«Славяне и арийский мир»

Славяне и арийский мир (fb2) - Славяне и арийский мир 4207K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Исаак Тейлор

Исаак Тейлор Славяне и арийский мир

ПРЕДИСЛОВИЕ СЛАВЯНЕ И АРИЙСКИЙ МИР

Сегодня любое упоминание об арийской проблеме в общественном сознании вольно или невольно вызывает чувство политической настороженности. Словно сами собой возникают расхожие стереотипы, связанные с ужасами Третьего рейха и покрытые непременным туманом «коричневого» мистицизма. К сожалению, в воспроизведении этого вульгарного образа, уже порядком надоевшего, повинны не только средства масс-медиа, но отчасти и академические ученые. Значительное число тех и других пленяется очарованием низкопробного оккультизма, то ли в силу политического заказа, то ли по каким-то иным причинам. Но в результате с удивительным постоянством арийская тема изображается как сгусток отрицательной энергии, подчас как некое средоточие мирового зла. И послушный обыватель с легкостью поддается на этот нехитрый прием, закрепляя свой нездоровый интерес к теме, ставя ее в один ряд с рассказами о сексуальных скандалах, о вампирах и потрошителях. В нетребовательном уме все это само собою располагается рядом, как и на полках современных книжных магазинов.

Но если мы, согласно современной идеологической моде, попытаемся быть предельно политкорректными и сознательно абстрагируемся от доказательной базы арийской идеологии времен Третьего рейха, то быстро обнаружим, что чем меньше будет магии и оккультизма в исследовании арийства, тем лучше будет как для развития науки, так и для психического здоровья нации в целом.

Начнем рассмотрение вопроса с того, что в классической каббале с древнейших времен существует традиционный прием, с помощью которого для энергетического поражения противника создается общественная иллюзия противоестественности его замыслов. Белое у него изображается черным, добро самым беззастенчивым и циничным способом выдается за зло. Мало того, подменяется и вся система ценностей. Там где верх, говорят, что это низ, и наоборот: там, где право, указывают нам, что это лево. Беспредметная философия и абстрактное искусство как нельзя кстати развивают патологию искаженного мировосприятия, изначальной целью которого является узаконивание противоестественности. Нормируется все, что противоречит норме.

Поэтому всякий, кто сегодня посмеет дерзнуть провести хотя бы какие-то самые невинные аналогии в общем строении мировоззренческих и морально-этических принципов славянства и арийства, почти автоматически списывается в разряд «русских фашистов».

Наш самый популярный современный сатирик М. Н. Задорнов во время дискуссии по телевидению в октябре 2008 года не избежал этой участи, так как даже границы исповедуемого им юмористического жанра не уберегли его от обвинений в разжигании ненависти. Циничность и даже откровенный идиотизм ситуации состоит в том, что история славянства, помноженная на идеологию арийства, изображается подчас как враг всего сущего на Земле, как абсолютное зло.

Но если мы все же попытаемся превозмочь этот навязываемый нам негативный контекст и постараемся посмотреть на проблему трезво, то монстры быстро удалятся из нашего сознания, и перед нами останется благодатная нива истории, которую нужно просто возделывать, трудолюбиво и без истерик.

За последние годы ситуация в принципе стала понемногу выправляться, ибо опубликовано множество добротных исследований и ценных первоисточников. Помимо системных обзорных работ появились специальные монографии по истории, лингвистике, религиоведению, археологии и мифологии, но вот область антропологии все еще представлена весьма недостаточно. Именно эту лакуну и предназначено восполнить наше издание, призванное вернуть в научный обиход два уникальных сочинения, без знания которых наше представление о глубинных взаимопроникающих связях славянства и арийского мира будут не полными.

С момента первых изданий этих работ прошли десятилетия, и пусть их нельзя назвать последними достижениями в науке — это скорее долг уважения к авторам и желание восстановить хронологическую последовательность разрабатывания темы. А объективность подхода в данном случае подтверждается прежде всего тем, что оба ученых являлись иностранцами, далекими от политической ангажированности, доказавшими свою верность науке, поскольку имели мужество идти наперекор идеологическим тенденциям своих времен.

Англичанин еврейского происхождения Исаак Тейлор и немка польского происхождения Ильзе Швидецки опубликовали книги по истории интересующего нас вопроса, представив славян и русских, в частности, на общем фоне развития изначальной арийской общности не как мифологизированную политическую конструкцию во всем «блеске» противоречий загадочной души, но как исторический субъект эволюционного процесса, обладающий объективными антропологическими характеристиками, поддающимися описаниям и измерениям. Именно в этом и заключена, на наш взгляд, непреходящая ценность данных книг, которые мы сочли необходимым вернуть из тлена забытия.

Общий подход авторов не является чем-то из ряда вон выходящим, он не противоречит даже базовым постулатам классической советской науки, ибо ученые в нашей стране все же имели смелость и умственную ловкость сбрасывать с себя силки безродного марксизма-ленинизма и излагать вполне вменяемые идеи. Следует отметить, что никакой потребности изображать арийство как форму тяжелой неврастении не было и в помине, даже тогда, когда миллионы советских солдат, вернувшихся с фронта, знали не понаслышке, что такое настоящая Германия. Именно для этого «поколения победителей», которое село на студенческие скамьи еще в полевых гимнастерках, советские историки той поры объясняли суть вопроса, вовсе не считая простодушными глупцами своих будущих коллег.

Так признанный мэтр отечественной науки В. И. Авдиев в своей монографии «История Древнего Востока», изданной в 1948 году стотысячным тиражом Государственным издательством политической литературы и допущенной Министерством высшего образования СССР в качестве учебника для исторических факультетов государственных университетов и педагогических институтов, прямо писал, что слово «арий» означает «чистый», «белый», «благородный», то есть вскрывал биологическую суть расы, традиционно принадлежащей к высшим аристократическим слоям общества, которые в силу своего благородного происхождения определяли судьбы нации. «Целью кастовой системы было упрочить преобладающее положение ариев-завоевателей над покоренным туземным населением» — подчеркивал советский ученый.

В 1977 году в СССР прошел Международный симпозиум по этническим проблемам истории Центральной Азии в древности, труды которого вышли отдельным изданием в 1981 году. Советский делегат Б. Г. Гафуров в своем выступлении подчеркнул: «Арийская проблема является комплексной, но уже по своему содержанию это прежде всего историческая проблема».

Примеров научного, взвешенного отношения к теме можно обнаружить в отечественной историографии великое множество, но и этих упомянуть будет достаточно, чтобы проиллюстрировать тот факт, что в научной среде никакого отрицательного идеологического подхода к арийской теме не существует.

Именно в этом позитивном русле мы и предлагаем рассматривать публикуемые первоисточники.

Книга «Происхождение арийцев и доисторический человек» известного филолога и специалиста в области археологии и топонимики Исаака Тейлора (1829–1901) увидела свет в 1890 году и сразу же стала бестселлером, была переведена на многие иностранные языки, в том числе и на русский.

Заслуга автора состояла в том, что он, по сути, первым начал использовать в лингвистике математические методы, в том числе и с целью расологического анализа происхождения того или иного языка.

Получив математическое образование в Тринити Колледже в Оксфорде, с 1853 года он принялся с помощью точных наук трактовать этимологическую картину мира. Этой проблеме были посвящены его книги «Слова и места» (1864), «Этрусские исследования» (1874), «Греки и готы» (1879) и «Алфавит» (1883). Одним из первых Исаак Тейлор вскрыл структурную взаимосвязь древнегреческого и рунического алфавитов. В книге «Имена и их истории» (1898) ученый объяснил логику и принципы образования имен собственных у различных народов. Оставил он также работы по основам протестантской этики и причинах распространения ислама. Но наибольшую славу и популярность ему снискала книга «Происхождение арийцев и доисторический человек», до сих пор считающаяся классикой индоевропеистики.

В первой части исследования содержится обширный свод информации по истории научных дискуссий в XIX веке между лингвистами и антропологами по вопросу о прародине древних ариев. Аргументация обеих сторон представлена весьма основательно, также красноречиво и убедительно изложены причины того, почему антропологам все-таки удалось переубедить лингвистов. С этой целью Тейлор приводит, в частности, известную цитату классика французской антропологии Поля Брока: «Этнологическая ценность сравнительного языкознания весьма мала. И на самом деле оно, скорее всего, может привести к заблуждению, чем к чему-либо другому. Но филологические факты и дедукции более бросаются в глаза, чем кропотливые измерения черепов, и вот почему заключения филологов привлекли преувеличенное внимание».

Вывод же самого Тейлора сводится к следующему: «Географический центр истории человека находится в настоящее время не на Востоке, а на Западе; самые древние документы истории человечества исходят не из Азии, а из Западной Европы. Другая наука, краниология, учит нас, что люди, которые в настоящее время говорят арийскими языками, принадлежат не к одной, а ко многим расам, и те же расы, которые живут в настоящее время в Европе, жили в ней постоянно с начала неолитического периода, когда по Европе бродили северный олень и дикая лошадь. С тех пор, как геологические исследования установили, что с незапамятных времен Европа была местопребыванием человека, все доказательства, приводимые в пользу азиатского происхождения арийцев, опровергнуты…»

Приведя в систему многочисленные данные о названиях растений, животных, гор и рек в различных индоевропейских языках, ученый пришел к выводу, что в древности был период, когда единство первобытного арийского языка было полным. В некоторых пунктах этого пространства образовались некие энергетические центры возмущения; новые лингвистические образования или новые фонетические вариации начали проявляться и распространились как волны во всех направлениях от начального центра, ослабляясь по мере их расширения, как это происходит с концентрическими кругами, идущими от камней, брошенных в спокойную воду. Эти концентрические круги делались все шире до встречи друг с другом. Именно так, по мнению Тейлора, представляется возможным объяснить существующее многообразие языков в индоевропейском ареале.

Исследуя антропологическое строение исходных рас Европы, английский ученый утверждал, что «этническими признаками первой важности являются не лингвистические признаки, но физические». Для иллюстрации данного тезиса он удачно приводит описания древних народов: бриттов, кельтов, иберов, скандинавов, лигуров и других — и соотносит исторические свидетельства с данными археологических раскопок, доказывая биологическую устойчивость расового типа.

«Тогда как раса устойчива в значительной степени, язык, наоборот, крайне неустойчив. Многие страны неоднократно переменяли язык, причем раса оставалась существенно одной и той же. Очевидно, законы, управляющие переживанием языка, не сообразуются с теми же условиями, как законы, управляющие переживанием расы. Язык, одерживающий верх в борьбе за существование, иногда принадлежит расе менее многочисленной или слабой физически. Иногда берет верх язык народа-победителя, иногда — народа побежденного. Очевидно, надо искать какой-нибудь другой закон. Закон этот по-видимому тот, что раса наиболее цивилизованная, в особенности, когда на ее стороне политическое преобладание и численное превосходство, имеет больше шансов передать свой язык племенам, с которыми находится в соприкосновении».

Тейлор обнаружил следы расы во всех видимых проявлениях жизнедеятельности первобытных арийцев: в названиях металлов, оружия, домашних животных, земледельческих циклов, пищи, построек, одежды, домашней утвари, в способах ведения войны, мореплавания, производства и общественной жизни. Даже сфера религии, по Тейлору, не лишена расовой доминанты в своем развитии.

«И в настоящее время, когда христианство распространилось по Европе, оно разделилось на два противоположных лагеря: католицизм и протестантство, Церковь власти и Церковь разума, линия раздела которых совпадает довольно близко с границей, разделяющей две великие расы. Длинноголовая раса — протестанты, короткоголовая — католики. В первой из них индивидуализм, упорство, самоуверенность, независимость очень развиты; вторая подчинена авторитету и по инстинкту консервативна.

Римское христианство никогда не было симпатично природе северной расы, и она обратила его в нечто весьма отличное, от того, чем оно было вначале или, лучше сказать, чем оно сделалось в руках латинских и греческих учителей. Северные народы испытывают отвращение к системе духовенства, они отвергли авторитет священников и развили индивидуализм. Протестантизм был восстанием против религии, навязанной северу югом, никогда не подходившей северному уму. Именно поэтому брахицефальная Южная Германия принадлежит к католической религии; долихоцефальная Северная Германия принадлежит к протестантской религии».

Происхождение диалектов основных индоевропейских языков, а также базовых культурных мифов в ареале их распространения Исаак Тейлор объяснял через призму амальгамации (смешения) исходных расовых составляющих. Исторически накладываясь друг на друга волнами, расовые архетипы завоевателей и побежденных во взаимопереплетении придали каждому языку и мифу свой уникальный колорит. Очищая от последующих внешних напластований исходный расовый субстрат, ученый, как ему казалось, восстановил физическую преемственность антропологических типов: «На основании археологических рассуждений и доказательств мы пришли к заключению, что именно цивилизация славяно-кельтской расы, какой она является в продолговатых курганах Великобритании и в свайных постройках Центральной Европы, наиболее приближается к той цивилизации первичных арийцев, какую мы знаем из лингвистической палеонтологии».

Вообще следует особо отметить, что, помимо огромного массива умело систематизированной информации, к числу очевидных достоинств книги следует отнести изящество стиля и образность языка, а чувство юмора автора помогает усвоению, на первый взгляд, казалось бы скучного материала.

В контексте нашей публикации книга Исаака Тейлора имеет, кроме исторического, еще и важнейшее политическое значение. Конец XIX века был расцветом Британской империи, когда провозглашение откровенно националистических идей было признаком своего рода, хорошего тона в английском обществе. Совершенно оскорбительные карикатуры на представителей монаршей династии были обычным делом в самых респектабельных, великосветских журналах. Именно викторианская Англия буквально канонизировала образ «русского медведя», повсеместно ставший расхожим штампом оголтелой русофобии. Не кабацкие хулиганы, но джентльмены с оксфордским образованием приложили руку к политическому овеществлению данной мифологемы. И классический ученый Исаак Тейлор был в то время одним из немногих, кто, сообразуясь с совокупностью очевидных данных, пытался разрушить самый фундамент этого тлетворного измышления, подтверждал, что славяне, так же, как кельты, являются наиболее чистым воплощением исходного физического типа первобытных арийцев. Следовательно, ни о каком противопоставлении английских джентльменов «русским медведям» и речи быть не должно, ибо генеалогически они родственны.

На наш взгляд, такого рода сочинения, пусть даже и более чем вековой давности, способны гасить спазмы безграмотного шовинизма. Классическая расовая теория, в том числе и данное сочинение Исаака Тейлора, обосновывала биологическое единство всех народов индоевропейской общности, что автоматически делало беспочвенными проявления любых форм национализма, пытающегося возвысить одну ветвь белой расы над другой. В плане добросовестного исследования происхождения славян данная книга до сих пор не утеряла своего значения, и, по нашему мнению, должна найти свое заслуженное место.

Второе сочинение, предлагаемое уважаемому читателю в рамках нашего издания, также являясь сугубо научным, вновь разрушает миф о «неполноценности» славян, создававшийся уже в недрах Третьего рейха.

«Расология древних славян» — именно так называлась книга молодого антрополога Ильзе Швидецки (1907–1997), которая была опубликована в 1938 году в национал-социалистической Германии и сразу же привлекла внимание как научного сообщества, так и политических кругов к злободневной проблеме — антропологического противостояния сверхдержав. Это был сложный период в истории Европы, когда на поверхность общественного сознания всплыли все старые обиды, подстегиваемые новыми предрассудками. В воздухе запахло новой войной. 1938 год для Европы — это период расцвета расовой теории не только в Германии, но и во всех цивилизованных странах. Сам термин «раса» не сходил со страниц даже повседневных изданий, предназначенных для массового читателя. Что касается непосредственно Третьего рейха, то, вопреки современному устоявшемуся мнению, никакой оголтелой целенаправленной русофобии там не было. Преобладало скорее незнание биологической истории русского народа, а главное — устойчивое нежелание ее познать. При описании судеб славянских племен вообще в немецкой, даже научной литературе того времени, информация зачастую подавалась скомканно. Без должной академической проработки. Вместо уважения к фактам царила красиво оштукатуренная мифология старого образца, типа того, что только когда варяги пришли к славянам, то навели у них порядок. Следует подчеркнуть, что официальное распространение антисемитизма и антибольшевизма было значительно сильнее.

Ильзе Швидецки взяла на себя большую ответственность в решении этого вопроса на основе крайне модной тогда расологии. Она восстановила биологическую генеалогию славянских племен, уделив особое место конкретно происхождению русских. В то время и в данной ситуации это был почти вызов не только маститым профессорам, но и новоявленным партийным функционерам. В этом, как нам кажется, и заключается гражданское мужество, а также научная адекватность ученого. Уже этих фактов, на наш взгляд, вполне достаточно для того, чтобы опубликовать данный труд.

Ильзе Швидецки родилась в 1907 году, изучала историю, биологию и антропологию в Лейпциге и Бреслау. В 1938 году защитила диссертацию по историческим дисциплинам, но уже с начала 30-х годов работала ассистентом выдающегося немецкого расолога барона Эгона фон Эйкштедта (1892–1965) и даже участвовала в его второй знаменитой экспедиции в Индию. После этого она была включена в редколлегию крупнейшего профильного издания «Zeitschrift für Rassenkunde», а в 1939 году защитила диссертационную работу по расологии древних славян. По окончании Второй мировой войны Ильзе Швидецки приложила множество усилий на научном и административном уровнях, чтобы реабилитировать немецкую антропологическую науку от обвинений в расизме: вошла в редколлегию крупнейшего журнала «Homo», издававшегося с 1949 года, а в 1961 году стала директором Антропологического института в Майнце.

В 1964 году Ильзе Швидецки приезжала в составе немецкой делегации в Москву на Международный конгресс антропологических и этнологических наук. В 1966 году она выступила в качестве организатора Международного симпозиума по антропологии народов с эпохи неолита до нового времени. Венцом ее деятельности явилось издание серии «Расовая история человечества», насчитывавшей 14 томов, которые выходили в период с 1965 по 1993 год. Кроме этого к числу ее важнейших работ стоит отнести такие сочинения, как «Основы человеческой биологии» (1950), «Проблема гибели народов» (1956), «Курс антропологии вестготов» (1957), «Человек в биологии» (1959), «История антропологии» (1988).

Признание деятельности Ильзе Швидецки выразилось в том, что при жизни она была избрана почетным членом множества научных обществ и стала лауреатом различных научных премий.

Автору этих строк посчастливилось проводить многочасовые задушевные беседы с мэтрами отечественной антропологии, которые лично знали госпожу Ильзе Швидецки. Следует отметить, что она оставила в их воспоминаниях сложный образ подлинного энциклопедиста, обаятельной женщины и одного из последних «рыцарей» расологии, которому пришлось оборонять ее рубежи от политиканствующих невежд с самых разных сторон. По замечаниям очевидцев, она всегда с особой теплотой относилась к русскому народу и была знатоком и ценителем русской антропологической школы.

Целью публикации данного исследования Ильзе Швидецки вовсе не является желание канонизирования, ибо с позиций современной науки в нем содержатся и откровенно ложные суждения. Важно другое. Сам факт и признание в Германии времен Третьего рейха такой книги, как «Расология древних славян», помогает разрушить многие стереотипы советской, а также и постсоветской, либеральной эпох, будто немцы, опьяненные пропагандой собственного расового превосходства, смотрели на людей, населяющих сопредельные восточные территории, как на «недочеловеков». Это безусловно безграмотная фантазия ангажированных журналистов, никогда не державших в руках подлинные немецкие первоисточники той поры.

Следует подчеркнуть, что сам термин «недочеловек» был введен в обиход не немецкими идеологами, а американским расовым теоретиком Лотропом Стоддардом (1883–1950) еще в 1923 году, когда он издал свое программное сочинение «Восстание против цивилизации. Угроза недочеловека». Кроме того, использовался вовсе не применительно к славянам, а как определение безродного отребья, совершавшего революции и акты вандализма во всем мире.

Как подлинный знаток вопроса, в своей книге Ильзе Швидецки, опираясь на труды русских, польских и чешских антропологов и археологов, а также на исследования советских ученых (в Третьем рейхе это не возбранялось), убедительно доказала, что базовым биологическим субстратом, на котором формировалась славянская общность, была нордическая раса. Но вспомним, что данная раса была провозглашена немецкими расологами и как прародительница германцев. Следовательно, как и Исаак Тейлор, Ильзе Швидецки доказала, что никаких принципиально «судьбоносных» генетических отличий между славянами и русскими, как их наиболее исторически удачливым воплощением, с одной стороны, и кельтами и германцами, с другой, не существует. А если нет основы для расовых различий, то, безусловно, нет и основы для физической ненависти между представителями основных ветвей большой белой расы, которая в давние незапамятные времена называла себя ариями.

Итак, суммируя все вышеизложенное, мы хотели бы отметить, что главной задачей нашего издания является искреннее желание погасить противостояние людей одинакового цвета кожи, глаз и волос, а следовательно, близкородственных систем ценностей, то есть способствовать не разжиганию между ними ненависти, но, напротив, их объединению. Европа воистину должна успокоиться, и пусть публикация данных книг послужит этому во благо.

Владимир Авдеев

ПРОИСХОЖДЕНИЕ АРИЙЦЕВ ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

ОТ АВТОРА{1}

Последние десять лет были свидетелями переворота во мнении ученых по вопросу о стране, где возникла арийская раса, так что теории, недавно лишь принимаемые всеми за выражающие твердые заключения науки, в настоящее время едва ли находят хоть одного защитника.

В Германии много томов было специально посвящено этому вопросу, но, помимо них, не было вовсе сочинения, в котором бы изложено было состояние спора и соединены в одно целое результаты, полученные филологами, археологами и антропологами.

Настоящая книга не имеет в виду предложить новые взгляды или новые гипотезы, — это есть скорее свод трудов различных ученых и критический анализ значительной библиографии по этому вопросу. Цель ее — представить в сжатой форме изложение достоверных фактов и доказательств, основанных на этих фактах. Я в особенности много заимствовал — и часто без прямого указания источника — в сочинениях четырех ученых, которые специально относятся к предмету этой книги, именно в трудах Куно, Пёше, Пенка и Шрадера, и особенно в достойном удивления труде Шрадера, представляющем почти неисчерпаемую сокровищницу фактов и доказательств, изложенных в духе беспристрастной критики. Читатель, желающий узнать больше об этом предмете, может, не сомневаясь, обращаться за сведениями к сочинению Шрадера: Sprachvergleichung und Urgeschichte{2}.

Из антропологов я преимущественно основывался на трудах Вирхова, величайшего из немецких антропологов, и Брока, наиболее замечательного антрополога из французской школы. Но я не оставлял без внимания и других авторов, таких, как Ральстон, Гёксли, Тёрнэм (Thurnam), Девис, Гринвелль, де Картфаж, Гаспи и Топинар.

По археологии я постоянно пользовался превосходным, но слишком мало известным сочинением Гельбига о доисторической цивилизации Италии и трудами Келлера, Мортилье и Бойд-Даукинса (Boyd-Dawkins).

Собственным взглядам я предоставлял как можно меньше места. Что касается главного тезиса этого сочинения, то он существенно не сходен со взглядами Шпигеля и Шрадера, хотя в отдельных случаях я скорее согласен с Куно, остроумное произведение которого, по-видимому, почти вовсе неизвестно{3}.

Я считаю гипотезу касательно отношений иберов и басков совершенно новой. Я также сделал вывод из очень внушительной мысли Тёрнема о единстве первобытных арийцев с туранской расой округленных курганов Англии, которая, как мне кажется, может дать наиболее вероятное решение проблемы о происхождении арийцев; к ней я присоединил филологические доказательства Андерсона, Веске и Куно, которые одни хорошо изучили лингвистические соотношения первобытного арийского языка.

В главе о мифологии я старался вывести законные следствия из доказательства, предложенного г. Рисом (Rhys) в его Hibbert Lectures.

И.Т.

ГЛАВА ПЕРВАЯ СПОРНЫЙ ВОПРОС ОБ АРИЙЦАХ

Когда в конце прошлого века европейские ученые ознакомились с санскритом и зендом, то это знакомство породило новую науку: сравнительное языкознание. Сэр Вилльям Джонс первый положил ей начало в 1786 году, заявив, что сходство между санскритским, греческим, латинским, немецким и кельтическим языками может быть объяснено лишь предположением, что эти различные языки имеют общее происхождение. Гегель едва ли впал в преувеличение, когда приравнивал последствия этого открытия к открытию нового мира.

Пятьдесят лет прошло, прежде чем Боппу окончательно удалось установить научным образом то, что до тех пор было лишь вероятной гипотезой. Его Сравнительная Грамматика, вышедшая в свет в 1833–1835 годах, была заменена потом другими трудами и имеет ныне лишь исторический интерес; но ему принадлежит честь открытия метода сравнения грамматических форм, поставившего сравнительное языкознание в ряду наук. Бопп указал во многих сочинениях, что зенд и славянские языки, так же, как и албанский и армянский, должны быть включены в семейство языков, которые он назвал индогерманскими.

Большое семейство, существование которого было таким образом установлено, обнимает семь групп европейских языков: эллинскую, италийскую, кельтическую, тевтонскую, славянскую, литовско-латышскую и албанскую; в итоге все существующие в Европе языки, за исключением языков баскского, финского, венгерского и турецкого. Существуют также три азиатские группы: индусская, содержащая четырнадцать современных индусских наречий, происшедших от санскрита; группа иранская, заключающая в себе зендский, персидский, афганский, белуджийский, курдский и осетинский; наконец, армянская, средняя между греческой и иранской.

Еще не приискано никакого имени, которое совершенно подходило бы к этой семье языков. Наименование «иафетические», составленное по образцу семитических и хамитических, заставляет предполагать, что оно восходит до Иафета. Термин «кавказский» и слишком широк, и слишком узок в одно и то же время и применяется скорее к расе, чем к языку. Наименование «санскритские» дает неосновательное преобладание одному из членов группы. Названия: «индогерманские» и «индоевропейские» не только громоздки, но и не точны. Первое, принятое Боппом, весьма употребительно в Германии; но в глазах французских или итальянских ученых германский язык не имеет никакого права быть избранным в качестве типа европейских языков. Они предпочитают название «индоевропейский», но и этот, последний, с одной стороны, слишком узок, так как исключает армянский и иранский, а с другой стороны, слишком обширен, так как на языках, о которых идет речь, говорят лишь в части Индии и в части Европы.

Наименование языков арийскими, придуманное профессором Максом Мюллером, имеет то же неудобство, что и название их санскритскими, то есть оно подходит исключительно к языкам индоиранским; оно даже часто употребляется в этом узком смысле. Более того, оно указывает на древнюю Ариану, область, окружающую Герат, как на колыбель языков так называемых арийских, а это значит предрешать европейское или азиатское происхождение этих языков. Однако так как этот термин имеет то преимущество, что он прост и краток, то поэтому он вообще принят в Англии и часто употребляется во Франции и в Германии; поэтому-то мы и будем употреблять его на следующих страницах, несмотря на его неудобства.

Мы уже видели, что существование сравнительного языкознания как науки восходит к выходу в свет Сравнительной Грамматики Боппа в 1835 году. Но это научное событие не прошло без некоторых прискорбных последствий. Когда Бопп показал, что наибольшему числу европейских языков и некоторым из азиатских должно быть приписано общее происхождение, то явилось стремление допустить, как само собой разумеется, тот факт, будто народы, говорящие этими языками, происходят также от общих предков. Из первичного единства языков многие заключили непосредственно о первичном единстве расы.

Профессор Макс Мюллер благодаря очарованию своего стиля, своему выдающемуся таланту изложения и популяризации, своему высокому авторитету во всем, что относится к санскриту, более чем кто-либо другой способствовал распространению этого ошибочного мнения. Так, в своих Lectures on the Science of Language (1861) он говорит не только о древнем арийском языке, но и об «арийской расе», об «арийской семье»; он утверждает, что было время, «когда первые предки индусов, персов, греков, римлян, славян, кельтов и германцев жили не только в одном селении, но и под одной кровлей». Из того, что одинаковые формы языка «сохранились у всех народов арийского семейства, следует, что прежде, чем предки индусов и персов направились к югу Азии и прежде, чем азиатские переселенцы образовали в Европе колонии греческую, римскую, кельтскую, тевтонскую и славянскую, существовало небольшое арийское племя, обитавшее, вероятно, в самой высокой стране Центральной Азии, говорившее языком, который не был еще ни санскритским, ни греческим, ни немецким, но который содержал в зародыше диалектические элементы всех этих языков»{4}.

Редко приходилось великому ученому написать более опасную фразу. Представленные столь привлекательным образом ученым, столь известным, как Макс Мюллер, рискованные предположения, который он, без сомнения, сам стал бы отрицать в настоящее время, были приняты без оговорок его многочисленными учениками благодаря его громадному авторитету. Во всяком случае, в Англии его ошибочные мнения весьма еще распространены{5}; наши популяризаторы упорствуют в игнорировании трудов французских и немецких ученых, которые в течение последней четверти века доставили по вопросу о первобытном единстве арийских языков более научные объяснения. Весьма точным результатом их исследований является то, что предположение об общем происхождении народов, называемых арийскими, представляет чистый вымысел, столь же неправдоподобный, как и другая гипотеза, будто это маленькое племя Центральной Азии выделяло из себя большие ветви, переселявшиеся в Европу через пространство в 4000 миль.

Нельзя чересчур настаивать на том факте, что тождество языка подразумевает собою тождество расы, а также и что различие в языке предполагает и различие в расе. Одним и тем же языком говорят в Корнваллисе и Эссексе, а между тем в первом население кельтское, а в другом тевтонское. Наоборот, язык Корнваллиса отличен от того, которым говорят в Бретани, а раса почти одна и та же.

Два языка из одного и того же семейства, каковы французский и итальянский, имеют общее сходство с языком более древним, от которого оба происходят, но из этого вовсе не следует, чтобы французы и итальянцы, говорящие на этих языках, происходили от общих предков; самый неопытный глаз может отличить испанца от шведа, и, однако, оба говорят арийскими языками; и даже между северным и южным немцем замечается явное различие в расе, хотя язык у них один и тот же.

Старое предположение филологов, что родство языка предполагает родство рас, было опровергнуто и отброшено окончательно антропологами. Конечное единство человеческой расы может быть допущено; но профессор Макс Мюллер предполагал более тесное родство между народами арийского языка. Он объявил, что одна и та же кровь течет в жилах английского солдата «и в жилах смуглого бенгалезца», и имел мужество утверждать, что «в наши дни не найдется такого английского суда присяжных, который, рассмотрев старые документы языка, отказался бы признать общее происхождение»{6} и законное родство между индусом, греком и тевтоном. Нельзя пренебречь утверждением, происходящим из такого источника, так же, как если бы оно было выражено лицом менее высокого авторитета. Допустим, что язык, которым говорит негр из Алабамы, походит гораздо больше на язык американца из Массачусетса, чем язык английского солдата на язык бенгальского сипая, с которым вместе он служит; и показание, извлеченное из документов языка, которое можно было бы представить перед взором английского судьи для доказательства «общего происхождения» и «законного родства», было бы гораздо более понятным, чем менее поразительные доказательства родства между индусом и тевтоном. Столь смелые утверждения поневоле должны были дискредитировать и на самом деле дискредитировали сравнительное языковедение; а те, которые придали им авторитетность, связанную с влиятельными именами, ответственны за то, что на двадцать лет задержали в Англии прогресс сравнительной этнологии{7}.

Французским антропологам, и главным образом Брока, принадлежит честь возбуждения протеста, и протеста весьма необходимого против чересчур далеко идущих претензий филологов. Брока замечает, что «народы часто в течение исторического периода меняли язык, не изменяя по-видимому расы или типа. Бельгийцы, например, говорят нео-латинским языком; и однако же, изо всех рас, смешавших свою кровь с кровью первоначальных жителей Бельгии, трудно было бы найти расу, оставившую следов менее, чем римский народ». Отсюда он заключает, что «этнологическая ценность сравнительного языковедения весьма мала. И на самом деле, оно скорее всего может привести к заблуждению, чем к чему-либо другому. Но филологические факты и дедукции более бросаются в глаза, чем кропотливые измерения черепов, и вот почему заключения филологов привлекли преувеличенное внимание»{8}.

Но на это предостережение не обратили внимания, и народы, говорящее арийскими языками, были признаны составляющими арийскую расу и поднят был вопрос о том, откуда эта арийская раса ведет свое происхождение.

В настоящее время говорят, что не существует арийской расы в том смысле, как существует арийский язык; и вопрос, столь много обсуждавшийся в последнее время, о происхождении арийцев не может иметь другого значения, как рассуждение об этнографическом сродстве этих многочисленных рас, среди которых распространен арийский язык. Это рассуждение поднимает следующий, может быть, неразрешимый вопрос: у которой из этих рас получил начало арийский язык, и где была колыбель этой расы?

Говоря о том же предмете, Топинар, выдающийся ученик Брока, замечает, что не доказано, что антропологические типы в Европе не изменились, и что если арийцы пришли из Азии, то они могли принести с собой лишь свой язык, свою цивилизацию и свое знакомство с металлами; кровь их исчезла.

Во Франции, говорит Топинар, мы арийцы лишь по языку. По расе мы принадлежим главным образом к кимврам на севере и к кельтам в центре{9}.

Лет тридцать тому назад казалось разумным ставить этот вопрос о колыбели арийцев и казалось возможным на него отвечать. Думали даже, что получено окончательное и определенное решение. Все почти без исключения европейские ученые согласны были в том, что колыбель того, что им нравилось называть арийской расой, должна была находиться в Центральной Азии, на верхнем течении Оксуса.

Вся история научных взглядов содержит мало страниц поучительнее той, которая относится к доказательствам, на которых было основано это заключение, и к противоположным доказательствам, которые в последнее время заставили его совершенно покинуть.

В начале нынешнего века, и даже лет тридцать назад, принимали без возражений хронологию архиепископа Юшера, который относил сотворение человека к 4004 году до Р.Х.

Думали, что первоначальным языком, на котором говорили первые обитатели мира, был еврейский{10} и что происхождение европейских языков должно быть отнесено к семье Иафета, покинувшей Синаарские долины в 2247 году до Р.Х.

Эта теория, построенная на веровании, что род людской получил начало в Азии, в сравнительно недавнюю эпоху, и что различие в языках получило начало во время смешения языков в Вавилоне, была принята повсюду. Ее поддерживал Кеннеди в 1828 году{11}, доктор Китто в 1847 году{12} и каноник Кук{13}, даже в 1884 году, не говоря уже о толпе писателей менее влиятельных.

Это мнение и теперь еще защищается в несколько измененной форме. Моммсен в 1874 году признал за первоначальное местопребывание индогерманской расы долину Евфрата{14}, ту же самую теорию поддерживал в 1888 году доктор Галь в труде, прочитанном на антропологической сессии американской ассоциации для споспешествования наукам{15}.

Аделунг, отец сравнительного языкознания, умерший в 1806 году, помещал колыбель человеческого рода в долине Кашемира, которую он отожествлял с раем. Мы обязаны Аделунгу мнением, столь долго преобладавшим, что поелику человеческая раса получила начало на Востоке, то наиболее западные народы иберы и кельты должны были первыми покинуть общий очаг.

Тотчас же после того, как был признан архаический характер зенда и его тесное родство с санскритом, увидели, что гипотезу Аделунга нельзя поддерживать, и что индусы и иранцы должны были занимать сообща какую-то северную область, из которой индусы проникли в Пенджаб. Гипотезу, общепринятую в течение полувека, что Центральная Азия была колыбелью индоевропейской расы, в первый раз высказал в 1820 году J. G. Rhode. Его аргументация была основана на географических указаниях, содержащихся в первой книге Вендид, которая довольно ясно указывала на Бактриану как на первое жилище иранцев.

Эти аргументы теряют свою силу в присутствии громадного времени, которое признается теперь необходимым для развития и сформирования каждого из отдельных арийских языков. Тем не менее их оказалось достаточно, чтобы убедить В. фон Шлегеля, который почти в тот же момент объявил себя признающим гипотезу Роде. Но главным образом благодаря великому авторитету Потта эта теория стала общепринятой у европейских ученых.

Рассуждения этого выдающегося ученого представляют поучительный пример влияния, какое может оказывать на ум простая метафора. Аргумент Потта, если только можно назвать это аргументом, основан на афоризме ex oriente lux (лат.: с Востока свет). Путь, которому следует солнце, должен быть также и путем цивилизации. Азия, объявляет он, была великой школой, где произошло воспитание различных семейств человечества. Он определяет настоящую колыбель индоевропейской расы в области, орошаемой Оксусом и Яксартом и расположенной к востоку от Каспийского моря и к северу от Гималаев.

Клапрот и Риттер старались подкрепить это заключение пустой попыткой сближения между именами европейских народов и именами некоторых пограничных племен, приводимых китайскими историками. В 1847 году Лассен объявил, что он разделяет мнение Потта о том, что санскритский народ должен был проникнуть в Пенджаб, придя с северо-запада, через Кабул, и что предания Авесты указывают на склон Белуртага и Мустага как на их самое старинное местопребывание. Не лишено вероятия, что до их разделения индоиранцы были бродячими пастухами, обитавшими в степях между Оксусом и Яксартом, но это не важно в вопросе о допущении Бактрианы как колыбели индоиранской расы в присутствии аргументов, установляющих сравнительно позднее разделение ветвей индусской и иранской.

В следующем году (1848) это мнение получило могущественную поддержку Якова Гримма, высказавшего как принятое наукой заключение, которое «мало кто будет оспаривать», мысль, что «все народы Европы в древнее время эмигрировали из Азии; в авангарде были те расы, которых участью было бороться за движение вперед, несмотря на опасности и препятствия; их шествие на Запад было ускорено неудержимым побуждением, точная причина которого осталась неясной. Расы, проникшие всего дальше на запад, и суть те, которые двинулись первыми, они же и оставили наиболее глубокие следы на своем пути»{16}.

В 1859 году Макс Мюллер в своей History of Ancient Sanskrit Literature принял с различными поэтическими украшениями теорию Гримма «о непреодолимом побуждении». «Главный поток арийских наций, говорит он, направлялся всегда к северо-западу. Ни один историк не может сказать, какое побуждение толкало этих отважных номадов сквозь Азию к островам и берегам Европы… Но, каково бы оно ни было, побуждение было столь же непреодолимо, как и очарование, которое в наши времена влечет кельтические племена через Атлантический океан к прериям и золотым рудникам Нового Света. Нужна очень твердая воля или большая сила инерции, чтобы противостоять этим великим национальным или скорее этническим движениям. Мало таких людей, которые пожелали бы остаться назади, когда все трогаются в путь. Но только люди с сильной индивидуальностью и большой независимостью способны отпустить своих товарищей, а потом в свою очередь отправиться в путь, который, куда бы он их ни привел, никогда не возвратит их к тем, кто говорит одним с ними языком и поклоняется тем же богам. Так поступила южная ветвь арийской семьи, браминские арийцы Индии и приверженцы религии Зороастра в Иране».

Профессор Уитни (Whitney) заметил несколько лукаво по поводу приведенного выше места, что немножко меньше поэзии и немножко побольше научной точности было бы предпочтительнее, и что этот параграф, по-видимому, навеян знаменитой картиной Каульбаха, «представляющей рассеяние человеческого рода у подножия Вавилонской башни, где видны все отдельные национальности, уже носящие во всех своих чертах отпечаток своего характера и своих будущих судеб, и уже направляющие свой путь в ту часть земли, которую им предназначено было занять»{17}.

Пиктэ в своих Origines Indo-Européennes, первый том которых появился в 1859 году, выработал теорию последовательных арийских выселений из Центральной Азии. Он предполагал, что эллины и италийцы шли по нижнему берегу Каспийского моря через Малую Азию до Греции и Италии, кельты через южный берег Каспийского моря и Кавказ до севера Черного моря, а оттуда через долину Дуная до западных берегов Европы; наконец, славяне и тевтоны направились, по его мнению, к северу от Каспийского моря, через степи России.

Аргументы Пиктэ, выведенные главным образом из филологических соображений относительно животных и растений, которые он предполагал известными различным расам, не выдерживают критики.

В том же году мнение Пиктэ было поддержано гораздо более знаменитым именем одного из самых тонких и глубоких ученых нашего века. Видя, как быстро прогрессирует наука, трудно поверить, что еще во время такое недавнее, как 1862 год, Шлейхер мог изложить в самой беспорядочной форме теорию последовательных переселений арийских рас Востока. «Нужно искать колыбель индогерманской расы, пишет он в своем Compendium'е, в центральном плато Азии. Славяно-тевтонские расы первые начали эмигрировать к западу; народы греческий, итальянский и кельтический последовали за ними; из арийцев, оставшихся позади, одни, индусы, направились к юго-востоку; другие, иранцы, к западу».

Если эта теория была всюду принята в Англии, то это, конечно, благодаря доверию, с которым ее вывел вперед профессор Макс Мюллер в уже приведенных выражениях в своих Lectures on the Science of Language, столь заслуженно популярных, вышедших в 1861 году. Признанная и одобренная самыми выдающимися учеными Европы (Потт, Лассен, Гримм, Шлейхер и Макс Мюллер), эта теория быстро проложила себе дорогу во все учебники в качестве конечного заключения лингвистики.

Так, профессор Сейс писал в 1874 году: «Когда арийские языки появились впервые, то это произошло на центральном плато Азии, между источниками Оксуса и Яксарта»{18}. Было бы скучно перечислять все книги, в которых эта теория была принята. Достаточно сказать, что ее одобрили Линк, Юсти, Мистели, Киперт на континенте, и Сейс, Мюр, Рихард Моррис и Папилльон в Англии.

Прежде чем отдать отчет о странном обороте мнения, бывшем недавно, лучше будет исследовать аргументы, приводимые самыми выдающимися учеными Европы в защиту теории, ныне повсюду отвергнутой.

В 1880 году, когда два смелых скептика Бенфей и Гейгер попытались резюмировать возражения против принятой теории, то профессор Сейс сгруппировал с силой, какой не было ни у одного из предыдущих писателей, доводы, по которым он «предпочитал держаться принятого мнения, которое помещает первоначальную общину арийцев в Бактриане, на западном склоне Белуртага и Мустага и около истоков Оксуса и Яксарта»{19}.

Он объявляет, что «само сравнительное языкознание доставляет нам доказательство азиатского происхождения арийского ячыка». Таким «доказательством» является утверждение, «что изо всех арийских диалектов санскрит и зенд могут быть рассматриваемы, как наименее изменившиеся; тогда как, с другой стороны, кельтический, самый западный из всех, переменился всех более». Откуда кажется, что страна, в которой говорят в настоящее время по-санскритски и зендски, должна быть ближе всего к центру первичного рассеяния. Такое заключение, говорит он, подтверждается утверждением Авесты, что первое сотворение человечества Агурамаздой (Ормузд) имело место в Бактриане. Профессор Сейс допускает, что «эта легенда представляет очень древнее предание и относится лишь к персам религии Зороастра»; но он думает, что она согласуется с заключениями сравнительного языкознания, указывающего нам на колыбель арийцев как на страну холодную, «так как два единственные дерева, которых имена сходны в арийском восточном и арийском западном языках, суть береза и сосна, что доказывает, что зима с ее морозами была привычна в этой стране».

Он локализирует эту страну в соседстве с Аральским морем, к которому может относиться столь распространенная арийская легенда о приключениях Улисса.

Очень счастливо, что авторитет столь компетентный дал нам резюме аргументов, которые, после шестидесяти лет рассуждений, считались всего девять лет назад достаточными для установления азиатского происхождения арийских языков.

По мнению профессора Сейса, первое и самое убедительное доказательство состоит в том, что так как санскрит и зенд представляют самые архаические из арийских языков, то колыбель индоиранцев должна быть также и колыбелью арийцев.

В настоящее время признано, что архаический характер санскрита и зенда объясняется главным образом тем, что мы знаем эти языки из документов более древних, чем те, по которым мы изучаем языки, с которыми мы их сравниваем.

Но если мы ограничимся только современными языками и сравним, например, современный литовский язык с одним из местных диалектов Индии, развившихся из санскрита, то мы найдем, что из этих двух языков литовский представляет характер несравненно более архаический.

Можно даже предположить, что если бы мы обладали литовской литературой, современной наиболее древней литературе Индии, то было бы много доводов в пользу помещения колыбели арийских языков в Литве. Столь же несправедливо сравнивать древний зенд с современным немецким языком.

Но если сравнить современный персидский язык и национальный диалект Исландии, то мы найдем, что этот последний сохранил наиболее архаические формы; отсюда следует, что если допустить аргумент, выведенный из архаизма этих различных языков, и применить этот аргумент лишь к современным языкам, то будет основательнее поместить колыбель арийцев в Исландии, чем в Бактриане.

Но, скажут нам, мы знаем, что Исландия была колонизована в течение исторического периода. Это правда; но мы знаем также, что индоиранцы были кочевыми пастухами в то время, когда арийцы Европы не были уже номадами; поэтому они могли легко перенестись со своими стадами в Бактриану; притом архаический характер индоиранского языка объясняется аналогичным случаем татарских племен, показывающим консервативное влияние пастушеской жизни на язык. В противоположность преданиям Авесты, слишком недавним для того, чтобы иметь цену, можно привести некоторые из преданий арийских народов Европы, восходящих к той же эпохе, и которые показывают, что эти народы сами были первоначальными обитателями. Греческая легенда о Девкалионе имеет столько же или так же мало значения, как и предания Авесты.

Филологические выводы относительно широты и климата могут быть одинаково применены к Европе, как и к Азии, и если береза и сосна были известны первобытным арийцам, то можно утверждать также, что они знали и бук, который, в отличие от двух других, специален для Европы; наоборот, осел и верблюд, принадлежащие специально к фауне Центральной Азии, были, без сомнения, неизвестны первым арийцам.

Что касается обращения Аральского моря в театр приключений Улисса, то это аргумент очень слабый, так как известно, что слова, означающие море и соль, не одни и те же у арийцев Азии и Европы; притом, для предания, Балтийское море может совершенно заменить Аральское.

Поучительно видеть, насколько маловажны аргументы, которых оказалось достаточно, чтобы убедить самых великих ученых Германии и Англии, Потта, Лассена, Гримма, Шлейхера, Моммсена и Макса Мюллера в том, что арийцы были родом из Азии, откуда посредством последовательных выселений пришли и стали жить в Европе. Вопреки невероятностям, присущим предмету, вопреки громадным трудностям подобных переселений, это мнение, хотя малообоснованное, было принято повсюду, сначала просто под влиянием общераспространенного впечатления, что Азия необходимо должна была быть колыбелью человеческого рода; потом в силу веры в иранскую легенду, подтвержденную идеей, которую впоследствии признали ложной, что санскрит и зенд имеют характер в особенности архаический.

Нет более любопытного примера научных заблуждений. Нам надо теперь рассказать, каким образом эти заключения, которые господствовали в течение полувека и были первыми плодами новой науки сравнительного языкознания, были всеми отринуты в течение последних десяти лет. В первом ряду причин, приведших к этой перемене, надо поставить доказательства, доставленные новыми науками, геологией, антропологией, краниологией и доисторической археологией относительно древности и первобытной истории человека. Предположение, что происхождение человека сравнительно недавнее, традиционное верование, что Азия была колыбелью человеческой расы и отождествление арийцев с потомством Иафета, были подвергнуты новому исследованию, когда было признано, что человек жил в Западной Европе во времена более древние, чем самые старые предания, вероятно ранее конца последней ледниковой эпохи.

Географический центр истории человека находится в настоящее время не на Востоке, а на Западе; самые древние документы истории человечества исходят не из Азии, а из Западной Европы.

Самые древние подлинные документы, которыми мы обладаем, не суть уже дощечки, покрытые гвоздеобразными письменами, вырытые из вавилонских насыпей, но надписи, гораздо более древние, сохранившиеся в пещерах Дордоньи и сделанные охотниками, современными мамонту, на костях и клыках убитых животных. В сравнении с ними надписи вавилонских дощечек, или египетских саркофагов, или тем более предания, сохранившиеся в Авесте, являются совершенно новыми. Иранские предания могут восходить за три или, быть может, за четыре тысячи лет; надписи вавилонские или египетские самое большее за четыре или за шесть тысяч лет. Новая наука, сравнительное языкознание, породила другую науку — лингвистическую археологию, которая приводит нас к эпохе более древней, чем все писаные документы, к веку, предшествовавшему изобретению письма и открытию металлов, когда плуг заменяла изогнутая ветвь, а лодку дуплистый ствол, который подвигался вперед при помощи шестов.

Другая наука, краниология, учит нас, что люди, которые в настоящее время говорят арийскими языками, принадлежат не к одной, а ко многим расам, и что те же расы, которые живут в настоящее время в Европе, жили в ней постоянно с начала неолитического периода, когда северный олень и дикая лошадь бродили по Европе.

Доисторическая археология и геология еще расширили область истории человеческой расы и показали, что в Западной Европе человек был современником мамонта, покрытого шерстью носорога и других исчезнувших толстокожих. Они извлекли из песков Аббевилля доказательство ручной работы этого первобытного человека, относящегося к той эпохе, когда Сомма текла на триста футов выше своего теперешнего уровня и когда Англия еще была соединена с континентом. Человек должен был обитать во Франции и на Британских островах в конце четверичного периода и должен был следовать за отступлением льдов к северу, во время последнего ледникового периода, конец которого доктор Кролль и профессор Гейки относят лет тысяч за восемьдесят, на основании астрономических вычислений.

Когда было признано, что Европа была постоянно обитаема, начиная с веков столь отдаленных, то тотчас же спросили себя, существует ли достоверное доказательство тех великих выселений из Центральной Азии, о которых говорили с такою уверенностью.

Есть ли какое-нибудь основание предполагать, что современные обитатели Европы не представляют большей частью потомков неолитических рас, оружие и грубая утварь которых наполняют наши музеи? Если нет, то что сталось с этими первобытными народами?

Когда антропологам удалось доказать, что черепа теперешних обитателей Центральной Франции представляют тот же самый особенный тип, как и черепа первобытных людей, которые обитали в пещерах и воздвигали дольмены в той же области, в начале неолитического периода; когда они доказали, что черепа испанских басков принадлежат к другому неолитическому типу; что неолитические черепа Швеции принадлежат к третьему типу, общему скандинавам и северным тевтонам; когда, наконец, аналогичные открытия были сделаны в Дании, Англии и Восточной Европе, то из этого вывели неизбежное заключение, что обитатели Испании, Франции, Дании, Германии и Британских островов суть по большей части потомки тех грубых дикарей, которые занимали эти же области во времена неолитические и даже палеолитические. Антропологи были главными проповедниками нового учения; но надо признать, что первый протест против старой теории филологов был поднят раньше, чем антропология сделалась наукой, человеком, который сам был филологом. Именно покойному доктору Латаму принадлежит та честь, что он первый поставил вопрос о верности господствовавшего тогда мнения. Уже в 1851 году в своем издании Germania Тацита он осмелился утверждать, что ни одного веского аргумента не представлено в защиту азиатского происхождения арийцев. Он утверждал, с другой стороны, что европейское происхождение гораздо более вероятно. Его аргумент был двойной. Прежде всего он утверждал, что литовский язык весьма аналогичен с санскритом и что он не менее архаичен. Представляются две гипотезы: или санскрит должен был перейти из Европы в Индию, или же языки кельтический, германский, литовский, славянский, греческий и латинский должны были перейти из Азии в Европу.

Латам говорит, что он не находит никакого аргумента в пользу последней гипотезы, помимо «молчаливо допущенного предположения», что человеческий род и большая часть нашей цивилизации получили начало на Востоке. Но, если отбросить это предположение, то какое заключение, спрашивает он, будет наиболее вероятным?

Мы находим большую массу арийцев в Европе и лишь маленькую, изолированную группу в Азии. Что á priori более вероятно, спрашивает Латам, и его вопрос никогда не встречал возражений, — то ли, что меньшая группа отделилась от большей, или наоборот? Вид происходит из рода, а не род из вида. Было бы столь же логично производить европейских арийцев от арийцев Азии, как утверждать, что германцы пришли из Англии, тогда как англичане пришли из Германии, или производить английских пресмыкающихся от ирландских. Мы находим, говорит Латам, две группы арийцев: одну, почти однородную и с малым географическим распространением, другую рассеянную на обширном пространстве и представляющую большие расовые разновидности. Более разумно предполагать, что маленькая группа отделилась от более значительной, чем предполагать обратное. Если в Австралии встречается единственная семья по фамилии Кемпбелл, а в Шотландии целый клан этого имени, то гораздо вероятнее предположить, что австралийская семья эмигрировала из Шотландии в Австралию, чем предполагать, что целый клан переселился из Австралии в Шотландию, оставив позади себя одну отдельную семью.

Теория Латама с тем распространением ее, к которому привели новые изыскания, может быть точно представлена нижеследующей диаграммой.

С лингвистической точки зрения славяне находятся в тесной связи с литовцами, а литовцы с тевтонами, как это показали Бопп, Цейс, Шлейхер, Фикк и Шмидт. Этих тевтонов сблизили с кельтами Эбель, Лоттнер и Рис; с другой стороны, на черты сродства между кельтами и латинами указали Ньютон, Шлейхер и Лоттнер. Моммсен, Курциус, Фёрстеманн, Фикк, Шлейхер и Шмидт показали на связь между латинским и греческим, а сближение между греческим и индоиранским установлено было Грассманном, Бенфеем, Зонне и Керном. Шмидт, Асколи, Лескиен и Миклошич показали отношения между индоиранским и славянским языками. Наконец, Шмидт доказал отсутствие перекрестных связей, как, например, между греческим и славянским, между индоиранским и латинским или тевтонским.

Отсюда следует, что арийские народы Европы образуют круговую цепь из шести звеньев, тесно связанных; но есть пустое место, одного кольца не хватает в цепи; это недостающее звено находится очень далеко в Азии, где мы видим индоиранцев, которые, без сомнения, тесно связаны между собой, но особенно связаны с арийцами Европы своим сродством, с одной стороны, со славянами, а с другой — с греками. Ясно, что они составляют недостающее звено цепи, которая была бы совершенно непрерывна, если бы они пришли в какую-нибудь прошедшую эпоху занять вакантное место.

Возможны только две гипотезы: или все арийские языки произошли на свет в Европе около центра Е, и один из членов группы, индоиранский, отделился от остальных, чтобы занять свое теперешнее положение в Азии; или же они были сгруппированы первоначально около центра А и все эмигрировали к Е, сохраняя в этих новых странах те же самые относительные положения, которые они на основании их взаимных отношений должны были занимать раньше. Которая из этих гипотез более правдоподобна? Гипотезами о выселении одного народа, о котором мы знаем, что он был кочевым до эпохи малоотдаленной, или гипотеза о шести отдельных выселениях шести отдельных народов, о которых нет никакого достоверного доказательства, что они когда-нибудь эмигрировали, и предания которых, наоборот, утверждают, что они произошли в месте своего жительства.

Доказательство Латама более убедительно, чем какое-либо из тех, которые приводились другой стороной, но оно прошло незамеченным. Теория азиатского происхождения европейских народов до такой степени твердо укрепилась в умах и, главное, опиралась на такие великие имена, что никто не нашел необходимым взять на себя труд отвечать на возражения. Голос Латама был гласом вопиющего в пустыне. Он встретил не оппозицию или обсуждение, а насмешку, и более чем через двадцать лет после опубликования его книги один немецкий ученый таким образом характеризовал это плодотворное внушение, произведшее переворот в этнологии: «Случилось, что в Англии, стране эксцентричности, одному оригинальному уму пришла мысль поместить в Европе колыбель арийской расы»{20}.

Идеи Латама, остававшиеся неведомыми миру в течение шестнадцати лет, нашли могущественную поддержку у профессора Уитни, который осмелился усомниться в верности старой теории, отрицая, что предания Авесты имеют какое-либо значение для направления первых арийских переселений, и утверждая, что ни язык, ни история, ни предание не бросили еще никакого света на колыбель арийской расы.

Этот протест был весьма полезен, ибо ученые еще не удостоверили факта, в настоящее время всеми признанного, что разделение арийских языков должно было совершиться в эпоху гораздо более отдаленную, чем та, до которой восходят самые древние арийские предания.

Положение, занятое Уитни, было просто положением агностика. Он видел, что аргументы, приводимые в пользу азиатского происхождения арийцев, не имели цены, но он не видал того, чтобы можно было привести в пользу другого решения сколько-нибудь сильные аргументы.

Только в 1868 году, после того как Латам в течение семнадцати лет оставался в забвении и презрении, он нашел наконец своего первого настоящего ученика, который не ограничился чисто скептическим отношением к делу, как Уитни, и кроме того занимал такое высокое положение, что относительно его нельзя было ограничиваться лишь насмешками над его мнениями как над забавным примером английской эксцентричности.

В 1868 году появилось первое издание труда Фикка под заглавием Vergleichendes Wörterburch der Indo-germanischen Sprachen, сопровождаемое предисловием Бенфея; это предисловие заключало в зародыше аргумент, который широко был развит впоследствии другими учеными. Можно сказать, что в этом предисловии Бенфей был инициатором новой науки, — лингвистической палеонтологии. Он доказывал, что изыскание словаря, общего всем арийским языкам, может доставить указание относительно страны, в которой обитали арийцы до лингвистического разделения. Он утверждал, что некоторые животные, как медведь и волк, и некоторый деревья, как бук и береза, которые арийцы должны были знать, были все туземными в умеренном поясе и в особенности в Европе, тогда как животные и деревья Южной Азии, каковы лев, тигр и пальма, были известны лишь индусам. Он обратил внимание, что первичные арийские языки не обладают наименованиями для двух больших азиатских зверей, льва и тигра, ни для самого обычного в Азии вьючного скота, верблюда, что трудно объяснить при теории, которая выводит арийцев из области к востоку от Каспийского моря. Греки обозначали льва семитическим именем, а индусы именем, этимология которого не арийская, что, по-видимому, доказывает, что лев был неизвестен в стране, которая служила общей колыбелью грекам и индусам.

Некоторые из этих заключений оспаривались; но заслуга Бенфея заключалась не только в открытии новой области для изысканий, но и в указании почвы, на которой впоследствии разыгралась битва. Великие археологические открытия, сделанные между 1860 и 1865 годами, а в особенности открытие кремневых орудий Соммы, кухонных остатков в Дании, озерных построек в Швейцарии и гротов в Аквитании, в то же время как опубликование трудов вроде Prehistoric Times Леббока в 1865-м и Antiquity of Man Ляйелля в 1873 году, не могли не изменить этнологических теорий, принятых до тех пор. Бенфей видел ясно, что заключения филологов, которые одни до сих пор обсуждали вопрос, должны быть пересмотрены при помощи сведений, принесенных новыми науками: геологией, этнологией и антропологией. «С тех пор, — говорит он, — как геологические исследования установили, что с незапамятных времен Европа была местопребыванием человека, все доказательства, приводимые в пользу азиатского происхождения арийцев, опровергнуты».

Эти слова, которые, надо припомнить, были написаны в 1868 году, были действительно пророческими. Переворот во мнениях произведен был антропологами; филологи только много спустя последовали за ними.

Заявление Бенфея быстро принесло свои плоды, и Гейгер тотчас же присоединился к этому лагерю{21}, только он помещал колыбель арийцев не как Бенфей, на севере от Черного моря, но более к северо-западу, в Центральной и Западной Германии. Вклад Гейгера в новую теорию был не без цены. Он основывает свои заключения главным образом на именах деревьев, принадлежавших к первобытному словарю арийцев. Кроме ели, ивы, ясеня, ольхи и орешника, он считает имена березы, бука и дуба специально решающими вопрос. Из того, что греческое φηγός, означающее дуб, равносильно лингвистически тевтонскому beech (бук) и латинскому fagus, он выводит то заключение, что греки перешли из такой страны, где росли буки, в страну, где росли дубы, и приложили имя бука к дубу, который, подобно буку, приносит съедобные плоды. Это доказательство столь же драгоценно, как и остроумно… Дерево, характеризующее леса Греции, это зеленый дуб; бук не спускается к югу дальше Додоны, города, расположенного в центре Эпира. Самые древние греческие легенды приводят нас в Додону, где первые оракулы проявляли себя в шуме листьев этого священного дерева.

Мы можем поэтому заключить, что эллины проникли на полуостров с северо-запада, через долины Эпира, и этот факт поясняет нам, каким образом древнее арийское слово, означавшее сначала бук, стало потом обозначать дерево, которое произрастало на склонах холмов этой новой страны{22}.

Если бы стали утверждать, что греки должны бы иметь название для обозначения дуба раньше прибытия в Грецию, то можно ответить, что слово, обозначающее «дерево», по-санскритски и тевтонски служит для обозначения дуба по-гречески и по-кельтийски.

Поэтому только к зеленому дубу или падубу было прилагаемо название бука. Гейгер утверждал также, что арийцы до своего разделения должны были обитать в холодной северной области, так как название березы обще всем арийским языкам, а также утверждал и то, что хлебными злаками, известными вначале, были ячмень и рожь, но не пшеница. Слово rye, рожь, общее языкам тевтонскому, литовскому и славянским, было отожествлено Гриммом с санскритским vrrhi — рис. Но это сходство языков севера Европы между собой и с фракийским βρίζα указывает, что первоначальное значение слова было «рожь» (rye), а не «рис» (rice).

Пояс, в котором произрастали ячмень и рожь, но не пшеница, должен был находиться на известном расстоянии к северу от Альп, так как область возделывания пшеницы, без сомнения, распространилась к северу после первоначальных времен. Гейгер утверждал также, что арийцы до своего разделения знали вайду и ее употребление, что они были близко знакомы со снегом и льдом и что они имели общие обозначения для зимы и весны, но не для лета и осени; все это указывает на то, что они обитали в северной стране. Он утверждал, что никогда не было приведено ни малейшего доказательства арийского переселения с востока к западу и что на какой бы точке зрения мы ни стояли, вероятнее допустить, что колыбель арийцев была Европа, а не Азия.

Он говорит в заключение: «Из двух противоположных теорий (происхождение европейское и происхождение азиатское) одно лишь опирается на доказательства; ни одного аргумента не было приведено в доказательство переселения с востока на запад. Последнее невероятно и само по себе, и, можно сказать, невозможно, если бы должно было предполагать, что оно было совершено постепенными волнами». Допустить, что маленькое арийское племя перенеслось сначала в Европу и что там последовательно развились арийские языки, это значит возвратиться на практике к европейскому происхождению.

На доказательства Гейгера Пьетреман возразил, что в Азии имеются страны, фауна и флора которых соответствуют лингвистическим условиям. Такова, думает он, область, расположенная в окрестностях озера Балкаша и Алатау. Но ему отвечали, что эта страна была во все исторические времена обитаема монгольскими расами, что гипотеза первичного арийского населения совершенно голословна и бездоказательна; так как не открыто никакого следа арийского населения в этой области, слишком бесплодной и негостеприимной для того, чтобы быть колыбелью расы, столь многочисленной.

В том же году, когда было обнародовано сочинение Гейгера, Куно{23} внес новый элемент в обсуждение, утверждая, что первичные арийцы совсем не были «небольшим кланом», а должны были образовывать кочевой народ, распространенный по обширной территории. Он думает, что выработка грамматической системы первичного языка должна была занять долгий период времени, многие тысячи лет, между тем как разнообразные диалекты, из которых вышли арийские языки, могли образоваться лишь вследствие географического разделения.

Необходимыми географическими условиями, думает он, были: существование обширной равнины без всяких преград в виде высоких гор, пустынных областей или непроходимых лесов; умеренный и почти однообразный климат; там мог распространиться многочисленный народ и в различных частях территории произвести те диалектические различия, из которых впоследствии образовались различные арийские языки.

На поверхности земного шара, утверждает он, существует лишь одна область, предоставляющая необходимые условия такой однородности климата и географического протяжения. Это великая равнина на севере Европы, простирающаяся по Северной Германии и Северной Франции, от Уральских гор до Атлантического океана. В этой области, думает он, жизненные условия не слишком легки, но и борьба за существование не настолько тяжела, чтобы воспрепятствовать развитию такой великой и энергической расы, как арийская. В начале исторического периода мы находим эту область занятой расами кельтской, тевтонской, литовской, славянской, которые он считает за природных ее жителей. Он допускает, что в более ранний период расы эллинская и италийская распространились к югу, за горы Центральной Европы, а индоиранцы эмигрировали к Востоку со своими стадами, покоряя и присоединяя к себе неарийские племена.

На это можно ответить, что степи Центральной Азии, простирающиеся более чем на четыреста лье (1600 верст) по другую сторону озера Балкаш, представляли также необходимые условия и что в этой стране развилась тюрко-татарская раса, представляющая в настоящее время картину того, чем должна была быть арийская раса в кочевой период своего существования. Но должно признать вместе с Куно, что условия климата, почвы, большого географического распространения и близость областей, занятых в настоящее время арийцами, суть аргументы для выбора европейской равнины как вероятной колыбели арийцев, предпочтительно перед равниной азиатской.

Дальше мы покажем, что краниология, археология и лингвистическая палеонтология, науки, с которыми и Куно имел весьма ограниченное знакомство, доставили замечательные подтверждения его гипотезе.

Куно не только первый выставил на вид то решение проблемы, на которое должно смотреть как на самое вероятное, но он был также первым, который настаивал на том, что в настоящее время стало аксиомой в этнологии; а именно, что распространение языка не предполагает непременно распространения расы. Распространение, которое получили арийские языки, произошло, по его мнению, по большей части от завоеваний арийских народов и включения в свою среду мирных племен более энергичными расами Севера. На основании их языка мы причисляем в настоящее время испанцев к народам латинской расы, и, однако же, у них имеется лишь весьма слабая доля латинской крови. То же самое во Франции, Бельгии и Румынии. В этих различных странах неолатинские языки получили преобладание, но в них мало или совсем нет латинской крови. Какая кровная связь, спрашивает Куно, существует между тевтонами и индусами, между кельтами и персами или между русскими и испанцами?

И, однако же, эти народы говорят языками, которые имеют между собой большие аналогии, и мы все их включаем в одно и то же наименование арийских языков.

Распространение арийских языков к югу и к востоку произошло, может быть, от завоеваний арийцев или от постепенного распространения арийской цивилизации на соседние племена, и ничто не мешает рассматривать равнину Северной Европы как область, где возникла арийская раса.

Далее Куно замечает, что значительная часть северо-востока Европы в настоящее время занята или была занята в исторический период финнами. Между арийскими и финскими языками существуют тесные основные соотношения. Эти соотношения проявляются не столько в сходстве всего словаря, сколько в местоимениях, числительных, в суффиксах возвратных глаголов и во внутренней морфологической структуре языка. Крайние члены урало-алтайской семьи отделены друг от друга различиями столь же большими, как и те, которые существуют между финскими и арийскими языками. Куно, однако же, не выводит отсюда очевидного заключения, что финские языки представляют ту форму языка, из которой могли выйти арийские языки; он выводит отсюда, что финны и арийцы должны были первоначально соприкасаться, так что если мы будем выводить арийцев из Центральной Азии, то в этой же области надо искать и колыбели финнов.

Куно должен был бы, однако же, заметить, что, по всей вероятности, диалектические различия арийского языка произошли не только от географического разделения, как он думал, но также в значительной мере и от несовершенного усвоения покоренными племенами арийского языка. Этот обильный последствиями взгляд принадлежит, как мы сейчас увидим, другому писателю.

Самое важное участие Куно в спорном вопросе заключалось в опровержении теории, которая утверждала, что распространение арийской расы шло наравне с распространением арийского языка. Другое бездоказательное предположение, вся теория последовательных переселений арийцев, приходящих с востока, было опровергнуто в следующем году Иоганном Шмидтом в брошюре в шестьдесят восемь страниц{24}. Как камня, брошенного пращой юного пастуха, было достаточно для ниспровержения филистимского великана, так и этот маленький эскиз, написанный юным и неизвестным писателем, опрокинул обширное здание, с таким трудом воздвигнутое несколькими гигантами филологии. Если бы, как предполагалось сперва, предки арийских наций (кельты, тевтоны, литовцы, славяне, латины и греки) одни после других покидали последовательными роями общий центр для того, чтобы идти искать в Европе новых жилищ, то, очевидно, было бы возможно построить генеалогическое древо, представляющее отношения и филиации арийских языков и устанавливающее их более или менее близкую связь с произведшим их языком. В течение двадцати лет филологи занимались составлением этих генеалогических древ, но из них не было и двух сходных таблиц; Бопп, Потт, Гримм, Лотнер, Шлейхер, Пиктэ, Цейс (Zeuss), Финк, Форстеманн, Грассманн, Зонне, Курциус, Макс Мюллер, Паули, Шпигель, Юсти, Эбель не могли прийти к соглашению относительно разветвлений этого арийского древа, которые могли бы быть точно определены, если бы арийская семья действительно существовала.

Существовало основное различие мнений по вопросу, должно ли причислять славянский язык к языкам европейским или к азиатским, приходится ли он сродни немецкому или зендскому; подобный же спор поднялся по поводу греческого; в то время как некоторые ученые считали его тесно связанным с латинским, другие утверждали, что он приближается к санскритскому; точно так же мнения разделились при решении вопроса, восходит ли отделение кельтов к эпохе мало или весьма отдаленной, и приближаются ли они более к латинам или к тевтонам. Существовала также основная разница во мнениях по вопросу, произошло ли разделение между языками Севера и языками Юга или же между языками Востока и языками Запада, и должны ли греческий и славянский языки быть причислены к языкам восточным или западным.

Эти споры относительно первоначального корня, казавшиеся нескончаемыми, получили решение настолько же полное, насколько и неожиданное. Памфлет Шмидта перенес весь вопрос на новую почву, он показал спорящим, что ни одно из их мнений, по-видимому, несогласимых, не было совсем ложным, но что следовало отказаться от мысли представить их отношения в виде генеалогического древа. Шмидт утверждал, что эти отношения представляют аналогию не с ветвями дерева, а с волнами, происходящими на воде, поверхность которой возмущена. Он предполагает, что был период, когда единство первобытного арийского языка было полным. В некоторых пунктах этого пространства образовались центры возмущения; новые лингвистические образования или новые фонетические вариации начали проявляться и распространялись как волны во всех направлениях от начального центра, ослабляясь по мере того, как они расширялись, как это делается с концентрическими кругами, происходящими от камней, брошенных в спокойную воду. Эти концентрические круги делались все шире до встречи друг с другом. При помощи этой теории, как думал Шмидт, трудности могут быть уничтожены и противоположные мнения соглашены.

Двумя главными пунктами, обсуждавшимися сторонниками соперничавших «древ», были, как мы видели, вопросы о том, был ли славянский язык ветвью иранского или тевтонского корня и произошел ли греческий от латинского или от санскрита. Шмидт показал, что греческий в некоторых отношениях связан тесно с латинским, а в других со славянским и что славянский язык обладает некоторыми особенностями, общими ему с тевтонским, а другими — с иранским. Шмидт показал также, что чем более географически отдалены друг от друга два каких-нибудь арийских языка, тем малочисленнее их общие особенности. Таким образом, в то время как славяно-литовский и тевтонский обладают пятьюдесятью пятью общими корнями и словами, а славяно-литовский и индоиранский шестьюдесятью одним, индоиранский и тевтонский имеют их только тринадцать. Точно так же, в то время как сто тридцать два корня и слова, общие латинскому и греческому, и девяносто девять греческому и индоиранскому, только двадцать общих индоиранскому и латинскому. Отсюда вытекает, что славянский язык представляет переход от тевтонского к иранскому, а греческий — от латинского к санскриту. Шмидт успешно поддерживает мысль, что идея генеалогического древа должна быть совершенно оставлена. Он думал, что некогда должно было существовать постоянное движение языков с востока на запад, как бы по наклонной плоскости во всей области арийского языка, начиная с области санскрита и кончая областью кельтского языка. Диалектические различия возникли на разных пунктах, и тогда, благодаря причинам политическим, социальным и религиозным, некоторые из местных диалектов получили преобладание и образовали языки в ущерб более слабым промежуточным диалектам. Таким способом аттический диалект истребил другие греческие диалекты, а диалект римский поглотил осканский, умбрийский и другие италийские диалекты. Таким образом, говорит он, наклонная плоскость разбилась на ступени и превратилась в лестницу.

Теория Шмидта о происхождении языков походит на теорию Дарвина о происхождении видов. Языки возникли вследствие необъясненного стремления к перемене и, кроме того, от истребления промежуточных и переживания преобладающих разновидностей. Этот принцип недавно искусно развил профессор Пауль в своем сочинении, озаглавленном Principien der Sprachgeschichte.

Теория Шмидта была очевидно гибельна для старых теорий постепенных переселений с востока на запад. С тех пор стало ясно, что лингвистические различия должны были образоваться in situ (лат. на первоначальном месте), в то время как арийские народы занимали приблизительно почти те же географические места, которые они занимают и ныне.

Лескиен подкрепил теорию Шмидта, введя понятие об относительном времени этих эволюций. Он утверждал, что нет необходимости предполагать, чтобы все эти превращения были одновременными. Одно из них могло произойти в тевтонской области и распространиться на соседнюю славянскую; после разделения тевтонов и славян другое могло произойти у славян и распространиться на иранцев. Позднее Пенка подал мысль о vera causa (лат. истинная причина) этих пертурбаций, которые Шмидт считал произвольными и случайными.

Комбинируя теории Куно и Шмидта, он представил дело так, что так как первобытные арийцы включили в свою среду много рас не арийских, то диалектические разницы могли произойти от этих включений. Например, особенности, общие литовцам и славянам, могли произойти от включения финских племен, а особенности, общие славянам и иранцам, от включения угров. Из истории неолатинских языков можно видеть, что в этом объяснении есть доля истины. Весьма вероятно, например, что различия французского от испанского произошли от того, что латинский язык был языком иностранным, на котором в первом случае говорили кельты, а во втором случае иберы.

Исчезновение ударений во французском и персидском языках обязано своим происхождением главным образом трудности, которую испытывали завоеватели, франки с одной стороны и арабы с другой, произносить иностранные слова. Английский язык также изменился, во-первых, вследствие соединения с языками саксов и англов, а потом под влиянием датского и норманского завоеваний и проповеди монахов-францисканцев.

Вследствие всех этих столкновений английский язык потерял свои роды и четыре из пяти падежей; из шести способов образования множественного числа уцелел лишь один. Точно так же, если латинский язык потерял три из времен, которыми он обладал первоначально, и если образовал новое будущее, новое прошедшее совершенное, новое прошедшее несовершенное и новый страдательный залог, то мы должны искать причины этого во включении неарийского населения арийцами завоевателями. Но влияние этих теорий распространилось дальше, чем предполагали их защитники. В своем конечном результате они привели к убеждению, что не только не существовало никогда ничего похожего на чисто арийскую расу, но что даже сомнительно существование первоначального арийского языка.

В 1880 году Дельбрюк, обсудив теорию генеалогического дерева и теорию Шмидта и Лескиена, пришел к заключению, что никогда и не было, как это всеми предполагалось, первоначального единого арийского языка.

На развитие перемен окончаний потребовалось, как он думает, много тысячелетий, и прежде чем грамматика окончательно сформировалась, арийцы должны уже были образовать многочисленный народ, занимающий громадную территорию, на обширном протяжении которой должно было возникнуть много отличий в языке. Эти различия языка были зародышем тех различий, которые в настоящее время разделяют арийские языки.

В итоге первоначальный арийский язык должен был начать разделяться на диалекты даже раньше, чем совершенно сформировался.

Появление на свет в 1871 году книг Гейгера и Куно отметило начало новой эры в спорном вопросе. До этого момента азиатское происхождение арийцев было ортодоксальным верованием, в котором нельзя было усомниться, не прослыв еретиком. С тех пор европейское или азиатское происхождение арийцев стало вопросом, доступным для обсуждения, и следующие десять лет были периодом беспрерывной борьбы между сторонниками противоположных теорий. Из года в год сторонники прежней гипотезы становились малочисленнее и менее уверенными, тогда как европейская теория находила новых защитников среди самого молодого поколения ученых.

Гёфер повторил старое доказательство, что самые архаические из форм арийского языка сохранились в Риг-Веде и Авесте, и потому колыбель арийцев должна находиться в той области, где говорили по-санскритски и по-зендски; на этот аргумент Уитни уже ответил, заметив, что из существующих языков исландский и литовский сохранили первоначальные арийские формы вернее, чем армянский или курдский.

Пьетреман еще раз напомнил аргумент, извлеченный из географических преданий Авесты; он может быть допущен для последнего переселения иранцев, но не для переселения других рас, ни даже для первых иранских переселений.

Киперт и Ген, следовавшие за ним, утверждали, что Азия представляет истинную officina gentium (лат. мастерская народов, или кузница племен; выражение готского историка VI в. Иордана, примененное им в отношении Скандинавии. — Примеч. ред.) и что так как многие из великих переселений совершались с востока на запад, то трудно верить, чтобы первое и самое большое совершилось в обратном направлении. Вероятно ли, говорит Ген, что нужно искать самые древние формы арийского языка в лесах и болотах Германии, предпочтительно перед литературными памятниками Индии и Бактрианы?

На это можно возразить — если уж необходимо возражать на чистую риторику, — что если Чингисхан шел из Бактрианы в Европу, то до него Александр шел из Европы к Бактриане; что если Тамерлан вел свои армии в Галатию, то есть к западу, то сами галаты пришли из Галлии для того, чтобы поселиться на Востоке, в Галатии; что если германцы и славяне когда-то раздвигали свои пределы к западу, то в настоящее время уже много веков они раздвигают их к востоку.

Но что лучше всего указывает на логическую слабость азиатской гипотезы, так это тот факт, что даже столь искусный защитник, как Ген, принужден был выставлять на вид такие слабые аналогии в качестве солидного доказательства.

Самый сильный из аргументов, который был выставлен в пользу азиатского происхождения арийцев, есть, может быть, тот, который Гоммель, Делич и Кремер извлекли из некоторых первичных соотношений, предполагаемых между арийскими и семитическими языками. Можно допустить, что семиты возникли в Азии; и, если бы можно было доказать основное сходство между языками арийскими и семитскими, то были бы основания предполагать, что колыбели двух рас находились в соседних областях.

Гоммель приводит шесть слов, которые, как он думает, устанавливают это первоначальное соотношение. Но шести слов недостаточно для того, чтобы служить основанием теорий. Фонетические сходства могут быть случайными, или же эти слова могут быть заимствованными, занесенными финикийской торговлей. Так это было, вероятно, относительно названий серебра, золота и вина; есть основание думать, как мы это покажем далее, что они были неизвестны первобытным арийцам.

Делич идет дальше. Он утверждает, что им отожествлено до сотни корней семитических с корнями арийскими. Но даже если бы эти отожествления и были приняты, то это было бы недостаточно, так как нужно было бы иметь возможность указать на аналогию в элементах образования грамматики; а всеми признано, что в деле грамматической конструкции семитические и арийские языки разнятся существенно. Сходство некоторых первоначальных глагольных корней может быть с вероятностью объяснено иначе. Народы, говорящие на арийских языках, не все принадлежат к арийской расе. Ниже будет показано, что средиземная раса Южной Европы была, по всей вероятности, берберской или хамитской. Вообще допускают древнюю связь между семитской и хамитской семьями, и имеются многочисленные глагольные корни, которые кажутся общими для языков хамитического и семитического. Если южные арийцы суть не что иное, как арианизованные хамиты, то было бы легко объяснить рядом с существенными различиями между грамматиками арийской и семитической некоторые совпадения между семитическими и арийскими корнями. Вопреки противникам, а может быть, в силу слабости их возражений, новое учение продолжало приобретать приверженцев. В 1873 году Фридрих Мюллер признал силу аргументов в пользу европейского происхождения, которые Бенфей и Гейгер извлекли из имен растений и животных, общих арийским языкам.

В то же время Шпигель возражал также против доказательств, извлеченных из преданий Авесты, и указывал на невозможность верить, чтобы область столь высокая, столь бесплодная, столь негостеприимная, как Памирское плато, могла бы произвести те большие массы людей, которые предполагаются теорией арийских переселений, или допустить, что эти толпы исчезли, не оставив после себя следов; и он объявляет, что разделяет мнение о том, что колыбель арийцев должна находиться в Европе между 45° и 60° градусами широты.

Эта страна, говорит он, представляет почву, хорошо приспособленную к развитию первобытной арийской расы. Здесь мы находим пространство, достаточное для их распространения к востоку и к западу, распространения, в котором переселения в тесном смысле этого слова играли роль весьма незначительную. Арийская раса, продолжает он, должна была распространяться постоянно, захватывая другие расы, поглощение которых произвело диалектические различия, которые при помощи географического разлучения и отсутствия литературы с течением времени образовали мало-помалу отдельные языки. Никогда не было выражено для объяснения происхождения арийского языка теории более рациональной, чем та, которую высказал Шпигель.

Пёше в монографии, посвященной спорному вопросу{25}, первый выдвинул вперед антропологический принцип, который впоследствии развил Пенка. Он утверждал, что антропология и археология должны дополнить и исправить заключения филологии.

Он поставил на вид, как это сделал раньше его Брока, что могут быть арийские языки, но арийской расы совсем не существует, что язык имеет мало значения при изучении рас; притом арийскими языками говорили расы совсем различные друг от друга, из которых одна, раса германская, отличающаяся своим высоким ростом, голубыми глазами, белой кожей, обильной бородой и долихокефалическим черепом, может иметь претензию быть представительницей чистых арийцев, как по крови, так и по языку. Пёше отожествил эту расу с той, скелеты которой найдены были в расположенных рядами могильниках Южной Германии, и утверждал, что она существовала в Европе со времен неолитического периода. Это доказательство было дискредитировано его не получившей одобрения антропологов теорией, гласившей, что арийская раса возникла в большом болоте Рокитно, между Припятью, Березиной и Днепром. В этой-то стране, где отсутствие пигмента, или альбинизм, встречается очень часто, он и помещает начало белокурой и белой расы. В этом болоте, думает он, обитали в жилищах, построенных на сваях, народы, которые позже распространились до швейцарских озер и долины По. Архаический характер литовского языка расположил его видеть в литовцах, соседних с болотом Рокитно, остатки этой первоначальной расы.

Очевидным возражением против этой теории служит то, что болото Рокитно недостаточно обширно, чтобы быть колыбелью расы столь многочисленной, и что атлетическая и энергическая раса, какой были арийцы, превосходящая жизненной силой все другие народы, вряд ли могла получить начало в нездоровой местности, где условия существования ослабляют; притом болезненный альбинос, с волосами мочального цвета, какие встречаются в болотах Рокитно, ни в чем не походит на тип арийца с рыжими волосами, с белым и румяным лицом, с могучим и здоровым видом. Более того, существуют основательные причины предполагать, что первобытные арийцы были пастухами, ведшими кочевую жизнь, а этот род существования невозможен в болотах Рокитно.

Два года спустя к европейской гипотезе присоединился Линденшмидт, который считает, что мы должны отказаться от мысли об арийском переселении, шедшем с Востока, как от старой утопии, вышедшей из исторических преданий{26}. Он доходит до заключения, что общий словарь первобытных арийцев не носит характера специально восточного, и подобно Бенфею думает, что отсутствие первобытных арийских наименований для слона и верблюда, льва и тигра представляет сильный аргумент против азиатского происхождения. Он оспаривает также, хорошо подобранными примерами, теорию Гена о том, что направление завоеваний и переселений следовало всегда движению солнца, с востока на запад.

Он утверждает, что жизненная энергия и сила распространения арийцев единственны в своем роде. Они долговечны и обладают большой мускульной силой; поэтому невероятно, чтобы колыбель столь великой, могучей и энергичной расы была в Азии, где, насколько мы можем констатировать, не развивалось физических способностей. По его мнению, пример готов, скандинавов, норманнов, шотландцев, англичан, немцев и датчан, завоевавших Юг, колонизировавших Америку и покоривших обширные пространства в Азии, показывает нам, что именно в Северной Европе найдем мы в их наибольшем развитии признаки энергической расы арийцев. Область, где эти характеристические признаки получили наибольшее развитие, и будет, по всей вероятности, той, где раса получила свое начало.

Затем Флигир возобновил в 1881 году теорию Куно о первоначальных соотношениях между финским и арийским языками, из чего он вывел заключение, что истинная vagina gentium (лат. лоно народов, еще одно определение Скандинавии историком Иорданом. — Примеч. ред.) должна находиться в Восточной Европе.

Новая эпоха открылась для обсуждения в 1883 году, после выхода в свет двух замечательных трудов, которые ярко осветили весь вопрос и имели решительное влияние на общественное мнение. Первый был труд Карла Пенка{27}, едкий, несколько исключительный, довольно слабый в филологическом отношении, но с большой силой снова выставивший антропологические аргументы, выдвинутые Пёше. Второй, представляющий самый важнейший из трудов, когда-либо написанных об этом предмете, был трактат д-ра Шрадера{28}, содержащий осторожное и методическое изложение всего вопроса.

Так как многие из аргументов и фактов, представленных этими писателями, будут воспроизведены в следующих главах, то в этом кратком историческом изложении достаточно лишь отметить те заключения, к которым они пришли.

В своих Origines Ariacae (лат. «Истоки Ариев») и в позднейшем труде{29}, где он отвечал своим критикам и поддерживал свои мнения новыми фактами и новыми аргументами, Пенка утверждал, что арийская кровь не имеет того же распространения, как и арийский язык. Он доказал, что народы арийского языка принадлежат ко многим различным антропологическим типам. Первобытные арийцы должны были, однако, образовать одну расу. Что-нибудь одно: или физические типы должны были развиться после лингвистического разделения, или же арийский язык должен был распространиться между расами неарийской крови. Первое предположение становится весьма невероятным, когда мы видим, как устойчиво сохраняется тип в течение тысячелетий у египтян, негров, евреев. Второе предположение очень вероятно, так как встречались многочисленные примеры перемен языка, не сопровождавшихся переменой расы. Короче говоря, язык изменчив, тогда как раса устойчива. В таком случае является вопрос: из пяти или шести типов, представляемых народами арийского языка, который наиболее верно воспроизводит тип первобытных арийцев? Пенка утверждает, что самая чистая арийская кровь встречается в Скандинавии, между шведами, белокурыми, голубоглазыми и с долихокефалическим черепом. Он утверждает, что чистых арийцев представляют лишь северные германцы и скандинавы, расы весьма плодовитые, высокорослые, одаренные энергией, мужеством, большой физической силой, и что эти замечательные дары сделали их способными завоевать более слабые расы востока, юга и запада и навязать им свой язык. Если расы Центральной и Южной Европы представляют едва лишь несколько черт сходства с расами Севера, то это поэтому, думает он, что у смешанных рас существует стремление возвращаться к одному из первоначальных типов. Он утверждает, что северная раса, плодовитая в холодном климате, становится бесплодной под южными широтами и, наконец, вымирает; тот факт, что между южными арийцами благородный класс выше и белокурее, чем крестьяне, напоминает о завоевании этих рас расой с Севера.

Чтобы взять пример из исторических времен, мы видим, каким образом в Италии и Испании кровь завоевателей, готов, пришедших с берегов Балтийского моря, совершенно исчезла, тогда как в Швеции, Северной Германии и Англии климат позволил белокурому типу сохраниться. Влияние климата истребило арийскую расу в Индии, Персии, Греции, Италии, Испании, Франции и Южной Германии, причем арийский язык остался очевидным доказательством чрезвычайно древнего арийского завоевания. Пенка, без сомнения, ослабил свои доказательства, настаивая без необходимости на том, что Скандинавия была колыбелью всей арийской расы. Трудно поверить, чтобы в лесистых долинах Швеции и Норвегии могло оказаться достаточно пространства для столь многочисленной расы; притом что эти долины совсем не годились для кочевого народа, каким должны были быть первобытные арийцы. Более того, уединенные долины благоприятствуют быстрому развитию отдельных диалектов, тогда как единство языка происходит на громадном пространстве равнин, обитаемых кочевыми племенами. В гористых странах, каковы Швейцария и Кавказ, обитатели двух смежных долин говорят различными диалектами, тогда как одним и тем же языком говорят в необъятных степях Центральной Азии. Пенка сделал бы лучше, если бы принял предположение Куно и поместил бы колыбель арийцев на большой равнине Северной Европы, откуда легко могло совершиться переселение в Скандинавию. Таким образом он избежал бы того возражения, что первобытным арийцам трудно было обладать перевозочными средствами в таком размере, чтобы переправить на другой берег Балтики такие массы людей, каких требует эта гипотеза. Швеция столь же мало годна для того, чтобы быть колыбелью арийцев, как и болота Рокитно, за которые высказался Пёше. Однако далее мы увидим, что скандинавы не единственный высокий и белокурый народ, могущий представлять собой старое арийское племя, и что многие из географических, лингвистических и антропологических трудностей, соединяемых с теорией Пенка, исчезнут тотчас же, если мы предположим, что скорее кельтическая раса Центральной Европы, чем тевтонская раса Скандинавии, происходит по прямой линии от первобытных арийцев. Пенка объясняет также происхождение различия арийских языков, остроумно развивая теорию Шпигеля, что каждая покоренная раса, усваивая язык своих победителей, налагает на этот язык некоторые характерные черты того языка, который она теряет. Труд д-ра Шрадера в высокой степени ценный со всех точек зрения и долго останется классическим творением по этому предмету.

Д-р Шрадер делает обзор аргументам предшествовавших писателей и собирает в ясной форме археологические и филологические материалы, которые должны служить основанием для решения этого вопроса. Главный недостаток д-ра Шрадера заключается в том, что, будучи прежде всего филологом, он оставляет в стороне антропологические соображения, которые не менее важны, чем аргументы археологические и лингвистические. На следующих страницах мы так свободно будем пользоваться материалами, собранными д-ром Шрадером, что здесь будет достаточно вкратце изложить окончательные заключения, к которым он пришел, и которые, можем мы прибавить, являются, в сущности, и заключениями автора этой книги.

Обсуждая вопрос о происхождении арийцев, д-р Шрадер полагает, что существуют два пункта, которые можно считать установленными. В самую древнюю эпоху, до которой восходит свидетельство истории, предания или лингвистическая археология, мы находим европейских арийцев в Северной Европе, а азиатских арийцев на Яксарте. Что касается до европейских арийцев, то он думает, что никто не мог привести ни малейшего доказательства в пользу какого бы то ни было переселения их с востока к западу. В эпоху самую древнюю, о которой только мы имеем достоверные сведения, они, по-видимому, распространились скорее к югу и юго-востоку, так что, казалось бы, что область, занимаемая ими до лингвистического разделения, должна была находиться к северу от Альп. Он думает, что положение ее может быть приблизительно указано. Бук не растет к востоку от линии, проведенной от Кенигсберга до Крымского полуострова, а область его произрастания к северу в старину должна была быть еще более ограниченной. Итак, колыбель атинской, эллинской и тевтонской рас, обозначавших это дерево одинаковым именем, должна находиться к западу от прежней границы бука. Но так как славяно-литовское имя бука заимствовано у тевтонского (по-старославянски «букы», по-русски «бук», по-литовски «bukas»), то мы должны поместить колыбель литовцев и славян к востоку от этой линии. Но так как существуют основания для признания географического единения европейских арийцев до лингвистического разделения, то следует их расу поместить в эту эпоху по обе стороны границы бука: славян-литовцев в Европейской России, а кельтов, латин, эллинов и тевтонов далее к западу.

Что касается индоиранцев, то, по мнению д-ра Шрадера, нет никакого сомнения, что раса, говорящая по-санскритски, вошла в Индию с северо-запада. В ведический период они жили на берегах Инда и не имели непосредственного знакомства с Гангом. Но индусы и иранцы должны были первоначально образовать единый народ где-нибудь на севере от Гималаев. Обе ветви сохранили предания о Яксарте, большой реке этой области, и именно на ее берегах мы и должны поместить их самое древнее местопребывание.

Итак, в наших изысканиях о начале первобытных арийцев мы имеем два установленных пункта: самое древнее местопребывание европейских арийцев было в Северной Европе, а местопребывание арийцев азиатских — на Яксарте.

Единственным вопросом остается: пришли ли европейские арийцы из Азии или азиатские арийцы из Европы?

Для решения этого вопроса д-р Шрадер ставит на рассмотрение шесть пунктов.

1. Прежнее предположение, что так как индоиранский язык является более архаическим языком, чем языки европейские, то колыбель арийцев должна необходимо находиться на Востоке, должно быть оставлено, потому что наше знакомство с зендом и санскритом восходит к периоду древнейшему, чем наше знакомство с языками европейскими. Д-р Шрадер думает, кроме того, что большая грубость европейских языков указывает на более примитивное состояние, чем литературная обработка, представляемая зендом и санскритом.

2. Результаты, полученные лингвистической палеонтологией, по его мнению, не имеют решающего значения. Мы можем только заключить, что колыбель первобытных арийцев находилась на севере, потому что слова, обозначающие снег и лед, общи всем арийским языкам, и потому что эти языки вначале различали только два времени года, и самое большее три; к этому можно прибавить, что первичным типом арийской расы был, по всей вероятности, тип одной из энергичных рас Севера.

3. Мы имеем право заключить, что первобытная арийская раса в эпоху своего географического единства распространена была по очень обширной области.

Полукочевой пастушеский народ, а таковым были, без сомнения, первобытные арийцы, имеет нужду в обширном пространстве для разведения скота, необходимого для его прокормления. Татарская семья в Центральной Азии требует трехсот голов скота и занимает около двух тысяч акров. Поэтому племя, состоящее из 10 000 лиц, заняло бы от 4000 до 6000 квадратных миль. Вся Франция, целиком взятая, могла бы содержать около 50 000 человек, ведущих кочевую жизнь, а весь пастушеский пояс Северной Европы не мог бы содержать одного миллиона. Ранее, чем арийцы перешли от охотничьей эпохи к эпохе пастушеской, народонаселение должно было быть еще более рассеянным.

Один и тот же язык, с различиями в диалектах, может быть в употреблении в обширной стране, занимаемой кочевыми пастухами; примером этого может служить турко-татарская раса, которая во время своего наибольшего распространения занимала область немного меньшую по пространству той, которую гипотетически приписывают первобытным арийцам, между Яксартом и Атлантическим океаном, то есть длиной в 4800 километров.

В шестнадцатом веке тюркские расы населяли все пространство между устьем Лены и Адриатическим морем, и все эти племена взаимно понимали друг друга, так как говорили диалектами одного и того же языка. В настоящее время туркоман из Анатолии может понимать якута с берегов Ледовитого океана.

4. Никакой точной линии разделения не может быть проведено между европейской и азиатской ветвями арийской семьи. Некоторые расы и никоторые наречия Европы имеют более тесное сходство с азиатскими, чем другие. Специально можно отметить сродство индоиранцев с греками, очевидно проявляющееся в названиях оружия и в словах, относящихся к земледелию и религии.

5. Степень цивилизации, достигнутая арийцами до их разделения, какую нам показывают заключения лингвистической палеонтологии, весьма близко согласуется с указаниями древних озерных построек Швейцарии, восходящих к каменному веку. А это указывало бы на существование арийцев в Европе в эпоху, лишь немного позднейшую лингвистического разделения.

6. Движения арийских рас, по самым старинным сведениям и историческим преданиям, направлялись к югу и до известной степени к востоку. Если бы мы могли в этом поверить древнему преданию, то часть Азии получила из Европы свое арийское население, именно фригийцев и армян. Это предание показывает близкое сродство армянского языка с европейскими. С другой стороны, не существует неоспоримого доказательства о каком бы то ни было переселении арийцев с востока на запад.

Таковы, по исследованиям д-ра Шрадера, материалы, от которых зависит решение задачи. Вопрос о том, была ли Азия или Европа наидревнейшей резиденцией арийцев, не допускает, по его мнению, положительного ответа. Но он отрекается от раньше высказанного мнения, что арийцы возникли в Азии, и не может, по его словам, скрыть в настоящее время своего мнения, что европейская гипотеза (то есть мнение, что возникновение арийской расы надо искать скорее на западе, чем на востоке) кажется гораздо ближе согласующейся с фактами.

Одновременное появление в свет сочинений Пенка и Шрадера, из которых один рассматривал вопрос главным образом с антропологической точки зрения, а другой — с точки зрения филологии, привлекло снова внимание к спорному вопросу об арийцах.

Первым результатом этого было оставление старой гипотезы многими учеными, которые, как и сам д-р Шрадер, поддерживали ее в предшествующее годы. Первый, кто заявил о своем обращении к новым взглядам, был профессор Сейс, человек{30}, отличающийся тем достойным уважения качеством, что он никогда не колебался заявить, что считает разумным по представлении новых доказательств изменить мнения, раньше им поддерживаемые. Европейская гипотеза получила также публичное одобрение профессора Райса, который искусно изложил новую доктрину в Princeton Review. На континенте ее приняли: Томашек, объявивший себя за Восточную Европу; фон Логер, предпочитающий Германию; Вильче, который вообще следует мнениям Пенка, и Фридрих Мюллер, согласный с мнением Куно, избравшего Центральную Европу. Уйфальви, Гоммель, Фессль, профессор Макс Мюллер и два американских писателя, гг. Голь и Моррис, принимают еще под разнообразными формами азиатскую гипотезу.

Профессор Макс Мюллер, единственный из живущих партизанов прежней школы, дал недавно окончательное объяснение по этому предмету. Он писал в 1889 году{31}: «Если приходится отвечать на вопрос относительно места, где жили наши предки арийцы до их разделения… я повторю как сорок лет назад: „где-нибудь в Азии“ и ничего больше». Во всяком случае, «где-нибудь в Азии» гораздо неопределеннее, а следовательно, и вероятнее, чем в Бактриане, которую он избрал сперва более специально. Но хотя он и говорит, что сохранил прежнее мнение, он, кажется, ничего не прибавил к прежнему доказательству, которое было, в сущности, лишь теорией Гримма о неудержимом влечении и предположением Потта, что переселения всегда следовали ходу солнца с востока на запад.

ГЛАВА ВТОРАЯ ДОИСТОРИЧЕСКИЕ РАСЫ ЕВРОПЫ

Неолитический век

Удивительные открытия относительно древности человека в Европе, следовавшие с такой быстротой одно за другим в 1860 году и в следующие за ним годы, были, как мы видели, главной причиной перемены мнения в Европе о происхождении арийцев. Заключения филологов, принимавшиеся до сих пор без возражений, должны были подвергнуться исследованию при свете открытий геологии, археологии и антропологии.

Теодору Бенфею, который сам был филологом, принадлежит заслуга признания изменения, внесенного в условия проблемы. Уже в 1868 году Бенфей осмелился заявить, что «с тех пор, как изыскания геологов установили, что с незапамятных времен Европа была необитаема человеком, все аргументы, выдвигаемые в пользу азиатского происхождения арийцев, опровергнуты»{32}. Эти изыскания о первобытных обитателях Европы так существенно изменили вопрос, что будет полезно посвятить главу резюмированию достигнутых результатов.

Отныне невозможно ограничивать существование человека на земле периодом в шесть тысяч лет. Доказано, что человек был современником мамонта и покрытого шерстью носорога и следовал за отступлением ледяного покрова, одевавшего Северную Европу в течение последнего ледникового периода.

На основании астрономических данных д-р Кролль вычислил, что в Северном полушарии последняя ледниковая эпоха началась лет 240 тысяч тому назад, и, чередуясь с периодами более мягкой и даже тропической температуры, продолжалась около 160 000 лет, закончившись совсем лет 80 тысяч назад. Профессор Джейки{33} принимает эти исчисления. Он думает, что палеолитический человек должен был занимать части Западной Европы немного спустя после исчезновения громадного покрова льда, и есть основания предполагать, что он жил между ледниковыми периодами{34}, как мамонт и северный олень, останки которых найдены под наносным слоем, образованным последним расширением ледников.

Эта отдаленная эпоха нас не касается.

Осколки кремня, составляющие самые древние доказательства существования человека в Европе, не доставляют никакого разъяснения относительно языка и даже расы. Мы не можем даже утверждать, что люди, которые их фабриковали, обладали членораздельной речью. Нельзя знать, были ли люди четверичного периода — современники мамонта, — предками существующих рас или нет. Но если мы спустимся к следующему периоду, или к периоду неолитическому, когда геологические и климатические условия были, в сущности, такие же, как и теперь, то мы найдем, что по крайней мере три, если не четыре, европейских типа занимали почти те же места, которые они занимают и теперь.

Археологи установили хронологическую последовательность веков каменного, бронзового и железного.

Эти различные века не были необходимо одновременными в различных странах. Греция дошла уже до железного века, когда Италия была еще в бронзовом, а остальная Европа в каменном. Бронза была в употреблении в средиземных странах гораздо раньше, чем достигла берегов Балтики, а гуанчи были еще в каменном веке, когда Канарские острова в XV столетии были снова открыты испанцами.

Железный и бронзовый века могут быть исключены из наших исследований. Нам нужно заняться лишь периодом орудий из полированного камня, так как доказано, что этнология Европы в настоящее время подобна той, какой была раньше, чем бронза сменила железо. Оружие из бронзы не было принесено, как сначала предполагали, расой завоевателей. Его употребление распространилось постепенно посредством мирных успехов торговли, а главное, через посредство финикийских торговцев.

Постройки на сваях в Центральной Европе, начавшие появляться в течение каменного периода, продолжали быть в употреблении в течение всего бронзового века до века железного и доказывают, что в этих странах не было перемещений населения посредством завоевания или прибытия новых поселенцев, но что та же самая раса, обитавшая все в том же месте, постепенно покидала каменное оружие для оружия бронзового, а бронзовые сабли для сабель железных.

Повсюду приходят к тому же заключению, исходя из того факта, что самые древние типы орудий из меди или бронзы сделаны по образцу первоначальных орудий из камня или из кости.

Каменный век был разделен на два периода: палеолитический, или век отбивного камня, и неолитический, в котором орудия были обтерты или отполированы. В палеолитический период человек был современником пещерного медведя, мамонта, носорога и других исчезнувших хищных и толстокожих. Климат был суров; распределение земли и воды не было таким, как ныне; посуда, даже самая грубая, была неизвестна; люди были кочевыми охотниками, живя в пещерах под защитой скал; тогда как в течение неолитического периода распределение суши и воды вообще было такое же, как в настоящее время; пещеры служили скорее могилами, чем жилищами; животные были домашними; делалась посуда, и европейская фауна мало отличалась от фауны начала исторического периода.

Некоторые из антропологов утверждали, что в течение палеолитического периода Европа была населена предками существующих рас. Мы не станем заниматься их аргументами, так как филологи, конечно, допустят, что в пределах неолитического века могло найтись достаточно времени для развития и разделения различных арийских языков.

Если возможно показать, что расы, обитавшие в Европе в начале неолитического периода, были предками тех, которые обитают в настоящее время в тех же странах, то можно оставить нерешенным вопрос о том, возникли ли они в Европе или пришли из Азии или Африки.

Возможно, что палеолитический период начался, как полагает г. де Мортилье, в четверичный период геологов, лет тысяч 240 тому назад; но неолитический период сравнительно недавний. Г. де Мортилье относит начало этого периода не больше как за 10 000–20 000 лет.

Исчисления, на которых основаны эти определения, могут быть рассматриваемы лишь как дающие приблизительные результаты, и их надо брать за то, чего-они стоят.

Некоторые лучшие из этих хронологических указаний были найдены в Швейцарии. Но даже самые древние из озерных жилищ Швейцарии указывают на состояние цивилизации, значительно ушедшей вперед сравнительно с той цивилизацией, которую лингвистическая палеонтология приписывает первобытным арийцам. Следовательно, они нам дают лишь минимальный, а не максимальный предел времени для эпохи поселения арийцев.

В Pont de la Thiéle, между озерами Биеннским и Невшательским, существует свайная постройка, в настоящее время находящаяся в 900 метрах внутрь от современного берега озера. На основании исчислений профессора Жиллиерона относительно скорости, с которой осадки наполняют озеро, это сооружение имеет древность минимум 6750 лет, то есть около 4900 лет до Р.Х.{35} Итак, в эту эпоху неолитические народы оставили кочевую жизнь, какую вели арийцы до их разделения, и приобрели умение, необходимое для постройки своих жилищ на сваях, вколоченных в дно озера; но сколько времени прошло с начала этого периода, этого мы с достоверностью сказать не можем.

В соседней местности, в Шамблоне, на Невшательском озере, находится более позднее озерное жилище, построенное в конце неолитического века. Вычисление относительно скорости, с которой осадки заполняют озеро, показывает, что устройство жилища начато более чем за 1500 лет до Р.Х.{36}.

Г. Морло считает, что возраст наиболее древних из озерных неолитических жилищ в Швейцарии может быть от 6000 до 7000 лет. Д-р Келлер находит эту цифру слишком высокой и предпочитает цифру в 3000 или 4000 лет как более близкую{37}. Но эти постройки принадлежат к сравнительно позднейшей части неолитического периода. Некоторые из свайных построек в Южной Германии принадлежат к более древнему периоду, когда не было домашних животных и когда были неизвестны самые основания земледелия. На основании возрастания конуса наносов, расположенного в дельте Тиньеры, маленького ручья, впадающего в Женевское озеро близ Шильона, г. Морло вычислил, посредством ряда вероятных дедукций, что около 6400 лет тому назад Швейцарию должны были населять люди, употреблявшие орудия из полированного камня, тогда как слой, в котором нашли бронзовые орудия, восходит, вероятно, приблизительно за 3000 лет. Итак, в Швейцарии эпоха бронзы должна, наверное, восходить за 1000, а может быть и за 2000 лет до Р.Х.

Это исчисление сходится с тем, которое доставили свайные постройки в долине По, начатые в неолитическом веке, но, как показал Гельбиг{38}, разрушенные в бронзовом веке нашествиями этрусков; эти нашествия должны были происходить раньше (на сколько времени, мы не знаем) середины XI века до Р.Х.

Поэтому бронзовый период должен был начаться гораздо раньше этого времени.

Сожженный город Гиссарлика и могилы в Микенах, исследованные д-ром Шлиманом, принадлежат также к бронзовому веку. Их обыкновенно относят к XII или XIII веку до Р.Х.

Местности, более отдаленные от влияний семитической цивилизации, отстали более; предшествующие исчисления могут быть поэтому соглашены с исчислениями г. Арселена, который на основании роста отложений Соны заключил, что до 1150 года до Р.Х. каменные орудия исключительно употреблялись в Центральной Галлии и что около 400-х годов до Р.Х. бронза не была еще заменена железом.

Пещера, называемая Victoria Cave, около Сеттля в Йоркшире, была обитаема неолитическими людьми, сделавшими значительные шаги вперед в цивилизации; они, по-видимому, одомашнили быка и, может быть, даже лошадь.

На основании накопления остатков, происходящих от медленного выветривания известковых утесов, профессор Бойд-Даукинс (Boyd-Dawkins) вычислил, что неолитическое обитание в этой пещере прекратилось за 4000 или 5000 лет до нашего времени, то есть больше, чем за 3000 лет до Р.Х.{39}.

Каменные орудия, найденные в кучах раковин или кухонных остатках Дании, имеют более архаический характер, чем орудия озерных построек Швейцарии; действительно, некоторые авторитеты рассматривают их как мезолитические, то есть образующие переход между палео- и неолитическими периодами.

Люди не достигли еще земледельческого или даже пастушеского периода; они были исключительно рыболовами и охотниками, и в качестве домашнего животного имели лишь собаку; тогда как обитатели самых древних озерных сооружений в Швейцарии, хотя и обильно пользуясь продуктами своей охоты, одомашнили быка, может быть даже барана и козу. Кухонные останки принадлежат к очень отдаленной части неолитического периода, так как обнаруживаемая ими цивилизация грубее цивилизации первобытных арийцев.

Образование этих куч раковин должно было занимать очень долгий период. Они весьма многочисленны, и некоторые из них имеют более 270 м длины и от 30 до 60 м ширины, толщина их обыкновенно от трех до пяти футов, а иногда до десяти футов (3 м). Они состоят из раковин устриц и ракушек, из костей сухопутных животных и рыб; в них встречаются обломки грубой посуды, многочисленные орудия из кремня или кости и другие отбросы человеческих жилищ{40}.

Кремневые орудия в них столь обильны, что в течение полутора часов два посетителя собрали в одной куче раковин 300 образцов. Так как население жило исключительно рыбной ловлей и охотой, то оно должно быть до крайности рассеяно, вероятно, так же, как эскимосы или жители Огненной Земли, находящиеся на этой же ступени цивилизации. Если плотность населения была такова, как на старинных территориях компании Гудзонова залива, то неолитическое население Дании не превышало 1500 душ; если оно имело плотность населения Патагонии, то оно было бы ниже 1000 душ, а если оно было столь же редко, как в Австралии перед водворением европейцев, то оно не достигало и половины этой цифры{41}.

Ясно, что такие громадные кучи останков и такое большое количество орудий могли накопиться лишь в длинные периоды времени, в течение многих веков по крайней мере, а, вероятно, даже в течение многих тысячелетий.

Но момент, когда заканчивается период, к которому относятся эти ископаемые кухонные останки, должен быть сам очень отдален, как показывает изменение линии берегов и перемена климатических условий, происшедшая с тех пор.

Некоторые из этих куч в настоящее время находятся вдалеке от моря, что могло произойти лишь от медленного возвышения земель, движения, совершающегося в размере нескольких сантиметров в течение столетия. В других местностях кучи исчезли, очевидно, поглощенные морем.

Мы находим в Дании три последовательных растительных периода: 1) век сосны; 2) век дуба; 3) век бука.

В Римский период страна была покрыта, как и теперь, обширными буковыми лесами; сосна и дуб уже исчезли.

Эти изменения в растительности приписываются медленным изменениям климата. Каменный век соответствует преимущественно веку сосны и отчасти также веку дуба; бронзовый век соответствует главным образом веку дуба, а железный — веку бука. Кухонные остатки, принадлежащие к началу неолитического периода, принадлежат вместе с тем к веку сосны, так как в них найдены кости Fetra urogalbus (глухарь), птицы, которая питается молодыми побегами сосны, тогда как каменные орудия того же типа, как находимые в этих кучах, были найдены в слоях торфа между обломками сосновых стволов. Принимая в соображение эти факты, профессор Стинструп, величайший авторитет в этом деле, держится того мнения, что надо считать период от 10 000 до 12 000 лет для накопления обширных куч остатков и для последовательных изменений сосновых лесов в дубовые и дубовых в буковые. Эти изменения могли произойти лишь вследствие значительных перемен климата, уже осуществившихся при начале железного века{42}.

Другие хронологические указания доставляются торфом, в котором зарыты на различных глубинах неолитические орудия. Профессор Стинструп вычислил, что образование некоторых из этих слоев торфа должно было занять от 4000 до 16 000 лет. Присутствие обломков посуды доказывает, что эти кучи раковин принадлежат к неолитическому периоду, начало которого надо отнести по меньшей мере за 10 000 лет.

Методы антропологии

Брока установил ту аксиому, что этническими признаками первой важности являются не лингвистические признаки, но физические. Что касается природы языка неолитических народов, то мы руководствуемся скорее дедукциями, нежели положительными фактами. Относительно же их физических признаков у нас имеются многочисленные и убедительные указания. Эти указания состоят частью из сообщений греческих и римских писателей, но главным образом они вытекают из изучения черепов. Форма черепа — это один из наименее изменчивых признаков расы; это настолько верно, что черепа, найденные в доисторических могилах дают нам возможность доказать, что неолитические обитатели Европы были прямыми предками существующих ныне рас. Форма черепа выражается числовым отношением некоторых измерений, называемых показателями (indices). Из этих показателей главные суть: поперечный или, как его обыкновенно называют, кефалический, дающий отношение наибольшей ширины к наибольшей длине черепа; высотный или вертикальный, дающий отношение высоты черепа к его длине; орбитный, дающий отношение высоты глазной орбиты к ее ширине; лицевой угол; носовой показатель и показатель прогнатизма, посредством которого определяют форму лица. Эти показатели вместе с формой некоторых костей, специально костей бедра и берцовой, позволяют нам с большой достоверностью определить этническое отношение между расами доисторическими и расами, ныне существующими.

Поперечный или кефалический показатель определяется таким образом. Делят наибольшую ширину черепа на длину головы ото лба к затылку и результат умножают на 100. Так, если ширина равняется трем четвертям длины, то говорят, что показатель равен 75. Кефалические показатели изменяются между 58 и 98.

Термин долихокефалический (длинноголовый) применяется к черепам с невысокими показателями; термин брахикефалический — к черепам с весьма высокими показателями; а термин ортокефалический или мезокефалический — к промежуточному классу. Черные расы принадлежат к длинноголовым, белые расы скорее ортокефалы, а желтые расы — брахикефалы.

Антропологи не вполне согласны между собой относительно крайних пределов различных показателей; но мы не ошибемся много, если назовем долихокефалическими черепа с показателями ниже 78; субдолихокефалическими те, у которых показатели заключаются между 75 и 78; ортокефалическими от 78 до 80; суббрахикефалическими ниже 83 и брахикефалическими, начиная с 83 и выше. Шведы представляют самую долихокефалическую из европейских рас; лапландцы наиболее брахикефалическую; англичане наиболее ортокефальны, северные германцы субдолихокефальны; южные германцы суббрахикефальны. Орбитный показатель, дающий отношение высоты к ширине орбиты, считается Брока имеющим специальную ценность как признак расы, так как он не изменяется причинами, связанными с борьбой за существование. У черных рас эта пропорция менее высока; она изменяется в Африке от 79,3 до 85,4 и спускается до 61 у тасманийцев; у желтых рас она выше и изменяется между 82,2 и 95,4; у европейцев она обыкновенно бывает между 83 и 85. Аналогичное различие дается поперечным разрезом волос. У желтой, или монгольской, расы волос круглый; у африканской, или черной, он сплющенный, лентовидный; у белой, или европейской, расы овальный. Волосы монгола прямы, волосы африканца курчавы и шерстисты, волосы европейца имеют наклонность виться.

Все эти наблюдения согласно приводят к указанию двух крайних типов: африканского, с длинной головой, удлиненными орбитами и плоскими волосами, монгольского с круглой головой, круглыми орбитами и волосами, имеющими круглый разрез. Европейский тип представляется промежуточным: голова, орбиты, волосы овальны. На востоке Европы мы приближаемся к типу азиатскому; на юге Европы к типу африканскому. Неолитические могилы Европы доставляют ясные приближения и к типу африканскому, и к типу азиатскому. Положение европейских рас между расами африканскими и азиатскими более точно показывается следующей диаграммой.

Где, спрашивается, человеческий род получил свое начало? Дарвин склоняется в пользу Африки, Картфаж в пользу Азии, а Вагнер — Европы в миоценовую эпоху, когда климат там был почти тропическим. Если род человеческий возник в Европе, то можно предполагать, что от него образовались крайние типы Азии и Африки; или же, с другой стороны, Европа могла быть местом, где встретились и смешались азиатский и африканский типы. Те, которые усвоили себе первое мнение, думают вместе с Пенка, что арийцы представляют самую древнюю европейскую расу; наоборот, те, кто поддерживает второе мнение, могут утверждать, что арийский язык, принесенный из Азии, был впоследствии усвоен людьми, принадлежавшими главным образом к африканской расе.

Расы Британских островов

В эпоху Цезаря в Галлии были три расы: аквитане, кельты и белги и, кроме того, четвертая раса, германцы, к востоку от Рейна. Можно распознать остатки этих рас в неолитических могильниках, и от них-то одних и происходят европейские народы арийского языка. Но очевидно, что из этих четырех рас одна лишь могла представлять первобытных арийцев, тогда как другие были арийскими лишь по языку, но не по происхождению.

На континенте не было непреодолимых физических препятствий, которые могли бы помешать переселению посторонних рас; но на Британских островах существование пролива сделало этнологическую проблему менее сложной. Могилы начала бронзового века на Британских островах содержат остатки двух из этих рас. Одна из них прибыла к концу неолитического века; раньше этой эпохи на Британских островах обитала, по-видимому, одна лишь раса, которая должна была происходить от народа палеолитических времен и которая, может быть, переселилась с материка, вместе с большими толстокожими, раньше образования пролива.

Более древняя из рас отличалась своим слабым сложением, своим темным цветом и долихокефалическим черепом. Она погребала своих мертвых в гротах, а позже в длинных курганах, разделенных внутри на комнаты и проходы. Некоторые из этих курганов имеют 120 метров в длину при 95 метрах ширины и походят на искусственные пещеры, подражающие древним погребальным пещерам. Так в Сефне, близ Сент-Асафа, находится пещера и курган, в которых открыли черепа, представляющие совершенно один и тот же тип; на их относительную древность указывает тот факт, что остатки диких животных, редкие в кургане, многочисленны в пещере. Очевидно, что люди уже достигли пастушеского периода, когда они оставили пещеру для кургана{43}.

Все курганы принадлежат к каменному веку. Каноник Грину эл ль утверждает, что не найдено никакого следа металла… в оставшейся нетронутой части длинного кургана и «что посуда, какого бы то ни было сорта, там очень редка»{44}. Черепа, найденные в этих курганах графства Caithness в Вильтшире, все принадлежат к тому же типу, и археологи согласно допускают, что в течение периода длинных курганов Британия была обитаема одной-единственной расой.

Этнологи отожествляют эту расу с племенем силуров, которые в момент римского завоевания населяли графства Херефорд, Раднор, Брекон, Монмут и Гламорган. Тацит{45} заключает из их физических признаков, что они принадлежали к иберийской расе: «Silurum colorati vultus torti plerumque crines, et posita contra Hispania, Iberos veteres trajecisse, easque sedes occupasse, fidem faciunt» (лат. «Смуглые лица силуров, вьющиеся в основном волосы и расположение напротив Испании заставляют поверить, что древние иберы пришли и заняли эти места»). Незачем приписывать важность предположению, что силуры переселились из Испании. Это предположение основывалось на важном наблюдении, касающемся физического сходства этого смуглолицего великобританского племени с иберами. Современные этнологи сделали то же наблюдение, а главное, заметили сходство испанских басков с маленькими черноволосыми валлийцами из Денбигшира. Тот же тип встречается на некоторых из Гебридских островов и специально в Барра. Его встречают в графстве Керри и к западу от Шаннона, в графствах Донегаль и Гальвэй, а именно на острове Аран, в графстве Гальвэй; там на старинном кладбище д-р Биддо (Beddoe) нашел четыре долихокефалических черепа, средний показатель которых был 74,25, самый низкий из всех, наблюдаемых на Британских островах{46}. Д-р Биддо сделал также аналогичное открытие в области, обитаемой силурами, в Мишельдине (Micheldean), где он нашел пять черепов, давших средний показатель в 74,8.

В более или менее измененном виде этот тип встречается в Уэльсе и на западе Англии, где мы встречаем расу с овальным лицом, малорослую и со слабо развитой мускулатурой, с долихокефалическим черепом, с темными волосами и черными глазами{47}.

О распространении этого типа на материке речь будет идти дальше. Достаточно сказать, что черепа, представляющие аналогии с курганными черепами Британских островов, были найдены в погребальных пещерах в Бельгии, во Франции, в Испании, в Алжире и на Тенерифе. Предполагают найти потомков этой расы в басках, корсиканцах, берберах и гуангах Канарских островов. Мы можем принять для обозначения этого долихокефалического, малорослого, черноволосого типа весьма употребительное и подходящее название «иберийского». Профессор Ролльстон предпочитает термин «силурийский», а другие писатели обозначали этот тип различными названиями: эвскарийский, баскский, берберский, или средиземный. Некоторые из французских авторов называли его «Кро-Маньонским типом», по имени погребальной пещеры в Кро-Маньоне, в Перигоре, где нашли череп, принадлежащий, по-видимому, к палеолитическому веку.

К концу неолитического века или, может быть, в начале бронзового века южные и восточные части Великобритании были наводнены и заняты совсем другой расой; это были люди высокие, с сильной мускулатурой, с брахикефалическим черепом, имевшие, вероятно, желтые или рыжие волосы и румяный цвет лица. Установлено, что они погребали своих мертвых в круглых курганах; им, вероятно, можно приписать постановку памятников в Эйвбери и Стоунхендже{48}, так же, как и введение в Великобритании арийского языка и бронзовых орудий.

Д-р Тэрнем отожествляет эту расу с расой кельтической и называет ее типом «туранским». Он смотрит на нее, как на отряд, посланный через Галлию и Бельгию, большой брахикефалической ветвью, занимавшей центр и северо-восток Европы и Азии. Это также тот тип, который преобладает между славянскими расами. «Туранский» тип д-ра Тэрнема, есть «монголовидный» тип Прюнер-Бея. Профессор Ролльстон называет тип «кимврским», так как он напоминает тип широкоголовых неолитических людей, обитавших в Дании, то есть в древнем Херсонесе кимврском. Д-р Тэрнем отожествляет народ, устраивавший круглые курганы, с неолитической широкоголовой расой Бельгии и северо-запада Франции, которая, очевидно, говорила языком кельтическим; эту-то расу Брока и обозначает именем кимврийской, в отличие от расы брахикефалической, малорослой и смуглой, жившей в Центральной Франции, которой одной он присваивает имя кельтической. Но так как почти достоверно, что народ, оставивший круглые курганы, ввел в Великобританию язык, обыкновенно называемый «кельтским», то будет удобно, хотя, может быть, и не совсем правильно, обозначать этот народ именем расы кельтической.

Могильники, принадлежащие этим двум расам, то есть продолговатые курганы иберов и круглые курганы кельтов, легко различаются. Черепа, находимые в них, как замечает каноник Гринуэлль, настолько же существенно различны, насколько только могут разниться два рода черепов{49}. Можно констатировать это различие на черепах, представленных на странице 76, которые оба происходят из равнин Ист-Ридинга (East-Riding) в Йоркшире.

Первый из черепов принадлежит мужчине среднего возраста «иберийской» расы, найден в Рудстоне (Rudstone){50}, в продолговатом кургане в 63 м длины и от 14 до 22 м ширины. Этот череп представляет образчик резко выраженного долихокефалического типа: показатель равен 72. Второй череп человека тоже в среднем возрасте, принадлежавшего к кельтической расе, найден в круглом кургане 71 м в диаметре, в приходе, соседнем с Коуламом (Cowlam){51}. Этот череп явно брахикефалический, указатель достигает 84. В обоих могильниках нашли орудия из кремня, но ни одного металлического предмета.

Обе эти расы отличаются друг от друга не только формой черепа, но и всем характером лица. В кельтическом черепе, из Коулама, представляющем хороший образец для наблюдения, голова массивна и сильна, лицо угловато и прогнатично, с выдающимся ртом и сильными квадратными челюстями. Широкий и большой лоб и короткий, четырехугольный подбородок указывают на моральную силу и решительность характера. Скулы высоки и широки, глазные орбиты почти круглы, с весьма развитыми надбровными дугами, что должно придавать лицу свирепое выражение. Нос должен был быть весьма выдающимся, а ячейки передних зубов наклонны. Черепа этой расы отличаются обыкновенно своим объемом и вертикальной высотой, которая заметно больше ширины{52}. Череп иберийской расы представляет величайший контраст с этим типом. Лицо овально, малоразвито и ортогнатично; лоб узок; подбородок тонок, остер и удлинен, нос обыкновенно менее широк, чем у другой расы, но почти на четверть сантиметра длиннее; пространство между носом и ртом значительно, верхняя губа тонка, а ячейки передних зубов вертикальны. Скулы и надбровные дуги не развиты и орбиты скорее удлинены. Внешний вид лица должен был быть мягким и мирным. Фигуры двух черепов, помещенные вертикально, показывают, что наибольшая длина одного и наибольшая ширина другого зависят главным образом от развития затылка.

Разница, существующая между двумя черепами, распространяется и на другие кости скелета. Раса иберийская была мала ростом, с тонкими костями и слабыми мускульными прикреплениями, тогда как раса кельтическая была высока, сильна и мускулиста. У обеих рас отличительные характерные признаки были менее резко выражены в женских черепах, как это видно из фигур двух женских черепов из равнин Йоркшира; один представляет удлиненный череп иберийского типа, ортогнатический, с показателем 68 и найден в кургане в равнине Шербёрна{53}; другой есть широкий череп кельтского типа, из соседнего кургана во Фликстоне{54}, сильно прогнатичный, и с показателем в 82. Для девяноста пяти черепов из круглых курганов мы имеем средний кефалический показатель 81 и средний высотный 77; с другой стороны, шестьдесят семь черепов из продолговатых курганов дают средний кефалический показатель 71,25 и средний высотный 73.

Разница в росте у двух рас значительна. У расы иберийской средний рост для обоих полов 1 м 62 см или 1 м 64 см для мужчин; самые высокие мужчины имели 1 м 65 см, а самые маленькие женщины 1 м 40 см.

У кельтской расы рост, вычисленный на основании длины бедер, изменялся между 1 м 68 см и 1 м 73 см, так что средний рост был 1 м 70 см.

Рост кельтов поразил римлян. Цезарь говорит об их mirifica corpora (лат. удивительные тела) и сравнивает небольшой рост римлян с magnitudo corporum (лат. величина тела) галлов. Страбон также, говоря о коритавах, британском племени в Линкольншире, упомянув об их белокурых волосах, далее выражается так: «чтобы показать, насколько они велики, я могу сказать, что сам видел в Риме некоторых из их молодых людей, и они превосходили шестью дюймами жителей города». Такое утверждение могло бы показаться преувеличенным, если бы

О том не свидетельствовали кости, найденные в некоторых из круглых курганов.

Например, около Гристорпа, в Ист-Райдинге (East-Riding, восточный округ Йоркшира) разрыли круглый курган, содержавший кости человека, рост которого должен был равняться 1 м 85 см (2 аршина 10 вершков).

Нельзя сомневаться в том, что иберийская раса была смуглой, с черными глазами и волосами. Что касается кельтской расы, то почти наверное у нее был светлый цвет лица с рыжими или белокурыми волосами и с голубыми или серо-голубыми глазами. Самым убедительным доказательством является оставленное Дионом Кассием описание Боадицеи, которая почти наверное принадлежала к этой расе.

Он описывает, что она была высокого роста: η'ν δέ και το σώμα μεγίστη. Ее свирепый вид поражал страхом тех, которые ее видели, и выражение ее взгляда было чрезвычайно жестко и проницательно. Ее голос был груб, у нее были густые рыжие волосы, την τε κόμην πλείστην τε και ξανθοτάτην, которые спускались ей до бедер. Слово ξανθός служит для выражения многих разновидностей рыжего цвета и употребляется для волос золотистых, каштановых или даже слегка красноватых.

Об этом предмете мы имеем еще и другие свидетельства; Лукан говорит, что бретонцы были flavi (лат. златокудрые). Силиус Италикус описывает их золотистые волосы, а Витрувий, упоминая о той же расе, говорит об их громадных членах, об их серых глазах и длинных прямых рыжих волосах.

Страбон описывает коритавов, кельтское племя, занимавшее часть Линкольншира и долины Трента, как народ с желтыми волосами, но менее желтыми, чем волосы галлов, а Тацит упоминает о красных волосах и огромных членах (rutilae comae et magni artus) каледонцев, которых он в этом отношении сравнивает с германцами.

Бельгийские галлы, которые, как мы сейчас увидим, принадлежали, вероятно, к той же расе, как и бретонцы продолговатых курганов, единогласно описываются древними авторами как люди высокого роста, с сильными членами и с красными или желтыми волосами. Пёше, Дифенбах и Де Беллогэ собрали многочисленные свидетельства на этот счет{55}. Так, по словам Диодора Сицилийского, галаты были белокуры: τατς δέ κόμαις… ξανθοί. Тит Ливий описал promissae et rutilatae comae (лат. «длинные и рыжеватые волосы») галлов. Клавдиан говорит: flava repexo Gallia crine ferox (лат. «неукротимая Галлия с золотыми причесанными кудрями»). Аммиан Марцеллин описывает высокий рост, белый цвета кожи и рыжие волосы галлов. Силиус Италикус говорит о громадных конечностях и золотистых локонах бойев, а Страбон говорит, что германцы походили на галлов, но что они были выше ростом, более дики и более белокуры. Манлий, говоря о высоком росте и рыжих волосах германцев, говорит, что галлы были менее рыжи, чем они.

Старый кельтический, высокий, могучий тип с рыжими волосами, с румяным лицом, часто покрытым веснушками, встречается в некоторых шотландских кланах, каковы Мак Грегоры и Камероны, совершенно различные от Фразеров, то есть от более темных кланов западных островов.

В Ирландии были те же самые две расы, которые Мак-Фирбис весьма точно описал в своем труде под заглавием Book of Genealogies. Одна из рас, которую он называет Fir-Bolg, отличалась темными глазами и волосами, небольшим ростом и тонкими членами и составляла класс порабощенный и презираемый ирландским народом. Они принадлежали, говорит г. Скин, «к тому же классу, что и силуры, и их можно рассматривать как представителей иберийской расы, предшествовавшей кельтической». Другая раса, которую Мак-Фирбис называет Tuatha De Danann, отличалась высоким ростом, золотистыми или рыжими волосами, белой кожей и голубыми или серыми глазами. «Своими характерными признаками они соответствуют рыжим, с сильными членами, каледонцам Тацита»{56}.

Что касается относительного первенства иберов и кельтов в Великобритании, то тут нет места для спора. Иберы, очевидно, были первобытными обитателями острова, а кельты были лишь завоевателями, пришедшими позже; но это была раса более сильная и более цивилизованная. Это доказывает нам форма курганов, в которых они погребали своих мертвых. Жилища мертвых представляют собой подражание жилищам живых. В известную эпоху иберы должны были быть троглодитами, так как длинный курган был, очевидно, воспоминанием о пещере. Кельты должны были жить в шалашах или в подземельях, послуживших моделью для круглых курганов. В продолговатых курганах металлы отсутствуют, и посуда встречается редко, тогда как присутствие посуды составляет отличительную черту круглых курганов, в которых и бронза не совсем неизвестна{57}.

Так как в этих курганах найдена бронза, то нередко приходили к заключению, что кельты имели бронзовое оружие, когда они вторглись в Британию. Такое заключение не подтверждается фактами, показывающими нам, наоборот, что кельты пришли в неолитический период и узнали бронзу лишь позже, вследствие сношений с галлами. Гринуэлль отмечает 485 случаев погребения в круглых курганах; в 201 случае человеческие останки сопровождаются посудой, в 150 случаях орудиями из камня, кости или рога, и в 23 только случаях найдена бронза. Из этих 23 случаев только пять представляют погребения первичные, пятнадцать суть погребения вторичные, а остальные сомнительны.

Г. Мортимер, раскопавший 241 круглый курган, расположенный в Ист-Ридинге, содержавший 629 тел, нашел посуду в 203 случаях погребения, каменные орудия в 150 и бронзу в 26. На основании этих фактов вероятно, что когда были насыпаны первые круглые курганы, то бронза была неизвестна или крайне редка, но что употребление ее было до известной степени распространено, когда имели место вторичные погребения в курганах более отдаленной эпохи.

Кроме того, короткоголовых черепов не найдено ни в одном случае первичного погребения в продолговатом кургане, хотя их находят во вторичных погребениях или в погребениях более недавних; наоборот, черепа, найденные в круглых курганах, обыкновенно брахикефалические, хотя случайно попадаются и долихокефалические черепа, особенно в равнинах Йоркшира.

Мы можем вывести из этих фактов заключение, что в течение большей части неолитического века Великобритания была населена исключительно длинноголовой расой, малорослой и смуглой, вначале жившей в пещерах; к концу каменного века она подверглась нашествию людей высоких, белокурых, с брахикефалическим черепом, людей, строивших шалаши и принесших с собой металлические орудия или научившихся их употреблению недолгое время спустя.

Мы можем также принять заключение д-ра Тёрнема, что старая длинноголовая раса была доарийская, принадлежащая к той же ветви, что и испанские баски, а что раса короткоголовая, пришедшая позже, говорила на арийском языке, который был, весьма вероятно, кельтический.

Если бы эти заключения, которые в настоящее время весьма общеприняты, могли быть твердо установлены, то мы имели бы одно вполне определенное положение в рассуждении о том, что такое были арийцы. Первая раса арийского языка, появившаяся в Великобритании, была короткоголовая, высокого роста, с рыжими волосами и принадлежала к типу, который профессор Рольстон называет «туранским», а Прюнер-Бей «монголовидным».

Не лишено вероятия, как подал мысль профессор Райе, что было два последовательных нашествия кельтов в Британию. Первое, как думает он, было нашествие гойделей, которые распространились до Ирландии и Шотландии включительно, смешавшись с иберийскими аборигенами и навязав им свой собственный язык. Вторым было нашествие бриттов, которые захватили наиболее плодородные части острова, гоня перед собою гойделей к западу и к северу{58}. Эта теория помогает объяснению некоторых лингвистических фактов и опирается на некоторые краниологические указания. Средний показатель черепов, которые д-р Тёрнем вырыл из продолговатых курганов, равняется, как мы видели, 71,25, а показатель черепов, найденных в круглых курганах Йоркшира, равняется 81. Но на севере Уэльса и у черепов, найденных профессором Гексли в кургане Кейсс, в графстве Кетнисс (округ, где можно ожидать найти смесь двух рас), средний показатель равняется 75,5. Его можно считать за показатель «гойделического» типа, о котором говорит профессор Райе.

Кельты

Теперь нам приходится проследить две неолитические расы Британии на континенте, тип кельтический на востоке, до границ Азии, тип иберийский на юге, через Францию и Испанию до Северной Африки.

Кельты пришли в Британию, по-видимому, из бельгийской Галлии. В неолитический век Бельгия была обитаема расой, совершенно подобной расе круглых курганов Великобритании. В погребальной пещере Скленьо, в 22 км от Намюра, нашли многочисленные скелеты типа круглых курганов, имеющие показатель от 81,1 до 81,6. Кроме того, найдены орудия из костей и кремня, позднейших неолитических форм, но совсем не встречается бронза. Кости собаки, быка и козы указывают на то, что эта раса достигла пастушеского периода{59}.

Череп, изображенный ниже, походит на самые грубые из найденных в продолговатых курганах Великобритании.

В начале неолитического века южной границей бельгийской Галлии была, по-видимому, линия Мозеля. Галлы занимали теперешнюю провинцию Эно (Hainaut), тогда как другая раса, о которой мы сейчас будем говорить, занимала провинцию Намюр{60}. В позднейшую эпоху они подвинулись к югу, передав кельтический язык первичному населению Центральной Франции. В искусственных погребальных гротах Марны и Уазы находят черепа кельтской расы, одновременно с черепами первичной расы.

Кельтская раса встречается также к востоку до Дании. Д-р Ролльстон замечает, что «бритт бронзового периода, если судить по его остеологическим остаткам, сильно напоминает короткоголового датчанина неолитического периода; аналогия же между ними и современными датчанами указана была Вирховым»{61}. Из неолитического кургана, расположенного в Борреби, на датском острове Фальстер, извлечены были четыре черепа типа круглых курганов, показатели которых были 80, 81, 82 и 83. Один из этих черепов Борреби изображен ниже и представляет поразительную аналогию с самыми грубыми из черепов круглых курганов Великобритании.

Можно констатировать это сходство, наложив контур черепа из Борреби на контур кельтического черепа, найденного в Ильдертоне, в графстве Нортумберланд, показатель которого равен 82{62}.

В Дании короткоголовый тип особенно устойчив. Судя по черепу Фламбарда и других датских духовных лиц, погребенных в Дургаме 800 лет тому назад, датчане были брахикефалами. По мнению д-ра Биддо, современные датчане принадлежат к тому же типу, который встречается в круглых курганах. Средний кефалический показатель датчан равен 80,5, а их средний рост достигает приблизительно 1 м 70 см; средний показатель расы круглых курганов равен 81, а их средний рост 1 м 74 см. Волосы датчан, опять-таки, по д-ру Биддо, бледно-желтого или русого цвета, а их глаза почти всегда светлого цвета, голубого или голубовато-серого. Кажется, однако, что между датчанами были более темные разновидности.

Д-р Биддо нашел черноволосую расу на острове Мэн, где в старинных могилах были найдены брахикефалические черепа. Эти черноволосые датчане суть, может быть, Dubhgaill или «смуглые чужестранцы», которых ирландские хроникеры, описывая нашествие Викинга, противопоставляют «белокурым чужеземцам», в которых предполагают норвежцев{63}.

Таково, может быть, происхождение брахикефалического типа, высокого и смуглого, который встречается в некоторых датских округах Англии.

В начале исторического периода долины Майна и верхнего Дуная были заняты кельтскими племенами. Кельтские имена изобилуют в этой области. Бойи, кельтский народ, дали свое имя Баварии (Bojo-Varia) и Богемии (Bojo-hemum).

Этнической границей между кельтами и тевтонами была непрерывная линия гор, образуемая Тевтобургским лесом, Тюрингенским лесом и Исполиновыми горами. К северу от этой линии население в настоящее время долихокефалическое; в окрестностях Ганновера, например, показатель равняется 76,7, а в Иене — 76,9. Наоборот, к югу от этой линии население скорее брахикефалическое; средний показатель равняется 79,2 в Гессене, 79,3 в Швабии, 79,8 в Баварии, 80 в Нижней Франконии и 80,1 в Брисгау{64}.

Население нового Вюртембергского королевства также короткоголовое.

Гёльдер, величайший вюртембергский авторитет в деле антропологии, смотрит на этот тип как на туранский или сарматский, а не как на Лигурийский, как он сначала предполагал.

Германские этнологи думают, что соляные копи в окрестностях Галле были эксплуатируемы кельтическим народом; самое название Галле, как и Галльштадт, которого население тоже кельтическое, происходит, по-видимому, скорее из кельтического языка, чем от тевтонского.

Нынешние обитатели этой местности отличаются от типа северных немцев. Они брахикефалы: их средний показатель 80,5, тот же, что и у датчан, и мало отличается от показателя черепов круглых курганов Великобритании, равного 81.

Галле был, по-видимому, самым северным аванпостом кельтов в Германии, так как по ту сторону Тевтобургского леса, к северу от Галле, тип меняется, и средний кефалический показатель падает с 80,5 до 76,7.

Южная Германия в настоящее время тевтонская по языку; одни лишь названия местностей да уцелевший этнический тип свидетельствуют о первоначальном занятии страны кельтами.

Мы, однако, знаем, что в первые века нашей эры язык этой страны был тевтонизирован германскими завоевателями, могилы которых, известные под названием могильных рядов, содержат длинноголовые черепа, имеющие средний указатель 71,3. Самые древние кельтические погребения известны под именем погребальных холмов и содержат ортокефальные или брахикефальные черепа, которых средний указатель равняется 78,8, а максимальный — 82,9.

В Вюртемберге и в Баварии открыто много свайных построек неолитического века, бывших, по-видимому, прототипом подобных жилищ, столь многочисленных на швейцарских озерах. Эта кельтская раса должна была из Германии распространиться мало-помалу к югу, так как самые древние свайные постройки на Констанском озере принадлежат к периоду более отдаленному, чем постройки на озерах Невшательском и Биеннском; швейцарские краниологи Гис и Рютимейер приписывают устройство швейцарских озерных жилищ «нашим кельтическим предкам», гельветам{65}. Средний показатель восьми черепов{66}, найденных в озерных жилищах, равен 80,95. Показатель черепов из круглых курганов Великобритании равен 81. Один из этих гельветских черепов, названный «сионским типом» в Crania Helvetica, изображен здесь. Он похож на черепа из круглых курганов, например, черепа Коулама и Грусторпа и на череп из Борреби в Дании{67}. Но, как и можно было ожидать, приняв во внимание сравнительно ушедшую вперед степень цивилизации, до которой достигли жители озерных построек в Швейцарии, их черепа больше, выше и лучше сформированы, чем грубые черепа круглых курганов Великобритании. К концу неолитического века та же раса, имевшая арийский язык, которая построила озерные постройки в Швейцарии, по-видимому, перешла через Альпы и воздвигла такие же свайные постройки на итальянских озерах и в болотах долины По. Гельбиг доказал, что эти народы должны быть отожествлены с теми, которых мы называем умбрийскими. Такое заключение, установленное лишь на археологической почве, подтверждается тесным родством, существующим между италийскими и кельтическими языками, и почти одинаковой цивилизации, обнаруживаемой озерными жилищами Швейцарии и Италии.

Сверх того, краниологи доказали, что, между тем как обитатели Южной Италии долихокефалы и явно принадлежат к иберийской расе, они становятся все более короткоголовыми по мере приближения к северу, в особенности в области, расположенной между Апеннинами и Альпами. В Венеции, Ломбардии и Эмилии, странах, которые были заняты умбрийцами, профессор Калори измерил 1106 современных черепов, из которых 963, или 87 на 100, были брахикефалические с показателями выше 80. В Ломбардии и в Эмилии относительное число длинноголовых черепов, с показателями ниже 74, не достигает даже 1 на 100. С другой стороны, в неаполитанских провинциях 17 % черепов имели показатель ниже 74 и 64 % имели его ниже 80{68}. Средний типический показатель умбрийских черепов, найденных на доэтрусском кладбище в Болонье, равен 79,35, и показатель старинного типического умбрийского черепа, описанного профессором Калори, равнялся 81,79.

Латинский и умбрийский языки были лишь диалектами одного и того же языка, но у римлян была большая пропорция этрусской и кампанской крови. Черепа чистой латинской расы редки, по причине обычая кремации, и черепа, которые по всем видимостям суть черепа римские, часто после исследования оказываются принадлежащими отпущенникам или провинциалам. Череп, который всего вероятнее принадлежит старой чистой латинской расе, извлечен из саркофага, открытого на римском кладбище в Йорке. Надпись гласит, что этот саркофаг содержит тело Теодорианца, из Номента, города в Лациуме. Этот череп, представленный здесь, принадлежит к кельтическому короткоголовому типу, так как кефалический указатель его равен 80.

Существует заметное сходство между контурами латинских и гельветских черепов и контурами наилучше сформированных черепов из круглых курганов Великобритании. Они не представляют иной разницы, кроме утонченности типа, обязанной своим происхождением прогрессу, совершившемуся со времени неолитического варварства до высокой цивилизации Рима.

Самые древние умбрийские поселения, каковы свайные постройки на озере Фимоне, близ Виченцы, доказывают, что умбрийцы, когда они прибыли в Италию, находились почти на той же ступени цивилизации, что и арийцы до их разделения. Они жили главным образом охотой, но одомашнили быка и барана.

Земледелие, даже самое грубое, было неизвестно, так как не найдено ни одного хлебного злака, но были найдены большие запасы орехов, каштанов и желудей, которые в некоторых случаях были уже испечены для употребления в пищу{69}. До прибытия умбро-латинской расы Италия была населена иберийскими и Лигурийскими племенами. Два черепа были найдены в неолитической пещере в Монте-Тиньозо, около Ливорно: один долихокефалический с показателем 71 и принадлежит, без сомнения, к иберийскому типу; другой брахикефалический, с показателем 92, и принадлежит, вероятно, к типу Лигурийскому. Другая неолитическая пещера, Caverna della Matta, содержала иберийский череп, показатель которого был 68, и череп лигурийский, с показателем 84. Черепа из Ольмо и Изола дель Лири (Isola del Liri), которые относят к палеолитическому веку, долихокефалические.

Раса круглых курганов, которую мы теперь проследили от Тайна до Тибра, простиралась к востоку вдоль по Дунаю и через великую равнину России. Все нации славянского языка короткоголовы; их волосы и глаза почти всегда светлого цвета.

Великороссы, обитающие на территории к востоку от линии, проведенной от Азовского моря к Финскому заливу, имеют русые волосы, темные глаза и средний показатель 80,2. Белорусы, занимающие прежнюю территорию Литвы, имеют волосы льняного цвета и глаза серые или светло-голубые. Черные глаза и волосы встречаются лишь в окрестностях Киева у малороссов, принадлежащих, вероятно, в значительной мере к татарской расе.

Показатель галицийских русинов равен 80,4; словаков 81; хорватов 82; чехов 82,1; румын, у которых большая доля славянской крови, 80; у поляков 79,4; у сербов 78,8{70}.

Тот же самый брахикефалический тип со светлыми волосами мы встретим и перейдя через границу арийских языков на финскую территорию.

Финно-угорские племена брахикефальны, и у многих из них светлые глаза и белокурые или рыжие волосы. У вотяков 50 % имеют голубые глаза; у остальных глаза серые, зеленые или карие, но черные глаза — вещь неизвестная. Только 2 % имеют черные волосы, обыкновенно они бывают русые или рыжие, иногда белокурые. Зыряне с Печоры также имеют белокурые волосы и голубые глаза{71}.

Многие из восточных финнов, в особенности черемисы, чуваши, вогулы и остяки с Оби, имеют рыжие волосы и глаза голубые, зеленоватые или карие. Их кефалический показатель изменяется между 80,4 и 83,7, а показатель народа той же расы, мадьяр, равняется 82,3. У финнов-тавастов белокурые волосы и голубые или серые глаза; у корел волосы темно-русые и серо-голубые глаза. Обе эти расы короткоголовы, в особенности тавасты; показатель изменяется между 81,48 и 83,7. У эстонцев волосы желтые или льняного цвета, а глаза голубые. Они короткоголовы, и их показатель равен 80,48.

Вамбери описывает туркоманов как обыкновенно белокурых. Средний показатель монголов равен 81, то есть именно равен показателю расы круглых курганов, на которую они походят своим прогнатизмом, выдающимися скулами и шириной лица.

Относительно всех этих частных признаков череп из Коулама, представленный в этой книге, приближается к монгольскому типу.

Сделанное нами сейчас исследование привело нас к тому заключению, к которому д-р Тёрнем пришел несколько лет тому назад. Ему кажется доказанным, что тип кельтических черепов, или по крайней мере той расы, которая господствовала в Великобритании в течение бронзового периода, приближается к брахикефалическому «туранскому» типу. Каким образом кельтический язык стал языком народа с туранским черепом и каким образом туранская форма черепа стала формой кельтического народа, получившего название индоевропейского, по его мнению, вопросы еще не разрешенные. Однако же, продолжает он, идея сближения между древним брахикефалическим кельтическим черепом и черепом монголоподобных народов или современных азиатских туранцев не может быть оставлена в стороне и ее нужно подвергнуть изучению.

На следующих страницах мы попытаемся найти решение загадки, которую так определенно поставил д-р Тёрнем.

Иберы

В предыдущем разделе этой главы было показано, что некоторые из главных рас Европы — кельты, датчане, римляне, умбры и славяне — принадлежат к короткоголовому типу, найденному в круглых курганах Великобритании. Мы видели, что они простираются широким непрерывным поясом через Центральную Европу до Азии. Теперь мы проследим долихокефалическую расу продолговатых курганов, пройдя через Бельгию, Францию и Испанию, и отожествим ее с ее современными представителями. Иберы, как их можно назвать, были расой берегов Атлантического океана и Средиземного моря. По-видимому, они не достигали Германии или северо-востока Европы. Крайний пункт их распространения в эту сторону означен похоронной пещерой в Шово, на Маасе, содержащей черепа типа продолговатых курганов, имеющие кефалический показатель 71,8, а также и посуду неолитического периода{72}.

До прибытия короткоголовой лигурийской расы иберы занимали большую часть Франции. Мы находим их в долинах Сены, Уазы и Марны{73}, где их останки часто находятся рядом с останками лигурийских завоевателей.

Если, как это кажется вероятным, мы можем их отожествить с аквитанцами, одной из трех рас, которые занимали Галлию во времена Цезаря, значит, они удалились в соседство Пиренеев до начала исторического периода. Именно в этой области, и главным образом в долине Гаронны, их погребальные пещеры наиболее многочисленны.

Некоторые из этих пещер, как то: Брюникель, Ложери Басс, Ориньяк и Кро-Маньон были относимы к палеолитическим временам; но так как эта отдаленная дата оспаривается{74} и так как остатки, найденные в этих наиболее древних пещерах, несколько разнятся от остатков из продолговатых курганов, то вернее будет прежде всего оставить в стороне все сомнительные случаи погребения и заняться лишь пещерами, принадлежащими, несомненно, к веку неолитическому. Нельзя найти ни одного могильника, более пригодного для определения характерных признаков этой иберийской расы, как знаменитая пещера de l'Homme-Mort («Пещера мертвеца») в департаменте Лозеры. Она находится в недоступном и мрачном овраге, прорытом в бесплодной известковой возвышенности.

Слабая иберийская раса держалась там, по-видимому, в течение некоторого времени после того, как более плодородные окрестные земли были заняты короткоголовыми завоевателями, потомки которых занимают в настоящее время эту область. Пятьдесят лиц, должно быть, были похоронены в этой пещере, и в пятнадцати случаях скелеты сохранились достаточно хорошо, чтобы можно было сделать точные измерения и даже определить пол.

Нигде в другом месте не нашли столь многочисленной коллекции неолитических скелетов, принадлежащих все к одному типу и к одному и тому же периоду.

Черепа были описаны Полем Брока, самым знаменитым из французских антропологов{75}, который подробнейшими измерениями установил тождественность этой расы с той, которая найдена в продолговатых курганах Великобритании. Эти скелеты, так же как и скелеты из продолговатых курганов, были ортогнатны и долихокефальны, с овальным лицом, маловыдающимися чертами, тонкими формами и небольшим ростом. Форма черепа была та же, точно так же, как и особенности образования костей ноги.

Самый большой из скелетов, погребенных в этой пещере, едва превосходил в длину 1 м 63 см, а средней рост был 1 м 58 см. Средний рост скелетов пещеры Перти-Шваро (Perthi-Chwareu), в Денбишире, был 1 м 60 см, а средний рост скелетов из продолговатых курганов — 1 м 62 см.

Современники продолговатых курганов Бретани были, как мы видели, в высшей степени ортогнатны. Это самая характеристичная черта черепов пещеры de l'Homme-Mort. Гуанши и корсиканцы суть самые ортогнатные из существующих рас, и за ними следуют непосредственно испанские баски.

Скелеты пещеры de l'Homme-Mort принадлежат, очевидно, к той же группе рас, так как они более ортогнатны, чем даже гуанши.

Эти расы имеют другой общий характеристичный признак, по которому они составляют большую группу лепторинхов; он состоит в том, что их носовой показатель крайне низок.

Этот показатель равен у гуаншей 44,25; у берберов 44,28; для испанских басков 44,71; и для скелетов пещеры de l'Homme-Mort 45,46. Эти расы имеют также почти одинаковую вместимость черепа. Средняя величина для мужских черепов у корсиканцев равна 1552 см3; у гуаншей 1557 и у испанских басков 1514. В пещере de l'Homme-Mort эта средняя поднимается до 1606 см3.

Орбитный показатель составляет, по мнению Брока, один из наиболее верных признаков расы. Орбитный показатель гуанских мумий и черепов пещеры de l'Homme-Mort ниже, чем у испанских басков, который в свою очередь ниже показателей всех существующих человеческих рас.

Было бы скучно и бесполезно обсуждать в подробности характеристические признаки черепов, найденных в погребальных пещерах, соседних с этой областью. Достаточно сказать, что некоторые из самых выдающихся французских антропологов, Брока, Мортилье и Картфаж, смотрят на скелеты, найденные в пещере de l'Homme-Mort как на уцелевшие останки первобытной расы, обитавшей в той же самой стране в период северного оленя, и останки которой найдены в пещерах Маделены, Верхней Ложери, Ориньяка, Нижней Ложери и Кро-Маньон. Эта первобытная раса была высокого роста, атлетического сложения и прогнатична.

Несмотря на эти различия, общие остеологические характерные признаки одни и те же; кефалический показатель тот же; средний показатель черепов из Кро-Маньона равен 73,34, а черепов пещеры de l'Homme-Mort — 73,22.

Сверх того, Брока утверждает, что из всех ему известных черепов те, которые наиболее приближаются к единственному и исключительному черепу старика, погребенного в Cro-Magnon, суть два черепа гуаншей, находящихся в Парижском музеуме.

Некоторые из характеристических особенностей в формах ноги и руки, отличающие скелеты из Кро-Маньона, находятся, несколько смягченные, в скелетах пещеры de l'Homme-Mort{76}; встречаются они также в некоторых пещерах Уэльса, а именно в пещере Кефн (Cefin), около Сент-Асафа, и в пещере Perthi-Chwaren, в Денбишире, где мы находим погребения, могущие быть приписанными отдаленным предкам современников продолговатых курганов{77}.

Главнейшее значение скелетов типа Кро-Маньон заключается в том, что по своему росту, прогнатизму и форме орбит они представляют с негритянским типом аналогию большую, чем какой-нибудь из скелетов, найденных в Европе.

Иберийская раса была, по-видимому, распространена по всему испанскому полуострову, так же, как и по берегам и островам Средиземного моря. В пещере Тениста, в Гибралтаре, открыли два скелета с ортогнатными и долихокефалическими черепами, которые, по мнению Буска, похожи на черепа пещеры Perthi-Chwaren в Денбишире и на черепа испанских басков. Один из черепов Генисты имеет кефалический показатель 74,8 и высотный показатель 71,4, а один из Денбиширских имеет кефалический показатель 75 и высотный 71. Едва ли совпадение может быть более точным{78}.

На Канарских островах встречаются любопытные воспоминания об обычаях этих троглодитов Франции и Испании. Гуанши Тенерифа должны быть рассматриваемы как изолированная ветвь берберской расы, сохранившая вместе с большой чистотой типа и первобытный образ жизни. Во времена Плиния Канарские острова были необитаемы.

Когда испанцы заняли их в начале XV века, жители их находились еще в каменном веке и пещеры служили им и жилищем, и кладбищем. Мумии с Тенерифа имеются почти во всех музеях Европы. Кефалический показатель этих мумий равен 75,53; у черепов пещеры Гениста он равен 75,5; у черепов Денбиширских пещер 76,5; у черепов пещеры de l'Homme-Mort — 73,22. Средний показатель у берберов равен 74,63; у корсиканцев 75,35; у испанских басков 76; у древних египтян 75,58.

Та же раса обитала на Корсике, Сардинии, Сицилии и в Южной Италии. В доисторических пещерах Италии и Сицилии найдены долихокефалические черепа типа продолговатых курганов.

Сенека сообщает нам, что Корсика была населена лигурами и иберами.

Павзаний говорит, что жители Сардинии принадлежали к ливийскому народу, представителями которого являются в настоящее время берберы. Мы знаем от Фукидида и отрывка из Эфора, сохраненного нам Страбоном, что самыми древними обитателями Сицилии были иберы.

Эти указания подтверждаются краниологическими измерениями, произведенными над современными народами. Они показывают нам, что долихокефалический тип поддерживается в Южной Италии, тогда как Италия Северная вполне брахикефальна. Профессор Калори нашел, что в прежней Папской области 24 % жителей были долихокефалы, тогда как в Ломбардии эта пропорция была лишь 0,04 на сто.

Этнология Греции темна, но есть вероятие, что доэллинские аборигены принадлежали к иберийской расе, и что эллины-завоеватели были того же типа, как и умбрийцы и римляне.

Раскопки д-ра Шлимана в Гиссарлике бросили некоторый свет на этот предмет. Он открыл четыре черепа, которые были сопоставлены и описаны профессором Вирховым. Один из этих черепов, явно брахикефальный, с показателем в 82,5, был найден во вторичном слое, или неолитическом{79}. Может быть, его надо отнести к лигурийской расе, на которую он походит несколькими выдающимися чертами. Три других черепа{80}, найденные в сожженном городе, восходящем к бронзовому веку, имеют соответственные показатели в 68,6, 76,3 и 73,8, что дает средний показатель в 71,23; эта цифра согласуется со средним показателем черепов из продолговатых курганов. Они ортогнатны и представляют в своем очертании некоторое сходство с черепами из пещеры Гениста в Гибралтаре, хотя их кефалический показатель менее высок.

К несчастью, все черепа из Гиссарлика были слишком хрупки и слишком несовершенны, чтобы можно было извлечь из них положительные заключения. Вирхов относит их, но без всякого достоверного основания к старому эллинскому типу; возможно, что он и прав.

Иберийская раса имела, вероятно, темный цвет лица, черные глаза и волосы. Их предполагаемые потомки, галлы Денбишира, ирландцы графств Донегаль и Керри, корсиканцы, испанские баски и берберы имеют смуглую кожу. С другой стороны, кабилы имеют цвет лица более светлый, и голубоглазые между ними нередки; некоторые из мумий гуанчей имели, по-видимому, белокурые волосы. У туарегов Сахары светлые волосы и голубые глаза.

Но цвет лица и цвет волос и глаз имеют меньшее значение в качестве антропологических характерных признаков, чем форма черепа и орбит. Думают, что при известных обстоятельствах белокурые и белые расы могут становиться темными, а расы темные становятся белокурее и светлее; цвет кожи, однако, всегда изменяется быстрее, чем цвет волос или радужной оболочки глаз.

В Южном полушарии, как и в Северном, встречается пояс населения более белого, пересекающий области умеренного климата. Южноафриканские кафры не так черны, как негры тропиков; а в Южной Америке патагонцы и жители Огненной Земли светлее и выше ростом, чем расы, более близкие к экватору. Некоторые из арауканцев Чили почти белы. Физическая сила и высокий рост, отличающий северных европейцев, воспроизводятся при сходных климатических условиях у патагонцев.

Современники скелетов из Кро-Маньона были исключительно рыболовами и охотниками; у них не было ни домашних животных, ни хлебных растений. Им был известен огонь, и они одевались в шкуры, которые сшивали вместе костяными иголками. Они носили ожерелья и браслеты, сделанные из раковин, связанных вместе, и красились или татуировались металлическими окисями. Они не были лишены религиозных идей, так как верили в будущую жизнь; тщательность, с которой совершалось погребение, и предметы, положенные рядом с покойниками, показывают нам существование у них мысли о том, что духи умерших имеют потребности по ту сторону могилы и способны пользоваться украшениями и оружием{81}.

На основании остатков иберийской расы, которые встречаются в отдаленных частях Европы, было доказано, что эти народы предавались иногда людоедству. Доказательство этому доставлено человеческими костями, расколотыми для извлечения из них мозга.

Самые несомненные случаи происходят из пещеры острова Пальмарии, в заливе Спецциа{82}, пещеры Кейс в графстве Кетнисс{83} и пещер Цезареда, в долине Таго{84}.

Если, как утверждают Брока и Картфаж, скелеты из Кро-Маньон представляют нам тип наиболее древних предков иберийской расы, то вопрос о первоначальном происхождении иберов был бы значительно упрощен. По мнению Брока, их сходство доказывает, что они переселились из Африки в Европу; сходство черепов гуанчей и берберов с черепами древних египтян соединяет их с великой хамитической группой, а скелеты из Кро-Маньона образуют связь между берберами и неграми.

Ввиду распространенности иберийского типа столь далеко на север, как графство Кетнисс, профессор Бойд Даукинс верит в его азиатское происхождение. Но это мнение трудно допустить, так как в то время, как иберийский тип был распространен в неолитический период от Бретани до Африки, через Францию и Испанию, никаких следов его не находится на севере Европы восточнее Намюра.

Если бы, однако, на анормальный неандертальский череп можно было смотреть как на очень древний прототип типичного скандинавского черепа, и если череп также не нормальный из Кро-Маньона мог быть признаваем за архаическую форму черепа иберийского, то трудность была бы менее велика, так как эти два анормальные типа имеют между собой более близкую аналогию, чем менее дикие типы, получившие преобладание в более недавние периоды.

Скандинавы

В Великобритании три типа черепов характеризуют три века: каменный, бронзовый и железный. Тип «иберийский» принадлежит специально неолитической эпохе, тип «кельтический» преобладает в период бронзы, и, наконец, в могилах железного века появляется новый тип, который мы можем назвать «скандинавским» или «тевтонским». Черепа этих англосаксонских могил, хотя и долихокефалические, подобно черепам из продолговатых курганов, заметно отличаются от последних. Лоб более покат, черепной свод ниже, и средняя вместимость черепа гораздо меньше, так как в черепах из продолговатых курганов она доходит до 1524 см3, а в других лишь до 1412 см3.

Строение личных костей также различно. Иберы были сильно ортогнатны, англосаксы были скорее прогнатны.

У них была сильная челюсть, тогда как у иберов челюсть была малоразвита. Лицо ибера, при его жизни, должно было казаться слабым по своей узости, и в особенности вследствие длинной и тонкой шеи, тогда как лицевые кости англосаксов были массивны; сверх того, одна из рас была высокого роста, часто превосходившего 1 м 80 см, а другая была чрезвычайно малоросла.

Самая древняя и наиболее типичная форма тевтонского черепа, которую Эккер описал как тип «могильных рядов» и у которой средний показатель равен 71,3, была найдена в многочисленных могилах железного века Юго-Западной Германии. Их приписывают франкским и аламанским воинам четвертого века и следующих; этот тип «могильных рядов» едва отличается от типа, найденного в могилах после римского периода в Западной Швейцарии, средний указатель которого был 70,7 и который авторы Crania Helvetica называют типом Хохберга. Тождество этого типа с типом бургундов было установлено недавним открытием в Бассекуре, в тридцати километрах от Базеля, бургундского кладбища, содержащего пять черепов хохбергского типа с показателями, изменяющимися между 70,1 и 73,9 и дающими среднюю величину в 72,3{85}.

Люди, останки которых находятся в рядовых могилах, были высокого роста, часто выше 1 м 80 см, что представляет аналогию со шведами, самой высокой из существующих в Европе рас. Лоб узок, низок и покат, черепной свод маловозвышен, нос узкий, но длинный, глазные орбиты весьма резко выражены, а задняя часть головы весьма развита.

Так как этот тип «рядовых» могил найден во всей местности, где были завоевания готов, франков, бургундов и саксонцев, в Англии, как и во Франции, Испании, Италии и Восточной Европе, то его и можно рассматривать как тип старой тевтонской расы.

Он еще уцелел в Швеции, как показал Эккер сравнением черепов, извлеченных из «рядовых могил», с двумя современными шведскими черепами, имеющими показатели от 69,5 до 72,2.

Вследствие смешения со славянской или с кельтической кровью этот тип исчез в других тевтонских странах, за исключением некоторых фризских округов, а именно на островах Зюйдерзее, Урке и Маркене, где Вирхов, как он утверждает, нашел самых чистых потомков фризской расы. Эти островитяне плоскоголовее даже готтентотов, так как их высотный показатель не выше 69,8, а в характеристичном черепе из Маркена, изображенном Вирховым, он спускается до 67. Нигде нет столь многочисленных черепов неандертальского типа, как там{86}.

В неолитический век этот плоскоголовый тип простирается от устьев Рейна до Невы, а к югу до Галиции. Шафгаузен нашел его в Вестфалии, а Вирхов — к востоку от С.-Петербурга. В доисторических могильниках Померании д-р Лиссауэр нашел плоскоголовые черепа, имеющие показатель 70, а черепную вместимость ниже 1200 см3 (80 дюймов кубических), то есть наиболее низкую, чем у цыган, и едва выше вместимости неандертальского черепа, определенной в 1125 см3 (75 дюймов кубических). Нильсон и фон Дюбен утверждают, что со времен неолитического периода, пройдя через бронзовый и железный века, тот же тип сохранился в Швеции.

Области Северной Германии, покинутые готами, вандалами и бургундами, были заняты славянами брахикефалами, которые впоследствии отевтонились. Дания, хотя скандинавская по языку, не сохранила скандинавской крови. Современные датчане принадлежат скорее к кельто-славянскому короткоголовому типу; наверное неизвестно, кельты они или славяне по крови.

Во всяком случае, искажение типа началось рано, если судить по неолитическому кургану в Борреби, на острове Фальстре{87}; там находят долихокефалические черепа типа рядовых могил, с показателями, спускающимися до 71,8, но чаще всего держащимися между 72 и 73, а в то же время и брахикефалические черепа, аналогичные с черепами крупных курганов Бретани, с показателями между 80 и 83 и даже, в одном случае, таким высоким, как 85,7. Никакой краниолог не допустит, чтобы они принадлежали к одной и той же расе.

Курганные погребения в Борреби, по-видимому, указывают на то, что длинноголовые аборигены были завоеваны и, вероятно, ариизованы короткоголовыми пришельцами, принадлежащими к той же самой славяно-кельтской расе, которая погребала своих мертвых в британских круглых курганах; с другой стороны, долихокефальные черепа из Борреби должны быть приписаны современникам куче раковин. Самый подлинный череп, представляющий эту расу, происходит из Стенгенеса, в Швеции; Нильсон открыл там в 1844 году, в неисследованной части одной кучи раковин глубиной в 90 см, скелет человека, рост которого превосходит 1 м 75 см и череп которого, заметно долихокефалического типа, имел показатель между 72 и 73{88}. Эти кучи раковин принадлежат к первой части неолитического века, если только они не мезолитичны и не пополняют промежутка, предполагаемого между временами палеолитическими и неолитическими.

Французские антропологи склонны думать, что можно искать еще раньше предков скандинавской расы и что можно отожествить ее с дикарями, населявшими Северную Европу в палеолитический век. Но так как на этот счет существует некоторое сомнение, то мы можем временно означить их именем расы Канштадтской; это имя дали им Картфаж и Гами на основании черепа, найденного, как говорят, вместе с костями мамонта в 1700 году в Канштадте, около Штутгарта; подобный же череп был найден в 1867 году вместе с останками мамонта в Эгисгейме, близ Кольмара в Эльзасе.

Знаменитый неандертальский череп (показатель 72), найденный около Дюссельдорфа в 1857 году, имеет характер менее человеческий и более обезьяний, чем какой бы то ни был из известных черепов; тем не менее Гами и Картфаж отнесли его к канштадтскому типу. Его точный возраст сомнителен, и на него нельзя с достоверностью смотреть как на тип специальной расы, так как его характерные признаки случайно воспроизводились иногда в новейшие времена.

Более благоприятный образчик этого типа представляет знаменитый череп (показатель 70,52), найденный в 126 км к юго-западу от Неандерталя, в пещере Энгис, на левом берегу Мааса, в 14 км к юго-западу от Люттиха. Он был зарыт в брекчии вместе с останками мамонта, носорога и оленя. Его обыкновенно относили к четверичному периоду; но так как в том же самом земляном слое были найдены обломки посуды, то можно предположить, что другие предметы, находившиеся в пещере, принесены туда водой; череп не старше неолитического периода.

Вирхов пишет, говоря об этом энгисском черепе: «Он столь безусловно долихокефален, что, если бы мы были в праве создавать наши этнические группы, основываясь исключительно на форме черепа, то энгисский череп был бы без колебания классифицирован, как принадлежащий к первичной тевтонской расе, и мы пришли бы к заключению, что германское население жило на берегах Мааса до первого вторжения монгольской расы».

У самых древних из черепов канштадтской расы надбровные дуги крайне развиты, черепной свод низок, лоб покат, орбиты огромны, нос выдающийся, но верхняя челюсть менее прогнатична, чем нижняя. Этот первобытный дикарь, первоначальный житель Европы, был мускулистым атлетом, высокого роста. У него имелась утварь из кремня, но не из кости, и он был довольно тщеславен, чтобы украшать свою особу, как это показывают его браслеты и ожерелья из раковин. Он был кочевым охотником, укрывался в пещерах и не имел ни постоянных жилищ, или даже определенных мест для погребения.

Главный интерес, представляемый этими непривлекательными дикарями, состоит в том, что французские антропологи считают их прямыми предками своих наследственных врагов — немцев, — тогда как антропологи немецкие утверждают, что тевтоны суть единственные представители по прямой линии благородной арийской расы. Ниже мы увидим, насколько такая претензия может быть допущена. Однако же можно с вероятностью утверждать, что первые обитатели Европы принадлежали к канштадтской расе, так как черепа этого типа найдены были ниже иберийских и Лигурийских черепов, в самых древних слоях Гренелля; сверх того, во многих случаях более или менее достоверные доказательства указывают на канштадтскую расу как на современную исчезнувшим толстокожим.

Долина Рейна была, по-видимому, главным местожительством этой расы; но она простиралась к югу до Вюртемберга и к востоку до Брюкса в Богемии. Только в позднейшую эпоху, после того как северный олень удалился к северу, достигла она берегов Балтийского моря.

Хотя этот тип в настоящее время исчез в Германии в силу преобладания кельтской или туранской расы и хотя в Скандинавии он к его выгоде изменен был цивилизацией, но до сих пор еще встречаются любопытные примеры атавизма, или возвращения к первоначальному типу. Эти случаи попадаются главным образом среди людей норманнского или скандинавского происхождения.

Можно привести некоторые примеры в скандинавских округах Англии. Череп Роберта Брюса, принадлежавшего к представителям чистой норманнской крови, представляет пример таких возвратов. Другой пример доставляет череп святого Мансюи или Мансюэля, апостола бельгийской Галлии, бывшего в IV веке епископом Туля в Лотарингии. Еще более замечателен пример — Krai-Likke, датского дворянина, жившего в XVII веке, череп которого принадлежит к неандертальскому или к канштадтскому типу, с покатым лбом и огромным развитием надбровных дуг{89}.

Цейс, Пёше, Пенка и другие писатели{90} собрали много мест из древних авторов, где говорится, что германцы были высокого роста, с белокурыми волосами, голубыми глазами, как у современных скандинавов. Авзоний описывает белокурые волосы и голубые глаза молодой шведской девушки. Лукан упоминает о flavi Suevi (лат. белокурые свевы), Клавдиан о flavi Sicambri (лат. белокурые сикамбры); Марциал оflavorum genus Usipiorum (лат. род белокурых узипиев).

Тацит говорит о truces et caerulei oculi, rutilae comae, magna corpora (лат. «свирепые и голубые глаза, рыжие волосы, огромные тела») германцев; по Кальтурнию Флакку, Kutili sunt Germanorum vultus et flavi proceritas Hispaniae (лат. «Рутилы — это племя германцев и белокурая знать Испании»), а Прокопий описывает готов как высоких и красивых, с белой кожей и белокурыми волосами.

Существует поверхностное сходство между тевтонами и кельтами, но они радикально отличаются формой черепа. Никакой антрополог не допустит, чтобы черепа из рядовых могил и из круглых курганов принадлежали к одной и той же расе. Однако же обе расы были высокого роста, с весьма развитыми членами и белокурыми волосами. Но розовый и белый цвет лица тевтонов отличается от более яркого цвета лица кельтов, расположенных к веснушкам. Глаза у чистых тевтонов голубые, а у кельтов зеленые, серые или серо-голубые. Волосы у тевтонов золотистые, у кельтов часто ярко-рыжие. В римский период галлы описывались похожими на германцев, но менее высокими, менее белокурыми, менее дикими.

Де Картфаж предполагал, что, может быть, эта раса простиралась далеко к востоку. Он думает, что тот же тип можно распознать в айносах (айнах) Японии и Камчатки и в тодасах Нейльгерри (племя тода в Нилгирри, «Голубых горах»), не представляющих никакого сходства со смежными племенами. Но айносы и тодасы совершенные долихокефалы и с этой точки зрения отличаются от брахикефалов японцев и дравидийцев. Профиль у них еврейского типа; вместо редкой бороды монголов и дравидийцев у них такая же густая борода, как у скандинавов, и, подобно многим северным европейцам, они имеют много волос на груди и на других частях тела.

Лигуры

Цезарь нашел в Галлии три расы, отличающиеся языком, законами и обычаями; из них аквитанцы, занимавшие юго-запад, были отожествлены с иберийской расой продолговатых курганов Великобритании; белги северо-запада, вероятно, принадлежат к той же расе, что и строители круглых курганов Великобритании; наконец, кельты занимали центральную область между Гаронной к юго-западу и Сеной и Марной к северо-востоку. Кто были эти кельты? Это одна из проблем этнологии.

Несколько лет тому назад их, не колеблясь, отожествляли с народами, говорящими на так называемых кельтических языках, то есть с ирландцами и валлийцами. Но в двух чрезвычайно остроумных мемуарах, доказательства которых убедили многих французских антропологов, Брока{91} доказывал, что кельтов никогда не было в Великобритании и в Ирландии, что никогда обитатели Бретани не давали себе имени кельтов, никогда так не были называемы древними писателями, и что эти народы не обладают физическими признаками, свойственными историческим кельтам. Настоящие кельты, по его мнению, это жители Центральной Франции, происходящие от кельтов Цезаря.

Поэтому было бы этнологической ошибкой прилагать имя кельтов к двум расам британских островов, говорящих на языке, обыкновенно называемом кельтским, к ирландцам или шотландцам, короткоголовым, высоким и рыжим, или к малорослой и смуглой расе в графстве Донегаль, Гальвэ Керри и Южного Уэльса.

Небольшая часть германцев, говорит он, суть единственные представители кельтской расы, говорящие на кельтском языке; и этот кельтский язык был им принесен беглецами, прибывшими в Бретань во время завоевания Вессекса саксами.

Гористая область Центральной Франции, занятая кельтами во времена Цезаря, была постоянно обитаема, как утверждает Брока, их прямыми потомками; они образуют невысокую ростом, смуглую, короткоголовую расу, и они-то и есть истинные кельты истории и этнологии, которых надо отличать от так называемых кельтов популярной физиологии и археологии. Этот тип, который невозможно найти с достоверностью между существующим населением или в курганах Великобритании, встречается в наибольшей чистоте в Оверни, Дофинэ, Савойе, Граубюндене и департаменте Приморских Альпов.

Несомненно, однако, что в эпоху римского завоевания кельты Цезаря, обитавшие в Центральной Галлии, говорили на том языке, который мы называем кельтским; но, как мы далее покажем, существуют основания думать, что это был язык иностранный, для них, переданный кельтам бельгийскими галлами, а не их первичный неарийский язык.

Но этот переданный язык был языком арийским, на котором говорили так называемые кельты Великобритании; отсюда современные филологи вывели тождество расы, тогда как это было лишь тождество языка. Настоящие кельты Центральной Франции малы ростом, черноволосы и крайне брахикефальны; их средний показатель равен 84. Мнимые кельты круглых курганов Великобритании были, как мы видели, высоки ростом, с волосами, вероятно, рыжими или желтыми и умеренной брахикефалией, так как их средний показатель равнялся лишь 81. Многие из английских писателей, не зная аргументов Брока, отожествляют две расы; они утверждают, что менее высокий рост и более темные волосы кельтов центра Франции происходят от слияния иберийской расы, длинноголовой, малорослой и смуглой с короткоголовой, высокой и белокурой расой круглых курганов.

Но в таком случае произведенный тип был бы промежуточным между двумя производящими типами, а трудно понять, каким образом раса, имевшая показатель 72, соединясь с другой, имевшей показатель 81, произвела бы расу с показателем 84; каким образом объяснить также, что скрещение высокой и белокурой расы с расой невысокой и черноволосой могло бы произвести гибридную расу, еще меньшую ростом и более темную, чем произведшие ее?

Эти трудные вопросы должны быть выяснены прежде, чем мы получим право отожествлять обе «кельтические» короткоголовые расы: расу Оверни с расой круглых курганов.

Во всяком случае, надо признать, что обыденное употребление названия «кельтический» неудачно, так как кельты истории и этнологии имели, вероятно, лишь косвенное лингвистическое соотношение с кельтами филологии. Эта ошибка, если только это ошибка, неисправима; употреблять слово «кельтический» в смысле исключительно историческом и этнологическом значило бы создать бесконечную запутанность. Это слово установилось слишком прочно, в смысле лингвистического термина, чтобы возможно было изменить его значение, и вот почему последнее значение сохранено на этих страницах.

Но если для большего удобства приходится употреблять его в его обычном филологическом значении, то тем необходимее найти другое наименование для малорослой, смуглой, короткоголовой расы, представляющей настоящих кельтов этнологии и истории.

В силу их физического сходства с лапландцами Прюнер-Бей предложил термин «лаппоновидный» (lapponoide). Но так как это название заключает в себе предположение генеалогического отношения, которое, не будучи невероятным, все же представляет лишь этнологическую гипотезу, то лучше выбрать другое имя. Предлагались названия: ретийский, савойярдский, бретонский и овернский. Название «бретонский» недопустимо, так как хотя обитатели юга Бретани и принадлежат к этой расе, но обитатели северного берега происходят от беглецов, перешедших в Бретань, в то время когда саксы овладели Вессексом, и принадлежат главным образом к силурской расе. Название «овернский» предпочтительнее, чем ретийский или «савояйрдский», так как Овернь образовала середину «кельтической» области Цезаря.

