«Наши бедные богатые дети»

Наши бедные богатые дети (fb2) - Наши бедные богатые дети 1359K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Ивановна Мелия

Марина Мелия Наши бедные богатые дети

Редакторы Л. Самохина, Р. Пискотина

Руководитель проекта А. Тарасова

Художественное оформление Ю. Буга

Корректор Е. Аксёнова

Компьютерная верстка М. Поташкин

В иллюстрациях использованы материалы shutterstock.com, istockphoto.com, 123rf.com

© М. Мелия, 2017

© ООО «Альпина нон-фикшн», 2017

© Электронное издание. ООО «Альпина Диджитал», 2017

Весь авторский гонорар передается в детский хоспис «Дом с маяком»

* * *

Почему я написала эту книгу

Я коуч-консультант, а не детский психолог. Но лет пятнадцать назад мои клиенты (а это успешные деловые люди), помимо вопросов, имеющих отношение к бизнесу, все чаще стали затрагивать проблемы, связанные с детьми. Сначала это было вскользь, между делом, к концу беседы, но постепенно мы стали уделять «детскому вопросу» все больше внимания. Со временем консультирование родителей-бизнесменов стало таким же значимым направлением моей работы, как коучинг. И почти сразу я начала делать заметки, которые легли в основу этой книги.

Я следила за публикациями в СМИ, изучала западные источники, анализировала информацию, полученную на консультациях, даже провела собственный опрос: моими респондентами стали пятьдесят три бизнесмена с состоянием от 100 миллионов до нескольких миллиардов долларов.

Тема воспитания детей в богатых семьях оказалась не только сложной, болезненной, но и абсолютно новой для России. А между тем в развитых странах, говоря о детях «в зоне риска», ученые теперь имеют в виду обитателей не только беднейших районов, но и богатых резиденций. В терминологию психологов, социологов, педагогов, психиатров прочно вошел термин «синдром серебряной ложки». Специалисты обнаружили, что у детей на противоположных социальных полюсах много общего — они гораздо больше склонны к асоциальному поведению, депрессиям и даже суицидам, чем представители среднего класса.

В Бостонском колледже провели опрос на тему «Радости и дилеммы богатых», в котором приняли участие 165 человек со средним капиталом 78 миллионов долларов. Ученые задавали респондентам вопросы о том, что их больше всего беспокоит. Оказалось, что среди богатых много людей, не удовлетворенных жизнью. У них масса причин для беспокойства, но тревога за детей — на первом месте по значимости. Одних волнует то, что богатство, условия, в которых растут дети, «дают им искаженное представление о мире», других — то, что «деньги могут запутать детей — у них появляется чувство вседозволенности, не развивается эмпатия и способность сострадать».

Западные исследователи подчеркивают, что сегодняшняя молодежь со всеми ее привилегиями гораздо более уязвима, чем была молодежь в предыдущих поколениях. Состояние современного общества усугубляет ситуацию: культ вещей, индивидуализм, перфекционизм, конкуренция — все это создает и усиливает психологические проблемы.

На наших глазах в России подрастает первое после большого перерыва поколение богатых детей. И мы постепенно догоняем развитые страны в осознании проблемы — конечно, с поправкой на наш менталитет, эмоциональность, размах. В нашем обществе наконец заметили «богатеньких деток». Правда, они ни у кого не вызывают ни симпатии, ни сочувствия, а значит, и желания разобраться, что с ними происходит и почему. И так все понятно — с жиру бесятся. Однако их родители уже почти готовы признать детскую проблему совсем не детской, обсуждать ее по крайней мере со специалистами, искать приемлемые решения. Возможно, появилось время на детей, возможно, пришло понимание того, что тянуть уже некуда. Я часто слышу от пап: «Они же носят мою фамилию, они представляют семью. Они будут продолжать мое дело, мою жизнь».

Людям состоявшимся, умным, энергичным трудно понять, почему те колоссальные возможности, которыми они обладают и которые в полной мере предоставляют своим детям — учеба в престижных школах и университетах, занятия с лучшими педагогами и тренерами, путешествия, встречи с яркими людьми, — не дают однозначно положительных результатов. Что мешает детям жить интересно и счастливо? Почему они пассивны, ничего не хотят? Почему у них нет никаких устойчивых желаний, кроме материальных? Почему они не способны ставить серьезные цели, не говоря уже о том, чтобы их достигать? Почему не в силах вынести даже малейшего разочарования? Почему не интересуются «семейным делом»? Почему они в постоянной погоне за удовольствиями? Почему не приспособлены к жизни, все время попадают в переплеты, из которых их приходится вытаскивать? Почему они неблагодарны, холодны, безразличны? Одним словом, сплошные «почему» — есть от чего схватиться за голову!

Много раз я спрашивала клиентов о том, какими они мечтают видеть своих детей. Практически все хотят, чтобы ребенок был способен принимать самостоятельные решения, умел управлять собой, концентрироваться, брать на себя ответственность, чтобы был смелым и решительным, обладал лидерскими качествами, умел любить и дружить, понимать людей, уважал и ценил родителей, семью, с удовольствием учился, развивался, проявлял интерес и вкус к жизни. А что надо предпринять, чтобы наши мечты осуществились? Этому и посвящена большая часть моих размышлений и изысканий. Я не теоретик, я практик, в книге я говорю о том, с чем сталкиваюсь в своей консультационной работе, показываю, в каких условиях живут наши «бедные богатые дети», какие опасности их подстерегают, как это может на них отразиться и, главное, — как исправить положение. Я делюсь теми конкретными рекомендациями, которые помогли многим родителям изменить ситуацию к лучшему.

Так уж сложилось, что большая часть моих клиентов — мужчины: это предприниматели и топ-менеджеры. Именно они определяют семейную политику и выбирают стратегию развития детей. Они не погружены в воспитательный процесс так глубоко, как мамы, а значит, способны оценить положение вещей как бы «извне», более объективно и решить все возникающие вопросы конструктивно, по-деловому. Я знаю, как успешных, состоявшихся отцов волнует будущее их детей и сегодняшние отношения с ними. Поэтому моя мечта, мое желание — чтобы книгу прочитали не только мамы, но и папы.

В книге затронуты актуальные проблемы, касающиеся всех родителей, независимо от величины дохода. Жизнь изменилась, в материальном плане мы живем сегодня лучше, чем жили родители, боимся за своих детей больше, чем они боялись за нас, и нагружаем их сильнее, чем нагружали нас. А значит, совершаем примерно те же ошибки, что совершают богатые родители.

Эта книга — не справочник по воспитанию богатого ребенка. Это мой «восклицательный знак», попытка привлечь внимание всех тех, кто заинтересован в решении проблем наших «бедных богатых детей».

Выражение признательности

Я признательна всем моим коллегам по «ММ-Классу» и друзьям за огромную помощь — без них этой книги бы не было. Особая благодарность Елене Евграфовой за интеллектуальную и эмоциональную поддержку и Яне Бовбас за тщательную работу над текстом.

Я благодарна моим клиентам за доверие. Они открыто делятся со мной своим бесценным опытом и, безусловно, являются соавторами этой книги.

Глава 1 Всё и сразу

Успешный бизнесмен попросил меня дать профессиональный совет. Суть запроса он сформулировал так: «Я готов оплатить своей двадцатилетней дочери любое образование или купить для нее бизнес в любой точке мира. Мы никогда ей ни в чем не отказывали. Нужно только понять, чего она хочет, к чему у нее способности».

Я встретилась с девушкой и попыталась выяснить, какое дело могло бы ее по-настоящему увлечь.

— Чем бы вы хотели заниматься?

— Не знаю…

— Но все-таки, если подумать? Как вы представляете себе будущее?

— Ну, я знаменитость, мои фото на обложках журналов, у меня яхта, вилла. Я не хочу зависеть от родителей, не хочу, чтобы они меня все время дергали.

— Но что вам делать-то интересно?

— Не знаю… — долгая пауза, глаза в потолок. — Главное, чтобы работа была не скучной. Вот на прошлой неделе я была на Сардинии…

Моя собеседница напоминала маленького ребенка, не способного ни на чем сконцентрироваться. Ей не хотелось напрягаться, думать, говорить о деле, она быстро перевела разговор на тему своих многочисленных путешествий…

Мы готовы исполнить любые желания наших детей в надежде, что они будут расти счастливыми. А в ответ они демонстрируют безразличие, безволие, инфантилизм или откровенную меркантильность, ни к чему не стремятся и мало чего достигают.

Финансы без границ

Детство сегодняшних родителей пришлось на то время, когда покупка новой куклы или велосипеда была событием. В семье порой элементарно не хватало денег на жизнь, поэтому у нас всегда были неосуществимые до поры до времени мечты и желания. А сегодня детские комнаты завалены игрушками, в которые никто не играет, книжками, которые так никогда и не будут прочитаны, одеждой, которую не успевают носить. Мы покупаем и покупаем детям нужное и ненужное — как будто пытаемся наверстать упущенное, компенсировать то, что мы сами когда-то недополучили.

«Кессонная болезнь»

Большинство российских предпринимателей стали обладателями огромных состояний за короткое время — их финансовые возможности, а значит, и условия жизни в одночасье кардинально изменились. Родившиеся в СССР, они получили от мам и пап четкие ориентиры, как себя вести, когда денег «от зарплаты до зарплаты», а вот на случай, когда денег много, никаких правил не существовало. Прибавьте к этому некоторые особенности российского менталитета с его фатализмом, легким пренебрежением к деньгам и вечной жаждой праздника, и станет понятно, почему «культура потребления» и «рациональное использование денег», выработанные поколениями богатых людей в странах Старого и Нового Света, с таким трудом приживаются у нас.

Траты — наша любимая национальная игра, русская душа требует размаха. Почему россиян с такой радостью встречают в бутиках Парижа, Лондона, Милана? Потому что знают — будет скуплено все без разбора! Мы идем в магазин не чтобы купить, а чтобы потратить. Поговорки «Деньги жгут карман», «Живем один раз», «Гулять так гулять» — как раз об этом. Отсюда и показная расточительность, демонстрация своих возможностей, своего превосходства, когда вокруг столько бедности и неустроенности. И льется рекой самое дорогое шампанское, покупаются яхты размером с авианосец, устраиваются свадьбы и юбилеи на миллионы долларов. Баснословные суммы тратятся на цветы, наряды, артистов. На вечеринках шестнадцатилетних подростков тоже «все как у взрослых».

Даже наши небогатые соотечественники зачастую живут не по средствам. Трудно представить себе европейца, который ютится в крохотной съемной квартирке, не имеет стабильных доходов, но при этом покупает новый дорогой автомобиль, залезая в долги на много лет вперед. А в России это обычное дело. Кто знает, что будет завтра? Все может исчезнуть так же мгновенно, как и появилось, — экономическая ситуация в стране «стабильно нестабильная».

Неуверенность в завтрашнем дне порождает, с одной стороны, бездумные траты, а с другой — накопительство, даже стяжательство. Рассказы о голодных военных и послевоенных годах, эпоха тотального дефицита нашего детства, когда сначала встаешь в очередь, а потом спрашиваешь, за чем стоят, когда апельсины только по праздникам, а антресоли забиты стратегическими запасами гречки, — все это отложилось в нашей генетической памяти.

Но не только особенности менталитета накладывают отпечаток на отношение к деньгам. Наша психика не способна быстро перестраиваться: если перемена почти мгновенная — времени на адаптацию нет. Ситуация, когда вчера все было нельзя, недоступно, неосуществимо, а сегодня все возможно, сродни кессонной болезни. Дайверы знают, что всплывать с больших глубин надо постепенно. При слишком быстром подъеме организм не успевает среагировать на смену давления, происходит декомпрессия, последствия которой пагубны, необратимы, а порой и смертельны. Так и со стремительным обогащением. Научившись рационально использовать деньги в бизнесе, мы просто не успели выработать культуру личного потребления.

Ребенок, растущий в условиях материального изобилия, — это особая тема. Даже на Западе, в семьях, где поколение за поколением живут в богатстве, где есть и опыт, и традиции воспитания, с детьми не просто. Мы же впервые столкнулись с подобными проблемами, поэтому и риски для наших детей, живущих в атмосфере хаотичного, бессистемного отношения к деньгам и материальным ценностям, намного выше. Как сориентироваться в ситуации, когда все ориентиры потеряны? Как сделать логические выводы, наблюдая абсолютно нелогичное поведение взрослых? Родительские объяснения, конечно, могли бы внести хоть какую-нибудь ясность, но, к сожалению, в период первичного накопления капитала у многих российских бизнесменов времени на семью практически не оставалось, и дети оказались «на периферии сознания». А сейчас, когда есть и возможность, и желание заниматься детьми, мы по-прежнему передаем им неясные послания о роли и месте денег. Все, что мы говорим об этом ребенку или о чем умалчиваем, полно противоречий.

«Неправда, что „для всего остального есть Mastercard“, — комментирует рекламный ролик богатый папа. — Для всего есть Mastercard». Кажется, это просто шутка. Но на самом деле вот так, походя, он показывает сыну, что деньги — это абсолютное благо, универсальный способ решить все проблемы, исполнить все желания. Конечно, мы чувствуем себя увереннее, когда они у нас есть. Зачем же ограничивать детей? Пусть и у них «все будет». Раз это хорошо для нас, значит, хорошо и для них — и мы обрушиваем на детей всю мощь своих финансовых ресурсов.

Приучаем к роскоши

На пляже в Монако в самый разгар лета для девятилетнего мальчика устраивают настоящий новогодний праздник с елкой, ледяным катком и снегом — у ребенка день рождения, а он «так соскучился по зиме». Для пятилетней малышки известный европейский мастер создает «черевички», расшитые кристаллами Swarovski. Мама выбирает для девочки шести лет сережки с бриллиантами «всего» по 1,5 карата: «Крупнее будут плохо на ней смотреться». Братья пяти и восьми лет носят ботинки и ремни из крокодиловой кожи, сшитые по индивидуальному заказу. Их отец считает, что дети «должны привыкать к нормальной жизни».

Когда все, что действительно необходимо, уже давно куплено, а денег еще немерено, роскошь помогает выполнить «план по тратам». Предметы роскоши могут быть непрактичными, сомнительными с точки зрения эстетики, но «де-факто» дорогие часы, одежда, украшения, аксессуары — это своего рода униформа, говорящая о принадлежности к «избранным».

Одна мама в разговоре со мной откровенно сказала: «Мне приятно, когда, глядя на мою машину, дом, яхту, меха, бриллианты, люди испытывают зависть. А с вами мне разговаривать тяжело, я вижу, что вас это не впечатляет и никак не заводит». Я ответила: «Нет, почему же, я все заметила и оценила. Но вот что меня действительно взволновало — вы демонстрируете ребенку, что все эти вещи сверхзначимы».

Вряд ли семилетнему мальчику нужен золотой мобильный телефон или супермодная дизайнерская одежда, но его буквально заваливают вещами класса люкс. Окружающие его взрослые и дети тоже пользуются только дорогими «игрушками». Ребенок растет, не понимая, что можно жить по-другому и спокойно обходиться без всех этих «навороченных штучек».

В американских СМИ обсуждалась история, получившая широкий общественный резонанс. В богатых районах Лос-Анджелеса мамы устроили негласное соревнование: у кого из детей будет самая «крутая» коробочка для завтрака. Средняя цена этих ланч-боксов 20 долларов. Но одной маме удалось найти коробочку для своего пятилетнего сына за 700. Она обошла всех! Когда ее спросили, в чем смысл такой дорогой покупки, она ответила: «Конечно, я понимаю, что это всего лишь коробочка для завтрака и мой ребенок мог бы пользоваться 20-долларовой, но я считаю, что, если мы можем купить ему ланч-бокс за 700 долларов, это и надо сделать. Это правильно».

О чем думала мама, включаясь в это соревнование? Уж точно не о том, что действительно нужно ребенку. Ее поступок по сути абсолютно иррационален. Зато для мальчика, который получает коробочку для завтрака за 700 долларов, избыточность и показное поведение могут стать нормой. Скорее всего, повзрослев, он будет соперничать со своими друзьями и соседями — у кого дороже машина и круче часы. Во всяком случае родители своим примером направляют его именно на этот путь. Но даже не это самое печальное. Главное, что при таком изобилии у человека не возникает ощущения, что ему достаточно. И этим пользуются производители предметов роскоши.

Благодаря маркетинговым ухищрениям украшения Tiffany & Co ассоциируются с красивым началом отношений, со свадьбой, часы Patek Philippe — с семейными ценностями и традициями, а Lexus — с «убедительным преимуществом». То есть дорогие вещи символизируют то, к чему по сути не имеют никакого отношения. Мы, взрослые, хорошо усвоили правила этой «игры в ассоциации» и готовы соревноваться друг с другом — у кого больше каратов и квадратных метров. Но если мы сами можем дистанцироваться, посмеяться над всем этим, поиронизировать, то для детей не существует «двойных стандартов». Мы шутим, говоря что «сумок Birkin много не бывает», а ребенок воспринимает это однозначно, как реальный факт, чуть ли не как руководство к действию.

Конечно, было бы странно, если бы мама и папа ездили на шикарных автомобилях, отдыхали на престижных курортах, одевались в лучших бутиках и при этом держали своего ребенка «в черном теле», да еще скрупулезно подсчитывали деньги, потраченные именно на него. Такие примеры тоже есть, но это уже другая крайность. Разумеется, дети как члены семьи должны жить в тех же условиях, что и родители. Проблемы начинаются тогда, когда мы сами, сознательно или нет, внушаем ребенку, что роскошь — это необходимость, обязательное условие нормальной жизни, а те, кто этого лишен, — глубоко несчастные люди.

Ни в чем не отказываем

Состоятельные родители покупают и дарят с удовольствием. Просишь игрушку — держи хоть десять, последняя модель айфона — сегодня же, «Бентли» — пожалуйста, слетать на Сейшелы — не проблема. Достаточно просто озвучить желание. А иногда и этого не требуется — взрослые стараются все предугадать и предусмотреть.

Когда родители с небольшими доходами не хотят или не могут выполнить просьбу детей, они говорят: «У нас нет денег» — и тема закрыта. А вот обеспеченным людям трудно аргументировать свой отказ. Сколько раз мы пытались не поддаваться на провокационные «у всех есть, а у меня нет». Плыть против течения трудно, да и сказать «нам это не по карману» — тоже по меньшей мере странно, ведь ребенок знает наши финансовые возможности. И мы уступаем, позволяем себя шантажировать, покупаем детям все, что они ни попросят.

Если мальчику из обычной семьи в магазине игрушек понравятся сразу два грузовичка, мама предложит ему выбрать — либо один, либо другой. В этот момент он тренирует очень важные навыки — учится принимать мир таким, какой он есть, и тем самым готовит себя к реальной жизни, где всегда будут какие-то ограничения. Он создает собственные критерии отбора «самого лучшего» или «самого нужного на данный момент» грузовичка, а значит, расставляет приоритеты, принимает решение, отказываясь от одного из своих «хотений».

В жизни богатого ребенка объективно мало ситуаций выбора. Ему незачем думать, что он хочет иметь вначале, а что потом. А родители со своей стороны таких ситуаций не создают. Получается, мы не учим детей выстраивать иерархию — что более важно, что менее, от чего можно спокойно отказаться. Мы не акцентируем на этом внимание. Зачем? Тогда придется самим во все это вникать, разбираться, чтó ребенку на самом деле нужно, чтó ему нравится, чем он увлекается. Легче купить, чем объяснить, почему мы не хотим этого сделать. В конце концов, для состоятельных людей это такая мелочь, которая в бюджете семьи просто не принимается в расчет.

«Главная проблема детей из богатых семей — в отсутствии проблем. Недаром говорится: хотите сделать своего ребенка несчастным — давайте ему все, что он только пожелает, и немедленно.»

Потенциальные риски

Представим себе ребенка, стоящего у яблони. Ему хочется отведать яблока, но достать его не так-то просто. Сначала надо обдумать, как лучше действовать, потом попытаться потрясти дерево или залезть на него, и только после этого заветный плод окажется у него в руках. Малышу придется потратить время, силы, возможно, пойти на риск, справиться со страхом, но все это сделает награду еще более желанной. А теперь сравним его с ребенком, который даже не успел захотеть, как на него посыпались яблоки, да еще и в неограниченном количестве. Как он себя поведет? Будет уворачиваться и прикрывать голову от падающих плодов, или начнет жадно хватать их и прятать за пазуху, или, не понимая, чтó со всем этим делать, будет бегать от одного яблока к другому, начнет ими кидаться. А может быть, он просто развернется и уйдет подальше — и от яблони, и от яблок.

Эта метафора хорошо иллюстрирует варианты поведения ребенка в ответ на свалившееся на него изобилие. А как это выглядит в жизни?

Хочу — и немедленно!

Когда говорят «избалованный ребенок», мы сразу представляем себе пресыщенное, неблагодарное и капризное существо. Собственные желания для него превыше всего, он готов на все, лишь бы исполнилось то, что взбрело ему в голову.

Мне приходилось встречаться с такими уже повзрослевшими «мучителями». Ребенок требует от родителей все больше и больше, только «игрушки» становятся дороже. Грань, разделяющая достаточное и избыточное, стирается, поэтому ему вечно чего-то не хватает, к тому же всегда находится кто-то, у кого этого чего-то больше. Он проводит жизнь в безнадежном поиске «той самой» вещи. Кажется, еще чуть-чуть — только куплю новую машину или новый дом — и станет хорошо. Наконец он получает желаемое, а ничего не меняется, поэтому ему трудно избавиться от внутреннего напряжения, он вечно чем-то недоволен.

На Женевском автосалоне молодой человек увидел новую модель, и у него мгновенно вспыхнуло желание: «Хочу!» Когда ему сообщили, что это концепт-кар и он не продается, молодой человек впал в ярость, устроил скандал и даже ударил одного из сдерживавших его приятелей. В таком состоянии он мог бы совершить и настоящее преступление. С автосалона его выводили полицейские. Позже, сидя с друзьями в ресторане, он так и не смог объяснить, зачем ему эта машина. В его поведении не было никакой логики, только мощная, неуправляемая, импульсивная реакция на яркий раздражитель — «хочу то, что вижу, и прямо сейчас».

Почему 25-летний человек ведет себя как трехлетний ребенок, которому не купили игрушку? Потому что он всегда получал все, что хотел, — без каких-либо условий, отсрочек, ссылок на обстоятельства. И став взрослым, он даже мысли не допускает, что его «хочу» не будет сразу же удовлетворено. В этот момент весь мир для него сужается до конкретной вещи, как будто от нее зависит его жизнь.

Нередко избалованные дети, сталкиваясь с отказом, начинают шантажировать родителей, а иногда шантаж переходит в демонстративные попытки суицида: «Вот тогда вы поплачете, пожалеете, что не купили, не дали». Так, пятнадцатилетняя девочка, дочь преуспевающего финансиста, живущая в прекрасных условиях, выпила огромную дозу снотворного из-за того, что родители не купили ей очередное платье. Она увидела в интернете Викторию Бекхэм в роскошном наряде и захотела такой же, причем к субботе, чтобы надеть на день рождения подруги. Родители на этот раз отмахнулись от ее требований: «У тебя в шкафу штук двадцать ненадеванных». Она обиделась и, хлопнув дверью, ушла в свою комнату. А через два часа ее обнаружили глотающей уже вторую упаковку таблеток.

Главная проблема детей из богатых семей — в отсутствии проблем. Недаром говорится: хотите сделать своего ребенка несчастным — давайте ему все, что он только пожелает, и немедленно. Никаких ограничений и отказов, чтобы, не дай бог, не огорчить, не разочаровать.

Многие слышали о знаменитых экспериментах с крысами, в ходе которых ученые случайно обнаружили так называемый «центр удовольствия». В дальнейших опытах животным с имплантированными в мозг электродами дали возможность беспрепятственно нажимать на рычаг, активизирующий эту зону. В результате несчастные обрекли себя на гибель, отказываясь от еды и питья ради наслаждения. А что заставляет нас постоянно стремиться к удовольствию?

Ученые провели массу исследований, чтобы выяснить, почему мы, скажем, бесконечно прокручиваем френдленту в социальных сетях, снова и снова делаем ставки в казино, бегаем по магазинам, скупая что ни попадя, или часами смотрим сериалы. Оказалось, во всем виноват нейромедиатор дофамин.

Мы на собственном опыте знаем, что такое попасть в «дофаминовую петлю». Часто, достигнув желаемого, мы даже не получаем удовольствия, к которому так стремились, а напротив — испытываем чувство опустошения. Дофамин и не приносит удовольствия, его назначение — заставлять нас предвкушать и продолжать попытки получить то, чего мы так страстно желали, поэтому мы не можем остановиться.

Сегодня психологи, в том числе детские, много говорят о фрустрации — состоянии человека, который не смог удовлетворить свое желание. Ребенку опыт неудовлетворенности совершенно необходим: он должен понять, что его прихоти не будут исполняться всегда и всеми. Если никто ни в чем никогда ему не отказывал, если он никогда не переживал фрустрацию, он не развивается как личность.

Когда дети получают все «просто так», они не чувствуют взаимосвязи между собственными усилиями и успехом. Они не способны представить себе далекие цели, отодвинутые на неделю, месяц, год. Фантазировать, воображать себя актрисой, срывающей аплодисменты, или руководителем огромной компании, отдающим распоряжения направо и налево, они могут, а предпринять что-нибудь для осуществления своей мечты — нет. Желание вызывает эйфорическое воодушевление, но, когда не получается достичь цели немедленно, воодушевление прогорает без следа и «фантазер» хватается за новое дело.

Таким детям неведом путь от возникновения желания до его реализации, когда мы сначала вынашиваем мечту, оцениваем возможности, обсуждаем с родителями и друзьями, затем размышляем, как достичь желаемого, вырабатываем план, выбираем, от чего можно отказаться и куда стоит направить свои усилия. Пока наш план реализуется, мы учимся ставить задачи, рассчитывать время, обуздывать свои порывы, смиряться, ждать, бороться, ценить достигнутое, падать и подниматься, двигаться дальше, чтобы в конце концов добиться своего.

На этом, кстати, построена вся система спортивной подготовки. Вначале ты не получаешь удовольствия от ежедневных изнурительных тренировок, но превозмогаешь себя и показываешь результат. Вот она — радость победы. Потом опять преодоление, еще один результат. По пути ты испытываешь эмоции — негативные и позитивные, узнаешь, на что способен.

А формула «захотел = получил» — скучная и бессмысленная, она ничему не учит и никуда не ведет: если между желанием и его исполнением «пуля не пролетит», развитие прекращается, ребенок не взрослеет, его внутренний мир остается бедным и примитивным, а внешний воспринимается им как легкий и приятный. Он не готов к «взрослой» жизни, полной проблем и конфликтов. И к людям такой «ребенок в годах» относится как к вещам и моментально выходит из себя, если не получает желаемого по первому требованию.

Хочу то, что совсем не нужно

В зимнем Санкт-Морице я встретила жену российского бизнесмена, гулявшую со своей тринадцатилетней дочерью. На мой вопрос, почему девочка в такое время не на склоне, она ответила (трудно было понять, что это — жалоба или похвальба): «Просто не знаю что делать, горнолыжных костюмов у нее полно, только сюда два чемодана привезли. Хорошо хоть на самолете друзей летели. А ей подавай Bogner из последней коллекции, розового цвета и со стразами. Такого здесь в магазине нет, но завтра пришлют из другого города. Будет стимул кататься». И после паузы добавила, будто оправдываясь: «Пусть, раз у нас есть такая возможность». Девочка в это время подчеркнуто безразлично стояла в стороне, не принимая участия в разговоре.

Конечно, сама по себе возможность покупать все, что хочется, и не думать о хлебе насущном делает нашу жизнь более приятной. Плохо, когда возможность превращается в зависимость.

Роскошь вызывает привыкание, становится условием существования и начинает «задавать тон», диктовать, как жить и что делать. Приучая ребенка к роскоши, мы воспитываем его потребителем. Сначала он может даже протестовать, сопротивляться, потом соглашается, а дальше уже не представляет, как можно жить иначе. К примеру, вместо того чтобы ехать в лагерь с одноклассниками, дети вынуждены проводить время на Лазурном берегу в компании взрослых — друзей семьи. Они с удовольствием пошли бы в популярное кафе или погуляли с приятелями, а им приходится чинно сидеть в мишленовском ресторане и «гулять» с мамой и ее подругами по дорогим магазинам. Этим особенно грешат семьи, где жизнь отца остается «вне поля зрения» ребенка, он чаще общается с мамой, которая тоже всего лишь потребитель.

Дети, впитавшие философию dolce vita, в большей степени принадлежат не себе, а родителям. Нередко они вынуждены выбирать профессию, место жительства, супруга, друзей, ориентируясь не на собственные чувства, интересы, желания, а на сохранение и поддержание заданного родителями уровня жизни. Они готовы пожертвовать истинными ценностями в угоду мнимым, искусственным, навязанным извне, лишь бы иметь то, что привыкли иметь.

Папа-бизнесмен рассказал мне такую историю. Он подарил сыну дорогой автомобиль, а через неделю увидел с ним в машине девушку, которую считал для сына «не парой». Отец потребовал, чтобы парень порвал с ней. Тот отказался. И отец отобрал машину с условием, что вернет, когда сын перестанет встречаться с «недостойной» девицей. Юноша попытался возразить, говорил о серьезных чувствах. Тогда его лишили еще и «золотой» кредитной карты. В конце концов, как сказал мне его отец, довольно похохатывая, «бабло победило зло». И тогда я спросила: «А каким вы хотите видеть своего сына? Ответственным, решительным, способным постоять за себя и за близкого человека или меркантильным, зависимым и слабым?» Мой вопрос заставил бизнесмена задуматься.

«Делай, что я тебе говорю, — и у тебя будет все, что пожелаешь» — это заведомо проигрышная стратегия воспитания. Но особенно она губительна в отношении подростков: их инициатива, мысли, стремления гаснут, погребенные под бесчисленными «благами», которыми заваливают их родители, покупая «сыновье послушание». А ведь именно в подростковом возрасте через конфликты с внешним миром формируются наши самосознание и самооценка.

Ничего не хочу

Представим себе такую картину: посреди комнаты, наполненной яркими книжками, мягкими игрушками, радиоуправляемыми машинками, пиратскими кораблями Playmobil, космическими станциями Lego, наборами для творчества, железными дорогами и автодромами, стоит недовольный обладатель всех этих сокровищ. Его взгляд не задерживается ни на одном предмете. Он без дела слоняется туда-сюда, достает то одно, то другое и тут же откладывает в сторону или просто бросает на пол. Это заденет, то нарочно пнет. Что делать? Все так скучно!

Мальчик выходит из комнаты, идет к маме и начинается привычный диалог:

— Я не знаю, во что мне поиграть!

— Прекрати. Тебе только на прошлой неделе подарили новый диск для Xbox. Вот и поставь его!

— Но у меня уже три штуки из этой серии, они все одинаковые!

Дальнейшее легко предсказать. Мама, все больше раздражаясь, предлагает новые варианты, а ребенок один за другим их отвергает. Тогда мама звонит подруге, и они вместе с детьми идут в ближайший торговый центр. Пока женщины беседуют за чашечкой кофе, дети развлекаются с игровыми автоматами. Но стоит вернуться домой, и старые знакомые — плохое настроение и скука — возвращаются.

С возрастом ничего принципиально не меняется. Известную деловую женщину беспокоит поведение шестнадцатилетней дочери. Никаких интересов, увлечений у нее нет, делать она ничего не хочет, из своей комнаты почти не выходит, даже еду заказывает через интернет, хотя есть домработница, которая может приготовить все, что девочка пожелает. Разговоры родителей об учебе, о планах на будущее вызывают у дочери протест, отторжение. Она поменяла несколько школ, в том числе за рубежом. По словам мамы, к ней нигде не смогли найти подход, поэтому пару месяцев назад, уступив просьбам девочки, родители перевели ее в экстернат. Теперь она просыпается только к полудню, из кровати перемещается к компьютеру — непричесанная, в пижаме — и так проводит весь день. Дверь в ее комнату постоянно закрыта — «чтобы никто не трогал», и все чаще взрослые слышат «мне все равно», «какая разница», «ну, как хотите», «отстаньте».

Ее не радуют дорогие подарки, не интересуют поездки и путешествия, она ничего не просит у родителей. Иногда соглашается сходить с ними в ресторан. Единственное, что может вывести девочку из состояния «анабиоза», — это шопинг («Ладно, поехали»), но энтузиазма хватает ненадолго. Через пару дней новые вещи никаких эмоций уже не вызывают. Недавно мама обнаружила, что часть пакетов с покупками так и не была раскрыта. Дочь про них просто забыла, ведь гардеробная забита, одежду уже некуда вешать и складывать.

«Характер формируется только в преодолении. Воля, как мышца: чем активнее ее тренируют, тем крепче она становится. Значит, мы должны создавать такие условия, чтобы наш ребенок имел возможность что-то преодолевать буквально каждый день.»

Все попытки родителей расшевелить девочку ни к чему не приводят, поэтому они периодически срываются, кричат на нее, она отвечает им тем же. И обстановка в доме с каждым днем становится все хуже. «А ведь какая была веселая, активная», — вздыхает мама, показывая мне видео, где четырехлетняя малышка бегает по лужайке и заливисто смеется, а потом фотографии уже подросшей дочки — вот она играет в гольф, вот в теннис, а вот скачет на лошади.

Не так давно меня попросили побеседовать с 23-летней девушкой, которая никак не могла выбрать, кем ей быть — дизайнером или галеристкой. Но организовать нашу встречу так и не удалось. Девушка неожиданно улетела в Майами, затем вернулась, пробыла несколько дней в Москве, но была ужасно занята — посещала фотобиеналле и открытие выставки в «Гараже», потом уехала на день рождения дочери одного из руководителей бывших союзных республик, где планировала пробыть две недели, оттуда ей сразу надо было ехать на турнир по гольфу в Европу — там играл ее друг, а дальше в Милан — на открытие шоу-рума своего знакомого.

Когда нет необходимости зарабатывать на жизнь, а никаких собственных интересов, ясных желаний и целей тоже нет, остается только «перемещать свое тело в пространстве». Время кажется бесконечным и неиссякаемым, его так же много, как и денег — тратить и тратить. Учеба и работа выбираются зачастую только для того, чтобы обозначить свой статус — «я студент», «я психолог», «я дизайнер», но никакого реального содержания за этим нет. Одна скука. Чтобы от нее избавиться, надо «бежать дальше», получать больше, возбуждение нужно усиливать, стимулам добавлять яркости или заменять чем-то новым, волнующим, будоражащим воображение, помогающим испытать эйфорию.

Известный психолог и философ Эрих Фромм считал, что по отношению к скуке всех нас можно разделить на три группы.

Первая группа — это те, кто способен продуктивно реагировать на стимулирующее раздражение. Такие люди не знают скуки, им скорее не хватает времени на все задуманное. Это характерно для большинства бизнесменов, увлеченных своим делом людей.

Вторая — это люди, которые нуждаются в дополнительном стимулировании и постоянной смене раздражителей. Они обречены на хроническую скуку, но не осознают этого, поскольку умеют ее компенсировать. Сюда можно отнести «ищущих» молодых людей, от которых часто можно слышать: «Как, вы не едете в этом году на Сардинию? Неужели вы пропустите оперный фестиваль в Зальцбурге? Открытие кинофестиваля в Каннах? Экономический форум в Санкт-Петербурге? Боат-шоу в Монако? Неделю моды в Нью-Йорке?» При этом никакого отношения к экономике, миру кино или моды они не имеют. Но возможность «прислониться» к престижным мероприятиям, известным именам, местам, маркам дает им ощущение собственной значимости и наполняет жизнь хоть каким-то смыслом. Презентации, премьеры, вернисажи, обеды, сплетни, интриги поглощают все время образованных и нередко действительно способных людей. Поначалу блеск «светской» жизни их увлекает, но все это очень быстро приедается, и в конце концов фестивали, форумы, рестораны, магазины уже не доставляют ни удовольствия, ни радости.

И, наконец, к третьей группе относятся те, кого невозможно ввести в состояние возбуждения нормальными раздражителями.

Самое опасное следствие «некомпенсированной скуки» — насилие и деструктивность. Чаще всего это проявляется в пассивной форме: человеку нравится узнавать о преступлениях, катастрофах, смотреть жестокие кровавые сцены, которыми нас пичкает пресса и телевидение. Многие потому с таким интересом воспринимают эту информацию, что она сразу же вызывает волнение и таким образом избавляет от скуки. Но от пассивного удовольствия, связанного с жестокостью и насилием, всего лишь шаг к многочисленным формам активного возбуждения, которое достигается за счет садистского и разрушительного поведения.

Молодая девушка из богатой семьи, помещенная в клинику неврозов после того, как она перерезала себе вены, объяснила свои действия так: ей хотелось удостовериться, что у нее есть кровь. Она считала, что у нее вообще нет чувств (клиническое исследование показало, что это не шизофрения), и она не нашла другого способа убедиться в том, что еще жива, как только пустить себе кровь.

Этот случай не является чем-то экстраординарным. Фромм описывает подростка, который занимался тем, что бросал крупные камни на покатую крышу гаража, а когда они оттуда скатывались, старался поймать их головой. Он несколько раз пытался покончить с собой — наносил себе ножевые раны в самые уязвимые места, а затем сообщал об этом, чтобы его успевали спасти. Он объяснял, что боль дает ему возможность хоть что-то почувствовать и пережить.

Наш организм иногда сравнивают с небольшой, но очень производительной химической лабораторией. К примеру, ощущение счастья, которое хотя бы изредка совершенно необходимо любому из нас, связано, помимо прочего, с высоким уровнем гормонов и нейромедиаторов — адреналина, серотонина, дофамина и др. Человек, у которого есть желания, стремления и воля, чтобы реализовать задуманное, то есть мотивированный на достижения, получает этот гормональный «допинг» сполна. Когда возникает внутренний импульс, появляются желание, цель, выделяется адреналин — отсюда азарт и энергия, а когда цель достигнута, происходит выброс гормонов удовольствия. Масштаб цели не принципиален, поскольку счастье — это следствие самого факта достижения.

Но когда реальная жизнь неинтересна, когда ничто не увлекает и не трогает, получить этот гормональный выброс естественным путем невозможно — нужны очень сильные стимулы. Зачастую такими стимулами становятся ежедневные тусовки в ночных клубах, многочасовые занятия фитнесом, гонки на машинах по ночному городу и прочий «экстрим», а если и этого не хватает — в ход идут наркотики, алкоголь, азартные игры.

Чтобы испытать настоящее удовлетворение, нужны более сложные стимулы и более осмысленные достижения. И здесь деньги уже не помогают. Вот как описывает двадцатилетняя девушка впечатления от своих приятелей с Рублевки: «Дети богачей, с которыми я дружу, все хорошие люди. Но у них масса проблем, они периодически страдают от приступов депрессии. Причина простая — у них есть все, но они ничего не добились сами и понимают это. У них нет цели в жизни, а этого достаточно, чтобы любого сделать несчастным».

Помните, у Бориса Гребенщикова: «Их дети сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть…»

Что делать?

Неограниченные финансовые возможности — серьезный фактор риска: как любое сильнодействующее средство, деньги могут служить и во благо, и во вред. Если в обычных семьях сама жизнь диктует ограничения, то в богатых такого естественного ограничителя нет. Чтобы «вывести детей из-под удара», сохранить их психическое здоровье, чтобы материальное изобилие не обернулось для них в будущем большими проблемами, а напротив, стало благоприятной средой для развития, мы должны целенаправленно, продуманно создавать для них не «жизнь-сказку», а «нормальное детство». Конечно, это потребует от нас гораздо больше усилий, чем привычное удовлетворение всех детских прихотей, но это такая же родительская обязанность, как и обеспечение ребенка всем необходимым.

Проанализировать свою философию потребления

Прежде всего стоит разобраться, как мы сами относимся к деньгам: для нас они фетиш или инструмент, дающий возможность организовать свою жизнь так, как нам хочется; на что мы их тратим, чем готовы жертвовать ради собственного благополучия. Наша «философия потребления» оказывает самое непосредственное влияние на жизнь детей — мы передаем ее детям, она определяет нашу политику в вопросах их материального обеспечения.

Эрих Фромм описал два способа существования человека — «иметь» и «быть» — и, соответственно, две принципиально разные позиции — потребитель и творец. Родители, добившиеся успеха в жизни, наверняка могут отнести себя к творцам. А какими вырастут наши дети? Активными, творческими или живущими по принципу «я есть то, что у меня есть и что я потребляю»?

Посмотрим, сколько мы тратим на детей и почему, на что ориентируемся — действуем «как все» или у нас есть собственные принципы? Даем ли мы детям делать выбор или просто покупаем им все подряд? Умеем ли отказывать, говорить «нет»? Как мы «оформляем» и аргументируем свой отказ? Есть ли в семье общая позиция в этом вопросе, согласна ли с нами наша «вторая половина», родные и близкие?

Пока мы со всем этим не разберемся, любые попытки выстроить логичную «денежную политику» в отношении ребенка вряд ли будут успешными.

Однажды я летела на частном самолете с известным бизнесменом. С нами был его двенадцатилетний сын. Мальчик был одет обыкновенно, как многие московские дети. Пристегнув ремни, он сразу же углубился в чтение. Мы с его отцом тем временем что-то обсуждали. Помню, я дала ему прочесть речь одного политического деятеля, это был довольно интересный, содержательный текст. Просмотрев материал, мой спутник протянул его сыну. Тот отложил свою книгу и стал внимательно читать, при этом он обратил внимание на многие моменты, которые до этого отметили и мы. В течение всего полета мы вели разговор о событиях в стране, об увлечениях мальчика, его школьных друзьях, о книгах и фильмах. Он активно участвовал в беседе — и не потому, что хотел продемонстрировать свою эрудицию, ему действительно было интересно. Когда он узнал, что я психолог, стал расспрашивать о моей профессии. Я с удовольствием отметила, что мальчик ведет себя на редкость достойно. На мой взгляд, это очень удачный вариант воспитания ребенка в богатой семье. Понятно, что он пользуется всеми преимуществами, которые дает финансовое положение родителей, но материальная составляющая в его жизни не доминирует, не довлеет, не превращает его в «небожителя», а помогает развиваться, открывает возможности, которых нет у других.

Если мы сами будем относиться к богатству как к контексту — комфортному, приятному, но не более того, а не как к основному содержанию жизни, такое же отношение мы воспитаем и у наших детей.

«Карманные деньги — это не плата за хорошие оценки, примерное поведение, уборку комнаты. Это символ принадлежности к семье. Ребенок не должен их лишаться за какие-то проступки. Это элемент его личной свободы, и задача родителей — научить его этой свободой пользоваться.»

Транслировать реальные ценности

Ребенок наследует от родителей не только деньги и бизнес, но и их систему представлений, взглядов. Одна из главных задач воспитания — передать детям наши реальные ценности, те, которые мы считаем правильными, которые всегда учитываем, принимая решения, которые самым непосредственным образом влияют на наши поступки, направляют и стимулируют нашу деятельность.

Транслировать ценности — значит открыто выражать свои чувства, обсуждать, комментировать действия. Мы покупаем детям дорогую одежду, отправляем учиться в лучшие школы, даем возможность путешествовать, ходить в дорогие рестораны, жить в пятизвездочных отелях — и это неплохо. Плохо, когда все сводится только к одному: «Какой папочка молодец — кучу денежек заработал!» — и дети делают ошибочный вывод, что деньги это главное. Поэтому вместо разговоров об очередной покупке, возможно, стоит поговорить о том, что заставляет нас чувствовать себя нужными, полезными, самодостаточными. Это любовь к работе, забота о людях, которые рядом с нами, благотворительность.

Надо объяснять детям, что материальное благосостояние семьи — результат труда и что деньги — не самое главное, есть еще гордость за свои достижения, внутреннее удовлетворение. Иначе получается, что самая важная часть жизни родителей остается в тени: дети не видят и не знают, как, где и сколько мы работаем, зато активно участвуют в потреблении, и денежный эквивалент наших успехов воспринимается ими как единственно значимый. Мы не можем изменить мир, заточенный на потребление, но культивировать иные ценности в собственной семье вполне в наших силах.

Еще очень важно, чтобы основные ценности обоих родителей совпадали. Если это не так, ребенок автоматически попадает в зону конфликта, что для него крайне разрушительно: например, папа считает благотворительность пустой тратой денег, а мама — правильным, нужным делом. В таких ситуациях не стоит демонстрировать ребенку свои разногласия, лучше задуматься, как сблизить позиции, как создать в семье единое, непротиворечивое ценностное поле.

Как-то я разговорилась с успешным бизнесменом о его отношении к деньгам, и он рассказал историю из своего детства. Семья собиралась в отпуск, уже были собраны чемоданы, и тут пришло известие, что ближайшая подруга матери попала в автокатастрофу и срочно требуется операция. Родители весь год откладывали деньги на эту поездку, но мать, не задумываясь, ее отменила и отдала все деньги на лечение близкого человека. Ей даже не пришло в голову посоветоваться с мужем, ведь у них было абсолютно четкое общее понимание, чтó действительно важно, а без чего можно обойтись. Такие уверенные, однозначные действия родителей передают детям их систему ценностей гораздо эффективнее любых слов.

Когда мы думаем одно, говорим другое, а делаем третье, мы только дезориентируем детей. Какими бы спорными ни были убеждения родителей с точки зрения общепринятых моральных норм, для психического здоровья ребенка они не так опасны, как противоречия между декларируемыми высокими принципами и реальными чувствами, мнениями и поступками. Лучше говорить то, что думаешь на самом деле.

Вспоминается история, рассказанная мне владельцем крупной компании. Он воспитывал сына как своего наследника, преемника, много говорил об уважении к людям, о честности, о деловой репутации: «За работу надо платить. Человек отработал — заплати!» И в целом его слова не расходились с делом — пока не грянул кризис. Сын случайно услышал телефонный разговор, во время которого отец отдавал распоряжения: «Зарплату выдать только тем, кто потом пригодится, а тем, кого будем сокращать, не платить». На вопрос сына, почему люди не получат честно заработанное, он ответил, что сейчас кризис и у компании просто нет денег.

А буквально через неделю семья вместе с няней и учителем иностранного языка отправилась на дорогой европейский курорт. Родители арендовали вертолет, каждый день все обедали и ужинали в дорогих ресторанах, и мальчик никак не мог понять: как же так, ведь денег нет, а они столько тратят и даже не пытаются сократить расходы. Когда он спросил об этом отца, тот сначала даже растерялся, но потом ответил: «Это у компании нет денег, а у нас все хорошо, ничего не изменилось». До этого же сын всегда слышал от него: «Компания — это я». Неудивительно, что авторитет отца в глазах ребенка пошатнулся.

Другой пример. Один мой знакомый взял себе девиз из мультфильма «Чертенок № 13»: «Люби себя, чихай на всех, и в жизни ждет тебя успех!» Это его любимая фраза, он постоянно ее повторяет. Он натура цельная: что думает — то и говорит, что говорит — то и делает. Свое видение жизни он никогда не скрывал, оно было известно его сыновьям с детства. Интересно, что к подростковому возрасту один сын полностью перенял эти ценности и отцовский девиз стал его девизом, а второй, наоборот, их отверг и выработал собственные, в которые верит и которым старается следовать. Хотя этот мальчик, скорее, исключение. Как правило, чем примитивнее ценность, тем легче она усваивается ребенком. Конечно, это «чихай на всех» потом может аукнуться и родителям: на всех, так на всех! Дети «пропитываются» ценностной атмосферой семьи. Поэтому, если мы хотим, чтобы ребенок относился к миру и людям не как циничный потребитель, чтобы он имел определенные нравственные устои, работу в этом направлении надо начинать с себя. И других рецептов быть не может: «От осинки не родятся апельсинки».

В жизни каждой богатой семьи есть две стороны — публичная и частная. Именно частная жизнь играет определяющую роль в передаче ценностей от поколения к поколению. При условии, что общение между членами семьи прямое, честное и открытое.

Трансляция ценностей происходит не только в специально организованных «воспитательных» ситуациях, но по большей части мимоходом, ежедневно, по самым банальным поводам. Наши слова и поступки отпечатываются в сознании детей и нередко становятся для них нравственным ориентиром.

Я знаю предпринимателя из списка Forbes, который считает, что самое главное — быть честным во взаимоотношениях и соблюдать договоренности с партнерами. Он рассказал мне случай из своего детства, повлиявший на всю его дальнейшую жизнь. Ему было лет семь, он пошел в булочную за хлебом, а вернувшись домой, гордо протянул матери сдачу, в которой были лишние десять копеек. Он тогда очень радовался: кассирша ошиблась, вот здорово! Но никто из родителей его радости не разделил. И хотя было уже темно, отец отправил его обратно в булочную: «Верни деньги и никогда не бери чужого».

Родители могли по-разному отреагировать на эти несчастные десять копеек: не обратить внимания, сказать «Да, ладно, потом отдашь», могли обрадоваться — «Молодец, все в дом, все в семью!». Но они заняли однозначную, принципиальную позицию. И что важно, их слова не расходились с делом. Прошло уже 35 лет, но сын до сих пор помнит слова отца и живет по тем же принципам.

Дать понять «что почем»

Известно, что большинство покупательских привычек дети перенимают у родителей, поэтому совместные походы за покупками — отличный способ передать им наш опыт.

Когда в супермаркет входит ребенок, который ни в чем не знает отказа, для которого не существует понятий «стоимость», «дешевле/дороже», «соотношение цены и качества», он просто начинает забрасывать в корзину все, к чему рука потянется. Поэтому мы должны дать ребенку возможность научиться делать выбор. Зная, что будет куплена только одна игрушка, он будет вынужден определиться, что ему больше нравится. Наверняка он будет долго думать, но не стоит его торопить, ведь в этот момент он пытается анализировать, учитывать последствия своего выбора.

Нам нужно спустить наших детей «с небес на землю», научить их «включать голову», когда они что-то покупают: прежде чем заплатить, всегда смотреть и спрашивать цену, думать, действительно ли эта вещь нужна и стоит ли она таких денег. Необходимо объяснить детям, что полный кошелек или кредитка с большой суммой сами по себе не являются основанием для покупки.

Мальчик, отдыхавший с родителями на курорте, испачкал футболку и недолго думая отдал ее в прачечную при отеле. Родители узнали об этом, только когда оплачивали счет. Оказалось, услуги прачечной обошлись в 18 долларов, при этом сама футболка стоила меньше. Конечно, 18 долларов не были проблемой для семьи, но сравнение стоимости футболки и ее чистки показывает очевидную абсурдность этой траты. Родители не стали ругать сына, они просто объяснили ему, почему пользоваться прачечной в данном случае было неразумно.

Видя, как мы ведем себя в ситуации выбора, дети постараются следовать нашему примеру. Если мы привыкли покупать все без разбора, они будут делать так же, даже если мы декларируем прямо противоположное. Наши действия для них значимее любых слов.

На Западе в состоятельных семьях важную задачу воспитания видят в том, чтобы научить наследников самостоятельно распоряжаться деньгами. «Туман» в финансовых вопросах ни к чему хорошему не приводит. Поэтому говорить с ребенком о деньгах необходимо, и начинать «ликбез» надо как можно раньше. Дошкольнику стоит объяснить, что деньги — это эквивалент товаров и услуг, рассказать, откуда берется зарплата, почему в магазине дают сдачу, сколько конфет или мороженого можно купить на сумму, в которую обойдется выбранная им игрушка. Мы вполне можем в присутствии ребенка обсуждать какие-то крупные покупки, планировать отпуск или решать, сколько денег и на какие цели мы готовы потратить. Детям постарше можно поручить покопаться в интернете — найти и предложить самый выгодный, с их точки зрения, вариант покупки, проанализировав соотношение цены и качества.

Чтобы ребенку было на чем учиться, ему нужны карманные деньги. Важный момент: карманные деньги — это не плата за хорошие оценки, примерное поведение, уборку комнаты, кормление собаки — это скорее символ принадлежности к семье. Сумма может быть больше или меньше, но получение карманных денег ни в коем случае не должно быть связано с успехами ребенка, он не должен их лишаться за какие-то проступки. Это элемент его личной свободы, и задача родителей — научить его этой свободой пользоваться. Мы можем посоветовать, как потратить деньги, но окончательное решение — за ребенком, иначе обесценивается сама идея карманных денег.

Хороший пример — история финансового воспитания сына председателя правления одного из российских банков. Когда мальчик пошел во второй класс, отец начал выдавать ему карманные деньги — каждую неделю по четвергам. Если деньги заканчивались слишком быстро, отец больше ничего не давал. Одна неделя в месяце была отчетной — мальчика просили расписать все его траты до рубля, а потом обсуждали, на чем можно было сэкономить. Отец не ограничился «детским финансовым мониторингом», он познакомился с родителями школьных друзей сына, и они договорились, что будут еженедельно выдавать детям одинаковые суммы.

Когда мальчик окончил начальную школу, отец объявил, что раз в месяц будет устраивать дома собрание «Клуба будущих миллионеров». К этим встречам мама всегда заказывала пиццу. На собрание приходили шестеро-семеро одноклассников сына, и отец объяснял детям, что такое курсы валют, банковские вклады, рассказывал истории успеха выдающихся бизнесменов — Рокфеллера, Вандербильта, Форда.

После того как сыну исполнилось 14 лет, отец сказал, что может, конечно, и дальше давать ему карманные деньги, но, если он начнет помогать ему в банке, его доходы резко вырастут. Эта идея мальчику понравилась: он приходил после уроков в банк, редактировал таблицы на компьютере, иногда выполнял работу курьера, после поступления в университет ему позволили отвечать на звонки. С 18 лет он начал работать с клиентами, а в 20 уже руководил в банке отделом по работе с физическими лицами.

Учить ждать и терпеть

Пытаясь убедить одного из пап в необходимости учить сына терпению, я рассказала о знаменитом «зефирном» тесте американского ученого Уолтера Мишеля. В ходе эксперимента четырехлетнему ребенку предлагали зефир, но он должен был выбрать — съесть одну штуку сразу или подождать, пока вернется лаборант, и получить две. Из 653 детей, принимавших участие в эксперименте в 1960–1970-е годы, только треть продержалась 15 минут до прихода лаборанта. Многие вытерпели лишь 30 секунд, а некоторые хватали зефир еще до того, как взрослый успевал договорить. В середине 1980-х Мишель сравнил, есть ли разница между тем, как ведут себя «терпеливые» и «нетерпеливые» дети уже в подростковом возрасте. И оказалось, что те, кто в четыре года удержался и не съел зефир, выросли более волевыми и уверенными в себе, смелее принимали вызовы и решали проблемы. Еще через десять лет они оказались значительно успешнее в учебе.

Чтобы научить рационально использовать любой ресурс, его надо ограничить. Вначале ограничения вводятся извне — родителями. В безграничном финансовом море специально для детей мы должны, образно говоря, отгородить лягушатник, где видны бортики и легко достать до дна. Даже если я могу подарить ребенку 100 машин, я куплю одну, а может, и ни одной. И сделаю я это потому, что думаю о его будущем.

Когда ребенок слышит наше «нет», «в другой раз», «надо подождать» и мы твердо стоим на своем, он начинает понимать, что не все в его власти, не все капризы исполнимы, учится переживать разочарования. Постепенно время от возникновения желания до его удовлетворения можно увеличивать. Конечно, отказывать ребенку тяжело, но надо быть последовательными.

Решение купить то, что просит ребенок, или отказать не должно зависеть от нашего настроения. Здесь, как и во всем, нужна система. Взрослым членам семьи стоит договориться между собой и выработать определенные правила. Например, мы решили покупать одну игрушку в месяц — по принципу «чем меньше вещей, тем лучше». Тогда мы должны объяснить это ребенку. Детям необходимы правила, они вселяют в них уверенность. Если правил нет, ребенку неспокойно, некомфортно, для него это стресс. А когда он точно знает, на что может рассчитывать, а на что нет, он легко принимает условия игры. Даже если мы иногда будем отклоняться от принятого курса, это не так страшно, как полное его отсутствие.

Однако нам надо быть готовыми выдерживать недовольство и «подавлять бунты», учиться спокойно переносить обиду и раздражение детей, не давать слабину, как только ребенок захныкал, иначе все наши усилия пойдут насмарку.

Над навыками волевого поведения надо работать, сами по себе они не появятся. Терпение, как мышца: чем активнее ее тренируют, тем крепче она становится. Дети, привыкшие терпеть, способные переносить оптимальную фрустрацию, впоследствии более устойчивы к стрессу, сосредоточенны и рассудительны, не пасуют перед трудностями.

Учить преодолевать и достигать

Мы живем в эпоху случайных побед и сомнительных кумиров. Это раньше было понятно: чтобы иметь работу, надо хорошо окончить университет, а чтобы поступить в университет, надо хорошо учиться в школе. Результат напрямую зависел от приложенных усилий. А сегодня дети видят, как участники телешоу в один вечер становятся знаменитостями, юноши без вокальных данных — популярными певцами, а девушки без намека на талант — модными дизайнерами. Успех — уже не плод труда, упорства и терпения, а зачастую лишь везение, родительские деньги или умение привлечь к себе внимание.

Характер формируется только в преодолении. Значит, мы должны создать такие условия, чтобы наш ребенок имел возможность что-то преодолевать буквально каждый день. За желанием («хочу») всегда должно следовать действие, преодоление («надо»), а уже потом результат («могу»). И тогда, как в спорте, можно ставить задачи, рассчитанные уже не на минуту, не на час, а на год, на несколько лет.

Надо научить ребенка добиваться цели и испытывать удовлетворение от достижения. Это трудный путь — не столько для ребенка, сколько для родителей, но никто, кроме нас, этого не сделает.

С чего можно начать? Скажем, ребенок наигрался в мозаику и потянулся к заводному паровозику. Но мы ставим ему условие: он может заняться паровозиком только после того, как аккуратно разложит элементы мозаики обратно в коробочки, сортируя их по цвету, — так, как они лежали прежде. Иначе говоря, ради перспективы получить то, что он хочет, — новую игрушку ребенок должен выполнить своего рода работу — долгую и скучную. Это похоже на катанье на санках с горы: очень приятно скатиться вниз, но для этого нужно сначала потратить время и силы — подняться с санками в гору.

Если ребенок поначалу не может справиться с поставленной задачей, это нормально: редко у кого все сразу получается. Дети нуждаются и в отрицательном опыте (при условии, что их жизни и здоровью ничто не угрожает). К тому же, когда нам что-нибудь не удается с первого раза, у нас возникает так называемый эффект незавершенного действия: несделанное, незаконченное, прерванное действие вызывает стремление завершить его, довести до конца.

Владелец крупного холдинга на вопрос о самом ярком моменте его детства рассказал историю о мопеде. Родители такую дорогую покупку позволить себе не могли, но желание иметь мопед было настолько сильным, что на каникулах мальчик пошел работать на консервный завод — единственное предприятие, куда его взяли, несмотря на возраст. Ему пришлось сколачивать ящики — тяжелая, монотонная, примитивная работа. Он до сих пор вспоминает, как все им руководили, помыкали и как это его раздражало.

Когда оставалось скопить совсем немного, он увидел на улице играющих в наперстки, и подумал: «Вот оно! Вот как можно быстро разбогатеть». Поставил все свои деньги и проиграл. Мечта так и не осуществилась. Пришлось копить на мопед на следующих каникулах. Плохо ли это? Думаю, нет. Во-первых, он понял: чтобы получить желаемое, надо работать. Во-вторых, он больше никогда не играл в азартные игры: наивная вера в возможность мгновенного и легкого обогащения была вовремя разрушена. Теперь он часто повторяет: «Легкие деньги, халява — не для меня». В-третьих, это был последний раз, когда он «вкалывал» на кого-то: следующим местом работы стала его собственная компания, которую он основал еще студентом.

Неизвестно, как сложилась бы судьба этого человека, если бы родители подарили ему мопед сразу, как только он о нем заикнулся. Была бы у него такая же мотивация? Получается, не реализованная с первого раза мечта дала импульс другим достижениям, а неудача и разочарование способствовали внутреннему росту и эмоциональному созреванию.

Завоеванное, заработанное, долгожданное ценится больше, ведь получаешь его в награду за стойкость. И когда желание наконец исполняется, мы испытываем настоящую радость.

Радость и удовольствие — не одно и то же, нужно уметь их различать. Вспомним, как мы доставляем себе удовольствие: хочется выпить чашечку кофе — выпили, захотели сладкого — съели, увидели симпатичную вещь — купили. Все это действия «в один шаг», они выполняются автоматически и не требуют от нас ни умственного, ни волевого напряжения. Удовольствие быстротечно, оно не дает эмоционального насыщения, ничего не привносит в наш внутренний мир, но заставляет стремиться к нему снова и снова. И тогда мы, сами того не желая, становимся заложниками системы потребления. Наша психика функционирует на элементарном уровне: стимул — реакция.

С переживанием радости все гораздо сложнее. Радость приходит, когда мы добиваемся важной для нас цели, когда можем в душе похвалить себя, почувствовать гордость — «было трудно, но я это сделал несмотря ни на что». На этом пути нам понадобятся терпение и воля, творческий подход к жизни, готовность проявить активность.

Движение к цели дает ощущение новизны: мы по-новому чувствуем, думаем, получаем информацию, делаем что-то в первый раз. И если удовольствие почти ничего не меняет в нас и в нашей жизни, то радость — это всегда обновление.

Простой пример. Путешествуя по Европе, мы захотели посмотреть на город с вершины горы. Если бы мы поднялись наверх на фуникулере, расположились в уютном кафе, заказали что-нибудь вкусненькое и стали наслаждаться великолепным видом, то, безусловно, получили бы удовольствие. Но мы выбрали другой вариант — совершить восхождение. Когда мы наконец покорили вершину и сделали первый глоток из фляжки, мы испытали огромную радость — ни с чем не сравнимое чувство, которое рождается именно в «точке преодоления».

Какие разные ощущения! Получается, чем легче нам что-то достается, тем меньше шансов почувствовать радость. И наоборот.

Развивать внутренние стимулы

Работа, дело — это то, что наполняет смыслом нашу жизнь и создает контекст для взаимодействия с окружающими. Но в обеспеченной семье взрослым детям не нужно работать, чтобы иметь деньги. Отсутствует мотивация, которая подстегивала и заставляла действовать их родителей. Это наиболее очевидно в самом начале трудовой карьеры «богатого молодого специалиста»: какой должна быть зарплата, чтобы она могла его мотивировать? Не бывает таких зарплат. Как результат — он просто не хочет работать. С этим сейчас сталкиваются многие родители. Как сказал мне знакомый: «Хоть разоряйся!»

Богатый наследник, умный, интеллигентный человек, специалист в сфере высоких технологий, получил MBA в престижной бизнес-школе. Тем не менее он постоянно переходил с одной работы на другую. Почему? В любой фирме время от времени возникают трудности, происходит что-то такое, с чем сотрудникам приходится мириться. Но если те, кто живет на зарплату, готовы были потерпеть, то их богатый коллега терпеть не хотел, открыто об этом заявлял и увольнялся. В конце концов ему пришлось признать, что его карьера не сложилась.

Чтобы человек вел активную жизнь, ему нужны стимулы. Любопытно, что изначально этим словом (от лат. stimulus) называли острый металлический наконечник на шесте, которым погоняли буйвола или быка, запряженного в повозку.

Опираясь на различные психологические концепции и в большей степени на идеи Эриха Фромма, я рассказываю своим клиентам, что все стимулы можно разделить на три группы: простые внешние, сложные внешние и внутренние.

Простые внешние стимулы. Лучшая иллюстрация простых стимулов — это осел и морковка. Если перед носом осла на длинной палке повесить морковку, животное тут же начнет движение к «заветной цели». Это и есть отличительная особенность самых простых стимулов — реакция на них немедленная и почти автоматическая.

Все материальные стимулы — простые. Все примитивные развлечения — одноразовое чтиво, мыльные оперы, популярная музыка — из того же ряда. Не надо ничего обдумывать, прилагать усилия, проявлять терпение, ждать, волноваться в предвкушении. Это скорее реакция организма, а не личности.

Современное общество ориентировано почти исключительно на простые стимулы. Их воспроизводят радио и телевидение, кино и пресса. Реклама тоже построена на стимулировании такого рода желаний и потребностей. Механизм ее действия примитивен: простой стимул вызывает прямую реакцию. Фактически внешние стимулы делают человека пассивным объектом, заставляют «плясать под чужую дудку».

У простых стимулов очень короткий «срок годности». Они быстро теряют свою притягательность и перестают действовать. Чем проще стимул, тем чаще нужно его «интенсифицировать», активировать или заменять на новый. Этим и объясняется необходимость постоянной смены раздражителей.

Если наша жизнь — череда реакций на простые стимулы, пресыщение неизбежно. В результате либо наступает торможение всякой активности, либо человек развивает чрезмерную, но бессмысленную деятельность. На подсознательном уровне он чувствует, что лучше не останавливаться и не задавать себе коварный вопрос «зачем?». Неприятная правда состоит в том, что простые стимулы никогда и никого не могут удовлетворить. Нужно бежать дальше и получать больше. Рано или поздно человек подходит к черте, за которой следуют зависимости и саморазрушение.

«Когда реальная жизнь неинтересна, ничто не увлекает и не трогает, для позитивных эмоций нужны очень сильные стимулы. И ими становятся ежедневные тусовки, многочасовые занятия фитнесом, гонки на машинах и прочий „экстрим“, а если этого не хватает — в ход идут наркотики, алкоголь, азартные игры.»

Сложные внешние стимулы. Фромм называл эти стимулы «вдохновляющими», или «активирующими». Это тоже стимулы, которые действуют на нас извне, но они стимулируют определенную внутреннюю работу. Если книга, фильм, картина или какая-нибудь вещь подталкивают нас к тому, чтобы размышлять и действовать, — это сложный внешний стимул. Дальнейшие действия могут быть не связаны со стимулом напрямую. Например, посмотрев фильм о Терминаторе, один подросток ограничится покупкой плаката со Шварценеггером, а другой воодушевится и пойдет в «качалку». А спустя несколько лет не только преобразит свое тело, но и поступит в институт физкультуры, разработает собственную программу тренировок, станет востребованным тренером по фитнесу. Благодаря сложному внешнему стимулу он найдет увлечение и приложит немало усилий, чтобы сделать его делом своей жизни.

Сложные вдохновляющие стимулы отличаются от простых тем, что никогда не приедаются, поскольку вызывают творческую реакцию. Человек сам одухотворяет свой стимул, видит его каждый раз в новом свете, открывает в нем все новые и новые грани. Здесь нет места механическому одностороннему воздействию по типу «стимул → реакция». Чем сложнее стимул, тем дольше он сохраняет свою привлекательность и тем реже нуждается в переменах.

Эту разницу можно наблюдать в поведении детей. Фромм пишет: «До определенного возраста (где-то лет до пяти) дети настолько активны и продуктивны, что сами постоянно находят себе „стимулы“, сами их „создают“. Они могут сотворить целый мир из обрывков бумаги, кусочков дерева, мелких камешков, стульев и любых других предметов. Но уже в шесть лет, когда они попадают под жернова воспитательной мельницы, они начинают приспосабливаться, утрачивают свою непосредственность, становятся пассивными и нуждаются в таком стимулировании, которое позволяет им пассивно реагировать. Ребенку, например, хочется иметь какую-то сложную игрушку, он ее получает, но очень скоро она ему надоедает. Короче говоря, он поступает с игрушками так же, как это делают взрослые с автомашинами, одеждой и сексуальными партнерами».

Сложные же стимулы никогда не вызывают чувства пресыщения, их никогда не бывает «слишком много». Может наступить физическая усталость, но не апатия. Достигнув одной цели, мы сразу же ставим перед собой следующую.

Внутренние стимулы. Человек с богатой внутренней жизнью сам по себе активен и не нуждается во внешних стимулах, он сам ставит себе цели и задачи. Внутренние стимулы — это желание что-то узнавать, уметь, побеждать, быть, помогать, наконец, желание творить и преображать мир. Наша активность в этом случае не зависит от внешних обстоятельств, но направлена вовне.

К сожалению, человек не рождается с внутренними стимулами, они могут появиться только в процессе развития. И вообще не факт, что появятся.

Только внутренняя работа запускает процесс самосовершенствования, только благодаря ей мы становимся более устойчивыми, целеустремленными и спокойными. Родители могут указать нам путь, но пройти по нему каждый должен сам. Ключ к организации нашей внутренней жизни — это конкретное дело, то, которое сегодня кажется нам самым актуальным. Быть активным — значит дать проявиться своим способностям, талантам, которыми, хотя и в разной степени, наделен каждый из нас. Это значит испытывать глубокий интерес, развиваться, страстно стремиться к чему-либо, отдавать.

Самое главное и самое трагическое последствие неограниченных финансовых возможностей — отсутствие у детей внутренних стимулов и, как следствие, мотивации достижения. Причина в том, что их рано «подсаживают» на внешние материальные стимулы, превращают в пассивные объекты простых раздражителей. Они инфантильны, не способны ничего создавать сами, они привыкли только потреблять, а потому полностью зависят от родителей.

Пресыщение внешними стимулами происходит очень быстро, поэтому детям из богатых семей, как никому другому, важно сформировать стимулы, способные порождать внутреннюю активность, и научиться ставить перед собой нематериальные цели. То есть продуктивно использовать свой потенциал. Именно внутренние стимулы отличают сильную, развитую личность от простого «потребителя».

Мотивация достижения, которая может быть прекрасно развита у родителей, легко вытесняется у детей мотивацией потребления, если специально об этом не подумать. Поэтому наша задача — помочь ребенку «захотеть» что-то сделать самому: например, смастерить своими руками подарок бабушке на день рождения, выучить еще один иностранный язык, создать с друзьями музыкальную группу, научиться нырять, играть в шахматы — список можно продолжить. Именно так родители могут задать сыну или дочери цели извне: они дадут импульс внутренней активности, которая станет хорошим противовесом пресыщенности, пустоте, апатии и полному непониманию, что делать и куда себя деть.

Если у ребенка нет стимула для игры, не надо упрекать его или советовать заняться «чем-нибудь». Лучше отложить свои дела, взять малыша за руку, пойти с ним в детскую, вместе выбрать занятие и не отходить от него до тех пор, пока мы не увидим, что он заинтересовался и готов продолжать самостоятельно.

Внутренняя мотивация не исключает внешней, и наоборот. Ребенком помладше движут и собственные интересы, и желание получить одобрение взрослого. Внешняя мотивация переходит во внутреннюю по мере того, как дети усваивают ценности родителей, «сортируют» их, отбирают те, что им близки. Задача не в том, чтобы отучить детей ценить внешние стимулы, а в том, чтобы у них появились собственные желания. И тогда они «входят в поток», их увлекает, поглощает то, чем они занимаются.

Исследования показывают, что внутренне мотивированные дети не только лучше учатся, но, что важнее, получают больше позитивных эмоций от учебы, а значит, с готовностью берутся за новые трудные задачи.

Однако для начала ребенку необходимо ощутить, что такое нематериальные цели. Поэтому важно, чтобы дети видели, что и у родителей есть какие-то стремления, кроме как купить очередной автомобиль, что бывают иные достижения, кроме солидного банковского счета и нового дома в престижном месте. Они должны прочувствовать, что значит испытывать удовлетворение от самого процесса учебы, работы, решения творческих задач. К сожалению, даже в период кризиса, когда появляется шанс включить детей в обсуждение реальных проблем, им порой рассказывают только об изменениях в материальном положении семьи. А то, с каким трудом отцу удается сохранить лучших сотрудников компании, повысить эффективность производства, какие интересные ходы найдены, чтобы удержать клиентов, как мама организует регулярную благотворительную помощь детским домам — одним словом, все, чем действительно могут гордиться родители, для детей так и остается «за кадром».

Надо больше рассказывать детям о наших целях, увлекать их, говорить о том, что нам действительно интересно. Вспомним, когда мы чего-то очень хотели (например, совершить восхождение на Эльбрус или запустить новый проект), чтó мы для этого делали и как радовались, когда у нас все получалось. Не будем лишать наших детей таких же ярких эмоций!

И иметь, и быть

Оба способа существования — и обладание, и бытие — присущи человеческой природе. Это две стороны одной медали.

Психологические и нравственные ловушки, в которые может попасть человек, стремящийся к безграничному обладанию и потреблению, очень точно описаны в сказках. «Золотая антилопа» — лучшая иллюстрация. «Разве может быть много золота?!» — восклицает раджа, и антилопа начинает выбивать копытом золотые монеты. Вначале он жадно их хватает, ему все мало, мало, он хочет еще. Но потом золота становится так много, что раджа оказывается погребен под грудами монет. Золото потеряло для него всякую ценность, теперь ему надо спасать свою жизнь, и он кричит: «Хватит!» В то же мгновение золото превращается в черепки. Все как в жизни: сначала «хочу еще и еще», потом разочаровываюсь в том, чего так хотел, и наконец уже вообще не вижу смысла ни в чем.

Деньги, роскошь, изобилие — это всегда испытание, и не каждому взрослому удается с честью его пройти. Что же говорить о детях? Готовность родителей дать ребенку «всё и сразу» представляет для него огромную опасность. Если идти по пути потребления, повинуясь желанию иметь все больше и больше, неминуем абсолютный экзистенциальный тупик, когда человек уже ничего не хочет. Если же мы вместе с ребенком выбираем «быть», а не только «иметь», то этот путь бесконечен, здесь тупика быть не может. Как писал Фромм, «очеловеченный человек — это не тот, кто имеет много, а тот, кто является многим». Самоактуализация и самораскрытие не исключают, а скорее предполагают успех, признание, а значит, и возможность «иметь». Поэтому наша задача — преобразовать желание маленького человека иметь, использовать, потреблять в стремление быть, творить. И тогда наши финансовые ресурсы будут служить ему поддержкой.

Я уверена, что, несмотря на дефицит времени, мы способны сделать так, чтобы дети смогли перенять, впитать наши ценности. Я тоже много работала и мало времени проводила дома. У меня трое детей, сейчас уже взрослых, и, как мне кажется, я сумела передать им свою систему ценностей. Они всегда вспоминают слова, которые слышали от меня в детстве: «Представьте, что в доме случился пожар, все сгорело и вы выскочили на улицу без ничего. Что у вас осталось? Отношения с близкими, здоровье, знания, опыт, любимое дело. Это и есть самое главное. Вот в это и надо вкладываться, это и надо по-настоящему беречь».

Глава 2 Товарно-денежная любовь

Папа-банкир вернулся из очередной продолжительной командировки. Четырнадцатилетняя дочь, окинув отца беглым взглядом и не увидев в его руках ярких пакетов с подарками, бросила еле слышное «Привет!», ушла в свою комнату и закрыла дверь. Через какое-то время она обратилась к отцу: «Ну что, может, поедем, купишь мне новые джинсы и кеды». В автомобиле девочка надела наушники, включила плеер и за всю дорогу не проронила ни слова. В магазине она молча выбирала обновки, а когда покупки были оплачены, вынула наконец наушники и поцеловала папу. Они встретились глазами, но ненадолго — лишь на пару секунд.

На обратном пути девочка снова «ушла в себя». И отец с грустью подумал, что вот уже несколько лет не чувствует от дочери ни тепла, ни любви, она обращает на него внимание, только когда он что-нибудь ей покупает: «Такое впечатление, что кроме денег ей от меня ничего не нужно…»

Многих моих клиентов беспокоит, что их подросшие сыновья и дочери ведут себя по отношению к ним холодно, высокомерно, эгоистично, держат «на дистанции» и при этом беззастенчиво их используют. Как чужие. Получается, мы детям — все, а они нам — ничего?

Новая эпоха, новые отношения

В последние десятилетия во взаимоотношениях детей и родителей обозначилось несколько новых тенденций: кардинально меняется положение ребенка в семье, смещаются акценты, позиции, традиционные семейные роли. Если раньше дети добивались внимания родителей, то теперь мы, взрослые, боремся за любовь детей, но порой времени, сил и желания общаться с ребенком нам не хватает. Мы чувствуем свою вину и компенсируем недостаток внимания подарками, вещами, деньгами.

Детоцентризм

В наши дни вполне естественно планировать семью. Пары заранее решают, сколько заведут детей, чтобы иметь возможность окружить каждого из них любовью и заботой. Однако так было не всегда. Еще в XIX веке в бедных семьях ребенок считался «лишним ртом», а в богатых домах родители занимались более интересными и важными делами, чем воспитание наследников, — служили, воевали, вели светскую жизнь, перепоручая детей нянькам, дядькам, гувернерам. В центре семьи традиционно был ее глава, а вокруг него — остальные домочадцы, каждый из которых занимал положенное ему место. Родительский авторитет не подвергался сомнению. Но времена меняются, и сегодня ребенок переместился с семейной «периферии» в центр.

Все крутится вокруг ребенка. Ради него женятся, когда женщина узнает, что беременна. Ради него стараются сохранить семью: «Мы не можем развестись, у нас же дети». Разведенные родители просят у ребенка благословения на новый брак. Хорошо, если он «даст добро». Но если отношения с новыми мамами и папами не складываются, взрослые готовы разойтись, лишь бы его «не травмировать». Многие женщины видят в ребенке смысл жизни — «Я живу ради детей» — и такая жертвенность считается в порядке вещей.

В богатых семьях ребенок зачастую становится гарантией материального благополучия и сохранения социального статуса матери, ее «пожизненной пенсией». Нередко мама знает, что у мужа есть и «другая» личная жизнь. Но она остается официальной супругой, по праву живет в доме на Рублевке, ездит на машине с водителем, имеет кредитные карточки, позирует для глянцевых журналов. Поэтому ей ничего не остается, как только создать и поддерживать культ ребенка, положив свою жизнь «на алтарь материнской любви». Главное, чтобы ребенок ее любил, был к ней привязан, тогда муж обеспечит ей хорошее содержание, как бы ни сложилась их совместная жизнь. Так дети оказываются разменной монетой во взаимоотношениях родителей — особенно когда речь заходит о разводе и разделе имущества. Делят уже не только дома, машины, квартиры, дачи — делят детей.

Когда мы делаем ребенка центром семьи, он волей-неволей смещает нас с нашей естественной, заложенной природой позиции, а значит, мы уже не можем выполнять свою главную функцию — воспитательную. Это проявляется во всем, даже в мелочах. Однажды в дорогом московском ресторане я наблюдала такую сцену. На обед пришла знакомая мне семья — папа, мама и две дочки. Мама уже села за стол, но вот прибежала одна девочка и согнала маму с ее места. Потом подбежала другая и тоже захотела сесть на место мамы. Женщина беспрекословно подчинилась — снова встала и пересела. Я спросила ее: «Вы заняли это место, как ребенок может вас согнать? Сначала один, потом другой, и вы покорно им уступаете — почему?» Мама ответила: «Да что я из-за какой-то ерунды буду с ними ссориться? Начнут капризничать, весь обед испортят».

Маме не хочется конфликтовать, расстраивать дочек. Она боится их нытья, жалоб, агрессии, особенно на людях, боится, что ее требования и ограничения они воспримут в штыки, что ее отвергнут. А ей хочется чувствовать себя идеальной мамой, на которую дочки смотрят влюбленными глазами, а окружающие восхищаются: «Как они вас любят!»

Эмоциональный голод

Мы живем в неспокойное время. Нас преследуют проблемы — финансовые, профессиональные, личные. Мы чувствуем себя вымотанными из-за высоких ежедневных нагрузок — эмоциональных и психологических. Масло в огонь подливает негативный информационный фон, СМИ непрерывно бомбят нас тревожными новостями. По-настоящему теплые отношения, как семейные, так и дружеские, сегодня в большом дефиците. Все это давит на психику, создает ощущение приближающейся катастрофы.

И мы начинаем искать точку опоры, эмоциональное прибежище, которого не касаются общественные «бури и шторма», и находим их… чаще всего в ребенке. За счет любви к ребенку и его любви к нам мы пытаемся восполнить дефицит эмоций, утолить свой эмоциональный голод. Поэтому вопрос «люблю — не люблю» встает во главу угла, ему придается огромное значение. Мы хватаемся за любовь как за спасительную соломинку и в результате становимся заложниками наших отношений с детьми. Мы не допускаем мысли, что можем потерять их любовь и расположение даже на время или что они будут любить нас недостаточно сильно: «Мне кажется, сын меня не любит. Он постоянно на меня обижается. Может, я и правда плохая мать?» И сразу встает вопрос: «Как сделать так, чтобы он меня больше любил?»

Боясь «нелюбви», мамы и папы начинают вести себя не по-родительски: пытаются удовлетворять все желания ребенка, чтобы, не дай бог, не пискнул. А тут уже все средства хороши. В конце концов, все выворачивается наизнанку: взрослый ведет себя как ребенок, который ищет любви и ставит объект любви выше себя, а ребенок занимает позицию взрослого. Он уже не просто «наше солнышко», он «король-солнце» — его «сажают на трон» и наделяют властью, он становится правителем своего крошечного семейного королевства и получает исключительное право повелевать, диктовать, принимать решения.

С одной стороны, мы попадаем в зависимость от детей, от их чувств, от их отношения к нам. А с другой — делаем их ответственными за то, чтобы снять с нас эту безумную нагрузку, компенсировать отсутствие искренних отношений с друзьями, с близкими, с супругом. Наша любовь к детям не бескорыстна — мы требуем взаимности, постоянно ждем от них подтверждений любви. Получается, мы решаем собственные проблемы за счет детей.

Отношения как бизнес

Многие бизнесмены выстраивают свои семейные отношения по принципу «ты — мне, я — тебе»: муж обеспечивает жене безбедную жизнь, высокий статус, исполнение любых желаний и капризов, совместные выходы в свет, а она ему дает полную свободу, не требуя привязанности, нежных слов и прочих «сантиментов». Поэтому «никаких обид». Взрослые люди идут на это сознательно, заключают своеобразный психологический контракт, полагая, что любые отношения — это бизнес, где все имеет цену, все можно посчитать, перевести на доллары, евро, рубли и измерить каратами, «лошадиными силами», гектарами, этажами, моделями гаджетов, стоимостью мехов. А реальные ценности — любовь, теплота, дружба — не принимаются во внимание как не имеющие конкретного количественного выражения.

Пример из реальной жизни — диалог двух подруг:

— Тебе что муж подарил на день рождения?

— Вот этот 10-каратник.

— Ой, а мне за все время самое большое — пять карат. Значит, он меня любит в два раза меньше?!

Ребенку предлагают отношения по той же формуле: мы создаем тебе прекрасные условия, а за это ты нас любишь, слушаешься, делаешь, как мы говорим, принимаешь наши нормы и правила.

Постепенно ребенок усваивает: тот, кто больше дарит, сильнее любит. Папа пришел домой без шоколадки, без игрушки — значит «сегодня он меня не любит». Если одна бабушка подарила пять игрушек, а другая всего три — это потому, что мамина мама любит меня больше, чем папина.

Взрослые, по сути, покупают любовь ребенка. Типичный случай — дети из разведенных семей, чье расположение старается завоевать каждый из родителей. Нередко это превращается в настоящее состязание. Все пожелания ребенка моментально исполняются из страха, что бывший партнер может «набрать больше очков». Главный тезис — «Я хочу, чтобы ребенок любил меня больше, чем бывшую жену (мужа) …» — заставляет родителей заваливать детей подарками и все разрешать. Оказавшись между двух огней, дети быстро учатся извлекать из этого положения выгоду, настраивая стороны друг против друга. Если один из родителей ведет себя последовательно и в чем-то отказывает, ребенок обращается к другому, и тот начинает его изо всех сил баловать, чтобы «обойти соперника».

Папа, который встречается с сыном раз в неделю, всячески потворствует его капризам, выполняет любые его желания и, несомненно, будет им любим. Мальчик смотрит на доброго папу с любовью, и папа счастлив. Но идет ли это на пользу ребенку? Он воспринимает родителей как объекты манипуляции. И в результате не чувствует себя защищенным, ведь даже самый маленький ребенок интуитивно чувствует, что тот, кем манипулируют, защитить не может, а это одна из главных родительских функций.

Конечно, успешные деловые люди всегда заняты, они привыкли все планировать, их время стоит дорого, и выкроить заветную минутку для общения с детьми им действительно трудно. В оправдание они успокаивают себя тем, что решают стратегические задачи, работают ради будущего детей, ради их счастья и благополучия. В старой миниатюре Аркадия Райкина была такая фраза: «Ребенок родителей не видел, но он про них знал — бабушка рассказывала, фотокарточки показывала, в профиль, в фас». Сегодня это, наверное, звучало бы так: «Дети родителей не видят, но они про них знают — они пользуются их кредитками…»

Да и стоит ли вкладываться в сиюминутные отношения, заниматься чем-то эфемерным — время надо тратить с пользой, а обнять, приласкать да сказку рассказать может и няня. И мы выбираем путь «для богатых и занятых» — общаемся с детьми опосредованно, выдвигаем вместо себя материальный объект, который становится выражением нашей любви к ребенку. Происходит своего рода замещение, подмена — подарок взамен родителей, очередной суррогат вместо живых эмоций и теплых чувств.

Чем сильнее угрызения совести, тем активнее мы «откупаемся» от детей. С годами неисполненный родительский долг накапливается, растет, соответственно увеличивается и компенсация: сначала это были игрушки, затем дорогие кроссовки и, наконец, драгоценности, крутые автомобили, вечеринки на миллион.

Бывает, что к компенсаторным стратегиям прибегают бабушки и дедушки. Мало того, что они бьются между собой — клан на клан, так они еще устраивают конкуренцию с родителями: хотят показать, что любят внуков больше, чем папы и мамы, и что внуки их тоже больше любят. Взрослые демонстрируют свои возможности, причем ставки растут от раза к разу.

«Раньше дети добивались внимания родителей. Теперь мы, взрослые, боремся за любовь детей. Но когда времени и сил общаться с ребенком не хватает, мы чувствуем свою вину и компенсируем недостаток внимания вещами и деньгами.»

Когда отношения выстраиваются только вокруг товара и денег, отпадает необходимость в ежедневном общении. У взрослых и детей нет тем для разговоров, им не приходит в голову вместе погулять, почитать, поиграть. В лучшем случае мы устраиваем какое-то совместное мероприятие — посещение ресторана, театра, кино, наконец, шопинг. Но и здесь непосредственного общения не происходит, наше внимание направлено не друг на друга, а на спектакль, фильм, блюдо, очередную вещь.

Ребенок быстро привыкает к тому, что подарки и покупки — единственное средство выражения родительской любви, и начинает требовать все больше и больше. Отказывать сложно и неприятно — будь то малыш, устраивающий в магазине истерику из-за игрушки, или дочь-школьница, требующая купить самые крутые джинсы. Зачем заставлять ребенка расстраиваться, страдать из-за такой ерунды? Еще подумает, что мы его не любим.

К тому же попытки построить реальные отношения без товарно-эмоционального обмена могут обернуться неудачей. Когда мы вкладываемся в работу, в занятия спортом, отдых, результат понятен и очевиден. А как оценить дивиденды от времени, вложенного в общение? Какой будет отдача, да и будет ли вообще? Отношения требуют от нас душевных сил, внимания, энергии, а предсказать результат невозможно: это могут быть радость и взаимопонимание, а могут быть обиды, слезы, раздражение, недовольство, конфликты. И тогда эффективные руководители и успешные бизнесмены оказываются в роли отвергнутых родителей. Но мы даже мысли не допускаем, что в нашей жизни что-либо может быть не в порядке. Нам нужен беспроигрышный вариант. Поэтому мы делаем ставку на подарок, ведь подарок — это всегда хорошо, это праздник, улыбки, все счастливы и никаких проблем! Так реальные межличностные отношения вытесняются «товарно-денежными».

А дальше, как в настоящем бизнесе, начинают работать имиджевые технологии — активно формируется образ «любящие родители — любящий ребенок». Мы вместе с детьми создаем миф, прекрасную сказку о благополучии, любви и взаимопонимании, выстраиваем красивый «фасад». Реальность маскируется внешними атрибутами (дом от модного архитектора, автомобиль из последней коллекции, одежда для прогулок от Ralph Lauren в одной цветовой гамме, дизайнерская елка) — и все это выставляется напоказ.

Что на самом деле происходит за этим фасадом, какие отношения царят в семье, никто не должен знать и видеть. Родители и дети ссорятся, мирятся, конфликтуют, не общаются и не разговаривают месяцами, но когда, к примеру, предстоит выход в свет или фотосессия, все мобилизуются и ведут себя «как надо». И дети уже знают: когда тебя снимают, надо прижаться щечкой к маме, обнять папу, посидеть на полу с игрушками всей семьей, улыбаться, глядя друг на друга. Но вот фотосессия закончилась, и все возвращается на круги своя. Показное поведение, показная любовь становятся нормой.

Потенциальные риски

Мы выстраиваем свою жизнь вокруг детей, активно добиваемся их любви. Но вот парадокс: дети чувствуют себя заброшенными и одинокими, они не умеют любить, дружить, помогать, отдавать — только брать. И даже к нам, родителям, относятся откровенно потребительски.

Синдром избалованности-заброшенности

Если в недавнем прошлом, используя термин «недостаточно хорошее выполнение родительских функций», специалисты имели в виду поведение так называемых асоциальных элементов, то сегодня так все чаще говорят о поведении успешных людей. Главное, что стоит за этой формулировкой, — неготовность родителей заниматься воспитанием, попытки компенсировать дефицит любви и общения вниманием к материальной стороне жизни.

Но ребенку мало быть сытым, ухоженным и «упакованным». С момента появления на свет он встроен в мир человеческих отношений, у него есть определенные психологические запросы и потребности, главная из которых — быть желанным, любимым. Защита, забота, внимание, близость — все это необходимо детям как воздух, как свет и тепло растениям, без этого они не способны развиваться эмоционально.

Когда мы слышим слово «заброшенность», то сразу представляем себе детей и подростков, влачащих жалкое существование в грязи и бедности, совершенно отощавших, получающих от родителей только «тычки и колотушки». Однако в психологии и психиатрии заброшенность изначально рассматривается по-другому — как особая форма пренебрежения ребенком. По отношению к богатым семьям этот феномен трансформируется в «синдром избалованности-заброшенности», когда родители пытаются материальными благами уравновесить отсутствие эмоциональной близости, тепла и внимания к детям. Получается, что на ребенка действуют, по сути, два противоположных вектора — отвержение и баловство.

Отвержение — это игнорирование реальных потребностей маленького человека, а баловство — вседозволенность и задаривание.

Как бы странно это ни звучало, «золотые» дети зачастую «заброшены» с рождения. Казалось бы, у малыша есть все: отдельная комната, изумительная кроватка, игрушки, одежда от лучших дизайнеров, и все это — «био», «эко», «люкс». Но у него нет самого главного: прочной привязанности — стабильных, теплых отношений со своим «главным взрослым». Мамы зачастую нет рядом, ребенка после рождения отдают на попечение няне или няням, которые к тому же меняются одна за другой. В результате он оказывается таким же эмоционально обделенным и заброшенным, как и воспитанники детских домов[1].

Многие родители считают, что недостаток внимания в первый год жизни ребенка можно восполнить позже, когда он начнет говорить, когда с ним уже можно будет полноценно общаться и «выходить в свет». Но вот малыш подрос. Семья отправляется в поездку — конечно, с няней: родители живут в одном номере, ребенок с няней в другом. Семья идет в ресторан с малышом, няней, друзьями и… планшетом, который ставят на стол, чтобы ребенок сидел тихо и никого не беспокоил. При этом с ним никто не собирается разговаривать! Вспомните, все чаще в автомобилях можно заметить детей и подростков, которые в дороге не общаются с сидящей рядом мамой или бабушкой, а смотрят фильм — на планшете или маленьком мониторе, встроенном в спинку переднего сиденья. Получается, мы находимся одновременно «и вместе, и порознь», никакой близости, никакого контакта между нами нет, мы рядом, но каждый живет своей жизнью.

Доктор Йозеф Янковски, заведующий отделением психиатрии детей и подростков в Tufts Medical Center в Бостоне, видит множество проблемных детей из хороших семей, живущих в самых благополучных районах. Он поражен тем, насколько одинокими и даже отверженными чувствуют себя многие из них: «Главная проблема — это отчуждение от родителей. Конечно, родители хотят для детей лучшего… Они следят, чтобы пуговицы застегивались быстро и дети затрачивали бы меньше усилий. Но что действительно нужно детям — так это сами родители».

Сегодня считается престижным, когда дети из обеспеченных семей учатся за границей в пансионатах, интернатах и знаменитых частных школах под «виртуальным» наблюдением родителей. И это тоже в определенном смысле заброшенность, безнадзорность, точнее, надзор на расстоянии. Родители переадресуют чужим людям (преподавателям, обслуживающему персоналу) свои родительские обязанности и освобождают себя от ответственности.

«Дети, выросшие в подобных семьях, в большинстве своем грустные, пессимистично настроенные одинокие люди, которые впоследствии испытывают трудности с общением даже в своей социальной группе», — утверждает клинический психолог Мадлен Левин.

Психика ребенка, фактически предоставленного самому себе, крайне уязвима. Чтобы смягчить чувство тревожности, незащищенности, он начинает бунтовать, вести себя агрессивно, устраивать истерики, лишь бы обратить на себя внимание, или, наоборот, замыкается, уходит в себя. Результатом «заброшенности» становится замедление и нарушение развития. Когда ребенок чувствует себя отверженным, когда его эмоции игнорируются, когда не удовлетворяется его потребность в любви, ласке, привязанности, защите, он растет эгоистичным, эмоционально холодным, неуверенным в себе. У него низкая самооценка, чувство собственной неполноценности: «Как может кто-нибудь любить меня, если мои собственные родители не хотят иметь со мной дела?»

На консультации у психолога мальчик из богатой семьи глубокомысленно заметил: «Моя семья богатая, а я бедный». И он прав! Понятие «бедный» ассоциируется не только с отсутствием денег. Издавна оно означало несчастного, убогого, вызывающего жалость человека. А если речь заходила о детях, то, как правило, имели в виду брошенного ребенка или сироту, оставшегося без попечения родителей. Сегодня все чаще говорят о внутренней бедности, заброшенности, беспризорности при внешнем богатстве. Некоторые дети даже заявляют о своем желании поменять родителей и признаются, что завидуют своим небогатым сверстникам, с которыми родители проводят больше времени: «Пусть бы папа зарабатывал поменьше, но играл со мной побольше…»

Согласно исследованию, проведенному в США, лишь 13 % детей предподросткового возраста из финансово благополучных семей чувствуют свою близость к родителям, оценивая отношения как «оптимальные», еще 27 % считают их «нормальными». Остальные 60 % респондентов 11–12 лет пожаловались на отсутствие контакта с родителями. Дальнейшее изучение показало, что для таких мальчиков и девочек характерны депрессии, тревожность, склонность к правонарушениям и употреблению наркотиков.

В России, к сожалению, подобные исследования не проводятся, но, исходя из своего опыта, я думаю, результаты были бы не менее впечатляющими.

Неспособность любить и дружить

На одной из консультаций я спросила у родителей: «Как вы проявляете свою любовь друг к другу, к ребенку, к бабушкам и дедушкам?» Они ограничились рассказами о праздниках, которые регулярно устраивают, о поездках, подарках.

Человек не умеет делать то, чему его никогда и никто не учил и чему он не учился сам. К этому относится и наша способность понимать свои чувства и говорить о них. И если мы не передали детям умение выражать эмоции, взаимодействовать с другими людьми, у них будут большие проблемы в отношениях — и с нами, взрослыми, и со сверстниками.

Мама девятилетнего мальчика с гордостью рассказывала, как сын виртуозно справился с трудной задачей: двое друзей праздновали день рождения в один и тот же день, так что мальчику предстояло выбрать куда пойти. Он позвонил сначала одному другу, а потом второму, чтобы узнать, у кого какие планируются развлечения, и решил, что пойдет туда, где собираются в Музей военной техники, а не просто будут праздновать дома. Мама считает это серьезным коммуникативным достижением, признаком сильного «Я» и всячески поощряет такие «мудрые», просчитанные действия.

Ребенок, которого поощряют за подобное поведение, не способен к действительно глубоким, длительным, теплым отношениям. Социальные связи он оценивает с точки зрения пользы и выгоды, а если выгоды никакой, просто обрывает бесполезные контакты. И друзей он выбирает по принципу «а кто он, что у него есть и что с него можно взять»: есть дома бассейн — поплаваем, теннисный корт — поиграем, крутая тачка — покатаемся, а если ничего этого нет, так зачем с ним вообще дружить?

У эмоционально обделенных, заброшенных детей отношения со сверстниками легко возникают и быстро заканчиваются. Мнимая дружба, в основе которой материальный интерес, а не эмоциональная близость, долго «не протянет». Вспомним сказку Андерсена «Огниво». Когда солдат разбогател, у него появилась масса «настоящих» друзей, готовых пойти за него в огонь и воду. А когда он лишился денег и переехал в крошечную каморку под крышей, «друзьям» стало тяжело к нему ходить и они вдруг куда-то исчезли. Но как только его «материальная ситуация улучшилась», друзья снова тут как тут.

Когда для ребенка единственным проявлением любви, дружбы, привязанности становятся подарки, не стоит удивляться, что он начинает задаривать своих друзей и одноклассников. Он не представляет, как иначе можно заслужить их дружбу и признание, как заработать авторитет, если не вещами и походами по ресторанам. Он не умеет выражать свои эмоции, свою привязанность другими способами — нематериальными, а его представления о жизни, о человеческих взаимоотношениях далеки от реальности.

Моя клиентка купила своей восьмилетней дочери красивый розовый рюкзак, о котором та давно мечтала. Когда девочка пришла с ним в школу, ее подружка сказала, что ей тоже хочется иметь такой же. Девочка без раздумий отдала свой рюкзак. На следующий день мама с удивлением увидела, как дочка собирает вещи в старый рюкзак, и спросила, куда делся новый, розовый. Девочка расплакалась и объяснила, что ей пришлось подарить его однокласснице: «Иначе она перестала бы со мной дружить».

Дети очень болезненно воспринимают любые попытки ограничить их траты на друзей и нередко прибегают к банальному воровству: они готовы выносить из дома вещи и деньги, чтобы купить на них хорошие отношения.

Ко мне на консультацию пришли состоятельные супруги. Они обнаружили пропажу дорогих гаджетов и уволили домработницу, заподозрив ее в краже. Узнав об этом, их сын-подросток спокойно объяснил, что это он взял «кое-какое барахло» и подарил одноклассникам. Зачем? Чтобы показать, как он к ним относится. Выразить свое отношение по-другому он не мог — просто не знал, как это сделать. А в доме полно ценных вещей — одной больше, одной меньше, никто и не заметит. Ему даже не пришло в голову сказать о своих намерениях родителям. Он просто взял фотоаппарат, ноутбук, пару мобильных телефонов, отнес их в школу и раздал детям, с которыми хотел дружить. Ему было важно заслужить их одобрение, заручиться их поддержкой.

Иногда родители напрямую связывают дружбу с вещами: «Вот мы купим тебе железную дорогу самой последней модели, и тогда ты сможешь пригласить домой друзей». И ребенок понимает, что друзья общаются с ним только потому, что он сын богатых родителей. Так мы развиваем в детях цинизм, недоверие к людям — «тобой пользуются, у всех к тебе сугубо меркантильный интерес».

Бывает, когда родители недовольны ребенком, они подчеркивают, что обеспеченная жизнь, привилегии — все это за их счет: «Ты думаешь, твои друзья любят тебя просто так? Да они с тобой только потому, что у нас есть лошади, квадроциклы, самолет, шале в горах. А кто бы тебя терпел такого?» Чаще подобные разговоры начинаются в подростковом возрасте, когда дети становятся особенно конфликтными и ранимыми. Такие слова воспринимаются ими очень болезненно и усиливают неуверенность в себе.

Ребенок получает двойной «пинок». Один со стороны родителей: оказывается, они его считают никем. А другой — со стороны остального мира: «Так я действительно нравлюсь людям только благодаря богатым родителям? А сам по себе я чего-нибудь стою? Кто я такой без денег моей семьи? Смогу ли добиться успеха, как мои родители?»

«Не всегда то, что ребенок говорит, соответствует тому, что он на самом деле чувствует и хочет сообщить. Поэтому так важно сосредоточиться, вслушаться в его речь и понять, что стоит за его словами.»

Равнодушие, меркантильность, эгоизм

Недавно ко мне обратилась жена высокопоставленного чиновника. Эффектно одетая, уверенная в себе молодая женщина долго держалась в рамках светской беседы, транслируя образ «у меня все о'кей». Ей трудно было рассказать о своей проблеме, и лишь к концу разговора она смогла наконец «снять броню». «Я и не думала, что моя пятнадцатилетняя дочь такая эгоистка, — сказала она и расплакалась. — Вчера утром она, как всегда, пыталась меня задобрить — говорила, какая я хорошая. А потом попросила дать ей кредитку на шопинг. Я отказала, потому что она и так слишком много потратила в прошлый раз, и заметила, что нельзя быть такой меркантильной. На что дочь мне ответила: „Да, я меркантильная. А чем ты от меня отличаешься? Ты сама за папу вышла замуж из-за денег. Так что оставь этот театр для него. Я на тебя смотрю и учусь. Думаешь, я не слышу твоих разговоров с подругами? Вот возьму и все ему расскажу!“ А ведь я посвятила ей лучшие годы, и вот что получила в награду. Не знаю, как теперь жить».

Когда в доме царят прагматизм, вещизм, когда эмоциональная сторона общения обесценивается, отходит на второй план, когда нет настоящей близости, когда от детей отмахиваются или откупаются, они чувствуют себя отвергнутыми, ненужными и в свою очередь начинают отвергать родителей. К 11–12 годам дети уже не терпят никаких возражений, идут на открытый конфликт, если родители им в чем-то отказывают, чего-то не разрешают. Происходит «ползучий переворот» — власть уплывает из родительских рук. Опомнившись, мамы и папы пытаются вводить воспитательные, ограничительные меры, стараются не идти на поводу у детей, но дети начинают угрожать, шантажировать. Родители расстраиваются, как школьники, которым не поставили пятерку за хорошее поведение. Они обескуражены: то самое прекрасное будущее, ради которого они так самоотверженно трудились, наконец-то превратилось в «прекрасное настоящее», но в этом настоящем им, похоже, отведена незавидная роль.

Мы часто обижаемся на невнимание наших взрослых детей, на их холодность и расчетливость, но ведь «долг платежом красен»: они отдают нам свой сыновний или дочерний долг в той же валюте, в какой получали любовь от нас — вещами, деньгами, услугами нанятых людей. Они перенимают наше отношение к пустой трате времени и тоже не хотят быть с нами просто так. На предложение приехать повзрослевший сын отвечает: «Вам чего-то не хватает? Нужно что-то купить и вы хотите, чтобы я это привез? Нет? Тогда не отвлекайте меня, я занят». Конечно, если надо, он поможет — наймет сиделок и купит лучшие лекарства. Но ведь мы ожидали совсем другого — того, что когда-то наши дети ждали от нас, но так и не получили. Мы дали им «все», кроме самого главного — тепла, сочувствия, заботы, близости. Теперь наша очередь испытывать горечь, обиду и разочарование.

Что делать?

Наша задача — наладить эмоциональный контакт с детьми, перевести товарно-денежные отношения в подлинные, искренние. А для этого мы должны относиться к ребенку как к ребенку, а не как к «семейному божку», не задаривать, а дарить то, что ему действительно нужно и интересно, быть не просто рядом, а вместе с ним, слушать его и понимать. Нам надо научиться выражать свою родительскую любовь не только подарками. И ничего не требовать взамен.

Понять, как мы общаемся с детьми

Прежде чем пытаться выстраивать новую парадигму отношений с ребенком, стоит посмотреть, а как мы сами общаемся в семье, как выбираем друзей, есть ли у нас подлинные, действительно близкие, искренние отношения, как выражаем свои чувства.

Какие у нас отношения с детьми? Что мы вообще о них знаем? Что готовы сделать или, возможно, от чего-то отказаться, чтобы стать к ним ближе? Даже если мы не можем сразу ответить на эти вопросы, полезно хотя бы задать их себе.

Я иногда даю клиентам такое задание: посчитайте, сколько времени вы проводите в непосредственном контакте с ребенком. Не тогда, когда всей семьей идете в ресторан и он сидит за столом, уткнувшись в свой планшет. И не в театре, когда вместе смотрите на сцену. И не за завтраком, когда вы между делом бросаете: «Ну, как в школе?» — и, не дослушав ответ, тут же убегаете по своим делам. Я имею в виду только те случаи, когда вы садитесь рядом и разговариваете, слушаете, что-то эмоционально обсуждаете. Результаты поражают: оказывается, одни общаются с ребенком всего несколько минут в день, а порой не разговаривают вовсе, а у других общение сводится к вручению очередного дежурного подарка, походу в ресторан или на светское мероприятие.

Прежде чем покупать детям очередную вещь, стоит «схватить себя за руку» и подумать, чтó нами движет. В конце концов, любой подарок — это своего рода материализованное послание. Мы покупаем по привычке, надеемся таким образом улучшить отношения, замазать наметившуюся трещину, отодвинуть решение главной проблемы на потом? Или эта вещь действительно нужна сейчас нашему ребенку? Что и когда мы покупали в последний раз?

Мне кажется, важно задаться и таким вопросом: что мы надеемся получить в ответ, когда вручаем ребенку подарок, на что рассчитываем? Одно дело, если мы хотим просто доставить ему радость, и совсем другое, если надеемся таким образом чего-то от него добиться.

Часто мы задариваем детей, потому что не знаем, как еще можно выразить свою любовь. Психотерапевты Эндрю Маршал и Дери Чапман описали пять разных языков, используя которые мы можем показать, как мы любим. И подарки — только один из них. А есть еще конкретные дела и поступки, слова, совместное времяпрепровождение и, конечно, прикосновения, телесный контакт. Попробуем использовать все эти языки, чтобы наладить отношения с нашими детьми. Начнем с привычных для нас подарков.

Дарить со смыслом

Мы живем в материальном мире, и нет ничего плохого в том, что у нас возникают материальные желания: нам приятно покупать своим детям что-то новое, дарить им красивые вещи. Так мы показываем, что любим их, заботимся, думаем о них, что они для нас важны.

Все мы знаем, что обеспеченным людям дарить трудно — очень сложно чем-то удивить человека, у которого все есть. Роберт А. Кенни, психолог и один из составителей опроса, проведенного Бостонским колледжем, говорит о том, что богатство иногда лишает нас простых радостей жизни. Например, праздник отравлен ожиданием очередного роскошного подарка, который должен быть «круче» и дороже, чем в прошлый раз, иначе и дарителей, и получателей ждут обида и разочарование. Но если в прошлом году мы подарили на день рождения автомобиль, то что надо преподнести на этот раз — самолет? В наше время подобные проблемы все больше касаются и богатых детей.

Подарок должен нести какой-то смысл, тогда он не будет восприниматься как очередная, пусть и дорогая, «отмазка» родителей, а зацепит ребенка эмоционально, останется у него в памяти. В психологии есть понятие «якорь» — это события, предметы или слова, которые вызывают у нас определенные эмоции или состояния. Наверное, у каждого в жизни есть что-нибудь такое, что может стать этим «якорем эмоций». Например, мы отдыхали всей семьей на морском курорте, и ребенку понравилась ракушка, которую продавали на местном рынке. Мы купили ее, привезли домой и теперь можем все вместе смотреть на нее и предаваться воспоминаниям о счастливых солнечных днях. Сама по себе ракушка «копеечная», но она дорога ребенку — это его и наша с ним общая память.

Порой мы дарим детям то, что нравится нам самим, чего мы были лишены в детстве. Вот почти анекдотическая история. Мальчик рос в очень бедной семье, где было трое детей, а воспитывала их одна мама. Его однокласснику подарили железную дорогу, и все бегали к нему домой «посмотреть». Эта «железка» стала мечтой его детства, символом детского счастья: он спал и видел, как заработает денег и купит себе такую же. Уже в институте он начал заниматься бизнесом, стал успешным и богатым человеком. Когда у него самого родился сын, он начал покупать ему разные элементы железной дороги — паровозики, мосты, светофоры, хотя мальчику еще не было и года. Он привозил их из каждой зарубежной командировки.

Эта игрушка — технически сложная, и малыш не мог ни собрать ее, ни правильно запустить. Поэтому папа собирал ее сам, а все попытки ребенка как-то поучаствовать в занимательной игре тут же пресекались: «Не трогай! Сломаешь!» Он сам строил станции, создавал пейзаж, расставлял стрелочников.

Железная дорога разрасталась, ей пришлось выделить отдельную комнату. Ребенку не разрешали заходить туда одному — только с папой, поиграть ему тоже практически не удавалось: пару раз он что-то сдвинул, у папы испортилось настроение, и теперь ему приходилось только смотреть, как папа запускает поезда. Понятно, что мальчику это быстро наскучило. Отец искренне обижался: он купил такую замечательную игрушку, а сын совсем этого не ценит. Сейчас железная дорога уже не помещается в комнате, и папа начал строить для нее специальный домик, благо участок в два гектара это позволяет. Сыну уже 15 лет, но он по-прежнему вынужден присутствовать при папиных «играх».

А ведь папа мог бы использовать игрушку как повод для общения с сыном. Например, рассказать, как мечтал в детстве о такой железной дороге и какими тогда были вагончики. Они бы вместе что-то разглядывали, собирали, придумывали, вместе ходили покупать очередные детали. Одним словом, этот подарок родом из папиного детства стал бы их общей радостью, общим делом, которое могло бы их по-настоящему сблизить.

Еще хуже, когда ребенку вручают подарок с целью отвлечь его от тяжелых переживаний, вместо того чтобы разделить с ним его горе. Так, у десятилетней девочки умерла ее любимая собачка, и папа, не погрустив вместе с дочкой, тут же кинулся в магазин и привез ей дорогие сережки, которые она давно просила, — «Порадуйся».

Хорошо, когда в семье выработана единая стратегия — что, по какому случаю и как дарить, не забрасывать ребенка подарками, которые он, не распаковывая, отправит в общую кучу, а выбирать подарок обдуманно, учитывая потребности ребенка. Тогда он непременно запомнит, кто и что ему подарил, вещь обретет «субъективную ценность», станет символом теплых отношений, тем самым «якорем», который привяжет ребенка к человеку или событию.

Любить и делать

Однажды на горнолыжном курорте я разговорилась с мальчиком, сыном известного бизнесмена: «Представляете, сегодня папа не пошел кататься, а потратил полдня, чтобы подобрать для меня удобные ботинки! — с восторгом и удивлением рассказывал мальчик. — Те, которые мы взяли с собой, ужасно терли ноги. Здорово, что папа все бросил ради меня, я не ожидал от него такого».

Другой молодой человек был приятно удивлен, когда отец сам встретил его в аэропорту, а не прислал водителя, как обычно делал. Он даже сказал отцу: «Пап, а ты меня и правда любишь!»

Наши поступки — тоже один из языков любви. Поэтому так важно что-нибудь делать для детей самим, своими руками, не перепоручая это обслуживающему персоналу. Стоит пожертвовать своим временем, чтобы самому одеть ребенка на прогулку вместо няни или приготовить ему завтрак вместо горничной. А если мы приготовим его вместе — впечатлений хватит на всю неделю!

У ребенка есть потребность в «резонансе». Скажем, он падает и разбивает коленку. Ему необходим взрослый не только для того, чтобы залечить коленку, унять телесную боль, но и чтобы помочь справиться с болью душевной, с испугом, чтобы его утешили, посочувствовали.

Сорадование, способность присоединиться к радости ребенка — выиграл соревнования, появился новый друг, сделал какое-нибудь важное для себя открытие — тоже показатель качества отношений. Важно не только присоединиться, а еще и усилить радость: предложить как-то отметить это событие всей семьей, обсудить, как теперь пойдут дела, что изменится к лучшему, запланировать, что предпринять дальше. Никакие подарки, пусть и самые дорогие, этого не заменят.

Я часто повторяю родителям: радость разделенная удваивается, горе разделенное уменьшается. Если ребенок счастлив и мы порадовались вместе с ним, его радость усилится. Если ребенок поделится с нами негативом и мы в ответ не будем рассуждать, прав он или не прав, хорошо поступил или плохо, а просто погорюем вместе с ним, ему станет легче. Дети должны чувствовать нашу сопричастность, нашу близость, наше родство. И тогда есть надежда, что через много лет мы не будем мучиться вопросом, почему они такие неблагодарные и такие чужие.

Разговаривать, слушать и слышать

Настоящая любовь заключается в умении понять другого. А лучший способ понять — выслушать. Психологи и психотерапевты, работающие с детьми и подростками, считают, что ребенку в первую очередь не хватает человека, который бы его слушал, по-настоящему бы им интересовался, воспринимал его всерьез, принимал таким, какой он есть.

Когда мы слушаем наших детей, мы узнаем, чем они заняты, чего боятся, чему радуются, что их тревожит, а что делает счастливыми, что интересует, а что заставляет сомневаться. Дети могут нас удивить, развеселить или вступить с нами в конфронтацию. Только готовность слушать детей дает нам право требовать, чтобы и они нас тоже слушали.

Трудно сказать, сколько минут ежедневно мы должны интенсивно слушать ребенка. Важно другое — помнить, что у наших детей есть право заставить нас бросить свои дела, повернуться к ним и произнести: «Я тебя слушаю».

Бывает, что дети почему-то не хотят общаться с родителями — к этому стоит отнестись с пониманием. И все-таки в любой ситуации разговаривать необходимо. И не только потому, что надо держать руку на пульсе, но и потому, что язык слов — тоже язык любви. В разговоре мы обмениваемся чувствами и мыслями, учимся понимать друг друга, выстраиваем эмоциональные связи.

Умение вести беседу, как и умение слушать, — особое искусство. Когда я объясняю своим клиентам, как лучше подготовиться и провести разговор с ребенком — как сидеть, как смотреть, как говорить, я часто слышу: «Ну это же техника, вы же сами говорите, что нужны эмоции» или «Вы предлагаете готовиться к разговору так, будто это не мой сын, а какой-то важный партнер, советуете продумывать каждую деталь». Что на это ответить? Иногда беседа с собственным ребенком значимее, чем с самым важным партнером. Надо учиться самим и параллельно учить детей общаться и разговаривать. Это особенно необходимо в подростковом возрасте, когда, казалось бы, из ничего вдруг вырастает масса проблем.

«В одном из интервью меня спросили о моем отношении к детям. И я честно сказала: „Я готова умереть за своих детей, но жить ради них я не готова“.»

Возможно, в первый раз все пройдет не так гладко, как нам хотелось бы. Слишком много времени мы провели в молчании, и у нас, и у ребенка выработались собственные алгоритмы поведения. Мы привыкли общаться с ним походя: вернулся с занятий — «Как дела? Как оценки?», зашел к нему приятель — «А как он учится и кто его родители?». Мы редко спрашиваем об отношениях с друзьями, о каких-то действительно значимых для него вещах, ограничиваясь не качественными, а количественными моментами.

Вот несколько важных нюансов. Прежде чем начать разговор, надо отложить все дела и сосредоточиться только на ребенке. Не обязательно вовлекать в это своих домашних, попытаемся пообщаться напрямую, чтобы никто не мешал. Сядем вдвоем, взяв ребенка за руку, обнимем его, заглянем в глаза, предложим тему для разговора или поболтаем просто так, не рассчитывая на конкретный результат. Если ребенок маленький, можно посадить его к себе на колени, если он собрался уходить, не надо его задерживать, лучше выбрать более подходящий момент для разговора.

Во время беседы мы внимательно слушаем ребенка, находимся в живом контакте — зрительном и тактильном, не поворачиваемся к нему спиной. Наш тон, поза, жесты соответствуют словам. Мы не смотрим в пол или в сторону. Открытый, естественный, доброжелательный взгляд важен не только для установления визуального контакта — в этом тоже выражается наша любовь. К сожалению, обычно мы выразительно смотрим лишь в те моменты, когда критикуем, поучаем, упрекаем и ругаем.

По ходу разговора не надо оценивать, навешивать ярлыки. Надо внимательно выслушать ребенка, попытаться его понять, дать ему возможность высказаться, не обрывая, не перебивая, уважая его мнение, его позицию.

Настоящая родительская беда — это вариации на тему «не понимаешь»: «Ты что, не понимаешь, что я тебе говорю?!», «Что тут непонятного?!», «И не делай вид, что ты не понимаешь!». Подобные реплики приходится слышать слишком часто. Нам только кажется, что ребенок пропускает эти замечания мимо ушей. Брошенные вскользь «ты говоришь ерунду», «ты ничего не понимаешь», «помолчи, тебя никто не спрашивает» откладываются в памяти и снижают его самооценку.

Пока мы слушаем ребенка, важно не отвлекаться: если мы начнем щелкать по кнопкам пульта от телевизора или отвечать на звонки мобильного телефона, ниточка, протянувшаяся от сердца к сердцу, моментально оборвется, и все придется начинать заново.

По словам моих клиентов, мало кто мог вначале выдержать разговор со своим ребенком хотя бы в течение получаса. Это действительно трудно, непривычно, тем более что люди успешные — это люди действия. Они не могут себе позволить просто болтать, не глядя на часы. Когда это удается, случаются «открытия», иногда приятные, иногда не очень. Так, папа видит, что ребенок откровенно грубит, говорит глупости, ведет себя агрессивно. Папа обижается: «Ну как же, я к нему со всем уважением, а он так себя ведет…»

Не всегда то, что ребенок говорит, соответствует тому, что он на самом деле чувствует и хочет сообщить. Поэтому так важно сосредоточиться, вслушаться в его речь и понять, что стоит за его словами. Здесь не должно быть избирательности, деления на главное и второстепенное — все, что говорит нам ребенок, и есть самое главное.

Если он замолчал, и мы помолчим. Он сможет договорить мысль, которую до этого, возможно, высказать постеснялся.

Задав ребенку вопрос, нужно дождаться ответа. Как показывает практика, не всем это удается. Наберемся терпения, ничего не говорим сами — очень важно выдержать паузу. Пауза после ответа говорит о том, что мы относимся к услышанному серьезно и с уважением. И тогда у нас появится шанс узнать то, что мы и не предполагали узнать.

Кроме того, когда ребенок видит, что мы действительно слушаем, он станет более откровенным, почувствует себя свободнее, с каждым разом все охотнее будет делиться с нами своими мыслями, впечатлениями, тем для разговоров станет намного больше. И тогда он может рассказать забавный случай, который с ним приключился, поведать о ссоре с приятелем или рассказать о своих мечтах и тревогах. В итоге мы узнаем о его жизни намного больше, чем тогда, когда пытаемся выведать что-то, задавая ему наводящие вопросы, оценивая и назидательно советуя.

Так в самых обыкновенных беседах порой решаются очень серьезные вопросы. Кроме того, дети учатся слушать. Постепенно между нами начинают складываться нормальные человеческие отношения.

Ребенку важно знать, что у него есть близкие люди, к которым он может прийти, что бы ни случилось, и они его примут, выслушают, поймут, не отмахнутся от него, поддержат в трудный момент.

Проводить время вместе

Есть такое выражение: «Дети измеряют любовь временем». А готовы ли мы жертвовать своим драгоценным временем ради детей?

Для ребенка делать что-то вместе с родителями — уже счастье: лепить из глины, разбирать старые фотографии, разводить костер, готовить барбекю. Самые яркие, теплые детские воспоминания связаны с тем, как мы с родителями что-то строили, монтировали фильм про очередное путешествие, ездили к ветеринару с котенком, а потом его выхаживали. Казалось бы, обычная жизнь, но это именно то, что детям необходимо, — ведь родители рядом. К тому же дети чувствуют, что участвуют в каком-то важном для семьи деле, и ощущают собственную значимость.

Я попросила свою клиентку провести день с дочерью дома — без компьютера, телевизора, без гостей, один на один, лицом к лицу. Можно было и пообщаться, и вместе книжки почитать, и поиграть, и еду приготовить. Но, увы, миссия оказалась невыполнимой — мама и дочь не знали, что делать, куда себя деть, злились друг на друга, и в конце концов дело кончилось скандалом.

Как заниматься с детьми, когда нет такого опыта? Вот примерный алгоритм, который я предлагаю родителям, особенно папам.

Во-первых, подумайте, чем вы вообще могли бы заняться вместе с ребенком? Обычно говорят так: «Лего собрать, книгу почитать, погулять, сходить в ресторан, в магазин». Я останавливаю: «Стоп! Ресторан, магазин пока отбрасываем. Это самый простой маршрут, по которому вы и так часто ходите. Что остается кроме магазинов и ресторанов? Поиграть с ним в машинки, в железную дорогу, почитать?» Если хорошенько подумать, наверняка получится перечень из шести-семи занятий.

Затем я спрашиваю: «А что из этого списка вам больше всего нравится, что интересно лично вам?» Этот вопрос, как правило, вызывает удивление — какое отношение это имеет к детям? «Да ничего не нравится. Это я перечислил, что дети вообще делают», — отвечает папа. Тогда я прошу выбрать то, что вызывает наименьшее сопротивление.

Почему я так дотошно выясняю, что нравится папе? Потому что нельзя быть с ребенком через силу. Он непременно почувствует, что нам с ним скучно. Значит, надо искать то, что нам самим интересно. Например, читать: детские книжки — идеальный материал для общения. И папа вспоминает, что уже лет сто не брался за книгу.

Теперь надо найти время, когда ничего не запланировано и мы чувствуем себя более или менее свободными. Подвиги здесь не нужны, будет достаточно и 15 минут, если мы при этом отключим телефон, не будем ни с кем больше разговаривать, отдавать распоряжений и все 15 минут посвятим только своему ребенку.

Подумаем, что будем читать, какая это будет книжка. И надо подготовить ребенка, чтобы он не удивлялся: «Чего это папа вдруг мне читает?» Например, можно сказать так: «Я купил книгу, которую страшно любил в детстве. Мне ее тогда родители подарили, и я заставлял их все время ее перечитывать. Я, конечно, многое подзабыл, но мне очень хочется прочитать ее тебе». И ребенок подумает: «Оказывается, бабушка, с которой мама все время ругается, папе книжки читала!»

Как читать? Обычная картина: папа лежит на диване с книгой, глаза слипаются, ребенок бьет его в бок… Это, конечно, для ребенка тоже неплохо — ведь и папа рядом, и книжка интересная. Но лучше вовлекать ребенка в общение вокруг книги. Поэтому чтение должно быть эмоциональным, выразительным, не стоит читать монотонно, как пономарь. Мы должны сопереживать героям, показывая, что нам все это тоже ужасно интересно. Надо делать паузы, обращать внимание на детали, обсуждать прочитанное. Даже малышу, который еще и говорит-то плохо, стоит предложить: «Давай посчитаем этих зверюшек, сколько их?» Можно ту же историю разыграть в лицах, отдельно рассмотреть картинки: например, папа с сыном понарошку едят нарисованную еду и обсуждают, кто что съел и чем запил. Или сказать: «Посмотри, собачка хочет спать, погладь ее по голове».

С детьми постарше чтение еще увлекательнее. Делиться мнением о книге надо уже на другом уровне — более серьезно. «Ну, что ты думаешь?» — «Понравилось». — «Что именно зацепило?». Или: «Прочитай мне вот это». — «Почему ты хочешь, чтобы я именно это прочитал?» — «Интересно». — «А я вот это любил».

Важно обсуждать чувства и поступки героев: «Как тебе кажется, что он почувствовал, когда узнал…? Считаешь, он боялся? Ты бы как поступил?» Мы учим ребенка рассуждать, понимать, чувствовать, приглядываться к другим. Книга помогает увидеть параллели с реальной жизнью, с поступками его близких, друзей, одноклассников.

Стоит обсудить, что произвело впечатление на нас, а что на ребенка, прикинуть, как дальше может развиваться сюжет, придумать альтернативные варианты концовки — то есть попросту дописать книгу. А когда наконец дочитаем до конца, подведем итоги: «Почему все не так, как мы думали?»

Можно дописывать стихи. Я в свое время написала продолжение стихотворения Агнии Барто «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу, потому что он хороший». Получилось так: «Я иголочку возьму, лапку я ему пришью. Уложу его в кроватку, спи, мой мишка, сладко-сладко. Что увидишь ты во сне, расскажи потом и мне». Иногда я думаю, что это стихотворение я дописала неспроста — оно определило мою будущую профессию. Сначала я пошла в медицинский (оказала мишке первую помощь), а позже стала психологом («что увидишь ты во сне» — это вопрос психотерапевта).

Можно сделать собственные иллюстрации, а потом «издать» книжку ребенка с его картинками. Есть много способов обыграть, интересно «обставить» свое общение с детьми.

В семьях, где двое-трое (или больше) детей, надо думать про контакт с каждым ребенком. У моего клиента две дочери, между ними два года разницы. Они совершенно не похожи друг на друга по темпераменту, но все делают вместе, ходят на одни и те же занятия, вместе гуляют с папой, когда он приезжает из города на субботу и воскресенье. При этом у отца нет контакта ни со старшей дочерью, ни с младшей. Я посоветовала ему пообщаться с каждым ребенком отдельно, не боясь нарушить образ «хорошего папы», который приехал к детям и должен разделить свое внимание поровну. «Пусть кому-то из дочерей в этот раз достанется меньше времени на общение с вами, зато это будут свои, особые отношения. Например, с одной вы можете пойти на прогулку, а с другой сходить в магазин за продуктами, с одной поехать кататься на лошадях, а с другой поиграть в теннис».

Можно установить очередность: сегодня мама со старшей дочерью, а папа с младшей, а завтра наоборот. Просто надо взять за правило, что каждый ребенок должен иметь возможность побыть наедине с каждым из родителей. Конечно, это не исключает общения всей семьей.

Мой клиент воспользовался советом и с удовлетворением отметил: «Наконец-то я сумел поговорить со старшей дочерью, а то разговор никак не клеился».

Важно не количество времени, проведенного с ребенком, а его качество. Даже если мы вернулись с работы поздно и у ребенка есть только пять минут до сна, польза от общения все равно будет: рассказать, как прошел ваш день, что интересного случилось, спросить, как у него дела, прочитать какую-нибудь коротенькую историю или стишок, просто обнять. Если мы расстроены, не надо этого скрывать — лучше объяснить, почему у нас плохое настроение. Ребенок должен знать, что в жизни бывают и неприятности и что родители с ними справляются. Важно никуда не торопиться, просто побыть с ребенком «здесь и сейчас», и тогда эти несколько «общих» минут дадут ему такое ощущение близости, поддержки и защищенности, какого иногда не получишь и за проведенные вместе выходные.

К сожалению, сегодня из-за занятости и сложного графика у нас остается мало времени, чтобы вместе ужинать, играть в настольные игры, гулять или заниматься всем тем, что создает ощущение семьи. Семейные традиции и ритуалы очень важны, поэтому, если они не сложились сами собой, их надо создавать, придумывать, чтобы всегда было что-то, объединяющее семью. Скажем, по субботам мы куда-то ходим вместе — в кино, театр, на концерт, а потом делимся впечатлениями. Или по воскресеньям все собираются за обедом или ужином, чтобы рассказать о достижениях, проблемах и тревогах, посоветоваться с родителями, старшими братьями и сестрами или просто почувствовать себя частью семьи. Хорошо, когда есть какой-то один определенный «семейный» день — в неделю или в месяц — и если мы его пропускаем, то только по очень уважительной причине.

Американские исследователи утверждают, что в семьях, где принято вместе ужинать пять раз в неделю или чаще, дети значительно менее подвержены риску возникновения зависимости от табака, алкоголя или марихуаны, они лучше учатся, у них реже отмечаются симптомы депрессии и попытки суицида.

Даже подростки, которые демонстративно дистанцируются от родителей, как показывают исследования, на самом деле хотят проводить с ними больше времени. В совместных делах происходит взаимное узнавание — родители открывают для себя характер детей, а дети познают сложный мир взрослых.

Когда обстановка в доме доброжелательная, дети, воспитанные на положительных примерах родителей в атмосфере взаимной любви, заботы и помощи, скорее вырастут такими же чуткими и отзывчивыми.

Об этом говорят и данные самого продолжительного в истории исследования, которое проводит Гарвардская медицинская школа. Проанализировав десятки тысяч страниц информации о жизни своих испытуемых на протяжении вот уже 75 лет (их анкеты, беседы с детьми, даже анализы крови), ученые сделали вывод о том, что здоровее и счастливее нас делают не богатство и слава, а хорошие, теплые отношения с другими людьми. Это буфер, который защищает нас от ударов судьбы.

«Папа-бизнесмен, привыкший „мыслить формулами“, просил совета: „Нет, вы скажите, что конкретно я должен делать. Не вообще, а по пунктам…“ Я сказала: „Тратьте на ребенка денег в два раза меньше, а времени в два раза больше“.»

Обнять и приласкать

Для многих из нас слова «я тебя люблю» эмоционально ничего не значат, если не сопровождаются объятиями, поцелуем. Казалось бы, проще всего выразить свою любовь к ребенку физически — ласковым прикосновением: взять за руку, обнять за плечи, погладить по голове, потрепать по волосам, шутливо потолкаться. Однако большинство родителей прикасаются к своим детям только по необходимости — помогая им одеться, сесть в машину.

А между тем любящий взгляд и нежное прикосновение детям совершенно необходимы с самого рождения. Малышу нужно, чтобы родители носили его на руках, на плечах, прижимали к себе, подбрасывали. Так он чувствует себя любимым, защищенным. В то же время наши действия должны быть естественными, не демонстративными и не чрезмерными.

Подрастая, ребенок уже меньше нуждается в телесном контакте. Например, нам хочется его обнять, поцеловать, а он отстраняется. Что делать? Можно спросить: «Я могу тебя поцеловать?» Вряд ли он откажется, а если откажется, стоит сказать: «Ну хорошо. Тогда можно я тебя хотя бы обниму?» Обычно не соглашаются именно те дети, для которых телесный контакт очень важен, которым его не хватает. Поэтому лучше спросить разрешения. А потом, когда мы обнялись и помолчали, придут и нужные слова.

С телесным контактом, как и с подарками, главное — не переборщить. Одно дело ласково и нежно тискать малыша к взаимному удовольствию и совсем другое — подростка-недотрогу, который всеми силами отстаивает свою независимость.

Память тела долгая, и, если ребенок в детстве получил положенную ему долю наших объятий и поцелуев, потом ему, например в отношениях с отцом, будет достаточно просто рукопожатия.

Вернуть ребенку его место

Очень важно, чтобы в семье каждый играл свою роль: вот родители, а вот дети, вот старшие, а вот младшие. Ребенок не должен быть центром семьи — только при таком условии он может нормально развиваться. Нам надо воспринимать его не как «высшую ценность», а как ребенка, которого нужно растить и воспитывать.

Когда ребенок возвращается на отведенное ему природой место, мы уже не боимся отказывать и наказывать. Мы не требуем от него постоянных проявлений любви, вечно сияющих глаз. Мы не живем ради ребенка, а просто живем — вместе и рядом с ним. В одном из интервью меня спросили об отношениях с моими детьми. И я честно сказала: «Я готова умереть за своих детей, но жить ради них я не готова».

Конечно, «смена власти» в семье вряд ли пройдет мирно. Иногда этот процесс сопровождается конфликтами. Когда ломается привычная схема товарно-денежных отношений «ты мне — я тебе», первое время возможны рецидивы. Поэтому нам надо быть готовыми к раздражению, протесту, крику, агрессии, недовольству, а порой и к ненависти детей. Но это вполне нормальное поведение ребенка в критические моменты. Например, агрессивность подростка — необходимое условие его развития. Ему нужно отказаться от первоначальных объектов привязанности, «отлепиться» от родителей и войти в другой, взрослый мир. Бывает, что дети в этом возрасте не разрешают родителям заходить в свою комнату, закрывают дверь, рисуют на ней череп с костями и надписью «Не входи — убьет!». Такое дистанцирование от родителей абсолютно естественно. Не нужно ждать от ребенка благодарности за то, что мы пошли ему навстречу и решили с ним пообщаться. Не нужно вообще чего-либо от него ждать в этот момент.

И надо успокоиться по поводу «люблю — не люблю»: каждый ребенок любит родителей совершенно автоматически, без каких-либо специальных воздействий, мер, огромных вложений. Удивительно, но даже дети — жертвы жестокого обращения родителей продолжают говорить, что любят маму и папу. В то же время дети зачастую плохо относятся к тем родителям, которые задаривали, задабривали, все позволяли, вместо того чтобы обеспечить им главное — защиту, поддержку, тепло, уют и возможности для развития.

Хорошие родители — не те, кто любой ценой пытается завоевать расположение детей, а те, кто готов задавать ориентиры, воспитывать, если необходимо — настаивать, идти на конфронтацию.

Дети нуждаются в нашем руководстве, в опеке, в наставлениях, порой жестких. Мы задаем нормы, предъявляем требования, которые могут им не нравиться. Мы имеем на это право, потому что действуем в их интересах. Это и есть деятельная любовь. Но, конечно, все это должно быть реализовано в теплой обстановке, в атмосфере добра и защиты.

Прекрасный способ «указать ребенку его место» — семейный ужин. Накрывается стол, где у каждого члена семьи есть свое место, ребенок видит, кто садится первым, кому первому подают, кому второму, начинает понимать, кто в семье главный, какова роль взрослых, что и кому разрешено делать, а что запрещено. Он учится взаимодействовать с близкими — с родителями, родственниками, братьями и сестрами, принимать свое положение не как «особое», «центральное», а как равноправное по отношению к другим членам семьи, начинает задумываться о справедливости, соотношении своих желаний с желаниями других. Все эти абстрактные понятия очень наглядно демонстрируются сидящему за столом ребенку, прорабатываются на практике, если родители правильно себя ведут. И тогда ребенку не придет в голову сгонять маму с ее места, хватать первым лучшие куски или требовать чего-то исключительного для себя.

Время, забота, любовь

Никакие игрушки и гаджеты не заменят детям любящих маму и папу. И все наши оправдания, мол, мы работаем ради безбедного будущего наших детей, никого не убедят. Ребенку важно не обеспеченное будущее, а живое настоящее.

Эмоциональное тепло, эмоциональная близость нужны детям как воздух. Им жизненно необходимо заполнить свой «эмоциональный резервуар». А заполнить его могут только родители — своей безусловной любовью, теплом, человечностью.

Ребенка надо буквально накачать любовью, чтобы ему хватило на всю жизнь. Когда его «резервуар» наполнен, ему будет что отдавать — и нам, родителям, и окружающим его людям.

Мы порой даже не представляем, какие фантастические возможности для общения и выражения своей любви к ребенку упускаем. Это и слова поддержки, и ласковые прикосновения, и наши внимание, помощь, совместный досуг, беседы один на один. Это заинтересованное эмоциональное общение: вместе порадоваться, вместе погоревать, встретить ребенка улыбкой, а не оценивающим и контролирующим взглядом.

Чтобы на смену товарно-денежным отношениям пришли эмоциональные, теплые, живые, надо быть готовыми изменить сам принцип общения с детьми — научиться тратить на них не деньги, а время, эмоции, душевные силы. Если мы будем проводить с ребенком время «качественно», это преобразит наши отношения и безо всякой «материальной подпитки». Но для этого нам, возможно, придется изменить свой образ жизни.

Поэтому стоит спросить себя: от каких привычек и занятий мы готовы отказаться, какие аспекты своей жизни пересмотреть, чтобы выкроить время на детей? Конечно, это не значит, что наша жизнь должна крутиться исключительно вокруг ребенка. Иначе говоря, «мы с тобой, но не собираемся выполнять все твои прихоти и во всем соглашаться».

Начинать менять отношения можно только в том случае, если есть твердая уверенность, что мы готовы идти до конца, действовать «на постоянной основе», а не эпизодически — пообщаться пару раз, а потом опять исчезнуть на полгода. Здесь, как и во всем, надо быть последовательными и понимать: чем позже начнем, тем тяжелее придется. Но я не помню ни одного случая в своей практике, чтобы усилия родителей не принесли плоды и отношения в семье не улучшились бы. Надо набраться терпения и довериться своей родительской интуиции.

Один мой клиент — известный бизнесмен, привыкший «мыслить формулами», — просил совета: «Нет, вы скажите, что конкретно я должен делать. Не „вообще“, а конкретно, по пунктам…» Я сказала: «Тратьте на ребенка денег в два раза меньше, а времени в два раза больше» — и услышала в ответ: «Вот теперь понятно».

Глава 3 Детство наспех

Папа двоих детей-школьников в ходе разговора пожаловался: «Отлично учатся и вроде все делают как надо, но какие-то они безразличные, ничего не хотят… Если бы у нас в детстве были такие возможности, если бы в нас столько вкладывали, какими бы мы выросли!» Дальше он начал перечислять, чем занимаются его дети: дочь-третьеклассница ходит на шахматы, пение, танцы, рисование, гимнастику, айкидо, французский и английский. У сына, а он только в первом классе, примерно та же программа, но вместо пения — скрипка, а вместо гимнастики — джиу-джитсу. Спрашиваю: «А с друзьями на улице они бегают?» «Нет! — радостно рапортует папа. — Весь день расписан по минутам. Времени на глупости, слава богу, не остается».

Каким было детство 30–40 лет назад? Ясли, детский сад, школа, октябрята и пионеры, утренники — все «ходили строем», всех «стригли под одну гребенку». Но мы были веселыми и беззаботными. Дошколят вообще никто не трогал: растут себе и растут. Для школьника главным было хорошо учиться. Уроки сделал и свободен — во двор! Может, еще кружок какой или секция. Родители не нависали над нами, не отслеживали поминутно, чем мы занимаемся. Они жили своей жизнью, а мы своей. Тем не менее многие окончили и обычную школу, и музыкальную, увлекались спортом, а потом успешно поступали в вуз. И детство осталось в нашей памяти как самое счастливое время.

Сегодня все по-другому. Распорядок дня современного ребенка практически исключает свободное время без надзора взрослых: никакого шатания по улицам в компании одноклассников, никаких спонтанных заходов в кино или в гости, никаких «просто поиграть» во дворе. Детская «дворовая» культура, какой ее помнит предыдущее поколение, фактически исчезла. Буквально с пеленок мы отправляем детей в студии раннего развития, нанимаем репетиторов, нагружаем, торопим — давай-давай, вперед, быстрее, еще быстрее!

Но проходит время, и что мы видим? Вместо озорных детских глаз — потухший взгляд и равнодушный вид, апатия, зажатость, отстраненность. Как же так? Мы столько ему дали! Заплатили за лучшую школу, возили на экскурсии в Лувр и Уффици, чему только не учили! Так где же он — наш активный, раскрепощенный, любознательный и, главное, счастливый ребенок?

Ни минуты простоя

О том, какие мы родители, судят по достижениям наших детей. Поэтому во многих состоятельных семьях ребенок воспринимается как инвестиционный проект, с которого надо как можно быстрее получить дивиденды.

В последние десятилетия в общественном сознании закрепились три основных воспитательных тренда. Назовем их так:

• как можно больше;

• как можно раньше;

• как можно лучше.

Мы всячески стремимся им соответствовать, стараемся «вписаться в мейнстрим», иначе, как нам кажется, и мы, и наши дети рискуем оказаться «на обочине жизни».

Как можно больше

Говорят, самые надежные вложения — это вложения в детей. И родители выкладываются по полной. Школьная программа — всего лишь фундамент, над которым возвышается мощная образовательная конструкция: у одних — в несколько этажей, у других — размером с небоскреб. Принцип «лучше меньше, да лучше» забыт. Напротив, чем больше — тем лучше. Иностранные языки — обязательно! Хорошо бы три: английский знают все, значит, нужен еще один европейский и, к примеру, китайский. Без спорта тоже никак: плавание — для здоровья, шахматы — для интеллекта, теннис — это престижно и аристократично, приедешь в отель и сразу на корт. Мальчику просто необходима борьба — воспитывает характер, смелость, цепкость, упорство. К девочкам требования даже выше: они должны демонстрировать не только интеллект, образованность и воспитание, но и быть внешне привлекательными, стройными, грациозными, с горделивой осанкой. Поэтому добавляем художественную гимнастику. Естественно, в обязательный набор входит музыка — классическое фортепиано, скрипка, вокал, а также танцы и рисование. Еще хорошо бы окончить школу экстерном — тогда можно раньше поступить в какой-нибудь престижный вуз, а лучше сразу в два, чтобы учиться в них параллельно и к двадцати годам иметь уже два диплома.

Мы пытаемся подогнать ребенка под «золотой стандарт» — единый стиль, принятый в нашем окружении. Это касается не только образования, но и интересов, выбора хобби, проведения свободного времени. Иногда мы «используем» детей, чтобы реализовать свои несбывшиеся мечты: кто-то записывает еще не родившегося сына в известный хоккейный клуб, а кто-то бронирует места в балетных классах. Финансовые возможности позволяют нам не просто увеличивать количество занятий и предметов, но и выбирать лучших преподавателей. Когда речь заходит о каникулах, ни о каких «поваляться на травке» и «погонять с друзьями» не стоит и мечтать. «Расслабляться» будем где-нибудь на Мальте на языковых курсах, в путешествии по музеям Европы, в лагере для молодых программистов — чтобы совместить приятное с полезным.

Справиться с необъятной программой поможет четкий график и жесткое администрирование. Как правило, во главе «офиса» встает мама. Она следит за тем, чтобы все шло по плану, чтобы «проект» развивался, а ребенок все успевал.

Что нами движет, почему мы так бьемся за количество предметов и так нагружаем детей? Конечно, хочется, чтобы наш ребенок был всесторонне развит. Не стоит сбрасывать со счетов и родительские амбиции — мы с гордостью перечисляем все, чем занимается наш наследник, и с удовольствием выслушиваем комплименты: «Какие молодцы! Вы столько ему даете». Зачастую мы набираем предметы с оглядкой на других, не только без учета, но и вопреки способностям и желаниям ребенка. Как правило, дети охотно берутся за любое новое дело, стараются изо всех сил, лишь бы заслужить наше одобрение, а когда остывают, устают, все равно продолжают заниматься — уже из-под палки. В ответ на вопрос «Тебе это нравится?» послушно кивают: «Да, конечно, нравится» — или равнодушно замечают: «Нормально, пойдет». Отступать все равно некуда: мы следим за ними тревожно-контролирующим взглядом, а на их «не хочу» или «не могу» у нас всегда есть железный аргумент: «В тебя уже столько вложено!»

Когда-то будущее казалось более предсказуемым, мы двигались по обкатанным, проверенным сценариям. Сегодня все иначе, жизнь меняется очень быстро. Тревога за детей рождает желание подстраховаться — не просто подготовить их к взрослой жизни, а вооружить до зубов, чтобы они смогли выстоять в конкурентной борьбе. Мы пытаемся предугадать сегодня, чтó понадобится детям завтра, и очень боимся чего-нибудь недодать. Да, мы загружаем детей, что называется, под завязку, и надеемся, что, чему бы они себя ни посвятили, когда вырастут, у них уже все для этого будет, и сделали это мы, родители, поэтому наша совесть спокойна.

Как можно раньше

Чтобы перещеголять остальных, надо включаться в гонку на «нулевой стадии». И мы превращаем детство в соревнование: с ползункового возраста водим ребенка на развивающие занятия, читаем ему умные книги, вместе смотрим мультики на английском, слушаем Моцарта и гоним, гоним, гоним вперед без остановок. Как уверяют многочисленные производители развивающих пособий, надо успеть до трех лет, пока малыш все впитывает как губка, а потом уже будет поздно.

Дух соперничества буквально витает в воздухе. Мамы ревниво наблюдают за чужими отпрысками: «Другие только переворачиваются с боку на бок, а мой уже ползает». Но вдруг соседский малыш заговорил раньше нашего. Поражение! Ведь мы с шести месяцев занимаемся по карточкам, развиваем речь — может, обратиться к логопеду? Годовалый ребенок еще не начал бегать — пора бить тревогу, привлекать лучших специалистов.

Мы не готовы ждать, мы не даем детям времени и возможности созревать постепенно, плавно, без рывков переходя со ступени на ступень. В два года наш ребенок уже читает, в три считает, в пять болтает по-английски, в шесть прилично играет в теннис и хорошо держится на лошади. Но нам все мало: мы хотим, чтобы он выглядел маленьким взрослым, соответствовал имиджу и стилю родителей, особенно на публике.

На фотосессиях дети публичных персон одеты солидно, «как большие». Мы умиляемся, какие они элегантные и серьезные. К сожалению, не только перед фотокамерой детям навязывают несвойственные им роли. Молодая мама с удовольствием рассказывает подругам, что после развода с мужем шестилетний сын «заменил ей спутника» — каждую неделю он «водит ее ужинать». Мальчик открывает перед мамой двери ресторана, пододвигает стул, изучает меню, рассказывает, как прошел его день, расспрашивает о ее делах, успокаивает, если она расстроена. С ним она советовалась, когда разводилась, а теперь спрашивает, выходить ли ей замуж. Он сам оплачивает счет кредитной карточкой и даже оставляет чаевые официанту.

На новогоднем ужине в пятизвездочном отеле собравшимся представили семилетнего наследника семейного дела. Мальчик в костюме и бабочке уверенно держится в компании взрослых. «Наташ, помнишь, я рассказывал тебе про Виталика из нашего класса? — обращается он к бабушке. — Так вот, его отец поссорился со своим партнером…» И, перебивая старших, разглагольствует о перипетиях слияния и поглощения компаний.

Десятилетний мальчик, участвуя в общей беседе, говорит о постмодернизме и отцах церкви, о судьбах мира, западной демократии и восточной этике. При этом он использует такие заковыристые выражения, смысл которых поймет далеко не каждый взрослый, чем приводит в восторг не чутких к фальши гостей. Но что за всем этим стоит? Ребенок выдает набор слов, фраз, не понимая их сути. Копируя взрослых, он имитирует жизнь, а не проживает ее. Такая подмена опасна для его развития. Лучше бы он бегал с детьми, играл в прятки или войнушку и даже дрался, отстаивая свое мнение.

Стремясь опередить время, с самого рождения мы начинаем тренировать в ребенке мобильность: всюду берем его с собой — в ресторан, на шумную вечеринку к друзьям, в другие города, страны, — не задумываясь о том, как сказывается на нем бесконечная череда новых лиц, постоянное пребывание на людях и ритм жизни, подходящий скорее активному взрослому. Нам кажется, что так мы воспитываем гибкость, организованность, умение быстро приспосабливаться к новым людям и условиям. Одна мама хвасталась: «У моего малыша за первый год — 14 перелетов, и ничего, все в порядке, вон как улыбается». Дети проводят все больше времени не в игре, а в автомобильных креслах (ребенок засыпает тут, а просыпается там) или упакованными в детскую коляску. Появилось даже такое выражение — «контейнерные дети».

Нарушение режима сна, отдыха, приемов пищи даром не проходит — организм ребенка подвергается постоянному стрессу. Он засыпает не потому, что сыт и убаюкан колыбельной, а потому что сон — это единственная возможность отключиться от суеты, света, звуков и запахов. Вместо того чтобы наслаждаться комфортом и спокойствием, он учится выживать в навязанных ему условиях.

Получается, мы с пеленок возлагаем на детей недетские задачи, торопим, подгоняем, принуждаем к слишком раннему взрослению, наполняем их жизнь впечатлениями и событиями, которые они пока не способны ни осмыслить, ни переварить.

Как можно лучше

У состоявшихся людей «все должно быть супер»: красивая молодая жена или богатый муж, шикарный дом, престижная машина и, конечно, симпатичный, подтянутый, здоровый, не по годам развитый, с иголочки одетый, умеющий держать себя в обществе ребенок. Нам хочется, чтобы друзья, родственники, знакомые видели, какая прекрасная у нас семья.

Ребенок превращается в атрибут успеха, статусный символ — по отношению к нему формируются особые ожидания. Мы не можем позволить себе иметь ребенка «с дефектами», а «дефектом» считается все, что мешает ему быть лучше других. Обычный, ничем не выдающийся ребенок — это совершенно недопустимо! Он непременно должен иметь талант — рисовать или играть на музыкальных инструментах, быть сообразительным и уверенным в себе, уметь достигать поставленной цели, чего бы это ни стоило. А еще он просто обязан побеждать всегда и везде, будь то математическая олимпиада или музыкальный конкурс. В крайнем случае сгодятся спортивные рекорды: звезда футбольной команды, первоклассный теннисист или непревзойденный баскетболист, забрасывающий в корзину решающие мячи.

Мы внушаем ребенку, что он не имеет права оставаться вторым или третьим — это сродни поражению! Типичный пример: дочь возвратилась домой из школы и рассказала, как директор хвалил ее за второе место на городской олимпиаде по физике. Отец же раскритиковал ее в пух и прах за то, что она не победила.

Мы нещадно «задираем планку» и заставляем ребенка тянуться и достигать: «К такому-то возрасту ты должен уметь делать вот это… А к такому-то еще и это… Иначе ничего не добьешься!» Воспитание все больше напоминает «выращивание выставочных экземпляров», назначение которых — производить фурор. Где бы мы ни были — в ресторане, в гостях, в фитнес-клубе, мы всегда говорим об успехах наших детей. Причем эти успехи должны быть не эфемерными, а вполне осязаемыми, конкретными, «конвертируемыми» — в медали, оценки, дипломы. Одна моя знакомая заказала специальное панно, к которому прикрепляет медали и дипломы своих детей: она с гордостью демонстрирует их гостям и чувствует себя победительницей.

А неудачи детей, их поражения мы, как и свои, маскируем. Наши далекие предки прятали свои раны, чтобы враг не понял, что перед ним легкая добыча и не огрел по голове какой-нибудь дубиной, воспользовавшись их уязвимостью. Повинуясь древнему инстинкту, мы по-прежнему прячем свои слабости. Вот лучшая страховка! Однако наше «казаться, а не быть» — не только пустая, но и крайне выматывающая затея.

Мы связываем успехи и неудачи детей с собственными действиями или бездействием. Если у ребенка нет заметных достижений — значит мама плохо справляется со своей работой: «Раз уж она больше ничем не занимается, могла бы по крайней мере следить за тем, чтобы из ребенка что-то путное вышло!» — возмущается папа-бизнесмен. Мы даже гипотетически не допускаем, что ребенок будет расти не таким, как было запланировано. И если у ребенка от природы нет такой же энергии, способностей или просто желания взять заявленную родителями высоту, он будет выполнять навязанную нами «чемпионскую программу» только с помощью постоянного давления. Чем ответственнее папа с мамой, тем жестче контроль, выше планка и сильнее натиск.

Мы подсознательно отдаляемся от детей, меньше общаемся. Мы не спрашиваем, что ребенок чувствует, думает, что его волнует, радует, огорчает, — нам важно, чего он достиг и как выполняется наш план. Мы задаем соответствующие вопросы: «Что делал? Как успехи? На каком ты месте?» Мы ведем себя как инвесторы и контролеры, а не как любящие родители.

Зачастую в качестве инструмента давления мы используем условную любовь. Хочешь, чтобы тебя любили, — достигай, становись, совершенствуйся. Дети чувствуют, что их любят, только когда они чего-то добиваются. Любовь — как приз, а наказание за неуспех — лишение родительской любви: взрослые вдруг превращаются в агрессивных, раздражительных, холодных, неприступных. На консультации мама девочки, будто оправдываясь, сказала мне: «В разговорах с дочерью я все время повторяю, что не перестану ее любить, даже если она проиграет соревнования». В сознании этой мамы любовь к дочери крепко-накрепко связана с ее достижениями. Она не готова в этом признаться, но ребенок все чувствует и легко считывает скрытое послание: «проиграешь — перестану любить».

Моя дочь в школьные годы занималась теннисом. На соседнем корте тренировалась дочь известного бизнесмена. Папа часто приезжал и наблюдал за тренировкой, активно участвовал в процессе — болел, кричал, делал замечания. И если девочка плохо играла, отвозил ее домой… в багажнике своего автомобиля!

Подогреваемый родительскими амбициями перфекционизм в конце концов превращается в навязчивую идею, ребенку не оставляют права на ошибку, слабость, несовершенство. Он растет в постоянном страхе оказаться хуже других. Когда он не оправдывает наших надежд, мы считаем возможным попрекать его, ставить в пример мальчика из соседнего дома или более «удавшегося» младшего брата. Постоянные сравнения — «Глеб учится лучше тебя», «Ты играешь на скрипке хуже Полины», «У Саши первое место, а у тебя только третье» — это навязывание соперничества. Оно мешает формированию близких, дружеских отношений между детьми и ограничивают развитие их социальных навыков.

Бывает, что мама в присутствии ребенка жалуется на него подругам. Или ведет к психологу: «Сделайте что-нибудь!» Он какой-то не такой. Слишком торопливый, слишком медлительный, слишком упрямый, слишком покладистый… За словами «какой-то не такой» скрывается претензия: не такой, каким мы его себе представляли, а значит, и не достойный любви.

В конце концов дети оказываются в изоляции — и физической, и психологической. Физической — потому что редко видят родителей, ведь каждый живет по собственному графику. А психологической — потому что нет эмоционального контакта, нет поддержки, зато есть давление, требования, критика. «У меня такое странное чувство, будто мама одновременно везде и нигде», — жалуется подросток из состоятельной семьи. «Везде» означает ее назойливое вмешательство, постоянный диктат, «нигде» — отсутствие контакта.

«В течение дня у ребенка обязательно должно быть ничем не заполненное, „скучное“ время, которого мы так боимся, считая, что он тратит его впустую. Именно в эти минуты ребенок может рассмотреть, на что похожи облака, сделать бумажный самолетик, построить замок из того, что под рукой. А все это — истоки креативности.»

Потенциальные риски

Устраивая ребенку «эффективное детство», подталкивая, подгоняя, нагружая, не давая топтаться на месте, мы рассчитываем, что он в конце концов поймет и оценит наши усилия. Да, он устает, ему бывает трудно, но ведь все это ради него самого, ради его будущего. Однако вместо понимающего и благодарного мы получаем ребенка с целым букетом психологических проблем. Здесь и неспособность переживать радость, и отсутствие креативности, и подверженность чужому влиянию, неврозы и тревожность.

Безразличие и безрадостность

Одиннадцатилетний мальчик из богатой семьи после уроков пришел на день рождения к однокласснику. Пообедав, дети собрались в парк аттракционов, но он сказал, что не сможет поехать: ему надо в музыкальную школу, а вечером на занятия по айкидо. Мальчик даже не расстроился: не получилось пойти с друзьями — и не надо!

На вопрос о том, как он выдерживает такую насыщенную программу, ребенок, улыбаясь, ответил: «Не проблема, привык, все это вполне можно проглотить». Мальчик нашел очень точное слово — «проглотить». Чтобы что-нибудь для себя выделить, зацепиться, заинтересоваться, необходимо время и определенная внутренняя работа. А когда события следуют одно за другим, как в калейдоскопе, только и успеваешь, что «по-быстрому проглотить» — возможности прожевать, переварить и усвоить просто нет. Ребенок так загружен, что не в состоянии прочувствовать, понять, чего он на самом деле хочет, что ему по-настоящему нравится, а что нет, что поднимает настроение, а что портит и почему. Нет собственного отношения, а значит, и собственных желаний, он ко всему нейтрален, ни о чем не переживает. Он движется в потоке дней — и будних, и выходных, принимая и приятное, и неприятное с одинаковым безразличием. Это своего рода защитный панцирь, от которого отскакивает все, что могло бы задеть его за живое. Так он закрывается, отгораживается от навалившегося на него взрослого, сурового и безжалостного к нему мира.

Безразличие проявляется в особом расположении духа — оно «никакое». Как говорила Марья-искусница, героиня известной киносказки, «что воля, что неволя — все равно». Живой человек излучает эмоции: радость и огорчение, принятие и отвержение. Безразличный производит впечатление скорее тусклое, трудно уловимое, у него нет четких контуров и акцентов, это нечто диффузное, почти студенистое, как медуза.

На первый взгляд, в таком невозмутимом спокойствии нет ничего страшного — ведь это не агрессия, это не взрывоопасно. Даже хорошо — послушный ребенок! Но все не так просто. Из блеклого эмоционального состояния его может вывести только что-то из ряда вон выходящее, какое-то экстремальное переживание, сильный раздражитель. Ему не хватает непосредственности, воодушевления и, что тревожнее всего, способности радоваться.

У перегруженного, «мобильного» ребенка жизнь настолько быстрая, что он не успевает привязаться к людям. Не формируются эмоциональные связи, поэтому и отношения с другими чаще всего поверхностны. Он не может встретиться с друзьями просто так — надо договариваться, подстраиваться под план и расписание. В таких условиях размывается само понятие дружбы: ну, увиделись раз в месяц, ну, сходили куда-нибудь, а общих переживаний, впечатлений, секретов, игр, приключений — всего того, что отличает детскую дружбу, — нет, поэтому нет и настоящей близости.

Привычка к подчинению

Ко мне на консультацию привели одиннадцатилетнюю девочку. Она прекрасно учится, занимается музыкой, рисованием, теннисом. Но родителям этого кажется мало, и мама попросила меня поговорить с дочкой, чтобы понять, «чем еще ее можно нагрузить». На мой взгляд, девочка и так уже была перегружена. Я пообщалась с ней наедине. Мой вопрос о том, что ей нравится, что интересно, поставил девочку в тупик. Какие собственные интересы? Она привыкла жить по графику, составленному родителями: есть, спать, перемещаться с одних занятий на другие и делать все, что велят.

Мы мечтаем вырастить детей сильными, самодостаточными людьми с ярко выраженными лидерскими качествами, а сами управляем ими, как младенцами, загоняем в прокрустово ложе своих ожиданий, задаем им цели, регламентируем их жизнь «до последней запятой».

Ребенок привыкает к внешнему управлению. Реагирование замещает поступок — дети способны действовать только в ответ, но не самостоятельно. Ребенку не нужно анализировать, осмысливать происходящее, делать выбор, за него все продумают, его дело — прилежно выполнять. Будешь думать сам — ничего не успеешь, поэтому проще подчиниться. Да, он умеет быть послушным — сначала в детской, в школе, потом в университете. А когда необходимо проявить инициативу, оказывается, что он к этому не готов.

Если все параметры заданы извне, трудно услышать свое подлинное «Я», зато появляется потребность в признании, в соответствии принятым родителями и их окружением стандартам. И ребенок тратит душевную энергию не на развитие своих задатков, а на поддержание безупречного, но ложного образа «Я», на сокрытие «плохой» правды о себе как от самого себя, так и от других. При этом у него нет собственной мотивации, ведь главное — оправдать ожидания окружающих.

Получается, и когда мы вовсе не занимаемся ребенком, и когда излишне регламентируем его жизнь, мы приходим к схожим результатам: ребенок не способен к самоорганизации.

Однажды я спросила двенадцатилетнего подростка, часто ли они с одноклассниками собираются, чтобы просто погонять мяч. Он удивился моему вопросу: «А кто же будет судьей?» Дети не готовы действовать самостоятельно, спонтанно: им даже не приходит в голову, что они могут встретиться и поиграть вне расписания, без заданных сверху правил, просто потому, что сами так хотят.

Ребенок ощущает себя сильным и самодостаточным, когда чего-нибудь добивается своими силами, а если его постоянно инструктируют и тренируют, он чувствует себя маленьким и зависимым, нуждающимся в помощи и наставлениях. Если же родители вдруг перестают его контролировать и направлять, он может бросить занятия, забыть о своих достижениях и сидеть дома, ничего не делая. Такие дети легче других становятся объектами манипуляции — их слабое «Я» ищет того, кто сможет ими управлять.

Неспособность к творчеству

Дети по своей природе креативны, они все время что-то придумывают, воображают. Сегодня это качество востребовано как никогда: мир меняется, необходимые еще вчера знания и навыки завтра, возможно, будут не нужны, зато гибкость, умение быстро перестраиваться, готовность к инновациям, к восприятию всего нового и необычного всегда в цене. Ведь что такое креативность? Это способность решить задачу нестандартно, посмотреть на вещи с непривычного ракурса, предложить неожиданные ходы, выйти за рамки обыденности.

Самый благодатный возраст для развития фантазии, воображения, творческих задатков — дошкольный, от трех до пяти лет. Дать бы детям свободное время, чтобы просто поиграли — увлеченно, беззаботно. Но нет: каждое занятие должно приносить практическую пользу, чему-нибудь служить и что-нибудь развивать.

Сын во всех тетрадках рисует фантастические замки — везем его к профессиональному педагогу; дочка под музыку крутится перед зеркалом, изображая принцессу на балу, — записываем ее в модную танцевальную студию. Мы будто пытаемся избавиться от спонтанности, загнать творческий порыв, стремление ребенка к самовыражению в заданные рамки — «все должно идти в дело». Даже совместная прогулка теперь не просто прогулка — мы непрерывно чему-нибудь учим ребенка и тут же проверяем «усвоенный материал». Один мой клиент составлял «учебный план» и давал задания няне: на этой неделе учим названия растений, на следующей — птиц и т. д.

Из-за постоянного «как называется этот цветок?», «повтори, какие бывают животные» ребенок не чувствует себя свободным, не может просто помолчать, побегать, потрогать, послушать, посмотреть и поговорить о том, о чем ему хочется. Мы навязываем ему собственную систему — как «правильно» воспринимать и познавать этот мир.

Когда нет возможности хоть на миг «выпасть из реальности», когда прагматизм и целесообразность во всем, когда никаких фантазий, «выкрутасов», собственной инициативы, то о креативности и творческом мышлении речи быть не может. Ребенок делает только то, что необходимо. Он все время ждет подсказки — так спокойнее и комфортнее. На вопрос «Хочешь порисовать?» спрашивает: «А что?» Предложишь поиграть, спросит: «А как? А с кем? А во что?»

У ребенка нет не только времени, но и места, где можно реализовать свои фантазии. В продуманном до мелочей пространстве дома и сада, вычищенном и вылизанном, не найдешь ни одного потайного уголка, «островка свободы». Зато есть «демонстрационные» детские спальни или целые сьюты, по которым водят гостей, — показывают, какой хороший вкус у родителей и как удачно его воплотил модный дизайнер. А вот игрушки — самые дорогие, современные, развивающие. Негоже ребенку играть с кастрюлей и шваброй — на них же не написано «развивающие»!

Любопытство, воображение, творчество подобны мышцам: если ими не пользоваться, они слабеют и в конце концов атрофируются. Своим вечным «надо» и «должен» мы гасим в детях любые творческие порывы, а потом удивляемся, почему они растут пассивными, инертными, безынициативными.

Неврозы и тревожность

Разве плохо, что мы хотим видеть своего ребенка лучшим во всем, всегда и везде и задаем ему высокую жизненную планку? У человека должна быть большая, значимая цель, тогда будет и стимул к развитию — с этим не поспоришь. Но если дети стремятся добиться успеха только потому, что хотят заслужить родительскую любовь, это может обернуться серьезными эмоциональными проблемами. Ребенок понимает, что главное — показать результат, а если не сможешь оправдать родительских ожиданий, будешь нелюбим, отвергнут. Чего бы это ни стоило, ты обязан быть (или на худой конец казаться) успешным, умным, удачливым.

А что в результате? Дети зарабатывают массу комплексов. Они будто заражаются перфекционизмом взрослых, принимают его, соглашаются с ним и становятся одержимы своими достижениями. В них теперь источник их самооценки: «Я то, чего я достиг».

Завышенные требования способствуют и усилению тревожности — дети воспринимают как провал все, кроме безоговорочной победы. Развивается так называемый школьный невроз: ученики начинают бояться вызова к доске, тестов, соревнований, публичных выступлений. Накануне контрольной одного тошнит, другой не может заснуть, а третий откровенно симулирует болезнь, чтобы не участвовать в очередном «состязании». Если участвовать все-таки приходится и он не выигрывает, все может закончиться нервным срывом или даже попыткой суицида. Нередки случаи, когда, получив на экзаменах «плохие» оценки — «четверки» вместо «пятерок», старшеклассники и студенты бросаются под машину или прыгают с крыши. К сожалению, в последние годы школьный невроз заметно помолодел, и теперь уже можно с полным основанием говорить о дошкольных неврозах.

Однажды ко мне на прием пришла мама пятилетнего мальчика. Она принесла с собой тетради, в которые ее сын каллиграфическим почерком выписывал цитаты из произведений русских классиков. Мама рассказала, как много занимается с сыном и каких успехов она добилась: «Мой мальчик заметно отличается от ровесников, он самый умный в группе. Уже давно бегло читает. Мы регулярно проверяем скорость чтения — на прошлой неделе набрал 98 слов в минуту. Он учит английский. Мы следим, чтобы каждый день он запоминал какое-нибудь новое слово. А еще наш вундеркинд часами играет в шахматы на компьютере». Тут она замялась и смущенно добавила: «Но он писается по ночам. Что мне с этим делать?»

Теперь даже в детском саду — состязательность и рейтинги, а значит, победители и отстающие. Представьте четырехлетнего мальчика, который стоит и переживает, пока его родители с пристрастием и дотошностью, достойными лучшего применения, выясняют у воспитателя, почему рисунок их сына занял не первое место. А потом устраивают ребенку «разбор полетов» — что он сделал не так и как выиграть в следующем конкурсе.

Стоит ребенку немного отстать в учебе, ему тут же нанимают репетитора, отсекая любые попытки справиться без посторонней помощи. Это только усиливает его тревогу и беспокойство. Возникает ощущение хронической неуспешности, снижается самооценка, он впадает в уныние, появляется страх не соответствовать, не достичь — так проявляется «синдром неудачника».

Американский психолог Карен Хорни выделяла три особенности невротического соперничества.

Во-первых, невротик постоянно сравнивает себя с другими, даже в ситуациях, которые этого не требуют. Он воспринимает жизнь как жокей на скачках, для которого имеет значение только одно — опередил он других или нет.

Во-вторых, он стремится всегда быть уникальным и исключительным. В то время как нормальный человек может довольствоваться относительным успехом, цель невротика — всегда полное превосходство.

В-третьих, невротика отличает скрытая враждебность, чрезмерное честолюбие, установка, что «никто, кроме меня, не должен быть красивым, способным, удачливым». Известие о том, что кто-то опередил его, может привести невротика в состояние слепой ярости.

Невротическое соперничество не мотивирует, а парализует. Обычно такие люди не могут не то что добиться успеха, но даже всерьез начать какое-нибудь дело. Сын одной предпринимательницы уже несколько лет пытается заняться бизнесом — во всяком случае разговоры об этом идут давно. Я спросила, как продвигаются его дела. Оказалось, что «воз и ныне там». Сначала молодой человек искал лучший в городе офис, потом поставил задачу собрать лучшую в мире команду, теперь ему необходим идеальный бизнес-план. Но дело почему-то не ладится: то помещение не соответствует необходимым требованиям, то сотрудники недотягивают до его уровня, то консультанты недостаточно умны, креативны и профессиональны. Он снова ищет, снова просит переделать, тратит и тратит деньги родителей.

«Он хочет, чтобы получилось что-то действительно выдающееся, а как попало ему не надо», — оправдывает его мама. Человек, не страдающий невротическим стремлением к совершенству, уже бы 20 раз попробовал, наделал ошибок и набил шишек, все бы исправил, начал заново, получил первый результат и пошел бы дальше. Перфекционист-невротик не может сдвинуться с мертвой точки — вдруг не достигнет идеала. Он похож на «великого охотника» из фильма «Обыкновенное чудо», который перестал охотиться из боязни, что промахнется и потеряет статус «великого». А сохранить его можно, только если ничего не делать и критиковать других.

«Забыл дома тетрадь или не сделал домашнее задание? Пусть выкручивается самостоятельно. Это гораздо полезнее для жизни, чем прийти с работой, выполненной папой или мамой.»

Психологический надлом

И вот ребенок подрос, родители готовы «пожинать плоды своих трудов»: еще немного — и он прославится, что-нибудь изобретет, выиграет международный конкурс, попадет в сборную страны. Но после многих лет стараний, самоотречения все неожиданно начинает рушиться: талантливые, послушные, трудолюбивые дети больше ничего не хотят и не могут, от всего отказываются, катятся по наклонной вниз, превращаются в откровенных «лузеров» — они даже не «как все», а хуже всех. У одного нервный срыв, у другого глубокая депрессия, третий становится пациентом неврологической или психиатрической клиники, четвертый начинает воровать в магазинах, пятый подсаживается на наркотики.

В материаловедении есть такое понятие — «усталость металла». Даже у самого прочного материала есть свой предел выносливости. При чрезмерных нагрузках сначала появляются незаметные трещины, которые начинают расти и в конце концов приводят к разрушению, аварии, катастрофе. Поэтому, прежде чем нагружать конструкцию, специалисты проводят усталостные испытания и рассчитывают, какое максимальное напряжение она выдержит. Мы, понятно, никаких испытаний не проводим, а просто нагружаем и нагружаем детей, не задумываясь о том, что у них тоже есть свой «предел».

Представим, что ребенок карабкается в гору с рюкзаком. Когда рюкзак легкий, он поднимается быстро. Но вот на каждом привале мы начинаем подкладывать туда по кирпичу. Наконец ноша становится настолько тяжелой, что ребенок с трудом передвигает ноги. И когда до вершины уже рукой подать, он вдруг спотыкается, тяжеленный рюкзак увлекает его за собой, и он летит вниз с огромной высоты.

Характерный пример — история одной из героинь фильма «Рожденные в СССР». Этот проект режиссер Сергей Мирошниченко начал в 1989 году. Он встречался с одними и теми же детьми каждые семь лет — когда им было 7, 14, 21 и 28. По этому своеобразному срезу можно проследить динамику их развития.

С девочкой Катей из Вильнюса родители начали заниматься очень рано и интенсивно. В школу она ходила только на выборочные занятия, остальному ее учила дома мама. В семь лет она бегло читала, играла на фортепиано и легко формулировала мечты о будущем на английском языке. В четырнадцать Катя продолжает нас восхищать — автор фильма открыто характеризует ее как «вундеркинда». Она уже оканчивает школу экстерном, свободно говорит по-английски, учит японский.

Но уже в первой серии («Семилетние») можно увидеть признаки неблагополучия — и неврологические (локальные тики лицевой мускулатуры, когда кожа стягивается на мгновенье в области носа), и психологические. Например, на вопрос «Есть ли у тебя друзья?» Катя безо всякой иронии отвечает: «У меня друзей настоящих нет пока. У меня однопланетники и однопланетницы». В 14 лет она так говорит о своих занятиях: «Как на ишака нагрузили этой зубрежки, и вези, сколько у тебя спина выдержит…»

В третьей части цикла, когда Кате уже 21 год, мы ожидаем увидеть ее молодым перспективным ученым или профессиональным переводчиком, владеющим десятком языков. Но нас ждет разочарование. После окончания школы Катя поступила на факультет психологии, а то, что произошло дальше, она объясняет так: «Мне там стало тяжело, и я ушла оттуда. Я себя чувствую виноватой. Я не знаю из-за чего. Так, на всякий случай. Я психически была нездорова тогда. И это долго чувствовалось, я долго от этого отходила: наверное, года три. И до сих пор у меня бывают моменты, когда я себя чувствую совершенно выжатой и физически, и внутренне». Катя была яркой и неординарной девочкой, но она не выдержала — в какой-то момент произошел надлом, даже понадобилась помощь специалистов. Позднее она все-таки смогла справиться с этой жуткой ситуацией и поступить в вуз во второй раз.

Ведущий спросил, не слишком ли высокая планка ей была задана. Катя ответила: «Сейчас я стала от этого избавляться. Может, я просто расту и учусь принимать себя такой, какая я есть. И не прыгать так высоко, что я заранее знаю, что я не допрыгну. А раньше, да, это было».

Ее жизнь, скорее всего, не будет особенной и выдающейся. Но главное, что эта история имела вполне достойное продолжение: в очередной серии фильма мы видим, как 28-летняя Катя завершает обучение в Вильнюсском университете по специальности «английская филология», работает оператором на телефоне — принимает звонки из Великобритании, пишет книгу вместе с американской подругой. К сожалению, не всем детям удается «перерасти», преодолеть тяжелые ситуации, в которые их загоняют родительские амбиции.

Что делать?

Порой силы, время, деньги, потраченные нами на развитие детей, не только «не впрок», но приводят к обратным результатам. Возможно, мы просто идем не тем путем. Значит, надо постараться все исправить.

Осознать цели воспитания

В воспитании детей, как в зеркале, отражаются наши принципиальные установки. Поэтому, прежде чем что-нибудь менять в жизни ребенка, стоит разобраться с собственными ценностями. Можно составить своего рода опросник, который поможет понять, какие цели в воспитании мы ставим, на что и на кого ориентируемся. Это действительно наши цели или мы просто стремимся не отстать от других? И какой ребенок нам нужен — подогнанный под «эталонный образец» или живой, настоящий, со всеми его достоинствами и недостатками, зато здоровый и счастливый?

Если мы не готовы отказаться от притязаний на «чемпионство», давайте хотя бы разберемся, что за этим стоит. И чем отличается здоровый перфекционизм от патологического. Здоровое стремление к достижениям предполагает следующее:

• нам интересно дело, которым мы занимаемся, мы способны сосредоточиться на его содержании, не фиксируясь на результате;

• мы понимаем неизбежность ошибок и неудач, умеем переживать поражения и извлекать уроки из этого опыта;

• мы способны двигаться маленькими шагами, видеть и ценить даже небольшие достижения.

Вспомним собственное детство: как были организованы быт, учеба, отдых, как и чем мы занимались помимо школы, что от нас требовали родители. А потом переключим внимание на ребенка — посмотрим, как живется ему. Совпадают ли наши планы с его желаниями, возможностями, способностями? Остается ли у него свободное время на себя, на друзей? Как наша «воспитательная доктрина» отражается на его здоровье, характере, настроении, на атмосфере в доме, на отношениях в семье?

Когда мы ответим на основные вопросы, когда «картинка» сложится, как пазл, мы увидим, чего на самом деле хотим, какими силами и средствами достигаем поставленной цели и насколько это оправданно. А дальше будем думать, что делать — оставлять все как есть или что-то менять. Возможно, стоит понизить планку, ослабить режим, пересмотреть и смягчить многие моменты, спросить у самого ребенка, какие занятия ему по душе и что его по-настоящему увлекает.

Не подгонять, не торопить

Многочисленные исследования мозга, новые факты об особенностях его функционирования, публикации на эту тему провоцируют родителей и воспитателей начинать обучение детей как можно раньше. В первые три года жизни мозг действительно растет и развивается особенно интенсивно, он крайне чувствителен к влиянию извне. Именно поэтому все стараются не упустить столь благоприятный момент, однако при этом не задумываются о том, насколько адекватны выбранные способы воздействия и какими могут быть последствия.

Мозг — это не просто однородная масса нейронов, это сложная система, состоящая из множества подструктур, отвечающих за разные процессы. Подструктуры созревают не одновременно: например, сначала формируются отделы, отвечающие за органы чувств, движения и эмоции, за обеспечение энергией памяти, внимания, мышления, и только потом — отделы, обеспечивающие сложные функции контроля, речи, способность к чтению, письму.

Нейропсихологи подчеркивают: если нагрузка, которую мы задаем ребенку, входит в противоречие с актуальным процессом созревания мозга или опережает его, происходит своего рода «энергетическое обкрадывание» — мы как бы отводим энергию в другое русло. Когда мы пытаемся научить малыша двух-трех лет читать, писать и считать, мы перегружаем кору головного мозга, и это «истощает» подкорковые образования, замедляет процессы, которые должны активно развиваться именно в это время.

Выходит, не позаботившись о развитии корневой системы, мы пытаемся на неокрепших стебельках вырастить чудо-плоды, накачивая их всевозможными искусственными добавками. Поэтому маленькие интеллектуалы, демонстрирующие блестящие способности к литературе или математике, часто оказываются совершенно беспомощными, когда надо выполнить простейшие действия — застегнуть пуговицы или завязать шнурки.

Однажды я ждала подругу недалеко от детской площадки и невольно наблюдала за малышами-трехлетками и их мамами. Один из мальчиков молча копался в песочнице — строил домик. Когда подходил кто-то из детей, он предлагал им совочек, с интересом смотрел, что они делают, и был не прочь поучаствовать в общей игре. Второй ребенок прыгал, кричал, приставал к другим, мог исподтишка что-нибудь сломать, закатить истерику, даже ударить маму. Третий мальчик не обращал внимания на ровесников, все время крутился около взрослых, требовал к себе внимания, декламировал Пушкина, какие-то стишки на английском. Его мама буквально излучала гордость. При этом подруги явно сочувствовали маме первого мальчика: «По всем нормам ребенок в три года уже должен строить фразы». Но одни дети начинают говорить раньше, другие позже. Зато остальные навыки у «молчуна» адекватны его возрасту. Поэтому волноваться скорее стоило за других детей: второй мальчик демонстрирует агрессивное, деструктивное поведение, а у третьего налицо проявления нарциссизма.

Как правило, мы фокусируем внимание на количественных показателях: сколько букв, цифр и цветов знает ребенок, когда начал читать и считать, какие у него оценки и спортивные результаты, сколько языков учит. Конечно, все это легко заметить и оценить, и есть чем козырнуть уже сейчас.

Но вырастив троих детей, я понимаю, что к таким вещам надо относиться спокойно. Это всего лишь приблизительные ориентиры, своеобразные маркеры общего развития. Как говорил известный педагог и писатель Симон Соловейчик, «все, что можно измерить или сосчитать, не имеет отношения к результатам воспитания». Старательное наращивание количественных показателей вряд ли напрямую приводит к качественным изменениям в развитии ребенка. Их не стоит сбрасывать со счетов, но надо понимать, чтó необходимо ребенку уже сегодня, сейчас, а что можно отложить на потом. И помнить, что «ум, хорошо устроенный, лучше, чем хорошо наполненный».

Приятно, когда наш малыш в три года уже бегло читает. Но зачем? Неужели есть такие книги, которые необходимо прочитать самостоятельно именно в этом возрасте? Не тратит ли он силы впустую, да еще в ущерб тем занятиям, которые сегодня для него особенно важны: движению, общению, игре? Лучше не торопиться, не пытаться ничего «ускорять, оптимизировать», а дать ребенку возможность взять максимум на каждом этапе развития, тогда следующий станет еще более продуктивным.

Выдающийся российский психолог Лев Выготский ввел понятие «зона ближайшего развития». Этот термин используется для описания способности детей развиваться через участие в деятельности, которая несколько, но не значительно, превышает уровень их возможностей. Мы как бы задаем ребенку ближайший рубеж, но не предлагаем «взрослые» способы решения тех или иных задач.

Надо не форсировать движение вперед, а позволить поработать природе. Если мы видим, что ребенок «не укладывается в норматив», не стоит сразу куда-то бежать, что-то предпринимать, можно подождать. Хотя это совсем не просто, когда со всех сторон мы слышим: «Как? Ваш ребенок еще не умеет…?», или «Сколько вы будете еще ждать, пока…?», или «Для вашего ребенка важно сейчас же начать…».

Если согласиться с тем, что развитие может происходить без жесткого прессинга, это освободит нас, позволит расслабиться, даст, как говорят в спорте, «длинное дыхание» — не сегодня, так завтра! Когда мы научимся держать в центре внимания то, что действительно важно, чудовищное давление, которому подвергаются наши дети, начнет ослабевать.

Длинное дыхание возвращает ребенка к его собственному, естественному темпу развития, пусть и не очень быстрому: он может остановиться на время, замедлить движение и даже свернуть с «магистрального пути» развивающих занятий на «окольные тропинки» фантазий и игр. А когда ему исполнится шесть-семь, научится читать, не затрачивая лишней энергии. Именно этот возраст во многих странах считается оптимальным, чтобы начать складывать буквы в слова. Учителя там так и говорят: не учите детей читать, они еще не готовы, мы сами научим. Конечно, если ребенок хочет начать раньше, не стоит мешать, но, если ему пока интереснее игры, не усаживайте его за книги.

Пол Таф, автор бестселлера «Как дети добиваются успеха», пишет: «Наибольшую роль в развитии ребенка… играет не количество информации, которое мы успеем впихнуть в детские мозги за первые несколько лет жизни. Гораздо важнее вопрос, сможем ли мы помочь ему развить совершенно иной тип качеств, список которых включает настойчивость, самоконтроль, любознательность, добросовестность, выдержку и уверенность в себе. Экономисты называют их некогнитивными навыками, психологи — индивидуальными особенностями, а все остальные — просто характером».

Родители одаренного ребенка часто попадают в своеобразную ловушку: они начинают безжалостно эксплуатировать его талант в надежде добиться выдающихся результатов. А надо сказать себе: «Стоп! Вольно!» Нужно вернуть детям законное право спокойно и свободно развиваться, помочь им реализовать творческий потенциал, заложенный в них природой.

Способные дети становятся талантливыми не потому, что мы пытаемся напичкать их всевозможными знаниями, а потому, что мы проявляем внимание к их задаткам, создаем среду для развития, не навязываем им свои желания и не торопим. Самое ценное, что мы можем сделать для наших детей, это не выбирать для них подходящее с нашей точки зрения занятие, а поддерживать их в том, что им действительно интересно.

«Мы мечтаем вырастить детей сильными, самодостаточными людьми, а сами управляем ими, как младенцами, загоняем в прокрустово ложе своих ожиданий. Ребенок привыкает к внешнему управлению. А когда необходимо проявить инициативу, он к этому не готов.»

Не сравнивать с другими детьми

Родители часто сравнивают своего ребенка с его более успешными сверстниками. Им кажется, что так они подталкивают его вперед, но на самом деле жизнь «в режиме сравнения» провоцирует зависть, ревность, обиду и даже агрессию, ярость по отношению к другим.

В школе мой старший сын был одним из лучших в классе, поэтому мама мальчика, жившего по соседству, постоянно ставила его в пример своему ребенку. И вот однажды он подкараулил моего сына и, когда тот набирал код домофона, ударил ножом в спину. К счастью, все обошлось, рана была неглубокой. Казалось бы, пострадал лишь мой сын, но я считаю, что в этой истории пострадавших двое. Мальчики вместе учились, росли в одном дворе, играли, но постоянное сравнение одного с другим сделало их врагами.

В семье такие сравнения тем более недопустимы. Младшие дети, как правило, стараются быть похожими на старших — и это нормально, естественно. Плохо, когда родители все время подчеркивают, кто способнее, успешнее, кто лучше себя ведет: «Видишь, какой он молодец, а ты?» — и вносят раздор в отношения между детьми. Очень хорошо, когда у детей разные увлечения — это избавляет их от постоянного сравнения и помогает каждому осознать свою уникальность.

Я часто слышу от родителей: «Мы же уделяем ребенку много времени — ходим на его выступления, на соревнования, в которых он участвует, болеем за него». Но оценочную позицию родителей в одной ситуации невозможно нивелировать, затушевать вниманием и положительными эмоциями в других.

Вредны не только негативные, но и позитивные сравнения: «Ты красивее своей подружки», «Ты молодец, обогнала…» — так мы приучаем ребенка все время тревожно смотреть по сторонам, ориентируясь не на себя, а на других.

Когда мы хотим стимулировать детей, лучше, если наше послание будет звучать примерно так: «Дорогая, сделай это с удовольствием» или «Покажи, на что ты способна». Признавая уникальность своего ребенка, нужно помогать ему в поиске собственного «Я». И если уж сравнивать его с кем-то, то только с ним самим: «Ты сегодня делаешь это быстрее, чем неделю назад. Особенно тебе удалось…» Так он почувствует наше внимание: мы знаем, как обстоят дела именно у него, видим его старания, радуемся и огорчаемся вместе с ним.

Разрешать побездельничать

Наши дети задавлены жестким расписанием: танцы, карате, верховая езда, рисование, иностранные языки. Кто-то скажет: «Отлично! Если ребенка не загрузить, он будет целыми днями сидеть за компьютером». Вполне возможно, но это не значит, что у детей не должно быть ни одной свободной минуты. Надо дать ребенку шанс самому найти увлечения, интересы, завести друзей в реальной жизни, чтобы он не пытался то и дело убегать в жизнь виртуальную.

Дети живут по собственным часам: они не выделяют для занятий определенный отрезок времени, как это делаем мы («Еще максимум десять минут!»). Ребенок движется вглубь, а не вширь, его временной горизонт — здесь и сейчас. Он погружен в изучение предметов и не спрашивает об их ценности. «Стоит ли столько времени тратить на какой-то камень или букашку?» — это вопрос взрослого.

Надо дать ребенку возможность смотреть на мир своими глазами, делать самостоятельные открытия, приобретать опыт, заниматься каким-нибудь делом, пока это занятие себя не исчерпает, пока не надоест.

Иногда нам всем — и детям, и взрослым — просто необходимо «ничегонеделанье»: отдохнуть, послоняться, поболтать, поиграть. Мы не можем постоянно быть в тонусе. В течение дня у ребенка обязательно должно быть свободное, ничем не заполненное, «скучное» время, которого мы так боимся.

Такое время, потраченное, по мнению взрослых, «впустую», на самом деле невероятно ценно. Для будущего детей оно значит не меньше, чем специальные занятия, ведь так они имеют возможность познать себя, свой внутренний мир, услышать свое сердце. Именно в эти минуты ребенок может рассмотреть, на что похожи облака, сделать бумажный самолетик, включить музыку и потанцевать, попускать мыльные пузыри, построить замок из того, что под рукой. А все это — истоки креативности. Играя, мечтая, исследуя, он реализует свой внутренний потенциал, учится принимать собственные решения, управлять своим временем, своей жизнью.

Если ребенка никто и ничто не будоражит, появляется возможность спокойно поразмышлять. Канадский психолог Гордон Ньюфелд писал: «Развитие происходит из точки покоя». Как только наши базовые потребности удовлетворяются, как только нам спокойно и хорошо, нам сразу же хочется узнавать или делать что-то новое.

Дать свободное время ребенку, привыкшему к тотальному контролю, это не значит вдруг оставить его одного в пустой комнате. Надо учить его распоряжаться своим временем — аккуратно, постепенно, по чуть-чуть, создавая соответствующие условия.

Запас времени необходим детям и для повторений. Почему повторения так важны? Предпосылкой для развития психики является переживание одних и тех же процессов, которые «учат» соответствующие нервные клетки выполнять определенные задачи. Повторения протаптывают дорожки в нашем «парке нейронов». Поэтому должна быть возможность взяться за дело и во второй, и в третий раз — тогда даже в привычном можно открыть новые грани. Кроме того, повторение, как своего рода ритуал, создает у ребенка чувство уверенности, защищенности, безопасности: например, каждый вечер перед сном он просит почитать ему вслух одну и ту же сказку — иначе не засыпает.

И, конечно, должно быть время для общения родителей с детьми — не структурированного, не регламентированного, не «целесообразного и целенаправленного», не в подарок за успехи или хорошее поведение, а «просто так». Если мы видим, что этого нет, значит, пора всерьез задуматься.

«А где же тогда найти время на кружки и секции? — спрашивают меня. — Они что, не нужны?» Конечно, нужны. Но я считаю, что количество таких занятий надо ограничивать — скажем, двумя-тремя.

После длительного обсуждения и раздумий родители школьников, о которых мы говорили в начале этой главы, оставили им по три занятия — одно спортивное, одно творческое и одно интеллектуальное: сыну — скрипку, плавание и английский, а дочери — пение, гимнастику и французский. Так у детей появилось время и поиграть, и погулять, и встретиться с друзьями, и поговорить с родителями, и просто поскучать. Вернулись интерес к занятиям и желание добиваться успеха.

Не мешать игре

Казалось бы, какое детство без игры? Но, к сожалению, сегодня игра сдает свои позиции и уже не является главным занятием детей. Мы не понимаем, недооцениваем ее величайшего значения и не оставляем детям времени на игры. Многие считают игру прямой противоположностью реальным достижениям. А между тем для дошкольников игра — ведущая деятельность, лучший способ развития. Да и в школьном возрасте она не должна быть вычеркнута из жизни.

Профессор Стокгольмского педагогического университета, специалист по детской игре Бригитта Олофссон пишет: «Играть — значит превращать реальность в нечто иное. Многие видят в этой способности преобразовывать и превращать одно в другое основы интеллектуальной деятельности». Играя, ребенок уходит в воображаемый мир, не видит и не слышит ничего вокруг. В игре отсутствуют временны`е границы, она длится бесконечно и пролетает в одно мгновенье: «Сто миль легко преодолеваются с помощью сапог-скороходов, а год сжимается до секунды», — говорит Олофссон.

Когда игра ребенка поощряется, а фантазии находят понимание и поддержку, его игровые действия становятся все более сложными и разнообразными.

Именно благодаря игре, этой «чудодейственной волшебной методике», формируются важные качества: независимость, компетентность, самостоятельность, настойчивость, изобретательность. Но игра ценна прежде всего тем, что доставляет ребенку удовольствие. Ребенок играет потому, что это его внутренняя потребность. Игра — это лучшее, что ребенок может делать.

Детей не надо учить играть. Надо дать им пространство, время, обеспечить безопасность и «прочь с дороги!» — остальное они сделают сами. Мы заваливаем их готовыми играми, а надо давать возможность играть спонтанно, фантазировать: ребенок срывает с куста листик, и он тут же становится тарелочкой, пенек — столом, брусок — машинкой. Сухая ветка, которая сначала была волшебной палочкой, потом расческой, вдруг превращается в ружье и наконец в лошадь, на которой можно проскакать по дорожке. Игровое переживание подобных превращений дает очень ценный опыт. И пусть такая игра со стороны выглядит бестолковой возней, нам трудно представить, как интенсивно в этот момент работает мозг ребенка, как развивается сознание, каких высот достигает фантазия.

Главное в игре — возможность сделать невозможное. В течение четверти часа ты можешь слетать на Луну и на Марс, опуститься в подводной лодке на дно морское, почувствовать себя маршалом, который проводит парад на Красной площади. В игре ребенок чувствует себя могущественным волшебником, вершителем судеб и, повзрослев, во многом благодаря этому переживанию сможет выполнить кажущееся невыполнимым задание, реализовать самую амбициозную цель. Не пережив этого в детстве, он каждый раз будет отступать перед трудностями, оправдываясь «здравым смыслом».

Подсказывая, поправляя, контролируя, направляя, мы мешаем ребенку получить неоценимый опыт невозможного. Представим, что игрушечная тарелка, одеяло, шляпа и конь будут ему куплены, как только он об этом попросит. Сейчас есть игрушки буквально на все случаи жизни: больницы с полным набором оборудования, кухни со всевозможной бытовой техникой, фермы с домиками и животными, автозаправки и пожарные части. Беда в том, что с «узкоспециализированными» игрушками вся фантазия ребенка, весь его внутренний мир как бы «скукоживаются» до абсолютно предметного. Ребенок, привыкший к «готовым» играм (он играет в магазин только с набором «Магазин»), растеряется, если приятель превратит в магазин всю его комнату, а вместо пластиковых помидоров из набора предложит продавать элементы «Лего» красного цвета.

В игре важно осознание своей способности влиять на окружающий мир. Я ударяю по кастрюле — и раздается необычный звук, нет удара ― тишина. Значит, мои действия могут изменить что-то и в мире вообще, и для меня лично. А дальше выстраивается логическая цепочка: я тренируюсь — и начинаю лучше играть в футбол, прилежно занимаюсь — и получаю более высокие оценки. Ощущение, что ты способен воздействовать на происходящие события, необходимо для формирования личности ребенка, осознания своего «Я».

Игра — не только настоящий «трамплин для воображения», но и своего рода тренировка. В игре дети охотно и с удовольствием делают то, что еще не умеют в реальности, постигают «правила жизни», обкатывают практические навыки, учатся взаимопомощи, отрабатывают коммуникации. Умение придумывать игры, привлекать других участников, распределять роли, договариваться, отказывать, настаивать, спокойно относиться как к победам, так и к поражениям — все это в будущем окажется более существенным, чем объем фактических знаний.

Если в детские годы у человека не было свободной творческой игры, потом это практически невозможно компенсировать. Не доигравший в свое время ребенок труднее приспосабливается к жизни, ведь то, что его ровесники «прошли» в игре в самый благоприятный для развития период, ему приходится осваивать в одиночку гораздо позже, причем сразу же в «боевых» условиях, зачастую не имея права на ошибку.

В уже упомянутом фильме «Рожденные в СССР» Марина из многодетной семьи священника в семь лет на вопрос «Что ты хочешь больше всего?» отвечает: «Играть». Она была лишена этой возможности из-за большого количества домашних дел: она во всем помогала родителям, заботилась о младших братьях и сестрах, вела хозяйство. В 14 лет ее спросили: «Ты смотришь телевизор?» — «Не разрешают глядеть… Только работать». К 21 году она успела пожить в монастыре, где «нужно было успевать и учиться, и работать». Родители решили, что Марина будет педагогом: «Они сразу сказали — на историка пойдешь учиться. И все». В 28 лет у нее пока нет ни семьи, ни детей.

Согласно исследованиям, игра помогает детям социализироваться, а дефицит игры этому препятствует. Психиатр Стюарт Браун опросил 26 техасских заключенных, отбывавших срок за убийство, и обнаружил, что большинство убийц объединяли два обстоятельства: первое — в детстве с ними жестоко обращались в семье, и второе — они никогда не играли. Браун не знал, какой из факторов важнее. Но с тех пор он опросил около шести тысяч человек и, исходя из полученных данных, сделал вывод, что нехватка свободной игры в воображаемом пространстве мешает детям, повзрослев, стать самодостаточными и уравновешенными людьми.

Я постоянно говорю о необходимости свободной игры, а родители мне возражают: «Но дети же играют в футбол, в „Эрудит“ и на трубе играют…» Да, конечно, только это не свободные, а структурированные игры, и они съедают время, предназначенное для свободной игры. Несомненно, игры с правилами бывают интересными и познавательными, они развивают навыки общения и группового взаимодействия. Но у таких игр есть заранее заданные условия, которым необходимо следовать. Свободная игра потому и называется свободной, что здесь нет рамок, зато есть возможности для творчества. Этот творческий аспект является ключевым. В свободной игре дети пользуются воображением и пробуют новые варианты, примеряют на себя новые роли.

Дети рады, когда взрослые присоединяются к их игре, расширяют и обогащают игру или хотя бы просто не мешают, позволяют игре быть. Внимательно наблюдая за игрой детей, мы многое о них узнаем: чем живет наш ребенок, что ему важно и интересно, какой у него характер, наклонности, предпочтения. Мы сможем увидеть его истинную природу и уже на основании этого определять его вектор развития. И, конечно, надо находить время и силы, чтобы иногда (именно иногда!) играть вместе с детьми — но играть по-партнерски, на равных, тогда у нас появляется возможность установить с ребенком особый контакт, участвовать в его жизни, ненавязчиво помогать и направлять его в познании мира.

«Главное в игре — возможность сделать невозможное. За полчаса можно слетать на Марс, опуститься на дно морское, покомандовать парадом на Красной площади. В игре ребенок чувствует себя могущественным волшебником, вершителем судеб. Не пережив этого в детстве, он каждый раз будет отступать перед трудностями, оправдываясь „здравым смыслом“.»

Дать право на ошибку

Почему дети боятся совершить ошибку? Не только потому, что родители требуют от них быть первыми и лучшими. Даже когда мы говорим о какой-то конкретной ошибке в конкретной задаче, дети воспринимают это как негативную оценку их личности в целом: ошибся — значит глупый.

«Ты плохо прочитал», — говорит мама, и ребенок начинает думать не о том, что его навыки чтения оставляют желать лучшего, а о том, что с ним самим что-то не так. К сожалению, мы часто в сердцах произносим: «тупой», «придурок», «идиот», «как я устала!». Иногда это «критика без слов» — достаточно поднять брови или повернуться к ребенку спиной. И ребенок, еще не видя условий задачи, уже сдается и считает, что не справится. В результате падают и самооценка, и успеваемость.

Психологи различают две стратегии мотивации и, как следствие, две стратегии поведения. Одна нацелена на достижение желанной цели, другая — на избегание ошибок. В зависимости от обстоятельств мы используем обе стратегии, но при этом у каждого есть одна основная, ведущая. Все мы делимся на два типа: одни боятся ошибиться и потому используют только те шансы, где результат почти гарантирован. А другие бросаются в бой, даже если шансы на успех невелики. Тот, кто боится сделать неверный шаг, предпринимает меньше попыток, чем тот, кто пробует, даже зная, что может проиграть. Количество перерастает в качество, в результате шансы на серьезный прорыв, безусловно, выше у того, кто не боится рисковать, использует любые возможности, учится на своих ошибках.

К сожалению, сегодня чаще встречаешь детей с мотивацией избегания, а не достижения. И это во многом результат нашего воспитания. Мы помогаем ребенку делать домашнее задание, вклеиваем цветочки и листочки в его гербарий, рисуем за него, проверяем портфель — не дай бог, он что-нибудь забудет. Да еще постоянно ставим в пример успешного папу: «Ты должен быть таким же, как он». И ребенок понимает, что не имеет права совершить ни одной ошибки. Но если мы хотим, чтобы он дерзал, чтобы был нацелен на высокие достижения, чтобы мог жить интересной, полной жизнью, нужно подумать о том, как научить его не бояться ошибаться.

Российский психолог Виктор Зарецкий вместе с коллегами провел множество исследований на примере решения малых творческих задач и разработал оригинальный подход к развитию творческого мышления. Суть его в следующем. Чтобы решить творческую задачу, нам необходимо преодолеть несколько стадий: перебрать все имеющиеся стандартные варианты, пройти типичными путями и добраться до тупика (или блокады). Только на этой стадии мы начинаем по-настоящему думать, понимать, что мы делаем и зачем, и находим креативное решение. Пока мы не упремся в стену, не дойдем до отчаяния «Ничего не получается!», не справимся с эмоциями и не подключим разум, мы не сможем перейти к творчеству. Нужно пройти этот путь не раз и не два, чтобы перестать бояться тупиков, почувствовать вкус к «нерешаемым» задачам, научиться мыслить продуктивно, творчески.

Традиционное обучение с его готовыми схемами и правильными ответами на все случаи жизни не помогает развивать креативное мышление, а родители своими действиями только усугубляют ситуацию. Они всегда рядом, они муштруют, проверяют, хорошо ли вызубрен параграф, не позволяя ребенку оказаться в безвыходном положении. Ни о каком «не знаю», «не могу», «не понимаю» не может быть и речи.

На стадии блокады возможны два вида помощи: собственно помощь (поддержка, вопросы и уточнения, которые помогают ребенку найти решение самостоятельно) и подсказка (выдача готового ответа или прямое указание, где его искать). Первая стратегия помогает учиться мыслить творчески, вторая мешает.

Нам кажется, что, оберегая детей от трудностей, мы ограждаем их от переживаний, от негативных эмоций, но на самом деле это не так. Дети все равно их испытывают: например, боятся оказаться в безвыходной ситуации, не оправдать надежд, не справиться. Они не ищут, а значит, и не находят выхода, и их негативные эмоции остаются с ними. Но если начать действовать, побороть страх, выход найдется, а негативная эмоция сменится радостью!

Стараясь «выкручиваться самостоятельно», ребенок тренирует свои творческие способности. Забыл дома тетрадь или не сделал домашнее задание? Пусть ищет выход сам. Это гораздо полезнее для жизни, чем прийти с работой, выполненной папой или мамой. Чтобы научиться выходить из жизненных тупиков, нужно в них попадать, нужно тренироваться на простых, детских ситуациях, чтобы потом справляться со сложными во взрослом мире.

Хвалить правильно

Выражение «хорошего понемножку» справедливо отнести к похвале — она должна соответствовать достижениям ребенка. Чрезмерная похвала, когда щедро вознаграждается каждая мелочь, и похвала «не за то» могут быть и во вред.

Захваленным детям кажется, что у них все будет получаться легко и просто, а когда они сталкиваются с трудностями, тут же сдаются и отступают. Нахваливая, мы «приучаем ребенка к сладкому». Ради очередного «пирожного» он будет делать только то, что хорошо дается, и не делать того, что выходит плохо. Он не захочет рисковать, осваивая что-то новое, — а вдруг не оправдает ожиданий? Ребенок боится провала, переживает из-за малейшей неудачи, для него каждая ошибка — болезненный удар по самолюбию, а это большая нагрузка на детскую психику. Выходит, своими похвалами мы внушаем ребенку страх перед неудачами, а они-то как раз и закаляют характер.

Кэрол Дуэк, профессор психологии Стэнфордского университета и автор книги «Гибкое сознание. Новый взгляд на психологию развития взрослых и детей», исследовала влияние похвалы на детский характер и доказала, что благие намерения «захваливающих» родителей снижают способность детей добиваться цели.

В ее эксперименте приняли участие 400 пятиклассников. Детей разделили на две группы, и каждой раздали простые задачи на сообразительность, с которыми все без труда справились. При этом в первой группе детей похвалили за ум, талант и прекрасный результат, а во второй — за старательность и усердие. Потом участникам эксперимента предложили новые, более сложные задания. Большинство детей из первой группы даже не пытались с ними справиться: они не захотели подвергать сомнению свой статус талантливого ученика. В то же время 90 % школьников из второй группы с готовностью взялись за сложные задачи: похвала за старание стимулировала их к трудной работе.

Разная похвала по-разному влияет на мотивацию. Позитивные, казалось бы, ярлыки «умный», «лучший», «талантливый» чаще приносят вред, чем пользу: ребенок изо всех сил пытается им соответствовать и начинает избегать трудностей, сложных ситуаций, боится, что «будет разоблачен». Зачем рисковать, если это может навредить образу «чемпиона»?

Дети из второй группы просто прикладывали усилия и не расстраивались, если это не приводило к успеху. Иначе говоря, похвала за качества, которые ребенок сам в себе развил, — старание, прилежание и стойкость, а не за то, что ему дала природа, мотивирует его на преодоление трудностей и развивает «полезную» внутреннюю мотивацию, не зависящую от мнения окружающих.

Если родители постоянно твердят «Ты самый лучший», ребенок стремится всегда быть первым. На одной из консультаций папа с гордостью рассказывал мне о сыне, который всерьез увлекался борьбой. Мальчик постоянно выигрывал соревнования, а тут вдруг занял «только» второе место, и приз достался его товарищу по команде. Он от обиды рыдал минут пятнадцать и не хотел идти домой, чтобы не расстроить маму. Весь вечер выглядел совершенно убитым, а на другой день не пошел на тренировку. Он знал, что семья им гордится, его награды показывают гостям. Но хвалили его только за победу, а не за то, что он усердно тренировался, освоил новые приемы, стал хорошим спарринг-партнером. Поэтому для него «серебро» — не просто поражение, а настоящая трагедия, крах.

Папа считал, что подобный перфекционизм, стремление побеждать всегда и во всем отлично характеризует сына. Мое видение ситуации было иным. Я объяснила, насколько важно дать понять ребенку, что жизнь состоит не только из побед, научить его достойно принимать неудачи, из каждой извлекать урок, думать, анализировать ее причины. И привела пример из жизни гимнаста Алексея Немова. На Олимпиаде ему присудили второе место. Стадион бушевал, считая, что это несправедливо, и требовал пересмотра оценок арбитров. Алексей остановил протесты, успокоил публику и с благодарностью принял серебряную медаль. Уже мало кто помнит тогдашнего чемпиона, а поступком Немова восхищаются до сих пор. Это было истинно мужское поведение. Услышав мой рассказ, папа задумался.

Развивать чувство дома

Нравится нам это или нет, но маленькие дети по своей природе консерваторы. Им важны постоянство, стабильность, повторяемость, привязанность — к людям, к дому, к вещам. Важны ритуалы, которые «стабилизируют» реальность, дают ощущение безопасности.

Постоянство и стабильность формируют чувство дома, на них основана наша психологическая выносливость. Но как развиться чувству дома у ребенка, которого рано приучили к мобильности? Он «не укоренен» в родных стенах, он все время «где-то» — в школе, в студии, в бассейне, на корте. На каникулы он тоже всегда уезжает. Квартиры и дома теперь организованы так, чтобы демонстрировать статус и финансовые возможности семьи, и в них все меньше пространства для детей.

Ребенок пытается как-то компенсировать свою «безродность»: цепляется за старые вещи — за подаренный бабушкой свитерок, который давно мал, за сломанные машинки, всегда стоявшие в комнате, за какого-нибудь замусоленного зайца без одного уха, с которым он спал, когда был совсем крошечным. К этому стоит отнестись очень внимательно, не давить, заставляя расставаться с тем, что значимо и дорого.

Важно давать детям хотя бы немного настоящего дома, немного родины, которую можно познать и охватить взглядом, где можно быть самим собой, чувствовать себя защищенным, оберегаемым, где можно отдыхать и восстанавливаться, где с тебя не требуют-требуют-требуют. Чувство дома развивается и тогда, когда ребенок придумывает, какой будет его комната, участвует в ее оформлении, рисует, развешивает по стенам картинки.

Однажды, когда мой старший сын был маленьким, он облюбовал для игр большую картонную коробку от нового телевизора. Она занимала слишком много места и всем мешала, но я решила ее оставить. Ребенок залезал в коробку и пропадал там часами — на какое-то время она стала местом, где он мог укрыться, где его никто не беспокоил. Она простояла у нас почти год — пока сын не наигрался.

Чем ближе ребенок к подростковому возрасту, тем чаще он закрывает дверь в свою комнату (иногда демонстративно, перед носом у родителей). Так он обозначает границу между общим пространством и «своей» территорией, на которой чувствует себя абсолютно свободным. Здесь можно «собрать мозги в кучку», хорошенько подумать и заняться тем, что ему действительно нравится, что он выбрал сам.

Не стоит все время стремиться к разнообразию, к разъездам, к смене мест, жить от события к событию, от выходных к выходным. Школьник наверняка скажет, что будни — это скучно, всегда одно и то же, тоска. В этом он берет пример с нас. Мы стремимся убежать от обыденности: «Мне нужно куда-то вырваться! Я скоро совсем отупею в этих четырех стенах!» А если не удается, непременно ждем награды за стойкость: «Еще немного — и в отпуск!» Так и наши дети — привычное, повседневное они способны переносить только за награду: «Ну потерпи, еще пара дней, а там выходные, поедем в аквапарк, развлечешься…»

А между тем будни — тоже ценная часть жизни. Они состоят в основном из повторяющихся действий, ежедневных отработанных ритуалов — от застилания кровати до подготовки уроков, но этого не надо бояться: ритуалы не сковывают креативность, а упорядочивают хаос. В домашних буднях ребенка складывается его образ жизни, поэтому надо учить детей получать удовольствие от обыденного. Не быстро-быстро сделать всю рутинную работу, чтобы освободиться и заняться чем-нибудь интересным, а почувствовать ее ценность, погрузиться в нее, вложить душу. Проводить каникулы в привычной обстановке, включать развлечения в «будничную» жизнь — это и борьба со стрессом, и культура повседневности, так необходимая нашим детям.

Любить и поддерживать

Ребенку важно, чтобы мы любили его всегда — независимо от успехов, способностей, характера, поведения, от того, оправдывает ли он наши ожидания, соответствует ли тому прекрасному образу, который мы нарисовали в своем воображении. Наша безусловная любовь — это тот эмоциональный фундамент, который дает ему уверенность в себе, чувство защищенности, основательность, теплоту. Ему необходимо знать, что его любят и ценят просто за то, что он есть, а не за оценки, грамоты и спортивные трофеи.

Самосознание ребенка в основном складывается из мнения родителей, их одобрения или порицания. Чувство, что тебя любят, — ключевой момент формирования здорового самосознания. Поэтому безусловная любовь — уже сама по себе мощнейшая поддержка, помогающая ребенку реализовать свои возможности и таланты в полной мере.

Мы должны согласиться с тем, что не можем перекраивать детей по своим лекалам, по своему усмотрению. В то же время у родительской любви есть две стороны — принимающая и преобразующая. Это значит, что мы любим ребенка таким, какой он есть, и при этом стремимся создать условия для его полноценного развития: стараемся разглядеть и раскрыть его творческий потенциал. Эти два вектора уравновешивают друг друга, позволяют сохранить баланс и найти золотую середину.

Дети удивительно «пластичны» в обучении при условии, что их эмоционально поддерживают и не отвергают. А негативное, отвергающее отношение взрослых парализует, тормозит развитие. Поэтому давление должно быть минимальным, а поддержка — максимальной. Мы можем осуждать поступки детей, не соглашаться с ними, чего-то их лишать, наказывать. Главное, что мы не перестаем их любить ни при каких обстоятельствах — и они должны это знать.

Вернуть детям детство

Не нужно относиться к детству как к подготовке к будущей жизни, а себя считать полностью ответственными за ее результаты. Детство — это не подготовка, это и есть жизнь — реальная, ценная сама по себе и для детей, и для нас. Это самый благодатный период для общения, когда мы по-настоящему нужны нашим детям, когда они к нам тянутся, когда им необходима наша поддержка.

Надо ценить детей как дар, а не рассматривать их как амбициозный проект. Конечно, у каждого из нас свои представления, надежды, планы, расчеты в отношении детей, и мы пытаемся их реализовать. Нам кажется, что, «инвестируя» в детей, мы даем им все, а на самом деле не даем главного — возможности жить своей особенной, детской жизнью и получать то, что им положено получать в это время. Нарушая этот «основной закон», мы обкрадываем и их, и себя.

Безусловно, в ребенке можно что-то развить, а что-то сгладить, облагородить, сделать менее заметным. Только «не проси груш у тополя», как гласит пословица. Мы слишком беспокоимся о достижениях детей, давим на них, подгоняем, а важно дать им чувство защищенности, обеспечить свободное время, возможность играть, развиваться «в своем темпе» и главное — получать любовь не за то, что они красивые, здоровые, одаренные, успешные, «победители и рекордсмены», а просто за то, что они наши дети. Надо позволить им быть детьми, а себе — любящими родителями.

Родительское тепло, абсолютное принятие и искренняя, безусловная любовь — самое ценное, что мы выносим из нашего детства. И если мы чувствуем, что чего-то недодали нашим детям, никогда не поздно это восполнить.

Глава 4 Под охраной

Девятилетнего мальчика мучают страхи, он вздрагивает при малейшем шуме, боится оставаться в комнате один даже днем. Родители в недоумении, ведь они сделали все возможное, чтобы он чувствовал себя в безопасности. Семья живет в закрытом поселке. И дом, и школа под надежной охраной. Он не ходит пешком, передвигается только на автомобиле и всегда в сопровождении взрослых. Его окружают минимум пять колец защиты. Откуда же такие страхи?

За последние 15–20 лет мир вокруг нас изменился до неузнаваемости. Мы и не заметили, как вокруг домов выросли заборы, на окнах появились решетки, в подъездах — кодовые замки и консьержи. За каждой дверью — будь то магазин, поликлиника или детский сад — бдительный охранник. Выбирая школу для ребенка, мы смотрим не только на уровень преподавания, но и на то, как организована пропускная система, сколько видеокамер следят за территорией.

Тревога за детей охватила все социальные слои. Даже ребенок из обычной семьи уже не ходит на занятия один, а как только он переступает порог школы, родителям на телефон приходит СМС-сообщение. Что говорить об обеспеченных семьях, где и причин для беспокойства, и возможностей для организации охраны несравнимо больше. «Стандарт безопасности» — это постоянный патронаж (водитель, телохранитель, няня, гувернантка) и круглосуточное наблюдение (камеры на загородном участке, видеоняни в детской). Но чем плотнее кольцо охраны, тем страшнее ребенку внутри этого кольца — в этом парадокс сверхохраняемости.

У страха глаза велики

Конечно, родительские страхи обоснованы: ребенка могут обидеть, он может упасть с дерева, угодить под машину, а еще есть бездомные собаки, хулиганы, алкоголь, сигареты, наркотики.

Дети из состоятельных семей в зоне повышенного риска — их могут ограбить или похитить. Нельзя сбрасывать со счетов и неприязнь к богатым — зависть, раздражение, желание увидеть, как «богатые тоже плачут». Родители интуитивно чувствуют эту скрытую агрессию, а кто-то, возможно, испытал ее на себе, поэтому стремление защитить ребенка «по максимуму» вполне понятно и закономерно.

Но не только опасения за жизнь и здоровье детей заставляют нас выстраивать «защитные редуты». Есть и другие причины, подчас нами не осознаваемые.

Снижаем свою тревогу

Чем больше мы думаем о потенциальных угрозах, тем сильнее волнуемся. Ребенок ножиком строгает ветку, прыгает с качелей, гоняет с друзьями на велосипеде, и у нас в голове моментально срабатывает сигнал тревоги: а если поранится, подвернет ногу или разобьет губу? Отпустить его, дать свободу — страшно, разрешить быть самостоятельным — рискованно. И мы отслеживаем каждый его шаг, предохраняем от мнимых опасностей, моментально бросаемся на выручку, даже если в этом нет необходимости, беспокоимся по поводу и без повода.

Ему нельзя дотронуться до вазы — вдруг разобьет, нельзя отнести на кухню посуду — упадет и порежет руку, нельзя поднимать с земли камушки и ветки — они грязные, нельзя играть с другими детьми — вдруг они заразные. Ребенок постоянно слышит: «не упади», «не споткнись», «не обожгись», «не ударься», «нельзя… нельзя… нельзя». По сути, мы внушаем ему следующее: «кругом опасно» и «ты не справишься».

Пофантазировать на тему «как страшно жить» и пощекотать нервы иногда даже приятно — на этом феномене основаны триллеры и страшилки. И мы с удовольствием «достраиваем» ситуацию: в ответ на воображаемые угрозы начинаем сооружать реальные «заборы». Остановиться, сказать себе «Стоп!» порой очень трудно. Эта увлекательная и волнующая игра, которая к безопасности ребенка прямого отношения не имеет, — скорее лекарство от нашей собственной тревоги.

При этом мы искренне верим, что делаем все во благо ребенка, а не ради своего спокойствия. Мы путаем собственное ощущение тревоги с его ощущениями, свое видение мира с его восприятием: вокруг столько угроз, нам за него страшно, значит, и ему должно быть страшно. А если он не боится, то это потому, что не видит опасности. Тем более его надо защитить, поддержать, подстраховать.

Британские исследователи утверждают, что поведение родителей изменилось буквально за одно поколение. Действия, считавшиеся в 1970-х годах паранойяльными (сопровождение в школу третьеклассников, запрет играть на улице, катание с горки только вместе со взрослыми), сегодня стали не просто нормой, а признаком ответственных родителей. Если в 1971 году 80 % третьеклассников добирались до школы самостоятельно, то к 1990 году этот показатель снизился до 9 %, а сейчас он еще ниже.

Озабоченные безопасностью детей, мы лишаем их независимости, возможности рисковать, открывать новое. Такой стиль воспитания психологи называют гиперопекой, или гиперпротекцией.

Гиперопекающие родители видят своих детей слабыми и уязвимыми, а значит, нуждающимися в защите. Конечно, о детях надо заботиться. Но наша забота порой выходит за пределы разумного. Особенно волнуются мамы — они готовы запереть ребенка «в шкатулку», как драгоценность. Папы поначалу сопротивляются такому «тепличному» воспитанию, но в конце концов сдаются: им надоедает каждый раз с боем добывать разрешение «показать ребенку нормальную жизнь», к тому же не хочется брать на себя лишнюю ответственность: а вдруг и правда что-нибудь случится?

Держим все под контролем

Люди успешные привыкли к тому, что у них всегда «все схвачено» — не только в бизнесе, но и в личной жизни. И самое дорогое, самое важное — ребенок — в фокусе внимания. Мы буквально караулим детей, не даем им шага ступить самостоятельно: контролируем режим дня, график посещения занятий, питание, говорим, куда они с няней должны пойти гулять, какие выставки посетить и в какое точно время вернуться. И, конечно, проверяем, как выполняются наши указания, просматриваем данные с камер видеонаблюдения. Одна молодая мама рассказывала мне: «Я знаю все подробности жизни сынули. На мой компьютер выведены установленные в доме камеры, и даже здесь, на Лазурном берегу, я в курсе всего, что происходит с ним в Москве. Вот малыш ходить недавно начал и все время падает. Я так волнуюсь! Так переживаю!»

Известный бизнесмен рассказал мне, что его дочка училась в хорошей городской спецшколе, где не было системы охраны. Потом он быстро разбогател, сам разработал охранную систему и все годы оплачивал. То же самое пришлось сделать во дворе — ему не хотелось менять ни место жительства, ни школу.

Созданная нами система охраны не столько защищает детей, сколько удовлетворяет наше желание держать все под контролем. Тотальный контроль заглушает чувство вины — «я не могу быть рядом с ребенком, но я всегда на страже его интересов». Такая «дистанционная» забота — лишь имитация нашего участия. Нам только кажется, что мы все видим и все знаем. Но камеры — не всевидящее око. Родители понятия не имеют, чтó происходит с ребенком на самом деле. Когда мы не включены в процесс, но создаем «эффект присутствия», то, как правило, начинаем по пустякам дергать тех, кто реально занимается ребенком, лишь нагнетаем обстановку и мешаем им работать.

Делаем «как все»

Даже если у нас нет видимых причин для беспокойства, мы все равно держим ребенка «под колпаком». Почему? Потому что «сегодня так принято», «так делают все». Но одно дело отдыхать, как все, и там, где все, покупать одежду и украшения тех же брендов и совсем другое — воспитывать своего ребенка по тем же лекалам.

Выдающийся французский социолог и антрополог Пьер Бурдье ввел в научный обиход понятие «габитус» — это образцы поведения, набор установок, стереотипов, свойственных той или иной социальной группе. Мы усваиваем «габитус» сообщества, с которым себя ассоциируем: что считать красивым и уродливым, разумным и глупым, хорошим и плохим. Наборы клише подсказывают ответ почти мгновенно. Эти установки кажутся нам настолько естественными, что мы даже не замечаем их. Свою систему норм и правил люди всегда считают верной, а чужую — сомнительной.

Мы, взрослые, в защищенном пространстве чувствуем себя вполне комфортно. Постоянное присутствие рядом секьюрити или водителя нам не мешает, а, напротив, заметно облегчает жизнь. Кроме того, для нас разветвленная система охраны — это еще и показатель социального статуса и благосостояния. Но ребенок, оказавшись внутри созданного нами «периметра безопасности», видит мир совсем по-другому. Если для нас «Мерседес» S-класса — это комфорт, то для него — всего лишь очередное замкнутое пространство, которое ему запрещено покидать. Он томится в пробках, с завистью поглядывая на сверстников, свободно шагающих по улице, ведь у него нет возможности присоединиться к ним или пригласить их к себе. Но разбираться с тем, чтó чувствует ребенок, нам недосуг. Тем более что так растут все дети нашего круга. Эта волшебная фраза — «как все» — избавляет нас от необходимости думать о последствиях своих решений.

Потенциальные риски

Реакция на сверхохраняемость и гиперопеку во многом зависит от темперамента ребенка, восприимчивости и пластичности его нервной системы: один начинает бояться «всех и вся», никому не доверяет и в конце концов превращается в невротика, другой вообще не замечает, чтó происходит вокруг, третий становится агрессивным и пытается нанести «упреждающий удар», а четвертый демонстрирует полную беспомощность в самых простых житейских ситуациях. Результаты многочисленных исследований показывают, что чем строже контроль, тем губительнее его последствия для детской психики.

Всего боятся

В 2010 году весь мир облетела «страшная история», приключившаяся с дочерью наследника японского престола восьмилетней принцессой Айко. Девочка училась в частной школе для детей императорской семьи и придворной аристократии. Однажды она вернулась с занятий раньше обычного, бледная и испуганная, и наотрез отказалась посещать школу. Ее маме, принцессе Масако, пришлось не только самой водить ее на занятия, но и сидеть рядом на уроках.

Что же такого ужасного могло произойти? Айко сказала, что одноклассники «вели себя грубо». Управление императорского двора потребовало от дирекции школы устроить расследование. Оказалось, что однажды принцессу напугали мальчики, которые шумно играли в коридоре, швырялись сумками и кричали, а потом внезапно побежали в сторону девочки и чуть было с ней не столкнулись. Вспомнили и другой инцидент, когда мальчишки устроили драку. Но никаких агрессивных проявлений в адрес самой принцессы, как заявил представитель школы, не было.

Почему восьмилетний ребенок впадает в панику от одного вида обычных активных детей? До пяти лет Айко не покидала императорского дворца и, конечно, никогда не оставалась одна, рядом всегда находился приставленный к ней взрослый. Что почувствует выросшая в такой обстановке девочка, оставшись наедине со сверстниками, чье поведение с точки зрения дворцового этикета действительно выглядит опасным и непредсказуемым? Конечно, ей будет страшно.

Убрав из жизни ребенка все реальные риски, мы убираем и саму реальность. Как говорил выдающийся польский педагог Януш Корчак, «в страхе, как бы смерть не отобрала у нас ребенка, мы отбираем ребенка у жизни; оберегая от смерти, мы не даем ему жить».

Создавая у детей ощущение жизни в осаде, мы, сами того не желая, провоцируем развитие детской тревожности. Чем больше людей и технических средств привлекается для обеспечения безопасности ребенка, тем острее он чувствует враждебность внешней среды — неспроста же любящие родители так его защищают.

Тревожные расстройства входят в число самых распространенных детских психопатологий. Исследование американских психологов, в котором приняли участие 111 детей в возрасте от 7 до 14 лет, показало, что гиперопека и родительский контроль подрывают веру ребенка в свои силы, снижают способность управлять эмоциями, рождают чувство беспомощности, а значит, мешают выработке собственных копинг-стратегий (вариантов поведения в стрессовых ситуациях).

Мы, взрослые, знаем, от чего защищаем и себя, и детей. А знает ли ребенок? Когда мы предупреждаем, что на улице могут быть хулиганы, мы представляем, о чем говорим. Он же ни с кем из них никогда не сталкивался, а мы толком не объясняем, кто это и почему их надо избегать. Поэтому для него реально существующие опасности — это пустой звук, а уличные хулиганы — что-то вроде динозавров из книжки. У него формируется собственная, фантастическая картина мира, наполненная выдуманными опасностями.

Дети становятся недоверчивыми, подозрительными, они постоянно начеку. Тревога заставляет их делить людей на своих и чужих: свои — это те, кто внутри охраняемого контура, им можно доверять; чужие — все, кто снаружи, они воспринимаются как потенциальная угроза, поэтому не возникает желания познакомиться с ними поближе.

Чем старше ребенок, тем шире круг чужих, враги обнаруживаются уже и на внутренней территории. Заболел живот — а не подсыпал ли чего повар? Поскользнулся на влажной лестнице — может, уборщица специально ее намочила? Непонятный звонок по телефону — это не случайно, меня отслеживают. Один забыл со мной поздороваться, другой косо посмотрел — козни, заговор! Когда маховик подозрений раскручен, в категорию чужих могут попасть даже самые близкие люди.

«Два естественных альтернативных способа проживания ситуации новизны — это любопытство и испуг. Любопытство заставляет приближаться к новому, испуг, наоборот, вынуждает отдаляться. Раскачиваясь на этих эмоциональных качелях, дети взрослеют.»

Не видят опасности

Когда дети не понимают, что опасно, а что нет, одни, как маленькая японская принцесса, испытывают настоящий ужас, даже если бояться в принципе нечего, а другие, наоборот, абсолютно уверены, что с ними никогда ничего плохого не случится, и потому могут, например, сесть в машину к чужаку или привести в дом компанию случайных знакомых. Все это, как правило, заканчивается плачевно.

Приведу пример. Мальчик вышел на улицу с няней. Она что-то забыла дома, решила вернуться, но ребенок не захотел идти обратно и остался на улице один — всего-то на несколько минут. В это время подъехала машина, из нее вышел мужчина и заговорил с ним. Мальчик безропотно сел в автомобиль, и его увезли в неизвестном направлении. А потом папа-бизнесмен вынужден был выложить кругленькую сумму, чтобы вернуть его домой.

Как такое могло случиться? Да очень просто. Ребенок, который растет в «стерильных» условиях под круглосуточным надзором, не имеет представления о том, как вести себя на улице, что можно делать, а чего нельзя ни под каким предлогом. Он наивен не по возрасту. Ему никто никогда не объяснял, что нельзя разговаривать с незнакомым взрослым, а тем более куда-то с ним ехать. Никому и в голову не пришло, что это надо объяснять, ведь он всегда под охраной, а значит, такие ситуации в принципе исключены.

Представим, что мама с ребенком приходит на детскую площадку, а там веселая компания распивает пиво. Увидев это, она наверняка скажет: «Пойдем отсюда. Здесь может быть опасно». А когда с ребенком не мама, а приставленный к нему человек, малыша безо всяких объяснений просто переместят, как предмет, в более спокойное место. Привыкший к такому обращению, он даже не спросит, что происходит и почему, а если и спросит, не факт, что ему подробно ответят. Ребенок не учится «считывать» сигналы, анализировать ситуацию с точки зрения собственной безопасности, не может отличить реальную угрозу от мнимой, не знает, когда можно расслабиться, а когда надо собраться и постоять за себя.

Посмотрите, сколько детей переходят дорогу, уткнувшись в телефон: зачем смотреть по сторонам, когда это гарантированно сделает взрослый, который ведет тебя за руку? И оказавшись на улице без сопровождения, они по привычке не задумываются ни о каких правилах, а значит, подвергаются реальной опасности.

Ведут себя агрессивно

Дети реагируют на испуг по-разному: один начинает плакать, прячется, жмется к взрослым, а другой, напротив, вдруг становится агрессивным, грубым, драчливым. Он не выглядит испуганным, но такое поведение — тоже реакция на атмосферу сверхконтроля, создающую у ребенка ощущение враждебности мира и недоверия к окружающим. Он живет в постоянном напряжении, замирает от страха, сжимается, как пружина, постоянно ждет удара и… наносит его первым! Руководствуясь принципом «лучшая защита — это нападение», он бросается в атаку по поводу и без повода. Выплескивая эмоции, отыгрывая в действии свои фантазии, он борется за психологическое выживание.

Агрессия и страх — две стороны одной медали. Только агрессия демонстрируется: «Пусть все знают, какой я страшный, пусть меня боятся, тогда не тронут…» — а страх запрятан глубоко внутри. Чем ребенку страшнее, тем более вызывающе он себя ведет. Но мы должны понимать: агрессивный ребенок — возможно, просто напуганный ребенок, а его враждебное поведение — это сигнал SOS, просьба о помощи, обращенная к нам, взрослым.

Агрессия, замешенная не на силе, а на слабости, как правило, направлена на тех, кто не может дать сдачи, ведь в этом случае победа гарантирована. Ребенок, предпочитающий нападать, а не быть жертвой, активен, адаптивен и хорошо оценивает опасность. Его агрессия не обязательно проявляется в драках. Она может быть и вербальной: это грубость, насмешки над одноклассниками и учителями в расчете на безнаказанность — родители заступятся, прикроют.

Десятилетнего мальчика перевели в новую школу. Учителя стали жаловаться, что он обзывается, постоянно обижает всех без разбора, доводит детей до слез. Родители не могли понять, что случилось с их тихим и стеснительным ребенком. И только в ходе долгой беседы с психологом в ответ на вопрос «Чего ты больше всего боишься?» он признался: «Что одноклассники станут обзывать меня так же, как в прежней школе».

Не способны постоять за себя

У ребенка, не ощущающего сопротивления среды, меньше шансов на нормальное развитие. Каждое столкновение с «грубой действительностью» заставляет его чувствовать свое бессилие, больно бьет по самооценке.

Эта история произошла с восьмиклассниками престижной московской гимназии. После уроков ребята гоняли мяч на школьном стадионе. Каким-то образом на тщательно охраняемую территорию проникли двое молодых людей: они вышли на поле и в грубой, развязной манере приказали футболистам быстро подойти к ним. Ослушаться никто не рискнул. Один из хулиганов, используя ненормативную лексику, угрожающим тоном заявил, что у его братишки-первоклассника кто-то отнял телефон и он ищет этого мерзавца: «Тащите сюда свои телефоны, покажу их брату, если это не его — верну». Мальчики, конечно, понимали, что телефоны никто не вернет, но не пытались возражать и молча выложили свои дорогие гаджеты. Когда вымогатели ушли с добычей, ребята от стыда не могли смотреть друг другу в глаза, а один просто разревелся.

Почему подростки даже не пытались оказать сопротивление, ведь они совсем не хилые — напротив, хорошо тренированные плюс у них было численное преимущество? Можно было просто убежать, позвать на помощь школьного охранника. Но ни одной из этих возможностей они не воспользовались. Их буквально парализовал страх. У них никогда не было необходимости самим постоять за себя, а значит, и шанса научиться адекватно действовать в критические моменты. В их «багаже» не оказалось вариантов защиты, опыта преодоления, ведь всегда находился кто-то, кто решал за них все проблемы.

Вот они, последствия гиперопеки! Она подавляет волю ребенка, его энергию и познавательную активность, воспитывает покорность и безволие. Этот феномен носит название «выученная беспомощность» и хорошо изучен в психологии.

Теория выученной беспомощности, созданная известным американским психологом Мартином Селигманом, объясняет, почему многие из нас, сталкиваясь с трудностями, предпочитают бездействовать. Селигман экспериментально установил, что выученная беспомощность — результат многократного повторения ситуаций, когда мы не можем контролировать происходящее и не в силах что-либо изменить. В таких случаях даже активные и энергичные дети поневоле становятся инертными.

Что делать?

Воспитание — процесс прежде всего ориентированный на будущее. Мало уберечь ребенка от опасностей сегодня, надо способствовать его взрослению, развитию самостоятельности, тем самым создавая прочный, устойчивый фундамент для его жизни завтра, чтобы он мог сам, без нашего участия, себя защитить. Как это сделать?

«Просканировать» атмосферу в доме

Ощущение опасности достаточно субъективно, оно во многом зависит от нашего восприятия, индивидуальных установок и предубеждений. Иногда мы переоцениваем незначительные угрозы, особенно когда дело касается наших детей, и не придаем значения действительно серьезным.

Поэтому, прежде чем выстраивать многочисленные защиты по принципу «пусть будет на всякий случай», надо подумать, зачем ребенку охрана, от чего конкретно мы его защищаем, и просчитать возможные последствия своих действий. Заодно мы поймем, кому в действительности все это нужно — ребенку или нам для самоуспокоения.

Посмотрим, как ребенок реагирует на те или иные элементы выстроенной нами защиты. Готов он выйти за пределы охраняемой зоны один, без взрослых, или сама мысль об этом для него нестерпима? Нет ли у него навязчивых страхов? Не снятся ли ему кошмары? Не слишком ли он увлечен просмотром ужастиков? Способен ли один засыпать, играть, гулять или всегда кто-то должен быть рядом?

Трудно увидеть ситуацию в целом, когда мы в нее «встроены». Поможет такой психологический прием: надо мысленно дистанцироваться и взглянуть на происходящее со стороны, как будто система охраны организована не нами. Представим, что мы впервые видим наш дом, людей, которые окружают нашего ребенка, проанализируем неделю его жизни, «пройдемся по его маршруту». Какую часть времени он проводит под постоянным контролем взрослого или под прицелом видеокамеры, а какую один? Есть ли у него возможность выходить из-под надзора? Все дети разные: одному и взвод телохранителей не помешает стать самостоятельным, а другой без няни не посмеет даже выглянуть за ворота.

«Убрав из жизни ребенка все реальные риски, мы убираем и саму реальность. Как говорил выдающийся польский педагог Януш Корчак, „в страхе, как бы смерть не отобрала у нас ребенка, мы отбираем ребенка у жизни; оберегая от смерти, мы не даем ему жить“.»

Обратим внимание на эмоциональный фон, на атмосферу в семье — что и как мы говорим, что витает в воздухе? Нам только кажется, что малыш занят собой, игрушками или мультиком. На самом деле он, как губка, впитывает все, что видит и слышит. Как бы мы ни контролировали свою речь, как бы ни пытались делать вид, что абсолютно спокойны, как бы ни дозировали информацию, ребенок все равно уловит наш настрой, испуг, волнение, наше отношение к тем или иным событиям.

Тревога, беспокойство, страх — самые «заразные» эмоции, и первыми их подхватывают дети. Они все воспринимают буквально, безоценочно. Взрослые любят обсуждать страшные истории, приключившиеся с кем-то из знакомых, — к одним преступники вломились в дом, к другим на участок проникли посторонние, у третьих угнали машину. Поговорили и забыли. А малыш остается с ощущением, что теперь его жизнь под угрозой, и ему действительно становится страшно.

Иногда мы сами запугиваем ребенка своими предписаниями, внушая ему чувство слабости и беззащитности: «Не ходи по лужам — простудишься», «Не бегай — упадешь». Предписания могут даваться и без слов. Скажем, мальчик полез на лестницу и упал. Мама так обреченно вздыхает и всем своим видом показывает, какой он никчемный неумеха, что в следующий раз он на эту лестницу уже точно не полезет.

Мы не замечаем, как направляем ребенку «двойные послания». Например, говорим: «Ты сильный, тебе нечего бояться» — и тут же приставляем к нему «стражу» и никуда не пускаем одного. Или всячески его поддерживаем: «Ты все сможешь, ты выносливый, стойкий!» — и не разрешаем идти в поход с одноклассниками.

Иногда ребенок боится не сам по себе, а потому что боятся родители. Я столкнулась с таким случаем в самолете, попавшем в зону турбулентности. Самолет дрожал и вибрировал, пассажиры забеспокоились. Мальчик в соседнем кресле испуганно смотрел на мать, пытаясь понять, что он должен чувствовать в этой ситуации. Лицо матери было бледным и напряженным, она судорожно вцепилась руками в кресло и не отвечала на вопросы сына. С мальчиком тут же случилась истерика, ведь он не только не нашел поддержки, чтобы справиться с собственным страхом, но, по-видимому, получил дополнительную порцию страха от матери.

Важно не переносить свои страхи на детей. Наше волнение должно оставаться при нас и не влиять на их жизнь. Поэтому стоит привести в порядок свои чувства и поработать с собственной тревогой, которая, как в зеркале, отражается в детском страхе.

Надо отделить свои страхи от реальной опасности и, опираясь на здравый смысл, попытаться определить, какие из элементов защиты объективно необходимы, а какие всего лишь ненужная «надстройка». А дальше — аккуратно избавляться от лишнего, ненужного, неоправданного.

Найти баланс между защитой и свободой

На Западе уже давно идут бурные дискуссии между «мамами-вертолетами», которые все время кружат вокруг своих чад, и «борцами за детскую независимость». Среди родителей растет число тех, кто понимает: если мы хотим воспитать ребенка уверенным в себе, не тревожным, не невротичным, надо предоставить ему не только защиту, но и свободу. Одна потребность не должна удовлетворяться за счет другой. Лучше ссадины и ободранные коленки, зато здоровая психика и адекватное восприятие мира.

Что выигрывает ребенок, получая необходимую степень свободы? Измерить это трудно, ведь речь идет об изменениях качественных, а не количественных. Зато привести статистику по детским травмам и несчастным случаям не составит труда. На нее и ссылаются сторонники сверхзащиты. Конечно, отсутствие родительского контроля — это угроза физическому здоровью ребенка, но ситуация сверхконтроля, несомненно, ставит под удар его психическое здоровье.

Давать детям свободу нужно постепенно. Ребенка, выросшего в охраняемом доме, поселке, который никуда не ходит без сопровождения, ни в коем случае нельзя вдруг взять и выпихнуть в «открытый» мир. Зачастую у таких детей идея о свободе вообще не вызывает энтузиазма — у них уже сформировалось ощущение опасности, враждебности внешней среды. Получается замкнутый круг: ребенок боится, потому что не знаком с окружающим миром, и не может его познавать, потому что боится. Что делать родителям? То же самое, что мы делаем, столкнувшись с любой другой проблемой, — засучить рукава и приготовиться к упорной, кропотливой и длительной работе.

На пути «к свободе» можно условно выделить три этапа и сформулировать их в виде родительских посланий:

• Младенец на руках: «Я о тебе полностью позабочусь».

• Ребенок на расстоянии вытянутой руки: «Иди, не бойся. Я рядом. Чуть что — я подстрахую и делом, и советом».

• Мы смотрим ребенку вслед: «Ты прекрасно сам справишься с любыми проблемами».

Если мы видим, что ребенок постепенно учится преодолевать то, что раньше вызывало трудности, значит, он движется в верном направлении — от абсолютной зависимости к самостоятельности. Но если мы никак не можем отпустить его от себя или он сам «застревает» где-то поблизости от нас, это повод задуматься, все ли в порядке.

Определять границы детской свободы и тем самым устанавливать допустимую степень риска для каждого ребенка можем только мы, родители. Никто, кроме нас, не возьмет на себя такую ответственность. Все знают: с чужим ребенком ведешь себя осторожнее и осмотрительнее, чем с собственными детьми, которым больше разрешаешь. Отсюда и излишняя, навязчивая опека со стороны наемного персонала — нянь, гувернанток, водителей, охранников. Для человека «при исполнении» сопровождение ребенка — это работа. У него есть четкая задача: доставить объект по месту назначения «в целости и сохранности». Давать ребенку возможность проявлять активность, любопытство не входит в его обязанности.

Важно устанавливать разумные границы, расширять их или сужать в зависимости от ситуации, создавать своего рода «свод правил», которым должны следовать все, кто взаимодействует с ребенком и обеспечивает его безопасность.

Позволить рисковать

Глядя на современных детей, мы невольно задаемся вопросом — а как же мы выжили? Мы ездили на автомобилях, в которых не было специальных детских кресел, одни ходили купаться на речку, лазили по чердакам, уходили из дома утром и возвращались, когда стемнеет. Мы сидели на заборах, прыгали с тарзанок, гоняли с горки на самокатах, пили воду из автоматов со стеклянными «многоразовыми» стаканами или просто все из одной бутылки. Да, мы могли получить травму, заболеть, попасть в переплет. Но наши поступки были именно нашими. У нас было право на риск, на неудачу. Так мы учились защищаться, терпеть боль, подниматься после падения. Спрятаться было не за кого. Недаром в нашем «свободном» поколении много людей, способных рисковать и не бояться нового.

Детство — это знакомство с миром, постоянное переживание новых ощущений. Любопытство заставляет детей действовать. Но взрослые стараются ограничивать детское любопытство, управлять процессом освоения нового и предлагают готовые ответы еще до возникновения вопросов, тем самым пресекая бессмысленные, на их взгляд, поступки детей.

В зарубежной психологии есть термин «избыточная безопасность» (surplus safety) — это строгие меры, к которым прибегают родители, чтобы уберечь детей от возможных травм (независимо от степени тяжести) или негативного влияния. Но выработать настоящий иммунитет против страха поможет только опыт риска: залезать на большую высоту, нестись сломя голову, драться, прыгать в воду, держать в руках нож и ножницы, падать, ушибаться.

Показательный пример. В Норвегии приняли закон о единых стандартах безопасности, и множество детских площадок, построенных из подручных материалов, были закрыты. Городские общины, у которых хватило средств для закупки стандартных аттракционов, завезли на площадки пластиковые качели, низенькие горки метровой высоты, лестницы с устойчивыми ступеньками, песочницы с грибками.

Но дети в ответ начали усложнять аттракционы: им надоедает скатываться с низкой горки, и они забегают на нее задом наперед, залезают на крышу грибка, пока взрослые не видят, прыгают с качелей. В результате количество травм только увеличилось: это и синяки, и царапины, и разбитые носы, и ушибы, и переломы. Но если раньше дети травмировались якобы из-за «недостаточной безопасности», то теперь они ломают руки и ноги, пытаясь сделать «стерильные» приспособления более «экстремальными».

Интересно, что пристальное внимание родителей к безопасности на практике не приводит к сокращению количества несчастных случаев с участием детей. Согласно американской Национальной системе электронного мониторинга травм (National Electronic Injury Surveillance System), которая отслеживает визиты в больницы, частота вызовов скорой помощи из-за травм на детских площадках и домашних происшествий в 1980 году составляла 156 тысяч (или один визит на 1452 американца), а в 2012 году — более 271 тысячи (или один визит на 1156 граждан США).

В последнее время в развитых странах отношение к рискованным действиям детей кардинально изменилось. Тим Гилл, автор книги «Нет страху» (Tim Gill «No fear»), рассматривает риск как необходимое условие психологического развития ребенка. Он приводит следующие аргументы.

Во-первых, риск необходим, чтобы ребенок учился справляться с трудными, неожиданными ситуациями.

Во-вторых, у большинства детей есть склонность к риску, и, если этот «аппетит» вовремя не утолить, он будет ощущаться острее и подталкивать ребенка к еще более рискованным действиям.

В-третьих, дети, открыто демонстрирующие готовность рисковать, пользуются особым уважением среди сверстников.

И, наконец, четвертый аргумент: в преодолении неблагоприятных обстоятельств формируются характер и личность ребенка, вырабатываются такие качества, как смелость, предприимчивость, стрессоустойчивость, самодостаточность.

Поэтому любой вызов надо воспринимать не как что-то вредное и опасное, а как неотъемлемую часть жизни. Другое дело, что риск нужно дозировать, чтобы ребенок мог его распознать, оценить, принять вызов, сориентироваться в сложной ситуации и правильно среагировать.

«Выработать настоящий иммунитет против страха поможет только опыт риска: залезать на большую высоту, нестись сломя голову, драться, прыгать в воду, держать в руках нож и ножницы, падать, ушибаться.»

Во многих западных исследованиях утверждается, что игровая среда должна содержать элементы, отвечающие потребностям ребенка в риске, в свободе, в движении. В Великобритании, например, строят приключенческие детские площадки, «лесные детские сады», где дети могут исследовать природу в естественных условиях. Появилось понятие risky play — рискованная игра, в которой ребенок сталкивается с опасностью, преодолевает себя, справляется со страхом и переживает сильные позитивные эмоции. Когда ситуация проигрывается раз за разом, страхи уходят, и ребенок чувствует себя все более уверенно. Рискованные игры — своего рода терапия: дети заставляют себя делать вещи, вызывающие страх, чтобы преодолевать его. Так они учатся управлять страхами и находить верные решения. Если же такого опыта в их жизни не было, это может спровоцировать повышенную тревожность, нервозность и привести к действительно серьезным травмам. Стараясь оградить детей от всех возможных рисков и травм, мы не даем им сделать себе «прививку» от фобий взрослых.

Элен Сэндсетер из Университета королевы Мод в Тронхейме (Норвегия) изучала потребность подростков в риске и острых ощущениях. Оказалось, дети нуждаются в чувственном переживании опасности и волнения, но это вовсе не означает, что они делают что-то действительно опасное. Просто им хочется пощекотать нервы, ощутить, что они по-настоящему рискуют. Им нравится пугаться и справляться со страхом.

Сэндсетер описала шесть типов игр, связанных с разными факторами риска:

• игры на высоте: залезать на деревья, крыши, лестницы, чердаки;

• манипуляции с опасными инструментами: острыми ножницами или ножами, тяжелыми молотками;

• игры возле воды (реки, бассейна, моря) или открытого огня (костра, мангала);

• драки, борьба, битвы;

• гонки на велосипедах или на лыжах;

• разведка в одиночку.

Самым важным считается последний пункт: когда дети остаются одни, берут на себя ответственность за свои действия и последствия собственных решений, они получают неоценимый опыт.

Чтобы понять, к чему приводит отсутствие подобного опыта, автор исследования обращается к эволюционной психологии. Когда-то умение избегать опасности, защищаться было решающим для выживания. Поэтому дети рождаются с инстинктом брать на себя риск. Сегодня вопрос о выживании не стоит, и ребенок реализует свой инстинкт в игре. Недаром французы говорят: «Кто взрослеет не рискуя, рискует не повзрослеть никогда».

Не надо по пятам следовать за ребенком на детской площадке, комментировать каждый его шаг, подавать ему совочек и ведерко, которые он может достать сам, подстраховывать, когда он спускается с горки, бросаться на его защиту при любой ссоре или споре с другими детьми. Надо дать ему возможность своими силами улаживать конфликты, получать собственный опыт, в том числе негативный.

В качестве рекомендации я предлагаю отцам чаще оставаться с детьми. Папы, как правило, не склонны преувеличивать опасность, как мамы или очень ответственные няни. Это хорошо иллюстрирует популярная в интернете картинка, где папа подкидывает вверх ребенка. На разных частях этой картинки показано, как по-разному видят одно и то же расстояние от папы до ребенка сам папа, мама и бабушка. С папами дети получают более разнообразный опыт — с ними можно попрыгать по лужам, залезть на дерево, пойти на охоту, рыбалку, в поход.

По мере взросления дети должны брать на себя все больше ответственности за собственную безопасность, вырабатывать разные стратегии поведения: в одном случае надо позвать на помощь, а в другом обойти опасное место, здесь подраться, а там убежать, где-то договориться, а где-то спросить совета у взрослых.

Стоит внимательно понаблюдать за ребенком и понять, в каких случаях он чувствует себя неуверенно и почему, а дальше — не запрещать, а поддерживать, когда он решается на риск. Именно в детстве ребенок должен научиться справляться с потенциально опасными ситуациями — это во многом определит его поведение на протяжении всей дальнейшей жизни.

Не запрещать, а объяснять

Маленький ребенок не понимает причинно-следственных связей, не способен отличить опасное от безопасного, не знает, почему одно можно делать, а другое нельзя. За него все решают взрослые. Постепенно, шаг за шагом, он осваивает окружающий мир, родители объясняют смысл происходящего, рассказывают, как лучше вести себя в той или иной ситуации и как можно исправить то, что уже произошло. Конечно, невозможно обойтись без запретов — не смей больше никогда ходить туда-то и делать то-то — и какие-то из них должны быть очень жесткими: например, нельзя играть в мяч рядом с дорогой или баловаться с огнем.

Лучшая система безопасности — это набор четких правил и принципов. Дети, особенно маленькие, постоянно стремятся их нарушить, но не только ради того, чтобы добиться свободы, а чтобы удостовериться в их незыблемости. Поэтому мы должны следить за тем, чтобы установленные нами правила поначалу выполнялись «от А до Я», а потом можно постепенно «удлинять поводок» и ослаблять контроль.

Но чтобы дети воспринимали правила как «незыблемые», мы должны показывать им пример. Если мы хотим, чтобы ребенок всегда переходил дорогу только на зеленый свет, нам придется самим стоять и ждать, пока горит красный, даже когда нет машин, а не перебегать дорогу со словами «Давай-давай быстрее». Иначе ребенок, оставшись один, попробует сделать то же самое.

Воспитывать — это еще и заранее информировать ребенка о том, к чему может привести то или иное действие. Потом он узнает об этом на собственном опыте. Запреты взрослых наполняются содержанием, когда подтверждаются практикой. Ребенок убеждается, что о горячий утюг можно обжечься, а ножом поранить палец, будет больно. Эти новые «знания» вписываются в его картину мира, дополняют ее.

Ребенку важно не только получить опыт, но и обсудить, оценить то, что с ним произошло. Опасность должна быть им осмыслена, а для этого нужно, чтобы с ним поговорили. Но вместо этого на него, как правило, ворчат, его наказывают, шлепают. И в следующий раз, когда он окажется в той же ситуации, он снова не сумеет избежать неприятностей.

Например, мальчик спрыгнул с качелей, упал, ударился и в слезах бежит к маме. Как реагирует мама? «На качели больше не пойдешь!», «Я тебе говорила не раскачиваться так сильно», «Я предупреждала, что надо держаться!». Она не позволяет ему вернуться к опасному занятию и закрепить добытый опыт. Лучше бы мама вела себя более конструктивно — например, пожалев и приласкав, спросила: «А ты понял, почему упал? Давай попробуем еще раз! Будем учиться прыгать правильно».

Если мы боимся, что ребенок вдруг окажется где-то один, потеряется или его украдут, значит, надо объяснить ему, как действовать в такой ситуации. Добровольный поисковый отряд «Лиза Алерт», занимающийся поиском пропавших людей, составил подробную памятку для детей и родителей с рекомендациями о том, что делать, если ребенок потерялся на улице или в транспорте, а мобильный телефон разрядился. Вот некоторые советы: ребенку нужно минимизировать передвижения, оглядеться и обратиться за помощью или к полицейскому, или, если его рядом нет, к взрослому человеку с ребенком (но никуда с ним не ходить). Стоит организовать игру на тему «как я буду себя вести, если потеряюсь», научить ребенка говорить взрослому (особенно незнакомому) «нет», придумать пароль, который будем знать только мы и наш ребенок, чтобы никто посторонний не мог просто так подойти и сказать «Твоя мама попросила меня прийти за тобой», приучить его предупреждать, когда он куда-то уходит или уезжает один, — звонить, писать сообщения.

Мы должны не бездумно запрещать и ограждать, а научить ребенка самому себя защищать, распознавать опасности и адекватно на них реагировать, принимать самостоятельные решения в сложных ситуациях.

Не бояться бояться

Не надо бояться детских страхов. В каждом возрасте существуют свои «нормальные» страхи, которые полезны для развития. Например, младенцы пугаются громких звуков и резкого света. Между первым и вторым годом жизни дети боятся расставания с мамой. На втором-третьем году возникает страх темноты. Ребенок неохотно засыпает в темной комнате, боится собственных страшных фантазий — чудовищ, привидений, больших животных. На пятом-шестом году появляется страх смерти. В начальной школе зарождаются социальные страхи — например, дети начинают бояться негативной оценки со стороны взрослых. С возрастом усиливается страх быть отвергнутым. Подростки больше всего опасаются насмешек, неудач, войны или болезни, а в последнее время — и терактов.

Ребенок взрослеет, жизнь ставит перед ним новые задачи, появляются проблемы, которые надо решать, а с ними и новые страхи, и способы их преодоления. Когда страхов слишком много или они содержательно не соответствуют возрасту ребенка, они начинают мешать нормальному развитию и адаптации. Если малыш трех-четырех лет потерялся в магазине и заплакал, это вполне адекватная реакция. Но такое же поведение мальчика десяти лет должно насторожить.

Страх должен быть ребенку «по силам», тогда он сможет с ним справиться. «Нормальный» страх, соответствующий масштабу опасности, помогает созреванию эмоциональной сферы и взрослению. Если страх «не по силам», он травмирует. И позже, когда ребенок станет взрослым и столкнется с аналогичными ситуациями, он будет чувствовать себя беспомощным и постарается их избегать, даже если «умом понимает», что реальной угрозы нет.

Два естественных альтернативных способа проживания ситуации новизны — это любопытство и испуг. Любопытство заставляет приближаться к новому, испуг, наоборот, вынуждает отдаляться. Переживание испуга состоит из двух этапов — собственно испуга и восстановления стабильности, которое происходит благодаря возвращению любопытства: «Где это я? Что происходит? Что изменилось? Так ли все ужасно или я напрасно испугался?» Это своего рода эмоциональные качели — от любопытства к испугу и обратно. Раскачиваясь на этих качелях, дети развиваются, взрослеют.

Зачастую мы из лучших побуждений не позволяем ребенку дойти до той грани, за которой начинается испуг, и он ее не пересекает. Одно только предположение, что малыш может испугаться, заставляет нас работать на опережение: «Не волнуйся, с тобой пойдет няня». Он так и не успевает посмотреть страху в глаза.

А между тем страх — это и важное средство познания мира, и защитная эмоциональная реакция, побуждающая нас избегать реальной или воображаемой опасности. Страх тесно связан с фантазией. Уже имея опыт, мы представляем, чтó может случиться, и это помогает нам мобилизоваться и противостоять угрозе. Чувство страха заставляет нас быть внимательнее. Когда опасность реальная, страх полезен — если бы мы ничего не боялись, то легко могли бы схватить раскаленный утюг, попытаться перейти автобан с многорядным движением или шагнуть из окна на десятом этаже. Нормальный, адаптивный страх позволяет вовремя заметить угрозу, сконцентрироваться, учесть возможные риски и принять меры к спасению: убежать, спрятаться, приготовиться к обороне.

«Если кажется, что для охраны надо сделать вот столько, сделай чуть меньше — не ошибешься, особенно когда дело касается детей. Здесь лучше „недо−“, чем „пере−“. Чем меньше ребенок будет полагаться на защиту извне, тем лучше.»

Помогать преодолевать страх

Детские страхи проявляются по-разному: повышенной тревожностью, агрессивностью, ночными кошмарами, нервными тиками. Бывает, дети вдруг начинают бояться совсем, казалось бы, безобидных вещей: новой игрушки, рисунка на обоях, темноты, теней от уличного фонаря на стенах спальни. Они как будто находят некий предмет, воплощающий их страх.

На консультации клиент пожаловался, что его шестилетний сын уже неделю отказывается заходить в свою комнату: «Я-то думал, мой мальчик уже взрослый, а он боится какого-то шкафа». Мы стали разбираться, что же произошло. Оказалось, ребенок всегда настороженно относился к появлению в доме посторонних людей. Однажды он случайно увидел курьера, который привез отцу документы. Это был мужчина с большой окладистой бородой, и хотя он вошел в дом буквально на минуту, мальчика это напугало. На следующий день он с криком выбежал из своей комнаты и уже ни в какую не хотел туда заходить. Ему показалось, что древесный рисунок на дверце шкафа напоминает страшное лицо незнакомого дяди. Мама предлагала выбросить шкаф, но папа засомневался и обратился ко мне за советом.

Я порекомендовала не избавляться от шкафа, не выделять ребенку другую комнату, а помочь ему преодолеть свой страх. Здесь главное правило — не избегать опасности, а идти ей навстречу, чтобы прикоснуться к ней, «попробовать на зуб» и самому убедиться, что бояться нечего.

К детским страхам стоит отнестись серьезно: не высмеивать, не отмахиваться, не отрицать — «Нашел чего бояться!», ведь так мы обесцениваем переживания маленького человека и оставляем его один на один с проблемой, которую он самостоятельно решить пока не может. Не надо говорить о страхах ребенка между делом или в присутствии посторонних, а тем более ругать и упрекать: «Что ты ведешь себя как маленький?» Стоит спокойно расспросить о том, чего или кого он боится. Такое отношение — уже само по себе мощное психотерапевтическое средство.

Обнимем малыша, приласкаем, чтобы он почувствовал себя в безопасности, под нашей защитой. Когда мы увидим, что ребенок успокоился, можно взять его за руку или даже на руки и вместе с ним войти в «страшную» комнату, подойти к «страшному» шкафу, рассмотреть его, потрогать.

Проработка конкретных страхов — важная задача развития. Так, четырехлетний мальчик очень боится собак, и его отец это знает. Когда они вместе идут по улице и издалека видят собаку, заботливый папа немедленно берет сына на руки, успокаивает. И мальчик понимает, что собаки — это действительно опасно, иначе папа не стал бы его от них «спасать».

Что лучше делать папе в такой ситуации? Наверное, для начала стоило бы объяснить сыну, что есть разные породы собак, научить отличать бойцовую собаку от пуделя или йорка, рассказать, как они себя ведут, можно даже сходить на выставку собак. И в следующий раз попробовать подойти к собаке поближе, а потом не забыть похвалить ребенка за смелость.

Профессор психологии Норвежского университета естественных и технических наук Лейф Кенар на своих лекциях часто спрашивает студентов, боятся ли они ос. Как правило, боятся все, но те, кого хоть раз в жизни жалила оса, боятся меньше, чем те, кого оса не жалила ни разу. Тим Гилл в книге «Нет страху» приводит результаты исследования, которое показало, что дети, получившие травмы в результате падения в возрасте от пяти до девяти лет, меньше боялись высоты, когда им было 18 лет.

У каждого из нас есть свои скрытые фобии: мы боимся огня, воды, высоты, боли. Но когда мы всячески стараемся избегать столкновения с источником страха, наши фобии только прогрессируют.

Для лечения подобных фобий Виктор Франкл предложил метод парадоксальной интенции: мы должны захотеть испытать то, чего мы так боимся. Если мы будем стремиться к страху, он не сможет вызвать симптом тревоги, и, соответственно, симптом не сможет усиливать страх. Мы должны пойти «против течения», против движения по кольцу взаимного «раскручивания» пары «симптом — страх». Порочный круг будет разорван, и страх пройдет.

Иногда побороть страх помогает пример других. Дочка моей коллеги, когда была маленькой, очень боялась подниматься на горку и съезжать вниз. Но однажды она увидела, как весело и задорно это делает незнакомый мальчик, побежала вслед за ним и легко скатилась.

Детские страхи — тонкая материя, поэтому действовать надо максимально деликатно. Если мы не знаем, как поступить, можно посоветоваться со специалистами, но, на мой взгляд, лучше все-таки полагаться на себя, на свою родительскую интуицию, на понимание своего ребенка. Это тот самый случай, когда сердце подскажет, что и как надо делать.

Учиться «отпускать» детей

Ребенок взрослеет, и, хотим мы этого или нет, нам придется постепенно перекладывать на него часть ответственности за его безопасность, давать бóльшую самостоятельность и автономность.

Когда подросток собирается на вечеринку или дискотеку, вместо того чтобы ежеминутно повторять «Будь осторожнее, осмотрительнее», стоит четко оговорить время возвращения, попросить сделать пару звонков, уточнить, с кем он собирается провести время, и попрощаться спокойно, с улыбкой: «Желаю приятно отдохнуть».

Конечно, такие эксперименты возможны, когда у нас с ребенком хороший эмоциональный контакт. Тогда нам легче понять, почувствовать, на что он способен, отпустить его и побороть свою тревогу. Мы должны быть уверены, что в любой сложной ситуации он обратится первым делом именно к нам.

Я хорошо помню, как первый раз оставила дочь на даче вдвоем с подругой на целую неделю — девочки тогда только окончили седьмой класс. Все получилось спонтанно: просто однажды в разговоре мы вспомнили рассказ Николая Носова «Мишкина каша», в котором описаны приключения двух мальчишек, оставшихся на даче без взрослых, и неожиданно дочь сказала: «Вот мне бы так». Мы с мужем думали-думали и решили: «А почему бы нет?» Отвезли девочек на дачу, дали денег на неделю и уехали, договорившись созваниваться раз в день.

Для них это был первый опыт самостоятельной жизни. Они ходили в деревню в магазин, покупали продукты, готовили еду, ухаживали за садом, поливали огород — одним словом, жили как обычные взрослые дачники. Конечно, бывало страшно, ведь они находились одни в двухэтажном доме. В последнюю ночь их что-то напугало, они почти не спали, все время проверяли, заперты ли двери и окна, и очень обрадовались, когда мы наконец-то приехали.

Подруги меня укоряли: как мы могли пойти на такое? Безусловно, мы беспокоились. Но не сказали об этом ни бабушке, ни дедушке, которые были в это время в санатории: они бы сразу же вернулись домой и сорвали «эксперимент». Зато через неделю мы увидели совсем других детей — это были уже девушки-подростки, повзрослевшие, уверенные в себе, способные отвечать за свои поступки и, если надо, за себя постоять. Произошла некая инициация — они вышли на другой уровень взросления. После этого я все чаще слышала от дочери: «Я сама могу это сделать», «С этой ситуацией я справлюсь», «Это не проблема». Она до сих пор вспоминает ту неделю на даче как один из самых интересных эпизодов в ее жизни.

Доверие — лучшая защита

В стремлении стать идеальными родителями мы часто перебарщиваем с защитой и контролем. У Дональда Вудса Винникотта есть идея о «достаточно хорошей матери», которую он противопоставляет матери идеальной. Это можно отнести не только к матери, но и к отцу, тогда «достаточно хороший родитель» — это тот, кто:

• не кудахчет над своими «птенцами», но и не выталкивает их из гнезда, пока они не научились летать;

• заботится о детях, поддерживает, обеспечивает их безопасность и в то же время дает им возможность набираться опыта, рисковать, совершать ошибки;

• не ограничивает свободу детей ради собственного спокойствия, а становится их гидом, проводником на пути от полной зависимости от нас, взрослых, к самостоятельности.

Абсолютной безопасности добиться невозможно, ее не могут гарантировать никакие охранные системы, никакие меры предосторожности. А вот отсутствие чувства безопасности — это уже психологический дискомфорт, благодатная почва для появления серьезных психологических проблем.

Поэтому говоря, что безопасность — это важная потребность ребенка, я имею в виду не столько внешнюю, физическую охрану (непроницаемые заборы и постоянное присутствие взрослого), сколько внутреннее ощущение безопасности — а это спокойствие, уверенность, открытость, которые и определяют наше доверие к миру.

Доверие — к людям, к миру, к себе — базовая установка личности, фундамент нашего жизнелюбия, созидательности, конструктивности. Только так мы можем проявить себя в полной мере, реализовать свой потенциал, свои способности, получать и отдавать.

Пока ребенок учится самостоятельности, мы тоже учимся — доверять ребенку, причем не только на словах, но и на деле. Если мы уверены, что у нас с ребенком полный контакт, но ничего ему не разрешаем и никуда не отпускаем одного, мы обманываем и его, и себя.

Мы не можем уберечь детей от всех неприятностей. Они должны сами оценивать степень риска и справляться с трудностями. Альфред Адлер, создатель системы индивидуальной психологии, сказал однажды, что величайшее счастье для ребенка — препятствия на пути, которые он должен преодолевать. Именно в преодолении дети взрослеют, получают знания и опыт, у них появляется шанс проверить свои силы, что-то понять о жизни.

В вопросах безопасности, на мой взгляд, стоит придерживаться принципа минимализма. Для своих клиентов я сформулировала ясное правило: если кажется, что для охраны надо сделать вот столько, сделай чуть меньше — не ошибешься, особенно когда дело касается детей. Здесь лучше «недо−», чем «пере−». Чем меньше ребенок будет полагаться на защиту извне, тем лучше. Ребенок взрослеет, и то, что сегодня кажется необходимым, через неделю или месяц становится ненужным, чрезмерным. Образно говоря, ему пора самостоятельно управляться с ножом и вилкой, а мы все еще кормим его с ложечки.

Я согласна с «борцами за детскую независимость»: те чудесные моменты свободы, которых так много было в нашем детстве, позволили нам получить необходимые жизненные навыки, обеспечивающие реальную, а не мнимую безопасность. Так стоит ли лишать свободы наших детей?

Глава 5 Золотое гетто

В прошедшие два десятилетия в России появился целый класс «особых» детей: их не встретишь на улице, в общественном транспорте или на детской площадке. Они живут в закрытых жилых комплексах, перемещаются на дорогих автомобилях, взрослеют в узком кругу избранных. Их имена мелькают в светской хронике, а в последнее время и в криминальных сводках — они все чаще становятся героями громких скандалов.

Напомню историю, получившую широкую огласку. Девушка из богатой семьи выходит из ночного клуба, где много выпила, и садится за руль дорогой иномарки — решила погонять по ночному городу. Когда наряд ДПС пытается остановить ее за опасное вождение, она сбивает полицейского. Что происходит дальше?

Девушка закрывается в автомобиле, отказывается выходить, ее не интересует, жив ли пострадавший. Она отправляет сообщение бойфренду: «Зая, я убила мента, прости, что делать?» Молодой человек отвечает: «Закати истерику, ничего не подписывай». Девушку отвозят в отделение полиции. Она переживает только из-за своей разбитой машины, требует, чтобы ей вернули телефон и отпустили домой.

Ситуация типичная — ко мне все чаще обращаются родители по поводу таких происшествий. И каждый раз меня поражает их позиция: они беспокоятся прежде всего о том, как бы побыстрее уладить дело и оградить «ребенка» от неприятностей. Можно услышать: «Девочку (мальчика) лишили водительских прав, и, пока все окончательно не успокоится, ей придется ездить с водителем, а ведь она так любит порулить». Родителей не тревожит ни поведение детей, ни их инфантильность, эгоизм, черствость. Дети в свою очередь не испытывают ни угрызений совести, ни чувства вины и абсолютно уверены в том, что им все сойдет с рук.

После каждого такого ДТП в средствах массовой информации поднимается волна возмущения — и безответственностью «неприкасаемых» (именно так озаглавил свои видео в Instagram молодой человек, гонявший на машине по пешеходным улицам Москвы), и реакцией родителей, и попустительством властей, ведь виновникам аварий, как правило, удается уйти от наказания. Волна поднимается и стихает — до следующего происшествия.

На Западе проблемами богатых детей занимаются давно и всерьез. В 70-х годах прошлого века даже появился термин «золотое гетто». Так стали называть «беспроблемные зоны», где компактно проживают состоятельные семьи. Ученые пришли к неожиданному выводу: у детей из «золотого гетто» те же психологические проблемы, что и у обитателей беднейших кварталов — пассивность, скука, апатия, нежелание работать, бóльшая, чем у «социальных середняков», предрасположенность к зависимостям. Что же происходит в периметре «золотого гетто» и почему это так отражается на детях?

Детки в клетке

Родители, добившиеся финансового благополучия и высокого социального статуса, создают для своих детей «рукотворный рай», где все на высшем уровне, все предусмотрено, стабильно и предсказуемо. Разве что погода подведет — и тогда обитатели рая перемещаются из Москвы и Петербурга в Монако и Куршевель, где их ждут тот же сервис, те же развлечения, ритм жизни, люди того же круга. У нас, взрослых, даже не возникает мысли, что в этом комфортном «пятизвездочном» мире много того, что деструктивно влияет на эмоциональное и интеллектуальное развитие ребенка, на его отношение к жизни, к людям.

Социальная изоляция

Еще лет 15–20 назад бедные и богатые в России жили в одних районах, вместе работали, поддерживали родственные и дружеские отношения. Сегодня все изменилось: не осталось ни мест, где они могли бы встретиться (разве что автострады и социальные сети), ни общих интересов, ни совместных дел. Зачем богатому полагаться на друзей, обращаться за помощью к близким, если любую услугу можно купить? Не с кем оставить ребенка — приглашаем няню, депрессия — идем к психотерапевту, в аптеку съездит водитель, «соль и спички» закажем по интернету. Мы живем, учимся, делаем покупки, лечимся, развлекаемся, отдыхаем каждый в своей «галактике».

Социальное расслоение растет, богатые отгораживаются от общества и физически — покупая жилье в «специальных» местах, и психологически — очерчивая свой круг, стараясь держаться людей с тем же социальным статусом, достатком и во многом схожими ценностями. Как отбирается ровня? Обычно по двум критериям — это богатство и статус. Логика простая: те, чье благосостояние и социальное положение не дотягивают до определенного уровня, не обладают необходимыми достоинствами и добродетелями.

Стремление к изоляции подогревается недоверием к окружающим. Человеку состоятельному порой трудно понять истинные мотивы чужих поступков, он склонен во всем видеть меркантильный интерес, боится нарваться на «золотоискателей» и постоянно мучает себя вопросом «Любят меня или мои деньги?».

Из таких комплексов, сомнений и амбиций по кирпичику выстраивается своего рода «невидимая стена», отделяющая «золотое гетто» от остального мира. Но если для взрослых социальная изоляция — это их сознательный выбор, то ребенок — заложник ситуации.

Дети из обычных семей гуляют во дворе, ходят с родителями за покупками, а став постарше, сами добираются в школу, выполняют родительские поручения и таким образом набираются опыта и впечатлений. Сначала это мозаика из случайных фактов, наблюдений, услышанных историй. Но из нее постепенно складывается ясное и вполне достоверное представление о реальной жизни.

«Золотой» ребенок не знает, что такое рынок, химчистка, аптека. Куда бы он ни отправился — в школу, в гости, в театр, в музей, его перевозят на автомобиле — от двери до двери. Незапланированные контакты, неожиданные встречи или случайные события просто исключены. Общение ограничено кругом родственников и друзей родителей, таких же успешных и состоятельных.

Дети быстро перенимают принятую в этой среде оценку окружающих по формальным, внешним признакам: сколько стоит твой автомобиль, какие на тебе часы, где ты учишься, какую должность занимает твой папа, чем владеет твоя семья. Если это дорого и «на должном уровне», значит, ты умный и приятный в общении человек, если «не добираешь» — тебя отсекают как недостойного.

Деньги становятся мерой всех вещей, а успех в его денежном выражении — самым верным знаком и правоты, и ума, и даже, как сказал бы Макс Вебер, богоизбранности. Эта «мифология денег» позволяет успешным людям не только испытывать чувство превосходства над теми, кто не сумел разбогатеть, но и приписывать «неудачникам» негативные качества — глупость, трусость, нерасторопность, лень. Проще говоря, «если ты такой умный, то почему такой бедный?». Отсюда и плохо скрываемое презрение к слабым, аутсайдерам, «лузерам», и своего рода «социальный нарциссизм». Все это в той или иной форме транслируется детям, и мир для ребенка делится на две части: одна — это избранные, к которым принадлежит и его семья, а вторая — так называемые нищеброды, плебс.

Если папы, как правило, включены в широкий социальный контекст, то мамы в большинстве своем не выходят за пределы привычного круга общения и не выпускают из него детей. А ведь именно мамы занимаются воспитанием. Буквально с пеленок они строго изучают «контингент» — сначала детских садов, потом школ, всех потенциальных друзей и одноклассников просеивают, как сквозь сито: что за семья, кто родители, где живут, чтобы исключить нежелательные контакты.

Родители хотят, чтобы друзья детей тоже были «под стать», и дети нередко лишены права выбирать себе друзей. Родители все за них решают, требуют знакомить с приятелями, редко куда-нибудь отпускают одних. Ровесников они видят в основном на отдыхе и по праздникам, когда приходят гости с детьми или все отправляются в ресторан, где малышей развлекают в специально организованном пространстве.

Когда родители вдруг замечают, что ребенок ни с кем не дружит, прячется за компьютер или сиднем сидит в загородном доме, они пытаются что-нибудь предпринять — ведут его к психологу или на тренинг. Есть спрос — будут и предложения, в том числе сомнительные. На рынке, например, появилась услуга «купи друга». «Друзьями» богатых детей становятся умные, воспитанные, аккуратные мальчики и девочки из приличных, но, увы, бедных семей, нуждающихся в деньгах. Будущих «друзей» заранее знакомят с особенностями «клиента», рассказывают о его характере, интересах, проблемах, а потом «внедряют» в семью. Подружившись, дети вместе ездят в путешествия и на экскурсии, иногда «друг» даже помогает в учебе или работает над тем, чтобы избавить «клиента» от какой-нибудь вредной привычки. При этом ребенку, конечно, не говорят о том, что «друга» ему купили. Сент-Экзюпери писал в «Маленьком принце»: «У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей». Однако времена меняются.

Казалось бы, о какой изоляции может идти речь, если дети из богатых семей много путешествуют? Однажды я возвращалась из Парижа, и моими соседями в салоне самолета были совладелица юридической фирмы и ее десятилетняя дочка. Они провели в Париже всего три дня: свободного времени у мамы было катастрофически мало, а ей хотелось отдохнуть и забыть о делах. Мы разговорились, я сказала, что работаю над книгой о бедных детях богатых родителей. Моей попутчице эта тема была близка, ведь у нее росла дочь. Она согласилась с тем, как важно прививать детям правильные представления о мире и людях, расширять их кругозор, используя любую возможность.

А потом мы заговорили о парижских впечатлениях. Оказалось, что все три дня они провели в магазинах и мишленовских ресторанах, где мама со своими парижскими приятельницами бурно обсуждала покупки, наряды из последних коллекций, цены, светские мероприятия. А как же Лувр? А Центр Помпиду? А прогулки по городу — не по парадным авеню, не по Елисейским Полям, а по старым улочкам, где можно посидеть в недорогих кафе и пообщаться с настоящими парижанами — ведь девочка учила французский с четырех лет? Нет, этого в программе не было. На мой вопрос «Как тебе понравилось в Париже?» девочка безразлично ответила: «Да как везде». Для нее это действительно было «как везде и как всегда» — что в Париже, что в Милане, что в Нью-Йорке. Список мест, где она успела побывать, поражает своим разнообразием, а мир, который она при этом видела, — однообразием. Меняются названия, а по сути ничего нового: все те же лимузины, магазины, рестораны, те же мамины подруги, те же разговоры.

Действительно интересные, образованные родители, у которых есть возможность рассказать и показать, «раздвинуть рамки», «расширить горизонты» для своих детей, фактически предлагают им один и тот же глянцевый вариант с небольшими поправками на место и время. Получается, как в старом рекламном слогане: «При всем богатстве выбора другой альтернативы нет». Вместо пестрой, разнородной, подчас противоречивой картины жизни дети видят ее маленький, выхолощенный, отформатированный и тщательно подретушированный фрагмент. А остальная часть «полотна» от них скрыта: все, что происходит за границами «гетто», для них как неосвоенный космос, им неизвестны действующие там правила и непонятны живущие там люди.

Можно возразить: почему мы говорим об однородности среды, когда вокруг ребенка вьется целый рой «других» взрослых — это учителя, тренеры, инструкторы, няни, гувернантки, водители, охранники, горничные. Вот же они, люди из «обычного» мира, с разным образованием, профессиональным и жизненным опытом. Но все эти взрослые занимают по отношению к ребенку особую позицию — они работают на его родителей, а значит, зависят и от них, и от него.

Зависимое взрослое окружение

Чем богаче семья, тем больше в доме прислуги: ребенка поднимут утром, накормят завтраком, оденут, обуют, причешут, доставят на занятия, позаботятся о его безопасности. При этом система взаимоотношений с домашним персоналом, как правило, не отлажена.

Большинство богатых россиян — первое поколение, нанимающее работников в дом. Особенно трудно приходится женщинам, у которых нет опыта управления людьми. Представления о взаимоотношениях с горничными, поварами и садовниками нередко формируются под влиянием телесериалов о властных хозяевах и послушной, благодарной «челяди». Новоиспеченных хозяек богатых домов зачастую бросает в крайности. Они либо слишком приближают к себе нянь и домработниц, делая их подругами и чуть ли не членами семьи, либо, наоборот, унижают и оскорбляют.

Детей, как правило, не учат, как держать себя со взрослыми, которые их обслуживают, не объясняют, что их окружают самостоятельные, достойные уважения люди, у которых есть собственные семьи, свои интересы, своя жизнь. Поэтому прислуга воспринимается детьми как «приложение»: повар — к кухне, водитель — к машине, домработница — к пылесосу.

Часто родители просто не замечают неподобающего поведения детей, а если и замечают, то закрывают на это глаза. Некоторые даже искренне восхищаются тем, как ловко ребенок ставит на место няню или водителя, как умело дает понять учителям и тренерам, кто здесь «заказывает музыку».

Помню, как жена банкира рассказывала о своем сыне: «Представляете, ему всего четыре года, а он подзывает няню, показывает ей пальчиком на пол, где разлил молоко, и говорит: „Ну-ка вытри! Вот здесь еще осталось! И быстро поменяй чашку“. Он такой развитый, сразу чувствует, кто слабее. А я так не могу, — вздыхала мама, — у меня слишком мягкий характер». Она в восторге от того, что малыш командует, требует, настаивает на своем: «Начальник растет, прямо президент компании!» Ей такое поведение кажется проявлением силы, лидерских качеств.

Почувствовав поддержку и одобрение родителей, дети входят во вкус — начинают давать оценки, разговаривать со взрослыми в повелительном тоне и решать, насколько хороши, к примеру, гувернантка и повар и стоит ли их поменять. Иногда они все-таки получают замечания за грубость и высокомерие по отношению к домашнему персоналу, но обычно их за это не наказывают. И правильные, справедливые, но мимоходом брошенные родителями слова остаются всего лишь словами.

Я была свидетелем такого случая. На престижном горнолыжном курорте шестилетний мальчик катался с женщиной-инструктором. Она остановила его на склоне и стала объяснять, что он неправильно выполняет стойку, а потому надо вернуться на «зеленую» трассу и повторить упражнение. Мальчик разозлился и ударил ее по лицу. Это случайно увидел его отец. Он подъехал, прикрикнул на сына — «Ты что вытворяешь?», а потом процитировал Высоцкого: «Бить человека по лицу я с детства не могу». В ответ ребенок выпалил: «Она идиотка! Дает мне дурацкие задания!» Отец еще раз погрозил пальцем и уехал догонять приятелей, оставив сына разбираться с инструктором. Позже, за общим столом, где нас было человек десять, отец рассказал об этом инциденте. Я была возмущена и высказалась довольно резко: «Если бы это был мой ребенок, он бы в этом году больше на лыжах не катался». Присутствующие — а это были солидные деловые люди — замолчали и уткнулись в свои тарелки. Наконец кто-то заметил: «Да, сегодня трудно найти для ребенка хорошего инструктора». Все облегченно вздохнули и стали живо обсуждать именно эту тему. На следующий день провинившийся мальчик появился на склоне — как будто ничего не произошло. Ребенок не был наказан за то, что ударил взрослую женщину, и даже не понял, что поступил плохо.

Когда взаимоотношения с наемным персоналом пущены на самотек, когда старшие не задают норм и правил, дети начинают устанавливать свои порядки — откуда им знать, что так нельзя? В результате все переворачивается с ног на голову: дети получают власть над взрослыми, а взрослые попадают от них в зависимость.

Многие «золотые» дети ведут себя с зависимыми взрослыми примерно так же, как мальчик из популярного французского фильма «Игрушка»: избалованный сын богатого папы считает, что может делать со взрослым мужчиной, героем Пьера Ришара, все что угодно.

Приведу пример. Из одной респектабельной семьи неожиданно уволился водитель. Казалось бы, отличные условия: новая дорогая машина, зарплата в полтора-два раза выше рыночной, а обязанностей кот наплакал — возить девочку-подростка в школу, иногда по магазинам или в гости. Что же произошло? Мужчина 45 лет долго мирился с тем, что 12-летняя девчонка называет его просто Петей и на «ты», постоянно повышает голос. Но ее очередная выходка стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. Он привез девочку в торговый центр и ждал в машине. Через некоторое время раздался звонок: «Подойди, забери пакеты». Он поднялся в кафе, где она сидела с подружками, хотел забрать покупки, но она жестом указала ему «Ждать!», и примерно час ему пришлось стоять в стороне, «ожидая приказаний». Девочки наболтались, нахохотались и стали расходиться. Его «хозяйка», не говоря ни слова, показала пальцем на пакеты и направилась к машине. Открыв багажник, чтобы уложить покупки, водитель тут же услышал окрик: «Ты что, козел, не можешь открыть мне дверь?!» На вопрос «Почему ты со мной так разговариваешь?» девочка без тени смущения ответила: «А мама считает, что с вами по-другому нельзя. Вы, дебилы, только крик понимаете». Дочь действительно много раз слышала, как мама жаловалась своим подругам то на «безмозглого» охранника, то на неуклюжую няню. Неудивительно, что родители встали на сторону своего ребенка — они не поняли претензии водителя и поведение девочки не осудили.

Дети копируют наше поведение — недаром говорят, «не воспитывайте детей, они все равно будут похожи на вас». Если мама или папа твердят, что кричать на горничную неприлично, а сами тем не менее повышают голос, ребенок понимает, что и ему можно.

Ребенок, наделенный властью над зависимыми взрослыми, становится практически домашним тираном. Так случилось с сыном успешного бизнесмена. Отец работает и живет в Москве, в загородный дом к семье приезжает в лучшем случае на выходные. Мама не работает — занимается ребенком. В огромном доме живут еще ее мать, сестра с мужем и целая бригада обслуживающего персонала. Все вместе они обеспечивают ребенку соответствующие условия.

Папа так говорил мне о своем сыне: «Это мой самый главный инвестиционный проект». Поэтому у ребенка лучшие учителя, тренеры. В доме несколько специально оборудованных для него комнат — спальня, кабинет, игровая. Мама регулярно докладывает папе, чего сын добился, что интересного сказал, как занимался.

Когда у сына чуть приболело горло, папа уволил няню — ребенок рассказал, как они гуляли и он промочил ноги. Учительница английского отчитала мальчика за несделанное домашнее задание — он тут же пожаловался отцу, и следующий урок вела уже новая учительница. Мальчик может себе позволить всем приказывать, и никто ему не возражает. Неприкосновенностью не обладает даже мама. Однажды папа узнал от сына, что она его шлепнула, и в результате мама лишилась традиционной весенней поездки в Монако, а потом еще полгода должна была «налаживать отношения с сыном».

В этой семье ни отец, ни мать никогда не позволяли себе грубости в отношении персонала. В доме тихо, спокойно, все вежливы, всех называют по имени-отчеству, всем говорят «вы». Но при этом нет той атмосферы, какая бывает в доме с ребенком, мамой и кучей родственников. Нет ни смеха, ни криков, ни слез, ни беготни, ни разбросанных игрушек — все стерильно, убрано, ухоженно. В воздухе витает страх и напряжение. Все как будто ходят по струнке. Свободно и раскованно чувствует себя только мальчик: он ловко и умело организует пространство вокруг себя, потому что знает — одна его фраза «а я папе расскажу» делает домочадцев шелковыми и все его «хотения» исполняются.

Что обо всем этом думают родители? Маме не до размышлений — не потерять бы то, что имеет. А папа считает, что все в порядке, все под контролем. Он построил систему, которой легко управлять. Все как в офисе: порядок, чистота, четкость. Да и мальчик хороший, честный, говорит как есть, не врет, прекрасно учится. Мама не избалована — в отличие от других богатых жен. И папа уверен, что его «самый главный инвестиционный проект», в который он так вкладывается, в конечном счете принесет реальную прибыль — сын сможет эффективно управлять его корпорацией.

«Ну как? — гордо спросил меня папа. — Что вырастет из моего наследника?» Действительно, что вырастет?

Надо признать, что мальчик интеллектуально развит, но он не привык ценить людей, налаживать с ними контакт. Если кто-то из взрослых не выполнит его желание, он немедленно будет заменен на другого. Алгоритм действий один и тот же: если что-то не так — звонок папе, и люди исчезают. Нет человека — нет проблемы. Ребенок не учится иметь дело с чужим мнением, с людьми, которые могут думать иначе, чем он, у которых есть свои интересы, с которыми надо считаться. А между тем этот навык формируется именно в детском возрасте.

И повзрослев, он будет действовать так же. Если сейчас мальчик удаляет из своего окружения неугодных учителей и нянь, то в будущем будет с легкостью избавляться от сотрудников, друзей, жен и даже детей (ребенок не соответствует ожиданиям — «сошлем» его куда-нибудь подальше, в Англию или Америку). А если он выйдет из-под влияния отца — возможно, попав в зависимость от кого-то другого, и не обязательно финансовую, — то «списанными за несоответствие» могут оказаться и родители.

Домашний персонал тоже не остается в долгу и вносит свой вклад в создание нездоровой атмосферы.

Сегодняшние няни, гувернантки, водители в прошлом были учителями, инженерами, военными, медсестрами. Им трудно перестроиться, чтобы чувствовать себя комфортно в новой роли. Но если к своим работодателям они относятся как минимум с уважением — в конце концов, люди трудились, крутились, добивались и заработали то, что они имеют, — то богатые избалованные дети мало у кого вызывают симпатию.

Попробуем взглянуть на ситуацию с точки зрения наемного работника: маленький барчук, получивший все блага жизни просто по факту рождения, заставляет меня, взрослого человека, ему прислуживать. При этом его нельзя одернуть, сделать замечание, когда он ведет себя вызывающе. С ним приходится быть вежливым, услужливым, мягким, терпеливым, сдержанным, что бы он ни вытворял. Зависимый человек не может ответить на грубость, раздражение накапливается, трансформируется в скрытую, подавленную агрессию, которая все равно будет вымещаться на ребенке — только не явно, открыто, а завуалированно, тонко, изощренно, и никакая камера видеонаблюдения этого не зафиксирует.

Так, ласковая и заботливая в присутствии родителей няня, оставаясь наедине с ребенком, демонстрирует явное пренебрежение: не смотрит в его сторону, холодно и односложно отвечает на вопросы, общается сухо, формально. Ребенок чувствует, что его отвергают, но не понимает почему. Или водитель специально сворачивает не в тот переулок, чтобы простоять в пробке два-три часа — он как будто получает удовольствие от того, что маленький пассажир все это время хнычет.

Негативная среда, которая формируется вокруг детей, порой страшнее, чем открытая агрессия. Бывает, ребенок постоянно болеет. Его возят на курорты, лечат, как прописали лучшие врачи — ванны, массажи, витамины, ультрафиолет, а он чахнет на глазах. Почему? А просто няня, с которой он живет в одной комнате, и люди, которые его обслуживают, на самом деле его ненавидят. Сколько ни скрывай истинные чувства, они витают в воздухе, и ребенок их волей-неволей впитывает.

Мне не раз доводилось беседовать с людьми, работающими в богатых домах. То, что они рассказывают, интересно и поучительно. Женщина, нянчившая детей известного банкира, долго жаловалась на своих прежних работодателей: вечно всем недовольны, хамили, грубили, повышали голос, штрафовали за малейшую провинность. Их сын с ней тоже не очень-то церемонился.

— А как вы находили общий язык с ребенком? — спросила я.

— Да очень просто. Я ему все разрешала, ничего не заставляла делать, не наказывала, даже когда он кидал в меня игрушками и называл нехорошими словами. Одним словом, все-все позволяла и только обнимала и целовала в ответ.

— Но это же не воспитание!

— Я и хотела, чтоб, когда он подрастет, никто не мог бы с ним справиться, чтоб он задал потом жару своим родителям — пусть знают, как на меня срываться. Конечно, если новые работодатели будут приличными, воспитанными людьми, — спохватилась она, — и я буду вести себя по-другому.

Когда взрослого человека унижают, срабатывает механизм психологической защиты. Чтобы не потерять лицо, он пытается свое положение как-то оправдать и действует по принципу «отольются кошке мышкины слезки».

А родители восхищаются: «У нас золотая няня! Малыш такой сложный, а она с ним прекрасно ладит!» Няня уверена, если родители и ребенок ею довольны, она будет работать дальше и не надо искать новое место.

«То, что для других может закончиться штрафом, позором или даже тюрьмой, им легко прощается. И они вырастают в убеждении, что с ними ничего не может случиться. Если мы вовремя „не погасим“ ощущение вседозволенности и безнаказанности, не обозначим границы, это приведет к трагедии.»

Привилегии и вседозволенность

В богатых семьях дети с рождения получают все самое лучшее — товары, услуги, отношение, возможности. Назовем это коротко — привилегиями.

Сначала это элитный роддом, детская, оборудованная по последней моде, дипломированные няни, личный доктор, потом гувернантка, тренер, частная школа, автомобиль с водителем, а иногда и с охранником, лучшие рестораны, возможность летать частным самолетом или на худой конец в бизнес-классе, престижные туры, дорогие курорты. Это места в ложе или в первых рядах партера на спектаклях и концертах. Никаких, не дай бог, очередей, никакого «как у всех».

Дети воспринимают такую жизнь как данность, они рождаются и вырастают в этой «VIP-зоне» и вполне закономерно начинают думать, что имеют право на все эти блага. И родители считают это естественным, ведь они сами так живут. Правда, они все это заработали своим трудом.

Родители видят свою задачу в том, чтобы организовать детям безоблачное детство — зачем им неприятные эмоции, негативные впечатления, зачем видеть бедность, горе, грязь? Никто не говорит ребенку: «Тебе повезло, а кому-то не повезло, значит, ему надо помочь…» Напротив, получается «это все мое, я это заслужил, а другие пусть живут как хотят». Учеба в элитных школах за рубежом тоже способствует формированию прослойки «инопланетян», не знающих, как на самом деле живут их соотечественники. И понимание того, что богатство — это еще и огромная ответственность, так и не входит в их жизнь.

В этой среде бытует мнение, что каждый человек сам несет ответственность за свою судьбу и, соответственно, сам виноват в своих бедах. Как результат — отказ от поддержки слабых и нуждающихся. И даже если родители занимаются благотворительностью, в семье это чаще всего не обсуждается и дети об этом редко слышат. Их не учат сочувствовать, сострадать, помогать старикам, инвалидам, несчастным по велению сердца, а не для пиара.

Интересное исследование под названием «Дьявол носит Prada, или Эффекты воздействия предметов роскоши на мышление и принятие решений» провели специалисты Гарвардской бизнес-школы. Участников эксперимента разделили на две группы: одним предложили полюбоваться предметами роскоши, а других попросили какое-то время смотреть на обычные, недорогие, но функциональные предметы. Затем респонденты должны были заполнить опросник: согласно сценарию, каждый представлял себя главой фирмы, которому необходимо принять решение о производстве прибыльного продукта — автомобиля, компьютерной программы или видеоигры. По условиям они знали, что продукт потенциально опасен: автомобиль загрязняет окружающую среду, программное обеспечение содержит вирусы, а видеоигра воспитывает в подростках жестокость. И оказалось, что те, кто «погряз в роскоши», были готовы принять выгодное решение в ущерб общественным интересам. У них сбился «моральный компас», они больше думали о себе, чем о других. И не потому, что хотели причинить кому-то вред, а просто из корысти и эгоизма.

Подобную нечувствительность к «чужим проблемам» я наблюдала во Франции после ужасного теракта в Ницце: сотни тысяч людей пришли почтить память погибших, а на одной из вилл на Кап-Ферра начался роскошный фейерверк. Оказалось, это наши соотечественники отмечали день рождения ребенка. Праздник был запланирован заранее, и они решили его не отменять — «Ведь жизнь-то продолжается!».

Еще одна привилегия богатых людей — это возможность отступать от общепринятых правил. В реальной жизни человек, переступающий какие-то границы, тут же получает адекватный ответ. Если ребенок ударил или оскорбил кого-то — ровесника, а тем более взрослого, то совершенно точно последует реакция — ответный удар или наказание. А в искусственном мире «золотого гетто» этого не происходит: границы допустимого здесь настолько размыты и подвижны, что дети живут в атмосфере вседозволенности, как в безвоздушном пространстве. Никаких ограничений, запретов — «нам можно то, чего нельзя остальным».

Ребенок ломает игрушку за игрушкой — не проблема, купим новые, забирается мокрыми ботинками на диван в кафе — заплатим больше чаевых, заходит без разрешения в кабинет врача, влезает в разговор взрослых — клиника платная, потерпят. Подумаешь, нагрубил учительнице, избил одноклассника. Другой в такой ситуации получил бы сполна, но то другой, а то я! Ребенок раз за разом убеждается в том, что принадлежность к «избранным» автоматически освобождает его от ответственности.

Характерный пример. В школе мальчика уличили в краже карманных денег. Когда директор сказала, что в наказание он будет на время отстранен от занятий, его отец напомнил, что он известный юрист и знает, что делать, если его сыну «будут портить жизнь».

Когда дети совершают серьезные проступки, родители прежде всего помогают им выпутаться. То, что для других может закончиться наказанием, штрафом, позором или даже тюрьмой, им легко прощается. В конце концов все может уладить дорогой, влиятельный адвокат. И они вырастают в убеждении, что с ними ничего не может случиться, что бы они ни натворили. Но если «работа над ошибками» не проведена, если нет ни расплаты, ни наказания, значит, можно ошибаться дальше. И тогда новые ошибки могут привести к более тяжелым последствиям.

Потенциальные риски

Изолируя детей от «суровой действительности», мы действуем из лучших побуждений. Но человек — существо социальное, и любая длительная изоляция, даже в самых комфортных условиях, ему противопоказана — это приводит к личностным деформациям.

Мы прекрасно знаем, что животное, привыкшее к вольеру, в природе быстро погибает, а тепличное растение не выживет, если его высадить в открытый грунт, где то жара, то холод, то засуха, то проливные дожди. При этом мы растим ребенка в особых условиях и почему-то уверены, что, когда придет время, он безболезненно впишется в «естественную среду». Но, как показывает жизнь, он не получает тех навыков, не вырабатывает тех качеств, которые позволят ему в будущем стать по-настоящему эффективным. Он не приспособлен к «воле» и либо прячется за «спасительную стену», либо то и дело попадает в сложные ситуации.

Незнание реальной жизни

Ребенок, выросший за высоким забором загородного имения под опекой нянь и гувернанток, порой не знает элементарных вещей и совершенно искренне считает весь мир увеличенной копией своей резервации, а все, что в это его представление не вписывается, вызывает недоумение и отторжение. Так, водитель десятилетней девочки по дороге из школы домой рассказывает ей о своем трехлетнем внуке. «Как зовут его няню?» — интересуется девочка. Водитель отвечает, что няни у мальчика нет и никогда не было. Девочка не верит: «Так не бывает! У всех есть няни!» — она впервые столкнулась с тем, что кто-то может жить иначе, чем она и ее семья.

Владелец крупной компании рассказал мне, как его сын, увидев по телевизору людей в вагоне метро, спросил: «Папа, а кто говорит машинисту поезда, куда ехать?» Он ни разу просто так не ходил по улицам и, конечно, не ездил на общественном транспорте. Мальчишке шесть лет, а он вообще не понимает, чтó происходит за пределами его мира. А ведь по планам папы сын должен будет в будущем взять на себя управление большим промышленным холдингом.

Семнадцатилетняя девушка, дочь успешного бизнесмена, предложила однокурсницам отметить начало студенческой жизни. Она позвонила секретарю отца и велела забронировать столик в модном и очень дорогом ресторане, куда часто ходила с родителями. Но новоиспеченные подруги только удивленно пожали плечами: одна откровенно заявила, что на эти деньги лучше купит себе сапоги — зима не за горами, другая, чтобы как-то смягчить ситуацию, предложила сходить в популярное сетевое кафе. Девушка в ответ обиделась, разрыдалась, рассказывая об этом родителям, и долго не могла успокоиться: «Я больше не буду с ними общаться! Я все для них сделала, все организовала, а они?» Ее отец тоже буквально кипел от возмущения: «Они объединились против нее, повели себя по-хамски. Дочь плачет, ни в какую не хочет учиться вместе с этими девицами. А ведь я с таким трудом „поступил“ ее в этот вуз». Ни папе, ни дочке даже не пришло в голову, что у «зловредных» однокурсниц, возможно, нет денег на дорогой ресторан или они боятся, что будут чувствовать себя неловко в таком пафосном заведении. Девушка ведет себя как малыш-дошкольник: не захотели дети играть в предложенную мной игру — значит они плохие, больше с ними не вожусь. Вместо того чтобы разобраться, понять, почему ее предложение не поддержали, — жуткая обида, переходящая в агрессию. Для этой девушки любое несоответствие поведения окружающих ее ожиданиям оборачивается настоящим стрессом.

«Золотые дети» не знают, что значит жить на зарплату, не понимают, зачем ходить пешком, когда есть автомобили, зачем снимать крошечную квартиру, если можно купить коттедж, зачем добираться куда-то на метро или автобусе вместо того, чтобы вызвать такси. Иначе говоря, они слабо представляют, как живут люди вне их круга.

Отсутствие бытовых навыков

Кажется, что, окружая ребенка людьми, которые все за него сделают, мы облегчаем жизнь и ему, и себе, но в перспективе мы ему жизнь только усложняем: он не получает практических навыков, остается неприспособленным и незрелым.

В семье, где нет наемного персонала, а родители работают, ребенок хочешь не хочешь постепенно постигает все житейские премудрости. По мере взросления к нему предъявляют все больше требований и делегируют все больше ответственности. Но если никаких обязательств по уходу за собой, за кем-то из близких или выполнению какой-то работы по дому нет ни в три года, ни в десять, ни в пятнадцать лет, значит, нет ни опыта, ни ответственности.

Дети, выросшие в детских домах, начиная жить самостоятельно, сталкиваются с массой проблем: они не могут приготовить себе еду, не знают, как заплатить за квартиру, как искать работу, как купить билет на электричку — им негде было этому научиться. Чтобы помочь детдомовцам, созданы целые программы адаптации и постинтернатного сопровождения. К ним прикрепляют социальных работников, которые, по сути, выполняют роль родителей, учат детей элементарным вещам, которые все их «домашние» сверстники делают автоматически, не задумываясь.

К «золотым» детям соцработников не прикрепляют, хотя они тоже не способны сами себя обслужить. В богатом доме ребенок растет на всем готовом, для того прислуга и нужна. Домашний персонал активно поддерживает такую политику и с готовностью делает за ребенка все, что можно: для него маленький неумеха — это гарантированный источник дохода: пока он остается беспомощным, у нянь и горничных всегда будет работа.

Няне легче самой застегнуть пуговицы на рубашке, чем учить этому неловкого малыша, проще взять его на руки, чем ждать, когда он сам поднимется по ступенькам. Домработница сама приготовит завтрак: «Ребенок все вокруг измажет, а потом меня же и обвинят, если он что-нибудь разобьет, испортит или, не дай бог, порежет палец…» Водитель знает, когда надо выезжать из дома в школу, когда в спортивную секцию, он напомнит, поторопит, поможет собраться. Ребенок забыл положить в сумку ракетку или мяч — водитель съездит и привезет. И так во всем.

Получается, дети окружены заботой тотально, система обслуживания работает без сбоев. Ребенку не нужно ни прилагать усилий, ни думать, «откуда что берется». Как генерал из сказки Михаила Салтыкова-Щедрина, он уверен, что «булки в том самом виде родятся, как их утром к кофею подают».

За детьми постоянно маячит тень обслуживающих их взрослых, которые не позволяют им хоть что-нибудь сделать самостоятельно и своей избыточной заботой тормозят их развитие.

Мой коллега работал с мальчиком из обеспеченной семьи. Оказалось, тот никогда не видел, как заваривают чай. Когда психолог его научил, при каждой новой встрече ребенок с надеждой спрашивал: «А сегодня мы будем заваривать чай?»

Мы, родители, как правило, даже не задумываемся о том, в какое положение ставим своих детей. Мы-то выросли в других условиях и прекрасно умеем себя обслуживать. А с ребенком ведем себя так, будто он ни на что не способен.

Если здорового человека посадить в инвалидное кресло, через некоторое время его ноги настолько ослабеют, что самостоятельно он передвигаться уже не сможет. Не нужно ребенку использовать свои ресурсы — нет и необходимости качественно развиваться. Что ему действительно нужно — так это суметь вовремя позвать на помощь. А ситуация, когда позвать некого, может обернуться серьезным стрессом — и не только для малышей: молодые люди из состоятельных семей с хорошим интеллектуальным потенциалом, получившие прекрасное образование, оставшись без «денщика», зачастую бывают абсолютно беспомощными.

Низкий социальный интеллект

Успеха в жизни часто добиваются люди, от которых этого не ждали ни учителя, ни родители. Ребенок, большую часть времени проводивший во дворе, «хулиган, бездельник, троечник», вдруг оказывается гораздо успешнее своих одноклассников, которые все детство просидели за учебниками. Разгадка не в «случайной удаче» или «счастливой судьбе», а в социальном интеллекте.

Что такое социальный интеллект? Это в том числе понимание людей, мотивов их поведения, способность влиять на других, предвидеть реакцию на свои слова и поступки, чувствовать границы в общении.

По подсчетам ученых Гарвардского университета, значимость формального интеллекта (IQ) для достижения успеха составляет не более 20 %, а главную роль играет именно социальный интеллект. От того, насколько он развит, зависит наша социальная адаптация и в конечном счете наша успешность.

Я слышала, как родители говорили о сыне: «Он у нас такой умный — знает пять языков». Но владения языками недостаточно для того, чтобы назвать человека умным. Можно получить три высших образования в самых престижных университетах, выучить пять, десять языков, но не суметь на своем родном попросить о помощи так, чтобы тебе захотели помочь, или отказать так, чтобы больше не предлагали.

В то же время отец мальчика — человек, не говорящий ни на одном иностранном языке, — прекрасно себя чувствует в сложных ситуациях общения в любой стране. Знание жизни, умение взаимодействовать с представителями разных социальных слоев — вот его главное конкурентное преимущество. И это тот фундамент, который закладывается в детстве.

Исследователи из Пенсильванского университета и Университета Дюка в течение 20 лет наблюдали более 700 детей — от детсадовского возраста до 25 лет. Оказалось, что «социально компетентные» дети, способные легко общаться, помогать окружающим, понимать их чувства, как правило, получают высшее образование, полноценную работу и к 25 годам бывают гораздо успешнее своих сверстников. «Это исследование показывает, что помощь в развитии социальных навыков — один из наиболее важных моментов в подготовке детей к взрослой жизни, — говорит Кристин Шуберт, программный директор фонда, финансировавшего это исследование. — Именно эти навыки во многом определяют, каким будет будущее ребенка — отправится он в университет или в тюрьму».

У детей из «золотого гетто» катастрофически мало реальных контактов, опыта общения и возможностей научиться понимать людей. Они прекрасно умеют оценивать «упаковку», но при этом не способны видеть содержание человека, его реальные качества, определять, кто действительно хорошо к ним относится, а кто лишь пытается использовать. Проблема не только в том, что это существенно сужает и без того узкий и однородный круг общения: порой это выливается в полное отсутствие социального иммунитета, а значит, в будущем их могут ждать неприятные сюрпризы и разочарования.

Один из моих клиентов, владелец банка, только начав работать в этой сфере, выдал несколько крупных кредитов, которые так и не были возвращены. «Коммерсанты», втершиеся к нему в доверие, оказались мошенниками. Это можно было предвидеть, если бы он умел разбираться в людях. Он рос в советское время в интеллигентной семье, вынужденной жить в рабочем районе на окраине Москвы. Конечно, это не «золотое гетто», но родители всеми силами старались уберечь его от дурного влияния — запрещали спускаться во двор и играть с соседскими детьми, ведь они не были «ровней» их единственному сыну — у одного отец пил, а у другого даже сидел в тюрьме. Чему они могли научить умненького, воспитанного ребенка? А когда мальчик наконец вышел из своего «стерильного» мира в реальный, оказалось, что он не умеет анализировать поведение людей, оценивать их характер, мотивацию, намерения и определять, кому можно доверять, а кому нет. Пришлось проводить специальные тренинги. И теперь, после многих часов занятий и разбора различных ситуаций, он удивляется: «Как я мог попасться на такую грубо сколоченную авантюру?»

В жизни обычного ребенка всегда присутствуют сверстники. Они могут быть друзьями или врагами, относиться доброжелательно или «строить козни», но с ними так или иначе приходится вступать во взаимодействие: в большом классе — отвоевывать себе «место под солнцем», во дворе — выбирать, кто друг, а кто нет. В школе, где учитель не смотрит тебе в рот, где деньги твоих родителей ничего не значат, тебе самому придется решать проблемы. В одном случае — договориться, в другом — схитрить, возможно, списать у приятеля, сказать учителю, как ты плохо себя чувствуешь, сбежать с уроков. Жизнь ставит перед ребенком задачи, для выполнения которых необходимо чего-то добиваться от людей с разными взглядами, ценностями и характером.

В идеальном мире «золотого гетто» такие задачи перед детьми не стоят. В их поведенческом репертуаре всего два главных варианта общения — со «всемогущими» родителями и с зависимыми взрослыми. А вот общение с равными, которые от них никак не зависят и могут поступать как им вздумается, становится проблемой. Для нас, взрослых, совершенно очевидно, что все мы разные, кому-то ты нравишься, а кого-то раздражаешь и отталкиваешь. И это нормально, по-другому и не бывает. Дети, из жизни которых были удалены все негативные факторы и которые видели только доброжелательность, восхищение или даже подобострастие, не готовы к тому, что их могут не любить. Прибавьте сюда неспособность понимать чувства других — ведь их этому не учили, — и станет ясно, почему они не могут полноценно взаимодействовать в школе, в спортивных секциях, на творческих занятиях.

Дети из состоятельных семей постоянно меняют школы — иногда по пять — десять раз за все время обучения — это уже тенденция. И везде одно и то же: учителя придираются, не ценят, не понимают, одноклассники тупые, грубые, приставучие, завистливые. Но, может быть, дело не в одноклассниках и учителях, а в самих детях, которым не хватает элементарных навыков общения и умения находить общий язык с разными людьми?

Нет стимула взрослеть

Иерархия «взрослый — ребенок» базируется на физиологических, психологических и социальных законах. Это иллюзия, что мы можем безнаказанно их нарушать. Соблюдение иерархии жизненно важно для нормального, непатологического развития личности ребенка.

Адекватная иерархия «взрослый — ребенок» предполагает своего рода «вертикаль власти», уважение к взрослому, соблюдение дистанции, границы во взаимодействии. «Слово взрослого — закон» — под таким девизом росли мы. Если изначально задано, что есть взрослые и их нужно слушаться, уважать, называть на «вы», по имени-отчеству, тогда все взрослое окружение попадает в этот разряд и мир для детей прост и понятен.

У взрослого по определению больше прав, чем у ребенка, и больше ответственности. Он знает, как надо, как правильно, он задает ребенку систему координат, ставит определенные рамки, он может разрешить, а может и запретить. Он контролирует и опекает, учит и помогает, оценивает и осуждает. И именно он отвечает и за себя, и за ребенка.

Но в богатых семьях, где детей окружают зависимые взрослые, эта естественная иерархия зачастую упраздняется. Мы возлагаем на ребенка функции, совершенно ему не свойственные — указывать, ругать, хвалить, принимать решения, — и тем самым выталкиваем его на позицию взрослого. Мы спрашиваем у него: «Ну как учительница, как она себя вела? Нормально? Ах, ты недоволен…» Когда ребенок оценивает старших и все восхищаются — какой молодец! — он попросту теряет ориентацию. Когда он грозит водителю, учителю или инструктору увольнением и человека действительно увольняют, его картина мира искажается. Если он может ударить тренера и его за это не наказывают, значит, нет авторитетов, нет опыта подчинения, нет ответственности за свои поступки. Ребенок не понимает природу власти, не чувствует границ, которые нельзя переступать. Для него пропадает, размывается само понятие «взрослый» — оно перестает нести основную смысловую нагрузку и означает лишь возраст человека.

Но для ребенка непосильно «бремя равенства» и зависимость от него стольких взрослых людей, и чаще всего дети не справляются, их психика не выдерживает — они могут стать абсолютно неуправляемыми.

Если ребенок не слушается няню, водителя, то с чего он вдруг должен слушаться маму, папу, бабушку? Либо я слушаюсь всех взрослых, либо не слушаюсь никого. Вначале рушится авторитет людей, работающих в доме, а потом закономерно ставится под сомнение и родительский авторитет: если я могу перечить, грубить обслуживающему персоналу, то почему бы мне и маму с папой не уволить? И тогда родителям приходится изобретать способы, как «выделиться среди равных», вернуть уважение к себе, чтобы иметь возможность воздействовать на ребенка.

Заставляя детей играть противоестественные для них роли, мы не позволяем им оставаться детьми, которым необходимо учиться и развиваться. Они еще не повзрослели, а уже «уперлись в потолок». Им уже некуда расти, не к чему стремиться, значит, нет и стимула взрослеть.

В такой ситуации ребенок не получает самого главного: стержня, направления дальнейшего развития. Как молодой вьюнок, у которого убрали вертикальную опору, он не может карабкаться вверх. Желание стать по-настоящему взрослым не возникает, когда нет внутреннего чувства «вот я вырасту, и мне тоже будет можно, я тоже должен буду…». Отсюда инфантилизация, о которой сейчас так много говорят.

«Дети любят границы и нуждаются в них. Зачастую они намеренно действуют агрессивно, вызывающе, чтобы нащупать „предел допустимого“. Эпатажные поступки детей — не что иное, как бессознательный призыв: отреагируйте хоть как-нибудь, дайте затрещину, скажите, наконец, что так не может продолжаться, что дальше некуда!»

Иллюзии избранности и безнаказанности

Богатство и статус родителей создают у ребенка ощущение, что он не такой, как все. Он быстро привыкает, что к нему относятся как к особенному человеку, и считает это совершенно естественным. А когда вдруг оказывается, что для окружающих он всего лишь «один из многих», это становится неприятным сюрпризом, вызывает бурю негативных эмоций — он требует, возмущается, обижается.

Мальчика десяти лет отправили в элитную школу в Англию. Сам факт, что ни ученикам, ни педагогам его фамилия ничего не говорила, стал для него настоящим шоком — для всех он был просто «мальчик из России, которому надо подтянуть английский». Никто не старался ему понравиться, услужить, угодить. В этой школе надо было добиваться уважения собственными силами. Лишившись домашних привилегий и не обладая достаточным внутренним потенциалом, он не смог наладить отношения с одноклассниками. Начались слезы, капризы, истерики, и родителям пришлось забрать его из школы.

Привилегии воспитывают в детях чувство превосходства, снобизм, высокомерие, ощущение собственной исключительности. Избалованные «бриллиантовые» девочки и мальчики не могут себе представить, что существуют какие-то ограничения, не умеют прогнозировать последствия своих действий, в том числе и по отношению к другим. Они не готовы нести ответственность за свои поступки и уверены, что законы писаны не для них. Способность испытывать чувство вины у них нарушена либо отсутствует вовсе. Они ведут себя так, будто им от рождения дано право на удовлетворение всех желаний. И повзрослев, они остаются теми же избалованными детьми, не признающими запретов, не уважающими других людей, не считающимися с их правами.

Молодой человек из состоятельной семьи, студент, водит шикарную спортивную машину — подарок родителей. Как-то вечером в выходные, возвращаясь домой с подругой, он попадает в пробку. Автомобили еле ползут, и юноша, потеряв терпение, решает обогнать колонну по полосе встречного движения. Периодически он встраивается обратно и создает аварийные ситуации, вынуждая других водителей рискованно маневрировать и резко тормозить.

В конце концов его задержали. «Ничего же не произошло!» — возмущался он в полной уверенности, что его обвинителями движет банальная зависть, которую вызывают его машина, подруга, внешность, фамилия. Он не понимает, что мог причинить вред другим, и чувствует себя вправе поступать так, как ему в данный момент хочется. Покушение на это «священное право» воспринимается им как несправедливость. И получается, с одной стороны — высокий интеллект, прекрасное образование, а с другой — личностная незрелость и безответственность. Вести машину, соблюдая правила, для него означает «быть, как все», а это совершенно неприемлемо.

Еще пример того же рода. Юноша был за рулем в нетрезвом виде и нарушил правила. Его остановили, он начал буянить: «Вы что, козлы, не поняли, кто я?» Полицейские доставили его в отделение, где уже находилось несколько задержанных. Родители юноши в это время были на спектакле в Большом театре и отключили телефоны. Как только сын до них дозвонился, он начал кричать в трубку: «Да сколько я буду сидеть в вонючем „обезьяннике“ с этим быдлом?» Родители приехали, за все заплатили, права забрали, мальчика своего увезли домой.

На этот раз ему все сошло с рук. Прошло около полугода, и он сбил человека на пешеходном переходе. Пострадавшему повезло — травмы оказались неопасными, тем не менее его доставили в больницу. Семья, конечно, приняла все меры, чтобы замять дело. Я тогда спросила у мамы: «Сын хотя бы извинился, навестил того человека?» — «Нет. Зачем ребенку такие переживания?» А ребенку было тогда уже двадцать лет.

От греха подальше родители решили отправить его учиться за границу. Он и там умудрился сбить человека. Только на этот раз он угодил в тюрьму, и уже никто ничего не смог сделать.

Два примера, два героя, а суть одна. «Золотые» дети погружены в мир иллюзий. Это и иллюзия избранности — «мне можно все, ведь я особенный», и иллюзия существования некоего спасителя: если вдруг что-то случится, то кто-нибудь придет и все разрулит, все сделает, все за меня решит. Такая инфантильность в определенном возрасте вполне нормальна — ребенок и должен быть ребенком с верой в собственное всемогущество и абсолютным доверием к родителям: «со мной ничего не случится, если рядом мама с папой», «я бессмертен». Подрастая, он расстается с этими иллюзиями. Но «золотое гетто» тормозит этот процесс.

Почему юноши и девушки из богатых семей часто подвержены депрессиям? Потому что тот иллюзорный мир сплошных привилегий, в котором они росли, не соответствует реальному миру, в который они попадают, взрослея. Детство кончается, а детские установки остаются незыблемыми, и, защищаясь от «суровой реальности», человек в течение жизни укрепляет их еще больше. Это единственное, на что он может опереться. Он продолжает думать, что ему по-прежнему все что-то должны, что он сможет и дальше жить, не прикладывая собственных усилий, как в детстве, когда за него все делали родители. Но как только он наконец понимает, что все не так безоблачно, как казалось, что на самом деле никто не позаботится о нем, кроме него самого, это переживается очень тяжело. Чем больше было иллюзий, тем сильнее разочарование, тем тяжелее проходит «процесс отрезвления».

Что делать?

За счет чего мы добились успеха в жизни? За счет опыта общения с разными людьми, умения «держать удар» и не теряться в сложных ситуациях. Тогда почему мы лишаем наших детей возможности получить такой же опыт и выработать такие же качества? Наша задача — осознать, насколько вредна и опасна для ребенка изоляция от остального мира, и постараться свести к минимуму влияние «золотого гетто».

Оценить условия жизни ребенка

Посмотрим, как живет наш ребенок. Где он бывает, что видит, с кем общается? Какие люди его окружают? Даем ли мы ему возможность узнавать, осваивать мир, взаимодействовать с другими — спонтанно, эмоционально, заинтересованно? Есть ли у него друзья? Способен ли он к глубоким, искренним отношениям?

Еще один важный момент — как мы сами общаемся с обслуживающим персоналом? Какой пример подаем детям, чтó ребенок видит и слышит?

Вспомним, случались ли конфликты с прислугой в присутствии ребенка, жаловался ли он нам на няню, водителя или охранника, как мы вели себя, чью сторону занимали и почему, как объясняли ребенку свою позицию (если, конечно, объясняли).

Один мой знакомый бизнесмен после такого «аудита» в поведении своего пятилетнего сына увидел… себя. Мальчик вошел в дом, сбросил куртку на руки няни (она едва успела подхватить), грубо одернул ее — «Слушай, что я говорю!» — и приказал, а не попросил, принести сок, прикрикнув: «Да побыстрее!» Теперь папа старается контролировать свое поведение.

В том, что касается взрослого окружения наших детей, кадровый вопрос архиважен! Стоит внимательно приглядеться к работающим в доме людям. Кем они были «в прошлой жизни», какое у них образование, уровень культуры, речь, привычки? Как эти люди себя ведут, какова их мотивация, как они относятся к ребенку, как выглядят, как проявляют свои эмоции, какие ценности, нормы, правила транслируют детям, какую атмосферу создают вокруг себя?

Мы должны посмотреть на домашний персонал не только как на профессионалов, выполняющих свою работу, но и как на людей, с которыми дети порой проводят больше времени, чем с нами, и с кого «снимают мерки». Например, мы слышим от нашего наследника: «А дядя Леша сказал…», «Дядя Леша считает…». Водитель стал ребенку ближе, чем папа, — именно ему по дороге из школы он рассказывает обо всем, что произошло за день, о друзьях, о проблемах, и от него получает советы, как жить и что делать. Часто «наперсниками» богатых наследников становятся няни, гувернантки, домашние учителя — совсем как в произведениях русских классиков. И когда этих значимых для ребенка людей вдруг увольняют без каких-либо внятных объяснений, он переживает это как потерю близкого человека.

Прежде чем требовать от ребенка соблюдения законов и правил, подумаем, а как мы сами поступаем в трудных ситуациях, уважаем ли закон?

Как относимся к бедным, больным, неустроенным? Помогаем ли тем, кому нужна наша помощь? Насколько мы последовательны в своих словах и поступках?

Главное — быть объективными, ничего не затушевывать, не сглаживать, не делать поблажек ни себе, ни своим близким, но и не сгущать краски. И не пугаться, если окажется, что проблем много: осознание проблемы — первый шаг к ее решению.

Мы должны обсудить свои выводы со всеми членами семьи и выработать общее решение — что необходимо предпринять, чтобы помочь нашему ребенку, с одной стороны, открыться миру, а с другой — открыть для себя этот мир. Если мы будем действовать в одиночку, вряд ли удастся что-то изменить. Надо четко обозначить, какие общие задачи в развитии ребенка мы ставим. Возможно, нам придется привнести в жизнь семьи нечто новое, а от чего-то и отказаться.

Преодолевать социальную изоляцию

Однообразие — вот главный деструктивный фактор любого гетто. Чтобы наши дети могли получать собственный опыт и самостоятельно добывать знания об окружающем мире, надо позволить им включаться в обычную жизнь.

Можно, например, отправиться в пешую прогулку по городу, по незнакомым переулкам, с заходами в обычные, недорогие кафе. Хорошо пойти на выставку, но не в день открытия, когда там собираются специально приглашенные гости, а в обычный день, как все. Можно зайти на детскую площадку в каком-нибудь парке или дворике, в магазин, на рынок, в пекарню, посетить храм. Было бы здорово организовать поход на байдарках, да просто пикник — но не в парковой зоне, а в диком лесу, на берегу реки, с костром и рыбалкой. Совсем не лишним будет путешествие по российским городам и весям, чтобы ребенок видел, как и чем живут люди.

Конечно, вокруг много такого, что может травмировать нежную детскую психику, но полностью оградить ребенка от жестких ситуаций невозможно. Поэтому важно комментировать происходящее, выражать свою позицию — не брезгливое отторжение всего и вся, а нормальное человеческое отношение к разным людям и явлениям. Если на рынке грязно, а возле метро обосновались бомжи, нужно объяснять: «Здесь грязно, потому что…», «А эти люди находятся в таком плачевном положении, потому что…». И эти «потому что» далеко не всегда сводятся к деньгам. А если обездоленные люди вызовут у ребенка еще и сострадание, это совсем не плохо.

Ребенок посещает кружок, группу подготовки к школе или центр эстетического развития? Он только выиграет, если кружок будет расположен в обычном районе: это возможность познакомиться с детьми из других социальных слоев, где свои нормы, правила, стиль общения, свой лексикон.

Спорт — тоже хорошее подспорье, но не какая-нибудь элитная школа выездки, а рядовая секция. А еще лучше командный вид спорта, где ребенок учится действовать сообща, определять свое место в детском коллективе.

Социальная изоляция никогда не была принципом аристократического воспитания. Так, сыновья великого князя Константина летом вместе с крестьянами работали в поле, косили, жали хлеб и ухаживали за скотом, и никто даже не думал ограждать их от общения с «грубыми мужиками». Наследник престола, будущий император Александр II участвовал в лагерных сборах кадетского корпуса, и для него не делалось никаких поблажек — длинные пешие марши с полной выкладкой, простая солдатская еда.

В книгах Льва Николаевича Толстого хорошо показано, как росли дворянские дети — они свободно общались с детьми из других сословий. По крайней мере все лето бегали с крестьянскими мальчиками и девочками, дрались, выясняли отношения.

Я слышала об одном оригинальном эксперименте: богатые родители решили дать своему избалованному сыну представление о жизни обычных людей и подыскали ему няню — маму пятерых детей. В многодетную семью мальчика каждый день отводили как в детский сад, и няня не должна была выделять его среди других малышей. Он выполнял несложную домашнюю работу, помогал ухаживать за младшими.

Как еще помочь детям получить нужный опыт? Я рекомендую — особенно папам — воспользоваться следующим «рецептом», почерпнутым из книги детского психолога Марии Осориной.

Идеальный вариант отработки социальных навыков — поездка в общественном транспорте. Сначала папа с ребенком вместе разрабатывают маршрут: откуда и куда они едут и какими видами транспорта. Дальше — сама поездка. Несмотря на кажущуюся простоту, даже умение правильно найти себе место в салоне вырабатывается постепенно. Какое из них считать хорошим? То, где нам удобно, где мы не мешаем другим и никто не мешает нам, откуда хорошо видно происходящее вокруг. Мы должны объяснять ребенку свои маневры, например: «Встанем сбоку, чтобы быть не на проходе и не мешать другим выходить». Тогда он будет не просто копировать наши движения, а действовать осмысленно.

Для ребенка первая поездка в троллейбусе или автобусе — это целая гамма новых ощущений, впечатлений, наблюдений, переживаний. Он не просто «довесок» к папе, а отдельная, значимая величина — пассажир. И к нему как к пассажиру предъявляются определенные требования. Эта новая социальная роль заставляет ребенка самостоятельно (несмотря на опеку взрослого) решать новые психологические задачи. К примеру, он должен понять, что незнакомые люди могут проявлять по отношению к нему как дружественные, так и враждебные чувства. Любое неправильное действие вызывает мгновенную ответную реакцию: не будешь держаться — упадешь, встанешь не там — тебе сразу сделают замечание, а то и толкнут.

Когда мы объясняем ребенку, что и как он должен сказать пассажирам, чтобы они уступили ему дорогу, мы не только учим его элементарным правилам поведения, но и переводим его сознание на качественно иной, более высокий уровень восприятия ситуации. Задача «протиснуться между людьми» решается гораздо легче, если обратиться к соседям со словами: «Вы сейчас не выходите? Разрешите, пожалуйста, мне пройти!» Ребенок на собственном опыте узнает, что слова намного эффективнее, чем грубый напор.

Интересно, что от таких поездок в восторге не только дети, но и папы. Они уже забыли, что такое прокатиться на троллейбусе или спуститься в метро, и с удовольствием делятся впечатлениями о необычно проведенном выходном — теперь они знают, «чем заняться с детьми в воскресенье».

Дать возможность общаться со сверстниками

В психологии существует такое понятие — «агенты социализации». Это люди или социальные группы, помогающие ребенку адаптироваться, «встраиваться» в общество. Самые первые агенты социализации — родители и другие близкие взрослые. От них малыш узнает, как здороваться и как прощаться, как вести себя за столом, когда и какие слова употреблять, как реагировать на те или иные события. Но если до трех лет ребенку вполне хватает общества мамы, папы и ближайших родственников, то потом в его жизни обязательно должны появиться новые агенты социализации — сверстники. Общение со сверстниками постепенно должно выходить для него по значимости на первое место.

Как постоять за себя? Что делать, если тебя оскорбляют? Как встречать неприятные события и конструктивно на них реагировать? Этому можно научиться только при равных отношениях. Общение со сверстниками развивает умение свободно вступать в контакт, действовать сообща, предвидеть последствия своих поступков, считаться с чужим мнением, отстаивать свои интересы, а еще утешать, помогать, сочувствовать. Конечно, отношения с равными — это всегда риск. И надо учить ребенка идти на этот риск. Среди сверстников попадаются и такие, кто может стукнуть и нагрубить, но для полноценного развития детям необходимы незапланированные, неожиданные, порой даже конфликтные ситуации. Они должны получить эту «прививку» в детстве, чтобы у них выработался социальный иммунитет.

Сегодня в моде разного рода тренинги общения. А надо возвращать детям возможность в свободное время бывать на улице, играть в казаки-разбойники, в салочки, в войнушку.

На тренировках по айкидо существует правило: каждый спортсмен должен отработать один и тот же прием с максимальным количеством спарринг-партнеров, потому что с каждым из них это будет немного по-другому, — спортсмен учится видеть сильные и нащупывать слабые стороны противника, приноравливаться к его росту, весу, скорости, а заодно находит свои преимущества, вырабатывает собственный стиль.

Чтобы уметь строить здоровые партнерские отношения, ребенку нужно понимать, что он не центр Вселенной. Если ему постоянно твердят, какой он уникальный, его неизбежно ждет разочарование. Ведь другой ребенок не станет реагировать на любое его движение с таким же неистощимым энтузиазмом, как его взрослое окружение. Ему будет сложно понять, что здоровые отношения подразумевают диалог, что это не «театр одного актера».

Жан Пиаже, известный швейцарский психолог и философ, утверждал, что такие качества, как критичность, терпимость, умение понять позицию другого, формируются только при общении детей между собой. Способность разделить точку зрения равного помогает преодолеть свойственный всем детям эгоцентризм и в мышлении, и в отношениях с другими людьми.

Поэтому стоит посмотреть, есть ли у ребенка ровесник, с которым он по-настоящему дружит, с которым проводит столько же времени, как когда-то мы с друзьями, с которым есть общие дела и переживания. Готов ли он ради друга чем-то пожертвовать, поддержать его в трудную минуту (в драке встать плечом к плечу, не сдать учителю). Я уверена, что большинство ответят «нет». Значит, надо создать условия, чтобы такие друзья у ребенка появились. Но не «купленные» через специальное агентство и не «тщательно отобранные» родителями, а разные — хорошие, плохие, богатые, бедные, добрые, злые, умные, глупые, сильные, слабые.

Невозможно вырасти без того, чтобы кто-нибудь тебя не ударил, не толкнул, не обидел. Любой из нас должен испытать на себе не только симпатию, но и антипатию, не только любовь, но и агрессию, приобрести опыт разрешения конфликтов, научиться убеждать в чем-то людей и убеждаться самому. Да, дети могут быть очень жестоки и конфликтны, они не готовы прощать ошибки, как это делают родители, и выполнять приказы, как безотказная прислуга. Но для ребенка общение со сверстниками жизненно необходимо — это своего рода коммуникативный тренажер.

Сокращение численности групп и классов элитных школ и детских садов, безусловно, положительно сказывается на образовании, зато негативно влияет на социализацию: чем меньше в классе учеников и чем однороднее их социальный состав, тем однообразнее опыт, который приобретают дети. Но если пробелы в знаниях можно восполнить с репетитором, то проблемы из-за недостатка общения останутся с ребенком на всю жизнь.

Однажды я консультировала успешного предпринимателя, который выбирал школу для сына. Он планировал отдать ребенка в дорогую элитную гимназию с высоким уровнем преподавания, дружелюбной атмосферой и классами по 4–6 учеников. Гимназия находилась на другом конце города. Я посоветовала родителям изменить свое решение. Их сын — мальчик интеллектуально развитый, но физически слабый и не очень общительный. Что будет с таким ребенком в маленьком классе? Если в группе мало детей, значит, и выбор друзей невелик, и постоянное внимание учителей может быть ему в тягость. Знания он прекрасно сможет усваивать в любом классе, в любой школе. Ему нужно учиться коммуникациям, общению. Для этого лучше подойдет большой и разнородный класс, где вначале легко затеряться, побыть одному, а потом потихоньку начать осваиваться, найти товарищей по интересам. В классе, где внимание учителя распределено между многими учениками, ребенку не надо все время «соответствовать», он может незаметно передохнуть, поглазеть в окно.

Перегружать мальчика ежедневными длительными поездками тоже было ни к чему, поэтому я предложила школу рядом с их домом — практически во дворе. Это была тоже в своем роде элитная школа, но не по стоимости обучения, а по его качеству.

Уже через год можно было с уверенностью сказать, что родители сделали правильный выбор. Мальчик за это время физически окреп, «открылся» психологически, с удовольствием общался с одноклассниками, у него даже появился друг. И при этом он еще получал хорошее образование.

Научить взаимодействовать с зависимыми взрослыми

Ребенку необходимо знать, какую позицию по отношению к нему занимают люди, работающие в доме, как он должен с ними разговаривать, о чем он может просить их и чего, в свою очередь, они могут требовать от него. Выстроить четкую систему взаимодействия, установить правила важно для всех — и для родителей, и для прислуги, и, конечно, для ребенка. А главное, он должен понимать, что любой человек из обслуживающего персонала — это прежде всего взрослый.

Нельзя передавать «бразды правления» одним, а ответственность за результат возлагать на других. Если обязанность водителя — доставить ребенка в школу без опозданий, целым и невредимым, значит, ребенок не может диктовать, когда выезжать и по какой дороге ехать, в машине водитель — главный. Если от воспитательницы требуется, чтобы ребенок был одет по погоде, не замерз и не вспотел, значит, он должен надевать то, что она выберет, нравится ему это или нет. Ребенок не командует, а подчиняется и исполняет указания взрослого. Няня, домработница, водитель и охранник имеют право сделать ему замечание, а он должен их выслушать и исправить то, что они считают неправильным или недопустимым. Когда обслуживающий персонал учит ребенка (завязывать шнурки, заправлять постель, убирать игрушки), отслеживает, контролирует и оценивает результат, выстраивается правильная иерархия.

Если мы не уверены в няне, водителе, охраннике, тогда лучше найти других, но подойти к этому надо максимально серьезно, понимая, насколько важно «качество» и постоянство домашнего персонала. Приставлять к ребенку человека, у которого нет авторитета, которого он не слушается, — значит подвергать малыша огромному риску.

Мы должны внушить детям, что взрослого человека надо уважать, тем более когда пользуешься плодами его труда, его надо слушаться, называть по имени и отчеству и, уж конечно, на него нельзя повышать голос, нельзя грубить. Это важно не только из соображений морали, но и с точки зрения безопасности ребенка, создания пространства для его развития и подготовки к самостоятельной жизни. Он должен постепенно научиться взаимодействовать с людьми зрело, не осуждая и не используя их, не идеализируя и не обесценивая.

Следующий шаг — заставить детей следовать установленным правилам, а это не просто. Если ребенок, сколько себя помнит, называл няню Наташкой, привык, что домработница собирает его портфель и застилает кровать, а он при случае может на нее прикрикнуть и тапкой запустить, то в одночасье изменить свое поведение он вряд ли сможет. Мы должны настойчиво устанавливать четкую дистанцию между ребенком и взрослым. А значит, нам предстоит серьезная просветительская, разъяснительная работа — и с ним, и с Натальей Николаевной (в прошлом Наташкой). Но здесь надо помнить — мы не уговариваем ребенка уважительно относиться к взрослым, мы требуем!

Если ребенок подрался с соседским мальчиком, стоит разобраться, кто виноват, да и то не всегда. Но если он позволил себе неуважительное слово или тем более ударил взрослого, он должен быть наказан немедленно, без каких-либо разбирательств. Это самый серьезный проступок. Позже можно выяснить у взрослого, почему это произошло. Если мы обнаружим, что он сам спровоцировал ребенка, мы будем решать, как с ним поступить, но к ребенку это уже не имеет отношения — ему в любом случае придется отвечать за свое поведение.

Вспомним пример с мальчиком, ударившим по лицу инструктора по горным лыжам. Он получил от отца всего лишь «легкий выговор», а должен был извиниться и, безусловно, понести заслуженное наказание: например, лишиться права кататься на лыжах до конца отпуска. Можно было оставить его в гостинице и заставить делать то, что ему не нравится, например, учить английские слова. Родители могли лишить его и привычных развлечений. Только тогда он смог бы понять, что сделал что-то, выходящее за рамки нормального поведения, что это чрезвычайное происшествие.

«Важно быть последовательными в своих запретах. Пусть их будет немного, но они должны быть четкими и понятными, а наказание за их нарушение — неотвратимым. Если мы уступаем протестам, слезам, агрессии со стороны ребенка, мы закрепляем в нем уверенность, что он сильнее любых ограничений.»

Родители часто спрашивают меня: как реагировать, что говорить, когда ребенок плохо себя ведет с персоналом? В первую очередь необходимо обратить внимание на те слова и действия детей, которые способны со временем превратиться в дурную привычку. Надо отслеживать их, вовремя реагировать и стараться корректировать поведение ребенка. Например, за обедом сын опрокинул стакан с соком, протер стол бумажной салфеткой и машинально протянул ее домработнице. Стоит сделать ему замечание: «Ты сам в состоянии встать и выбросить салфетку в ведро». А если он рассердился и нагрубил няне, мы должны сказать: «Мы понимаем, ты расстроен, но так разговаривать с няней нельзя. Если ты чем-то недоволен, скажи об этом спокойно и вежливо». Ребенок имеет право на любые чувства, но не на любое поведение.

Когда мы учим детей справляться с плохим настроением, ограничивать свои желания, вести себя достойно — мы помогаем им взрослеть.

Сегодня вновь заговорили о традициях воспитания, и многие родители искренне уверены, что, создавая для ребенка «стерильные» условия, окружая прислугой, они воспитывают его «как в дворянских семьях». А между тем в аристократической среде существовали строгие правила относительно того, как вести себя с нянями, гувернантками, дядьками, горничными, садовниками, поварами. Чванство и высокомерие считались дурным тоном, неуважительное отношение к взрослым моментально пресекалось. Если с теми, кто с тобой на равных, еще можно было допустить какие-то «вольности», то к людям, которые ниже тебя по положению, требовали безусловного уважения. Родители и воспитатели строго за этим следили.

Семен Порошин, один из воспитателей великого князя Павла, писал о нем исключительно в почтительных выражениях: «Вставши утром из-за стола, Его Высочество изволили пойти со мной в опочивальню и там попрыгивать». Но когда однажды великий князь изволил поговорить с наставником дерзко, он тут же был поставлен на место. Наставник просто не мог позволить своему воспитаннику вести себя подобным образом. Истинно хорошее воспитание предполагало ровное отношение к людям любого звания и положения. Граф Честерфильд так высказался в письме к сыну: «Настоящий джентльмен соблюдает правила приличия в обращении со своим лакеем и даже нищим на улице. Люди вызывают в нем сочувствие, а отнюдь не желание обидеть».

Чтобы ребенок по-настоящему уважал работающих в доме взрослых, нужно, чтобы их уважали прежде всего мы, родители. Кто-то возразит: «Как их можно уважать, когда…» — и дальше следует перечисление прегрешений обслуживающего персонала. Не просто можно, а нужно. Вариант, когда «ребенок плохо ведет себя с прислугой, потому что прислуга плохая», надо сразу же исключить — этих людей мы выбрали сами.

Транслируя свое уважение к тем, кто нас обслуживает, мы в каком-то смысле «снимаем социальное напряжение» и формируем позитивную, благожелательную домашнюю атмосферу, что только на пользу ребенку.

Тренировать бытовые навыки

Одна из главных задач родителей — подготовить ребенка к самостоятельной жизни. Казалось бы, зачем учиться убирать в доме, готовить еду, стирать, гладить, косить газон, когда за тебя это гарантированно сделают другие? И все-таки учиться самообслуживанию необходимо — это важно для формирования эмоциональной, интеллектуальной и волевой сферы. Согласившись с тем, что решить такую задачу в условиях «золотого гетто» трудно, нам придется специально над этим поработать.

Представим, что младенец схватил погремушку, а мы ее тут же отбираем, чтобы он «не напрягался», и начинаем греметь у него над ухом — ему остается только слушать. При этом мы лишаем его важнейшего ощущения — «Я могу сам!». Даже когда ребенок лишь гремит погремушкой, он меняет мир вокруг себя — в нем начинает звучать «другая музыка». Одно дело, когда тебе шнурки завязали, а другое — когда ты их завязал сам, одно дело, когда рубашку на тебя надели, а другое — когда сам надел. Если прислуга будет застегивать ребенку пуговицы, разрезать мясо на тарелке, убирать его комнату, ощущение «Я сам справлюсь, сам разберусь» у него так и не появится. Здесь ключевое слово — САМ, это основа саморазвития.

Что такое самостоятельность? Это способность принимать решения (как распорядиться деньгами и своим временем, кого взять на работу, на ком жениться и т. д.), действовать, ошибаться, исправлять ошибки, самому нести ответственность. Вспомним свое детство: когда нам удавалось сделать что-нибудь самостоятельно, какое счастье, какая гордость нас переполняли — особенно когда мы это делали не только для себя, но и для других. Родители говорили нам: «Сходи за хлебом» — не потому, что сами не могли пойти, а потому, что понимали — детей надо постепенно приучать что-нибудь делать самим.

Даже если в доме всегда есть кому купить продукты, не будем лишать ребенка шанса сходить в магазин — там многому можно научиться. Пусть пройдет с тележкой по рядам, наберет все необходимое, не выходя за пределы оговоренной суммы. Очень хорошо, если он подумает, сколько и каких продуктов необходимо взять, сам отстоит очередь в кассу, сам заплатит. А во время путешествий можно доверить ему заказать что-нибудь в отеле, самому спуститься на ресепшен, попросить о чем-то служащих — скажем, дать карту города, узнать, где находятся основные достопримечательности, где купить необходимые мелочи. Или сходить на почту, отправить открытку бабушке. Самое интересное, что все без исключения дети буквально рвутся в бой, им интересно самим делать что-нибудь «взрослое».

«Если дети не моют посуду, значит, кто-то другой сделает это за них, — говорит в своей лекции на TED.com Джули Литкот-Хеймс, бывший декан в Стэнфордском университете и автор книги „Как вырастить взрослого“ (Julie Lythcott-Haims „How to Raise an Adult“). — Мы не просто освобождаем детей от домашней работы. Мы не учим их тому, что работа должна быть сделана и каждый из нас должен внести свой вклад в общее дело. Когда дети выносят мусор, стирают свои вещи, они понимают: „Я должен делать эту работу, чтобы быть частью жизни“». Литкот-Хеймс уверена, что дети, воспитанные на домашней работе, повзрослев, легко находят общий язык с коллегами, больше способны к эмпатии, готовы брать на себя ответственность и добиваться поставленных целей.

Надо сделать так, чтобы люди, которые обслуживают ребенка, его «ближний круг», работали на его развитие, взросление, поддерживали его стремление к самостоятельности, помогали обрести уверенность в себе. Они должны приучать ребенка самому за собой ухаживать и строго с него спрашивать, чтобы к определенному возрасту он умел обходиться без прислуги. Обслуживающий персонал в этом вопросе должен стать нашим союзником, нашими «стратегическим партнером». Для этого нам придется в принципе пересмотреть свое отношение к домашнему персоналу, больше внимания уделять их личностным качествам, ставить перед ними конкретные задачи, в том числе и воспитательные.

Задавать границы допустимого

Психологи, работающие с проблемными детьми, одной из главных причин отклонений в их поведении считают отсутствие границ и твердых рамок. «Дети любят границы и нуждаются в них», — твердят профессионалы. Но многие родители отказываются в это верить: «Вы шутите? Она бесится, когда я требую возвращаться к определенному часу!»

Тем не менее правила, ограничения, запреты ребенку просто необходимы — чтобы он понимал, как себя вести. Зачастую дети намеренно действуют агрессивно, вызывающе (кражи, порча чужих вещей, жестокость по отношению к людям и животным), чтобы нащупать «предел допустимого», а потакающие им взрослые отодвигают границы все дальше и дальше. Эпатажные поступки детей — не что иное, как бессознательный призыв: отреагируйте хоть как-нибудь, поругайте, дайте затрещину, скажите, наконец, что так не может продолжаться, что дальше некуда!

Сначала задаются внешние границы: надо дать понять ребенку, что его свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Каждый запрет стоит объяснить. К примеру, ребенок с криком носится по ресторану от столика к столику: надо остановить его и сказать, что он всем мешает. А если не поймет, должно последовать наказание.

Требуя соблюдения внешних границ, мы тем самым даем импульс к формированию внутреннего самоконтроля, когда ребенок ведет себя правильно, потому что уверен, что так надо, так дóлжно себя вести. Самоконтроль — это умение следить за собой, справляться со своими импульсами, эмоциональными порывами, сдерживать досаду и разочарование, откладывать удовольствие, сохранять внимание. Самоконтроль заставляет первоклассника поднять руку, прежде чем выйти в туалет, десятилетнего мальчика — не ударить товарища по команде, пропустившего мяч, шестнадцатилетнюю девочку — закончить домашнее задание, прежде чем отправиться на вечеринку к друзьям.

Почему я против сверхсовременных школ, где детям позволяется ходить по классу, называть учителя по имени, как своего приятеля, перебивать его, высказывая свое мнение? Потому что школа нужна не только для того, чтобы получать знания, — она учит детей самоконтролю и подчинению. Просто заставить себя посидеть за партой, когда хочется побегать, — уже полезно.

Важно, чтобы ребенок в любом возрасте понимал: каждый его поступок будет иметь определенные последствия. Ударил сверстника — получишь сдачи, нахамил учителю — в выходные просидишь дома, опоздаешь к ужину — останешься голодным, забыл форму для физкультуры — заработаешь двойку и потом сам ее исправляй, а не гоняй водителя за формой. Стал виновником ДТП — отберут водительские права, попадешь в полицию — проведешь ночь в «обезьяннике», выпишут большой штраф — будешь эти деньги отрабатывать, разобьешь машину — придется обходиться без нее. Соблюдение границ — это еще и вопрос безопасности. Если мы вовремя не обозначим их, «не погасим» ощущение вседозволенности и безнаказанности, в конце концов это может закончиться трагически.

Жан-Жак Руссо в книге «Эмиль, или О воспитании» писал: «Если ребенок разбил окно — не вставляйте стекло, пусть заткнет подушкой и спит без подушки». Но слишком часто поступки детей не создают проблем лично им, заботливые родители, вместо того чтобы преподать им хороший урок и уберечь от более серьезных неприятностей, «вызывают огонь на себя». Они бегут в школу разбираться, кто посмел поднять руку на их мальчика, как учитель «спровоцировал» его на хамство, почему «девочке поставили двойку и она целый день прорыдала». А нужно, чтобы ребенок сам переживал из-за того, что у него возникла проблема, и искал способы ее решения.

Не надо все время повторять: «Как мне надоело тебя выручать» — надо просто не выручать. Если ребенок не усвоит этот урок в детстве, ему придется наверстывать упущенное во взрослой жизни, когда вытаскивать его из беды уже будет некому.

Важно быть последовательными в своих запретах. Пусть их будет немного, но они должны быть четкими и понятными, а наказание за их нарушение — неотвратимым. Если мы уступаем протестам, давлению, слезам, агрессии со стороны ребенка, мы закрепляем в нем уверенность, что он сильнее любых ограничений. Не приучить ребенка постоянно следовать правилам — все равно что не завершить курс лечения антибиотиком: в одном случае мы получим устойчивые к лекарству бактерии, в другом — безразличных к нашим словам детей.

Клинический психолог и педиатр Хаим Гинотт в своей книге «Родитель — ребенок: Мир отношений» использует метафору, предложенную доктором Фрицем Редлем: с точки зрения допустимости детского поведения, его можно разделить на три цветовых поля — зеленое, желтое и красное. Поле зеленого цвета обозначает такое поведение, которое нас устраивает и мы его поощряем, желтое поле — то, что разрешается лишь в исключительных ситуациях (например, в случае болезни). Поле красного цвета обозначает абсолютно неприемлемое поведение, недопустимое ни при каких обстоятельствах. Сюда в первую очередь относятся поступки, подрывающие здоровье самого ребенка, членов семьи, их авторитет в обществе, финансовое положение, а также противоречащие законам морали и этики.

Запрет должен быть четко сформулирован и высказан так, чтобы не оскорбить ребенка, не спровоцировать его на бурную негативную реакцию. Необдуманные и неловкие запреты становятся для детей неким вызовом.

Для ребенка не должно быть много «нельзя» — только какие-то очень принципиальные вещи. Когда мои дети были совсем маленькими, у них было три абсолютных «нельзя»: поднимать руку на взрослого, мешать взрослым и трогать мои бумаги, где бы я их ни положила, — это было святое, дети знали, что их вообще нельзя касаться. Коллега по аспирантуре до сих пор вспоминает, как мой старший сын, когда еще не умел ходить, за метр обползал листки из моей диссертации, разложенные на полу. В каждой семье должен быть свой «кодекс» таких запретов.

Воспитывать ответственность

Когда мы произносим слово «ответственность», возникает сразу несколько ассоциаций: долг, обязанность, надежность, способность доводить начатое дело до конца. По-настоящему ответственный человек — хозяин своих чувств, желаний, поступков, решений. Это позиция взрослого, который готов отвечать за себя, за своих близких и в то же время понимает, что ему никто ничего не должен, это тот фундамент, на котором базируется в том числе и социальная ответственность людей, наделенных властью или богатством.

В дореволюционной России в богатых семьях с детства прививали ответственность за обездоленных и страждущих. Вспомним царских дочерей: с началом Первой мировой войны великие княжны вместе с государыней Александрой Федоровной работали в госпиталях сестрами милосердия, ухаживали за ранеными, помогали на операциях.

Существовала культура благотворительности, когда состоятельные люди вместе с детьми шли к бедным, проникались их проблемами и занимались серьезной системной помощью — на собственные средства организовывали столовые, раздавали одежду. На праздники было принято ходить в приюты, больницы, делать подарки. Благотворительность считалась делом почетным — существовала даже очередь на пожертвования.

В современной Европе воспитание коронованных особ — это и служба в армии, и помощь детям с ограниченными возможностями, и работа в медицинских учреждениях, хосписах. Ребенку четко дают понять: чем больше у тебя привилегий, тем больше ответственности — это своего рода «заземление», которое не дает «воспарить за облака».

Показательный пример из новейшей истории — воспитание принцессы Софии, впоследствии королевы Испании. Девочку отправили в пансион со спартанскими условиями: только холодная вода, скудное питание, суровые наказания за провинности. Так прошло четыре года. Затем родители вместе с ней ездили по бедным странам, она видела, как там живут дети, и помогала им. Позже София получила специальность медсестры и ухаживала за больными. Родители старались вырастить из нее прежде всего ответственного человека, способного сознательно пользоваться поистине гигантскими возможностями, которые дает королевский титул.

Принц Уильям тоже учился в школе-пансионе, где делил комнату с четырьмя другими мальчиками. По окончании Итонского колледжа он много ездил по миру, участвовал в благотворительных акциях в Чили и странах Африки. В 2015 году Уильям поступил на должность пилота вертолета скорой помощи. Он много времени уделяет благотворительности и возглавляет несколько фондов.

Чтобы разорвать круг избранности, элитарности, необходимо воспитывать в детях ответственность и желание помогать. Они должны понимать, что все мы живем в одном мире, что все люди разные и жизнь у них складывается по-разному, но все заслуживают уважения — независимо от образования, материальных возможностей, способностей и здоровья. Ребенок должен четко усвоить следующие принципы: не добивать слабого, не унижать бедного, помогать тем, кто нуждается в помощи. Понимание других, сочувствие и помощь — это его обязанность по отношению к тем, кто живет иначе.

Одна моя знакомая устроила детскую вечеринку в честь дня рождения дочери. Приглашены были соседи по поселку. Цель — собрать помощь интернату для детей с ограниченными возможностями. Гостям были разосланы приглашения, в которых их просили приносить не дорогие подарки, а пижамки, свитера, тапочки, носочки, шампуни, игрушки. И дети, и взрослые с удовольствием откликнулись — вечеринка удалась!

Вспоминаю свое детство. В большом московском дворе наша семья оказалась одной из немногих, у кого была отдельная квартира, — в основном все жили в коммуналках. И мои родители первыми купили телевизор. К моему счастью, телевещание шло всего два раза в неделю. Почему к счастью? В эти дни каждый час к нам приходили соседи, сменяя друг друга, в гостиной расставляли стулья, как в кинотеатре, а я должна была всех рассаживать и включать телевизор. Мне ужасно хотелось выбежать во двор, поиграть, погулять, но это была моя обязанность. И когда я пыталась возражать, родители говорили: «Мы должны это делать, потому что мы можем себе позволить купить телевизор. Надо и другим дать возможность его смотреть. А поскольку мы на работе, ответственной за это будешь ты». Слово «ответственность» я услышала впервые именно тогда.

Учить состраданию

Сочувствие, сострадание — феномен, трудный для понимания, но это качество во многом характеризует здоровую личность. Сострадание предполагает, во-первых, способность поставить себя на место другого и представить его жизненную ситуацию или хотя бы приблизиться к этому, а во-вторых, готовность к действию.

В наше время состраданию надо учить специально, ведь сегодня процветает своего рода «социальный расизм». Вопиющий случай — убийство в Японии пациентов дома инвалидов молодым человеком, бывшим сотрудником приюта, решившим «очистить мир от ненужного мусора».

Еще один показательный случай. Женщина, решившая покончить с собой, стоит на крыше здания, а подростки с камерами мобильников наготове провоцируют ее — требуют, чтобы она наконец прыгнула. Когда прохожие попытались остановить подростков, те набросились на них с кулаками. Видео на YouTube набрало огромное количество просмотров.

Воспитание сострадания, способности сопереживать — не такая уж непосильная задача, если мы, родители, сами обладаем этими качествами. Все начинается с семьи, поэтому так важно заботиться друг о друге. У нас могут быть сложные отношения с бабушками и дедушками, тетями и дядями, братьями и сестрами, но ребенок должен видеть, что, несмотря на противоречия и конфликты, мы всегда готовы прийти ему на помощь.

Вначале ребенок подражает взрослым, а потом начинает делать то же самое самостоятельно. Поэтому старайтесь при каждом удобном случае напоминать о необходимости заботы о других: «Мама палец обожгла, давай ее пожалеем», «Нельзя шуметь, бабушка плохо себя чувствует», «Не разговаривай громко, папа спит».

Надо сочувствовать и самому ребенку, но знать меру. Жесткий стиль воспитания, когда ребенка не принято жалеть, если он, к примеру, упал, — не лучший вариант. Но и бросаться к нему с криками и перекошенным от ужаса лицом тоже не стоит. Конечно, падение падению рознь. Но в любом случае ребенку нужно помочь подняться, отряхнуться, если плачет — обнять, подуть на ушибленную коленку.

Хороший способ воспитания доброты, желания помогать — волонтерство. Ребенок видит другую жизнь, где есть боль, страдания, бедность, и понимает, что может что-то изменить, что-нибудь сделать для людей, которых общество не жалует, — для стариков, инвалидов, бездомных, наркоманов. Такая работа — и «воспитание чувств», и лекарство от эгоизма.

«Успеха в жизни часто добиваются люди, от которых этого не ждали. „Хулиган, бездельник, троечник“, вдруг оказывается гораздо успешнее своих „правильных“ одноклассников. Разгадка не в случайной удаче или счастливой судьбе, а в социальном интеллекте.»

Прививать чувство благодарности

Однажды я работала с семьей, где родители активно занимались «культурным развитием» сыновей: вместе летали в Метрополитен-опера, на Зальцбургский оперный фестиваль, посещали все самые значимые выставки. Меня удивило, что, казалось бы, хорошо воспитанные, «продвинутые» мальчики — одному было девять лет, другому одиннадцать — никогда никому не говорили «спасибо». Родители же этого как будто не замечали.

А между тем слово «спасибо» должно говориться на автомате — даже за самые незначительные подарки или услуги. Мы должны внушить детям, что надо благодарить — няню за помощь, повара за обед, репетитора за урок, и не важно, что это входит в их обязанности. И конечно, родители должны показывать пример: если в доме принято благодарить за любую мелочь, дети будут делать так же.

Благодарность надо воспитывать и на эмоциональном, и на поведенческом уровне — например, учить, как принимать подарок независимо от того, понравился он или нет: открыть, внимательно рассмотреть и, непременно глядя в глаза подарившему его человеку, сказать «спасибо». Сам факт, что к тебе проявили внимание, — уже повод для благодарности.

Чтобы пробудить в детях чувство признательности, стоит чаще делиться с ними воспоминаниями — с теплотой отзываться о родителях, учителях, друзьях, коллегах, рассказывать о людях, которые помогли, поддержали нас в трудную минуту, объяснять, что наша жизнь могла бы сложиться совсем по-другому, если бы не они. Но мало вспомнить добрым словом, благодарность должна быть действенной — позвонить, справиться о здоровье, поздравить с праздником, навестить, если человек болен, помочь материально, если он нуждается. Все это очень важные воспитательные моменты — от маленького автоматического «спасибо» до большого «спасибо» в виде помощи и поддержки до конца жизни.

Мы кровно заинтересованы в том, чтобы вырастить детей ответственными, чуткими людьми. Тогда есть надежда, что в будущем, когда мы станем старыми и больными, дети нас «не спишут за ненадобностью», не перестанут общаться и заботиться о нас, а будут с благодарностью помнить, чтó мы для них сделали.

Открыться миру

Для развития детям нужен не «рай», а нормальное детство — такое же, как было когда-то у нас. Мы ходили в обычную школу, где за одной партой сидели дети профессора и дворника, ездили в метро и на автобусе, свободно гуляли на улице, играли во дворе. Мы изучали жизнь не только по книжкам и уж тем более не по фантастическим фильмам, видели разные ее стороны, получали от нее и сюрпризы, и тумаки. Поэтому нам было легче вписаться в этот мир.

Каждый самостоятельный шаг ребенка — своего рода репетиция, и чем их больше, тем убедительнее он сыграет спектакль под названием «Жизнь». Но если в нашем детстве таких репетиций было много, то своих детей мы порой выталкиваем на сцену совершенно неподготовленными. Лучше заранее открыть для них дверь в наш сложный, не всегда приветливый и безопасный мир, где их ждут в том числе проблемы, конфликты, где им придется трудиться, отстаивать свои права, свое мнение, чего-то добиваться, достигать.

Чтобы стать частью этого «большого» мира, детям важно понимать, по каким законам он живет, уметь общаться с разными людьми в разных ситуациях.

Важно научить их правильно распоряжаться всеми теми благами и возможностями, которые дают богатство и статус родителей. Надо сделать так, чтобы наши финансовые ресурсы были не во вред, а на пользу детям, работали на развитие.

У наших детей огромные возможности. Но кому много дано, с того много и спросится — элита всегда выделялась не правами, а обязанностями. Так было во все времена, и в царской России, и в странах Запада. Поэтому наша задача — воспитывать в детях ответственность, и не только за себя, но и за других, за тех, кому меньше повезло в жизни. А еще развивать способность сострадать, сочувствовать и быть благодарными, ведь именно эти качества «делают человека человеком».

Заключение

Сегодня выходит множество книг о воспитании, каждая новая теория вызывает ажиотаж, часто идет вразрез с предыдущей и только сбивает всех с толку. И хотя я сама пишу уже вторую книгу для родителей, я абсолютно убеждена, что можно вырастить прекрасных детей, не прочитав ни одной книги. А теории могут быть и во вред, особенно если следовать им буквально, не принимая в расчет ситуацию и конкретного ребенка.

Поведение человека — сложный процесс, ученые только-только приступили к изучению того, чем обусловлены те или иные поступки. И в воспитании трудно установить однозначные причинно-следственные связи. Обращая внимание читателя на закономерности появления определенных черт характера у ребенка, я прекрасно понимаю, что так происходит не у всех и не всегда. Богатство может почти никак не повлиять на формирующуюся личность, а может вызвать в ней «пробоины» или даже привести к «крушению».

Дети — не «жесткие диски», не tabula rasa, на которых мы записываем все, что нам хочется. У меня трое детей, и я вижу, что при похожем воспитании они выросли совершенно разными. Поэтому не будем переоценивать себя и свою роль. Как я люблю повторять клиентам: «Не надо страдать манией величия». Не все в развитии ребенка зависит от нас — это важно усвоить раз и навсегда. Всем нам знакомы примеры деятельных и увлеченных детей, выросших в проблемных семьях, и невыносимых или совершенно беспомощных, которым любящие, чуткие, успешные родители посвятили жизнь. От одного ребенка, кажется, отскакивают все педагогические усилия, а другой жадно ловит и моментально усваивает даже крохи, которые ему перепадают.

Работая над этой книгой, я не стремилась составить набор советов на все случаи жизни. Свою задачу я видела в том, чтобы пробудить интуицию родителей и заронить желание ее использовать. Воспитание — не наука, а искусство. Да, эксперты обобщают, выявляют закономерности, предлагают решения, но только родители по-настоящему знают своего ребенка и чувствуют, что ему нужно. Если мама и папа понимают суть происходящего, они смогут самостоятельно найти выход из любого тупика.

Если вы читаете эту книгу, значит, вы думаете о своем ребенке, о том, что еще надо сделать для его воспитания, то есть вы — ответственные родители. И, возможно, вам стоит сосредоточиться не только на том, что надо сделать, но и на том, чего делать не надо, от чего необходимо отказаться. При всем желании мы не сможем создать идеальные условия, стать идеальными родителями и вырастить идеального ребенка. Нужно отбросить иллюзии, успокоиться и постараться быть «достаточно хорошими родителями».

Но это вовсе не значит, что не надо ставить цели воспитания. Конечно, надо — мы должны понимать, какими хотим видеть своих детей в будущем. Многие родители ставят слишком конкретные цели: воспитать успешного банкира, великого дирижера или лауреата Нобелевской премии. Подобные планы обречены на неудачу! Зато мы можем вырастить самостоятельного, активного, ответственного, доброго человека с чувством собственного достоинства. Вот это вполне достижимо, об этом можно и нужно думать, тогда и способы реализации наших желаний найдутся — правда, в каждой семье они будут свои.

Еще я люблю повторять, что «рассол», в котором дети «просаливаются», то есть семейная атмосфера, влияет на них гораздо сильнее, чем все наши воспитательные меры. Чтобы ребенок стал полноценным «психологическим наследником» семьи, нам в первую очередь надо подумать о среде, в которой он растет, и научиться противостоять негативному, а порой и губительному для детей влиянию извне. А сделать это совсем не просто.

Деструктивные факторы, о которых мы говорили в каждой из пяти глав книги, это и есть давление среды. Это мощный общественный мейнстрим, в который попадают родители и из которого трудно выбраться. Нам неприятно быть в меньшинстве и не всегда под силу идти наперекор большинству. И мы сдаемся под натиском окружения, начинаем поступать «как все».

Да, мы бессильны изменить общество, но вполне способны выработать «средства индивидуальной защиты» — их много, и они тоже подробно описаны в этой книге.

На мой взгляд, одна из самых эффективных стратегий защиты — «островное воспитание», в хорошем смысле слова. Если семья станет «островком», где ребенок сможет реализовать свои основные потребности — в заботе, тепле, внимании, безусловной любви, безопасности, границах, правилах, свободе, — то не так тревожит то неведомое, что происходит «в океане» — шторм или штиль, какие события будоражат людей «на континенте», в какие игры они играют и за какими химерами гоняются. «Островное воспитание» позволит ребенку созреть, опираясь на важные для нашей семьи ценности, сформироваться как личность, стать уверенным в себе, независимым, самодостаточным человеком. И наша цель будет достигнута.

Примечания

1

Подробнее об этом см. книгу Марины Мелия «Главный секрет первого года жизни».

(обратно)

Оглавление

Почему я написала эту книгу

Выражение признательности

Глава 1 Всё и сразу

  Финансы без границ

    «Кессонная болезнь»

    Приучаем к роскоши

    Ни в чем не отказываем

  Потенциальные риски

    Хочу — и немедленно!

    Хочу то, что совсем не нужно

    Ничего не хочу

  Что делать?

    Проанализировать свою философию потребления

    Транслировать реальные ценности

    Дать понять «что почем»

    Учить ждать и терпеть

    Учить преодолевать и достигать

    Развивать внутренние стимулы

  И иметь, и быть

Глава 2 Товарно-денежная любовь

  Новая эпоха, новые отношения

    Детоцентризм

    Эмоциональный голод

    Отношения как бизнес

  Потенциальные риски

    Синдром избалованности-заброшенности

    Неспособность любить и дружить

    Равнодушие, меркантильность, эгоизм

  Что делать?

    Понять, как мы общаемся с детьми

    Дарить со смыслом

    Любить и делать

    Разговаривать, слушать и слышать

    Проводить время вместе

    Обнять и приласкать

    Вернуть ребенку его место

  Время, забота, любовь

Глава 3 Детство наспех

  Ни минуты простоя

    Как можно больше

    Как можно раньше

    Как можно лучше

  Потенциальные риски

    Безразличие и безрадостность

    Привычка к подчинению

    Неспособность к творчеству

    Неврозы и тревожность

    Психологический надлом

  Что делать?

    Осознать цели воспитания

    Не подгонять, не торопить

    Не сравнивать с другими детьми

    Разрешать побездельничать

    Не мешать игре

    Дать право на ошибку

    Хвалить правильно

    Развивать чувство дома

    Любить и поддерживать

  Вернуть детям детство

Глава 4 Под охраной

  У страха глаза велики

    Снижаем свою тревогу

    Держим все под контролем

    Делаем «как все»

  Потенциальные риски

    Всего боятся

    Не видят опасности

    Ведут себя агрессивно

    Не способны постоять за себя

  Что делать?

    «Просканировать» атмосферу в доме

    Найти баланс между защитой и свободой

    Позволить рисковать

    Не запрещать, а объяснять

    Не бояться бояться

    Помогать преодолевать страх

    Учиться «отпускать» детей

  Доверие — лучшая защита

Глава 5 Золотое гетто

  Детки в клетке

    Социальная изоляция

    Зависимое взрослое окружение

    Привилегии и вседозволенность

  Потенциальные риски

    Незнание реальной жизни

    Отсутствие бытовых навыков

    Низкий социальный интеллект

    Нет стимула взрослеть

    Иллюзии избранности и безнаказанности

  Что делать?

    Оценить условия жизни ребенка

    Преодолевать социальную изоляцию

    Дать возможность общаться со сверстниками

    Научить взаимодействовать с зависимыми взрослыми

    Тренировать бытовые навыки

    Задавать границы допустимого

    Воспитывать ответственность

    Учить состраданию

    Прививать чувство благодарности

  Открыться миру

Заключение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg