, допущенные в этих кампаниях, и достигнутые успехи. Это особенно важно в наш век техники, когда изменения в применении стратегических принципов и тактических положений происходят так быстро, что факты вчерашнего дня завтра могут потерять всякий интерес. Поэтому я не пытался рассматривать политические, экономические и психологические аспекты войны, несмотря на их большое значение. Более того, я не рассматриваю подробно битву за Атлантику, морские операции на Средиземном море, партизанскую войну в России и в других странах, оккупированных германскими войсками, войну Японии в Китае. Я руководствовался при этом тем, что битва за Атлантику и в несколько меньшей степени действия военно—морских сил на Средиземном море были настолько тесно связаны со всеми сухопутными кампаниями в Европе, что подробное освещение этих вопросов заняло бы слишком много места в ущерб детальному рассмотрению операций, намеченных для описания в этой книге. Что касается действий партизан, то здесь многое еще не ясно, и, кроме того, эти действия, за исключением партизанской войны в России, с моей точки зрения, больше относятся к политической, чем к военной области. И, наконец, японо—китайская война. Для того, чтобы дать более или менее полное представление о ней, пришлось бы вернуться к самому ее началу; к тому же эта война как в стратегическом, так и в тактическом отношении не представляет большого интереса.

Это о книге в целом. Теперь об использованных мной источниках. Они делятся в основном на четыре группы: 1) официальные доклады н отчеты; 2) мемуары и биографии участников войны; 3) статьи и описания военных корреспондентов; 4) документы Нюрнбергского процесса, беседы с солдатами н офицерами противника и другие материалы, вроде тех, которые содержатся в книге майора Шульмана «Поражение на Западе». В первой группе факты обычно излагаются правильно, но эти материалы редко носят критический характер. В них приводятся голые факты без каких—либо комментариев, однако они являются неоценимыми, так как дают общее представление о характере операций. Наиболее важной является вторая группа источников, несмотря на опасность пристрастного освещения фактов. С тем чтобы более или менее приблизиться к истине, необходимо изучить и сопоставить значительное количество фактов из мемуаров и биографий участников войны. Так как пока опубликовано немного таких работ, я был вынужден заполнить пробел материалами из третьей группы. Но и без этого я не мог пройти мимо превосходных в целом книг военных корреспондентов. Однако на русском театре военных действий корреспонденты не смогли написать что—либо интересное, так как их держали вдали от фронта и снабжали лишь официальной пропагандистской информацией; они не могли не только сами наблюдать события, но и услышать лично что—нибудь о них. Быть может, мне не посчастливилось, однако я отыскал только одну книгу, дающую ясное представление о ходе войны в России, — это двухтомная работа У. Аллена н П. Муратова «Война в России». Первый том охватывает 1941–1943 гг., а второй — 1944–1945 гг. Книга выпущена издательством «Пингвин». Из этой работы я и почерпнул большую часть материалов для моей книги, за что выражаю авторам свою благодарность. Что касается четвертой группы источников — документов Нюрнбергского процесса и бесед, хотя они и представляют большой интерес, к ним, по крайней мере в течение некоторого времени, следует относиться с осторожностью. Необходимость такой осторожности объясняется следующими соображениями: 1) хотя документы, предъявленные в Нюрнберге, можно считать подлинным, однако это вовсе не является доказательством того, что все они были целиком или частично проведены в жизнь. Каждый военный знает, что планы и проекты всегда находятся в процессе изменения и уточнения; 2) правдивость побежденных вызывает большие сомнения, так как человеку свойственно преуменьшать свои собственные ошибки и пытаться переложить ответственность на плечи других. Конечно, Гитлер несет ответственность за многие абсурдные решения, но считать, что все промахи совершены только по его вине, — величайший абсурд. На войне, как правило, крупное поражение или победа является результатом действия нескольких людей и стечения многих обстоятельств.

Когда я оцениваю кампании, подробности которых достаточно выяснены, что дает возможность подвергнуть их критическому рассмотрению, то прекрасно понимаю, как легко быть умным теперь. Однако лучше быть таким после совершившегося, чем никогда. Если бы историки н другие деятели более критически оценивали факты со времени 1919 г., мы бы не оказались настолько психологически неподготовленными в 1939 г. В оправдание критики, содержащейся в этой книге, я хочу обратить внимание читателя, если он возьмет на себя труд ознакомиться с тем, что я написал в годы войны, в том числе и с моими другими книгами, что большая часть моих критических замечаний была высказана до описываемых событии, во время них или сразу после их окончания. Я, например, всегда придерживался мнения, что война является крайним средством и что воевать следует только тогда, когда поставлена здравая политическая цель. Цель войны заключается не в убийстве людей и разрушении, а в том, чтобы вразумить противника. Стратегические бомбардировки, начатые по инициативе Черчилля, являлись ошибкой не только с моральной точки зрения, но н не оправдывались военными соображениями, а политически означали самоубийство. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на положение в Центральной Европе сегодня.

Идеологические войны бессмысленны, и не потому, что идеи неуязвимы для пуль, а потому, и это всегда так было, что чем справедливее война, тем ужаснее ее результаты. Бомбардировки на уничтожение, к которым прибегали многие генералы, были не только жестокими, но и не оправдывали себя. Искусство ведения войны требует смелости и ума, а не только превосходства в технике и численности войск. В силу хотя бы только географического положения Британии наша стратегия основывалась на военно—морских, а не на наземных силах. С 1914 г. Соединенное Королевство пыталось играть роль континентальной державы и неизменно попадало в глупое положение. И, наконец, следует сказать, что, принимая во внимание все эти обстоятельства и независимо от того, как ведет себя ваш противник, выгоднее вести войну как подобает джентльмену, а не как мужику, ибо мужицкая война и закончится мужицким миром, который таит в себе опасность новой войны. Так поступать, по—моему, глупо.

Хочется сказать несколько слов еще об одном, а именно о численности армий и потерях. Обычно противники стремятся преуменьшить свои силы и преувеличить силы противника, потому что в этом случае победы выглядят более блестящими, а поражения — менее тяжкими. Поэтому я не могу поручиться за точность данных о численности вооруженных сил, приводимых в книге. Почти все официальные данные о потерях просто—напросто «состряпаны». Например, как быть в таком случае? В августе 1940 г. немцы сообщили, что они сбили 143 британских самолета, а на следующий день — 65, потеряв при этом соответственно 32 и 15. В эти же дни англичане сообщили, что они сбили 169 и 71 германский самолет, потеряв соответственно 34 и 18. Чтобы быть беспристрастным, следует сказать, что обе стороны были посредственными математиками. Это видно из таблицы на стр. 27 о потерях германской авиации в 1940 г.

Сообщения о потерях в сухопутных боях также противоречивы; зачастую сообщаются невероятные цифры. Однако есть хорошее правило, которое помогает разобраться в этом. Согласно «Статистическому сборнику британской армии за 1914–1920 гг. «потери в войну 1914–1918 гг. распределялись следующим образом: убитые и умершие — 19,94 %, раненые — 66,29 %, пропавшие без вести и пленные 13,77 %. На одного убитого приходилось 3,3 раненых и 0,7 пропавших без вести. Таким образом, соотношение выглядит как 1:3:1. Следовательно, если в сообщении указывается, что было убито 10 тыс., то общие потерн достигают примерно 50 тыс. Поскольку в коротком сражении максимальные потери могут составить до 20 % от численности войск, принимавших непосредственное участие в боях, значит, всего в войсках, понесших указанные потери, должно быть 250 тыс. человек. Но так как в настоящее время на одного солдата на фронте приходится два солдата в тылу, то общая численность армии составит примерно 750 тыс. Такой простой подсчет помогает быстро определить степень достоверности сообщаемых сведений. Однажды я прочитал, что, «согласно надежной информации», в одном коротком сражении немцы потеряли 200 тыс. убитыми на сравнительно небольшом участке русского фронта. Если руководствоваться нашим правилом, тогда получится, что в сражении участвовали германские войска общей численностью 15 млн. человек, что в три раза больше численности всех германских вооруженных сил, находившихся в России.

Война может быть наукой или искусством, однако сообщения о ней, как правило, ложные. Поэтому, в моей книге неизбежен целый ряд ошибок, как, впрочем, и во всех других книгах, написанных о недавно закончившейся войне, Я надеюсь, однако, что, поскольку в книге рассматриваются главным образом вопросы стратегии и тактики, ошибок в ней будет меньше, чем в том случае, если бы я взялся писать героическую историю войны и, следовательно, описывал бы в основном события, которых в действительности никогда не было.

Таблица 1

Дж. Фуллер.

1 сентября 1947 г.

Глава первая. Предвоенная обстановка

1. Непосредственные причины войны

«В субботу 28 нюня 1919 г., «La journee de Versailles»,[1] — пишет Гарольд Инкольсон в книге «Как делался мир в 1919 г.», — мы входим в Зеркальный зал… Клемансо уже сидит под тяжелым балдахином. Над ним лепная надпись: «Le roi gouverne par lui—meme».[2] Он выглядит маленьким и желтым, как высохший зародыш человека… Республиканская гвардия у дверей со звоном вкладывает в ножны свои сабли. «Faites entrer les Allemends!»,[3] — говорит Клемансо… Их проводят на места. Клемансо немедленно прерывает тишину. «Messieurs, la stance est ouverte»,[4] — скрипит он и добавляв еще несколько плохо подобранных слов. «Мы собрались здесь для подписания мирного договора…» Затем Сен—Кентен подходит к немцам и с исключительным достоинством подводит их к столу, на котором разложен договор… Они подписывают… Вдруг снаружи раздается гром орудийного салюта. Им извещают Париж, что второй Версальский договор подписан д—ром Мюллером и д—ром Беллом… «Заседание закрыто», — скрипит Клемансо. Больше — ни слова.

Мы оставались на местах, пока провожали немцев, как преступников со скамьи подсудимых. Их глаза все еще были устремлены в пространство, куда—то к горизонту.

Мы оставались на местах, давая возможность удалиться Большой пятерке: Вильсон, Ллойд Джордж, представители доминионов и другие. Наконец, Клемансо шагает походкой сатира. Пенлеве, который сидел вблизи меня, поднялся его приветствовать. Он протянул обе руки и схватил Клемансо за правую перчатку. Он поздравлял его. «Oui, c'est une belle journee»,[5] — говорит Клемансо. Слезы стояли в его тусклых глазах.

Maрия Мюрат сидела возле меня и слышала все.

«En etes—vous sure?[6] — спросил я ее. «Pas du tout»,[7] — ответила эта умная женщина».[8]

Так под грохот орудийного салюта была погребена первая мировая война и зачата вторая. Хотя при изучении главных причин последней, впрочем, как и первой, видно, что нити тянутся через паровые двигатели и биржи к инстинктам первобытного человека, однако непосредственной причиной ее был Версальский договор. И не потому, что он был суров или лишен здравого смысла, а потому, что Версальский договор нарушил условия перемирия от 11 ноября 1918 г. Важно помнить об этом, потому что именно этот недостойный поступок дал возможность Гитлеру сплотить вокруг себя всю Германию и оправдать в глазах немецкого народа любое нарушение Версальского договора, на которое он шел.

История вкратце такова: 5 октября 1918 г. германское правительство обратилось к президенту Вильсону с нотой, в которой принимало его Четырнадцать пунктов и просило о мирных переговорах. Через три дня президент ответил. Вильсон спрашивал, правильно ли он понял, что цель германского правительства в переговорах сводилась только к тому, чтобы договориться о практических деталях претворения в жизнь условий, изложенных в Четырнадцати пунктах, Четырех принципах и Пяти приложениях? Немцы ответили утвердительно. Затем последовала дальнейшая переписка. Наконец, 5 ноября президент направил германскому правительству окончательный ответ, в котором указывал, что союзные правительства «заявляют о своем желании заключить мир с германским правительством на условиях, указанных в послании президента Конгрессу 8 января 1918 г. (Четырнадцать пунктов), и на принципах мирного урегулирования, изложенных в его последующих посланиях».

«Характер контракта между Германией и союзниками, вытекающий из этого обмена документами, ясен и недвусмысленен, — пишет Джон Мейнард Кейнс (впоследствии лорд Кейнс). — Мирные условия должны согласовываться с обращениями президента, а предметом занятий мирной конференции является «обсуждение деталей их проведения в жизнь». Обстоятельства, сопровождающие этот контракт, носят необычайно торжественный и связывающий характер; ведь одним из его условий было согласие Германии принять статьи перемирия, которые были таковы, что делали ее совершенно беспомощной. Так как Германия обезоружила себя в уповании на контракт, то для союзников было делом чести выполнить принятые на себя обязательства; если же эти обязательства допускали двусмысленное толкование, то союзники не имели права использовать свое положение, чтобы извлечь для себя выгоду из этой двусмысленности».[9]

Союзники не выполнили своих обязательств. Вместо этого, поставив Германию в беспомощное положение, они, во—первых, отказались от процедуры, применявшейся на предшествующих мирных конференциях, включая переговоры в Брест—Литовске, а именно устные переговоры с представителями врага, во—вторых, на всем протяжении конференции не снимали блокады, в—третьих, союзники разорвали в клочья условия перемирия. Как указывает Г. Никольсон, «из двадцати трех условий президента Вильсона только четыре были с большей или меньшей точностью включены в мирные договоры».[10]

По поводу отказа вести переговоры с представителями Германии Нитти, бывший в момент подписания договора премьер—министром Италии, говорит в своей книге «Нет мира в Европе» следующее: «В современной истории навсегда останется этот ужасный прецедент: вопреки всем клятвам, всем прецедентам и всем традициям, представителям Германии не дали слова, им ничего не оставалось делать, как подписать мир; голод, истощение, угроза революции не давали возможности поступить иначе… Старый закон церкви гласит: Etiaim diabulus aulutur (даже дьявол имеет право быть выслушанным). Но новая демократия, которая намеревалась создать общность наций, не выполнила заповедей, считавшихся священными для обвиняемых даже в мрачное средневековье».[11] Относительно блокады следует напомнить слова У. Черчилля в палате общин 3 марта 1919 г.:

«Все наши средства принуждения действуют или мы готовы немедленно пустить их в ход. Мы энергично проводим блокаду. Мы держим наготове сильные армии, которые но первому сигналу двинутся вперед. Германия находится на грани голодной смерти. Информация, которую я получил от офицеров, посланных военным министерством в Германию и объехавших всю страну, показывает что, во—первых, германский народ терпит величайшие лишения, во—вторых, есть огромная опасность того, что вся структура германского национальною и социального устройства может рухнуть под давлением голода и нищеты. Именно теперь настало подходящее время для мирного урегулирования»[12]

Отсюда ясно, что подписание мирного договора предполагалось проводить под дулом наведенного пистолета.

Когда собралась конференция, пишет Кейнс, «началось плетение той хитрой сечи софистики и иезуитских толкований, которая, в конце концов, покрыла лицемерием и обманом букву и сущность всего договора. Ведьмам всего Парижа был дан сигнал:

Зло — в добре, добро — во зле,

Полетим в нечистой мгле.

Самые топкие софисты и самые ловкие прожектеры были посажены за работу; их ловкие приемы были способны долго держать в заблуждении даже более проницательного человека, нежели президент…».[13]

Далее Кейнс пишет:

«Им не было дела до того, как должна сложиться в будущем жизнь Европы; вопрос о ее средствах к существованию не вызывал у них тревоги. Все их помыслы, благие и дурные без различия, были посвящены границам и национальностям, равновесию сил, империалистическим расширениям, ослаблению могущественного и опасного врага, мщению и заботе о том, как бы, пользуясь своей победой, свалить невыносимое финансовое бремя на плечи побежденного противника.

Два противоположных плана будущего устройства мировых отношений боролись между собой — Четырнадцать пунктов Вильсона и Карфагенский мир Клемансо. Однако лишь один из них имел право на осуществление, ибо противник подчинился не безусловно: он выговорил себе определенные статьи, касающиеся общего характера мирного договора»[14]

Так посеяли зубы дракона, из которых должен был вырасти еще более гибельный конфликт, чем потушенный этим насильственным миром.

По крайней мере один человек, хотя сам и являвшийся участником происходившего, предвидел, что случится в будущем. 25 марта 1919 г. Ллойд Джордж направил мирной конференции меморандум, озаглавленный «Некоторые соображения для сведения участников конференции перед тем, как будут выработаны окончательные условия». В документе говорилось:

«Вы можете лишить Германию ее колоний, превратить ее вооруженные силы в простую полицию, низвести ее военно—морской флот на уровень флота пятистепенной державы, однако, если в конце концов Германия почувствует, что с ней несправедливо обошлись при заключении мирного договора 1919 г., она найдет средства, чтобы добиться у своих победителей возмещения… Поддержание мира будет… зависеть от устранения всех причин для раздражения, которое постоянно поднимает дух патриотизма; оно будет зависеть от справедливости, от сознания того, что люди действуют честно в своем стремлении компенсировать потери… Несправедливость и высокомерие, проявленные в час триумфа, никогда не будут забыты или прощены.

По этим соображениям я решительно выступаю против передачи большого количества немцев из Германии под власть других государств, и нужно воспрепятствовать этому, насколько это практически возможно. Я не могу не усмотреть главную причину будущей войны в том, что германский народ, который достаточно проявил себя как одна из самых энергичных и сильных наций мира, будет окружен рядом небольших государств. Народы многих из них никогда раньше не могли создать стабильных правительств для самих себя, а теперь в каждое из этих государств попадет масса немцев, требующих воссоединения со своей родиной. Предложение комиссии по польским делам о передаче 2100 тыс. немцев под власть народа иной религии, народа, который на протяжении всей своей истории не смог доказать, что он способен к стабильному самоуправлению, на мой взгляд должно рано или поздно привести к новой войне на Востоке Европы».[15]

Предостережение не было услышано. Германию заставили принять целиком на себя вину за войну, и на ее счет записали всю стоимость войны. Ее экономические ресурсы были подорваны, большая область отторгнута от Восточной Пруссии и передана Польше, за счет чего был создан Польский коридор.

Здесь нет необходимости останавливаться на всех подробностях, достаточно напомнить такой факт: чтобы принудить Германию выплачивать немыслимые репарации и сломить ее, Франция 11 января 1923 г. оккупировала Рур. Последовали финансовый крах Германии и огромная безработица.

Многие деятели в Британии понимали, к чему вело такое нарушение договора. Сэр Джон Саймон заявил, что это, по существу, «акт войны». Член парламента Чарльз Роберте указал: «Роковые мероприятия, проводимые сейчас, в конечном итоге могут привести только к одному результату — новой мировой войне, которая, по моему мнению, будет означать закат цивилизации». Другой член парламента, капитан Р. Беркли, заявил, что «если и было в прошлом когда—нибудь действие, граничившее с актом войны… то приказ французского правительства об оккупации Рура является таковым». Журнал «Либерел мэгезин» писал: «Перспектива новой войны через несколько лет становится все более очевидной и определенной». А в ежегоднике «Либерел ир бук» говорилось: «С каждым днем неизбежность европейской войны становится все более и более очевидной… Осталось слишком мало времени для превентивных мер, а может быть уже и поздно что—либо предпринять, ибо психологическая рана, нанесенная немцам, возможно, настолько глубока, что не затянется до того времени, когда Германия соберется с силами и станет способной к возмездию».

Франция также стремилась к расчленению Германии, создавая блок независимых католических государств от Австрии до Нижнего Рейна. Во время оккупации Рура велась интенсивная пропаганда за отделение Рейнской области и образование независимой католической монархии в Баварии под вассалитетом Франции. К октябрю 1923 г. сепаратистское движение в Баварии достигло таких успехов, что, по указке Франции, 9 ноября премьер—министр Баварии решил провозгласить независимость. Это было как раз в пятилетнюю годовщину создания Германской республики. Гитлер принялся за ликвидацию статьи за статьей Версальского договора, так же как его создатели в свое время ликвидировали условия перемирия. 16 марта 1935 г. он объявил о введении всеобщей воинской повинности; 7 марта 1936 г. была ремилитаризована Рейнская область; 13 марта 1938 г. — аннексирована Австрия; в октябре того же года — оккупирована Судетская область Чехословакии; 13 марта 1939 г. — захвачена вся Чехословакия, а 21 марта 1939 г. Гитлер потребовал возврата Германии Данцига и разрешения пользоваться дорогой через Польский коридор с правом экстерриториальности.

Так колесо судьбы сделало полный оборот. Оправдывалось то, что предсказывал двадцать лет тому назад Ллойд Джордж с его трезвым кельтским рассудком. А он говорил тогда, что передача свыше 2 млн. немцев под власть поляков «должна рано или поздно привести к новой войне на востоке Европы».

Это предвидели и другие. Десять лет спустя после предостережения Ллойд Джорджа Фоллик писал: «Создание Польского коридора в тысячу раз более тяжкое преступление, чем создание Германией в случае ее победы в войне коридора, допустим, через нынешний Каледонский канал[16] и передача Голландии этой полосы в 10 миль шириной с единственной целью ослабить Британию. Примерно так поступила Франция, предоставив Польше коридор, разрезавший одну из наиболее плодородных областей Германии.

Согласившись на этот преступный акт, союзники Франции совершили одно из самых тяжких известных в истории преступлений против цивилизации… Чтобы дать Польше морской порт, было совершено другое преступление против Германии: у нее отобрали Данциг и провозгласили его Вольным городом. Но из всего наиболее немецкого в Германии Данциг является самым немецким… Рано или поздно Польский коридор стал бы причиной будущей войны». Если Польша не вернет коридор Германии, «она [Польша] должна быть готова к самой гибельной войне с Германией, к анархии и, возможно, к возвращению в состояние рабства, из которого только недавно освободилась».[17]

Из всего этого видно, что два требования, предъявленные Гитлером 21 марта 1939 г., отнюдь не были неразумными. Тем не менее британский премьер—министр Чемберлен, справедливо усмотрев в них предлог для новой агрессии, 31 марта в высшей степени опрометчиво дал Польше британские гарантии помощи. Было объявлено: «В случае любых явно угрожающих независимости Польши действий, которым польское правительство решит оказать вооруженное сопротивление, Правительство Его Величества сочтет себя обязанным немедленно оказать Польскому правительству всю возможную поддержку».[18]

Нет никакого сомнения в том, что Гитлер вызвал войну 1939–1945 гг., равным образом нет никакого сомнения и в том, кто и что вызвали к жизни Гитлера. Это — Клемансо, бесконтрольный, но все контролирующий председатель мирной конференции, и его шедевр — Версальский договор.

На рассвете 1 сентября 1939 г. вновь раздался грохот орудий, на этот раз возвещавший похороны второго Версальского договора и рождение второй мировой войны.

2. Цели воюющих государств

Военные цели воюющих сторон были прямым результатом их внешней политики. Давным—давно Клаузевиц указывал, что «война есть не что иное, как продолжение политики, только иными средствами». Он говорил, что «военное искусство на своей высшей точке становится политикой, дающей сражение вместо того, чтобы писать ноты».[19]

Со времен Тюдоров и до 1914 г. Британия стремилась сохранять равновесие сил, то есть разделять путем соперничества великие континентальные державы и сохранять равновесие между ними. С точки зрения равновесия сил сразу было видно, кто являлся потенциальным противником. Врагом становилось не самое плохое государство, а то, которое больше, чем остальные, угрожало Британии или ее империи. Так как такое государство обычно было сильнейшим из числа континентальных держав, британские государственные деятели в мирное время были на стороне второго по силе государства или группы государств, коалиция которых только слегка уступала сильнейшему государству. Исходя из этого принципа, они вовсе не стремились к уничтожению противника, ибо это навсегда расстроило бы равновесие сил. Вместо этого целью войны было такое ослабление сильнейшего государства, чтобы можно было восстановить равновесие сил. Как только достигалось нужное ослабление, начинались переговоры о мире.[20]

Французская политика со времен Ришелье и по сей день направлена на то, чтобы защитить свою восточную границу и держать Германию в состоянии раздробленности. Следовательно, политика Франции также исходила из равновесия сил, но не в Европе в целом, а среди германских государств. Германия, будь она Священной Римской империей, Пруссией, Вторым или Третьим рейхом, была единственной континентальной державой в Европе, которая могла соперничать с Францией.[21]

Если сравнить эти две концепции равновесия сил, то видно, что они резко отличаются друг от друга. Если британская концепция исходила из существования по крайней мере двух равных или почти равных великих держав или групп держав, то французская концепция полагалась только на одну державу — на саму Францию. Следовательно, цели Франции противоположны целям Британии. И со времен Людовика XIV антагонизм между ними в различных формах прослеживается в основе почти каждого крупного европейского кризиса. Отсюда дурная репутация, которой пользовались концепции равновесия сил.[22]

Для того чтобы избежать повторения этих кризисов, в 1919 г. державы—победительницы, следуя советам американцев, согласились создать Лигу Наций. Коллективная безопасность должна была сделать излишним сохранение равновесия сил. Поскольку сами Соединенные Штаты не были европейской державой и не могли стать таковой, даже если бы они ратифицировали мирный договор, Франция осталась сильнейшей в военном отношении державой в Европе, и потенциально судьба равновесия сил автоматически перешла в ее руки. Тут—то и выступила на сцену традиционная французская политика. Это стало очевидным в 1923 г., когда Франция оккупировала Рур. В результате Британия постепенно вернулась к своей традиционной политике и начала выступать в пользу Германии, чтобы создать противовес Франции.[23]

Если бы в финансовом отношении Британия занимала положение, в каком она была в 1913 г., то есть если бы она оставалась мировым банкиром, отход от политики коллективной безопасности и возвращение к политике равновесия сил создали бы для нее сильные позиции: Британия могла бы позволить Германии перевооружаться, всегда зная, что если Германия станет слишком сильной, Британия сможет субсидировать Францию и увеличить британский флот, авиацию и армию. Но Лондон перестал быть финансовым центром мира, этот центр переместился в Нью—Йорк. Возвращение Лондону былого значения было сочтено необходимым, для того чтобы политика равновесия сил могла снова стать эффективной. Чтобы способствовать этому, Британия в 1925 г. вернулась к золотому стандарту, затем вплоть до 1931 г. вела торговую войну с Соединенными Штатами, которая настолько поглощала ее ограниченные финансы, что слишком мало оставалось для британских вооруженных сил.

Чтобы выиграть время и скрыть истинное положение вещей, британские государственные деятели начали активную пропаганду за разоружение. Они заявляли, что новая война разрушит цивилизацию, и единственное средство предотвратить печальный исход — коллективная безопасность. К тому времени, когда Гитлер пришел к власти, британский народ был настолько загипнотизирован этой пропагандой, что, если бы какое—нибудь британское правительство предложило перевооружение, его устранили бы от власти.[24] Пацифистская пропаганда была настолько сильной, что, когда в сентябре 1939 г. разразилась война, правительство побоялось провозгласить свои истинные военные цели, а именно — поскольку германская политика силы, германский образ жизни, германская финансовая система, германские методы торговли были противоположны британским и поскольку их дальнейшее существование привело бы к германской гегемонии в Европе — нужно было положить конец их дальнейшему развитию, ибо от этого зависело самосохранение Британии как великой державы. Величие Британии было создано и сохранялось поддержанием равновесия сил, ее будущая безопасность зависела от восстановления равновесия. Поэтому цель правительства в войне заключалась не в уничтожении Германии, а в таком ослаблении ее, чтобы можно было восстановить равновесие.[25]

3 сентября 1939 г., в день объявления войны, вместо изложенных целей была провозглашена другая цель войны — моральная. Конфликт принял характер крестового похода, стал идеологической, а не политической войной, то есть войной, в которой стремились уничтожить Гитлера и гитлеризм, так же как святой Георгий уничтожил дракона. Заявления представителей всех партий в палате общин сделали это совершенно ясным. Вот некоторые высказывания. Премьер—министр Чемберлен: «Я верю, что доживу до того дня, когда гитлеризм будет уничтожен и восстановлена освобожденная Европа». Гринвуд (лейбористская партия): «В результате этой титанической, беспрецедентной в истории человечества борьбы нацизм будет навсегда уничтожен». Синклер (либеральная партия):»… пусть мир знает, что британский народ полон, как сказал премьер—министр, непреклонной решимости положить навсегда конец господству нацистов и построить мир, основывающийся на справедливости и свободе». Наконец, Черчилль (юнионисты): «Речь идет не о войне из—за Польши или из—за Данцига. Мы сражаемся за то, чтобы спасти мир от чумы нацистской тирании, защищаем все то, что есть святого у людей».[26]

Таким образом, вместо мобилизации народа на восстановление равновесия сил народ был ослеплен ненавистью к «злу», и для него война стала борьбой между силами добра и зла.[27] Эта эмоциональная цель, как мы увидим, не только придала войне тотальный характер, но и привела в конце концов к такому ее исходу, который Британия старалась на протяжении 400 лет предотвратить, то есть к установлению в Европе гегемонии иностранной державы.

Россия в большей степени азиатская держава, нежели европейская, и, поскольку Британия была европейской державой, господствовавшей в Азии, уничтожение Британской империи, очевидно, отвечало интересам России. Но как добраться до Британии? — вот проблема, стоявшая перед Россией. Очевидно, было два пути: либо объединиться с Германией против Британии, либо устранить Германию как великую державу. И в том и в другом случае проведение британской политики равновесия сил станет невозможным.

С первого же дня, когда Сталин после Ленина занял пост генерального секретаря Коммунистической партии России, мир был необходим для осуществления новой экономической политики.

О точке зрения Сталина в то время можно судить по его словам из отчетного доклада XVII съезду партии в 1934 г.:

«А что из этого вышло? Германию они не уничтожили, но посеяли в Германии такую ненависть к победителям и создали такую богатую почву для реванша, что до сих пор не могут, да, пожалуй, не скоро еще смогут расхлебать ту отвратительную кашу, которую сами же заварили. Но зато они получили разгром капитализма в России, победу пролетарской революции в России и — ясное дело — Советский Союз. Где гарантия, что вторая империалистическая война даст им «лучшие» результаты, чем первая».

В 1939 г. эта политика не изменилась. 24 августа 1939 г. «Правда» указывала:

«Первая империалистическая война принесла экономическую катастрофу, нищету и голод народу. Только революция могла положить конец войне и экономической разрухе… Нет никаких оснований сомневаться в том, что вторая война… окончится… революцией в ряде стран Европы и Азии и свержением правительств капиталистов и помещиков в этих странах».

Редактор «Контемперери Раша» Л. Лоутон писал в этой связи:

«Если предсказания «Правды» оправдаются и произойдут революции в ряде стран, предположим, даже в тех, которые являются врагами союзников, последствия будут поистине катастрофическими: советские республики возникнут на Рейне, в бассейне Средиземного моря и на Дальнем Востоке».

Ясно, что в то время Сталин не имел ни малейшего намерения принимать участие в «капиталистическом» конфликте, стремился по возможности избежать его. Выступая 10 марта 1939 г. на XVIII съезде партии, он говорил: «Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками».

Если огромные пространства России служили ей защитой, то в центральном расположении Германии таилась опасность; если морская страна Англия никогда не могла чувствовать себя в безопасности, пока она не господствовала на море, то равным образом континентальная держава Германия не могла считать себя в безопасности, не господствуя на суше. Именно этим обстоятельством, а вовсе не прусским духом объясняется германский милитаризм.

Войны Фридриха Великого, а позднее первая мировая война ясно показали опасность для Германии одновременной войны на два фронта. Больше того, первая мировая война продемонстрировала, насколько Германия уязвима и в отношении блокады. Чтобы застраховать страну против этих опасностей, Гитлер мечтал 6 союзе с Британией. Но такой союз был невозможен главным образом потому, что проводимая Гитлером после прихода к власти политика бартерных соглашений и субсидирования экспорта нанесла смертельный удар британской и американской торговле.

Почему же тогда Гитлер не усмотрел в союзе с Россией, который можно было заключить еще за несколько лет до этого, куда более надежную гарантию против войны на два фронта? Ответ дан в 14–й главе второго тома «Mein Kampf». Здесь Гитлер излагает свою теорию «жизненного пространства» настолько ясно и подробно, что поистине удивительно, почему так часто спрашивали: «Зачем Гитлер вторгся в Россию?».

Гитлер начинает с указания на то, что «территориальные размеры государства важны в политическом и военном отношении, а не только с точки зрения продовольственных и сырьевых ресурсов». Он говорит, что в территориальном отношении Германия никогда не была и не будет, если она останется в существующих границах, мировой державой. Сравнительно с другими мировыми державами территория Германии невелика, еще хуже то, что эта диспропорция должна неизбежно привести к упадку или даже к исчезновению немецкого народа.

По мнению Гитлера, совершенно недостаточно требовать возвращения территорий только в рамках границ 1914 г., ибо они не охватывали всю семью германских народов. «Эти границы не были разумны и с точки зрения географических потребностей военной обороны». Они были не чем иным, как «временными границами, установленными в процессе незавершенной политической борьбы, и, по существу, являлись результатом сложившихся обстоятельств». Поэтому границы 1914 г. не имеют никакого значения. Нужно приступить к завоеванию территории других государств.

Обосновывая это положение, Гитлер писал: «Если то или иное государство приобрело огромные пространства, то это вовсе не значит, что оно должно удерживать их вечно. В лучшем случае владение такими пространствами говорит лишь о силе победителя и о слабости тех, кто поддался ему. Только сила дает право на владение. Если германский народ заключен в невыносимые территориальные рамки и обречен на жалкое будущее, то это случилось не по велению судьбы, и нежелание примириться с существующим положением вещей вовсе не означает нарушения законов судьбы. Свыше не предназначено другим народам больше земель, чем германскому народу, и мы не можем винить Проведение за несправедливое распределение земель. Земля, на которой мы живем, не дар небес нашим предкам. Они должны были завоевать ее, рискуя своей жизнью. Так и в будущем наш народ не получит новые земли и вместе с ними средства к существованию как подарок от других народов, а должен будет завоевать их силой победоносного оружия».

Поскольку приобретение колоний, пишет Гитлер, не разрешает проблемы и поскольку «все убеждены в необходимости урегулировать наши отношения с Францией… мы, национал—социалисты, сознательно отказываемся от того направления нашей внешней политики, которого придерживались в довоенное время. Мы кладем конец вечному стремлению германцев на юг и запад Европы и обращаем свой взор на земли на Востоке».

Затем Гитлер излагает свой план: «Но сейчас, когда мы говорим о новых землях в Европе, мы должны в первую очередь думать о России и подвластных ей пограничных государствах. Кажется сама судьба указывает нам путь в этом направлении».

3. Стратегические соображения

Сравнительно с континентальными державами Великобритания не просто неуязвимый для нападения остров (за исключением атак с воздуха), но также и центр морских коммуникаций, которые обслуживают побережье Европы от Белого до Эгейского моря. Следовательно, в случае войны британский флот может подвергнуть блокаде все вражеские и нейтральные страны Европы и оказать помощь любому государству, необходимость поддержки которого диктуется британской политикой равновесия сил. Такая помощь может быть оказана либо прямо: субсидиями, поставками военных материалов, участием в борьбе британских вооруженных сил, либо косвенно: проведением десантных операций отвлекающего характера, постоянная угроза которых заставит противника распылять силы.

История многократно доказывала, что решение указанных задач лучше всего обеспечивает оборонительно—наступательная стратегия. Оборонительная в том смысле, что, пока Британия удерживает господство на море, она в безопасности от нападения. Наступательная в том смысле, что это господство на море обеспечивает свободу действий в отношении любого объекта на море или на берегу в рамках стратегической зоны. Стратегия эта не является ни агрессивной, ни изоляционистской, она преследует чисто эгоистические цели. Будучи связанной с политикой равновесия сил, эта стратегия не имеет целью гарантировать мир в Европе, а служит предостережением континентальным государствам, что перед лицом военно—морских сил Британии не стоит затевать войну.

Во всех войнах, которые Британия вела в соответствии со своей традиционной политикой, оборонительно—наступательная стратегия доказала, что независимо от того, насколько сильна континентальная держава или как велики ее завоевания, пока Британия господствует на морях, инициатива находится в ее руках.

Основное отличие изложенной стратегии от применявшейся на континенте Европы со времен Наполеона и Клаузевица заключается в том, что если мощь на море зависит от безопасности баз и возможности свободно распределять свои силы, то мощь на суше определяется превосходством в силах и возможностью сосредоточивать их в нужном месте. В отличие от континентальной державы, мощь морской державы зависит не от людских ресурсов, а от стратегического (географического) положения.

Британская история дает многочисленные примеры этому. Так, в 1588 г., во время войны против Испании, население Британии составляло около 4,5 млн. человек. В 1702 г., когда против Британии выступали Франция, Испания и Бавария, численность населения равнялась 5475 тыс. В Семилетнюю войну оно возросло до 6467 тыс. и в 1800 г. — до 8892 тыс. человек. Британия победила во всех этих войнах, хотя численность населения государств, воевавших против нее, намного превосходила численность нашего населения.

Вопреки всему этому в 1914 г. Британия в значительной степени отказалась от своей морской стратегии в пользу стратегии континентального типа. Больше того, обескровленная и истощенная в последовавшей войне Британия в 1919 г. стала гарантом мира в Европе, мира, который она не могла гарантировать хотя бы потому, что у нее не было людских ресурсов и материальных возможностей, чтобы играть такую роль и одновременно сохранять положение большой морской торговой державы. Развязка наступила в 1939 г., когда в результате того, что Британия приняла на себя роль псевдоконтинентальной державы и не могла направлять события в свою пользу, она оказалась в войне вместе со своим союзником Францией, не имея вообще никакой стратегической базы. Так инициатива перешла к Германии.

Цель Гитлера, как мы видели, заключалась в завоевании Lebensraum[28] путем войны с Россией. Теперь, в случае вступления в войну Франции и Британии, перед Гитлером вставала стратегическая проблема: разбить поочередно Польшу, Францию и Англию, перед тем как приступить к основной операции. За этими странами, как и в первую мировую войну, стояли Соединенные Штаты. Следовательно, чтобы история не повторилась, нужно было любой ценой предотвратить вступление в войну этой страшной силы. Это означало, что войну нельзя было затягивать. Какая же стратегия наиболее подходила для достижения этой цели?

Чрезвычайно важно правильно ответить на этот вопрос, ибо в противном случае трудно понять, почему при наличии стольких благоприятных факторов Германия не смогла победоносно завершить войну до вступления в нее Соединенных Штатов. Правильный ответ также объяснит причину того, что, несмотря на полный разгром Германии союзниками, Британия не добилась осуществления своих политических целей.

В высшей степени прискорбно, и не только для политических и военных деятелей, но и для истории, что Клаузевиц умер, не завершив своего труда по философии войны. Если бы этот труд был завершен, тогда утверждение Клаузевица — военная цель войны заключается в уничтожении вооруженных сил противника — было бы наверняка исправлено в свете его же убеждения, что иногда эта цель должна носить более ограниченный характер. Дельбрюк, первый среди многочисленных учеников Клаузевица, указал в «Geschichte der Kriegskunst» («История военного искусства»), что поскольку существуют два вида войн: ограниченная и неограниченная, — постольку должно существовать два вида стратегии. Он называл их стратегией сокрушения (Niederwerfungsstrategie) и стратегией истощения (Ermattungs—strategie). В первой все сводится к генеральному сражению, во второй военные действия — только один из нескольких способов войны: маневрирования, экономического давления, политического давления и пропаганды. Применяя эти средства в сочетании и достигают политических целей.

Следуя учению Клаузевица, который при жизни не успел развить свои немногочисленные замечания по поводу ограниченной войны, германский генеральный штаб со времен Мольтке продолжал разработку первого вида стратегии в изложении Клаузевица, отказываясь согласиться с теорией Дельбрюка, что стратегия второго вида была не менее важной.

В 1914 г., когда Германии предстояло воевать на два фронта, она не имела сил для одновременного наступления на обоих фронтах; Германии было важно сломить как можно скорее сопротивление Франции на Западе, чтобы затем сосредоточить свои армии против России. Следовательно, согласно Дельбрюку, применение стратегии сокрушения против Франции оправдывалось. Дельбрюк считал, что после разгрома Франции Британия не сможет долго оказывать сопротивление, поскольку «ее прошлое политическое развитие не дает возможности Британии создать большую армию». По его мнению, она могла создать только символические вооруженные силы. «Каждый народ, — писал Дельбрюк, — дитя своей истории, своего прошлого и не может порвать с ними, так же как мужчина не может порвать со своей юностью».[29]

Приведенное заявление Дельбрюка показывает, что он, как и большинство немцев, недооценивал потенциальных возможностей морской державы. Дельбрюк не понимал значения морской мощи. В противном случае он убедился бы, что именно стратегия истощения, которую он сам развивал, в прошлом принесла многочисленные победы Англии в континентальных войнах. История отнюдь не говорит о том, что Англия не могла участвовать в континентальных войнах на основе континентальной стратегии; история показывает, что Англия всегда была готова воевать с континентальными державами на море.

Когда в Марнском сражении германская стратегия оказалась несостоятельной и наступил период позиционной войны, Дельбрюку стало ясно, что нельзя больше рассчитывать на генеральное сражение, что Германия должна изыскать иные средства для победы над врагами. Центральное положение между противниками давало возможность Германии сохранить инициативу. В этих условиях Дельбрюк предлагает на Западе создать крепкую оборону и ударить по России и Италии, с тем чтобы разрушить вражескую коалицию и изолировать Британию и Францию. В этой связи важны два фактора. Первый: «Не следует использовать такие средства, которые могли бы привлечь новых союзников на сторону западных держав». Второй: «Не дай бог, чтобы Германия пошла по стопам Наполеона… Европу объединяет одно убеждение — никогда не подчиняться гегемонии, навязываемой одним государством». После победы союзников на Марне Дельбрюк настаивал на том, чтобы Германия высказалась за мир путем переговоров и тем самым доказала, что она не стремится к гегемонии. «Он был твердо убежден, что война — следствие русской агрессии, и не видел при чин для Британии и Франции сражаться против единственной страны, которая «охраняла Европу и Азию от господства Московии». Убеждение в том, что Германия должна вступить в переговоры, вдвойне усилилось, когда в результате неограниченных действий немецких подводных лодок в воину вступили Соединенные Штаты. Следовательно, «сражение уже не было целью, оно осталось лишь средством. Если бы германские политические деятели потерпели неудачу в попытке убедить западные страны, что мир желателен, тогда можно было предпринять новое наступление на фронте, чтобы положить конец их колебаниям. Только координацией военных усилий и политических мероприятий можно было добиться успешного завершения войны».

Несмотря на доводы Дельбрюка, германский генеральный штаб был непреклонен и никак не хотел отказаться от стратегии сокрушения. В марте — апреле 1918 г. последовало бесплодное германское наступление. Стратегически это была ошибочная операция. «Прежде всего, накануне наступления состояние германской армии было таково, что она не могла нанести противнику сокрушительный удар. Численное превосходство Германии на фронте было невелико, а резервы сильно уступали резервам противника. Снаряжение во многих отношениях также значительно уступало снаряжению противника, операции сильно затруднялись неправильной системой снабжения и недостатком горючего для мотомеханизированных частей. Все эти отрицательные стороны были ясно видны до начала операции, но верховное командование игнорировало их».

В результате Людендорф, начав наступление, был вынужден действовать по линиям наименьшего сопротивления, а не на решающем направлении, в чем собственно и состоит основа стратегии сокрушения; в данном случае надо было отрезать английские армии от французских и расправиться с первыми. Людендорф не сделал этого: когда возникали трудности в одном секторе, он из—за отсутствия общего резерва не усиливал войска в этом секторе, а наносил новые удары в другом, и в конечном счете «большое наступление превратилось в серию отдельных прорывов, не координированных друг с другом и безрезультатных».

«Здесь, — пишет А. Крейг, — Дельбрюк возвращается к основному положению всех своих исторических и публицистических работ. Соотношение сил должно было убедить верховное командование, что добиться сокрушения противника уже невозможно. Цель наступления 1918 г., следовательно, должна была заключаться в том, чтобы истощить силы противника и склонить его к мирным переговорам. Однако это было возможно только в том случае, если бы германское правительство само выразило желание установить мир. При наличии такого ясного заявления наступление германской армии принесло бы большие стратегические преимущества. Наступление можно было вести, исходя из учета имевшихся сил. Армия могла спокойно наступать на участках, наиболее благоприятных с тактической точки зрения, то есть там, где легче всего можно добиться успеха, так как даже небольшие успехи оказывали бы двойное моральное воздействие в столицах противника. Верховное командование потерпело поражение в 1918 г. и проиграло войну потому, что оно игнорировало важнейший урок истории — взаимную связь между политикой и войной. Еще раз вернемся к основному положению Клаузевица: ни один стратегический план нельзя считать законченным, если не учитываются политические цели».

Позднее мы увидим, что немцы, не приняв во внимание факт существования двух различных, но в равной степени важных видов стратегии, в 1939–1945 гг. повторили стратегические ошибки 1914–1918 гг. Это привело к еще более гибельным результатам, так как развитие техники в период между двумя войнами сильно изменило применение и того и другого видов стратегии. Мощь армии стала зависеть не от мускульной силы и количества, а от механизации и качества; произошла революция столь же глубокая, как и в давние времена, когда центр тяжести в вооруженных силах переместился от пехоты к кавалерии. Тогда основная проблема стала заключаться в том, как организовать подвоз фуража, чтобы накормить лошадей. Если удавалось лишить противника фуража или затруднить его доставку, тогда кавалерия противника выходила из строя. Противник, если он мог наладить снабжение своей кавалерии, оказывался в чрезвычайно выигрышном положении. Хотя ввиду обычного обилия пастбищ такие случаи не были часты, однако случалось, что великие нашествия гуннов и монголов, их «блицкриги» быстро выдыхались в районах, бедных кормами.

Если сено необходимо лошади, то горючее в равной мере необходимо машине. Если громадные кавалерийские армии создавались там, где были пастбища,[30] то индустриальные районы являются базой для создания огромных мотомеханизированных армий. Лишите противника пастбищ — и исчезнет источник, питающий его кавалерию, лишите противника промышленных районов — и снабжение его боевых машин быстро прекратится.

Механизация армий оказала огромное влияние на стратегию сокрушения и стратегию истощения. Лишить противника того, что может быть названо «важным стратегическим районом», то есть части страны, существенной для снабжения вооруженных сил, теперь нужнее, чем одержать победу на поле боя, потому что таким путем подрывается основа его боевой мощи: армии, авиации и флота.

Следовательно, в следующей войне расположение важных стратегических районов в значительной степени предопределит стратегию агрессора. Если ключевые районы расположены достаточно близко от границ, что оправдывает поддержание первоначальных высоких темпов наступления до захвата этих районов, тогда наиболее эффективной оказывается стратегия сокрушения. Если же ключевые районы расположены далеко, применение такой стратегии чревато серьезной опасностью: перед лицом противника, умело проводящего отступление, как только иссякнет первый наступательный порыв, нападающий окажется в чрезвычайно невыгодном положении. Наступающие войска, по крайней мере часть из них, оторвутся от своих тылов, и, если противник сохранит хорошее управление войсками, он перейдет в контрнаступление, прежде чем наступающие соберутся с силами. Таким образом, один только факт отдаленного расположения стратегических районов противника требует применения стратегии истощения до тех пор, пока не удастся продвинуться к этим районам настолько, что можно будет пустить в ход стратегию сокрушения.

Как мы увидим, основная причина поражения Германии заключается в том, что немцы не поняли стратегического соотношения между темпами продвижения и пространством.

4. Тактические теории

Никакое собрание вооруженных людей нельзя считать армией, то есть организованными вооруженными силами, до тех пор, пока они не подчинены воле одного командира, ибо коллективное командование — это безусловный абсурд. Такое собрание вооруженных людей не является армией до тех пор, пока не налажено питание и снабжение. Армия, следовательно, состоит из трех элементов: тела — личный состав вооруженных сил, желудка — интендантство, мозга — командование. Уничтожение любого из этих элементов делает остальные два неспособными к действию. Отсюда существование трех тактических объектов. Первый элемент — личный состав, — подобно скорлупе яйца, занимает внешнюю, или передовую зону, второй и третий — командование и интендантство — представляют собой желток и белок: они занимают внутреннюю, или тыловую зону. Существуют, следовательно, две тактические зоны при наступлении и обороне: передовая и тыловая. Вторую зону можно сравнить с важными стратегическими районами, описанными в предшествующем разделе.

В 1914 г. с началом позиционной войны фронты утратили фланги. Уже невозможно было обойти фронт и атаковать тыловые районы; основным способом действий стал фронтальный удар с целью прорыва. Очевидно, его можно осуществить следующим образом: массированным артиллерийским огнем пробить брешь во вражеском фронте и через эту брешь провести войска. Хотя сама по себе эта идея достаточно здрава, однако практически она была обычно неосуществима, и вот по каким соображениям:

1) стягивание артиллерии в течение длительного времени служило хорошим предупреждением противника о предстоящем наступлении;

2) длительная артиллерийская подготовка указывала противнику участок прорыва, давала возможность эшелонировать войска в глубину и перестроить свою систему обороны;

3) интенсивный артиллерийский огонь так перепахивал почву и уничтожал дороги, что колесный транспорт не мог продвигаться по полю сражения;

4) уничтожение траншей и создание на их месте зоны, покрытой воронками, никоим образом не разрешало задачи преодоления сопротивления противника, потому что при этом происходила всего—навсего замена одних земляных укреплений другими.

В сражении при Камбре в ноябре 1917 г. все эти трудности были преодолены путем применения танков. Танки были сосредоточены быстро и втайне, артиллерийская подготовка отсутствовала, и почва не была изрыта. Хотя это сражение не увенчалось успехом, тем не менее оно знаменовало собой революцию в тактике. Был найден способ быстрого прорыва внешней зоны обороны и последующего удара по тылам — системе командования и снабжения.

При положении вещей, существовавшем в 1918 г., открылись огромные возможности. Германские войска занимали фронт протяженностью 500 миль, боевая зона имела глубину около 5 миль, а тыловая — около 15 миль. В тыловой зоне находились штабы дивизий, корпусов и армий — мозг вооруженных сил, занимавших боевую зону. Теперь, когда прорыв стал возможным, линейное построение позиций не только благоприятствовало ему, но и затрудняло немцам меры по ликвидации прорыва: чем больше растянуты боевые порядки войск, тем труднее сосредоточение сил. В этих условиях я выдвинул план, хотя и не оригинальный по идее,[31] но новый по методу. План заключался в том, чтобы напасть на штабы противника, прежде чем начать наступление на его войска. Войска оказались бы парализованными из—за отсутствия командования. Для этого мощные колонны быстроходных танков с сильным прикрытием с воздуха должны были пройти через боевую зону, проникнуть в тыловую зону и напасть на германские штабы дивизий, корпусов и армий. После уничтожения штабов, а следовательно, и парализации войск в боевой зоне наступление на них происходило бы обычным порядком.

Хотя маршал Фош положил эту тактику в основу плана наступления в 1919 г.,[32] однако испытать ее не удалось, так как война кончилась в ноябре 1918 г. Так эта тактика и оставалась теорией до сентября 1939 г., когда немцы, внеся некоторые изменения, применили ее в Польше, назвав «блицкригом».

Тем временем возникла другая теория, ставшая возможной благодаря механизации, на этот раз не на земле, а в воздухе. Согласно новой теории, решающее значение имеет моральный дух гражданского населения. Если удастся сломить террором моральный дух населения, тогда весь государственный аппарат и с ним военное командование будут дезорганизованы.

Наиболее горячим приверженцем теории «деморализующего удара» стал итальянский генерал Джулио Дуэ. Вскоре после окончания первой мировой войны он изложил свои взгляды в книге «Господство в воздухе». Он пишет: «Армии были лишь средством, с помощью которого народы стремились расшатать сопротивление народов—противников; это настолько верно, что побежденными оказались те страны, армии которых одержали наиболее многочисленные и наиболее значительные победы, а когда исчезло сопротивление народов, то армии рассеялись или дали себя разоружить, а целый флот сдался противнику нетронутым.

Крушение сопротивления стран, которое во время мировой войны было достигнуто косвенным путем, независимо от действий сухопутных армий и морских флотов, в будущих войнах будет достигаться непосредственно, с помощью действия воздушного оружия. В этом заключается различие между войнами прошлого и войнами будущего.

И в достижении победы, несомненно, большее значение будет иметь бомбардирование с воздуха, вынуждающее эвакуировать города с сотнями тысяч жителей, чем сражение типа тех чрезвычайно многочисленных сражений, которые имели место в мировую войну без сколько—нибудь существенных результатов.

Страна, потерявшая господство в воздухе, увидит себя подвергающейся воздушным нападениям без возможности реагировать на них с какой—нибудь степенью эффективности; эти повторные, непрекращающиеся нападения, поражающие страну в наиболее сложные и чувствительные части, несмотря на действия ее сухопутных и морских сил, должны неизбежно привести страну к убеждению, что все бесполезно и всякая надежда погибла. А это убеждение и означает поражение».[33]

Здесь следует отметить, что цель Дуэ заключалась не в том, чтобы заменить занятие важных стратегических районов уничтожением отраслей промышленности, необходимых для обеспечения действий вооруженных сил противника. Дуэ имел в виду значительно более катастрофичную по своим последствиям меру: заставить противника капитулировать, не используя против него ни армию, ни флот. Вновь и вновь это подчеркивается в его книге: «Я хочу только сделать упор на одном моменте, а именно на силе морального эффекта, который в состоянии дать подобные воздушные действия, — морального эффекта, могущего иметь еще большие последствия, чем сами материальные результаты этих действий. Возьмите, например, центр крупного города и представьте себе, как будет реагировать гражданское население только на один налет одного соединения бомбардировщиков. Я нисколько не сомневаюсь, что налет произведет самое ужасное впечатление на население».[34]

Затем, описав нанесенный ущерб, Дуэ продолжает: «Но то, что произошло в одном городе, может в тот же день произойти в 10, 20, 50 крупных населенных центрах определенного района. Известия о том, что произошло в пораженных центрах, распространяются в другие центры, которые сознают возможность подвергнуться ударам на следующий же день, в следующий же час. Какая власть сможет поддержать порядок в угрожаемых подобным образом центрах? Как заставить все учреждения работать обычным порядком? Как продолжать производство на заводах? И если даже удастся поддерживать видимость порядка и сможет производиться некоторая работа, то не достаточно ли будет появления одного только неприятельского самолета, чтобы вызвать страшную панику? Нормальная жизнь не сможет протекать под вечным кошмаром неизбежной смерти и разрушения.

И если на следующий день будут поражены другие 10, 20, 50 центров, кто сможет еще удержать обезумевшее население от бегства в поля и деревни, чтобы спастись из городов, представляющих собой мишени для неприятельских ударов?

Неизбежно должно произойти разложение, глубокое разложение всего организма, и не может не наступить вскоре момент, в который население, побуждаемое исключительно инстинктом самосохранения, потребует, чтобы избавиться от смертельной тревоги, прекращения борьбы на любых условиях.

Может быть, это произойдет еще прежде, чем сухопутная армия успеет закончить мобилизацию, а флот — выйти в море».[35]

Таковы две выдающиеся тактические теории, порожденные первой мировой войной. Примечательно, что обе теории переносили проблему войны из материальной в моральную сферу. Если удар по командованию противника преследовал цель деморализовать вооруженные силы, то цель удара по гражданскому населению заключалась в деморализации правительственного аппарата.

По идее обе теории сходны, однако они коренным образом отличаются друг от друга по методу. Если первая теория предполагает, что армия и авиация будут единым целым, то вторая теория исходит из их разделения — армия становится простой полицейской силой, вся задача которой сводится к оккупации страны, подавленной авиацией. Такая форма нападения с воздуха получила название «стратегической бомбардировки». Согласно первой теории, действия должны происходить только в военной сфере, целью стратегии по—прежнему остается генеральное сражение. Согласно второй теории, действия происходят только в гражданской сфере, целью воздушной тактики становится уничтожение основ цивилизованного существования. Какое влияние оказали эти теории в условиях, когда не было войны?

Первая не имела никакого влияния до прихода Гитлера к власти в 1933 г. Вторая получила широкую известность ввиду ее доходчивости. Аналогичные теории уже развивались во время первой мировой войны: в США бригадным генералом Вильямом Митчеллом и в Англии сэром Хью Тренчардом. В апреле 1918 г. Британия первая создала независимые военно—воздушные силы: воздушные силы сухопутной армии, носившие вспомогательный характер, были преобразованы в британские военно—воздушные силы — самостоятельный вид вооруженных сил.

На первый взгляд, это мероприятие, казалось, отвечало островному положению Британии, хотя и обеспечивавшему ей безопасность против нападения сухопутных сил, но затрудняющему поддержку континентального союзника наземной армией. Если бы утверждения Дуэ и других, мысливших аналогичным образом, были правильны, хотя по сей день ничто не доказало их справедливость, тогда вековая проблема, как с минимальными силами сыграть максимальную роль в континентальной войне, оказалась бы решенной. Военно—воздушные силы смогли бы в значительной степени заменить армию, бомбардировки британскими самолетами объектов на континенте сделали бы ненужным отправку больших экспедиционных сил за море.

Положение Франции менее благоприятно; между ней и Германией нет Ла—Манша, кроме того, Франции недоставало людских ресурсов для новой войны против Германии. Чтобы компенсировать эти недостатки, Франция превратилась в искусственный остров, соорудив линию Мажино, которую можно уподобить плотине, защищавшей страну от германского наводнения. Французы не создали самостоятельных военно—воздушных сил по той простой причине, что они рассматривали бомбардировочную авиацию просто как средство увеличения дальнобойности орудий линии Мажино.

Два различных подхода к этому вопросу показывают, что если британский и французский генеральные штабы и имели хоть какую—нибудь ясную концепцию, то она заключалась в том, чтобы начать новую войну в том месте, где кончилась прошлая; на линии Мажино, заменившей старые линии траншей Западного фронта. Следовательно, по замыслу англо—французских штабов, война должна была начаться как осада, которая обеспечит достаточное время для производства необходимого количества воздушной артиллерии, чтобы стереть в порошок Германию, и постройки флота для проведения блокады. Если план был не таков, тогда трудно даже представить себе, в чем же он заключался.

К несчастью для Британии и Франции, Германия в 1933 г. подпала под влияние человека с весьма определенными политикой и планами, человека, соединявшего в себе качества реалиста, идеалиста и провидца, который для одних был: просто Гитлером, а для других самим богом. «Кто говорит, что я собираюсь начать войну, как сделали эти дураки в 1914 году, — кричал Гитлер. — Разве все наши усилия не направлены к тому, чтобы избежать этого? Люди в большинстве своем совсем лишены воображения… Они слепы к новому, к незнакомым вещам. Даже мысль генералов бесплодна. Они барахтаются в паутине технических знаний. Созидающий гений всегда выше круга специалистов».[36]

Еще в 1926 г., когда Гитлер только писал второй том «Mein Каmpf», он полностью отдавал себе отчет в том, что в грядущей войне «моторизация» будет «преобладать и сыграет решающую роль».[37] Он верил в доктрину абсолютной войны Клаузевица и в стратегию сокрушения. Он считал войну орудием политики, а так как его политическая цель заключалась в захвате Lebensraum для немцев, то Гитлер соответствующим образом разрабатывал тактические планы. Целью Гитлера было в кратчайший срок при минимальном ущербе для материальных ценностей сломить волю противника к борьбе.

Его тактика основывалась на использовании пропагандистского наступления и последующего молниеносного удара. Гитлер пересмотрел теорию Дуэ с точки зрения последовательности действий: нужно подорвать моральное состояние мирного населения противника до, а не после начала военных действий, не физически, а интеллектуально. Гитлер говорил: «Что такое война, как не использование хитрости, обмана, заблуждений, ударов и неожиданностей?.. Есть более глубокая стратегия, — война интеллектуальным оружием… Зачем мне деморализовать его [противника] военными средствами, когда я могу достичь того же самого лучше и дешевле другими путями».[38]

Из приводимой ниже цитаты из книги Раушнинга видна суть теории Гитлера:

«Место артиллерийской подготовки перед атакой пехоты в позиционной войне в будущем займет революционная пропаганда, которая сломит врага психологически, прежде чем вообще вступят в действие армии. Население вражеской страны должно быть деморализовано, готово капитулировать, ввергнуто в состояние пассивности, прежде чем зайдет речь о военных действиях.

Мы будем иметь друзей, которые помогут нам во всех вражеских государствах. Мы сумеем заполучить таких друзей. Смятение в умах, противоречивость чувств, нерешительность, паника — вот наше оружие…

Через несколько минут Франция, Польша, Австрия, Чехословакия лишатся своих руководителей. Армия останется без генерального штаба. Все политические деятели будут устранены с пути. Возникнет паника, неподдающаяся описанию. Но я к этому времени уже буду иметь прочную связь с людьми, которые сформируют новое правительство, устраивающее меня.

Когда противник деморализован изнутри, когда он находится на грани революции, когда угрожают социальные беспорядки, тогда наступает долгожданный момент. Один удар должен сразить врага… Гигантский, сокрушительный удар. Я не думаю о последствиях. Я думаю только об этом ударе»{38}

В другой раз Гитлер говорил:

«Если бы я собирался напасть на врага, то поступил бы не так, как это делает Муссолини. Я бы не вел перед этим месяцами переговоров, не делал бы длительных приготовлений, я бы поступил так, как действовал всю мою жизнь: как молния в ночном мраке ударил бы по врагу»[39]

Хотя изложенные выше теории указывали, что будущая война будет значительно отличаться от прошлой, формы и принципы наступления и обороны оставались прежними. Для изучающего историю войны чрезвычайно важно представлять себе эти формы, прежде чем он приступит к рассмотрению военных действий в войну 1939–1945 гг. Несмотря на то, что эта война велась на различных театрах военных действий, в различных климатических условиях, чтобы критика имела опору, нужно знать основные формы наступления и обороны.

5. Формы наступления и обороны

Хотя есть много вспомогательных форм наступления, например путем предательства (пропаганды), блокады, обмана, отвлечения сил противника из главного стратегического района, террора, разрушения, однако на поле боя главных форм наступления три: с фронта, с фланга, стыла. Наступление с фронта делится на два типа: истощение сил противника и прорыв. В первом случае с противником входят в соприкосновение, втягивают его в бой, затем заставляют ввести в дело резервы и в конце концов настолько перемалывают силы противника, что их становится недостаточно, чтобы противостоять дальнейшему нажиму. Чтобы избежать истребления своих сил, противник вынужден начать отступление с риском подвергнуться преследованию. Следует помнить, что преследование представляет собой новое наступление и должно проводиться свежими силами.

В современных условиях по возможности следует избегать этого наиболее примитивного типа наступления, потому что огонь обороны действеннее огня наступающего. Следовательно, даже в том случае, если обороняющемуся будет нанесено решительное поражение, наступающий, вероятно, заплатит за это непомерную цену. Это было ясно даже во времена гражданской войны в Америке, когда применялись еще орудия, заряжаемые с дула. Вот что писали два очевидца. Полковник Лимен: «Посадите солдата в окоп, а позади на холме поставьте хорошую батарею — и этот солдат, даже если он не очень хороший, сумеет отразить наступление трех солдат противника».[40] Фрэнк Уилксон: «Перед выходом из Норт—Анна я обнаружил, что наша пехота устала от штурма земляных укреплений. Рядовые бойцы утверждали, что один хороший солдат, сидящий в укреплении, стоит трех хороших солдат, наступающих в открытом поле».[41]

Классический пример прорыва дает сражение при Арбелах (так же, известное как сражение при Гавгамелах) 1 октября 331 г. до н. э., окончившееся победой Александра Македонского. Этот известный маневр заключается в следующем: Александр во главе 45–тысячной армии по диагонали подошел к стыку между левым крылом и центром персидской армии Дария. По численности она значительно превосходила армию Александра. Александр построил свою армию в виде клина: слева — фаланга (тяжелая пехота), справа — легкие войска, в острие клина — тяжелая кавалерия. Неуклонное движение фаланги вселило страх в персидские орды. Заметив разрыв в боевом порядке персидской армии в результате движения вперед нескольких кавалерийских отрядов, Александр двинул свои войска в этот разрыв. Прорвавшись на всю глубину, Александр повернул свою конницу влево и атаковал правое крыло персов с тыла. После этого вся армия Дария в панике обратилась в бегство.

Наступление с фланга также подразделяется на два типа: атака с одним охватом и атака с двойным охватом.

Есть бесчисленное множество примеров наступления первого типа. Одним из лучших является сражение при Лейтене, выигранное Фридрихом Великим 5 декабря 1757 г. Образцом для Фридриха послужил знаменитый маневр Эпаминонда в битве при Левктре в 371 г. до н. э.

Быстро продвигаясь во главе 36–тысячного войска, Фридрих застиг врасплох австрийскую армию маршала Дауна, насчитывавшую примерно 85 тыс. чел. Даун спешно построил свои войска в линию: правый фланг упирался в болото, левый — в реку Швейдениц, а центр располагался в деревне Лейтен. Произведя демонстративную атаку на правый фланг армии Дауна, Фридрих под прикрытием возвышенности незаметно перебросил перед фронтом противника большую часть своих войск и обрушился на левый фланг армии противника, отбросив его к Лейтену. Затем он смял центр и все войска, находившиеся перед ним. Наполеон превозносил эту битву как «шедевр движения, маневра и решимости».[42]

Классический пример двойного охвата продемонстрировал Ганнибал в бою при Каннах 2 августа 216 г. до н. э. Ганнибал разделил свою пехоту на три части: в центре — испанцы и галлы, на флангах — африканские части. На крайних флангах он поставил сильные отряды кавалерии. Перед ним стояла римская армия под командованием Варрона в таком же боевом порядке. Конница левого фланга Ганнибала атаковала и разбила конницу правого фланга римлян, прошла в тылу их боевого порядка, атаковала конницу левого фланга и рассеяла ее. Римская конница была изгнана с поля боя. Одновременно развертывался бои пехоты. Ганнибал построил центр своих войск полумесяцем, обращенным выпуклой стороной к противнику. Этот полумесяц был атакован римлянами и под их давлением стал медленно отходить назад, пока боевой порядок не принял вогнутую форму. В этот мешок Варрона и направил своих солдат. Неожиданно Ганнибал повернул африканскую пехоту на своих флангах соответственно направо и налево, а в тыл римского войска ударила карфагенская конница, к тому времени вернувшаяся из преследования. Армия Варрона была как бы поглощена землетрясением.

До изобретения самолета атака с тыла в строгом значении этого слова, то есть атака, не служившая прямым продолжением прорыва или охвата, могла проводиться только войсками, действовавшими независимо от войск, участвующих в основном бою или сковывающих противника. Превосходным примером такой атаки служит сражение при Чанслорсвилле. 2 мая 1863 г. генерал Ли приказал С. Джексону во главе 32–тысячного корпуса совершить 12–мильный марш, обойти фронт и правый фланг армии Хукера и напасть на нее с тыла. Джексон успешно выполнил задачу и полностью расстроил планы Хукера.

Оборона делится на две основные категории, прямую оборону и непрямую. Ко второй категории относится оборона огнем, маскировкой, созданием препятствий (в наши дни — заграждения, мины и множество противотанковых и противодесантных препятствий) и уменьшением размеров цели путем рассредоточения. Однако средства непрямой обороны носят лишь вспомогательный характер по отношению к прямой обороне, которая осуществляется в трех главных формах: линейная оборона, оборона районов и подвижная оборона.

Примеры первой формы прямой обороны: Великая китайская стена, стены, сооруженные римлянами на границах, траншеи в первую мировую войну и линия Мажино. Примером второй формы прямой обороны, часто называемой в отличие от линейной обороны «обороной в глубину», служит система, разработанная строителями средневековых замков и военными инженерами XVII–XVIII вв. Эта система состояла из замков или крепостей, прикрывавших центры коммуникации и естественные пути подхода с целью замедлить движение неприятеля. Укрепления обычно располагаются в шахматном порядке на большую глубину.

Щит был самой древней формой подвижной прямой обороны, на смену ему пришли рыцарские доспехи, в наши дни появилась танковая броня. Самым древним примером групповой защиты может служить лагерь, окруженный повозками, к такой защите прибегали кочевые народы: гунны, монголы и др., позднее гуситы (в XV в.) и даже буры во время англо—бурской войны 1899–1902 гг., например в сражении при Паардебурге. Как мы убедимся ниже, последний вид обороны широко использовался во второй мировой войне.

На первый взгляд может показаться, что изобретение самолета принесло с собой новые формы наступления и обороны — в вертикальной плоскости. Но это не так. В свое время древнеримское «тестудо» было таким же важным средством защиты против снарядов, падавших сверху, как современная зенитная артиллерия и бетонные убежища. Когда в битве при Гастингсе 14 октября 1066 г. Вильгельм Завоеватель приказал своим лучникам стрелять вверх таким образом, чтобы стрелы сыпались на армию Гарольда, примитивными средствами он делал то же самое, что делают в наше время бомбардировщики, зачастую не добиваясь таких решающих результатов.

Из этого краткого экскурса в прошлое видно, что, хотя средства наступления и обороны стали неузнаваемыми, формы наступления и обороны остались неизменными. Величайшее изменение в ведении войны, возможно, произошло не в области тактики, а в области тылового обслуживания: переброска грузов и войск по воздуху. Это изменение носит коренной характер, ибо при транспортировке по воздуху не нужно считаться с дорогами или местностью.

Раньше все передвижения производились на плоскости, теперь к ним прибавилось передвижение в пространстве. Сражения не ведутся больше только в районах, не говоря уже о линиях, как они большей частью велись еще в 1914–1918 гг., а происходят в объемах. Современное поле сражения можно сравнить с коробкой, в которой находятся армии. Независимо от того, находятся ли армии в движении или нет, они готовы или, по крайней мере, должны быть готовы в любой момент защищаться со всех сторон: сверху, с фронта, с тыла и с флангов — или вести наступление в одном или нескольких из этих направлений. Война стала значительно более сложной игрой; теперь в ней участвует больше фигур, но игра ведется на той же старой доске, ибо, несмотря на авиацию, исход сражения решается на земле.

Глава вторая. Инициатива в руках Германии; первоначальные успехи и неудачи Германии

1. Разгром Польши

1 сентября 1939 г., спустя ровно 20 лет с того дня, когда державы—победительницы сняли запрещение на торговлю с вражескими странами, Германия отбросила запрещение на войну. Если на Западе война приняла вначале позиционный характер, то на Востоке на этот раз развернулась молниеносная война. Всего за 18 дней рассыпалась, как карточный домик, Польша — страна, имеющая более 30 млн. мужественных людей и в три раза превышающая по размерам Британию.

Поражение обусловили как стратегические, так и тактические причины. Первые потому, что западная половина Польши образовывала огромный выступ, направленный в сторону Берлина; с севера к нему примыкали Восточная Пруссия и Померания, с юга — Силезия и Словакия. Вторые потому, что к западу от Вислы не было естественных рубежей обороны. Германо—польская граница тянулась на 1700 миль, ни одна из армий того времени не могла оборонять ее. Зачем же поляки взялись за это?

Основная причина заключалась в том, что польские важные стратегические районы находились в выступе, а без них поляки не смогли бы снабжать свои войска. Среди этих районов четыре имели первостепенное значение: 1) угольный район польской Силезии;[43] 2) промышленные города Кельце, Конске, Опочно, Радом и Люблин; 3) промышленные города Тарнов, Кросно, Дрогобыч и Борислав; 4) текстильный район вокруг Лодзи. Большинство польских предприятий по производству вооружения и боеприпасов располагалось в третьем районе, там же находились авиационные и моторостроительные заводы, угольные шахты, предприятия по очистке нефти и производству горючего. Первый из названных районов находился на границе с Германией и сам образовывал дополнительный выступ между Верхней Силезией и Словакией. Второй район был расположен в 100–150 милях к северу от Словакии, третий район — также в 20–60 милях севернее Словакии и четвертый район — примерно в 80 милях к востоку от Силезии.

Еще в двух отношениях стратегическое положение поляков было невыгодно. Во—первых, Германия господствовала на Балтийском море и, следовательно, несмотря на существование Польского коридора, могла поддерживать тесную связь с Восточной Пруссией. Во—вторых, Польша могла поддерживать контакт со своими западными союзниками только через Румынию и Черное море. Стратегически Польша являлась островом на суше, все «побережье» которого было открыто для вторжения. Тактические неудобства были не менее велики. Польская армия и авиация уступали немецким не только по численности, но и технически. Район же, который поляки решили оборонять, представлял собой идеальную местность для действий мотомеханизированных частей, особенно осенью, когда обычно стоит прекрасная погода. Уж одно это поставило польскую армию в плачевное положение. Больше того, в этих районах проживало около 2 млн. немцев, и почти все, что делали поляки, становилось известным противнику.

Польский план носил половинчатый характер: он был частично наступательным и частично оборонительным. Однако нужно отдать должное его составителям: ведь поляки ожидали энергичного наступления своих союзников на Западном фронте, хотя не имели никаких оснований ждать его начала раньше, чем через несколько месяцев. Польский командующий маршал Рыдз—Смиглы и его штаб, инстинктивно настроенные против обороны, положились на мужество солдат и, крайне недооценив возможности танков и авиации, сочли возможным удерживать весь выступ от Гродно до Кросно и прикрыть все промышленные районы. По плану Рыдз—Смиглы, 6 армий, состоявших из 30 пехотных дивизий, 10 резервных дивизий и 22 кавалерийских бригад, разместились вдоль границы и поблизости от нее; резервы этих армий и общий резерв дислоцировались в районе Варшавы. После завершения мобилизации польский командующий располагал 50 с лишним тыс. офицеров и 1,7 млн. солдат. Однако перед лицом германской армии эти цифры значили очень мало, так как поляки почти не имели мотомеханизированных войск. В польской авиации было около 500 пригодных к использованию самолетов, бронетанковые силы насчитывали только 29 рот броневиков и 9 рот легких танков. Кроме того, поляки испытывали недостаток в тяжелой, зенитной и противотанковой артиллерии.

Германский план предполагалось выполнить двумя этапами. Первый этап — окружить и уничтожить польские войска в излучине Вислы; второй этап — ударами из Восточной Пруссии на юг и из Словакии на север отрезать всю Польшу к западу от линии Белосток — Брест—Литовск и р. Буг. Таким образом, план предусматривал два двойных охвата: внутренний — к западу от Варшавы и внешний — к востоку от нее.

Выполнение плана было возложено на генерала фон Браухича, который располагал пятью армиями. Армии разделялись на две группы: разграничительная линия проходила по реке Нетце.

Северная группа армий под командованием генерала фон Бока состояла из 3–й и 4–й армий. 3–я армия находилась в Восточной Пруссии, а 4–я — в Померании. Перед 3–й армией стояла главная задача: продвинуться южнее и восточнее Варшавы и далее встретиться с 14–й армией, наступавшей в северном направлении из Верхней Силезии и Словакии. 4–я армия должна была сначала разгромить противника в польском Поморье, а затем сомкнуться с правым флангом 3–й армии и действовать против правого фланга поляков в районе Познани.

Южная группа армий под командованием генерала фон Рундштедта состояла из 8–й, 10–й и 14–й армий. 8–я армия, дислоцированная в Померании и Бранденбурге, левым флангом опиралась на реку Нетце, а правым — на Намслау (восточнее Бреславля). Эта армия должна была действовав против польских сил в районе Познани и взаимодействовать с правым флангом 4–й армии и левым флангом 10–й армии. 10–я армия из Нижней Силезии должна была прорваться к Висле и окружить левый фланг польских войск в районе Познани. 14–я армия, сосредоточенная в Верхней Силезии, Моравии и Словакии, должна была уничтожить польские войска в районе Кракова и, выдвинув вперед правое крыло, наступать на север до соединения с левым флангом 3–й армии.

Очевидно, в этих операциях принимали участие 45 германских дивизий.[44] Силы не очень большие, если учесть размеры театра военных действий. Но в отличие от польских дивизий они были превосходно снаряжены и укомплектованы несравненно лучшим личным составом. Размеры германских мотомеханизированных сил оцениваются по—разному; скорее всего они насчитывали 6 танковых и 6 моторизованных дивизий. Из 4 германских воздушных флотов использовались 2 флота: 1–й под командованием генерала Кессельринга, базировавшийся на Восточную Пруссию и Померанию, и 4–й — под командованием генерала Лера, базировавшийся на Силезию и Словакию. Оба эти флота имели около 2 тыс. машин.[45]

Сравнительно с массами пехоты германские военно—воздушные и танковые силы были невелики, особенно если вспомнить, какие огромные соединения действовали на позднейших этапах войны. Однако они сыграли такую решающую роль в ходе военных действий, что достаточно принять в расчет только их достижения, чтобы понять, почему Польша так быстро потерпела крах.

Наступление на Польшу началось в 4 часа 40 мин. утра 1 сентября 1939 г. массированным ударом с воздуха. Поляки были застигнуты врасплох. Они продолжали мыслить, так сказать, категориями неторопливых военных действий 1914 г.: сначала выдвижение кавалерийских заслонов и наблюдательных партий, потом осторожное продвижение вперед обеих сторон с целью выиграть время для завершения мобилизации. Короче говоря, им снились авангардные действия легкой конницы, а их разбудили атакой тяжелой кавалерии. В результате, через 48 час. после начала военных действий польское командование было парализовано.

В качестве первоочередной задачи германских военно—воздушных сил был захват господства в воздухе. Это было достигнуто уничтожением польской авиации как в воздухе, так и на земле. Во время массированных ударов немецкой авиации по аэродромам перед польскими летчиками стоял выбор: либо подняться в воздух и принять бой с численно превосходящим противником, либо оставаться на земле свидетелями уничтожения своих самолетов на аэродромах. Бомбардировке были также подвергнуты сооружения противовоздушной обороны, ремонтные предприятия и радиостанции.

Германская авиация применяла следующую тактику: один или несколько разведывательных самолетов выводили на цель девятки бомбардировщиков, следовавших под прикрытием истребителей; самолеты летели на высоте 10 тыс. футов, при подходе к цели снижались до 3 тыс. футов и звеньями по три машины сбрасывали бомбы на цель. После этого истребители пикировали и на бреющем полете обстреливали все замеченные самолеты и польских солдат. Иногда перед началом бомбардировки разведчик на небольшой высоте окружал цель кольцом белого дыма.

Господство в воздухе было захвачено немедленно, буквально через 24 часа после начала войны, и перед германской авиацией встала новая задача: воспретить все переброски войск противника по земле. Основными целями германской авиации стали железные дороги и станции в излучине Вислы, причем мосты, которые могли потребоваться германским войскам, не уничтожались. Также подвергались нападению колонны войск и транспорты на дорогах. Чтобы организовать диверсии и подрывную работу в тылу, за линией фронта высаживали десанты и сбрасывали парашютистов. Сообщалось, что «в некоторых случаях высаженные десанты нападали на штабы и охрану за линией фронта».[46]

В результате вся система польского командования расстроилась сверху донизу, и мобилизация застряла в безвыходном тупике. Основная масса польской армии так и не достигла районов сосредоточения, которые в отдельных случаях немцы заняли через несколько часов после начала военных действий.

Еще одна задача германских военно—воздушных сил заключалась в том, чтобы поддерживать и ускорять продвижение своих наземных сил, особенно танковых и моторизованных дивизий, возглавлявших все основные германские наступательные операции. Именно эти соединения и довершали дезорганизацию и деморализацию, внесенную налетами с воздуха, повергая польские войска, оставшиеся без командования, в такое смятение, что в большинстве случаев германская пехота занимала районы, пройденные танковыми и моторизованными соединениями, почти без боя.

В начале войны германские танковые дивизии были довольно громоздкими соединениями. В танковую дивизию входили: штаб, дивизионная разведывательная часть, танковая бригада, бригада моторизованной пехоты, артиллерийский полк, дивизион противотанковой артиллерии и саперный батальон. Танковая бригада состояла из двух танковых полков, в каждом полку было по два батальона, а в батальон входила одна рота средних и три роты легких танков. Всего в дивизии было немногим больше 400 танков. Для того чтобы сделать ее более подвижной, в 1942 г. численность танков была сокращена почти наполовину.

Тактика германских бронетанковых войск основывалась в большей степени на быстроте действий, чем на огневой мощи. Основная задача заключалась в том, чтобы внести смятение. Поэтому немцы обычно заботились главным образом о глубине прорыва. Узлы сопротивления, укрепленные районы, противотанковые препятствия, леса и деревни обычно обходились; германские командиры старались найти линии наименьшего сопротивления, ведущие в тыл противника. После прорыва успех развивался также в глубину, вместо того чтобы следовать более осмотрительному методу, разработанному французами: расширять прорыв по фронту. Тактика развития прорыва в глубину была рискованной, так как энергичный противник мог отрезать прорвавшиеся части. Однако немцы правильно рассчитали, что авиация подавит моральный дух поляков еще до ввода в действие танковых дивизий. Каждая дивизия стремилась вперед, не заботясь о своих соседях. Защита стыков возлагалась на тыловые войска. Если встречалось сопротивление, то по возможности такой район обходили и оставляли для следовавшей позади пехоты. Германское командование считало важным наладить взаимодействие между танковыми дивизиями и военно—воздушными силами, и ему удалось добиться этого; бомбардировщики, эскадрильи штурмовиков и танковые роты прекрасно взаимодействовали друг с другом. Большая роль отводилась и артиллерии, как самоходной, так и на автотяге. На первом этапе наступления, если нельзя было обойти фронт обороны, танки действовали следующим образом: сначала танки, построившись клином, прорывали оборонительную полосу противника на узком участке фронта шириной от 3 до 4 км; брешь удерживалась штурмовыми войсками, следовавшими за танками; затем в прорыв вводились свежие танковые силы, часть которых расширяла прорыв, в то время как другие соединения следовали вперед в глубину.

Однако сопротивление поляков было настолько слабым, что тактика обычно упрощалась: германские танковые и моторизованные войска устремлялись вперед, а основная масса пехоты следовала позади на расстоянии 10–20 миль. Германская 4–я армия, продвигавшаяся из Померании, таким образом, достигла предместий Варшавы «благодаря усилиям только своего первого танкового эшелона, покрывшего 240 км за 8 дней».[47]

Интересно отметить, что, несмотря на германское превосходство в танках, «ночные нападения на штабы и стоянки германских танковых дивизий, предпринимавшиеся несколько раз польской пехотой, дали отличные результаты. Противник был вынужден придать своим танкам и броневикам мощные, ослеплявшие атакующих прожекторы, которые в случае использования по заранее разработанному плану помогали вести огонь ночью».[48]

Мы не думаем подробно излагать военные действия начиная с 1 сентября 1939 г., однако нужно привести несколько фактов, показывающих быстрый ход германо—польской войны. 5 сентября левое крыло 3–й армии генерала фон Кюхлера форсировало Нарев у Ломжи, а правое — соединилось с левым флангом 4–й армии генерала фон Клюге, которая к тому времени заняла Польский коридор. 8–я армия генерала фон Бласковица приближалась к Лодзи, танки генерала Гудериана взяли Петроков и Кельце. 10–я армия генерала фон Рейхенау, заняв промышленную Польскую Силезию, устремилась к Висле, а 14–я армия генерала Листа окружала Краков. К 8 сентября танки Гудериана были у Варшавы, 14–я армия вышла на рубеж реки Сан. Все польские части, находившиеся в районе Познани, а также ускользнувшие из Поморья, сгрудились в котле вокруг Кутно (в 75 милях западнее Варшавы)

Через неделю эта группировка капитулировала. К 17 сентября все боевые действия к западу от Вислы фактически прекратились, и война была перенесена на рубеж Буга. В этот день русские без объявления войны перешли восточную границу Польши. 18 сентября польское правительство эмигрировало в Румынию. Примеру правительства последовали десятки тысяч беженцев. 17 сентября американский корреспондент У. Ширер, находившийся в Цоппоте, близ Данцига, пометил в своем дневнике:

«Весь день ехал из Берлина через Померанию и Коридор, чтобы добраться сюда. Дороги забиты колоннами германских моторизованных частей, возвращающихся из Польши».[49]

Далее он писал:

«…взято 450 тыс. пленных, захвачено 1200 орудий, уничтожено либо захвачено 800 самолетов. Через 18 дней после начала войны не осталось ни одной целой польской дивизии или хотя бы бригады»[50]

Варшава продержалась до 27 сентября, когда польский комендант запросил перемирия. 30 сентября гарнизон Варшавы, насчитывавший 120 тыс. офицеров и солдат, сложил оружие.

Немцы понесли весьма небольшие потери в этой удивительной кампании. Учитывая быстроту германо—польской войны, нет оснований ставить под сомнение цифры, оглашенные Гитлером по радио: 10 572 убитых, 30 322 раненых и 3 400 пропавших без вести.

О польских потерях можно только строить догадки, однако немцы сообщили, что ими захвачено 694 тыс. пленных. Сама Польша стала военной добычей. Немцы захватили часть страны к востоку от Писсы, Буга и Сана площадью 129 400 кв. км.

Тактически эта короткая кампания имела выдающееся значение. Уже сама быстрота ее говорит об этом. Она не только явилась практической проверкой возможности нападать, быстро парализуя силы противника; всем, кто мог здраво судить о тактике, она показала, что в механизированной войне важнее быстрота, а не огневая мощь. Следовательно, цель нападения — не столько уничтожение, сколько внесение смятения в ряды неприятеля. Быстрота дала возможность немцам выполнить свои планы, и, напротив, отсутствие этой быстроты у поляков помешало им перестроить свои планы.

Исход кампании был решен не численным превосходством, а быстротой совместных действий авиации и танковых частей. Если бы у поляков были германские военно—воздушные и танковые силы, а у немцев — польские, то поляки при умелом использовании своих сил, несмотря на свое невыгодное стратегическое положение, достигли бы Одера так же быстро, как немцы достигли Вислы. Однако в высшей степени сомнительно, чтобы полякам удалось захватить Германию с хода, как немцы захватили Польшу, не только потому, что в Германии больше естественных препятствий, чем в Польше, а потому, что ключевой германский стратегический район находился в Руре, то есть за пределами первого броска. Поляки, следовательно, не могли бы использовать стратегию сокрушения так же полно, как это сделал их противник.

Кампания показала, что перед лицом атаки танковых и моторизованных сил линейная оборона устарела. Любая форма линейной обороны независимо от того, состояла ли она из долговременных сооружений или из поспешно возведенных полевых укреплений, какие неоднократно останавливали наступающего в первую мировую войну, оказалась наихудшим видом обороны: когда танковые силы противника прорывали оборонительную полосу, защитники не могли сосредоточить свои войска для контратаки. В этом случае обороняющийся напоминает человека, который стоит, вытянув вперед руки, перед боксером, занявшим боевую позицию; чтобы защитить себя или ударить, он должен сначала притянуть руки к туловищу. Далее, германо—польская война показала, что части прикрытия, в задачу которых входит наблюдать за противником и задерживать его, а не ввязываться в решительную схватку, должны обладать очень большой подвижностью, чтобы быть в состоянии быстро наступать и отступать. Они также должны располагать сильными противотанковыми средствами.

Наконец, кампания ясно показала, что в тактических условиях, созданных танковыми и моторизованными войсками, когда маневр стал быстротечным, командование должно быть гораздо больше децентрализовано, чем раньше, чтобы нижестоящие командиры могли самостоятельно принимать немедленные решения. Взаимодействие должно устанавливаться на основе общего замысла действий, а не пунктуального выполнения плана. Быстрота в значительной степени заменила методичность исполнения, но быстрота, подчиненная единой цели, ясно понятой всеми участниками операции.

2. Русско—финская война

В те дни, когда немецкие войска громили поляков, не менее удивительная война происходила на Западе. Скоро она получила название «странной войны», однако из приводимой ниже цитаты видно, что лучше подходит немецкое название «Sitzkrieg» [ «сидячая война». — Прим. ред.].

«Сильнейшая в мире французская армия получила необходимое время, чтобы занять самые сильные укрепления, когда—либо создававшиеся гением человека. Во Францию был перевезен и высажен без каких бы то ни было потерь большой, превосходно вооруженный и снаряженный британский экспедиционный корпус, который разместился в этой стальной крепости. Укрепившись, таким образом, Франция и Британия предотвратили угрозу «молниеносной» или какой—нибудь другой атаки против линии Мажино»[51]

Сильнейшая армия в мире, перед которой находились не больше 26 дивизий противника, бездействовала, укрывшись за сталью и бетоном, в то время как враг стирал с лица земли мужественного до донкихотства союзника. Но, как мы увидим ниже, были веские основания для этого.

К 11 октября 1939 г. численность британских вооруженных сил во Франции достигла 158 тыс. Только 9 декабря они понесли первую жертву (был убит один капрал). К рождеству было убито еще два человека, а общие французские потери армии, флота и авиации к этому времени составили 1433 человека.

Между тем 3 сентября 1939 г., когда Британия объявила войну, началась битва за Атлантику. Она открылась потоплением «Атении» немецкой подводной лодкой U–30 близ Донегола. Эта битва в дальнейшем потребовала мобилизации ресурсов Британии до предела и продолжалась до тех пор, пока не прозвучал последний выстрел на суше. Война в воздухе началась днем позднее. 4 сентября британская авиация нанесла удар по германскому флоту в Вильгельмсгафене и Брюнсбюттеле, а несколько позднее начала разбрасывать листовки над Германией. Такой войны без крови не видывали со времен битв при Молинелле и Загонаре.

6 октября Гитлер предложил заключить мир. Предложение Гитлера было отвергнуто. Тогда 30 ноября развернулась первая из нескольких неожиданных кампаний: русские войска вторглись в Финляндию.

Это была война государства с населением в 180 млн. против народа, насчитывавшего всего 3,5 млн. человек. Длилась она в пять с лишним раз дольше германо—польской.

Русская армия была огромна; Финляндия располагала незначительными вооруженными силами. На одной стороне стояла армия в 100 дивизий, насчитывавшая 1,5 млн. солдат, 9 тыс. танков и 10 тыс. самолетов.[52] На другой стороне — 3 дивизии и 1 кавалерийская бригада — всего 33 тыс. солдат, горстка танков, 60 годных боевых самолетов и 250 орудий, включая береговую артиллерию. Этой маленькой армией командовал маршал Маннергейм.

Русский план заключался в том, чтобы бомбардировать и запугивать. Рассчитывая, что финский рабочий класс свергнет свое правительство, русские начали наступление в ужасно плохую погоду. Пять колонн русских войск, главная из которых состояла из б дивизий, двигались на линию Маннергейма — укрепленный район, пересекавший Карельский перешеек от Финского залива до Ладожского озера. К своему удивлению, русские встретили ожесточенное сопротивление, которое в сочетании с исключительно трудными природными условиями (отсутствием дорог в условиях местности, изобилующей лесами, озерами, холмами и оврагами, покрытыми полуметровым слоем снега) скоро остановило наступление.

Русские танки были вынуждены двигаться по лесным дорогам и сотнями застревали в сугробах. Много машин финны сожгли.[53] Отряды финских лыжников в белых маскировочных халатах, почти незаметные на местности, рыскали вокруг врага. Они скользили по лесам, задерживая колонны войск, преграждая путь отставшим, обстреливая транспорт, полевые кухни и лагерные стоянки войск. Иногда финны отрезали целые русские бригады, и приходилось снабжать их с воздуха, причем с небольшим успехом.[54] С самого начала финны нанесли такие тяжелые потери врагу, что русские вдвойне усилили бомбардировки, рассчитывая сломить волю финнов к сопротивлению.

Сейчас, как никогда, представлялась возможность проверить теорию Дуэ на практике, так как русские безраздельно господствовали в воздухе. Если бы Дуэ был прав, финны должны были капитулировать через две недели. Вместо этого сопротивление стало еще более решительным. Нужно было изыскать иной образ действия. Выход был найден в возвращении к тактике 1916–1917 гг.

Русские сосредоточили 27 дивизий и огромные массы артиллерии против линии Маннергейма. 2 февраля 1940 г. после продолжительной артиллерийской подготовки русские войска под командованием маршала Тимошенко начали наступление. В течение десяти дней финны удерживали свои позиции, но 13 февраля позиции были прорваны, и через два дня началось отступление. Финны не могли сопротивляться танкам в открытом поле и в начале марта запросили перемирия. 10 марта начались мирные переговоры, а через два дня был подписан мирный договор.

Уроки этой небольшой войны поучительны. Во—первых, они показывают, что всегда опасно презирать противника, как бы ни был он слаб. Полагая, что демонстрация силы окажется достаточной, чтобы запугать финнов и добиться немедленной капитуляции, русские хорошо подготовились использовать в пропагандистских целях радио, духовые оркестры и кино, однако совершенно упустили из виду стратегические и тактические аспекты войны и вопросы снабжения.

Во—вторых, в глазах тех, кто мог здраво судить о вещах, эта война во многом подорвала состоятельность теории Дуэ. Она показала, что бомбардировки с воздуха, так же как и артиллерийский обстрел, — это медленный, а отнюдь не быстрый способ изматывания врага. В—третьих, если оружие сконструировано без учета особенностей местности и климата, то независимо от его мощи оно окажется почти бесполезным. В—четвертых, высокая подвижность финнов, так же как высокая подвижность немцев в Польше, еще раз показала, что она важнее численного превосходства.

Последнее и наиболее важное с точки зрения последующих событий обстоятельство привело Гитлера к выводу, что русская армия 1939–1940 гг. оставалась такой же, какой была в 1916–1917 гг. Если маленькая Финляндия могла сделать так много, то что мог бы сделать мощный рейх?

3. Норвежская кампания

Пока русские расправлялись с финнами, «сидячая война» продолжалась. Представляющие интерес события происходили только на море. В середине декабря произошла битва у реки Ла—Плата, закончившаяся потоплением германского линкора «Граф Шпее». 12 февраля 1940 г. значительная группа транспортных судов доставила в Египет лучшие части 2 австралийских и 1 новозеландской дивизии. Неделю спустя на борт германского вооруженного торгового судна «Альтмарк», находившегося в норвежских территориальных водах, поднялись британские моряки и сняли 299 захваченных немцами граждан союзников. Эта операция вызвала недовольство норвежского правительства. Тем не менее рано утром 8 апреля британское и французское правительства информировали Норвегию, что с целью пресечь германское судоходство вдоль норвежского западного побережья прошлой ночью были минированы норвежские территориальные воды.

Это было нарушением нейтралитета и легко могло вовлечь Норвегию в войну. Готовы ли были союзники поддержать Норвегию в случае вмешательства немцев? Нет.

8 ту же ночь база британского флота Скапа—Флоу подверглась сильнейшему налету германской авиации. Рано утром

9 апреля жители Копенгагена, ехавшие на велосипедах на работу, неожиданно оказались среди колонн германских солдат, маршировавших к королевскому дворцу. Сначала датчане решили, что происходит съемка кинофильма.[55] Через несколько минут дворцовая охрана открыла огонь, немцы ответили, и наконец король направил адъютанта, чтобы прекратить стрельбу. Дания капитулировала перед Гитлером. Такой была прелюдия к одной из самых смелых и хорошо задуманных операций военной истории — захвату в один день всех важнейших центров Норвегии.

Эта удивительная операция была первым примером практического применения стратегии Гитлера. «Зачем мне деморализовать противника военными средствами, когда я могу достичь того же лучше и дешевле другими путями», — говорил он. Если не нравственность такого образа действия, то его разумность была безусловно доказана, как видно из краткого обзора событий.

Норвежская армия была крохотной, тем не менее Гитлер не имел никакого намерения прямо нападать на нее.[56] Еще задолго до 9 апреля он повел прямое наступление на норвежский народ. Он знал, что в демократическом государстве армия почти бесполезна, если народ сочувствует делу противника.[57] В течение длительного времени Гитлер вел ловкую пропаганду и создал в Норвегии большую группу своих сторонников[58] во главе с майором Видкуном Квислингом, главой норвежского «Насджонал Самлинга».[59] На этих людей, которые потом стали называться «пятой колонной», опирался Гитлер, начиная нападение, стратегические цели которого сводились к следующему:

1. Ограничить мощь британского флота, создав воздушные и военно—морские базы на западном побережье Норвегии.

2. Открыть Северное море и Атлантический океан для германского флота.

3. Выйти на морские коммуникации между Британией и северной частью России.

4. Обеспечить безопасность доставки шведской руды западным морским путем.

Важность Норвегии для Германии четко объяснила 21 апреля 1940 г. газета «Франкфуртер цейтунг»:

«Действительно ли немцы совершили огромную ошибку (как утверждают англичане), захватив этот трамплин в борьбе не на жизнь, а на смерть с Великобританией, вместо того чтобы оставить Норвегию и всю остальную Скандинавию со всеми обеспечиваемыми ими стратегическими и экономическими выгодами врагу… После первоначального успеха, не говоря уже об экономических выгодах, мы сможем связать и ослабить франко—британские воздушные и морские силы и заставить Британию сражаться… Рано или поздно станет заметным ослабление позиций западных держав как в Северном море, так и в других морях, важных для Британии и Франции, особенно в Средиземном море. Военно—морское превосходство западных держав основывается на том, насколько их флоты сильнее флотов других государств. Это важно иметь в виду всем тем, кто хочет положить конец франко—британскому превосходству на море ради завоевания Lebensraum. Ни в одной стране связь между Северным и Средиземным морями не подчеркивалась в последнее время так сильно, как в Италии»[60]

Для достижения указанных стратегических целей нужно было создать тактические предпосылки: захватить основные норвежские аэродромы и порты, прежде чем подоспеют англичане. Тут—то и вступила в дело «пятая колонна». После получения приказа она должна была захватить и удерживать эти объекты до высадки воздушных и морских десантов. Воздушные десанты могли прибыть через несколько часов, а чтобы ускорить доставку десантов морем, немцы прибегли к тактике «троянского коня». За несколько дней до начала вторжения были погружены и отправлены в различные места назначения войска на судах, перевозивших уголь, руду, и торговых судах.

Одновременно с оккупацией Дании, которая дала немцам воздушные базы, фланкирующие Северное море и Скагеррак, «пятая колонна» в Норвегии выполнила свое задание и была немедленно поддержана воздушными десантами и отрядами, доставленными на торговых судах. Затем немецкие войска переправились через Скагеррак.

Осло, ключевой пункт вторжения, был захвачен «пятой колонной» при поддержке воздушного десанта, в то время как морской десант под прикрытием сильного эскорта кораблей военно—морского флота взял штурмом береговые укрепления гавани. Во время боя был потоплен крейсер «Блюхер» водоизмещением 10 тыс. т и несколько других судов, включая транспортные. Нарвик, расположенный в 800 милях к северу от Осло, был захвачен скрытно высаженными войсками, действовавшими под прикрытием флота. Здесь высадились австрийцы, подготовленные к войне в горах. Кристиансунн, Тронхейм, Берген и Ставангер были захвачены таким же образом, а самый важный в Норвегии аэродром в Соло, вблизи Ставангера, был занят воздушным десантом. К ночи 9 апреля все указанные пункты были в руках немцев. Затем генерал фон Фалькенхорст, руководивший вторжением, направил по железным и шоссейным дорогам из Осло вглубь страны войска во все эти пункты, за исключением полностью изолированного Нарвика.

Быстрота и внезапность нападения временно парализовали британское и французское правительства. Немедленный контрудар мог быть нанесен только с моря и воздуха. Это было настолько ясно, что британской общественности казалось, что «Гитлер в результате своей авантюры попал в руки британского флота»[61] Хотя воинственный Черчилль и возглавлял морское министерство, однако, если не считать минирования Скагеррака, ничего не было предпринято до 15 апреля с целью помешать захватчикам.

Только 15 апреля небольшой контингент британских войск высадился севернее Нарвика. Но зачем это было сделано, понять трудно. «Если бы один германский десант внезапно напал на Лондон, а другой утвердился в Гулле, — справедливо замечает Грейвс, — то успешная высадка в Инвернессе американцев, пришедших на помощь, мало облегчила бы положение британской армии, сражавшейся не на жизнь, а на смерть в центральных графствах.[62]

16 апреля последовала высадка войск под командованием генерала Картона де Виарта в Намсусе. 18 апреля высадилась еще одна группа войск генерала Б. Паже в Ондальснесе. Десанты должны были отвлечь внимание противника перед прямым ударом по важному порту Тронхейм, вблизи которого находился аэродром. Однако, как только отвлекающие группы продвинулись вглубь страны, от высадки в Тронхейме отказались, так как флот попал бы под удар авиации противника. О том, что оба десанта также могут подвергнуться нападению авиации, не подумали. При отсутствии прикрытия с воздуха войска, продвигавшиеся от побережья, в течение десяти дней подвергались жесточайшей бомбардировке. Только после этого союзнический Верховный военный совет принял решение эвакуировать их. Чрезвычайно трудная операция была успешно проведена 2–3 мая, однако флот понес тяжелые потери.

В тактическом отношении эта короткая кампания показала, что если авиация не является единым целым с армией и флотом, то наземные и морские силы теряют свое боевое значение более чем наполовину. Налеты британской авиации на аэродром в Ставангере были бесполезными, так как в распоряжении немцев находились все аэродромы Норвегии. Требовалась непосредственная поддержка с воздуха, а поскольку ее не было, экспедиционные силы были обречены на неудачу с самого начала. Эта кампания еще раз продемонстрировала, что быстрота нападения, а не численность действующих войск на девять десятых решает успех сражения, конечно, не в том смысле, что противник физически уничтожается быстротой, а в том, что быстрота подрывает его боевой дух. Британское и французское правительства, так же как генеральные штабы этих стран, несомненно, были повергнуты в смятение смелостью и внезапностью нападения немцев. Это отчетливо видно из предпринятых ими мер против немцев в Норвегии.

Однако главные результаты кампании, несмотря на все их значение, не носили стратегического характера. Куда более важными оказались последствия в психологической и политической областях. Престиж Германии необычайно возрос. Нейтральные страны поверили в непобедимость Германии. В Британии сменилось правительство. Открывшиеся 7 мая прения в палате общин по вопросу о ведении войны в Норвегии и проведенное 9 мая голосование показали, что правительство имеет ничтожное большинство и не пользуется больше доверием парламента. 10 мая Чемберлен подал в отставку и Черчилль стал премьер—министром.

4. Разгром Голландии и Бельгии

В Британии германское вторжение в Норвегию единодушно называли «безумием». Даже Черчилль считал, что занятие Норвегии есть не что иное, как новая испанская язва.[63] «Я должен заявить палате общин, — говорил он 11 апреля, — что мы попадем в чрезвычайно выгодное положение в результате происшедшего, если… извлечем максимальную выгоду из стратегической ошибки, допущенной нашим смертельным врагом».[64]

Но было ли вторжение ошибкой? Если иметь в виду цель Гитлера завоевать Lebensraum (а ее следует помнить при рассмотрении войны в Европе, иначе его стратегия непонятна), то станет ясным, что захват Норвегии был первым шагом к завоеванию западных стран. Завоевание же западных стран было необходимо, чтобы затем на Востоке вести войну против России на одном фронте.

Для завоевания Запада требовалось ликвидировать Францию и Британию, и в то время как Франция была доступна, на Британию нельзя было напасть не только потому, что она была островом, а также потому, что британский флот не давал возможности произвести прямое нападение. Проблема наполовину заключалась в том, чтобы сделать британский флот неспособным к выполнению своих задач. Для этого требовалось: 1) нейтрализовать Северное море; 2) создать воздушные базы и базы подводных лодок на атлантическом побережье Норвегии; 3) нейтрализовать Ла—Манш; 4) создать воздушные базы и базы подводных лодок на атлантическом побережье Франции. Затем, действуя с баз на норвежском и французском атлантическом побережье против английских коммуникаций и блокируя полностью судоходство в Северном море и проливе Ла—Манш, поставить Британию в такое затруднительное экономическое положение, что она согласится на продиктованный ей мир. Это, однако, зависело от того, насколько далеко пойдет Америка в своей помощи Британии.

Стратегически для выполнения третьего и четвертого условий требовалось разрешить вторую часть проблемы: занять Францию. Для этого следовало немедленно наступать на Францию через Голландию и Бельгию, избегая, таким образом, фронтальной атаки линии Мажино, кончавшейся у Монмеди. В случае успеха операции решалась и другая задача, касавшаяся захвата французских важных стратегических районов в департаментах Нор и Па—де—Кале, без промышленности и угля которых французская армия не смогла бы долго продержаться. Эти районы отстояли не более чем на 150–200 миль от германской границы. Даже не принимая в расчет последующие события, а просто памятуя быстроту, характеризовавшую до тех пор все германские наступления, можно было уже тогда прийти к выводу, что победа в Норвегии говорила не о возникновении «испанской язвы», а о решающей ампутации. Франция отсекалась от Англии.

Германский план, предложенный и разработанный генералом фон Манштейном, не был, как это часто утверждают, повторением плана Шлиффена 1914 г., основанным на маневре у Лейтена. План Манштейна был гибкой операцией, подобной проведенной при Арбелах. Цель его заключалась не в том, чтобы обойти и окружить левое крыло противника, а в том, чтобы прорвать фронт и смять левое крыло с одновременным выходом в тыл правого крыла противника.

Изложенному плану противостоял другой, наиболее самоубийственный. Линия Мажино кончалась у Монмеди,[65] и с первых дней войны до начала германского наступления англичане и французы были заняты тем, чтобы довести ее до побережья, создавав зону полевых укреплений. Французы исходили из того, что длительная позиционная война повторится. Несмотря на это, в октябре и ноябре 1939 г. союзники составили план «D», который предусматривал, что в случае германского вторжения в Голландию и Бельгию или только в Бельгию, союзные войска покинут эту линию и продвинутся вперед до Диля или Эско, но не для наступления на немцев, а для занятия оборонительного рубежа, прикрытого слабыми полевыми укреплениями.

« Кроме этого плана существовало еще два меньших плана, составленных голландцами и бельгийцами. Голландский план ставил своей целью задержать противника на всей восточной границе, удержать крупными силами рубеж Балл и — Раам—Пел (от Зейдер—Зе у Эмнеса до Граве и от Граве до Вирта), если войска будут выбиты с этой линии, отойти назад до «Голландской крепости» и на Ост—фронт (Мейден — Утрехт — Коринчем). Бельгийский план предусматривал задержать противника боем на рубеже канала Альберта от Антверпена до Льежа и вдоль реки Маас от Льежа до Намюра, а в случае давления противника отойти на линию Антверпен — Намюр. Между голландцами и бельгийцами взаимодействие отсутствовало, и почти не было налажено взаимодействие между бельгийцами и французами.

Германский план основывался не только на численности войск, но и на единстве командования, точном указании цели, превосходстве в боевой технике, мобильности и тактике и, самое важное, на превосходстве морального состояния войск.

Считая участок фронта против линии Мажино, где немцы разместили группу армий «С» под командованием генерала фон Лееба, чтобы стеречь 26 французских дивизий, занимавших линию Мажино,[66] немцы выставили 150 пехотных дивизий против 106 голландских, бельгийских, польских, французских[67] и британских. Но если немцы имели 10 танковых дивизий и, возможно, еще 10 моторизованных дивизий, 4 воздушных флота, насчитывавших от 3 тыс. до 4 тыс. самолетов, то у их противников было всего 3 танковые дивизии (все французские), и они были слабее в воздухе. По данным генерала Вейгана, французы имели от 700 до 800 самолетов первой линии, голландцы и бельгийцы — по 200, британский экспедиционный корпус — также около 200, так как основная масса британской авиации оставалась в Англии для обороны и стратегических бомбардировок противника.

Моральный дух у немецких войск был несравненно выше, чем у большинства их противников. О том, какое большое значение имеет моральный дух, еще Полибий писал, что из всех сил, имеющих значение в войне, решающей является моральный дух воина. Немецкие войска в этом отношении были «чрезвычайно хороши»,[68] а французские войска — чрезвычайно плохи: «предательство пронизывало французскую армию сверху донизу».[69] Народ и в равной степени армия были полностью деморализованы. В Голландии существовало сильное национал—социалистское движение, в Бельгии несколько более слабое фашистское движение рексистов под руководством Дегрелля. Таким образом, Гитлеру представились большие возможности пустить в ход свое психологическое наступление, что он и сделал с удивительным успехом.

На голландской, бельгийской и люксембургской границах немцы разместили две группы армий и танковую группу под командованием генерала фон Клейста: северная группа армий «Б» под командованием генерала фон Бока и южная группа армий «А» под командованием генерала фон Рундштедта, которую поддерживал фон Клейст. Группа армий Бока должна была быстро занять Голландию, чтобы ее аэродромы можно было использовать против Бельгии с севера. Перед Рундштедтом и Клейстом была поставлена задача стремительно преодолеть укрепления на рубеже канала Альберта, прикрывающие Бельгию, одновременно пройти через Арденны, обрушиться на бельгийско—французский фронт между Динаном и Седаном и прорвать его.

7 мая 1940 г. упорнее, чем раньше, стали циркулировать слухи 6 германском наступлении. Вскоре после полуночи 9 мая население слышало шум моторов большого количества самолетов, летавших над Голландией. Тут же поступили сообщения о нападении на голландские аэродромы и на Гаагу, немного спустя стало известно о том, что на аэродромах высадились парашютисты, особенно много в пределах «Голландской крепости», в том числе на самый важный аэродром Ваалхавен — аэропорт Роттердама. Парашютисты приземлились также в Вассенааре и Валкенбурге около Гааги, в Дордрехте, Моердьяке и других местах, захватывая мосты и соединяясь на месте с группами голландской «пятой колонны», которая оказывала им неоценимую помощь. Были захвачены два моста через Маас, мост через Удэ Маас и два моста через Моердьяк. Были заняты большая часть острова Эссельмонде и город Дордрехт, Гаага оказалась отрезанной. Одновременно с этими операциями, которые привели голландцев в замешательство, сильная германская бронетанковая колонна форсировала Маас у Генаппа и, прорвав левый фланг линии Раам — Пел, направилась прямо на запад, на Моердьяк. К югу другие бронетанковые колонны форсировали Маас у Лотюна и Венло и наступали на Эйндховен и Бреда.

Во многих местах голландцы оказали решительное сопротивление и сумели отбить немало захваченных аэродромов и других объектов, тем не менее голландское командование было настолько парализовано быстротой и внезапностью нападения, что об организованном сопротивлении не могло быть и речи. 11 мая после сильнейших воздушных налетов немцев, оставивших в голландской авиации всего 12 машин, растерянность еще более возросла.

12 мая вскоре после полудня германская танковая колонна, продвигавшаяся от Генаппа, соединилась с парашютными частями к югу от Роттердама. Это означало близкий конец сопротивления голландцев. 14 мая немцы заявили, что, если голландцы немедленно не прекратят сопротивление, Роттердам и Утрехт будут разрушены бомбардировкой. Очевидно, не дождавшись ответа на ультиматум, а ответ оказался положительным, немцы послали 50 самолетов на Роттердам. Сообщалось, что в результате бомбардировки 30 тыс. человек погибло и 20 тыс. было ранено, однако эти данные, по—видимому, были не чем иным, как немецкой пропагандой ужасов.

Интересна тактика немцев при нападении на аэродромы. Сначала бомбардировщики со средней высоты бомбили периферию аэродрома, чтобы загнать расчеты зенитных орудий и пулеметов в убежища. Потом пикирующие бомбардировщики и истребители не давали возможности защитникам выйти из убежищ. «Затем немедленно на аэродром сбрасывали парашютистов. Когда защитники выходили из убежищ, их встречали дула автоматов».[70]

Одновременно с наступлением на Голландию последовало наступление на Бельгию. Оно также началось с налетов на аэродромы противника, на пригороды Брюсселя, Антверпена и Намюра, на важный железнодорожный узел Жемель. Парашютистов сбрасывали главным образом для распространения паники, захвата мостов через Маас у Маастрихта (в Голландии) и мостов через канал Альберта в Бридгене, Вельдвезелте, Бронховене и форта Эбен—Эмаль.

Немцы действовали необыкновенно дерзко, как видно из двух приводимых ниже рассказов.

«Войска, прибывшие на планерах, приземлились за мостами Бронховена, Вельдвезелта и Бридгена, в то время как германская авиация бомбила весь сектор. Войска, высаженные с планеров, вместе с парашютистами неожиданно с тыла напали на охрану и захватили мосты. Артиллерия форта Эбен—Эмаль, прикрывавшая эти мосты, была уже выведена из строя. Под покровом темноты в форте приземлилось несколько планеров. Десантникам удалось взрывчаткой вывести из строя или повредить оборонительное вооружение форта»[71]

«Захват моста в Маастрихте — это удивительная, дерзкая операция. К часовому, стоявшему на восточном берегу, подошел один штатский и вежливо попросил разрешения перейти мост, чтобы попрощаться с приятелем на западном берегу. Ему разрешили пройти. Он перешел мост и после короткого разговора, вернулся вместе с приятелем. Один из подошедших застрелил часового и бросился к берегу, где разъединил провода, ведущие к зарядам, заложенным для взрыва моста. В это время другой, взяв винтовку часового, прикрывал первого. Операция была спланирована гениально: через несколько минут парашютисты и планеры тучей спустились на голландские укрепления и на бельгийские укрепления к западу от моста, расположенного на территории Голландии»[72]

Бельгийские укрепления от района южнее Маастрихта до района южнее Льежа не уступали по силе линии Мажино. Форт Эбен—Эмаль был настолько сильным, что бельгийцы сомневались, будет ли он когда—нибудь атакован. Около десятка планеров, приземлившиеся здесь с отрядом в 120 человек под командованием лейтенанта Витцинга, полностью парализовали форт.

11 мая был захвачен плацдарм на левом берегу канала Альберта. В прорыв ринулась германская танковая дивизия и, продвинувшись за Тонгерен, угрозой окружения всех позиций вдоль канала Альберта, заставила защищавшие канал 4–ю и 7–ю бельгийские дивизии отступить на линию Антверпен — Намюр, где они смешались с французскими и британскими войсками.

Прелюдия к вторжению во Францию носила главным образом психологический характер, поэтому уместно рассмотреть некоторые из ее последствий, так как они оказали сильнейшее воздействие на поведение французского народа и моральный дух французских войск.

Французский народ и армия были свидетелями разгрома Польши и Норвегии в основном в результате превосходства германских военно—воздушных сил, однако они не извлекли никаких уроков для себя до тех пор, пока не завыли сирены тревоги на родине. Как это не странно, предупреждения о воздушных налетах больше деморализовали людей, чем сами бомбардировки. Паника приняла широкие размеры и усиливалась страхом перед парашютистами и диверсантами. «Каждый видел, как их сбрасывали, каждый был под подозрением, и даже офицеров и солдат союзников, иногда при высших орденах, французские власти арестовывали».[73] Страх, передача по радио сообщений о зверствах обратили в паническое бегство бельгийское население, и сотни тысяч беженцев пересекли французскую границу. Дороги были забиты людьми и машинами, железнодорожные станции осаждали, распространялись всевозможные слухи, продовольственные склады и склады горючего подвергались разграблению. Царило такое всеобщее смятение, что переброски войск замедлялись, а в некоторых случаях становились невозможными. На этой волне ужаса немцы устремились к Брюсселю и через Арденны.

Приказ французского премьер—министра Рейно стрелять немедленно в замеченных парашютистов нисколько не облегчил создавшееся положение.

5. Падение Франции

На 10 мая 1940 г. расположение армий во Франции было следующим: на севере от побережья Ла—Манша до линии Мажино стояла 1–я группа армий в составе 40 дивизий под командованием генерала Биллотта; линию Мажино занимала 2–я группа армий из 26 дивизий под командованием генерала Преталя; против швейцарской границы и Приморских Альп располагалась 3–я группа армий в составе 36 дивизий под командованием генерала Бессо. Всего у французов насчитывалось 102 дивизии, из которых 32 находились в резерве и были разбросаны позади всей линии фронта. 1–я группа армий включала в себя французскую 7–ю армию генерала Жиро, британский экспедиционный корпус лорда Горта, 1–ю французскую армию генерала Бланшара, французскую 9–ю армию генерала Кора, 2–ю французскую армию генерала Хунтцигера.

10 мая в 4 часа 30 мин. утра британский штаб в Аррасе и тылы союзников, главным образом аэродромы, подверглись сильным воздушным налетам. В 5 час. 30 мин. командующий французскими армиями северо—востока генерал Жорж отдал приказ о продвижении к реке Диль.[74] Затем, имея центр в районе Мезьер, Седан, четыре указанные армии развернулись направо; не встречая противодействия со стороны германской авиации,[75] 12 мая союзные армии развернулись на следующем фронте: бельгийская армия — от Антверпена до Лувена, британский экспедиционный корпус — от Лувена до Вавра, 1–я армия — от Вавра до Намюра, 9–я французская армия — от Намюра до Седана, в то время как 7–я французская армия двигалась на Бреда на помощь голландцам. 12 мая лорд Горт обратился с просьбой к военному министерству ускорить отправку 1–й бронетанковой дивизии. В другом донесении он сообщал, что на 12 мая у него осталось лишь 50 истребителей и вести тактическую воздушную разведку стало почти невозможно.

Выдвижение вперед левого крыла союзников как нельзя лучше соответствовало германским планам. Дверь, до сих пор закрытая, распахнулась, и отныне ее способность сдержать натиск противника зависела от прочности петель. Таковыми являлась 9–я французская армия, состоявшая из 2 кадровых и 7 резервных или крепостных дивизий, укомплектованных слабообученным и плохо вооруженным личным составом старших возрастов. Кадровые дивизии находились на левом фланге, удерживая фронт в 15 миль на рубеже р. Мец к югу от Намюра; остальной фронт армии протяженностью 40 миль удерживался 3 резервными и 1 крепостной дивизией, причем крайняя дивизия на правом фланге не имела ни одного противотанкового орудия. Правый фланг армии смыкался с участком, который удерживали левофланговые дивизии французской 2–й армии, также укомплектованные из запаса старших возрастов. Французы полагали, что этих неполноценных войск окажется достаточно, так как не считали возможным наступление крупных германских сил через Арденны.[76]

Однако именно на этом участке и готовилась к наступлению группа армий фон Рундштедта. Эта группа состояла из 4–й армии генерала фон Клюге, наступавшей южнее Ахена, 12–й армии генерала фон Листа, наступавшей южнее, и еще южнее танковой группы генерала фон Клейста, которая выходила на линию Монтерме, Седан. Южнее фон Клейста шла 16–я армия генерала Буша, которая, прикрывая левый фланг танковой группы фон Клейста, продвигалась к линии Седан, р. Мозель. Танковая группа фон Клейста, наносившая решающий удар, состояла из 2 корпусов: северного и южного. Первым командовал генерал Рейнхардт, а вторым — генерал Гудериан. В первом было 2 танковые дивизии, во втором — 3. Танковая дивизия под командованием генерала Роммеля действовала самостоятельно и должна была продвигаться в направлении населенного пункта У.

10 мая генералы Корап и Хунтцигер выдвинули вперед свою кавалерию. На следующий день пикирующие бомбардировщики группы фон Клейста подвергли ее ожесточенной бомбардировке. Корап немедленно затребовал подкреплений. Французское главное командование, правильно решив, что основной удар наносился с юга, а не с севера от Намюра, направило 12 мая генералу Корану 1 танковую и 3 пехотные дивизии, 13 мая — еще 1 танковую и 5 пехотных дивизий. Однако первая группа сумела прибыть только 17 мая, а вторая — 21 мая.

Хотя к 12 мая танковые части фон Клейста оторвались от большей части своей артиллерии, он, тем не менее решил атаковать 1–й танковой дивизией Буйон, расположенный в нескольких милях севернее Седана. Атака увенчалась успехом, и к исходу дня весь восточный берег Меца между Намюром и Седаном оказался в руках немцев. На следующий день от полудня до трех часов дня пикирующие бомбардировщики громили бетонные укрепления французов на западном берегу Мааса между маленькими городками Доншери и Базейем. К 17 час. 30 мин. немцы закончили подготовку к форсированию Мааса у Глера, в 18 час. 30 мин. начал работать моторный паром грузоподъемностью 16 т, а через час вступил в действие второй паром. К 1 часу 14маябыли наведены мосты, и немецкие войска колонна за колонной начали пересекать Маас. Французы еще сопротивлялись, однако к вечеру был взят Доншери; войска, вступившие в Седан, увидели, что французы покинули город. Прорыв полностью удался. Примерно к этому же времени генералу фон Рейнхардту удалось форсировать Маас у Монтерме, а генералу Роммелю — у пункта У.

Рано утром 15 мая танковая группа фон Клейста повернула на запад и продолжила наступление из района Седана, что обусловило необходимость форсировать Арденский канал. Клейст обнаружил, что мосты через канал в Омикуре и Мальми не были взорваны. Это были единственные мосты, не разрушенные французами. Рассказы же о том, что оставались целыми некоторые мосты через Маас, выдуманы с начала до конца.[77] К полуночи 14 мая верховное командование союзников с ужасом узнало, что Седан в руках немцев, что создан «выступ длиной 15 км и глубиной 10 км».[78]

Таким образом, как и в Польше, во Франции развернулась «молниеносная война».[79] Шесть танковых дивизий, за которыми следовали моторизованные дивизии, под прикрытием массы пикирующих бомбардировщиков ударили по самому слабому участку французского фронта и прорвали его. У французов здесь не было танков, потому что они придали их пехотным частям; танки должны были вести пехоту в атаку, как это было в войне 1917–1918 гг.

В 20 час. на следующий день поступили сообщения о том, что немцы появились у Розой, в 27 милях западнее Доншери. Другие сообщения указывали, что парашютисты и сильная колонна танков подходили к Ретелю. Тем временем французские железные дороги подвергались сильной бомбардировке. Вечером в этот же день был отдан приказ французской и английской армиям в Бельгии отойти на линию Эско. Отступление началось в ночь с 16 на 17 мая и закончилось в ночь с 18 на 19 мая.

Германское наступление было настолько внезапным и мощным, что французское командование не понимало происходившего. Оно не понимало, что, прорвав фронт, немецкие танковые и моторизованные соединения устремятся прямо вперед. Французское командование, по—видимому, ожидало, что противник сделает передышку, подтянет резервы и только затем разовьет наступление. Даже Черчилль, выступая по радио, говорил о «сражении за выступ». Однако это был не клин и не выступ — была все расширяющаяся брешь, через которую танковые силы немцев вливались и двигались в двух направлениях: на запад, на Амьен, чтобы перерезать коммуникации союзных сил в Бельгии, связывавшие их с основными армиями во Франции, и на юг, на Реймс, чтобы перерезать и захватить коммуникации французских армий на линии Мажино.

К 17 мая ширина прорыва достигла 60 миль. Немцы заняли Брюссель. На следующий день Рейно произвел перемены в своем правительстве. Взяв себе портфель министра национальной обороны, Рейно возложил на маршала Петэна обязанности вице—председателя Совета, назначил генерала Вейгана на место генерала Гамелена. Петэну было 84 года, Вейгану — 73 года. 19 мая неизвестный автор торопливо набросал в своем дневнике:

«15 час. Поступили сообщения, что германские танки в Амьене. Похоже на нелепый кошмар. Британский экспедиционный корпус отрезан. Мы лишились коммуникаций… Немцы идут на любой риск, на преступный глупейший риск, и все им сходит с рук… они делают все, что не сделали бы грамотные в военном отношении люди, и все же добиваются своего. Французский генеральный штаб парализован этой необычной подвижной войной. Нынешние быстро изменяющиеся условия не предусмотрены в учебниках. Ответственные за составление планов французские генералы с их мышлением, не выходящим за рамки того, что было в 1914 г., неспособны действовать в новой и удивительной обстановке»[80]

С захватом Амьена левое крыло союзных армий оказалось в критическом положении. «Речь шла уже не о вклинении или временном прорыве, — указывает лорд Горт, — а об осаде. Чтобы снять осаду, на помощь должны были прийти войска с юга; в то же время была запланирована вылазка осажденных».[81] Это привело к сражению, развернувшемуся 22 мая южнее Арраса. В сражении добилась хороших результатов 1–я британская танковая бригада[82] 1–й танковой дивизии. Появление на поле боя ее тяжелых (пехотных) танков с сильной броней[83] было полнейшей неожиданностью для немцев.

Между тем на Сомме положение союзников ухудшилось.

20 мая немцы заняли Аббевиль, затем основная часть их танковых войск без задержки повернула в северном направлении, прошла через Этапль и 23 мая обрушилась на Булонь и Кале. Быстрое наступление с юга вместе с неуклонным давлением с востока заставило все левое крыло союзных армий собраться в равностороннем треугольнике, основанием которому служила линия Гравлин, Тернеуцен, а вершина располагалась немного севернее Камбре. Северная половина восточной стороны треугольника удерживалась бельгийской армией, которая 24 мая подверглась ожесточенной бомбардировке. 25 мая она начала поддаваться. На следующий день, когда исчезла всякая надежда, что французские армии, находившиеся южнее Соммы, будут наступать на север, лорд Горт получил приказ: отступлением к побережью спасти все, что еще можно спасти от его армии. Отступление было на полном ходу, когда 28 мая бельгийская армия под командованием короля Леопольда капитулировала. Остатки левого крыла союзных армий были загнаны в прямоугольник длиной всего 23 мили, основание которого начиналось в нескольких милях к западу от Ньивпорта.

С 29 мая по 4 июня с этого участка под прикрытием арьергарда из французских частей на 887 судах, большей частью мелких, было эвакуировано 337 131 человек. Эвакуацию прикрывали также английские истребители, действовавшие с Британских островов. Эвакуацию называли «чудом», но на войне чудо — это всего—навсего очень удачная операция. В данном случае дело заключалось лишь в том, что Гитлер остановил завершающий удар по загнанному противнику. Фельдмаршал фон Рундштедт позднее говорил по этому поводу в интервью: «Если бы мне позволили действовать по моему усмотрению, англичане не отделались бы так легко в Дюнкерке. Но мои руки были связаны личным приказом Гитлера. Англичане карабкались на суда, стоявшие у берега, а я торчал около порта и не мог пошевелить пальцем. Я рекомендовал верховному командованию 'немедленно направить мои 5 танковых дивизий в город и полностью уничтожить отступавших англичан, но получил категорический приказ от фюрера, согласно которому я ни при каких обстоятельствах не имел права наступать было запрещено приближаться к городу ближе чем на 10 км. Мне было разрешено использовать против англичан единственное оружие — артиллерию средних калибров. На этом расстоянии от города я и оставался, наблюдая за тем, как англичане эвакуировались, в то время как моим танкам и пехоте было запрещено двинуться с места.

Эта невероятная ошибка была следствием личного руководства Гитлера. Фюрер ежедневно получал сведения о потерях танков и в результате простого арифметического подсчета пришел к выводу, что мы не располагали в то время достаточным количеством танков для наступления на англичан. Он не понимал, что многие танки, о которых в сводках за день сообщалось как о выведенных из строя, при небольших дополнительных усилиях ремонтных рот легко восстанавливались и становились боеспособными в кратчайший срок. Решение Гитлера основывалось и на том, что на карте, имевшейся в его распоряжении в Берлине, территория вокруг порта была показана как болотистая и непригодная для действия танковых частей. Учитывая, что танков мало, что местность трудно проходима и что французские армии к югу еще не уничтожены, Гитлер решил отказаться от атаки, считая ее слишком рискованной. Поэтому он и приказал моим войскам оставаться в резерве с таким расчетом, чтобы они оказались достаточно сильными для участия в наступлении на юг с целью захвата Парижа и окончательного подавления французского сопротивления».[84]

Как мы увидим дальше при изложении других операций, основной недостаток руководства Гитлера заключался в том, что он командовал своей армией, находясь в тылу.

Изгнав англичан из Франции, немцы принялись за разрешение другой проблемы, которая заключалась в том, чтобы вывести Францию из войны и изолировать Великобританию. 5 июня началось наступление на линию Вейгана, которая проходила от устья р. Соммы к р. Эна, и дальше к линии Мажино у Монмеди. Наступление, начавшееся между Амьеном и Перонном, к 9 июня было расширено до Аргонна. В этот день фронт был прорван около Ретеля. 10 июня Шалонна—Марне оказался в руках немцев, 17 июня немцы достигли швейцарской границы, отрезав, таким образом, всю линию Мажино.

Между тем 10 июня был занят Руан, на следующий день форсирована Сена ниже Парижа. Французское правительство объявило Париж открытым городом и в сопровождении многих тысяч беженцев эвакуировалось в Тур, а затем в Бордо. 14 июня немцы вступили в Париж, через два дня правительство Рейно подало в отставку и президент Лебрен предложил маршалу Петэну сформировать новое правительство. На следующий же день (17 июня) Петэн обратился к немцам с просьбой о перемирии, которое и было подписано 25 июня. Правительство избрало своей резиденцией г. Виши.

Мог ли Петэн поступить иначе? Конечно, нет! Петэн не мог воскрешать мертвых, а Франция была морально мертва еще задолго до начала войны. В то время многие люди, которые стояли вне психологического вихря, бушевавшего во Франции, думали иначе. Они считали, что Париж следовало защищать, как немного позднее Черчилль поклялся оборонять Лондон, что следовало создать народное ополчение и, если окажется невозможным продолжать войну во Франции, перенести ее в Северную Африку.

Первое предложение бессмысленно. Даже если оставить в стороне психологические вопросы, к чему было бы удерживать Париж после потери важных северных стратегических районов: без них все равно нельзя снарядить новую французскую армию. По существу, Париж был бы в положении Лондона, если бы, допустим, враг занял все центральные графства, а вовсе не в положении Лондона, которое имел в виду Черчилль, то есть после высадки немцев в Суссексе и Кенте.

Второе предложение не менее бессмысленно. Армия бельгийских и французских беженцев численностью от 8 млн. до 10 млн. человек сделала невозможным создание любого военного народного ополчения. Даже если допустить, что этой волны беженцев не было, какой прок в нескольких сотнях тысяч людей, не имевших оружия и средств произвести его?

Однако третье предложение реально. Петэн действительно мог бы отступить в Алжир и поднять там свое знамя. К счастью для Британии, у него не было ни желания, ни энергии поступить таким образом. Если бы это произошло, то после вступления Италии в войну 10 июня, когда державы оси стали господствовать в центральной части Средиземного моря, не может быть никаких сомнений, что Гитлер постарался бы добить французов там. В результате еще до конца года вся Северная Африка от Сеуты до Каира наверняка оказалась бы в руках немцев. Но, несмотря на капитуляцию Петэна, Гитлер не действовал таким образом, и это было, как мы увидим дальше, самой гибельной стратегической ошибкой из всех совершенных им во время войны.

Эта удивительная кампания, наиболее поучительная из всех кампаний минувшей войны, показывает:

1. Война и политика. Если цель политики — созидание, а не разрушение, то война как орудие политики может оказаться чрезвычайно выгодным делом.

2. Стратегия сокрушения. При благоприятных условиях преимущества стратегий истребления сравнительно со стратегией истощения огромны.

3. Тактика быстроты. Стратегия истребления требует тактики быстрых действий; темп первоначального броска должен поддерживаться, пока не достигнута цель.

4. Объединение всех средств. Такая тактика требует объединения всех родов войск, всех видов вооруженных сил и средств войны, с тем чтобы сосредоточить максимум сил в полосе наступления.

5. Деморализация командования. Конечная цель применения этой тактики является больше психологической, чем физической, а именно деморализация противника для дезорганизации его сил.

6. Подготовка средств войны. Если вся машина войны не подготовлена заранее, нельзя создать ее во время войны, когда условия благоприятствуют стратегии сокрушения.

7. Воля к победе. Любые политические, стратегические, тактические, административные или иные подготовительные мероприятия не имеют никакого значения, если народ и вооруженные силы не обладают волей к победе и решимостью вынести все тяготы войны.

Теперь рассмотрим каждый из семи изложенных пунктов.

Война и политика. Не принимая в расчет моральные соображения, следует указать, что сила военной политики Гитлера определялась ее конструктивным характером, а слабость политики его противников заключалась в ее разрушительных целях. Его цель была экономической — завоевание для немцев Lebensraum; цель союзников была идеологической — уничтожение политического кредо. Во время этой наиболее удачной из всех кампаний, проведенных германской армией, города бомбились мало, экономические ресурсы неприятеля пострадали незначительно и людские потери, как немецкие, так и союзников, в целом были минимальными. «В отличие от первой мировой войны, — указывает Кернан, — когда районы страны были обращены в развалины, на этот раз ресурсам Франции был нанесен сравнительно небольшой ущерб».[85] Немцы сознательно старались не наносить вреда национальным памятникам.[86] «Немцы, — пишет Уотерфилд, — редко бомбили большие заводы, хотя для них это не представляло никакой трудности».[87] Немцы руководствовались вовсе не альтруистическими соображениями, а чисто эгоистическими. По словам Кернана, они стремились создать «из оккупированной Франции одну большую промышленную, торговую и сельскохозяйственную плантацию»,[88] входящую как составная часть в германский новый экономический порядок. «Немцы добились, — добавляет Кернан, — невозможного с точки зрения довоенных экономистов: начали немедленно извлекать выгоду из завоеванного силой оружия».[89] Немцам удалось достичь всего этого ценой смехотворно малых потерь: вся война во Франции стоила немцам 27074 убитых, 111034 раненых и 18384 пропавших без вести, то есть значительно меньше одной трети английских потерь во время сражения на Сомме в 1916 г.[90]

Стратегия сокрушения. Успешное претворение в жизнь этого вида стратегии значительно облегчилось тем, что французы придерживались теории позиционного фронта, оставшейся в наследство от прошлой войны, а также потому, что французы не хотели понимать или не могли понять, что с появлением танков и самолетов такие фронты устарели. В результате большие силы французской армии бездействовали на линии Мажино. Эта теория не только лишила французов инициативы, но и передала всю инициативу врагу. Таким образом, Гитлеру была предоставлена возможность наступать, где он хотел, когда он хотел и такими силами, какие он считал необходимым использовать. Французы не поняли, что оборонительная стратегия или тактика, рассчитанная на сокрушение или истощение, должна быть динамичной. Французы готовились к позиционной войне, а не к войне, носящей характер динамической стабильности. В результате, как только был прорван фронт, моральный дух французов оказался сломленным. «Par dessus tout, on ne voulait rien risquier: cette fois encore, comme tant d'autres fois dans 1'histoire, le refus d'assumer un risque raisonnable aboutit a 1'extreme peril. Plus precisement sous pretexte de ne rien risquer, on sacrifia toutes les chances parce qu'on n'en courut aucune».[91]

Эта стратегия a la bourgeoisie (ограниченного буржуа) создавала идеальные возможности для торжества стратегии сокрушения, особенно потому, что немцам было нетрудно достичь французской столицы и важных стратегических районов.

Тактика быстроты. «Быстрота, — пишет Горт, — с которой противник развивал прорыв французского фронта, его готовность идти на риск, нужный для достижения целей, и использование до предела любого успеха показали, как никогда раньше, выгодное положение командира, сумевшего поставить себе на службу время, а не подчиняющегося ему».[92] Ширер подтверждает: «Немцы рвались вперед не только танками и несколькими моторизованными дивизиями, а всем».

Германскую армию он характеризует в целом следующим образом: «Эта огромная безличная военная машина работала так же спокойно и эффективно, как, например, наши автомобильные заводы в Детройте».[93] Таким образом, секрет успеха лежал в организованной быстроте.

Дело было не только в том, что различные рода войск организовывались с расчетом на обеспечение максимальной быстроты действий; многочисленные вспомогательные службы также строились с расчетом на поддержание нужной быстроты. Саперные и технические части быстро делали все: ремонтировали танки и транспорт, расчищали разрушения, обеспечивали коммуникации, наводили мосты через каналы и реки, подвозили горючее и снаряжение. Каждый водитель знал, где он может заправиться, когда опустеет его бак.[94]

Нужно учитывать еще одно обстоятельство, которому англичане, а позднее и американцы не придавали должного значения: быстрота требует сохранения коммуникаций. Немцы очищали дороги, ведущие во Францию и в самой Франции, пулеметным огнем, а не бомбардировками с воздуха, ибо лишить противника возможности использовать их имело второстепенное значение. Важнее было сохранить дороги для себя. «Когда немецкие пикирующие бомбардировщики, — пишет Ширер, — выводили из строя бельгийские железные дороги, они старались не взрывать полотно и мосты».[95] Коротко говоря, тактика быстроты основывается на времени, а не на использовании взрывчатых веществ.

Объединение всех средств. Главные средства обеспечения быстроты действий — самолет и танк. Немцы объединили эти роды войск, а англичане и французы не сделали этого по следующим причинам: у французов, указывает С. Грей, в результате политических интриг, которые продолжались пять лет, военно—воздушные силы «оказались практически разоруженными».[96] В Англии же командование авиации придерживалось концепции «стратегических бомбардировок». Таким образом, при отсутствии противодействия мощь численно превосходящих германских военно—воздушных сил возрастала еще больше.

13 мая неизвестный автор «Дневника офицера штаба» утверждал: «…если бы у нас было еще 500 самолетов, мы бы смогли сорвать германское наступление», потому что «войска противника, следовавшие в сомкнутых колоннах по основным дорогам наступления, представляли уязвимую цель для нашей авиации».[97] 16 мая он опять возвращается к этому вопросу и указывает: «…500 истребителей могли бы спасти Седан», потому что такие значительные силы имели возможность одержать верх над германскими пикирующими бомбардировщиками.[98] 14 мая он пишет, что генералы Гамелен, Жорж и Горт обратились с просьбой к британскому правительству приказать бомбардировочной авиации, базирующейся на Британию, попытаться предотвратить грозящую катастрофу».[99] Просьба была повторена 15 мая и еще раз 16 мая; единственный результат — налет на Эссен! В критический день 20 мая, вместо того чтобы попытаться остановить германское наступление, британские военно—воздушные силы бомбили Хамм, 21 мая[100] был совершен налет на Рур, а 25 мая бомбардировке подверглись Ахен, Гельдерн, Роермонд и Верт: все эти города отстояли на 150–200 миль от линии фронта.

Какое же влияние оказали воздушные налеты на ход военных действий? Ширер, находившийся тогда в Германии, отмечал 19 мая: «…насколько я могу судить, ночные бомбардировки английской авиации нанесли ничтожный ущерб».[101] Позднее он записывал: «Ночные бомбардировки англичан не только не вывели из строя Рур, но даже не повредили германские аэродромы».[102] 16 июня Ширер вновь записывает: «В Руре мало заметны следы ночных налетов англичан».[103]

Немцы понимали, что быстрота нападения требовала накопления сил там, где предполагается нанести главный удар, а не в районах сосредоточения, отстоявших в данном случае на 100–200 миль от линии фронта. Между тем ни французы, ни англичане не понимали этого. Какой бы ущерб не был нанесен в остающееся время Руру — основному стратегическому району Германии, этот ущерб не мог бы замедлить наступление немцев. В отличие от англичан, немцы усматривали в самолете не только летающее осадное орудие, но также и летающее полевое орудие, которое благодаря скорости передвижения, гибкости в использовании, способности быстро оказывать воздействие могло взаимодействовать с танками теснее и непосредственнее, чем обычная полевая артиллерия. Немцы наладили взаимодействие пикирующих бомбардировщиков с танковыми войсками и тем самым удвоили скорость продвижения танков. Неизвестный автор «Дневника офицера штаба» также указывает на это обстоятельство: «Взаимодействие между пикирующими бомбардировщиками и танковыми дивизиями обеспечивает немцам победу в войне».[104]

Горт подчеркивает в одном из документов, помещенном в конце его «Донесений»:

«Командир должен иметь в своем распоряжении достаточное количество истребителей для перехвата противника и нападения на него… Командир должен также располагать достаточным количеством бомбардировщиков для удара по важным в тактическом отношении целям. Такими целями были колонны мотомеханизированных войск противника у Маастрихта, Седана и Булони… Успех операций на земле зависит, как никогда; раньше, от тесного взаимодействия между авиацией и наземными силами»[105]

Деморализация командования. Рассмотрим пример того, как действует быстрота наступления на командование, а через него и на вооруженные силы. Одного этого примера достаточно для показа превосходства такого вида наступления перед наступлением, основанным только на силе. Генерал Ион так описывал боевые действия на р. Эна 18 июня, когда был захвачен в плен генерал Жиро: «По телефону генерала вызвали якобы к его начальнику и по дороге захватили в плен. Одновременно по всей линии фронта немедленно усилился нажим противника. Все германские дивизии были нацелены на пункты, имевшие стратегическое значение, центры коммуникаций, мосты… Основная задача наступавших сводилась не к пленению наших войск, а к прорыву фронта. Действия были умело спланированы с расчетом на захват местности по частям. Продвижение противника, проводившееся во взаимодействии с танками и авиационными частями, приданными армиям, и действия в тылу постепенно парализовали сопротивление. Лишенные продовольствия и оставшиеся без командиров солдаты Франции часть за частью попадали в руки врага».[106]

Подготовка средств войны и воля к победе. Что касается подготовки средств войны, дополняющих волю к победе, здесь совершенно ясно, что в век, когда главным фактором является быстрота, ни одно континентальное государство, если оно не готово к войне, как пожарная команда к тушению пожара, никогда не сумеет во время войны восполнить то, что было недоделано в мирное время.

Нельзя сказать, что Франция оказалась совершенно неподготовленной к войне; французы были подготовлены. Однако они не были подготовлены так, как того требует война в век скорости. Дух оборончества, несомненно, подорвал волю французов к борьбе, однако основным фактором, определившим поражение Франции, была коррупция, господствовавшая в стране с 1936 по 1939 г.

Германия, бывшая в 1932 г. банкротом в моральном, экономическом, политическом и финансовом отношении, за семь лет по воле одного человека стала не только самой мощной военной державой, но и одной из самых фанатичных наций, известных в истории. Тем не менее в 1940 г. Германия не была полностью подготовленной к тому, чтобы, опираясь на быстроту действий, добиться конечной цели. Это станет ясным из следующего раздела.

6. Битва за Британию

Прежде чем перейти к рассмотрению следующей, самой роковой в стратегическом отношении, кампании за всю войну, вернемся пока к политике Гитлера, потому что небольшая трещина, существовавшая в ней, теперь неожиданно превратилась в зияющую пропасть.

В Ландсбергской тюрьме в 1923 г. Гитлер, размышляя о причинах недавнего поражения Германии, писал:

«…при поверхностном взгляде на карту Британской империи можно легко упустить из виду существование всего англо—саксонского мира».

Затем, несколько ниже, касаясь вопроса о союзах, Гитлер отмечал:

«Если речь идет о получении новых территорий в Европе, то такие территории следовало бы приобретать главным образом за счет России; новая Германская империя должна в таком случае выступить в поход по дороге, давным—давно протоптанной тевтонскими рыцарями… При проведении этой политики в Европе был возможен только один союзник. Этот союзник — Британия… Для достижения дружбы с Британией надо было бы пойти на любые жертвы. Нужно было отказаться от колониальных притязаний и от притязаний на господство на море, не следовало пытаться конкурировать с британской промышленностью»[107]

Спустя 10 лет, когда Гитлер пришел к власти, его единственным желанием, несомненно, было добиться дружбы с Британией. Не может быть сомнения и в том, что он не смог обеспечить ее главным образом потому, что его экономическая система вступила в резкий конфликт с британской экономической системой. Вместо того, чтобы сделать Британию союзником, он сделал ее врагом, силу которого Гитлер отнюдь не недооценивал в 1923 г. Еще тогда он писал:

«Британия будет самым ценным союзником в мире до тех пор, пока можно рассчитывать, что ее правительство и широкие народные массы будут проявлять ту твердость и упорство, которые дают ей возможность довести до победного конца любую борьбу, в которую она вступает, независимо от того, сколько может продлиться такая борьба, на какие жертвы нужно пойти и какие средства использовать; все это несмотря на то, что оружия и военных материалов у нее может оказаться совершенно недостаточно сравнительно с другими странами».[108]

Если, по мнению Гитлера, дружественная Британия была «самым ценным союзником в мире», то он должен был бы понять, что враждебная Британия могла стать самым опасным врагом.[109] Следовательно, главная задача его военной политики должна была заключаться в том, чтобы сокрушить Британию. Вот что говорил Клаузевиц: «Мы выдвигаем принцип, что, поскольку мы в состоянии победить всех остальных противников в лице одного из них, сокрушение этого одного должно являться конечной военной целью, так как мы в нем одном поражаем общий центр тяжести всей войны в целом».[110]

Для Гитлера таким «единственным противником», несомненно, была Британия, так же как она была единственным противником Филиппа II, Людовика XIV, Наполеона и Вильгельма II. Несмотря на все это, в июне 1940 г. Гитлер не смог «поразить общий центр тяжести всей войны», потому что удар, наносившийся согласно его стратегии сокрушения, был остановлен Ла—Маншем — полоской воды шириной немногим более 20 миль. В стратегических расчетах Гитлера оказались не предусмотренными средства для форсирования Ла—Манша. Рассматривая карту Британской империи, Гитлер проглядел Дуврский пролив.

Если форсирование пролива было неразрешимой задачей, тогда не следовало бы вообще начинать войну. Если его все же можно было форсировать, тогда нужно было подготовиться к этому еще до начала военных действий. Гитлер не сделал этого. Теперь, когда стратегия сокрушения Гитлера натолкнулась на непреодолимое препятствие, у него оставался единственный выход — пересмотреть эту стратегию.

Курс действий подсказывали Гитлеру условия, в которых он оказался. Британия осталась теперь его единственным врагом. Она не только потеряла свои позиции на континенте, но также и людские ресурсы, в данном случае французские, необходимые, чтобы продолжать войну на континенте. Больше того, она потеряла поддержку французского флота. После вступления в войну Италии Британия утратила господство на Средиземном море и вместе с ним прямой морской путь в Египет. Наконец, германские воздушные базы и базы подводного флота протянулись теперь от Нордкапа до Бидоссы. Британия, следовательно, должна была ожидать усиления морской и воздушной блокады.

Британия в одиночку не могла выиграть войну, сколько бы она ни продолжалась. Отныне, пока Британия не приобрела нового союзника, проблема, стоявшая перед ней, носила строго оборонительный характер: защитить метрополию и отстоять Египет. Важность Египта заключалась не в том, что на его территории находился Суэцкий канал, а в том, что это была последняя британская заморская база, с которой можно было наносить удары по европейским странам. Если бы Египет был потерян, тогда вся Северная Африка перешла бы в руки итальянцев и немцев. Тогда они могли бы заставить Испанию вступить в войну, прижать Турцию, открыть дорогу в Россию через Армению и Грузию, наконец, Британия попала бы в такое отчаянное положение, что у американцев пропало бы желание поддерживать ее. Если бы произошли все эти события, причем они вовсе не были невозможными, Британии пришлось бы пойти на переговоры о мире, потому что без американской помощи — а Америка была для нее таким же важным стратегическим районом, как и ее собственные центральные графства, — Британия при всем желании не могла продолжать борьбу.

Почему же Гитлер не пошел по этому пути? Скорее всего потому, что внимание Гитлера и его генерального штаба было приковано к наземным операциям, а не к морским.[111] Они не могли понять, что единственный способ вынудить Британию выйти из войны — нанести по ней косвенный, а не прямой удар, то есть подорвать ее островную безопасность войной на истощение, а не бросаться на штурм, к которому немцы были не подготовлены. Но это означало применение стратегии истощения вместо стратегии сокрушения, то есть такой стратегии, которая была совершенно чужда традиционному военному мышлению немцев.

Гитлер провел два мероприятия. 16 июля он отдал следующее указание начальнику генерального штаба фельдмаршалу Кейтелю и начальнику своего собственного штаба генералу Иодлю: «Поскольку Британия, несмотря на свое безнадежное военное положение, не проявляет никаких признаков желания договориться, я решил подготовить и в случае необходимости провести против нее десантную операцию. Цель операции… ликвидировать английскую метрополию как базу для ведения войны против Германии. Подготовка всей операции должна быть закончена к середине августа».[112]

Спустя три дня Гитлер выступил перед рейхстагом и, заверив депутатов, что Германия может выдержать напряжение длительной войны, вновь предложил мир. Он заявил:

«В этот час я считаю своим долгом еще раз обратиться к здравому смыслу Великобритании… Я не вижу причин для продолжения этой войны»[113]

Из распоряжения, отданного Иодлю, и речи Гитлера становятся ясными три положения:

1. Гитлер хотел мирного договора с Британией.

2. Если Британия откажется, он совершит прямое нападение.

3. Гитлер отнюдь не был уверен в успехе, если ему все же пришлось бы совершить нападение, и поэтому ему следовало быть готовым к длительной войне.

Черчилль и его правительство не обратили никакого внимания на призыв Гитлера. Жребий был брошен, и стратегия сокрушения в Западной Европе вступила в свою последнюю и роковую стадию.

Операция, которую скорее мысленно представляли, чем спланировали, заключалась в том, чтобы высадить две армии численностью 25 дивизий между Дувром и Портсмутом, а затем продвигаться на север и отрезать Лондон с запада.[114] Если предоставленный срок в 30 дней, в течение которого эта идея должна была воплотиться в практическом плане, не казался абсурдным Гитлеру, он должен был показаться таковым Кейтелю и Иодлю.[115] В условиях полной неподготовленности это было просто невозможно.[116]

Во—первых, не было специально сконструированных десантных судов, поэтому приходилось собирать баржи и речные суда; во—вторых, чтобы пересечь пролив на таких судах, требовалось, чтобы море было совершенно спокойным; в—третьих, нужна была коренная переделка судов, чтобы можно было выгружать с них танки, орудия и транспортные средства; в—четвертых, войска не были подготовлены, а у штабов не было опыта в проведении десантных операций; в—пятых, германский флот прекрасно знал, что он не мог тягаться с британским, и последнее — командование германского флота было убеждено, что, если бы даже германской авиации удалось нанести поражение английской, германская авиация не смогла бы предотвратить удара британского флота по немецким десантным силам. Это подтвердилось на следующий год, когда не удался морской десант германских войск на о. Крит.

Итак, при разработке плана серьезные трудности возникли с самого начала и, кажется, только один Геринг верил в него. Он был убежден, что германские военно—воздушные силы, которые выделяли для этого 2750 самолетов, смогут и уничтожить британскую авиацию и парализовать британский флот. Сомнения по поводу плана нарастали. 16 августа, на тридцатый день подготовки, операция была отложена до 15 сентября. 3 сентября день высадки был намечен на 21 сентября. Затем 17 сентября выполнение плана вновь отложили, а 19 сентября последовал приказ рассредоточить суда, чтобы избежать потерь от воздушных налетов. Наконец, 12 октября операция была перенесена на весну.

Эти колебания объяснялись, во—первых, административными и техническими трудностями, которые в то время нельзя было разрешить, и, во—вторых, тем, что германским военно—воздушным силам совершенно не удалось осуществить первую часть плана — уничтожить истребительную авиацию противника. Интересно отметить, что предпринятые этом направлении попытки, следовали фазам, намеченным Дуэ.

С 8 по 18 августа: налеты на конвои и прибрежные объекты, чтобы втянуть английские истребители в воздушные бои и уничтожить их.

С 19 августа по 5 сентября: массированные налеты на аэродромы истребительной авиации в глубине страны, чтобы уничтожить самолеты на земле и втянуть истребители в дело.

С 6 сентября: воздушные налеты на города, особенно Лондон, чтобы уничтожить запасы продовольствия и деморализовать мирное население.

Наступление было встречено британской истребительной авиацией под командованием главного маршала авиации сэра Хью Даудинга. В его распоряжении было 59 эскадрилий истребителей. Британская истребительная авиация, несмотря на численное превосходство противника, которое редко было меньше чем 2:1, нанесла такое сокрушительное поражение врагу, что в течение всей войны он не пытался больше повторить широкое воздушное наступление. Даудинг умело командовал своей численно уступавшей авиацией и, кроме того, располагал следующими преимуществами: истребительная авиация Британии была предназначена и подготовлена именно для такого вида обороны, между тем противник совершил глупость, не поняв этого; воздушные бои происходили главным образом между истребителями, и британский «Спитфайр», быстрее набиравший высоту, чем германский «Мессершмит», обычно имел значительное преимущество над ним; и самое главное заключалось в том, что Даудинг имел в своем распоряжении самую значительную новинку войны: прибор, изобретенный Р. Уотсон—Уаттом, — радиолокатор (радар). При помощи этого прибора он мог установить, когда самолеты противника находились еще в пути, их численность и направление подхода к цели. Таким образом, несмотря на численное превосходство противника, Даудинг мог, как правило, сосредоточить превосходящие силы в решающем месте. К 12 октября в результате огромных потерь в самолетах{116} Гитлеру, очевидно, стало ясно, что его план обеспечения спокойствия на Западе, с тем чтобы, не опасаясь удара с тыла, обрушиться на Россию, провалился. Несмотря на то, что Гитлер к этому времени разгромил и захватил Польшу, Норвегию, Данию, Голландию, Бельгию и Францию, ему не удалось уничтожить «общий центр тяжести» всей войны, и, следовательно, основная цель его обширных планов не была достигнута.

Гитлер потерпел поражение не только потому, что британские истребители и британские летчики были лучше германских, и не потому, что радиолокатор во много раз усилил британскую авиацию, но прежде всего в результате того, что теория господства в воздухе Дуэ основывалась на ложных посылках. Они заключались в том, что война может быть якобы выиграна бомбардировками с воздуха.

Ничто в истории войны не подтверждает этого положения. Было многократно продемонстрировано, что если за бомбардировкой не следует немедленно наступление или занятие территории, она производит только временный деморализующий эффект. Подобно наркотическому средству, бомбардировки независимо от причиняемого материального ущерба становятся морально менее эффективными при повторении. Из многих тактических уроков этой битвы не последний по важности урок был извлечен победителем. Хью Даудинг писал в» Санди кроникл» 20 сентября 1942 г.:

«Оборона, несомненно, имеет преимущество, которое возрастает с увеличением расстояния между противником и целью. По—видимому, вполне можно предположить, что одна только война в воздухе с больших дистанций между противниками, находящимися далеко друг от друга и обеспеченными всем необходимым, будет безвредной».

Британские военно—воздушные силы не уяснили этого урока. Они продолжали придерживаться концепции «стратегических бомбардировок», которые якобы олицетворяют воздушную мощь и которая якобы сводится только к ним. Как мы увидим ниже, это заблуждение не только затянуло войну, оно сделало последовавший «мир» совершенно невыгодным для Британии и гибельным для мира в целом.

Глава третья. Германия изменяет оперативно—стратегическое направление

1. Первая и вторая ливийские кампании

Хотя прямое нападение Гитлера на Британию не удалось, однако он мог еще действовать обходными путями. После того как Италия стала его союзником, Гитлер находился в превосходном стратегическом положении, чтобы перенести войну на Средиземное море и, захватив Египет, коренным образом подорвать морскую мощь Британии.

Почему он не сделал этого? Причина заключается только в том, что Гитлер не видел ясно, где лежал центр тяжести войны. Что дело обстояло именно так, видно из записки адмирала Редера, содержание которой приводил Хартли Шоукросс в обвинительном заключении на Нюрнбергском процессе нацистских лидеров 4 декабря 1945 г.:

«…результаты воздушных налетов на Британию (наши собственные потери) наверняка побудили фюрера еще в августе или сентябре задуматься над тем, не следовало ли до победы на Западе провести кампанию на Востоке, чтобы уничтожить наших последних серьезных противников на континенте»[117]

Справедливость предположения, высказанного в этой записке, подтверждается приказом германского верховного командования, подписанным генералом Иодлем 6 сентября 1940 г. В нем указывалось:

«Приказываю увеличить численность оккупационных войск на Востоке в течение следующих недель. По соображениям безопасности, в России не должно создаться впечатление, что Германия готовится к наступлению в восточном направлении».[118]

Хотя Шоукросс указывал, что наступление на Россию, известное под названием «Плана Барбароссы», должно было быть замаскировано как часть подготовки к «Зеелеве» (так назывался план вторжения в Англию),[119] стратегически это приобретает смысл только в том случае, если заменить Британию Египтом, потому что концентрация войск на Востоке Европы могла означать либо удар по Египту через Балканы и Турцию, либо наступление на Россию, но никак не указывало на прямое нападение на Британию.

Дело, по—видимому, заключается в том, что, поскольку Гитлер не видел ясно, где находится центр тяжести войны, он никогда полностью не осознавал, что истинным оперативно—стратегическим направлением было направление на Лондон, а не на Москву. И хотя в мае 1940 г. Гитлер начал действовать в нужном направлении, он был только наполовину убежден, что выбрал правильную линию. Даже на первых этапах битвы за Британию Гитлер, вместо того чтобы под прикрытием пиратской войны[120] в Атлантике следовать этой линии через Каир, готовился изменить ее на другую, по его мнению, более выгодную. Гитлер пошел по стопам Наполеона и совершил в значительно менее оправдывающих обстоятельствах одну из грубейших стратегических ошибок в истории.

Здесь уместно выяснить, что имеется в виду под оперативно—стратегическим направлением. Это не направление движения, которое изменяется в зависимости от тактической обстановки. Оно не имеет ничего общего с линиями коммуникаций, соединяющих армию с ее базой снабжения. Оперативно—стратегическое направление есть такое направление, которое ведет к центру тяжести войны. В данном случае центр тяжести заключался в выведении из строя Британии как морской державы. Пока Британия господствовала на море, ей принадлежала инициатива; ее внешняя инициатива окружала внутреннюю инициативу ее континентального противника. Касаясь этого вопроса, Наполеон как—то заметил: «Изменение оперативно—стратегического направления (когда выясняется, что избрана неверная цель — акт гения, потеря оперативно—стратегического направления — такая непростительная ошибка, что генерал, совершивший ее, — преступник».[121] Гитлер не потерял оперативно—стратегического направления, он сознательно оставил его и, сделав это, в конце концов проиграл войну.

Пока это изменение находилось в подготовительной стадии, военные действия развивались как раз в том направлении, которому должен был бы следовать Гитлер: Средиземное море, Египет, Восточная Африка и Средний Восток. В течение 9 месяцев между Британией и Италией шла война в этом обширном районе, причем центром тяжести был Египет. Как мы скоро увидим, нет никаких сомнений в том, что, если бы осенью 1940 г. итальянцами в Ливии командовали немцы и если бы итальянцы получили в подкрепление хотя бы одну только германскую танковую и пару пехотных дивизий, этот центр тяжести был бы ликвидирован и вся Северная и Восточная Африка и Средний, Восток были бы отданы на милость держав оси. Для Британии и ее империи это означало катастрофу, а для намечавшегося Гитлером вторжения в Россию это создавало исключительно благоприятные условия, так как германские армии подошли бы вплотную для удара по самому важному русскому стратегическому району — кавказским нефтяным промыслам.

Что мешало Германии достигнуть этой цели? Британские войска на Среднем Востоке под командованием генерала Уэйвелла к моменту вступления Италии в войну насчитывали 36 тыс. в Египте, 9 тыс. в Судане, 5,5 тыс. в Кении, 1475 в Британском Сомали, 27 500 в Палестине, 2500 в Адене и 800 человек на Кипре. В Египте была расквартирована 7–я бронетанковая дивизия, состоявшая из двух бригад, не полностью укомплектованных. Военно—воздушные силы были незначительны и имели на вооружении самолеты устаревших образцов.

Против англичан в Ливии стояла армия маршала Бальбо численностью 215 тыс. и 200–тысячная армия герцога Аоста в Итальянской Восточной Африке (Эритрее, Итальянском Сомали и Абиссинии). После крушения Франции обе армии могли обратить всю свою мощь против войск генерала Уэйвелла. Больше того, Уэйвелл должен был начинать с самого начала, так как до вступления Италии в войну генералу было запрещено производить какие—нибудь оборонительные мероприятия, которые могли бы спровоцировать итальянцев. На бумаге стратегическое положение Уэйвелла было почти безнадежным. Он имел только две линии коммуникаций. Первую, проходившую через Средиземное море, итальянцы блокировали на три четверти, а Мальта — единственный опорный пункт для авиации между Египтом и Гибралтаром — была опасно изолирована. Вторая линия коммуникаций, проходившая через Красное море, находилась под угрозой итальянского флота и авиации из Эритреи и Итальянского Сомали. Помимо этих трудностей, верность Сирии и французского Сомали правительству Виши открывала северные границы Палестины, и удержание Британского Сомали, находившегося против Адена, становилось невозможным.

Итальянский план войны в условиях такого сложного положения противника и недостатка у него сил был очевиден: угрожая британским войскам со всех сторон, заставить их раздробить свои силы, а затем уничтожить эти силы по частям. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в первую неделю июля итальянцы вторглись в Судан, Кению и Британское Сомали, принудив противника эвакуировать Кассалу и Галлабат в первой стране, добившись немного во второй и целиком оккупировав третью. Хотя итальянцы начали воздушные налеты на Мальту, они никогда серьезно не пытались захватить остров, что им следовало бы сделать. После этого итальянцы решили отдохнуть.

Первая ливийская кампания (по условиям, в каких находились британские войска, ее можно назвать кампанией) была начата не маршалом Бальбо, а генералом Уэйвеллом. Соорудив оборонительную линию в южном направлении от Мерса—Матруха, который находится в 180 милях западнее Александрии и соединен с Александрией одноколейной железной дорогой, Уэйвелл решил перейти в наступление против своего тяжеловесного противника, тогда стоявшего на египетской границе южнее Бардии.

По поводу этой кампании Алан Морхед пишет, что головные британские части получили не план кампании, а лишь инструкцию, которая гласила: «Пусть каждый солдат производит впечатление дюжины солдат, каждый танк — танковой роты, а рейд пусть будет похож на наступление». Такую установку можно назвать стратегией обмана.

«Таким образом, небольшие отряды, — говорит Морхед, — которые не могли сдержать решительное наступление полудюжины итальянских дивизий через границу, совершили неожиданную вещь: они напали. Они наступали не объединенными силами, а небольшими отрядами. Нападения производились быстро, неожиданно и по ночам. Отряды обрушивались на итальянские сторожевые посты, взрывали захваченные боеприпасы и тут же отступали. Они занимали позицию на час, на сутки, на неделю, а затем исчезали. Противник не знал, где и когда произойдет следующее нападение. Пал форт Маддалена, затем Капуццо. Был окружен Сиди—Азиз. Британские машины неожиданно появлялись на дороге, которая вела из Бардии в тыл, и обстреливали транспортные колонны противника… Британские патрули только посмеивались над тем, как встревоженные итальянцы в замешательстве пускали в ход прожекторы, освещая ими пустыню. От пленных мы скоро узнали, что говорят о нас в тылу итальянцев. Пленные говорили, что против итальянцев действовали 2 (3 и даже 5) британских танковых дивизий, что в ближайшее время начнется большое наступление англичан. Бальбо затрубил отбой, отозвал свои патрули и обратился в Рим с просьбой о подкреплениях».[122]

28 июня во время налета английской авиации на Тобрук Бальбо был убит. 13 августа его место занял маршал Рудольфе Грациани, который отличился своей крайней медлительностью во время итало—абиссинской войны. В середине сентября, подталкиваемый Муссолини, маршал Грациани перешел египетскую границу и продвинулся со своей армией до Сиди—Баррани, что в 75 милях западнее Мерса—Матруха; передовые части генерала Уэйвелла отошли. В Сиди—Баррани войска Грациани остановились и начали сооружать в пустыне в юго—западном направлении линию фортов. Между тем в сентябре генерал Уэйвелл получил первое более или менее значительное подкрепление, в том числе 50 пехотных танков, которые так хорошо показали себя в боях против немцев у Арраса. На этот раз им также было суждено сыграть решающую роль.

Пока Грациани сооружал памятники своему приближавшемуся поражению, генерал Уэйвелл 20 октября начал вторую ливийскую кампанию. Он приказал командующему английскими войсками в Египте генералу Вильсону изучить возможность перехода в наступление. Спустя 8 дней Муссолини, очевидно в отместку за то, что его не информировали предварительно о германской оккупации Румынци, объявил войну Греции. В результате операция генерала 'Вильсона была отложена до начала декабря, поскольку Уэйвеллу было приказано занять о. Крит и ослабить свои и без того небольшие военно—воздушные силы посылкой 3 эскадрилий бомбардировщиков и 2 эскадрилий истребителей в Грецию.

Грациани, который, конечно, должен был начать наступление, воспользовавшись авантюрой своего хозяина в Греции, имел в своем распоряжении, по подсчетам британского штаба в Каире, армию в 80 тыс. человек и 120 танков и военно—воздушные силы, по численности в 3 раза превосходившие британскую авиацию. Эти войска дислоцировались в следующих семи укрепленных лагерях или около них (перечисляя с севера на юг): Мактила, Пойнт—найнти и Восточный Туммар, Западный Туммар, Нибейва, Восточный Софафи и Юго—Западный Софафи. Незадолго перед этим британские патрули обнаружили, что между Нибейвой и обоими лагерями Софафи находится незащищенный разрыв около 20 миль в ширину и что лагеря не приспособлены для круговой обороны. Следовательно, если бы в этот разрыв проникли танковые и моторизованные войска, можно было бы захватить один за другим пять северных итальянских лагерей с тыла, так как взаимная поддержка лагерей не была обеспечена.

Таков был вкратце план командующего войсками в западной пустыне генерал—майора О'Коннора. Его армия состояла из 7–й танковой дивизии генерал—майора О'Мура Крига, 4–й индийской дивизии, 2 пехотных бригад и танкового батальона 7–ги британского танкового полка (пехотные танки). Всего в армии О'Коннора было 31 тыс. солдат и офицеров, 120 орудий и 275 танков. Военно—воздушные силы, которые должны были взаимодействовать с ним, находились под командованием подполковника авиации Р. Коллишоу.

Операция была рассчитана на пять дней. Ничейная земля, разделявшая вражеские армии, имела в ширину 70 миль; поэтому еще до начала наступления в пустыню были завезены на расстояние 20–30 миль от британской укрепленной линии запасы на несколько дней для всех наступавших британских войск. Затем было решено провести марш—подход несколькими этапами: продвинуться на 30 миль в ночь на 7 декабря, простоять весь день 8 декабря, затем идти всю ночь и напасть на рассвете 9 декабря.

Пока происходил этот исключительный по смелости маневр, флот должен был обстреливать Мактилу, Сиди—Баррани и дорогу, идущую вдоль побережья, а авиация под командованием Коллишоу — совершать продолжительные налеты на аэродромы противника, чтобы уничтожить неприятельские самолеты на земле.

Говорят, смелость города берет. Благодаря смелым действиям у англичан все прошло по плану. Однако за этим последовало не предусмотренное планом, а именно большой рейд, рассчитанный на пять дней, превратился в кампанию, которая продолжалась 62 дня. В результате армия пустыни прошла через Киренаику, покрыв 500 миль, и закончила кампанию разгромом армии Грациани. Это было поразительное тактическое достижение, но еще более поразительно то, что оно оказалось возможным, несмотря на трудности снабжения.

Эту неожиданную для обеих сторон кампанию можно разделить на три этапа, в каждом из которых применялась различная форма наступления. Первый этап — наступление типа боя при Арбелах, второй этап — серия фронтальных атак, третий этап — наступление, подобное бою под Чанслорсвиллем: атака с тыла.

Первый этап. Пройдя разрыв, О'Коннор приказал группе поддержки[123] 7–й танковой дивизии сковать гарнизоны лагерей Софафи, а всю остальную массу войск повернул в северном направлении и, зайдя в 7 час. в тыл Нибейвы, где находился трехтысячный отряд итальянцев под командованием генерала Малетти, открыл по городу артиллерийский огонь. Через 35 мин. последовал удар 7–го танкового полка, за которым шла пехота. Итальянские танки были скоро подбиты,[124] а прислуга итальянской противотанковой артиллерии деморализована, когда выяснилось, что итальянские 37–миллиметровые снаряды бессильны против толстой брони пехотных танков англичан.[125] Через час лагерь[126] оказался в руках войск О'Коннора; Малетти нашли убитым.

Перегруппировав свои наступающие войска, О'Коннор двинулся в северном направлении. В 13 час. 30 мин. он открыл огонь по лагерю Западный Туммар, в 13 час. 50 мин. атаковал и взял его штурмом, так же как лагерь Нибейву. Затем наступила очередь Восточного Туммара, большая часть которого была занята к ночи. Тем временем 4–я индийская дивизия, сопровождаемая 7–й танковой дивизией, продвинулась в северном направлении и перерезала дорогу Сиди—Баррани — Букбук. На этом закончились операции 9 декабря.

На следующий день на рассвете началось наступление на Сиди—Баррани. Штурм начался в 16 час. 15 мин., и местечко было взято к ночи. Вечером О'Коннор приказал части 7–й танковой дивизии двинуться в южном направлении и помешать отступлению итальянцев из обоих лагерей Софафи; другая часть 7–й дивизии должна была преследовать разбитого противника, отходящего в западном направлении. 11 декабря между Букбуком и Эль—Соллумом было взято в плен 14 тыс. итальянцев.

«Так закончился первый этап операции, который может быть назван сражением при Сиди—Баррани. Была уничтожена большая часть 5 дивизий противника, захвачено около 38 тыс. пленных, 400 орудий, 50 танков и много другого военного снаряжения. Наши потери составили 133 убитых, 387 раненых и 8 пропавших без вести», — сообщал генерал Уэйвелл[127]

Второй этап. Следующая задача носила совершенно иной характер. Предстояло захватить Бардию и Тобрук. Они имели сильные итальянские гарнизоны и хорошие укрепления. Бардия была взята штурмом 5 января после \131 методической подготовки: расчистки минных полей, засыпки противотанковых рвов, проделывания проходов в проволочных заграждениях и артиллерийского обстрела. Таким же образом 22 января был взят Тобрук. В Бардии было захвачено 45 тыс. пленных, 462 орудия, 12 танков, а в Тобруке — 30 тыс. пленных, 236 орудий, 87 танков.

Третий этап. После падения Тобрука в Киренаике оставалось только два сильных соединения противника;

60–я дивизия без одной бригады, стоявшая к востоку от Дерны, и бригада с 160 танками в Эль—Мекили, что в 50 милях южнее Дерны. Позиции противника в районе Дерны были сильными, поэтому О'Коннор решил ограничиться сковыванием находящегося здесь противника, а атаковать группу у Эль—Мекили. Однако в ночь с 26 на 27 января эта группа отступила к Барке. После этого на совещании Уэйвелла с О'Коннором было решено, что 7–я танковая дивизия, в которой оставалось только 50 крейсерских танков[128] и 95 легких танков, должна была пересечь пустыню через Эль—Мекили и перерезать прибрежную дорогу, идущую на юг от Бенгази, а тем временем остальная часть армии пустыни должна была теснить противника по той же дороге на Бенгази.

Рано утром 30 января противник начал отступление к Барке. Как только это было обнаружено, решили немедленно начать движение через пустыню, не ожидая подтягивания сил и накопления запасов. 7–я танковая дивизия выступила из Эль—Мекили в направлении Завиет—Мсуса, который был занят бронеавтомобилями на рассвете 5 февраля. Несколько часов спустя генерал Криг направил два отряда прямо к побережью и перерезал прибрежную дорогу в двух местах в 50 милях южнее Бенгази в пункте, носящем название Беда—Фомм.[129]

Вечером в этот же день колонна противника численностью 5 тыс. человек, отступавшая на юг от Бенгази, неожиданно натолкнулась на прибрежной дороге на 4–ю танковую бригаду. Для противника это оказалось настолько неожиданным, что он немедленно капитулировал. На следующий день 6 февраля появились главные силы противника, располагавшие большим количеством танков. Они вступали в бой по частям, громили их также по частям. Итальянцы потеряли 84 танка. Скованная почти на 20–мильном участке дороги, блокированная с фронта и атакуемая с тыла, короче говоря, оказавшаяся полностью в ловушке, 60–я итальянская дивизия под командованием генерала Берганцоли сдалась на рассвете следующего дня. Армия пустыни прибавила к своим трофеям ещё 20 тыс. пленных, 120 танков и 190 орудий.

Так закончилась одна из самых смелых кампаний из числа когда—либо проведенных англичанами. В течение ее ни разу не действовало больше двух полных британских дивизий, однако с 7 декабря по 7 февраля была уничтожена итальянская армия, состоявшая из 4 корпусов (около 10 дивизий). Было захвачено 130 тыс. пленных, 400 танков, 1240 орудий. Англичане потеряли 500 человек убитыми, 1373 ранеными и 55 пропавшими без вести.

Почему же после такой победы Уэйвелл не продолжил наступление? Дело в том, что ему приходилось вести операции еще на двух фронтах. Кроме того, в феврале греческое правительство в ожидании скорого германского вторжения в Грецию оказало давление на британское правительство, которое, в свою очередь, приказало генералу Уэйвеллу направить в Грецию танковую бригаду и три пехотные дивизии под командованием Вильсона. Таким образом, уменьшение британских сил, а не действия противника или трудности в снабжении, хотя они и были велики, привело к окончанию второй ливийской кампании.

Эта кампания поучительна во многих отношениях. Наиболее важными уроками являются следующие: быстрота в наступлении имеет большее значение, чем численность войск в обороне, потому что она дает возможность наступающему сосредоточить превосходящие силы водном пункте или один за другим в ряде пунктов. Новая тактика и новые средства войны усиливают ударную мощь, а это, в свою очередь, требует объединения в единое целое всех родов войск. Уэйвелл указывал, что без помощи флота, обеспечившего линии коммуникаций на море, кампания вообще была бы невозможна. Равным образом была бы невозможной, если бы Коллишоу не использовал свои численно более слабые военно—воздушные силы для уничтожения итальянских самолетов на земле. Таким путем он обеспечил себе полное превосходство в воздухе. Наконец, было еще раз показано, что пассивная оборона приводит к поражению. Одно дело сидеть в крепости и совершенно другое — совершать вылазки или маневры между крепостями. Итальянцы сидели в крепостях и потерпели поражение. Излюбленный ими покой на этот раз для многих превратился в вечный покой.

2. Завоевание Абиссинии

Уэйвелл, получив приказ направить экспедиционный корпус в Грецию, вел операции еще на двух фронтах, помимо фронта в Ливии. Эти операции привели к завоеванию Абиссинии. 2 декабря, за 5 дней до начала наступления, кончившегося разгромом армии Грациани, Уэйвелл вызвал командующего британскими силами в Судане генерал—лейтенанта Уильяма Платта и командующего британскими силами в Кении генерал—лейтенанта Алана Каннингхэма в Каир. Уэйвелл указал, что Платту надлежит поднять восстание в Абиссинии и подготовиться к тому, чтобы в феврале выбить итальянцев из Кассалы; войска Каннингхэма должны были оказывать давление на Мояле и в мае или июне, по окончании сезона дождей, начать наступление на Кисмаю, вблизи устья реки Джуба. Платту были предоставлены 4–я и 5–я индийские дивизии, в распоряжении Каннингхэма находились 1–я южноафриканская, 11–я и 12–я африканские дивизии. Этими скромными действиями, как будто по мановению волшебного жезла, было суждено начаться, если не самой большой, то, несомненно, самой быстрой операции по охвату. Одна британская база находилась в Хартуме, другая — в Найроби; их разделяло по прямой 1200 миль.

В общем эти замечательные операции, одна из которых осуществлялась главным образом в гористой местности, а другая — большей частью в безводных равнинах, развертывались следующим образом. Наступление войск под командованием Платта было намечено на 9 февраля. Однако итальянские войска генерала Фруски эвакуировали Кассалу в середине января, поэтому Платт начал наступление 19 января. На следующий день его войска перешли границу Эритреи. У Агордата он настиг войска Фруски и 31 января нанес им поражение. Затем британские войска преследовали противника до Керена. В этом месте дорога Кассала — Асмара проходит в глубоком дефиле, и здесь разыгралось единственное упорное сражение за все время военных действий в Абиссинии. Потеряв после многократных атак убитыми и ранеными 3 тыс. человек, Платт только к 3 марта смог прорвать позиции противника.

1 апреля была занята Асмара, а через три дня с небольшими боями был взят и Массуа. После этих побед оставались два пункта, где итальянцы оказывали сопротивление:

Гондар и Амба—Алаги, последний представлял собой коническую гору высотой около 10 тыс. футов над уровнем моря, господствовавшую над дорогой Асмара — Аддис—Абеба. По прямой линии Амба—Алага находится на расстоянии 185 миль к югу от Асмары, но из—за большого количества поворотов расстояние по дороге примерно в 2 раза больше. 4 мая Платт начал наступление на эту сильную позицию.

Примерно в 1000 милях к югу 24 января началось наступление Каннингхэма, и 18 февраля его войска форсировали реку Джуба. Получив разрешение от Уэйвелла продвигаться к Могадишо, что в 275 милях к северу, в 6 час. утра 23 февраля он направил туда моторизованную группу африканской бригады, и, как это ни удивительно, она вступила в Могадишо в 5 час. вечера 25 февраля. Не менее удивительно, что отряд захватил там 350 тыс. галлонов[130] автомобильного бензина и 80 тыс. галлонов авиационного бензина. Эта удача дала возможность продолжать наступление еще до открытия портов в Мерке и Могадишо.

Каннингхэм встретил настолько незначительное сопротивление, что попросил разрешения Уэйвелла наступать на Харар через Джиджигу, который находится на расстоянии 774 миль по дороге от Могадишо. Каннингхэм также просил позволить ему отбить порт Бербера, расположенный в 204 милях от Джиджиги, что сократило бы длину его коммуникаций на 570 миль. Уэйвелл дал согласие, и 16 марта небольшая часть британских войск из Адена заняла Берберу. После этого итальянцы целиком эвакуировали Британское Сомали.

1 марта войска Каннингхэма вышли из Могадишо и начали продвижение на Джиджигу. 10 марта у Дагабура, что в 590 милях к северу от Могадишо, его авангард вступил в соприкосновение с противником. Отбросив противника, войска Каннингхэма 17 марта вступили в Джиджигу. Перейдя на снабжение частично из Берберы, так как протяженность коммуникаций из Кении достигла 1600 миль, войска Каннингхэма преодолели тяжелый Мадарский проход и вступили 25 марта в Харар. Таким образом, за тридцать дней наступления они прошли 1054 мили, в среднем по 35 миль в день. Между тем в 1935–1936 гг. войскам маршала Грацианидля преодоления последних 65 миль этого пути потребовалось около 6 месяцев.

Затем, повернув на юго—запад, Каннингхэм продолжил наступление в направлении Аддис—Абебы. Итальянские войска герцога Аоста оставили город, и 4 апреля англичане вступили в Аддис—Абебу. К этому времени войска Каннингхэма взяли в плен свыше 50 тыс. человек, заняли территорию площадью 360 тыс. кв. миль, потеряв 135 человек убитыми, 310 ранеными, 52 пропавшими без вести и 4 пленными.

Ввиду того что Уэйвеллу предстояло решить задачи в Ливии и Греции, теперь было чрезвычайно важно освободить дорогу Асмара — Аддис—Абеба, что позволило бы перебрасывать войска в Египет через Массауа. Поэтому Каннингхэму было приказано атаковать Дессие, расположенный в 250 милях к северу от Аддис—Абебы.

13 апреля Каннингхэм направил сюда 1–ю южноафриканскую бригаду, которая после пятидневных боев в Комболсийском проходе 20 апреля заняла Дессие. Во время боев было захвачено в плен 8 тыс. итальянцев; бригада потеряла только 10 человек убитыми. В 140 милях по прямой к северу от Дессие находилась Амба—Алага, где герцог Аоста укрепился с остатками своей армии. Его войска были атакованы войсками Платта с севера и войсками Каннингхэма с юга.

18 мая герцог Аоста сдался на милость победителя, однако ему были оказаны военные почести. 5 мая, как раз через 5 лет после того, как войска маршала Бадольо вступили в Аддис—Абебу, император Хайле Селласие «спустился с гор и вернулся в свою столицу».

Боевые действия в отдаленных районах, самым важным из которых был район Гондара, продолжались еще некоторое время, однако завоевание Абиссинии, по существу, завершилось сражением у Амба—Алаги. Уэйвелл писал относительно операций на обоих фронтах в Абиссинии:

«Завоевание Итальянской Восточной Африки закончилось в 4 месяца — с конца января до начала июня. За это время были почти полностью уничтожены войска противника общей численностью около 220 тыс. человек вместе со всем вооружением и снаряжением. Британские войска заняли территорию площадью почти 1 млн. кв. миль. Следует ответить наиболее выдающиеся эпизоды и особенности этой замечательной кампании: штурм британскими и индийскими войсками трудных горных барьеров в Керене и Амба—Алаге, смелость и искусство, с которыми проводились операции в Восточной Африке, на расстоянии почти 2 тыс. миль от баз, и чрезвычайно умелые действия партизан действий в Западной Абиссинии»[131]

Наиболее приятная особенность этой кампании — отменно рыцарское поведение обеих сторон во время боевых действий. Мирное население не подвергалось бомбардировкам с воздуха, не было насильственных выселении, ненужных разрушений, насилий, убийств и грабежа. Даже абиссинские партизаны в целом вели себя умеренно.

Самой удивительной особенностью были быстрота действий британских войск и отсутствие активности у итальянцев, которые редко оказывали даже слабое сопротивление, они просто—напросто пассивно отступали. Только у Керена итальянцы дрались по—настоящему. Но даже там они в незначительной мере использовали свои превосходящие военно—воздушные силы. Длинные транспортные колонны британской армии постоянно двигались от Кассалы, однако они ни разу не подверглись бомбардировке. Генерал Каннингхэм отмечает, что «наиболее замечательной чертой» боевых действий до форсирования реки Джуба было «почти полное бездействие авиации противника».[132]

Как раз обратное наблюдалось на стороне англичан. Вместо пассивного отступления смелые броски вперед. Небольшая численность английских войск и огромные размеры театра военных действий, что заставляло итальянцев оборонять одновременно слишком много пунктов, были при наличии, конечно, смелого руководства главными факторами, определившими быстроту действий, невиданную до сих пор в истории войн. Если бы британские силы были крупнее, уже одно только снабжение не дало бы возможности действовать с такой быстротой. Тот факт, что итальянцы не могли сосредоточить достаточного количества сил, чтобы заставить своего противника увеличить численность своих войск и тем самым усилить трудности снабжения, нужно отнести главным образом за счет действий абиссинских партизан, заставивших итальянцев разбросать значительные силы на трудных линиях коммуникаций. Но, несмотря на все это, удивительно, что противник не удерживал проход Марда и что Керен не был сделан неприступным для войск, наступавших на него.

3. Завоевание Югославии и Греции

22 октября 1940 г., когда Черчилль в выступлении по радио заверял своих слушателей, что Гитлер и Муссолини намеревались разделить Францию и ее империю (с точки зрения стратегии не такое уж бессмысленное дело), первый из этих «бандитов» спокойно оккупировал Румынию, а второй готовился к авантюре в Греции, где и обжегся. Разделу суждено было осуществиться, но как раз в противоположном направлении.

В январе 1941 г., после захвата Румынии, Германия начала оказывать давление на Болгарию. Болгария присоединилась к тройственному пакту,[133] и 1 марта германские войска спокойно оккупировали ее территорию. Затем подверглась нажиму и Югославия. Как раз в это время греческое правительство, опасаясь, что Гитлер придет на помощь Муссолини, застрявшему в Албании,[134] обратилось к Британии с просьбой выполнить свои гарантии и прийти на помощь Греции. С 10 по 20 марта давление на Югославию настолько возросло, что 24 марта югославское правительство капитулировало и присоединилось к тройственному пакту. Через три дня после капитуляции положение в Югославии резко изменилось: генерал Симович произвел государственный переворот. Непосредственно за этим произошло морское сражение у мыса Матапан, где флот адмирала Каннингхэма потопил 7 итальянских судов. 6 апреля германские войска одновременно вторглись в Югославию и Грецию.

Ко времени переворота Симовича основная масса германской 12–й армии фельдмаршала Листа была размещена на болгаро—турецкой границе. Германская армия готовилась, как нам известно теперь, не к нападению на Турцию, а к наступлению на Россию после захвата Балканского полуострова. Эта армия получила приказ вторгнуться в Сербию и Македонию. Остальные армии двигались с севера через 5?орватию и дальше на Белград. Белград и югославские аэродромы подверглись сильнейшей бомбардировке с воздуха.

Югославы должны были немедленно принять решение: либо защищать всю страну, либо отступить на юг в горы. Второй вариант был явно выгоднее, но при отступлении пришлось бы оставить Хорватию и Словению, поэтому югославы приняли первый вариант. Неизбежным результатом было то, что 4 корпуса югославской армии оказались в ловушке. Немцы провели кампанию в стиле боя при Каннах. Наступлением германских танковых войск и венгерской армии на дунайском фронте были охвачены оба фланга югославской армии. Левый фланг отступил под натиском германских и итальянских войск, наступавших через Загреб и Любляны, правый фланг сильно потеснила германская армия, наступавшая из Видина. 28 дивизий югославской армии отступили в беспорядке к Сараево, где 17 апреля сдались. Генерал Симович с королем и членами правительства улетел на самолете в Грецию.

Пока развертывались эти операции, войска фельдмаршала Листа обрушились на Сербию и Македонию. Однако, прежде чем рассматривать их действия, вернемся к событиям середины февраля, когда, как мы помним, генерал Уэйвелл получил приказ отправить экспедиционные войска под командованием генерала Вильсона в Грецию.

22 февраля во время совещания с греческим главнокомандующим генералом Папагосом были рассмотрены различные варианты оборонительных рубежей в северной Греции. Среди этих рубежей были: 1) линия Метаксаса вдоль восточного края Родопских гор, прикрывавшая Македонию; 2) линия долины Струмы, прикрывавшая Салоники; 3) линия Халиакмона (по реке Вистрица) к западу от Салоник. Основные силы греческой армии были сосредоточены против итальянцев в Албании, поэтому две первые линии были признаны слишком длинными для удержания оставшимися силами. В качестве оборонительного рубежа была принята третья линия. «Главная угроза для третьей линии, — писал Уэйвелл, — заключается в том, что ее левый фланг окажется открытым, если немцам удастся пройти через Южную Югославию и вторгнуться в Грецию через Хернскую долину или Монастирские ворота».[135]

Через несколько дней, к ужасу генералов Уэйвелла и Вильсона, генерал Папагос изменил принятое решение и по политическим соображениям решил удерживать линию Метаксаса, причем армия Вильсона располагалась к западу от Нардара. Эта армия состояла из новозеландской дивизии, 6–й и 7–й австралийских дивизий, 1–й танковой бригады и польской бригады. Всего армия Вильсона насчитывала 57 тыс. человек, в том числе 24 тыс. британских солдат. Первый эшелон экспедиционного корпуса начал высаживаться в Пирее 7 марта.

Перед лицом такого подвижного и боеспособного противника, каким были немцы, дислокация союзных войск была поистине самоубийственной. На левом фланге к западу от Корицы до пролива Отранто против итальянцев в Албании находились основные силы греческой армии (14 дивизий). На правом фланге три с половиной греческие дивизии удерживали линию Метаксаса. Три греческие дивизии и британские войска были размещены на рубеже, который протянулся от Эгейского моря восточнее горы Олимп к Верии и Эдессе и дальше на север к югославской границе; общая протяженность рубежа составляла около 100 миль. Слабой стороной в такой дислокации сил было то, что в случае прорыва немцев через Сербию весь рубеж могли обойти с запада. Чтобы предотвратить такую опасность, генерал Вильсон разместил небольшой отряд, включая 3–й британский танковый полк в Аментионе (к югу от Флорины), для наблюдения за Монастирскими воротами.

Фельдмаршал Лист использовал чрезмерную разбросанность сил противника в своих интересах: во—первых, прорывом центра союзников он отрезал греческую армию в Албании; во—вторых, прорывом линии Метаксаса у Рупельского прохода он изолировал греков в Восточной Македонии; в—третьих, одновременно продвижением сначала вверх по Струмитце, а затем вниз по Вардару он обеспечил захват Салоник.

Боевым действиям, начавшимся 6 апреля, предшествовала сильнейшая бомбардировка с воздуха. Десятки тысяч югославских солдат с обозами, которые состояли из повозок, запряженных волами, были застигнуты в момент выхода на оборонительные рубежи. Дороги на протяжении 150 миль оказались забитыми людьми и машинами; их бомбардировали и обстреливали. В глубине за линией фронта были выведены из строя аэродромы у Лариссы и подвергся бомбардировке сам город. Во время сильного воздушного налета на Пирей загоревшееся судно «…подожгло другое с грузом тротила. Через несколько секунд гавань была разрушена взрывом огромной силы. Горели суда, пристани, здания. Пошла ко дну вся партия привезенных истребителей «Харрикейн».[136]

Под прикрытием этих налетов Лист перешел в наступление четырьмя танковыми колоннами. Две колонны наступали на линию Метаксаса; одна танковая дивизия спустилась вдоль Струмы и после непродолжительных ожесточенных боев прорвалась через Рупельский горный проход. Вторая колонна, состоявшая из одной танковой и одной горнострелковой дивизии, поднялась вверх от Струмицы и, встречая незначительное сопротивление, повернула вниз по долине Вардара. Маневр был проведен настолько стремительно, что уже вечером 8 апреля первые германские танки вступили в Салоники.

На правом фланге армии Листа из Кюстендила, что в 45 милях к юго—западу от Софии, выступили две дивизии — танковая и моторизованная — и продвинулись до Скопле, который и был занят 7 апреля. Еще одна танковая дивизия прошла через Стип и достигла Прилепа. Здесь колонны соединились, двинулись на Монастир и вступили в Грецию по двум дорогам к северу от Флорины. После непродолжительных боев к югу от Флорины британские и греческие войска, удерживавшие вардарский рубеж, отошли на линию реки Вистрица, начиная от горы Олимп. Однако после разгрома югославской армии в Сербии и быстрого продвижения немцев через Монастирские ворота стало очевидно, что и эти позиции удержать нельзя. Генерал Вильсон решил продолжить отход к Фермопильскому проходу. В результате отступления открылись проходы через горы Пинд, и главные силы греческой армии, отступавшие в это время из Албании в Эпир, оказались в отчаянном положении.

19 апреля германские танки перевалили через хребет Пинд у Мецово. Участь армии в Эпире была решена, и 21 апреля она капитулировала.

Англичанам теперь ничего не оставалось, как с максимальной быстротой эвакуироваться из Греции. Было решено погрузить большую часть армии на суда в Пелопоннесе. При отсутствии прикрытия с воздуха задача была значительно сложнее, чем эвакуация из Дюнкерка. Больше того, утром 26 апреля весь план был сорван высадкой германского воздушного десанта, захватившего мост через Коринфский канал. Воздушный десант быстро получил подкрепление в лице германской моторизованной дивизии, которая после боев в Эпире форсировала Коринфский залив у г. Патры. «Операция у Коринфа, — пишет капитан Микше, — была выгодна не только с точки зрения выигрыша во времени, но и с точки зрения расходования материальных ресурсов, особенно горючего. Если бы фельдмаршал Лист не провел ее, бои на Пелопоннесе могли бы продолжаться еще много недель».[137]

Эвакуация основных сил была проведена в ночь с 26 на 27 и в ночь с 27 на 28 апреля. Из высаженных в Греции 57 660 британских солдат было эвакуировано около 43 тыс. В создавшихся условиях это было замечательным достижением, лишний раз показавшим значение военно—морских сил. Но, так же как и в Дюнкерке, все тяжелое вооружение и снаряжение было оставлено. 27 апреля немцы вступили в Афины и подняли знамя со свастикой над Акрополем.

В этой кампании было вновь продемонстрировано огромное значение превосходства в авиации, превосходства в танках и превосходства в том и другом при использовании авиации и танков совместно в виде единой ударной силы. Англичане намного уступали противнику в самолетах и танках, но, несмотря на это, использование британской авиации показало, что англичане ничему не научились во Франции. Вместо того чтобы бросить все самолеты на помощь армии, командование британской авиации по—прежнему считало самым важным стратегические бомбардировки. 7 апреля был совершен налет на железнодорожную станцию в Софии — пункте, отстоявшем больше чем на 100 миль от линии фронта! Филип Грейвс писал, что немцы, «видимо, не очень были задержаны этими… налетами на железнодорожные станции в Болгарии».[138] И это понятно, ибо германская армия двигалась по шоссейным дорогам. Немцы же использовали авиацию совсем иначе.

«Германские бомбардировщики были особенно опасны для наших солдат, двигавшихся по дорогам, занимавших позиции на открытой местности и на побережье. Воздушные налеты были чрезвычайно интенсивными, потому что германская авиация начала использовать базы в Фессалии через несколько часов после захвата их передовыми частями. Немцы смогли обеспечить эти передовые базы при помощи транспортной авиации, доставившей обслуживающий персонал, горючее и боеприпасы».[139]

Наконец, следует отметить, что для англичан эта кампания была чисто политической. В нее вообще не нужно было ввязываться. Хотя Британия и дала обязательство поддержать Грецию, однако помощь только символическими силами, чтобы «спасти престиж» в глазах мировой общественности, отнюдь не была выполнением обязательства; такие действия во всех отношениях означали предательство армии Вильсона. Больше того, последствия этой кампании для Африки были, как мы увидим, гибельными.

4. Третья ливийская кампания

Разгром армии Грациани, открывший дорогу на Триполи, заставил Гитлера прийти на помощь своему союзнику. Случилось так, что, когда Уэйвелл ослаблял свою армию, чтобы направить войска в Грецию, генерал Эрвин Роммель с германскими подкреплениями высадился в Триполитании. Сообщения об этом были получены в Каире, однако англичане имели так мало самолетов, пригодных для дальней разведки, что оказалось невозможным определить численность его сил. Затем возникло новое затруднение: германская авиация постоянно бомбардировала Бенгази. Поскольку истребительная авиация и зенитная артиллерия из Бенгази были отправлены в Грецию, производить разгрузку судов здесь стало слишком опасно. В результате грузы доставлялись из Тобрука, расположенного в 200 милях к востоку от Бенгази. 8 тыс. автомашин отправили в Грецию, поэтому транспорта не хватало, и для обслуживания коммуникаций приходилось использовать транспортные средства фронтовых частей. Это привело к тому, что части первого эшелона, в частности 2–я танковая дивизия, стали снабжаться со складов; главный склад горючего был устроен в Завиет—Мсусе.

К концу марта британские силы прикрытия занимали позиции немного восточное Эль—Агейлы, которая находится на расстоянии 150 миль к югу от Бенгази. Они состояли из 2–й танковой дивизии без одной бригады, отправленной в Грецию, 9–й австралийской дивизии, одна бригада которой находилась в Тобруке, и индийской моторизованной усиленной бригады в Эль—Мекили. 2–я танковая дивизия не была укомплектована нужным количеством танков, к тому же многие танки находились в плохом техническом состоянии, а некоторые части все еще не были обучены ведению войны в условиях пустыни. Уэйвелл понимал слабость своих войск, поэтому он дал указание командующему британскими войсками в Киренаике генерал—лейтенанту П. Ниму в случае наступления противника вести сдерживающие бои и отступать вплоть до Бенгази. Если обстановка потребует, эвакуировать и Бенгази.

31 марта Роммель перешел в наступление. Его силы состояли из 1 германской дивизии легких танков и 2 итальянских дивизий (танковой и моторизованной). План Ром—меля во многих отношениях предусматривал обратное по сравнению с планом наступления у Беда—Фомма. Одна часть его небольшой армии наступала по дороге на Бенгази, другая направилась через пустыню в направлении Эль—Мекили, чтобы выйти в тыл противнику, отступавшему от Бенгази к Дерне. Новым в плане наступления немцев было то, что Роммель приказал считать первоочередной задачей авиации уничтожение английских автоцистерн с горючим, считая основной трудностью противника снабжение горючим.

Когда началось наступление Роммеля, Ним в соответствии с приказом отвел 2–ю танковую дивизию. Вечером 2 апреля дивизия прибыла в пункт севернее Аджедабии. Отсюда дивизия могла одновременно угрожать дороге на Бенгази и блокировать дорогу через пустыню на Эль—Мекили через Завиет—Мсус.

На следующий день по получении сообщения, что сильные германские танковые части приближаются к Завиет—Мсусу, охрана немедленно подожгла склад с горючим. Эта излишняя поспешность лишила танковые части Нима горючего. Тем временем был оставлен Бенгази,[140] и Ним отвел свои части на линию Вади—Дерна, Мекили. Когда выяснилось, что и эту линию удержать нельзя, 9–я австралийская дивизия, находившаяся на правом фланге, 7 апреля отошла в Тобрук. Однако 2–я танковая дивизия, вынужденная экономить горючее, достигла Эль—Мекили только к вечеру 6 апреля, ибо продвижение сильно задерживали ожесточенные налеты с воздуха на транспорты с радиостанциями и горючим. Отсюда из—за недостатка горючего 3–я танковая бригада направилась к Дерне, где и была захвачена противником. 7 апреля оставшиеся части 2–й танковой Дивизии, включая штаб дивизии, были атакованы в Эль—Мекили и в тот же вечер получили приказ отступить к Эль—Адему, южнее Тобрука. На следующий день на рассвете была сделана попытка прорваться, и хотя первый британский полк артиллерии на конной тяге, а также некоторые части индийских войск сумели спастись, остатки 2–й танковой дивизии были захвачены противником.

Новое несчастье случилось в ночь с 6 на 7 апреля. Генерал—лейтенант О'Коннор и один офицер были посланы в помощь отступавшему генералу Ниму. Германский моторизованный патруль взял в плен всех троих на дороге Дэарка — Дерна.

Уэйвелл, узнавший об этих неудачах, не имел в Египте достаточного количества танков для поддержки разбитой армии. Однако он решил удержать Тобрук, чтобы не дать противнику захватить тысячи тонн запасов, накопленных там, а также сам порт. Это было смелое и мудрое решение. Поскольку Уэйвелл не мог вести наступление, лучше всего было ограничить подвижность противника, не дав ему использовать передовую базу. Для обороны Тобрука в помощь 9–й австралийской дивизии была направлена морем 7–я австралийская дивизия с небольшим количеством танков. Подкрепления прибыли 7 апреля. 11 апреля Тобрук был осажден. К этому времени темп наступления армии Роммеля спал. Дойдя до эскарпа у Эль—Соллума, Роммель остановил свои уставшие в боях войска.

С точки зрения тактики, наиболее интересным в этой короткой кампании, длившейся 12 дней, было решение таких вопросов, как снабжение горючим механизированных частей, обеспечение подвижности запасов горючего и защита транспорта от воздушного нападения. Устройство складов — дело прошлой войны. Склады полезны при неподвижном фронте. Однако, как показала эта кампания, если рассчитывать на склады в условиях стремительно развивающихся военных действий, это ставит тактику в зависимость от интендантов, и тем самым командование лишается свободы действий. Отсюда вывод: поскольку доставка по воздуху является наиболее быстрым способом, каждое механизированное соединение любого размера должно иметь возможность воспользоваться услугами транспортных самолетов. Как мы увидим, несмотря на события, о которых говорится в следующем разделе, на Западе британские войска не учитывали этот урок почти до самого конца войны. Африканская кампания прежде всего показала, что если бы Роммель и его незначительные подкрепления были направлены Грациани до поражения последнего, а не после, есть основания полагать, что победа у Беда—Фомма не была бы одержана, напротив, войска Уэйвелла были бы изгнаны из Египта. Следовательно, если тактически Роммеля направили в нужное место, с точки зрения стратегии время было выбрано неправильно. Он запоздал на 4 месяца и прибыл не для того, чтобы разбить противника, а с целью изменить весь ход войны. Немцы располагали нужными средствами, командующий был на месте и его тактика была превосходна, по, поскольку стратегия Гитлера была ошибочной, все усилия Роммеля достичь Александрии были напрасны, ибо был упущен надлежащий стратегический момент.

5. Штурм Крита с воздуха

Одновременно с наступлением Роммеля разразился кризис в Ираке. Германская пропаганда много потрудилась в этой стране. Регент, узнав о заговоре с целью его ареста, бежал 31 марта в Басру и укрылся на британском военном корабле. После этого платный немецкий агент, иракский премьер—министр Рашид Али Гайлани, организовал осаду британской воздушной базы в Хаббанье, в60 милях к западу от Багдада. Все это привело к короткой, но неприятной кампании, закончившейся 1 июня в Багдаде. В этот же день завершилась самая необычная за всю войну и самая новая по использованным средствам операция: штурм немцами Крита с воздуха.

Следует напомнить, что 1 ноября 1940 г. небольшие британские силы оккупировали Крит — ключ к Эгейскому морю. Однако ввиду постоянного недостатка самолетов на Среднем Востоке на Крит не было отправлено ни одной машины.

Затем последовала эвакуация британских войск из Греции. Многих из эвакуированных доставили на Крит, и когда 30 апреля генерал—майор Б. Фрейбург был назначен начальником гарнизона острова, под его командованием оказалось 27 550 человек. Тысячи из них были безоружны, не хватало самого различного снаряжения.

Приняв командование, генерал Фрейбург разделил свои войска на четыре группы, которые дислоцировались соответственно в четырех пунктах: Гераклион, Ретимнон, Малеме и Суда—Бей. Первые три пункта имели аэродромы. Однако транспорта не хватало, группы оказались изолированными и поэтому совершенно не могли поддержать Друг друга. Больше того, германская авиация совершала постоянные налеты, а британские силы располагали лишь несколькими истребителями для защиты. В этих условиях, даже и при достаточном количестве транспортных средств, передвигаться можно было только по ночам.

Крит находится примерно в 400 милях от Египта, следовательно, он был вне радиуса действия британской истребительной авиации. Германская истребительная авиация базировалась на Дадион, Коринф, Тополию, Мегару, Танагру, Фалерон и Элезис, а итальянская — на Додеканесские острова. Со всех баз, расположенных там, Крит был в пределах досягаемости. 19 мая британская авиация перебазировалась, так как было сочтено, что на острове она не может защитить сама себя.

Уже к 12 мая британская разведка была осведомлена о том, что немцы готовятся выбросить воздушный десант на Крит. Пять дней спустя Черчилль заявил, что гарнизон острова «будет защищаться до последнего человека». Это было зловещее предсказание. Тем не менее, когда 20 мая атака началась, она оказалась неожиданной, прежде всего по силе.

Фельдмаршал Лист руководил операцией, которая носила подходящее в данном случае шифрованное название «Меркурий». Как выяснилось. Лист использовал для налета следующие силы: десантный корпус, состоявший из 11–го авиационного корпуса и 3–й и 5–й горнострелковых дивизий; авиацию поддержки; транспортную авиацию в количестве 600–700 самолетов, главным образом «Юнкерс–52».

Операция по высадке десанта на острове началась 20 мая в 8 час. утра сильным воздушным налетом. Пока шла бомбардировка, большое количество парашютистов высадилось около Малеме, к югу и юго—западу от Кании и к северу от Суда—Бей, а к западу от аэродрома в Малеме приземлились планеры с 50–100 солдатами.[141] Участки, где намечалась выброска, были специально подвергнуты бомбардировке, чтобы в воронках от разрывов бомб парашютисты сразу могли найти укрытие. Хотя многие из высадившихся были убиты, однако последовали новые высадки в Гераклионе и Ретимноне. Полагают, что 20 мая немцы высадили войска общей численностью 7 тыс. человек.

21 и 22 мая наступление усилилось, сотни планеров приземлялись в Малеме или около него, несмотря на то, что аэродром находился под артиллерийским обстрелом. Высадившиеся отряды при сильной поддержке истребителей и бомбардировщиков, которые днем прижимали англичан к земле, отбили все контратаки.

В ночь с 21 на 22 мая, а затем в ночь с 22 на 23 мая немцы попытались высадить морской десант на небольших судах. Но оба раза британский флот даже без прикрытия с воздуха полностью разгромил десанты. Однако потери были серьезные: немцы потопили 2 крейсера и 4 эсминца, многие корабли получили серьезные повреждения.

26 мая почти все немцы, закрепившиеся в Ретимноне, были уничтожены несколькими пехотными танками, но к этому времени сложилась критическая обстановка в Малеме и Кании, нельзя было больше удерживать и Суда—Бей. Всего высадилось до 20 тыс. солдат противника. Обстановка становилась все более тяжелой. И на следующий день генерал Фрейбург принял решение об эвакуации. Это было тем более настоятельно, что 28 мая итальянским войскам с Додеканесских островов удалось высадиться в Ситии.

Эвакуация началась в ночь с 28 на 29 мая из Хора—Сфакиона. 30 мая немцы вошли в соприкосновение с британским арьергардом, но были отброшены. Учитывая серьезные потери флота, было решено закончить эвакуацию в ночь с 31 мая на 1 июня, что обрекало многих солдат на, плен. Всего эвакуировалось 14 580 человек, 13 тыс. было убито и захвачено в плен.

Уэйвелл оценивает германские потери, «по меньшей мере, в 12–15 тыс., из которых весьма большой процент составляют убитые».[142]

Прежде чем комментировать это замечательное сражение, уместно подытожить все остальные многочисленные операции Уэйвелла. 15 мая он приказал атаковать в Западной пустыне Эль—Соллум и форт Капуццо. Оба пункта были взяты, но затем потеряны. Новая атака более крупными силами состоялась 15 июня. Цели ее трудно понять, так или иначе она привела к значительным потерям: на минных полях и от огня противотанковой артиллерии противника было потеряно 25 крейсерских и 70 пехотных танков. Атака показала, как трудно одновременно использовать эти два типа танков, так как скорость пехотных танков (5 миль/час) в 3 раза меньше скорости крейсерских танков.

Одновременно появились новые обязательства. Немцы проникали в Сирию, где командовал генерал Денц, оставшийся верным правительству Виши. Поскольку считалось важным предотвратить угрозу наступления Турции с юга, Уэйвелл получил приказ изгнать немцев. Он направил 7–ю австралийскую дивизию без одной бригады, оставшейся в Тобруке, а также часть из состава войск Свободной Франции в Палестину для вторжения в Сирию, затем он подкрепил эти силы войсками, действовавшими в Ираке. Наступление началось 8 июня. Войска под командованием генерала Денца оказали сопротивление, и завязались непродолжительные ожесточенные бои, но 11 июля Денц запросил перемирия. 14 июля в Сирии был установлен союзный оккупационный режим.

Штурм Крита с воздуха — самая смелая операция за всю войну. Ничего подобного не пытались проводить раньше и не осуществили позднее. Это не был удар с воздуха, это было воздушное наступление, армия вторжения двигалась по воздуху, вместо того чтобы передвигаться по земле или воде. Больше того, исход сражения был решен не в воздухе, а на земле и без помощи наземной армии.

Не будь господства в воздухе, атака провалилась бы. Наиболее замечательной чертой операции была транспортировка по воздуху: в воздух была поднята целая армия, и, таким образом, дело обошлось без шоссейных и железных дорог и продвижения по пересеченной местности. Как и сражение у Камбре в 1917 г., штурм Крита был первым в своем роде видом боя и свидетельствовал о революции в тактике.

Успех наступления на Крит обусловливался двумя обстоятельствами: 1) удивительными организаторскими способностями немцев; 2) не менее удивительной близорукостью англичан. Первое можно объяснить тщательной подготовкой, второе никак нельзя целиком отнести за счет неудачно сложившихся обстоятельств.

Например, австралийский журналист писал в то время в «Тайме»: «Для того чтобы повысить эффективность своих действий как в воздухе, так и на земле, немцы вели воздушную разведку над Критом круглосуточно. Никогда еще радио не использовалось так широко для руководства войсками, как во время боев на Крите. Связь между наземными силами, воздушной разведкой или бомбардировщиками не прерывалась ни на минуту. Командир наземных войск мог в любой момент вызвать бомбардировщики, если ему была необходима немедленная поддержка. Он мог запросить любой из самолетов—разведчиков, постоянно дежуривших в воздухе, и немедленно узнать, где находятся англичане и что они делают. Вот как выглядят удивительные методы тотальной воздушной войны».[143]

Что касается второго из указанных обстоятельств, то прав А. Клиффорд, который указывал, что сражение за Крит было проиграно не в мае 1941 г., а в ноябре 1940 г. и в последующие месяцы.[144] Остров был занят в ноябре, однако до мая не прилагали серьезных усилий для его укрепления. В течение шести месяцев гарнизон, возможно, был всегда занят делом, но правильно ли он использовался? Как могло случиться, что три аэродрома не были защищены более надежно? По—видимому, гарнизон готовился к атаке с моря, а не с воздуха. Не в том ли дело, что командование настолько привыкло к атакам в двух измерениях, что проглядело третье?

Это сражение также показало, что авианосцы жизненно необходимы для прикрытия флота в море. Автор, писавший в «Гамбургер фремденблатт», косвенно указывал на это:

«Сражение за Крит, проведенное авиацией, неоспоримо, доказало, что даже самый мощный флот не может оперировать сколько—нибудь продолжительное время в радиусе действия превосходящих военно—воздушных сил противника».

К сожалению, руководители британских военно—морских сил продолжали считать линейные корабли главным оружием, хотя на протяжении всей войны они играли незначительную роль по сравнению с авианосцами. Эти могучие и дорогие корабли, предназначенные для действий в «двух измерениях», редко могли принять участие в сражении, а чаще становились простыми мишенями для нападения сил, действовавших в «третьем измерении».

В британский авиации, в отличие от германской, было заведено так, что летчики думали о небе, а не о земле. Стратегические бомбардировки? Но тогда не было стратегических целей для налетов, если не считать греческих аэродромов, которые, по—видимому, не бомбились. Тактической бомбардировке, очевидно, не придавали значения. По этому вопросу Морхед пишет: «Если бы Фрейбург мог вызвать свою авиацию для удара по немцам в Малеме, он мог бы отбить аэродром. Но средства связи с командованием военно—воздушных сил, находившимся в Каире, были допотопными. Офицер штаба Фрейбурга должен был найти полковника авиации и привести его к Фрейбургу. Затем авиационный офицер должен был вернуться в свой штаб, зашифровать и послать телеграмму в Каир. В Каире она расшифровывалась, потом давались указания на базы, находившиеся в Западной пустыне, и… оказывалось уже поздно».[145]

Это происходило в результате того, что авиация была отделена от армии. Авиация имела собственное командование и не подчинялась непосредственно главнокомандующему. Отсутствие единства в командовании было следствием ошибочной теории, что стратегические бомбардировки существуют сами по себе и не связаны с ближайшими тактическими задачами. В войну это дорого обошлось британской армии и флоту.

6. Вторжение в Россию

Захват Балкан и Крита, наступление Роммеля в Ливии, немецкие интриги в Ираке, Сирии и Иране, наконец, договор о взаимопомощи, подписанный между Германией и Турцией в Анкаре 18 июня 1941 г., указывали в то время, что Средний Восток становился следующим театром наступательных военных действий. Однако указанные действия были только средством, при помощи которого Гитлер стремился обеспечить свой тыл и правый фланг перед окончательным изменением оперативно—стратегического направления.[146] Возможно, что указанные события отсрочили вторжение в Россию. Однако, вероятнее всего, германское верховное командование решило вновь прибегнуть к стратегии сокрушения, а для этого было важно начать наступление в условиях самой благоприятной погоды в России — около середины июня. По данным шведского журналиста Арвида Фредборга, находившегося в то время в Берлине, первоначальной датой начала наступления было 12 июня. Поскольку венгры отказывались начинать войну с Россией и ввиду других второстепенных подготовительных мероприятий, была назначена другая дата — 22 июня. Едва ли германское вторжение было политической неожиданностью для Кремля,[147] но тактически вторжение почти наверное было внезапным. Что представлял собой германский план?

Хотя до сего времени у нас нет письменного документа, дающего ответ на этот вопрос,[148] однако во многом на него отвечают сами германские операции. Цель их не заключалась в том, чтобы оккупировать весь Советский Союз, занимающий 1/6 часть всей суши. Сделать это, очевидно, невозможно. Германские войска не должны были также оккупировать всю европейскую часть России, которая составляет немногим меньше ¼ всей территории СССР. Перед ними ставилась задача лишить Россию основных стратегических районов на западе, чтобы резко снизить ее экономический потенциал. Тогда в военном отношении СССР был бы бессилен перед Германией, присоединившей к себе эти районы. Следовательно, в отношении территории немцы хотели отодвинуть восточную границу Германии минимум до линии Ленинград, Москва, Сталинград, Астрахань или максимально до линии Ленинград, Волга. При осуществлении любого из этих двух вариантов Россия лишилась бы следующих ключевых районов:

1. Ленинграда — крупного промышленного центра и важнейшего порта на Балтийском море, связанного железной дорогой с Мурманском и через Беломорско—Балтийский канал им. Сталина с Архангельском.

2. Москвы — центра района с наиболее развитой промышленностью в России,[149] важнейшего железнодорожного узла, связанного железной дорогой с Архангельском, а по системе каналов и рек — с Каспийским и Черным морями; конечного пункта Транссибирской железной дороги.

3. Украины и Донецкого бассейна[150] — обширного сельскохозяйственного промышленного и горнодобывающего района. Поскольку Украина и Крым прилегают к Черному морю, их порты господствуют над прямым путем от Констанцы в Румынии до Батуми в Грузии.

4. Кубани и Кавказа. Первая — ценный сельскохозяйственный район, второй — основной нефтедобывающий район России, поставлявший 90 % нефти, из которых 70 % давало одно Баку.

Оккупировать три первых района и оставить нетронутым четвертый было недостаточно; Россия не лишилась бы своих главных нефтяных ресурсов и поэтому оставалась бы могучей военной державой. Кроме того, и это самое важное, Германии самой не хватало нефти. Следовательно, Кавказ — главный русский стратегический район — был стратегической целью Германии. Однако, чтобы занять Кавказ, нужно было предварительно сломить сопротивление русской армии, это и была тактическая цель Германии. Перед Германией стояла проблема, каким образом добиться совпадения этих целей.

Рассмотрение этой проблемы начнем с воображаемого решения, прежде чем обратиться к тому, как немцы в действительности пытались разрешить ее. Таким путем мы создадим фон, на котором будут лучше видны события. Коротко говоря, проблему можно было бы разрешить следующим образом:

1) Оккупировать Средний Восток и захватить Турцию.

2) Вести подвижные оборонительные действия на линии Рига — Пинск.

3) Начать наступление между Пинском и средним течением Днестра в направлении Киев, Харьков, Сталинград.

4) Начать наступление из района между Эрзерумом и Тавризом в направлении Тбилиси, Сталинград.

5) Как только войска, выполняющие третью и четвертую задачи, встретятся в районе Дона, снабжение войск, наступающих от Эрзерума и Тавриза, переносится на черноморские порты. Затем встретившиеся армии начинают наступление на Москву с юга, в то время как войска, выполняющие вторую задачу, продвигаются с запада.

Очевидно, две такие огромные операции по охвату (типа Канн) нельзя было выполнить в течение одной кампании. Они, следовательно, не могли основываться на стратегии, оказавшейся столь успешной в Польше и Франции, — на стратегии сокрушения. Вместо этого следовало прибегнуть к стратегии истощения и спланировать войну на несколько кампаний, проведение которых заняло бы два или, возможно, три лета. Больше того, указанные операции требовали самого экономного расходования боевой мощи Германии в каждой кампании с таким расчетом, чтобы дать возможность провести последнюю кампанию на основе стратегии сокрушения. При нашем воображаемом решении проблемы во всех кампаниях, за исключением последней, задача Должна была сводиться к тому, чтобы не уничтожать, а сделать неподвижными русские армии, лишив их горючего.

Нанести удар по нефти, а не по войскам противника (как обычно советовал Наполеон) — вот к чему сводилась проблема, так как в этом случае тактическая и стратегическая цели совпадали.

План, похожий на воображаемый нами план по форме, но весьма отличный по идее, потому что в нем не принималась в расчет нефть, был предложен германским генералом Марксом, служившим раньше в штабе генерала Шлейхера, убитого во время чистки 30 июня 1934 г. По плану Маркса следовало держать оборону от Риги до верхнего течения Днестра и повести одно большое наступление от Днестра в направлении Ростова. От Ростова он предлагал повернуть на север, на Москву, и в конце концов ударить в тыл русских армий, наступающих на германские армии в районе Риги и верхнего течения Днестра или держащих оборону против них.

Гитлер не желал рассматривать этот план, очевидно, потому, что хотел покончить с Россией в течение одной кампании, прежде чем американцы появятся на сцене. Он считал, что сумеет достичь этого одним могучим, молниеносным ударом. В высшей степени вероятно, что неудачи русских в Финляндии, а также ненависть к большевизму настолько ослепили Гитлера и увеличили презрение к противнику, что он считал силу своего удара достаточной как для разгрома большевистских армий, так и для сокрушения большевистского режима. Если дело обстояло так, тогда психолог подвел тактика.

В результате его план оказался половинчатым, скорее даже смесью различных мероприятий. Он заключался в следующем:

1) Наступать на Ленинград и Москву и, заставив русских оборонять эти города, разгромить русские армии в открытом бою.

2) Наступать на Киев, Харьков, Ростов, Сталинград и занять нефтяные районы Кавказа.

3) Дополнительно к этим главным операциям предпринять наступление к северу от Ленинграда вместе с финнами и наступление из района верхнего течения Прута вместе с румынами.

Операции против Москвы и Киева можно сравнить с поочередными ударами боксера. Москву предполагалось занять до зимы, а если русские не согласятся на германские условия мира, на следующий год у них можно было отнять Кавказ. Таким образом, если сравнить план Гитлера с воображаемым планом, то видно, что он предполагал действовать шиворот—навыворот. Вместо того, чтобы закончить войну сокрушением, он начинал ее с сокрушения, и, как мы увидим, это привело к истощению германских армий прежде, чем мог быть нанесен удар, рассчитанный на сокрушение.

Для нанесения первого удара была сосредоточена 121 дивизия,[151] в том числе 17 танковых и 12 моторизованных, 3 воздушных флота, насчитывавших около 3 тыс. самолетов. Эти силы были объединены в три группы армий, которые должны были действовать соответственно в направлении на Ленинград, Смоленск и Киев. Этими группами являлись:

группа армий «Север» под командованием фельдмаршала фон Лееба, в которую входили 2 армии генералов Буша и Кюхлера и танковая группа генерала Хепнера в составе 4 дивизий;

группа армий «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока состояла из 3 полевых армий (фельдмаршала фон Клюге, генералов Штрауса и Вейхса), 2 танковых групп (генералов Гудериана и Тодта) из 10 дивизий;

группа армий «Юг» под командованием фельдмаршала фон Рундштедта состояла из 2 полевых армий (генерала Штюльпнагеля и фельдмаршала фон Рейхенау) и германо—румынской армии генерала Шоберта, а также танковой группы генерала фон Клейста в составе 4 дивизий.

Против этих групп армий стояли (считая с севера на юг) группы армий маршалов Ворошилова, Тимошенко и 'Будённого, численность которых до сих пор не известна.

Не следует думать, что противостоявшие друг другу силы образовывали непрерывный фронт. Напротив, каждый фронт состоял из ряда сильных групп, связанных друг с другом своими военно—воздушными силами, которые в обоих случаях тесно взаимодействовали с наземными силами и редко занимались стратегическими бомбардировками, подобными тем, которые осуществляли англичане.

Основная сила русских заключалась в резервах, основная слабость — в командовании, которое сыграло на руку врагу, расположив слишком много войск вблизи границы. Заняв оборону, русские стремились остановить немцев, между тем им бы следовало перейти в контрнаступление, как только наступательный порыв врага начал иссякать. Немцы, будучи наступающей стороной, имели преимущество выбора места для ударов. Германская тактика заключалась в том, чтобы уничтожать русский фронт по частям двойным охватом.

Утром в воскресенье 22 июня, в тот же самый день, когда Наполеон пересек Неман в 1812 г. и отрекся от престола в 1815 г., Гитлер бросил свои механизированные армии через Неман.

Наступлению, которое началось на рассвете, предшествовал сильнейший удар с воздуха по русским аэродромам. В течение первой недели вторжения армейские группы фон Лееба и фон Бока продвигались вперед с удивительной быстротой. 26 июня было объявлено, что восточнее Белостока две русские армии попали в окружение, 30 июня пала Рига, затем Гродно, Брест—Литовск и Минск, а 16 июля, на двадцать пятый день наступления, фон Бок, пройдя две трети расстояния от Варшавы до Москвы, завязал бои на подступах к Смоленску, расположенному в 500 милях к востоку от Варшавы.

Тем не менее события в России развивались не так, как в Польше и Франции. Внешне «молниеносная война» была успешна сверх всяких ожиданий, однако, как ни странно, на русском фронте и за ним не было или почти не было паники. Уже 29 июня в «Фелькишер беобахтер» появилась статья, в которой указывалось:

«Русский солдат превосходит нашего противника на Западе своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм заставляют его держаться до тех пор, пока он не убит в окопе или не падет мертвым в рукопашной схватке».

6 июля в подобной же статье в «Франкфурте цейтунг» указывалось, что

«психологический паралич, который обычно следовал за молниеносными германскими прорывами на Западе, не наблюдается в такой степени на Востоке, что в большинстве случаев противник не только не теряет способности к действию, но, в свою очередь, пытается охватить германские клещи».

Это было до некоторой степени новым в тактике войны, а для немцев — неожиданным сюрпризом. «Фелькишер беобахтер» в этой связи писала в начале сентября:

«Во время форсирования германскими войсками Буга первые волны атакующих в некоторых местах могли продвигаться вперед совершенно беспрепятственно, затем неожиданно смертоносный огонь открывался последующим волнам наступавших, а первые волны подвергались обстрелу с тыла. Нельзя не отозваться с похвалой об отличной дисциплине обороняющихся, которая дает возможность удержать уже почти потерянную позицию»[152]

Короче говоря, по словам Арвида Фредборга, «германский солдат встретил противника, который с фанатическим упорством держался за свое политическое кредо и блиц—наступлению немцев противопоставил тотальное сопротивление».[153]

Скоро выяснилось, что русские расположили вдоль границ не все свои армии, как думали немцы. Вскоре также выяснилось, что сами немцы совершили грубейший просчет в оценке русских резервов. До начала войны с Россией германская разведывательная служба в значительной степени полагалась на «пятую колонну». Но в России, хотя и были недовольные, «пятая колонна» отсутствовала. Трудности быстро возрастали, как это обычно случается в войнах. Некоторые из них немцы предвидели. Так, например, колею русских железных дорог пришлось менять на принятую в Европе. Немецкие железнодорожные войска были подготовлены к этому, однако темп наступления был настолько высок, что они не поспевали. Обширные равнины России облегчали проведение охватывающих операций, однако Россия была страной со слаборазвитым механическим транспортом. Дорог было мало, и обычно они были плохи. Поблизости можно было достать только небольшое количество камня для починки, а как только дороги становились разбитыми в результате интенсивного движения, транспортные колонны задерживались. Скоро выяснилось, что в таких условиях скорость наступления становится бумерангом, пространство превращалось в оружие против немцев. Хотя это оружие не убивало людей, оно «убивало» и «ранило» транспорт, доставлявший продовольствие, вооружение и боеприпасы. Таким образом, в первый месяц вторжения немцы оказались перед лицом стратегии истощения, основанной на пространстве, климате и факторе, которого они не ожидали: встретились с обученными партизанами.

«Русские, — пишет Фредборг, — готовились к ней [партизанской войне] годами, накопили запасы боеприпасов, оружия и продовольствия, установили радиостанции и систематически учили своих солдат тактике партизанской войны. Когда регулярная армия отходила, партизаны немедленно приступали к работе… очевидно действуя на основе в высшей степени продуманной стратегии. Партизаны направляли свои действия против важных центров; их собственные базы находились в тех районах, где они не оперировали».[154]

Вторжение в Россию, несмотря на ряд молниеносных операций, было, тем не менее, методичным. В центре оно началось огромным, охватывающим движением, напоминавшим маневр под Каннами, армейской группы фон Бока, левый фланг которой двигался от Тильзита через Вильнюс и Молодечно, а правый фланг — от Варшавы через Брест—Литовск; клещи сомкнулись у Минска. 10 июля немцы объявили о своей полной победе и захвате 323 тыс. пленных.[155]

От Минска фон Бок продолжил наступление к Березине, которая являлась частью полумифической линии Сталина. Сила этой линии заключалась в болотах, а не в укреплениях. Бок обошел линию с правого фланга между Лепелем и Витебском, и 16 июля его передовые части вышли на подступы к Смоленску. Началось огромное танковое сражение за Смоленск, которое продолжалось до 7 августа. Немцы объявили, что захватили в плен 300 тыс. человек, однако они понесли такие тяжелые потери, что все расписание наступления на Москву нарушилось. В Смоленске немцы находились в обороне до 2 октября.

Одновременно с началом действий на минском направлении левое крыло группы армий фон Рундштедта перевалило через Карпаты и начало наступление в восточном направлении. Буденный отошел на линию Луцк — Броды — Тернополь — Черновцы. Однако правое крыло Рундштедта смогло форсировать Прут только 5 июля. Фон Рундштедт умышленно наступал медленно, и к тому времени, когда германские войска достигли Смоленска, русские на юге все еще не перешли своей границы 1939 г.

Затем левое крыло ускорило темп наступления, и в конце июля развернулись ожесточенные бои в районе Новоград—Волынска. К 10 августа фронт переместился к востоку от Коростеня, Житомира и Казатина. Южнее была одержана первая большая победа у Умани. Это произошло между 10 и 12 августа. Тем временем была занята Одесса, а танки фон Клейста захватили Николаев. Повернув к северу, фон Клейст занял Кривой Рог. 24 августа русские взорвали огромную плотину на Днепре у Запорожья. Поскольку Киев держался, фон Рундштедт запросил подкрепления.

Пока армии фон Бока приводили себя в порядок в Смоленске, фон Лееб, получив подкрепления, начал наступление через Эстонию на Нарву и Псков и занял оба города 20 августа. 10 дней спустя севернее его финская армия под командованием маршала Маннергейма заняла Выборг.

К югу от Смоленска армия фон Вейхса и танки генерала Гудериана продвинулись к Гомелю и, взяв его, 20 августа продолжили наступление на Чернигов. Это наступление заставило отойти русских, находившихся к северу от Коростеня, где они прикрывали Киев. Одновременно к югу от Киева армия фон Рейхенау достигла Днепра у Черкасс, а еще дальше к югу танки фон Клейста продвинулись от Днепропетровска до Кременчуга. Таким образом, между 1 и 14 сентября развернулась самая большая в кампании операция по окружению Киева. Гудериан продвигался на Нежин, а Клейст — на Лубны. 14 сентября войска Гудериана и Клейста соединились у Лохвицы, в 120 милях к востоку от Киева.

Немцы объявили, что ими захвачено 665 тыс. пленных. Каково бы ни было действительное число, нет никаких оснований сомневаться в том, что войска Буденного понесли катастрофические потери. Остатки его армий отступили на восток, преследуемые войсками фон Рундштедта, которые к концу октября заняли линию Курск, Харьков, Сталине, Таганрог.

30 октября войска фельдмаршала фон Манштейна взяли штурмом Перекопский перешеек и продвинулись в Крым, но были остановлены перед Севастополем. 11 ноября танки Клейста вошли в Ростов, на этом и завершилась кампания на юге. Тем временем произошли изменения в русском командовании: Тимошенко занял место Буденного на Украине, генерал Жуков был назначен на место Тимошенко на московский фронт.

Начиная с середины сентября группа армий фон Бока получила в подкрепление 48 пехотных и 12 танковых дивизий, так как к ней вернулась танковая армия Гудериана. В общей сложности в группе армий фон Бока насчитывалось теперь около 1,5 млн. человек. 2 октября она начала наступление на Москву.

Армии Вейхса и Гудериана насту пал и из района Гомеля на Орел, армия Клюге — из Рославля на Калугу, еще две армии — из Смоленска на Вязьму и Ржев, а германская 9–я армия находилась на их левом фланге.

Начало наступления на правом фланге ознаменовалось большим танковым сражением у Трубчевска, за этим сражением последовало быстрое продвижение на Орел. Новой значительной победы немцы добились у Брянска. Были взяты Вязьма и Ржев, а также Медынь и Тула.[156] К 15 октября германские танковые дивизии взяли с боем Можайск, расположенный в 65 милях к западу от Москвы. К этому времени наступательный порыв немцев ослаб и, прежде чем войска, приближавшиеся к Москве, можно было привести в порядок, ударила зима, наступившая тремя неделями раньше обычного. Германские войска оказались перед неразрешимой проблемой. Они застряли в грязи около рек Нары и Оки, в лесах и болотах между Калинином и Клином (к северо—западу от Москвы); после ожесточенных боев последнее наступление захлебнулось 5 декабря у Клина, в 35 милях от Москвы. На следующий день маршал Жуков перешел в энергичное контрнаступление. Для того чтобы скрыть свое поражение, германское верховное командование 8 декабря объявило, что «война на Востоке будет отныне зависеть от условий русской зимы».

Между тем в середине сентября фон Лееб начал наступление на Ленинград, но был отбит. Захватив крепость Шлиссельбург, в 30 милях к востоку, он блокировал Ленинград.

С точки зрения стратегии, кампания провалилась: русские армии, хотя и серьезно потрепанные, небыли уничтожены, Москва — не занята, дорога на Архангельск — не перерезана, не был взят Ленинград, а до кавказских источников нефти было все еще далеко. Тем не менее русским был нанесен страшный удар, и, если бы не наступившая неожиданно ранняя зима, они, возможно, потеряли бы Москву. На 6 декабря шансы на победу или поражение были равны у той и другой стороны.

Принимая во внимание такие факторы (перечисляются по степени важности), как огромные трудности снабжения, стоявшие перед немцами, неразвитость дорожной сети в России, неожиданное по силе сопротивление, просчеты в отношении русских резервов и тот факт, что немцы, по—видимому, никогда не вводили в дело больше 25 танковых дивизий, следует отметить, что немецкое наступление между 22 июня и 6 декабря 1941 г. — удивительное достижение вооруженных сил. Главным образом оно было результатом умелого применения немцами маневра типа Канн.

В некоторых случаях котлы, в которые немцы загоняли противника, были огромными. Минский котел имел длину до 250 миль и почти такую же ширину. Когда началась операция на юге, северная сторона киевского котла имела в длину 120 миль, горловина — 60 миль, а южная сторона — 240 миль, то есть он по размерам был таким же, как и весь западный фронт во Франции, проходивший от Дуэ через Мант (30 миль северо—западнее Парижа) и Питивье (30 миль к югу от Парижа) почти до Базеля. Таким образом, если даже не принимать в расчет упорство русских, становится понятным, почему так затягивались бои в этих огромных котлах: они скорее были небольшими театрами военных действий, чем полями сражений.

Незавершенность этой тактики боксерских ударов была обусловлена главным образом недостатком транспорта высокой проходимости. Основную часть германских транспортных средств составляли колесные, а не гусеничные машины, поэтому транспортные колонны были привязаны к дорогам, тогда как танки, которые они снабжали, не зависели от дорог. Уже один этот ограничивающий фактор объясняет спад наступательного порыва в ноябре 1941 г., когда дороги стали портиться. С полным основанием можно считать, что не сопротивление русских, как бы велико оно ни было, и не влияние погоды на действия германской авиации, а грязь, в которой застрял германский транспорт за линией фронта, спасла Москву.

Последствия имели огромное значение. До сражения под Смоленском было очень похоже на то, что немцы добьются своей цели. Именно на случай разгрома России, чтобы дать Америке возможность вмешаться не в качестве воюющей стороны, а в качестве посредника, миру преподнесли Атлантическую хартию.

Кампания дала необходимую передышку Британии как в метрополии, так и на Среднем Востоке для приведения в порядок своих вооруженных сил. Англичане в Египте были избавлены от угрозы войны на два фронта. Генерал Окинлек, сменивший Уэйвелла, отныне мог сосредоточить свое внимание на одном фронте. В Америке легковерие народа было использовано президентом Рузвельтом и партией войны. Нападение на Россию было объявлено этапом к нападению на Соединенные Штаты. Но каким образом? Это не объяснялось. Тем не менее эта нелепость дала возможность правительству увеличить в 2 раза программу вооружений.

Больше того, провал планов захвата Москвы ободрил оккупированные страны, особенно Югославию. Плюс ко всему этому с наступлением зимы народ в Германии начал поговаривать о поражении. Это была первая маленькая трещина в граните германского внутреннего фронта, едва заметная, она, тем не менее, указывала на то, что начинают рушиться основы.

Наконец, самыми бедственными были последствия для германской армии и командования. Германская армия так и не вернула утраченную энергию, а в глазах всего мира она лишилась ореола непобедимой армии. Командование же было буквально уничтожено. Во—первых, 19 декабря Гитлер сместил главнокомандующего фельдмаршала фон Браухича, начальника генерального штаба генерала Гальдера, которые не одобряли осеннюю кампанию. Гитлер взял на себя командование, избрав в качестве помощников генералов Иодля и Цейтлера. Во—вторых, фельдмаршалы фон Рундштедт, Риттер фон Лееб, фон Бок и Лист, так же как генералы Гудериан и фон Клейст, были временно устранены от командования. Такого разгрома генералов не видывали со времен битвы на Марне.

Глава четвертая. Инициатива Японии; первоначальные успехи и неудачи

1. Стратегические условия

На Дальнем Востоке, так же как и на Западе, война возникла главным образом по причинам экономического характера, что особенно относится к Японии. Япония, до того как ее насильственно пробудил адмирал Перри в 1853 г., была самообеспечивающейся страной. После этого она быстро цивилизовалась по западному образцу, то есть стала индустриальной страной. Так же как и Германия, Япония не располагала основными видами собственного сырья, поэтому она приступила к поискам сырья за пределами собственных границ. Отсюда неумолимое движение Японии по пути империализма.

В результате в 1875–1879 гг. в руках Японии оказались Курильские острова, острова Бонин и Люуцю (Ликейские острова), а в 1891 г. — группа островов Волкано. Затем во время войны с Китаем, в 1894–1895 гг., Япония захватила Тайвань, острова Пэнхуледао (Пескадорские острова) и Порт—Артур, однако оставила последний в результате нажима со стороны России, Германии и Франции. После победоносной войны с Россией в 1905 г. Япония вернула этот стратегический опорный пункт, а также получила от России южную часть Сахалина и установила контроль над Кореей. В 1910 г. Япония окончательно аннексировала Корею и в 1919 г. получила мандат на управление Марианскими, Каролинскими и Маршалловыми островами, за исключением острова Гуам.

Япония, пострадав в 1929 г. больше, чем другие промышленные страны от страшного кризиса, через два года захватила Маньчжурию с целью скорейшего обогащения. Эта страна была превращена в сатрапию под названием Маньчжоу—Го. В результате возник конфликт с Китаем. 7 июля 1937 г. японские войска обстреляли китайцев в районе Люгоуцяо около Пекина, и началась война. Цель Японии, как и Германии, заключалась в том, чтобы захватить «жизненное пространство», установить новый экономический порядок, который японцы именовали «Великой сферой взаимного процветания Восточной Азии». Япония должна была стать центром огромной экономической системы, простирающейся от Маньчжурии до Австралии, от островов Фиджи до Бенгальского залива.

К 1941 г. Япония настолько увязла в войне с Китаем, что должна была либо прекратить войну, либо блокировать пути снабжения врага, то есть закрыть порты Индокитая и перерезать бирманскую дорогу Лашио, Чунцин.[157] Проведение этих мероприятий означало войну с Британией и почти наверняка с Соединенными Штатами, которые постоянно финансировали Китай.

Разгромленная Франция не могла защищать Индокитай и 21 июля 1941 г. согласилась на его временную оккупацию Японией. Через три дня японские военные корабли приблизились к Камранскому заливу. На следующий день президент Рузвельт, чтобы образумить и остановить японцев, заморозил японские активы и кредиты в США общей стоимостью 33 млн. фунтов стерлингов. Британия не только провела аналогичные мероприятия, но и денонсировала англо—японские торговые договоры 1911, 1934 и 1937 гг. Голландия вскоре последовала примеру Америки и Британии.

Это было объявлением экономической войны и, следовательно, действительным началом борьбы. 20 октября новое японское правительство, возглавляемое генералом Тодзио, предложило США отменить эмбарго, снабжать Японию нефтью и прекратить помощь Китаю. Очевидно, эти неприемлемые условия были выдвинуты только потому, что Япония уже решила прорвать блокаду силой. В это время США пока еще не были готовы к войне, однако готовились к ней. Руки Британии были полностью связаны в Африке и Атлантике, а быстрое продвижение немцев к Москве сулило, казалось, скорое поражение России. Как мы думаем, Ян Моррисон, хорошо знавший японцев, был прав, указывая, что «Япония начала войну потому, что ей не оставалось ничего другого,[158] если она хотела остаться великой промышленной державой. Япония страдала от болезней Запада, поразивших ее до мозга костей. Она не могла избавиться от них и в то же время остаться промышленной страной. Нужно было выбирать одно из двух зол. Оба зла были страшны. Япония решилась избрать наименьшее — войну, а не экономический крах. Когда, наконец, Япония нанесла удар, в приказе японского главнокомандующего армией и флотом говорилось следующее:

«Они [Америка и Британия] чинили всяческие препятствия нашей мирной торговле и, наконец, прибегли к прямому разрыву экономических отношений, поставив под серьезную угрозу существование нашей империи. Такое развитие международных событий, если ему не оказать противодействие, не только сведет к нулю многолетние усилия империи во имя стабилизации Восточной Азии, но также будет угрожать самому существованию нашего народа. Поскольку сложилась такая обстановка, наша империя не имеет иного выхода, как прибегнуть к оружию во имя своего существования и самообороны»[159]

Если Япония решилась на войну, то какую войну она могла вести с наибольшей выгодой для себя? Япония была удобно расположена в географическом отношении, чтобы захватить как британские, так и американские владения, однако она не могла нанести удар по метрополии Британии или Америки. Таким образом, в лучшем случае Япония могла надеяться на победу только ограниченного характера.

В войнах 1894 и 1904 гг. Япония стояла перед аналогичной проблемой. Но хотя в первой войне Япония не могла завоевать Китай, а во второй — Россию, все же она одержала победу. Не могла ли она победить и на этот раз?

В обеих войнах успех Японии объяснялся тем, что она сумела использовать свою морскую мощь таким образом, что избегала неограниченного конфликта.[160] В результате господства на море Япония в обеих войнах сумела осуществлять ограниченные территориальные захваты, а затем бросала вызов своему противнику, предлагая отбить захваченное. При этом Япония прекрасно понимала, что против» ник не в состоянии сделать это, так как его флот не мог тягаться с японским. Даже если бы случилось невозможное и Германия, разгромив Россию, была, в свою очередь, разбита, разве не была бы Британия слишком истощена, чтобы напрячь усилия для новой большой войны? То же самое можно сказать и относительно Соединенных Штатов. Если Япония и не могла нанести поражение Америке, то разве нельзя было занять такую сильную позицию в обороне, что американцы предпочли бы мир войне, которая могла затянуться на много лет?

Для обеспечения промышленности стратегическим сырьем Япония должна была не только занять голландскую Ост—Индию, чтобы подвести соответствующую экономическую базу, но и захватить острова, расположенные далеко в Тихом океане, с целью лишить американцев морских и воздушных баз. Если бы Японии удалось выполнить все это, то в каком положении оказался бы ее противник? Несколько цифр дают представление о протяженности англо—американских коммуникаций.

От Сан—Франциско до Гонолулу 2400 миль, от Лондона до Коломбо — 5600 миль. Гонолулу находится в 5600 милях от Манилы, а Коломбо — в 1580 милях от Сингапура. От Сингапура до Иокогамы — 3020 миль, от Манилы через Шанхай до Иокогамы — 2160 миль.

К какому логическому выводу приводят эти данные? Если рейс судна, плывущего из Англии в порты восточного побережья Соединенных Штатов и обратно, занимает 65 дней, то рейс судна, идущего из Англии или Соединенных Штатов в порты Бирмы или Китая, занимает от 5 до 6 месяцев. Далее, чтобы высадить и в течение 30 дней снабжать войска численностью 250 тыс. человек, нужны были суда общим водоизмещением около 2 млн., кроме того, каждые следующие 30 дней пребывания этих войск потребовали бы еще 350 тыс. т тоннажа, или от 30 до 35 судов типа «Либерти»[161] и 15 танкеров. Немногие порты в дальневосточных морях могли обслужить такое количество судов, поэтому их пришлось бы перестроить. Для этого потребовался бы дополнительный тоннаж.

В Японии знали, что Соединенные Штаты отнюдь не располагают таким количеством тоннажа, Британия же ежедневно теряла суда в Атлантике и Средиземном море. В Японии также знали, что даже если бы ее противники смогли построить столько судов, то для прикрытия нескольких тысяч судов потребовались бы тысячи самолетов, а их не было. Равным образом было ясно, что без выдвинутых вперед баз ни флот, ни авиация не могли действовать.

Следовательно, с точки зрения штабных расчетов, проблема, стоявшая перед Японией, — ограничить войну — вовсе не была неразрешимой. Если бы Японии удалось лишить англичан возможности использовать Сингапур, а может быть, и Коломбо или лишить американцев возможности использовать Манилу, а может быть, и Гонолулу и вместе с тем далеко продвинуться в Тихий океан, то японцам удалось бы создать оборону такой глубины, что в любой предшествующей войне она была бы сочтена неприступной или, по крайней мере, задержала бы продвижение противника на целые годы. Отсюда видно, что, составляя планы будущей войны, японское верховное командование жило воспоминаниями о прошлой войне. Оно думало о прошлом, вместо того чтобы устремить взгляд в будущее, и повторило обычную ошибку, полагая, что история войны повторяется и что Япония сумеет одержать победы ограниченного характера, как в 1895 или 1905 г.

Если дело обстояло действительно так, тогда японское верховное командование виновно в серьезном просчете. В первой из указанных двух войн Япония напала на противника, флот которого не был достоин даже презрения, а во второй — на противника, военно—морские силы которого можно было уничтожить по частям. Теперь же Япония бросала вызов не только двум сильнейшим морским державам мира, но и двум самым мощным в промышленном отношении странам, одну из которых — Соединенные Штаты — нельзя было вывести из строя даже в случае победы Германии в Европе. Промышленные ресурсы Соединенных Штатов были настолько велики, что со временем они дали бы возможность преодолеть все стратегические препятствия пространства и расстояний. Соединенные Штаты любой ценой преодолели бы все препятствия, но не пошли бы на ограниченный мир, и об этом следовало помнить японцам. Грубейшим промахом японцев было полагать, что Америка готова «потерять престиж», лишь бы война была короткой, в то время как сами японцы были готовы рискнуть самим своим существованием в длительной войне, только бы «не подорвать престижа» уходом из Китая.

Если не считать этой психологической ошибки, то можно сказать, что японцы правильно оценили свое стратегическое положение и до конца использовали благоприятные возможности, которое оно им предоставляло. Япония преследовала ограниченную цель и не намеревалась вести неограниченную войну на море, то есть найти флот противника и уничтожить его в решающем сражении. Вместо этого, учитывая, что военно—воздушные силы Японии давали возможность превратить ее 2500 небольших островов в Тихом океане в огромный флот «непотопляемых авианосцев», причем расстояние между любыми соседними островами не превышало 500 миль, японцы решили вести войну комбинированными действиями наземных и морских сил. Как мы увидим далее, продвижение японских войск на Тихом океане почти всегда прикрывалось самолетами, действовавшими с наземных баз, а не с авианосцев. Коротко говоря, основная тактическая идея в японском стратегическом плане сводилась к тому, чтобы захватывать воздушные базы, а не ввязываться в решительные сражения. Японская стратегия, таким образом, была в основном стратегией истощения, несмотря на то, что тактика зачастую была направлена на сокрушение.

Тот факт, что японцы начали свое наступление мощным ударом авиации, действовавшей с авианосцев, по американскому флоту в Пирл—Харборе, никоим образом не противоречит изложенному. Такой удар можно сравнить с артиллерийской подготовкой перед атакой пехоты. Это была вспомогательная операция, чтобы создать предпосылки для проведения главной операции. По существу, атака на Пирл—Харбор не имела большего значения, чем борьба с артиллерией противника.

В основе японского плана лежал захват Бирмы, Малайи и островов Суматра, Ява и Борнео, так как они сделали бы Японию самообеспечивающейся в отношении промышленного сырья. Они компенсировали бы также любое отступление, к которому Япония могла быть вынуждена в конце концов в Китае.

Чтобы занять вышеуказанные территории, японцам также следовало оккупировать Филиппины, Целебес и Новую Гвинею; они обеспечивали восточный фланг и, кроме того, могли пригодиться для торга с Соединенными Штатами во время мирных переговоров, если бы возникла в них необходимость.

Для защиты этой фланговой позиции было не менее важно создать восточное ее максимально сильную линию аванпостов, чтобы выигрывать время за счет пространства и затягивать войну до тех пор, пока противник не сочтет продолжение военных действий невыгодным.

Линию, созданную японцами, можно сравнить с линией траншей. Начиналась эта линия на острове Парамушир и кончалась у Северной Бирмы, проходя через Уэйк, Маршалловы острова, острова Гилберта, острова Эллис, Соломоновы острова, Новую Гвинею, Тимор, Яву и Суматру. За первой линией проходила запасная линия: острова Бонин, Марианские острова, включая Гуам, остров Яп, Паллау, Моротай, Хальмахера, Амбоина, Тимор, где запасная линия смыкалась с линией аванпостов, или внешней линией. Подобно ходу сообщения, эти две линии соединяли Каролинские острова от Паллау на восток к Маршалловым островам и островам Гилберта. Соединительная линия, которая также фланкировала американскую линию подхода в центральной части Тихого океана, идущую от Гавайских островов через Мидуэй, Уэйк и Гуам к Маниле на Лусоне.

Наступательные действия делились на два этапа. На японскую армию была возложена главная ответственность за занятие Малайи, Бирмы, Суматры и Лусона, а флот нес главную ответственность за нападение на Пирл—Харбор на острове Оаху, захват южной части Филиппинских островов, Борнео, Целебеса, Явы, Новой Гвинеи, архипелага Бисмарка, Соломоновых островов, островов Гилберта, Гуама и Уэйка. Все зависело от быстроты действий, поэтому авиация стала решающим родом войск.

С точки зрения авиации, Япония первоначально располагала двумя чрезвычайно важными преимуществами: во—первых, она имела численное превосходство в воздухе в начале войны, во—вторых, японские военно—воздушные силы были единым целым с флотом и армией, а не рассматривались как самостоятельный «стратегический» род войск.

В день нападения 7 декабря 1941 г. Япония имела 2625 самолетов, действовавших совместно с армией и флотом. Силы авиации распределялись следующим образом: в Малайе — 700 самолетов, на Филиппинах — 475, в Китае — 150, в Маньчжурии (резерв) — 450, в Японии — 325, на Маршалловых островах — 50, для нападения на Пирл—Харбор — 400 и 75 самолетов морской авиации в распоряжении флота.[162]

Японским военно—воздушным силам противостояли: американская авиация, в том числе на Филиппинах 182 самолета, на острове Уэйк — 12, на Мидуэе — 12, на Гавайях — 387; голландская авиация в Голландской Ост—Индии — 200 машин; британская авиация в Малайе — 332 самолета; австралийские военно—воздушные силы в Австралии, на Соломоновых островах и в Малайе — 165 самолетов. Всего насчитывалось 1290 машин,[163] однако в большинстве своем устаревших.

В Малайе только 141 самолет был пригоден к использованию.

2. Неожиданное нападение на Пирл—Харбор и кампания на Филиппинах

История знает мало примеров, которые бы ярче свидетельствовали об ограниченности военного мышления, чем неожиданное нападение на Пирл—Харбор. Нападение продемонстрировало подлость, хитрость и в то же время невероятную глупость одной стороны и невиданную близорукость — другой. Единственная надежда Японии заключалась в войне, которая истощила бы ее врага, в Америке же, большинство населения было против войны, хотя войны желал руководитель государства. Если война станет неизбежной, очевидно, в качестве первого шага для создания условий, при которых могло начаться истощение, следовало заставить руководителя объявить войну против воли большинства народа. Япония могла добиться этого, тщательно избегая нападения на какое бы то ни было владение Америки до тех пор, пока Соединенные Штаты сами не совершат прямого акта войны или не объявят войну Японии. Если бы президент Рузвельт пошел по второму пути и объявил войну Японии, американский народ мог бы истолковать его решение только как готовность таскать каштаны из огня для Британии, то есть спасать Британскую империю. Но такая война, как бы тщательно ее ни маскировали, едва ли пользовалась бы популярностью у американского народа.

Начав без объявления войну с Соединенными Штатами, Япония одним ударом разрешила все трудности, стоявшие перед Рузвельтом, и обеспечила ему поддержку всех американцев. Необъяснимая глупость японцев заключается в том, что, выставив американцев на посмешище всего мира, Япония нанесла удар в большей мере по их чувству достоинства, чем по флоту. Подобно Адаму и Еве, американцы обнаружили, что они голые; в высшей степени неожиданно им открыли глаза, и они вдруг осознали, что жили в мире иллюзий. За пять месяцев перед нападением Америка объявила экономическую войну Японии, которая, учитывая положение Японии, должна была неизбежно привести к вооруженному конфликту. Тем не менее американцы оказались настолько близорукими, что их, как зеленых юнцов, обвели вокруг пальца. 37 лет назад Япония пустилась на аналогичную уловку в Порт—Артуре. Начиная с 1939 г. американцы наблюдали, как Гитлер неоднократно прибегал к внезапному нападению. На этот раз обманутыми оказались сами Соединенные Штаты. Следовательно, не потопление американских кораблей, а чувство собственного достоинства американцев, оказавшихся в дураках, требовало отказываться от компромисса с плутами, сколько бы ни продлилась война.

Когда 7 декабря в 7 час. 50 мин. утра по местному времени японская авиация буквально как гром с ясного неба ударила по Пирл—Харбору, аэродромам Хикмен и Уилер на острове Оаху, американские военные корабли большей частью стояли на якоре в гавани, войска находились в казармах, а многие офицеры и матросы были в отпуске. Легкие корабли не были высланы в дозор; утро стояло облачное, и авиационный патруль на рассвете ничего не заметил.

Японские самолеты шли тремя волнами. Первая волна обрушилась на корабли, аэродромы и казармы, после чего на острове начала действовать японская «пятая колонна».[164] Первая и вторая волны встретили незначительное сопротивление, однако нахлынувшая в 9 час. 15 мин. утра третья волна была обстреляна сильным огнем с кораблей и берега и отбита. Тем не менее японская авиация нанесла огромный урон. Из восьми линейных кораблей пять были совсем выведены из строя: «Аризона» был разбит, «Оклахома» перевернулся, три других корабля были настолько повреждены, что сели на дно. Всего пострадало 19 кораблей. Но, к счастью для американцев, в момент нападения в гавани не было ни одного авианосца. Из 202 самолетов флота только 52 смогли подняться в воздух. Было убито 2795 офицеров и солдат, 879 ранено и 25 пропало без вести. Японцы использовали для нападения 360 самолетов с 6 авианосцев; по данным адмирала Кинга, 60 самолетов было сбито.[165]

Одновременно японцы напали на острова Гуам и Уэйк. На обоих находились слабые гарнизоны, и после ожесточенных боев острова были захвачены. Нападение на остров Мидуэй потерпело неудачу.

В результате неожиданного нападения Япония, вместо того чтобы создать стратегические условия для ограничения войны, в высшей степени успешно вызвала к жизни политические условия, необходимые для превращения этой войны во всеобъемлющую. Теперь война охватила весь земной шар.

Неожиданные нападения японцев на Тихом океане наряду с нападениями на Дальнем Востоке заставили вступить в войну с Японией не только США, Британию и Голландию: врагами Японии стали также Австралия, Новая Зеландия, Южно—Африканский Союз, Канада, республики, Центральной Америки и несколько южноамериканских государств. Мексика разорвала дипломатические отношения с Германией и Италией, Италия и Германия объявили войну Соединенным Штатам. Только одна великая держава Россия — не изменила своей позиции, она сохранила нейтралитет по отношению к Японии и даже не прервала торговых отношений.

Прежде чем покончить с этим вопросом, уместно спросить: если Пирл—Харбор был куда важнее для США, чем находившийся там флот, то почему японцы не попытались захватить Гавайские острова или, по крайней мере, остров Оаху?

По словам Росинского, этот вопрос рассматривался японским командующим адмиралом Ямамото, но от захвата отказались, так как японцы решили: «Чтобы удержать Соединенные Штаты от вмешательства в войну в первые шесть критических месяцев, достаточно сокрушительного удара по американскому Тихоокеанскому флоту. В качестве трамплина для нападения на США Гавайские острова бесполезны для Японии, ибо такое нападение далеко выходило за пределы того, что японцы могли надеяться осуществить».[166]

Если дело обстояло действительно так, тогда Ямамото, очевидно, не был большим стратегом. Ему бы следовало думать о ценности Гавайских островов не как японской базы для нападения на Соединенные Штаты, а как американской базы для удара по Японии. Вся проблема носила не наступательный, а оборонительный характер: захватить острова и либо удерживать их по возможности долго, либо оставаться на них в течение времени, необходимого для уничтожения военно—морских сооружений.

Вероятнее всего, японское морское командование, хотя и ожидавшее большого эффекта от налета, понимало, что ущерб все же не будет настолько значительным, чтобы появилась возможность занять Гавайские острова, не прибегая к большой комбинированной десантной операции. Между тем было очевидно, что проведение такой операции сопряжено с большой потерей судов, которая может сорвать действия в других местах. Следует также помнить, что сильные батареи береговой обороны вокруг острова Оаху не были выведены из строя. Гарнизон острова хотя и был дезорганизован, все же оставался сильным. Даже во время боев за крошечный островок Уэйк гарнизон, насчитывавший 378 солдат морской пехоты с 12 самолетами и шестью 5–дюймовыми орудиями, вывел из строя 7 японских военных кораблей. Остров продержался 16 дней.

Двумя самыми значительными операциями, из числа начатых одновременно 7 декабря, были высадка на Филиппинах и вторжение в Малайю. Высадка на Филиппинах была ударом левым крылом на главном направлении.

К моменту нападения гарнизон Филиппинских островов состоял из 19 тыс. солдат американской армии, 12 тыс. филиппинских скаутов и 100–тысячной только что созданной и частично оснащенной филиппинской армии. Американская авиация насчитывала 8 тыс. человек личного состава и около 200 самолетов, в том числе 35 тяжелых бомбардировщиков и 107 истребителей. Всем гарнизоном командовал генерал Дуглас Макартур.

Неожиданному нападению японцев под командованием генерала Хоммэ на Филиппины предшествовала систематическая бомбардировка аэродромов и ключевых пунктов на острове Лусон. В результате на земле было сразу же уничтожено около 50 % американских самолетов. Затем начиная с 10 декабря производилась высадка десантов сначала на северном побережье Лусона у Апарри, затем у Вигана, Легаспи и в других пунктах. Отбить атаки с разных сторон оказалось невозможным, и генерал Макартур отвел войска на полуостров Батаан между бухтами Субик и Манила, вход в последнюю охранял остров—крепость Коррехидор. Здесь одна из основных трудностей заключалась в организации питания тысяч беженцев, последовавших за армией. Попытки прорвать морскую и воздушную блокаду японцев обошлись так дорого, что от повторения их пришлось отказаться. 11 января 1942 г. рацион питания гарнизона был сокращен вдвое. Между тем с 1 января до 10 февраля японцы совершали ожесточенные налеты.

22 февраля генерал Макартур получил приказ сдать командование генерал—лейтенанту Дж. Вайнрайту и отправиться самолетом в Австралию, чтобы возглавить только что созданное командование в зоне юго—западной части Тихого океана.

В апреле наступил конец. «Японцы, — пишет Кларк Ли, — не спешили; к концу марта они подвезли подкрепления, вернули из Малайи посланную туда авиацию. Между тем нашим войскам, которые всего еще несколько недель назад были уверены в окончательной победе, стало не хватать продовольствия, медикаментов, боеприпасов, и они даже начали терять надежду.

Японцы прислали сюда генерала Ямасита, который молниеносно захватил Малайю и Сингапур. 1 апреля, получив подкрепления, войска генерала Ямасита перешли в наступление на Филиппинах. Японская авиация буквально висела в воздухе. Японские войска наступали по всему нашему фронту. Японцы высадились на скалистом берегу Южно—Китайского моря и одновременно на ровном восточном берегу Манильского залива. Они наступали везде, шли на решительный штурм.

Наши войска: молодые филиппинцы, ветераны скауты, остатки 31–й пехотной дивизии, летчики без самолетов — держались 8 дней. Так кончилась битва за Батаан».[167]

Коррехидор продержался до 5 мая. Когда японцы под сильным прикрытием с воздуха высадились на остров, крепость пала.

В этих операциях представляет интерес японская тактика вторжения, неизменно применявшаяся ими на протяжении всей войны. Десанты высаживались максимальными силами. Транспорты эскортировались до побережья крейсерами и эсминцами. Японцы применили специальные десантные баржи не только для пехоты, но и для артиллерии, танков и тяжелого снаряжения. После высадки наступающие в первую очередь захватывали аэродромы, иногда с помощью парашютистов. Истребители и пикирующие бомбардировщики, действуя с захваченных аэродромов, прикрывали районы высадки главных сил десанта. Каждая успешная высадка расчищала дорогу для следующей. Броски, которые делали японцы, особенно с острова на остров, были слишком короткими, и поэтому флот противника не мог перехватить десантные силы японцев в пути.

3. Кампания в Малайе и падение Сингапура

Вторжение в Малайю и атака на Гонконг последовали одновременно с вторжением на Филиппины. Гонконг — один из крупнейших портов Британской империи — был обречен с самого начала. На острове не было аэродрома. Гарнизон, состоявший из 6 пехотных батальонов и отрядов добровольцев, был совершенно недостаточен, чтобы удержать свыше 50 миль сухопутной границы полуострова Коулун, где находился единственный аэродром Кай Так. (Больше того, полуостров Коулун и остров Гонконг были густо заселены: на первом жило 735 тыс., а на втором — 709 тыс. человек. 12 декабря японцы предъявили ультиматум с требованием капитуляции, который был отвергнут. В ночь с 18 на 19 декабря японцы высадились на острове, и на рождество гарнизон капитулировал.

Положение Малайи и Сингапура коренным образом отличалось от положения Гонконга. Полуостров Малакка, считая от перешейка Кра шириной 30 миль до мыса Румении, имеет длину 750 миль. Сингапур тогда единодушно считался сильнейшей морской крепостью мира: на его укрепление было затрачено 60 млн. фунтов стерлингов. Около трех четвертей территории Британской Малайи покрывают тропические джунгли, считавшиеся почти непроходимыми для подразделений регулярной армии любого размера. Дорог на полуострове было мало. Единственная железная дорога шла вдоль западного побережья от Сингапура к границе Сиама с дополнительной веткой, которая начиналась в Гемасе, пересекала границу после Кота—Бару и вновь соединялась с основной линией немного западнее Сонкла. Вдоль западного побережья проходила также хорошая автомобильная дорога, однако на восточном побережье дорог почти не было. В результате большая часть военных действий развернулась на западном побережье, хотя десанты были высажены на восточном. На полуострове проживало 5250 тыс. малайцев, китайцев и индийцев. В Сингапуре было 700 тыс. жителей, 75 % составляли китайцы.

Расположив свою авиацию на многочисленных аэродромах в Индокитае, японские войска 7 декабря пересекли границу Индокитая около Сьемрепа. Японские войска под охраной военных кораблей высадились в Сонкле и Паттани; в обоих этих пунктах были аэродромы. Одновременно японский флот появился в устье реки Менам. Высаженные здесь войска 8 декабря заняли Бангкок. 21 декабря, после 1 чисто символического сопротивления, сиамское правительство подписало союзный договор с Японией.

Пока развертывались эти события, северные аэродромы в Британской Малайе были разбиты. По словам Моррисона, «на каждый британский самолет, уничтоженный в воздухе над Малайей, приходилось, по крайней мере, 4 уничтоженных на земле».[168] Доки также подверглись бомбежке, особенно в Сингапуре, однако японцы не разрушали коммуникаций и мостов, чтобы не затруднить наступление.

Первоначальное господство противника в воздухе имело такие же последствия для британских войск, как за год перед этим оно имело для французских. Британские войска не успели морально привыкнуть к нему, как привыкли немцы на более позднем этапе войны. Ужасы бомбардировок преувеличивались в мирное время, особенно в Британии, и теперь, когда наступила война, страх невероятно усилился, поэтому боевой дух войск был подорван.

Японцы наступали в южном направлении по железной. дороге и по шоссе от Кра, Сонклы и Паттани. Одновременно японский отряд пересек полуостров и захватил пункт Виктория. Для англичан это была тяжелая потеря, потому что аэродром здесь был промежуточным пунктом для всех самолетов, летевших из Индии и Бирмы в Сингапур. Отныне все истребители нужно было доставлять в Сингапур в разобранном виде по морю.

8 декабря Сингапур пережил первый воздушный налет. В 1 час. 30 мин. ночи в этот же день сильный японский десант высадился в Кота—Бару и после ожесточенного боя занял аэродром.[169]

Через два дня произошла катастрофа, которая больше всего подорвала моральный дух англичан. Японские самолеты потопили линейные корабли «Принс оф Уэлс» и «Рипалс».[170] Черчилль послал эти могучие корабли, чтобы удержать Японию от вступления в войну. Они прибыли в Сингапур 2 декабря. «С каким восторгом, — пишет Моррисон, — мы наблюдали за ними, когда они величественно следовали к своей якорной стоянке на базе! Их серые контуры на горизонте были символом нашей вновь обретенной мощи, конкретным выражением уверенности, с которой мы могли встретить любое непредвиденное событие на Тихом океане. Потенциальное значение Сингапура как военно—морской базы, наконец, становилось реальностью».[171]

9 декабря корабли вышли из Сингапура в восточном направлении с целью перехватить японцев, высаживавшихся, как об этом ложно сообщили, у Куантана. Утро было облачным, но когда корабли подошли к Куантану, небо очистилось. Неожиданно корабли были атакованы японскими бомбардировщиками и торпедоносцами, поднявшимися с береговых баз, и потоплены. О. Галлахер, военный корреспондент «Дейли экспресс», находившийся на борту «Рипалса», описывает катастрофу следующим образом: «Мне кажется, что последние минуты линкора «Принс оф Уэлс» можно уподобить борьбе смертельно раненного тигра. Корабль едва различим в дыму и пламени, который извергают все его орудия, за исключением 14–дюймовых. Я вижу, как один самолет сбрасывает торпеду… Она идет прямо на «Принс оф Уэлс». Взрывается у носа. Через пару секунд другая взрывается в середине корабля и еще одна — у кормы. Я вижу, как корабль переворачивается и корма погружается, крошечные человечки прыгают в воду. Меня со страшной силой ударяет о переборку; в корму «Рипалса» попала торпеда. Пока я соображаю, откуда был нанесен удар, «Рипалс» вновь потрясен до основания. Еще одна торпеда. Теперь люди кричат сильнее, чем во время финальной игры на кубок по футболу. Чем это кончится? Вот падает еще один сбитый самолет. Охваченный огнем, он исчезает в море… В моей записной книжке пометка: «Третья торпеда».[172]

Моральное влияние этой потери на Сингапур было катастрофичным. «Я до сих пор помню, — пишет Моррисон, — леденящее чувство, охватившее нас после потопления этих двух кораблей. Еще хуже было то, что случившаяся катастрофа предвещала новую. Был разрушен один из главных устоев, на которых зиждилось наше чувство безопасности. Героические заявления Дэфф Купера в стиле речей Черчилля и его попытки, продиктованные добрыми намерениями, примирить население Сингапура со случившимся, не ослабили нашего отчаяния».[173]

Стратегические последствия, хотя и не настолько важные, однако также оказались пагубными. После Пирл—Харбора и потопления двух этих кораблей японский флот стал господствовать на море в западной части Тихого Океана, китайских морях и в Индийском океане Японии. По крайней мере на время raison d'etre Сингапура исчез вместе с потопленными кораблями — теперь он стал военно—морской базой без флота.

После успехов японцев у Кота—Бару основные военные действия быстро переместились на западное побережье к Кедару. Британские войска отступили от аэродрома в Алор—Стар в направлении острова Пенанг.

11 декабря Пенанг подвергся беспощадной бомбардировке. Пикирующие бомбардировщики волна за волной налетали на город Джорджтаун, внося невыразимое смятение. 12 и 13 декабря последовали новые налеты. Началось повальное бегство белого населения из города, что оказало пагубное влияние на моральное состояние коренных жителей. 18 декабря японцы заняли Пенанг.

От Пенанга японские войска продолжили наступление в Перак и к концу года достигли Куантана на восточном берегу. Быстрота продвижения японских войск объясняется главным образом их тактикой, значительно превосходившей тактику британских войск. Если британские войска были подготовлены главным образом для войны в условиях Европы или Африки и не умели вести бои в джунглях, то японцы чувствовали себя в джунглях как дома. Если британский солдат был перегружен своим снаряжением: ранец, противогаз, стальной шлем и т. д. — и его снабжение зависело от автотранспорта,[174] то японский солдат носил хлопчатобумажную гимнастерку и такие же шаровары, ботинки на резиновой подметке, питался рисом и мог существовать за счет запасов местных жителей. Двумя главными видами вооружения японцев были автомат и 2–дюймовый миномет. Они широко применяли велосипеды и транспортировали грузы на легких двухколесных тележках. Тележку вез один человек. Такими тележками пользовались в Маньчжурии 37 лет назад.

К 7 января 1942 г. англичане отступили к Куала—Лумпуру в Селангоре, где японцы неожиданно ввели в действие средние танки, внесшие «неописуемое смятение». Отсюда отступление ускорилось в южном направлении к Тампину и Гемасу. В то же время японцы продвинулись на восточном берегу до реки Эндау. К 30 января японский авангард приблизился к Кулаи в Джахоре, менее чем в 20 милях к северу от Сингапура. На следующий день в 8 час. утра сингапурская дамба была разрушена, началась осада.

Подобно французам за линией Мажино на суше, англичане считали себя в полной безопасности в своей морской крепости в Сингапуре. Когда 7 декабря радио разнесло весть о катастрофе в Пирл—Харборе, специальный корреспондент «Тайме» в Сингапуре писал: «Сегодня Сингапур — основа британской мощи на Дальнем Востоке. Эта мощь сразу же ощущается, как только вступишь на остров… Густые джунгли северных малайских государств делают маловероятным, чтобы противник когда—нибудь попытался добраться до Сингапура по суше, для этого нужно пройти по полуострову 400 миль, однако вполне возможны попытки высадить войска на побережье… С точки зрения авиации, Малайя значительно сильнее как в наступательном, так и в оборонительном отношении, чем год назад, главным образом за счет американской продукции… Кризис, разразившийся в этой части мира, не застал нас неподготовленными».[175]

Линия Мажино была построена для того, чтобы преградить путь немецкой лавине с востока. Крепость в Сингапуре была сооружена с целью преградить путь японской лавине с юга. Однако в обоих случаях лавина пошла не там, где ее ожидали.

Таким образом, когда 31 января спавшие, наконец, пробудились, они увидели, что все в Сингапуре было направлено не в ту сторону, куда следовало бы. Огромные орудия крепости смотрели на юг, а военно—морские и военно—воздушные базы были ориентированы на север. Теперь они находились на линии фронта, и противник стоял против них на северном берегу пролива Джохор. По существу, крепость превратилась в редан, фортификационное сооружение с открытым входом, опиравшееся на водную преграду.

В крепости находились войска численностью около 70 тыс. человек во главе с командующим английскими войсками в Малайе генерал—лейтенантом А. Персивалем. Около 45 тыс. солдат принадлежали к строевым частям. Крепость была снабжена продовольствием,[176] достаточным для длительной осады; воды, находившейся в двух больших резервуарах в центре острова, также хватало. Однако водная преграда была узкой: от 1 тыс. до 2 тыс. ярдов в ширину. Внешне положение крепости отнюдь не казалось безнадежным. Думалось, что она сможет продержаться, по крайней мере, шесть месяцев.

Внутри крепости положение было иным. Командование не вдохновляло личный состав, длительное отступление вселило в войска пораженческие настроения, остро ощущалась нехватка рабочих рук.[177]

4 февраля, подтянув предварительно артиллерию, японцы начали артиллерийский обстрел крепости через пролив Джохор. В ночь с 8 на 9 февраля на специально подвезенных железных баржах японские войска форсировали пролив на десятимилыюм фронте между бухтой Кранджи и Пасир—Лабой и высадились на остров.

9 февраля японцы начали наступление вглубь острова двумя колоннами — одна наступала из Кранджи, другая из Пасир—Лабы. Сначала казалось, что оборонявшиеся вышли из создавшегося положения, однако вскоре дело ухудшилось. 11 февраля японский самолет сбросил следующее обращение японского командующего генерал—лейтенанта Томиюки Ямасита к британскому командованию: «Я советую британским войскам в Сингапуре немедленно капитулировать, полагаясь на дух «Бусидо»[178] японской армии и флота, которые уже заняли Малайю, уничтожили британский флот на Дальнем Востоке и безраздельно господствуют в Южно—Китайском море. Индийском океане, Тихом океане и Юго—Западной Азии».[179]

Требование Ямасита было игнорировано, и бои продолжались. Тогда был нанесен последний удар. Японцы починили дамбу, провели по ней танки и захватили 14 февраля водохранилища. Капитуляция стала неизбежной. На следующий день в 7 час. по местному времени 70–тысячный гарнизон капитулировал. Так окончилась самая неудачная кампания из тех, которые вела Великобритания со времени капитуляции Корнуолиса у Йорктауна в 1781 г.[180]

При оценке кампании прежде всего видно, что Япония добилась замечательного успеха за два месяца с небольшим в результате использования техники: бомбардировщиков, торпедоносцев и истребителей, теснейшим образом взаимодействовавших с армией и флотом.

В отличие от кампаний на западе, в которых доминировала тактика крупных военных действий, японская кампания в Малайе была триумфом тактики малой войны. За исключением авиации, военная техника зачастую обременяла, а не облегчала ведение боевых действий. Как указывалось выше, примитивные двухколесные тележки оказались значительно удобнее британских грузовиков, требовавших дорог. Тактически это означало, что британские войска должны были действовать, не отрываясь от дорог, в противном случае их нельзя было снабжать; японцы не были связаны в этом отношении. Японцы могли не только чаще обходить своего противника, но и заранее предвидеть пути его наступления и отступления. Больше того, если японский солдат мог жить на одном рисе и довольствоваться тем, что добывал у местного населения, британский солдат, привыкший к более питательной пище, не мог обходиться этим. С точки зрения неприхотливости в питании британский солдат не мог соперничать со своим противником.

Разница в потребностях и дала возможность японцам продвигаться с замечательной быстротой. Кроме того, в условиях войны в джунглях при примитивной тактике наступление сильнее обороны. В такой войне исход решают люди, а не техника. Не танки, артиллерия и броневики, хотя они иногда оказывались полезными, а снайперы, пулеметчики и расчеты полевых минометов, даже солдаты, вооруженные запалами, создававшими впечатление пулеметной стрельбы, решали исход дела. Танки были полезны на дорогах, самолеты оказывали неоценимую услугу на открытой местности, однако в джунглях одерживал победу уверенный в себе легко снаряженный боец.

4. Кампании в Бирме и Голландской Ост—Индии

После захвата Малайи и Сингапура единственными стратегическими целями на материке оставались Рангун и Бирманская дорога. Рангун находится недалеко от Кау—карейкского горного прохода — главного входа из Сиама в Нижнюю Бирму. Для защиты этих объектов, так же как для защиты Тенассерима — длинного бирманского выступа, идущего от Моулмейна до Виктория—Пойнт, англичане располагали двумя дивизиями неполного состава, разбросанными на фронте 1600 миль! Проблема, вставшая перед японцами, сводилась, следовательно, не к выбору тактики, а к тыловому обслуживанию… Короче говоря, это была проблема дорог, а не сражений.

Англичане находились в Бирме свыше 100 лет, однако они обращали так мало внимания на стратегическую оборону, что только три дороги для вьючных животных, часто непроходимые во время муссонов, пересекали индо—бирманскую границу.[181] В самой Бирме, за исключением железной дороги Рангун — Мьиткьина — Лашио и железной дороги Рангун — Проме, все перевозки грузов с юга на север производились по рекам, главным образом по Иравади. Таким образом, чтобы направлять грузы в Чунцин, их следовало погрузить в Калькутте, затем везти 750 миль по морю до Рангуна, перебрасывать на 500 миль по железной дороге до Лашио и оттуда везти еще 900 миль на автомашинах.

Следовательно, перед англичанами и японцами стояла аналогичная проблема — коммуникации, одним они были необходимы для отступления, другим — для наступления. Плюс к этому положение англичан серьезно осложнялось господством японцев в воздухе.

21 января, преодолев некоторое сопротивление, японские войска форсировали Каукарейкский проход через Дауна—Хиллс и начали наступление на Моулмейн. За этим продвижением последовало несколько последовательных отходов британских войск к рубежам рек Салуэн, Билин и Ситтанг. Напряженные бои завязались только на рубеже реки Билин между 15 и 20 февраля. 7 марта было принято решение эвакуировать Рангун, подвергавшийся сильным и частым воздушным налетам. Для проведения отступления генерал—майор Г. Александер принял командование у генерал—лейтенанта Т. Хаттона, руководившего операциями с 28 декабря. Новый командующий решил отступать двумя колоннами; одной — вверх по течению реки Ситтанг на соединение с 5–й и 6–й китайскими армиями,[182] продвигавшимися на юг от Мандалая под командованием генерала Ло Чо—инга, а другой — вверх по течению Иравади.

Как отступление, так и наступление развертывались быстрыми темпами. 22 марта японцы подошли левой колонной к Проме на Иравади, ведя бои с китайскими войсками, и правой колонной — к Таунгу на Ситтанге. 1 апреля британская левая колонна оставила Проме и направилась на север, чтобы уничтожить бирманские нефтепромыслы вокруг Енангьяунга. Через два дня Мандалай был разрушен воздушной бомбардировкой. Затем 10 апреля на сцене неожиданно появилась новая японская армия, наступавшая из Чиенгмай на севере Сиама. Тогда правая колонна быстро направилась к Таунгдвингьи. Здесь японцы неожиданно нанесли удар по 6–й китайской армии, которая была окончательно разбита. Японцы, быстро наступая в направлении Бирманской дороги, перерезали ее у Сипо 29 апреля. На следующий день японские танки вступили в Лашио.

В результате происшедшей катастрофы левая колонна англичан предварительно подожгла нефтяные промыслы и поторопилась к Мандалаю, а правая колонна вместе с китайской 5–й армией ускорила отступление из Таунгдвингьи, также к Мандалаю. В Мандалае было решено, что 5–я китайская армия должна отступать к Мьиткьина, чтобы поддерживать контакт с Китаем, а британские войска отходят к Калеве на западном берегу реки Чиндвин — конечному пункту шоссейной дороги. Мандалай был оставлен 1 мая, при отступлении взорван большой мост Ава через Иравади.

Центр японских сил наступал на китайцев, левое крыло продолжало оказывать нажим на армию Александера во время отступления к Чиндвину. 15 мая, несмотря на непрерывную бомбежку и обстрел с самолетов, британские войска достигли Чиндвина. В Калеве была уничтожена вся тяжелая техника, так как дальнейшее отступление должно было проходить по лесным дорогам. Сопровождаемые толпами беженцев, британские войска вступили в джунгли, и к 28 мая большая часть их пересекла индийскую границу.

5–я китайская армия, достигнув Индо, обнаружила, что дальнейшее продвижение на север опасно, так как японцы уже заняли Бамо, генералы Ло Чо—инг и Стилуэлл решили отступать в Индию. Оставив весь транспорт в Манзи, армия спустилась вдоль реки Чаунги до Хомалина. Форсировав Чиндвин на небольших лодках и пирогах, армия 13 мая вступила в Чин—Хиллс как раз с началом сезона муссонов. Пройдя страну Нага, 20 мая армия достигла Импхалы.

Так закончилась кампания, в равной степени замечательная и бедственная. По словам Стилуэлла, «нам чертовски здорово вложили».

Разгромив британские войска в Бирме и заняв Филиппины, японцы одновременно захватили также острова Борнео, Таракан, Целебес, Бали и Тимор. На суше японцам фактически не оказывали никакого сопротивления. Сопротивление на море было небольшим; лишь 23 января в четырехдневном морском бою было потоплено несколько японских транспортов в Макассарском проливе.

14 февраля японцы высадились на Суматре и заняли Палембанг. Бои на острове продолжались до 17 июня, когда капитулировали последние части голландской армии. 27 февраля произошло сражение в Яванском море, во время которого союзный отряд под командованием голландского адмирала Доормана ввиду превосходства японцев в подводных лодках и самолетах был почти целиком уничтожен. За победой немедленно последовала высадка японцев на Яве. Через 10 дней организованное сопротивление голландцев на острове прекратилось.

Между тем, японцы провели ряд комбинированных операций, действуя с баз на Каролинских островах, островах Гилберта и Маршаловых островах, против Соломоновых островов, архипелага Бисмарка и Новой Гвинеи. 23 января японский десант высадился на острове Новая Британия и занял Рабаул. В тот же день десант высадился и в Кавиенге на острове Новая Ирландия. К концу месяца в руках японцев находился город Киета на острове Бугенвиль в группе Соломоновых островов. 7 марта началось вторжение на новую Гвинею в пунктах Саламоа и Лаэ.

Таким образом, еще до завершения военных действий на Филиппинах целиком рухнуло сопротивление союзников на юге Тихого океана. За исключением южной части Папуа, господствующего над проливом Торреса, японцы завершили создание защитного прикрытия. Чтобы ликвидировать оставшуюся брешь, японцы в конце апреля решили захватить порт Морсби и, продвинувшись до островов Новые Гебриды и острова Новая Каледония, перерезать путь снабжения от Гавайских островов и Панамы к Австралии.

5. Сражения в Коралловом море и у острова Мидуэй

Странное совпадение: когда японцы сломили сопротивление на всех участках и, казалось, были на грани завоевания того, что наметили завоевать, фортуна начала изменять им, как и немцам, когда Европа почти была у их ног. Еще более странным является то обстоятельство, что в обоих случаях это объяснялось одним и тем же фактором. Германия потерпела поражение потому, что истребитель взял верх над бомбардировщиком и, таким образом, сохранил мощь военно—морского флота. В войне с Японией бомбардировщик взял верх над военным кораблем и тем самым парализовал сухопутные силы. Так в обоих случаях авиация изменила ход войны.

Прежде чем приступить к дальнейшему изложению, рассмотрим сначала проблему, вставшую перед Соединенными Штатами сразу же после катастрофы в Пирл—Харборе.

Она была во многом сходна с проблемой, стоявшей перед Британией в 1940 г., после крушения Франции. Если тогда было жизненно важно продержаться и отстоять Египет как базу для последующих наступательных операций, то теперь по аналогичным причинам нужно было удержать Австралию. В первом случае в интересах безопасности требовалось установить путь вокруг мыса Доброй Надежды, в другом случае — проложить путь в южной части Тихого океана. Если для Египта в значительной степени было утрачено Средиземное море, то для Австралии в значительной степени был утрачен Индийский океан.

Налаживание пути снабжения через южную часть Тихого океана началось рейдами для обеспечения безопасности промежуточных островов между Гавайями и Австралией. 1 февраля американские самолеты с авианосцев бомбили объекты на Маршалловых островах и островах Гилберта, 20 февраля был подвергнут бомбардировке Рабаул на острове Новая Британия, 24 февраля — остров Уэйк, 4 марта — остров Маркус, что в 1200 милях к юго—востоку от Токио, 10 марта был совершен налет на Саламоа и Лаэ. 18 апреля генерал Дулиттл бомбил Токио; самолеты поднимались с авианосцев.

Под прикрытием этих налетов укреплялась линия снабжения Австралии. В январе был сооружен аэродром на острове Джонстона и расширен аэродром на острове Пальмира. В конце месяца американские войска заняли острова Фиджи, а в феврале — острова Рождества; острова Товарищества и остров Кантон. Американские войска были также направлены на Новую Каледонию и на Эфате (Новые Гебриды), усилена военно—морская база США на Соломоновых островах. 28 марта начались работы по сооружению новой базы на острове Эспириту—Санто на Новых Гебридах.

Тем временем японцы усилили свои базы на Новой Гвинее, Новой Британии и Соломоновых островах. 3 мая они приступили к высадке десанта в Тулаге на острове Флорида в группе Соломоновых островов. В это время адмирал Ф. Флетчер крейсировал в Коралловом море с эскадрой в составе авианосца «Йорктаун», 3 крейсеров и 6 эсминцев. Воздушная разведка заметила суда японского десанта в гавани Тулаги 3 мая, и с «Йорктауна» вылетели 4 самолета, чтобы нанести по ним удар.[183]

5 мая Флетчер соединился с другими кораблями союзного флота, в том числе с авианосцем «Лексингтон», 7 тяжелыми крейсерами, 2 легкими крейсерами и 9 эсминцами.

6 мая главные силы японцев были замечены в районе архипелага Бисмарка. Пребывание японцев здесь свидетельствовало о подготовке десантной операции в южном направлении, возможно против порта Морсби. В этом случае противник должен был миновать залив Милн на восточной оконечности Новой Гвинеи. Флетчер расположил свою штурмовую группу на дистанции удара от вероятного маршрута японского флота, оставшиеся корабли эскадры направились на север с целью отыскать японские силы прикрытия.

Утром 7 мая был найден японский авианосец «Сёхо», который потопили самолеты с «Лексингтона» и «Йорктауна»; потери составили 5 самолетов. Утром 8 мая американская эскадра вошла в соприкосновение с 2 японскими авианосцами, 4 тяжелыми крейсерами и несколькими эсминцами. Во время контратаки японцев были повреждены «Йорктаун» и «Лексингтон», последний настолько серьезно, что экипаж покинул его. Японцы во время боя потеряли авианосец, 3 тяжелых крейсера, легкий крейсер, 2 эсминца и несколько транспортов, более 20 судов получили повреждения.

Бой совсем не был решающим, потери американского флота почти равнялись японским, однако он явился кульминационной точкой японского продвижения в юго—западной части Тихого океана. Этот бой навсегда вошел в историю, главным образом потому, что это был первый морской бой, в котором надводные корабли не обменялись ни одним выстрелом.[184]

Остановленные в южной части Тихого океана японцы перенесли свои действия в северную и центральную части его. 3 июня японцы совершили воздушный налет на американскую военно—морскую базу Датч—Харбор на острове Уналяска, одном из островов Алеутского архипелага. Быть может, налет преследовал серьезную цель, а может быть, имел целью отвлечь внимание, так как одновременно началась значительно большая операция в центральной части Тихого океана, приведшая к сражению у острова Мидуэй.

Цель этой операции не ясна до сих пор. Простое занятие острова Мидуэй не оправдывало сопряженного с этим риска:

остров слишком мал, чтобы устроить на нем мощную воздушную базу. Следовательно, цель японцев заключалась, по—видимому, в том, чтобы либо заманить ослабленный американский флот в ловушку, либо, что значительно более вероятно, операция являлась первым шагом к еще большей операции по захвату острова Оаху. В случае занятия острова Оаху американская коммуникационная линия с Австралией перерезалась в важнейшем пункте, ибо Оаху был тихоокеанским Аденом. Занятие Оаху повлекло бы за собой изоляцию Австралии. Подобная изоляция ждала Египет, если бы после вступления Италии в войну итальянцы заняли Аден.

Больше того, Япония выигрывала время для усиления своей обороны на островах.

Исходя из предположения, что после поражения в Коралловом море Япония перенесет боевые действия в центральную часть Тихого океана, американским авианосцам и сопровождающим кораблям был отдан приказ следовать на север. На скорую руку подремонтировали «Йорктаун», и силы американского флота в центральной части Тихого океана под командованием вице—адмирала Флетчера были доведены до 3 авианосцев: «Энтерпрайз», «Хорнет» и «Йорктаун», — 7 тяжелых крейсеров, 1 легкого крейсера, 14 эсминцев и 20 подводных лодок. Флот поддерживала авиационная группа корпуса морской пехоты на острове Мидуэй.

Утром 3 июня самолет американской морской авиации заметил японскую эскадру в 470 милях к юго—западу от Мидуэя, следовавшую курсом на восток. Днем эскадрилья американских тяжелых бомбардировщиков с Мидуэя бомбила эту группу. На следующий день была замечена еще одна японская эскадра в 180 милях к северу от Мидуэя. Стало очевидно, что «самый большой японский флот, когда—либо собранный для операции в Тихом океане, следует в восточном направлении с целью сначала захватить Мидуэй».[185] Немедленно против врага были направлены все наличные самолеты с авианосцев, самолеты армии и флота, базировавшиеся на острове. Три авианосца противника подверглись нападению, причем один из них был серьезно поврежден. Американские самолеты с авианосцев действовали без прикрытия истребителей и понесли тяжелые потери,[186] тем не менее было отмечено несколько попаданий в авианосцы. Немного спустя эскадрильи торпедоносцев с «Энтерпрайз» и «Йорктауна» нанесли удар по тем же трем авианосцам: два из них загорелись, а третий потопила подводная лодка.

Пока американская авиация атаковала флот противника, японские самолеты совершили сильный налет на Мидуэй. Примерно в это же время 36 самолетов с еще неповрежденного японского авианосца «Хируи» атаковали «Йорктаун» и его эскорт. «Йорктаун» получил три попадания и был оставлен экипажем. Позднее он был взят на буксир, но 6 июня после полудня «Йорктаун» был торпедирован японской подводной лодкой и на следующее утро затонул. Во время атаки на «Йорктаун» самолеты с «Энтерпрайз» напали на «Хируи» и оставили его в огне, позднее «Хируи» затонул.

5 июня японцы отступали полным ходом. Американская авиация энергично преследовала японский флот и нанесла ему новый урон, однако плохая погода воспрепятствовала продолжению боя.

Потери японского флота характеризуют следующие цифры: потоплено — 4 авианосца, 2 тяжелых крейсера, 3 эсминца, 1 транспорт и 1 вспомогательное судно; повреждено — 3 линейных корабля, 3 тяжелых крейсера, 1 легкий крейсер, несколько эсминцев, 3 транспорта или вспомогательных судна. Американская авиация потеряла 92 офицера и 215 рядовых.

Вновь надводные корабли не вели бой друг с другом. Это был решающий морской бой, возможно, самый решающий морской бой со времен Цусимы, потому что здесь японская авиационная мощь на море была навсегда подорвана. У японцев осталось так мало авианосцев, что отныне они уже не могли догнать американцев в их строительстве. В строю осталось 5 японских авианосцев, из них только один большой; еще 6 строились или ремонтировались. Между тем у американцев оставалось только 3 больших авианосца в Тихом океане, но зато было заложено не менее 13 обычных и 15 эскортных авианосцев.

Отныне японский флот был связан по рукам и ногам из—за недостатка авианосцев. После сражения у Мидуэя он мог вступать в бой с американским флотом только по ночам или под прикрытием самолетов, действовавших с береговых баз. Таким образом, превосходство в морской мощи на Тихом океане перешло к Соединенным Штатам. Отныне южная линия снабжения Австралии была в безопасности; недалек был день победы в борьбе за центральную линию.

За первые шесть месяцев войны на Дальнем Востоке Япония захватила территорию, примерно равную половине территории Соединенных Штатов, заплатив за это смехотворную цену: 15 тыс. убитых и 381 самолет.[187]

Поэтому изучающему историю воины прежде всего бросаются в глаза огромные преимущества, которые дает государству—агрессору подготовленность в условиях современной войны, затем вопиющая глупость недооценки потенциального противника, особенно в век науки. Как англичане, так и американцы совершили эту ошибку. Они считали японцев «желтыми обезьянами», отворачивались, когда японцы проходили мимо, забывая, что превосходство белого человека в Азии основывалось не на цвете кожи, а на превосходстве его вооружения. Как только азиаты получили хорошее оружие, они бросили вызов превосходству белого человека. В конце концов, как мы увидим, превосходство в силе оружия, а следовательно, и в промышленной мощи стало решающим судьей. Однако оружие само по себе лишь тонкий тростник, на который едва ли можно опереться, если не использовать его с умом, то есть в соответствии с принципами войны, применяемыми согласно стратегическим условиям и тактическим обстоятельствам.

На Западе мы видели, как немцы из—за отсутствия предвидения после блистательных побед потерпели неудачу. Они не были подготовлены к тому, чтобы форсировать Ла—Манш. Стремясь выправить положение, они перенесли свои главные усилия на другой театр военных действий и тем самым вдвойне усугубили свою первоначальную ошибку.

На Востоке японцы совершили иную ошибку. Неудача Японии объясняется тем, что с самого начала было избрано ошибочное оперативно—стратегическое направление, которое после начала войны уже нельзя было изменить.

Германия, будучи неподготовленной к форсированию Ла—Манша, все же имела, как мы видели, другую возможность действий. Япония не только не была готова, но никогда не могла бы подготовиться к тому, чтобы пересечь Тихий океан и завоевать Соединенные Штаты; перейдя Рубикон в Пирл—Харборе, она не имела никакой другой перспективы.

Германия, возможно, могла исправить свою ошибку, если бы она отказалась от вторжения в Россию и направила все свои усилия против Британии. Япония перед лицом Соединенных Штатов никогда бы не могла иметь такой возможности, поэтому с самого начала ее блистательные победы оказались бесплодными.

Однако ошибки имели и сходство, что привело обе эти страны к поражению. Если в первом случае ошибка привела в конце концов к чрезмерной растянутости линий коммуникаций, то в другом случае эта растянутость существовала с самого начала. В одном случае не хватало средств для достижения цели, в другом случае — средств, чтобы закрепить даже начало.

Глава пятая. Германия теряет инициативу

1. Четвертая ливийская кампания

В месяцы, последовавшие непосредственно за третьей ливийской кампанией, проблемы, стоявшие перед армией под командованием Роммеля[188] и армией, теперь находившейся под командованием генерала Окинлека,[189] были аналогичными. Чтобы они могли перейти в наступление, как одну, так и другую армию нужно было вновь снарядить и усилить подкреплениями. Решающим фактором стали коммуникации. Коммуникации армии Окинлека были сравнительно коротки на суше, но необыкновенно длинны на море. У Роммеля было другое положение. Коммуникации Роммеля тянулись по сухопутным дорогам примерно на 1 тыс. миль до его главной базы в Триполи и на 375 миль до Бенгази; по морю эти порты находились соответственно в 350 и 450 милях от Мессинского пролива. Мальта контролировала эти морские пути, будучи в 200 милях от Триполи, в 360 милях от Бенгази и в 500 милях от Крита. На Крите 200 миль севернее Тобрука также была германская база снабжения. Если бы Роммелю удалось нейтрализовать Мальту и занять Тобрук, он, несомненно, оказался бы в выгодном положении в отношении коммуникаций. До тех пор пока Роммель был вынужден заниматься осадой Тобрука, он не мог сосредоточить свою армию. Следовательно, без сильных подкреплений Роммель не мог перейти в наступление. На это невыгодное обстоятельство обратил внимание генерал Окинлек, который указывал: «Спокойствие, царящее на нашем фронте четыре с половиной месяца, следует отнести главным образом за счет защитников Тобрука. Гарнизон не потерял присутствия духа, а был готов в любой момент с воодушевлением перейти к наступлению. Он сковывал в два раза больше силы противника. Поддерживая противника в состоянии крайней напряженности, гарнизон с апреля по ноябрь отвлекал с линии фронта 4 итальянские дивизии и 3 немецких батальона».[190]

Роммель целиком и полностью понимал значение взятия Тобрука и 1 мая попытался штурмовать его.[191]

Германское верховное командование, как это ни удивительно, не поняло, что значительно важнее нейтрализовать или еще лучше занять Мальту. Это можно объяснить только тем, что Гитлер и его штаб рассматривали войну в Ливии как побочную и незначительную и никак не оправдывавшую отвлечения сил, необходимых в России. По словам одного наблюдателя, «германское верховное командование отвечало отказом на все просьбы о переброске части авиации с Балканского полуострова в центральную часть Средиземного моря. Оно упорно жертвовало интересами войны на море во имя войны на суше. Германское верховное командование даже не отпустило итальянскому флоту достаточного количества нефти».[192] В результате в августе было потоплено 35 % всех грузов и подкреплений, шедших к Роммелю, а в октябре — 63 %.

Так благодаря Мальте генерал Окинлек, несмотря на то, что его морские коммуникации были растянуты на 12 тыс. миль, смог быстрее усилить свою армию. Только в конце октября, когда потери в тоннаже возросли до 75 %, германское верховное командование попыталось найти выход из создавшегося положения. С запозданием из Атлантического океана в Средиземное море было переброшено 25 подводных лодок, которые 13 ноября одержали первую победу, торпедировав британский авианосец «Арк Ройял».

Между тем генерал Окинлек, свободный от того, что для генерала Уэйвена было подлинным Тобруком, а именно от кампании в Восточной Африке,[193] к концу августа объединил войска в пустыне в 8–ю армию под командованием генерал—лейтенанта Каннингхэма.

8–я армия состояла из двух корпусов: 13–го под командованием генерал—лейтенанта А. Годвин—Остина и 30–го под командованием генерал—лейтенанта У. Норри. В 13–й корпус входили: 4–я индийская и новозеландская дивизии, 1–я армейская танковая бригада. В 30–й корпус входили: 7–я танковая дивизия (7–я и 22–я танковые бригады и 7–я группа поддержки), 4–я танковая бригада, 1–я южноафриканская дивизия и 201–я гвардейская усиленная бригада. Гарнизон Тобрука под командованием генерал—лейтенанта Р. Скоби состоял из 70–й дивизии, 32–й армейской танковой бригады и польского полка. 2–я южноафриканская дивизия и 29–я индийская пехотная усиленная бригада находились в резерве армии.

Армия Роммеля примерно на одну треть состояла из немцев и на две трети из итальянцев. Немецкий контингент был в составе Африканского корпуса (15–я и 21–я танковые дивизии), 90–й легкой дивизии и 1 пехотной дивизии; итальянскими были танковая дивизия «Ариете» и 6 пехотных дивизий. Эти силы распределялись следующим образом: 4 итальянские и 1 немецкая дивизии осаждали Тобрук, 1 итальянская дивизия находилась в Бир—Хашейме, дивизия «Ариете» — в Бир—Эль—Гоби, 15–я и 21–я танковые дивизии стояли на побережье восточное Тобрука, 90–я дивизия и 1 итальянская дивизия занимали укрепления на линии фронта.

Авиация Роммеля превосходила английскую, особенно в истребителях.[194]

Английские военно—воздушные силы под командованием вице—маршала авиации Конингема состояли из 9 эскадрилий легких бомбардировщиков, 12 эскадрилий истребителей, 6 эскадрилий средних бомбардировщиков, 5 истребительных эскадрилий и 2 эскадрильи легких бомбардировщиков «находились под непосредственным командованием штаба».[195] Между Бардией и Тобруком местность сильно пересечена — примерно в 10 милях от побережья проходит гряда возвышенностей с двойным эскарпом по обеим сторонам. Южнее ее тянется ровная пустыня. Танки могли преодолеть эскарп только в некоторых местах, поэтому южный эскарп был серьезным препятствием для армии, наступавшей в северном направлении через пустыню.

Самое большее тактическое различие между армиями заключалось в их танковых силах, причем не в численности, а в тактико—технических характеристиках танков. У Роммеля было 412 танков и 194 противотанковых орудия, Каннингхэм имел 455 танков и 72 противотанковых орудия. Однако танки Роммеля, также как и противотанковая артиллерия, были вооружены 50–мм (4½ фунтовые) и 75–мм орудиями, в то время как в распоряжении Каннингхэма были 2–фунтовые орудия, а последние могли пробивать броню с дистанции на 800–1000 ярдов меньше, чем 50–мм орудия. Кроме того, броня британских пехотных танков (Матильда) не защищала от 50–мм снарядов, не говоря уже о 75–мм снарядах.

В начале ноября обе стороны готовились к наступлению: Роммель задался целью занять Тобрук и обеспечить свой левый фланг и тыл, а Каннингхэм стремился вновь оккупировать Киренаику. В основе плана Каннингхэма лежал двойной охват армии противника наступлением с юга и наступлением с севера силами гарнизона Тобрука. 30–й корпус должен был двинуть 7–ю танковую дивизию, 4–ю танковую бригаду и 1–ю южноафриканскую дивизию из Маддалены, находившейся на правом фланге противника, к Габр—Салеху, а 13–й корпус — сковывать противника на фронте. После введения в бой танковых частей противника 13–й корпус должен был перейти в наступление, а гарнизон Тобрука — нанести удар по левому флангу и тылу.

Дополнительно к этим действиям 29–я пехотная усиленная бригада должна была наступать из Джарабуба, занять оазис Джало, затем устремиться на северо—запад и перерезать дорогу Триполи — Бенгази. До начала наступления военно—воздушные силы должны были действовать на коммуникациях противника, бороться за господство в воздухе и утром в день перехода в наступление обрушиться на аэродромы противника. Вместе с тем должны были подвергнуться бомбардировке Неаполь и другие порты снабжения в Италии, а также Бенгази и Триполи.

Наступление было назначено на 18–е число, однако, к несчастью для Каннингхэма, 17 ноября над обеими армиями пронеслась сильная гроза, и ни один британский самолет не смог подняться в воздух в эту ночь.[196] Не менее несчастливым было и то обстоятельство, что Черчилль поспешил разрешиться воинственной декларацией, которая подняла оптимизм до предела. «Армия пустыни, — говорилось в послании Черчилля солдатам и офицерам, — может вписать новую страницу в историю, не менее славную, чем сражения у Блен—хейма и Ватерлоо». Фортуна, однако, не совсем оставила наступавших; Роммель настолько не ожидал наступления, что в момент его начала отсутствовал, так как находился в Риме.[197] Внезапность была, таким образом, полнейшая.

Наступление началось еще до рассвета и к концу дня 7–я танковая бригада находилась в 10 милях к северу от Габр—Салеха, 22–я танковая бригада — западнее в ее тылу, а 4–я танковая бригада — к юго—востоку от 7–й танковой бригады. 1–я южноафриканская дивизия приближалась к Эль—Куаску. Противника нигде не было; не видно было ни одного вражеского самолета.

19 ноября 7–я танковая бригада вышла в район севернее южного эскарпа Сиди—Резех, затем 7–я группа поддержки заняла его. По—видимому, в расчете на то, что перед ней итальянцы и их легко разгромить, 22–я танковая бригада атаковала дивизию «Ариете» в Бир—эль—Гоби. Однако на этот раз итальянцы держались крепко и, вступив в ожесточенную схватку, нанесли англичанам серьезные потери. Правее 4–я танковая бригада вступила в бой с германскими танками к востоку от Габр—Салеха. Таким образом, к исходу дня 3 бригады оказались разбросанными на большом пространстве. Роммелю представилась прекрасная возможность бить врага по частям, чем он немедленно и воспользовался.

Рано утром 20 ноября Роммель бросил мощную танковую группу против 4–й танковой бригады. Генерал Норри приказал 22–й бригаде прекратить бой в Бир—эль—Гоби и поспешить на помощь 4–й бригаде. После боя с 4–й бригадой противник отошел, однако по прибытии 22–й бригады вернулся и возобновил наступление. Позднее германские танки отошли на юг и, повернув на северо—запад, по прямой устремились к Сиди—Резеху; там германские танки и пехота атаковали 7–ю танковую бригаду.

Вскоре после рассвета 21 ноября разведка 7–й танковой бригады донесла о приближении с востока неприятельских танков. Немедленно 4–й и 22–й танковым бригадам было приказано догнать немцев и ударить с тыла. Однако недостаток горючего задержал их. Германские танки застигли 7–ю бригаду в самый разгар боя.

Последовало ожесточенное танковое сражение, в котором к концу дня приняли участие 4–я и 22–я танковые бригады. Южнее 5–я южноафриканская бригада была остановлена в 10 милях от Сиди—Резеха. В 6 час. 30 мин. утра гарнизон Тобрука перешел в наступление, к востоку от города Новозеландская дивизия обошла южный фланг укреплений противника и вышла в тыл форта Капуццо.

В течение следующих двух дней (22 и 23 ноября) около Сиди—Резеха развернулось одно из самых крупных танковых сражений за всю войну. В середине сражения генерал Норри, узнав, что 5–й южноафриканской бригаде угрожают танки противника, послал ей помощь. Несмотря на это, бригада была разбита и полностью рассеяна.

Тем временем 7–я группа поддержки была выбита с аэродрома в Сиди—Резехе и отброшена к южной стороне эскарпа, откуда отступила к Габр—Салеху. 70–я дивизия из Тобрука добилась незначительных успехов. 4–я индийская дивизия 13–го корпуса заняла Сиди—Омар.

Так закончился первый этап кампании. Важный эскарп Сиди—Резеха, легко захваченный 19 ноября, был потерян из—за чрезмерной растянутости с самого начала 7–й танковой дивизии. Обе стороны понесли тяжелые потери в танках. Англичане значительно острее ощущали потери, так как у немцев служба ремонта и восстановления танков была поставлена несравненно лучше. «Их огромные колесные и гусеничные танковые транспортеры, — пишет Алан Морхед, — по существу, шли в бой вместе с танками. Бой еще продолжался, а экипажи транспортеров были уже. готовы взять на буксир поврежденные машины, оттащить их в безопасное место и немедленно взяться за ремонт».[198]

Вторая фаза кампании, как и первая, началась с внезапности, однако на этот раз жертвой оказался Каннингхэм.

При сложившейся на утро 24 ноября тактической обстановке, указывает генерал Мартел, Роммелю следовало бы сковать британские танковые части в процессе перегруппировки и напасть на них по частям, а разбив их, Роммель «облегчил бы себе осуществление дальнейших планов».[199]

Тактически все это бесспорно, однако в высшей степени трудно сковать высокоподвижные части. Более того, оправдывала ли стратегическая обстановка риск задержки, не говоря уже о провале? А она была такова: значительные гарнизоны Роммеля удерживали Бардию и Халфайский проход в 40 милях к востоку от Сиди—Резеха; его главные танковые силы сосредоточились около Сиди—Резеха, между тем в ближайшем тылу их путям отхода угрожала 70–я дивизия из Тобрука. Если бы Роммель атаковал 7–ю танковую дивизию, находившуюся южнее, и не добился немедленно успеха, а Новозеландская дивизия, продвигавшаяся в восточном направлении из района Капуццо, тем временем соединилась бы с 70–й дивизией, тогда Роммель почти наверняка утратил бы не только путь к отступлению, но и свою линию снабжения к складам горючего, находившимся севернее эскарпа между Тобруком и Бардией. В результате танки Роммеля не могли бы действовать.

Поскольку наступление в южном направлении было тактически невыгодным, теперь перед Роммелем оставался выбор: либо наступать на север, либо на восток, или отступать на запад. В первом случае это наверняка привело бы к отходу 70–й дивизии к Тобруку; 7–я танковая дивизия, приведя части в порядок, вновь устремилась бы в северном направлении, а Новозеландская дивизия продолжала бы наступать на запад. Поэтому наступление в северном направлении даже в случае успеха поставило бы Роммеля в такое же невыгодное стратегическое положение, как и неудачная попытка наступать на юг. Отступить на запад означало не только уйти с поля битвы, но и оставить на произвол судьбы приграничные гарнизоны. Роммель решил пойти на риск: бросить 15–ю и 21–ю танковые дивизии через фронт противника к Бир—Шеферзену, то есть в восточном направлении, разнести тылы 30–го корпуса и заставить корпус отступить на восток от своей исходной позиции. Если бы этот рискованный шаг удался, его наверняка превозносили бы как мастерский удар. Он провалился, и все же нельзя расценивать наступление Роммеля как опрометчивость.

Прорыв немецких танков вызвал дикую панику в английских войсках. Морхед, находившийся в самой гуще событий, пишет: «Мы бежали в тот день 9 часов. Смятение, страх и неуверенность охватили всех. На каждом привале возникали слухи, никто не имел указаний. У каждого были свои теории, но никто не имел плана… Во время этого длительного нервного бегства я стал понимать, что значит паника. Мы бежали от неизвестного в самих себе и в противнике… Если бы нашелся какой—нибудь командир и сказал: «Остановитесь здесь, делайте то—то и то—то», — наш страх наполовину исчез бы».

Через две страницы он подытоживает создавшееся положение следующим образом: «Казалось, что Роммелю удалось нанести мастерский удар. Каннингхэм без колебаний указал, что единственный разумный путь — вывести армию из Ливии для перегруппировки. Большая часть его танков оказалась потерянной. Он утратил управление многими частями армии. Новозеландцам удалось установить контакт с гарнизоном Тобрука у Эль—Дуда, однако связь была нарушена через несколько часов. Немцы устремились вперед, ликвидировали плацдарм, и Тобрук опять превратился в осажденную крепость, где оставалось едва на 48 час. боя снарядов для 25–фунтовых орудий. Из двух штабов британских корпусов штаб 30–го корпуса был загнан в Тобрук и осажден там, а штаб 13–го корпуса рассеян, и с ним потеряли связь».[200]

Из изложенного видно, что если бы Каннингхэм имел свободу действия, то Роммель одержал бы огромную победу. Однако этого не случилось. Мы видим прекрасный пример влияния руководства на ход сражения в критический момент. Окинлек вылетел в пустыню и «сказал окончательное и непреклонное «нет» в ответ на предложение отступать».[201]

Если бы он не сделал этого, Роммель почти наверняка подтянул бы транспорт снабжения, привел в порядок танковые части и стал по пятам преследовать отступавших. Однако 4–я индийская дивизия упорно сопротивлялась, связывала противника. Убедившись, что противник решил остановиться, Роммель немедленно вывел из боя 15–ю и 21–ю танковые дивизии и отвел их к базам снабжения между Тобруком и Бардией.

Исправив смелым вмешательством создавшееся положение, Окинлек вернулся в Каир, отстранил от командования Каннингхэма и назначил на его место генерал—майора Н. Ритчи.

Третий этап кампании начался 26 ноября. В этот день Новозеландская дивизия выбила немцев из Сиди—Резеха и 27–го соединилась с 70–й дивизией у Эль—Дуда. Немцы немедленно ожесточенно атаковали, и Сиди—Резех вновь оказался в их руках. Истощенные в ходе нескольких дней тяжелых боев новозеландцы в ночь с 1 на 2 декабря опт ли под прикрытием 1–й южноафриканской бригады к югу от эскарпа. Таким образом, вторичной потерей Сиди—Резеха закончился третий этап кампании.

2 декабря генерал Ритчи, решив, что следующий удар последует с юга, подчинил 4–ю индийскую дивизию генералу Норри, приказав всеми наличными танками, имевшимися в его распоряжении, защищать важную позицию Эль—Адем, Сиди—Резех.

Теперь Роммель убедился, что он больше не может надеяться выручить свои гарнизоны в Бардии и у Халфайского прохода. Его танковые части были ослаблены, и войска оказались зажатыми между гарнизоном Тобрука и 30–м корпусом, грозившим отрезать пути отхода. Роммель решил отступить на запад, чтобы уменьшить потери. Для прикрытия отхода он сосредоточил оставшиеся танки у Бир—эль—Гоби, то есть против фланга 30–го корпуса. Этот ловкий ход принудил корпус отойти на запад, вместо того чтобы продвигаться на север. 5 декабря 11–я индийская бригада и 4–я танковая бригада, которой были отданы все танки, атаковали Бир—эль—Гоби, но были отбиты и контратакованы. Получив подкрепление из оставшихся частей 4–й индийской дивизии и гвардейской бригады, английские войска вновь атаковали и на этот раз взяли позицию штурмом. 15–я и 21–я танковые дивизии немцев отступили в северо—западном направлении, преследуемые по пятам 4–й индийской дивизией и 4–й танковой бригадой.

9 декабря 7–я индийская бригада и часть 13–го корпуса соединились с 70–й дивизией у Эль—Адема. Тобрук был наконец освобожден. Продолжать преследование противника было поручено 13–му корпусу вместо 30–го корпуса, коорый сильно задержался и помог Роммелю отступить к Эль—Газала. Отсюда в полном порядке Роммель направил основную часть своих танков и транспортных средств по дороге через Эль—Мекили к Аджедабии, а с оставшейся частью армии двинулся туда по прибрежной дороге. 7 января Роммель начал отход из Аджедабии к Эль—Агейле.

2 января 1942 г. 2–я южноафриканская дивизия взяла штурмом Бардию. 17 января капитулировал гарнизон в Халфайе. Так закончилась в высшей степени затупанная кампания. Немцы и итальянцы потеряли 24 500 убитыми и ранеными, 36 500 пленными, в то время как британские потери составили около 18 тыс. человек.

2. Пятая ливийская кампания

Пятая ливийская кампания так быстро последовала за четвертой, что, по существу, служила ей лишь дополнением. Однако между обеими кампаниями есть коренная разница. На этот раз немцы не только наступали, но вместе с итальянцами господствовали в центральной части Средиземного моря. Это было новым.

Как мы видели, в октябре 1941 г. германское верховное командование наконец поняло то, что должно было быть очевидным с самого начала, а именно, что для успеха действий Роммеля необходимо прежде всего захватить господство в центральной части Средиземного моря и удержать его. Не придав ранее этому значения, германское верховное командование отдало инициативу в Северной Африке в руки своего противника. Хотя две последующие кампании Роммеля, казалось, убеждали, что инициатива захвачена немцами, дело обстояло не так: к середине лета 1942 г. поток грузов, поступавших в Египет вокруг мыса Доброй Надежды, был настолько велик, что даже при безраздельном господстве в центральной части Средиземного моря немцы все равно не смогли бы победить из—за нехватки тоннажа. К этому времени на одно судно, которое они строили, противник строил десять. Если бы в ноябре 1941 г. войска Роммеля были на 50 % сильнее, он взял бы Тобрук. Окинлек не решился бы атаковать его армию, а после падения Тобрука Роммель смог бы захватить Египет.

Пятая ливийская кампания, хотя и небольшая по масштабам, определенно подтверждает это предположение. Если 12 недель частичного господства в центральной части Средиземного моря, закончившиеся полным господством, дали возможность Роммелю по окончании кампании, несмотря на потерю одной трети своей армии, 386 танков из 412 и 850 самолетов из 1000, добиться после двухнедельного отдыха таких результатов, что же дало бы Роммелю постоянное господство в центральной части Средиземного моря с лета 1941 г.? Однако до конца октября немцы не предпринимали никаких шагов для этого. Тогда после появления германских подводных лодок в Средиземном море Мальта стала объектом непрерывных воздушных налетов. С середины декабря воздушные тревоги не прекращались. Между 25 и 31 декабря на остров было совершено 60 налетов, в январе — 263 налета.

Одновременно британский флот нес потери от подводных лодок, авиации противника и мин. Кроме авианосца «Арк Ройял», были потоплены линкор «Бархем», крейсеры «Нептун» и «Галатея», эсминец «Кандахар», подводные лодки «Персей» и «Триумф». Другие суда были повреждены; в ночь на 18 декабря в гавани Александрии человеко—торпедами были выведены из строя линкоры «Куин Элизабет» и «Валиант».

«Таким образом, к концу 1941 г. у Британии для борьбы за господство в восточной и центральной частях Средиземного моря остались только 3 крейсера и небольшое количество эсминцев. Степень достигнутого немцами превосходства на море видна из того, что в январе 1942 г. все грузы, направленные Африканскому корпусу, прибыли без каких бы то ни было потерь. 21 января Роммель смог перейти в контрнаступление и 7 февраля вновь дойти до Эль—Газалы»[202]

Теперь разберем эту короткую кампанию, длившуюся 17 дней. Войдя в Аджедабию, 8–я армия не могла продолжать наступление на войска Роммеля в Эль—Агейле из—за трудностей снабжения. Нужно было сделать выбор: либо остаться на занятых позициях, либо отступить. Первый вариант требовал достаточного количества сил для обороны; такими силами генерал Ритчи не располагал. Следовательно, он должен был бы отступить. Тем не менее он решил остаться. По—видимому, Ритчи совершенно игнорировал своего противника, хотя смелость Роммеля была общеизвестной: британские авангардные части даже не потрудились окопаться.

Ритчи имел между Аджедабией и Эль—Агейлой танковую бригаду, разбросанную на обширной территории; к югу от Бенгази находилась 7–я индийская пехотная бригада, а у Барки — оставшиеся части 4–й индийской дивизии. Других войск, помимо перечисленных, почти не было. Англичане занимались главным образом устройством складов снабжения для будущего наступления на Триполи.

В высшей степени вероятно, что Роммель понял положение своего противника. Как бы то ни было, 21 января он направил 3 танковые колонны, которые оттеснили англичан с прибрежной дороги, и с незначительными потерями заняли Аджедабию. Отсюда они быстро двинулись вперед снабжаясь главным образом за счет складов противника; в Антелате едва не был захвачен штаб 13–го корпуса. Затем Роммель направился на Завиет—Мсус. Отсюда он повернул на запад на Бенгази, куда вошел 28 января. 7–я индийская бригада бежала в восточном направлении через пустыню, а 4–я индийская дивизия отступила на север к Дерне. Наконец, отступавшие английские части собрались вместе немного восточное Эль—Газалы, где 7 февраля и было остановлено наступление Роммеля.

Таким образом, четвертая ливийская кампания не только не вписала в историю страницу, не менее славную, чем сражения у Бленхейма и Ватерлоо, но ее продолжение окончилось новым британским поражением дополнительно к тем, которые терпела Великобритания на Дальнем Востоке в это время. Самым унизительным было то, как указывает Клиффорд, что англичане «давали возможность одной и той же катастрофе повторяться на протяжении двух лет».[203]

Тактически одной из самых замечательных черт этой короткой кампании было то, что, несмотря на господство англичан в воздухе, Роммель прошел больше 350 миль в 17 дней «вообще без поддержки с воздуха».[204]

Вместе взятые обе эти кампании в высшей степени поучительны, и среди многих уроков, которые можно извлечь из них, первым является важность руководства.

«Настоящий генерал — не простой суфлер на сцене войны, а участник величественной драмы».[205] Генералу недостаточно разрабатывать планы и приказывать, он должен проследить за тем, чтобы планы воплощались в жизнь или изменялись в соответствии с его идеями, а приказы выполнялись. Прежде всего, как заметил как—то Наполеон, «Un general ne doit jamais se faire de tableaux, c'est le pire de tout. Parce qu'un partisan a enleve un poste, il ne faut pas croire que toute 1'armee у est».[206]

Роммель, внезапно атакованный 19 ноября, вовсе не потерял присутствия духа. «В войне, — писал Наполеон, — каждый видит только свои трудности и не видит трудностей противника, нужно быть уверенным в себе».[207]

Роммель был уверен в себе, однако Каннингхэм, невидимому, так был озабочен своими собственными трудностями, что, когда Роммель обрушился на его тыл у Бир—Шеферзена, он не учел отчаянного положения своего противника. Если это правильно, тогда Каннингхэм сделал то, что не должен никогда делать генерал: «увидел только одну сторону картины», думал только о своих трудностях и не принял в расчет затруднения противника. Окинлек, который не был настолько погружен в текущие дела, находился в лучшем положении и мог яснее видеть как трудности Роммеля, так и трудности Каннингхэма. Увидев, что они были равны, Окинлек принял смелое и здравое решение и спас положение, так же как здравое решение Роммеля предотвратило отступление его армии в самом начале. Из всего этого следует мораль: как бы ни развивалась техника, война остается искусством, и, следовательно, нужен мастер своего дела. Даже в том случае, если техническое превосходство станет настолько большим, что благодаря ему можно будет сокрушить противника, мастер все же понадобится, иначе война превратится в простое забрасывание друг друга снарядами.

Что касается тактических уроков, то наиболее примечательными являются два из них. Первый касается цели, а второй — взаимодействия различных родов войск.

В танковой войне тактическая цель сводится к уничтожению неприятельских танков. Танковые силы редко удается сковать, ибо подвижность дает им возможность не только уклониться от боя, но и легко выйти из него, если бой все же начнется. Чтобы заставить противника ввести в бой танковые силы, нужно атаковать важный объект, который противник должен защищать. В четвертой ливийской кампании, когда борьба шла главным образом из—за Тобрука, таким объектом был участок эскарпа между Эль—Адемом и Сиди—Резехом. С самого начала захват этой позиции должен был стать основной целью 30–го корпуса, которому следовало сосредоточить против нее все танки, возложив защиту с флангов на авиацию.

Но сосредоточения одних только танков недостаточно, ибо танки, хотя и могут захватить позицию, будут использоваться не по назначению, если им поставят задачу удерживать ее. Следовательно, нужно сосредоточить также артиллерию и пехоту — подвижную и неподвижную части противотанковой обороны — соответственно. Объект, таким образом, должны захватывать танки под прикрытием авиации и артиллерии, а удерживать его должны пехота и артиллерия при поддержке авиации. Танки тем временем следует отвести для пополнения боекомплектов и заправки, затем они должны занять такую позицию, откуда можно контратаковать танки противника, если последние попытаются, что весьма вероятно, отбить объект. Отсюда следует, что танки, артиллерия, пехота и авиация должны действовать как единое целое, а не как четыре разобщенных рода войск.

Британские военно—воздушные силы, видимо, все еще не учли этого в должной мере, ибо взаимодействие между авиацией и 8–й армией, было менее тесным, чем в кампаниях Уэйвелла.

Мало кто из военных писателей отмечает это обстоятельство, видимо, потому, что отделение авиации от армии в конце первой мировой войны превратило британскую авиацию в особый вид вооруженных сил, главной задачей которого являются стратегические бомбардировки. На отсутствие взаимодействия между авиацией и армией обратил внимание не военный человек — Клиффорд. Хотя, отмечает он, британская авиация впервые господствовала в воздухе, «она, по сути дела, не знала, что делать со своим превосходством», и продолжает: «Все еще придерживались теории, что основная задача авиации сражаться с авиацией противника в воздухе и уничтожать ее. Однако, почти незаметно для самих себя, военно—воздушные силы ввязывались в наземные сражения, и отсюда возникали новые проблемы. Вопрос взаимодействия между авиацией и армией неотвратимо выдвинулся на первый план и повлек за собой немало споров. Предварительно он был теоретически рассмотрен; из Лондона прилетели эксперты для консультаций. Однако техника взаимодействия все еще не была отработана. Сам термин «взаимодействие с армией» свидетельствовал о том, что обычно британские военно—воздушные силы не взаимодействовали… Неоднократно (и это было неизбежно при хаотической и часто изменяющейся линии фронта) британская авиация бомбила свои войска. В армии пришли к выводу, что взаимодействие должно быть более точным, тесным и гибким, что военно—воздушные силы следует принудить к нему даже ценой подчинения армии. Руководители авиации сопротивлялись этой тенденции, причем чаще всего они не выдвигали какие бы то ни было здравые доводы, а просто отказывались обсуждать вопрос вообще».[208]

Следует отметить еще два чрезвычайно важных обстоятельства.

Первое: сковать танковые части, подобно тому, как пехоту можно приковать к ее укреплениям угрозой уничтожения огнем в открытом поле, редко удается, так как танки несут свои укрепления (броню) вместе с собой. Более эффективно танковые части можно сковать, уничтожив запасы горючего, отрезав или заманив их в сторону от этих запасов. Без горючего танки становятся бесполезными, за исключением того, что бронированные крепости можно использовать в качестве неподвижных огневых точек.

Второе: поскольку танки всегда нужны, во—первых для создания мощного кулака на участке атаки, а во—вторых как резерв, чтобы как—то совместить эти два требования, нужно организовать восстановление поврежденных танков. Сторона, быстро вводящая в строй свои танки, скорее усиливает свои резервы. Следует также отметить, что сторона, оставляющая поле боя, покидает на нем поврежденные танки, а занимающая поле боя использует часть танков противника. Танки редко полностью выводятся из строя, и многие из них зачастую можно отремонтировать всего за несколько часов.

Позднее в ходе войны англичане учли это. 1 октября 1942 г. в английской армии впервые был создан корпус ремонтно—восстановительных частей. На него была возложена задача обслуживания, эвакуации и ремонта танков. О важности этого корпуса можно судить по тому, что к концу войны его численность превышала численность довоенной регулярной британской армии.

3. Шестая ливийская кампания

Как мы видели, немцы начали с запозданием осознавать свою главную ошибку: непонимание того, что в основе стоявшей перед ними стратегической проблемы была морская мощь Британии и что дорога в Египет — заморскую базу британского военно—морского флота на европейском театре военных действий — лежала через Мальту. Если бы Мальта была занята, Роммеля можно было бы снабжать быстрее, а поскольку в военных действиях в Северной Африке успехи и поражения главным образом определялись состоянием коммуникаций, Мальту нужно было захватить давным—давно, как, например, Крит. Вместо этого германское верховное командование решило нейтрализовать Мальту бомбардировками с воздуха, которым в феврале значительно помогло возвращение аэродромов в Киренаике.

Как только Роммель был остановлен, воздушное наступление на Мальту усилилось. В апреле оно достигло кульминационного пункта. За апрель немецкая авиация произвела 5715 самолетовылетов на остров. На Мальте не было подземных ангаров, оборона острова зависела главным образом от зенитной артиллерии.

Однако у гарнизона под командованием генерал—лейтенанта Добби и гражданского населения моральный дух был непоколебим.[209] Одновременно немцы нанесли удар с Крита и 11 мая потопили 3 британских эсминца.

От Айн—эль—Газалы британская укрепленная линия тянулась на 40 миль в южном направлении к Бир—Хашейму. В этом районе не было естественных препятствий, и генерал Ритчи отказался от мысли создать непрерывный фронт. Он разместил войска позади неохранявшихся минных полей в ряде укрепленных пунктов, получивших название боксов. Каждый из них имел размеры от 1 до 2 квадратных миль, был подготовлен к круговой обороне и снабжен в изобилии припасами, необходимыми, чтобы выдержать осаду. Их можно сравнить со средневековыми замками, служившими убежищами и оказывавшими сопротивление до подхода своих войск. Следовательно, тактическая ценность боксов зависела главным образом от наличия подвижных войск, могущих прийти на помощь. Если противник проникал в промежутки между укрепленными пунктами, а их. гарнизоны стойко сопротивлялись, тогда при удобном случае они могли совершать вылазки и действовать на вражеских коммуникациях. Противнику было опасно оставлять в своем тылу в целости эти укрепленные пункты. Следовательно, если наступление было не простым рейдом, противнику приходилось осаждать их, и тогда на сцене появлялись английские подвижные части.

Основными были следующие четыре бокса: Айн—эль—Газала, защищаемый 1–й южноафриканской дивизией, к югу от него — бокс 50–й дивизии, в центре на пересечении дороги Бир—Хашейм — Акрома с дорогой на Капуццо находился бокс гвардейской бригады под названием «Рыцарский мост» и на крайнем юге — бокс Бир—Хашейм. который обороняла бригада частей Свободной Франции. Между ними и в тылу находились другие боксы и укрепленный район Тобрука.

В 8–ю армию все еще входили 13–й и 30–й корпуса. В 13–м корпусе были 1–я и 2–я южноафриканские дивизии и 50–я пехотная дивизия; в 30–м корпусе были 1–я танковая дивизия (2–я и 22–я танковые бригады), 7–я танковая дивизия (4–я танковая бригада), 201–я гвардейская усиленная бригада, бригада частей Свободной Франции, 3–я индийская моторизованная бригада и 29–я индийская бригада. Генерал—лейтенант У. Готт командовал 13–м корпусом, генерал—лейтенант У. Норри — 30–м корпусом.

Армия Роммеля состояла из 6 итальянских пехотных дивизий, 20–го итальянского подвижного корпуса (танковая дивизия «Ариете» и Триестинская мотомеханизированная дивизия). Африканского корпуса (15–я и 21–я танковые дивизии) и германской 90–й легкой дивизии.

Считалось, что у Роммеля было 550 танков и около 90 самоходных орудий. Танковые силы Ритчи насчитывали 631 танк, в том числе около сотни пехотных танков и 160 танков типа «Грант» — американских машин, вооруженных 75–мм пушкой. После окончания последней кампании Ритчи также получил некоторое количество 6–фунтовых противотанковых орудий и значительное количество танковых транспортеров для эвакуации поврежденных танков. Теперь британская армия была значительно лучше снаряжена. Кроме того, улучшилось взаимодействие между авиацией и 8–й армией. В будущем британской авиации надлежало избегать действий только против авиации противника и оказывать больше непосредственной поддержки наземным войскам.[210]

В начале мая Ритчи готовился к наступлению 7 июня. Однако, ожидая, что Роммель будет готов раньше, Ритчи решил действовать следующим образом: в случае наступления противника 13–й корпус удерживает основные боксы, 30–й корпус уничтожает танки противника и прикрывает левый фланг 13–го корпуса. Очевидно, эти две задачи были несовместимы, так как нельзя смешивать прикрытие и наступление.

Основной замысел наступательного плана Роммеля заключался в следующем: линию фронта удерживает итальянская пехота, тем временем все танковые силы обходят левый фланг противника, уничтожают в бою английские танковые части и занимают позицию Эль—Адем, Сиди—Резех к вечеру первого дня наступления. На второй день танки поворачивают на запад и атакуют врага с тыла на линии Айи—эль—Газала, а на третий день развертываются на 180 градусов и берут штурмом Тобрук. Это был план молниеносной войны и реванша.

Детально план Роммеля выглядел следующим образом: в ночь с 26 на 27 мая Африканский корпус, 20–й подвижный корпус и 90–я легкая дивизия сосредоточивались к югу от Бир—Хашейма. На следующее утро, когда Триестинская дивизия начнет штурм Бир—Хашейма, Африканский корпус, дивизия «Ариете» и 90–я легкая дивизия двигаются на Эль—Адем и по пути уничтожают неприятельские танки. Тем временем проводится ложная атака на Айн—эль—Газалу и высаживается десант к востоку от нее. Если Бир—Хашейм не будет занят немедленно, в минных полях противника в месте пересечения их с дорогой на Капуццо проделывался проход для сокращения путей снабжения.

Днем 26 мая Роммель выступил из Ротонда—Сегнали, приступив к выполнению своего маневра типа, примененного при Лейтене. Хотя англичане знали о предстоящем наступлении, в этот день на разведку вылетел только один самолет, да и тот был сбит. Только утром на следующий день Ритчи узнал о сосредоточении около 200 танков к югу от Бир—Хашейма.

Из района сосредоточения танки Роммеля двинулись на север тремя колоннами: на левом фланге — дивизия «Ариете», в центре — 21–я танковая дивизия, на правом фланге — 15–я танковая дивизия. В 7 час. 30 мин. утра они смяли 3–ю индийскую моторизованную бригаду, затем с боем отбросили 4–ю танковую бригаду. Продвигаясь на полной скорости, танки Роммеля внезапно напали на штаб 7–й танковой дивизии и взяли в плен ее командира генерала Мессерви, которому позднее удалось бежать. Наконец танки Роммеля вступили в бой с 1–й танковой дивизией в районе бокса «Рыцарский мост». Все боксы были окружены и многие атакованы. К вечеру 27 мая, несмотря на непрерывные налеты английской авиации, передовые части Роммеля достигли Акрома, Эль—Дуда и Сиди—Резеха, а одна небольшая колонна, пройдя вдоль восточного края минных полей, вышла на прибрежную дорогу. Большая часть этих колонн была отброшена назад, и высадка к востоку от Айн—эль—Газалы не удалась. Однако для англичан значительно более важным было то, что Бир—Хашейм, несмотря на сильные атаки, выстоял.

С утра 28 до ночи 31 мая происходили ожесточенные и запутанные схватки между сражающимися танковыми силами. Сражение перемещалось вперед и назад в обширном районе, но наиболее ожесточенным оно было к западу от бокса «Рыцарский мост», в районе, известном под названием «Котел».

Тем временем германские саперы расчистили проход через минное поле на дороге в Капуццо и принялись за расчистку второго прохода примерно в 10 милях южнее. К моменту завершения расчистки проходов обе стороны совершенно выдохлись, и ночью 31 мая Роммель отошел к проходам, между которыми находился бокс 150–й британской бригады. По мнению Ритчи, войска Роммеля были разбиты и отступали. Однако это было далеко не так; подобно тому как рыцари в средние века имели обыкновение возвращаться в свои укрепленные лагери, войска Роммеля отходили, чтобы привести себя в порядок и пополнить запасы боеприпасов и горючего. С флангов их прикрывали минные поля противника, к востоку от проходов и в районе «Котла» Роммель выставил заслон противотанковой артиллерии. Под прикрытием заслона 1 июня войска Роммеля атаковали бокс 150–й британской бригады и, несмотря на то, что Конингем направил на поддержку бригады всю свою авиацию, взяли штурмом укрепленный пункт, захватив свыше 3 тыс. пленных.

Ритчи и его генералы обсудили множество планов, однако в результате истощения войск и всеобщей неразберихи план за планом отвергался. Однако, чтобы хоть что—то сделать до принятия определенного решения, попытались тревожить тылы противника. 2 июня колонна частей Свободной Франции заняла Сегнали — исходный пункт наступления Роммеля, а 7–я моторизованная бригада действовала против германской линии коммуникаций около Ротонда — Мтейфель.

Наконец Ритчи решил наступать в районе «Котла». Согласно его плану, 10–я индийская бригада наступала на бокс Роммеля с юга в ночь на 4 июня. Утром 5 июня 22–я танковая бригада нанесла удар с севера, а 32–я армейская танковая бригада действовала в направлении Сидры.

Наступление провалилось. Хотя 10–я индийская бригада выполнила свою задачу, 22–я танковая бригада натолкнулась на сильный огонь противотанковых орудий и не смогла продвинуться, а танки 32–й армейской танковой бригады встретили минное поле. Роммель вовсе не намеревался отступать, он немедленно покинул свой лагерь и разгромил 10–ю индийскую бригаду.

Комментируя это сражение, генерал Мартел пишет:

«Сейчас ясно, что обстановка оценивалась оптимистически. Метод, избранный англичанами, подходил для наступления на противника, отступающего со своих позиций, но был непригоден в создавшихся условиях… Этот день, 5 июня, возможно, явился поворотным пунктом в сражении»[211]

Роммель немедленно завладел инициативой. Чтобы освободить свой правый фланг и занять пустыню к югу от Тобрука, он сосредоточил всех имевшихся под рукой солдат, орудия и самолеты против Бир—Хашейма. Ритчи оказал сильную поддержку французскому гарнизону под командованием генерала Кёнига, бросив авиацию против наступавших. Однако к 10 июня из—за отсутствия воды и боеприпасов пункт нельзя было больше удерживать. Вместо того чтобы капитулировать, генерал Кёниг в ту же ночь под прикрытием темноты искусно отступил и благополучно вывел три четверти своих солдат на север.

Сразу после занятия Бир—Хашейма Роммель двинулся на север и вернулся к первоначальному плану. 12 июня его войска атаковали англичан в районе «Рыцарского моста» и у Эль—Адема. Там войска Роммеля встретили 2–я и 4–я британские танковые бригады, но англичане не сумели преодолеть мощной противотанковой обороны Роммеля. В этот же вечер оставшиеся британские танки в количестве 170 машин были переданы в распоряжение 13–го корпуса и на рассвете 13 июня[212] двинулись на выручку бокса «Рыцарский мост». Однако противника не удалось отбросить, и Ритчи, чтобы гарнизон не оказался отрезанным, решил вывести его. Утром 14 июня началось отступление, в результате чего прибрежная дорога осталась без защиты. 1–я южноафриканская дивизия и 50–я дивизия на фронте Айн—эль—Газала были открыты для атаки с тыла. Поэтому последовал приказ Ритчи об отводе 8–й армии к границе Египта, но в то же время он решил оставить гарнизон в Тобруке. Это противоречило плану, составленному накануне сражения: если отход станет неизбежным, Тобрук не следовало удерживать, так как британский флот больше не господствовал на Средиземном море.

Авиация прикрывала отступление, на фланге двигалась 1–я танковая дивизия, сдерживавшая германские танковые части к востоку и западу от Акромы. Несмотря на страшную загруженность дороги, 1–я африканская дивизия покинула Тобрук 15 июня. Отступать 50–й дивизии было значительно труднее, так как противник перерезал к этому времени ее пути отхода. Но командир дивизии генерал Готт подготовился заранее к такому варианту и вместо попытки пробиться в восточном направлении двинулся на запад, прорвал итальянскую оборону и направился к Бир—Хашейму. Отсюда он проследовал прямо на восток и, пройдя 200 миль, привел свою дивизию в Египет.

30–й корпус, к которому вернулись обе его танковые дивизии, удерживал восточные выходы из Тобрука до 17 июня, когда наступление танков противника с юга из района Сиди—Резеха заставило его отступить через границу. Тобрук был вновь осажден.

18 июня Роммель энергично преследовал отступавшего врага и, устроив около Гамбута засаду, разгромил 20–ю индийскую бригаду. Затем войска Роммеля неожиданно повернулись на 180 градусов и устремились к Тобруку.

Гарнизоном крепости командовал генерал—майор X. Клоппер. В состав гарнизона входили 2–я южноафриканская дивизия (без одной бригады), 32–я армейская танковая бригада, примерно 50 пехотных танков, и большое количество истощенных в боях солдат, отставших при отступлении и собравшихся в крепости. Тобрук был хорошо снабжен, однако оборонительная линия общей протяженностью 25 миль была в плохом состоянии. В крепости царила большая неразбериха. Не менее плохо было и то, что истребительная авиация не могла помочь гарнизону Тобрука из Египта.

Роммель знал, что слабейшее звено обороны крепости — сектор Эль—Дуда, и немедленно направил туда итальянскую пехоту. Под прикрытием итальянцев Роммель собрал части, оставшиеся от Африканского корпуса, 20–го подвижного корпуса и 90–й легкой дивизии. В тылу Роммель создал заслон из противотанковой артиллерии с одним танковым батальоном.

По существу, он построил свою армию в подвижной бокс. Все свои самолеты Роммель собрал на аэродромах в Айн—эль—Газале и Эль—Адеме. К 20 июня подготовка к штурму закончилась. На рассвете Тобрук подвергся сильной бомбардировке, которая загнала в убежища гарнизон и затруднила передвижения внутри крепости. Затем пикирующие бомбардировщики волна за волной бомбили минные поля. За ними немедленно последовали саперы и сняли невзорванные мины. Таким образом был проделан проход для танков, которые под прикрытием огня артиллерии бокса прорвали внешний пояс обороны. К середине дня, уничтожив контратаковавшие британские танки, войска Роммеля ворвались в Тобрук.

Клоппер потерял всякое управление войсками. В самом начале бомбардировки он был вынужден перевести штаб в другое место. Там его вновь настигли пикирующие бомбардировщики. В течение этих критических часов Клоппера несколько раз гоняли с места на место, средства связи неизбежно оказывались прерванными. Так же как во время сражения за Крит, генералы должны были просто сидеть и ждать новостей, они не могли принимать меры в случае надобности.[213]

Командование было парализовано, и гарнизон крепости перестал быть единым целым. Отдельные группы доблестно сражались, некоторым удалось выйти из окружения, другие сдались. Не было общей капитуляции — был общий разгром. К рассвету 21 июня Тобрук оказался в руках Роммеля, захватившего огромную военную добычу и около 30 тыс. пленных.

Едва дав войскам передохнуть, Роммель продолжил наступление. 23 июня войска Роммеля пересекли границу с Египтом между Маддаленой и Сиди—Омаром. Генерал Ритчи приказал под прикрытием авиации отступить к Мер—са—Матруху. Английские войска заняли эту линию 27 июня. Здесь был отдан новый приказ отступить к Эль—Аламейну, где между Средиземным морем и впадиной Каттара длина фронта сокращалась до 36 миль. Английские войска заняли Эль—Аламейн 30 июня; 8–я армия получила в подкрепление дивизию, переброшенную из Сирии.

В течение трех дней положение англичан было настолько критическим, что Окинлек был готов отойти к укреплениям у Александрии и Дельты. К счастью, армия Роммеля совершенно измоталась, ее наступательный порыв иссяк. У Роммеля оставалось 50 немецких и 75 итальянских танков, пригодных к действию, тогда как против него стояли значительно большие танковые силы. В течение некоторого времени обе стороны пытались продолжать сражение, однако к концу июля линия фронта стабилизировалась.

С 27 мая инициатива находилась в руках Роммеля, но теперь, когда он находился только в 65 милях от цели — Александрии, сначала постепенно, а затем все быстрее инициатива переходила к его противнику. Дело было не только в том, что удлинение линий коммуникаций Роммеля затрудняло снабжение, державы оси начинали терять господство в центральной части Средиземного моря. В мае на Мальту прибыли «Спитфайры» с американского авианосца «Уосп» и нанесли потери германским пикирующим бомбардировщикам. Между 14 и 16 июня на Мальту направились два конвоя — один из Гибралтара и другой из Александрии. Конвой, шедший с востока, был вынужден повернуть назад, однако часть второго конвоя достигла Мальты 16 июня. Хотя эта операция дорого обошлась британскому флоту, потерявшему крейсер, 6 эсминцев, 2 сторожевых корабля, не считая 12 потопленных транспортов, она знаменовала собой поворотный пункт в ходе войны. В Северной Африке немцы оказались невероятно близорукими и прозевали приливную волну. Теперь отлив грозил им катастрофой.

Среди многочисленных кампаний в Северной Африке последняя дает нам прекрасный пример подвижности танковых сил на ровной местности без естественных препятствий. Действия танков в таких условиях чрезвычайно похожи на сражения рыцарей на равнинах в средние века. Линия фронта появляется и исчезает, зоны и районы заменяют линии, коммуникации перерезаются и их бросают, отступления проводятся в самых неожиданных направлениях. В каждой схватке танки преобладают на поле боя, пехоте отводится роль гарнизонных войск или войск, занимающих поле сражения после боя. Средневековые замки и укрепленные повозками лагери возродились в виде боксов, которые, если их можно выручить, становятся препятствием для противника, а если нет, то немедленно превращаются в мышеловку для своего гарнизона. Бокс и танковые войска сильнее всего, когда они взаимодействуют. То же) самое можно сказать о танках и противотанковых орудиях, в налаживании взаимодействия которых немцы превосходили англичан.

В быстроте принятия решений и скорости маневра немцы далеко превосходили англичан, и главным образом потому, что Роммель не передоверял командования своим подчиненным, а обычно сам руководил танковыми частями. Отсутствие централизации в командовании у противника вновь привело к распылению его танковых сил. Британские танковые силы не только были разбросаны на обширном пространстве в начале сражения, но и в ходе его они по частям или полностью передавались от одного корпуса к другому, и тем самым утрачивалось личное руководство — важнейший залог единства действий. Как говорят, Роммель заметил в июне в разговоре с пленным командиром бригады: «Что толку в ваших двух танках на один мой, если вы распыляете танковые силы и даете мне возможность разбивать их по частям? Вы бросили против меня по очереди 3 бригады».[214]

Касаясь полководческого искусства Роммеля, Александер Клиффорд писал:

«Роммель мог немедленно направить свои части в пустыне в любую сторону, потому что обычно командовал ими сам. Он понимал, что как адмирал выходит в море со своим флотом и руководит боем, находясь в самой гуще его, так и во время танковых сражений в пустыне командующий должен находиться на месте действия. Вся необходимая информация поступала прямо к нему, минуя посредников. Он мог принимать решения за несколько секунд, а отдавать приказы — за несколько минут. Роммель мог изменить весь ход сражения до того, как сведения об этом отправлялись в британский штаб»[215]

Дело не в том, что английские генералы оказались менее способными, чем германские, а в том, что их знания устарели. Британские генералы учились на опыте позиционной войны 1914–1916 гг. и не были подготовлены к танковой войне, которой им пришлось руководить.

4. Русское контрнаступление зимой 1941/42 г.

Провал германских планов взятия Москвы был таким же огромным стратегическим поражением Германии, как и битва за Британию. Как мы увидим, за поражением под Москвой последовала аналогичная ошибка: Гитлер снова изменил оперативно—стратегическое направление.

7 декабря 1941 г. Берлин был ошеломлен. Одновременно поступило два сообщения. Первое — о вступлении в войну Соединенных Штатов и второе — что за день до этого на московском фронте ударил 40–градусный мороз. Затем, как уже говорилось, 8 декабря последовало сообщение, что отныне ход войны в России будет зависеть от условий зимы. Что это точно значило, не было известно, но сообщение оказалось достаточно прозрачным, чтобы пробудить воспоминания о 1812 г. Арвид Фредборг, находившийся в то время в Берлине, пишет:

«Тревожные настроения нарастали. Пессимисты припоминали войну Наполеона с Россией, и все книги о Великой армии вдруг стали пользоваться спросом. Предсказатели занимались судьбой Наполеона, астрология стала популярной… Даже наиболее убежденные нацисты не хотели войны с Америкой. Все немцы с большим уважением относились к силе Америки. Каждый из них не мог не вспомнить, как вмешательство Америки в 1917 г. решило исход первой мировой войны. Перспектива повторения того, что было в 1917 г., вызывала беспокойство»[216]

В оккупированных странах происходил обратный процесс: печаль сменилась радостью. Колосс был остановлен, и, хотя, быть может, голова его была из железа, ноги оказались глиняными. Шире развернулась партизанская война на Балканах, немцы и итальянцы направляли все больше и больше сил в оккупированные страны для поддержания своего господства.

На фронте царил ужас. Морозы усиливались, и каждый немецкий солдат чувствовал на собственной шкуре, что к зимней кампании немецкое командование не подготовилось. У войск не было ни теплой одежды, ни снаряжения, равно как они не были подготовлены к войне в условиях зимы. Генералы рекомендовали отступить, но Гитлер понимал, что отступление может привести только к тому, чем кончилось отступление армии Наполеона. Хотя его упрямство и поставило кампанию на грань катастрофы, на этот раз оно спасло армию от краха. Отказавшись отступить из России или даже отойти к западу от Смоленска, Гитлер, несомненно, спас свою армию от еще большего разгрома, чем тот, который постиг армию Наполеона в 1812 г.

Какая проблема стояла перед Гитлером? Вопрос вовсе не заключался в том, чтобы отступать, как сделал Наполеон, или твердо удерживать свои позиции. О последнем не могло быть и речи, а отступление в условиях, когда транспорт буквально[217] замерз, могло легко закончиться поражением. По существу, выбора не было. Можно было только укрыть большую часть войск, пока они не погибли от мороза, и держаться за линии коммуникаций, чтобы переоснастить армию и подвезти запасы.

Наиболее важными линиями коммуникаций в московском секторе фронта были железные дороги: Москва — Ржев — Великие Луки; Москва — Вязьма — Смоленск; Москва — Калуга — Брянск; Москва — Тула — Орел. Все перечисленные дороги соединялись поперечной линией Великие Луки, Витебск, Смоленск, Брянск, Орел. Далее от Орла железная дорога шла на юг к Таганрогу на Азовском море. На всех этих железных дорогах было по одному или несколько передовых складов, снабжавших фронт. Важнейшие склады были в Старой Руссе, Ржеве, Вязьме, Калуге, Брянске, Орле, Курске и Харькове. Между ними находились второстепенные склады. Все склады были полны, и здесь можно было укрыть войска. Поэтому было важно удержать эти города и отвести к ним войска.

Гитлер решил превратить передовые склады в укрепленные лагери, по существу в укрепленные районы, и отойти к ним. Таким образом он обеспечивал укрытие для войск, которые могли существовать за счет имевшихся запасов до приведения в порядок коммуникаций. Между тем позади перечисленных складов можно было создать новые передовые склады. Следовательно, план Гитлера был не планом отступления, каким был план Наполеона; это был маневр в сторону тыла, хотя и вынужденный.

Каждый из указанных укрепленных районов занимал много квадратных миль; в некоторых из них могли укрыться целые армии. Подобно ливийским боксам, эти районы были приспособлены для круговой обороны и могли продержаться в окружении до подхода помощи извне. Немцы, взяв название средневековых карре шведских копейщиков для защиты от кавалерии, именовали эти районы «ежами», «игелс», так как они имели круговую оборону. Между основными районами были созданы второстепенные укрепленные районы в городах и больших деревнях, вся эта система соединялась воедино авиацией; иногда укрепленные районы снабжались по воздуху.

Вообще говоря, продвижение русских вперед было не столько контрнаступлением или преследованием, сколько упорным просачиванием в обход германских укрепленных районов и окружением их. Войска были вынуждены продвигаться главным образом вне дорог. Русские широко использовали казачьи дивизии, усиленные артиллерией и пехотой на санях и лыжниками. Колеса на самолетах—истребителях также заменяли лыжами. Эти дивизии не обладали большой огневой мощью, поэтому они, как правило, обходили сильные и уничтожали небольшие «ежи». Партизанские отряды действовали не только совместно с казаками, но и независимо далеко в тылу немцев. Боевые действия приобрели крайне ожесточенный характер. Жестокость порождала жестокость. Корреспондент «Нейе Франкфуртер цейтунг» писал:

«Сейчас идет война на истребление, какой еще не знала современная Европа. Это беспощадная борьба, в которой ни одна сторона не дает и не получает пощады. Бой почти всегда заканчивается ожесточенной рукопашной схваткой»[218]

Немцы отступали по всему фронту. Дальше всего они отступили в центре московского сектора — между Калинином и Тулой. 16 декабря от немцев был очищен Калинин и тут же начата большая операция по двойному охвату Ржева, Гжатска и Вязьмы. Русские двигались на юго—запад из района Калинина и на северо—запад из района Тулы. У Калуги развернулись ожесточенные бои. Русские заняли Калугу 26 декабря, но тут же были выбиты из города и вновь заняли его 30 декабря. Занятие Калуги — важнейшая победа русских за всю зимнюю кампанию, ибо Калуга была одним из основных «ежей».

От Калуги русские продолжили наступление в северо—западном направлении на Юхнов — «еж», находившийся прямо на восток от Смоленска и к юго—востоку от Вязьмы; они глубоко вклинились в германский фронт. Одновременно на севере, обойдя с запада Ржев, они двинулись на Витебск и достигли Великих Лук, севернее Витебска. Обойдя Вязьму, русские приблизились к Смоленску на расстояние 50 миль. 20–22 января был занят Можайск, что в 65 милях к западу от Москвы и в 40 милях восточнее Гжатска.

На северном, или ленинградском, фронте немцы 9 декабря оставили Тихвин; русские продолжали наступление и форсировали реку Волхов. Немцы создали фронт на линии Шлиссельбург, Новгород, к северу от озера Ильмень, где он и стабилизировался. На крайнем юге русские перешли в контрнаступление в Крыму и на северном побережье Азовского моря. «Ежи» в Таганроге, Сталине и Артемовске были обойдены, с тем чтобы бросить все силы против «сверхъежа» — Харькова. Однако последний держался стойко, хотя была занята Лозовая к югу от него и наступавшие подошли на расстояние 30 миль к Полтаве.

Зима полностью вступила в свои права, увеличился снежный покров, и немцы ожидали передышки. Тем не менее русские продолжали просачивание, хотя и не достигли решающих успехов, за исключением ленинградского фронта. Там в январе 1942 г. они соорудили автомобильную дорогу по льду Ладожского озера и восстановили связь с Ленинградом. 22 февраля была отрезана значительная часть германской 16–й армии в районе Старой Руссы, южнее озера Ильмень, которая потом была постепенно истреблена.

На центральном фронте в феврале и марте русские закрепили свои успехи и ликвидировали два небольших «ежа» в Сухиничах и Юхнове, последний — 3 марта 1942 г. В апреле началась распутица, и боевые действия прекратились, за исключением Крыма, где немцам удалось достичь некоторых успехов в районе Керчи, занятой русскими зимой одновременно с Феодосией.

Основные результаты этой кампании сводятся к следующему: во—первых, она оказала большое моральное воздействие на Россию, Германию и весь мир вообще. В ноябре Гитлер объявил, что русские армии уничтожены. Кампания продемонстрировала, что это далеко не так. В зимних условиях русский солдат превосходил германского, несмотря на то, что, по словам Фредборга, «германские солдаты совершили невозможное в борьбе против наседавших русских».[219] Во—вторых, принудив немцев превратить передовые базы в «ежи», а следовательно создать новые передовые базы позади первых на линии Днепра и Двины, русские заставили немцев перенести исходные позиции для следующей германской кампании на много миль назад. В—третьих, чего больше всего опасались германские генералы, война на истощение стала фактом. Дело не только в том, что оборонительные бои и мороз уменьшили численность германской армии, передовые войска не имели возможности перегруппироваться и подготовиться к возобновлению наступления. В «ежах» в эти зимние месяцы острие «Великой армии 1941 г.» затупилось, и никакие рекрутские наборы итальянцев, румын и солдат из других стран—сателлитов не могли вернуть ему былую остроту.

5. Германская летняя кампания 1942 г. в России

Чтобы полностью оценить значение второй немецкой летней кампании в России, необходимо вспомнить цели первой летней кампании. Как мы видели, они заключались не в завоевании всей России, а в том, чтобы наступлением на основные стратегические районы заставить русские армии оборонять их и терять в последующих боях защитников. Стратегическая цель заключалась в тактическом истреблении.

Мы также видели, что эта стратегия потерпела крах, так как скорость продвижения была невелика, пространство — чрезмерно большое и сопротивление слишком сильное.

Если стратегия сокрушения не достигла цели в более благоприятных условиях 1941 г., разве могла она иметь успех в менее благоприятных условиях 1942 г.? Гитлер отвечал на этот вопрос отрицательно; и было бы глупо вновь прибегнуть к ней. Вместо стратегии сокрушения следовало применить стратегию истощения. Однако не могло быть и речи о том, чтобы решить эту задачу путем тактического истощения; даже если бы это и было возможно, такой образ действия отнял бы слишком много времени. О том, чтобы раздуть революцию против большевиков, также не могло быть и речи. Следовательно, оставалась единственная возможность: подорвать экономическую мощь России, ударить по материальной основе ее вооруженных сил. Было решено, что для этого нужно лишить Россию донецкого промышленного района, кубанской житницы и кавказской нефти. Короче говоря, лишить Россию важных стратегических районов в четырехугольнике Харьков, Сталинград, Баку, Батуми, что со временем вывело бы русскую армию из строя.

Итак, план Гитлера на 1942 г., видимо, заключался в следующем:[220] отрезать и занять четырехугольник Воронеж, Саратов, Сталинград, Ростов наступлением по двум параллельным направлениям: на севере по линии Курск, Саратов и на юге по линии Таганрог, Сталинград. Под прикрытием этой блокады пройти через Кавказ на Баку.[221]

По словам двух историков, существование такого плана «подтверждается документом, который попал в руки русских и был упомянут премьер—министром Сталиным в речи по случаю XXV годовщины Октябрьской революции».[222] В документе излагался порядок занятия следующих городов: Борисоглебска, восточное Воронежа, — к 10 июля, Сталинграда — к 25 июля, Саратова — к 10 августа, Сызрани — к 15 августа, Арзамаса, к югу от Горького, — к 10 сентября.

Удивительна уже сама быстрота намечавшегося занятия городов, однако еще удивительнее то, что должно быть ясным даже для новичка в стратегии: успех кампании зависел не столько от занятия важных пунктов, сколько от того, насколько удастся предотвратить ответные действия со стороны русских. Как видно из плана, игнорировались русские армии, находившиеся севернее линии Воронеж, Саратов. Учитывая пространство России и силу русских армий, было очевидно, что их нельзя истребить тактически, равно как невозможно сломить русский народ ввиду его высокой моральной стойкости. Следовательно, успеха можно было достичь лишь в том случае, если стратегически парализовать их, но не лишением ресурсов, которые понадобятся в будущем, например нефти, угля и пшеницы, нужно лишить русских возможностей передвижения. Следовательно, прежде всего надо занять или осадить Москву. Как Париж — центральный узел железных дорог Франции, так и Москва — центральный узел русских железных дорог. В 1914 г. из—за того, что немцы не заняли Парижа, произошла катастрофа на Марне. В 1942 г., как мы увидим ниже, неудача под Москвой привела к катастрофе на Волге. Если бы Москва находилась в руках немцев, тогда постоянными стратегическими бомбардировками Вологды, Буя, Горького, Арзамаса и Пензы, находящихся на расстоянии 250–350 миль от Москвы и, следовательно, легко досягаемых для бомбардировщиков, удалось бы не только прекратить подвоз запасов из Архангельска и резервов из азиатской части России, но и привести в хаотическое состояние движение по железным дорогам в центральной части России, а может быть, и остановить все движение.

Армиями,[223] которые должны были выполнить план Гитлера, командовал фельдмаршал фон Бок. Моральный дух и подготовка армий были ниже, чем в 1941 г., однако огневая мощь увеличилась. Громоздкая танковая дивизия численностью 400 танков была сокращена до 250 танков улучшенных образцов, военно—воздушные силы организовали в ударные группы, которые теснее, чем раньше, взаимодействовали с наземными войсками. Немцы приняли новую тактику действия танков, создание которой приписывают фельдмаршалу Роммелю. Она называлась «мотпулк» и, по существу, представляла собой модернизированную копию гуситского подвижного лагеря. Полковник де Ваттервиль описывает ее следующим образом:

«Масса подвижных средств располагалась таким образом, что танки и самоходная артиллерия были внешним обводом, внутри которого помещался уязвимый центр: пехота на автомашинах, противотанковая артиллерия, подвижные ремонтные мастерские и все современное имущество, необходимое армии в бою… Прежде всего это был боевой организм с огромной огневой мощью, чрезвычайно подвижный и покрытый толстой броней…»[224]

Главное германское наступление началось только 28 июня, однако ему предшествовали важные сражения. 8 мая фельдмаршал фон Манштейн, командовавший германской 12–й армией в Крыму, начал наступление на Керчь и взял город штурмом 13 мая. Когда это сражение приближалось к концу, 12 мая маршал Тимошенко, чтобы задержать наступление немцев, нанес сильный удар к югу от Харькова. Быстро продвигаясь от Лозовой в направлении Харькова и Полтавы, русские войска 16 мая заняли Красноград и прорвали внешний пояс обороны «сверхъежа» (Харькова) и через два дня завязали бои на окраинах города. 19 мая немцы перешли в контрнаступление крупными силами. После тяжелых боев в районе Барвенково, Изюм маршал Тимошенко был вынужден оставить Красноград. Во время отступления значительная часть его войск была окружена и взята в плен. 1 июня немцы объявили о полной победе, однако для них это наступление явилось неприятным событием.

Через четыре дня фон Манштейн начал бомбардировку Севастополя, готовясь к штурму крепости. Внешний оборонительный пояс крепости имел в длину 20 миль, внутренний — 8 миль. Крепость оборонял гарнизон в 75 тыс. человек под командованием генерала Петрова. 1 июля после ожесточенного сражения, во время которого по крепости было выпущено 50 тыс. т артиллерийских снарядов и сброшено 25 тыс. т бомб, Севастополь был взят штурмом. Таким образом, весь Крым оказался в руках немцев.

К середине июня сосредоточение германских войск на линии зимнего фронта к западу от реки Оскол не оставило у русских никаких сомнений о готовящемся мощном наступлении. Сюда фон Бок подтянул следующие силы: в район Курска — 2–ю армию, 2–ю танковую армию и венгерскую армию, все под командованием генерала фон Вейха; в район Белгорода — 6–ю армию и 4–ю танковую армию под командованием генерала фон Гота; в район Харькова 17–ю армию и 1–ю танковую армию под командованием фельдмаршала фон Клейста; итальянская армия оставалась в резерве к западу от Харькова. Южнее этой группы армий находилась группа генерала Шведлера, которая должна была поступить в распоряжение 12–й армии фельдмаршала фон Манштейна; последняя вместе с румынской армией в ближайшем будущем перебрасывалась из Крыма.[225]

Русские предполагали, что германское наступление начнется на фронте Воронеж, Ростов и будет развиваться по линии Саратов, Сталинград, поэтому они сосредоточили сильную группировку севернее Воронежа и хорошо укрепили районы Воронежа и Ростова, так же как и рубеж реки Донца.

22 июня немцы внезапно нанесли удар из района Изюма и через три дня выбили русских из Купянска. Затем 28 июня последовало долгожданное наступление, начавшееся ударом восточнее Курска. 1 июля русский фронт между Щиграми и Тимом был прорван. 2 июля немцы большими силами перешли в наступление между Белгородом и Харьковом. Вновь русский фронт был прорван, и к 5 июля немцы достигли на севере западных окраин Воронежа и на юге — линии Сватово, Лисичанск.

Началось сражение за Воронеж, и, как мы увидим, для немцев оно было одним из самых роковых за время всей войны.

6 и 7 июля танки и моторизованная пехота фон Вейха форсировали Дон и ворвались в Воронеж, который находится в углу, образованном Доном и небольшим притоком, так, что город окружен с трех сторон водной преградой. Германская пехота, вступившая в бой, была атакована с фланга между реками. «Русские войска, сосредоточенные… к северу от Воронежа, прибыли вовремя, чтобы спасти положение, возможно, они спасли русским всю кампанию».[226]

Нет никаких сомнений, что дело обстояло именно так. В течение последующих десяти дней, пока шли ожесточенные бои в городе, наступление южнее Воронежа развивалось с огромной быстротой. Сравнение его с сопротивлением русских в самом Воронеже произвело странное психологическое воздействие на Гитлера.

К 12 июля фон Гот взял Россошь и Кантемировку — станции на железной дороге Воронеж — Ростов, на следующий день 1–я танковая армия фон Клейста заняла Миллерово. Ворошиловград был обойден с фланга и занят 20 июля. Тем временем армии фон Манштейна двигались на Ростов, который русские эвакуировали 27 июля.

«Весь русский фронт разваливался… германская армия форсировала Дон на широком фронте. Тон русских коммюнике стал серьезным, в передачах по радио чувствовалась растущая озабоченность… В России раздавались настойчивые требования открыть второй фронт»[227]

Быстрое продвижение к Сталинграду и неожиданное сопротивление русских в Воронеже, По—видимому, подсказали Гитлеру решение оставить в Воронеже заслон из группы армий фон Вейхса, а группу фон Гота направить прямо на восток для действий совместно с фон Манштейном против Сталинграда. Только после падения Сталинграда должно было возобновиться наступление на Саратов.

Со стратегической точки зрения, эта ошибка граничит с безумием. Поскольку не было предпринято никаких попыток вывести из строя московский железнодорожный узел, русские армии к северу от Воронежа имели полную свободу передвижения. Занятие Кавказа являлось главной целью немецкого плана. Осуществить это можно было только так: создать к северу от Кавказа глубокий оборонительный район, то есть, как это было предусмотрено первоначальным планом, занять четырехугольник Ростов, Сталинград, Саратов, Воронеж, что вызывалось необходимостью обеспечить глубину обороны и пространство для маневрирования. Заняв не четырехугольник, а треугольник Воронеж, Сталинград, Ростов, немцы образовали клин. Северная сторона клина — линия Воронеж, Сталинград — была открыта для наступления русских в южном направлении с линии Воронеж, Саратов. Изменение оперативной линии, таким образом, подготовило конечное поражение.

В соответствии с изменившимся планом армии фон Вейхса окопались у Воронежа. Для защиты стратегического фланга фон Гота вдоль западного берега Дона были использованы венгерские, итальянские и румынские дивизии. Между тем группа фон Манштейна, наступая из Ростова, форсировала Дон в нижнем течении у Цимлянской, в то время как фон Клейст устремился на юг, на равнины Северного Кавказа.

В течение последней недели июля и первой недели августа войска фон Гота быстро спустились вниз по течению Дона, и разгорелась ожесточенная борьба за плацдармы у Клетской и Калача, где Дон западнее Сталинграда поворачивает на юг. 15 августа была захвачена переправа у Калача, но только 25 августа форсирована река у Клетской. Германские войска, продвигавшиеся южнее Дона, были остановлены у Котельниково. Только после форсирования реки войсками генерала фон Гота они смогли продолжить наступление. 9 сентября была перерезана железная дорога Сталинград—Борисоглебск, и Сталинград подвергся сильной бомбардировке с воздуха. Немцам казалось, что город скоро падет.

Пока операции развертывались таким образом, группа фон Клейста, форсировавшая нижний Дон, быстро растекалась по степям Северного Кавказа. 4 августа пал Ворошиловск, 8 августа русские разрушили и оставили майкопские нефтепромыслы, 20 августа был занят Краснодар, 25 августа германские войска достигли Моздока в среднем течении Терека, в 100 милях от Каспийского моря; русские отступали к Грозному. Наконец, 10 сентября пала военно—морская база на Черном море — Новороссийск. Из—за труднопроходимой местности, сопротивления русских, растянувшихся коммуникаций и недостатка горючего[228] кавказская кампания фактически на этом и окончилась. Все было брошено на захват Сталинграда. Сталинград (бывший Царицын) был большим, широко раскинувшимся промышленным городом с населением около 500 тыс. человек; он стоит на правом берегу Волги, в нескольких милях выше ее изгиба. Наступление немцев на город затруднялось тем, что Волга здесь имеет ширину 2–2,5 мили и, следовательно, трудна для переправы. Город нельзя было полностью окружить, не форсировав реку.

Перед немцами стояла проблема закрепиться на левом берегу Волги. Тогда сравнительно небольшая армия могла остановить все движение по реке и блокадой вынудить гарнизон Сталинграда покинуть город.

При любой переправе через реку с боем определяющий фактор вовсе не ширина реки, хотя это и важно, а ширина фронта наступающего. Если фронт широкий, ложными попытками переправы в нескольких местах наступающие отвлекут внимание противника, наведут мост на каком—нибудь незащищенном или слабо защищенном участке обороны противника и создадут плацдарм. Широкая река, такая, как Волга, требует больше времени для переправы, чем узкая, следовательно, фронт для проведения отвлекающих операций должен быть шире. Немцы прежде всего и должны были создать такой фронт. Однако они не сделали этого, а прибегли к прямому удару, пытаясь взять город бомбардировкой и штурмом.[229]

Штурм начался 15 сентября. В течение целого месяца атака следовала за атакой, однако гарнизон под командованием генерала Чуйкова оказывал сильное сопротивление, и немцы смогли добиться лишь местных, или временных, успехов. Крайний идиотизм такого образа действия должен был бы стать очевидным, как только выяснилось, что город нельзя взять с хода. Город — не крепость, но до тех пор, пока гарнизон стойко держится и его линии снабжения действуют, превратить город в груду развалин — это не что иное, как легчайший способ создать препятствие, которое сильнее любой из специально построенных крепостей.

Потери германских войск в бессмысленных штурмах были настолько тяжелыми, что 15 октября генерал Гот получил приказ прекратить атаки и систематическим артиллерийским огнем и бомбардировкой с воздуха стереть Сталинград с лица земли. Зачем? Возможен только один ответ: поддержать престиж Гитлера, ибо город уже лежал в развалинах. Промышленность Сталинграда была уничтожена, Волга перехвачена, движение транспортов по Волге вверх и вниз приостановлено.[230] Доставка нефти из Баку в Москву прекратилась. Следовательно, теперь оставалось только держать реку блокированной, сам город тактически не представлял никакой ценности.

Таким образом, немцы выпустили из рук инициативу наступления в России, причем в это же время они все более утрачивали ее в Северной Африке. Много факторов создает и поддерживает инициативу, однако основным фактором является обеспечение свободы передвижения для себя или, напротив, ограничение этой свободы для противника. Как в Северной Африке, так и в Сталинграде, по существу по всей России, был один общий, всеопределяющий фактор — чрезмерная растянутость германских коммуникаций плюс трудности, связанные с охраной их.

Из Египта коммуникации Роммеля тянулись на 1200 миль до Триполи и еще на 1300 миль по прямой линии до промышленных городов Германии, снабжавших его армии. Протяженность коммуникаций Гота через Россию составляла 1000 миль и через Германию до центральных районов — 600 миль. В первом случае, до тех пор пока англичане крепко держали Мальту, они могли действовать против коммуникационных линий армии Роммеля; во втором случае, пока русские удерживали Москву, они имели свободу маневра против войск фон Гота, при этом русские партизанские отряды заставляли немцев защищать каждую милю своих коммуникаций и, следовательно, отвлекали с фронта сотни тысяч солдат.

Тем не менее осенью 1942 г. экономическое положение России было отчаянным, и, если бы не постоянный приток англо—американских материалов через Архангельск, сомнительно, чтобы русские могли воспользоваться тем нелепым положением, в которое Гитлер поставил свои армии.

С 6 июня 1941 г. в результате германской оккупации население под властью советского правительства сократилось с 184 млн. до 126 млн., то есть больше чем на 30 %. Россия понесла огромные экономические потери. Было потеряно: продовольственных ресурсов — 38 %, угля и электрической энергии — 50 %, железа и стали — 60 %, марганца и алюминия — 50 %, химической промышленности — 33 %.

Следовательно, основная идея стратегического плана Гитлера была правильна: ударить по экономике России, основе ее военной мощи. При осуществлении плана совершалась ошибка за ошибкой. Размеры России не давали возможности принудить неприятеля к генеральному сражению; Гитлер не понял, что сначала нужно лишить противника подвижности и только затем занимать важные стратегические районы. Русских можно было лишить подвижности, заняв центр русских коммуникаций — Москву. Вместо этого Гитлер, подобно Карлу XII и в большей степени, чем Наполеон, потерял инициативу.

После великой победы под Полтавой в 1709 г. Петр Великий вступил в Киев. В соборе Святой Софии отслужили молебен. Русский священник Феофан Прокопович, обращаясь к царю и его солдатам, сказал: «Узнают ближние и соседи наши и скажут: яко не в землю нашу, но в некое море взошли силы свейские, погрузились как олово в воду и не взвратится вестник от них в свою отчизну».[231]

В этом тайна русской мощи, которую не учел Гитлер в своей стратегии. Ее можно было подорвать, только лишив русские армии подвижности, тогда пространство России превратилось бы для них из союзника в смертельного врага.

Глава шестая. Япония теряет инициативу

1. Стратегические проблемы союзников

После сражения у острова Мидуэй перед союзниками встала проблема: каким образом прорвать внешний и внутренний пояса японской океанской крепости и в конце концов взять штурмом ее цитадель — Японские острова.

Эта проблема была разрешена, как часто случалось при осадах в прошлом, благодаря тому, что американцы нащупали и использовали слабые места этой своеобразной океанской крепости, имевшей вид гигантского клина. Основанием клина была линия Бирма, Парамушир на Курильских островах, а вершиной, которая указывала на юго—восток в направлении островов Фиджи и Самоа, были острова Эллис.

Стратегически клин господствовал как над западной частью Тихого океана, так и над Индийским океаном. К счастью для Соединенных Штатов и Британской империи, Япония не имела достаточных сил для занятия и удержания стратегических центров в Индийском океане и для борьбы не на жизнь, а на смерть в Тихом океане. Следует отметить, что, если бы Япония могла сделать это, весь ход войны изменился бы, Япония могла перерезать морские коммуникации противника на Средний Восток и в Индию. Почти неизбежно последовало бы следующее: занятие Роммелем Египта, так как Окинлеку не удалось бы подбросить подкрепления; крах Тимошенко на Кавказе, потому что он не смог бы снабжаться через Иран; и поражение Чан Кай—ши в центральном Китае, потому что китайские войска лишились бы подвоза из Индии. Хотя созданная система транспортировки грузов по воздуху давала Китаю мало, но сам факт ее непрерывного существования и расширения оказывал значительную моральную поддержку Чан Кай—ши.

Все это следует иметь в виду. Индийский океан в такой же степени отделял Японию от ее западных союзников, как и Россия. На всем протяжении войны Япония была связана в Тихом океане и не могла оспаривать господство в Индийском. Если бы Соединенные Штаты оставались нейтральными, тогда независимо от положения дел в Европе Британия оказалась бы бессильной в Индийском океане и в результате потеряла бы восточную половину своей империи. Даже в случае разгрома Германии Россией смешно предполагать, что она затем обрушилась бы на Японию с целью вернуть Британии утраченную половину империи.

Япония проиграла войну потому, что она не могла одновременно держать достаточное количество сил на той и другой сторонах клина. С самого начала японцы должны были понимать, что главная опасность для них заключалась в возможности одновременного удара с обеих сторон. Противники Японии не менее хорошо осознали это. По существу, их основная тактическая задача сводилась к осуществлению огромных Канн на море. Они также понимали, что находились в благоприятном стратегическом положении, дававшем возможность немедленно, по накоплении достаточных сил, начать операцию типа Канн с четырех отдельных баз: из Индии и Аляски по основанию клина, с Гавайских островов и Австралии по его сторонам.

Из этих двух операций двойного охвата вторая была важнее, так как основание клина было чрезвычайно сильным: южную часть защищали огромные горные хребты, а на севере операции велись в условиях Арктики.

Клин давал возможность Японии использовать внутренние линии сообщения, что давало бесспорное преимущество, пока противники оставались слабыми. Однако, как только они собрались с силами и могли угрожать с нескольких направлений, тоннаж японского флота и силы авиации оказались недостаточными для сосредоточения сил больше чем в одном пункте и одновременной обороны остальной периферии. По существу, начиная со сражения у острова Мидуэй, ограниченный характер японской стратегии был в пользу противника, что дало возможность противнику выиграть время, необходимое для накопления сил, и затем, принудив Японию распылить силы, вырвать у нее инициативу.

Следовательно, в конечном итоге, время работало против Японии, а не на нее, как японцы сначала думали. Тем не менее, пока ее противники не могли нанести удар большими силами, они должны были заниматься подготовительными и оборонительными мероприятиями.

Американцы и англичане понимали, что наступления со стороны Бирмы и Аляски против основания клина были второстепенными сравнительно с ударами по сторонам клина с Гавайских островов и из Австралии. Победа у острова Мидуэй окончательно укрепила положение Гаванских островов, теперь следовало в кратчайший срок обезопасить Австралию. Нужно было положить конец расширению японских захватов на Новой Гвинее и продвижению вершины клина на юго—восток, не допустить занятие островов Новые Гебриды, острова Новая Каледония, островов Фиджи и Самоа. В противном случае японцы заняли бы чрезвычайно выгодные позиции для действий против англоамериканских коммуникаций в южной части Тихого океана из США в Австралию и серьезно затруднили накопление войск и запасов в Австралии.

Стратегический центр этого вспомогательного театра военных действий находился в Рабауле, на острове Новая Британия, который, как мы видели, был занят японцами 23 января 1942 г. Важность Рабаула заключалась в том, что он находился между Ново—Гвинейским морем, омывающим северное побережье Новой Гвинеи, и Коралловым морем, омывающим северо—восточное побережье Австралии. Следовательно, по занятии или нейтрализации Рабаула союзниками опасения насчет дальнейшего продвижения вершины клина в юго—восточном направлении отпадали.

Кроме того, Рабаул находился на левом фланге полосы подхода от Гавайских островов. Ось проходила от Уэйка до Гуама и островов Сайпан, правый фланг проходил через Мидуэй и острова Маркус к архипелагу Бонин, левый фланг проходил через острова Гилберта и Трук к островам Палау и Яп. Рабаул, следовательно, находился в 800 милях к югу от островов Трук — главной японской базы на Каролинских островах, то есть в радиусе действия авиации с островов Трук. По нейтрализации Рабаула и островов Трук можно было организовать недосягаемые для неприятельской авиации продвижение из Австралии через Новую Гвинею к острову Моротай и наступление от Гавайских островов к островам Палау, Яп и Гуам.

Все эти острова имели огромное стратегическое значение, так как входили во внутренний пояс японской обороны.

Короче говоря, союзники могли разрешить проблему следующим образом: во—первых, нейтрализовать Рабаул и тем самым прорвать южную сторону клина, равно как предотвратить продвижение его вершины к юго—востоку, во—вторых, прорвать северную сторону клина между островом Уэйк и островами Гилберта. После успешного завершения этих операций можно было ударить по внутренней линии обороны между островом Моротай и островом Гуам и взять штурмом Филиппины, отрезав Японию от ее недавно приобретенной южной империи. Наконец, с Филиппин можно было наступать непосредственно на Японию.

2. Кампании на Гуадалканале и в Папуа

Как часто случается на войне, методы решения стратегической задачи союзников были определены в равной мере как расчетами, так и событиями. После сражения у острова Мидуэй японцы главным образом стремились продвинуть вперед вершину клина своей океанской крепости, возобновив операции против порта Морсби, и создать мощную военно—воздушную базу к востоку от него в южной части Соломоновых островов. В июле 1942 г. японцы приступили к сооружению аэродрома на северном побережье острова Гуадалканал, лежащего южнее острова Флорида. Японцы намеревались с помощью авиации, базировавшейся на этот аэродром, создать угрозу американцам на Новых Гебридах и в Новой Каледонии, находящихся к северо—западу и западу от островов Фиджи и к юго—западу от островов Эллис, и защитить свой морской фланг продвижения в Папуа. Чтобы предотвратить это продвижение на юг, 7 августа из Новой Зеландии под прикрытием трех авианосцев отправился американский десант, который высадился на островах Флорида и Гуадалканал. Преодолев незначительное сопротивление, американцы заняли частично законченную военно—воздушную базу на Гуадалканале, назвав ее «Гендерсон—филд». Высадка десанта повлекла за собой ряд морских и сухопутных сражений невиданной ожесточенности, продолжавшихся ровно 6 месяцев.

Первый морской бой произошел у острова Саво — в связи с попыткой японцев сорвать высадку десанта. Бой начался рано утром 9 августа. Хотя американский флот потерял четыре крейсера — «Канберра» (австралийский), «Куинси», «Винсенис» и «Астория», однако к вечеру японцы отступили, и высадка десанта продолжалась.

Сосредоточив свои силы у Рабаула, японцы были готовы любой ценой уничтожить десант. Один за другим последовали воздушные налеты и бои на море. 23–25 августа разыгралось морское сражение в восточной части Соломоновых островов, во время которого большой и сильно защищенный японский конвой с подкреплениями был вынужден повернуть обратно. Во время боя американские корабли группировались вокруг авианосцев «Саратога» и «Энтерпрайз». В ночь с 11 на 12 октября произошло морское сражение у мыса Эсперанс, а 16 октября крупные силы японцев высадились на Гуадалканале. Американцы, занявшие остров, оказались в опасном положении. Бои большей частью происходили в джунглях; обстановка была крайне не ясной. Об этом свидетельствует следующий случай, рассказанный одним из участников высадки: «Я припоминаю, как продвигалась взводная стрелковая цепь на Тассафаронга. Командир полка пришел к нам, прошел через цепь немного вперед, затем вернулся и спросил: «Сколько еще осталось до линии фронта?» Я ответил: «Полковник, вы только что вернулись назад к линии фронта, впереди уже японцы».[232]

Через десять дней произошел морской бой у острова Санта—Крус, во время которого был потоплен американский авианосец «Хорнет» и серьезно поврежден авианосец «Энтерпрайз». В этот же день японцы предприняли решительный штурм Гендерсон—филда; штурм с трудом был отбит. Затем ночами 13 и 14 ноября происходило морское сражение у Гуадалканала — одно из наиболее ожесточенных в истории войны на море.[233] В сражении участвовали линейные корабли. Японцы потеряли 2 линкора. Американский морской офицер лейтенант Броди пишет об этом периоде:

«Занятие нами Гендерсон—филда дало нашей авиации не только базу для прямых налетов, но и ценную передовую позицию для разведки в интересах надводных сил. Наши самолеты могли вести разведку далеко к северу от острова, в водах, которые японские военные корабли и транспорты должны были пересечь при приближении к Гуадалканалу. Между тем японцы были в значительной степени лишены возможности вести аналогичную разведку в направлении подхода наших сил. Мы могли направить в нужное место корабли, и их появление почти всегда было неожиданным. Таким образом, наши надводные силы могли оказывать непрерывный нажим, действенность которого была очень велика, несмотря на сравнительно небольшое общее время, проведенное в спорных водах»[234]

Несмотря на все эти преимущества, в следующем морском бою у Тассафаронга 30 ноября американский флот оказался на грани катастрофы.

«Только один из 5 американских крейсеров, участвовавших в деле, — пишет лейтенант Броди, —.. не получил повреждений. К счастью, однако, японские корабли, участвовавшие в сражении: эсминцы и, возможно, легкие крейсеры, — не сумели прибыть в свои порты и сообщить о нанесенном ущербе. Это сражение, возможно, станет классическим примером того, насколько осмотрительно молчать о полученных повреждениях. По существу, противник отказался от продолжения кампании в результате сражения, которое мы расценивали как поражение»[235]

Возможно, дело обстояло именно так, однако более важной причиной была критическая обстановка, сложившаяся для японцев в начале декабря в Папуа. В результате войска, собранные в Рабауле для подкрепления гарнизона Гуадалканала, 1 февраля были направлены в Папуа. В ночь с 7 на 8 февраля, потеряв около 10 тыс. убитыми и столько же умершими от болезней и голода, японцы эвакуировали остатки гарнизона Гуадалканала. Таким образом была сорвана половина японского плана продвинуть клин. А как обстояло дело с другой половиной плана?

Другая половина плана касалась Папуа, где проводились три отдельные операции. Во—первых, японцы планировали наступление от Гона на порт Морсби по дороге через джунгли, австралийский правительственный пост в Кокоде и хребет Оуэн—Стенли с целью заманить австралийские войска от порта Морсби на север в горы и джунгли. Во—вторых, одновременно с этим наступлением намечалось высадить десант для занятия залива Милн и аэродрома вблизи. Здесь создавалась военно—воздушная база. С этой базы и базы, которая тогда сооружалась на Гуадалканале, японская авиация захватывала контроль над северным входом в Коралловое море. В—третьих, установив контроль, японцы планировали перебросить десант из Рабаула в порт Морсби с двумя целями: ударить в тыл австралийцам, ведущим бои в горах против колонны из Гона, и перерезать австралийские коммуникации между портом Морсби и Дарвином.[236]

21–22 июля началось осуществление первой части изложенного плана: японцы высадились в деревне Гона на северном побережье Папуа, примерно па полпути между Лаэ и заливом Милн. Побережье охранялось немногочисленными австралийскими патрулями от батальона милиции в Кокоде. Батальон энергично сопротивлялся, но был оттеснен к порту Морсби. В начале августа японцы заняли Кокоду и начали медленное продвижение на юг через джунгли.

26 августа японцы приступили к выполнению второй части плана, высадив севернее залива Милн примерно 2 тыс. солдат, которые немедленно приступили к захвату аэродрома. Японцы ожидали встретить незначительное сопротивление, этим и объясняется малочисленность десанта. Однако они натолкнулись на упорное сопротивление и подверглись таким сильным налетам с воздуха, что, потеряв большую часть снаряжения и 700 человек убитыми, 29 августа погрузились на суда и отказались от проведения операции. Тот факт, что не было предпринято новых попыток устроить военно—воздушную базу в этом жизненно важном пункте, можно объяснить только тем, что бои на Гуадалканале отвлекали слишком много сил и с оставшимися немногими частями нельзя было идти на риск повторной операции.

Таким образом, все бремя кампании легло на плечи колонны войск, продвигавшейся по суше. При отсутствии господства в воздухе на месте действия колонна не могла защитить ни своих баз, ни дороги через джунгли в Кокоду. В результате продвижение японцев становилось все медленней и медленней. Десятки людей умирали ежедневно от голода. Колонна настолько ослабела, что, когда 15 сентября она столкнулась с противником между деревнями Элфоги и Иорибайва (примерно 30 миль севернее порта Морсби), японское командование приказало отступить к Науро, 10 миль севернее главного хребта Оуэн—Стенли. Австралийцы, тесня колонну, 3 ноября снова вступили в Кокоду.

Особенно интересно то, что австралийцы во время наступления почти целиком снабжались при помощи самолетов. Военный корреспондент Куртенай, находившийся тогда с войсками, писал:

«В этих горных районах не было посадочных площадок, но кое—где в джунглях на склонах крутых гор природа как бы случайно оставила заросшие травой открытые площадки, похожие на наш деревенский луг. Армейские тыловые части превратили эти площадки в пункты сбрасывания грузов. Австралийские пилоты на невооруженных транспортных самолетах под прикрытием истребителей, господствовавших в воздухе, летали по извилистым ущельям и сбрасывали грузы во время нашего продвижения по горным дорогам. Грузы большей частью сбрасывались без парашютов; 80 % грузов попадало в джунгли и терялось навсегда, однако остальные 20 % падали на площадки, и войска имели возможность подкрепляться на марше»[237]

Японцы надеялись задержать противника у Науро до подхода подкреплений. Однако, когда они пытались сделать это, американцы внезапно высадили в их тылу авиадесант. Об этом блистательном маневре командующий американскими военно—воздушными силами генерал Арнольд пишет:

«Все попытки японцев подбросить подкрепления в район Буна, Гона были сорваны нашими тяжелыми бомбардировщиками дальнего действия. Наши транспортные самолеты перебросили в этот район полностью оснащенную ударную группу: войска, снаряжение и продовольствие. В течение одной операции 3600 человек было переброшено из Австралии в порт Морсби и 15 тыс. — из порта Морсби через высокий горный хребет Оуэн—Стенли к посадочным площадкам в районе Буна. Эти войска не только сами были переброшены по воздуху, но и снабжались по воздуху, получая в неделю грузов более чем на 2 млн. фунтов стерлингов. Инженерное оборудование, стальные маты и асфальт были также перевезены на самолетах. Четырехорудийная 105–лш гаубичная батарея была доставлена на самолетах В–17. Обратными рейсами эвакуировали больных и раненых. Вся операция имела далеко идущие тактические последствия»[238]

Цель этого нападения с тыла заключалась в том, чтобы нарушить линии коммуникаций японцев и, если окажется возможным, занять японские базы на побережье. Для защиты своих баз японцы были вынуждены сделать то, на что когда—то пошел генерал Хукер у Чанслорсвилля, а именно совершенно отказаться от наступления, быстро отступить. Японцы отошли к побережью, чтобы укрепить Гону, Санананду и Буну. Тогда австралийская сухопутная колонна соединилась с американскими авиадесантными частями и базы были окружены. Гона пала 9 декабря, Буна — 3 января 1943 г. и Санананда — 19 января; японцы сражались до последнего солдата.

Японское командование, глубоко обеспокоенное поражениями, направило подкрепления, которые предназначались для гарнизонов Гуадалканала, Финш—Харбора, Лаэ и Саламоа. Затем японцы двинулись из деревни Мубо, примерно 15 миль южнее Саламоа, на Уау — главную воздушную базу союзников в золотоносном районе на северо—востоке Новой Гвинеи. В июне 1942 г. здесь высадился большой австралийский десантно—диверсионный отряд, однако болезни сократили личный состав до 300 человек. Против этого, крохотного отряда японцы бросили войска численностью 3300 человек, которые несомненно раздавили бы австралийцев, если бы генерал Макартур[239] не подбросил по воздуху на помощь 600 австралийских солдат. Японцы, обнаружив горную дорогу, неизвестную австралийцам, на этот раз внезапно напали на противника с тыла и 29 января, подойдя на 400 ярдов к Уау, были готовы взять пост штурмом. Тут на выручку австралийцам прибыло еще 1200 австралийских солдат, переброшенных самолетами. На следующий день было доставлено некоторое количество 25–фунтовых орудий, которые открыли огонь через полчаса после высадки. Японцы были вынуждены отступить.

Наконец, 3–4 марта произошел морской бой в Ново—Гвинейском море. В этом бою морской конвой японцев, отплывший из Рабаула, чтобы подвезти грузы и подкрепления в Лаэ, был почти целиком уничтожен налетом авиации союзников. «Во время сражения в Ново—Гвинейском море, — указывает начальник штаба американской армии генерал Д. Маршалл, — союзники потеряли 1 бомбардировщик, 3 истребителя и 13 человек. Японцы же, насколько известно, потеряли 61 самолет, 22 судна и целую дивизию — 15 тыс. человек.[240]

Таким образом, вторая половина японской кампании, целью которой было продвинуть клин дальше в Тихий океан, закончилась катастрофой, как и первая половина. Со стратегической точки зрения, союзники действовали в обеих этих операциях оборонительно. Однако занятие Гуадалканала и Папуа ясно показало, что стратегическая инициатива начинает переходить от японцев к союзникам. Этот процесс значительно ускорился в двух последующих кампаниях.

3. Рабаульская кампания и завоевание Новой Гвинеи

После сражения в Ново—Гвинейском море потребовалось несколько месяцев, чтобы очистить район от японских отрядов и усилить союзные войска как в северном Папуа, так и в южной части Соломоновых островов. Численность войск в северном Папуа была доведена до 4 американских и 6 австралийских дивизий. Только в середине июня на обоих этих второстепенных театрах военных действий на Тихом океане союзники были готовы к следующей кампании: нейтрализации главной японской базы — Рабаула.

22 и 23 июня войска генерала Макартура заняли острова Вудларк и Киривина в группе островов Тробриан к востоку от юго—восточной оконечности Новой Гвинеи. Эти острова были ценны, так как после постройки на них аэродромов истребители могли перелетать с Гуадалканала на Новую Гвинею и, следовательно, устанавливался контроль над главным северным входом в Коралловое морс. Через семь дней части американского 14–го корпуса, находившиеся под командованием генерал—майора О. Грисуолда, заняли остров Рендова, откуда немедленно начали артиллерийский обстрел аэродрома противника в Мунда на Нью—Джорджии. Затем американские войска высадились на островах Нью—Джорджия и 5 мая заняли аэродром в Мунда; бои на островах закончились 25 августа. Сильно укрепленный остров Коломбангарей был обойден; 9 октября был занят остров Велья Лавелья, а 26 октября — два острова в группе островов Трежери.

Чтобы получить базу, необходимую для высадки на остров Новая Британия, на северном конце которого находится Рабаул, Макартур приступил к занятию полуострова Юон (Новая Гвинея). Для начала 29–30 июня высадились войска в заливе Насау, что в 11 милях к югу от Саламауа — города, расположенного на южном берегу реки Маркхем. Продвинувшиеся войска окружили Саламауа с юга. Чтобы блокировать город с севера, Макартур решил взять Лаэ, находящийся к северу от Саламауа на северном берегу реки Маркхем. Занятие этого города автоматически перерезало бы путь снабжения Саламауа. Для выполнения этой задачи на японцев оказывалось давление с юга, а австралийские войска 4 сентября высадились к востоку от Лаэ. На следующий день был сброшен американский парашютный полк для захвата аэродрома Наджаба, 19 миль северо—западнее Лаэ. Генерал Арнольд так описывает этот смелый маневр, увенчавшийся блистательным успехом.

«Десант в Наджабе положил конец язвительным замечаниям насчет нашего прежнего наступления «от пальмы до пальмы». Здесь военные действия велись бросками по 200 миль в час. За время, меньшее чем требуется для прочтения этой страницы, наша 5–я воздушная армия сбросила 1700 американских парашютистов в полном вооружении и снаряжении и 36 австралийских артиллеристов с орудиями.

Операция в долине реки Маркхем достойна быть отмеченной. Сначала 48 самолетов В–25 обстреляли японские позиции и засыпали их осколочными бомбами. Затем 6 самолетов А–20 поставили дымовую завесу, чтобы скрыть высадку десанта парашютистов с 96 самолетов С–47. Над этими машинами летели 5 бомбардировщиков В–17, которые перевозили грузы, и 3 бомбардировщика В–17 с генералами Макартуром, Кеннеди и их штабами на борту. Г46 истребителей Р–38 и Р–47 на разных высотах обеспечивали прикрытие, а в районе Хиас—Плантейшн, на полпути между Наджабом и Лаэ, 4 бомбардировщика В–17 и 24 бомбардировщика В–24 бомбили и обстреливали японские позиции»[241]

Саламауа пал 11 сентября, австралийские войска вступили в Лаэ 16 сентября. Через неделю после занятия Лаэ генерал Макартур, используя главным образом австралийские войска, высадил десант к северу от Финш—Харбора и занял его 2 октября. К концу января войска Макартура взяли Сайдор и заняли весь полуостров Юон, укрепляя свои позиции для дальнейшего продвижения. В эти месяцы сильные воздушные налеты совершались на японские линии снабжения и военно—воздушные базы.

Между тем на Соломоновых островах сначала была произведена отвлекающая высадка на остров Шуазель, а 1 ноября американская морская пехота высадилась на западном берегу острова Бугенвиль.[242] Это дало возможность создать морскую базу и построить 3 аэродрома; Рабаул оказался в радиусе действия истребителей. Четыре дня спустя американская ударная группа, действовавшая с авианосцев, произвела дневной воздушный налет на Рабаул. Аналогичный налет последовал через неделю. Наконец, 14 февраля беспрепятственно высадился десант в атолле Грин—Айланд, в 150 милях к востоку от Рабаула. С точки зрения стратегии, последняя высадка завершила кампанию на Соломоновых островах. Оставалось только добить японские войска численностью примерно 20 тыс. человек на обойденных и теперь окруженных островах.

Пока захватывались острова, генерал Макартур закончил подготовку и решил начать наступление на восточную оконечность острова Новая Британия, чтобы установить контроль над проливами Витязя и Дампира и создать воздушные базы в непосредственной близости от Рабаула. Для начала 15 декабря был нейтрализован бомбардировкой японский аэродром на мысе Глостер; на южном берегу острова в Арабе высадился десант. К 26 декабря американская морская пехота заняла аэродром. Было сочтено нецелесообразным пробираться вдоль побережья через густые джунгли и горы к Рабаулу, да это и не входило в план Макартура, даже если бы условия местности благоприятствовали. Макартур не стремился занять Рабаул. Он намеревался нейтрализовать его воздушными бомбардировками, лишить поддержки. С этого момента «и днем и ночью на Рабаул совершались налеты, в том числе налеты на бреющем полете на суда и береговые сооружения».[243] 29 января 1944 г. токийское радио сообщило:

«Положение в Рабауле стало весьма серьезным, и мы не можем проявлять ни малейшего оптимизма… Противник ежедневно совершает налеты на Рабаул группами в среднем по 100 бомбардировщиков и истребителей»[244]

К 10 марта был высажен десант на полуострове Вийоме у северного побережья Новой Британии и захвачена посадочная площадка возле деревни Таласа. Американские самолеты получили возможность действовать на расстоянии 160 миль от Рабаула.

Японцы несли серьезные потери в судах, и теперь становилось все более и более очевидным, что у японцев не хватало тоннажа для снабжения многочисленных отрядов, разбросанных на Новой Гвинее и соседних островах. План генерала Макартура, как указывает У. Куртенай, заключался в следующем:

«Не продвигаться шаг за шагом через джунгли и не перепрыгивать с острова на остров среди мириада атоллов и островков, а сделать ряд крупных прыжков по нескольку сот миль каждый, ограниченных в то время тактическим радиусом действия истребителей, базировавшихся на суше. Для того чтобы делать более длинные прыжки, нужно было бы действовать с авианосцев. Генерал Макартур стремился захватить важные для него пункты на долгом западном пути к Филиппинам, оставив остальные японские войска позади себя стратегически изолированными и бессильными. Таким образом можно было избежать фронтального наступления на пункты, занятые крупными силами противника, где нельзя было достичь тактической внезапности и где мы могли понести тяжелые потери»[245]

Прежде всего был сделан прыжок на острова Адмиралтейства, к западу от архипелага Бисмарка, в 250 милях севернее Новой Гвинеи. Острова Адмиралтейства были важны, так как там имелись аэродромы и якорные стоянки. Передовой эшелон Техасской кавалерийской (моторизованной) дивизии, прибывший на быстроходных транспортах для разведки острова Лос—Негрос, высадился 29 февраля, не встретив серьезного сопротивления. 6 марта на остров высадилась остальная часть дивизии. Был занят аэродром в Момоте и создан плацдарм, несмотря на ряд сильнейших контратак японцев. В течение оставшейся части марта и первой половины апреля оккупация острова Мануса и соседних островов закончилась. Американцы заняли пригодный для устройства посадочных площадок остров Эмирау, в 690 милях от островов Трук. Следовательно, острова Трук теперь находились в пределах досягаемости для бомбардировщиков, действующих с юга.

Занятие островов Адмиралтейства еще более ухудшило положение Рабаула. На этих островах скрещивались две главные воздушные линии из Японии. Первая из них шла через подмандатные острова, включая Трук, вторая — через Филиппины, Вевак и Маданг на Новой Гвинее. Японцы, поняв, что оставлять штаб в Рабауле бессмысленно, думали перенести его на восток, в Холландию, в голландской части Новой Гвинеи. Однако генерал Макартур предугадал их намерение и решил помешать им в этом; он сделал следующий прыжок от долины реки Маркхем в Холландию, то есть на расстояние 600 миль к западу. Таким образом была обойдена японская 18–я армия, разместившаяся на побережье. Японцы никак не ожидали прыжка на такое расстояние. Они полагали, что следующими целями противника будут Маданг и Вевак, куда и перебросили часть сил из района Холландии. Таким образом, японцы сами помогли врагу в проведении смелой операции. Вновь подтвердилось изречение Наполеона:

«Кто ничем не рискует, тот ничего не достигает».

Генерал Макартур, пойдя на риск, выиграл следующий раунд.

В районе Холландии находились три хороших японских аэродрома, а близлежащий залив Гумбольдта подходил для устройства морской базы снабжения. Однако истребители сухопутных сил не могли покрыть расстояние до Холландии, и прикрытие с воздуха обеспечивали авианосцы.

22 апреля последовал новый прыжок — были заняты Айтапе, залив Гумбольдта и залив Тана—Мера к западу от него. Высадка оказалась полнейшей неожиданностью для японцев. К 30 апреля все аэродромы находились в руках союзников; восточнее была отрезана японская армия численностью больше 50 тыс. человек, 12 июля союзные силы в Айтапе подверглись сильным атакам, однако к 2 августа все атаки японцев были окончательно отбиты.

В середине мая наступление в западном направлении возобновилось. 17 мая беспрепятственно высадился десант у Араре. Через несколько дней был занят остров Вакде, где имелись посадочная площадка и залив Маффин. Десять дней спустя американская 41–я дивизия высадилась на остров Биак, в 330 милях далее к западу. Биак был важен, так как обеспечивал контроль в заливе Гельвинк. Остров защищало около 8 тыс. японцев, которые оказали такое упорное сопротивление, что только 22 июня удалось окончательно занять его и ввести в действие имевшиеся там три аэродрома. После занятия острова Биак был занят без особого труда и остров Номфор.

30 июля американские войска совершили последний прыжок в западном направлении на Новой Гвинее, высадившись в Сансапоре, на полуострове Вогелкоп, для занятия устроенных там воздушных и морских баз. Хотя японский гарнизон был значительным, высадка была настолько внезапной, что японцы оказали слабое сопротивление. Сансапор расположен в 120 милях к западу от Маноквари, где находились штаб 2–й японской армии и войска численностью около 15 тыс. человек. Однако они не могли ничего поделать, так как от Сансапора их отделяли болота и джунгли; Сансапор отстоит не далее 600 миль от юго—восточной оконечности Филиппин.

Таким образом, за 12 с лишним месяцев союзники продвинулись на 1300 миль и отрезали японские войска численностью не менее 135 тыс. человек, которые остались без всякой надежды на спасение. «Действия велись, — пишет генерал Маршалл, — в условиях неблагоприятной погоды и труднопроходимой местности. Дороги отсутствовали почти во всех занятых районах, что создавало чрезвычайные трудности для перевозки войск и грузов. Малярия представляла серьезную опасность, однако в результате интенсивного лечения и тщательного предохранения от москитов она серьезно не мешала действиям войск».[246]

Занятие Сансапора положило конец кампании на Новой Гвинее. Уместно, однако, рассмотреть еще одну операцию, хотя и происходившую тактически вне пределов Новой Гвинеи, но стратегически завершившую кампанию на ней. Речь идет о занятии 15 сентября самого северного острова в Хальмахерской группе островов — острова Моротай.

«Здесь опять, — пишет Куртенай, — японцев обвели вокруг пальца. Они ожидали, что наша следующая цель — основной остров, где стоял гарнизон численностью 30 тыс. Однако генерал Макартур ударил по острову Моротай, где было от 200 до 500 японцев. При взятии острова мы потеряли только 5 человек. Гарнизон на основном острове Халь—махера оказался в невыносимом положении: он не мог выбраться с острова, и туда нельзя было доставить припасы. Мы захватили большое количество аэродромов, и японцы не могли ни получить подкрепления, ни спастись».[247]

Заняв Моротай, войска генерала Макартура приблизились на 300 миль к Филиппинам. Не менее важным было и то обстоятельство, что остров Моротай находился в центре района, в котором велась вторая важная кампания на Тихом океане под руководством адмирала Ч. Нимица. Эта кампания началась весной 1942 г. и должна была слиться с первой в едином наступлении против Филиппин. О второй кампании мы и расскажем.

4. Кампания в центральной части Тихого океана

Мы проследили ход действий генерала Макартура против южной стороны клина океанской крепости японцев до захвата позиций на внутреннем поясе обороны. Теперь рассмотрим действия адмирала Нимица против северной стороны клина.

Задача, стоявшая перед адмиралом Нимицем, была сходна с задачей генерала Макартура: завоевать местное господство в воздухе захватом и нейтрализацией воздушных баз противника. Однако в отличие от Макартура, который действовал на суше, адмиралу Нимицу нужно было передвигать базы с собой. Следовательно, флот Нимица был одновременно базой и ударной силой — средством, при помощи которого он должен был захватывать господство в воздухе, вести морские сражения, штурмовать и занимать вражеские острова. Это был комплекс, включающий четыре элемента: плавучая база, флот, военно—воздушные силы и армия. Тот факт, что флот Нимица был спланирован и создан за 18 месяцев после сражения у острова Мидуэй, возможно, является величавшим организационным достижением в истории морской войны. Создание такого комплекса стало возможным только в результате огромной производственной мощи Соединенных Штатов, которая решала исход всей войны.

В течение 18 месяцев был построен флот, превосходивший все, что могли выставить против него японцы. Авианосцы в небывалом количестве были в руках Нимица оружием большой ударной силы. К осени 1943 г. в распоряжении флота было до 800 самолетов, базировавшихся на авианосцы, а на следующий год — 1000. Не менее важной была подвижная база, которая, дав возможность пересекать огромные водные просторы Тихого океана, совершенно опрокинула основы японской стратегии. Японцы думали, что противник не сможет сделать этого. Каждый класс военных кораблей — линкоры, крейсеры, эсминцы, авианосцы и подводные лодки — имел свои собственные специальные типы судов для снабжения и ремонта; каждое такое судно по стоимости равнялось линкору и также долго строилось. Специальные суда представляли собой плавучие мастерские с литейными цехами; на них находились сотни квалифицированных рабочих. При помощи таких судов можно было «производить любой ремонт, включая сварку под водой».[248] Следовательно, после боя корабли, получившие повреждения, исключая самые тяжелые, можно было ремонтировать на месте. Были также созданы новые части, например американские десантные инженерно—строительные батальоны, прозванные «сиби».[249] Они двигались следом за десантными войсками и строили причалы, казармы, дороги, госпитали, сооружали и ремонтировали аэродромы, устанавливали радиосвязь. Кроме того, значительное число морских пехотинцев и солдат следовало обучить ведению боя в джунглях и на островах.

Эта мощная военная машина дала возможность Нимицу и подчиненным ему адмиралам действовать на широком фронте. Японское верховное командование было вынуждено рассредоточить свои и без того слабые силы, особенно авиацию, на таком большом пространстве, что редко удавалось сосредоточить, если вообще это оказывалось возможным, достаточные силы на угрожаемом участке. В результате, поскольку небольшие размеры большинства тихоокеанских островов не дают возможности превратить их в сильные позиции и сосредоточить там большие гарнизоны, способные к продолжительному сопротивлению, острова можно было захватить до того, как им будет оказана помощь. Кроме того, занятие и использование одной или нескольких воздушных баз в группе островов давали возможность полностью изолировать остальные острова, обрекая их гарнизоны на голодную смерть. Таким образом, эта военная машина была не только очень мощной, но и совершенно независимой во всем, включая снабжение и ремонт техники. Она имела неограниченный радиус действий и, как мы увидим, быстро подорвала основу оборонительной стратегии японцев, превратив просторы Тихого океана из союзника Японии в ее смертельного врага.

Летом 1943 г. наступление на северную сторону клина океанской крепости японцев началось серией подготовительных действий. 24 и 27 июля самолеты с авианосцев совершили налеты на остров Уэйк, а 31 августа — на остров Маркус, важную японскую воздушную базу, служившую перевалочным пунктом на линии снабжения японских подмандатных островов на ключевые пункты в группе Маршалловых островов. Остров Бейкера в группе островов Феникс, острова Нуку, Фетау и Нанумеа в группе островов Эллис были заняты в начале сентября. 4 и 6 октября остров Уэйк вновь подвергся сильной бомбардировке.

На первом этапе кампании предусматривалась высадка на остров Макин, на атоллы Тарава (Бетио) и атолл Абемама в группе островов Гилберта. Десанты успешно высадились на первых двух островах 1 ноября, а на третий — в следующий день. Макин был взят 23 ноября, Тарава — 24 ноября, десант, высадившийся на Абемаме, не встретил сопротивления.

На острове Тарава произошел самый кровопролитный бой из всех небольших боев за время войны на Тихом океане. Японский гарнизон насчитывал только 2700 солдат регулярной армии и 1200 вооруженных рабочих, но они так отчаянно сопротивлялись, что американцы потеряли 1026 человек убитыми и 2556 ранеными.[250]

Цель этих военных действий заключалась в том, чтобы обезопасить острова Эллис от всякой угрозы до начала генерального наступления в центре. Бои ввели в заблуждение японцев, которые подумали, что противник собирается нанести главный удар в направлении Соломоновых островов и Новой Гвинеи с целью поддержать действия против Рабаула. Только после следующего удара адмирала Нимица японцы поняли свою ошибку.

Удар был нанесен по Маршалловым островам, 500 миль северо—западнее островов Гилберта. Теперь уже не стоял вопрос о занятии всех островов, захватывались только некоторые, с хорошими аэродромами. 1 января 1944 г. после двухдневной интенсивной бомбардировки без боя был занят остров Майуро с превосходной гаванью, однако гарнизон атолла Кваджелейн упорно сопротивлялся до 8 февраля. 2 февраля 4–я дивизия морской пехоты высадилась на Наму и Руа, которые были также заняты 8 февраля. Между 19 и 22 февраля был взят атолл Эниветок.

Генерал Ричардсон пишет об этих операциях:

«В результате бомбежки с воздуха и обстрела корабельной артиллерии остров Кваджелейн был сильно разрушен. Даже когда приближаешься к острову со стороны лагуны, он производит впечатление ничейной земли во время первой мировой войны. Разрушения, по моему мнению, были большими, чем на Бетио или Тараве. За исключением развалин бетонных сооружений, на острове не оставалось ни одного здания. Постройки из любого другого материала были либо полностью сожжены, либо уничтожены»[251]

Адмирал Нимиц намеревался обойти Каролинские острова и начать третий этап кампании ударом по Марианским островам. Однако, поскольку острова Трук в группе этих островов были одним из важнейших центров в японской системе обороны, на которую, как мы видели, в это время готовилось наступление с островов Адмиралтейства, контроль над Маршалловыми островами дал возможность адмиралу Нимицу в значительной степени нейтрализовать Трук воздушными налетами. К концу января в результате интенсивных действий авиации Трук был в значительной степени выведен из строя. Воздушные налеты совершались и на другие острова Каролинского архипелага. 29 марта мощные силы с участием авианосцев и линкоров штурмовали острова Палау.

На Марианских островах действия были направлены против островов Сайпан, Тиниан и Гуам. Между 10 и 12 июня все три острова подверглись сильной бомбардировке. 15 июня 2–я и 4–я дивизии морской пехоты, за которыми последовала 27–я пехотная дивизия, высадились на острове Сайпан. Это была самая важная операция из всех, проведенных до сих пор в центральной части— Тихого океана, потому что занятие Марианских островов не только прорывало внутренний пояс японской обороны, но также давало возможность перерезать прямую линию сообщений противника с Каролинскими островами и действовать против островов Бонин. Создав воздушные базы на островах Бопин, можно было легко бомбардировать саму Японию.

Во время высадки на японских подмандатных островах мощная японская эскадра, включая несколько авианосцев, оказалась в районе между Филиппинскими островами и Сайпаном. Очевидно, командующий эскадрой не хотел ввязываться в морское сражение, его план, По—видимому, заключался в том, чтобы нанести удар с воздуха по американскому флоту под командованием адмирала Р. Спруанса. Затем японские бомбардировщики, пополнив запасы горючего на островах Гуам и Рота, должны были обрушиться на американские плацдармы на Сайпане. К несчастью для командующего, противник подготовился к такому варианту: 19 июня адмирал Спруанс, сосредоточив свой флот у Гуама, поджидал японцев. Когда появились японские авианосцы, американская авиация нанесла по ним (сильнейший удар. Было сбито 353 японских самолета: 335 — в воздушном бою и 18 — огнем зенитной артиллерии. 20 июня адмирал Спруанс бросил свою авиацию против вражеского флота, находившегося в то время на расстоянии около 300 миль к северо—западу от американского флота. Американские самолеты нанесли японскому флоту большой урон. По своему значению бой у Марианских островов вступает только сражению у острова Мидуэй.[252]

Бои на Сайпане продолжались 25 дней. Организованное сопротивление прекратилось только 9 июля, но очистка острова продолжалась еще несколько месяцев. Из японского гарнизона, насчитывавшего около 23 тыс. человек, американцы похоронили 21 036 человек. Американцы также понесли тяжелые потери, которые составили 15 053 человек, в том числе 2359 убитых, 11 481 раненых и 1213 пропавших без вести. Непосредственным результатом этой победы было падение кабинета генерала Тодзир и формирование нового правительства во главе с генералом Койсо.

Следующая высадка была осуществлена на Гуаме. 21 июля на остров высадились 77–я пехотная дивизия и 3–я дивизия морской пехоты. 10 августа организованное сопротивление японцев прекратилось. Наконец, после того как остров Тиниан был в значительной степени нейтрализован воздушными налетами и артиллерийским обстрелом с Сайпана, 24 июля там высадились 2–я и 4–я дивизии морской пехоты и после девятидневных боев заняли остров.

После занятия Сайпана в военных действиях наступила пауза, которая продлилась до 8 сентября, когда 3–е соединение десантных войск американской армии под командованием вице—адмирала Уилкинсона появилось у островов Палау. 15 сентября американская морская пехота и пехота высадились на острове Пелелиу. Таким образом, в день высадки войск генерала Макартура на Моротай флот центральной части Тихого океана установил контакт с правым флангом его войск. Создались предпосылки для отвоевания Филиппин.

Прежде чем закончить этот раздел, следует остановиться на тактике, которая применялась теперь при штурме многих островов. По форме она сильно походила на тактику, использованную в сражении при Камбре в ноябре 1917 г., но роль ничейной земли здесь стало играть море. Во—первых, штурмуемый объект подвергался бомбардировке с воздуха и обстрелу с моря. Под прикрытием огня ударные войска двигались тремя эшелонами. Впереди шел эшелон десантных судов, вооруженных ракетами, огонь которых заменил огневой, вал 1917 г. За этим эшелоном в две или больше линий шли «аллигаторы» — танки—амфибии, вооруженные пушками, задачей которых было захватить прибрежную полосу, б последнем эшелоне двигались десантные суда с пехотой, артиллерией, саперами для усиления ударных сил, занятия, очистки и закрепления захваченных позиций. Хотя по идее тактика была старой, ее новое применение произвело революцию в действиях десантных войск. По всей вероятности, эта тактика была наиболее далеко идущим тактическим новшеством всей войны.

5. Операции на Алеутских островах

Как мы видели, японская стратегия строилась на использовании в качестве амортизатора пространства, имеющего форму треугольника, основанием которого была линия Бирма, Парамушир. Следовательно, чтобы стороны треугольника, хотя и подвижные, не подались, основание должно было быть прочным. В случае прорыва основания в центре рухнула бы вся оборонительная система. Если бы края основания были оттеснены внутрь, тогда пришлось бы бросить подкрепления, что привело бы к прямому или косвенному ослаблению сторон.

В центре основания находились восточный Китай и Маньчжоу—Го. В Китае Япония вела военные действия. На всем протяжении войны Китай оставался ее главной проблемой на суше. В Маньчжоу—Го хотя и не было войны, однако положение зависело от исхода борьбы между Гер—, манией и Россией. Сталин, не начиная войну с Японией, мог согласиться предоставить воздушные базы на Камчатке и в Приморье (к северу от Владивостока) американцам. В таком случае Япония оказалась бы легко досягаемой (600–700 миль) для американских бомбардировщиков. Последние могли не только бы бомбить ее промышленные центры, но и поставить под угрозу морские сообщения с Маньчжоу—Го. Следовательно, Японии было необходимо держать американцев на расстоянии от северной половины основания треугольника. Чтобы добиться этого, не нарушая нейтралитета России, нужно было занять Алеутские острова — цепь вулканических островов длиной 1200 миль, соединяющую левый конец основания треугольника (Курильские острова) с Аляской.[253]

Весьма вероятно, что по этой причине 3 июня 1942 г. японские самолеты поднялись с авианосцев, чтобы нанести удар по американской морской базе Датч—Харбор.[254] Налет не удался. 14 июня японцы приступили к захвату островов Кыска, Атту и Агатту в западной части цепи Алеутских островов. Временно американцы, будучи полностью занятыми в центральной и южной частях Тихого океана, ограничились налетами на суда, подвозившие грузы к этим островам. Только в январе 1943 г. американцы перешли к решительным действиям. Они беспрепятственно высадили десант на остров Амчитка, в 70 милях в востоку от Кыски, и создали там передовую воздушную базу. Весной 1943 г., когда у американцев стало больше ресурсов, было решено выбить японцев с захваченных островов. 11 мая, обойдя Кыску, где японцы ожидали нападение, ударные силы высадились на острове Атту и при сильной поддержке флота и авиации окружили и уничтожили 2350 японцев, защищавших гавань Чичагова. После этого японцам нельзя было защищать Кыску. 15 августа японцы эвакуировали свой гарнизон и целиком оставили Алеутские острова. Американцы соорудили на западных островах Алеутской гряды воздушные базы, с которых бомбили Курильские острова, особенно Парамушир.

6. Оборона и контроборона в Бирме в 1942–1944 гг.

На другом конце основания находилась Бирма. Японцам было значительно труднее удержать ее в качестве оборонительного бастиона. Во—первых, им угрожали огромные потенциальные силы Индии. Во—вторых, Бирма, за исключением подступов с моря, почти неприступна. Для защиты морских сообщений из Сингапура японцы заняли Никобарские и Андаманские острова. Однако ввиду все растущего напряжения, создаваемого действиями в Тихом океане, в японском военном и торговом флоте и в авиации, японцы могли лишь номинально контролировать Бенгальский залив.

Временно противник Японии оказался даже в еще более трудном положении, стратегия союзников настоятельно требовала, чтобы Китай продолжал войну. И не потому, что в Китае была скована одна треть японских сухопутных сил, а потому, что содержание армии в Китае накладывало огромное бремя на промышленные ресурсы Японии и ее торговый флот. Для снабжения Китая, после того как Бирманская дорога была перерезана, генерал Стилуэлл «немедленно разработал план создания трассы через Гималаи»,[255] известной под названием «воздушного моста», так как самолеты поднимались на высоту 23 тыс. футов, чтобы пересечь горы.

В течение нескольких месяцев ничего нельзя было сделать, за исключением посылки небольшого количества грузов. Дело в том, что, как указывал тогдашний главнокомандующий в Индии генерал Уэйвелл, «в марте 1942 г. в Индии не было хотя бы одной вполне подготовленной дивизии».[256] Больше того, поскольку с весны 1941 г. Индия служила фондом, из которого черпали средства для покрытия непредвиденных текущих потребностей, индийские войска были направлены в Африку и на Средний Восток. После вторжения немцев в Россию за их счет был значительно усилен гарнизон Басры. В августе 1941 г. индийские войска были посланы в Иран, чтобы открыть линию снабжения в Россию. После падения Сингапура активность японцев в Индийском океане привела к тому, что в мае 1942 г. подкрепления и грузы, предназначавшиеся для Индии, были направлены на Мадагаскар, где развернулась небольшая война с французами. В июне продвижение Роммеля до Эль—Аламейна имело аналогичные последствия, а в августе после продвижения немцев на Кавказ потребовались дополнительные поставки из Индии в Россию через Иран. Кроме всего этого, агитация партии Индийский Национальный Конгресс помешала подготовке войск, ибо потребовала рассредоточения их по стране для обеспечения внутренней безопасности. По существу, исключая несколько незначительных стычек с японцами в районе Нага—Хиллса и бессистемную бомбардировку японских линий коммуникаций и постов, единственным интересным военным событием оказалась переброска по воздуху 13 тыс. китайских солдат в Индию Для доведения численности китайских войск, нашедших здесь убежище, до 2 дивизий. Переброска была проведена с октября по декабрь 1942 г.

В 1943 г. затишье в военных действиях в Бирме нарушили две небольшие операции. Первая, в которой участвовала 14–я индийская дивизия, продолжалась с декабря 1942 г. по апрель 1943 г. в районе Аракана и закончилась неудачей. Вторая, знаменовавшая начало глубокого проникновения в джунгли, замечательна в том отношении, что она ясно показала, что исход войны в джунглях решает авиация, а не сухопутные силы. Эта экспериментальная экспедиция велась под командованием бригадного генерала О. Вингейта, который отличился в качестве руководителя партизан в Абиссинии. Войска Вингейта (77–я индийская пехотная бригада), действуя несколькими колоннами, выступили в феврале, форсировали реки Чиндвин и Иравади в районе Ката, во многих местах перерезали железную дорогу на Мьиткьину. Войска не располагали обозом и почти целиком зависели от снабжения по воздуху. Транспортная авиация в течение трех месяцев обеспечивала им полную свободу действий. Это убедительно показало, что когда солдаты хорошо обучены действиям в джунглях, можно избежать трудностей, связанных с отсутствием дорог и с необходимостью держать огромное количество солдат на коммуникациях, если перейти на снабжение с помощью авиации.

Весной и летом 1943 г. обстановка в Китае быстро ухудшилась. Было крайне необходимо сделать что—нибудь для оказания помощи Китаю. В августе эта проблема была всесторонне обсуждена на первой квебекской конференции.

Там решили создать отдельное командование для Юго—Восточной Азии (SEAC)[257] во главе с вице—адмиралом лордом Л. Маунтбеттеном[258] и генерал—лейтенантом Стилуэллом в качестве его заместителя.[259] Вся авиация в Бирме подчинялась восточному авиационному командованию во главе с генерал—майором Дж. Стейтмейром. Была поставлена задача восстановить наземные сообщения с Китаем следующим образом:

1. Начать наступление в северной Бирме зимой 1943/44 г.

2. Продлить сооружавшуюся в это время дорогу Ледо из Ассама до старой Бирманской дороги у Монги, близ Лашио.

3. Построить нефтепровод от Калькутты до Ассама и другой, параллельный дороге на Ледо.

4. Увеличить доставку грузов по воздушному мосту с 10 тыс. до 20 тыс. т в месяц.

5. Создать передовые воздушные базы в Китае для удара по Японии и Маньчжоу—Го.

На основании этих указаний был разработан план, предусматривавший проведение трех самостоятельных, однако связанных друг с другом операций. Основная цель — занять Мьиткьину. По занятии его воздушный мост стал бы излишним. В районе Мьиткьины имелось три аэродрома, и самолеты из Индии в Китай следовали бы через них. Таким образом сокращалось расстояние, не было необходимости подниматься на высоту 23 тыс. футов над горами и попадать в «самые худшие условия обледенения».[260]

Операции сводились к следующему:

1. Китайско—американская армия генерала Стилуэлла (22–я и 38–я китайские дивизии и американский отряд под командованием бригадного генерала Ф. Мерилла) должна была наступать из долины Хукавнг (истоки реки Чиндвин) на Могаунг и Мьиткьину. Качинское ополчение, выступавшее из Лутао (форт Херц), что в 120 милях к востоку от Ледо, — взаимодействовать с ее левым флангом, а китайские войска под командованием маршала Вей Ли—хуна в долине Салуэн — наступать в западном направлений к фронту Бармо, Лашио.

2. 3–я индийская дивизия (силы Вингёйта) перебрасывалась по воздуху в центральную часть Бирмы, чтобы дезорганизовать сообщения японских войск, действовавших против генерала Стилуэлла, то есть ударить по японским войскам с тыла. Этим рассчитывали также сорвать наступление, которое, как было известно, японцы готовили против района Манипур.

3. 15–й индийский корпус (5–я и 7–я индийские и 81–я западноафриканская дивизии) под командованием генерал—лейтенанта А. Кристисона должен был двинуться в район Аракан с целью очистить весь полуостров Монгдо и занять Акьяб. Цель наступления заключалась в том, чтобы, сковав значительные силы японцев в Нижней Бирме, помешать переброске их в Верхнюю Бирму.

Сезон, подходящий для ведения войны,[261] уже был в полном разгаре, когда в начале января 1944 г. 15–й корпус пересек бирманскую границу и 11 января вернул Монгдо. В начале февраля японцы перешли в сильное контрнаступление, и, если бы англичане не изменили тактику, операция, как и предшествовавшая, по всей вероятности, кончилась бы серьезным поражением.

На этот раз англичане следовали новой тактике: вместо отступления в случае обхода для дивизий и бригад в джунглях создавались боксы ливийского образца, снабжение которых обеспечивала транспортная авиация. Безраздельное господство в воздухе сделало это возможным. Между тем наземные сообщения отрезанных японских частей дезорганизовались воздушными налетами. В результате исход борьбы зависел не столько от действий армий противника, сколько от сохранения своих сообщений. Англичане перешли на снабжение исключительно по воздуху и, располагая господством в воздухе, обеспечивали безопасность своих воздушных коммуникаций, тогда как японцы утратили господство в воздухе и их наземные сообщения стали уязвимыми. Таким образом, не неподвижные британские войска угрозой голода были принуждены к капитуляции, а подвижные японские войска под угрозой голода были вынуждены отступить.

Первый призыв о помощи поступил от бокса 7–й индийской дивизии в Синцвейе 6 февраля: в дивизии кончались боеприпасы. Тогда американский бригадный генерал Олд, командовавший транспортной авиацией… лично повел транспортные самолеты к месту назначения. Боеприпасы были доставлены. В течение 21 дня британские и американские экипажи его соединения сбросили 1500 т боеприпасов, продовольствия, горючего, машинного масла и медикаментов, потеряв только один самолет «Дакота».[262] Японцы впервые потерпели значительное поражение от британских и индийских войск в Бирме. Однако, задержка в результате японского контрнаступления была настолько значительной, что к началу сезона муссонов в мае исход кампании был не решен.

500 миль севернее генерал Стилуэлл, первый раз с 1942 г. вернувшийся в Бирму, в середине января перешел в наступление вниз по долине Хукавнга против 1–й японской дивизии, отличившейся при штурме Сингапура. Наступление развивалось медленно в тяжелых условиях местности и при упорном сопротивлении японцев. Только 4 марта войска Стилуэлла заняли Мангкван и в ходе дальнейшего наступления 20 марта взяли Джамбубум.

В апреле войска Стилуэлла продвинулись по долине Моргонг из Шадузупа в направлении Камаинга, в то время как качинское ополчение продвинулось вниз по долине реки Мали и достигло пункта в 50 милях от Мьиткьины. Войска маршала Вей Ли—хуна форсировали реку Салуэн с востока. Наступление теперь ускорилось, и 17 мая, как раз когда начались муссоны, самолеты «Мародер» совершили налет на южный аэродром в Мьиткьине, и Мерилл захватил его.

Ускорение темпов наступления объясняется главным образом действиями групп дальнего просачивания 3–й индийской дивизии (силы Вингейта, также называвшиеся чиндитцами), которые перебрасывались на самолетах с 5 марта. Первая партия состояла из саперов, сброшенных в районе Ката, чтобы соорудить посадочные площадки для основных сил группы. Работа была закончена в невиданно короткий срок — за 12 часов. По высадке войска немедленно начали действия в тылу японской 18–й дивизии, отступавшей под натиском армии Стилуэлла. К сожалению, 24 марта генерал—майор Вингейт погиб при воздушной катастрофе, его сменил генерал—майор В. Лантень.

3–я индийская дивизия, находясь в районе Ката, поставила под угрозу четыре линии снабжения японцев: 1) шоссейную и железную дороги из Мандалая в Мьиткьину; 2) дорогу из Индо к Хомалину на реке Чиндвин; 3) дорогу через северные княжества Шань к Бамо и 4) Иравади, по которой ходили пароходы до Бамо.

Таким образом, самый центр японских сообщений в Северной Бирме оказался либо под угрозой, либо подвергался нападениям. Именно эти сильные отвлекающие действия облегчили решительное наступление Стилуэллу. Союзники рассчитывали быстро занять Мьиткьину и два оставшихся аэродрома. Однако японцы оказали упорное сопротивление, и только 4 августа, после 80 дней осады, город Мьиткьина пал.

Ни одна из этих замечательных операций не была и не могла быть возможной без транспортной авиации. В 1945 г., когда еще продолжалась война на Дальнем Востоке, генерал Маршалл писал: «Возвращение Бирмы было самой значительной операцией, проведенной при снабжении с помощью авиации. Начиная с вступления китайских войск в долину Хукавнг в октябре 1943 г. до падения Мьиткьины в августе 1944 г. в боях в разное время участвовало от 25 тыс. до 100 тыс. солдат, в основном или целиком зависевших от снабжения продовольствием, снаряжением и боеприпасами, которые можно было транспортировать только самолетами. Грузы сбрасывались на парашютах, либо без них, либо выгружались на посадочных площадках».[263]

Кроме армии генерала Стилуэлла, силы Вингейта целиком снабжались по воздуху. Так, «днем и ночью транспортные самолеты С–46 и С–47 стартовали с многочисленных аэродромов и взлетных площадок в долине Брамапутры и направлялись к пунктам встречи с союзными войсками в джунглях Бирмы. Во время каждого полета приходилось преодолевать один или несколько крутых горных хребтов, которые идут на юг от Гималаев вдоль индо—бирманской границы и являются одним из самых трудных в мире препятствий для военных действий. Эскадрильи транспортных самолетов в разгар кампании, продолжавшейся три месяца подряд, налетали по 230 летних часов, в месяц на каждый действовавший самолет».[264]

Между тем японцы не ограничивались простой обороной, они смело встречали удары контрударами, чтобы не дать противнику возможность восстановить на суше контакт с Китаем. С этой целью они провели две операции: одну на востоке, переправившись через Салуэн, чтобы, своевременно отбросив китайцев, сорвать окончание строительства дороги на Ледо (дороги Стилуэлла), и другую на западе, против Импхала, где стоял штаб индийского 4–го корпуса в индийском княжестве Манипур, чтобы перерезать железную дорогу Бенгал—Ассам, на которую опирались «воздушный мост» через «горб» и армия генерала Стилуэлла.

Слабость позиции у Импхала заключалась в том, что основная линия снабжения сюда из Димапура, находящегося на упомянутой железной дороге, идущей через Кохиму к Импхалу и дальше на юг к Тиддиму, проходила параллельно фронту наступления. Следовательно, в случае блокирования дороги севернее или южнее Импхала гарнизон Импхала мог полагаться только на менее благоустроенную дорогу, идущую на запад к Силгару — конечной железнодорожной станции. Кроме того, эта дорога становилась непроезжей во. время муссонов. Японский план, таким образом, заключался в том, чтобы перерезать дорогу к северу и югу от Импхала и голодом вынудить гарнизон сдаться еще до окончания периода муссонов, затем занять Импхал и действовать против Димапура с его аэродромами, тем самым перерезав линию снабжения генерала Стилуэлла и прекратив перевозку грузов по «воздушному мосту».

15 марта японцы начали свои действия с Тиддима, что около 100 миль к югу от Импхала. После тяжелых боев Тиддим был оставлен 17–й индийской дивизией; 22 марта японцы заняли Тамму, в 60 милях севернее Тиддима, эвакуированный 20–й индийской дивизией. Одновременно японцы двинулись через район Сомра—Хиллс на Кохиму. 2 апреля была перерезана дорога Импхал — Кохима, через 5 дней окружена Кохима. Тем временем большое количество британских и индийских войск сосредоточилось в Димапуре, 5–я индийская дивизия прибыла на самолетах из Аракана. Отсюда британо—индийские войска двинулись на Кохиму и, вновь открыв дорогу Димапур—Кохима, освободили гарнизон в Кохиме, находившийся в тяжелом положении. Тем не менее японцев нельзя было быстро выбить из района Импхала. В мае в результате блокады дороги Импхал, по существу, находился в осаде, хотя и не был окружен.

Вновь положение спасла транспортная авиация. Она не только наладила снабжение гарнизона Импхала в самый худший период муссонов, но и доставила подкрепления численностью не менее двух с половиной дивизий с их артиллерией.

«Использовались вертолеты, — пишет маршал авиации Дж. Болдуин. — Во время наших многочисленных операций самолеты «Дакота» перевозили самые разнообразные грузы: людей, снаряжение, джипы, орудия, радиоаппаратуру и горючее, продовольствие, инженерное оборудование, моторные лодки, мулов, свиней и других животных… Раненые эвакуировались на самолетах обратным рейсом. Специальной службы не было, хотя возвращавшиеся самолеты направлялись на аэродромы, расположенные близко от госпиталей, чтобы избежать ненужных перевозок по дорогам. Всего таким путем было вывезено до 30 тыс. раненых и больных»[265]

Внезапно 7 июня сопротивление японцев оказалось сломленным. Тяжелые потери, доходившие до 50 % от числа наступавших, трудности снабжения по дорогам в период муссонов и опасная обстановка, сложившаяся в районе Мьиткьины, — всего этого оказалось более чем достаточно. Японцы спешно отступали из районов Импхала и Кохимы. Их смелые действия не увенчались успехом, транспортная авиация противника сорвала их. Инициатива была ими потеряна.

7. Значение авиации

Операции, рассмотренные в этой главе, развеяли словесный туман, которым окутали так называемые эксперты 1919–1939 гг. значение авиации, теперь оно стало хорошо видно в ярком свете насущных нужд войны.

Эти операции доказали, что самолет нужно рассматривать, прежде всего, не как средство доставки бомб, а как новое средство транспорта, применительно к которому можно перестроить методы ведения войны. Если бы эксперты, которые в течение 20 лет нудно обсуждали вопрос об использовании бомбы против линкора, против завода, а также для подрыва морального духа гражданского населения, могли мыслить исторически, они должны были бы обнаружить, что влияние самолета на ход войны, по существу, немногим отличается от влияния, оказанного конем, когда его впервые использовали для военных целей.

В чем заключалось главное его влияние? Оно заключалось не в том, что пехотинец смог сражаться в седле. Конь освободил его от необходимости переносить на себе различные тяжести. Увеличив транспортные возможности, конь произвел переворот в военном деле с точки зрения транспорта и снабжения, и в этом основном перевороте коренятся все остальные изменения, внесенные конем.

В период между 1919 и 1939 гг. следовало бы уяснить, что самолет также повлияет главным образом на снабжение и транспорт, то есть он сделает солдата независимым от наземных сообщений. Следовательно, любые другие изменения, которые может внести самолет, опять—таки будут вытекать из этого.

Возможность не считаться при передвижениях с шоссейными и железными дорогами, реками, каналами и характером местности упростила войну. До сих пор война была проблемой баз, сообщений и вооруженных сил, теперь она стала только проблемой баз и вооруженных сил. Один наблюдатель, говоря о влиянии транспортной авиации на военные действия в Бирме, пишет:

«Она освободила командиров сухопутных войск от заботы о прикрытии своих путей сообщения и в значительной степени упростила проблему снабжения, уменьшив необходимость в строительстве дорог, которые в условиях этой страны уничтожались каждый год во время муссонов»[266]

Далее он пишет:

«Интересно отметить, что даже на сравнительно небольших расстояниях от станций снабжения до фронта грузовику требовалось около 12 дней, чтобы обернуться до станции. Если учесть расход горючего автомобильным транспортом, то получается, что для доставки груза одной автомашины на фронт ежедневно требуется такое количество горючего, для перевозки которого нужно 18 грузовиков. Транспортный же самолет грузоподъемностью 3 т может трижды доставить грузы на фронт в течениедня, то есть выполнить работу около 54 грузовиков. Более того, только один этот самолет может эвакуировать до 60 больных и раненых в день, в то время как грузовики совершают обратный рейс большей частью порожняком, и они, конечно не могут быть использованы для эвакуации больных и раненых. Таким образом, транспортная авиация была не только важным фактором в войне в Юго—Восточной Азии, она также обеспечила нам большую экономию в людских ресурсах, в автомобильном транспорте и в материалах, необходимых для дорожного строительства. Она придала нашим войскам гибкость, которая компенсировала все невыгодные стороны положения, создавшегося в начале войны с Японией. Техника использования транспортной авиации в войне продвинулась далеко вперед, но она таит в себе еще большие возможности»[267]

В общей сложности во время военных действий в Бирме «свыше 1180 тыс. т продовольствия, снаряжения и вооружения, а также 1380 тыс. человек личного состава было переброшено по воздуху. По «воздушному мосту» через горы между Индией и Китаем в наиболее напряженное время в месяц перевозилось 71 тыс. т».[268]

Хотя самолет, как показывают приведенные данные, мог превращать пространство в линию снабжения, прикрывать базы и вооруженные силы, он не мог превратить пространство в базу для операций, потому что независимо от средств передвижения база остается на земле. Поскольку дело обстоит так, война, по существу, остается борьбой между базами. Поля сражений, или места, где происходят бои, являются не чем иным, как ничейной землей, разделяющей противников, за нее идет борьба.

Вновь и вновь это видно из операций, рассмотренных в данной главе. Местное господство в воздухе, необходимое для защиты баз, коммуникаций и вооруженных сил, завоевывалось отнюдь не тем, что противники парили под небесами, вызывая друг друга на решающий бой, подобно древним героям Троянской войны, как думали эксперты; оно достигалось лишением противника баз и занятием новых баз для своей авиации. Чем больше воздушных баз терял противник, тем менее подвижной становилась его авиация, а чем больше баз приобретал его враг, тем выше становилась его подвижность в воздухе, разумеется не с точки зрения скорости, а с точки зрения величины радиуса действия, и следовательно, радиуса обеспечиваемого прикрытия.

После завоевания в данном районе господства в воздухе для обеспечения свободы действия нужно было сделать главное:

1) подорвать подвижность противника на земле;

2) увеличить свою собственную подвижность на земле, оказав помощь своим армии и флоту в продвижении их баз вперед до тех пор, пока не будут захвачены базы противника и не исчезнет ничейная земля.

Выполнение первой задачи возлагалось главным образом на бомбардировочную, а второй — на транспортную авиацию; основной задачей истребительной авиации становилось обеспечение своей авиации возможности выполнить указанные две задачи и лишить авиацию противника такой возможности.

Таковы основные элементы новой формы войны, тогда как форма, предусмотренная экспертами 1919–1939 гг., была не чем иным, как перенесением сокрушительных артиллерийских дуэлей 1916–1917 гг. с земли в воздух.

Если способ войны подходит для джунглей, значит в принципе он годится для любой войны, хотя, конечно, каждый отдельный театр военных действий потребует свои коррективы.

На Западе этого не поняли, потому что там, как мы увидим в трех последующих главах, на строительство транспортных самолетов шло лишь незначительное количество ресурсов сравнительно с тем, что отпускалось на строительство бомбардировочной авиации. Военные действия, которые мы будем рассматривать в этих главах, развертывались бы значительно быстрее и несравненно успешнее, чем было в действительности, если бы люди поняли, что стратегическая цель войны — это не уничтожение, а занятие баз противника и в конце концов всей вражеской страны.

Глава седьмая. Захват Союзниками инициативы на Западе

1 Стратегические бомбардировки Германии в 1940–1944 гг.

Одним из стратегических принципов, которого придерживались все великие полководцы на всем протяжении истории войн, является принцип единоначалия. Наполеон, может быть величайший из полководцев, особенно подчеркивал значение этого принципа. В своей «Correspondance» («Переписка») он снова и снова возвращается к этому принципу. «Un mauvais general vaut mieux que deux bons»,[269] — говорил он.

В послании к Директории от 14 мая 1796 г. он указывал:

«Si vous affaiblisse vos moyens en partageant vos forces, si vous rompez en Italic 1'unite de la pensee militaire, je vous le dis avec douleur, vous aurez perdu la plus belle occasion d'imposer des lois a l'Italie»[270]

Как мы уже видели, английское правительство в 1917 г. пренебрегло этим принципом, или, скорее, этой основой всех принципов. В результате в апреле 1918 г. воздушные силы были совершенно отделены от флота и армии и стали самостоятельным видом вооруженных сил со своим собственным министерством. Неизбежным следствием этого был разрыв единства военного мышления и в конечном итоге в 1940 г. командование воздушных сил было настолько оторвано от армии, что лорд Горт оказался во Франции в поистине нелепом положении: он получал авиационную поддержку от министерства авиации, обращаясь в Лондон в военное министерство.[271]

На протяжении всей первой половины войны существовало только одно связующее звено — английский военный кабинет. Но так как в кабинете преобладало влияние Черчилля, бывшего одновременно министром обороны и премьер—министром, то он и являлся этим звеном.

При том положении вещей, какое было в 1939 г., постановления, принятые в 1922 г. Вашингтонской конференцией по ограничению вооружений (статья 22, часть II, «Правила войны»), сохраняли свою силу. Они гласили:

«Воздушные бомбардировки с целью терроризирования гражданского населения, или разрушения и повреждения частной собственности не военного характера, или же причинения вреда лицам, не принимающим участия в военных действиях, воспрещаются»[272]

Кроме того, 2 сентября 1939 г., на следующий день после германского вторжения в Польшу, английское и французское правительства заявили о том, что только «строго военные объекты в самом узком значении этого слова» будут подвергаться бомбардировкам. Весьма похожее заявление было сделано также германским правительством. Спустя шесть месяцев английский премьер—министр Чемберлен, выступая в палате общин 15 февраля 1940 г., снова сказал: «Что бы ни делали другие, наше правительство никогда не будет подло нападать на женщин и других гражданских лиц лишь для того, чтобы терроризировать их».[273]

Но вот 10 мая Черчилль стал премьер—министром — и немедленно были применены стратегические бомбардировки.

Что же представляют собой стратегические бомбардировки?

21 октября 1917 г. Черчилль написал Меморандум, в котором дается точное определение:

«Все налеты на коммуникации или базы должны быть связаны с главными действиями войск. Неразумно думать, что воздушное наступление само по себе может решить исход войны. Вряд ли какое бы то ни было устрашение гражданского населения с помощью воздушных налетов способно заставить капитулировать правительство великой державы. Привычка к бомбардировкам, хорошая система убежищ или укрытий, твердый контроль полиции и военных властей — всего этого достаточно, чтобы не допустить ослабления национальной боевой мощи. Мы видели по собственному опыту, что немецкие воздушные налеты не подавили, а подняли боевой дух народа. Все, что известно нам о способности населения Германии переносить страдания, не дает основания предполагать, будто немцев можно запугать и подчинить такими методами. Напротив, такие методы повысят их отчаянную решимость.

Поэтому наше воздушное наступление должно последовательно направляться для нанесения ударов по базам и путям сообщений, от которых зависит вся система военной мощи армий противника и его морского и воздушного флотов. Любой вред, который такие налеты могут причинить гражданскому населению, должен рассматриваться как случайный и неизбежный»[274]

Черчилль писал это, будучи министром военной промышленности, то есть занимая подчиненное положение в правительстве. Однако в 1940 г. он являлся де—факто, если не де—юре, главой английских вооруженных сил, и хотя ему нельзя было лично отправиться в поход, однако он мгновенно преодолел это затруднение, решив вести свою собственную войну, используя бомбардировочную авиацию английских воздушных сил в качестве своей армии.[275]

11 мая в Бадене подвергся бомбардировке Фрейбург. По этому поводу Дж. Спейт писал:

«Мы (англичане) начали бомбардировки объектов в Германии раньше, чем немцы стали бомбить объекты на Британских островах. Это исторический факт, который был признан публично… Но так как мы сомневались в психологическом влиянии, которое могло оказать пропагандистское искажение правды о том, что именно мы начали стратегическое наступление, то у нас не хватило духа предать гласности наше великое решение, принятое в мае 1940 г. Нам следовало огласить его, но мы, конечно, допустили ошибку. Это великолепное решение. Оно было таким же героическим самопожертвованием, как и решение русских применить тактику «выжженной земли»[276]

Таким образом, по свидетельству Спейта, именно от рук г—на Черчилля сработал взрыватель, который вызвал взрыв — войну на опустошение и террор, небывалые со времен вторжения сельджуков.

В это время у Гитлера были связаны руки во Франции, и он не нанес ответного удара. Но не может быть сомнения в том, что бомбардировка Фрейбурга и последующие налеты на германские города натолкнули его на мысль напасть на Англию. Это видно из его речи 4 сентября 1940 г. при открытии «кампании зимней помощи».

Он заявил: «Я не отвечал в течение трех месяцев». Далее Гитлер начал говорить о том, что он намерен сделать.[277]

Тем не менее можно сказать, что после падения Франции военная обстановка была совсем иной, чем в октябре 1917 г. Тогда англичане грудь с грудью дрались против немцев, в то время как летом 1940 г. и в последующие три года на европейском континенте совсем не было английской армии, не считая рейдов десантно—диверсионных партий и неудачной экспедиции в Грецию. Могли ли в таком случае воздушные силы Англии ничего не делать в продолжение тысячи дней? Если бы авиация в этот период могла систематически разрушать промышленную основу германской военной мощи, то такие действия, хотя они и не могли привести к разгрому Германии, безусловно облегчили бы окончательную победу над ней. Это ясно, поэтому такой образ действий, очевидно, был правильным. Вопрос состоял лишь в том, как осуществить это?

Разрушить при помощи существовавших тогда средств всю или большую часть германской военной промышленности было явно невозможно. Считалось, что военные заводы Германии размещены на территории в 130 кв. миль и подвергать их бомбардировкам даже в течение нескольких лет потребовало бы, возможно, такого астрономического количества самолетов, что все промышленные ресурсы Англии не позволили бы их построить. Вот почему не следовало предпринимать попытку, которая, однако, была сделана. Если бы Черчилль мыслил стратегически, вместо того чтобы думать об опустошении, то ему стало бы ясно, что объектами бомбардировок должны были являться не сами промышленные предприятия, а их источники энергии, то есть уголь и нефть. Если бы эти источники неуклонно ослаблялись, то в конечном итоге германская промышленность на 90 % была остановлена.

Против этого было только два возможных возражения. Первое состояло в том, что угольные шахты трудно разрушить, и второе — что нефть производится в немногих и, следовательно, сильно защищенных пунктах, поэтому налеты на них обходились бы дорого.[278] Первое затруднение, однако, было не более чем кажущимся. Если непрерывно бомбардировать железные дороги, ведущие в угольные районы Рура и Саара (те и другие дороги являлись близкими целями), то уголь нельзя было бы вывезти.

Однако ни один из этих аргументов, вероятно, не обсуждался и по той простой причине, что разрушение промышленности являлось лишь частью общего плана опустошения Германии и терроризирования ее гражданского населения. Во всяком случае, это подтверждается мероприятиями, которые вплоть до весны 1944 г. можно распределить на два этапа: 1) экономическое наступление, 2) моральное наступление.

Первый этап можно разделить на два периода. Время с мая 1940 г. до марта 1942 г. характеризуется как период так называемых «точных» бомбардировок, производившихся главным образом по ночам английской авиацией. В период с августа 1942 г. до марта 1944 г. американская авиация совершала дневные налеты на германские заводы, важные в стратегическом отношении.

В первый период, несмотря на разрушения, причиненные населенным районам, воздействие на немецкое производство вооружения было незначительным. Производство не только не снижалось, но, напротив, возрастало быстрыми темпами. В отчете американского управления по изучению результатов стратегических бомбардировок в разделе «Европейская война»[279] говорится:

«Так как германская экономика на протяжении большей части войны находилась в состоянии далеко не полной мобилизации, то промышленность Германии без особого напряжения выдерживала воздушные налеты».

Опыт немцев показал, говорится в отчете, «что какой бы ни была система объектов бомбардировки, ни одна важная отрасль промышленности не выводилась из строя единичным налетом. Требовались многочисленные налеты».

Кроме того, поскольку Германия и оккупированные ею страны превосходили Великобританию по площади в 12 раз, имевшихся у Великобритании в 1940–1942 г. авиационных средств было недостаточно, чтобы добиться ощутимых результатов. Этот период был напрасной тратой сил, он был «неэкономичным» и не являлся периодом «стратегических» бомбардировок.

Второй период начался с прибытия в Европу воздушных сил США. Командование американской авиации считало, что «важные предприятия некоторых отраслей промышленности и хозяйства являются наиболее выгодными объектами нападения в экономике противника», и полагало, что «для точного поражения этих объектов налеты следует производить днем». Несмотря на это, как сообщается в отчете, «налеты», проводившиеся американскими воздушными силами «в течение 1942 г. и первой половины 1943 г., не дали значительных результатов».

В январе 1943 г., когда развертывались эти бесплодные действия, на конференции в Касабланке перед англоамериканскими стратегическими воздушными силами были поставлены следующие цели: «Разрушение и расстройство германской военной, промышленной и экономической системы и подрыв морального духа германского народа до такой степени, когда его способность к вооруженному сопротивлению будет окончательно ослаблена». В июне эти решения стали претворяться в жизнь; при этом вместо баз подводных лодок в качестве объектов были указаны заводы германской авиационной промышленности.

Первый налет был совершен на шарикоподшипниковые заводы в Швейнфурте. За ним последовала целая серия налетов, во время которых на эти заводы было сброшено 12 тыс. т бомб. Но при налете 14 октября американские потери были так высоки,[280] что дальнейшие бомбардировки Швейнфурта были отложены на четыре месяца, в течение которых заводы были восстановлены настолько, что, как было сказано в отчете, не осталось «никаких признаков того, что налеты на предприятия шарикоподшипниковой промышленности заметно повлияли на эту важную отрасль военного производства».

После этого дневные налеты на дистанцию, превышавшую радиус действия истребителей сопровождения, были резко ограничены. Так было до прибытия в декабре самолетов Р–51 «Мустанг» — истребителей с большим радиусом действия. Тогда снова перешли к дневным налетам, и в последнюю неделю февраля 1944 г. начались самые сильные бомбардировки германских авиационных заводов. Тем не менее в отчете говорится:

«Надолго производство не сокращалось. Напротив, в течение всего 1944 г. германские воздушные силы, как сообщалось, получили 39 807 самолетов всех типов. В 1939 г. было произведено 8295 самолетов, а в 1942 г. — 15 596, при этом тогда заводы не подвергались никаким налетам… В марте, через месяц после самого сильного налета, поступление самолетов в части стало выше, нежели в январе, и продолжало возрастать… Восстановление происходило почти немедленно после того, как заводы подвергались разрушению».

Неудача попыток подорвать промышленность Германии бомбардировками требовала изменения тактики. До этого самолеты сопровождения только прикрывали бомбардировщики. Теперь им было приказано самим провоцировать немецкие истребители и навязывать им бой при первой возможности. В результате потери немецкой истребительной авиации и летчиков—истребителей начали непрерывно возрастать, и к весне 1944 г. сопротивление германских воздушных сил понизилось. Однако в отчете говорится, что

«летом 1944 г. производство истребителей в Германии продолжало повышаться и в сентябре достигло высшей цифры — 4375 самолетов».

О том, что наступления стратегической бомбардировочной авиации в течение трех лет оказались совершенно бесплодными, свидетельствует сенатор Килгор в своем «Отчете о состоянии германской промышленности»,[281] составленном на основании «Официального доклада германского министерства вооружений и военной промышленности за 1944 г.». Следующие немногие выдержки из отчета говорят сами за себя:

«В документе графически показано, что, несмотря на бомбардировки союзников, Германия была в состоянии восстанавливать и расширять заводы и увеличивать выпуск военной продукции до окончательного разгрома германских армий. Германская промышленность никогда не теряла своей огромной способности к восстановлению».

«Доклад показывает, что в 1944 г. в истерзанной войной Германии было произведено в 3 раза больше броневых боевых машин, чем в 1942 г.».

«В 1944 г. выпуск бомбардировщиков—истребителей в Германии в 3 с лишним раза превысил уровень 1942 г.»

«В 1944 г. ночных истребителей было произведено в 8 раз больше, чем в 1942 г.».

«В 1944 г. в Германии военное производство выросло не только по сравнению с предыдущими годами; по некоторым видам продукции отмечалось увеличение выпуска в последнем квартале 1944 г. по сравнению с первым кварталом этого же года».

От наступления на экономику перейдем теперь к рассмотрению психологического наступления, целью которого было, как указывалось на конференции в Касабланке, «подорвать моральный дух германского народа». Официально это наступление началось в ночь на 29 марта 1942 г. сокрушительным налетом на Любек. Затем было объявлено, что в тактику бомбардировок внесено важное изменение и что в дальнейшем вместо «точного» бомбометания будет производиться бомбардировка «по площадям». Это означало, что если до сих пор силы, посылавшиеся из Англии, были не в состоянии по—настоящему «сокрушить» объект, то впредь они будут достаточными, чтобы делать это. Уже не было никакой надобности в прицельной бомбардировке того или иного военного объекта, ибо можно было так бомбить площадь, на которой он расположен, чтобы разрушить решительно все.

Следующей бомбардировке подвергся Росток. Центр города был обращен в развалины, хотя доки были едва задеты. Затем в ночь на 31 мая последовал налет на Кельн; в налете участвовало 1130 самолетов, на город сбросили 2 тыс. т бомб. После налета было объявлено о разрушении 250 заводов,[282] но фотографии показывали, что главным объектом бомбардировки явился центр города, где были разрушены здания на площади около 5 тыс. акров и погибло, по немецким данным, от 11 тыс. до 14 тыс. человек.

Поэтому главной целью налета, очевидно, был удар не по промышленным предприятиям, которые опоясывают город а по жилым кварталам. Это подтвердилось следующим налетом тысячи бомбардировщиков на Эссен, ибо Черчилль, выступая 2 июня в палате общин, сказал:

«Могу сообщить, что в этом году германские города, гавани и центры военной промышленности будут подвергаться такому огромному непрерывному и жестокому испытанию, которое не переживала ни одна страна».[283]

Следует отметить, что было проведено различие между городами и военными объектами.

Особенно сильной была бомбардировка Гамбурга. В последнюю неделю июля 1943 г. на город было совершено шесть налетов ночью и два налета днем. Сброшено 7500 т бомб. Как сообщается в отчете Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок, город был разрушен на 55–60 %, причем 75–80 % этих разрушений явилось следствием пожаров. Город совершенно выгорел на площади 12,5 кв. миль; на площади 30 кв. миль были повреждены здания, погибло от 60 тыс. до 100 тыс. человек; уничтожено 300 тыс. квартир. Без крова оказалось 750 тыс. человек. Об огромном пожаре в городе мы читаем:

«Когда пламя прорвалось сквозь крыши множества зданий, возник столб раскаленного воздуха. Он поднялся на высоту более 2,5 миль и имел диаметр, как оценивалось в самолете, летевшем над Гамбургом, 1–1,5 мили. Этот воздушный столб находился в бешеном движении; его питал стремительный приток более холодного воздуха у основания. В 1–1,5 мили от пожара эта тяга воздуха увеличила силу ветра с 11 до 33 миль/час. У границ площади, охваченной пожаром, скорость воздуха, невидимому, была еще больше, так как там были вырваны с корнем деревья диаметром 3 фута. Температура быстро достигла точки воспламенения любых горючих материалов, и вся зона пылала. Выгорело все без остатка. Не осталось и следа от всего, что могло гореть. Только через два дня можно было приблизиться к зоне пожаров»[284]

Это ужасное истребление людей, которое опозорило бы самого Аттилу, оправдывалось ссылками на военную необходимость. Говорили, что нападению подверглись только военные объекты. В Англии эти налеты взял под свою защиту архиепископ Йоркский, исходя из того, что они могли «сократить войну и спасти тысячи жизней».[285] Эттли, заместитель премьер—министра, оправдывал их, говоря:

«Никаких бомбардировок без разбора нет (возгласы одобрения). В парламенте неоднократно говорилось, что бомбардировкам подвергаются объекты, чрезвычайно важные с военной точки зрения (возгласы одобрения)».[286]

Четыре дня спустя капитан Г. Бальфур, заместитель министра авиации, заявил:

«Мы будем совершать бомбардировочные налеты до тех пор, пока народы Германии и Италии будут терпеть у себя нацизм и фашизм».[287]

Это могло означать лишь то, что целью бомбардировок было заставить немцев и итальянцев поднять восстание.

А вот что говорится обо всем этом в отчете Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок:

«Считалось, что налеты на города представляют собой средство для подрыва морального духа германских граждан. Считалось, что если удастся повлиять на моральное состояние промышленных рабочих, если удастся отвлечь их от работы на заводах и заняться другими делами, например попечением о семьях, ремонтом своих поврежденных домов… то германское военное производство потерпит ущерб».

Далее в отчете сообщается о том, что

«почти одна четверть от общего веса сброшенных бомб, или почти вдвое больше, чем использовано против всех промышленных объектов, приходится на большие города… По разрушительности эти налеты далеко превзошли все другие формы нападения».

Несмотря на это, эффект налетов в моральном отношении был диаметрально противоположен тому, что предсказывали Дуэ и его последователи. Развал германской военной машины наступил не сразу, а приближался мучительно медленно. При этом надо учесть следующее: в результате бомбардировок в 61 германском городе с населением от 100 и более тысяч человек и с общим количеством жителей, равным 25 млн., «3600 тыс. домов было разрушено или сильно повреждено, что составляло 20 % всего жилого фонда Германии; 7,5 тыс. человек осталось без крова, около 300 тыс. было убито и 780 тыс. человек ранено…» Реакция германского народа на воздушные нападения является примечательной. Под беспощадной властью нацизма немцы показали удивительную стойкость, несмотря на ужасы и бедствия, которые несли с собой повторяющиеся воздушные налеты: разрушение домов, уничтожение имущества и трудные условия жизни. Их моральный дух падал, их надежда на победу или на приемлемые условия мира исчезала, их доверие к своим вождям пошатнулось, но они продолжали производительно трудиться до тех пор, пока сохранялись материальные средства производства. Нельзя недооценивать власть полицейского государства над народом.

Стоило ли производить эти опустошительные, устрашающие налеты? Другими словами, являлись ли они стратегическими налетами? Нет, они не являлись таковыми, потому что вся стратегия понималась Черчиллем и его советниками неправильно, если вообще у Черчилля была какая—либо стратегическая концепция.

В 1940 г., как мы видели, немцы были отбиты не потому, что у них не хватало авиации или сухопутных сил, а в первую очередь вследствие недостатка морских сил. Перед Гитлером стояла проблема перешагнуть через Ла—Манш. Такая же проблема стояла перед Черчиллем начиная с июля 1940 г., и, с еще меньшим основанием для оправдания, он не сумел воспользоваться ошибкой немцев. Каждая новая миля, захваченная немцами на чужом побережье, увеличивала морское преимущество Британии, ибо расширяла возможности использования ее военно—морских сил. Одновременно это ослабляло немцев, так как вынуждало их разбрасывать свои силы. Чем для России была глубина пространства, тем для Англии была ширина, ибо каждая лишняя миля сухопутных сообщений ослабляет фронт так же, как ослабляет силы каждая дополнительная миля береговой обороны.

Вот почему Черчилль, как стратег, должен был понимать, что победить в войне можно, только опираясь на морские силы. А так как флот, чтобы использовать свое господство на море, нуждается в воздушных силах, то таковые должны стоять на втором месте после него. Далее, поскольку морским и воздушным силам для окончательного завоевания территории нужны сухопутные силы, то последние следует ставить в один ряд с воздушными силами.

Короче говоря, чтобы обеспечить экономию, мобилизацию и сосредоточение ударной мощи, надо объединить все три вида вооруженных сил.

Иначе обстояло дело в британских вооруженных силах. Авиация в основном была отделена от морских и сухопутных сил. Конечно, психологическое и экономическое воздушное наступление на Германию потребовало мобилизовать на защиту половину германской авиации и заставило использовать около миллиона человек в системе противовоздушной обороны, а следовательно, ослабило Германию в наступательном отношении. Однако Англии это наступление стоило того, что, согласно отчету, она была вынуждена «заставить свое военное производство на 40–50 % работать на одну авиацию». Значит, только 50–60 % приходилось на флот и сухопутные силы. Это подтверждается тем, что 2 марта 1944 г. военный министр Джеймс Григг, представляя парламенту проект бюджета армии, сказал:

«Для выполнения плана английских воздушных сил уже занято больше рабочих, чем для выполнения плана вооружения армии, и я беру смелость сказать, что на изготовлении одних только тяжелых бомбардировщиков занято столько же рабочих, сколько на выполнении плана всей армии».[288]

Если бы Черчилль уяснил, а он должен был уяснить то, что в свое время хорошо понял и осуществил его великий предок — первый герцог Мальборо, что для Англии проблема стратегии была прежде всего морской проблемой, после которой стояла сухопутная, то он не стал бы расходовать половину ресурсов страны на то, чтобы «заставить противника сгорать в огне пожаров и истекать кровью»,[289] а распределил бы ресурсы государства в порядке очередности для решения следующих задач: 1) создание достаточного количества истребителей и истребителей—бомбардировщиков, чтобы завоевать и сохранить господство в воздухе и этим обеспечить безопасность Британским островам и прикрыть действия морских и сухопутных сил; 2) создание достаточного количества высадочных средств, чтобы использовать господство на море, которое уже было у Черчилля; 3) создание достаточного количества транспортных самолетов, чтобы снабжать сухопутные силы и поддерживать их подвижность сразу, как только они будут высажены.

И только после всего этого можно было выделить ресурсы на «стоящий затрат эксперимент» Черчилля — на стратегические бомбардировки.

Вследствие того, что вторая и третья из указанных задач не были решены в достаточной мере, как мы увидим ниже, почти все кампании, проводившиеся после окончательного захвата союзниками инициативы на Западе в ноябре 1942 г., были ограничены из—за недостатка высадочных средств или в результате нехватки транспортной авиации. Вот почему вывод может быть только один: как эксперимент стратегические бомбардировки Германии вплоть до весны 1944 г. были расточительным и бесплодным мероприятием. Вместо того чтобы сократить войну, они только затянули ее, ибо потребовали излишнего расхода сырья и рабочей силы.

2. Сражение при Эль—Аламейне и преследование противника в направлении Триполи

Первая из указанных выше кампаний была начата в связи с отчаянной обстановкой, сложившейся в России. В начале июля 1942 г. президент Рузвельт, сильно встревоженный падением Севастополя и продвижением. немцев на Воронеж, чтобы отвлечь часть немецких сил, стал настаивать на вторжении на Шербурский полуостров в сентябре. Но об этом не могло быть и речи, так как высадочных средств к этому сроку могло хватить только на одну дивизию.[290] Поэтому 24 июля было решено отложить вторжение во Францию до 1943 г. и вернуться к предложению, которое впервые обсуждалось на Вашингтонской конференции в январе, — к предложению о вторжении в Северо—Западную Африку[291] в сочетании с наступлением из Египта на запад.

Тем временем в качестве доброжелательного жеста по отношению к России 19 августа был совершен значительными силами рейд за море, в Дьепп. Рейд закончился так катастрофически, что, казалось, сильно настроил Черчилля против действий по ту сторону Ла—Манша в будущем. Почти в то же самое время из конвоя в составе 13 судов, шедших на Мальту, было потоплено 12.[292] Катастрофа, в свою очередь, подчеркнула опасность высадки в Африке в пределах радиуса действий неприятельских истребителей с Сицилии и Сардинии. Несмотря на это, к планированию кампании приступили сразу. Одновременно произошли перемены в средневосточном командовании: генерал Г. Александер сменил генерала Окиилека, а генерал—лейтенант Б. Монтгомери принял командование 8–й армией.

В Египте борьба шла в первую очередь между службами снабжения, вопрос состоял в том, какая сторона успеет перевооружиться быстрее. Роммель видел, что время работало против него. Поэтому, несмотря на то, что его силы были слабее сил противника, он решил в конце августа перейти в наступление.[293]

В это время позиции, занимавшиеся армией Монтгомери, обладали новшеством в боевых действиях в пустыне, ибо впервые фланги были недоступными для наступления. На севере было Средиземное море, а на юге — впадина Каттара. От берега, несколько западнее Эль—Аламейна, они тянулись на 40 миль в южном направлении до самой впадины, которую не могли преодолеть ни автомобили, ни танки. На английской стороне этой линии на расстоянии примерно 15 миль от берега тянулись на восток гряды Рувейсат и Алам—эль—Хальфа. Монтгомери поступил умно вместо того чтобы пытаться удерживать все 40 миль фронта значительными силами, он развернул главные силы армии от побережья до западной оконечности гряды Рувейсат и далее гряде Руверсайт до гряды Алам—эль—Х альфа. Поэтому правая половина его фронта получила форму латинской буквы L. При этом горизонтальная черта буквы L фланкировала северную сторону слабо прикрытой южной половины фронта, левый фланг которой опирался на впадину.

В ночь с 30 на 31 августа, вскоре после полуночи, Роммель начал наступление. Его цель была уничтожить противника и овладеть Египтом. Он нанес три удара, которыми были ложная атака на севере, сковывающий удар в центре и главный удар на юге. Последний осуществляли Африканский корпус (15–я и 21–я танковые и 90–я легкая дивизии) и 20–й итальянский корпус (танковые дивизии «Ариете» и «Литторио»). Преодолев минные поля англичан севернее впадины Каттара, Роммель устремился на север к хребту Алам—эль—Хальфа, пытаясь прорваться через горизонтальную линию боевого порядка войск Монтгомери и ударить с тыла по вертикальной линии. Если бы ему это удалось, то основная масса армии англичан попала бы в ловушку. Однако Роммелю не удалось это, и не удалось главным образом вследствие прекрасной противотанковой и противовоздушной тактики его противника. Потерпев неудачу, Роммель 3 сентября начал отступление, а 4, 5 и 6 сентября был сильно контратакован англичанами. 7 сентября Монтгомери вполне разумно остановил свою армию, ибо с отражением наступления Роммеля битва за коммуникации была выиграна. Он мог теперь, не опасаясь, пренебрегать своим противником, ожидать того момента, когда 8–я армия получит такие мощные подкрепления, что сможет совершенно разбить войска Роммеля.

Хотя, как утверждает сам генерал Монтгомери, это искусно проведенное оборонительное сражение подняло моральный дух его людей,[294] он недооценивает заслуги своих предшественников[295] за высокие качества армии, которую унаследовал от них. Они вели бои в условиях таких трудностей, которые никогда ранее перед ним не возникали. Они испытывали недостаток в опытных офицерах и обученных солдатах, в снаряжении. Качество оружия было ниже, чем у противника. Все эти недочеты были выправлены и так хорошо, что, когда Роммель 30 августа сделал свою последнюю ставку, шансов выиграть у него явно не было.

В октябре, когда 8–я армия готовилась нанести удар, армия, Роммеля состояла из 8 пехотных и 4 танковых дивизий. Всего у него было 96 тыс. человек, из которых несколько больше половины были немцы. В армии насчитывалось 500–600 танков, в том числе более половины итальянских. С этими силами Роммель противостоял 10–му, 12–му и 30–му корпусам Монтгомери, которыми командовали соответственно генерал—лейтенант Г. Ламсден, генерал—лейтенант Б. Хоррокс и генерал—лейтенант О'Лиз. Всего в армии было 7 пехотных дивизий, 3 бронетанковые дивизии и 7 бронетанковых бригад, или всего 150 тыс. человек и 1114 танков, в том числе 128 танков «Грант» и 267 танков «Шерман»[296] Следовательно, по численности и вооружению силы Монтгомери определенно превосходили силы Роммеля. Позиция, которую занимал Роммель, если ее сравнить с той, которую 30 августа удерживал Монтгомери, не благоприятствовала немцам. У Роммеля не было подходящего горного рубежа в центре расположения его позиции, и поэтому он не смог сократить свой фронт таким же образом, как это сделал Монтгомери. Далее, хотя его фланги опирались на те же непреодолимые препятствия, однако 96 тыс. человек было совершенно недостаточно, чтобы прочно удерживать 40–мильный фронт, даже при тщательном минировании. Как сам Роммель сумел бы удержать свои позиции, неизвестно, ибо до начала наступления англичан он временно передал командование генералу фон Штумме и уехал в Берлин. Приняв командование и зная, что приближающееся наступление будет фронтальным, Штумме совершил грубую, ошибку; он распределил свои войска равномерно по всему фронту, вместо того чтобы удерживать фронт небольшими силами и сосредоточить танки на достаточной глубине в тылу, в готовности к контратаке.

Не обладая средствами, чтобы опрокинуть левый фланг своего противника высадкой морского десанта, Монтгомери решил прорвать этот фланг в нескольких милях южнее берега. Хотя тактически этот участок был сильнее, чем центр и правый фланг позиций Штумме, зато стратегически успешный прорыв в этом пункте был много выгоднее, так как он отрезал центр и правое крыло противника от прибрежного шоссе, которое являлось единственным его путем снабжения и отступления. Чтобы привести противника в замешательство, Монтгомери решил нанести также вспомогательный удар по правому крылу фон Штумме; еще до наступления он сделал все возможное, чтобы обмануть противника при помощи макетов танков и автомобилей, а также ложного трубопровода.

Трем его корпусам были поставлены следующие задачи: на севере 30–й корпус, имея четыре дивизии в первом эшелоне, должен был проделать два прохода в минных полях; 10–й корпус (1–я и 10–я бронетанковые дивизии и 2–я новозеландская дивизия) должен был пройти через эти проходы с задачей уничтожить танки противника; тем временем 13–й корпус и 7–я бронетанковая дивизия должны были наступать на юге, сковывая 21–ю танковую дивизию и вводя противника в заблуждение.

Вся бомбардировочная авиация должна была вступить в бой, как только начнется наступление.

По плану сражение строилось на превосходстве сил и этим весьма напоминало операции 1916–1917 гг. Как мы увидим, и в дальнейших сражениях Монтгомери преимущественно опирался на материальное превосходство. К счастью для него, он принял командование в тот самый момент, когда вооружение стало поступать в большом количестве в Египет. Если бы это случилось раньше, вряд ли он смог бы вести бои в Сиди—Баррани или в районе Беда—Фомма. «Монтгомери, — пишет Морхед, — все военное искусство сводил к численному превосходству. Все зависело от числа людей, огневой мощи и т. п.».[297] Капитан Батчер впоследствии говорил почти то же самое, а именно:

«… но Монти был не удовлетворен. Он настаивал на том, чтобы состав его войск в операции «Хаски» (вторжение в Сицилию) был настолько сильным, чтобы для него была исключена возможность поражения».[298]

«Но если в его руководстве сражениями не было гениальности, то они, по крайней мере, проводились блестяще и со здравым смыслом».[299]

Подобно многим сражениям первой мировой воины, наступлению Монтгомери предшествовала продолжительная предварительная бомбардировка. Но на этот раз ее проводили бомбардировщики, а не артиллерия. Бомбардировка началась 9 октября и продолжалась до 23 октября. Базы снабжения Роммеля и порты в Италии бомбила авиация, базировавшаяся в Англии, а его минные поля, противотанковые заграждения, аэродромы, полевые склады, ремонтные базы, транспортные колонны до Тобрука и Мерса—Матруха включительно подвергались налетам авиации из Египта. Действовало не меньше «700 бомбардировщиков, и к 23 октября воздушные силы стран оси в Африке были прикованы к земле.

В этот день в 9 час. 40 мин. вечера 1000 орудий открыли огонь накройте в 6 миль. Спустя 20 мин. при свете полной луны пехота 30–го и 13–го корпусов в сопровождении саперов двинулась вперед. К 5 час. 30 мин. утра 24 октября на участке 30–го корпуса было сделано два прохода в главном поясе минных заграждений противника. К 7 час. утра был занят первый рубеж — гряда Митейрия.

Вслед за этим 1–я и 10–я бронетанковые дивизии выдвинулись к этой гряде. Тем временем на юге наступление 13–го корпуса потерпело неудачу, и 7–я бронетанковая дивизия получила приказ перейти на северный участок фронта. j 24 октября 30–й корпус закрепился на новых позициях.

На следующий день был убит генерал фон Штумме, а 26 октября вернулся Роммель, который сразу собрал в кулак свои танковые части и на другой же день предпринял ряд ожесточённых контратак против 30–го и 10–го корпусов, которые сдерживались в это время противотанковым огнем. Все атаки были отбиты.

После этого Монтгомери перегруппировал свою армию. 13–му корпусу было приказано перейти к обороне, 10–й корпус был оттянут назад, а 30–му корпусу была поставлена задача подготовить новое наступление пехотными частями, чтобы углубить выступ, образовавшийся в результате прорыва.

28 октября Роммель снова наступал, а затем бросил половину своих танков на север, чтобы спасти свою 90–ю легкую дивизию, которая была окружена частями 9–й австралийской дивизии. Здесь ожесточенные бои продолжались до 1 ноября. В этот день 30–й корпус закончил подготовку к наступлению, и 2 ноября в 1 час утра началось наступление на фронте в 4000 ярдов. Большое количество крейсерских танков, брошенных вперед ценой тяжелых потерь, преодолело последние минные поля противника. К 9 час. утра стало ясно, что Роммель готовится контратаковать 15–й и 21–й танковыми дивизиями. Вследствие этого командир 10–го корпуса приказал 1–й и 10–й бронетанковым дивизиям выдвинуться вперед. Произошел ожесточенный танковый бой в районе Тель—эль—Аккакира. В ночь с 2 на 3 ноября немцы проиграли этот бои. Увидев, что немцы терпят поражение, Роммель начал выводить свои дивизии из боя и, бросив большую часть своего правого крыла, отступил на запад. 7 и 8 ноября 8–я армия вновь заняла Мерса—Матрух.

Так окончилось сражение при Эль—Аламейне, самое решающее сухопутное сражение с целью защиты интересов союзников и одно из самых решающих в истории Англии. Потери Роммеля были катастрофическими: 59 тыс. убитыми, ранеными и пленными, в том числе 34 тыс. немцев. Роммель потерял 500 танков, 400 орудий и тысячи автомашин. Англичане потеряли 13,5 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Из строя вышло 432 танка.

Хотя это сражение не было бы выиграно без помощи американских танков «Грант» и «Шерман», как указывает Клиффорд,[300] однако имеется более важное замечание генерала Мартела о том, что в наступлении на заранее подготовленные позиции крейсерские танки имеют недостаточную броню, чтобы взаимодействовать с пехотой.[301] В предыдущих кампаниях танки «Матильда» показали себя с хорошей стороны, но, как уже отмечалось, в дальнейшем их броню стали пробивать немецкие 50—мм противотанковые снаряды, в то время как броня танка «Черчилль» выдерживала. «Нет никаких сомнений, — пишет Мартел, — что если бы имелась одна бригада танков «Черчилль», то эти танки легко одолели бы… 50—мм противотанковые пушки».[302] В этом сражении были использованы только четыре танка «Черчилль». Во все… танки было помногу попаданий 50—мм противотанковыми снарядами, но только в одном случае снаряд пробил броню».[303]

Напрашивается вывод о том, что как в артиллерии требуется два вида орудии — один для полевых действий и другой для осады, так и в танковых войсках нужны два вида танков — полевой и осадный, или танк прорыва.

Преследование 8–й армии немцев от Мерса—Матруха до Триполи, как замечает Клиффорд, было «методическим и скучным делом», а не «безрассудной, безудержной и увлекательной погоней».[304] «Роммель — добавляет он, — отступал мастерски. Это был поистине пример для учебников. Я не думаю, что в истории был когда—либо случай такого соответствия отступления намеченному плану».[305] Причину этого следует искать скорее в неправильном использовании воздушных сил армией пустыни, чем в трудностях работы тыла или в плохой погоде. На это ясно указывает начальник штаба 8–й армии генерал де Гинган, который пишет:

«В условиях подавляющего превосходства в воздухе, которым мы обладали, и дезорганизации противника нам в армии казалось, что для английских воздушных сил появился «небывалый объект для нападения». На деле результаты оказались весьма обескураживающими. Отправляясь по дороге от поля сражения у Эль—Аламейна на Дабу, я ожидал увидеть массу разбитых машин, но их оказалось мало и находились они на больших расстояниях друг от друга. За Дабой результаты были лучше, но даже и там значительная часть неприятельских машин, которые мы находили, была брошена из—за отсутствия горючего».

Де Гинган правильно определил причину неудач. Дело в том, что командование авиации считало своей обязанностью только воздушные бои и бомбардировки, и летчикам «не разрешалось снижаться на небольшие высоты». В связи с этим «у них не было выучки в штурмовых налетах с применением пушечного огня». Далее он нам сообщает:

«После нашего прибытия в Триполи вице—маршал авиации Г. Бродхэрст, прославленный летчик, участник «битвы за Британию», взял в свой руки обучение личного состава авиации технике полетов на низких высотах. Плоды всего этого нам предстояло пожать в сражении на линии Марет»[306]

Англичане вступили в Тобрук 13 декабря, в Газалу — 14 декабря, в Бенгази — 20 декабря, в Сирту — 25 декабря и в Триполи — 23 января. На всем 1400–мильном пути отступления и преследования боев было мало. Силы Роммеля увеличивались по мере отступления.

Морхед справедливо заметил, что «девять десятых боевых действий в пустыне являются борьбой за снабжение».[307] Несмотря на то, что эта истина дважды подтвердилась в Бирме, особенно странным кажется то, что на Среднем Востоке было приложено так мало усилий для преодоления этой чрезвычайной трудности с помощью воздушного транспорта. Описывая проблему так, как она представлялась в августе 1942 г., Морхед говорит:

«Противник мог получать пополнения и запасы в 3 раза быстрее, чем мы. Он часто применял, самолеты для переброски на фронт значительного количества грузов и подкреплений. Они прибывали в 10 раз быстрее, нежели по суше и по морю. А мы в то время совершенно не пользовались военно—транспортными самолетами».[308]

Далее Морхед пишет:

«Следует отметить, что на протяжении всей этой кампании ни разу не сбрасывались парашютисты, если не считать весьма ограниченного использования их англичанами»[309]

Только во время преследования была сделана попытка исправить эту ошибку. Клиффорд сообщает нам, что

«…было сделано то, что до сих пор не делалось ни в одной из английских армий, хотя для немцев в этом не было ничего нового. Впервые в этой кампании был применен в значительных масштабах воздушный транспорт… Грузовики, подвозившие запасы авиационным частям, почти исчезли с шоссе. Ничего похожего на это не бывало раньше на нашей стороне фронта».[310]

Почему? Ответ может быть только один. Потому, что командование воздушных сил в Англии было так увлечено стратегическими бомбардировками, что совершенно забывало о необходимости создания воздушного транспорта. Безусловно, если бы в распоряжении Монтгомери с самого начала имелось достаточно транспортной авиации, то основные трудности со снабжением у него были бы преодолены. Кроме того, если бы у него были хотя бы одна воздушно—десантная дивизия и небольшое количество десантно—высадочных средств, то с помощью воздушно—десантной дивизии он смог бы захватить проход Хальфайя или какой—либо другой пункт на побережье Северной Африки, а высадочные средства помогли бы быстро усилить эту дивизию. Если бы Монтгомери имел возможность сделать все это, то, ускорив свое продвижение и преградив Роммелю путь к отступлению, он смог бы так быстро завершить преследование, что до нового года англичане овладели бы восточной частью Туниса. В следующем разделе показано, какое влияние это оказало бы на войну.

3. Вторжение в Северную Африку и завоевание Туниса

Можно почти не сомневаться в том, что, со стратегической точки зрения, вторжение в Северную Африку должно было предшествовать сражению у Эль—Аламейна. Вторжение создало бы непосредственную угрозу базе Роммеля в Триполи, а также его морским сообщениям и вынудило бы его уделять внимание сразу двум направлениям. Несомненно также и то, что чем ближе к Триполи высадились бы союзные войска, тем больше сил Роммеля отвлекла бы эта угроза. Оба варианта действий рассматривались и были отклонены вследствие недостатка десантных средств. Генерал Маршалл пишет по этому вопросу: «Эту операцию хотелось осуществить в начале осени, но пришлось отложить ее до ноября, чтобы получить большое количество судов с верфей… Очень хотелось совершить первоначальные высадки к востоку от Алжира — в Боне, Филиппвиле и, возможно, в Тунисе, но это оказалось неосуществимым из—за недостатка в то время транспортных судов, десантных ботов и авианосцев».[311] Кроме того, английский флот, который должен был эскортировать экспедицию, боялся налетов авиации с Сардинии и Сицилии и был против каких бы то ни было высадок восточное Алжира. Поэтому было решено ограничиться высадками в Касабланке, Оране и Алжире. Первую должны были осуществлять американские войска под командованием генерал—майора Дж. Паттона, направлявшиеся прямо из Соединенных Штатов. Вторую осуществляли также американские войска, а третью — частью английские и частью американские войска, прибывшие из Англии. Командовали ими соответственно генерал—майор Л. Фредендолл и генерал—лейтенант К. Андерсон. Последние две группы войск должны были образовать 1–ю армию под командованием Андерсона. Чтобы облегчить захват аэродромов в Оране, было решено бросить туда по воздуху из Англии через Испанию американские воздушно—десантные войска, хотя дистанция была 1500 миль. Наконец, 9 сентября вторжение было назначено на 8 ноября, а 5 ноября генерал Д. Эйзенхауэр, назначенный командующим экспедиционными силами, развернул свой штаб в Гибралтаре.

Хотя войск стран оси не было ни в Марокко, ни в Алжире, ни в Тунисе, тем не менее, операция была смелой и оригинальной. Не известно было, во—первых, как поступят французы: подчинятся ли они, или окажут сопротивление. Во—вторых, что предпримут немцы? Они могли вторгнуться в Испанию и овладеть Гибралтаром. Это была самая большая опасность, ибо, удерживая Гибралтар, немцы перерезали бы сообщения с Алжиром и Ораном. В то время эта возможность вызывала немалое беспокойство, но, как теперь известно, хотя Гитлер и имел такой план, однако генерал Франко так сильно возражал против него, что Гитлер отказался от его осуществления.[312] В действительности дело заключалось в том, что у Гитлера уже не было войск, необходимых для вторжения в Испанию.

Войска отправились с Британских островов в Гибралтар 25 октября, а 7 ноября в Берлин было послано донесение с немецкого наблюдательного пункта в Ла—Линеа, в котором говорилось, что в Средиземное море направляется большой конвой. Однако, несмотря на величину конвоя,[313] он, казалось, не возбудил в Берлине большого интереса, ибо на следующий день Фредборг писал: «И вот наступило 8 ноября. Я никогда не забуду крайнее удивление, которое вызвало в Берлине сообщение о высадке союзников. Удивление было столь же очевидным на Вильгельмштрассе, как и среди дипломатов и журналистов».[314] Затем новый, почти такой же большой сюрприз. Хотя высадка встретила сопротивление, правда в разных местах неодинаковой силы, однако 11 ноября адмирал Жан Дарлан, которого намечали в преемники маршалу Петэну и который в это время случайно прибыл в Алжир, вдруг приказал прекратить огонь.[315] Этот приказ сразу превращал для союзников проблему вторжения в Марокко и Алжир в проблему вторжения в Тунис.

Все это стало проблемой и для Гитлера, и хотя он был застигнут врасплох вторжением союзников, однако действовал со своей обычной быстротой. Во—первых, он немедленно оккупировал вишистскую Францию, что привело к самозатоплению французского флота 27 ноября в гавани Тулона. Во—вторых, он приступил к стремительной переброске войск по морю и по воздуху в Тунис и Бизерту. Первый эшелон приземлился в аэропорте Эль—Ауана (Тунис) 9 декабря. Без транспортных самолетов эта изумительно быстрая переброска была бы неосуществима. Вскоре транспортные самолеты стали перевозить по 1000 и более человек в день. На этот раз врасплох были застигнуты союзники. Если бы они считали возможной такую быструю переброску подкреплений, они, конечно, пошли бы на риск и высадили бы в Тунисе и Бизерте 8 декабря хотя бы отряды «командос».

С июля по октябрь 1942 г. борьба между Александером и Роммелем фактически была борьбой за снабжение. Такая же борьба шла между войсками союзников и стран оси с середины ноября до середины февраля в Тунисе. Если бы союзники решили действовать методически, по плану, то задержка была бы неизбежной, ибо порядок погрузки войск на суда был разработан, исходя из вероятности сопротивления со стороны французов: первый эшелон сил вторжения состоял из штурмовых групп с минимумом транспортных средств, а тыловые службы и транспорт находились в последнем эшелоне. Поэтому, прежде чем начать организованное наступление, надо было изменить весь порядок погрузки войск. Но это вызывало бы задержку, которая дала бы возможность немцам и итальянцам занять Тунис крупными силами.

Мы полагаем, что Эйзенхауэр правильно решил начать наступление немедленно. 11 ноября 1942 г. головные части 1–й армии в Алжире были поспешно вновь погружены на суда и высажены в Бедже, откуда двинулись в Бон, который был занят на следующий день морским десантом «коммандос» и двумя ротами парашютистов. Другая партия парашютистов была сброшена 15 ноября вблизи Тебессы для захвата аэродрома. На следующий день была сброшена еще одна группа парашютистов в Сук—эль—Арбе для прикрытия наступления. За этим парашютным прикрытием немедленно последовали две пехотные бригады 78–й дивизии 1–й армии, используя транспорт, который был под руками. 15 ноября у них были стычки с германскими патрулями, а 25 ноября они заняли Меджес—эль—Баб, в 30 милях к юго—западу от Туниса. Еще через 3 дня американские парашютисты достигли района Сбейтла, Гафса.

Проблема снабжения у союзников стала сложной и обострилась еще больше вследствие проливных дождей и воздушных налетов противника на морские суда. К 29 ноября снабжение по воздуху превысило подвоз по дорогам. От Алжира до Меджес—эль—Баба более 300 миль. Лучшие аэродромы были в руках немцев, и в то время, когда дороги превратились в реки грязи, немецкие транспортные самолеты продолжали перебрасывать массы войск в Тунис. К рождеству все движение окончательно остановилось. Тем не менее 1–я армия удерживала Меджес—эль—Баб, хотя высоты к северу от него, и в частности Джебель—эль—Ахмера (Лонгстоп—Хилл), были потеряны. К югу позиции тянулись до Фондука в виде отдельных постов. Обстановка оставалась неизменной до середины февраля.

Тем временем в Триполитании 8–я армия заняла Триполи. Роммель отошел на линию Марет — пояс французских укреплений, построенных для защиты тунисской границы. 13 февраля передовые части 8–й армии вошли в соприкосновение с арьергардами Роммеля в Бен—Гардане.

С вступлением 8–й армии в Тунис по решению, принятому в январе на конференции в Касабланке, она переходила под командование Эйзенхауэра, который назначил генерала Александера своим заместителем и командующим 18–й группой армий, объединившей все сухопутные силы, находившиеся в Тунисе. С приходом Эйзенхауэра произошли и другие изменения. Все воздушные силы объединились в одно средиземноморское воздушное командование, которое возглавил главный маршал авиации Теддер. Генерал—лейтенант К. Спаатс получил пост командующего воздушной армией Северо—Западной Африки. Генерал—лейтенант Дулиттл стал командовать стратегической авиацией. Все средние и легкие бомбардировщики и истребители образовали тактическую воздушную армию под командованием вице—маршала авиации Конингема с целью обеспечить армии и флоту непосредственную авиационную поддержку.

По мере приближения конца дождливого сезона положение двух армий Гитлера в Тунисе становилось все более опасным. Армия, которой теперь командовал фельдмаршал Дитлофф фон Арним, противостояла 1–й армии, а другая армия под командованием Роммеля находилась перед фронтом 8–й армии. Расположение армии Роммеля было более опасным, так как путь его отступления с линии Марет находился под непосредственной угрозой со стороны 1–й и 34–й американских дивизий, занимавших район Сбейтла, Гафса. Эти дивизии могли в любой момент двинуться в восточном направлении и запереть армию Роммеля. Поскольку расположение войск позволяло действовать по внутренним операционным линиям, Роммель, зная, что Монтгомери еще не готов к наступлению, решил сначала обрушиться на американцев, а затем атаковать 8–ю армию, только лишь для того, чтобы выиграть время и затянуть войну в Тунисе.

Бросив сильную группу войск на север, он нанес 14 февраля удар американцам и 20 февраля прорвался через проход Кассерин. Затем Роммель разделил свою армию на две колонны; одной колонной он повел наступление на Талу с целью перерезать сообщения основных сил 1–й армии, а другой нанес удар в западном направлении, на Гебессу, потому что она была наиболее вероятным пунктом соединения 1–й и 8–й армий. Сначала Роммель действовал с поразительным успехом, но вскоре встретил такое яростное сопротивление, что 23 февраля был вынужден отступить. 6 марта он нанес удар по 8–й армии в Меденине, в нескольких милях к востоку от линии Марет. Но наступление Роммеля было отбито с большими для него потерями, главным образом огнем противотанковой артиллерии, ибо в этих боях танки 8–й армии совершенно не участвовали.

Таким образом, инициатива в Северной Африке окончательно перешла к союзникам. Тем не менее Роммель частично достиг цели. Путь для отступления на некоторое время был ему обеспечен; поэтому он решил удерживать линию Марет как можно дольше и этим препятствовать соединению двух неприятельских армий.

Позиции, которые занимал Роммель, были исключительно сильными. Их левый фланг выходил к морскому берегу, вдоль фронта проходил Вади—Зигзау — труднейшее препятствие для танков, местами до 50 футов глубиной и в среднем 80 ярдов шириной, а правый фланг опирался на холмы Матмата, непроходимые для колесного транспорта. К югу от Медицина, в Фум—Татахуине, холмы пересекает проход, а 40 миль западнее Марета, к северу от Вир—Резана и южнее Эль—Хамма между холмами пролегает дефиле Плам—Пасс, как бы служащее брешью. Эта брешь была укреплена.

Чтобы обойти фланг позиций Марет через Фум—Тата—хуин и через Плам—Пасс, надо было пройти около 150 миль по пересеченной местности. Несмотря на это, Монтгомери решил сделать попытку. План его был таков. Пока 30–й корпус будет сковывать противника, наступлением в лоб на его левый фланг двинуть 2–ю новозеландскую дивизию и 8–ю бронетанковую бригаду через проход Фум—Татахуин, соединиться с небольшими силами французов генерала Леклерка, которые пришли с озера Чад, форсировать проход ПламТеп и затем обрушиться на тылы противника. 10–й корпус должен был оставаться в резерве. Вся операция напоминает лучшие стороны операции у Чанселлорсвиля, хотя тактически сильно от нее отличается.

Она также совершенно не похожа ни на одно сражение, проведенное до тех пор 8–й английской армией, потому что после долгого периода сильная авиационная поддержка, предоставленная в распоряжение Монтгомери, наконец была использована не только против аэродромов и для предварительной бомбардировки, но и для самого тесного взаимодействия с войсками, атаковавшими узкий участок в проходе Плам—Пасс.

Де Гинган рассказывает, что непосредственно перед сражением у него была длительная беседа с командующим воздушной армией пустыни Бродхэрстом; он заявил Бродхэрсту, что 8–я армия «всегда хотела попробовать на опыте то, что обычно называют блицатакой, какие применяют немцы». Де Гинган сообщает, что Бродхэрст выслушал его и затем сказал: «Я сделаю это. У вас будет жаркий матч, с бомбами и пушечным огнем. Настоящий блиц на бреющем полете…» «Окончательный план действий авиации предусматривал сосредоточенный удар 40 легких бомбардировщиков на узком фронте как раз перед началом наступления. Затем 16 эскадрилий самолетов «Киттибомбер» под прикрытием 5 эскадрилий самолетов «Спитфайр» должны были действовать над полем сражения в течение двух с половиной часов со средней плотностью две эскадрильи в любой данный момент времени. Бомбами и пушечным огнем они должны были уничтожать все, что увидят. Кроме того, специально подготовленная эскадрилья «истребителей танков» должна была уничтожать танки противника при обнаружении».[316]

20 марта в 10 час. 30 мин. вечера 50–я дивизия 30–го корпуса под прикрытием мощного артиллерийского вала двинулась на штурм Вади—Зигзау, захватила плацдарм на его западной стороне, но 22 марта была отброшена назад частями 15–й танковой и 90–й легкой дивизий.

На следующий день, решив бросить в обход фланга противника все, что можно было собрать, Монтгомери приказал штабу 10–го корпуса и 1–й бронетанковой дивизии выступить 23 марта после наступления темноты и соединиться с 2–й новозеландской дивизией. Усилив 30–й корпус 7–й бронетанковой дивизией, он приказал этому корпусу вывести 50–ю дивизию из боя и после этого начать новое наступление на центр расположения войск противника.

Тем временем 2–я новозеландская дивизия успешно преодолела проход Фум—Татахуин, но оказалась не в силах форсировать дефиле Плам—Пасс около 6 тыс. ярдов шириной. Когда подошли штаб 10–го корпуса и 1–я бронетанковая дивизия, началась страшная бомбардировка прохода, а вечером 26 марта под прикрытием еще более мощных бомбардировки и артиллерийского огня началась атака дефиле. «Никогда до этого, — пишет Де Гинган, — наша воздушная армия пустыни не оказывала нам такой великолепной, смелой и непосредственной поддержки».[317]

Этот «блиц» увенчался потрясающим успехом. Наступление продолжалось до темноты. Затем последовала пауза, пока не взошла луна. Тогда движение вперед продолжалось почти до Эль—Хамма, где оно было остановлено завесой огня противотанковых орудий. Тем временем, несмотря на вторичную атаку 30–го корпуса, Роммель постепенно выводил свои войска из боя, и ночью 27 марта он снова с большим искусством успешно отошел со своей сильно потрепанной армией в район Вади—Акарит, потеряв не более 2,5 тыс. человек пленными.

Через несколько дней Роммель получил приказ передать армию итальянскому генералу Мессе и вернуться в Германию. Возможно, что причиной этого было начавшееся в первых числах апреля большое наступление союзников на воздушные и морские сообщения держав оси. Считалось лучше вернуть Роммеля в Германию раньше, чем коммуникации будут окончательно нарушены. В период между 5 и 19 апреля было сбито 147 немецких транспортных самолетов и потоплено 31 судно.

В процессе этого наступления с тыла Мессе был 6 апреля отброшен с большими потерями с линии Вади—Акарит и поспешно отошел в Анфидавиль. Там он к середине месяца занял оборонительную позицию. Между тем 7 апреля 1–я и 8–я армии соединились в районе Гафса.

Для того чтобы сковать противника на юге, 19 апреля Монтгомери было приказано начать наступление на Анфидавиль. На следующий день Монтгомери занял город и продвинулся еще на несколько миль. Через 4 дня 1–я армия провела наступление на Лонгстоп—Хилл и 26 апреля захватила его, а 3 мая 1–я бронетанковая дивизия 2–го американского корпуса взяла Матер.

Таким образом, весь апрель удары следовали один за другим, но после занятия Лонгстоп—Хилла, открывавшего путь в долину Меджерды, Александер решил действовать так, как если бы позиции противника являлись крепостью: сначала пробить брешь, затем штурмовать позицию в одном месте. Короче, его замысел был возвратом к блицатаке на узком фронте.

Прежде всего Александер перегруппировал свои силы. На левом фланге он собрал все части 2–го американского корпуса (1–я, 9–я, 34–я пехотные и 1–я бронетанковая дивизии), на правом фланге по—прежнему были оставлены главные силы 8–й армии, в центре, где занимали позиции 1–я, 4–я и 78–я дивизии 1–й армии и где был намечен главный удар, Александер сформировал новый 9–й корпус, в который вошли 4–я пехотная и 6–я бронетанковая дивизии 1–й армии и 4–я индийская пехотная дивизия, 201–я гвардейская бригада и 7–я бронетанковая дивизия из состава 8–й армии. Командиром корпуса был назначен генерал—лейтенант Б. Хоррокс. Для поддержки этого корпуса в распоряжение вице—маршала авиации Конингема было передано небывалое количество самолетов.

План наступления Александера был чрезвычайно прост. Во—первых, мыслился нажим на всем фронте крепости противника, который тянулся теперь на 130 миль. Во—вторых, предполагалось сосредоточенное наступление по долине Меджерды прямо на Тунис. Две пехотные дивизии 9–го корпуса должны были совершить прорыв на фронте в 3000 ярдов. За ними следовали две бронетанковые дивизии, которые, как только противотанковая оборона противника была бы смята, должны были пройти через свою пехоту и устремиться на Тунис. Наступление было назначено на 6 мая.

В этот день рано утром сражение началось сильной бомбардировкой по фронту и тылу противника, «…во время заключительного броска от Меджес—эль—Баба на Тунис, — пишет генерал Арнольд, — мы сделали 2146 вылетов, подавляющая часть которых была совершена бомбардировщиками, истребителями—бомбардировщиками или же самолетами, которым ставилась задача обстрела наземных целей, — и все это на фронте в 6000 ярдов. Бомбы буквально вырыли канал от Меджес—эль—Баба до Туниса».[318]

В то время как свершались эти уничтожающие налеты, более 1000 орудий молотили оборонительные позиции противника, и в 3 часа 30 мин. утра под прикрытием их огня вперед двинулись группы саперов, чтобы снять мины и проделать проходы в проволочных заграждениях. За ними двигалась пехота, которая только в результате численного перевеса прорвала линию боевого охранения противника и к рассвету достигла его главной оборонительной полосы. К 11 час. утра и эта полоса была прорвана с небольшими потерями, и танки 6–й и 7–й бронетанковых дивизий получили приказ двигаться вперед. К ночи они продвинулись уже далеко, а на следующий день в 2 часа 30 мин. после полудня вступили в пригороды Туниса и к ночи заняли город. Таким образом, неприятельская твердыня была расколота надвое. На фронте у американцев события развивались с такой же быстротой. 7 мая во второй половине дня они заняли Ферривиль и Бизерту.

Несмотря на эти сокрушительные удары, большая часть сил противника была еще не затронута. В общем смятении эти войска устремились на восток и на север в направлении полуострова, оканчивающегося мысом Бон; полуостров представлял собой чрезвычайно сильную позицию и естественную цитадель тунисской крепости. Через его основание, подобно двойной стене, тянутся две линии холмов с двумя главными воротами. Одни ворота были на севере у Гаммам—Лифа, а другие — на юге у Гаммамета.

Не давая противнику времени восстановить порядок и занять эту стену, Александер приказал 6–й бронетанковой дивизии занять ворота у Гаммам—Лифа, а затем повернуть на север и двигаться вдоль дороги, ведущей в Гаммамет, который и атаковать с тыла. Этот маневр позволял запереть те и другие ворота.

8 мая с наступлением ночи 6–я бронетанковая дивизия подошла к Гаммам—Лифу, а с восходом луны начала движение на Гаммамет. Морхед так описывает этот исключительно смелый маневр:

«В течение 10 час. танки шли на Гаммамет. Они с грохотом неслись мимо немецких аэродромов, мастерских, складов горючего и боеприпасов и артиллерийских позиций, не останавливаясь для захвата пленных. Дело шло о гораздо большем. Если бы по этой дороге неслась комета, она едва ли произвела большее впечатление. Немцы были совершенно ошеломлены. Куда ни бросали они взгляд, всюду, казалось, проносились английские танки. Немецкие генералы перестали отдавать приказы, ибо потеряли всякую связь с людьми, которым они могли приказывать и число которых ежечасно уменьшалось… Охваченная сомнениями и страхом, германская армия повернула вспять и бросилась по дороге, ведущей к мысу Бон, в надежде найти там суда и лодки. Наконец, когда на побережье не было найдено ни судов, ни самолетов, армия превратилась в обезумевшую толпу».[319]

Как указывает Клиффорд: «Мозг и нервные центры армии были парализованы, и ничто уже не могло функционировать согласованно».[320] Это был развал, как во Франции.

12 мая все было кончено. В этот день 252 415 немцев и итальянцев сложили оружие. Африка была отвоевана. Средиземное море снова было открыто для союзного морского транспорта. Возродилась французская армия. Вся линия побережья стран оси от Пиренеев до Эгейского моря стала открытой для атак союзников.

Так закончилась первая из больших десантных операций на Западе. Она убедительно показала, что стратегическая основа победы — это морское могущество. Господство на Атлантическом океане — вот что сделало возможной победу, а не так называемые стратегические бомбардировки Германии. В действительности они только мешали скорой победе. Мы надеемся, что теперь это стало ясным. Если бы ни один германский город не подвергся бомбардировке, если бы половина огромного числа рабочих, занятых на производстве тяжелых бомбардировщиков, вместо этого производила бы десантно—высадочные средства и транспортные самолеты, несомненно, не только Африка была бы завоевана на несколько месяцев раньше, но и война в Европе, как это ясно будет показано в следующей главе, была бы выиграна, по крайней мере, на год раньше.

Кроме того, эта кампания показала, что тактически, в частности вследствие непрерывного роста индустриальной мощи союзников, снова приобретают значение сражения, основанные на материальном превосходстве. И хотя нет никаких оснований сомневаться в том, что сильные бомбардировки при Эль—Аламейне, на линии Марет и у Меджерды были правильны и полезны, однако есть опасность, что опять, как в 1916–1917 гг., наступление, сопровождающееся полным разрушением, станет догмой, вытеснит всякое творчество и даст безынициативным людям шаблонное решение всех проблем наступления. Это также будет ясно показано в следующей главе. Несмотря на блестящие исключения, мы увидим неуклонное скатывание полководческого искусства к завоеванию победы, опираясь только на количественное превосходство в технике.

4. Сталинградская катастрофа и отступление немцев зимой 1942/43 г.

В то время как в Северной Африке союзники постепенно брали инициативу в свои руки, в России она была вырвана из рук немцев внезапно. Это произошло не столько потому, что русские солдаты воевали зимой лучше немцев, хотя, может быть, это было и так, а потому, что немцы, имея лучшую организацию и управление войсками, воевали слишком интенсивно в летних условиях. Поэтому как в 1942 г., так и в 1941 г. они настолько истощили свои силы летом, что с наступлением зимы военный потенциал русских оказался выше немецкого. Этот основной фактор, вызванный большой глубиной пространств России и проистекавшей отсюда трудностью заставить русских принять генеральное сражение, чрезвычайно усугублялся ошибочной стратегией и шаблонной тактикой немцев. Кроме того, оказывали влияние ещё два важных обстоятельства: во—первых, русские солдаты постепенно накапливали боевой опыт; во—вторых, русские заводы за Волгой и за Уралом уже приближались к работе на полную мощность.

Отказ от захвата Москвы после первой летней кампании немцев и от наступления на Саратов во время второй летней кампании, как мы видели, лишил эту кампанию ее стратегической основы. Вместе с тем Саратов, являвшийся центром сообщений, давал русским возможность сосредоточить силы против левого фланга сталинградского выступа. Саратов был связан: 1) железной дорогой с Москвой; 2) железной дорогой и рекой с промышленным районом Урала; 3) железной дорогой с Астраханью; 4) железной дорогой с Чкаловом (Оренбургом), вблизи которого проходил трубопровод от северокаспийских нефтяных источников. Поэтому в район Саратова можно было потоком перебрасывать войска, вооружение, горючее и грузы из Москвы, Архангельска, Сибири, Казахстана, Кавказа и из Ирана.[321]

Эта возможность делает еще более чудовищной глупость немцев, поставивших так много на Сталинград и ничего на Саратов.

Астрахань, расположенная южнее Сталинграда, играла подобную же, хотя и подчиненную роль. Через Саратов она была связана железной дорогой со всей неоккупированной частью России, а через Каспийское море — с Персией и оттуда с внешним миром. Персидский залив играл на юге такую же роль, как Белое море на севере.

Тактические ошибки немцев были почти так же велики, как и стратегические. Зимой 1941/42 г. их оборонительная система «ежей» оправдала себя с успехом, потому что подвижность русских была низкой главным образом из—за нехватки транспорта. Вследствие этого продвижение между «ежами» не могло идти быстро. Благодаря росту собственного производства, а также помощи американцев и англичан к осени 1942 г. положение в значительной мере изменилось. Русские оказались в состоянии не только осуществлять более стремительные и глубокие прорывы, но и использовать в гораздо большем количестве артиллерию против «ежей», что было не менее важно. В кампании 1941/42 г. немцы перешли к обороне и их подвижные войска могли свободно действовать в промежутках между «ежами», в то время как в кампании 1942/43 г. вследствие того, что в зимние месяцы значительные подвижные силы немцев участвовали в наступлении на Сталинград и на Кавказе, это стало уже невозможным в такой полной мере. Отсюда вся система «ежей» приняла форму как бы отдельных кусков линии Мажино.

Рассматривая «битву за Францию», надо помнить, как мы указывали, что в самой линии Мажино не было большой ошибки, ошибка была допущена вне линии Мажино, и состояла она в отсутствии мощных подвижных сил, которые могли бы действовать как меч при наличии щита. Из описываемых далее военных действий будет ясно видно, что ошибка немцев проистекала из подобного же недостатка подвижных сил. Они не могли задержать поток русских, когда он проносился мимо «ежей», и, следовательно, не могли использовать преимущества системы «ежей». Отсутствие подвижных войск превращало «ежи» в ловушки.

Серьезность этих ошибок увеличивалась моральными факторами. В России партизаны, число которых все время возрастало, вселяли ужас в сердца немецких солдат, разбросанных вдоль бесконечной линии сообщений. На огромных пространствах, через которые проходили коммуникации, партизанские отряды играли такую же роль, как и стаи подводных лодок в Атлантическом океане. «Днем они были русскими рабочими, работающими на немцев, а по ночам становились вражескими солдатами».[322] За пределами России также происходили изменения: Испания превращалась из невоюющего государства в нейтральное; Турция все более и более выражала просоюзнические настроения; Италия, находясь под прямой угрозой вторжения союзников в Северную Африку, заняла полностью пораженческую позицию; фактическое исчезновение правительства Виши объединяло Францию. Обстановка внутри Германии быстро ухудшалась. «Полиция была вынуждена прибегать к суровым мерам, чтобы помешать открыто критиковать правительство».[323] Начали наполняться людьми концентрационные лагери, а когда они переполнились, жестокости стали ужасными. Население Германии снова было прочесано для набора рекрутов, а в оккупированных странах брали людей на принудительные работы. На этой почве росло пока неосязаемое, но вполне реальное возмущение; нужен был только сильный толчок, чтобы оно со всей силой сказалось на ходе войны. Обратимся теперь к самой катастрофе.

В начале ноября генерал фон Паулюс сменил генерала фон Гота на посту командующего 6–й германской армией. Армия состояла из 22 дивизий общей численностью около 300 тыс. человек. Главная масса армии с аэродромами и базами снабжения была сосредоточена в сравнительно небольшом районе западнее Сталинграда. К северо—западу от нее на Дону оборону на протяжении 350 миль держали румынские и итальянские войска, а южнее 6–й армии возвышенность Ергени занимали румынские соединения. Еще одним слабым местом был правый фланг румын на Ергенях; он висел в воздухе, ибо единственным связующим звеном между румынами и немецкой армией на Кавказе был одинокий немецкий пост в Элисте, в 175 милях к югу от Сталинграда и примерно на таком же расстоянии от Моздока. На Кавказе немцы фактически действовали в длинном и чрезвычайно узком выступе Ростов, Моздок, Новороссийск, безопасность которого целиком зависела от прочного удержания выступа под Сталинградом.

Такая группировка германских войск автоматически предопределяла план действий русских. Он состоял из двух операций: отвлекающего наступления на фронте 'Великие Луки, Ржев с целью сковать германские резервы и из прорыва с обеих сторон сталинградского клина немцев с целью освободитьСталинград. Полагали, что это наступление в случае успеха заставит фон Паулюса снять осаду и отступить. Это, в свою очередь, лишило бы немцев возможности удерживать позиции на Кавказе. После прорыва выступа с обеих сторон объектами русского наступления должны были стать железные дороги Сталинград—Сталино и Сталинград—Новороссийск, являвшиеся линиями снабжения фон Паулюса. Войска фронта, которым командовал генерал Рокоссовский, должны были пересечь Дон у Серафимовича, где русские удерживали небольшой плацдарм, наступать на Калач и перерезать железную дорогу Сталинград — Сталине. Войска фронта генерала Ватутина должны были на своем правом фланге форсировать Дон далее к западу и нацелить свое наступление на железную дорогу Сталинград—Сталино в район станции Лихая. Войска генерала Еременко должны были прорвать румынские позиции на Ергенях и занять станцию Абганерово на железной дороге Сталинград—Новороссийск. Мысль о том, что, несмотря на эти три удара по его коммуникациям, фон Паулюс будет продолжать осаду Сталинграда, естественно, никогда не возникала у маршала Жукова, который с генералом Василевским организовал эту громадную операцию. Наступление с целью прорыва сталинградского выступа началось 19 ноября, в момент, когда положение германских войск в Северной Африке стало критическим.

На севере румыны и итальянцы обратились в бегство; танковые части Рокоссовского форсировали Дон у Калача и прорвались к железной дороге Сталинград — Сталине. Одновременно Ватутин также успешно продвигался в направлении станции Лихая. Тем временем на юге Еременко прорвал позиции румын на Ергенях, захватил Абганерово и пробивался к Ляпичево, 20 миль южнее Калача.

В связи с успешным наступлением русских положение 6–й немецкой армии было угрожающим. Фон Паулюс предпринял ряд сильных контратак. Однако их цель состояла не в том, чтобы прикрыть отход немцев, а чтобы отбросить русских назад!

Причиной этого явились политические соображения. Ведь отступление Паулюса — этот новый кризис после поражения Роммеля под Эль—Аламейном и вторжения союзников в Северную Африку — могли использовать недовольные Гитлером немецкие генералы, чтобы подорвать доверие к Гитлеру и совершить военный переворот. Поэтому Паулюсу приказали держаться под Сталинградом, пока не будут собраны силы для оказания ему помощи. Таким образом получилось, что уже 28 ноября он был вынужден переложить всю тяжесть снабжения на авиацию, и это как раз в тот момент, когда воздушный транспорт был очень нужен в Тунисе. 30 ноября русские сбили не менее 50 немецких транспортных самолетов, а в период между 19 ноября и 10 января немцы потеряли 600 самолетов.

Откуда же должны были прийти силы на помощь? К этому времени немцы почти израсходовали общие резервы в России, а русское наступление 25 января на фронте Великие Луки, Ржев связало те резервы, которые еще оставались на севере. Несмотря на это, с истинно немецкой быстротой в районе Ростова собрали войска под командованием фон Манштейна. 11–ю танковую дивизию перебросили из Воронежа, 17–ю — из Орла, 6–ю — из Франции, а 24–ю танковую и одну легкую дивизии — с Кавказа.

Сформировав армию численностью около 150 тыс. человек, Манштейн продвинулся к железной дороге Сальск — Сталинград и 12 декабря прорвал фронт русских между Цимлянским и Котельниково. После ожесточенного боя он овладел городом Котельниково. Но едва успел он это сделать, как 16 декабря Ватутин нанес удар в районе Боковска, севернее левого фланга Манштейна, а войска фронта генерала Голикова, которые появились теперь правее Ватутина, взяли на Дону Богучар и смяли 8–ю итальянскую армию. Так как эта катастрофа обнажила левый фланг Манштейна и его тыл с севера, предназначенные ему резервы были брошены на север, чтобы задержать продвижение Ватутина и Голикова на Миллерово — станцию на весьма важной железной дороге Воронеж — Ростов. По крайней мере частично это отвлечение резервов привело к разгрому 27 декабря правого крыла Манштейна танковыми частями генерала Малиновского, и Котельниково было потеряно. Это означало, что группа Манштейна потерпела неудачу. Между тем Рокоссовский упорно тес—; пил 6–ю немецкую армию назад к Сталинграду. Поражение ускорило отход армии фон Клейста с Кавказа. 2 января J943 г, немцы оставили. Моздок. Фон Клейст отошел на Таманский полуостров, господствующий над Керченским проливом, и на укрепленные позиции в районе восточнее Ростова. Хотя этот район был впоследствии оставлен, однако полуостров Тамань удерживался весь остаток зимы и весны.

Между тем положение 6–й немецкой армии, оказавшейся между гарнизоном Сталинграда и войсками Рокоссовского, становилось все более и более критическим. Войска не имели зимней одежды, ощущали недостаток продовольствия и военных запасов. Болезни косили людей. По словам Фредборга,[324] в начале января фон Паулюс летал в ставку Гитлера и предлагал прорваться сквозь кольцо русских, несмотря на риск потерять половину своих сил. Это предложение было отклонено, и к 8 января положение 6–й армии стало таким безнадежным, что Рокоссовский обратился к фон Паулюсу с предложением капитулировать. Паулюс отказался сдаться, и уничтожение немцев продолжалось. 31 января фон Паулюс, ставший к этому времени фельдмаршалом, был взят в плен. Через два дня сдались последние остатки 6–й армии — 22 500 офицеров и солдат.

Согласно утверждениям русских, в период с 10 января до 2 февраля ими захвачено в плен 91 тыс. немцев, 100 тыс. было убито или умерло от болезней. Как ни катастрофически тяжелы были эти потери живой силы для немцев, потери материальной части были еще чувствительнее. Сообщают, что в период с 19 ноября и до того, как немцы были выбиты из города, русские уничтожили или захватили 60 тыс. грузовых машин, а если включить все потери, то эта цифра возрастает до 120 тыс. машин. Кроме того, было потеряно 7 тыс. танков и 5 тыс. самолетов.[325] Если эти цифры справедливы, то они ясно говорят о провале обороны по системе «ежей».

Единственной, выгодой, которую извлекла германская армия из этой самой катастрофической кампании, было исчезновение Гитлера из сферы руководства войной примерно до середины марта. Верховное командование немецкими армиями в России принял фельдмаршал фон Манштейн, которому помогал генерал Гальдер. Но прежде чём рассказывать о том, что последовало далее, необходимо рассмотреть, что происходило на других фронтах.

Встречая незначительное сопротивление, войска Ватутина к 19 января продвинулись в район между Валуйками и Лихой; 10 февраля, заняв рубеж реки Донец, Ватутин продолжил наступление в направлении Чугуева. Через четыре дня Ворошиловград и Ростов были взяты войсками Еременко. Между тем 22 января войска Голикова разгромили 2–ю германско—венгерскую армию в районе Воронежа, а еще через четыре дня уничтожили ее под Касторной. 7 февраля «еж» у Курска был захвачен русскими. Через два дня пал Белгород. Это наступление вместе с наступлением Ватутина привело русских прямо к харьковскому «сверхъежу», и, хотя немцы прилагали все усилия, чтобы удержать его, 16 февраля Харьков был ими потерян.

Тем временем фон Манштейну стало ясно, что для создания ударной группы абсолютно необходимо укоротить фронт. Поэтому в начале февраля он приказал эвакуировать выступ Ржев, Гжатск, Вязьма. Отход был завершен к 11 февраля. Примерно в это же время немцы потеряли Шлиссельбург, и открылась дорога на Ленинград. Манштейн являлся слишком способным генералом, чтобы не понять, что для немцев цель состояла уже не в том, чтобы удерживать территорию, на чем настаивал Гитлер, а в том, чтобы продать ее противнику ценой его истощения. В середине февраля он решил, что эта цель достигнута. Наступательный порыв русских ослабевал, что было следствием не только их быстрого продвижения вперед: сказалось распыление их сил, а также распутица, которая наступила на месяц раньше, чем обычно. Кроме того, русские в своем продвижении образовали значительный выступ южнее Харькова, а это давало Манштейну возможность, которую он ожидал, а именно одержать настолько важную победу, чтобы поколебать уверенность русского командования на всех фронтах.

Сосредоточив в районе Днепропетровска армию из 25 дивизий, из которых 12 были танковыми (крупнейшая группировка танков из всех когда—либо применявшихся в сражений), Манштейн 21 февраля нанес первый из трех координированных ударов. Сначала он ударил по восточной стороне русского клина и после пятидневных боев выбил русских из Краматорска и Красноармейска. Затем, приостановив движение на этом направлении, он повел наступление на Павлоград и, заняв его, устремился на Лозовую. Наконец, он двинулся от Полтавы на восток.

Эти три удара, нанесенные в быстрой последовательности, так сильно потрясли русских, что они сразу откатились на линию Змиев, Лисичанск, а так как давление Манштейна увеличивалось, они отошли на восток, за Донец. Вместо того чтобы пытаться форсировать Донец, Манштейн усилил самую западную из своих трех ударных групп и 8 марта приказал этой группе наступать на Харьков. 12 марта немцы подошли к самому городу, а через три дня Харьков снова попал в руки немцев. От Харькова Манштейн двинулся к Чугуеву, расширив фронт своего наступления до Волчанска севернее Харькова и до Изюма южнее его. Теперь оттепель установилась окончательно, и зимняя кампания закончилась на этом замечательном ответном ударе.

С точки зрения действий танковых сил, которые, подобно кавалерийским, должны быть подвижными, эта последняя операция зимней кампании 1942/43 г. в сопоставлении с кампанией 1940 г. во Франции и различными кампаниями в Ливии и Египте является высокопоучительной. Она показала следующее:

1. Позиционная оборона в форме непрерывного фронта или же в виде прерывистого фронта, состоящего из боксов или «ежей», не имеет никакой цены, если нет в руках мощных подвижных сил (танковых и моторизованных). чтобы маневрировать впереди позиций, вокруг них или в промежутках между ними. Оборона зиждется не на фортификационных сооружениях, а на подвижных силах. Оборонительные районы должны действовать как волнорезы, которые разбивают атакующие силы на части и этим делают их более уязвимыми для контратак, а не как плотина, которая не должна пропустить наступающих.

2. В маневренной войне, когда подвижных войск недостаточно, чтобы придать устойчивость непрерывному или прерывистому фронту обороны (если такие фронты возможны), следует поступать так: когда порыв наступающего выдохнется, а обороняющийся будет в состоянии контратаковать, наступающий должен немедленно начать отступление и увлекать за собой противника. Отходить надо до тех пор, пока не станет ясно, что натиск противника ослаб, тогда следует повернуться и самому контратаковать.

Во вторую зимнюю кампанию, как только стало очевидно, а это должно было стать ясным к середине октября 1942 г., что наступательный порыв немцев ослабевает и что поэтому инициатива, то есть свобода наносить удары и контрудары, переходит к русским, германскому военному руководству следовало думать только об одном маневре: отступать как можно быстрее, увлекая русских за собой до тех пор, пока наступление русских не начнет выдыхаться. Только тогда немцам следовало повернуться и нанести по русскому фронту ряд сокрушительных ударов в заранее подготовленных местах.

Если бы немцы поступили так в кампании 1941/42 г. и затем в кампании 1942/43 г., они, несомненно, так сильно измотали бы своего противника, что появилась бы возможность нанести окончательный, смертельный удар. Однако, к счастью для русских, Гитлер, который разрешил проблему линии Мажино, не сумел решить проблему приверженности принципам линии Мажино. Вследствие этого, несмотря на запоздалый контрудар фон Манштейна, инициатива окончательно перешла от немцев к русским, как спустя три месяца она перешла в руки англичан и американцев в битве за Тунис; ведь капитуляция армии фон Арнима на полуострове мыса Бон явилась Сталинградом Северной Африки.

Итак, мы приблизились к великому перелому в войне. Как же великие державы собирались использовать инициативу, которая перешла теперь в их руки? Для них должно было быть ясным, что Германия уже не может выиграть войну. Поэтому перед великими державами стоял следующий вопрос: какого мира следует добиваться? Общий ответ был дан всему миру в Атлантической хартии. Теперь, когда Италия стояла на грани краха, а моральное состояние немцев падало, психологический фактор занял такое место, что с учетом его следовало выработать на основе положений хартии условия мира, выгодного для союзных держав.[326]

Едва ли Гитлер согласился бы на них, потому что 6–я статья Атлантической хартии требовала «окончательного уничтожения нацистской тирании», но германский народ, весьма вероятно, в глубине души горячо желал этого. А поступив таким образом, он своей верой в статьи хартии оказал бы огромную помощь могущественной военной клике, которая целиком была несогласна с военной политикой Гитлера. Эта поддержка была бы так велика, что генеральский бунт в июле 1944 г. почти наверное случился бы на год раньше и привел бы к успеху, ибо когда он в действительности произошёл, успех был очень близок к реальности и без моральной поддержки союзников. Если бы это случилось, то национал—социализм был бы уничтожен по воле германского народа и заменён идеалами Атлантической хартии. Поэтому теперь, когда и на Востоке и на Западе заколебалась сама база держав оси, наступил момент для психологического наступления на треснувшее здание, воздвигнутое на этом фундаменте.

Во время этого кризиса президент Рузвельт и премьер—министр Черчилль должны были задать себе вопрос: в чем заключается цель войны? И если, как это станет сейчас ясным, они не в состоянии были ответить на этот вопрос, по крайней мере, могли бы потребовать ответ от своего объединенного комитета начальников штабов. Сделав это, они, конечно, получили бы следующий ответ: изменить умонастроение противника.

Что сделали они вместо этого? На конференции в Касабланке в январе 1943 г. они опубликовали заявление о том, что целью войны союзных держав является «безоговорочная капитуляция» их противников. И вот эти два слова были ошибкой Америки и Англии.[327]

Что же влекли за собой эти два слова? Во—первых, ни одна великая держава не могла согласиться на безоговорочную капитуляцию, не уронив собственного достоинства и чести, достоинства своей истории, своего народа и своих потомков. Поэтому война должна была вестись до полного истребления.[328]

Война должна была принять религиозный характер, должны были вновь возродиться все ужасы религиозных войн. Для Германии она стала вопросом спасения или вечных мук… Во—вторых, в случае победы равновесие сил в Европе и между европейскими государствами должно было полностью нарушиться. Россия должна была стать самой сильной европейской военной державой и поэтому господствовать в Европе.

Глава восьмая. Инициатива на двух фронтах

1. Завоевание Сицилии

Решив, что целью войны является безоговорочная капитуляция, союзные державы должны были ответить и на следующий вопрос: как осуществить это решение?

В это время маршал Сталин гневно требовал открытия второго фронта в Европе. Под этим он подразумевал фронт во Франции, который в стратегическом отношении должен был стать дополнением к русскому фронту. Но Черчилль лелеял идею наступления на Италию, которая, по его мнению, являлась уязвимым местом держав оси.

Видимо, у Черчилля в это время был грандиозный план вооружить 45 турецких дивизий и бросить их войну,[329] захватить Балканы, оправдав свою стратегию 1915 г.,[330] и съесть рождественский обед вместе с Эйзенхауэром в Риме.[331] В конечном счете престиж стратега и сила личности Черчилля одержали верх, и на конференции в Касабланке, которая состоялась после завоевания Северной Африки, рассматривались три варианта действий: вторжение в Южную Францию, вторжение в Грецию с последующим перенесением войны на Балканы и вторжение в Сицилию и Италию.

Стратегия, так же как и соображения авиационного обеспечения, указывала на третий вариант как на самый практический, ибо восстановление судоходства союзников на Средиземном море было весьма важным делом, а чтобы вполне добиться этого, надо было занять Сицилию и Сардинию. Но, как это часто случается на войне, вмешались политики, и в результате этот четкий план действий был нарушен. Целью стало уже не только вернуть господство на Средиземном море, но и отвлечь силы противника из России, сковать немецкие войска, которые в противном случае могли быть переброшены во Францию, когда там развернется второй фронт, оказать помощь силам сопротивления в Югославии, которые Черчилль теперь сильно поддерживал, и овладеть в Италии аэродромами в районе Фоджа, откуда начать стратегические бомбардировки в Центральной Европе.

Ни одна из этих целей не требовала завоевания всей Италии; самое большее достаточно было овладеть нижней частью Апеннинского сапога — до линии Неаполь, Виесте. Этот район включал также аэродромы у Фоджи. Однако, как мы увидим далее, вследствие настояний Черчилля, что после занятия Сицилии со всей решительностью должна быть завоевана Италия,[332] инициатива, с трудом захваченная союзниками, была частично растрачена в кампании, которая по своей, стратегической бессмысленности и тактической заурядности является уникальной в военной истории.

Первым шагом, сделанным для подготовки вторжения на Сицилию, было овладение островами Пантеллерия и Лампедуза, которые находятся в Тунисском проливе. На Пантеллерии был аэродром, который союзники считали полезным для своей истребительной авиации. Гарнизон острова состоял из тыловых итальянских войск и насчитывал приблизительно 11 тыс. человек. Оба острова уже были нейтрализованы воздушными и морскими силами союзников и полностью отрезаны от всех источников подкреплений. Несмотря на это, было решено совершить бомбардировку островов с целью подавления обороны. С 18 мая по 11 июня на один остров Пантеллерия было сброшено 6570 т бомб. Главной целью этих ужасных налетов было определить действенность «массированного бомбометания по сильным фортификационным сооружениям».[333] Маршал авиации Конингем охарактеризовал эти налеты как «экспериментальное выяснение результатов интенсивных и продолжительных бомбардировок».[334] Если дело действительно обстояло так, то результаты были совершенно отрицательными, ибо гарнизон острова поднял белый флаг только 11 июня, когда вблизи острова появилась «огромная армада».[335] Кроме того, после высадки союзников было обнаружено, что потери гарнизона «были поразительно невелики», что в подземных, почти не тронутых ангарах[336] стояли неповрежденные самолеты, что «из 54 береговых батарей острова только две были безвозвратно выведены из строя».[337] Следовательно, этот опыт ясно доказал, что бомбардировки на подавление из—за их исключительной неточности оказались совершенно неэффективными. И, несмотря на это, нам говорят, что «полученные таким путем данные оказали огромную помощь при планировании будущих действий».[338]

Правда состоит в том, что теперь, когда военное производство союзников приближалось к своей высшей точке, тактика быстро регрессировала и превращалась в тактику боев на истощение, в которых главную роль играет количество металла и взрывчатых веществ, в противоположность боям маневренным, требующим гибкости ума и отваги. В 1915–1917 гг. говорили: «Артиллерия побеждает, пехота занимает». Теперь следует говорить: «Бомбардировки завоевывают, все остальное идет следом».

Ясно, что после овладения Тунисом вместо этих четырехнедельных экспериментальных бомбардировок надо было немедленно совершить вторжение на Сицилию. Генерал Эйзенхауэр, как говорят, хотел совершить вторжение, но выяснил, что оно невозможно из—за «нехватки десантных плавучих средств».[339]

В результате произошла задержка на два месяца. Во вторжении должны были участвовать 7–я американская армия в составе двух с половиной дивизий под командованием генерала Паттона и 8–я английская армия в составе четырех с половиной дивизий под командованием, генерала Монтгомери. Обе армии возглавлял генерал Александер. 7–я армия высаживалась между Ликатри и Скол. ьитти, двигалась на Палермо и затем повертывала в восточном направлении на Мёссину. 8–я армия высаживалась между мысом Пассаро и пунктом, расположенным немного южнее Сиракуз. Ей предстояло захватить Сиракузы, затем Катанию и наконец двинуться на Мессину. Для переброски обеих армий намечалось использовать от 2600 до 2800 транспортных и десантных судов. Они должны были отплыть из таких удаленных пунктов, как Гибралтар и Суэц. Высадке предшествовала шестинедельная предварительная бомбардировка аэродромов противника, портов, коммуникаций и т. п. Непосредственно перед высадкой вводились в действие парашютные части.

8 это время гарнизон Сицилии состоял из 5 итальянских пехотных дивизий, 5 итальянских дивизий береговой обороны, расположенных в береговых укреплениях, и 2_германских дивизий: 15–й гренадерской моторизованной дивизии, и дивизии «Герман Геринг». Обе дивизии стояли в резерве в западной части острова.

9 июля английские и американские воздушно—десантные части отправились на 400 транспортных самолетах и 137 планерах из Кайруана в Тунисе на Сицилию. Их прикрывали истребители и бомбардировщики тактической воздушной армии. Однако из—за ветра и недостаточной подготовки пилотов немало планеров упало в море; кроме того, много парашютистов было сброшено на расстоянии нескольких миль от объектов. 10 июля в 2 часа 45 мин. утра была совершена высадка морского десанта. 8–я армия не встретила почти никакого сопротивления, 7–я армия — только в некоторых местах. Причина этого заключалась в том, что итальянские войска береговой обороны оставили позиции и бежали. Кроме того, господство англичан и американцев в воздухе было таким неограниченным, что высадка явилась полной тактической внезапностью.

Центральной точкой наступления была Мессина, защищенная с юга горой Этна высотой 10 758 футов, которая стояла как замок, откуда можно было просматривать три практически возможных подступа: дорогу из Катании вдоль восточного берега Сицилии, дорогу из Чефалу вдоль северного берега и дорогу в промежутке между ними, которая через Чентурипе, Алжиру, Регальбуто, Рандаццо и Кастильоне огибала Этну с западной стороны.

Передовые части Паттона 22 июля вступили в Палермо; затем, повернув на восток, 7–я армия 25 июля заняла Термини, 27 июля — Чефалу и 29 июля — Никозию. Тем временем 11 июля смело проведенной выброской 11–я английская парашютная бригада захватила для Монтгомери важный мост Примо Соле через реку Симето. После этого 8–я армия была задержана противником на равнине Катании почти на три недели. Чтобы ликвидировать этот затор, Александер перебросил из Туниса 78–ю дивизию, наиболее искушенную на всем Средиземноморье в боевых действиях в горах, с целью обойти фланг германских позиций движением на Чентурипе и действовать на центральной дороге. На этом направлении последовал ряд разрушительных бомбардировок вперемежку с ночными атаками, и в результате простого превосходства в огневых средствах немцы были постепенно оттеснены к Мессине. Эти действия показали, что в горной стране, где применение танков ограничено, тактические бомбардировки мало полезны для ускорения движения сухопутных войск.

Еще более знаменательно то, что немецкие части сумели отойти почти беспрепятственно, и это в условиях, когда их противник абсолютно господствовал в воздухе. Как указывает К. Бакли: «Они отступали большей частью со скоростью, которую избирали сами, и с незначительными потерями».[340] Кроме того, к 16 августа, когда американцы вступили в Мессину и кампания окончилась, немцы переправили через пролив не только основную массу живой силы, оставшейся в дивизии «Герман Геринг» и в 15–й гренадерской моторизованной дивизии, но и значительную часть их тяжелого вооружения. По словам вице—маршала авиации Д'Альбиака, это было следствием «точного и методического порядка эвакуации, сильной зенитной и береговой артиллерийской обороны, хорошего морального состояния немецких войск и жесткого использования ими итальянских союзников для «прикрытия своего отступления».[341] Как осуществлялось это прикрытие, Д'Альбиак не указывает. Вряд ли даже значительно более воинственные люди, чем итальянцы, могли бы при всем своем фанатизме превратить себя в непроницаемый для бомб зонтик. Скорее кто—то в воздушных силах союзников допускал грубые ошибки.

Так или иначе, несмотря на успешное отступление, эта кампания оказалась последней соломинкой, которая сломила спину Италии.[342] 25 июля Муссолини ушел в отставку. Итальянский король поручил возглавить правительство маршалу Бадольо. На следующий день когда—то могущественный дуче был заперт в тюрьму, но примерно через шесть недель в совершенно голливудском стиле ему помогли бежать с утёсов Абруццских гор.

К сожалению, плоды этой, в то время самой важной политической победы союзников не были использованы. Генерал Эйзенхауэр стремился как можно скорее заключить мир на разумных условиях и затем немедленно двинуться к Неаполю. Но на его пути были три препятствия: осторожность англичан,[343] недостаток десантно—высадочных средств[344] и требование безоговорочной капитуляции.[345]

С 27 июля до 2 сентября шли споры с Бадольо относительно значения этих слов.

Пока шел этот казуистический спор, немцы быстро перебросили в Италию 13 дивизий. На севере Италии принял командование фельдмаршал Роммель, а на юге командовал фельдмаршал Альберт Кесседьринг, который руководил действиями в Сицилии. Восстания в Милане и в других промышленных городах сразу были подавлены. Никак не помогли восставшим, конечно, ожесточенные стратегические бомбардировки союзников. Немцы заняли Рим, а затем и Неаполь. Если бы у итальянцев хватило решимости оказать немцам сопротивление, все равно война развернулась бы на всей территории Италии. В конце концов 2 сентября Бадольо согласился на безоговорочную капитуляцию, а 8 сентября были опубликованы условия перемирия. После этого итальянский флот, согласно статье 4–й условий капитуляции, ушел на Мальту.

Как мы вскоре увидим, эта глупость, задуманная президентом Рузвельтом и Черчиллем в Касабланке, втянула англичан и американцев в тактически самую абсурдную и стратегически самую бессмысленную кампанию всей войны. Безоговорочная капитуляция затянула войну, погубила Италию и стоила жизни тысячам американцев и англичан.

Сицилийская операция, хотя она продолжалась всего 38 дней, особенно поучительна и главным образом потому, что она была первой действительно совместной десантной операцией против немцев на Западе. Основой были морские силы, а не воздушные, однако без авиации нельзя было приступать к операции. И снова, поскольку целью операции было овладение Сицилией, нужны были сухопутные силы, которые, в свою очередь, не могли успешно действовать без авиации. Но так как первоочередным требованием в этой операции было наличие могущественных морских сил и так как гибкость, присущая морскому флоту, делает его способным наносить удары в любом пункте по своему желанию, очевидно, что, если бы флот был использован с большей пользой, операция окончилась бы еще быстрее. Морские силы заставляют противника теряться в догадках и распылять силы или же сосредоточивать их наугад с высокой степенью вероятности, что в конце концов сосредоточение будет сделано не там, где следует.

Например, когда у Катании образовалась пробка при достаточном количестве десантно—высадочных судов, можно было обойти позиции противника по морю, вместо того чтобы обходить вокруг Этны. Опять—таки, когда стало очевидно, что немцы отходят, переправляясь через Мессинский пролив, можно было преградить им путь к отступлению, высадившись в Италии. Однако ни то ни другое нельзя было осуществить, ибо две величайшие морские державы мира увлеклись авиацией и перестали мыслить, как надлежит морякам. Изготовить достаточное количество десантных средств было невозможно, производя в избытке бомбардировщики. Такова была суть проблемы.

Если на море нехватка судов подорвала англо—американскую стратегию, то на суше недостаток воображения выхолостил их тактику. По этому вопросу, поскольку речь идет об англичанах, ясную картину рисует очевидец событий К. Бакли. Он пишет:

«Каждая операция была похожа на предыдущую; предварительные авиационные бомбардировки становились все сильнее и сильнее. Деревни вроде Регальбуто и Рандаццо были стерты с лица земли воздушными бомбардировками, размах которых не имеет прецедента в истории войн»[346]

Немцы, указывает он, как правило,

«редко создавали оборонительные позиции непосредственно в деревнях. Обычно они располагались на небольшом расстоянии позади населенных пунктов. Это означает, что бомбардировки, хотя от них часто гибло значительное число итальянских граждан, как правило, не причиняли вреда немецким солдатам. Во—вторых, и это еще важнее, наша конечная цель, состоявшая в том, чтобы завалить дороги обломками и сделать невозможным использование колесного транспорта немцами, оставалась часто не достигнутой, так как немцам не нужно было совершать отход через деревни. Получалось наоборот, когда наши войска вступали в эти населенные пункты, им самим приходилось терять часы на расчистку дорог, чтобы продолжать движение. Таким образом, собственные бомбардировки создавали препятствия на пути наступления наших наземных войск. Положение осложнялось тем, что в занятых деревнях приходилось иметь дело с множеством жителей, лишившихся крова, сотнями раненых, а также убирать трупы. Весьма реальной была опасность быстрого распространения болезней».[347]

Далее Бакли пишет:

«Наша тактика преследования, казалось мне, похожа на попытку убить маленькую, но проворную ящерицу огромной кувалдой. Ящерица ускользает всякий раз, как мы замахиваемся молотом. Потери немцев в этой борьбе были небольшими. Борьба оказалась также менее изнурительной для немцев, чем тяжелые бои на среднем этапе действий в Сицилии, потому что они могли давать отдых своим батальонам, отводя их назад перекатами»[348]

Доказывало ли это неприменимость тактической авиации на поле боя? Нет. Дело не в тактической авиации. Глупой была тактика ее использования, ибо в этих боях на полное разрушение все сводилось к перенесению на поле боя методов стратегических бомбардировок неприятельских городов. Хотя задача была совсем другой, идея оставалась той же самой: сбросить на противника как можно большее количество бомб. Бомбы применялись как бульдозеры!

Маршалу авиации Конингему, заявившему на пресс—конференции, что «воздух был полностью очищен от германских самолетов, конечно, должно было прийти в голову, что пушечный и пулеметный огонь на бреющем полете причинил бы немцам несравненно больший урон, чем бессмысленные бомбардировки деревень. Следует, однако, сказать, что наиболее экономным решением была высадка морского десанта, потому что в действиях на побережье тот, кто господствует на море, почти всегда найдет открытый фланг, где можно проникнуть в тыл противника, что является важнейшей задачей любого сражения. Таков был урок сицилийской кампании, и этот урок не был учтен.

2. Вторжение в Италию

В стратегическом отношении Италия больше всех других крупных континентальных держав походит на остров. Относительная протяженность ее береговой линии является наибольшей, а ее сухопутная граница — наиболее обеспеченной. Поэтому для нападения Италия больше открыта с моря, чем с суши. Ясно, что если морские силы, действующие с запада или юга, вторгаются в Италию, то значительно выгоднее производить высадку вЛигурии, чем в Калабрии, потому что единственное большое естественное препятствие, защищающее важнейший операционный район Италии — долину реки По, — это Лигурийские и Этрусские Апеннины, ширина которых там около 30 миль. Между тем вторжение в Калабрию означает, что наступающий должен продвигаться через Апеннины по всей их длине, то есть на протяжении 600 миль. Кроме того, поскольку почти все реки, овраги, ущелья, отроги идут под прямым углом к центральному хребту, каждый из них образует естественный оборонительный рубеж. Если такой рубеж занят противником, то его приходится атаковать в лоб. Хотя генерал Эйзенхауэр, видимо, понимал преимущества Лигурийского направления, однако недостаток авианосцев и десантных средств вынудил его избрать Калабрию.[349] И даже тогда, как сообщает генерал Маршалл, в течение всей кампании «нехватка десантных и высадочных средств продолжала отрицательно влиять на боевые действия».[350] В результате получилась не стремительная, а затяжная, изнурительная кампания, которую можно разделить на три этапа:

1. Целесообразный, до захвата Неаполя и Фоджи.

2. Политический, до захвата Рима.

3. Бессмысленный, от занятия Рима и далее.

Руководство всеми действиями было поручено генералу Александеру. Участвовало две армии: 8–я под командованием генерала Монтгомери, состоявшая из английских частей, и 5–я под командованием генерал—лейтенанта М. Кларка, включавшая английские и американские войска.

8–я армия высаживалась в Реджио. Она должна была оттянуть немцев на себя, к носку Апеннинского сапога. Тогда в Салерно, в тылу у немцев, должна была высадиться 5–я армия и отрезать им путь к отступлению. Салерно был выбран потому, что он находился как раз в радиусе действий истребителей прикрытия. Если бы имелись авианосцы, то вся операция была бы значительно более гибкой. Но этого не было, и в результате немцы не преминули разгадать план своих противников. И вот снова вся операция, основой которой хотя и были военно—морские силы, зависела в значительной степени от авиации, базирующейся на суше. Вследствие этого, по крайней мере частично, получилось, как указывает Морхед, что «во всем, от выбора итальянского направления до тактики высадки в Салерно, творческая инициатива и риск отодвигались на второй план перед соображениями безопасности».[351]

Вторжение 8–й армии было назначено на 3 сентября за час до рассвета. Ему предшествовала продолжительная авиационная подготовка. Налеты авиации проводились на линии сообщения противника и железнодорожные станции. Непосредственно перед высадкой авиация нанесла один из обычных теперь для Монтгомери «колоссальных ударов». Но так как немцев, по которым намечался удар, там не было, ибо, разгадав план противника, они к тому времени быстро уходили с «носка» (этот факт легко можно было бы установить), эта «сильнейшая со времени Эль—Аламейна авиационная подготовка» оказалась совершенно бесполезной средств. Бакли. находившийся там в это время, утверждает, что переезд через пролив «был почти таким же безопасным, как и переезд из Саутси на остров Уайт в мирное время».[352] Важно отметить, что «колоссальный удар», наносимый независимо от обстоятельств, стал правилом, а, творчество в тактике окаменело, как во времена 1915–1917 гг.

Итальянский флот ушел на Мальту 8 сентября. Английские 78–я и 1–я воздушно—десантные дивизии 9 сентября заняли Таранто. В этот же день в 4 часа утра 5–я армия после предварительной интенсивной авиационной подготовки начала высадку в районе Салерно. Высадку поддерживали сильная авиация и огонь корабельной артиллерии. 11 сентября немцы при мощной поддержке военно—воздушных сил контратаковали части 5–й армии. Обстановка стала критической. Американские крейсеры «Филадельфия» и «Саванна», а также английский линкор «Уорспайт» получили поражения планирующими бомбами.[353]

Одна из причин этой неудачи заключалась в том, что у самолетов—истребителей, базировавшихся на Сицилии, горючего хватало только на 15 мин. боя над плацдармами. Другой причиной была «нехватка судов, которая не позволяла генералу Александеру ввести в дело свои тяжелые танки до D+5 (14 сентября), когда 7–я английская дивизия должна была начать выгрузку».[354]

В это время генерал Эйзенхауэр сообщал генералу Маршаллу:

«Мы находимся в весьма рискованной стадии операции… Мы не смогли продвинуться, и противник готовится к контрудару… Я использую решительно все, что хоть сколько—нибудь больше гребной шлюпки… В сложившейся обстановке вся наша надежда на авиацию…»[355]

В течение следующих трех дней, 12–14 сентября, вся тактическая и стратегическая авиация была брошена против немцев. Сосредоточения немецких войск были рассеяны, а их колонны опустошались пулеметным огнем с самолетов. 15 сентября кризис окончился, и совсем не будет преувеличением сказать, что 5–ю армию спасла авиация.

16 сентября 8–я армия соединилась с 5–й армией в пункте Примерно в 40 милях юго—восточнее Салерно.

27 сентября была взята Фоджа, а 1 октября занят Неаполь. После этого фельдмаршал Кесседьринг отвел свою армию к Вольтурно, 20 сентября немцы эвакуировались с Сардинии, а 4 октября — с Корсики. В середине октября Кессельринг оставил Вольтурно и отступил к реке Гарильяно.

Далее кампания превратилась в «медленное, мучительное продвижение по труднопроходимой местности с преодолением сопротивления решительного и находчивого противника, искушенного в усилении естественных препятствий при помощи мин и посредством разрушений».[356] Главная причина этого состояла в том, что союзные армии не могли обойти фланги противника. Генерал Вильсон пишет: «После соединения 5–й и 8–й армий ниже Салерно обсуждался вопрос о нескольких небольших десантных операций с целью обойти фланг противника. Одна такая операция на фронте 8–й армии в Термоли оказалась ободряюще успешной», но «положение с десантными средствами на театре было чрезвычайно трудным. К этому времени наличие и распределение десантных средств стало постоянным лимитирующим фактором при планировании всех десантных действий не только на Средиземном море, но и на всех театрах войны».[357]

Была и другая причина затруднений. Одновременно велись две кампании: одна на суше и другая в воздухе. На сосредоточение в Фодже стратегических бомбардировочных сил, которые не подчинялись генералу Эйзенхауэру, нужны были суда общим тоннажем приблизительно 300 тыс. т, и это в течение, как указывает генерал Маршалл, «самых критических месяцев итальянской кампании. Потребности стратегической воздушной армии в морском тоннаже были так велики… что сосредоточение наших наземных войск в Италии значительно задержалось».[358]

Сверх того, командование нисколько не облегчало положение ибо оно так привыкло теперь к тактике Монтгомери, что не заметило, что на этот раз вопрос стоял о действиях в горной местности. Тактика командования была следующей:

1) создать по всем родам оружия такое превосходство, что поражение становилось просто невозможным;

2) сосредоточить колоссальное количество вооружения, боеприпасов, снаряжения и продовольствия; 3) провести предварительную воздушную и артиллерийскую подготовку на разрушение;

4) добиться последующего методического продвижения пехоты, которое обычно начиналось под покровом темноты;

5) вслед за пехотой пускать танки в качестве самоходной артиллерии для оказания пехоте огневой поддержки.

Пока у немцев не было намерений делать больше; чем надо, чтобы задерживать противника, эта тактика позволяла методически овладевать одной позицией за другой; сначала был занят Вольтурно, затем Триньо, далее Сангро, пока Кессельринг не решил остановиться на реке Гарильяно.

Рубеж, который он занял, был одним из сильнейших в Италии, и генерал Эйзенхауэр правильно решил сковать немцев фронтальным наступлением на реке Гарильяно и выйти им в тыл, высадив 6–й американский корпус в районе Анцио, Неттуно (примерно 30 миль южнее Рима). Успешное продвижение из этого района вглубь страны перерезало бы сообщения Кессельринга и заставило бы его или отступить или сдаться. Но вот 24 декабря Эйзенхауэру, генералу Монтгомери, главному маршалу авиации Тендеру и генералу Брэдли было приказано прибыть в Англию, чтобы принять руководство подготовкой вторжения во Францию. Генерала Эйзенхауэра сменил генерал Г, Вильсон, генерал—лейтенант О'Лиз принял командование 8–й армией, а генерал—лейтенант П. Икер возглавил средиземноморскую союзную авиацию.

Бой за Гарильяно начался в ночь с 17 на 18 января. Вскоре после того как войска переправились через реку, левое крыло атакующих было остановлено в районе деревни Кастельфорте, а правое не смогло навести мосты и вообще потерпело неудачу.

В 2 часа утра 22 января, когда бои у Гарильяно шли к концу, 6–й корпус численностью 50 тыс. человек американских и английских войск под командованием генерал—майора Дукаса начал высадку у Анцио. Корпус фактически не встретил сопротивления. Высадка была совершенно неожиданной для немцев. Кессельринг хотя и знал, что в Неаполе идет подготовка к десанту, но, По—видимому, думал, что десантные войска предназначаются для высадки в Чивитавеккии, Гаэте или в Террачине. При высадке авиационная подготовка производилась обычным образом. Однако артиллерийской подготовки с кораблей не было, за исключением того, что два минометных корабля произвели огневой налет по пляжам непосредственно перед высадкой войск. Не хватало одного — смелости. Вместо того чтобы устремиться к холмам Альбано с целью усилить неожиданность и создать панику в тылу у немцев, стоявших на позициях у Гарильяно, Лукас принялся за укрепление своего плацдарма. Неизбежным результатом этого было то, что Кессельринг понял, что его сообщениям не угрожает непосредственная опасность. Задержав 6–й корпус на флангах и остриях образовавшихся клиньев, Кессельринг сгруппировал сильный отряд для контратаки. Таким образом, через несколько дней с момента высадки десант был блокирован на месяцы.

За этой неудачей последовал ряд сражений, подобных тем, которые велись на Сомме и Ипре, но не в болотах, а в горах. Из них три велись за овладение небольшим городком Кассино. Над городом господствовал Монастырский холм, на котором стояло известное аббатство св. Бенедикта.

Первое сражение началось 29 января. К 4 февраля оно затихло, не дав результата. Неудачу объяснили не господством холма над местностью, а наличием на нем здания аббатства. Поэтому было решено разрушить здание. Однако вместо того, чтобы это решение держать в тайне, его обсуждали открыто. Естественно, когда удар был нанесен, немцы были вполне к нему подготовлены. Аббатство являлось наиболее вероятным объектом бомбардировки, а Монастырский холм давал в распоряжение немцев неисчислимое количество наблюдательных пунктов. Вот почему совершенно исключалась возможность того, что Кессельринг, способный военачальник, займет само аббатство. После боев монахи, жившие в аббатстве, утверждали, что оно никогда не использовалось как наблюдательный пункт.

14 февраля союзные самолеты сбросили листовки, предупреждавшие монахов и беженцев о необходимости покинуть аббатство. На следующий день 225 бомбардировщиков сбросили на аббатство 453 т бомб и разрушили его. Но эта разрушительная бомбардировка привела лишь к тому, что аббатство из здания превратилось в крепость, так как оборона груды камней и развалин значительно легче и удобнее, чем оборона здания. Во—первых, под рукой оказался материал для строительства опорных пунктов и, во—вторых, не стало крыш и междуэтажных перекрытий, которые могли рухнуть на обороняющихся. Следовательно, бомбардировка аббатства была не столько проявлением вандализма, сколько глупейшим делом с точки зрения тактики.

На следующий день Кассино и его окрестности снова подверглись бомбардировке. Однако пехота стала наступать только рано утром 18 февраля. Артиллерийская подготовка началась накануне в 9 час. вечера; в течение пяти часов на груды обломков ливнем падали снаряды. В среднем в час выпускалось 10 тыс. снарядов. Пехота двинулась в 2 часа утра. продвижение было незначительное, и 19 февраля генерал Александер благоразумно решил прекратить бой, чтобы не нести напрасные потери.

Был ли учтен тот урок Пантеллерии, что массированные бомбардировки редко бывают кратчайшим путем к победе? Нет! Бакли, например, писал:

«Налеты авиации на аббатство не дали ожидаемых результатов. Необходимо было увеличить количество бомбардировщиков и бомб… На этот раз молот должен был быть еще тяжелее. Силу нашего наступления на Кассино следовало наращивать до тех пор, пока Кессельринг не увидел бы, что пора уступить»[359]

Это подтверждает сам генерал Вильсон. Он заявляет, что

«…объединенный комитет начальников штабов был озабочен тем влиянием, которое может оказать затяжка настоящей обстановки на общее стратегическое положение. Комитет считал, что действия почти 3 тыс. бомбардировщиков и истребителей в важных ограниченных районах скажутся на противнике решающим образом, если они будут увязаны с сильным наступлением на земле».[360]

Таким образом, вопреки очевидности победила догма, будто бомбардировкой можно так подавить обороняющегося, что сухопутным войскам понадобится лишь занять парализованный объект. Такой способ действий одобрял и генерал Икер. 15 марта, когда начался третий бой за Кассино, он, как сообщают, заявил:

«Действенность бомбардировки будет определяться тем, как далеко продвинутся сухопутные войска». Не дожидаясь доказательств, он добавил: «Пусть немцы знают, что с каждым укрепленным пунктом, который они захотят оборонять, мы будем делать то же самое, что сделали в мартовские дни с крепостью Кассино»[361]

А вот что говорит об этом заместитель командующего союзными силами генерал—лейтенант Дж. Девере. В письме от 22 марта он так описывает наступление 15 марта:

«15 марта я полагал, что мы вышибем немцев наступлением на Кассино и продвинемся до долины реки Лири. Мы применили авиацию, артиллерию и танки. Пехота двигалась за ними вплотную. Через долину я наблюдал, как проходило наступление. Оно началось в прекрасную погоду. Бомбардировка была сильной и проводилась превосходно. Затем открыла огонь артиллерия. Обстрел длился два часа и был еще более мощным и точным. Огонь вели 900 орудий вели 900 орудий. Авиация поднялась ровно в 8_час 30 мин. утра. Бомбардировка продолжалась до 12 час. дня. Сначала бомбили 2 группы средних бомбардировщиков, за ними — 11 групп тяжелых бомбардировщиков, затем — еще 3 группы средних бомбардировщиков. До 9 час. группы следовали друг за другом с интервалом 10 мин., а с 9 до 12 час. — с интервалом 15 мин. Несмотря на великолепную поддержку, которую в течение всей второй половины дня оказали артиллерия и пикирующие бомбардировщики, наземные войска не выполнили даже ближайшей задачи… Для меня такой результат был отрезвляющим душем. Перед этим рано утром пехота была отведена назад, на 5 миль к северу от Кассино. Приблизительно в час дня, когда пехота вернулась в город Кассино, следуя вплотную за артиллерийским валом, немцы были все еще в городе. Они оказались в состоянии задержать продвижение наших войск и даже непостижимым образом подвести ночью свои резервы».[362]

Обратимся теперь к некоторым поясняющим деталям.

Один из главных пунктов плана состоял в том, что в течение первых трех часов надо было сбросить 1400 т бомб на площадь около 1 кв. мили. Но неточность бомбометания такова, что даже при такой большой цели бомбами был разгромлен второй эшелон штаба командующего 8–й армии, стоявший в 3 милях от Кассино. Более того, целое соединение тяжелых бомбардировщиков сбросило весь свой груз бомб на штаб французского корпуса в Венафро, который летчики по ошибке приняли за Кассино, хотя расстояние между этими пунктами равняется 12 милям!

Уже через несколько часов после того, как началось наступление пехоты, стали поступать донесения о различных осложнениях, например:

«Танки, поддерживающие нашу пехоту, задержаны развалинами… В первых донесениях говорится, что продвижение ограничивается ужасающими разрушениями… Остатки разрушенных зданий и груды обломков противник превратил в опорные пункты».

А генерал Вильсон заявляет:

«Хотя наша пехота могла двигаться вперед, но никакие танки не могли оказать ей поддержку из—за воронок от бомб, диаметр которых достигал 40–50 футов и которые быстро заполнялись водой. Танки не могли последовать за пехотой и вступили в город только спустя 36 час… когда бульдозеры расчистили проход».[363]

Но ведь как раз то же самое произошло на Пантеллерии: в порт нельзя было вступить, пока бульдозеры не расчистили дорогу. Это же случилось в Палермо, в Регальбуто и в Рандаццо, а также в 1917 г. в боях у Пашендейля.

Бои продолжались 8 дней. Затем, достигнув немногого, союзники прекратили наступление.

За этим фиаско последовал период настоящих стратегических бомбардировок, которые осуществлялись главным образом тактической воздушной армией. Налеты совершались на шоссейные и железнодорожные сообщения немцев. К концу марта ежедневно в среднем делалось 25 налетов. К середине мая эта цифра возросла до 75 и даже больше. Не может быть сомнений, что эти непрерывные налеты на систему снабжения противника причинили ему значительно больше ущерба, чем любой из «колоссальных ударов». Они не только нарушали перевозки противника, но и заставляли его ограничиваться передвижениями по ночам.

Под прикрытием бомбардировок с целью нарушения сообщений вместо полного разрушения было подготовлено второе сражение за Гарильяно. Оно началось 11 мая. На этот раз Кассино благоразумно оставили в покое.

Бой начался ночной артиллерийской подготовкой на фронте от 30 до 40 миль. Она длилась 40 мин., но была чрезвычайно интенсивной. На этот раз наступление пехоты было успешным отчасти благодаря авиационной подготовке, а отчасти потому, что зимняя линия обороны немцев отслужила свою службу, и Кессельринг, которому погода уже не являлась союзником, увидел теперь, что настало время отходить. В ночь на 16 мая он начал отводить свою армию. 17 мая Кассино, который англичане обошли с тыла, перешел в их руки 18 мая поляки заняли Монастырский холм. 4 июня, если не буквально, то душой, Черчилль — вдохновитель всей этой кампании в «уязвимом месте Европы» — привёл свои армии в Рим, подобно второму Алариху. А через два дня по всему миру молнией пронеслась весть о том, что американцы и англичане вторглись во Францию. Но прежде чем описывать это решающее событиё — открытие второго стратегического фронта, — мы должны вернуться к первому фронту, к русскому.

3. Летняя и осенняя русские кампании 1943 г.

Когда в середине марта 1943 г. Гитлер вновь принял на себя верховное руководство войной, ему должно было стать ясным, что выиграть войну стратегически уже нельзя; единственный шанс предотвратить непоправимое поражение заключался в том, что войну следовало вести политически. Что это означало?

Несмотря на сложность обстановки, для такого мистика, как Гитлер, ответ был прямым и простым. Надлежало пересмотреть всю германскую проблему войны, переоценить все, что сих пор Гитлер объявлял важнейшим. Вместо того чтобы навязывать Европе свою волю, чтобы создать таким путем Германии Lebensraum, он будет теперь защищать свободу Европы и бороться против создания русского Lebensraum. Гитлер знал, что втайне все континентальные державы напуганы перспективой победы русских. Он знал, что гегемония какого—либо одного государства над остальными противоречит вековой политике Англии. Кроме того, он знал, что русские прекрасно осведомлены об этих чувствах и, следовательно, перед ним открывается возможность играть на опасениях европейцев и подозрениях русских. Если бы ему затянуть войну путем замены стратегии сокрушения стратегией истощения, или «фридриховской стратегией», как он и его пропагандисты называли это, тогда, возможно, Россия согласилась бы на сепаратный мир. Но чтобы склонить Россию к обсуждению такого предложения, предстояло тщательно скрывать все следы морального ослабления Германии.

Это не просто предположение, ибо как только немцы стали терпеть в этой кампании неудачи, психологическая война, начатая доктором Геббельсом, ясно показала, в чем состоит политика. Чем хуже становилось положение немцев в России, тем меньше и меньше говорили о германском «новом порядке». К концу летней кампании лозунг Lebensraum уступил место лозунгу Festung Europa.[364] Затем пустили в ход призывы о создании «восточного вала» и снова объявили крестовый поход против Азии. В дополнение к этому принятая союзниками политика безоговорочной капитуляции, которая мешала заключению мира на определенных условиям, могла означать для каждого немца одно из двух: или победить, или умереть. Поэтому требование безоговорочной капитуляции подавляло оппозицию Гитлеру внутри Германии и, подобно переливанию крови, оттянуло войну еще на два года.

Тем не менее войну нельзя свести к чисто психологической борьбе. Летом 1943 г. обстановка все еще носила преимущественно физический характер. Чтобы продолжать войну, Гитлеру было чрезвычайно важно сдерживать русских, а для этого требовалось восполнить потери в зимней кампании. Поэтому перед ним встал вопрос откуда взять людей? Хотя Гитлер мог сократить гарнизоны в оккупированных странах, однако существовал предел, выше которого сокращать их не представлялось возможным; ведь со времени вторжения в Северную Африку военно—морские силы западных противников Гитлера, как Дамоклов меч, висели над его головой. Потенциально эта угроза уже создала второй фронт, ибо сковывала большую и лучшую часть из тех 100 дивизий Гитлера, которые находились или вне пределов русского театра военных действий. Короче говоря, весь общий резерв, которому следовало находиться в России или быть в готовности прибыть туда по первому требованию, стоял на якоре где—то в других местах. и перед лицом военно—морских сил союзников обрубить его якорные канаты было невозможно.

Политика, которую теперь проводил Гитлер, не оправдывала сокращения фронта и коммуникаций с целью собрать резервы, так как вполне добровольный отход немцев обнаружил бы их страх перед русскими. Поэтому Гитлер решил продолжать демонстрировать свою силу. Хотя оба его предыдущие летние наступления стратегически потерпели неудачу, однако начинались они ошеломляющим тактическим успехом. Почему бы ему снова не добиться тактического успеха?

На этот раз он хотел только одного — сенсационной тактической победы, чтобы укрепить моральный дух в Германии и сорвать наступление, которое, как он знал, планируют русские.

Начертание линии фронта благоприятствовало этому проекту. Зимняя кампания оставила в руках у русских большой тупой клин западнее Курска, основание которого лежало между Орлом и Белгородом. Оба эти города находились еще в руках немцев. Срезав этот выступ и уничтожив войска, которые в нем находились, Гитлер мог задержать наступление русских на месяцы.

Гитлер — азартный игрок, никогда не уклонявшийся от риска, — решился на эту операцию, и хотя ей было суждено окончиться катастрофой, трудно сказать, что он в той политической обстановке допустил ошибку. Простое отступление перед сосредоточением живой силы русских и вооружений союзников ни к чему бы не привело, кроме поражения в конечном счете. Кроме того, Гитлеру, разумеется, было ясно, что американцы и англичане вряд ли откроют свой второй фронт в течение 1943 г., а крупная неудача русских до того, как этот фронт откроют, могла привести Гитлера к желаемой политической цели.

Для осуществления этого дерзкого плана в Орле было сосредоточено 7 танковых 2 моторизованные и 9 пехотных дивизий, а в Белгороде — 10 танковых, 1 моторизованная и 7 пехотных дивизий. Обе эти группировки общей численностью около 500 тыс. человек находились под командованием фельдмаршала фон Клюге. Пунктом соединения той и другой наступающих групп был назначен Тим — город восточнее Курска.

Наступление на обоих направлениях началось 5 июля в 5 час. 30 мин. Утра. Оно было построено по тому шаблону для блицнаступлений, который излагался в немецких учебникам 1939 г. Кроме того, наступление было нацелено с обеих сторон на основание клина. В начале войны эти места были наиболее выгодными в тактическом отношении направлениями удара, однако вследствие их тактической важности они уже давно стали обороняться особенно прочно. Несмотря на такой шаблон в действиях, северный фланг немцев вклинился на 10 миль, а южный — на 30–40 миль. При этом немцы понесли такие потери в людях и танках, что к 22 июля обе наступающие группы пришлось отвести назад, однако глубина прорыва показывает, что если бы атакованы были другие участки клина, наступление было бы успешным. Русские были так уверены в прочности своей глубокой обороны, что 15 июля начали наступление на Орловский выступ немцев, который находился на правом фланге русских войск на Курской дуге и который немцы ослабили, чтобы выделить войска для наступления фон Клюге. Ударив с севера по Еленскому и с юго—востока по Малоархангельску и овладев в течение 19–21 июля Мценском и Волховом, русские вынудили немцев 4 августа эвакуировать Орел. В этот же день на юге неожиданным ударом генерал Ватутин выбил их из Белгорода.

Таким образом, немецкое наступление окончилось решительным поражением: Потери танков были так велики, что оказалась подорванной вся гитлеровская оборонительная стратегия, ибо она была основана на использовании мощных подвижных сил. Отнюдь не будет преувеличением сказать, что поражение под Курском явилось для немцев такой же катастрофой, как и разгром под Сталинградом.

Сразу после захвата Орла и Белгорода русские начали стремительное движение на запад. Фронты Соколовского и Попова двигались в направлении верховьев Днепра, фронты Рокоссовского, Ватутина и Конева — на среднее течение, а фронты Малиновского и Толбухина — на нижнее течение Днепра. 11 августа был взят Чугуев, а через четыре дня наступающие войска Конева приблизились к Харькову. Одновременно началось наступление из района Орла, и 16 августа был занят Карачев на железнодорожной линии Брянск — Орел. Затем 23 августа пал Харьков и последовало общее отступление германских войск из Донбасса. После этого Толбухин продвинулся на запад от реки Миус далее, в Ростовскую область. 30 августа был штурмом взят Таганрог, а 8 сентября русские вступили в Сталино. Тем временем на Кубани фон Клейст, командовавший 1–1 танковой и 17–й армией (вероятно, в целом 14 дивизий), приступил к эвакуации своих плацдармов, переправляясь через Керченский пролив в Крым. Этот отход привел к тому, что 15 сентября Новороссийск заняли войска фронта генерала Петрова. Между тем в центре продолжалось медленное и упорное наступление. Продвигаясь к западу от Курска, Рокоссовский целил севернее Киева, в то время как Ватутин двигался южнее этого города. Наступление привело к тому, что оказались перерезанными железные дороги Гомель—Кременчуг и Гомель—Одесса и восточнее Днепра прорванными главные сообщения между германскими группами армий «Центр» и «Юг». 22 сентября была занята Полтава, а спустя три дня такая же участь постигла Смоленск.

В период с 5 августа по 22 сентября было мало серьезных боев. Немцы отступали методически. Ежедневно они отходили в среднем от полутора до трех с половиной миль, в зависимости от местоположения. По—видимому, немцев мало тревожили войска, разве только партизанские отряды. Вследствие этого у немцев было вполне достаточно времени, чтобы оставить позади себя «выжженную» территорию. Они испытывали большие трудности из—за недостатка подвижных частей, который объяснялся не только их потерями в курском сражении, но и событиями в Сицилии и угрозой вторжений в Италию и Южную Францию. Русские не могли быстро преследовать немцев, вероятно из—за трудностей снабжения.

К концу сентября немцы отошли на линию Днепра и на укрепленный рубеж, который они возвели от Запорожья на юг. Рубеж проходил восточнее Мелитополя до Азовского моря. Хотя немцы называли Днепр своей «зимней линией», у русских не было никакого желания позволить немцам остановиться на зиму на этой реке. Теперь, когда их противник отступал, они не собирались давать ему передышки. Поэтому, вместо того чтобы остановиться на отдых и перегруппировать силы, они продолжали наступать. 7 октября русские объявили, что общее наступление развивается на всем фронте. На севере на реке Волхов, которая соединяет озера Ильмень и Ладогу, русские взяли Кириши. А на Белорусском фронте, который немцы называли фронтом «Фатерланд».

11 октября были заняты Невель, а также Гомель. Но главный удар нанесли южнее этого участка войска фронтов Рокоссовского, Ватутина и Конева. 5 и 6 октября Рокоссовский форсировал Днепр севернее Киева между реками Тетерев и Припять. Ватутин пересек реку у Переяслава, а Конев — в нескольких милях к юго—востоку от Кременчуга.

Наведение мостов через эту великую реку генерал Мартел описывает следующим образом:

«Большинство мостов, которые сооружались на Днепре, были на сваях или козлах. Материалом служили деревья, срубленные на месте. Русские саперы чрезвычайно искусны в этой работе. Обычно на берег реки прибывала группа людей с топорами. Конечно, саперы пользовались и другими инструментами, но казалось, что почти все делалось одним топором. Несколько офицеров и сержантов на лодках измеряли глубину реки и составляли грубые схемы ее профиля. Kaрандаши затачивались тем же самым топором. Затем вся группа рассыпалась по лесу, и очень скоро свежесрубленные деревья превращались в весьма практичные козлы и сваи для мостовых опор. В среднем для постройки одного такого моста требовалось 4 дня. Мост выдерживал десятитонный грузовик. Ширина реки равнялась примерно 1500 футам. Для танков строились специальные мосты. Сооружение мостов через эту реку было настоящим подвигом».[365]

В то время как в центре развивались эти операции, Толбухин начал наступление на укрепленный рубеж севернее и южнее Мелитополя. Вслед за этим немцы нанесли танковый контрудар со своего плацдарма у Запорожья. Контрудар был отбит войсками фронта Малиновского, которые после трех дней ожесточенных боев взяли Запорожье штурмом. Одновременно войска Толбухина прорвали первую оборонительную полосу укрепленного рубежа немцев и достигли окраины Мелитополя, однако не смогли овладеть самим городом. Но к этому времени действия в излучине Днепра стали быстро сказываться на обстановке к югу от излучины. 17 октября Конев, продвинувшись к югу от своего плацдарма в районе Кременчуга, начал наступление на Кривой Рог. К 21 октября он приблизился на расстояние 20 миль к городу. Через два дня Манштейн покинул Мелитополь, чтобы не остаться в узком выступе, который непрерывно сужался. Еще через два дня Малиновский взял Днепропетровск. 2 ноября наступающие войска Малиновского вступили в Каховку, менее 50 миль к востоку от Херсона. Это ставило немцев, находившихся в Крыму, в критическое положение, так как их единственный путь отступления проходил через Перекоп, Херсон. Наступательные действия фронтов Конева, Малиновского и Толбухина, которые теперь именовались 2–м, 3–м и 4–м Украинскими фронтами, ставили немцев в излучине Днепра в такое же положение, в котором оказалась 6–я немецкая армия под Сталинградом. Поэтому, для того чтобы удержать единственную оставшуюся железную дорогу Запорожье — Апостолово — Николаев, Манштейн, командовавший тогда вновь созданной 6–й немецкой армией, расположенной в излучине Днепра, предпринял совместно с 4–й танковой армией фон Клейста сильное контрнаступление против русских в районе Кривого Рога. Русские были отброшены, как раз когда они собирались штурмовать Кривой Рог. Задержанный в Излучине Днепра 1–й Украинский фронт Ватутина подошел к окраинам Киева и 4 ноября начал штурм города. Немцы оставили город, и 6 ноября Киев был занят русскими войсками. На следующий день Ватутин взял Фастов спустя еще 5 дней — Житомир и, наконец, 17 ноября — Коростень и Овруч. Два последних пункта расположены на весьма важной железной дороге Ленинград—Одесса.

Чтобы стабилизировать положение, немцы приступили к переброске нескольких танковых и моторизованных дивизий с криворожского участка на север через Винницу с целью остановить Ватутина. 12 ноября, в день, когда русские заняли Житомир, фон Манштейн, сосредоточив 6 танковых и 6 пехотных дивизий — всего около 150 тыс. человек, нанес удар в направлении Фастов, Житомир и Коростень.[366]

19 ноября Манштейн снова занял Житомир, а на следующий день — Коростень. К декабрю фон Манштейн выбил русских из Радомышля, что в 20 милях южнее Малина, и отбросил их назад по направлению к Фастову.

К этому времени установилась зимняя погода. По условиям климата летняя и осенняя кампании закончились, но тактически в действиях не было никакой паузы.

4. Зимняя и весенняя русские кампании 1944 г.

Замечательные успехи русских в 1943 г. в сочетании с разгромом Италии, с падением морального духа армии и населения стран—сателлитов, с ростом сопротивления в оккупированных государствах, с сокращением активности подводных лодок в Атлантике[367] и более всего со все возрастающей угрозой вторжения союзников в Западную Европу наглядно убедили, что война на Западе вступает в свой последний этап. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что в конце 1943 г. состоялся ряд важных конференций союзников с целью обсудить вопросы будущего.[368] Удивительно, что к тому времени, когда они закончились, все то, за что до сих пор сражались западные союзные державы, за исключением искоренения гитлеризма, было зачеркнуто. Атлантическая хартия была выброшена за борт, Польша и балтийские государства брошены на произвол судьбы, и ворота Восточной Европы открылись для русских. Символическим для последней уступки было то, что 29 ноября в Тегеране Черчилль под звуки гимна Советского Союза преподнес маршалу Сталину почетный меч.

Хотя политические последствия этой безоговорочной капитуляции Соединенных Штатов и Англии перед Россией нас здесь не касаются, однако ее стратегические последствия имеют прямое отношение к нашей теме. С того времени военная цель Советов быстро расширилась: они думали уже не только о разгроме Германии, но и о завоевании Восточной Европы, стратегическим ключом которой является Вена, а не Берлин. Поэтому русские первым долгом нацелили свою зимнюю кампанию в юго—западном направлении не только для того, чтобы освободить Украину, но и с целью захватить трамплин, с которого можно было вторгнуться на Балканы и открыть дорогу в Вену. Помня об этой цели, ибо она оказала огромное влияние на все последующие военные действия, а также и на конечный исход войны, мы сначала обрисуем обстановку, сложившуюся в России, когда началась зимняя кампания.

К концу осенних боев существовали три германские группы армий, разбросанные между Балтийским и Черным морями: северная, центральная и южная. Первая состояла из 3 армий, вторая — из 4 армий и третья — из 6 армий. Группой «Север» командовал фельдмаршал Кюхлер, группой» Центр» — фельдмаршал фон Буш и группой «Юг» — фельдмаршал фон Манштейн. Фронт северной группы начинался южнее Ленинграда и доходил до района западнее Невеля. Центральная группа удерживала фронт от района западнее Невеля до района западнее Овруча и южная группа — от Овруча до Черного моря, включая Крым. Со времени потери немцами Невеля и Овруча главная железная дорога Ленинград — Одесса, связывавшая все три группы армий, оказалась блокированной. Вследствие этого между группами не было железнодорожной связи, за исключением кружного пути через Дно, Вильнюс, Сарны, Ровно, Шепетовку, Проскуров, Жмеринку, Одессу. Стратегически такое разделение представляло собой серьезную трудность.

С точки зрения обороны, северный и центральный секторы были сильнее, чем южный не только по характеру местности, но и в отношении искусственных сооружений, так как продолжительная оккупация этих районов дала немцам достаточно времени, чтобы их укрепить. Кроме того, фронты северной и центральной групп не имели выступов, а фронт южной группы армий образовывал один огромный выступ, который тянулся от района юго—восточнее Коростеня, выходил к Днепру южнее Киева и далее шел по излучине Днепра до Херсона. Поэтому независимо от политических целей существование этого выступа ясно указывало, что следующее наступление русских будет направлено против него, и в частности против его северного фланга, с целью окружить все германские войска, находящиеся в излучине Днепра, или же выбить их за Южный Буг, Днестр и Прут в Румынию и создать широкую брешь в германском фронте между болотами Припяти и Карпатами, чтобы выйти на линию Ровно, Тернополь и Черновцы.

Для достижения первой из этих целей, которая в случае успеха автоматически влекла за собой достижение и второй цели, фронты Ватутина, Конева и Малиновского должны были приступить к выполнению задачи по окружению группы фон Манштейна. Однако по причинам, которые остаются совершенно неясными и которые, может быть, объясняются климатическими условиями, ибо зима 1944 г. была необыкновенно неустойчива, или трудностями снабжения, особенно в сильно опустошенном районе юго—западнее Киева, или же определенным планом по отвлечению немецких сил на другие участки, прежде чем нанести главный удар, большому наступлению предшествовали сначала четыре наступательные операции с ограниченными целями: одна — в центре, другая — на севере и две — на юге. Эти операции заняли первые два месяца зимней кампании.

Первую операцию проводили войска фронта Ватутина. Судя по результатам, Ватутин преследовал двоякую цель. Во—первых, он хотел завоевать пространство для маневра своим стратегическим флангом, прежде чем устремиться на юг, во—вторых, путем выдвижения на запад он стремился прикрыть тыл фронта Припятьскими болотами и одновременно перерезать коммуникации немцев в восточном направлении по линии железных дорог Брест—Литовск — Киев.

24 декабря Ватутин начал наступление против Манштейна и на пятый день отбил у него на направлении севернее Житомира Коростень и Чернигов, а южнее Житомира занял Бердичев. Манштейн, чтобы предотвратить окружение гарнизона Житомира, 31 декабря оставил город. В результате движения вспять образовалась брешь на участке южнее, Припятьских болот. Ватутин направил через эту брешь подвижные силы и 13 января занял Сарны на железной дороге Вильнюс — Львов. В то же время к большой выгоде Ватутина на севере от него Рокоссовский захватил Мозырь и Калинковичи, на линии железных дорог Ленинград—Одесса. Это значительно увеличило обеспеченность тыла стратегического фланга Ватутина. Наступление русских показало Манштейну, что для удержания железной дороги Одесса—Тернополь категорически необходимо остановить продвижение русских на юг от Бердичева в направлении Винницы и Жмеринки. В течение нескольких дней он не был в состоянии это сделать. В результате Ватутин занял 7 января Липорцы, а 11 января — Вороновичи; первый пункт находится в 28 милях к востоку, а второй — в 15 милях к юго—востоку от Винницы. К 18 января Манштейн подготовил и начал сильное контрнаступление на север и на восток от Винницы. Он отбросил противника назад на Погребище и Чашков, находящиеся один в 45 милях к северо—востоку, а другой — в 65 милях к востоку от Винницы. Так окончилось первое ограниченное, или подготовительное наступление русских; во время заключительного этапа русские начали свое второе наступление, на этот раз в северном секторе германского фронта против 5– й, 18–й и 16–й армии группы фельдмаршала фон Кюхлера. 5–я армия обороняла фронт южнее Ленинграда, 18–я армия — реку Волхов и озеро Ильмень, а 16–я армия удерживала фронт от Старой Руссы до Ново—Сокольников.

План русских предусматривал окружение северной половины фронта Кюхлера ударом войск генерала Говорова от Ленинграда во взаимодействии с войсками генерала Мерецкова из района восточное Новгорода и вспомогательными наступательными действиями на участках, лежавших далее на юг. Начало наступления было приурочено к моменту ледостава на Волхове и Ильмене, а достаточно прочным лед стал только к 15 января. В этот день было начато наступление на обоих направлениях, и 16 января Говоров прорвался к Красному Селу, а Мерецков двумя днями позже занял Новгород. 29 января пали Ново—Сокольники, после чего Кюхлер отдал приказ об общем отступлении. 12 февраля русские захватили Лугу. Через два дня немцы покинули свой «еж» в Старой Руссе (южнее озера Ильмень), а 23 февраля отошли от станции Дно. Отсюда Кюхлер отступил на рубеж Псков, Остров, Опочка. Этот рубеж был организован генералом Моделем. Фронт шел на восток от Невеля и отсюда в район восточное Витебска. Таким образом, освобождение Ленинграда и Кронштадта было завершено.

Пока фон Манштейн был занят укреплением своих позиций к северу и северо—востоку от Винницы, Ватутин начал третье русское наступление с ограниченной целью. Перед Ватутиным стояла задача во взаимодействии с генералом Коневым окружить группу из 8 германских дивизий в районе Канева (на Днепре), Смелы, Корсуни. Эти дивизии составляли большую часть 8–й немецкой армии генерала Велера. Операция началась в первых числах февраля. Немцы сделали решительную попытку освободить окруженные дивизии и эвакуировали по воздуху значительное число офицеров, все же 17 февраля часть окруженных войск сдалась в плен. Во время операции, проводившейся главным образом Коневым, Ватутин неожиданно устремился на юг от города Сарны и выбил немцев из Ровно и Луцка, а позднее продвинулся в направлении Ковеля и Дубно. Этот смелый маневр, осуществленный подвижными колоннами, заставил Манштейна передвинуть войска на запад, чтобы прикрыть подступы к Галиции.

Последнее ограниченное наступление, которое предшествовало главным операциям зимней кампании, провел Малиновский. Он начал действовать 2 февраля на фронта в 40 миль, двигаясь на юг от Днепропетровска между Днепром и городом Софиевка и 7 февраля занял узловую станцию Апостолово. Это продвижение разрезало немецкие войска на две половины. Малиновский отбросил одну половину в направлении Никополя, а другую — на Кривой Рог. Взаимодействуя с Малиновским, на юге Толбухин 8 февраля занял Никополь, а Малиновский в течение второй половины февраля — Кривой Рог, за который велось так много боев.

Перед тем как начать большое наступление против немцев, заместитель Сталина маршал Жуков заменил генерала Ватутина на посту командующего 1–м Украинским фронтом, а начальник штаба Сталина маршал Василевский получил задачу координировать действия 3–го и 4–го Украинских фронтов генералов Малиновского и Толбухина.

Фронт Жукова простирался приблизительно на 250 миль от окраины Ковеля до района юго—восточнее Винницы. Левее выдвинулся 2–й Украинский фронт под командованием Конева, незадолго до этого ставшего маршалом. Первым объектом наступления обоих фронтов была железная дорога Одесса — Львов, в общем параллельная обоим фронтам.

Наступление начал Жуков. 4 марта он нанес удар между Острогом и рекой Случ на фронте около 60 миль. В течение первых двух дней глубина прорыва превысила 60 миль, и на железной дороге Одесса—Львов был взят Волочиск. 9 марта наступающие войска Жукова достигли окраин Тернополя.

Через два дня после начала этого наступления Конев предпринял свое наступление на участке от района южнее Звенигородки до района в 25 милях южнее Корсуни. Он быстро продвинулся на запад и 10 марта неожиданным ударом овладел большой немецкой базой в Умани, где были захвачены 500 танков и 12 тыс. грузовых автомашин. Этот быстрый и неожиданный удар настолько ошеломил немцев, что они бросились в панике отступать. Катастрофа была столь велика, что изменилась обстановка на всем южном фронте. После капитуляции под Корсунью у немцев осталось совершенно недостаточно сил и средств, чтобы задержать продвижение Конева. 12 марта он взял Гайворон, а 15 марта его танки заняли узловую станцию Вапнярка (Песчанка), что на линии Одесса — Львов, приблизительно в 30 милях от Днестра и румынской границы.

Вслед за этим успехом Жуков повернул на юг и двинулся на Черновцы — последнее связующее звено между германскими армиями в Польше и южной России. Русские продвинулись западнее реки Збруч на южный участок польской границы 1939 г.; в период 21–24 марта сопротивление немцев было сломлено. Русские достигли Днестра и форсировали его в Залещиках, севернее Коломны. К 25 марта русские переправились через Днестр на фронте в 50 миль, а 27 марта Жуков приблизился к Черновцам и через три дня занял город.

Между тем Конев своим правым крылом форсировал Южный Буг у Братислава, и немцы, беспорядочно отступая на юг. оставили 18 марта Жмеринку, 22–го — Винницу, 25–го — Проскуров и 26–го — Каменец—Подольск.

27 марта Конев достиг Прута на фронте протяжением 75 миль между Скулянами (15 миль севернее Ясс) и Липканами (35 миль восточнее Черновцы). Таким образом, к концу марта Жуков и Конев стояли на Пруте и к середине апреля оба фронта стабилизировались на рубеже, проходящем от района несколько восточнее Ковеля до восточной оконечности Чехословакии, оттуда до Ясс и далее до Дубосар на Днестре.

Когда шли эти большие операции, Малиновский также продвигался вперед и 13 марта занял Херсон и вслед за этим 28 марта после ожесточенных боев овладел Николаевом. Одессу немцы не обороняли, и 10 апреля туда вступили русские Через несколько дней Малиновский достиг Днестра и примкнул у Дубосар к левому флангу Конева.

Осталась еще одна операция, которую следует описать, а именно отвоевание русскими Крыма.

Полуостров занимала 17–я немецкая армия под командованием генерала Янеке, состоявшая из 5 германских и 7 румынских дивизий. С целью удержать Крым немцы значительно усилили оборонительные сооружения Перекопского перешейка и линию, построенную русскими в 1942 г. поперек самой узкий части Керченского полуострова. Они также сильно укрепили г. Керчь и восстановили часть севастопольских укреплений. Но, невидимому, они не придали должного значения мелководным лиманам Сиваша к востоку от Перекопского перешейка, которые в суровые зимы замерзают так, что их можно перейти по льду.

Овладение Крымом было главной задачей 4–го Украинского фронта генерала Толбухина. Понимая, что слабым местом обороны противника является Сиваш, он планировал пересечь лиманы сразу, как только они скуются льдом, одновременно провести штурм перекопских позиций и усилить два небольших плацдарма, которые он уже создал севернее и южнее Керчи; с плацдармов он намеревался овладеть Керчью и затем наступать на акманальские позиции.

К несчастью для Толбухина, зима была исключительно мягкой, и к марту стало ясно, что Сиваш не замерзнет. Тогда Толбухин решил частью войск перейти Сиваш вброд, а главную массу своих войск и тяжелое вооружение переправить на баржах, понтонах и плотах.

Рано утром 8 апреля, главным образам для того, чтобы отвлечь внимание противника, начался сосредоточенный артиллерийский обстрел перекопских позиций. На следующий день, когда войска штурмовали Керчь, Толбухин Прорвал первую полосу перекопских позиций, но был остановлен на второй — у Юшуня. Между тем переправа через Сиваш была завершена с неожиданной легкостью. Залив к тому времени еще не замерз (за исключением немногих мест), поэтому и румынские дивизии, назначенные для обороны его южного берега, а также Арабатской стрелки, находились в 20 милях в глубине полуострова в Джанкое на отдыхе.

Неожиданное наступление Толбухина, угрожавшее путям снабжения и отступления немецких войск в Юшуни и Керчи, так озадачило генерала Янеке, что он дал указание румынам, находившимся в Джанкое, удерживать занимаемые позиции, а гарнизону Керчи приказал отойти, вместо того чтобы смело нанести контрудар. Результат был таким: 11 апреля Толбухин, который к этому времени переправил через лиманы значительные силы, продвинулся к Джанкою, разогнал румын и занял город. Тогда Янеке отдал приказ об общем отступлении на Симферополь всех войск, находившихся в северной и восточной частях Крыма. Для чего он это сделал, трудно себе представить, ибо это движение назад привело к потере юшуньских и акманальских позиций и распахнуло настежь и парадную и заднюю двери Крыма. Кроме того, прежде чем осуществилось сосредоточение немецких и румынских войск у Симферополя, город оказался в руках у русских. Затем последовало паническое отступление немцев sauve qui peut[369] в направлении Севастополя.

Толбухин не мог штурмовать Севастополь, пока не подвез свою осадную артиллерию. Поэтому бомбардировка крепости началась только 6 мая. Тем временем 3 румынские дивизии Янеке, а также некоторые другие войска были отправлены морем в Румынию. Наступлением с севера и востока на высоты Мекензи и на Сапун—гору Толбухин быстро отбросил то, что еще оставалось от 17–й немецкой армии, назад в Севастополь. В конце концов Гитлер приказал генералу Альмедингену, который заменил Янеке, покинуть крепость и сосредоточить войска на Херсонесском мысе. Там 12 мая Альмединген капитулировал. Так русское зимнее наступление 1944 г. завершилось одной из самых блестящих по замыслу и выполнению кампаний этого удивительного года.

5. Вторжение союзников в Нормандию

24 декабря, в день начала русского зимнего наступления, генералу Эйзенхауэру и его главным помощникам приказали, как упоминалось выше, вернуться в Лондон, чтобы принять на себя руководство планированием вторжения во Францию. Со времени конференции в Касабланке планами вторжения занимался генерал—лейтенант Ф. Морган. Первую высадку предполагалось осуществить силами 3 дивизий, но так как и Эйзенхауэр и Монтгомери сочли это недостаточным, то число дивизий увеличили до 5. Увеличение сил требовало значительных изменений в деталях, поэтому день «D» был перенесен с 1 мая на 5 июня.

Это изменение было согласовано 21 января на первом совещании Эйзенхауэра[370] с командующим союзными военно—морскими экспедиционными силами адмиралом Б. Рамзаем, командующим союзными экспедиционными воздушными силами главным маршалом авиации Т. Лей—Маллори и командующим союзными экспедиционными сухопутными силами генералом Монтгомери. Сухопутные силы состояли из 1–й американской армии, включая 82–ю и 101–ю воздушно—десантные дивизии, и из 21–й группы армий. Командовал 1–й американской армией генерал О. Брэдли. 21–я группа армий состояла из 1–й канадской армии генерал—лейтенанта X. Крерара, 2–й английской армии генерал—лейтенанта М. Демпси, 6–й воздушно—десантной дивизии генерал—лейтенанта Ф. Браунинга и других союзных частей.

Районом вторжения наметили бухту Сены, потому что она защищена от преобладающих западных ветров Котантенским полуостровом, а также вследствие того, что, подвергнув бомбардировкам мосты на Сене и Луаре, представлялось возможным стратегически изолировать северо—западную часть Франции.

Справа и слева от района высадки расположены два больших порта — Шербур и Гавр. Оба они, так же как и бухта, находились в радиусе действий истребителей, базирующихся в Англии, а так как Шербур расположен на самой оконечности Котантенского полуострова, то, сломив сопротивление на полуострове, его можно было полностью окружить.

Общее протяжение фронта высадки составляло около 70 миль: от города Киневиль, что южнее Барфлера, до устья реки Орн. Американцы должны были высаживаться на западной половине этого участка, а англичане — на восточной. Задачей первого дня было выйти на линию Сен—Мер—Эглиз, Карантан, Байе, Кан. Город Кан имеет порт, связанный каналом с морем.

Коротко говоря, план действий был следующим: во—первых, создать плацдарм, включая Шербур и Кан, и площадки для аэродромов; затем «двинуться в Бретань с целью захвата портов южнее Нанта»; наконец, «устремиться на: восток вдоль Луары в направлении Парижа и на север за Сену с целью уничтожить как можно больше германских войск в этой западной зоне».[371]

«Это продвижение, — пишет генерал Монтгомери, — должно было отрезать все силы противника, находящиеся южнее Сены, мосты через которую предстояло разрушить бомбардировками с воздуха».[372] Во время этих действий 7–я американская армия генерал—майора А. Патча должна была высадиться в Южной Франции и наступать вверх по долине Роны.

Генералу Эйзенхауэру противостоял фельдмаршал фон Рундштедт — главнокомандующий немецкими силами на Западе.

Понимая, что германские армии чрезмерно растянуты по всему западному театру военных действий и что абсолютное господство в воздухе принадлежит противнику, Рундштедт считал, что Францию следует эвакуировать и что войска, находящиеся во Франции, надо отвести на германскую границу. Хотя Гитлер не хотел об этом и слышать, однако оставил Рундштедта главнокомандующим на Западе. В феврале Гитлер назначил фельдмаршала Роммеля командовать войсками во Франции. Это давало в руки Роммеля группу армий «Б», которая состояла из 7–й армии, расположенной в Нормандии и Бретани, и 15–й армии, стоявшей на побережье Па—де—Кале и во Фландрии, с 83–м корпусом в Голландии. Кроме группы «Б», у Рундштедта имелась группа армий «Г», состоявшая из 1–й и 19–й армий, стоявших на побережье Бискайского залива и в Ривьере. Группой «Г» командовал фельдмаршал фон Бласковиц. Всего у Рундштедта было 50 пехотных и 10 танковых дивизий.

Из них 36 пехотных и 9 танковых дивизий располагались на территории от Голландии до Лориана на берегу Бискайского залива, при этом большая их часть была сосредоточена на побережье Па—де—Кале. В Нормандии было 9 пехотных и одна танковая дивизия. Назначение Роммеля для немцев оказалось большим несчастьем. Хотя он и фон Рундштедт соглашались удерживать французские порты до последнего человека, чтобы ими не воспользовался противник, однако фельдмаршалы расходились в вопросе о том, каким способом отражать вторжение. В то время как Роммель предпочитал дать бой противнику на месте высадки и поэтому настаивал на необходимости иметь сильные прибрежные гарнизоны с близко расположенными резервами, мнение фон Рундштедта было диаметрально противоположным. Идея Рундштедта заключалась в том, чтобы позволить противнику высадиться, и затем, прежде чем он сможет создать плацдарм, нанести ему контрудар крупными силами. Это означало, что главную массу войск следовало держать на достаточной глубине в тылу береговой обороны. Такое расхождение во взглядах привело к компромиссу, что вообще является на войне самыми…худшим. Пехоту выдвинули вперед, а основная масса танков осталась позади. В результате в момент кризиса взаимодействие между ними было неудовлетворительным.

Сам характер расположения оборонительных сооружений на побережье усугублял ошибку в группировке сил, ибо по форме оборонительные районы были вытянутыми, имели небольшую глубину или совсем ее не имели. Укрепления представляли собой цепь сооружений, тянувшихся вдоль берега и связанных между собой препятствиями, как подводными, так и установленными на берегу. В тылу никакой второй оборонительной полосы не было, поэтому вся оборонительная система фактически представляла собой подобие линии Мажино. Как бы это ни казалось удивительным, но и Гитлер и Роммель также твердо полагались на эту линию, как французы полагались на линию Мажино в 1940 г.

Более того, немцы допустили другой серьезный просчет. Они были убеждены, что главная высадка произойдет в Па—де—Кале, и поэтому не только значительно сильнее укрепили побережье Па—де—Кале, но и выделили для его обороны более мощные силы, чем для любого другого сектора. Зная об этом, генерал Эйзенхауэр делал все возможное, чтобы поддерживать немцев в заблуждении путем такого движения судов, как если бы он намеревался производить высадку именно там, где предполагали немцы. Об этой хитрости он говорит:

«Нельзя преувеличить значение этой чрезвычайно успешной ложной угрозы, она принесла нам огромную пользу как во время высадки, так и во всех действиях в течение последующих двух месяцев»[[373]

После того как было решено увеличить первый эшелон вторжения с 3 до 5 дивизий, перед Эйзенхауэром возникла проблема изыскать дополнительный тоннаж. Он пишет:

«Даже учитывая суда, которые будут построены за оставшееся время… нужно было… подумать об изъятии судов или со Средиземного моря или же с Тихого океана, чтобы получить требуемое количество».[374]

Генерал Маршалл говорит то же самое. Он указывает, что «союзникам нужно было решать бесчисленное множество проблем в связи с осуществлением намеченного плана действий» и что «самой большой из них была острая нехватка десантных средств».[375]

Хотя, как он сообщает, высадка десанта в Южной Франции считалась весьма важной для вторжения в Северную Францию, все же со Средиземного моря было взято 68 десантных судов, «чтобы покрыть потребности наступления через Ла—Манш, как оно тогда планировалось». В результате «операция в Южной Франции, которую прежде намечали провести одновременно с вторжением в Нормандию, была отложена на несколько месяцев, с тем чтобы использовать десантные суда сначала в Ла—Манше, а затем быстро перебросить их на Средиземное море».[376]

Помимо десантных судов, не хватало также буксиров, паромов и лихтеров для погрузки боеприпасов и, кроме того, требовалась огромная армада кораблей для конвоирования и прикрытия десантных войск. В конечном счете для этой цели было использовано 702 военных корабля и 25 отрядов минных тральщиков. А всего при форсировании Ла—Манша было занято более 5 тыс. судов и 4 тыс. единиц высадочных средств. Эти цифры показывают, сколько маловероятной была возможность германского вторжения в Англию в 1940 г.

Для облегчения высадки все автомобили, танки и другие механизированные средства были герметизированы, чтобы они могли идти наполовину в воде, а если нужно, то и совсем под водой. Так как высадка должна была проводиться на открытых низких берегах, было построено 5 искусственных причалов, известных под названием «Гузберри», для чего затопили 60 брандеров. Кроме того, построили 2 гавани из заранее собранных блоков, которые можно было буксировать по морю отдельными секциями. Они были известны под названием «Малбери» и имели размеры каждая примерно с гавань Дувра. Сверх этого был подготовлен известный под названием «Плутон» подводный трубопровод (потом их стало несколько) для подачи бензина через Ла—Манш.

План действий авиации делился на две части: подготовительный этап и этап высадки. Целью первого этапа было ограничить подвижность противника: 1) путем нарушения работы французских и бельгийских железных дорог; 2) путем разрушения мостов в северо—западной Франции; 3) путем налетов авиации на аэродромы противника в радиусе 130 миль от района боев. Выполнение первой задачи начиналось в D–60, второй — в D–46 и третьей — в D–21. Для второго этапа предназначалось следующее количество самолетов—истребителей: 54 эскадрильи для прикрытия мест высадки, 15 эскадрилий для прикрытия морских перевозок, 36 эскадрилий для непосредственной воздушной поддержки, 33 эскадрильи для наступательных действий истребительной авиации и эскортирования бомбардировщиков и 33 эскадрильи служили в качестве ударной группы. Итого выделялась 171 эскадрилья.

Основной целью воздушных налетов на железные дороги и мосты было изолировать не только район высадки, но и всю передовую зону действий между Сеной и Луарой. Намечалось разрушить железнодорожные и шоссейные мосты через обе эти реки. Успешное выполнение задачи помешало бы противнику перебросить 15–ю армию на запад от Сены, а войска, находившиеся в Южной Франции, — на север от Луары. Если не считать разрыва между Орлеаном и Фонтенбло, эти разрушительные бомбардировки превращали всю передовую зону в стратегический остров. За Сеной и Луарой находилась другая линия бомбардировок на воспрещение вдоль Мааса и канала Альберта, мосты и переправы через которые были весьма важными для снабжения 15–й немецкой армии. В случае разрушения этих переправ и мостов 15–я армия оказывалась стратегически запертой. С одной стороны, были бы нарушены линии ее снабжения, а с другой — пути продвижения на запад для нее были бы ограничены. Это означало, что быстро усилить 7–ю германскую армию западнее Сены было бы невозможно.

В налетах на железные дороги главным объектом было уничтожение локомотивов путем бомбардировок паровозных депо. Было отобрано 80 таких «нервных центров», и ко дню высадки более 50 из них было так сильно повреждено, что если «перед бомбардировками общее количество военных поездов, направлявшихся во Францию, превышало 100 в день, к концу апреля оно в среднем снизилось ~до»4 8, а к концу мая — до 25 в день».[377] В этом нет ничего удивительного, ибо на указанные центры, главным образом во Франции, было сброшено не менее 62 тыс. т бомб.

Кроме налетов на коммуникации, союзные воздушные силы решали и другие подготовительные задачи, из которых самыми важными были налеты на немецкие береговые батареи, оборонительные сооружения, радиолокационные станции и аэродромы.

Береговые оборонительные сооружения подвергались бомбардировкам в течение нескольких недель, предшествовавших высадке, а за день до нее были совершены налеты бомбардировщиков на 10 сверхтяжелых батарей с радиоприцелами на побережье Нормандии, а также и на все побережье Северной Франции. Это делалось с целью ввести противника в заблуждение в отношении истинного района вторжения. На объекты было сброшено более 14 тыс. т бомб.

Все эти бомбардировки, называть ли их стратегическими или тактическими, являлись подготовкой к предстоящему сражению, подготовкой к вторжению, с которым они были связаны так же непосредственно, как в боях 1916–1917 гг. была связана артиллерийская подготовка с движением пехоты в атаку. Возможно, что союзники кое в чем несколько переборщили, особенно в части разрушения мостов, но в отношении эффективности бомбардировок не может быть никаких сомнений.

Июнь начался сильными ветрами и большим волнением на море. 3 июня метеорологический прогноз был настолько неблагоприятным, что Эйзенхауэр решил отложить вторжение на сутки. Хотя 5 июня условия улучшились весьма незначительно, он принял в 4 часа утра смелое решение приступить к штурму через Ла—Манш на следующий день. Как показали события, решение Эйзенхауэра начать наступление при такой неустойчивой погоде в значительной мере обеспечило внезапность.

Расписание действий было следующим: воздушно—десантные войска, используя 2395 самолетов и 867 планеров, высаживались в 2 часа утра; авиационная бомбардировка, в которой участвовало 2219 самолетов, начиналась в 3 часа 14 мин. утра; в 5 час. 50 мин. открывала огонь корабельная артиллерия. Первый эшелон из 5 дивизий вторжения на 4266 десантных судах всякого рода начинал высадку в 6 час. 30 мин. утра.

На воздушно—десантные части возлагалась задача обеспечить фланги плацдарма. 6–я английская воздушно—десантная дивизия была выброшена точно на указанные ей объекты в устье реки Оры. К сожалению, значительная часть 82–й и 101–й американских дивизий была разбросана в районе Карантана на площади 25х15 миль.

Так как воздушная бомбардировка и огонь корабельной артиллерии велись одновременно, полезно рассмотреть их совместно. Действия бомбардировщиков начались интенсивной бомбардировкой береговых оборонительных сооружений. Было сброшено 7616 т бомб, в то время как самую высадку непосредственно поддерживали 2–я английская и 9–я американская тактические воздушные армии.

Пока развивались эти действия, тяжелые орудия объединенного флота вели огонь по обнаруженным батареям и железобетонным сооружениям противника.[378]

Затем по мере сокращения дистанции более легкая артиллерия стала обстреливать полевые фортификационные сооружения. Наконец, когда первая волна десанта стала приближаться к берегу, у мест высадки был поставлен неподвижный заградительный огонь, который прекратился сразу, как только войска достигли берега. Капитан 3–го ранга Эдвардс сообщает, что эскадренные миноносцы и артиллерийские десантные баржи (современный эквивалент старых плавучих батарей) покрыли снарядами буквально каждый квадратный ярд побережья. Для того чтобы еще больше увеличить плотность этого «огневого ливня», использовались баржи с реактивными минометами. «При ведении огня с ближних дистанций, — пишет он, — одна такая баржа по мощности огня заменяет более чем 80 легких крейсеров или почти 200 эсминцев».[379]

Эти действия прикрывал постоянный авиационный патруль из 10 эскадрилий истребителей, поэтому ответные действия германских истребителей были незначительны[380] Однако главную роль при высадке сыграли, по—видимому, танки—амфибии. Об этом оружии Эйзенхауэр пишет:

«Применение большого количества танков—амфибий для оказания огневой поддержки на первых этапах высадки было существенной частью нашего плана, и, несмотря на потери, которые они понесли вследствие волнения на море… вряд ли штурмовые войска могли прочно закрепиться на берегу без помощи этого оружия».[381]

Хотя на суше наступающие встретили в некоторых местах упорное сопротивление и хотя город Кан не был взят, все же через 24 часа после начала высадки во Франции был создан прочный плацдарм. 10 июня во Франции начал действовать первый аэродром союзников.

На следующий день отдельные плацдармы слились в один сплошной. К 12 июня, на плацдарме находилось 326 547 человек 54 186 автомашин, 104 428 т. военных запасов. В течение, первой, неделя было совершено 35 тыс. самолетовылетов. «Наше воздушное господство было настолько полным, — пишет Эйзенхауэр, — что днем в хорошую погоду все передвижения противника прекращались».[382]

Тем временем были установлены искусственные порты, доставленные на буксире через Ла—Манш. Один порт (Малбери) был установлен в американской зоне и другой — в Арроманше, в английской зоне. К несчастью, с 19 по 22 июня свирепствовал жестокий шторм, который совершенно разрушил американский порт и потопил иди повредил 415 судов. Высадка в эти дни совершенно прекратилась, поэтому большой удачей было то, что Шербур пал до конца июня. 26–27 июня американцы штурмом овладели Шербуром, но вследствие разрушений порт нельзя было использовать в течение почти месяца.

Бои на английской половине плацдарма показали, как мало был учтен опыт итальянской кампании. На расстоянии 21 мили на юг от Байе поднимается на 365 футов над уровнем моря высота Пенсон. Так как она господствовала над большей частью плацдарма, нужно было сбить с нее немцев. Это привело к ряду боев в районе Виллер—Бокажа. Местность там пересеченная, английские танки уступали немецким и в толщине брони и в огневой мощи. Как пишет А. Морхед, план был таким: «Разбомбить город Виллер—Бокаж, в котором перекрещиваются дороги, завалить улицы обломками зданий, и тогда немцы не смогут доставлять запасы своим передовым частям». Затем он добавляет: «Это было в начале операции, поэтому командиры не успели подумать и вспомнить Кассино и бесполезный разгром деревень в Сицилии и в Италии».[383]

Таким образом, «30 июня тяжелые бомбардировщики впервые появились на поле боя в Нормандии… Риск, — читаем мы в официальном отчете, — был очевидным. Пилотам предстояло бомбардировать объекты на расстоянии немногим больше одной мили от расположения своих войск. Возможность ошибок большая, особенно когда весь район бомбометания закрыт пылью и дымом».[384]

Это заявление представляет интерес потому, что если днем ошибка может быть в целую милю, то при ночной бомбардировке военных объектов в германских городах ошибки, конечно, не могли быть меньшими.

Результаты этого налета описаны Морхедом.

«Бомбардировщики, — пишет он, — пришли из Англии и низко летели над плацдармом. Через 20 мин. все было окончено. Вслед за этим началось наступление сухопутных войск, но противник оказал сопротивление не меньшее, чем прежде. Немецкие войска просто были отведены из Виллер—Бокажа и укрыты в окрестных полях. В конце концов, много дней спустя, мы заняли Виллер—Бокаж. Там все было разрушено до неузнаваемости. Пришли бульдозеры и проложили новые дороги сквозь обломки и щебень, которые лежали слоем толщиной 20футов… Бомбардировка Виллер—Бокажа ничего не дала и лишь задержала наше дальнейшее продвижение»[[385]

Если здесь можно оправдать повторение того, что было в боях за Кассино, поскольку местность была слишком пересеченной для маневрирования танков, то бои за город Кан не могут претендовать на такое оправдание, ибо окружающая его местность является открытой равниной. Однако и здесь была применена такая же тактика. 7 июля город подвергся беспощадной бомбардировке, а 9 июля, пишет Морхед, «окончательному штурму предшествовала сильнейшая бомбардировка, которая произвела в городе огромные разрушения, но не причинила немцам серьезных потерь и не обескуражила их». В налетах участвовало 2200 бомбардировщиков. На город было сброшено 7 тыс. т бомб.

Если кто—нибудь подумает, что Морхед с предубеждением относится к такой тактике, то вот что пишет другой военный корреспондент:

«Когда я приехал в Кан, моим глазам представилась картина ужасающего опустошения…

Я хорошо понимаю, что такое военная необходимость, но не уверен в том, что беспорядочные бомбардировки французских городов и таких крупных населенных пунктов, как Кан, были необходимы, и уж, конечно, они не были желательны. Возьмем для примера Кан. Все, что я узнал, свидетельствовало о том, что немцев в день высадки в городе не было. Однако мы разрушили город и убили около 5 тыс. мирных граждан: мужчин, женщин и детей.

При заключительном налете (9 июля) «Ланкастеры» с очень малой высоты бомбили оборонительные сооружения противника, расположенные за северными пригородами Кана. Летчики так старались, что погибло еще 2 тыс. мирных жителей. Когда мы нажали на немцев, они быстро отошли через город на другую сторону реки, не пытаясь остановиться и вести бой в самом городе… Предполагалось, что бомбардировке подвергнутся военные объекты, но, поскольку бомбометание было крайне неточным, результатом его было разрушение города… Откровенно признаюсь, что бомбардировка Кана произвела на меня ужасное впечатление не разрушениями зданий, а страшными потерями среди ни в чем не повинного населения… Бомбардировка Кана была ошибкой и в военном и в моральном отношении… Мое мнение разделяют и другие. Я не знаю ни одного военного корреспондента, который не стыдился бы того, что он видел в Кане»[[386]

В то время как Монтгомери молотил Кан, удар, который должен был нанести генерал Брэдли в южном направлении, задержался до 3 июля, ибо нужно было перегруппировать американские войска после занятия Шербура; затем его наступление развивалось медленно, так как местность была пересеченной, покрытой строениями и оградами, а погода — плохой. Тем не менее войска продвинулись вперед, и к середине месяца Эйзенхауэр остановился на следующем плане наступления.

Эйзенхауэр хотел отвлечь танковые части противника на запад посредством сильного ложного удара, наносимого 16–17 июля 2–й армией в районе Эвреси—Эскэ. 18 июля «главные англо—канадские силы должны были стремительно двинуться через реку Орн от Кана на юг и юго—восток и развивать успех в направлении бассейна Сены и Парижа». Наконец, генералу Брэдли было приказано 19 июля перейти в наступление за линию Перьер, Сен—Ло и в случае удачного прорыва «повернуть свои передовые ударные части на запад на Кутанс, отрезать дивизии противника, находившиеся между Сен—Ло и побережьем, и затем нанести удар в направлении на Авранш и далее, чтобы создать, если удастся, открытый фланг». Таким образом можно было открыть дорогу на полуостров Бретань и занять порты Бретани, которые были так необходимы. «В это же время американские войска, действуя с запада, и англо—канадские войска, действуя с востока,[387] могли окружить и разгромить 7–ю германскую армию и, по крайней мере, часть танковой группы «Запад».[388]

Из этого видно, что задуман был маневр по типу Канн, то есть двусторонний охват. В действительности же был совершен прорыв на одном западном фланге, что и превратило весь маневр в Арбелы.

Ложное наступление 2–й армии в ночь с 16 на 17 июля было успешным; противник был введен в заблуждение. Наступление примечательно тем, что в нем впервые применили новое средство, так называемый «искусственный лунный свет». Подобный эффект достигался тем, что лучи множества прожекторов были направлены в одну точку в облака; оттуда свет отражался на землю.[389]

По свидетельству генерала Монтгомери, это средство оказало пехоте большую помощь.[390]

Наступление 18 июля можно назвать операцией типа «сверх—Монтгомери». По плану предусматривалось навести мосты через канал Орн, переправить 3 танковые дивизии (Гвардейскую, 7–ю и 11–ю) с поддерживающими танками и пехотой и затем под прикрытием «сверхмощного удара» авиации повернуть их на юг, на Фалез, с целью отсечь и уничтожить 3 германские дивизии.

Чтобы расчистить проход для танков шириной 4 тыс. ярдов, тяжелым бомбардировщикам предстояло подавить противотанковые пушки противника по обеим сторонам намеченного прохода. Одновременно между этими двумя стенами рвущихся бомб легкие самолеты должны были сбрасывать осколочные, поражающие живую силу, но не дающие воронок, чтобы не сделать местность непроходимой. Затем по расчищенному бомбами коридору должны были наступать танки. Их движение прикрывал подвижный огневой артиллерийский вал.

Вечером 17 июля вице—маршал авиации Бродхэрст сообщил военным корреспондентам, что «на другой день рано (утром вылетит 1000 «Ланкастеров» и «Галифаксов», за ни–1ми последуют 1500 «Летающих крепостей» и «Либерейторов» 8–й американской воздушной армии, 600 английских и американских средних бомбардировщиков, все истребители 9–й американской воздушной армии и все самолеты наших собственных тактических воздушных сил». «Их начали формировать сегодня утром в Англии, — сказал Броди. — Я совершенно не знаю, останется ли в воздухе хоть немного свободного места, когда эта армада поднимется в воздух».[391]

Его слова подтверждает Эйзенхауэр, который сообщает, что наступлению предшествовал «самый мощный и массированный налет авиации из всех, какие когда—либо применялись до этого для поддержки действий сухопутных войск». Предстояло сбросить 12 тыс. т. бомб, из которых 5 тыс. т «менее, чем за 45 мин… Одновременно с воздушной бомбардировкой сильный огонь вела корабельная артиллерия».[392]

Однако немцы легко разгадали эту неуклюжую тактику. Они отвели свои войска назад и подготовили полосу противотанковой обороны в нескольких милях от того участка, где союзники намеревались проделать проход. В этой полосе немецкие артиллеристы находились в подземных убежищах до тех пор, пока бомбардировка не кончилась. Затем они появились и открыли огонь «по сотням машин, которые развернулись на равнине». Немцы подбили 150–200 танков. 11–я танковая дивизия потеряла более 100 машин. Ночью около 50 немецких самолетов подвергли эту дивизию сильной бомбардировке. На следующий день погода изменилась, равнины вокруг Кана превратились в море грязи, и бои закончились.

По свидетельству Д'Арси—Доусона, немцы передвигались значительно быстрее, чем мы. Немецкие старшие офицеры, попадавшие к нам в плен, прямо говорили, что… если бы них была такая же авиационная поддержка, столько же орудий и танков и такое же снабжение, как у нас, то они выбросили бы нас из Франции в течение 8 дней. «У вас огромная огневая мощь, — пишет один германский офицер, но нет движения».[393] Медлительность Монтгомери он объясняет чрезмерной осторожностью и добавляет: «Осторожность была похвальна и необходима. Но блестящий военачальник в отличие от обычного хорошего генерала наделен искрой гения, которая показывает, когда надо пойти на риск и когда подождать».

Ухудшение погоды, а возможно, и неудача 18 июля заставили Эйзенхауэра отложить наступление генерала Брэдли до 25 июля. План действий заключался в следующем: силами 3 дивизий наступать на участке западнее Сен—Ло. Ближайшая задача: выйти на рубеж Мариньи, Сен—Жиль, затем перекатами выдвинуть вперед 3 свежие дивизии, повернуть на запад и нанести удар в направлении на Кутанс и Гранвиль.

На этот раз тактика авиации состояла в том, чтобы сначала производились налеты истребителей—бомбардировщиков на все мосты противника на реке Вир, южнее Сен—Ло, с целью изолировать район наступления. Генерал Арнольд пишет: «В 10 час. 40 мин. утра самолеты Р–47 (»С андерболт») с фугасными и зажигательными бомбами пересекли район с востока на запад. Самолеты прошли семью волнами с интервалом 2–4 мин. Затем более 1500 «Крепостей» и «Либерейторов» сбросили в течение часа 3431 т взрывчатки. За ними в течение 20 мин. следовали восемью волнами самолеты Р–48 (»Л айтнинг»), сбросившие зажигательные бомбы. После этого 400 средних бомбардировщиков совершили налет на южную оконечность района наступления; они сбросили 500–фунтовые бомбы, нацеливая удары по перекресткам дорог и сосредоточению германских танков и пехоты в деревне Сен—Жиль. От зажигательных бомб начались пожары, которые беспрепятственно охватили районы, где находились немецкие биваки и убежища».[394]

И снова, как при наступлении на Кан, этот мощный авиационный удар «не причинил больших потерь противнику. Однако он вызвал большое замешательство». «Снова, как под Каном, это замешательство было только временным… Наступающих встретил сильный артиллерийский огонь, который велся с позиций, не разрушенных авиационной бомбардировкой».[395]

Пехота при поддержке танков наступала в полосе шириной 4 мили. Наиболее интересном в этом наступлении было взаимодействие с авиацией.

«Когда наши наземные войска двинулись вперед, — пишет генерал Арнольд, — истребители и истребители—бомбардировщики в тесной связи с войсками и под единым руководством устремились впереди войск, уничтожая военные цели… Истребители, непосредственно связанные по радио с танками, непрерывно летали над нашими танковыми колоннами, бдительно охраняя их. Войсковые офицеры вызывали авиацию, чтобы бомбардировать или обстреливать артиллерию и танки противника, встречавшиеся на их пути. Летчики предупреждали командиров танковых частей о войсках противника, находящихся на перекрестках или в лесах. Немецкие танковые части, не имевшие воздушного наблюдения, сражались в невыгодных условиях»[[396]

Это был блицкриг большого масштаба.

27 июля союзники взяли города Перьер и Лессей, а на следующий день был перехвачен путь отхода через Кутанс, и 4500 немцев попали в плен. Между тем восточнее наступление 2–го канадского корпуса на Фалез остановилось из—за сильного оборонительного пояса противотанковых орудий, закопанных в землю танков и минометов.

Через пять дней официально начала существовать 3–я американская армия генерала Паттона в составе 8–го, 12–го, 15–го и 20–го корпусов. Генерал—лейтенант Г. Ходжес получил 1–ю американскую армию (5–й, 7–й и 19–й корпуса). Генерала Брэдли назначили командующим 12–й группой армий. Таким образом, под командованием Монтгомери остались 1–я канадская и 2–я английская армии. Несмотря на это, он до сентября продолжал действовать в качестве представителя Эйзенхауэра при сухопутных силах.

По плану, вслед за овладением Кутансом 3–я армия должна была устремиться на юг, прорваться через Авранш и Бретань и захватить район Ренн, фужер. Оттуда ей предстояло повернуть на запад и овладеть городами Сен—Мало и Брестом. В это время 1–я армия должна была наступать на юг и занять район Мортен, Вир. Одновременно 2–й армии предстояло прорваться в район Комона. На этот раз Эйзенхауэр решил, невзирая ни на какие условия погоды, «без колебаний бросить все силы в наступление и, если потребуется, отказаться от осторожности».[397] Конечно, было уже давно пора действовать смелее, учитывая, что у него было абсолютное превосходство в воздухе, по меньшей мере двойное превосходство в живой силе и почти тройное превосходство в танках и артиллерии.

29 июля головные танковые части Паттона пересекли реку Сьенн южнее Кутанса, а через 2 дня вступили в Авранш. «Теперь между нами и Бретанью, — пишет Эйзенхауэр, — нет ни одного серьезного барьера, и мои надежды на создание открытого фланга уже осуществились. Противник был в состоянии полнейшей дезорганизации[398]…». Тем временем Монтгомери нанес удар на юг от Комона. Этому удару «предшествовала новая сокрушительная бомбардировка», в которой участвовало 1200 самолетов. 4 августа юго—западнее Кана штурмом были взяты Эвреси и Эскэ, а на следующий день занят Виллер—Бокаж.

После занятия Гранвиля и Авранша Паттон встречал лишь незначительное сопротивление. 2 августа американцы вступили в Ренн и прошли мимо Сен—Мало. К 6 августа линия реки Вилен находилась в руках американцев от Ренна до моря, и, таким образом, полуостров Бретань был полностью отрезан. 10 августа пал город Нант, и в этот же день 6–я танковая дивизия США уже стояла под Брестом.

Таким образом, величайшее в истории вторжение с моря закончилось решающей победой. Окончательная победа на будущее была обеспечена независимо от того, что могло случиться на том или другом фронте. Победа, одержанная при вторжении, явилась своего рода революцией, разбившей вековые основы обороны побережья. Она убедительно показала, что теперь при наличии необходимых промышленных и технических ресурсов, никакое побережье, будь то континентальной или островной державы, даже упорно обороняемое, не является неприступным. Было доказано, что если бы Гитлер уделил хоть часть имевшихся у него в 1933–1939 гг. ресурсов для разрешения проблемы Ла—Манша, он выиграл бы войну. Победа показала также, что никакой будущий хозяин Европы, если только он в своем уме, никогда уже не повторит ошибки Гитлера

В самой операции наиболее важным фактором являлась авиация, ее использование и ошибки, допущенные при этом. Подавляющее превосходство в воздухе позволяет наступающему, когда он пользуется им стратегически, мешать передвижениям противника. Но в то же время попытки использовать господство в воздухе, для того чтобы ускорить тактические действия путем разрушительных бомбардировок, приводят к колоссальной напрасной трате сил.

Причина заключается в том, что бомбометание, несмотря на сложные прицелы, может быть точным все еще только по неподвижным целям. Таким образом, «воспрещение» движения по французским и бельгийским железным дорогам было успешным потому, что железнодорожное полотно, депо, мосты, систему связи и сигналов нельзя передвинуть с места на место. Наоборот, попытки «воспретить» войскам противника действия в поле обычно кончались неудачей, ибо войска подвижны.

Вопрос о неточности бомбометания настолько важен и так мало учитывался тактиками, что мы приведем несколько примеров, чтобы разобраться в нем как следует.

Алан Морхед заявляет, что в одном из наступлений в Нормандии он видел, «как взорвался большой груз бомб, сброшенных в расположении наших войск на глубине 5 или 6 миль».[399] То же самое, по—видимому, случилось 25 июля, когда был убит генерал Макнейр.[400]

Алан Мелвил 8 августа был очевидцем бомбежки канадцев самолетами 8–й американской воздушной армии. Он говорит: «Дорога назад в Кан была непроходима из—за горящих автомашин».[401]

Д'Арси—Доусон также был свидетелем этого несчастья и так описывает случившееся.

«Прошла первая волна самолетов и сбросила бомбы как раз за пригородами Кана. Я протер глаза и снова посмотрел туда. Да, я не ошибся. Линия разрывов была на добрых четыре мили дальше, чем следовало. Но худшее было впереди, так как… следующие самолеты сбросили свои тысячефунтовки в районе расположения наших резервов и попали в наш огромный резервный склад боеприпасов; произошел взрыв, и склад с грохотом взлетел на воздух… Так продолжалось до тех пор, пока наша тыловая зона не превратилась в сплошную массу огня и дыма от рвущихся бомб и горящих автомашин… Все выскочили, чтобы посмотреть на приближающиеся бомбардировщики. Когда они находились в 7 милях позади переднего края, никто не думал, что американцы ошибутся в определении линии бомбометания… Штаб одной канадской дивизии, участвовавшей в наступлении, прямым попаданием был выведен из строя… известно, что бомбардировка самолетов, оказывающих непосредственную поддержку наземным войскам, неточна, но отклонение на 7 миль — это потрясающая ошибка»[[402]

Позднее в этом же бою снова повторилось то же самое. На этот раз ошибку сделали английские бомбардировщики, шедшие на высоте 10 тыс. футов. В этом случае бомбы отклонились от цели только на 3 мили. Снова пострадал штаб той же канадской дивизии, на который сбросили бомбы американские самолеты.

Если планирование операции союзниками, само вторжение, использование господства в воздухе, для того чтобы препятствовать передвижениям немцев, были блестящими, то упорство в попытках обеспечить тактическую подвижность посредством «колоссальных ударов» авиации являлось глупостью. Кроме того, оно было совершенно ненужным, потому что генералы Эйзенхауэр и Монтгомери имели в свеем распоряжении совершенное тактическое средство, применение которого почти наверное разрешило бы все их проблемы. Таким средством являлись так называемые прожекторные танки, оборудованные мощными прожекторами и специально предназначенные для молниеносных военных действий под покровом темноты.[403] Почему это новое и мощное Оружие не использовали, не известно. По нашему мнению, это оружие разрешило бы проблему тактики, которая редко решалась удовлетворительно при помощи «колоссальных ударов» авиации. Разрешив проблему тактики, это оружие сократило бы войну на месяцы.

6. Русская летняя кампания 1944 г.

На таком огромном театре военных действий, как Россия, где непрерывность фронта является недостижимой, инициатива, то есть свобода движения от обеспеченной базы, зависит от двух главных факторов: хороших рокадных коммуникаций и достаточных резервов. При наличии их тактические разрывы в самом фронте могут и не оказаться слабыми местами. Если противник пытается использовать разрывы, то, подтянув резервы по рокадным дорогам, можно атаковать его во фланг и заставить сражаться в невыгодных условиях. Коммуникации противника в таком случае будут проходить параллельно направлению его движения. Напротив, если коммуникаций, идущих вдоль фронта, мало, а резервы слабы или если и тех и других нет совсем, тогда разрывы дадут противнику много шансов на успех операций по типу Канн и последовательного овладения теми секторами фронта, которые заняты войск? ми.

В таком незавидном положении оказались немцы с приближением лета. Их резервы были скованы во Франции, Италии и в других оккупированных странах, а те резервы, которыми они располагали в России, уже израсходованы. Немцы потеряли большую часть коммуникаций, идущих параллельно фронту; особенно это можно сказать о южном секторе фронта. Здесь. Группа армий фон Манштейна оказалась разрезанной пополам. Ее левое крыло под командованием самого Манштейна было отброшено к северу от Карпат и там прикрывало Львов и подступы к Силезии. Правое же крыло, под командованием фон Клейста, русские отбросили в Румынию, где оно выполняло задачу не допускать русских к Нижнему Дунаю. Сообщения между обоими крыльями находились в таком состоянии, что стратегически крылья были отделены друг от друга, и поэтому о тактическом взаимодействии не могло быть речи.

Таким образом, вместо трех групп получились четыре основные группы германских армий: группа армий генерала Линдемана на северном, или балтийском, фронте; группа фельдмаршала фон Буша на Центральном, или Белорусском фронте; группа фельдмаршала Моделя, который заменил фон Манштейна, на Львовском фронте и группа фельдмаршала фон Клейста на румынском фронте. Все—эти армии были совершенно недостаточно укомплектованы, и хотя их усилили перед началом детей кампании, но полученные ими пополнения были плохо подготовлены. Тем не менее немцы сделали все возможное, чтобы подготовиться к критическим обстоятельствам. Они считали, что ближайший удар русские нанесут на румынском фронте с целью захвата нефтяных источников в Плоешти, которые имели жизненно важное значение для германской военной экономики.

В противовес своим западным союзникам, которые стремились добиться безоговорочной капитуляции, русские, будучи реалистами, намеревались выиграть не только войну, но и мир. Вот почему с этого времени их действия стали расходиться с действиями их союзников, а положение, в котором находились немцы, в сочетании с русской тактикой давало русским все шансы достигнуть политической цели — захвата Lebensraum в Восточной Европе. Посмотрим, в чем заключалась разница в тактике.

Западноевропейские державы усвоили выдвинутую Наполеоном теорию нанесения удара по главным силам противника и продолжения сражения до уничтожения этих сил. Теория русских состояла в том, чтобы наносить удары до тех пор, пока не иссякнет собственный наступательный порыв или же сопротивление противника не окрепнет настолько, что сделает продолжение наступления невыгодным. Тогда наступление немедленно прекращалось и начиналось на каком—либо другом фронте. Следовательно, тактическая цель русских заключалась в том, чтобы истощить противника, а не уничтожить его, если только уничтожение не сулило обойтись дешево. Территория и протяженность фронта позволяли осуществлять такую тактику в Восточной Европе и, наоборот, ограничивали ее применение на Западе.

Хотя для русских политические соображения все более и более требовали наступать в направлении Вены, являющейся ключом к Центральной, а следовательно, и Восточной Европе, однако русские стали наступать в южном направлении лишь к концу летней кампании. Ясно, что такое решение они приняли по следующим причинам:

1. Коммуникации русских на балтийском и белорусском участках фронта были значительно короче, чем на украинском и румынском. Кроме того, коммуникации на первых двух участках были в лучшем состоянии, потому что там не проводилось ни одного крупного наступления.

2. Зная, что последний из упомянутых четырех фронтов из—за его изолированности можно смять в любой момент, русские считали целесообразным сначала истощить противника на сильных участках, прежде чем нанести удар по слабейшему фронту: им хотелось расчистить дорогу в Вену.

При нанесении удара группировка русских была следующей: Карельский фронт генерала Мерецкова; Ленинградский фронт генерала Говорова; 1–й Прибалтийский фронт генерала Баграмяна; 2–й Прибалтийский фронт генерала Еременко; 3–й Прибалтийский фронт генерала Масленникова; 1–й Белорусский фронт генерала Рокоссовского; 2–й Белорусский фронт генерала Захарова; 3–й Белорусский фронт генерала Черняховского; 1–й Украинский фронт маршала Конева; 2–й Украинский фронт генерала Малиновского; 3–й Украинский фронт генерала Толбухина и 4–й Украинский фронт генерала Петрова. Всего русские имели по меньшей мере, 300 дивизий, или 4,5 млн. человек, что в 10 раз больше тех сил, которые Наполеон привел в Россию в 1812 г.

Этой могучей армии противостояло около 200 германских дивизий, но многие из них сохранили только костяк: большинство дивизий оставались недоукомплектованными. Общая их численность, по—видимому, была менее 1,5 млн. человек. Если в личном составе превосходство русских было три к одному, то в материальной части (танки, артиллерия, самолеты и прочее) оно было примерно пять к одному. Несмотря на это, русские не были так хорошо оснащены, как их союзники. Вследствие этого война на Востоке Европы оставалась более примитивной, нежели на Западе.

Вкратце план русских на лето преследовал цель уничтожать фронт немцев по секторам, начиная с финского фронта, чтобы очистить свой правый фланг и освободить Балтийский флот. Дождавшись начала вторжения во Францию, генерал Говоров, командовавший Ленинградским фронтом, 10 июня начал наступление на Карельском перешейке, прорвал линию Маннергейма и 20 июня овладел Выборгом. Фактически это привело к окончанию кампании, потому что, хотя военные действия не прекращались до сентября, секретные переговоры об окончании русско—финской войны уже велись.

Через три дня после падения Выборга началось главное наступление трех белорусских фронтов и 1–го Прибалтийского фронта. Под прикрытием мощного артиллерийского огня в наступление двинулось более 100 дивизий. Удар был направлен на 4–ю и 9–ю армии фельдмаршала Буша, которые удерживали «ежи» Витебска, Орши, Могилева и Жлобина, а так же оборонительные полосы между этими пунктами. Русские планировали окружить весь район в треугольнике Витебск, Жлобин, Минск, а также овладеть и «ежами». 1–й Прибалтийский фронт генерала Баграмяна прорвал оборону немцев севернее Витебска, 3–й Белорусский фронт Черняховского прорвался севернее Орши, 2–й Белорусский фронт Захарова прорвался севернее Могилева, а 1–й Белорусский фронт Рокоссовского штурмом овладел Жлобином. В конце июня русские захватили все четыре «ежа»: Витебск — 26–го, Оршу — 27–го, Могилев — 28–го и Жлобин 29–го. 30 июня русские уже угрожали Минску с направления восточнее Борисова и со стороны города Осиповичи, в районе которого была окружена и уничтожена значительная часть 9–й немецкой армии. Вслед за форсированием Березины начался второй этап действий. Теперь стояла цель захватить Минск. После ожесточенного боя 1 июля пал Борисов. Затем немцы эвакуировали Минск, и 3 июля в город вступили русские. 4 июля войска фронта Баграмяна штурмом взяли Полоцк. В этот же день русские пересекли польскую границу 1939 г.

После взятия Минска Рокоссовский двинулся на Барановичи, 7 июня пробился в город и затем повел наступление на Белосток, в то время как на север от него Черняховский двинулся на Ригу. 10 июня Черняховский окружил Вильнюс и на третий день овладел им. Еще через три дня его подвижные колонны ворвались в Гродно и захватили плацдарм на другом берегу Немана, у городка Алитус. Этим открывалась дорога в Восточную Пруссию.

К середине июля русские коммуникации чрезвычайно удлинились, и наступление стало ослабевать. Тогда русское верховное командование перенесло главную тяжесть наступательных действий в Латвию и в направлении Львова.

Наступление в Латвии начал 12 июля 2–й прибалтийский фронт генерала Еременко. Развернувшись к северу от фронта Баграмяна, он прорвал оборону немцев у Опочки и вышел во фланг укрепленного района у Острова, которым 21 июля овладел 3–й Прибалтийский фронт Масленникова. Затем 23 июля был взят Псков. Между тем Еременко занял Лудзу и вышел на главную дорогу Остров—Даугавпилс.

Далее, 26 и 27 июля пали Даугавпилс, Резекне, Шауляй и Нарва. Первые два города занял Еременко, третий — Баграмян, а четвертый — Говоров.

Занятие Шауляя, который находится почти в 150 милях к западу от Даугавпилса, было осуществлено подвижной танковой колонной генерала Обухова, который сразу после занятия города двинулся прямо на север и 31 июля, застигнув в Елгаве немцев врасплох, выбил их из этого важного железнодорожного узла. Продолжая с боями двигаться далее на север, он 1 августа занял Тукумс и таким образом перерезал единственную остававшуюся у Лнндемана железную дорогу в Германию. Одновременно Баграмян захватил южнее Риги пункты Бауска и Биржай.

Это смелое наступление привело к замене Линдемана генералом Шернером, который 16 августа ударил на Шауляй 3 танковыми и 1 пехотной дивизией. Хотя ему не удалось взять обратно Шауляй, он все же заставил русских уйти из Тукумса. Выбить же русских из Елгавы он также не смог и благоразумно начал выводить свои войска из Эстонии и Латвии.

Между тем на Львовском фронте уже началось более сильное наступление. Главной его целью было овладение Львовом путем двустороннего охвата, двигаясь с востока на Злочев и с севера в направлении Каменка, Рава—Русская. Эти действия 16 июля начал 1–й Украинский фронт маршала Конева. Каменку и Злочев русские взяли 17 июля, и, хотя немцы приложили все усилия, чтобы удержать Броды, город пал на следующий день, а 20 июля Конев взял Раву—Русскую.

На правом крыле наступления Конева в 60 милях к северу от Каменки 20 июля колонны выдвинулись западнее Владимир—Волынского. Достигнув реки Сан, они форсировали его в пунктах Рудник и Лезайск и оттуда двинулись на Сандомир. 2 и 3 августа они форсировали Вислу у Баранова. 10 августа немцы нанесли сильный контрудар, но русские удержали позиции. 18 августа был взят Сандомир, и здесь русские создали плацдарм и соединили его с плацдармом у Баранова.

Тем временем Рокоссовский, уже занявший Ковель, выслал оттуда сильную подвижную колонну, которая застала врасплох 2–ю германскую армию и 21 июля вышла к реке Буг на широком фронте. Эта колонна пересекла реку в Опалине, захватила 22 июля Холм и 23 июля — Люблин.

В то время как развивалось это чрезвычайно важное наступление, Конев пробивался к Львову. 24 июля русские достигли дороги Львов—Перемышль в пункте, расположенном примерно в 50 милях к западу от Львова, а на следующий день взяли Львов. Эта потеря привела к замене фельдмаршала фон Буша фельдмаршалом Моделем. От Львова Конев продолжал наступать на запад и 28 июля взял Ярослав, после чего Модель оставил Сан. Затем Конев продвинулся к Жешуву и занял его. В это же время юго—западнее Львова был взят Самбор и установлен контакт с 4–м Украинским фронтом генерала Петрова, который действовал теперь левее 1–го Украинского фронта. Петров 29 июля занял Долину, а 5 августа захватил Стрый, что привело к оккупации русскими 7 и 8 августа нефтепромыслов у городов Дрогобыч и Борислав.

Действия в Белоруссии снова начал 2–й Белорусский фронт Захарова. Войска двинулись на Белосток и заняли его 28 июля, в то время как Рокоссовский наступал на Брест и после ожесточенных боев занял его в этот же день. В то время, когда велось это наступление, подвижные войска 1–го Белорусского фронта, двигаясь от Люблина, 26 июля заняли Демблин и, быстро двигаясь оттуда на север, захватил Отвоцк и Радзимин; первый пункт находится в нескольких милях к юго—востоку, а второй — в нескольких милях к северо—востоку от Варшавы. Это произошло 31 июля. На следующий день польская подпольная армия под командованием генерала Бур—Коморовского, считая, что Варшава вот—вот падет, поднялась на борьбу с немцами. В этот же день 3–й Белорусский фронт Черняховского форсировал Неман и взял Ковно.

Вследствие того, что колонны Рокоссовского были сильно разбросаны, Модель хотел воспользоваться этим и между 1 и 10 августа в окрестностях города Седлец нанес контрудар, но большого успеха не имел. Видя угрозу своему левому флангу со стороны Захарова, который 30 июля взял Бельск и продвигался на запад, Модель отошел в Прагу (восточный пригород Варшавы) и 15 августа начал ряд сильных контратак против Захарова. Таким путем он на месяц задержал своего противника. В это время Рокоссовский захватил на северо—востоке от Варшавы Город Тлущ, а Захаров взял Остров. В начале сентября Захаров двинулся к линии Остроленка, Вышкув, занял Вышкув 3 сентября, а 12 сентября завершил свои действия, штурмом овладев Ломжей. Одновременно Рокоссовский утвердился 15 сентября в Праге. Так окончилась летняя кампания на центральном участке фронта.

К середине августа положение немцев стало до крайности отчаянным. В Польше противник стоял на границе Восточной Пруссии, в восточных пригородах Варшавы и в Центральных Карпатах. Во Франции 7–я немецкая армия и значительная часть 15–й армии, которая бросила войска на усиление 7–й, были разбиты в фалезском мешке, а на берегу Ривьеры высаживалась 7–я американская армия. В Италии германские войска отступали от Флоренции. Общий развал казался неизбежным, его ожидали и предсказывали. Но лозунг безоговорочной капитуляции требовал общего разгрома. Поэтому война продолжалась. Русские армии выполнили свою задачу на польском фронте. Новый удар на Востоке был нанесен по Румынии.

8–я и 6–я германские армии были развернуты в Молдавии и Бессарабии. Вместе они насчитывали около 25 дивизий, в каждой из которых было, вероятно, менее 6 тыс. человек. Немецкие дивизии поддерживали 15 или 16 румынских дивизий, которые стали совершенно ненадежными. Усилить эти армии не представлялось возможным только из—за нарушения коммуникации, но и из—за отсутствия пополнений.

План русских снова предусматривал двусторонний охват. С севера от Ясс 2–й Украинский фронт Малиновского должен был пробиться через 8–ю немецкую армию и двигаться на юг против левого фланга и в тыл 6–й немецкой армии, в то время как 3–му украинскому фронту Толбухина предстояло форсировать Нижний Днестр, прорваться на левом фланге 6–й армии и соединиться с Малиновским. Короче говоря, замышлялось окружение 6–й армии.

Толбухин уже создал два небольших плацдарма на западном берегу Днестра: в Григориополе и напротив Тирасполя. Он искусно усилил их и 20 августа начал наступление, нанося главный удар с тираспольского плацдарма. Успех последовал немедленно, ибо румыны оставили позиции и побежали. После этого колонны Толбухина, почти не встречая сопротивления, устремились на северо—запад и юго—запад. Тем временем Малиновский нанес удар по 8–й армии, выбил немцев из Ясс и 23 августа занял город.

Эти удары окончательно сломили сопротивление румын, ибо в день падения Ясс король Румынии Михай арестовал маршала Антонеску, лишил власти правительство Антонеску, сформировал новое правительство во главе с маршалом Санатеску и предложил свою помощь Объединенным Нациям при условий, что Трансильвания будет возвращена Румынии. Этот переворот, несомненно, был заразнее подготовлен при консультации с союзными державами, ибо еще в марте в Каире был установлен контакт между представителем короля князем Барбу Сирбеем и представителями союзников. 2 апреля г—н Молотов выступил по радио:

«…Советское Правительство, — сказал он, — заявляет, что оно не преследует цели приобретения какой—либо части румынской территории (кроме Бессарабии) или изменения существующего общественного строя Румынии и что вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением противника»[[404]

Хотя это было очень далеко от требования безоговорочной капитуляции, однако «в Лондоне и в Вашингтоне тепло приветствовали» такое заявление.

От Ясс Малиновский двигался на Гуси, перерезав путь отступления 6–й армии. В Леово он соединился с правым крылом войск Толбухина, а к 25 августа основная масса 6–й армии была окружена в районе Кишинева и вскоре после этого уничтожена. Вслед за этим король Михай объявил войну Германии. На следующий день левое крыло Толбухина вступило в крепость Измаил, в дельте Дуная, а 27 августа русские заняли Галац.

Тем временем Малиновский продолжал наступать в южном направлении и 29 августа достиг нефтяного района Бузэу, 30 августа занял Плоешти и на другой день вступил в Бухарест.

Так значительно эффективнее, чем можно было добиться какими угодно стратегическими бомбардировками, у Германии были отняты основной источник снабжения натуральной нефтью и вся румынская пшеница.

26 августа вышла из войны Болгария. После этого немцы начали поспешно эвакуироваться из Греции.

16 сентября русские заняли Софию. Установив полный контроль над Румынией и Болгарией, они затем начали «отдельную, независимую операцию вверх по долине Дуная, конечной целью которой было покорение Венгрии и вторжение в Австрию».[405]

7. Стратегические бомбардировки Германии в 1944–1945 гг.

Сразу же после того, как генерал Эйзенхауэр развернул свой штаб в Лондоне, чтобы организовать вторжение во Францию, он взялся за рассмотрение того, что может быть названо «третьим фронтом». Так как он не верил, что Германию можно победить одними воздушными бомбардировками, он согласился на то, чтобы в течение подготовительного периода и самого вторжения стратегические бомбардировки оставались под независимым командованием и играли роль отдельного фронта.

20 января, когда этот важный вопрос, По—видимому, впервые возник, руководство стратегическими бомбардировками из Англии находилось в руках объединенного англо—американского комитета начальников штабов. В еще большей мере они зависели от стратегии английского военного кабинета, главной целью которого было, как мы видели, разрушение германской промышленности и деморализация германского народа.

Предложение Эйзенхауэра поставить стратегические бомбардировки под его собственный контроль, По—видимому, встретило серьезные возражения со стороны английского министерства авиации.[406] Тем не менее при поддержке генерала Маршала в конце концов был достигнут компромисс. Хотя фактически в распоряжение Эйзенхауэра и не была передана английская и американская бомбардировочная авиация, однако ему представлялось право контролировать действия английских и американских воздушных сил по своему усмотрению с того момента, когда план вторжения будет согласован, и затем в ходе самого вторжения.[407]

Далее нужно было решить, какие объекты являются наиболее выгодными для авиации. Продолжать истребление германского населения, разрушать города, наносить удары по промышленным центрам было очевидно глупо. Генерал Арнольд писал: «Вопреки господствующим убеждениям, вся промышленность отнюдь не является абсолютно необходимой воюющей стране. Даже сильное разрушение промышленности может не отразиться на полевых армиях воюющего государства в течение 20 лет, а то и больше».[408] В конце концов было решено в первую очередь бомбить систему транспорта и заводы синтетического горючего. Командующий стратегической авиацией США генерал—лейтенант Карл Спаатс настаивал на сосредоточении усилий против заводов, в то время как главный маршал авиации Теддер предлагал продолжать налеты на германские железные дороги. Доводы его были таковы: если удастся нарушить железнодорожное движение, то немцам придется передвигаться по шоссейным дорогам, что значительно медленнее; кроме того, на шоссе войска будут представлять великолепный объект для ударов с воздуха. Бомбардировка транспорта — это единственная реальная возможность быстро дезорганизовать противника, в то время как бомбардировка заводов горючего может не ощущаться в течение нескольких месяцев. 30 марта предложение Теддера было принято, и оно, несомненно, было правильным. В списке объектов стратегических бомбардировок на первое место был поставлен транспорт, а заводы синтетического горючего — на второе. Наконец—то стратегические бомбардировки должны были стать, хотя бы на время, действительно стратегическими.

Как мы уже видели, в течение подготовительного периода и во время вторжения главная цель авиации заключалась в том, чтобы нарушить все железнодорожное движение между Германией и Нормандией, а так как фронт перемещался в восточном направлении, то и налеты на железные дороги и водные пути распространялись все далее на гитлеровскую Германию, пока к октябрю не был парализован почти весь транспорт Западной Германии. Это катастрофически повлияло также на доставку угля, которая составляла почти 40 % германских железнодорожных перевозок. В отчете американского Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок мы читаем:

«Оборот угольных вагонов в Эссенском округе, достигавший в январе 1944 г. 21 400 вагонов в день, упал в сентябре до 12 тыс., из которых только 3–4 тыс. вагонов предназначалось для дальних перевозок. Доставка угля в Кельнский округ фактически была прекращена. Разрушение транспорта в других округах, находящихся за пределами Рура, скоро стало мешать возвращению угольных вагонов на место погрузки. К ноябрю поставки угля заводам в Баварии снизились почти на 50 %, а зимой положение продолжало ухудшаться. Снабжение северных районов продолжало оставаться удовлетворительным. К январю 1945 г. перевозки угля в Рурской области снизились до 9 тыс. вагонов в день. В конце концов в феврале в Рурской области перевозки почти полностью прекратились. Тот уголь, который был погружен, конфисковывался железнодорожной администрацией, чтобы снабдить топливом паровозы. Несмотря на это, запасы угля на железных дорогах снизились. В октябре 1944 г. имелся запас на 18 дней, а в феврале 1945 г. угля оставалось только на четыре с половиной дня. К марту в некоторых южных округах запас угля был менее чем на один день, и там, где имелась возможность организовать дополнительные перевозки, паровозы простаивали из—за недостатка угля»[[409]

Горючее Германия получала в основном из двух источников: 1) с румынских и венгерских нефтепромыслов; 2) с 18 заводов синтетического горючего в самой Германии.[410] Американские бомбардировщики впервые совершили налет на нефтеочистительные заводы в Плоешти в августе 1943 г.; бомбардировка повторилась в апреле 1944 г. Однако результаты были недостаточными. В августе 1944 г., как было сказано выше, русские заняли эти нефтепромыслы. Вследствие этого зависимость Германии от производства синтетического горючего в дальнейшем возросла как никогда.

12–13 мая союзная авиация совершила предварительные налеты на заводы в Лейна, Болене, Бруксе (близ Праги) и в Пелитце.[411]

28 мая отмечено другое нападение на заводы в Лейне, Цейтце, Лютцендорфе и Кенигсборне. В нападении участвовало огромное количество американских бомбардировщиков в сопровождении почти 2 тыс. истребителей. Однако главный удар авиация нанесла только после высадки в Нормандии. К июлю все крупные заводы были повреждены. Если в мае эти заводы производили 316 тыс. т продукции в месяц, то в июне месячное производство упало до 107 тыс. т, а к сентябрю — до 17 тыс. т. Производство авиационного горючего снизилось до 175 тыс. т в апреле, до 30 тыс. т в июле и до 5 тыс. т в сентябре. Хотя эти заводы восстанавливались с замечательной быстротой, однако настойчивые налеты сделали свое дело. Например, на большой завод в Лейне было сделано 22 налета (20 — силами 8–й воздушной армии США и 2 — английской авиацией), совершено 6552 самолетовылета бомбардировщиков и сброшено 18 328 т бомб. В результате завод работал на 9 % своей полной производственной мощности.

«Снижение производства горючего, — говорится в отчете, — сказывалось и во многих других областях. В августе 1944 г. окончательная проверка авиационных моторов была сокращена с двух часов до получаса. Из—за недостатка горючего тренировка летчиков, и так уже уменьшенная, снова сократилась. Летом подвижность германских танковых дивизий все более ограничивалась в результате боевых потерь, возраставших транспортных трудностей, а также падения производства горючего. К декабрю, по свидетельству Шпеера, недостаток горючего стал, катастрофическим, 16 декабря 1944 г., когда немцы предприняли свое отчаянное контрнаступление, запасы горючего у них были далеко недостаточны для обеспечения действий. Немцы рассчитывали захватить запасы союзников. Им это не удалось, и многие танковые части остановились, когда они израсходовали горючее…

Нехватка горючего давала себя знать также и на Восточном фронте. Победа русских в Силезии в феврале и марте 1945 г. ускорилась из—за отсутствия у немцев горючего. 1200 танков, сосредоточенных немцами на барановском плацдарме, чтобы удержать позиции, не могли двинуться из—за отсутствия горючего и были разгромлены. По признанию маршала Сталина, бомбардировки заводов синтетического горючего играли важную роль в ускорении русских побед»[[412]

Бомбардировочные налеты на германские заводы, производившие горючее, в огромной степени снизили также производство синтетического азота, метанола (и тот и другой применяются в производстве бризантных взрывчатых веществ; азот, кроме того, используется в производстве удобрений) и синтетического каучука. Выпуск каучука снизился примерно в 6 раз по сравнению с максимальным уровнем производства в военное время, достигавшим 12 тыс. т в месяц.

Однако странным является следующее обстоятельство. В Германии, как указывается в отчете американского Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок, был только один завод по производству диброэтана, который выпускал этиловую жидкость, «эту необходимейшую составную часть высококачественного авиационного бензина… настолько нужную, что без нее не летает ни один современный самолет», тем не менее, этот единственный завод никогда не подвергался бомбардировкам, хотя он был «в высшей степени уязвим с воздуха».[413]

Следовательно, больший ущерб германским военно—воздушным силам можно было нанести путем бомбардировки этого единственного объекта, чем всеми опустошительными налетами на авиационные заводы, вместе взятые.

Этиловая жидкость была «стержнем» всей проблемы. Однако она была оставлена без внимания. Видимо, если в наш технический век солдаты и летчики не мыслят технически, они приносят больше вреда, чем пользы.

Так или иначе, из всего сказанного должно быть ясно, что экономическое наступление становится действительно стратегической военной операцией, когда оно направлено против источников промышленной и военной мощи и средств транспорта. Если бы г—н Черчилль и министерство авиации использовали свою бомбардировочную авиацию, исходя из этих очевидных фактов, то союзникам была бы оказана значительно большая помощь, чем та, которую они получили в результате бессмысленных бомбардировок городов и индустриальных центров. И тем не менее даже в последний год войны руководители, несомненно, не понимали что представляют собой настоящие стратегические бомбардировки, ибо как раз в этом году бомбардировки стали всеобщими.[414] По—видимому, это произошло вследствие того, что к тому времени самолетов стало так много, что нужно же было найти им применение. Выпуск самолетов намного превышал количество, необходимое, чтобы парализовать транспорт противника и остановить производство синтетического горючего. Зачастую самолеты применяли неоправданно. Например, при бомбардировке Кельна в течение последних четырех дней октября 1944 г. на развалины города было сброшено 9 тыс. т бомб; английские бомбардировщики «летали таким тесным строем, что столкновение в воздухе казалось более вероятным, чем поражение огнем зениток».

Опустошение продолжалось и достигло высшей точки 13 февраля 1945 г., когда был разрушен Дрезден. Ночью 800 английских бомбардировщиков в два приема обрушили на центр города 650 тыс. зажигательных бомб вперемешку с фугасными весом 4 тыс. и 8 тыс. фунтов. На следующий день продолжала налеты большая часть 1350 американских бомбардировщиков в сопровождении 900 истребителей; 15 февраля эту задачу приняли на себя еще 1100 американских бомбардировщиков. В это время город наводнили десятки тысяч беженцев, которые поспешно уходили от наступающих армий маршала Конева. Поэтому бойня была ужасной. Погибло 25 тыс. человек, насчитывалось 30 тыс. раненых. Центральная часть города на площади 6 кв. миль превратилась в развалины; было совершенно разрушено 27 тыс. жилых и 7 тыс. общественных зданий.

Предлогом для оправдания этого акта вандализма служило то, что союзникам якобы важно было помешать немцам использовать Дрезден, являвшийся узлом железных и шоссейных дорог, для спешной переброски войск с целью остановить наступление русских. Однако, чтобы нейтрализовать эти коммуникации, было достаточно непрерывно бомбить выходы из города, другими словами, держать город в авиационной осаде, вместо того, чтобы засыпать его бомбами.

Одновременно с налетами на Дрезден совершалось много и других налетов. В течение последних 36 час. дрезденской катастрофы от 12 тыс. до 13 тыс. самолетов, базировавшихся в Англии, Италии, Голландии, Бельгии и Франции, сбросили 14 тыс. т бомб на другие объекты. И так продолжалось до конца войны.

Каков же конечный результат этих варварских разрушений? В то время, когда первый и второй фронты наступали, чтобы выиграть войну, третий фронт подрывал основы того мира, который наступил бы после войны, ибо города. а не кучи щебня являются фундаментом цивилизации.

8. Появление самолетов—снарядов и ракет дальнего действия

Германские стратегические бомбардировки Англии в целом оказались также бессмысленными, как и английские и американские бомбардировки Германии до весны 1944 г. Они оправдывают свое название «стратегических» только во время «битвы за Англию». Хотя частной и общественной собственности был причинен значительный ущерб, однако военные объекты пострадали мало, не считая морских портов. Даже в портовых районах урон ни в каком смысле не являлся серьезным. В течение августа — декабря 1940 г. было убито 22744 и~ ранено 30 498 человек.

За январь — май 1941 г. потери составили 19 576 человек убитыми и 19 177 ранеными. После июня 1941 г. немцы были слишком заняты в России, чтобы даром тратить дорогие снаряды на невыгоувыдные цели.

В июне в Англии было убито только 399 человек и 461 ранено. За исключением случайных налетов и так называемых рейдов «по Бедекеру» в апреле и мае 1942 г. на Эксетер, Бат, Норвич, Кентербери и Йорк в отместку за бомбардировку Любека, Ростока и других городов фактически никаких стратегических бомбардировок не было. Лишь в ночь на 13 июня 1944 г. в Англии разорвались первые снаряды Фау–1 (Vergeltungswaffe Ein).[415]

Хотя английская пресса в целях пропаганды писала об этом новом оружии пренебрежительно, однако оно положило начало тактической революции, столь же важной как и те, которые следовали за изобретением самолета и танка.

В 1931 г., описывая этот тип снаряда, я указывал, что «центральной проблемой будущих военных действий является даже не электрификация, а исключение человеческого элемента… Вся история развития оружия свидетельствует о тенденции свести к минимуму участие человека, а конечным результатом развития, видимо, будет робот, повинующийся человеку, управляющему им издалека». Говоря об этих роботах, я писал:

«Ими будут управлять по радио… Только прямым попаданием можно будет повергнуть их на землю. В противном случае, не имея души и нервов, они без страха будут устремляться к цели и поражать ее. Атака этих чудовищ будет ужасной. Чудовища — слепые, глухие и немые. Чудовища — из стали и взрывчатых веществ. Они не могут ни гневаться, ни радоваться, и, тем не менее, они несут смерть и разрушения»[[416]

Влияние Фау–1, как предполагали, — в основном психологическое, порождающее инстинктивный страх перед машиной, не подчиняющейся человеческому контролю, перед оружием, которое нельзя запугать. Такой аппарат кажется сверхъестественным. Человек так привык сражаться с человеком, что чувствует себя беспомощным перед лицом лишенного крови и нервов «создания», которое можно разрушить, но убить нельзя.

«Таймс» называла Фау–1 «новым проявлением ненависти к острову, мешающему агрессору осуществлять его планы», а газета «Дейли мейл» — «леденящим кровь пугалом». Однако, несмотря на преуменьшение силы нового оружия, английское правительство было чрезвычайно встревожено его применением. Так или иначе, уже 18 июня, менее чем через две недели после вторжения в Нормандию, приоритет над всеми другими объектами был отдан бомбардировкам площадок для запуска Фау–1.

Фау–1, или летающая бомба, как обычно американцы и англичане называли этот снаряд, представлял собой беспилотный реактивный самолет с гиростабилизатором; управление осуществлялось при помощи механических приспособлений, а не по радио. Размах крыльев Фау–1 достигал 16 футов, общая длина составляла 25 футов 4 дюйма и ширина — 2 фута 8,5 дюйма. Снаряд имел головную зарядную камеру, вмещавшую 1 тыс. кг взрывчатки, развивал максимальную скорость 350–400 миль/час и действовал в радиусе 150 миль.

Фау–1 применяли не против портов вторжения, а главным образом для деморализации англичан и укрепления морального духа немцев.

В период с 12 июня и до сентября, когда во Франции были созданы пусковые станции, в Англию было запущено около 7400 снарядов Фау–1, позднее против Англии было выпущено около 800 Фау–1 из Голландии с земли или с бомбардировщиков «Хейнкель». Из первых 7400 снарядов около 2300 достигли района Лондона. С октября 1944 г. по март 1945 г, немцы выпустили около 7800 снарядов против объектов на континенте, главным образом против Антверпена. Потери в Англии с июня до сентября составили 5 649 человек убитыми и 16 194 ранеными. Менее страшным психологически, ибо его приближение было незримым и бесшумным, но с большими возможностями в будущем, чем у летающей бомбы, был снаряд Фау–2, или дальнобойная ракета. Немцы экспериментировали с этим снарядом приблизительно с 1927 г. Длина его 47 футов, вес 15 т., зарядная камера вмещает 1 т взрывчатки; как объявлено, максимальная скорость Фау–2 составляет 3500 миль/час, а максимальная дальность полета — 200 миль. Снаряд поднимается на высоту 70 миль. Конструкция снаряда сложная, точность стрельбы недостаточная. Иногда он уходил от точки прицеливания на расстояние до 15 миль. В период с января по август 1944 г. немцы выпускали в месяц по 50–300 таких снарядов, а позднее — около 700. В качестве горючего как для Фау–1, так и для Фау–2 употреблялись концентрированная перекись водорода, жидкий кислород и гидрат гидразина.

Первый снаряд Фау–2 упал в Англии в Чизвике 8 сентября 1944 г. и последний — в Орпингтоне, южнее Лондона, 27 марта 1945 г. Всего достигло Англии, главным образом Лондона, приблизительно 1100 снарядов. По объектам на континенте, в основном по Антверпену, было выпущено 1675 снарядов. Потери в Англии, приписываемые Фау–2, составили 2754 убитыми и 6524 ранеными.

В качестве противодействия союзники начали еще в августе 1943 г. бомбардировку пусковых станций Фау–1 и их складов во Франции. В течение 13 месяцев на эти объекты было сброшено приблизительно 100 тыс. т бомб, что составляет 9 % общего веса бомб, сброшенных союзной авиацией в этот период. В августе 1943 г. налетам авиации подверглась также опытная станция Фау–1 и Фау–2 в Пеенемюнде, но это не отразилось на ходе экспериментальных работ. Годом позже провели еще три налета, и хотя на этот раз станция была серьезно повреждена, но, по—видимому, работа над Фау–1 уже была завершена.

«Подверглись бомбардировке только 2 из 10 заводов, выпускавших разбавленную перекись водорода. Налеты вызвали остановку заводов только на несколько дней. Большой завод, производивший концентрированную перекись водорода в Бад—Лаутерберге, бомбардировкам не подвергался. Не бомбили также и важный завод в Герстгофене, который изготовлял гидрат гидразина. Все эти заводы были чрезвычайно уязвимы. Производство было необычайно сконцентрировано».[417]

Как только начался обстрел снарядами Фау–1, ответные меры состояли не только в бомбардировке стартовых площадок, была создана система обороны с использованием зенитной артиллерии, истребителей и аэростатов заграждения. Зенитная артиллерия была установлена на побережье Кента и Суссекса, аэростаты заграждения ставились в 20–25 милях южнее Лондона, а истребители действовали в промежутке между ними. В течение первой недели обстрела уничтожено в воздухе 33 % снарядов, а в последнюю неделю — 70 %.

Хотя оба типа оружия были не более чем снаряды, начиненные взрывчатым веществом, однако их появление совершило революцию в военном искусстве. Ведь при их применении роль человеческого элемента фактически сводится к минимуму, который уже невозможно уменьшить. Кроме того, солдат здесь заменен техником, который может действовать этим оружием, будучи в полной безопасности, в сотнях миль от фронта или от обстреливаемого объекта.

Как только будет найдено горючее, более экономичное, нежели применявшееся до сих пор для экспериментальных или других целей, революцию, совершенную Фау–2, надо будет искать не столько в области снарядов, сколько в области реактивных двигателей, которые не нуждаются в воздухе для своего полета. Это добавит новую сферу движения к тем, которые существуют, — движение в пустоте. Возможность этого представляет собой революцию, может быть, более значительную, чем та, которую совершил аэроплан: она поднимает войну в безвоздушное пространство.

Глава девятая. Союзники окончательно завоевывают инициативу в Европе

1. Вторжение в Южную Францию и война в Италии

Следует иметь в виду, что вторжение в Нормандию планировалось как главная часть комбинированной операции, меньшей частью которой являлось вторжение в Южную Францию. Идея заключалась в том, чтобы вторжением в Южную Францию ослабить германское сопротивление вторжению в Нормандию, а в случае успеха обеих операций последовал бы удар с двух направлений и окружение немецких войск во Франции.

В августе 1943 года, когда на Квебекской конференции эта двойная операция была впервые предложена, вторжения в Италию еще не было, а в ноябре того же года, когда ее, утвердили на Каирской конференции, ожидалось, что кампания в Италии окончится до 1 мая 1944 г., то есть до назначенного для вторжения во Францию срока. Но, как мы уже видели, этого не случилось. В результате в феврале 1944 г. стало ясно, что нехватка ресурсов не позволяет одновременно вести крупную кампанию в Италии и готовить два больших вторжения во Францию. Во—первых, не было достаточного количества десантных судов и, во—вторых, недоставало войск. Вследствие того, что президент Рузвельт и премьер—министр Черчилль обещали маршалу Сталину в Тегеране не отвлекаться от второго фронта, предполагавшуюся десантную операцию в Бенгальском заливе отменили, чтобы сэкономить десантные средства. Кроме того, как уже указывалось, решили перебросить основную массу десантных средств из Средиземного моря в Ла—Манш. Вот почему генерал Вильсон, который в качестве главнокомандующего на Средиземноморском театре отвечал за предполагавшееся вторжение в Южную Францию, предложил отказаться от этой операции и вместо этого во всю силу вести войну в Италии. Далее он предложил после взятия Рима и его аэродромов предоставить ему достаточные средства для десантных действий на итальянском побережье с целью избежать лобовых атак вдоль Апеннинских гор.

Затем стало очевидным, что наступление на Рим обещает быть более длительным, чем сначала думали. Поэтому Вильсон информировал объединенный комитет начальников штабов, что осуществить вторжение в Южную Францию раньше 15 августа нельзя и что эта отсрочка увеличивает его сомнения в правильности решения поручить ему «специальную операцию в надежде, что она больше, чем что—либо иное, поможет вторжению во Францию из Англии».[418]

Вскоре вся эта проблема окончательно усложнилась из—за Италии. Хотя итальянская кампания была в разгаре, спустя 10дней после занятия Рима, Вильсон получил инструкцию приказать Александеру отвести 6–й американский корпус (3–я, 36–я и 45–я дивизии), французские экспедиционные силы (7 дивизий), значительную часть авиации, а также ряд других частей, для того чтобы приступить к формированию 7–й американской армии для вторжения в Южную Францию. Предполагалось, что армией будет командовать генерал—майор А. Пэтч. Однако никто, невидимому, не знал, какова будет общая обстановка через два месяца, то есть 15 августа.

Объединенный комитет начальников штабов предложил начать действия в любом из трех пунктов: 1) в Южной Франции; 2) в Западной Франции; 3) в северной части Адриатического побережья.

Вильсон и его командующие пришли к четвертому варианту решения. Они предложили отдать все наличные и ожидающиеся средства генералу Александеру с целью продолжить его наступление через рубеж Пиза, Римини (Готская линия) в долину По и поддержать это наступление десантными действиями на полуострове Истрия «для обеспечения выхода через Люблянский проход на равнины Венгрии». Вильсон пишет:

«Вполне возможно, что такой вариант действий дал бы решающий результат, обеспечил бы самую мощную косвенную поддержку операции генерала Эйзенхауэра во Франции, вынуждая немцев перебрасывать соединения с Запада, чтобы отразить новую угрозу…».[419]

«Но генерал Маршалл, — продолжает Вильсон, — сообщил мне, что генерал Эйзенхауэр требует этих действий с целью получить дополнительные французские порты, чтобы быстрее перебросить союзные войска во Францию и развернуть их там на более широком фронте, что в Соединенных Штатах имеется от 40 до 50 дивизий, которые нельзя доставить во Францию с желательной быстротой и которые невозможно снабжать через порты северо—западной Франции…»[[420]

Короче говоря, Эйзенхауэр хотел теперь захватить большой порт. По этому поводу генерал Вильсон пишет:

«Я признал, что мнение генерала Маршалла о необходимости захвата крупного порта в Южной Франции явилось для меня новым фактором первостепенной важности, но перемена направления наших действий с такой целью подразумевала, казалось мне, намерение разгромить Германию в течение первой половины 1945 г., вместо того чтобы использовать возможности победить ее до конца 1944 г… Хотя английские начальники штабов в начале поддерживал и мое предложение, однако требования генерала Эйзенхауэра, естественно, были решающими, и 2 июля я получил директиву… высадить войска в Южной Франции, если возможно, 15 августа»[[421]

Для высадки выбрали участок побережья между пунктами Кавалер и Агэй. Ожидалось, что значительную помощь окажут отряды маки (французские партизаны), которых в Южной Франции было около 24 тыс. человек, и, кроме того, к 1 августа предполагалось вооружить еще 53 тыс. человек. Десантным войскам противостояли 10 германских дивизий, из которых только 3 находились на побережье.

7–я армия также насчитывала 10 дивизий (6–й американский корпус и 2 французских корпуса). В первом эшелоне высаживался 6–й корпус, имея на правом фланге 36–ю, в центре у Сен—Максима 45–ю и на левом фланге 3–ю дивизии. Общее количество самолетов, находившихся в распоряжении генерала Вильсона, достигало 5 тыс., из которых 44 эскадрильи базировались на Корсике на 14 аэродромах.

Главными портами погрузки были Неаполь и Оран. В переброске десанта участвовало 2100 судов.

Авиационная подготовка началась еще 28 апреля и продолжалась до 10 августа. За это время на Южную Францию было сброшено 12,5 тыс. т бомб. В течение последних пяти дней авиационной подготовки стратегическая воздушная армия сосредоточила удары по коммуникациям противника вдоль линии Баланс, Гренобль, Монмельян, а тактическая — по мостам через Рону южнее Валанса.

Вторжение началось в 00 час. 30 мин. 15 августа. В этот час разведчики—парашютисты вылетели с аэродромов в районе Рима, а в 2 часа 15 мин. утра приземлились на французском берегу. Несколько позже за ними последовали 396 транспортных самолетов, которые в 4 часа 15 мин. утра очень точно сбросили парашютистов и грузы. Затем в 7 час. 10 мин. утра по участкам высадки был открыт сильный огонь корабельной артиллерии и начата ожесточенная авиационная бомбардировка, в которой участвовали самолеты 9 авианосцев. Наконец, в 8 час. утра начал высадку первый эшелон десанта.

Противник был застигнут врасплох. Высадка прошла чрезвычайно успешно. На другой день к полудню все 3 дивизии первого эшелона были на берегу. На очереди стоял захват Тулона и Марселя. К концу первой недели оба порта были заблокированы и 28 августа заняты. Тем временем быстрыми темпами развивалось наступление вверх по долине Роны.[422] 3 сентября 36–я дивизия достигла Лиона, 8 сентября 3–я дивизия очистила Безансон, а 11 сентября 1–я французская танковая дивизия взяла Дижон и в окрестностях Сомбернона соединилась с правым флангом З—иармии Паттона. 15 сентября генерал Вильсон передал руководство этими действиями Эйзенхауэру. К 20 сентября высадилось 400 614 солдат и офицеров, выгружено 65 480 машин всех видов и 360 373 т грузов.

С технической стороны и с точки зрения тылового обеспечения вторжение в Южную Францию явилось поразительным достижением, но стратегически, оно было грубой ошибкой. Война находилась в последней стадии, в этом не могло быть никаких сомнений. Но так как война является орудием политики, то по мере приближения окончания войны американцам и англичанам следовало больше принимать в расчет ее политические последствия, хотя бы уже потому, что в течение всех последних месяцев так делали русские. Это было особенно важно потому, что политические цели русских диаметрально отличались от целей двух главных партнеров.

Генерал Вильсон и его командующие, по—видимому, понимали это, когда предлагали действия на люблянском направлении, но генерал Эйзенхауэр не понимал, ибо, видимо, был почти всецело солдатом и очень мало государственным деятелем, чтобы уяснить, что вот уже несколько месяцев, как проблема войны переместилась с тактической на политическую основу. Теперь поражение Германии стало несомненным при любом мыслимом стечении обстоятельств. Поэтому политические проблемы получили преобладающее значение. Однако он все еще думал, что Франция является решающим театром военном действий,[423] все еще думал о накоплении подавляющих сил во Франции, которая хотя и оставалась стратегически важным районом на Западе, но давно перестала быть решающим районом в политическом отношении. Этим районом были Австрия и Венгрия. Если бы русские заняли эти два государства, являющиеся стратегическим центром Европы раньше, чем американцы и англичане, это означало бы, что два западных союзника вели войну впустую: в этом случае изменение свелось бы лишь к тому, что в Восточной Европе, вместо германского утвердилось бы русское Lebensraum.

Допустим, что для кампании в Венгрии было средств, хотя это трудно допустить, учитывая, что силы и средства, использованные для вторжения в Южную Францию более чем достаточны. Тогда наилучшим направлением действий для 7–й американской армии, раз уже она высадилась и заняла Тулон и Марсель, было повернуть не на север, а на восток и, следуя по стопам Ганнибала и Наполеона, пересечь Приморские Альпы, спуститься на равнины Пьемонта и Ломбардии и обойти Апеннины с севера, в то время как генерал Александер пробивал бы себе путь через них с юга. Это, безусловно, привело бы к изгнанию немцев из Северной Италии до наступления зимы и к сосредоточию в Венеции таких грозных союзных сил, что любляно—венская операция могла бы осуществиться в конце осени и в течение зимних месяцев.

Что же было в действительности? Была кампания, не обеспеченная должными средствами, кампания без стратегической цели и без политической основы/ Война в Италии стала бессмысленной, ибо после оккупации Рима войну можно было считать оконченной.

Вкратце мы коснемся этой бессмысленной кампании на разрушение, продолжавшейся до начала весны 1945 г.

После занятия Рима союзные войска быстро двинулись на север. Вскоре немцы восстановили свои силы, и, когда они начали действовать, Александер потерял 10 дивизий. Войска Александера усиливали греками, итальянцами и бразильцами, так что в его двух армиях (5–й и 8–й) собрались представители одиннадцати наций. Затем последовало то, что Морхед справедливо описывает как «бессмысленное пробивание обороны Готской линии».[424] Наступление на эти позиции у Метауро (южнее Римини) 26 августа начала 8–я армия генерала Лизи. По словам Лизи, это были бои, «самые кровопролитные в истории английской армии».[425] Затем перешла в наступление южнее Пизы 5–я армия, и к 29 сентября вся оборонительная зона, за исключением небольшой части на западе, была преодолена. Можно, однако, спросить, для чего все это делалось? Если с целью сковать действия фельдмаршала Кессельринга, и помешать ему посылать подкрепления в другие места, то этого можно было скорее добиться, удерживая его ближе к Риму, ибо тогда немецкие коммуникации были бы длиннее, а следовательно, и уязвимее для налетов авиации. Кессельрингу стало бы труднее маневрировать. Таким образом, лучше было просто удерживать его севернее Рима, чем отбрасывать далеко на север. Имея длинные западный и восточный морские фланги, открытые для десантных атак, Кессельринг не смог бы перебросить на другие фронты ни одного солдата.

В декабре некоторые части 8–й армии перебросили в Грецию, а в феврале 1945 г. 4 английские и канадские дивизии были отведены в тыл. Из них 3 дивизии перебрасывались во Францию и 1 — в восточную часть Средиземного моря. Это еще раз подчеркивает бессмысленность бойни на Готской линии.

С полным основанием можно сказать, что история войн знает очень мало примеров, когда бы генерал попадал в такое неприятное положение, в каком оказался Александер.

2. Изгнание немцев из Франции

В то время как Александер с недостаточными средствами планировал прорыв Готской линии, в Нормандии, где действовал Эйзенхауэр, располагавший средствами в избытке, прорыв германской обороны был настолько полным, что Эйзенхауэр, несмотря на то, что он очень нуждался в портах Бретании, решил не выделять крупных сил для их захвата, а вместо этого использовать возможность, созданную прорывом Паттона, и окружить 7–ю немецкую армию. «Было решено, — пишет он, — повернуться спиной к Бретани»,[426] то есть двигаться не на запад, как было намечено первоначальным планом, а в обратном направлении.

Хотя это изменение, несомненно, было правильным, однако оно сразу остро поставило вопрос о снабжении, ибо до тех пор, пока порты Бретани оставались в руках противника, грузы для войск поступали на побережье через искусственный порт (Малбери) и из Шербура, а для 3–й американской армии — через дефиле у Авранша. Эти трудности, как указывает Эйзенхауэр, «определяли способ действий противника».

В конце июля немецкие подкрепления шли потоком, да запад от Сены. Прибытие нескольких пехотных дивизий дало возможность фельдмаршалу фон Клюге, который заменил 2 июля фон Рундштедта (Роммель был серьезно ранен) высвободить свои танки и сосредоточить их в окрестностях Мортена. Здесь он собрал большую часть 5 танковых дивизий (около 400 танков), пехоту и немалое количество бомбардировочной авиации.

С этими громадными силами по прямому приказу Гитлера он нанес 7 августа удар в западном направлении на Авранш с целью перерёзать коммуникации Паттона. Этот удар называли «рискованной игрой», и он в действительности был таковой. Но война в основном и состоит из рискованных действий, а положение немцев в это время было столь критическим, что с каким бы риском ни был сопряжён маневр, он был оправдан. Под Мортеном фон Клюге находился всего в 20 милях от Авранша, и если бы он смог захватить этот город и удерживать его хотя бы несколько дней, то снабжение войск Паттона по суше прервалось бы. Преуспей Клюге в этом, его наступление, безусловно, вошло бы в историю как классический пример смелого руководства военными действиями.

Его неудача объясняется в основном стойкостью 7–го американского корпуса США и прекрасной погодой, которая дала возможность действовать самолетам «Тайфун», вооруженным ракетами. Алан Мельвил пишет, что «…в течение нескольких часов «Тайфи» одержали над танками крупную победу. Если до этого были какие—либо сомнения в сокрушительной силе ракет, то в это утро они рассеялись раз и навсегда… Трудно представить себе такое оружие, которое могло бы пробить шкуру танков «Пантера», но вот они, эти танки, разбросанные по всему полю, как листья, развеянные ветром… около 100 машин разбиты вдребезги… Броневые плиты расколоты, широко разворочены или сорваны совсем и отброшены на 50 ярдов от корпуса… место боя было завалено грудами железного лома»[[427]

7 августа 1–я канадская армия также начала наступление на Фалез. Это наступление интересно тем, что пехота «двигалась ночью целых 5 миль» в бронетранспортерах (»К енгуру»).

«Последние 3 мили движение совершалось уже в полосе противника; войска высадились из транспортеров почти у самых артиллерийских позиций»[[428]

Д'Арси—Доусон сообщает:

«Бронированные «автобусы» придавали солдатам необычайную уверенность. Впоследствии мы усовершенствовали эту технику и стали применять ее почти во всех наших фронтальных наступлениях»[[429]

Ошибка Гитлера заключалась не столько в том, что он приказал наступать, сколько в его отказе разрешить фон Клюге отступить сразу как только наступление немцев было решительно отражено. Фон Клюге ожидал разрешения до 12 августа, но уже 10 августа Монтгомери приказал окружить его войска. 1–я канадская армия получила приказ наступать в направлении Фалеза, а 15–й корпус американской 3–й армии — от Алансона на Аржантан. Одновременно 1–я американская и 2–я английская армии наступали западнее и северо—западнее Мортена.

13 августа немцы уже отходили. Танковые дивизии фон Клюге вышли на фланги, чтобы не дать противнику сузить котел, в котором оказались теперь немцы, а пехота спешила уйти через его горловину. Но 16 августа канадцы взяли Фалез; Клюге стал отводить свои танки, и отступление, которое до этого проводилось в порядке, быстро превратилось паническое бегство. 19 августа, когда горловина котла была окончательно закрыта, в ловушку попали 8 пехотных дивизий и часть 2 танковых. 22 августа остатки их сдались в плен, а остатки вырвавшихся из окружения 14 дивизий (около 80 тыс. человек), которыми теперь командовал фельдмаршал Вальтер Модель, сменивший 17 августа фон Клюге, в полном беспорядке устремились к Сене.

В этом замечательном, решающем сражении самолеты Р–47 «Сандерболт», пишет генерал Арнольд,

«совершали налеты на отступавшие по трем шоссе от Аржантана германские колонны танков и грузовых автомашин, двигавшихся вплотную по три в ряд. Самолеты бомбили головные машины, создавая пробки на дорогах, и затем летали над колоннами, подвергая их обстрелу и бомбардировкам… Истребители армейской авиации США, несмотря на интенсивный огонь зенитной артиллерии и плохую погоду, весь день действовали. Некоторые дороги были покрыты таким густым дымом, что летчики не могли точно определить потери противника, но, по их подсчетам, была уничтожена 1 тыс. машин. Наследующий день в зоне действий английской авиации «Спитфайры», «Мустанги» и «Тайфуны» уничтожили еще 1 тыс. машин»[[430]

Хотя катастрофа под Фалезом и не привела к уничтожению всех германских сил в Нормандии, она открыла союзникам дороги через Францию. Теперь уже ничто, кроме нехватки снабжения, не могло помешать упорному преследованию дезорганизованного противника до Рейна. Немцы с чрезвычайным упорством обороняли порты Бретани, понимая, что, пока они прочно держат порты в своих руках, у них еще есть шансы задержать наступление союзников. Сен—Мало очистили от немцев только 2 сентября, а Брест держался до 18 сентября. Когда заняли порты, выяснилось, что они так разрушены, что Эйзенхауэр не счел нужным брать штурмом Лориан, Сен—Назер и Киберон. Поручив их осаду французам, он включил 8–й корпус, действовавший против Бреста, во вновь сформированную 9–ю американскую армию генерал—лейтенанта Симпсона.

Когда 8–й корпус 3–й армии был занят в Бретани, а 15–й корпус действовал против Фалезского котла, 12–й и 20–й корпуса наступали в восточном направлении севернее Луары. Главная их цель состояла в том, чтобы не дать противнику воспользоваться путями сообщений в промежутке между Парижем и Орлеаном. 17 августа союзники взяли Щартр и Дре, и дороги южнее Парижа оказались блокированными. Двумя днями позднее присоединившийся к наступающим 15–й корпус достиг Сены у Манта и перерезал дороги, идущие из Парижа в Нормандию; ниже Манта не осталось ни одного неповрежденного моста. Между тем на правом фланге 3–й армии 12–й корпус 17 августа взял Орлеан. На север от него 20–й корпус 20 августа вступил в Фонтенбло. Вслед за этим головные части 12–го корпуса, устремившись на восток от Парижа, к 25 августа оказались в 40 милях восточнее Труа. Преследование продолжалось, пока 3 сентября на южном участке наступающие не приблизились к германской границе на 60 миль.

Интересным тактическим моментом этого быстрого преследования было использование Паттоном авиации. Он придавал каждой танковой дивизий полк истребителей—бомбардировщиков для того «чтобы «обеспечить глаза» своим колоннам, и чтобы громить сосредоточения войск противника, его танки и его систему снабжения впереди своих наступающих сил. Одной из замечательных особенностей этого наступления была тесная связь между авиацией и сухопутными войсками. Она дала исключительные результаты».[431]

Другой особенностью было применение авиации для охраны фланга. Поскольку Паттон, уже повернувший на восток, намеревался действовать как можно быстрее, он поручил обеспечение своего стратегического фланга 19–му командованию тактической авиации бригадного генерала Уэйденда.[432] На юг от Луары было около 30 тыс. немцев; оставленные без наблюдения и никем не сдерживаемые, они могли двинуться на север и перерезать линии снабжения 3–й армии.

«В течение трех недель, — пишет генерал Арнольд, — немецкий командующий войсками, находившимися южнее Луары, делал безуспешные попытки бросить свои дивизии в наступление по ночам. Было очевидно, что он должен был отступать, чтобы предотвратить развал в своих частях. В отчаянии он стал двигаться днем, но непрерывные налеты авиации деморализовали его войска. Хотя ему ни разу не пришлось вести бои с нашими более или менее значительными сухопутными силами, однако положение его стало безнадежным, и он капитулировал, фактически капитулировал перёд авиацией»[[433]

Интересным моментом в этом авиационном охранении фланга является близкое сходство его с кавалерийским прикрытием фланга в прошлых войнах, например с действиями кавалерийского корпуса Дж. Стюарта в геттисбергской операции 1863 г.

Когда 3–я армия достигла Мелена и Манта, немцы уже не могли удерживать свои позиции в Париже. В результате они отступили из столицы, а 25 августа в город вступил генерал Леклерк. Тем временем, вслед за ликвидацией Фалезского котла, 1–я американская армия, 2–я английская и 1–я канадская армии вышли к Сене по всей ёё длине к северу от Парижа. Несмотря на это, много немцев ушло за реку, переправившись при помощи паромов и понтонов. 26 августа генерал Монтгомери отдал приказ о наступлении к северу от Сены. 1 сентября Монтгомери, произведенный к тому времени в фельдмаршалы, сложил с себя командование всеми сухопутными силами, сохранив под своим непосредственным командованием английскую канадскую армии. С этого момента задачей его группы армий стала изоляция Рура. 1–я канадская армия должна была двигаться вдоль побережья, а 2–я английская армия — через центральную Бельгию. Одновременно 1–я американская армия стремилась достичь рубежа Дюши (Люксембург), Льеж, а 3–я американская армия двигалась на рубеж Нанси, Верден, выслав одну колонну в Бельфор, чтобы установить контакт с 7–й американской армией.

Войска достигли Амьена 31 августа, Брюсселя — 3 сентября и на следующий день вступили в Антверпен.

За период с 6 июня до 25 августа немцы потеряли 400 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными. Половина потерь приходится на пленных. Кроме того, они потеряли 1300 танков, 20 тыс. автомашин, 2 тыс. орудий, 2378 самолетов, сбитых в боях, и 1167 самолетов, уничтоженных на земле.

Несмотря на эти потери, пишет генерал Эйзенхауэр, германская армия в целом, «конечно, еще не дошла до массового морального развала… Хотя мы, возможно, уже создали военную обстановку такую же, как в 1918 г., однако до политических условий, которые вызвали тогда развал Германии, еще очень далеко».[434]

Причина этого состояла в том, что, в то время как «14 пунктов» президента Вильсона открывали в 1918 г. разбитым немцам путь спасения, безоговорочная капитуляция президента Рузвельта в 1945 г. не обещала им ничего, кроме тотальной кремации. Кроме того, в такой критический момент войны союзные державы, вместо того чтобы попытаться привести конфликт к благоразумному политическому окончанию путем умного психологического наступления, всячески стимулировали германское сопротивление. Были опубликованы списки так называемых военных преступников. В списки попали целые организации, такие, как германский генеральный штаб и нацистская партия. В этот решающий момент был опубликован план Моргентау, который требовал, чтобы Германию разделили, опустошили, разграбили и превратили в страну землепашцев и пастухов!

Поправить эту грубую политическую ошибку можно было только продолжением преследования. Однако преследование, поднимая дух деморализованных немцев, требовало использования таких огромных сил, которые не представлялось возможным обеспечить запасами вследствие создавшегося к этому времени критического положения со снабжением.

Кризис снабжения стал назревать еще тогда, когда фон Клюге нанес удар на Авранш.

«Если бы тогда наши самолеты были прикованы к земле, — пишет Эйзенхауэр, — противник, возможно, достиг бы Авранша при первом натиске, а это заставило бы нас в течение некоторого времени снабжать по воздуху наши войска, действующие южнее и восточное коридора у Авранша…».[435]

Слова «заставило бы нас» указывают на то, что Эйзенхауэру не нравился этот способ снабжения. Позднее, когда Паттон стал приближаться к Сене, «автотранспорт совершенно перестал удовлетворять требованиям», и вследствие этого из только что созданной 1–й союзнической воздушно—десантной, армии, а также из состава стратегической авиации пришлось брать самолеты, для того чтобы подавать Паттону 1 тыс. т. горючего в день; вскоре эту цифру пришлось удвоить.[436]

Когда 5 августа Эйзенхауэр изменил первоначальный план вторжения, отказавшись от движения к портам Бретани, он нарушил систему тылового обеспечения своих армий. Если бы в его распоряжении было достаточное количество транспортных самолетов, этого бы не случилось. Но самолетов не было, отсюда обострение кризиса. Получилось так, что, как только Паттон освободил Париж, приоритет в снабжении (горючее и смазочные материалы) пришлось отдать левому крылу наступающих армии Монтгомери, чтобы дать ему возможность захватить Антверпен и открыть еще один крупный порт. Когда Антверпен был взят, портом нельзя было пользоваться до 26 ноября, так как немцы упорно обороняли укрепления, расположенные в устье Шельды. До этого момента главные линии снабжения армий шли назад, к побережью Нормандии и Шербуру. Именно поэтому, «для того чтобы поддержать наступление союзных экспедиционных сил в направлении линии Зигфрида, пришлось «спешить» 3 американские дивизии вблизи Шербура и бросить весь их транспорт на помощь продвижению победоносных армий».[437]

«Чтобы обеспечить все потребности наших войск, — пишет генерал Арнольд, — колонны грузовиков и днем и ночью шли потоком из Шербура по шоссе «Красные шары».[438]

Но этого было недостаточно. Американские танки потребляли тысячи галлонов бензина в час. С каждой милей нашего продвижения вперед положение со снабжением горючим становилось все более критическим.[439] Генерал Мартел справедливо указывает, что эта проблема не была достаточно продумана и что в результате к 30 августа автомашины пришлось переключить на снабжение горючим 1–й американской армии, после чего танки 3–й американской армии остановились.

«Чуть ли не в самом начале операции, — пишет Мартел, — стало ясно, что будет ощущаться нехватка в горючем, и в самую последнюю минуту были разработаны планы погрузки и перевозки горючего вместо менее существенных предметов снабжения, таких, как запасное обмундирование. Кроме того, автомашины, перевозившие горючее, грузили до 1300 галлонов вместо нормальной нагрузки 650 галлонов. Дивизионный транспорт, который нормально возил запас горючего на 100 миль, теперь стал содержать запас на 200 миль. Такое поспешное планирование недопустимо при организации жизненно важных тыловых мероприятий в условиях быстро развивающихся военных действий»[[440]

Почему произошел недосмотр? Ответ один: потому что военно—воздушные силы применялись почти исключительно стратегически и тактически и, когда господство в воздухе было обеспечено, выяснилось, что о возможностях использования авиации. Для службы тыла забыли. Действительно, никто не понял, что, поскольку самолет может обходиться без дорог и является наиболее подвижной «повозкой» из всех существующих, он представляет собой идеальное средство переброски грузов, когда не имеет значения стоимость перевозок. Если бы бомбардировщиков было построено несколько меньше и если бы генерал Эйзенхауэр вместо этого мог в любой момент вызвать, скажем, 2 тыс. летающих четырехтонных цистерн, не понадобилось бы делать остановку западнее Рейна, ибо прорыв на севере можно было осуществить и без захвата Антверпена,[441] а фланги прорыва прикрыть авиацией, как 6ыл прикрыт правый фланг Паттона во время наступления на Париж.

Несмотря на то, что в распоряжении англичан и американцев было более половины мировых ресурсов нефти, на всем американо—английском фронте из—за недостатка воздушного транспорта снабжение горючим стало для двух западных союзников в сентябре почти таким же решающим фактором, как и для немцев, которые начиная с августа могли пользоваться только синтетическим горючим, производство которого все время сокращалось.

Чтобы восполнить недостаточное снабжение по шоссе и железным дорогам, на воздушном транспорте пришлось прибегнуть к импровизации, так как транспорт не был заранее организован. Генерал Арнольд сообщает, что «транспортные самолеты С–47 отправлялись из Англии, заполненные пятигаллонными бидонами с бензином. Тяжелым бомбардировщикам пришлось нести транспортную службу. Произошла переоценка ценностей. На первом месте был бензин, на втором — боеприпасы. Продовольствие стояло на третьем месте.[442] Морхед пишет:

«Даже, несмотря на использование этих и многих других средств, Эйзенхауэр убедился, что степень наращивания его запасов недостаточна, чтобы бросить все армии в Германию до зимы. Это был самый опасный период промедления. С каждым часом, с каждым днем укреплялся моральный дух немцев. По мере того как разбитые остатки 15–й и 7–й армий пробивались обратно в Германию, их переформировывали в новые соединения»[[443]

Таким образом, вторая «битва за Францию» окончилась из—за отсутствия горючего. Хотя союзники добились полного господства в воздухе и сохраняли его в течение месяца и хотя Германия подвергалась опустошительным налетам, однако после стремительного продвижения пришлось отдать приказ о прекращении наступления в тот самый момент, когда 1–я американская армия 11 сентября перешла германскую границу. Это произошло потому, что наиболее важная возможность, которой обладает авиация, не была достаточно использована. Немцы же, воспользовавшись остановкой союзников, сплотили свои силы и приготовились к отражению натиска противника с запада.

3. Русская осенняя кампания 1944 г.

Завоевание прилегающих к Дунаю районов, последовавшее за выходом из войны Румынии, было завершено в три операции. Первая операция являлась подготовительной и заключалась в овладении Трансильванией и форсировании реки Тиссы. Вторая операция завершилась падением Будапешта. Третья операция привела русских в Вену. Первая операция началась немедленно после взятия Бухареста. В это время 2–й Украинский фронт маршала Малиновского был развернут от Северной Буковины до Турну—Северина, близ ущелья Железные ворота, на протяжении более 400 миль. Справа от него действовал 4–й Украинский фронт генерала Петрова, протянувшийся на запад от Черновиц вдоль Карпат до горного прохода Ужок. Южнее Малиновского действовал в Болгарии 3–й Украинский фронт маршала Толбухина. Против Малиновского находилось не более 3–5 немецких и, возможно, 8 венгерских дивизий. Но Венгрия была настолько важна для германской экономики и безопасности, что не могло быть сомнений в том, что Гитлер приложит все усилия, чтобы ее удержать. Кроме того, Румыния теперь вела войну с Венгрией, и это в свою очередь должно было увеличить сопротивление венгров. Несмотря на эти обстоятельства и чрезвычайно трудную местность, Малиновский решил двигаться вперед, пока сопротивление было слабым. Он это сделал путем выдвижения нескольких колонн, из которых две (главные) наступали от Брашова и Сибиу в направлении столицы Трансильвании — города Клужа.

10 сентября была занята Альба—Юлия, и оттуда на запад двинулась танковая колонна, которая 12 сентября вступила в Деву, в 80 милях восточнее Арада и Тимишоары. 19 сентября эта колонна заняла Тимишоару, а 21–го с боем захватила Арад. В результате этого наступления Малиновский оказался на расстоянии нескольких миль от венгерской границы.

Между тем Толбухин, ставший теперь маршалом, уладив в трехдневной бескровной войне дела с болгарами, повернул на север, на Белград. В конце сентября он форсировал Дунай у Кладово (южнее Железных ворот) и 1 октября занял Неготин, где соединился с частями югославских партизан маршала Тито.

В Турну—Северине войска Толбухина сомкнулись с левым флангом фронта Малиновского. После этого Малиновский продвинулся на запад и 5 октября занял Панчево, что в нескольких милях к северо—востоку от Белграда. Через пять дней колонны Толбухина достигли города Ведь на реке Мораве. 15 октября они вступили в пригороды югославской столицы и через четыре дня выбили немцев из города. В то время, как развивались эти действия, Малиновский начал новое наступление. 5 октября колонны его войск пересекли западнее и севернее Арада венгерскую границу и 11 октября форсировали Тиссу у Сегеда. В этот же день другая его колонна взяла Клуж. Немцы и венгры стали поспешно отходить в направлении Будапешта, так как в это же время 4–й Украинский фронт Петрова усилил давление на Галицийском фронте. Перед тем наступление этого фронта развивалось медленно не только потому, что местность в полосе его движения была исключительно пересеченной, но также вследствие того, что начали появляться хорошо вооруженные германские дивизии. Тем не менее в середине октября Петров вышел к важному железнодорожному узлу Чоп и приближался к главной железной дороге и шоссе, которые связывают Клуж и Будапешт. 28 октября он взял Чоп, но был немедленно контратакован и выбит из города, который русские снова заняли только после продолжительных боев.

После занятия Сегеда Малиновский остановился на Нижней Тиссе до 20 октября. Затем он двинулся вперед и занял города Бая и Сомбор. 25 октября он атаковал и захватил на Дунае города Апатии, Паланка и Новисад. Последний из этих городов находится против старой австрийской крепости Петерварден. 29 октября Малиновский прорвал германские позиции в Кешкемете, захватил этот город р, продвигаясь на север, взял 1 ноября Наги Корос, а на следующий день захватил Цеглед, в 40 милях юго—восточнее венгерской столицы. 11 ноября его авангарды достигли южных и восточных окраин Будапешта; однако дальше они не продвинулись, так как немцы заняли район Ясбереня и удерживали его 3 танковыми и 2 моторизованными гренадерскими дивизиями, которые угрожали правому флангу Малиновского в Цегледе. Чтобы предотвратить эту угрозу, Малиновский уже 9 ноября переправился через Тиссу в Тиссафуреде и Тиссаполгаре, в 35 милях юго—восточнее Мишкольца. 12 ноября он занял Мезековешу. Так как этим маневром он обошел Ясберень с севера, то немцы 14 ноября отвели свои танковые силы и заняли линию Годолло, Хатван, Гионгнос, Эгер.

Малиновский немедленно атаковал эти пункты и 18 ноября занял Гионгнос, 21–го — Эгер и 25–го — Хатван. Затем он двинулся на Мишкольц и окружил его, но не мог взять до 3 декабря. Захватив Мишкольц, он установил связь с фронтом Петрова, который уже взял Кошице — последний германский опорный пункт в Восточной Словакии.

В результате всех этих действий равнина между Тиссой и Дунаем была очищена от немцев и венгров, за исключением небольшой полосы к востоку и северу от Будапешта, протянувшейся от Монора через Годолло до города Вач. Здесь немцы сосредоточили 2 венгерские армии и околев 15 германских дивизии, включая значительное число танковых. Русские считали эти силы слишком большими, чтобы наступать на них одним фронтом Малиновского. Поэтому маршал Толбухин получил указание наступать в северном направлении и оказать поддержку Малиновскому. На этом и кончилась первая дунайская операция.

В то время как развертывалась эта операция, другая велась в прибалтийских государствах с целью изолировать войска генерала Шернера и сделать этим предварительный шаг для наступлению в Восточную Пруссию. Операцию начал 15 сентября Ленинградский фронт Говорова в Эстонии. Через шесть дней русские взяли Таллин, а к 5 октября были заняты острова Моон, Даго и Эзель. Тем временем 3–й Прибалтийский фронт Масленникова взял Валгу, отбросив немцев к Риге. Одновременно 2–й Прибалтийский фронт Еременко занял Плавинас, а 1–й Прибалтийский фронт Баграмяна, форсировав реку Аа, захватил Бауску, пересек Нермунек, взял Екабпилс и подошел к Риге на расстояние 15 миль.

Это наступление, а также занятие русскими Елгавы заставили Шернера уходить из Латвии как можно скорее и отводить войска в Курляндию и Западную Литву, где они могли установить контакт с войсками, стоящими в Восточной Пруссии. Русские намеревались помешать этому и не допустить сосредоточения крупных германских сил, фланкирующих с севера варшавское направление. Поэтому было решено, что, в то время как Масленников и Еременко двинутся на Ригу, Баграмян будет наступать на Лиепаю и отрежет Шернеру пути отступления.

Баграмян начал наступать 3 октября. Его авангарды, встречая незначительное сопротивление, 10 октября вышли на литовское побережье Балтийского моря у города Паланга, в нескольких милях севернее Клайпеды, в то время как другие его колонны захватили Таураге на восточно—прусской границе, в 20. милях к северо—востоку от Тильзита. В то же время колонна 3–го Белорусского фронта Черняховского захватила на Немане восточнее Тильзита город Юрбаркас, Примерно в это же время Масленников и Еременко преодолели оборонительные позиции у Риги и 13 октября вступили в город. Таким образом, Шернер был окружен с суши. В начале наступления у него, по—видимому, было всего около 30 дивизий различной численности. Некоторые из них, однако, проскользнули в Восточную Пруссию, другие же спаслись по морю. Поэтому, когда петля вокруг него затянулась, у него, вероятно, было около 20 дивизий в Курляндии и в районе Мемеля, многие из которых в течение зимних месяцев также ушли по морю.

Проведение последнего этапа этой операции принял на себя фронт Черняховского. Он имел приказ наступать в направлении Гумбинена и форсировать Инстербургский проход восточнее Кенигсберга. 16 октября, сосредоточив колоссальное количество орудий, он открыл шквальный огонь по первой оборонительной полосе немцев западнее линии Владислав, Вилковишки и захватил Эйдкюнен. Затем в период между 18 и 20 октября он расширил фронт боев до Августовских лесов южнее города Сувалки и повел наступление против второй оборонительной полосы противника на рубеже Шталюпенен, Тольмингкен и Гольдап. После ожесточенных боев были взяты Гольдап и Сувалки. 21 октября штурмом был взят Шталюпенен. Двигаясь на запад от Гольдапа, русские танки достигли реки Ангерапп между Ангербургом и Дармекеном на третьей оборонительной полосе немцев. Здесь русские вели с 22 по 24 октября ожесточенные бои с мощными силами противника, включавшими 5 танковых дивизий. К 25 октября русские понесли настолько большие потери, что прекратили наступление и перешли к обороне. Так окончились осенние операции в Прибалтике.

4. Боевые действия на западной границе Германии

Когда в состоянии беспорядочного отступления остатки 7–й и 15–й германских армий устремились за Сену, генерал Эйзенхауэр правильно решил продолжать упорное преследование немцев до Рейна. Но, как мы уже видели, еще до того, как англичане и американцы пересекли Сену, снабжение стало лимитировать преследование. Одновременно бросить вперед все силы было уже невозможно. Поэтому надо было или совсем отказаться от преследования, или продолжать его в более ограниченном масштабе. Как указывает Ингерсолл:

«Все, чего требовала обстановка, — это координированной поддержки одной армии тылом, то есть направления ей одной всего питающего, жизнетворного потока запасов, какой только в состоянии пропустить магистрали «Красные шары». А потом, когда она вступит в Германию, пока еще только начало осени и стоят ясные дни, ее можно будет снабжать по воздуху… В этих условиях события требовали, чтобы на посту союзного верховного главнокомандующего был не обязательно блестящий, но смелый, волевой человек, обладающий хотя бы простым здравым смыслом. Такой главнокомандующий… понял бы, что при том хаосе, в который ввергнут рейхсвер, можно ввести в Германию одну армию… и что на этот раз такая армия, правильно нацеленная, как таран, в две недели сведет на нет все значение Западного вала и Рейна как военных преград, а затем, умело используя смятение противника, получит, по крайней мере, равные шансы — либо взять Берлин, либо заставить Германию просить мира»[[444]

Исходя из этой возможности, было выдвинуто два предложения. Одно из них сделал Монтгомери, другое — Брэдли. Монтгомери предлагал передать все имеющиеся запасы 21–й группе армий, чтобы дать ей возможность устремиться на север и форсировать Рейн между Ар немом и Дюссельдорфом, так как переход через Рейн между этими двумя городами выводил не только на равнины Северной Германии и на Берлин, но и в Рур — индустриальное сердце германского рейха. Кроме того, недалеко позади этого фронта находился Антверпен — третий по величине порт в мире. Брэдли предложил передать все запасы 12–й группе армий и наступлением в восточном направлении через Франкфуртский коридор разрезать Германию на две половины и если того пожелает объединенный комитет начальников штабов, продвинувшись в Центральную Германию, взять Берлин с юга.

Что касается первого предложения, единственным лимитирующим обстоятельством было то, что Антверпен все еще был заблокирован. Несмотря на это, Монтгомери упорно отстаивал наступление в северном направлении всеми силами, и приговор истории, как мы думаем, подтвердит, что он был прав. Этот вариант действий было самым здравым не только стратегически, но и политически, потому что если бы западные союзники заняли Берлин значительно раньше русских, то по окончании военных действий их политические позиции были бы значительно сильнее. На этот раз Монтгомери отбросил прочь всякую осторожность и отстаивал следующий смелый план действий:

«Мое мнение, которое я доложил верховному командующему, — пишет он, — заключалось в том, что один мощный и решительный удар через Рейн и далее в сердце Германии, удар, обеспеченный всеми ресурсами союзных армий, достигнет цели. Этот план требовал переключения на одно направление всех ресурсов союзников и отводил остальным секторам союзного фронта чисто статическую роль».

Указав, что было два практически возможных направления наступательных действий: северное — через Бельгию к Рейну в обход Рура с севера, и южное — через Мец и Саар в Центральную Германию, Монтгомери продолжает:

«Я предпочитал северный путь… Если бы мы смогли сохранить силу и темпы наших действий и по другую сторону Сены и смогли гнать противника до самого Рейна и если бы нам удалось «перепрыгнуть» через эту реку прежде, чем противник перегруппирует свой фронт для сопротивления, тогда мы, безусловно, добились бы громадных преимуществ».

Другой вариант действий после перехода через Сену

«заключался в наступлении в направлении на Рейн на широком фронте… в этом случае кампания, безусловно, должна была идти медленнее и осторожнее… наши наличные тыловые ресурсы пришлось бы распылить, и, по—моему, их оказалось бы недостаточно. Кроме тыловых трудностей, мои возражения против действий на широком фронте основывались на том, что мы нигде не были бы достаточно сильными, чтобы быстро добиться решающего результата; у немцев было бы время восстановить силы, и мы оказались бы вовлеченными в длительную зимнюю кампанию)»[[445]

Несмотря на это, Эйзенхауэр решил действовать на широком фронте; может быть, он был боязливым стратегом или же не обладал достаточной силой воли, чтобы приказать тому или другому из своих командующих группами армий перейти временно к пассивной обороне и довольствоваться минимальным снабжением. Он принял решение выстроить союзные армии в линию вдоль Рейна, создав всюду, где можно, плацдармы, и не продвигаться далее на восток, пока Антверпенский порт не будет открыт и пущен в действие. Тем временем установить прочную связь с 6–й американской группой армий,[446] наступающей со стороны Средиземного моря, для того чтобы создать сплошной фронт от Швейцарии до Северного моря».[447]

Комментируя этот эпизод, Ингерсолл пишет:

«Мне кажется, что если бы в августе 1944 г. был назначен такой Союзный верховный главнокомандующий, как было сказано, он сумел бы окончить войну к рождеству, оказав решительную поддержку либо Монтгомери, либо Брэдли. Но такого верховного командующего не было. He было сильного кормчего — человека, который взял бы все на себя. Была только конференция с председателем — тонким, умным, тактичным, осторожным председателем».[448]

Мы считаем, что история подтвердит это мнение. Вопреки решению Эйзенхауэра, Монтгомери не совсем отказался от того варианта, который он считал правильным. Он пишет:

«Хотя план действий на широком фронте ограничил теперь наши цели выходом к Рейну, я все же продолжал планировать использование всех своих ресурсов для стремительного наступления с целью отбросить противника к реке и быстро перешагнуть через нее, прежде чем немцы смогут организовать серьезное сопротивление»[[449]

Этот план привел к одному из самых удивительных сражений всей войны. Хотя Монтгомери был осторожным солдатом, но ни одно из его больших сражений, даже сражение при Эль—Аламейне, не придает большего блеска его полководческому искусству, чем эпическая неудача под Арнемом, ибо по дерзости замысла и его выполнения эта операция является единственной в своем роде.

В первую неделю сентября обстановка в Бельгии вкратце была следующей: 2–я английская армия встретила решительное сопротивление немцев на канале Альберта от Антверпена до Маастрихта. После ожесточенных боев англичане преодолели это сопротивление и захватили небольшой плацдарм на северной стороне канала Эско, в 15 милях южнее Эйндховена. В это время в западной Голландии находились немецкие войска численностью от 300 тыс. до 400 тыс. человек. Их коммуникации шли на восток между~3еидер–3е и каналом Эско. Поэтому неожиданный прорыв на север на глубину около 70 миль, то есть от канала Эско до Арнема, перерезал бы все германские коммуникации южнее Арнема, и немцы в Западной Голландии фактически оказались бы в ловушке. Кроме того, что еще важнее, заняв Арнем, англичане обошли бы Рейн и укрепления Западного вала, и равнины Северной Германии были бы открытыми для наступления союзников.

Единственным средством осуществить этот глубокий прорыв в кратчайшее время, чтобы в максимальной мере добиться внезапности, были воздушно—десантные войска. Для участия операции были привлечены 1–я английская воздушно—десантная дивизия, 82–я и 101–я американские воздушно—десантные дивизии и польская парашютная бригада. Операцию предстояло проводить днем под мощным прикрытием истребителей и бомбардировщиков. Командовал десантом генерал—лейтенант Ф. Браунинг. В первые два дня операции действовали 2800 самолетов и 1600 планеров.[450]

Генерал Бpayнинг следующим образом определяет цель операции:

«Создание и удержание коридора Эйндховен, Вегель, Граве, Неймеген, Арнем и попутный захват мостов, в особенности моста через Маас в Граве, моста через канал Маас—Ваал западнее Неймегена, большого шоссейного моста через Ваал в Неймегене и моста через Нижний Рейн в Арнеме.

После создания коридора центральный корпус 2–й армии должен был быстро двинуться по нему, установить связь с десантными частями и вырваться вперед, фланговые корпуса также должны были быстро продвигаться вперед, но несколько медленнее центрального корпуса, с тем чтобы прикрывать фланги коридора и усиливать воздушно—десантные войска, удерживающие его»[[451]

Операции мешало то обстоятельство, что из—за нехватки воздушного транспорта высадку войск надо было производить четырьмя эшелонами. Ввиду неустойчивости погоды это было очень большой помехой. Если бы количество авиационного транспорта позволило провести операцию хотя бы в два рейса, вероятно, она увенчалась бы полным успехом.

Первый эшелон высадили в Голландии 17 сентября. 101–я воздушно—десантная дивизия расчистила коридор Эйндховен, Граве; 82–я воздушно—десантная дивизия захватила Граве и приступила к очищёнию района Неймегена, а 1–я воздушно—десантная дивизия высадилась западнее Арнема и двинулась к мосту, чтобы захватить его.

Второй эшелон, встречая значительное противодействие, высадился 18 сентября. Сопротивление немцев увеличивалось. Гвардейская танковая дивизия, брошенная в коридор, была остановлена южнее Эйндховена. Однако 19 сентября она перешла через мост в Граве и соединилась с 82–й воздушно—десантной дивизией. Затем погода ухудшилась, и третий эшелон не смог совершить перелет.

20 сентября был захвачен исправный мост в Неймегене, и гвардейская танковая дивизия перешла Ваал, а вечером следующего дня 43–я дивизия достигла южного берега реки Нёдер—Рейн как раз против района действий 1–й воздушно—десантной дивизии. В течение следующих трех дней были приложены все усилия, чтобы соединиться с этой дивизией, но безуспешно. 24 сентября положение стало таким отчаянным, что на другой день решили отвести ее назад. Под покровом ночи отход прошел успешно. Потери дивизии составили около 7 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Говорили, что если бы не погода, которая начиная с 19 сентября была скверной, то в Арнем были бы переброшены сильные подкрепления и его можно было бы прочно удерживать. Конечно, человек не командует ветрами. Однако англичане и американцы господствовали на морях. Поэтому позволительно спросить, почему эту смелую и явно рискованную операцию не поддержали высадкой морского десанта в Фрисландии? Если бы непосредственно перед выброской воздушного десанта там высадились на берег хотя бы 15–20 тыс. человек, разве такая неожиданная «мина» не заставила бы немцев, учитывая незначительность германских гарнизонов в Северной Голландии, действовать на двух направлениях вместо одного? Может быть, это не было сделано потому, что десантные суда от берегов Нормандии ушли обратно в Средиземное море, а оставшихся в отечественных водах судов оказалось недостаточно для осуществления такой операции? Другими словами, видимо, и на этот раз причиной потери Арнема союзниками был недостаток десантных судов в такой же мере, как и плохая погода. Союзники объединили действия сухопутных и воздушных сил, но снова позабыли о морских силах или не сумели призвать их на помощь.

Хотя Арнем был оставлен, однако коридор англичане удержали, несмотря на неоднократные атаки немцев. Это само по себе было значительным достижением, так как в коридоре находились важные мосты через Маас и Ваал и он значительно увеличивал безопасность Антверпена.

Следующей важной задачей после этого замечательного сражения было очищение от немцев силами 1–й канадской армии укреплений в устье Шельды. Эта чрезвычайно трудная задача требовала высадки морских десантов на островах Бевеланд и Валхерен. Операция закончилась 9 ноября, и только 26 ноября в Антверпене начали разгружаться первые суда союзников. К этому времени Антверпен стал подвергаться сильному обстрелу снарядами Фау–1 и Фау–2.

Тем временем южнее 21–й группы армий американские армии медленно продвигались вперед. Уже к 12 сентября 1–я армия пересекла в Трире и в районе Ахена германскую границу. 15 сентября 3–я армия вступила в город Нанси. Южнее 3–й армии 7–я американская армия и 1–я французская армия шаг за шагом продвигались по направлению к Бельфорскому проходу. После очень тяжелых боев американцы вступили 13 октября в превращенный в руины Ахен и через неделю очистили город от немцев. Это был первый большой германский город, взятый союзниками.

Все эти наступательные действия, ограниченные трудностями снабжения, наконец привели в ноябре к общему наступлению. Цель наступления заключалась в том, чтобы занять левый берег Рейна от его устья до Дюссельдорфа, а если удастся, — до Бонна или даже до Майнца. Наступление начала 15 ноября 21–я группа армий. Однако из—за плохой погоды только 4 декабря был ликвидирован последний котел на западном берегу Мааса. В это же самое время 1–я и 9–я армии под прикрытием сильной воздушной бомбардировки и мощного артиллерийского огня начали наступление западнее Дюрена и, медленно продвигаясь, 3 декабря достигли реки Роер. Эти бои весьма походили на сражения на Сомме и Ипре в 1916 и 1917 гг.

Южнее Арденн наступление 3–й армии, начавшееся 8 ноября, развивалось успешнее. 22 ноября был взят Мец, хотя семь из его фортов немцы продолжали удерживать до 13 декабря. Кроме того, были созданы плацдармы за рекой Мозель, близ Саарлаутерна. На фронте 6–й группы армии 1–я французская армия 14 ноября начала наступление на Бельфор и 22 ноября заняла этот город. После этого немцы отступили на участке 7–й армии, которая, продвигаясь вперед, 21 ноября заняла Саарбург. Через шесть дней французы заняли Страсбург. К 15 декабря 7–я армия значительно углубилась в оборонительные позиции линии Зигфрида в районе северо—восточнее Вейссенбурга но французам не удалось выбить немцев из Кольмара. Тогда снова случилось нечто неожиданное. Внезапно 16 декабря фельдмаршал фон Рундштедт предпринял в Арденнах сильное контрнаступление.

Хотя с самого начала шансы на успех удара в этом районе были незначительными (один против десяти), но положение немцев было такое отчаянное, а англо—американские армии были так растянуты, что первое обстоятельство заставляло немцев идти почти на любой риск, а второе — давало им хоть какую—то надежду на успех.[452]

Германский план[453] был рассчитан на то, чтобы молниеносным наступлением прорвать слабо занятый участок фронта противника между Моншау и Эхтернахом устремиться к Намюру, захватить Льеж — главный центр коммуникаций 12–й группы армий — и затем наступать на Антверпен и занять или разрушить его. Если бы немцам это удалось, фронт союзных армий был бы разрезан пополам мало того, северная его половина оказалась бы отрезанной от баз снабжения, и тогда могло случиться самое худшее. Хотя такой план был авантюристическим, так как во всех случаях дело шло к неизбежному поражению, однако стратегическими был оправдан. Было ли это так в политическом отношении, — это другой вопрос.[454]

Для осуществления этого смелого и оригинального плана фон Рундштедту отдали 5–ю и 6–ю танковые армии, а также 7–ю армию. Они состояли из 10 танковых и гренадерских моторизованных дивизий и 14 или 15 моторизованных и пехотных дивизий. Их поддерживали 3 тыс. самолетов, которые тактически взаимодействовали с танками и пехотой.

Как могло случиться, что фон Рундштедт смог собрать такие большие силы в условиях, когда противник господствовал в воздухе? В общей сложности в войсках Рундштедта насчитывалось, по крайней мере, 250 тыс. человек, 1 тыс. танков и много тысяч автомашин.

Объяснить это можно следующим образом: 1) союзная разведка, видимо, была недостаточно активна; 2) плохая погода затрудняла авиационную разведку; 3) хотя было известно, что фон Рундштедт что—то задумал, стремясь превзойти французскую кампанию 1940 г., однако никто: не верил, что он двинется зимой в район с такой пересеченной местностью, как Арденны.

Фон Рундштедту нужен был достаточно ясный день для начала наступления, а затем туманная погода. 16 декабря он получил то, что хотел. В этот день он нанес удар крупными силами между Моншау и Эхтернахом, обрушив главный удар на участок Сен—Вит, Вильц. Первая же атака смела все перед собой, и германские танки устремились к Маасу.

Эйзенхауэр сразу приказал по всему фронту прекратить атаки и двинул все резервы к сторонам углубляющегося клина. Затем он приказал армии Паттона наступать в направлении города Бастонь, который удерживала 101–я американская воздушно—десантная дивизия.[455] Кроме того, он передал под командование Монтгомери 1–ю американскую армию и часть 9–й армии, возложив на него борьбу на северном фланге клина.

18 декабря густой туман закрыл поле сражения. Однако уже 17–го сражение вступило в критическую фазу, так как чрезвычайно важный узел дорог — город Бастонь — прочно удерживала американская 101–я воздушно—десантная дивизия, а стороны клина оборонялись так стойко, что немцы не могли расширить базу своих действий и этим обеспечить пространство, для маневрирования и расширения своих коммуникаций.

24 декабря погода прояснилась. Это решило судьбу немцев. Англо—американский воздушный флот, около 5 тыс. самолетов, устремился на поле битвы и обрушился на колонны снабжения немцев. Как пишет генерал Арнольд,

«американская армейская авиация поднялась в воздух, имея огромное численное превосходство. Сотни наших самолетов взяли курс на линии снабжения, по которым должны были поступать запасы, необходимые Рундштедту, для того чтобы продолжать наступление или хотя бы оставаться там, где он был. Далее действия шли без какого бы то ни было ослабления. Мы были готовы отрезать поле сражения».[456]

Таким образом, осуществив, прорыв, на глубину около 50 миль, фон Рундштедт был вынужден отойти. К 1 января его отступление шло полным ходом. Чтобы ослабить действия авиации противника, он послал в этот день более 700 самолетов атаковать аэродромы противника во Франции, Бельгии и Голландии. Эти налеты, как указывает Арнольд, показали, что недооценивать германскую авиацию было нельзя. Она уничтожила почти 200 самолетов союзников. 22 января объединенные англо—американские воздушные силы уничтожили большое количество паровозов, железнодорожных платформ, танков, автомашин и повозок — всего 4200 предметов. К 31 января клин был ликвидирован.

Германский министр вооружений Шпеер, как говорят, заявил после войны:

«Решающей причиной быстрого провала арденнского наступления были трудности, связанные с транспортом… наиболее выдвинутые вперед станции снабжения германских железных дорог отодвигались во время наступления все дальше и дальше назад вследствие непрерывных воздушных налетов»[[457]

Потери союзников в этом сражении были значительными, а немцев — катастрофическими. Первые потеряли приблизительно 50 тыс. человек, а вторые — 70 тыс. убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Кроме того, немцы потеряли 50 тыс. человек пленными, 600 танков, 1600 самолетов и огромное количество транспортных средств.

Изучающим военное искусство это сражение ясно показывает: 1) огромное влияние погоды на тактические действия авиации; 2) могущество, которое благодаря господству в воздухе обретает обороняющийся (или наступающий) для разрушения системы тыловой службы армии противника; 3) важность приспособления тактики к особенностям тактической обстановки; 4) бесполезность кордонной системы и при наступлении и при обороне. (Как много лет тому назад было сказано Наполеоном, кордонная система хороша только для борьбы с контрабандистами).

Наконец, это сражение доказало, что принятое Эйзенхауэром вопреки предупреждению Монтгомери решение о действиях на «широком фронте» было ошибочным. Если бы северный наступающий фронт протянулся только до Майнца и если бы участок южнее Майнца был лишь линией наблюдения, а 7–я армия США и основная масса 1–й французской армии находились бы в общем резерве в окрестностях Седана, то не было бы никакого арденнского сражения. Не было бы также никакого заслуживающего внимания прорыва немцев южнее Майнца. Положение дел, как оно сложилось в декабре 1944 г., хотя и не причинило значительного ущерба армии союзников, но шесть недель, весьма важных в политическом отношении, было потеряно даром. Величину ошибки, допущенной Эйзенхауэром при распределении сил, можно оценить, если предположить, что все это произошло в мае 1940 г. Тогда бы его армии, несомненно, постигла такая же участь, как и армии Гамелена. Сказать, что в обстановке, сложившейся в мае 1940 г., Эйзенхауэр создал бы какую—то другую группировку сил, не оправдание, потому что принципы ведения войны нельзя нарушать ни при какой обстановке.

5. Зимняя и весенняя кампании русских 1945 г.

Странно, что в обстановке, которая создалась в результате вторжения во Францию на русско—польском фронте, с середины августа 1944 г. до середины января 1945 г. не произошло ничего важного. Если эта продолжительная пауза произошла вследствие трудностей снабжения, то почему на дунайском фронте дело обстояло иначе. Наступление на этом фронте продолжалось, несмотря на то, что коммуникации там были длиннее. Каковы бы ни были причины — политические или связанные с работой тыла, — русские использовали передышку для перегруппировки своих армий. К январю распределение их сил было следующим:

1. На севере действовали фронты генерала Черняховского и маршала Рокоссовского. Первый наступал от Мемеля на юг, а второй — от реки Нарев на север против Восточной Пруссии.

2. В центре находились фронты маршалов Жукова и Конева. Один имел задачу штурмовать Варшаву и наступать в западном направлении на Берлин, а другой — вторгнуться в Верхнюю Силезию и форсировать Одер в верхнем течении.

3. На юге двигались фронты маршалов Малиновского и Толбухина, в задачу которых входило очищение Словакии, занятие Будапешта и наступление на Вену.

4. Связующим звеном между правым флангом Малиновского и левым флангом Конева служил фронт генерала Петрова, главной задачей которого было очищение Северных Карпат.

На этих семи фронтах всего насчитывалось, по меньшей мере, 300 дивизий и 25 танковых армий, за которыми следовали многочисленные казачьи войска.

Сопротивление в Восточной Пруссии и Венгрии стоило немцам так дорого, что армии, противостоявшие центру русских войск, были сильно ослаблены. Всего немцы, по—видимому, имели 7 армий в Словакии и Венгрии (в том числе 3 венгерские), 4 армии на Верхней Висле и 4 армии в Восточной Пруссии. Кроме того, главным образом на бумаге, существовало еще значительное количество недавно отмобилизованных частей фольксштурма, обладавших невысокими боевыми качествами. Если исключить части фольксштурма и чисто гарнизонные войска, то вряд ли германские полевые армии насчитывали более 100 ослабленных дивизий, практически не имевших запасов горючего для самолетов, танков и транспорта.

На юге зимняя кампания открылась 29 ноября наступлением маршала Толбухина на Будапешт. Выступив из района южнее города Мохач, откуда Сулейман Великолепный двинулся на Будапешт в 1526 г. Толбухин направил свои войска на запад к озеру Балатон и на север в направлении озера Веленце. 8 декабря он развернул свои главные силы между Лепешенем, у северной оконечности Балатона, и Эрчи, что южнее Будапешта. Тем временем Малиновский наступал на венгерскую столицу с востока, его северный фланг двигался на Вац, расположенный в излучине Дуная. С боем форсировав реку Ипель, Малиновский подошел к Комарно — главной германской базе на венгерском фронте.

Для того чтобы обеспечить там свои склады, а также укоротить фронт, командующий немецкими и венгерскими армиями генерал Фризнер принял смелое и своеобразное решение. Он решил оборонять фронт на реке Грон и между рекой Драва и озером Балатон, оставить сильный гарнизон в Будапеште и покинуть город. Наконец, он хотел сосредоточить ударную группу позади сектора, связывающего вышеуказанные оборонительные участки, а именно между Комарно и озером Балатон. Фризнер хотел отразить любую попытку обойти или атаковать с севера, юга или запада ту половину венгерской столицы, которая называется Будой. Слабым местом его плана было то, что у него не было достаточного количества войск, чтобы занять линию реки Грон крупными силами.

20 декабря Толбухин взял на западном берегу озера Веление Секешфехервар и, пройдя холмы Вертеш, захватил на Дунае Эстергом. Затем во взаимодействии с Малиновским он завершил окружение Будапешта. Это дало Фризнеру ту возможность, которую он ожидал. 2 и 3 января он предпринял две сильные контратаки: одну между Комарно и Эстергомом, а другую между Комарно и Бичке. Взяв обратно 5 января Эстергом, он затем сбил русских с холмов Вертеш. Однако снова взять Бичке он не смог, гак как 10 января Малиновский прорвал линию оборонительных позиций на реке Грон и подошел к Комарно на расстояние 2 миль. Это наступление заставило Фризнера перенести усилия на север от Дуная, и хотя он остановил наступление Малиновского, но в момент переброски немецких сил Толбухин вплотную подошел к Буде.

18 января русские полностью заняли Пешт. Последовательные наступательные операции так истощили ударную группу Фризнера, что он был вынужден бросить Буду на произвол судьбы. В начале января Малиновский начал последний штурм города и 13 января после отчаянной борьбы овладел опорными пунктами на Дворцовых холмах и на Гелертхеги. Таким образом, второй этап операций на Дунае закончился открытием дороги на Вену. Тем временем на севере была очищена дорога на Берлин.

Западнее Вислы, между рекой Пилица и Карпатами, русские нанесли два сокрушительных удара по четырем германским армиям, которыми командовал генерал Гарпе. Один удар нанес маршал Конев, начавший наступление с сандомирско—барановского плацдарма. Другой удар нанес со своих двух главных плацдармов западнее Магнушева и у Казимежа маршал Жуков. В то же самое время южнее Конева фронт генерала Петрова двинулся на Ясло, севернее перевала Дукля, ведущего через Карпаты.

Наступление Конева началось 12 января, а Жукова — 14 января. Тому и другому предшествовала сильная артиллерийская подготовка. Наступления в обоих случаях быстро завершились прорывом немецкой обороны. Правое крыло Конева задержалось в Кельце, за который немцы отчаянно дрались, в то время как его левое крыло быстро продвигалось вперед. Правое крыло фронта Жукова пробилось через Пилицу, достигло дороги Варшава — Радом и, повернув по ней на север, подошло к польской столице с запада. Немцы эвакуировали Варшаву, и 17 января город был занят русскими. В это же время войска левого крыла Жукова захватили Радом. Сразу после этого последовал ряд других катастроф. Петров взял Ясло. Немцы оставили Краков; 19 января этот город был занят левым крылом Конева. Одинаково важным было взятие в этот же день Жуковым Гостьшида, Кутно и Лодзи.

Между тем 14 января Черняховский и Рокоссовский обрушились на Восточную Пруссию. Черняховский повел наступление с юга от реки Мемель, пересек замерзшие болота и двинулся на Тильзит и Инстербург. Его войска 19 января вступили в Тильзит и оттуда обошли с севера оборонительные позиции Инстербургского прохода. Рокоссовский форсировал Вислу севернее и южнее Пултуска и повел наступление на Остероде и Дойтш—Эйлау. 20 января Рокоссовский захватил Нейденберг. Пройдя поля Танненбергской битвы 1914 г., его левый фланг в окрестностях Плоцка соединился с правым флангом Жукова. 22 января были заняты Остероде, Дойтш—Эйлау и Алленштайн. 26 января русские заняли Мариенбург и достигли побережья Балтийского моря у Толькемита, севернее Эльбинга. Таким образом, Восточная Пруссия была отрезана от Померании. Связь между ними оставалась только по морю. Тем временем Черняховский преодолевал мазурские укрепления.

После захвата русскими восточной половины Западной Польши единственным более или менее значительным препятствием, оставшимся между ними и Берлином, была река Одер. Она представляла собой сильный естественный оборонительный рубеж, еще более усиленный цепью старых и современных крепостей, самыми важными из которых были Кюстрин, Глогау, Бреслау, Оппельн и Ратибор. Между Торном и Бреслау никаких естественных препятствий нет, но если бы они и были, все равно немцы уже не располагали силами, чтобы их удержать.

20 января войска фронта Конева пересекли севернее и южнее Бреслау германскую границу и через четыре дня взяли Оппельн. Русские окружали промышленные города Верхней Силезии, заходя с юга и с запада, и брали их один за другим. Одновременно они создали на Одере плацдармы у Оппельна и в окрестностях Брига и Штейнау. 4 февраля Конев полностью окружил Бреслау и перешел через Одер у Штейнау, Брига и Оппельна, а к 15 января подошел уже к Бунцлау, оказавшись в 60 милях западнее Бреслау и в 70 милях восточнее Дрездена. Здесь наступательный порыв его войск иссяк.

Пробиваясь на запад от Быдгоща, Жуков окружил Познань. Для обороны этого города немцы оставили сильный гарнизон и отошли к Шверину на Варте, а оттуда на Франкфурт на Одере и на Кюстрин. 2 февраля немцы потеряли Зольдин, и в этот же день Жуков занял Бервальде. К 10 февраля наступающий центр Жукова остановился. Пройдя поле Куннерсдорфского сражения 1759 г., он вышел напротив Лебуса к Одеру. В его тылу все еще держались крепости Шнайдемюль, Дойче—Кроне, Познань и Ансвальде, которые служили помехой его коммуникации.

Правый фланг Жукова продвинулся от Зольдина (25 миль севернее Кюстрина) к Торну, который пал 9 февраля. На север от него в Померании все увеличивалось количество немецких частей, прибывавших морем из Восточной Пруссии. Эти силы угрожали коммуникациям Жукова. Поэтому Жуков решил прежде всего взять вышеупомянутые крепости и затем отрезать находившиеся в Восточной Померании немецкие войска от войск, стоявших в ее западной части. 11 февраля он взял Дойче—Кроне, а три дня спустя — Шнайдемюль; вслед за этим 22 февраля он захватил Ансвальде и, наконец, на следующий день взял Познань. После этого Жуков начал наступление на участке между Вангерином и Фалькенбергом в направлении Балтийского моря и 9 марта достиг побережья близ Кольберга. Однако Кольберг держался до 19 марта.

Пока велась осада Кольберга, Рокоссовский продвинулся к Гдыне; по этой причине немцы приступили к эвакуации Данцига по морю. 23 марта Рокоссовский достиг города Сопот, расположенного немного южнее Гдыни. Это дало Рокоссовскому возможность атаковать Данциг с севера в его наиболее уязвимый фланг. 30 марта город был взят штурмом. Таким образом, операции на Балтике для Рокоссовского были закончены. Теперь он стал свободным и мог оказать помощь правому крылу Жукова на Нижнем Одере.

Между тем в начале марта Жуков проложил себе путь в Кюстрин. 12 марта он занял всю старую крепость за исключением некоторых островных фортов, которые держались до 30 марта. Это позволило Жукову перебросить через Одер два моста: один севернее, а другой южнее города. В то время как велись эти операции, немцы отчаянно боролись в Восточной Пруссии, где у них еще было около 20 ослабленных дивизий. Они обороняли Кенигсберг с фанатическим упорством. Город не был полностью окружен, так как у него оставались открытыми морские пути через Пилау. Черняховский, продвинувшись на запад, 1 февраля занял Фридланд, а через восемь дней — Прейсиш—Эйлау. 17 февраля он был смертельно ранен. Его заменил маршал Василевский, который вначале марта окружил Кенигсберг, но окончательный штурм города предпринял только 8 апреля. На следующий день город капитулировал.

В то время как наступательные действия Конева и Жукова близились к концу, операции на Дунае вступили в третью и последнюю фазу. Эта фаза началась на третьей неделе февраля наступлением немцев и венгров против русских на рубеже реки Грон и между Дравой и озером Балатон. Действия эти были столь многообещающими, что генерал Фризнер получил для усиления 6–ю танковую армию, которая незадолго перед этим участвовала в арденнском наступлении. 3 марта Фризнер предпринял поддержанную сильной авиацией мощную контратаку между озерами Балатон и Веленце. Наступая на Гершег—Фальва, он приблизился к Дунаю на расстояние нескольких миль. Здесь так же как и в сражении в Арденнах, его танки оказались без горючего, и к 15 марта те из них которые еще могли двигаться, были отброшены назад на исходные позиции.

Противник быстро использовал эту неудачу. 18 марта Толбухин нанес удар южнее, а Малиновский — севернее холмов Вертеш. Первый вновь занял Секешфехервар, а второй захватил Экстергом. Затем последовали удары по немецко—венгерским флангам. 27 марта Малиновский форсировал Грон, а через три дня занял Комарно. В это же время Толбухин нанес удар между Дравой и озером Балатон, захватил Зара—Эзершег и взял большое количество пленных. Весь венгерско—немецкий фронт начал теперь распадаться, и 29 марта, продолжая наступление, Толбухин вступил у Кошега в Австрию. Теперь русские стали подступать вплотную к Вене; Толбухин наступал с юга через Винер—Нейштадт, а Малиновский — с востока по дороге Вена — Будапешт и через Братиславу, которую немцы оставили 3 апреля. 7 апреля Малиновский прорвался в восточные пригороды австрийской столицы, а на следующий день приблизился к центру города. 11 и 12 апреля немцы и венгры были отброшены за Дунай, и на следующий день город был полностью во власти русских войск. Таким образом, русские достигли своей политической цели, а так как доктор Бенеш и маршал Тито уже были у Советов в руках, Россия выдвинула теперь свою политическую границу вперед, проведя ее в южной части середины Центральной Европы от Праги до Триеста. России осталось теперь лишь продвинуться от Одера до Эльбы, и тогда можно было считать ее западное Lebensraum созданным, если не окончательно, то хотя бы временно.

6. Победа над Германией

В нормальной войне поражение Рундштедта в Арденнах немедленно привело бы к окончанию военных действий. Однако вследствие требования безоговорочной капитуляции война отнюдь не была нормальной. Следуя этому идиотскому лозунгу, западные союзные державы не могли предложить никаких других, даже самых суровых условий. Их противник также не мог просить о каких бы то ни было условиях, даже самых унизительных. И вот получилось, что Гитлеру, подобно Самсону, оставалось обрушить все здание Центральной Европы на себя, на свой народ и на своих врагов. Война уже была окончательно проиграна, его политической целью был теперь хаос, и из—за требования безоговорочной капитуляции Гитлер мог достигнуть этой цели.

Действительно, война перестала быть стратегической проблемой. Борьба перешла в чисто политическую сферу и велась уже не между вооруженными силами, а между двумя политическими системами: на одной стороне была система западных союзных держав, а на другой — Россия. Речь шла о том, какая из этих двух систем будет господствовать в Восточной и Центральной Европе.

Так как в конце января русские продвинулись до Будапешта и остановились на Одере, политически Восточная Европа уже была потеряна для демократии. А так как ничто уже не могло помешать русским занять Вену, то была только одна возможность, спасти то, что еще могло остаться от Центральной Европы. Эта возможность заключалась в оккупации Берлина американцами и англичанами раньше своего восточного союзника. Несмотря на это, в такой критический момент генерал Эйзенхауэр проявил сверхосторожность. В его сознании проблема была все еще стратегической, то есть проблемой победы над Германией, в то время как она должна была стать политической проблемой занятия Берлина. Сеточки зрения западных союзных держав, выиграть войну стратегически и проиграть ее политически означало признать войну потерявшей всякий смысл. Эйзенхауэр и его хозяева не проявили ни малейшего признака понимания этого обстоятельства. План Эйзенхауэра состоял в продолжении действий на «широком фронте» и выходе к Рейну по всей его длине тремя этапами. Во—первых, 21–я группа армий и 9–я американская армия должны были занять Рейн ниже Дюссельдорфа. Во—вторых, 12–я группа армий должна была очистить Саарский бассейн и занять Рейн между Дюссельдорфом и Майнцем. В—третьих, 6–я группа армий должна была ликвидировать Кольмарский котел и выйти к Рейну между Майнцем и Швейцарией.

Первый этап 8 февраля начала 1–я канадская армия. Погода была ужасной, и в результате наступление развивалось медленно. «Бои, — пишет Эйзенхауэр, — скоро превратились в затяжную борьбу, в которой противника приходилось отбрасывать шаг за шагом».[458] Клеве был взят 12 февраля, а через день войска вышли к Рейну напротив Эмериха. Между тем 9–я американская армия, которая должна была начать наступление между 10 и 15 февраля, задержалась, так как противник разрушил плотины на реке Роер. Наступление началось только 23 февраля, когда уровень воды достаточно снизился и позволил движение на север в сторону канадцев. 26 февраля в районе Юлиха американцы перешли через реку Роер и очистили город Дюрен. К 1 марта они взяли Мюнхен—Гладбах и Гревенбройх, вступили в Нейсс и достигли Венло. Через два дня в Гельдерне была установлена связь с канадцами. Таким образом, союзники заняли весь западный берег Рейна от Дюссельдорфа до моря, за исключением предмостного укрепления» противника в Везеле. 10 марта было очищено и это предмостное укрепление. Монтгомери утверждает, что в боях немцы оказывали фанатическое упорное сопротивление.[459]

Второй этап операций начался стремительным наступлением 1–й американской армии на кельнском направлении. К 10 февраля американцы достигли реки Эрфт, и на следующий день ее западный берег был очищен от противника. Затем американцы создали плацдарм, и 5 марта головные части 7–го корпуса вступили в Кельн. Через два дня весь город западнее Рейна был занят американцами. Южнее этого района наступление развивалось еще эффектнее. 7 марта 3–й корпус отбросил противника к Ремагену и захватил там мост через Рейн, прежде чем немцы успели его подорвать. Передовые части немедленно переправились на восточный берег и к 24 марта там был создан плацдарм длиной 25 миль и глубиной 10 миль. С захватом плацдарма создавалась угроза Руру с юга.

Между тем в течение февраля 3–я американская армия занималась подготовкой к наступлению в западном направлении. К 23 марта ее части преодолели сопротивление противника в районе Саар, Мозель. 2 марта пал Трир, и 9 марта наступающие достигли Рейна у Андернаха, где и соединились с частями 1–й армии. На следующий день западный берег Рейна был очищен от Кобленца до Андернаха, а к 19 марта — до Бингена. Затем немцам был преподнесен новый сюрприз. Ночью 22 марта без всякой специальной подготовки Паттон форсировал Рейн южнее Майнца, близ Оппенгейма. В тот же день немцы прекратили сопротивление. В Майнце, а на следующий день американцы достигли города Шпейер. Таким образом, положение немецких войск к западу от Карлсруэ стало безнадежным.

На юге третья фаза операций началась в середине марта. 6–я группа армий, ликвидировав Кольмарский котел в период 20 января — 3 февраля, начала 15 марта наступление к Рейну. Через 10 дней всякое организованное сопротивление на его западном берегу прекратилось.

Об этих действиях Эйзенхауэр пишет:

«Ни одно поражение, понесенное в эту войну немцами, за исключением, может быть, тунисского, не было столь губительным для немецких войск, как то, которое они потерпели в Саарском бассейне. Для всей операции характерны дерзость, быстрота и решительность действий; победа была такой полной, что когда Паттон бросил в ночь с 22 на 23 марта за Рейн дивизию, он не встретил почти никакого противодействия со стороны противника»[[460]

Как ни велики были указанные операции, они явились лишь прелюдией к главному событию — форсированию Рейна севернее Рура, поддержанному вспомогательным ударом с плацдарма в районе Франкфурта в направлении Касселя с целью обойти Рур с востока. Плану дали довольно зловещее кодовое наименование — «Грабеж». План имел следующий вид.

21–я группа армий и 9–я американская армия, обе под командованием фельдмаршала Монтгомери, совершали форсирование Рейна на участке между Рейнбургом и Реесом. 9–я армия располагалась справа от них, а 2–я английская армия — слева; первая — южнее Везеля, а вторая — севернее. Для поддержки наступления 2–й армии 1–я союзная воздушно—десантная армия должна была выбросить 17–ю американскую воздушно—десантную дивизию и 6–ю английскую воздушно—десантную дивизию в районе севернее Везеля. На этот раз десантные части выбрасывались сразу после начала сухопутного наступления с целью застигнуть противника врасплох. Слева 2–ю армию прикрывала 1–я канадская армия.

Задолго до начала операции Рур изолировали путем воздушных налетов, проводившихся методами, весьма схожими с теми, которые применялись перед вторжением в Нормандию. Бомбардировки «на воспрещение» начались 21 февраля; огромное количество бомб обрушилось на германские железные дороги, мосты и на особенно важные пункты. Например, 11 марта было сброшено 5 тыс. т бомб на железнодорожный узел Эссен, а на следующий день — 5487 т на Дортмунд. Между 21 и 24 марта союзная авиация совершила не менее 42 тыс. самолетовылетов.

На фронте Монтгомери ширина Рейна равнялась 400–500 ярдам.[461] При подъеме воды ширина реки могла увеличиться до 700–1200 ярдов. Средняя скорость течения составляла около 3,5 узла.[462] При такой ширине реки вся операция была организована десантным методом.

23 марта в 8 час. вечера артиллерия открыла сильный огонь, продолжавшийся один час. Сразу после этого на штурм Везеля пошли диверсионно—десантные отряды. Затем через реку двинулись главные силы. Встречая слабое сопротивление, они создали на восточном берегу небольшие плацдармы. В то время как совершалась эта переправа, на восточный берег сбросили американскую 17–ю воздушно—десантную дивизию и 6–ю английскую воздушно—десантную дивизию. Одна была переброшена из района Парижа, а другая — из Восточной Англии. Обе дивизии высадились на восточном берегу в пределах действия поддерживающего огня своей артиллерии, стоявшей на западном берегу. Для переброски двух дивизий потребовалось 1572 самолета и 1326 планеров. Перелет прикрывали 2153 самолета тактической воздушной армий. Потери были незначительны.

Тем временем в центральном секторе оппенгеймский плацдарм был расширен до 9 миль в длину и 6 миль в глубину. 25 марта был взят Дармштадт, и на Майне у Ашаффенбурга были захвачены мосты. Во время этого наступления 1–я американская армия расширила свой плацдарм у Ремагена, а 26 марта немцы были отброшены с рубежа реки Зиг. Южнее американцы подошли к Лимбургу.

22 марта 3–я американская армия взяла Франкфурт и продвинулась к Касселю. Между тем 7–я американская армия 26 марта создала свой первый плацдарм у Вормса, а на следующий день соединилась южнее Дармштадта с частями 3–й армии. 28 марта 7–я армия форсировала Некар и на другой день заняла Мангейм. Через три дня 1–я французская армия перешла через Рейн в Филиппсбурге. Таким образом, с 23 марта по 1 апреля оборона на Рейне была прорвана по всей длине и, как говорит Эйзенхауэр, ценой фантастически малых потерь. В результате такого успеха союзников фон Рундштедт был в последний раз отстранен от командования. Командование над его битыми армиями принял Кессельринг, вызванный из Италии.

Через неделю после форсирования Рейна германские войска находились в состоянии полного развала. Всякая организация на Западном фронте рухнула. Однако бои все еще шли, так что число жертв политики безоговорочной капитуляции продолжало расти.

На севере ближайшей целью стало теперь окружение Рура с севера 21–й группой армий, а с юга — 12–й группой армий. Соединение обоих групп было намечено в районе Кассель, Падерборн неподалеку от места, где в 9 г. н. э. Вар потерял свои легионы. 6–я группа армий получила приказ прикрывать правый фланг 12–й группы.

Этот двойной охват, являвшийся одной из величайших операций типа Кан, успешно завершился 1 апреля. В этот день близ Липпштадта 9–я армия, двигавшаяся с севера, соединилась с 1–й армией, наступавшей с юга. В образовавшемся котле были заперты вся германская группа армий «В» и два корпуса группы армий «Н» вместе со своим командующим фельдмаршалом Моделем. В продолжение 12 дней Модель вел упорные бои в промышленных городах, но 13 апреля сопротивление немцев стало ослабевать, и 18 апреля Модель сдался вместе с 20 генералами и 325 тыс. солдат и офицеров.

Пока проводилось это огромное окружение, Эйзенхауэр принял решение об окончательном плане завершения войны. Что это был за план? Ответ на это является одним из самых странных в военной истории. Суть его мы передадим собственными словами Эйзенхауэра. В своем «Докладе» он пишет:

«Я был теперь уверен, что Берлин уже не представлял собою важный военный объект… Когда противник был близок к окончательному разгрому, военные факторы казались мне более важными, чем политические соображения, связанные с захватом столицы союзниками. Задача наших войск должна была состоять в разгроме германских армий, а не в распылении наших сил для занятия пустых и разрушенных городов»[[463]

Если в конце войны политические соображения менее важны, чем военные факторы, то позволительно спросить, когда же они бывают более важными? А если они никогда не бывают такими, то война, конечно, не может быть орудием политики.

В равной мере странны и доводы Эйзенхауэра в пользу принятия такой необыкновенной точки зрения. Их два. Один довод состоит в том, что русские находились тогда в 30 милях от Берлина и надо было избежать осложнений с ними, второй — что немцы могли сосредоточить на так называемом «национальном редуте» в горной области Южной Германии, Тироля и Западной Австрии 100 пехотных дивизий и до 30 танковых дивизий! Хотя одно время такая возможность и существовала, но ее больше уже не было, так как огромная союзная авиация не позволяла этого.

Отказавшись от движения на Берлин, Эйзенхауэр решил начать наступление в центре от Касселя на Лейпциг силами 1–й и 3–й американских армий при поддержке 9–й американской армии, которая 4 апреля была переведена из 21–й группы армий в 12–ю группу. Во время этой операции действия 21–й и 6–й групп армий должны были носить ограниченный характер. Первая из этих двух групп наносила удар в сторону Эльбы, а вторая прикрывала южный фланг войск, наступающих в центре.

«Когда удар в центре достиг своей цели, главной задачей должно было стать наступление 21–й группы армий к Балтике и очищение всей северной зоны от Киля до Любека»[[464]

3–я армия очистила Кассель 4 апреля. Войска достигли Веймара 11 апреля, Иены и Хемница 13 апреля, а на пятый день после этого пересекли границу Чехословакии. Тем временем 9–я армия продвигалась вперед к Брауншвейгу и 11 апреля вышла южнее Магдебурга к Эльбе. На следующий день она вступила в Брауншвейг и 18 апреля после ожесточенных боев овладела Магдебургом. 11 апреля наступление 1–й армии южнее горного района Гарц шло полным ходом. Армия быстро продвигалась; 14 апреля ее войска достигли Дессау, а к 21 апреля очистили от противника весь район Гарца.

В то время, когда 12–я группа армий продвигалась на восток, 21–я группа наступала на Бремен и Гамбург, а 1–я канадская армия очищала северо—восточную Голландию. 2–я английская армия пересекла 5 апреля Везер, 18 апреля достигла Люнебурга, затем, выставив заслон против Гамбурга, она перешла 29 апреля через Эльбу и продолжала наступление на Любек. Во время этих наступательных действий 6–я группа армий двигалась на Байрейт. Там она соединилась с 12–й группой и 16 апреля вступила в Нюрнберг. В это же время 1–я французская армия захватила Карлсруэ и Пфорцгейм.

Эти удивительные продвижения вперед, в некоторых случаях без всякого сопротивления, иногда по 100 миль в день, были возможны только благодаря тому, что заранее организовали снабжение танковых колонн по воздуху.

«При выполнении этой задачи, — пишет Эйзенхауэр, — транспортные самолеты совершали замечательные подвиги; во всех операциях в северо—западной Европе они оказались неоценимым средством; «летающие товарные вагоны» никогда не были так важны, как на заключительных этапах войны. Они садились на импровизированные аэродромы у самой линии фронта, а иногда и в расположении частей, временно окруженных противником. 1500 самолетов С–47 9–го военно—транспортного командования вместе с тяжелыми бомбардировщиками, приспособленными для транспортных целей, в апреле совершили более 20 тыс. самолетовылетов и перебросили передовым сухопутным частям почти 60 тыс. т грузов (в том числе 10 255 509 галлонов бензина)… Без этой помощи танковые дивизии не могли бы действовать с таким поразительным успехом»[[465]

Наконец урок был понят, и это был основной урок войны на суше. После завоевания превосходства в воздухе, первоочередной задачей авиации на войне становятся действия в тыловой сфере, а не в тактической. Хотя солдаты всё еще должны сражаться на суше, однако снабжать их теперь можно по воздуху. Такова основная разница между современными и прежними военными действиями на суше. Сбрасывание взрывчатых веществ является делом совершенно второстепенным.

Пока завоевывалась Западная Германия, происходили заключительные сражения в Восточной Германии и Северной Италии. К середине апреля «третий рейх» под ударами с запада, востока и юга быстро рушился.

На Востоке, как мы видели, «политические соображения» уже давно и неуклонно вытесняли «военные факторы». Русские вели войну не только для того, чтобы разгромить противника, но и чтобы выиграть то, что они считали нужным, а именно политическое, социальное, экономическое и стратегическое Lebensraum в Восточной и в Центральной Европе. Поэтому 17 апреля, через четыре дня после занятия Вены, русские приступили к завоеванию Берлина, имевшего тогда величайшую политическую важность и к установлению своей западной границы на Эльбе, так как они понимали её стратегическое значение как большого пути, связывающего северную половину Центральной Европы с её южной половиной и с Дунаем.

Наступление на Берлин было предпринято фронтами Жукова и Конева. Один наступал от Одера на запад, другой от реки Нейссе на север. Против них действовали 4 германские армии: 21–я армия оборонялась между Штеттином и Эбедсвальде; 12–я армия вместе с поддерживавшей ее 3–й танковой армией удерживала фронт от Эберсвальде до Франкфурта, а южнее Франкфурта по реке Нейссе оборонялась 9–я армия. В Берлине, по—видимому, было около 250 тыс. человек, имевших оружие Этих сил было недостаточно для обороны столь большого города, в особенности в случае захвата русскими окружной автострады, опоясывающей его.

17 апреля поднялся занавес заключительного акта мировой трагедии. В этот день утром Конев двинулся вперед со своих плацдармов на Нейссе. Он направил свое левое крыло на Дрезден и Торгау и повернул центр и правое крыло в северном направлении, на Берлин, рассеяв войска 9–й германской армии. Одновременно Жуков двинул свои армии с плацдармов севернее и южнее Кюстрина, прорвал сильные укрепления 12–й германской армии, 22 апреля достиг окружной берлинской автострады и двинулся по ней на запад на Шпандау. Тем временем Конев вышел на автостраду с юга.

25апреляпроизошли два события выдающейся важности: 1) был полностью окружен Берлин; 2) авангард 58–й русской гвардейской дивизии из состава войск Конева соединился в Торгау на Эльбе с передовыми патрулями 273–го полка 1–й американской армии.

В Берлине уже вспыхнули ожесточенные уличные бои. К 29 апреля они захватили Шарлоттенбург, Вильмердорф, Моабит, Шенеберг и другие районы столицы. Вскоре у немцев осталась только центральная часть города, превращенная в развалины артиллерийским огнем. 30 апреля Гитлер застрелился, и 2 мая остатки гарнизона Берлина капитулировали.

Между тем в Италии разгром шел с такой же быстротой. 10 апреля фельдмаршал Александер начал свое последнее наступление между Францией и озером Коммакио. 21 апреля он взял Болонью, 26 апреля пересек реку По и вступил в Верону. Через два дня Муссолини и его любовница, Клара Петаччи, пытавшиеся перейти в Швейцарию, были убиты итальянскими партизанами в городке Лонго близ озера Комо. 29 апреля командующий германскими силами в Италии генерал Генрих фон Фитингофф—Шеель подписал в Казерте безоговорочную капитуляцию и сдался фельдмаршалу Александеру своей почти миллионной армией.

Как только был установлен контакт с русскими, Эйзенхауэр остановил свои армии на реках Эльбе и Мульде и в Рудных горах. Затем были отданы приказы 21–й группе армий продолжать наступление на Любек, 12–й группе — двигаться нa Линц и 6–й группе — подготовиться к действиям против «Национального редута» на случай его занятия немцами. В отношении Берлина Эйзенхауэр пишет, что надо. было «подождать и посмотреть, как сложится обстановка после выполнения (этих) более важных задач».[466]

Пока совершались эти передвижения, 3 марта адмирал Фридебург, новый командующий германским военно—морским флотом, прибыл в сопровождении трех офицеров в штаб Монтгомери близ Люнебурга и просил принять капитуляцию 3–й танковой, 12–й и 21–й армий, которые сражались в этот момент против русских. Монтгомери отказался обсуждать капитуляцию на этих условиях. 4 мая Фридебург вернулся и заявил, что он получил полномочия предложить безоговорочную капитуляцию всех германских вооруженных сил, находящихся в Северной Германии, Голландии, в Шлезвиг—Гольштейне и Дании. С этим согласились как с тактической мерой местного характера. Был подписан документ о капитуляции, и в 8 час. утра 5 мая фронту 21–й группы армий был дан сигнал прекратить огонь. Через два дня в штабе союзного верховного командования в Реймсе этот документ снова был подписан, а 9 мая ратифицирован в Берлине. Таким образом, война в Европе была окончена, и победители приняли на себя безоговорочную ответственность.

Глава десятая. Окончательное завоевание инициативы на Тихом океане Союзниками

1. Отвоевание Бирмы

Поражение Германии сделало безнадежным положение Японии, и в нормальной войне последовала бы ее быстрая капитуляция. Но этого не могло быть, так как путь к миру снова преграждало требование безоговорочной капитуляции. Поэтому в настоящей главе мы сначала вернемся к обстановке, сложившейся к лету 1944 г., когда большой клин, который Япония создала на Тихом океане, стал уменьшаться, а часть его основания в Бирме должна была вот—вот рухнуть.

В результате поражений, которые японцы понесли на Араканском фронте, в Кохиме, на Импхалском фронте, и продвижения генерала Стилуэлла к Мьиткьине инициатива перешла от японцев в руки их противников. В дальнейшем наступать предстояло союзникам. Тем не менее их цель осталась прежней, а именно развитие сухопутных коммуникаций с Китаем. Для этого требовались две вещи: во—первых, завоевание Северной Бирмы и, во—вторых, завоевание Южной Бирмы, ибо, как впоследствии указывал адмирал Маунтбеттен, он «не считал разумным, с военной точки зрения, находиться в Центральной Бирме, не имея надежных сухопутных коммуникаций, особенно в период муссонов».[467]

Чтобы решить огромную задачу — завоевать обратно всю Бирму — Маунтбеттен разработал две тесно связанные между собой операции; одна предусматривала наступление с севера, другая — с юга. В соответствии с планом первой операции 14–я армия генерал—лейтенанта У. Слима (4–й и 33–й корпуса) наступала от Манипура через Чиндвин в район Йе, Швебо, северо—западнее Мандалая, где имелись аэродромы. В это же время армии генерала Стилуэлла и маршала Вэй Ли—хуана наступали на Бамо с севера и с востока. Эти действия с трех направлений должны были поставить японцев, находившихся в Северной Бирме, между трех огней. Вторая операция намечалась для захвата района Рангуна путем совместной высадки воздушного и морского десантов и последующего наступления на север; предполагалось отбросить японцев к району действий 14–й армии, лишив их главных коммуникаций с Сиамом. Для выполнения этой операции требовалось перебросить из Англии дополнительно 6 дивизий, включая одну авиадесантную и большое количество десантных судов. Но так как суда можно было выделить только в случае победы над Германией до октября месяца, они так и не были переброшены. В результате эту часть плана пришлось отбросить и, следовательно, завоевывать Южную Бирму с севера.

Сразу возникла проблема, как снабжать 14–ю армию, когда она двинется на юг от района Швебо? Снабжение армии почти целиком зависело от транспортной авиации, которая базировалась в Ассаме и в Швебо. Радиус действий транспортных самолетов «Дакота» оказался бы недостаточным, и поэтому для снабжения 14–й армии во время ее наступления на Рангун предстояло приблизить авиационные базы. Это лучше всего достигалось занятием островов Акьяб и Рамри. Вследствие этого решили ускорить действия в Аракане и захватить эти два острова путем высадки с моря. Чтобы подготовить десантную операцию, адмиралу А. Пауеру предложили собрать все наличные суда. Фактически всю операцию пришлось проводить, используя те средства, которые были под рукой и которые удалось раздобыть.

Хотя выполнить этот план полностью оказалось невозможным, пока не кончится период муссонов, однако паузы в действиях не произошло. После отступления японцев из Импхала и Кохимы их упорно преследовали и, наконец, 19 августа отбросили за индо—бирманскую границу. Однако транспортные трудности были столь велики, что 14–я армия создала свой главный плацдарм на Чиндвине в Калеве только 3 декабря. Тем временем в Аракане 15–й корпус медленно продвигался по полуострову Майу по направлению к Акьябу.

В ноябре произошло большое перемещение лиц высшего командования. Генерала Стилуэлла отозвали в Америку, генерал—лейтенанта Р. Уилера назначили заместителем главнокомандующего союзными силами, генерал—лейтенант Д. Салтен стал командовать китайскими армиями в Индии и Бирме и генерал—майор А. Ведемейер получил пост начальника штаба при Чан Кай—ши. В добавление к этим изменениям генерал—лейтенант О. Лизи, командовавший 8–й армией в Италии, был назначен командующим союзными силами в Юго—Восточной Азии, которые включали 11–ю группу армий (14–я армия и 15–й корпус) и командование северной боевой зоны Салтена — всего около 20 дивизий. Командование северной боевой зоны в это время состояло из 5 китайских дивизий и смешанной американо—китайской бригады, известной под названием боевой группы Марса, которая заменила группу Меррила, а также из 36–й английской дивизии генерал—майора Ф. Фестинга.

Когда генерал Салтен принял командование, он застал передовые части своих войск довольно далеко продвинувшимися на юг от Мьиткьины. В это же время 36–я дивизия двигалась вдоль железной дороги, идущей из Могаунга. 16 декабря она установила контакт с 19–й индийской дивизией 4–го корпуса 14–й армии в пункте Наба, несколько к северо—западу от Каты, расположенного у реки Иравади. 2 января 1945 г. 14–я армия заняла Еу, а 7 января — Швебо. Тем временем 6–я китайская армия (22–я и 50–я дивизии) под командованием генерал—лейтенанта Ляо Йо—сяна двигалась левее 36–й дивизии, а левее 6–й армии наступала 1–я китайская армия генерал—лейтенанта Сунь Ли—ена (30–я и 38–я дивизии), которая двигалась вместе с боевой группой Марса и качинскими ополченцами. Они двигались в Бамо, который 16 декабря заняла 38–я китайская дивизия. В это же время армия маршала Вей Ли—хуана продвинулась западнее Салуэна и 27 января соединилась с войсками командования северной боевой зоны. Наконец, Бирманская дорога была отвоевана. На следующий день первая транспортная колонна, двигавшаяся из Ледо в Чунцин, пересекла в Вантинге бирмано—китайскую границу.

Действия войск почти всецело зависели от снабжения по воздуху. К началу 1945 г. из Ассама перебрасывалось по 7500 т грузов в неделю. Однако этого было недостаточно; нужно было еще 100 транспортных самолетов для войск и 40 самолетов, чтобы кормить население. Объединенный комитет начальников штабов утвердил требование, и самолеты были посланы в Индию.

«…мы постепенно организовали, — пишет Mayнтбеттен, — снабжение по воздуху в масштабах, превосходивших все, что когда—либо делалось в этом духе раньше. Речь шла совсем не о вспомогательной переброске запасов авиацией; 96 % снабжения 14–й армии шло по воздуху. В ходе этой операции мы доставили нашим армиям 615 тыс. т грузов, три четверти которых перевезли воздушные силы США и одну четверть — английская авиация. Мы перебросили 315 тыс. человек подкреплений, половину которых доставили американцы и половину — англичане, эвакуировали 110 тыс. человек больных и раненых; три четверти из них было перевезено англичанами и одна четверть — американцами. В наш лучший месяц — март 1945 г. — мы перевезли 94 300 т грузов. В это время командование американской транспортной авиацией организовывало движение «по воздушному мосту», и, таким образом, к июлю американцы достигли своего максимума, перебросив за месяц 77.500 т».

И далее Маунтбеттен указывает:

«У нас не было достаточного количества самолетов, чтобы выполнить такую работу. Фактически мы имели примерно половину нужного количества самолетов. Но мы восполнили недостаток, почти удвоив время пребывания самолетов в воздухе против положенного при продолжительных действиях… Хотя была серьезнейшая опасность, что дело может сорваться, однако авиатранспорт продолжал работать безотказно день за днем, неделя за неделей и месяц за месяцем»[[468]

В то время как Салтен и Вей Ли—хуан освобождали Бирманскую дорогу, перед Слимом возникла громадная проблема переправы 14–й армии через реку Иравади, которая почти в 7 раз шире Рейна у города Везель.

Первый шаг был предпринят 14 января. В этот день 19–я индийская дивизия, действовавшая на северном фланге 33–го корпуса, захватила на восточном берегу реки в Табейкьине и в Сингу два небольших плацдарма. Генерал Кимура, командовавший 15–й и 33–й японскими армиями, сразу стал сосредоточивать против этих плацдармов крупные силы.

С целью избежать форсирования реки с лобовой атакой значительных сил противника Слим решился на чрезвычайно дерзкий маневр. Зная, что Кимура осведомлен о том, что 19–я индийская дивизия входила в состав 4–го корпуса, он считал, что ее присутствие в Сингу в момент наступления сильных колонн с запада, северо—запада и севера в направлении Мандалая, по всей вероятности, заставит Кимуру предположить, что 4–й корпус движется на усиление 33–му корпусу с целью нанести главный удар севернее Мандалая. Слим решил обратить расчеты Кимуры в свою пользу, перебросив 4–й корпус (без 19–й дивизии) с левого фланга 14–й армии из района выше Мандалая на юг в Пакокку и оттуда, пока Кимура сосредоточивал свои войска против плацдарма в Сингу, захватить переправу через Иравади и ударить по тылам войск генерала Кимуры в районе Мейктилы, где находилась главная японская база и имелось 8 хороших аэродромов.

Этот отважный проект вызывал необходимость совершить 300–мильный марш через тылы 33–го корпуса.

«Чтобы восполнить недостаточное снабжение по дороге, на расстояние 400 миль от конечной железнодорожной станции в Димапуре, — пишет полковник Фрэнк Оуэн, — командующий 14–й армией обратился к подручным средствам. Таковыми являлись река Чиндвин и строевой лес, росший на ее берегах. Саперы превратились в лесорубов и кораблестроителей. Они скоро изготовили сотни лодок… Из Калькутты авиация доставила навесные моторы и даже разобранные на части буксиры, которые собирались на берегу реки… Были собраны две морские канонерки, вооруженные пушками «Бофорс» и «Эрликон». Их спустили на воду, чтобы нести на реке патрульную службу… Так или иначе, движение по реке было организовано, и 4–й корпус с необходимыми запасами сосредоточился в исходном для наступления районе во время».[469]

14 февраля 7–я индийская дивизия 4–го корпуса захватила в Ньяунгу, в 10 милях южнее Пакокку, переправу через Иравади. Но даже и тогда Кимура все еще заблуждался, притом вдвойне, ибо 11 февраля 20–я индийская дивизия переправилась через реку близ Сагаинга, несколько ниже Мандалая, что заставляло предполагать, что действия в Ньяунгу являлись маскировкой.

Теперь все было готово для совместной операции, которая должна была открыть дорогу в Рангун. 19–я и 20–я дивизии находились за рекой севернее и западнее Мандалая. Позади 20–й дивизии сосредоточилась 2–я английская дивизия. 7–я дивизия располагалась в Ньяунгу, в 100 милях юго—западнее Мандалая. В тылу у нее были сосредоточены 5–я и 17–я индийские моторизованные дивизии и 255–я индийская танковая бригада.

Наступление началось 19 февраля движением 19–й дивизии с ее плацдарма. Два дня шли ожесточенные бои, и 19–я дивизия захватила возвышенность Мандалай—Хилл, с которой просматривается город, только 7 марта. Как только холм был очищен от противника, началось наступление на город и на Форт—Дафферин, который упорно обороняли японцы.

Пока 19–я дивизия вела эти действия, 2–я английская и 20–я индийская дивизии переправились через Иравади в Сагаингеи, наступая вверх по течению реки с запада, медленно продвигались по направлению к Мандалаю. 19 марта 2–я дивизия вступила в Аву, а через два дня обе дивизии соединились с 19–й дивизией и Мандалай был очищен от противника.

Между тем на юге, где предстояло нанести главный удар, 20 февраля 17–я индийская моторизованная дивизия двинулась с плацдарма в Ньяунгу и, встречая незначительное сопротивление, 24 февраля заняла Таунгту, лежащую в 40 милях северо—западнее Мейктилы. 27 февраля был захвачен один из 8 аэродромов, который немедленно стал действовать. За этим успехом последовали ожесточенные бои за остальные 7 аэродромов; бои продолжались до 5 марта, когда Мейктила, наконец, была занята 255–й индийской танковой бригадой. Кимура решил вернуть город и весь район Мейктилы, для того чтобы освободить свои коммуникации.

Нанеся удар по плацдарму в Ньяунгу с целью отрезать 17–ю дивизию от ее базы, Кимура вполне мог бы достичь цели. Однако, как указывает полковник Оуэн, «он не мог воспрепятствовать авиационному подвозу, и союзные транспортные самолеты, летая по 12 час в день, продолжали приземляться на аэродромах и выгружать грузы и солдат, в то время как японская артиллерия уже обстреливала машины, находящиеся на взлетной полосе».[470] Так устоял бокс Мейктила.

Оставление японцами Мандалая освободило 33–й корпус, который начал теперь наступать в южном направлении, в то время как 5–я индийская дивизия двинулась из Паккоку на запад и 31 марта расчистила себе путь в район действий 17–й дивизии. За день до этого 2–я дивизия захватила Кьяуксе и оказалась в 50 милях от Мейктилы. Это наступление поставило 15–ю японскую армию и часть 33–й армии (которые пытались взять обратно Мейктилу) между двух огней. К 5 апреля японцы отражали удары и с севера и с юга и к 10 апреля были так потрепаны, что, бросив орудия и транспорт, отступили в горы Шань, на восток от железной дороги Мандалай — Рангун.

Таким образом, дорога в Рангун была отвоевана. Но так как этот город находился более чем в 300 милях далее к югу, а период муссонов должен был наступить в середине мая, то теперь предстояло бороться с дождями. Эта борьба была бы невозможна, если бы союзники не захватили аэродромы в Аракане, что позволило переместить базы снабжения 14–й армии из Ассама на 500 миль южнее. Эту часть проблемы отвоевания Южной Бирмы решил 15–й корпус генерал—лейтенанта Ф. Крайстисона, состоявший из 2 индийских дивизий, 2 западноафриканских бригад, 1 восточноафриканской бригады и 1 танковой бригады. Корпус поддерживали 224–я группа английской авиации и эскадра контр—адмирала Б. Мартина. Корпусу противостояли 5–я и 6–я японские дивизии.

Операция началась 10 декабря наступлением по обе стороны хребта Майю. 25 декабря части корпуса заняли оконечность полуострова Майю. Японцы были слишком слабы, чтобы удерживать остров Акьяб. Они оставили его, и 3 января остров заняли части 15–го корпуса. Затем последовала серия морских десантов, состоявшая из семи отдельных высадок. Высадки были произведены в пунктах: Мьебон — 14 января, Кьяукпью на острове Рамри — 21 января, Кангав — 24 января, на острове Чедуба — 26 января, Руива — 17 февраля, Летпан — 20 февраля. 8 февраля остров Рамри был полностью очищен от противника. Тактическая важность его занятия состояла в том, что 15–й корпус расположился на расстоянии, позволявшем легко наносить удары по дороге, идущей из города Проме на Иравади в Таунгуп. По этой дороге отступали японцы.

В Кангаве и Мьебоне произошли жестокие бои. Но когда 30 января Кангав пал, японские войска, оборонявшиеся к северу от него, лишились своей единственной дороги. Они были вынуждены бросить артиллерию и транспорт и спасаться бегством через горы. К концу февраля удалось очистить всю береговую линию. Были созданы аэродромы, с которых стало возможным быстро и экономно снабжать 14–ю армию во время ее наступления на Рангун.

Когда наши войска окончательно сломили японское сопротивление вокруг Мейктилы, 33–й корпус получил приказ двинуться на противника, занимавшего нефтеносный район Чаук, Иенангьяунг, и затем наступать вниз по Иравади на Проме. В это время 4–й корпус должен был следовать по шоссе через Тоунгу и Пегу на Рангун.

Для того чтобы максимально ускорить продвижение своих войск, командир 4–го корпуса генерал—лейтенант Ф. Мессерви «реорганизовал его, включив в состав каждой дивизии одну воздушно—десантную и 2 моторизованные бригады».[471] Он поместил свою танковую бригаду в авангарде, за которым следовали 5–я и 17–я дивизии. Эти соединения пробивались вперед, предоставляя следовавшей за ними 19–й дивизии расправляться с небольшими японскими отрядами, остававшимися на флангах корпуса. После незначительных боев во время движения части корпуса 1 мая вступили в Пегу; расстояние в 300 миль они покрыли в 16 дней.

Тем временем 33–й корпус, преодолев серьезное сопротивление, 18 апреля взял Чаук, а 22 апреля — Иенангьяунг.

Отсюда он двинулся в южном направлении и 2 мая достиг Проме. На следующий день начал дуть муссон. Период дождей наступил на 14 дней раньше обычного. Однако это не задержало действий, и 15–й корпус в этот же день занял Рангун.

Захват Рангуна был поручен 26–й индийской дивизии. Она погрузилась на суда в Акьябе, и, хотя было известно, что японцы уходят из города, все же подход к нему вверх по реке Иравади был весьма рискованным, так как каналы не прочищались землечерпалками со времени японской оккупации, а устье реки у Элефант—Пойнта было защищено мощными батареями и минными полями.

Под прикрытием флота и авиации парашютисты гурки взяли Элефант—Пойнт; оказалось, что его занимали всего 37 японцев. Затем последовала главная высадка. При этом было обнаружено, что японцы уже ушли из Рангуна. 6 мая порт снова был открыт для судов.

Таким образом, если не считать очистки территории от значительного числа японских отрядов, Бирма была снова полностью завоевана в ходе самой замечательной кампании всей войны. Замечательной потому, что немногие из других театров войны представляли так много препятствий для проведения боевых действий. Жара, дожди, тропические болезни, горы, реки, болота и почти полное отсутствие дорог, казалось, делали Бирму одним из немногих районов мира, где сильная и хорошо вооруженная армия сражаться не может. Однако в этой последней кампании действовало полмиллиона человек, и, как мы видели, крупные армии свободно и довольно быстро двигались с севера на юг и с запада на восток через высокие горные хребты, широкие реки, густые леса и джунгли. Это стало возможным благодаря многим факторам, из которых важнейшими были, не считая полководческого искусства, следующие три фактора: мощь авиации, хорошее медицинское обслуживание и хорошая работа инженерных войск.

О первом из этих трех факторов мы писали много. Однако и два других фактора были не менее важны. О медицинской службе с изумлением читаешь, что в то время как в 1943 г. «на каждого госпитализированного раненого приходилось 120 выбывших из строя из—за… тропических болезней… К 1945 г. эта цифра снизилась до 10 человек больных на одного раненного в бою, а в течение последних шести недель войны — до 6 человек».[472] Касаясь третьего фактора, который обеспечил движение 14–й армии и 15–го корпуса, следует сказать, что для строительства дорог и аэродромов — этих средств поддержания подвижности — потребовались инженерные войска численностью 72 тыс., человек и 130 тыс. рабочих.

2. Отвоевание Филиппин

Как говорилось в гл. VI, действия на Новой Гвинее и на Марианских островах привели в середине сентября 1944 г. к соединению сил генерала Макартура и адмирала Нимица на внутренней линии японской обороны на островах Моротай и Пелелиу. На северо—запад и запад от них лежали Филиппинские острова, большой бастион, защищавший Южно—Китайское море, господство на котором было жизненно важным для обеспечения всех японских завоеваний к югу от острова Формозы.

В период, предшествовавший занятию Филиппин американцами, наступление на них проектировалось как серия коротких прыжков, каждый из которых совершается «в пределах радиуса действий поддерживающих истребителей, базирующихся на аэродромах, созданных на последней занятой позиции».[473] Первый прыжок предполагалось совершить на острова Талаур и затем на Минданао, самый южный остров из филиппинской группы. Но 13 сентября, то есть за два дня до того, как была совершена высадка на Моротай и Пелелиу, адмирал Хэлси, командовавший 3–м американским флотом,[474] соединение авианосцев которого действовало против Филиппин, Формозы и островов Рюкю, уничтожив большое число японских самолетов и встретив неожиданно слабое сопротивление со стороны японской авиации в районе островов Лейте и Самар из Филиппинской группы, предложил продвинуть дальше проектируемое наступление, совершив следующий прыжок с Моротая на Лейте, лежащий в центре Филиппинских островов. Это означало движение в обход Минданро.

Когда адмирал Нимиц сообщил об этом генералу Макартуру, оба они решили перенести срок наступления на Филиппины с 20 декабря на 20 октября и ударить прямо на Лейте. Далее было решено, что усиленную очистку Соломоновых островов, Новой Британии и Новой Гвинеи от оставшихся там японских отрядов должны будут проводить австралийские войска.

Тактически это было смелое решение, ибо авиационное прикрытие приходилось обеспечивать самолетами с авианосцев, а японский флот все еще существовал. Стратегически оно являлось блестящим, так как успешная высадка в центре Филиппин разрезала бы японские войска генерала Ямасита, численность которых оценивалась в 250 тыс. человек, на две главные группы, одну — на Лусоне и другую — на Минданао. Кроме того, раз остров Минданао был бы обойден американцами, его гарнизон оказался бы отрезанным от мира, а в случае попыток японцев восстановить «непрерывный фронт» они были бы вынуждены ввести в дело свой флот, а именно этого больше всего и хотел Нимиц. Если бы японцы поступили таким образом и если бы их флот потерпел поражение, тогда с японскими войсками на Лусоне и Минданао можно было расправиться постепенно, сметая их по частям. Фактически штурм Лейте весьма напоминал сухопутную блицатаку, в которой танковые войска заменял флот.

Чтобы подготовить штурм, 10 октября самолеты с авианосцев совершили сильные налеты на аэродромы, расположенные на островах Окинава и Формоза, являвшихся главными связующими звеньями между Японией и Филиппинами. Затем между 13 и 15 октября последовали такие же налеты на Лусон, при этом было уничтожено большое количество японских самолетов. Наконец, 18 и 19 октября ожесточенные налеты были произведены на аэродромы и суда на море Висаян.

19 октября, когда 3–й и 7–й флоты США под командованием адмирала Хэлси и вице—адмирала Т. Кинкейда эскортировали к острову Лейте 6–ю американскую армию генерал—лейтенанта В. Крюгера, японский разведывательный самолет обнаружил экспедицию и донес о ее приближении командующему объединенным японским флотом адмиралу Соэму Тоеда. Тоеда немедленно ввел в действие план «Сё». План предусматривал действия следующих флотов: 1) вице—адмирала Такэо Курита — 5 линкоров, 12 крейсеров и 15 эсминцев, базировавшихся» в Сингапуре; 2) вице—адмирала Токусабуро Одзава — 2 линкора, 3 крейсера и 10 эсминцев, базировавшихся в Японии; 3) вице—адмирала Седзи Нисимура — 2 линкора, 1 крейсер и 4 эсминца, базировавшихся в Сингапуре; 4) вице—адмирала Киехидэ Сима — 3 крейсера и 4 эсминца, базировавшихся на Пескадорских островах. Первый из этих флотов стал известен как центральное соединение, второй — как северное и последние два — как южное. План Тоеда явился одним из самых замечательных в военно—морской истории.

Северное соединение с очень небольшим количеством самолетов на авианосцах должно было идти в район севернее Лусона, повернуть на юг у мыса Энганьо и, действуя как «приманка», оттянуть на себя флот адмирала Хэлси. Тем временем центральное и южное соединения должны были выйти в море Сулу. При этом центральное соединение должно было пройти через пролив Сан—Бернардино, а южнее — через проливы Суригао. Предусматривалось, что оба соединения нанесут удар по северному и южному флангам экспедиции вторжения.

18 октября Курита и Нисимура выступили из Сингапура, а Одзава и Сима уже находились в пути. 22 октября американские разведывательные подводные лодки донесли о приближении эскадр Курита и Нисимура к острову Палаван. Получив это донесение, Хэлси отправил один из своих четырех отрядов (вице—адмирала Дж. Маккейна) назад в Улици (вблизи острова Яп) для пополнения запасов и двинулся с оставшимися тремя на восток от острова Лейте, чтобы завязать бой с кораблями противника, которые попытаются форсировать пролив Сан—Бернардино. 24 октября было получено донесение, что сильный японский флот движется на восток через море Сибуян. Авиация Хэлси яростно атаковала японский флот со своих авианосцев. Хотя в действительности был потоплен только один японский корабль и один поврежден, но донесения, полученные от летчиков, были такими преувеличенными, что у Хэлси сложилось впечатление, будто из строя выведен весь флот адмирала Курита. Пока шел этот бой, американские самолеты—разведчики, посланные на север, донесли в 4 часа 40 мин. вечера о движении крупных сил противника с авианосцами в 130 милях восточнее мыса Энгельс. Считая, что центральное соединение японцев теперь потеряло свое прежнее значение, Хэлси решил оставить пролив Сан—Бернэрдино без прикрытия, уничтожить северное соединение, а затем уже вернуться и вступить в бой с центральным соединением, если таковое будет продолжать движение своим прежним курсом. Однако он, очевидно, не поставил в известность адмирала Кинкейда об оставлении пролива Сан—Бернардино, ибо последний продолжал считать, что пролив блокирован.

Последовало три боя: один в проливе Суригао, другой — у мыса Энганьо и третий — у острова Самар. Вместе взятые они составили крупнейшее за век» войну морское сражение — сражение за залив Лейте.

Для боя с подходящими через пролив Суригао японскими кораблями адмирал Кинкейд, оставив позади свои авианосцы и эскортные корабли, приказал контр—адмиралу Дж. Ольдендорфу блокировать пролив остальными силами 7–го флота, состоявшими из 6 линкоров, 8 крейсеров, 26 эсминцев и 39 торпедных катеров. Для выполнения полученной задачи Ольдендорф развернул эсминцы и катера в самой узкой части пролива, а позади разместил линкоры и крейсеры. В полночь 24 октября флот Нисимуры был замечен наблюдателями, и 25 октября в 2 часа 30 мин. утра американцы провели против него серию торпедных атак. В 3 часа утра начались главные действия, а через полчаса, когда японцы углубились в пролив более чем на 20 миль, они были уничтожены шквалом огня 16–, 8–, и 6–дюймовых пушек».[475]

Во время боя в проливе Суригао 3–й флот США двигался на север, и в 8 час. 25 мин. утра 25 октября адмирал Хэлси получил от Кинкейда спешное донесение, в котором сообщалось, что японские линкоры ведут огонь по его авианосцам северо—восточнее залива Лейте. Донесение следовало за донесением, но, несмотря на это, Хэлси ограничился тем, что приказал отряду Маккейна вернуться назад, а сам продолжал идти прежним курсом до 11 час. 15 мин. утра. Затем он повернул свои линкоры, и 2–й отряд полным ходом двинулся на юг, оставив для действий против флота адмирала Одзава 3–й и 4–й отряды. Позднее эти отряды выполнили свою задачу, потопив 4 японских авианосца.

Как же развернулись события? Адмирал Курита, увидев, что пролив Сан—Бернардино не охраняется, прошел через него в ночь с 24 на 25 октября. Затем он повернул на юг и в 6 час. 53 мин. утра открыл огонь по авианосцам Кинкейда. Застигнутый врасплоу атакой, Кинкейд приказал Ольдендорфу, который с главными силами 7–го флота был все еще в глубине пролива Суригао и к тому же имел мало боеприпасов, повернуть назад. Одновременно Кинкейд послал свое первое спешное донесение адмиралу Хэлси. «Не имея возможности противопоставить что—либо орудиям японских линкоров и крейсеров, — пишет капитан Макмейн, — наши авианосцы стали уклоняться отбоя, прикрываясь дымовыми завесами, поставленными эскортными миноносцами и 2 эсминцами, храбро устремившимися затем в торпедную атаку на противника».[476] Курита потопил 2 американских эскортных авианосца и 3 эсминца и нанес серьезные повреждения еще 7 эскортным авианосцам и одному эсминцу. Затем, в 9 час. 25 мин. утра, когда поражение американцев казалось уже неизбежным, он неожиданно прекратил бой И ушел на север, невидимому вследствие недостатка топлива у эсминцев. Курита прошел обратно через пролив Сан—Бернардино, прежде чем адмирал Хэлси смог подойти.

Таким образом, сражение в заливе Лейте окончилось решительной победой американцев, Японские морские силы больше уже никогда не выходили в море как единый боевой флот. В этом сражении японцы потеряли 3 линкора, 4 авианосца, 10 крейсеров и 9 эсминцев, а американцы — 3 авианосца и 3 эсминца.

Между тем 20 октября высадились 10–й и 24–й корпуса 6–й американской армии. После этого генерал Крюгер двинулся внутрь острова и вскоре пробился в его центр к пунктам Дагами и Бурауэн. К середине ноября он приблизился к Лимону, который удерживала 1–я японская дивизия. Японцы до этого всячески старались перебросить подкрепления своим гарнизонам, но 11 декабря их потери на море стали такими тяжелыми, что они отказались от дальнейших попыток. К этому времени, однако, был нанесен решающий удар. 7 декабря 77–ю американскую дивизию подвезли морем вокруг южной оконечности острова и высадили в трех милях к югу от Ормока. Этот новый маневр ставил японские войска, действовавшие в районе Лимон, Ормок, между двух огней. 10 декабря американцы штурмом взяли Ормок, а к концу месяца очистили весь остров. Незадолго перед этим американцы высадились на острове Миндоро, очистили его от противника к 28 декабря и создали там на расстоянии 75 миль от Манильского залива базу истребительной авиации.

Как только на Лейте прекратилось организованное сопротивление, было подготовлено новое наступление для завоевания острова Лусона. Наступление намечалось со стороны залива Лингаен. В начале января 6–я американская армия, состоявшая в это время из 1–го и 14–го корпусов, на 850 судах проскользнула через пролив Суригао и, выйдя в море Сулу и море Минданао, повернула на север.

Американцы приложили все усилия, чтобы скрыть от японцев место нового вторжения. Их внимание отвлекалось демонстративными разведывательно—диверсионными действиями на южной оконечности острова, в то время как флот расчищал минные поля в заливах Балаян, Батангас и Таябас, а транспорты подходили и располагались недалеко от мест высадки. Для маскировки прибегали к ложной выброске парашютистов.

9 декабря при отсутствии сопротивления со стороны японской авиации была произведена высадка, которая прикрывалась сосредоточенными воздушными налетами на дороги, мосты и туннели с целью помешать генералу Ямасита своевременно двинуть войска для отражения наступающих.

В результате «японские сухопутные войска, которым не давали покоя партизаны и авиация, устремившись в беспорядке на север, юго—восток и запад, скапливались на дорогах и совсем упустили шанс, который они, может быть, имели, сбросить высаживающиеся части противника в море».[477] К ночи 9 января на берег высадились войска численностью 68 тыс. человек и был создан плацдарм протяжением 15 миль и глубиной более 3 миль.

В это время в распоряжении Ямасита были 10–я и 105–я дивизии в районе Манилы и 2–я дивизия в Кларк—Филде, севернее Батаанского полуострова. Американцы застигли Ямасита неподготовленным, и ему пришлось вводить свои войска в бой по частям. В результате к 15 января головные части 6–й армии продвигались быстрыми темпами.

Так как левый фланг американцев был наименее обеспеченным, генерал Макартур развернул свои главные силы на направлении Росарио и Урданеты и под их прикрытием ударил прямо через реку Аньо на Манилу. До подхода к Кларк—Филду сопротивление японцев было незначительным. Тем временем на левом фланге велись упорные бои, но 20 января японское сопротивление стало ослабевать, и через 5 дней американцы захватили Кларк—Филд — главную авиационную базу на Лусоне, 5 соседних аэродромов и город Анджелес.

29 января, чтобы обойти японские позиции с юга, в нескольких милях к северу от залива Субик высадился 11–й корпус. Встретив небольшое сопротивление, он быстро продвинулся вглубь острова и отрезал Батаанекий полуостров. Таким образом, противник уже не смог бы отойти на этот полуостров, как это сделал Макартур три года назад. Затем 31 января 11–я американская воздушно—десантная дивизия была высажена как обычный морской десант в Насугбу, южнее Манильского залива. Высадка происходила без сопротивления, и когда дивизия приблизилась к Маниле, 6–я армия продвинулась к городу с севера. Этот двусторонний охват ставил японские войска в Маниле в безнадежное положение, но они оказывали такое яростное сопротивление, что город был очищен только 23 февраля.

Тем временем, с конца января и до 13 февраля, военно—воздушные и военно—морские силы бомбардировали вход в Манильский залив и островную крепость Коррехидор, на которую было сброшено 3128 т бомб. 16 февраля на Коррехидор высадились с воздуха 503–й парашютный полк и с моря 34–й пехотный полк. За этим последовали бои в подземных галереях крепости, которые продолжались почти две недели. В конце концов японцы положили этим действиям конец. Они взорвали главные пороховые погреба, уничтожив галереи и себя вместе с ними.

После очищения района Манилы войска высадились в конце февраля на остров Палаван, а в течение первой половины марта — на острова Минданао, Панэй, Себу и Негрос. В это время 6–я армия встретила в центре Лусона фанатическое сопротивление между Багио и перевалом Балете. В конце концов была совершена высадка в Легаспи, на южной оконечности острова Лусон.

Затем продолжительное время шли иррегулярные боевые действия. Операция окончилась только в июле.

Возвращение Филиппинских островов стоило американкам 60 628 ^человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести; японцы потеряли 317 тыс. человек убитыми (данные, возможно, преувеличены) и 7236 человек пленными.

Отвоевание Филиппин не только расчистило дорогу для вторжения на японские острова, оно настолько истощило ресурсы Японии, что лишало ее надежды на возможность продолжения сопротивления.

Сопротивление стоило японцам более 9 тыс. самолетов и более половины оставшегося у нее флота. Ее промышленность и коммуникации бездействовали из—за блокады и разрушались авиационными бомбардировками. Япония лишилась угля, нефти, стали и другого сырья вследствие отсутствия транспорта, а ее города постепенно превращались в, развалины. В Бирме адмирал Маунтбеттен готовился к вторжению в Малайю. В Китае Чан Кай—ши перешел в наступление. В апреле Россия денонсировала пакт о нейтралитете, заключенный 4 года назад. Несмотря на все это, японцы решили сражаться не на живот, а на смерть. Требование безоговорочной капитуляции не оставляло им другого выхода.

Вот почему они, подобно Макбету, кричали:

И если пасть мне суждено,

Паду с мечом в руках.

Таким образом, бессмысленная война продолжалась.

3. Наступление на внешние укрепления Японии

В то время как бомбили и штурмовали Манилу, к Японским островам прокладывался более прямой путь подхода, нежели через Филиппины, чтобы захватить аэродромы, с которых можно было готовить окончательный штурм Японии. Уже оккупация в Марианском архипелаге островов Сайпан, Тжиан и Гуам позволила авиации, базирующейся на суше, бомбить Токио. Но расстояние от Гуама до Японии 1565 миль, а при полете в оба конца — 3130 миль. Ясно, что, будь расстояние меньше, можно было бы не только брать больший груз бомб, но и производить более регулярные налеты. Кроме того, многие из поврежденных самолетов на обратном пути могли бы дотягивать до базы.

Для создания передовых баз подходили три острова, а именно, Формоза, Окинава (самый большой в архипелаге Рюкю) и Иводзима в группе Волкано. Первый остров велик: его площадь составляет 13 500 кв. миль, горы возвышаются на 14 тыс. футов над уровнем моря. Остров занимали тогда многочисленные японские войска. Вот почему для его завоевания, вероятно, понадобилось бы много времени. Захват острова Окинава (длина 67 миль, ширина 7–8 миль) представлял собой менее трудную задачу. На Окинаве японцы располагали двумя хорошими аэродромами. Этот остров несравненно меньше Формозы, зато его положение гораздо выгоднее в стратегическом отношении. Остров лежит в центре между Формозой, Юго—Восточным Китаем, островом Кюсю и островом Иводзима. Поэтому следовало ожидать, что приближающаяся к нему с любого направления эскадра будет атакована из одного или из нескольких указанных районов. Кроме того, Окинава находится дальше от баз на Марианских островах, чем Иводзима, а создать базы ближе к Японии не представлялось возможным, пока аэродромы в северной части Лусона оставались в руках японцев.

Вот почему было решено сначала нейтрализовать Формозу и Окинаву бомбардировками, а затем высадиться на остров Иводзима и занять его.

Иводзима находится в 775 милях от Хонсю, самого большого острова собственно Японии. Он удален от Сайпана на несколько меньшее расстояние, чем Окинава. Операцию должен был проводить 5–й корпус морской пехоты (4–я и 5–я дивизии морской пехоты) численностью около 60 тыс. солдат и офицеров. Переброска совершалась на 850 судах; поддерживал высадку 5–й флот адмирала Спрюенса. Интересно отметить, что в этой операции участвовало 220 тыс. моряков, или почти 4 моряка на каждого пехотинца.[478]

Хотя размеры острова Иводзима небольшие (длина всего 5 миль, а ширина менее 3 миль), важность его столь велика, что японцы чрезвычайно сильно укрепили его и оставили многочисленный гарнизон, насчитывавший несколько более 20 тыс. человек. Командовал частями на острове генерал—лейтенант Тадамати Курибаяси. Для высадки на острове подходили только два участка с отлогими берегами, и захватить японцев врасплох было нелегко. Вторжение на остров назначили на 19 февраля.

За семь месяцев до этого американцы стали подвергать остров воздушным бомбардировкам и обстрелу с кораблей, которые стали особенно интенсивными в декабре.

С этого времени в течение 70 дней[479] бомбардировка острова велась непрерывно. Кроме того, в январе проводились налеты авианосной авиации и самолетов 14–й американской воздушной армии в Китае на Формозу и Окинаву с целью их нейтрализации. Одновременно подвергались сильным бомбардировкам острова собственно Японии. Наконец, 16 февраля началась бомбардировка Иводзимы перед вторжением. Одновременно крупные воздушные силы с авианосцев совершали налеты на Токио.

Вторжение началось в 9 час. утра 19 февраля. Сначала сопротивление японцев было незначительным, но скоро оно усилилось и в конце концов стало фанатическим. 20 февраля американская морская пехота заняла в северной части острова аэродром Мотояма № 1. Однако только через 6 дней и только с помощью 3–й дивизии морской пехоты 4–я и 5–я дивизии очистили от противника приблизительно половину острова, вся площадь которого составляла меньше 8 кв. миль. 28 февраля американцы заняли на южной оконечности острова высоту Сурибацияма, но, несмотря на это, фанатическое сопротивление японцев стало ослабевать только 10 марта, а бои прекратились лишь 16 марта, то есть через четыре недели после высадки. Бои на Иводзиме были самыми кровопролитными из всех сухопутных боёв на островах Тихого океана. Американцы потеряли 4189 человек убитыми,15305 ранеными и 441 пропавшими без вести, то есть почти одного человека на каждого японца, оборонявшего остров. Потери японцев составили почти 21 тыс. убитыми и менее 100 человек, взятыми в плен.

Однако стратегический выигрыш был значительным. Как указывает генерал Маршалл, «аэродромы Иводзимы спасли сотни поврежденных в бою самолетов В–29, которые не могли долететь обратно до своих баз на Марианских островах…».[480] Кроме того, на острове сразу была создана база истребительной авиации, с которой можно было эскортировать бомбардировщики при налетах на Японию.

Через 10 дней после захвата Иводзимы начали наступление на острова Рюкю; конечной целью являлся захват острова Окинава. 26–марта 77–я американская дивизия высадилась на островах Керама, западнее Окинавы. Стратегическое положение острова Окинава было исключительно важным не только потому, что он находится всего в 325 милях южнее Кюсю, но и вследствие того, как указывает адмирал Спрюенс, что

«…он господствует в Восточно—Китайском море, которое, в свою очередь, открывает доступ в Желтое море и в Цусимский пролив. Остров обеспечивал американцам базу для дальнейших действий против юго—западной части Японии, или против японских позиций на китайском побережье севернее Формозы. На нем было много подходящих площадок для создания значительного количества аэродромов, а также для устройства обширных береговых сооружений. На острове есть одна небольшая защищенная гавань и два больших залива, довольно хорошо укрытых от волн и годных для якорных стоянок».[481]

Следовало, однако, учитывать, что остров лежит в полосе тайфунов, которые часты здесь в конце лета и осенью, и, кроме того, было известно, что на нем находится чрезвычайно многочисленный японский гарнизон.

1 апреля 24–й и 3–й американские корпусы морской пехоты подошли к острову на 1400 судах и высадились под прикрытием сильного огня корабельной артиллерии и удачной ложной атаки на Киюан, находящийся на южной оконечности острова. Это была самая большая десантная операция из всех проведенных до того на Тихом океане. Командовал всеми действиями адмирал Спрюенс. Кроме 5–го американского флота, в его распоряжений находилась англий—, екая эскадра вице—адмирала Б. Роулингса.

Войска высадились на западном берегу острова в пунктах Ионтан и Катена. Так же как и на острове Иводзима, сначала сопротивление японцев было невелико. Но 5 апреля 24–й корпус генерала Ходжеса, повернувший на юг, на Сюри, обнаружил, что главные силы японцев тщательно окопались, построив линию обороны поперек всего острова — от одного берега до другого. Сверх того, начались ожесточенные воздушные налеты на американские войска и суда. Через два дня был замечен японский флот, который шел от Кюсю на юг в сторону Восточно—Китайского моря. Авианосцев у японцев не было, и флот немедленно был атакован американцами; при этом был потоплен линкор «Ямато».

К этому времени уже высадились 4 дивизии 24–го корпуса, а 3–й корпус морской пехоты, высадившийся ранее, преодолев слабое сопротивление, углубился на 20 миль в северном направлении. Стало ясно, что японцы намереваются удерживать только южную часть острова. Генерал Ходжес писал:

«Дело обещает быть нелегким. Здесь у японцев 65–70 тыс. бойцов, которые зарылись в землю в южной части острова. Выжить их оттуда можно, по—моему, только выбивая шаг за шагом… У японцев огромное количество артиллерии, и они применяют ее значительно разумнее, чем когда бы то ни было… Местность, крайне пересеченная, изрезана многочисленными ущельями и усеяна естественными и искусственно созданными известковыми и коралловыми пещерами. Все это в течение долгого времени подготовлялось к обороне и имеет большое число защитников»[[482]

Опасение, «что дело обещало быть нелегким», более чем подтвердилось. Хотя северная часть острова была занята быстро, однако за его южную часть японцы решили сражаться не на живот, а на смерть. О воздушных боях генерал Маршалл пишет:

«Частые налеты японской авиации на наши суда в районе острова Окинава вполне соответствовали ожесточенности боевых действий на суше. К середине июня было потоплено, главным образом авиацией, 33 американских судна и 45 судов повреждено. Вооруженные силы США впервые в полной мере столкнулись с яростными налетами летчиков—самоубийц, или, как их называли, камикадзе, во время филиппинской операции. Однако в действиях на Окинаве эти налеты у японцев были лучше организованы и в них участвовало больше самолетов. Кроме того, у японцев появились совершенно новые грозные самолеты типа «Бака». У этих маленьких, с небольшой дальностью полета реактивных машин в головной части помещался заряд весом более 1 т. Самолет подвешивали к бомбардировщику и так доставляли к месту атаки. Затем, при помощи реактивного двигателя и под управлением летчика—самоубийцы он пикировал на цель. Фактически этот самолет являлся управляемым вариантом немецкого Фау–1».[483]

Японцы стали применять такие самолеты вследствие колоссальных потерь. Они пытались восполнить недостаток, техники небывалой в истории войн доблестью. И они преуспели бы в этом, если бы послушались своих специалистов, которые настаивали применить более сильные боевые заряды. В отчете американского Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок (раздел «Война на Тихом океане») говорится:

«C октября 1944 г. до конца операции на острове Окинава камикадзе совершили 2550 вылетов. Из них 475 вылетов, или 18,6 % имели успех; цели были поражены, либо повреждены близким взрывом. Повреждения получали боевые корабли всех типов, в том числе 12 авианосцев, 15 линкоров и 16 легких и эскортных авианосцев. Однако ни один корабль крупнее эскортного авианосца не был потоплен.[484]

Потоплено было около 45 военных кораблей, в основном миноносцы… Потери Соединенных Штатов были серьезные и вызвали большое беспокойство. Бомбардировщики В–29 совершили. 2 тыс. самолетовылетов на аэродромы камикадзе на Кюсю вместо непосредственных налетов на города и промышленные предприятия Японии. Если бы японцы смогли выдержать мощные, массированные налеты, то они могли бы заставить нас отступить или пересмотреть наши стратегические планы»[[485]

В период активных действий «камикадзе» американская морская пехота, очистив от противника северную часть острова, двинулась на юг на усиление 24–го корпуса. 13 мая 6–я дивизия морской пехоты прорвалась к окраине города Наха. Однако ключом к японским позициям была высота, называвшаяся Сахарной головой, которую удалось взять только 21 мая. К 30 мая в американских руках было четыре пятых города Наха, а на следующий день он был занят целиком. Бои, однако, продолжались, и только к середине июня, после того как в боях за Рюкю и Кюсю 3400 японских самолетов было уничтожено в воздухе и 800 — на земле (американцы потеряли более 1000 самолетов, сражение стало приближаться к концу, который наступил 21 июня.

Какими ожесточенными были бои, можно судить по следующим данным: всего американцы потеряли приблизительно… 39 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, включая… «более 10 тыс. человек из состава экипажей поддерживавшего флота… японцы потеряли 109 629 человек убитыми и 7 871 человек пленными».[486]

4. Стратегические бомбардировки Японии в 1943–1945 гг.

Когда началась война на Тихом океане, ни одна из участвовавших сторон не могла положить в основу своих тактических действий, как это сделал Гитлер, первую из обсуждавшихся в первой главе данной книги стратегий, а именно стратегию уничтожения. Ни одна из них не имела средств для этого. У Японии отсутствие средств было постоянным, а у Соединенных Штатов — временным. Что касается последних, то, исключая одно существенное отличие, они находились в стратегической обстановке, весьма похожей на ту, в которой оказалась Англия после падения Франции. Противник Соединенных Штатов находился за морем и временно был недосягаем. Поскольку для приближения к Японии требовалось время, то первоначально американцам волей—неволей пришлось прибегнуть к стратегии истощения. Отличие же обстановки заключалось в следующем. Если Германия, усиленная ресурсами и живой силой оккупированных ею стран, была экономически чрезвычайно сильной и, во всяком случае, способной самостоятельно вести продолжительную войну, то Япония, напротив, была экономически слабой, так как основное стратегическое сырье, нужное для короткой или продолжительной войны, находилось не дома, а за морем.

Стратегический центр тяжести Германии был в ее вооруженных силах, ибо, пока не были истощены эти силы, уничтожить ее экономическое могущество можно было только морской и воздушной блокадой, а этот путь, как мы видели, был мучительно медленным. Стратегический центр тяжести Японии, отделенной от ее экономически жизненно важных районов морями, лежал в ее военно—морском и торговом флотах.

Погибни флот — и Япония должна была погибнуть так же несомненно, как погибла Германия, как только была источена мощь ее армии. Следовательно, основная проблема Американской стратегии заключалась в том, как уничтожить военный и торговый флоты Японии? Ясно, что для этого нужно было, во—первых, добиться господства на море и в воздухе и, во—вторых, использовать захваченную инициативу для разгрома японских морских сил.

Если этот вывод является логичным, в таком случае тактическая задача американской авиации заключалась в разгроме во взаимодействии с флотом японских военно—морских сил, а ее стратегическая задача — в уничтожении торгового флота Японии, а не в распылении сил на удары по японской промышленности и городам, не связанным непосредственно с морским могуществом Японии. Поэтому главные силы стратегической авиации США надо было предназначить для guerre de course,[487] а не для выполнения роли осадной артиллерии, как это было в действительности.

Как мы видели, тактическая задача была решена превосходно, и полученные результаты великолепны. Но стратегическая задача, как мы сейчас покажем, не получила решения, так как руководители стратегических бомбардировок сильно ошиблись в определении центра тяжести проблемы. Они мыслили в духе Дуэ или Митчелла. Они уповали на «колоссальные удары» авиации и верили в уничтожение промышленности и городов противника, в то время как было очевидно, что если бы американцы лишили промышленность Японии сырья, а население ее городов — продовольствия, японские фабрики остановились бы, а гражданское население было бы деморализовано. Вот почему грубая ошибка, допущенная в Европе, повторилась с большим ущербом для дела мира, во имя которого велась война.

Этот вывод подтверждает отчет американского управления по изучению результатов стратегических бомбардировок.[488] В отчете указывается, что экономический потенциал Японии составлял приблизительно 10 % потенциала Америки, а площадь ее пахотной земли составляла не более 3 % американской. Однако Япония должна была обеспечивать население, составлявшее более половины населения США. В отчете говорится также, что судоходство Японии было «крайне уязвимо», и поэтому она могла вести только короткую войну или войну с ограниченными целями. Эта оценка досталась бы справедливой даже в том случае, если бы Соединенные Штаты были в 2 раза слабее.

В начале войны и на всем ее протяжении действия против японского судоходства в основном возлагались на американские подводные лодки. Именно они, а не бомбардировочная авиация взялись за выполнение задачи подорвать торговое судоходство Японии. Адмирал Спрюенс пишет, что трудно переоценить роль, которую сыграли американские подводные лодки в разгроме Японии.[489]

О правильности этого замечания можно судить по следующим цифрам. В начале войны тоннаж торгового флота Японии оценивался в 6 млн. т., учитывая суда тоннажем свыше 500 т. Во время войны японцы построили дополнительно или захватили суда водоизмещением 4100 тыс. т, Союзники потопили или серьезно повредили японские суда (так что они бездействовали до конца войны) общим тоннажем 8900 тыс. т. 54,7 % этих потерь приписывается действиям подводных лодок, 16,3 % — авианосных самолетов, 4,3 % — базирующихся на суше самолётов военно—морского флота и морской пехоты, 9,3 % подорвались на минах, поставленных главным образом стратегической бомбардировочной авиацией; менее 1 % погибло от огня корабельной артиллерии и 4 % — в результате несчастных случаев на море.

Стратегическая бомбардировочная авиация создавалась не для того, чтобы подорвать японское судоходство, а для нападений на города и крупные промышленные объекты. В отчете указывается:

«Общий вес бомб, сброшенных союзными самолетами в войне на Тихом океане, замялся 656 400 т. Из них 160.800 т, или 24 %, сброшено на острова собственно Японии. При этом авиация военно—морского флота сбросила 6800 т, армейская, исключая самолеты В–29, — 7000 т самолеты В–29 — 147 тыс. т».

Из общего веса бомб, сброшенных на Японию,

«104 тыс. т сброшено на 66 городов, 14150 т — на авиационные заводы, 10 600 т — на нефтеочистительные заводы, 4608 т — па арсеналы, 3500 от — на разные промышленные объекты; для поддержки действий на острове Окинава сброшено на аэродромы и базы морской авиации 8115 т и поставлено 12 054 мины».

Эти цифры ясно показывают, где была сброшена главная масса бомб.

Вплоть до весны 1945 г. стратегические бомбардировки, вследствие главным образом дальности расстояния, были в большой, мере безвредными. Они начались осенью 1943 г. налетами В–29, базировавшихся в Китае, на промышленные объекты Маньчжурии и Кюсю. Хотя ущерб был нанесен, в частности сталелитейным заводам, однако, говорится в отчете, «общий результат не оправдывал затраченных сил».

Менее чем через год Гуам, Сайпан и Тиниан оказались в руках американцев, и в ноябре 1944 г. последовала серия ударов с этих островов. Целями снова были индустриальные объекты, но расстояние было все еще очень велико, и хотя нанесенный ущерб был значительным, однако он отнюдь не был решающим.

Весной 1945 г. приняли решение бомбить по ночам главные города Японии с высоты в среднем 7 тыс. футов. Вместо фугасных применялись зажигательные бомбы. Первый налет был совершен на Токио 9 марта. Самолеты сбросили 1667 т зажигательных бомб. Выгорела одна из наиболее густозаселенных частей города площадью 15 кв. миль. 185 тыс. человек сгорело или получило тяжелые ожоги. После этого был произведен еще ряд налетов. О результатах налетов в период между 9 марта и 31 мая токийское радио извещало 9 июня:

«В Токио уничтожено 767 тыс. домов, 3100 тыс. человек лишились крова. В Нагойе оказались без крова 380 тыс. человек, разрушено 96 тыс. зданий; в Иокогаме 680 тыс. человек осталось без крова, разрушено 132 тыс. домов; в Кобэ — 260 тыс. бездомных и 70 тыс. уничтоженных зданий; в Осака — 510 тыс. бездомных и 130 тыс. разрушенных домов».[490]

«В период налетов с применением зажигательных бомб, — пишет генерал Арнольд, — сделано более 15 тыс. самоде—товылетов против 66 японских городов; сброшено более 100 тыс. от бомб, в 60 городах, с которых сделаны разведывательные фотоснимки, зафиксированы разрушения или повреждения на площади почти 169 кв. миль; в 5 главных японских городах, подвергшихся налетам, выгорело более 100 кв. миль»[[491]

Для того чтобы произвести эти разрушения, потребовались огромные средства. В то время как в 1944 г. на Японию совершали налеты одновременно не более 100 бомбардировщиков, в начале августа 1945 г. в одном ночном налете участвовало 801 самолет «Суперфортрес»; бомбовая нагрузка самолета увеличилась с 2,6 т в ноябре 1944 г. до 7,4 т в июле 1945 г. В июле самолеты В–29 сбросили на Японию 42 тыс. т бомб. В июне 1945 г. было намечено сбросить в течение следующих 9 месяцев 850 тыс. т зажигательных бомб.

Самолеты были очень дорогими. «Первый бомбардировщик В–29 стоил 3 392 396 долларов».[492]

Когда В–29 пустили в массовое производство, стоимость снизили до 600 тыс. долларов. На изготовление такой машины расходовалось 57 тыс. человеко—часов. Чтобы держать в воздухе одновременно 550 бомбардировщиков, требовалось 2 тыс. самолетов стоимостью 1200 млн. долларов, а стоимость всех В–29 составляла 4 млрд. долларов.

Оправдывали ли себя такие большие затраты? Нельзя ли было израсходовать эти огромные суммы более выгодно? Из отчета явствует, что результаты не соответствовали усилиям и что средства можно было использовать более выгодно. Вот факты. Хотя в 66 городах, подвергавшихся налетам, было разрушено 40 % застроенной площади, однако «заводов, специально подвергавшихся бомбардировкам фугасными бомбами, оказалось немного», а «на железнодорожную систему существенные налеты вообще не производились, и она ко времени капитуляции была в достаточно хорошем состоянии. Случаи разрушений, которые мешали бы движению на главных линиях, были редки. Через 48 час. после взрыва атомной бомбы над Хиросимой через город уже шли поезда. Однако ущерб причиненный местному транспорту, серьезно нарушал перевозки грузов как внутри городов, так и между ними, а поэтому мешал производству, восстановительным работам и рассредоточению запасов и оружия». В отчете далее говорится, что «97 % запасов орудий, снарядов, взрывчатых веществ и других военных материалов японцы тщательно укрыли на рассредоточенных обычных или подземных складах, и они были неуязвимы для воздушных налетов»

Хотя бомбардировки и вызванное ими рассредоточение заводов снижали производство, однако главной причиной упадка японской экономики являлась потеря судов. Помехи доставке угля, нефти, других видов сырья, а также продовольствия, а вовсе не разрушение заводов и жилых кварталов в городах нанесли самый страшный удар по экономике Японии. Из—за потери морских судов сократился ввоз железной руды, а недостаток стали отразился на строительстве судов. Производительность труда упала из—за нехватки продовольствия, а продовольствие убывало из—за нехватки судов. В отчете мы читаем:

«Хотя налеты на города и промышленные предприятия в значительной мере ускорили общий упадок японской экономики, однако предприятия многих отраслей промышленности бомбить не следовало. На большинстве нефтеочистительных заводов не было нефти, на алюминиевых заводах не было боксита, сталелитейные заводы остались без руды и кокса, на заводах, изготовлявших вооружение, не хватало стали и алюминия. Экономика Японии в большой мере была разрушена дважды: один раз прекращением подвоза сырья и второй — воздушными налетами».

В сущности, это было уничтожение не только военного, но и мирного потенциала Японии. Вот почему, поскольку речь идет о победе в войне, последнее являлось напрасной тратой сил: стратегически это было не экономично. Значит, объединенный комитет начальников штабов не сумел правильно определить центр тяжести проблемы. Если бы он понял, что главная задача — воспретить перевозки, а не сжигание города, то, конечно, он поступил бы иначе, так, как следовало бы поступить по мнению участников группы, написавшей отчет. Они считали, что «успешные налеты на железнодорожный паром в Хакодате», важные туннели и 19 крупных мостов и на другие уязвимые участки железнодорожных путей с таким расчетом, чтобы в пяти местах совершенно прервать движение, фактически приостановили бы перевозку угля, а недостаток угля остановил бы работу всей железнодорожной системы и завершил бы удушение японской экономики.

Это удушение разрушило бы экономическую структуру страны более эффективно, нежели уничтожение отдельных японских городов и заводов. Оно превратило бы Японию в ряд изолированных областей, неспособных ни на какое постоянное промышленное производство, неспособных перевозить продовольствие из сельскохозяйственных районов в города и быстро осуществлять крупные переброски войск и вооружения.

Далее, составители отчета полагают, что

«такое наступление, если бы его хорошо и заблаговременно спланировали, можно было осуществлять с августа 1944 г. налетами самолетов с авианосцев на морские суда и на железнодорожный паром в Хакодате. Его можно было продолжить, начав с декабря 1944 г. минирование с воздуха внутренних водных путей, а с апреля 1945 г. — нападение на железные дороги. Чтобы полностью парализовать железнодорожную систему, достаточно было 650 визуальных самолетовылетов В–29 и 5200 т фугасных бомб».

Сопоставим эти цифры с 100 тыс. т. бомб, сброшенных на 66 японских городов, и 15 тыс. самолетовылетов, произведенных при этом, и разница будет мерой… растраты военных ресурсов и усилий, а также мерой стратегической ошибки, совершенной объединенным комитетом начальников штабов.

Теперь обратимся к моральному эффекту бомбардировок Японии. Самое поразительное в них то, что, несмотря на ужасающие разрушения, упадок морального духа происходил чрезвычайно медленно и бомбардировки не играли в этом главную роль.

По японским оценкам, в Японии убито 260 тыс. и ранено 412 тыс., осталось без крова 9200 тыс. человек. Кроме того, разрушено или сожжено 2200 тыс. домов.[493] Большинство убитых — это сгоревшие заживо. Однако, несмотря на все это, главной причиной деморализации был недостаток продовольствия и только во вторую очередь — разгром вооруженных сил.

До нападения на Пирл—Харбор, утверждается в отчете, «калорийность пищи на душу населения Японии в среднем составляла около 2000, а к лету 1945 г. она упала до 1680 калорий». При таком скудном питании моральное состояние должно было снизиться, тем более, что одно военное поражение следовало за другим, пока наконец бомбардировка не стала последней соломинкой. Отчет рисует этот упадок следующим образом:

«В июне 1944 г. приблизительно 2 % населения считали, что Японии грозит поражение… К декабрю 1944 г., когда с Марианских островов начались воздушные налеты на острова собственно Японии, когда японцы потерпели поражение на Филиппинах и когда продовольственное положение резко ухудшилось, уже 10 % населения считало, что Япония не в состоянии добиться победы. К марту 1945 г., когда начались ночные налеты с применением зажигательных бомб и когда сократился продовольственный паек, число таких людей повысилось до 19 %. В июне их было уже 46 %, вперед самой капитуляцией — 68 %, причем более половины из них пришло к такому убеждению под влиянием воздушных налетов (не считая атомных) и одна треть — под влиянием военных поражений»[[494]

Тем не менее в отчете говорится:

«Императора почти не коснулась критика, которой подвергались другие руководители, и вера народа в него сохранилась. Если бы император приказал продолжать безнадежную борьбу, большинство японцев, вероятно, встретило бы смерть пассивно. Когда император объявил о принятии безоговорочной капитуляции, первой реакцией народа были удивление и сожаление, за которыми вскоре последовало чувство облегчения».

В отчете указывается, что даже и при сохранении высокого морального духа у народа Япония все равно бы капитулировала из—за потерь в морских судах. К июлю 1945 г. страна фактически не имела ни стали, ни угля, а ввоз нефти, который стал снижаться еще в августе 1943 г., к апрелю 1945 г. совсем прекратился. Авторы отчета полагают, что даже без прямых налетов на японские города и промышленные предприятия общий уровень военного производства Японии упал бы по сравнений с высшей точкой уровня, 1944 г. на 40–50 % в результате одного лишь прекращения импорта. Вот почему кажется весьма вероятным, что, если бы стратегические бомбардировки были направлены на уничтожение японского торгового флота и железных дорог, а не городов, и заводов, к августу 1945 г. дальнейшее сопротивление Японии стало бы невозможным.

5. Атомная бомба и капитуляция Японии

Хотя данные, приведенные в конце предыдущего раздела, показывают, что в период с июня 1944 г. по июль 1945 г. число верящих в победу среди городского населения Японии сократилось с 98 до 42 %, однако еще до того, как произошёл этот резкий скачок, началась борьба между правительственными группировками, которые давали советы императору по вопросам войны. Самыми могущественными из этих группировок были военно—морская и армейская. Первая — склонялась к миру, вторая — настаивала на продолжении войны, невзирая на последствия. В феврале 1944 г. контр—адмирал Такадзи из морского генерального штаба, проанализировав события предыдущих шести месяцев, пришел к заключению, что вследствие потерь в самолетах, в военных кораблях и в торговых судах Япония не может выиграть войну и поэтому должна искать компромиссного мира. Однако только в июле, после потери Сайпана, те, кто его поддерживал, были в состоянии оказать достаточное давление, чтобы добиться отставки премьера и главы армейской группировки генерала Тодзио.

Преемник Тодзио генерал Койсо, несмотря на свое прозвище «Тигр Кореи». Был недостаточно сильным человеком, чтобы противостоять военной клике. В результате обстановка становилась все хуже, пока 7 апреля 1945 г., через несколько дней после высадки американцев на. Остров Окинава, его не заменили адмиралом Судзуки, единственной целью которого было закончить войну. Затем в мае японский высший военный совет обсудил, как это сделать. Был предпринят первый шаг — обращение к России с просьбой вмешаться в качестве посредника. Это хватание за соломинку должно было показать западным союзникам катастрофическое положение, до которого дошла Япония; ведь Россия, вероятно, потребовала бы за посредничество отказа Японии от всех ее завоеваний, включая Маньчжурию и Корею. Ничто меньшее не удовлетворило бы русских, которые не забыли войну 1904–1905 гг. Этот шаг японцев показывает, что войну можно было закончить в июне на весьма выгодных для Англии и Соединенных Штатов условиях. К этому времени военное могущество Америки расчистило путь к верной и быстрой победе. Оставалось одно препятствие, которое нельзя было устранить военными средствами. Речь идет о политике союзников, требовавшей безоговорочной капитуляции. Сковывая Англию и Соединенные Штаты, она расчищала дорогу политике России, и русские могли теперь получить в Восточной Азии все, к чему они стремились в течение более 40 лет. Ведь в Восточной Европе требование безоговорочной капитуляции уже дало им возможность достичь большего, чем они осмеливались мечтать. Требование безоговорочной капитуляции означало политическую победу для СССР. Вот почему, по существу, война стимулировала коммунизм и способствовала его распространению.

Таким образом, получилось, что в решающий момент на Дальнем Востоке западные союзники попав, в лапы ими же разбуженной гидры, оказались вынужденными отдать политическую инициативу своему восточному союзнику. Война продолжалась. 20 июня император Хирохито еще раз созвал членов высшего военного совета, чтобы поставить их в известность о том, что войну необходимо закончить на любых условиях, за исключением безоговорочной капитуляции.

Спустя месяц одновременно произошли два события: во—первых, союзные державы собрались на конференцию в Потсдаме, чтобы урегулировать вопрос о будущем Германии, и во—вторых, в пустыне в штате Нью—Мексико 16 июля взорвалась первая в истории атомная бомба. Результаты взрыва были поспешно сообщены президенту Трумэну в Потсдам, и именно там и тогда он решил сбросить две атомные бомбы на Японию, чтобы сократить войну и этим спасти «сотни тысяч жизней, как американских, так и японских».[495]

16 августа 1945 г. Черчилль сообщил палате общин:

«Решение применить атомную бомбу было принято президентом Трумэном и мною в Потсдаме, и мы одобрили планы спустить с цепи доселе запертые ужасные силы».

По—видимому, в оправдание этого решения он сообщил своим слушателям, что вторжение стоило бы американцам 1 млн., а англичанам 250 тыс. жизней, то есть больше того, что потеряли обе страны вместе в 1914–1918 гг.

Как только было принято это решение, генералу Спаатсу в Америку был послан приказ сбросить бомбы в первой декаде августа на два из четырех намеченных городов.

«В качестве объектов выбрали Хиросиму и Нагасаки до причине большой концентрации в этих городах населения и промышленности»[[496]

Хотя и похвально спасать жизнь людей, однако это ни в какой мере не оправдывает применение средств, противоречащих всем требованиям гуманности и обычаям воины. Если статъ на точку зрения возможности их применения, то под предлогом сокращения войны и спасения жизней надо будет оправдывать любые жестокости. Решение применить новое оружие, наперед зная его силу, а президент Трумэн и г—н Черчилль знали это, могло означать только одно:

«Если безоговорочная капитуляция не последует немедленно, то избиение японского народа будет безграничным».

Эти слова подтверждаются заявлением президента Трумэна от 6 августа:

«Если они (японцы), — сказал он, — не примут теперь наши условия, то пусть ожидают с воздуха такой сокрушительный ливень, какой никогда еще не видели на нашей планете».[497]

Так гангстер говорит своей жертве: «Если ты не сделаешь того, что я требую, я перестреляю твою семью».

Если бы президент Трумэн и г—н Черчилль действительно хотели спасти человеческие жизни, то вместо использования подобных средств войны, которые покрыли бы позором даже Тамерлана, им было достаточно устранить препятствие, которым являлось требование безоговорочной капитуляции, и тогда войну можно было бы немедленно окончить. Частично это и было осуществлено, что подтверждается следующим фактом. 26 июля Англия, Соединенные Штаты и Китай предъявили Японии ультиматум, содержащий условия капитуляции, из которых наиболее важными были следующие:

«6. Власть и влияние тех, кто обманул и увлек японский народ на ложный путь войны за мировое господство, должны быть уничтожены навсегда, ибо мы убеждены, что новый мирный порядок, безопасность и справедливость невозможны, пока не будет изгнан из мира безответственный милитаризм…

8. Условия Каирской декларации будут проводиться в жизнь, и суверенитет Японии будет ограничен островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и теми мелкими островами, которые мы определим…

10. У нас нет намерения поработить японцев или уничтожить Японию как государство, но всех военных преступников ожидает суровое правосудие…

13. Мы призываем правительство Японии теперь же объявить безоговорочную капитуляцию всех японских вооруженных сил и обеспечить надлежащую и полную гарантию их добросовестности при этих действиях. В противном случае Японию ожидает полное, абсолютное уничтожение».[498]

Хотя эти условия, учитывая аморальность, которой характеризовалась война, не были чрезмерно жестокими или непродуманными, однако ничего не было сказано по важнейшему вопросу — о положении императора. В глазах народа он являлся божеством. Но он объявлял войну и заключал мир и являлся верховным командующим японской армии, флота и воздушных сил. Должен ли он отвечать за преступления, которые они совершили? Если да, то следует ли его внести в список военных преступников и повесить? Для японских масс это было бы равносильно молчаливому примирению с убийством их бога. Если бы этот вопрос разъяснили, если бы открыто объявили, что, хотя власть императора будет определенным образом урезана, его положение как императора останется незатронутым, то, несомненно, ультиматум был бы принят и отпала бы нужда применять атомную бомбу.

Рано утром 6 августа, когда заводские рабочие заступили на дневную смену, а дети школьного возраста находились в школах, один самолет В–29 с экипажем из 11 человек приблизился к городу Хиросима, который был выбран генералом Спаатсом в качестве первого объекта бомбардировки. В 8 часов 15 минут бомбардир—наводчик нажал рычаг и сбросил бомбу на парашюте. После этого самолет устремился прочь от места предстоящего взрыва.

Несколько мгновений спустя над северо—западной частью города в нескольких сотнях футах над землей появился огненный шар. Температура в его центре исчислялась в миллионах градусов по Цельсию, давление — в сотнях тысяч тонн на квадратный дюйм. Запылали сотни пожаров, началась «огненная буря». Наиболее удаленные пожары возникали на расстоянии 13 700 футов от эпицентра взрыва. Люди, находясь на удалении 24 тыс. футов, ощущали жар взрыва; на расстоянии 15 тыс. футов появлялись ожоги; радиоактивное излучение оказалось смертельным в радиусе 3 тыс. футов. Город полностью выгорел на площади 4,4 кв. мили; в жилых районах из 90 тыс. домов было разрушено 62 тыс. Разрушения можно сравнить с тем, что получилось бы при взрыве бомбы вдвое большего размера, чем самая большая английская фугасная бомба, над городом лилипутов с постройками высотой от одного дюйма до фута.[499]

В это время в городе находилось около 320 тыс. человек, из них, согласно официальному перечню потерь, 78 150 было убито, 13 983 пропало без вести и, по всей вероятности, такое же число жителей получило ранения. Если так, то общее количество жертв — около 180 тыс.

6 августа Трумэн сделал публичное заявление по поводу этого ужасающего избиения людей. В частности, он сказал:

«16 часов назад американский самолет сбросил одну бомбу на Хиросиму — важную базу японской армии. Мощность этой бомбы больше мощности взрыва 20 тыс. тонн тринитротолуола. Ее взрывная сила более чем в 2 тыс. раз превышает силу английской бомбы «Гранд слэм» — самой большой бомбы, когда—либо применявшейся в истории войн… Речь идет об атомной бомбе. Это было использованием сил, лежащих в основе вселенной. Силы, которые являются источником энергии солнца, были сброшены против тех, кто развязал войну на Дальнем Востоке… Мы пошли на азартную игру — израсходовали 2 млрд. долларов на величайшее в истории научное изобретение, хотя еще не знали, получится ли что—нибудь. И мы выиграли».[500]

8 августа Сталин объявил войну Японии, а на следующий день русские пересекли маньчжурскую границу.

В этот же день вторая атомная бомба была сброшена на Нагасаки — город с населением в 260 тыс. человек. Вероятно, было убито 40 тыс., столько же ранено; город разрушен на площади 1,8 кв. мили. Хотя эта бомба была сильнее[501] первой, но неровности местности ограничили площадь максимальных разрушений долиной, над которой взорвалась бомба.

Таким образом, двумя бомбами было убито и искалечено четверть миллиона человек. В этот самый день, 9 августа, президент Трумэн выступил по радио перед своими соотечественниками со следующими набожными словами:

«Мы благодарим бога за то, что она появилась у нас, а не у наших противников, и мы молим о том, чтобы он указал нам, как использовать ее по его воле и для достижения его цели»[[502]

10 августа токийское радио объявило, что японское правительство готово принять условия Потсдамской декларации союзников от 26 июля при условии, что указанная декларация не содержит никакого требования, которое затрагивает прерогативы императора как суверенного правителя.[503]

На следующий день союзники дали такой ответ:

«С момента капитуляции власть императора и японского правительства в отношении управления государством будет подчинена «Верховному командующему союзных держав…»[[504]

Почему этого не было в декларации от 26 июля? Разве в этом случае божественная цель не была бы достигнута более христианским образом?

Наконец, 14 августа император принял условия Потсдамской декларации, и после этого был дан сигнал прекратить огонь. 2 сентября, ровно через 6 лет после объявления войны Англией и Францией, японские полномочные представители подписали на борту американского линкора «Миссури», стоявшего в Токийском заливе, акт о капитуляции. Вторая мировая война окончилась. Так сила восторжествовала над мудростью, животное начало в человеке — над гуманностью. Ради будущего необходимо подумать о жестокости принятого в Потсдаме решения использовать атомную бомбу.

Утверждалось, что западные союзные державы ведут войну на Дальнем Востоке, так же как и в Европе, во имя справедливости, гуманности и христианства. Однако они выиграли войну такими средствами, которые «монголизировали» воину, а следовательно, и последовавший мир оказался «монголизированным».

В двух страшных аутодафе жители Хиросимы и Нагасаки были, подобно еретикам и ведьмам прошлых веков, ввергнуты в пламя и умирали в течение нескольких минут или многих часов.[505]

«Где стоял город, — пишет священник Сименс из Хиросимы, — там образовалась гигантская обожженная рана… К нам идут все новые и новые пострадавшие. Легко раненные тащат с собой пострадавших серьезно. Вот раненые солдаты и матери, несущие на руках своих обожженных детей… Страшно обгоревшие люди зовут нас. На дороге много мертвых и умирающих. На мосту Мисаси, который ведет во внутренний город, нас встретила длинная процессия солдат, покрытых ожогами. Одни бредут при помощи обломков досок, других несут их менее пострадавшие товарищи… На мосту несколько брошенных лошадей стоят опустив головы; на боках у них большие ожоги».[506]

Мертвым лучше, чем раненым, ибо действие радиоактивных излучений было поистине дьявольским.

«Начинался кровавый понос, и люди гибли, некоторые через 2 или 3 дня после взрыва, а большинство в течение недели. Вскрытие показало резкие изтяенения состава крови — почти полное отсутствие белых кровяных телец и перерождение костного мозга. Слизистая оболочка горла, легкие, желудок и кишечник были остро воспалены…» Мужчины, находившиеся на расстоянии 5 тыс. футов от места взрыва, стали бесплодными, а «у женщин на различных стадия беременности оказавшихся на расстоянии 3 тыс. футов от эпицентра взрыва, во всех известных случаях были выкидыши. Даже те женщины, которые находились на удалении 6500 футов, или выкидывали или преждевременно рожали детей, умиравших вскоре после рождения. Около одной трети женщин, бывших на удалении 6–10 тыс. футов, рожали, по—видимому, нормальных детей. Спустя два месяца после взрыва общее количество случаев неправильных и преждевременных родов и абортов составило в городе 27 % по сравнению с 6 % в нормальное время»[[507]

Влияние бомбы на моральное состояние населения было в значительной степени обратным тому, которое ожидалось. Так, в отчете говорится:

«Влияние бомбы на отношение к войне в целом по Японии, однако, было менее заметным, чем в городах, подвергшихся атомной бомбардировке… Существенное влияние отмечалось только в группе ближайших городов, находящихся в пределах 40 миль от Хиросимы или Нагасаки… Надо отметить, что даже в городах, подвергшихся атомным бомбардировкам, атомные бомбы не смогли уничтожить боевой дух японцев. Жители Хиросимы и Нагасаки не стали пораженцами в большей мере, чем жители других японских городов. В целом военные потери и поражения, например на Сайпане, на Филиппинах и Окинаве, вдвое больше способствовали распространению уверенности в неизбежности поражения, чем атомные бомбы. В этом отношении другие налеты на Японию были втрое важнее. Нехватка продовольствия и недоедание также в большей мере убеждали народ в том, что продолжать войну нельзя»[[508]

Из всего сказанного ясно, что решение использовать атомную бомбу было грубой ошибкой не только в моральном отношении, но и в психологическом.

«Даже до того, как один из наших самолетов В–29 сбросил атомную бомбу на Хиросиму, — пишет генерал Арнольд, — военное положение Японии было безнадежным».[509]

Адмирал Нимиц прямо объясняет капитуляцию Японии потерями в торговых судах.[510] Бернард Броди утверждает:

«Стратегически Япония была совершенно разбита до того, как против нее применили атомную бомбу»[[511]

12 участников составления отчета о результатах стратегических бомбардировок пришли к следующему выводу:

«Основываясь на детальном изучении всех фактов и на показаниях оставшихся в живых японских лидеров, авторы отчета полагают, что Япония капитулировала бы до 31 декабря 1945 г., а возможно, и до 1 ноября 1945 г. даже в том случае, если бы атомная бомба не была сброшена, даже если бы Россия не вступила в войну и даже если бы не планировалось и не замышлялось никакое вторжение».[512]

Наконец, атомная бомбардировка была политической ошибкой с неисчислимыми последствиями. Ватиканская газета «Оссерваторе Романо» 7 августа писала:

«Человечество думает не так, как думал да Винчи. Человечество ведает себя именно так, как предполагал да Винчи и чего он опасался. Оно поддалось чувству ненависти и изобрело орудия ненависти. На земле, на воде и в воздухе все шире развертывалось страшное, разрушительное соревнование, для которого были использованы все духовные и материальные дары, данные нам богом. Невероятно, но факт, что это разрушительное оружие остается как искушение для нашего потомства, которое, как мы знаем по горькому опыту, очень мало учитывает уроки истории»[[513]

Ссылка на Леонардо да Винчи касается идеи о создании подводной лодки. Он отбросил эту мысль, когда понял, какое применение может найти подобное изобретение.

Глава одиннадцатая. Первостепенные вопросы войны

1. Политика и война

В 1919 г., после четырех лет губительной войны, державы—победительницы не извлекли из этого конфликта никаких уроков, и теперь, когда вторая мировая война прошла весь свой цикл, они, судя по происходящим событиям, видимо, снова ничему не научились. Тогда они не сумели понять, что, поскольку война является инструментом политики, в основе политики, для того чтобы она могла быть созидательной, должна лежать нравственность, и если нравственность не будет идти в ногу с наукой, то материальное начало будет руководить государствами и неизбежно превратит их в прах.

Сегодня правит наука, нравственность пала, и политика поэтому потеряла свое значение. Фактически сейчас нет никакой политики, ее место заняло всеобщее стремление к еще более пагубной войне. Вместо сокращения вооружений мы видим их рост и неустанные поиски все более и более могущественных средств разрушения, а это верный показатель того, что плодоносные семена мира еше не посеяны.

Чтобы положить этому конец, следует изучить последнюю войну не только как простое столкновение вооруженных сил, но и как хирургическую операцию. Чем скальпель является для хирурга, тем должна быть для государственного деятеля война, и какими бы ни были причины войны, если цель государственного руководителя только разрушение, ясно, что война станет не чем иным, как скотобойней. Если же цель конструктивна и целительна, тогда война становится подобной хирургии. Вследствие неудачи непонимания, недостатка мастерства, рассудительности или знаний хирургическая операция иногда не удается, но если цель хирурга станет такой же, что и цель бойца на скотобойне, то операция не удастся обязательно; иначе и быть не может. Поэтому, как только определены причины войны, первую проблему ликвидации болезни (войны) следует решать в политической области. Это справедливо не только в мирное, но и в военное время. Вот почему если политика становится безумной, то и война — инструмент политики — не может быть не чем иным, как безумием, сеющим смерть. Для того чтобы война была здоровым политическим инструментом, нужна здоровая политическая цель, а чтобы эта цель была достижимой, она должна быть стратегически возможной. Например, если бы Эквадор поставил перед собой цель завоевать Соединенные Штаты, то эта цель была бы бессмысленна, поскольку стратегически она не достижима. Именно в такое положение поставили себя Англия и Франция в 1939 г., гарантируя целостность Польши. Это было невозможно стратегически и поэтому бессмысленно политически, в особенности когда Германия и Россия разделили Польшу. Обладая достаточно здравым смыслом, чтобы увидеть абсурдность своей стратегической позиции, два западных союзника перенесли свою цель из области политической в область эмоций. Несмотря на это, когда Сталин аннексировал более половины Польши, они не объявили войну России, как должны был и бы сделать, чтобы оправдать свою эмоциональную цель борьбы с Гитлером как «носителем зла». Вместо этого, глядя сквозь пальцы на действия одного неверного, они излили свою желчь на другого неверного и этим лишили свой «крестовый поход» всякой моральной базы.

«На этот раз мы выступаем в настоящий крестовый поход, — писал Фрэнсис Нейлсон в своем дневнике 11 октября 1939 г., — ему предстоит быть совершенно другим, нежели «священная война», которая началась в 1914 г. Та война была сравнительно легкой, ибо она окончилась, когда разбили немцев, и каждый знает историю этого апофеоза. Этот же крестовый поход с целью искоренения гитлеризма может продолжаться до тех пор, пока не будет уничтожен последний человек, который хочет господствовать над другим человеком».

Когда Готфрид Бульонский, один из вождей первого крестового похода, выступил для покорения неверных, были люди, которые верили, что победа над язычниками будет нетрудным делом, потому что бог на стороне крестоносцев. Но положение сложилось иначе, и пришлось совершать много походов. Эрнест Баркер говорит:

«Крестовые походы можно считать не удавшимися. Они завершились не занятием Востока христианами Запада, а завоеванием Запада восточными магометанами».

Это звучит весьма обескураживающе для современных крестоносцев, но поход, который предприняли Чемберлен и Даладье против тевтонского Саладина, может занять больше времени, погубить больше жизней и уничтожить больше материальных ценностей и в то же время не приведет к пресечению алчности диктаторов. Следует помнить, что Саладин появился только в XII в., до того, как он выступил на сцену, было много ему подобных.[514]

Самым худшим в крестовых походах является то, что их идеологические цели оправдывают применение любых средств, как бы ужасны и жестоки они ни были. Так, хотя Латеранский собор в 1139 г. запретил, угрожая анафемой, пользоваться арбалетом «как оружием, ненавистным богу и недостойным для христианина», однако он же разрешил его применить против неверных. И в Тридцатилетнюю войну, когда простой народ был вовлечен неистовой пропагандой в борьбу, люди поверили, что для очищения или поддержания религии, в зависимости от обстоятельств, их святая обязанность убивать врагов самыми зверскими способами.[515]

Такое же положение было во время второй мировой войны — войны против ереси, войны между догмами. Так, немцы по расовым идеологическим причинам уничтожили сотни тысяч евреев и заперли сотни тысяч людей в концентрационные лагери.

Характерно, что Черчилль, который многие годы гремел против сталинизма, во время войны сосредоточил весь свой авторитет и колоссальную энергию на разгроме самого смертельного врага Сталина и с помощью Америки открыл ворота Восточной Европы для вторжения русских.

С присущей ему непоследовательностью Черчилль заявил 10 ноября 1942 г.:

«Позвольте мне, однако, дать разъяснение на случай, если кто—нибудь будет заблуждаться по этому поводу… Я стал премьер—министром короля не для того, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи»[[516]

Однако ненависть к гитлеризму так ослепила его политически и стратегически, что, по существу, он сделал именно то, что отрицал. Нарушив равновесие сил в Европе, он разрушил основание, на котором зиждилась Британская империя и без которого она едва ли долго протянет.

На этот раз, доведя неограниченную войну до конечной ее цели, он не только преуспел в уничтожении Германии, но и лишил базы традиционную английскую внешнюю политику и стратегию, которые всегда строились не на фантастической идее крестовых походов, а на солидной географической основе. С того момента, как Черчилль стал премьер—министром, он стал осуществлять теорию стратегических бомбардировок Дуэ, ибо она соответствовала его политике уничтожения. Видимо (весь ход войны подтверждает это предположение), занимая одновременно должности премьер—министра и министра обороны, он позволил второму увлечь за собой первого. Фактически он подчинил политическую точку зрения военной и поэтому, согласно Клаузевицу, действовал «вопреки здравому смыслу».

Вопрос достаточно важен, чтобы процитировать полностью параграф, в котором приводятся эти слова. Он гласит:

«Мысль о том, что политическая точка зрения с началом войны должна исчезнуть, была бы возможной лишь в том случае, если бы война была боем не на жизнь, а на смерть, вследствие одной только вражды; войны же в таком виде, как они бывают в действительности, являются не чем иным, как проявлением именно политики… Подчинять политическую точку зрения военной бессмысленно, так как политика родила войну, политика — это разум, война же только орудие, а не наоборот. Следовательно, остается только подчинить военную точку зрения политической»[[517]

Читатель может, однако, сказать, что война была борьбой не на жизнь, а на смерть и что поэтому Черчилль был прав.

Однако даже в течение критического лета 1940 г. война для Англии никогда не была борьбой не на жизнь, а на смерть. Причина проста. Пока господство на море принадлежало Англии, война не могла стать таковой. После «битвы за Англию» в продолжение долгого времени война фактически стояла на мертвой точке. Но теория стратегических бомбардировок не могла быть проверена в течение этого периода. Как мы уже видели, проверка началась только весной 1942 г., а во всей полноте развернулась только через год. 19 мая 1943 г. в Вашингтоне Черчилль в обращении к Конгрессу сказал:

«По вопросу о том, может ли применение одних только воздушных сил привести к краху Германии и Италии, мнения, г—н президент, расходятся. Эксперимент стоит того, чтобы попробовать, поскольку и другие меры не исключаются (одобрительные возгласы). В попытке этой нет, конечно, никакого вреда (смех)… В настоящее время крупные центры германской военной промышленности, и в особенности Рур, подвергаются небывалому разрушению… Наши штабы и органы, руководящие войной, решили лишить Германию возможности в той или иной форме поддерживать работу военной промышленности в больших или малых масштабах, будь то в самой Германии, в Италии или в оккупированных странах (возгласы одобрения)… Эти действия будут продолжаться без перерыва, с постоянно возрастающей силой и интенсивностью, пока германский и итальянский народы не сбросят или не уничтожат чудовищную тиранию, которую они породили и взрастили в своей среде».[518]

Коротко, выражаясь словами Фердинанда II, можно сказать: «Лучше пустыня, чем страна, управляемая еретиками». По этому поводу стоит отметить, что в 1940 и 1941 гг. если и были какие—то оправдания для политики уничтожения, то задолго до мая 1943 г. никаких оправданий не осталось. К этому моменту стало совершенно очевидно, что ход событий повернулся против Германии, и, учитывая (а Черчилль должен был это делать), что русский образ жизни более антагонистичен английскому, чем германский образ жизни, Черчилль, если бы он был прозорливым государственным деятелем, сделал бы все возможное, чтобы не допустить уничтожения Германии, ибо, как мы указывали не. раз, ее уничтожение могло означать лишь установление несравненно более могущественной и жестокой гегемонии в Европе, чем гегемония Германии. К несчастью для его собственной страны и для всего мира, г—н Черчилль отнюдь не отличался прозорливостью. Война была его личным предприятием, на карте стояла его репутация как полководца. Поэтому, невзирая на последствия, его политика состояла в том, чтобы навязать Германии борьбу не на жизнь, а на смерть и, применяя все имевшиеся в его распоряжении средства, уничтожить ее.

Но разве так должен был действовать премьер—министр? Ведь он должен был вести войну ради выгодной цели, то есть направить боевую мощь на достижение здравых политических целей. Несмотря на его мастерское руководство, а возможно как раз благодаря ему, Черчиллю совершенно не удалось это сделать. И сколь ни гибельно это было, ненависть Черчилля к врагу была так велика, что он вернулся к методам войны, которые цивилизованные нации давно отбросили прочь.

На Дальнем Востоке события развивались таким же образом, ибо политическая цель Рузвельта также была чисто разрушительная. Ян Моррисон писал в 1943 г.:

«У союзников в отличие от японцев нет никакого плана реорганизации Дальнего Востока Отсутствие конкретных планов как для Европы, так и для Азии уже сейчас серьезно мешает нам вести эту войну. А после войны трудности будут еще больше. Если мы не уделим этой проблеме хоть немного внимания, какими бы академическими и нереальными ни казались наши размышления в настоящий момент, то после, того, как будет достигнута цель в военной области, непременно наступит хаос, и в мире скоро опять появится то самое зло, которое мы сейчас стараемся искоренить»[[519]

Отсюда вывод: если вы, ведя войну, не имеете политически здравой и стратегически возможной цели, то, по всей вероятности, уподобитесь тем безумцам, которые пытаются истребить идеи пулями и политические убеждения — бомбами. Цель Гитлера была логичной и возможной, а цель японцев — логичной, но невозможной, хотя обе они были чудовищно несправедливы (правда, не более чем империалистические цели других глав правительств и других наций в прошлом). Хотя средства, применяющиеся для достижения здравых целей, и бывают иногда жестокими, однако в случае безумных целей они всегда жестоки. Именно по этой причине крестовые походы и гражданские войны так уничтожают духовные и материальные ценности и губят так много людей. Вторая мировая война была одновременно и крестовым походом и европейской гражданской войной.

2. Мораль и война

Война отличалась двумя главными особенностями: она была удивительно подвижной и небывало жестокой. Ничего подобного мир не видел со времен Тридцатилетней войны. Первая особенность была обусловлена развитием науки и промышленности, вторая — упадком религии и появлением того, что, за неимением общепринятого названия, можно назвать «кадократией».[520]

Век незаурядных людей прошел, и вместо него наступил век черни. Джентльмен — прямой потомок идеализированного христианского рыцаря, образец для многих поколений — вытеснен грубым необразованным человеком.[521] Рыцарство уступило место изворотливости, и повсюду господствует своекорыстный кадократ. Вот почему в своей основе эта война была в такой же мере слепым бунтом против христианской культуры, как и крестовым походом. Бунтом, который вылился в форму стычки между бандами индустриализированных и механизированных кадократов, которые в борьбе и погоне за экономической, территориальной и финансовой добычей затоптали духовные и нравственные ценности, хотя только они могли придать цену награбленному добру.

О первой особенности войны писалось уже так много, что теперь осталось добавить немногое. Подвижность, как мы видели, является в основном следствием применения двигателя внутреннего сгорания как на земле, так и в воздухе, особенно в воздухе, ибо именно самолет определил характер войны, придав объемность не только полю боя, но и целому театру военных действий. Хотя, как было показано, выгоднее всего подвижность использовалась, когда воздушные силы тесно объединялись с сухопутными или морскими силами, однако способность самолета действовать самостоятельно вложила в руки людей, слепых в нравственном и политическом отношении, оружие почти безграничной разрушительной силы.

Мысль о сокращении длительной агонии 1914–1918 гг. путем стратегических бомбардировок казалась весьма заманчивой. Исходили из предположения, что люди являются трусами и если уничтожить их дома и изувечить или перебить их жен и детей, то они капитулируют. Достаточно прочесть отчет 1925 г. комиссии Морроу, чтобы убедиться в этом. Комиссия была создана для оценки справедливости теории генерала Митчелла, согласно которой воздушные сражения имеют столь решающее значение, что государства, которые их проиграют, согласятся капитулировать, отказавшись от дальнейшей борьбы как на земле, так и на воде. Достигнуть этой цели можно будет «в невероятно короткий промежуток времени, как только будет завоевано господство в воздухе».[522] Но война не теория, а действительность и орудие политики; если политика не будет основана на моральных принципах, то неизбежен отход от цивилизации к варварству.

Критикуя доводы генерала Митчелла в пользу применения бомб и газа против гражданского населения противника, капитан американских военно—морских сил У. Пай, дававший показания комиссии, заявил, что поступать так, значит «подрубать корни цивилизации».[523] Спейт также писал в 1930 г., что появление на вооружении самолета—бомбардировщика никоим образом «не стерло старое различие между войсками и мирным населением…»

«Нельзя, — писал он далее, — убивать и наносить раны мирным гражданам, для того чтобы сломить моральный дух народа вражеской страны… Фактически ваше право на применение человекоубийственных средств основывается только на том, что представляет собой объект атаки».[524]

Несмотря на это, в 1944 г. Спейт начал говорить совсем другое.

«Бомбардировщик, — писал он, — это спаситель цивилизации… я твердо уверен, что цивилизация была бы уничтожена, если бы в этой войне не было бомбардировок. Именно самолет—бомбардировщик более, чем какое—либо другое средство, помешал восторжествовать силам зла»[[525]

Как ни странно, этот возврат к войнам первобытной дикости был совершен Англией и Соединенными Штатами — двумя великими демократическими фракциями кадократии, а не Германией и Россией — двумя великими деспотическими фракциями того же самого культа. Не потому, что последние две оказались более цивилизованными, но, как правильно замечает капитан Лиддел Гарт, они в большей мере мыслили по—военному,

«…немцы, — пишет он, — лучше изучив войну, чем большинство других народов, поняли отрицательную сторону разрушения городов и промышленности и тот вред, который оно причиняет послевоенному положению…»[[526]

Почти то же самое можно сказать и о русских. Ясно, что они не видели никакой выгоды в разрушении городов, которые они надеялись обобрать. Далее Лиддел Гарт указывает:

«Континентальные государства, имеющие уязвимые для вторжения сухопутные границы, естественно, в большей мере видят отрицательные стороны опустошительной войны, чем страны, опоясанные морем, которым относительно редко приходилось испытывать действие такой войны. Вот почему на континенте всегда было стремление к взаимному ограничению в военных действиях. Как показывает история, на протяжении столетий наша практика войны была иной. Под влиянием нашей относительной неуязвимости мы были склонны разрушать экономику с большей безжалостностью и безрассудством, чем другие. Военные люди, воспитанные в континентальных традициях, подходят к методам войны с точки зрения законности… Наша же умеренность в войне в большей мере объясняется гуманностью отдельных лиц ил и джентльменством…»[[527]

С исчезновением джентльмена — человека чести и принципов — как костяка правящего класса в Англии, политическая власть быстро перешла в руки демагогов, которые, играя на чувствах и невежестве масс, создали постоянный военный психоз. Для этих людей политическая необходимость оправдывала любые средства, а во время войны то же самое делала военная необходимость. Например, в оправдание истребления гражданского населения маршал авиации Артур Гаррис пишет:

«Всякий раз, когда мне указывают на факты случайной гибели женщин и детей в результате бомбардировок нашей авиации, я всегда привожу в пример осаду, хотя можно привести бесчисленное множество и других примеров из прошлых войн. В отличие от многих, я никогда не забываю, что в прошлом, недалеком прошлом, во всех обычных войнах осада городов была обычным явлением, и если осажденные отказывались капитулировать, после того как им с должной формальностью ставилось такое требование, то все население города истреблялось. Даже в нынешние, более цивилизованные, времена осада, сопровождающаяся артиллерийским обстрелом всего города, все еще является обычной практикой. Ни при каких обстоятельствах женщинам и детям не разрешается выход из города, так как необходимость обеспечивать их питанием неизбежно ускоряет конец осады. Какой город и в какой войне не испытал всей силы огня неприятельской артиллерии, если он продолжал сопротивление?»[[528]

Хотя недостаточно знающим людям вышесказанное может показаться правдоподобным, однако это искажение истории. Действительно, во время Тридцатилетней войны, когда Магдебург отказался сдаться Тилли, тридцатитысячное население города было перебито. Но даже в той зверской войне этот акт варварства привел в ужас весь христианский мир. Также справедливо и то, что после штурма Бадахоса в 1812 г. войска, вышедшие из повиновения, совершали ужасные эксцессы. Но это достойное сожаления событие произошло не по приказу и не с разрешения Веллингтона. Нэпьер характеризует его как» дикое и ужасное злодеяние».[529]

В XVIII и XIX вв. многие города подвергались осадам и штурмам, однако случаи преднамеренных зверств являлись не правилом, а исключением. Нередко уделялось много внимания тому, чтобы свести к минимуму ущерб, причиняемый гражданскому населению, как было при осаде Антверпена в 1832 г. Маршал Жерар вел осаду цитадели, которую оборонял генерал Шассе. Чтобы уберечь жителей от ужасов войны, Шассе согласился стрелять из своих орудий только в одну сторону при условии, что Жерар согласится не наступать на других направлениях. План был принят, и в результате за пределами установленной полосы действий ни один мирный житель не пострадал и не потерял имущества. Ровно через 100 лет переполненный людьми Шанхай подвергся авиационной бомбардировке, причем были перебиты тысячи беспомощных китайских граждан. Хотя в первом случае гуманность была так же преувеличена, как и варварство во втором, все же, учитывая частоту войн, можно с достаточным основанием спросить, не является ли первый метод более разумным, чем второй, и не он ли скорее помешает мести стать господствующим чувством в мире.

На море также всегда была возможность обстрела прибрежных городов, и при случае это делалось. Так, например, в 1854 г. в Никарагуа американская эскадра разрушила неукрепленный и необоронявшийся город Сан—Хуан—дель—Норте, а объединенная англо—французская эскадра в этом же году подвергла обстрелу Одессу. Однако эти инциденты вызвали такое всеобщее осуждение, что «с 1854 г. не было ни одного случая преднамеренного, полного разрушения города неприятельским флотом…».[530] Даже уже в 1900 г., во время последней джентльменской войны, лорд Робертс, загнавший генерала Кронье с его отрядом в Паардебург, видя в лагере женщин и детей, дал возможность эвакуировать их, прежде чем начать артиллерийский обстрел. Хотя сегодня такое предложение осмеяли бы как сентиментальную глупость, однако не умнее ли были наши предки? Они считали, что до тех пор, пока войны не уничтожены, самое лучшее — это ограничить их истребительность, и видели, что простейший путь к этому — вести войну по—джентльменски.

Вот почему совершенно прав Лиддел Гарт, когда он сравнивает то, что английским летчикам было угодно называть «высшей стратегией», с методами действии монголов в ХIII в. Говоря о монголах, Михаил Правдин проводит точные параллели этой ложной стратегии в своей книге «Монгольская империя». Так в главе, называющейся «Война на уничтожение», мы читаем о завоевании Хорасана:

«Небольшое, но хорошо организованное меньшинство победило, однако в стране царили смерть и опустошение. Огромные города лежали в развалинах и совершенно обезлюдели. Никогда до этого, ни во время борьбы в Монголии, ни во время действий в Китае, не производила армия Чингисхана таких разрушений. Повсюду от Аральского моря до Иранской пустыни, господствовал террор. Те». кто выжил, говорили о «проклятых» только шепотом»[[531]

Поэтому в «высшей стратегии» нет ничего нового. Подобно военным действиям монголов, она была основана на применении более подвижного вида оружия — самолета, вместо всадника с луком, и привела в конце концов к заключению «татарского» мира.

Наконец, о блокаде. Возможно, Гаррис прав, когда пишет, что в результате английской блокады 1914–1918 гг. погибли 800 тыс. человек. Однако он упускает из виду, что блокада не опустошала германские города — основу цивилизации и культуры в неприятельской стране. В наше время не гибель немцев во время войны превратила Германию в гигантские трущобы, а испепеление ее городов и разрушение ее промышленности. Гаррис признает, что «точки прицеливания» при бомбежке по площадям «были обычно как раз в центре города», именно там, где обычно находятся библиотеки, музеи, крупные церкви, художественные галереи и исторические памятники, которые при разрушении теряются навсегда. Блокада 1914–1918 гг. не затронула этих материальных ценностей, она не разрушила ни одного жилища.

Хотя уничтожение городов бомбардировками, возможно, было самым сокрушительным ударом по цивилизации, однако другие события еще яснее показывают упадок нравственности, характерный для этой войны. Миллионы людей были порабощены, миллионы — высланы, изгнаны из своих жилищ и стран и стали бродягами. Тысячи были стерилизованы и замучены, неизвестное число было отравлено, как паразиты, газом. Разведчики пытались убивать неприятельских генералов и офицеров их штабов; в странах, оккупированных немцами, всячески организовывались восстания, которые, может быть, более, чем что—либо другое, придали войне варварский характер. В свое время герцог Веллингтон сказал:

«Я всегда боялся революционизировать какую бы то ни было страну с политической целью. Я всегда говорил: если они поднимутся сами — хорошо, но не подстрекайте их, ибо это возлагает на вас ужасную ответственность».[532]

Но г—н Черчилль думал иначе, так как он не только всячески поощрял любое движение сопротивления против немцев, но и сбрасывал с самолетов тысячи тонн оружия, для того чтобы поддержать партизанские действия. Ясно, к чему это могло привести. Немцев убивал и, в ответ следовали репрессии. Жестокость порождала жестокость, и суровость немецких репрессий объяснялась не тем, что немцы исключительно жестокий народ, а тем, что партизанские войны всегда жестоки. Достаточно почитать историю войны в Испании, чтобы это понять.

Наконец, чтобы довершить этот моральный развал, появилась атомная бомба, которая почти с магической внезапностью, в несколько секунд, сделала возможным все то, о чем проповедовали Дуэ и Митчелл в течение многих лет. Без атомной бомбы их теория была мечтой. С ней их теория стала самой мрачной действительностью, с которой когда—либо сталкивался человек. Таким образом, появилось оружие такой разрушительной силы, что при известных условиях стало возможным уничтожать по 100 тыс. человек в секунду.

Описывая действия Тулуя, младшего сына Чингисхана, Михаил Правдин говорит:

«У него никогда не было необходимости оставлять позади гарнизоны для оккупации, ибo там, где он прошел, не оставалось ничего, кроме необитаемых развалин. В городах с населением от 70 тыс. до 1 млн. жителей не оставалось ничего живого: ни кошки, ни собаки»[[533]

Какая, в сущности, разница между этой страшной картиной и картиной разрушений городов Хиросима и Нагасаки?

Касаясь этого вопроса, профессор Вудворд пишет:

«Разрушение городов, центров объединения в цивилизованной жизни, случалось и раньше и приводило к анархии и мраку. В большинстве случаев упадок шел медленно, и как раз потому, что он был медленным, возможности восстановления никогда полностью не исчезали. Теперь же опасность в том, что мы можем быть ввергнуты в анархию сразу и не сможем организовать восстановление.

Европа в настоящий момент значительно ближе к полному неизлечимому расстройству, чем мы в Англии себе представляем. Однако мы еще можем надеяться на улучшение, так как пораженную площадь — количество разрушенных городов — можно считать небольшой по сравнению с тем, что уцелело. И все же мы очень близки к самому краю пропасти и не можем, по крайней мере в интересах грядущего поколения (которое будет жить, когда наш период передышки кончится), допустить еще большее напряжение. Война с применением атомных бомб, которые за 12 дней смогут разрушить 12 крупнейших городов североамериканского континента или 12 важнейших городов, оставшихся теперь в Европе, может оказаться для нас слишком большим испытанием. Человечество не исчезает, но люди, не имея помощи и материальных средств для восстановления, вернутся назад, к чему—то вроде конца бронзового века».[534]

Остается упомянуть об одном и, может быть, самом важном факте. В продолжение 50–100, а может быть, и больше лет, разрушенные города Германии будут стоять как памятники варварства победителей. Убитые будут забыты, сгладится с годами память об ужасах концентрационных лагерей и газовых камер, но руины останутся и будут призывать немцев, поколение за поколением, к мщению.

3. Наука и война

Чтобы завершить рассмотрение войны в целом, нам нужно остановиться еще на одном факторе, который, поскольку это касается войны в нынешнее время и в будущем, является самым революционным.

До сих пор вооруженные силы развивались по мере развития цивилизации и почти всегда отставали от прогресса в гражданской области на одно или два поколения. Так, в 1914 г., несмотря на огромные успехи, достигнутые промышленностью в течение 40 предшествовавших лет, вооруженные силы, по существу, мало отличались от того, чем они были в 1870 г., и тактика оставалась почти такой же. Но прежде чем окончилась первая мировая война, промышленность стала играть такую важную роль в войне, что поскольку это касается Англии и Германии, можно сказать без преувеличения, что решающее сражение происходило между Мидлендом[535] и Руром.

Но когда мы обращаемся ко второй мировой войне, то в дополнение к индустриальной мощи мы находим еще более могущественный фактор — мобилизацию науки для целей войны и повышение уровня цивилизации благодаря военным изобретениям. Таким образом, если в 1929 г. Дж. Шотуэлл, говоря о первой мировой войне, утверждал, что «в 1914–1918 гг… война определенно перешла в индустриальную фазу экономической истории…»,[536] то уже в 1942 г. М. Стайн, из крупной военно—промышленной фирмы Дюпона, сказал совершенно другое:

«Война заставляет делать в течение месяцев такие научные открытия, которые давления необходимости потребовали бы для своего осуществления, полстолетия. В результате промышленность выйдет из войны с такими возможностями изготовлять десятки химических и других видов сырья и в таких масштабах, которые всего два года назад были совершенно немыслимы»[[537]

Что это означает? Это означает, что не гражданская, а военная организация в союзе с наукой взяла руководство в свои руки, в то время как промышленность подбирает послевоенные прибыли. Таким образом, наука, для того чтобы она могла явиться фундаментом военного государства, стала регламентироваться войной в большей мере, чем она когда—либо регламентировалась в мирном государстве. Если и дальше дело пойдет таким образом, а это, несомненно, так, то цивилизация будет постоянно находиться в состоянии «мобилизованности»; разрушение, а не созидание станет главной целью разумной деятельности человека. Таким образом, совершится возврат к спартанской концепции цивилизации.

Является ли это преувеличением или нет, может решить одно будущее. Тем не менее очевидно, что никакие вооруженные силы, современные или будущие, не смогут сохранять свою смертоносность без ученых. Как в первую мировую войну фабрикант фактически стал важнее генерала, так во вторую войну главную роль стал играть ученый. Следом за ученым появился техник, а военный специалист стал немногим больше, чем продавцом его товаров. К концу войны техника стала такой же важной, как и тактика, а лаборатории — столь же необходимыми, как и учебные поля. Наконец, появление атомной бомбы подняло ученого до положения, равного только положению Архимеда во время осады Сиракуз. Полибий писал об Архимеде: «В некоторых условиях гений одного человека является важнее, чем что бы то ни было другое».[538]

На это можно сказать, что, поскольку дело обстоит таким образом, положение может улучшиться, ибо ученый не будет думать о разрушении так, как думает солдат. Откровенно говоря, мы на это не надеемся, ибо в наш материалистический век по мере поднятия науки приходили в упадок культура и нравственность, и сегодня, даже в мирное время, наука приняла варварский характер. Хотя это произошло не вследствие стремления к знаниям и их приобретения, однако в течение последних 100 лет разгадывание тайн природы было столь быстрым, а падение религиозного чувства столь глубоким, что моральные ценности отстали от выросшей науки. Открытия и изобретения, которые в более культурный век оказались бы величайшим благодеянием для человека, были проданы варварам, которые, вполне естественно, использовали их варварским образом. Вот почему за последние 40–50 лет было так много случаев, когда изобретения делались для разрушения. Сегодня атомная бомба является в руках человека оружием огромной разрушительной силы, и, пока человек остается варваром, он, несомненно, использует бомбу для той цели, для которой она проектировалась. Это подтверждается всеобщим в настоящее время интересом к ней как к оружию.

Интерес этот зловещий, ибо он показывает, что, несмотря на войну, политическая обстановка еще менее устойчива, чем она была перед войной. В прежних войнах, когда политические цели были здравыми, по окончании войны появлялось хотя бы какое—то подобие политической устойчивости. Противники складывали оружие и возвращались к своим мирным занятиям. Теперь мы видим совершенно обратное: народы более заняты подготовкой к новой войне, чем когда—либо. В Англии всеобщая воинская повинность введена даже в мирное время, а огромная русская армия осталась такой же, какой была во время войны. Еще опаснее то, что в указанных странах, так же как и в других, сотни ученых неустанно ищут все более и более могущественных средств массового истребления людей. Хотя бомба, которая разрушила Хиросиму, по взрывной силе была эквивалентна 20 тыс. т тротила, однако сейчас ученые стараются увеличить ее разрушительную силу. Джон Макклой, бывший помощник военного министра США, пишет по этому поводу:

«… несомненно, лет через 10 самое большее, научатся изготовлять бомбы, по мощности эквивалентные 100–250 тыс. т тротила… И если мы сумеем перейти на другой конец периодической таблицы элементов и использовать водород как источник энергии, у нас будет бомба примерно в тысячу раз более мощная, чем бомба, скошенная на Нагасаки. По словам ученых, не просто теоретиков, а тех, кто активно проектировал и изготовлял бомбу, взорванную в штате Нью—Мексико, при затрате таких же интенсивных усилий, какие были направлены во время войны на изготовление атомной бомбы, мы создали бы через два года после войны водородно—гелиевую бомбу, приблизительно в тысячу раз более мощную, чем теперешние бомбы. Ракетные и реактивные двигатели, а также биологические средства — бесконечно более действенные, чем люди до сих пор себе представляют, — будут дополнять атомное оружие. Нетрудно представить себе, как увеличатся при этом возможности истребления на нашей планете»[[539]

К чему же может привести это стремление к разрушению? К настоящей религии смерти, в которой ученый станет верховным жрецом, приносящим жертву, а человечество будет жертвой. Вот, например, что пишут о новом оружии: «…это оружие агрессора; внезапность действия и террор являются для него такими же неотъемлемыми элементами, как и делящиеся ядра…» «В мире, в котором по договору не будет бомбы, первый, нарушивший этот договор, получит огромные преимущества…» «10 удачно сброшенных бомб типа использованных в Нагасаки уничтожат Нью—Йорк…» «Ракету Фау–2 можно снабдить атомным зарядом, а защита от этой ракеты до сих пор еще не изобретена…» «Одна атомная бомба стоит значительно меньше, чем два полностью оборудованных самолета B–17…»[[540] «Не исключена возможность того, что атомные бомбы привезут в страну контрабандой в мирное время, угрожая взорвать их в нужное время дистанционным способом»,[541] и т. д.

Это не война, это схватка бандитов. Для армий, флотов и для авиации, какими мы их знаем сегодня, не будет места в такой борьбе. Даже в том случае, если атомная бомба не будет применена, а такая возможность существует, вооруженные силы все равно придется реорганизовать, чтобы подготовиться к ее применению. Вот почему, по—видимому, в любом случае каждый вид вооруженных сил необходимо реорганизовать и подготовить к войне с применением атомных бомб и к войне без них. Это делает проблему «войны еще более абсурдной. Однако абсурдность не меняет того факта, что в век утраты всякой веры в духовные и моральные ценности главным фактором будет угроза смерти, а в политических рамках кадократии это делает новую мировую воину почти неизбежной.

Число великих мировых держав свелось теперь к двум — Соединенные Штаты и СССР. Хотя мир еще достаточно велик, чтобы полдюжины великих держав могли жить в нем мирно, однако он оказался слишком мал для; двух держав, которые придерживаются столь противоположных политических и социальных взглядов. Находясь между ними. Западная Европа должна в конце концов быть вовлечена в орбиту той или другой державы, и, как указывает Перси Корбет,

«при такой резкой поляризации сил вокруг двух великих континентальных государств — Советского Союза и Соединенных Штатов — мало надежды на мирное сотрудничество во всем мире с единой целью — повышения общего благосостояния»[[542]

Подобно многим другим, Корбет считает, что проблему можно решить с помощью Организации Объединенных Наций. Вот уж, поистине хрупкая тростинка, на которую никак нельзя опереться. Будь Вольтер жив сегодня, он, конечно, применил бы в этом случае свой знаменитый афоризм: «Объединенные преступлением и разделенные интересами». Так или иначе, только политически одинаковые могут создать жизнеспособную мировую организацию. Однако Советскую Россию и Соединенные Штаты в политическом и социальном отношении можно сравнить с маслом и водой; они не могут смешаться.

Если бы это и было возможно, все равно мировая организация, пока она не будет построена на нравственной основе, может быть ничем иным, как тиранией. Чтобы навязывать свою волю, ей придется полагаться на полицейские силы, следовательно, она будет рабом этих самых сил, как цезари и султаны были рабами преторианской гвардии и янычар. Ясно, если народы, хотят согласия, то они должны понять, что чисто политическая организация не решите этот вопрос.

«Откуда появляются войны и борьба? Не являются ли они результатом страстей, бушующих внутри вас?»

В этих словах св. Иакова заключается ответ, который народы могут отвергнуть только на свою погибель. В зависти, алчности и страхе людей, вот где надо искать корни войны. Искоренить это зло можно, только руководствуясь золотым правилом: «Все, что по вашему мнению люди должны делать для вас, делайте для них». Это правило лежит в основе всякой великой религии, и поэтому оно является общей связью между всеми людьми.

Невозможно представить себе, чтобы это правило было принято в нынешнем мире, ибо это правило высшей культуры, человека. Однако закон возмездия будет и впредь управлять действиями людей. Что посеял, то и пожнешь. Кто сеет ветер, тот пожнет бурю.

В 1919 г. своими мирными договорами победители в первой мировой войне посеяли ветер и так же неизбежно, как ночь следует за днем, во второй мировой войне они пожали бурю. Не научившись ничему и не забыв ничего, полные зависти, страха и алчности, они снова навязали побежденным несправедливый мир. Этим они опять посеяли ветер и снова пожнут бурю. Зло порождает зло, и если вы будете слепы, как Самсон, и разрушите дом своих врагов, вы сами погибнете под развалинами.

Приложение I. Наступление с применением освещения

Танк «С. D. L.» был пехотным танком, оборудованным мощным прожектором специальной конструкции, освещающим веерообразным мерцающим лучом света широкое пространство и слепящим глаза. Прожектор был так защищен, что вывести его из строя было можно только прямым попаданием снаряда, способного пробить броню в пять или больше дюймов толщиной.

Танк был создан с целью разрешить проблему ночного большого и организованного боя, дать возможность наступать ночью методичнее и быстрее, чем днем, при значительно большей экономии средств и большей безопасности. Поле, по которому двигались наступающие войска, ярко освещалось, а за этой широкой полосой ослепительного света обороняющиеся ничего не могли видеть. Свет был настолько ярок, что делал невозможным ведение прицельного огня.

«С. D. L.» — это начальные буквы слов «Canal Defence Light». Такое условное обозначение было принято для того, чтобы скрыть истинное назначение нового танка. Это был словесный камуфляж.

История танка «С. D. L.» представляет значительный интерес. Во—первых, она показывает, как трудно в мирное время добиваться принятия на вооружение нового, необычного оружия. Во—вторых, она показывает, насколько военная мысль консервативна во время войны. В—третьих, она указывает на то, что если в наш век науки и техники новому оружию придется испытать такую же участь, как и танку «С. D. L.», то военные будут так же совершенно не подготовлены к будущей войне, как они не были готовы к предыдущей.

Первым предложил применить свет в качестве оружия покойный капитан 3–го ранга английского флота Оскар де Торен. Это было в 1915 г., а в августе 1917 г. в Англии были проведены испытания с обычным прожектором, который был установлен на танке. На этом работа прекратилась, и лишь в 1922 г. снова были проведены испытания. После этого военное министерство перестало заниматься данным вопросом, но разрешило Торену предложить свою идею французскому правительству. Так де Торен и сделал, но ничего конкретного не получилось до 1933 г., когда был организован синдикат, которому де Торен дал— свое имя. Первые испытания во Франции происходили в 1934 г. Новые испытания с усовершенствованной аппаратурой проводились в Шалоне в 1936 г. На них присутствовали представители английского военного министерства. После этих испытаний военное министерство обратилось с просьбой провести демонстрацию в Англии. Демонстрация состоялась в феврале 1937 г. на равнине Солсбери; результаты были настолько удовлетворительными, что военное министерство заказало три установки с полной аппаратурой для дальнейших испытаний, последнее из которых производилось в ночь с 7 на 8 июня 1940 г.

Через 10 дней военное министерство решило принять проект и приступить к изготовлению 300 таких прожекторных установок; позднее заказ был значительно увеличен. Вслед за этим было решено создать училище водителей танков «С. D. L.», и 1 декабря 1940 г. в Англии начало существовать первое такое учебное заведение. Штат этого училища в конце концов возрос до 33 офицеров и 619 человек других чинов. В августе 1942 г. на Среднем Востоке было открыто второе училище. В Соединенных Штатах также было создано училище «С. D. L.». Приблизительно 6 тыс. офицеров и солдат прошли обучение в английском и средневосточном училищах и 8 тыс. в американском. Всего в Англии было переделано в танки «С. D. L.» около 1850 танков. Кроме того, в Англии были сформированы 2 бригады танков «С. D. L.»; 1–я танковая бригада (3 батальона) и 35–я танковая бригада (2 батальона). В Америке было сформировано 2 танковых полка (9–й и 10–й), каждый в составе 3 батальонов.

За время подготовки к высадке в Нормандии (6 июня 1944 г.), 1–я танковая бригада и 10–й танковый полк были полностью отмобилизованы и находились в готовности к отправке за море. Однако к новому вооружению проявлялось так мало интереса, что первая из указанных частей высадилась во Франции только 11 августа, а вторая последовала за первой через 11 дней. Но и тогда, вместо того чтобы применить их в действиях, последовавших за прорывом фронта 3–й американской армии у Авранша, а в этих действиях немцы редко могли двигаться днём и совершали передвижения под покровом ночи.[543] 6 батальонов так и не были двинуты вперед со своих стоянок в месте высадки и постепенно были расформированы.

20 сентября 9–й американский танковый полк был расформирован накануне его отправки из Англии во Францию. 13 октября подобная же участь постигла 1–ю танковую бригаду: ее личный состав был расписан по другим частям, а с танков было снято все оборудование «С. D. L.». 27 октября был отдан приказ о расформировании 10–го американского танкового полка, однако благодаря решительным протестам командира полка приказ провели в жизнь только частично. Тем временем в Англии была расформирована 35–я танковая бригада. Как только это было сделано, лорд Маунтбеттен затребовал, чтобы, по меньшей мере, одна бригада танков «С. D. L.» была отправлена как можно скорее в Индию. Но так как теперь не было ни одной бригады, военное министерство решило для командования Юго—Восточной Азии вновь оборудовать 360 танков аппаратурой «С. D. L.» и подготовить новый личный состав. В это же время было решено вновь создать батальон танков «С. D. L.» для вторжения в Германию. Люди для этих частей были взяты из персонала училища водителей танков «С. D. L» и из обученного состава 35–й танковой бригады. К сожалению, для подготовки целого батальона «С. D. L.» для Германии уже не было времени, однако были поспешно собраны 2 эскадрона по 14 танков «С. D. L.» каждый, и 20 февраля 1945 г. они были отправлены во Францию в распоряжение 21–1 группы армий. 1 марта 1945 г. в Индию отправилось первое подразделение «С. D. L.», за которым должен был последовать остальной состав, как только завершится подготовка солдат и офицеров.

По—видимому, вследствие того, что отправленных во Францию 28 танков «С. D. L.» было недостаточно для крупной наступательной операции, они в конце концов были использованы в чисто статической роли — для прикрытия переправы через Рейн.

Позднее американские танки «С. D. L.» применялись при наступлении через канал Дортмунд — Эмс в ночь на 2 апреля, а также при взятии Франкфурта и форсировании Эльбы, однако никаких официальных отчетов об их действиях пока не опубликовано. Что же касается танков «С. D. L.», отправленных лорду Маунтбеттену, то они прибыли слишком поздно, чтобы принять участие в заключительных действиях в Бирме.

Эта печальная история о бесконечных проволочках, длившихся 25 лет, о принятии проекта и об огромных приготовлениях, обошедшихся в многие миллионы фунтов стерлингов, о расформировании частей, о их восстановлении и о неправильном, в конечном счете, их использовании, поскольку это касается «английских танков» «С. D. L.», приводится здесь, чтобы показать, что ко дню высадки в Нормандии была разработана новая тактика и были готовы средства для ее осуществления. Эта тактика не требовала ни «колоссальных ударов авиации, ни превращения в пепел городов и сёл. Вместо этого она давала возможность проводить блицнаступление в ночное время и, вероятно, в значительно более благоприятных для наступающего условиях, чем днем.

1

День Версаля (франц.).

(обратно)

2

Король управляет по воле своей (франц.).

(обратно)

3

Впустите немцев! (франц.).

(обратно)

4

Господа, заседание открыто! (франц.).

(обратно)

5

Да, хороший день (франц.).

(обратно)

6

Вы уверены в этом? {франц.)

(обратно)

7

Совсем нет (франц.).

(обратно)

8

Никольсон Г., Как делался мир в 1919 г., Огиз, М., 1945, стр. 279–281.

(обратно)

9

Кейнс Д. М., Экономические последствия Версальского Договора, Госиздат, М., 1924, стр. 26, 27.

(обратно)

10

Никольсон Г., Как делался мир в 1919 г., Огиз, М., 1945, стр. 53.

(обратно)

11

Nitti F. S., Peaceless Europe, 1922, p. 114. (»Э то неблагоразумие, возможно, больше дискредитировало договор, чем ультиматум, предшествовавший его подписанию) (Саrr E. Н., The Twentу Years' Crisis 1919–1939, 1940, р. 240).

(обратно)

12

«Hansard», vol. 113, H. of C., Del… 5s, col. 84.

В речи Гитлера в рейхстаге 1 сентября 1939 г. есть следующие слова: «Подписание договора был навязано нам под дулом пистолета, приставленного к виску, и под угрозой голода для миллионов людей. А затем этот документ, вырванный силой, был провозглашен святым». (»B lue Book», Cmd. 6106, 1939, р. 162).

(обратно)

13

Кейнс Д. М., Экономические последствия Версальского договора, Госиздат, М., 1924, стр. 22–23.

Г. Никольсон также указывает: «Я считаю, что грядущие поколения обратят больше внимания не на ошибки конференции… а на ее ужасающее лицемерие».

(обратно)

14

Кейнс Д. М., Экономические последствия Версальского договора, Госиздат, М., 1924, стр. 25.

(обратно)

15

Цитируется по Nitti F. S., Peaceless Europe, 1922, p. 92–93.

(обратно)

16

Каледонский канал представляет собой систему старых каналов, пересекающих всю Англию от восточного до западного побережья у границы Шотландии. — Прим. ред.

(обратно)

17

Follick M., Facing Facts: A Political Survey for the Average Man, 1935, p. 83, 84, 109.

(обратно)

18

«Blue Book», Cmd. 6106, р. 36.

Я был в Берлине вскоре после предоставления гарантий и спросил известного американского журналиста, [Ширера] что он думал о них. Вот его ответ: «Я считаю, что ваш премьер—министр совершил грубейшую ошибку со времени принятия закона о гербовом сборе». (Имеется в виду закон, принятый английским парламентом в 1765 г. об обложении обременительным гербовым сбором всех официальных документов и печатных изданий в тогдашних британских колониях в Северной Америке. Закон о гербовом сборе резко обострил отношения между Британией и колониями. — Прим. ред.)

Далее он сказал (а он знает Польшу 30 лет): «Вполне можно застраховать пороховой завод, если на нем соблюдаются правила безопасности, однако страховать завод, полный сумасшедших, немного опасно».

(обратно)

19

Клаузевиц К., О войне, т. 2, Военгиз, M., 1936, стр. 382.

(обратно)

20

Поучительно отметить, что Гитлер был полностью осведомлен о всех зигзагах этой политики, как видно из приводимых ниже цитат. «Англия всегда стремилась и будет стремиться, чтобы ни одна из континентальных держав Европы не заняла положения мировой державы. Поэтому Англия старается сохранить определенное равновесие сил среди европейских государств, ибо оно, очевидно, является необходимым условием для господства Британии в мире» (»M ein Kampf», Eng. Ed., 1939, р. 503).

(обратно)

21

«Франция всегда стремилась и будет стремиться к тому, чтобы Германия не стала единым государством. Франция хочет сохранить ряд небольших германских государств, силы которых будут уравновешивать друг друга и над которыми не будет центрального правительства. Тогда, захватив левый берег Рейна, она выполнила бы предварительное условие установления и обеспечения своей гегемонии в Европе… Франция есть и будет непримиримым врагом Германии. Не имеет никакого значения, какие правительства правили или будут править во Франции… их внешняя политика будет всегда направлена на то, чтобы установить границу по Рейну и упрочить положение Франции на этой реке, разъединив и расчленив Германию… Я никогда не поверю тому, что Франция способна по собственной воле изменить свои намерения в отношении нас, эти намерения в конце концов являются лишь выражением французского инстинкта самосохранения. Если бы я был французом и если бы величие Франции было так же дорого мне, как величие Германии, то я не мог бы действовать и не действовал бы иначе, чем Клемансо» (»M ein Kampf», Eng. Ed., 1939, р. 503–505, 548).

(обратно)

22

«Балканизация Европы до определенной степени была желательна, больше того — необходима в свете традиционной политики Великобритании, так же как Франция желала балканизации Германии. Конечные цели французской дипломатии должны находиться в постоянном противоречии с конечными тенденциями британских государственных деятелен» (»M ein Karnpf», Eng. Ed., 1939, р. 503, 504).

(обратно)

23

«Что касается внешней политики, то оккупация Францией Рура в первый раз серьезно отдалила Англию» (»M ein Kampf», Eng. Ed., 1939, р. 550)

(обратно)

24

Даже 12 ноября 1936 г., когда оставалось так мало времени, британский премьер—министр Болдуин говорил в палате общин: «Вспомните выборы в Фулхэмском избирательном округе осенью 1933 г… Вы, наверно, помните, что кандидат национального правительства, крайне осторожно затронувший вопросы обороны, только из—за этого и был забаллотирован… Предположим, что я обратился бы к народу и заявил: «Германия перевооружается, мы также должны приступить к перевооружению; неужели кто—нибудь поверит, что в тот момент этот призыв нашел бы отклик в нашей миролюбивой демократии? На мой взгляд такой призыв, больше чем что—либо другое, обусловил бы верный провал на выборах» (»H ansard», vol. 317, Н. of С., Deb. 5s. col. 1144)

(обратно)

25

Касаясь войны 1914–1918 гг., Гитлер писал: «Когда колониальное, экономическое и коммерческое могущество Германии было уничтожено, Англия достигла своих целей войны. Все то, что шло дальше этих целей, становилось препятствием с точки зрения британских интересов. Только враги Британии могли выиграть от исчезновения Германии из числа великих континентальных держав Европы» (»M ein Kampf», Eng. Ed., 1939, р. 502).

(обратно)

26

The Times, 4th September, 1939.

Газета «Таймс» поддержала в своей передовой статье эти заявления, указав: «Духовное возрождение Третьего рейха завершается в самых грубых и обманчивых чаяниях языческого национализма. Ни один человек, взвешивающий сейчас шансы на победу, никогда не поверит, что будущее принадлежит этой агрессивной, дегенеративной и несостоятельной идеологии. Сама цивилизация мобилизуется, чтобы разгромить ее. Нынешний враг — гитлеризм».

(обратно)

27

Ваттель, которого мало читают в наши дни, указывает, что как гражданское право не основывается на эмоциях, так и в военном праве эмоции следует исключить: «Первое правило военного права… — ответственность за войну должна быть возложена на обе стороны, так же как в суде обе стороны признаются невиновными до тех пор, пока одна из них не признана виновной… Это, — указывает он, — совершенно необходимо… если люди хотят внести какой—нибудь порядок в такую жестокую область, как решение споров силой оружия, или как—то ограничить те бедствия, которые несут с собой воины, и сохранить постоянную возможность восстановления мира» (»T he Law of Nations», Eng. Ed., 1834, P. 318–383).

(обратно)

28

Жизненное пространство (нем).

(обратно)

29

Earle E. M. ed., Makers of Modern Strategy, 1943, p. 276.

(обратно)

30

В этой связи интересно напомнить, что в середине V столетия Атилла базировался на Венгрию, и что во время нашествия монголов в 1541 г. Венгрия была тем центром, куда они направлялись.

(обратно)

31

В те времена, когда кавалерия была действенным родом войск, часто случалось, что удачное нападение на штаб вело к полному распаду армии противника, как это случилось при Арбеллах в 331 г. до н. э. и у Оттумбии в 1520 г. Примерно то же самое произошло и у Бленхейма в 1704 г. Когда вождем и командующим было одно лицо, тогда смерть командующего часто приводила к аналогичным последствиям.

(обратно)

32

См. мои «Memoirs of an Unconventional Soldier», 1936, Ch. XIII.

(обратно)

33

Дуэ Д., Господство в воздухе, Огиз, М., 1935, стр. 136.

(обратно)

34

Дуэ Д., Господство в воздухе, Огиз, М., стр. 57.

(обратно)

35

Там же, стр. 57–58.

(обратно)

36

Rauschning H., Hitler Speaks, 1939, р. 16.

(обратно)

37

«Mein Kampf», Eng. Ed., 1939, р. 537. Rauschning H., Hitler Speaks, 1939, p.16–17.

(обратно)

38

Rauschning H., Hitler Speaks, 1939, р. 17–20.

(обратно)

39

Мüller A., Germany's War Machine, 1936, p. 30.

(обратно)

40

Lyman Т. Meade's Headquarters 1863–1865, 1922, р. 224.

(обратно)

41

Wilkesоn F., The Soldier in Battle, or Life in the Ranks of the Army of the Potomac, 1898, p. 99.

(обратно)

42

«Correspondance de Napoleon», vol. XXXII, p. 184

(обратно)

43

По условиям мирного договора принадлежность области Верхняя Силезия решалась плебисцитом, но когда было подано 707 605 голосов за оставление области в пределах Германии и 479 359 — за передачу Польше, то решили разделить спорную территорию между Германией и Польшей. Северо—западная часть Верхней Силезии отходила к Германии, а юго—восточная — к Польше.

«Показательно, что в польской части находились 53 из 67 угольных шахт, 21 из 37 доменных печей, 9 из 14 прокатных станов и добыча 226 тыс. т цинка из годовой добычи в 266 тыс. т, или 70 % всей довоенной добычи цинка в Германии» (»O ur Own Times 1913–1938», Stephen King—Hall, 1938, р. 202–203).

(обратно)

44

В некоторых источниках указывается, что в Польше действовало 37 пехотных дивизий, в других — 35 или 47 дивизий. 9 сентября Геринг заявил, что в Польше сражались 70 германских дивизий. По—видимому, это преувеличение, так как генерал Иодль показал на Нюрнбергском процессе, что Германия вступила в войну, имея всего 75 дивизий, из которых 23 были оставлены на Западном фронте.

(обратно)

45

По немецким данным, в обоих флотах насчитывалось 1 тыс. бомбардировщиков и 1050 истребителей. Союзники называли цифры от 3 тыс. до 10 тыс. Последняя цифра — значительное преувеличение, так как на 1 сентября 1939 г. у немцев не могло быть больше 4,5 тыс. самолетов первой линии.

(обратно)

46

Nеugebаuer М. N.. The Defence of Poland, 1942, р. 206

(обратно)

47

Dinulescu, A Neutral View of the German—Polish War, Journal of the Royal United Institution, August, 1940, p. 403.

(обратно)

48

Nеugebаuer М. N.. The Defence of Poland, 1942, р. 213.

(обратно)

49

Shirer W. L., Berlin Diary, 1941, p. 171.

(обратно)

50

Там же, стр. 177.

(обратно)

51

Stоrrs R., Record of the War, The First Quarter, September — November 1939, p. 343.

(обратно)

52

Все данные о русских силах более или менее предположительны.

(обратно)

53

Citrine W., My Finish Diary, 1940, р. 118.

(обратно)

54

Обычно запасы попадали в руки финнов.

(обратно)

55

Shirer W. L., Berlin Diary, 1941, p. 250.

Согласно данным, оглашенным на Нюрнбергском процессе, вторжение в Норвегию готовилось уже в октябре 1939 г.

(обратно)

56

Норвежская армия насчитывала всего 14 500 солдат и офицеров.

(обратно)

57

Поэтому в деспотических государствах правительства создают две армии: одну для борьбы со своими врагами, а другую для того, чтобы держать в повиновении собственный народ.

(обратно)

58

Глубокое различие между второй и первой мировыми войнами состоит в том, что во многих государствах, занятых немцами, так же как и в некоторых странах, не подвергшихся немецкой оккупации, народы были в высшей степени недовольны тем, что выдавалось за демократию. Народы таких государств считали цели Гитлера правильными, а методы — ошибочными. Они думали, что он ограждает их от азиатского большевизма, к которому они относились с религиозным страхом. Они верили, что старые финансовые и экономические системы, отвергаемые Гитлером, были причиной всех социальных и международных трений, безработицы и войн.

(обратно)

59

Майор Квислинг одно время был норвежским военным атташе в России. Там он научился презирать коммунизм и бояться его.

(обратно)

60

Graves P., A Record of the War, The Third Quarter, p. 62–63.

(обратно)

61

Graves P., A Record of the War, The Third Quarter, p. 30.

(обратно)

62

Там же, стр. 42.

(обратно)

63

«Что касается меня, — говорил Черчилль, — то я считаю, что вторжение Гитлера в Скандинавию такая же огромная стратегическая и политическая ошибка, как и ошибка Наполеона, вторгнувшегося в 1807 или 1808 г. в Испанию» (»H ansard», vol. 359, Н. of С., Deb. 5s, col. 359).

(обратно)

64

«Манчестер гардиан» сообщала, что даже 20 апреля Черчилль говорил: «Союзные армии… этим летом очистят землю викингов, землю Норвегии, оскверненную грязью нацистской тирании».

(обратно)

65

Часто указывали, что линия Мажино не была продлена до моря, потому что бельгийское правительство сочло бы это недружелюбным актом. Основная причина заключалась, однако, в том, что у французов не хватало людей, чтобы снабдить линию Мажино достаточным гарнизоном и в то же время иметь полевую армию. Если бы полевая армия в 1940 г. была высоко механизирована, морально здорова и имела хорошее руководство, линия Мажино не снискала бы такую дурную славу. Она была щитом, поэтому был нужен меч, а не другой щит до Ла—Манша. Но французская полевая армия была не мечом, а метловищем.

(обратно)

66

На этом фронте царил полнейший мир. Французы не стреляли, они говорили: «Us ne sont pas mechants» (немцы не негодяи) и «если мы начнем стрелять, они также будут стрелять» (Waterfield G., What Happened to France, 1940, p. 16).

1 мая Ширер видел, как немецкие дети играли на виду французских солдат. Немцы гоняли футбольный мяч и слонялись вокруг; по обеим берегам Рейна шли поезда. «Не было слышно ни одного выстрела. И ни одного самолета в небе» (Shirer W. L., Berlin Diary, 1941, p. 254).

(обратно)

67

Французская армия разделялась на три группы армий: первая — под командованием генерала Биллотта (40 дивизий) находилась на границе с Бельгией, вторая — генерала Преталя (26 дивизий) занимала линию Мажино и третья — генерала Бессо (36 дивизий) прикрывала границы с Швейцарией и Италией. По—видимому, около 32 дивизий находилось в резерве. Дивизии были разбросаны позади всей линии фронта; 8 из них находились в тылу бельгийского участка. У лорда Горта было 10 дивизий, столько же имели голландцы, а Бельгия располагала 20 дивизиями.

(обратно)

68

Shirer W. L., Berlin Diary, 1941, p. 345.

По поводу морального духа французов и немцев, см. стр.341–346

(обратно)

69

Там же, стр. 342.

Много данных о полном разложении Франции содержится в книге: Кernan Т., Report on France. Разложение было настолько велико, что как бы ни была вооружена французская армия, это почти ничего не значило. Французская армия не хотела воевать и не намеревалась воевать, она была похожа на мышь перед котом. 2 сентября 1939 г. я писал в газете Мосли «Экшн»: «Что будут делать французы? Я не пророк, но думаю, что они будут сидеть в укреплениях линии Мажино, смаковать «Ла ви паризьен», украшать свои окопы картинками весьма заурядных молодых женщин и, кроме того, испытывать желание вернуться домой».

(обратно)

70

Grеу С. G., The Luftwaffe, 1944, р. 176.

(обратно)

71

«Belgium: The Official Account of what Happened», 1939–1940, p. 33–34.

(обратно)

72

«The Diary of a Staff Officer», 1941, p. 15.

(обратно)

73

Miksсhe F. О., Paratroops, 1943, p. 38–39.

(обратно)

74

Номинальный главнокомандующий французскими войсками генерал Гамелен, как сообщают, сказал: «В эту войну первый отряд, который покинет свои укрепления, подвергнется величайшей опасности». Тем не менее он санкционировал это продвижение вперед (Niсkеrsоn H., Arms and Policy, 1939–1944, 1945, р. 101).

(обратно)

75

Анонимный автор «The Diary of a Staff Officer» (1941) записал 13 мая: «Странное и, я думаю, чрезвычайно подозрительное обстоятельство: неожиданное отсутствие немецких налетов на британский экспедиционный корпус и французские армии при их продвижении через Бельгию… Похоже почти на то, что немцы хотят, чтобы мы пришли туда, куда направляемся» (стр. 9). Конечно, так и было в действительности.

(обратно)

76

По этому поводу много было сказано. Однако французское командование было совершенно право, не создав везде равный по силе фронт. Бесспорно и то, что Арденны лучше подходят для обороны, чем для наступления. Ошибка французского командования Заключалась в неправильном размещении резервов и в том, что не было сосредоточено достаточно транспорта для переброски резервов туда, где они требовались. Просчет был в пространстве и скорости, а не в силе войск прикрытия.

(обратно)

77

По понятным политическим причинам Рейно в речи 21 мая метал громы и молнии относительно невзорванных мостов. Тем самым он переложил ответственность за катастрофу на Корапа.

(обратно)

78

«The Diary of a Staff Officer», 1941, p. 10.

(обратно)

79

Детальный и хорошо иллюстрированный обзор тактики прорыва германских танковых войск дан в гл. 4 книги «Warfare Today», Odhams Press, 1944, Ch. IV.

(обратно)

80

«The Diary of a Staff Officer», 1941, p. 26–27.

(обратно)

81

Gоrt. Second Despatch, Supplement to the London Gazette, 10th October 1941, p. 5916.

(обратно)

82

1–я бригада высадилась во Франции 16 мая, 2–я бригада — 22 мая, а 3–я бригада — 25 мая.

(обратно)

83

Эти танки были предназначены специально для использования в тесном взаимодействии с пехотой.

(обратно)

84

Shulman M., Defeat in the West, 1947, р. 42–43.

(обратно)

85

Кеrnan Т., Report on France, p. 15.

Американский делец Кернан находился в то время во Франции.

(обратно)

86

Там же, стр. 160.

(обратно)

87

Waterfie1d G., What Happened to France, 1944, p. 6. Уотерфилд был военным корреспондентом агентства Рейтер при французской армии.

(обратно)

88

Кernan Т., Report on France, p. 15.

(обратно)

89

Там же, стр. 67.

О немецких финансах см. стр. 64, 65, 87 и 88. «Гитлеровская пропаганда в Европе перед войной была действенной потому, что большинство европейцев тогда считало европейскую экономику находившейся в тупике. Они знали, что Европа потерпит экономический крах, если не произвести определенные коренные изменения» (стр. 246).

(обратно)

90

Хотя эти данные были приведены Гитлером, я не имею основания сомневаться в их точности. Именно таких потерь можно ожидать при ведении танковой войны. К тому же германские сообщения были обычно правдивы. Это отмечали как Кернан: «Германские военные коммюнике в отличие от британских и французских точны» (Кernan Т., Report on France, p. 37), так и Уотерфилд: «Сообщения германского верховного командования обычно точны» (Wаtеrfiеld G., What Happened to France, 1944, p. 19). Не считая пленных, французские потери едва ли превышали больше чем в 2 раза потери немцев, так как более половины французской армии вообще не сделало ни одного выстрела.

(обратно)

91

«Прежде всего целиком отсутствовало желание рисковать, и еще раз, как многократно случалось в истории, отказ идти на разумный риск привел к невиданной катастрофе. Точнее, под пред логом ничем не рисковать пожертвовали всеми представлявшимися возможностями» (»L a Guerre des Cinq Continents», La France Libre 1943, p. 39).

(обратно)

92

Gоrt, Despatches, Supplement to the London Gazette, 10th October 1941, p. 5931.

(обратно)

93

Shirer W. L» B erlin Diary, 1941, р. 298.

(обратно)

94

Там же.

(обратно)

95

Там же, стр. 278.

(обратно)

96

Оrеу С. О., The Luftwaffe, 1944, р. 178.

(обратно)

97

«The Diary of a Staff Officer», 1941, p. 9.

Он мог делать подобные замечания, так как работал при штабе британских военно—воздушных сил во Франции, которыми командовал маршал авиации А. Баррет.

(обратно)

98

Там же, стр. 18.

(обратно)

99

Там же, стр. 12.

(обратно)

100

«Начиная с 21 мая все приказы о взаимодействии с британским экспедиционным корпусом отдавались военным министерством совместно с министерством авиации» (Gоrt. Despatches, Supplement to the London Gazelle, 10th October 1941, p. 5914).

(обратно)

101

Shirer W. L., Berlin Diary, 1941, p. 273.

(обратно)

102

Там же, стр. 275.

(обратно)

103

Там же, стр. 318.

(обратно)

104

«The Diary of a Staff Officer», 1941, p. 24.

(обратно)

105

Gоrt Despatches, Supplement to the London Gazette, 10th October, 1941, p. 5932–5933.

(обратно)

106

Eon, The Battle of Flanders, 1943, p. 21.

(обратно)

107

«Mein Kampf», Eng. Ed., 1939, p. 127–128.

(обратно)

108

Там же, стр. 279.

(обратно)

109

Хотя в речи перед своими прямыми подчиненными 23 мая 1939 г. Гитлер указывал: «Британия… наш враг, война с ней будет борьбой не на жизнь, а на смерть… Британия — основная движущая сила против Германии» (Соореr R. W., The Nuremberg Trial, р. 59), — из опубликованных до сих пор материалов не видно, чтобы он полностью осознавал последствия таких утверждений. Только после крушения Франции Гитлер начал подготовку к тому, чтобы разделаться с Британией.

(обратно)

110

Клаузевиц К., О войне, т. 2, Военгиз, М., 1936, стр. 363.

(обратно)

111

Геринг требовал, чтобы наступление на Британию продолжалось зимой 1940/41 г. Он настойчиво предлагал Гитлеру лишить Британию доступа к Средиземному морю. Он предлагал использовать три группы армий. Первая должна была нанести удар через Испанию и захватить Гибралтар, вторая вторгнуться в Марокко и захватить Тунис, третья должна была пройти через Балканы, захватить Дарданеллы и Анкару, а затем идти на Суэц. Гитлер рассмотрел его план, но решил, что, поскольку Британия не капитулирует, «она, по—видимому, заключила какое—то тайное соглашение с Россией», и поэтому необходимо разделаться с Россией в первую очередь. Наконец в марте 1941 г., будучи убежденным в том, что русские вдохновляли югославов в их сопротивлении державам оси и что «наличие британских войск в Греции подтверждает его подозрения относительно существования секретного англо—русского соглашения», Гитлер окончательно решил отказаться от плана Геринга и прежде всего разделаться с Россией. После войны, 16 сентября 1946 г., Кейтель говорил Мильтону Шульману: «Вместо того чтобы нападать на Россию, нам следовало задушить Британскую империю, закрыв Средиземное море. Первым шагом в этой операции был бы захват Гибралтара. Это еще одна огромная возможность, которую мы упустили» (»D efeat in the West», p. 55–58, см. также «Ciano's Diary, 1939–1945, Eng. Ed., 1947, p. 286).

Как указывал фельдмаршал фон Рундштедт, Гитлер считал, что война с Россией продлится не более десяти недель (там же, стр. 65). Граф Чиано писал в своем «Дневнике»: «Немцы считают, что все закончится в течение 8 недель» (стр. 360, 559). Очевидно, Гитлер полагал, что в его распоряжении будет много времени, чтобы рассчитаться с Британией после разгрома России.

(обратно)

112

The Times, 5th December 1945; 19th November 1946. Как пишет Купер, адмирал Редер заявил на Нюрнбергском процессе, что, «в то время как германский флот напрягал все усилия летом 1940 г., готовясь к вторжению в Британию, он в августе выяснил, что Гитлер перебрасывал войска к русской границе. Фюрер сознательно ввел его в заблуждение, заявив, что эти переброски были «великолепной маскировкой», для того чтобы рассеять подозрения англичан. Флот Редера осуществлял «величайший обман в истории войн» к выгоде русских (Cooper R. W., The Nuremberg Trial, p. 250).

(обратно)

113

The Times, 20th July 1940.

(обратно)

114

Подробности см. Shulman M., Defeat in the West, 1944, p. 44, 46.

Фельдмаршал фон Рундштедт говорил: «Предполагаемое вторжение в Британию было чепухой, потому что не было нужного количества судов… у меня создалось впечатление, что фюрер никогда не собирался на деле вторгнуться в Британию» (Shulmаn M., Defeat in the West, 1944, р. 49, 50).

(обратно)

115

Удивительно поэтому, что даже такой крупный военный специалист, как Черчилль, считал возможным вторжение уже в середине июля. 14 июля в выступлении по радио он говорил: «Может быть, оно произойдет сегодня вечером, может быть, на следующей неделе, может быть, вообще не будет вторжения». 17 сентября, через два дня после самого сильного налета немцев, который был отбит причем немцы, по английским данным, потеряли 185 самолетов. Черчилль вновь говорил по этому вопросу следующее: «В распоряжении противника имеются суда, которые смогут переправить одновременно около 500 тыс. человек» (»S ecret Session Speeches», 1946, р. 23). Позднее, при господстве англичан и американцев на море и в воздухе, им потребовалось 18 месяцев напряженной подготовки, для того чтобы вторгнуться в полудружественные Алжир и Марокко.

(обратно)

116

По данным британского министерства авиации, с 10 июля по 31 октября было уничтожено 2692 германских самолета; В действительности немцы потеряли 1733 самолета.

(обратно)

117

The Times, 5th December 1945.

(обратно)

118

Там же.

(обратно)

119

«Нюрнбергский процесс». Сборник материалов, т. I, Юргиз, 1952, стр. 189.

(обратно)

120

Не следует упускать из виду, что на всем протяжении войны битва за Атлантику была огромным бременем для Британии. Так, между 3 сентября 1939 г. и 15 августа 1940 г. Британия потеряла суда общим водоизмещением 1 340 404 т, ее союзники — 437 663 т и нейтральные государства — 736 132 т. Позднее потери значительно возросли, кроме того, сотни судов получали повреждения.

(обратно)

121

«Correspondance de Napoleon», vol. XVII, № 14343.

(обратно)

122

Morehead A., African Trilogy, Daily Express, 1944, р. 22, 23.

Эта тактика сходна с той, которую я рекомендовал моторизованным партизанским отрядам в моих «Lectures on F.S.R. III». 1932.

(обратно)

123

Танки группы поддержки отличались от обычных танков тем, что имели на вооружении гаубицу вместо 2–фунтового орудия.

(обратно)

124

У итальянцев было два типа танков: легкий и средний. Первый я видел во время войны в Абиссинии в 1935–1936 гг. и назвал его «подвижным гробом». В этой кампании корреспондент «Дейли мейл» Клиффбрд^Называл такой танк «бесполезной мышеловкой».

(обратно)

125

«Итальянцы в ужасе видели, что их легкие противотанковые снаряды отскакивали от башен танков, и даже легкс. я артиллерия не была действенна против них» (Моrеhead A., African Trilogy, Daily Express, 1944, р. 72).

Грациани писал, что «нельзя сломать стальную броню ногтями» и что Муссолини заставил его вести войну «блохи против слона» (»C iano's Diary», p.317–318).

(обратно)

126

Итальянские лагери были так же обильно снабжены, как французские лагери при Россбахе. Во французских лагерях нашли помаду, духи, халаты, зонтики, попугаев и т. д. (Campbell Т., Frederick the Great: His Court and Times, 1842–1843. vol. III, p. 109); в итальянских лагерях — помаду, духи, вешалки и т. д. (Clifford A., Three Against Rommel, 1943, р. 42: Могеhеаd A., African Trilogy, Daily Express, 1944, р. 67). Таким образом, история иногда повторяется.

(обратно)

127

Wavell, Despatch, Supplement to the London Gazelle, 26th June 1946, p. 3264.

(обратно)

128

В то время британская армия располагала четырьмя типами танков: танками поддержки для защиты других танков, пехотными танками с толстой броней, но тихоходными, предназначенными для взаимодействия с пехотой, крейсерскими танками с меньшей броней, но более быстроходными для самостоятельных операций и легкими танками, которые к тому времени уже устаревали. Второй и третий типы танков были вооружены 2–фунтовыми орудиями.

(обратно)

129

7–я танковая дивизия прошла расстояние от Эль—Мекили до побережья (147 миль по прямой) за 29 час.

(обратно)

130

Один галлон равен 4,54 л, — Прим. ред.

(обратно)

131

Wavell, Despatch, Supplement to the London Gazette, 9th July 1946, p. 3530.

(обратно)

132

Wavell, Despatch, Supplement to the London Gazette, 9th July 1946, p. 3564.

(обратно)

133

Пакт был подписан в Берлине Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г.

(обратно)

134

Здесь находились 4 итальянских полка: «Тосканские волки», «Феррарские геркулесы», «Полубоги из Юлии» и «Красные дьяволы из Пьемонта».

(обратно)

135

Wavell, Despatch, Supplement to the London Gazette, 9th July 1946, p. 3425.

(обратно)

136

Morehead A., African Trilogy, Daily Express, 1944, p. 146.

(обратно)

137

Мiksсhe F. О., Paratroops, 1943, р, 41.

(обратно)

138

Graves P., The Seventh Quarter, 1943, p. 41.

(обратно)

139

«The Campaign in Greece and Grete», 1942, p. 32.

(обратно)

140

Коммюнике, выпускавшиеся штабом британских сил в Каире, были в то время в высшей степени дезориентирующими. Так, например, 3 апреля сообщалось: «Так же как и осенью 1940 г., противник, очевидно, стремится добиться пропагандистского успеха за счет дальнейшего удлинения своих уже и так растянутых линий коммуникаций».

(обратно)

141

Высадка с планеров, видимо, оказалась неожиданной для англичан, потому что планеры могли приземляться на обычных, неподготовленных участках. Планеры, использованные в налете, поднимали по 12–30 человек каждый; один самолет мог буксировать по 5 планеров со скоростью около 100 миль/час.

(обратно)

142

Wavеll, Despatch, Supplement to the London Gazette, 2nd July 1946, p. 3437.

(обратно)

143

The Times, 2nd June 1941.

(обратно)

144

Clifford A., Three Against Rommel, 1943, p.

(обратно)

145

Morehead A., African Trilogy, Daily Express, 1944, p. 156.

(обратно)

146

Прибытие Рудольфа Гесса в Англию 10 мая 1941 г. также указывает на это.

(обратно)

147

Fredborg A., Behind the Steel Wall, 1944, p. 25.

Последовательность подготовительных мероприятий, проведенных Гитлером, следующая: 18 декабря 1940 г. была отдана секретная директива главнокомандующим вооруженными силами подготовиться к «быстрому разгрому Советской России до окончания войны с Англией». Подготовку надлежало завершить к 15 мая 1941 г. 3 февраля 1941 г. Гитлер окончательно одобрил план, но не установил точной даты нападения; 1 апреля Гитлер решил начать наступление во второй половине июня, а 6 июня он окончательно определил дату наступления — 22 июня (см. «Defeat in the West», p. 60–61).

Чиано записывал в дневнике 14 мая, что этой датой будет 15 июня (»C hiano Diary», p. 343). «В начале 1941 г. ожидали, что война начнется в течение этого года». (Fredbогg A., Behind the Steel Wall, p. 32). «Лица, проезжавшие через Сибирь, говорят, что значительное число русских солдат перебрасывается по железной дороге на запад…» (Graves P., The Seventh Quarter, p. 126). Генерал Мартел указывает, что русские были предупреждены о том, каким будет нападение немцев, еще до того, как нападение было начато. (»O ur Armoured Forces», p. 246).

(обратно)

148

Первоначальная директива (№ 21), отданная Гитлером 18 декабря 1940 г., давала только общую идею. Важнейший раздел директивы гласит:

«Немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы еще до окончания войны с Англией победить путем быстротечной военной операции Советскую Россию… Находящиеся в западной части России массы русской армии должны быть уничтожены в смелых операциях с глубоким продвижением танковых частей. Следует воспрепятствовать отступлению боеспособных частей в просторы русской территории.

Затем путем быстрого преследования должна быть достигнута линия, с которой русская авиация уже не будет в состоянии совершать нападения на германские области. Конечной целью операции является отгородиться от азиатской России по общей линии Архангельск— Волга. Таким образом, в случае необходимости остающаяся у России последняя промышленная область на Урале может быть парализована с помощью авиации» (»Н юрнбергский процесс», Сборник материалов, т. I, Юриздат, М., 1952, стр. 356–357).

(обратно)

149

Только в Москве более 1 млн. человек было занято в промышленности.

(обратно)

150

60 % тяжелой промышленности было сосредоточено здесь.

(обратно)

151

Это число быстро возросло до 200 дивизий.

(обратно)

152

«The Eight Quarter», p. 49.

(обратно)

153

Frеdbоrg A., Behind the Steel Wall, 1944, p. 42.

(обратно)

154

FredborgA., Behind the Steel Wall, 1944, p. 45.

Партизаны, а не регулярная армия, придали войне зверский характер в России, Югославии и других странах. Как только в войне стало участвовать мирное население, начались зверства с обеих сторон. Если бы этого не случилось, то, по мнению Фредборга, «создавшаяся общая обстановка могла бы перейти в войну всей Европы против опасности с Востока».

(обратно)

155

До сих пор невозможно проверить германские заявления, потому что в германских, так же как и в русских, коммюнике о победах зачастую приводились астрономические цифры.

(обратно)

156

Гитлеровские войска никогда не были в Туле, все попытки армии Гудериана занять город разбились о стойкое сопротивление защитников Тулы. — Прим. ред.

(обратно)

157

Еще одна дорога — от Тихуа в Сипьцзян — имела длину 1200 миль; через нее производилось снабжение Китая из СССР. Эта дорога была чрезвычайно неэкономична, так как в рейс нужно было брать с собой большое количество горючего.

(обратно)

158

Morrison I., Malayan Postscript, 1942, р. 45–46.

(обратно)

159

Там же, стр. 51.

(обратно)

160

Rоsinski H., Strategy of Fear, Infantry Journal, June

(обратно)

161

Стандартные грузовые суда водоизмещением около 10 тыс. т каждое, строившиеся скоростными методами на верфях США в годы войны. — Прим. ред.

(обратно)

162

«United States Bombing Survey, Summary Report (Pacific War)», 1946, p. 2

(обратно)

163

Там же, стр. 3.

(обратно)

164

На Гавайских островах проживало 157 тыс. японцев. По словам морского министра США полковника Нокса, «нигде на протяжении всей войны «пятая колонна» не была так эффективна, как на Гавайях, за исключением, быть может, только Норвегии».

(обратно)

165

Кing Е. J., Our Navy at War, The Untied Stales News, p. 7.

(обратно)

166

Rоsinski H., Strategy of Fear, Infantry Journal, June 1946, p. 27.

(обратно)

167

Lее С., Battle for Bataan, Infantry Journal, April 1943, p. 22–23.

(обратно)

168

Morrison I., Malayan Postscript, 1942, р. 93–94.

(обратно)

169

«Если бы у нас было 250 истребителей в Малайе, — пишет Моррисон, — кампания вообще бы не началась, потому что противник не сумел бы захватить Кота—Бару. Истребители и бомбардировщики «Гудзон» нанесли огромные потери японскому десанту в первые часы высадки».

(обратно)

170

Британское морское министерство намеревалось послать с ними авианосец, однако в момент отплытия только один авианосец находился в строю, остальные были в ремонте.

(обратно)

171

Morrison I., Malayan Postscript, 1942, р. 16.

(обратно)

172

Daily Express, 12th December 1941.

(обратно)

173

Моrrisоn I., Malayan Postscript, 1942, p. 59–60. Дафф Купер был министром—резидентом в Сингапуре по делам Дальнего Востока.

(обратно)

174

В газете «Тайме» от 4 февраля 1941 г. мы читаем: «Индийские войска, которые прибыли в качестве подкрепления, привезли вместе с собой свой автотранспорт. Индийские части полностью моторизованы, ни в одной нет ни одного мула или другого вьючного животного… Войска вскоре приступили к усиленной тренировке в освоении тактики войны в джунглях». Однако какова была польза от тренировок с таким транспортом? Очевидно, должна быть связь между подвозом и расходом боеприпасов? Несмотря на все это, после инспекторского смотра войск командующий заявил: «Я полностью убежден в том, что войска способны выполнить поставленные перед ними задачи». Бедные парни не получили возможности даже приступить к их выполнению.

(обратно)

175

The Times, 8th December 1941.

(обратно)

176

Рис и мука были в изобилии; в конце декабря на острове еще насчитывалось 125 тыс. свиней (Моrrisоn I., Malayan Postscript, 1942, р. 147).

(обратно)

177

В ноябре на военно—морской базе работало 12 тыс. рабочих из местного населения, но в декабре в результате бомбардировок и отсутствия глубоких убежищ число рабочих часто падало до 800.

(обратно)

178

Бусидо (япон.) — кодекс рыцарского ведения войны самураями. — Прим. ред.

(обратно)

179

Цитируется по Morrison I., Malayan Postscript, 1942, р. 181.

(обратно)

180

Капитуляция английской армии под Йорктауном решила исход войны за независимость Соединенных Штатов. — Прим. ред.

(обратно)

181

Хотя оборона северо—западной границы Индии всецело приковывала внимание индийского генерального штаба, генерал—лейтенант Андрю Скип, тогда начальник генерального штаба, говорил мне в 1926 г., что в один прекрасный день оборона северо—восточной границы станет значительно более важной.

(обратно)

182

Каждая из этих армий состояла из 3 дивизий по 2–3 тыс. человек. Сначала предлагалось поставить во главе армий начальника американской военной миссии в Китае генерал—лейтенанта Дж. Стилуэлла, затем было решено оставить их под командованием генерала Ло Чо—инга, к которому Стилуэлл был прикомандирован в качестве военного советника. Хотя Ло Чо—инг находился под руководством генерала Александера, он прямо сносился с Чан Кай—ши, которому принадлежало последнее слово в использовании обеих армий. Это не способствовало успеху.

(обратно)

183

Последующее изложение основывается на официальном докладе командующего американским флотом адмирала Э. Кинга.

(обратно)

184

Говоря в 1937 г. о ходе будущих боев на море, я предполагал, что «радикальное изменение должно произойти в наших представлениях о крупном боевом корабле, вокруг которого строится сейчас тактика войны на море. По моему мнению, такой корабль будет вооружен не орудиями, а бомбами. Другими словами, наши авианосцы, которые рассматриваются как вспомогательные корабли, соответствующим образом улучшенные, займут место линкоров в качестве ведущих кораблей нашего флота. Все другие корабли: крейсеры, эсминцы, подводные лодки и, возможно, линейные корабли — станут при них вспомогательными, будут группироваться вокруг своей подвижной морской крепости, с которой действуют самолеты. Ключ проблемы заключается в бомбах, потому что авиационная бомба достает значительно дальше, чем артиллерийский снаряд. Поэтому война на море будет значительно отличаться от войны на море 1914–1918 гг.». (»T owards Armageddow», p. 196).

(обратно)

185

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army 1st July 1941 — 30th June 1943», p. 11. Изложение большей частью ведется по официальному докладу адмирала Кинга.

(обратно)

186

Так мы читаем в описании операции, сделанном американским морским министерством: «4 армейских торпедоносца, из которых вернулось только 2…», «6 торпедоносцев корпуса морской пехоты, из которых вернулась только одна машина…», «16 пикирующих бомбардировщиков корпуса морской пехоты, из которых только 8 вернулись…».

(обратно)

187

Даже если удвоить или утроить эти цифры, они все равно останутся чрезвычайно малыми.

(обратно)

188

Главнокомандующим был итальянский генерал Этторе Бастико, однако он был только номинальной фигурой.

(обратно)

189

Окинлек сменил А. Уэйвелла 5 июля. Одновременно главный маршал авиации Теддер сменил маршала авиации Лонгмора на посту командующего британской авиацией на Среднем Востоке.

(обратно)

190

Auchinleck, Despatches, Supplement to the London Gazette, 20th August 1946, p. 4221.

(обратно)

191

Во время этого штурма германские танки прорвали внешний обвод укреплений, но были отбиты огнем противотанковых орудий. После неудачи Роммель поручил своей авиации разбить крепость, и до 31 было совершено 437 налетов. В Тобруке не было истребителей для защиты.

(обратно)

192

Stitt G., The Mediterranean and Sea Power, The New English Review, August 1946, p. 144.

(обратно)

193

Генералу Окинлеку в это время пришлось иметь дело только с одной побочной кампанией — в Иране, но посланные туда войска вернулись к нему 18 октября. Цель этой кампании заключалась в том, чтобы изгнать из Ирана немецких агентов и открыть путь снабжения России.

(обратно)

194

Клиффорд в книге «Three Against Rommel» указывает что «соотношение истребителей было 3: 1 в пользу Роммеля».

(обратно)

195

Маrtеl G., Our Armoured Forces. 1945, р. 124.

(обратно)

196

Сliffоrd A., Three Against Rommel, p. 127.

(обратно)

197

Smith A. F., The War in the Middle East, Journal of the United Service Institution, February 1943, p. 11. Смит был начальником штаба у Окинлека.

(обратно)

198

Morehead A., A Year of Battle, 1943, р. 61.

(обратно)

199

Мartel G., Our Armoured Forces, 1945, р. 134.

(обратно)

200

Morehead A., A Year of Battle, 1943, р. 65.

(обратно)

201

Там же, стр. 67–68.

(обратно)

202

Stitt G., The Mediterranen and Sea Power, The New Englich Review, August 1946, p. 144.

(обратно)

203

Сliffоrd A., Three Agalnst Rommel, p. 226.

(обратно)

204

Drummond P. R. М., The Air Campaign in Libya and Tripolitania, Journal of the Royal United Service Institution, November 1943, p. 260.

(обратно)

205

Fuller J. F. C., Generalship, its Diseases and their Cure, 1933, p. 25.

(обратно)

206

«Генерал не должен видеть только одну сторону картины, это хуже всего. Если один партизан захватит пост, из этого вовсе не следует, что подошла вся армия противника» (Gоurgaud, Sainte—Helene, Journal inedil, vol. 2, 1899, р. 460).

(обратно)

207

«Correspondance de Napoleon», № 15144, vol. 18, p. 525.

(обратно)

208

Cliffоrd A., Three Against Rommel, p. 162–163.

(обратно)

209

Это новое подтверждение полнейшей несостоятельности теории Дуэ. 8 апреля на Мальте была объявлена двухтысячная по счету воздушная тревога. Согласно протоколам совещаний Гитлера со своими адмиралами, опубликованным британским морским министерством, «на военном совете с Муссолини в конце апреля 1942 г. было решено в конце мая или начале июня наступать в Ливии, затем в середине июня захватить Мальту и только после этого начать решающее наступление на Каир и Суэцкий канал. Операция против Мальты, на важности которой всегда настаивал германский флот, была запланирована в больших масштабах и должна была выполняться главным образом германскими, а не итальянскими силами… В начале июля, однако, Гитлер, на которого успехи Роммеля произвели чрезмерное впечатление, неожиданно отменил операцию против Мальты, не посоветовавшись ни с итальянцами, ни с собственным морским штабом. Операция была отложена до завершения «завоевания Египта», и припасы, предназначенные для нее, были направлены Роммелк» (»T he Observer», London, 8 June 1947). В дневнике Чиано о предполагаемой операции против Мальты впервые упоминается 22 апреля (стр. 459). В записи 12 мая указывается, что она должна была состояться «в июле или самое позднее в августе». 21 июня (стр. 483) Чиано записал: «Муссолини написал Гитлеру, что, если у нас не будет 40 тыс. от нефти, мы вынуждены будем отложить операцию (вторжение на Мальту) на неопределенный срок».

(обратно)

210

«Они (Теддер и Конингем) решили отказаться от старой негативной теории, что задача авиации заключалась в нейтрализации авиации противника. Вместо нее они приняли позитивную теорию: основная задача авиации — принимать участие в сражении вместе с наземными войсками. Они больше не думали о взаимодействии как о погоне за двумя зайцами, а считали его сотрудничеством в выполнении одной задачи» (Clifford A., Three Against Rommel, р. 237).

(обратно)

211

Martell О., Our Armoured Forces, 1945, р. 174.

(обратно)

212

2 июля Черчилль сообщил в палате общин, что 13 июня 230 британских танков были уничтожены, попав в засаду. Это совершенно неверно. Дело не только в том, что на 13 июня в строю находилось не более 170 танков, в этот день не было песчаной бури, и трудно понять, каким же образом танки могли попасть в засаду в огромных открытых просторах пустыни.

(обратно)

213

Morehead A., A Year of Battle, 1943, р. 206.

(обратно)

214

Graves P., The Eleventh Quarter, p. 103.

(обратно)

215

Clifford A., Three Against Rommel, p. 225.

(обратно)

216

Fredborg A., Behind the Steel Wall, p. 60–61.

(обратно)

217

Тысячи германских грузовиков и сотни паровозов остановились из—за низкой температуры. Потребовались недели, чтобы снова пустить их в ход.

(обратно)

218

«The Tenth Quarter», p. 63.

(обратно)

219

Frеdbоrg A., Behind the Steel Wall, p. 68.

(обратно)

220

О том, что план был таков, свидетельствуют высказывания Гитлера и передачи немецкого радио в тот период. Главная задача немцев заключалась уже не в том, чтобы занять Москву или уничтожить русские армии, а в том, чтобы установить «контроль над Волгой», то есть перерезать все сообщение юга России с севером. «Дас Шварце Корпс» 9 июля указывала, что, поскольку русские имели «преимущество бесконечного пространства… только большими усилиями можно сломить их, уничтожить их материальные возможности, захватить их, промышленные районы, отрезать от источников сырья, закупорить артерии экономической жизни России» (FredborgA., Behind the Steel Wall, p. 120).

(обратно)

221

В апреле этот план, по крайней мере частично, стал известен в Стамбуле. 15 апреля стамбульский корреспондент «Таймc» писал: «Турецкие эксперты считают, что есть два возможных германских плана: «Кавказский план» и «Волжский план». Первый «даст возможность немцам отрезать Кавказ от остальной части России, лишит Россию ее главных источников нефти… Волжский план, как полагают, направлен на то…, чтобы уничтожить русские армии, сначала изолировав их друг от друга и затем разбив их по частям. В соответствии с этим планом основное наступление будет начато из района Орла и Курска в северо—восточном направлении на Горький, на Волге, для того чтобы отрезать русские армии в центре от сил маршала Тимошенко на юге и поставить под угрозу тыл русских армий, защищающих Москву» (The Times, 16th April 1942).

По словам Чиано, Риббентроп сказал ему, что нефтяные источники были военно—политической целью. «Когда русские запасы нефти истощатся, Россия будет поставлена на колени» (»C iano's Diary», р. 462).

(обратно)

222

Allen W. E. D., Muratоff P., The Russian Campaigns of 1941–1943, 1944, p.72.

(обратно)

223

В России было всего 225 германских дивизий и 43 дивизии стран—сателлитов. Русские имели 300 или больше дивизий. В числе германских дивизий было свыше 50 танковых и моторизованных.

(обратно)

224

«The Twelfth Quarter»; Watterville, Warfare Today, Odhams Press, 1944, p.112–113.

(обратно)

225

Всего около 40 германских пехотных и 16–18 танковых дивизий, а также 15–20 венгерских, итальянских и румынских дивизий (»T he Russian Campaigns of 1941–1943», 1944, р. 80).

(обратно)

226

«The Russian Campaigns of 1941–1943», 1944, р. 81.

(обратно)

227

FredborgA., Behind the Steel Wall, p. 120.

(обратно)

228

Фредборг писал: «Мне также сообщили, что одна из причин временного затишья на Кавказе… недостаток горючего. Транспорты с горючим должны были повернуть на Сталинград» (Fredborg A., Behind the Steel Wall, p. 125). Это подтверждает фельдмаршал фон Клейст, который в беседе с капитаном Лиддел Гартом говорил: «Мы истратили горючее и остановились. Подвоз был недостаточным. Однако это не главная причина неудачи. Мы все еще могли достигнуть нашей цели, если бы мои войска часть за частью не ослаблялись для поддержки наступления на Сталинград. Гитлер упустил из виду свою главную цель, пытаясь выполнить второстепенную. В конце концов он не достиг даже и ее» (Sunday Dispatch, 15th September 1946).

(обратно)

229

Клейст говорил: «4–я танковая армия могла бы ворваться в город без боя, но ее направили без всякой необходимости на юг на помощь мне. Через две недели, когда она повернула на север, русские уже смогли задержать ее» (Sunday Dispatch, 15th September 1946).

(обратно)

230

11 сентября немцы вышли на Волгу южнее Сталинграда. Позднее они заняли участок берега длиной 5 миль у Дубовки, в 30 милях севернее Сталинграда.

(обратно)

231

Waliszewski K., Peter the Great, 1898, р.326 (Феофан Прокопович…»С лова и речи поучительные, похвальные и поздравительные», ч. I. СПБ. 1760, стр. 45. — Прим. ред.

(обратно)

232

Shea G. Н., Lessons of Guadalcanal, Infantry Journal, July 1943.

(обратно)

233

King E. J., Our Navy at War, The United States News, p. 36.

(обратно)

234

Вrodie В., The Naval Strategy of the Pacific War, Infantry Journal. August 1945, p.37.

(обратно)

235

Там же.

(обратно)

236

Когда началась война, от Алис—Спрингс в центре Австралии до Бирдуна, что 250 миль южнее Дарвина, не было ни железной, ни шоссейной дороги на протяжении около 700 миль. Австралийским и американским инженерам было дано задание в течение 90 дней соорудить на этом участке дорогу. Они справились со своей задачей за 88 дней.

(обратно)

237

Courtenay W., The War in the Pacific, Journal of the Royal United Service Institution, February 1945, p.16.

(обратно)

238

«Report of the Commanding General of the Army Air Force to the Secretary of War», 4th January 1944, p.36–37.

«Наиболее примечательным в этой операции было то, что в распоряжение авиации можно было предоставить только наспех подготовленные, самые примитивные посадочные площадки. Необыкновенное искусство и смелость дали возможность выполнить задачу (»B iennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1941 — 30th June 1943, то the Secretary of War», p.32).

(обратно)

239

17 ноября генерал Макартур взял на себя руководство этой кампанией.

(обратно)

240

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1940 — 30th June 1943, to the Secretary of War», p.12.

(обратно)

241

«Report of 4th January 1944», p.37–38.

(обратно)

242

Генерал Макартур, говоря о высадке на Бугенвиль, заявил: «Мне крайне нужны аэродромы. Мои ресурсы ограниченны. Мне не хватает средств для нанесения удара японцам. Мы не можем создать необходимое прикрытие истребителями, однако если бы мы располагали аэродромом в заливе Императрицы Августы (на западном побережье острова Бугенвиль), тогда мы могли бы довести прикрытие истребителями до Новой Британии. Я сумел нейтрализовать Рабаул, однако с моими ограниченными средствами не могу предотвратить подвоза японских подкреплений» (The Tunes, 3rd November 1943).

(обратно)

243

Слова контр—адмирала Р. Кэрнли, начальника штаба сил в южной части Тихого океана.

(обратно)

244

«The Eighteenth Quarter», p. 117.

(обратно)

245

Journal of the Royal United Institution, February 1945 p.17.

(обратно)

246

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945, to the Secretary of War», p.70.

(обратно)

247

Journal of the Royal United Institution, February 1945, p.18.

(обратно)

248

Journal of the Royal United Service Institution, February 1945, p.19.

(обратно)

249

«Сиби», «see bee» (англ.) — буквально «морская пчела».

(обратно)

250

Во время этих десантных операций «гусеничные транспортеры—амфибии показали себя одним из наиболее эффективных штурмовых средств. Они спускались на воду вне радиуса действия огня береговых батарей противника, затем следовали в строю обычных десантных судов и преодолевали окаймляющие рифы на самом побережье и в глубине» (»B iennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p.69).

(обратно)

251

«Biennial Report of the Chief ot Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p.69.

(обратно)

252

Всего в боях 19 и 20 июня и во время других десантных операций на Марианских островах было уничтожено 848 японских самолетов, потоплено 30 японских судов и 51 повреждено. Американцы потеряли 151 самолет, при этом погибло 98 летчиков. Были слегка повреждены 3 военных корабля» (доклад адмирала Нимица от 26 июня).

(обратно)

253

В 1867 г. Соединенные Штаты купили Аляску и Алеутские острова у России за 7200 тыс. долларов. Аляска по площади в 2,5 раза больше Франции.

(обратно)

254

Бывшее Макушинское на острове Уналашка. — Прим. ред.

(обратно)

255

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1941 — 30th June 1943», p.23.

(обратно)

256

Montgomery В. L., Despatches, Supplement to the london Gazette, 17th September 1946, p.4670.

(обратно)

257

SEAC — South—East Asia Command. — Прим. ред.

(обратно)

258

Одновременно лорд Уэйвелл был назначен вице—королем Индии, а генерал Окинлек — главнокомандующим вооруженными силами Индии.

(обратно)

259

Генерал Стилуэлл командовал американскими войсками в Китае, Бирме и Индии, а также был начальником штаба генералиссимуса Чан Кай—ши.

(обратно)

260

Baldwin J., Air Aspects of the Operations in Burma Journal of the Royal United Service Institution, May 1945, p.198.

(обратно)

261

Сезон муссонов, во время которого джунгли почти непроходимы, начинается в мае и кончается в начале октября. В Ассаме выпадает в среднем до 150 дюймов осадков. Для ведения войны, следовательно, подходит период между октябрем и маем.

(обратно)

262

The Times, 29th February 1944; «Campaign in Burma», His Majesty's Stationary Office, Ch. 9, 1946.

(обратно)

263

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p.58.

(обратно)

264

Там же, стр. 58.

(обратно)

265

Journal of the Royal United Service Institution, May 1945, p.201.

(обратно)

266

Air transport on the Burma Front», «Aquilla», Journal of the United Service Institution, May 1945, p.205.

(обратно)

267

«Air Transport on the Burma Front», «Aquilla», Journal of the United Service Institution, May 1945, p.206.

(обратно)

268

«United States Strategic Bombing Survey, Summary Report (Pacific War)», 1946, p.8.

(обратно)

269

«Один плохой генерал лучше двух хороших» (»C orrespondance de Napoleon», vol. 1, №. 664; vol. XXIX, № 107).

(обратно)

270

«Если вы ослабите себя, разделив силы, если вы разрушите в Италии единство военного мышления, я говорю вам с сожалением, то вы потеряете самую лучшую возможность установить господство в Италии» (»C orrespondance de Napoleon», vol. 1, № 420).

25 февраля 1798 г. Наполеон писал генералу Гаффарелли: «Il faut que toute la marine que est situee dans 1'enceinte de 1'armee d'angleterre soit ab—solument entre les mains du general qui commande 1'armee, comme les autres armes» (»C orrespondance de Napoleon», vol. Ill, № 2421). (»Н еобходимо, чтобы весь флот, который окружен английской армией, был наравне с другими родами войск безусловно подчинен генералу, командующему армией».)

(обратно)

271

Gort. Despatches, 1941, р. 5914. Он пишет: «С 21 мая и далее все распоряжения о взаимодействии авиации с английскими экспедиционными силами отдавались в Лондоне военным министерством по договоренности с министерством авиации».

(обратно)

272

Англичане, однако, никогда не придерживались этих постановлений. Хотя действительная или вымышленная бомбардировка Герники в Испании в апреле 1937 г. вызвала в Англии глубочайшее возмущение, которое едва не привело к англо—испанской войне, но вот что писал вице—маршал авиации С. Эллингтон в донесении от 11 ноября 1925 г. командующему войсками в Индии по поводу действий авиации в Вазиристане: «В этой кампании объекты бомбардировок были самыми различными — от деревень значительного размера… до жилищ чисто пещерного типа, разбросанных там и сям хижин и дворов племени гурикхель».

(обратно)

273

«Hansard», vol. 357, H. of C. Deb. 5s., col. 924.

(обратно)

274

«The War in the Air», Appendices, Appendix IV, 1937, p.19.

(обратно)

275

По этому вопросу уже 3 марта 1944 г. капитан Г. Батчер писал: «Премьер—министр считает, что бомбардировочная авиация английских воздушных сил должна быть независимой от верховного главнокомандующего (генерала Эйзенхауера), хотя и взаимодействовать с его силами, либо под его командованием должна находиться только часть бомбардировочной авиации. Премьер—министр намерен самостоятельно вести войну, если сочтет это нужным» (Butcher H. С., Three Years with Elsenhower, Eng. Ed., 1946, p. 427).

(обратно)

276

Spaight J. M., Bombing Vindicated, 1944, p. 68, 74. Слова Спейта заслуживают доверия, так как он был главным помощником министра авиации.

(обратно)

277

«Wenn die britische Luftwaffe 2 oder 3 oder 4000 Kilogramm Boinben wirft, dann werfen wir jetzt in einer Nacht 150 000, 180 000, 230 000, 300 000, 400 000 und mehr Kilo! Und wenn sie erklaren, sie werden unsere Stadte in grossem Masstabe angreifen — wir werden ihre Stadte ausradieren!» (»Е сли английская авиация сбросит 2, 3 или 4 тыс. кг бомб, тогда мы сбросим в одну ночь 150, 180, 230, 300 или 400 тыс. кг и даже больше! И если они заявят, что будут производить на наши города налеты большего масштаба, то мы сотрем с лица земли их города!»).

(обратно)

278

В распоряжении Германии были только два более или менее значительных нефтеносных района — румынский и венгерский — и десять крупных заводов синтетического горючего, а именно в Пеуне, Пелитце, Гельзенберге, Бруксе, Болене, Цейтце, Весселинге, Шольвене, Магдебурге и Вельгейме.

(обратно)

279

Опубликован 30 сентября 1945 г. Неоценимое официальное издание. Так как я буду часто цитировать его, опускаю ссылки на страницы.

(обратно)

280

Из 228 американских бомбардировщиков 62 было сбито и 138 повреждено. Некоторые самолеты пострадали настолько, что отремонтировать их было невозможно.

(обратно)

281

Опубликован Управлением военной информации США, Лондон, 8 августа 1945 г.

(обратно)

282

Это абсурд, так как заводской район находится за городом.

(обратно)

283

«Hansard». H. of С. Deb., vol. 380, 5s.. col. 553.

(обратно)

284

По словам очевидцев, это всесожжение было ужасным. Множество людей задохнулось или буквально испеклось под действием чрезвычайного жара. Другие утонули, бросившись в каналы, протекающие через город. Спустя несколько дней, когда были открыты близлежащие подвалы, там нашли тысячи погибших людей, как будто зажаренных в печах.

(обратно)

285

«Таймс», 25 июня 1943 г.

(обратно)

286

«Таймс», 28 мая 1943 г.

(обратно)

287

В этот же день главный маршал авиации А. Гаррис сказал: «Мы можем заверить ее (Германию), все перенесенное ею в прошлом покажется пустяком в сравнении с тем, что предстоит ей впереди, если она будет упорствовать в своей агрессии».

(обратно)

288

«Hansard», H. of С. Deb., 5s, vol. 397, col. 1602.

Это можно сказать также и об американском авиационном производстве. Возглавлявший американские воздушные силы генерал Арнольд, член объединенного комитета начальников штабов, все еще верил, что авиация своими бомбардировками может заставить Германию капитулировать, если бы только он получил достаточно людей, соответствующую материальную часть и права на приоритет в использовании общих военных ресурсов. Он сам, его генералы и офицеры связи с прессой боролись против вторжения (в Нормандию), боролись умно и решительно, настаивая на непрерывном увеличении воздушных сил. Они неизменно стояли за всевозможные задержки и откладывание сроков, чтобы выиграть время для получения самолетов, которые за это время строились, а затем проходили испытания в полетах над Германией. Позиция их, видимо, определялась искренним энтузиазмом в отношении своего вида вооруженных сил (в духе Билли Митчелла) и чрезвычайным личным честолюбием.

Они считали, что если им удастся покорить Германию с помощью одной авиации, то воздушные силы автоматически станут главным видом вооруженных сил». Хотя, по словам Ингерсолла, «требования воздушных сил никогда полностью не удовлетворялись «(Ингерсолл Р., Совершенно секретно, М., 1947, стр. 95) тем не менее от 35 до 40 % американского военного производства было занято строительством самолетов и удовлетворением других нужд авиации.

(обратно)

289

Таймс, 2 февраля 1943 г.

(обратно)

290

Butcher Н. С., Three Years with Elsenhower, 1946, р. 9.

(обратно)

291

Вторжения в Северную Африку, пишет капитан Батчер, «хотел премьер—министр (Черчилль), а не американские военные руководители» (там же, стр. 18). В течение всей войны Черчилль был «восточником» в том смысле, как понималось это слово в 1915 г. Следовательно, он был за решительные действия не во Франции, а на Балканах, очевидно, чтобы не дать России установить там свое господство. Но всегда непоследовательный, он в конце концов вместе с Рузвельтом отдал их и многое другое Сталину в награду за то, что тот остался верным делу союзников. Поступив так, Черчилль и Рузвельт проиграли мир политически и стратегически.

(обратно)

292

Butcher Н. С., Three Years with Elsenhower, 1946, р. 45, 63.

(обратно)

293

В танках Роммель заметно уступал. У него было 230 машин, а у Монтгомери — 390, из которых 140 были типа «Грант» (Martell G. Q., Our Armoured Forces, 1945, р. 198).

(обратно)

294

Моntgоmеrу В. L., El Alamein to the River Sangro, 1946, p.10.

(обратно)

295

Clifford A., Three Against Rommel, 1943, p.306.

(обратно)

296

Капитан Батчер в своей книге «Three Years with Eisenhower» пишет: «Айк говорит, что если качество и количество материальной части и людей что—либо значат при действиях в пустыне против коварного Роммеля, то Монтгомери должен победить. У него 300 новых танков «Шерман» с 75—мм пушками в башнях с круговым обстрелом», стр. 131).

(обратно)

297

Morehead A., The End of Africa, 1943, р.102.

(обратно)

298

Butcher H. С., Three Years with Eisenhower, 1946, p.248.

(обратно)

299

Morehead A., The End of Africa, 1943, p.103.

(обратно)

300

Clifford A., Three Against Rommel, 1943, p. 359.

(обратно)

301

Танки «Грант» и «Шерман» относятся к танкам крейсерского типа, максимальная толщина их брони равнялась 75 мм. Танки «Матильда» и «Черчилль» были пехотными танками, максимальная толщина их брони соответственно равнялась 78 и 90 мм.

(обратно)

302

Мartel О., Our Armoured Forces, 1946, р. 216.

(обратно)

303

Там же.

(обратно)

304

Сliffоrd A., Three Against Rommel, 1943, p. 319.

(обратно)

305

Там же, стр. 322.

(обратно)

306

De Guingand, Operation Victory. 1947, p. 209, 210.

(обратно)

307

Morehead A., The End of Africa, 1943, p. 104.

(обратно)

308

MoreheadA., A Year of Battle, 1943, p. 237.

(обратно)

309

Там же, стр. 244.

(обратно)

310

Clifford A.. Three Against Rommel, 1943, p. 318.

(обратно)

311

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1941 — 30th June 1943», p.15.

(обратно)

312

Fredborg A., Behind the Steel Wall, 1944, p. 149.

(обратно)

313

Всего потребовалось 350 военных кораблей и 500 транспортов.

(обратно)

314

Fredborg A., Behind the Steel Wall, 1944, р. 145. Это весьма странно, потому что Чиано упоминает 9 октября о подготовке англо—саксов к «высадке значительных сил в Северной Африке», а 4 ноября пишет, что большой конвой в Гибралтаре «заставляет думать о возможности высадки в Марокко» (»C iano's Dairy», p. 508, 519).

(обратно)

315

Это тем более удивительно, что адмирал Дарлан был яростным врагом Англии с того самого момента, когда 4 июля 1940 г. по импульсивному решению Черчилля было совершено нападение на французские военные корабли в Оране. Теперь сообщают, что Черчилль сказал: «Если понадобится, идите на любые уступки Дарлану, но добудьте французский флот…» (Butcher H. С., Three Years with Elsenhower, 1946, р. 151). Казалось, он все время боялся, что французский флот попадет в руки немцев. Почему он так думал, трудно представить, ибо фактически французский флот не в состоянии был вести боевые действия. Дарлан был убит 24 декабря 1942 г., а его убийцу 26 декабря поспешно расстреляли.

(обратно)

316

De Guingand, Operation Victory, 1947, р. 256–257.

(обратно)

317

De Guingand, Operation Victory, 1947, p. 262. Реакция на такое чрезвычайно правильное применение авиации показывает, до какой степени главное командование английских воздушных сил было ослеплено доктриной Дуэ. Де Гинган пишет: «Я считаю необходимым упомянуть о реакции на блестящие действия нашей воздушной армии пустыни в сражении у Эль—Хамма… Я случайно узнал, что, несмотря на ее успехи, в руководящих кругах английских воздушных сил, от министерства авиации и ниже, было проявлено значительное беспокойство. Были приложены большие усилия, чтобы показать картину в неблагоприятном свете… За всем этим, по—моему, скрывался страх, что теперь армия всегда будет запрашивать такого рода поддержку, для которой нужно много истребительной авиации, а это сделает более трудной первоочередную задачу английских воздушных сил — разгром авиации противника… Интересно отметить, что потери авиации за день боевых действий составили 8 летчиков убитыми или пропавшими без вести; это, во всяком случае, немного…» (там же, стр. 264).

(обратно)

318

«Report of the Commanding General of the Army Air Forces», 4th January 1944, p. 43–44.

(обратно)

319

Morehead A., The End of Africa, 1943, р. 201.

(обратно)

320

С1iffоrd A., Three Against Rommel, 1943. p. 411.

(обратно)

321

Кроме того, железные дороги Тула — Пенза — Сызрань, Мичуринск — Тамбов — Саратов, Тамбов — Балашов — Камышин, Воронеж — Борисоглебск — Сталинград в сочетании с продольными дорогами Москва—Воронеж и Горький—Борисоглебск делали район к северу от Дона одним из лучших в России для сосредоточения и развертывания войск.

(обратно)

322

Fгеdbогg A., Behind the Steel Wall, 1944, р. 154.

(обратно)

323

Там же.

(обратно)

324

Fredborg A., Behind the Steel Wall, 1944, р. 175.

(обратно)

325

Там же, стр. 176.

(обратно)

326

По этому вопросу Фредборг пишет: «В первую половину 1943 г. моральный распад достиг такой степени, что едва ли в Германии нашелся бы хоть один немец, остававшийся совершенно лояльным». Далее: «Больше всего немцы ненавидели die Partei. (партию). Ходило бесконечное количество анекдотов о партии. «Es geht alles vorüber, es geht alles vorbei» (Все проходит, все проходит мимо»), — распевал весь германский народ, пока это не было запрещено, потому что многие продолжали эту песенку так: «Zuerst fallt der Fürher and dann die Partei» (Сначала падет фюрер, потом — партия) (Fredbоrg A., Behind the Steel War, 1944, p. 209, 229).

(обратно)

327

«С ним (Рузвельтом) обсуждалось значение слов «безоговорочная капитуляция» в применении к Германии. Любой военный человек знает, что каждая капитуляция происходит на каких—то условиях. Чувствуется, что в Касабланке президент и премьер—министр, скорее первый из них, ухватились за известный термин Гранта, не понимая полного значения его для противника. Геббельс извлек громадную выгоду из этого и укрепил моральное состояние германского народа и армии. Наши эксперты психологии считают, что было бы умнее создать в германской армии настроение в пользу принятия капитуляции. Это сделало бы возможным прекращение сопротивления, подобно тому, что имело место в Тунисе. По их мнению, если бы надлежащее настроение было создано в германском генеральном штабе, возможно, появился бы даже немецкий Бадольо». (Butcher Н. С., Three Year's with Eisenhower, 1946, р. 443).

(обратно)

328

Фредборг весной 1943 г. хорошо пояснил это: «В настоящее время немцам предстоит принять ужасное решение. Многие из них понимают, что победа Германии будет означать и для них и для других народов невыносимую смирительную рубашку. Поэтому они не могут от всего сердца желать Германии победы. Но тогда возникает трагический конфликт с совестью: им вбили в голову что тот, кто фанатически не верит в фюрера, является предателем; национал—социализм и Германия — это одно и то же. Более того, люди, пережившие 1918 г., хорошо знали, что значит быть обезоруженным и лишенным защиты от произвола противника. Они сознавали также, что на этот раз положение может быть втрое хуже. Германский народ начал чувствовать огонь ненависти, который теплился под пеплом всей Европы. Он чувствовал угрозу со стороны всех народов Европы, Европы, которую немецкий народ хотел объединить с Германией и которою нацизм объединил против Германии. Немцы чувствовали также натиск наступления славян и скрытую опасность миллионов иностранных рабочих, находившихся в Германии. Они чувствовали, что должны вести игру до конца. Имеется ли иной выход, кроме продолжения войны? Ведь фактически союзники не оставили немецкому народу ничего другого, кроме полной капитуляции. Народу трудно согласиться на это, когда военная обстановка еще не стала катастрофичной. Фактически и обстановка и противники Германии кнутами загоняют немцев под свастику. «Победа или большевизм» — вот что стало лозунгом Геббельса. Он доказывал германскому народу, что третьего пути нет. Нацисты, во всяком случае, знают, что их борьба является буквально борьбой не на живот, а на смерть» (Fredborg A., Behind the Steel Wall, 1944, p. 239).

(обратно)

329

Вutсhеr Н. С., Three Years with Elsenhower, 1946, р. 197–198.

(обратно)

330

Там же, стр. 317.

(обратно)

331

Там же, стр. 269.

(обратно)

332

Butcher Н. С., Three Years with Elsenhower, 1946, р. 267–268.

(обратно)

333

D'Albiас J. Н., Air Aspects of the Campaigns in Italy and the Balkans, Journal of the Royal United Services Institution, August 1945. p. 325.

(обратно)

334

Buckley С., Road to Rome, 1945, р. 13. Бакли был военным корреспондентом газеты «Дейли телеграф».

(обратно)

335

Butcher Н. С., Three Years with Eisenhower, 1946, р. 278.

(обратно)

336

«Report of Commanding General of the Army Air Forces to the Secretary of War», 4th January 1944, p. 46.

(обратно)

337

Вutсher H. C., Three Years with Eisenhower, 1946, p. 279.

(обратно)

338

Journal of the Royal United Services Institution, August 1945, p. 326.

(обратно)

339

Вutсher H. C., Three Years with Eisenhower, 1946, p. 257.

«Премьер—министр был недоволен Айком (Эйзенхауэром. — Ред.) и здешним союзным командованием (Алжир, 27 мая) за то, что им не удалось подготовиться и быстро осуществить вторжение в Сицилию вслед за нашей победой в Тунисе. Битл (генерал—лейтенант Уолтер Беделл Смит, начальник штаба Эйзенхауэра) сказал, что премьер—мининстр видимо совершенно забыл о том, что у нас все время не хватает десантных средств» (там же, стр. 265).

(обратно)

340

Buckley С., Road to Rome, 1945, р. 143.

(обратно)

341

Journal of the Royal United Service Institution, 1945, p. 328.

(обратно)

342

Потери в кампании были таковы: противник потерял 167 тыс. убитыми, ранеными и пленными, в том числе 37 тыс., немцев, а союзники — 31 138 убитыми, ранеными и пропавшими без вести; кроме того, у союзников были потоплены суда общим тоннажем 85 тыс. т.

(обратно)

343

Вutсhеr Н. С., Three Years with Eisenhower, 1946, р. 316.

(обратно)

344

Там же.

(обратно)

345

«Английская общественность… видимо, несколько устала от войны, но, как ни странно, она настаивает на «безоговорочной капитуляции». Тут есть противоречие. Мы можем ускорить конец войны, предложив Италии почетный мир, не говоря уже о жизнях, которые будут спасены» (там же, стр. 332, 333).

(обратно)

346

Buckley С., Road to Rome, 1945, р. 107.

(обратно)

347

Там же, стр. 108.

(обратно)

348

Там же, стр. 127.

(обратно)

349

Butcher H.C., Three Years with Eisenhower, 1946, р. 362.

(обратно)

350

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945».

Делая запись 6 сентября 1943 г., капитан Батчер отмечает: «…видимо, никто не придает значения той простой истине, что войска не обладают таинственной способностью, которой якобы обладал Иисус: способностью ходить по воде. Нам все еще приходится пользоваться десантными средствами, но, к сожалению, у нас их не было в таком количестве, чтобы продолжать снабжение Сицилии и одновременно вести две другие крупные операции» (Butcher Н. С., Three Years with Eisenhower, 1946, р. 348).

(обратно)

351

Forehead A., Eclipse, 1945, р. 22.

(обратно)

352

Buckley С., Road to Rome, 1945, р. 158.

(обратно)

353

Ракетная бомба, управляемая по радио, которая сбрасывалась с самолета за пределами зоны противовоздушной обороны противника.

(обратно)

354

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p. 18.

(обратно)

355

Там же, стр. 19.

(обратно)

356

«General H. Maitland Wilson's Report to the Combined Chiefs of Staff on the Italian Campaign, 8th January 1944 — 10th May 1944», p. 1.

(обратно)

357

Там же, стр. 1–2.

(обратно)

358

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p. 19.

(обратно)

359

Buckley С… Road to Rome, 1945, р. 300.

(обратно)

360

«General H. Maitland Wilson's Report to the Combined Chiefs of Staff on the Italian Campaign, 8th January 1944 — 10th May 1944». p. 37.

(обратно)

361

«Daily Mail», 16th March 1944.

(обратно)

362

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945, p. 22.

(обратно)

363

«General H. Maitland Wilson's Report to the Combined Chief of Staff on the Italian Campaign, 8th January 1944 — 10th May 1944», p. 39.

(обратно)

364

Festung Europa (меж.) — европейская крепость.

(обратно)

365

Мartel G., Our Armoured Forces, 1945, р. 270.

(обратно)

366

Армией командовал генерал фон Гот. Интересен состав его танковых частей, так как он показывает, что немцы были вынуждены снимать части с других фронтов. У Гота было 3 собственные танковые дивизии — 7–я, 8–я и 12–я; для него перебросили 25–ю дивизию из Норвегии, дивизию «Адольф Гитлер» с Балкан и 1–ю дивизию из Греции. Позднее прибыли 16–я и 24–я танковые дивизии из Италии, где вследствие неблагоприятных условий местности они использовались как пехотные.

(обратно)

367

В обращении по радио 9 ноября Черчилль сказал: «Количество торговых судов, погибших от нападения подводных лодок, в октябре было меньше, чем в любом предыдущем месяце». В заявлении президента Рузвельта и премьер—министра Черчилля от 9 декабря также говорилось: «Количество торговых судов, потопленных в ноябре подводными лодками, меньше, чем в любом другом месяце начиная с мая 1940 г.».

(обратно)

368

Московское совещание 19–30 октября 1943 г… Первая Каирская конференция 22–26 ноября; Тегеранская конференция 28 ноября — 1 декабря и Вторая Каирская конференция 4–6 декабря. 12 декабря 1943 г. в Москве был подписан советско—чехословацкий договор. Специальный корреспондент газеты «Тайме» в Москве писал о нем: «Подобно решениям Московской и Тегеранской конференций этот договор знаменует для русских новую ступень на пути к их полному участию в европейских делах и призывает к пониманию того, что Россия должна выполнять на континенте великую миссию» (»Т аймс», 13 декабря 1943 г.).

(обратно)

369

Спасайся кто может (франц.).

(обратно)

370

Главный маршал авиации А. Теддер был назначен заместителем главнокомандующего — генерала Эйзенхауэра.

(обратно)

371

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 6th June 1944 — 18th May 1945», p. 9.

Это предстояло совершить 3–й американской армии генерала Паттона. Он должен был перенести свой штаб во Францию и прежде всего овладеть полуостровом Бретань.

(обратно)

372

MontgomeryB.L., Despatch, Supplement to the London Gazette. 3rd September 1946.

(обратно)

373

«Report by the Supreme Commander», p. 35. Нормандский сектор удерживался так прочно благодаря Гитлеру, который утверждал, что попытка вторжения произойдет на этом участке (Shulman M., Defeat in the West, 1947, р. 96, 98).

(обратно)

374

Там же, стр. 8.

(обратно)

375

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p. 27.

Капитан 3–го ранга Кеннет Эдвардс в книге «Operation Neptune» также отмечает: «Все требовали больше и больше десантных средств». То же говорит Ингерсолл (см. Ингерсолл Р., Совершенно секретно, M., 1947, 47, 69, 92).

(обратно)

376

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p. 27, 30. По словам Эйзенхауэра, надеялись на то, что высадку в Южной Франции начнут проводить 3 или «в худшем случае» 2 дивизии и что число дивизий на берегу будет потом доведено до 10. Однако к 23 января из—за нехватки десантных средств для расширившейся нормандской операции пришлось уменьшить это число до одной дивизии (»R eport by the Supreme Commander», p. 15, 16).

(обратно)

377

Saundbу R., Air Attack on Communications, Journal of the Royal United Service Institution, November 1945, p. 478.

(обратно)

378

«Несмотря на сосредоточенную бомбардировку и огонь корабельной артиллерии… береговые оборонительные сооружения в основном небыли разрушены до вступления наших войск на берег. Корабельный огонь оказался эффективным только как средство подавления тяжелых батарей противника, но ему не удалось вывести их из строя вследствие чрезвычайной толщины железобетонных казематов. Авиационные бомбы также не пробивали бетон…» (»R eport by the Supreme Commander», p. 27).

(обратно)

379

Edwards K., Operation Neptune, 1946, p. 89.

(обратно)

380

В день высадки у немцев было в этом районе только 160 самолетов.

(обратно)

381

«Report by the Supreme Commander», p. 30. О высадке 7–го американского корпуса генерал Монтгомери пишет: «Успеху наступления чрезвычайно помогли 30 танков—амфибий, спущенных на воду в 5 тыс. ярдов от берега. При движении к берегу был потерян всего один танк» (Мontgomery. Despatches, р. 4438). Монтгомери упоминает также о «штурмовых саперных танках, мостовых танках для преодоления противотанковых рвов, танках, расстилающих маты на участках побережья с глинистой почвой, о танках, представляющих собой подвижную аппарель, по которым другие танки и машины могут взбираться на дамбы, о танках—тральщиках для расчистки мин…» (там же, стр. 4435). В лекции, прочитанной 11 февраля 1920 г. в Королевском военно—научном обществе вооруженных сил на тему «Эволюция морских действий на суше и ее влияние на морские операции в будущем», я первый предложил применять танки—амфибии.

(обратно)

382

«Report by the Supreme Commander», p. 36.

(обратно)

383

Morehead A., Eclipse, 1945, р. 112.

(обратно)

384

«Strategic Bombing in Europe». Заявление, опубликованное министерством авиации и командованием стратегической авиацией США в Европе 30 апреля 1945 г. (Journal of Ihe Royal United Service Institution, August 1945, p. 369).

По словам Монтгомери, помощь тяжелой бомбардировочной авиации была впервые затребована 7 июля, «когда полоса бомбометания проходила от линии своих передовых частей не менее чем на 6 тыс. ярдов» (»N ormandy to the Baltic», p. 73). Де Гинган говорит то же самое (De Guingand F., Operation Victory, p. 401). Тем не менее в обзоре «Strategic Bombing in Europe» ясно говорится, что «первая атака такого рода была произведена днем 30 июня. Объектом был Виллер—Бокаж…» (стр. 369).

(обратно)

385

Morehead A., Eclipse, 1945, р. 112.

(обратно)

386

D'Arсy—Dawsоn J., European Victory, 1946, р. 87–88. Касаясь бомбардировки Кана, Де Гинган пишет: «Затруднения тогда состояли в том, что было причинено слишком много разрушений, которые мешали нашему наступлению» (De Guingand F., Operation Victory, p. 396).

(обратно)

387

«Report of the Supreme Commander», p. 45.

(обратно)

388

Танковой группой «Запад» командовал генерал фон Швеппенбург. Группа объединяла административно все немецкие танковые дивизии, находившиеся в Западной Европе.

(обратно)

389

D'Arсy—Dawsоn J., European Victory, 1946, p. 98, 99.

(обратно)

390

Montgomery B. L., Twenty—First (British) Army Group in the Campaign in North—West Europe, 1944–1945», Journal of the Royal United Service Institution, November 1945, p. 450.

(обратно)

391

Melville A., First Tide, 1946, р. 101.

Монтгомери говорит: «Было использовано около 1100 тяжелых самолетов бомбардировочного командования, 600 тяжелых бомбардировщиков 8–й воздушной армии США и 400 средних бомбардировщиков 9–й воздушной армии США» (»N ormandy to the Baltic», p. 81).

(обратно)

392

«Report by the Supreme Commander», p. 45–46.

(обратно)

393

D'Arcy—Dawson J., European Victory, 1946, p. 113.

(обратно)

394

«Second Report», 27th February 1945, p. 11–14.

(обратно)

395

«Report by the Supreme Commander», p. 47, 48.

(обратно)

396

«Second Report», 27th February 1945, p. 14.

(обратно)

397

«Report by the Surpeme Commander», p. 50.

(обратно)

398

Там же.

(обратно)

399

Morehead A., Eclipse, 1945, р. 125.

(обратно)

400

«Report by the Supreme Commander», p. 47.

(обратно)

401

Mеlville A., First Tide, 1946, р. 127–130.

(обратно)

402

D'Arсy—Dawsоn J., European Victory, 1946, р. 136, 137.

(обратно)

403

См. приложение: «Наступление с применением освещения».

(обратно)

404

«The Nineteenth Quarter», p. 136.

(обратно)

405

«The Twentieth Quarter», p. 135.

(обратно)

406

Butcher H. C., Three Years with Elsenhower, 1946, p. 405.

(обратно)

407

Вutсhеr Н. С., Three Years with Eisenhower, 1946, р. 427, 450.

(обратно)

408

«Report of the Secretary of War», 4th January 1944, p. 47.

(обратно)

409

«The United States Strategic Bombing Survey, Over—all Report (European War)», 30th September 1945, p. 63, 64.

(обратно)

410

Германия потребляла в 1938 г. 7500 тыс. от нефти. В 1943 г. 6180 тыс. т производилось в Германии и 2 млн. т ввозилось из Венгрии и Румынии.

(обратно)

411

Германский министр вооружений Шпеер после этого налета сказал: «Более двух лет нас мучили кошмары о возможности того, что произошло 12 мая» (»T he United States Strategic Bombing Survey, Overall Report (European War)», 30th September 1945, p. 41).

(обратно)

412

«The United States Strategic Bombing Survey, Over—all Report (European War)», 30th September 1945, p. 44.

(обратно)

413

Там же, стр. 45.

(обратно)

414

Из общего тоннажа бомб, сброшенных английской и американской авиацией в Европе, 83 % приходится на период после 1 января 1944 г. Из общего тоннажа бомб, сброшенных в Германии, 72 % приходится на период после 1 июня 1944 г.

(обратно)

415

Vergeltungswaffe Ein (нем.) — оружие возмездия № 1.

(обратно)

416

Из неопубликованной статьи, написанной на базе другой, ранее написанной статьи «День электрического сражения», помещенной в журнале «Radio Times» 6 июля 1928 г.

(обратно)

417

«The United States Strategic Bombing Survey, Over—all Report (European War)», 30th September 1945, p. 88.

(обратно)

418

General Wilson's Report», August 1944, р. 18.

(обратно)

419

«General Wilson's Report», August 1944, p. 22.

(обратно)

420

Там же, стр. 23.

(обратно)

421

Там же, стр. 24.

(обратно)

422

Наступление протекало так стремительно, что для доставки горючего пришлось использовать бомбардировщики А–20, Б–24 (»Л иберейтор») и транспортные самолеты С–47 (»G eneral Arnold's Report», 27th February 1945, p.47.)

(обратно)

423

«General Wilson's Report», August 1944, p. 24.

(обратно)

424

MoreheadA., Eclipse, 1945, р. 71.

(обратно)

425

«Таймс, 18 октября 1944 г.

(обратно)

426

«Report by the Supreme Commander», p. 53.

(обратно)

427

Меlvillе A., First Tide, 1946, р. 124.

(обратно)

428

Montgomery B. L., Twenty—First (British) Army Group in the Campaign in North—West Europe, 1944–1945, Journal of the Royal United Service Institution, November 1945, p. 450.

(обратно)

429

Д'Аrcy—Dawsоn J., European Victory, 1946, p. 135. Странно, что бронетранспортеры не применялись раньше, ведь пехотные бронетранспортеры были созданы в 1918 г.

(обратно)

430

«General Arnold's Report», 27th February 1945, p. 14, 28.

(обратно)

431

«Report by the Supreme Commander», p. 59–60.

(обратно)

432

Полный отчет о действиях генерала Уэйленда см. «Air—Ground Teamwork on the Western Front», published by Headquarters, Army Air Force, Washington, D.C.

(обратно)

433

«General Arnold's Second Report», 27th February 1945, p. 30.

Чрезвычайно важным являлось также то обстоятельство, что во время наступления Паттону оказывали поддержку отряды маки (французские партизаны), которые не только действовали на германских коммуникациях, но и обеспечивали Паттону подробную информацию о местоположении и передвижениях противника.

(обратно)

434

«Report by the Supreme Commander», p. 64.

(обратно)

435

«Report by the Supreme Commander», p. 54.

В начальной стадии наступления Паттона стало не хватать горючего. Так, Ингерсолл упоминает о том, что когда 6–я танковая дивизия Паттона достигла Бреста, а 4–я подошла к Лориану и Сен—Назеру, то обе они остановились и «благим матом завопили по радио об отсутствии бензина и боеприпасов, — но так и не получили ни того, ни другого. Их коммуникации, уже давно растянутые до абсурда, теперь оказались совершенно прерванными» (Ингерсолл Р., Совершенно секретно, М., 1947, стр. 249).

(обратно)

436

Там же, стр. 60.

Главный маршал авиации Треффорд Лей—Меллори пишет в своем донесении: «В этот двадцатипятидневный критический период с 9 августа до 3 сентября по воздуху на передовые позиции было доставлено не менее 13 тыс. т грузов», а за весь сентябрь — 30 тыс. т (Fourth Supplement to the London Gazette, 31st December 1946).

(обратно)

437

Ravenhill R. С., The Influence of Logistics on Operations North—West Europe, 1944–1945, Journal of the Royal United Service Institution, November 1946, p. 499.

(обратно)

438

Дороги, по которым перевозилось только горючее, были отмечены красными шарами.

(обратно)

439

«General Arnold's Second Report», 27th February 1945, p. 30.

(обратно)

440

Martel G., Our Armoured Forces, 1945. p. 325.

(обратно)

441

Даже после того, как порт Антверпена был открыт, обстрел снарядами Фау–1 и Фау–3 продолжался так интенсивно, что брало сомнение, можно ли продолжать разгрузку судов.

(обратно)

442

«General Arnold's Second Report», 27th February 1945, р. 30.

(обратно)

443

Morehead A., Eclipse, p. 170.

(обратно)

444

Ингepcoлл Р., Совершенно секретно, М., 1947, 286–287.

(обратно)

445

Montgomery В. L., Normandy to the Baltic, 1947, p. 119–120; Montgomery В. L., Twenty—First (British) Army Group in the Campaign in North—West Europe, 1944–1945, Journal of Ihe Royal Untied Service Institution, November, 1945, p. 437.

Де Гинган утверждает, что Эйзенхауэр был прав, а Монтгомери ошибался. Он говорит: «…а если бы эта рискованная игра не увенчалась успехом, верховный главнокомандующий оказался бы в чрезвычайно трудном положении. Что сказали бы обо всем этом его командующие и войска, которые он «спешил»?.. Еще важнее был вопрос об общественном мнении и национальной гордости; что сказал бы народ Америки, если бы Монтгомери получил все эти ресурсы и, тем не менее, потерпел неудачу?» (De Guingand F., Operation Victory, p. 413). Предложение Брэдли Де Гинган совершенно не рассматривает.

(обратно)

446

6–я группа армий США состояла из 7–й американской армии и 1–й французской армии. Командовал ею генерал—лейтенант Джекомб Л. Деверс.

(обратно)

447

Мontgomery В. L., Normandy to the Baltic, 1947, p. 121.

(обратно)

448

Ингерсолл Р., Совершенно секретно, М., 1947, стр. 294

(обратно)

449

Моntgоmеrу В. L., Normandy to the Baltic, 1947, p. 122

(обратно)

450

Между 17 и 30 сентября было сброшено с самолетов 20 190 парашютистов, высажено с планеров 13781 человек и 905 человек высажено с самолетов на полосу, подготовленную предыдущими десантными войсками. Всего было переброшено по воздуху 34876 человек и, кроме того, 5250 т грузов, 1927 автомашин и 568 орудий (»R eport by the Supreme Commander», p. 84).

(обратно)

451

Вrоwning F. A., Airborne Forces, Journal of the Royal United Service Institution, November 1944, p. 356.

(обратно)

452

«Я был вполне согласен с Гитлером, что антверпенская операция была чрезвычайно рискованной, — заявил генерал—полковник Йодль, объясняя свое участие в этом плане. — Но мы находились в отчаянном положении, и отчаянное решение было единственным способом облегчить его. Продолжая оборону, мы не могли рассчитывать на то, что избежим гибельного рока, который навис над нами. Боями, а не ожиданием мы могли спасти хоть что—нибудь». (»D efeat in the West», p.226).

(обратно)

453

План принадлежал Гитлеру Геринг говорит «Сам фюрер разработал весь план от начала до конца. Ему одному принадлежали и идея и разработка» (цитата из статьи генерал—лейтенанта Беделла Смита в журнале «Сатердей ивнинг пост», 22 июня 1946 г) На протяжении всего сражения Гитлер сам руководил действиями, отдавая приказы по радио. В этом нет ничего неправильного.

(обратно)

454

Политически, вероятно, было бы лучше всего оставить западный фронт совсем и сосредоточить все силы против русских. Этим немцы передали бы всю Германию и Австрию американцам и англичанам и нанесли бы сокрушительный удар по престижу русских.

(обратно)

455

Сразу после начала наступления немцев Эйзенхауэр послал по шоссе 101–ю воздушно—десантную дивизию с задачей удержать Бастонь. Командовал ею генерал Маколиф. Попав в окружение и получив предложение сдаться, он ответил только одним словом: «Чудаки!» Полное описание замечательной обороны Бастони см. Маrshall S. L. A. and others, Bastogne, 1946.

(обратно)

456

«General Arnold's Second Report», 27th February 1945, p. 36.

(обратно)

457

Sandby R., Air Attack on Communications, Journal of the Royal United Service Institution, November 1945, p. 481.

(обратно)

458

«Report by the Supreme Commander», p. 107.

(обратно)

459

«Despatch», Supplement to the London Gazette, 3rd September 1946, p. 4446.

(обратно)

460

«Report by the Supreme Commander», p. 117.

(обратно)

461

1 ярд = 0,9144 м

(обратно)

462

1 узел = 0,514 м/сек

(обратно)

463

«Report by the Supreme Commander», p. 131.

По этому вопросу весьма ясно пишет Ингерсолл: «В своем желании выиграть войну Соединенные Штаты не считались и с политическими соображениями» (стр. 84). «Война, как ее вели американцы, напоминала футбол… Это была игра в расчете на овации трибун… игра, в которой увечья не редкость; грубая игра, которую ведут всерьез, — но все же игра» (стр. 417). «…англичане руководятся не только чисто военными, но также и политическими соображениями. Они желают иметь Берлин и северное германское побережье, чтобы быть уверенными, что в случае крушения Германии, ни то ни другое не будет занято русскими» (стр. 293). «Во время войны англичане пытались направлять нашу военную политику на путь, который был им желателен, — это был путь антирусский. Это им не удалось» (стр.463).

По утверждению Ингерсолла, ответственность за отсутствие политической проницательности при решении не наступать на Берлин несет не Эйзенхауэр, а Брэдли. С большим одобрением Ингерсолл заверяет, что эта идея принадлежала Брэдли и что «позиция Брэдли была так прочна, что Эйзенхауэру ничего не оставалось, кроме как одобрить его план, сообщить о нем в Вашингтон и получить санкцию генерального штаба» (стр. 422). Далее он пишет: «Через двадцать четыре часа после того, как план Брэдли достиг Вашингтона и его прочли английские представители в объединенном комитете начальников штабов, англо—американские отношения точно бомбой взорвало… Англичане орали, что Брэдли не имеет права идти на восток к Эльбе, а должен вместе с Монтгомери пробиваться к Берлину. Британское верховное командование обвиняло Маршалла и его помощников в нарушении твердой договоренности о поддержке Монтгомери при взятии Берлина… Ответ, который незамедлительно последовал от американского комитета начальников штабов, по своему тону сильно напоминал знаменитое бастоньское «катись ты…» генерала Маколифа.

Содержание его вкратце сводилось к тому, что никакой договоренности, ни устной, ни письменной, не было и не подразумевалось, и что никаких изменений в план Брэдли внесено не будет, поскольку этот план обеспечивает самую быструю, самую верную и самую решительную победу над германским государством… То, что последовало, уже не было ни военным, ни чистым. На арене поя вился Уинстон Черчилль» (стр. 424). «Мистер Черчилль сказал, по—видимому, всё, кроме правды, а правда состояла в следующем: военная обстановка ни при чем, потому что с военной точки зрения Брэдли абсолютно прав, но на черта нам нужна быстрая победа над Германией, когда Британской империи важно, чтобы английские войска попали в Берлин раньше русских, а заодно захватили бы Гамбург и Бремен, иначе есть опасность, что их займут русские и попытаются удержать за столом конференции. Президент Рузвельт ответил: НЕТ, — и до конца его жизни отношения между двумя великими руководителями западных держав оставались скверными» (стр. 425).

Истина, по—видимому, состоит в том, что на протяжении всей войны американцы были такими военными дилетантами, что они не сумели понять, что война есть орудие политики и что разгром противника является только средством для достижения политической цели. Рассматривая войну как спортивную игрe, они воображали, что раз война выиграна, то обе стороны разойдутся и, подобно Кандиду, отправятся домой и будут возделывать свои сады.

(обратно)

464

«Report bу the Supreme Commander», р.131.

(обратно)

465

«Report by the Supreme Commander», p. 137.

(обратно)

466

«Report by the Supreme Commander», p. 138.

(обратно)

467

Mountbatten, The Strategy of the South—East Asia Campaign, Journal of the Royal United Service Institution, November 1946, p. 479.

(обратно)

468

Mountbatten, The Strategy of the South—East Asia Campaign, Journal of ihe Royal United Service Institution, November 1946, p. 481.

(обратно)

469

Owen F., The Campaign in Burma, 1946, p. 122.

(обратно)

470

Оwen F., The Campaign in Burma, 1946, р. 124.

(обратно)

471

«The Twenty Third Quarter», p. 276.

(обратно)

472

«Journal of the Royal United Service Institution», November 1946, p. 472–473.

(обратно)

473

Spruanсе R. A., The Victory in the Pacific, Journal of the Royal United Service Institution, Nowember 1946, p. 551.

(обратно)

474

Когда адмирал Хэлси командовал этим флотом, он именовался 3–м, а во время командования адмирала Спрюэнса стал называться 5–м флотом.

(обратно)

475

МсМanes К. М., The Battle for Leyte Gulf, Journal of the Royal United Service Institution, November 1945, p. 495.

Весь бой протекал в темноте. Американцы пользовались радиолокаторами, а японцы полагались на прожекторы. Спастись удалось только одному эсминцу «Сигурэ». Затем подошла эскадра адмирала Сима, но после неудачной торпедной атаки он повернул и направился на юг.

(обратно)

476

МсМanes К. М., The Battle for the Leyte Gulf, Journal of the Royal United Service Instiluiion, November 1945, p. 497.

(обратно)

477

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th July, 1945», p. 78.

(обратно)

478

Кing E., Second Official Report, 1st March 1944 — 1st March 1945, р. 26.

(обратно)

479

«General H. H. Arnold's Third Report», 12th November 1945, p. 56.

(обратно)

480

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p. 80.

(обратно)

481

Journal of the Royal Untied Service Institution, November 1946, p. 553.

(обратно)

482

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p. 82.

(обратно)

483

Там же, стр. 83.

(обратно)

484

Однако в некоторых случаях повреждения были значительными. Так, 2 мая два самолета с летчиками—самоубийцами обрушились на флагманский корабль адмирала Митчера — авианосец «Банкер хилл» водоизмещением 23 тыс. т и превратили его в дымящуюся груду исковерканного металла. 392 человека были убиты и 264 человека ранены.

(обратно)

485

В отчете на стр. 10 сказано: «К моменту капитуляции у японцев на островах собственно Японии было более 9 тыс. самолетов, годных для атак «камикадзе», из них более 5 тыс. были уже приспособлены для отражения запланированного нами вторжения».

(обратно)

486

«Biennial Report of the Chief of Staff of the United States Army, 1st July 1943 — 30th June 1945», p. 83.

(обратно)

487

Guerre de course — каперство (франц), вид морского разбоя, которым широко пользовался торговый капитал в средние века. Здесь имеются в виду действия против морского судоходства противника. — Прим. ред.

(обратно)

488

Так как в этом разделе много ссылок на этот отчет, то для экономии места страницы не указываются.

(обратно)

489

Journal of the Royal United Service Institution, November 1946, p. 542.

(обратно)

490

«The Twenty—Third Quarter», p. 302.

(обратно)

491

«Third Report», 12th November 1945, p 37, 40.

(обратно)

492

«General Arnold's Second Report», 27th February 1945, p. 70.

(обратно)

493

«General Arnold's Third Report», 12th November 1945, p. 40.

По—видимому, эти цифры не включают потерь, причиненных двумя атомными бомбами. В отчете, опубликованном 1 июля 1946 г., где были учтены эти потери, указывается общая цифра потерь в 806 тыс. человек, в том числе 330 тыс. убитых. «Эти потери, вероятно, превышают боевые потери Японии за всю войну, которые сами японцы считают равными приблизительно 780 тыс. человек». Авторы отчета утверждают, что воздушными налетами было разрушено 2510 тыс. домов и 615 тыс. домов было снесено самими японцами, чтобы не допустить распространения пожаров.

(обратно)

494

Принимая эти оценки, следует помнить, что обследования для отчета проводились главным образом в городах, которые подвергались бомбардировкам.

(обратно)

495

«Таймс, 28 января 1947 г.

(обратно)

496

«U. S. Strategic Bombing Survey Report on Atomic Bombing in Japan», 23rd July 1946, p. 43.

(обратно)

497

«International Conciliation», December 1945, p. 416, 762

(обратно)

498

«Таймс», 27 июля 1945 г. В основу этого ультиматума был положен меморандум, написанный 2 июля 1945 г. военным министром США при президенте Трумэне Г. Стимсоном. В меморандуме Стимсон предлагал так сформулировать предупреждение Японии, чтобы из него ясно были видно, «сколь многообразны и сокрушительны те силы. которые мы собираемся обрушить на острова». «Неизбежность огромных разрушений, которые повлечет за собой полное применение этих сил…». «Лично я думаю, — писал он, — что, говоря это, мы должны добавить, что не исключаем конституционную монархию с ее нынешней династией; это существенно повысит шансы на принятие ультиматума» (Stimsоn H L., The Decision to Use the Atormic Bomb, Harper's Magazine, February 1947).

Это очень важное соображение не было учтено.

(обратно)

499

«The Effects of the Atomic Bomb at Hiroshima and Nagasaki», Report of the British Mission to Japan, 1946, p 5.

(обратно)

500

«International Conciliation», № 416, р. 760, 761.

(обратно)

501

Первая бомба была урановая, а вторая содержала плутоний — элемент, созданный в лаборатории и не существующий в природе. Его атомный номер 94, а у урана, последнего естественного элемента, — 92.

(обратно)

502

«Таймс», 10 августа 1945 г

(обратно)

503

«Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны», ОГИЗ, 1947, т. 3, стр. 378.

(обратно)

504

Там же.

(обратно)

505

U.S. Strategic Bombing Survey (Atomic Bombing)», p. 17; «British Mission Report», p. 12.

(обратно)

506

Siemens J. A., Eyewitness Account, U. S. Manhattan Engineer District Report on Atomic Bombings of Japan, 26th July 1946, p. 20–21.

(обратно)

507

«U. S. Strategic Bombing Survey (Atomic Bombing)», p. 20, 21; «British Mission Report», p. 14–17.

(обратно)

508

«U. S. Strategic Bombing Survey (Atomic Bombing)», p. 20–21; «British Mission Report», p. 26–27.

(обратно)

509

«General Arnold's Third Report», 12th November 1945, p. 33.

(обратно)

510

«Report on Bombing Japan», 7th October 1945, p. 1, 2.

(обратно)

511

«The Absolute Weapon: Atomic Power and World Order», 1946, p. 92.

(обратно)

512

«The United States Strategical Bombing Survey (Pacific War)», p.26.

(обратно)

513

«Таймс», 8 августа 1945 г.

(обратно)

514

Nеilsоn P., The Tragedy of Europe: A Diary of the Second World War, vol. 1, 1940, p. 120–121.

(обратно)

515

В качестве иллюстрации см. 18 гравюр Жака Калло под названием «Бедствия и несчастья войны», 1632.

(обратно)

516

«Таймс», 11 ноября 1942 г.

(обратно)

517

Клаузевиц К., О войне, Военгиз, 1936, т. 2, стр. 381.

(обратно)

518

«Таймс», 20 мая 1943 г.

(обратно)

519

Morrison I, This War Against Japan, 1943, p. 99.

(обратно)

520

Cadocracy — власть необразованной толпы, черни. — Прим. ред.

(обратно)

521

Lесkу W. Е. Н., History of European Morals, vol. II, 1902, p. 260.

(обратно)

522

«Hearings of the President's Aircraft Board (Morrow Board)», vol. I, 1925, p. 547–548.

(обратно)

523

Там же, стр. 1231.

(обратно)

524

Spaight J. M., Air Power and the Cities, 1930, p. 207, 215.

(обратно)

525

Spaight J. M., Bombing Vindicated, 1944, p. 7.

(обратно)

526

Hагt L. В. H., The Revolution in Warfare, 1946, p. 70. Он также пишет: «Отход немцев от этого правила едва ли можно датировать раньше сентября 1940 г., когда они начали ночные бомбардировки Лондона, которые стали проводиться после шести последовательных налетов на Берлин в течение двух недель. Таким образом, немцы были вполне правы, называя свои налеты ответными ударами. Еще до этих шести налетов на Берлин они говорили, что Примут такие меры, если мы не прекратим ночные бомбардировки Берлина» (стр. 72).

(обратно)

527

Hart L. В. H., The Revolution in Warfare, 1946, p.70.

(обратно)

528

Hаrris A.. Bomber Offensive, 1947, р.177.

(обратно)

529

Nарier W. Е. Р., History of the War in the Peninsula, vol. IV, 1892, p. 122.

(обратно)

530

Spaight J. M., Air Power and the Cities, 1930, p. 92.

(обратно)

531

Рrawdin M., The Mongol Empire, Eng. Ed., 1940, p. 194.

(обратно)

532

Henry P., Notes of Conversations with the Duke of Wellington, 1831–1851, 5th Earl Stanhope, 1889, p. 69.

(обратно)

533

Рrawdin M., The Mongol Empire, Eng. Ed., 1940, p. 191.

(обратно)

534

Woodward E. L., Some Political Consequences of the Atomic Bomb, 1945, p. 7–8.

(обратно)

535

Центральные графства в Англии.

(обратно)

536

Shotwell J. T. War as an Instrument of National Policy, 1929, р. 34.

(обратно)

537

«Таймс», 9 ноября 1942 г.

(обратно)

538

«The Histories of Polybius, Shuckburgh's trans., 1889, vol. I,

(обратно)

539

Me Cloy J. J., Security in the Atomic Age, Infantry Journal, January 1947, p 10.

(обратно)

540

BrodieB., ed, The Absolute Weapon Atomic Power And Wirld Order, 1946, p 15, 31, 42, 73.

(обратно)

541

«Some Political Consequences of the Atomic Bomb», p. 9.

(обратно)

542

Вrоdie В., ed., The Absolute Weapon: Atomic Power and World Order, 1946, p. 165.

(обратно)

543

Об этом свидетельствует следующий инцидент. Севернее Фалезского котла находились 272–я, 346–я и 711–я германские пехотные дивизии, которые вследствие разгрома частей к югу от них были вынуждены отступать. Во время отхода командир 346–й дивизии генерал Дистель рассказывал майору Шульману: «Бывало, как только мы благополучно расположимся за рекой, выясняется, что наш левый фланг разваливается и нам грозит окружение. Тогда мы снова отходили. При этих передвижениях нам никогда не приходилось торопиться, так как действия союзников (21–й группы армий) были систематическими и тщательно организованными. Если днем нас отбрасывали назад, то мы знали, что ночью будет пауза и противник будет перегруппировываться для действий на следующий день. Именно эти часы темноты и давали нам возможность отступать без больших потерь».

(обратно)

Оглавление

Фуллер Джон Фредерик Чарлз Вторая мировая война 1939–1945 гг Стратегический и тактический обзор

  Вторая мировая война в освещении Фуллера

  Предисловие к русскому изданию

  Предисловие

  Глава первая. Предвоенная обстановка

  Глава вторая. Инициатива в руках Германии; первоначальные успехи и неудачи Германии

  Глава третья. Германия изменяет оперативно—стратегическое направление

  Глава четвертая. Инициатива Японии; первоначальные успехи и неудачи

  Глава пятая. Германия теряет инициативу

  Глава шестая. Япония теряет инициативу

  Глава седьмая. Захват Союзниками инициативы на Западе

  Глава восьмая. Инициатива на двух фронтах

  Глава девятая. Союзники окончательно завоевывают инициативу в Европе

  Глава десятая. Окончательное завоевание инициативы на Тихом океане Союзниками

  Глава одиннадцатая. Первостепенные вопросы войны

Реклама на сайте