Термин «лигуры», однако же, весьма распространен в силу того, что новейшие лигуры, которые никогда не были кельтизированы по языку, могут быть рассматриваемы как самые чистые потомки этой расы, имеющие показатель 86, даже более высокий, чем у овернцев.

Нельзя обойти молчанием сходство этого типа с лапландцами. Средний кефалический показатель овернцев равен 84, по Брока, и 84,6, по Дюрану. Показатель лапландцев равен 84 по измерениям Прюнер-Бея и 85 по измерениям Брока. Овернцы напоминают также лапландцев темным цветом лица, черными глазами и волосами. Но главное основание для отождествления лапландцев с овернцами заключается в том, что и те и другие имеют теменной угол наименьший, чем у всех существующих рас; другими словами, голова до чрезвычайности узка между скулами и широка на высоте висков.

Средний теменной угол лапландцев равен 5°30′, а минимальный — 3°; средний угол овернцев равен 2°30′, а минимальный — 5°.

Можно констатировать эту особенность на изображении черепа молодой девушки, найденного д-ром Шлиманом в Гиссарлике, во вторичном или неолитическом слое.

У эскимосов, голова которых пирамидальна, средний теменной угол поднимается до 15°, и он равен 10° у гуаншей.

Все туранские расы, имеющие широкие скулы, имеют и большой теменной угол. Сходство роста, хотя и менее решительное, довольно знаменательно; лапландцы представляют самую малорослую из европейских рас, так как их средний рост не превышаете 1 м 55 см (5 фут. 2 дюйм.). Овернцы представляют не только самую малорослую расу Франции{92}, но и самую малорослую изо всех говорящих в настоящее время на арийском языке. Делались попытки сблизить лигуров скорее с финнами, чем с лапландцами. Постановка этого вопроса в одно и то же время и трудна, и легка, так как финны не образуют однородной расы. Рост, цвет глаз и волос и кефалические показатели у них меняются. Некоторые походят на славян, другие приближаются к шведам, а иные представляют характерные признаки лапландцев, язык которых составляет архаическую форму финского языка. Лапландцы, однако же, ортогнатны, а финны по большей части слегка прогнатны. Брока дает 80,39 как средний показатель эстонских финнов и 83,69 как показатель финнов из Финляндии. Средний рост этих последних равен 1 м 57 см.

Менее трудно определить неолитических предков лигуров. В дольменах и погребальных пещерах Западной Европы надо искать расу, соединяющую весьма высокий кефалический показатель с малым ростом.

Самые древние следы народа, соответствующего этому описанию, были открыты в Гренелле, около Парижа{93}. Там открыли в рукаве прежнего ложа Сены зарытые в наносах и в покрываемом ими гравии черепа, принадлежащие трем последовательным расам. Самые низшие, а следовательно, и самые древние слои гравия содержали черепа канштадтского или скандинавского типа, долихокефальные и плоскоголовые, похожие на череп из Стенгенеса.

В наносах, покрывающих гравий, и на глубине от 9 до 12 футов от поверхности были долихокефалические черепа Кро-Маньонского или иберийского типа. Наконец, выше этих, на глубине от 4 до 7 футов, находились останки невысокой и брахикефалической расы, совершенно отличной от двух других, имеющей средний рост 1 м 59 см и кефалический показатель 83,6 — мера, весьма близко подходящая к мере овернцев.

Более к северу некоторые известковые гроты около Фюрфоза, в долине Лессы (маленькой речки, впадающей в Маас около Динана в Бельгии), доставили останки одной, а может быть и двух рас, небольшого роста и короткоголовых. Одна пещера, названная Trou-Rosette{94}, содержала останки расы, имеющей показатель 86,1. В соседней пещере, названной Trou de Frontal, нашли черепа, показатели которых изменялись между 79,8 и 81,4. Средний показатель равен 80,35; и средний показатель эстонских черепов Парижа равен 80,35.

Обе расы Фюрфоза были малого роста. Самый большой скелет имеет величину 1 м 60 см, самый малый 1 м 47 см. Средний рост одной из рас был 1 м 55 см, средний рост другой — 1 м 50 см. Черепа из Trou-Rosette представляют сходство с черепами лапландцев; тип черепов из Trou de Frontal, который еще можно распознать между обитателями долины Лессы и между крестьянами, посещающими Антверпенский рынок, более прогнатичен и более приближается к финскому.

Мы ничего не знаем о степени цивилизации, достигнутой расой Гренелля; но расы Фюрфоза оставили много следов своей работы в пещерах, где они обитали и где погребали своих мертвых.

Это, по-видимому, были мирные народы, не обладавшие ни луком, ни стрелами, ни боевым оружием, но лишь простыми дротиками с наконечником из кремня или из оленьего рога, которыми они убивали диких лошадей, северных оленей, диких быков, кабанов, коз, серн и каменных баранов, так же, как и белок, пеструшек и птиц, в особенности белых куропаток.

Некоторые из этих животных, в особенности северный олень, каменный баран, серна и белая куропатка, указывают на то, что климат был тогда подарктическим. По мере того как климатические условия делались менее суровыми, часть этих народов должна была последовать за северным оленем и белой куропаткой к более высоким широтам, тогда как другие сопровождали каменного барана и серну к Альпам, или же приспособлялись в гористых странах Центральной Франции к новым условиям существования.

Их одежда состояла из кож, сшитых вместе костяной иголкой. Они татуировались и раскрашивались красной окисью железа и носили в качестве украшения раковины, пластинки из слоновой кости и черного янтаря и куски плавикового шпата.

Но всего замечательнее то, что материалы для их оружия и украшений доставлялись из отдаленных стран, с юга и юго-запада, в настоящее время обитаемых сходной с ними расой, малорослой и короткоголовой; тогда как для них было, по-видимому, невозможно пользоваться средствами соседних северных и северо-восточных местностей, где этнический тип различен. Кремни их орудий не были извлечены из меловых формаций Эно, расположенных в нескольких километрах к северу; они доставлялись, должно быть, из Шампаньи, или даже из Турени, то есть на расстоянии более чем 400 км по прямой линии. Черный янтарь получался из Лотарингии, а раковины из Гриньона. Очевидно, эти народы долины Лессы (в двадцати приблизительно километрах к югу от Намюра) могли путешествовать километров на 500 к юго-западу; но не далее 40 км к северу, иначе они отыскивали бы раковины в Люттихе, а не на берегах Луары, а свои кремни в Эно, а не в Шампаньи.

Итак, здесь надо признать древнюю этническую границу. Обитатели долины Лессы не могли перейти линию Самбра и Мааса; холмы Эно должны были принадлежать расе более могущественной и враждебной{95}.

Такое положение вещей подтверждается тем фактом, что около Монса, в 72 км к северо-западу от Лессы, найдены склады кремневых орудий, отличных по типу и материалу от найденных в долине Лессы. Эти последние одного типа с орудиями из Дордоньи, то есть из Центральной Франции, тогда как орудия, найденные в Монсе, похожи на те, которые открыты в долине Соммы и в других округах бельгийской Галлии. В эпоху более позднюю эти различия исчезают, оружие делается из кремней Эно и того же типа, что и в Эно{96}. Поэтому кажется, что в начале неолитического века овернская раса была оттеснена в Южную Бельгию северным народом, более могущественным, потомков которого мы можем предполагать в бельгийских галлах.

Но тогда как раса овернцев отступала на своей скверной границе, она в свою очередь захватывала на юге территории народа более слабого — иберов.

Искусственные погребальные гроты Марны, выкопанные в мягком известняке этой области, образуют переход между естественными пещерами, употреблявшимися для погребений в долине Лессы, и более недавними дольменами Центральной Франции. В этих гротах мы находим доказательство, что короткоголовые обитатели Лессы жили в мирной ассоциации с длинноголовой иберийской расой. Они содержать черепа, которых кефалический показатель изменяется от 71,65, что совпадает с показателем иберов, до 85,71, то есть с показателем расы Фюрфоза.

В ста двадцати лье дальше к югу находится департамент Лозеры, обитаемый в настоящее время короткоголовой овернской расой. Пещера de l'Homme-Mort и другие древние погребальные пещеры этого департамента содержат лишь долихокефалические черепа иберийского типа{97}. Но в дольменах, принадлежащих к более недавней эпохе, г. Прюньер нашел многочисленные черепа заметно брахикефалического типа, вместе с несколькими черепами долихокефальными и другими, смешанного типа. Из этого мы заключаем, что пещерным людям пришлось испытать нашествие строителей дольменов.

Сопротивление, которое встретили вторгнувшиеся, доказывается тем фактом, что в некоторых из пещерных погребений находят вонзившиеся в кости головки стрел, которые, судя по их типу, должны были принадлежать лишь строителям дольменов{98}. Де Картфаж заключает из этого, что в начале неолитического периода на длинноголовых природных жителей было сделано нападение короткоголовой иноплеменной расой, уже достигшей более высокой степени цивилизации; что эти две расы с течением времени слились и что, наконец, длинноголовая раса была поглощена или же удалилась к юго-западу, где в области, расположенной между Лозерой и Авиньоном, находятся дольмены, содержащие исключительно черепа долихокефальные{99}. Думают, что испанские баски представляют первоначальную расу, овернцы расу завоевателей, а французские баски расу смешанную. Главное значение этих исследований состоит в их связи с подвергавшимся стольким спорам вопросом об особенностях языка басков.

Овернцы отделены от савойяров, принадлежащих к тому же типу, долиной Роны, обитаемой расой более высокой, прибывшей позже.

Зосима сообщает нам, что были «кельты» в Ретии{100}. Следовательно, если теория Брока о кельтах правильна, то мы должны найти здесь следы народа с типом овернцев. В древних доисторических могилах Восточной Швейцарии, которая и есть древняя Ретия, мы находим брахикефальные черепа, составляющие то, что авторы Crania Helvetica называют типом «Disentis»{101}.

Кефалический показатель их равен 86,5, то есть выше, чем у какой-либо из существующих рас. Расы, к ним наиболее приближающиеся, суть новейшие лигуры, показатель которых, по Брока, равен 86, и лапландцы, показатель которых 85. В неолитическом слое конуса Тиньеры нашли череп типа Disentis, а этому слою г. Морло приписывает древность от 6000 до 7000 лет{102}. Озерные постройки в Северной Швейцарии были сооружены, вероятно, как мы видели, гельветами, народом, родственным умбрам и бельгийским галлам.

Гельветические и ретийские черепа, хотя и брахикефалические те и другие, но весьма различны. Первые походят на черепа круглых курганов Великобритании, вторые — на черепа лигуров и в известной мере на черепа лапландцев.

Средний показатель девяносто пяти черепов из круглых курганов равен 81; у семи черепов из озерных жилищ он равен 80,3. Показатель типа Disentis меняется между 81,8 и 97,5, причем средний равен 86,5.

Средний показатель современных лапландцев равен 84 или 85 и в древности, по-видимому, был выше, так как черепа, найденные на старинном лапландском кладбище, дали показатель 90,28. Средняя емкость черепов современников круглых курганов была 98 куб. дюймов, у гельветов она была 97, а у ретийцев 83. Ретийцы, как и лапландцы, ортогнатны, тогда как раса круглых курганов была прогнатна. По мнению авторов Crania Helvetica, ретийский тип совершенно отличен от типа круглых курганов Англии и датских курганов. С другой стороны, д-р Тёрнем утверждает, что короткоголовые расы Великобритании, Франции и Дании принадлежат к одному семейству с современными финнами. Профессор Гексли идет далее: он думает, что тип Disentis, южные германцы, славяне и финны принадлежат к одной великой расе ксантохроиков с белокурыми волосами и широкой головой, «которая распростиралась по Европе от Великобритании до Сарматии, и далее мы не знаем докуда, к востоку и югу».

Профессор Бойд-Даукинс, невзирая на разницу в росте, отождествляет тип Фюрфоза, отличающийся своим малым ростом, с людьми высокого роста круглых курганов и неолитических могил Борреби и Мёна{103}.

Сохраняя все должное уважение к мнениям этих высоких авторитетов, нам кажется, однако, более сходным с очевидностью соединить людей высокого роста, современных круглым курганам, имевших почти наверное рыжие волосы и цвет лица, с угорской расой, имевшей высокий рост и рыжие волосы, а не высокую короткоголовую расу Франции, которая почти наверное была смугла, соединить с лапландцами и, может быть, с частью финнов. Но так как рост, прогнатизм и цвет волос — признаки более изменчивые, чем форма черепа и орбит, возможно, что два короткоголовых типа — кельты этнологии и кельты филологии, суть две ветви, вышедшие в древности из одного источника, который мы можем с д-ром Тёрнемом назвать расой «туранской». Но для цели, предположенной нашим изысканием, будет проще рассматривать их пока как отдельные, так как известно, что малорослая и смуглая раса лигуров появляется в Европе в период, гораздо более отдаленный, чем высокие и белокурые кельто-славяне. Некоторые лингвистические теории, относящиеся к возможности первоначального родства обеих короткоголовых рас, будут разобраны в одной из следующих глав.

Мы уже заметили, что нет невозможности в том, что обе длинноголовые расы произошли, в эпоху весьма отдаленную, от общих предков. Если, как утверждают де Картфаж и Брока, мы можем взять расу из Кро-Маньона за прародительский тип иберов, а расу Канштадта за таковой же для скандинавов, то мы найдем между самыми старыми черепами обеих рас некоторое сходство. Было время, когда единственными обитателями Европы были длинноголовые; возможно, что народы типа Кро-Маньона и типа Неандертальского произошли из общего палеолитического источника, а две короткоголовые расы — из другого общего источника. Таким образом, нам придется здесь считаться лишь с двумя первоначальными расами, вместо четырех, которые мы находим в могилах неолитического века, более недавнего.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ НЕОЛИТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Непрерывность развития

Лет тридцать тому назад, когда доисторическая археология была еще в младенчестве, финская теория была очень общепринятой. Так как филологи решили, к своему собственному удовольствию, что арийцы эмигрировали в Европу из Центральной Азии, то археологи старались их отождествить с народами, внесшими в Европу металлы. Они утверждали, что до арийского переселения неолитическая Европа была занята финскими расами, которые были покорены и истреблены арийскими завоевателями, вооруженными бронзовым оружием, принесенным с Востока. Утверждали также, что эти вторгнувшиеся арийцы ввели в Европу большую часть наших домашних животных и наших возделываемых растений и что они обладали сложившейся уже мифологией, главными действующими лицами которой были боги бури, солнца и богиня зари.

Нам надо теперь исследовать доказательства, на которых зиждутся эти теории; нам надо извлечь из фактов, доставляемых лингвистической палеонтологией, описание цивилизации, достигнутой арийцами до их разделения, и сравнить ее с картиной цивилизации неолитической в том виде, как нам ее представляет доисторическая археология.

Теория введения в Европу бронзового оружия народом-завоевателем, пришедшим с Востока, была опровергнута, несмотря на доказательства г. Тройона{104}; открытия, сделанные в озерных жилищах Швейцарии, установили, что бронзовые орудия вводились постепенно между неолитическим населением посредством мирных успехов торговли.

Слои остатков, лежащие одни на других, показывают, что многие из озерных поселений были воздвигнуты в течение каменного века и сохранялись во все продолжение бронзового века до века железного. Не открыто следов никакого промежутка, каковой предполагает финская теория. Эти озерные поселения, за немногими исключениями, были расположены как раз напротив какого-нибудь современного города или деревни, построенных на берегу{105}, из чего оказывается, что эти местности были обитаемы постоянно до наших дней. Очевидно, что по мере того как население увеличивалось и жизнь становилась менее подверженной случайностям, пределы поселения распространились и перешли с воды на твердую землю, а постройки на сваях, перестав быть необходимыми, постепенно вышли из употребления.

На основании наблюдений, сделанных над озерными постройками долины По, Гельбиг доказал, что такой же постепенный переход от камня к бронзе имел место у арийского народа, умбров. Там, однако, в течение бронзового периода умбрийская цивилизация была внезапно разрушена нашествием этрусков, и ни одно из этих поселений не дожило до железного века.

Таким образом, свайное поселение, расположенное напротив Пешиеры, на Гардском озере, было воздвигнуто в каменном веке и было занято постоянно в течение века меди до века бронзы{106}. Остатки поселения на Фимонском озере особенно поучительны, так как это поселение должно было быть воздвигнуто вскоре после прибытия умбров в Италию и было разрушено раньше, чем они перешли от пастушеского периода к земледельческому. Там имеются два последовательных слоя, из которых древнейший принадлежит целиком к неолитическому веку. Обитатели еще не возделывали почву и жили главным образом охотничьей добычей. Кости оленя и кабана весьма многочисленны, тогда как кости быка и барана редки. Впрочем, там не имеется никаких злаков; но найдены большие запасы орехов, точно так же, как желудей, из которых некоторые прилипли к внутренней стенке земляных горшков, в которых их жарили, прежде чем есть. Эти жилища были, по-видимому, сожжены, а потом через несколько времени вновь выстроены, ибо более недавний слой содержал многочисленные осколки кремня и бронзовый топор. Злаки еще отсутствуют, хотя найдены орехи, желуди и кизил. Но обитатели в это время уже достигли пастушеского периода, так как кости оленя и кабана редки, а кости быка и барана обыкновенны{107}.

Эти итальянские озерные поселения имеют специальную важность для наших исследований, так как Гельбиг удовлетворительно доказал, что в них обитали умбры, народ арийского языка. Таким образом мы узнаем, что когда арийцы впервые прибыли в Италию, то они были в начале пастушеского периода и не знали земледелия и металлов.

Мы узнаем также, что знакомство с металлами пришло с юга, а не с востока. Поселения, принадлежащие исключительно к каменному веку, находятся главным образом на севере от По, тогда как содержащие бронзу расположены вообще далее к югу. То же самое и в Швейцарии. Поселения каменного века многочисленнее на Констандском озере, поселение бронзового века на озерах Женевском, Бриенском и Невшательском.

Англия доставила последний аргумент в пользу теории, приписывавшей арийским завоевателям введение металлов между неолитическим народом. Еще в 1880 году профессор Бойд-Даукинс поддерживал мнение, что завоеватели, построившие круглые курганы, установили свое владычество над природными жителями, силурами, посредством бронзового оружия, которое они принесли с собой. Но даже в этом случае, гораздо более поразительном, дальнейшие исследования показали вероятность существования рядом веков бронзового и каменного. Выше было уже указано{108}, что бронза крайне редка в самых древних погребениях в круглых курганах, которые, в Йоркшире во всяком случае, принадлежат чаще к каменному веку, чем к бронзовому. Кроме того, в Великобритании, как и в других местах, самое древнее оружие из бронзы, видимо, скопировано с каменных орудий, формы которых, неудобные для бронзы, были вскоре оставлены. Нередко бывает, что могилы, где находятся образцовые орудия этих архаических форм, содержат в то же время каменное оружие. Таким образом, в кургане около Буттервика, в Ист-Риддинге, в Йоркшире, бронзовый цельт самой простой формы, сделанный по образцу каменного топора, найден был рядом с кремневым ножом{109}. В Дербишире нашли скелет, завернутый в вывернутую кожу, и вместе с этим скелетом кремневые орудия и цельт из бронзы, сделанный на манер самых простых каменных цельтов. В одной только Англии{110} найдено двадцать семь бронзовых цельтов, сделанных по типу каменных цельтов, и можно проследить постепенное развитие форм, все более приспособленных к новому употребляемому материалу.

После того, что мы сейчас видели, кажется весьма вероятным, что арийское вторжение в Великобританию имело место в неолитический век.

Эти заключения, в настоящее время общепринятые археологами, гибельны для прежней теории. Последняя указывает на арийцев как на народ, сравнительно цивилизованный, вторгающийся в Европу с Востока и приносящий с собой оружие из бронзы, при помощи которого он подчинил себе первоначальных обитателей Европы, принадлежавших к расе басков или финнов. Знакомство с металлами, распространявшееся от берегов Средиземного моря к северу, должно быть приписано главным образом постепенному расширению финикийской торговли.

Ни для одной части Европы не доказано, что был перерыв между временами употребления камня и металла; и ничто не доказывает, что современные обитатели Европы не происходили от обитателей ее, живших в неолитическом веке, цивилизация которых носила характер очень зачаточный. Надо, стало быть, снова исследовать мотивы, заставившие приписывать первичным арийцам высокую степень цивилизации. Прежние заключения были основаны на филологии; но ученые склонны в настоящее время придавать капитальную важность доказательствам археологическим, а филологическим приписывать лишь второстепенное значение. На двух примерах, касающихся лошади и собаки, можно видеть, как более серьезные археологические доказательства исправили заключения филологии относительно этой первоначальной цивилизации. Названия лошади (по-санскритски açva, быстрый) и собаки (по-санскритски çvan) находятся почти во всех арийских языках, и прежде предполагали, что лошадь, происходящая из степей Центральной Азии, была приручена первобытными арийцами и приведена ими при их переселении к западу.

Во многих из самых древних поселений, признаваемых за палеолитические, как, например, в Солютрэ и Тайнгене, останки лошади, равно как и северного оленя, весьма обильны; очевидно, лошадь составляла большую часть пищи жителей, но очевидно также, что она находилась в диком состоянии. В наиболее древних озерных неолитических жилищах Швейцарии останки лошади редки или совсем не встречаются; позже они становятся обыкновеннее, а открытие удил, относящихся к концу бронзового века, доказывает, что это животное было тогда приручено. Отсюда, очевидно, вытекает, что имя лошади, общее арийским языкам, должно было обозначать ее в качестве предмета охоты и имеет столь же мало значения как и существование общих этим языкам наименований для волка и лисицы.

Относительно собаки это, однако, не так. Открытие собачьих костей в датских кухонных останках ничего не доказывает; собаки могли служить пищей так же, как волк и лисица, кости которых тоже находят в этих кучах останков; но мы заключаем, что собака была одомашнена, из того, что кости птиц и четвероногих, которыми питаются собаки, неизменно отсутствуют{111}. Очевидно, поэтому, что заключения филологии должны быть принимаемы с осторожностью, если только их нельзя проверить с помощью сведений, доставляемых археологией.

Открытия последних тридцати лет поставили весь вопрос о первобытной арийской цивилизации на новую почву. Кухонные остатки содержат остатки пиршеств грубых дикарей, которым земледелие было неизвестно, которые питались главным образом раковинами и не имели домашних животных, кроме собаки.

Мы находим в самых древних жилищах Германии и Швейцарии останки народа, от которого производят кельтов, обладавшего скотом, но жившего главным образом добычей, доставляемой охотой.

Мы следим за ним в течение периода, который должен был длиться много веков; сперва мы видим его одетым просто в кожи, потом выучившимся ткать циновки из древесной коры и, наконец, научившимся прясть лен.

Мы видим, что сначала он обладает одним лишь быком, потом одомашнивает постепенно козу, барана, свинью и, наконец, лошадь. Мы видим, как он делает мало-помалу большие успехи в земледелии и переходит постепенно от каменного века к бронзовому, а от бронзового века к железному. В озерных сооружениях Северной Италии мы можем таким же способом проследить то же постепенное развитие цивилизации и переход от охотничьего периода к земледельческому, через посредство периода пастушеского и от века камня к веку бронзы, у народа, от которого производят умбров и который тесно связан с латинской расой.

Раскопки д-ра Шлимана к Микенах и Гиссарлике относятся к более поздней культурной эпохе и выставили на свет останки народов, не знавших железа, но уже обладавших блестящей в своем роде цивилизацией; они были освоены с употреблением меди, бронзы и даже свинца и фабриковали весьма артистическая украшения из золота, слоновой кости и серебра.

Очевидно, что цивилизация, которую мы находим в Европе в начале исторического периода, образовалась постепенно, в течение долгого периода времени, а не была введена внезапно переселившейся новой расой. Точно так же, как в геологических теориях то, что приписывалось великим катастрофам, производимым потопами, в настоящее время объясняется действием существующих сил в течение громадных периодов времени, точно так же и археологи становятся все более и более расположенными заменить медленным прогрессом цивилизации старые теории, решавшие все трудности предполагаемым завоеванием или нашествием.

Мы можем вкратце резюмировать самые недавние результаты филологических исследований в том виде, как они были ограничены и исправлены археологическими открытиями. Допускают, что народы, говорившие первобытным арийским языком, были кочевыми пастухами, одомашнившими собаку; они бродили по равнинам Европы в повозках, запряженных быками, выдалбливали челноки из стволов деревьев, но, безусловно, не знали употребления металлов, за исключением, может быть, самородной меди. Летом они жили в шалашах, построенных из ветвей, с крышей из камыша. Зимой обитали в круглых ямах, выкопанных в земле, крыша которых была образована из жердей, прикрытых навозом, или кусками дерна. Одеты они были в кожи, которые сшивались вместе костяными иголками; они знали огонь, который добывали трением кусков дерева или при помощи кремня; наконец, они умели считать до ста. Если им было знакомо земледелие, что сомнительно, то это земледелие должно было быть весьма первобытным; наконец, есть вероятие, что они собирали и толкли в каменных ступках зерна какого-то дикого злака, полбы или ячменя. Единственным социальным установлением был брак; но полигамия была в употреблении так же, как и человеческие жертвоприношения. Не достоверно, что эти люди ели тела врагов, убитых на войне. Оград не было, и собственность состояла не в земле, а в домашнем скоте. Первобытные арийцы верили в будущую жизнь; их религия была шаманской; у них не было идолов и, по всей вероятности, богов в буквальном смысле этого слова, но они смутно почитали силы природы и поклонялись им.

Нам остается теперь остановиться на некоторых подробностях этой общей картины цивилизации первобытных арийцев и проследить постепенный прогресс этой цивилизации и полезных искусств, при помощи тех слишком малочисленных материалов, которыми мы располагаем.

Металлы

Мы можем предполагать, что арийцы до своего лингвистического разделения находились еще в каменном веке; действительно, не найдено никакой арийской этимологии для слова «металл» (μέταλλον), которое Опперт и Ренан считают за слово семитическое, заимствованное у финикиян. Нет общего арийским языкам слова для обозначения искусства кования{112}, и многие из слов, относящихся к этому ремеслу, относились сначала к камню. Каждая из семей арийского языка обладает отдельным словом для обозначения кузнеца, а это достаточно доказывает, что искусство плавления и кования металла возникло позднее лингвистического разделения. В частности, старая теория, на основании которой кельты были авангардом арийской расы и принесли в Европу знакомство с металлами, не может устоять перед тем фактом, что кельтское наименование кузнеца, goba, не имеет никакого сходства с соответствующими словами других арийских языков; например, с латинским faber, греческим χαλκεύς, тевтонским smid или славянским vutri.

Расы урало-алтайские должны были находиться также в каменном периоде, когда они пришли в соприкосновение с арийцами, так как название кузнеца было заимствовано финнами у литовцев, лапландцами у скандинавов, а мадьярами у славян.

Факт весьма любопытный, что греческие слова, обозначающие кузнечные принадлежности (название наковальни, мехов, клещей, горна), не имеют никакого соотношения с соответствующими латинскими терминами{113}. Даже у индусов и иранцев, лингвистическое разделение которых произошло гораздо позже, чем у других арийских рас, эти слова также различны, за исключением названия горна, обозначавшего, может быть, первоначально печь для другого употребления. Не только не имеется слов, общих арийским языкам, для обозначения кузнеца и его орудий, но их не существует ни для железа, ни даже для олова, составной части бронзы. Только два металла вообще, золото и медь, встречаются в чистом состоянии. Они были в употреблении в Египте и в Вавилоне в самый отдаленный из периодов, о которых мы имеем исторические сведения, и, по всей вероятности, это были первые металлы, известные арийцам. Самородное золото распространено более или менее повсюду, а самородная медь встречается в Саксонии, Венгрии, Швеции, Норвегии и Корнваллисе.

Блестящие золотые блестки, попадающиеся в песке многих рек, должны были привлечь внимание в самый отдаленный период. Но очевидно, что арийцы не знали золота до своего разделения.

Так как греческое слово χρσός (еврейское charutz) было заимствовано из семитического языка, то золото должно было быть принесено в первый раз в Элладу финикийцами не раньше XII века до Р.Х. Мы знаем, что финикияне эксплуатировали золотые рудники Фазоса. Могилы в Спате, на горе Гимет в Аттике, в Фере, в Микенах и в Ялизосе на Родосе, содержат предметы, указывающие на влияние финикийского искусства, и во всех этих предметах золото более или менее фигурирует. Эти могилы не могут быть, во всяком случае, древнее четырнадцатого или пятнадцатого века до Р.Х., так как в могиле в Ялизосе, орнаментация которой наиболее архаическая, нашли жука с клеймом Аменготепа III{114}. Вероятная давность самой древней из этих могил — это XIII век до Р.Х. Но золото не было известно в Италии раньше XI века до Р.Х., так как в свайных, более недавних сооружениях Эмилии, принадлежащих к бронзовому веку и даже содержащих янтарь, полученный путем торговых сношений с берегов Балтического моря{115}, не было найдено ни золота, ни серебра. В двух или трех свайных постройках Швейцарии бронзового века, существовавших позже итальянских жилищ, золото найдено в весьма небольшом количестве; в одном только случае нашли украшение из золота в постройке неолитического века{116}.

Другим доказательством того, что золото не было известно арийщам, когда они вступили в Италию, является тот факт, что название золота, aurum по-латыни, ausum по-сабински, есть слово итальянского происхождения, обозначающее металл «блестящий» и происходящее от слова aurora, «блистающая» заря.

История Бренна, бросившего меч на весы, чтобы уравновесить римское золото, показывает, что золото уже было известно галлам в эпоху их вторжения в Италию в 390 году до Р.Х. Вероятно, что раньше они его не знали, так как кельтское слово (по-староирландски or; по-кимврски awr) было заимствовано с латинского; и так как первоначальное s не могло быть изменено в p кельтического языка, то это слово должно было перейти после того, как ausum сделалось aurum по-латыни, изменение, которое не могло произойти задолго до нашествия галлов{117}.

Литовцы должны были обладать золотом, вероятно, получая его в обмен за янтарь, которым они торговали раньше, чем он стал известен кельтам, ибо старое прусское слово ausis (литовское: auksas) воспроизводит первую форму италийского слова. Албанское слово âri доказывает, что иллирийцы узнали золото лишь в эпоху довольно позднюю, и что это знакомство пришло к ним из Италии, а не из Греции.

Золото было известно индусам раньше, чем они вошли в Индию, и раньше их отделения, так как санскритское hiranya тождественно с зендским zaranya, и это же слово встречается в других языках иранской фамилии, в афганском, белуджийском и осетинском. Должно быть, те же иранцы и, вероятно, скифские племена, принадлежащие к иранскому корню, передали это слово восточным финнам (мордве, вогулам, вотякам, зырянам и мадьярам), где оно приняло различные формы — sarni, sorni, sirna — все слова иранского происхождения. Тевтонское название gulth, обозначающее металл «желтый» или «блестящий», и форма старинного славянского слова «злато» показывают, что славяне должны были заимствовать это слово у тевтонов в отдаленную эпоху.

Однако же западные финны должны были заимствовать название золота у германцев, как это показывают эстонское название kuld и лапландское golle{118}.

На основании сейчас нами сказанного, кажется, что золото было неизвестно первобытным арийцам, но его знали индусы и иранцы, а может быть, также и славяне с тевтонами, раньше своего разделения.

Его употребление распространилось после того, как греки отделились от латин, латины от кельтов, а восточные финны от западных. Оно дошло до греков через финикиян, а к кельтам, иллирийцам и литовцам — от народов Италии.

Золото было неизвестно грекам раньше XIII века, когда финикияне достигли берегов Эллады; оно было неизвестно в Италии в XI веке, когда этрусские завоеватели разрушили умбрийские поселения; но оно было, вероятно, введено в Италию уже начиная с IX века, когда греки и финикияне основались в Кумах и Церэ. Оно достигло берегов Балтики раньше V века, сделалось известно в Галлии и Иллирии в течение IV века. В Швейцарии употребление бронзы было весьма распространено в эпоху, когда золото было еще неизвестно.

Открытие меди должно было предшествовать за многие века открытию золота. Не только свайные жилища Швейцарии и Италии, но и вавилонские, и египетские монументы доказывают, что медь была по времени первым открытым металлом.

Существует арийское слово, обширность применения которого требует объяснения, и в котором нашли доказательство, что арийцы, раньше их разделения, знали бронзу или медь{119}. Это санскритское слово ayas, которое соответствует латинскому aes, готскому aiz, германскому erz и английскому ore.

Латинское aes означало как бронзу, так и медь; готское aiz обозначало бронзу (сплав), тогда как санскритское ayas обозначало, как думают, первоначально медь, потом металл вообще и, наконец, железо. Если медь была, как это кажется вероятным, первым открытым металлом, то легко понять, что название ее было обобщено для обозначения всякого металла, потом специализировано для обозначения железа, медных сплавов или бронзы. Во всяком случае, это слово не могло обозначать первоначально железа, так как на основании уже установленных лингвистических и археологических причин несомненно, что первобытные арийцы не достигли железного века.

Металл, называемый ayas или aes, был медь, а не бронза; один факт доказывает нам это, именно отсутствие общего названия в арийских языках для обозначения олова, одной из составных частей бронзы. Греческое наименование κασσίτερος заимствовано из семитического; это ассирийское слово kasazitirra, производное от аккадийского id — kasduru.

Два небольших бруска олова были найдены в озерных швейцарских жилищах бронзового века; его нашли также в Галльштадте, но в Гиссарлике олова совсем не найдено. Ленорман привлек внимание к одному любопытному и трудно объяснимому факту. Самое древнее изо всех известных наименований меди есть аккадийское urud или urudu. По-баскски медь называется urraida; финское слово rauta обозначает железо; старославянское слово руда обозначает металл; белуджистанское rod обозначает бронзу; наконец, eru обозначает медь на семитическом вавилонском языке. Трудно предполагать, чтобы эти совпадения были чисто случайными, и однако же есть сильные основания думать, что финны и баски находились в каменном веке, когда они пришли в соприкосновение с арийцами, так как баскское слово, означающее нож, первоначально обозначало камень, а финское название кузнеца было заимствовано из арийского языка. Если слово ayas, aes или aiz есть первичное арийское слово и значит медь, то трудно объяснить полное отсутствие металла в первобытных арийских жилищах. Возможны три решения. Или это слово могло быть занесено торговлей, что невероятно. Или оно могло обозначать вначале не металл после плавки, а руду, обломки пирита, которые довольно часто встречаются в неолитических могильниках и, по-видимому, употреблялись для зажигания огня посредством трения о кремень; впоследствии то же название могло перейти на металл, извлекаемый посредством плавки из этих тяжелых камней. Третье предположение показалось более вероятным д-ру Шрадеру. Он склонен признать, что латинское слово monile, слово, встречающееся в языках индоиранском, греческом, тевтонском и славянском, обозначало медные кольца, выделанные ударами каменного молота из кусков самородной меди или внесенные посредством обмена с востоком и служившие украшением первобытным арийцам. Доказательства, доставленные озерными жилищами Швейцарии и других стран, не дают никакой поддержки этой теории, тем более, что самые старинные из бронзовых цельтов, те, например, которые найдены в озерных жилищах Северной Италии, литые, а не кованые{120}. Возможно, однако, что дороговизна и редкость этих медных колец, происходившая оттого, что их привозили издалека, были причинами того, что их не найдено.

Во всяком случае, греки, которые изо всех арийских наций были самой цивилизованной, по-видимому, не знали меди до тех пор, пока финикийские моряки не пристали впервые к их берегам. Греческое название меди χαλκός не имеет аналогичного в других арийских языках. Предполагали, что это слово было заимствовано из семитического{121}, или же, подобно тому как латинское aes cuprium, корень английского слова copper, происходит от имени острова Кипра, так же и греческое слово χαλκός, «медь» могло происходить от имени эвбейского города Халкиды; а последний получил свое имя от пурпуровых раковин или κάλχη, за которым финикияне приезжали на эти берега{122}. Во всяком случае, греки, по-видимому, не знали меди до той эпохи, когда финикияне впервые достигли их берегов.

Век меди должен был предшествовать веку бронзы, и слово ayas или aes должно было первоначально обозначать скорее медь, чем бронзу; на это указывает тот факт, что самые древние из металлических цельтов, сделанные на манер первобытных каменных, сделаны из меди, а не из бронзы.

В берлинском музее имеется медный цельт, найденный в этрусской могиле, имеющий точную форму каменного цельта{123} и, по-видимому, отлитый в полости, образованной с помощью каменного инструмента того же типа. Каменные цельты, того же плоского типа, без выступов как из чистой меди, так и из меди, смешанной с почти неуловимым количеством бронзы, были найдены д-ром Шлиманом в Гиссарлике и генералом Чеснола в самых древних могилах Кипра. Плоские медные цельты такого же типа, как каменные, найдены были также в Индии, в Австрии, Венгрии, Франции и Италии{124}.

В свайной постройке в Маурахе, расположенной на Констанском озере и принадлежащей к каменному веку, единственным металлическим предметом, найденным между пятьюдесятью каменными инструментами, был сломанный медный топор{125}. В Сипплингене, также на Констанском озере, совсем не нашли бронзовых инструментов, но там было триста пятьдесят каменных топоров и один бронзовый, весьма простой формы, похожий на каменные топоры{126}. В Герлафингене, другом селении каменного века на Биенском озере, нашли два долота из чистой меди, сделанных по самому простому типу каменного долота.

Помещенный здесь рисунок представляет медный цельт формы каменных цельтов, найденный в озерном жилище Сипплингена.

Недавние исследования доисторических могильников Юго-Восточной Испании, произведенные г. Сирэ, обнаружили ясно существование медного века, образующего переход от эпохи камня к эпохе бронзы. В этих могильниках найдено восемьдесят топоров из полированного камня и семьдесят медных топоров, имеющих тип каменных.

Д-р Эванс объясняет редкость орудий из меди предположением, что после открытия бронзы медные инструменты были перелиты и сделаны из бронзы. Но если для многих местностей на материке достаточно доказано, что бронзовому веку предшествовал век медный, то подобных доказательств не существует для Великобритании. Вероятно, поэтому бронза, введенная галльскими торговцами, была первым металлом, известным на острове. Во времена Цезаря бритты добывали еще себе бронзу торговлей с материком. Тип бронзового оружия в Великобритании отличается от типов скандинавских и венгерских, но он сходен с типом, встречаемым на севере Франции. Типы озерных швейцарских жилищ похожи на типы Северной Италии и юга Франции{127}. Мы заключаем из этого, что металлы, известные сперва на берегах Средиземного моря, посещаемых финикийскими кораблями, постепенно проникли на север.

Так как серебро редко встречается в чистом виде и представляет металл, трудно восстановляемый из его соединений, то мы не можем удивляться тому, что он был неизвестен первобытным арийцам. Кельтское и иллирийское название серебра были заимствованы из латинского, названия тевтонское и славянское из семитического, греческое и санскритское были образованы независимо.

Серебро было, вероятно, неизвестно кельтам до их вторжения в Италию, так как кельтское название (argat по-староирландски) италийского происхождения (argentum по-латыни, aragetud по-оскански). Это слово произошло от арийского корня arg и обозначает металл «белый» или «светлый». По-гречески, санскритски и зендски это название очевидно сформировано из того же корня, но с другим суффиксом, что указывает на независимое образование слова. Двумя первоначальными источниками серебра были, по-видимому, Армения и Испания. На юго-востоке Испании, где серебро встречается в естественном состоянии, найдены украшения из этого металла в могилах начала бронзового века. Греки, по-видимому, познакомились с ним через посредство финикийской торговли, незадолго до гомеровской эпохи. Д-р Шлиман нашел серебро в микенских могилах, архитектура которых финикийского стиля, а также нашел электрон, естественный сплав золота и серебра, во втором и третьем слоях Гиссарлика; серебра не найдено ни в самых древних финикийских могилах Греции, могущих относиться к XII веку до Р.Х., ни в итальянских озерных жилищах бронзового века{128}.

Но в некоторых из более новых швейцарских озерных жилищ железного века или конца бронзового, то есть, вероятно, IV или III века до Р.Х., открыты три или четыре украшения из серебра. Во времена Геродота серебро было неизвестно кочевым арийским племенам к северу от Понта Евксинского; но название, общее литовцам, славянам и тевтонам, для обозначения серебра (на готском языке: silubr) заимствовано, как думают, из семитического (по-ассирийски: sarpu), что означало бы, что из области Понта Евксинского оно дошло до наций Балтики великим торговым путем Днепра{129}.

Поэтому мы можем заключить, что серебро было известно грекам раньше V века, а кельты раньше V века не были с ним знакомы.

Нельзя сомневаться в том, что век железа позднее века бронзы. Греческие слова χαλκεύς, «кузнец», и χαλκεών, «кузница», происходят от названия меди, а не железа. Озерные жилища долины По принадлежат к каменному и бронзовому веку и не представляют никаких следов железа.

Этот факт дает нам приблизительный предел времени введения железа в Италию. Гельбиг приводит основательные причины в пользу того, что эти озерные селения должны быть приписаны арийскому народу, умбрам, и что они были разрушены при завоевании Северной Италии этрусками.

По преданию, сохраненному Варроном, этрусская эра началась в 1044 году до Р.Х.; эта дата почти совпадает с фессалийским и дорийским вторжением в Грецию, с которыми она, вероятно, была в связи; набег дорийцев повлек к водворению в Мезии эолийских, ахейских и ионийских племен, смутное воспоминание о котором находится в основании гомеровских эпопей. Эти события имели место, очевидно, к концу бронзового века. Железо было неизвестно умбрам Северной Италии в эпоху этрусского нашествия. Третий из сожженных городов Гиссарлика, тот, который д-р Шлиман отождествляет с гомеровской Троей, относится также к бронзовому веку, и ни в одном из пяти доисторических поселений Гиссарлика не найдено следов железа.

Железо, однако, играет значительную роль в «Илиаде»; этот факт служит другим доказательством (если только оно нужно) сравнительно недавнего происхождения гомеровских поэм и доставляет нам драгоценное, хотя лишь приблизительное указание на крайние пределы времени, между которыми железо могло сделаться известным грекам. Большие могильники, открытые д-ром Шлиманом в Микенах, должны восходить к эпохе той первобытной цивилизации Греции, которая была подавлена и разрушена грубыми дорийскими завоевателями. При раскопках в Микенах нашли железные ножи, но только в некоторых слоях, менее древних, которые д-р Шлиман относит к V веку до Р.Х. Итак, мы обладаем тремя родами доказательств в пользу того, что железо было неизвестно в Аргосе, в Мезии и на севере Италии в двенадцатом или одиннадцатом веке до Р.Х.

Во времена Гомера железный век начался в Греции. Гомер постоянно упоминает об оружии из бронзы, тогда как железо было еще редким и драгоценным металлом.

Гезиод (около 850 до Р.Х.) упоминает о времени, когда бронзу еще не заменило железо, ставшее ужо более обыкновенным и более дешевым, чем медь, как это было в Ассирии в VIII веке до Р.Х. Гомер упоминает семь металлов: золото, серебро, свинец, олово, медь, бронзу и железо. Он упоминает также о кузнице, наковальне, молоте и клещах. Железо было первоначально употребляемо главным образом для мечей; Гезиод снабжает Геркулеса железным мечом; но даже до времен Пиндара (circa 470 до Р.Х.) бронза была еще в употреблении для мечей, ибо Пиндар много раз упоминает о топорах и наконечниках пик из бронзы.

Другое указание на определенное время дает нам италийское название железа. Латинское слово ferrum, происходящее от более древнего слова fersum, не имеет себе сходного слова в других арийских языках и должно было быть заимствовано от семитического bar(e)zum, что указывает на то, что этот металл был введен в Италию финикийскими торговцами. Финикияне должны были достигнуть Сицилии около двенадцатого века{130} и вскоре после этого они учредили торговый пункт в Центральной Италии, вероятно в Церэ. Как и латинское ferrum, греческое σίδηρος стоит уединенно в арийских языках. Д-р Эванс сравнивает это слово с латинским sidera (звезды) и проводит мысль об отношении его к метеорическому железу{131}. Но так как семитические и греческие предания указывают на страну Тибарени, на берегах Понта Евксинского, как на первоначальный источник железа, то д-р Шрадер держится того мнения, что греческое название заимствовано от одного из малоазиатских языков.

Во всяком случае, знакомство с железом должно было прийти с Востока. В семитических языках железо обозначается словом, заимствованным из аккадийского языка. В Египте оно было известно со времен двенадцатой династии. Но знакомство с медью должно было предшествовать знакомству с железом, так как знак, обозначающий медь, употреблялся в качестве определительного или отличительного знака слова men, «железо», и кроме того, медные рудники Синайского полуострова были разрабатываемы египтянами со времен второй или третьей династии, а вавилонянами, вероятно, с эпохи шестой династии.

История английского слова iron доставляет еще одно любопытное указание на относительное первенство железа и меди и на страну Северной Европы, где начали плавить железо. На готском языке, как мы видели, слово aiz обозначает сплав меди с оловом или бронзу, тогда как железо обозначается производным словом eisarn. Но суффикс arn явно кельтический, из чего следует, что тевтоны обязаны были, по всей вероятности, знакомством с железом своим соседям кельтам. Из слова ais (бронза) кельты должны были извлечь производное aisarn; тогда по закону благозвучия, весьма известному для кельтических языков, буква s, стоящая между двумя гласными, выпала, оставив как название железа слово iarn, по-староирландски, и haiarn, по-старогалльски. Но раньше потери шипящей буквы кельтическое слово должно было быть введено в тевтонское наречие, причем железо обозначалось в готском языке eisarn, по-англосаксонски isern, по-древнескандинавски isarn, по-немецки eisen и по-английски iron{132}. Эта эволюция тевтонских и кельтских названий железа должна была иметь место в стране, где железная руда была в изобилии, где кельты и тевтоны находились в тесном соприкосновении, и которая была малоудалена от первоначального местожительства готов на южных берегах Балтийского моря.

Галльштадт, где найдено железо в доисторических соляных копях кельтического народа, вероятно, отстоит слишком далеко к югу, но все условия задачи находятся налицо в области Рудных гор, отделяющих Саксонию от Богемии. Эти горы, как означает их имя, богаты металлическими сокровищами и до I века до Р.Х. составляли этническую границу между кельтами и тевтонами. Именно там, вероятно, мы и должны поместить первую железную мануфактуру Северной и Западной Европы. Она должна восходить к V веку до Р.Х., так как галлы обладали железными мечами при своем вторжении в Италию.

Славянское и литовское наименование железа происходит от слова, означающего медь: славяно-литовское название олова есть gelezis, слово, имеющее вероятным источником своим греческое χαλκός, медь или бронзу. Знакомство с металлами должно было совершиться для славян и для литовцев через посредство торговых греческих колоний Понта Евксинского, вероятно, около VI века до Р.Х. Во времена Геродота скифы не обладали бронзой; массагеты знали золото и медь, но не знали ни железа, ни серебра{133}. Арийские языки не обладают выражением для обозначения свинца. Знакомство со свинцом должно было, однако, предшествовать знакомству с железом, так как свинец изобиловал в Микенах, находившихся в бронзовом периоде, и так как свинец находят в тех пяти доисторических слоях Гиссарлика, где нет железа.

Что касается соли, то Бенфей, Шлейхер и Макс Мюллер утверждали, на основании данных лингвистики, что она была известна арийцам до их разделения. Название соли встречается в европейских языках, но его существование в языках индоиранских оспаривается. Слово sara значит «вода» по-санскритски, но Ген утверждает, что это не есть достаточное доказательство того, что индусы знали соль. Курциус и Бенфей заметили, что санскритское слово употреблялось в смысле «солоноватой», на что Ботлингк возразил, что это значение появляется лишь в санскритском словаре двенадцатого века по Р.Х. И что, следовательно, оно ничего не доказывает{134}.

Что касается точных дат введения различных металлов, то на сделанные по этому поводу вычисления должно смотреть только как на приблизительные. Притом же в то время, как один народ находился еще в каменном веке, другой мог уже знать бронзу, а третий железо. Кроме того, всякое введение металла делалось постепенно. Стрелы еще заканчивались кремнем или костью, в то время как бронза служила для других орудий. Стрелы легко теряются, и вот почему предпочитали кремень, ввиду дороговизны металла.

Часто находят в курганах кремневые наконечники стрел вместе с бронзовыми цельтами{135}. На основании постепенного усовершенствования бронзовых инструментов д-р Эванс думает, что бронзовый век должен был длиться много веков, — восемь или даже десять; но такое исчисление ниже истины, если прав г. Морло, который относит бронзовые орудия, найденные в конусе Тиньери (Женевское озеро), к 1900 году до Р.Х.

Предполагают, что золото и медь могли быть известны индо-иранцам уже за 2000 лет до Р.Х.{136} Греки, вероятно, знали бронзу раньше XIII века до Р.Х., золото с XII, серебро только с XI и железо раньше IX века до Р.Х.

В Италии бронза достоверно была известна в течение долгого периода времени раньше XI века, может быть даже с IX; золото не было известно в XI веке, а железо раньше X века.

Д-р Эванс помещает начало бронзового периода в Великобритании между 1400 и 1200 годами до Р.Х., а сэр Джон Леббок между 1500 и 1200 годами до Р.Х.{137} Эти исчисления доставляют нам приблизительную дату появления на острове расы, говорившей арийским языком, современной круглым курганам. Д-р Эванс считает, что железные мечи были в употреблении в Галлии в V или IV веке до Р.Х., а на юге Великобритании несколько позже. Констатировано, что в III или во II веке до Р.Х. бронза употреблялась более для режущих инструментов{138}.

Железо было знакомо славянам и тевтонам, вероятно, с IV или V века до Р.Х., а кельтическим народам несколько раньше. Нам говорят, что во времена Павсания, 174 год после Р.Х., железо не было известно сарматам.

Оружие

Хотя названия оружия вообще различны в каждом из арийских языков, но некоторые из них очевидно восходят ко временам каменного века. Так, староскандинавское sax, древнее верхнегерманское sahs, англосаксонское seax, означающее меч, очевидно, близки к латинскому saxum, «камень»; иранское asti, «стрелы», близко к латинскому os и показывает, что первобытные стрелы имели оконечности костяные, а не бронзовые и не железные. Даже во времена бронзового века в Европе острия стрел делались из кремня или из кости, так как бронза была слишком драгоценна для того, чтобы ее бросать вдаль и терять.

Достойно замечания, что тогда как европейские слова, относящиеся к пастушеским и полевым работам, вообще совпадают, те, которые относятся к оружию, по большей части не сходны. Греческие и латинские обозначения для лука, стрелы, меча, копья, щита, каски, доспехов не имеют сходства; тогда как, с другой стороны, греческие слова, обозначающие тетиву, стрелу, копье, пращу, секиру и щит, находятся в санскритском языке. Италийское слово ensis, обозначавшее сначала нож (каменный, без сомнения), скорее, чем меч, представляет единственное латинское название оружия, встречающееся в индоиранских языках. Ensis — это был род кинжала, так как рубящий меч обозначался по-латыни словом gladius, которое считают заимствованным из кельтического (староирландское — claideb; на диалекте Корнваллиса — cledyf).

Легенда о Бренне заставляет нас верить, что gladius стал известен в Италии после нашествия галлов. Почти то же было в Греции. Никакого следа меча не было найдено в доисторических слоях Гиссарлика, что служит доказательством незначительной давности «Илиады». Гомерическое слово ξίφος, будучи семитического происхождения (ср. арабское seifun), указывает на то, что греческий меч происходил от финикиян, как меч римский происходил от галлов. Римская lorica была сделана из кожаных ремней, щит, scutum, делался, как показывает его название, из бычьей кожи. Греческие наименования показывают, что первобытные щиты были сделаны из кожи или из плетеного ивняка, а каска была сначала простым колпаком из собачьей кожи. Названия оружия, общие зенду и санскриту, доказывают, что индоиранцы до их разделения должны были знать лук, копье, дротик, меч, нож, секиру, палицу и единственное оборонительное оружие — щит. Термины для обозначения оборонительного оружия, кольчуга и каска, позднее разделения индусов с иранцами. Лук, любимое оружие южных и восточных арийцев, по-видимому, поздно был введен на севере, так как немецкое pfeil, стрела, заимствовано от латинского pilum, а староирландское saiget, стрела, произошло от латинского sagitta.

Оружием, употребляемым на севере, чаще всего был, по-видимому, топор или молот из камня. Еще в XIII веке сэр Вилльям Уоллес вооружался для боя с англичанами каменным цельтом, или топором, и вооруженные крестьяне, сражавшиеся вместе с Гарольдом при Гастингсе, употребляли, по-видимому, оружие из камня{139}.

Домашние животные

Похоронные пещеры и дольмены Франции и Бельгии показывают, что в начале неолитического века обитатели Европы были кочевыми охотниками, которые укрывались в пещерах, жили своей охотой и не имели домашних животных. В датских кухонных останках мы констатируем, что первый шаг к прогрессу был сделан, и что собака уже выдрессирована для охоты. Самые древние из озерных жилищ Южной Германии указывают на новый период цивилизации. Человек имеет уже постоянное жилище, построенное очень искусно, и мы можем проследить его постепенный переход от жизни охотника к жизни пастуха.

Дикая лошадь, бродившая громадными стадами по равнинам Европы и составлявшая главную пищу обитателей пещер Солютрэ, Овернье, Салева и Тейингена, стала редка{140}; но бизон и большой дикий бык, бывший современником мамонта и носорога, имел еще многочисленных представителей; они, однако, исчезали мало-помалу с введением усовершенствованного оружия. В самых древних озерных селениях находят в изобилии кости зубра (urus), болотной коровы и болотной свиньи{141}. В Австрии и в Баварии олень и кабан составляли вначале, как кажется, главную пищу обитателей{142}. Но по мере того как население возрастало и дикие животные становились все реже или осторожнее, можем проследить постепенный переход охотников неолитического века к пастушескому состоянию и приобретение ими довольно большого умения в земледелии.

Одним из самых древних озерных жилищ является свайная постройка в Шуссенриде, на Федер-Зее, в Вюртемберге, которая на основании характера кремневых инструментов относится к той же эпохе, как и датские кухонные останки{143}.

Мы находим здесь самые древние из всех существующих следов пастушеского народа, хотя охота и составляла еще главное средство существования. Это доказывается тем фактом, что в числе костей, найденных в кухонных останках, три пятых состоят из костей оленей, очень многочисленны также кости дикой свиньи; между тем кости домашних животных очень редки, так что ими только доказывается их существование. Там найдены лишь останки барана, двух собак и трех быков кельтской короткорогой породы; кости этой породы найдены также в дольменах неолитического века.

Кельто-латинская раса, которой следует приписать озерные поселения Южной Германии, по-видимому, подвинулась к югу, чтобы занять плодородные долины Западной Швейцарии.

В самых древних озерных швейцарских селениях, как селение в Вовиле, в кантоне Люцерн, хотя и преобладают еще кости диких животных, но бык уже становится обыкновенным; но баран еще крайне редок — найден лишь один экземпляр.

По мере того как мы переходим к озерным неолитическим жилищам, более недавним, останки диких животных становятся все реже, баран становится обыкновеннее, появляется коза, и в конце, в последнем периоде каменного века, к списку домашних животных следует присоединить еще свинью. В Нидау, восходящем к веку бронзы, останки свиньи попадаются в изобилии. В озерном поселении Мёрингена, принадлежащем к концу бронзового или к началу железного века, мы имеем очевидные доказательства, что лошадь была приручена. В озерных постройках Северной Италии, из которых самые недавние относятся к бронзовому веку, лошадь и свинья появляются, но осел и домашние птицы еще неизвестны.

Заключения лингвистической палеонтологии сходятся, в сущности, с заключениями доисторической археологии. Доказательства, доставляемые языком, показывают, что народы, говорившие на арийском языке перед тем, как завершилось вполне их лингвистическое разделение, вошли в пастушеский период и одомашнили собаку, корову и барана. Можно показать, что имена этих животных образованы из арийских корней, чем доказывается то, что арийцы обратились к пастушеской жизни помимо всякого влияния на них иноземной цивилизации. До своего разделения арийцы были неолитическим народом, который вел жизнь скорее пастушескую, чем земледельческую; это были скорее пастухи, чем скотоводы; на это указывает нам тот факт, что большинство слов, общих арийским языкам, относится к корове, тогда как общие термины, относящееся к земледелию, оружию, металлам и религии, вообще более редки.

Богатство этих первобытных народов состояло почти целиком в их стадах. Это нам доказывается тем фактом, что коллективное название скота, находящееся в языках: латинском, санскритском, зендском, литовском, немецком, означавшее сначала то, что связано{144} было источником многочисленных слов, обозначающих собственность и деньги; приведем как примеры peculium и pecunia, по-латыни; английское слово fee, то же, что англосаксонское feoh, обозначающее одновременно собственность и домашний скот и тождественное с немецким vieh, скот. Бык, фигурирующей на древних римских монетах, представляет, может быть, след того времени, когда бык был единицей ценности и агентом обмена; монета должна была, по всей вероятности, сначала представлять стоимость животного. Это предположение опирается на тот факт, что в гомерические времена бык служил мерой стоимости. Вооружение Диомеда стоило девять быков, а вооружение Главка — сто быков.

Треножник, бывший первым призом для борцов, стоил двенадцать быков. Одна рабыня ценилась в двадцать быков, другая — в четыре{145}.

Профессор Макс Мюллер{146} собрал несколько любопытных лингвистических фактов, показывающих величайшую важность домашнего скота у ведических индусов. Санскритское слово gopa, король, должно было обозначать сперва просто коровьего пастуха; потом это слово стало обозначать владельца загона со скотом и, наконец, начальника племени. Слово goshtha, обозначавшее сперва скотский загон, потом получило значение собрания; gotra значило последовательно загородку для скота, потом самое стадо, потом, наконец, семейство, племя или расу.

Слово goshu-yudh, употребляемое в Ведах для обозначения воина, значит этимологически «битва за коров», a ga-vishti, ссора, буквально «ссора из-за коров», что напоминает источник распрей между пастухами Лота и Авраама.

Любопытно также отметить другое доказательство того, что арийцы были пастушеским народом: это то, что единственные цвета, названия которых встречаются в этом первобытном периоде, суть обычные цвета коров.

Таким образом, слово «красный» находится во всех арийских языках: санскритском, греческом, латинском, славянском, кельтском и тевтонском, но нет общих терминов для обозначения синего и зеленого; названия, которыми мы обладаем, более недавнего происхождения. Этот факт был источником множества праздных рассуждений, и даже странной теории, предполагавшей, что первобытные арийцы неспособны были воспринимать цвета травы и неба. Проще предположить, что они не перешли за пастушеский период, и единственные названия цветов, в которых они нуждались, а, следовательно, и единственные, которыми они обладали, были те, который они употребляли для различения цвета своих коров. Это объяснение подкрепляется тем фактом, что названия цветов, употребляемые у некоторых африканских рас, суть те, которые обозначают цвета домашнего скота и дичи: черный, серый, белый, желтый и красный. Тот же факт представляется нам в финских языках. Слово, обозначающее цвета, — karva, что этимологически значит «шерсть», а зеленый и синий выражаются словами, заимствованными из других языков. Другой факт, указывающий на то, что арийцы ранее своего разделения не достигли доземледельческого периода, состоит в том, что нет общего арийским языкам слова, обозначающего время года, когда бывает жатва{147}.

Собака, друг и слуга как охотника, так и пастуха, была первым прирученным животным; ее кости встречаются в датских кухонных останках, в которых нет никаких других одомашненных животных. Ее имя, означающее, вероятно, «плодородный», встречается во всех отраслях арийского языка{148}.

Название коровы также обще всем арийским языкам: санскритскому, зендскому, армянскому, греческому, латинскому, кельтскому, тевтонскому и славянскому. Название быка почти так же распространено; название вола встречается в санскритском, кельтском и славянском. Латинское vacca восходит к санскриту, a vitulus — к санскриту и греческому.

Что касается барана, то латинское его название ovis появляется в греческом, санскритском, тевтонском, литовском, славянском и тевтонском. Коза, которая не встречается в самых древних озерных постройках, была приручена в эпоху более позднюю. Греческое название αΐξ обще также санскритскому, армянскому, латышскому, а с другой стороны, латинское слово caper встречается в кельтском и тевтонском языках. Доказательства, извлеченные из озерных жилищ Швейцарии, показывают, что «прыгунья» получила свое имя, когда была еще лишь охотничьим животным{149}.

Название свиньи распространено меньше, санскритское название обозначает лишь кабана. В наиболее древних швейцарских озерных постройках находят кости дикой болотной свиньи, но это животное, по-видимому, было одомашнено в более позднюю эпоху, чем собака, корова, баран и коза. Из лингвистических доказательств мы тоже знаем, что одомашнение свиньи имело место после разделения арийских народов. Свинья принадлежит, главным образом, к оседлому и земледельческому периоду. Для коровы и барана легче было жить вместе с кочевыми пастухами, чем для свиньи, которой труднее было бы доставлять зимой пищу и которую не так легко было бы перегонять с места на место стадом, как коров. В некоторых швейцарских озерных постройках бронзового века, где домашняя свинья начинает становиться обычной, найдены запасы желудей, собранных, без сомнения, осенью для того, чтобы служить пищей свинье во время зимы.

Эта сравнительно поздняя дата одомашнения свиньи указывается тем фактом, что домашняя свинья была неизвестна аккадийцам или протосемитам.

В литературе она появляется впервые у Гомера; ни Веды, ни Авеста о ней не упоминают.

Что касается лошади, то случай с ней очень интересен. Латинское название лошади, equus, общее всем арийским языкам, и прежде предполагалось, что арийские переселенцы привели ее с собой из Азии в Европу. Но недавние археологические открытия опровергли эти заключения и показали, что название, общее всем арийским языкам, должно было прилагаться к дикой лошади, бродившей громадными стадами по Европе и составлявшей главную пищу палеолитических охотников. Так в Солютрэ, около Макона, кости лошадей, послуживших пищей жителям, образовали склад в 10 футов глубины и 300 футов длины, а число найденных скелетов определяется от 30 000 до 40 000. Первобытная лошадь была невелика. Но голова была непропорциональна росту и зубы очень велики.

Животное походило на тарпана или дикую лошадь степей Каспийского моря. Две из этих диких лошадей выгравированы в весьма живых позах на оленьем роге, найденном в Маделене, в департаменте Дордоньи.

Склады, найденные в пещерах у подошвы Монте Пеллегрино, около Палермо, доказывают также, что лошадь составляла главную пищу первобытных обитателей Сицилии. Стада диких лошадей загонялись, вероятно, вдоль узких долин в западни или бросались с утесов, погибая таким образом. С введением усовершенствованного оружия из кости и рога, дикая лошадь сделалась менее изобильной, но она еще была распространена во Франции, Бельгии, Германии, Швейцарии и Англии.

Во времена неолитические дикая лошадь жила на равнинах Западной Швейцарии и входила в состав пищи первых обитателей озерных селений. По-видимому, она была с самого начала полудомашней. Арийские пастухи, для которых мясо и молоко этих полудиких лошадей было драгоценно, гоняли их, вероятно, стадами перед собой, отыскивая пастбища, как это делают и теперь татары в азиатских степях.

Лошадь как домашнее животное была неизвестна ни аккадийцам раньше завоевания Вавилона семитами, ни этим последним до лингвистического разделения семитической семьи; она не появляется на египетских монументах раньше эпохи Нового царства. Это было после завоевания Египта гиксами, которое повлекло за собой, без сомнения, и появление лошади, приведенной из Центральной Азии.

Она была хорошо знакома хеттеянам (kheta) и тюрко-татарской расе раньше ее разделения; это значит, что она была приручена сначала в Центральной Азии. В швейцарских озерных постройках каменного века и начала бронзового нашли несколько костей и зубов, принадлежащих лошадям, которые, без сомнения, были употреблены в пищу, но только в Мерингене и в Овернье, восходящих к более позднему периоду бронзового века, находим мы лошадиные удила из оленьего рога и бронзы. Эти удила имеют лишь 9 сантиметров{150} ширины и в настоящее время с трудом могли бы годиться для детского пони. Я сделал несколько измерений, чтобы определить рост лошадей, которым подошли бы удила бронзового века. Небольшая лошадка в 131/2 ладоней требует удил в 11–12 см ширины, а пони Шотландских островов, ростом в 113/4 ладоней, требует удил в 9–10 см ширины. Современные лошадиные удила имеют в ширину от 12 до 18 см, и я узнал, что удила величиной с те, какие находят в швейцарских озерных жилищах, употребляются в настоящее время лишь для ослов.

Самые древние подковы происходят из озерного жилища в Паладрю, в Дофинэ, принадлежащего к последним временам железного века и, вероятно, более позднего, чем римское завоевание. Подковы имеют ширину от 9 до 10 см, что показывает, что лошади были очень малы.

Постройки конца бронзового века в Северной Италии, могущие относиться к XI веку до Р.Х., доказывают, что лошадь была приручена в эту эпоху.

В течение долгого периода после того, как была приручена лошадь, в качестве вьючного и упряжного животного продолжали употреблять вола, как более смирного, сохраняя лошадь для воинских колесниц, как это делалось у египтян, ассирийцев и хеттеян, и для бега колесниц и триумфальных шествий, как это было у этрусков и греков. Любопытно заметить, как поздно человек осмелился оседлать «быструю». Мы знаем, что в Древнем Египте для верховой езды употреблялся исключительно осел.

Ничто в Ведах не показывает, что тогда практиковалось искусство верховой езды. Мы находим первое упоминание о ней в Авесте, что показывает, что иранские арийцы переняли это искусство от соседних татарских племен. Термины, относящиеся к верховой езде, различны в зендском, греческом, латинском и тевтонском языках. У греков гомерического века лошади запрягались в колесницы для войны или для бега, и может быть, бывало, что при случае садились на лошадь без седла, но верховой езды в настоящем смысле слова не было{151}.

Обломок статуэтки из терракоты, найденный генералом Ди-Чеснола на Кипре, является, вероятно, самым древним изо всех имеющихся изображений человека верхом на лошади. Более новейшие фигуры показывают, что лошадью управляли сначала скорее посредством недоуздка, чем посредством удил.

Останков осла не найдено ни в швейцарских озерных жилищах, ни даже в итальянских постройках бронзового века. Это животное должно быть введено в Европу с Востока, в эпоху сравнительно недавнюю. Кельтское, тевтонское и славянское названия осла заимствованы, очевидно, с латинского, да и само латинское название представляет слово семитического происхождения, занесенное финикиянами. Арийские названия осла, европейские и азиатские, совершенно различны, но это животное было знакомо индоиранцам до их разделения. Так как родина дикого осла находится в Центральной Азии и именно в степях, соседних с Каспийским и Аральским морями, то факт, что первобытные арийцы не знали этого полезного вьючного животного, кажется аргументом столь же убедительным против их азиатского происхождения, как и их знакомство с буком, деревом исключительно европейским.

Пример верблюда столь же хорошо доказывает это. Мы не имеем никакого указания на то, что он был известен арийцам до их разделения; но если бы эти последние эмигрировали из Центральной Азии, то они знали бы это животное, которое было известно и семитам еще до их разделения и первобытной тюрко-татарской расе. Верблюд был также известен индо-иранцам, обитавшим до своего разделения в Бактриане или Восточном Иране. Наименование верблюда заимствовано с семитического и, по-видимому, было сперва неизвестно славянам, потому что они обозначали его названием слона, как это показывает старославянское слово ВЕЛЬБЛАѦДЪ.

Ни в швейцарских озерных постройках, ни в таковых же Северной Италии не найдено никакого следа домашней птицы, которая впервые появляется в Авесте и переходит из Персии в Грецию в послегомеровские времена, вероятно около VI века до Р.Х.{152}.

Гусь был одомашнен греками в догомеровский век, но он не был домашним во время разделения индусов и иранцев. Арийские наименования гуся, голубя, утки, должно быть, даны этим птицам, когда они были еще дикими. Ни семиты, ни финны не обладали домашней птицей до их соответствующего лингвистического разделения. Кочевой пастух при помощи собаки и копья с кремневым наконечником мог перегонять свой скот с места на место и защищать его от хищных зверей; но птица не позволяет водить себя так легко, и крепкие загороди необходимы для защиты ее от естественных ее врагов: лисицы, ласки, орла и ястреба{153}.

В предшествующем рассуждении мы предполагали, что обитатели озерных селений Швейцарии и Италии были арийцами. Гельбиг доказал, что итальянские постройки должны были быть умбрийскими, так как они древнее кельтского и этрусского нашествий и указывают на состояние цивилизации гораздо более высокое, чем то, в котором находились лигуры в эпоху, гораздо позднейшую.

Но если италийские постройки принадлежат умбрам, то швейцарские селения должны быть кельтическими или гельветическими. Дан утверждал, что жители швейцарских селений принадлежали к финской расе; но Шрадер отвергает это заключение, опираясь на то, что восточные и западные финны до своего разделения знали собаку, корову и лошадь, но не знали ни козы, ни барана; между тем самое древнее население озерных построек в Швейцарии приручило барана и, может быть, козу, но не лошадь.

Кроме того, как мы уже показали, швейцарские озерные селения были обитаемы постоянно до железного века, некоторые даже до римского периода{154}, когда страна эта, как мы знаем, была населена народом, имевшим кельтический язык. На основании этого факта и прибавив к нему сходство гельветского черепа с черепом римлян и с черепом современников круглых курганов Британии, едва ли можно сомневаться, что в этом случае мы находимся в присутствии цивилизации, которая должна считаться арийской, а не финской.

Земледелие

Тот факт, что немецкое herbst, осень, обозначает время жатвы, напоминает нам, что у земледельческого народа эпоха уборки хлебов представляет самое важное и самое веселое время года.

Но многозначителен тот факт, что в арийских языках нет первоначального термина для обозначения осени, и что из четырех времен года осень последняя получила наименование, что ясно указываете на то, что арийцы до своего разделения не достигли земледельческого периода своей цивилизации. У арийцев, как и у рас урало-алтайских, самые древние имена времен года суть зима (hiems), эпоха снега, когда нужно было загонять стада в закут, и лето, когда стада уходили на пастбища.

Далее в исторический период были еще арийские племена, не достигшие эпохи земледелия.

Тацит описывает сарматов как кочевников, «in plaustro equoque viventibus» (лат. «живущих в повозке и на коне»); а Цезарь говорит, что пшеница не произрастала во внутренней Великобритании, но лишь на юге, обитаемом белгийскими племенами, недавно переселившимися из Галлии. Никакого хлебного растения еще не было найдено в круглых курганах Великобритании, но нередкое присутствие пестов и жерновов указывает, по-видимому, на то, что зерно не было неизвестно. Это, однако, не служит решительным доказательством, так как эти жернова могли служить для размалывании желудей или дикого овса.

Куно остроумно приводит мысль, что арийцы до своего разделения должны были знать злаки, так как имя мыши, означающее «вор», встречается в греческом, латинском, тевтонском и санскритском языках. Что могла воровать мышь, спрашивает он, если не хлебное зерно? Но этот аргумент не убедителен, так как в некоторых из озерных жилищ Южной Германии мы не находим зернового хлеба, но там попадаются орехи, которые могли воровать мыши.

Английское название grist, соответствующее немецкому gerste, латинскому hordeum, греческому κριθή и армянскому gari, указывает, однако, что какой-то род зерна, вероятно ячмень, был известен. Но этот злак, каков бы он ни был, мог произрастать без культуры; или же, когда пастухи переменяли пастбища, весной они могли делать в лесу расчистки посредством огня и сеять зерно, чтобы собирать его осенью; но не могло быть ни правильной культуры, ни постоянных загородей, ни собственности на землю.

За ячменем, который был, вероятно, первым злаком, возделывавшимся арийцами, последовали пшеница и полба. Имя льна, linum, весьма распространено и встречается во всех арийских языках в Европе, латинском, греческом, кельтском, готском и славянском. Но конопля, равно как и овес, рожь, горох, бобы и лук, не принадлежат к первичной арийской эпохе.

Что касается слов, относящихся к земледелию, то существует целая пропасть между арийскими языками Азии и Европы. Индоиранские языки имеют специальные термины для пашни, посева и уборки, которые не встречаются в Европе; и мы должны, вероятно, заключить из этого, что азиатские арийцы не перешли еще за пастушеский период в эпоху их разделения.

Мы уже заметили любопытное сходство между языками греческим и санскритским относительно слов, обозначающих оружие. Не менее любопытно сходство между словами латинскими, греческими, тевтонскими и славянскими, относящимися к земледелию, и несходство этих языков относительно слов, обозначающих оружие. Это, как кажется, указывает на то, что расы эллинская и италийская в то время, когда начало распространяться земледелие, должны были жить в мирном соседстве в области более северной, вероятно, в придунайских странах, соприкасаясь со славянами и тевтонами, и что более смертоносное оружие понадобилось им, когда они направились к югу для завоевания новых жилищ на берегах Средиземного моря.

Первобытной сохой была, очевидно, раздвоенная ветка дерева, на которую, вероятно, насаживался отросток оленьего рога. Финское слово kar-a обозначает одновременно соху и древесную ветвь, а индусское название сохи spandana обозначает также дерево. Мы можем предположить, что арийская соха была без сошника, на основании самой этимологии sock (сошник, палица), существующего в английском провинциальном языке и в староирландском (socc) в смысле пашущего орудия, и происхождение которого не может быть объяснено иначе, как староирландским soc (по-старогалльски husc), что означает свинью. Точно так же греческие названия ΰννις, ΰνη, должны происходить от ΰς, свинья. Значение слова должно было изменяться в такой постепенности: сначала свинья, потом свиное рыло, потом сошник и, наконец, соха или плуг. Но так как свинья не была известна в первые времена арийской цивилизации, то, может быть, из этого мы можем заключить, что первичная соха была без сошника.

Только что выведенные заключения относительно первобытного земледелия арийцев совершенно согласны с археологическими доказательствами. В свайных жилищах в Лайбахе, в Карнионе не найдено ни льна, ни зерна; но там найдены громадные количества орехов, равно как и зерен чилима, Тгара natans, которые, по словам Плиния, употреблялись фракийцами для приготовления хлеба{155}. В Шуссенриде, в Вюртемберге, вместе с желудями и орехами найдена в изобилии пшеница; но нет ни пряденого льна, ни прялок, так как единственным сфабрикованным предметом является кусок веревки, сделанный из липовой коры. В Моозедорфе, древнейшем, вероятно, из швейцарских озерных селений, нашли вместе с пшеницей ячмень и лен. Горох начинает встречаться к концу каменного века, тогда как турецкие бобы и чечевица появляются впервые лишь в бронзовом веке; а овса не найдено ни в одной из построек старее Мерингена, принадлежащего к концу бронзового века. Конопли не найдено вовсе. В озерных жилищах долины По, относящихся к бронзовому веку, когда свинья и лошадь уже были одомашнены, мы находим пшеницу, фасоль и лен и сверх того виноград, которого не найдено ни в одном из швейцарских сооружений{156}.

Пища

Мы видели, что в самых древних озерных постройках, а именно в германских, единственной мучнистой пищей были орехи, желуди и плоды чилима. В эпоху, когда арийцы достигли Швейцарии, они научились возделывать ячмень и пшеницу, а во времена Цезаря рожь произрастала на юге Великобритании, хотя, как он говорит, ее не возделывали внутри острова. Желуди жарились в земляных сосудах; рожь раздавливали между двумя камнями и пекли в горячей золе лепешки из теста. Мясо жарили на вертеле или же пекли его в золе, но искусство варить было, как кажется, неизвестно. Латинское jus (санскритское yus) обозначало, по всей вероятности, скорее сок и жир жареного мяса, чем бульон.

Германцы, по словам Помпония Мелы, лакомились сырой говядиной, но эта пища была запрещена законом викингов. Лошадиное мясо составляло значительную часть пищи во времена неолитического века и даже в исторический период у иранцев и у скандинавов.

Трудно, кажется, поверить, что искусство делать сыр оставалось неизвестным народам Севера, пока они не пришли в соприкосновение с латинской цивилизацией; однако же это, по-видимому, было так, потому что название сыра заимствовано из латинского caseus, и перешло из языков тевтонских в славянские. Кумыс, однако, как кажется, приготовлялся готами и литовцами, у которых знатные люди напивались жидкостью, составлявшей продукт брожения кобыльего молока{157}.

Надо заметить, что в арийских языках не существует общего названия для обозначения рыбы. Санскритское название совпадает с зендским, славянское — с кельтским и тевтонским; то же сходство существует у литовского языка с армянским; греческое название стоит отдельно{158}. Этот факт, исключительный в истории лингвистики, сам по себе не имеет решающего значения, так как первичное слово, обозначающее «отца», исчезло из славянского языка, таковое же слово, обозначающее «сестру» — из греческого, а «сын» и «дочь» — из латинского. Но относительно рыбы можно с уверенностью сделать заключение, так как различие имен интересно подтверждается другими доказательствами; таким образом, мы можем заключить, что рыба стала пищей арийцев уже после лингвистического разделения. Не только наименование рыбы различно в латинском и греческом, но и все термины, относящиеся к искусству рыбной ловли: названия сети, удочки, крючка, наживки образовались независимо.

Достойно замечания, что тогда как греческое наименование рыбы не встречается в латинском языке, латинское наименование piscis вновь встречается в кельтском и тевтонском; это еще новое доказательство того, что окончательное разделение греков и латинян произошло раньше, чем разделение латинян с кельтами, или кельтов с тевтонами.

Про рыбу в качестве пищи не упоминается в Ведах, и у Гомера она является лишь в виде исключения, и выражение «рыбоед» употребляется Геродотом как презрительное. В озерных постройках долины По, находившихся в таких благоприятных условиях для занятия рыболовством, не найдено ни крючков, ни какого другого инструмента для ловли рыбы. Крючки чрезвычайно редки в коллекциях доисторических древностей: большой Дублинский музей содержит лишь один экземпляр{159}. В самых древних из озерных построек в Шуссенриде, в Вюртемберге, где каменные инструменты такого же первоначального типа, как и в кухонных останках, найдено едва лишь несколько рыбьих костей.

Вкус к рыбной ловле и искусство это развились, по-видимому, в эпоху, сравнительно позднейшую. Рыболовные крючки были найдены в кельтических сооружениях в Галльштадте в Австрии, относящихся к железному веку, а другие крючки того же образца — в Нидау, на Биенском озере, и в других местах; но они более обыкновенны в сооружениях, относящихся уже к железному веку, чем в тех, которые принадлежат к веку бронзы или камня.

В датских кухонных останках рыба, и в особенности селедка, фигурирует как важная часть пищи. Этот факт, сближенный с отсутствием общего арийского слова для обозначения рыбы, и насмешливым отвращением, которое она внушала расам индусской, эллинской, италийской и кельтской, не лишен важности с точки зрения этнического сродства первобытных арийцев.

Устрицы составляют значительную часть пищи современников датских кухонных останков, и их нашли в могилах царственных особ, погребенных в Микенах. Имя устрицы находится во всех арийских языках Европы{160}, но отсутствует в языках семьи индоиранской. Если происхождение арийцев европейское, то исчезновение слова в странах, где устрица была неизвестна, вполне понятно; но если европейские народы переселились постепенно из центра Азии, то усвоение одного и того же наименования объяснить трудно, в особенности потому, что лингвистическое разделение глубже между греками и кельтами или между тевтонами и латинянами, чем между иранцами и славянами или между греками и индусами.

Виноград был, по-видимому, неизвестен озерному населению Швейцарии. Виноградный стебель был найден в одном из озерных жилищ Италии, но искусство виноделия было введено в Италии, вероятно, греческими колонистами{161}. Название, вероятно, заимствовано у семитов.

Первый опьяняющий напиток был приготовлен из дикого меда. В санскритском, греческом, кельтском, славянском и латинском языках встречаются слова, имеющие этимологическое сходство с английским словом mead (мед-напиток) и обозначающие, смотря по языку, пчелиный мед, сладость, мед-питье, вино или опьянение. В Северной Европе мед заменен был пивом: английское слово ale, соответствует старопрусскому alu, означающему мед-питье.

Одежда

Одежду арийцев неолитического века и даже бронзового составляли главным образом кожи животных. Сперва снимали мясо и, может быть, шерсть посредством каменных скребков, весьма многочисленных даже в бронзовом веке; кожи сшивались вместе костяными иголками, находимыми в большом изобилии. Цезарь говорит про бриттов: «Pellibus sunt vestiti» (лат. они одеты в шкуры), а Тацит сообщает нам то же по части германцев. В швейцарских и итальянских озерных постройках найдены куски кожи, дубленой грубым, но действительным способом.

Лен, самое имя которого (по-английски flax) обозначает, что он употреблялся для тканья (латинское plecto; немецкое flechten), прялся и ткался женщинами, жившими в постройках неолитического периода, что показывают веретена и ткацкие станки, найденные в столь большом количестве в швейцарских озерных постройках каменного периода. Станки для тканья льняной пряжи найдены были во многих из этих поселений. Нити основы, состоящие из двух льняных волокон, ссученных вместе, вероятно, привешивались с грузом к горизонтальному бруску, причем другие нити переплетались с ними при помощи костяных или деревянных иголок. Найденные запасы льняного семени показывают, что лен возделывался. В некоторых из самых древних поселений Южной Германии, где лен был неизвестен, находят веревки и рогожи, сделанные из пряжи, приготовленной из коры клематиды или липы. Ничто не показывает, чтобы конопля была известна в каменный век или даже в бронзовый.

Факт довольно любопытный, что, хотя лен также вообще употреблялся для тканья в течение каменного века, но нет никакого признака в озерных жилищах Швейцарии или Италии, который бы показывал, что пряли шерсть, даже в бронзовый век, когда овцы были весьма многочисленны.

Очевидно, носили овечьи шкуры с шерстью, как это делают еще и теперь крестьяне Средней и Южной Италии.

Инструменты для прядения шерсти найдены, однако, в Ютланде и. в Йоркшире в могильниках бронзового века{162}. На основании Риг-Веды казалось бы, что шерсть чаще, чем лен, служила материалом для ткача. Находили костяные иголки в складах начала неолитического века, как, например, в Лайбахе, где не найдено ни льна, ни даже хлебных злаков; а глагол «шить» встречается в языках санскритском, греческом, латинском, тевтонском и славянском. Это слово обозначало, вероятно, действие сшивания шкур вместе, так как в швейцарских озерных жилищах, где ткацкие станки многочисленны, нашли лишь один мешок, стянутый белым снурком, без всякого признака шва или отрезка{163}. Вероятно, льняная ткань была слишком тонка и малопрочна для того, чтобы можно было ее резать и шить. Кажется, она употреблялась лишь как драпировка, так как не осталось никакого следа одежд, скроенных по мерке. Первый знак прогресса в искусстве одеваться обозначается словом breeks, «порты», которое, как это доказывает староирландское «bracae», должно было быть заимствовано тевтонами и славянами у кельтов в эпоху, когда последние жили в Средней Европе. Но эти «порты» были сделаны, очевидно, из кожи.

Как кажется, в те первобытные времена не было никакого различия между мужским и женским одеянием, что указывает на весьма недалеко ушедшую вперед цивилизацию. В Греции хитон и гиматион носили и мужчины, и женщины; в Риме тога была сначала одеянием обоих полов; Тацит говорит о германцах: Nec alius feminis quam viris habitus (лат. «И женщины одеты не иначе, чем мужчины»).

Агатирсы, в Трансильвании, красили или татуировали себе тело, и большое количество краски, найденное в значительном числе складов каменного века, заставляет предполагать, что этот обычай практиковался часто, если не повсеместно. Древность обычая бриться была предметом горячего спора и хорошо показывает, каким образом заключения филологии исправляются археологией.

Бенфей утверждает, что первобытные арийцы брили себе бороду; он опирается в своем мнении на тождество греческого ξυρόν и санскритского kshurá, слов, обозначающих бритву; он объясняет отсутствие этого слова в других арийских языках гипотезой, что в продолжение своих переселений арийцы потеряли некоторые элементы своей первоначальной цивилизации.

Но было бы мудрено бриться камнем, как бы остер он ни был, а озерные сооружения показывают, что первобытные арийцы принадлежали еще к каменному веку; кроме того, не найдено никакой бритвы на весьма древнем кладбище в Альба-Лонге. Гельбиг, опираясь на эти аргументы, приходит к заключению, что слово, обозначавшее бритву, должно было сначала употребляться для обозначения обломков кремня, употреблявшихся для вырывания шерсти из кожи, которые найдены в большом числе в древнейших из сооружений; впоследствии, после изобретения металлов, это название перешло на инструменты для бритья подбородка{164}.

Жилища

Арийцы до своего разделения уже не были троглодитами; они выучились строить шалаши{165}. Мы уже заметили, что продолговатые курганы доарийского населения Великобритании были построены в подражание или в воспоминание пещер, тогда как круглые курганы арийских завоевателей были построены по образцу круглых шалашей.

Эти шалаши были двух сортов; летние, построенные целиком на поверхности земли, и зимние, представлявшие круглую яму, покрытую сверху крышей. Относительно первых мы должны полагаться главным образом на описания и рисованные изображения их; что же касается последних, то их остатки мы имеем и в настоящее время.

Полуподземные шалаши, которых остатки можно еще видеть в Фишертоне, около Сольсбери, и в других местностях, относятся к неолитическому веку, как это показывает отсутствие в них металла и находимые в них веретена из терракоты и обломки грубой посуды. Ямы выкопаны в мелу на глубину от семи до десяти футов, а кровли сделаны из переплетенных ветвей, покрытых слоем глины. В эти землянки входили через туннели, прорытые наклонно в мелу и оканчивающиеся наравне с дном землянки. Тацит сообщает нам также, что зимой некоторые из германских племен жили в подобных ямах, вырытых в земле, причем крыши были покрыты скотским навозом{166}.

Лингвистические факты показывают нам, что арийцы до своего разделения также строили шалаши над землей, с крышами, дверями и дверными косяками. Латинское слово domus находится в языках: санскритском, греческом, кельтском и славянском; а немецкое dach, кровля, ставшее по-английски thatch, встречается в греческом, латинском, кельтском и литовском. Английское слово door есть то же, что санскритское dvara, греческое θύρα, староирландское dorus и латинское fores; а название дверных косяков, по латыни antae, встречается также в зендском и санскритском языках.

Что касается истинного характера этих домов, существование которых во всей арийской области установлено предшествующими лингвистическими фактами, то в этом надо положиться на археологические доказательства; они нам доказывают совершенно неоспоримо, что это не были дома в современном смысле этого слова, но лишь простые шалаши самого грубого сорта. Даже в бронзовом веке, в XI столетии до Р.Х., умбры, которые среди арийцев уступали в цивилизации только эллинам, не обладали лучшими жилищами, чем шалашами, сделанными из плетней, от трех до четырех метров в диаметре, покрытыми кровлей из плетеных прутьев и слоем глины. Никакого следа каменной кладки или цемента не открыто в этих сооружениях{167}.

По свидетельству Страбона, подтверждаемому барельефами колонны Марка Аврелия в Риме, кельтские или тевтонские племена Дуная жили еще во I веке после Р.Х. в деревянных или плетеных шалашах, с кровлями из тростника. Они, без сомнения, не знали употребления известкового раствора, как и германцы во времена Тацита.

Сам императорский Рим не должен был в известную эпоху содержать ничего лучшего, чем подобные шалаши. Casa Romuli на Палатинской горе была шалашом из ветвей и тростника; а дом Весты на Форуме, самое древнее место римского поклонения, долго сохранявшееся под надзором священных девственниц, был простым шалашом из плетеного ивняка и соломы{168}.

Урны в форме шалаша, открытые в Альба-Лонге, представляют, очевидно, первобытные жилища арийцев после их поселения в Италии.

Жители озерных селений в Швейцарии выучились срубать большие деревья при помощи своих каменных топоров и, глубоко вбивая сваи в мягкий ил, строить на этих сваях платформы, сделанные из бревен, весьма искусно связанных между собой врубкой в пазы. На этих платформах они строили квадратные или круглые шалаши, имевшие вертикальные стены из жердей или ветвей, смазанных глиной, с кровлей из коры, соломы или тростника, с деревянной дверью, с глиняным полом и плоским песчаниковым камнем в качестве очага. Современное швейцарское chalet сохранило, по-видимому, известное сходство с этими озерными постройками, так как в нем жилые комнаты находятся во втором этаже, а первый этаж служит просто складом для фуража и топлива.

Когда были составлены Риг-Веда и Авеста, то ремесло каменщика было еще неизвестно, так как еще долгое время спустя после разделения индоиранцев их жилища были простыми шалашами из дерева или бамбука, покрытыми прутьями или соломой.

Иранцы также вырывали себе жилища в форме колодцев, с крышей, сделанной из бревен и соломы, на манер жилищ неолитических жителей Великобритании.

Так как готическое слово gards, соответствующее латинскому hortus, по-гречески представлено через χόρτος, что обозначало первоначально место для пляски, то из этих слов мы не можем заключить, чтобы шалаши и засеянные поля первобытных арийцев были защищены и окружены изгородями.

Искусство каменщика и употребление извести были, как думают, введены в Европу финикиянами. Мегалитические могилы в Микенах и большие дольмены Франции и Великобритании служат одновременно и доказательством ловкости неолитических арийцев, и доказательством того, что употребление известки было им неизвестно. Гигантская работа, состоящая в покрывании этих монументов громадными камнями, весящими много тонн, никогда не была бы предпринята, если бы строители умели их устраивать из маленьких камней, цементированных известью. Громадный мегалитический круг в Стоунхендже, с его громадными пятью группами из трех камней каждая, представляющий один из самых поразительных монументов в мире, в настоящее время приписывается всеми археологами короткоголовой расе, введшей в Великобританию арийский язык и бронзовое оружие, и дает чрезвычайно внушительную идею о силе тела и воли тех людей, которые предприняли и исполнили подобную работу.

Суда

Некоторого рода судно, или скорее челнок, должно было существовать в течение первобытного периода, так как латинское слово navis встречается в санскритском, греческом, кельтском и тевтонском языках. Но вначале это слово могло лишь означать древесный ствол, выдолбленный каменным топором при помощи огня. На это указывает сходство санскритского слова daru, «судно», с английским tree, «дерево», и кельтским daur, «дуб». Точно так же староскандинавское askr обозначает одновременно «судно» и «ясень». Многие из этих челноков, выдолбленные из одного ствола, найдены были в озерных селениях Швейцарии, Италии и Ирландии. Кельтское barca, староскандинавское barki и английское barge и barque указывают на то, что северные арийцы устраивали также челноки из коры (по-английски bark) какого-нибудь дерева, вероятно березы{169}.

Эти челноки двигались вперед посредством весел или шестов, так как латинское слово remus встречается в языках: санскритском, греческом, кельтском и тевтонском. Однако же паруса не были известны в первобытные времена, как это показывает тот факт, что немецкое segel и английское sail заимствованы из латинского sagulum. Таким образом, нашествие тевтонов в Англию не могло иметь место раньше, чем тевтоны пришли в соприкосновение с римской цивилизацией.

Исследование латинских морских терминов дает некоторые любопытные результаты. По Георгу Курциусу, они разделяются на три класса. Мы имеем, во-первых, протоарийские слова navis и remus; во-вторых, velum и malus, слова происхождения италийского, не принадлежащие к общему арийскому словарю; в-третьих, большое число слов, заимствованных из греческого, каковы: gubernare, ancora, prora, aplustre, anquina, antenna, faselus, contus и nausea. После этого казалось бы, что арийцы до своего разделения изобрели челноки и весла, и что мачта и парус были употребляемы на озерах и реках, во внутренности материка, после лингвистического разделения рас латинской и эллинской; тот факт, что название морской болезни заимствовано из греческого, может указывать, что италийские народы отваживались плавать по морю прежде, чем пришли в соприкосновение с греческой цивилизацией{170}. Выше уже замечено, что тогда как слова, относящиеся к пастушеским и земледельческим работам, часто тожественны в греческом и латинском, те слова, которые относятся к рыбной ловле, как названия сети, удочки, крючка, — совершенно различны{171}.

Повозка, запряженная быками

Величайшим изобретением первобытных арийцев была, без всякого сомнения, повозка, запряженная быками. Названия колеса (лат. rota), ярма (лат. jugum), телеги (санскрит, vahana) и оси (санскрит, aksha) общие всем арийским языкам. Староирландское carr и латинское carrus могут также быть сближены с karama, которая, как говорит Гезифий, была крытой повозкой или катящейся палаткой, в которой скифы переезжали с места на место в поисках пастбищ для своего скота. Самое древнее имеющееся у нас изобретение повозки первобытных арийцев, запряженной быками, находится на фракийской монете начала V века до Р.Х., приписываемой одомантиям, жившим в озерных жилищах на озере Празиас{172}. Плетеный корпус повозки находится в равновесии на оси и двигается посредством дышла парой быков.

Подобная повозка, запряженная быками, перевозящая трех пленных женщин, представлена на барельефе Салманасара{173}. В начале Нового царства, египтяне и хеттеяне обладали повозками, которые возились лошадьми.

Перстень с печатью Дария Гистаспа представляет охоту на льва, причем царь сидит на колеснице той же формы, как и на монете одомантиев, но везут ее лошади вместо быков{174}; персидские цари часто изображаются в таком виде на монетах.

Первобытная колесница с быками, вероятно, была построена без металла. Колеса и ось были, вероятно, из одного куска, а именно из ствола дерева, толщина которого в середине была уменьшена для того, чтобы образовать ось, а концы ее, сохранившие первоначальный диаметр, служили колесами.

Подобные колесницы еще и теперь употребляются в Португалии. Они о двух колесах и возятся быками. Отрезают часть древесного ствола, утончают его посередине, сохраняя оба конца, и таким образом получают два прочных колеса, соединенных осью.

Диск из орехового дерева, очевидно, служивший колесом, найден был в умбрийской свайной постройке в Меркураго, близ Арона, на севере Италии{175}.

Производства

В первобытные времена разделение труда было незначительным. Самым древним производством было изготовление орудий из кремня, производство, требовавшее большой ловкости.

В Брандоне, в графстве Суффольк, люди неолитического периода добывали кремни, копая колодцы в мелу посредством пик, сделанных из оленьих рогов, а в Циссбёри, в Суссексе, где найдены были тысячи кремневых орудий, существовала, по-видимому, настоящая мануфактура неолитических инструментов{176}.

Так как арийцы до своего разделения находились в каменном веке, то и не существует общего арийского слова для обозначения кузнеца, ремесло которого возникает при начале бронзового века. Однако до сравнительно недавней эпохи бронзовые орудия доставлялись в Великобританию с материка.

В Ведах упоминается лишь о двух ремеслах, о кузнечном и плотницком. Τέκτων Гомера одновременно каменщик, плотник и строитель кораблей.

Гончарное искусство появляется с начала неолитического века, но не существует достоверного примера нахождения посуды рядом с неолитическими орудиями{177}.

Неолитическая посуда была сделана от руки и нет достоверного признака изобретения гончарного круга раньше устройства более поздних поселений бронзового века, как, например, в Концизе, где найдены сосуды, сделанные при помощи круга. С введением круга горшечное искусство получает, по-видимому, характер промышленного производства, как это показывает появляющийся мало-помалу более изысканный и более условный стиль украшений.

Время введения круга может быть приблизительно определено на основании того факта, что он был уже известен, когда были сложены гомерические поэмы, тогда как вся посуда, найденная в сожженном поселении Гиссарлика, сделана от руки{178}, и не найдено никакой посуды, сделанной посредством круга в сооружениях бронзового века на севере Италии. У некоторых из амфор, найденных в Гиссарлике, форма, по-видимому, была подражанием формам ведер из кожи, причем ручки напоминали передние ноги животного, а пупок образовывал центральный орнамент, в котором д-р Шлиман усматривает изображение совиной головы.

Общественная жизнь

Часто предполагали, что греки принесли с собой в Элладу довольно высокую степень культуры, но Фукидид обнаруживает более глубокое знакомство с историей, утверждая, что сначала они были варварами. Первобытная цивилизация италийцев и эллинов не могла уйти вперед сравнительно с цивилизацией арийцев до их разделения или даже с цивилизацией сарматов, скифов, даков, кельтов и тевтонов, как нам ее изображают древние писатели. Цивилизация Италии и Эллады должна была быть результатом долгой исторической эволюции, будучи вызвана и передана в значительной части через соприкосновение с более подвинувшейся цивилизацией семитов, в свою очередь происходившей от первых обитателей Вавилона.

Очевидно, что в те времена, когда слагались гомерические поэмы, греческие князья жили еще грязно и неопрятно.

Были целые кучи навоза во дворце Приама и у двери дворца Улисса. В самой зале, где женихи совершали свои оргии, на полу валялись кожи и ноги быков и остатки животных, недавно убитых для пира{179}.

Когда мы читаем, что на похоронах Патрокла Ахилл убил собственной рукой двенадцать пленных, благородных троянцев, четырех лошадей и двух собак, и когда того же самого Ахилла нам описывают, влачащим трижды вокруг Трои за своей колесницей труп Гектора, то очевидно, что золотой век, воображаемый поэтами, был в действительности веком грубой дикости. Мы находим те же обычаи у других арийских народов. Во времена Цезаря человеческие жертвоприношения были в обычае у кельтов и у всех тевтонских племен{180}. Они прекратились в Исландии лишь после обращения скандинавов в христианство в конце X века.

Когда викинги спускали в море военную галеру, то они привязывали людей к каткам, так что киль судна был орошен их кровью{181}. Обычай разбивать бутылку вина на носу судна в момент его спуска может быть рассматриваем как остаток дикого скандинавского обычая «окрашивать катки»; точно так же, как обычай вести офицерскую лошадь впереди похоронного поезда является остатком древнего обычая приносить в жертву жен и детей вождя на его костре.

Есть причины думать, что детоубийство, человеческие жертвоприношения и даже людоедство практиковались в Великобритании если не кельтами, то наверное иберами; г. Батеман утверждает как о результате его раскопок доисторических могил, что существуют многочисленные свидетельства сожжения вдов на погребальном костре их умерших мужей{182}. Нельзя сомневаться, что у арийцев издавна существовал обычай убивать вдову на похоронах ее мужа. Детей бросали, а дочери могли быть умерщвлены по одному желанию отца. У индусов, иранцев, скандинавов и массагетов убивали стариков, когда они становились в тягость и составляли затруднение. Обитатели швейцарских озерных поселений делали из черепов своих врагов кубки для питья{183}, и греческое слово χόμβος, встречающееся в санскритском и зендском языках, показывает, что этот далекий обычай не был неизвестен индоиранцам и грекам. Санскритское gola, обозначающее круглый горшок, находится в греческом, a testa — в зендском и литовском языках.

Первобытные арийцы были, без сомнения, многоженцами. По Геродоту, персы были многоженцами, а по Тациту, германцы были таковыми же. И в Ведах мы находим следы полигамии у самых древних народов. Но право первородства было, по-видимому, во все времена в обычае у арийцев. Уже в самую древнюю эпоху арийцы вышли из полиандрии. Общность жен в среде племени, следы которой можно найти в обычаях экзогамии и наследования по материнской линии, без сомнения, существовал у племен неарийских, каковы первобытные мидяне, ликийцы, этруски, пикты и в более недавние времена у лапландцев, остяков, тунгусов и тодасов.

Любопытный обычай кувады, по-видимому, был скорей иберийским, чем арийским. Он практиковался в Корсике, на юге Франции, в Северной Испании и Западной Африке — областях, где мы находим следы иберийской расы{184}.

Брак посредством покупки, бывший в обычае у германцев, фракийцев, латинян и ведийских индусов, представляет более передовую ступень, чем брак посредством похищения, следы которого мы находим у менее цивилизованных арийцев, а может быть, и в Италии.

Три только слова, обозначающие родство, встречаются во всех ветвях арийского языка. Это имя матери (matar), брата (bhratar) и свекра (socer). Последнее слово{185} имеет специальное значение, так как доказывает убедительным образом установление брака и указывает на правильную организацию семьи у арийцев до их разделения.

Первобытное наименование снохи{186} почти столь же распространено, так как отсутствует лишь у иранцев, кельтов и литовцев.

Термины этого рода неизвестны у диких народов и выставляют на вид более, чем что-либо другое, факт установления общественных отношений у арийцев уже в самую раннюю эпоху.

Наименования отца (pitar), мужа (pati), сына (sunus), дочери (duhitar), точно так же, как и наименования сестры, свекрови и зятя, рассматриваются как первобытные, хотя и отсутствуют в одном или многих арийских языках. Но не надо доверяться идиллическим описаниям вроде тех, которые указывают на «отца, называющего свою дочь своей маленькой молочницей»{187}, так как более вероятно, что duhitar значит просто «грудной младенец», как латинское filia, а не лицо, доящее коров{188}.

Общественной единицей была семья, заключавшая в себе женщин, детей и рабов; но изыскания относительно наименований, общих арийским языкам, обозначающих «народ» или «племя», не дают особенного определенного результата. Вероятно, в более недавнюю эпоху семья стала gens, thorp, vicus, φρατρία. Соседние gentes соединились тогда для взаимной защиты, и земляной вал был насыпан кругом того центрального холма, где погребались мертвые, где было убежище во время общей опасности; племенем управлял rex, главной обязанностью которого было объявлять древние обычаи племени. Самое древнее слово, означающее «закон», первоначально обозначало «обычай». Право кровной мести и позволение пени: искупать пролитую кровь посредством wergeld, были, по-видимому, одними из самых древних священных установлений обычного закона и встречаются у столь различных народов, как афганцы, греки времен Гомера, иранцы времен Авесты и германцы времен Тацита.

Кажется вероятным, что арийцы не обладали ничем таким, что мы могли бы назвать наукой, так как тевтонское слово leech, обозначающее учителя в искусстве лечения, хотя и встречается в кельтском и славянском языках, не простирается на южные и восточные языки. Большинство арийских слов, обозначающих травы, лекарства, яд и волшебство, несходны между собой. Однако же арийские языки обладают общими словами для обозначения раны, рвоты, кашля и исцеления{189}.

Арийцы до своего разделения изобрели систему десятичного исчисления, что дало им возможность считать до ста; они, значит, ушли вперед дальше некоторых из существующих диких племен, не умеющих считать дальше трех или пяти. Считали по пальцам, как это показывает тот факт, что пять обозначает руку или кулак. Арийцы были, однако, неспособны считать до тысячи: число это различно обозначается по-латыни, по-гречески, по-санскритски и по-немецки.

Самым древним арийским обозначением разделения времени был «месяц» (англ. month), название которого произошло от названия месяца — луны (англ. moon), всеобщей «измерительницы» времени. Неделя не представляет очень древнего понятия: месяцы были первоначально разделены на полумесяцы, по периодам возрастание и ущерба луны. Наименование недели и наименование осени были придуманы позже всего. Наименование года точно так же не первобытно. Арийцы различали зиму — hiems, время снега, и лето, и вначале считали скорее по временам года, чем по годам. Греческое слово ετος этимологически тождественно с латинским vetus и обозначало «старое» время, время прошедшее. Латинское слово annus обозначает кольцо или круг времени года, тогда как тевтонское наименование года есть греческое слово φρα, означающее «время года» или «весну».

Как уже замечено{190}, тот факт, что осень последним из времен года получила свое специальное наименование, указывает на то, что первобытные арийцы находились скорее в пастушеском периоде, чем в периоде земледелия.

Формы культа арийцев и их религиозные воззрения имеют столь важное значение для оценки их цивилизации, что для рассуждения о них надо отвести особую главу.

Самое распространенное из арийских слов для обозначения моря есть mare, но так как это слово означает просто «стоячую» воду в противоположность воде текучей, то из этого еще не следует, что арийцы знали море. Это слово могло сначала обозначать просто озеро или массу стоячей воды.

Наиболее странным пробелом в лингвистической истории является, быть может, отсутствие общего наименования для обозначения реки.

Мы можем теперь резюмировать в кратких словах наше заключение, существенно сходное с заключением Гена и Шрадера, к которому мы пришли, исправляя прежнее заключение филологии более верными доказательствами, доставляемыми археологией. Мы констатируем, что арийцы до своего разделения были пастухами, кочевавшими со своими стадами подобно тому, как еврейские патриархи кочевали в стране Ханаанской или как израильтяне в пустыне. Лошади, крупный рогатый скот и овцы были одомашнены, но свинья, лошадь, коза, осел одомашнены не были; домашняя птица была неизвестна.

Сплетали волокна некоторых растений, но льна не пряли; очищали кожи животных каменными ножами и шили из них одежду, сшивая их вместе сухожилиями при помощи костяных, деревянных или каменных иголок.

Пища состояла из мяса и из молока, из которого не делали еще ни масла, ни сыра. Мед, приготовленный из меда диких пчел, был единственным опьяняющим напитком, так как пиво и вино не были известны.

Соль была известна азиатским ветвям арийской семьи, но ее употребление быстро распространило среди европейских ветвей. Зимой жили в ямах, выкопанных в земле, защищенных бревнами, покрытыми дерном или коровьим навозом. Летом жили в грубых повозках или в шалашах из древесных ветвей. Что касается металлов, то, может быть, делали украшения из кованой самородной меди, но орудия и оружие были вообще из камня. Луки делались из тисового дерева, копья — из ясеня, а щиты из плетеных ивовых побегов. Для устройства колесниц не употреблялось никаких металлов, а челноки делали, выдалбливая древесный ствол посредством огня и каменных топоров.

По мнению Гена, стариков и больных убивали; женщин покупали или похищали. Детей выбрасывали или убивали; потом впоследствии, вместе с разработкой земель, явилась собственность, установленные обычаи мало-помалу возвысились до степени законов. Религиозные идеи были основаны на колдовстве и суеверных страхах: силы природы не были еще облечены в антропоморфическую форму, и великое имя Dyaus, позднее получившее значение имени Бога, означало еще только блестящее небо. Считали по пальцам, и первым абстрактным понятием была десятичная нумерация, но еще не достигли идеи о числе большем ста.

Сравнительный прогресс

До сих пор мы рассматривали преимущественно цивилизацию, достигнутую арийцами до лингвистического их разделения, но лингвистическая палеонтология доставляет интересные результаты, касающиеся сравнительного прогресса, достигнутого различными семьями арийцев{191}. Мы уже видели, что прогресс этот не был одинаков; некоторые народы, например, находились еще в каменном веке, тогда как другие уже знали бронзу, а еще другие и железо.

Цивилизация распространялась через посредство больших торговых путей из Финикии в Грецию, из Греции в Италию, из Италии к кельтам и, наконец, от кельтов к германцам.

Очевидно, на основании земледельческих терминов, общих зенду и санскриту, что индусы и иранцы до своего разделения подвинулись дальше всех других народов на пути цивилизации. Они смотрели на себя как на один народ (санскрит, arya; зенд. airya); у них были общие термины, обозначавшие мост, колонну, битву, шалаш, меч, копье и тетиву; и они умели считать до тысячи. Но сходство религиозных терминов представляет самое поразительное доказательство достигнутой ими степени культуры. Они употребляли одни и те же слова для обозначения жреца, жертвоприношения, хвалебного гимна, религиозного окропления, священного напитка soma; сходные выражения обозначали Бога, Господа; общие двум языкам наименования обозначали героев и демонов и Митру, бога света. Главный бог индусов Индра — бог бурь, являющийся в Риг-Веде благодетельным божеством, является в Авесте вредоносной силой; одно время думали, что религиозный раскол был первой причиной разделения индусов и иранцев, но в настоящее время эта идея всеми оставлена.

После индусов и иранцев наиболее приближаются друг к другу цивилизации славян и тевтонов. У них есть общие слова для обозначения золота, серебра и соли; для мотыги, песта, пива, сапог; дли лебедя, семги, селедки; для ржи и пшеницы; и для многих деревьев, между прочим, для осины, клена, яблони и дикой вишни. Они обозначали одними и теми же именами кузнеца и многие виды оружия, осень, число тысячу, различные болезни, точно так же, как ложь, стыд, печаль, тоску, презрение; и, что многозначительнее всего, продажность считалась постыдной.

Но есть и очень много слов, общих всем тевтонским языкам, но не встречающихся у их соседей славян.

В первом ряду этих слов надо поставить указывающие на то, что тогда как славяне жили внутри материка, тевтоны жили около моря. Таковы обозначения, употребляемые для моря, гавани, прибрежного утеса, морского берега, острова, течения; кита, тюленя, чайки, и множество выражений, относящихся к постройке и способу управления судами.

Из имен деревьев — липа, а из имен животных — дикая коза, северный олень, белка, лисица свойственны исключительно тевтонам. То же самое относительно названий многих родов оружия и терминов металлургии, кухни и одежды. Название обуви особое у тевтонцев, название штанов общее у кельтов и тевтонов, а название сапог — у тевтонов и славян.

Тевтоны имеют специальное наименование для обозначения лошади и особые термины относительно верховой езды, каковы наименования поводьев, шпор, седла; у них имеется новое название для дома, который, однако, строился еще из дерева; и новые термины для обозначения осени и зимы, так же, как и для битвы, победы, славы, чести, для букв и для искусства писать; имена божеств и термины, относящиеся к религии, почти совершенно различны у тевтонов и у славян.

С другой стороны, славяне после своего отделения от тевтонов приобрели специальные термины для обозначения железа, ножа, дротика, меча, шпор, иглы, якоря, плуга, сошника, пшеницы, ячменя и овса, но в славянских диалектах нет общих слов для обозначения стали, бумаги, бархата или мостовой. Славяне до своего разделения возделывали капусту, горох, фасоль, чечевицу, порей, мак и коноплю; они знали дуб, липу, бук, березу, иву, ель, яблоню, сливу и орех; они имели общие обозначения для тканья и одежд, для изделий из дерева и железа; они обитали в деревнях, в шалашах или в домах, сделанных из переплетенных ветвей; но все их термины, относящиеся к каменным работам, заимствованы из иностранных языков. У них были общие термины для обозначения закона и прав, семьи и племени, но не было таковых для обозначения наследства или собственности, чем указывается на то, что земля и все, что к ней относится, принадлежало еще вообще или семье, или мiру{192}.

Отношение между кельтами и германцами имеют особенный характер. Лингвистическая разница весьма велика, что показывает, что разделение имело место в весьма отдаленный период; но существует большое количество слов менее первобытного характера, которые показывают, что в период позднейший первоначального разделения они соприкасались географически, причем кельты, как раса более цивилизованная, имели политическое преобладание над некоторыми тевтонскими племенами. Линией соприкосновения служила, по всей вероятности, цепь лесистых гор, отделяющих бассейны Эльбы и Одера от бассейна Дуная.

Языки кельтические и италийские имеют сходство в структуре. Это сходство гораздо более глубоко, чем между кельтами и тевтонами, и восходит к эпохе более отдаленной. Кельты и латины должны были жить вместе как единый народ, в долине Дуная, и только в эпоху, менее отдаленную (после того как умбры и латины перешли Альпы), кельты и тевтоны пришли в соприкосновение друг с другом.

Мы уже видели, что тевтоны обязаны кельтам знакомством с железом; в шестой главе будет показано, что Воден — великое божество тевтонов — может быть отожествлен с Гвидионом — божеством кельтов. Названия закона и царя одни и те же в языках кельтских и тевтонских. Преобладание кельтов над более грубыми племенами, жившими к северу от их территории, подтверждается еще тем замечательным фактом, что кельтское ambactus, обозначающее некоторую должность, встречается как слово иностранного происхождения в готском andbahts и славянском — ябедник. Таким именно образом должно объяснить большое количество слов, общих языкам латинскому и тевтонскому и принадлежавших сначала языку итало-кельтскому, а от кельтов перешедших к тевтонам. Это разъясняет тот любопытный факт, что для терминов закона и политики латинский язык ближе к немецкому, чем к греческому. Так латинское civis соответствует тевтонскому слову hiva и не имеет никакого отношения к греческому πολίτης. Латинское слово hostis есть тевтонское слово huest, тогда как греки означали иностранца словом ξένος. Греки употребляли для обозначения закона слова νόμος и θεσμός, латины — lex, а германцы — laga. Греки обозначали царя словом βασιλεύς, тогда как латины говорили rex, а германцы — reika{193}.

Латинские слова этого порядка, сходные с греческими, как то: crimen, poena, talio, относятся, очевидно, к более первобытному и более древнему состоянию общества{194}.

Из других выражений, относящихся к цивилизации, которую языки кельто-италийские разделяли с тевтонским, приведем готское thiuds (народ), соответствующее умбрийскому tutu и кельтскому tuath; латинское ador (полба), равняющееся ирландскому слову ith и готскому слову atisk (семя). Латинское слово far есть ирландское слово bairgen и готское baris (ячмень). Латинское granum обозначает хлебное зерно (англ. corn), а латинское sero есть ирландское слово sil и готское saian{195}.

Давно уже Нибур и О. Мюллер обратили внимание на тот знаменательный факт, что многие слова, относящиеся к земледелию и мирным искусствам, названия, обозначающие дом, поле, лес, плуг, желудь, яблоко, фигу, вино, растительное масло, соль, мед, молоко, собаку, вола, быка, теленка, барана и борова, — тождественны в латинском и греческом.

Однако одни лишь самые элементарные термины земледелия сходны в латинском и греческом языках. Наименования различных пород зерна, частей плуга, веялки, ручной мельницы и хлеба совершенно различны. То же самое относится к словам, касающимся самых элементарных юридических и политических понятий, точно так же, как и относящимся к металлам, морскому промыслу, рыбной ловле, войне и названиям оружия, каковы суть: tela, arma, hasta, pilum, ensis, gladius, arcus, sagitta, jaculum, clupeus, cassis, balteus, ocrea; ни одного из этих слов не находится в греческом языке.

Последний в этом отношении имеет более сходства с санскритским, чем с латинским, так как индусские и эллинские слова, обозначающие наконечник пики, камень пращи, стрелу — одни и те же. Наименование топора πέλεκυς свойственно греческому и санскритскому. Греческий совпадает также с индоиранским в словах, обозначающих лемех сохи, вспаханное июле, «вилы» для вскапывания земли, веретено, город, мщение, наказание и в трех именах божеств{196}.

Итак, мы должны заключить, что италийская и эллинская семьи разделились в самом начале земледельческого периода, раньше, чем образовались самые элементарные политические идеи; раньше, чем создалось какое бы то ни было представление о законе, гражданском праве или верховной власти, раньше, чем были изобретены лук, копье, меч или щит; тогда как греки оставались в соприкосновении с индоиранцами до тех пор, пока распространились первоначальные формы этого оружия.

Индоиранский язык имеет много точек соприкосновения со славяно-литовскими языками. Таковы слова, обозначающие понятия: хозяин дома, брак, святой, полдень, петух, пшеница и два имени божества: Бог и Percunas. Хотя сходства между языками греческим и славянским и незначительны, сходство каждого из этих языков с индоиранским слишком заметно, чтобы быть случайным. Кажется поэтому вероятным, что индо-иранцы оставались в соприкосновении, с одной стороны, с греками, а с другой — со славянами в течение некоторого времени после окончательного разделения греков и славян.

Однако языки Индии и Балтики имеют мало общих слов, относящихся к цивилизации. Староскандинавское as, «бог, дух», есть санскритское слово asu, «жизнь», и в нем, очевидно, находится первоначальное значение слова. Старинное верхнегерманское ewa, «закон», есть санскритское eva, «обычай»; а готское hairus, «меч», литовское kirwis, «топор», и сабинское curus, «копье», происходят от санскритского garu, «удар молнии».

Кельтам общи со славянами наименования, обозначающие зиму, серебро, плуг, пшеницу, пиво, закваску, воск, яблоко, тысячу и некоторые выражения, относящиеся к возделыванию почвы.

Армянскому языку общи с греческим слова, обозначающие мед, соль, вино, поле; с литовским название рыбы, а с латинским название луны.

Кельты, албанцы, славяне и тевтоны все заимствовали из латинского слова murus, что достоверно указывает, что искусство каменщика было занесено к северным народам из Италии. Латинское mina и греческое μνα суть слова, заимствованные из семитического, чем указывается, что меры и веса были принесены в Европу финикиянами.

Тевтонские слова pfunt и pfeil заимствованы из латинского pondus и pilum, а славянское хлебѣ происходит от тевтонского hlaifs хлеб (англ. loaf).

Точно так же, как финны заимствовали у тевтонов и славян бесчисленное количество слов, относящихся к цивилизации, греки заимствовали не менее сотни таких слов у финикиян.

Общее правило то, что термины, относящиеся к пастушеской жизни, тождественны у европейских и азиатских арийцев, тогда как слова, относящиеся к жизни земледельческой и оседлой, более или менее различны, что указывает на то, что разделение индоиранской семьи от европейских арийцев имело место в течение кочевого и пастушеского периода цивилизации.

Во всяком случае, мы приходим к заключению, что первобытные арийцы должны были быть многочисленным народом, занимавшим обширную территорию, в эпоху, когда существовала лишь самая грубая цивилизация, и что разделение их началось в те времена, когда они, подобно современным татарам, бродили по обширной области со своими повозками и стадами.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ АРИЙСКАЯ РАСА

Постоянство расы

Задача, предпринимаемая нами теперь, состоит в отыскании того, какая из неолитических рас имеет наиболее прав быть отожествленной с первобытными арийцами. Ясно, что распространение арийской крови далеко не параллельно с распространением арийского языка. Без сомнения, арийские языки распространились в обширных странах, занятых в настоящее время потомками неарийских рас.

Это возможно в силу того факта, что изменение языка совершается легче и чаще, чем изменение физического типа.

Брока настаивал на том факте, одно время почти забытом, что язык, как признак расы, чаще всего бывает совершенно обманчивым. Он основательно утверждал, что наиболее важное этнологическое значение имеют признаки физические, а не лингвистические.

Смешанные расы не настолько обыкновенны, как это иногда думают. Они, однако, встречаются в некоторых частях Европы, особенно в Англии, в Нормандии и в Центральной Германии, как это доказывает существование индивидуумов, соединяющих голубые глаза с темными волосами. Невозможно, однако, по достоинству оценить теории Пёше и Пенка, которые мы сейчас рассмотрим, относительно распространения арийского языка, не изложив рассуждения, которым они объясняют исчезновение пришлых рас и возвращение к первоначальным типам. Доказывают, что в случае завоевания, когда обе расы различны или когда среда более благоприятствует одной из них, из этого проистекает то, что или потомство их бесплодно, или появляется тенденция к возвращению к одному из производящих типов.

Мы получаем плодовитые помеси от различных пород собак, но не от собаки и волка, лошади и осла, голубя и горлицы.

То же самое и с человеческими расами. Смешанная раса может развиваться, когда производящие расы не особенно различны; но этого не бывает, когда разница велика. Шерцер говорит, что ребенок от отца европейца и матери китаянки или совсем европеец, или совсем китаец.

По словам адмирала Фицроя, метисы европейцев и маорисов неизменно красны, без всякой наклонности к желтизне{197}. То же самое и в Таити, где потомки европейских отцов и туземных матерей всегда медно-красны{198}.

Бербер, с голубыми глазами и с ухом без мочки, женился на арабской женщине, имевшей ухо правильно образованное. У них было два ребенка, один походил на отца, другой на мать. Один англичанин имел несколько детей от негритянки, одних типа европейского, других африканского. Я был очень поражен случаем, встреченным в Палермо. Человек высокого роста, белокурый, с голубыми глазами, принадлежащий к чистому скандинавскому типу, женился на сицилианке небольшого роста, со смуглым цветом лица и черными глазами. У них было трое сыновей. Старший был весь в мать, тогда как у второго были глаза и цвет лица одного, а волосы другой.

Но даже тогда, когда раса метисов развилась, существует тенденция к возвращению к первоначальному типу, тенденция, которой сильно помогает среда. В конце прошлого века грикасы, представляющие помесь между голландскими боэрами и готтентотами, были многочисленны в Капской колонии, но уже в 1825 году они явно возвращались к готтентотскому типу.

Различные расы обладают неодинаковой способностью к акклиматизации. На Антильских островах и в южных Штатах Северной Америки говорят, что помесь между негритянской и англосаксонской расой имеет наклонность стать бесплодной, тогда как потомство от французских и испанских отцов и от негритянских матерей более плодовито.

Пёше утверждает на основании своих собственных многолетних наблюдений, что никакая раса мулатов не сохраняется дальше третьего поколения без примеси новой крови{199}.

На Ямайке белые и мулаты становятся бесплодными, тогда как негры плодовиты, из этого следует, что восстановляется чистый негритянский тип. Европейский элемент исчезает, не только вследствие бесплодия его представителей, но и вследствие легкости их заболевания тропическими болезнями, не столь роковыми для туземцев экваториальных областей.

Английской расе суждено исчезнуть в этих местах, оставив по себе как след своего прежнего существования лишь один испорченный английский жаргон.

Негры размножаются на Антильских островах и в Штатах возле Мексиканского залива, но исчезают в Канаде и Новой Англии. Английская раса процветает в сев. Штатах и в Австралии, но не выдерживает в Индии и под тропиками. Голландцы не могут акклиматизироваться на Яве и Суматре, а малайские мечесы становятся бесплодными в третьем поколении. Голландцы не оставили потомства на Цейлоне, но многочисленные семьи их, отличающиеся высоким ростом и большой физической силой, встречаются в Капской колонии.

Французская раса воспроизводится в Канаде и на острове Маврикия. На Антильских островах и в Новом Орлеане она может существовать, но не увеличивается в числе. В Алжире эмигранты из северных департаментов не акклиматизируются, тогда как эмигранты из южных департаментов преуспевают там.

Испанцы, составляющие южноевропейскую расу, процветают в Мексике и Кубе и вместе с евреями и мальтийцами лучше всех европейских рас развиваются в Алжире{200}.

Ни одна чужеземная раса не могла акклиматизироваться в Египте. Египетские феллахи представляют и теперь еще тот же самый тип, который виден на памятниках. Греки Птолемаиды не оставили никакого следа, мамелюки не могли упрочить своей расы, албанцы и турки по большей части бездетны, а между неграми существует большая смертность.

В Индии дети европейцев чахнут и умирают, если их не отсылают на родину раньше достижения ими десяти лет. В Индии не может существовать подряд трех поколений чистой английской крови.

Евразийцы не обладают жизненной энергией своих отцов и не имеют, подобно своим матерям, темперамента, приспособленного к климату Индии.

Индостан — страна арийская по языку, но не по расе. В Индии насчитывается около 140 миллионов людей, говорящих арийскими языками, но современные потомки арийских завоевателей весьма редки. Они имеют представителями некоторые семейства Ражпута, браминов Бенареса и некоторых других городов в долине Ганга.

В виде общего правила можно констатировать, что северные расы погибают, когда они перенесены на юг, а расы юга угасают в северных областях.

В Петербурге число умерших превышает число рождений, а в Северной России население, говорящее славянским языком, поддерживается лишь благодаря преобладающей примеси финской или самоедской крови.

Расы становятся преобладающими в числе в местностях, где вследствие физических причин число рождающихся превышает число умерших. Белокурая раса населяет земли, окружающие Балтийское море, раса черноволосая — берега Средиземного моря, черная — тропики. Вот по какой причине завоевание или колонизация оставляют обыкновенно мало следов или совсем их не оставляют. Готская кровь почти совсем исчезла в Испании, ломбардская — в Италии, а кровь вандалов — на севере Африки. Южная Германия была первоначально кельтической или лигурийской. Она была тевтонизирована по языку германскими завоевателями; рядовые могилы аламанских воинов дают показатель 71,3 и только 10 % имеют черепа с показателем выше 80. Но длинноголовый тип тевтонских завоевателей в настоящее время исчез в Южной Германии, а доисторический короткоголовый проявился снова, за исключением высшего сословия, имеющего тевтонский тип. Средний показатель стран швабских, алеманских и баварских в настоящее время равен 80. Очевидно, белокурая северная раса не могла удержаться и потому не оставила других следов своего завоевания, кроме тевтонского языка. По общему правилу белокурые расы процветают лишь в умеренных поясах, а расы черноволосые в областях тропических или подтропических.

Это приписывалось четырем причинам:

1) бесплодию;

2) детской смертности;

3) влиянию плохого приспособления к климату, проявляющегося ослаблением телосложения и превращением обыкновенных болезней в смертельные;

4) расположению к некоторым специальным болезням.

Негры, живущие на севере, умирают от легочных заболеваний, тогда как расстройства желудка и печени гибельны для европейцев под тропиками. Желтая лихорадка смертельна для белых на Антильских островах, а негры от нее избавлены, и небольшая примесь негритянской крови действует как предохраняющее средство. Негры тотчас гибнут от чумы, которая уничтожает их в Египте, но они сравнительно изъяты от болезней печени. Итальянцы лучше англичан или немцев противостоят малярии.

С другой стороны, слабые туземные расы неспособны устоять в присутствии расы, более подвинувшейся в цивилизации, если среда окажется для нее подходящей.

В Соединенных Штатах краснокожие индейцы быстро исчезают перед белыми, тогда как в Мексике раса ацтеков получает постоянно возрастающее преобладание над потомками испанских завоевателей.

Но тасманийцы, австралийцы, маорисы, фиджийцы и жители островов Гаваи исчезли или предназначены к исчезновению. Алжирские арабы отодвигаются ближе к Сахаре, но берберы процветают и увеличиваются в числе. Французское завоевание имело последствием замену одной расы другой так же, как на Антильских островах европейское завладение заставило исчезнуть караибские племена перед введенной им более сильной расой негров.

Эти результаты достигнуты отчасти уничтожением прежних средств к пропитанию; прежнее население оказалось неспособным приспособиться к новым условиям существования. Уничтожение бизонов и кенгуру явно ускорило истребление американских индейцев и австралийцев. Переход от охотничьей жизни к пастушеской или от пастушеской к земледельческой не может совершиться быстро. Новые привычки приобретаются медленно.

Но появление новых болезней играет важную роль в исчезновении природных племен. Первая эпидемия кори, разразившаяся на Фиджи, унесла почти половину населения; а в других странах оспа и скарлатина оказались почти столь же смертельными.

На основании предыдущих фактов доказано, что гибридные расы не столь обыкновенны, как это часто предполагали. Когда две расы соприкасаются, то они могут, благодаря некоторым обстоятельствам, смешивать свою кровь, но вообще существует тенденция возвращаться к характерным признакам расы, которая одерживает верх числом или физической энергией, или которая лучше приспособляется к условиям окружающей среды. Крайних случаев Гаити и Ямайки достаточно для доказательства того, что господствующая раса может, передавши сначала свой язык порабощенному населению, сама исчезнуть в течение двух или трех веков. Эти соображения подготовляют нас к признанию возможности, что Персия, Северная Индия и даже некоторые части Европы суть арийские по языку, хотя в них и не находится более заметной пропорции арийской крови.

Изменчивость языка

Тогда как раса устойчива в значительной степени, язык, наоборот, крайне неустойчив. Многие страны неоднократно переменяли язык, причем раса оставалась существенно одной и той же.

Язык, кажется, почти не зависит от расы. Неолатинскими языками говорят в Бухаресте и в Мексике; в Брюсселе и Палермо; арийскими языками говорят в Стокгольме и в Бомбее, в Дублине и в Тегеране, в Москве и в Лиссабоне, но пропорция общей крови ничтожна или ее нет вовсе.

Есть вероятность, что девятнадцать двадцатых французской крови состоит из крови природных рас: аквитан, кельтов, белгов; завоеватели, пришедшие позже, потомки тевтонов, франков, бургундов, готов и норманнов, образовали элемент, очевидно, более многочисленный, чем римляне; и, однако же, последние, хотя и были менее многочисленны, чем каждый из других народов, но передали свой язык целой стране. Точно так же язык Бельгии есть французский, неолатинский диалект, и, однако же, весьма сомнительно, чтобы в Бельгии нашлась римская кровь. Перейдем к Италии; юг полуострова населен потомками янигов, сиканов и греков, тогда как север — этрусский, лигурский, ретийский, кельтский, герульский, готский и ломбардский; а языком, распространенным во всей стране, является язык Рима, города, который сам содержал подавляющую пропорцию сирийцев, греков и африканцев. Действительное количество латинской крови было, вероятно, весьма невелико в Риме, и, однако же, язык Рима распространился по Италии, Франции, Испании, Португалии, Бельгии и Румынии, точно так же, как в части Канады и Соединенных Штатов и во всей, или почти во всей, Центральной и Южной Америке.

В современной Европе та же самая борьба за существование языков продолжается, и большие национальные языки стремятся уничтожить маленькие отдельные диалекты. Английский язык заменил кельтский в Корнваллисе и вытесняет его в Уэльсе, Ирландии и Шотландии.

В Бретани армориканский язык скоро исчезнет; а в стране басков арийский язык истреблен неарийским. Баскский язык, еще живет около Сан-Себастьяна и Дуранго, но в окрестностях Пампелуны и Виттории он уже уступил место испанскому.

Хотя французские и испанские баски говорят диалектами одного и того же языка, однако антропологически они принадлежат к различным расам, из которых одна должна была передать свой язык другой. Исчезновение языка ладино в Тироле и романского в Граубиндене составляет лишь вопрос времени.

В течение исторического периода немецкий язык заменил кельтский в долинах Дуная и Майна, а еще в более недавнее время заставил исчезнуть два славянских диалекта — полабский и вендский. Древние пруссы говорили языком, близко родственным с литовским: теперь они говорят по-немецки.

Вопреки весьма сильному национальному чувству, Венгрия и Богемия на пути к тому, чтобы сделаться двуязычными, и конечный результат малосомнителен.

На Волге русский язык уничтожает многие финские диалекты, каковы мордовский и вотяцкий. Татарский язык исчезает в Казани и в Крыму. В Америке все туземные и местные языки предназначены к исчезновению в недалеком будущем. Английский заменяет или уже заменил испанский в Калифорнии, Флориде, Техасе, и французский в Луизиане. В Нижней Канаде население, французское по языку, скоро будет превзойдено в числе населением, говорящим по-английски. Английский язык распространяется в настоящее время на значительной части земной поверхности так же, как это было некогда с латинским языком.

Посмотрим на Мексику. Испанские завоеватели успели навязать туземцам Мексики свой латинский язык, свою религию и свой образ жизни, но кровь ацтеков преобладает. Три века спустя потомки конквистадоров угасают и главными следами завоевания остались латинский диалект, заменивший прежнее ацтекское наречие, да главенство итальянского епископа.

Но сами эти испанцы, навязавшие латинский диалект столь большой части Нового Света, были ли латинской крови или хотя бы арийской. Испания была первоначально иберийской или берберской. В доисторические времена кельты отняли у иберов значительную часть полуострова, финикияне основали там многолюдные и важные поселения. Вандалы, готы, свевы пришли с севера, мавры и арабы с юга. Почти что только один язык латинский. Римляне, кровь которых оставила крайне мало следов, передали свой язык Испании, и испанцы в силу своего языка часто считаются в числе латинских рас.

Язык Туниса был поочередно нумидийским, финикийским, латинским, вандальским и арабским и, наконец, станет французским. В Сирии язык был первоначально семитическим, позже он становится арийским, а теперь он снова семитический.

Арабский язык, местный диалект Мекки, стал языком многочисленных несемитических народов. Большое число неарийских племен в Индии говорит неосанскритскими диалектами. Почти все турки Крита говорят по-гречески, а турки Дамаска говорят по-арабски. Многие из папуасов говорят на малайских диалектах, и то же самое происходит с китайцами на Борнео. В Африке языком банту говорят расы, столь несходные между собой, как каффры и негры Гвинеи. Гузарасы, чистые монголы, потомки спутников Чингисхана, сохраняют и поныне свою явственно монгольскую физиономию, но говорят на хорошем персидском языке. Чуваши и башкиры, принадлежащие к финской расе, говорят тюркскими диалектами.

Гунны, следовавшие за Аттилой, оставили Венгрии свое имя, но не язык. Галлы, которые, отправившись с берегов Мозеля, окончательно поселились в Малой Азии, оставили свое имя провинции Галатии, но язык их исчез. Булгары в Дании приняли язык своих славянских подданных.

Нет основания предполагать, что политические, социальные и религиозные причины, повлекшие столь многочисленные изменения языков во времена исторические, и теперь не перестающие действовать, были менее действительными в период доисторический. В особенности арийские языки имеют, по-видимому, силу искоренять диалекты неарийские. Финский, баскский, мадьярский, турецкий медленно, но верно заменяются языками арийскими. В Северной и Южной Америке, на юге Африки, в Полинезии и Австралии арийский язык стремится быстро расширить свою область. Лет четыреста тому назад на большом американском континенте не говорили никаким арийским языком; а по прошествии гораздо менее чем четырехсот лет там не останется, за исключением географических имен, никакого следа неарийского языка. Три тысячи лет тому назад арийским языком в Индии говорили лишь несколько тысяч человек; теперь эта цифра дошла до 140 миллионов. В неолитические времена арийскими языками говорил, может быть, миллион людей; в настоящую эпоху ими говорят, вероятно, 600 миллионов человек: половина населения земного шара.

Между главными причинами, приведшими к столь большому распространению некоторых языков, надо указать рабство, завоевание, численное превосходство, торговлю, политическое преобладание, религию и более передовую цивилизацию. Невольники или рабы быстро выучиваются языку своих хозяев. Негры Гаити и св. Маврикия говорят по-французски, негры на Кубе — по-испански, ямайские — по-английски, а бразильские — по-португальски. В Мексике чистая раса ацтеков, образующая большую часть населения, говорит по-испански, точно так же, как гуарани в Парагвае.

Изолированные местные диалекты оказываются в невыгодном положении, приходя в соприкосновение с большими национальными языками. Этой-то причине и следует приписать упадок вендского и литовского диалектов в Германии, финских диалектов в Восточной России, этрусского, кельтического и греческого в Италии, корнвалийского диалекта в Англии и баскского в Испании. В весьма недалеком времени все кельтические, эвскарийские, финские и тюркские языки исчезнут из Европы, и весь материк будет арийским по языку.

Не всегда неизменно победа принадлежит языку завоевателей. В случаях, подобных завоеванию Нормандии скандинавами, Англии норманнами или Галлии римлянами, завоеванная страна остается в течение некоторого времени двуязычной; но один из двух языков должен неизбежно заменить, наконец, другой, подвергаясь, однако, вообще, как мы увидим, известным фонетическим изменениям или изменяясь в смысле упрощения грамматики.

Римское завоевание Галлии и Испании, магометанские завоевания Сирии, Египта и на севере Африки, завоевание тевтонами Южной Германии, англосаксами Англии представляют главные примеры победы языка завоевателей. Но обратное бывало чаще.

Греческий язык, сделавшийся одно время вследствие завоеваний Александра языком двора в Антиохии, Александрии, Селевкии и Самарканде, в настоящее время исчез, оставив после себя лишь несколько медалей и надписей. Современные обитатели Греции принадлежат главным образом к славянской расе, которая в восьмом веке заняла страну и научилась языку греков.

Вероятно, столько же старой греческой крови в Сиракузах, Салерно и Бриндизи, как и в некоторых частях Эллады. Королевства, основанные французскими крестоносцами, оставили после себя лишь обращающиеся в прах развалины обширных крепостей и, может быть, полдюжины слов, заимствованных из западных языков и вошедших в арабский. Ни единый след монгольского языка не свидетельствует о европейских завоеваниях Аттилы или Чингисхана. Болгары покинули свой язык, чтобы принять славянское наречие своих подданных. В Нормандии норманны выучились французскому языку, который позже в Англии они сменили на английский. Франки, лонгобарды, свевы, вандалы и готы оказались неспособными передать свой тевтонский язык покоренным ими южным странам. Д-р Годжкин рассказал нам, как язык и национальность готов исчезли мало-помалу в Италии. Тевтонские пришельцы рассеялись по стране; они были номинально получавшими плату охранителями, но на самом деле господами, бравшими каждый то, что можно назвать данью или податью. Они проникали в дома римлян, пользовались половиной дома, половиной дохода от виноградника и фермы; чаще всего они становились зятьями римских граждан, которым покровительствовали, но дети воспитывались на языке своих матерей. Даже в Бургундии, где завоеватели образовали расу наиболее многочисленную (как это показывает тип, который является тевтонским в департаменте Дубса), языком в настоящее время служит неолатинский диалект.

Очевидно, законы, управляющие переживанием языка, не сообразуются с теми же условиями, как законы, управляющие переживанием расы. Язык, одерживающий верх в борьбе за существование, иногда принадлежит расе менее многочисленной или более слабой физически. Иногда берет верх язык народа-победителя, иногда народа побежденного. Очевидно, надо искать какой-нибудь другой закон. Закон этот, по-видимому, тот, что раса наиболее цивилизованная, в особенности, когда на ее стороне политическое преобладание и численное превосходство, имеет более шансов передать свой язык племенам, с которыми находится в соприкосновении.

Профессор Сайс формулировал этот закон таким образом: «Мы можем установить как общее правило, говорит он, что когда два народа, одинаково цивилизованных, вступают в непосредственное соприкосновение, то получит преобладание язык наиболее многочисленной национальности. Однако же там, где небольшое число вторгшихся приносит более передовую цивилизацию, то вероятнее, что произойдет обратное. Язык вестготов вскоре был искоренен в Испании, но английский процветает в Индии, а голландский в Капской колонии. Завоевание не является, однако, единственным агентом, производящим социальные перевороты настолько значительные, чтобы привести к полной перемене языка. До христианской эры, еврейский, ассирийский и вавилонский языки были заменены арамейским; это был язык торговли и дипломатии»{201}. Влияние сильного религиозного верования, в особенности когда оно конкретно выражено на страницах священной книги, — громадно. Арабы были по цивилизации ниже римлян, Сирийской провинции, Египта и Северной Африки, но язык Корана получил преобладание. Мы можем теперь приложить эти принципы к распространению арийского языка в доисторические времена. Так как арийцы были, вероятно, чаще всего количественно слабее рас, которые они организировали, то надо думать, что они были выше их по культуре и по физической силе.

Эллины, когда они вторглись в Грецию, были, без всякого сомнения, более цивилизованны, чем аборигены неарийцы, а умбры были цивилизованнее диких лигуров и людоедов — иберийцев, которых они нашли в Италии. Арийцы, современные круглым курганам Великобритании, были выше по цивилизации более слабой расы продолговатых курганов, которую они подчинили и заменили собой.

Авеста доставляет некоторые указания на борьбу иранцев с туземными неарийскими племенами, территорию которых они захватывали; но ведийские поэмы представляют нам наилучшую изо всех имеющихся у нас картин касательно постепенного распространения языка и цивилизации арийцев, которая должна была продолжаться во вновь завоеванных странах. Мы видим, что малочисленные арийские пришельцы, поселившиеся на берегах верхнего Инда, подвигаются постепенно к югу и к востоку, мы видим их в непрерывном столкновении с дазиу, или темнокожими туземцами, которые говорили на чуждом для них языке, поклонялись чужим богам и следовали иным обычаям до того времени, когда эти варвары были, наконец, подчинены и допущены в арийское государство, в котором образовали четвертую касту «черных» или судра. Более развитая цивилизация и физическое превосходство северных пришельцев в конце концов одержали верх, и они навязали свой язык и свои верования покоренным племенам; но чистота расы была нарушена браками с туземными женщинами, язык был испорчен звуками, свойственными дравидийцам, и верование нечистым культом дравидийских божеств Сива и Кали и обожанием лингама и змеи.

Арианизация в Европе была, без сомнения, такова же, как и в Индии. Арийский язык и арийская цивилизация одержали верх, но арийская раса исчезла или потеряла свою чистоту. То правило, что одерживает верх в лингвистической борьбе за существование язык наиболее цивилизованной расы, приведет нас к открытию первоначальной арийской расы в самой цивилизованной из неолитических рас. Невероятно, чтобы дикие долихокефалы времен кухонных останков или длинноголовые людоеды, погребавшие своих покойников в пещерах Южной и Западной Европы, могли организировать Европу. Гораздо более вероятно, что введение неолитической цивилизации и передача своего арийского языка покоренным племенам произведены современниками круглых курганов, расой, воздвигнувшей Стоунхендж и Эйвбери, построившей озерные поселения в Германии, Швейцарии и Италии, короткоголовыми предками умбров, кельтов и латинян.

Финская гипотеза

Изменчивость языка и устойчивость расы делают легко понятным, что наибольшая часть Европы является арийской по языку, но не арийской по крови.

Неолитические расы Европы столь различны по своим антропологическим признакам, что только одна из них может представлять первичную арийскую расу; другие должны быть рассматриваемы как расы ариизированные посредством завоевания или соприкосновения. Исследование как существующих теперь, так и доисторических европейских типов привело нас к заключению, что мы должны отожествить первобытных арийцев с одной из четырех неолитических рас, которые могут быть перечислены следующим образом:

1) скандинавы, северная высокорослая и длинноголовая раса, представляемая скелетами рядовых могил и Стенгенеса и современниками кухонных останков. Средний рост их достигал 1 м 75 см. Черепа были долихокефалические, с показателем, изменяющимся от 70 до 73, и несколько прогнатичные; волосы были белокурые, глаза голубые и кожа белая. Представители этой расы суть шведы, фризы и белокурые северные германцы;

2) иберы — раса малорослая и длинноголовая, имеющая своих представителей в продолговатых курганах Великобритании и погребальных пещерах Франции и Испании. Средний рост достигал 1 м 60 см, а кефалический показатель изменялся между 71 и 74. Они были ортогнатны и со смуглой кожей. В настоящее время они представляются частью жителей Вельса и ирландцев, корсиканцами, испанскими басками. Они сродны с африканцами;

3) кельты, северная раса, высокорослые и короткоголовые, представители которой находятся в круглых курганах Великобритании и в могилах бельгийских, французских и датских. Они были макрогнатами и имели цветущий цвет лица, светлые глаза и рыжие волосы. Рост их был 1 м 70 см, а показатель 81. В настоящее время они имеют своими представителями датчан, славян и некоторых ирландцев. Их сродники угры;

4) лигуры — раса альпийская, низкорослая и короткоголовая, имеющая представителей в нескольких пещерах в Бельгии и дольменах Центральной Франции. Они имели черные волосы и были по большей части ортогнатны, с показателем 84 и ростом 1 м 58 см. В настоящее время они имеют представителями оверньятов, савояров и швейцарцев. Им сродни лапландцы и финны.

Арийскими языками говорят в Европе расы, представляющие характерные признаки всех этих типов, а в Индии расы с азиатским, дравидийским или семитическим типом, так как арийская кровь смешалась с кровью покоренных рас. Из чего следует, что надо искать первоначальных арийцев в одной из четырех европейских рас: скандинавской, кельтийской, лигурской и иберийской.

Лет тридцать тому назад была общепринятой теория, высказанная сперва Ретциусом, а затем поддержанная Бэром и Прюнер Беем. В Европе существуют две расы, которые считались тогда первоначальными (финны и баски) и языки которых не принадлежат к арийской семье. Ретциус, предполагая, что финны, так же, как и баски, были брахикефалами, и замечая, что шведы были долихокефалы, формулировал свою знаменитую «финскую теорию», которая долго была авторитетной в этнологии, да и в настоящее время еще имеет сторонников. Он утверждал, что первоначальным населением Европы была «туранская раса», брахикефальная, единственными пережившими современными представителями которой являются финны и баски. Он предполагал, что это население аборигенов было подавлено длинноголовыми пришельцами, говорящими на арийском языке, тип которых в своей наибольшей чистоте встречается у шведов. Эти завоеватели проникли в Европу с востока, истребляя или покоряя аборигенов «туранцев». Баски стали тогда искать убежища в Пиренеях, а финны — в лесах и болотах севера.

Эта теория была изложена профессором Максом Мюллером с его обычной ясностью. Он сообщает нам, «что в каком бы направлении ни проникали арийские колонны в своем переселении с востока на запад, они находили страну занятой потомками Тура»{202}.

Финская теория Ретциуса была вообще всюду принята; но мало-помалу накопились новые факты, доказавшие, что положения Ретциуса должны быть признаны неверными. Брока показал, что испанские баски, истинные представители расы басков — долихокефалы, а не брахикефалы, как это предполагал Ретциус на основании исследований нескольких черепов французских басков. Затем де Картфаж и Гами доказали, что так называемые арийские пришельцы были на самом деле первичными обитателями Европы и обладали цивилизацией, гораздо меньше подвинувшейся вперед, чем у «диких потомков Тура». Порядок, в котором расположены одни над другими черепа в Гренобле, доказывает, что две долихокефалические расы предшествовали двум расам брахикефалическим. Самые древние изо всех найденных черепов суть черепа Канштадта и кухонных останков; люди этого типа питались главным образом раковинами и должны быть рассматриваемы как предки скандинавов, северогерманцев и англосаксов. Непосредственно вслед за ними мы находим, следуя порядку времен, расу диких иберов, которые жили охотой и в обычаях которых было людоедство и человеческие жертвоприношения; потомков их мы встречаем в Корсике, Испании и на севере Африки. Эти иберы были отодвинуты брахикефалической расой лигуров, прибывших в период северного оленя и бывших, по-видимому, сродни лапландцам.

Типом черепа, наименее древнего, будет череп «туранцев», рослой короткоголовой расы угро-финского типа, прибывшей в Бельгию и Бретань в конце неолитического века. Их цивилизация подвинулась дальше, чем у какой бы то ни было из предшествовавших рас. Они, по-видимому, не были жителями пещер; это были пастухи-кочевники, жившие в шалашах. Обе «туранские» расы прибыли последними. Короткоголовая раса лигуров оттеснила длинноголовую расу иберов к югу и к западу, а длинноголовую расу скандинавов к северу. Из этого следует, что центр Европы брахикефален, тогда как север и юг долихокефальны. Таким образом «финская теория», предложенная Ретциусом, была совершенно опровергнута.

Первобытные арийцы, то есть те люди, которые говорили на первоначальном арийском языке, могли быть или одной из четырех неолитических рас, или же расой, появившейся при более недавнем нашествии. Против этой последней гипотезы является то возражение, что археология не доставляет ни одного доказательства такого нашествия. Восходя до неолитического периода, мы находим, что четыре европейских типа постоянно занимают свое теперешнее географическое положение; а что касается озерного населения Швейцарии и Италии и строителей круглых курганов Великобритании, то все заставляет нас думать, что в неолитические времена их язык — кельтический или италийский — был языком арийским.

Итак, мы принуждены принять ту гипотезу, что одна из четырех неолитических рас должна быть отожествлена с первобытными арийцами, и что эта раса, какая бы она ни была, передала арийский язык трем другим.

Нам надо теперь исследовать по очереди права каждой из этих неолитических рас быть представительницей первоначального арийского корня. Вопрос этот не может считаться решенным, так как французские и немецкие ученые разделились на два противоположных лагеря. Все, что можно сделать, — это изложить беспристрастно перед читателем доказательства и факты, каковы они есть, чтобы он сам составил себе мнение. Для большего удобства мы можем рассмотреть сначала две малорослых черноволосых расы, иберов и лигуров, относительно которых трудность меньше.

Баски

Оригинальный язык басков или эвскарийский, на котором говорят на обоих склонах Пиренеев, образует род островка в великом океане арийских языков. Он должен представлять собой язык одной из неолитических рас, или длинноголовой расы иберов, или короткоголовой расы, которую мы называем расой овернской или лигурской.

Антропология проливает некоторый свет на этот вопрос. В настоящее время известно, что не все баски принадлежат к одному типу, как это предполагали Ретциус и первые антропологи, знавшие лишь черепа французских басков. В настоящее время Брока доказал, что испанские баски сильно долихокефальны. Средний показатель жителей в Зару, в провинции Гипускоа (Guipuzcoa), равен 77,62. Из французских басков значительное число (37 %) брахикефалы с показателями между 80 и 83. Средний показатель, полученный измерением пятидесяти семи черепов французских басков, найденных на старом кладбище Сен-Жан-де-Люз, равен 80,25. Таким образом, форма черепов французских басков является промежуточной между формой черепа оверньятов на севере и испанских басков на юге.

Очевидно, что на басков нельзя уже смотреть, как на расу не смешанную; и мы заключаем, что кровь испанских или длинноголовых басков состоит в значительной степени из крови иберов (точно так же длинноголовых), с легкой примесью крови лигуров, тогда как французские или короткоголовые баски в значительной мере представляют потомков короткоголовых оверньятов.

Мы видели, что юг Франции был в начале неолитического века занят исключительно длинноголовой расой. Точно так же, как мы показали, погребальные пещеры и дольмены Лозеры доказывают, что в начале неолитического века их территория подверглась нашествию короткоголовой расы, которая отодвинула их к Пиренеям, где обе расы смешались. Очевидно, что одна из рас должна была усвоить себе язык другой. Есть вероятие, что пришельцы, которые были из двух народов наиболее могущественными и цивилизованными, навязали свой язык побежденной расе; в таком случае язык басков должен представлять скорее язык лигуров, чем язык иберов. Свидетельства, имеющиеся в нашем распоряжении, все говорят в пользу этого предположения.

Попытка Вильгельма фон Гумбольдта{203} отождествить прежний язык иберов с языком басков может считаться неудавшейся. Ван Эйс, величайший авторитет в этом деле, полагает, что невозможно объяснить древний иберийский язык языком басков. Винсон приходит к тому же заключению. Он утверждает, что надписи, выгравированные на иберийских медалях, не могут быть переведены посредством баскского языка, и, по его мнению, эти надписи обнаруживают существование в Испании расы, язык которой был совершению другого рода. Этот язык принадлежал, вероятно, к хамитическому семейству.

Мы имеем около двухсот древних нумидийских надписей, в которых встречаются очень древние формы языка берберов, на котором говорят в настоящее время племена туарегов, и тамаскеков и кабилы.

Этих надписей достаточно для доказательства, что нумидийский язык принадлежал к семье хамитических языков и что он имеет отдаленное сродство с нубийским и древним египетским{204}.

Нельзя отыскать сродства между этим берберским и хамитическим семейством языков и языком басков. Многие из известных филологов пришли к окончательному заключению, что баскский язык должен быть отнесен к финской группе. Профессор Сайс, например, думает, что «вероятно надо присоединить язык басков к семье урало-алтайской»{205}. «Я думаю, — говорит он, — что баскский язык должен быть включен в одну группу с этой семьей». Принц Люсиен Бонапарт, Шаренсей и другие показали, что этот интересный язык близко согласуется с угорским относительно грамматики, структуры, названия чисел и местоимений. «В самом деле, чем более я рассматриваю вопрос, тем более тесным кажется мне их отношение, в особенности когда для сравнения мы пользуемся аккадийским языком древнего Вавилона, недавно открытым, и представляющим самый древний из имеющихся у нас образчиков туранской семьи».

«Несмотря на широкий перерыв, созданный временем, пространством и отсутствием общественных сношений, мы можем указать на многие слова, общие аккадийскому и баскскому».

Эти филологические заключения согласны с антропологическими доказательствами.

Черепа чистой иберийской расы, каковы суть те, которые встречаются в продолговатых курганах Великобритании или в пещере de l'Homme-Mort, принадлежат к тому же типу, что и черепа берберов и гуаншей и представляют значительное сходство с черепами древних египтян. Черепа испанских басков представляют видоизменение того же самого типа, имеющее кефалический указатель выше, по всей вероятности, вследствие смешения с Лигурийскими завоевателями.

Мы видели также, что черепа оверньятов, с которыми надо поместить в один разряд французских басков, принадлежат к финскому или лапландскому типу. Этот факт увеличивает вероятность того, что баскский язык, имеющий сродство с группой языков финских, представляет первоначальный язык короткоголовых обитателей Центральной Франции.

Но в начале исторического периода язык этого населения, то есть истинных «кельтов» истории и этнологии, мало отличался от языка бельгийских галлов, которых мы обыкновенно называем «кельтами».

Не говоря о свидетельстве надписей, это достаточно установлено исследованиями Глюка об именах галльских вождей и местностей{206}. Так, в бельгийской Галлии мы находим такие имена, как Noviomagus, Lugdunum (Лейден и Лаон), Mediolanum и Noviodunum; а в той части Галлии, которая была населена кельтами Цезаря, мы находим имена, безусловно тождественные или по меньшей мере того же типа, как Noviodunum, Lugdunum (Лион), Mediolanum (Мейлан) и Укселлодунум.

Это распространение языка бельгийских галлов к югу не представляет ничего удивительного, так как погребальные пещеры и дольмены Марны и Уазы доказывают, что северная раса мало-помалу распространялась к югу.

Арийский язык обладает, как мы видели, в высшей степени способностью уничтожать языки менее совершенно организованные. Когда большие и могущественные галлы Бельгии распространили свое господство на Центральную Францию, то они должны были почти неизбежно передать тот язык, который мы называем «кельтским», более слабой, короткоголовой расе оверньятов, говоривших на баскском языке и носящих этнологически имя кельтов.

Если это так, то мы могли бы предположить, что лигуры, этнологически принадлежащие к одной расе с оверньятами, говорили языком типа баскского, а не кельтского. Мы обладаем лишь одним, несомненным, лигурским словом asia, которое, как говорит Плиний, обозначало на языке тауринов какое-то зерно, вероятно, рожь или полбу, и это слово могло быть объяснено лишь из баскского корня{207}.

По мнению Гельбига, мы обладаем именем несомненно Лигурийского происхождения, в названии Cimiez, около Ниццы, которое прежде было Cimella или Cemenelum{208}. Слово «cima», которое мы находим в названии многих швейцарских пиков, как, например, хорошо известное имя Cima de Yazi, должно было означать холм. Часто следы самых древних рас находятся в названии гор; следует заметить, что большая горная группа Оверни носит имя севеннов, испорченное χέμμενος ορος, известно потом под именем Cebenna Mons.

Сравнение местных имен окружено неточностями, но можно заметить, что некоторые имена, каковы Jria, Asta, Astura, Biturgia, тождественны с некоторыми названиями испанских местностей{209}.

Более замечателен факт неудачи Гумбольдта в его попытке найти в Испании, помимо имен на briga, объясняющихся иначе, сколько-нибудь имен обычного кельтского типа, столь обыкновенного в Галлии. Заметное отсутствие имен, кончающихся на dunum, magus, lanum и dorum, заставляет предположить, что испанские «кельты» и кельтиберы не говорили на языке, который мы называем «кельтским».

С другой стороны, кельтиберийская Испания, которая считается страной, завоеванной или колонизированной кельтами, представляет многочисленные имена племен, кончающиеся на etani, суффикс множественного числа имен местностей на языке басков, означающий «тех, которые обитают в» округе, обозначенном первой частью слова. В Галлии мы находим этот суффикс лишь в имени аквитан, бывших предками французских басков. Факт, что язык аквитан, который должен был представлять начальную форму языка басков, был положительно обозначен именем языка кельтского, указывается нам в любопытном свидетельстве, которое надо ценить по достоинству. Баски занимают ту же самую территорию, которую занимали аквитанцы, то есть провинцию, заключающуюся между Гаронной и Пиренеями. Между тем Сульпиций Север, писавший в четвертом веке, делает различие между языками «кельтским» и «галльским». Галл, по его выражению, говорит gallice, а аквитанец говорит celtice{210}.

Галльский язык был, без всякого сомнения, языком, который мы называем в настоящее время «кельтским»; тогда как аквитанцы, которые жили в провинции, где кельтский язык никогда не употреблялся, говорили, однако, языком, который Сульпиций называет кельтским, то есть, по всей вероятности, тем, что мы назвали бы баскским. Это доказательство было бы решительным, если бы мы знали, имела ли Аквитания Сульпиция то же протяжение, что и Аквитания Цезаря, или под ней подразумевалась провинция, расположенная между Луарой и Гаронной, которая была присоединена Августом к прежней Аквитании ради удобства администрации.

Может быть, будет полезно резюмировать вкратце содержание всего изложенного на предыдущих страницах.

Высокорослые и белокурые галлы принадлежали к типу, совершенно отличному от невысоких и черноволосых овернцев. Невозможно думать, чтобы язык этих двух рас был сначала так же одинаков, как он стал во времена Цезаря. Одна из рас должна была передать свой язык другой расе. Бельгийские галлы были не только народом завоевателей, но язык их распространился тоже в Бельгии и в Бретани, где не найдено было никакого следа Лигурийской расы. Поэтому представляется вероятным, что тот язык, который мы называем языком кельтским, был первоначальным языком бельгийских галлов, а не овернцев, истинных «кельтов» Брока. Баскский язык должен представлять или язык этих настоящих «кельтов», или же язык иберов, так как в Аквитанской области не найдено никакой другой неолитической расы. Раса иберов была берберской расой, вероятно, таков же был и их язык, то есть он был языком из хамитического семейства. Отсюда мы заключаем, что язык кельтов в настоящее время представлен языком басков, которые, если мы должны в этом верить Сульпицию Северу, говорили на языке, который он называет кельтским.

Иберы были расой слабой, менее подвинувшейся в цивилизации, не знавшей ни хлебных злаков, ни домашних животных и фабриковавшей посуду самого грубого типа. На португальских берегах находят кучи раковин, похожих на кухонные останки Дании, и в некоторых сорных кучах иберов найдены следы людоедства. Невероятно, чтобы они могли передать свой язык лигурам, расе более цивилизованной. Поэтому мы приходим к заключению, что язык расы силурийской, или иберийской, занимавшей Великобританию, Галлию и Испанию в начале неолитического века, был родственен языку расы хамитической, к которой она антропологически примыкала; а хамитическим диалектом, наиболее приближающимся к иберийскому языку, был язык нумидийских надписей.

К концу периода северного оленя малорослая, черноволосая, короткоголовая раса финской или лапландской крови, представляющая лигуров современных этнологов и кельтов Цезаря, говорившая эвскарийским языком, принадлежавшим, вероятно, к урало-алтайскому отделу, появилась в Западной Европе.

Эти пришельцы нашли Галлию занятой долихокефалическими брюнетами, низкого роста, силурами или иберами, которые удалились к югу в область Пиренеев. Там лигуры амальгамировались с ними до известной степени и заставили их принять свой язык. Эта смешанная раса известна под именем расы баскской или кельтиберской.

Позже, в неолитический век, короткоголовая, высокорослая и рыжеволосая раса, принадлежащая к угорскому типу и говорящая арийским языком, который филологи называют кельтским, появилась в Бельгии, к северу от Самбры и Мёзы, и мало-помалу оттеснила лигуров, гоня их перед собой, за пределы бельгийской Галлии. В Центральной Франции лигуры усвоили себе арийский язык своих завоевателей, тогда как к югу от Гаронны они сохранили свой собственный язык, который мы называем баскским, но который Сульпицием и Цезарем назывался кельтским. Таким образом, из трех неолитических рас Галлии кажется весьма вероятным, что иберы говорили на языке хамитическом, родственным языку нумидийскому; что лигуры говорили на языке урало-алтайском, эвскарийском и что галлы говорили на языке арийско-кельтском.

Из этого мы заключаем, что ни одна из южных рас иберов или лигуров не может быть отожествлена с первоначальной арийской расой.

Остается теперь исследовать права на имя арийцев двух неолитических рас Севера, кельто-латинских обитателей озерных поселений и скандинавов времен кухонных останков.

Расы Севера

Если, как это кажется вероятным, язык иберов был хамитическим, а язык лигуров эвскарийским, то ни одна из этих рас не может быть отожествлена с первоначальными арийцами. Остается обсудить две возможности.

Арийский язык должен быть введен или долихокефалической расой рядовых могил, представляемой ныне шведами, фризами и северными германцами, или же брахикефалической расой круглых курганов, представляемой литовцами, славянами, умбрами и бельгийскими галлами.

Вопрос этот был обсуждаем с бесполезной запальчивостью. Немецкие ученые, а именно Пёше, Пенка, Ген и Линденшмидт, утверждали, что физический тип первобытных арийцев был и типом северных германцев, то есть что это была высокорослая, длинноголовая, белокурая и голубоглазая раса. С другой стороны, французские ученые, как Шавэ, де Мортилье и Уйфальви, утверждали, что первоначальные арийцы были брахикефалами и что истинный тип арийцев представляется галлами.

Немцы выставляют первоначальных арийцев в качестве предков германской расы, которые будто бы арианизировали Францию, тогда как французы признают тех же первоначальных арийцев и за предков своей расы, арианизировавших Германию. Обе партии утверждают, что их собственные предки были чистой благородной расой арийских завоевателей, а что их наследственный враг принадлежал к расе покоренных и порабощенных туземных дикарей, получившей первые зачатки цивилизации от своих наследственных повелителей. Каждая партия обвиняет другую в том, что га подчиняет научные выводы чувству шовинизма.

Вот что пишет Пёше, выражаясь несколько напыщенно: «Истинно научная теория, спокойно и ясно, как вершина Олимпа, поднимающаяся над мимолетными грозовыми облаками, заключается в том, что благородная раса белокурых и голубоглазых людей победила и подчинила более древнюю низкорослую и темноволосую расу. В противоположность этой теории возникает новая французская теория, не имеющая научного основания, порожденная политической ненавистью и утверждающая, что первоначальные арийцы были низкорослым, черноволосым народом, арианизировавшим высокорослую и белокурую расу»{211}.

С другой стороны, г. Шавэ утверждает, что умственное превосходство принадлежит другой расе. «Посмотрите, — говорит он, — на превосходно сформированную голову иранцев и индусов, столь интеллигентную и столь хорошо развитую. Посмотрите на совершенство этих удивительных языков — санскрита и зенда. Немцы лишь обезобразили и испортили прекрасное строение первоначального арийского языка».

Уйфальви говорит, что «если превосходство состоит лишь в физической энергии, в охоте к предприятиям, нашествиям, завоеваниям, то белокурая длинноголовая раса может требовать себе титула расы руководящей миром; но, если мы обратимся к духовным качествам, к артистическим и умственным способностям, тогда первенство переходит к короткоголовой расе».

Де Мортилье столь же сильно выражается в этом смысле. Европа, утверждает он, обязана своей цивилизацией короткоголовой расе{212}.

Спорящие забыли, по-видимому, что ни французы, ни немцы не могут считать себя за чистую расу, все равно как англичане или американцы. Северо-Восточная Франция от Нормандии до Бургундии, хотя язык ее и латинский, в большей своей части тевтонская по крови; а с другой стороны, нейтральная и Южная

Германия занята короткоголовыми расами, говорящими на тевтонском языке. Те народы, претензии которых на чисто арийскую генеалогию имеют наиболее оснований, суть долихокефалы шведы и брахикефалы литовцы, два народа, из которых ни один не играл в истории преобладающей роли. Высшей степени развития достигла скорее ортокефальная раса, встречающаяся в Германии, Франции, Англии и Соединенных Штатах и усвоившая себе физические качества одной расы и умственные способности другой.

Французы не могут претендовать на происхождение от галлов, так же, как и немцы на происхождение от тевтонов. Когда Нибур описывал со слов Диодора и Полибия галлов, вторгшихся в Италию, с их «большим телом, голубыми глазами и всклокоченными волосами»{213}, то он получил письмо из Франции с жалобой, что он описал не галлов, а германцев. Точно так же тевтонские племена, аламаны, свевы и франки, тевтонизировавшие Южную Германию, совершенно отличались от существующего типа. В рядовых могилах, где погребены эти завоеватели, кефалический показатель не выше 71,3. Благородное сословие, состоящее из потомков этих завоевателей, имеет еще голубые глаза и долихокефалический череп, но горожане и крестьяне брахикефалы с указателем 83,5.

Для определения сродства первоначальных арийцев нам надо возвратиться ко временам более отдаленным и сравнить расу из рядовых могильников, которая была тевтонской несмешанной расой, долихо- и платикефальной, с современниками круглых курганов, бывших чистыми кельтами, брахи- и акрокефалами.

Эти типы столь различны и их можно так далеко проследить в неолитическом веке, что отождествлять их нет возможности. Лишь один из них может быть арийским по крови, другой должен быть арийским только по языку. Мнения лиц, сведущих в этом деле, различаются сообразно их национальности. Задача эта трудна для решения, может быть даже неразрешима. Никакое решение не может быть выдано за достоверное, но имеющиеся доказательства обеих сторон могут быть представлены на усмотрение читателя.

Немецкие писатели утверждают, что шведы с долихокефалическим черепом, на которых они смотрят как на представителей первоначальных тевтонов, составляют самую чистую расу в Европе, и что трудно предположить, чтобы они приобрели новый язык без того, чтобы их кровь не сделалась несколько смешанной; однако же, прибавляют они, черепа, находимые в шведских могилах, начиная с неолитического периода и кончая настоящим временем, представляют совершенно один и тот же тип.

Немецкие ученые утверждают, кроме того, что тогда как крестьяне и средний класс в большей части Европы короткоголов, дворянство и землевладельцы приближаются скорее к тевтонскому типу. Это, говорят они, служит доказательством того, что первоначальный короткоголовый народ был покорен и арианизирован завоевателями тевтонской расы.

Однако мы уже показали, что не язык народа-победителя, но язык народа более многочисленного и более цивилизованного одерживает обыкновенно верх и в случаях с норманнами, готами и бургундами тевтонские завоеватели усвоили язык покоренных рас, более цивилизованных. Таким образом, этот аргумент не может считаться решающим.

Пенка также собрал значительный арсенал свидетельств* которые мы уже резюмировали, для доказательства того, что северная раса под влиянием южных климатических условий стремится к исчезновению; он объясняет таким образом, что ныне в Греции и Италии не осталось и следа скандинавского типа высокорослого, белокурого, с голубыми глазами, который, как он думает, был вначале типом греков и римлян, так же как и типом персов и индусов.

Теории Пенка встретили большое одобрение в Германии и в Англии, к ним присоединились такие влиятельные ученые, как профессора Рендель, Сайс и Райе{214}. Поэтому нет необходимости воспроизводить их в подробности; лучше будет изложить трудности, которые они должны встретить, и некоторые аргументы противной партии, на которые до сих пор не было обращено должного внимания.

Чтобы определить, которая из двух рас Севера имеет больше права представлять первоначальных арийцев, надо принять в соображение два рода доказательств, одни лингвистические, другие археологические. В следующей главе будет показано, что когда какая-нибудь раса оставляет свой язык и усваивает себе другой, то вновь приобретаемый язык принужден подвергаться некоторым изменениям, фонетическим и грамматическим, происходящим вследствие трудности произносить непривычные звуки и понимать сложные правила грамматики уже установившейся. Отсюда следует, что язык, потерявший многие из своих первоначальных флексий и представляющий много фонетических вариаций, вероятнее будет языком, приобретенным вследствие соприкосновения, чем язык, претерпевший мало изменений этого рода. Рассматриваемый с этой точки зрения, литовский язык среди языков европейских является имеющим наиболее прав быть представителем первоначального языка. Он сохранил гораздо совершеннее, чем язык готский и даже чем греческий, первобытные флексии и созвучия.

С другой стороны, тевтонские языки подверглись большим искажениям. Они потеряли многие из прежних флексий, сохранившихся в языках славяно-литовских и в особенности в литовском.

Готский язык потерял двойственное число, старинный творительный падеж и почти все старинные дательные. В спряжении он потерял аористы, прошедшее несовершенное, будущее и сохранил лишь настоящее и очень слабые следы удвоенного прошедшего совершенного. Литовский язык сохранил двойственное число и все старинные падежи, так же, как и настоящее и будущее; между тем как южнославянские языки сохранили аорист и прошедшее несовершенное. Во всех этих пунктах языки славяно-литовские стоят ближе к первобытному арийскому языку.

Литовская фонология есть также самая первобытная, как это видно из сравнения литовского dalptan с тевтонским delfan, копать; gibanti с giban, давать; woazis с ask; lomiti с lam; pulkas с folc; klente с hrind; kiausze с haus; kaistu с heito, heiz и hot; gladuku с glat; tukstantis с thusandi и thousand (тысяча){215}.

Если тевтоны не арийцы по крови, а только арианизованы, то каким образом усвоили они себе арийский язык? Географически они были заключены между кельтами и литовцами. Отношения между кельтским и тевтонским языками не были настолько близки, чтобы сделать вероятным, что один из них произошел из другого. Но относительно литовского это не так. Литовцы принадлежат к великой брахикефалической расе, тевтоны к расе долихокефалической. Обе расы соприкасаются и, насколько мы можем это знать, всегда соприкасались географически, а тевтонский язык больше приближается к литовскому, чем какой-либо другой из арийских языков.

По теории Пенка, предки литовцев приобрели арийский язык от предков тевтонов; по другой теории, предки тевтонов приобрели свой язык от предков литовцев.

Трудно верить, чтобы тевтонский язык, потерявший столько первоначальных флексий, который сократил столько литовских слов и который обезобразил первичную фонологию, мог бы представлять собой материнский язык, из которого возник литовский; между тем нельзя безусловно отвергнуть предположение, что тевтонский язык развился из какой-нибудь более древней формы славяно-литовского. Кроме того, гипотеза Пенка ставит нас лицом к лицу с еще большим затруднением. Надо объяснить, каким образом язык короткоголовых рас, кельтов и умбров, не говоря уже о языке греков, армян и индоиранцев, мог произойти из языка тевтонов, расы длинноголовой; каким образом народу, который в неолитические времена был малочислен и находился на низшей степени цивилизации, удалось организовать столько племен, более многочисленных и более цивилизованных.

Нам надо теперь рассмотреть другую категорию доказательств: доказательства археологии и лингвистической палеонтологии. Как мы уже видели, общее правило то, что когда две расы, стоящие на разных ступенях цивилизации, приходят в соприкосновение, то существует вероятность, что язык расы более цивилизованной одержит верх в лингвистической борьбе за существование.

Это правило имеет существенную важность в данном вопросе. Если мы признаем вместе с Пенкой, что тевтоны были по крови единственной чистой арийской расой, организовавшей другие, то их цивилизация должна была быть сравнительно передовой. Но, восходя к началу неолитического периода, к тому времени, когда тевтоны передали арийский язык другой расе, мы найдем, что длинноголовые обитатели берегов Балтийского моря находились тогда в состоянии самой глубокой дикости, тогда как короткоголовые расы Центральной Европы сделали довольно значительные успехи в цивилизации и достигли пастушеского кочевого периода.

Если мы перенесемся в эпоху, гораздо более близкую к нам, то мы увидим, что к концу неолитического века тевтонская раса была наиболее отсталой, так как тевтонские слова, относящиеся к цивилизации, по большей части заимствованы из славяно-литовских и кельтских языков соседних народов. Таковы суть даже слова, относящиеся к земледельческой и пастушеской жизни.

Как показали д'Арбуа де Жюбэнвилль и другие писатели, кельтский язык в своей основной морфологической структуре имеет более тесные отношения к латинскому, чем к тевтонскому. Отношения между языками кельтским и тевтонским ведут начало с эпохи сравнительно недавней и полезны для указания относительной степени цивилизации, достигнутой обоими народами. Многие слова, заимствованные из кельтского языка и вошедшие в тевтонский, относятся к предметам гражданского и военного управления. Они едва ли могут быть недавнее, чем галльское государство, основанное Амбигатосом в VI веке до Р.Х. Они указывают нам, что в эту эпоху или в предшествовавшую ей цивилизация и политическая организация у тевтонов были ниже, чем у кельтов, и что тевтоны были под владычеством кельтов. На основании доказательств лингвистических казалось бы, что тевтоны обязаны были своим соседям кельтам и лигурам первым знакомством с земледелием и металлами, со многими орудиями и предметами пищи и одежды, точно так же, как с самыми элементарными общественными, политическими и религиозными понятиями; так, например, слова, обозначающие нацию, народ, короля, чиновника, заимствованы из кельтского или из литовского языков.

Гипотетическая арианизация Европы тевтонами, которую желает установить теория Пенка, должна восходить к периоду весьма отдаленному, задолго до того, как зачатки цивилизации были сообщены тевтонам более цивилизованными кельтами. Трудно предположить, чтобы тевтоны за много тысяч лет до того, как они получили понятие о верховной власти, нации, армии или государстве, могли арианизировать посредством завоевания предков народов, настолько ушедших вперед и в общественной организации, и в промышленных искусствах, как индусы и иранцы или греки гомерической эпохи и обитатели Микен и Тиринфа.

Эти гипотетические завоевания тевтонов должны были иметь место в самом начале неолитического века; иначе как объясним мы арийский язык кельтов и умбров, воздвигших Стоунхендж и Эйвбери и построивших свайные селения в Южной Германии, Швейцарии и Италии.

Нам надо исследовать, стояли ли в столь отдаленную эпоху длинноголовые обитатели берегов Балтики на такой ступени цивилизации, которая давала бы возможность предполагать, что они могли покорить и арианизовать все короткоголовые расы Юга.

Лингвистическая палеонтология сообщает нам, что арийцы до их разделения были народом неолитическим, достигшим пастушеского периода и по временам занимавшимся, может быть, в некоторой грубой форме земледелием. Достоверно, что они одомашнили быка и, вероятно, барана, что они следовали за своими стадами в повозках и устраивали шалаши, с крышами и дверями; но они, вероятно, не знали искусства ловить рыбу, которая не служила им обычной пищей.

Этим лингвистическим свидетельствам о степени цивилизации, достигнутой первоначальными арийцами, мы можем противопоставить факты, указывающие нам на степень цивилизации неолитических предков тевтонов и кельтов.

Мы уже показали, что неолитические люди, следы которых встречаются в кучах раковин Швеции и Дании, были предками скандинавов и тевтонов, тогда как неолитические обитатели озерных селений Южной Германии, Швейцарии и Северной Италии должны быть отожествлены с короткоголовыми предками кельто-италийской расы.

В самый отдаленный период, о каком только мы знаем, долина Дуная была занята длинноголовыми дикарями канштадтской расы, имевшими убежища в пещерах. Их сменили в начале неолитического века короткоголовые люди, останки которых встречаются в курганах этой области, и которых считают принадлежащими к той же расе, как и современников круглых курганов Великобритании. Этой-то расе и надо приписать устройство озерных сооружений. В торфяниках и озерах Карниолии, Австрии, Баварии, Вюртемберга и великого герцогства Баденского встречаются остатки свайных построек, представляющих собой прототипы более недавних построек Швейцарии и Италии; и, по всей видимости, они были воздвигнуты народами, принадлежавшими к расе, простиравшейся к востоку до Дакии и Фракии. По Геродоту, были постройки на сваях на озере Празиас во Фракии. Даки были арийским народом, имевшим кровную связь как с фракийцами, так и с кельтами, и изображение озерного жилища в Дакии можно видеть на колонне Трояна в Риме{216}. Остатки озерных построек, принадлежащих к неолитическому периоду, нашли также в литовской области. Таким образом, обычай возводить постройки на сваях был, кажется, общим у народов арийского языка в Центральной Европе.

Одна из самых старинных озерных построек, открытых доселе, современная, как думают, датским кухонным останкам{217}, была открыта в торфянике в Шуссенриде, на Федер-Зее, в Вюртемберге. Степень цивилизации, о которой она свидетельствует, есть как раз та, которую лингвистическая археология приписывает первобытным арийцам. Ее обитатели жили главным образом охотой. Кости оленя находятся там в количестве большем, чем какого бы то ни было другого животного, но кости кабана также многочисленны. Собака, бык и баран были одомашнены, но костей козы и лошади еще не найдено. Орудия были из камня, рога и кости. Найдены мельничные камни и обугленная пшеница, но запасы злаков менее обильны, чем запасы орехов, буковых орехов и желудей. Найдены также семена льна, но совсем не найдено льняной ткани, единственным образчиком подобного производства был кусок веревки, сделанной из крученой кудели. Достойно замечания, что совсем не найдено рыболовных снарядов, какого бы то ни было сорта, за исключением нескольких позвонков щуки, замечательна редкость рыбьих костей.

Остатки более недавнего сооружения находятся на озере Штарнберге, в Баварии. Там найдены в большом количестве кости собаки, быка, барана и козы, точно так же, как орехи и ячмень.

Нельзя не заметить, что цивилизация, обнаруживаемая этими озерными постройками и подобными же жилищами, расположенными на Констанском озере, поразительно совпадает с цивилизацией первобытных арийцев.

Весьма древняя озерная постройка, вырытая из болота в Лайбахской ланде, в Карниолии, километрах в восьмидесяти от Триеста, относится, вероятно, к предшествовавшей эпохе, если судить по отсутствию злаков{218}.

Эта страна была занята народом, говорившим на кельтском языке, на что указывает нам тот факт, что земля эта пересекается рекой, носящей название, обычное в кельтском языке, — Isca, которое было также старинным именем Exe в Девоншире и Uxe в Монмаутшире. Обитатели этой постройки находились в пастушеском периоде; они обладали коровами, овцами и козами, но жили преимущественно рыбной ловлей и охотой; их пища состояла главным образом из мяса оленя и кабана. Они не возделывали злаков, но собирали запасы орехов и водяных каштанов (Trapa natans), которые толкли в каменных ступах. Они находились в неолитическом периоде; найденные орудия сделаны большей частью из оленьего рога; каменные орудия столь же грубы, как и датские. Они совершенно не знали земледелия; зерна конопли или льна, обычные в швейцарских озерных селениях, здесь совершенно отсутствуют. Единственная ткань, которая там найдена, — это кусок рогожи из волокна, полученного из луба какого-то дерева. Озерное жилище в Лайбахе не было покинуто ранее начала металлического века, так как в нем была найдена коллекция медных и бронзовых вещей; этот факт установляет сближение между этим озерным поселением и историческим занятием этой страны латовигами, которые, по мнению Цейсса, были кельтами{219}.

По этой дороге, через Карниолию, образующую самый легкий переход через Альпы, умбры, близкие родственники кельтов, могли проникнуть в Италию. Другой путь, через ущелье Бреннера, был занят ретийцами, принадлежавшими, вероятно, к лигурийской расе. Кельты, современные круглым курганам Бретани и пещерам Бельгии, находились почти на той же ступени цивилизации, на какой были и кельты первых озерных жилищ{220}.

Круглые курганы каменного века были гробницами пастушеского народа, одомашнившего быка, барана, козу и свинью{221}. Хотя не найдено никакого остатка хлебных зерен, но присутствие мельничных камней, встречающихся нередко, доказывает, по-видимому, что некоторые сорта злаков были в употреблении{222}. Во всех существенных чертах цивилизация неолитических кельтов Бретани была одинакова с цивилизацией первобытных арийцев, как ее нам показывает лингвистическая археология.

Теперь мы перейдем к современникам датских кухонных останков, принадлежавшим к высокорослому длинноголовому типу, представляемому ныне северными германцами и шведами. Этот тип был с такой уверенностью ассимилирован современными немецкими учеными (Линденшмидт, Пенка и Пёше) с типом первоначальных арийцев, что вопрос о степени их цивилизации стал важным пунктом в рассуждении об этническом родстве арийцев.

Обширные скопления, называемые кьёккенмеддингами (Kjoekkenmoeddings), окаймляющие часть датских и шведских берегов, были уже описаны. Это, очевидно, отбросы, накопленные за долгий период расой дикарей. Они состоят главным образом из раковин устриц и других моллюсков, но содержат также многочисленные кости диких животных, птиц и рыб. Каменные орудия в них весьма многочисленны, грубы, но некоторые сработаны тщательно. Там встречаются каменные булавки и орудия из рога, но посуда, столь многочисленная в древних озерных жилищах, тут крайне редка. Грубость орудий и редкость посуды показывает, что в течение громадного периода времени, который был нужен для образования этих скоплений, произведшие их люди мало сделали успехов в промышленных искусствах.

Теперь мы применим к этим кьёккенмеддингам ту же систему лингвистической проверки, которую применяли к озерным постройкам. Они содержат кости оленя, бобра, медведя, выдры, ежа, рыси, лисицы и волка, все таких животных, которые, как известно из лингвистических изысканий Шрадера, были известны первобытным арийцам. Это, однако же, не имеет решающего значения, так как костей лошади, зайца, белки, животных, также известных арийцам, там не встречается. Фактом, еще более важным, представляется отсутствие животных, о которых на основании лингвистических исследований полагают, что они были одомашнены ранее разделения арийцев. Отсутствуют останки козы, барана или даже быка; а есть лишь несколько костей зубра, которые принадлежали, без сомнения, дикому животному, убитому на охоте. Отсутствие костей северного оленя, которые встречаются в пещерах короткоголовых людей Лессы, доказывает сравнительно недавнее время происхождения кьёккенмеддингов и может также означать, что лапландцы в эту эпоху уже отодвинулись дальше к северу.

Единственным одомашненным животным была собака, которую при случае употребляли в пищу, когда не было других съестных припасов. Одомашнение собаки было установлено профессором Стинструпом, который, как мы уже видели, доказал на опыте, что некоторые кости птиц и некоторые части костей четвероногих, неизменно отсутствующие в этих кучах останков, суть именно те, которые съедаются собаками; тогда как кости, находимые там, суть те, которые собаки оставляют обыкновенно в стороне{223}.

Череп из Стенгенеса доказывает тожество расы кьёккенмеддингов с расой скандинавов; с другой стороны, думают, что самые древние озерные жилища восходят столь же далеко, как и иные из кьёккенмеддингов. Степень цивилизации самых древних из озерных селений совпадает с таковой же, приписываемой археологией первобытным арийцам, тогда как цивилизация современников кьёккенмеддингов была гораздо грубее; она была не выше цивилизации жителей Огненной Земли или индейцев диггеров в Орегоне.

Вирхов, Брока и Калори согласны в том, что брахикефалический или «туранский» череп выше по форме черепа долихокефалического. Из существующих рас наиболее низко стоящие, как австралийцы, тасманийцы, папуасы, ведда, негры, готтентоты и бушмены, так же как и природные племена Индии, принадлежат к длинноголовому типу, тогда как бирманцы, китайцы, японцы и народы Центральной Европы принадлежат к типу короткоголовому. Аккадийцы, принадлежавшие к туранской расе, уже около 7000 лет тому назад достигли высокой степени цивилизации, из которой произошла цивилизация семитов. На основании этого факта вероятнее предположить, что Европа обязана своим языком и цивилизацией скорее короткоголовой, чем длинноголовой, расе.

Между образом жизни двух рас была существенная разница. Арийцы до лингвистического разделения были народом пастушеским, они изобрели повозку, запряженную быками; стало быть, очевидно, одомашнили быка, но они не знали искусства рыбной ловли, так как термины, обозначающие сети, удочку, крючок и другие рыболовные снаряды различны в большей части арийских языков. Ни костей рыб, ни крючков не встречается в самых древних из озерных жилищ и в Германии, и в Италии. С другой стороны, современники кьёккенмеддингов не одомашнили быка, но питались главным образом устрицами и другими двустворчатыми морскими моллюсками вперемежку с охотничьей добычей. Они были, однако, очень искусными рыболовами, так как в кучах раковин попадаются в большом количестве кости селедки, угря и камбалы. Если б арийцы происходили от расы кьёккенмеддингов, то трудно было бы понять, каким образом они могли потерять вкус к рыбе или забыть искусство рыболовства, которым они преимущественно занимались.

Не менее трудно поверить тому, что благородная раса арийцев имела своими предками отвратительных дикарей кьёккенмеддингов, с их узким и убегающим лбом, низким черепом, прогнатной челюстью, выдающимися глазными дугами, и с их животными наклонностями, столь ясно обозначаемыми развитием затылочной области, кочевых охотников без постоянного жилища, не имевших даже настоящих могил для погребения своих мертвых.

Легче поверить тому, что арийская цивилизация обязана своим происхождением широкоголовой расе Центральной Европы, обладавшей искусством строить при помощи грубых каменных орудий озерные поселения Швейцарии и Италии.

Можно возразить, что обе цивилизации не были современны одна другой и что образование раковинных куч прекратилось задолго до того, как были воздвигнуты первые озерные постройки. Однако это, по-видимому, было не так. Думают, что оба эти периода заняли около двух или трех тысяч лет, а тип кремневых орудий, найденных в озерных жилищах Шуссенрида, считается более архаическим, чем некоторые из орудий кьёккенмеддингов{224}. Сверх того, существуют основания думать, что раса кьёккенмеддингов сохранила тот же образ жизни доисторических времен. Таким образом, Вирхов, как мы уже видели{225}, считает, что он открыл потомков древних фризов в плоскоголовых обитателях некоторых островов Зюдерзее, черепа которых принадлежат к стоящему на невысокой степени типу Неандерталя. Обитателями этих островов должны были быть те самые свирепые дикари, которых описывал Цезарь, обитавшие около устья Рейна и питавшиеся рыбой и птичьими яйцами{226}. Если эти островитяне были, как утверждает Вирхов, предками фризов, язык которых сохраняет архаическую форму тевтонского языка, то мы должны из этого заключить, что они были изолированным остатком чистой тевтонской расы. По форме черепа они приближаются к шведам более чем к какой-нибудь из других европейских рас: их образ жизни во времена Цезаря соответствует образу жизни современников кьёккенмеддингов, черепа которых принадлежат к шведскому долихокефалическому типу.

Но, если во времена Цезаря эти береговые племена, питавшиеся рыбой, были еще совершенными дикарями, то весьма трудно отождествлять их с первоначальными арийцами, питавшими отвращение к рыбе и ранее лингвистического разделения достигшими пастушеского периода, арийцами, которые одомашнили быка, может быть, также и барана и изобрели повозку, запряженную быками, на которой они путешествовали со своими стадами в поисках пропитания.

Мы уже видели, что когда две расы соприкасаются, то язык наиболее цивилизованной по всем вероятиям одержит верх. Гораздо легче предположить, что длинноголовые дикари берегов Балтийского моря получили арийский язык от своих короткоголовых соседей, литовцев, чем думать вместе с Пенка, что они успели в отдаленные времена арианизировать индусов, римлян и греков.

Физически тевтонская раса больше ростом, статнее и сильнее, чем другая. Наиболее истые представители ее шведы, суть самая высокорослая раса Европы; их средний рост равен 1 м 70 см. Человек Стенгенеса достигает 1 м 75 см. Скандинавский скелет, найденный в Аспатрии, в Кумберланде, должен был иметь 2 м 10 см. Сидоний Аполлинарий также описывает гигантов бургундов, имевших семь футов вышины (2 м 10 см). Но череп принадлежит к невысокому типу. Показатель эллинского черепа равен 70,52; показатель типа Гохберга, представляющего бургундских завоевателей Швейцарии, равен 70,7; показатель типа рядовых могил — 71,3; а потомки фризов имеют черепной свод более низкий, чем какая-либо из европейских рас.

Чистый тевтон флегматичен по темпераменту и несколько тяжел на понимание, но храбр, воинственен и любит псовую охоту и атлетические упражнения. Это — гигант с белокурыми или льняного цвета волосами и с могучими членами, толстый и тупой, как готы и бургунды, на которых провинциальные римляне смотрели со страхом, смешанным с презрением.

Один из результатов тевтонского завоевания тот, что благородные владельцы земель в Европе произошли по большей части от этой расы (готы, ломбарды, норманны, франки, саксы, англы) и с удивительным постоянством сохраняют характерные физические признаки и образ жизни своих древних предков. Это есть, как заметил один очень тонкий писатель, «странный результат богатства и умственного развития современного общества, что оно дает высшим классам занятия дикарей, без извиняющей их необходимости. Это суть варвары, вооруженные совершенными средствами цивилизации. Самая величайшая слава для них состоит в том, чтобы убить огромное количество больших диких зверей». Атлетические упражнения полезны для поддержания энергии полу варварских аристократий{227}.

Белокурые «юные варвары» Мэтью Арнольда, великие игроки в крокет, охотники за лисицей или оленем, но лишенные умственных вкусов, суть благородные типы тевтонской расы, но это не «дети света». Благодаря своей силе и храбрости и своему высокому росту, тевтоны были великой завоевательной расой, но готы и другие народы той же семьи не имели гения, необходимого для управления завоеванными ими царствами. Саксы, англы, готы не создали сами никакой передовой цивилизации; у саксов и фризов было мало умственной культуры. Гений Германии происходит от другой расы, к которой принадлежали и Гете и Лютер. Philippus Zaehdarm, Zaehdarmi Comes, qui quinquies mille perdices plumbo confecit (лат. «Филипп Цайдарм, граф Цайдарма, который умертвил свинцом пять тысяч куропаток», — герой философского романа-памфлета Т. Карлейля «Заштопанный портной»), был представителем одной из рас, Тейфельсдрёк, как и его биограф — другой.

Качества, позволившие тевтонским расам играть столь удивительную роль в истории Европы, ярко выставлены на вид двенадцатью могучими сыновьями Танкреда Готевилля — Вильгельмом Железной Рукой, Робертом Гвискаром, Рожером и другими, нарезавшими себе королевств в Апулии и Сицилии. Они принадлежали к могучей расе, с сильными членами, твердым сердцем, упорной волей; они были полны физической энергии и любили пить и охотиться. Они были широкоплечи, белокуры, как мы это видим в сделанном Анной Камнен портрете сына Роберта Гискара, Богемонда, принца тарентского. «Выше на локоть, чем кто-либо, с голубыми глазами и румяными щеками».

Энергия, сила воли, страсть к приключениям и битвам, позволившие тевтонам распространить свое владычество на мир, происходят от длинноголовой расы; но ум и гений Европы, великие писатели, а главное, люди науки, принадлежат скорее к короткоголовой расе, которая так глубоко изменила физический тип в Германии, Франции, Италии и Англии.

Пёше и Пенка{228} привлекли внимание к тому любопытному факту, что хотя лингвистические демаркационные линии в Европе мало согласуются с таковыми же расовыми, но религиозные разделения почти всегда совпадают с границами рас. Как на причину этого, они указываюсь на то, что религия теснее, чем язык, связана с этническим характером расы. Ни одна европейская нация не принадлежит к магометанству, даже ни одна арийская нация, за исключением, в известной мере, персов, да и в Персии мы находим секту шиитов, совершенно преобразовавшую самые глубокие догматы исламизма. Шииты мистики, по существу, и они сумели найти в Коране доктрины, которые курьезным образом приближаются к учению Сведенборга, Таулера и других тевтонских мистиков.

Евреи всюду говорят на языке страны, в которой они живут, но повсюду они упорно держатся учения своей восточной религии. Христианство Нового Завета с его духом мира, смирения и покорности Провидению, которым оно сходно с исламом и другими религиями Востока, шло противно духу, свойственному тевтонской расе, с ее независимостью, упрямой волей и свободной жизнью, наклонностью к распрям. Из этого воспоследовало, что тевтонские расы, у которых эти характерные черты арийцев были сильнее всего развиты, последними подчинились игу Евангелия. Готы обратились в христианство лишь после поселения их в пределах Римской империи, притом они согласились принять только рационалистическую форму христианства, именно арианство, а не католицизм.

И в настоящее время, когда христианство распространилось по Европе, оно разделилось на два противоположных лагеря: католицизм и протестантство, Церковь власти и Церковь разума, линия раздела которых совпадает довольно близко с границей, разделяющей две великих расы арийского языка. Длинноголовая тевтонская раса — протестанты, короткоголовая кельто-славянская — или римско-католики, или греко-православные. В первой из них индивидуализм, упорство, самоуверенность, независимость очень развиты; вторая подчинена авторитету и по инстинкту консервативна.

Римское христианство никогда не было симпатично природе тевтонов, и они обратили его в нечто весьма различное от того, чем оно было вначале или, лучше сказать, чем оно сделалось в руках латинских и греческих учителей. Тевтонские народы имеют отвращение к системе духовенства; они отвергли авторитет священников и развили индивидуализм. Протестантизм был восстанием против религии, навязанной Северу Югом, никогда не подходившей к северному уму.

Немецкие князья, бывшие более чистой тевтонской крови, чем их подданные, стали вождями мятежа против духовенства. Скандинавия более чисто тевтонская, чем Германия, и она до основания протестантская. У шотландцев Лоуллэнда, которые более чистой тевтонской крови, чем англичане, дух протестантства развился свободнее. Шотландские кланы, оставшиеся приверженными к прежней вере, суть те, у которых всего меньше тевтонской крови. Провинция Ульстер, самая тевтонская в Ирландии, в то же время наиболее протестантская. Поразителен пример бельгийцев и голландцев. Линия разделения религий стала политической границей, и в то же время она есть и демаркационная линия рас. Средний кефалический показатель голландцев равен 75,3, то есть почти такой же, как и у шведов и северных германцев; средний показатель бельгийцев равен 79, то есть такой же, как у парижан. Бургундские кантоны Швейцарии, в которых существует наибольшая пропорция тевтонской крови, суть протестантские, тогда как кантоны востока и юга с короткоголовым населением представляют собой твердыню католицизма. Брахикефалическая Южная Германия принадлежит к католической религии; долихокефалическая Северная Германия принадлежит к протестантской религии. Протестантский Ганновер имеет показатель гораздо более низкий, чем показатель католического Кельна. Тридцатилетняя война была столько же войной рас, сколько и войной религий, и Вестфальский мир провел с довольно большой точностью демаркационную линию религий вдоль по этнической границе.

Повсюду, где существует наиболее чистая тевтонская кровь, в Северной Германии, в Швеции, в Норвегии, в Исландии, в графстве Ульстер, на островах Оркнейских, Лотианских, в Йоркшире, в Восточной Англии, протестантизм проникал легко, укреплялся часто даже в преувеличенной форме. В Богемии, во Франции, в Бельгии, в Эльзасе он был отвергнут. В Галвее и в Керри он не установился прочно. Обитатели княжества Валийского и графства Корнвалийского, ставшие протестантами по политической случайности, преобразовали протестантизм в религию, состоящую из душевных волнений, имеющих тесное сродство с эмоциональной религией Ирландии и Италии. Даже в настоящее время протестантизм не приобретает приверженцев на юге Европы, а католицизм не приобретает их на севере. Римский католицизм или аналогическая вера православных церквей, греческой и русской, царствует в странах, где преобладает короткоголовая раса; протестантство ограничивается областью долихокефалической и тевтонской. Население окрестностей Тулузы, бывшей главным центром альбигойцев, более короткоголово, чем какая-нибудь другая часть Южной Франции, а Тулуза была столицей вестготов. Ни в каком французском городе гугеноты не были многочисленнее, чем в Нише, другой твердыне вестготов, а Ниш и теперь еще существенно протестантский город по вере. Ортокефалическая Англия не есть ни католическая, ни протестантская, но англиканская. Не следует, однако, предполагать, что религиозное верование связано с формой черепа, но форма черепа составляет один из самых достоверных признаков расы.

Те, кто интересуется этими предметами, могут обратиться к контрасту, установленному Цезарем между религиями германцев и галлов{229}. Та же существенная противоположность религиозного духа двух рас существовала тогда, как и теперь. Галлы имели папу. His autem omnibus Druidibus praeest unus qui summam inter eos habet auctoritatem («У них над всеми друидами есть один главный, который имеет над ними верховную власть»). Жрецы являются судьями в общественных и частных делах, и неповиновение их декретам влечет за собой интердикт: «Si qui aut privatus aut publicus eorum decreto non stetit, sacrificiis interdicunt. Haec poena apud eos est gravissima. Quibus ita est interdictum, ii numero impiorum ac sceleratorum habentur; iis omnes decedunt; aditum eorum sermonemque defugiunt; ne quid ex contagione incommodi accipiant; neque iis petentibus jus redditur, neque honor ullus communicatur» («Если какой-нибудь частный человек или занимающий общественную должность, не исполнит их приказания, то они запрещают ему жертвоприношения. Это наказание для них самое тяжелое. На кого наложен такой запрет, те почитаются за безбожников и злодеев. Все от них удаляются и избегают сближения и разговора с ними, чтобы не получить неприятность от такого сближения; если они жалуются, то им отказывают в правосудии; и они не могут быть назначены ни на какую почетную должность»).

Это могло бы служить изображением римского интердикта в Средние века или даже современного «бойкотирования» в Ирландии.

Мы можем сравнить с этим отрывком описание религии германцев: Germani multum ab hac consuetudine (Gallorum) differunt nam neque Druides habent, neque sacrificiis student («Германцы значительно отличаются в этом от обычаев галлов, так как у них нет ни друидов, которые бы начальствовали в религиозных делах, ни жертвоприношений»).

ГЛАВА ПЯТАЯ ЭВОЛЮЦИЯ АРИЙСКОГО ЯЗЫКА

Арийские языки

Лет сорок тому назад думали, что сродство языка подразумевает собой родство по крови, и было в обычае говорить об арийской семье и арийской расе. Затем маятник отклонился в противоположную сторону, и Опперт установил: «что есть арийские языки, но совсем нет арийской расы». Можно спросить себя, не зашла ли реакция слишком далеко. Можно допустить, что слово «арийский» должно быть рассматриваемо в принципе скорее как лингвистический термин, чем как этнический, и что, хотя арийские языки восходят к общему корню, но народы, говорящие на этих языках, по большей части совсем не имеют кровного родства. Но так как арийский язык должен был получить начало у одной из рас, среди которой он в настоящее время в употреблении, то было бы правильно исследовать, которая из них всего вероятнее его образовала.

Арийцы до разделения бродили, без сомнения, как кочевые охотники и пастухи на весьма обширной территории, мало-помалу размножаясь и постепенно включая в свой состав другие племена. Значительную часть изменений первоначального арийского языка приписывают тому, что арийский язык перешел к расам неарийским. На основании соображений антропологических и археологических мы видели, что из четырех неолитических рас Европы две должны быть оставлены в стороне как не имеющие никакого права представлять первоначальных арийцев, и что из двух остальных вероятность очевидно склоняется в пользу короткоголовой расы Центральной Европы. Лингвистические указания должны быть теперь приняты в соображение, и нам предстоит исследовать взаимные отношения арийских языков и поставить себе вопрос о том, как они дифференцировались, каким образом первоначальный арийский язык мог развиться и мог ли он быть языком той расы, которая, с другой точки зрения, имеет, по-видимому, главные права на представительство первоначальной арийской расы.

Существует в настоящее время девять семейств арийского языка: индусы, армяне, эллины, италийцы, кельты, тевтоны, литовцы или летты и славяне. Сверх того, были многие семейства, ныне угасшие, каковы фригийцы, даки и фракийцы.

Семейства, имеющие наиболее тесные отношения, могут быть сгруппированы вместе, что дает шесть семей вместо девяти, это будут семьи: индоиранская, армянская, эллинская, кельто-италийская, тевтонская и литовско-славянская.

Зенд и санскрит связаны столь тесно, что мы можем предположить существование производящего языка, общего обоим этим языкам, которые мы назовем, для удобства, индоиранскими. Точно так же литовский, с одной стороны, тесно связан со славянским и, с другой стороны, менее тесно с тевтонским.

Старые традиции классической филологии, ведущие начало с того времени, когда известны были лишь две арийские литературы, привели к мысли, что два классические языка, латинский и греческий, были двумя языками-братьями, весьма тесно связанными между собой; но это мнение в настоящее время уступает тому убеждению, что наиболее тесное сродство существует между языками италийскими и кельтическими, что греческий приближается более всего к языкам индоиранскому и армянскому.

Шмидт лишь перечисляет девяносто девять слов, находящихся в греческом и индоиранском, и сто тридцать два, находящихся лишь в греческом и латинском. Некоторые из этих последних суть, однако, слова, относящиеся к цивилизации, или наименования животных и растений, по всей вероятности, не первоначальные.

Факт более важный это то, что приращение и аорист с удвоением существуют лишь в греческом и индоиранском и что эти языки обладают также особенными формами неокончательного наклонения. Имена шести греческих божеств могут быть объяснены из санскрита, тогда как лишь три имени общи греческому и латинскому языкам.

Мы видели, что тогда как некоторые слова, относящиеся к пастушеской жизни и зачаточному земледелию, общи латинскому и греческому языкам, наименования оружия различны; греческие совпадают по большей части с санскритскими, а латинские — с кельтическими. На относительные сроки разделения указывают также и имена числительные. Первоначальные арийцы умели считать лишь до ста. Слово, обозначающее тысячу, обще в греческом и санскритском, но не в латинском. Латинский и кельтский языки имеют общее выражение, обозначающее тысячу, и та же общность существует для литовского и германского.

Из этого мы заключаем, что разделение греческого и латинского, а также латинского и литовского имело место сравнительно рано, но что разделение латинского и кельтского, греческого и индоиранского, литовского и германского произошло в эпоху сравнительно недавнюю.

На основании других соображений языки италийские, по-видимому, гораздо более тесно связаны с кельтским, чем с греческим. Умбры, самый северный из италийских народов, находились географически в соприкосновении с кельтами, но они должны были быть отделены от эллинов иллирийцами. Исчезнувшие языки фракийский и дакский образовывали, вероятно, связь между греческим и кельтским.

Бакмейстер{230} определил при помощи названий местностей прежнюю область кельтского языка. Она заключала в себе долины Рейна, Майна и верхнего Дуная, точно так же, как Бельгию, Великобритании и части Швейцарии и Франции. Кельтическая территория составляла большую центральную область арийских языков. Она простиралась к востоку до границ Дакии, если только сама Дакия не была членом кельтической группы.

Характерное кельтическое имя «Lugdunum» повторяется в названиях «Лаона, Лейдена» на нижнем Рейне, «Лиона» на Роне и на верхней Гароне у подошвы Пиренеев. Мы находим «Batavodurum» у устья Рейна и «Boiodurum» при слиянии Дуная с Инном.

Южная Германия, прежде чем она была тевтонизирована завоевателями, пришедшими с севера, была занята кельтами, что доказывается кельтическими именами, встречаемыми в долине Дуная и даже в долине Савы{231}. Через Карниолию, служившую большой дорогой, по которой прошло столько нашествий на Италию, умбры — народ, язык которого имеет близкое сродство с языком кельтским, могли достигнуть долин Северной Италии.

Одними из самых древних и глубоких морфологических изменений арийского языка являются те, которые отличают языки кельто-италийские. Таково образование нового страдательного залога, нового будущего и нового прошедшего совершенного. На основании этого предполагают, что языки кельто-италийские, может быть, уже отделились в то время, как остальные арийские языки оставались соединенными. Кельто-италийское единство менее явственно, чем единство языков индоиранских или славяно-литовских, так как происхождение его относится к эпохе, более отдаленной.

Сродство кельтского языка с тевтонским менее глубоко, чем кельтского с латинским. Оно наблюдается главным образом скорее в словах, относящихся к цивилизации, чем в морфологическом строении, и обнаруживает скорее политическое верховенство и географическое соприкосновение, чем первобытное органическое единство.

Сродство тевтонского семейства со славяно-литовским более значительно и более полно, так как оно существует не в одних лишь словах, относящихся к цивилизации, но и в грамматике. Окончательное разделение славян и тевтонов должно было произойти сравнительно поздно. Языки славянские и тевтонские вообще совпадают в терминах металлургии, но различествуют в словах, касающихся оружия, земледелия и мореплавания. Между языками славяно-литовскими и тевтонскими существует тесное соотношение, на которое указывает тот факт, что те и другие меняют первоначальное bh на m в окончании некоторых падежей; перемена эта не встречается в других арийских языках. С другой стороны, сродство между славяно-литовским и индоиранским языками обнаруживается в том факте, что в шестнадцати приблизительно словах они изменяют первоначально k на s, какого изменения не бывает в тевтонском языке. Иранское наименование bhaga, обозначающее верховное божество, обще также славянам и фригийцам, но не встречается ни в греческом, ни в латинском. Итак, славяно-литовское семейство образует связь между иранским и тевтонским языками, тогда как греческий, с одной стороны, приближается к иранскому, а с другой — к италийским языкам.

В настоящее время допускают вообще, что европейские языки не менее архаичны, чем языки азиатские, принимая во внимание, что литературные памятники санскрита восходят к эпохе, более отдаленной, чем памятники языков европейских. Зенд, как мы сказали, может восходить к шестому веку до Р.Х., а санскрит — к десятому. Но современный персидский язык сохранил гораздо меньше из первоначальной арийской грамматики, чем какой бы то ни было другой арийский язык, за исключением английского. Он освободился от склонений и хотя и сохранил некоторые из личных суффиксов глагола, но потерял старые времена. Языки новоиндусские, вышедшие из диалектов или прокритов около десятого века по Р.Х., потеряли большую часть архаических черт, отличающих санскрит. Средний род исчез, новое множественное число и новые окончания заменили старые формы, а окончания времен заменились новыми формами, производными от причастий. Нельзя сомневаться, что это различение старых форм было ускорено, если не вызвано тем, что индийские неарийские племена усвоили себе арийский язык.

У литовцев произошло обратное. Язык не распространился, и те, кто говорит на нем в настоящее время, являются, по всей вероятности, прямыми потомками людей, говоривших на литовском языке две, а может быть, и три тысячи лет тому назад. Из этого произошло то, что грамматические формы в нем уцелели в степени гораздо более заметной, чем в каком-либо другом из существующих арийских языков. Между существующими языками один литовский язык сохранил двойственное число и старинное склонение. Его фонетическая система не ниже такой же системы санскрита; а в некоторых отношениях даже более архаична, хотя санскритская литература почти на три тысячи лет старше литературы литовской, ведущей свое начало лишь с начала восемнадцатого века.

В итоге латинский, кельтский и литовский языки суть те, которые наименее удалились от первоначальной системы созвучий. Языки славянские и индоиранские образовали большое число свистящих и других согласных.

В первичном арийском языке была лишь одна свистящая и две носовых, но в санскрите четыре свистящих и пять носовых. Головные или язычные согласные, составляющие особенность индусских языков, произошли, как думают, вследствие древних дравидийских влияний. Прежде думали, что первоначальный арийский язык имел один лишь звук для р и л, но в настоящее время думают, что их было два, так как европейские языки в этом отношении первобытнее азиатских; точно так же раньше думали, что индусская система гласных была примитивнее европейской системы, но в настоящее время между учеными в ходу скорее противоположное мнение. Греческий язык сохранил старые времена глагола лучше, чем латинский, и удержал двойственное число. Санскрит нормально заменил родительным прежний творительный, встречающийся в латинском senatu-d и в осканском fructu-d и исчезнувший во всех других арийских языках, за исключением зендского. Латинский, однако же, образовал три новых времени: будущее на bo, прошедшее несовершенное на bam и прошедшее совершенное на vi; пример: amabo, amabam, amavi. Италийские языки, как и кельтский и литовский, создали также средний залог, ставший впоследствии страдательным.

Греческий язык более архаичен, чем латинский, тем, что он сохранил старинный средний залог, двойственное число, старинные времена и первоначальные склонения. Дорийские и эолийские диалекты более архаичны, чем классический греческий, без сомнения, потому, что иранские греки были менее чистыми арийцами по расе. Потеря дигаммы и склонность к зетацизму у ионийцев произошла, может быть, вследствие смешения с преарийским населением, от которого были изъяты дорийцы. Латинский язык, однако, был более, чем греческий, верен первоначальной системе согласных. Так, латинский сохранил первоначальную гортанную, которую греческий часто меняет на p или t. Так, латинские слова quis и quinque соответствуют греческим τις и πέντε или πέμπε. Латинский сохранил начальную шипящую, которую греческий изменяет в придыхательную. Так, латинские слова sex, septem и socer в греческом становятся έξ, έπτά и έκυρός.

Мы находим то же изменение qv в p в валлийском и галльском, но не в ирландском или латинском. Так, латинское quatuor становится в ирландском cethir и pedwar в валлийском. Изменение происходит также и в осканском, и в умбрийском, где говорится pan вместо quam и pis вместо quis. Латинский сохраняет также старинную полугласную у (представляемую через j), которая в греческом меняется в h или в z. Так мы находим jecur и jugum вместо ήπαρ и ζυγόν. Итак, вопреки большей древности санскритской литературы, казалось бы, что некоторые из европейских языков по своему морфологическому строению, а еще более по своей фонетической системе столь же архаичны, как и азиатские языки.

В общем выводе языки, наименее изменившиеся, суть литовские, языки, изменившиеся наиболее, суть тевтонские. Почти во всех отношениях языки короткоголовых народов Центральной Европы: литовский, славянский, кельтский, умбрийский, латинский и греческий-дорийский, ближе подходят к первоначальному арийскому типу, чем тевтонский, язык длинноголовых обитателей берегов Балтийского моря. Таким образом, казалось бы, что литовцы имеют наибольшие права быть представителями первоначальной арийской расы, так как их язык представляет меньше фонетических потерь, проистекающих от приобретения различными народами чуждого им языка.

Диалект и язык

Начало арийских языков теряется в отдаленном прошлом, а о причинах, обусловливавших их различия, по большей части можно только догадываться. Но неизвестное часто может быть объяснено известным, а происхождение современных наречий проливает значительный свет на темное происхождение старинных языков.

Метод, употребленный Дарвином для объяснения происхождения видов, может служить и для объяснения происхождения языков. Дарвин начал с того, что указал на способы происхождения разновидностей, действующие у голубей, собак и кроликов. Затем он доказывал, что виды должны были произойти из разновидностей, а роды из видов. Виды становились различными благодаря устойчивости наилучше характеризованных особей и истреблению в борьбе за существование промежуточных разновидностей. Семьи арийских языков аналогичны родам, отдельные языки видам, а диалекты разновидностям. О происхождении языков, как и о происхождении видов, мы не имеем прямого указания, тогда как вопрос о происхождении диалектов, как и вопрос о происхождении разновидностей, менее темен. Поэтому изучение возникновения диалектов должно почти неминуемо пролить свет на происхождение языков.

Причины, приведшие к образованию диалектов, могут быть с пользой изучены, взявши в пример Германию.

Немецкие диалекты уже настолько различны, что язык швейцарцев непонятен для жителя Голштинии, а язык фризов для жителя Трансильвании; однако же все они говорят по-немецки. Все эти диалекты связаны рядом промежуточных звеньев (швабский, баварский, австрийский, гессенский, франконский), образующих непрерывную связь от одного крайнего наречия до другого. Если бы эти промежуточные звенья исчезли, то мы назвали бы языки кантона Ури, герцогства Голштинского и Трансильвании отдельными языками, теперь же мы называем их наречиями немецкого языка. Ни один немецкий диалект не является совершенно изолированным. Каждый совпадает в некоторых пунктах с одним или со многими непосредственными своими соседями и отличается от них в других пунктах. Например, франконский диалект или центральные наречия имеют некоторые фонетические особенности, общие с нижне-немецкими диалектами Севера, а другие — с верхненемецкими диалектами Юга. Восточный франконский отличается от аламанского больше, чем от баварского.

Можно указать вероятную причину некоторых из этих диалектических разновидностей. Мы знаем, что в исторический период немецкий язык распространился на обширные области, не тевтонские по крови.

Северо-западная часть области, занимаемой немецким языком, преимущественно тевтонская по крови, восточная — литовская, центральная — кельтская, а юго-восточная — лигурийская. Когда в конце второго века нашей эры готы, бургунды и другие тевтонские племена начали подвигаться в сторону юга, к Дунаю, и оттуда проникли в Италию, Галлию и Испанию, тогда славяне двинулись с востока в страны, которые оставались не занятыми, и завладели долинами Вислы, Одера, Эльбы, Заалы, верхнего Майна и среднего и нижнего Дуная. В VI веке, как это ясно показывают местные наименования, Ольденбург, Мекленбург, Саксония, Лауэнбург, Померания, Силезия, Юго-Восточный Ганновер и провинция Альтмарк были населены славянами. Славянскими наречиями говорили в Киле, Любеке, Магдебурге, Галле, Берлине, Лейпцигу Дрездене, Зальцбурге и Вене.

В течение последней тысячи лет немецкий язык мало-помалу возвратил себе потерянные им области, но без перемещения населения. Славянские племена не были изгнаны, но только тевтонизированы, и славянский короткоголовый тип существует в нем и теперь.

Точно так же Восточная Пруссия, литовская по крови, была германизирована тевтонскими рыцарями. Кельтические области Центральной Баварии, земли бойев, так же, как и Вюртемберг, великое герцогство Баденское и Гессен, были германизированы в IV веке аламанами, свевами и франкскими племенами.

Во многих швейцарских кантонах кровь ретийская, а язык бургундский. Поэтому ничего нет удивительного в том, что в этих странах нижненемецкий язык завоевателей был изменен, перейдя к природным племенам. На первоначальных нижненемецких диалектах говорят лишь во фризийских и голландских округах, которые суть тевтонские как по крови, так и по языку.

Мы можем теперь сделать шаг вперед и рассмотреть дело о неолатинских диалектах, ставших в настоящее время языками.

Французский, испанский и итальянский носят название языков, но они вышли из диалектов, и если принять в соображение примыкающие к ним наречия, то мы увидим, что ясно определенная граница, разделяющая языки литературные, исчезает между местными диалектами. Начиная с севера и оставляя в стороне литературные языки, мы находим ряд диалектов языка d'oil, взаимно понятных, каковы суть: валлонский, пикардийский, норманнский, бургундский и савоярский, преобразующиеся мало-помалу в диалекты языка d'oc, каковы лимузенский, овернский, гасконский и провансальский; последние в свою очередь заменяются каталонским, наврским, кастильским и андалузским, а с другой стороны, савоярский диалект образует переход к пиемонтскому, через который мы последовательно переходим к ломбардскому, венецианскому, тосканскому, корсиканскому, неаполитанскому, калабрийскому, сицилийскому и мальтийскому. Что касается сардинского, то он образует связь между испанским и итальянским.

Благодаря политическим причинам диалекты: тосканский, кастильский и парижский, стали языками литературными, и вследствие распространения просвещения они быстро уничтожают провинциальные наречия. Если бы случилось, что все диалекты, образующие переход между валлонским и сицилийским, угасли, то языки Франции и Италии были бы почти столь же различны, как санскрит и зенд. В истории арийских языков многие из промежуточных диалектов исчезли. Вместо некоторого рода наклонной плоскости, образуемой разными говорами, простирающейся от кантона Ури до герцогства Голштинского или от Пикардии до Калабрии, мы имеем как бы лестницу; наклонная плоскость разбилась и образовала неправильные и прерывчатые ступени.

Путь, которым первоначальный арийский язык распространился сначала на обширную область, а потом разделился на диалекты, породившие сами по себе арийские языки, должен быть сходен с тем путем, по которому в исторические времена латинский язык, диалект одной из общины Рима, распространился на всю Римскую империю и разделился для образования неолатинских языков. Неолатинские языки вышли из местных провинциальных диалектов, существовавших рядом с латинским литературным языком. Эти диалекты своим происхождением обязаны тому факту, что латинский язык, на котором говорили легионы, переходил к покоренным расам, которых частные языки исчезали, но оставляли свой след на вновь приобретенном языке.

Таким образом, усвоение латинского языка лигурами повело к образованию языка d'ос, галлами — языка d'oil, кельтами — языка кастильского, иберами — языка португальского, кельтиберами — языка арагонского. В Альпах встречается три диалекта Ladino, которые, может быть, обязаны своими особенностями влиянию старого ретийского языка на заимствованный латинский. Румынский, несомненно, сложился под влиянием языка древних даков, среди которых жили римские колонисты. В некоторых случаях гласные приобрели носовой звук или обратились в дифтонги. Член сделался суффиксом; так, например, образовалось слово omu-l — из homo ille (человек). Тот факт, что особенность эта встречается как в болгарском славянском языке, так и в албанском, делает вероятным предположение, что этот прием ведет свое начало из древнего иллирийского семейства языков, к которому, вероятно, принадлежал и дакийский.

Итальянский язык ближе к латинскому, чем провансальский, а провансальский ближе, чем французский, потому что в Италии было меньше посторонних элементов, чем в Южной Галлии, а в Южной Галлии меньше, чем в Северной. Разница в этих языках скорее фонетическая, чем лексическая, и получилась она главным образом от иного ударения, с каким говорили по-латыни все вновь усвоившие себе этот язык.

Наречие Иль де Франса стало литературным языком Франции благодаря обстоятельствам, сделавшим то, что Капетинги основали свою резиденцию в Париже. Умбрийский, осканский и мессанийский диалекты уступили место латинскому, потому что Римская республика подчинила себе остальную Италию. Потому, что Афины были умственным центром эллинского мира, потому, что в Мадриде говорили по-кастильски и что Магомет родился в Мекке, местные диалекты Аттики, Кастилии и Мекки стали литературными языками, которые мы называем греческим, испанским и арабским.

Когда устанавливается литературный язык, то местные диалекты стремятся к исчезновению.

В силу, вероятно, политических причин диалекты, которые должны были когда-то заполнять собою промежутки между языками: славянским и иранским, армянским и греческим, латинским и кельтским, исчезли. Так следует объяснить развитие в языке местных наречий и исчезновение промежуточных разновидностей.

Часто случалось, что наречие, одержавшее верх в борьбе за существование, было именно то, которое включало в себя наибольшее число чужеземных слов. Латинское наречие вовсе не было самым чистым из италийских диалектов. Аттический диалект греческого языка был дальше от первоначального языка эллинов, чем дорийский или эолийский.

Английский литературный язык есть скорее смешанный язык Данелога, чем чистый саксонский язык Вессекса или чистый язык англов Нортумберланда, а фризский язык более приближается к первоначальному тевтонскому языку, чем литературный немецкий.

Исчезнувшие арийские языки

Склонность местных диалектов исчезать, делая более заметными различия между теми, которые сохранились, поможет нам объяснить исчезновение лингвистических семейств, образовывавших в прежнее время связь между существующими языками.

В некоторых случаях мы даже можем делать предположения о природе исчезнувших языков, которые могли заполнить промежуток между отдельными семьями арийского языка.

Думают, что армяне были восточной ветвью фригийцев, которые в свою очередь отожествляются с бригами Фракии. Так между несколькими известными нам фригийскими словами встречается Βαγαΐος, фригийское имя высшего Бога, которое есть не что иное, как иранское Bhaga и славянское Бог{232}. Из этого мы можем заключить, что фригийский и фракийский языки могут снабдить нас некоторыми из связей, отсутствующих между греческим, армянским, славянским и иранским. Оба последние, вероятно, находились в связи через посредство сарматского и скифского. Едва ли можно сомневаться, что многие из иранских языков исчезли. Существующие иранские языки: пушту, персидский, курдский и балучи, походят на песчаные слои Бегшота, увенчивающие возвышенности окрестностей Лондона и представляющие остатки формации, в прежнее время бывшей сплошной, а теперь в большей части своей разрушенной размыванием.

В старинном языке даков, известном нам лишь по географическим именам и нескольким названиям растений, сохраненным Диоскоридом, окончания были подобны или почти подобны окончаниям кельтского, иллирийского, фракийского и литовского языков; дакийское название propedula напоминает кельтское pempedula. Дакийский язык, вероятно, принадлежал к фракийско-иллирийской семье, и если бы он уцелел до наших дней, то он образовал бы драгоценную связь между языками кельтским, албанским, греческим и литовским. Албанский язык произошел из древнего иллирийского. Его лингвистическое положение сомнительно. Ген находит, что он сильно приближается к греческому; Блау считает его более близким к иранскому; но так как греческий больше всех других приближается к индоиранской семье, то старый иллирийский язык, будь он нам известен, мог бы помочь нам заполнить этот пробел. Иллирийский язык оставил, однако, следы в той стране, где на нем говорили.

Мы уже видели, что албанский язык, наравне с болгарским и румынским, обладает определенным склонением, получаемым посредством прибавления к члену суффикса. Эта особенность происходит, вероятно, от древнего иллирийского, образовывавшего, быть может, связь между италийскими, эллинскими и литовскими языками. Таким образом, кажется, что между европейскими языками отсутствуют три посредствующие: дакийский, иллирийский и фракийский.

Дакийский и фракийский образовывали, по-видимому, переход между славянским на востоке, кельтским на западе и греческим на юге. Фригийский и фракийский могли бы заполнить пробел между армянским и греческим; сарматский язык соединил бы славянский с иранским.

Гибель столь большого числа промежуточных форм помогает нам объяснить, почему языки севера и юга Европы имеют так мало общих черт. Если бы исчезнувшие языки уцелели, связи, по всей вероятности существовавшие между арийскими языками, могли бы быть представлены следующей диаграммой.

Теория волн

Было доказано, что арийские языки, по всей вероятности, произошли из наречий точно таким же способом, каким образовались тевтонские диалекты, или неолатинские языки.

Вероятность того факта, что арийские языки образовались, так сказать, in situ (лат. «на месте»), была доказана Шмидтом в трактате, о котором мы уже упоминали. «Теория волн» Шмидта имеет, однако же, такую важность в вопросе о месте происхождения арийских языков, что надо посвятить несколько страниц ее более подробному изложению. Фикк и Шлейхер, основываясь на некоторых словах или некоторых формах, принадлежащих исключительно европейским арийцам, утверждали, что существовало первоначальное основное разделение между арийцами европейскими и азиатскими; с другой стороны, Грассман, Паули, Зонне и Шпигель утверждали, что греческий язык более приближается к азиатским, чем к латинскому или тевтонскому; а Бопп и Потт утверждали существование тесных фонетических отношений между языками славянскими и индоиранскими.

Шмидт показал, что все арийские языки образуют звенья одной цепи, что славянский не может быть отделен ни от немецкого, с одной стороны, ни от иранского, с другой, и что греческий служит связью между санскритским и латинским.

Допуская, как все ученые, тесную связь между зендом и санскритом и признавая их языками-братьями, Шмидт показал, что три семьи языков, находящиеся на берегах Балтийского моря: тевтонская, литовская и славянская, связаны 143 словесными связями, из которых 59 общи трем языкам, 50 общи тевтонскому и славянскому, а 34 литовскому и тевтонскому. Он показал также, что восточная группа, или индоиранская, соединена с группой северной, или балтийской, 90 связями, из которых 61 специально соединяет их со славяно-литовской семьей и только 15 с семьей тевтонской.

Если три семьи балтийских языков тесно связаны этими 143 связями, то, с другой стороны, две семьи средиземноморские, италийская и эллинская, соединены 132 связями, то есть числом почти равным; азиатская группа соединяется со средиземноморской 123 связями, из которых 29 соединяют ее с эллинской семьей и лишь 20 только с семьей италийской и 4 с обеими этими семьями. Существуют также 10 связей между семьями славяно-литовской, индоиранской и эллинской.

Эти связи существуют в одном лишь словаре, но есть и другие, доставляемые грамматической конструкцией. Таким образом тевтонский и славяно-литовский сходствуют не только в словах, обозначающих серебро, ячмень, пшеницу, пиво и число тысячу, но и изменением первоначального bh в m в некоторых падежах. Литовский и славянский переменяют d на l в числительных одиннадцать, двенадцать (в числительных eleven, twelve по-английски); литовский и славянский совпадают с индоиранским в наименовании высшего божества, Бог, в слове, обозначающем брак, и во многих числительных именах; оба они обладают двумя общими падежами для имен, четырьмя формами для глагола и некоторыми формами местоимения. Греческий язык имеет одну форму глагола, общую с латинским (futurum exactum) и три общие с индоиранским.

Иранский, греческий и славянский изменяют s в h между двумя гласными, а иранский и греческий изменяют s на h в начале слов. Во многих словах, касающихся цивилизации, и во многих грамматических формах латинский язык более приближается к языкам Севера, чем к греческому.

Мы уже указали на тесное сродство латинского с кельтским. Оба они образовали новый страдательный залог и три новых сходных времени. Из числа морфологических особенностей литовского языка некоторые сближают его с европейскими, а другие — с азиатскими языками. Таким образом в слове melzu, «я дою», е принадлежит Европе, a z — Азии. В дательном женского рода множественного числа des-inamus гласная корня явно европейская, суффикс индоиранский, а суффикс склонения очевидно славяно-тевтонский. Это указывает нам на то, что великие семьи арийских языков — индоиранская, эллинская, кельто-италийская, тевтонская и славяно-литовская — неразрывно связаны между собой; славяно-литовские языки точно так же не могут быть отделены, с одной стороны, от тевтонских, как, с другой стороны, от иранских языков. Греческий язык столь же тесно связан с санскритским, как и с латинским.

Способ, каким связаны между собой арийские языки, показывает, что не могло быть последовательных переселений из Азии{233}. Европейские языки могли возникнуть лишь в Европе в эпоху, когда арийские нации занимали почти то же относительное положение, что и в исторические времена. Славяне, например, должны были с самого начала помещаться между иранцами и германцами, а греки между латинами и индоиранцами.

Чем более два языка географически удалены один от другого, тем менее у них общих характерных признаков. Так Шмидт показал, что сродство индоиранского языка со славянским теснее, чем его сродство с тевтонским в пропорции 10 к 3. Точно так же сродство индоиранского с греческим более тесно, чем его сродство с латинским, и пропорция почти равна 5 к 1.

Шмидт утверждает, что область арийских языков была одно время однородна. Он предполагает, что в различных пунктах этой области проявились стремления к перемене и распространились подобно круговым волнам, расходящимся от центра возмущения. Таким образом, на каком-нибудь пункте могло возникнуть стремление заменить первоначальную сухую глоточную букву шипящей, стремление, распространившееся на области, занятые предками индоиранцев, армян и славяно-литовцев; из этого произошло, что греческое έκατόν, повторяющееся в староиранском cet, латинском centum и готском hund (hunt), соответствует санскритскому çata-m, иранскому sate-m, старославянскому сето и литовскому szimtas. Мы можем предположить, что в другую эпоху и в какой-нибудь другой области явилось стремление изменить первоначальное bh в окончаниях падежей bhi, bhis, bhya(m)s на m, стремление, распространившееся лишь на предков славян и тевтонов; таким образом на место староирландского fera-ib и латинского hostibus мы имеем vulfa-m по-готски и влеко-му по-старославянски.

В третью эпоху образовался новый страдательный залог, перешедший в италийские и кельтские языки, а может быть, раньше этого и в литовский. Вследствие этого мы получаем староирландское bera-r и латинское fero-r. Точно так же кельтский и тевтонский имели, быть может, тенденцию обозначать прошедшее время префиксами. Другие изменения осуществились во всех языках европейской области, в том числе и в армянском, а еще другие имели место лишь в области итало-эллинской{234}.

Точно так же мы видим распространение некоторых первобытных культов на смежные области. Bhaga, имя верховного божества, встречается у иранцев, у славян и у фригийцев; Воден встречается только у кельтов и у тевтонов; Юнона и Веста составляют особенность греков и латинян; Уран — греков и индусов; Митра — индусов и иранцев.

Эти факты, очевидно, несовместимы со всякой теорией переселения арийцев из Азии в Европу, в эпоху позднейшую, чем эпоха лингвистического единства. Арийские языки должны были получить начало в эпоху, когда арийские народы занимали почти те же относительные положения, какие они занимают и теперь.

Языки и раса

Тесная связь арийских языков, установленная Шмидтом, доказывает, что лингвистическое разделение должно было произойти в эпоху, когда арийские расы занимали относительно друг друга почти те же места, что и в начале исторического периода. Но Шмидт вовсе не указывал причины диалектических нарушений и стремлений к изменению, которые он предполагал имевшими место. Этот пробел был заполнен антропологами и специально Пенка. Мы уже видели, что арийскими языками говорят по меньшей мере четыре европейские расы, из которых одна лишь была арийской по крови.

Мы уже пересмотрели доказательства, собранные Пенкой и Пёше для доказательства изменчивости языка и сравнительной устойчивости расы. Мы также видели, что особенности, отличающие каждый из неолатинских языков, обязаны своим происхождением, без сомнения, различным изменениям, которым подвергался латинский язык, распространяясь между иберами, галлами, ретийцами или даками. Происхождение наречий Италии и Древней Греции и современных провинциальных диалектов Франции, Германии и Англии может до известной степени быть объяснено таким же образом.

Итак, мы в праве распространить этот принцип и сделать из него vera causa (лат. истинная причина), могущую объяснить происхождение диалектов, из которых вышли семьи арийских языков. Другими словами, мы можем приписать если не все разницы, которыми отличаются между собой арийские языки, то значительную их часть арианизации неарийских. В некоторых случаях можно констатировать влияние чужеземного наречия. Так, Шпигель показал влияние семитической грамматики на персидский язык, а дравидийской на санскритский. То же самое относится и к санскритской фонологии; язычные и нёбно-зубные буквы, одни из наиболее характерных для санскрита, принадлежали к языку дравидийцев, покоренного народа, и распространились в арийских языках, но лишь в Индии.

Не является невозможным, что некоторые из этих фонетических изменений обязаны своим происхождением причинам чисто органическим. Дункан Джибб доказал, что у крайних типов, как негр и европеец, существуют явные различия в строении гортани, которых достаточно для объяснения того, почему негры находят столь трудным издавать некоторые звуки, кажущиеся нам естественными. Для негра почти невозможно произнести английское th, которое он превращает в d, тогда как швейцарец изменяет его всегда в z. Русский, с другой стороны, изменяет th в ф и делает, например, из Теодора — Федора. Аналогичное изменение мы находим в латинском; fumus соответствует греческому θυμός, a rufus — έρυθρός.

Существует много таких фонетических признаков расы. В ночь Сицилийских вечерен заставляли убегающих французов, приставляя шпагу к горлу, произносить слово ciciri, и если c произносилось как s, а не как русское ч (если они говорили сисири вместо чичири), то их признавали за французов и убивали.

Когда египетские мамелюки истребляли арабов Сайда, то они заставляли их произносить слово dakik (мука), чтобы убедиться, произносилась ли гортанная как к или как g.

Жители Галаадские говорили «шибболет», но люди Ефрема «не могли произносить хорошо и говорили „сиббалет“» и были убиваемы на берегах Иордана (Суд. 12: 6).

Полинезийцы не в состоянии произнести имя «Мари», которое они изменяют в Mali. Китайцы изменили Бенарес в Polo-nai, Брама в Fan и Christ в Ki-li-sse-tu. Капские кафры произносят слово «gold» (золото) — igolide и «sugar» (сахар) isugile, тогда как они могут произносить те странные готтентотские прищелкивания языком, которые невозможны для англичанина, даже после долгого упражнения — experto crede (лат. буквально «верь опытному»). Это случаи крайние, но мы можем высказать как аксиому, что когда какой-нибудь язык переходит к чужеземцам или к порабощенным расам, то существуют некоторые роды звуков, которых произношение будет для них затруднительно и что, следовательно, эти звуки будут непременно выкидываться или неверно произноситься. Таков в особенности случай для смягченных немых или придыхательных слогов. Так, когда Аристофан выводит на сцену варваров, то заставляет их заменять трудно произносимые звуки φ, θ, χ более простыми звуками π, τ, к. Готы чувствовали ту же трудность. Ульфила передавал греческое χ через к. Угры находили трудными для произношения смягченные немые буквы b, g, d и изменяли их в р, к, t. Точно так же мадьяр, говоря по-немецки, говорит pinter вместо binder, pek вместо beck и pleh вместо blech.

Иностранцы в пьесах Шекспира делают то же. Флюэллен в «Генрихе V» и Сэр-Джон-Эванс, валлийский священник в «Веселых виндзорских кумушках», переменяют p на b, t на d и f на v и употребляют особенные идиотизмы и упрощенную форму английской грамматики: «Pragging knave, Pistol, which you and yourself and all the world know to be no petter than a fellow, look you now, of no merits; he is come to me and prings me pread and sault yesterday, look you, and bid me eat my leek».

«It is that ferry person for all the Orld». «The tevil and his tam». Д-р Кайюс, француз, неспособен произнести английские th и w. Негры в романах г-жи Бичер Стоу, гайлендеры Блека и ирландцы Ливера встречают те же фонетические и грамматические трудности, говоря по-английски. «Pidgin-English» китайца отличается от такого же жаргона малайца или чинука.

Значит, весьма вероятно, что расовыми склонностями можно до известной степени объяснить дифференциацию арийских языков. Эта гипотеза опирается на существование сходных фонетических тенденций во французском и галльском языках. Два арийских языка, латинский и старый кельтский, подверглись сходным изменениям. Французами, как и валлийцам, трудно произносить двойные начальные согласные sc, sm, sp, st, и в обоих случаях трудность была побеждена одним и тем же средством, именно помещением в начале слова гласной. Валлийцы изменили латинское schola в yscol, spiritus в yspryd и scutum в ysgwyd. Подобным же способом латинское слово schola превращается в старофранцузском языке в escole и в современном французском в école; spiritus становится esprit; sperare — espérer; species — espèce и éрice; spada — espée, а впоследствии éрéе; scabellum — escabeau; scala — eschelle, а впоследствии échelle{235}. Другие правильные фонетические изменения, каковы перемены m в n, l в r, c в ch встречаются в некоторых словах; так из rem сделалось rien; из semita — sente; из ulmus — orme; из caput — chef.

В некоторых из этих слов мы находим другую характерную черту, свойственную как французскому, так и валлийскому языкам. Это общекельтская склонность к отбрасывание слогов, не имеющих на себе ударения. Слог, носящий ударение, сохраняется, слоги короткие и глухие уничтожаются. Так латинские слова porticus, asimis, septimana, liberare и regula обратились в современном французском языке в porche, âne, semaine, livrer и regie; a semetipsissimum обратилось в même. Точно так же латинские слова benedictio, papilio и corpus обратились в benditt, pabell и corff по-валлийски, a Caerleon значит Castra Legionum.

По-французски так же, как и по-валлийски, эта склонность к сокращению разрушила склонения. С трудом найдешь в валлийском языке кое-какие остатки суффиксов, служивших для указания падежей: они заменены предлогами.

Французский язык таким же образом потерял падежи и заменил их тем же способом, как и валлийский; так говорят: à la femme, de la femme, pour la femme. Сходные этнические стремления производят в языке те же результаты. Если бы мы не знали истории французского языка, то, вероятно, чересчур приблизили бы его к валлийскому языку в силу поверхностного сходства, происходящего от этих общих склонностей.

В некоторых словах придыхательные твердые согласные греческого, санскритского и немецкого языков заменены по-латыни, по-кельтски и по-литовски соответственными непридыхательными твердыми согласными, причем оказывается, что славяне и римляне, также принадлежащие к короткоголовой расе, делают то же изменение, говоря по-немецки. В Южной Германии и Швейцарии, бывших кельтскими с самого начала и где тип кельтского черепа исчез, можно констатировать, что северогерманские звуки kh, th и ph часто изменяются в k, t или р.

В течение исторического периода немецкий язык распространился по финской территории. Лингвистическая карта России{236} показывает спорадические группы финнов (мордва, вотяки, черемисы), рассеянные вдоль по долине Волги и мало-помалу усваивающие славянский язык. Москва в XII веке находилась на финской территории; в настоящее время она составляет сердце России. В VII веке вся долина Двины была финской, а в настоящее время она вся вполне славянская. Население половины России принадлежит к финской расе по крови, и на основании этого мы можем ожидать, что встретим здесь особенности угро-финской фонологии. Андерсон собрал множество примеров того, что угро-финские языки склонны изменять гортанную в шипящую{237}. Надо заметить, что такое же изменение встречается в славяно-литовских языках, которыми говорят расы, более всех других арийских рас приближающиеся к угро-финскому типу. То же самое изменение гортанных в шипящие встречается у индоиранцев. Это может быть объяснено гипотезой Пенка о том, что индоиранцы были первоначально арианизированными уграми. Но тогда как индоиранские языки все разделяют эту особенность финно-угорской фонологии, языки собственно иранские, находящиеся в столь тесной связи с языками индусскими, не обладают ни одной из характеристических согласных языка дравидийского, то есть нёбных и языко-зубных, не встречающихся ни в одном арийском языке, за исключением санскритского. Эти особенности в фонологии санскрита обозначают, что он перешел с территории финно-угорской на дравидийскую.

Андерсон собрал также примеры стремления угорских языков вводить паразитную букву j или θ после explosives{238}, так что k изменяется в c, в t или в t'. Сходные стремления можно отметить у короткоголовых арийцев, чем можно объяснить эквивалентность kis, quis, tis и pis; keturi, quatuor и petuar; pankan, quinque и pimp.

На основании предшествующих примеров можно прийти к заключению, что когда язык завоевателей становится также и языком подчиненных рас, то звуки, наиболее трудные для произношения, будут более или менее изменены. В подобном случае этим расам будет весьма трудно усваивать самые сложные грамматические правила, которые нелегко понять и запомнить. Из этого произойдет разрушение грамматических форм и выработка новых; и, наконец, упрощенная грамматика будет усвоена завоевателями в сношениях с их подданными, превосходящими их числом.

У нас имеются наглядные примеры такого процесса. Г-н Кингтон Олифант показал, каким образом датское завоевание имело результатом уничтожение старинных флексиональных изменений в языке англов. Он показал, как, за исключением нескольких форм множественного числа, таких, как ofen, родительный падеж и множественное число на es заменили прежний родительный и множественное на an и отделили предлог от глагола{239}. Грамматика была упрощена и стала легче для изучения. Г. Олифант указал также на влияние норманнского завоевания, которое прибавило к английским словам некоторые французские префиксы и суффиксы{240}.

Тевтонское завоевание Галлии привело к сходному результату. Уже в V веке четыре падежа из шести исчезли в существительном и были заменены предлогами; образовалось новое будущее с глаголом-связкой habeo; вместо amabo (лат. «я полюблю») мы находим: j'aimer-ai, что равняется ego amare habeo (лат. буквально «я имею полюбить»), причем местоимение ставится как префикс, чтобы сделать новую форму понятной; а потом, когда с этой формой освоились, то создали еще новую, более выразительную: Je vais aimer{241}. Но и самое amabo не было старинным арийским будущим. В умбрийском, осканском и кельтском языках старинное будущее на s было потеряно, и мы находим лишь слабые следы его в латинском языке{242}. Новое будущее на bo было образовано посредством вспомогательного глагола fuo; таким образом, что ama-bo значит буквально: «я должен любить». Давно прошедшее совершенное исчезло из славяно-литовских языков бесследно и почти исчезло в старо-ирландском{243}. Очень мало старинных грамматических форм находится в болгарском языке, который был заимствован тюркским племенем от покоренных им славян, тогда как сербы и хорваты, принадлежащие к самой чистой славянской крови, сохранили древние аористы и прошедшие несовершенные. Но и сам славянский язык, сохранивший аорист и настоящее, утратил первоначальные прошедшее несовершенное и удвоенное прошедшее совершенное. Этот язык приобрел три новых шипящих и две носовых согласных и ставит для благозвучия у перед словами, начинающимися с гласной; он утратил оканчивающиеся согласные и переменил первоначальные двоегласные на простые гласные. Точно так же в болгарский, румынский и албанский языки введен был член-суффикс, вероятно, полученный от древнего иллирийского или дакийского языка.

Когда кельты совершили нашествие на Великобританию, то они нашли эту страну во владении силурийской расы, потомков которой можно найти в Денбишире и в Керри. Профессор Райе (Rhys) полагает, что он открыл влияние этой расы на кельтические языки. Он думает, что вставка местоимения между глаголом и его суффиксами в ирландском языке и изменение окончаний в валлийских предлогах, как erof «для меня», erot «для тебя», erddo «для него», обязаны своим происхождением влиянию доарийского населения на кельтические языки{244}.

Поэтому кажется вероятным, что многие из фонетических и грамматических отличий, которыми различаются арийские языки, обязаны своим происхождением тому факту, с которым нас уже освоили исследования антропологов, именно, что народы арийского языка принадлежат не к одной расе, но ко многим расам, в отдаленные времена променявшим свой первобытный язык на язык арийских завоевателей.

Возникновение арийского языка

Много лет тому назад профессор Макс Мюллер высказывал свое мнение, что «в грамматике арийских и семитических языков мы можем открыть отпечаток могущественного ума, наложенный на неустановившиеся еще элементы языка в самом начале их роста, отпечаток, который никогда не изгладится в течение веков»{245}.

Эволюционная доктрина, глубоко изменившая естественный науки, в настоящее время приложена к науке о языке, и с современными принципами более согласно то предположение, что язык медленно развивался в течение бесконечного ряда веков и что арийские изменения окончаний, вместо того чтобы быть изобретенными «могущественным умом», вышли бессознательно из какой-нибудь более грубой формы языка.

Какова была эта форма, — это может служить лишь предметом предположений, но мы имеем право исследовать неарийские языки с целью открыть, который из них наиболее приближается к первоначальному арийскому, и можно ли составить правдоподобную гипотезу о природе того языка-родоначальника, от которого произошли арийские языки.

Арийская территория ограничена тремя другими лингвистическими семьями: хамитической, семитической и урало-алтайской. Между ними тремя мы должны искать самую наиболее родственную арийской семье, так как все другие лингвистические семейства слишком далеки от нее как по географическому положению, так и по строению.

Иберы, как мы видели, не были, вероятно, арийцами ни по расе, ни по языку. Их физический тип был типом племен Северной Африки, говоривших нумидийскими диалектами, принадлежащими к хамитической семье, и которых отдаленное родство связывало с древними египтянами. Многие из известных филологов того мнения, что семитические языки, имеющие флексии, произошли от какого-нибудь языка хамитического класса{246}. Ими указаны были поразительные грамматические сходства между семитическим и древним египетским. Но все попытки сблизить языки арийские и семитические явно не удались; те и другие, правда, имеют флексии, но изменение окончаний носит характер совершенно различный. Глагольные корни также различны, образовательные элементы другие и употребляются другим образом. Между языками арийскими и семитическими существует непроходимая пропасть, так что нельзя себе представить, чтобы одни могли произойти от других. За исключением рас урало-алтайской и семитической, нет еще никакой белой расы, от которой могла бы произойти белая арийская. По физическим признакам длинноголовая раса арийского языка, живущая на берегах Средиземного моря, походит на семитов, тогда как короткоголовая раса Центральной Европы приближается к типу финно-угорскому. Но между языками урало-алтайскими и арийскими нет такой непроходимой пропасти, как между языками арийскими и семитическими.

Языки семитические имеют префиксы и суффиксы, тогда как языки арийские и финно-угорские обладают лишь суффиксами. Таким образом, существует сходство в основном строении двух последних семейств. Правда, что угро-финские языки агглютинативны, но в некоторых из них, принадлежащих к западному финскому классу, агглютинация почти переходит в изменение окончаний и мало отличается от первой степени флексий, которую мы находим в самых архаических из арийских языков. Нельзя провести точной границы между агглютинацией и изменением окончаний. Изолирующие языки стремятся стать агглютинативными, агглютинативные флексионными, а последние в свою очередь стремятся к тому, чтобы потерять свои флексии и сделаться аналитическими. Китайский язык односложен, тибетский обнаруживает стремление к агглютинации; урало-алтайские языки находятся в периоде агглютинации; но финский, самый передовой из этого класса, почти достиг флексионального периода. Языки арийские флексиональны, но в персидском, французском и английском языках изменения окончаний почти исчезли, и эти языки почти достигли аналитического периода.

Чем дальше возвращаемся мы назад в истории арийского языка, тем более характер грамматики оказывается агглютинативным и тем менее флексиональным. Наиболее архаические из арийских языков, как, например, литовский, больше всего приближаются к угро-финской грамматике, ясной, простой и логической; тогда как в других арийских языках грамматические формы неопределенны и темны. С другой стороны, наиболее развитые из финских языков стали менее агглютинативными и более флексиональными. Профессор Макс Мюллер признает, что финская грамматика имеет более близкое сходство с арийскими языками, чем какая-либо другая. Он говорит даже, что «можно почти спросить себя, не вышла ли грамматика этого языка (финского) из периода агглютинации и не вошла ли в флексиональное течение вместе с греческим и санскритским языками»{247}. Д-р Шрадер признает неоспоримым, что арийские языки носят на себе следы, доказывающие, что они поднялись с низшей степени развития, более близкой к степени развития языков урало-алтайских. Финский язык, наиболее передовой из языков финно-угорских, приближается к арийским языкам по согласованию в числе и падеже прилагательного с существительным. Кроме того, в языках финских и арийских конечные глагольные корни очень сходны по звуку и значению; местоимения и другие образовательные элементы часто сходны; они употребляются одинаковым способом и имеют одинаково важное значение.

В арийских языках существовало постоянно стремление к объединению форм падежей и к сглаживанию различий грамматических форм, тогда как способность производить новые грамматические формы в настоящее время, по-видимому, утрачена.

Одновременно с исчезновением падежей и времен существовало стремление к умножению склонений и спряжений. Но первоначальный арийский язык обладал лишь двумя формами склонения и спряжения, да и эти последние могут быть, вероятно, сведены к одной. В этом первоначальный арийский язык сходен с языками урало-алтайскими, обладавшими первоначально лишь одной формой склонения и одной формой спряжения.

Алтайские языки обладают еще способностью чрезвычайно легко образовывать падежи, способностью, которой арийские языки должны были некогда обладать, но в настоящее время утратили. Первоначальный арийский язык был богат падежами, которые образовывались через посредство агглютинированных последующих предлогов. Латинский язык сохранил из них пять; язык d'oil в Средние века сохранил два; французский язык утратил их все. По мере того как эти падежи выходили из употребления, делалось необходимым заменить их предлогами. В протоарийском языке было, наверное, семь, а вероятно, девять падежей; один родительный, один дательный, один винительный, два местных, два инструментальных и два творительных. Можно сравнить с ними девять падежей якутского языка и четырнадцать падежей финского, в числе которых есть заключительный, prosecutive и mutative. Мы видели, что некоторые арийские языки, как, например, санскритский и южнославянский, образовали многочисленные согласные, не существовавшие в первоначальном языке. Фонетическая угро-алтайская система, по-видимому, была лишь началом арийской системы. Она обладает лишь одной гортанной k, тогда как в арийском языке их шесть, одной зубной t тогда как в арийском языке их три, и одной губной p, тогда как в арийском их тоже три.

Можно заметить, однако, что между арийскими и финскими языками существуют три коренных различия: род, образование множественного числа и закон вокальной гармонии. На вокальную гармонию, представляющую столь характерную черту урало-алтайских языков, указывали как на самое основное отличие этих языков от арийских. Но некоторые из них, как черемисский и вотяцкий, обладают лишь слабыми следами ее. Г. Адам предполагает, что они ее утратили. С другой стороны, г. Говелакк думает, что вокальная гармония происхождения сравнительно недавнего и что черемисский и вотяцкий языки не вполне ее усвоили.

Вторую значительную разницу представляет образование множественного числа. Арийские и урало-алтайские языки имеют три числа: единственное, двойственное и множественное. В этом они сходны. Но здесь мы встречаемся лицом к лицу с очень большой трудностью, состоящей в том, что хотя двойственное число образуется одинаковым способом у тех и у других, но образование множественного совершенно различно. В армянских языках знак множественного числа вставляется между корнем и суффиксами (местоимениями или предлогами), тогда как в арийских языках знак множественного ставится на конце. Но эта разница, хотя она и кажется основной, может быть рассматриваема как признак первоначального единства. Профессор Сейс указал, что есть основания для предположения о том, что в первоначальном арийском языке были лишь единственное и двойственное числа, а множественного не было. «Ничто, — говорит он, — не кажется нам более естественным, даже необходимым, как существование множественного числа. Мы могли бы предполагать, что его корни глубоко внедрены в самых началах языка, и однако же два факта ясно и решительно восстают против этого мнения»{248}. Один, это случайное существование двойственного, которое было бы совершенно не нужно, если бы существовало множественное, так как это факт, что существование множественного числа заставляет исчезать двойственное. «Двойственное число, говорит в другом месте профессор Сейс, было древнее множественного и после образования последнего оно сохранило свое существование лишь как бесполезный и громоздкий предмет, от которого большая часть арийских языков нашла средство освободиться»{249}. То же было и с финскими языками: вначале у них было двойственное число, как это нам доказывают языки остяцкий, лапландский и самоедский, в которых оно уцелело, тогда как оно исчезло из языков народов, более цивилизованных.

Второй факт тот, что многие из семейств языков обладают двойственным числом и не образовали еще множественного. Аккадийский и баскский языки обладают лишь несовершенной и зачаточной формой множественного числа. Множественное число поздно образовалось в языках урало-алтайских, как это показывает нам тот факт, что они не все усвоили один и тот же суффикс множественного числа. Это суффикс t в финском языке, k в мадьярском, lar в турецком и nar в монгольском.{250} Языки арийские и финские образуют двойственное число одинаковым способом. У всех у них суффикс двойственного числа следует за окончанием, означающим падеж, или местоименным суффиксом. Думают также, что суффикс двойственного числа имел одинаковое происхождение во всех этих языках, так как он формируется из одних и тех же местоименных элементов в самоедском, лапландском и остяцком языках и в тех арийских языках, которые сохранили двойственное число.

Но, тогда как образование двойственного числа сходно в языках арийских и финских, образование множественного различно. В арийских языках оно было образовано по образцу двойственного, причем суффикс множественного просто занял место суффикса двойственного. В финских языках оно образуется посредством суффикса множественного, t, вставляемого между суффиксом, составленным из местоимений и из последующих предлогов таким же способом, как в английском языке прибавляют знак родительного падежа к таким словам, как man и men, говоря: the man's boots или the men's boots; это образование соответствует образованию языков финских, тогда как в первоначальном арийском языке знак падежа ставится впереди, как в слове nobis, где bi есть знак падежа, a s знак множественного. В одном из финских языков порядок этих суффиксов был бы обратный.

Итак, если эти языки сходствуют в образовании двойственного числа и различествуют в образовании множественного, то мы заключаем из этого, что арийский язык мог произойти из языка финского класса в то время, когда тот и другой находились еще на той степени развития, которую профессор Сейс приписывает первобытному арийскому языку, то есть когда они, подобно хамитическим языкам, имели лишь единственное и двойственное число.

Третье различие, которое считалось за основное между языками арийскими и финскими, состоит в том, что последние так же, как и другие языки урало-алтайского класса, не имеют рода. Д-р Шрадер считает отсутствие рода за самый решительный пункт, в котором языки урало-алтайские отличаются от языков арийских и семитических. Но и в этом случае профессор Сейс утверждает, что первобытный арийский язык был, вероятно, сходен с финским относительно отсутствия рода. Он считает род за образование более недавнее и «происшедшее частью в силу аналогии, частью вследствие фонетического упадка». «Существует, — говорит он, — множество признаков, указывающих на то, что первоначальный арийский язык в древнейшую эпоху своего существования совсем не обладал родом». «Так, например, окончания слов pater и mater (отец и мать) совершенно тождественны»; слова женского рода, как humus (лат. почва), или мужского, как advena (лат. пришелец), «показывают, что было время, когда эти корни не указывали ни на какой особый род, но что потом, в силу сходства, они были усвоены: один для обозначения мужского, другой для обозначения женского»{251}.

Мы заключаем из этого, что тот язык, из которого произошел язык арийский, должен быть сходен с языками урало-алтайскими по отсутствию рода.

Таким образом, оказывается, что ни одно из различий, которые выдавались за основные между арийскими и урало-алтайскими, не есть различие действительно первичное. Флексиональные изменения арийского языка произошли из агглютинации, и они должны были когда-нибудь быть проще и правильнее; арийские падежи должны были вначале быть более многочисленными; роды и множественное число суть новейшие образования, а вокальная гармония в урало-алтайских языках не может считаться за существенный закон. Таким образом, в то время как различия арийских языков от семитических заключаются в самых основаниях языка, те, которые отделяют арийские языки от урало-алтайских, не имеют коренного значения. Все они заключаются в неологизмах, в новых образованиях, которые могли развиться в течение многих тысячелетий.

С другой стороны, есть такие пункты сходства в строении, которые могут быть приписаны лишь первоначальному единству. Они были выставлены на вид Диффенбахом, Куно, Андерсоном и в особенности Вескэ{252}, и мы должны вкратце изложить читателю заключения этих ученых.

Сходства в словаре многочисленны, но они вообще не первоначальны. Это суть по преимуществу, как показали Томсен, Альквист и Шрадер{253}, слова, относящиеся к цивилизации, заимствованные из шведского, славянского и иранских языков.

Но когда мы проникаем глубже и доходим до корней, из которых был составлен словарь, мы констатируем, как это показали Андерсон и Куно, что корни слов по большей части сходны и что из этих глагольных корней слова строились одним и тем же способом и с помощью одних и тех же образовательных элементов.

Возьмем пример: мы находим в арийских, как и в финских языках, глагольный корень kar, бежать, двигаться. Этот корень дает нам в финском слово ker-ap, повозка, а в английском слово char-iot. Здесь из одного и того же корня слова одного и того же значения были образованы независимо одно от другого.

Тождественные глагольные корни многочисленны. Как примеры этого, мы находим в арийских и финских языках корни kad, падать; kak, сгибать, и в другом значении опорожнять, kap, держать; kat, наклонять; kar, работать и в другом значении делать зло или вред; kas, нанимать; kal, зябнуть; ku, выгибать, не говоря о некоторых сходствах в корнях имен числительных, отмеченных Куно{254}.

Кроме того, в арийских и финских языках тождественные образующие суффиксы прибавляются к глагольным корням для образования радикалов. Так, образующее та употребляется одинаковым способом в арийских и финских языках для составления отглагольных имен{255}. По-фински в соединении с глагольным корнем san, говорить, он дает san-o-ma, послание; с корнем juo, пить, juo-ma, питье; с корнем tek, делать, tek-e-ma, действие; можно привести много других слов аналогично образованных, как luke-ma, чтение, и laulo-ma, пение. В арийских языках это образующее употребляется точно таким же способом. Так корень ghar, гореть, дает нам по-санскритски ghar-ma, тепло, а корень dhu, двигаться, dhu-ma, дым. По-литовски корень vaz, переносить, дает vaz-ma, повозка; aud, ткать, дает aud-i-ma, ткань. По латыни fa, сказывать (fari) дает fa-ma, рассказ, а по-гречески мы имеем слова, как τιμή и γνώμη. Можно распространить сравнение на другие образовательные суффиксы, употребляемые в языках и арийских и финских, как na, ja, va, la, ка, ta и mine. Возьмем несколько примеров: мы находим в финском образующее na, которое в соединении с глагольным корнем koh, пить, дает koh-i-na, пьяный. По-санскритски этот корень, присоединенный к глагольному корню svap, спать, дает svap-na, сон, и по-литовски sap-na, сон. Точно так же образующее ja дает по-фински lug-e-ja, чтец, от корня lug, читать, laulo-ja, певец; kakarda-ja, водолаз, а, с другой стороны, по-литовски он дает zyn-ja, знахарь, от глагола zin, знать, и sta-ja, положение или место, от корня sta, стоять{256}.

Когда слова построены таким способом с помощью корней и образующих суффиксов, в большинстве случаев тождественных и одинаково употребляемых, то и склонение и спряжение производятся теми же способами, склонение посредством предложных суффиксов, а спряжение посредством знаков времен, присоединяемых к корню и сопровождаемых местоименными суффиксами.

Некоторые из корней времен тождественны. Так в арийских и в финских языках мы имеем корни времен, образуемые через sk и ja, а прошедшие совершенные формы через s.

Тождественность местоименных суффиксов имеет еще более важное значение. Для первого лица местоименный суффикс вначале был ma, обозначающий «я» по-арийски и по-фински. В современных языках, как арийских так и финских, этот суффикс изменился в m или n или же совершенно исчез. Так, глагольный корень bhar, носить, дает по-санскритски a-bhar-am, я носил, а по-гречески έ-φερ-ον. Древнее верхненемецкое tuo-m, я делаю, и ga-m, я иду, обратились в современном верхненемецком в thu-e и geh-e. Так по-черемисски «я иду» говорится tola-m, на языке суоми tule-n, а по-эстонски tul-e. «Я живу» говорится по-лапландски äle-m, на языке суоми ale-n, а по-эстонски el-ä. Первое лицо единственного числа настоящего времени от глагола lukea, читать, есть luge-n по-венски, luga-n по-лапландски, luda-m по-черемисски и lugo по-вотяцки, где местоименный суффикс исчез так же вполне, как и в латинском lego. Местоименный суффикс второго лица по-фински есть ta, превращающийся в ti и t; по-арийски он будет tva, из которого делается ta, tha, ti и s. Таким образом на языке суоми мы имеем tule-t, ты приходишь, или по-санскритски dadi-tha (лат. dedis-ti) ты дал{257}.

Во множественном числе, как уже объяснено, порядок суффиксов обратный, но можно признать их тождество в арийском и финском. Так по-фински суффикс второго лица множественного числа есть t-te, как в tule-t-te, вы приходите, здесь за t, обозначающим множественное число, следует te (ta) местоимение второго лица. Так как в арийских языках этот порядок обратный, то суффикс второго лица множественного числа был ta-si, где ta есть местоимение, a si знак множественного. Таким образом в латинском ama-ti-s, вы любите, ti есть местоимение, a s знак множественного числа, причем финский суффикс множественного числа t был, вероятно, архаической формой арийского суффикса множественного числа s.

Таким образом, глагол спрягается одинаковым способом в языках арийских и урало-алтайских, так как образование спряжения состоит в тех и других из корня + время + личный суффикс. Первое лицо будущего времени по-санскритски dat-as-mi, дающий «есмь я», построено одинаковым способом с будущим остяцким pan-de-m или турецким yaz-ar-im.

То же самое происходит и при склонении имен. Знаки падежей по-фински были образованы предлогами, помещенными в качестве суффиксов, так же, как в арийских языках. Так мы имеем финский творительный падеж на ta или t{258}, соответствующий арийскому творительному на at или t; финский местный на ti{259}, соответствующий местному арийскому dhi; финский родительный на следы которого встречаются в арийском родительном на m или на n финский винительный на am или m{260}, тождественный с арийским винительным. Так, по-черемисски мы имеем винительный vida-m, от слова vida, вода, а по-санскритски винительный pati-m, господин, от корня pati.

Эти основные сходства в строении между языками арийскими и финскими слишком глубоки, как допускает это Пенка, чтобы они могли быть объяснены географической смежностью, торговыми отношениями, нашествиями, войнами или политическим преобладанием. Пенка объясняет их предположением, что финский язык есть язык смешанный, подвергшийся влиянию арийского таким же способом, как английский язык подвергся влиянию норманно-французского{261}. Но эта гипотеза едва ли вполне достаточна для объяснения основных аналогий в местоимениях, склонениях, спряжениях и образующих суффиксах. Более простым и удовлетворительным было бы предположение, что финские языки представляют остаток первоначальной формы языка, давшего начало арийским языкам; арийским языком, наиболее приближающимся к полуфлексионному финскому, был бы литовский, полуагглютинативный.

Из четырех неологических рас Европы одна лишь могла быть первоначальной арийской расой. Две из них, раса славянокельтская и раса лигурийская, короткоголовы, как и раса угро-финская.

На основании археологических рассуждений и доказательств мы пришли к заключению, что именно цивилизация славяно-кельтской расы, какой она является в продолговатых курганах Великобритании и в свайных постройках Центральной Европы, наиболее приближается к той цивилизации первичных арийцев, какую мы знаем из лингвистической палеонтологии. Мы видели также, что эта раса принадлежит антропологически к тому же типу, что и финно-угорские племена Восточной Европы и Центральной Азии{262}. Это заключение согласно также и с филологическими данными, на основании которых возможно предположить, что арийские языки произошли от языка урало-алтайского класса, причем грамматические сходства также указывают на первичное единство языка, как физические сходства на первобытное единство расы. Должна же была существовать форма языка более грубая, из которой произошла более усовершенствованная арийская флексиональная форма, между тем ни одна из известных нам форм языка, исключая языков урало-алтайских, не может быть признана за тот зародыш, который дал начало арийским языкам.

Остается рассмотреть еще одну возможность. Так как цвет волос и глаз более изменчив, чем форма черепа, то некоторые известные антропологи склонны, как мы видели, думать, что две короткоголовые расы, малорослые и смуглые лигуры и белокурая и белокожая славяно-кельтская раса, могут в конце концов составлять лишь одну расу. Мы видели также, что язык басков представляет, вероятно, первоначальный язык этой последней и что его сочли правильным причислить к урало-алтайской семье. Мы пришли также к тому заключению, что славянокельтская раса представляет первобытных арийцев, язык которых произошел, быть может, от языка урало-алтайского класса. Поэтому мы можем предполагать, что в конце века северного оленя в Западной Европе появился финский народ, язык которого в неизменившемся виде представляется агглютинативным языком басков, и что гораздо позже, в начале пастушеского периода, когда бык был уже одомашнен, более высокорослый и сильный финно-угорский народ образовал в Центральной Европе флексиональный арийский язык. Эта гипотеза разрешает много трудностей.

Альквист нарисовал картину цивилизации финнов до их разделения, исключив сначала заимствованные у арийцев слова, относящиеся к цивилизации, потом отделив те, которые принадлежали финнам до их разделения, что доказывается тем, что они общи финнам западным или балтийским и финнам восточным, живущим в долинах Урала и Волги. Восстановленная таким образом первобытная цивилизация финнов не слишком отличалась от той, которую на основании лингвистических и археологических доказательств приписывают первобытным арийцам.

Альквист приходит к тому заключению, что первобытные финны стояли почти на той же степени цивилизации, как вогулы или остяки на Оби, какими их описывают современные путешественники, — это были охотники и кочевые пастухи, главным домашним животным которых была собака; корова не была им совершенно неизвестна, но они не знали искусства приготовлять масло или сыр. Одомашнение овцы, козы и свиньи предшествовало соприкосновенно финнов с арийцами. Наименование лошади было заимствовано из арийского языка. Разработка земли была исключительно спорадической; выжигали известное пространство леса и сеяли там ячмень. Жилище, sauna, состояло из ямы, выкопанной в земле и прикрытой кровлей, или из конического шалаша, kota, сделанного из кольев, расположенных пучком и опирающихся друг на друга, или же поддерживаемых деревом, и прикрытых зимой шкурами животных. Эти жилища имели двери, а в крыше было отверстие, через которое выходил дым. Огонь разводили на камнях, положенных посредине шалаша, но не было ни пола, ни окна, а свет входил в дверь или в отверстие, служившее трубой. Женщины шили костяными иголками одежды из шкур животных и пряли веретеном нити из растительных волокон, тогда как мужчины делали челноки, лыжи и орудия для охоты или рыбной ловли. Их знакомство с металлами, если оно у них было, должно было ограничиваться самородной медью.

Только уже после своего разделения восточные и западные финны познакомились с овцой и с искусством прясть шерсть. У них не было ни городов, ни судей, ни наследственных вождей{263}.

Оказывается, что изображенная Альквистом картина цивилизации первобытных финнов мало отличается от той, которую Шрадер начертал для первобытных арийцев{264}.

По мнению Вамбери, цивилизация тюрко-татарской семьи до ее разделения больше подвинулась вперед, чем цивилизация финнов до их разделения, но надо принять в соображение, что тюрко-татарское разделение произошло значительно позже. Они знали лошадь, быка, осла, верблюда и барана так же, как и собаку, и вместе с ячменем возделывали уже пшеницу и гречу.

ГЛАВА ШЕСТАЯ МИФОЛОГИЯ АРИЙЦЕВ

Есть факт не менее замечательный, чем молчаливый переворот, низвергнувший всеми принятую гипотезу последовательных переселений арийских народов из Центральной Азии. Это — общее отречение от идеи, одно время существовавшей, о том, что Индия дает нам ключ к тевтонской, римской и греческой мифологии. Нам говорили, что «Веды заключают в себе истинную теогонию арийских народов»{265} и что «мифология Вед составляет то же для сравнительной мифологии, что санскрит для сравнительной грамматики». С уверенностью провозглашали, что открытие «общности происхождения мифологий греческой и санскритской» уже сделано. Сравнивали это открытие с «открытием нового мира»; и предсказывали, что «эта наука, сравнительная мифология, вскоре получит такую же важность, как и сравнительная филология»{266}.

Санскритисты уверенно заявляли об установленных ими соотношениях. Было объявлено, что Афродита, Эвридика, Афина, Дафна и Брингильда все были девами зари и их отожествили с Урвази; Геракл, Арес, Ахилл, Мелеагр, Орфей, Бальдер и Сигурд стали героями солнца и были отожествлены с Пуруравасом; греческие хариты были смешаны с индийскими гаритами, а индийский Марут стал Марсом римлян{267}.

Не придавали никакой важности тому возражению, что гариты, девять лошадей Индры, не имели никакого сходства ни по числу, ни по полу, форме и характеру с тремя грациями, харитами греческой мифологии. Елена, дочь Зари, похищенная Парисом, была отожествлена с Сарамой Вед, который, вместо того чтобы быть похищенным, сам находит коров Индры, которых у него украли и которые были небесными облаками. Профессор Макс Мюллер дошел даже до утверждения, что Ахилл, блестящий солнечный герой, должен был быть то же, что индусская Агалия, то есть богиня ночи, любимая и убитая Индрой{268}.

Все воззрения оставлены были без внимания, и было возвещено, что загадка арийской мифологии была, наконец, решена. Но такая уверенная надежда оказалась обманчивой. Ученые были не более согласны относительно санскритских источников имен греческих божеств, как и относительно очереди, в которой арийские народы двигались из глубины Средней Азии. Раскопки в неолитических могилах, за которыми следовал мемуар Иоганна Шмидта, сделали невозможной гипотезу последовательных переселений арийских населений на запад; а открытие Джорджем Смитом некоторых таблиц с гвоздеобразными надписями в курганах Ниневии повело к падению выводов сравнительной мифологии и показало ложность слишком смелых предсказаний чересчур пылких санскритистов.

Ключ к греческой мифологии действительно был найден, но не на берегах Ганга, как это раньше утверждали, а на берегах Тигра. Большая часть греческой мифологии, вместо того чтобы иметь общее происхождение с индийской, в сущности, не арийская и должна была прийти из Вавилона, через посредство финикиян. Как и следовало ожидать, большая часть греческой мифологии развилась, очевидно, из того же источника, как и первые элементы греческой цивилизации. Грубые варвары Эллады обязаны были своим знакомством с золотом и бронзой, с весом и мерой, с тканями, с пряностями, с ювелирным искусством, с искусством письма и с самой азбукой финикийским купцам, посещавшим их берега, а теперь мы видим, что они таким же образом обязаны и многими из своих божеств и большей частью своих мифологических сказок семитам, более их цивилизованным. Мифологи не могли объяснить, почему, если большое число греческих мифов, как они утверждали, составляло общее наследство арийской расы, их, однако, так мало встречалось в Италии и в Германии. Загадка эта в настоящее время решена. Эти мифы не были, как это предполагают, частью общего наследства арийцев, а просто были занесены извне, в сравнительно недавнюю эпоху, и распространение их ограничилось теми частями арийской территории, которые посещались финикийскими торговцами.

Раз этот след был найден, то по нему пошли с удивительным успехом.

Великая семитская богиня Истар, бывшая сначала луной, а потом планетой Венерой, имела два различных, характера: она была то целомудренной, воинственной девой, то сладострастным божеством любви. Финикийские моряки занесли ее с этим последним характером и под именем Астарты или Аштирофь в Кипр, откуда под именем Афродиты, дочери моря, ее культ распространился между греками; в то же время, вероятно, по сухопутному торговому пути через Малую Азию, вавилонская Истар достигла Эфеса под именем Артемиды. Таким образом, Афродита, вместо того чтобы быть, как указывалось индийским божеством, девой Зари, выходящей из моря, в настоящее время признана за вавилонскую богиню луны, принесенную финикийскими кораблями в Цитеру и Кипр.

Раз тождество Истар с Афродитой и Артемидой было установлено, то при помощи вавилонской эпопеи о сошествии Истар, найденной в глиняных табличках библиотеки Ассур-Банипала, легко объяснить значение большого числа темных греческих мифов. Фригийский миф об Атисе и Цибеле и соответственный греческий об Адонисе и Афродите оказались просто западной версией финикийского мифа о Таммузе и Астарте, то есть историей о луне, оплакивающей своего исчезнувшего супруга, солнце; известно, что имя Адонис было просто семитическим словом Адонаи — «господь» небес. Когда Артемида была точно так же отожествлена с Истар, то греческие амазонки были признаны за жриц арийской башни, а галли — за ее жрецов-евнухов. Ассирийское искусство представляет Истар с каской и луком, как греческое искусство — Артемиду{269}.

Бык, вид которого принял Зевс для того, чтобы унести Европу, молодую финикиянку, был отожествлен с быком Ану, семитическим богом, тем самым, которого мы узнаем в созвездии Тельца; Европа, «широколицая дева», есть не что иное, как другая форма Истар, широколицей луны, и не должна быть отожествляема с Урвази, девой Зари Вед{270}. Утверждали тождество этих двух имен, допуская, что санскритское S соответствует иногда греческому р; можно было бы, однако, подозревать, что миф о Европе был финикийского, а не индийского происхождения, так как Европа называется дочерью Феникса, а это есть способ высказать, что миф этот был принесен финикиянами.

Другой миф, по-видимому совершенно различный (история Персея, убивающего дракона и освобождающего Андромеду), помещался греками на берегах Финикии. Доказано, что этот миф представляет воспоминание о лунном затмении и что он вавилонского происхождения. Это греческое переложение финикийской легенды о битве Бель-Меродаха с драконом Тиамат и освобождении богини луны Истар в тот момент, когда дракон угрожал ее пожрать{271}.

Другой миф о Тиамате сохранился в греческой легенде об изувечении Урана своим сыном Хроносом. Этот миф, кажущийся нам столь отвратительным, есть не что иное, как неверно понятое переложение вавилонской космогонии, представляющей, как Бель-Меродах, семитический бог солнца, раздирает своего отца Тиамата, первоначальный хаос, из которого он вышел.

Арес, бог-воитель греков, был отожествлен профессором Сейсом{272} с Урасом, богом-воителем вавилонян, прозвище которого «господин свиньи» помогает объяснить темный греческий миф, представляющий нам Ареса убивающим Адониса, приняв форму кабана, подобно тому, как зуб зимы убивает бога солнца.

Смелая попытка санскритистов отожествить Марса (от mart) с ведийскими марутами, олицетворяющими ветры, представляла одну трудность: именно, что имя Марса было неизвестно грекам и даже иранцам. Это объяснение было, во всяком случае, менее допустимо, чем то, которое в настоящее время отожествляет его с Мату или Марту, вавилонским богом, управлявшим бурями, которого сирийцы обожали под именем Риммона.

Теория индийского происхождения великого мифа о Дионисе была поколеблена сравнением, которое установил Ленорман между Дионисом и финикийским богом солнца, носящим имя Дианизу, и это сближение было подтверждено д-ром Нейбауэром, который отожествил его мать Семелу, дочь Кадма финикийца, с финикийской богиней Землят и с «Землах из страны винограда» эдомитов.

Одним из самых главных возражений, встречаемых санскритологами, последователями сравнительной мифологии, было то, что в ведийских гимнах не встречается никакого следа Аполлона, великого бога солнца греков, божества, которое они почитали превыше всех других. Ни один из мифов, касающихся Аполлона, не походит на мифы богов солнца у индусов, и арийская апология не давала никаких средств для объяснения его имени. Если греческая и индийская мифологии составляли часть общего наследства арийских народов, то было бы странно, что имя и культ Аполлона был ограничен странами, посещаемыми финикийцами. Но эти тайны были, наконец, объяснены. Самая древняя эпиграфическая форма имени Аполлона есть Аплу, что соответствует семитическому Аблу, «сын» неба, один из титулов Таммуза, солнечного бога сирийцев. Точно так же Геракл есть солнечный бог семитов в другом виде. Двенадцать работ — это работы Издубара, аккадийского героя, историю которого можно прочесть в отрывках великой халдейской эпопеи, изложенной в целом составе за много веков до составления первых ведийских гимнов. Имя Геракла греческого изобретения, но Меликерт, имя, которое он носил в финикийской колонии, Коринфе, есть только греческое изменение имени Мелькарта, солнечного бога финикиян.

Когда система санскритского истолкования была таким образом сильно поколеблена в своих основаниях, то ученые начали сомневаться в правильности и других объяснений, получивших общее признание. Так, например, профессор Макс Мюллер отожествил Афину, великую богиню ионийских греков, с dahana Вед, представляющей «зарю», появляющуюся на небе. Филологическая трудность была велика, и ученые склоняются в настоящее время ко взгляду, что Афина была не заря, а молния. Тождество кентавров с гандарвами Вед стало предметом сомнения вследствие открытия кентавров, изваянных на вавилонских памятниках.

Наибольшая трудность, встретившаяся при этой попытке объяснить арийскую мифологию, давши ей за источник Веды, заключалась, может быть, в полном несходстве между именами греческих и римских божеств. Юнона и Гера, Венера и Афродита, Марс и Арес, Меркурий и Гермес, Диана и Артемида, Нептун и Посейдон, Церера и Деметра, все эти имена совершенно не сходны. Так как Риг-Веда объясняет лишь небольшую часть мифологии греков, язык которых приближается к санскритскому гораздо больше, чем латинский, то трудно надеяться объяснить мифологию Италии мифологией Индии.

Но в настоящее время известно, что многие из мифов, которыми предполагалось некогда указать общность происхождения греческой и римской мифологии, суть не более как мифические легенды, произвольно и в более позднее время перенесенные с одного божества на другое, совершенно различное. Так приключения Геракла — солнечного героя греков, заимствованные, как мы видели, у вавилонского Издубара, были впоследствии приписаны Геркулесу — древнему италийскому божеству оград, ничего не имеющему общего с Гераклом, за исключением случайного фонетического сходства в имени{273}. Точно так же Сатурн — италийский бог земледелия — был отожествлен с Кроносом просто только потому, что его эмблема — коса земледельца походила на косу Кроноса, в свою очередь представлявшую согнутую саблю, с которой прототип Кроноса Бел-Меродах сражается с силами тьмы.

Точно так же греческие мифы, относящиеся к Афродите, почти все семитического происхождения, были смело приписаны Овидием и другими Венере — божеству чисто италийскому, никаких следов которого не встречается у Гомера, Гезиода, в Авесте или Риг-Веде; одно лишь имя Венеры может быть объяснено, как имя арийское, при помощи санскритского слова vanas, означающего то, что приятно, в особенности удовольствие от питья{274} и половое наслаждение. Греческие мифы, относящиеся к Посейдону, точно так же были приписаны Нептуну, имя которого можно объяснить иранским словом napat (вода). В старом ирландском встречается слово triath, обозначающее море и помогающее объяснить греческого Тритона, санскритское trita и зендское thrita. Во всех случаях первоначальны лингвистические элементы менее древних мифологических имен, но не сама мифология.

Эти примеры могут служить для доказательства, что если у арийцев и был общий наследственный язык, то надо свести к весьма небольшим размерам их общее мифологическое наследство. Имена арийских божеств могут быть первичными словами, но мифологические представления восходят не далее эпохи, следующей за лингвистическим разделением.

Оставляя в стороне великую индийскую троицу из Брамы, Сивы и Вишну, которая, очевидно, недавнего происхождения, мы находим в первом ряду ведийские божества Индру и Агни, за которыми следуют Варуна и Митра, Ушас и Суриа. Великие эллинские божества суть: Зевс, Аполлон и Афина, затем Посейдон, Гера, Афродита, Артемида, Гермес, Арес, Геракл, Деметра и Дионис. Великие божества Италии суть: Юпитер, Юнона, Марс, Минерва, Янус, Нептун, Диана, Плутон, Вулкан, Меркурий, Венера, Геркулес, Вакх и Церера. Тевтонскими божествами были: Тор, Один, Фрейя, Бальдр, Тиу или Тир, бог войны, и Фригга, Земля, жена Водена, неба. У кельтов мы находим: Огма, Мапоноса, Сегомо, Камулоса, Таутатеса, Тарану коса, Эзуса, Тараниса, Цернунноса и Нуаду. Славяно-литовскими божествами были: Бог, Перкунас, Перун, Радегаст, Световид, Потримпос и Пикуллас.

Различие этих имен очень поражает, в особенности когда мы сообразим, что все они элементарны. Народы арийские и неарийские олицетворили небо, землю и океан, солнце и луну, гром, молнию, зарю, огонь и ветер. Эти явления природы имели общие обозначения в первоначальном арийском языке, итак, если что нас должно удивлять, так это не сходства, которые мы иногда встречаем между именами божеств различных арийских народов, а наоборот, это столь значительное разнообразие.

Все они почитали и олицетворяли как верховное божество покровительствующий свод неба, но он был обожаем под разными наименованиями. Индусы называли его Варуна, греки — Зевс, кельты — Камулос, а тевтоны — Воден. Они все почитали землю, как свою мать и как супругу неба, но она называлась Притиви у индусов, Геа или Деметра у греков, Нертус, Фригга или Йёрд у тевтонских народов. Нельзя найти ни одной силы природы, которую бы все арийские народы обожали под одним и тем же первобытным именем.

Мифологи, утверждающие, что греческая и индусская мифологии имеют «общее происхождение» и что «Веды представляют собой истинную теогонию арийских народов», встречают две большие трудности. Первая заключается, как мы видели, в том факте, что мифологические имена не совпадают в греческом и латинском языках так же, как и в латинском и кельтском; вторая состоит в том, что хотя сношения между индусами и иранцами были весьма тесны, но мифологические представления, которые предполагаются общими для индусов и греков, не общи грекам и иранцам. Как общее правило, кельтские наименования божеств встречаются лишь у кельтов, латинские наименования встречаются только в Италии, а славянские только у славянских народов. Слова, относящиеся к религии, распространяются гораздо меньше, чем те, которые относятся к домашнему скоту, земледелию и оружию. Это приводит к предположению, что арийцы до своего разделения не имели того, что можно назвать общей системой мифологии. Но такое заключение соответствует вероятным условиям вопроса. Мы видели, что первоначальные арийцы не были, как это предполагали, полуцивилизованной расой, которая в бронзовый век, приблизительно за пятнадцать веков до Р.Х., эмигрировала из Азии в Европу, но что они были скорее прямыми потомками неолитических народов, населявших Европу с незапамятных времен.

Можно ли предположить, чтобы эти варвары, одетые в звериные шкуры, не знающие земледелия и металлов, не умеющие считать дальше ста, совершающие человеческие жертвоприношения, были бы способны выработать такую сложную и красивую мифологию? Или, если бы они ее создали, было ли бы вероятным, что имена и приключения дев зари и героев солнца могли бы передаваться изустно, сохраняя форму, которую можно узнать через многие тысячи лет, в течение которых искусство письма было неизвестно? Можно спросить себя, существовало ли, собственно говоря, какое-нибудь идолопоклонство первобытных арийцев. Мы находим на самых древних памятниках египтян и вавилонян изваяния, представляющие богов. Но в арийских языках не существует общего слова, обозначающего «идола», и ни в неолитических могилах{275}, ни в свайных мастерских или итальянских постройках не найдено ни идола, ни вообще какого-нибудь предмета обожания{276}. Даже скандинавы не имели вначале изображений своих богов{277}.

Греки заимствовали у финикийцев идею изображения богов в человеческой форме{278}, а изображения богов в Риме сначала делались этрусскими артистами. Первыми предметами обожания арийцев были, по-видимому, фетиши вроде священных деревьев, белемнитов или метеорических камней{279}. Jupiter Lapis (лат. Юпитер-камень) фециалов в Риме был, вероятно, белемнитом. Артемида была обоготворяема в Эфесе под видом камня, упавшего с неба, а изображения этой богини со многими сосками были, вероятно, внушены выпуклостями, встречающимися на метеорических камнях. Зевс Кассиус представлен в виде камня на медалях Селевкии в Сирии, а Пафосская Венера является на монетах, выбитых на Кипре, в форме конического камня{280}.

Первый греческий алтарь был воздвигнут в Додоне; предметом поклонения был дуб, к ветвям которого подвешивались снадобья и талисманы; и ветер, шумящий в его ветвях, считался за голос оракула, исходящий с неба. Очевидно, что цивилизация первобытных арийцев была до чрезвычайности преувеличена мифологами, предпринявшими доказать, что теологические концепции Вед, Эдды и гомерических поэм восходят к доисторическим временам. Нет необходимости предполагать передачу общих преданий со времен единоэтнического периода для объяснения сходств, могущих существовать в мифологических представлениях арийских народов.

Более вероятно, что довольно сходные мифы были созданы самостоятельно один от другого, для объяснения периодических явлений природы. Во всех странах день следует за ночью, небо расширяется над землей, солнце и луна движутся друг за другом по небу, а восход солнца возвещается нежной зарей. Отсюда следует, что во всех мифологиях день и ночь, небо и земля, солнце и луна, солнце и заря олицетворяются в виде мужчины и женщины, или в качестве любящихся, или в качестве супругов, или, наконец, в качестве брата и сестры.

Естественно представлять солнце в виде жениха, выходящего из своей комнаты на востоке, а зарю — как краснеющую девицу. Поэтому мало таких мифологий, где бы не фигурировали любовные приключения солнечных героев и дев зари.

Но нет необходимости предполагать, что эти мифы были первобытными.

Индийское Ushas, иранское Ushanh, греческое Ήώς, латинское Aurora и литовское Auszra — все эти слова этимологически обозначают розовый свет зари, олицетворенной римлянами и греками и обоготворенной индусами, но не существует мифов, общих этим народам. Ведийская Суриа, супруга Ушаса, этимологически то же божество, что греческий Гелиос, латинский Sol и Heul (Howel) галлов; но Эос соединена в греческом мифе с Кефалосом и Титонусом, а не с Гелиосом. Соотношение их только лингвистическое, а не мифологическое, и солнечные герои и девы зари были созданы, очевидно, лишь после разделения арийцев.

Все имена божеств, восходящие к первобытному периоду, суть названия сил природы, и когда дело идет об именах столь древних, то невозможно сказать, не обозначали ли они скорее просто явления природы, чем олицетворения божеств, которые могли образоваться независимо одно от других во времена, более к нам близкие.

Мифологические имена, общие двум языкам арийской семьи, весьма редки, и значение, приписываемое этим совпадениям, легко может при ближайшем рассмотрении обратиться в ничто. Индра и Агни суть два божества, занимающие самые высшие места в мифологии индусов. Это необходимо вытекает из того факта, что из числа самых древних гимнов Риг-Веды 265 посвящены Индре и 233 Агни, тогда как ни одному из других богов не посвящено их более 60{281}. Но хотя эти божества и занимают высшую ступень в самых древних памятниках арийской религии, однако практика их культа свойственна только одной Индии. В европейских мифологиях они заменены Зевсом и Воденом, Аполлоном, Тором и Бальдером. В Авесте с трудом можно найти следы великого имени Индры, не встречающегося больше ни в одном из европейских языков.

В ведийских гимнах Агни уступает в значении лишь Индре, и было обращено большое внимание на этимологическое тождество имени Агни с латинским ignis и литовским ugnis; между тем значение этого факта не важно. Он доказывает просто лишь то, что первобытные арийцы знали огонь, но не доказывает того, что огонь был предметом обожания. Из этого можно скорее вывести то заключение, что культ священного огня возник лишь после разделения арийцев. Мы знаем, что Агни был одним из главных божеств Индии в самые отдаленные времена, до которых восходит наше знакомство с арийской религией, но мы не имеем оснований думать, что огонь был обожаем под этим именем латинами или литовцами.

Мы предположили бы скорее противное, так как культ огня у римлян посвящен был Весте, и это был огонь домашнего очага, тогда как Агни индусов имел совершенно другое значение: он представлял собой огонь жертвоприношений или огонь небесный.

Гестиа греков сходна и по имени, и по значению с Вестой римлян{282}, и это есть наиболее поразительное сходство, существующее между греческой и римской мифологиями, так как есть основание думать, что Веста была самым древним божеством Рима. Но в Индии не встречается никаких следов этого древнего обожания. По-санскритски существует лишь имя в форме vastu, обозначающее просто дом или жилище.

Самый факт, что культ Весты представляет собой наиболее достоверное сходство между мифологиями греков и римлян, является доказательством зачаточной степени их общей цивилизации. Только у самых грубых из существующих диких племен, каковы, например, австралийцы, считается за обязанность поддерживать постоянно огонь, принадлежащий племени, так как если бы он погас, то им пришлось бы просить его у одного из соседних племен, так как они не умеют зажигать его вновь. Поддержание огня, принадлежавшего племени, было общественным учреждением у чиппиваев и индийцев натчез, у которых известные лица специально посвящались этому занятию{283}; а принятие и посвящение в корпорацию весталок в Риме было, по-видимому, продолжением подобной же практики, так как эта общественная обязанность лежала сначала на дочерях дома, получавших религиозную санкцию для поддержания неугасающего огня.

Имя Прометея, который, по словам греческого мифа, принес смертным огонь с неба, может быть объяснено санскритским pramantha; но это слово не сделалось у индусов мифологическим термином; оно обозначало просто инструмент, при помощи которого огонь добывался посредством трения. Здесь ясно, что мифологическое представление явилось позднее разделения греков с индусами, и мы из этого можем только заключить, что снаряд для произведения огня был известен раньше лингвистического разделения. Таким образом все эти доказательства сводятся к убеждению нас в том, что наиболее первоначальный изо всех культов, культ огня, не восходит к самому отдаленному периоду, но получил начало отдельно у арийцев восточных и арийцев западных.

Разделение между языками тевтонским и кельтским гораздо глубже, чем между индусским и иранским; но, как мы уже показали, слова, относящиеся к цивилизации, доказывают, что отношения между кельтами и тевтонами были сношениями, возникшими позже, вследствие географического соприкосновения и политического преобладания. Существуют основания предполагать, что значительная часть тевтонской мифологии происходила из кельтского источника, подобно тому, как мифология греков получена была им от семитов. Профессор Райе думает, что мифы, относящиеся к Водену, великому богу тевтонов, могут иметь кельтское происхождение и сравнивает имя Водена с кельтским именем Гвидиона{284}. Но так как не встречается никакого похожего имени и никакого похожего мифа у италийских рас, которые лингвистически приближаются гораздо более к кельтам, чем тевтоны, то происхождение этих мифов относится, вероятно, не ко времени кельто-тевтонского единства, но к эпохе гораздо более поздней, когда тевтоны жили под политическим преобладанием кельтов.

Можно также сблизить Тора или Дунара, бога грома у тевтонов, с богом грома у кельтов, Таранукусом (галльское taran, гром); профессор Райе находит Тутиорикса, галльского Аполлона, в солнечном герое германских легенд, Теодорихе; он сближает также Эзуса галлов с Анзесом тевтонов и с древнескандинавским именем oesir, которое применяется к богам вообще и которого этимология может быть объяснена санскритским asus, дыхание жизни. Он сравнивает также Марса тевтонов «славного или великолепного Тиу» с Ллюдом (король Люд), известным также под именем Нуады с серебряной рукой. Имя Нуада, первоначально Ноденс, может быть сравнено с Нептуном римлян, которое написано в форме «Nethuns» на древнем зеркале. Камулос, бог неба у кельтов, соответствует этимологически Гиммелю у тевтонов, а по своим функциям он сходен с Ураном, но небо было обожаемо тевтонами под именем Воден, а не Himmel.

Кун думает, что Сарама, посланник Индры, олицетворяет ветер, профессор Макс Мюллер с меньшим основанием делает из него зарю; и можно отожествить его, по крайней мере этимологически, с Гермесом греков, посланником Зевса. Ведийский Ушас, розовый свет утра, этимологически то же божество, что и греческая Эос и латинская Аврора, а ведийский Суриа тождествен с латинским Sol. Другие мифологические существа Греции и Индии, которых думали приравнять один к другим, суть: Флегиас и Bhrgu, Трита и Тритон, Форонеус и Бураниу; кентавры и гандарвас, наконец, очаровательная Сараниус, утренняя заря, и мрачные эриннии, неумолимые фурии греков.

Но некоторые из этих отожествлений более этимологические, чем мифологические, а другие отвергнуты наибольшими учеными. Возможно, однако, что есть связь между Янусом и Ζάν, между Юноной и Διώνη.

Профессор Макс Миллер пытался отожествить индийских марутов с Марсом римлян. Но в греческой мифологии или даже в мифологии иранской, которая гораздо ближе к латинской мифологии, чем мифология индусов, не встречается никакого следа Марса или марутов, и мы принуждены прийти к заключению, что создание марутов произошло позднее разделения индусов и иранцев и гораздо позднее, чем разделились расы италийская и индийская; тожество Марса (Martis) с богом грозы у вавилонян Мату или Марту по меньшей мере столь же вероятно, как и какое бы то ни было сродство между Марсом и индусскими марутами. Не только маруты, но и Рудра и другие индийские божества, находящиеся в близком отношении с Индрой, не известны в Авесте. Брама, который впоследствии заменил Индру в качестве верховного бога Индии, появляется в Риг-Веде, а также и Вишну; но Сива и Кали, в настоящее время занимающие столь преобладающее место в индусской религии, там не упоминаются и имеют, по всей вероятности, дравидийское происхождение.

Когда добросовестно прочтешь все эти толстые тома, написанные с целью отожествить божества Индии и Европы, то удивляешься, констатируя незначительность положительных результатов, принимаемых всеми учеными. Это превосходно замечено Лангом{285}. «Маннгардт, — говорит он, — будучи сначала последователем санскритской школы, принужден был сознаться, что сравнительная мифология не принесла тех плодов, которых от нее одно время ждали, и что приобретения этой науки, которые можно считать достоверными, сводятся к весьма небольшому списку параллелей. Достигнуто сближение индийского Варуны и греческого Урана; индийского Bhaga и славянского Бога; индийского Парьяниа с литовским Перкуном и, наконец, индусского Диауса с греческим Зевсом». Маннгардт прибавляет, что большое число других сближений, каковы сопоставление Сарамейа и Гермеса, Сараниус и Эриннии, гандарвов и кентавров не выдерживают критики, так что эти остроумные выдумки следует считать скорее за игру ума, чем за положительные научные выводы.

Но даже те четыре отожествления, которые Маннгардт считает положительно установленными, суть более или менее кажущиеся. Если Варуна, Бага, Парьяниа и Диаус были божествами, которым поклонялись первобытные арийцы, то мы могли бы ожидать, что найдем эти имена во всей группе арийских языков, как находим там названия матери, жены и дочери, собаки, коровы, повозки и колеса, пяти и десяти. Но мы их не находим. Диаус является единственным распространенным именем, но даже и в этом случае, наиболее убедительном, мы имеем причины сомневаться, чтобы Диаус был когда-нибудь верховным божеством первобытных арийцев.

Система санскритов основана на четырех индусских именах: Бага, Парьяниа, Варуна и Диауса. Поэтому нам надо исследовать ближе действительное значение этих четырех имен.

Древнескандинавский Фьоргин был отожествлен Гриммом{286}с Перкуном, богом грома у литовцев, и, вероятно, со славянским Перуном; но профессор Райе считает неудачной попытку установить сродство между ними и санскритским Парьяниа, богом дождя и грома. Бог грома у мордвы, Поргини, очевидно, то же божество, что и Перкун, но на это обстоятельство можно смотреть как на случай мифологического заимствования, и нет ни малейшего следа существования подобного божества ни у греков, ни у латин.

В славянских языках слово Бог обозначает верховное божество. Это слово встречается в Риг-Веде в форме bhaga, обозначающей раздавателя благ, в особенности пищи; оно применяется как эпитет к Митре и Агура-Мазде, который называется Бага-Баганам — бог богов{287}. Но это слово сделалось именем верховного божества только у славян и близких их соплеменников, фригийцев, у которых, по словам Гезихия, имя Βαγαΐος соответствовало Зевсу. Надпись Jovi Baginati, вырезанная на галльском алтаре, найденном в департаменте Изеры, была, вероятно, посвящением, сделанным персидскими или фригийскими наемными солдатами, потому что нет никакого другого указания на то, что это наименование принадлежало кельтскому пантеону{288}.

Бог и Перкунас должны быть поэтому оставлены в стороне, как наименования божеств, употреблявшиеся лишь в пределах ограниченного географического пространства, и могут быть отнесены к одному разряду с другими словами, касающимися цивилизации, которые недавнего происхождения и общи языкам иранским и славяно-литовским.

Мифологи, утверждающие, что арийцы до их разделения обладали общей мифологией, могут основать свою теорию лишь на двух сближениях: Варуны индусов с Ураном греков и Диауса индусов с Зевсом греков, который в то же время является Юпитером латинян и Тиу тевтонов{289}. Тождество Варуны и Урана, хотя и не оставляет ничего желать с этимологической точки зрения, не представляет, однако, убедительного доказательства, так как касается лишь санскритского и греческого языков; но мы уже видели, что греки и индусы имеют общие слова более недавнего происхождения, относящиеся к цивилизации, так, например, названия некоторых родов оружия и земледельческих орудий, и что эти слова не встречаются в других арийских языках, а это указывает на то, что между обоими народами существовало географическое соприкосновение, уже после лингвистического разделения арийцев. Но существует большая разница в том, что все индогреческие слова, относящиеся к цивилизации, находятся также и в иранском языке, тогда как мифологические индогреческие имена там не встречаются. Этот предел в иранском языке тем более многозначителен, что разделение индусов и иранцев произошло позже, чем разделение других арийских семейств, а также и потому, что религиозные идеи Риг-Веды во многих подробностях сходятся с идеями Авесты. Индусы и иранцы имели, как мы уже видели, одни и те же религиозные обряды, общие названия для обозначения жрецов, жертвоприношений, священных песнопений, напитка, называемого сома, и религиозных возлияний, а это ясно доказывает, что система организованного культа образовалась раньше разделения; подобных сходств в обрядах не существует между другими арийскими семействами; это сходство в мифологической системе столь тесно и столь поразительно, что когда мы встречаем мифологические имена, общие греческому и санскритскому, но не иранскому, то нам трудно думать, что эти имена были действительно первобытными, а не созданы самостоятельно греками и индусами.

Приведем несколько примеров: в Авесте палица Митры носит название Вазра, тогда как в Ведах палица Индры называется Вайра. Демон облаков, которого убивает Индра, называется Вритра, Демон, убитый в Авесте, — Веретра. В Авесте Вайю (ветер) правит золотой колесницей; в Ведах Вайю правит колесницей Индры. Ази-Дагака, змея Авесты, есть змея Аги, фигурирующая в Ведах. Трита и Третона Авесты встречаются в Ведах под именами Триты и Третаны{290}. Могущественные воины и цари, владеющие обширными царствами, встречаемые в Авесте, являются в Ведах в виде старинных небесных духов{291}. Яма́, который сначала был просто заходящим солнцем, подобно египетскому Туму, возведен в Ведах в сан царя мертвых, тогда как в Авесте он становится первым легендарным иранским царем. Митра, бог солнца у индусов, становится у иранцев грациозным Мифрой, другом человечества. Митра связан с Варуной, как Мифра с Агурой. Ариман — дух-разрушитель, является в Ведах, как и в Авесте.

Азура и Мазда суть два прозвища, даваемые в Ведах Варуне, но в Авесте эти оба титула соединены вместе, образуя имя собственное верховного бога, и мы имеем величественное представление Агура-Мазда (Ормузда), всеведущего повелителя, всевидящий глаз которого есть блестящий круг дня; он имеет огонь своим сыном, а облекающая его одежда есть широкое звездное небо, признаваемое также одеждой и индийского Варуны.

Очевидно, что если самые простые мифологические идеи индусов и иранцев сходны, то более возвышенные религиозные представления, каково наименование всеславного царя, «имеющего одеянием своим свет, а троном пространство», были созданы во времена, более близкие, когда индусы и иранцы перешли, отдельно друг от друга, от первоначального варварства к более высокой и благородной умственной культуре.

Но Агура-Мазда — верховное божество иранцев, не был верховным божеством индусов, хотя они и давали соответствующий титул Азура-Медга многим светлым богам{292}. Верховные божества индусов были Индра и Варуна; в Авесте мы с трудом находим следы этих божеств, что довольно ясно доказывает, что индийский культ Варуны (могущественное небо) возник после разделения индусов и иранцев.

Это подтверждается тем фактом, что сходство между мифологией индусской и греческой, о котором столько говорилось, скорее номинальное, чем действительное.

В Индии, как и в Греции, мы имеем общие лингвистические зачатки позже возникших мифологических представлений, но самая мифология образовалась, очевидно, позже. Имена Урана и Варуны этимологически тождественны, точно так же, как имена Зевса и Диауса, но это все, что можно утверждать. Индра и Варуна занимают в ведийских гимнах как раз то самое место и имеют те самые атрибуты, которые гомерические поэмы дают Зевсу. Варуна есть могущественное божество, которое правит вселенной, выслушивает человеческие молитвы, делает добро и решает судьбу людей; а Индра, как и Зевс, распоряжается молнией по своему произволу. Уран греков не более точно соответствует Варуне. Как заметил Людвиг, некоторые выражения Гомера, вроде ουρανός άστερόεις, показывают, что в самой древней греческой литературе имя Урана обозначало лишь материальный свод неба, и не раньше времен Гомера Уран был олицетворен и сделался супругом Земли и предком Зевса; тогда как в Индии Варуна сделался во времена, гораздо более древние, верховным правителем вселенной и никогда не был отожествлен с физическим явлением{293}. Диаус в Ведах еще является тем же, чем Уран был у Гомера, и не сделался еще тем, чем был Зевс у греков.

Правда, что индийское имя Диаус есть то же самое, что греческое имя Зевс, тогда как латинский Юпитер, тевтонский Тиу или Зиу и кельтский duw суть имена аналогичного происхождения. Итак, самым поразительным является случай с именем Зевса, так как это единственное имя, которое встречается в довольно значительном числе арийских языков. Но даже и это название, хотя и весьма распространенное, не везде существует; мы не находим его ни у иранцев, ни у славян, а там, где оно встречается, мифологическое тождество оказывается спорным.

Во-первых, если бы первоначальные арийцы и считали Диауса верховным богом или хотя бы каким-нибудь богом и если бы он занимал у индусов такое важное место, как Зевс у греков, то было бы трудно понять, каким образом всякий след культа столь могущественного существа исчез у иранцев, которые так поздно отделились от индусов и которые с ними так тесно связаны своими религиозными обрядами и своими мифологическими верованиями.

Диаус, имя которого даже не появляется в Авесте, занимает в Риг-Веде место совершенно второстепенное; Варуна совершенно затмевает его. В сущности, его едва лишь можно назвать богом; он есть не более как небо, физический зачаток мифологической концепции, то, чем Уран был сначала для греков. Индра называется сыном Диауса, потомком неба, так же, как Зевс есть один из внуков Урана; но никак нельзя сказать, чтобы Диаус был предметом поклонения у индусов, точно так же, как им не был Уран у греков времен Гомера. Еще менее можно считать Диауса верховным богом неба, каким был Зевс для греков. Гораздо вероятнее предположить, что греки сами возвели Зевса на его верховное место и что олицетворение Диауса произошло позднее разделения индусов и иранцев, чем думать вместе с профессором Максом Мюллером и другими, что возвышенное представление греков возникло у полудиких арийцев до лингвистического разделения и что это великое первобытное верование почти совершенно исчезло в Индии и совсем утратилось в Персии.

Но если мы допустим, что арийцы до своего разделения имели общее название для неба так же, как для воды и для земли, то всякая трудность исчезает. Не только слово dyaus не обозначает у индусов ничего другого, кроме неба, в материальном смысле, но и у греков и римлян существуют лингвистические следы, показывающие, что образование мифологической идеи было делом сравнительно недавним. Когда греки говорили «Ζεύς ΰει», небо дождит, то в этой старинной фразе они сохранили еще сознательную идею, что слово Зевс означало некогда просто материальное небо и ничего более. То же было и у римлян, на что в числе других примеров указывает известный стих Горация: Manet sub jove frigido venator (лат. Охотник останавливается под холодным небом). Очевидно, что у греков и римлян слова Зевс и Юпитер точно так же, как и Диаус у индусов, не переставали употребляться в смысле небесного свода.

Итак, все, что мы можем с достоверностью заключить, это то, что до своего лингвистического разделения греки и индусы обладали общими названиями для неба, Диаус и Варуна, и что мифологическое значение этих имен относится к периоду, более недавнему, и образовалось у каждого племени отдельно{294}.

Существует еще другое затруднение, не позволяющее предполагать, что Зевс был богом первобытных арийцев. Это имя не только не существует в языках иранских и славяно-литовских, но и в кельтском, находящемся в столь тесном отношении с латинским, мы находим лишь зародыш, из которого могло возникнуть представление этого божества. Ни один бог не носит этого имени в кельтических языках, но мы находим там слова, происшедшие из того же корня, div, блистать, что дает нам санскритские diva и divasa — день; армянское div, день (английское day); латинское dies, кельтское diu, dieu и dyw, день. Из этого корня образовалось также латинское divus и deus и кельтское duw и dia — бог{295}. От того же корня следует производить иранское название daeva, обозначавшее демона или духа зла.

История этого слова в тевтонских языках имеет большое значение. Тождеством санскритского Диауса и тевтонского Тиу или Зиу занимались так много, и это тождество, если бы его можно было установить, имело бы столь обширные последствия относительно цивилизации первоначальных арийцев, что вопрос этот следует рассмотреть несколько подробнее.

Мы мало знаем о мифологии германцев, но мифологические идеи скандинавов дошли до нас в довольно полном виде, и так как нижнегерманский Тиу и верхнегерманский Зиу обозначали, без сомнения, то же божество, что и Тир скандинавов, то достаточно спросить себя, можно ли Тира отожествить с Зевсом, или это было самостоятельное мифологическое создание.

В первоначальной скандинавской литературе tyr (множественное tivar) есть не что иное, как мифологический термин, обозначающий просто «бога». Так Тор называется Reidi-tyr или бог с колесницей; Один называется Hanga-tyr — бог с костылем или Farma-tyr — бог с грузом. Во множественном числе мы находим Сиг-тивар, богов победы, и Валь-тивар, богов тех, кто был убит на войне. Слово tivar, которое издалека подходит к латинскому deus, значит собственно «славный» и образовано из корня, обозначающего пышность, славу, знаменитость (прото-арийское div, блистать), которое встречаем в слове äsc-tir, слава копья или боевая слава{296}.

В скандинавской мифологии, более недавней, мы находим, что это слово служит собственным именем для второстепенного божества; это лицо довольно комическое, у которого волк Фенрис оторвал руку зубами; у него была неверная жена и над его несчастиями другие боги смеются, как над Гефестом в греческой мифологии{297}. Его называют просто славным безруким богом победы, и он по своему положению и по своим функциям никоим образом не соответствует греческому Зевсу, а скорее Марсу или Арею. Предки наши отожествляли его с этим богом, как нам это доказывает тот факт, что тевтонское «Tues-day» означает не четверг Dies Jovis, но вторник dies Martis. Тевтонский Тиу может иметь отдаленное лингвистическое сродство с Зевсом, но мифологически он соответствует Арею. В тевтонской мифологии божеством, действительно аналогичным Зевсу или Варуне, является не Тиу или Тир, но Воден или Один, верховный бог неба, благословенный Отец, Господь земли, общий Отец богов и людей; его супруга Иордь, земля, всевидящим оком которой является солнце, оно же есть око Агура Мазды и Варуны, наблюдающее за всем, что происходит на земле.

Тор, бог грома, не есть сын Тира, но Odins sonr и Jardhar sonr, сын неба и земли, как Индра, соответствующей Тору, есть сын Варуны. Англосаксонские королевские семьи возводят свое происхождение к Водену, а не к Тиу, точно так же, как благородные семьи Греции претендовали на происхождение от Зевса. Кроме того, Фригг, общая мать земля, была супругой Водена, а не Тиу.

Если Тиу или Тир мог бы быть мифологически тождественным с Зевсом, то он занял бы во всех этих отношениях место Одина. Балтийские племена имели весьма ясное мифологическое представление о всеобщем Отце, небе и о всеобщей Матери, земле, но представление это было совершенно независимо от Юпитера и Деметры, богов средиземноморских народов. Мифологи были приведены сходством имен к предположению о тождестве Тиу и Зевса, не существующему в действительности. Настоящий «Lesson of Jupiter» есть тот, который научает нас, что филология, предоставленная самой себе, может оказаться обманчивым путеводителем.

Но хотя всеобщим отцом наших тевтонских предков был Воден, а не Тиу, однако в той статье, о которой мы сейчас упомянули, утверждалось, что тождество Зевса и Диауса совершенно доказано, так как Диаус назван в Ведах Диауш-питар, имя, соответствующее латинскому Diespiter или Jupiter и греческому Ζεύς πατήρ (звательный Ζεύ πάτερ). Это доказательство очевидно правдоподобно и привлекательно, но тем не менее вовсе не достоверно, чтобы эти названия восходили к первобытной эпохе, а не образовались независимо одни от других. Нет никакого следа составного имени, подобного Dyaush-pitar или Jupiter у кельтов, литовцев, иранцев, славян или тевтонов; напротив, если рассматривать Диауса и Зевса как первоначальное название неба, то идея, признающая небо и землю за отца и мать богов, так ясна и так всеобща, что нетрудно предположить независимое возникновение ее у индусов, греков и латинян. В самом деле, мы находим ту же идею почти во всех мифологиях. Маорисы Новой Зеландии считают Ранги, небо, и Папа, землю, за общих родителей всего существующего{298}. Перувианцы, карибы, ацтеки, краснокожие индейцы, финны, лапландцы и англо-саксонцы — все обожали свою мать, землю; солнце же иногда, а чаще всего небо считалось ее супругом. У финнов Укко и Акка суть имена, которые носят отец небо и мать земля{299}. У греков небо и земля были олицетворены то в виде Урана и Геи, то в виде Зевса и Деметры. Точно так же и в Риг-Веде Диаус, небо в материальном смысле слова, называется Диаушпитар, отец-небо; он и Притиви-матар, мать земля, суть родители высшего бога, могучего Индры.

Поэтому можно спросить себя, был ли тогда Диаус верховным богом первобытных арийцев. Очевидно, они имели два слова для обозначения неба: светлое дневное небо называлось Диаус, «блестящий», а темный ночной небесный свод Варуна, «тот, который прикрывает, который прячет». Имена верховных божеств могут быть выведены из этих материальных представлений. На сумрачном западе и холодном севере блестящее дневное небо почиталось как высший источник добра; в сухих и сыпучих странах Востока таковыми были охранительный покров ночного и Индра, бог дождя, к которым возносились взоры и которых призывали как благодетелей человечества.

В Индии и Греции точно так же, как у краснокожих индейцев и маорисов, отец небо и мать земля признавались первыми творцами всего существующего: солнце и луна были иногда считаемы за брата и сестру или за супругов; чаще же солнце представлялось пылким юношей, преследующим прекрасную молодую девушку, убегающую зарю. Солнечная колесница, ветры, невидимые посланники неба суть образы, представлявшиеся независимо поэтам обоих народов; и так как слова, обозначающие небо, зарю и небесные тела, были в обоих языках одинакового происхождения, то некоторые совпадения в мифологических именах могут быть объяснены, не прибегая к гипотезе о первобытной арийской мифологии, будто бы возникшей в отдаленные неолитические времена и сохранившейся в явственной форме со времен того отдаленного периода, когда разделились арийские народы.

Но хотя идея об общем происхождении греческой и индусской мифологии, поддерживаемая одно время с такой уверенностью, и должна быть совершенно оставлена, однако мы можем видеть более ясно то, что было общего у греков и индусов. В Индии, как и в Греции, существовали одни и те же небесный свод, солнце, луна и звезды, грозовые облака и ветер; последовательность дня и ночи, лета и зимы были сходны точно так же, как все таинственные явления природы. В обеих странах были элементы общего языка; люди называли все эти предметы сходными именами, имели одни и те же мысли, размышляли одинаковым образом о небесных явлениях; так что, по мере того как цивилизация прогрессировала у индусов и у греков, мифы, взятые из природы с чертами существенно подобными, но не скопированными одни с других, образовывались самостоятельно как попытки объяснить виды физического мира.

Но если арийцы разделились, не имея мифологических верований, а имея лишь общие наименования дня, неба и света, то легко видеть, каким образом эти слова могли стать независимо одни от других именами небесных богов. Корень div или dyu, блистать, дает нам целый ряд арийских слов, обозначающих день, полдень и небо, небесное и божественное, богиню; и таким именно образом и сформировались, наконец, наименования специальных божеств. Таковы в греческом и латинском языках имена Διαίνη и Διώνη), Divania и Diana, Дианус и Янус, Диовис и Иовис, Зевс, а выражения вроде hora meri-diana, jove diano, sub dio, έν δΐος, полдень; deus, divus, δίος, божественный; таковы суть еще по-галльски dyw, день, и duw, бог; по-ирландски diu, день, dia, бог, и de — богиня; по-армянски div, день{300}.

Но если мы допустим тождественность греческого Зевса и индусского Диауса (и что наиболее достоверно), то мы можем утверждать с профессором Райсом, что так называемая сравнительная мифология, устремившаяся так давно на эту попытку отожествления, не может утверждать, чтобы она много подвинулась вперед за все эти годы, и можно спросить себя, точно ли это тождество мифологического порядка, а не просто лингвистического.

Очевидно, легче думать, что грубые и необразованные дикари, бывшие еще в каменном периоде, не возвысились до представления о Зевсе греков, чем предполагать, что подобная концепция, если только она тогда существовала, могла при развитии цивилизацию мало-помалу свестись к материальному представлению. Одинаково трудно понять, каким образом наименование и культ верховного бога неба могли совершенно потеряться между иранцами и славянами.

Если арийцы, как замечает профессор Райе, достигли идеи о боге, столь тождественном, то было бы трудно понять, как, подобно Диаусу санскритской литературы, он утратил свой божественный характер или, подобно Тиу, он был заменен у тевтонов Воденом и Тором, а у галлов первенству его постоянно угрожало преобладание Меркурия{301}.

Идеи могут быть подобными и язык тождественным; но мы не можем утверждать, что первобытные арийцы обладали общей мифологией. Более вероятно, что с одними и теми же словами и одними и теми же мыслями арийские народы, после своего разделения, создали мифологические рассказы, сходство которых скорее кажущееся, чем действительное.

Другая причина также должна быть принята в соображение. Большая часть цивилизации, приписываемой первобытным арийцам, была, как мы видели, заимствована ими у других народов, и вероятно, что и мифы распространялись таким же образом от племени к племени. Во многих случаях констатировано, что это произошло таким образом. Мы знаем, что большая часть мифических рассказов Греции в действительности произошла из семитических источников, что латинские поэты перенесли мифические греческие рассказы на божества Италии, совершенно различные, что тевтоны усвоили себе кельтские божества, даже мифология Эдды пропитана идеями, происходящими из христианства, готтентотское предание о Всемирном потопе, очевидно, вышло из смутных воспоминаний об учении христианскими миссионерами.

Религиозные мифы, как и народные сказки и басни, имеют удивительную способность к переселению. Священные легенды буддийских жрецов прошли путь из Индии в Багдад, из Багдада в Каир, из Каира в Кордову и очутились на страницах Лафонтена после перевода их профессиональными рассказчиками с пали на пехлеви, с пехлеви на арабский язык, с арабского на испанский, с испанского на французский и на английский. Более вероятно предположить, чти все эти божественные мифы, которые могут оказаться сходными в арийских языках, были таким образом перенесены в весьма отдаленную эпоху, чем предполагать, как сравнительная мифология, что они составляли часть общего наследства арийцев в те варварские и крайне отдаленные времена, которые предшествовали лингвистическому разделению. Во всяком случае, ясно, что заключения, бывшие в ходу лет тридцать назад относительно природы и объема первобытной арийской мифологии, основаны на предположениях, представляющих гарантий не более чем теория последовательных переселений арийцев с востока на запад.

Дело последних десяти лет было прежде всего делом разрушения. Все сделанное в течение предшествующего полустолетия было пересмотрено, и остроумные, но неосновательные теории были по большей части разрушены, а почва расчищена для возведения более прочных сооружений.

Тогда как, с одной стороны, наука специализировалась, с другой стороны, было показано, что взаимная связь доисторических наук столь же тесна, как и связь наук физических. Старинная тирания санскритистов была удачно поколеблена, и мы видим, что слишком поспешные филологические выводы требуют систематической проверки при помощи заключений археологии, краниологии, антропологии, геологии и здравого смысла.

ПРИЛОЖЕНИЕ

РАСОЛОГИЯ ДРЕВНИХ СЛАВЯН

ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

ДРЕВНЕСЛАВЯНСКИЙ ВОПРОС В АНТРОПОЛОГИИ

С тех пор как благодаря археологическим работам Софуса Мюллера (Sophus Müller) (1877) т. н. височные кольца (бронзовые, серебряные, золотые женские украшения, вплетавшиеся в волосы у висков; известны с бронзового века, были распространены у славян в Средние века. — Примеч. ред.) были признаны в качестве характерного славянского украшения, принадлежность ряда мест древних захоронений, находящихся в Восточной Германии и не имевших до того времени определенной идентификации, могла быть с уверенностью приписана славянам. При этом антропологи наталкивались на факт, чрезвычайно для них поразительный: в исследуемых могилах они обнаруживали черепа, которые длинными формами своего строения соответствовали вовсе не славянским народам современности, но тому типу, который в то время обычно еще обозначали как «германский». Изначальными же отличительными чертами славянства тогда считались короткая голова и волосы темного цвета, ибо эти признаки и встречались в массовом порядке среди населения, проживающего в областях, которые рассматривались как родина славян, в частности в Галиции, которая в восьмидесятые годы (XIX века. — Примеч. ред.) была, благодаря работам Мейера и Коперницкого, одним из лучше всего в антропологическом аспекте изученных мест Европы.

Исходя из этого мнения, существовавшего по поводу изначального и характерного славянского типа, длинноголовые древние славяне должны были производить впечатление прямо-таки чужеродного элемента. Во многих случаях они рассматривались в качестве славянизированных лишь в культурном, но не в расовом понимании, потомков других народов. Так, Коперницкий [1) Коперницкий, И. Черепа с крюковидными кольцами и кости с трех кладбищ (Kopernicki, I.: Schädel und Knochen von drei Friedhöfen mit Hakenringen. Zbiór Wiad. do Anthrop. Kraj. VII, 3–40, 1883)] видел в обладателях найденных возле Слабошево (Slaboschewo) черепов славянизированных германцев, а Лиссауэр [2) Лиссауэр A.: Crania Prussica. Вторая серия. II. Лоренцберг — древнее захоронение под Кальдусом близ Кульма (Lissauer, A.: Crania Prussica. Zweite Serie. II. Das Gräberfeld am Lorenzberg bei Kaldus im Culmer Land. Z. Ethn. X, 81–134, 1878)], исследовавший местность под Кульмом, — славянизированных пруссов (Pruzze). Наконец, длинные головы восточных древнеславянских групп Талько-Гринцевич [3) Талько-Гринцевич. Человек на наших землях (Talko-Hryncewicz, J.: Czlowiek na ziemliach naszych (Der Mensch in unseren Landen)) 152 S., Warschau, 1913. — Из всех исследователей славян Талько-Гринцевич дольше других упорствовал во мнении, что изначальным славянским типом является темноволосая короткая голова.] истолковывал как принадлежащие потомкам «светловолосых длинноголовых финских племен», которым меньшинство славянских завоевателей навязало свою культуру и национальность. Для интерпретации вполне унифицированного явления использовались самые различные народы, причем каждый исследователь выбирал такую возможность трактовки, что ближе всего подходила в территориально-пространственном отношении материалу его исследований.

Но уже спустя небольшой промежуток времени наряду с этим мнением появилось другое, которому и было вскоре суждено победить. Обнаруженные при новых раскопках черепа древних длинноголовых славян побудили самого Вирхова уже в 1881 году, пусть даже и «…с большим внутренним сопротивлением…», но принять в расчет «долихоцефальный отряд славян» [4) Вирхов Р. Древние захоронения в Слабошево близ Могильно (Virchow, R.: Das Gräberfeld von Slaboschewo bei Mogilno. Z. Ethn. XII, 357–374, 1881)], и в дальнейшем к нему присоединяется целый ряд немецких исследователей [5) например, Бушан Г.: Германцы и славяне (Buschan, G.: Germanen und Slawen, Münster, 1890)]. Русские антропологи (Богданов и Анучин) никогда не испытывали серьезных сомнений в том, что многочисленные долихоцефальные черепа, обнаруженные на их родине в доисторических могильниках, принадлежали «автохтонам» и, следовательно, славянам; так или иначе, но на этой огромной территории, как и в Центральной Европе, так же тяжело найти иноплеменный народ, чьи останки могли бы находиться во всем этом множестве древних захоронений и могильных курганов. Дальнейший стимул «нордическая» точка зрения получила благодаря подходу к изучению величайшей индогерманской проблемы с позиции расологии. В частности, это сделал Пенка (Репка), правдоподобно обосновавший, что индогерманский язык и нордическая раса в значительной мере изначально соответствовали друг другу. Между 1880 и 1890 гг. на эту тему появилась обширная литература, в большей части которой славяне тем не менее еще исключались из индогерманской расовой общности [6) Ср. Нидерле: 1896, цит. прим. 5 на 48-й и след. стр.].

И лишь благодаря Нидерле они оказались в этой общности родными. Его книга «О происхождении славян» явила собой решающую перемену в борьбе мнений [7) Нидерле Л. О происхождении славян (О puvodu Slovanu (Niederle, L.: Über den Ursprung der Slawen; 147 S. Prag 1896))]. Собрав весь известный к тому времени материал по найденным в местах захоронений черепам, он дополнил эти сведения свидетельствами древних писателей-историков о внешнем физическом виде славян. В качестве главного итога он установил, что корень и ядро славянских народов представляют собой тот же самый долихоцефальный и светловолосый тип, который считался характерным для соседних «арийских» племен. — Первые критические обсуждения книги частично еще были настроены скептически [8) Niederle, L.: К вопросу о происхождении славян. Дополнение к моей работе «О происхождении славян» (Zur Frage über den Ursprung der Slawen. Ein Nachtrag zu meiner Schrift «O puvodu Slovanu», 15 S., Prag, 1899)], но впоследствии его точка зрения стала постепенно настолько само собой разумеющейся, что уже в 1910 г. ее одобряют почти все исследователи славянства [9) ср. «Дискуссия по поводу древнеславянского вопроса» («Diskussion über die Altslawenfrage» im Korr. Bl. Dtsch. Ges. Anthrop. XLIII, 72–97, 1912) — статьи Тольдта, Шлица, Вирхова, Матейки и др.], чему, со своей стороны, в известной степени способствовало развитие изучения индогерманского вопроса в целом.

Центр тяжести древнеславянского вопроса в ходе исследований претерпел принципиальное смещение. Первоначально утвердившееся мнение, исходившее из результатов наблюдений над сегодняшним расовым составом славянских народов, сложилось таким образом, что при обнаружении во время раскопок древнеславянских черепов, отличающихся от общепринятой точки зрения, возникала проблема, которая требовала объяснения. Сегодня же, напротив — нордический характер индогерманских праславян и древних славян является настолько естественным и данным, что объяснять необходимо уже ту примесь ненордических элементов, каковая имеет место в сегодняшнем славянстве.

Однако, как ни удивительно, эта часть вопроса оставалась до сих пор в тени. Определенно, уже Вирхов и его приверженцы, а также Нидерле и, позднее, Шлиц, Матейка и другие принимали в расчет «второй славянский тип», который Нидерле уже отождествлял с «race Orientale» Деникера, а Шлиц обозначал как «финский». В более поздних трудах также при случае пытались объяснять этническое происхождение ненордических элементов, для чего преимущественно использовали основные характерные черты финской народности. [10) Вольфф К. Кем были древние славяне? (Wolff, К.: Wer waren die Altslawen? Mannus VII, 135–146, 1912); Чекановский Я. Введение в историю славян (Czekanowski, J.: Wstep do Historji Slowian (Einführung in die Geschichte der Slawen; 326 S. Lemberg, 1927)]. Но, так или иначе, основная направленность хода мыслей расологов всегда однозначно была ориентирована на нордический аспект исследуемой проблемы точно так же, как и славянский вопрос в большинстве случаев рассматривался как неразрывно входящий в состав индогерманского вопроса.

Подобное положение дел, вне всяких сомнений, этиологически связано с развитием расовой типологии Европы, поскольку в то время, когда нордическая раса может с давних пор пользоваться научно обоснованным и общепризнанным подтверждением факта своего существования, к значительному количеству элементов, сыгравших роль в происхождении славянских народов, это относилось в гораздо меньшей степени. Таковым элементом является восточноевропеоидная (восточнобалтийская) раса, которая определяется, и особенно в немецкой литературе, как основной тип сегодняшних славян, по меньшей мере — северных, и которая в системе типов именно славянских антропологов (Бунак, Чекановский) отнюдь не находит однозначного описания. Там, где принимают во внимание действительное влияние этой расы, не существует никакого единого мнения о ее морфологическом характере. В то время, как одни (Эйкштедт, Гюнтер, Монтандон) видят в восточноевропеоидах самостоятельно дифференцированную европеоидную расу, другие рассуждают о более или менее неустойчивом «внутренне-азиатском смешанном типе» (Рехе) или о «светлом альпийском типе» (Керн, Б. К. Шульц). Морфологическое же объяснение весьма важно, а для вопроса этнического происхождения и вовсе является определяющим. Поэтому, коль скоро в дальнейшем древнеславянский вопрос предстоит рассмотреть гораздо глубже, чем это делалось до сих пор, т. е. с позиции принятия во внимание ненордических компонентов, то существенной частью этой задачи и будет морфологическое описание и разграничение этих компонентов.

РОДОПЛЕМЕННАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ И РАСОВЫЕ ПРИЗНАКИ ДРЕВНИХ СЛАВЯН

Распространение древних славян к 1000 году

Под определением «древние славяне» понимают группу племен, живших в исторический период между временем существования славянской общности на относительно тесно окруженном иными народами пространстве своей «прародины» и формированием в позднем Средневековье сегодняшних славянских народов и государств.

Время, из которого до нас доходят почти все антропологические находки — XI и XII века — является уже концом этой эпохи: отдаленные области Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы находятся во владении славян, на западе же их распространение уже перешло свой апогей. И хотя внутренняя история славян того периода проступает лишь немногочисленными и неясными контурами, но сведения, почерпнутые из источников собственно славянской историографии, дополняются свидетельствами тех народов, с которыми славяне вступили в результате своего распространения в самое тесное соприкосновение и которые не только сами творили историю уже с незапамятных времен, но и фиксировали произошедшие события в рукописных хрониках. На западе Европы это — немцы, на юге — Римская империя, в то время как на востоке и северо-востоке славяне встречают народы, чья хронология была неизвестна или утрачена, и именно лишь вследствие этого сами появляются в круге света истории относительно поздно. Тем не менее на рубеже 1 — го и 2-го тысячелетий после Р.Х. не только область распространения, но и родоплеменная классификация славян обретают некоторую ясность. [11) Дильс П. Славяне, язык. Статья в Энциклопедическом справочнике по древнейшей истории Эберта (Slaven, Sprache. In Eberts Reallexikon der Vorgesch., XII, 273–291,1928); Нидерле Л. Manuel de l'antiquite slave, 2 Bde. Paris, 1923–26.]

Особенное изобилие племен и названий родов дошло до нас от западных славян, которые появляются в Восточной Германии в начале VII столетия. Многочисленные немецкие летописцы, такие, как Адам из Бремена, Титмар из Мерзебурга, Хельмольд и его «Славянская хроника», а также Эйнхарт, биограф Карла Великого и т. н. Баварский географ (конец IX века) — предоставляющий обширный, однако неясный перечень, — способствуют нам в создании картины классификации народов восточной части Центральной Европы после ухода из этих мест германцев. Северо-западную область распространения славян между низовьями Эльбы и Одера занимали ободриты (Obodriten. — Авт., они же: бодричи. — Примеч. ред.), к ним примыкали на юге вильзане (Wilzen), с которыми также соседствовали хафелане (Havelanen), населявшие равнину Хафельланд в районе сегодняшнего Потсдама. Еще далее к югу, между притоком Эльбы, р. Зале, и р. Нейсе в районе г. Герлиц, обосновались сорбы (Sorben — лужичане или лужицкие сербы. — Примеч. ред.), территория которых вновь распадалась на большое число отдельных областей между Одером, Вислой и р. Нотец в Померании и которые, являясь предками кашубов (Kaschuben), уже в те времена доказали свою культурную самобытность по сравнению с племенами, примыкавшими к ним с юга. [12) Энгель К. и Ла Бойм В. Культуры и народы на землях Пруссии (Kulturen und Völker im Preußelande, 291 S., Königsberg, 1937; Кейзер Ε. История народов, населяющих Германию (Bevölkerungs-Geschichte Deutschlands, 360 S., Leipzig, 1938).] Нам также известен ряд племен, населявших Силезию, которые, в отличие от сорбов, живя здесь, не выделялись среди соседей своим единством. Слензане (Slenzanen (Silensi. — Авт., они же: силезане. — Примеч. ред.), обосновавшиеся в Центральной Силезии, вокруг горы Зилингберг (Цобтен) (Silingberg (Zobten)), были теми, кто вследствие трансформированного и произносимого на славянский манер слова «Зилинг» дал имя всей стране. На местности, окружающей г. Оппельн (ныне: г. Ополе на юго-западе Польши. — Примеч. ред.), наряду с осевшими вниз по течению Одера требованами (Trebowanen) и боборанами (Boboranen) упоминаются и населявшие области верхнего течения Одера ополане (Opolani), а близ Цинна (Zinna) и Оппа (Орра) — голензичи (Golensizi). Границы между этими племенами во многих случаях образовывали простиравшиеся по всей этой территории леса. [13) Чайка В. Леса на силезских пограничных рубежах (Czajka, W.: Schlesiens Grenzwälder, Ζ. Ver. Gesch. Schlesiens, LXVIII, 1–35, 1934; Лацке В. Южная граница Силезии к началу 13-го столетия (Latzke, W.: Schlesiens Südgrenze bis zum Anfang des 13. Jahrhunderts, Z. Ver. Gesch. Schlesiens, LXXI, 57–101, 1937).]

* * *

На территории, где некогда происходило формирование польского народа, «хроника Нестора» (см. ниже) выделяет два больших племени: полян (Polanen) и Мазуров (Masowier). Из этих двух племен поляне, о которых известно, что они с первой половины X столетия обосновались в районе среднего течения Варты и значительно расширили первоначальные пределы своего обитания, продемонстрировав при этом могучую силу, с которой они, присоединив ряд более малочисленных племен, также включили в конце концов в созданную ими новую национально-политическую единицу живших на востоке — в среднем течении Вислы — Мазуров. Наконец, о славянских племенах, населявших территорию сегодняшней Чехословакии, мы имеем сведения благодаря прежде всего богемскому хронисту по имени Космас и учредительной грамоте пражского епископства (подтверждение 1086). Все эти малые племена, обосновавшиеся в богемском регионе: лучане (Lutschanen), седличане (Sedlitschanen), дазане (Dasanen), пшоване (Pschowanen), лемузы (Lemusen) и т. д., были объединены селившимися с конца IX столетия в центре обитания этих племен — возле Праги, чехами (Tschechen) [14) Бретгольц Б. История Богемии и Моравии (Bretholz, В.: Geschichte Böhmens und Mährens, 4 Bde. Reichenberg, 1925)], которые впоследствии ассимилировали и племя мораван (Morawen) в Моравии, в то время как жившие на востоке от них словаки (Slowaken) и дальше сохраняли свою самостоятельность. Южной границей, разделявшей их со словенцами (Slowenen), хотя и неоднократно нарушаемой, изначально был, в общем и целом, Дунай.

* * *

Хотя переселение славян и совершалось в частично лишенной присутствия германцев Центральной Европе тихим и почти незаметным способом, тем не менее твердая граница их дальнейшему продвижению вперед была установлена уже накануне наступления нового тысячелетия. [15) Кёцшке Р. и Эберт В. История колонизации востока Германии (Kötzschke, R. und Ebert, W.: Geschichte der ostdeutschen Kolonisation, 351 S., Leipzig, 1937.] Уже Карл Великий политическими и военными методами определил и свел воедино очертания восточных рубежей своей империи; правители саксов, развивая в многочисленных пограничных столкновениях систему маркграфств (пограничных военно-административных округов. — Примеч. ред.), вели, благодаря главенствующей позиции церкви и политической организованности, в приграничных районах подготовительную работу, направленную на поддержку движения германских поселенцев. Таким образом, если в западном славянстве ввиду политического и культурного перевеса Германской империи и совершалась уже некоторая перемена, то население как таковое все еще почти не было затронуто изменениями, которые надвигались извне, ибо переселение на восток немецкого народа, представители которого прибывали сюда в качестве крестьян, городских жителей и монахов, лишь на одно-два столетия позже обрело масштаб, действительно существенный для расовой истории населения этих земель. Таким образом, обнаруживая в ходе археологических работ, ведущихся на территории восточных областей Центральной Европы и в Восточной Германии в местах захоронения древних славян человеческие останки, мы можем с уверенностью утверждать, что эти останки следует идентифицировать как безусловно славянские.

Для родоплеменной классификации восточных славян основным источником является так называемая хроника Нестора — рукопись, созданная в одном из монастырей Киева около 1115 года (имеется в виду «Повесть временных лет», автором первой редакции которой был древнерусский писатель, монах Киево-Печерского монастыря Нестор. — Примеч. ред.) [16) Траутманн Б. Хроника Нестора (Trautmann, В.: Die Nestorchronik, 302 S., Leipzig, 1931)]. Она в первую очередь наполняет живым содержанием те несколько имен, что перечислены уже у Константина Порфирородного (912–959). (Он же Константин VII Багрянородный, император Византии, «рожденный в багрянце» — по-гречески «порфире», т. е. в царском дворце. — Примеч. ред.). Так, в этой хронике сообщается, что между Припятью и Западной Двиной «сидели дреговичи» (Dregowitschen). Их северо-восточными соседями были кривичи (Kriwitschen), обосновавшиеся в «верховьях Волги, Западной Двины и Днепра», и главным городом которых являлся Смоленск (Smolensk — а вовсе никакой не «Шмоленгс», как откровенно лгал И. Эренбург: Война. М., ОГИЗ, 1942. —Примеч. ред.). Часть племенного союза кривичей, селившаяся у Полоты, притока Западной Двины, носила собственное имя — полочане (Polotschanen). Колонией кривичей могли быть и земли новгородских (Nowgoroder) славян (та же история, что и со «Шмоленгсом», — Nowgorod, а не «Наугард», как в той же книге продолжал фальсифицировать факты И. Эренбург. — Примеч. ред.), примыкавшие к местам обитания полочан на северо-востоке [17) Нидерле Л. цит. прим. 11]. Далее, на юге, хроника называет радимичей (Radimitschen) на реке Сож и вятичей (Wiatitschen) на Оке, считавших себя потомками легендарных братьев по имени Радим (Radim) и Вятко (Vjatko). Вятичи были более значительным племенем, границы области расселения которого, используя результаты археологических исследований, можно определить несколько точнее, чем они указаны в хронике: простираясь на западе до водораздела между Окой и Десной, территория вятичей охватывала районы Калуги, Тулы и Москвы, а на северо-востоке, располагаясь вдоль течения Оки, далеко выдвигалась за пределы ее бассейна. Финские племена мурома (Murom) и мордва (Mordva), являвшиеся непосредственными соседями вятичей, постепенно поглощались ими и слявянизировались.

Определить границу вятичей с примыкавшими к ним на юго-западе северянами (Sewerianen), которую «Нестор» устанавливает по рекам Десна, Сейм и Сула, более детально не удастся. Территория же северян на юго-западе во времена хрониста уже, пожалуй, была раздроблена вследствие все новых и новых вторжений тюрко-татарских (turko-tartarischer) племен. Об этом можно судить постольку, поскольку славянские колонии на реке Донец, о которых в VI веке сообщает Прокоп (Prokop. — Авт.; Procopius—лат.; Прокопий Кесарийский: византийский историк. — Примеч. ред.), принадлежали скорее всего именно северянам, что можно на основании свидетельств, оставленных арабскими летописцами в IX и X веках, предположить и о некоторых районах на Дону, Волге и даже на Кавказе. Тому же самому тюрко-татарскому давлению были подвержены уличи (Ulitschen) и тиверцы (Tivertsen), которые, по всей видимости, некогда селились в низовье Днепра; уже около 900 года они удалились на запад, осев в районе Буга и Днестра, откуда были вытеснены печенегами (Petschenegen) и половцами (Polowzen) еще дальше, вероятно — в Карпаты. Дезорганизация и упадок, вызванные степными народами, также могли стать причиной того, что об этих самых южных группах восточных славян до нас дошли лишь незначительные сведения.

* * *

И, наконец, эпицентр славянского ареала, расположенный к югу от Припяти, был заполнен рядом следующих племен. В глуши заболоченных лесов обосновались древляне (Drewljanen) — что на немецкий язык можно перевести, как «лесные жители» (Waldbewohner), — самая, судя по найденным при раскопках предметам, скудная и менее всего развитая в культурном отношении часть славянского народа. С другого берега реки Тетерев к ним примыкали поляне. Основным местом их поселения был город Киев, исходный пункт варяжского (warägischen) государственного образования на юге, о богатстве и блеске которого знают и довольно часто упоминавшие его в своих работах создатели немецких исторических хроник того времени. Самый западный форпост восточных славян, некогда образованный дулебами (Duleben) с примкнувшими к ним позднее частями племен волынян (Wolhynier), лучан (Lutschanen) и бужан (Bujanen), находился на Волыни и проходил по правому берегу Буга на северном участке его течения.

Общая территория распространения восточных славян с течением времени особенно сильно расширилась на северо-востоке, где уже до 1000 года ими были достигнуты озеро Ильмень, Ладожское озеро и Верхняя Волга. Если финские народы, встреченные здесь славянами, и оказывали им сопротивление, то оно было относительно незначительным. Совершенно иначе дела обстояли на юге, где славянский фронт, испытывавший давление тюрко-татарских степных народов, был существенно потеснен. Лишь постепенно, в течение следующих столетий, поселения славян снова продвинулись здесь вперед, а политическое присоединение и включение в состав Российской империи побережья Черного моря состоялось только при Екатерине Великой. На западе на пути восточно-славянского расширения также существовала с давних пор установленная западными славянами граница, которая почти целое тысячелетие сохранялась практически неизменной.

О южных славянах до нас дошли самые ранние и достоверные сведения. Во времена Иордана (Jordanis), летописца готов (591), их массированное скопление уже наблюдалось на территории от устья Дуная до его правого притока — реки Сава, и современную Валахию (Walachei) тогда именовали Склавиния (Sklavinia) — страна славян (Slawenland — именно так у автора, а не Sklavenland, т. е. «страна рабов», как фантазируют некоторые псевдоисследователи истории. — Примеч. ред.). Дальнейшее расширение их территории происходило совершенно иначе, чем у западных славян, а именно ведением войн и разбойнических набегов, о которых вынуждено сообщить довольно большое количество писателей-историков Восточной Римской империи. Уже Юстиниан (Юстиниан I Великий (лат. Justinianus). — Примеч. ред.) с целью отражения славянских вторжений (527) заложил пояс крепостей, который, однако, оказался не в состоянии сдержать наносимые через Дунай все новые и новые удары. Уже в конце VII столетия захват балканского полуострова может считаться завершенным, после чего отдельные диалектные группы начинают развиваться в племена и народы, хотя, по мнению Константина Порфирородного, они еще не различимы в единой славянской общности.

В этот момент на западе полуострова на общем фоне выделяются три крупных родовых союза, от которых начинают вести свое дальнейшее распространение словенцы. Их земли простирались на севере вплоть до Дуная и охватывали вместе с тем также северную часть Восточных Альп, где их, однако, уже с эпохи Карла Великого начали опережать немцы. Земли на юго-западе, где вся Истрия и большая часть прилегающей к этому полуострову территории некогда были словенскими, переходят к италийцам (Italiener); частично за счет словенцев также осуществляется и захват Венгрии мадьярами (Madyaren). Граница на юге с хорватами (Kroaten) проходила вдоль рек Купа и Сава, вплоть до устья Босны, и оттуда — к северу, приблизительно до устья Дравы. Плотнее же всего заселенными словенцами землями, пожалуй, уже тогда были Южная Штирия, Каринтия и Крайна. К югу от рек Купа и Сава обосновались, как уже было сказано, кроаты, о северном происхождении которых свидетельствует прежде всего упомянутый у Нестора остаток племени хорватов (Chorwati) в Восточной Галиции. На западе сфера их влияния простиралась вдоль берега Адриатического моря, достигая на юге рубежей сегодняшней Черногории, в то время как восточная граница с тесно родственным племенем сербов (Serben) точно определена быть не может. Это был большой и воинственный народ [18) Зизич Ф. История хорватов (Sisic, F.: Geschichte der Kroaten, 407 S., Zagreb, 1917)], составить представление о внушительной картине культурного потенциала которого способствуют, например, археологические раскопки средневекового епископства Книн. Несколько позже началась историческая активность сербов, которые, несмотря на это, доказали, что обладают могучей силой и способны к дальнейшему расширению своей территории. [19) Йиречек И. История сербов (Jirecek, J.: Geschichte der Serben, Allg. Staatengesch. I. Abt., XXXVIII, 2 Bde. Gotha, 1911–1918).] Эпицентром ареала расселения сербов были тогда долины к югу от верхнего течения Дрины; на севере границу их земель можно, очевидно, провести по реке Сава, на востоке — вдоль течения реки Ибар. Горные цепи разделяли их на ряд отдельных родовых союзов, которые, однако, вскоре объединились, также приобщив к себе и живших по соседству тимочан (Timotschanen) и часть племени мораван, чьи земли примыкали к заселенной сербами территории с востока.

* * *

Судьба славян, живших на востоке Балканского полуострова и от собственных названий племен которых во многих случаях не осталось и следа, сложилась особенным образом. Свое, ныне известное, имя «болгары», как и политическую организацию, они получили от чужого народа — булгар (Bulgaren), тюрко-татарского племени, которое, начиная с IV столетия, осуществляло через южнорусские степи свой натиск на запад [20) Йиречек Й. История болгар (Jirecek, J.: Geschichte der Bulgaren, 586 S., Prag, 1876)]. Сами вытесненные в эти земли иными степными народами, они переправились в конце VII столетия через Дунай и, объединившись с местными славянами, энергично организовали их борьбу против Восточной Римской империи. Здесь, на юге, булгары играют значительную роль, весьма сходную с той, что выпала варягам на севере. Так же, как и там, речь шла о преимущественно мирных связях и объединении, из которых обе стороны извлекали свою пользу. Так же, как и там, представители иного народа давали славянам имя и политическое единство, но вскоре, сами перенимая язык и народность славян, растворялись в их несравнимо большей массе. Около 1000 года это слияние уже завершено.

Таким образом, влияние древних славян Балканского полуострова на этнический состав народов современности выделяется гораздо отчетливее, нежели у обеих других основных славянских групп. Здесь уже около 1000 года навстречу нам выступают четыре больших племени, которые еще и сегодня, конечно с различными изменениями границ и смещениями властных и государственных структур, определяют национальную картину. Общее же распространение древних славян демонстрирует в некоторых местах существенные различия с современным распространением славянских народов: населенные ими в былые времена земли простираются гораздо дальше на запад, вследствие того что в них включена территория нынешней Восточной Германии, тогда как на востоке славяне, наоборот, владеют лишь частью обширного русского пространства.

ОБЗОР АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛА

[21) Этой же теме посвящена литература, перечень которой указан в конце данной работы.]

Коль скоро нам в дальнейшем предстоит прежде всего подробно ознакомиться с имеющимися в наличии черепами, являющимися наглядным материалом для изучения расологии древних славян, то самыми первыми следует упомянуть силезские находки, послужившие исходным пунктом для следующих исследований. [22) За предоставленный материал я благодарю Земельное ведомство охраны исторических памятников в Бреслау (ныне Вроцлав. — Примеч. ред.). Директор: д-р Петерсен.] Почти все эти находки сделаны исключительно в Центральной Силезии, а именно в округах Бреслау и Рейхенбах, то есть территории, некогда населенной слензанами. [23) Материал обнаружен в процессе ведения археологических работ в следующих местах: Спонсберг, окр. Требниц — 3 м, 1 — ж; Бильвизе, окр. Волау — 1 м, 3 ж; Мальквиц, окр. Бреслау — 3 м, 3 ж; К. Тинц, окр. Бреслау — 6 м, 3 ж; Бухвитц, окр. Бреслау — 1 м, 1 ж; Цоттвиц, окр. Олау — 1 ж; Швановиц, окр. Бриг — 1 м, 1 ж; Петервиц, окр. Бреслау — 1 ж, Штригау, окр. Швейдниц — 3 м, 2 ж; Нимпч, окр. Рейхенбах — 1 м, 2 ж; Рудельсдорф, окр. Рейхенбах — 1 м, 3 ж; Данквиц, окр. Рейхенбах — 2 м; Йешвиц, окр. Бреслау — 2 м; Хайдерсдорф, окр. Рейхенбах — 4 м (м = мужские, ж = женские).] Часть найденных черепов была уже обработана Риттером, который в своей работе тем не менее поставил вопрос таким образом, что ограничился лишь описанием собственного немногочисленного материала.

Однако для проведения сравнительного анализа в наличии имеется большое количество групп древних славян, показатели антропометрических параметров которых, разумеется, весьма различны. Самые ранние обнаружения (Платиков, Зильберберг и Гальгенберг в р-не Воллин, Рейтвейн и т. д.), которые будучи описаны Вирховым, Шуманом и другими преимущественно в журнале «Цайтшрифт фюр Этнологи», дали импульс первым обсуждениям древнеславянского вопроса, предлагают только незначительные возможности сравнения, кроме того, речь идет часто об отдельных черепах. Описание первой действительно большой серии находок — Лоренберг под Кульмом — Лиссауэр опубликовал в своей «Crania Prussica»; за ней следовали: на территории, некогда принадлежащей полянам — Слабошево, окр. Могильно (Вирхов, 1881; Коперницкий, 1883), богемские древние славяне (Матейка, 1891), ряд захоронений в Мазовии (Рутковский, 1900), мекленбургские «венды» (Wenden. — Авт., они же: венеды. — Примеч. ред.) (Асмус, 1902) и славяне из Лойбингена в провинции Саксония (Мюллер, 1906).

В течение почти 30 следующих лет этот материал ничем больше обогащен не был. И только в недавнее время Франкенбергер представил новые крупные находки на местах раскопок возле населенных пунктов Девин и Дольный Ятов в Словакии, на территории которой до сих пор была известна лишь небольшая серия, обнаруженная возле Уг. Скалицы (Матейка, 1925). Герта Буссе (1934) также обнародовала сведения о черепах древних славян, обнаруженных в долине Хафельланд близ Потсдама, но они вследствие своего незначительного количества и плохой степени сохранности — ни одного полного лицевого скелета, — мало пригодны для проведения сравнительного анализа. Кроме того, Стояновский опубликовывал данные о нескольких черепах, найденных поблизости от Слабошево, а точнее — в местечка Крушвиц (окр. Стрельно), датированных XII столетием, и которые, таким образом, должно рассматривать как принадлежащие именно древним славянам. [24) В таблицах и картах они объединены с более ранними находками в Слабошево, несмотря на то, что в действительности обе группы имеют частичные различия в отдельных признаках. Однако эти частности слишком малы для того, чтобы позволить более или менее уверенные выводы. Так или иначе взгляд на находки в Слабошево с расовой точки зрения не претерпел существенных изменений вследствие приобщения новых сведений о черепах из Крушвица; такое же обозначение на карте (рис. 24) имеют и находки, сделанные в районе города Позен (ныне Познань. — Примеч. ред.), антропометрические параметры которых приближаются к параметрам вышеуказанных находок, невзирая на то, из Слабошево ли они или из Слабошево и Крушвица.] В дальнейшем автору удалось дополнительно обследовать часть более раннего материала и пополнить его новыми сведениями. Так, были заново отредактированы материалы по черепам, найденным близ Лоренцберга, под Кульмом и, учитывая результаты более поздних находок в Западной Пруссии, расширены сведения о прежних находках в восточной части Померании. [25) Я благодарю господина профессора Л. Баума, директора Государственного музея естествознания и древней истории города Данциг (ныне Гданьск. — Примеч. ред.), за предоставленное им разрешение на обработку следующего материала: Лоренцберг — 16 м, 9 ж; Кальдус — 11 м, 4 ж; Хмильно — 9 м, 2 ж; Криссау — 2 м; Заскошин — 8 м, 6 ж; Прауст — 2 м, 1 ж; Лангенау — 2 м; Грушно — 12 м, 10 ж. К вопросу о различиях между северной группой (Хмильно, Заскошин, Прауст, Лангенау, Криссау) и южной (Грушно, Кальдус) ср. гл. IV, 4.] Наряду с этим часть материала по Лойбингену объединена с несколькими новыми находками [26) черепа находятся в зале музея при Земельном институте национальной культуры, директор: проф. д-р В. Шульц, которому я также должна выразить свою признательность за разрешение на обследование экспонируемого материала. Группа «провинция Саксония» в таблицах и картах составлена следующим образом: Лойбинген, окр. Эккартсберг — 8 м, 7 ж; Требен, окр. Вайсенфельс — 3 м, 3 ж; Лойна, окр. Мерзебург — 1 м, 2 ж; Горслебен, р-н озера Мансфельдер — 1 ж; Обер-Берсдорф — 1 ж].

* * *

Вряд ли позднее, чем на западе, на востоке также началась исследовательская работа, которой в 1879 году был дан сильный стимул собравшимся в Москве конгрессом антропологов и проведенной там же антропологической выставкой. Собранный для этой цели под руководством Богданова богатый материал по племенам новгородцев, северянам и киевским полянам [27) Средние значения были заново рассмотрены в соответствии с результатами индивидуальных измерений; в описании черепов, найденных в могильниках под Новгородом, упущены некоторые антропометрические параметры (см. ниже).] был впоследствии дополнен, прежде всего энергичным Талько-Гринцевичем (кривичи, древляне и киевские поляне), которому мы также обязаны за его весьма ценный подбор материала по древним славянам, жившим на территории современных России и Польши. Как Богданов со своими сотрудниками, так и Талько-Гринцевич в процессе измерений следовали указаниям Брока — однако, как на то указывает невероятная ширина колебания некоторых признаков, — с некоторыми индивидуальными отличиями [28) Таблица 1 содержит пропуски в тех местах, где в основу измерений была положена иная техника. Результаты, по поводу которых вследствие несовершенства техники измерений отсутствует уверенность, указаны в скобках.], так что возможные варианты проведения сравнительного анализа при использовании нескольких критериев должны обсуждаться с весьма большой осторожностью. Тем больше нужно приветствовать тот факт, что в настоящее время русские взялись за переработку материала, полученного в результате исследований обнаруженных в ходе археологических работ черепов восточных славян. Первая публикация (Бунак, 1932) посвящена кривичам, вятичам и северянам. В дальнейшем в антропологию восточных древних славян новый вклад внес Седачек-Коморовский, опубликовавший свою монографию о дреговичах.

О южных славянах мы до сих пор знали действительно немногое, и даже сегодня материал по этой группе особенно недостаточен. Публикация Тольдта (1912) о черепах из Штирии и Крайны — области расселения словенцев — была тем единственным, что существовало до недавнего времени. [29) К сожалению, Тольдт ограничился исключительно мозговым черепом (Gehirnschädel). Некоторые из черепов автору данной работы удалось дополнительно обследовать в коллекциях Любляны — Лайбаха, Марбурга и Петтау, причем наличие выделенных ранее с биометрической точки зрения расовых элементов, в частности, восточноевропеоидных, подтвердилось. Нижеупомянутый антропологический материал по южным славянам был, наряду с другими сведениями, собран в поездке на Балканы, которую я предприняла весной 1937 года при поддержке университетского союза Бреслау, за что я должна выразить, в частности господину проф. д-ру Мальтену, свою самую высокую признательность. В дальнейшем я также встречала в научных заведениях и музейных собраниях чрезвычайно благожелательную предупредительность и многократно оказанную помощь. За содействие в изучении славянского материала я особенно благодарна следующим господам, среди которых: д-р Ф. Бас — Марбург (Марибор); д-р Даннофф — София; хранитель музея г-н Гуньяч — Книн; директор д-р Мандич — Сараево; г-н Мичич — София; прив. — доц. д-р Скерий — Лайбах (Любляна); директор книгохранилища г-н Скрабар — Петтау (Птуй); директор проф. д-р Цупаник, Лайбах (Любляна).] Затем Лебцельтер исследовал в Загребе две крупных северо-хорватских серии черепов, датируемых XI столетием (Бело Брдо и Свиньяревцы), однако эти сведения так еще и не опубликованы. [30) К сожалению, автору данной работы также не предоставилось возможности устанавить, где находится его рукопись. Однако, с любезного разрешения попечителя над наследственным имуществом д-ра Вастля, незадолго до верстки этой книги стал доступным непосредственно сам материал, так что табл. 1–3 и 8b успели дополниться данными по Северной Хорватии. На картах же и диаграммах сделать соответствующую вставку оказалось невозможно. В дальнейшем автору удалось осмотреть черепа в Загребе и сделать ряд соматоскопических наблюдений, резюме результатов которых было впоследствии выведено в диагнозе типов.] По поводу же южной ветви сербо-хорватов автор, осмотрев небольшое количество черепов, находящихся в музеях Книна и Сараево, смог с уверенностью установить лишь то, что они, вне всяких сомнений, принадлежат древним славянам. Несмотря на то что серия этих черепов невелика, описание ее тем не менее приобщено к основному материалу, поскольку в ином случае о ней не будет известно вообще ничего. [31) Речь идет о 3 м, 1 ж черепах из Зеницы (Босния), и найденных во время раскопок в окрестностях Книна 4 м и 5 ж, объединенными здесь с мужскими.] Объем антропологического материала по болгарам гораздо более велик: в ходе крупномасштабных археологических исследований, ведущихся на протяжении последних лет в Мадаре и Преславе — столице древнего болгарского государства (Первого Болгарского и Западно-Болгарского царств (893–971 гг.). — Примеч. ред.), был получен целый ряд черепов, датируемых X и XI столетиями. [32) Указанная серия в соответствии с характером данной работы может быть здесь учтена только в общем и целом. Однако она заслуживает более подробного описания и анализа, которые будут осуществлены в дальнейшем.]

* * *

Большинство обнаруженных в процессе раскопок древнеславянских черепов соответствуют историческому периоду с X по XII столетие, что свидетельствует о совпадении по времени с завершением распространения славян и переходом от огненного погребения к захоронению тела. Некоторые экземпляры могут оказаться старше — так в районе Гамеля, близ Мекленбурга, наряду с могильными захоронениями встречаются места еще огненных погребений, — другие же восходят к более позднему времени, например Дольный Ятов (Dolný Jatov), где обнаруженные при раскопках останки относятся к XIII веку. На западе речь идет почти исключительно о серийных захоронениях или вообще об обнаружении непосредственно кладбищ, на востоке — преимущественно о могильных холмах (курганах). Однако помимо этого по полянам и северянам существует материал, который был получен в ходе ведения раскопок на территориях, занимаемых кладбищами. Тем не менее для картирования результатов исследований задействованы исключительно курганные находки, что сделано для того, чтобы соблюсти единообразное описание восточного славянства. Сравнение курганных находок с находками на кладбищах в дальнейшем будет проведено отдельно (см. IV, 4).

В пространственном отношении имеющиеся в наличии археологические находки охватывают почти всю область распространения славян в начале второго тысячелетия после Р.Х., отсутствуя, однако, в южной части Польши и на некогда принадлежавших славянам территориях Венгрии и Румынии. Материал так или иначе обширен настолько, что сведение его воедино кажется оправданным.

Отдельные признаки и их пространственное распределение

В следующем обзоре ярко выраженных антропологических признаков древних славян и их соответствующих географическому положению и родоплеменной принадлежности различий учтены только мужские серии, поскольку те являются наиболее полными и обширными. Некоторые представленные в табл. 1 группы при дальнейшем картировании также остались незадействованными. Одной из таких групп является серия, обнаруженная близ Уг. Скалицы (Словакия), поскольку она слишком мала и, кроме того, выпадает по времени из остальных западнославянских групп (IX столетие!), а другими — кладбищенские захоронения северян и полян, что, как это уже было сказано, сделано для того, чтобы иметь возможность положить при описании восточных славян в единую основу материал, полученный во время раскопок курганов. Данные по соответствующим группам будут представлены позднее.

Наибольшая длина черепа (Größte Schädellänge) (рис. 2)

Самое высшее среднее значение наибольшей длины черепа достигается на западе (мазуры — 191,1), самое низшее — на востоке (древляне — 177,5). Это в точности соответствует общему географическому распределению, ибо на востоке черепа в среднем короче — нигде не превосходится среднее значение 186, на западе же — почти всегда длиннее. Здесь в особом положении — 180,7 — находится только Девин наряду с мекленбургскими вендами, которые также — 183,1 — отчетливо отстают от среднего значения. Силезские древние славяне — 187,5 — находятся на 5-м месте и вместе с тем в середине западнославянского вариативного диапазона, распределяясь пространственно по территории Центральной Германии и севера Польши, где встречаются особенно высокие значения длины черепа. К западным славянам примыкают более северные из южнославянских групп (Штирия, Северная Хорватия), в то время как более южные действительно отличаются от тех и других незначительной длиной.

Наибольшая ширина черепа (Größte Schädelbreite)

Создать для ширины черепа такую отчетливую пространственную классификацию, как и для длины, не получается. На западе Девин — 144,9 — снова представляет экстремальное значение, за которым лишь на известном расстоянии следуют группы на территории Богемии и Центральной Германии. На севере к ним примыкают области относительно незначительной ширины черепа (Хафельланд, Померания, Позен, Мазовия), частично совпадающей с особенно большой длиной. У восточных славян, вследствие узости их черепов, из общей картины выпадают обе юго-восточных группы — северяне и вятичи, у которых незначительная длина черепа связана с незначительной шириной. Южнославянские серии являются близкими как друг к другу, так и в среднем к западным славянам.

Высота Basion — Bregma (Basion — Bregma — Höhe)

Область относительно высоких средних значений высоты черепа, выделяясь на общем фоне на территории Восточной Германии — Богемии и прервавшись лишь в Мазовии, ведет свое продолжение, предположительно, в направлении Северной России. На западе обе словакские группы сменяются затем, очевидно, низкоголовыми, за исключением северохорватской серии Бело Брдо, южными славянами, в то время как у восточных славян резко выделяются, вследствие характерных низких средних значений, обе западные группы — древляне и поляне. Юго-восточные северяне и вятичи с величинами средних значений 135,5 и 135,8 соответственно снова демонстрируют взаимное сходство.

Указатель соотношения длины и ширины черепа; далее — LB-индекс* (Längenbreitenindex) (рис. 3)

Средние значения LB-индекса большинства групп передвигаются вокруг границы между мезо- и долихокранией, причем таким образом, что 8 из них оказываются в области долихокрании, 16 — мезокрании. Последнее должно принимать как особенно характерный для древних славян признак. Исключение образует Девин, где с 80,4 уже преодолена граница брахикрании.

* * *

В пространственном распределении области обнаружения особенно длинных черепов выделяются на северо-западе (провинция Саксония, Хафельланд, Померания, Мазовия) и на юго-востоке (северяне, вятичи), в то время как в противоположность этому северо-восток (новгородцы, кривичи, костромичи), середина восточного (древляне, поляне), а также юг славянского ареала представлены относительно короткими черепами. На факт же того, что группы с характерной мезокранией в среднем не представляют никакого внутреннего единства, указывают приведенные данные по распределению LB-индекса (табл. 2). В одной их части сравнительно высокое среднее значение обусловлено ощутимым присутствием мезокранических черепов, в то время как брахикранические обособлены или не встречаются вовсе. К этой части совершенно отчетливо принадлежат древляне, которые представляют собой в высшей степени замкнутую группу с незначительным присутствием долихокранических черепов при совершенном отсутствии брахикранических, а также болгары наряду с дреговичами, полянами, вендами, словаками Дольного Ятова, у которых в целом величина индекса — 83 — превышена только в индивидуальных случаях. Среди прочих серий, в которых при исследовании натурально коротких черепов не обнаруживается даже несущественных процентных расхождений, отчетливо различаются друг от друга две регионально удаленные группы. Одна, располагающаяся южнее дуги Карпаты — Судеты, охватывает Богемию и Словакию (Девин) — к ней можно также причислить северных хорватов [32а) На карте указаны средние значения от 3 до 9], в другую входят серии, обнаруженные на самом северо-востоке славянского ареала, а именно черепа, найденные на землях кривичей и жителей Новгорода и Костромы. Получившие распространение отсюда короткие черепа обозначают свое незначительное присутствие и у соседних вятичей, в то время как северяне от этого присутствия совершенно свободны.

Таблица 1. Средние величины краниометрических параметров древнеславянских черепов (в скобках указано количество исследованных в индивидуальном порядке объектов)

Соотношение длины и высоты черепа, в дальнейшем — LH-индекс (Längenhöheindex)

Почти все черепа, обнаруженные во время раскопок на востоке, исходя из величины LH-индекса, выделяются как сравнительно высокие, что следует приписывать их незначительной длине, точно так же встречающейся здесь в подавляющем большинстве. Исключением на востоке является только группа, образованная древлянами и полянами с характерными для них низкими черепами. Сравнительно низкие черепа характерны также и для южных славян, в то время как внутри западных славян определенный с географической точки зрения порядок относительно сильного колебания средних величин установить невозможно. За одним исключением (новгородцы), все средние для этой группы славян значения находятся в пределах, соответствующих средней высоте черепа (ортокрания (Orthokranie): 70,0 — 74,9).

Соотношение ширины и высоты черепа, в дальнейшем — BH-индекс (Breitenhöhenindex) (рис. 4)

Принимая во внимание величину BH-индекса, мы видим, что в большинстве случаев средние значения также находятся в пределах границ средней высоты черепа (метриокрания (Metriokranie): 92,0 — 97,9), но с определенным смещением в сторону большей высоты, чему соответствует именно тот факт, что при наличии некоторых групп с высокими (акрокрания (Akrokranie)) черепами, совершенно очевидно отсутствие низких (тапейнокрания (Tapeinokranie)) черепов. С чем, по существу, совпадают пространственные различия величины высоты Basion — Bregma. Вновь территория Восточной Германии и Богемии выделяется как область, где преобладают сравнительно высокие черепа, продолжаясь — с перерывами в Мазовии — на восток.

Группа, в которую входят древляне и поляне, с одной стороны, и большинство южнославянских групп, включая обе словакские, с другой — напротив, образуют два вновь отчетливо различимых скопления сравнительно низких черепов. На востоке же по сравнению с этим картина распределения абсолютной высоты несколько иная в том отношении, что территории обеих юго-восточных племен — северян и вятичей — смыкаются с областями, где преобладают высокие черепа. Здесь так же, как и при соотношении длины и LB-индекса, играет роль абсолютная величина. Обе группы самых северных жителей — Новгорода и Костромы — вновь объединяет умеренно низкая высота их черепов, которая соответствует низкой высоте черепов находящихся в изолированном положении вендов.

* * *

Самая малая ширина лба (Kleinste Stirnbreite)

При измерениях самой малой ширины лба наблюдаются лишь незначительные различия. Определенную кучность относительно более высоких значений следует отметить у западных славян, которые при действительно отличающейся от средней величины абсолютной массе черепной коробки демонстрируют свое несколько более сильное развитие. Совершенно отдельное положение с необычно низким средним значением — 91,4 — занимают северяне, и лишь со значительным интервалом за ними следуют их соседи — вятичи (96,1).

Трансверсальный фронтопариетальный индекс (Transversaler Frontoparietalindex)

Трансверсальный фронтопариетальный индекс по обыкновению показывает сопряжение с LB-индексом, которое обосновано большой изменчивостью ширины черепа по отношению к самой малой ширине лба. В соответствии с этим экстремальное значение снова представляет Девин с 67,4. Максимум — 71,7 — наблюдается у жителей долины Хафельланд, у которых проявляется действительно низкий LB-индекс; силезская группа распределена в верхней части области изменений.

Подобно тому как мы видели при описании LB-индекса, на общем фоне выделяется, и именно вследствие своей сравнительно большой ширины черепа, одна группа на северо-западе (Хафельланд, Силезия, Мазовия, Позен), которая ведет продолжение — снова, как и при описании LB-индекса, — на восток к дреговичам, вятичам и кривичам. Исключение делают здесь северяне, которые на основании своей бросающейся в глаза незначительной ширины лба вопреки своему низкому LB-индексу демонстрируют также и одно из самых низких значений для трансверсального фронтопариетального индекса. Кроме того, одна группа, отличающаяся сравнительной узостью лба, охватывая на западе территорию западных славян, для которых свойственны широколобые черепа, продолжается оттуда в Богемию, Словакию и к южным славянам. Наряду с этим в соответствии с высоким LB-индексом черепа с узким лбом характерны и обеим северо-восточным группам Новгорода и Костромы.

Верхняя высота лица (Obergesichtshöhe)

Пригодный для проведения сравнительного анализа, осуществляемого в процессе измерений лицевого черепа, материал существует в гораздо менее значительном количестве, чем для исследований мозгового черепа. Таким образом, при измерениях высоты лица только верхняя высота лица дает в итоге сравнительные ряды данных, которые могут быть использованы для дальнейших сопоставлений. На этот раз минимальное значение (65,9) наблюдается у мекленбургских вендов, за которыми следуют, не превышая уровня 67,3, дреговичи, новгородцы и северяне. Три серии из Словакии демонстрируют наивысшие средние групповые значения. О географическом порядке вряд ли можно что-либо сказать с уверенностью, даже несмотря на то, что во многом смежные группы, каковыми являются силезско-богемская, две словакских и три южнославянских серии, показывают весьма схожие параметры. В целом же более высокие значения несколько чаще встречаются на западе и юге, нежели на востоке.

Ширина скуловой дуги (Jochbogenbreite)

Ширина скуловой дуги подтверждает то, что уже наметилось в процессе наблюдений за некоторыми абсолютными величинами: на западе более высокие средние значения сконцентрированы в большей степени, чем на востоке. При этом обе словакских серии и серия из провинции Саксония — две не связанных в пространственном отношении группы, — выделяются внутри западных славян своей особенно большой шириной лица. У восточных славян, напротив, следует установить совершенно четкую двойную классификацию: относительно высокие средние величины, то есть широкие лица, имеют три северо-восточных группы (кривичи, новгородцы, серия из Костромы), а более низкие — встречаются к западу и югу у примыкающих к ним дреговичей, вятичей и северян. Из двух южнославянских групп, у которых ширина скуловой дуги представлена достаточным количеством индивидуумов, болгары с их относительно низким средним значением присоединяются к юго-восточным славянским племенам.

Верхний лицевой индекс, в дальнейшем — OG-индекс (Obergesichtsindex) (рис. 5)

Эта картина в значительной степени повторяется, когда мы исследуем OG-индекс: у восточных славян три северовосточных группы вновь выделяются как особенно широколицые, в то время как для остальных серий этого региона, а вместе с ними и болгар характерны узкие лица. На западе самые узкие лица встречаются среди серий, обнаруженных в провинции Саксония и Дольном Ятове, самые широкие — у вендов и силезцев. Последние ближе всего стоят к богемцам, а те вновь примыкают к словакам Девина. В соответствии с общепринятой классификацией все средние для этой группы значения приходятся на область средней ширины лица (мезения (Mesenie)).

Носовой индекс (Nasenindex) (рис. 6)

Известная большая изменчивость величины носового индекса проявляет себя также и у древних славян; здесь даже средние в общепринятой классификации значения колеблются, начиная от наибольшей ширины носа (хамэрхиния (Chamärrhinie)) и вплоть до самой малой его ширины (лепторхиния (Leptorrhinie)), находясь, правда, при этом преимущественно в области средней ширины (мезорхиния (Mesorrhinie 45,0 — 49,9). При распределении по географическому фактору бросается в глаза, что серии, для которых характерной является особенная узость носа, расположены ближе к северному поясу, простирающемуся от Мекленбурга вплоть до истоков Днепра. [33) В их состав входит также серия Позен, если учитывать лишь Слабошево, в то время как при включении данных по Крушвицу достигается наивысшая для этой группы величина индекса (свыше 50). Вследствие сильного различия обе части этой проблематичной в отношении этого признака серии на карте не отображены.] Значения, несколько выше среднего, в целом встречаются чаще на востоке, чем на западе и юге. Максимальное значение достигается новгородцами и полянами, но обе юго-восточных группы — вятичи и северяне — также отличаются относительно большой шириной носа.

Орбитальный индекс (Orbitalindex)

К сожалению, сравнительный материал для третьего из трех основных лицевых индексов довольно незначителен, поскольку изменчивая методика снятия параметров орбитальной ширины оставляет возможность подвергнуть сравнительному анализу лишь небольшое количество групп. Но даже в оставшихся пригодными для проведения сравнений группах также не существует единого критерия, который позволил бы говорить о значительном индивидуальном уравнивании, так что имеющие место в этих группах различия следует обсуждать с большой осторожностью. Среди подвергшихся в недавнее время краниометрической обработке серий, в которых ширина глазниц (Orbitabreite) измерена от maxilla frontalis, все средние значения находятся в области мезоконхии (Mesokonchie); в области хамэконхии (Chamäkonchie) находится лишь силезская группа с самым низким значением 75,8. Среди четырех восточнославянских групп относительно низким средним значением отличаются кривичи. Если здесь в дальнейшем рассматривать указанные Талько-Гринцевичем (1910) серии, которые по меньшей мере позволительно сопоставить между собой, то относительно низкими глазницами выделяются поляне, древляне и новгородцы. Самая большая высота глазниц — у западных славян, населявших долину Хафельланд; за ними следуют обе словакских группы и саксонцы, в то время как серия из Западной Пруссии с ее особенно малой высотой глазниц ближе всего стоит к серии из Силезии.

Если мы еще раз окинем взором все отдельные признаки, то древнеславянский «средний тип» можно, конечно же лишь в совершенно общих чертах, описать следующим образом: в мозговом черепе относительно большая длина связана с умеренной шириной и высотой; тем самым соответствующие индексы большей частью находятся в области мезокрании (Mesokranie), ортокрании (Orthokranie) и метриокрании (Metriokranie).

Лицо в большинстве случаев обнаруживает довольно незначительную высоту при умеренной ширине, так что верхняя часть лица в среднем обладает средними же значениями ширины лица (mittelbreitgesichtig) с определенной предрасположенностью к ойринии (Euryenie) (большой величине ширины лица — Breitgesichtigkeit). Средние значения носового индекса также перемещаются преимущественно в средних областях; размеры глазниц — в большинстве случаев мезоконхические (средней высоты), с определенной предрасположенностью к хамэконхии.

Более же важными и заслуживающими внимания являются, без сомнения, групповые различия, среди которых во многих случаях действительно можно наблюдать пространственную упорядоченность. Однако эти различия выделяют как совершенно разобщенные друг от друга лишь три родоплеменные группы: западных, восточных и южных славян, что, собственно, относится только к длине черепа и ширине скуловой дуги. Наиболее незначительные средние величины обоих этих значений почти повсюду наблюдаются среди восточных славян чаще, чем на западе и юге.

При изучении остальных признаков, дающих возможность составить впечатление о совместном пространственном порядке, внутренняя дифференциация среди этих трех крупных родоплеменных групп, напротив, выглядит весьма отчетливо. Наиболее ясная картина наблюдается на востоке: вновь и вновь здесь можно наблюдать объединение тех же самых групп. Так это происходит с полянами и древлянами (высота Basion — Bregma, LB-индекс, BH-индекс), северянами и вятичами (ширина, высота, LB-индекс, самая маленькая ширина лба, ширина скуловой дуги, OG-индекс, носовой индекс, орбитальный индекс), новгородцами и костромичами (LB-индекс, BH-индекс, трансверсальный фронтопариетальный индекс, ширина скуловой дуги, OG-индекс). Кривичи, напротив, демонстрируют отчетливо промежуточное положение, в одних случаях примыкая к северо-восточным сериям (LB-индекс, ширина скуловой дуги, OG-индекс, отчасти орбитальный индекс), а в других обнаруживая близкие связи со своими западными соседями — дреговичами (высота, BH-индекс, носовой индекс). Своим частичным сходством с мазурами (LB-индекс, носовой индекс) они являют собой своеобразный мост к западным славянам.

Здесь, на западе, классификация такой отчетливой не выглядит совершенно. Так или иначе, на общем фоне неоднократно выделяется средняя группа Саксония — Мазовия, чья структура тем не менее, принимая во внимание все признаки, не отличается однородностью. Кроме того, во многом наблюдается тесная связь между сериями из Силезии и Богемии (ширина, BH-индекс, верхняя высота лица и OG-индекс), в то время как находящиеся на самом севере западнославянского ареала венды и обнаруженная на самом его юге серия из Девина во многом выглядят изолированными (длина и ширина черепа, LB-индекс и ширина скуловой дуги у серии из Девина, верхняя высота лица и OG-индекс у вендов).

* * *

Для южных славян такое внутреннее подразделение едва ли допустимо, причиной чему служат незначительное число групп и разрозненный материал по их признакам. Тем не менее, возможно, что такой, например, параметр, как длина черепа, указывает на несколько более тесную связь между собой обеих южных групп, в то время как северные, образно выражаясь, наводят мост к западным славянам.

Итак, здесь в целом представлен весь ряд различий, имеющих место согласно пространственному распределению родоплеменных групп, из чего нам теперь предстоит попытаться сделать заключения по поводу расового состава древнеславянских племен.

АНАЛИЗ ТИПОВ

Имеющая для нескольких признаков место значительная в той или иной степени ширина колебания средних и индивидуальных значений уже позволяет предположить, что эти различия обусловлены переменным соотношением компонентов смешения различных морфологических типов. Как шел этот процесс? И существуют ли для всех древних славян одинаковые в качественном отношении смешения типов, отличающиеся лишь удельным весом определенных компонентов? Или в этом отношении также имеются различия, когда определенные элементы являются общими только для некоторой части многочисленных групп?

Исходным пунктом для последующего анализа были древние славяне Силезии, которые были доступны не только биометрии, но в общих формах и упорядоченному визуальному осмотру, в процессе которого, что это отметил уже Риттер, отчетливо выделяются два различных типа. Впоследствии, после завершения предварительного биостатистического анализа, оказалось, что даже невооруженному глазу заметно присутствие этих двух типов среди других древнеславянских групп (провинция Саксония, Западная Пруссия, южные славяне), так что в некоторых, расположенных на значительном друг от друга расстоянии, местах «живой взгляд» и абстрактная анализирующая статистика смогли взаимно себя дополнить.

Первый тип [34) лучшими его представителями в Силезии среди мужчин являются №№ 1234/25 из окрестностей Спонсберга и среди женщин — №№ 292/95 из местечка Нимч и №№ 4/13 из Бухвитца], мы называем его тип «А», обладает сильно выраженной незаурядностью строения. Черепная коробка длинна и высока, при виде сверху выглядит как правильный овал, в профиле — с сильно и гармонично изогнутым затылком. Лицо — высокое, сильно выделяется острый назальный угол. Также исключительно высоким и узким является носовое отверстие. Выступающий подбородок и относительно высокие глазницы дополняют физиономическую картину. Не существует никаких сомнений в том, чтобы мы имеем перед собой великолепных представителей нордической расы.

* * *

Второй тип [35) в качестве характерных представителей из силезского материала упомянуты: среди мужчин — №№ 214/02 из Кл. Тинца и 3/15 из Бухвитца, среди женщин—№№ 1903/30/3 из Бильвизе, 1503/03/1 из Рудельсдорфа и 657/87 из Кл. Тинца], который будет упоминаться как тип «В», с самого начала производит в целом неглубокое, менее рельефное и несколько скудное впечатление. Черепная коробка точно так же является относительно длинной, но ниже; при виде сверху — совершенно долихоидальная, даже при том, что по сравнению с типом А это выражено в меньшей степени, и вследствие более широкого выступания париетальных чешуек (Parietalschuppen) выглядит по контуру как пятиугольник (pentagonid). В профиль мы видим сильно изогнутый затылок, с часто наблюдаемой вмятиной в области lambda. Лицо — отчетливо низкое, с крепкими, несколько выдвинутыми скуловыми костями, носовое отверстие точно так же существенно шире и ниже. Носовые кости сходятся в тупой угол, словно «раздуваясь» в своем дистальном окончании. Наконец, существенное влияние на впечатление от физиономического наблюдения оказывают низкие глазницы, большая интерорбитальная ширина и предрасположенность к прогнатизму. [Prognathie, от греч. pro — вперёд и gnathos — челюсть, в антропологии — выступание лица в вертикальной плоскости. Различают общий лицевой П. (выступание всего лица) и альвеолярный П. (выступание только альвеолярного (зубного) отдела верхней челюсти). Первый измеряется общим углом лицевого профиля, второй — углом альвеолярной части лица.] По всей видимости, должны часто встречаться преназальные пазухи (Pränasalgruben) и лобный шов.

* * *

Если исходить из сегодняшнего расового состава западных славян и расового состава Восточной Германии, некогда заселенной славянами, то этот тип следует отождествить с восточноевропеоидной (восточнобалтийской) расой. За это фактически говорит общая физиономическая картина — низкое, несколько плоское лицо, подчеркнутые скуловые кости, широкий нос и легкий прогнатизм. Долихоидальное же строение черепа, напротив, совершенно не соответствует общепринятым описаниям расовой принадлежности живущих ныне. Другие признаки — такие, как низкие глазницы и пологость черепной коробки, с уверенностью приписанными восточным европеоидам быть не могут, поскольку необходимая для этого единообразная система в описании черепа на сегодняшний момент отсутствует вообще.

Итак, здесь пришло время поставить следующие вопросы: соответствует ли прежде всего этот выделенный визуально тип биологической действительности? И следует ли все описанные в упоминаемых черепах признаки приписывать одной-единственной расе, или мы имеем перед собой всего лишь случайные индивидуальные связи признаков?

Корреляции и основные компоненты

Пригодным методом для того, чтобы из смешения типов отобрать минимум два элемента, вопреки возникающим по этому поводу возражениям, может считаться вычисление и анализ корреляций. [36) Разумеется, при обязательном соблюдении того условия, что речь идет не о полностью хаотической мешанине типов (Typengemisch), но именно о их смешении (Gemisch) или хотя бы о промежуточном состоянии между более или менее упорядоченным и хаотическим смешениями. Отображением подобного состояния в большинстве случаев могло бы явиться сегодняшнее население. У древних же славян, по всей видимости, даже это состояние относительно сильно сближено с упорядоченным смешением (ср. разд. IV, 4); ср. Пфауль Б. Биометрия в расологии (Pfaul, В.: Biometrie in der Rassenkunde, 62 S., Jena, 1938).] В подобных обстоятельствах силезская древнеславянская группа, конечно же, слишком мала для того, чтобы позволить ожидать от ее изучения уверенных результатов. Поэтому для осуществления контроля необходимо обратиться к статистическим данным, полученным при изучении корреляций среди прочих групп древних славян. Если во всех или в большей части исследуемых групп при изучении нескольких определенных признаков проявляются определенно направленные корреляции, то с высокой степенью вероятности следует предполагать, что это указывает на общие для всех славянских групп компоненты. Конечно, при незначительном объеме исследуемого материала большинства групп с самого начала следует ожидать, что один или другой показатель того или иного признака выделяется на общем фоне, так что ни в коем случае не стоит это расценивать как указание на их принципиально иную компоновку. Само собой разумеется, что могут быть учтены лишь метрические признаки, причем самые важные из них, на которые представлены сведения всеми или большинством авторов. При изучении же индексов корреляции, напротив, существует возможность сравнения с помощью различной техники измерения массы исследуемых параметров, что важно, в частности, для орбитальных индексов.

Анализируя таблицу индексов корреляции, мы видим следующую картину: корреляция между LB-индексом и высотой черепа полностью отрицательна, за исключением новгородцев и северных хорватов. Между BH-индексом и длиной черепа корреляция, наоборот, преимущественно положительная, в то время как LB-индекс и ширина черепа демонстрируют гораздо меньше ясных результатов. То же самое касается соотношения между самой малой шириной лба и LB-индексом. Хотя здесь и преобладают положительные значения, но в действительности они частично приближаются к нулевому значению. По сравнению с этим, при взгляде на лобные индексы (Stirnindizes), картина вновь становится более определенной. Значения как трансверсального фронтопариетального индекса, так и поперечного лобного индекса (querer Stirnindex) отчетливо убавляются по мере возрастания LB-индекса.

Безусловно, еще предстоит разобраться в том, какие из представленных здесь корреляций, существующих в любом материале, являются естественными и очевидными, а какие установлены в процессе типологического анализа. Так, например, общее для всех явление — это увеличение BH-индекса и трансверсального фронтопариетального индекса при убавляющемся LB-индексе, что обусловлено общим фактором ширины черепа.

В противоположность этому однозначно определенного направления для корреляций между каким-либо индексом и третьей абсолютной величиной ожидать не следует. С точки зрения анализа типов определенную информационную ценность имеют корреляции LB-индекс — высота черепа и BH-индекс — длина черепа. Кроме того, корреляция LB-индекс — трансверсальный фронтопариетальный индекс свидетельствует о том, что более высокие значения LB-индекса основываются не только на незначительной длине, но и на большей ширине. Так как практически повсеместно более круглым головам скорее соответствует более широкий, нежели узкий, лоб, уменьшение значения трансверсального фронтопариетального индекса может основываться только на приросте ширины. Следовательно, если по сравнению со средним значением один компонент является более длинным, узким и высоким, другой компонент — короче, шире и ниже.

* * *

Когда мы переходим к изучению параметров лица, то прежде всего наблюдаем проявление в большинстве групп само собой разумеющейся и ожидаемой отрицательной корреляции между OG-индексом и носовым индексом; следовательно, чем шире лицо, тем шире и нос. Совершенно не так отчетлива положительная корреляция между OG-индексом и орбитальным индексом, что обусловлено отрицательной корреляцией носовой индекс — орбитальный индекс. Таким образом, с одной стороны, мы наблюдаем определенный порядок совместного сочетания высокого лица, тонкого носа и высоких глазниц, с другой — низкого лица, более широкого носа и низких глазниц.

Исследование корреляций столь же однозначно дает понять, каковы соотношения между мозговым и лицевым черепом. Весьма отчетливая отрицательная корреляция существует не только между LB-индексом и OG-индексом — что по меньшей мере могло бы быть частично основано на сильной взаимной зависимости между шириной черепа и шириной скуловой дуги, — но в большинстве случаев она также прослеживается между LB-индексом и верхней высотой лица. Это соотношение подтверждается положительными корреляциями между BH- и OG-индексами. Таким образом, более низкое лицо сочетается с малым значением BH-индекса и лицом более круглым в соответствии с более низким мозговым черепом. Согласно этому встречающаяся между LB-индексом и орбитальным индексом корреляция, как и ожидалось, совершенно не так равномерна. Довольно слабое сцепление наблюдается также между LB- и носовым индексом, BH- и носовым индексом, равно как и между BH- и орбитальным индексом.

В итоге обнаруживается факт, в целом свидетельствующий о том, что как между отдельными параметрами и пропорциями мозгового черепа, так и параметрами и пропорциями лицевого черепа существуют весьма четкие связи и соотношения, позволяющие выделить два различных типа строения. Между пропорциями лицевого и мозгового черепа сцепления, напротив, гораздо слабее. Тем не менее благодаря такому параметру, как лицевой индекс, о наличии между ними упорядоченной взаимосвязи не может возникать никаких сомнений.

Итак, в результате исследования корреляций выясняется наличие двух следующих компонентов.

A. Мозговой череп более длинный, узкий и высокий, каковым и классифицируется вследствие соответствующих значений LB- и BH-индексов. Абсолютная величина самой малой ширины лба, возможно, и мала, но в сравнении с самой большой шириной лба и самой большой шириной черепа достаточно велика. Параметры высоты лица как по абсолютной величине, так и в соответствии с величиной BH-индекса — высокие, нос согласно индексу — узкий, глазницы — высокие.

B. По всем признакам — противоположная направленность: мозговой череп короткий, широкий и низкий, согласно LB-индексу — круглый, BH-индексу — низкий. Самая малая ширина лба, возможно, большая, но мала в сравнении с самой большой шириной лба и шириной черепа. Лицо — по абсолютной высоте и индексу — низкое, нос — широкий, глазницы — низкие.

Осуществленное визуальным путем обособление типов, следовательно, совершенно подтверждается результатами вычислений корреляции для метрических признаков. При этом корреляции дают в итоге две замкнутых «цепи», то есть ни для одной пары признаков они не показывают ни одного «сквозного» параметра, который не вписывается в общую картину и который позволяет предположить вмешательство третьего основного компонента. Против этого факта не свидетельствуют те исключения, когда в отдельных группах имеют место нарушения, которые могут быть обусловлены не только малочисленностью этих групп, но и сильным выделением на общем фоне вторичных компонентов в том или ином признаке. Разговор об этом еще предстоит.

* * *

В то время как вышеупомянутые описания дают лишь соотношения обоих компонентов А и В со средними значениями, можно было бы также попытаться расширить и прояснить эту абсолютную картину. Для этого необходимо прежде всего отобрать тех индивидуумов, которые по всем или по определенному количеству признаков отличаются от средних значений типа той или иной направленности. Различные смешанные формы должны быть распределены при этом между «чистыми» типами в зависимости от того, по скольким признакам они от этих типов отличаются. Речь здесь идет об индивидуальном определении, для осуществления и проверки которого могут использоваться разработанные Эйкштедтом расовые формулы [37) Барон Эйкштедт Э. Новые пути расовых исследований (Neue Wege der Kassenforschung. Forsch. Fortsein. XII, 60–63, 1936); Швидецки И. Методы к контролю расовых формул Эйкштедта (Methoden zur Kontrolle der v. Eickstedtschen Rassenformeln. Z. Rassenk. II. 32–40, 1935: III. 46–55. 1936)], только компоненты А и В должны быть обозначены еще не как «расы», но сохранять свое нейтральное наименование.

Для индивидуального определения были использованы следующие признаки: LB-индекс, BH-индекс, трансверсальный фронтопариетальный индекс, OG-индекс, носовой индекс, орбитальный индекс, поскольку они являются именно теми параметрами, которые, обнаруживая в корреляциях самые сильные взаимосвязи, оказались важными не только как обозначающие общий рост взаимных связей, но также и с точки зрения типологии, как соответствующие абсолютным величинам. Вместе с тем при составлении формул также задействованы параметры мозгового и лицевого черепа.

Параметры черепов со скелетом лица и без такового были рассмотрены раздельно. В процессе исследования сохранившихся в хорошем состоянии лицевых черепов на основании шести указанных признаков был построен расчлененный на 7 фрагментов ряд, наглядно показывающий, в какой мере эти признаки приближены к типу А или типу В [38) символы отдельных элементов: А, А (В), А В, А В, В А, В (А), В]. В тех случаях, когда тот или иной признак вызывает сомнения или полностью отсутствует скелета лица, то формулы помечены числами (например, А4В1, ВЗ и т. д.). Расхождения рассчитывались исходя из общих средних значений, полученных при исследовании параметров черепов западных славян. При всем этом, конечно же, нужно иметь в виду, что рассматриваемая структура является несколько изменчивой, что совершенно естественно, поскольку в процессе изучения общих средних значений оказались задействованы не все группы.

В табл. 4 представлены средние значения параметров черепов тех индивидуумов, которые по равному количеству признаков сопоставимы с тем или иным типом. Для большинства признаков — не только именно тех, что были использованы для индивидуального определения, — в типовом ряду наглядно получены более или менее регулярные снижение или подъем величин средних значений. Неупорядоченность наблюдается лишь среди таких параметров, как самая малая ширина лба и LH-индекс (Längenhöhenindex — указатель соотношения длины и высоты), которые и при вычислении корреляций не позволили выяснить никаких четких связей. Несущественные отклонения по другим параметрам, которые, очевидно, следует приписать незначительному числу исследуемых объектов, в значительной степени выравниваются в процессе «средней процентной компенсации» (рис. 14).

Для черепов с отсутствующим скелетом лица были отобраны и в дальнейшем подвергнуты анализу «чистые типы», которые в разбитом на 7 фрагментов графическом ряду определенно соответствуют одной из двух внешних групп. Поэтому средние значения были также рассчитаны еще для групп А + А (В) + A3 и В + В (А) + ВЗ, определенные компоненты каждой из которых представлены в несколько расширенных границах. Далее эти группы указаны как Α-группа и В-группа.

Существующее до сих пор ранее выработанное и содержащее лишь основные метрические пропорции описание следует в настоящий момент дополнить на основании имеющегося на руках силезского материала. С этой целью для исследования параметров мозгового и лицевого черепа были раздельно выбраны индивидуальные объекты, отличающиеся в направленности индексов от группы А или В от всех средних значений западных славян и одновременно представляющие, по преобладающему «общему впечатлению», оба типа. Поскольку оба типа отклоняются в различном направлении от общего среднего, то здесь уместно дать указания на дополнительные отличительные признаки.

* * *

Из содержания табл. 5 видно, что индивидуумы типа В демонстрируют как четкий незначительный изгиб Okzipitalschuppe (т. е. небольшой выступающий затылок) и вертикальное положение лобной кости, так и — хотя и менее отчетливо — выпуклый свод лба и незначительный изгиб макушки. При измерении параметров лица особенно проявляется предрасположенность группы В к прогнатизму, прежде всего к альвеолярному (Alveolarprognathie). В более значительной величине угла скуловой кости и незначительной саггитальной предрасположенности: глазницы — фронтальная плоскость наблюдается легко уловимая относительная «пологость» лица, которая, в отличие от монголоидов, выражается также в существенно меньшей величине угла профиля щек, менее значительной вертикальной предрасположенности орбитальной плоскости и незначительному образованию fossa canina. [39) Ср. Райхер, М.: Исследования о форме черепа альпийских и монгольских брахицефалов (Untersuchungen über die Schädelform der alpenländischen und mongolischen Brachykephalen. Z. Morph. XV, 421–562, 1913; XVI, 1 — 64, 1914).]

У восточноевропеоидного черепа — менее значительная длина и высота, широкий выступ parietalia, крутой лоб, более низкие нос и прогнатизм. Обратите также внимание на незначительную выпуклость лба в горизонтальной кривой, в чем уже выражается относительная пологость лица!

Но могут ли теперь эти средние величины считаться средними значениями расовых параметров, можно ли отождествить А с нордической, а В — с восточноевропеоидной расой? Без сомнения, еще нет. Во-первых, на данный момент мы не знаем, в какой мере вторичные компоненты изменяют действительную картину. Во-вторых, корреляции и средние значения отнюдь не являются совершенно надежной базой для абсолютного ограничения типов, коль скоро средние значения могут быть выведены самыми различными способами, а именно: либо из приблизительно одинакового удельного веса обоих компонентов, либо из подавляющего преимущества одного из них над незначительными элементами другого. Определение же типа согласно отклонениям от средних значений всегда разбивает соответствующую группу, что само собой разумеется, на две приблизительно одинаково больших части. Здесь должен быть применен следующий метод, при помощи которого будет взято под контроль и, при случае, исправлено абсолютное ограничение типов. Для этого используется анализ кривых распределения.

Анализ кривых и вторичные компоненты

В основу построения кривых распределения вновь положены общие данные значений параметров черепов западных славян [40) приобщены также материалы по Штирии].

Уже первый обзор позволяет отчетливо продемонстрировать два различных типа кривых, например кривые наибольшей ширины лба и LH-индекса. Наряду с этим встречается ряд кривых с тремя основными вершинами, наиболее высокая из которых находится преимущественно в середине графика. Лучшими представителями являются орбитальный индекс и BH-индекс, менее отчетливы — лобный индекс, верхняя высота лица и OG-индекс. Остальные же кривые со многими вершинами, а именно: кривые длины черепа, ширины черепа, высоты носа и носового индекса, если учитывать лишь наиболее высокие вершины, также можно причислить к этому типу.

Сравнение со средними значениями в итоге показывает, что средняя вершина почти полностью совпадает с общим средним значением, обе же боковые вершины, напротив, во многих случаях совпадают или стремятся к совпадению со средними значениями А- и В-группы. Самым наилучшим образом это соответствие продемонстрировано кривой орбитального индекса, также довольно неплохо — кривыми LB- и OG-индекса; незначительные смещения встречаются на кривых длины черепа, ширины черепа, высоты носа и носового индекса.

Примечательно, что кривые со многими вершинами — даже таких параметров, как LB-индекс и самая малая ширина лба, не позволивших при исследовании корреляций и смешанных типов установить никаких определенных соотношений, — наглядно обнаруживают взаимосвязи между типами. На кривой LH-индекса обе вершины расположены очень близко друг к другу, что в иных классификациях проявляется лишь как асимметрия кривых. Итак, следует предполагать, что различия между группой А и группой В являются слишком незначительными для того, чтобы их можно было вычислить при помощи исследования корреляций. На кривой самой малой ширины лба, напротив, некоторые невысокие вершины, а именно боковые вершины, поднимаются из довольно равномерного по высоте и совершенно симметричного блока на значительном удалении друг от друга (93 и 99–100). В этом случае кажется действительно сомнительным, насколько наблюдаемые при исследовании кривых положения их вершин играют значимую роль при изучении расовых признаков.

Частое полное или приблизительное совпадение вершин кривых со средними значениями А- и В-групп уже позволяет предполагать, что корреляции дают правильное, по существу, восприятие численного соотношения между обоими основными расовыми компонентами, являясь, таким образом, свидетельством того, что в общем материале, содержащем данные по западным славянам, эти компоненты имеют приблизительно одинаковый удельный вес. Для обсуждения вопроса, нужно ли и в какой мере корректировать это соотношение, могут послужить три признака кривых. 1. Смещение боковых вершин по сравнению с средними значениями А- и соответственно В-группы. Если вершина смещена в направлении общего среднего значения, то это означает, что соответствующий компонент определяет общее среднее значение в большей степени, нежели это позволяет выяснить исследование корреляции, что компонент этот не был оценен по достоинству; при смещении же вершины в другом направлении, вывод соответственно делается противоположный. 2. Высота вершины. Чем она выше, тем в большей степени следует принимать во внимание значимость соответствующего компонента. 3. Количество индивидуумов, латеральных (лат. Lateralis: боковой, расположенный сбоку; от latus: бок. — Примеч. ред.) от вершины.

В табл. 6 представлены данные о соотношениях, существующих в обеих группах между тремя указанными выше критериями и отдельными признаками. Знак «плюс» говорит о том, что удельный вес соответствующей типовой группы по сравнению с результатами вычисления корреляций должен быть выше, составляя, таким образом, более половины; знак же «минус» говорит о противоположном. Знак «равенства» указывает, что боковая вершина и среднее значение А- или В-группы совпадают, и что соответственно обе вершины находятся на одинаковом по высоте или длине удалении от конца кривых. Оказывается, что распределение знаков для обоих компонентов является приблизительно одинаковым: знаки «равенства» — в преобладающем большинстве, знаки «плюс» и «минус» взаимно уничтожают друг друга. Следовательно, также и в соответствии с приблизительным анализом кривых следует признать одинаковый удельный вес А- и В-групп.

Рис. 16В. Распределение главных метрических признаков у западных славян.

Но при определенных обстоятельствах кривые также оказываются в состоянии дать указания на вмешательство иных морфологических типов. Если рассматривать кривые с точки зрения их строения, то оно, являясь преимущественно симметричным, исключает, казалось бы, наличие третьего основного компонента. Однако, напротив, приходится соответствующим образом считаться и с незначительными элементами брахикраниального типа, имеющих место, в частности, среди черепов, обнаруженных в Богемии и Девине, а также у северовосточных групп (кривичи, жители Новгорода и Костромы). Если высчитать для брахикраниальных и гипербрахикраниальных индивидуумов, величина LB-индекса которых превышает 83 (здесь на кривой распределения наблюдается совершенно отчетливый провал), средние значения отдельных признаков, то получится следующая картина (табл. 7):

Из этой таблицы следует, что BH-индекс брахикраниального типа как на севере, так и на юге соответствует низкой черепной коробке и низкому лицу. Сходство параметров и индексов с типом, представленным в колонке «Дизентис» (город на р. Рейн в Швейцарских Альпах. — Примеч. ред.), также убедительно доказывает, что речь в данном случае преимущественно идет об индивидуумах с присутствием альпийского расового компонента.

Сюда же следует определить также и «брахикраниальный курганный элемент», который, прежде всего среди кривичей, в 1932 году обнаружил Бунак. По всей видимости, только материал по находкам в районе Девина дает основания принять в расчет элементы, характерные для динарской расы, которые представлены в иллюстрациях и таблицах комбинаций Франкенбергера и на которые могли бы указать относительно высокий OG-индекс и низкий носовой индекс брахикраниальных черепов (см. также далее).

По сравнению с этим в долихокраниальной группе более трудно и едва ли возможно вообще отделить биометрическим путем средиземноморские элементы от основного нордического компонента. По всей видимости, на присутствие этих элементов — при взгляде на отличающиеся малой высотой боковые вершины, — обращают внимание особенно незначительная величина ширины черепа и ширины скуловой дуги, равно как и необычайно низкие LB-индексы. Там, где средние величины, характерные для средиземноморского компонента, напротив, распределены между нордическими и восточноевропеоидными, то есть в середине диаграммы — и это можно отнести к большинству остальных признаков — они совершенно естественно перекрываются. Среди западных славян эти компоненты присутствуют фактически лишь в качестве вторичных, но, вследствие их относительно больших абсолютных размеров, это в итоге преимущественно положительно сказывается на грубой структуре строения долихоцефальных черепов. [41) Среди всех черепов западных славян, побывавших у автора в руках, нашелся лишь единственный (мужской) долихоцефальный череп (из Западной Пруссии), исследуя который можно было бы на основании его относительно незначительной величины и изящного строения в качестве диагноза указать на присутствие средиземноморских элементов. Но в данном случае не был абсолютно надежен диагноз установления лоловой принадлежности, и, окажись этот череп женским, он бы сразу был определен в иной диапазон допустимых изменений. Кроме того, отдельные индивидуумы, чьи черепа отличаются изящным строением, могут, конечно же, встречаться и среди представителей нордической расы.]

Итак, в качестве результата анализа кривых можно констатировать, что фактически A-группа, по сути, соответствует компоненту, обозначенному как нордический, В-группа — компоненту, обозначенному как восточноевропеоидный. В соответствии с этим представленные в табл. 4 средние значения обеих групп могут считаться средними параметрами представителей нордической и восточноевропеоидной рас.

Расовый состав отдельных групп древних славян

Теперь, после выделения и абсолютного разграничения обоих основных компонентов, можно получить и картину того, в каком отношении отдельные расы смешаны между собой в древнеславянских племенах. Для группы западных славян, материалы по параметрам черепов которых были положены в основу анализа кривых, это можно осуществить простым подсчетом значений А- и В-пунктов отдельных индивидуумов. Для ныне живущих это делается аналогично — используя метод вычисление расовых формул. [42) При этом натуральные (альпийские) брахицефальные черепа в расчет не брались.] При этом оказывается, что нордоиды (Nordoide) и восточноевропеоиды совокупно связаны в приблизительно одинаковом процентном соотношении не только среди западных славян, но и среди многих, а именно крупных родоплеменных групп. Исключением, с одной стороны, является только Девин с избытком восточноевропеоидных элементов. С другой стороны, серийные захоронения, обнаруженные в Мазовии и под Позеном, а также древние славяне Саксонии, Померании и Хафельланда демонстрируют преобладение нордических элементов. [43) А. Мациеша (A. Maciesza), подвергнувший дополнительному исследованию 54 черепа из серийных захоронений в Мазовии, приходит к другому результату. Однако он не делает половых различий и не указывает никаких параметров, но лишь дает анализ типов методом определения средней дифференциации. Эти результаты невозможно ни проверить, ни сравнить. Мациеша дает следующий анализ: среди указанных черепов 8 принадлежат представителям нордической расы, 27 являются праславянскими (präslawisch) или восточноевропеоидными, 4 — субнордическими (subnordisch), 6 — средиземноморскими или иберо-островными (ibero-insulär), 8 — атланто-средиземноморскими (atlantomediterran), 1 череп — лаппоноидный(lapponoid) или альпийский. Мациеша A. Les types anthropologiques de la population du commencement du moyen äge habitante en Masovie de Plock; Wiadomosci Archeologiczne XII, 30–38, 1933; Швидецки И. К вопросу дифференциального диагноза между северными и средиземноморскими черепами (Zur Frage der Differentialdiagnose zwischen nordischen und mediterranen Schädeln, Ζ. Rassenk. I, 316–317, 1935).]

Следует упомянуть еще и о том, что при постановке диагноза «А» или «В» (и соответственно «N» или «О») не все признаки имеют одинаково удельный вес. Так, по сравнению со средними для западных славян значениями у древних славян Силезии все параметры мозгового черепа сильнее имеют предрасположенность к «N», все параметры лица — к «О». Диагноз «О» ставился здесь относительно чаще на основании величины лицевых индексов, нежели на основании параметров мозгового черепа. По серии Девина подобный факт, напротив, можно истолковать как следствие незначительного количества индивидуумов, но скорее можно объяснить еще и легким смещением, которое имеет место в отдельных группах в связи с разной высотой удельного веса вторичных типов. Однако, по всей видимости, следует считаться и с не разрешимыми с региональной и типологической точек зрения колебаниями признаков, что в той же степени наблюдается и в результате проведения широкомасштабных исследований среди ныне живущих. [44) Барон фон Эйкштедт Э. Расовая структура одной немецкой области (Die rassische Struktur eines deutschen Gaues. Forsch. Fortschr. XII, 129–132, 1936); Швидецки И. Расология северо-восточной Верхней Силезии (окр. Кройцберг, Розенберг, Гуттентаг), рукопись (Rassenkunde des nordöstlichen Oberschlesien (Kreise Kreuzburg, Rosenberg, Guttentag. Manuskript).]

* * *

Базирующийся на кривых распределения анализ характерных для западных славян параметров дает основу и для осуществления оценки остальных групп, провести которую в индивидуальном порядке большей частью не удается. Здесь для исследования корреляций также нужно принять за основу те же самые основные компоненты. На количественное же их соотношение должны дать указания отклонения от средних для западных славян показателей в направлении нордического или восточноевропеоидного «полюса».

В качестве критерия этого отклонения была использована разность типов Моллисона, то есть в каждой группе для каждого признака отклонение от величины, являющейся средним математическим для западных славян, вычислялось в процентах рассеивания характерных для западных славян признаков, и из их отдельных процентных отклонений для каждой группы образовывалось среднее значение. По сравнению с первоначально выбранным методом простого подсчета отклоняющихся в своем направлении от «N» или «О» признаков данный способ, конечно, более подробен и точен, поскольку учитывает не только направление, но и степень отклонения. Однако и простой подсчет, в общем и целом, давал в итоге то же самое группирование отдельных племен.

В общей сложности были задействованы 11 признаков (см. табл. 8a и 8b), которые, однако, не во всех группах представлены полностью. Отклонение в направлении нордического «полюса» обозначено знаком «+», в направлении восточноевропеоидного — знаком «-». При вычислениях среднего значения отклонений эти знаки были, разумеется, приняты во внимание, так что различия в обоих направлениях могли, целиком или частично, оказаться взаимно уничтоженными. Сплошная кривая на рис. 17 является графическим отображением полученных результатов. Пунктирная линия представляет процентные соотношения нордического и восточноевропеоидного компонентов, высчитанные дополнительно для определенных в индивидуальном порядке серий, а именно тех, где наблюдается соответственное превышение более 50 % (приблизительную среднюю величину расовых показателей западных славян см. выше). Обе кривые демонстрируют хорошо согласованную конфигурацию. [45) Разумеется, при использовании прикладного метода следовало ожидать этой приблизительной согласованности, поскольку даже в случаях постановки индивидуального диагноза в основе процесса исследований также лежало изучение отклонений от общих для западных славян средних значений. Расхождения же могли получиться в результате того, что при индивидуальном определении учитывалось всего лишь направление, но не степень отклонения.] Тем самым подтверждается факт того, что из отклонения отдельных групп от западнославянского базиса может быть выведено количественное соотношение обоих основных компонентов.

В итоге на диаграмме отображено следующее: к западнославянским группам с отчетливым преобладанием нордического типа из восточных славян примыкают дреговичи, вятичи и северяне. Кривичи, костромичи, а также южнославянские болгары и словенцы Штирии распределены в среднем участке графика, где нордический и восточноевропейский компоненты имеют приблизительно одинаковый удельный вес. Наиболее сильное сближение с восточноевропеоидным «полюсом» демонстрирует стоящий отдельно среди западных славян Девин, а также восточнославянские группы полян, древлян и новгородцев.

* * *

Параллельное положение на диаграмме обеих линий указывает на то, что заключения о структуре типа могут быть сделаны и в отсутствие индивидуального исследования средних значений признаков в определенных сериях. Однако в отношении восточных и южных славян эта картина, вне всяких сомнений, еще требует определенных коррекций. Прежде всего на северо-востоке, как это показал анализ признаков, необходимо принять во внимание присутствие натуральных круглоголовых элементов, а именно представляющих альпийскую расу. Поскольку признаки этих элементов отклоняются преимущественно в том же направлении, что и признаки восточных европеоидов, их большей частью следует отнести к ненордическому (nichtnordischen) компоненту. Следовательно, присутствию непосредственно восточноевропеоидов — то же самое относится и к группе Девин, — следует дать несколько менее значительную оценку, чем это позволяет предположить табл. 8. Несмотря на это, восточноевропеоидный элемент, несомненно, остается здесь значительно сильнее, чем в примыкающих с юга соседних группах (дреговичей и вятичей), поскольку натуральные короткие головы (более 83), составляя лишь относительно незначительный процент, определяют степень отклонения в восточноевропеоидном направлении едва ли сильнее, чем сами восточные европеоиды. Хотя LB-индекс, а с ним и абсолютная длина сильно отличаются от аналогичных параметров нордического компонента, тем не менее носовой (а также орбитальный) индекс имеет с ними большое сходство. Пожалуй, они все же обращают на себя внимание при исследовании корреляций. Если они вообще и должны были бы здесь оказать особенное влияние, то лишь благодаря орбитальныму индексу, поскольку по этому показателю они выделяются сильнее всего, резко отличаясь от восточных европеоидов, для которых характерна подчеркнутая хамэконхия. И в действительности, в обеих северо-восточных группах на общем фоне преобладающего направления остальных групп выделяются корреляции LB-индекс — орбитальный индекс и BH-индекс — орбитальный индекс. В группе Кострома такой особенностью обладает корреляция OG-индекс — орбитальный индекс. Данные факты указывают на то, что в данном случае более короткие и низкие черепа скорее совместимы с более высокими глазницами, нежели наоборот (ср. III, 1). У полян и древлян, напротив, альпийские элементы принимать в расчет не следует (ср. табл. 2), ибо здесь абсолютно очевиден высочайший удельный вес, демонстрируемый восточными европеоидами. [46) Необычно низкий носовой индекс у древлян следует, вероятно, приписать иной технике измерений, поскольку OG-индекс также дает в итоге невозможную среднюю величину (59!). Чекановский, определяя древлянам совершенно отдельное место в составленном им ряду среднестатистических разностей, точно так же допускает различия в технике измерений, но хотел бы отнести эту группу скорее к представителям средиземноморской расы.

Волынские древляне представлены Гамченко лишь восемью отчасти плохо сохранившимися черепами неопределенного пола, так что в табл. 1 и на картах они учтены не были. Они, правда, обнаруживают низкие LB-индексы, но они основаны лишь на незначительной ширине. Кроме того, их действительно низкий трансверсальный фронтопариетальный индекс, поперечный лобный и орбитальный индексы дают повод судить о том, что здесь также вероятны существенные примешивания восточноевропеоидных элементов. Но, несмотря на это, результаты расового анализа группы поляне — древляне остаются наименее надежными.]

Помимо этого, более подробной дискуссии требуют короткие головы южных славян. Уже при исследовании средних значений параметров южнословакской группы (Девин) наличие брахицефальных черепов дает понять, что состав этой группы несколько иной, чем, например, у соседней богемской. Даже если допустить невозможность сделать уверенный вывод о существующих различиях вследствие незначительного количества индивидуумов, то тем не менее примечателен факт того, что все указывает на присутствие динарских элементов: словакские короткие головы крупнее, согласно величине LH-индекса — выше, их лица и носы — более узкие. Для сравнения с богемскими черепами здесь не найдется лучшего примера, нежели череп, принадлежащий превосходному представителю динарской расы. [47) Его показатели таковы: LB-индекс — 90,5; LH-индекс — 80,5; BH-индекс — 88,7; OG-индекс — 55,8; носовой индекс — 40,7; орбитальный индекс — 80,2; что, следовательно, полностью подтверждает морфологическую картину.]

Далее можно проследить широкое распространение динарской расовой составляющей в направлении на юг.

Так, среди древних славян Штирии встречаются два короткоголовых типа [48) Они были обнаружены автором среди находящихся в Петтау черепов из Хайдина и Оберпеттау. Тольдт также представил материал по этим двум местам антропологических находок, но в серию Оберпеттау он включил только 5 из 7 обнаруженных мной черепов; из 4 описанных Тольдтом черепов из Хайдина ни один не идентичен с находящимися теперь в Петтау 7 черепами (кроме того, еще один череп находится в Марбурге). Однако вместе с черепами хранился — что стало известно благодаря любезному сообщению директора книгохранилища г-на Скрабара, написанный Тольдтом на листке текст следующего содержания — синий крест с пометкой: «брахицефальный череп тип. славянской формы, прим. на 1/4»… красный крест: «долихоцефальный череп более узкой формы, в преобладающем большинстве, примерно на 3/5, присутствуют признаки, по всей видимости обязанные своим происхождением немецкому переселению»… — размашистый крест, поставленный простым карандашом. Никаких сведений по вышеназванному брахицефальному черепу среди опубликованного Тольдтом материала не представлено.]: малый, с низким лицом, и более крупный, с высоким лицом, при взгляде на который сбоку бросается в глаза и его большая — в соответствии с величиной LH-индекса — высота. Последний тип — по общим впечатлениям, вне сомнений, динарский, — был обнаружен также в небольших сериях из местечка Свиньяревцы, в Северной Хорватии, а также во время раскопок на территории епископства близ города Книн и в Зенице (Босния), первый — несомненно, альпийский — только лишь в крупной серии Бело Брдо. [49) Для серии Бело Брдо Лебцельтер отрицает наличие динарского типа. Тем не менее я бы отметила, что один из брахицефальных женских черепов произвел на меня — вследствие большой высоты в профиль и специфической формы затылка — впечатление динарского.] Среди болгар невозможно уверенно определить ни один из двух типов, поскольку здесь вообще отсутствуют гипербрахикраниальные элементы (наивысшее значение индекса у мужчин: 83,7). Несмотря на незначительное количество, существует возможность сопоставить параметры обоих типов (табл. 9): разница в величине LH-индекса является самым большим отличием, в то время как BH-индекс обе группы не разделяет. Наряду с различиями по высоте лица и носа метрический способ позволяет также исследовать и различную степень уплощения затылка, которое обычно оказывается больше среди черепов с ощутимым присутствием динарского компонента.

Таким образом, глядя на территории к югу от Дуная и на запад Балканского полуострова, мы должны принять во внимание динарские элементы, несмотря на то, что среди славян в давние времена они, очевидно, еще находились в меньшинстве. О дальнейшем распространении на север — за пределы Южной Словакии, имеющийся в наличии материал не дает никаких ссылок; если бы это распространение вообще имело там место, то представленные о нем свидетельства были бы определенно редкими.

Для обеих юго-восточных групп восточных славян — вятичей и северян — Бунак (1932) предполагал крепкие средиземноморские связи. По всей видимости, эта зависимость фактически проявляется благодаря связи относительно малых абсолютных размеров с исключительно длинными и высокими формами строения мозгового черепа. Кроме того, обнаруженные в находящихся на территории этих племен курганах остатки волос были, преимущественно, темного цвета. Чекановский, на основании ранее собранных в 1910 году Талько-Гринцевичем материалов, также допускал влияние на юге «степного населения, принадлежащего к средиземноморской расе»: [50) Чекановский Я. Антропологические очерки к проблеме славянско-финских взаимосвязей (Anthropologische Beitrage zum Problem der slawisch-finnischen Beziehungen; Finska Fornminnes — Föreningens Tidskrift XXXV, 4. S. A. 14 S., 1925).]

Следовательно, здесь, как и в случае с северо-восточными группами, следует использовать метод реверсивной коррекции, а именно: там, где отклонения в восточноевропеоидном направлении были зафиксированы лишь на основании незначительной величины абсолютных размеров, эти отклонения точно так же можно объяснить добавлениями средиземноморских расовых элементов. Из всех показателей таковым фактически является только носовой индекс, отклоняющийся в восточноевропеоидном направлении. На основании этого позволительно считать, что в лице северян и вятичей мы имеем дело преимущественно с нордическими группами, в которых ощутимо присутствует средиземноморская составляющая или же со средиземноморскими группами, в которых наблюдается нордический компонент, при относительно незначительном — в том или другом случае — участии восточноевропеоидных элементов. [51) Незначительную в большинстве случаев длину черепа восточных славян (ср. рис. 2) следует приписать двум различным причинам: на севере — преобладанию представителей восточноевропеоидной и альпийской расы, для которых характерны короткие черепа, на юге — преобладанию представителей средиземноморской расы, отличающихся малыми формами черепа.]

Присутствие же средиземноморского расового элемента среди некоторых групп южных славян не вызывает сомнений вообще. Так, среди болгар, наряду с крупными долихоцефальными черепами, отличающимися несколько грубыми формами строения, были также обнаружены и более изящные черепа меньших размеров, о которых можно с уверенностью заявить, что среди западных славян наличие черепов с подобными параметрами нигде не зафиксировано. Для 5 мужских черепов (= 12 %) был поставлен диагноз «средиземноморский», что, было сделано именно на основании их общего изящного строения. Полученные в итоге исследований средние значения таковы:

Говоря о северных хорватах Бело Брдо, Лебцельтер точно так же называет два длинноголовых типа: «большой долихоидный» и «малый средиземноморский». Среди остальных южнославянских групп, напротив, с уверенностью определить средиземноморский компонент не удалось. Возвращаясь же к болгарам, надо отметить, что в данном случае следует воспользоваться методом коррекции, подобно тому, как это было предпринято в процессе исследования групп северян и вятичей: восточные европеоиды здесь не настолько многочисленны, как это могли бы позволить предположить средние отклонения от западных славян. [52) В данной работе пока не представляется возможным осветить на вопрос гипотетического наличия иных типов и взаимосвязи с собственно тюрко-татарскими (? — ред.) булгарами.]

Если теперь результаты расового анализа отобразить на карте, то получится своеобразная, но четко дифференцированная картина. В середине области распространения славян группы с отчетливым преобладанием нордического и восточноевропеоидного компонента объединяются на замкнутой территории, простирающейся довольно узкой полосой от Заале до Днепра. На примыкающей к этой территории с северо-востока и населенной кривичами области следует констатировать повышение удельного веса восточноевропеоидной расы и присутствие элементов, для которых характерны низкие лица и короткие головы. На примыкающей к этой территории с северо-востока и населенной кривичами области следует констатировать повышение удельного веса восточноевропеоидной расы и присутствие элементов, для которых характерны низкие лица и короткие головы. Вторая преимущественно восточноевропеоидная область имеет центр в районе населенных древлянами Припятских болот и охватывает также находящуюся к югу от них территорию полян. Эпицентр третьей довольно замкнутой зоны находится на севере, охваченный с запада и юга областями, для которых характерен приблизительно одинаковый удельный вес нордического и восточноевропеоидного компонентов (Дольный Ятов, Богемия, Силезия, большинство южных славян). Сюда же следует причислить и мекленбургских вендов, которые, однако, отделены от остальных групп полосой с преобладанием нордического компонента. В северной части этой полосы встречается второе относительно большое скопление коротких голов преимущественно альпийского типа (Девин, Богемия). В сильно обособленном Девине, помимо этого, наблюдается повышенное скопление восточных европеоидов, а на его границе с западной частью Балканского полуострова уже обнаруживается присутствие динарских элементов.

На востоке Балканского полуострова, в юго-восточных группах восточных славян, выделяющихся, помимо всего, как это отображено на карте, своим пространственным единством, напротив, повсеместно наблюдается присутствие средиземноморского компонента.

К расовой истории древних славян

Морфологические и исторические связи восточных европеоидов

Общим и поэтому исходным моментом в изучении всех групп древних славян должно стать осуществленное именно с позиций представленной расовой классификации исследование смешения имеющих различный удельный вес нордических и восточноевропеоидных составляющих, ибо периферийное положение, занимаемое характерными для средиземноморской и короткоголовых рас компонентами, доказывает, что они проникли в славянские племена лишь после распространения славян на той или иной территории вследствие постепенного и плавного слияния с ними соответствующего исконного местного населения. Следовательно, расовая история древних славян должна в первую очередь ставить вопросы о происхождении обоих основных компонентов.

При этом этнические взаимосвязи нордической расы, как об этом уже было сказано во вступительной части, являются довольно однозначными. Как полноправный представитель индо-германской группы народов, праславяне, несомненно, преимущественно принадлежали к нордической расе. В данной работе не дается более подробного обсуждения проблем привязанности индогерманского языка к нордической расе. Вопрос заключается лишь в том, являлись ли принадлежащие к индогерманской общности праславяне теми единственными, кто передал потомкам свои нордические признаки, или эти признаки, как предполагал Вольфф [53) Wolff, К.: Кем были древние славяне? (Wer waren die Altslawen? Mannus VII, 155–146, 1915)], вследствие германского наслоения были усилены позже, или же таковые изначально присутствовали и в смешавшемся со славянами местном населении. Более подробный разговор об этом еще предстоит.

Чтобы суметь дать подобный вразумительный ответ о положении, занимаемом восточными европеоидами, необходимо прежде всего исследовать морфологические связи типов, выделенных восточноевропейскими антропологами, обратившись к сериям находок и отдельным обнаружениям в Восточной и Центральной Европе. Только затем можно будет коснуться вопроса — какими историческими путями восточные европеоиды внедрились в нордическое праславянство.

«Второй финский тип» Бунака

Первой морфологической параллелью, которая прямо-таки сама напрашивается в процессе работы с древнеславянским материалом, является так называемый второй финский тип Бунака. Он представлен 19 черепами из финского могильного холма IX столетия, которые извлек на поверхность земли в местечке

Малый Полом Вятской губернии Тарасов и исследовал Дебец [54) Дебец Г. Ф. Черепа из финских захоронений. Сборн. муз. антроп. и этногр. VIII. 259–262, 1929]. Вся группа мужских черепов обнаруживает, как это демонстрируют табл. 13 и рис. 25, большое соответствие по метрическим признакам нашей В-группе. Одни черепа особенно приближены к этой группе, другие же несколько отклоняются от нее, а именно в направлении нордического типа. Из сравниваемых же 13 средних значений только одно выпадает из области «А», а именно BH-индекс, что может объясняться так же, как и существенно большая высота и прочие отклонения, влиянием нордических элементов.

Так, трем из находящихся среди мужских черепов поставлен диагноз «Dolichokrane», еще трем — «Akrokrane» и четырем — «Eurymetope»; по BH-индексу материал отчетливо распадается на две группы: три черепа — со средним значением 102,1 и пять остальных — со средним значением 93,8. Следовательно, исследуя обнаруженные в Поломе черепа финнов IX столетия, мы должны констатировать, что явно имеем дело с преимущественно восточноевропеоидной группой, но характерные для нее значения средних величин несколько смещены вследствие влияния нордических элементов.

Идентичность же самого ядра «второго финского типа» с древнеславянскими восточными европеоидами полностью доказывается прилагаемыми к работе Дебеца иллюстрациями: крепость и фронтальность скуловых костей при умеренном образовании fossa canina, грубое формирование лба и предрасположенность к альвеолярному прогнатизму, низкие, трапециевидные глазницы, своеобразное строение вершины черепа и пентагоноидальная форма norma verticalis полностью совпадают с восточноевропеоидным типом черепа древних славян (рис. 27).

Поэтому Бунак (1932) и связывает этот тип с «race orientale» Деникера, что тем не менее отвергает Дебец: «Обнаруженный в Поломе и Ананьино тип не является балтийским типом, поскольку Тон приписывает происхождение последнего главным образом летто-славянам (lettoslave)». Однако это возражение как с морфологической, так и с исторической точки зрения не может считаться обоснованным. Что касается морфологической стороны, то у Дебеца, пожалуй, вообще отсутствует четкое изложение результатов сопоставления параметров подвергшегося исследованию краниологического материала, а предлагаемое в «race orientale» описание параметров ныне живущих не позволяет без необходимых дальнейших дополнений сделать выводы о частных подробностях строения черепа. Историческое же обоснование, которое преимущественно исходит из сегодняшнего распространения восточных европеоидов, опровергается фактом появления восточных европеоидов на территории России уже в дославянскую эпоху.

Интересно, что именно Дебец напрямую устанавливает, что описанный им «…тип черепа был широко распространен среди носителей древних восточно-финских культур». С исторической точки зрения особенно примечательно, что он обнаружил этот тип среди носителей культуры Ананьино, которая была развита в области финно-угорской прародины на базе тесной связи с более древними местными культурами [55) Дебец Г. Les cränes de l'epoque dite d'Ananino. Eurasia Septentionalis VT, 96–99, 1931. Tallgren, A. M.: L'epoque dite d'Ananino. Z. Finn. Altertumsges. XXXI, 1919]. Но присутствие этого типа можно с высокой вероятностью проследить и еще дальше, вплоть до эпохи восточнорусского и балтийского неолита. Так, в частности, череп, обнаруженный в Волосово на Оке (который, будучи единственным в своем роде, конечно, не является хорошей иллюстрацией), демонстрирует преимущественно восточноевропеоидный характер. Заллер причисляет этот череп к «мезокраническим промежуточным формам», самостоятельность которых он тем не менее уже принимает во внимание [56) Заллер К. Черепа каменного века прежней России (Die Steinzeitschädel des ehemaligen Rußland. Anthrop. Anz. IT, 29–46, 1925]. Примечательно, что Волосово он напрямую поставил в непосредственную близость к находящейся под Киевом стоянке Вышгород I, которая, как выяснилось чуть позже, показывает такую степень сходства метрических показателей с древнеславянскими восточными европеоидами, какой достигают лишь немногие отдельные черепа из древнефинской группы, принадлежность которых преимущественно к восточным европеоидам не вызывает сомнений. Параметры черепов, обнаруженных в месте обоих стоянок — в Вышгороде I и в Волосово — на приводимой Заллером диаграмме отклонений, демонстрируют практически параллельное положение относительно друг друга.

[57) К сожалению, публикация Богданова о найденном в Волосово черепе оказалась для меня недоступной. Таким образом, я не могу с абсолютной уверенностью утверждать, что он действительно обнаружен на месте крупной стоянки Волосово, и, следовательно, принадлежит эпохе гребенчато-ямочной керамики, что тем не менее весьма вероятно.]

Но, по всей видимости, и в Прибалтике также можно проследить присутствие восточных европеоидов вплоть до эпохи неолита [58) Ауль Ю. (Aul, J.): Etudes anthropologiques ossements humains neolitiques de Sope et d Ardu. Opetatud Eesti selsti Aastaraamat в 1933, S. A. 63 S. Dorpat в 1935]. Недавно Ауль, описывая черепа, найденные в захоронениях близ Сопэ и Арду (Эстония), говорил об их параметрах, как о преимущественно нордических с восточноевропейскими элементами, но при этом вывод о последних он сделал, больше исходя из определенной, по его мнению, примитивности, нежели из однозначно характерных признаков. Жаль, что нельзя с уверенностью судить о соответствии тому или иному историческому интервалу представляющих большой интерес черепов, обнаруженных при раскопках холма Риннехюгель на озере Буртнек (Ливония) [59) Вирхов Р. Выезд на археологические работы в Ливонию (Archäologische Reise nach Livland. Z. Ethn. IX, 365–457, 1877)]. Хотя ни сам Вирхов в первичном антропологическом исследовании, ни Заллер в его последовавшей дополнительной редакции не сомневались в неолитическом характере этих черепов, тем не менее с точки зрения древнейшей истории, а именно ее мнение имеет решающее значение для датировки, обстоятельства их обнаружения подвергаются сомнению. [60) За различные справки к этой главе я благодарю г-на проф. д-ра Рихтхофена, Кенигсберг, и г-на директора д-ра Гандерта, Берлин.] Во всяком случае, совокупность серии обнаруживает метрическое соответствие с древнеславянскими восточными европеоидами, превосходящее не только сходство с финской серией целиком, но и с самыми похожими отдельными финскими черепами (ср. табл. 10). Предметы же, обнаруженные вместе с черепами, а их принадлежность к одному и тому же историческому периоду как раз и неоднозначна, относятся к эпохе гребенчато-ямочной керамики.

Итак, в северной части области распространения древних славян присутствие восточных европеоидов в ранней финской истории и в период перехода от бронзового века к железному (Ананьино) можно констатировать с уверенностью; еще же далее, с высокой степенью вероятности — и их принадлежность к той культурной сфере эпохи неолита, в которой с точки зрения древнейшей истории видятся общие корни финно-угорской народности. [61) Аилио Ю. Вопросы русского каменного века (Ailio, J.: Fragen der russischen Steinzeit. Z. Finn. Altertumsges. XXIX, 1922) — Ср. также статьи, посвященные гребенчато-ямочной керамике и финно-уграм, опубликованные в энциклопедическом справочнике по древнейшей истории Эберта.]

«Тип I» силезско-богемского нового каменного века

Второе морфологическое родство приводит к осмыслению связей совершенно иных культур. Уже Риттер обращал внимание на сходство черепа, определенного им как восточноевропеоидный, с «Типом I» эпохи силезской ленточной керамики, и, хотя Рехе в процессе обсуждения работы Риттера все же оспаривал тождественность обоих типов [62) Рехе О. К антропологии новейшего каменного века в Силезии и Богемии (Zur Anthropologie der jüngeren Steinzeit in Schlesien und Böhmen. Arch. Anthrop. N. F. VII. 220–257, 1909)], тем не менее точное метрическое и морфологическое сравнение позволяет ей выглядеть твердо обоснованной.

Рехе описывает свой «Тип I» следующим образом, отмечая в нем «…наряду с мезо- (вплоть до брахи-) кефалией — брахистенокефалию, мезопрозопию, мезоринию вплоть до платиринии и очевидную предрасположенность к прогнатизму… Кроме того, тип отличается еще и тем, что apertura piriformis не только имеет значительную ширину вообще, но и на участке „верхней ширины“ достигает весьма большой величины. Носовые кости, а также последующие части processus frontalis кости верхней челюсти прямо-таки выгибаются в этом месте вперед, демонстрируя форму, которую, вероятно, лучше всего можно обозначить как „раздутую“. Верхняя часть nasalia, напротив, необычно тонка и низка… Далее для этого типа характерным является то, что скуловые кости выдаются вперед; лицо демонстрирует обозначаемое у живущих в большинстве случаев как „выступающие скулы“. Формы верхней проекции черепа варьируются от напоминающих широкое яйцо и вплоть до грушевидных с частично имеющим место довольно развитым теменным бугром (Parietalhöcker, лат. tuber parietalis — возвышение в центре наружной поверхности теменной кости; место расположения ее ядер окостенения. — Примеч. ред.), вид сзади являет собой широкий пятиугольник со сходящимися внизу гранями».

Но в таком случае указанные выше морфологические признаки в весьма большой степени соответствуют признакам, описываемым у восточноевропеоидного древнеславянского типа, — здесь также наблюдаются: «раздутие» носовых костей, пологость верхней части nasalia, фронтальность скуловых костей, «…напоминающая широкое яйцо и вплоть до грушевидной…» форма контура norma verticalis, где зачастую акцентирован выделяющийся теменной бугор и присутствует предрасположенность к прогнатизму. Метрическое сравнение подтверждает родство. Правда, для представленных здесь мужских черепов результаты измерений выглядят менее удовлетворительными (табл. 13), поскольку здесь смогли быть задействованы в единичном порядке лишь номера 5-й и 8-й. В дальнейшем в процесс сравнения оказывается вовлечено лишь относительно незначительное количество признаков. № 8 показывает существенно лучшее их соответствие, чем № 5. Только два признака выпадают у него из области «А», а именно: трансверсальный фронтопариетальный индекс и носовой индекс, последний смещен в направлении сильной платиринии, свидетельствуя, следовательно, о своего рода примитивности.

Однако то, что эти отклонения могут быть приписаны отчасти естественному индивидуальному и временному неустойчивому разнообразию, отчасти — смешению, подтверждает сравнение женских черепов. В качестве лучшего из представленных среди женских черепов восточноевропеоидного типа древних славян Силезии может быть рассмотрен обнаруженный в окрестностях Бильвизе № 1903/30/3. Рехе причисляет четыре женских черепа с по меньшей мере частично сохранившимся лицевым скелетом к своему «Типу I», а именно: № 38, 39, 40 и 68. Однако № 38 по нескольким признакам полностью выпадает из ряда прочих, так что его, пожалуй, следует рассматривать как нетипичный. Средние величины рассчитывались по трем оставшимся женским черепам и были обобщены с параметрами черепа Бильвизе (табл. 11).

Соответствие параметров таково, каким его только можно ожидать у индивидуумов, которые так или иначе разделены друг от друга тремя тысячелетиями. Вообще заметно отличаются лишь два параметра: сагиттальный фронтопариетальный и носовой индексы. У трех современниц эпохи ленточной керамики носы существенно уже, для них даже можно поставить диагноз «лепториния», что, однако, следует рассматривать как явление нетипичное, ибо Рехе для «Типа I» указывает на граничащую с платиринией мезоринию. Таким образом, основным различием остается лишь менее значительная величина относительной длины фронтальной дуги (Frontalbogen) черепа Бильвизе, что следует приписать незначительной высоте и своду лба.

Разумеется, нельзя оставить без упоминания факт того, что параметры черепа Бильвизе несколькими признаками, и прежде всего низким LB-индексом и высоким BH-индексом, отличаются от средних величин, характерных для мужских восточноевропеоидных черепов, и соответственно находятся на пределе своей вариативности. Но это, как мы видели, показательно для всего древнеславянского материала Силезии, который продемонстрировал в строении мозгового черепа в меньшей, а в строении лицевого черепа, напротив, в большей степени восточноевропеоидных средних значений по сравнению с западными славянами в целом. Но, конечно же, является ли это случайным результатом индивидуальной вариативности, либо силезские восточноевропеоиды славянской эпохи обнаруживают, помимо того, особенно тесные связи с силезскими восточноевропеоидами эпохи неолита, на основании незначительного количества исследуемого материала достоверно определено быть не может.

Тождество «Типа I» эпохи неолита с восточноевропеоидами эпохи древних славян и наряду с этим также и со «Вторым финским типом» Бунака особенно интересно с исторической точки зрения. Из факта появления восточноевропеоидов в ином культурном кругу не следует делать вывод о непосредственной связи этого присутствия со славянами и финно-уграми. Но все же, коль скоро раса изначально должна обладать единой этнической основой и замкнутой территорией обитания, в качестве изначальных ее представителей могут быть восприняты, пожалуй, лишь древнейшие предки финской народности (Urfinnentum) или современники эпохи ленточной керамики. Слияние же обеих впоследствии разделившихся линий следует искать в еще более древнем времени и в том едином некогда пранароде (Urvolk), следы которого еще предстоит обнаружить. Однако тем самым мы, преодолевая границы неолита, переносимся уже в эпоху мезо- и палеолита.

В складывающейся подобным образом ситуации для обоснования этого предположения особенно важно, чтобы южная линия восточноевропеоидов была представлена не только современниками эпохи силезской ленточной керамики. Если бы это было именно так, то, пожалуй, можно было бы думать о смещении культур и возможном изменении областей обитания восточноевропеоидов эпохи неолита с гребенчато-ямочной керамикой, которая охватила территории до Силезии. И тут мы видим, как тот же самый тип встречается также и в австрийском неолите (Лендьельская (Lengyel) культура), а именно в буквально недавно опубликованной работе, посвященной описанию обнаруженного близ Лангелойса черепа, т. н. Лангенлойс 2 (сохранился только лицевой скелет) [63) Циммерманн Г. Череп эпохи неолита из Лангенлойса и его связи с расой эпохи свайных поселений (Zimmermann, G.: Jungsteinzeitliche Schädel aus Langenlois und deren Beziehungen zur Pfahlbaurasse, Arch. J. Klaus, X, 227–256, 1935)]. Здесь все признаки «Типа I» повторяются в частично еще более примитивной форме (ср. рис. 28): низкое лицо с крепкими, фронтально направленными скуловыми костями, широкий нос при «раздутии» нижней части и пологости основания (которое, кроме того, у черепа из Лангенлойса особенно сильно вогнуто), низкие глазницы, широкие углы нижней челюсти и прогнатизм.

Метрическое же сравнение с черепом № 1903/30/3 из Бильвизе также показывает действительно хорошее соответствие признаков (табл. 12). Бильвизе вновь, как и в процессе сравнения с «Типом I», также обнаруживает менее значительную выпуклость лба, в то время как Лангенлойс 2 отличается особенно низкими глазницами и весьма сильно выраженной платиринией.

Странным, правда, является следующее соотношение, предположение о котором выдвинули сначала Шифф [64) Шифф Ф. Очерки по краниологии Чехии (Schiff, F.: Beiträge zur Kraniologie der Czechen. Arch. Anthrop. N: F. XI, 253 bis 292, 1912)], а впоследствии — Шлагинхауфен [65) Шлагинхауфен О. Антропологические находки при исследовании свайных поселений Швейцарии (Schlaginhaufen, О.: Die anthropologischen Funde aus den Pfahlbauten der Schweiz. Mitt. Antiquar. Ges. Zürich XXIX, 220–241, 1924)] и Чекановский [66) Чекановский Я. К проблеме систематики короткоголовых обитателей свайных поселений эпохи неолита в Швейцарии (Czekanowski, J.: Zum Problem der Systematik der kurzköpfigen, schweizerischen neolithischen Pfahlbaubewohnter. Arch. Anthrop. N. F. XX, 65–76, 1925)]: о взаимосвязи «Типа I» эпохи ленточной керамики с находками времен неолитической культуры свайных поселений Швейцарии. Исследовавший краниометрические параметры черепа Лангенлойс автор подтверждает эти связи — ведь именно это и является важнейшим результатом его труда, — указывая в своей публикации, что: «…найденный близ Лангенлойса череп „L2“ следует причислить к тому же кругу формообразований (Formenkreis), что представлен и так называемой „женщиной из Эгольсвиля“ (Frau von Egolswil)». Восточноевропеоид в швейцарском неолите — это и в самом деле было бы поразительно! Но все же еще следует проверить, в какой мере это сходство основывается просто на примитивных признаках, и в какой — на специфических расовых эталонных образцах. Физиогномически, во всяком случае, «женщина из Эгольсвиля» от славянских восточноевропеоидов отличается незначительно (ср. с хорошими иллюстрациями у Шлагинхауфен).

«Преславянский тип» по Чекановскому

Следующим типом, который может быть идентифицирован с древнеславянскими восточноевропеоидами, является «преславянский» (präslawische) тип, в последнее время упоминаемый в большинстве случаев как «сублаппоноидный» (sublaponoid) тип школы Лембергера, который тем не менее прежде был описан в 1911 г. Чекановским по результатам исследований среди живущих. [67) Чекановский Я. Очерки по антропологии Польши (Czekanowski, J.: Beiträge zur Anthropologie von Polen. Arch. Anthrop. N. F. Х., 187–195, 1911).] Фундаментальное подкрепление системы типов Чекановского с краниологической позиции было обеспечено прежде всего Стояновским [68) Стояновский, К.: Краниологические типы Польши (Stojanowski, К.: Kraniologische Typen Polens, Kosmos (Lemberg) XLIX, 660–766, 1924)], работа которого также включает образцовые экземпляры (табл. 13). Правда, в большинстве случаев преславянские черепа из Скалы (Тарнопольская губ.), использованные в качестве «эталонных», отклоняются сильнее и, в частности, в абсолютных величинах от показателей, характерных для древнеславянских восточноевропеоидов, чем отобранный из других групп «Тип β» (например, серия из Збыкова, описание которой предоставляет Лот), однако сходство в пропорциях отчетливо выступает и у них.

Далее тип характеризуется «плоскими, килеобразно объединяющимися parietalia и предрасположенностью к образованию torus sagittalis, вследствие чего череп приобретает в norma occipitalis пентагоноидальную, подобную домику, форму. В norma frontalis выделяется сильное образование надбровных дуг, которое сочетается с грубым образованием черепа и предрасположенностью к образованию sulcus praenasalis и альвеолярного прогнатизма». Это описание также большей частью совершенно сходится с морфологическими признаками древнеславянских восточноевропеоидов.

Относительно исторического положения преславянского типа Чекановский уже в 1925 году говорит, что в Восточной Европе он производит впечатление «…связанного теснейшим образом с финским нижним слоем», «имеющие же место вследствие южного сродства в отношениях культур (ленточная керамика, культура свайных поселений) связи следует, вероятно, воспринимать как вторичные» [69) Чекановский Я. Антропологические очерки по проблеме славяно-финских связей (Czekanowski, J.: Anthropologische Beiträge zum Problem der slawisch-finnischen Beziehungen. Finska Forminnesföreningens Tidskr. XXXV, 4, 14 S 1925).]

Продолжение этой уже упомянутой выше южной линии на восток вызывает в подобной ситуации особенный интерес, поскольку Чекановский определяет относящиеся к эпохам неолита и бронзового века черепа из местности под Киевом как преимущественно преславянские и, следовательно, восточноевропеоидные. Действительно, из материалов, опубликованных Богдановым [70) Богданов, Α.: Древние киевляне по их черепам и могилам; Антр. выставка III, 305–319, 1879], мы видим, что параметры четырех из указанных им черепов на удивление хорошо вписываются в область разброса характерных для древнеславянских восточноевропеоидов признаков — резкое выделение на общем фоне орбитального индекса следует, по всей видимости, приписать иной технике измерений, — в то время как параметры трех остальных черепов так же отчетливо из этой области выпадают (см. диаграммы на рис. 30а и ЗОЬ). № 3 (Вышгород 1) даже показывает коэффициент отклонения, меньший, чем подобный коэффициент у финнов Полома и в весьма большой степени похожих финских черепов, вплотную к ним приближающихся. При этом еще также следует упомянуть, что подобные этим древнеславянским восточноевропеоидным черепам находки обнаруживаются во всех местах проведения антропологических исследований и соответствуют обоим хронологическим этапам.

На основании научных заключений вышеуказанных специалистов вопрос, не заходит ли речь при рассмотрении восточноевропеоидного типа о некой молодой, как некоторые ее называют, северно-монголоидной (nordisch-mongolide) смешанной форме, должен получить самый решительный отрицательный ответ. «Тип I», столь неизменно сохраняющий себя в течение многих тысячелетий и на огромнейших пространствах, определенно имеет право рассматриваться как самостоятельная и независимая отдельная раса. Вместе с тем, естественно, не исключено, что речь идет, как это допускает Эйкштедт [71) Барон Эйкштедт Е. Расология и расовая история человечества (v. Eickstedt, Ε. Frhr.: Rassenkunde und Rassengeschichte der Menschheit. 944 S. Stuttgart 1935)], о согласованной контактной форме — но именно о форме, согласованной гармонично, самостоятельно дифференцировавшейся в дальнейшем и происхождение которой, очевидно, так же остается во тьме минувших тысячелетий, как и у других европейских рас, происхождение которых споров не вызывает.

* * *

В какой мере при ее возникновении приняли участие элементы монголоидного круга формообразований — вопрос, не входящий более в рамки данной работы. Здесь стоит только дополнить, что отголоски монголоидного присутствия в строении черепа имеют место лишь в незначительном рельефе лица, в то время как пропорции мозгового и лицевого черепа ни к одной из монголоидных групп, в том числе и к принимающимся в расчет в первую очередь из пространственно-территориальных соображений тунгидам (Tungiden), присоединить нельзя. Тунгид (кумид, по Лундману) — один из двух основных монголоидных типов Северной Азии (вторым является синид. — Примеч. ред.). Иные признаки, такие, как прогнатизм, широконосость (хамериния) и предрасположенность к образованию преназальных пазух, следует воспринимать как следствие определенной примитивности, но ни в коем случае не рассматривать как монголоидные. Таким образом, тип на самом деле вполне доказывает свою самостоятельность и независимость по отношению к сегодняшним монголоидным группам формообразований. То, что он так же мало может восприниматься как содержащий элемент вмешательства представителей альпийской расы, точно так же однозначно вытекает из результатов метрического и морфологического сравнения. Особенное же внимание следовало бы, вероятно, обратить на связи с кроманьонцами (Cromagniden), которые в основных пропорциях черепа отличаются в том же направлении от представителей нордической расы, равно как и на те трудности, что нередко возникают в поисках отличий живущих ныне от европеоидов. О доле же участия кроманьонских форм в возникновении восточноевропеоидов высказали свои мысли такие авторы, как Паудлер (Paudler), Заллер и Жилинскас (Zielinskas).

СЛАВЯНЕ И ФИННЫ

Для расовой истории древних славян самым важным результатом предшествующей части работы явилось то, что восточноевропеоидный тип черепа можно проследить вплоть до неолита, и причем в двух совершенно различных географической и культурной окружающих средах. В России это обширная зона как лесов, так и степей, на территории которой обнаруживаются единичные находки, причем принадлежащие при этом различным культурным кругам (теория «культурных кругов»: направление в рамках исторической школы в этнографии и культурологии, центральной идеей которой было представление, что на протяжении ранней истории человечества устанавливались связи между отдельными элементами культуры и в результате этого оформлялись культурные круги, возникавшие на определенном географическом пространстве и распространявшиеся затем на другие области. — Примеч. ред.). Существенно привязанной к лесной зоне является прафинская народность (Urfinnentum), чей корень пребывает в «северноевразийском культурном кругу» (гребенчатая керамика), в то время как южнорусская степь принадлежит «ленточно-керамической» культурной области Дунай — Днестр [72) Башмаков А. Этнические субстраты русского населения в доисторическое время (Baschmakoff, Α.: Les Substrats ethniques de la population Russe au temps prehistoriques. Z. Rassenk. IV, 194–199, 1936); Рихтгофен Б. Доисторическая эпоха человечества (v. Richthofen, В.: Vorgeschichte der Menschheit, «Knaurs Weltgeschichte», S. A. 95 S., o. J.)], куда следует причислить восточноевропеоидные черепа, обнаруженные под Лангенлойсом, Гр. Черносеком, а также, по всей видимости, и под Киевом.

Для ответа на вопрос, откуда и каким образом восточноевропеоиды проникли в нордическое праславянство, важно констатировать, что, очевидно, их связи с северными районами, с зоной лесов и протофинской народностью являются более тесными. Несмотря на то что эти территории представлены довольно широким эволюционным рядом, находки эпохи неолита подтверждают это. Восточнорусский бронзовый век, завершение которого представлено культурой Ананьино, входит в северноевразийский культурный круг, и в этой культуре вновь видны следы, оставленные финской народностью на раннем историческом этапе своего развития. И хотя восточноевропеоиды вовсе не являются единственными представителями этого периода, их присутствие можно с уверенностью подтвердить в обоих случаях. На юге и западе, напротив, раннее появление европеоидов, по всей видимости, продолжает оставаться эпизодическим. Минимум два тысячелетия разделяют их с возобновленным проникновением восточноевропеоидов, чьими представителями уже являются славяне.

В наше время основное внимание в вопросе распространения восточноевропеоидов также сосредоточено на северных районах и на зоне лесов [73) Эйкштедт Е. Определенно не является случайностью и то, что «светловолосый брахицефальный тип» был обнаружен сначала в Финляндии [74) Virchow, R.: Die physische Anthropologie der Finnen. Z. Ethn. VI, (185) — (189), 1874. Retzius, G.: Finska Cranier. 200 S., 28 Taf. Stockholm 1828.], и что выросшие в Финляндии и ставшие там антропологами Норденстренг (Nordenstreng) и Хильден (Hilden) принадлежат к самым усердным адвокатам его независимой значимости. [75) Хильден К. К вопросу восточно-балтийской расы (Hiden, К.: Zur Frage von der ostbaltischen Rasse, Acta Geographica 1, Nr. 3, 24 S., Helsingfors, 1927).] Да, этот тип неоднократно получал свое название, встречающееся у таких авторов, как Сержи (Sergi (Homo Arcticus Fennicus, 1911)), Паудлер (Финская раса (Finnische Rasse, 1924)) и Виклунд (Финский элемент (Finnisches Element, 1926)), по имени народа финнов. Разумеется, связи между восточноевропеоидной расой и финно-угорской народностью сегодня во многом прерваны и стерты, причем именно вследствие расширения славянства. Но даже говоря о дальше всех отнесенной в сторону части финно-угров — венграх (Ungarn) — Бартуш (Bartucz) подчеркивает, что восточноевропеоиды представляют «связующую нить» между ними и сегодняшними финнами, которая становится все более отчетлива и ощутима по мере возвращения в давно минувшие времена. [76) Бартуш Л. К расовой истории Венгрии при особом учете финско-венгерского родства (Bartucz, L.: Zur Rassengeschichte Ungarns mit besonderer Berücksichtigung der finnisch-ungarischen Verwandtschaft. Verh. IV. Finn-Ugr. Kulturkongr. 1931; 54–73, Helsingfors 1932.); он же: Краткий очерк расовой истории Венгрии (Ein Abriß der Rassengeschichte in Ungarn; Z. Rassenk. I; 225–240; 1935)].

Таким же образом, исходя из антропологического материала, можно, по всей видимости, считать правдоподобным утверждение, что ответ на основной вопрос распространения восточноевропеоидов надо искать в финно-угорской народности и что здесь же находится и источник восточноевропеоидного внедрения в славянство. Мнение, что ненордическая и соответственно несколько примитивная составная часть славян ведет происхождение из финской народности, также не ново. Оно выражалось уже Нидерле (1896), который одним из первых подчеркнул нордический характер праславян и древних славян [77) Niederle L.:1896, zit. S. 2], равно как и опубликовавшим свою работу немногим позже Рипли [78) Рипли, У. 3.: Расы Европы (Ripley, W. Ζ.: The Races of Europe. 624 + 160 S., London, 1900)]. Здесь также должен быть упомянут Шлиц [79) Шлиц А. Замечания по поводу расового образования славянских народов (Schliz, Α.: Bemerkungen zur Rassenbildung der slawischen Völker, Korr.-Bl. Dtsch. Ges. Anthrop. XLIII, 88–90, 1912)], который при исследовании черепов, обнаруженных в местах древнеславянских захоронений, отделял «финские» признаки, соответствующие по своей сути нашим восточноевропеоидам. Некоторое время спустя Чекановский [80) Чекановский Я. 1925] вначале подхватывает идею финского внедрения в славянство (см. часть IV, 1), но вскоре, вследствие развития его типологии, этой идее было суждено узнать определенное изменение, и в работах Чекановского преславянский тип встречается уже как тип смешанный [81) Чекановский Я. К антропологии угро-финнов. (Czekanowski, J.: Zur Anthropologie der Ugrofinnen, Mem. Soe. Finn. Ougr. LXVII, 65–71, 1933); он же: Человек во времени и пространстве (Czlowiek w czasie I przestrzeni, 272 S., Warschau, 1934)].

Гипотеза, что индогермано-нордические праславяне ассимилировали нижний финский слой, подкрепляется теперь еще и научно-историческими фактами. Правда, попытка взглянуть в историю периода, предшествующего нашим исследованиям, вряд ли могла бы внести что-либо новое в изучение данного вопроса, ибо присутствие славян на исторической сцене станет ощутимо достаточно поздно — собственно, только в IX столетии после Р.Х. [82) Б. Рихтгофен. Прародина славян в историографии древнейшей эпохи (Richthofen, В. v.: zit. S. 54. Der. s.: Die Urheimat der Slawen in der Vorgeschichtsforschung, IL Congres Internat. Slawiste Sect. III, S. Α., 4 S., 1934]. Ни одна попытка связать обычаи той праисторической эпохи, информацию о которых нам удалось получить, и сохранившиеся предметы материального культурного наследия с элементами северно-евразийского культурного круга так до сих пор и не увенчалась успехом. В гораздо более благополучном положении здесь оказалось языковедение или лингвистика. Ведь именно эта наука открыла нам прародину славян, которую, как известно, следует искать в бассейне Припяти, «в Центральной России, например, между Киевом и Смоленском».

[83) Васмер М. Прародина славян; Фольц В. Восточная земля германского народа (Vasmer, M.: Die Urheimat der Slawen; In: Volz, W.: Der ostdeutsche Volksboden, 118–143. Breslau 1926).] Тем самым она находится в пределах, территориально входивших некогда в северно-евразийский культурный круг, так что по крайней мере гипотезе пересечения славян с протофиннами в древнеисторические времена не мешает ничто.

Кроме того, лингвистика установила и наличие финно-угорского субстрата (здесь: субстрат — от лат. substratum, основа язык местного населения, вытесненный языком пришельцев, но оказавший на него влияние. — Примеч. ред.) в славянских языках, что позволяет предполагать его влияние уже в праславянскую эпоху [84) Покорны Й. Теория субстрата и прародина индогерманцев (Рокоту, J.: Substrattheorie und Urheimat der Indigermanen, Mitt. Anthrop. Ges., Wien, LXVI, 69–91, 1936)]. Но здесь это может раскрыться только в качестве внутренних языковых форм, в то время как на севере России присутствие более молодого и уже западно-финского слоя ощущается также в названиях населенных пунктов и рек [85) Васмер М. Очерки по исторической этнографии Восточной Европы. Былое распространение западных финнов в сегодняшних славянских странах (Vasmer, M.: Beiträge zur historischen Völkerkunde Osteuropas. Die ehemalige Ausbreitung der Westfinnen in den heutigen slawischen Ländern; Sitz.- Ber. Preuß. Akad. Wiss. phil-hist. Kl., 351–440, 1934)]. С этого момента можно перейти к обсуждению проникновения славян на финские территории уже с позиций исторической науки. При этом весьма интересен с расово-психологической точки зрения сам вид и способы этого проникновения: «Всюду, где славяне в процессе своего расширения на восток вступают в контакт с различными финскими племенами, последние отступают или демонстрируют определенную пассивность. Если же они иной раз и вступают в борьбу, то она ведется, вне всяких сомнений, вяло и в течение длительного времени сопровождается ощутимыми территориальными утратами в пользу славян» [86) Нидерле, Л.: Вожди древних славян (Niederle, L.: Manuel de l'Antiquité Slave, 2 Bde., 258 + 560 S., Paris 1923 und 1926. — Vgl. I, 184 ff)]. Все говорит за то, что подобно тому, как совершалось это столкновение между древними славянами и древними финнами, то же самое должно было также происходить и между их далекими пращурами.

Но в подобной ситации данное историко-лингвистическое заключение вполне соответствует антропологическим фактам: для всех в общей сложности групп древних славян зафиксирована нордическо-восточноевропеоидная смесь, которая так или иначе должна была возникнуть уже в праславянскую эпоху. При этом восточноевропеоидный компонент воспринимается как изначально связанный с финно-угорской народностью, для подтверждения чего мог бы быть приведен целый ряд антропологических находок из районов Северной и Центральной России. Далее, на северо-востоке, а именно там, где встречаются финские географические наименования, можно распознать следы более молодого наслоения, которое обращает на себя внимание более высокой долей участия восточноевропеоидов и определенным примешиванием коротких голов из альпийского круга (ср. рис. 51).

Но эти короткие головы на северо-востоке дают намек уже на то, что финно-угорский «субстрат» в славянство был внесен не только восточноевропеоидами. Тем не менее в западной ветви финской народности, откуда головы подобного типа, очевидно, и проникли в северо-восточные славянские племена, они также могли бы быть вторичными, поскольку так и напрашивается желание связать низколицые брахикраниальные черепа с лопарями или, иначе, лапландцами (Lappen: финское племя, живущее на сев. окраине Европы, в Норвегии, Швеции, Финляндии и на территории России в Архангельской губернии. — Примеч. ред.), чье присутствие можно с позиций истории и лингвистики проследить много далее на юг и восток по сравнению с сегодняшними территориями, которые населяют их прямые потомки. Так восточная граница до сих пор фиксируемых следов присутствия лопарей в севернорусской топонимике (от греч. topos — место и onyma — имя, название: наука, составная часть ономастики, изучающая географические названия (топонимы), их значение, структуру, происхождение и ареал распространения. — Примеч. ред.), простираясь от верхнего течения Северной Двины до верхнего течения Волги, вместе с тем охватывает область распространения севернославянских коротких голов (ср. рис. 31). [87) Васмер М. Очерки по исторической этнографии Восточной Европы; IV; Былое распространение лопарей и пермяков (Permier: финское племя, в настоящее время живут на СЗ Пермской и Вятской губернии, вероятные потомки так называемой заволоцкой чуди, обрусели, но сохранили особый язык, схожий с зырянским, особые обычаи и языческие верования. — Примеч. ред.) в Северной России (Vasmer M. Beiträge zur historischen Völkerkunde Osteuropas; IV; Die ehemalige Ausbreitung der Lappen und Permier in Nordrußlan; Sitz.-Ber. Preuß. Akad. Wiss., phil.-hist. Kl. XХ. 97 S., 1936).] Здесь мы наблюдаем даже три слоя — лопарей, западных финнов и славян, — каждый из которых, по всей видимости, обладает свои особенные расовые связи. При всем этом вопрос: можно ли считать лопарей тех времен финно-уграми или нет, остается пока без ответа.

Но также и для первого финно-угорского слоя в славянстве, растворившегося уже среди праславян, необходимо по меньшей мере принимать во внимание следующее: не включал ли он в себя, помимо восточноевропеоидов, и иные элементы? Если, говоря об этом слое, выдвигают логичное требование фиксации его следов во всех древнеславянских племенах, ведущих свое происхождение из того праславянства, то, однако, как правило, в этот вопрос включают обсуждение лишь нордического компонента. В действительности же ни в коем случае нельзя отрицать вероятность присутствия нордических элементов уже в древнейшем прафинно-угорском (urfinno-ugrischen) «северно-евразийском культурном круге». Черепа, обнаруженные в районе Ладожского озера, которые, по всей видимости, принадлежали к слою находок эпохи гребенчатой керамики (их неолитический характер в любом случае совершенно не вызывает сомнений), демонстрируют, помимо всех прочих, нордические и кроманьонские характерные черты [88) Заллер: 1925]. Известно и о точно таких же подчеркнуто длинных черепах с частично высоким рельефом лица, относящихся к культурам балтийского неолита в Швеции. [89) Фюрст С.М. Череп эпохи неолита с острова Эзель. Археологические и исторические исследования Балтики. Работы балтийского подготовительного комитета к проведению XVI археологического конгресса во Пскове в 1914 г.; 33–44; Берлин; 1914 (Fürst, С.М.: Neolithischer Schädel von der Insäl Ösel; Baltische Studien zur Archäologie und Geschichte; Arbeiten des Baltischen vorbereitenden Komitees für den XVI archäologischen Kongreß in Pleskau 1914; 33–44; Berlin; 1914); Гренроос И.Л. Скелет эпохи каменного века, обнаруженный в Иеттболе (Аландские о-ва). Несколько замечаний об известных на сегодняшний день древнейших жителях Финляндии (Grönroos, I.L.: Die steinzeitlichen Skelettfunde bei Jettböle (Aland); einige Bemerkungen über die ältesten bisher bekannten Bewohner Finnlands; Finska Läkaresällskapets Handlingar LV; 405–407; 1913); Коссина С. Индо-германцы (Kossina, С.: Die Indogermanen; 79 S.; Leipzig; 1921). Ср. также Аулль.] Кроме того, предполагаемое лингвистикой родство между индогерманцами и прафинно-уграми могло бы послужить дополнительной языковой параллелью. [90) Правда, Паудлер, а с ним и Йенсен (Jensen) хотели бы перенести языковое родство во времена возникновения восточноевропеоидов, которые, как они считают, зародились из севернопротоиндогерманского и монголоидно-протоуральского элементов. Хирт Г. Индогерманцы. Их распространение, их прародина и их культура (Hirt, H.: Die Indogermanen. Ihre Verbreitung, ihre Urheimat und ihre Kultur; 2 Bde.; Straßburg; 1905–1907.); Йенсен И.Т. Индогерманцы и уральцы, в: Арнтц Г. Германцы и индогерманцы (Jensen, IT.: Indogermanisch und Uralisch. In: Arntz, H.: Germanen und Indogermanen; Festschr. Hermann Hirt II, 171–181; Heidelberg; 1936); Паудлер Φ. Светловолосые расы и разветвление их языков, культуры и прародины (Paudler, F.: Die hellfarbigen Rassen und ihre Sprachstämme, Kulturen und Urheimaten; 272 S.; Heidelberg; 1924).] Размежевание в славянстве индогерманских представителей нордической расы с тем возможным нордическим компонентом в финно-угорском субстрате, естественно, невозможно — как и с теми нордическими компонентами, наличие которых предполагается у восточных славян с финнами раннеисторического периода. И по меньшей мере определенно можно допустить непосредственно индогерманское происхождение основной массы славянских представителей нордической расы в эпоху ленточной керамики.

Юго-восточные же обладатели средиземноморских расовых характеристик, напротив, несомненно не были финно-угорского происхождения, хотя, по всей видимости, в непосредственно предславянскую эпоху подобный тип был распространен вплоть до территорий, прилегающих к современной Москве [91) Bogdanow, А. Р.: Quelle est la race la plus ancienne de la Russie centrale. C. R. Congres internat. d'Arch. et d'Anthr. Prehist. 1,1895. Lebzelter, V.: rasse und Volk in Südosteuropa. Mitt. Anthrop. Ges. Wien LIX, 61–126. 1929]. Но так или иначе основной ареал их распространения находится исключительно на юге, точно так же, как у финно-угров — на севере России. То, что здесь существует воздействие тюрко-татарских степных народов, в соответствии с нашими сегодняшими взглядами точно так же невероятно; древних волжских булгар, во всяком случае, определенно не следует рассматривать как представителей преимущественно средиземноморской расы. Скорее всего корни средиземноморской расы следует, пожалуй, искать в неолитической культуре Днестра и Дуная, на западных участках которой в эпоху ленточной керамики и в более поздний иллирийский период обнаруживается германо-средиземноморское взаимопроникновение.

Славяне и германцы

Коль скоро расовая история древних славян в своих основных контурах выступает как слияние нордических индогерманцев с восточноевропеоидными или с восточноевропеоидами, смешавшимися с угро-финнами, то все же необходимо поднять еще и вопрос о том, не был ли усилен нордический компонент славян благодаря германским народам. Ибо если Восточная Европа столь длительное время так или иначе была той территорией, где вершилась германская история, то и подобное расовое влияние также должно быть, по меньшей мере, принято во внимание.

Вольфф [92) Вольф Ф.К. 1915] для своей интерпретации данной проблемы захотел использовать в первую очередь бастарнов (Bastarnen). Хотя области, населенные этим народом ранней германской истории, охватывали около 400 г. до Р.Х. большую часть Польши — приблизительно вплоть до польского Буга [93) Петерсен Е. Путь развития германцев на немецком востоке (Petersen, Ε.: Der Werdegang der Germanen im deutschen Osten; Altschles. Bl. XIII.; 97–111, 1933)] — они, однако, не включали в себя эпицентр расселения праславян, которому вскоре после отделения балтийских народов от существовавшей в еще более древние времена единой балтославянской (balto-slawischen) языковой общности суждено было разместиться на относительно тесном пространстве. Территории сегодняшней Польши к западу от Буга и Вислы принадлежать этой «прародине» не могут. Со славянскими племенами у бастарнов была возможность вступить в контакт после своего отхода в направлении юга России между Карпатами и Припятскими болотами — в Восточной Галиции и Подолии, — откуда происходит часть их археологического наследия [94) Шмихт Л. Восточные германцы (Schmicht, L.: Die Ostgermanen; 647 S.; München; 1934)]. Но, поскольку их появление в южнорусской степи носило относительно краткосрочный характер, а встреченная ими народность была более многочисленна, соприкосновение это могло быть только поверхностным и мимолетным. Более же поздняя их история в южнорусской степи являет собой столкновения со скифами (Skythen), сарматами (Sarmaten), греками, а впоследствии — в первую очередь с Римом. Их давление всегда направлено на юг, вдоль границ Римской империи, но не на неведомый для них и совершенно не привлекающий в культурном отношении славянско-финский север. Таким образом, и существенное расовое влияние бастарнов на славян в действительности невероятно.

Уже несколько иначе обстоят дела с готами (Goten), которые следовали за бастарнами. В одном сказании готов, повествующем о годах их странствий, говорится о том, как, миновав обширную болотистую местность и преодолев широкую реку, они очутились в богатой плодородными землями стране Оиуни (Oiuni). То, что этой местностью, по всей видимости, являются заболоченные территории близ сегодняшнего Рокитно (Rokitnosümpfe), подтверждается найденным под Ковелем руническим копьем (имеется в виду найденный близ г. Ковель на Волыни наконечник копья с нанесенными на нем руническими знаками и символом свастики. — Примеч. ред.) [95) Шмихт Л. 1934]. Предположительно, в конце II столетия до Р.Х. территории, населенные славянами, на юго-востоке были в определенной мере расширены, так что сейчас допустимо предположить, что осевшим на этих землях и вступившим в контакт со славянами готам в действительности удалось подчинить их своему влиянию [96) Васинев М. 1926, цит. стр. 56, прим. 83.].

В то время как история вестготов (Westgoten) продолжала вершиться в столкновениях с Римской империей, иначе говоря, как противоборство с Югом, основная направленность вопроса господства остготов (Ostgoten) сосредоточена, как это очевидно, на Севере. В этих традициях готов это связано прежде всего с именем Эрманариха (Ermanarich (Германарих, Hermanarich) — (?—375), король остготов; возглавлял племенной союз в Северном Причерноморье, разгромлен в 375 гуннами. Покончил жизнь самоубийством. — Примеч. ред.). Он покоряет не только «венетов» (Venethi) — славян, следы которых следует искать приблизительно в верховьях Днепра, но и финно-угорские народы вплоть до Оки и Волги. Древняя исландская сага повествует, как он сражается против поднявших мятеж славян, из чего следует, что они были покорены им ранее, и что, по всей видимости, объясняет носимый им титул — «Борющийся с вендами» («Wendenkämpfer»). Однако о том, что речь здесь ведется не только о чисто военном верховенстве, говорят некоторые заимствованные германские слова той эпохи, оставшиеся в славянских языках до сегодняшних дней [97) Васмер М. 1926, цит. стр. 56, прим. 83.]. (Так, слово «изба» происходит от того же германского слова «Stube», что и используемое в современном русском языке слово «штабель», то есть бревна, положенные одно на другое. Топоров В.Н. К предыстории двух архаических концепций // Тезисы докладов Летней школы по вторичным моделирующим системам, 10–20 мая 1968, Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 1968; в: Буровский A.M. Крах империи: Курс неизвестной истории. М.: 000 «Издательство ACT», 2004, с. 25; см. примеч. 2 на с. 454. — Примеч. ред.).

Однако господство остготов, продлившееся лишь до натиска гуннов (Hunnensturm), не было долгим. Только лишь части многочисленного народа удалось, преодолев в 376 году Дунай, продолжить формирование своего исторического пути, увенчавшегося покорением Италии. Оставшиеся же остготы частично оказались под властью гуннов, и в следующих десятилетиях их присутствие обнаруживается во всевозможных воинственных группах; частично — пребывая на отдаленных территориях, некогда находившихся под их господством, — были, по всей видимости, ассимилированы славянами или финнами. История во всяком случае ничего об этом периоде не сообщает. Если же в ней и существуют какие-либо источники, то появляются они уже лишь при славянах и датируются пятьюстами годами позднее. Но так или иначе вплоть до нового времени само имя, язык и раса «крымских готов» (Krimgoten) оставались свидетелями былого их величия.

Если внешнее воздействие на славян, оказанное готами, и в особенности остготами, не вызывает никаких сомнений, то расовое влияние на столь обширной в пространственном отношении и столь недолго находившейся под их господством территории значительным все же быть не может. Всякая возможность дать ему какую-либо оценку отсутствует до сих пор.

Для сферы исследований населения этих земель гораздо важнее этих, преимущественно навязанных силой властно-политических взаимоотношений, могло бы оказаться последовавшее за рассмотренным выше периодом расширение западных славян, коль скоро оно достигло областей, в течение многих веков населяемых германскими народами. Тем временем изучение древнейшей истории, лингвистики и расологии все в большей степени развивает осознание того, что изменения культуры лишь в редких случаях знаменуют также и полное изменение населения. Так, во многом благодаря лингвистике в областях, заново населенных западными славянами, получает подтверждение факт их соприкосновения с оставшимися на этих землях германцами [98) Шварц Е. Вопрос славянской колонизации в Восточной Германии (Schwarz, Ε.: Die Frage der slawischen Landnahme in Ostgermanien; Mitt. österr. Inst. Gesell.-Forsch.; XLIII; 187–260; 1929)]. Извлеченные из земли отдельные находки, идентифицируемые как непосредственно германские, имеют отношение к историческому интервалу, следующему за эпохой переселения племен, то есть к промежутку между германской и славянской эпохами [99) Петерсен Е. Вопросы заселения германцами пространства между Одером и Вислой в эпоху Великого переселения народов (Petersen, Ε.: Fragen der germanischen Besiedlung im Raum zwischen Oder und Weichsel in der Völkerwanderungszeit; Mannus XXVIII; 19–65,1936)]. И, наконец, также хорошо понятен и вывод, заключенный с позиции антропологии и не допускающий существования переживших на этих территориях указанный исторический период остатков германского населения: расширение области присутствия представителей нордической расы в низовьях Вислы настолько велико, что по относительному учащению нордических признаков его можно проследить еще в районе среднего ее течения [100) Швидецки И. Расовые исследования в Польше (Schwidetzki, I.: Die Rassenforschung in Polen; Ζ. Rassenk. I; 76–83, 136–204, 289–314, 1935)]. Об имевшем место именно здесь весьма длительном, непрерывном германском заселении говорят и вещественные археологические доказательства. Да, даже польские антропологи допускают — пусть даже используя иные основания, — прибытие сюда славян после ухода остатков германского населения, а именно — готов! [101) Чекановский Я. Антропологические следы готов в Польше (Czekanowski, J.: Slady anttropologiczne Gotow w Polsce; Prac. Poswiecony E. Romerowi; 442–452; 1934); Швидецки И. Состояние расологических исследований в Восточной Германии и Польше (Schwidetzki, I.: Der Stand der rassenkundlichen Erforschung Ostdeutschlands und Polens; Dtsch. Monatsh. In Polen IV (XIV); 209–222, 1937)]. Оценить же эти сведения, оперируя более точными цифрами, вновь до сих пор не предоставляется никакой возможности.

И, наконец, самым молодым германским слоем в славянстве следует назвать норманнский (normannische). Он, как известно, образовался, следуя сюда двумя основными путями: восточным — от Ладожского и Ильменского озер, а также с верховьев Днепра и западным — от южных берегов Балтийского моря, Одера и Вислы. Норманны на этих землях создали государство, и, уже благодаря этому, их прибытие сюда принадлежит истории, о чем могут свидетельствовать не только археологические находки, но даже истории отдельных семейств [102) Гейдебрандт, Лаза Ф. Значение и сущность сословных и фамильных гербов в истории Силезии с древнейших времен (v. Heydebrandt und der Lasa, F.: Die Bedeutung des Hausmarken- und Wappenwesens für die schlesische Vorgeschichte und Geschichte; Altschlesien VI; 339 bis 376, 1936)]. В качестве основных сфер их влияния следует рассматривать: на западе — помимо всего побережья Балтийского моря, Позен (Познань) и Силезию, на востоке — «Варяжский путь» («Waräger Straße» — по всей видимости, автор имеет в виду «Путь из Варяг в Греки». — Примеч. ред.), и в особенности территории между Новгородом и Киевом [103)

Петерсен Е. Карта найденных реликвий викингов в Северной и Восточной Германии (Petersen, Ε.: Eine Karte der Wikingerfunde Nord- und Ostdeutschlands. Mannus XXV. 147–155, 1935)].

С норманнами также происходит процесс поглощения их славянами, что, если проследить с точки зрения истории, уже случилось с более древними германскими слоями. Уже в третьем поколении варяжские князья носят славянские имена. В результате они, вне всякого сомнения, влили в жилы славян и, в частности, аристократии свежую нордическую кровь, которой, разумеется, вскоре суждено было просочиться в общую массу упоминаемых народов. Во всяком случае, Нидерле [104) Нидерле Л. 1925, цит. стр.41 — ср. I, стр. 207] оценивает расовое влияние эпохи варягов как незначительное: «Вопреки ключевой роли, которую пруссаки (Preußen) сыграли при основании и в процессе развития великой славянской державы на востоке, на физический тип славян они оказали лишь слабое, практически ничтожное, влияние. Они были слишком малочисленны, и вскоре совсем исчезли в славянском море».

Таким образом, для всех древних славян можно констатировать не только одно лишь политическое и культурное, но и определенное расовое влияние, оказанное на них германцами: в конце той эпохи, когда славянство еще было едино как таковое, это случилось вследствие контакта с остготами, позже, у западных славян, с одной стороны, благодаря принятию в себя остатков германского населения в Восточной Германии, Польше и Богемии, а с другой — появлению норманнов. У восточных же славян это точно так же происходит благодаря норманнам. Но это влияние вряд ли может чем-либо способствовать в интерпретациях расовой классификации древних славян. Мы не имеем ни одного примера подобного влияния на славян в восточнонемецких и западнопольских областях, некогда населенных германцами. Точно так же повсеместно мала высокая доля участия нордического компонента и в варяжской зоне. Основное разделение (см. рис. 24) проходит скорее поперек линии север — юг. Таким образом, основную массу нордических компонентов в древнем славянстве следует, пожалуй, приписать все же индогерманскому, праславянскому основному слою.

К ВОПРОСУ РАЗМЫТИЯ ЧЕРТ НОРДИЧЕСКОЙ РАСЫ, ИЛИ ДЕНОРДИЗАЦИИ, СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ

Остается еще один вопрос: в какой мере развитие древнего славянства спроецировано на сегодняшние славянские народы? Так или иначе все они обладают не столь высокой долей присутствия нордического компонента, который у разных народов на фоне составляющих самых различных рас — восточноевропеоидной и альпийской, динарской и средиземноморской, — во многих случаях отходит на задний план. Для этого размытия черт нордической расы, или «денордизации» (Entnordung), возможны два объяснения. Во-первых, это может быть обусловлено угасанием и исчезновением нордических родовых сообществ вследствие естественного отбора в процессе размножения, когда численный перевес и «победа по количеству рождавшихся» в конечном счете оказались на стороне европеоидов. С другой же стороны, это могло явиться следствием социального перераспределения, которое ослабило барьеры между верхним и нижним слоями, позволив прежде всего тем самым полностью выступить на историческую авансцену той части населения, которая прежде, с позволения сказать, «затенялась» вследствие культурного и расового преобладания верхнего слоя. Здесь уместно поставить вопрос следующим образом: возможно ли наблюдать ход этого процесса уже в эпоху древних славян и позволительно ли из характера изменений делать выводы, имеющие, к примеру, социологическую подоплеку?

Однако ответ на этот вопрос существенно затруднен вследствие того, что временный пласт, который мы охватываем, исследуя найденные черепа древних славян, не глубок. Он целиком ограничен преимущественно серединой XI — окончанием XII столетий, то есть примерно 11/2 столетиями, интервалом между собственно периодом переселений и вступлением в практически одновременно для большинства славянских племен наступившую эпоху христианизации. Поэтому выстроить племенные группы во временной последовательности и высчитать отсюда ход их развития невозможно, что усугубляется и способными исказить картину значительными пространственными различиями.

Количество признаков, отклоняющихся у относительно молодых групп по сравнению с более древними в направлении восточноевропеоидной или нордической рас. Во всех группах, отделенных от нас меньшим временным интервалом, смещение средних величин признаков наблюдается в направлении восточноевропеоидной расы!

В пределах же то одной, то другой определенной группы, напротив, существует возможность, разделяя более древний материал от сравнительно молодого, осуществлять его сравнительный анализ. Так, изучая обнаруженные в Богемии практически в одном и том же месте черепа, удалось установить временную последовательность между ними — речь идет о находках в районе селений Жалов (Žalov) и Левый Градек (Levý Hradec), правда, при этом первые из них были найдены во второстепенном напластовании, но в непосредственном соседстве с предметами славянского обихода. Найденные в Словакии в районе Девина черепа старше тех, что были обнаружены в Дольном Ятове. Третья же, несколько меньшая, серия относится к еще более древнему времени — к IX столетию (Матейка, 1925). Она, по всей видимости, ведет происхождение из эпохи, в которой было еще общепринято преимущественно огненное погребение. В Мекленбурге места захоронения близ селения Альт-Бартельсдорф более древние, нежели те, что обнаружены под Гамелем; сложенные из камней курганы дреговичей моложе земляных. Наконец, для полян и северян, вследствие имеющегося в наличии соответствующего материала, к курганному периоду позволительно присоединить период могильных захоронений. Для южных славян устанавливать стадии временной последовательности на протяжении собственно древнеславянской эпохи необходимости нет. Однако для сравнения здесь приводятся сведения о нескольких относящихся к позднему средневековью находках из захоронений богумилов (Bogumilengräbern) в Боснии.

[105) Богумилы (Bogumilen) — секта, которая была особенно распространена среди болгар, но также местами встречается и на территории сегодняшней Югославии. Их могилы в Боснии обозначены огромными надгробными камнями. Конечно же, установить, являются ли приверженцы этой секты полноправными представителями населения той эпохи или некой отфильтрованной группы (Siebungsgruppe), не представляется возможным. Во всяком случае, расхождение краниометрических параметров богумилов (10 м — из музея Сараево) полностью соответствует эволюционной направленности к сегодняшнему населению, так что никакой необходимости предпринимать какую-либо существенную фильтрацию не существует.]

Конечно же, группы, в которых производились сравнения, отчасти чрезвычайно малочисленны, но из общей их совокупности определенные заключения извлечь тем не менее можно. Так, практически полностью неизменно в относительно молодых группах, то есть среди обнаруженных на востоке в кладбищенских захоронениях черепов, наблюдается отклонение признаков в направлении восточноевропеоидного типа. В Словакии самая древняя серия, обнаруженная близ Уг. Скалице, во всех признаках великолепно представляет типично нордические формы, и присутствие ненордических элементов в каком-либо из исследуемых черепов здесь едва ли можно преположить. Совершенно аналогично дело обстоит с древнейшими жителями Богемии, а также с северянами, дреговичами и полянами. Наименее отчетливо это явление встречается у вендов. Исключением же для восточных и западных славян является лишь соотношение между более древней серией из Девина (XI–XII вв.) и сравнительно молодой из Дольного Ятова (XII–XIII вв.) в Словакии, которые, правда, во временном интервале находятся в непосредственной близости друг с другом. Франкенбергер (Frankenberger, 1935) это объясняет их различным местоположением по отношению к транспортным артериям древности: находящийся в отдалении от них Дольный Ятов должен был сохранить древнеславянский характер гораздо лучше Девина, расположенного близ Дуная, который издавна являлся крупным и весьма оживленным торгово-транспортным путем. Параллелью к вышесказанному являются подгруппы западнопрусских древних славян. Расположенные севернее и находящиеся в относительном отдалении от областей торгово-транспортных сообщений кашубская группа в Швейцарии и группа, обнаруженная на Данцигской возвышенности, в большей степени нордические, нежели обнаруженные близ Грушно и Кальдуса южные группы, чье местоположение находится непосредственно на Висле.

У южных славян обстоятельства складываются совершенно иначе. Хотя черепа из сравнительно молодых серий здесь также несколько короче и существенно шире, но одновременно и существенно выше. Точно так же лицо, нос и глазницы как по абсолютным размерам, так и по индексам оказываются выше. Это, вне всяких возражений, объясняется изменившейся ролью присутствующих динарских элементов: из меньшинства, которое всегда удавалось определить лишь у отдельных экземпляров, этот тип, выделяясь на общем фоне со всей впечатляющей отчетливостью, заметной даже с первого взгляда, превратился здесь в преобладающий. Следовательно, «денордизация» исходит в данном случае не от восточноевропеоидной, но от динарской расы, в то время как нордические и восточноевропеоидные компоненты, предположительно, сохраняют приблизительное соотношение друг с другом. Вместе с тем расу, ставшую на западе ареала расселения южных славян доминирующей с конца Средневековья, никак нельзя рассматривать ни как праславянскую, ни как древнеславянскую. Лебцельтер [106) Лебцельтер Ф. Раса и народ в Юго-Восточной Европе (Lebzelter, V.: Rasse und Volk in Südosteuropa; Mitt. Anthrop. Ges.; Wien LIX; 61—626; 1929); он же: Очерки по физической антропологии Балканского полуострова (Beiträge zur physischen Anthropologie der Balkanhalbinsel; II. Mitt. Anthrop. Ges.; Wien LXIII; 233–251; 1933)], правда, полагал: «что… происхождение самой многочисленной части высоких темноволосых коротких голов из древней славянской страны на севере Карпат гарантировано». Но он исходил из той предпосылки, что на территориях Балканских стран, предшествующих славянским, не удавалось обнаружить представителей динарской расы, что при тщательном изучении хранящихся в музейных собраниях черепов, и в особенности — в Сараево, не подтвердилось. Скорее всего представители динарской расы могут оказаться исконными обитателями территории сегодняшней Югославии уже со времен неолита. [107) Подробное обоснование этого утверждения будет опубликовано в одной из следующих работ.]

Итак, процесс «денордизации» может быть со всей отчетливостью отслежен даже в пределах относительно недолгой древнеславянской эпохи. На востоке и западе он, по сути, представлен приростом восточноевропеоидов. Самые ранние из обнаруженных черепов, которые, пожалуй, можно датировать временным интервалом, ограниченным непосредственно окончанием эпохи переселения и началом принятия христианства (Жалов и Уг. Скалице), могли бы даже являться чисто нордическими. И если этому предположению будет суждено получить подтверждение, обоснованное результатами исследований более обширного материала, то вероятность одной из двух упомянутых выше возможностей объяснения причины размытия черт нордической расы будет существенно снижена. Естественный отбор в процессе размножения может быть начат только среди разнородного населения, и одержанная восточноевропеоидами «победа по количеству рождавшихся» возможна лишь там, где восточноевропеоиды присутствуют. И, напротив, социальный подъем находившегося до определенной поры в «тени» нижнего слоя, учитывая вышеизложенное заключение, вполне возможен.

Таким образом, в процессе исследований древних славян складывается проблемная ситуация такого же плана, что возникает и при сопоставлении нордических признаков извлекаемых из серийных захоронений останков с признаками, характерными для сегодняшнего населения Южной Германии. Здесь предположение о том, что из таких нордических групп, как, например, из обнаруженной в Гизинге (Giesing: древнее поселение, старше Мюнхена. Его название, звучащее как «Кизинга» (Kyesinga), впервые упоминается в летописях уже 790 г. Сельская община Гизинг территориально и административно включена в состав Мюнхена в 1854 г. (http///). — Примеч. ред.) благодаря одному лишь отбору, путем дифференцированного размножения, столь сильно развилось внедрившееся сюда альпийско-динарское население, также является скорее надуманным. Как одну из причин ослабления общественных слоев той эпохи и вместе с тем как предпосылку расового смешения как у германцев, так и у славян, следует, по всей вероятности, рассматривать их христианизацию [108) Гюнтер Г.Ф.К. Происхождение и расовая история германцев (Günther, H. F. К.: Herkunft und Rassengeschichte der Germanen. 180 S.; München; 1935)]. В этом контексте особенно примечательно, что лингвистическая теория субстрата также учитывает «поднятие на поверхность (Emporkommen) подавляемых до определенной поры социальных слоев» [109) Покорны, Й. Pokorny, J.: 1936, цит. стр. 56.]. И в самом деле, среди древних славян присутствует слой несвободных (eine Schicht der Unfreien), в которых Нидерле видит «подчиненных автохтонов» [110) Нидерле, Л.: цит. стр. 3]. (Так, в подтверждение этого существует версия, что древнеславянское слово «смерд», то есть юридически неполноправный феодально-зависимый земледелец, изначально несло не социальную, но именно расовую окраску. — Примеч. ред.). Вместе с тем, естественно, что и вторая возможность — снижение активности крупных нордических родовых сообществ в процессе размножения, — не исключена. Для христианского Средневековья подобное допустить можно, и даже с уверенностью, но сыгранная подобным стечением обсоятельств уже в древнеславянском периоде существенная роль, напротив, кажется весьма сомнительной.

Эти результаты дают теперь возможность представления того, что классификацию древнего славянства в пространственном аспекте следует осуществлять, исходя не из, или не только из, укоренившейся уже в праславянстве дифференциации и разнообразия смешанного древнейшего населения этих земель, но учитывая различный социологический возраст исследуемых групп. Так, можно предположить, что у самых западных племен изначально жестко регламентированные границы социальных слоев были скорее всего нарушены и ослаблены вследствие более ранней христианизации и давления политического главенства немцев. Особенное положение находящихся в непосредственной близости к торгово-транспортным путям родоплеменных групп на Дунае и Висле указывает на ту же направленность. Подобное влияние могло иметь место и на востоке, у новгородцев и полян, испытывавших норманнское давление. Здесь тем или иным образом сильно выделяется факт того, что оба центра варяжского государственного образования — с Новгородом на севере и Киевом на юге — расположены в области подчеркнуто восточноевропеоидных племен. Для целого же ряда групп (Волин, Хафельланд, Саксония) тем не менее подобное объяснение не подходит. Таким образом, расовая классификация древнего славянства является весьма своеобразной и требующей в первую очередь пристального внимания к взаимному влиянию географических и социологических моментов.

ОБОБЩЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ

Из всех крупных групп народов Европы славяне сегодня являют собой, пожалуй, самую пеструю расовую картину, не только сформированную из разнообразных и имеющих различный удельный вес «фрагментов», но и обладающую в своих отдельных частях совершенно различными основными чертами. Поскольку некогда в праславянскую эпоху они в действительности обладали не только национальным, но и определенным расовым единством, видно, что им было суждено испытать в ходе своей истории особенно сильные преобразования. В данный момент благодаря увеличившемуся количеству сделанных антропологами находок эпоху т. н. древних славян можно расположить во временном интервале между приблизительно 1000 и 1200 гг., из чего следует ожидать всевозможное разнообразие научных последствий. Так или иначе, исходя из структуры и организации древнеславянского слоя, можно пытаться собрать информацию не только о состоянии развития славян на сегодняшний день, но и о более древних процессах расовой истории. При этом особенный интерес представляет вопрос: когда и каким именно образом некогда несомненно являющиеся представителями преимущественно нордической расы славяне приняли в свою общность ненордические компоненты? Поэтому прежде всего их следует тщательнейшим образом отделить от прочих и только затем интересоваться историческими связями и изначально существовавшими народными объединениями.

Уже одно описание отдельных признаков и их пространственного распределения дало различные указания на различия в расовом составе. Будучи скорее узконаправленной, пространственная классификация в действительности неоднократно распространялась за пределы основных племенных границ, что отчетливее всего проявилось на востоке, где три северовосточных, обе юго-восточных и обе юго-западных группы постоянно оказывались особенно похожими между собой. Населенная западными славянами восточногерманско-польская область во многих случаях выглядела изолированной, в то время как их расположенные южнее и более тесно сплоченные группы порой встречались на территориях ареала расселения южных славян.

Попытка объединить различия отдельных признаков в единую картину расового состава и расовой классификации древних славян исходила из отчетливого присутствия в силезской группе двух типов, один из которых был определен и описан как нордический, а другой — как восточноевропеоидный. В результате исследования корреляций оказалось, что оба этих типа следует также рассматривать в качестве основных компонентов и у других групп древних славян. В дальнейшем для западных славян удалось — частично с помощью кривых распределения — оценить долю участия этих компонентов, чем одновременно была заложена основа для количественного анализа остальных групп. В соответствии с его результатами восточноевропеоиды уже в начале 2-го тысячелетия после Р.Х. образуют существенную составную часть — на западе приблизительно половину — славянских народов. В прежнем мнении о живших в период древнеславянской эпохи племенах, неоднократно продемонстрировавшем в общем поверхностные взгляды, основной вес возможных доводов возлагался на LB-индекс. Однако согласно этому параметру восточноевропеоиды раннего исторического периода ни в коем случае не оказываются короткоголовыми, что ожидалось как проявление «второго типа» у славян, — LB-индекс как раз меньше всего пригоден для разделения обоих основных расовых компонентов.

Но не всюду соотношения обоих основных компонентов являются одинаковыми. Так, на всем центральном участке северных территорий от Заале до Северной Белоруссии выделился пояс особенного учащения нордических признаков. Восточноевропеоиды, наоборот, кажутся особенно многочисленными в болотистой местности Полесья и примыкающих участках степной зоны, а помимо того, и на крайнем северо-востоке. Занимающие южный участок своего ареала расселения западные славяне и все южные славяне, напротив, продемонстрировали приблизительно одинаковые доли участия обеих рас, но при этом единая картина в дальнейшем оказывается разрозненной вследствие присутствия вторичных компонентов.

Из того, что во многих местах удалось распознать разнообразные типы, можно с уверенностью судить о том, что ни один из них не был так распространен по всей территории древнеславянского пространства, как нордический и восточноевропеоидный. На крайнем северо-востоке восточнославянской и на юге западнославянской областей попадались обладающие небольшими размерами, низкие и низколицые короткие головы, которые, очевидно, следует причислить к элементам альпийской расы. Уже у западных славян, обитавших на самом юге своего ареала расселения, а еще более отчетливо — у южных славян на западных окраинах принадлежащих им территорий, наряду с альпийскими, встречаются крупные, высокие и высоколицые, иными словами говоря, динарские короткие головы. Наконец, в юго-восточных племенах восточных славян — на основании малых абсолютных размеров, сочетающихся с резко выраженными длиной и высотой черепа, — следует допустить существенное присутствие средиземноморских элементов, наличие каковых можно с уверенностью подтвердить также у восточных славян на Балканах, то есть у болгар.

Ограниченное присутствие этих дополнительных или вторичных типов в периферийных и отдельных областях доказывает, что эти типы проникли в соответствующие группы племен лишь после распространения на этих территориях славян, то есть являют собой расовые остатки автохтонных пранаселений. Согласно этому для праславян, живших до эпохи переселений, нордическо-восточноевропеоидную смесь следует рассматривать в качестве характерной. При этом нордический компонент может считаться имеющим индогерманское происхождение. Правда, собственно германские народы усилили его позже и не в тех масштабах, о которых в состоянии дать ясное представление древнеславянские племенные различия.

Для объяснения этнического происхождения восточноевропеоидов, напротив, возможность предоставилась, и для ее осуществления следовало прежде всего произвести подробное типологическое сравнение. При этом восточноевропеоиды оказались идентичны: 1) «второму финскому типу» Бунака, 2) «Типу I» Рехе и 3) преславянскому типу Чекановского. Из упорядочения обнаруженных в самых разных местах различных типов следовало, что восточноевропеоиды встречаются уже в неолите в двух различных географической и культурной средах: связи эпохи ленточной керамики оказалось возможным проследить через Богемию и Австрию до южнорусских степей. Основная же суть проблемы распространения восточноевропеоидов уже тогда могла бы быть сосредоточенной на севере, в зоне лесов, и тем самым на территории финно-угорской культуры. Здесь, по всей вкроятности, вполне возможно провести непрерывную последовательность от неолита (эпоха гребенчато-ямочной керамики) через завершение восточнорусского бронзового века к финской народности раннего исторического периода. В наши дни основное внимание в изучении вопроса распространения европеоидов также обращено на лесную зону.

* * *

Гипотеза, что изначально нордические праславяне с финским нижним слоем восприняли существенные добавления восточноевропеоидной расы, подтверждается теперь еще и результатами лингвистики, коль скоро эта наука указывает на наличие финно-угорского субстрата в славянских языках, ведущего свое происхождение уже из праславянской эпохи. Кроме того, в расовой картине древних славян следует отметить и более молодой, уже западно-финский слой, чьи следы можно опознать в характерном звучании севернорусских гидронимов и на присутствие которого конкретно указывает относительное учащение восточноевропеоидов и альпиноидов в северовосточных племенах, причем наличие коротких голов здесь может быть связано с еще более древним — лопарским — слоем.

На основании результатов антропологического анализа точно так же может быть сделан и вывод о вероятности того, что при обсуждении фактического пересечения славян с финно-уграми в дохристианское время речь идет о действительно существовавших некогда прочных границах между социальными слоями, ибо там, где материал позволяет осуществить временную классификацию, более древние группы повсеместно оказываются либо подавляющей частью, либо вообще чисто нордическими. Однако, поскольку представители соответствующих более позднему периоду восточноевропеоидов должны были существовать уже тогда, наиболее близким к истине выглядит заявление о том, что они принадлежали к «затененной» прежде в социальном и культурном отношении группе, которая среди антропологических обнаружений обратила на себя внимание лишь благодаря своему постепенному социальному подъему. Для южных славян разница заключается в том, что в их «денордизации» приняли участие представители не восточноевропеоидной, а динарской расы. Согласно этому соответствующие племенные различия в отношении нордического и восточноевропеоидного компонента могут быть обоснованы не только коренящейся уже в праславянстве пространственной дифференциацией, но различным социологическим возрастом исследуемых групп. По всей вероятности, свое влияние оказывают обе причины, не оставляя при исследовании отдельных групп практически никакой возможности четкого их разделения друг от друга.

Таким образом, общий вид расовой картины славянских народов современности ясно обозначен уже в древнеславянское время. Хотя большая временная близость к индогерманско-праславянскому происхождению еще отчетлива, и именно благодаря высокой доле присутствия нордического компонента, тем не менее в процессе распространения восточноевропеоидов во всех племенах особенный характер славян среди семьи индогерманских народов уже ярко выражен. Расовые следы автохтонных пранаселений в южных и восточных перифериях, «просвечивающиеся» через нордическо-восточноевропеоидный основной слой, вносят ощутимое разнообразие в эту картину, и в течение древнеславянской эпохи можно еще с нескольких позиций проследить дальнейшее переслаивание компонентов, ведущее к формированию рас современности.

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ РАБОТЫ ПО ИЗУЧЕНИЮ РАСОЛОГИИ ДРЕВНИХ СЛАВЯН

(м = мужской череп, ж = женский череп)

Асмус Р. Формы черепа древневендского населения Мекленбурга (Die Schädelform der altwendischen Bevölkerung Mecklenburgs. Aren. Anthrop. XXVII, 1—36. 1902) — 31 ж, 25 м, 2—?

Бифель P. О серийных захоронениях в Силезии Über schlesische Reihengräber. Schlesiens Vorzeit II, 201–206,1875) — 2 м из Кл. Тинц, 1 ж из Швановитц.

Богданов А.П. Древние киевляне по их черепам и могилам. Антроп. выставка III, 305–319, Москва 1879. — 14 м, 7 ж.

Он же. Обитатели курганов жители Северяновской земли по раскопам в Черниговской губернии. Антроп. выставка III, 350–361, Москва 1879. 29 м, 8 ж из курганных могильников; 21 м, 10 ж из обычных захоронений.

Он же. Древние новгородцы в их черепах. Антроп. выставка III, 462–475, Москва 1879. — 60 м, 39 ж.

Бунак В. Краниологические типы восточнославянских курганов (The craniological types of the East Slavic Kurgans. Anthrop. Prag X, 275 bis 310, 1932) — 41 м: северяне, 47 м: вятичи, 63 м: кривичи.

Буссе Г. Останки скелетов древних славян в местности Хафельланд близ Потсдама (Altslawische Skelettreste im Potsdamer Havelland. Ζ. Ethn. LXVI, 11—128, 1934) — 17 м, 8 ж, 2 детских.

Червинка Й.Л., Матейка Й. Черепа и кости из могильных холмов великоморавской эпохи в Уг. Скалице (Schädel und Knochen aus den Grabhügeln der großmährischen Zeit bei Uh. Skalice. Anthrop. Prag III, 97—108, 1925) — 4 м, 3 ж.

Франкенбергер Ц. Древнеславянские черепа из Скалы под Тренчином (Altslawische Schädel aus Skala bei Trentschin. Bratislawa IV, 331–336, 1930) —2 м, 2 ж.

Он же. Антропология древней Словакии (Anthropologie der alten Slowakei. 107 S., Preßburg 1935) — 5 м, 1 ж из местечка Девинска Нова Вес; 4 м, 1 ж из Моравске Св. Яны; 44 м, 30 ж из Дольного Ятова; 71 м, 39 ж из Девина.

Гамченко С. Житомирский могильник, Житомир 1888. — 7 м, 1 ж.

Константинов-Зипунин Н.П. Ко краниологии древнего населения Костромской губернии. Труды Антроп. отдела XVIII, 1897. — 66 м, 19 ж, 7 детских.

Коперницкий И. Черепа из серийных захоронений Диршау (Czaszki ζ grobow rzcdowych w Trzewie. Zbior Wiad. do Anthrop. Kraj. III, 102–113, 1879) —3 м, 1 ж, 1 —?

Он же. Череп из Слабошево, окр. Могильно (Ein Schädel aus Slaboschewo, Kreis Mogilno. Zbior Wiad. do Anthrop. Kraj. III, 92—101, 1879)— 1 m.

Он же. Черепа с крюковидными кольцами и кости с трех кладбищ (Schädel und Knochen von drei Friedhöfen mit Hakenringen. Zbior Wiad. do Anthrop. Kraj.VII, 3—40, 1883) — 12 m, 10 ж из Слабошево (включая те, материал по которым опубликован Вирховым; 6 м, 7 ж из Зарневки, 2 ж из Попова близ Веррова.

Лебцельтер Ф. Раса и народ в Юго-Восточной Европе (Rasse und Volk in Südosteuropa. Mitt. Anthrop. Ges. Wien LIX, 61 bis 126, 1929) — указаны LB-индексы 95 индивидуумов из Бело Брдо и 28 из Свинъяревцы (Хорватия), без ссылок на их половую принадлежность; XI столетие.

Лиссауэр A. Crania Prussica. Вторая серия. II. Лоренцберг — древнее захоронение под Кальдусом близ Кульма (Crania Prussica. Zweite Serie. II. Das Gräberfeld am Lorenzberg bei Kaldus im Culmer Land. Z. Ethn. X, 81—134, 1878) — 18 м, 12 ж.

Матейка X. Crania Bohemica. I. Богемские черепа из VI–XII столетий. (Crania Bohemica. I. Böhmische Schädel aus dem 6. — 12. Jahrhundert. 157. S Prag 1891) — 63 м, 42 ж, 5 детских.

Мюллер В. Скелеты могильного холма Лойбингер (Die Skelette des Leubinger Grabhügels (geschrieben Jena, Herbst 1879). Jahressehr. f. d. Vorgesch. d. sächsisch-thüringischen Länder V, 60–77, 1906) — 16 m, 27 ж, 10 —? 2 детских.

Нидерле Л. Исторические записи о типах древних славян (Historical records on the type of the ancient Slavs. Anthrop. (Prag) VII, 62–64, 1929).

Риттер О. К антропологии славянской эпохи Силезии (Zur Anthropologie der Slawenzeit Schlesiens. Ostdtsch. Naturwart IV, 236 bis 249, 1931/ 32) — 8 м, 7 ж.

РутковскийЛ. Cmentarzyska ζ grobami w Krasinie, Romantowie i Koziminach. Swiatowit VII, 3—21, 1907. — 4 м, 2 ж.

Он же. Серийное захоронение в Коржвбе (Ein Reihenfriedhof in Korzvbie. Swiatowit VII, 22–38, 1907) — 5 м, 1 ж.

Он же. Сопоставление прежних критериев с антропометрическими характеристиками объектов, обнаруженных в местах серийных захоронений окр. Плок, Серп и Плонск (Zusammenstellung der bisherigen Maße zur anthropometrischen Charakteristik der ehemaligen Reihengräberbevölkerung der Kreise Plock, Sierpie und Plonsk. Swiatowit IX, 104–108, 1911) — указаны LB-индексы 58 и OG-индексы 25 черепов без ссылок на их половую принадлежность.

Для сравнения: Мациеша A. Les types anthropologiques de la population du commencement du moyen âge habitante en Masovie dans la region de Plock. Wiadomosci Archeologiczne XII, 30–38. 1933.

Он же. Скелеты и черепа из серийных кладбищенских захоронений в районе Плонска, Плока и Серпа (Skelette und Schädel aus Reihenfriedhöfen der Kreise Plonsk, Plock und Sierps. Swiatowit III, 49–59, 1901) — 31 череп без указания пола и индивидуальных параметров.

СедлачекЛ. Дреговичи (Dregowiczanie. Prace Korn. Anthrop. i Prehist. IL 55 S. Krakau 1929) — 20 м, 10 ж, 3? 2 детских.

Для сравнения: Йендик Р. К антропологии дреговичей (К antropologii Dregovicü. Anthrop. (Prag) Χ, 223–227, 1932).

Шуман Г. Славянское захоронение в Зильберберге близ Воллина (Померания) с сохранившимися скелетами и пеплом, оставшимся после огненных погребений (Slawisches Gräberfeld mit Skeletten und Leichenbrand auf dem Silberberg bei Wollin (Pommern). Z. Ethn. XXIII, 589–593, 1891) — 2 м, 1 ж.

Он же. Славянские черепа из Гальгенберга и Зильберберга близ Воллина (Померания) (Slawische Schädel vom Galgenberg und Silberberg bei Wollin (Pommern). Z. Ethn. XXIII, 704–708. 1891) —2 м,2ж.

Он же. Славянское захоронение со скелетами в Гальгенберге близ Воллина (Померания) (Slawische Skelettgräber auf dem Galgenberge von Wollin (Pommern). Z. Ethn. XXVI, 44–49, 1894) —2 м, 1 ж.

Он же. О взаимосвязях LB-индекса с LH-индексом черепов из древнеславянских захоронений (Über die Beziehungen des Längenbreitenindex zum Längenhöheindex an altslawischen Gräberschädeln. Z. Ethn. XXVI, 330–336, 1894).

Он же. Славянские захоронения со скелетами и более древние захоронения с урнами в Рамине (Померания) (Ein slawisches Skelett-Gräberfeld mit älteren Urnengräbern von Ramin (Pommern). Z. Ethn. XXХ. 95—100, 1898) — 3 м, 1?

Он же. Славянские захоронения со скелетами в Бекке (Померания) (Slawische Skelettgräber von Boeck (Pommern). Ζ. Ethn. XXII, 248–251, 1890) —2?

Стояновский К. Краниологические типы Великопольши (Туру kraniologiczne Wielkopolski. Slavia Occidentalis XIII, 29 bis 94, 1934) — 8 м, 3 ж, 4? из Крушвитца, окр. Стрельно, XII столетие.

Талько-Гринцевич Й. Познавательный очерк о мире курганов Украины (Beitrag zur Kenntnis der Kurganwelt der Ukraine. Mat. Arch.-Anthrop. i Ethnogr. IV, 3—32,1900) — 50 м, 1 ж: древляне; 15 м, 5 ж: поляне (Киев).

Он же. О черепах, предположительно принадлежащих кривичам (Über vermutliche Kriwitschen — Schädel. Mat. Arch.-Anthrop. i Ethnogr. VII, 3—43, 1904) — 3 м, 7 ж.

Он же. Очерк о физических характеристиках древних восточных славян. Статьи по славяноведению III, 1—134, 1910 — резюме опубликованных ранее на русском и польском языках данных и их сопоставление с богатым материалом по современным славянским и неславянским народам Восточной Европы.

Тольдт К. Формы черепов в австрийских районах проживания древних славян — некогда и теперь (Die Schädelformen in den österreichischen Wohngebieten der Altslawen — einst und jetzt. Mitt Anthrop. Ges. Wien XLII, 247–280, 1912.) — 55 м, 53 ж. Полностью отсутствуют параметры лица. — в таблицах и картах учтены только черепа из Штирии и Краины.

Вирхов Р. Обнаружения черепов в Платико на Одере (Окр. Лойбус) (Die Schädelfunde von Platiko an der Oder (Kr. Leubus). Z. Ethn. V, 159–160, 1873) — 1 м, 3 ж.

Он же. Черепа из Зильберберга близ Воллина (Schädel vom Silberberg bei Wollin. Ζ. Ethn. VI, 210–215, 1874) — 3 м, 2 ж.

Он же. Два скелета из Зильберберга близ Воллина (Zwei Skelette vom Silberberg bei Wollin. Z. Ethn. VIII, 235–236, 1876)— 1 μ, 1 ж.

Он же. Древние захоронения в Слабошево близ Могильно (Das Gräberfeld von Slaboschewo bei Mogilno. Z. Ethn. XIII, 357–374, 1881) — Юм, 8 ж.

Он же. Черепа из Улейно, Казмиржа и Павловице (Schädel von Ulejno, Kazmierz und Pawlowice. Z. Ethn. XIV, 152–158, 1882) — Только 1 м; 1 ж идентифицировать как славянский можно лишь благодаря обнаруженным в захоронении предметам.

Он же. Черепа из захоронений в Рейтвейне-на-Одере (Gräberschädel von Reitwein an der Oder. Z. Ethn. XXIV, 551–555, 1892) — 2 м, 2 ж, 1 —?

Он же. Череп с двумя височными кольцами из Накеля (Schädel mit zwei Schläfenringen aus Nakel. Z. Ethn. XVI, 308–310, 1884)— 1 ж.

ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

В отечественной литературе преимущественно носит название черепного указателя. Поскольку, стремясь дать читателю адекватный перевод научного труда немецкого расолога — доктора философии и габилитанда (т. е. лица, получившего после защиты соответствующей диссертации право преподавать в университете) Ильзе Швидецки «Расология древних славян», переводчик был вынужден вплотную столкнуться с немало удивившим его фактом того, что в отечественной литературе, к величайшему сожалению, отсутствует единая система названий и терминов, обозначающих те или иные краниометрические параметры и характеристики (в чем любой желающий может легко убедиться вслед за переводчиком данного труда, взяв на выбор несколько любых книг отечественных авторов, касающихся проблем антропологии, краниологии, краниометрии, расоведения и т. п., и что наглядно демонстрирует хотя бы вариативность трактовки термина, обозначающего одно и то же понятие: «Orbitalindex» — у разных авторов это и орбитный указатель, и орбитальный индекс, и глазничный указатель), ему пришлось выйти из затруднительной ситуации, пойдя путем русского антрополога С.М. Хомякова [в работе «Как измерять людей» («Русская расовая теория до 1917 года. Вып. № 2». М.: «ФЭРИ-В»; под общ. редакцией В.Б. Авдеева; 2004) которого мы читаем: «Употребляемые… технические термины отчасти уже получили права гражданства в антропологии, отчасти введены самим автором»] и оставив, как это практикуется в медицинской литературе, некоторые термины, приводимые И. Швидецки на латыни, без перевода, а с некоторых вызывающих затруднение терминов, данных на немецком языке, сделать т. н. кальку, примером чему является тот же «Längenbreitenindex»: LB-индекс — величина, характеризующая соотношение длины и ширины исследуемого черепа. Точно так же, не ставя своей целью вступление в полемику с автором данного труда, переводчик, оставляя в неприкосновенности некоторые вызывающие сомнение выражения, лишь выделил их курсивом, указав в скобках исходный вариант на переводимом языке и снабдив вопросительной пометкой — например: тюрко-татарские (turko-tartarische) народы.

Комментарии

1 В данном исследовании мы сохранили стиль, терминологию, географические названия и частично орфографию оригинала. — Ред.

2 Сочинение это есть в русском переводе под заглавием: Шрадер, О., д-р. Сравнительное языковедение и первобытная история. СПб., 1886.

3 По крайней мере в Англии, судя по тому, что о нем не упоминается ни в одной английской книге и что в Британском музее о нем вовсе не знают.

4 Max Müller, Lectures, 1st Series, pp. 211, 212.

5 Эти мнения и теперь еще поддерживаются некоторыми известными учеными. Так в 1884 году, каноник Кук писал: «Это факт научно доказанный, что предки всех семей, принадлежавших к этой расе (арийской), должны были жить вместе после их отделения от ветвей семитической и хамитической» (Cook, Origins of Religion and Language, p. 302).

6 Max Müller, Survey of Language.

7 Таким образом в своем недавнем сочинении профессор Раулинсон цитирует призыв к английскому суду «со стороны величайших современных этнологов», как «результат успехов современного индуктивного знания», которое «несомненным образом доказало» общность происхождения народов, говорящих арийскими языками. — Раулинсон, Origin ot Nations, p. 176.

8 Broca, La Linguistique et l'Anthropologie, p. 259.

9 Topinard, L'Anthropologie, p. 444.

10 Gill, Antiquity of Hebrew, p. 44.

11 Kennedy, Researches into the Origin and Affinity of the Principal Languages of Europe and Asia.

12 В Pictorial Bible, Knight., vol. I, p. 78.

13 Cook, Origins of Religion and Language, p. 314.

14 Mommsen, Romische Geschichte, vol. I, p. 30.

15 Popular Science Monthly, vol. XXXIV, p. 674, March 1889.

16 Grimm, Deutsche Sprache, pp. 6, 162.

17 Whitney, Oriental and Linguistic Studies, p. 95.

18 Sayce, Principles of Philology, p. 101.

19 Sayce, Science of Languages, vol. II, p. 123.

20 «Da geschah es, — писал Ген в 1874 г., — dass in England, dem Lande der Sonderbarkeiten, ein originelles Kopf es sich einfallen liess, den Ursitz der Indo-germanen nach Europa zu verlegen».

21 Geiger, Zur Entwickelungsgeschichte der Menschheit, pp. 113–150. Stuttgart, 1871.

22 Это объяснение кажется более вероятным, чем общеизвестная гипотеза профессора Макса Мюллера, что слово это служило сначала для названия дуба и перенесено было на бук в эпоху, когда дубы шотландских лесов заменились буками. Этим не объяснялось бы, почему слово fagus означает бук по латыни, так как умбры пришли в Италию ранее бронзового века, тогда как в бронзовый век Дании, бывший позже бронзового века Италии, дуб еще был самым распространенным деревом, а бук появлялся лишь спорадически. Кроме того замена дуба буком в Шотландии происходила мало-помалу, в течение долгого периода времени. Разве жители Дании не имели никакого названия для бука, когда он впервые появился, или как называли они дуб в течение веков, во время которых бук постепенно занимал его место? С другой стороны народ, переселившийся подобно грекам из стран буков в страну дубов, сразу перенес бы название одного дерево на другое, как это случилось в Соединенных Штатах, где английские названия снигиря, клена и цикуты служат для обозначения видов совершенно различных. Не безразлично знать, обозначало ли вначале данное слово дуб или бук, так как если оно обозначало бук, то из этого трудно не вывести заключения, что колыбель арийцев находилась к западу от границы произрастания бука. Бук, лучше всего растущий на меловой почве, не растет собственно в Элладе и даже не встречается к востоку от линии, идущей от Норвегии, через Готенбург, южный берег Швеции, Кенигсберг, Польшу, Подолию, русские степи и Крым и оканчивающейся на Кавказе. Название бука, перенесенное греками на дуб, общее для арийских языков Европы, не существует, однако, в языках индоиранских. Значит, если индоиранские народы потеряли название бука, потому что у них уже не было и самого дерева, или же та часть их общей родины, которую они занимали в самом начале, находилась вне области бука. Но, с другой стороны, если родина арийских народов Европы и в частности тевтонского и италийского семейства находится в средней Азии, где бук неизвестен, то как объяснить, что предки латинян, кельтов и тевтонов, эмигрируя, как это утверждает Пиктэ, в последовательные эпохи и различными путями, в стране, где бук находился в изобилии, назвали его одним и тем же первоначальным именем, измененным согласно с фонетическими законами латинского и немецкого языков, так как немецкое b соответствуете латинскому f, а немецкое к латинскому g. Славянское имя бука взято из немецкого языка, что указывает на то, что страна, в которой сначала жили славяне, находилась к востоку от границы произрастания бука, так же как страны, в которых жили латины, греки и германцы, находились к западу от этой границы.

23 Forschungen im Gebiete der alien Völkerkunde. Berlin, 1871.

24 Schmidt, Die Verwandtschaftsverhältnisse der Indogermanischen Sprachen. Weimar, 1872.

25 Pösche, Die Arier. Ein Beitrag zur historischen Anthropologie. Jena, 1878.

26 Lindenschmidt, Handbuch der deutschen Alterthumskunde, 1880, p. 5.

27 Penka, Origines Ariacae. Wien, 1883.

28 Schrader, Schprachvergleichung und Urgeschichte. Jena, 1883.

29 Penka, Die Herkunft der Arier. Wien, 1886.

30 В The Academy, 8 декабря 1883 г. и в своем Introduction to the Science of Language, 3 ed., 1885.

31 Good Words, августа 1887, воспроизведены в Biographies of Words.

32 См. выше, главу I. С. 25.

33 Geikie, The Great Ice Age, p. 144.

34 Ibid., pp. 552–565.

35 См. Keller, Lake Dwellings, p. 462; Lyell, Antiquity of Man, p. 29; Lubbock, Prehistoric Times, p. 401; De Mortillet, Le Prehistorique, p. 621.

36 G. de Mortillet, Le Préhistorique, p. 618.

37 Keller, Lake Dwellings, p. 526–528.

38 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 100.

39 Dawkins, Cave Hunting, p. 115.

40 Lubbock, Prehistoric Times, pp. 230–233.

41 Lubbock, Op. cit., pp. 607–608.

42 Penka, Herkunft der Arier, p. 62.

43 Dawkins, Cave Hunting, pp. 164, 165.

44 Greenwell, British Barrows, pp. 543, 508.

45 Тацит, Agricola, с. II.

46 Beddoe, Races of Britain, p. 227.

47 Greenwell, British Barrows, p. 630; Elton, Origins of English History, pp. 137, 141.; Dawkins, Early Man in Britain, p. 330; Penka, Origines Ariacae, p. 90.

48 Elton, Origins, p. 146.

49 Greenwell, British Barrows, p. 482.

50 Greenwell, Op. cit., pp. 501, 613.

51 Greenwell, Op. cit. pp. 226, 587.

52 Greenwell, British Barrows, p. 645.

53 Greenwell, British Barrows, p. 608.

54 Ibid., p. 575.

55 Pösche, Die Arier, p. 25; Diefenbach, Origines Europaeae, p. 161; De Belloguet, Ethnogenie Gauloise, II, p. 63, seq.

56 Skene, Celtic Scotland, v. I, p. 178; Elton, Origins, p. 159.

57 Greenwell, British Barrows, pp. 508, 458–478.

58 Rhys, Celtic Britain, p. 213.

59 Dawkins, Cave Hunting, pp. 199, 219.

60 См. ниже.

61 Greenwell, British Barrows, p. 680.

62 Greenwell, British Barrows, p. 583.

63 Skene, Celtic Scotland, v. I, p. 304.

64 Peschel, Völkerkunde, p. 59.

65 His et Rutimeyer, Crania Helvetica, pp. 34, 35.

66 Показатели для черепов из Оверна суть 77,2 и 78,5; для черепов из Нидау 78 и 78,4; Мейлена — 83,2; Пфидвальда 83,8; Робенгаузена 85,5. Если не считать робенгазенского черепа, который может быть ретийским, то средний показатель нисходит до 80,03.

67 См. выше.

68 Peschel, Völkerkunde, p. 61.

69 Keller, Lake Dwellings, v. I, p. 375.

70 Peschel, Völkerkunde, p. 59. Измерение Вейсбаха несколько выше. Он дает для русинов 82,3; поляков 82,9; чехов 83,1. Брока дает для румын 82,8 и для хорватов 84,83.

71 Pösche, Die Arier, p. 136.

72 Dawkins, Cave Hunting, p. 217.

73 De Baye, Archeologie Préhistorique, p. 129.

74 Id. Ibid., p. 20.

75 Broca, Revue d'Anthropologie, vol. II, pp. 1-53.

76 Mortillet, Le Préhistorique, p. 610.

77 Dawkins, Cave Hunting, pp. 155–159.

78 Ibid., p. 171.

79 Schliemann, Ilios, p. 271.

80 Ibid., pp. 508, 511.

81 De Quatrefages, Hommes Fosseles, p. 68.

82 Dawkins, Cave Hunting, p. 259.

83 Ibid., p. 197.

84 Ibid., p. 16.

85 Kollmann, Craniologische Gräberfunde in der Schweiz, p. 360. (Verhandlungen der Naturforschenden Gessellschaft in Basel, vol. VII, 1882).

86 Virchow, Anthropologie der Deutschen в отчетах Берлинской академии наук за 1871, стр. 52.

87 См. выше.

88 Nilsson, Первобытные жители Скандинавии; цитировано у Катрфажа в его Hommes Fossiles, стр. 19; см. также Hamy, Précis, d. 129.

89 De Quatrefages, Hommes fossiles, p. 61–64.

90 Zeuss, Die Deutschen, p. 50, seq.; Pösche, Die Arier, p. 25, seq.; Penka, Or. Ar., p. 122. Diefenbach, Or. Eur. p. 161, seq.; De Belloguet, Eth. Gaul. II, p. 64, seq.

91 Broca, La Race Celtique Ancienne et Moderne (Revue d'anthropologie vol. pp. 577–628); и Qu'est ce que les Celtes? (Mémoires v. 1, p. 370).

92 Призываемые к исполнению воинской повинности французы освобождаются от службы, если рост их меньше 5 фут. 11/2 дюйм. (1 м 54 см). В департаменте Пюи-де-Дом и двух соседних департаментах: Верхней Виенны и Коррез, населенных овернской расой, освобождается от 15 до 19 на 100 призываемых, тогда как в бельгийской Галлии процент освобождаемых ниже 5 на 100. Число призываемых в овернских департаментах, имеющих больше 5 фут. 8 дюйм, росту (1 м 70 см), составляет всего 3 процента.

93 De Quatrefages, Hommes Fossiles, p. 72; Penka, Origines Ariacae, p. 91; Hami, Précis de Paléontologie Humaine, p. 252.

94 Hamy, Précis, р. 354.

95 De Quatrefages, Hommes Fossiles, p. 74.

96 De Quatrefages, Hommes Fossiles, p. 104.

97 См. выше.

98 Де Катрфаж, Hommes Fossiles, с. 99.

99 De Quatrefages, Hommes Fossiles, p. 105.

100 Zeuss, Die Deutschen, p. 229.

101 His and Rutimeyer, Crania Helvetica, passim.

102 См. выше стр. 58.

103 Dawkins, Cave Hunting, p. 238.

104 Troyon: Habitations Lacustres des temps anciens et modernes. Заключения г. Тройона были совершенно опровергнуты Келлером в сочинении, озаглавленном Lake Dwellings, p. 667.

105 Keller, Lake Dwellings, p. 671.

106 Ibid., p. 363.

107 Dawkins, Early Man in Britain, p. 342.

108 См. выше.

109 Greenwell, British Barrows, p. 187, fig. 38.

110 Evans, Bronze Implements, p. 142.

111 Lubbock, Prehistoric Times, p. 240. Lyell, Antiquity of Man, p. 15.

112 Schrader, Urgeschichte, pp. 221–225.

113 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 115.

114 Duncker, History of Greece, p. 53; History of Antiquity, v. II, pp. 63, 72, 73; Newton, Essays on Archaeology, p. 294.

115 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 21.

116 Keller, Lake Dwellings, p. 459.

117 Schrader, Urgeschichte, p. 251.

118 См. Schrader, Urgeschichte, pp. 243–254.

119 Ibid., p. 267.

120 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 19.

121 См. европейское Chalak, «гладкий». Warton, Ethyma Graeca, p. 132.

122 Schrader, Urgeschichte, p. 278. 134

123 Evans, Ancient Bronze Implements, p. 39.

124 Ibid., p. 40.

125 Keller, Lake Dwellings, v. 1, p. 121.

126 Ibid., p. 126, plate XXIХ.

127 Evans, Ancient Bronze Implements, pp. 482–484. 136

128 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 21.

129 Schrader, Urgeschichte, pp. 256–263.

130 Duncker, History of Antiquity, Vol. II, p. 87.

131 Evans, Ancient Stone Implements, p. 6.

132 Schrader, Urgeschichte, p. 293.

133 Evans, Ancient Bronze Implements, p. 17.

134 Schrader, Urgeschichte, ρ 56.

135 Evans, Ancient Stone Implements, pp. 328, 353.

136 Duncker, History of Antiquity, V. IV, p. 30. Evans, Ancient Bronze Implements, pp. 471, 472.

137 См. выше.

138 Evans, Ancient Bronze Implements, pp. 471, 472.

139 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 42. См. однако, Evans, Ancient Stone Implements, p, 132.

140 Keller, Lake Dwellings, p. 552.

141 Ibid., p. 538.

142 Ibid., pp. 587, 592,615.

143 Ibid., p. 589.

144 Латинское pecus; санскритское ради; зендское pasu; литовское pekus, готское faihu; немецкое rieh; все эти слова происходят от корня рак, брать, тесно связывать, привязывать.

145 Ridgeway, Metrological Notes, в Journal of Hellenic Studies. Gladstone, Juventus Mundi, p. 534.

146 Max Müller, Essays, v. I, pp. 326–328.

147 См. ниже.

148 Санскритское çvan; зендское spa; литовское szu; староирландское cu; греческое κύων; латинское canis; немецкое hund.

149 Helm, Wanderings of Plants and Animals, p. 462.

150 Keller, Lake Dwellings, pp. 173, 243.

151 Hehn, Wanderings of Plants and Animals, p. 51.

152 Hern, Wanderings of Plants and Animals, p. 243.

153 Schrader, Urgeschichte, pp. 340–353.

154 Keller, Lake Dwellings, p. 283.

155 Keller, Lake Dwellings, p. 617.

156 Schrader, Urgeschichte, pp. 354–364.

157 Hehn, Wanderings of Plants and Animals, p. 55.

158 Ibid., p. 55.

159 Lubbock, Prehistoric Times, p. 33.

160 Латинское ostrea; древнее верхненемецкое auster; староирландское oisridh; русское устрицы; греческое δστρεον.

161 Hehn, Wanderings of Plants and Animals, pp. 72–74.

162 Greenwell, British Barrows, pp. 32, 376; Lubbok, Prehistoruc Times, p. 48.

163 Keller, Lake Dwellings, p. 53.

164 Schrader, Urgeschichte, p. 53.

165 Смотри выше.

166 Тацит, Germania, cap. 16. 162

167 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 47.

168 Ibid., p. 51.

169 Kluge, Etymologisches Worterbuch, pp. 18, 35.

170 Schrader, Urgeschichte, p. 112.

171 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 75.

172 Head, Historia Numorum, p. 180.

173 Lenorrnant, Histoire de l'Orient, vol. IV, p. 197.

174 Head, Coinage of Lydia and Persia, p. 31.

175 Keller, Lake Dwellings, p. 350.

176 Dawkins, Early Man in Britain, p. 276.

177 Dawkins, Early Man in Britain, pp. 209, 227, 229; Mortillet, Le Préhistorique, p. 558.

178 Schliemann, Ilios, p. 329. 168.

179 Гомер, Илиада, XXIV, 640; Od. XVII, 290; XX, 299; XXII, 363.

180 Maclear, History of Christian Missions, p. 28.

181 Vigfusson and Powell, Corpus Poeticum Boreale, vol. II, p. 410.

182 Lubbock, Prehistoric Times, p. 176.

183 Gross, Les Protohelvétes, p. 107.

184 Lubbock, Origin of Civilisation, p. 18; Guest, Origines Celticae, vol. I, p. 63; Tylor, Early History of Mankind, p. 303.

185 Латинское socer; славянское свекр, немецкое Schweiger, галльское chwegron, греческое εκύpος, санскритское çvaçura.

186 Латинское nurus, греческое νυός, славянское сноха, тевтонское snura.

187 Max Müller, Essays, vol. II, p. 234.

188 Rendel, The Cradle of the Aryans, p. 11.

189 Schrader, Urgeschichte, p. 409.

190 См. выше.

191 См. Шрадер, Urgeschichte, pp. 74–96.

192 Schrader, Urgeschichte, pp. 90–93.

193 Шрадер, Urgeschichte, р. 75.

194 Ibid., pp. 78–80.

195 Ibid., p. 184.

196 Schrader, Urgeschichte, p. 315.

197 Де Катрфаж, Hommes Fossiles, p. 493.

198 Ibid., p. 494.

199 Pösche, Die Arier, p. 10.

200 Topinard, l'Anthropologie, p. 407.

201 Sayce, Principles of Comparative Philology, p. 167.

202 Брока не без основания возражал против «Тура» и сделал по поводу этого места несколько саркастическое замечание: «Вот почтенная личность, забытая Моисеем, которая отныне воссядет рядом с сыновьями Ноя». Broca, La Linguistique et l'Anthropologie, p. 233.

203 Von Humboldt, Prüfung der Untersuchungen über die Urbewohner Hispaniens (Berlin, 1821).

204 Sayce, Science of Language, v. II, p. 37, 180.

205 Sayce, Principles of Philology, p. 98.

206 Glück, Die bei С. J. Caesar Vorkommenden Keltischen Namen (München, 1857).

207 Dieffenbach, Origines Europaeae, p. 235.

208 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 235.

209 Humboldt, Prüfung, p. 111.

210 См. Пенка, Origines Ariacae, p. 106.

211 Pösche, Die Arier, p. 44.

212 De Mortillet, Le Préhistorique, p. 629.

213 Нибур, Lecture on the History of Home, p. 262.

214 Rendel, The Cradle of the Aryans, pp. 49, 63; Sayce, Report of the British Association for, 1887, p. 890; Rhys, Race Theories, p. 4 (New Princeton Review, Jan. 1888).

215 См. Schmidt, Verwandtschaftsverhältnisse der Indo-Germanischen Sprachen, pp. 36–45.

216 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 56.

217 Keller, Lake Dwellings, v. I, p. 589.

218 Keller, Lake Dwellings, v. I, pp. 606–618.

219 Zeuss, Die Deutschen, p. 257.

220 Greenwell, British Barrow, p. 114.

221 Ibid., pp. 168, 130, 132.

222 Ibid., p. 114.

223 Lubbock, Prehistoric Times, p. 240. См. выше.

224 Keller, Lake Dwellings, vol. I, pp. 584, 589.

225 См. гл. II, отдел VI.

226 Описывая Рейн, он говорит: «Ubi Oceano appropinquat, in plures diffluit partes, multis ingentibusque insulis effectis, quarum pars magna a feris barbarisque nationibus incolitur (ex quibus sunt qui piscibus, atque ovis avium vivere existimantur), multisque capitibus in Oceanum influit». (Приближаясь к Океану, он (Рейн) разделяется на несколько рукавов, образующих много больших островов, из которых большая часть населена дикими и варварскими народами (из которых иные поддерживают свое существование рыбой и птичьими яйцами), и затем несколькими устьями впадает в Океан. (Цезарь, De Bello Gallico, IV, 10).

227 Hamerton, French and English, pp. 61, 265.

228 Следующие страницы не более, как резюме некоторых умозрительных замечаний этих писателей. См. Pösche, Die Arier, p. 210; Penka, Origines Ariacae, p. 115.

229 Цезарь, De Bello Gallico, VI, с. 13 et 21.

230 Bacmeister, Allemannischen Wanderungen (Stuttgart, 1867).

231 Теория, что кельты распространились в сравнительно недавнюю эпоху из Галлии по направлению к долине Дуная, в настоящее время почти совсем оставлена.

232 Renan, Langues Sémitiques, p. 47.

233 См. диаграмму, изображенную выше.

234 Schmidt, Verwandtschaftsverhältnisse, p. 17.

235 См. Max Müller, Lectures, Vol. II, pp. 195, 196.

236 См. карту, находящуюся в I части Suomalais — Ugrilaisen Seuran Aikakauskirja (Гельсингфорс, 1886).

237 Anderson, Sludien, p. 184.

238 Ibid., p. 185.

239 Oliphant, Standard English, pp. 45–72.

240 Ibid., pp. 241–247.

241 Sayce, Principles, p. 29.

242 Schleicher, Compendium, pp. 821–822.

243 Ibid., p. 746.

244 Penka, Origines Ariacae, p. 212.

245 Max Müller, Survey of Languages, p. 86.

246 F. Müller, Allgemeine Ethnographie, pp. 32, 527; Sayce, Introduction to the Science of Language, v. II, p. 178; Hovelacque, Science of Language, pp. 152, 174.

247 Max Müller, Lectures, v. I, p. 319.

248 Sayce, Principles, p. 258.

249 Sayce, Статья «Grammar» в Encyclopoedia Britannica.

250 Kellgren, Die Grundzuge der Finnischen Sprachen, p. 59.

251 Sayce, Статья «Grammar» в Encyclopoedia Britannica.

252 Diefenbach, Origines Europae (Франкфурт, 1861); Cuno, Forschungen im Gebiete der Alten Völkerkunde (Берлин, 1871). Anderson, Studien zur Vergleichung der Indo-Germanischen und Finnisch-Ugrischen Sprachen (Дерпт, 1879); Weske, Ueber die historische Entwickelung der Finnischen Sprachen im Vergleich mit der Indo-Germanischen (Дерпт, 1875).

253 Thomsen, Ueber den Einfluss der Germanischen Sprachen auf die Finnisch-Lappischen (Галле, 1870); Ahlqvist, Die Kulturworte der West Finnisehen Sprachen (Гельсингфорс, 1875); Schader, Sprachenvergleichung und Urgeschichte.

254 Cuno, Forschungen, p. 52.

255 Weske, Entwickelung, p. 5; Anderson, Studien, p. 108.

256 См. другие примеры у Андерсона: Studien zur Vergleichung der Indo-Germanischen und Finnisch-Ugrischen Sprachen, pp. 107–109.

257 Weske, Entwickelung der Finnischen Sprachen, p. 7. Papillon, Comparative Philology, p. 161.

258 Donner, Die gegenseitige Verwandtschaft der Finnisch-Ugrischen Sprachen, p. 62.

259 Ibid., p. 93.

260 Ibid., p. 73. Weske, Untersuchungen zur Vergleichenden Grammatik des Finnischen Sprachstammes, p. 39.

261 Penca, Origines Ariacae, р.68.

262 См. выше.

263 Ahlqvist, Kulturworter der West-Finnischen Sprachen, p. 264.

264 См. выше.

265 Max Müller, Essays, v. I, p. 381.

266 Ibid., p. 449.

267 Cox, Mythology of the Arian Nations, Vol. I, pp. 32, 395–445.

268 Mahaffy, Prolegomena to Ancient History, p. 51.

269 Sayce, Hibbert Lectures, p. 271.

270 Max Müller, Essays, v. I, p. 406.

271 Sayce, Hibbert Lectures, p. 102.

272 Ibid., p. 153.

273 Sayce, Science of Language, vol. II, p. 262.

274 Mommsen, Romische Geschichte, vol. I, p. 16.

275 См. однако, De Baye, Archéologie Préhistorique, p. 95.

276 Helbig, Die Italiker in der Poebene, p. 24.

277 Corpus Poeticum Boreale, v. I, p. 406.

278 Di Cesnola, Cyprus, plate VI.

279 Lang, Myth, Ritual and Religion, vol. II, pp. 219, 235; Custom and Myth, p. 223.

280 Evans, Ancient Stone Implements, p. 9.

281 Keary, Outlines of Primitive Belief, p. 126.

282 Preller, Griechische Mythologie, v. I, pp. 227–333; Romische Mythologie, p. 532.

283 Lubbock, Prehistoric Times, pp. 464–437.

284 Rhys, Hibbert Lectures, p. 283.

285 Lang, Myth, Ritual and Religion, vol. I, p. 23.

286 Grimm, Deutsche Mythologie, p. 156.

287 См. Cook, Origins of Language and Religion, p. 69.

288 Rhys, Hibbert Lectures, p. 196.

289 См. примеры в статье Макса Мюллера под заглавием The Lesson of Jupiter в Nineteenth Century.

290 Duncker, History of Antiquity, vol. V, p. 42.

291 Ibid., p. 44.

292 Duncker, History of Antiquity, p. 145.

293 См. Cook, Origins of Religion and Language, p. 66.

294 Точно так же, когда в наименее древней греческой мифологии, Уран, наконец, был олицетворен, иранское слово asman, небо стало у греков 'Ακμών, отец Урана.

295 Rhys, в Hibbert Lectures, p. 189, утверждает, что кельтское слово не приобретало никогда значения имени собственного.

296 Kemble, The Saxons in England, vol. I, p. 353.

297 См. «Loka Senna» в сочинении Vigfusson'a и Powell'a Corpus Poeticum Boreale, vol. I, p. 106.

298 Tylor, Primitive Culture, vol. I, p. 290. Lang, Custom and Myth, p. 48.

299 Castern, Finnische Mythologie, pp. 32, 86.

300 См. Rhys, Hibbert Lectures, p. 116.

301 Rhys, Hibbert Lectures, p. 110.

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ СЛАВЯНЕ И АРИЙСКИЙ МИР

ПРОИСХОЖДЕНИЕ АРИЙЦЕВ ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

  ОТ АВТОРА{1}

  ГЛАВА ПЕРВАЯ СПОРНЫЙ ВОПРОС ОБ АРИЙЦАХ

  ГЛАВА ВТОРАЯ ДОИСТОРИЧЕСКИЕ РАСЫ ЕВРОПЫ

    Неолитический век

    Методы антропологии

    Расы Британских островов

    Кельты

    Иберы

    Скандинавы

    Лигуры

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ НЕОЛИТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

    Непрерывность развития

    Металлы

    Оружие

    Домашние животные

    Земледелие

    Пища

    Одежда

    Жилища

    Суда

    Повозка, запряженная быками

    Производства

    Общественная жизнь

    Сравнительный прогресс

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ АРИЙСКАЯ РАСА

    Постоянство расы

    Изменчивость языка

    Финская гипотеза

    Баски

    Расы Севера

  ГЛАВА ПЯТАЯ ЭВОЛЮЦИЯ АРИЙСКОГО ЯЗЫКА

    Арийские языки

    Диалект и язык

    Исчезнувшие арийские языки

    Теория волн

    Языки и раса

    Возникновение арийского языка

  ГЛАВА ШЕСТАЯ МИФОЛОГИЯ АРИЙЦЕВ

ПРИЛОЖЕНИЕ

  ДРЕВНЕСЛАВЯНСКИЙ ВОПРОС В АНТРОПОЛОГИИ

  РОДОПЛЕМЕННАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ И РАСОВЫЕ ПРИЗНАКИ ДРЕВНИХ СЛАВЯН

    Распространение древних славян к 1000 году

  ОБЗОР АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛА

    [21) Этой же теме посвящена литература, перечень которой указан в конце данной работы.]

    Отдельные признаки и их пространственное распределение

  АНАЛИЗ ТИПОВ

    Корреляции и основные компоненты

    Анализ кривых и вторичные компоненты

    Расовый состав отдельных групп древних славян

    К расовой истории древних славян

      Морфологические и исторические связи восточных европеоидов

      «Второй финский тип» Бунака

      «Тип I» силезско-богемского нового каменного века

      «Преславянский тип» по Чекановскому

  СЛАВЯНЕ И ФИННЫ

    Славяне и германцы

  К ВОПРОСУ РАЗМЫТИЯ ЧЕРТ НОРДИЧЕСКОЙ РАСЫ, ИЛИ ДЕНОРДИЗАЦИИ, СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ

  ОБОБЩЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ

  МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ РАБОТЫ ПО ИЗУЧЕНИЮ РАСОЛОГИИ ДРЕВНИХ СЛАВЯН

ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

Комментарии Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg