«Исламский Иисус. Как Царь Иудейский стал у мусульман пророком»

Исламский Иисус. Как Царь Иудейский стал у мусульман пророком (fb2) - Исламский Иисус. Как Царь Иудейский стал у мусульман пророком [litres] (пер. Наталья Леонидовна Холмогорова) 2624K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мустафа Акийол

Мустафа Акийол Исламский Иисус: Как Царь Иудейский стал у мусульман пророком

Mustafa Akyol

The Islamic Jesus: How the King of the Jews Became a Prophet of the Muslims THE ISLAMIC JESUS Text Copyright © 2017 by Mustafa Akyol Published by arrangement with St. Martin’s Press. All rights reserved.

Перевод с английского Наталии Холмогоровой

Оформление переплета Петра Петрова

© Холмогорова Н. Л., перевод на русский язык, 2017 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Введение Знакомство с Иаковом

Быть может, Иаков – то самое «недостающее звено» между детьми Авраамовыми, которое мы так неутомимо ищем.

Джефри Дж. Бютц, историк религии, лютеранский священник[1]

Это было в начале третьего тысячелетия по Рождестве Христовом. Я шел по центральной улице своего родного города, Стамбула – известного так же, как Константинополь, – чтобы встретиться с другом в одном вечно многолюдном кафе. Улица под названием Истикляль, что означает «Независимость», как обычно была запружена не только тысячами местных жителей и туристов, но и разнообразными политическими активистами.

Сперва мне встретились коммунисты – в красных рубашках с крупными желтыми буквами, сокращенно обозначающими одну из ветвей «народной партии». Один из них протянул мне листовку о величии и неизбежной победе пролетарской революции. Я вежливо взял листовку, сунул ее в карман и поискал глазами ближайшую урну. Чуть дальше сидела на мостовой группа курдских матерей: они оплакивали своих сыновей, по всей видимости погибших за двадцать лет до того, в результате печально известной своими драконовскими методами «контртеррористической операции».

Пройдя дальше, я увидел еще одну группу активистов, на вид не столь понятную. Один из них, молодой человек с приятной улыбкой, подошел ко мне и вежливо спросил:

– Добрый день, сударь. Скажите, вы когда-нибудь читали Благую весть?

И пока я мямлил что-то вроде «Ну, э-э…», быстро протянул мне книжечку, озаглавленную «Инчиль», то есть по-турецки «евангелие».

«А, понятно», – сказал я себе. Вот мне и довелось увидеть во плоти тех, кого так боятся турецкие ультранационалисты и исламисты, – христианских миссионеров. В то время в прессе ходило немало слухов, что на Западе якобы принято тайное решение «христианизировать» Турцию и таким путем ее покорить. В некоторых газетах писали даже, что миссионеров финансирует ЦРУ, а в Библии, которую они раздают на улице, вложены стодолларовые купюры.

Я перелистал Евангелие, но, увы, ни одной стодолларовой купюры в нем не обнаружил. Однако это был ценный подарок, и я решил его сохранить. Я поблагодарил молодого миссионера (имя свое он мне назвал, но я его не запомнил) и пошел дальше по своим делам.

Вечером, перед сном, я открыл Благую весть и начал читать. Скоро книга по-настоящему меня захватила. В один вечер я с величайшим вниманием прочел все Евангелие от Матфея. В следующую пару недель – весь Новый Завет: евангелие за евангелием, послание за посланием. Большая часть евангельских учений, особенно учения самого Иисуса, поражали меня пылкостью, искренностью, благочестием и преданностью Богу. Мне, мусульманину – а значит, верующему во всеблагого Бога, Бога Авраама, – многое в христианском писании показалось возвышенным и прекрасным.

Не по душе пришлись мне лишь те отрывки, в которых подчеркивалась божественность Иисуса – верование, которое строгое исламское единобожие принять не может и которое, как и следует ожидать, открыто осуждается в Коране. Для моего исламского сознания Иисус как посланец Божий – тема знакомая и привлекательная; но Иисус как Бог – однозначная ересь.

Вот почему в какой-то момент я решил применить такой метод: те отрывки из Нового Завета, что мне больше всего понравились, подчеркивал синим карандашом, а те, что вызывали возражения – красным. Скоро обнаружилось, что больше всего синих строк – в евангелиях, особенно в первых трех, а больше всего красных – в посланиях Павла. «Христология» Павла – термин, узнанный мною позже, – определенно мне не подходила.

Уже ближе к концу Нового Завета я наткнулся еще на одно послание, с новой силой воспламенившее во мне симпатию к этой противоречивой книге.

Этот текст был полон учений, глубоко созвучных моей вере, и, более того, не содержал в себе ничего, что ей бы противоречило. Иными словами, здесь я использовал только синий карандаш, совсем забыв о красном.

Были в этом послании даже отрывки, живо напомнившие мне мое собственное писание – Коран. Я был поражен, например, прочтя в этом каноническом писании такие слова:

Теперь послушайте вы, говорящие: «сегодня или завтра отправимся в такой-то город, и проживем там один год, и будем торговать и получать прибыль»; вы, которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь ваша? пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий. Вместо того, чтобы вам говорить: «если угодно будет Господу и живы будем, то сделаем то или другое», – вы, по своей надменности, тщеславитесь: всякое такое тщеславие есть зло. Итак, кто разумеет делать добро и не делает, тому грех.[2]

Поразился я, потому что отлично помнил очень похожий стих из Корана: «И (никогда) не говори (о совершении) чего-то: “Я это завтра совершу”, при этом не добавив: “Если на то будет Господня воля”»[3].

Послание это так мне понравилось, что захотелось поделиться им с нашей неформальной группой изучения Корана – кружком друзей, который вот уже много лет собирался каждую неделю или две для чтения и обсуждения нашего писания и толкований на него. Друзья мои, верующие, но и думающие мусульмане, откликнулись с большим интересом, когда я сказал, что хочу прочитать им отрывок из христианской Библии. Они внимательно выслушали, и, как я и ожидал, услышанное им очень понравилось.

– Очень похоже на Коран, – заметил один из моих друзей.

– И здесь нет ни слова о том, что Иисус – Бог, – подхватил другой. – Ты уверен, что это из христианской Библии?

– Да-да, разумеется, – ответил я. – Это из Нового Завета, называется «Послание Иакова».

– Иакова? А кто такой Иаков? – спросил один из них.

Тут и сам я спросил себя: а в самом деле, кто такой этот Иаков?

Богословское «Вот оно!»

В следующие несколько месяцев я выяснил, кто же такой Иаков, чье послание произвело на меня такое впечатление. Я узнал, что в истории христианства он известен как Иаков Праведный, что он был связан с Иисусом особенно тесными отношениями: если понимать Новый Завет буквально, выходит, что он приходился Иисусу родным братом. Дело в том, что после девственного рождения Мария, мать Иисуса, вышла замуж за человека по имени Иосиф и имела от него других детей, старшим из которых и был Иаков[4].

Узнал я и о том, что, несмотря на поразительную близость Иакова к Иисусу, послание его, краткий текст в три страницы, запрятанный в глубину Нового Завета, в истории христианства популярно никогда не было. Я прочел: в IV веке, когда ранние христиане составляли канон своего писания, Послание Иакова было признано «спорной книгой», и отцы церкви признали его с большой неохотой[5]. И в более поздние времена в подлинности этого послания усомнились некоторые видные христиане: самый известный из них, пожалуй, Мартин Лютер, который открыто выступал против него, называя его «соломенным посланием».

Я понял, что, заметив эти странности в Послании Иакова – его расхождения с «обычным» христианством и любопытные созвучия с моей собственной верой, – натолкнулся на что-то важное. Но у меня не было времени изучить этот вопрос глубже. Я заканчивал диссертацию на совершенно иную тему – курдский вопрос в Турции, – а в следующие годы мое внимание полностью заняли другие тексты на политические и религиозные темы. Однако в свободное время я продолжал читать о раннем христианстве. И помнил об Иакове, как и о его старшем брате Иисусе.

Прошло около десяти лет с первой моей встречи с Новым Заветом, когда я решил посвятить этому любопытному предмету больше времени и усилий. Я приобрел и прочел десятки научных книг о раннем христианстве и историческом Иисусе. Все эти книги исчерканы синим и красным карандашом; однако, пожалуй, ни один отрывок из них не привлек моего внимания с такой силой, не заставил воскликнуть: «Вот оно!» в такой мере, как слова Джеймса Д. Тейбора, исследователя происхождения христианства и древнего иудаизма:

В Новом Завете мы встречаем два совершенно различных, отдельных друг от друга христианства. Одно из них нам знакомо: это тот вариант христианской веры, которого придерживаются миллиарды людей уже два тысячелетия. Основной его проповедник – апостол Павел. Другое в наше время в основном забыто: уже на рубеже I и II веков н. э. оно было успешно подавлено и отодвинуто в тень… И проповедует его не кто иной, как Иаков, брат Иисуса[6].

Разумеется, в своем исследовании я уже обратил внимание на то, что с этим смелым тезисом согласны далеко не все исследователи раннего христианства. Традиционные христианские ученые придерживаются куда более примирительного взгляда на учения Иакова и Павла: они полагают, что два апостола проповедовали не различные учения, а лишь по-разному расставляли акценты. Вместе с тем с конца 1970-х годов некоторые ученые начали развивать «новый взгляд» на Павла, утверждая, в частности, что истолкования и нововведения Павла вовсе не столь радикально отличались от учения Иакова, как казалось некоторым христианам впоследствии[7].

Для меня, однако, разница между учениями Иакова и Павла была неоспоримой. Еще более красноречиво выглядел тот исторический факт, что эти двое стали основателями двух различных ветвей христианства. Иаков, занявший первое место в Иерусалимской церкви сразу после распятия Иисуса, стал столпом «иудео-христианства». Оно сильно отличалось от христианства Павла, которое распространялось в основном среди язычников в Греко-римском мире и постепенно стало той популярнейшей на земном шаре религией, которую все мы знаем сегодня. Учение Павла имело поразительный успех, а иудео-христианство сгинуло в истории, найдя себе место лишь среди многочисленных «ересей» того времени.

Иудео-христиане были преданными последователями Иисуса, однако оставались иудеями – в своем учении, практике, мышлении. Иными словами, они продолжали соблюдать иудейский закон, искали спасения так, как это было принято у иудеев, верили в Бога и в Мессию в иудейском смысле слова. Три стороны их веры особенно отличали их от других христиан:

• Бог для них был именно «един», а не триедин.

• Иисус для них был обетованным Мессией иудеев, но не Богом.

• Люди спасались лишь верой в Бога и добрыми делами.

Открыв для себя эти важнейшие стороны иудео-христианской веры, я вновь поразился их сходству с исламом. Коран, провозглашенный пророком Мухаммадом через шесть столетий после Иакова, именно этому и учит:

• Бог именно «един», а не триедин.

• Иисус – обетованный Мессия иудеев, но не Бог.

• Люди спасаются лишь верой в Бога и добрыми делами.

Я продолжал спрашивать себя: неужто все это совпадения? Не слишком ли много совпадений?

Любопытные связи

Возможно, некоторых моих читателей удивило, что в Коране есть что-то об Иисусе. (Увы, их нельзя винить: в наш век содержание Корана часто искажается. Например, в Коране нет ничего о том, что, взорвав себя, можно попасть в рай с «семьюдесятью двумя девственницами», о том, что надо побивать камнями прелюбодеек или убивать «отступников»[8].)

Да, Коран немало говорит об Иисусе и его матери Марии. Так, его сура, или глава 19, даже называется «Мария» – и подробно рассказывает о девственном рождении. В различных главах Корана упоминаются учения Иисуса, его чудеса, звучат даже призывы к мусульманам подражать апостолам[9]. Большая часть этих коранических текстов очень схожа с евангелиями или, по крайней мере, им не противоречит. Однако есть ключевой пункт, который Коран повторяет постоянно – пункт, резко отвергающий привычное нам христианство: Иисус, как и Авраам, Моисей и сам Мухаммад, был человеком, пророком Божьим – но никак не самим Богом. Он заслуживает хвалы, восхищения, ему стоит следовать, но поклоняться ему, как Богу, нельзя.

Тейбор, которого я цитировал выше, – один из специалистов, заметивших этот любопытный параллелизм между двумя, казалось бы, не связанными друг с другом религиями. «Между нынешним моим исследованием [иудео-христианства]… и традиционными верованиями ислама заметны поразительные связи, – замечает он в самом конце своей известной книги «Династия Иисуса». – Мусульманское представление об Иисусе как мессианском пророке и учителе вполне совпадает с… книгой Иакова»[10].

Роберт Эйзенман, видный библеист, историк и археолог, также считает «очень любопытным», что «ключевая идеология необходимости веры и дел, в новозаветном писании связанная с Иаковом, так ясно просвечивает в Коране»[11]. Далее он замечает: «Мусульманские пищевые запреты также основаны на указаниях Иакова заморским общинам, описанных в Деяниях Апостолов»[12].

Но как такое возможно? Откуда столь поразительные связи между богословием иудеев – последователей Иисуса и арабов – последователей Мухаммада? Если иудео-христиане жили в Иерусалиме и вокруг Иерусалима в I веке н. э., а затем, как полагают историки, к концу V века исчезли, – откуда у них связь с исламом, возникшим в начале VII века в Аравии, с новым призывом к вере, покаянию и спасению?

В своей книге я постараюсь ответить на эти вопросы, а также представить читателям исламский взгляд на Иисуса. Работа моя относительно проста, поскольку и иудео-христианство, и исламский взгляд на Иисуса уже изучены целым рядом специалистов – зачастую независимо, как не связанные друг с другом темы. Множество ученых – большинство из них европейцы, особенно немцы – уже отметили эту связь между, казалось бы, не связанными сюжетами и проанализировали их пересечения в своих научных книгах и статьях. Однако тема эта еще не исследована так полно, как, на мой взгляд, следовало бы, и остается практически неизвестна широкой публике. В своей книге я хочу поговорить об этом предмете – на мой взгляд, одной из ключевых загадок, если не тайн, в истории религии.

Я начну решение этой задачи с Палестины I века н. э., где постараюсь дать читателю представление об Иисусе и его первых последователях, ранних христианах. Затем перенесусь в VII век н. э. в Аравию, где мы увидим рождение ислама. Далее я покажу, где и как пересекаются эти две истории.

Кроме того, я внимательно перечитаю то, что говорит Коран об Иисусе и его матери Марии, и посмотрю, в чем эти исламские повествования перекликаются с христианскими источниками – не только с Библией, но и с апокрифами. Поговорим мы и о том, верно ли, что, согласно исламским источникам, Иисус явится на землю во второй раз, и как понимают это пророчество современные мусульмане.

Но основной темой и идеей моей книги станет то, как три великие авраамические религии в нашем раздираемом противоречиями мире, несмотря на все споры и напряжение между ними, сходятся вместе в истории этого величайшего человека – Иисуса из Назарета. Иудеи, христиане и мусульмане – все мы разделяем веру, которая на нем основана, ему следует, его почитает.

Глава 1 Царь Иудейский

Первые христианские проповедники не заключали, что Иисус был Богом – они считали его человеком, избранным Богом для выполнения особой задачи.

Джон Хик, видный богослов[13]

3 апреля 33 года н. э. – или, быть может, за три года до того – в святом граде Иерусалиме свершилось драматическое событие[14]. Мощная Римская империя, правившая значительными частями тех регионов, которые мы сейчас называем Европой и Ближним Востоком, приговорила к смерти и казнила необычного иудейского проповедника из Галилеи, области к северу от Иерусалима. Этого человека, тридцати с чем-то лет, звали Иешуа, что, по-видимому, на его родном арамейском языке означало «спаситель» (еврейская форма того же имени – Иешуа или Иегошуа). Очевидно, он – по крайней мере в глазах властей, – был мятежником: его схватили, судили и приговорили к жестокой казни, которую римляне предназначали врагам государства – к распятию.

Мучения Иешуа начались еще раньше, когда римские солдаты бичевали его, а затем заставили самого нести свой крест на вершину горы. Затем руки и ноги казнимого прибили гвоздями к кресту и оставили умирать в муках. После распятия солдаты водрузили над головой казненного табличку с надписью:

«Иешуа из Назарета, Царь Иудейский».

Некоторые видные иудеи, ставшие свидетелями казни, возражали против такого титула. Они говорили римскому губернатору, приказавшему повесить табличку: «Не пиши «Царь иудейский», но что он говорил: я царь иудейский»». Губернатор, мало интересовавшийся такими нюансами, отвечал на это: «Что я написал, то написал»[15].

Вот то, что рассказывает нам собрание писаний, известное как Новый Завет, об Иешуа – или Иисусе, ибо именно в такой форме его имя стало известно всему миру. Говорится в них также, что Иисус был не обычным человеком, обладал божественным статусом «Сына Божьего», существовавшим до начала времен, который сошел на землю, чтобы «стать плотью» и обитать с людьми. Его распятие, говорят нам, стало событием вселенского богословского значения: Иисус умер за наши грехи, и Бог предложил нам всем спастись его самопожертвованием. Мы, люди, можем спастись, лишь следуя Иисусу, ибо он – «путь, истина и жизнь»[16].

В наше время около 2,2 миллиардов человек на земле верят более или менее в то, что я кратко описал в предыдущем абзаце. Эти люди называют себя христианами. Я не один из них, однако вижу, что многое в их вере заслуживает уважения. Даже не разделяя христианского богословия, можно высоко ценить его этическое учение, призывающее к смирению, состраданию и прощению. Более того, немало христиан воплощают эти высокие идеалы на практике, в самых различных добрых делах и благотворительных учреждениях, от передвижных кухонь для бедных до врачебных миссий. Конечно, встречаются в истории христианства и темные страницы, особенно связанные с безграничной уверенностью в своей правоте и готовностью добиваться своего грубой силой. Но это верно почти для всех религий – и в моей собственной религии, исламе, в наши дни открывается немало темных страниц.

Эта книга – ни в коем случае не критика христианства, тем более не нападение на него. Это лишь попытка представить несколько иной взгляд на Иисуса, чем тот, что лежит в основе веры христиан, – и показать, что такой Иисус тоже имеет право на звание «исторического».

Под «историческим Иисусом» я разумею понятие, разработанное западными учеными, с XIX века занятыми «высшей критикой» Библии. Идея их состоит в прочтении Ветхого и Нового Заветов независимо от церковных догматов, в свете текстуальных, лингвистических, исторических и археологических данных. Благодаря этим ученым мы сейчас намного подробнее представляем себе жизнь и времена Иисуса, его первых последователей, а также развитие христианства.

Это не означает, что исследователи «исторического Иисуса» строго придерживаются одних лишь фактов, без малейшей субъективности. Совершенно объективное восприятие исторической истины, по всей видимости, невозможно – по крайней мере для нас, смертных человеков. Неудивительно, что гипотезы искателей «исторического Иисуса» отличаются друг от друга – и отличия эти связаны не столько с разными данными, сколько с разными точками зрения.

Итак, в этой главе я представлю вам описание исторического Иисуса с моей – исламской – точки зрения. Но сама эта точка зрения требует от меня самоограничения, традиционными исламскими учеными превращенного в интеллектуальную привычку, которой и я с радостью следую: мы делимся своим взглядом на вещи, однако всегда помним, что «лучше всех знает Бог».

Угнетатели

Чтобы понять исторического Иисуса, как и многих других исторических личностей, прежде всего необходимо понять мир, в котором он родился. Говоря вкратце, это был мир войн и восстаний, мир, раздираемый неравной борьбой между могущественной Римской империей – и крохотным иудейским народом.

Римская оккупация Земли Израилевой – Иерусалима и его окрестностей, которые римляне называли Иудеей[17] – началась примерно за шесть десятилетий до рождения Иисуса, в 63 году до н. э. В этом году римские войска сначала сокрушили Царство Понтийское в Центральной Анатолии, представлявшее собой значительную силу на Ближнем Востоке, а также захватили Сирию. Прославленному римскому военачальнику Помпею не составило труда двинуться от Сирии дальше на юг, на покорение иудеев – этого странного народа, верующего только в одного Бога. После трех месяцев осады превосходящие силы римлян взяли Иерусалим: потери с иудейской стороны – двенадцать тысяч человек, среди римлян потерь почти не было.

Победитель Помпей, не теряя времени, отправился в величественный Храм, расположенный в сердце города, и даже вошел в священнейшие внутренние покои Храма – Святая Святых. В этих покоях когда-то хранился Ковчег Завета, где находились переданные Богом Моисею Десять заповедей – хранился, пока не был утрачен в одной из предыдущих войн. В это священное место дозволялось входить одному лишь иудейскому первосвященнику, и лишь раз в году – в праздник Йом-Кипур, смиренно, сняв обувь и совершив тщательное ритуальное очищение. Но вот свершилась одна из величайших встреч культур в истории. Язычник Помпей бесстрашно вошел в Святая Святых – и испытал одно из сильнейших в жизни потрясений: там не было бога! Будучи язычником, Помпей представлял себе бога лишь в образе идола. Но Бог иудеев, к большому его изумлению, оказался невидим и не изобразим.

К чести Помпея, посещением Храма он вовсе не стремился оскорбить иудеев. Он позаботился о том, чтобы храмовые сокровища, в том числе золотой престол, золотой семисвечник и благовония, остались нетронутыми. Иудейский историк I века Иосиф Флавий, ключевой наш источник по этой эпохе, одобрительно отмечает это в своей книге «Иудейские древности». «Помпей, в силу своего благочестия, ничего этого не тронул, – пишет он, – как того и следовало ожидать от его добродетели»[18].

Однако в глазах других иудеев Помпей все же осквернил Храм, ступив своими грязными сандалиями на святую почву. Да и само то, что богоизбранный народ вынужден был подчиниться языческой империи, стало для них оскорблением. Памятно было иудеям столкновение с язычниками столетней давности, когда Империя Селевкидов, подчинив себе их страну, «запретила» иудейскую религию и богохульно установила в Храме идол Зевса. А теперь пришли еще более могущественные римляне, чтобы править иудеями, взимать с них дань, навязывать им свою грешную, гедонистическую, соблазнительную культуру.

Угнетенные

Скоро римляне перешли к самому простому способу имперского правления: посадили на трон царька – точнее, тирана-коллаборанта – вошедшего в историю под именем Ирода Великого. «Велик» он был своими гигантскими строительными проектами, в том числе тем, что перестроил Храм; но вместе с тем он был жестоким деспотом. Ирод казнил несколько членов собственной семьи, а также множество раввинов, и обложил народ непосильными налогами. В глазах многих иудеев он был вырожденцем, продавшимся ненавистным римлянам. (Евангелие от Матфея рассказывает нам также, что Ирод предпринял зверское избиение невинных детей, рассчитывая убить младенца Иисуса, в котором видел будущую угрозу своей власти; однако других исторических свидетельств об этом ужасном событии нет.)

Множество других народов в Европе и в Средиземноморье уже подчинились римской власти. Но с иудеями все было по-другому. Их бескомпромиссное единобожие не могло удовлетвориться относительной религиозной свободой, предлагаемой Римом – основанной на предположении, что все «боги», в том числе и сам император, равно достойны поклонения. Более того, сама вера иудеев в то, что они – избранный народ Божий, мешала им подчиниться правлению язычников. Вот почему в большинстве своем иудеи отвергали римскую власть, а некоторые и пытались от нее избавиться путем восстаний и мятежей. Последний из них, в 135 году н. э., окончился плачевно: Рим превратил Иерусалим в языческий город под названием Элия Капитолина и изгнал оттуда иудеев, начав таким образом многовековую историю Изгнания.

Однако на протяжении тех столетий, что провели иудеи под римской властью, реакции их на эту власть были различны. Как и в большинстве подобных колониальных эпизодов мировой истории, нашлись среди покоренного народа те, кто решил принять эту политическую реальность и с ней смириться. Другие презирали чужеземное правление, но искали убежища в духовной сфере. Наконец, третьи сопротивлялись оккупации – и такими методами, которые любое современное правительство, пожалуй, назвало бы мятежом или даже террором.

О разнообразии позиций иудеев по отношению к римской власти мы знаем, опять же, благодаря историку Иосифу. В своих хрониках он перечисляет три основные партии. Первая состояла из саддукеев: аристократов, светских людей, которые руководили совершением храмовых обрядов и сотрудничали с римлянами, чтобы сохранить богатство и власть. Вторую составляли фарисеи, почитатели Торы: они не одобряли римскую власть и сосредотачивались на законничестве – стремлении скрупулезно исполнять все, даже самые мелкие указания иудейского закона. Третью партию составляли мистики ессеи, которые уходили от мира, чтобы жить жизнью аскетов, в бедности и благочестии, в изолированных общинах: одна из таких общин, возможно, оставила нам знаменитые Свитки Мертвого моря, случайно обнаруженные в Кумранских пещерах в Иудейской пустыне в 1947 году.

Четвертая иудейская партия возникла после 6 года н. э., когда римляне уничтожили разделенные остатки Иродова царства и ввели в Иудее прямое римское правление. Среди фарисеев обнаружилась более радикальная и националистическая фракция, которая прямо отвергала иноземное правление, «единственным руководителем и владыкой своим считая Господа Бога»[19]. Эти люди, называемые зилотами, стали самой радикальной фракцией иудеев I века. Было у них даже террористическое крыло – так называемые сикарии, или «кинжальщики», которые убивали как римских чиновников, так и иудейских «отступников», осмелившихся с ними сотрудничать.

Возможно, различия между иудеями были еще более сложными, чем рассказывают нам Иосиф и Новый Завет. Например, некоторые ученые сейчас полагают, что ни у саддукеев, ни у фарисеев не было единого отношения к Риму: как среди саддукеев, так и среди фарисеев были и коллаборационисты, и оппозиция. Схожим образом, и фарисеи, противостоявшие Иисусу и его проповеди, возможно, не представляли всю свою партию, как может показаться по прочтении канонических евангелий[20]. Неудивительно, что даже книга Деяния Апостолов говорит о «некоторых из фарисейской ереси уверовавших»[21].

В ожидании

У иудеев, отвергавших римскую власть, было не только недовольство, но и надежда. Богоизбранный народ и прежде подвергался преследованиям, но Бог не оставлял его в беде. Он послал Моисея освободить евреев от жестокого владычества фараона; он восставил Давида, чтобы укрепить царство Израильское перед лицом врагов-язычников. И теперь, как верили многие иудеи, Бог поможет им, послав спасителя из рода Давидова – так называемого Мессию.

Слово это буквально означает «помазанный»; в Древнем Израиле царей и храмовых первосвященников благословляли, помазывая им головы священным маслом. Иудейское писание не предсказывает прихода Мессии прямо, но в нем содержится несколько имплицитных указаний на это, и среди иудеев I века вера в Мессию была широко распространена. Согласно этой вере в самый темный для иудеев час явится Мессия, сын Давидов: он объединит иудеев, спасет их от рабства у иноземцев, построит им мощное и славное царство. С его приходом начнется эпоха мира и справедливости.

Неудивительно, что в период римского владычества над Иудеей появилось несколько претендентов на роль Мессии. Первым из них стал Иуда Галилеянин, основатель движения зилотов, в 6 году н. э. возглавивший вооруженное восстание против Рима. Он провозгласил «государство, которое одного лишь Бога признает своим царем и правителем», – то есть, говоря языком современной политологии, – совершенную теократию[22]. Но римляне без труда подавили восстание, и Иуда погиб. Около четырех десятков лет спустя два его сына, Иаков и Симон, были распяты римскими властями также за подрывную деятельность. Внук Иуды Менахем продолжил сопротивление как вождь сикариев и в 66 году н. э., объявив себя Мессией, двинулся в поход на Рим – но был убит другим вождем зилотов во внутрипартийной распре. Еще один вождь мятежников, Симон из Переи, разграбивший дворец Ирода в Иерихоне, был схвачен римлянами и обезглавлен в 4 году до н. э. Его современник Афронг, пастух, как и царь Давид, также возглавил нападение на римскую и Иродову армии – и опять безуспешно. В первой иудейско-римской войне 66–73 годов н. э. был свой претендент на мессианство по имени Симон бар Гиора, или Симон, сын Гиоры: он был побежден, привезен в Рим и сброшен со скалы близ храма Юпитера. Наконец, самого знаменитого иудейского мятежника, Симона бар Кохбу, возглавившего в 132 году н. э. последний антиримский мятеж и создавшего независимое государство, просуществовавшее три года, соратники также прославляли как Мессию.

В таком-то неспокойном мире родился Иисус из Назарета. И его последователи прославляли как Мессию – или, позднее, как Христа, что означает то же самое по-гречески. Более того, в конце концов Иисуса распяли – казнь, предназначенная Римом для мятежников. Эти два простых факта приводят некоторых исследователей исторического Иисуса к предположению, что он был всего лишь еще одним бунтовщиком против римских властей, как и прочие, потерпевшим поражение. Иисус из Назарета для них – еще один Иуда Галилеянин или Симон бар Кохба, стремившийся стать «царем иудейским» путем вооруженного восстания против угнетателей иудейского народа.

Однако меня такой взгляд не убеждает, да и исламская традиция говорит об Иисусе совсем другое[23]. Прежде всего, если предположить, что Иисус был лишь вооруженным иудейским мятежником, например зилотом, – перед нами встает серьезнейший вопрос: почему последователи Иисуса сохранились как религиозная традиция и со временем создали крупнейшую мировую религию? Почему миллионы верующих в церквах по всему миру молятся сегодня не во имя Иуды Галилеянина или Симона бар Кохбы, а во имя Иисуса из Назарета?

Новый Завет, основной наш источник, подробно рассказывающий о том, кем был Иисус, дает нам ответ на этот ключевой вопрос. Даже если миссия Иисуса включала политическое противостояние Риму, даже если, как полагают некоторые, авторы евангелий затушевывали эту сторону его деятельности, чтобы представить себя покорными и безобидными в глазах римских властей, – эта политическая позиция не была главной в мировоззрении и деятельности Назарянина. Все четыре новозаветных евангелия – а также предшествовавшее им евангелие «речений», которое мы рассмотрим позже – ясно указывают, что Иисус живо интересовался предметом, не имеющим прямого отношения к политике: оживлением и преображением веры своего народа. Те же источники говорят нам, что он был чудотворцем, исцелял больных, воскрешал мертвых, превращал воду в вино. Хотя наши современные умы, быть может, склонны понимать эти рассказы о чудесах не в буквальном смысле, из них все же следует: современники Иисуса видели в нем нечто большее, чем просто вооруженного бунтовщика. Именно благодаря мощи своего учения и необычности своих деяний Иисус и «произвел на учеников неизгладимое впечатление», «отзвуки которого проходят через всю историю христианства»[24].

Иными словами, даже если миссия Иисуса и включала политическую составляющую, в целом она была выраженно проповеднической и даже чудотворной. Стоит отметить: представление о таком духовном Мессии, который будет побеждать врагов Израиля «словом уст своих», уже существовало у иудеев, как видим мы в «Псалмах Соломоновых», не-библейском иудейском тексте, датируемом I веком до н. э. Здесь «Господа Мессию» называют «Сыном Давидовым», который спасет иудеев от ярма язычников без войны, ибо будет «мощен духом святым» и укреплен «мудростью и разумением». Этот Мессия прежде всего возродит благочестие самих иудеев, поскольку римская оккупация – не что иное, как наказание за неправедность правителей и народа Израиля. Он будет «верно и праведно пасти стадо Господне», следя за тем, чтобы «не было среди них высокомерия»[25].

Однако есть у этого духовного Мессии черта, резко контрастирующая с позднейшими христианскими писаниями, которые мы скоро рассмотрим подробнее: да, он «безгрешен и могуществен», как отмечают и христиане, изучающие Новый Завет, однако он «человек, а не сверхъестественное существо, исполнитель воли Божьей, но не Бог»[26].

Кто написал «Псалмы Соломоновы», и кто их читал? На этот вопрос у ученых нет единого ответа: одни приписывают «Псалмы» законникам-фарисеям, другие – мистикам-ессеям[27]. Более того, некоторые ученые делают смелый логический скачок и утверждают: поскольку Иисус, по их мнению, вполне отвечал ожиданиям этих общин – ожиданиям духовного и эсхатологического Мессии, – должно быть, из этих общин он и вышел[28]. Э.Н. Уилсон, британский писатель, бывший христианин, ставший скептиком, в своей отлично написанной биографии Иисуса 1992 года мудро отвергает подобные соблазнительные упрощения. «В последние сто лет, – пишет он, – у нас не было недостатка в книгах, желающих доказать, что Иисус непременно принадлежал к какой-либо из известных нам партий, сект или группировок того времени». И далее добавляет:

Мы уже читали об Иисусе-революционере, Иисусе-зилоте, Иисусе-ессее, Иисусе-стороннике фарисеев. Все эти идеи страдают одним пороком – простотой. Они «объясняют» Иисуса, хотя евангелия ясно свидетельствуют о том, что современники его «объяснить» не могли – потому и обвиняли в том, что он безумствует или одержим дьяволом[29].

В самом деле, должна быть причина, по которой Путь Иисуса – как называли его учение древнейшие его последователи – пережил и заслонил собой все прочие партии и движения его времени; и едва ли это чистое везение. Скорее всего, хотя этот Путь имел собственное место и цели в драме иудеев I столетия, он нес в себе и весть, выходящую далеко за пределы его исторического контекста, внятную и глубоко волнующую для человечества всех стран и эпох.

Чтобы понять, в чем состояла эта весть, нам необходимо серьезно прочесть все, что говорит об Иисусе Новый Завет, или евангелия. Мы не обязаны принимать на веру все, что там сказано – но ко всему этому должны отнестись всерьез.

Читая евангелия

Начиная читать Новый Завет, первым мы открываем Евангелие от Матфея. А оно начинается с долгого родословия «Иисуса, сына Давидова, сына Авраамова». Здесь подчеркивается связь Иисуса с Давидом, и причина очевидна: ожидалось, что потомком царя Давида будет Мессия.

Однако царь Давид родился в Вифлееме, городе всего в нескольких милях к югу от Иерусалима. Иисус же происходил из Назарета – деревушки, затерянной в холмах, в сельскохозяйственном районе Галилее, приблизительно за 90 миль к северу от Иерусалима. Не нарушало ли это связь с Давидом? Возможно. Так, четвертое новозаветное евангелие, от Иоанна, сообщает нам: мессианские притязания Иисуса высмеивали именно потому, что он был родом не из Вифлеема. По евангельскому рассказу, Филипп, только что ставший учеником Иисуса, старался убедить другого, Нафанаила, говоря ему: «Мы нашли того, о ком писали Моисей в законе и пророки». А Нафанаил скептически отвечал: «Из Назарета может ли быть что доброе?»[30]

Неудивительно, что два из четырех евангелий, от Матфея и от Луки, предлагают для этой проблемы свое решение: они рассказывают, что, хотя Иисус и происходил из Назарета, на самом деле он родился в Вифлееме. Однако истории их сильно отличаются друг от друга, и их трудно примирить[31]. Более того, то, что рассказывает Лука, само по себе невероятно.

И вот почему. Объяснение, почему Иисус родился в Вифлееме, у Луки связано с римской переписью и вынужденным путешествием. «В те дни вышло от Кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле, – объясняет Лука, – и пошли все записываться, каждый в свой город»[32]. Далее Лука рассказывает, что семья Иисуса, с беременной Марией, отправилась в Вифлеем только для того, чтобы зарегистрироваться по месту рождения. Далее, «на случай, если читатели не поймут, к чему это», по справедливому замечанию Резы Аслан, Лука поясняет нам, почему так важна связь Иисуса с Вифлеемом, городом Давида: Иисус «был из дома и рода Давидова»[33].

Однако исторические факты несколько сложнее религиозной истины. Из римских источников мы знаем, что в 6 году до н. э. действительно проводилась перепись. Однако проходила она не «по всему миру», а лишь в подвластной Риму Иудее – на территории, включавшей Иерусалим и Вифлеем, но не Галилею, где располагался Назарет. Далее, в римских источниках мы не встречаем ни слова о том, что для регистрации людям необходимо было возвращаться в место своего рождения: перепись производилась ради налогообложения, для нее важно было, где живут люди сейчас. И в-третьих, просто невозможно поверить, что сотни тысяч людей снялись с места вместе с семьями и отправились из одних городов в другие, чтобы ждать там, пока какой-нибудь римский чиновник их зарегистрирует. Такое немыслимо даже в современном высокоорганизованном и мобильном мире. Вот почему рассказ Луки о том, как Иисус во чреве матери путешествовал из Назарета в Вифлеем, чтобы там родиться, большинство историков считает мифическим – если вообще не «вымышленным»[34].

Говоря более практически, значит ли это, что Лука – или автор, которого мы знаем как Луку, – нам лжет? Не обязательно. Быть может, он просто видит и интерпретирует факты глазами веры. Для людей древности факты и вера, так же, как история и пророчество, не были, как у нас в современности, четко разделены. Автор Евангелия от Луки – по некоторым сведениям, спутник апостола Павла, с которым мы познакомимся далее – писал свое евангелие через восемьдесят или девяносто лет после рождения Иисуса. Оглядываясь назад, он, вполне возможно, истолковывал исторические факты в соответствии со своей нерушимой верой. Как Мессия Иисус должен был родиться в Вифлееме, однако происходил из Назарета. Но подождите – ведь как раз около времени его рождения Рим проводил крупную перепись! Очевидно, так осуществился замысел Господень – еще нерожденный Мессия прибыл туда, где должен был родиться.

Читая евангелия, необходимо помнить о такого рода влиянии веры на повествования авторов. (Впрочем, то же самое следует помнить, изучая и другие предания – например, хадисы или речения, приписываемые пророку Мухаммаду.) Тогда мы сможем многому научиться из евангелий и в то же время избежим взгляда на историю через субъективные очки их своеобычного богословия.

Назарянин

Где бы ни родился Иисус – матерью его стала Мария, иудейская женщина из Галилеи, имя которой на родном ее языке звучало как Мариам, или Марьям. Иисус был первым сыном Марии и зачат был чудесным образом – девственно, как рассказывают нам и евангелия, и Коран (к Корану мы перейдем позже). Однако Мария забеременела, будучи уже обрученной с человеком по имени Иосиф, за которого позже и вышла замуж. После Иисуса у этой пары, по-видимому, было еще четверо сыновей. Старшим из них стал Иаков, с которым мы уже встречались во Введении и к которому вернемся позже. Других звали Иосиф, Иуда и Симон. Евангелия упоминают и дочерей этой семьи, однако не называют их имен. Увы, в то время, когда и на протяжении большей части истории человечества, считалось, что мужчины более, чем женщины, заслуживают почитания и запоминания их имен.

О братьях и сестрах Иисуса и вообще о жизни этой семьи мы знаем очень мало, прежде всего потому, что евангелия не проявляют к этому никакого интереса. В католическом христианстве существует даже традиция – которую разделяют и некоторые православные, и протестантские церкви – считать братьев и сестер Иисуса его «двоюродными братьями и сестрами». Однако эта натянутая интерпретация связана с верой в «приснодевственность Марии» – позднейшее христианское учение, не имеющее под собой ясного основания в евангелиях[35].

Очень мало рассказывают нам евангелия и о детстве Иисуса. По-настоящему знакомимся мы с Иисусом лишь тогда, когда он, в возрасте около тридцати лет, покидает Назарет и отправляется на реку Иордан, чтобы принять крещение от другого известного проповедника того времени, Иоанна Крестителя. Затем, проведя сорок дней в Иудейской пустыне, где отвергает искушения дьявола, Иисус начинает свою публичную деятельность, которая продолжается два или три года. В это время Иисус посещает разные города и проповедует перед разной аудиторией. Основную мысль его проповеди Евангелие от Матфея суммирует для нас так: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное»[36]. Иными словами, наконец наступает то славное время, которого ждали иудеи. И теперь им необходимо осознать свои грехи, умягчить сердца и воссоединиться со своим Богом.

Помимо призыва к благочестию и покаянию, Иисус творит чудеса. Одним прикосновением руки он исцеляет бесноватых, эпилептиков и паралитиков. Слепым помогает прозреть, хромым – снова ходить. Обращает воду в вино, кормит тысячи людей пятью хлебами и двумя рыбами. Даже возвращает к жизни умерших. Неважно, насколько буквально мы сейчас понимаем эти истории – достаточно того, что во времена Иисуса некоторые люди буквально были всему этому свидетелями, или, по крайней мере, в это верили.

Некоторые свои чудеса Иисус сопровождает многозначительными напоминаниями. Например, исцелив слепого, он говорит: «Иди, вера твоя спасла тебя»[37]. Или, исцелив женщину, двадцать лет страдавшую кровотечением: «Дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя»[38]. Стоит задуматься о том, о какой «вере» идет речь. Это никак не католичество, лютеранство или, к примеру, южный баптизм – таких категорий в то время не существовало. Это не вера в Никейский символ или в какое-либо иное христианское учение – ведь в то время еще не было ни сформулированных учений, ни самого христианства. И для Иисуса, и для его народа существовала лишь одна истинная вера – вера отца их Авраама, та, которую мы сейчас знаем под именем иудаизма. Иисус был пророком внутри иудейской традиции, а не вне ее.

Схожим образом и другие иудейские пророки, являвшиеся раньше – Амос, Иеремия, Осия или Илия, – в такие же времена кризисов предупреждали людей об избытке греховности и о неполноценности их веры. Неудивительно, что, как мы читаем в евангелиях, люди, слушавшие Иисуса, видели в нем «Илию, Иеремию… или одного из пророков»[39]. Стоит отметить, что эти прежние иудейские пророки также совершали поразительные чудеса – Моисей разделил море, а Илия даже воскресил умершего. Если подытожить основную мысль всех этих пророков в трех словах, она будет звучать так: «Будьте лучшими иудеями»[40]. Иисус, в ходе всей своей деятельности проповедовавший только собратьям-иудеям и никому больше, говорил то же самое: будьте более богобоязненными, более верными, более добродетельными иудеями.

Думал ли Иисус, что вводит новую религию, пути которой разойдутся с иудаизмом? Простое чтение евангелий, особенно первых трех, синоптических (так называются евангелия от Матфея, Марка и Луки, поскольку в их содержании и лексике много общего), не создает такого впечатления. Напротив: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков, – говорит нам Иисус, – не нарушить Я пришел, но исполнить»[41].

В одной из самых содержательных работ на эту тему «Маргинальный иудей: переосмысление исторического Иисуса» американский католический священник и библеист Джон П. Мейер подчеркивает эту принадлежность Иисуса к иудаизму, на которую часто не обращают внимания. «Исторический Иисус – это Иисус галахический», – прямо говорит он, имея в виду Галаху, корпус иудейских законов, исходящий из Торы и устной традиции. И далее добавляет:

Многие американские книги об историческом Иисусе можно сразу отбросить: представление об иудаизме I века и в особенности об иудейском Законе там либо попросту отсутствует, либо настолько переврано, что портрет иудея Иисуса оказывается искажен с самого начала. Странно, что американской науке потребовалось столько времени для уяснения простой истины: либо мы принимаем иудейский Закон всерьез – либо нам просто нет смысла искать исторического Иисуса[42].

Однако достаточно ли одного понимания иудейского закона и того, что Иисус хранил ему верность, для понимания самого Иисуса? Если бы это было единственное, что можно сказать о нем, не считая чудес, Иисус был бы просто фарисеем-чудотворцем. Но евангелия показывают нам, что он серьезно критиковал фарисеев, и именно в вопросах закона. Из евангелий мы видим, что Иисус верен Закону, однако явно склонен истолковывать его по-новому.

Реформатор

Я уже писал во Введении, как в первый раз читая Новый Завет, был поражен его страстью и искренностью. Особенно поразило меня отношение Иисуса к фарисеям; хотя современные ученые и полагают, что Иисус метил не во всех фарисеев, негативное изображение которых в христианской традиции – скорее карикатура, а в определенную их группу, использовавшую свой авторитет для эксплуатации народных масс[43]. Этих самодовольных благочестивцев Иисус обвинял в том, что они заняты соблюдением Галахи во всех ее мельчайших подробностях, но пренебрегают этическими учениями, связанными с духом. Звучит очень похоже на то, что можно наблюдать и сейчас среди некоторых мусульман: гордые своим благочестием, они упрекают собратьев-верующих в несоблюдении мельчайших деталей Шариата, или исламского закона, но этическими учениями, связанными с духом, пренебрегают.

Например, все, что говорит Иисус в отрывке, приведенном ниже, для меня звучит очень современно и живо напоминает мне об исламских законниках:

Но горе вам, фарисеям, что даете десятину с мяты, руты и всяких овощей, и не радите о суде и любви Божией: сие надлежало делать, и того не оставлять. Горе вам, фарисеям, что любите председания в синагогах и приветствия в народных собраниях. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что вы – как гробы скрытые, над которыми люди ходят и не знают того. На это некто из законников сказал Ему: Учитель! говоря это, Ты и нас обижаешь. Но Он сказал: и вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них.[44]

Такая критика не означала, что Иисус призывал собратьев-иудеев вовсе отказаться от Закона. Отметим, что в приведенном выше отрывке, говоря о десятине, он добавляет: «Сие надлежало делать». Иисус не противостоит соблюдению Закона: его возмущает, когда соблюдение Закона лишается своего духовного значения и, хуже того, превращается в причину самодовольства и гордыни. «Говоря, что не нарушает Закон, – верно замечает «Иудейская энциклопедия», – Иисус поощрял своих последователей обращать больше внимания на намерения и мотивы, с которыми нечто совершается, чем на само действие»[45].

Была ли эта мысль для иудаизма совершенно новой? Едва ли. Но, возможно, Иисус подчеркивал ее более, чем какой-либо другой иудейский равви (учитель – слово, которое часто встречается в евангелиях), до степени призыва к «революции в духовной жизни»[46]. Возможно, именно поэтому, хотя учение его укоренено в иудаизме, предложенное им духовное видение преодолело границы религий и начало вдохновлять также и «боящихся Бога», то есть монотеистов из язычников. Более того, сам Иисус, возможно, понимал, что его учение выйдет за границы иудаизма, так что поощрял своих учеников с любовью относиться к не-иудеям – например, к самарянам, которых иудеи презирали[47].

Ф.Э. Питерс, видный историк религий, также полагает, что Иисус начал духовную революцию, ведущую к «более индивидуальной, внутренней, руководимой совестью морали». Это означает, что «Иисус опирался на Тору, однако развернул над ней крылья духа»[48]. Но после смерти Иисуса этот нюанс оказался потерян в неудержимом движении к другой крайности:

Это мягкое и умеренное выражение; однако, «воспарив над» чем-либо, очень легко от этого вовсе «улететь», то есть превзойти. Трудно сказать, считал ли Иисус, что отношения его и его последователей с Богом превосходят Тору; однако менее чем в течение жизни одного поколения некоторые его последователи, и самый известный из них – Павел, пытаясь передать учения Иисуса не-иудеям (для которых эти учения были связаны с Торой, но от нее отличались), принуждены были заключить, что да, превосходят[49].

На самом деле при передаче учений Иисуса не-иудеям были утеряны и некоторые другие ключевые нюансы, а также возникли новые смыслы и понятия. Вот как специфически иудейское учение – реформаторское, даже революционное, но все же иудейское – стало основанием новой религии. И в этой религии новому истолкованию подверглось не только учение Иисуса, но и он сам.

За кого люди почитают Меня?

Один из самых поразительных отрывков в Евангелии от Марка – древнейшем евангелии, по мнению большинства специалистов, – рассказывает о том, как Иисус спрашивает учеников, кем считают его люди. Вот этот текст:

И пошел Иисус с учениками Своими в селения Кесарии Филипповой. Дорогою Он спрашивал учеников Своих: за кого почитают Меня люди?

Они отвечали: за Иоанна Крестителя: другие же – за Илию; а иные – за одного из пророков.

Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня?

Петр сказал Ему в ответ: Ты Христос…

И запретил им, чтобы никому не говорили о Нем[50].

Прежде всего стоит отметить: люди, слышавшие Иисуса, считают его «одним из пророков» – интерпретация очень иудейская. Второе, что важно отметить – прозрение Петра: Иисус – «Христос» (Мессия, должен был сказать Петр на своем родном языке). И третье: Иисус приказывает Петру и прочим молчать об этом прозрении, поскольку говорить об этом вслух опасно.

И в самом деле это было опасно. Мы уже видели, что в Иудее I века назвать себя Мессией – долгожданным Царем Иудейским – означало важные политические следствия, способные вовлечь человека в серьезную беду. Каким бы «духовным» ни было это притязание на царство, римские власти все равно могли расценить его как выражение мятежа. Более того, среди иудеев имелись лицемерные dunatoi, то есть представители правящих элит, способные выдать претендента на звание Мессии римлянам, говоря при этом: «Нет у нас царя, кроме кесаря!»[51]

Однако, помимо этих очевидных политических рисков, что же означало быть Мессией? Что именно думал Петр об Иисусе, когда сказал: «Ты – тот, кого мы ждали»? И Петр, и все прочие ученики были иудеями в полном смысле слова, жили в иудейской культуре и, значит, должны были мыслить в иудейских терминах. Так что и Мессию они должны были понимать в иудейском смысле – как долгожданного искупителя Израиля. Безусловно, между разными иудейскими группировками были различия в точном понимании слова «Мессия», однако никто из них не считал Мессию божественным существом. Говоря словами покойного Гезы Вермеша, одного из виднейших исследователей исторического Иисуса:

Если бы две тысячи лет назад на улицах Палестины был проведен опрос о значении слова «Мессия» – мы услышали бы, как люди экают и мекают что-то о величайшем иудейском царе, который победит римлян. Более религиозные умы добавили бы к этому, что Мессия будет свят и праведен, что покорит все народы Израилю и Богу. В более периферийных кругах, таких, как секта Мертвого моря, люди ожидали нескольких мессий – царственного, священнического и, возможно, пророческого[52].

Никто из этих иудеев, однако, не считал Мессию божественным существом – Богом или Сыном Божьим, как христианство начало впоследствии определять Христа. Ибо, как подчеркивает базовый источник по иудаизму: «Идея невинного божественного или полубожественного существа, приносящего себя в жертву, чтобы спасти нас от последствий наших грехов, – чисто христианское представление, не имеющее никаких оснований в иудейской мысли»[53]. Неудивительно, что, когда Иисус триумфально въехал в Иерусалим, спустившись с горы Масличной и восседая на осле, исполняя тем самым древнее иудейское пророчество о Мессии, ученики его с радостью говорили: «Благословен Царь, грядущий во имя Господне!»[54] Иными словами, Царь иудеев не был Господом. Он был тем, кто пришел во имя Господне.

Конец

Триумфальный въезд Иисуса в Иерусалим, возможно состоявшийся 6 апреля 32 года н. э., стал для него и началом конца. Одни в городе приветствовали его, восклицая: «Благословенно грядущее царство отца нашего Давида!»[55] Но другие вовсе не радовались явлению этого странного Мессии, который осуждал весь иудейский истеблишмент, устроил беспорядки в Храме, выгнав оттуда торговцев и менял, а возможно, тревожил и римские власти, поскольку по городу распространялись слухи, что он в самом деле грядущий Царь Иудейский.

Поэтому очень скоро Иисус был схвачен, осужден и приговорен к смерти. О ходе событий в эти последние дни жизни Иисуса подробно рассказывают все четыре евангелия, хотя в этих рассказах есть некоторые серьезные противоречия. Для нашего исследования, однако, любопытнее всего узнать, за какое же «преступление» осудили Иисуса. Синоптические евангелия рассказывают нам, что после ареста в Гефсиманском саду Иисус предстал фактически перед двумя судами: сначала – перед советом иудейских старейшин, так называемым синедрионом, затем – перед римским губернатором Понтием Пилатом. Те же евангелия говорят, что синедрион признал Иисуса виновным в «богохульстве», а Пилат просто пошел на поводу у требования иудеев: «Распни его!»

Однако возникает вопрос, как именно Иисуса осудили за «богохульство» в иудейском суде. Так, Евангелие от Марка вначале говорит нам: «Искали свидетельства на Иисуса, чтобы предать его смерти, и не находили». Далее он рассказывает:

Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного?

Иисус сказал: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей?

Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти.[56]

Однако в этом отрывке есть нечто странное, и именно в признании себя Христом – Мессией, говоря по-иудейски. Такую саморепрезентацию синедрион мог счесть опасной, чересчур самонадеянной, даже безумной – но не богохульной. Иудеи в самом деле ожидали Мессию, и заявление некоего человека, что он и есть тот самый Мессия, можно было воспринять как самонадеянность, но не как оскорбление Бога.

А что насчет «Сына Благословенного» – термина, который мы встречаем в приведенном отрывке из Марка в качестве определения Мессии? Что ж, если именно так первосвященник определял, что значит быть Мессией, то, опять-таки, притязание на этот титул не могло быть еретическим. Или наоборот: если слова «Сын Благословенного» для иудеев звучали как ересь, то первосвященник поставил бы вопрос совсем по-другому: «Ты ли Христос, и неужели ты в самом деле осмеливаешься называть себя «сыном» Благословенного?»

Странно и то, что синедрион не приговорил Иисуса к наказанию, предписанному Торой для богохульников: «И хулитель имени Господня должен умереть; камнями побьет его все общество»[57]. Быть может, римская власть лишила первосвященников права выносить такие наказания? Но нет, из того же Нового Завета мы знаем, что это совсем не так: всего через несколько лет после распятия Иисуса Стефан, прославленный как первый христианский мученик, все тем же синедрионом был приговорен к смертной казни за богохульство и казнен именно через побиение камнями[58].

Конечно, все это не означает, что у синедриона или, по крайней мере у некоторых его членов, не было причин желать избавиться от Иисуса – смелого реформатора, который подвергал сомнению их статус-кво и выступал против их интересов[59]. Однако трудно понять, за какое же нарушение иудейского закона они приговорили Иисуса к смерти. Не удивительно, что приговор в конечном счете исходил не от синедриона, а от Пилата. Иисус не был, по иудейскому обычаю, побит камнями; его, по римскому обычаю, распяли. Быть может, само по себе это еще не доказательство, что он был всего лишь мятежником против Рима. Но, возможно, это доказывает, что он не хулил иудейского Бога.

Евангелия рассказывают нам также, что через три дня после распятия Иисус воскрес из мертвых, явился некоторым своим ученикам, а затем вознесся на небеса. Верить этим сверхъестественным рассказам или нет – разумеется, вопрос веры. Для историка и беспристрастного наблюдателя, быть может, более примечателен единственный не-христианский источник, в котором упоминается Иисус – иудейский историк Иосиф, с которым мы уже встречались. В его книге «Иудейские древности», книга 18, глава 3, есть абзац, посвященный Иисусу и его движению; в христианской традиции он получил известность как «Флавиево свидетельство». Впрочем, многие современные ученые полагают, что «свидетельство» это было отчасти «отредактировано» и расширено позднейшими переписчиками-христианами. Но в 1970-х годах в трудах одного сирийского христианского епископа X века была обнаружена более простая и сжатая версия данного свидетельства. В этом отрывке отсутствовали подозрительные «христианизирующие» элементы «Свидетельства»; сейчас он широко признан подлинным. Вот что пишет в нем Иосиф:

В это время был мудрый человек по имени Иисус. Его образ жизни был похвальным, и он славился своей добродетелью; и многие люди из числа иудеев и других народов стали его учениками. Пилат осудил его на распятие и смерть; однако те, которые стали его учениками, не отреклись от своего ученичества. Они рассказывали, будто он явился им на третий день после своего распятия и был живым. В соответствии с этим он-де и был Мессия, о котором пророки предвещали чудеса[60].

Так или иначе, ученики Иисуса не прекратили проповедовать его учение. Со временем к ним присоединялись все новые последователи, услышавшие Благую весть и решившие идти в духовное «Царство Небесное». Но вскоре между этими верующими наметился серьезный раскол по вопросу, кто они: преображенные иудеи – или сторонники совершенно новой религии. Первой точки зрения придерживались изначальные иудейские ученики Иисуса, второй – язычники, присоединившиеся к движению много позже. Однако, по поразительной иронии судьбы, последние стали первыми, а первые – последними.

Глава 2 «Ересь» иудео-христианства

Они хотят быть и иудеями, и христианами – в результате оказываются ни теми, ни другими.

Иероним, отец церкви IV века[61]

Смерть харизматического лидера – серьезный вызов для любого религиозного движения. После распятия Иисуса с этим вызовом пришлось столкнуться и его ученикам. Человека, который вдохновлял их, указывал им путь, предсказывал будущее, больше с ними нет. Что же им теперь делать? Быть может, миссия окончена? Пора вернуться к обычной жизни?

Очевидно, некоторые из ближайших учеников Иисуса так и думали: миссия окончена, а жизнь должна продолжаться. Мы знаем об этом, например, из последней главы Четвертого евангелия, от Иоанна, где говорится, что после распятия Иисуса один из виднейших его учеников, Петр, решил вернуться к себе домой, в Галилею, к своим рыбацким сетям. Узнаем мы, что к нему присоединились и другие, говоря: «Идем и мы с тобою»[62].

Однако движение Иисуса на этом не закончилось – иначе мы ничего бы о нем не знали. Последователи распятого Мессии продолжали свою миссию, для начала – создав прочную общину, посвятившую себя практике и распространению веры. Община эта известна в христианской традиции как «Иерусалимская церковь», хотя сам этот термин анахроничен – эта община оставалась иудейским движением, так что, возможно, логичнее было бы называть ее «синагогой»[63].

В центре движения стояли двенадцать ключевых учеников Иисуса, которых часто называли просто «Двенадцать». Другие члены общины именовались «верующими». Вместе они составляли группу, известную своим примерным благочестием. У них были общие трапезы, и даже общие средства и имущество. Немало времени они проводили в молитве, в Храме и в других местах, а также проповедуя Благую весть другим иудеям. Повсюду они видели чудеса Божьи, хотя другие и говорили насмехаясь, что, должно быть, они слишком много пьют вина. Вначале их было всего около ста двадцати человек. Однако находились и те, кто восхищался ими. Однажды три тысячи новых верующих присоединились к ним, приняв крещение во имя Иисуса.

Все это известно нам из текста под названием «Деяния Апостолов», новозаветной книги, идущей следом за евангелиями. Считается, что эту книгу также написал Лука, автор Третьего евангелия. Он был язычником и принял учение Иисуса благодаря Павлу, чьим спутником стал. Не напиши он эту книгу, мы знали бы о раннем христианстве намного меньше, чем сейчас.

Однако в работе Луки есть нечто странное. О движении после Иисуса он приводит множество подробностей, однако умалчивает о том, кто же встал во главе общины и уберег ее от распада. Да, Двенадцать были влиятельны; однако даже ключевые члены их круга, такие, как Петр, после казни Иисуса чувствовали себя потерянными. Кто-то должен был взять на себя руководство и указать им путь. Должен был стать лидером.

В сущности, Лука даже сообщает, что таким лидером стал Иаков, брат Иисуса. Но, странным образом, ничего не рассказывает ни о его жизни, ни о руководстве общиной, ни об учении. По сути, Иаков появляется в книге как бы по необходимости, постольку, поскольку о нем нельзя было умолчать, рассказывая о настоящем герое этой книги – Павле. Едва появившись в истории зарождающегося движения Христа, Павел столь безоговорочно занимает первое место на сцене, что Деяния Апостолов с тем же успехом можно было бы назвать, как предлагают некоторые, «Деяниями Павла»[64].

Однако Иаков должен был быть очень важной фигурой по двум причинам. Во-первых, после Иисуса он стал старейшим мужчиной в роду Мессии – а в этой культуре, как мы знаем из родословий Иисуса, которые приводятся у Матфея и у Луки, высоко ценилось кровное родство[65]. Во-вторых, как подтверждают, пусть и неохотно, Деяния Апостолов, Иаков был высочайшим авторитетом в вопросах вероучения[66]. «Если искать среди апостолов в первоначальной [христианской] иерархии «папу», – справедливо замечает современный исследователь, – это будет Иаков»[67].

Почему же образ Иакова и в Деяниях Апостолов и, по сути, во всей христианской традиции отступил на задний план?

Путь Иакова

Иаков, или по-еврейски Лаков, также известен в истории как Иаков Праведный. Кое-что мы знаем о нем от святого Егезиппа, христианского летописца II века, обращенного, что примечательно, из иудеев. «Иаков, брат Господа, преуспевал в управлении церковью совместно с апостолами», – сообщает нам Егезипп. Далее он объясняет, почему именно Иаков, а не кто-либо иной стал лидером христианского движения:

Брат Господень Иаков получил управление Церковью вместе с апостолами. Все – от времен Господа и доныне – называют его «Праведным»: имя Иакова носили ведь многие. Он был свят от чрева матери; не пил ни вина, ни пива, не вкушал мясной пищи; бритва не касалась его головы, он не умащался елеем и не ходил в баню. Ему одному было дозволено входить во Святая Святых; одежду носил он не шерстяную, а льняную. Он входил в храм один, и его находили стоящим на коленях и молящимся о прощении всего народа; колени его стали мозолистыми, словно у верблюда, потому что он всегда молился на коленях и просил прощения народу[68].

Как видно из этого описания, местом молитвы для Иакова был иудейский Храм с центром в Святая Святых, а не «церковь», сконцентрированная вокруг креста. Иаков и его последователи оставались набожными иудеями, исполнявшими закон Моисея. От других иудеев они отличались лишь тем, что признавали Иисуса долгожданным Мессией. Кстати, замечание, что Иаков «не ходил в баню», возможно, означает не то, что он пренебрегал гигиеной, а лишь то, что не посещал римские бани, пользовавшиеся дурной славой, – они считались местом разврата[69].

Мы больше узнаем об Иакове благодаря его посланию, которое некоторые ученые считают древнейшим текстом Нового Завета[70]. О том, действительно ли послание написано Иаковом или приписано ему последователями, идут споры, как и о многих других канонических новозаветных книгах. Тем не менее это послание немало сообщает нам о вере Иакова и возглавляемой им «Иерусалимской церкви»[71].

Начинается послание с самопредставления автора: «Иаков, раб Бога и Господа Иисуса Христа». Однако содержание его не соответствует догматам христианской веры, какой мы знаем ее сейчас – с ее представлениями о природе Иисуса, о распятии как искуплении для человечества, о воскресении как свидетельстве божественной природы Христа. Послание Иакова сосредоточено на вековой идее иудаизма: преданности Богу, непоколебимом и искреннем исполнении Его Закона. Неудивительно, что современному читателю-евангелику Послание Иакова напоминает, как неодобрительно замечает он, «отрывок из ветхозаветной Книги Притчей в новозаветных одеждах»[72]. Некоторые ученые полагают даже, что это чисто иудейский текст, в который какой-то хитроумный редактор вставил слова «Иисус Христос»[73].

В послании после вступительных слов Иисус упоминается всего однажды – когда автор напоминает собратьям-верующим о сути «веры Иисуса Христа нашего Господа»[74]:

Братия мои! имейте веру в Иисуса Христа нашего Господа славы, не взирая на лица. Ибо, если в собрание ваше войдет человек с золотым перстнем, в богатой одежде, войдет же и бедный в скудной одежде, и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: тебе хорошо сесть здесь, а бедному скажете: ты стань там, или садись здесь, у ног моих, – то не пересуживаете ли вы в себе и не становитесь ли судьями с худыми мыслями?[75]

Этот отрывок, вместе с другими в послании, звучит очень похоже на моральные поучения Иисуса в евангелиях, где он проповедует против надменности богатых, восхваляет бедных и униженных. Так что легко согласиться с тем, что Иаков проповедовал веру Иисуса – не обязательно совпадающую с верой в Иисуса.

Этот Путь, как называли его Иаков и его собратья-верующие, был открыт и определен Иисусом не как новая религия, а как обновление иудаизма. «Религиозные верования [Иакова] представляли собой, по сути, веру ортодоксального иудея I века, – пишет современный американский ученый-христианин, – весьма мало измененную, за исключением лишь признания того, что [Иисус] был Мессией»[76]. Но и для Иакова, и для его единомышленников из «Иерусалимской церкви» Мессия был не Богом во плоти, а лишь «последним великим иудейским пророком»[77].

Путь Павла

Если бы учение Иисуса дошло до нас только через Путь Иакова, быть может, христианства, каким мы его знаем, не существовало бы вовсе. Неудивительно, что известное нам христианство шло иным путем – Путем Павла.

Я уже упоминал о Павле; но теперь настало время по-настоящему с ним познакомиться. Родился он в Тарсе, прибрежном городе на юге нынешней Турции, и первоначально носил имя Савл. И из собственных его писании, и из писании его спутника и ученика Луки явствует, что Савл был римским гражданином и эллинизированным иудеем, но в то же время – сыном фарисея, воспитанным как фарисей. В молодости он был отправлен в Иерусалим учиться «у ног Гамалиила», одного из авторитетных раввинов того времени. Поначалу он противостоял движению Иисуса и даже принял активное участие в побиении камнями Стефана, известного как первый христианский мученик.

Однако через несколько лет после распятия Иисуса, где-то между 33 и 36 годами н. э., с Савлом произошел драматический переворот. Он шел из Иерусалима в Дамаск, по легенде, для того, чтобы схватить там последователей Иисуса. Но путешествие это оборвалось, когда Савл увидел ослепительный свет с небес, повергший его наземь. Затем глас с небес воззвал к нему и сказал: «Савл, Савл, что ты гонишь Меня?»

«Кто ты, Господи?» – спросил Савл. «Я – Иисус, которого ты гонишь, – ответил голос. – Встань и иди в город: и сказано будет тебе, что тебе надобно делать».

Этот случай, о котором мы узнаем и из Деяний, и из собственных его посланий, изменил не только жизнь Савла, но и всю мировую историю. В следующие три десятка лет, под новым именем Павел, преданный новообращенный неустанно трудился, распространяя Благую весть Иисуса по всему грекоримскому миру, основывая новые церкви, составляя ключевые тексты новой веры. Тринадцать из двадцати семи книг Нового Завета – это послания, написанные Павлом или, по крайней мере, ему приписанные. Четыре канонических евангелия тоже носят на себе его следы: один из евангелистов, Лука – его протеже, а Четвертое евангелие принимает его богословие и возносит его на более высокий уровень. Вот почему некоторые историки, изучающие раннее христианство, пришли к выводу, что истинным основателем этой религии следует считать Павла. Его называют даже «первым христианином»[78].

Однако в этом самом влиятельном из апостолов Иисуса все же есть нечто смущающее ум: ведь он никогда не видел Иисуса своими глазами и не слышал своими ушами. Он не был одним из Двенадцати, следовавшими за Иисусом в его служении. Даже не был членом «Иерусалимской церкви», возглавляемой Иаковом и другими, знавшими Иисуса лично.

Не создавало ли это проблем, когда Павел называл себя апостолом? Очень может быть. Ведь в Книге Деяний мы читаем: когда, после предательства и смерти Иуды Искариота, изначальные апостолы решили выбрать нового члена Двенадцати ему на замену, Петр сказал: «Надобно, чтобы [был избран] один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас»[79].

Однако Павел верил, что такое «естественное» знакомство с Иисусом ему вовсе не требуется. У него ведь было знакомство намного более значимое – сверхъестественное. «Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое, – пишет он в Послании к Галатам, – ибо и я принял его и научился не от человека, но через откровение Иисуса Христа»[80].

Ведомый таким мощным убеждением, Павел развил собственное богословие, отличное от богословия «Иерусалимской церкви» под руководством Иакова. После своего чудесного обращения на пути в Дамаск он провел три года в «Аравии» – не совсем понятно, где именно, возможно, на территории современной Иордании[81]. Здесь начала оформляться его христианская вера – совершенно самостоятельно, ибо он решил «не советоваться с плотью и кровью»[82]. Только после этого Павел на две недели посетил Иерусалим, встречался там с Петром, а также, коротко – с Иаковом. Павел пишет, что эти изначальные последователи Иисуса сперва отнеслись к нему с подозрением, но затем убедились в его вере и «прославляли за меня Бога». Также он уверяет своих читателей: «В том, что пишу к вам, пред Богом, не лгу»[83].

Затем, в следующие десятилетия, Павел совершил свои легендарные путешествия – в Малую Азию, в Грецию и, наконец, в Рим, везде насаждая корни языко-христианства, единственного христианства, известного нам сегодня. Дважды он возвращался в Иерусалим, снова встречался с Иаковом и другими апостолами, и по любопытной причине: его проповедь язычникам вызывала у его собратьев-иудеев серьезные вопросы.

Война идей

Около 50 года н. э., приблизительно через 14 лет после первой встречи с Иаковом, Павел вернулся в Иерусалим, чтобы посетить собрание, вошедшее в историю под именем Иерусалимского собора. Собор был организован прежде всего потому, что проповедь Павла язычникам вызвала в раннехристианском движении споры и прения. Павел говорил язычникам, что иудейский закон для них не подходит, и все, что им нужно сделать – признать Иисуса «Христом». Но некоторые, «пришедшие из Иудеи», проповедовали совсем другое. «Если не обрежетесь по обряду Моисееву, – предупреждали язычников эти иудейские последователи Иисуса, – не можете спастись»[84].

Об этих событиях мы узнаем из книги Деяния. Узнаем мы также, что разрешить этот спор должен был именно Иаков. Выслушав и Павла, и его противников на Иерусалимском соборе, читаем мы, Иаков решил, что язычники должны соблюдать не весь закон Моисея, но лишь четыре правила: «Воздерживаться от идоложертвенного, и крови, и удавленины, и блуда»[85]. Так Иерусалимский собор завершился примирением, и Павел продолжил свою проповедь.

Однако вскоре вопрос этот подняли вновь: Иерусалима достигли новые «слухи» о том, что Павел уже не только язычников, но и своих собратьев-иудеев призывает отказаться от закона Моисея. Снова, через семь лет после Иерусалимского собора, Павлу пришлось ехать в Иерусалим. Иаков и старейшины общины предупредили Павла, что на этот раз у него могут быть неприятности. «Ты всех иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, – слышали они, – говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям»[86]. Дело было серьезное – ни больше ни меньше как отступничество от иудаизма. Поэтому Иаков предложил Павлу убедить всех остальных иудеев в Иерусалиме, что слухи эти ложны и что на самом деле он живет в полном повиновении Торе. Павел, по-видимому, согласился и прошел через ритуальное «очищение», чтобы доказать свою верность иудаизму.

Однако не всех иудеев он убедил. Павла схватили и пытались убить. Спасся он только потому, что был римским гражданином. Его передали под охрану римских солдат, два года продержали в тюрьме и в конце концов отправили в Рим, где он и провел остаток жизни. Считается, что он был казнен где-то в середине 60-х годов н. э., во время преследования христиан безумным и жестоким императором Нероном[87].

Вот что, вкратце, известно нам из книги Деяния Апостолов о спорах Павла с «иудействующими» – иудеями, которые верили в Иисуса как Мессию, но в то же время почитали закон Моисея. Из Деяний создается впечатление, что последние были группировкой фанатиков, отличной от «Иерусалимской церкви» под предводительством Иакова. Иаков изображен здесь как тот, кто смирял буйные выходки фанатиков и одобрял, даже благословлял проповедь Павла среди язычников.

Однако начиная с XIX века некоторые ученые ставят эту благостную картину под вопрос. Либерально-протестантский богослов Фердинанд Христиан Баур, первопроходец немецкой школы исследований исторического Иисуса, первым предположил, что иудействующие, с которыми боролся Павел, были не кто иные, как Иаков и «Иерусалимская церковь». Если отложить субъективное повествование Деяний и выстроенную на нем христианскую традицию, говорит Баур, и внимательно прочесть послания самого Павла, мы увидим настоящую борьбу идей и настоящих его противников. Впрочем, аргументация Баура считается достаточно спорной[88].

Один из ключевых отрывков в посланиях Павла, дающий нам представление об этом споре – описание знаменитого «антиохийского инцидента», произошедшего незадолго до Иерусалимского собора. Согласно рассказу в Послании к Галатам, Павел создал в Антиохии небольшую общину, где последователи Христа как из иудеев, так и из язычников встречались и ели за одним столом. Апостол Петр, называемый также Кифой, придя в Антиохию, тоже принял эту практику. Однако все изменилось после того, как «некие люди от Иакова» явились в Антиохию напомнить Петру и прочим о том, как должен вести себя верный иудей. Дальше история развивалась так:

Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием.[89]

Это примечательный и очень красноречивый отрывок. Для начала он сообщает нам о непререкаемом авторитете Иакова, превышающем авторитет всех прочих апостолов, в том числе и Петра. Также мы слышим, что именно Иаков, а не кто иной посылает из Иерусалима к иудеям Диаспоры своих посланников, чтобы исправить неверное, как он считает, учение Павла. Далее мы видим, что Павел презирает «партию обрезания» и обвиняет ее – в том числе Петра и своего спутника Варнаву – в «лицемерии».

В посланиях Павла можно найти и другие обличения этих «лицемеров», которые «[приходят] и [проповедуют] другого Иисуса, которого мы не проповедуем», и осмеливаются даже учить «иному благовестию». Это «лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид апостолов Христовых». Их обличения он принимает близко к сердцу и отвечает:

Они Евреи? и я. Израильтяне? и я. Семя Авраамово? и я. Христовы служители? (в безумии говорю:) я больше. Я гораздо более был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти.[90]

Причина, по которой Павел чувствует необходимость так яростно оправдываться не только в этом послании, но и в других своих текстах, возможно, состоит в том, что его «благовесте» в самом деле противоречило Благой вести изначального движения Иисуса в Иерусалиме[91]. Со временем риторика Павла против «иудействующих» становилась все более жесткой, как видим мы в его последней работе, Послании к Филиппийцам. Здесь он отзывается о «калечащих плоть», то есть о тех, кто придерживается иудейского обряда обрезания, в самых резких выражениях. Называет их «псами, злыми делателями» и заявляет: «Обрезание – мы»[92].

По Деяниям и другим книгам Нового Завета с первого взгляда можно предположить, что предмет спора между Павлом и «иудействующими» состоял лишь в исполнении закона Моисея. Однако, возможно, был и другой серьезный вопрос: богословие, особенно христология, то есть взгляды на сущность и значение Христа. Быть может, это различие между Павлом и «иудействующими» было не так заметно, как различие в отношении к Закону: соблюдает ли человек иудейский закон – понятно сразу, а богословие – предмет более абстрактный, сводящийся к семантике таких понятий, как «Христос» или «Сын Божий». Возможно, Павел использовал эти термины, не вызывая никаких подозрений у иудеев, однако вкладывал в них совсем неиудейское содержание[93].

Однако, если мы сравним послания Павла с Посланием Иакова, становятся заметны и богословские различия. Каноническое Послание Иакова определенно «скорее Богоцентрично, чем Христоцентрично»[94]. Напротив, Павловы послания определяет собой именно Христоцентричность[95]. Более того: когда Иаков подчеркивает, что для оправдания в глазах Божьих, помимо веры, необходимы дела, кажется, что это не только противоречит учению Павла, но и прямо против него направлено. Вот, например, вполне однозначный отрывок из Послания Иакова:

Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва? Не делами ли оправдался Авраам, отец наш, возложив на жертвенник Исаака, сына своего? Видишь ли, что вера содействовала делам его, и делами вера достигла совершенства? И исполнилось слово Писания: «веровал Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность, и он наречен другом Божиим». Видите ли, что человек оправдывается делами, а не верою только?[96]

На случай, если на примере Авраама мы чего-то еще не поняли, Иаков объясняет нам дальше: «Видите ли, что человек оправдывается делами, а не верою только?.. Ибо, как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва»[97]. Такой акцент на этой теме позволяет сказать, что Послание Иакова «не просто отвергает, но окарикатуривает учение Павла об оправдании Верою»[98]. Перед нами еще одно свидетельство того, что в раннем движении Иисуса шла серьезная война идей – борьба не просто между личностями, но между разными видениями Иакова и Павла.

В этой войне идей неминуемо должна была выковаться крайняя паулинистская позиция, и через столетие после Павла ее выразил Маркион (ум. 160), богослов из Синопа, города на побережье Черного моря. Маркион объявил, что учения Иисуса Христа совершенно несовместимы с Ветхим Заветом, в Боге которого, Яхве, он видел ревнивое и жестокое божество. Не стоит удивляться тому, что из апостолов Иисуса он уважал только Павла, считая, что он один верно понял задачи и учение Христа, а всех остальных апостолов клеймил «иудействующими». Отцы церкви заклеймили Маркиона как еретика, поскольку он, возможно, преувеличил пропасть между Павлом и «иудействующими». Однако саму эту пропасть он не выдумал.

Падение Иерусалима

В то время как учение Павла быстро распространялось среди язычников, Иаков и «Иерусалимская церковь» трудились среди иудеев, стараясь убедить их, что ожидаемый ими Мессия – не кто иной, как Иисус из Назарета. Очевидно, он не был тем воинственным Мессией, которого ждали зилоты – ибо явно не победил Рим. Он был, скорее, эсхатологическим Мессией, чудесно воскрешенным из мертвых, который скоро вернется «на облаках с силою многою и славою»[99].

До сих пор я называл этих древнейших иудейских последователей Иисуса «Иерусалимской церковью» в кавычках, следуя христианской традиции. Однако современники именовали их иначе – «сектой назореев»[100]. Это нам также известно из книги Деяния, где рассказывается, что Павлу в Иерусалиме пришлось столкнуться с иудейским ритором по имени Тертулл, заявлявшим, что Павел – «язва общества, возбудитель мятежа между иудеями, живущими по вселенной, и представитель назорейской ереси»[101]. Это, разумеется, вызывает вопрос, считался ли Павел представителем «Иерусалимской церкви», – что я до сих пор оспаривал. Однако вполне возможно, что для Тертулла, человека, постороннего для движения, различие между Павлом и «иудействующими» последователями Иисуса было малозаметно или безразлично. Вполне возможно также, что у Луки, рассказавшего нам об этом случае, были серьезные причины умалчивать о таком различии, которое могло бы вызвать неудобные вопросы о происхождении христианской веры.

В любом случае, откуда взялось само слово «назореи»? Вполне возможно, от города Назарета Иисуса все называли «Иисусом из Назарета», и, быть может, его последователи присвоили это наименование себе. Или, может быть, другие иудеи начали так называть последователей этого странного Мессии из Галилеи, как только те сформировали отчетливую и достаточно значительную группировку, для которой потребовалось отдельное слово[102].

Книга Деяния ничего не рассказывает нам о судьбе этих иерусалимских назореев, поскольку ее автора интересует история Павла. Но из других источников нам известно, что Иаков, брат Иисуса и лидер движения, был казнен приблизительно в 62 году н. э. Должно быть, для Иудеи это было важное событие, поскольку о нем пишет Иосиф Флавий. В своих «Иудейских древностях» еврейский историк сообщает, что Иаков и несколько его товарищей были приведены на суд первосвященником Ананом, саддукеем, который «имел крутой и весьма неспокойный характер… и отличался в судах особенной жестокостью». Далее Флавий пишет:

…Он собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями[103].

То выражение, что использует здесь Флавий – «Иаков, брат Иисуса, именуемого Христом», – второй случай упоминания Иисуса в его хронике, помимо «Свидетельства Флавия», о котором мы рассказывали ранее. Таким образом, перед нами очень важный источник: он подтверждает, что некто по имени Иисус, «именуемый Христом», действительно жил в Иудее в I веке. Кроме того, этот же источник подтверждает, что брат Иисуса Иаков в то же время и в той же среде был заметной и уважаемой фигурой.

Но за какое же «преступление» был наказан синедрионом Иаков, благочестивый иудей? Христианский хронист Егезипп, также рассказывающий об этом, передает дело так: началось все с того, что некие иудеи пришли к Иакову с просьбой разубедить народ в вере в Иисуса как Мессию. Иаков, истинный верующий, разумеется, отказался и вместо этого засвидетельствовал: «Ныне Христос сидит на небесах, по правую руку от Всемогущего, и придет вновь на облаках небесных»[104]. Это была декларация того, что Иисус действительно Мессия – однако, по иудейским понятиям, не ересь и не богохульство. Возможно, поэтому Иаков и его собратья-верующие были обвинены Ананом в «нарушении законов» – расплывчатое обвинение, куда менее конкретное, чем богохульство.

Неудивительно, что другие богобоязненные, законопослушные иудеи отказывались верить, что Иаков заслужил наказание. «Все усерднейшие и лучшие законоведы, бывшие тогда в городе, отнеслись к этому постановлению неприязненно», – пишет Иосиф о казни Иакова. Он добавляет, что эти благочестивые иудеи, возможно фарисеи, даже обратились к тогдашнему правителю, царю Агриппе, который в конце концов сместил Анана с должности первосвященника.

Иными словами, казнь Иакова в Иудее I века стала событием скандальным. Ибо Иаков не был ни отступником, ни еретиком, ни нарушителем Закона. Его «секта назореев», несомненно, возмущала некоторых высокопоставленных лиц, как того же Анана, и навлекала на себя их гнев, однако оставалась сектой благочестивых иудеев. Неудивительны намеки на то, что реальной причиной казни Иакова стало его противостояние безжалостной эксплуатации Ананом бедных священников, с которых он взыскивал такую десятину, что они «умирали от голода»[105].

Утрата Иакова должна была стать для секты назореев большим ударом, хотя лидерство и перешло к другому брату Иисуса, Симону, о котором мы знаем очень мало. Но вскоре пришло испытание еще более страшное: в 70 году н. э., после четырехлетнего восстания, начатого зилотами, римская армия захватила и разграбила Иерусалим. На этот раз римляне решили преподать иудеям горький урок: не только убивали их во множестве, но и нанесли народу удар в самое сердце, разрушив Храм, – трагедия, которую иудеи оплакивают по сию пору в специальный день поста и скорби, Тиша Б’Ав.

Среди иудеев, вынужденных бежать из Иерусалима, были и назореи; по сообщениям, они осели в Пелле, древнем городе на северо-западе современной Иордании. Некоторые из них вернулись в Иерусалим, но были снова изгнаны после последнего иудейского антиримского мятежа, возглавляемого Симоном бар Кохбой, в 132–135 годах н. э., который привел к еще более жестокому преследованию иудеев и превращению Иерусалима в языческий город[106].

После этого иудео-христиане, как и прочие иудеи, оказались рассеяны по небольшим общинам в Северной Сирии, на Голанских высотах и в окрестностях Мертвого моря[107]. Однако они становились все более и более маргинальной иудейской сектой – в то время как учение Павла среди язычников ширилось и процветало: ученики его основывали церкви, общины, создавали тексты, которым суждено было лечь в основу известного нам сегодня христианства. Это «Павлово христианство», как называют его некоторые, все более отдалялось от своих иудейских корней, вплоть до того, что и саму историю Иисуса начало рассматривать через анти-иудейское, а следовательно, про-римское стекло[108]. Более того, оно переосмысливало иудейские понятия, придавая им совершенно новые значения – в том числе новое значение появилось и у самой фигуры Иисуса.

Де-иудаизированный Мессия

Как мы уже видели в предыдущей главе, для иудеев Мессия был человеком, избранным и благословленным Богом – но никак не самим Богом во плоти. Так же иудеи понимают Мессию и по сей день.

Сообщества ортодоксальных иудеев в Израиле и в других местах ожидают Машиаха, который принесет им политическое и духовное искупление, обещанное Богом – но вовсе не собираются поклоняться ему как Богу.

Это очень важно, поскольку для иудеев – и для мусульман, как мы увидим далее – пропасть между Богом и человеком непреодолима. Но для эллинистической культуры Римского мира I столетия н. э. это было не так. Даже напротив: в этом «языческом» мире – позднейший христианский термин для обозначения многобожия – боги были видимы и воспринимаемы чувственно, и не только в виде идолов: они могли являться и в образе людей. Это ясно видно из книги Деяния Апостолов, которая рассказывает нам: когда толпа в Листре, городе в Центральной Анатолии, увидела сотворенные Павлом чудеса, то в восторге воскликнула: «Боги в образе человеческом сошли к нам!» Люди решили, что Павел – Гермес, а его спутник Варнава – Зевс[109].

Некоторые исследователи исторического Иисуса указывают на этот языческий бэкграунд Грекоримского мира, в котором не только распространялось, но и развивалось Павлово христианство, как на важнейший фактор для новой стороны этой веры: обожествления Иисуса.

Чтобы понять, как это произошло, просто взглянем на ключевой термин: «Сын Божий». В иудейских текстах «Сын Бога» означает просто «любой, чье благочестие ставит его в сыновние отношения с Богом»[110]. Эти слова могли применяться к ангелам, к Израилю как народу в целом, к царю Израиля[111]. Например, в Псалтири мы читаем, что Бог сделал Давида «первенцем, превыше царей земли»; и наоборот, Давид вопиет к Богу: «Ты Отец мой!»[112] В этом иудейском контексте сыновство Богу означает «милость Божью, а не общую с Богом природу»[113]. Но в греческой культуре слова «Сын Божий» означали не что иное, как «бог, сын другого бога» – например, Аполлон, сын Зевса.

На самом деле Иисус в евангелиях крайне редко называет себя «сыном Божьим», и намного чаще – «сыном человеческим», бар наша. Последнее – иудейское выражение, в Ветхом Завете встречающееся более сотни раз, в основном в Книге Иезекииля, где Бог так обращается к пророку Иезекиилю, несомненно обычному смертному человеку. В этом иудейском контексте слова «сын человеческий» означают не божественность, но совсем напротив – «смертность, бессилие, недолговечность, в противоположность всесилию и вечности Бога»[114].

Однако именованию «сын человеческий» языко-христианство уделяло мало внимания. Примечательно, что во всех своих посланиях Павел ни разу не называет так Иисуса. Он предпочитает выражения «сын Божий», «сын Его» или просто «сын», и именно в де-иудаизированном смысле, подразумевающем божественность Иисуса – Иисус, существовавший прежде времени, получатель молитв, даже творец[115]. Со временем «сын человеческий» постепенно стал «одной из самых сложных проблем для исследователя Нового Завета», поскольку это выражение не укладывается в образ божественного Иисуса, характерный для мейнстримового христианства[116].

Другие определения, относящиеся к иудейскому Мессии, также переосмысливались в свете их нового языческого контекста. Как объясняет исследователь Нового Завета Ричард Н.Лонгнекер в своей книге «Христология раннего иудейского христианства»:

Христологические именования, принятые в свидетельствах иудео-христианского круга, по-видимому, оставались непонятны верующим из язычников. Так «Христос» – слово, слишком тесно связанное с личностью Иисуса, чтобы от него отказаться, – превратилось в имя собственное; «Семя Давидово» и «Сын Божий» появляются в основном в традиционных текстах; «Страдающий Раб» остается только в виде аллюзии; «Спасение Божье» переводится как «Спаситель»; царственные и священнические мотивы почти полностью исчезают[117].

Короче говоря, чем дальше уходит христианство от своих иудейских корней и укореняется на эллинистической почве, тем более оно воспринимает Иисуса как божество. Это не какой-то заговор, а естественный результат переноса монотеистических иудейских концепций в политеистическую языческую среду.

Возможно, поэтому, двигаясь от более ранних новозаветных текстов к более поздним, мы встречаем все больше упоминаний о божественности Иисуса[118]. Среди четырех евангелий меньше всего указаний на божественность Иисуса (если они вообще там есть) встречается в Евангелии от Марка, как принято считать, самом первом, написанном около 70 года н. э.[119]Однако при переходе к евангелиям от Матфея и от Луки, написанным приблизительно через двадцать лет после Евангелия от Марка, указаний на сверхчеловеческую сущность Иисуса становится больше.

Например, вернемся к знаменитому отрывку: «За кого люди почитают Меня?» из Евангелия от Марка, который я цитировал в предыдущей главе. Здесь на вопрос Иисуса о том, кто он, Петр отвечает просто: «Ты Христос». У Матфея, однако, реплика Петра получает важное дополнение: «Ты Христос, Сын Бога живого». Более того, в ответе Иисуса Петру тоже звучит важное дополнение: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец мой, сущий на небесах»[120].

Отец мой – это важный акцент. Несомненно, иудеи нередко называли Бога «Отцом» – как в древней синагогальной молитве «Каддиш», от которой, возможно, происходит Молитва Господня в христианстве. Так что иудей Иисус вполне мог молиться «Отцу», или Авве, на своем родном арамейском языке, вовсе не подразумевая, что и сам он божество. Именно это мы видим в Евангелии от Марка, где Иисус, предвидев подступающую смерть, в смятении молится: «Авва Отче, все возможно тебе: пронеси чашу сию мимо Меня!» Но подчеркивание «мой Отец» у Марка не встречается. Оно появляется лишь в более поздних евангелиях, у Матфея и Луки, и повторяется там не раз. Стоит отметить также, что в этих двух евангелиях слова «учитель» или «равви», обращения учеников к Иисусу у Марка, регулярно заменяются более возвышенным обращением «Господь» [господин].

Имеется и заметная разница между сценами распятия в древнейшем Евангелии от Марка и в более позднем от Луки. У Марка Иисус страдает очень по-человечески, испытывает страх и боль, а в самом конце восклицает: «Эли, Эли, лама савахфани?», что означает: «Боже мой, Боже мой, почему Ты оставил Меня?» У Луки мы видим куда более уверенного в себе Иисуса, а последнее его обращение к Богу звучит совсем иначе: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой»[121].

Кстати, у Луки мы читаем о римском сотнике, который, наблюдая за распятием, в конце концов признает: «Истинно человек этот был праведник». У Матфея, однако, в этом свидетельстве появляется более возвышенная христология – у него сотник восклицает: «Воистину он был Сын Божий!»[122].

Перейдя к Четвертому евангелию – приписываемому апостолу Иоанну, хотя крайне маловероятно, что оно действительно ему принадлежит, – там мы видим еще более возвышенный образ Иисуса. В этом последнем из четырех евангелий, написанном где-то на рубеже I и II веков н. э., мы встречаем Христа, существовавшего вместе с Богом до начала времен, более того, Христа, который и есть Бог, но сошел на землю под именем Иисуса, чтобы «обитать с людьми». В Четвертом евангелии Иисус также постоянно говорит о том, кто он, какова его природа и откуда он пришел, в то время как в остальных трех учит не о себе, а о Царстве Божьем[123]. Христология Иоанна выглядит как следующая стадия превращения веры Иисуса в веру в Иисуса.

Эта эволюция продолжалась и после создания новозаветных евангелий: церковные соборы все возвышали природу Христа и осуждали «еретиков», придерживающихся более «низких» христологий. В своей провокационной книге «Как Иисус стал Богом: вознесение иудейского пророка из Галилеи» библеист Барт Д.Эрман так подводит итоги этого процесса:

Взгляды на Христа в раннем христианстве становились «все выше и выше» с течением времени, по мере того, как он все более отождествлялся с божеством. От возможного (человеческого) мессии Иисус перешел к положению Сына Божьего, получившего божественный статус при воскресении; затем – к изначально ангельскому существу, воплотившемуся на земле как человек; затем – к воплощению Слова Божьего, существовавшего до начала времен, через которое был создал мир; и наконец – к самому Богу, равному Богу-Отцу и существующему с Ним наравне[124].

Разумеется, не все ученые вполне согласны с этой мыслью. Другие отвечают на это, что «уже в первые годы христианского движения отмечается значительный уровень поклонения Иисусу»[125]. Можно услышать даже, что «древнейшая христология была уже христологией высочайшей»[126]. Более того: даже принимая мысль о развитии учения раннего христианства, мейнстримовые христиане видят в этом постепенное раскрытие тайны Божьей через «боговдохновенных» людей, познавших истину о Христе. (Отчасти схожим образом суннитский ислам рассматривает развитие своего учения в первые несколько столетий не как историю человеческих мнений, а как провиденциальный процесс, совершавшийся через «непогрешимую общину»[127].) От мейнстримовых христиан можно услышать также, что иудеи, слишком «жесткие» в своем единобожии, оказались духовно слепы и не смогли распознать истинную природу божественного Мессии, в то время как язычники подходили к проповеди Павла с более открытым сердцем. «Ожесточение произошло в Израиле, – писал сам Павел, – отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников»[128].

Однако на это можно взглянуть и иначе – как на отход от традиционного авраамического единобожия, с верой в трансцендентного и единого Бога. Иудеи, монотеисты по существу, не могли смотреть на это иначе – так же, как и мусульмане, о которых мы поговорим далее.

Тексты о еретиках

Пока Павлово христианство развивалось и преображалось, иудео-христианство вступило в период упадка. Лишившись своих иерусалимских корней, оно продолжало существование как все более и более маргинальная группировка: обычные иудеи считали его странной сектой, Павловы христиане осуждали как ересь. Во II и III веках эта группировка, по-видимому, раскололась на фракции, известные под разными именами: евиониты, назаряне, елкисаиты, керинфяне и симмахиане. Быть может, это были разные лица иудео-христианства – или даже разные его богословские версии; быть может, просто разные названия одного и того же движения. Точно это определить трудно: этих иудео-христиан мы знаем не столько по их собственным писаниям, сколько по трудам отцов Павловой церкви, где обличаются и осуждаются эти «еретики».

Первым отцом церкви, заметившим эту проблематичную группировку, стал Иустин Мученик, известный также как святой Иустин: около 150 года н. э. он писал о том, что некоторые иудеи «признают [Иисуса] Христом, однако считают Его таким же человеком, как все люди»[129]. Примерно три десятилетия спустя епископ Лионский Ириней более критически поднял ту же тему в своем знаменитом сочинении «Против ересей» («Adversus Haereses»). Среди мишеней его критики были евиониты: само это название означало «бедняки». Эти евиониты, говорит Ириней, отличаются многими ошибочными верованиями, идущими вразрез с учением Павловой церкви:

Они… отвергают апостола Павла, называя его отступником от закона. Относительно пророческих писаний, они стараются объяснять их замысловато: совершают обрезание, соблюдают обряды закона и образ жизни иудеев, так что поклоняются Иерусалиму, как будто он был домом Божиим[130].

Более столетия спустя, приблизительно около 324 года н. э., другой отец церкви, Евсевий, также писал о «ереси евионитов». Эта секта называется «нищими», утверждал он, «ибо скудны и грубы их понятия о Христе» – хотя сами евиониты, скорее всего, именовали себя «нищими» в почетном смысле, указывая на свою скромность, и с отсылкой к одному из евангельских блаженств: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное»[131]. Величайшее заблуждение этой секты, продолжает Евсевий, в том, что евиониты «считают [Христа] обычным простым человеком, оправданным лишь благодаря превосходству в добродетели». Некоторые евиониты, поясняет он, принимают девственное рождение, однако «отказываются признавать предсуществование [Христа] и то, что он есть Бог, Слово и Премудрость»[132].

К этому Евсевий добавляет, что евиониты «отвергают все послания апостола», то есть известного Павла, «которого называют отступником от закона»[133]. Он отмечает также, что секта «пользуется лишь так называемым Евангелием евреев»[134]. К сожалению, это евангелие до нас не дошло, если не считать коротких цитат из него в трудах отцов церкви. Из тех же источников известно о существовании «Евангелия евионитов» и «Евангелия назореев» – возможно, другие названия все того же иудео-христианского евангелия, которое, по сообщениям, представляло собой адаптированную версию Евангелия от Матфея.

Через два поколения после Евсевия эту же тему поднял еще один церковный автор, Епифаний, епископ города Саламин, расположенного на средиземноморском острове Кипр. Между 374 и 377 годами Епифаний написал книгу под названием «Панарион», или «Лекарство», где уподобил ереси ядовитым змеям, от укусов которых необходимо исцеление. Среди этих змей – «евиониты» или «назореи» (Епифаний, по-видимому, употребляет эти названия как синонимы), которые следуют «Евангелию евреев», презирают апостола Павла, отрицают божественность Иисуса и видят в нем только «истинного пророка». «Они – иудеи и больше ничего», уничижительно замечает Епифаний, хоть сами иудеи трижды в день и проклинают их в синагогах, говоря: «Да проклянет Бог назореев»[135].

Через поколение после Епифания еще один видный христианский деятель, Иероним (347–420), отшельник, священник и богослов, также писал об иудео-христианах, которых встретил в Антиохии.

Он называет их назарянами, «которые принимают Христа, не отказываясь от исполнения ветхого закона». Эти люди, отмечает Иероним, пользуются Евангелием евреев, изначально написанным еврейским алфавитом на арамейском языке, а затем переведенным на греческий. В этом утраченном евангелии, о котором нам известно только со слов Иеронима, Иаков Праведный, чья значимость в канонических евангелиях приглушена, выведен самым видным учеником Иисуса. После распятия Иисус является только Иакову, дает ему хлеб и говорит: «Брат мой, прими этот хлеб ради Сына Человеческого, восставшего из спящих»[136].

Любопытно, что, в отличие от других церковных писателей, Иероним отзывается об иудео-христиаyах вполне положительно, считая их взгляды на Иисуса приемлемыми. Это вызывает предположение, что, возможно, существовал целый спектр иудео-христианских воззрений: евиониты представляли в нем более иудейское крыло, считавшее Иисуса Мессией-человеком, а назаряне – более христианское крыло, признававшее в Иисусе божественного Сына Божьего. Либо так, либо Иероним просто был не слишком хорошо осведомлен об иудео-христианах. Во всяком случае, одно его замечание помогает нам лучше понять проблему этих неортодоксальных верующих в Иисуса:

Они верят в Христа, Сына Божьего, рожденного от девы Марии, и говорят о нем, что он пострадал и воскрес при Понтии Пилате, во что также верят. Однако, поскольку они хотят быть и иудеями, и христианами, не получаются ни теми, ни другими[137].

В этом же отрывке Иероним отмечает, что «до сего дня» иудео-христианская ересь «встречается во всех областях Востока, где у иудеев есть их синагоги»[138]. Так что в начале V века, когда Иероним писал эти строки, иудео-христианство отнюдь не было малозначительным или умирающим явлением.

Приблизительно через полвека после Иеронима Феодорит из Кира (393–460), города близ Антиохии, также писал о еретиках-евионитах, что они «принимают только Евангелие евреев, а апостола [Павла] считают отступником». Однако, по-видимому, он просто повторяет слова Евсевия об этих еретиках, так что не вполне понятно, знал ли он о каких-либо существовавших в его время евионитских общинах[139].

Тексты еретиков

Помимо недружелюбных описаний со стороны отцов Павловой церкви, у нас имеются и несколько текстов самих иудео-христиан, позволяющих понять, во что же они верили. Древнейший из них – «Учение двенадцати апостолов», чаще называемое просто Дидахе, от греческого слова «учение». Написана эта книга была, по-видимому, где-то в Сирии в последние десятилетия I века н. э. В сущности, на много столетий она была потеряна для нас и известна лишь по цитатам, встречавшимся у отцов Павловой церкви. В 1873 году греческий священник по имени Филофей Бриенниос случайно нашел ее в Стамбульской библиотеке. Католические ученые, позже исследовавшие этот текст, решили, что он относится к «очень раннему периоду, когда в Церкви еще было заметно иудейское влияние»[140].

Неудивительно, что Дидахе очень напоминает Послание Иакова. Оно говорит о двух Путях – жизни и смерти, добра и зла, благочестия и греха. Всячески подчеркивается в нем важность соблюдения Десяти заповедей, праведности, молитвы и этики. Некоторые его части очень похожи на Нагорную проповедь Иисуса. Интересно, что сам Иисус упоминается в этом тексте всего четыре раза, и всегда как «раб» Божий. «Благодарим тебя, Святой Отец, – гласит один стих, – за знание, и веру, и бессмертие, дарованные нам через Иисуса, раба Твоего». В отличие от Павлова богословия, смерть и воскресение Иисуса здесь, кажется, не имеют какого-то особого значения[141]. По замечанию Гезы Вермеша:

Иисус из Дидахе – прежде всего Раб Божий, великий эсхатологический учитель, который скоро явится вновь, чтобы собрать рассеянных членов своей церкви и повести их в Царство Божье. Идея искупления в этом древнейшем памятнике иудео-христианской жизни вовсе отсутствует. Невозможно найти в нем намеков ни на жертвенный характер смерти Иисуса, ни на Павлово символическое воспроизведение этой смерти в ритуалах крещения и евхаристии. Нет нужды говорить, что и Иоанновой идеи вечного творческого Логоса здесь не найти[142].

Правда, в Дидахе содержится наставление «крестить во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». Очевидно, это аллюзия на учение о Троице, совсем не-иудейское и определенно христианское. Однако некоторые ученые подозревают, что эту троичная формула крещения, по-видимому противоречащая другому стиху Дидахе, где говорится просто о «крещении во имя Господне», может быть поздней вставкой «редактора-переписчика»[143].

Еще один иудео-христианский источник, написанный через три столетия после Дидахе – «Псевдо-Климентовы писания», позволяющие нам глубже взглянуть на различие между иудео-христианством и Павловым христианством. Это серия примерно из двадцати книг, которую часто называют «религиозным романом» или просто «романом», согласно современным литературоведческим жанровым критериям. Среди этих книг особенно любопытен текст под названием «Kerygmata Petrou» или «Проповедь Петра», составленный в форме послания от апостола Петра не кому иному, как Иакову Праведному.

В этом послании Петр борется с неким Симоном Волхвом (или Магом): этот Симон изображен как мошенник, внедрившийся в движение Иисуса лишь для того, чтобы его развратить. Разумеется, Симон Волхв действует и в Деяниях Апостолов: там это самаринский обманщик, изгнанный учениками Иисуса из своих рядов. Однако, читая «Проповедь Петра», трудно не прийти к выводу, что под видом Симона Волхва изображен здесь не кто иной, как сам Павел[144]. Ибо Петр отвергает мысль, что «наш Иисус» мог явиться этому человеку в видении, лично и отдельно, и спрашивает его: «Как можем мы тебе верить, когда ты говоришь, что он явился тебе? И как это он явился тебе, если проповедуешь ты нечто, противоположное его учению?»[145]

В этом же тексте Петр предостерегает против «лжепророков, и лжеапостолов, и лжеучителей», которые говорят во имя Христа, но «исполняют волю бесовскую». Затем он призывает собратьев-верующих: «Соблюдайте величайшую осмотрительность и не доверяйте ни одному учителю, если не принесет он из Иерусалима свидетельство от Иакова, брата Господня, или от тех, кто придет после него»[146].

Большинство ученых не верят, что этот текст IV века действительно принадлежит Петру, ученику Иисуса, жившему в I веке. Но, так или иначе, в нем слышны отзвуки острого напряжения между паулинистами и «иудействующими» в раннехристианскую эпоху.

Здесь можно задать вопрос: стоит ли считать «еретиков»-иудео-христиан И, III и IV веков прямыми наследниками Иерусалимской церкви, сразу после ухода Иисуса возглавленной Иаковом Праведным? Христианские авторы часто отвечают на этот вопрос отрицательно. Они скорее склонны предполагать более позднюю «обратную иудаизацию», полагая, что некие христиане из иудеев более поздних времен отошли от христианской истины и без всяких на то прецедентов в Древней церкви снова начали принимать иудейские идеи и практики[147]. Некоторые даже называют само иудео-христианство «изобретением ученых»[148].

Джеймс Д. Г. Данн, видный богослов и служитель Шотландской церкви – среди тех, кто считает теорию «обратной иудаизации» неубедительной. Напротив: «Еретическое иудео-христианство позднейших столетий, – говорит он, – возможно, имеет больше прав называться наследником христианства древнейшего, чем какое-либо иное выражение христианства». Позднейшие иудео-христиане, особенно евиониты, добавляет он, были лишь более непримиримы в своем отвержении Павла, ибо к тому времени Павлово христианство уже развилось в несомненно антииудейскую веру[149].

При взгляде в прошлое кажется поразительным, что именно видение Павла, человека, который никогда не видел и не слышал Иисуса земными глазами и ушами, определило для мира, кто есть Христос, и заложило основы величайшей из существующих религий. Разумеется, эта ирония судьбы – не причина предполагать, что в своих взглядах на Христа Павел был неискренен (обвинение, которое бросали ему на протяжении столетий соперники-богословы). Этот человек посвятил всю свою жизнь распространению Благой вести, как он ее понимал, несмотря на все препятствия и опасности, – и у нас нет причин полагать, что он делал это по каким-либо циничным мотивам.

Еще более нелепо видеть в миссии Павла иудейский заговор, как утверждали иные мусульманские авторы в классическую эпоху и даже в наши дни[150]. В сущности, если возможна разумная исламская критика Павла, она должна бы, напротив, упрекать его в том, что пути его слишком разошлись с путями иудаизма[151]. Однако вклад его в западную и, в конечном счете, мировую культуру, с ее вниманием к категории «веры» как таковой, должен быть признан всеми. Ибо именно это Павлово внимание к «вере», как признал один критик, «ввело “западные” умы в ту интеллектуальную и эмоциональную вселенную, что на современном языке именуется “личной совестью и убеждениями”»[152].

Именно разрыв Павла с иудаизмом, каково бы ни было его точное объяснение, сделал христианство той вселенской религией, какую мы знаем сегодня. Обе веры терпели преследования от Рима; но иудаизм остался национальной верой маленького народа – а христианство, хотя и объявленное religio illicita (запрещенной религией), завоевывало себе новых и новых последователей по всей Римской империи[153]. К началу III века христиан можно было найти «во всех классах, сословиях, среди людей всякого рода занятий… вплоть до интеллектуальной элиты и высшей аристократии»[154]. Наконец в начале IV века, после обращения к Христу императора Константина, христианство покорило Рим. Значение этого «поворота к христианскому миру» – того, что христианство стало официальной религией державы, не знающей себе равных, – невозможно переоценить.

Тем временем участь иудео-христиан, по всей видимости, была печальна. Как иудеи, они не пользовались любовью римлян. Как «иудействующие», не пользовались любовью христиан из язычников. Как верующие в эксцентричного Мессию с авангардными идеями – не снискали симпатий и других иудеев. Они становились все более маргинальными и в конце концов умолкли: даже в ересиологии отцов церкви начиная с середины V века мы ничего более о них не слышим. Феодорит Кирский, последний отец церкви, писавший о них около 430 года, даже утверждает: они настолько прочно забыты, что большинство его современников не знает их имен.

Так что принято считать, что к концу V века н. э. иудео-христиане исчезли с исторической сцены. Однако не исчезла их вера.

Глава 3 Возрождение в Аравии

Среди посланников Господних я не носитель новоявленного Слова.

Коран 46:9[155]

В 610 году в западной части Аравийского полуострова, в небольшой пещере, произошло событие, изменившее мир.

В пещере сидел в уединении человек. Он привык приходить сюда один из близлежащего города Мекки, «матери городов», чтобы поразмыслить в тишине и одиночестве, вдали от шумного городского рынка. Сам он был на этом рынке купцом – с хорошим делом, хорошей репутацией, хорошей женой. Ему было сорок лет – для того времени возраст уже пожилой – и от жизни он, скорее всего, не ждал никаких перемен. Но перемены были уже рядом.

Звали его Мухаммад, что на языке его матери – арабском, близком к еврейскому и арамейскому, – означает «достойный похвалы». Народ его, арабы, в самом деле был отдаленно родствен евреям. Легенда гласит, что младший сын Авраама Исаак стал прародителем израильтян, а старший его сын Измаил – предком арабов. Но, если иудеи оставались верны единобожию Авраама, арабы создали политеистическую религию, поклонялись множеству богов, часто изображаемых в виде идолов. Например, Узза была богиней плодородия, Манат – богиней судьбы, Хубал – богом Луны.

Мекка, город Мухаммада, был центром арабского идолопоклонства. В самом центре города возвышалось строение в форме куба, называемое Кааба. (Возможно, от его названия и происходит само слово «куб»[156].) Арабы считали, что это храм, построенный Авраамом и Измаилом – следовательно, он мог быть возведен лишь для поклонения единому Богу; однако давно уже Кааба превратилась в языческий храм. Во времена Мухаммада в Каабе стояло более трех сотен идолов, и каждый год со всего полуострова приходили к ним паломники, чтобы выразить им свое почтение и принести дары. Идолопоклонство способствовало и престижу Мекки, и ее процветанию.

Однако Мухаммад все сильнее ощущал недовольство существующим порядком вещей. Во-первых, идолы казались ему бессмыслицей – как и всей небольшой группе арабских монотеистов, так называемых ханифов, считавших идолопоклонство отступлением от веры в единого истинного Бога.

Во-вторых, ему казалось несправедливым жесткое иерархическое устройство общества в Мекке, где надменные богачи втаптывали в грязь униженных бедняков и рабов. Его собственное племя, курейшиты, всего два поколения назад тоже были бедняками и боролись за существование в пустыне. Однако, осев в бурно развивающейся Мекке, они сделались богачами-нуворишами. Мекка стала городом крайностей и безудержной эксплуатации: мужчины здесь продавали друг другу женщин-рабынь как проституток, богачи выжимали все соки из бедняков.

Обо всем этом с тревогой размышлял Мухаммад, когда покинул город и направился к своей любимой пещере, чтобы, как обычно, посидеть там немного и пойти домой. Но в этот день – один из дней 610 года, в лунный месяц рамадан – произошло нечто очень странное. Из тьмы пещеры воззвал к Мухаммаду голос и приказал: «Слагай стихи!» Мухаммад, ужаснувшись, распростерся на земле. «Но я не поэт!» – отвечал он. Поэты в Мекке были тем же, что и риторы в Античном мире. Тогда голос начал читать стихи сам:

Читай и возгласи! Во имя Бога твоего, Кто сотворил — Кто создал человека из сгустка. Читай! Господь твой – самый щедрый! Он – Тот, Кто человеку дал перо и научил письму, А также обучил тому, что он не знал.[157]

Мухаммад ужаснулся еще сильнее. Он выбежал из пещеры и поспешил домой, убежденный, что стал жертвой нападения джинна – сверхъестественного и часто демонического существа из арабского фольклора. Оказавшись наконец в объятиях своей жены Хадиджи, деловой женщины пятнадцатью годами его старше, он воскликнул: «Укрой меня!» – и рассказал ей, как встретил джинна в пещере.

Однако Хадиджа отнеслась к голосу, так напугавшему ее мужа, с большим доверием. Она предложила посоветоваться с человеком, лучше понимающим в таких таинственных вещах – своим двоюродным братом Баракой ибн Навфалем. (По-арабски «ибн» означает «сын такого-то», так же, как по-еврейски «бен».)

Исламское предание рассказывает нам, что Барака изначально был одним из ханифов. Но то же предание рассказывает, что затем он обратился в христианство, видимо, путешествуя по Сирии, изучал Библию и даже стал священником. Итак, христианин Барака выслушал, что случилось с Мухаммадом в пещере, и пришел к выводу, что так испугавший его голос был не демоническим, а божественным. «Свидетельствую Тем, в Чьих руках душа Бараки, – сказал он, – ты – Пророк народа сего».

В биографии Пророка, написанной мусульманским историком Ибн Исхаком, мы читаем также, что Барака сказал Мухаммаду: «Услышал ты величайший закон, тот же, что слышал Моисей»[158]. Арабское слово, означающее «закон», здесь – «намус», то же, что греческое «номос». Последнее часто используется в Новом Завете, в посланиях Павла и, в более положительном смысле, в Послании Иакова. Используя это слово, полное силы и значения, Барака, по-видимому, подразумевал, что Мухаммаду будет дано не просто одно откровение из нескольких слов, но целый божественный закон для целого народа.

Неудивительно, что откровения продолжались. Поначалу Мухаммад все еще с трудом убеждал себя, что он – Пророк, избранный Богом, а не безумец, преследуемый демонами. Вот почему новое откровение вначале успокоило его: «По милости Владыки твоего ты, Мухаммад, не одержим»[159]. Когда на время откровения прекратились, Мухаммад растерялся. Новое откровение снова ободрило его: «Тебя Господь твой не оставил, тебя не разлюбил Владыка твой»[160]. Иными словами, миссия Мухаммада началась вовсе не с гордыни и нетерпеливого ожидания победы, как часто бывает с религиозными шарлатанами. Скорее, он чувствовал, что его, беспомощного, втягивают в какую-то непредвиденную и нежеланную борьбу – как часто бывает с истинными пророками и апостолами.

Откровения продолжались двадцать три года и постепенно составили книгу, впоследствии названную «Коран», или «чтение вслух». Тем временем вокруг Мухаммада собралась община верующих, и началась ее поразительная история. Вначале, первые три года, новую веру распространяли лишь несколько человек и втихомолку. Начав провозглашать новую веру публично, как того потребовало откровение, они столкнулись с преследованиями со стороны языческой элиты Мекки. К 622 году, через двенадцать лет после начала откровений, всем им пришлось бежать из города, спасаясь от смерти. Лишь восемь лет и три великие битвы спустя вернулись они в Мекку во главе огромной армии и заняли ее без пролития крови. Они очистили Каабу от идолов и снова сделали ее храмом единого Бога.

Вскоре мир узнал об их вере – новой религии, именуемой исламом. Сам ислам, однако, настаивает на том, что ничего нового в нем нет.

Единобожие для язычников

В богословском смысле рождение ислама было не чем иным, как победой монотеизма над политеизмом. Идолов, которым привыкли поклоняться арабы, Коран в одном из первых же стихов объявляет лишь «именами, что вы и ваши праотцы изобрели»[161]. Нет никаких истинных богов, обладающих истинной властью над людьми. «Если взываете вы к ним, они не слышат вашего призыва, – говорит Коран, – а если бы и слышали, то внять бы не могли»[162].

Однако есть Бог, которого почитали арабы-язычники и почитает Коран: Аллах. Само это слово – сокращение арабского определенного артикля «аль», имеющего то же значение, что и английский артикль the, и слова «илах», означающего «бог». Таким образом, Аллах – не просто какой-то бог, но Бог вполне определенный. Арабы-язычники считали Его высочайшим невидимым божеством, намного выше всех прочих богов, предстающих людям в виде идолов. Аллах для них был творцом неба и земли, однако очень далеким от людей – поэтому, по их вере, людям и приходилось поклоняться идолам. «Мы служим им лишь для того, чтобы они приблизили нас к Аллаху», – так, согласно Корану, рассуждали идолопоклонники в Мекке[163].

Коран отвечает на это: Аллах – единственный истинный Бог, и только он достоин поклонения. Связывать с Аллахом каких-то «спутников» или ширк – тяжелейший грех. Отсюда основной символ исламской веры, изо дня в день звучащий по всей земле, из уст верующих и с минаретов в мечетях: «Ла илахе иллаллах» – «Нет бога, кроме Бога». Именно такой смелый, мощный, бескомпромиссный монотеизм лег в основу новой веры. Вот почему она стала называться «ислам», то есть «покорность» одному лишь истинному Богу – и никому более.

Но кто же этот единый истинный Бог? Ответ Корана прям и однозначен: Бог Авраама, Измаила, Исаака и Иакова[164]. Он же – Бог Ноя, Лота, Моисея, Иосифа, Иова, Ионы, Илии, Давида и Соломона. Все эти фигуры, известные в иудео-христианской традиции как иудейские праотцы, пророки и цари – вместе лишь с тремя арабскими пророками, Шуаи-бом, Салехом и Худом – почитаются в Коране как хранители монотеистической традиции. Признается и особая роль иудеев в истории единобожия. «Сыны Израиля, – говорит Бог в Коране, – вы вспомните ту милость, которой Я вас одарил, и то, что Я возвысил вас над прочим людом»[165]. Однако Коран учит также, что единобожие – не изобретение иудеев, а изначальная религия, провозглашенная и многим другим народам устами многих других пророков, не названных по именам[166].

Согласно взгляду на историю, выраженному в Коране, пророк Мухаммад – не изобретатель новой религии, а лишь провозгласитель древних истин, обычный человек без всяких сверхъестественных способностей. «Среди посланников Господних я не носитель новоявленного слова, – такие слова приказывает передать народу откровение. – Не знаю я, что будет сделано со мной и с вами. Я только следую тому, что мне открыто. Я – лишь увещеватель явный»[167]. В другом откровении также отмечается, что Мухаммад послан Богом «нести увещевание народу, к которому посланник до [него] не приходил»[168]. Имеются в виду арабы, у которых, хотя они и приходятся сродни иудеям, не было ни своих пророков, ни писаний.

Более того, другие народы, за прошедшие столетия в основном принявшие ислам – персы, турки, курды, берберы, пуштуны, индо-арии, малайцы, яванцы и многие другие, – с точки зрения авраамических религий все также имели богатое «языческое» прошлое. В результате во всех четырех концах земли ныне можно встретить миллионы людей с именами Исхак (Исаак), Юсуф (Иосиф) или Давуд (Давид), почитающих Авраама за его послушание Богу и Моисея за смелое противостояние фараону, несмотря на то, что их собственные национальные истории никак не связаны с сынами Израилевыми.

Иными словами, распространение по миру ислама привело к поистине тектонической экспансии по всему земному шару авраамического единобожия – как и в случае с христианством. Глядя на разрастание этих двух ветвей, сперва – христианства, а затем – ислама, вполне можно сказать, что авраамическое единобожие, исторически укорененное лишь в крохотном народе Израильском, теперь завоевало большую часть мира[169].

Страсть к спасению

В чем же секрет поразительного успеха ислама? Как стало возможно, что крохотный изначально культ в небольшом городке в арабской пустыне так быстро распространился и завоевал значительную часть Старого Света, от Испании до Индии?

С XVIII века, с начала «ориенталистских» исследований, этим вопросом справедливо задавались многие западные ученые. Большинство их искали ответ в факторах, внешних по отношению к тому, что сам ислам считает своей сутью – к вере. Наиболее прямо выразил это направление мысли в 1881 году французский ориенталист Эрнест Ренан, написавший, что «мусульманское движение возникло и развивалось почти без религиозной веры»[170]. Для него и других европейских ориенталистов возникновение и развитие ислама объяснялось арабским национализмом, империализмом, жаждой власти или даже секса (наложницы и гаремы).

Этот ранний ориенталистский взгляд влиятелен и по сей день. Большинство социологов склонны отметать религиозные объяснения общественных процессов как производные от чего-то более «реального», то есть материального. То, что ислам оказался достаточно рано и тесно связан с властью, облегчает применение таких секуляристских объяснений. Некоторые западные христиане, испытывающие понятный ужас перед насилием мусульманских экстремистов, экстраполируют эту проблему в прошлое и пишут, что ислам всегда был «политической идеологией, замаскированной под религию»[171].

Однако некоторые современные академические исследования на Западе ставят под вопрос эти популярные мнения о происхождении ислама. Так, Фред М.Доннер, американский исследователь ислама, в своем труде 2010 года «Мухаммад и верующие» выдвигает против них сильные аргументы. Доннер решительно спорит с учеными, объясняющими возникновение ислама чисто земными обстоятельствами. Напротив, говорит он, Мухаммад и его последователи составляли искренне религиозное движение, сфокусированное на одной-единственной цели – личном спасении. «По моему убеждению, – пишет он:

Ислам начался как религиозное движение, а не социальное, экономическое или «национальное»; в особенности важна для него была забота о достижении личного спасения через праведное поведение. Ранние верующие [мусульмане] были озабочены общественными и политическими вопросами лишь постольку, поскольку связывали их с понятиями благочестия и правильного поведения, необходимого для спасения[172].

Доннер прав: важнейшая тема Корана – личные отношения человека с Богом, Творцом и Хранителем земли и небес, Милосердным Господом всех людей. Вера в Бога и служение Ему, вместе с необходимостью почитать Его заповеди и повиноваться им – первейший долг каждого человека. Каждому человеку отпущено короткое время на земле, а далее, после смерти, всех нас будет судить Бог. Поэтому известная нам временная жизнь – не что иное, как проверка, испытание, выбор между истиной и ложью, добром и злом. В одном из самых первых откровений Корана говорится о том, что Бог создал человека и показал ему «два пути»:

Мы человека создали на тяготы земные; Так неужели он воображает, Что здесь над ним никто не властен? Он может говорить: «Я заплатил за все сполна!» Ужель он думает, никто его не видит? И разве не дано ему двух глаз, И языка, и пары губ? И не указаны два главных направленья Добра и Зла? Но не спешит избрать стезю крутую человек! Как объяснить тебе, что значит “крутизна”? Освободить раба, Дать пищу в дни лишений Сироте, который близок вам по крови, Иль бедняку, презренному другими. И вот тогда вы станете одним из тех, Кто верит в Бога, и смиренно сострадает, И с милосердием творит добро. Таков лик праведных – стоящих По праву сторону в День Судный. Но тем, кто Наши ясные знамения отверг, Почить на левой стороне — Под сводом пламенным Огня![173]

Насколько мне известно, никто еще не отмечал, что эти «два направленья», о которых учит Коран, удивительно схожи с двумя путями, которые находим мы в другом священном тексте: Дидахе или «Учении двенадцати апостолов», иудео-христианском документе конца I столетия. Вот как начинается Дидахе:

Есть два пути: один – жизни и один – смерти, но между обоими путями большое различие. Путь жизни таков: во-первых, ты должен любить Бога, создавшего тебя, во-вторых, – ближнего своего, как себя самого, и всего того, чего не хочешь, чтобы было с тобою, и ты не делай другому[174].

Эти два отрывка, из Корана и из Дидахе, удивительно схожи – не дословно, но по смыслу. Оба говорят о том, что Бог показал людям два пути и что путь добра – это преданность Богу и благоволение к другим людям. Иными словами, оба предлагают человечеству спасение путем правой веры и добрых дел – в отличие от Павлова учения о спасении «одной верой», или sola fide (богословский термин, введенный позже Мартином Лютером).

Этот акцент на вере и делах в Коране столь важен, что сами верующие определяются там как «уверовавшие в Бога и творящие добрые дела». Это выражение встречается приблизительно в сорока пяти стихах, часто – как определение самой формулы спасения. «К уверовавшим в Бога, творившим добрые дела, – гласит один стих, – любовь проявит Милосердный»[175].

К вопросу о том, как единобожие и благочестие Дидахе, отражающее иудео-христианство I века, воскресло в Коране шесть столетий спустя, мы еще вернемся. Но вначале задержимся немного на рождении ислама и на его взаимоотношениях с сестрами-авраамическими религиями.

Межрелигиозные связи

Мы уже отметили, что в начале VII века на Аравийском полуострове идолопоклонство было нормой. Однако здесь существовали и другие религиозные общины. Помимо монотеистов ханифов, о которых нам известно очень мало, были иудеи и христиане.

Иудаизм появился в Аравии достаточно рано, возможно, сразу после разрушения римлянами Иерусалимского храма в 70 году н. э. Ко времени Мухаммада в городах-оазисах в северо-западной части полуострова – Табуке, Тайме, Хайбаре и Ятрибе – существовали арабоязычные иудейские общины[176]. Именно в Ятриб переселился Мухаммад в 622 году, когда проповедь в Мекке начала угрожать его жизни. Поэтому Ятриб стал для мусульман «второй родиной» и позднее получил прозвище «Город Пророка» – Мадинату ан-Наби. Вскоре название Ятриб заменилось словом Мадина (Медина), означающим «город».

В этой-то Медине обитали три иудейских племени, с которыми Пророк вскоре после прибытия подписал весьма значительный договор. Один из пунктов этого договора гласил: «У иудеев – своя религия, у мусульман – своя». Однако этот договор, сегодня интерпретируемый мусульманскими интеллектуалами как основа для плюрализма, к сожалению, просуществовал недолго: тайные связи иудейских племен с язычниками из Мекки привели к их трагическому изгнанию из Медины[177]. Однако взаимодействие мусульман с иудеями в этом городе, следы которого можно заметить во многих стихах Корана, включало и диспуты, и межрелигиозный диалог.

Христианство в Аравии присутствовало в основном на юге, в Йемене, и на севере и западе, в областях, пограничных с нынешними Ираком и Сирией.

Следовательно, в годы формирования ислама мусульмане непосредственно сталкивались с христианами реже, чем с иудеями, однако какие-то контакты между ними в любом случае были. Сам Мухаммад встречал христиан во время торговых путешествий в Сирию, еще до начала своей пророческой миссии. Исламское предание рассказывает нам, что во время одной из таких поездок христианский монах по имени Бахира распознал в подростке Мухаммаде, приехавшем в Сирию вместе с дядей, будущего Пророка. Эта история, вместе с историей о священнике Бараке, подчеркивает не только мусульманскую мысль, что «истинные христиане» видели свет пророка Мухаммада. Она – независимо от ее исторической достоверности – подчеркивает и то, что мусульмане видели свет в христианстве и признавали в нем религию-предшественницу.

В сущности, ислам, совершивший монотеистическую революцию в политеистическом обществе, воспринимал другие монотеистические религии, особенно иудаизм и христианство, как сестер и даже союзниц. Коран называет иудеев и христиан «Людьми Книги», уважая их священные писания: Таврат, то есть Тору, Забур – Псалтирь, и Инджиль – Евангелие (от греческого слова евангелион). Сам себя Коран описывает не как нечто совершенно новое, но как подтверждение этих древних книг[178].

Поэтому от представителей старших монотеистических религий не требовалось обязательное обращение в ислам – лишь то, чтобы они всем сердцем и душой следовали своим писаниям. «Пусть обладатели Евангелия, – прямо говорит Коран, – судят по тому, что в нем Аллах им ниспослал»[179]. Иными словами, иудеи и христиане просто должны быть хорошими иудеями и христианами. Вот стих из Корана, обещающий им спасение, пока они хранят веру и творят добрые дела:

Поистине, те, кто уверовал в Коран, И те, кто следует иудаизму, И назореи, и сабеи, Кто верует в Аллаха и Последний День И на земле творит добро, Найдут у Господа награду. На них не ляжет страх, Печаль не отягчит.[180]

О том, кто такие «сабеи» – религиозная община, очевидно знакомая древнейшим мусульманам, – идут споры. Обычно считается, что «сабеи» из Корана – это мандеи, представители гностической месопотамской религии, испытавшей на себе влияние зороастризма и христианства, центральной фигурой в которой стал Иоанн Креститель. То, что Коран обещает им, вместе с иудеями и христианами, спасение, свидетельствует о такой богословской свободе раннего ислама, которую большинству современных мусульман трудно даже вообразить.

В книге «Мухаммад и верующие» Доннер утверждает: богословская свобода эта в раннем исламе была так широка, что, в сущности, движение верующих – муминун, термин, используемый в Коране почти тысячу раз – включало всех монотеистов. Те верующие, что следовали именно Мухаммаду, назывались мусульманами – муслимун, слово, встречающееся в Коране семьдесят пять раз. Но эти мусульмане лишь возглавляли «конфессионально открытое религиозное движение», «включавшее всех монотеистов, живущих в строгом повиновении закону Божьему, который Бог открывал человечеству много раз – в Торе, в евангелиях, в Коране»[181].

Стоит отметить, что такой плюралистический путь не был для ислама самым простым или естественным. «Для ранней мусульманской общины куда проще было бы однозначно порвать с иудеями и христианами», – замечает американский историк Закари Карабелл. Мухаммад мог бы просто «отвергнуть их как отступников и врагов, предоставить им выбор: обратиться – или умереть»[182]. Однако этого он не сделал, и, помимо возможных прагматических причин, несомненно, этому была и богословская причина – общая приверженность единобожию.

Такое благоволение к старшим монотеистическим религиям в раннем исламе вело и к любопытным политическим союзам. В 615 году, на пятый год после первого откровения, новорожденная мусульманская община в Мекке столкнулась с жестоким преследованием со стороны идолопоклоннического истеблишмента. Особенно уязвимы были мусульмане без сильных клановых связей, и Пророк приказал примерно восьмидесяти четырем из них бежать, чтобы спасти свою жизнь. Они должны были уехать в христианское царство Аксум в Абиссинии, на территории нынешней Эфиопии, по другую сторону Красного моря. «Это дружественная страна, – сказал Мухаммад, – и ее царь не потерпит несправедливости»[183]. Аксумский христианский царь, называемый Негусом, в самом деле благосклонно принял беглецов из Аравии, ищущих убежища в Абиссинии, был счастлив узнать, что они также верят в единого Бога и даже в девственное рождение Христа, – о чем мы подробнее поговорим позже. Эти мусульманские беженцы прожили в Абиссинии пятнадцать лет, а когда в Аравии стало для них безопаснее, вернулись домой.

Более значительными политическими событиями того времени стала серия войн между Византией и Империей Сасанидов – или, в религиозных терминах, между христианами и зороастрийцами. В первое десятилетие ислама, с 610 по 620 годы, Сасаниды побеждали: они нанесли византийцам ряд сокрушительных поражений. В 614 году сасанидские войска взяли Иерусалим, вырезали множество его жителей-христиан, сожгли церкви, конфисковали Святой Крест – тот самый, на котором, как верили христиане, был распят Иисус. Вскоре Сасаниды захватили также Сирию и Египет и открыли себе путь на столицу Византии, Константинополь. Саму Аравию Византийско-Сасанидские войны не затронули, но арабы увлеченно следили за этим столкновением двух мировых держав. Еще больше интереса вызывала война в Мекке, где мусульмане отождествляли себя с христианами-византийцами, которых называли «римлянами», а идолопоклонники «болели» за зороастрийцев-Сасанидов. Победы последних разочаровывали мусульман. Однако приблизительно в 615 году, вскоре после взятия Иерусалима, Мухаммад возвестил новое божественное откровение, которое обещало скорый и благоприятный поворот событий:

Побеждены восточные римляне На близлежащих землях к вам. Но за победою над ними Вновь победить им предстоит Спустя недолгий срок. Решение всего – во власти Бога, Как было прежде, и сейчас, и будет после. В тот день возрадуются верные Господней помощи в одержанной победе, — Ведь Он дарует помощь лишь тому, Кого сочтет Своим желаньем, — Он истинно могущ и милосерд![184]

Любопытно, что вскоре, в 627 году, в битве при Ниневии римляне в самом деле разбили Сасанидов. Эта победа помогла им отвоевать Сирию и Месопотамию, в том числе и Иерусалим, и вернуть себе Святой Крест, увезенный в Персию как трофей. Приведенное выше откровение включено в Коран в качестве вступительных строк к главе, называемой «Рум», то есть «Римляне». Оно свидетельствует о том, что в годы возникновения ислама мусульмане считали христиан союзниками.

Более того, римский император Ираклий, разбивший Сасанидов, удостоился любопытного хвалебного изображения в мусульманской литературе. Ранние истолкователи Корана восхваляли его христианское благочестие и добродетельное правление. Мусульманские историки писали также о послании Мухаммада к императору Ираклию, «великому вождю Рума», в котором Мухаммад приглашал его принять ислам или хотя бы последовать призыву Корана к иудеям и христианам: «О люди Книги! Давайте к слову, равному для нас и вас, придем: чтоб нам не поклоняться никому, кроме Аллаха, других божеств Ему не измышлять и средь себя не воздвигать других владык, кроме Аллаха»[185]. Ираклий, читаем мы в мусульманских источниках, ответил на это письмо тепло и доброжелательно. Быть может, все это благочестивый вымысел – однако он ясно свидетельствует о симпатии к христианскому Руму среди ранних мусульман[186].

Рим (то есть Византия) находился к северу от Аравии. В 631 году, за год до кончины Мухаммада, состоялся другой важный контакт, на этот раз с христианами с юга – группа их пришла в Медину из Наджрана, города между Меккой и Йеменом. Это посольство, возглавляемое человеком по имени Абдул Масих, то есть «раб Мессии», остановилось в столице, и Мухаммад позволил им молиться в мечети. (Современная Саудовская Аравия, в которой христианам запрещено посещать Мекку и Медину, как видно, не извлекла из этого случая должных уроков.) Мусульманские историки сообщали позднее, что христиане были тронуты тем уважением, которое проявляли мусульмане к Иисусу, но не могли согласиться с утверждениями Корана относительно природы Христа. Однако Мухаммад подписал с ними договор, включавший следующий пункт:

Наджран – под защитой Бога и Мухаммада, Пророка Его: защищены их жизни, вера, земля и имущество, их присутствующие и отсутствующие, их одноплеменники и союзники. Ничего в своих прошлых обычаях изменять им не нужно. Права их и права их религии остаются неприкосновенными. Никто из епископов, монахов или церковных стражей не должен потерять свое место[187].

Однако терпимость ислама к другим религиям, столь ярко проявлявшаяся в Коране и в жизни Пророка, постепенно угасала по мере того, как ислам осознавал себя отдельной религией, отличной от других монотеистических традиций и даже им враждебной[188]. Этот «культ ислама как единственной истинной религии», пишет Карен Армстронг, заставил забыть слова ее основателя о том, что он не открыл никакой «новой особенной веры»[189]. Тем временем и земные геополитические вопросы вели ко все более жестоким столкновениям между расширяющейся империей мусульман и христианскими странами – а со временем привели и к контратаке Крестовых походов.

Однако ранняя близость мусульман с их монотеистическими «старшими родственниками» все же оставила некоторое наследство и принесла некоторые практические результаты. Коран запрещает мусульманам вкушать пищу язычников, которая может быть нечиста или даже заклана в жертву идолам, однако пищу иудеев и христиан есть разрешает[190]. Вот почему самые консервативные мусульмане, живущие на Западе, не всегда уверены в ритуальной чистоте обычной пищи, однако спокойно едят кошерные продукты. Аналогично Коран запрещает мусульманам браки с многобожниками, однако разрешает мусульманам брать в жены иудейских и христианских девушек, причем обращаться в ислам от них не требуется[191].

Более того, в исламе сохранилось определенное уважение к людям Книги, и именно оно позволило иудаизму и христианству сохраняться и под мусульманской властью. Власть эта, как часто отмечают, распространялась «мечом» – однако свою религию мусульмане мечом не навязывали[192]. И письменные, и археологические свидетельства показывают, что после мусульманского завоевания Сирии – в VII веке цитадели восточного христианства – церкви остались нетронутыми и, более того, строились новые церкви. В первом столетии ислама известны даже священные места, почитаемые как христианами, так и мусульманами – в Иерусалиме, Дамаске и Хомсе[193].

Вот почему около 650 года глава Восточно-сирийской церкви, католикос Ишояхб III, доброжелательно отзывался о мусульманских завоевателях, отмечая: «Они – не только не враги христианству, но, напротив, восхваляют нашу веру, чтят служителей Господа и наших святых, поддерживают наши церкви и монастыри»[194]. Правда, не все христиане отзывались о мусульманах так благостно; однако и четыре десятилетия спустя Иоанн бар Пенкаи, сирийский несторианский монах, радовался тому, что «царство Персидское» сменилось «царством детей Агари», как называл он мусульман. «[Бог] внушил им почтение к христианам, – писал он. – Несомненно от Бога пришла им заповедь чтить и поддерживать наши монастыри»[195].

Распространение ислама на Ближнем Востоке помогло и иудеям, положив конец их тоске по Иерусалиму. В 135 году, после неудачного мятежа Бар-Кохбы, язычники-римляне запретили евреям даже находиться в святом городе. И после IV века, когда римляне приняли христианство, запрет этот возобновился, теперь – из-за христианских предрассудков. Отец церкви Иероним благословлял преследование евреев римлянами, называя его «гневом Божьим» на «детей этого испорченного народа… [которые] не заслуживают сострадания». Однако после 637 года, когда халиф Омар завоевал Иерусалим и подчинил его исламской власти, мусульмане не только вновь позволили иудеям жить в Иерусалиме, но даже поощряли их туда возвращаться. В конце IX века еврейский ученый Даниил аль-Кумуси одобрительно писал об этом возвращении, замечая, что при «царе Измаила», то есть арабском халифе, «с четырех концов земли сошелся Израиль в Иерусалим, чтобы молиться и проповедовать»[196].

За пределами Иерусалима мусульмане также проявляли гостеприимство и доброжелательность к иудеям – в ту самую эпоху, когда христиане проклинали их как «богоубийц». Поэтому во время исламских завоеваний на Ближнем Востоке и в Северной Африке «иудеи обычно радовались, когда христианские территории попадали в руки мусульман»[197]. В ответ христиане часто «считали иудеев союзниками мусульман и исламской “пятой колонной” на своей территории»[198].

Нынешняя враждебность к христианству в мусульманском мире связана не столько с ключевыми текстами Корана, сколько с политическими претензиями к Западу, ведущими к избирательно негативному прочтению этих текстов. Таким же образом, и безобразные отзвуки антисемитизма в современном мусульманском мире идут не столько из традиционных исламских источников, сколько из арабо-израильского конфликта, связанного с пятидесятилетней израильской оккупацией Палестины.

Связь с иудеями

Все, что подметили мы до сих пор в этой главе, говорит о том, что ислам возник как новая глава в истории авраамического единобожия, тесно связанная с предыдущими. Но вот куда более любопытный вопрос: как произошло это авраамическое возрождение в языческой Аравии? Каково его истинное происхождение?

Для мусульман, в том числе и для меня самого, вопрос этот имеет метафизический ответ: происхождение ислама – божественное откровение. Голос, говоривший с Мухаммадом в пещере, был не голос демона, не галлюцинация – это был Ангел Гавриил. Бог, прежде открывший слово Свое Аврааму, Моисею и Иисусу, теперь открыл его и Мухаммаду. Так что параллели между исламом и другими монотеистическими религиями легко объяснимы: в них отражается одна и та же мудрость откровения, исходящего от одного и того же Бога.

Однако не-мусульмане, что вполне понятно, не готовы принять такой ответ, основанный на вере. Для них остается вопрос: как удалось Мухаммаду собрать и включить знание прежних религиозных традиций и в Коран, и в свои собственные изречения – хадисы, составляющие второй текстуальный источник ислама? Иными словами, вопрос, что и откуда унаследовал «исторический Мухаммад»?

В течение последних двух столетий этот вопрос занимал различных ориенталистов, исследующих происхождение ислама, и чаще всего они искали ответ в области возможных связей с иудаизмом – в том, что Пророк ислама много заимствовал из иудейских учений. Этот тезис во многом убедителен: ислам в самом деле сильно напоминает иудаизм и включает немало иудейских элементов.

Чтобы понять, как это произошло, начнем с Корана. Коран непохож на Новый Завет, рассказывающий нам о речениях и деяниях Иисуса. Больше похож он на Тору – книгу, по вере иудеев, богооткровенную. Как и Тора, Коран рассказывает читателю о Боге, сотворившем мир в семь дней, о Его законах и пророках.

Как Коран напоминает Тору, так и пророк Мухаммад напоминает Моисея – пожалуй, самого часто упоминаемого и подробно описанного из «героев» Корана[199]. Однако и Моисей, и Мухаммад – обычные смертные люди, которым выпала честь стать дарователями Закона: ни один из них – не «сын Божий» в божественном смысле и тем более не сам воплощенный Бог. Ни в иудаизме, ни в исламе нет учения о Троице или чего-то подобного; единобожие их строго и бескомпромиссно. В обеих религиях природа Бога остается непостижимой, и человек может познать Бога лишь через Его «свойства» – справедливость, милосердие, величие.

Кроме того, ни в иудаизме, ни в исламе нет «святых» – в католичестве посредников между Богом и человеком. Ни иудаизм, ни ислам не признают учения о первородном грехе и связанного с ним понятия искупления. В обеих религиях людям достаточно попросить у Бога прощения за свои личные грехи, а не ждать искупления какой-то внутренней вины, которую все они несут на себе как дети Адама.

В обеих религиях сильна традиция религиозного законодательства: Галаха – в иудаизме, Шариат – в исламе. Этот закон включает в себя и личные правила, касающиеся питания или одежды, и общественные вопросы – например меры наказания. (Тора требует за прелюбодеяние побивать камнями. Коран предлагает за это всего лишь сечь; побиение камнями за прелюбодеяние было включено в Шариат позднее, под влиянием некоторых хадисов.) Насколько буквально следует понимать этот закон и до какой степени его исполнять – вот вопросы, которые делят обе религии на ортодоксальные, консервативные, реформистские и светские точки зрения.

Поражают и некоторые параллели иудаистской Галахи и исламского Шариата. Так, садака («милостыня») в исламе – это не что иное, как цедака в иудаизме. В обеих традициях строго запрещено есть свинину. И для мужчин, и для женщин существует определенный «дресс-код». Для того чтобы мясо было «чистым», необходимо убивать животных определенным ритуальным образом: в иудаизме этот ритуальный забой именуется шехита, в исламе дабиха. Еще одно обязательное правило – обрезание для мужчин: «необрезанными» презрительно именуются язычники. В последнее время эти практики, общие для иудаизма и ислама, в Европе приводят к спорам, так как правительства некоторых стран, руководствуясь желанием защитить права человека и права животных, запрещают обрезание младенцев и ритуальный забой скота. В ответ на это европейские имамы и раввины в 2015 году объединились, создав Совет исламских и иудейских лидеров с целью защищать эти практики как часть своей «религиозной свободы»[200].

В поклонении Богу в иудаизме и в исламе тоже много сходства. Пророк Мухаммад и его последователи в Медине приучились молиться трижды в день, поворачиваясь лицом – только подумайте! – к Иерусалиму, так же, как делали мединские евреи. Направление молитвы, или кибла, изменилось лишь на пятнадцатый год пророчеств Мухаммада, когда новое откровение приказало мусульманам поворачиваться лицом к Масджид аль-Харам – Каабе и окружающим ее строениям; это знаменовало собой расхождение с иудаизмом и, возможно, отход от него. Однако в наше время мечеть и синагога очень похожи: ни там, ни там нет изображений, нет крестов или иных предметов поклонения. Вот почему, хотя ортодоксальным иудеям запрещено не только молиться в христианских церквах, но даже туда заходить, раввины позволяют им молиться в мусульманских мечетях[201].

Из-за этого сходства между исламом и иудаизмом средневековые несторианские монахи воспринимали мусульман как «новых иудеев»[202]. И в наше время некоторые западные ученые полагают, что ислам – не что иное, как адаптация иудаизма к арабскому контексту. В своем знаковом труде 1833 года «Was hat Mohammed aus dem Judenthume aufgenommen?», то есть «Что Мухаммад заимствовал из иудаизма?» немецкий раввин и ученый Абрахам Гейгер доказывал, что на мировоззрение Корана повлияли еврейское Писание и раввинистические источники. В статье 1927 года «Влияние иудаизма на ислам» Альфред Гийом писал об «иудейской ткани» Корана. В 1925 году Джон Дж. Блэр полагал, что Коран – в сущности, «компендиум талмудического иудаизма»[203]. В своей книге 1954 года «Иудаизм в исламе» Абрахам И.Катш развивал эту аргументацию, доказывая, что пророк Мухаммад «делал обширные заимствования из иудейских источников»[204].

Однако в Коране есть еще одна важная тема, которой не просто нет места в иудаизме – на протяжении последних двух тысяч лет иудеи ее решительно отвергают: тема о том, что их долгожданный Мессия уже пришел, и это не кто иной, как Иисус из Назарета.

Коранический Мессия

В Коране есть обширная глава под названием «Аль-Майида» – «Трапеза»: трапеза эта, как мы увидим далее, имеет самое прямое отношение к Иисусу и его ученикам. Отчасти эта глава посвящена истории иудейской и христианской религии. В одном отрывке Бог объясняет эту историю, говоря о себе «Мы»: эта форма, выражающая величие Бога, часто встречается в Коране:

И это Мы, кто низвели им Тору, В которой правый путь и свет. По ней судили иудеев те пророки, Что Господу всем сердцем предавались. Раввины и ученые мужи судили по тому, Что было им доверено хранить из Божьей Книги; Они же и свидетели об этом[205].

Иными словами, все иудейские пророки были посланы Богом – единым Богом Корана и Торы. Он Один, как объясняет следующий стих, обращенный к иудеям: «Душа – за душу, глаз – за глаз, нос – за нос, ухо – за ухо, зуб – за зуб, за нанесенье ран – отмщение по равной мере. А кто простит за свои раны и возмещение за них на милостыню обратит, тому послужит это искуплением грехов». И наконец, тот же Бог послал к тем же иудеям нового пророка, с новым писанием, подтверждающим Тору, но дающим и некоторые новые истины:

По их следам отправили Мы Ису, сына Марйам, Чтоб истинность Закона утвердить, Что был ниспослан до него. Ему Евангелие Мы послали, В котором правый путь, и свет, И подтверждение того, Что до него ниспослано в Законе, И правый путь, и увещание для верных, Которые страшатся Бога.[206]

Иисус, сын Марии – или, по-арабски, Иса ибн Марьям — вот как обычно Коран именует Иисуса. Существуют различные этимологические теории происхождения слова «Иса», но обычно оно производится от еврейского имени Иисуса, то есть «Иешуа»: в сирийском это имя превратилось в «Иешу», у арабских христиан – в «Ясу», и наконец приняло форму «Иса»[207]. А «Марьям» – изначальная арамейская форма имени Марии.

Всего Иисус появляется в пятнадцати главах Корана, приблизительно в девяноста трех стихах. Некоторые из этих стихов рассказывают о чудесном рождении Иисуса – от девственной матери Марии, без отца. Другие объясняют его проповедь к иудеям. Например, в Коране Иисус говорит: «Я к вам пришел, чтоб истину Закона (Торы) утвердить, что до меня был вам ниспослан, и разрешить вам часть того, что ранее для вас запретным было»[208]. Иными словами, исламский Иисус – реформатор иудаизма, предлагающий иудеям менее строгую и ограничивающую Галаху. Рассказывается в Коране и о чудесах Иисуса: некоторые из этих рассказов параллельны новозаветным евангелиям, другие – тому, что в христианстве называется апокрифами. Наконец, в Коране можно найти особый взгляд на природу Иисуса, на его распятие и (если несколько напрячь воображение) даже на Второе пришествие.

Подробнее о том, как изображен Иисус в Коране, мы поговорим далее. Пока что отметим главное: Коран ясно и однозначно утверждает, что Иисус – Мессия. Слово «аль-Масих», употребленное в Коране одиннадцать раз, всегда относится к Иисусу.

Он – «Иса аль-Масих», что точно переводится как «Иисус Христос». В нескольких стихах Иисус именуется не по имени, а только по этому титулу. «Говорил Мессия, – читаем мы в одном таком стихе: – Сыны Израиля, Аллаху поклоняйтесь, и моему, и вашему Владыке»[209].

В Коране мы не встречаем объяснений, что значит «Мессия»: по-видимому, в то время и в той среде это слово было понятно. Интересно отметить, что все стихи с упоминанием «Мессии» были открыты Мухаммаду в Медине, где, как мы уже упоминали, была крупная иудейская община[210]. Может даже сложиться впечатление, что эти стихи о «Мессии» представляют собой, по крайней мере отчасти, полемику с иудеями: вы, мол, все еще ждете Мессию? Это же Иисус, которого вы отвергли!

Однако кораническая полемика, связанная с Мессией, направлена и против христиан. Их Коран обвиняет не в отвержении Мессии, как иудеев, а напротив, в чрезмерном поклонении ему, вплоть до возведения его в божественное достоинство. Большой отрывок из Корана посвящен тем из людей Книги, кто называет Мессию Сыном Божьим и говорит о троичном божестве:

О люди Книги! В религии своей излишествам не предавайтесь И ничего не говорите об Аллахе, кроме правды. Мессия Иса, сын Марйам, – посланник от Аллаха и Его Слово, Которое в Марйам Он воплотил, И Дух как милость от Него. Так веруйте в Аллаха и посланников Его, Не говорите «Троица!» – себе во благо. Аллах – Один Единый Бог! Его величию негодно Отцом для смертного предстать. Всем в небесах и на земле владеет Он Один. Его, как поручителя, довольно! И никогда Мессия не презреет Служением и поклонением Аллаху, Как то и ангелы, кто близ Него. А кто презреет поклонением Ему и возгордится, Тех соберет Он всех к Себе Держать ответ пред Ним.[211]

Эти стихи представляют собой любопытную параллель к христианским текстам: Иисус как Слово Божье напоминает о Логосе Четвертого евангелия. Однако в них мы встречаем и решительный отказ считать Иисуса Сыном Божьим, а также отвержение самого понятия триединого Бога. Иисус – сын Марии, а не Бога; подобно прочим вестникам до него, он – всего лишь Божий слуга.

Таким образом, Коран занимает своего рода срединное положение между иудаизмом и христианством. Иудеям он говорит, что Иисус – их Мессия, которого им следовало бы почитать и ему повиноваться. Христианам – что Иисус человек, поклонявшийся Богу, а не предмет поклонения. Жак Жомье, доминиканский священник, отметил однажды эту срединную позицию:

Столкнувшись с проблемой своего христианского бэкграунда, Коран высказывается против божественности Иисуса Христа. В этом он близок раввинистическому иудаизму, также отрицающему божественность Христа. Однако этот «иудаизм» не следует смешивать с тем, что проповедуют ортодоксальные раввины. В Коране здесь заметна сильная христианизирующая тенденция; кое-что из того, что говорится в нем об Иисусе, выходит за пределы простого уважения. И в самом деле, кто из ортодоксальных иудеев решился бы назвать Иисуса Словом Божьим и Мессией, зная всю глубину смыслов, заключенных в этих именах?[212]

Любопытно, что эта срединная позиция, так, по-видимому, смущающая и Жомье, и многих других наблюдателей, – не просто «нечто среднее» между иудаизмом и христианством. Это то учение, которого за много веков до ислама придерживались иудео-христиане. Для них, как мы видели в предыдущих главах, Иисус был долгожданным Мессией, но лишь последним из великих иудейских пророков, а не Богом.

Среди тех, кто заметил эту богословскую связь, можно назвать Ганса Кюнга, швейцарского католического ученого, которого называют иногда «величайшим из ныне живущих богословов». В своем выдающемся труде «Ислам», изданном в 2007 году, он пишет: «Поражает сходство между изображением Иисуса в Коране и иудео-христианской христологией. Параллели здесь неизбежны и требуют более вдумчивого исторического и систематического исследования»[213].

Возможно, для такого исследования настало время.

Глава 4 Недостающее звено

Вот парадокс всемирно-исторического масштаба: иудео-христианство исчезло в христианской церкви, но сохранилось в исламе.

Ханс-Иоахим Шепс, философ, историк религий

В Ирландии в XVII столетии жил человек по имени Джон Толанд. Он был «свободомыслящим» – так именовались в то время светские интеллектуалы; и книги его вызывали много споров. В самой первой своей книге «Христианство без тайн», опубликованной в 1696 году, он доказывал, что все библейские чудеса могли иметь вполне естественные причины, – и тем навлек на себя беду. Суд присяжных в Лондоне признал его виновным в «ереси», а ирландские власти потребовали его сожжения на костре. К счастью, в результате в Дублине торжественно сожгли только его книги. Британские острова, как и вся Европа, в те времена были не особенно либеральным местом.

Однако Толанд не бросил писать: он публиковал все новые книги, в которых подвергал сомнению догматы церкви. В 1718 году он выпустил очередной труд под названием: «Назорей, или Христианство иудейское, языческое и магометанское». В этой книге Толанд проповедовал европейцам религиозную веротерпимость, показывая, что между тремя авраамическими религиями существуют невидимые связи.

Ради этой благородной цели Толанд обратился к двум темам, практически не известным его современникам: «назореям» и «магометанскому христианству». «Назорей», или иудео-христиане, объяснял Толанд – это иудеи, которые уверовали в Иисуса, но не перестали соблюдать иудейский закон. Он подчеркивал, что они не были еретиками – «вернее всего будет назвать их изначальными христианами, а в течение некоторого времени они были христианами единственными»; более того, они представляли собой «христианство, каким оно было изначально задумано». Из этого, продолжал Толанд, современные христиане могут понять, сколь ошибочна и несправедлива их «ненависть к иудеям» и к соблюдению иудейского закона[214].

Вторая и более провокационная тема книги касалась «магометанского христианства». Сам термин «магометанство», от имени Мухаммада (Магомета), в английском языке традиционно обозначал ислам – очевидно, вследствие ошибочного мнения, что пророк Мухаммад играет в исламе такую же центральную роль, как Иисус Христос в христианстве. Однако о «магометанском христианстве» до Толанда никто не слыхивал.

К собственному изумлению, Толанд столкнулся с этим явлением в 1709 году в Амстердаме, где ему случилось прочесть «магометанское евангелие, доселе не известное между христианами». Речь идет о так называемом «Евангелии Варнавы»: большинство ученых считают его псевдэпиграфической работой, в сущности благочестивой подделкой, написанной, по-видимому, в XV веке неизвестным мусульманским автором с целью поддержать коранический взгляд на Иисуса. Однако в этом документе ясно выражен сам этот взгляд, произведший на Толанда глубокое впечатление. «То, во что верят магометане относительно Иисуса и его учения, не выдумано Магометом», – заключил он, разойдясь здесь с тогдашним господствующим взглядом на происхождение ислама. Мусульманские верования, писал он, очень напоминают назорейские, а значит, «восходят к временам апостолов»[215].

Насколько мы можем судить, Толанд первым на Западе заметил любопытную связь между исламом и иудео-христианством – хотя еще один британский писатель, Генри Стабб, мимоходом выдвинул схожий тезис столетием раньше[216]. Однако в то время эта мысль не произвела большого впечатления и осталась погребенной в глубинах книжных полок. Примерно через полтора века после Толанда немецкий ученый Франц Фердинанд Баур (1792–1860), основатель знаменитой Тюбингенской школы исследований Нового Завета, подхватил тезис Толанда, но только в части иудео-христианства, которое он называл «Judenchristentum». Труды Баура, посвященные противоречиям между Павловым христианством и «Иерусалимской церковью», возглавляемой Иаковом, стали для своего времени прорывом и положили начало исследованиям «исторического Иисуса». Однако связь этой истории с исламом оставалась не исследованной.

Однако почти через столетие после Баура один из ученых Тюбингенской школы, Адольф Гарнак (1851–1930), вновь начал дискуссию о происхождении ислама. Он сосредоточился на учении иудео-христианской секты элкасаитов, которое определял как «гностическое иудео-христианство», и обнаружил, что оно «во многих и важных отношениях сходно и сродно с исламом»[217]. Свои выводы Гарнак подытожил знаменитым изречением: «Ислам – это трансформация иудейской религии, уже преображенной гностическим иудео-христианством, на арабской почве»[218].

Тезис Гарнака подхватили и развили другие немецкие ученые: сначала Адольф Шлаттер, затем – более известный Ганс-Иоахим Шепс. Последний сосредоточился на самой известной иудео-христианской секте, евионитах, и в своей статье 1949 года проследил следы их учений в Коране. Сам он писал, что открыл «парадокс всемирно-исторического масштаба». Парадокс этот состоял в том, что «иудео-христианство исчезло в христианской церкви, но сохранилось в исламе, благодаря которому некоторые его основные идеи дожили до наших дней»[219].

В 1960-е годы эту дискуссию вновь поднял израильский ученый Шломо Пинес; отправной точкой для него стало исследование трудов средневекового исламского писателя Аль-Джаббара, критиковавшего Павлово христианство. Аргументация Аль-Джаббара, писал Пинес, доказывает, что непрерывная иудео-христианская традиция сохранялась по меньшей мере до XII века[220]. Однако его собственный коллега С. М. Штерн обрушил на работу Пинеса разгромную критику и во многом дискредитировал его аргументацию[221].

В 1971 году Мартиньяно Пеллегрино Ронкалья, сотрудник Арабского института восточных и западных исследований в Бейруте, снова начал дискуссию о «евионитских и элкасаитских элементах в Коране»[222]. В 2000-х годах такие ученые, как Франсуа де Блуа, Эдуар М.Гайе, Иоахим Гнилка и Джозеф Ацци, также исследовали связь между иудео-христианством и исламом в академических трудах и в научных журналах[223]. Наконец тот же вопрос подняла знаменитая датско-американская исследовательница ислама Патриция Крон. Но ее содержательная двухчастная статья об «Иудео-христианстве и Коране» была опубликована лишь после ее смерти, в июле 2015 года[224].

Однако, несмотря на все эти академические труды, связь между иудео-христианством и исламом, этот, выражаясь словами Шепса, «парадокс всемирно-исторического масштаба», остается незамеченным даже большинством специалистов. «Поистине поразительно, – заметил в 2002 году Франсуа де Блуа, – что эта дискуссия практически не находит отклика у специалистов по исламу и арабскому миру»[225]. Видный богослов Ганс Кюнг также считал поразительным, что «неоспоримые параллели между Кораном и пониманием Христа в иудео-христианских общинах» «встречают мало откликов». Одна из основных причин этого, отмечает Кюнг, в повсеместном желании избегать неудобных вопросов: «Не только мусульманские, но и христианские догматические богословы всех конфессий часто попросту игнорируют неудобные результаты экзегетического и исторического исследования»[226].

Однако именно «неудобные» результаты исследований дают самую ценную информацию. И теперь настало время на них взглянуть.

Доктринальная связь

Для каждого, кто размышляет о связи иудео-христианства и ислама, существуют две основные области исследования. Первая – доктринальная связь, то есть параллели между вероучениями двух религий. Вторая – историческая связь, или возможные пути возникновения этих параллелей. Как мы сейчас увидим, установить связь первого типа намного проще, чем связь второго типа.

В сущности, о доктринальной связи я говорю с самого начала этой книги. Во Введении я рассказал о том, как я, обычный мусульманин, знавший только Коран и другие исламские тексты, случайно прочел Послание Иакова и был поражен тем, сколько в нем знакомого. Я уже писал о том, что взгляд на Иисуса как на великого пророка и долгожданного Мессию, но не божественного «Сына Божьего», в иудео-христианстве и в исламе очень похож. Также схоже в обеих традициях и учение о том, что люди спасаются верой и добрыми делами, а не одной только верой.

Однако между этими религиями есть и другие доктринальные параллели: мы начинаем замечать их, когда читаем Коран параллельно с иудео-христианскими текстами – Посланием Иакова, Дидахе или Псевдо-Климентинами.

В предыдущей главе мы уже отмечали одну интересную параллель между этими текстами: и Коран, и Дидахе учат о двух путях, добра и зла, и о том, что люди призваны выбирать между ними, дабы затем получить от Бога награду или наказание. Но еще более впечатляет параллелизм Корана с Псевдо-Климентинами, а именно с такой их частью, как «Гомилии» [проповеди]. В одной из этих проповедей апостол Симон Петр говорит: «Бог един, и нет иного Бога, кроме Него»[227]. Это ведь не что иное, как основной вероисповедный символ ислама, почти дословно повторенный в «Аль-Бакара» – второй главе Корана: «Ваш Бог един, и нет другого божества, помимо Бога»[228].

Помимо Бога, чье абсолютное единство не оставляет места для представлений о троице, очень схожи в этих двух традициях и представления о пророках. Об этом мы знаем, среди прочего, из Книги Элкасая – по всей видимости, арамейского текста II века, которому следовали члены секты так называемых элкасаитов. Книга эта известна нам только по цитатам в сочинениях отцов церкви, которые ее опровергали; однако и этих отрывков достаточно, чтобы понять, что у иудео-христиан было свое учение о пророках. Они полагали, что время от времени Бог посылает на землю «Истинного Пророка», чтобы призвать людей к истине; и последним из воплощений этого вдохновленного Богом провидца стал Иисус Христос[229]. Очень схоже с этим представление Корана о череде пророков, последним из которых стал Мухаммад.

Образы Иисуса в иудео-христианстве и в исламе также очень схожи, если не идентичны. Как мы уже упоминали, Коран настаивает, что Иисус был Мессией – что само по себе достаточно любопытно, так как «Мессия» для арабов-язычников VII века был чуждым понятием. Любопытно в Коране и подчеркивание того, что Иисус был послан к иудеям, что он, говоря словами Корана, был «Посланником к Сынам Израиля»[230]. Эту незначительную на вид, но на самом деле весьма впечатляющую деталь подметила Патриция Крон, писавшая: «То, что Иисус был послан к израильтянам – для проповедника VII века заявление поистине поразительное»[231].

Почему поразительное? Да потому, что, не имея представления об историческом Иисусе, куда естественнее считать, что он был послан к христианам. В сущности, именно так охотно думает большинство современных мусульман: что Моисей – пророк иудеев, Иисус – христиан, а Мухаммад – мусульман. Далее Крон продолжает:

От Посланника [Мухаммада] естественно было бы ожидать слов о том, что Иисус был послан к христианам. Разумеется, никаких христиан до Иисуса не было, однако едва ли это остановило бы Посланника от такого взгляда на вещи. И даже если бы чрезвычайно развитое историческое чувство не позволило ему сказать этого, дальше можно было бы ожидать от него следующих слов: в ответ на проповедь Иисуса израильтяне разделились на иудеев и христиан – что исторически верно. Но он говорит, что они разделились на верующих и неверующих израильтян (61:14); разделились религиозно, но этнически остались одним народом[232].

Согласно иудео-христианским текстам, результат проповеди Иисуса был, увы, именно таким: народ израильский разделился на верующих и неверующих. Один из документов Псевдо-Климентин, «Восхождения Иакова», говорит о «нас, верующих в Иисуса, и неверующих иудеях»[233]. Точка зрения вполне кораническая. Или, если развернуть эту связь в обратную сторону, как делает Крон, – Коран преподносит нам «неоспоримо иудео-христианскую» точку зрения[234].

Еще одна сторона Корана, резонирующая с иудео-христианством, – большое внимание к Моисею как «первому пророку»[235]. Моисей несомненно – самый яркий герой Корана[236]. Имя его упоминается 136 раз, в то время как имя самого Мухаммада – всего четыре раза. Рассказ Корана о Моисее включает большинство подробностей, которые мы находим в Ветхом Завете: от оставления его на берегу Нила и усыновления дочерью фараона – до бегства в Мидию, горящей купины, противостояния с фараоном, чудес, Исхода, разделения моря и золотого тельца.

Помимо взглядов на Бога и пророков, есть поразительное сходство и в практиках иудео-христианства и ислама. Первое является прямым продолжением иудаизма – и потому, естественно, в нем были запрещены поедание свинины и мертвечины, а также предписывалось обрезание для мужчин. Все эти практики, как мы уже отмечали, перешли и в ислам. Однако, помимо этих хорошо известных примеров, иудео-христианство отличалось и одной практикой, не существовавшей ни в иудаизме, ни в христианстве, однако перешедшей в ислам.

Отношение иудео-христиан к вину известно нам из сочинений отца церкви Иринея. В своей знаменитой книге Adversus Haereses, или «Против ересей» (около 180 года н. э.), он писал, что евиониты «отвергают соединение небесного вина и допускают только воду мирскую»[237]. От Егезиппа, христианского хрониста II века, мы знаем также, что Иаков Праведный, брат Иисуса и первый лидер иудео-христиан, «не пил вина и других опьяняющих напитков»[238]. Эти сведения привели некоторых ученых к выводу, что иудео-христиане, по крайней мере некоторые из них, строго воздерживались от употребления алкоголя. И что же? Коран тоже заповедует мусульманам воздерживаться от «вина», под чем часто понимается запрет на любые опьяняющие вещества[239].

Еще одна любопытная практика евионитов, о которой упоминает Епифаний – ежедневные омовения. Псевдо-Климентины тоже говорят об иудео-христианской практике «ритуальных омовений… после молитвы». Более того, мужчины – иудео-христиане омывались после полового акта и воздерживались от сношений с женами во время месячных[240]. Все это точно соответствует исламским практикам: омовению, сопровождающему ежедневные молитвы (вуду), обмыванию всего тела после секса (гусл) и воздержанию от половых отношений во время менструаций.

Наконец, соблюдая иудейский закон в целом, евиониты, однако, принимали и определенную его реформу, предпринятую Иисусом. «Они не принимают Пятикнижие Моисеево во всей его полноте, но некоторые речения отвергают», – пишет о них Епифаний. И добавляет, что евиониты защищают такое выборочное исполнение Закона словами: «Это открыл мне Христос»[241]. Это также вполне соответствует кораническому образу Иисуса, который пришел «утвердить истину Торы», но также и «разрешить вам часть того, что ранее для вас запретным было»[242].

Эти параллели между иудео-христианством и исламом замечают и сами мусульмане. В «Ислам Анциклопедиси» («Исламской энциклопедии»), изданной Турецким исламским директоратом религиозных дел, есть пространная статья об «иудео-христианах» с детальным изложением их вероучения. «Иудео-христиане, – заключает эта статья, – сохраняли истинное послание Иисуса, и образ Иисуса в их религии соответствовал его образу в исламе»[243].

Итак, вопрос, стоящий перед нами, не в том, существует ли доктринальная связь между иудео-христианством и исламом. Очевидно, что она существует. Вопрос в том, как возможна такая связь.

Историческая связь

Вопрос об исторической связи прост: возможно ли, чтобы иудео-христианство, по-видимому к V веку сошедшее с исторической сцены, выжило и появилось в Аравии начала VII века, где оказало влияние на «исторического Мухаммада»?[244]

На первый взгляд, ответ отрицательный: у нас нет никаких сведений об иудео-христианских общинах, продолжавших существовать во времена и в родных местах пророка Мухаммада. Разумеется, в Аравии и близ нее существовало немало христианских сект со своими учениями. Были, например, мелкиты, следовавшие византийской традиции и признававшие учение Халкидонского собора о двух природах Христа, божественной и человеческой, соединенных в одной ипостаси. Были и яковиты, придерживавшиеся монофизитства – учения о том, что природа Христа лишь одна, соединяющая в себе божественное и человеческое. Были и несториане, придерживавшиеся диофизитства – учения, что Христос обладает двумя природами, божественной и человеческой, и они остаются раздельными. Но несмотря на разногласия касательно природы Иисуса, в то время приводившие к жарким и ожесточенным спорам, все это были «Павловы» христиане. Иными словами, все они верили, что Иисус есть божественный Христос – в отличие от иудео-христиан, которые, в большинстве своем, видели в нем человека-Мессию.

Вот почему различные ученые испытывают искушение предположить существование иудео-христиан во времена пророка Мухаммада и в его окружении: видя доктринальную связь между иудео-христианством и исламом, они делают вывод, что между ними должна быть и связь историческая. Вот что пишет об этом Сидни Ч. Гриффит, профессор, исследующий раннее христианство в Католическом университете Америки, специалист по арабскому христианству:

Бездоказательно предполагая, что учения Корана должны были быть почерпнуты у какой-то христианской группировки в окружении Мухаммада, эти ученые часто ищут и находят упоминания о таких группировках в древних ересиографиях. На этой основе они постулируют присутствие назореев или иных иудео-христианских групп в арабоязычной среде в первой трети VII века, хотя исторические свидетельства их присутствия в эту эпоху и в этой среде отсутствуют[245].

Одна из этих теорий гласит, что христианин Барака, родственник Мухаммада, подтвердивший, что он пророк, на самом деле был «евионитским священником»[246]. Однако Бараку традиционно считают несторианином, и нет никаких свидетельств в пользу того, что он был связан или испытывал на себе влияние какой-либо иудео-христианской общины. Другое предположение – «в VII веке в Центральной Аравии имелась община христиан-назореев, неизвестная внешнему миру»[247]. Более скромная версия этой теории предполагает лишь, что «ко времени создания Корана в Аравии сохранилась иудео-христианская устная традиция»[248]. Еще одна возможность: быть может, ханифы, до-исламские арабские монотеисты, на самом деле были «семитически ориентированными христианами»[249]. Все эти теории имеют один недостаток – полное отсутствие свидетельств в их пользу.

Вместе с тем у нас есть свидетельства появления на Ближнем Востоке сект с иудео-христианскими тенденциями через много лет после возникновения ислама. Одна из них – Исавийя, иудейская секта, распространившаяся в VIII–IX веках в Ираке и Сирии, почитавшая Иисуса как «пророка и мудреца»[250]. Мусульманский писатель XI века Абд аль-Джаббар, с которым мы уже встречались, также сообщает о необычной секте среди караимов – иудеев, отошедших от раввинистического иудаизма, признававших авторитет только Торы, но не Талмуда (явление, сходное с учением о sola scriptura в протестантизме). Эта караимская секта, одобрительно отмечал Джаббар, почитает Иисуса как «[человека] праведного и благочестивого, который по справедливости должен был бы стать вождем иудеев»[251]. Писал он и об «иудействующих» христианах, которые «верят, что Господь их – иудей, сын иудея, рожденный от иудеев, и матерью его была иудейка»[252].

Основываясь на этих немногочисленных свидетельствах, Крон в какой-то момент перевернула теорию вверх ногами: у нас нет, писала она, никаких свидетельств, доказывающих, что ислам расцвел благодаря влиянию иудео-христианства – но есть свидетельства того, что иудео-христианство позже расцвело благодаря исламу. «Ислам, – по ее словам, – сделал иудео-христианство полемически устойчивой позицией, поэтому иудео-христиане вышли из своих укрытий и начали проповедь»[253]. Но где же они «укрывались» до того и какое отношение имели к возникновению ислама, – остается неясным.

Однако некоторые ученые, изучающие не столько историю, сколько сами исламские писания, полагают, что нашли ключ к разгадке: он – в тексте Корана. Точнее, в том слове, которым Коран обозначает христиан.

Тайна аль-Насара

В наше время, заговорив с арабоязычным человеком и спросив его о христианах, мы, скорее всего, услышим, что он называет их «аль-Масихийя». Слово это происходит от «Масих», или «Мессия», и буквально означает «следующие за Мессией». Фактически это точный перевод слова «христиане», происходящего от слова «Христос» или, по-гречески, Christos, что и означает «Мессия».

Но вот что любопытно: в Коране мы не найдем слова «аль-Масихийя». Для обозначения христиан Коран использует совсем другой термин: «аль-Насара».

С первых столетий ислама мусульмане пытаются прояснить точное значение этого слова. Одно общеизвестное объяснение состоит в том, что Иисус происходил из города Назарета. Поэтому, рассуждали некоторые комментаторы Корана, христиан, как последователей пророка из Назарета, Коран и именует «аль-Насара». Другое объяснение видели в значении корня Н-С-Р – «помогать». Коран рассказывает, как Иисус спрашивает своих учеников: «Кто будет моими помощниками Богу?» – «Мы будем помощниками Богу!» – отвечают они[254]. Согласно этому взгляду Коран называет христиан «аль-Насара», поскольку они – «помощники» (ансар) Иисуса и Бога.

Однако известно также, что существует не-арабский термин, точно соответствующий «аль-Насара»: «назореи». Именно так, как мы знаем из книги Деяния Апостолов, называли древнейших последователей Иисуса. Более того, в ересиологии отцов Павловой церкви назореями (с вариантами «назареи», «назаряне») называли одну из иудео-христианских сект.

Может быть, спрашивают некоторые ученые, под «аль-Насара» в Коране подразумеваются не все христиане, а именно иудео-христиане, во времена Мухаммада обитавшие где-то поблизости от Мекки? Быть может, они и есть наше «недостающее звено»?

Вопрос этот становится еще любопытнее, если мы рассмотрим, как именно употребляется слово «аль-Насара» в Коране, где оно встречается в четырнадцати стихах. В двух из них люди, о которых идет речь, называются не просто «аль-Насара», но «те, кто говорит о себе: мы – аль-Насара». Иными словами, это самоназвание этой группы. Нам, правда, неизвестны христианские секты, которые называли бы себя «аль-Насара», – но известна иудео-христианская секта, называвшая себя «назореями».

Еще интереснее другое: когда Коран осуждает веру в божественность Иисуса и учение о Троице – отличительные черты Павлова христианства – их приверженцами он называет не «аль-Насара», а просто «таких, кто говорит» подобные вещи:

Не веруют и богохульствуют такие, кто говорит: «Бог есть Мессия, сын Марйам». Но говорил Мессия: «Сыны Исраиля! Аллаху поклоняйтесь, И моему и вашему Владыке!» И всякому, кто прочит сотоварищей Ему, Он запретит Свой Рай, И Ад ему убежищем предстанет; И не найдут неверные помощников себе. Не веруют и богохульствуют такие, кто говорит: «Аллах есть третий из троих», — Тогда как нет иного божества, Кроме Аллаха одного, единого для всех. И коль они не прекратят хулы речей, Постигнет тех из них мучительная кара, Кто не уверовал в Него. [Курсив мой. – Авт.][255]

Эти два стиха из Корана много обсуждаются. Некоторые комментаторы считают, что Коран осуждает здесь не учение о Троице как таковое, но тритеизм, то есть веру в трех отдельных Богов, для Павлова христианства тоже еретическую. Отмечается, что и сама формулировка: «Бог есть третий из троих» – совсем не та, какой выражают свою веру Павловы христиане. Это интересные замечания, особенно ценные для тех, кто ищет в Коране более благосклонного отношения к мейнстримовому христианству. Однако для нас сейчас любопытнее всего то, что Коран не осуждает аль-Насара как «тех, кто говорит, что Мессия есть Бог», или «тех, кто говорит, что Бог есть третий из троих».

Напротив, об аль-Насара Коран отзывается очень благосклонно. В одном знаменательном отрывке иудеи и политеисты осуждаются за «величайшую вражду к уверовавшим в Бога», но аль-Насара раздаются щедрые похвалы: «И, несомненно, ты найдешь, что ближе всех в любви к уверовавшим те, кто говорит: «Мы – назореи», и это потому, что среди них есть люди, прилежащие учению и аскезе»[256] [в рус. пер. Пороховой – «среди них есть иереи и монахи»; о таком переводе см. далее]. Далее идут стихи, рассказывающие о том, как эти люди рыдали, услышав послание Корана:

Когда же слушают они То, что ниспослано пророку, Ты видишь, как глаза их проливаются слезой, — Ведь в этом видят Истину они. И говорят они: «Владыка наш! Уверовали мы, Впиши нас в исповедники Свои! И отчего ж нам не уверовать в Аллаха И в то, что нам из Истины пришло, Коль мы желаем, чтоб Аллах Нас ввел в число людей благочестивых?» За эти речи их Аллах вознаградит Садами, что реками омовенны, Где пребывать навечно им, И это – воздаяние добротворящим.[257]

Согласно самым традиционным мусульманским экзегетам, эти стихи, восхваляющие аль-Насара, описывают реакцию священников Негуса, царя Абиссинского, радушно принявшего мусульманских беженцев из Мекки, когда они услышали Коран. Сразу хочется спросить, что же за христиане были эти абиссинские или эфиопские священники.

Эфиопская церковь, существующая и по сей день, считается частью восточного христианства. Следовательно, она признает Никейский собор, признавший Христа божественным существом. Значит, по крайней мере на первый взгляд, в ней нельзя предположить иудео-христианство. Однако в той же Эфиопской церкви приняты однозначно иудейские практики, такие, как празднование шаббата и обрезание младенцев мужского пола – как и в иудаизме, на восьмой день. Неудивительно, что из-за этих не-Павловых тенденций европейские христиане на протяжении всей истории винили своих эфиопских единоверцев в «склонности к иудействованию». Один португальский иезуит XVIII века заявлял даже, что «эфиопская религия» – «не что иное, как мешанина иудейских и мусульманских суеверий»[258]. Более современное и объективное суждение гласит, что многие традиции Эфиопской церкви «ведут свое начало от иудаизма», однако «прошли процесс изменения и переформатирования, согласовавшего их с основами христианской веры»[259]. Но когда произошло это «изменение и переформатирование»? Не могла ли Эфиопская церковь VII века быть ближе к иудаизму и иудео-христианству, чем сейчас? Вопрос любопытный, однако за отсутствием литературных и исторических данных любой ответ на него будет гипотетическим.

Попытку такого ответа предпринимает историк Самуил Циннер, пишущий, что «иудейский в основе своей характер Эфиопской церкви» можно проследить до «евионитов, которые, вместе с другими своими соотечественниками, могли бежать в Эфиопию после разрушения Иерусалима в 70 году н. э.»[260]. Следовательно, евионитство – основная форма иудео-христианства – могло скрытно выживать в Эфиопской церкви на протяжении еще многих столетий. Согласно другому историку, Шломо Пинесу, то же может быть верно для несторианской церкви, к которой, возможно после IV века, также присоединилось немало гонимых иудео-христиан, тайно сохранявших свою веру. Для Пинеса именно несторианская церковь стала каналом, по которому иудео-христианское учение достигло Аравии VII века.

Еще один ученый, исследующий происхождение ислама, Франсуа де Блуа, сотрудник Института восточных и африканских исследований в Лондоне, также полагает, что аль-Насара – не кто иные, как иудео-христиане, которые могли выжить и добраться до «отдаленных пределов» Аравии[261]. Настоящее доказательство этому, по мнению Блуа, находится в другом стихе Корана – том, где Коран разрешает мусульманам вкушать пищу аль-Насара. «Дозволена вам также пища тех, кому было ниспослано Писанье, – объявляет Коран, – и ваша пища им разрешена»[262]. Такая уступка, несомненно, облегчает жизнь мусульманам, однако и вызывает вопрос: кто такие «те, кому было ниспослано Писанье»? Вот как объясняет это де Блуа:

Если аль-Насара означает «кафолические христиане», то очень трудно понять, как может их пища быть «дозволенной вам», учитывая, что кафолический канон в пищевых вопросах следует словам Иисуса: «Очищается всякая пища» (Мк. 7:19), и кафолические христиане, как известно, спокойно едят свинину. Но если Насара в Коране – это назореи, соблюдавшие иудейские законы ритуальной чистоты, то слова «дозволена вам пища тех, кому было ниспослано Писанье» сразу обретают смысл[263].

До сих пор ничто не противоречит теории, что аль-Насара из Корана – иудео-христиане. Однако с этой теорией есть серьезные проблемы. Во-первых, один из стихов Корана прямо противоречит более сочувственным стихам об аль-Насара, обвиняя их в том, что они говорят: «Мессия – сын Аллаха»[264]. Очевидно, это не об иудео-христианстве, а о христианстве мейнстримовом. Смущает и то, что в одном из самых комплиментарных стихов об аль-Насара Коран превозносит их «мужей, прилежащих учению и аскезе» – фраза, переводимая также как «иереев и монахов». По-видимому, речь идет о монашествующих – то есть о классе, характерном для Павлова христианства, а не для иудео-христианства[265].

Вот почему не все специалисты по возникновению ислама согласны с тем, что аль-Насара, упоминаемые в Коране – иудео-христиане. Критики отмечают также, что в сирийском языке, очень близком к арабскому, есть примечательное слово Насрайе, обозначающее всех христиан, без различия толков и сект. Этот сирийский термин, говорят они, вполне мог перейти в арабский язык, приняв там форму Насара, – и Коран, возможно, просто использует этот термин для обозначения всех христиан вкупе, не имея в виду именно иудео-христиан[266].

Такого мнения придерживается и Сидни X. Гриффит, эксперт по арабскому христианству. «Кажущаяся близость Корана к позициям, ранее выражаемым иудео-христианами, – пишет он, – едва ли может служить свидетельством того, что в Аравии VII века реально существовали иудео-христианские общины»[267]. Также и Габриэль Саид Рейнольдс, профессор исламских исследований в Университете Нотр-Дам, доказывает, что аль-Насара из Корана – скорее всего все христиане вообще, а считающие иначе «вчитывают» в текст Корана слишком много своих предположений. Критикует Рейнольдс и «мотив ориенталистских исследований Корана», состоящий в «поиске христианских еретиков, с которыми мог встречаться Мухаммад, как объяснения коранического материала о христианах». Эти ученые, замечает он, упускают из виду, что Коран говорит на собственном языке и прекрасно владеет такими риторическими приемами, как гипербола и ирония[268].

Короче говоря, академическая дискуссия о том, кто такие аль-Насара из Корана, явно далека от завершения. Тезис, что они могут быть идентичны назореям или иудео-христианам, остается интересной гипотезой – но не более.

Значит ли это, что историческая связь, которую мы ищем – недостающее звено между иудео-христианством и исламом, – обречена скрываться во тьме?

Прежде чем отвечать на этот вопрос, добавим в головоломку еще один элемент.

Послание на камне

В 1980-х годах покойный израильский археолог Иегуда Д.Нево проводил интересную работу в пустыне Негев на юге Израиля. Его внимание привлекли надписи на камнях в этом районе: все они были на арабском языке и датировались VII–VIII веками. Поблизости от Зде-Боке, киббуца, основанного в 1952 году для орошения безводной пустыни, в котором и сейчас проживает несколько сотен израильтян, Нево наткнулся на нечто особенно любопытное. Нечто, способное пролить свет на ранний ислам.

Нево умер в 1992 году, а в следующем году, уже после его кончины, была опубликована статья под заглавием «К до-истории ислама». Начинается статья с откровенного признания, что Нево вдохновлялся гипотезой «позднего происхождения» ислама, предполагающей, что Коран – поздний документ, созданный в VIII веке в Месопотамии «арабской империей», которой для подкрепления ее политических притязаний потребовалась эта благочестивая выдумка. Однако в следующие десятилетия после Нево гипотеза позднего происхождения была практически опровергнута: лингвистическое исследование показало, что Коран – «продукт древнейшего периода существования [мусульманской] общины в западной Аравии»[269]. Более того, еще за десять лет до того, в 1980-х годах, «гипотезу позднего Корана» опровергло проведенное в Германии исследование древней рукописи Корана, обнаруженной в Йемене: оказалось, что свиток относится к началу VII века – куда уж раньше![270]

Однако сами находки Нево важнее его теоретической концепции. Некоторые из открытых и изученных им надписей включали даты: от первого пятидесятилетия ислама (660–680 годы н. э.) до второго столетия (780-е годы н. э.) Но, главное, эти надписи чрезвычайно различались по контексту. Древнейшие из них были явно монотеистическими, с воззваниями к Аллаху – то есть, по-арабски, к Богу – однако без всякого открыто исламского содержания, например ссылок на пророка Мухаммада. Поэтому Нево назвал эти надписи «до-Мухаммадовыми текстами». Позднейшие надписи, напротив, были явно исламскими: «Нет Бога, кроме Аллаха, – читаем мы в одной из них, – и Мухаммад слуга и посланник Его»[271].

Среди до-Мухаммадовых текстов особенно примечателен один. Этот текст, найденный на камне близ Зде-Боке, – короткая молитва о прощении. Заканчивается она таким стихом:

Amin rabb-l-alamin rabb Musa wa ‘Isa[272]. То есть: «Аминь, Господь миров, Господь Моисея и Иисуса».

Мусульмане, в первый раз прочтя этот арабский стих, могут испытать трепет – такой же, как испытал я, когда прочел это впервые. Дело в том, что используемый здесь термин «рабб-л-аламин», «Господь миров», прекрасно знаком почти всем мусульманам мира. Он из первой строки самой первой главы Корана, «Фатиха», или «Начало», которая читается так: «Хвала Аллаху, Господу миров». Снова и снова повторяется эта строка каждый день, на всем земном шаре, в каждой мусульманской молитве.

Но смотрите: в этом, очень исламском по звучанию стихе, нет упоминаний пророка Мухаммада. Бог назван здесь «Господом Моисея и Иисуса», а не Господом Мухаммада – от мусульманского автора такого упущения ожидать странно. Вот почему Нево отнес этот текст к «до-Мухаммадовым». Иными словами, его написал не мусульманин. А кто?

Иудей не стал бы восхвалять «Господа Моисея и Иисуса» – он не считал Иисуса великим пророком, равным Моисею. Не мог написать это и христианин, по той же причине: для него Иисус – не великий пророк, равный Моисею, а нечто гораздо большее, божественный Сын Божий и сам Господь. Следовательно, как отмечает Нево, перед нами отблеск веры, отличавшейся и от иудаизма, и от христианства:

Расположение в паре Иисуса и Моисея, законодателя, говорившего с Богом лицом к лицу, поднимает Иисуса на величайшую достижимую для человека высоту благочестия. Он разделяет с Моисеем честь служить «идентификатором» Бога. Однако вполне ясно, что по отношению к Аллаху Иисус находится в подчиненном положении[273].

Мы знаем, что вне ислама существовала лишь одна традиция, воспринимавшая Иисуса и Моисея таким образом, – иудео-христианство. Нево, похоже, делает об источнике до-Мухаммадовых текстов то же предположение. «Очевидно, они оставлены иудео-христианской группой», – пишет он и добавляет, что эта группа, по-видимому, существовала, «по крайней мере в Негеве в конце I – начале II века П.Х.»[274](П.Х. означает здесь «после Хиджры»: Хиджра – переселение пророка Мухаммада в Медину в 620 году, начало мусульманского календаря.) Другой ученый также подчеркивает, что надписи указывают на существование «формы иудео-христианства, не отождествляемой с иудаизмом, христианством или исламом»[275].

Вероятно, это важнейшее из доступных нам свидетельств о возможном существовании на заре ислама иудео-христианской общины.

Помимо этих археологических свидетельств, у нас есть и литературные указания на то, что в это время в районе Негев в самом деле жили иудео-христиане. Они исходят из писаний «Кирилла», подписанных именем Кирилла Иерусалимского (ум. 386); однако ученые полагают, что эти книги созданы в VI–VII веках, и потому обычно называют их автора Псевдо-Кириллом. Этот христианский автор упоминает «еретиков»-самарян, живущих в Палестине, которые считают «сына Марии пророком Божьим», – явно иудео-христианский взгляд на Иисуса. Он же упоминает монаха по имени Аннарих, который жил в Газе и следовал Евангелию евреев – утраченному иудео-христианскому тексту[276].

Однако, хотя все эти свидетельства и весьма впечатляющи, невозможно судить о том, относятся ли они к отдельным эксцентричным личностям – или к активной иудео-христианской общине, распространявшей свое учение. Даже если такая община существовала, невозможно сказать, могла ли она иметь какое-то влияние в регионе Хиджаз в Западной Аравии, где появился ислам. В Хиджазе почти не ведутся археологические раскопки, и наши источники по истории этого региона очень ограничены. У нас очень мало материала для того, чтобы реконструировать далекое прошлое.

Авраамический архетип

После всех поисков исторической связи между иудео-христианством и исламом мы остаемся с выводом, которым поделился в конце 2015 года один из специалистов по этому вопросу Гийом Ди: «У нас нет свидетельств существования иудео-христианских группировок в Аравии в начале VII века, как нет и свидетельств существования каких-либо иных иудео-христианских группировок где-либо на Ближнем Востоке, игравших роль в возникновении раннего ислама»[277].

«Свидетельства», указывает Ди, строятся по принципу порочного круга: некоторые учения Корана напоминают учение иудео-христиан, следовательно, иудео-христиане должны были прямо повлиять на создание Корана. Исходя из такого рассуждения, западные ученые обнаружили в Аравии VII века и поблизости от нее множество других «ересей». Краткий список включает несторианство, монофизитство, тритеизм, антидеко-маркианизм, манихейство и гностицизм[278]. А это, право, многовато – если только не воображать Аравию «каким-то “Парком Юрского периода” для древних “ересей”»[279].

Вот почему, быть может, стоит рассмотреть возможность, что такого «Парка Юрского периода» никогда не существовало, и доктринальная связь ислама с иудео-христианством не основана на исторической связи. Самуэль Циннер, один из западных ученых, глубоко проработавших этот вопрос, говорит именно об этом, критикуя «взгляд историцистов», которые

Не принимают во внимание возможность того, что схожие идеи и обряды могли возникнуть независимо друг от друга в двух разных религиозных вариантах, исходящих из единого трансцендентного архетипа, лежащего в основе авраамических религий[280].

Трансцендентный авраамический архетип – так Циннер, сознательно вводящий в историю религий платоновскую философскую категорию, объясняет доктринальную связь между иудео-христианством и исламом. Следовательно, связь эту нельзя возводить к тому, что пророк Мухаммад, мол, был знаком с предыдущими религиозными традициями. Скорее, ее следует объяснить тем, что в нем возродился авраамический архетип: благодаря интуиции, если предпочитать светские объяснения, или благодаря откровению, если вы открыты для объяснений религиозных.

Какой бы «прыжок веры» не предпринимать здесь – ссылаться ли на утерянные исторические сведения, на архетипы платонизма, на метафизику религии – важно отметить, что ислам стоит, по его собственному заявлению, «на прямом пути», восходящем к Аврааму: пути чистого, простого, строгого единобожия. Христианский ученый Мартиньяно Пеллегрино Ронкалья изящно выразил эту мысль в своей статье 1971 года, в которой пишет о «кристаллизации арабизированной формы иудео-христианства в исламе». Далее он поясняет:

Прежние христианские апологеты и ересиологи, считавшие ислам христианской ересью, были не так уж далеки от истины; они, быть может, выражались чересчур упрощенно, но верно схватывали суть плохо понятого ими религиозного феномена. С точки зрения евионитов, диалектическое развитие, идущее от Адама, Авраама и Моисея к Иисусу, нашло свою историческую и богословскую кульминацию в Мухаммаде[281].

Очертания этой авраамической генеалогии, добавляет Ронкалья, могут помочь современным христианам понять, что ислам не так уж чужд их собственной традиции – что, в сущности, отражает его более раннее утверждение:

Некоторые на Западе считают, что ислам в его культурном выражении представляет собой низшую в сравнении с христианством религиозную фазу; однако эта мысль оправдана лишь для нашего западного христианства, переосмысленного и «переработанного» греко-римской культурой. Если же мы вернем христианство в изначально свойственное ему историческое и культурное обрамление, то есть в обрамление иудео-христианское, если отложим платонизацию христологии, чтобы вернуться к тем формам Матери-Церкви, которые имела она в Иерусалиме под водительством святого Иакова, «брата Господня», если вернемся в семитский контекст, – ислам, даже на Западе, предстанет перед нами в более благоприятном свете[282].

Такое переосмысление ислама, бесспорно, необходимо современному Западу, где восприятие этой великой религии, к несчастью, омрачено злодеяниями ее нынешних ревнителей. Однако переосмысление места ислама в авраамическом «родословии» несомненно необходимо и самим мусульманам. Ведь немало современных мусульман видят мир в черно-белых тонах: «мы» против «них», последователи истины против последователей лжи, причем в последнюю категорию включаются все, кто вне ислама (или даже – вне какой-либо исламской секты).

Однако такой провинциализм очень далек от плюрализма, который мы встречаем в Коране. Например, после заявления, что «пусть обладатели Евангелия судят по тому, что Бог им ниспослал», Коран прямо отмечает, что существование на земле различных религиозных традиций – не отклонение, напротив, именно в этом и состоит воля Божья:

Мы Книгу в Истине тебе послали Для подтверждения того, Что прежде из Писания пришло, Для охранения его от всяких искажений. Суди же между ними по тому, Что ниспослал тебе Аллах, Не следуй их страстям, Что в сторону от Истины идут, Когда она тебе уже предстала. Мы каждому из вас предначертали Устав для жизни и дорогу к свету. И если бы желал Аллах, Он сделал бы вас всех одним народом, Но волею Своей Он хочет испытать вас На верность в соблюдении того, что Он вам даровал. Стремитесь же опередить друг друга в сотворении благого. К Аллаху – возвращение вас всех, — Тогда Он ясно вам покажет Все то, в чем расходились вы![283]

Иными словами, различные религиозные традиции должны «стремиться опередить друг друга в сотворении благого», соглашаясь не соглашаться в своих различиях и окончательный суд предоставляя Богу в загробной жизни. Стоит отметить, что эта идея отложенного суда получила свое развитие в одной из средневековых школ исламской мысли, где основным учением стала доктрина об «отложении», или ирджа, всех религиозных споров до будущей жизни. Поэтому сторонники этого учения именовались «отложителями», или мурджия. Неудивительно, что много столетий они терпели презрение от нетолерантных мусульман – в том числе и в наше время от печально известного ИГИЛ – жаждущих карать своих оппонентов от имени Бога[284].

Сегодня всем нам очень нужна ирджа, то есть религиозная терпимость – как между самими мусульманами, так и между мусульманами и представителями других вер. И здесь может помочь понимание того, что ислам не просто начался в VII веке в Аравии с пророка Мухаммада; он укоренен в более ранних проявлениях авраамического архетипа, от Авраама до Моисея, от Иакова Праведного до евионитов. Эта мысль, по меньшей мере, поможет мусульманам углубить, расширить, утончить свое историческое воображение.

Важнее всего здесь, конечно, Иисус. Ислам чрезвычайно уважает его, как и его мать, и уделяет ему высочайшее место. Но почему исламское представление об Иисусе так отличается от его места в христианстве? И точно ли они так различны, как мы часто думаем? Более того, что связь ислама с иудео-христианством говорит нам об исламском образе Иисуса?

На этих вопросах я сосредоточусь в оставшейся части книги. И начну с самого начала истории Иисуса: с его чудесного рождения от непорочной матери.

Глава 5 Мария и ее дитя

Помни того, кто охранял ее чистоту. Мы вдохнули в нее Дух Наш и сделали ее и сына ее знамением для всех людей.

Коран 21:19

Во всем Коране – в шести тысячах стихов – упомянута по имени лишь одна женщина. В нем есть даже большая глава, названная именем этой женщины. И другая, еще больше, названная именем ее семьи. И женщина эта – не Амина, мать Мухаммада, не жена его Хадиджа и не дочь Фатима, как можно было бы подумать[285]. Это Мария, мать Иисуса.

Мария в мусульманском писании не просто многократно названа по имени – тридцать четыре раза (во всем Новом Завете – всего девятнадцать раз). Она еще и превозносится. «Господь тебя избрал, очистил и возвысил, – обращается к Марии Коран, – над женщинами всех других родов»[286]. Поэтому во всех исламских культурах Мария пользуется величайшим уважением, и бесчисленное множество девочек получают ее имя в арабском произношении – Марьям. На Ближнем Востоке есть храмы в ее честь, которые посещают не только христиане, но и мусульмане. Еще большим почитанием пользуется Мария у суфиев, исламских мистиков: ее считают образцом совершенной преданности Богу. В XX веке группа суфиев даже основала орден под названием «Марьямийя», то есть «последователи Марии»: среди членов этого ордена есть видные американские ученые, как, например, родившийся в Иране философ Сейед Хусейн Наср[287].

Даже в христианских текстах и контекстах Мария вызывает у мусульман глубокое уважение. Легенда гласит, что в 630 году, вернувшись в конце жизни в Мекку, Мухаммад сокрушил в Каабе сотни идолов – и пощадил лишь настенные изображения Иисуса и Марии. В 1187 году, когда мусульманский правитель Саладин отвоевал Иерусалим, он разрушил все церкви, выстроенные там крестоносцами (но не церкви восточных христиан – против них он ничего не имел) – но пощадил одну католическую святыню: церковь святой Анны, когда-то, как говорят, бывшую домом, где родилась и провела детство Мария. «Сохранение этой церкви показывает нам преданность мусульман Марии, – одобрительно замечает католический источник. – Глубокое почтение к Матери Божьей помешало [им] уничтожить место ее рождения»[288].

Кораническая история Марии – на удивление подробная, учитывая, что в целом писание посвящено совсем другим темам, – размещается в двух отдельных главах: главе «Мария», которая считается «мекканской» (открытой в Мекке) и более ранней, и главе «Семейство Имрана», которая считается «мединской» (открытой в Медине) и, следовательно, более поздней. Между рассказами о Марии в этих двух главах есть параллели, но есть и некоторые различия. Более того, имеются как параллели, так и различия между ними и Новым Заветом, а также христианскими апокрифами.

Начнем с главы «Мария»: рассказанная в ней история очень напоминает начало Евангелия от Луки. Сюжет начинается с «повествования о милости Господней Захарии, его верному слуге»[289]. С Захарией – по-арабски Закарийя – мы встречаемся сразу, без всяких введений и объяснений. Однако нас захватывает эта история – рассказ о тайной молитве Захарии, обращенной к Богу:

Он тайным зовом к Господу воззвал И возмолил: «Господь мой! Во мне уж ослабели кости, И голова сверкает сединой, Но я в своих молитвах, Господи, к Тебе Не оставался никогда Лишенным Твоего благоволенья. Боюсь я: мои близкие по крови После меня сойдут с Господнего пути, Ну, а жена моя неплодна. Дай мне наследника по воле от Тебя. Он будет мне наследовать И родословную Йакуба продолжать. Сделай его, о мой Господь, Тебе угодным!»[290]

К удивлению Захарии, Бог отвечает на его молитвы и возвещает ему скорое рождение сына:

Ответом было: «Закария! Поистине, Мы благовествуем тебе о сыне, Имя которому – Йахйа. Мы прежде никого сим именем не нарекали». Сказал он: «Господи, как явится мне сын, Когда моя жена неплодна, А мои дряхлые года уж подошли к пределу?» Тут ангел с ним заговорил и молвил: «Твой Господь сказал: “Это легко Мне сделать, — Ведь прежде сотворил тебя Я, Когда ты был, поистине, ничем”».[291]

Сын, обещанный Захарии, был Иоанн Креститель, в Коране именуемый Яхья[292]. По-видимому, это производное от сирийского имени Йоханнан. Захария по-прежнему удивлен новостями о сыне и восклицает: «Господь мой, яви Свое знаменье мне!» Бог отвечает ему: «Вот знак тебе: три ночи ты с людьми не будешь говорить, при этом сохраняя доброе здоровье»[293]. Стоит отметить, что Евангелие от Луки тоже упоминает об этой детали: Захарии сказано, что он «будет молчать и не будет иметь возможности говорить»[294]. Однако Коран уточняет, что эта немота длилась трое суток.

Слышит Захария и ангелов, говорящих, что сын его будет необычным человеком и станет предшественником кого-то еще более необыкновенного: «Тебе Аллах шлет весть благую о Йахйе, чтоб Истину о Слове Божьем утвердить. И будет он велик и целомудрен, и станет из числа правдивейших пророков»[295]. Здесь стоит отметить выражение «Слово Божие», означающее не кого иного, как Иисуса. Об Иоанне Коран также замечает следующее:

И вот, когда Йахйа родился И возраста разумности достиг, Ему веление от Господа предстало: «Йахйа, держись Писания всей мощью!» Мы даровали ему мудрость, Когда он был еще юнцом, И состраданье к ближнему от Нас, и чистоту — Он в благочестии своем Господнего страшился гнева, Добросердечен был к родителям своим, И не был он властолюбив и непокорен. Да будет мир ему в тот день, когда родился, В тот день, когда умрет, И в День, Когда он к жизни вновь воскреснет.[296]

Подчеркивание того, что Иоанн Креститель «держался Писания всей мощью», отвечает учению как иудео-христианства, так и ислама: учению о цепи пророков, чья главная задача – доносить до человечества откровение Слова Божьего. А подчеркивание «чистоты» Иоанна в Коране совпадает с тем, что говорит о нем Евангелие от Луки: Иоанн не пил «вина и сикера»[297].

Вот и все, что мы узнаем из Корана об Иоанне Крестителе. Разумеется, здесь его не называют «Крестителем»: понятия крещения в Коране нет. Ничего не слышим мы здесь и о встрече Иоанна с Иисусом, и о его казни Иродом. Как и в случаях с большинством ветхозаветных фигур, например с Илией или Иовом, истории Иоанна Крестителя Коран касается вкратце и лишь для иллюстрации основной своей богословской идеи: с незапамятных времен тянется цепь пророков, возвещающих миру истину единобожия.

Прото-Евангелие Марии

Чтобы продолжить историю Марии в правильной хронологической последовательности, нам придется перейти к другому разделу, «Семейству Имрана»[298]. Это одна из самых пространных глав Корана, и значительная ее часть посвящена рассказу о Марии. В сущности, тесно связано с Марией и ее название, поскольку Имран – не кто иной, как отец Марии. Возможно, это звучит странно: имен родителей Марии Новый Завет не называет, но христианские апокрифы утверждают, что мать ее звали Анна, а отца Иоаким, от еврейского Йегойаким. Вопрос о том, каким образом Йегойаким в Коране превратился в Имрана, составляет предмет научной дискуссии, к которой мы обратимся позже[299].

Посмотрим, что же говорит Коран о семье Имрана. Любопытно, что знакомимся мы здесь не с самим Имраном – о нем мы так и не узнаем ничего, кроме имени, – а с его женой, о которой говорится подробно:

И вспомните, Когда жена Имрана к Богу обратилась: «О Господи! Тебе обетовала я, что у меня во чреве, — Освобожденное от дел мирских, Лишь в услужение Тебе, Прими же от меня обет мой, — Ведь Ты все слышишь и все знаешь!» И вот, когда она сложила ношу, Она воззвала: «Мой Господь! Дитя мое имеет женский пол». Господь же лучше знал, что принесла она, — Ведь пол мужской не то, что женский. «Я имя ей дала Марйам И отдаю ее и все ее потомство под Твою защиту От Сатаны, гонимого камнями». И с благосклонностью великой взял ее Господь, Взрастил прекрасною и чистой, Назначив Закарии попечение о ней. И всякий раз, как Закария заходил в ее михраб, Он находил пред нею пищу. И он сказал: «Марйам! Откуда все это к тебе приходит?» Она сказала: «От Аллаха! Он шлет бессчетные дары тому, кому желает».[300]

Читателей Библии этот отрывок может несколько удивить. В отличие от других отрывков из Корана, касающихся Марии и ее родни, которые мы приводили раньше, этот не имеет себе параллелей ни у Луки, ни в других канонических евангелиях. Многие подробности здесь просто не известны Новому Завету – такие, как посвящение Марии Богу еще во чреве матери или попечение над ней Захарии и помещение ее в михраб, то есть «святилище», или питание чудесной пищей[301].

Однако – смотрите-ка! – все эти подробности можно найти в другом месте: в апокрифическом евангелии, называемом Прото-Евангелием Иакова.

Этот документ, называемый также Книгой Иакова, не следует путать с Посланием Иакова, содержащимся в Новом Завете, которое я уже не раз упоминал. Прото-Евангелие – совершенно отдельный текст, хотя приписывается он тому же автору – Иакову Праведному, брату Иисуса и вождю «Иерусалимской церкви». Однако ученые установили, что документ этот был написан в середине II века и по-гречески, так что никак не может принадлежать Иакову. Он называется «прото-евангелие», то есть «пред-евангелие», поскольку повествует о рождении и воспитании Марии, а также рассказывает о рождении Иисуса намного подробнее ветхозаветных евангелий, сосредоточенных на взрослом Иисусе и его миссии.

Начиная с XVII века ученые отмечают, что многие детали Прото-Евангелия в точности совпадают с рассказом о Марии в Коране[302]. Например, в первом тексте мать Марии, называемая здесь Анной, восхваляет Бога за нежданное зачатие и приносит обет: «Кто бы ни родился, мальчик или девочка, я принесу его в дар Господу Богу моему»[303]. Звучит очень похоже на клятву, которую мы слышим от той же женщины, матери Марии, в Коране: «О Господи, Тебе обетовала я то, что у меня во чреве»[304]. Более того, в обоих текстах имя Марии дает мать, а не отец, как было принято в то время.

Прото-Евангелие рассказывает нам также, что после рождения Марии ее мать «устроила святилище в спальне своей и не позволяла ничему мирскому или нечистому входить туда»[305]. И это похоже на рассказ о «святилище» Марии в Коране. В Прото-Евангелии в возрасте трех лет родители посвящают Марию «Храму Господню», чтобы она жила и молилась там, как своего рода монахиня, а опекуном ее становится Захария. Но у Марии есть и небесные опекуны, чудесным образом питающие ее. Прото-Евангелие рассказывает об этом в третьем лице: «И Мария обитала в храме Господнем, словно голубка, и получала пищу из рук ангела»[306]. Коран сообщает эту подробность с помощью диалога между Марией и Захарией. «Мария, откуда это все к тебе приходит?» – спрашивает последний. И она отвечает: «От Аллаха! Он шлет бессчетные дары тому, кому желает»[307].

Можно сказать и больше. Прото-Евангелие рассказывает, что, когда Мария повзрослела, Захария «собрал вдовцов из народа своего и дал каждому вытянуть прут»[308]. Речь идет о бросании жребия, чтобы Божья воля определила, кто станет Марии мужем. «Кому Господь подаст знак, – объясняет Прото-Евангелие, – тому она будет женой»[309]. И этот эпизод, о котором в Новом Завете нет ни слова, тоже упоминается в Коране, хотя и мимоходом. Рассказав о Марии еще кое-что, Коран, в форме монолога, обращенного к пророку Мухаммаду, говорит:

Сие – один лишь сказ о сокровенном, Который Мы тебе открыли; Ты ж не был среди них, Когда они бросали меченые трости, Решая, кто из них возьмет на попечение Марйам. И не был ты средь них, Когда они об этом препирались.[310]

Любопытно, что в этом стихе Коран не объясняет, кто такие «они». Иосифа, будущего мужа Марии, на сцене нет – в Коране он вообще не появляется; и мы не знаем, кто еще участвует в этом, кроме Захарии, «крестного» и опекуна Марии. Поэтому видные мусульманские экзегеты, как, например, Табари, писали, что речь здесь идет не о выборе мужа для взрослой Марии, но о выборе опекуна для Марии-ребенка. Согласно Табари от девятнадцати до двадцати девяти переписчиков Торы бросили в воду свои длинные трости. Всплыла только трость Захарии – он и стал опекуном Марии[311].

Что же сказать обо всех этих параллелях между Кораном и Прото-Евангелием? Можно смело заметить, что «Коран и Прото-Евангелие определенно перекликаются друг с другом»[312]. Однако эту «перекличку» можно определить и объяснить по-разному. Можно предположить историческую связь, то, что Коран «заимствовал» элементы из более ранних христианских текстов, – так часто поступают христианские писатели. Или же можно предположить, как католический ученый Сидни Гриффит:

Коран исходит из того, что его аудитория знакома с христианским повествованием о благовещении Марии в том виде, в каком оно циркулировало в интертекстуальной, в основном устной христианской керигме в Аравии в конце VI – начале VII веков[313].

Как бы ни интерпретировать этот параллелизм, стоит обратить внимание на то, какие именно христианские общины пользовались Прото-Евангелием в то же время и в той же среде, где появился Коран. Западному христианству до XVI века эта книга была практически не известна, но на Востоке получила широкое распространение с V века, когда была переведена с греческого на сирийский. Несмотря на некоторые противоречия с новозаветными евангелиями – например, утверждение, что Мария родила Иисуса не в Вифлееме, а в пустыне, – она широко принималась в восточных церквах. Убедительное свидетельство этого – церковь Хора в Стамбуле, ныне музей, украшенная потрясающей мозаикой XIII века, изображающей рождение и жизнь Марии так, как описано в Прото-Евангелии.

Но как насчет иудео-христиан, «обычных подозреваемых» нашего расследования? Могли ли они хранить, использовать и, возможно, передавать Прото-Евангелие? Обычный ответ ученых на этот вопрос отрицательный: принято считать, что автор Прото-Евангелия был далек от иудейской среды и плохо представлял себе иудаизм, его обычаи и традиции. Однако одна недавняя работа подвергает этот взгляд сомнению и доказывает, что автор Прото-Евангелия хорошо разбирался в иудаизме[314]. Некоторые полагают даже, что эта книга была написана, чтобы «продвинуть христианскую проповедь об Иисусе как Мессии в иудейской среде»[315]. А иные предполагают, что, помимо греческой, армянской и коптской церквей, эта книга должна была использоваться, «прежде всего, у евионитов»[316].

Итак, можно предположить, что параллелизм между Прото-Евангелием и Кораном соответствует параллелизму между иудео-христианством и исламом.

Благовещение в Коране

«Благовещением» в христианской терминологии именуется возвещение ангела Гавриила Марии о том, что у нее родится благословенный сын: «И вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца»[317].

Это событие, о котором из четырех канонических евангелистов рассказывает только Лука, освещается и в Коране, в обеих главах – «Семейство Имрана» и «Мария». В последней мы встречаем более подробный рассказ, который звучит так:

И вам Писание напоминает историю Марйам: Она от своего семейства удалилась В место, лежащее к востоку от родного очага, Устроив пред собой от них завесу. Мы к ней отправили Наш Дух, И перед ней предстал он в виде настоящего мужчины. Она сказала: «Я ищу спасенья от тебя У Милосердного Владыки. И если ты Его страшишься, Ко мне не приближайся ни на шаг». Он отвечал: «Я – лишь от Бога твоего посланец, Чтобы тебе поведать о Господнем даре Благословенного младенца – сына». Как может быть младенец у меня, — она сказала, — Когда ко мне не прикасался ни один мужчина И не была я никогда распутной? Ответил он: «Господь твой так сказал: “Легко Мне это сделать. Мы сделаем его знаменьем для людей, И Нашей милостью для всех благочестивых, И изъявлением Моим, – событию сему свершиться!”»

В этом отрывке несколько поразительных моментов, и важнейший из них, пожалуй, тот, что Коран подтверждает девственность Марии: «Ко мне не прикасался ни один мужчина, и не была я никогда распутной». Но как же, будучи девой, Мария смогла зачать Иисуса? В двух других стихах Корана, где встречается то же выражение, мы слышим, как Бог говорит: «Мы от Духа Нашего в нее вдохнули»[318]. В стихе не объясняется, как именно это произошло, и классические мусульманские экзегеты дают этому различные объяснения. Некоторые писали, что Гавриил, проводник воли Божьей, дышал в лоно Марии, пока Дух не достиг ее чрева. Другие писали, что Гавриил подул Марии в рукав или в подол сорочки. Однако любая мысль о сексуальных отношениях между Марией и Гавриилом отвергается мусульманскими экзегетами почти единогласно[319].

Ключевой с богословской точки зрения вопрос здесь в том, создал ли Дух Божий зародыш во чреве Марии, или же он вдохнул жизнь в эмбрион, уже образовавшийся иным, пусть и чудесным, способом. Внимательное чтение посвященных этому стихов показывает нам, что произошло второе: в этом важное различие между исламской и христианской христологиями – вопрос, к которому мы вернемся позже[320].

Еще одна деталь в коранической истории о Благовещении – та, что непосредственно перед появлением ангела Мария «от своего семейства удалилась в место, лежащее к востоку от родного очага, устроив пред собой от них завесу»[321]. Непонятное «восточное место» или «место на востоке» – по-арабски машрака – разумеется, вызывает споры[322]. Различные мусульманские экзегеты предполагали здесь место к востоку от Иерусалима, часть города к востоку от Храма, или же просто восточные покои в самом Храме[323]. Последнее объяснение любопытно перекликается с вниманием к восточной части Храма в Ветхом Завете: так, у Иезекииля мы читаем: «И слава Господа вошла в храм путем ворот, обращенных лицом к востоку»[324]. Более того, христианский автор V века Исихий Иерусалимский в своих проповедях говорит о «Затворенных вратах» Марии, «расположенных на востоке»[325].

Если «восточное место» находилось где-то в храме, то в христианской традиции находится объяснение и тому, почему Мария «сделала себе от них завесу». Прото-Евангелие Иакова рассказывает, что незадолго до Благовещения храмовые священники сказали: «Сделаем завесу для храма Господня», и во время Благовещения Мария как раз трудилась над этой завесой.

Рождество в Коране

После Благовещения об Иисусе Коран сразу переходит к Рождеству – так принято называть рождение Иисуса в христианской традиции. Драматическая история Марии продолжается в следующем эпизоде Корана, который для читателей Библии также звучит незнакомо:

И понесла она его, И сделалась беременна дитятей, И удалилась с ним в далекие места. А муки при рождении дитяти Ее к стволу тенистой пальмы привели, И молвила она: «О, лучше б умереть мне раньше — Забытой и забвенной стать до этого всего!» И тут под ней раздался голос: «Не скорби! Господь твой под тобой провел ручей. И потряси ствол пальмы над собой — Она к тебе уронит спелые и свежие плоды, — Ешь, пей и прохлади глаза. Но если человека ты увидишь, Скажи: “Я Милосердному дала обет поста, И говорить сегодня я ни с кем не буду”»[326].

В этом знаменательном отрывке из главы Корана «Мария» появляются темы, начисто отсутствующие в Новом Завете: «далекие места», тоска и мучения Марии, пальма, плодами которой она утоляет голод, и чудесный источник, облегчающий ее жажду. Возможно, обо всем этом западные христиане слышат впервые.

Однако – смотрите-ка – все эти темы присутствуют в одном малоизвестном ныне христианском тексте: Евангелии Псевдо-Матфея, называемом еще Евангелием детства от Матфея. Оно также не имеет ничего общего с Евангелием от Матфея в Новом Завете. Это апокрифическая книга, подписанная именем евангелиста Матфея; написана она была, как считается, в начале VII века, а возможно, в VIII или даже в IX веке[327]. Большая часть его представляет собой отредактированную версию Прото-Евангелия Иакова, однако есть и дополнение, представляющее собой уникальную версию рассказа о бегстве в Египет – побега Иосифа, Марии и младенца Иисуса от резни невинных, устроенной царем Иродом. И в этой версии на третий день бегства в Египет происходит нечто интересное:

Жар солнца в пустыне утомил Марию, и, увидев пальмовое дерево, она сказала Иосифу: давай отдохнем немного в тени этого дерева… И, когда благословенная Мария сидела там, подняла она глаза к листве пальмы, и увидела там множество плодов, и сказала Иосифу: хотела бы я достать хотя немного плодов с этой пальмы…

Тогда младенец Иисус, в радостном покое возлежавший на груди матери своей, сказал пальме: о древо, склони свои ветви и дай матери моей освежиться плодами твоими. И сразу при этих словах пальма склонилась вершиною к ногам благословенной Марии; и они сорвали плоды, и все освежились ими…

Затем Иисус сказал: поднимись, о пальмовое древо… и открой под корнями твоими источник воды, сокрытый в земле, и дай воде течь свободно, чтобы мы утолили ею жажду. И дерево поднялось, и вышли из земли его корни, и обнажился источник воды необыкновенно чистой, холодной и прозрачной.[328]

Итак, здесь, в Евангелии Псевдо-Матфея, мы находим все темы коранического рассказа о Рождестве: Мария плохо себя чувствует, отдыхает под пальмой, утоляет голод ее плодами, а затем пьет из чудесного источника. Но, к сожалению, есть и серьезное расхождение. Коран использует все эти мотивы, рассказывая нам, как Мария в полном одиночестве дает жизнь Иисусу. А Евангелие Псевдо-Матфея относит их все к намного более позднему эпизоду, ко времени, когда Иисус со своими родителями, Марией и Иосифом, бежал в Египет.

Разумеется, это привело многих христиан к заключению, что Коран «заимствовал» эти мотивы из Евангелия Псевдо-Матфея, причем заимствовал неверно, с ошибками. Вместе с тем, как вспоминали другие, это апокрифическое евангелие было «составлено слишком поздно, чтобы оказать какое-либо влияние на текст Корана», а кроме того, написано по-латыни где-то на христианском Западе – очень далеко от Аравии, где родился Коран[329]. И все же можно предположить, что оно основывалось на более ранних христианских устных преданиях, которые могли иметь хождение и на до-исламском Ближнем Востоке[330].

Так что выглядело вполне возможным, что Коран «заимствовал» что-то из христианского фольклора. Однако недавнее археологическое открытие внесло в эту головоломку совершенно новый элемент. Оказалось, говоря словами бельгийского исследователя раннего ислама Гийома Ди, что «то, что казалось странной ошибкой, может иметь другое, куда более интересное, объяснение»[331].

Церковь с пальмой

В 1992 году израильские власти расширяли дорогу между Иерусалимом и Вифлеемом, находящимся от Иерусалима всего в пяти милях. Посредине между этими двумя городами они неожиданно нашли под землей развалины древней церкви. Пять лет спустя эти руины внимательно исследовали израильские археологи – и поняли, что перед ними знаменитая, но давно утраченная византийская церковь, именуемая «Кафизма Теотоку», то есть «Сидение Богородицы».

«Богородица» – титулование Марии в восточном христианстве; очевидно, что эта церковь связана с Марией. Но как именно? Согласно легенде, во время бегства в Египет Мария вместе с младенцем Иисусом и мужем Иосифом отдыхала на камне между Иерусалимом и Вифлеемом. Камень этот постепенно стал местом христианского паломничества, а в V веке вокруг него была возведена восьмиугольная церковь – та, которую и нашли теперь израильтяне.

Более того, в первые века существования этой святыни из камня бил родник. Об этом нам известно из путеводителя для паломников, написанного между 560 и 570 годами н. э. анонимным автором, известным как Паломник из Пьяченцо, который писал:

По дороге в Вифлеем, на третьем подорожном камне от Иерусалима… видел я источник, бьющий из камня, в котором можно набрать не менее семи пинт воды… Вода же эта неописуемо сладостна для питья, и люди говорят, что Дева Мария по пути в Египет взалкала, остановилась здесь, и тут же забил из камня источник. Ныне вокруг этого камня выстроена церковь[332].

Разумеется, это удивительно напоминает истории, рассказанные и в Евангелии Псевдо-Матфея, и в Коране. Однако есть еще больше причин удивляться: пол в церкви Кафизмы выложен прекрасными мозаиками, и одна мозаика изображает нечто очень любопытное – большую пальму, а по бокам от нее две пальмы поменьше, и все увешаны плодами. «Поскольку это единственное предметное изображение в церкви, – пишет Стивен Дж. Шумейкер, американский ученый, подробно изучивший этот вопрос, – можно быть почти уверенными, что здесь изображена та самая пальма, плоды которой чудесно насытили Деву Марию»[333].

Итак, в этой древней церкви под названием «Кафизма» мы, по-видимому, встречаемся с традицией, связывающей Марию с чудесным источником и плодоносной пальмой – теми же двумя элементами, что и в Евангелии Псевдо-Матфея, и в Коране. Весьма любопытно и знаменательно!

И все же остается уже упомянутая нами проблема: в Коране пальма и источник появляются в сцене Рождества – рождения Иисуса. Евангелие Псевдо-Матфея относит ту же сцену к бегству в Египет, которое могло произойти лишь после рождения Иисуса. Такое разногласие требует объяснений.

Чтобы их найти, добавим в нашу мозаику еще один элемент: Прото-Евангелие Иакова, параллели которого с Кораном мы уже отмечали, также сообщает кое-что о Рождестве Иисуса. Примечательно, что Иисус здесь появляется на свет не в Вифлееме, как в евангелиях от Матфея, от Луки, а также в популярном христианском сознании. Его рождение происходит в глуши, в пустыне, где-то между Иерусалимом и Вифлеемом. В пещере «посреди дороги»[334], говорится в книге. Иными словами, именно там, где расположена церковь Кафизмы.

Возникает вопрос: а что, если церковь Кафизмы и была тем местом, где Мария родила Иисуса?

Наверняка мы этого никогда не узнаем: ведь все, что у нас есть – разрозненные и противоречащие друг другу рассказы о событиях двухтысячелетней давности. Но любопытно, что в христианской традиции тоже есть и мотив рождения Иисуса не в Вифлееме, а где-то в глуши, и связь Рождества с мотивами пальмы и источника.

Неудивительно, что пристальный взгляд на христианский фольклор, связанный с церковью Кафизмы, сразу открывает нам: «Поначалу месторасположение церкви Кафизмы связывалось с Рождеством»[335]. Иными словами, это место почиталось как место рождения Иисуса. Лишь позже, когда среди христиан утвердилось мнение, что Иисус родился в Вифлееме, значение месторасположения Кафизмы было переосмыслено: теперь она превратилась в место отдыха по дороге в Египет[336]. Так рождение Иисуса в пустыне, о котором рассказывает Прото-Евангелие, и отдых Марии под пальмой, о котором рассказывает «Евангелие Псевдо-Матфея», совместились в одном эпизоде.

Это делает Кафизму, говоря словами Шумейкера, «единственным местом в христианской традиции, где встречаются две легенды, послужившие источниками для Корана»[337]. Из этого он заключает, что предания о Кафизме должны были «повлиять на возникновение коранических преданий о Рождестве»[338]. Однако можно ведь понять это и наоборот. Можно решить, что «соответствие Корана преданиям, связанным с церковью Кафизмы, – говоря словами Шумейкера, – лишь счастливое совпадение»[339]. Или, быть может, эти предания подтверждают богооткровенность Корана. Какой вывод сделать – в конечном счете зависит от того, в какую сторону готовы мы направить свой «прыжок веры».

С другой стороны, у тезиса Шумейкера тоже есть свои слабые места – и свои критики[340]. Для начала, израильские археологи обнаружили на дороге в Вифлеем не одну, а две церкви, в паре сотен метров одна от другой; и, скорее всего, у каждой из них своя история. Более того, христианские источники, рассказывающие о родах Марии, очень разнообразны; некоторое сходство с кораническим преданием можно заметить, пожалуй, даже в новозаветной книге Откровение[341]. Наконец, есть и еще один стих Корана, который гласит: «Мы сделали знаменьем ясным сына Марйам и мать его, и их укрыли на холмистом месте, богато орошенном пресною водой, где был покой им и надежная защита»[342]. Относится ли это к Рождеству или к более позднему эпизоду бегства в Египет, неясно.

Итак, вопрос о том, насколько рассказ Корана о Рождестве совпадает с христианскими источниками и археологическими данными, полного ответа не имеет. Однако, по-видимому, в церкви Кафизмы заключается важная часть разгадки.

«Сестра Аарона»?

Возвращаясь к истории Марии в Коране, мы видим, что рождение Иисуса стало лишь началом ее испытаний. Дальше ей предстояло вернуться к своему народу – к людям, мягко говоря, очень строгих правил – с ребенком, рожденным без отца. Неудивительно, что это вызвало реакцию, о которой мы читаем в главе Корана «Мария»:

Она пришла к народу своему, Неся младенца-сына на руках. Они сказали: «О Марйам! Ты сделала неслыханное дело. О сестра Харуна! Ни твой отец порочным не был, Ни твоя мать блудницей не была».[343]

Отметим любопытное выражение, вызывающее большие споры: «сестра Аарона» [Харуна]. В Коране, как и в Ветхом Завете, есть лишь один Аарон – брат Моисея. Мария, жившая больше тысячи лет спустя, разумеется, не могла быть ему родной сестрой. Однако у Аарона была сестра по имени Мириам. Это привело к обвинениям, что Коран «спутал» Марию и Мириам, двух женщин с очень похожими именами.

Мусульманские ученые отвечали на это, что либо у Марии был неизвестный нам брат по имени Аарон, либо – более убедительная версия – «сестра Аарона» здесь означает просто «потомок Аарона»: возможно, Мария принадлежала к его роду[344]. В конце концов, называют же Иисуса «сыном Давидовым», хотя имеется в виду не сыновство, а именно отдаленное родство. Сулейман А. Мурад, поддерживающий эту версию, добавляет также:

Более того, выражение «сестра Аарона» появляется в Коране в контексте допроса Марии в Храме. В этом контексте особенно уместно, что вопрошающие, храмовые священники, подчеркивают предполагаемое прегрешение Марии (ее беременность), указывая на ее предка Аарона, потомки которого были единственными израильтянами, имеющими право служить в Храме, где выросла Мария. Иными словами, от Марии, как от потомка Аарона, ожидалось, что она будет хранить чистоту святилища, а не осквернит ее, совершив (как думали священники) постыдное деяние, ведущее к беременности. Итак, у нас нет оснований утверждать что Коран считает Марию сестрой Аарона в буквальном смысле[345].

Однако загадка здесь не только в том, что Мария названа «сестрой Аарона». Встает вопрос и об Имране и жене Имрана, которые в Коране названы родителями Марии. Проблема в том, что Имран – по-видимому, форма библейского имени Амран: но Амран был отцом не Марии, а Моисея, Аарона и Мириам. Вот еще одна причина говорить, что Коран якобы «путает» библейских персонажей и их родственные отношения.

Однако есть и альтернативное объяснение этой загадки, по-видимому, ставящее все на свои места: Коран просто использует «типологию», то есть «подход к Писанию, основной принцип которого: более ранние фигуры и события «прообразуют», предвосхищают, символизируют собой более поздние»[346]. Этот подход широко используется в христианской традиции: есть у нас и пример такого рода связи между Марией и Аароном. Он находится в «Чтении Иеремии» – очень коротком и малоизвестном документе, созданном в первые десятилетия VII века и использовавшемся при богослужениях в Иерусалиме. В тексте цитируются прорицания иудейского пророка Иеремии, в которых Ковчег Завета представляется метафорой для колыбели младенца Иисуса. В одном месте мы читаем:

И пророк [Иеремия] сказал: «Явление его будет знаком для тебя и для других детей до скончания мира.

И никто не извлечет из камня скрытый в нем Ковчег, кроме Аарона, брата Марии»[347].

«Аарон, брат Марии» явно перекликается с кораническим «Мария, сестра Аарона». Гийом Ди, ученый, привлекший внимание к этому «поразительному, но почти неизвестному тексту», пишет:

Все «Чтение Иеремии» говорит о Марии, а не о Мириам, и автор его, по всей видимости, монах (т. е. человек ученый), никак не мог принять Мириам за Марию. Формула, в которой священник именуется братом Марии, добавлена автором «Чтения». Типологическое и символическое значение ее очевидно[348].

К этому Ди добавляет, что «Чтение Иеремии» читалось в церкви Кафизмы как литургический текст. Затем, вспомнив параллели между преданиями о церкви Кафизмы и кораническим рассказом о Рождестве, он предполагает, что именование Марии в «Чтении Иеремии» также могло послужить источником для Корана. Однако с мусульманской точки зрения можно сказать и наоборот: «Чтение Иеремии» подтверждает Коран – то есть в данном случае показывает, что типологическое именование Марии в Коране «сестрой Аарона» имеет под собой историческую основу.

Более того, есть еще одно возможное объяснение тому, почему Коран называет Марию «сестрой Аарона», – и объяснение поистине поразительное. Прежде всего отметим, что Коран называет Марию сестрой Аарона, а не Моисея, что, возможно, отражает ее происхождение от Аарона. А это означает, что потомком Аарона является и Иисус. Естественно, это противоречит обычному мнению о происхождении Иисуса от Давида, традиционно принимаемому как основание его мессианства. Ведь большинство иудеев верили, что Мессией должен быть «сын Давидов».

Однако была у иудеев и другая точка зрения: некоторые верили, что Мессия будет происходить из рода Аарона. Древнейший источник, где мы встречаем эту идею, – кумранские Свитки Мертвого моря, как считается, исходившие от ессеев, аскетической иудейской секты времен Иисуса. Однако – смотрите-ка – одна из разновидностей элкасаитов, позднейшей иудео-христианской секты, также верила, что Мария «из колена Левиева, откуда выходят священники»[349]. Иными словами, они видели в Марии потомка Аарона.

Поэтому именование Марии «сестрой Аарона» в Коране может быть отражением идеи «Мессии из рода Ааронова». И это, возможно, еще одна параллель между иудео-христианством и исламом[350].

Говорящий младенец

Положив Коран рядом с Новым Заветом и сравнивая их рассказы о Рождестве, нельзя не заметить важного различия: в Коране отсутствует Иосиф.

Согласно евангелиям, Иосиф обручается с Марией еще до Благовещения, а после этого на ней женится. В Коране же он не появляется вовсе, и мусульмане нередко бывают удивлены, узнав, что, по вере христиан, Мария была замужем. Из Корана создается впечатление, что она не вышла замуж и осталась одинокой. Один христианский ученый даже усматривает в этом «дух аскетизма», в том смысле, что «Марии не нужен мужчина рядом, поскольку все ее нужды удовлетворяет Бог»[351].

Однако отсутствие Иосифа в Коране порождает вопрос: как же объяснила Мария появление у нее ребенка? Как смогла доказать, что вовсе не «сделала неслыханное дело», как подумали люди, когда она появилась перед ними с младенцем на руках?

Канонические евангелия, рассказывающие о рождении Иисуса – от Матфея и от Луки – не задаются этим вопросом, поскольку присутствие Иосифа решает проблему. Хотя Иосиф – не отец Иисуса в биологическом смысле, все считают его отцом, и это спасает Марию от подозрений. Но в Коране Мария – мать-одиночка немедленно слышит обвинения в распутстве. Более того, из Корана мы узнаем, что во время рождения Иисуса Мария по велению Бога принимает обет молчания: «Говорить сегодня я ни с кем не буду»[352]. Итак, бедная женщина, обвиненная в прелюбодеянии, не может даже заговорить, чтобы защитить себя. Ситуация опасная – особенно в обществе, где за прелюбодеяние принято было побивать камнями.

От обвинения в тяжком грехе спасло Марию только чудо – чудо, сотворенное самим новорожденным Иисусом. Вот что рассказывает нам глава Корана «Мария»:

Она им указала на младенца, Как бы ища ответа у него; Они же в изумлении сказали: «Как можем говорить мы с тем, Кто все еще младенец в колыбели?» Но тут заговорил младенец: «Поистине, я – раб Аллаха. Он Откровение мне дал и утвердил пророком. И Он меня благословенным сделал Везде, где мне бы ни пришлось бывать. Он заповедал мне молитву и очистительную подать, Пока живу я на земле, А к матери моей Мне благость повелел и послушанье, Меня не сделал дерзким и лишенным благословения Его. Мне – мир в тот день, когда я был рожден, И в день, когда умру, и в День, когда воскресну к жизни»[353].

Младенец Иисус, говорящий в колыбели… Для читателей Библии и это в новинку. Именно этот аргумент приводили против Корана средневековые католики. Никто из христиан не слышал об этой истории, говорили они, значит, это сказка[354]. В ответ мусульманский экзегет Фахраддин аль-Рази написал трактат о том, почему «христиане отрицают, что Иисус говорил в колыбели», хотя «событие это поистине поразительно и необычайно». По его мнению, возможно, это чудо произошло лишь при нескольких людях, которые решили об этом молчать, и открылось лишь много веков спустя в другом чуде – даровании Корана[355].

Однако это поразительное и необычайное событие – младенец Иисус, говорящий из колыбели, – на самом деле присутствует в христианской традиции: в апокрифическом и по большей части забытом тексте – Сирийском евангелии детства, известном также, как Арабское евангелие детства. Документ этот, как считается, был написан в VII веке и популярен у сирийских несториан. Написан он в том же жанре, что Прото-Евангелие Иакова и Евангелие Псевдо-Матфея, и очень многое оттуда заимствует. Как и они, это «евангелие детства», сосредоточенное на событиях младенчества и детства Иисуса. Как и там, в нем множество чудесных историй, и одна из них рассказывается в самом начале книги:

Когда Иисус был в колыбели… то сказал Своей матери: Я – Сын Божий, Логос, которого ты родила, как ангел Гавриил возвестил тебе: и Отец Мой послал Меня ради спасения мира[356].

Этот отрывок, несомненно, сильно отличается от истории из Корана. Здесь новорожденный Иисус обращается к матери. В Коране он говорит с иудеями, которые подвергают сомнению чистоту его матери. Здесь новорожденный Иисус говорит: «Я – Сын Божий, Логос». В Коране он говорит: «Я раб Аллаха… Он утвердил меня пророком». Иными словами, каждый текст вкладывает в уста Иисуса свою христологию.

Остальное в Сирийском евангелии детства также совсем не похоже на Коран. И все же это единственный в христианской традиции источник, описывающий, как младенец Иисус говорил в колыбели. В Коране, однако, это важная тема, которая дополнительно подчеркивается. Помимо уже процитированного отрывка из главы «Мария», мы слышим об этом в главе «Семейство Имрана» из уст ангелов:

И вспомните, как ангелы сказали: «Марйам, Бог шлет тебе благую Весть о Слове от Него, Имя которому— Мессия Иса, сын Марйам, Кто будет славен в этом мире и в другом, — Один из тех, кто к Господу приближен. Еще младенцем будет к людям обращаться И взрослым будет с ними говорить — Одним из праведников станет».[357]

Кроме того, в главе Корана «Трапеза» мы слышим, как сам Бог обращается к Иисусу: «О Иса, сын Марйам! Ты вспомни о Моем благоволенье к тебе и к матери твоей, когда Я Духом укрепил тебя Святым, чтоб и младенцем в колыбели, и зрелым мужем ты к людям с речью обращался»[358].

Любопытно это внимание Корана к теме Иисуса, говорящего в колыбели, – теме, которая отсутствует в Новом Завете и появляется в христианской традиции лишь один раз, в Сирийском евангелии детства. «Почему в исламе Иисус говорит в колыбели?» – спрашивает современный евангелический источник и пытается понять «мотивы» этого[359]. Мотивом, добавляет он, должно быть, стало желание, чтобы Иисус собственными устами опроверг троичную христологию. Однако это вполне мог бы сделать и взрослый Иисус – что мы и видим в других стихах Корана.

Истинный «мотив» этого – здесь я согласен со многими мусульманскими экзегетами – в том, чтобы защитить Марию от обвинений в распутстве[360]. Для Корана это важный вопрос: в другой главе мы встречаем обличения неких иудеев, «что клеветой жестокою Марьям оговорили»[361]. Возможно, здесь имеются в виду ходившие среди древних иудеев слухи о том, что Иисус был незаконным сыном римского солдата по имени Пантера[362].

Более того: новорожденный Иисус, говорящий из колыбели, не только защищает мать, но и утверждает данную ему Богом задачу «благости и послушанья матери» – или, в других переводах, «лелеять мать». Это важное заявление, причем оно, по-видимому, расходится с одной любопытной чертой Нового Завета: там, особенно в Евангелии от Луки, чувствуется тонкое, но заметное стремление показать отдаленность Иисуса от родных. Так, когда женщина, восхищенная Иисусом, восклицает: «Блаженно чрево, носившее тебя, и сосцы, тебя питавшие!» – он отвечает: «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его»[363]. А когда Иисусу, проповедующему толпе, говорят: «Матерь и братья твои стоят вне, желая увидеть тебя» – он отвечает: «Матерь моя и братья мои суть слышащие слово Божие и исполняющие его»[364]. В Четвертом евангелии есть эпизод, демонстрирующий еще более холодные отношения: мать просит Иисуса помочь на свадьбе в Кане Галилейской, но слышит в ответ: «Что мне и тебе, жено? Еще не пришел час мой»[365].

Разумеется, христианские ученые дают этим отрывкам достаточно сложные объяснения и подчеркивают заботу Иисуса о матери, проявившуюся во время распятия, когда на кресте он поручил ее заботам своего ученика Иоанна[366]. Другие однако же видят в этих отрывках стремление «маргинализировать семью Иисуса» – отражение споров между Павлом и Иаковом[367].

О братьях или сестрах Иисуса Коран не упоминает вовсе, однако, в отличие от Нового Завета, прямо и недвусмысленно говорит о его любви и преданности матери. Отношения Иисуса и Марии предстают в Коране, по меньшей мере как пример идеальных детско-родительских отношений, окрашенных взаимной любовью и благодарностью ребенка к родителям. «Мы завещали человеку добротворить к родителям своим, – гласит один из стихов Корана. – Мать носит с тягостью его во чреве и с тягостью на свет выносит. Ношение его во чреве и отлученье от груди срок в тридцать месяцев составит»[368].

Мария – дева, Иисус не Бог

Мусульмане наших дней, быть может, не помнят всех деталей истории Марии в Коране, но, скорее всего, знают главное: рождение Иисуса было девственным, он был зачат и появился на свет чудесным образом, без отца. Вера в это в исламе общепринята с самого начала, к этому вероучению ислам относится серьезно и с уважением. Рассказывают, что калиф Омар, товарищ Мухаммада и его второй «преемник» (калиф) в роли лидера мусульманской общины, однажды сурово упрекнул некоего человека, который назвал своего сына Иса, то есть Иисус, а сам себя стал называть Абу Иса – «отец Иисуса». Очевидно, Омар рассердился, увидев в таком самоназвании оскорбление для Иисуса[369].

На протяжении истории ислама почти все толкователи Корана принимали историю о девственном рождении в буквальном смысле как факт. Один экзегет XX столетия даже назвал ее «самым странным событием, какому стало свидетелем человечество на протяжении всей своей истории»[370]. Некоторые современные мусульманские экзегеты пытались найти девственному рождению естественные объяснения, не подвергающие сомнению чистоту Марии, однако такие взгляды не приобрели большой популярности[371]. И в наше время стандартная точка зрения мусульман та, что Иисус, разумеется, появился на свет без биологического отца.

Об этом с одобрением отзываются два американских баптистских священника, написавших вместе руководство по апологетическому богословию. «По иронии судьбы, – отмечают они, – мусульмане проявляют к Иисусу как к пророку больше уважения, чем большинство либеральных “христиан”». Эти либеральные христиане, добавляют они, отрицают рождение Иисуса от девы, в отличие от мусульман, которые действительно в это верят[372].

Однако, утверждая девственное рождение, Коран с той же силой и энергией отрицает то, что многие христиане считают логическим следствием из этого – божественность Иисуса. Вот достаточно жесткий отрывок, в котором Коран призывает христиан прекратить видеть в Иисусе Бога:

И богохульствуют все те, Кто говорит, что Бог – Мессия, сын Марйам. Скажи: «Кто властен чем-нибудь пред Богом, Если б хотел Он погубить Мессию, сына Марйам, И мать его, и всех, кто на земле?» Во власти Господа земля и небо, А также все, что между ними. Творит Он то, что пожелает, — Ему подвластна всяка вещь![373]

Такая нюансировка – утверждение девственного рождения и в то же время отрицание божественности Иисуса – христианам может показаться странной. Можно услышать даже, что в этом проявляется непоследовательность Корана[374]. Для христианского сознания вера в девственное рождение и в божественность Иисуса часто идут рука об руку. Если мы принимаем первое, то принимаем и второе.

Однако для позиции Корана по этому вопросу можно найти прецедент в христианстве – и стоит ли удивляться, что он найдется в иудео-христианстве? Об этом мы знаем от отца церкви Евсевия Кесарийского, писавшего в начале IV века, что евиониты делились на две группы. Одна считала, что Иисус был «простым, обыкновенным человеком», «плодом соития Марии с мужчиной». Но вторая, поясняет Евсевий, «не отрицала, что Господь был рожден от девы и Духа Святого». Однако, добавляет он, они «отказывались признавать его пред существовавшим, Богом, Словом и Премудростью»[375].

Так же и Ориген, писавший столетием ранее, отмечал: некоторые иудео-христиане «признают рождение [Христа] от Марии и Святого Духа, [но] отрицают Его божественность»[376]. Вот почему христиане из язычников упрекали иудео-христиан за их «низменный взгляд на личность Христа»[377]. Другие церковные писатели, Епифаний и Иероним, также отмечали, что некоторые иудео-христиане принимают девственное рождение, а другие его отвергают. Писали они и о том, что первая группа называется «назореями», а вторая – «евионитами» и что они различаются между собой во мнениях и по другим вопросам[378].

Таким образом, признание девственного рождения в Коране выглядит как еще один пример доктринальной связи между исламом и иудео-христианством – двумя основными религиозными традициями, утверждающими, что Иисус «принял плоть от Духа Святого и Марии Девы», как гласит Никейский символ веры, однако не являлся «Богом истинным от Бога истинного, рожденным, а не сотворенным».

Мария как бог?

Помимо божественности Иисуса, Коран, по-видимому, отвергает и еще одно богословское утверждение – о божественности самой Марии. Это мы видим в очень любопытном риторическом диалоге в Коране: Бог расспрашивает Иисуса, по-видимому в посмертии, о том, что происходило с ним на земле.

И скажет в День Суда Аллах: «О Иса, сын Марйам! Ужель ты людям говорил: “Меня и мать мою двумя богами, опричь Аллаха, почитайте!”?» «Хвала Тебе! – ответит Иса. — Как говорить мне то, на что мне права нет? Когда б я говорил такое, Ты, несомненно, знал бы это, — Ты знаешь, что в моей душе, А что в Твоей – мне не известно. Тебе Единому все тайное открыто. Я говорил им только то, Что Ты мне повелел им возвестить: “Аллаху поклоняйтесь! Он – мой Господь и ваш Господь!” Пока средь них я пребывал, Я был свидетелем о них. Когда же Ты призвал меня к Себе, Ты стал над ними Наблюдатель, — Ведь Ты – свидетель обо всем, что суще! И если Ты наказываешь их, так в этом – Твоя Воля; Они же – в услужении Тебе. А коль прощаешь, в этом Ты – Владыка, — Ведь Ты могуч и мудр безмерно!»[379]

В этом отрывке два знаменательных момента. Во-первых, Иисус здесь выступает против учения людей, называющих себя его последователями, – христиан. В Коране это единственный пример такой полемики: когда человек, которого Коран считает пророком, опровергает богословие своих последователей[380]. Ни с Авраамом, ни с Иаковом, ни с Моисеем такого не происходит – очевидно, потому, что их образы в иудаизме как смертных пророков не противоречат строгому единобожию Корана.

Второй и более любопытный момент в этом отрывке – строка с упоминанием Марии. Бог спрашивает Иисуса, не говорил ли он людям: «Меня и мать мою как двух богов, опричь Аллаха, почитайте»? Эта строчка, по-видимому, направлена против обожествления Иисуса вместе с Марией. Однако христиане, по крайней мере те, которых мы знаем, никогда не обожествляли Марию. Поэтому в течение столетий они отвергали это обвинение Корана. Многие христианские или ориенталистские критики мусульманского писания утверждали даже, что его автор «неверно понял» христианское учение. Поскольку в другом стихе Коран, по всей видимости, осуждает учение о Троице – или мысль, что «Бог есть третий из троих», – они делают из этого вывод, что автор Корана, не разобравшись в учении о Троице, решил, что оно относится к триединой семье: Богу-Отцу, Марии-Матери и Иисусу-Сыну[381].

Однако на этот аргумент есть два возражения. Первое исходит от самого Корана, из стиха, в котором он упрекает иудеев и христиан за их богословские ошибки:

Они себе, опричь Аллаха, За Господов берут раввинов и монахов, А также сына Марйам – Мессию, Хотя повелено им было поклоняться Богу, Единому для всех, Опричь Которого другого божества не существует. СубхАнагу! Хвала Ему! Превыше Он всех тех, Которых в соучастники Ему Они своим невежеством упрямо призывают![382]

Здесь стоит отметить, что почитание «раввинов и монахов» обличается так же, как почитание Иисуса – в тех же выражениях и в том же стихе. Обвинение гласит, что иудеи и христиане принимают своих священнослужителей за «господов». Употребленное здесь слово рабб не равнозначно иллах – Богу, но эти два понятия тесно связаны. Поэтому принятие кого-то, помимо Бога, как своего «господа», противопоставляется «поклонению одному лишь Богу».

Но как могли иудеи и христиане считать своих монахов и раввинов «господами»? Ведь ничего подобного они никогда не говорили! Согласно одному хадису (изречению, приписываемому Мухаммаду), тот же вопрос однажды задали самому Пророку, и он ответил: «Они [раввины и монахи] запрещают дозволенное им [иудеям и христианам] и дозволяют запрещенное, и те им повинуются. Вот так они поклоняются им»[383]. Итак, в понятийной вселенной Корана признавать богом кого-то, помимо Бога, можно, и не называя его богом, – достаточно почитать его и повиноваться ему на том уровне, какой приличен лишь Богу. Возможно, обвинение Корана против христиан в том, что они делают Марию богом «помимо Бога», следует понимать в этом смысле, особенно учитывая традицию почитания Марии у католиков, на Востоке и в англиканской церкви – хотя и не в протестантизме. Не случайно Мартин Лютер обвинял католиков в «идолопоклонстве» за молитвы Марии[384].

Можно вспомнить и о том, что почитание Марии вызывало споры и между ближневосточными христианами. В V веке несторианская церковь, популярная в Ираке, Сирии и на востоке Анатолии, отказалась называть Марию Теотокос, то есть «Богородицей», и дала ей более скромный титул Христотокос, то есть «Христородица». Этот спор, вместе со спором о природе Христа, привел к осуждению несторианства как ереси на Первом вселенском соборе в Эфесе в 431 и на Соборе в Халкидоне в 451 году. Некоторые полагают, что за отвержением божественности Марии в Коране стоят эти споры между несторианами и другими церквами[385].

Второй аргумент в поддержку отвержения божественности Марии в Коране состоит в следующем: можно предположить, что в то время существовали не-ортодоксальные группы христиан, в самом деле обожествлявшие Марию. Мы знаем о них благодаря Епифанию Саламинскому, в своем труде «Панарион» среди множества других еретиков обличавшего коллиридиан, которые «пришли в Аравию из Фракии и Северной Скифии». Эта секта, пишет он, состоящая по большей части из женщин, выпекает «пирожки» и приносит их в качестве священных подношений деве Марии. Споря с их ересью, Епифаний вынужден был напоминать своим читателям, что «Мария – не бог, и тело свое получила не с небес, а от зачатия людьми»[386]. Можно предположить, что эти коллиридиане IV века представляли собой лишь «вершину марианского айсберга», что в сущности «в первые века христианской эры существовала организованная и широко распространенная религия Марии»[387].

Таким образом в целом Коран осуждает такую «религию Марии» как одну крайность и очернение Марии как распутной женщины – как другую. Ислам возносит Марию на высочайше возможную ступень – «превыше всех женщин» – но противостоит любому отклонению от пламенного исламского единобожия.

Но что же сын Марии? Как это пламенное единобожие сочетается с ним? Что говорит о его сущности и задаче? Настало время внимательно в этом разобраться.

Глава 6 Коранический Иисус

Портрет Иисуса в Коране не так уж далек от Нового Завета, как кажется на первый взгляд.

Хейкки Ряйсянен, финский богослов[388]

Кораническая история Иисуса в сравнении с новозаветной выглядит очень сжатой. Из Корана мы ничего не узнаем об искушении в пустыне, о проповеди в Галилее, об очищении храма, о гефсиманских муках, о допросе у Пилата, о драме распятия и радости воскресения. Эти темы жизни и служения Иисуса в Коране просто отсутствуют, и по простой причине: Иисус не главный герой Корана.

Собственно говоря, в Коране вообще нет главных героев – не считая самого Бога. Все остальные здесь интересны лишь своими отношениями с Богом. Самые значительные из людей – пророки, которые, по Божьему откровению, «посылаются» к своим народам, чтобы призвать их верить в Бога и исполнять Его заповеди. Слово, обычно обозначающее в Коране пророка, расул, буквально означает «посланник».

Другое кораническое слово, обозначающее пророка, наби, имеет значение «вестник».

Согласно одному хадису, общее число пророков, посланных человечеству, – не менее двадцати четырех тысяч, так что, очевидно, не одни только сыны Израиля и мусульмане получали божественные наставления. Коран напоминает, что все эти пророки, известные и неизвестные, заслуживают со стороны мусульман уважения и почтения, и «меж ними мы не делаем различий»[389]. Однако другой стих Корана отмечает, что некоторых посланников сам Бог возвысил над прочими:

И всех посланников Мы наделили разными дарами, Возвысив миссию одних перед другими; Средь них был тот, с кем речь держал Аллах, Других Он на пророчество возвысил степенями. И Исе, сыну Марйам, Мы даровали Ясные Знаменья И Дух Святой для укрепления пророчества его.[390]

Термин «Дух Святой» здесь может привлечь внимание христиан, и справедливо. Описывая Иисуса, Коран использует некоторые значимые понятия христианского богословия – однако, как мы увидим далее, не всегда с тем же значением. Использует он для восхваления Иисуса и собственные богословские концепты; и восхваляет его чрезвычайно, как никого иного, включая и пророка Мухаммада. В одной из лучших характеристик коранического изображения Иисуса покойный Джеффри Парриндер, британский религиовед и священник-методист, замечает;

Коран дает Иисусу больше почетных именований, чем какому-либо иному деятелю прошлого. Он – «знамение», «милость», «свидетель» и «пример». Его называют по имени – Иисусом, описательно – Мессией (Христом) и Сыном Марии, а также Посланником, Пророком, Слугой, Словом и Духом Божьим. В Коране приводятся два рассказа о благовещении и рождении Иисуса, звучат упоминания о его учениях, исцелениях, о смерти и вознесении… Об Иисусе Коран всегда говорит с величайшим почтением, без малейшей критики, поскольку он – Христос Божий[391].

«Христос Божий», то есть Мессия Бога. Последний термин, Масих, неоднократно используется в Коране для обозначения Иисуса, но, как мы уже упоминали, не объясняется. Поэтому мусульманские экзегеты положили немало трудов на его объяснение. Поскольку оно кажется родственным глаголу масаха, то есть «стирать», видный экзегет аль-Табари предположил, что сам Бог стер все грехи Иисуса, так что слово «Мессия» можно приравнять к именованию «Верный» (аль-Сиддик). Другие полагали, что имя «Мессия» относится к тому, кого коснулись благословения (мусиха би’ль-барака)[392].

Итак, что же должен был сделать Мессия и чего он достиг?

Первый ответ, который дает нам на эти вопросы Коран: Мессия – не основатель новой религии, а «Посланник к сынам Израиля»[393]. Коран говорит нам также, что этот новый посланник не отменил религию сынов Израиля, а лишь привнес в нее несколько больше свободы. Вот он обращается к своим собратьям-иудеям:

Я к вам пришел, Чтоб истину Закона (Торы) утвердить, Что до меня был вам ниспослан, И разрешить вам часть того, Что ранее для вас запретным было, — Я со знамением от Господа пришел к вам, А потому страшитесь Его гнева И будьте мне послушны. Ведь лишь Аллах – и мой, и ваш Господь! Так поклоняйтесь же Ему, — Сие есть правый путь для вас.[394]

Примечательное выражение «и мой, и ваш Господь» звучит в Коране из уст Иисуса еще четырежды[395]. По-видимому, здесь подчеркивается исламская точка зрения: Иисус – не Бог, а слуга Божий. Быть может, это противоречит мейнстримовому христианскому богословию, но составляет примечательную параллель к отрывку из Нового Завета, из Евангелия от Иоанна: «Восхожу к Отцу моему и Отцу вашему, – говорит там Иисус, – и к Богу моему и Богу вашему»[396].

Второй ответ, который дает Коран на вопрос о задаче Иисуса, тот, что он пришел к сынам Израиля во время религиозных споров. «Я с мудростью явился к вам, – говорит он своему народу, – чтоб разъяснить вам что-то из того, в чем вы между собой разногласите: а потому страшитесь Господа и повинуйтесь мне»[397]. (Если заменить «страшитесь Господа и повинуйтесь мне» на «веруйте» и «следуйте за мной», получится точь-в-точь евангельская цитата.) И в самом деле, иудеи I столетия сильно «разногласили» друг с другом. Из писаний Иосифа Флавия мы знаем, что среди них не смолкали споры о вере, и народ их разделился на враждующие религиозные партии.

Третий ключевой пункт, касающийся миссии Иисуса, о котором мы узнаем в Коране, что он пришел к иудеям с байинат, или «ясными знаменьями»[398]. Этот термин используется в Коране более пятидесяти раз и относится к доказательствам, которые предъявляют своему народу пророки, чтобы удостоверить, что они действительно посланы Богом. «Мы дали Мусе (Моисею) девять ясных знаков», – говорит Бог в одном стихе, имея в виду, очевидно, Моисеевы чудеса: наводнение, саранчу, мошек, жаб, кровь, жезл Моисеев, руку Моисееву, смерть первенцев и разделение моря[399].

Итак, каковы же были «ясные знаменья» Иисуса? Что говорят они нам о его изображении в Коране и о связи этого изображения с различными версиями христианства, предшествовавшими исламу?

Птицы из глины

Мы уже слышали о двух основных чудесах Иисуса в Коране: он родился от девы, без биологического отца, и начал говорить с людьми вскоре после рождения, еще в колыбели. Однако Коран рассказывает и о других чудесах Иисуса, причем чудеса эти описываются в двух разных, хотя и схожих, отрывках. Первый отрывок мы встречаем в главе «Семейство Имрана», где ангелы, обращаясь к Марии во время благовещения, рассказывают ей о будущих чудесах ее сына. Сын ее станет «посланником к Сынам Израиля» и скажет им:

Я к вам пришел от Господа с Его знаменьем — Я сотворю для вас из глины образ птицы, Вдохну в нее, и волею Господней оживет она; Я исцелю того, кто слеп родился, И прокаженного оздоровлю, Я оживлю Господней волею умерших, И назову вам все, что вы едите И что храните у себя в домах, — В этом, поистине, знамение для вас, Коль в Господа уверовали вы.[400]

Второй отрывок о чудесах Иисуса – из пятой главы Корана, озаглавленной «Трапеза» (название, как мы скоро увидим, тоже имеющее отношение к Иисусу). На сей раз мы слышим, как сам Бог говорит с Иисусом, в прошедшем времени – очевидно, при встрече в загробной жизни:

Настанет день, когда Аллах Своих посланников всех соберет и спросит: «Каков был отклик на призывы ваши?» Они ответят: «Этого не знаем мы. Тебе Единому, поистине, все тайное открыто». Когда Господь наш скажет: «О Иса, сын Марйам! Ты вспомни О Моем благоволенье к тебе и к матери твоей, Когда Я Духом укрепил тебя Святым, Чтоб и младенцем в колыбели, и зрелым мужем Ты к людям с речью обращался. Писанию и мудрости тебя Я научил, Евангелию и Закону – (Торе). И вот ты волею Моей Из глины образ птицы сотворил, Вдохнул в нее, и волею Моей она живою стала. И волею Моей ты исцелил того, кто слеп родился. И прокаженного оздоровил Моею волей, И оживил Моею волею умерших. Я от тебя сынов Исраилевых удержал, Когда ты им представил ясные знаменья, Они же не уверовали в них, твоей погибели желая. И те, кто не уверовал из них, сказали: “Сие есть явно колдовство!”»[401]

В обоих отрывках из Корана Иисус совершает несколько чудес – все волею Бога, добавляет Коран на случай, если мы забудем[402]. Некоторые из них – те, что христиане называют «чудесными исцелениями» (исцеление слепых, прокаженных, возвращение к жизни умерших) – должны быть хорошо знакомы всем читателям Нового Завета. Однако тем же читателям, скорее всего, покажется незнакомым замечание, что Иисус «называл все, что вы едите и что храните у себя в домах». В этом можно предположить отзвук отрывка из Евангелия от Матфея: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут…»[403]. Но, честно говоря, сходство выглядит немного натянутым. Кроме того, стоит отметить, что в пост-коранической исламской литературе можно найти несколько подробных рассказов о ясновидении Иисуса – о том, как он угадывал, что люди едят и что хранят у себя в домах[404].

Однако больше всего поражает в этих отрывках из Корана третий «жанр» чудес, атрибутируемых Иисусу, весьма примечательный, однако в Новом Завете полностью отсутствующий: он оживлял птиц, сделанных из глины. Или, говоря его собственными словами: «Я сотворю для вас из глины образ птицы, вдохну в нее и, волею Господней, оживет она».

Это чудо интригует и мусульманских, и христианских комментаторов, поскольку в обеих религиях считается, что власть даровать жизнь неживой материи принадлежит лишь Богу. Это ощущение усиливается любопытной терминологией Корана в этом случае. Во-первых, глагол, обозначающий, что Иисус «сотворит» образ птицы из глины – халака, глагол, который Коран использует почти исключительно для обозначения творческих деяний Бога. Во-вторых, вещество, используемое Иисусом – глина, по-арабски тин – то же самое, из которого Бог сотворил первого человека. В-третьих, глагол, обозначающий, что Иисус «вдохнет» в глину – нафаха, – снова то же слово, что используется для обозначения того, как Бог «подул» на глину и создал из нее человека или как он «вдохнул жизнь» в Марию, создавая самого Иисуса[405].

Глядя на эти «подсказки», видный экзегет Корана XII века Фахриддин аль-Рази предположил, что, возможно, дыхание Иисуса обладало особой силой – что Бог мог «наделить дыхание Иисуса особой действенностью, так что, подув на вещи, он мог пробудить в них жизнь»[406]. Другие считали, что Иисусу «дозволено было исполнять божественную прерогативу – создавать жизнь», чего, напомним, не умели ни Авраам, ни Моисей, ни сам Мухаммад[407]. Со временем дарующее жизнь дыхание Иисуса, дам-и-Иса, превратилось в исламе, особенно у суфиев, в мистическое понятие. Великий суфий Ибн аль-Ара-би так описывал Иисуса:

Дух не от кого иного, как от Бога, Способный воскрешать мертвых и оживлять птиц из глины, И заслуживший милость у Господа своего, Силой которого творил великие чудеса. Бог очистил его телом и возвысил Духом, сделав подобным Себе в творении[408].

Второй вопрос, касающийся чуда с глиняными птицами, состоит в том, известно ли нам об этом только из мусульманских источников. Во всем Новом Завете мы не видим никаких следов этого чуда. Однако, как и в случае с некоторыми другими кораническими эпизодами из жизни Иисуса, мы находим параллель в христианских апокрифах: о чем-то подобном рассказывается в неканоническом «Евангелии детства Фомы»[409].

Этот документ, написанный, как считают ученые, во II веке, не следует путать с «Евангелием Фомы» – еще одним апокрифическим текстом, на долгие столетия утраченном, но в 1945 году случайно обнаруженном в Наг-Хаммади, городе в верхнем Египте. «Евангелие Фомы», привлекающее много внимания из-за своей гностической направленности, – это «евангелие речений», включающее только учение Иисуса. Напротив, «Евангелие детства Фомы», или ЕДФ, рассказывает, говоря его собственными словами, «о трудах детства Господа нашего Иисуса». И прямо в начале его есть любопытнейшая история о том, как маленький Иисус сделал птиц из глины:

Когда мальчику Иисусу было пять лет, Он играл у брода через ручей и собрал в лужицы протекавшую воду, и сделал ее чистой и управлял ею одним своим словом. И размягчил глину, и вылепил двенадцать воробьев. И была суббота, когда Он сделал это. И было много детей, которые играли с Ним.

Но когда некий иудей увидел, что Иисус делает, играя в субботу, он пошел тотчас к Его отцу Иосифу и сказал: Смотри, твой ребенок у брода, и он взял глину и сделал птиц, и осквернил день субботний. И когда Иосиф пришел на то место и увидел, то он вскричал: для чего делаешь в субботу то, что не должно?! Но Иисус ударил в ладоши и закричал воробьям: Летите! и воробьи взлетели, щебеча. И иудеи дивились, увидев это, и ушли, и рассказали старейшинам, что они видели, как Иисус свершил сказанное[410].

Эта длинная история кое в чем расходится с рассказом Корана о глиняных птицах: во-первых, когда мы читаем Коран, создается впечатление, что птиц из глины оживлял взрослый Иисус, а ЕДФ относит это событие к его детству. Во-вторых, Коран говорит, что Иисус создал «птицу» – хотя некоторые экзегеты и полагают, что единственное число здесь следует понимать как множественное – а ЕДФ рассказывает о «двенадцати воробьях». В-третьих, в Коране Иисус дышит на птицу, чтобы оживить ее, а в ЕДФ просто хлопает в ладоши и кричит. Наконец, в-четвертых, как бы желая подчеркнуть свои тонкие богословские различия с христианством, Коран напоминает, что Иисус сотворил это чудо «волею Господней», в то время как ЕДФ в таком напоминании никакой нужды не видит[411].

Однако, если не считать этих разногласий, параллель между этими историями в Коране и в ЕДФ несомненна и поразительна[412]. И эта параллель поднимает вопрос о том, как история о глиняных птицах могла попасть в Коран.

Как и в случаях с другими параллелями между Кораном и более ранними христианскими (или иудейскими) текстами, к этому вопросу возможны три подхода. Первый – начать выяснять, как и откуда Коран мог «заимствовать» информацию из более ранних источников, как обычно поступают не-мусульманские критики. Второй – исходить из того, что Коран (как считают мусульмане) богооткровенен, и в текстуальных параллелях видеть подтверждение или исправление сведений, бытовавших в более ранних преданиях. Наконец, третий, богословски нейтральный, подход – признавать, что, как бы ни объяснять происхождение Корана, он находился «в диалоге» с преданиями своей эпохи и среды и, естественным образом, о них упоминал.

Но какой бы из этих подходов ни принимать, любопытно понять, кто и как передавал те христианские тексты, с которыми Коран «вступал в диалог». Например, интересно выяснить, какое направление христианства стало передатчиком ЕДФ.

Обычный ответ на этот вопрос в научной среде – гностицизм, «еретическое» движение в христианстве II века, сосредоточенное на разгадывании эзотерического смысла учения Иисуса. Однако, согласно Андриесу ван Аарде, профессору богословия Университета Претории, из многочисленных рукописей ЕДФ гностические тенденции заметны лишь в одной. Более аутентичные рукописи, найденные в коллекции «Codex Sinaiticus», продолжает он, отражают иное богословие: богословие наших «обычных подозреваемых» – ранних евионитов[413].

По словам ван Аарде, следы иудео-христианства различимы в самом начале ЕДФ. Автор именует себя, «я, Фома израильтянин», и обращается к «братьям среди язычников». На протяжении всего текста звучат три темы: повиновение Иисуса Закону, спасение только для Израиля и тесные и доброжелательные отношения Иисуса с его биологической семьей[414].

Интересно также, что в ЕДФ появляется Иаков, брат Иисуса. Маленького Иакова, рассказывает книга, отец его Иосиф послал набрать веток для костра. Маленький Иисус идет вместе с младшим братом и, когда того кусает змея, спасает его, дохнув на рану и исцелив укус[415]. В глубоко религиозном контексте, где каждое событие имеет богословское значение, очень значительной выглядит и показанная здесь тесная связь между Иисусом и Иаковом.

Подводя итоги, мы можем смело говорить о параллелизме между Кораном и ЕДФ в рассказе о глиняной птице. Более того, можно предположить, что в ЕДФ отражались иудео-христианские темы, что вполне укладывается в нашу гипотезу о богословских предшественниках ислама.

Пророчество Иисуса

В одном из примечательных текстов Корана об Иисусе говорится, что он сделал пророчество о будущем – пророчество, уже много столетий заставляющее мусульман задуматься. В главе «Ряды», одной из последних глав Корана, мы читаем, что Иисус сказал:

«Сыны Исраиля! Я к вам посланник от Аллаха, Чтоб истину Закона – (Торы) – утвердить, Ниспосланного вам до моего прихода, И сообщить вам благостную Весть, Что вслед за мной придет посланник, Имя которому – Ахмад».[416]

Посланник вслед за Иисусом, имя которому Ахмад… Традиционно мусульмане видят в этом указание на пророка Мухаммада. Два имени, Ахмад и Мухаммад, оба происходят от арабского корня Х-М-Д со значением «хвалить». Единственная разница между ними в том, что «Ахмад» означает «восхваляемый», а «Мухаммад» – «самый восхваляемый».

Однако с этим кораническим пророчеством Иисуса есть проблема: в Новом Завете о нем ничего не сказано. Некоторые мусульманские ученые объясняли это так: изначально, мол, это пророчество там было, но христиане его вычеркнули. Объяснение не из лучших – ведь это невозможно ни доказать, ни опровергнуть.

Другие мусульманские ученые предлагают иное объяснение: это пророчество в Новом Завете есть, только по-другому сформулировано. В Четвертом евангелии Иисус четырежды предсказывает, что Бог пришлет после него «Защитника» или «Утешителя», «да пребудет с вами вовек»[417]. В оригинале используется греческое слово параклетес, которому в мусульманской литературе уделяется большое внимание. Одно из предположений: возможно, это искаженное греческое периклютос, что означает «превозносимый» и таким образом оказывается очень близко к «восхваляемому» – «Ахмаду». Другое предположение – что словом параклетес переведено арамейское слово менаххемана, несколько созвучное с «Мухаммад»[418].

Но и эти теории выглядят несколько натянутыми. Более того, пророчествуя о явлении «Утешителя», Иисус тут же отождествляет его с «Духом Святым, которого пошлет Отец во имя мое»[419]. Именно так и понимает это слово христианская традиция – как указание на Святого Духа.

Возможно, следует поискать иное объяснение – и для этого обратиться от Нового Завета к самому Корану. В самом деле, любопытно, что в Коране Иисус предсказывает «посланника… имя которому Ахмад». Хочется спросить: почему же Ахмад, а не Мухаммад? Имена похожие, но все-таки разные. Правда, слово «Ахмад» в исламской традиции считается вторым именем пророка Мухаммада – но, судя по всему, это не наследие эпохи Корана, а более позднее нововведение[420]. Итак, остается вопрос: почему же Ахмад, а не Мухаммад?[421]

Ответ лежит в грамматической альтернативе, которую обычно не принимают во внимание: слово «Ахмад», то есть «восхваляемый», вполне может быть не именем собственным, а прилагательным! Иными словами, Иисус предсказал не «посланника, имя которому Ахмад», а «посланника, имя которого будут восхвалять»[422].

Если все дело в этом, здесь возможно множество интерпретаций. Посланник, «имя которого будут восхвалять», вполне может быть пророком Мухаммадом – ведь мусульмане верят в него как в пророка и восхваляют его. А для христиан это может быть Святой Дух – также упоминаемый в Коране как сила, которой Бог «укрепил» Иисуса, хотя и не как третье лицо троицы[423].

Евангелие Иисуса

Первый раз взяв в руки Новый Завет, мусульмане часто удивляются: он совсем не похож на Коран! Автор Корана – не кто иной, как сам Бог. У Нового Завета несколько авторов, и среди них нет ни Бога, ни даже самого Иисуса. Это обычные смертные люди, которые либо рассказывают о трудах и учении Иисуса в четырех разных «евангелиях», либо комментируют то и другое почти в двух дюжинах «посланий».

Это фундаментальное различие между Кораном и Новым Заветом, в сущности, понятно. В Исламе Коран принимается как «Слово Божье». В христианстве же «Слово Божье» – это не книга, а сам Иисус. Новый Завет просто рассказывает об этом Слове, принявшем плоть и облик Иисуса.

Однако между Новым Заветом и тем, как определяет его ислам, остается противоречие: Коран говорит о «евангелии» как о единой книге, такой же, как он сам. «Он тот, кто Книгу в истине тебе послал в знак подтверждения ниспосланного прежде, – гласит стих Корана. – И до нее он с Мусой ниспослал Закон, за ним – Евангелие с Исой»[424]. Как «Евангелие» здесь переводится арабское «Инджил». Это слово встречается в Коране двенадцать раз, девять из них – в связке с «Таурат» [Закон. – Прим. пер.]. Ученые практически не сомневаются, что оба слова пришли в арабский из других языков: Таурат — от еврейского Тора, Инджил — от греческого Евангелион или его эфиопского производного Вангел.

Коран проявляет большое уважение к Торе, Евангелию, а также к Забур — арабское слово, обозначающее Псалтирь[425]. В одном примечательном отрывке Бог в Коране говорит (как обычно, именуя Себя во множественном числе):

И это Мы, кто низвели им Тору, В которой правый путь и свет. По ней судили иудеев те пророки, Что Господу всем сердцем предавались. Раввины и ученые мужи судили по тому, Что было им доверено хранить из Божьей Книги; Они же и свидетели об этом. А потому людей не бойтесь – страшитесь лишь Меня! И за знамения Мои Ничтожнейшую плату не берите. А те, кто суд вершит не по тому, Что им низвел Аллах, Неверными пред Ним предстанут. И в ней для них Мы предписали: Душа – за душу, глаз – за глаз, нос – за нос, Ухо – за ухо, зуб – за зуб, За нанесенье ран – отмщение по равной мере. А кто простит за свои раны И возмещение за них на милостыню обратит, Тому послужит это искуплением грехов. А те, кто суд вершит не по тому, Что им низвел Аллах, Те преступают законы, установленные Им. По их следам отправили Мы Ису, сына Марйам, Чтоб истинность Закона утвердить, Что был ниспослан до него. Ему Евангелие Мы послали, В котором правый путь, и свет, И подтверждение того, Что до него ниспослано в Законе, И правый путь, и увещание для верных, Которые страшатся Бога.[426]

Окончание этого отрывка еще любопытнее: «Пусть обладатели Евангелия судят по тому, что в нем Аллах им ниспослал»[427]. По-видимому, речь о том, что Коран не призывает христиан обращаться в ислам, лишь просит их соблюдать собственное писание – пример религиозного плюрализма, едва ли мыслимого для многих современных мусульман.

Однако остается проблема: Коран говорит о едином «Евангелии», «посланном» Богом Иисусу. Но у нас есть несколько евангелий, написанных разными евангелистами. На это противоречие указывал и Мухаммед Хусейн Табатабаи, видный шиитский экзегет XX столетия:

Что касается «Инджила» (Евангелия), что означает «благая весть», Коран указывает, что это было единое писание, открытое Иисусу в особом откровении. Что же касается евангелий, написанных Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном, эти книги написаны после Иисуса, мир ему[428].

Как же понять это различие? Некоторые ранние мусульманские экзегеты Корана видели ответ в предположении, что под «Евангелием» в Коране подразумевается весь Новый Завет, так же, как под «Торой» – весь Ветхий[429]. Некоторые западные ученые предполагали, что Коран имеет в виду «Диатессарон», «гармонизированное евангелие», созданное Татианом, христианским богословом II века. Татиан соединил четыре евангелия в единый текст: его книга широко использовалась сирийскими христианами вплоть до V века, а возможно, и иудео-христианами[430]. Однако у нас нет никаких свидетельств ее использования в эпоху и в среде Корана[431].

Третье объяснение, что Коран, возможно, имеет в виду «изначальное евангелие», текст, написанный до Матфея, Марка, Луки и Иоанна[432]. Одно из кандидатов на эту роль – «Евангелие евреев», которое, по сообщениям, использовали иудео-христиане. Однако этот документ безнадежно утрачен в глубинах истории. Но есть и другой кандидат, утраченный вовсе не безнадежно: он скрывается… в самом Новом Завете.

Я говорю о знаменитом «евангелии Q». Оно было «открыто» в XIX веке, когда некоторые немецкие исследователи Библии обнаружили не замеченные ранее связи между тремя синоптическими евангелиями – Матфея, Марка и Луки. Прежде всего они поняли, что древнейшее из трех – Евангелие от Марка, а не от Матфея, как считалось ранее. Затем обнаружили, что Матфей и Лука очень многое заимствовали у Марка. Наконец, третье и самое важное: они увидели, что у Матфея и Луки есть общий материал, которого нет у Марка. Поскольку евангелия от Матфея и от Луки были написаны примерно в одно время, но в разных местах, их «общий материал», как заключили исследователи, по-видимому, происходил из какого-то отдельного источника. Один ученый, богослов Иоганнес Вайс (ум. 1914), назвал этот источник «евангелие Q», от немецкого слова Quelle, означающего «источник».

Теория эта ныне широко принята. Гипотетическое евангелие Q, которое ученые сконструировали, вычленив общий материал Матфея и Луки, было издано как отдельный текст и зажило собственной жизнью. О нем написано немало книг под заглавиями вроде «древнейшее евангелие» или «потерянное евангелие».

У Q есть важная черта, прямо относящаяся к нашей теме: это евангелие речений. Иначе говоря, в нем содержатся только изречения Иисуса. Среди них – основные для нравственного учения христианства, такие, как Нагорная проповедь, Молитва Господня, речения о любви к врагам, о подставлении второй щеки, Заповеди блаженств, притчи о горчичном зерне, о закваске, о гостях, приглашенных на пир, и другие[433].

Более того, в Q. нет ничего от «Павлова христианства». Иными словами, ни в чем здесь не отражаются Павловы взгляды на распятие и воскресение Христа, сформировавшие основу христианства как новой религии, отдельной от иудаизма. Простое чтение Q создает впечатление об Иисусе как реформаторе иудаизма – реформаторе, возрождавшем значение духа Закона для тех, кто был ослеплен буквой.

Вот почему Джеймс М. Робинсон, сопредседатель Международного проекта Q, считает Q созданием «иудейского движения Иисуса»[434]. Это движение было предано учению Мессии, которое они собирали в виде «речений», возможно, сначала по-арамейски, а затем и по-гречески, на языке международного общения того времени, создав «источник», который и использовали как основу для своих текстов Матфей и Лука.

Для Павла, напротив, главное в Иисусе – не его речения, а распятие и воскресение. В своих тринадцати посланиях, составляющих почти треть Нового Завета, Павел ни разу не сообщает ни одного речения Иисуса[435]. Благая весть для него – не учение Иисуса, но учение об Иисусе.

Объем научной и популярной литературы о Q огромен, и, разумеется, в ней встречаются разные точки зрения; но из тех, кто признает существование Q, немногие сомневаются в том, что он представляет собой более раннюю, более иудейскую, стадию христианства. Менее заметен тот факт, что Q, по-видимому, и по форме, и по своему богословию вполне совпадает с «Инджил» – тем евангелием, о котором говорит Коран. Эта мысль не делает Новый Завет чуждым Корану – напротив, ведь именно в Новом Завете содержится Q. Скорее, она призывает к избирательному чтению Нового Завета.

Ученики и их «трапеза»

Коран почти не рассказывает нам подробностей из жизни Иисуса, однако на удивление щедро уделяет внимание его ученикам – или, по-арабски, хаварийун. Некоторые мусульманские ученые считают, что это слово происходит от арабского хавира, означающего «белоснежный» – как указание на нравственную чистоту последователей Иисуса. Однако, по-видимому, более вероятно, что это слово не арабского происхождения: очень похожий термин хаварья, означающий «посланник», используется для обозначения учеников в эфиопских христианских источниках[436].

Интереснее то, что ученики, образ которых в Новом Завете не всегда безупречен, в Коране – персонажи однозначно положительные. В трех разных отрывках Корана они изображаются как идеальные верующие, которым должны подражать мусульмане. Первый отрывок находится в главе «Семейство Имрана» и рассказывает нам о том, как ученики уверовали в Иисуса, вопреки своим собратьям-иудеям:

Когда же Иса в них неверие увидел, Он сказал: «Кто на пути Господнем Помощниками будет мне?» И тут апостолы сказали: «Помощники в Господнем деле – мы; Мы веруем в Аллаха, и будь свидетель нам, Что лишь Ему мы предаемся. Владыка наш! Мы веруем во все, что Ты нам ниспослал, И Твоему посланнику послушны, — Впиши же нас средь исповедников Своих».[437]

Стоит отметить, что слово, звучащее в этом отрывке – «помощники», или ансар, – стало очень значимым в мусульманской традиции. «Помощниками» называли мусульман в Медине, приютивших беженцев из Мекки, которые, как и сам Пророк, бежали оттуда ради спасения жизни. В наши дни «помощниками» именуют себя также различные мусульманские партии, в том числе радикальные – как, например, «Ансар аль-Ислам» в Ираке или «Ансар аль-Шариа» в Ливии: террористические группировки, к несчастью, исповедующие крайне воинственное представление о том, что значит «помогать» Богу и Его делу.

Второй отрывок об учениках Иисуса находится в одной из последних и самых коротких глав Корана, под названием «Ряды», или «Сафф», – главе, призывающей верующих к мужеству в пылу битвы с язычниками. И здесь Коран называет учеников «помощниками»:

О вы, кто верует! Станьте помощниками мне на промысле Аллаха, — Как Иса, сын Марйам, сказал апостолам своим: «Кто будет мне помощником в Господнем деле?» Апостолы сказали: «Помощники в деле Аллаха – мы!» И вот тогда Часть сыновей Исраиля уверовали в Бога, Другие же – в неверии осталась. Мы дали верующим силу над врагами, И стали победители они.[438]

Последняя часть этого стиха может вызвать замешательство. Не вполне понятно, что означает в контексте Иисуса и его учеников: Бог «дал верующим силу над врагами, и стали победители они». История раннего христианства – это скорее история гонений на христиан, как из иудеев, так и из язычников. Поэтому некоторые мусульманские комментаторы предлагают видеть в этом стихе отдаленную перспективу: победа верующих, мол, наступила только с пришествием ислама[439].

Третий отрывок, посвященный ученикам, вводит еще одну любопытную тему, а именно – чудо. Здесь ученики спрашивают Иисуса, когда Бог пошлет им небесную «трапезу» – накрытый стол для пира:

И вот апостолы сказали: «О Иса, сын Марйам! Сумеет ли твой Бог с небес нам трапезу свести?» «Коль вы уверовали в Бога, Побойтесь Его гнева!» – им он отвечал. Они сказали: «Мы хотим поесть с нее И успокоить наши души — И будем знать, что ты сказал нам правду, И сей чудесной трапезе свидетелями станем». И молвил Иса, сын Марйам: «Владыка наш, Аллах Всевышний! Сведи нам трапезу с небес, И станет праздником она, Знамением Твоим предстанет Для всех: от первого и до последнего из нас. Даруй удел, потребный нам. Ты – лучший из дарующих уделы!» Сказал Аллах: «Я вам ее сведу, Но кто из вас после сего останется неверным, Того Я накажу такою карой, Какою не наказывал Я ни один народ».[440]

Этот эпизод расположен в пятой главе, озаглавленной «Маида». Быть может, не все мусульмане об этом знают, но само это название связано с этим эпизодом: «маида» – слово, означающее «трапеза» во фразе: «Сумеет ли твой Бог с небес нам трапезу свести?» Некоторые истолкователи Корана переводят «маида» как «стол» или «пир».

Для христиан, однако, рассказ о чуде со столом может звучать странно. К нему нет параллелей в Новом Завете. Как на аллюзию некоторые указывают на чудо, в котором Иисус накормил пять тысяч голодных пятью хлебами и двумя рыбами. Другие, в том числе мусульманский ученый начала XX века Рашид Рида, видели здесь созвучие с рассуждениями о Хлебе Жизни в Четвертом евангелии, там, где Иисус говорит об «истинном хлебе с небес»[441]. Но, кажется, самая значительная аллюзия здесь – Тайная вечеря, на которую Иисус собрал учеников, дал им хлеб и вино и установил таинство евхаристии – причащения хлебом и вином. Эту мысль подтверждает то, что очень похожее слово, «майедд», использовали до и во время рождения ислама эфиопские христиане для обозначения евхаристии, называемой также Трапезой Господней[442].

Итак, можно предположить, что маида в Коране – это другая версия Тайной вечери. Однако версия эта сильно отличается от новозаветной. В Коране нет ни церемонии, связанной с хлебом и вином, ни их освящения как тела и крови Христа. Как замечает западный ученый:

В этой интерпретации личность Иисуса теряет свою первостепенную важность, а то, что Иисус – сын Божий, открыто отрицается. Вместо этого евхаристия понимается как утверждение и воспоминание о завете Бога с апостолами. Так евхаристия добавляется к череде заветов, заключенных Богом прежде – с Сынами Израилевыми и после – с общиной верующих[443].

Иными словами, в Коране перед нами предстает необычная евхаристия, лишенная отличительных христианских черт, однако продолжающая собой древнюю иудейскую тему завета с Богом.

Более того: в отрывке, описывающем эту необычную евхаристию, есть строка, очень схожая со строкой из Ветхого Завета, описывающей иудейскую Пасху. В Коране мы читаем, как Иисус просит: «Владыка наш, Аллах Всевышний! Сведи нам трапезу с небес, и станет праздником она, знамением Твоим предстанет для всех: от первого и до последнего из нас». В Исходе мы читаем, как Сам Господь объявляет: «И да будет вам день сей памятен, и празднуйте в оный праздник Господу во все роды ваши»[444]. Есть здесь и дополнительная параллель с Псалтирью. В Коране мы читаем, что ученики спрашивают Иисуса: «Сумеет ли твой Бог с небес нам трапезу свести?» В Псалтири читаем, что иудеи спрашивают Моисея: «Может ли Бог приготовить нам трапезу в пустыне?»[445]

Судя по всему, необычная евхаристия, которую мы встречаем в Коране, представляет Иисуса и его учеников в специфически иудейском контексте. Можно даже сказать, что перед нами не христианская, а иудео-христианская евхаристия.

Стоит ли удивляться тому, что иудео-христиане, «еретики» мейнстримового христианства, создали собственную евхаристию? И об этом нам тоже известно из ересиологии отцов церкви. «Эти люди отвергают соединение небесного вина и предпочитают земную воду», – писал Ириней, как мы уже отмечали, когда говорили о том, что евиониты воздерживались от вина. Однако они не просто заменяли один напиток другим, как знаем мы от того же Иринея, который добавлял: «[Они] не принимают Бога так, чтобы соединяться с ним»[446]. Иными словами, евиониты понимали евхаристию не как «поедание тела» и «питье крови» Мессии – идея, для иудейского сознания совершенно чуждая и даже отвратительная[447]. Для них Тайная вечеря была скорее «простым воспоминанием об общей с Иисусом трапезе»[448]. Вполне возможно и то, что евхаристия у них была организована на манер иудейской Пасхи, с ветхозаветными темами.

Итак, мы можем предположить, что рассказ о маида в Коране, как иная интерпретация Тайной вечери, вполне богословски совместим с евионитской версией Тайной вечери. И здесь мы видим в исламе нечто общее с иудео-христианством.

Человек на кресте

Коран, в отличие от Библии, не сюжетное повествование. Как писание, предоставляющее человечеству руководство (худа) и напоминание (тахкира), он уделяет духовным наставлениям больше внимания, чем подробному изложению фактов. Говоря об истории Иисуса, Коран также стремится не столько рассказать эту историю целиком и в подробностях, сколько придать ей правильную богословскую перспективу. Возможно, поэтому, хотя в нем содержатся подробные рассказы о рождении и миссии Иисуса, о его кончине почти не упоминается. Кончина Иисуса – как и Авраама, и Моисея, и самого Мухаммада – не представляется ему событием, имеющим важное богословское значение.

Напротив, для христианства кончина Иисуса – точнее, его распятие, воскресение и вознесение – ключевые события. Согласно знаменитому изречению Павла из Послания к Коринфянам «Если Христос не воскрес – то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша»[449]. Неудивительно, что символом самого христианства в конце концов стал знак креста, обозначающий распятие, – вместо более древнего знака рыбы.

В сущности, крест в Коране упоминается, однако лишь вскользь и довольно странным образом. Это упоминание, приведшее к вековым спорам между мусульманами и христианами, звучит в отрывке, посвященном обличениям неких иудеев, живших в Медине. Они прокляты, поскольку «не уверовали и клеветой жестокой Марьям оговорили». А кроме того:

За то, что говорили: «Убит был нами сын Марьям — Мессия Иисус, посланник Божий». Но ими не был он убит и не распят. Им лишь представилось все это, И кто заводит спор о нем, В сомнениях об этом пребывает. У них нет никакого знания об этом, И следуют они своим предположеньям, — Ведь, истинно, убит он не был. Нет, не был он убит! Господь вознес его к Себе, — Ведь Он велик и мудр![450]

Ключевые слова здесь – «им лишь представилось все это», или шуббиха лахум, – привели к бесчисленным спекуляциям. Большинство мусульманских экзегетов, как классической эпохи, так и нашего времени, выводят из этой фразы теорию «замещения». Согласно этой теории, Иисус не был распят, кто-то «заместил» его на кресте – возможно, кто-то из учеников, или Иуда Искариот, предавший его, или Симон Киринейский, помогавший ему нести крест.

Однако эта теория «замещения», ставшая у современных мусульман почти стандартным взглядом на вещи, вызывает немало вопросов. Средневековый ученый Фахраддин аль-Рази в своей подробной экзегезе Корана прямо задается некоторыми из них. «Бог, несомненно, способен был избавить Иисуса от рук врагов его, просто вознеся его на небеса, – напоминает он для начала. – Какова же была цель, – спрашивает он далее, – того, чтобы придать вид Иисуса другому человеку – помимо того, что невинный оказался осужден на бессмысленную смерть?» Далее он делает умозаключение, напоминающее верующим всех религий, что их аргументы против традиции-соперницы могут неожиданно обернуться против них самих:

Все христиане мира, со всей их любовью к Иисусу и крайними верованиями относительно него, единогласно сообщают: их свидетели видели, как Иисус был распят и убит. Отрицая это, мы бросаем тень на принцип таватур [единогласно принятого свидетельства]. Усомнясь в этом принципе, далее мы должны усомниться и в пророчествах Мухаммада и Иисуса, и даже в самом их существовании, равно как и в существовании всех прочих пророков, – а это немыслимо[451].

Другие мусульманские комментаторы принимают второе, не столь радикально отрицающее истолкование этого «представления», – они считают, что Иисус действительно был распят, но не умер на кресте. Он, говорят они, лишь «представился» мертвым, на самом же деле выжил. В это верят ахмадийя, неортодоксальная мусульманская секта. Верят они и в то, что, выжив на кресте, Иисус затем уехал в Кашмир на севере Индостана, жил там и в конце концов умер естественной смертью[452]. В кашмирском городе Сринагар есть даже высоко почитаемая «гробница Иисуса».

Однако есть и третье, совершенно иное истолкование слов Корана о кресте – истолкование, мало кому известное. Прежде всего, заметим контекст высказывания: «Но ими не был он убит и не распят». Контекст его – полемика против определенных иудеев (не христиан), которые, по словам Корана, клеветали на Марию и с гордостью заявляли: «Нами был убит Мессия». (Удивляться этому не стоит: в талмудической литературе также существует традиция «гордого провозглашения ответственности иудеев за казнь Иисуса»[453].) Этим людям Коран и говорит: «Нет, ими не был он убит и не распят, им лишь представилось все это».

Иными словами, Коран говорит просто: иудеи не убивали и не распинали Иисуса. Он не говорит, что этого не делал никто другой. Не говорит, например, что Иисуса не убивали и не распинали римляне (согласно каноническим евангелиям, именно это и произошло).

Некоторые ученые полагают, что это третье истолкование слов Корана о кресте вполне совместимо с христианской версией этой же истории. Такой точки зрения придерживался покойный Уильям Монтгомери Уотт, один из виднейших западных исследователей ислама. Он доказывал: христианин может принять слова Корана о распятии, «поскольку распятие было делом рук римских воинов… [и] поскольку распятие не стало победой иудеев в виду воскресения [Иисуса]»[454].

Хотя это третье истолкование позволяет примирить Коран с рассказом о распятии в канонических евангелиях, не факт, что возможно примирить его с богословием креста из посланий Павла. Согласно этому богословию, распятие стало событием вселенского значения, в котором Иисус претерпел муки и смерть ради искупления грехов всего человечества. В Коране мы не найдем ни следа такого богословия; более того, оно противоречит некоторым базовым учениям Корана – тому, что грех может быть только личным, и «ни одна обремененная душа бремя грехов другой души себе на плечи не положит»[455]. Кроме того, богословски это просто не нужно: ведь Коран не разделяет богословие Падения, которое, согласно христианству, сделало всех людей неисправимыми грешниками, нуждающимися в спасителе.

Докетизм Корана?

Говоря о подходе Корана к кресту, необходимо рассмотреть еще один вопрос: возможные прецеденты такого же подхода в христианской традиции.

В сущности, те, кто знаком с этой традицией, возможно, уже узнал прецедент для коранического утверждения «так им представилось» – раннехристианскую «ересь» под названием докетизм. Сам этот термин происходит от греческого dokesis, что означает буквально «внешность», «кажимость». Докетизм – это учение о том, что Христос не страдал на кресте по-настоящему, а лишь казался страдающим. Оно было весьма популярно во II–III веках христианства и умерло только после осуждения его на Никейском соборе в 325 году.

Однако одна из сторон докетизма входит в резкое противоречие с кораническим учением об Иисусе: большинство докетов отрицали страдания Христа, поскольку считали его слишком Богом для этого. Учение это приобрело особую популярность среди гностиков, для которых Христос был только Богом – а не «вполне Богом и вполне человеком». Значит, поскольку Бог не может ни страдать, ни умереть, – не мог ни страдать, ни умереть и Иисус. Иными словами, богословская «подкладка» докетизма исламу не близка – скорее противоположна.

Что ж, пути Господни неисповедимы. Более пристальный взгляд на раннехристианские источники показывает, что существовали докеты и иных богословских убеждений. Об этом мы узнаем от Псевдо-Кирилла, христианского автора VII века, о котором я уже упоминал. Этот автор пламенно проповедовал истину мейнстримового христианства, а заодно описывал различных еретиков, которых встречал на своем пути. Одним из них был некий самарянин, живший в Палестине, который считал «сына Марии пророком Божьим» и объяснял распятие докетическим образом: по его словам, распяли не «истинного Иисуса», а «пророка, также по имени Иисус». Истинный же Иисус взошел на «некую гору» – и, что случилось с ним дальше, никому не ведомо[456].

Более того, от того же Псевдо-Кирилла мы узнаем об еще одной интересной личности: монахе по имени Аннарих, который жил близ Газы и следовал «Евангелию евреев», утраченному ныне тексту, о котором мы упоминали ранее. Этот монах был будто бы последователем Евиона, то есть евионитом. А еще он обладал необычным взглядом на распятие. «Когда его [Иисуса] повесили на крестном древе, – говорил он, – Отец его спас его из рук их, вознес на небеса и посадил во славе рядом с собой»[457].

Эта цитата не только звучит примечательно схоже с кораническим: «Нет, не был он убит! Господь вознес его к себе». Она еще и исходит из источника, по сообщениям, сразу и иудео-христианского, и докетического. В таком случае, если подход Корана к кресту объясняется как докетический – он тоже укладывается в картину преемственности между иудео-христианством и исламом.

Эта преемственность заметна и в том, что, как и Коран, иудео-христианские источники не придают кресту важного богословского значения. В основных известных нам иудео-христианских текстах – Послании Иакова, Дидахе или Евангелии Q – распятие не упоминается. «Разумеется, читатели Q знали о смерти Иисуса, – замечает Джеймс М. Робинсон, специалист по Евангелию Q. – Однако они видели в ней скорее неизбежную кульминацию деятельности Премудрости Божьей, на протяжении всей библейской истории посылавшей в Израиль своих вестников, которым порой приходилось и жизнь отдавать за Божье дело»[458]. Позднейшие иудео-христиане, как те же евиониты, считали так же. Учение Иисуса интересовало их больше, чем значение его смерти. Иными словами, «евионитский Христос пришел в мир не принести себя в жертву, не отдать жизнь ради блага многих. Его задача была иной – пророческой»[459].

Но был ли этот пророк таким же, как и другие пророки в истории авраамических религий? Или же его чудесное рождение от девы и творимые им чудеса обозначали что-то особенное? И что именно значит «Бог забрал его к Себе» – как говорит Коран о конце его земной жизни? Означает ли это, что Иисус умер? Или…?

О возможных ответах на эти вопросы мы поговорим в следующих двух главах.

Глава 7 Исламская христология

Ислам признает за Христом особую функцию, которая… отличается от функции других пророков, обычно приносивших новый закон или утверждавших старый. Эта особая задача Христа в исламе выражается словами «Дух Божий».

Сейед Хусейн Наср, исламский философ[460]

Дамаск, ныне столица многострадальной Сирийской Арабской Республики, много веков назад был римским городом и цитаделью христианства. Здесь обитало множество деноминаций и, наряду с прекрасным храмом Юпитера, в конце IV века превращенным в кафедральный собор, высилось множество церквей. К VI веку христиане Дамаска начали верить, что в их городе захоронена голова Иоанна Крестителя, отсеченная в I веке по приказу Ирода Антипы. Так рядом с собором была выстроена небольшая часовня – часовня Иоанна Крестителя.

В наше время часовня по-прежнему здесь и по-прежнему пользуется почитанием, однако собор давно превратился в мечеть. В середине 630-х годов, всего через несколько лет после кончины пророка Мухаммада, Дамаск – как и всю Сирию – завоевали мусульмане. Некоторое время мусульмане и христиане делили собор между собой, затем он стал мечетью, а Дамаск – столицей мусульманской империи, управляемой династией Омейядов.

Однако христиане остались в городе – как и их вера. «С христианами обращались разумно и по справедливости, – отмечал христианский автор почти столетие назад. – Многие из них, особенно в первые годы, занимали высокие должности в правительстве»[461]. Одним из таких высокопоставленных чиновников был Юханна аль-Димашки, или, как называют его на Западе, Иоанн Дамаскин. Христианский священник и богослов, он, кроме того, был глубоко эрудированным человеком, сведущим в самых разных науках, писал трактаты по юриспруденции, философии и музыке. «Очевидно, его приверженность к христианской вере не смущала сограждан-сарацинов, – замечает «Католическая энциклопедия» («сарацин» – архаическое христианское обозначение мусульманина). – Он пользовался всеобщим уважением и достиг высокого положения»[462].

Положение в самом деле было высоким: ни более, ни менее, как главный администратор при дворе калифа Абд аль-Малика – правителя, выстроившего в Иерусалиме знаменитый Купол Скалы. Однако важная должность в мусульманской империи не останавливала Иоанна Дамаскина от богословских споров: он писал пространные полемические сочинения как против враждующих христианских течений – например, распространенного в то время иконоборчества – так и против мусульман. Полемика его против последних очень любопытна, поскольку у него была возможность хорошо изучить их веру. В отличие от византийских богословов, представлявших себе ислам по сведениям из третьих рук, Иоанн возводил его не к дьявольским козням, а к арианской и несторианской ересям[463]. Он даже истратил немало чернил, доказывая божественность Христа на основе мусульманского писания. Говоря об этом, в своем «Споре сарацина с христианином» он дает собратьям-христианам такой совет:

Если сарацин спросит тебя: «Кто такой, по-твоему, Христос?» – ответь ему: «Слово Божье»… Тогда спроси его, в свою очередь: «А как называет Христа твое Писание?» Возможно, сарацин попытается спросить тебя о чем-то еще, но не отвечай ему, пока он не даст ответ на твой вопрос. Наконец, смирившись, он ответит тебе: «В моем Писании Христос именуется Духом и Словом Божьим».[464]

Тут-то христианин и воскликнет: «Ага, вот ты и попался!» Иоанн Дамаскин, конечно, пишет об этом более возвышенным слогом – а кроме того, дает нам взглянуть на важный исторический контекст спора:

[длинная цитата] Тогда спроси его [сарацина]: «А Дух и Слово Божье, о которых говорится в твоем Писании, сотворены или не сотворены?» И если он скажет: «Сотворены», отвечай ему: «А кто сотворил Дух и Слово Божье?» И если, принужденный необходимостью, он ответит, что их сотворил Бог, скажи: «А прежде чем Бог сотворил Слово и Дух, у Него, выходит, не было ни Духа, ни Слова?»

И он побежит от тебя, не зная, что ответить. Ибо те, кто так думает, для сарацинов еретики, презренные и отвергаемые; и он весьма испугается, что ты можешь рассказать о нем другим сарацинам[465].

«Еретики», о которых упоминает здесь Иоанн Дамаскин, настаивавшие, что Слово Божье сотворено Богом, были предшественниками Мутазилла. Это одна из ранних школ исламского богословия, получившая свое название за то, что страстно защищала три взаимосвязанных учения: действиями людей управляет их свободная воля, а не божественное предопределение; человеческий разум, наряду с откровением, способен находить истину; Коран – книга «сотворенная», а не существовавшая вечно. Империя Омейядов, в эпоху которой начались эти споры, не одобряла учения Мутазилла по циничным, чисто политическим, причинам и сурово подавляла мутазилитов[466]. Вот почему «сарацин» в этой гипотетической дискуссии должен «весьма испугаться» высказывать свои взгляды вслух.

Однако у ученых-мутазилитов были веские причины придерживаться своих взглядов. Они понимали, что отрицание свободы воли подрывает божественную справедливость: Бог предстает капризным существом, награждающим и наказывающим беспомощных «марионеток» по собственному произволу. Отрицание разума, рассуждали они, заставляет отвергнуть греческую премудрость, которой они так восхищались; тогда исламская мысль замкнется в себе. И наконец, если считать Коран «несотворен-ным», вечным, как сам Бог – это подрывает Единство Бога.

Более того, это третье учение необходимо было для ответа на аргумент, с которым приходилось спорить мусульманской мысли – аргумент Иоанна Дамаскина: если мусульмане верят, что Слово Божье «не сотворено», как же отрицают вечность Христа, если их собственное писание именует его «Словом Божьим»?[467]

Слово Бога и Дух Бога

Термин «слово», или калима, в Коране используется применительно к Иисусу трижды. В первый раз он назван «Словом от Бога», которое «подтвердит» Яхья, то есть Иоанн Креститель[468]. Во второй раз мы слышим, как ангелы говорят Марии во время благовещения:

И вспомните, как ангелы сказали: «Марйам, Бог шлет тебе благую Весть о Слове от Него, Имя которому— Мессия Иса, сын Марйам, Кто будет славен в этом мире и в другом, — Один из тех, кто к Господу приближен».[469]

Третий – это стих, призывающий христиан перестать говорить, что Бог есть Троица, и признать, что «Аллах – один единый Бог». Далее в этом стихе объясняется природа Мессии: «Мессия Иса, сын Марйам, – посланник от Аллаха, и Его Слово, которое в Мариам Он воплотил, и Дух как милость от Него»[470].

Титул «посланник Божий» – расулуллах в Коране обычен и употребляется по отношению ко всем пророкам, от Авраама и Моисея до Мухаммада. Однако Иисус, как видим, не просто пророк. Он также «Слово от Бога», даже «Слово Бога», и «Дух от Бога».

Оба термина, «Слово» и «Дух», нигде более в Коране не используются применительно к человеку; поэтому естественно, что на протяжении столетий они возбуждали любопытство и служили предметом споров. Христиане, внимательно читавшие Коран, как Иоанн Дамаскин, видели в них отражение христологии Слова, основанной на вступительных строках Четвертого евангелия: «Вначале было Слово, и Слово было от Бога, и Слово было Богом… И Слово стало плотью и обитало с нами». Современный христианский ученый, основываясь на этом очевидном параллелизме, писал даже о «христианском потенциале Корана»[471].

Исламские ученые, однако, традиционно придают представлению об Иисусе как Слове Божьем более скромное значение. Они полагают, что этот термин относится лишь к чудесному рождению Иисуса – без биологического отца, одним лишь словом Божьим: «Будь!»[472] С этим творческим словом мы встречаемся в Коране в беседе Марии и ангела Гавриила во время Благовещения. Согласно Корану, Мария спрашивает: «Как явится ко мне сие дитя, когда ко мне не прикасался ни один мужчина?» И Гавриил отвечает: «Господь творит, что пожелает. Когда задумано творенье Им, Он молвит: «Будь!» – и явится оно»[473].

Еще один стих Корана, говорящий в пользу такого понимания – что Иисус есть божественное Слово лишь в том смысле, что сотворен творческим словом: «Будь!» – тот, где Иисус сравнивается с Адамом: «Поистине, перед Аллахом Мессия Иса Адаму подобен, которого Он сотворил из праха, потом ему сказал Он: “Будь!” – и стал он»[474].

Стоит отметить, что с таким скромным значением «Слова» мы встречаемся и в почти забытом древнем христианском тексте «Армянская книга детства» – еще одном апокрифическом евангелии, популярном среди древних восточных христиан, но не вошедшем в Новый Завет. О Благовещении это евангелие рассказывает так: «Слово Божье вошло в [Марию] через ухо». Как отмечает католический ученый, это звучит очень похоже на утверждение Корана: «Он наслал [Слово] свое на Марию» – по-видимому, и здесь речь идет исключительно о «творческом Слове»[475].

Впрочем, в исламской традиции есть и намеки, и даже откровенные замечания, говорящие о том, что понятию Иисуса как Слова Божьего придается и более возвышенный смысл. Прежде всего, мы находим эти намеки в самом Коране, явно предполагающем, что Иисус обладал необычной природой – не только в смысле чудесного рождения, но и в других аспектах его жизни. Он говорил в колыбели – или даже во чреве матери, в зависимости от того, как читать отрывок о родовых муках Марии[476]. Он давал жизнь неживой материи – воскрешал умерших, вдыхал жизнь в глиняные фигурки птиц[477]. Последнее чудо особенно озадачивало некоторых мусульманских экзегетов, поскольку способность творить жизнь традиционно приписывается только Богу. Один экзегет, аль-Рази, спрашивал:

Одарил ли Бог Иисуса особой силой, так что, дохнув на предмет, он мог его оживить – или же Бог создавал жизнь в предмете, на который дохнул Иисус, дабы явить чудеса Свои?[478]

Сам аль-Рази склонялся ко второму мнению, но добавлял: поскольку «Иисус был порожден дуновением Гавриила на Марию… не невозможно, чтобы дуновение Иисуса могло дарить жизнь и дух»[479].

В истории Иисуса в Коране есть и еще один любопытный момент. Подробно рассказывая истории пророков, Коран часто упоминает их ошибки, то, что в исламской традиции именуется залла – «промахами». Например, Адам съел плод с запретного древа; Моисей ударил человека и убил его; Мухаммад пренебрег слепцом, ищущим мудрости, из-за чего получил от Корана суровое обличение[480]. Но у Иисуса в Коране нет залла – ни единого промаха, ни единой ошибки. Он просто безгрешен. Неудивительно, что Мария именует его «безупречным сыном»[481]. И сам Иисус говорит: «Он [Бог] меня благословенным сделал везде, где бы мне ни пришлось бывать»[482].

Помимо Корана, один из хадисов в собрании имама Бухари также намекает на необычную природу Иисуса. «Когда рождается человек, – сказал Мухаммад, согласно этому хадису, – сатана касается его двумя пальцами, с двух сторон. Так было и будет со всеми, кроме Иисуса, сына Марии»[483].

Основываясь на этих ключах, некоторые мусульманские комментаторы, в том числе и Ибн-Аббас, двоюродный брат Мухаммада, предполагали, что Иисус был Словом Божьим в более высоком смысле, чем просто участие «творческого слова» в его сотворении[484]. Но что же это за смысл? Нишапури, персидский шиитский ученый XIV века, предлагает такой ответ: сперва он дает определение «совершенного человека», находящегося в единении с Богом, а затем пишет: «Среди всех пророков и святых Иисус был особенно почтен наименованием «слова», поскольку был создан с внутренней способностью к такого рода совершенству»[485].

За два века до того еще один шиитский ученый, Шейх Табарси, обсуждая значение речи Иисуса в колыбели, предположил, что «уже в этом возрасте Бог усовершенствовал его разум… открывая ему речения Свои»[486]. Следовательно, Иисус не просто время от времени получал откровения, как другие пророки: откровением Божьим было каждое его слово.

В то время как шииты и суфии различных толков интересуются подобными размышлениями о природе Иисуса, ортодоксальные суннитские комментаторы намного более осторожны в этом деликатном богословском вопросе. Так, видный ученый XX века Сайид Кутб, чьи радикальные политические взгляды – только часть его экзегетической работы, долго рассматривая значение «Слова Божьего», в результате заключает лишь: «Это, как и другие подобные вопросы, относится к области незримого и непознаваемого»[487]. Человеческий рассудок, замечает он (это традиционный ход мысли для суннитов), попросту не создан для познания подобных тайн, и все попытки в них разобраться ведут лишь к «бессмысленным спекуляциям»[488].

Среди современных мусульманских мыслителей, вступающих на эту территорию непознанного, выделяется своей примечательно «высокой» версией исламской христологии Хадж Мухаммед Лидженхаузен, американский философ, обращенный в ислам, профессор научно-исследовательского Института имама Хомейни в Иране. Лидженхаузен, по всей видимости, опирается на традицию Табарси: согласно ему, Слово Божье – «не просто творческое слово, но слово откровения». На его взгляд, в отличие от пророка Мухаммада, который был обычным человеком и лишь иногда получал откровения Божьи, Иисус сам был откровением. Таким образом, параллелью Иисусу в исламе является не пророк Мухаммад, а Коран[489].

Если вспомнить о том, что некоторые мусульмане, защитники учения о «нетварном Коране», считают нетварными также Тору и Евангелие – причем под Евангелием в их интерпретации понимается сам Иисус, – мы видим, что исламская христология не настолько далека от христианской: и здесь Иисус оказывается нетварным Словом, существовавшим прежде сотворения мира[490]. Добавьте к этому постулат того же учения о том, что «атрибуты» Бога, в том числе и Его Слово, – это «не Он, [но] и не нечто отдельное от Него» – и получится интереснейший богословский мост между исламом и христианством[491].

Однако даже это высокое богословие коранического Слова не делает Иисуса божеством в смысле предмета поклонения, как полагали некоторые христиане во времена Иоанна Дамаскина[492]. Мусульмане ведь не поклоняются Корану, даже если считают его нетварным Словом Божьим. Вот почему, как справедливо заметил однажды мусульманский ученый Махмуд Айюб, мусульмане могут согласиться с первой фразой Евангелия от Иоанна: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога». Но никогда не согласятся с тем, что идет дальше: «И Слово было Богом»[493].

И все же высокое богословие коранического Слова помещает Иисуса где-то между людьми и Богом – можно предположить, что где-то на одном уровне с ангелами. Возможно, поэтому, отрицая христианское учение о божественности Христа, Коран в том же речении упоминает его рядом с ангелами:

О люди Книги! В религии своей излишествам не предавайтесь И ничего не говорите об Аллахе, кроме правды. Мессия Иса, сын Марйам, – посланник от Аллаха и Его Слово, Которое в Марйам Он воплотил, И Дух как милость от Него. Так веруйте в Аллаха и посланников Его, Не говорите «Троица!» – себе во благо. Аллах – Один Единый Бог! Его величию негодно Отцом для смертного предстать. Всем в небесах и на земле владеет Он Один. Его, как поручителя, довольно! 172. И никогда Мессия не презреет Служением и поклонением Аллаху, Как то и ангелы, кто близ Него. А кто презреет поклонением Ему и возгордится, Тех соберет Он всех к Себе (Держать ответ пред Ним).[494]

Ангелам уподоблял Мессию и великий суфий XII века Ибн аль-Араби, писавший об Иисусе стихи. Ибн аль-Араби рассматривал значение именования Иисуса «Духом Божьим» и истолковывал его так: речь о том, что Иисус по воле Божьей способен был вдыхать жизнь в мертвые тела так же, как ангел Гавриил вдохнул новую жизнь в его мать:

Иисус и мертвых воскрешал, ибо был божественным духом. Движение жизни здесь было от Бога, но само дуновение от Иисуса, так же, как дуновение от Гавриила, а Слово от Бога[495].

В свете темы нашей книги достаточно красноречиво то, что образ Иисуса как ангела присутствует и в другой религиозной традиции, а именно в иудео-христианстве. Различные источники сообщают, что среди иудео-христиан была распространена «ангеломорфная христология». Вот почему отец церкви Тертуллиан осуждал евионитов за то, что они делают Христа простым человеком, «хотя и более славным, чем пророки, и ради этого говорят, что ангел был в нем». Об этом писал и Епифаний: «Они говорят, что он [Христос] был не рожден от Бога-Отца, а сотворен, как один из архангелов… что он правит ангелами и всеми созданиями Всевышнего». В «Псевдо-Климентовых писаниях», отражающих иудео-христианскую точку зрения, Христос также появляется в виде великого архангела, правящего семьюдесятью ангелами[496]. Неудивительно, что Послание к Евреям, одно из самых сложных и интеллектуальных про-Павловых посланий в Новом Завете, по-видимому, составлено отчасти как возражение против «ангеломорфной христологии иудейского происхождения»[497].

Выходит, вполне справедливо будет сказать, что Коран сходится с иудео-христианством и в христологии: Мессия не Бог, но и не обычный смертный.

Наконец, стоит отметить: исламская христология, которую мы описывали до сих пор, кое в чем параллельна некоторым метафорическим христологиям, предлагаемым прогрессивными христианскими мыслителями, такими, например, как покойный Джон Хик. «Иисус был так открыт для божественного вдохновения, так отзывчив для божественного духа, так послушен воле Божьей, что Бог мог действовать на земле в нем и через него, – писал он. – В этом, как я верю, и состоит истинное христианское учение о воплощении»[498]. А я верю, что такое учение о воплощении может принять всем сердцем и ислам.

«Сын Божий»

Термин «Слово Божье» способен создать между христианством и исламом богословский мост, однако другой термин, «Сын Божий», – определенно открывает, разверзает богословскую пропасть. Весь ислам начиная с Корана такое наименование для Иисуса решительно отвергает.

Возможно, поэтому Коран постоянно – двадцать три раза – называет Иисуса «сыном Марии». В Новом Завете такое именование мы встречаем лишь один раз, в Евангелии от Марка, там, где жители Назарета спрашивают: «Не тот ли это плотник, сын Марии, брат Иакова, и Иосифа, и Иуды, и Симона?»[499]

Коран отвергает именование «Сын Божий» не только для Иисуса, но и вообще для кого бы то ни было. Саму идею, что Бог может кого-то породить, он считает глубоко неуважительной по отношению к Богу. «Ведь никакого сына никогда не брал себе Аллах, с Ним наравне другого божества не существует», – объявляет один из стихов Корана, осуждающих само это понятие[500]. В другом отрывке подробно объясняется, насколько это возмутительная идея:

И говорят они:

«Взял Милосердный сына на Себя». Вы этим выразили гнусность, От которой Готовы расколоться небеса, Разверзнуться земля, Пасть прахом горы, — Оттого, Что приписали они сына Милосердному Аллаху. Господнему величию Аллаха Не подобает сына брать Себе. И всяк, кто в небесах и на земле, Приходит к Милосердному как раб.[501]

Но что именно значит быть Сыном Божьим? Почему для Корана это нечто настолько немыслимое и возмутительное?

Это неудивительно, если посмотреть, каким словом обозначается «сыновство» в Коране: всегда, за одним исключением, это валад – то есть «сын» в физическом смысле. Иными словами, идею бога, имеющего валад, можно понять лишь одним образом: это бог, совершивший половой акт с партнершей женского пола. Разумеется, это звучит глубоко неуважительно и, более того, совершенно несовместимо с авраамическими представлениями о Боге.

Вместе с тем именно так обычно представляли себе богов во многих языческих обществах – у греков, римлян и, что важнее всего, у до-исламских арабов. У арабских богов, воплощенных в идолах Каабы, было множество «сыновей» и «дочерей», порожденных путем соития с «женами».

Это наводит на мысль, что решительное неприятие идеи божественного отцовства в Коране связано именно с контекстом языческой Аравии – с тем самым «невежеством», которое ислам вознамерился стереть. Иными словами, это решительное осуждение связано не с предположением, что мусульмане «люди плоти, [так что] только о плоти и крови думают», как заметил однажды Фома Аквинский[502]. Связано это скорее с тем, что ислам возник в культурном контексте, в котором представление о плотских сношениях богов было обычным делом.

Напротив, сыновство Богу в монотеистическом еврейском контексте – в ветхозаветном смысле, где «сыном Божьим» называется человек, избранный и возлюбленный Богом, – для ислама вовсе не оскорбительно[503].

Вот почему некоторые видные исламские ученые указывали на два значения сыновства – первое языческое, плотское, второе еврейское и метафорическое – и доказывали, что второе вполне приемлемо. Среди этих ученых – мутазилитский богослов Ибрагим аль-Наззам (ум. 845), ашаритский богослов аль-Сарастани (ум. 1153), выдающийся суннитский богослов аль-Газали (ум. ИИ)[504]. Величайший экзегет Корана аль-Рази также указывал на два возможных значения «сыновства», делая различие между валад – сыном по плоти, и ибн, который может быть сыном и в метафорическом смысле. Последний термин применительно к христианскому взгляду на Иисуса используется в Коране лишь один раз, но в арабской христианской литературе это стандартное выражение. «По моему мнению, – пишет дальше аль-Рази, —

Ближе к истине будет сказать, что, быть может, слово ибн [сын] выражает в Евангелии высочайшее почтение, так же, как высочайшее почтение выражает слово холил [близкий друг Бога – кораническое именование Авраама][505].

Далее аль-Рази упрекает христиан лишь за то, что «слово «сын» они понимают буквально, как указание на реальное сыновство»[506]. На самом деле, конечно, христиане не считают Иисуса сыном Бога в физическом смысле, предполагающем сексуальную природу Бога-Отца. В этом христианство вполне согласно с иудаизмом и исламом, а с греческим и арабским язычеством расходится. Однако мейнстримовые христиане от термина «Сын Божий» переходят к именованию «Бог-Сын», определяя Иисуса как бога, часть триединого божества. Это для ислама – как и для иудаизма – неприемлемо.

Однако это богословское разногласие между исламом и мейнстримовым христианством вовсе не обязательно существует между исламом и новозаветными евангелиями. В евангелиях Иисус не раз именуется Сыном Божьим, но ни разу – Богом-Сыном. Последний термин был принят на церковных соборах как истолкование Нового Завета, в противовес мнению различных «еретиков», предлагавших другие толкования.

Наконец, необходимо отметить, что в Новом Завете немало отрывков, где Иисус определяется как «раб Божий» – слова, музыкой звучащие для мусульманских ушей. «Вот раб Мой, которого Я избрал», – говорит об Иисусе Матфей, цитируя Исайю[507]. Нечто очень схожее говорит об Иисусе и Коран: «Он был всего лишь раб Господень, которому Мы Нашу милость даровали»[508].

Святой Дух

Христиан, читающих Коран, неизменно удивляет встреча со знакомыми терминами, имеющими важное значение в их собственной христологии. Один из них, как мы видели, «Слово Божье»; другой – «Святой Дух», или, по-арабски, Рух аль-Кудус.

В Коране этот термин встречается четыре раза, и три из них – в прямой связи с Иисусом. Во всех трех случаях мы читаем, что Бог «укрепил» Иисуса Святым Духом[509]. Однако в четвертом случае «Святой Дух» появляется рядом с именем не Иисуса, а пророка Мухаммада. Мы слышим, как он говорит, очевидно, о Коране; «Дух Святой низвел его во истине от нашего Владыки»[510].

Итак, Святой Дух «укреплял» Иисуса и принес Коран. Поэтому большинство мусульманских комментаторов отождествляют эту силу с ангелом Гавриилом. Разумеется, в христианстве этот термин имеет совершенно иное значение: там Дух Святой понимается как третье лицо Троицы. Безусловно, Коран имеет в виду не это. Как отметил один ученый, «в использовании Кораном этого выражения можно видеть попытку исправления христианской мысли, даже полемику с ней»[511]. Под полемикой здесь подразумевается следующий тезис: да, существует Святой Дух, но он – не часть триединого Бога, а всего лишь ангел Гавриил.

Но что именно имеет в виду Коран, когда подчеркивает, что Дух Святой «укреплял» Иисуса? Считается, что Гавриил иногда встречался и с пророком Мухаммадом, чтобы открыть ему те или иные стихи Корана, однако мы ничего не слышим в Коране о том, что Гавриил «укреплял» Мухаммада или других пророков. Вот почему аль-Рази предположил, что «Бог приказал Гавриилу во всех обстоятельствах быть рядом с Иисусом»[512]. Возможно, так следует понимать и представление об Иисусе как Слове Божьем, то есть всегда говорящем словами Бога: рядом с ним всегда были те, кто сообщал ему откровение.

Проблема с троицей

Если в христианском богословии есть понятие, которое мусульмане никогда не смогут принять, – это учение о Троице, согласно которому Бог состоит из Отца, Сына и Святого Духа. С точки зрения ислама это абсолютно не-авраамическая идея, нарушающая абсолютное единство Бога. Вот почему Коран открыто осуждает учение о Троице в двух вполне однозначных отрывках. Первый из них, процитированный выше, – обращение к христианам:

О люди Книги! В религии своей излишествам не предавайтесь И ничего не говорите об Аллахе, кроме правды.  Мессия Иса, сын Марйам, – посланник от Аллаха и Его Слово, Которое в Марйам Он воплотил, И Дух как милость от Него. Так веруйте в Аллаха и посланников Его, Не говорите «Троица!» – себе во благо. Аллах – Один Единый Бог! Его величию негодно Отцом для смертного предстать. Всем в небесах и на земле владеет Он Один. Его, как поручителя, довольно![513]

Этот отрывок не оставляет сомнений: считать Бога «троицей» и называть Иисуса «Сыном Божьим» несовместимо с исламом. Даже если вспомнить, что «сын» в арабском контексте означает именно физический сын, а христианство, говоря об Иисусе, имеет в виду не это – обожествление «сына» и превращение Бога в «троицу» здесь решительно отвергается.

Впрочем, второй отрывок из Корана, касающийся троицы, вызывает некоторые вопросы. Он описывает троицу, которую осуждает – и дает этому учению необычную формулировку. Вот как читается этот отрывок:

Не веруют и богохульствуют такие, кто говорит: «Аллах есть третий из троих», — Тогда как нет иного божества, Кроме Аллаха одного, единого для всех. И коль они не прекратят хулы речей, Постигнет тех из них мучительная кара, Кто не уверовал в Него[514].

Необычность здесь во фразе: «Аллах есть третий из троих». На первый взгляд это звучит как учение о Троице, однако не совсем с ним совпадает. От мейнстримового христианина мы никогда не услышим, что «Бог есть третий из троих», – скорее, что единый Бог имеет три «лица». Вот почему уже довольно давно высказывалось предположение, что Коран осуждает здесь не известное нам учение о Троице, но некое отклонение от него – род тритеизма, или веры в трех отдельных Богов, которую отвергают и мейнстримовые христиане. Этот стих возможно понять так. Но можно прочесть фразу: «Аллах есть третий из троих» и как «намеренное упрощение», объясняющее «слабость» учения о Троице, «анализируемого со строго монотеистической точки зрения Корана»[515].

Вот почему, хотя некоторые христианские авторы и утверждают, что с правильно понимаемой Троицей Коран вполне совместим, мусульмане практически всегда с этим не согласны: они полагают, что нет никаких способов совместить триединого Бога с мусульманским писанием, провозглашающим: «Он – Аллах, един»[516]. Это заложено в ключевом богословском принципе ислама, таухид, что означает «атрибуция единства». Христиане, подчеркивают мусульмане, напротив, верят в противоположный принцип, таслис, что означает «атрибуция триединства».

Разумеется, в своем отвержении учения о Троице ислам не одинок. Ту же позицию по вопросу о единстве Бога занимает и иудаизм. Неудивительно, что иудейские ученые, особенно в Средние века, нередко вступали в полемику с коллегами-христианами, отвергая и учение о Троице, и доказательства его, которые христиане, часто при помощи богатого воображения, искали и находили в Ветхом Завете. Уже в III веке равви Симлаю, талмудическому мудрецу, приходилось объяснять, что в еврейских словах «эль», «элохим» и «яхве», означающих «Бог», нет никаких намеков на троицу: они обозначают именно одну-единственную личность, так же, как одного и того же человека можно назвать «царем, императором, Августом»[517].

Разумеется, отвергали учение о Троице и иудео-христиане. Хотя из их текстов видно, что они называли Иисуса Сыном Божьим, но понимали это выражение, очевидно, в еврейском смысле, не предполагавшем божественности Иисуса. Это мы можем увидеть в «Гомилиях» Псевдо-Климента, где описывается воображаемый диалог между апостолом Петром, выражающим авторскую точку зрения, и Симоном, представляющим ошибочный взгляд на Христа. Петр говорит: «Господь наш никогда не говорил, что есть иные боги, помимо Создателя всего сущего, и Себя не называл Богом». «Но не кажется ли тебе, – спрашивает Симон, – что тот, кто от Бога исходит, сам есть Бог?» И Петр отвечает: «Скажи нам, как это возможно: мы не можем подтвердить этого, ибо не слышали об этом от Него»[518]. Отрывок этот имеет примечательный подзаголовок: «Христос не Бог, но Сын Божий».

Путь от этой более скромной христологии к учению о Троице имел две фазы. В первой из них Христос был признан божеством. Затем было разработано учение о триедином божестве, включающем в себя Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа. Впервые эту формулу озвучил в начале III века, приблизительно через 170 лет после смерти Иисуса, отец церкви Тертуллиан. Однако не все приняли ее без возражений. В самом языко-христианстве в течение И, III и IV веков возникали «ереси», отрицавшие божественность Христа. «Еретики» настаивали, что Христос был «подчинен» Богу или «усыновлен» им во время крещения или воскресения. Эти течения, известные под названиями аномианизма, династического монтанизма или присциллианства, несколько различались в деталях, но все отвергали Троицу.

Самым влиятельным из этих течений стало арианство, названное так по имени Ария (ум. 336), александрийского священника, настаивавшего, что Христос был сотворен – что «было время, когда его не было». Таким образом, Христос – Сын Божий, но не божество по природе: он сын лишь по усыновлению и благодати. Такое богословие не слишком далеко от иудео-христианства, и неудивительно, что ариев обвиняли в «иудействовании»[519]. В качестве ответа на арианство на Никейском соборе (325) под эгидой императора Константина было провозглашено православие. Отцы Никейского собора постановили, что Иисус «рожден, а не сотворен» и «единосущен Отцу», – учение, которого и сейчас придерживаются все католики и большинство протестантов. Полное учение о Троице было сформулировано полвека спустя, в 381 году, на Константинопольском соборе.

Однако арианские тенденции в христианстве не умерли. Арианство – «архетипическая ересь» – возвращается снова и снова[520].

«Восстановление христианства»

27 октября 1553 года на вершине живописного холма близ Женевы, называемой Плато де Шампель, там, где сейчас жилые кварталы, произошло ужасное событие. Еретик, арестованный за десять недель до того, был привезен туда в цепях и возведен на костер. Скоро под его ногами разгорелось пламя, и несчастный был сожжен заживо. Рассказывали, что Жан Кальвин, видный богослов того времени, попросил сложить костер для казни из сырого дерева, чтобы продлить мучения жертвы.

Кальвин известен и в наше время как основатель кальвинизма, одной из основных ветвей протестантизма. Однако жертва его, чуть менее знаменитая, также была видным протестантским лидером: это был Мигель Сервет. Он родился в Арагоне, в Испании, и жил в разных частях Европы. Сервет был настоящим человеком Возрождения, специалистом во множестве наук: оставил нам трактаты по математике, астрономии и человеческой анатомии – первым из западных медиков он описал малый круг кровообращения.

Однако к ужасному концу привели Сервета его богословские труды. Как и другие протестантские реформаторы – Лютер, Кальвин и другие – он смело подверг сомнению монополию Католической церкви на христианство. Однако реформа Сервета зашла дальше, чем у Лютера и Кальвина: он усомнился в двух ключевых учениях, признаваемых и католиками, и протестантами – в учении о предопределении и, что было еще поразительнее, в учении о Троице, которое Сервет считал позднейшим изобретением христианской мысли, не имеющим оснований в Библии.

Это не было связано с недостатком почтения к Христу. На самом деле «саму фигуру Христа Сервет обожал»[521]. Когда под его ногами начало разгораться пламя, последние его слова, по рассказам очевидцев, были: «Иисус, Сын Бога вечного, помилуй меня!»[522]

Однако здесь есть христологический нюанс: для Сервета Иисус был «Сыном вечного Бога», а не «вечным Сыном Бога». С его точки зрения, Христос стал «Сыном» лишь во время воплощения, а предсуществовал только как Слово Божье. Это была не совсем «арианская ересь», однако именно в арианстве обвинили Сервета и за него казнили.

Однако, помимо этого предполагаемого арианства, были за Серветом и другие «прегрешения». В отличие от большинства христиан той эпохи, он был знаком с Кораном, хотя лишь и в частичных и несовершенных переводах на латынь. Поэтому в ранней своей книге 1531 года De Trinitatis Erroribus, то есть «Об ошибках, связанных с Троицей», он несколько раз упоминает Коран. В последней же и самой смелой своей книге, Christianismi Restitutio, или «Восстановление христианства», опубликованной в 1553 году, незадолго до казни, он также цитировал в весьма положительном контексте некоторые стихи Корана, которые Кальвин использовал против него как доказательство его богохульства. В одном из этих отрывков, симпатизирующих Корану, в которых, однако, пророк Мухаммад по-прежнему предстает как враг, Сервет писал:

Услышьте же, что говорит Мухаммад, ибо истине, изреченной врагом нашим, следует дать более веры, чем горам нашей собственной лжи. Итак, он говорит в своем Коране, что Христос был величайшим из пророков, духом Божьим, силой Божьей, дыханием Божьим, самой душой Божьей, Словом, рожденным от присно-девы и Божественного дыхания… Более того, говорит он, что апостолы, и евангелисты, и первые христиане были лучшими из людей и писали истину, однако не верили в Троицу или в три Лица Божества. Нет, Мухаммад говорит, что это люди изобрели позже[523].

Иными словами, для Сервета исламская христология представляла собой отзвук того, что он считал истинным христианством. Однако в основе интереса Сервета к исламу и иудаизму лежало не предательство собственной религии, а напротив, страстное желание сделать ее проповедь более понятной и рациональной. «Многие христианские апологеты защищают свою веру, объясняя, что не так с другими религиями, – замечает современный исследователь, – но Сервет выбрал исследовать то, чего в христианстве недостает, и понять, чего мусульмане и иудеи не могут принять в христианстве и почему не обращаются в него по доброй воле»[524]. Ключевым препятствием для них, по заключению Сервета, оказалось «это предание о Троице», ставшее «посмешищем» для мусульман и иудеев[525].

Для христианского мира того времени эти идеи были не только богословски шокирующими, но и политически неприемлемыми. Быстро расширяющаяся Османская империя стояла уже у ворот Вены, и симпатии к исламу выглядели «троянским конем турецкого завоевания»[526]. Поэтому в глазах многих Сервет стал не только еретиком, но и предателем. Неудивительно, что сожгли не только его самого, но и его книги. Лишь три копии его книги «Восстановление христианства» дошли до нашего времени: сейчас они хранятся в библиотеках Парижа, Эдинбурга и Вены.

«Турецкий Христос»

Как часто случается в истории, убийцы Сервета не смогли убить его идеи. В Европе середины XVI века, особенно на отдаленных окраинах без сильной централизованной власти – в Польше, Венгрии, Трансильвании, находящейся под турецким владычеством, росло «антитринитарное» движение[527]. Во всех случаях новые церкви находились под влиянием «иудаизирующих» или «исламизирующих» тенденций, порой, впрочем, выражавшихся только в отказе от догмата о Троице.

Самым масштабным элементом в этом течении, возможно, стали «братья-поляки» – протестантская церковь, основанная в Польше в 1565 году итальянским богословом Фаусто Паоло Соццини. Социнианство, учение, названное его именем, в глазах как Католической церкви, так и лютеран и кальвинистов быстро превратилось в соблазнительную ересь. В социнианском богословии Христос был Логосом, Словом Божьим, но только в смысле interpres divinae voluntatis, «истолкователя воли Божьей». Следовательно, говорили они, Иисуса, чудесно рожденного от девы, следует почитать, но не поклоняться ему как Богу. Кроме того, социниане превозносили человеческий разум, отвергали учение о первородном грехе и отказывались от крещения младенцев[528]. На мой взгляд, у них не было идей, противоречащих исламскому богословию.

Эту параллель отмечали и другие антитринитаристы, искавшие себе союзников в исламском мире, отчасти для того, чтобы избежать религиозных преследований. В Германии Адам Нойзер, протестантский пастор, и его товарищ Иоганн Сильван в 1570 году подверглись преследованиям из-за антитринитарного манифеста, написанного Сильваном. Сильван был схвачен, подвергнут пыткам и наконец обезглавлен мечом на рыночной площади в Гейдельберге, городе на юго-западе Германии. Нойзер сумел бежать и вскоре написал османскому султану Селиму Второму письмо, где говорилось:

Я вполне убежден, что мое отпадение от идолопоклонников-христиан побудит многих Думающих Людей принять вашу веру и религию, особенно от того, что многие из них, наиболее рассудительные и образованные, в одних Мыслях со мною, о чем я сообщу Вашему Величеству из уст в уста[529].

В 1572 году Нойзеру наконец удалось добраться до Константинополя (нынешнего Стамбула), где он осел, обратился в ислам и даже поступил на службу переводчиком во дворец султана. Также он стал лидером большой группы новообращенных в ислам. В 1576 году после серьезной болезни он умер; некоторые христиане говорили, что так покарал его Бог за отступничество[530]. Конечно, отход Нойзера от христианства стал редчайшим исключением – но и его одного оказалось достаточно, чтобы дискредитировать все антитринитарное движение. В 1568 году Петер Мелиус Юнац, кальвинистский епископ Трансильвании, объявил, что антитринитариане проповедуют не что иное, как извращенного «турецкого Христа»[531].

В Польше социнианское движение пережило собственную драму в 1600 году, когда новый король-католик запретил его и жестоко подавил. Поэтому многие члены церкви переехали в Нидерланды, а скоро приобрели влияние и в Англии. В период раннего Просвещения некоторые философы, ищущие неортодоксальных подходов к религии, вдохновлялись социнианскими идеями, которые также назывались унитарианскими.

Одним из таких мыслителей был Джон Локк (ум. 1704), крестный отец политического либерализма. Становиться мусульманином он не собирался, однако его антитринитарные взгляды привели некоторых к обвинению его в симпатиях к исламу. Англиканский священник Джон Эдвардс в своей страстной критике Локка писал, что «его хромая вера напоминает не что иное, как веру турка»[532]. Другое обвинение гласило, что Локк «обращался к магометанской библии» – это также считалось совершенно недопустимым[533].

В том же 1632 году, что и Локк, родился еще один известный англичанин – Генри Стабб, не столь знаменитый, но не менее эрудированный автор эпохи Просвещения. Выдающийся специалист в латинском и греческом языках, математике, истории, он также тяготел к антитринитарному христианскому богословию и питал симпатии к исламу. В 1671 году он написал «Появление и развитие магометанства» – «подрывную» с христианской точки зрения работу, где пророк Мухаммад изображался мудрым законодателем, восстановившим истины первоначального христианства. Стабб предположил даже, что эти истины сохранялись среди «иудействующих христиан», в которых он видел вдохновителей ислама. Издать эту слишком провокационную для Англии XVII века книгу не удалось, и она распространялась в рукописях[534].

Магометанский заговор

В августе 1682 года связь между магометанами и унитарианами приняла в Англии более осязаемую форму. Два «одиноких философа», выступающих «в защиту унитарианства», презентовали письмо Ахмету бен Ахмету, послу Марокко, находившемуся в Лондоне с визитом. Они восхваляли посла, императора Марокко и мусульманский мир в целом, называя себя «ближайшими вашими товарищами и сподвижниками». И унитариане, и мусульмане «равно поклоняются единому высшему Божеству – Всемогущему Отцу и Творцу», – писали они и предлагали союз против «отсталых христиан, именующих себя тринитарианами». Однако марокканский посол отверг предложение. Письмо вскоре было опубликовано, вызвало общее возмущение и лишь помогло укрепить «подозрения англикан на предмет сговора диссентеров с мусульманами»[535].

В сущности, никакого сговора не было. Во-первых, мусульманский мир не имел никакого понятия о разногласиях внутри христиан, не говоря уже о том, чтобы в этих разногласиях участвовать. Во-вторых, унитариане надеялись обратить мусульман в свое «истинное христианство», а вовсе не становиться их шпионами. И в-третьих, их «измена» была закономерным следствием гонений. Согласно Акту о веротерпимости 1689 года (название совсем неподходящее), унитариане не считались английскими гражданами: они не могли занимать государственные должности, преподавать в школах, учиться в Оксфорде и Кембридже, получать наследство, дары, заключать сделки[536]. Перед нами здесь типичный случай преследуемого меньшинства, отчаянно и безнадежно ищущего себе союзников за границей лишь для того, чтобы получать еще большее презрение от сограждан, – порочный круг, хорошо известный и ныне, однако уже не на либеральном Западе, а на нелиберальном Востоке, в том числе и в мусульманском мире.

Около столетия спустя еще один английский ученый, Джозеф Пристли, которому часто приписывают открытие кислорода, возбудил новые споры своей антитринитарианскои проповедью – вместе с «анархизмом», очевидно, заключавшимся в поддержке Французской и Американской революций. Его также обвинили в «тайном магометанстве и желании ниспровергнуть церковь и государство» – обвинение, которое он решительно опровергал, указывая, что считает ислам ложной религией и не может ему симпатизировать[537]. Однако его заявления о приверженности вере не смогли отвратить гнев общества: в 1791 году в Бирмингеме, в Англии, его дом был разгромлен буйной толпой. Вскоре в поисках религиозной свободы Пристли переехал в Соединенные Штаты и осел в Пенсильвании, где основал Первую унитаристскую церковь Филадельфии. Благодаря ему и другим первопроходцам в США XIX века начал развиваться унитаризм. Возможно, он повлиял на зарождение Адвентистской церкви седьмого дня, которая изначально также отличалась антитринитаристскими тенденциями и возрождала «иудействование», призывая к соблюдению закона Моисея[538].

В Англии еще некоторое время длился ажиотаж вокруг «унитарианско-мусульманского заговора». Любопытный пример этого представляет собой книга, изданная в Лондоне в 1830 году под заглавием «Суд над унитарианами за предательство религии христианской». В книге сатирически описан воображаемый суд над Пристли и еще двумя служителями унитарианской церкви. Они обвиняются в том, что «в заблуждении своем пытались низвергнуть христианскую религию в бездну магометанства»[539]. Доказательство состоит в том, что эти христианские еретики пришли к общим с магометанами убеждениям, а именно:

И те, и другие верят, что Христос – Мессия, открывший человеку Бога, истинный пророк, что он отверзал очи слепым, исцелял хромых, воскрешал мертвых, и что все, чему он учил, – истинно[540].

Прокурор предупреждает, что это сходство опасно приближает унитариан к мусульманам, и приводит им в предостережение скандальное отступничество Нойзера, который «закончил свой жизненный путь обращением в магометанство». Однако унитарианство вызывает у автора книги даже большее неодобрение, чем ислам, – далее он замечает:

Однако из двух этих систем магометанство ближе к христианству, ибо признает Христа Словом Божьим, верит, что Он стал посредником между Богом и человеком, что был зачат и чудесным образом рожден от девы… Джентльмены, если кто-нибудь из вас откроет том Алькорана [Корана], в первых же главах его вы прочтете: не может считаться истинным мусульманином тот, кто не верит, что Священное писание Ветхого и Нового Заветов – слово Божье. Как видим, в этих пунктах магометанских верований ученики Лжепророка превосходят унитариан и оказываются ближе их к христианству[541].

«Лжепророк» здесь – обычное для христианской литературы до эпохи модерна неуважительное именование пророка Мухаммада. Однако, не считая этого субъективного замечания, прокурор на воображаемом суде объективно прав: ислам – ближайшая к христианству религия. В исламской христологии нельзя не заметить параллелей с евангелиями. В исламских учениях слышатся отзвуки учений христианских «еретиков» – будь то иудео-христиане и ариане древности или унитариане Нового времени.

Иными словами, возрождение не-тринитарных течений в христианстве в период протестантской Реформации было связано не с каким-то «магометанским заговором» и злокозненным внедрением исламских верований в христианские умы. Оно было связано с критическим прочтением традиций самого христианства. Некоторые, занятые таким прочтением, обнаруживали в христианстве Иисуса, меньше похожего на божество, и больше – на пророка. Можно сказать, что они открывали потерянный архетип.

Глава 8 Второе пришествие?

Бог не осудит общину, которой я – начало, и Иисус – конец.

Пророк Мухаммад[542]

Как и другие авраамические религии, ислам имеет собственную эсхатологию – рассказ о том, каким будет конец нашего мира. По исламским представлениям, весь известный нам мир, даже вся вселенная, в некий «Час», о котором говорит Коран, погибнет ужасающим образом. Почернеет солнце, померкнут звезды, горы сойдут со своих мест. В одном из самых живых описаний Часа, в главе Корана с красноречивым названием «Раскалывание», мы читаем:

Когда послушно Богу раскололся небосклон, Как было должно по Его веленью, Когда расправилась земля, Извергнув все, что в ней, и опустела, Как было должно по Его веленью, — О человек! Стремишься ты к Владыке своему Чрез все невзгоды бытия земного — И ты узришь Его![543]

Здесь говорится о том, что Час станет лишь началом посмертной жизни, в которой все мы, люди, «встретимся» со своим Творцом. Сперва мертвые восстанут из могил восклицая: «О горе нам! Кто поднял нас из мест упокоения?»[544] Затем все созданные и жившие когда-либо души соберутся на месте Великого воссоединения, где Бог будет судить каждого по его земным делам. Добрые отправятся в рай, в место наслаждения и блаженства, а злые будут низвергнуты в ад, место унижений и мук. Обо всем этом Коран рассказывает очень подробно, особенно в коротких главах, открытых достаточно рано, однако при составлении Корана помещенных в конец книги.

То, что произойдет до Часа, по-видимому, не особо заботит исламское писание – об этом здесь почти ничего не говорится. Однако в исламской традиции существует обширная вне-Кораническая литература на эту тему, основанная прежде всего на хадисах, то есть изречениях пророка Мухаммада. Изначально они передавались устно и были канонизированы лишь спустя почти 200 лет после смерти Пророка. Поэтому они никогда не считались таким же надежным источником, как Коран, и их «вразумительность» всегда была предметом споров. Однако как в суннитском, так и в шиитском исламе сформировалась богатая литературная традиция, основанная на хадисах и рассказывающая во всех подробностях о том, что произойдет перед Часом, или «концом света».

Согласно этим источникам, за несколько десятилетий до Часа мир станет ареной грандиозной битвы между силами добра и зла. На первой стадии этой борьбы человечество окажется развращено грехом, в мире воцарится несправедливость, мусульмане разделятся между собой, будут теряться в заблуждениях и терпеть преследования. Затем Бог пошлет мусульманам спасителя, который возродит их веру, разрешит их споры и вооружит их против врагов. Этого спасителя будут звать Махди, или «руководимый». Он не будет пророком – т. е. получающим откровения от Бога – однако будет величайшей фигурой в исламе со времен пророка Мухаммада. Можно сказать, что это своего рода исламская версия иудейского Мессии.

Однако, согласно тому же повествованию, Махди выполнит лишь часть задачи по приведению мира в порядок. Далее ему понадобится помощь давно умершего пророка, который чудесным образом явится на землю, чтобы присоединиться к нему. Для человека внешнего логично предположить: должно быть, это будет сам пророк Мухаммад! Но нет: как ни странно, это будет не кто иной, как Иисус.

Второе пришествие в Коране

Возможно, для христиан станет новостью, что, как и многие христиане, мусульмане ожидают второго пришествия Иисуса – Нузуль-Иса, или «сошествия

Иисуса». Причем ожидание это серьезное и мощное. Опрос, проведенный в 2012 году вашингтонским Пью-Ресерч-Центром, показал: приблизительно половина населения двадцати двух крупнейших мусульманских стран верят не только в то, что Иисус вернется, но и в то, что его возвращение будет «скорым», – совершится уже при их жизни. Эту веру разделяют 65 % населения в Турции, 67 % в Тунисе, 64 % в Ираке и 55 % в Пакистане[545].

Откуда же идет это широко распространенное верование? Большинство традиционных мусульманских источников возводят его к Корану и хадисам. Однако, может быть, точнее будет сказать, что о втором пришествии Иисуса открыто говорится только в хадисах, а в Коране на это имеется лишь несколько намеков, туманных и вызывающих большие споры.

Сначала посмотрим Коран. В нем нет ни одного отрывка, где прямо говорилось бы, что в конце времен Иисус явится на землю. Однако экзегеты Корана усматривают такое обетование в нескольких туманных по смыслу стихах.

Первый из них – тот, где отрицается, что иудеи распяли и убили Иисуса. После «убит он не был» мы читаем: «Господь вознес его к Себе»[546]. Ни о ком другом, кроме Иисуса, в Коране не сказано: «Бог вознес его к Себе». Более того, в другом стихе Бог говорит Иисусу: «Иисус, я возьму тебя и вознесу к Себе»[547]. Выражение «возьму тебя» – мутаваффика – истолковывается по-разному: одни предполагают, что это значит «ты умрешь», другие – «я заберу тебя» или даже «усыплю тебя»[548]. В результате такого истолкования возникла гипотеза, что Иисус так и не умер, что он был живым взят на небеса и продолжает жить в некоем метафизическом измерении, вместе с ангелами[549].

Но если это так и Иисус не умер, что же нам думать об изречении, которое приписывает ему Коран: «Мне мир в тот день, когда я был рожден, и в день, когда умру, и в День, когда воскресну к жизни»[550]? Ответ экзегеты видят во Втором пришествии: Иисус снова явится на землю, чтобы прожить вторую половину жизни и затем умереть в старости своей смертью. Возникла даже легенда о том, что после Второго пришествия Иисус проживет сорок лет, женится, заведет детей, а после смерти мусульмане похоронят его рядом с пророком Мухаммадом. И до сего дня рядом с гробницей Пророка в Медине есть пустое место для гробницы Иисуса.

Свидетельством о втором пришествии Иисуса считаются и еще два стиха из Корана. Первый – отрывок, в котором, после слов об Иисусе, Коран говорит просто: «И станет Иса, сын Марьяам, знаменьем Часа» – Часа конца мира[551]. Это можно понимать как намек, что Иисус снова явится при конце времен. Однако значение этого стиха может быть и более скромным: чудесное рождение Иисуса – знак всемогущества Божьего, которое в этот Час станет намного более заметным.

Еще один стих Корана, относящийся к этой теме, уже много столетий ставит экзегетов в тупик. Идет он сразу после утверждения: «Господь вознес его [Иисуса] к Себе» и звучит очень странно: «И из Людей Писания нет никого, кто б не уверовал в него до смерти»[552].

Трудно понять, что именно здесь предсказано. Начнем с того, что непонятно, о чьей же смерти идет речь. Каждого иудея и христианина? Или самого Иисуса?

Обе возможности рассматривали и мусульманские экзегеты, и правители. Есть жуткая история о том, как аль-Хаджадж ибн Юсуф (ум. 714), суровый правитель Ирака во времена Омейядов, выбрал первый вариант – что каждый из людей Книги поверит в Иисуса прежде своей смерти. Все было бы прекрасно, не подвергни он такое толкование жестокой проверке. Как сказал он Шахру ибн Хавшабу, исламскому ученому, начавшему трудиться при его дворе, он «приказал казнить иудеев и христиан, отрубая им головы перед глазами моими». Он надеялся услышать от них свидетельство веры в Иисуса – исламской веры. «Но они не шевелили губами, – разочарованно добавил аль-Хаджадж, – пока не были казнены!» В ответ Шахр ибн Хавшаб сказал аль-Хаджаджу, что тот казнил бедных людей напрасно: «О эмир, – воскликнул он, – этот стих толкуется совсем не так!»[553] В словах «прежде чем он умрет», объяснил ученый, речь идет не о смерти каждого иудея или христианина, а о смерти самого Иисуса.

Это позднейшее истолкование – что все иудеи и христиане поверят в Иисуса прежде, чем он умрет, – стало в исламской традиции более распространенным[554]. В таком истолковании этот стих – намек на второе пришествие Иисуса. Кроме того, это пророчество намекает на конец света: придя снова, Иисус объединит под своими знаменами всех монотеистов, ибо все три авраамические веры признают его Мессией.

Однако ни этот, ни другие стихи, рассматриваемые как свидетельство о повторном явлении Иисуса на землю, не говорят об этом прямо. Все зависит от того, как мы их толкуем. Вот почему невозможно сказать, что ответ на этот вопрос заключается в Коране. Неудивительно, что некоторые современные толкователи ислама, особенно те, кто полагается на Коран, но скептически относится к хадисам, видят во Втором пришествии миф, заимствованный из христианства.

Пророчества об Армагеддоне

Из литературы хадисов очевидно, что второе пришествие Иисуса – один из столпов мусульманской веры. Дюжины хадисов в таких ключевых сборниках, как «Сахих Бухари», «Сахих Муслим» или «Сунан Абу Давуд» – все названы по именам их составителей, – говорят нам, что пророк Мухаммад благодаря дару от Бога предвидел Конец света и рассказывал современникам о том, что и как там произойдет. «Волею Того, в чьих руках жизнь моя, – слышим мы от Мухаммада, – Сын Марии снизойдет к вам как праведный правитель»[555].

Что же будет делать этот «праведный правитель»? Очевидно, в нем мусульмане видят не божественного Спасителя христиан, а пророка, который подтвердит истину ислама – и призовет христиан отбросить свои ошибочные верования и признать эту истину. Вот часто повторяющаяся в хадисах строка об Иисусе: «Он сломает крест, убьет свинью и отменит джизъя»; последнее – налог на не-мусульман[556]. Мусульманские толкователи часто понимают это так: «сломает крест» – значит, прекратит существование христианства как отдельной от ислама религии; «убьет свинью» – восстановит закон Моисея с такими правилами, как воздержание от свинины. «Отменит джизъя» – можно понимать и как мрачный намек на то, что все христиане будут обращены или убиты, или в более позитивном смысле: мир начнет процветать, так что исчезнет нужда в сборе налогов.

Хадисы и комментарии к ним, написанные в классическую эпоху ислама, предлагают нам яркую картину второго пришествия Иисуса и других событий, с ним связанных. Вкратце: начинается все с того, что во времена, «когда мусульман убивают повсюду», является Махди, потомок пророка Мухаммада. Этот великий вождь восстановит праведный Халифат, объединит всех мусульман под своим знаменем и избавит умму, то есть мировую мусульманскую общину, от всех бед. Однако вскоре силы зла найдут на пришествие Махди свой ответ: явление аль-Ма-сих ад-Дадджал, или «Мессии-Обманщика», – исламской версии антихриста. Этот злодей множество людей обольстит своим чародейством и соблазнит поклониться сатане. Также он соберет огромную армию, она разобьет мусульман и осадит их в Иерусалиме, который, как предсказывают хадисы, будет тогда мусульманским городом.

История продолжается. В этот-то момент Бог пошлет на землю того единственного, кто в силах победить Лжемессию – Мессию Истинного. Иисус, живой на небесах, сойдет на землю, буквально с неба, сперва в Дамаске, затем в Иерусалиме. Во втором городе он встретится с Махди и даже смиренно попросит его начать молитву – что напоминает новозаветную историю о том, как Иисус крестился у Иоанна Крестителя, хотя его и превосходил. После славного пришествия Иисуса воодушевленные мусульмане смогут разбить войска Лжемессии в грандиозной аль-Малахим уль-Узма, или «Великой Битве», – исламской версии библейского Армагеддона.

После всех этих бедствий настанет эпоха мира, справедливости и процветания. В какой-то момент Махди умрет, но Иисус продолжит править, объединив под своей властью иудеев, христиан и мусульман. Вся земля будет исполнена праведности, «как сейчас исполнена она несправедливости и угнетения». Но после кончины Иисуса человечество снова пойдет по дороге греха – до тех пор, пока не настанет Час и не положит всему этому конец.

Это очень сжатый пересказ сценария исламской эсхатологии: хадисы и комментарии предлагают нам детальные и развернутые описания каждого эпизода. Описывается даже внешность Иисуса. «Когда вы его увидите, узнайте его! – говорит хадис и рассказывает о том, как будет выглядеть Иисус: – Человек среднего роста, со светло-рыжеватыми волосами, на нем два легких желтых одеяния, и с волос его как будто скатываются капли, хотя голова его не мокра»[557]. По-видимому, Иисус предстает здесь с помазанной головой, как и положено Мессии, то есть «помазаннику».

В другом хадисе мы читаем не только о том, как выглядит Иисус, но и о том, как он появится на земле:

В это время Бог посылает с небес Иисуса, сына Марии. Он нисходит на вершину белого минарета на востоке Дамаска, возложив руки свои на крылья двух ангелов. [Он столь красив, что] когда он склоняет голову, с нее как будто стекает вода, а когда поднимает голову, волосы его сверкают, как жемчуг. Всякий неверующий, которого коснется его дыхание, умрет; дыхание его распространяется так же далеко, как видит взор. Он преследует Антихриста, находит его у врат Лод и убивает его. Тогда некоторые, спасенные на суде над Антихристом, приходят к Иисусу. Он касается их лиц [чтобы стереть пыль] и говорит, что для них приготовлено место в раю[558].

Помимо того что современному человеку в такую историю поверить трудновато, есть и еще одна причина сомневаться в ее точности: упоминание «белого минарета на востоке Дамаска». При жизни пророка Мухаммада, разумеется, никакого «белого минарета» в Дамаске не было – это был христианский город, которого еще не достиг ислам. В сущности, нигде еще не было минаретов – исламская архитектура находилась на очень ранней ступени развития. Первый известный нам минарет построен в Басре, Ирак, в 655 году, по меньшей мере через тридцать лет после кончины Пророка[559]. Так что Пророк совершенно точно не мог говорить о «белом минарете» в Дамаске – по крайней мере современникам, которые не поняли бы, о чем речь.

Подобные анахронизмы в хадисах приводят многих специалистов к выводу, что это позднейшие легенды, возникшие уже после смерти Пророка, соответствовавшие потребностям и фантазиям ранней мусульманской общины. Неудивительно, что почти все события в этих историях происходят в Сирии и Палестине – тех самых областях, где возникли хадисы. Известно так же, что среди древнейших мусульман очень многие ожидали конца света в ближайшем будущем, так что очень возможно, что упоминания об этом у Пророка (если такие упоминания вообще были) они помещали в свой собственный контекст. С особенным нетерпением ожидали прихода Махди шииты, или «сторонники Али», преследуемые Омейядской империей. Поэтому в шиитском исламе вера в Махди более развита в сравнении с суннизмом.

Вот почему многие современные исламские ученые скептически относятся к эсхатологической литературе. Они считают, что она вводит в ислам иудейские и христианские мотивы. Кроме того, они справедливо указывают, что вера в будущих спасителей внушила мусульманам фатализм и создала плодородную почву для шарлатанов. В этом они правы: в истории ислама, в том числе и в современном мусульманском мире, фальшивых махди и мессий хватает.

И все же эсхатология остается в мусульманской культуре мощной темой, особенно важной для двух жестко противостоящих друг другу групп: с одной стороны, шиитов, с другой – салафитов, или ультраконсервативных суннитов. В популярной культуре, в том числе и в интернете, можно найти бесчисленные спекуляции на тему, не начался ли уже «конец света», и, если начался, как различные современные мировые события соответствуют древним пророчествам.

Как ни неприятно это сознавать, к группам, истолковывающим текущие события в эсхатологическом ключе, относятся и так называемые «экстремисты». Читая в хадисах, что в конце времен мир переполнится «несправедливостью», они понимают под этим реальное или воображаемое угнетение мусульман сионизмом или западным империализмом. Читая в тех же хадисах о победоносной «армии Махди», которая восстанет против этих сил, думают о современных джихадистах. В проповеди, сохраненной и распространенной на Ютубе, Муза Серан-тонио, австралийский новообращенный исламист и проповедник воинственного джихада, объясняет, как древние пророчества сбываются в современных событиях:

Пророк [Мухаммад] сказал, что войско под черными знаменами пройдет из Хорасана в Аль-Кудс [Иерусалим], побеждая всех на своем пути… Они принесут победу, помощь и поддержку – кому? – Имаму Махди.

Где сейчас Хорасан? В Иране, в Афганистане. Мы видим, что в земле Хорасанской появилась армия; и какие знамена она несет? Черные. Это знамена национализма или арабизма? Нет… Это все силы муджахиддинов [джихадистов] – Джабхат ан-Нусра в Сирии! Аль-Каида в Йемене! Аш-Шабаб в Сомали! Ат-Талибан в Афганистане; все они несут черное знамя Таухид [единства Бога]![560]

Краткий список джихадистских организаций, приведенный выше, не включает ИГИЛ – печально известное Исламское Государство Ирака и Леванта, провозглашенное в 2013 году и быстро завоевавшее черную славу самой жестокой и отвратительной террористической группировки. Однако ИГИЛ – лишь последнее в длинной цепи военных формирований, выступающих под «черными знаменами» и считающих себя ключевыми действующими лицами в драме Конца времен. В сущности, из сообщений об ИГИЛ ясно, что эта группировка стремится захватить определенные части Сирии, чтобы исполнить определенные эсхатологические пророчества о них, ускорить явление Махди и второе пришествие Иисуса[561]. В июле 2016 года «Дабик», ежемесячный журнал ИГИЛ, даже вышел с заголовком на обложке: «Сломаем крест!»; в статье под этим заголовком шла речь о члене группировки, который буквально сломал крест, веря, что в ИГИЛ и через ИГИЛ сбываются пророчества.

Разумеется, нет сомнений, что ИГИЛ с его варварской жестокостью слишком экстремально для всех остальных мусульман – даже для других джихадистов[562]. Поэтому ссылки ИГИЛовцев на Иисуса следует воспринимать лишь как извращение – так же, как ссылки на Иисуса христианских инквизиторов, «во имя Божье» подвергавших людей пыткам несколько веков назад. И все же это, среди прочего, показывает, насколько важна для современных мусульман тема эсхатологии, в том числе и второго пришествия Иисуса – тема, которой не следует пренебрегать.

Аллегорический Иисус

До сих пор мы видели среди мусульман два противоположных взгляда на второе пришествие Иисуса. Первый взгляд предполагает, что именно это обещали Коран и пророк Мухаммад, и именно это сбудется в Конце времен. Согласно этому традиционному взгляду, Иисус буквально сойдет с неба на землю и навсегда изменит мир. Другой, более поздний, взгляд, гласит, что перед нами пост-Коранический миф, который не стоит принимать всерьез.

Но есть и третий взгляд: второе пришествие Иисуса следует понимать не буквально, а аллегорически, не как сверхъестественное чудо, а как естественное изменение в мире – в том числе и в мире ислама.

Такое аллегорическое истолкование восходит к Сад аль-Дину аль-Тафтазани (ум. 1390), персидскому ученому, знатоку множества наук и экзегету Корана. В своем комментарии о Конце времен он предполагает, что ожидаемые Мессия и Мессия-Обманщик – быть может, не конкретные люди, а символы. Мессия-Обманщик, говорил он, символизирует господство зла и растления, а пришествие Мессии означает победу «добра и праведности»[563].

Такой не-буквальный подход к проблеме приобрел более широкую популярность в XIX веке, когда некоторые мусульманские ученые, под влиянием новых идей, начали смотреть на собственную традицию более критическим взглядом. Самое важное имя в этом новом тренде – быть может, Мухаммед Абдух (ум. 1905), египетский ученый, критиковавший жесткость и догматизм, которые видел в современной ему исламской традиции, и выступавший за более гибкое и рациональное истолкование ключевых текстов. В наше время его восхваляют либо осуждают – в зависимости от того, кого вы спросите, – как первопроходца «исламского модернизма».

У Абдуха было множество реформистских идей и среди них – любопытное истолкование второго пришествия Иисуса. Во-первых, как и аль-Тафтазани, он понимал это событие не как буквальный рассказ о сверхъестественном чуде, а как аллегорию преображения известного нам природного мира. Еще более важно, что в этом преображении он видел не победу ислама над неверными, а реформу внутри самого ислама. «Явление Иисуса и его правление на земле, – писал он, – можно истолковать как господство его духа и его загадочного послания людям. А дух Иисуса – это заповеди милосердия, любви и мира, это стремление проникнуть в ядро закона, а не довольствоваться его внешней скорлупой»[564].

Абдух пишет здесь о различении, которое делали и некоторые его средневековые предшественники: различение между буквальными наставлениями закона и их «целями», посвященными защите человеческой жизни и достоинства. Детальные предписания шариата для Абдуха – «скорлупа», их цели – «ядро». А второе пришествие Иисуса – не что иное, как метафора нового открытия этого ядра.

Почему? Потому что именно это Иисус уже сделал применительно к иудаизму. Абдух продолжает свои объяснения:

Иисус, мир ему, не принес иудеям новый закон; он принес нечто, способное отторгнуть их от слепой приверженности буквальному прочтению закона Моисеева, мир ему, и привести их к пониманию и цели закона. Он заповедовал им следовать этим целям и устремляться в области духовные, ища там праведности[565].

Для тех кто все еще не понимает, о чем речь, Абдух отмечает, что современный ислам нуждается в такой же реформе, что и иудаизм во времена Иисуса:

Иначе говоря, когда люди последнего божественного закона [ислама] прилепились к буквальному пониманию закона, а далее – к буквальному пониманию слов тех, кто высказывал о законе свои мнения, мнения, убивающие дух закона и уничтожающие его мудрость, – и для них возникла необходимость пережить мессианское обновление, которое откроет им дух религии, тайны закона и истинное соблюдение его[566].

Идеи Абдуха открыли путь его последователям. Один из видных его учеников, относительно более консервативный Рашид Рида (ум. 1935), писал: «Нисхождение Иисуса означает, что люди вернутся к Корану и подчинятся духу исламского шариата»[567]. Еще один мусульманский мыслитель-модернист, Тантави Джавхари (ум. 1940), отвергал все рассказы об Армагеддоне и представлял себе второе пришествие Иисуса как «мир во всем мире и сотрудничество стран и народов»[568].

Тем временем в Турции исламский ученый курдского происхождения Саид Нурси (ум. 1960) добавил к этой дискуссии новое измерение. Как и Рида, он предположил, что Иисус вернется не в телесном облике, но как «духовная личность», как новый духовный и интеллектуальный тренд в мире. Однако для него этот тренд предполагал не только обновление ислама, но и нечто более масштабное – диалог и сотрудничество между мусульманами и христианами[569].

Подход Нурси отчасти связан с миром, в котором он жил. В поздней Османской империи и ранней Турецкой республике он столкнулся с распространением атеистической философии, с которой боролся при помощи трактатов, где защищал веру в Бога рациональными аргументами. Видел он и торжество советского коммунизма, который считал злейшим врагом веры – и, по сути, тем самым Антихристом, о котором пророчествовала исламская традиция[570].

Перед лицом этого «ужасающего потока безрелигиозности» Нурси рассматривал ислам и христианство как союзников. В возвращении Иисуса он видел аллегорию этого союза и взаимопонимания между последователями двух вер. Сам он, со своей стороны, послал собрание своих трудов в Рим, папе Пию XII, и в феврале 1951 года получил от него личное письмо с благодарностью. В 1953 году он посетил Вселенского патриарха Константинопольского Афинагора, чтобы предложить ему дружбу и сотрудничество между мусульманами и христианами перед лицом вызовов современности[571].

Это произошло примерно за десять лет до знаменитого Второго ватиканского собора (1962–1965) Католической церкви, в конце которого была выпущена «Nostra Aetate», или Декларация об отношении Церкви к нехристианским религиям. «С уважением относится Церковь и к мусульманам, – говорится в этом основополагающем документе. И далее:

Они поклоняются единому Богу, живому и самодостаточному; милосердному и всемогущему, Творцу неба и земли, говорившему с людьми; они стремятся повиноваться Его воле всем сердцем и душой, как Авраам, с которым ислам связывает свою веру. Хотя они не считают Иисуса Богом, но почитают его как пророка. Чтут они и Марию, его девственную Мать: временами они даже взывают к ней. Кроме того, они ждут судного дня, когда Бог будет судить всех, воскресших из мертвых. Наконец, они ценят нравственную жизнь и почитают Бога прежде всего молитвами, милостыней и постом[572].

Выражая сожаление о том, что в течение столетий «отношения христиан и мусульман омрачались конфликтами и враждой», Декларация призывала обе стороны «искренне работать над взаимопониманием» и стремиться к «социальной справедливости и нравственному благополучию, а также к миру и свободе».

Нурси не дожил до выхода в свет «Nostra Aetate». Но если бы дожил, скорее всего был бы глубоко тронут. Быть может, он даже подумал бы, что Иисус уже в пути.

Глава 9 Чему Иисус может научить современных мусульман?

И им не должно уподобиться всем тем, Кому Господне Откровение предстало раньше И чьи сердца за долгие года ожесточились И многих превратили в грешников распутных. Коран 57:16[573]

«Морские пехотинцы, служащие первого батальона восьмого полка морской пехоты, отдыхают в мечети Фаллуджа Хулафа Рашид, очистив ее от боевиков». Фотографию с такой подписью получил я по электронной почте в конце 2004 года. На снимке почти две дюжины американских солдат беззаботно расположились в иракской мечети, отвоеванной у их иракских противников. Фотография была опубликована в американской прессе как одна из множества повседневных военных сцен: ни публикаторы, ни большинство читателей, скорее всего, не увидели в ней ничего из ряда вон выходящего.

Однако на снимке было нечто из ряда вон выходящее, даже шокирующее. Солдаты ступали на пол мечети в ботинках! Традиционно это величайшее оскорбление для места молитвы – что и подчеркнул мои друг, ревностный мусульманин, приславший мне это фото. «Они топчут наши мечети своими грязными ботинками, – написал он в комментарии. – Верующие, пробудитесь!»

Как легко догадаться, я был не единственным, кого встревожило это письмо. «Фотография, – как заметил позже один журналист, – начала жить собственной жизнью». Одна за другой перепечатывали ее газеты, она путешествовала по вебсайтам, множество раз ею делились пользователи Интернета – и в конце концов она стала «еще одним кирпичом в стене исламской ненависти к Америке»[574].

По иронии судьбы причиной этой кросс-культурной драмы стало недоразумение. Морские пехотинцы, одной фотографией вызвавшие такой гнев всего мусульманского мира, скорее всего и не подозревали, что делают что-то оскорбительное. Американцы и в церквах, и даже в своих домах ходят в обуви – и едва ли понимали, что значит для мусульманина войти в ботинках в мечеть. Даже если им говорили, что так не положено, вряд ли они могли догадаться, насколько это заденет чувства верующих.

Иными словами, проблема не в том, что американские солдаты намеренно оскорбили мусульман. Проблема в том, что они воюют с людьми, которых не знают и не понимают – в том числе не понимают, что для них священно. Это «столкновение цивилизаций», или, точнее, нападение мощной цивилизации на более слабую, с желанием подчинить себе, но без эмпатии, без понимания и без желания понять.

Разумеется, не в первый раз наша старушка-Земля становится свидетельницей столкновения цивилизаций. Нечто очень похожее происходило две тысячи лет назад – мы упоминали об этом в первой главе: могущественная Римская империя подчинила себе Иудею, вторгшись в мир физически слабой, но духовно и религиозно мощной иудейской цивилизации.

Выразимся яснее: инцидент с морскими пехотинцами, захватившими мечеть Фаллуджа, очень похож на инцидент с римским полководцем Помпеем, завоевателем Иерусалима. Как рассказывает иудейский историк Иосиф Флавий, Помпей, в сущности, хотел выразить уважение к странной религии незнакомого ему завоеванного народа. Он просто решил посетить Святая Святых и увидеть Бога собственными глазами. Однако того, что своими грязными сандалиями он осквернил святую землю, было достаточно, чтобы вызвать негодование у благочестивых иудеев и, не желая того, спровоцировать новые иудейские восстания.

Прозрение Тойнби

Не кто иной как покойный Арнольд Тойнби (ум. 1975), один из интеллектуальных гигантов прошлого столетия, первым обратил внимание на сходство между современным столкновением мусульманского мира и Запада – и историческим столкновением иудеев с Римской империей. В своей книге 1948 года «Цивилизация под судом», в статье, озаглавленной «Ислам, Запад и будущее», британский историк провел параллель между этими двумя случаями, особенно подчеркнув, что реакция мусульманского мира на Запад очень напоминает реакцию иудеев на Рим.

Тойнби начинает свою аргументацию с воспоминаний о нескольких волнах противостояния между исламом и Западом: ранние исламские завоевания, Крестовые походы, нападения Османской империи на Европу. Ни в одном из этих прежних конфликтов, отмечает Тойнби, ни мусульмане, ни жители Запада не смогли друг друга одолеть или хотя бы серьезно нарушить баланс сил. Однако в Новое время Запад чрезвычайно усилился и поставил перед собой задачу «вестернизировать мир». Мусульманский мир, в числе прочих, терпит на себе последствия этого грандиозного замысла – военную, политическую и культурную экспансию. «Ислам снова загнан в угол, – пишет Тойнби, но на этот раз шансы его куда хуже, чем даже в самые критические моменты Крестовых походов, ибо современный Запад превосходит исламский мир не только силой оружия, но и развитием экономики, на которой в конечном счете основывается военная сила, и, прежде всего, своей духовной культурой – внутренней силой, которая одна способна создавать и поддерживать внешние проявления того, что мы называем цивилизацией[575].

У цивилизации, столкнувшейся со столь драматическим вызовом, объясняет дальше Тойнби, есть две прямо противоположные возможности. Так, иудеи, испытав на себе мощь Рима и блеск эллинизма, разделились на две партии: одни стали «зилотами», другие – «иродианами». Первая партия цепко держится за свою религиозную традицию, вторая решает подражать чужакам-победителям.

««Зилот» – это человек, ищущий в знакомом убежища от незнакомого, – писал Тойнби, определяя зилотство как «архаизм, порожденный внешним давлением». Тот же тренд он видел в «пуританах» своего времени – северо-африканских сануситах и арабских ваххабитах[576]. Живи он сегодня – возможно, то же самое сказал бы о салафитах и джихадистах.

Другой тренд, иродианство, полностью противоположен зилотству. ««Иродианин» – это человек, действующий согласно принципу: лучший способ защититься от неизвестной опасности – выяснить ее секрет, – писал Тойнби. – Если «зилотство» – архаизм, порожденный внешним давлением, то «иродианство» – форма космополитизма, вызванная тем же самым внешним давлением»[577].

Типичные иродиане мусульманского мира, продолжает Тойнби – это авторитарные правители-«западники», такие, как Мухаммед Али в Египте или Мустафа Кемаль Ататюрк в Турции. Сам западник по убеждениям, разумеется, он симпатизирует их деятельности, однако признает и их недочеты. Он пишет:

Редкий «зилот», избежавший уничтожения, становится удобрением для цивилизации, теряющей жизненную силу; куда более часто встречается «иродианин», который избегает подчинения, перенимая черты живой цивилизации и ассимилируясь в нее. Однако ни тот, ни другой не способны внести творческий вклад в дальнейший рост живой цивилизации[578].

Еще хуже, продолжает Тойнби, то, что иродиане мусульманского мира часто преследуют зилотов «так безжалостно, как никогда не хватило бы духу самим жителям Запада»[579]. Неудивительно, что зилоты от этого только укрепляются в своих убеждениях. В результате между иродианами и зилотами «слишком часто завязывается борьба не на жизнь, а на смерть»[580]. Так возникает порочный круг: бесконечная борьба между секулярными мусульманами-западниками и их противниками-исламистами.

Тойнби выражает надежду на то, что зилоты всегда будут терпеть поражения, поскольку им недостает образования для использования западных технологий. «Пароходы, железные дороги, телеграф, телефоны, аэропланы, автомобили, газеты и прочее, – перечисляет он, – использование всех этих инструментов – за пределами возможностей исламских “зилотов”»[581]. Живи Тойнби в наше время, когда самые свирепые джихадисты, такие, как Аль-Каида и ИГИЛ, легко и непринужденно пользуются новейшим оружием и телекоммуникациями, – он заговорил бы по-другому.

Кроме того, Тойнби предсказывает – быть может, чересчур оптимистично – что, если зилоты зайдут слишком далеко, Западу не составит труда подавить их военной силой:

Как римляне в I–II веках христианской эры разбили иудейских «зилотов», так же и величайшая сила современного Запада – попросту говоря Соединенные Штаты, – сможет победить ваххабитов в любой момент, если решит, что ваххабитское «зилотство» начало доставлять слишком много проблем[582].

В наше время, после масштабной, но не особо успешной «войны против террора», начатой Соединенными Штатами после 11 сентября 2001 года, мы можем заключить, что все не так просто. Военными экспедициями Запада мусульманское зилотство не уничтожить. В сущности, военные экспедиции лишь подогревают пыл зилотства, разжигая его первопричину – чувство унижения и ощущение «осажденной крепости». Можно сказать так: чем больше современные Помпеи топчут мусульманскую землю, тем сильнее провоцируют мусульман на восстание.

Однако замечание Тойнби о противостоянии зилотства и иродианства в мусульманском мире глубоко и важно. Это прозрение заслуживает серьезных размышлений – в том числе для целей нашей книги, размышлений с богословской точки зрения.

Что стоит за зилотами и иродианами

Мы знаем, что иудейский мир во время римской оккупации был достаточно разнообразен: разделением на зилотов и иродиан дело не ограничивалось. У иудеев были и другие партии: саддукеи, фарисеи и ессеи. Однако делились они все по ключевому признаку – отношению к Риму. Иродиане, или близкий круг царя Ирода, были секуляризованными и эллинизированными иудеями, свой политический интерес они видели в сотрудничестве с римской властью. Саддукеи были более религиозны – в сущности, это была партия священников – но они также стремились сотрудничать с Римом.

С противоположной стороны важнейшей партией были фарисеи. В отличие от аристократов-саддукеев, они были ближе к народу и пользовались уважением, прежде всего благодаря строгому соблюдению Галахи – иудейского закона. Зилоты, в сущности, были разновидностью фарисеев: во всем соглашаясь с фарисеями по религиозным вопросам, они, однако, считали нужным занимать более воинственную позицию по отношению к Риму. Некоторые из них становились даже сикариями, или «кинжальщиками», получившими такое название от того, что в публичных местах убивали римских чиновников и их иудейских коллаборантов кинжалами, спрятанными под плащами.

Наконец, был и третий путь: небольшая секта ессеев, которые, отказавшись от политической борьбы, посвящали себя аскезе и благочестию.

Поразительно, что, глядя на современный мусульманский мир, мы находим в нем соответствия всем этим партиям. Если иродиан, как писал Тойнби, представляет вестернизированная секулярная правящая элита, то саддукеи – это конформистские исламские институты и ученые, поддерживающие и легитимизирующие иродианскую власть. На другой стороне мы видим возродившихся фарисеев, которых часто называют «консерваторами» или «исламистами», выделяющихся своей преданностью исламскому священному закону – Шариату. Есть у этих возрожденных фарисеев и воинственная разновидность – современные зилоты и сикарии, известные миру как джихадисты и террористы. Даже у ессеев есть свое «отражение» в мусульманском мире: это современные суфии, которые, воздерживаясь от любых политических действий, сосредотачиваются на благочестии и мистицизме.

Разумеется, каждая из этих мусульманских партий верит в свою правоту, но они часто конфликтуют друг с другом и, как писал Тойнби, «борются не на жизнь, а на смерть». Таким образом, исламская цивилизация, раздираемая внутренними распрями, все глубже погружается в кризис. Современный Запад, быть может, мягче и привлекательнее Рима, но от этого не легче; поражение от рук чуждой цивилизации, особенно при изначально весьма высоком мнении о себе, – всегда тяжелый удар.

Если современному мусульманскому миру суждено преодолеть этот кризис, помочь этому может только нечто новое – новые идеи, новое видение. Но эти новые идеи должны хорошо сочетаться с освященными временем ценностями ислама. Это не могут быть просто секулярные идеи: ведь основа самоопределения мусульманского мира – религия. Не могут быть они и повторением прежних религиозных идей, возникших и развившихся в то время, когда современный кризис был мусульманам неведом.

Откуда же взять религиозные идеи, которые помогут мусульманам преодолеть нынешний кризис? Типичный ответ: вернуться к Корану и Сунне, а также к «примеру» пророка Мухаммада, и перечитать их в свете нашего времени. Разумеется, такой ответ, предлагающий обратиться к корням ислама, оспорить невозможно. Однако мусульманам необходимо понять, что такому решению чего-то недостает: ведь мы живем в контексте, очень сильно отличающемся от контекста Корана и пророка Мухаммада. Эти два источника – послание от Бога и призванный Богом пророк – создали новую религию, названную исламом, и обеспечили ей быструю победу. Однако у нас в XXI веке нет нужды основывать новую религию. Напротив, мы живем в религиозной традиции, существующей уже более четырнадцати столетий и несущей на себе бремя всей этой долгой истории. И сейчас мы в периоде внутренних раздоров, усугубляемых внешним давлением.

Иными словами, мы, мусульмане, живем совсем не в Мекке или Медине VII столетия. Скорее уж, мы живем в обстановке, очень похожей на Назарет и Иерусалим I века. Нам необходим «пример пророка», подходящий именно для такой ситуации. Необходимы метод и проповедь Иисуса.

В конце концов разве не «возвращение» Иисуса обещает нам наша традиция?

Назад к Изра’илият

Мысль, что, помимо Мухаммада, руководить мусульманами может и какой-то другой пророк, не так неортодоксальна, как сначала может показаться. Напротив, и исламская традиция, и современная мусульманская культура полны упоминаний о примерах других пророков. Особенно часто в современой мусульманской литературе упоминается Моисей в связи с его мужеством перед лицом фараона, с которым часто сравнивают современных секулярных ближневосточных диктаторов[583].

Однако ссылки на пример Иисуса в мусульманской культуре встречаются относительно редко. Возможно, это связано с политическими предубеждениями современного мусульманского мира – с гневом на «христианский Запад» за его внешнюю политику или с беспокойством о распространении христианства благодаря усилиям миссионеров. Эти вполне реальные проблемы, критически замечает Сейед Хуссейн Наср, воспитали в мусульманах ложное предубеждение «не только против христианства… но и против представлений о Христе и Марии в самом исламе»[584]. Но это именно проблема, которую нужно исправить – а не нормальная ситуация, с которой надо смириться.

Впрочем, есть и более невинная причина тому, что образ Иисуса в мусульманской культуре встречается редко: о контексте, задаче и смысле проповеди Иисуса в Коране говорится не слишком много. Безусловно, в нем есть важные замечания, которые мы рассматривали в предыдущих главах; но, например, история Моисея изложена в Коране гораздо подробнее.

Однако еще более сжато говорит Коран об Иове (Айюбе), чья история рассказывается очень вкратце, или об Илии (Ильясе), Елисее (Альясе) и Иезекииле (Зул-Кифле), которые только упоминаются[585]. Первые поколения исламских ученых отмечали эту скудость сведений и давали ей объяснение, на которое намекает и сам Коран: сведения обо всех этих пророках следует черпать из до-Коранической литературы – Торы, Псалтири и Евангелия. Ведь Коран постоянно ссылается на эти писания и восхваляет их. Более того, он заповедует пророку Мухаммаду, а значит, и всем мусульманам: «…спроси людей, которые Писание читают, что было послано им прежде, до тебя»[586].

Этот совет Корана побудил многих ранних исламских ученых к исследованию иудейских и христианских текстов, в том числе и для того, чтобы узнать в подробностях истории пророков, о которых Коран упоминает лишь мельком. Возникла целая школа, названная Изра’илият, что буквально означает «израильтяне». Этот термин указывает лишь на иудейские источники, однако важным подспорьем для этих ученых были и источники христианские, получаемые в том числе от новообращенных в ислам из иудаизма и христианства. В эпоху Омей-ядов и ранних Аббасидов Изра’илият внесли большой вклад в мусульманскую литературу и культуру: «Рекой орошали они мусульманские земли, – поэтически отмечает один турецкий ученый, – и помогали прорасти новым всходам»[587].

Одно из важных имен в этой традиции – Ахмед аль-Якуби (ум. 897), прославленный ученый эпохи ранних Аббасидов. Он написал «Тарих ибн Вадих» – масштабный труд по мировой истории, разделенный на два тома: первый из них посвящен до-исламской древности, второй – истории ислама. Особенно примечателен здесь раздел, посвященный Иисусу, – не только из-за своего объема, но и благодаря обширным заимствованиям из всех четырех канонических евангелий, а также из раннехристианской экзегетической традиции. Аль-Якуби, благочестивый мусульманин, очевидно, не видел никакой проблемы в том, чтобы изучать историю Иисуса по христианским источникам – лишь «внося в нужных местах исламские коррективы»[588].

Однако аль-Якуби принадлежал к одному из последних поколений, проявлявших интерес к до-Кораническим писаниям. По мере укрепления исламской ортодоксии все «чуждые» источники мудрости оттеснялись на задний план. Изра’илият все более превращались в некое отклонение в то, что требовалось очистить или устранить, – так же, как постепенно маргинализировались и теряли уважение фальсафа, то есть философы.

Так исламская мысль замкнулась в себе. Вслед за этим неизбежно наступил застой. Осознание этого застоя и попытки его преодолеть начались только в конце XIX века, когда критически настроенные мусульмане осознали свое отставание от современного Запада и начали искать интеллектуальные источники для реформ. Возрождение фальсафа, то есть рационального мышления, часто – и справедливо – рассматривалось как шаг вперед. Однако и Изра’илият могли бы открыть для мусульман новые горизонты, хотя об этом вспоминают и говорят очень редко – пробел, который я постарался отчасти заполнить этой своей книгой.

Среди реформаторов XIX века был один, предпринявший особенно значительный шаг в этом направлении: египетский ученый Мухаммед Абдух, чье аллегорическое истолкование второго пришествия Иисуса я упоминал в предыдущей главе. Правда, Абдух критиковал Изра’илият за внимание к неканоническим иудейским и христианским мифам. Однако он интересовался Библией, отмечая, что тексты предшествовавших писаний вовсе не «испорчены», как традиционно принято было понимать утверждения Корана по этому вопросу. В Коране, писал Абдух, говорится только, что иудеи и христиане «испортили» истолкование своих писаний, а не сами тексты[589]. Он даже добавлял к этому, что некоторые мусульмане точно так же «портят» истолкование собственного писания – Корана[590].

Абдух умер в 1905 году. Среди его египетских учеников был Аббас Махмуд аль-Аккад (ум. 1964), прославившийся в своей стране как журналист, критик нацизма и коммунизма, а также автор биографий четырнадцати известных людей – включая своего учителя Абдуха, но также Авраама, Мухаммада и Иисуса. Об Иисусе он в 1953 году выпустил книгу «Абгарийят аль-Масих», то есть «Гений Мессии»: книга эта стала в Египте бестселлером как среди мусульман, так и среди христиан. Книга эта важна не только тем, что прекрасно написана: это первая современная мусульманская история Иисуса, основанная не только на Коране, но и на новозаветных евангелиях.

Одно из прозрений аль-Аккада – в том, что Иисус пришел в израненный иудейский мир, распавшийся на секты, ни одна из которых, на его взгляд, не предлагала иудеям так необходимое им религиозное обновление. Иисус пришел с «призывом» (Завах) к своим собратьям по вере сосредоточиться на духе закона, а не на сухой букве. «Иисус сделал этику более человечной, – писал аль-Аккад, – сосредоточив внимание на мотивах человека, а не на скрупулезном исполнении закона»[591]. Когда большинство иудеев не приняли этого призыва, он переместился в языческий мир и дал начало христианству, что и неудивительно: ведь этот призыв универсален и понятен всему человечеству.

Аль-Аккад несомненно сознавал сходство тогдашнего иудейского кризиса с мусульманским кризисом нашего времени. Как человек, «искренне приверженный исламу», лучшее будущее для него он видел в реформе – в движении прочь от законничества, в сторону разума, свободной воли и духовности. И как и его учитель Абдух, предвидевший «обновление исламского закона и поведения мусульман на основе фигуры Иисуса», аль-Аккад также считал Иисуса источником вдохновения для такой гипотетической реформы[592].

Разделяя это убеждение, я полагаю, что учение Иисуса, обращенное к его собратьям-иудеям, может дать нам, мусульманам-реформистам, руководство, прежде всего в двух направлениях. Первое – Царство Божье, то, что мусульмане называют Халифатом. Второе – религиозный закон, который мусульмане называют Шариатом.

Халифат внутри вас

Как мы уже видели, многие иудеи во времена Иисуса стремились к грядущему Малкута де-Адонаи, то есть Царству Божьему. Они представляли его себе как свободный, независимый Израиль под властью Мессии, который победит и изгонит ненавистную Римскую империю. Иными словами, Царство Божье мыслилось как национальная теократия и победа над иноземной оккупацией.

Нетерпеливо ждали Царства Божьего и молились о нем фарисеи. Их радикальное крыло, зилоты, в борьбе за ту же цель предпринимали более активные шаги: мятежи и убийства или, как сказали бы мы сейчас, боевые действия и терроризм. Но Иисус принес новое определение Царства Божьего. Вот что мы читаем в Евангелии от Луки:

И не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот,

Царствие Божие внутрь вас есть[593].

Этот знаменитый новозаветный отрывок стал основой для одной из ключевых тем христианства: превращения царства политического в царство духовное. Последнее, как пишет один христианский комментатор, – это царство, «воздвигнутое в сердцах людей, состоящее в подчинении их воли воле Божьей, а умов – законам Его»[594].

Такое деполитизированное Царство, возможно, казалось фарисеям и особенно зилотам слишком конформистским. Однако Иисус не провозглашал: «Нет у нас Царя, кроме кесаря», – как некоторые из его иудейских врагов[595]. Иными словами, то, что он не искал конфронтации с Римом, не означает, что он подчинялся Риму. Более того, дальнейшее показало, что он выбрал правильный метод. Война зилотов за политическое царство лишь навлекла на иудеев беду, вызвав со стороны Рима жестокий отпор. А мирный поиск духовного царства, напротив, не только выжил, но и завоевал множество сердец и душ в самом Риме.

Если мы переместимся из Иудеи I века в сегодняшний мусульманский мир, то увидим, что последний также охвачен нетерпеливым ожиданием Царства Божьего, которое здесь именуется Халифатом. Именно национальная теократия, как верят некоторые мусульмане, сможет одолеть и изгнать современных римлян и их приспешников и принести славу умме.

Некоторые мусульмане просто надеются на установление Халифата как на некую отдаленную утопию: таких можно назвать «консерваторами». Другие активно работают над приближением этой утопии путем политических действий, чем заслужили себе ярлык «исламистов». Наконец, есть меньшинство, приверженное идее вооруженной борьбы, – они называются «джихадистами». И среди джихадистов лишь ИГИЛ – крайне радикальная группировка, чьи методы для подавляющего большинства мусульман неприемлемы, – в 2014 году объявила, что Халифат уже здесь.

Но точно ли мусульманам необходим Халифат? Для большинства исламистов и джихадистов ответ – твердое «да». В сущности, восстановление Халифата для них – не только надежда, но и долг. «Установление Халифа – обязанность мусульман всего мира, – утверждает современный исламистский источник. —

Исполнять этот долг, как и все, что предписано мусульманам Аллахом – наша прямая обязанность, здесь не место сомнениям и колебаниям»[596].

Однако другие мусульмане считают, что Халифат – термин, предполагающий «преемство» пророку Мухаммаду на посту политического лидера мусульман, – был просто исторической формой существования мусульманской общины, что ничего священного или религиозно-обязательного в нем нет. В начале XX века это убедительно доказывали египетский ученый Али Абдель Разик и турецкий ученый Сейид Бей, а затем ту же мысль развивали многие реформистские мыслители. Энергию ислама, согласно этим мыслителям, необходимо сосредоточить не на установлении какой-то конкретной формы государства, а, скорее, на продвижении мусульманских ценностей в любом государстве, обеспечивающем мусульманам безопасность, достоинство и свободу. А управлять мусульманскими сообществами должны демократически избираемые лидеры и парламенты[597].

Эта реформистская аргументация, возможно, противоречит некоторым текстам исламской традиции, однако у нее есть основа в самом главном тексте ислама – в Коране. Здесь термин «халиф», который часто переводится как «наместник», употребляется девять раз в разных стихах, однако не как определение политического строя у мусульман[598]. Смысл его совершенно иной: оно используется для описания человеческой природы. В одном знаменательном отрывке из Корана сам Бог провозглашает онтологический «халифат» во время риторического диалога с ангелами:

И вот Господь твой ангелам сказал: «Я на земле Себе наместника поставлю». Они ответили: «Ужель поставишь на земле того, Кто там нечестие посеет и кровь прольет на ней? Мы ж воздаем Тебе хвалы И славословим Твою Святость». Он им сказал: «Я знаю то, чего не ведаете вы». И обучил Адама Он Названиям всего, что суще, Потом Он перед ангелами все представил И сказал: «Теперь вы назовите Мне все это, Если правдивы вы в своих словах». И молвили они: «Хвала Тебе, Владыка! Мы ведаем лишь то, чему Ты нас учил, — Поистине, Ты знающ, мудр!» Сказал Он: «О Адам! Ты сообщи им все названия вещей». И вот когда он сообщил им это, Господь сказал: «Ужель Я вам не говорил, Что Мне известно Сокровенное земли и неба? Я знаю то, что схоронили вы в сердцах, И то, о чем открыто говорите»[599].

В этой поразительной истории о происхождении человека Адам, первый человек, предстает как халиф, то есть наместник Бога, поскольку он научен «всем названиям вещей», но также несет в себе возможность «посеять нечестие [на земле] и пролить кровь». Некоторые мусульманские мыслители истолковывают это как способность человека учиться и мыслить, а также свободу выбирать между добром и злом.

Однако Адам не единственный наместник: наместниками являются и все его дети – иными словами, весь род человеческий. «И это – Он, Кто сделал вас преемниками [халиф] на земле, – гласит один стих Корана, – Он одних по степеням возвысил над другими, чтоб испытать вас тем, чем Он вас наделил»[600]. А другой стих объявляет: «Он – Тот, Кто вас преемниками [халиф] сделал на земле: кто был неверным – против них неверие их обратится»[601]. Итак, неверующие – тоже наместники, ибо получили Богоданные способности разума и свободной воли, но неправильно ими распоряжаются.

Короче говоря, халифа в Коране – метафизическое понятие, представление об особом месте человека среди творений Божьих. Неудивительно, что ранние мусульманские экзегеты не видели связи между этим метафизическим понятием и политическим институтом под названием Халифат, сперва возглавляемом друзьями и соратниками Пророка, но скоро превратившимся в наследственную монархию[602].

Поэтому для современных мусульман вполне возможно отказаться от преданности Халифату как политической идее и вместо этого стремиться стать лучшими халифами на земле – как личностям, наделенным от Бога уникальными способностями и уникальной ответственностью. Иными словами, для мусульман вполне возможно думать, что Халифат – не здесь и не там, а внутри нас.

Шариат для человека

Второй страстью иудеев во времена Иисуса был иудейский закон, или Галаха, что буквально означает «путь». Галаха, основанная на детальных предписаниях Торы, представляла собой обширный свод правил, регулирующий все стороны жизни иудея, от молитв до пищевых запретов и уложения о наказаниях. Последнее, по современным стандартам, было весьма суровым: так, блудников и богохульников побивали камнями.

Как можно понять из канонических евангелий, Иисус принес совершенно новую интерпретацию Галахи. Трудно согласиться с тем, что эта интерпретация предлагала иудеям пренебрегать Законом, как полагали позднее Павел и христиане из язычников. Однако справедливо будет сказать, что Иисус призывал собратьев-иудеев следовать духу Галахи, а не сосредоточиваться на скрупулезном и буквальном исполнении всех ее правил.

Иисус подчеркивал важность духовного подхода, поскольку хорошо сознавал дурные следствия слепого следования букве. Первое из них – уравнивание благочестия с внешними, хорошо заметными религиозными практиками, неизбежно приводящее к лицемерию. Особенно верно это было для самодовольного клерикального слоя – священников, писцов и фарисеев. «Остерегайтесь книжников, – говорит Иисус, —

которые любят ходить в длинных одеждах и любят приветствия в народных собраниях, председания в синагогах и предвозлежания на пиршествах, которые поедают домы вдов и лицемерно долго молятся; они примут тем большее осуждение[603].

Само то, что клирики смотрели на грешников сверху вниз, свидетельствовало об их высокомерии – грехе тяжелее почти всех прочих. Иисус объяснил это, сравнив благочестивого фарисея с мытарем – сборщиком налогов, чью работу большинство иудеев воспринимали как предательское сотрудничество с Римом:

Сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу:

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.

Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.

Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!

Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится[604].

Бездушное законничество не только пестует в людях лицемерие и гордыню, но и порождает несправедливость и жестокость во имя закона. Хороший пример этого – жена, взятая в прелюбодеянии, которую привели к Иисусу фарисеи. Галаха требовала побить ее камнями, но Иисус призвал к милосердию. «Кто из вас без греха, – знаменитые его слова, – пусть первый бросит в нее камень»[605]. И в этом случае он защищал смиренных грешников от гнева самодовольных пуритан.

Схожим образом, когда Иисуса спросили, почему его ученики рвут колосья для еды в субботу, когда иудеям запрещено работать, он дал ответ, заставляющий задуматься: «Суббота для человека, а не человек для субботы»[606]. Иными словами, закон существует не ради себя самого. Он существует ради людей – и так и должен пониматься.

Если мы снова перейдем от Иудеи I века к мусульманскому миру нашего времени, то увидим, что с религиозным законом у нас ситуация очень похожая. Мусульманская версия иудейской Галахи именуется Шариат. У этого слова не только то же буквальное значение – «путь»: подобно Галахе, Шариат представляет собой детальные указания для всех сфер жизни начиная от молитв и кончая пищевыми запретами и уложением о наказаниях. И если иудеи давно перестали применять «уголовный кодекс» Галахи к реальности, некоторые современные мусульмане страстно желают восстановить законы Шариата во всей их полноте – включая побиение камнями прелюбодеев и казни еретиков и богохульников.

Приверженность мусульман Шариату часто обусловлена чувством справедливости, однако буквальное следование ему, напротив, может привести к ужасным злодеяниям. Таковы, например, случаи, когда изнасилованных мусульманских женщин, в том числе и совсем маленьких девочек, за «прелюбодеяние» побивают камнями. Подобные истории, нередко случающиеся в Нигерии, Сомали и Афганистане, приводят к тому, что жертва изнасилования скрывает совершенное над нею преступление. Если после этого она забеременеет, то все равно оказывается под судом. А на суде она не может доказать, что ее изнасиловали, ибо для наказания за любые сексуальные преступления Шариат требует «четырех очевидцев». Беременность же доказывает, что женщина совершила «прелюбодеяние», так что ее побивают камнями[607].

Подобных отвратительных «убийств по суду» не происходило бы, если бы сторонники Шариата задумались о том, с какими целями установлены эти законы. Так, Коран ничего не говорит о побиении камнями, но требование «четырех очевидцев» в нем действительно есть. Однако об этом говорится только в контексте защиты женщин от обвинений в прелюбодеянии. «А те, кто клевету возводит на целомудренных девиц, – говорится в одном стихе, – и не представит четырех свидетелей греха их, – побить кнутом их восемьдесят раз и никогда свидетельства от них не принимать»[608].

Итак, «четыре очевидца», по Корану, необходимы, чтобы защищать невинных женщин от ложных обвинений. Однако в буквалистской практике этот благородный принцип превратился в уродливое оправдание жестокого насилия над женщинами. Добавьте к этому самодовольство последователей Шариата, вытекающее из их сухого законничества, высокомерие, с которым они смотрят на грешников, – и получите картину, очень схожую с той, о которой говорил две тысячи лет назад Иисус:

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять. Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие![609]

Мусульманам необходимо понять, что, как и Галаха, Шариат создан для человека – разумеется, и для мужчин, и для женщин – а не наоборот.

По счастью, подобный подход к закону в исламской традиции существует – и ждет, чтобы о нем вспомнили. Он восходит к такому средневековому ученому, как Имам аль-Шатиби (ум. 1388), андалузский юрист, занимавшийся вопросом макасид, то есть «намерений» исламского закона. Эти намерения он определил как защиту пяти основных ценностей: религии, жизни, ума, наследования и собственности. Только реализация этих намерений, писал аль-Шатиби, может «впрыснуть дух в мертвое тело и суть во внешнюю скорлупу (закона)»[610]. Уже в наше время передовые исламские мыслители, например Фазлур Рахман Малик (ум. 1988), старались оживить этот не-буквалистский подход к исламскому закону, прилагая для этого впечатляющие интеллектуальные усилия – однако без особого успеха.

Чтобы добиться успеха, возможно, нам стоит вспомнить, что Иисус, великий пророк ислама, призывал именно к таким реформам в иудаизме в те времена, когда иудеи были очень похожи на нас. Иными словами, Иисус может стать источником вдохновения для преображения ислама, так нам необходимого.

Стоит отметить, что призыв Иисуса к реформе иудаизма в конце концов – хотя и намного позже – сработал. Это проявилось в «Гаскале» или «иудейском просвещении» – направлении мысли, развивавшемся в Европе XVIII–XIX века усилиями иудейских интеллектуалов, испытывавших влияние рационализма и либерализма. Отец этого движения Моисей Мендельсон (ум. 1786) отмечал, что, хотя иудеи не могут принять некоторые стороны христианского богословия, такие, как божественность Иисуса, – они могут увидеть в учении Иисуса принципы нового истолкования иудейского Закона[611]. Мендельсон страстно доказывал также, что реформированный иудаизм, вернувшийся к своим основополагающим принципам, будет «лишен насилия и вполне совместим со свободой совести». Христианские скептики в ответ настаивали, что иудаизм как система «религиозных законов и запретов» «не может быть очищен или модернизирован таким образом, чтобы допускать свободу совести»[612]. Звучит очень похоже на пессимистические суждения об исламе на современном Западе.

В XIX веке Таскала породила реформистский иудаизм, ставящий в центр религии этику и мораль, а к законам и обрядам подходящий достаточно гибко. Его основатели, такие, как равви Абрахам Гейгер (ум. 1874) и равви Самуэль Хирш (ум. 1889), «полагали, что образцом для современного иудея-реформиста может служить образ Иисуса»[613].

Еще один верующий, которого Иисус вдохновлял на реформу собственной религии, был египтянин Халид Мухаммед Халид (ум. 1996). Получив образование в Каирском университете Аль-Азар, самом престижном учебном заведении суннитского ислама, он стал независимым мусульманским писателем: основные его произведения включены в вышедший в 1958 году сборник «Мухаммад и Христос: общий путь». Этих двух великих пророков Халид называет двумя столпами ислама: по его словам, Мухаммад проповедовал справедливость и использовал меч, Иисус проповедовал милосердие и призывал к миру. Есть глубокий смысл в том, что Мухаммад, открывший путь исламу, предсказал, что путь этот завершится вторым пришествием Христа. Вот что это означало, говоря прекрасными словами самого Халида:

Он – любовь, не ведающая ненависти, он – мир, не ведающий треволнений, он – спасение, которое не погибнет. И когда все это установится на земле – в тот же миг свершится и возвращение Христа. Это и есть Христос, который вернется, о возвращении которого пророчествовал Посланник: мир, любовь, истина, добро и красота. Вместе с истинным Посланником мы провозглашаем: «Христос, а не Варавва, истина, а не ложь, любовь, а не ненависть, мир, а не война, жизнь, а не разрушение»[614].

«Христос, а не Варавва…» Разумеется, это полностью противоположно тому, что, согласно евангелиям, кричала две тысячи лет назад толпа в Иерусалиме. Однако с тех пор в мире многое изменилось. Давно нет могущественной Римской империи, распявшей Иисуса. Иудеи, временами терпевшие преследования как «убийцы» Иисуса, нашли для него место в собственной традиции и наладили отношения с его последователями. Эти последователи – во времена распятия всего горстка людей – сейчас исчисляются миллиардами. Они следуют Иисусу и поклоняются ему.

У нас, мусульман, пришедших на эту сцену позже всех остальных, есть свои разногласия и с иудеями, и с христианами. Но гораздо больше того, в чем мы с ними можем согласиться. С иудеями мы согласны в их мыслях о Боге. С христианами – в том, что Иисус родился от девы, был Мессией, что он Слово – Божье. Разумеется, мы не поклоняемся Иисусу, как христиане. Но мы можем слушать Иисуса и следовать за ним. Следовать его сияющей мудрости – быть может, именно то, что необходимо нам в нынешние тяжелые времена.

От автора

Прежде всего благодарю всех, кто помог этой книге появиться на свет: моего безупречного агента Джеффа Терека, замечательного редактора Карен Уолни и других сотрудников издательства «Сент-Мартин Пресс»: Алана Брэдшоу, Стивена Уэгли, Лауру Апперсон, Келли Ту, Адриану Коада – всех, кто работал без устали, чтобы эта книга становилась все лучше и лучше.

Благодарю своих друзей, специалистов в самых разных областях, которые любезно согласились потратить время на чтение черновиков этой книги и высказывание полезнейших критических замечаний и предложений. В особенности благодарю Асму Афсаруддин, профессора исламских исследований в Университете Индианы; Джона Д. Бартона, адъюнкт-профессора религиоведения и главу Центра веры и обучения в Университете Пеппердайн; Зафера Дуйгу, адъюнкт-профессора религиоведения на факультете сирийского языка и литературы в Университете Мардин Артуклу; Габриэля Саида Рейнольдса, профессора исламских исследований и богословия в Университете Нотр-Дам; и Джеральда Уайтхауза, бывшего директора Глобального центра адвентистско-исламских отношений при Церкви адвентистов седьмого дня.

Множество друзей поддерживали меня, помогали и облегчали мои исследования. Среди них – безотказный Бернард Брэндстейтер и его чудесная жена Беверли из Редлендса, Калифорния; Омид Сафи, директор Центра исламских исследований в Университете Дьюк; Буркак Козат, заместитель директора Программы Аббаси исламских исследований в Стенфордском университете; и Брюс Кларк, главный редактор религиозного и общественно-политического отдела The Economist. Также благодарю библиотеки Университета Дьюк, Университета Лома-Линда, Колледжа Гамильтон, Стенфордского Университета и Стамбульского центра исламских исследований (СЦИИ).

Дальше – благодарности тем, кто близок моему сердцу. Моя жена, Риада Азимович Акьол, сама блестящий писатель и ученый, на всем протяжении работы оказывала мне неоценимую духовную и интеллектуальную поддержку, не говоря уж о ее поразительных исследовательских навыках. Неоценима и поддержка моих любящих родителей, Тулина и Тахи Акьол, а также младшего брата Эртугрула, также многообещающего молодого ученого. Сил и вдохновения придавал мне и один замечательный маленький джентльмен – Левент Таха Акьол: сейчас, когда я пишу эти слова, ему всего шестнадцать месяцев. Я еще не был отцом, когда начинал работать над этой книгой; но сейчас, к большому своему счастью, я отец – и теперь куда больше знаю о жизни, ее смысле и цели.

И наконец, величайшую благодарность и хвалу возношу Богу, по моей вере создавшему все – в том числе и меня, и вас. Как принято говорить в нашей исламской традиции, все мои успехи в этой работе принадлежат Ему, все недостатки – мои собственные промахи.

Стамбул

Примечания

1

Jeffrey J. Biitz, The Brother of Jesus and the Lost Teachings of Christianity (Rochester, VT: Inner Traditions, 2005), p. 188.

(обратно)

2

Послание Иакова 4:13–17.

(обратно)

3

Коран 18:23–24.

(обратно)

4

Из евангелий от Матфея и от Луки мы узнаем, что Мария была замужем за человеком по имени Иосиф (Мф 1:18–25 и Лк 2:1-17). О том, что после Иисуса у них были дети, в Новом Завете прямо не говорится, однако так можно понять по упоминанию его братьев и сестер: «Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры?» (Мк 6:3). См. также Мф 13:55–56.

(обратно)

5

James D. Tabor, Paul and Jesus: How the Apostle Transformed Christianity (New York: Simon and Schuster, 2012), p. 39.

(обратно)

6

James Tabor, The Jesus Dynasty: The Hidden History of Jesus, His Royal Family, and the Birth of Christianity (New York: Simon and Schuster, 2006), p. 261.

(обратно)

7

«Новый взгляд на Павла» развивали, прежде всего, три видных ученых: Э.П. Сандерс, Джеймс Д.Дж. Данн и Н.Т.Райт.

Отправная их мысль, что иудаизм Второго храма – иудаизм времен Иисуса – не был «законническим» в том негативном смысле, который придают этому слову христиане, особенно протестанты, то есть лишенным чувства «благодати» Божьей. Далее они утверждают: Павел отошел от иудаизма не в том, что якобы ввел понятие «благодати» (которое в нем уже было), а в том, что распространил его за пределы народа Израиля. См.: Kent L. Yinger, The New Perspective on Paul: An Introduction (Eugene, OR: Cascade Books, 2011). Также см.: Craig C. Hill, “On the Source of Paul’s Problem with Judaism,” in Redefining First-Century Jewish and Christian Identities: Essays in Honor of Ed Parish Sanders, ed. Fabian E.Udoh (Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 2008), p. 311–318.

(обратно)

8

Эти смущающие многих стороны исламского закона действительно существуют, однако не в Коране, а в пост-кора-нической юридической традиции, отчасти отражающей в себе культурный и политический контекст времен возникновения и развития ислама. Подробнее об этом см. в моей предыдущей книге: Islam without Extremes: A Muslim Case for Liberty (New York: W.W. Norton, 2011), p. 100–106.

(обратно)

9

Коран 61:14.

(обратно)

10

Tabor, The Jesus Dynasty, p. 315.

(обратно)

11

Robert Eisenman, James the Brother of Jesus: The Key to Unlocking the Secrets of Early Christianity and the Dead Sea Scrolls (New York: Penguin Books, 1998), p. 3.

(обратно)

12

Там же.

(обратно)

13

John Hick, “Jesus and the World Religions,” in The Myth of God Incarnate, ed.John Hick (London: SCM Press, 1977), p. 171.

(обратно)

14

Практически все ученые полагают, что Иисус был распят весной 30 или 33 года н. э., и большинство склоняется к первой дате. В своей книге 2014 года The Final Days of Jesus: The Most Important Week of the Most Important Person Who Ever Lived (Wheaton, IL: Crossway, 2014), Andreas Kostenberger и Justin Taylor приводят аргументы в защиту утверждения, что распятие состоялось в пятницу, 3 апреля 33 года н. э. Впрочем, отмечают они, это «не важнейшая из истин о спасении». Для нашей книги это тоже не так уж важно.

(обратно)

15

Ин 19:17–22.

(обратно)

16

Ин 14:6.

(обратно)

17

Термин «Иудея» происходит от еврейского слова, означающего южную, гористую часть Земли Израилевой, в окрестностях Иерусалима. Римляне, захватив эту территорию, создали более крупную провинцию Иудею, в которую входили также близлежащие области Самария и Идумея. От римского Iudaea и происходит наше слово «иудей».

(обратно)

18

Иосиф Флавий «Иудейские древности», книга XIV, глава IV. (Цитаты приводятся в русском переводе Г. Генкеля. – Прим. пер.) The Works of Flavius Josephus: The Learned and Authentic Jewish Historian and Celebrated Warrior, trans. William Whiston (Cincinnati: E. Morgan, 1841). Полностью доступна на www. ultimatebiblereferencelibrary.com. (Полностью ознакомиться с этой книгой на русском языке можно на сайте: https:// azbyka.ru/otechnik/Istorija_Tserkvi/iudeiskie_drevnosti/ – Прим. пер.)

(обратно)

19

Иосиф Флавий «Иудейские древности», книга XVIII, глава I.

(обратно)

20

О разделениях между фарисеями см.: John Bowker, Jesus and the Pharisees (New York: Cambridge University Press, 1973), p. 29–39. Образ фарисеев как сухих законников, не признающих «благодати», в последнее время подвергся серьезной критике: сперва Э. П. Сандерсом в его прорывной книге Paul and Palestinian Judaism (Minneapolis: Fortress Press, 1977), затем и другими учеными, пришедшими к «новому взгляду» на Павла, в свою очередь основанному на новом понимании иудаизма Второго храма. Мусульманский взгляд на фарисеев, в котором подчеркивается их «незаслуженно дурная репутация», см. в: Ruqaiyyah Waris Maqsood, The Separated Ones: Jesus, the Pharisees and Islam (London: SCM Press, 1991). Что касается саддукеев, в последнее время можно прочесть, что их элитарное положение было связано не с экономическим благосостоянием, а с интеллектуальностью. См.: Martin Goodman, “The Place of the Sadducees in First-Century Judaism,” in Redefining First-Century Jewish and Christian Identities: Essays in Honor of Ed Parish Sanders, ed. Fabian E.Udoh (Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 2008), p. 146–148. См. также: Jacob Neusner and Bruce D. Chilton, eds., In Quest of the Historical Pharisees (Waco, TX: Baylor University Press, 2007). Редактор и один из авторов этого тома, Джейкоб Нойснер, предлагает также взвешенную и продуманную критику Сандерса, возражая на «его способность вводить в больших количествах определения и разграничения, а затем навязывать эти определения и разграничения источникам там, где сами источники едва ли их поддерживают» (р. 395). Авторы книги заключают: «надежных исторических свидетельств о фарисеях у нас, в сущности, очень немного» (р. 423), поэтому нам сложно во всей полноте описать как их учения, так и их общее отношение к Иисусу.

(обратно)

21

Деян 15:5.

(обратно)

22

Kaufmann Kohler, М. Seligsohn, s.v. “Judas the Galilean,” The Jewish Encyclopedia (New York: Funk and Wagnalls Comp any, 1906), том 7, p. 370–371.

(обратно)

23

В Коране нет ни слова об Иисусе как военном вожде. Вот почему один из виднейших истолкователей Корана, ученый XII века Шейх Табарси, прямо спорил с тем, что Иисус якобы призывал своих последователей к вооруженной борьбе, говоря, что Иисус «был послан увещевать, а не сражаться». См. Mahmoud М. Ayoub, “The House of ‘Imran,” том 2 of The Qur'an and Its Interpreters (Albany: State University of New York Press, 1984), p. 161.

(обратно)

24

James D.G.Dunn предлагает важные поправки к существующей традиции поиска «исторического Иисуса», обвиняя ее в чрезмерном предубеждении против веры как фактора, способного помочь нам понять происхождение христианства. Цитаты взяты из: Dunn, A New Perspective on Jesus: What the Quest for the HistoricalJesus Missed (Grand Rapids, MI: Baker Academic, 2005), p. 22–23.

(обратно)

25

Kyu Sam Han, Jerusalem and the Early Jesus Movement: The Q Community’s Attitude toward the Temple (London: A & C Black, 2002), p. 96.

(обратно)

26

David deSilva and Emerson B.Powery, Invitation to the New Testament (Nashville, TN: Abingdon Press, 2005), p. 60.

(обратно)

27

Joseph L.Trafton, “What Would David Do? Messianic Expectation and Surprise in Psalm of Solomon 17,” in The Psalms of Solomon: Language, History, Theology, ed. Eberhard Bons and Patrick Pouchelle (Atlanta, GA: SBL Press, 2015), p. 156.

(обратно)

28

Примеры такой аргументации см. в: Hyam Maccoby, Jesus the Pharisee (London: SCM Press 2003); Harvey Falk, Jesus the Pharisee: A New Look at the Jewishness of Jesus (Eugene, OR: Wipf and Stock Publishers, 2003); Edmond Bordeaux Szekely, The Essene Jesus: A Reevaluation from the Dead Sea Scrolls (Cartago, Costa Rica: International Biogenic Society, 1977); Robert Feather, The Secret Initiation of Jesus at Qumran: The Essene Mysteries of John the Baptist (Rochester, VT: Bear & Company, 2005).

(обратно)

29

A. N. Wilson, Jesus (London: Sinclair-Stevenson, 1992), p. 127–128.

(обратно)

30

Ин 1:43–47.

(обратно)

31

Как отмечает католический ученый Рэймонд Браун, «два рассказа [у Матфея и у Луки] не просто различаются – во многих деталях они противоречат друг другу». Он приводит следующие примеры: 1) у Луки Мария живет в Назарете и идет в Вифлеем из-за переписи; у Матфея она уже живет в Вифлееме, и «нет ни малейшего намека на прибытие в Вифлеем». 2) У Луки мы читаем, что после рождества в Вифлееме семейство мирно вернулось в Назарет; у Матфея – когда Иисусу не было еще и двух лет, семья бежала из Вифлеема в Египет. См.: Raymond Е. Brow, The Birth of the Messiah: A Commentary on the Infancy Narratives in the Gospels of Matthew and Luke, The Anchor Yale Bible Reference Library (New Haven, CT: Yale University Press, 1999), p. 46.

(обратно)

32

Лк 2:1, 3.

(обратно)

33

Лк 2:4. Резу Аслан я цитирую по: Zealot: The Life and Times of Jesus of Nazareth (New York: Random House, 2013), глава 3.

(обратно)

34

Подробное объяснение того, почему перепись не могла происходить так, как описано у Луки, почему это «противоречит всему, что мы знаем об экономической истории Рима» и даже «выходит за пределы физически возможного», см. у: N.F.Gier, God, Reason, and the Evangelicals (Lanham, MD: University Press of America, 1987), p. 145–149. Определение «вымышленный» взято мной из Aslan, Zealot, глава 3.

(обратно)

35

Из ранних отцов церкви яростнее всего защищает этот постулат веры Иероним в своем сочинении «Против Гельвидия, или о приснодевственности девы Марии», датируемом 383 годом н. э. По Иерониму, «Иосиф был мужем Марии лишь по названию, а не на деле», а «“братья” Господни – его двоюродные, а не родные братья». Перевод на английский язык: W.ḤFremantle, G. Lewis, and W. G. Martley, in Nicene and Post-Nicene Fathers, 2nd ser., том 6, ed. Philip Schaff and Henry Wace (Buffalo, NY: Christian Literature Publishing Co., 1893); пересмотрено и отредактировано для New Advent by Kevin Knight, http:// . [На русском языке можно найти на сайте: / otechnik/Ieronim_Stridonskij/o-prisnodevstve-blazhennoj-marii/ – Прим. пер.]

(обратно)

36

Мф 4:17.

(обратно)

37

Мк 10:52.

(обратно)

38

Мф 9:22.

(обратно)

39

Мф 16:14.

(обратно)

40

Wilson, Jesus, р. 106.

(обратно)

41

Мф 5:17.

(обратно)

42

John Р. Meier, A Marginal Jew: Rethinking the Historical Jesus, том 4 (New Haven, CT: Yale University Press, 2009), p. 648.

(обратно)

43

Kenneth L. Carroll, “The Place of James in the Early Church,” John Rylands University Library Bulletin 44, № 1 (1961): 58.

(обратно)

44

Лк 11:42–46.

(обратно)

45

Joseph Jacobs, Kaufmann Kohler, Richard Gottheil, and Samuel Krauss, s.v. “Jesus of Nazareth,” The Jewish Encyclopedia (New York: Funk and Wagnalls Comp any, 1906), том 7, p. 163.

(обратно)

46

Согласно «Иудейской энциклопедии»: «В религиозном развитии иудаизма это вовсе не новшество: пророки и раввины постоянно и последовательно настаивали на важности в благочестивых деяниях их внутренних мотивов. Можно вспомнить здесь хотя бы известные отрывки из Ис 1 и Мих 6» (там же).

(обратно)

47

См. притчу о добром самарянине в Лк 10:25–37.

(обратно)

48

F. Е. Peters, Jesus and Muhammed: Parallel Tracks, Parallel Lives (Oxford: Oxford University Press, 2011), p. 101–102.

(обратно)

49

Там же.

(обратно)

50

Мк 8:27–30.

(обратно)

51

Ин 19:15.

(обратно)

52

Geza Vermes, The Real Jesus: Then and Now (Minneapolis, MN: Fortress Press, 2010), глава 8.

(обратно)

53

“The Messianic Idea in Judaism,” Judaism 101, -faq.org/mashiach.htm

(обратно)

54

Лк 19:38. У Марка (Мк 11:10) тот же возглас звучит так: «Осанна! Благословен грядущий во имя Господне!»

(обратно)

55

Мк 11:10.

(обратно)

56

Мк 14:53–72.

(обратно)

57

Лев. 24:16.

(обратно)

58

Деян 7:59.

(обратно)

59

Как пишет Реза Аслан: «[Иисус] пробыл в Иерусалиме лишь несколько дней, но уже успел учинить беспорядок во Дворе язычников, грубо помешав финансовым операциям Храма. Дорогостоящие жертвоприношения, производимые в Храме, он заменил бесплатными исцелениями и изгнаниями бесов. Три года неистовствовал он против храмового священства, угрожая его власти и авторитету. Писцов и старейшин он называл «гнездом гадюк» и обещал, что Царство Божье положит конец всему священническому классу. Само его служение было основано на разрушении нынешнего порядка и стремилось к отстранению от власти каждого из тех, кто теперь судил его». Выдержка из: Aslan, Zealot, глава 12.

(обратно)

60

Цитата из книги «Китаб аль-Унван» («Всемирная история», буквально «Книга титулов». – Прим. пер.), написанной Агапием Манбиджским на севере Сирии в X веке и открытой для западного научного мира благодаря Шломо Пинесу. См. Pines, An Arabic Version of the Testimonium Flavianum and Its Implications (Jerusalem: Israel Academy of Sciences and Humanities, 1971), p. 16. (Впервые текст был опубликован в 1912 году русским ученым А. Васильевым. – Прим. пер)

(обратно)

61

Edwin К. Broadhead, Jewish Ways of Following Jesus: Redrawing the Religious Map of Antiquity (Ttibingen, Germany: Mohr Siebeck, 2010), p. 172.

(обратно)

62

Ин 21:1–3.

(обратно)

63

В сущности, в самом Новом Завете есть свидетельства того, что движение Иисуса использовало термин «синагога». Люди в Капернауме просили Иисуса помочь сотнику, который «любит народ наш и построил нам синагогу» (Лк 7:5). На Иерусалимском соборе Иаков замечает: «Закон Моисеев от древних родов по всем городам имеет проповедующих его и читается в синагогах каждую субботу» (Деян 15:21). Еще более важно, что в послании, адресованном собратьям-иудео-христианам, Иаков называет «синагогами» места их собраний (Иак 2:2).

(обратно)

64

Такое предложение делает Джеймс Тейбор в Paul and Jesus: How the Apostle Transformed Christianity (New York: Simon and Schuster, 2012), p. 8.

(обратно)

65

О видном положении Иакова в Древней церкви см.: Burnett Hillman Streeter, The Primitive Church (London: Macmillan, 1929), p. 42–47.

(обратно)

66

Из Деян 15 становится ясно, что именно Иаков решал, какую часть закона Моисея должны или не должны соблюдать христиане из язычников.

(обратно)

67

R. Newton Flew, Jesus and His Church: A Study of the Idea of the Ecclesia in the New Testament (London: Epworth Press, 1938), p. 184.

(обратно)

68

Евсевий «Церковная история», 2.23, in Ante-Nicene Fathers: The Twelve Patriarchs, Excerpts and Epistles, the Clementia, Apocrypha, Decretals, Memoirs of Edessa and Syriac Documents, Remains of the First Ages, ed. Philip Schaff, online at Christian Classics Etheral Library, . (В русском переводе книга доступна на сайте: / Evsevij Kesarijskij/tserkovnaja-istorija/ – Прим. пер.)

(обратно)

69

John Painter, Just James: The Brother of Jesus in History and Tradition, Studies on Personalities of the New Testament Series (Columbia, SC: University of South Carolina Press, 2004), p. 125. О римских банях и разврате см.: Flavio Conti, A Profile of Ancient Rome (Los Angeles: Getty Publications, 2003), p. 195. Большинство иудеев не отказывались от римских бань. Однако «некоторые иудеи могли смущаться наготой и фривольной атмосферой, царившей в общих банях… как и другие… включая и отцов церкви» [Catherine Hezser, Jewish Daily Life in Roman Palestine (London: Oxford University Press, 2010), p. 617].

(обратно)

70

Wesley Hiram Wachob, The Voice of Jesus in the Social Rhetoric of James (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2000), p. 27.

(обратно)

71

«С исторической точки зрения автор его – почти наверняка не брат Иисуса: работа эта явно полемизирует с идеями Павла и, возможно, была известна автору Послания Иуды. Наиболее вероятное время написания – конец I – начало II столетия, место – область, испытывавшая влияние эллинизированного иудаизма. [Однако] эту историю литературного произведения не следует смешивать с более древней историей традиции. Связь с учением Иисуса, отражение иудейских этических наставлений, выраженная эсхатологичность – все указывает на то, что в этой книге отражена традиция иудео-христианской мысли и практики». Broad-head, Jewish Ways of Following Jesus, p. 134.

(обратно)

72

Комментарий из: “The Bible-Teaching Ministry of Charles R. Swindoll,” -ge-neral-epistles/james. Доступ на 4 июля 2016.

(обратно)

73

William R. Baker, “Christology in the Epistle of James,” Evangelical Quarterly 74, № 1 (январь-март 2002): 51

(обратно)

74

В русском Синодальном переводе «веры в Иисуса». – Прим. пер.

(обратно)

75

Иак 2:1–4.

(обратно)

76

Kenneth L. Carroll, “The Place of James in the Early Church,” John Rylands University Library Bulletin 44, № 1 (1961): 52–53.

(обратно)

77

A. N. Wilson, Jesus (London: Sinclair-Stevenson, 1992), p. 38.

(обратно)

78

См.: Karen Armstrong, The First Christian: St. Paul's Impact on Christianity (London: Pan, 1983).

(обратно)

79

Деян 1:21–22.

(обратно)

80

Тал 1:11–12.

(обратно)

81

Об «Аравии» во времена Павла см.: Arthur Segal, “Roman Cities in the Province of Arabia,” Journal of the Society of Architectural Historians 40, № 2 (май 1981): 108–121.

(обратно)

82

Тал 1:16.

(обратно)

83

Тал 1:24, 20.

(обратно)

84

Деян 15:1.

(обратно)

85

Деян 15:29.

(обратно)

86

Деян 21:21.

(обратно)

87

В последнее время история об этих преследованиях оспаривается. См.: Brent D.Shaw, “The Myth of the Neronian Persecution,^” Journal of Roman Studies 105 (2015): 73-100.

(обратно)

88

Ferdinand Christian Baur, Paul the Apostle of Jesus Christ: His Life and Works, His Epistles and Teachings (Ada, MI: Baker Academic, 2010). Этот двухтомный труд впервые был опубликован на немецком языке в 1845 году. О споре между Павлом и Иаковом см. особенно главу 5. В XX веке взгляды Баура повсеместно подвергаются критике, однако сохраняется его представление об иудео-христианстве как особом типе раннего христианства. Современные аргументы в пользу тезисов Баура см. в: Abel Mordechai Bibliowicz, Jews and Gentiles in the Early Jesus Movement: An Unintended Journey (New York: Palgrave Macmillan, 2013). Библевич пишет: «Павел и позднейшие авторы Павло-Лукианской школы не боролись с «иудействующими» – они деиудаизировали само предание об Иисусе» (с. 203). См. также: Annette Yoshiko Reed, «“Jewish Christianity” after the “Parting of the Ways”,» in The Ways That Never Parted: Jews and Christians in Late Antiquity and the Early Middle Ages, ed. Adam ḤBecker and Annette Yoshiko Reed (Minneapolis, MN: Fortress Press, 2007), p. 361–372.

(обратно)

89

Гал 2:11–13.

(обратно)

90

2 Кор 11:22–3.

(обратно)

91

См.: Tabor, Paul and Jesus, “The Battle of the Apostles,” с. 203–226.

(обратно)

92

Фил 3:2–3.

(обратно)

93

Сэмуэль Зиннер предлагает схожее, но несколько иное объяснение – что различия в христологии возникли постепенно, на основе споров о Законе. По его словам: «Вначале единственным камнем преткновения между двумя версиями христианства, по Иакову и по Павлу, был вопрос соблюдения Торы, а не христологические догматы, поскольку в начале христианства единственной известной моделью была христология Иерусалимской церкви. Однако, сколько можно судить по позднейшим христологическим кризисам, со временем требование христиан из язычников, чтобы христиане из иудеев приняли для выражения природы Христа и Троицы греческие философские концепции, оказалось разрушительным с точки зрения церковной истории». Zinner, The Abrahamic Archetype: Conceptual and Historical Relationships between Judaism, Christianity, and Islam (Bartlow, UK: Archetype Books, 2011), p. 5.

(обратно)

94

Robert B. Sloan, “The Christology of James,” Criswell Theological Review 1, № 1 (1986): 29. Слоун, христианин-евангелик, признает разницу между «Богоцентричным Иаковом» и «Христоцентричным Павлом», однако называет ее лишь «кажущейся».

(обратно)

95

Нейл Ричардсон отмечает, что мысль и писания Павла как «Богоцентричны», так и «Христоцентричны», однако также видит в писаниях Павла «поворот», проявляющуюся с течением времени «склонность к более христоцентричной точке зрения» [Richardson, Paul's Language about God (Sheffi eld, UK: Bloomsbury Publishing, 1994), p. 321]. Джеймс Данн также называет «Евангелие от Павла» «Христоцентричным» [Dunn, “In Quest of Paul’s Theology: Retrospect and Prospect,” in Pauline Theology, Volume IV: Looking Back, Pressing On, ed. E. Elizabeth Johnson and David M.Hay (Atlanta, GA: Scholars, 1997), p. 111].

(обратно)

96

Иак 2:20–24.

(обратно)

97

Иак 2:26.

(обратно)

98

Wilson, Jesus, p. 37.

(обратно)

99

Выражение из Мк 13:26.

(обратно)

100

В русском синоптическом переводе «назорейской ересью». – Прим. пер.

(обратно)

101

Деян 24:4.

(обратно)

102

См. Richard Bauckham, “James and the Jerusalem Community,” in Jewish Believers in Jesus, ed. Oskar Skarsaune and Reidar Hval-vik (Peabody, MA: Hendrickson, 2007), p. 58–59.

(обратно)

103

Иосиф Флавий «Иудейские древности», 20.9.1, in The Works of Flavius Josephus: The Learned and Authentic Jewish Historian and Celebrated Warrior, trans. William Whiston (Cincinnati: E. Morgan, 1841).

(обратно)

104

Hegesippus, “Fragments from His Five Books of Commentaries on the Acts of the Church,” in Historical Jesus Theories, ed. Peter Kirby (Early Christian Writings, 2016), -tianwritings.com/text/lclement-hoole.html.

(обратно)

105

См.: Bruce Chilton and Jacob Neusner, The Brother of Jesus: James the Just and His Mission (Louisville, KY: Westminster John Knox Press, 2001), p. 49–50. Они также пишут, что «Иаков и Иерусалимская церковь поддерживали проповедь другим иудеям на основе неотменимости Закона, в том числе и обрезания. Казнь Иакова Ананом не изменила их убеждений».

(обратно)

106

P.H.R.van Houwelingen, “Fleeing Forward: The Departure of Christians from Jerusalem to Pella,” Westminster Theological Journal 65, no. 2 (2003): 181–200.

(обратно)

107

См.: Patricia Crone, “Jewish Christianity and the Qur’an (Part One),” Journal of Near Eastern Studies 74, № 2 (October 2015): 226.

(обратно)

108

Например, в евангелиях от Марка до Иоанна роль Пилата в распятии Иисуса последовательно отодвигается на задний план, и вина все более и более возлагается на иудеев. См.: Reza Aslan, Zealot: The Life and Times of Jesus of Nazareth (New York: Random House, 2013), глава 12.

(обратно)

109

Деян 14:11–12.

(обратно)

110

Jewish Encyclopedia, s.v. “Son of God.”

(обратно)

111

N. T. Right and Marcus J. Borg, The Meaning of Jesus: Two Visions (New York: HarperCollins, 2007), p. 162.

(обратно)

112

Пс 88:26–27.

(обратно)

113

Geza Vermes, The Real Jesus: Then and Now (Minneapolis, MN: Fortress Press, 2010), глава 8.

(обратно)

114

Jewish Encyclopedia, s.v. “Son of Man.”

(обратно)

115

Евангелический автор, вполне довольный тем, что Павел этими выражениями утверждает божественность Иисуса, замечает также: «Взгляды Павла на Иисуса не имеют прецедентов в иудаизме того времени». Ryan Turner, “Did Paul Think Jesus Was God?” -think-jesus-was-god. Доступ на 4 июля 2016.

(обратно)

116

Замечание Douglas R. A. Hare, The Son of Man Tradition (Minneapolis, MN: Fortress Press, 1990), p. 1.

(обратно)

117

Richard N. Longenecker, The Christology of Early Jewish Christianity (Naperville, IL: Alec R. Allenson, 1970), p. 151.

(обратно)

118

Подробный анализ см. в: James D. G. Dunn, Christology in the Making: A New Testament Inquiry into the Origins of the Doctrine of the Incarnation (London: SCM Press, 1980), p. 46–61.

(обратно)

119

В датировках составления евангелий я опираюсь на датировки, представленные Гезой Вермешем: Марк – около 70 года н. э., Матфей и Лука – 80-100 годы н. э., Иоанн – 100–110 годы н. э.

(обратно)

120

Мф 16:17.

(обратно)

121

Мк 15:34 и Лк 23:46. О сравнении реплик Иисуса на кресте у Марка и Луки см.: Bart D.Ehrman, Misquoting Jesus: The Story Behind Who Changed the Bible and Why (San Francisco: HarperSanFrancisco, 2005), p. 142–143. Очень интересно также, что у Матфея мы слышим из уст Иисуса ту же реплику, что и у Марка: «Эли, Эли, лама савахфани?» Но дальше читаем: «Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет он». Матфей как будто бы предлагает другое, альтернативное значение вопля Иисуса к «Богу моему» (Мф 27:46–47).

(обратно)

122

Лк 23:47 и Мф 27:54.

(обратно)

123

“Jesus and the Hidden Contradictions of the Gospels,” NPR interview with Bart D.Ehrman, March 12, 2010, , доступ на 1 февраля 2016.

(обратно)

124

Bart D. Ehrman, How Jesus Became God: The Exaltation of a Jewish Preacher from Galilee (New York: HarperOne Reprint, 2015), p. 345.

(обратно)

125

Это замечание принадлежит Larry Hurtado, в своих работах защищающему мысль, что вера в божественность Иисуса была свойственна христианству уже на ранних стадиях. [Hurtado, How on Earth Did Jesus Become a God: Historical Questions about Earliest Devotion to Jesus (Cambridge, UK: Wm.B.Eerdmans, 2005), p. 205.] См. также намного более подробную работу Hurtado: Lord Jesus Christ: Devotion to Jesus in Earliest Christianity (Cambridge, UK: Wm. B. Eerdmans, 2003).

(обратно)

126

Richard Bauckham, God Crucified: Monotheism and Christology in the New Testament (Grand Rapids, MI: Wm.B.Eerdmans, 1999), p. viii.

(обратно)

127

Знаменитый хадис «моя община никогда не согласится с ошибочным мнением» отражает доверие к исторической эволюции мусульманской общины, невзирая на культурный, политический и экономический контексты, которые могли играть определяющую роль в формировании суннитской ортодоксии. Поэтому не случайно, что реформистские тенденции в современном исламе зачастую начинаются с сомнений в исторической динамике, сформировавшей суннитскую ортодоксию. Напротив, в шиитском исламе провиденциальная мудрость заключена в «имаме». Эти противоречащие друг другу учения на самом деле отражают тот факт, что мусульмане-сунниты почти всегда составляли большинство уммы, а шииты – меньшинство. [См. также: Norman О. Brown, Jerome Neu, and Jay Cantor, The Challenge of Islam: The Prophetic Tradition (Berkeley, CA: North Atlantic Books, 2009), p. 74.]

(обратно)

128

Рим 11:25.

(обратно)

129

Justin Martyr, Dialogue with Trypho, Chapter XLVIII, fully available at: -tyr-dialoguetrypho.html. Доступ на 4 июля 2016. [На русском языке книга доступна на сайте: / Iustin_Filosof/s_trifonom/ – Прим. пер.]

(обратно)

130

Irenaeus, Against Heresies 1.26, available at: -vent.org/fathers /0103.htm. Доступ на 4 июля 2016. [На русском языке книга доступна на сайте: / otechnik/Irinej_Lionskij/protiv-eresej/ – Прим. пер.]

(обратно)

131

Мф 5:3. О слове «нищий» как «почетном именовании с библейскими корнями» см. James Carleton Paget,Jews, Christians, and Jewish Christians in Antiquity (Tubingen, Germany: Mohr Siebeck, 2010), p. 344–348.

(обратно)

132

Eusebius Pamphilius, “The Heresy of the Ebionites,” in Church History, Life of Constantine, Oration in Praise of Constantine 27, trans. Philip Schaff, available online at: Christian Classics Ethereal Library, , доступ на 4 июля 2016. (Ссылку на русский текст книги см. выше. – Прим. пер.)

(обратно)

133

Там же.

(обратно)

134

Там же.

(обратно)

135

Epiphanius, Panarion 29.9.1 и 29.9.2, цит. по: Edwin К. Broad-head, Jewish Ways of Following Jesus: Redrawing the Religious Map of Antiquity (Tubingen, Germany: Mohr Siebeck, 2010), p. 176. [Русский текст книги доступен на сайте: / otechnik/Epifanij_Kiprskij7na-vosemdesjaty-eresej-panarij-ili-kovcheg/ – Прим. пер.]

(обратно)

136

Все цитаты из Иеронима и пересказ его трудов приводятся по: Broadhead,/ew/s/z Ways of Following Jesus, p. 164–174.

(обратно)

137

Там же, p. 172.

(обратно)

138

Там же.

(обратно)

139

James R. Edwards, The Hebrew Gospel and the Development of the Synoptic Tradition (Grand Rapids, MI: Wm.B.Eerdmans, 2009), p. 38.

(обратно)

140

John Chapman, “Didache,” The Catholic Encyclopedia (New York: Robert Appleton, 1908).

(обратно)

141

Stephan Finlan, “Identity in the Didache Community,” in The Didache: A Missing Piece of the Puzzle in Early Christianity, ed. Jonathan A. Draper and Clayton N.Jefford (Atlanta, GA: SBL Press, 2015), p. 29–31. Автор отмечает, что Иисус в Дидахе – «жизнеподатель, учитель, носитель откровения, но не… сакральная жертва» (с. 30).

(обратно)

142

Geza Vermes, Christian Beginnings: From Nazareth to Nicaea, AD 30-325 (London: Penguin Books, 2013).

(обратно)

143

Aaron Milavec, The Didache: Faith, Hope, & Life of the Earliest Christian Communities, 50–7 °C.E. (Mahwah, NJ: Paulist Press, 2003), p. 270–272.

(обратно)

144

Согласно мнению некоторых ученых, «не может быть сомнения, что под маской Симона Волхва здесь изображен Павел». [Graham Stanton, Studies in Matthew and Early Christianity (Tubingen, Germany: Mohr Siebeck, 2013), p. 430.]

(обратно)

145

Clementine Homilies, Homily XVI, Chapter XIX, “Opposition to Peter Unreasonable,” in James Donaldson and Alexander Roberts, Ante-Nicene Fathers, Vol. VIII: e Twelve Patriarchs, Excerpts and Epistles, e Clementina, Apocrypha, Decretals, Memoirs of Edessa and Syriac Documents, Remains of the First Ages, Amazon Digital Services LLC, 2012 (originally published by Edinburgh, UK: T. & T. Clark, between 1867 and 1873), p. 323.

(обратно)

146

Там же, Книга IV, глава XXXV, “Лжеапостолы,” с. 142.

(обратно)

147

См. Samuel Zinner, The Abrahamic Archetype, p. 124, прим. 18.

(обратно)

148

О мнении, что иудео-христианство – миф, см.: Joan Е. Taylor, “The Phenomenon of Early Jewish-Christianity: Reality or Scholarly Invention?” Vigiliae Christianae 44, № 4 (декабрь 1990): 313–334.

(обратно)

149

James D.G.Dunn, Unity and Diversity in the New Testament: An Inquiry into the Character of Earliest Christianity (London: SCM Press, 2006), p.263, 264.

(обратно)

150

О мусульманской полемике против Павла см.: Patrick Gray, Paul as a Problem in History and Culture (Grand Rapids, MI: Baker Academic, 2016), p. 41–47. Среди мусульманских полемистов относительно лучше других понимает Павла ученый XI века Абд аль-Джаббар, обвинявший Павла в том, что тот «вступил в религию римлян» (там же, р. 44).

(обратно)

151

Впрочем, если Павел был таким, как описывают его Джеймс Данн и другие сторонники «нового взгляда», то исчезают основания даже для такой критики. Ибо Данн доказывает, что Павел не отвергал иудейский закон, как решили позднее Лютер и другие протестанты, – он отверг лишь иудейский национализм, полагающий, что вне иудейского народа нет спасения. Проблема, говорит Данн, состояла в том, «доступна ли благодать Божья только Израилю – или же должна пролиться через Израиль и на другие народы» [Dunn, New Perspective on Paul (Grand Rapids, MI: Wm. B. Eerdmans) 2005, p. 170]. В этом случае универсализм Павла созвучен универсализму ислама.

(обратно)

152

Замечание о Павле исходит от Абеля Мордехая Библевича, который, среди прочего, критикует «антииудейские настроения Павла», однако признает, что он «открыл для нас богатую и плодотворную вселенную личной веры». Это очень важно, поскольку до Павла «для римлян I века вера (т. е. личные убеждения индивидуума) была в значительной степени неизвестным и неоцененным измерением человеческого когнитивного и религиозного опыта. Личные убеждения, как религиозные, так и светские, для римских властей не имели никакого значения». В такой понятийной вселенной «акцент на вере, сделанный Павлом, должен был произвести революцию. Понимание, что именно вера каждого отдельного человека есть та сцена, на которой разворачивается драма спасения, должно было необыкновенно возвышать дух в мире, где личная свобода каждого, независимо от положения в обществе, была очень ограничена». [Abel Mordechai Bibliowicz, Jews and Gentiles in the Early Jesus Movement: An Unintended Journey (New York: Palgrave Macmillan, 2013), p. 35–36.]

(обратно)

153

После гибельного мятежа 132–135 годов н. э. иудеи сделались изгоями во всем Римском мире: император Адриан запретил изучение Торы, соблюдение шаббата, обрезание, иудейские суды и даже собрания в синагогах. Христианство к этому времени было уже отдельной религией, пути его с иудаизмом разошлись, однако некоторые римляне обвиняли христиан в «атеизме», «людоедстве» и даже «кровосмешении» – грубое непонимание отказа христиан поклоняться видимым богам, таинства евхаристии и подчеркивания «любви». [T.D. Barnes, “Pagan Perceptions of Christianity,” in Early Christianity: Origins and Evolution to A.D. 600, ed. Ian Hazlett (London: SPCK, 1991), p. 233–234.]

(обратно)

154

Цитата из: Тертуллиан «Послание к Скапуле», 5; цит. по: Paul Hartog, “The Maltreatment of Early Christians: Refinement and Response,” South Baptist Theological Journal 18, № 1 (2014): 61. [Русский текст доступен на сайте: . ru/otechnik/Tertullian/k_scapule/ – Прим. пер.]

(обратно)

155

В оригинале опечатка – 49:6. – Прим. пер.

(обратно)

156

Обычно считается, что слово «куб» происходит от греческого kubos, но и это греческое слово может иметь арабские корни. Карен Армстронг в своем словаре терминов уверенно замечает: «От Каабы пришло к нам слово «куб»». Holy War: The Crusades and Their Impact on Today’s World (New York: Anchor Books, 2001), p. 591.

(обратно)

157

Коран 96:1–5. Здесь и далее цитаты из Корана приводятся по русскому переводу смыслов Корана Валерии Пороховой.

(обратно)

158

Muhammad Ibn Ishaq, The Life of Muhammad, trans. A.Guillaume (Oxford, UK: Oxford University Press, 1955) p. 107.

(обратно)

159

Коран 68:2.

(обратно)

160

Коран 68:3.

(обратно)

161

Коран 7:71.

(обратно)

162

Коран 35:14.

(обратно)

163

Коран 39:3.

(обратно)

164

Коран 2:132–33.

(обратно)

165

Коран 2:47.

(обратно)

166

В Коране 4:167 мы читаем: «И были средь посланников от Нас те, о которых рассказали Мы тебе, но были также и такие, о коих Мы тебе не рассказали». [В русском переводе это стих 4:164. – Прим. пер.]

(обратно)

167

Коран 46:9.

(обратно)

168

Коран 28:46.

(обратно)

169

Интересное прочтение мировой истории через фильтр глобального распространения «авраамизма» см. в: Walter Russell Mead, God and Gold: Britain, America, and the Making of the Modern World (New York: Alfred A. Knopf, 2007), p. 275–282.

(обратно)

170

Ernest Renan, “Mohammedanism,” Cyclopжdia of Political Science, Political Economy, and the Political History of the United States, ed. John J.Lalor (New York: Maynard, Merrill, 1889), Vol II: доступен в интернете в: “Online Library of Liberty,” . Accessed on July 14, 2016.

(обратно)

171

Примеров этому множество: один из них – Elisabeth Sabaditsch-Wolff, “Islam Is a Political Ideology Disguised as a Religion,” CBN (Christian Broadcasting Network), September 14, 2010.

(обратно)

172

Fred M. Donner, Muhammad and the Believers: At the Origins of Islam (Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2010), p. xii.

(обратно)

173

Коран 90:4–0.

(обратно)

174

Дидахе 1:1–. (Русский перевод доступен на сайте: ).

(обратно)

175

Коран 19:96.

(обратно)

176

Подробнее о них см. в: Donner, Muhammad and the Believers, p. 30.

(обратно)

177

Трагичным было не только изгнание, но и, еще более, истребление мужчин третьего иудейского племени в Медине, Бану Курайза. Однако существуют и неортодоксальные прочтения этой печальной истории, о которых я рассказываю в предыдущей своей книге, Islam without Extremes: A Muslim Case for Liberty (New York: W.W.Norton, 2011), p. 57–58.

(обратно)

178

Коран 3:3.

(обратно)

179

Коран 5:47.

(обратно)

180

Коран 2:62.

(обратно)

181

Donner, Muhammad and the Believers, p. 75.

(обратно)

182

Zachary Karabell, People of the Book: The Forgotten History of Islam and the West (London: John Murray, 2007), p. 19–20.

(обратно)

183

По рассказу Ибн Исхака в его «Сира» (биографии) Пророка; цит. по: F.E.Peters, A Reader on Classical Islam (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1993), p. 62.

(обратно)

184

Коран 30:2–5.

(обратно)

185

Коран 3:64.

(обратно)

186

Подробнее об образе Ираклия в исламе см. в: Nadia Maria El-Cheikh, “Muhammad and Heraclius: A Study in Legitimacy,” Studia Islamica 89 (1999): 5–2.

(обратно)

187

The Covenant of the Prophet Muhammad with the Christians of Najran, trans. John Andrew Morrow (Tacoma, WA: Angelico Press, Sophia Perennis, 2013).

(обратно)

188

По Доннеру, это пост-кораническое развитие ислама достигло своего полного воплощения при халифате династии Уммайядов (661–744). Уммайяды «более, чем кто-либо еще, помогли верующим сформировать ясное сознание своей отдельной идентичности и наследия своей религиозной общины». Donner, Muhammad and the Believers, p. xii.

(обратно)

189

Karen Armstrong, A History of God (New York: Ballantine Books, 1993), p. 395.

(обратно)

190

«Сегодня вся благая снедь дозволена вам в пищу. Дозволена вам также пища тех, кому было ниспослано Писанье, и ваша пища им разрешена». Коран 5:5.

(обратно)

191

Обычно в исламской традиции считается, что Коран разрешает лишь мусульманским мужчинам брать в жены иудейских и христианских женщин, но не наоборот. Однако в стихе Корана, разрешающем межрелигиозные браки, нет открытого запрета и на браки мусульманок с людьми Книги: «Разрешено вам в жены брать не только целомудренных, уверовавших в Бога, но также целомудренных из тех, кому ниспослано Писание до вас, коль вы дадите им (предбрачный) дар, при этом скромность соблюдая, не предаваясь похоти и не беря любовниц».

(обратно)

192

Оценку описания мусульманских завоеваний, данную в недавно изданных христианских трудах, см. в: Zafer Duygu, “The Projections of Islamic Conquests and Muslim Sovereignty in 7th Century on the Christian Historiography,” Journal of Artuklu Academia 1, no. 1 (2014): 33–65.

(обратно)

193

Donner, Muhammad and the Believers, 107.

(обратно)

194

Michael Philip Penn, When Christians First Met Muslims: A Sourcebook of the Earliest Syriac Writings on Islam (Oakland, CA: University of California Press, 2015), p. 36.

(обратно)

195

Там же, p. 88–89, 92. Стоит отметить, что у восточных христиан, покоренных мусульманскими армиями, встречаются и совсем другие, негативные описания мусульман. Майкл Филип Пенн рассматривает это «невероятное разнообразие сирийских отзывов, от нескрываемо враждебных до откровенно дружественных», и подчеркивает, что «о враждебности всех сирийских христиан в целом не может быть и речи». По его словам, «эти тексты напоминают нам, что первые встречи христиан и мусульман далеко не всегда были враждебными» (там же, p. 7).

(обратно)

196

Цитаты из Иеронима и аль-Кумуси, а также подробности завоевания арабами Иерусалима и его влиянии на иудеев см. в: Moshe Gil, A History of Palestine, 634–1099 (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1997), pp. 69–71.

(обратно)

197

Allan Harris Cutler and Helen Elmquist Cutler, The Jew as Ally of the Muslim: Medieval Roots of Anti-S emitism (Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 1986), pp. 92–93.

(обратно)

198

Там же, p. 89.

(обратно)

199

Серьезное и подробное исследование роли Моисея в Коране см. в: Brannon M. Wheeler, Moses in the Qur’an and Islamic Exegesis (New York: Routledge, 2013)

(обратно)

200

“European Jewish-Muslim Group Formed to Protect Religious Freedoms,” Jewish News Online, September 10, 2015, -jewish-muslim-group-formed-to-protect-religious-freedoms/. Доступен на 14 июля 2016.

(обратно)

201

Неудивительно, что равви Барух Эфрати, израильский раввин, проживающий на Западном Берегу Иордана, в 2011 году объявил о том, что путешествующие иудеи могут молиться в мечетях, поскольку иудейская традиция «молиться в мечетях не запрещает». В то же время, писал раввин, «молитва в церквах полностью и строго запрещена. Запрещено даже входить в церковь». “Pray in Mosque, Rabbi Rules,” Ynetnews.com, November 2, 2011, /0,7340, L-4 016144,00.html. Доступен на 14 июля 2016.

(обратно)

202

Sidney H.Griffi th, The Church in the Shadow of the Mosque: Christians and Muslims in the World of Islam (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2012), p. 70.

(обратно)

203

John C.Blair, The Sources of Islam: An Inquiry into the Sources of the Faith and Practice of the Muhammadan Religion (Madras: Christian Literature Society for India, 1925), p. 55.

(обратно)

204

Abraham I.Katsh, Judaism in Islam: Biblical and Talmudic Backgrounds of the Koran and Its Commentaries (New York: New York University Press, 1954); reviewed in Gerson D.Cohen, “Judaism in Islam, by Abraham I.Katsh,” Commentary (February 1, 1955).

(обратно)

205

Коран 5:44.

(обратно)

206

Коран 5:46.

(обратно)

207

The Encyclopaedia of Islam , том 4 (Leiden, the Netherlands: Brill, 1960–005), s.v. “ ’Isa,” с. 81.

(обратно)

208

Коран 3:50.

(обратно)

209

Коран 5:72.

(обратно)

210

Эти мединские стихи с упоминаниями Мессии —3:45, 4:157, 4:171, 4:172, 5:17, 5:72, 5:75, 9:30 и 9:31.

(обратно)

211

Коран 4:171–72.

(обратно)

212

Jacques Jomier, “Il Corano e contro la Biblia?” цит. по переводу с итальянского оригинала, сделанного Martiniano P.Roncaglia in “Elements Ebionites et Elkesaites dans le Coran,” Proche Orient Chrétien 21 (1971): 101–126. Английский перевод Susan Boyd-Bowman в сборнике: Koranic Allusions: The Biblical, Qumranian, and Pre-Islamic Background to the Koran, ed. Ibn Warraq (Amherst, NY: Prometheus Books, 2013), p. 358.

(обратно)

213

Hans Kung, Islam: Past, Present, and Future (Oxford, UK: Oneworld Publications, 2007), p. 44.

(обратно)

214

John Toland, Nazarenus: Or Jewish, Gentile, or Mahometan Christianity (London: 1718), pp. iv – vi. Полный текст доступен по адресу: Archive.org, оцифрован Принстонской богословской семинарией. См. также: F.Stanley Jones, The Rediscovery of Jewish Christianity: From Toland to Baur, Society of Biblical Literature (Leiden, the Netherlands: Koninklij ke Brill, 2012).

(обратно)

215

Toland, Nazarenus, p. 84–85.

(обратно)

216

Упомянув несколько возможных источников «магометанских учений», Стабб заключал: «Я же, со своей стороны, полагаю, что [Магомет] обратился в веру христиан иудействующих и по образцу их учения создал собственное». Henry Stubbe, An Account of the Rise and Progress of Mahometanism (London: Luzac and Company, 1911 reprint), p. 145. Книга написана и впервые опубликована в 1671 году.

(обратно)

217

Adolf von Harnack, “Islam,” from an excerpt translated by Markus Gross from Lehrbuch der Dogmengeschicte (Tübingen, Germany: 1909), published in Christmas in the Koran, ed. Ibn Warraq (Amherst, NY: Prometheus Books, 2014), p. 246.

(обратно)

218

Там же.

(обратно)

219

Hans-Joachim Schoeps, Jewish Christianity: Factional Disputes in the Early Church, trans. Douglas R.A.Hare (Philadelphia: Fortress Press, 1969), p. 140. Оригинальное немецкое издание A.Francke (Bern: AG Verlag, 1964).

(обратно)

220

Shlomo Pines, “The Jewish Christians of the Early Centuries of Christianity According to a New Source,” Proceedings of the Israel Academy of Sciences and Humanities 2, no. 13 (1966): 1–74.

(обратно)

221

См.: S.M.Stern, “New Light on Judaeo-Christianity?” Encounter 28, no. 5 (May 1967): 53–57; and S.Stern, “ ‘Abd al-Jabbàr’s Account of How Christ’s Religion Was Falsifi ed by the Adoption of Roman Customs,” Journal of Theological Studies 19, no. 1 (April 1968): 128–185. Подробную и беспристрастную оценку спора между Пинесом и Штерном, а также самой книги, его вызвавшей – сочинения средневекового мусульманского писателя Аль-Джаббара – см. в: Gabriel Said Reynolds, A Muslim Theologian in the Sectarian Milieu: Abd al-Jabbar and the Critique of Christian Origins (Leiden, the Netherlands: Brill, 2004).

(обратно)

222

Статья опубликована на английском языке в Koranic Allusions: The Biblical, Qumranian, and Pre-Islamic Background to the Koran, ed. Ibn Warraq (Amherst, NY: Prometheus Books, 2013).

(обратно)

223

См.: François de Blois – Naṣrānī (Nαζωραιος) and ḥanīf (ἐθνικός): Studies on the Religious Vocabulary of Christianity and of Islam,” Bulletin of the School of Oriental and African Studies 65 (2002): 1–30; Edouard M.Gallez, Le messie et son prophète: Aux origines de l’Islam, vol. 1: De Qumrân à Muhammad, 2nd ed. (Paris: Éditions de Paris, 2005); Joseph Azzi, The Priest and the Prophet: The Christian Priest, Waraqa Ibn Nawfal’s, Profound Infl uence Upon Muhammad, the Prophet of Islam (The Pen Publishers, 2005); and Joachim Gnilka, Die Nazarener und der Koran: Eine Spurensuche (Freiburg, Germany: Herder, 2007). Выдержка из: Sidney H.Griffi th, The Bible in Arabic: The Scriptures of the “People of the Book” in the Language of Islam (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2013), and in iBooks.

(обратно)

224

См.: Patricia Crone, “Islam, Judeo-Christianity, and Byzantine Iconoclasm,” Jerusalem Studies in Arabic and Islam (Part Two) (1980): 59–95.

(обратно)

225

de Blois, Naṣrānī (Nαζωραιος) and ḥanīf (ἐθνικός),” с. 25.

(обратно)

226

Hans Küng, Islam: Past, Present, and Future (Oxford, UK: Oneworld Publications, 2007), p. 496.

(обратно)

227

«Климентовы Гомилии», гомилия XVI, глава XIX «Неразумное противостояние Петру», цит. по: James Donaldson and Alexander Roberts, Ante-Nicene Fathers, Vol. VIII: e Twelve Patriarchs, Excerpts and Epistles, e Clementina, Apocrypha, Decretals, Memoirs of Edessa and Syriac Documents, Remains of the First Ages, Amazon Digital Services LLC, 2012 (впервые опубликована: Edinburgh, UK: T. & T. Clark, между 1867 и 1873), p. 31.

(обратно)

228

Коран 2:163.

(обратно)

229

Gerard P.Luttikhuizen, The Revelation of Elchasai: Investigations into the Evidence for a Mesopotamian Jewish Apocalypse of the Second Century and Its Reception by Judeo-Christian Propagandists (Tübingen, Germany: Mohr Siebeck, 1985), p. 3, 12, 27–28.

(обратно)

230

Коран 3:49.

(обратно)

231

Patricia Crone, “Jewish Christianity and the Qurʼān (Part One),” Journal of Near Eastern Studies 74, no. 2 (October 2015): 230.

(обратно)

232

Там же. Далее Крон поясняет: «Эта [концепция Корана] удивительным образом совпадает со знаменитым отрывком в иудео-христианском разделе «Узнаваний» Псевдо-Климента (составленных, по-видимому, в середине IV века), где нам говорят, что единственная разница между авторами и «теми из нашего народа, кто не верует», или, в латинском переводе, «между нами, верующими в Иисуса, и неверующими иудеями», следующая: «мы верим, что Иисус – пророк, предсказанный Моисеем, и вечный Христос, а неверующие иудеи – нет. Не так-то легко вообразить себе, что халкидонские (мелкиты), западно-сирийские (монофизиты или яковиты) или восточно-сирийские (несториане) христиане будут описывать Иисуса как израильского пророка, и параллели такому описанию в мейнстримовом христианстве мне не известны».

(обратно)

233

В “Jewish Christianity and the Qurʼān (Part One)” Крон цитирует только «Узнавания» Псевдо-Климента.

(обратно)

234

Там же, p. 230.

(обратно)

235

Там же, p. 237.

(обратно)

236

Стоит отметить, что исламская традиция также превозносит Моисея как «Калим Аллах», «Собеседника Бога», наряду с пятью другими «великими пророками»: Адамом, «Избранным Бога», Ноем, «Пророком Бога», Авраамом, «Другом Бога», Иисусом, «Духом Бога», и Мухаммадом, «Апостолом Бога».

(обратно)

237

Ириней «Против ересей», 5.1.3. Русский текст доступен на сайте: ij /protiv-eresej/

(обратно)

238

Фрагменты из Егесиппа (Fragments of Hegesippus) см. на сайте: / text/hegesippus. html. Доступны на 5 мая 2016 года.

(обратно)

239

В Коране используется слово хамр; о том, означает ли оно только вино или любые опьяняющие напитки, в исламской традиции идут споры. См.: Encyclopaedia of the Qur’ān, vol. 5 (Leiden, the Netherlands: Brill, 2001–2006), s.v. “Wine,” с. 481.

(обратно)

240

Все упоминания об этом см. в: John J.Gunther, St. Paul’s Opponents and Their Backgrounds: A Study of Apocalyptic and Jewish Sectarians Teachings (Leiden, the Netherlands: Brill Archive, 1973), p. 139.

(обратно)

241

Епифаний «Панарион», 30.7–9. См. также: Petri Luomanen, Recovering Jewish-Christian Sects and Gospels (Leiden, the Netherlands: Brill, 2012), p. 35. Епифаний обсуждает здесь, почему евиониты воздерживаются от мяса и вина, что является ужесточением, а не либерализацией иудейского закона; но, возможно, эта практика была одним лишь элементом широкого перетолкования и реформы иудейского закона, которое, как верили евиониты, было предпринято Иисусом.

(обратно)

242

Коран 3:50–51.

(обратно)

243

Ömer Faruk Harman, “Yahudi Hıristiyanlığı,” in İslam Ansiklopedisi, vol. 43 (Ankara, Turkey: Türk Diyanet Vakfı, 2013), p. 186.

(обратно)

244

Тот же вопрос поставлен в заголовок пространной статьи об этом же предмете, «Видели ли иудео-христиане восход ислама?», в сборнике The Ways That Never Parted: Jews and Christians in Late Antiquity and the Early Middle Ages, ed. Adam H.Becker and Annette Yoshiko Reed (Minneapolis, MN: Fortress Press, 2007), p. 361–372. Ответ автора скорее положительный. Кстати, контраргумент нашему тезису, что к концу V века иудео-христианство исчезло, может исходить от Иоанна Дамаскина (676–749), осуждающего «керинфян», «назореев» и «евионитов»; однако, по-видимому, Дамаскин не дает сведений об общинах, реально существовавших в его время, а просто перечисляет все известные в истории церкви ереси. См.: John of Damascus, Writings, The Fathers of the Church Patristic Series, vol. 37 (Washington, DC: Catholic University of America Press, 1958, 1999), p. 118–119.

(обратно)

245

Sidney H.Griffith, The Bible in Arabic: The Scriptures of the “People of the Book” in the Language of Islam (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2013), p. 36–37.

(обратно)

246

Этот аргумент особенно страстно отстаивает ливанский ученый Джозеф Ацци в своей книге, написанной на арабском языке и переведенной сначала на французский, под заглавием: Le prêtre et le prophète: Aux sources du Coran (Paris: Maisonneuve et Larose, 2001), а затем на английский, под заглавием: The Priest and the Prophet: The Christian Priest, Waraqa Ibn Nawfal’s Profound Infl uence upon Muhammad, the Prophet of Islam (Los Angeles: The Pen Publishers, 2005). Если бы у нас имелись доказательства евионитства Вараки, аргументы Ацци были бы весьма убедительны; однако этих доказательств у нас и нет. Герхард Беуэринг, профессор религиозных исследований Йельского университета, считает исследование Ацци «весьма голословным и плохо документированным» и называет его «дерзкой гипотезой, которой, однако, не хватает основательности». Böwering, “Recent Research on the Construction of the Qur’ān,” in The Qurʼān in Its Historical Context, ed. Gabriel S. Reynolds (London: Routledge, 2008), p. 80.

(обратно)

247

Такое предположение высказал de Blois, Naṣrānī (Nαζωραιος) and ḥanīf (ἐθνικός)” с. 16.

(обратно)

248

Samir Khalil Samir, “The Theological Christian Infl uence on the Qur’ān: A Refl ection,” in The Qur’ān in Its Historical Context, ed. Gabriel Said Reynolds (London: Routledge, 2008), p. 160.

(обратно)

249

Такое определение дает Исмаил Фаруки в The Cultural Atlas of Islam (New York: Macmillan, 1986). Он не доходит до прямого отождествления «семитически ориентированных христиан» с иудео-христианами, однако поднимает важную тему. Вот его рассуждение целиком: «…восхождение Римской церкви, поддерживаемой Византийской империей, вызвало отчуждение этих семитически ориентированных христиан. Римская церковь объявляла их еретиками, Византийская империя и ее марионетки преследовали – и они искали себе убежище в пустыне. Там они пополняли ряды иудейских беженцев и укрепляли авраамическую традицию своей монотеистической и спиритуализированной версией христианства. Как иудейские, так и христианские иммигранты встречали в пустыне радушный прием со стороны арабов, сохранивших месопотамско-авраамическую традицию. Вместе они создали ту традицию Аравийского полуострова, что получила название Ханифийя. Ее приверженцы, ханифы, сопротивлялись любому отождествлению Бога с другими богами, отказывались участвовать в языческих ритуалах, вели безукоризненную в нравственном отношении жизнь. Всем было известно, что ханифы – строгие монотеисты, не приемлющие племенных религий, что они непогрешимы в личной жизни, далеки от цинизма и нравственной распущенности других арабов. Ханифы всегда стояли над племенными спорами и враждой. Об их существовании знали все, поскольку они присутствовали почти во всех племенах. Более того, они имели репутацию людей, лучше всего разбирающихся в религиозных делах. Пророк достаточно хорошо знал хунафа, чтобы сказать: «Ислам равен Ханифийя», да и сам Коран определяет Авраама как ханифа (р. 61).

(обратно)

250

Название Исавийя происходит не от имени Исы или Иисуса, а от основателя секты, Абу Иса аль-Исфагани. О том, была ли это иудео-христианская секта или просто иудейская секта, уважавшая Иисуса как пророка для язычников, идут споры. См.: Gabriel Said Reynolds, A Muslim Theologian in the Sectarian Milieu: ‘Abd Al-Jabbār and the Critique of Christian Origins (Leiden, the Netherlands: Brill, 2004), p. 7, прим. 27.

(обратно)

251

Pines, “The Jewish Christians of the Early Centuries of Christianity According to a New Source,” с. 45.

(обратно)

252

Reynolds, A Muslim Theologian in the Sectarian Milieu, p. 5.

(обратно)

253

Crone, “Islam, Judeo-Christianity, and Byzantine Iconoclasm,” с. 74.

(обратно)

254

Коран 61:14.

(обратно)

255

Коран 5:72–73.

(обратно)

256

Коран 5:82.

(обратно)

257

Коран 5:83–85.

(обратно)

258

Ernst Hammerschmidt, “Jewish Elements in the Cult of the Ethiopian Church,” Journal of Ethiopian Studies 3, no. 2 (July 1965): 1.

(обратно)

259

Там же, p. 12.

(обратно)

260

Samuel Zinner, The Gospel of Thomas: In the Light of the Early Jewish, Christian and Islamic Esoteric Trajectories (London: The Matheson Trust, 2011), p. 101.

(обратно)

261

Вполне можно вообразить себе, что в отдаленных пределах Аравии, скорее всего в Мекке, существовала изолированная община назореев-иудео-христиан, от которой Мухаммад и узнал учения Павла». de Blois, “Naṣrānī (Nαζωραιος) and ḥanīf (ἐθνικός),” с. 27.

(обратно)

262

Коран 5:5.

(обратно)

263

de Blois, “Naṣrānī (Nαζωραιος) and ḥanīf (ἐθνικός),” с. 16.

(обратно)

264

Коран 9:30. Тот же стих обвиняет иудеев в том, что они говорят: «Узайир [Ездра] – сын Аллаха». Это трудно объяснить: у нас нет никаких свидетельств того, что иудеи когда-либо называли Ездру «сыном Божьим», не говоря уж о том, чтобы, подобно христианам в случае с Иисусом, приписывать ему божественное достоинство. Поэтому видный мусульманский экзегет Мухаммед ибн-Джарир аль-Табари (ум. 923) полагал, что речь здесь идет не о стандартном вероучении иудеев: так якобы говорил некий Пинхас, скорее всего иудей из Медины, утверждавший также: «Бог беден, а мы богаты». Или же, возможно, добавляет аль-Табари, так говорили мединские иудеи, которые посетили Пророка в 622 году, по его приезде в Медину, и отстаивали перед ним божественность Узайира. См.: Encyclopedia of the Qur’ān, vol. 2, s.v. “Ezra,” с. 156.

(обратно)

265

Стих 5:82. Патриция Крон также считает: этот стих противоречит гипотезе де Блуа, что «аль-Насара» – просто иудеохристиане. См.: Crone, “Jewish Christianity and the Qur’ān (Part One),” с. 325, прим. 74.

(обратно)

266

Alphonse Mingana, “Syriac Infl uence on the Style of the Kur’ān,” Bulletin of the John Rylands Library 11, no. 1 (1927): 96.

(обратно)

267

Sidney H.Griffi th, The Bible in Arabic: The Scriptures of the “People of the Book” in the Language of Islam (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2013), p. 37.

(обратно)

268

Gabriel Said Reynolds, “On the Presentation of Christianity in the Qur’ān and the Many Aspects of Qur’anic Rhetoric,” Al-Bayan: Journal of Qurʾān and Ḥadīth Studies 12 (2014): 43, 46, 54.

(обратно)

269

См.: Fred M.Donner, Muhammad and the Believers: At the Origins of Islam (Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2010), p. 54–56. См. также труды Николая Синаи, который замечает: если бы Коран был «поздним», естественно было бы ожидать в нем отражения пост-Мухаммадовых политических феноменов, о которых в нем нет ни слова: «Если разм Корана был завершен после 700 года, странно, что в нем вовсе не нашли отражения значительные события, определившие историю ислама с 630 по 700 годы, в особенности беспрецедентная быстрота, с которой союз «варварских» племен на окраинах Византийской и Сасанидской империй овладел огромными территориями, а также жаркие споры и гражданские войны, разрушившие единство победителей». Sinai, “When Did the Consonantal Skeleton of the Qur’ān Reach Closure? Part II,” Bulletin of the School of Oriental and African Studies 77 (2014): 516–517.

(обратно)

270

Behnam Sadeghi and Uwe Bergman, “The Codex of a Companion of the Prophet and the Qur’ān of the Prophet,” Arabica 57, no. 4 (2010): 343–436. О фактах, опровергающих гипотезу «позднего Корана», см. также: Asma Afsaruddin, First Muslims: History and Memory (Oxford, UK: Oneworld Publications, 2007), p. xiv – xvi.

(обратно)

271

Yehuda D.Nevo, “Towards a Prehistory of the Qur’ān,” in What the Koran Really Says, ed. Ibn Warraq (Amherst, NY: Prometheus Books, 2002), p. 131–170.

(обратно)

272

Факсимиле 1.24, последние две фразы. Сам Нево использует термин «Господь творения», но я предпочитаю переводить «Господь миров», что более точно отражает арабское выражение Рабб-уль аламин. См.: Nevo, “Towards a Prehistory of the Qur’ān,” р. 135, 160.

(обратно)

273

Nevo, “Towards a Prehistory of the Qur’ān,” р. 148.

(обратно)

274

Там же, p. 150.

(обратно)

275

Gerald Hawting, Idea of Idolatry and the Emergence of Islam: From Polemic to History (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2006), p. 40.

(обратно)

276

Обе цитаты Псевдо-Кирилла взяты из: Patricia Crone, “Jewish Christianity and the Qur’ān (Part Two)” Journal of Near Eastern Studies (April 2016): 3.

(обратно)

277

Guillaume Dye, “Jewish Chris tianity, the Qur’ān, and Early Islam: Some Methodological Caveats,” доклад, представленный на Восьмой ежегодной конференции ASMEA в Вашингтоне, 29–31 октября 2015, на семинаре «Иудео-христианство и происхождение ислама». Цитируется с разрешения автора.

(обратно)

278

Ди указывает здесь на Нила Робинсона, чья работа включает еще более длинный список ересей, предположительно повлиявших на ислам: несторианство, монофизитство, тритеизм, антидеко-маркианиты, евиониты, элкасаиты, манихейство, гностицизм, не говоря уже об иудаизме. Robinson, Christ in Islam and Christianity (Albany: State University of New York Press, 1991), p. 19–21.

(обратно)

279

Автор выражения «Парк Юрского периода для ересей» – Jack Tannous в “Syria between Byzantium and Islam: Making Incommensurables Speak” (PhD dissertation, Princeton University, 2010), p. 396. Я познакомился с ним также благодаря Ди, который ссылается на Танноса в статье “Jewish Christianity, the Qur’ān, and Early Islam.”

(обратно)

280

Samuel Zinner, The Abrahamic Archetype: Conceptual and Historical Relationships between Judaism, Christianity and Islam (Bartlow, UK: Archetype Books, 2011), p. vii.

(обратно)

281

Оригинальная статья: Martiniano P.Roncaglia “Éléments Ébionites et Elkésaïtes dans le Coran,” Proche Orient Chrétien 21 (1971): 101–126. Переведена на английский язык Susan Boyd-Bowman и опубликована как глава сборника: Koranic Allusions: The Biblical, Qumranian, and Pre-Islamic Background to the Koran, ed. Ibn Warraq (Amherst, NY: Prometheus Books, 2013), p. 367.

(обратно)

282

Там же, p. 368.

(обратно)

283

Коран 5:47–48.

(обратно)

284

О мурджия см. мою книгу Islam without Extremes (New York: W.W.Norton, 2011), p. 83–85. Об осуждении мурджия ИГИЛ, так называемым «Исламским государством Ирака и Леванта», см. мою статью “A Medieval Antidote to ISIS,” New York Times, December 21, 2015.

(обратно)

285

По сути, мусульманская традиция, очевидно, не принимала мысль, что Мария «превыше всех женщин», даже в свете учения Пророка. Отсюда хадис, ставящий наравне с Марией Хадиджу, первую жену пророка Мухаммада. «Лучшей из женщин своего времени была Мария, дочь Имрана, и лучшей из женщин своего времени – Хадиджа, дочь Хувайлида» (курсив мой). Abu alFida’ Isma’il Ibn Kathir, Tafsir al-Qur’an al-‘Azim, vol. 2 (Beirut: Dar al-Andalus, 1385), p. 37 и далее; цит. по: Neal Robinson, Christ in Islam and Christianity (Albany: State University of New York Press, 1991), p. 63. Лично мне этот хадис кажется очень сомнительным из-за его явного противоречия Корану и очевидного желания чрезмерно восхвалить Пророка и его семью, обычного в пост-Кораническую эпоху.

(обратно)

286

Коран 3:42.

(обратно)

287

Подробнее об ордене Марьямийя см.: Against the Modern World: Traditionalism and the Secret Intellectual History of the Twentieth Century, ed. Mark Sedgwick (Oxford, UK: Oxford University Press, 2009), p. 147–160.

(обратно)

288

“God’s Plan for Peace between Christianity and Islam,” . Доступ на 7 апреля 2016.

(обратно)

289

Коран 19:2.

(обратно)

290

Коран 19:3–6.

(обратно)

291

Коран 19:7–9.

(обратно)

292

Одно из трудных мест в этих стихах Корана – «Мы прежде никого сим именем [Яхья] не нарекали». Таков обычный перевод; однако он вызывает возражения христианских полемистов, считающих это грубой ошибкой, так как в Ветхом Завете есть и другие Иоанны. Возможно, слово самий, которое переводится здесь как «сим именем», означает нечто иное. В Коране оно появляется только дважды, в этом стихе и в 19:65. В обоих случаях ранний и видный мусульманский экзегет Ибн аль-Аббас толковал его как «подобное». Этот стих он предлагает понимать так: никогда еще не рождалось мальчика, подобного Иоанну, – то есть рожденного от дряхлого отца и бесплодной матери. См. Robinson, Christ in Islam and Christianity, p. 65. Сам я предпочитаю это объяснение.

(обратно)

293

Коран 19:10. Об этом же рассказывает глава «Семейство Имрана», но с небольшим отличием: «И он сказал: “Господь! Яви знаменье мне!” И был ответ: “Тебе знаменьем будет то, что только знаками ты будешь объясняться с людьми в течение трех дней. И имя Бога неустанно поминай, и воздавай хвалу Ему и вечером, и утром”» (3:41).

(обратно)

294

Лк 1:20.

(обратно)

295

Коран 3:39.

(обратно)

296

Коран 19:12–15. Стоит отметить, что выражение Корана об Иоанне – «да будет мир ему в тот день, когда родился, в тот день, когда умрет, и в день, когда он к жизни вновь воскреснет» – в этой же главе повторяется почти дословно применительно к Иисусу: «Мне – мир в тот день, когда я был рожден, и в день, когда умру, и в День, когда воскресну к жизни» (19:33).

(обратно)

297

Лк 1:15.

(обратно)

298

О происхождении названий сур (глав) Корана среди мусульман идут споры. Некоторые считают, что эти названия дал сам пророк Мухаммад, возможно даже, под руководством ангела Гавриила, но другие считают, что названия принадлежат позднейшей мусульманской традиции, просто выхватывавшей слова из содержания глав. Я принимаю вторую точку зрения.

(обратно)

299

См. с. 119–122 нашей книги.

(обратно)

300

Коран 3:35–37.

(обратно)

301

Мусульманские экзегеты спорят о том, что за чудесную пищу находила Мария у себя в святилище. Некоторые предполагают, что это были «зимние плоды летом и летние плоды зимой», другие – что виноград в то время, когда для винограда не сезон. См. Mahmoud M.Ayoub, The House of ‘Imran, vol. 2 of The Qur’an and Its Interpreters (Albany: State University of New York Press, 1984), p. 100.

(обратно)

302

Первый известный труд, касающийся параллелей между Кораном и Прото-Евангелием Иакова, относится к XVII веку: Heinrich Sike, Evangelium infantiae, vel liber apocryphus de infantia servatoris (Trajecti ad Rhenum [Utrecht]: F. Halma et G.van de Water, 1697). Другой, более новый и более известный – Wilhelm Rudolph, Die Abhängigkeit des Qorans von Judentum und Christentum (Stuttgart, Germany: Kohlhammer, 1922). После 1922 года вышло множество академических статей на эту тему.

(обратно)

303

The Protoevangelium of James in The Ante-Nicene Fathers: Translations of the Writings of the Fathers Down to A.D. 325, vol. 8, ed. Alexander Roberts, Sir James Donaldson, Arthur Cleveland Coxe, and Allan Menzies (Buff alo, NY: Christian Literature Publishing Co., 1886), p. 362.

(обратно)

304

Коран 3:35.

(обратно)

305

Protoevangelium, p. 362.

(обратно)

306

Там же, p. 363.

(обратно)

307

Коран 3:38.

(обратно)

308

Protoevangelium, p. 363.

(обратно)

309

Там же.

(обратно)

310

Коран 3:44.

(обратно)

311

Tabari, Jami’ al-b ayan fi ta’wil al-Q ur’an, vol. 3, p. 241, 244, and 246. Цит. по Ömer Faruk Harman, “Meryem,” in İslam Ansiklopedisi (Encyclopedia of Islam), vol. 29 (Ankara, Turkey: Türk Diyanet Vakfı, 2013), p. 240.

(обратно)

312

Gabriel Said Reynolds, The Qur’an and Its Biblical Subtext (London: Routledge, 2010), p. 144.

(обратно)

313

Sidney ḤGriffi th, “The Gospel, the Qur’ān, and the Presentation of Jesus in al-Ya’qūbī’s Ta’rīkh,” in Bible and Qur an: Essays in Scriptural Intertextuality, ed. John C.Reeves (Boston: Brill, 2004), p. 136.

(обратно)

314

См.: Megan Nutzman, “Mary in the Protevangelium of James: A Jewish Woman in the Temple?” Greek, Roman, and Byzantine Studies 53 (2013): 551–578. Нутцман пишет: «Автор Прото-Евангелия Иакова, предлагающий демонстративно христианскую интерпретацию Иисуса, в то же время знаком с истолкованиями Торы, имевшими хождение среди его современников-иудеев». О самом присутствии Марии в иудейском храме, которое считается исторически невозможным, она говорит: «Связь Марии с Храмом не демонстрирует невежество автора в иудаизме, а искусно сплетает воедино три мотива – три случая, в которых в Иерусалимский храм позволялось входить женщинам: обвиненным в прелюбодеянии, девушкам, ткавшим храмовые покрывала, и женщинам-назириткам» (с. 552).

(обратно)

315

Там же, p. 556 и далее. Беллармино Багатти, францисканский священник и археолог, также пишет, что «Прото-Евангелие было призвано проповедовать иудео-христианство в Палестине». Bagatti, Excavations in Nazareth (Jerusalem: Franciscan Printing Press, 1969), p. 11, цит. по: Edwin K.Broadhead, Jewish Ways of Following Jesus: Redrawing the Religious Map of Antiquity (Tübingen, Germany: Mohr Siebeck, 2010), p. 324.

(обратно)

316

Oscar Cullmann, “Infancy Gospels,” in New Testament Apocrypha: Gospels and Related Writings, vol. 1, ed. Wilhelm Schneemelcher, trans. R.McL.Wilson (Cambridge, UK: J. Clarke, 1991), p. 425.

(обратно)

317

Лк 1:31–33.

(обратно)

318

Цитата выше: Коран 19:16–21. Цитата здесь: Коран 21:91 и 66:12.

(обратно)

319

См.: Robinson, Christ in Islam and Christianity, p. 162.

(обратно)

320

Оценку терминологии Корана в вопросе о создании Иисуса в чреве Марии см. в: Crone, “Jewish Christianity and the Qur’an (Part Two),” с. 9.

(обратно)

321

Коран 19:16.

(обратно)

322

В популярном переводе Корана на английский язык Мармадьюка Пиктолла 1930 года «восточное место» переводится как «покои с окнами на восток». См.: Terry Kepner (ed.), Three Translations of the Koran Side by Side: Hafi z Abdullah Yusuf Ali, Mohammed Marmaduke Pickthall, Muhammad Habib Shakir (Bennington, NH: Flying Chipmunk Publishing, 2009).

(обратно)

323

Barbara Freyer Stowasser, Women in the Qur’an, Traditions, and Interpretation (Oxford, UK: Oxford University Press, 1996), p. 156 и далее.

(обратно)

324

Иез 43:4.

(обратно)

325

Цит. по: Guillaume Dye, “The Qur’ān and Its Hypertextuality in Light of Redaction Criticism,” доклад для: Fourth Nangeroni Meeting, Early Islam: The Sectarian Milieu of Late Antiquity? Early Islamic Studies Seminar, Milan, June 15–19, 2015, p. 5.

(обратно)

326

Коран 19:22–27.

(обратно)

327

Некоторые датируют Евангелие Псевдо-Матфея между 600 и 625 годами н. э.: Hans-Josef Klauck, Apocryphal Gospels: An Introduction (London: T.&T.Clark, 2003), p. 78. Исследователь Нового Завета Дэн Уоллес дает гораздо более позднюю датировку – VIII или IX века [Daniel Wallace, Ed Komoszewski, and James Sawyer, Reinventing Jesus (Grand Rapids, MI: Kregel Publications, 2006), p. 156].

(обратно)

328

The Gospel of Pseudo-Matthew, trans. Alexander Roberts, in The Ante-Nicene Fathers: The Writings of the Fathers Down to A.D. 325, vol. 8 (New York: Cosimo, 2007), p. 377.

(обратно)

329

Цитата из Hosn Abboud, Mary in the Qur’an: A Literary Reading (London: Routledge, 2014), p. 56. То же замечание делает Стивен Шумейкер в “Christmas in the Qur’an: The Qur’anic Account of Jesus’ Nativity and Palestinian Local Tradition,” Jerusalem Studies in Arabic and Islam 28 (2003): 19.

(обратно)

330

Шумейкер в “Christmas in the Qur’an,” с. 19, приводит в пример древние предания об Успении и Вознесении Девы Марии, сохраненные в нескольких сирийских фрагментах, относящихся ко второй половине V века.

(обратно)

331

Dye, “The Qur’ān and Its Hypertextuality in Light of Redaction Criticism,” с. 6.

(обратно)

332

Antoninus Placentius, Itinerarium, in Itineraria et alia Geographica, ed. P.Geyer, Corpus Christianorum, Corpus Latina 175 (Turnhout, Belgium: Brepols, 1965), p. 137; цит. по: Shoemaker, “Christmas in the Qur’an,” с. 22.

(обратно)

333

Shoemaker, “Christmas in the Qur’an,” с. 33–34.

(обратно)

334

Protoevangelium of James, 17.

(обратно)

335

Shoemaker, “Christmas in the Qur’an,” с. 27.

(обратно)

336

Там же.

(обратно)

337

Там же, p. 38.

(обратно)

338

Там же.

(обратно)

339

Там же, p. 36. Шумейкер использует все эти данные для подтверждения гипотезы о позднем происхождении Корана – о том, что рассказ Корана о Марии появился, когда его предполагаемые авторы покинули Аравию и познакомились с иерусалимским преданием о Кафизме. Однако Шумейкер допускает: «Необходимо признать: мы не можем полностью отрицать возможность того, что эти два христианских предания были откуда-то известны Мухаммаду, который самостоятельно их совместил».

(обратно)

340

Самую подробную из мне известных критику тезисов Шумейкера о Кафизме можно найти в посмертной статье Патриции Крон “Jewish Christianity and The Qurʾān (Part Two),” с. 16–19. Прежде всего Крон отвергает аргумент, что «мусульмане могли заимствовать историю о Марии и пальме после своих завоеваний», напоминая читателям, что курейшиты, племя Пророка, вполне могли быть знакомы с преданиями о Кафизме. Она напоминает также, что на дороге были обнаружены две церкви, так что говорить о том, что Коран «сплавляет вместе» две независимые друг от друга легенды, нет оснований.

(обратно)

341

См.: Откр 12:1–6. Патриция Крон полагает, что именно этот образ женщины, страждущей в родовых муках, «стоит за кораническим рассказом» о Марии (там же, p. 18).

(обратно)

342

Коран 23:50.

(обратно)

343

Коран 19:27–28.

(обратно)

344

Из какого еврейского колена происходила Мария – вопрос спорный, но есть основания считать ее принадлежащей к колену Левиеву, то есть к роду потомков Аарона. Евангелие от Луки 1:5 сообщает нам, что Мария была двоюродной сестрой Елизаветы, принадлежавшей к роду первосвященника Аарона. Значит, вполне возможно, что к левитам принадлежала и Мария.

(обратно)

345

Suleiman A.Mourad, “Mary in the Qur’ān: A Reexamination of Her Presentation,” in The Qur’ān in Its Historical Context, ed. Gabriel Said Reynolds (London: Routledge, 2008), p. 163–174.

(обратно)

346

Это замечание исходит от Гийома Ди из Свободного университета Брюсселя, который, рассматривая проблему «слияния» в Коране Марии и Мириам, добавляет: «Вполне справедливо будет сказать, что типология – один из самых распространенных в христианстве экзегетических приемов. Она легко совмещается с аллегорической экзегезой, которая рассматривает библейских персонажей, места и эпизоды (т. е. конкретные, материальные вещи и события) как символы с абстрактным или духовным значением. Поэтому, когда Коран говорит, что Мария – сестра Аарона и дочь Имрана, это не означает, что Мария, мать Иисуса – биологическая сестра Аарона и биологическая дочь Имрана; это надо понимать так, что «семья Имрана», особенно Аарон и Мириам, каким-то образом «прообразовывали» Марию (сходство имен Марии и Мириам здесь, очевидно, играет свою роль – но это не главное сходство между ними). Иными словами, это не просто связь с родом Аарона». Dye, “The Qur’ān and its Hypertextuality in Light of Redaction Criticism,” с. 9.

(обратно)

347

Там же, p. 13. Курсив мой. – Авт.

(обратно)

348

Там же, p. 14.

(обратно)

349

Патриция Крон в “Jewish Christianity and The Qur’ān (Part Two),” с. 11–14, приводит этот аргумент, говоря о подразумеваемом в Коране “Мессии из рода Ааронова». Прямая цитата из этой же статьи, p. 13. 5. Мария и ее дитя 239

(обратно)

350

Там же, p. 12.

(обратно)

351

Jonathan M.Reck, “The Annunciation to Mary: A Christian Echo in the Qur’ān,” Vigiliae Christianae 68 (2014): 370.

(обратно)

352

Коран 19:22–27.

(обратно)

353

Коран 19:29–33.

(обратно)

354

Точка зрения христиан-католиков, по словам Нила Робинсона, состоит в том, что «никто из христиан, при всем их множестве и разнообразии стран, в которых они проживают, не слышал о подобном чуде, и в Писании о нем ничего не сказано» (Christ in Islam and Christianity, p. 9).

(обратно)

355

Mahmoud Ayoub, The House of ‘Imran, p. 137–138.

(обратно)

356

“The Arabic Gospel of the Infancy of the Saviour,” trans. Alexander Walker, in Ante-Nicene Fathers, vol. 8, ed. Alexander Roberts, James Donaldson, and A.Cleveland Coxe (Buff alo, NY: Christian Literature Publishing Co., 1886). Полный текст доступен на сайте: . Доступ на 14 июля 2016.

(обратно)

357

Коран 3:45–46.

(обратно)

358

Коран 5:110.

(обратно)

359

Emir Fethi Caner and Ergun Mehmet Caner, More Than a Prophet: An Insider’s Response to Muslim Beliefs about Jesus and Christianity (Grand Rapids, MI: Kregel Publications, 2003), p. 49.

(обратно)

360

Один из столпов традиционной экзегезы Корана, Рази, ссылаясь на других мусульманских богословов, писал, что «Иисус заговорил в колыбели лишь для того, чтобы утвердить невинность своей матери». См. Ayoub, The House of ‘Imran, p. 138.

(обратно)

361

Коран 4:156.

(обратно)

362

Самое древнее упоминание Пантеры встречается, по-видимому, у Оригена, в связи с иудейской полемикой, направленной на дискредитацию девственного рождения («Против Цельса», 1:32–33). В Талмуде несколько раз встречается именование Иисуса «сыном Пантеры» (Rab. Qoh 1:8; Ḥul. 2:22 и далее) и обвинения Марии в безнравственности (Sanh. 67a; Šabb. 104b). Однако вполне возможно, что «жестокая клевета против Марии» состояла в чем-то другом. Мусульманский путешественник и хронист Али бен Хусейн аль-Масуди (ум. 956) пишет, что «иудеи распространяют слухи о сексуальной связи Марии с Захарией». Robinson, Christ in Islam and Christianity, p. 45.

(обратно)

363

Лк 11:27–28.

(обратно)

364

Лк 8:20–21.

(обратно)

365

Ин 2:4.

(обратно)

366

См. Ин 19:26–27.

(обратно)

367

Такого мнения придерживается, например, James D.Tabor в The Jesus Dynasty: The Hidden History of Jesus, His Royal Family, and the Birth of Christianity (New York: Simon and Schuster, 2006), p. 248.

(обратно)

368

Продолжение этого стиха гласит: «Когда же он достигнет крепости мужской, достигнет сорока годов от роду, он говорит: “Владыка мой! Внуши мне быть признательным Тебе за милость, которую родителям моим и мне Ты оказал, чтобы добро, угодное Тебе, я делал! Даруй мне доброе потомство. Поистине, к Тебе я обращен! Поистине, Тебе предался!”» (Коран 46:15). Неповиновение родителям заповедано мусульманину, лишь если родители пытаются отвратить его от Бога, – но даже в этом случае рекомендуется «вежливый отказ»: «Мы завещали человеку заботу проявлять к родителям своим, – во чреве носит его мать, за тягостью испытывая тягость, и от груди в течение двух лет не отлучает. “Благодари Меня! – тебе Я завещаю. – И почитай родителей своих”. Ко Мне лежит обратный твой приход. Но если они будут добиваться, чтоб ты Мне в соучастники придал, о чем тебе из Откровений неизвестно, не повинуйся им, но соучаствуй с ними в добром в этом мире и следуй по пути того, кто искренне ко Мне свой лик направил, – ведь лишь ко Мне вы все вернетесь, и Я тогда вам сообщу всю (суть) того, что вы творили». (Коран 31:14–15). Однако другой тип внутрисемейного конфликта возникает, когда родители стараются привести ребенка к Богу, а тот отказывается. Таких сынов и дочерей Коран изображает в очень негативном свете: «Но говорит иной родителям своим: “Да тьфу на вас! Неужто обещаете вы мне, что из могилы буду я изведен? Ведь канули в века те поколения, что были до меня, и не были воскрешены никем!” И они оба воззовут за помощью к Аллаху: “О, горе же тебе! Уверуй в Бога! Ведь истинно Господне обещанье”. Но тот ответит: “Сие – ничто, лишь сказы древних, да и только!”» (Коран 46:17).

(обратно)

369

Эта история рассказывается в сборнике хадисов Abu Dawud, “Al-Adab,” in Sunan Abu Dawud, 64; оттуда ее взял Zeki Sarıtoprak и приводит со своим комментарием в Islam’s Jesus (Gainesville: University Press of Florida Press, 2014), p. 8.

(обратно)

370

Этот экзегет был Сайид Кутб, отчасти печально известный своей ролью в создании радикального политического ислама. Однако его научные работы по тафсиру (экзегезе) Корана не следует недооценивать. Приведена цитата из Qutb, Fi Zilal al-Qur’an, 4:2304–2306, цит. по Sarıtoprak, Islam’s Jesus, p. 9.

(обратно)

371

Среди таких комментаторов-модернистов – пакистанцы Сайид Ахмад Хан и Гулам Ахмед Парвез, египтянин Тауфик Сидки, индиец Мухаммед Али. Ахмад Хан пишет: утверждение «Мария сохранила свою чистоту» не означает, что она никогда не вступала в сексуальные отношения ни с одним мужчиной, но что «вступала в сексуальные отношения лишь со своим мужем». Он и другие пытаются истолковать историю о девственном зачатии, исключив из нее элемент сверхъестественного. Мухаммед Али истолковывает изречение средневекового биографа пророка Ибн Исхака о том, что Иисус сформировался во чреве матери как любое дитя Адамово, в том смысле, что «Иисус был зачат женщиной так же, как зачинают все женщины. Затем она родила его так же, как все женщины рожают детей». Он приходит к заключению, что, вопреки клевете иудеев о незаконнорожденности Иисуса, он был законным сыном Марии и Иосифа. См.: Geoff rey Parrinder, Jesus in the Qur’an (London: Oneworld Publications, 2013), chapter 7, “The Annunciation.” В Турции также модернистский/левый экзегет İhsan Eliacik, в соответствии со своим общим принципом подыскивать чудесам в Коране естественные объяснения, предлагает такое гипотетическое «рассуждение»: Мария могла увидеть эротический сон, запустивший в ее теле биологическую реакцию, которая каким-то образом привела к тому, что она «забеременела сама от себя» [Yaşayan Kur’an (The Living Qur’an), vol. 2 (Istanbul: İnşa Yayınları, 2007), p. 143–144.]

(обратно)

372

Это замечание исходит от Эмира Фетхи Канера и его брата Эргуна Мехмета Канера. Оба автора, турки, обращенные в христианство из ислама, достаточно критически относятся к мусульманской вере. Цитата взята из их полемического сочинения против ислама: More Than a Prophet: An Insider’s Response to Muslim Beliefs about Jesus and Christianity (Grand Rapids, MI: Kregel Publications, 2003), p. 49.

(обратно)

373

Коран 5:17.

(обратно)

374

Говоря словами библеиста Хейкки Ряйсянена: «Многие западные критики упрекали Мухаммада в непоследовательности: поскольку он отвергает божественность Иисуса, то не должен принимать и его Рождение от Девы (или наоборот). Однако это обвинение лишено оснований. Мухаммад вполне ясно говорит о том, как Рождение от Девы, как он его понимает, сочетается с его бескомпромиссным единобожием». “The Portrait of Jesus in the Qur’ān: Refl ections of a Biblical Scholar,” The Muslim World 70, no. 2 (April 1980): 126.

(обратно)

375

Eusebius Pamphilius (Eusebius of Caesarea), Church History 27, “The Heresy of the Ebionites,” полный текст доступен на сайте:: /church_ history/chapter_ xxvii_ the_heresy_of_the.htm/. Доступ на 14 июля 2016. (Русский текст доступен на сайте: ij _Kesarij skij /tserkovnaja-istorij a/

(обратно)

376

J.Gresham Machen, Virgin Birth of Christ (Cambridge, UK: James Clarke, 1987), p. 21.

(обратно)

377

Там же.

(обратно)

378

Там же, p. 22.

(обратно)

379

Коран 5:116–118.

(обратно)

380

Это отмечает Габриэль Саид Рейнольдс в своей серии онлайн-лекций 2016 года под названием «Введение в Коран: Писание Ислама». Лекции доступны по адресу: -mooc.com/en/mooc/introduction-quran-scripture-islam-notredamex-th120-2x/.

(обратно)

381

Стих, по-видимому, направленный против учения о Троице, гласит: «Не веруют и богохульствуют такие, кто говорит: “Аллах есть третий из троих”, – тогда как нет иного божества, кроме Аллаха одного, единого для всех. И коль они не прекратят хулы речей, постигнет тех из них мучительная кара, кто не уверовал в Него (Коран 5:73). Однако здесь есть любопытная деталь: слово «троица» на самом деле вовсе не подразумевает, что «Бог есть третий из троих». Поэтому об этом стихе ведется много споров – верно ли он изображает учение о Троице и не направлен ли против какой-либо неортодоксальной формы христианства, которая и в мейнстримовом христианстве считается ересью.

(обратно)

382

Коран 9:31.

(обратно)

383

Видный мусульманский экзегет Ибн Катир упоминает этот хадис в своем тафсире применительно именно к этому стиху.

(обратно)

384

Luther’s Works, vol. 47 (St. Louis, MN: Fortress Press and Concordia, 1957), p. 45 и далее.

(обратно)

385

Robinson, Christ in Islam and Christianity, p. 20.

(обратно)

386

Epiphanius, Panarion, 78.23.10.

(обратно)

387

Это предположение принадлежит Джеффри Эшу; ссылку на него я нашел в Michael P.Carroll, The Cult of the Virgin Mary: Psychological Origins (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1992), p. 43.

(обратно)

388

Hekki Räisänen, “The Portrait of Jesus in the Qur’ān: Refl ections of a Biblical Scholar,” The Muslim World 70, no. 2 (April 1980): 129.

(обратно)

389

Коран 2:136.

(обратно)

390

Коран 2:253.

(обратно)

391

Geoffrey Parrinder, Jesus in the Qur’an (London: Oneworld Publications, 2013), p. 16.

(обратно)

392

Al-Tabari, Jami al-bayan, 3:269–270, цит. по Asma Afsaruddin, “The Messiah ‘Isa, Son of Mary: Jesus in the Islamic Tradition,” in Nicholas of Cusa and Islam: Polemic and Dialogue in the Late M iddle Ages, ed. Ian Christopher Levy et al. (Leiden: Brill, 2014), p. 185.

(обратно)

393

Коран. 3:49.

(обратно)

394

Коран 3:50–51.

(обратно)

395

В стихах 3:51, 5:72, 5:117, 19:36 и 43:64.

(обратно)

396

Ин 20:17, курсив мой.

(обратно)

397

Коран 43:63.

(обратно)

398

Коран 2:253.

(обратно)

399

Коран. 17:101. Коран нигде не перечисляет все эти чудеса разом, однако в разных стихах Корана они упоминаются поодиночке. См. стихи 7:133, 27:12 и 26:63. Полный список чудес Моисея дает традиционный мусульманский экзегет Табари. Encyclopaedia of the Qur’an, vol. 3 (Leiden, the Netherlands: Brill, 2001–2006), s.v. “Moses,” с. 422.

(обратно)

400

Коран 3:49.

(обратно)

401

Коран 5:109–110.

(обратно)

402

Об истолковании чудес Иисуса мусульманскими учеными см.: Kate Zebiri, “Contemporary Muslim Understanding of the Miracles of Jesus,” The Muslim World 90, no. 1–2 (March 2000): 71–90.

(обратно)

403

Мф 6:19.

(обратно)

404

Один из ранних ученых, Исмаил ибн Абд аль-Рахман Судди, знаменитый мухаддит (хранитель и распространитель хадисов), писал: «Он [Иисус, сын Марии] часто рассказывал мальчикам, вместе с ним учившимся в школе, где сейчас их родители, что они взяли с собой, что ели. Одному мальчику он сказал: «Поспеши! Твои родители взяли с собой тото и то-то и сейчас едят то-то и то-то!» Мальчик поспешил к своей семье и плакал перед ними, пока они не дали и ему. Они спросили: «Кто тебе об этом рассказал?» Он ответил: «Иисус». Таково значение речения Бога Великого и Всемогущего: «И назову вам все, что вы едите и что храните у себя в домах» (3:49). Abū Jafar Muḥammad ibn Jarīr al-Ṭabarī, Jami‘al-Bayan ‘an Ta’wil ‘ay al-Qur’an, part 3, p. 194. Цит. по Neal Robinson, Christ in Islam and Christianity (Albany: State University of New York Press, 1991), p. 67.

(обратно)

405

Более подробный анализ этих параллелей см. в: Neal Robinson, “Creating Birds from Clay: A Miracle of Jesus in the Qur’ān and in Classical Muslim Exegesis,” The Muslim World 79, no. 1 (January 1989): 1–11.

(обратно)

406

Цит. по: Robinson in “Creating Birds from Clay,” с. 10.

(обратно)

407

Там же, p. 1–2.

(обратно)

408

Mona Siddiqui, Christians, Muslims and Jesus (Cornwall, UK: Yale University Press, 2013), p. 142.

(обратно)

409

Некоторые также связывают глиняных птиц с «Толедот Иешу» – средневековым иудейским полемическим сочинением против христианства, своего рода «анти-евангелием». Там действительно упоминается история об Иисусе, делавшем птиц из глины, однако в общем контексте неприемлемой для ислама враждебности к Иисусу и Марии. Габриэль Саид Рейнольдс справедливо замечает: «“Толедот” непримиримо враждебен к Марии и Иисусу: первую он изображает развратницей, второго – колдуном, чья сила исходит не от Бога, а от злоупотребления властью таинственных букв Божьего имени. В своей враждебности к Марии и Иисусу это не только антихристианский, но и антиисламский текст». Reynolds, A Muslim Theologian in the Sectarian Milieu: Abd Al-Jabbār and the Critique of Christian Origins (Leiden, the Netherlands: Brill, 2004), p. 234.

(обратно)

410

Infancy Gospel of Thomas, раздел II, ст. 1–5, trans. M.R.James, in The Apocryphal New Testament: Translation and Notes (Oxford: Clarendon Press, 1924), доступно на сайте: . Доступ на 14 июля 2016. (Русский текст: -fom.shtml. – Прим. пер.).

(обратно)

411

Англиканский епископ и ученый Кеннет Крэгг писал: «подчеркивание в Коране, что все чудеса Иисуса совершались “волею Господней” – “потенциальный мост между Кораном и Новым Заветом”, так как последний тоже учит, что все речения и деяния Иисуса совершались по Божьей воле и с Божьего позволения». Cragg, Jesus and the Muslim (London: George Allen & Unwin, 1985), p. 33 и далее.

(обратно)

412

В «Евангелии детства Фомы» есть и другие темы, звучащие странно и неприемлемо не только для мейнстримового христианина, но и для мусульманского сознания. Самые известные примеры – Иисус проклинает мальчика, и тот умирает, Иисус проклинает другого мальчика, и тот падает мертвым, а родители его слепнут.

(обратно)

413

Andries van Aarde, “Ebionite Tendencies in the Jesus Tradition: The ‘Infancy Gospel of Thomas’ Interpreted from the Perspective of Ethnic Identity,” Neotestamentica 40, no. 2 (2006).

(обратно)

414

Там же, p. 362.

(обратно)

415

Евангелие детства Фомы, раздел XVI, стихи 1–2.

(обратно)

416

Коран 61:6. Эта сура, или глава, считается 109-й из 114 сур Корана в хронологическом порядке откровения.

(обратно)

417

Упоминания «Утешителя» встречаются в Ин 14:16, 14:26, 15:26, 16:7.

(обратно)

418

Geoff rey Parrinder, Jesus in the Qur’an (Oxford, UK: Oneworld Publications, 2003), p. 96–98.

(обратно)

419

Ин 14:16.

(обратно)

420

W.Montgomery Watt, “His Name Is Ahmad,” The Muslim World 43, no. 2 (April 1953): 110–113.

(обратно)

421

Стоит отметить: сам этот вопрос подрывает ориенталистское утверждение, что пророчество об Ахмаде – «позднейшая вставка» в Коран, сделанная мусульманами, которые хотели таким образом восхвалить своего пророка. Ведь «трудно объяснить, почему же они не вставили имя Мухаммад, что было бы куда более естественно». (Этот аргумент приводит Монтгомери Уотт в “His Name Is Ahmad,” с. 113. Цитата из: Geoff rey Parrinder, Jesus in the Qur’an, p. 98.) Но тот же вопрос остается и для мусульман. Мухаммад в Коране четырежды называется по имени – почему же здесь Иисус говорит об Ахмаде, имени, встречающемся в Коране только один раз, в этом стихе?

(обратно)

422

Эту теорию предлагает Уотт в “His Name Is Ahmad,” с. 113.

(обратно)

423

«Дух Святой» в Коране – возможно, отсылка к ангелу Гавриилу – упоминается как сила, которой Бог «укреплял» Иисуса, в трех стихах: 2:87, 2:253, 5:110.

(обратно)

424

Коран 3:3.

(обратно)

425

Коранический термин Забур для обозначения Псалтири, по-видимому, происходит от мизмар, слова, в самой Псалтири употребляемом в форме мизмор и означающем духовой инструмент вроде гобоя. Богословское значение «Забур» – по-видимому, «песни», воспеваемые, чтобы восхвалить Бога. См. Encyclopaedia of the Qur’an, vol. 4, s.v. “Psalms,” с. 314.

(обратно)

426

Коран 5:44–46.

(обратно)

427

Коран 5:47.

(обратно)

428

Цит. по: Mahmoud, The House of ‘Imran, vol. 2 of The Qur’an and Its Interpreters (Albany: State University of New York Press, 1984), p. 140–141.

(обратно)

429

Encyclopaedia of the Qur’an, vol. 2, s.v. “Gospel,” с. 342.

(обратно)

430

О том, что «Диатессарон» использовали назореи и евиониты, мы знаем от Епифания. См. Panarion 29.9.4 and 30.3.7. The Panarion, trans. Frank Williams (Leiden: Brill, 1987).

(обратно)

431

Как отмечает Клод Гийо, гипотеза «Диатессарона» имеет смысл, однако не так-то легко понять, с какой версией евангельского текста был знаком Мухаммад. Gilliot, “The Authorship of the Qur’an,” in The Qur’an in Its Historical Context, ed. Gabriel Said Reynolds (London: Routledge, 2008), cnh. 99.

(обратно)

432

Encyclopaedia of the Qur’an, vol. 2, s.v. “Gospel,” с. 341.

(обратно)

433

Более полный список речений из Евангелия Q включает: обязательность ответа на молитву («стучите, и откроется, просите, и дастся вам»), заповеди блаженств, любовь к врагам, подставление второй щеки, снятие рубашки, прохождение двух поприщ, безвозмездное даяние, золотое правило, узнавание дерева по плодам, собирание сокровищ на небесах, свободу от тревог, как у воронов и лилий, взятие креста, потерю жизни, чтобы ее спасти, притчи о горчичном зерне, о закваске, о гостях, приглашенных на пир, о потерянной овце, о потерянной монете, о вверенных деньгах.

(обратно)

434

James M.Robinson, ed., The Sayings of Jesus: The Sayings Gospel Q in English (Minneapolis, MN: Augsburg Books, 1979), p. 1.

(обратно)

435

О том, тринадцать или четырнадцать посланий Павла содержится в Новом Завете, идут споры, поскольку не все считают Послание к Евреям его произведением.

(обратно)

436

A.H.Mathias Zahniser, Encyclopaedia of the Qur’an, vol. 1, s.v. “Apostle,” с. 123.

(обратно)

437

Коран 3:52–53.

(обратно)

438

Коран 61:14.

(обратно)

439

Этот аргумент приводит Ибн Кафир в своем тафсире, или экзегезе Корана, а также и некоторые современные мусульманские апологеты. В объяснении стиха 61:14 у Ибн Кафира интересно также, что он обнаруживает среди ранних христиан отдельную «мусульманскую партию», помимо (сирийских) иаковитов, веривших, что Иисус обладал одной природой, одновременно и божественной, и человеческой (монофизитство), и несториан, веривших, что Иисус обладал двумя отдельными природами, божественной и человеческой. Говоря словами самого Ибн Кафира: «Они [христиане] разделились на три группы. Одна группа, аль-Якибийя (иаковиты), утверждала: «Аллах оставался с нами, пока желал, а затем взошел на небеса». Другая группа, аль-Настурийя (несториане), говорила: «Сын Аллаха оставался с нами, пока желал Аллах, а затем Аллах вознес его на небеса». Третья группа доказывала: «Слуга Аллаха и Посланник оставался с нами, пока желал Аллах, а затем Аллах вознес его к Себе». Последняя группа была мусульманской. Две неверующие группы объединились против мусульманской

группы и уничтожили ее. Так ислам несправедливо оставался под спудом, пока Аллах не послал Мухаммада». [Muhammad Saed Abdul-Rahman, Tafsir Ibn Kathir, Juz’ 6 (Part 6): An-Nisaa 148 to Al-Ma’idah 81 (London: MSA Publications Limited, 2009), p. 22.]

(обратно)

440

Коран 5:112–115.

(обратно)

441

Michel Cuypers, The Banquet: A Reading of the Fifth Sura of the Qur’an (Miami, FL: Convivial Press, 2009), p. 416–417, 419.

(обратно)

442

Gabriel Said Reynolds, “On the Qur’ān’s Mā’ida Passage and the Wanderings of the Israelites,” in The Coming of the Comforter, ed. B.Lourié, C.A.Segovia, and A.Bausi (Piscataway, NJ: Gorgias, 2011), p. 96.

(обратно)

443

Matthias Radscheit, Encyclopaedia of the Qur’an, vol. 5, s.v. “Table,” с. 190.

(обратно)

444

Исх. 12:14.

(обратно)

445

Пс 78:19. Габриэль Саид Рейнольдс указывает также, что в эфиопской Библии слово «трапеза» переводится как майедд, соответствующее кораническому маида. См. Reynolds, “On the Qur’an’s Mā ida Passage and the Wanderings of the Israelites,” The Coming of the Comforter, ed. B.Lourié, C.A.Segovia, and A. Bausi (Piscataway, NJ: Gorgias, 2011), p. 103.

(обратно)

446

Цитату из Иринея и ее интерпретацию см. в: Petri Luomanen, Recovering Jewish-Christian Sects and Gospels (Leiden, the Netherlands: Brill, 2012), p. 21–22.

(обратно)

447

В числе других ученых Джеймс Д.Тейбор доказывает, что обряд вкушения хлеба и вина как замещения тела и крови Иисуса не может быть приписан Иисусу или его земному окружению. «Сама идея поедания плоти и крови своего бога, даже символического, абсолютно не соответствует ничему, что знаем мы об Иисусе и иудейской культуре, его окружавшей». Напротив, «в одном магическом папирусе мы находим заклинание, в котором требуется выпить чашу ритуально посвященного вина, представляющего кровь бога Осириса, чтобы причаститься духовной силе любви Осириса к его супруге Исиде». Tabor, Paul and Jesus: How the Apostle Transformed Christianity (New York: Simon and Schuster, 2012), p. 150–151. Стоит также отметить, что в 9 и 10 главах Дидахе, как принято считать, иудео-христианского документа, описывается церемония хлеба и вина, однако без всяких упоминаний о том, что эти хлеб и вино суть «плоть» и «кровь» Мессии. Аргумент против этой точки зрения – что «поедание» тела Мессии чуждо иудаизму – представляет Брент Питр, ссылаясь на фразу из Вавилонского талмуда, приписываемую равви Гиллелю, которая гласит: «Не будет Мессии Израилю, ибо его уже пожрали в царствование Езекии». Однако, на мой взгляд, фраза эта очень расплывчата и может быть объяснена как идиома, не предполагающая понимания в прямом смысле. См.: Pitre, “Jesus, the Messianic Banquet, and the Kingdom of God,” Letter & Spirit 5 (2009): 156–157.

(обратно)

448

Это замечание о евионитском взгляде на Тайную вечерю взято мной в: Hans Schwarz, Christology (Cambridge, UK: William B. Eerdmans, 1998), p. 149.

(обратно)

449

1 Кор 15:14.

(обратно)

450

Коран 4:157–158.

(обратно)

451

Рази предлагает и ответы на это возражение, как и на некоторые другие; однако, как замечает Айюб, «его ответы куда менее убедительны, чем сами возражения». Ayoub, The House of ‘Imran, p. 177.

(обратно)

452

Подробное изложение аргументов ахмадийя см. в книге, написанной основателем этой секты, который считается у них «обетованным мессией и махди»: Hadhrat Mirza Ghulam Ahmad, Jesus in India: Jesus’ Delivery from the Cross and Journey to India (London: Islam International Publications, 2003). Оригинальное издание на урду опубликовано в 1908 году в Кадиане.

(обратно)

453

Peter Schäfer, Jesus in the Talmud (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2007), p. 74.

(обратно)

454

Цит. по: W.M.Watt, Muslim-Christian Encounters (London: Routledge, 1991), p. 22. Этой ссылкой я обязан Габриэлю Саиду Рейнольдсу, процитировавшему Уотта в одной из своих статей, также представляющей убедительные аргументы в пользу примирения коранического рассказа о кресте с евангельским. См.: Reynolds, “The Muslim Jesus: Dead or Alive?” Bulletin of SOAS 72, no. 2 (2009): 254.

(обратно)

455

Коран 35:18 и 53:38 – одна и та же фраза в обоих стихах.

(обратно)

456

Patricia Crone, “Jewish Christianity and the Qur’an (Part Two),” Journal of Near Eastern Studies (April 2016): 8.

(обратно)

457

Там же.

(обратно)

458

James M. Robinson, Jesus: According to the Earliest Witness (Philadelphia: Fortress Press, 2009), глава 11.

(обратно)

459

Luomanen, Recovering Jewish-Christian Sects and Gospels, p. 45.

(обратно)

460

Seyyed Hossein Nasr, Ideals and Realities of Islam (Chicago: ABC International Group, 2000), p. 22. Полный текст доступен на: archive.org. Доступ на 28 июля 2016 года.

(обратно)

461

James Robson, Christ in Islâm (London: John Murray, 1929), p. 16.

(обратно)

462

John Bonaventure O’Connor, “St. John Damascene,” in The Catholic Encyclopedia, vol. 8 (New York: Robert Appleton Company, 1910).

(обратно)

463

Такое противопоставление делает Oddbjørn Leirvik, ed., Images of Jesus Christ in Islam, 2nd ed. (London: A & C Black, 2010), p. 119–120.

(обратно)

464

Laurence E.Browne, The Eclipse of Christianity in Asia (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1933), p. 110–111.

(обратно)

465

Daniel J.Sahas, John of Damascus on Islam: The “Heresy of the Ishmaelites” (Leiden, the Netherlands: Brill, 1972), p. 114. Вторую часть цитаты я беру у Сахаса, предлагающего лучший перевод.

(обратно)

466

Подробнее об этом см. в моей предыдущей книге Islam without Extremes: A Muslim Case for Liberty (New York: W.W.Norton, 2011), p. 83–92.

(обратно)

467

Неудивительно, что христиане, стремящиеся найти параллель между собственным богословием Логоса и определением Иисуса как Слова (калима) в Коране, симпатизируют не богословию Мутазилла, а соперничающей с ним школе Ашари, настаивающей на «несотворенности» Корана. Интересные работы по этому предмету можно найти у Джозефа Л.Камминга, пастора Международной церкви при Йельском университете: Joseph L.Cumming, pastor of the International Church at Yale University, “Kalām Allāh in Islam and in Christianity” (2004) and “Muslim Theologian Abu al-Hasan al-Ash‘ari’s Doctrine of God, and Possible Christian Parallels” (2014), http:// . Доступ на 4 июля 2016 года.

(обратно)

468

Коран 3:39.

(обратно)

469

Коран 3:45.

(обратно)

470

Коран 4:171. Выделено мной. – Авт.

(обратно)

471

Это выражение использовал Кеннет Крэг в “Islamic Theology: Limits and Bridges,” in The Gospel and Islam: A Compendium, ed. Don M.McCurry (Monrovia, CA: MARC, 1979), p. 31.

(обратно)

472

Например, Ибн-Катир в своем комментарии к стиху 4:171 пишет: «Этот случай [чудесное рождение Иисуса] произошел вместо обычного зачатия между мужчиной и женщиной, от которого рождаются дети. Вот почему “Иса есть слово и Рух [Дух], сотворенный Аллахом”, ибо не было у него отца, зачавшего его. Скорее он пришел в бытие через слово, изреченное Аллахом: “Будь!” – и стало так, через жизнь, посланную Аллахом с Джибрилем [Гавриилом]».

(обратно)

473

Коран 3:47.

(обратно)

474

Коран 3:59.

(обратно)

475

Thomas J.O’Shaughnessy, The Koranic Concept of the Word of God (Rome: Pontifi cio Istituto Biblico, 1948), p. 45, 46 и 51.

(обратно)

476

Предположение, что Иисус мог говорить даже во чреве матери, основано на Коран 19:24, где говорится: «И тут под ней раздался голос: “Не скорби! Господь твой под тобой провел ручей…”» Этот голос часто интерпретируется как голос ангела, но иногда звучит и предположение, что это говорил из чрева матери младенец Иисус, готовый родиться.

(обратно)

477

О том, что Иисус оживлял неживую материю, мы знаем из рассказов Корана об оживленных им глиняных птицах и о воскрешении мертвых (3:49 и 5:110).

(обратно)

478

Аль-Рази цитируется по: Mahmoud Ayoub, The House of ‘Imran, vol. 2 of The Qur’an and Its Interpreters (Albany: State University of New York Press, 1984), p. 145.

(обратно)

479

Там же.

(обратно)

480

Увещание к Мухаммаду не пренебрегать слепцом, ищущим мудрости, находится в начале главы Корана «Абаза», или «Он нахмурился», само название которой связано с этим эпизодом. О грехах других пророков в Коране см. 7:23 (Адам), 26:82 (Авраам), 28:16 (Моисей), 37:142 (Иона), 47:19 и 48:2 (сам Мухаммад).

(обратно)

481

Арабский эпитет Иисуса в этой главе – ghulaaman-zakiyyan, что часто переводят как «святейший мальчик». Слово закийя, обозначающее «безупречный», встречается в Коране лишь дважды. Другой случай – история Моисея, встретившего однажды юношу, которого Коран называет невинным (18:74). Однако в данном случае это слово означает лишь, что этот юноша был неповинен ни в одном из преступлений, караемых смертью. В случае же Иисуса, по-видимому, ангел описывает таким словом всю его личность, и еще до рождения.

(обратно)

482

Коран 19:31.

(обратно)

483

Sahih Bukhari, vol. 4, book 54, no. 506, хадис, переданный Абу Хурайрой. В другой версии того же хадиса упоминаются не только Иисус, но и Мария: «Никто из потомства Адамова не рожден без прикосновения сатаны… кроме Марии и ее ребенка», vol. 4, book 55, no. 641, передан Саидом бин аль-Мусайябом. Впрочем, возможно, что «Иисус, сын Марии» – развитие первоначального «Иисус и Мария».

(обратно)

484

Ayoub, The House of ‘Imran, p. 131.

(обратно)

485

Там же, p. 133.

(обратно)

486

Там же.

(обратно)

487

Там же, p. 151.

(обратно)

488

Термин «суннитская традиция» я использую здесь в смысле «Аль Аль-Хадит», направления раннего ислама, наиболее ярко представленного Имамом Ханбалом, который подчеркивал ограниченность человеческого разума и отвергал все формы рациональной философии. Подробнее об этом см. в моей книге Islam without Extremes, p. 96–116. Позиция Кутба изложена по: Ayoub, The House of ‘Imran, p. 35–36.

(обратно)

489

Лидженхаузен отчасти опирается на труды шиитского ученого XII века Мухаммеда Хусейна Табатабаи, который отмечал: «Что касается Торы и Корана, в Коране есть указания на то, как были открыты эти книги: первая написана на скрижалях, вторая явилась на народном арабском языке. Что же касается Инджиль, о нем таких сообщений нет». К этому он добавляет то, что Коран упоминает всего об одном «евангелии», тогда как в Новом Завете «евангелий» четыре. Разрешение проблемы он видит в том, что «евангелие» – сам Иисус. Говоря его словами: «Если откровение, данное Иисусу, при жизни его было передано его последователям словами и деяниями, это объясняет термин Инджиль в Коране, применяемый и божественному откровению, и к евангелиям, которыми пользуются христиане». Hajj Muhammad Legenhausen, “Jesus as Kalimat Allah, the Word of God,” at / 2516415 / _ Jesus _as_ Kalimat_Allah_ the_ Word_ of_ God _. Доступ на 18 февраля 2016.

(обратно)

490

Мысль, что не только Коран, но и Тора (Таурат), и Евангелие (Инджиль) «нетварны», защищал не кто иной, как Имам Ахмед Ханбал, сам основатель школы «нетварного Корана». [bn Hanbal, Aqida, 302; quoted in Daniel Madigan, The Qur’an’s Self-Image: Writing and Authority in Islam’s Scripture (I Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001), cnh. 49.]

(обратно)

491

Формулировка Имама Аль-Аш’ари, пламенного защитника школы «нетварного Корана». О сифат или «атрибутах» Бога он писал: «Нельзя сказать, что они – это Он; нельзя сказать, что они отличны от Него; нельзя сказать, что они – не Он; нельзя сказать, что они от Него не отличны». И саму эту цитату, и взвешенную и скрупулезную оценку ее как возможного моста между исламским и христианским богословиями см. в: Joseph L.Cumming, “S. ifāt al-Dhāt in Al-Ash arī’s Doctrine of God and Possible Christian Parallels,” 2012, . Доступ на 14 мая 2016.

(обратно)

492

Аргумент, что богословие Слова в Коране признает божественность Иисуса, в наше время возродил Ибрагим Лука, египетский коптский священник, в своей книге Al-Masihiyya fi I–Islam, или «Христианство в исламе», вышедшей в 1938 году. После второго ее переиздания в 1967 году эта книга была запрещена египетскими властями. В книге Лука убедительно доказывает, что в Коране описан Мессия-сверхчеловек, однако его заключение, что из этого следует божественность коранического Мессии, не столь убедительно. См.: Ivor Mark Beaumont, Christology in Dialogue with Muslims: A Critical Analysis of Christian Presentations of Christ for Muslims from the Ninth and Twentieth Centuries (Milton Keynes, UK: Regnum, 2005), p. 123–125.

(обратно)

493

Замечание Айюба из “The Word of God in Islam,” Greek Orthodox Theological Review 31, nos. 1–2 (1986): 73.

(обратно)

494

Коран 4:171–172.

(обратно)

495

Leirvik, Images of Jesus Christ in Islam, p. 89–90.

(обратно)

496

Все цитаты и сопровождающая информация взята из: Richard N.Longenecker, The Christology of Early Jewish Christianity (Naperville, IL: Alec R.Allenson, 1970), p. 26–32.

(обратно)

497

Послание к Евреям традиционно приписывается апостолу Павлу, однако большинство ученых считают, что оно написано позднейшим последователем Павла; этот неизвестный автор отлично владел греческим языком и хорошо знал иудаизм. Текст звучит как предупреждение собратьям-христианам, которые могут «впасть» в иудаизм, что указывает на напряжение между христианами из язычников и из иудеев в Древней церкви. Интереснее здесь, что автор очень старается доказать: Христос, «Сын Божий», выше ангелов – что выглядит как опровержение ангеломорфной христологии. [См.: Michael Goulder, “Hebrews and the Ebionites,” New Testament Studies 49, no. 03 (July 2003): 393–406.] По словам Гулдера, автор послания, «не понятно, почему, не приводит семи доказательств низшей природы ангелов от Писания. Его послание противостоит иудео-христианам: а древнейший известный нам свидетель иудео-христианского богословия, Ириней, говорит, что, по их мнению, Иисус был человеком, одержимым небесной силой, или ангелом» (с. 405).

(обратно)

498

John Hick, “A Pluralistic View,” in Four Views on Salvation in a Pluralistic World (Grand Rapids, MI: Zondervan Books, 2010), p. 58.

(обратно)

499

Мк 6:3. Интересно, что в Евангелии от Матфея тот же отрывок звучит немного по-другому: «Не плотников ли Он сын? не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков и Иосий, и Симон, и Иуда?» (13:55, выделено мной. – Авт.). Можно предположить, что выражение «сын Марии», звучащее в более раннем Евангелии от Марка, но отсутствующее в Евангелии от Матфея, вызывало определенные вопросы о подразумеваемом и неназванном биологическом отце Иисуса.

(обратно)

500

Коран 23:91.

(обратно)

501

Коран 19:88–93.

(обратно)

502

David Thomas and Alexander Mallett (eds.), Christian-Muslim Relations: A Bibliographical History, Volume 4, 1200–1350 (Leiden, the Netherlands: Brill, 2012), p. 528.

(обратно)

503

См.: Rod Cardoza, “New Paths in Muslim-Christian Dialog: Understanding Islam from the Light of Earliest Jewish Christianity,” The Muslim World 103, no. 4 (October 2013): с. 458–461.

(обратно)

504

Neal Robinson, Christ in Islam and Christianity (Albany: State University of New York Press, 1991), p. 48.

(обратно)

505

Аль-Рази цитируется по: Mahmud Mustafa Ayoub, “Jesus the Son of God: A Study of the Terms Ibn and Walad in the Qur’an and the Tafsīr Tradition,” in Christian-Muslim Encounters, ed. Y.Y.Haddad and W.Z.Haddad (Gainesville: University Press of Florida, 1995), p. 124. Помимо аль-Рази, мутазилитский богослов Ибрагим аль Наззам (ум. 231 год Х. / 845 год н. э.) также писал о том, что Бог мог называть Иисуса «сыном», указывая на духовное усыновление. Он доказывал, что это ничем не отличается от именования Авраама «другом». Robinson, Christ in Islam and Christianity, p. 48.

(обратно)

506

Цит. по: Ayoub, “Jesus the Son of God.”

(обратно)

507

Мф 12:18. [В Синодальном переводе: «Се Отрок мой, Которого Я избрал». – Прим. пер.]

(обратно)

508

Коран 43:59.

(обратно)

509

Святой Дух в связи с Иисусом упоминается в стихах Корана: 2:87, 2:253 и 5:110.

(обратно)

510

Коран 16:102.

(обратно)

511

Sidney H. Griffi th, Encyclopaedia of the Qur’an, vol. 2 (Leiden, the Netherlands: Brill, 2001–2006), s.v. “Holy Spirit,” с. 443.

(обратно)

512

Цит. по: Ayoub, The House of ‘Imran, p. 177.

(обратно)

513

Коран 4:171.

(обратно)

514

Коран 5:73.

(обратно)

515

David Thomas, Encyclopaedia of the Qur’an, vol. 3, s.v. “Trinity,” с. 369.

(обратно)

516

Коран 112:1. Это первый стих короткой главы «Аль-Ихлас», или «Очищение веры», часто цитируемый в ежедневных молитвах.

(обратно)

517

Kaufmann Kohler and Samuel Krauss, “Trinity,” Jewish Encyclopedia, vol. 12 (New York: Funk and Wagnalls, 1906), p. 260.

(обратно)

518

«Гомилии Климента», гомилия 16, глава 15, «Христос – не Бог, но Сын Божий», цит. по: Philip Schaff (ed.), Ante-Nicene Fathers: The Twelve Patriarchs, Excerpts and Epistles, the Clementia, Apocrypha, Decretals, Memoirs of Edessa and Syriac Do cuments, Remains of the First Age (Grand Rapids, Ml: Christian Classics Ethereal Library, 1885), p. 1121. Доступ на сайте: https:// archive.org.

(обратно)

519

По-видимому, первым заявил об этом Григорий Нисский, защитник православной тринитарной позиции от арианства и других «ересей». См.: Michael Cover, Lift ing the Veil: 2 Corinthians 3:7–18 in Light of Jewish Homiletic and Commentary Traditions (Berlin: Walter de Gruyter, 2015), p. 300.

(обратно)

520

См.: Maurice Wiles, Archetypal Heresy: Arianism through the Centuries (Oxford: Clarendon Press, 1996).

(обратно)

521

Jaume de Marcos Andreu, “Servet and Islam,” с. 14, доступна на сайте: / Michael_ Servetus_and Islam. Доступ на 21 марта 2016.

(обратно)

522

Carter Lindberg, The European Reformations, 2nd ed. (Malden, MA: John Wiley, 2010), p. 254.

(обратно)

523

Michael Servetus, De Trinitatis Erroribus, 43a. Цит. по: Peter Hughes, “Servetus and Islam: In His Life,” in Servetus: Our 16th Century Contemporary (Boston: International Association for Religious Freedom, 2011), p. 12.

(обратно)

524

Peter Hughes, “Servetus and Islam: In His Life,” с. 11.

(обратно)

525

Servetus, De Trinitatis Erroribus.

(обратно)

526

Jaume de Marcos Andreu, “Servetus and Islam: In His Writings,” in Servetus: Our 16th Century Contemporary (Boston: International Association for Religious Freedom, 2011), p. 25.

(обратно)

527

Martin Mulsow, “Socinianism, Islam, and the Radical Uses of Arabic Scholarship,” Al-Qantara: Revista de Estudios Árabes 31, no. 2 (July— December 2010): 557.

(обратно)

528

Hugh Pope, “Socinianism,” The Catholic Encyclopedia, vol. 14 (New York: Robert Appleton Company, 1912), . Доступ на 25 мая 2016.

(обратно)

529

Mulsow, “Socinianism, Islam, and the Radical Uses of Arabic Scholarship,” с. 557.

(обратно)

530

Nicholas Terpstra, Religious Refugees in the Early Modern World: An Alternative History of the Reformation (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2015), p. 154–156.

(обратно)

531

Там же, p. 559.

(обратно)

532

Denise Spellberg, Thomas Jefferson’s Qur’an: Islam and the Founders (New York: Alfred A. Knopf, 2013), p. 80.

(обратно)

533

Там же. О влиянии ислама на мыслителей эпохи Просвещения см. также: Ziad E lmarsafy, The Enlightenment Qur’an: The Politics of Translation and the Construction of Islam (Oxford, UK: Oneworld Publications, 2009).

(обратно)

534

В наше время книга Стабба доступна на archive.org. Полезную оценку этой книги, а также взглядов на ислам других современников Стабба, см. у: Humberto Garcia, Islam and the English Enlightenment, 1670–1840 (Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 2012), p. 5–9, 30–59.

(обратно)

535

Garcia, Islam and the English Enlightenment, 1670–1840, p. 160.

(обратно)

536

Там же, p. 159–161.

(обратно)

537

Там же, p. 166–167.

(обратно)

538

Хотя некоторые известные ранние адвентисты седьмого дня и были известны как «ариане», позднее церковь перешла к тринитарному богословию. См.: Elmer Wiebe, Who Is the Adventist Jesus? (Maitland, FL: Xulon Press, 2005), p. 141–143. «Вплоть до начала ХХ века адвентистская литература почти единогласно отвергала вечную божественность Иисуса и личную природу Святого Духа» [Merlin D.Burt, “History of Seventh-day Adventist Views on the Trinity,” Journal of the Adventist Theological Society 17, no. 1 (Spring 2006): 126]. Благодарю Джеральда Уайтхауза, указавшего мне на это различие мнений о троице в Адвентистской церкви.

(обратно)

539

George Wilkins, The Trial of the Unitarians, For a Libel on the Christian Religion (London: Printed for Longman, Rees, Orme, Brown, and Green, 1830), p. 3. Книга полностью доступна на сайте: / trialofunitarian00wilk, благодаря любезности библиотеки Принстонской богословской семинарии. Доступ на 14 июля 2016.

(обратно)

540

Там же, p. 3.

(обратно)

541

Там же, p. 3–4.

(обратно)

542

Хадис, переданный в: Al-Qurtubi, Al-Tadhkira fi Ahwal al-Mawta wa al-Akhira [“The Reminder of the Situations of the Dead and the Afterlife”], 2 vols. (Beirut: Dar al-Kutub al-‘Ilmiyya, 1985), p. 774. Цит. По: Zeki Sarıtoprak, Islam’s Jesus (Gainesville: University Press of Florida, 2014), p. 157.

(обратно)

543

Коран 84:1–6.

(обратно)

544

Коран 36:52.

(обратно)

545

“The World’s Muslims: Unity and Diversity,” Pew Research Center, 2012, p. 66. Полный текст доступен на сайте: les/2012/08/the-worlds-muslims-fullreport.pdf. Доступ на 30 мая 2016.

(обратно)

546

Коран 4:157, 158.

(обратно)

547

Коран 3:55. [В русском переводе Пороховой: «Я сам пошлю тебе упокоенье, потом же вознесу к Себе». – Прим. пер.]

(обратно)

548

Согласно персидскому экзегету Корана XIII века аль-Байдави, это слово, буквально означающее «Я принесу тебе смерть», может иметь четыре разных значения: «довести до предназначенного конца», «забрать с земли», «уложить спать» или «разрушить в тебе похоти, мешающие войти в мир духов»; также он добавляет: «А иные говорят, что Бог дал ему умереть на семь часов, а потом вознес на небеса». Geoffrey Parrinder, Jesus in the Qur’an (London: Oneworld Publications, 2013), глава 11.

(обратно)

549

Именно стих Корана, обычно понимаемый как свидетельство того, что Иисус живет с ангелами, мы приводили, говоря об «ангеломорфной христологии». Читается он так: «И никогда Мессия не презреет служением и поклонением Аллаху, как то и ангелы, кто близ него» Коран 4:171–172. Зеки Саритопрак так подводит итоги традиционным исламским взглядам на этот вопрос: «Верят, что Иисус взошел в место обитания ангелов или на небеса, сама – арабское слово, означающее «небеса». Сама в классическом исламском богословии понимается как место в физическом мире, куда вознесся Иисус. Однако можно понять его и как часть мира невидимого, как показано в истории о вознесении пророка – Мирадж. Большинство комментаторов Корана верят, что Иисус вознесся и духовно, и телесно, и тело его стало таким же, как у ангелов. Если это так, значит, Иисус живет в ином измерении, нежели люди. Следовательно, для жизни ему не требуется ни еды, ни питья, как и ангелам – согласно исламскому богословию, творениям Божьим, созданным из света, которые не нуждаются ни в еде, ни в питье, а «питаются», хваля Бога». Sarıtoprak, Islam’s Jesus, p. 20.

(обратно)

550

Коран 19:33.

(обратно)

551

Коран 43:61. Такие традиционные авторитеты, как аль-Замахсари (ум. 1444), аль-Рази (ум. 1209) и аль-Сийюти (ум. 1505), все придерживаются мнения, что этот стих – текстуальное доказательство второго пришествия Иисуса. См.: Sarıtoprak, Islam’s Jesus, p. 29.

(обратно)

552

Коран 4:159.

(обратно)

553

Эта история об аль-Хаджадже рассказывается в «Тафсир аль-Кумми» – экзегезе Корана, принадлежащей Али ибн Ибрагиму Коми, шиитскому ученому X века. Цитата взята из: Neal Robinson, Christ in Islam and Christianity (Albany: State University of New York Press, 1991), p. 168–169.

(обратно)

554

Там же.

(обратно)

555

Хадис, рассказанный Абу Хурайра, «Сахих Бухари», том 3, книга 34, № 425.

(обратно)

556

Этот хадис, с небольшими вариациями, повторяется в «Сахих Бухари», том 3, книга 34, № 425; «Сахих Бухари», том 4, книга 55, № 652; и «Сунан Абу Давуд», книга 37, № 4310.

(обратно)

557

Хадис в «Сунан Абу Давуд», книга 7, № 4310.

(обратно)

558

Муслим бин аль-Хадджадж, «Аль-Фитан», в «Аль-Сахих Муслим» 110; цит. по Sarıtoprak, Islam’s Jesus, p. 68.

(обратно)

559

R. Hillenbrand, Encyclopaedia of Islam, vol. 6 (Leiden, the Netherlands: Brill, 2001–2006), s.v. “Manara,” с. 362.

(обратно)

560

Проповедь доступна на YouTube at / watch? v = 0LuywigIstE. Доступ на 28 мая 2016. См. также Michael Crowley, “Khorasan: Behind the Mysterious Name of the Newest Terrorist Threat,” Time, September 25, 2014.

(обратно)

561

“Isis Believes Jesus Will Come to Their Aid; Journalist,” Infowars. com, February 19, 2015; изложение комментариев Грэма Вуда для CNN. См. также более подробную статью Graeme Wood in Atlantic, “What ISIS Really Wants” (March 2015).

(обратно)

562

Некоторые самые жестокие преступления ИГИЛ осудила даже Аль-Каида. См. «Even al-Qaeda Condemn Murder of Jordanian Pilot as “Deviant,”» Daily Mail, February 4, 2015. См. также: “Hamas, Islamic Jihad Condemn Paris Attacks,” Times of Israel, November 14, 2015.

(обратно)

563

См.: Sarıtoprak, Islam’s Jesus, p. 115.

(обратно)

564

Там же, p. 117.

(обратно)

565

Там же.

(обратно)

566

Там же.

(обратно)

567

Там же, p. 118.

(обратно)

568

Там же, p. 119.

(обратно)

569

Там же, p. 120.

(обратно)

570

Said Nursi, Şualar (Istanbul: Yeni Asya Neşriyat, 1994), p. 467 and 512.

(обратно)

571

Thomas Banchoff, Religious Pluralism, Globalization, and World Politics (Oxford, UK: Oxford University Press, 2008), p. 235–236. См. также: Thomas Michel, “Muslim-Christian Dialogue and Cooperation in the Thought of Bediuzzaman Said Nursi,” Muslim World 89, nos. 3–4 (October 1999): 325–335.

(обратно)

572

“Nostra Aetate: Declaration on the Relation of the Church to Non-C hristian Religions,” Proclaimed by his Holiness Pope Paul VI, October 28, 1965, http:// www. vatican. va / archive / hist _ councils / ii _ vatican _ council / documents /vat – ii _ decl _ 19651028 _ nostra – aetate _ en. html

(обратно)

573

Часть стиха 57:16.

(обратно)

574

Youssef M.Abraham, “Outside View: Muddy Boots in the Mosque,” United Press International, November 18, 2004.

(обратно)

575

Arnold J. Toynbee, Civilization on Trial (Oxford, UK: Oxford University Press, 1948), p. 187. Все приведенные цитаты взяты из одной главы этой книги: «Ислам, Запад и будущее».

(обратно)

576

Там же, p. 188.

(обратно)

577

Там же, p. 192, 194.

(обратно)

578

Там же, p. 199.

(обратно)

579

Там же, p. 201.

(обратно)

580

Там же, p. 200.

(обратно)

581

Там же, p. 210.

(обратно)

582

Там же, p. 189.

(обратно)

583

Иногда к фараону приравнивается современная «мировая система». Так, мусульманский автор Айша Стейси пишет: «В то время Египет был величайшей сверхдержавой мира. Огромная власть находилась в руках очень немногих. Фараон и его доверенные министры решали судьбы целых народов, не неся за это никакой или почти никакой ответственности. В каком-то смысле тогдашняя политическая ситуация очень напоминала политическую ситуацию XXI века. Во времена, когда молодежь во всем мире используется как пушечное мясо в политических и военных играх сильных мира сего, история Моисея для нас особенно актуальна». Stacey, “The Story of Moses” (part 1 of 12), IslamReligion. com, May 12, 2013. Доступ на 2 июня 2016.

(обратно)

584

Говоря словами Сейеда Хуссейна Насра: «Столетия столкновений с христианским Западом и последовавший за ними период миссионерской активности, в некоторых исламских регионах продолжающийся (в новых формах) и по сей день, вызвали у некоторых современных мусульман неприязнь не только к христианству, но даже и к образам Христа и Марии в исламе». Nasr, in Images of Jesus Christ in Islam, 2nd ed., ed. Oddbjørn Leirvik (London: A. and C.Black, 2010), p. 2–3.

(обратно)

585

Об Иове в Коране см. 38:41–44. Об Илии см. 6:85, 37:123 и 130. О Елисее и Иезекииле см. 38:48.

(обратно)

586

Коран 10:94.

(обратно)

587

Hidayet Aydar, “Isra’iliyat as an Intercultural Knowledge Bridge and Refl ections on the Ottoman Folk Culture,” Journal of Academic Social Science Studies 6, no. 8 (October 2013): 98.

(обратно)

588

John C.Reeves, ed., Bible and Quran: Essays in Scriptural Intertextuality (Boston: Brill, 2004), p. 160.

(обратно)

589

См. Simon A.Wood, Christian Criticisms, Islamic Proofs: Rashid Rida’s Modernist Defence of Islam (London: Oneworld Publications, 2012), p. 13–14.

(обратно)

590

Muhammad Abduh, Tafsir al-Manar, vol. 3 (Cairo: Dar-al Manar, 1954), p. 343. Цит. по: Chawkat Georges Moucarry, Faith to Faith: Chris tianity & Islam in Dialogue (Leicester, UK: Inter-Varsity, 2001), p. 65.

(обратно)

591

Пересказ взглядов аль-Аккада на Иисуса взят мною из: F.Peter Ford, “ ’Abbas Mahmud al-’Aqqad’s The Genius of Christ: An Innovative Muslim Approach to Jesus,” in Jesus in Twentieth-Century Literature, Art, and Movies, ed. Paul C.Burns (New York: Continuum, 2007), p. 189–190.

(обратно)

592

Замечание о том, что Абдух предвидел «обновление исламского закона и поведения мусульман на основе фигуры Иисуса», взято из: Sarıtoprak, Islam’s Jesus, p. 117.

(обратно)

593

Лк 17:21. Выражение «внутри вас» в более современных англоязычных переводах Библии (New International Version или New American Standard Bible) передается как «среди вас». Но я использую версию King James Bible, так как именно такое прочтение этой фразы повлияло на понимание духовного Царства Божьего на христианском Западе. [В рус. Синодальном переводе «внутрь вас». – Прим. пер.]

(обратно)

594

Из комментария на Лк 21 авторства Joseph Benson, Commentary of the Old and New Testaments (New York: T.Carlton & J.Porter, 1857). Полностью доступен на .

(обратно)

595

Ин 19:15.

(обратно)

596

“The Re-establishment of the Khilafah Is an Obligation upon All Muslims,” editorial, , June 24, 2007. Этот сайт выражает взгляды Хизб ут-Тахрир, «политической партии, идеологией которой является ислам».

(обратно)

597

Хорошую оценку Халифата и других политических концепций ислама и споров вокруг них см. в: Asma Afsaruddin, Contemporary Issues in Islam (Edinburgh: Edinburgh University Press, 2015), p. 54–85.

(обратно)

598

Единственный стих Корана, в котором слово «халиф», повидимому, используется для обозначения правителя, а не человечества в целом, – 38:26, обращенный к царю Давиду, где говорится: «О Дауд! Поистине, назначили тебя Наместником Своим Мы на земле. А потому между людьми по истине суди…» Однако современные комментаторы и переводчики согласны друг с другом в том, что речь здесь идет только о Давиде и что «Коран не дает никаких ясных указаний о положении Халифа как верховного вождя уммы». Sean Oliver-Dee, The Caliphate Question: The British Government and Islamic Governance (Lanham, UK: Lexington Books, 2009), p. 16.

(обратно)

599

Коран 2:30–33.

(обратно)

600

Коран 6:165.

(обратно)

601

Коран 35:39.

(обратно)

602

«В Омейядский период экзегеты не связывали коранический термин халифа с политико-религиозной реальностью института халифата. Эта тенденция начала меняться во второй половине VIII века, вместе с появлением более подробных истолкований». Такие ученые, как Табари, «полностью отождествили кораническую халифа с главой исламского халифата». Wadad Kadi, Encyclopaedia of the Qur’an vol. 1 (Leiden, the Netherlands: Brill, 2001–2006), s.v. “Caliph,” с. 277–278.

(обратно)

603

Лк 20:46–47.

(обратно)

604

Лк 18:9–14.

(обратно)

605

Ин 8:7.

(обратно)

606

Мк 2:27.

(обратно)

607

Подобные ужасные случаи известны в Нигерии, Сомали и Афганистане, особенно в регионах, находящихся под властью экстремистских группировок, таких, как аль-Шабаб или Талибан, а также в племенных регионах Пакистана, где в таких случаях организуется самосуд. Обзор подобных инцидентов см. в: “Mapping Stoning in Muslim Contexts,” Justicefor Iran, February 2012, http:// www. wluml. org / sites/ wluml. org / files / Mapping%20Stoning%20in%20Muslim%2 °Contexts _ Final. pdf.

(обратно)

608

Коран 24:4.

(обратно)

609

Мф 23:23–24.

(обратно)

610

Al-Shatibi, Kitab al-Muwafaqat, I, 5, line 14. Цит. по Fazlurrahman, Islam (Chicago: University of Chicago Press, 1966), p. 115.

(обратно)

611

Andreas Gotzmann and Christian Wiese, Modern Judaism and Historical Consciousness: Identities, Encounters, Perspectives (Leiden, the Netherlands: Brill, 2007), p. 17–18.

(обратно)

612

Там же, p. 18.

(обратно)

613

Matthew B. Hoff man, From Rebel to Rabbi: Reclaiming Jesus and the Making of Modern Jewish Culture (Stanford, CA: Stanford University Press, 2007), p. 15.

(обратно)

614

Взято из Images of Jesus Christ in Islam, p. 197.

(обратно)

Оглавление

Введение Знакомство с Иаковом

  Богословское «Вот оно!»

  Любопытные связи

Глава 1 Царь Иудейский

  Угнетатели

  Угнетенные

  В ожидании

  Читая евангелия

  Назарянин

  Реформатор

  За кого люди почитают Меня?

  Конец

Глава 2 «Ересь» иудео-христианства

  Путь Иакова

  Путь Павла

  Война идей

  Падение Иерусалима

  Де-иудаизированный Мессия

  Тексты о еретиках

  Тексты еретиков

Глава 3 Возрождение в Аравии

  Единобожие для язычников

  Страсть к спасению

  Межрелигиозные связи

  Связь с иудеями

  Коранический Мессия

Глава 4 Недостающее звено

  Доктринальная связь

  Историческая связь

  Тайна аль-Насара

  Послание на камне

  Авраамический архетип

Глава 5 Мария и ее дитя

  Прото-Евангелие Марии

  Благовещение в Коране

  Рождество в Коране

  Церковь с пальмой

  «Сестра Аарона»?

  Говорящий младенец

  Мария – дева, Иисус не Бог

  Мария как бог?

Глава 6 Коранический Иисус

  Птицы из глины

  Пророчество Иисуса

  Евангелие Иисуса

  Ученики и их «трапеза»

  Человек на кресте

  Докетизм Корана?

Глава 7 Исламская христология

  Слово Бога и Дух Бога

  «Сын Божий»

  Святой Дух

  Проблема с троицей

  «Восстановление христианства»

  «Турецкий Христос»

  Магометанский заговор

Глава 8 Второе пришествие?

  Второе пришествие в Коране

  Пророчества об Армагеддоне

  Аллегорический Иисус

Глава 9 Чему Иисус может научить современных мусульман?

  Прозрение Тойнби

  Что стоит за зилотами и иродианами

  Назад к Изра’илият

  Халифат внутри вас

  Шариат для человека

От автора Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg