«В защиту эгоизма»

В защиту эгоизма (fb2) - В защиту эгоизма [Почему не стоит жертвовать собой ради других] (пер. Светлана Ивановна Чулкова) 732K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Питер Шварц

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

Эта книга поможет:

понять, что у понятия «эгоизм» есть множество положительных значений;

удостовериться, что догмы о любви к ближним, навязываемые нам обществом с детства, зачастую совершенно не верны;

убедиться в преимуществах здорового эгоизма, наличие которого у себя мы стесняемся даже просто признать, перед «распиаренным» альтруизмом.

Посвящается Сандре, которая освещает мой путь

Благодарности

Я в неоплатном интеллектуальном долгу перед Айн Рэнд, разработавшей стройное философское учение — объективизм, или рациональный индивидуализм, которое легло в основу моей книги.

Хотелось бы также сердечно поблагодарить Гарри Бинсвангера, чьи мудрые советы помогли мне при изучении истории альтруизма как философского течения.

Огромное спасибо Ярону Бруку, президенту Института Айн Рэнд. Он оценил книгу еще на ранних стадиях работы над ней и активно содействовал публикации. Я благодарю многих и многих сотрудников этого института, но прежде всего Джейсона Эриксена, Майкла Спиччи и Саймона Федермана (за продвижение книги в Интернете), Лин Зинсер (за организацию рекламной кампании) и Марка Чапмена (за координацию общих усилий).

Я благодарен Мэри Энн Сурес за мягкую дружескую поддержку во время работы над книгой.

Этот труд потребовал проведения множества исследований, большая часть которых была выполнена квалифицированным и добросовестным специалистом — Барбарой Нельсон. Ей помогали и другие ученые, такие как Карл Шванберг, Наама Таль, Мики Джешурун, Дженифер Петерсон и Дженнифер Вудсон.

Особая признательность — моему литературному агенту Скотту Менделю. Я долго не мог найти надежного человека, а Скотт подкупил меня своим оптимизмом: он был уверен, что книга будет хорошо продаваться, и сразу принял мое предложение сотрудничать. Уже на следующий день мы подписали договор. Скотт уверил меня, что нам не составит труда найти издателя. И действительно, не прошло и недели, как рукопись была приобретена издательством Palgrave Macmillan.

Наконец, я хочу выразить благодарность человеку, представляющему для меня самый большой «личный интерес». Это моя жена Сандра. Я посвящаю ей эту книгу. Это дань нашим отношениям, которыми я так дорожу. А еще я хочу просто сказать ей спасибо за подготовку указателя.

Предисловие

В основе любого цивилизованного общества лежат понятия добра и зла. Во все времена среди нас жили и преступники, и просто плохие люди, но они всегда были исключением, поскольку не определяли общую культурную парадигму. Общество, изначально отвергающее нормы морали, быстро распадается, превращаясь в сборище головорезов, воюющих друг с другом. Именно поэтому должен существовать базовый, общепринятый нравственный закон, пускай даже при наличии серьезных разногласий относительно инструментов его реализации. В нашем обществе таким законом является альтруизм.

Всякий раз, когда раздаются торжественные призывы помогать бездомным, сохранять систему социальной защиты, сокращать разрыв между бедными и богатыми, — всякий раз запускается наша внутренняя установка на самопожертвование. Кто-то откликается с готовностью, кто-то ― скрепя сердце, а кто-то остается безучастным. Но при этом все без исключения уверены в правильности навязываемой установки. Несогласные испытывают чувство вины и всячески изворачиваются, придумывая оправдания для своей глухоты. И лишь единицы решаются бросить вызов, усомнившись в правильности подхода, согласно которому чужие интересы оказываются важнее наших личных.

Эта книга объясняет правомерность их скепсиса.

Работая над ней, я ставил перед собой задачу изменить представления читателей об альтруизме и эгоизме. Речь идет не только о переоценке этих понятий. Мне бы хотелось донести до вас, чтó же на самом деле за ними стоит. Взять, к примеру, наши обывательские представления об альтруизме.

Альтруизм помогает строить гармоничное общество.

Альтруизм — проявление лучших человеческих качеств, таких как честность и порядочность.

Общественные интересы несовместимы с личными.

Без альтруизма невозможна любовь и дружба.

Самопожертвование ― безальтернативная модель нравственного поведения.

А вот как мы представляем себе эгоизм.

Эгоизм ― модель поведения человека-хищника. Все мошенники и негодяи ― эгоисты.

Эгоистов интересует только личное обогащение.

Вредная и некачественная продукция ― следствие эгоизма производителей.

Преследование личных интересов требует отказа от нравственных ценностей.

Все перечисленные положения ошибочны. Цель этой книги — развеять иллюзии. Основываясь на теории и примерах из жизни, мы попытаемся доказать полную несостоятельность альтруизма. Мы разоблачим всех его поборников, начиная от либералов с их призывами к самопожертвованию ради «обездоленных» и кончая консерваторами, стоящими на страже сложившихся в обществе традиций. Ведь ни у тех, ни у других нет достаточно веских аргументов в пользу альтруизма. Книга изобилует яркими примерами, наглядно демонстрирующими, что постоянно возникающие в нашем социуме проблемы — следствие не столько отсутствия альтруизма, сколько повсеместного его насаждения. В этой работе я предлагаю альтернативу альтруизму ― честную и разумную этическую установку, способную обеспечить баланс интересов разных людей. В основе моих рассуждений лежат этические принципы Айн Рэнд, сформулированные в ее теории разумного эгоизма.

В нашем обществе царит убеждение, что забота о собственном благополучии ― свидетельство моральной ущербности, а самопожертвование приравнивается к добродетели. Книга, которую вы держите в руках, — приглашение серьезно поразмыслить над этим.

ГЛАВА 1 КАНДАЛЫ АЛЬТРУИЗМА

Да, я защищаю эгоизм.

Но давайте разберемся, от чего именно я его защищаю.

Люди спорят о самых разных вещах: о существовании Бога, о свободе воли, о превосходстве капитализма над социализмом и о том, распространяются ли права человека на внутриутробный плод. Но при почти никто не задумывается о моральной состоятельности самопожертвования. Принято считать, что жертвовать собой ради других — высоконравственно. Альтруизм рассматривается как нечто безусловно правильное и само собой разумеющееся. Деяния во благо других считаются добродетелью ― в отличие от действий, предпринимаемых в личных интересах. Даже те, кто готов отступить от этических канонов, убеждены: хочешь прослыть порядочным человеком — будь альтруистом. Усомниться в непреложности альтруизма ― все равно что думать, будто земля плоская.

Но почему, собственно, в этом нельзя усомниться?

Считается, что альтруизм блокирует агрессию, и что только благодаря этому мы не уподобляемся жестокому варвару Атилле, так любившему размахивать мечом. Нам твердят, что мы не должны идти к своей цели напролом, а обязаны уважать чужие права. Альтруизм якобы не дает нам перегрызть друг другу глотки, и вообще это путь к справедливому и гармоничному обществу.

Но не ведет ли альтруизм в прямо противоположном направлении?

Только вдумайтесь, чему нас учат поборники этой этической модели: они требуют от нас полного подчинения! Каждый свой шаг мы должны сверять с чужими проблемами, ставя их выше собственных. Мы обязаны заботиться о тех, кто беднее нас. Неважно, каким потом и кровью достались вам ваши денежки, ― всякий раз, когда вы тратите их на себя, а не на других (которым всегда чего-то не хватает), вы поступаете безнравственно. Чтобы прослыть альтруистом, нужно поделиться своим богатством, забыть о собственных интересах и пересмотреть жизненные установки. Если у вас больше денег, чем у других, вы в долгу перед «нуждающимися». Свою жизнь вы должны полностью подчинить служению другим. Проще говоря, вас призывают добровольно отдать себя в рабство. Альтруизм как форма рабства

Вот несколько примеров из жизни.

Предположим, вы серьезный, старательный старшеклассник. Вы прилежно учитесь, чтобы получать хорошие отметки и поступить в престижный колледж. В свободное время вы подрабатываете, чтобы иметь деньги на карманные расходы. Но во многих школах старшеклассников любят на прощание помучить всякого рода «общественными нагрузками». И вот в один прекрасный день вам заявляют, что вы думаете только о себе, а это безнравственно. Если вы не отвлечетесь от учебы и не забудете о планах на будущее, чтобы немного поработать в больнице, вынося горшки за лежачими больными, не видать вам хороших отметок как своих ушей.

Или, допустим, вы дантист. В стране растет количество больных СПИДом. И вот однажды к вам приходит пациентка и с порога объявляет, что страдает этим заболеванием. Боясь заразиться, вы предлагаете ей покинуть помещение и обратиться в специализированную клинику. Но возмущенная женщина подает в суд, заявляя, что все люди, в том числе и ВИЧ-инфицированные, имеют равные права на медицинское обслуживание. Разве больные СПИДом не могут обратиться к зубному врачу? И суд принимает сторону истицы, а вам популярно объясняют, что вы обязаны обслуживать всех пациентов без исключения, не заботясь о собственной безопасности.

Еще пример. Вы — молодой талантливый спортсмен, и ваша команда выигрывает турнир. Но, скорее всего, ни вы, ни ваши товарищи не получите персональных наград. Призы выдадут всем участникам соревнований — просто за участие. При этом истинных героев намеренно обойдут, чтобы не обидеть слабых игроков. Но этого мало. Одна молодежная хоккейная лига объявила, что, если в команде есть блестящий игрок и поэтому она «слишком часто» выигрывает, ее могут вообще не выпустить на лед, пока она не «придержит» этого игрока. «У нас такое правило, ― говорят руководители лиги. ― Все команды должны иметь одинаковое количество побед и поражений»2. Что ж, это правило полностью соответствует альтруистическому подходу. Оно отрицает дух соревнования, подменяя его уравниловкой, т.е. одинаковой оценкой разных результатов. Вам предлагают отказаться от личного вклада в победу, перестать радоваться и слиться с серой массой, не способной побеждать. В вас горит огонь триумфатора, но вы должны пожертвовать собой ради середнячков.

В отношениях с людьми альтруизм требует от вас не великодушия, ведь оно — вещь добровольная. Это своего рода дар. Альтруизм требует выполнения морального долга, причем против вашей воли.

Вот еще один пример. Допустим, у вашего соседа сгорел дом. Даже не будучи альтруистом, вы накормите беднягу, предложите ему горячего чаю, дадите одеяло и пустите переночевать. Понимая ценность своей жизни и будучи человеком, вы считаете, что так же поступили бы и другие, в том числе незнакомые вам люди, поскольку справедливо полагаете, что они устроены так же, как вы, и, соответственно, разделяют ваши базовые ценности. Следовательно, в определенных ситуациях мы готовы искренне и по собственной воле прийти на помощь людям ― и вовсе не потому, что априори кому-то обязаны. Ваши деньги остаются вашими деньгами, ваше время ― вашим личным временем, но вы великодушно тратите и то и другое, потому что хотите помочь, не требуя за это благодарности. При этом, не будучи альтруистом, вы не обречете себя на голод, отдав последний кусок хлеба, чтобы накормить досыта соседа-погорельца. И вы не лишите собственных детей крыши над головой, чтобы предоставить кров чужим бездомным детям. И уж конечно вы не станете помогать тому, кто этого не достоин, ― например, соседу-алкоголику, в пьяном угаре спалившему свой дом (ведь он мог бы спалить заодно и соседний, т.е. ваш).

«Нет, не так, ― возражают поборники альтруизма. ― Это не ваши деньги и не ваше время. Все это принадлежит не вам, а нуждающимся». Альтруисты требуют делиться с ними, даже если мы не можем себе этого позволить. «Поделиться с голодным — значит проявить доброту, но отдать ему последнее, когда ты сам так же голоден, как и он, — значит проявить истинное милосердие»3. Это высказывание приписывают Махатме Ганди. Но почему голодный должен пожалеть другого голодного вместо того, чтобы самому поесть на последние деньги? Кодекс альтруиста гласит: потому, что у него нет выбора. Он просто обязан жить ради других. Он должен позволить этим другим распоряжаться своими средствами, невзирая на его собственное бедственное положение.

Не знаю, как назвать такой подход, но едва ли он может привести к любви и гармонии в человеческих отношениях.

В мире, где во главу угла поставлено самопожертвование, само наличие чужой потребности — неопровержимый аргумент. Поэтому будьте готовы к тому, что придет и ваш черед платить по счетам, отодвинув на задний план собственные представления о жизни. Вот вам еще несколько невыдуманных «альтруистических» историй.

Студент экономического колледжа, предположительно страдающий дискалькулией (неспособностью к счету), требует, чтобы его освободили от курса лекций по специальности. Преподаватели пытаются возражать, но Министерство образования США издает специальное распоряжение, требующее удовлетворить требования студента4.

Выпускница юридического факультета университета три раза подряд проваливает вступительные экзамены в коллегию адвокатов. При этом она утверждает, что все дело в незначительных нарушениях способности к чтению и письму, и подает в суд, требуя, чтобы ей предоставили неограниченное время для выполнения задания и стенографистку, которая записывала бы ее ответы под диктовку. Суд признает требования истицы правомерными и выносит постановление о выплате компенсации за моральный ущерб5.

Президент Нью-Йоркского отделения Национальной федерации слепых критикует работников авиалиний за то, что они стараются предоставлять незрячим пассажирам места подальше от аварийных выходов. По его мнению, такая «дискриминация» «превращает слепых в людей второго сорта»6. В результате Сенат выносит на рассмотрение соответствующий законопроект. Иными словами, потребности слепых ставятся выше всех других соображений, в том числе касающихся безопасности полетов.

Во всех перечисленных случаях решения принимались на основе альтруистического подхода, предполагающего заботу о тех, кто слабее. Как бы при этом ни страдали остальные, возражения были бесполезны. Помоги слабому ― вот нравственный императив. Извращенное понимание понятия «потребность»

Вы можете задать резонный вопрос: если нужно помогать тем, кто в чем-то нуждается, то как же мои собственные потребности? Почему заботиться о чужих нуждах — хорошо, а о своих — недопустимо?

Получается, что ВИЧ-инфицированная пациентка имеет право обращаться к любому дантисту, подвергая его опасности заражения СПИДом. Почему альтруистический подход не учитывает потребности врача? Почему, чтобы слабые хоккеисты почувствовали свою значимость, нужно «придерживать» лучших игроков? А как же парни, которые хотят играть честно? Возможно, у них нет выдающихся способностей, зато есть спортивный азарт, так пускай проигрыш или победа будут настоящими. Или вспомним студента с дискалькулией, требующего, чтобы преподаватели пошли ему навстречу. Но как быть способным студентам, предпочитающим прилежно учиться, а не получать хорошие отметки за выполнение «общественных работ»? Ведь они вовсе не требуют, чтобы им занизили планку. Почему дипломы превращаются в предмет торга, в фикцию? Представьте, каково придется будущим работодателям, когда к ним явятся горе-выпускники, которым хорошие отметки ставили не за учебу, а за уход за больными. По каким критериям они будут оценивать соискателей? Почему потребности одних оказываются важнее потребностей других?

Дело в том, что в рамках альтруистического подхода истинной потребностью считается лишь та, удовлетворение которой требует от других самопожертвования.

Если вы удовлетворяете свои потребности самостоятельно, альтруистам нет до них никакого дела. Вы берете на себя ответственность за собственную жизнь, упорно работаете, вступаете в деловые отношения, совершаете взаимовыгодный обмен, — но альтруистов не интересуют ваши нужды. Но если вы не в состоянии выполнить свои обязательства в рамках равноценного обмена, если вы хотите, чтобы кто-то другой кормил вас (потому что не хотите работать сами), — вот тогда альтруисты объявят, что помочь вам — святое дело.

Вспомните приведенные выше примеры. Дантист не требовал от пациентки никакой жертвы. Он не мог договориться с ней о равноценном обмене и просил оставить его в покое. Он не требовал от нее ничего такого, чего бы у него уже не было. Он просто хотел оградить себя от опасности заражения, и это была его насущная потребность. Дантисту ничего не надо было от этой женщины. А та требовала от врача жертвы, желая воспользоваться его знаниями и умениями на условиях, которые представлялись ему совершенно неприемлемыми. Женщине нужно было попасть к врачу, и тот обязан был уступить. Согласно принципам альтруизма, требования пациентки были обоснованы, а потребности врача можно было не принимать в расчет.

Та же история и с сильными игроками хоккейной лиги. Их потребность состояла в желании соревноваться. Они хотели видеть результат своих усилий, и для этого никому не нужно было жертвовать собой. В нормальном спорте нет места альтруизму. Проигравший не считается жертвой, если его разбили в пух и прах. Ведь вы же не станете красть чужую машину просто потому, что у вас нет своей, и при этом не будете считать себя жертвой. Так же и в спорте: проигравший не достоин победы, потому что он ее не заслужил. Победители заслуживают победы, и вот поэтому-то альтруисты не принимают во внимание их потребности. А вот если слабый игрок захочет незаслуженной победы — не по праву справедливости, а по праву жалости (пусть сильному противнику запретят бороться), — такую потребность альтруисты немедленно удовлетворят. Сильный должен пожертвовать собой. Победителей просят не беспокоиться. И кто же просит? Слабаки. Они ничего не заслужили, просто им нужна победа.

Просто нужна, и все. А значит, с точки зрения альтруистов, эта потребность реальна.

Студенты, требующие незаслуженных отметок, слепые авиапассажиры, желающие сидеть возле аварийных выходов (вопреки правилам безопасности полетов, требующим, чтобы там сидели люди, способные в экстренной ситуации открыть двери), — именно таких людей опекают альтруисты. Трудолюбивые студенты, готовые получать отметки за знания, а не за «общественные работы», или авиапассажиры, заплатившие деньги за билеты и рассчитывающие благополучно приземлиться, их не интересуют. Альтруисты считают их эгоистами — ведь они ни от кого не требуют жертв.

Альтруисты делят людей на две категории: на тех, у кого есть потребности, и тех, кто может и должен эти потребности удовлетворять.

При этом альтруисты не берут на себя труд (да-да, можете забыть об этом) сравнить потребности первых и вторых и посмотреть, чьи более насущны. Дело даже не в том, что по законам альтруизма потребность ВИЧ-инфицированных в медицинском обслуживании более серьезна, чем желание врача избежать опасности заражения. Нет, альтруисты мыслят иначе. Вам просто скажут, что потребность пациента в данном случае — единственная действительно насущная, потому что для ее удовлетворения требуется уступка со стороны врача. А поскольку чужая потребность важнее собственной, всякий, кто может поделиться или уступить, просто обязан это сделать.

Понимаю ваше недоумение. Вы хотите спросить: ну почему, почему отдавать свое, честно заработанное, другим, чтобы им было комфортно, — это добродетель, а думать о собственном комфорте — вопиющая непорядочность? Почему все, чего мы достигли в этой жизни, становится удавкой на нашей шее? Почему мораль требует, чтобы мы страдали ради других?

Никто не говорит, что мы не должны помогать людям, попавшим в беду. Пусть нам не морочат голову, будто речь об этом. Мы имеем в виду совсем другое. Почему мы вечно кому-то обязаны? Почему мы не имеем права распоряжаться собственной жизнью и почему ею распоряжается любой «нуждающийся»? Почему мы не можем жить для себя? Почему единственным смыслом нашего существования должно стать удовлетворение чужих потребностей?

Альтруизм требует от нас самопожертвования, даже если мы не виноваты в проблемах других людей. Не имеет значения, что эти другие, возможно, сами создали себе проблемы. Принимается во внимание лишь сам факт наличия потребности, независимо от причины, ее породившей. Если человек получает талоны на питание и целыми днями листает программки скачек, раздумывая, на какую лошадь поставить (вместо того чтобы просмотреть объявления работодателей); если шестнадцатилетняя деваха, бросившая школу, требует, чтобы ей дали более просторную квартиру (потому что она беременна третьим ребенком); если бездомный бродяга просит милостыню (чтобы купить порцию крэка), — даже в этих случаях мы обязаны помогать «нуждающимся», хотя, разумеется, прекрасно понимаем, что они этого не заслуживают. Тем более унизителен сам факт такого самопожертвования. Чем больше вы жертвуете, тем быстрее растут аппетиты принимающих жертву, и тем более назойливо звучит альтруистический императив. И конца этому не видно.

Альтруисты сочувствуют вовсе не тому, кто стал невинной жертвой обстоятельств, а, напротив, тому, кто сам виноват в своих бедах и не вызывает никакой симпатии. Но «обездоленному» что-то очень нужно, и все тут. Альтруисты принимают в свои объятия именно таких персонажей.

В штате Калифорния была жестоко изнасилована, а потом задушена двадцатилетняя девушка. Когда закончился судебный процесс, родители жертвы, Боб и Голден Бристоль, подошли к убийце и обняли его со словами: «Вы сложный человек, но мы любим вас всем сердцем». Судья, только что приговоривший злодея к пожизненному заключению, сказал, что еще не встречал более жестокого человека. В ответ готовая к всепрощению парочка, явно поклоняющаяся богу по имени Альтруизм, заявила: «Мы считаем его достойный человеком <…> не за то, что он совершил, а потому, что в будущем он может исправиться»8. По всем законам справедливости и в память о погибшей дочери Бристоли должны были бы проклясть негодяя, отнявшего самое дорогое, что у них было. Но альтруизм диктовал другое, требуя думать не о собственных ценностях, а о нуждах убийцы.

Чем более отвратителен «нуждающийся», чем труднее идти на жертвы ради него, тем больше ваш долг перед ним. Этот альтруистический принцип присутствует и в Библии: подставь другую щеку, возлюби врага своего… Но наша природа такова, что любить врагов труднее, чем друзей. А возлюбить врага, который желает вам зла, да еще говорить ему за это спасибо, — это просто высший пилотаж.

И еще одно подтверждение того, что альтруизм правит нами как настоящий тиран. Всепроникающий альтруизм

Но, может быть, приведенные выше примеры — исключение из правила? Ведь большинство из нас в повседневной жизни не стремятся быть альтруистами и не являются ими. Да и количество богатых в нашей стране свидетельствует о том, что мы стремимся подражать скорее Биллу Гейтсу, чем матери Терезе. К чему же тогда все эти разговоры о всепроникающем альтруизме?

Дело в том, что апологетами альтруизма выступают даже те, кто его не практикует.

Нарушение заповеди — это еще не вероотступничество. Действительно, большинство американцев мечтают разбогатеть. Тем не менее внутри каждого из них сидит маленький альтруист и нашептывает им на ухо, что это желание постыдно. Мы живем, как хотим, а не как должно, мы постоянно нарушаем кодекс альтруизма, но при этом считаем его безусловно правильным, ни на секунду в этом не сомневаясь. Законы альтруизма — как кандалы на ногах: с ними мы вряд ли доберемся до заветной цели и никогда не станем новыми биллами гейтсами.

Но обратим свой взор на самого Билла Гейтса. Прежде чем стать мультимиллиардером, он немало потрудился. Но чем же он гордится больше всего на свете? Вовсе не тем, что создал великолепную линейку продуктов и открыл пользователям гаджетов новые горизонты и краски жизни. На самом деле сегодня главное детище Билла Гейтса — это его благотворительный фонд. Гейтс призывает всех последовать его примеру и стать такими же рыцарями-филантропами. Оказывается, если судить с точки зрения морали, вся прибыль от Microsoft — результат корыстной деятельности.

Отец Билла, сэр Уильям Гейтс-старший, — сопредседатель благотворительного фонда Responsible Wealth, членами которого являются самые богатые люди Америки, такие как Уоррен Баффетт, Тед Тернер и Джордж Сорос. Когда прозвучало предложение отменить налог на наследуемое имущество, миллиардеры тут же выступили против этого. Они хотят, чтобы государство прессовало нас еще сильнее, а они могли жертвовать еще больше. Господа из Responsible Wealth считают, что мы не имеем права завещать состояние кому хотим. Его надо отдавать государству, а оно уж разделит все по справедливости и облагодетельствует нуждающихся9.

Большинство людей, активно работающих ради личных интересов, хоть и с неохотой, но все же соглашаются с утверждением, что имущие должны служить неимущим. Как и прежде, самопожертвование считается высочайшим проявлением гуманизма. Мы упорно продолжаем нарушать заповеди альтруизма, но вместо того, чтобы стукнуть кулаком по столу, занимаемся самобичеванием. Так верующие грешат и каются. Мы хотим стать такими, как Билл Гейтс, но нашим нравственным идеалом остается мать Тереза. С ног до головы мы связаны путами вины, и нет узлов крепче тех, которые завязываем мы сами. Чем больше мы сокрушаемся из-за того, что не соответствуем нравственным идеалам, тем сильнее затягивается на нашей шее удавка альтруизма.

Мы еще дергаемся, но никто не смеет публично бросить вызов альтруизму. Мы и рады бы разорвать этот контракт, но не публично, не во всеуслышание, а как-нибудь украдкой, без свидетелей. Если нас упрекают в эгоизме, нам нечего ответить, мы молчим. А уж если само государство требует от нас самопожертвования, об открытом противостоянии не может быть и речи.

На каждом шагу мы слышим один и тот же призыв: будьте альтруистами.

Чем занимаются государственные служащие? Отнимают у одних, чтобы отдать другим. Наши налоги идут на субсидии фермерам Небраски, чтобы те могли выращивать кукурузу; Нью-Йоркской подземке, чтобы та не отменяла пригородные маршруты; нефтеперегонным заводам Иллинойса, чтобы те могли наращивать мощности по производству этанола; художникам из Сан-Франциско, чтобы те могли устраивать выставки своих не поддающихся описанию работ и т.д. и т.п. Наши налоги идут на реабилитацию наркоманов, на центры социальной адаптации, на сотовую связь, на ипотеку, на новые теннисные корты и авиаперевозки в сельской местности. А еще наши налоги в виде «помощи» уплывают в слаборазвитые страны. Их авторитарные правители, придушившие у себя на родине последние ростки политической свободы (той самой свободы, которая есть у нас и которая обеспечила наше благосостояние), тоже претендуют на наши денежки. Почему власти им потворствуют? Причина первая: у нас есть деньги, а у них — нет. Причина вторая: им просто нужны деньги.

Наши государственные деятели приветствуют такой подход. Остается только гадать, почему граждане это терпят. Почему мы молчим? Да потому, что находимся во власти альтруистических иллюзий. Разве нам не на что потратить деньги, которые у нас отбирают? Но альтруисты говорят, что надо довольствоваться духовными ценностями. А наши деньги должны быть потрачены на нужды других.

Люди сомневаются в эффективности этого подхода, но никто не подвергает сомнению его моральную состоятельность. Если есть цель и средства, то критиковать следует цель. Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то открыто выступил против самой идеи самопожертвования? Нет, все молчат. И все потому, что наше общество насквозь пропитано альтруизмом.

Чем слуга отличается от хозяина? Тем, что он работает не на себя. Альтруизм предлагает нам такое же распределение ролей: один человек получает моральное право управлять действиями другого. «Неимущий» командует, имущий подчиняется.

Альтруизм — это призыв к рабству, к подчинению чужой воле. Альтруизм приковывает нас цепями к тем, кому мы должны помогать. Нам ставят ультиматум. От нас требуют не просто уважать право собственности, а стать чужой собственностью.

Мы считаем альтруизм добродетелью, но посмотрите, к чему он ведет.

Эта доктрина не имеет рационального основания. Никто не может доказать ее правомерность. Не существует ни одной логической предпосылки для того, чтобы человек добровольно согласился стать животным, отданным на заклание.

Так почему альтруистическая этика властвует над нашими умами? Потому что эгоизм, являющийся антитезой альтруизму, повсеместно объявлен злом. И сделано это с помощью простейшего демагогического приема — так называемой логической уловки «Чучело».

ГЛАВА 2 УЛОВКА «ЧУЧЕЛО»

Каким вы представляете себе типичного эгоиста? Воображение услужливо рисует образ человека недалекого, жестокого, склонного к насилию и грабежу. Или же это отпетый мошенник, обижающий вдов и сирот. Одним словом, эгоист — это аморальный тип, который только и делает, что лжет, крадет и даже убивает ради корыстных целей.

Но на самом деле эгоизм — это всего лишь соблюдение личных интересов. Эгоист — это тот, кто стремится сделать свою жизнь лучше. Как быть со всеми этими людьми, которые живут обычной жизнью, стремясь украсить ее плодами своего труда без всякого ущерба для окружающих? Ведь таких «эгоистов» много. Они стоят на страже собственных интересов и не кормятся с чужой руки. Они сами зарабатывают себе на жизнь. Почтальон, сортирующий почту; студент, корпящий над учебниками вместо того, чтобы таскаться по тусовкам; спортсмен, выкладывающийся на тренировках, чтобы стать чемпионом; изобретатель, конструирующий гениальную мышеловку и мечтающий разбогатеть; художник, рисующий картину, чтобы отобразить свой взгляд на мир, — всех этих людей можно назвать эгоистами. Они делают свою жизнь лучше, двигаясь к собственной цели. При этом они никого не используют. Они занимаются любимой работой, вступают в товарно-денежные отношения и при этом не отнимают чужие деньги. Именно такая модель поведения наиболее характерна для эгоиста.

Но поборники альтруизма не хотят, чтобы эгоистов считали всего лишь людьми, занимающимися своим делом и не приносящими никому вреда. И хотя между созидателями и разрушителями, например между Уорреном Баффеттом, который делает деньги, и Бернардом Мейдоффом, который их крадет, — дистанция огромного размера, границы намеренно размываются. Альтруисты водят нас за нос, прибегая к подмене понятий. Если вор аморален, значит, аморален любой, кто преследует личные интересы. Ложная трактовка эгоизма

Апологеты альтруизма упорно пытаются записать в эгоисты даже Атиллу, вождя гуннов, поставив знак равенства между эгоизмом и тягой к уничтожению себе подобных. В толковых словарях об эгоистах не говорится ни одного доброго слова. Например, в Webster’s New Collegiate Dictionary читаем: «Эгоист — человек, заботящийся исключительно о собственных удобствах, выгоде и т.д., не учитывая чужие интересы или за счет других людей». (Курсив мой. — Питер Шварц.) В основе этого определения лежит убеждение, что преследование личных интересов возможно только в ущерб другим. Получается, что у человека нет альтернативы: либо, будучи альтруистом, он приносит в жертву себя, либо, будучи эгоистом, требует жертв от других. Логическая уловка состоит в том, что рассматриваются только две крайности: с одной стороны — мать Тереза: смиренная и кроткая, посвятившая себя служению людям, с другой стороны — Атилла: кровавый убийца, которому все должны служить. Но к какой из этих двух категорий отнести людей, которые сами решают свои проблемы, добиваются успеха и ни у кого ничего не просят? Для альтруистов эти люди просто не существуют.

Философы давно спорят об эгоизме. В Греции на закате классической античности было не так уж много сторонников эгоистического пути, но даже они соглашались с тем, что эгоисты — просто негодяи: они творят что хотят и ради достижения своих целей готовы переступить через любого. Фридрих Ницше, немецкий философ XIX в. и, наверное, самый ярый поборник эгоизма, отождествлял человеческую самость со стремлением властвовать над другими. Эгоизм по Ницше — «воля к власти», осуществляемая сверхчеловеками, рожденными, чтобы порабощать остальных во имя «высших» целей. «Что есть добро?» — вопрошал он риторически и отвечал: «Все, что усиливает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть». Его герои — диктаторы Цезарь и Наполеон, стоящие «по ту сторону добра и зла»1. Они идут вперед, движимые собственными помыслами, не заботясь ни о каких моральных соображениях.

Неудивительно, что этот апологет эгоизма заставил многих мыслящих людей отказаться от пути «самости» и согласиться с утверждением Томаса Гоббса, английского философа XVII в., что эгоизм ведет к неуправляемой жестокости и анархии. «Если два человека желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут обладать совместно, они <…> пытаются либо подчинить силой, либо уничтожить друг друга», — писал Гоббс. Если все будут думать только о личных интересах, окажется, что «человек человеку — враг», обреченный на жизнь «скотскую, короткую и одинокую, в бедности и печали»2. Единственное, что способно сохранить общество в цивилизованном состоянии, утверждал Гоббс, — это абсолютная власть государства, способного обуздать бушующие в нас животные страсти.

Под влиянием христианства долгое время господствовали именно такие представления о человеке. Принимая идею первородного греха и несовершенства человеческой природы, эгоизм считали проявлением низменных инстинктов. Считалось, что есть только один способ усмирить людские страсти, — заковать всех в цепи альтруизма. Олицетворением эгоизма был необузданный Атилла, который творил что хотел.

В середине XX в. забрезжила надежда на радикальный пересмотр подобных представлений. Айн Рэнд разработала философию объективизма и предложила новый взгляд на эгоизм.

Ее теория опирается на учение Аристотеля, который еще в IV в. до н.э. развивал тему разумного эгоизма. Философ утверждал, что добро — это то, что делает человека счастливым, если тот не переходит границ разумного. Впрочем, Аристотелю не удалось исчерпывающим образом доказать правильность своих суждений и предложить объективные критерии счастья.

Этика эгоизма, разработанная Айн Рэнд, тоже опирается на представления о человеке как существе разумном. Но Рэнд пошла дальше. Прежде всего, она выявила факторы, обуславливающие потребность человека в моральных ценностях, и показала прямую связь между категориями долженствования и бытия, т.е. что понятие «благо» не существует само по себе, но неразрывно связано с понятием «жизнь». Соответственно, Рэнд утверждала, что представления о добре и зле могут существовать только у живого организма — у существа смертного, которое должно действовать для выживания и самовоспроизводства. Таким образом, критерий «блага» — это сама жизнь: то, что способствует ее продолжению, — добро, а то, что ей угрожает, — зло3.

Я не стану подробно останавливаться на описании этической системы Айн Рэнд. Суть в том, что она предложила свежий взгляд на природу личных интересов. Разумный эгоизм

Что включает в себя понятие «личные интересы»? Вряд ли оно сводится к удовлетворению любого из наших желаний. В конце концов, кто-то становится наркоманом, алкоголиком, мазохистом или серийным убийцей, — можно привести массу примеров того, как человек что-то делает себе во вред. Если мы едим что хотим, это еще не значит, что наш организм получает нужные питательные вещества. Жизнь диктует свои законы, и приходится считаться с объективной реальностью. Хотим мы того или нет, одни действия отвечают нашим интересам, а другие — нет.

Что же должен делать человек, чтобы выжить? Рэнд говорит, что он должен слушаться голоса разума. Способность к выживанию не заложена в человека от природы, как в животного. Умение выращивать хлеб, строить дома и лечить болезни — не врожденные навыки. Как понять, что вредно, а что полезно? Только с помощью разума. Чтобы выжить, нужно мыслить. Каждый наш поступок сопряжен с выбором: либо мы осмысливаем и объективно оцениваем реальность, либо игнорируем ее и творим глупости. Если человек нуждается в пище, он не будет ждать манны небесной, а примется за работу, чтобы добыть себе пропитание. Если вы заболеете, то обратитесь к врачу, а не к знахарке. Вы хотите сыграть в рулетку на все свои сбережения? Какой выбор вы сделаете? Прислушаетесь к голосу разума или советам астрологов («А вдруг сегодня счастливый день?»). Впереди у вас — целая жизнь. Вы все распланируете или будете плыть по течению, теряя драгоценные минуты? Рэнд дает подсказку: «Главным инструментом выживания является разум»4.

Мы можем хотеть что-то сделать, надеяться, что наш шаг окажется удачным, бояться поступить иначе. Но это эмоции, и они не отменяют необходимости думать, к чему приведет тот или иной поступок. Нежелание думать, когда эмоции захлестывают нас, не давая расслышать голос разума, подсказывающего нам, что опасно садиться за руль в пьяном виде или что красть чужое грешно, — все это путь к саморазрушению. Мы действуем в своих интересах не тогда, когда слепо идем на поводу у собственных желаний, а когда твердо знаем, что наши желания разумны. Только подчиняя свои желания и цели голосу разума, мы можем быть уверены, что соблюдаем личные интересы, т.е. правильно оцениваем реальность и действуем не во вред себе.

Быть беспечным — значит пренебрегать собственным благополучием. Сегодняшние атиллы с их неуемным своеволием в конечном счете наносят себе колоссальный вред. Быть эгоистом — разумно. А быть разумным — это знать главное правило: думай и поступай так, как подсказывает здравый смысл. В отношениях с людьми разумный эгоист не станет прибегать к грубой силе, потому что насилие неразумно. Не принуждение, а убеждение, не воровство, а взаимовыгодный обмен, — вот что имеет смысл.

Злодей типа Атиллы отвратителен не потому, что действует в личных интересах, а потому, что он неверно их понимает. Его безнравственность обусловлена не желанием действовать себе во благо, а заблуждением, что это благо требует грабежа и насилия. Разумный эгоист не станет отнимать у других плоды их труда, как и не согласится с тем, что у кого-то есть моральное право ограбить его самого.

Прекрасным примером разумного эгоиста является Говард Рорк, герой книги Айн Рэнд «Источник». Рорк — архитектор-новатор, бросающий вызов традиционным представлениям об архитектуре и руководствующийся исключительно собственными суждениями. Ценности, которые он отстаивает как в творчестве, так и в жизни, — плод долгих и мучительных раздумий. Из-за своей непримиримости Рорк наживает массу врагов. Ему всюду ставят препоны, с ним отказываются иметь дело, над ним насмехаются. Ему буквально выламывают руки, предлагая сдаться, смириться и прислушаться к чужому мнению. Но Рорк, как истинный эгоист, стоит на своем.

В книге есть один весьма характерный эпизод. Рорк вдруг понимает, что ему не найти клиентов, — очень уж необычно выглядят его здания. Он уже задолжал за офис и квартиру, пришлось даже заложить часы. За телефон тоже не плачено, — скоро и его отключат. На банковском счете всего $14. Остается последний шанс — получить заказ от крупного банка, если там одобрят проект. Архитектор долго над ним работал. Это должен быть пятидесятиэтажный дом в самом центре Манхэттена. И вот теперь каждый день наполнен мучительным ожиданием решения заказчика. Наконец, Рорка приглашают на беседу с руководителями банка. Тот с волнением ждет приговора. Проект готовы принять, но с одним условием. Владельцы банка боятся, что клиентам не понравится слишком смелое решение, и просят выполнить фасад в классическом стиле.

Рорк набирает полную грудь воздуха, чтобы объяснить, почему это невозможно:

Он говорил долго. Он объяснял, почему у здания не может быть классического фасада. Он объяснял, почему правильное здание, как и правильный человек, должно оставаться самим собой, должно быть цельным. Именно это составляет источник жизни, смысл существования любого предмета или существа, и поэтому, если хотя бы малейшая часть изменит целому, предмет или существо умирает. Он объяснял, почему добрым, великим и прекрасным может быть лишь то, что остается цельным.

Председатель прерывает его:

— Простите, мистер Рорк, но правление не станет вновь ставить этот вопрос на обсуждение. Решение не может быть изменено. Я могу лишь попросить вас дать окончательный ответ: согласны ли вы принять заказ на наших условиях? <…> Вы все понимаете, мистер Рорк?

— Да, — ответил Рорк, опустив глаза. Он рассматривал эскизы.

— Итак?

Рорк не отвечал.

— Да или нет, мистер Рорк?

Рорк поднял голову и закрыл глаза.

— Нет, — сказал он.

Ошарашенный заявлением, один из директоров буквально умоляет Рорка хорошенько подумать:

— Это же безумие! — взвыл Вейдлер. — Ты мне нужен! Нам нужно твое здание! Тебе нужен заказ. Надо ли проявлять такой фанатизм и самоотверженность?

— Что? — изумленно переспросил Рорк.

— Фанатизм и самоотверженность.

Рорк улыбнулся и посмотрел на свои эскизы. Чуть двинул локтем, прижимая их поближе к телу.

— То, что я сейчас делаю, — самый эгоистичный поступок, на который способен человек5[1].

Вот что такое эгоизм. Рорк отказывается предать свое видение здания. Это его видение, и он не собирается пересматривать его только потому, что другие с ним не согласны. Цельность его творения для него превыше всего, и он не может отказаться от нее ради гонорара. Он хочет получать вознаграждение, создавая лишь такие здания, которыми мог бы гордиться. Быть эгоистом — значит относиться к своей жизни как к драгоценному дару, который следует принимать с радостью и благодарностью, а не смиренно передавать другим. Быть эгоистом — значит культивировать в себе лучшие человеческие качества и сохранять верность идеалам.

И после этого альтруисты смеют утверждать, что эгоизм — зло?

В итоге Рорк одерживает победу над косностью и становится известным архитектором. И он добивается этого не за чужой счет, а сам. Он не пользуется проектами соперников — он создает свои. Рорк не отступает, продолжая проектировать здания, которые нравятся ему самому. В конце концов появляются заказчики, способные оценить его работы. Рорк отчаянно сражается за счастье, прекрасно понимая, что его можно построить только собственными руками.

И после этого альтруисты смеют называть эгоистов эксплуататорами?

Впрочем, альтруисты не так просты. Они не говорят, что люди, подобные Говарду Рорку, — злодеи, ведь тогда пришлось бы признать существование разумного эгоизма, а им это невыгодно. Альтруисты не ищут аргументов, они просто искажают аргументы оппонентов, используя демагогическую уловку «Чучело» и подменяя смысл понятия «эгоизм» соломой собственных рассуждений. Они плетут околесицу, из которой якобы следует, что эгоизм — это когда хищники пожирают друг друга. Если следовать их логике, получается, что любое действие, предпринимаемое в своих собственных, а не в чужих интересах, безнравственно.

Мы формулируем свои представления о мире с помощью понятий. Но в нашем обиходе нет понятия «доброго» эгоизма. Определение, которое должно относиться к честным вершителям своих судеб, переносится на беспринципных захребетников.

Представьте, что произойдет, если начать жонглировать понятием «пища». Можно сказать, что пища — это то, что мы кладем в рот и проглатываем. Да, но проглотить можно не только кусок мяса, но и яд. Те, кто привык воспринимать пищу как питание (т.е. как питательные и полезные продукты), окажутся в полном замешательстве. Перед ними встанет сомнительный выбор: съешь — умрешь от яда, не съешь — тоже умрешь, только от голода. В нашем случае имеет место такая же подтасовка: быть эгоистом — значит подчинять себе других, не быть эгоистом — значит подчиняться другим.

Аутентичное определение эгоизма («действовать в собственных интересах, подчиняясь голосу разума») ловко изъято из нашего лексикона. И это не просто ошибка альтруистов, — это самый настоящий подлог, чудовищное искажение фактов, в результате которого из языка исчезли понятия, которыми можно было бы оперировать при сравнении альтруизма с эгоизмом. Альтруизм всегда хорош, а эгоизм — плох. Отсутствует само поле для дискуссий о том, хорошо или нет быть эгоистом, — например, таким как Говард Рорк. Понятие разумного, творческого и независимого человека оболгано и вычеркнуто из нашего обихода. Эгоизм любви

Свою ложь альтруисты расцвечивают рассуждениями о том, что эгоист — существо равнодушное и бесчувственное, что его интересуют только деньги, что дружба и любовь несовместимы с преследованием личных интересов и что все эгоисты — зацикленные на себе мизантропы. На самом деле личная заинтересованность может быть и материальной, и духовной. Посудите сами: тот факт, что у вас есть друг или любимый человек, дает вам массу преимуществ. Мы общаемся лишь с теми людьми, которые нужны нам. Мы любим лишь тех, кто нам дорог.

И если вдруг, наслушавшись альтруистов, вы воспылаете любовью к первому встречному (если такое вообще возможно), — о, это будет воистину самоотверженный поступок! Возлюбить чужого, и тем более врага, — для этого требуется полное самоотречение. Но настоящая любовь всегда эгоистична. Ее не раздают направо и налево как милостыню. Только представьте себе: вы объясняетесь кому-то в любви не потому, что видите в любимом массу достоинств, а просто из жалости. Это же полный абсурд. Любовь не имеет ничего общего с благотворительностью. Мы любим потому, что данный человек для нас бесценен. И такая любовь доставляет бесконечную радость. Любить, желать прожить всю жизнь с человеком, который для нас олицетворяет все самое прекрасное на свете, — очень личный и эгоистический выбор. И только грубый и бессовестный альтруист способен все перевернуть с ног на голову, называя любовь и дружбу жертвенными отношениями.

Альтруисты извратили не только понятие «эгоизм». У них свое, особое представление о жертвенности. Что значит «пожертвовать»? Вряд ли это значит просто что-то кому-то отдать. Если мы даем продавцу в магазине деньги, чтобы купить продукты, это всего лишь сделка. При этом мы отдаем меньшую ценность (деньги) за большую (продукты). Жертвенный поступок означает нечто прямо противоположное: мы отдаем бóльшую ценность в обмен на то, что вообще не представляет для нас ценности. Пожертвовать — значит понести убыток: именно поэтому альтруисты и считают жертвенность добродетелью. Если старшеклассника отвлекают от учебы, вынуждая мыть полы в школьной столовой, его заставляют приносить жертву. Если мать велит сыну отдать любимую игрушку сорванцу, который непременно ее сломает, — она требует от сына жертвы.

Простой рабочий, сующий пьяному бродяжке часть своего заработка (его вдруг взяло за живое, что кому-то живется еще хуже, чем ему самому), тоже приносит жертву. Можно привести в пример множество поступков, совершаемых в ущерб собственным интересам во благо других.

Дальше — больше. Отказ от сегодняшних удовольствий ради будущих благ альтруисты тоже называют самопожертвованием. Но если кто-то упорно трудится, чтобы стать выдающимся нейрохирургом или скрипачом, причем здесь жертва? Совершенно ни при чем. Напротив, распланировать свою жизнь так, чтобы в будущем получить максимальную отдачу (и в материальном, и в духовном смысле), — значит поступать как самый настоящий разумный эгоист. Пожертвовать ладью, чтобы взять ферзя, — не слабый, а, напротив, очень сильный ход. Вот если вы захотите сыграть в поддавки из жалости к слабому противнику, тогда такой шаг вполне можно будет назвать жертвой. Солдат, идущий на войну, когда враг перешел границу, не приносит никакой жертвы. Он просто защищает от агрессора свою свободу и своих близких. Но если его отправляют на край света с так называемой «гуманитарной миссией» (например, чтобы остановить межплеменную резню), его поступок можно назвать жертвой, потому что конфликт в далекой стране совершенно не затрагивает его личных интересов.

Альтруисты не видят разницы между совершенно разными поступками. Инвестиции в собственное будущее (сегодня ты откладываешь доллар, чтобы в будущем получить два) они называют самопожертвованием. Но ведь такая модель поведения в корне отличается от действительно жертвенного поступка, когда ты отдаешь свои два доллара навсегда, становясь «сторожем брату своему».

С точки зрения альтруистов, отказ от сиюминутных удовольствий ради будущих благ — жертва, а вот отказ от будущих благ в пользу сиюминутных удовольствий — эгоизм.

В газете читаем статью об одной футбольной команде, озаглавленную «Во всем виноваты эгоисты». Репортер спрашивает игроков о причинах огромного количества поражений в сезоне. В ответах постоянно звучит слово «эгоизм». «Пока одни ребята сидят дома и набираются сил, изучают план игры, прокручивают на видео рабочие моменты, другие всю ночь шляются по барам и наживают себе неприятности». Этих балбесов «товарищи по команде считают эгоистами»6. Значит, напиться до посинения, чтобы на следующий день запороть игру, — это эгоизм, а сидеть дома, не притрагиваясь к спиртному, чтобы добиться победы, — самоотречение.

Компании, которые по собственной близорукости рубят сук, на котором сидят, обвиняют в эгоизме. Бизнесменов, пытающихся сэкономить на качестве товара и в результате теряющих клиентов и разоряющихся, считают корыстными. Атилла с его бездумной, без оглядки на последствия, погоней за наживой или его рафинированный брат Бледа с его безумными выходками сегодня считаются олицетворением эгоизма, — и это несмотря на то, что ложь и насилие возвращаются, как бумеранг, не служат личным интересам и не приносят благ в будущем. Зато, если ты уже сегодня начинаешь думать о дне завтрашнем и о будущих благах, если ты нацелен двигаться вперед и мыслишь рационально, — альтруисты скажут, что ты «жертвуешь собой».

На сегодняшний день не существует четких дефиниций важнейших понятий, связанных с нравственностью, а расплывчатые определения лишь усугубляют положение. Под эгоизмом понимают не заботу о личных интересах (понятие из области этики), а поведение варваров и проходимцев.

Жертвенностью считают не обмен некой ценности на то, что ценности не представляет, а отказ от сиюминутного удовольствия. Альтруизм не определяют как подчинение себя другим, а отождествляют с любовью и уважением. Увы, приходится признать, что в головах людей царит путаница, которая делает их беззащитными перед тиранией альтруизма.

На ключевой вопрос, почему заботиться о собственной жизни считается аморальным, а о чужой — высоконравственным, альтруизм не дает никакого, пусть даже самого путаного ответа. Вместо этого альтруисты прибегают к уловке «Чучело». Человек-хищник — эгоист, говорят они, и вопрос о том, почему истинный эгоизм считается злом, повисает в воздухе.

Но если мы проявим настойчивость и попытаемся развеять туман, окутывающий наши представления о нравственности, мы вдруг увидим, что призывы к самопожертвованию не имеют под собой никаких логических оснований. Нет никакого оправдания ни физическому, ни моральному рабству. Нельзя привести ни одного убедительного довода в пользу того, что человек должен подчинить свою жизнь служению другим людям. Наша жизнь принадлежит только нам, и никто не имеет права посягать на нее.

Но если альтруисты не способны привести никаких разумных доводов в пользу своего подхода, на что же они опираются? Альтруизм ищет поддержку в области иррационального. Требовать жертвы во благо других — все равно что рассказывать сказки про загробную жизнь и про то, что воду можно превратить в вино. Тут мы имеем дело не с фактами и логикой, а с их противоположностью — слепой верой.

Понятие «альтруизм» было сформулировано французским философом XIX в. Огюстом Контом. Уж он-то прекрасно понимал смысл этого понятия, определяя его как «религию человечества». Обосновывая свой подход к этике, он писал о «фундаментальной и неопровержимой доктрине», которая заключается том, что «сердце должно служить уму»7. Его подход становится ясен из следующего высказывания: «Всякий постулат, претендующий на универсальность, может выводиться исключительно из области чувств»8.

Иными словами, нам предлагают стать альтруистами, руководствуясь не разумом, а чувствами. Наши представления о нравственности мы должны получать не эмпирически, а по наитию, не посредством знаний, а через веру, не потому, что в этом есть какой-то смысл, а несмотря на то, что его нет.

Альтруистическая доктрина принижает роль разума, и люди начинают верить, что превратятся в атилл, если начнут жить для себя. Нам постоянно предлагают ложный выбор — либо ты живешь за счет других, либо позволяешь кому-то сесть тебе на шею. Если постоянно твердить, что преследовать личные интересы — вредно и некрасиво, а жертвовать собой ради других — полезно и благородно, люди оказываются сбитыми с толку. Они начинают верить, что область морали вообще неподвластна разуму, и сдаются, решив, что нравственный выбор требует отказа от свободы воли.

Посеяв всю эту путаницу в головах, альтруисты довольно потирают руки. Не пытайтесь понять нравственность умом, твердят они. Моральные истины происходят не от ума, а от сердца. Разум тут бессилен. Не надо никаких объяснений, — просто верьте. Верить? Во что? В то, что мы должны подчинить себя чужим потребностям. Этого от нас требует общество.

В кодексе альтруиста нет даже намека на логическое обоснование того, что мы обязаны приносить себя в жертву. Более того, альтруисты отрицают саму необходимость хоть какого-то вразумительного ответа на этот вопрос. Если признанные авторитеты объявляет жертвенность добродетелью, спорить бесполезно. Огюст Конт радостно приветствовал христианство с его «подчинением разума вере», ибо вера, по его мнению, «есть служение человека Человечеству»9. Иными словами, нужно просто заставить себя верить в необходимость самопожертвования. Нужно безропотно принять ее, не задавая вопросов.

Если из кодекса альтруизма убрать словесную шелуху, окажется, что ничего другого там нет.

ГЛАВА 3 НРАВСТВЕННЫЕ ПРИНЦИПЫ И ИХ ВРАГИ

Альтруисты не просто проклинают эгоизм, — они полностью вытесняют его из сферы этики. Мы же, выяснив, что в основе эгоизма лежат не эмоции, а разум, теперь должны понять, как личные интересы соотносятся с нравственными принципами. Альтруисты утверждают: поскольку в преследовании личных интересов есть корыстный мотив, эгоисты не нуждаются ни в каких моральных принципах. Более того, они их презирают. Тем самым нам дают понять, что моральный кодекс (не только отдельные его разделы, а весь он целиком) — не для эгоистов. Иными словами, альтруизм — не особый раздел этики, а сама этика. Таким образом, любой посыл, противоречащий альтруистическому подходу, просто не рассматривается.

С точки зрения альтруиста такие моральные нормы, как честность, справедливость или принципиальность можно рассматривать и отстаивать только в терминах самопожертвования. Например, в рамках альтруистического подхода честность — это когда, отринув личный интерес, говорят правду, даже самую неприятную. Справедливость — это когда, отринув личный интерес, воздают по заслугам, без малейших послаблений. Принципиальность — это когда, отринув личный интерес, хранят верность истине. Делай, что должно, а не то, что выгодно. Если верить альтруистам, люди, предпочитающие жить для себя, не могут быть честными, справедливыми и принципиальными.

Но в реальности все наоборот: именно доктрина эгоизма жестко обуславливает необходимость соблюдения нравственных принципов. Эгоистическая потребность в нравственных принципах

Поскольку жизнь диктует свои законы, принцип «делай что хочешь» не ведет к успеху. У реальности свои законы, и главный из них — закон тождества, сформулированный Аристотелем: А есть А. Каждая вещь тождественна себе самой. Например, мы можем дышать кислородом, но не угарным газом. Мы можем есть то, что съедобно, но не едим пластмассу. От полиомиелита может спасти прививка, но не заклинание. Об этом и говорит закон тождества: если мы хотим выжить, нужно принимать вещи такими, какие они есть. Иррациональный подход к реальности, нежелание смотреть фактам к лицо разрушают нашу жизнь.

Человек живет не только здесь и сейчас. Допустим, вам жарко и вы хотите пить. Но если вы знаете, что в лимонад подмешали яд, и все равно решите утолить жажду, это будет не в ваших интересах. В первую секунду вы ощутите на языке приятную прохладу, а потом умрете. Это касается любого принимаемого нами решения, пускай даже его последствия проявятся через год, через десять лет и т.д. Если вы получаете сиюминутное удовольствие, выкуривая по две пачки сигарет в день, гоня от себя мысль о вреде курения, вы действуете против своих интересов. Жизнь не дискретна, она состоит не из отдельных, не связанных между собой событий. Выживание — это сохранение всей жизни, а не какого-то отдельного ее периода. Понятия пользы и вреда проистекают из главного выбора — выбора в пользу жизни. Если мы выбираем жизнь, а не смерть, значит, мы должны уметь заглядывать за пределы сегодняшнего дня.

В предыдущей главе я уже писал о том, что эгоизм всегда нацелен на долгосрочную перспективу. Сейчас мы сможем понять, почему это так важно с моральной точки зрения. Проживая свою жизнь, мы должны совершать действия, в совокупности отвечающие на вызовы реальности. Чем бы мы ни занимались — сексом или похуданием, инвестированием или карьерой, — слепое потакание сиюминутным капризам без учета возможных отдаленных последствий губительно для нас. Иными словами, на протяжении всей жизни мы должны думать о том, как наши действия отзовутся в будущем.

Именно так мы сможем интегрировать день сегодняшний в день завтрашний и в более отдаленное будущее. Один прожитый день не должен противоречить другому. Конечно, мы не можем предугадать, к чему приведет тот или иной поступок, но всегда должны учитывать важнейший казуальный фактор — объективную реальность. Даже если крепко зажмуриться, реальность никуда не денется. Поэтому, если вы выбираете жизнь, следует держать глаза широко открытыми и думать головой.

Нам не нужно всеведение. Достаточно желания знать то, что мы можем и должны знать. Нам нужно научиться объективно воспринимать жизнь как непрерывный процесс, — без пустого умствования, без искажения или вымарывания фактов, — т.е. принимать реальность целиком и такой, какая она есть.

Научиться этому помогают корректно сформулированные нравственные принципы.

Взять, к примеру, честность. Быть честным — значит искать блага только в реальности, не ступая на зыбкую почву за ее пределами. Это значит, что вы должны руководствоваться только фактами, ведь попытка достичь своей цели, игнорируя реальность, ни к чему хорошему не приведет. Честность не требует самопожертвования. Напротив, это инструмент соблюдения личных интересов, это констатация того, что правда всегда остается правдой, как бы мы ни пытались обойти ее. Честность — это и осознание того, что стоит только начать действовать без учета реальности, как вы окажетесь на поле брани, где вам уготовано поражение.

Муж, изменивший жене, начинает выстраивать выдуманный мир, — не только вокруг обманутой супруги, но и вокруг самого себя. Правда становится для него опасна, и он вынужден изворачиваться, чтобы она не всплыла. В любой момент какая-нибудь мелочь может выдать его с головой. А поскольку все события и действия взаимосвязаны, каждое из них представляет собой потенциальную угрозу. Боязнь разоблачения растет как снежный ком, одна ложь цепляется за другую. Если жена вдруг поймает мужа на лжи, горе-любовник будет вынужден снова солгать, — иначе не выкрутиться. И вот он начинает избегать людей, которые могут его скомпрометировать, а это может быть кто угодно: свидетели его флирта на стороне, горничная из гостиницы, где он провел ночь с любовницей, продавщица ювелирного магазина. Он собирался познакомить жену со своим сослуживцем, а теперь не знает, стоит ли. Нет, он не будет этого делать. Ведь он врал жене, что задерживается на работе, а сослуживец может случайно его выдать. Он хотел бы отвести жену в свой любимый ресторанчик, но не может, — ведь метрдотель был свидетелем романтического ужина при свечах, который наш герой устраивал там для своей пассии. Бедняга мечется по житейскому морю как корабль без руля, боясь наскочить на мину собственной лжи, и столкновение с реальностью становится неизбежным.

Он продолжает плести паутину лжи, путаясь в показаниях. Он дорожит любовью жены, но ее любовь — это любовь к человеку, который перестал быть самим собой. Он хочет сохранить брак, но прежние отношения разрушены, от них осталась одна лишь видимость. Он хочет, чтобы друзья считали его порядочным человеком, на которого можно положиться, но они больше не строят на его счет никаких иллюзий. Своей неверностью бедняга растоптал все самое ценное, что было в его жизни.

Жизнь требует, чтобы наши поступки соотносились с реальностью. Но прелюбодей живет в реальности выдуманной. Жизнь учит, что нужно уметь отличать реальность от миража, но неверный муж отказывается это делать. Он мог бы сказать: «Я готов ответить за содеянное. Я завел роман на стороне, нашел другую женщину. Я понимаю, что мой брак трещит по швам. и нужно взглянуть правде в глаза». Но вместо этого изменник зарывает голову в песок, стараясь не замечать правды, предпочитая откусывать от пирога с обеих сторон.

Но ведь прелюбодей ничем не отличается от обычного воришки, который, не считаясь с реальностью, крадет чужие деньги. Он игнорирует тот факт, что любая жизнь, как и его собственная, строится на одном незыблемом принципе: частная собственность принадлежит только ее владельцу, и никто не имеет права присваивать ее без согласия владельца. Вор делает вид, что имеет право на украденное, а неверный муж лукавит, полагая, что можно лгать и при этом сохранить любовь жены и уважение друзей. Неважно, что именно ты крадешь, — чужую собственность или любовь. Всякий раз, делая это, приходится врать и прятаться от неумолимой правды. Но поскольку в этом мире не существует ничего, кроме правды, нет такого места, где бы мог укрыться нечестный человек, и реальность становится его врагом.

Как пианист не сможет получить ангажемент, отрубив себе пальцы, так и глупец не утолит жажду, выпив отравленный лимонад. Ни тот ни другой не получат того, что им было нужно. Напротив, они отсекают себе все пути к достижению цели. Та же причинно-следственная связь имеет место, когда мы пытаемся получить какое-то благо нечестным путем. Наша жизнь напрямую зависит от того, выполняем ли мы требования реальности, а любой нечестный поступок противоречит этим требованиям и разрушает нашу жизнь. Игнорировать реальность — все равно что пытаться жить с отрубленной головой. Лжец будет ныть и жаловаться: «Я не могу получить то, в чем так нуждаюсь: у меня нет ни семьи, ни друзей, ни любви… Я просто вынужден создавать другой, выдуманный мир. И теперь я должен зависеть от иллюзий доверчивых глупцов. Если я приму реальность такой, какая она есть, я пропал. Меня спасет только бегство от нее». Говоря, что вы не можете жить в реальном мире, вы расписываетесь в собственном неумении жить.

Честность — главный инструмент, позволяющий нам ладить с реальностью.

То же самое можно сказать и о других нравственных принципах. Например, справедливость позволяет нам видеть людей такими, какие они есть на самом деле, а не в нашем воображении. Справедливость требует, чтобы героев чествовали, а подлецов — клеймили позором. В наших интересах, чтобы гений и творец были не гонимы и презираемы, а получили достойное вознаграждение. В наших интересах, чтобы педофил не работал воспитателем в детском саду. А вот простить его — не в наших интересах. Он должен быть наказан и изолирован от общества. В наших интересах судить о людях в соответствии с объективными критериями добра и зла, позволяющими отличить то, что нам полезно, от того, что может причинить вред.

Считать людей не такими, какие они на самом деле, — несправедливо. Если выпускница юридического факультета не в состоянии сдать экзамены в коллегию адвокатов или если студент математического колледжа не умеет считать, будет несправедливо (и не в наших интересах) делать вид, что они на что-то способны. Нежелание и тем более отказ судить о людях, исходя из реальности, — например, из боязни прослыть начетчиком, — разрушительны.

Что касается принципиальности, то эта нравственная норма означает верность своим убеждениям и готовность стоять за правду. Принципиальность — форма нашего взаимодействия с реальностью. Твердо стоять за свои убеждения и не отступать, несмотря ни на что, — кто-то может счесть это донкихотством, но на самом деле это очень разумная и выигрышная позиция. Если вы, например, атеист, зачем притворяться верующим? Стоит ли погружаться в мир чуждых вам представлений только ради того, чтобы сделать приятное набожным родственникам? Или, допустим, идет предвыборная гонка, и вы уверены, что один из кандидатов, набирающий совсем мало голосов, достоин победы. Неужели вы пойдете против собственных интересов и начнете поддерживать его оппонента только потому, что иначе вас осудят соседи? Ведь от того, что вы будете отрицать правду, она никуда не денется. Вы прекрасно знаете, на основании чего сложилось ваше мнение о непопулярном кандидате, и знаете, что вы это знаете.

Все нравственные принципы эгоизма требуют верности правде[2]. Согласно этим принципам, в своих суждениях мы не должны отрываться от реальности, или, точнее говоря, выходить за пределы разумного. Иными словами, соблюдать нравственные принципы можно, только опираясь на разум. Вот что говорит по этому поводу Джон Голт, герой книги Айн Рэнд «Атлант расправил плечи»:

Процесс мышления уже сам по себе является нравственным. Вы можете ошибиться, и в этом случае вам поможет только требовательное отношение к себе. Вы можете попытаться найти ложные доводы, пойти на обман, отказавшись от поиска верных решений. Но если верность истине — краеугольный камень нравственности, то нет более великой и благородной задачи — задачи героической, — чем решиться стать человеком мыслящим1.

Человек мыслящий руководствуется не эмоциями, а реальностью. Человек мыслящий полностью отдает себе отчет в том, что эмоции — плохой инструмент познания. Они не способны подсказать, что действительно нам полезно. Понять, что такое счастье, и как удовлетворить свои жизненные потребности, можно лишь путем целенаправленных размышлений. Разум, будучи главным инструментом выживания, и есть наша главная ценность. Быть безнравственным — значить быть неразумным, т.е. заниматься саморазрушением.

Возможно, вы не сразу ощутите на себе последствия пренебрежения нравственными принципами. Но игры с реальностью всегда опасны, так как они вносят разлад в работу нашего сознания, обеспечивающего поддержание жизни. Неправильный выбор разрывает связь между реальностью и сознанием. Ведь игра в русскую рулетку остается смертельной, даже если пистолет даст осечку. Таков человек: не считаясь с действительностью, он гонит от себя мысль о грозящей опасности, и раз за разом разбивает себе лоб, пытаясь пробить стену реальности, чтобы доказать себе возможность бытия вне ее рамок. На это решаются лишь те, кто закрывает глаза на последствия. С этим можно соглашаться или не соглашаться, но пагубные последствия неизбежны, и если не прислушиваться к голосу разума, можно встать на губительный путь. Неважно, долгим или коротким он окажется, — результат всегда тот же. Катастрофа может случиться при очередном нажатии на курок или в результате другого неразумного поступка, который вы совершите, не пожелав взглянуть фактам в глаза, — в любом случае этот будет выбор, несовместимый с жизнью. Практическая ценность морали

Утверждение, что мораль имеет практическую ценность, может показаться странным. Нам постоянно твердят, что порядочность несовместима с личной выгодой и что считать себя порядочным можно, лишь отказавшись от последней. Но подобная дихотомия свойственна только альтруизму. Только моральный кодекс альтруизма призывает нас к самопожертвованию, обличая такое «зло», как личный интерес и выгода. Но есть и другой свод правил, согласно которому получение личной выгоды не противоречит нравственности, потому что эти понятия восходят к единому представлению о ценности человеческой жизни и о том, что мы — существа разумные.

Именно разум позволяет человеку выживать. Этот факт обуславливает нашу приверженность определенным ценностям. Разум дает возможность видеть не только то, что лежит на поверхности явлений. Он позволяет сопоставлять факты и оценивать как происходящее здесь и сейчас, так и прошлые и будущие события. Мы можем обобщать полученную информацию, находить закономерности и логические связи, делать выводы. В итоге отдельные факты образуют единый, постоянно растущий массив знаний.

Умение мыслить категориями, к какой бы области знаний они не относились, дает широту обзора, возможность видеть перспективу, контекст, полную картину, а не череду обрывочных образов. Такой подход позволяет подвести отдельные события под общий знаменатель. Достичь подобных высот мышления может только человек, постоянно, а не от случая к случаю, тренирующий свой мозг. Такой человек ни один факт не рассматривает sui generis, т.е. вне связи с другими фактами. Для этого нужно владеть инструментами, позволяющими делать обобщения, сопоставлять факты и делать выводы. Высший пилотаж анализа — умение не просто видеть яблоко, отрывающееся от ветки и падающее на землю, или приливную волну (видеть лишь это — удел близоруких), а понять, что эти явления обуславливаются законом всемирного тяготения.

Применив эти инструменты познания в сфере нравственности, мы увидим источник базовых человеческих ценностей. К самой задаче проживания жизни мы сможем подойти концептуально. Мы не будем пассивно наблюдать за человеческими поступками, рассматривая каждый из них в отдельности, а увидим их в совокупности, объединяя и обобщая их. Так, природу честности мы постигаем через фундаментальное сходство всех наблюдаемых нами честных поступков, видя, насколько они благотворны для жизни (и как вредны поступки нечестные). Не фокусируясь на отдельных честных или нечестных поступках, а рассматривая их в совокупности, мы увидим их отдаленные последствия. Выявляя причинно-следственные связи, мы сможем понять, что любая попытка игнорировать реальность может разрушить нашу жизнь. Благодаря этому пониманию мы будем держаться базовых нравственных принципов, необходимых для нашего существования на протяжении всей жизни.

Человек разумный — это человек, который, познавая мир, мыслит нравственными категориями и руководствуется нравственными принципами.

А беспринципный человек отказывается от этой возможности. Он ленится думать. В отличие от человека принципиального, учитывающего как краткосрочные, так и отдаленные последствия своего выбора, беспринципный человек живет днем сегодняшним. Таков менталитет наркоманов, игроманов, бездельников, преступников и т.п. Эти несчастные не желают соотносить свои сегодняшние поступки с их неотвратимыми последствиями. Это люди невежественные, слепые, но таков уж их выбор, — будущее их не интересует.

Беспринципный человек полагается на случай и живет, как попало, гордо заявляя, что ему так нравится, а на остальное плевать. Пренебрегать нравственными ориентирами — все равно что вступить в клуб самоубийц: рано или поздно вам выпадет страшный жребий. В обоих случаях мы имеем дело с рискованным поведением людей, не ценящих собственную жизнь.

Итак, соблюдение принципа верности правде — эгоистический императив. Неудивительно, что альтруисты с этим не согласны.

По законам альтруизма, все, что приносит вам пользу, следует отдать другим. Требуя соблюдения нравственных принципов, альтруисты на самом деле призывают ими пожертвовать. Попробуйте спросить альтруиста: а хорошо ли быть честным? И он ответит: да, но при условии, что это не вредит другим. Бывает и ложь во спасение, так что иногда лучше соврать.

Спросите у альтруиста, нужна ли принципиальность? Если она противоречит чужим интересам, то нет, ответит альтруист. Его ответ заставляет вспомнить приведенный выше отрывок из книги «Источник», в котором заказчики предлагают Рорку пойти на компромисс и изменить фасад здания, задуманного в стиле модерн, выполнив его в классическом стиле.

А справедливость? Альтруисты скажут, что людям нужна не справедливость, а милосердие. Преступников нужно не судить, а прощать, не корить, а жалеть, не воздавать им по заслугам, а давать по потребностям.

Наглядной иллюстрацией того, как альтруисты оперируют нравственными принципами, может служить следующая история. Некоторое время назад в кампусе Университета штата Нью-Йорк в Стони-Брук произошла серия возгораний. Ущерб оценивался в несколько миллионов долларов. Виновником оказался штатный работник службы пожарной охраны, который уже имел судимость за поджоги. Неизвестно, знали ли об этом те, кто принимал его на работу, но в анкете он не указал, что имеет судимость. При этом начальник пожарной охраны Университета заявил, что на принятие решения о трудоустройстве факт судимости никак бы не повлиял: «Мы все равно не смогли бы отказать ему на этом основании, — это было бы нарушением его прав»2. Иными словами, оградить студентов и помещение от опасности поджога, — нехорошо. Нельзя называть преступника преступником, неважно, что это за человек, важно лишь то, что он нуждается в работе.

Еще более чудовищный случай произошел в компании Honeywell Corporation, штат Миннесота. Один из работников, имевший любовную связь с сослуживицей, задушил ее, за что угодил в тюрьму на четыре с половиной года. Через пару месяцев после освобождения его опять взяли на работу в компанию, и он задушил еще одну девушку, ответившую отказом на его притязания. Когда следователи поинтересовались у представителя Honeуwell, зачем они приняли в штат убийцу, тот ответил: «Наша кадровая политика исключает дискриминацию по какому бы то ни было признаку»3.

С другой стороны, работодателей можно понять: в случае отказа в приеме на работу неудачливые соискатели могут подать в суд, который, в свою очередь, тоже зажат в тиски альтруизма. Закон требует жертвовать всем, в том числе и нравственными принципами, ради чужого блага. Идя на поводу у альтруистов, работодатели поступают нечестно по отношению к работникам, скрывая от них преступное прошлое человека, с которым бедолагам придется трудиться бок о бок. Альтруизм вынуждает работодателей отказываться от справедливых суждений. Они относятся к потенциальным преступникам как к честным людям, хотя поджигатели и убийцы таковыми не являются. Работники службы персонала поступаются своими принципами и закрывают глаза на то, что их малодушие может стоить кому-то жизни.

Примером такого же пренебрежения нравственными принципами может служить ветхозаветная история Авраама, готового принести в жертву своего сына Исаака. Этого человека следовало бы назвать чудовищем, желающим лишить жизни собственного ребенка, но его превозносят до небес, потому что он, вопреки своей человеческой природе, отдает в жертву самое ценное, что у него есть[3]. Императив самопожертвования (во имя Бога или ради «нуждающихся») заставляет забыть все моральные нормы.

А вот еще один впечатляющий пример того, до чего способен довести человека императив альтруизма. Некий Зел Кравински, быстро сколотивший многомиллионное состояние, внезапно буквально помешался на альтруизме.

Продав свою недвижимость за $45 млн, этот человек почти все деньги пожертвовал нуждающимся. Вот как объясняет поведение Кравински его друг: «Он решил делиться с людьми, сделав это смыслом своей жизни». Но на этом миллионер не остановился. Он задумался: а чем бы еще пожертвовать? И понял: почкой! «Отдавая немногое, хочется отдать больше. Отдавая много, хочется отдавать еще больше», — заявил он4.

Жена Кравински была категорически не согласна с решением мужа: во-первых, у него слабое здоровье, во-вторых, у них четверо детей. Не дай Бог, случится беда и им самим понадобится трансплантация!? Но Кравински оставался непреклонен как Авраам: «Я люблю своих детей, люблю всем сердцем, — сказал он. — Но разве их жизнь дороже жизней других людей?»5

Вот до какой степени искажено представление альтруистов о любви. У Кравински есть собственные дети, но он считает эгоизмом любить их больше всех остальных и, исходя из этого, делает свой выбор. Истинная любовь, делающая любимого человека величайшей ценностью, всегда разборчива, но альтруизм запрещает выбирать. Подобно тому, как работодатель не может по-разному относиться к преступникам и честным гражданам, отец не может сделать выбор в пользу собственных детей. При этом совершенно очевидно, что если он больше заботится о чужих детях, чем о своих, значит, своих он не любит. Любить всех одинаково — значит не любить никого. Поступок Кравински — свидетельство его полного равнодушия.

Итак, Кравински совершил весьма рискованный акт самопожертвования, пройдя через операцию по удалению почки. С присущим альтруистам фанатизмом он позволил забрать часть самого себя и отдать ее другому — тому, кто, по его мнению, имел на его орган больше прав, чем он сам.

Возможно, Кравински — психопат, но дело даже не в этом. (Накануне операции он заявил представителям местной прессы: «Не ожидал, что моей персоной заинтересуются. Не скрою, это мне льстит»6.) Неважно, каковы были истинные мотивы его поступка. Важно то, что этот поступок прекрасно согласуется с кодексом альтруизма, насаждаемым нашей культурой.

Но на этом история Кравински не кончилась.

После операции Кравински объявил о своем желании принести еще одну жертву, — он отдаст вторую почку, и не только ее. «Я мог бы спасти несколько человек, отдав им себя целиком. <…> Я просто обязан так поступить, ведь чужая жизнь столь же ценна, как и моя. Я могу спасти хотя бы трех-четырех человек»7.

Во имя блага всего человечества Кравински решил позволить расчленить себя, разобрать свое тело на «запчасти». Вам нужны почка, легкие, сердце, роговица? Кравински все отдаст. Ведь смысл человеческого существования — в служении людям. «Я готов отдать нуждающимся все, что у меня есть — свое тело, деньги, жизнь — все без остатка», — объявил он8.

У представителей цивилизованного общества людоеды вызывают ужас и отвращение, но мы почему-то превозносим дикость, происходящую у нас под носом. Нас открыто призывают делиться жизненно важными органами с другими, и мы принимаем это как должное. Более того, Генеральная ассамблея Пенсильвании назвала Кравински человеком, «являющим собой образец величайшего гуманизма»9.

Даже если Кравински добровольно отдает свои органы для пересадки, чтó это меняет? Неважно, от кого исходит инициатива — от поедающего или от поедаемого, — суть каннибализма от этого не меняется. Впрочем, у нас это называют альтруизмом. Кому-то захочется отведать нашу плоть — всю целиком, либо только одну почку; другой попросит угостить его обедом, — в обоих случаях перед нами ставится четкая альтруистическая задача: если у нас есть то, чего нет у других, мы должны этим пожертвовать. В мире альтруизма, где человек «поедает» человека, «неимущие» имеют неоспоримое право на все, чем вы обладаете. Кравински сформулировал это в одной емкой фразе: «Мы не можем наслаждаться домашним уютом, пока в мире есть бездомные. Мы не можем иметь по две машины, пока в каждой семье не будет хотя бы по одной. Мы не имеем права иметь по две почки, пока у каждого не будет хотя бы по одной»10.

Чужая потребность превыше всего. Так говорят альтруисты. Альтруизм и диктат чужих желаний

Кодекс эгоиста гласит: благо определяется объективной необходимостью поддержания человеческой жизни. Благо — это не выполнение собственных прихотей и капризов. Чтобы соблюдать кодекс эгоизма, надо понимать, чтó в ваших интересах, а чтó — нет. Человек, любящий рисковать, может сколько угодно кичиться своим эгоизмом, но на самом деле он отказывается от обоих инструментов соблюдения своих личных интересов: разума и объективного взгляда на вещи.

Истинный эгоист не бросается выполнять каждое свое неразумное желание. В ваших интересах уметь сказать «нет» своим чувствам и страстям. Зато у альтруистов все иначе: если ваш знакомый требует выполнить какое-либо его безумное желание, вы просто обязаны это сделать. Отказ будет воспринят как проявление эгоизма. Бродяга требует милостыни для покупки очередной дозы? Вы не имеете права отказать ему. Как, вы не хотите? Значит, вы эгоист. А если вы отчитаете бездельника и посоветуете ему бросить валять дурака и поискать, наконец, работу, вы будете эгоистом в квадрате. И вообще, — кто вы такой, чтобы отказывать «обездоленному», да еще утверждать, что он не заслуживает милости? Альтруизм не терпит такого наглого резонерства.

Не терпят этого и наши законодатели. В Сан-Франциско одна толстушка захотела купить франшизу на преподавание аэробики. По вполне понятным причинам ей было в этом отказано. Возмущенная женщина пожаловалась в Комиссию по правам человека, указав, что законами города запрещена дискриминация по «весовому» признаку11. Ее жалоба была удовлетворена. Другой пример. Министерство юстиции США считает, что при приеме на работу врачей не следует спрашивать, страдали ли они в прошлом наркотической зависимостью или психическими заболеваниями, потому что «это может вызвать предвзятое к ним отношение»12. Еще одна история. Строительный подрядчик, мужчина весом почти 300 кг, затеял тяжбу с администрацией Балтимора, требуя преференций при предоставлении муниципальных заказов на том основании, что он официально признан представителем «социального меньшинства» толстяков штата Мэриленд13.

Если кому-то кажется, что его потребность не удовлетворена, закон требует, чтобы вы ее удовлетворили. И попробуй только возрази, что некрасиво преследовать личные интересы при помощи шантажа и судебных разбирательств. Да и нет смысла объяснять «нуждающимся», что на самом деле они нуждаются совсем в другом: в соблюдении прав личности, признании насилия и шантажа незаконными и справедливом суде. Что нужно жить своим, а не чужим трудом, и что, требуя незаслуженного, они действуют себе во вред. Ведь «нуждающиеся» считают, что право на их стороне, а читать им нотации — эгоистично.

Служить другим — значит обеспечивать их всем, в чем они нуждаются, независимо от причин, по которым эта нужда возникла. Мы должны исполнять все их желания, и все тут. Одним словом, диктат чужих потребностей сводится к диктату чужих желаний.

Какие уж тут нравственные принципы!

А ведь только благодаря этим принципам мы отличаем добро от зла и действуем соответственно, игнорируя чужие прихоти и капризы. Нравственные принципы — вот компас, подсказывающий нам, куда идти, если мы не хотим брести, куда глаза глядят. Каждый поступок должен опираться на твердое основание, а не на мимолетный каприз. Принцип — это принцип, и отговорки типа «если нельзя, но очень хочется, то можно» не принимаются. Человек, твердо следующий нравственным принципам, никогда не отступает от них. Он не будет сегодня осуждать каннибализм, а завтра, проголодавшись, приветствовать его. Благодаря нравственным принципам мы знаем, где правда, а где ложь, и можем поступать соответственно.

Подчинять разум чувствам — значит пренебрегать нравственными принципами.

Атилла — раб эмоций, а значит, он безнравственен. Как и он, альтруисты не следуют нравственным принципам, а идут на поводу у эмоций. Вслед за Огюстом Контом, писавшем о подчинении разума вере, альтруисты твердят о необходимости подчинения разума эмоциям. Разница между атиллами и альтруистами заключается лишь в том, чьим именно эмоциям — своим или чужим — они подчиняются. Атилла обманывает, грабит и убивает, чтобы было хорошо ему; альтруист призывает нас обманывать, грабить и убивать, чтобы было хорошо другим. Школьные учителя-альтруисты ставят палки в колеса прилежным ученикам, требуя ухаживать за инвалидами в обмен на хорошие отметки. Администрация студенческого городка сама виновата в поджоге, если нанимает «бедного и несчастного» поджигателя на должность пожарника. Уважаемая компания принимает на работу убийцу (потому что тот нуждается в трудоустройстве), подвергая опасности жизни других работников.

Альтруисты поносят эгоистов за их потакание собственным желаниям, хотя сами грешат этим, правда, с одной маленькой поправкой — они потакают чужим желаниям. Но выполнение и своих, и чужих капризов одинаково безнравственно.

Кто-то может возразить: разве альтруизм — это не призыв к милосердию, смирению, сочувствию? И разве этот призыв — не свидетельство верности альтруистов нравственным принципам? Ничего подобного, ведь истинные нравственные принципы включают верность правде.

Альтруист не судит о людях объективно, — он твердит о милосердии, а на самом деле просто не хочет, чтобы мы воспринимали людей такими, какие они есть на самом деле. Альтруист призывает отпустить им все грехи, закрыть глаза на их проступки и их истинную сущность: «Обращайтесь с ними так, словно они ни в чем не виноваты. Им нужно ваше прощение просто потому, что они так хотят».

Альтруисты игнорируют факты, им подавай сострадание. Проявите понимание, говорят они. Но кого мы должны понимать? Мы готовы понять тех, кто верен правде и утверждает, что поджигатель, работающий пожарником, или слепые авиапассажиры, сидящие возле аварийных выходов, представляют угрозу для безопасности окружающих. Но нет, альтруисты хотят, чтобы мы проявляли сострадание к тем, ради кого нам придется извратить понятия добра и зла и поступиться своей честностью, оправдывая их поступки. Почему мы должны щадить чувства таких людей?

Вместо того чтобы уважать людей с твердыми убеждениями, альтруисты требуют от них смирения. «Будьте скромнее, — говорят они. — Поменьше самоуверенности. Умейте поступаться принципами. В конце концов, кто вы такие? Пожертвуйте своими убеждениями, прислушайтесь к желаниям других, даже если те неправы».

Очевидно, что опора на разум, а не на чувства возможна только в рамках этического кодекса разумного эгоизма. Лишь эгоистический подход позволяет назвать один поступок хорошим, а другой — плохим. Мерилом будет служить соответствие (или несоответствие) поступка объективным этическим нормам, а не факт удовлетворения (или неудовлетворения) чужой прихоти. Разумный эгоизм исключает конфликт интересов

Система, возводящая чужие желания в закон, устанавливает одни правила для тех, кто жертвует, и совсем другие — для тех, кому жертвуют. В результате неизбежно возникает конфликт интересов. Если чужие желания — закон и мы и вправду «не имеем права иметь по две почки, пока у каждого не будет хотя бы по одной», ни о каком мирном сосуществовании между людьми не может быть и речи. Жизненные интересы сторон рано или поздно схлестнутся.

Этика эгоизма способна предотвратить подобные конфликты. Она предполагает, что нет хозяев и рабов, а есть лишь одно незыблемое правило, одинаково применимое ко всем: жизнь каждого человека имеет безусловную ценность. Каждый человек является свободным существом, обладающим фундаментальным правом на поддержание своего существования. Он строит свое, а не чужое счастье, и эта цель морально оправданна.

Интересы тех, кто живет, следуя этом принципу, не противоречат интересам других людей. Никто не требует заработанного чужим трудом и не ждет жертв от других. Такие люди придерживаются этических норм эгоизма, их моральные ценности полностью сопряжены с разумными личными интересами. Они уважают чужие права, прекрасно понимая, что только в этом случае будут уважать и их собственные права. Пускай альтруисты уподобляют их диким тварям, на самом деле они вовсе не несутся к своей цели сломя голову, как гиены, почуявшие запах падали (опоздаешь к ужину — останешься голодным). Эгоист живет разумом, он не может бороться за выживание как животное. Эгоист — не разрушитель, напротив, он — созидатель, делатель. Он создает богатство. Жизнь человека — не бесплодное времяпрепровождение. Каждый человек создает то, что ему нужно. Затем он обменивает созданные блага на другие. Он никого не грабит и не просит милостыни. Он вступает в материальные и духовные отношения с другими людьми, и в обоих случаях происходит взаимовыгодный обмен ценностями.

Богатство стран Запада свидетельствует о гармонии личных интересов. Каждая единица нашего достояния является результатом обмена благами между продуктивно работающими людьми. У булочника мы покупаем хлеб, у застройщика — дом. Наемный работник получает зарплату, держатель акций — дивиденды. Личные интересы мотивируют людей участвовать в обмене благами, становясь все богаче.

Люди понимают, что в случае разногласий отстоять свои интересы они смогут лишь при помощи разума, а не насилия. Эгоисты признают, что каждый волен жить своим умом, не прибегая к силовым аргументам. Чтобы поддерживать свою жизнь, мы должны иметь право распоряжаться результатами своего умственного и физического труда. Любая сделка свершается по обоюдному согласию. Если соглашение не достигнуто, люди просто пожимают друг другу руки и расходятся, признавая за другими право на отказ от сделки. (А если какая-либо из сторон попробует применить силу, на ее пути встанет закон.)

Принципы эгоизма создают в обществе дух доброй воли. Если мы извлекаем выгоду для себя без ущерба для других, если мы не связаны путами альтруизма, то и ближнего своего мы воспринимаем не как потенциального нахлебника, а как источник благ. Такой способ сосуществования не ограничивается рамками товарно-денежных отношений. Лишь человек свободный и изначально не скованный обязательствами по отношению к другим способен на великодушные, милосердные поступки, совершаемые без давления извне. Заблудившемуся мы укажем нужное направление, слепого переведем через дорогу и т.д. Если эгоист решит помочь совершенно незнакомому человеку, попавшему в беду не по собственной воле, главным аргументом в пользу такого поступка будет ценность человеческой жизни — основа основ разумного эгоизма.

В критической ситуации эгоист способен на героический поступок. Хороший пловец бросится в воду, чтобы спаси тонущего ребенка. Но такие ситуации редки и непродолжительны. Если вы спасли одного тонущего ребенка, это не значит, что вы будете бродить по берегу в поисках других тонущих. И вы не обязаны брать под опеку едва не погибшего малыша, кормить и поить его, селить у себя дома и оплачивать его учебу, пока спасенный не получит высшее образование.

Между разумными людьми конфликта интересов возникнуть не может, потому что они живут по общим правилам, не только понимая, что такое личные интересы, но и зная генезис этого понятия. Компании могут конкурировать за заказы, желающие получить работу — за вакансии, но разумные эгоисты прекрасно понимают, что конкуренция — в их интересах и что проигравшая сторона не будет жертвой. Например, человек, ищущий работу, заинтересован в вакансии. Но он знает, что аукцион возможен только в том случае, если в нем участвуют по меньшей мере два покупателя, и поэтому готов к тому, что на одну вакансию будут претендовать несколько соискателей. Мы знаем, что в свободном капиталистическом обществе работодатель имеет право выбирать работника, а работник — работодателя. При такой системе рождается дух соревнования, и любой из нас может получить достойную работу, проявив себя как потенциально ценный работник. Убить дух соревнования — все равно что убить дух свободы. Это происходит, когда мы, вопреки собственным интересам, позволяем государству не выбирать, а назначать, лишая нас преимуществ конкуренции.

Конкуренция нам выгодна, потому что благодаря ей работу получает самый достойный соискатель. Если кто-то вас обошел, это не значит, что у вас отняли нечто принадлежащее вам. Да, вы проиграли, но у вас было право убедить работодателя, что нужны ему именно вы, и это право не нарушено. Более удачливый соискатель не причинил вам никакого ущерба.

Впрочем, бывает и по-другому. Человек, ничего из себя не представляющий, может заявить, что топ-менеджеры компаний из списка Fortune 500 нарушают его права, — ведь на их месте хотел бы быть он. Он хочет зарабатывать столько же, сколько они. Убийственный аргумент! А другой бездельник считает, что работа сама должна упасть ему в руки, как будто вакансии растут на деревьях, как груши. Хождение по собеседованиям, заполнение анкет — все это не для него, это ущемляет его интересы. Только вот свое недовольство такие люди направляют не по адресу. Они живут в выдуманном мире, наивно полагая, что одного их желания достаточно для получения желаемого. Но ведь помимо желания должна быть еще и цель, и средства для ее достижения. Поэтому личные интересы можно выявить только в реальном мире, а не за его пределами. Они состоят в получении благ, зависящих, в свою очередь, от требований все той же неумолимой реальности. Личные интересы несовместимы с исполнением множества противоречивых желаний. Многие из них лишены всякого смысла и оторваны от реальности. Одно желание может противоречить другому, но этот конфликт не имеет ничего общего с конфликтом интересов14.

Альтруизм, подменяя понятие «заслужить» понятием «хотеть», способствует раздуванию различного рода конфликтов. Это могут быть не только конфликты между людьми, но и душевный разлад, от которого страдают те, кто начал следовать принципам альтруизма или пытается это делать. Ведь стоит только выбрать путь самопожертвования, как от вас начнут требовать все больше и больше.

Так, Билл Гейтс уже пожертвовал на благотворительность суммы, превышающие валовой национальный продукт более чем ста стран мира. И вы думаете, альтруисты остались довольны? Вот что пишет философ Питер Зингер в статье «Сколько должен пожертвовать миллиардер, а сколько — вы?»:

Гейтс уже пожертвовал почти $30 млрд но по-прежнему занимает одну из верхних строк в списке самых богатых американцев Forbes. Его состояние оценивается в $53 млрд. Поместье в Сиэтле площадью 6 га и «умный» дом на берегу озера стоят более $100 млн. <…> Гейтс владеет «Лестерским кодексом» — единственной рукописной книгой Леонардо да Винчи, купленной в 1994 г. за $30,8 млн. Так достаточно ли пожертвовал Билл Гейтс? Спросим прямо: если он действительно верит, что каждая человеческая жизнь бесценна, почему до сих пор обитает в роскошном доме и не расстается с уникальной книгой? Он мог бы жить скромнее и жертвовать больше, — ведь скольких еще надо спасти!15

С точки зрения альтруизма это неопровержимый аргумент. Если жертвовать на благотворительность обязан каждый, то Билл Гейтс обязан жертвовать в сотни раз больше рядовых граждан. Пока ты жив, всегда можно чем-то пожертвовать, пусть даже самым дорогим. Любую твою вещь можно отдать «законному» владельцу — тому, у которого этой вещи нет. Каждый день ты обкрадываешь «нуждающихся». У тебя есть дом, машина, счет в банке, пара обуви, здоровая почка, — почему не отдать все это другим? Как ты смеешь жить припеваючи, когда на свете столько сирых и убогих? Может быть, ты считаешь, что твоя жизнь принадлежит тебе, а не остальным? О, да ты эгоист!

В основе всех конфликтов, порождаемых требованием самопожертвования, лежит противоречие между двумя этическими системами: альтруизмом и эгоизмом. Эти системы абсолютно несовместимы. Нельзя жить, посвящая свою жизнь другим. Можно сколько угодно одобрять альтруизм, но очень скоро обнаруживается, что быть альтруистом постоянно невозможно. Наша жизнь состоит из бесконечных метаний: сегодня ты эгоист, но тебя мучает совесть, а завтра ты чем-то жертвуешь, но делаешь это скрепя сердце. Сегодня ты чувствуешь себя довольным циником, а завтра — мучеником, но немного раздраженным. Альтруизм требует, чтобы сам факт нашего существования вызывал чувство вины. Мы же, направляя имеющиеся блага на поддержание собственной жизни, нарушаем заповедь самопожертвования.

Кодекс альтруизма не наделяет нашу жизнь смыслом, потому что никак не связан с нашими личными проблемами. В нем не говорится, как получить то или иное благо. Он только требует отдать это благо другим. Любой мыслящий человек ценит собственную жизнь и хочет знать, как правильно прожить ее, не отдавая в чужие руки. Каждый из нас понимает, насколько важно сделать правильный выбор, и хочет знать, как его сделать. Мы хотим знать, какая дорога ведет к счастью. При этом мы предпочитаем руководствоваться объективными представлениями о том, что нам полезно. Понять это можно лишь при помощи разума, а не слепой веры и эмоций. Одним словом, нам нужен свод правил, по которым мы могли бы жить и добиваться успеха.

Ничего этого альтруизм дать нам не может.

ГЛАВА 4 МИФ ОБ «ИНТЕРЕСАХ ОБЩЕСТВА»

Самопожертвование противоречит личным интересам.

Чем бы мы ни жертвовали, мы жертвуем прежде всего собственными интересами. Но альтруисты пытаются напустить туман, пуская в ход такой расплывчатый термин, как «интересы общества», и придать нашему самопожертвованию практический смысл, уверяя, что служить чужим интересам выгодно, потому что это делается ради «общего блага». Нельзя забывать, что мы — члены общества и потому должны приносить наши частные интересы в жертву «общественным интересам»[4].

Этот аргумент может показаться убедительным, только если не задумываться о содержании понятия «интересы общества».

Никто не объясняет, кого следует считать «обществом», в чем состоят его интересы и какой группе представителей этого общества отдается предпочтение в каждый конкретный момент. Общественные интересы просто противопоставляются интересам личности. Предполагается также, что эти два вида интересов противоречат друг другу, а чтобы общество могло нормально функционировать, коллективные интересы должны превалировать над частными. Но как отличить одно от другого? Наиболее распространенное объяснение таково: общественные интересы — это интересы всех людей, а частные (личные) — только одного человека.

Но и это ничего не объясняет. Действительно, как понять, что полезно обществу в целом? Что значит «общественный»?

Если город приобретает земельный участок, чтобы разбить парк, это делается в интересах общества. А если частное лицо покупает землю, чтобы построить на ней торговый центр, его интересы общественными не считаются. Но почему? Потому что в первом случае используются государственные ресурсы, т.е. бюджетные средства? Вряд ли нас устроит такой ответ. Наоборот, государство тратит деньги на парк именно потому, что считает его полезным для общества, а частный торговый центр — нет. Но ведь и городской парк, и торговый центр одинаково служат обществу. Чем частный кинотеатр хуже муниципальной библиотеки? Другой пример. Любой из нас может пойти в государственный музей или поставить машину на частную стоянку. Торговые центры, кинотеатры и автостоянки удобны, они делают нашу жизнь лучше. Если перейти на язык цифр, скажите, пожалуйста, что более ценно для общества — Йеллоустонский заповедник (3 млн посетителей в год), парк Disney World (45 млн посетителей в год), Бронксский зоопарк (2 млн посетителей в год) или универмаг Mall of America в Миннесоте (40 млн покупателей в год)? Что лучше — общественное телевидение (зрительская аудитория в прайм-тайм — менее 2 млн человек) или коммерческие каналы, которые смотрят более 80 млн человек? Какие критерии следует использовать, чтобы отличить общественные интересы от частных? Неужели, отправляясь в Йеллоустон, человек становится частью общества, а в Диснейленде превращается в частное лицо?

Может быть, понятие «общественные интересы» — эвфемизм для обозначения интересов беднейших слоев населения? Вряд ли. Посетители Йеллоустонского заповедника богаче посетителей Disney World. Что касается телевидения, то общественные каналы создаются отнюдь не в расчете на бедняков, а коммерческие каналы можно смотреть и бесплатно. (Не говоря уже о том, что общественные каналы смотрят в целом более состоятельные люди, чем коммерческие.)

Значит, ни количество посетителей, ни уровень их благосостояния не могут служить критерием, позволяющим отличить «общественное» благо от «частного». Что же отличает одно от другого? Способ предоставления товара или услуги. В первом случае товар или услуга предоставляются бесплатно, во втором — за деньги.

Если коммерческая организация взимает с клиентов плату, она преследует свои частные интересы, если что-то предоставляется бесплатно, — речь идет о благе общества. Общественные объекты не являются коммерческими по определению. Товары и услуги предоставляются бесплатно, а если номинальная плата и взимается, то она не покрывает затрат (в противном случае имела бы место прибыль). Потребители не платят за товар или услугу, но этого и не требуется. Это не сделка, ведь поставщик услуги не ставит перед собой цель получения прибыли, а потребитель не платит за полученные блага. Нет, люди просто пользуются «бесплатными» парками, «бесплатными» катками, ходят на «бесплатные» концерты и в «бесплатные» библиотеки. Это делается в интересах общества, которые якобы не были бы реализованы, если бы люди платили за те же самые услуги частным поставщикам.

Но кто-то же платит за все эти удовольствия? Деньги же не берутся из воздуха. Все имеет свою цену. А значит, финансовые расходы ложатся на чьи-то плечи и затрагивают чьи-то личные интересы.

Если речь идет о «частном», все просто: ты платишь за то, что тебе нужно. Например, Disney World процветает, потому что посетители приходят туда снова и снова. Парк оправдывает ожидания потребителей продукции индустрии развлечений. Если кому-то такой вид отдыха не по душе, он может пойти в другое место и оставить свои деньги там. При этом ничьи интересы не пострадают.

Если же речь идет об «общественных благах», то расходы на них несут вовсе не те, кто ими пользуется. Их несут налогоплательщики, которых вынуждают платить за то, что лично им не нужно. Им просто вменяют в обязанность обеспечивать удовлетворение общественных потребностей. В результате нарушается нормальное положение вещей, когда благо получает тот, кто за него платит. Есть только те, кто жертвует, и те, кому жертвуют. Один человек не пользуется услугой, но платит, ничего не получая взамен, а другой пользуется услугой, но не платит за нее. В этом суть «общего блага».

Неудивительно, что весьма трудно понять, получает ли в данном случае пользу тот или иной конкретный потребитель. Называя тот или иной объект «общественным», государство опирается на закон. Гуляющие в общественном парке и представить себе не могут, сколько на самом деле они заплатили за это удовольствие в виде прямых и косвенных налогов, и каковы масштабы упущенной прибыли. Вы не в состоянии понять, сопоставимы ли полученные лично вами блага с ценой, которую лично вы за них заплатили. Тот факт, что речь идет об общественном благе, делает такие расчеты невозможными и бессмысленными.

И все-таки прослеживаются две явных закономерности. Во-первых, ни один государственный объект не получил бы права на существование, если бы у нас была возможность не платить налоги. Во-вторых, от любого такого объекта терпят убытки все налогоплательщики. Размеры этих убытков зависят от стоимости товаров и услуг, которые вы могли бы приобрести, если бы у вас была возможность тратить деньги по своему усмотрению.

Поборников общественных интересов не интересует, чего, собственно, хотят люди. Ради общественной пользы не только разбивают парки и создают зоопарки. Прикрываясь этой пользой, государство находит множество других способов вмешиваться в нашу жизнь. Гражданам отказывают в праве самим решить, что им нужно, а что — нет.

Например, в Нью-Джерси запретили бензоколонки самообслуживания, а в Нью-Йорке таксистов обязали установить в салонах навигаторы. И все это, заметьте, было сделано якобы в интересах общества. Спасибо за заботу, но, возможно, некоторые автовладельцы хотели бы сами заливать бензин в баки, а таксисты могли бы обойтись без навигаторов.

Производители и потребители в состоянии сами разобраться во всем этом, без вмешательства государства. Если спрос достаточно велик (а предприниматели, в отличие от государства, не могут не реагировать на сигналы рынка), одни бензоколонки могут предоставлять полный пакет услуг, другие — перейти на самообслуживание. Если владелец бензоколонки, вложивший в свой бизнес время, деньги и труд, и его постоянные клиенты предпочтут самообслуживание, так тому и быть. Каждая бензоколонка, отказавшаяся от самообслуживания по приказу чиновника, — пример отсутствия возможности свободного выбора.

В условиях свободного рынка одни таксисты будут пользоваться навигаторами, а другие — нет, чтобы не заставлять пассажиров платить за дополнительную услугу. Каждый получает не то, что он хочет, и не то, что он ему навязывают законодатели, а то, за что он готов платить. Спрос рождает предложение, одна сторона удовлетворяет потребности другой. Сделка считается взаимовыгодной, если соблюдаются интересы и покупателя, и продавца.

Но альтруисты считают, что не личные интересы должны определять, какие товары и услуги могут быть представлены на рынке. Им вторят поборники общественных интересов, — они хотят сами решать, что нам нужно, а что нет. Распоряжение о запрете самообслуживания на бензоколонках или об обязательном наличии навигаторов в салонах такси — грубое вмешательство в отношения между поставщиком услуги и его клиентом. Первому оно мешает продавать, второму — покупать товар. Обоих вынуждают подчинить личные интересы общественным.

Но позвольте, а кто выступает от имени общества? Уж не чиновник ли, требующий предоставления услуги, которую по своей воле никто не стал бы оказывать? Или пресловутые «нуждающиеся», бьющиеся в истерике как малые дети, требуя удовлетворения «потребностей»? Получается, что, если вы хотите действовать исходя из личных интересов, получая желаемое путем взаимовыгодного обмена, вам скажут, что вы должны подчинить свои интересы общественным. А если вы захотите получить желаемое за счет чьей-то жертвы, вы и будете этим самым «обществом». «Интересы общества»: плати за то, что тебе не нужно

Определяя потребность как недостаток чего-либо, который можно восполнить за счет чужой жертвы, альтруисты не могут не презирать товарно-денежные отношения. По их мнению, никакая коммерческая сделка, сколько бы людей в ней ни участвовало к общей выгоде, не способна удовлетворить истинные потребности. Если вы выкатываете из магазина Walmart полную тележку покупок, с точки зрения альтруиста вы не удовлетворили свои потребности, а просто обменяли деньги на товар. Но если вы возьмете пару-тройку книг в публичной библиотеке, ваши потребности будут удовлетворены, потому что вы получите книги даром.

Отрицая важность товарно-денежных отношений, а стало быть, и личного выбора, поборники общественной пользы предлагают людям огромное количество товаров и услуг, которые на свободном рынке никто никогда не купил бы. Вот, например, какое послание жители штата Коннектикут получили от общественного телеканала CPTV: «Что будет, если вы полгода не будете платить за телефон или коммунальные услуги? Нам тоже нужны деньги. Увы, в этом мире ничто не дается даром». Канал призывал зрителей раскошелиться.

Если бы коммерческая компания предлагала платить за услугу, клиент, не заплатив, просто не воспользовался бы ей. Но с каналом CPTV совсем другая история. Если бы он был платным, он никогда не набрал бы достаточной аудитории. Что же делать? Считая свою неспособность привлечь зрителей добродетелью, канал пытается выжать из них пожертвования: «А теперь вспомните, что вам предоставляется услуга, за которую вы не платите годами. <…> CPTV предлагает вам прекрасную возможность самим решать, платить или не платить, и если платить, то сколько»1.

На самом деле ход мыслей руководителей CPTV таков: «Мы прекрасно понимаем, что наши передачи не настолько интересны, чтобы абонентская плата хотя бы частично покрывала затраты, или чтобы зрители хотя бы изредка смотрели их. Тем не менее мы хотим заставить их платить, чтобы продолжать выпускать передачи, которые, увы, практически никто не смотрит».

Вы только подумайте: телеканал предоставляет свои услуги бесплатно, как милостыню, и сам же просит за это милостыню! Это же абсурд! Коммерческие каналы, чтобы выжить на рынке, стараются привлечь зрителей. Им выгодно делать интересные передачи, к тому же они размещают рекламу для привлечения покупателей той или иной продукции, — и при этом их обвиняют в преследовании шкурных интересов. Зато, если запускается некоммерческий канал, как правило, не способный собрать сколько-нибудь значительную аудиторию; канал, существующий исключительно на деньги налогоплательщиков и считающий поиск рекламодателей делом недостойным; канал, пытающийся обобрать зрителей, — такой канал почему-то считается полезным для общества.

Забота об общественном благе (на телевидении и в любой другой отрасли) приводит лишь к обкрадыванию одних ради других, заставляя их платить за чужие прихоти. Одним подавай передачи о Джеймсе Джойсе на PBS, другим — стадион поближе к дому, третьим — аэропорт в каком-нибудь захолустье (на государственной земле и за государственные деньги), четвертым — оркестр для провинциального театра (и тоже за счет государства). И не имеет значения, жертвует ли тут меньшинство ради большинства или большинство ради меньшинства. Смысл все тот же: одна из сторон получает желаемое, не заплатив за это ни цента.

Следовательно, невозможно ни дать дефиницию понятия «общественный интерес», ни определить его границы. Это всего лишь клише, которое можно использовать как угодно. Главное тут — наличие граждан, в большом или малом количестве, имеющих неудовлетворенные потребности[5].

Бессмысленные государственные проекты часто становятся объектом критики журналистов. Наблюдаешь за тем, как Вашингтон финансирует исследовательский центр по выращиванию голубики в штате Мэн2, или гавайских кинематографистов, решивших снять документальный фильм о бушменах пустыни Калахари3; или ремонт церкви в Графтоне, штат Западная Вирджиния, где впервые начали отмечать День матери4; или филолога из Аризоны, намеревающегося выпустить сборник стихов исландских поэтов5; или программу для юных калифорнийцев, решивших избавиться от татуировок, и только диву даешься: и откуда только берутся такие идеи? Неудивительно, что чиновников обвиняют в слишком вольной трактовке понятия «общественные интересы» и манипулировании им.

Но находятся и те, кто одобряет подобную расточительность, а скептиков порицает. Если какая-либо персона или группа лиц нуждаются в проекте, какая же это расточительность? Ведь некоторым действительно нужно удалить татуировки, чтобы, как пишет New York Times, «избавиться от позорного клейма»7. (Правда, они избавляются от этого «клейма» за чужой счет.) Да, и еще есть такие люди, которым ну очень нужно напомнить миру о пустыне Калахари, или продемонстрировать соотечественникам всю красоту исландской поэзии, или напомнить о святости материнства, или изучить целебные свойства голубики и т.д. Правда, за все эти дивные начинания приходится кому-то платить. Но, согласно кодексу альтруизма, потребности вышеперечисленных «нуждающихся» непременно должны быть удовлетворены.

А как же потребности тех, кто за все это платит? Мы имеем в виду их личные потребности — ведь они хотели бы потратить свои деньги на себя, на достижение собственных целей. У альтруистов готов ответ: эти люди — эгоисты, они преследуют частные интересы, и о них не стоит и говорить.

Суммируем сказанное. Идет ли речь о запрете бензоколонок самообслуживания, о новом общественном парке или программе по удалению татуировок, — всякий раз, когда человеку или группе людей хочется получить что-то за чужой счет, — речь идет об общественных интересах. Поскольку людям что-то нужно (или так считает чиновник), значит, всем остальным придется за это заплатить. Но платить будет не безликое «общество», да и выиграет отнюдь не оно. Раскошеливаются и получают выгоду конкретные живые люди.

Альтруизм не приносит никакой практической пользы, даже если преподносить его в красивой обертке с надписью «общественное благо». Суть дела от этого не меняется. Всякий раз, когда вас призывают действовать в интересах общества, вам приходится жертвовать интересами личными. Для поборников общего блага люди, жертвующие «обществу в целом», — просто безликая толпа.

Но дело в том, что такого понятия, как «общество в целом» не существует. Общество — не серая масса. Общество не существует в отрыве от конкретных людей, являющихся его членами. Общество и есть все люди в отдельности. Говорить о конфликте между общественным и частным — чистой воды бессмыслица. Конфликт возникает между индивидами, и по одну сторону оказываются желающие получить что-либо даром, а по другую — те, кто хочет тратить свои деньги на себя. Это конфликт между требующими жертвы и теми, от кого этой жертвы требуют.

Если бы поборники общественной пользы видели в людях людей, им стала бы ясна истинная природа противоречия. Но они не хотят видеть в людях людей. Они вообще хотят отказаться от понятия «личность». Они рисуют общество как некое абстрактное явление, выходящее за рамки мира живых людей. Иными словами, они исповедуют философию коллективизма. Индивидуализм vs коллективизм

Рассматривая проблему «человек и общество», можно использовать два подхода. Согласно первому, индивидуалистскому, первичен человек, который живет своей жизнью и имеет право на счастье. В основе индивидуалистского подхода лежит представление о человеческой жизни как фундаментальной ценности. На этой предпосылке строятся все социально-политические конструкты.

В основе второго, коллективистского, подхода лежит другая предпосылка.

В рамках этого подхода первично сообщество людей. Философия коллективизма является продолжением философии альтруизма как отказа от всего личного.

Коллективизм сводит значение личности практически к нулю. Человек — не самостоятельная единица, а всего лишь одна из легко заменяемых клеток социума. Человек — средство достижения цели единого организма. Главной ценностью, фундаментом, на котором возводится социально-политическая надстройка, является жизнь сообщества.

Философия индивидуализма учит нас, что жизнь — личное дело каждого. Наши знания и навыки, деньги, которые мы зарабатываем, — все это продукты нашей деятельности, и они по праву принадлежат нам. Мы можем работать сообща, но что бы мы ни делали, наша доля в общем «урожае» принадлежит только нам.

Согласно философии коллективизма, жизнь — понятие социальное. Все ваши достижения принадлежат обществу, и оно вправе ими распоряжаться. Вы скажете, что ваши доходы — плоды вашего труда? Но коллективисты с вами не согласятся. Вы можете быть гениальным изобретателем, рождать оригинальные идеи и зарабатывать кучу денег, но, как утверждает сопредседатель фонда Responsible Wealth, «люди становятся миллиардерами не сами. В список Forbes 400 вносит свою лепту каждый налогоплательщик»8. Таким образом, вам говорят, что вы обманываете себя, считая, что заработали свои деньги самостоятельно. «Самостоятельно заработанное богатство — миф», — утверждает заведующий кафедрой политологии Моравского колледжа, поскольку «богатство создается внутри человеческого сообщества»9. По тем же самым соображениям лауреат Нобелевской премии по экономике поддерживает идею конфискации большей части заработанного: «Мы имеем все моральные основания для введения единой ставки налога — 90%. Только так можно вернуть богатство его истинным владельцам»10. (Читай: обществу.)

Хорошо, а как же наш интеллект? Наши идеи, продукты умственной деятельности? Они тоже нам не принадлежат? Нет, не принадлежат, утверждают коллективисты, потому что идеи рождают безымянные массы. Например, существуют противники авторского права, т.е. права создателя литературного или другого произведения на интеллектуальную собственность. Они сетуют на то, что «понятие авторского права противоречит представлению о том, что знания должны быть достоянием общества»11. Когда в США заговорили о продлении срока действия авторских прав, в New York Times появилась статья, автор которой писал: «В обществе зреют настроения, связанные с необходимостью <…> возврата [!] плодов интеллектуального труда в публичную сферу, в эту великую демократическую житницу художественных свершений, где этими плодами мог бы пользоваться каждый без необходимости платить автору»12. Иными словами, источником идей является общество, и только оно может великодушно предложить творцу стать своим соавтором.

Но хоть наша жизнь-то принадлежит нам? Коллективисты говорят, что нет. Их аргументы больше похожи на подталкивание к самоубийству, чем на призыв к жизни: «жизнь — наш долг перед обществом», «человек обязан жизнь», чтобы выполнять неписаный «общественный договор». Иначе говоря, «чтобы быть членом общества, человек <…> обязан жить». Даже больной, жестоко страдающий от неизлечимой болезни, не имеет права распорядиться своей жизнью в последний раз. Для коллективиста самоубийство — «антиобщественный поступок, <…> который общество обязано предотвратить, чтобы он не повлиял негативно на его членов». Это «акт, на совершение которого требуется согласие всего общества»13. Это значит: не вздумайте покончить с собой, пока общество не даст вам на это «добро». Автор вышеприведенных строк с удовольствием цитирует учебник уголовного права 1802 г.: «Закон рассматривает [суицид] как чудовищное преступление. <…> Поскольку общество имеет право рассчитывать на деятельное участие в своей жизни каждого гражданина, убивающий себя по собственной воле в общественном мнении такой же преступник, как и тот, кто убивает другого человека»14.

Как в старые времена, когда подданные монархии были совершенно бесправны и их в случае неповиновения могли в любой момент казнить, — так и сегодня доктрина коллективизма превращает нас в бесправных подданных общества. Коллективизм не только отказывает нам в моральном праве на самостоятельность, но и отрицает самую суть индивидуального существования. Нет никакой реальности, кроме общественной, человек — винтик, вместе с другими винтиками приводящий в движение огромный механизм. Суицид и убийство одинаково вредны для общества, поскольку истощают его ресурсы.

Коллективисты, требуя от нас ради общества поступиться своими деньгами, идеями или даже самой жизнью, отрицают, что тем самым наносят ущерб каждому из нас. Они не мыслят такими мелкими категориями. Их интересуют только «массы», которые для них являются синонимом общества. Они призывают нас разбивать общественные парки, строить жилые дома и школы, создавать учреждения, занимающиеся трудоустройством, профориентацией, опекой и пособиями по безработице, добиваться доступного медицинского обслуживания и гарантированного минимального дохода. При этом им и в голову не приходит, что платить за это будут конкретные люди. В их отравленном коллективизмом мозгу упрямо пульсирует одна-единственная мысль: «Если обществу это нужно, оно за это заплатит».

За взглядами на человека как на придаток общества стоит целая философская школа. Ее основателем был главный поборник коллективизма — Гегель, мыслитель начала XIX в. Он писал, что все мы — лишь часть непостижимого целого. Во вселенной царит Абсолютный Дух, с которым мы должны слиться, подчинившись ему как рабы:

Единичная личность есть <…> нечто подчиненное, которое должно посвятить себя нравственному целому. Поэтому, если государство [т.е. олицетворение целого] требует жизни, то индивидуум должен отдать ее15[6].

По Гегелю, государство «обладает наивысшей правотой в отношении единичного человека, наивысшая обязанность которого — быть членом государства»16. Каждый индивид должен стремиться стать частью коллективного, Абсолютного Духа. По мнению одного известного исследователя наследия Гегеля, тот придерживался мнения, что «всеобъемлющее целое являет себя в каждой из своих ипостасей. Из этого следует, что истинную жизнь составляющих, т.е. отдельных индивидуумов, можно понять только через существование единого целого, которому они тождественны»17.

Эти рассуждения можно было бы счесть фантазиями чудаковатого профессора, оторванного от реальности и живущего в башне из слоновой кости, но именно философия Гегеля сформировала современный подход к общественной жизни. Например, его идеи просматриваются в наших программах социального обеспечения. Работающий 24-летний молодой человек платит пенсионные взносы, но это не значит, что его деньги будут на протяжении 40 лет накапливаться на его счету. Все прекрасно понимают, что персональные пенсионные счета — фикция и что пенсионные взносы идут в общий котел. Никто не хранит наши деньги, чтобы мы могли воспользоваться ими в старости. Все средства, до последнего доллара, собранные с работающих граждан, идут на выплату пенсий сегодняшним пенсионерам. Будущие пенсионеры получать пенсии не за счет собственных сбережений, а за счет взносов нового поколения работающих.

Пенсионные счета служат еще одной иллюстрацией того, что с точки зрения коллективизма не существует отдельных работников, а есть лишь клетки, обеспечивающие функционирование единого социального организма. Принцип общественной пользы гласит, что все должны платить друг за друга и никто — за себя. Коллектив дает, но коллектив и берет. Нас призывают проникнуться этой идеей. Система, якобы заботящаяся об общем благе, не оставляет нам выбора.

Может быть, вы хотели бы выйти из пенсионной программы и самостоятельно скопить деньги на старость? Отказавшись от участия в государственной системе пенсионного страхования, вы сможете накопить больше, даже если положите деньги на депозит по самой скромной ставке. Но система не позволит вам это сделать, ведь вы для нее — средство. Ей нужно, чтобы каждый работник безропотно отдавал свои денежки, а уж государство распределит их в интересах всего общества. Никакой самодеятельности! Вот что пишут об этом в Washington Post:

Если бы социальное страхование было добровольным, в первую очередь от него отказались бы вовсе не богатые. <…> Многие молодые семьи, которым трудно платить за дом, обучение детей и содержание престарелых родителей, перестали бы платить налоги, съедающие значительную долю их скромных доходов. Но со временем они, а потом и их дети пожалели бы о таком выборе18.

Иными словами, нам не позволяют планировать собственную жизнь, потому что мы якобы не понимаем, что нам полезно.

В основе любой политики, якобы нацеленной на защиту общественных интересов, лежит отрицание возможности личного выбора. Общественная польза не только оказывается важнее наших личных интересов, она с ними отождествляется. По мнению коллективистов, мы недостаточно разумны, и поэтому государство вынуждено направлять наши действия и указывать путь к счастью.

Все это почти дословно списано у Гегеля, утверждавшего, что в государстве «не может возобладать отдельная воля индивидуума. Все личные притязания должны быть отвергнуты, и таким образом единая воля — главное объединяющее начало любого государства».19 (Курсив мой. — Питер Шварц.) Индивид не имеет права на собственное суждение, и его поведение должно определяться коллективной волей. Но что такое коллективная воля? Разве кто-то проводит опросы, чтобы выяснить, в чем она состоит? Нет, ведь это попахивает индивидуализмом. Нельзя, чтобы каждый отдельный человек судил о благе общества. Ведь народ, как утверждал Гегель, «не знает, чего он хочет. Понимание этого <…> есть плод глубокого познания <…>, которое именно и не является делом народа»20.

Иначе говоря, по Гегелю, человек не способен познать истину, даже истину о собственных интересах. И только коллективный разум, воплощенный в государстве, способен на «глубокое познание». Ради своего же блага мы должны отказаться от узких личных интересов. «Единая воля», выразителем которой является государство, и есть наша истинная воля, а некая неопределенная «польза для общества» и составляет суть наших интересов. Вы хотели отказаться от системы пенсионного страхования? Вас вовремя спасли от ошибки и для вашего же блага силой затащили обратно. Частная инициатива и право на выбор, воплощением которых служат пенсионные счета 401 (k), парк Disney World, почтовая служба Federal Express, книжные магазины Barnes & Noble, — все это якобы нам не нужно. И лишь порождения «единой воли» (программы социальной защиты, Йеллоустонский заповедник, Почтовая служба США, сборник произведений исландских стихоплетов, изданный на средства Национального фонда искусств) нацелены на защиту наших истинных интересов. «Государство, — писал Гегель, — это и есть человек свободный»21. Интересы общества не интересуют общество

Сходные суждения, только слегка модифицированные, высказывал Ньютон Миноу, бывший председатель Федеральной комиссии по связи, в речи, обращенной к работникам телевидения. В частности, он рассуждал о том, что можно, а что нельзя показывать по телевизору:

Моя работа состоит в том, чтобы защищать и отстаивать интересы общества. <…> Некоторые считают, что интересы общества — это то, что интересует зрительскую аудиторию. Позвольте с этим не согласиться. <…> Мы не можем потакать прихотям отдельных людей. Наша задача — обслуживать интересы всего общества22.

Зрителям нравится передача? Но Комиссия считает, что это не имеет значения. Люди не способны сами решать, что хорошо, а что плохо. Наши интересы, как писал Гегель, — не наше дело. Значит, мы должны смотреть то, что нам неинтересно. Наши интересы — это то, чем их считает воплощение «единой воли», в данном случае — бывший глава Федеральной комиссии по связи. А желание смотреть ту или иную передачу — всего лишь «прихоть». Но ведь если чиновники указывают нам, какие передачи мы должны смотреть, значит, они умеют объективно оценивать наши потребности?

Примерно так же рассуждал другой руководитель Комиссии. Он устроил выволочку двум крупнейшим телеканалам за то, что вместо предвыборных дебатов они пустили в эфир развлекательные программы:

Тут кто-то сказал, что руководители каналов поступили правильно. Зритель не хочет смотреть предвыборные дебаты, ну и не надо. <…> Но указанные каналы — общественные, и они не могут просто развлекать зрителей. Они должны обслуживать интересы граждан, освещая демократический процесс выборов. <…> Мой вам совет на будущее: не забывайте, что интересы общества важнее финансовых интересов23.

Телеканалу выгодны передачи, которые нравятся зрителям. Но руководители Федеральной комиссии по связи, видимо, как и Гегель, убеждены, что общественный интерес состоит в навязывании людям того, что им не нужно, и что государству виднее, чего хочет народ.

В недемократических государствах результаты выборов фальсифицируются. Их результат известен заранее. Один из руководителей бывшего СССР так и заявил: «Считаю, что мы гарантированы от ошибки именно благодаря тому, что выбор совершается еще до голосования»24. А что могут возразить наши поборники общественных интересов? Какая разница, чтó именно ты не можешь выбирать — пенсионный план, телепередачу или политических лидеров?

Цель, преследуемая во имя общественного блага, — не выбор конкретных людей. Эта цель оторвана от реальных, т.е. частных интересов. Имеет ли право грабитель, отнявший у кого-то деньги, решать, как лучше ими распорядиться в интересах жертвы? Так почему же чиновники, отбирающие деньги у нас, решают, как использовать «общественные» ресурсы? Чего хочет общество? Расширить зоопарк или помочь местной судостроительной верфи? Кто больше нуждается в деньгах — детская бейсбольная лига или оперный театр? Каждый человек, будучи одновременно и производителем, и потребителем, постоянно решает, на что потратить свои деньги. Он делает это, опираясь на собственную иерархию ценностей. От его решений зависит, какие товары будут представлены на рынке, а какие — нет. Но вот к процессу подключается государство, выступающее от лица общества, и нам говорят: «Мы забираем ваши деньги, которые вы могли бы потратить по своему усмотрению, чтобы израсходовать их на то, что вам полезнее». Есть ли у государства какие-либо рациональные аргументы в пользу того, чтобы что-то сделать, или от чего-то отказаться? Нет, мы имеем дело с навязанным выбором[7].

Одним из самым отвратительных проявлений такого произвола является лоббизм.

Сотни групп влияния донимают правительство, проталкивая нужные им законы и нормативные документы. Как они добиваются своих целей? Они действуют открыто. Имена лоббистов, их клиентов и цели, которые те преследуют, хорошо известны, все это можно найти в СМИ. Эти люди, как правило, не занимаются прямым подкупом. Напротив, они действуют в рамках закона, который стоит на страже наших интересов. Им потому и гарантирован успех, что они апеллируют ко всему обществу, прикрываясь таким размытым понятием, как «общественное благо». Каждый лоббист утверждает, что проталкиваемый им закон совершенно необходим людям. Но за этим обязательно скрываются чьи-то личные или групповые интересы: производителей навигаторов, мечтающих оборудовать ими все салоны такси; или аграриев, жаждущих расширить рынок сбыта голубики; или владельцев тату-салонов, нуждающихся в клиентах, пусть даже желающих не сделать татуировку, а избавиться от «позорного клейма». Во всех этих случаях звучит один и тот же аргумент: это нужно обществу. По правилам коллективизма, отказать им невозможно. Но скажите на милость, какую пользу обществу принесут прилавки, заваленные голубикой?

Лоббисты преуспевают не потому, что все политики коррумпированы, а потому, что представления об общественном благе очень субъективны. Судья, вынося вердикт о виновности или невиновности человека, руководствуется четкими и прозрачными статьями закона. Но не существует критериев общественной полезности того или иного законопроекта. Чиновнику, принимающему решения, не на что ориентироваться. Нет таких правил, по которым можно было бы честно отнимать деньги у граждан ради пресловутой общественной пользы.

Любой нормальный человек знает, что шарить по чужим карманам — нехорошо. Но коллективисты пытаются запудрить нам мозги, оправдывая преступление и уверяя, что все мы — часть целого, а потому деньги могут свободно перекочевывать из одного кармана в другой. Коллективистское сознание

Коллективисты куда более агрессивны, чем мы думаем. Они не только занимаются перераспределением чужих доходов, они идут дальше. Им нужно, чтобы мы считали себя членами коллектива. Мы не самостоятельные личности. Мы — детали колоссального механизма, — послушные, легко заменяемые винтики.

В первобытных племенах человека можно было принести в жертву не потому, что он совершил преступление, а просто в надежде умилостивить богов. Так и сегодня — вас могут принять или не принять в колледж не потому, что вы хорошо или плохо учились, а по расовым или гендерным соображениям. При этом в расчет принимаются не ваши личные качества, а принадлежность той или иной группе.

С точки зрения альтруистов, ценность человека является ничтожно малой величиной. Индивид — существо безликое. Группа таких существ составляет коллектив. Если для альтруистов чужие потребности важнее личных, то для коллективистов группа людей важнее личности. Мы должны не отвечать за себя, а раствориться в общей массе. Никакой самостоятельности — вы полностью зависите от коллектива. Вы не более чем член коллектива и обязаны подчиняться ему.

Коллективистское сознание воспитывают в нас с пеленок — в детском саду, в школе и т.д. Наслушавшись рассуждений о так называемом прогрессивном образовании, учителя начали считать, что главное в их деле — не передача знаний, а «социализация» детей. И вот уже несколько поколений американских детей учат ставить интересы коллектива выше личных интересов. Родоначальник теории прогрессивного образования Джон Дьюи писал, что «школа — это прежде всего общественный институт»25. Он считал, что «учить детей следует прежде всего не точным наукам, не литературе, не географии или истории, а социальной активности»26. Он призывал «поощрять детей к тому, чтобы они вели себя как члены коллектива <…>, чтобы не отрывали свои интересы от интересов группы, членом которой являются»27. Дьюи настаивал, что детей следует воспитывать «в духе коллективизма, основанного на взаимопомощи»28 путем «вырабатывания навыков служения общему делу»29.

Идеи Дьюи глубоко укоренились в нашей системе образования. Детям внушают, что человек сам по себе мало что значит и что нехорошо быть выскочкой и стараться выделиться. Например, в одной из школ в начале учебного года у всех учеников третьего класса отбирают канцелярские принадлежности — ручки, карандаши, бумагу, линейки и прочее, и складывают все это в «общий котел». Директор школы утверждает, что «дети должно заботиться друг о друге и об общем благе»30.

Согласно учению Дьюи, каждый человек не лучше и не хуже других, а ответ на вопрос учителя не может быть верным или неверным, потому что каждый имеет право на собственное мнение. Отметки — пережиток прошлого, как и дух соревнования между учениками. Важен групповой результат, уроки нужно делать сообща, а правильный ответ находить с помощью голосования. Для каждого ребенка коллектив должен стоять на первом месте. Независимости суждений следует предпочитать конформизм, а самостоятельному мышлению — групповую солидарность.

Потом мы взрослеем. И когда от служителей Церкви мы слышим, что креационизм — такая же наука, как и теория эволюции, а от политиков — что развитие промышленности ведет к глобальному потеплению, угрожающему всему человечеству, когда уважаемые люди говорят, что жертвенность — дело святое, а преследование личных интересов — зло, мы вдруг ловим себя на мысли, что они лишь повторяют то, что им внушили еще в школе. Они опираются не на факты и логику, а исключительно на «групповую солидарность».

Вот как Дьюи объясняет, почему в школе следует делать упор не на обучение, а на социализацию: «Простое поглощение фактов — процесс индивидуальный, неизбежно превращающий ребенка в эгоиста. В обучении как таком нет ничего социального, оно не нацелено на благо общества»31.

В одном Дьюи, безусловно, прав: «поглощая факты», мы думаем о том, где и как применить полученные знания. Действительно, учеба — процесс эгоистический, потому что человек усваивает знания самостоятельно. От них зависит его выживание. Мы тренируем свой мозг, собирая факты, обобщая их и выявляя закономерности, которые потом используем для решения задач, связанных с выживанием. Для этого требуются умственные усилия, которые могут быть только индивидуальными. Нельзя мыслить коллективно, как нельзя есть или дышать сообща.

Только мы сами можем решить, как жить и добиваться своих целей. Именно поэтому подчинение личных интересов общественным представляется абсурдным и лишенным смысла. Не общество обеспечивает выживание человека, а, наоборот, человек, поддерживая свое существование, делает возможным выживание общества. Знания, открытия и изобретения, производство и торговля — все, что связано с умственными усилиями и разумной деятельностью, требует усилий отдельных людей. Знаниями можно делиться, их можно использовать, но сначала их надо получить. Каким образом? Только путем индивидуальных умственных усилий. Товары можно выставить на продажу, но сначала их нужно произвести. Каким образом? Только усилиями каждого отдельного человека, основанными на свободном выборе. Сначала причина, потом следствие. Человек первичен, общество вторично.

На самом деле никакого глубинного конфликта между человеком и обществом не существует: жертвовать интересами отдельных членов общества не в интересах самого общества. Лозунг утилитаризма — «наибольшая польза для наибольшего количества людей» — преступный обман, своего рода призыв к цивилизованному каннибализму. Двум вашим соседям, например, незачем отнимать у вас дом, чтобы поделить его между собой, хотя, объединившись против вас, они, возможно, могли бы это сделать. Точно так же представителям расового большинства незачем линчевать представителей расового меньшинства. Жертвует ли своими интересами 51% населения ради оставшихся 49%, или один человек ради всего общества, этому нет оправдания — ни с моральной, ни с практической точки зрения. Цивилизованное общество не может жить по законам джунглей и должно защищать интересы меньшинства, потому что отвергает право силы. Как в свое время писала Айн Рэнд, «самое малое из социальных меньшинств — это человек. Тот, кто отрицает права человека, не может называть себя защитником прав меньшинств»32.

Жертвенность вредна всем. Нельзя действовать в интересах общества, «поедая» кого-либо из его членов. Общество, занимающееся «каннибализмом», уничтожает не только жертву, но и себя, потому что допускает саму возможность уничтожения человека, которая рано или поздно превратит «поедающих» в «поедаемых».

Поскольку общество не существует в отрыве от его членов, общественное благо не существует в отрыве от личных интересов каждого члена общества. Коллективисты, насаждая идею самопожертвования, разрушают саму основу человеческой жизни.

Так существует ли разумное определение понятия «общественные интересы»? Нет, если это определение дается в отрыве от частных интересов и вступает с ними в антагонизм. И да, если учитываются интересы каждого члена общества.

Не составляет никакого труда определить природу личных интересов. Полагаться на себя, а не паразитировать на других. Не жертвовать собой ради других и не требовать от них жертв. Создавать блага, руководствуясь разумом. Строить отношения с людьми на основе доброй воли, сотрудничества и взаимовыгодного обмена.

Что касается политической жизни, то она должна основываться на такой базовой общечеловеческой ценности, как свобода. Это общий знаменатель интересов каждого человека. Наши интересы соблюдаются не тогда, когда разбивают парки, реставрируют памятники в честь Дня матери и снимают фильмы про красоты африканской природы. Они соблюдаются, когда за нами признают право самим решать, нужны ли нам эти парки, памятники и фильмы. В отличие от всего того, что делается якобы в интересах общества, свобода несовместима с самопожертвованием. Она потому и нужна обществу, что стоит на страже личных интересов людей, из которых это общество состоит.

Но альтруисты смотрят на свободу совершенно иначе. Об этом мы поговорим в следующей главе.

ГЛАВА 5 АЛЬТРУИЗМ И ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

Мы, представители западного общества, дорожим идеей свободы. Мы считаем, что некоторые действия, предпринимаемые по отношению к нам (прежде всего государством), недопустимы. Мы настаиваем, что у каждого человека должно быть личное пространство, свое царство, куда посторонним вход воспрещен и где он может чувствовать себя защищенным. Мы также полагаем, что государство не имеет права творить произвол. Одним словом, мы утверждаем, что у каждого человека есть права.

Альтруисты отвергают эту точку зрения.

Требуя от нас подчинения другим, они не считают нас свободными, самостоятельными личностями. Мы для них — рабы, которые должны заботиться о благе других людей и интересах коллектива. А у раба, как известно, нет никаких прав, а одни лишь обязанности. Раб подчиняется воле хозяина. У него нет ничего своего, все принадлежит коллективу. Он ничем не владеет по праву, ведь права есть только у нуждающихся.

Обладать правами — значит быть свободным и поступать по собственной воле, руководствуясь независимыми суждениями, без давления извне. Это совсем не то же самое, что действовать с чьего-то позволения. Джон Локк, родоначальник философии права, писал: «Каждый человек принадлежит самому себе; поэтому никто не имеет прав ни на кого другого, кроме как самого себя. И мы с определенностью можем утверждать, что плоды труда, осуществленного нашими собственными руками, по праву могут принадлежать только нам»1.

Свободно высказывая свою политическую позицию, вы осуществляете свои права. Если критика в адрес властей запрещена законом, если ваше мнение считается противоречащим «общественным интересам», ваши права нарушаются. Если для совершения какого-либо действия вам требуется разрешение, значит, права на это действие у вас нет и вы — не свободный человек. Вы зависите от чужой милости. Таков принцип коллективизма — вы живете исключительно с позволения общества. У вас нет никаких естественных прав, а есть только набор привилегий, которые по желанию коллектива могут быть или расширены, или отняты.

Если мы живем для других, никаких прав и свобод у нас нет. Поборник альтруизма Огюст Конт писал:

[Философия] признает только обязанности, долг всех перед всеми. <…> Такое понятие, как права недопустимо, потому что в основе его лежит индивидуализм. Мы рождаемся и проживаем свою жизнь под бременем обязательств, — мы в долгу перед нашими предками, потомками, а также современниками. <…> Если речь идет об отдельном человеке, понятие права абсурдно и аморально2.

Бремя альтруизма лишает нас независимости. Так запряженный в плуг вол тянет свою лямку, пашет на хозяина, не помышляя об иной доле. Если человек по Локку обладает естественным правом на собственную жизнь, то альтруизм требует от человека постоянно жертвовать собой ради общества. Призыв к самопожертвованию как отрицание свободы

Многие сторонники альтруизма, особенно люди консервативного склада ума, пытаются примирить понятия свободы и самопожертвования. Они уверяют, что мы хотя и обязаны жертвовать собой ради других, но за нами остается законное право выбора — без давления со стороны государства решать, выполнять свой долг или нет, а если да, то каким образом.

Подобное допущение полностью противоречит самой сути альтруизма.

Признать за человеком право выбора — значит согласиться с тем, что он способен самостоятельно строить свою жизнь и что она принадлежит только ему. Альтруисты не могут согласиться с этим: наша жизнь должна принадлежать остальным, и только эти остальные вправе решать, когда, как и сколько мы должны жертвовать. У нас нет права сбросить кандалы. Мы как должники, которым некуда бежать от кредиторов. Коллектив предъявляет свои права на нашу жизнь. Как говорил Папа Римский Павел IV, «помогая бедным, вы отдаете не свое. Вы отдаете то, что принадлежит им»3.

Если владелец фитнес-клуба не хочет, чтобы инструктором по аэробике у него работала толстуха, то, в соответствии с нашими альтруистическими законами, суд заставит его уступить. Если стоматолог, боясь заразиться, указывает на дверь ВИЧ-инфицированной пациентке, он тоже проиграет судебный процесс. Человек, живущий «под бременем обязательств», лишен права выбора. Это право есть только у коллектива.

Тут явно напрашивается сравнение с религией. Верующие считают, что все мы обязаны служить Господу. Строить свою жизнь самостоятельно — вероотступничество. Мы должны подчиниться воле Господа, а тех, кто нарушает Его заповеди, ждет страшная кара. (При теократии, поскольку вся власть принадлежит Церкви, кара может постигнуть человека и в земной жизни.)

По сути, религия — та же философия альтруизма. Нас уверяют, что мы должны служить высшему существу, и только оно может направлять нашу жизнь. Если мы не будем подчиняться, нас накажут по всей строгости закона.

Мысль о том, что у человека есть права, несовместима с представлениями о нашей рабской природе. Ведь раб зависит от общества и Бога, а потому не может быть хозяином своей судьбы. У нас есть свобода выбора, только если наша жизнь принадлежит нам. (Естественно, такая свобода предполагает и право сделать выбор в пользу служения людям, — но не по принуждению, а добровольно. А вот раб не может выбрать свободу.)

Сравнивая альтруизм и религию, можно провести и более глубокие параллели. За требованием подчинить себя Божией воле стоит уверенность в неспособности человеческого разума постичь истину. Церковь предлагает нам обратить свои мысли к Богу, который и раскроет нам ее. В основе религиозного сознания лежит вера.

Но вера — не синоним убежденности, уверенности, точного знания или другого понятия, связанного с разумом. Вера — это признание истинности тех или иных утверждений без убедительных доказательств. Вера не нуждается в знании. Разумный человек понимает, что невозможно одним мановением руки заставить море расступиться, что не бывает воскресения из мертвых и что научно доказано, что жизнь на Земле существует уже несколько миллиардов лет. Религиозное сознание требует отказаться от этого знания. Его место должна занять вера, вера в то, что разум отрицает. «Надейся на Господа всем сердцем твоим и не полагайся на разум твой»4 — учит нас Библия. Проповедники говорят, что наш разум ненадежен, и любые, казалось бы, очевидные выводы, сделанные на основе разума и логики, суть иллюзия. Вместо развития интеллекта нам предлагают веру в сверхъестественное, непостижимое для нашего слабого ума.

Перестать думать — значит утратить навыки выживания. Полагаясь только на веру, человек снимает с себя ответственность за свою жизнь. Как слепой ищет помощи у зрячего, чтобы перейти дорогу, так верующий руководствуется чужим умом, чтобы не заблудиться в реальности. Религия предлагает вверить себя Божественному разуму, который и будет нашим поводырем.

Вера требует подчинения, подчинение ведет к рабству. Если вашим пастырем становится Бог, вы должны послушно, как ягненок, следовать за ним, куда бы он вас ни вел.

Альтруизм также полагается на веру. Как мы уже писали выше, он не объясняет, почему мы должны жертвовать собой ради других. Мы не услышим хоть сколько-нибудь вразумительных доводов в пользу утверждения, что чужая жизнь должна быть ценнее нашей. Нам твердят, что нравственность находится за пределами рационального и нравственные принципы следует принимать на веру. Общество решает, что хорошо, а что плохо, и навязывает вам свои представления о добре и зле. Благо — не то, что вы как разумный человек считаете полезным для себя, а то, считают полезным другие. Чтобы служить коллективу, нужно подчиниться ему.

Лишь оставаясь на позициях разума, можно добиться личной независимости и стать свободным. Разум не терпит посредников между человеком и реальностью. Человек мыслящий вырабатывает собственные суждения и делает собственные выводы, и ему не нужно жить чужим умом. Он не зависит от чужих убеждений, а формирует свои. И он уверен, что сам справится с трудностями. Единственное, чего он ждет от других, — это чтобы ему не мешали преследовать цели, которые он перед собой ставит, производить товары, которые он считает нужными, и обмениваться этими товарами с другими свободными людьми.

Существование тесной связи между разумом и свободой доказано самой историей. В обществе, погруженном в религиозный мистицизм, нет свободы. А общество, в котором правит разум, наслаждается свободой. Например, в Средние века на Западе власть Церкви была почти абсолютной. Не допускалось ни малейшего отклонения от христианских догматов. Люди жили как рабы, в полной зависимости от своих сюзеренов, и каждый обязан был подчиняться Церкви. Всюду царила ужасающая нищета, которая воспринималась как неизбежность. Людей смолоду приучали к мысли, что этот мир лежит во зле, а человек жалок и ничтожен. Богатство — это грех. Люди обречены на страдания. Но спасение возможно: оно лежит в области сверхъестественного, и спасется лишь тот, кто покорится воле Господа. Все, начиная с простых крестьян и кончая королями, жили в постоянном страхе, что после смерти они будут наказаны за грехи. Церковь определяла список грехов, за которые грешники должны были расплачиваться адскими мучениями. Люди платили Церкви налоги, слушались священников и строго исполняли заповеди. Человеческая жизнь была загнана в рамки церковных канонов, а еретиков пытали, сажали на кол и сжигали на кострах. Если отдельные группы людей пытались отойти от Церкви, папа римский отправлял к ним крестоносцев.

С наступлением эпохи Возрождения мистицизм и мракобесие начали отступать. Начался возврат к культурным ценностям Древней Греции, в основе которых лежал разум. Старые догмы были поставлены под сомнение, люди учились думать самостоятельно. Во многом благодаря обращению к философии Аристотеля вернулась вера в то, что человек способен познать Вселенную. Мы начали изучать и осваивать окружающий мир. Это преображение человеческого духа привело нас к эпохе Просвещения. Опора на разум способствовала накоплению знаний в области науки и политики и расцвету искусств. Эти процессы затронули и Церковь: благодаря распространению деизма стало возможным примирение религии и разума.

В политическом плане кульминацией этого многовекового процесса стало создание Соединенных Штатов Америки — единственного в мире государства, опиравшегося исключительно на философию прав человека. Началась эпоха разума. Томас Джефферсон, один из отцов-основателей США, писал: «Пусть руководит вами разум, поверяйте ему каждый факт, каждую мысль. Не бойтесь поставить под сомнение само существование Бога, ибо если Он есть, то ему более придется по душе свет разума, нежели слепой страх»5.

США создавались как государство свободных, мыслящих людей, а не бездумных вассалов; как государство, в котором к каждого было неотъемлемое право на жизнь, на стремление к счастью. Функции государства были сведены к защите прав и свобод граждан. Именно в США был провозглашен совершенно новый политический принцип: каждый человек вправе высказывать любое мнение (свобода слова), исповедовать любую религию или быть атеистом (свобода совести). Именно в США в целях защиты прав и свобод граждан Церковь была отделена от государства.

В обществе, в котором человек играет главную роль, нет ни господ, ни рабов, потому что свободным людям они не нужны. Требование пожертвовать собой (ради ближнего, ради так называемого пролетариата или даже во имя Отечества) считается посягательством на права личности. Если мы хотим сохранить наши достижения, мы должны отказаться от альтруизма и твердо стоять на позициях эгоизма. Что такое «права»?

Пришло время спросить: а что такое «права»? Разумеется, это не потакание собственным прихотям. Но на что мы имеем право и почему?

Чтобы жить, человек должен научиться думать и действовать. Для этого ему необходима личная свобода. На необитаемом острове вопрос о свободе личности не встает: вам не от кого требовать, чтобы вас оставили в покое, разве что от деревьев и скал. Но когда мы живем среди людей, вопрос о свободе становится насущным и неизбежным. Мы хотим, чтобы никто не вмешивался в наши дела.

Гарантией невмешательства являются наши права.

Айн Рэнд называла право «нравственным принципом, определяющим и утверждающим свободу действий человека в социальном контексте»6[8]. Фундаментальным правом, из которого проистекает необходимость во всех других правах, является право на жизнь. Для поддержания жизни человек должен воспроизводить себя. Право на жизнь означает право на самовоспроизводство. Поскольку мы — существа разумные, в нас самой природой заложена потребность в приобретении знаний и благ, необходимых для поддержания и продолжения жизни. Право на жизнь также предполагает свободу действий, которые мы считаем необходимыми для поддержания жизни. Мы вправе добиваться своей цели, руководствуясь собственными суждениями. Поскольку жизнь невозможна без получения практических результатов нашей деятельности, право на жизнь также предполагает право собственности. Собственность, как и сама жизнь на всем ее протяжении, является продуктом затраченных нами усилий. Без права владения, распоряжения и использования собственности невозможна реализация любых других прав. Например, право на свободу слова, на выражение своего мнения нельзя реализовать без права пользования ручкой, компьютером, лекторским залом, трибуной или типографским оборудованием. Единственной нашей обязанностью в данном случае является признание за другими точно таких же прав и отказ от посягательства на них.

Как можно отнять у человека его права? Только с помощью насилия, т.е. при помощи действий, совершаемых против его воли. Применение силы (как и угроза ее применения) обезоруживает человека, делая бесполезным главный инструмент его выживания — разум. Человека заставляют действовать не в соответствии с его представлениями о том, что ему нужно, под дулом пистолета. Шантаж и мошенничество также являются формой насилия, хотя и не физического. Неважно, как именно у вас отнимают собственность, — путем вооруженного ограбления или аферы. В любом случае у вас отбирают то, что принадлежит вам по праву, отбирают без вашего согласия, попирая ваши права.

Признавая права личности, мы тем самым отвергаем насилие и соглашаемся жить в мире и согласии. Иными словами, соблюдение прав — необходимое условие существования цивилизованного общества.

Применение силы следует отличать от других форм вмешательства в чужие дела. В ответ на ваши слова или поступки кто-то может презрительно вскинуть бровь или погрозить вам пальцем. Кто-то начнет читать вам нотации, насмехаться над вами или перестанет вас замечать. А кто-то напишет на вас памфлет. Но ни одно из этих действий не нарушает ваших прав. Вы можете оставаться при своем мнении. Интеллектуальное «насилие», в отличие от наставленного на вас пистолета, не может принудить вас действовать против своей воли.

В свободном обществе применение силы — как гражданами, так и государством, — запрещено.

Разумеется, имеется в виду применение силы в целях нападения, а не самозащиты, когда оно морально оправданно. Право быть свободным от любых посягательств на ваши права предполагает право противодействия насилию. Право на жизнь автоматически предполагает право на ее защиту. Чтобы защитить права реальной или потенциальной жертвы, приходится давать отпор преступнику. В цивилизованном обществе это право делегируется правоохранительным органам.

Наши права распространяются не только на какие-то объекты, но и на действия (и, как следствие, на продукты нашего труда). Право на жизнь заключается не в том, чтобы получать даром средства к существованию, а в том, чтобы беспрепятственно их добывать. У нас есть право на труд, которое мы реализуем, когда предлагаем свои услуги нанимателю, готовому взять нас на работу. При этом мы не имеем права требовать взять нас на работу или просить денег, если не можем никуда устроиться. У нас есть право на медицинское обслуживание. Это означает, что мы можем лечиться у тех врачей, которые согласны нас лечить. Но мы не можем принуждать их к этому или требовать от других оплаты нашего лечения. У нас есть право на выражение собственного мнения. Мы можем высказать его тем, кто захочет нас выслушать. Но мы не можем требовать, чтобы нам предоставили микрофон, создали личный сайт или обеспечили нас аудиторией. Мы можем предъявлять свои права лишь на то, что является результатом нашей деятельности, — это могут быть блага, произведенные либо нами самими, либо приобретенные у других. Только они могут принадлежать нам.

Наши права, возникающие в процессе взаимодействия с другими людьми, определяются правом на свободу торговли. Сделка возможна только при согласии обеих сторон. Сделка, совершаемая насильственным образом, — нонсенс: это обыкновенный грабеж. Мы вправе предложить кому-то заключить сделку или согласиться на нее без вмешательства третьих лиц. Преимущественное право на получение продуктов питания, жилья, работы, лечения или даже публикацию в газете — результат нарушения чужих прав, их насильственного присвоения. Нарушение прав других людей недопустимо.

Право всегда индивидуально: его носителем является отдельная личность. Не существует коллективных прав человека. Право всегда относится к вашей жизни, вашей свободе и собственности, к вашему стремлению обрести счастье. Права любого сообщества проистекают из прав каждого отдельного его члена, который добровольно переуступает их коллективу. Но само наличие сообщества не предполагает возникновения надличностных прав.

А поскольку надличностных прав не существует, мы не можем говорить о каких-то «коллективных правах». Само это словосочетание — нонсенс. На земле живут конкретные люди, которые делают конкретную работу. Утверждать, что коллектив имеет больше прав, чем каждый из его членов в отдельности, — значит допускать, что кто-то имеет право присваивать плоды индивидуальной деятельности, что по само по себе является нарушением прав.

Поскольку права человека даются ему от рождения и реализуются через его деятельность, права одной личности не должны вступать в противоречие с правами другой. Каждый имеет право на одинаковую степень свободы. Исходя из этого, можно сказать, что каждый имеет право жить по собственному усмотрению. Если вы не хотите покупать у дилера машину по предлагаемой цене, никакого столкновения интересов не происходит: каждая из сторон имеет право заключить сделку или отказаться от нее. Если стороны не пришли к соглашению, они остаются при своих интересах. Но если вы крадете чужую машину, речь может идти только о правах пострадавшего, потому что вы их нарушили. Ваши права заканчиваются там, где начинаются права другого.

Люди могут спорить о правовых нюансах того или иного договора, обсуждать границы частной собственности, — но это детали. Мы не можем оспаривать фундаментальный принцип, который гласит: все разногласия должны решаться мирным путем, на основе уважения неотъемлемого права каждого на жизнь и имущество. Этот подход — в интересах каждого из нас, если мы хотим жить в цивилизованном обществе.

Наши права — наша защита в случае применения против нас силы. Но самая большая потенциальная опасность, от которой они нас защищают, — вмешательство государства. Наши права служат гарантией того, что если мы сами не будем применять силу, государство не будет вмешиваться в нашу жизнь.

Многие представляют дело так, будто имущественные права мы получаем от общества как подачку. Представитель одной крупной благотворительной организации заявил: «Возмутительно! Землевладельцы решили, что могут распоряжаться землей по своему усмотрению только на том основании, что они якобы ее купили. Им следовало бы знать, что они пользуются правами на землю только благодаря обществу, в котором живут»7. Некоторые идут еще дальше, утверждая, что все права нам дает государство, и что именно оно решает, какие из них нам предоставить, а какие нет. Значит, позволяя нам говорить то, что мы думаем, чиновники наделяют нас правом на свободу слова? А если они создают государственный оркестр или выделяют бюджетные средства для оплаты школьных завтраков, мы получаем право на самовыражение в искусстве и бесплатное школьное питание? При таком подходе право на бесплатное питание приравнивается к праву не быть убитым.

Здесь опять-таки ощущается влияние гегелевской теории коллективизма, — ведь философ считал государство высшим и непререкаемым моральным авторитетом. Авторы сравнительно недавно вышедшей книги (два профессора) пытаются втолковать нам, что права «предоставляются нам государством», что «право только тогда право, когда эффективная правовая система защищает его, используя для этого государственные ресурсы» и что, следовательно, «права, казалось бы, не связанные с социальной защитой [например, право не быть ограбленным, изнасилованным или убитым] также являются правами на социальную защиту»8.

Но если действия власти не опираются на принцип соблюдения прав человека, на что ориентируются политики? Если они трактуют понятие права, как им заблагорассудится, по какому принципу один закон принимают, а другой — отклоняют? На каком основании? Очень просто: без всякого основания, произвольно. Если государство не руководствуется объективными критериями полезности того или иного решения, оно становится неконтролируемым. Опираясь на субъективные представления о том, чтó именно является выражением пресловутой «коллективной воли», которую никто никогда в глаза не видел, политики одной рукой принимают какой-нибудь высосанный из пальца закон, а другой — нарушают наши важнейшие права.

Именно идея прав человека должна лежать в основе всех государственных решений, ограничивая произвол властей. Правильная власть — это власть ограниченная, и границы определяются неотъемлемыми правами личности.

«Права человека, — пишет Айн Рэнд, — являются продолжением нравственных принципов в сфере общественных отношений. Они ограничивают власть государства, защищают личность от грубой силы коллектива и подчиняют силу — праву»9.

Правами наделяет человека природа, а функция государства — не предоставление прав, а их защита. Ответственность государства в этой сфере включает два аспекта, которые альтруизм отвергает. Первый аспект — отказ от принуждения. Как мы знаем, альтруисты активно пропагандируют принуждение, требуя от государства отнимать у имущих в пользу «нуждающихся». Второй аспект — применение силы против насилия. Но и с этим альтруисты позволяют себе не соглашаться. «Дайте преступнику шанс. Проявите сочувствие, не осуждайте его. Не наказывайте человека, помогите ему исправиться. Дайте ему пряник вместо кнута, вините во всем общество, а не самого преступника». Всякий раз, когда кто-то совершает преступление, заслуживающее наказания, жертве предлагают подставить вторую щеку. Чужие проблемы важнее прав человека, не устают повторять альтруисты. Политическая система, отвергающая рабство

История человечества знает немало социальных систем, в которых личность подчинялась коллективу — племени, общине, государству. Для таких систем характерно применение силы в огромных масштабах, начиная от конфискации имущества и заканчивая геноцидом. Но есть одно исключение. Есть одна социально-политическая система, отрицающая рабство и защищающая права человека. Эта система — капитализм.

Капитализм базируется на следующих принципах. Ваша жизнь, как и ваша собственность, принадлежит только вам. Индивидуальные права абсолютны, и никакие рассуждения об интересах коллектива не могут их отменить. Если гражданин не прибегает к силе или обману, он не может быть ограничен в своих действиях, начиная от высказывания своего мнения и кончая получением трудовых доходов.

При капитализме ответ на вопрос о том, как должно функционировать государство, вытекает из ответа на другой принципиальный вопрос: а зачем вообще нужно государство? Хотя насилие и может быть использовано против насильника, недопустимо, чтобы граждане сами выступали судьями, присяжными и прокурорами, потому что анархия также означает нарушение прав человека. Если позволить каждому применять силу, могут пострадать невинные и люди будут жить в постоянном страхе. Они будут бояться стать жертвами «борьбы за справедливость». Начнется война всех против всех, и люди не будут знать покоя. Поэтому, хотя ответное применение силы и является оправданной формой защиты, оно должно быть поставлено под строгий контроль. Для этого нужен институт, обладающий исключительным правом на применение силы и действующий по четко сформулированным, общепризнанным и неукоснительно соблюдаемым правилам и не нарушающий прав личности. Таким институтом является государство. Чтобы не нарушать прав других и быть способным защитить собственные права, человек должен делегировать свое право на самозащиту государству.

Для выполнения возложенных на него функций государство нуждается в инструментах борьбы с нарушением прав граждан. Принимаются законы, запрещающие применение различных форм насилия и предусматривающие соответствующие меры наказания. Для поддержания порядка создаются правоохранительные органы: полиция (для борьбы с внутренней преступностью), суд (для толкования гражданских и уголовных законов и их применения) и армия (для защиты от внешнего нападения).

Этим и только этим должны ограничиваться функции государства. В случае насилия государство обязано вмешаться и положить ему конец. Если все тихо, государству делать нечего.

Отцы-основатели США считали, что капитализм способен эффективно развиваться только в условиях такой политической системы, как республика. В отличие от демократии, где все решает большинство, в республике на полномочия государства накладываются жесткие ограничения, прежде всего связанные с необходимостью соблюдения прав личности. Республика не живет по законам большинства. В Конституции четко прописаны пределы полномочий государства. При демократии большинство может приговорить к смерти мыслителя, развивающего непопулярные идеи (как это случилось с Сократом в Древней Греции). В республике это невозможно. При демократии большинство может проголосовать за отмену Конституции и привести к власти диктатора (как это произошло в фашистской Германии, когда Рейхстаг предоставил Гитлеру неограниченные полномочия). В республике это невозможно. Государственная система США с самого начала служила не переменчивой «воле народа», а неотъемлемым, вечным правам человека, не зависящим от мнения большинства.

Поскольку государство действует от имени гражданского населения, представители народа избираются путем голосования. В республике народные избранники могут действовать только в строго ограниченных рамках, определяемых необходимостью соблюдения прав человека. Демократическое большинство не может решать, следует ли признавать те или иные права. Оно может лишь определить форму защиты этих прав. Например, Конгресс решает, какие действия являются нарушением договорных обязательств или какое количество текста опубликованной книги можно цитировать без нарушения авторских прав. Но аннулировать заключенные ранее договоры или нарушать авторское право, требуя внесения изменений в текст опубликованной книги, Конгресс не может. Задача государства — защищать наши права, а не попирать их.

По большому счету государство не создает никаких благ. Это всего лишь инструмент насилия. Эффективное государство не позволяет преступникам и внешним врагам уничтожать созданные гражданами блага. Выходя за рамки своих полномочий, государство само становится разрушительной силой.

Государство необходимо, чтобы отвечать ударом на удар. Эту миссию не должны выполнять сами граждане, потому что это чревато нарушением прав других граждан. Там, где нет необходимости применения силы, мы сами можем и должны отстаивать свои права. Государству нечего делать в медицине, сельском хозяйстве, энергетике и других отраслях экономики и сферах жизни общества, где отношения между людьми строятся на основе доброй воли. Вторгаясь в эти области, из защитника наших прав государство превращается в его нарушителя. Указывая, сколько должен стоить прием у врача, какие предметы следует изучать в школе или каков должен быть расход бензина в расчете на милю, государство попирает права граждан, способных решить эти вопросы самостоятельно, а не по указке сверху.

Государство не должно выполнять никаких других, даже самых важных, функций, кроме защиты граждан от насилия. Все другие запросы населения способен удовлетворить свободный рынок, где за свои (а не чужие) деньги люди получают необходимые товары и услуги. При капитализме все объекты, начиная от библиотек и почты и кончая больницами и подземкой, находятся в частных руках. А за «общественные блага», не пользующиеся спросом на рынке, никто платить не обязан.

Важно подчеркнуть, что, говоря о капитализме, мы имеем в виду отнюдь не ту неэффективную, зарегулированную и подконтрольную государству систему, в которую давно превратилась экономика США. Имеется в виду система laissez faire[9], основанная на свободной конкуренции и, как и Церковь, полностью отделенная от государства.

С одной стороны, при идеальной капиталистической системе государству никто не позволит мешать вам. Если вы захотите открыть ларек для чистки обуви, вам не придется покупать лицензию. Никто не заставит вас выкладывать сотни тысяч долларов, чтобы получить разрешение на использование личного автомобиля в качестве такси. Вам не откажут в поступлении в медицинский колледж только потому, что ваше место занял представитель какого-либо «меньшинства».

С другой стороны, при такой системе все оказываются в равных условиях. Если вы захотите стать провайдером кабельного телевидения, государство не позволит вам получить франшизу в обход конкурентов. Скотоводы и садоводы не будут иметь права требовать от Вашингтона повышения ввозных пошлин на мясо и фрукты. Если вы вознамеритесь построить стадион, никто не позволит вам финансировать строительство за счет выпуска государственных облигаций. Никакие компании, сколько бы они ни декларировали приверженность «общественным интересам», не должны получать от государства субсидии, гранты, гарантии погашения долга и дотации. Каждый должен отвечать за себя сам. Государство не имеет права использовать свои ресурсы и механизмы, чтобы «вытащить» или «утопить» тот или иной проект10. (Что касается благотворительности, то тут, как и в экономике, действуют два незыблемых принципа, связанных с нашими правами: никто не может заставить нас заниматься благотворительностью и никто не может воспрепятствовать этому. Благотворительность — наш личный выбор, сделанный самостоятельно, а не по указке государства.)

Человек живет за счет того, что производит, а любой товар является плодом его умственных усилий. Капитализм не ограничивает свободу интеллектуальной деятельности. Человеческая мысль превращает природные объекты в товары и услуги. Заброшенные земли становятся сельскохозяйственными угодьями, природные запасы углеводородов перерабатываются в бензин или мазут, — и все благодаря интеллекту людей, способных свободно мыслить и пользоваться плодами своих усилий. Вы хотите стать предпринимателем, поэтом или кем-то еще? При идеальном капитализме каждый может добиться успеха, если он того заслуживает. Иллюзия равенства

Поскольку альтруисты ставят во главу угла не права человека, а потребности коллектива, капитализм они считают злом. Они осуждают частную собственность и получение прибыли как проявления эгоизма. Идеалом альтруистов является социализм, при котором все ресурсы контролируются государством во благо всего общества. Альтруисты кричат, что капитализм порождает неравенство и кастовую систему, при которой кто-то обладает бóльшими правами по сравнению с остальными. Социализм, утверждают альтруисты, стирает различия между людьми и ко всем подходит с одной меркой. Социализм несет людям равенство.

Это и есть ключевой аргумент оппонентов капитализма, аргумент, скажем сразу, неубедительный. Альтруисты поносят как эгоизм, приписывая ему хищничество, так и капитализм, ссылаясь на примеры неравенства, возможного только в деспотических государствах. Например, в некоторых странах знать в свое время могла отнять у крестьян всю их собственность. В Индии неприкасаемого могли казнить за вступление в брак с представителем высшей касты. Альтруисты пытаются уверить нас, что капитализму свойственны именно такие проявления неравенства. Но если правильно понимать смысл равенства, становится понятно, что оно, напротив, только при капитализме и возможно. Не случайно в Декларации независимости записано, что «все люди созданы равными». Тем самым провозглашается принцип равноправия.

В некапиталистических системах вопрос о правах человека не ставится. Там процветает неравенство, а принимаемые законы — однобоки, поскольку учитывают интересы только определенных групп населения. Одним можно грабить и убивать, другим — только быть ограбленными или убитыми. При капитализме подобная ситуация невозможна, так как все граждане равны пред законом. Никто не может безнаказанно применять силу, потому что права любого человека — и бедного, и богатого — одинаково неприкосновенны. И с политической, и с правовой точки зрения при капитализме все граждане равны.

Но альтруистам неинтересны равные права. У них другая цель: все должны быть поставлены в равные условия, и прежде всего у всех должно быть одинаковое материальное положение. Альтруистов возмущает тот факт, что у одного дом больше, чем у другого, и денег тоже больше. Почему все не могут быть одинаково богатыми?

Этот вопрос мог родиться только в больном мозгу коллективиста. Ведь именно коллективисты считают, что всё, включая самих граждан, должно принадлежать обществу, и что если вы богаты, значит, вы обобрали общество. Коллективисты считают, что люди — клетки единого социального организма, в котором происходит межклеточный обмен «питательными веществами» в виде равного количества купюр одного номинала.

Но люди — не клетки. Каждый из нас — самостоятельная личность, обладающая собственной волей, а общество — не рог изобилия, из которого сыплются абстрактные блага. Все блага создаются конкретными людьми, и каждый созидатель имеет на них право, как бы ни был беден его сосед. Если человек имеет право на собственную жизнь и на личное благосостояние, значит, общество должно заботиться не о равенстве доходов, а о равной свободе всех и каждого. Каждый волен зарабатывать, сколько хочет, и защищать свое достояние от любых посягательств. Если у вашего соседа есть то, чего нет у вас, вы не можете претендовать на его собственность. Или, говоря языком денег, если сумма на вашем банковском счете выросла, это не значит, что у кого-то другого она уменьшилась. Если кто-то богаче вас, вы от этого не становитесь беднее. И с юридической точки зрения нежелание делиться своими деньгами не может квалифицироваться как насилие.

Капитализм подвергается массированным нападкам именно по причине важнейшего заложенного в нем принципа — справедливости. Капитализм — система, культивирующая справедливость. Чем вы более талантливы и чем более эффективно вы работаете (судя по сигналам свободного рынка), тем выше ваше вознаграждение. Зарплата генерального директора компании может в 100 раз превышать зарплату скромного вахтера. Но ведь руководитель и делает для процветания компании в 100 раз больше, чем вахтер. Возможно, последнему не хватает денег, но в этом нет никакой несправедливости, поскольку генеральный директор получает пропорционально своему вкладу в успех компании.

Если у хорошего работника выше производительность труда, это не значит, что он перешел дорогу плохому работнику. Если топ-менеджер богатеет, это не значит, что вахтер становится беднее. Напротив, он получает свою зарплату благодаря тому, что руководитель сделал компанию успешной (что вряд ли удалось бы вахтеру). Чем более успешна компания и чем больше зарабатывает директор, тем выше зарплата и у вахтера. Когда товар производится в условиях свободного рынка, от этого выигрывают все. Если в результате деятельности руководителя строятся новые дома или разрабатываются новые лекарства, значит, на рынке будет больше товаров и появятся новые рабочие места. И от этого жизнь каждого, даже самого незаметного вахтера, станет лучше. Если скромный достаток вахтера не позволяет ему купить дом или новое дорогое лекарство, он их не купит. Но это не значит, что у него этот дом или лекарство отняли. Если ему не хватает на что-то денег, это не значит, что понижается уровень его жизни и нарушаются его права. А на рынке появляются новые товары, доступные другим его участникам.

Равенство само по себе не является благом. Если судить по справедливости, к честным людям мы будем относиться совсем иначе, чем к нечестным. Возможно ли равенство между преступником и его невинной жертвой? Благом является не равенство, а равноправие, т.е. равенство всех перед законом. Каждый получает то, что заслуживает. Совершенно очевидно, что одни получают больше денег, чем другие. В чем же несправедливость такого неравенства, если оно не задевает ничьих прав? Гораздо большей несправедливостью была бы ликвидация этого неравенства путем насильственной экспроприации богатств и их перераспределения ради всеобщего равенства.

Капитализм вырос из эгоизма. Но почему-то множество людей поддерживают эту систему (или, точнее, собственную версию этой системы), не желая отказываться от альтруистических бредней. Стыдясь своего права на преследование личных интересов, мы начинаем оправдывать капитализм общественной пользой. Да, мы преследуем личный интерес. Зачем же притворяться, что нас ведет «неведомая рука», указывая путь ко всеобщему процветанию? Допустим, человек открывает обувной магазин. Он делает это, чтобы зарабатывать деньги лично для себя, не так ли? А вот и нет. Оказывается, он старается ради покупателей (у них будет новая обувь!) и наемных работников (ведь теперь у них есть работа!). По мере того как уровень жизни в стране растет, личные мотивы получения прибыли все чаще маскируют рассуждениями о благе общества. Неплохо себя чувствуя при капитализме, мы не устаем повторять, что считаем эгоизм аморальным. Иные додумались до того, что в условиях свободного рынка эгоизм якобы «перевоспитывается», превращаясь в альтруизм!

Подобные «оправдания» капитализма очень распространены. Их можно услышать от представителей самых разных отраслей бизнеса. Стоит обвинить кого-то в погоне за прибылью, и человек, вместо того чтобы отстаивать свое право на труд ради собственного блага, начинает оправдываться и рассказывать, как много хорошего он делает для других. Когда землевладельцы Нью-Йорка предлагали ослабить государственное регулирование земельной ренты, они не говорили, что имеют право назначать такую арендную плату, которую готов платить арендатор. Нет, они ссылались на то, что свободно назначаемая арендная плата поможет бедным «уесть» богатых11. А когда Walmart пристыдили за низкие зарплаты, владельцы этой розничной сети заявили, что работникам зато предоставляется медицинская страховка, а сама компания тратит огромные деньги на благотворительность12.

Поборники капитализма, начиная от Адама Смита и кончая сторонниками экономики предложения, по-прежнему считают альтруистическую этику безусловно правильной. Когда нас обвиняют в эгоизме, мы стыдливо опускаем глаза. Мы соглашаемся, что капитализм и впрямь эгоистичен, но это неизбежное зло. Мы начинам смотреть на капитализм как на машину для производства богатства во имя процветания общества. Если бы социализм был способен завалить рынок товарами, лучшей системы было бы не придумать. Но поскольку социализм на это не способен, приходится мириться с капитализмом, который на сегодняшний день остается самым эффективным инструментом достижения альтруистических целей.

При таком подходе все ставится с ног на голову. Капиталистическая система не смогла бы функционировать, если бы ее участники и в самом деле были альтруистами. Вернемся к нашему владельцу обувного магазина. Его продукция хорошо раскупается по выгодным для него ценам. Но вот приходит альтруист и начинает сетовать на то, что не у всех есть возможность купить обувь, хотя они в ней нуждаются. Он предлагает снизить цену в два раза. «Ах да, чуть не забыл, — говорит он. — Бездомных надо обувать бесплатно. А еще у меня есть друг, который вот уже три месяца сидит без работы. Увольте вашего работника и возьмите на его место моего друга. Что? Ваш работник прекрасно справляется с делом? Его не за что увольнять? Да, но как же мой друг? И, кстати, я знаю одного производителя обуви — продукция у него неважная, да и человек он ненадежный, — но его мамаша прикована к постели, и к тому же он игроман и проиграл кучу денег. Вы уж купите у него партию-другую обуви». И т.д. и т.п. Если пойти на поводу у альтруистов, долго ли протянет хоть одна компания, да и сам капитализм?

Альтруизм противопоказан производству. Процесс производства — это процесс создания товаров, предназначенных для обмена на свободном рынке. Каждый участник этого процесса вносит свою лепту в непрерывный рост благосостояния. Альтруизм же тормозит этот процесс, требуя пожертвовать благосостоянием. Альтруизм отрицает ценность богатства, заставляя производителей удовлетворять потребности тех, кто ничего не создает.

Но разве прибыльный бизнес не приносит пользы владельцам и клиентам? Альтруизм дает на этот вопрос отрицательный ответ. Ведь потребители получают только то, за что заплатили, а работники — только то, что, по мнению работодателя, они заработали. Это сделка, а альтруисты презирают товарно-денежные отношения, — ведь люди получают только то, что заслуживают, и не более того. Альтруисты ценят только бесплатную раздачу незаработанных благ через совершение жертвы и принятие этой жертвы.

А вот как альтруисты рассматривают исторические процессы.

Быстрый рост благосостояния при капитализме вырвал народные массы из феодальной нищеты. Совокупное богатство стран Западной Европы за полтора тысячелетия после Рождества Христова увеличилось всего в четыре раза. Точно такой же рост благосостояния имел место только за последние 45 лет XX в.13 Сегодня на Западе люди принимают как должное уровень жизни, о котором до капитализма нельзя было и мечтать. Эта система изменила нашу жизнь до неузнаваемости, привнеся в нее огромное количество новшеств, таких как электричество, автомобили, прививки от смертельных заболеваний, трансплантация органов, самолеты и смартфоны. Жизнь миллионов людей стала лучше, — а ведь многие из них не появились бы на свет, если бы не рост производительности труда вследствие расцвета капитализма. В Западной Европе в начале XIX в. средняя продолжительность жизни составляла 36 лет, а сейчас люди живут вдвое дольше14. В конце XIX в., когда промышленная революция только набирала обороты, население земного шара не превышало 1 млрд человек. Сегодня нас уже более 7 млрд. Для сравнения: прирост населения планеты за 3000 лет, предшествовавших промышленной революции, сопоставим с этим показателем за следующие 100 лет15.

И после этого так называемые гуманисты смеют утверждать, что капитализм аморален? Но почему? Да потому, что все эти достижения стали возможны вовсе не благодаря подвигам самопожертвования. Все то, что дал нам капитализм, мы получили не благодаря таким людям, как мать Тереза, а благодаря Томасу Эдисону, Генри Форду, Эндрю Карнеги, Корнелиусу Вандербильту, Сэму Уолтону, Стиву Джобсу и многим другим свободно мыслящим созидателям, людям, умеющим извлекать прибыль из своей деятельности. Но сама мысль о том, как много можно сделать, преследуя чисто эгоистические интересы, просто невыносима для альтруистов.

С точки зрения альтруистов, накопление личного богатства — зло по определению. Это зло, и все тут. Каждый заработанный вами доллар, каждая совершенная вами покупка, — абсолютно все, что у вас есть, нужно тем, у кого этого нет. Чем богаче вы становитесь благодаря капитализму, тем выше запросы «нуждающихся» и, следовательно, тем больше вы их «обкрадываете».

Капитализм предоставляет нам свободу осуществлять эгоистическую деятельность, направленную на поддержание жизни. Даже неквалифицированный чернорабочий получает от этого массу преимуществ, потому что свободные рыночные отношения позволяют создавать «умные» машины: достаточно нажать на кнопку или дернуть за рычаг, и человеку не придется самому выполнять сложные и трудоемкие операции.

Более того, капитализм выгоден даже представителям той немногочисленной части населения, которые по причине утраты трудоспособности в других условиях могли бы рассчитывать только на милость ближнего. При капитализме активно развиваются медицинские технологии, способные не просто спасти больного, но и сделать так, чтобы он не остался инвалидом. Капитализм, способствуя росту благосостояния, позволяет нам быть щедрыми к тем, кто не по своей воле утратил трудоспособность.

И все же капитализм выгоден не всем. Есть и такие, кто считает, что они вправе требовать помощи от тех, кто в долгу перед ними. Таким людям всегда будет некомфортно при капитализме. Система, основанная на принципе справедливости, вряд ли станет помогать тем, чьи ожидания завышены и необоснованны.

На вопрос, выгоден ли капитализм, эгоист дает положительный ответ, а альтруист — отрицательный. Тут все зависит от целей и намерений. Для тех, кто привык получать не по заслугам, а по потребностям, капитализм во всех его проявлениях всегда будет невыгоден.

При капитализме альтруистические цели недостижимы. Ведь цель не может противоречить средствам. Цель альтруизма заключается не в том, чтобы вы приносили пользу другим, каждый день вступая с ними в отношения взаимовыгодного обмена, а в том, чтобы вы жертвовали собой ради других. Но поскольку капитализм не признает самоотречения, он не может служить инструментом достижения этой цели.

Система, основанная на соблюдении прав человека, несовместима с необходимостью самопожертвования. До тех пор, пока капитализм выполняет свои функции, в нем нет места альтруизму. И, соответственно, там, где действуют принципы альтруизма, нет места капитализму.

При капитализме любая деятельность с целью извлечения прибыли обогащает не только того, кто эту прибыль получает. Но польза для других — всего лишь следствие, а не цель этой системы. Благо для других не может быть целью бизнеса. Его мотивация иная. Когда предприниматель говорит, что им движет бескорыстное желание помочь другим, он, собственно, никого не обманывает, а просто немного лукавит. Маскируясь под альтруиста, он выставляют напоказ все лицемерие и истинную сущность врагов личного обогащения.

Доказать продуктивность капитализма и человеческой свободы можно лишь одним-единственным способом, и это прекрасно продемонстрировал Хэнк Риарден, герой романа Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Риарден — промышленник и изобретатель. Десять лет он бился над разработкой нового революционного сплава. Наконец он добился успеха и мог бы заработать огромное состояние. Но Вашингтон ставит ему условия. Риарден должен думать о «благе общества», т.е. продавать свой товар по цене, установленной государством, в количествах, определяемых государством и только тем клиентам, на которых укажет государство. Риарден не сдается и подает в суд. Обвинитель, пытаясь вытянуть из Риардена слова раскаяния, спрашивает, согласен ли он со сложившимся представлением о нем как о человеке социально безответственном, не заботящемся о благе ближних и работающем только ради личного обогащения. Риарден с вызовом отвечает:

— Я работаю исключительно ради прибыли, которую получаю, продавая свой товар людям, которые хотят и могут его купить. Я произвожу его не для их пользы и не в ущерб себе, и они покупают его не ради моей выгоды и не в ущерб себе. Я не жертвую своими интересами, и люди не приносят свои интересы в жертву мне. Мы действуем как равные, при взаимном согласии и к взаимной выгоде. Я горжусь каждым центом, заработанным мною таким способом. <…> Я мог бы сказать, что сделал для своих ближних больше, чем вы могли бы себе вообразить, но не стану, потому что делаю добро людям не для оправдания своего права на существование. И не считаю добро, сделанное окружающими, разрешением на захват моей собственности или разрушение моей жизни16[10].

Мы должны отстаивать свои права, как и нравственные принципы. Нам незачем извиняться за то, что в их основе лежит эгоизм. Быть свободным человеком, а не рабом, — величайшее благо. Обладать таким правом — значит быть целью, а не средством для достижения целей тех, кто взывает к нашему чувству долга. Это наши права, и никто не смеет попирать их, в какие бы одежды наши противники ни рядили свои догмы о самопожертвовании.

Мы все стоим перед очень простым выбором: либо эгоизм и свобода, либо альтруизм и рабство.

ГЛАВА 6 СМИРИТЕЛЬНАЯ РУБАШКА КОЛЛЕКТИВИЗМА

Как и в случае с этическими системами, существует два взаимоисключающих подхода к пониманию смысла существования государства, произрастающих из фундаментальных представлений о человеке. В рамках индивидуалистского подхода человек считается разумным существом, способным на продуктивную деятельность. Догадываетесь, какая политическая система благоприятствует такой деятельности? В рамках коллективистского подхода человек — это бессмысленное существо с кучей неудовлетворенных потребностей. Какая политическая система ориентирована на заботу об этих несчастных? Первый подход в свое время привел к созданию государства, основанного на соблюдении прав и свобод граждан, завещанных нам отцами-основателями США. Второй подход породил систему, основанную на самопожертвовании и коллективистском контроле, или так называемое социальное государство (читай: государство привилегий).

Сегодня США, как и другие страны Запада, тоже можно считать социальным государством. Власти обязаны обеспечивать благосостояние граждан, ведь в соответствии с принципами альтруизма каждый имеет моральное право на удовлетворение своих потребностей. Социальное государство располагает политическим механизмом реализации этого права. Если вам нечего есть, если вам негде жить, если у вас нет денег на образование и медицинское обслуживание, государство вам поможет.

В 1944 г. в своем ежегодном послании Конгрессу Франклин Рузвельт озвучил революционную идею, предложив принять новую программу, — так называемый «экономический Билль о правах», согласно которому государство должно было гарантировать гражданам право на полезную и оплачиваемую работу, право на доход, достаточный для покрытия потребностей в пище, одежде и отдыхе, право на достойное жилье, право на качественное медицинское обслуживание, право на социальное обеспечение в старости и в случае болезни, право на страхование от несчастных случаев и безработицы и право на хорошее образование1. Сегодня этот подход уже никого не удивляет. По мнению представителей Американского союза защиты гражданских свобод, «существует набор фундаментальных экономических прав <…>, необходимых для выживания. Например, бездомный, согласно Конституции, имеет право на жилище»2.

Альтруистический подход можно назвать светской версией библейской заповеди о любви к ближнему. «Будучи последователями Господа нашего Иисуса Христа и гражданами процветающего государства с мощной экономикой, американские католики призваны добиваться экономической справедливости», — заявили представители Конференции католических епископов США в 1996 г. Интересно, каким же образом? Сохраняя верность следующим принципам: «граждане имеют право на <…> удовлетворение жизненно необходимых потребностей в еде, одежде, жилье, образовании, медицинском обслуживании, незагрязненной окружающей среде и финансовой стабильности»3.

Иными словами, государство распределяет еду, одежду, жилье, медицинские услуги. Вот только прежде чем это сделать, оно экспроприирует богатство у тех, кто его производит. Под «экономическими правами» подразумевается право представителей определенных слоев населения требовать от государства, чтобы представители других слоев отдали им свои деньги. Патернализм — это контроль

Но если люди рассчитывают на помощь государства, значит, они не способны принимать самостоятельные решения. Они голодны? Нужно подсказать им, чтó именно они должны есть. И вот Министерство сельского хозяйства США разрабатывает рекомендации по сбалансированному питанию — так называемые «пищевые пирамиды» и «питательные тарелки». Школы, охваченные федеральными программами, обязаны придерживаться этих норм. По этой же причине производителям полуфабрикатов рекомендуют ограничить содержание соли в продуктах. В некоторых штатах ресторанам запрещено использовать для приготовления пищи трансизомеры жирных кислот, а мэр Нью-Йорка потребовал запретить продажу насыщенной сахаром газировки в больших стаканах.

Наши правители руководят нами как строгие отцы, запрещая то одно, то другое, — то азартные игры, то курение, то езду на мотоцикле без шлема, то продажу спиртных напитков по воскресеньям. По тем же соображениям социальные службы направляют мужчину весом 180 кг в психиатрическую больницу, в отделение патологии пищевого поведения, — для «лечения и в целях его же безопасности»4. Те же благие намерения заставляют работников благотворительной столовой Bowery Mission в Нью-Йорке отказаться от пожертвования в виде партии жареных цыплят, потому что в процессе жарки использовались трансизомеры жирных кислот5.

Где патернализм, там и контроль.

Социальное государство стремится контролировать не только малоимущих. Альтруисты считают беспомощным любого человека. Если никто из нас не способен удовлетворить свои потребности самостоятельно, обойтись чужих жертв, одной материальной помощи недостаточно. Нужно, чтобы государство указывало нам, как жить. Нужны сбережения на старость? Государство создает систему социального обеспечения. Правда, мы не имеем права отказаться от нее, чтобы копить деньги самостоятельно. Нужно отправить письмо или посылку? Государство и об этом позаботилось, но есть одна загвоздка: мы не имеем права регулярно пользоваться услугами частных служб доставки. А школы? Разве нам не нужны школы? И вот создается государственная система образования. Правда, если родители хотят, чтобы их чадо училось частной школе, они не могут вытащить из кармана государства деньги, которые сами туда и положили.

«Да-да, — не устают повторять коллективисты, — пусть за нас все делает государство. Как ребенок, если дать ему волю, будет есть на ужин не рыбу с брокколи, а мороженое с печеньем, так и взрослый, если предоставить его самому себе, вечно будет создавать проблемы, исполняя свои прихоти. Разве можно нам доверять? Мы же не знаем, как лучше, мы как малые дети». Автор статьи в New York Times выказывает беспокойство: «Что делать, если родители не способны сделать правильный выбор? <…> Многие из них плохо информированы и пассивны»6. Да, но как быть с инициативными родителями, готовыми собирать информацию самостоятельно? Таких почему-то относят к меньшинству, их считают исключением из правил. А по законам альтруизма исключительным всегда можно пожертвовать в пользу «нормального». Получается, что мыслящими людьми можно пожертвовать ради тупоголовых.

Государство проявляет патернализм, указывая, как мы должны решать проблемы, которые прекрасно могли бы решить самостоятельно. Нам говорят: садясь за руль, нужно пристегиваться, в помещениях должны быть установлены датчики дыма и т.д. Как будто мы сами этого не знаем! А еще нас заставляют платить за государственные школы, библиотеки, общественный транспорт и театры, даже если нам все это не нужно.

Социальное государство — это государство-регулятор. Во имя «общего блага» оно опутывает нас бюрократическими процедурами и душит любую инициативу. Хотя важнейшей функцией государства должна быть борьба с правонарушителями, оно этим не занимается. Позвольте повториться: органы государственного регулирования по существу не борются с правонарушениями. Регулирование продажи табачных изделий никак не связано с вредом, который курение наносит нашему здоровью. Частный игорный бизнес запрещают вовсе не для того, чтобы уберечь граждан от разорения.

Или вспомним так называемые «кредиты до получки», предоставляемые малоимущим или недобросовестным заемщикам под «грабительские» проценты. Государство считает, что такие кредиты слишком тяжелой ношей ложатся на плечи нуждающихся в деньгах. Государство не одобряет их, хотя никто не скрывает и не навязывает условий кредитования. Проценты действительно высоки, но ведь высок и риск невозврата кредита. В некоторых штатах подобные операции запрещены законом как слишком обременительные для заемщика. Но кто так решил? Не заемщики и не кредиторы. Сделка устраивает обе стороны. Но таков уж патерналистский подход: мы не ведаем, что творим.

Государство не уважает ни заемщиков, ни кредиторов. Оно вообще не слишком высокого мнения о людях. Вот как регулятор комментирует историю с заемщиком, который набрал кредитов «до получки», а когда не смог вернуть деньги в срок, обвинил кредиторов в том, что те не отказали ему в предоставлении кредита: «Представьте себе, что на улице нехороший дядя предлагает ребенку конфету. Нет, он не хватает дитя в охапку и не запихивает в машину, чтобы похитить. Он просто предлагает лакомство, от которого ребенок не в силах отказаться»7. Чиновник уверен, что в этой истории виноваты обе стороны: одна сторона неразумно берет, а другая — неразумно дает деньги в долг, и никто не задумывается о том, а сможет ли заемщик их вернуть. Но тут, по всем законам жанра, появляется «добрый папочка» в лице государственного чиновника, устраивает обоим взбучку и… забирает конфету себе.

На самом деле регулятор пытается запретить не мошенничество, которое и без него запрещено множеством законов и подзаконных актов, а самостоятельные поступки самостоятельных людей. Чиновник не просто предполагает, что люди иногда поступают неразумно и необдуманно, — нет, он уверен, что люди вообще не способны думать. Он считает нас слепыми котятами, которые не выживут без его заботы.

О бессилии человеческого разума писали многие философы. Это и Платон с его прекрасно разработанной концепцией «царства идей, или форм», которые можно постичь только особым, мистическим образом. Это и Юм с его скептическим отношением к способности человека мыслить. Это и Кант, считавший, что наше сознание не способно воспринимать мир таким, каков он на самом деле. Можно вспомнить и Гегеля с его диалектической логикой и противоречиями. Этот список можно продолжить, включив в него современных философов-постмодернистов, утверждающих, что все наши убеждения — результат субъективных предрассудков, которые мы не способны преодолеть. Во всех этих теориях прослеживается одна и та же мысль: человеческое сознание не способно познать истину.

Поэтому мы нуждаемся в государстве-няньке, которая запрещала бы нам есть слишком много соленого или сладкого. Поэтому рестораны теперь обязаны указывать в меню калорийность блюд, хотя не всякому клиенту это интересно. Поэтому мы не имеем права пользоваться услугами флористов, косметологов и даже продавцов газировки, не имеющих государственной лицензии. Власть ведет нас по жизни за ручку как нянька, которая точно знает, что нужно ребенку.

Вся современная культура насквозь пропитана патернализмом. В моду вошло новое течение — бихевиоральная экономика (она же экономика поведения), которая, как пишет журналист из New York Times, «ставит под сомнение привычные представления о том, что человек способен на рациональное экономическое поведение». Он отмечает, что «адепты этого течения находят эти представления смехотворными». Бихевиоралисты призывают государство удерживать нас от глупостей. Например, продолжает автор статьи, лица, страдающие хроническими заболеваниями и вынужденные постоянно принимать лекарства, часто забывают вовремя обратиться к врачу за рецептом, из-за чего их состояние может ухудшиться. Бихевиоралисты советуют брать с таких больных плату за лекарства на год вперед потому, что в этом случае они якобы не будут забывать получать рецепты»8.

В вашингтонских кругах пользуется популярностью недавний бестселлер Nudge («Подталкивание»). Его авторы, двое экономистов-бихевиоралистов, считают, что люди не понимают, что им полезно, а что — вредно, и поэтому государство должно подталкивать их в нужном направлении. Например, некоторые любители искусственного загара засыпают в солярии и получают ожоги. Поэтому, считают ученые, производители соляриев должны позаботиться о функции автоматического отключения оборудования. Позвольте, но разве мы не вправе сами решать, нужен ли нам солярий с функцией автоматического отключения? Бихевиоралисты считают, что нет. Люди не способны принимать разумные решения:

Существует два типа мышления: интуитивное, не зависящее от нас, и рациональное, т.е. рассудочное. <…> Интуиция досталась нам в наследство от далеких предков, живших во времена, когда планету населяли рептилии, а людей не было и в помине. <…> Когда человек принимает решения интуитивно, не думая, в нем просыпается древний ящер9.

В качестве примера авторы книги приводят героя мультсериала «Симпсоны» Гомера:

Гомер приходит в оружейный магазин, чтобы купить пистолет. Продавец говорит, что ему придется подождать пять дней — таков закон. «Пять дней? — восклицает Гомер. — Я в ярости! Будь бы у меня пистолет, я бы вас застрелил на месте!» Цель этой книги — показать, как сделать мир проще и безопасней для таких как Гомер, ведь все мы немного гомеры симпсоны10.

Поскольку в каждом из нас сидит Гомер Симпсон, мешающий мыслить рационально, государство должно нас опекать и защищать, — но не от преступников, а от нас самих, потому что, как герою мультсериала, нам не хватает мозгов.

Государственный контроль обуславливается отнюдь не искренней заботой о людях. Все дело в отношении к нам. Нас пытаются представить беспомощными, управляемыми существами, хотя нам есть что возразить на это. Каких бы глупостей мы ни натворили, мы знаем, что у нас был выбор. Возможно, сегодня мы оказались слепы, не подумав о возможных последствиях. Но мы всегда можем прозреть, — для этого нужно просто начать думать. Сегодня мы можем плыть по течению, идти на поводу у эмоций, но мы знаем, что способны встряхнуться, сконцентрироваться. Сегодня мы спим, но можем проснуться и мобилизовать все свои интеллектуальные ресурсы. Люди знают, что способность действовать по собственной воле заложена в них природой. Человеческий мозг — не мозг рептилии, и поведение людей не определяется древними инстинктами. И поступок того же Гомера Симпсона — результат его выбора. Он — не машина и не ящерица.

Не только внутренний голос говорит нам об этом. Посмотрите вокруг, и вы увидите, какой скачок сделало человечество за свою историю. Пещерный человек превратился в ученого, он исследует далекие планеты и субатомные частицы. Развитие науки, новые технологии и производства, колоссальный багаж знаний, постоянно растущий уровень жизни — все это плоды человеческого интеллекта. Там, где прежде была голая пустыня, сегодня раскинулись мегаполисы. Тянутся ввысь небоскребы, гудят заводы, по тротуарам гуляют люди, по скоростным трассам мчатся машины, — и все благодаря нашей способности мыслить. Как бы неразумно порой ни поступал человек, это не значит, что он вообще не может поступать разумно, и разум прекрасно уживется с интуицией. Важно, что мы способны поступать разумно, ведь именно от этого зависит наше выживание.

Те, кто продолжает настаивать на том, что человек — существо неразумное (кстати, чиновники иногда с этим не соглашаются, ведь иначе придется признать, что нами правят идиоты), просто ищут оправдания своему стремлению к власти. Людям нужна плетка, уверяют они. Разумеется, эта плетка должна быть в их руках. Жертвы государственного вмешательства

Все знают, к чему приводит ограничение свободы слова. От цензуры страдают не только издатели, но и читатели. Она ущемляет права обеих сторон. Но, как ни странно, когда речь заходит о государственном регулировании экономической деятельности, многие почему-то считают, что страдает только бизнес, а потребитель только выигрывает.

На самом деле и в этом случае страдают обе стороны.

На свободном рынке каждый может покупать и продавать что хочет. Если покупатель и продавец заключили сделку и ударили по рукам, значит, и тот и другой согласились с ее условиями. Если вы заправляетесь на бензоколонке самообслуживания, где принимаются только наличные, значит, вас устраивают цены и качество обслуживания. Вас никто не заставляет покупать бензин именно здесь, вам лишь предлагают товар, которого не было без данного продавца. Поскольку для поддержания жизни необходимо производство товаров и услуг, мы платим за них по доброй воле, становясь участниками акта купли-продажи. Каждый может стать владельцем бензоколонки или нефтяной скважины, но никто не имеет права навязывать условия сделки.

Акт купли-продажи возможен лишь с согласия обеих сторон. Если условия сделки вас не устраивают, ваши права не нарушаются. Вы просто остаетесь при своих интересах. Отказываясь покупать товар, произведенный не вами, вы ничего не теряете.

А вот если в сделку вмешивается государство, вы несете убытки. Любое ограничение, наложенное на продавца, рикошетом отзывается на покупателе. Запрет на бензоколонки самообслуживания или кредиты «до получки» ущемляет права как поставщика, так и потребителя услуг, поскольку обе стороны лишаются возможности принимать решения, исходя из личных интересов.

А как быть с теми, кто выступает за государственное регулирование? Казалось бы, их выбор тоже следует уважать. Действительно, как быть с автовладельцем, не желающим самостоятельно заливать бензин в бак? Или с квартиросъемщиком, мечтающим о государственном регулировании арендной платы, — ведь тогда он мог бы платить за жилье вдвое меньше? Вопрос интересный. Но у нас есть право выбора, только если речь идет о нас самих или о нашей собственности. Никто не может выбирать то, что лишает права выбора другого человека. Когда клиент требует предоставления услуги против воли поставщика, он ведет себя как вор, который не покупает и не продает, а просто берет то, что добровольно ему никогда бы не отдали. Требования квартиросъемщика, требующего снижения арендной платы, невозможны на свободном рынке, зато вполне правомерны в государстве всеобщего регулирования.

На свободном рынке выигрывают обе стороны. Если же рынок регулируется государством, кто-то теряет ровно столько, сколько получает другой. Правда, получает ненадолго — ведь в долгосрочной перспективе государство-регулятор не способно помочь даже тем, кого считает объектом своей заботы. Воровать (как при поддержке закона, так и без оной) неразумно. Если о права человека вытирают ноги, страдают все. Паразитизм, ставший экономической политикой, никому не приносит пользы.

Да, но ведь государство должно же хоть о чем-то заботиться? Если не об экономике, то, может быть, о такой важной вещи, как здоровье граждан?

Ничего подобного. Именно потому, что здоровье — величайшая ценность, заботу о нем ни в коем случае не следует доверять чиновникам.

Жизнь — это тоже выбор. Путь к достижению поставленных целей сопряжен с рисками. Мы не вечны и не всеведущи, и должны быть готовы к неудачам, потерям, болезням и, наконец, к смерти. Риск неизбежен, только мертвым ничего не грозит. Поэтому приходится постоянно оценивать свои решения с точки зрения возможных рисков. Это касается как повседневных решений (например, стоит ли сегодня играть в теннис), так и жизненно важных (например, стоит ли делать операцию на сердце). Разумный человек делает все для минимизации риска и повышения шансов на успех. Опираясь на жизненный опыт и ценности, мы решаем, стоит ли рисковать. Даже если для принятия взвешенного решения нужны специальные знания, которых у нас нет, решение в конечном счете все равно остается за нами. Врач может поставить диагноз, автомеханик — найти причину неисправности автомобиля, но решать, как лечиться и стоит ли платить за ремонт, все равно придется вам, предварительно взвесив возможные последствия, — как и в обыденной ситуации, например, когда мы решаем, стоит ли товар тех денег, которые за него просят. Оценивая риски и принимая решения, мы продвигаемся вперед и получаем все новые блага, делая свою жизнь лучше.

Вмешательство государства приводит к прямо противоположным результатам.

Как только на горизонте появляется наш «защитник», ничего хорошего не жди. Если мы гоняем на мотоцикле или карабкаемся по крутой лестнице, значит, нам это нужно, мы осознанно идем на риск. Но вот регулятор запрещает опасные модели мотоциклов и крутые лестницы (или вообще все мотоциклы и лестницы), и мы лишаемся того, ради чего стоило рисковать. Любая норма, связанная с безопасностью, лишает нас возможности рисковать в той мере, в какой мы хотим. Государство решает за нас, ограничивая наш выбор.

Рассмотрим, например, результаты работы такого уважаемого ведомства, как Управление по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов.

Объявляя какой-то препарат опасным для здоровья, Управление не спрашивает нашего мнения. Решение принимается наверху. Глазом моргнуть не успеешь, как лекарство уже исчезло с аптечных прилавков. (Мы будем говорить в основном о лекарственных препаратах, а не о продуктах питания, но механизм вмешательства один и тот же.)

Если задача Управления заключается в том, чтобы убеждать население в безопасности того или иного препарата, почему оно прибегает к запретам? Видимо, потому, что чиновники знают: люди не доверяют государству. Если бы они полностью полагались на мнение государственных (а не частных) экспертов, то не покупали бы лекарства, которые Управление считает небезопасными. Почему бы не перейти на разрешительную систему, дав людям возможность самим ориентироваться на фармацевтическом рынке?

Но дело в том, что Управление, как и любой регулятор, умеет только стучать кулаком по столу, запрещать и ограничивать. Единственная функция этого ведомства (в отличие от свободного рынка, который никого ни к чему не принуждает) заключается в том, чтобы изымать препараты из продажи. Задача не в том, чтобы оградить нас от подделок, а в том, чтобы помешать принимать решения самостоятельно.

Взять, к примеру, историю с препаратом «лотронекс», назначаемым при таком неприятном расстройстве, как синдром раздраженного кишечника. Препарат был одобрен и почти год свободно продавался в аптеках. Его покупали более 300 000 больных. Но в один прекрасный день Управление запретило продажу лекарства из-за его побочных эффектов. В результате у 70 больных, переставших принимать лотронекс, началось воспаление толстой кишки, а три человека умерли. Как пишет New York Times, «по утверждению врачей и самих больных, заменить этот препарат нечем, поскольку он был самым эффективным. Хотя данное заболевание и не считается смертельным, многие больные жалуются, что без приема лотронекса у них начинается диарея, и жизнь становится не в радость. Лотронекс был для них скорой помощью».

В статье приводится история одного такого больного:

Кори Миллер, 30 лет, архитектор из Атланты, знал о побочных эффектах лотронекса, в том числе предположительно приведших к смерти нескольких человек, но сам он переносил препарат хорошо. Более того, лотронекс ему помог. Мучительные спазмы и диарея прекратились, т.е. исчезли клинические проявления заболевания. По словам Миллера, этот препарат был для него спасением»11.

Тем не менее препарат изъяли из продажи. Сотни тысяч таких же страдальцев, как Кори Миллер, оказались в безвыходном положении. Лекарство-то было, но его нельзя было купить из-за запрета, наложенного несмотря на то, что положительный эффект от приема препарата явно перевешивал вредные побочные эффекты. Управлению по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов подыграла организация Public Citizen, по требованию которой как раз и рассматривался вопрос о запрете лотронекса. В Times появилась статья, написанная все в том же патерналистском тоне: «[Public Citizen считает] что синдром раздраженного кишечника — не настолько серьезное заболевание, чтобы принимать опасный препарат, а положительный эффект лотронекса не перевешивает риски, связанные с побочными эффектами. <…> Не стоит принимать лекарство, которое может стать причиной многих заболеваний. Синдром раздраженного кишечника — расстройство неприятное, но не смертельное»12.

Но Кори Миллер, как и многие другие, не согласился с этим мнением. Как следует из той же статьи в Times, узнав, что лотронекс вот-вот запретят, он «решил запастись им впрок, уговорил врача выписать ему несколько рецептов и обошел 20 аптек, скупив все запасы препарата». Это значит, что Миллер и его лечащий врач не поверили, что «положительный эффект от приема лотронекса не перевешивает риски, связанные с побочными эффектами». Эти двое предпочли сами решать, что делать, — принимать препарат, несмотря на возможные побочные эффекты, или мучиться без него. А государственное ведомство лишало их возможности выбора13.

Управление по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов никогда не думало и не думает о больных. В случае с лотронексом чиновники даже не потрудились потребовать отзыва фальшивых исков к производителям препарата и опубликовать информацию о результатах его приема. Одним словом, людей лишили возможности выбора. Управление продемонстрировало полное равнодушие к больным, отняв у них лекарство, которое им помогало.

По какому праву государство так с нами поступает? Ведь человеческая жизнь — не общественная собственность. Мы имеем право выбирать то, что выбираем, и самим решать, стóит ли идти на риск. Даже если допустить, что чиновники руководствуются исключительно гуманными соображениями и что они все они — честные и порядочные люди, разве это дает им право злоупотреблять властью, принимая решения за нас? Почему рядовой гражданин должен слушаться их, если точно знает, что лекарство ему помогает? (Кстати, сами медики и эксперты Управления нередко расходятся во мнениях.) Наконец, почему никто не считается с мнением лечащих врачей, которые знают о своих пациентах куда больше, чем государственное ведомство? Почему мы должны спрашивать у кого-то разрешения? Производлство безопасных продуктов как эгоистическая потребность

Но мы так и не ответили на вопрос о том, нужно ли контролировать производителей. Если бы не было Управления по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов, кто защитил бы нас от поддельных лекарств, продаваемых в погоне за прибылью?

На самом деле лучшей гарантией безопасности и высокого качества продукции является именно забота о получении прибыли. Любая уважающая себя компания наращивает доходы не для того, чтобы всучить нам ненужный товар и тут же уйти с рынка. Высокое качество продукции — необходимое условие процветания бизнеса. Покупатель должен быть доволен, — только тогда он снова купит товар, а значит, компания будет расти и развиваться.

Любое коммерческое предприятие дорожит своей репутацией, иначе конкуренты вытеснили бы его с рынка. Чем строже покупатель подходит к вопросам качества и безопасности продуктов, тем выше планка. Это выгодно производителю, так как способствует укреплению репутации фирмы. Где вы предпочтете полакомиться гамбургером — в уличной палатке или в старом добром ресторанчике, имеющем мишленовские звезды? Будете ли вы считать одинаково безопасной продукцию двух мясоперерабатывающих предприятий только потому, что оба они имеют государственные сертификаты?

На свободном рынке процветают производители, качество продукции которых соответствует заявленному, а все остальные прогорают. Если компания заботится о своем добром имени, она будет тщательно следить за качеством товара, ведь достаточно одного промаха, чтобы испортить репутацию, которая создается годами. При капитализме процветает только бизнес, рассчитанный на длительную перспективу. Попытавшись срезать путь к цели, вы долго будете пожинать горькие плоды.

Возможно, компания, выпускающая дрянной товар, тоже гонится за прибылью, но делает она это как-то странно. Ведь чем больше ты заботишься о своем добром имени, тем больше зарабатываешь.

Чиновник далек от реального мира, от рынка, где все решают спрос и предложение. Чиновник не способен понять очевидную вещь: коммерческая компания, в отличие от государственной, не может позволить себе потерять клиентов. Чиновнику невдомек, почему в Federal Express качество обслуживания выше, чем в Почтовой службе США, а в Hertz к людям относятся иначе, чем в Министерстве транспорта. Список можно продолжить, но во всех случаях в частных компаниях всегда будет прав клиент, а в государственных — государство.

Только в больном мозгу бюрократа могла родиться мысль, что в погоне за прибылью частные компании готовы забыть о безопасности продукции, будь то самолеты, здания, строительные краны, продовольствие или лекарства. На самом деле именно в этих отраслях наиболее выгодно подходить к вопросам качества со всей ответственностью. Чем больше клиента волнует безопасность и качество продукции, тем более он заинтересован в том, чтобы иметь дело с лучшей компанией. В условиях свободной конкуренции предприятиям приходится постоянно повышать качество и надежность товаров. Компании наперебой предлагают потребителям товары все более высокого качества по все более низким ценам. Они делают это не ради «общего блага», а исключительно ради личной выгоды. Они вынуждены отвечать запросам клиента. Фармацевтические компании используют новейшие результаты научных исследований, внедряют современные технологии производства, тестирования препаратов и даже упаковки. Они делают это не по требованию чиновников, а для неуклонного повышения качества продукции. То же самое можно сказать обо всех звеньях производственно-сбытовой цепочки — врачах, больницах, медицинских изданиях, аптеках и т.д. Все они вынуждены заботиться о своей репутации.

Оценивая безопасность товара или услуги, мы принимаем во внимание не только возраст компании-производителя или поставщика. Существует множество организаций, специализирующихся на предоставлении участникам рынка соответствующей информации. Это, прежде всего, частные организации, занимающиеся вопросами качества продукции, такие как Underwriters Laboratories, журнал Good Housekeeping, Бюро по улучшению деловой практики, журнал Consumer Reports, VeriSign и другие. Они тестируют продукцию самых разных отраслей, начиная от бытовой техники и кончая автомобилями. Очевидно, что частные компании прекрасно справились бы и с экспертизой лекарственных препаратов (что они и делали до появления Управления по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов). На основе экспертных заключений врачи могли бы рекомендовать пациентам прием того или иного препарата. Помимо всего прочего, частные экспертные организации конкурировали бы друг с другом, и мерилом их профессионализма была бы их репутация. В отличие от государственных учреждений, частные организации использовали бы не запретительные меры, а методы убеждения, представляя доказательства надежности экспертизы.

Любой производитель сверяет свои интересы с интересами потребителя. Успех любого предприятия зависит от его способности предложить продукт, пользующийся спросом. Если бы тот же лотронекс продавался на свободном рынке, медики, несомненно, рекомендовали бы его пациентам. Что касается побочных эффектов, то у врачей была бы возможность выбора: если бы они считали, что риска слишком высок, они не прописывали бы препарат.

Побочные эффекты есть у любого препарата, но это не значит, что все они опасны. Ведь это все-таки лекарство, а не жидкость для прочистки водопроводных труб, прием которой гарантирует летальный исход. Взять, к примеру, аспирин. Примерно у 2% принимающих этот препарат может развиться внутреннее кровотечение. Зная об этом, вы посоветуетесь с врачом и решите, стоит ли вам принимать аспирин. Врач пропишет его вам, если он вам помогает, а риск минимален. Никто не скрывает побочных эффектов, никто никого не обманывает, — за исключением тех случаев, когда производитель намеренно дает ложную информацию.

Разумеется, мошенников нужно наказывать. Если производитель скрывает риск возникновения кровотечения от приема аспирина или если вместо аспирина вам продают пустышку, налицо факт мошенничества и требуется вмешательство государства. Принятие законов против мошенничества в сфере торговли абсолютно оправданно, но отдельные случаи мошенничества — не повод для тотального государственного контроля.

При наличии соответствующей законодательной базы государство должно вмешиваться только в том случае, если есть доказательства того, что мошенничество готовится или имеет место. Не имея доказательств, нельзя выдвигать обвинения и требовать от бизнеса доказательств его невиновности. Подозрения, даже вполне обоснованные, не могут служить доказательством. Если кто-то под маркой аспирина продает пустышку, это не значит, что все производители аспирина — преступники. Если одного производителя уличают в подделке, это не значит, что чиновник должен требовать от каждого производителя доказательств того, что он выпускает качественную продукцию. Ничем нельзя объяснить огромное количество превентивных мер, принимаемых в рамках государственного регулирования. Если кто-то садится за руль в пьяном виде, это не повод вводить сухой закон. Если кто-то рассылает по почте споры сибирской язвы, это не повод вскрывать все почтовые отправления.

Понятно, что заинтересованность в получении прибыли не гарантирует безопасность конкретного продукта. Но дело в том, что гарантировать ее в принципе невозможно. Поскольку на рынке работают не ангелы, руководитель любой старой компании, имеющей прекрасную репутацию, однажды может махнуть на все рукой, польстившись на солидный куш. Да, люди не всегда ведут себя честно. Но не только производители — и государственные чиновники тоже. Причем они-то делают это совершенно безнаказанно.

Стоит частной компании оступиться или смошенничать, и она мгновенно потеряет клиентов. Но если окажется, что работник Управления по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов нечист на руку, его самого уволят, но Управление будет продолжать работать как ни в чем ни бывало.

Представим себе, что рынок стал по-настоящему свободным. Сравним работу частной экспертной компании на таком идеальном рынке с работой Управления. Как вы думаете, эксперт какой их этих двух организаций будет вымогать взятки? Или откажет производителю в лицензии только на том основании, что тот ему не понравился? Кто — частный эксперт, заинтересованный в сохранении деловой репутации (ведь иначе клиенты обратятся в другую компанию), или работник Управления, который держит «частников» в ежовых рукавицах и может предъявлять им любые требования? Ведь Управление — монополист, и только от него зависит, сможете ли вы производить свой товар.

А теперь представим себе «бабочку», компанию-однодневку. Допустим, ей нужно получить лицензию на производство сомнительного препарата, или она хочет утопить конкурента, лишив его лицензии. Спрашивается, кого будет легче подкупить — частного эксперта, чья прибыль напрямую зависит от доверия клиентов, или государственного чиновника, живущего на деньги налогоплательщиков? Если главным двигателем частного бизнеса является прибыль, получаемая в результате эффективной работы, значит, именно частный бизнес больше заинтересован в том, чтобы работать честно.

Существует и еще одно важное отличие частных компаний от органов государственного регулирования. Цель частной компании — производство. Цель регулятора — вмешиваться в производство, превращая начатое себе на радость и в собственных интересах дело в сплошное мучение. Регулятор ведет себя как умудренный опытом папаша, стремящийся оградить своих чад от опрометчивых поступков. Он вообще больше любит запрещать, чем разрешать, и самое страшное для него — разрешить то, что на самом деле надо было запретить.

Никто не похвалит Управление по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов за то, что оно разрешило тот или иной препарат. Даже награда, которую ежегодно вручают лучшим работникам ведомства «за отличную работу и мужество, проявленное в области здравоохранения», присуждается тем, кто торпедировал или блокировал появление на рынке какого-либо лекарства. Бывший руководитель Управления Александр Шмидт как-то заметил: «Не помню, чтобы нас хоть раз ругали за отказ в выдаче лицензий. Зато случаев, когда нас критиковали за их выдачу, не счесть»14.

Как показывают результаты исследований, из-за проволочек с выдачей разрешений на производство лекарственных препаратов, которые давно продаются в других странах, в США ежегодно умирают тысячи человек15. Люди страдают и от отказа в выдаче разрешений на производство новых эффективных препаратов, и от того, что из-за бюрократических препон некоторые лекарства так и остаются неразработанными. Таковы результаты работы Управления. Чиновников не волнует, что из-за их запретов страдают и умирают люди. Больше всего на свете они боятся, что их будут ругать за то, что они дали препарату зеленый свет.

В свое время производители талидомида[11] учли все пожелания Управления, но его сертификация в США откладывалась: государственного эксперта беспокоили данные о том, что длительное применения препарата может вызывать периферический неврит. Заметьте: про влияние препарата на внутриутробный плод не говорилось ни слова. Фармацевты и сами были заинтересована в предотвращении той ужасной трагедии, которая разразилась позднее. Но на тот период, когда разрабатывался талидомид, ее невозможно было предвидеть. Причиной несчастья было отсутствие научных знаний в этой области, но никак не алчность или невнимание разработчиков к неизученным на тот момент побочным эффектам. Оказалось, что применение талидомида в период беременности ведет к врожденной патологии плода.

Производитель лекарств может учесть лишь то, что известно науке. Накопление знаний в области медицины — процесс сложный и ответственный. Нужно собрать все данные, касающиеся данного препарата, а это очень непросто. Нужно установить, какие болезни поддаются лечению при помощи этого лекарства, а также выявить возможные побочные эффекты. Нужно понять, как новое лекарство сочетается с другими препаратами и как оно будет воздействовать на сопутствующие заболевания. Некоторые свойства препарата могут остаться неизученными, и о них никто не узнает, пока множество больных не пройдет курс лечения. На это уходят годы. Даже самых длительных испытаний на животных может оказаться недостаточно. Такова цена риска, на который мы идем, надеясь на то, что новое лекарство нам поможет.

Что касается талидомида, то даже если бы он был испытан на беременных самках животных, ученые все равно не узнали бы, что он опасен для человека. Результаты исследований, проведенных после разразившемуся скандала, показали, что талидомид не оказывает вредного воздействия на эмбрионы животных. (Кстати, безобидный аспирин смертелен для эмбрионов животных и абсолютно безопасен для человеческих. Если бы в то время, когда создавался этот препарат, существовали такие органы? как Управление по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов, мы бы наверняка остались без этого универсального лекарства.)

Именно регулятор становится причиной наших страданий, которых можно было бы избежать. Он требует, чтобы мы отказались от лекарств, которые помогали нам и, следовательно, улучшали качество нашей жизни. Лишив нас права самим оценивать все плюсы и минусы лекарств, «защищая» нас от вредных побочных эффектов (хотя на самом мы наносим себе больше вреда, отказываясь от приема лекарства), он отравляет нам жизнь. Нас принуждают двигаться по самому трудному пути. Чиновники игнорируют наше мнение, полагая, что мы не способны сами разобраться, что нам полезно, а что вредно. Личные интересы и способность мыслить критически

Возникает закономерный вопрос: а каким же образом сам регулятор определяет, что хорошо, а что плохо? Если простые люди могут ошибаться и действовать импульсивно, потому что в каждом из них сидит маленький Гомер Симпсон, то разве чиновники от этого застрахованы? Почему они себя считают взрослыми рассудительными людьми, а нас — беспомощными детьми?

На этот вопрос можно дать только один ответ: все они — альтруисты.

Личные интересы альтруисты считают разрушительными с точки зрения не только нравственности, но и мышления. Человек, что-то делающий для себя, не способен объективно оценивать свои поступки. Хочет ли человек немного позагорать или, что гораздо серьезнее, вылечиться от рака, — в любом случае он не способен мыслить логически. Он не задумывается о последствиях, проводя слишком много времени в солярии или принимая вредное лекарство. Иными словами, все мы — рабы своих желаний и не в состоянии предвидеть опасности.

Но если забота о личных интересах лишает нас разума, кто за нас подумает? Только лицо незаинтересованное. Трезво оценить ситуацию способен лишь тот, у кого нет личной заинтересованности. Но кто же это «незаинтересованное лицо»? Коллектив, т.е. государство. Поскольку коллективистское государство не преследует эгоистических целей, только оно способно принимать решения, защищающие наши интересы.

Например, вы можете заняться благотворительностью и отдать свою почку тому, кто в ней нуждается, но не можете продать ее этому человеку. Это запрещено законом. Почему? Да потому, что, если вы думаете о деньгах, значит, вы не думаете о людях. В США около 100 000 человек ждут очереди на пересадку почки, но помощь приходит только к 15% нуждающихся. Каждый год из-за этого умирают несколько тысяч больных16. И хотя есть немало (гораздо больше, чем умерших, не дождавшихся пересадки органа) желающих продать свою почку, федеральные чиновники запрещают это делать. Донор не имеет права получать деньги за органы, а отчаявшийся реципиент не имеет права платить за них. Пускай больной до конца жизни сидит на гемодиализе или даже умрет, но купить орган ему не позволят. Государство считает, что, когда мы руководствуемся личными интересами, нам нельзя доверять принятие серьезных, ответственных решений.

Приведем другой пример. Многие американцы высказываются против натурализации иммигрантов, опасаясь, что вновь приехавшие сядут им на голову. Еще бы, ведь платить социальные пособия, лечить и учить их детей придется за счет «коренных» налогоплательщиков. Почему бы не успокоить обеспокоенных американцев, разрешив иностранцам въезд без права натурализации и получения государственной помощи? Пусть приезжают самые предприимчивые, способные заработать себе на жизнь люди. При такой постановке вопроса каждый потенциальный иммигрант, прежде чем покинуть родные пенаты, тщательно взвесит все за и против. Кто-то предпочтет эмигрировать, пусть даже не рассчитывая на государственную поддержку. А кто-то никуда не поедет. Пусть все — и граждане США, и иммигранты — действуют в личных интересах, но не за чужой счет. Но власти и слышать об этом не хотят, считая такую политику по отношению к иммигрантам несправедливой. Они боятся, что, если иммигрант останется без поддержки государства, он может пожалеть о своем решении. Именно поэтому США обычно отказываются принимать людей, желающих просто жить и работать в стране. В результате несостоявшиеся эмигранты вынуждены влачить нищенское и бесправное существование у себя на родине.

Такие же ложные предпосылки лежат в основе любого государственного вмешательства. Коллективисты уверены, что любая частная компания думает только о сегодняшнем дне, не опасаясь банкротства. Поэтому практически все приходится контролировать. За безопасность полетов отвечает Федеральная авиационная администрация, за безопасность лифтов — Министерство жилищного строительства и городского развития, за безопасность дорожного движения — Министерство транспорта, за безопасность сельскохозяйственной продукции — Министерство сельского хозяйства и т.д. Чиновники считают, что и производители, и потребители заботятся только о сиюминутных личных интересах, а вопросы безопасности и качества продукции их не волнуют. Поэтому регулятор должен защищать их, самоотверженно трудясь ради общего блага, всякий раз принимая объективные и правильные решения.

Та же ложная предпосылка лежит и в основе двойных стандартов, применяемых при оценке деятельности государственных учреждений и частных компаний. Авиакатастрофа, взрыв на нефтяном месторождении, — любая авария на частном предприятии неизменно объясняется нарушениями техники безопасности. После каждого такого случая долго говорят о необходимости усиления государственного контроля или даже национализации. Но обрушение городской дамбы или моста, пустые жилые кварталы, постепенно превращающиеся в трущобы, обычно объясняют скудостью городского бюджета. Но разве не проще приватизировать эти объекты, чем постоянно жаловаться на нехватку финансовых ресурсов?

В финансовом кризисе 2008 г. принято обвинять банки, выдававшие дешевые ипотечные кредиты людям, которые были не способны их выплачивать. Но почему не был наказан ни один из государственных чиновников, допустивших это безобразие? Все, кто превозносил Fannie Mae и Freddie Mac — квазигосударственные структуры, созданные для размещения кредитов по ставкам, немыслимым на свободном рынке; все, кто рукоплескал Федеральной резервной системе, дающей деньги на кредиты по искусственно заниженным ставкам (естественно, очень привлекательным для заемщиков); все, кто призывал снизить размеры кредитного обеспечения (чтобы выполнить распоряжение Министерства жилищного строительства и городского развития, призывающего сделать доступность жилья национальным приоритетом); все, кто требовал от банков предоставления кредитов представителям беднейших слоев населения; все, кто потакал непрофессионализму и спасал от банкротства ипотечные компании только потому, что те «слишком велики, чтобы разориться», — все эти люди не только не понесли никакой ответственности за содеянное, но и были назначены руководить перестройкой финансовой системы, чтобы подобная катастрофа больше не повторилась.

Махинации Enron Corporation с финансовой отчетностью и пирамиду Бернарда Мейдоффа, построенную по «схеме Понци», объясняли пороками капитализма. В результате был усилен контроль за деятельностью компаний, акции которых торговались на бирже, и хедж-фондов. Но никого не возмущают финансовые авантюры федеральной власти, которые тому же Мейдоффу и не снились. Например, с пенсионными сбережениями проворачивают такие операции, за которые любой «частник» давно оказался бы на скамье подсудимых. Вместо того чтобы держать пенсионные взносы на индивидуальных счетах, их по мере поступления выплачивают сегодняшним пенсионерам. Чем не пирамида Понци? Сегодня размеры долговых обязательств пенсионного фонда превышают $20 трлн. Такую дыру не заткнешь налоговыми поступлениями. Долговая нагрузка на каждую американскую семью составляет около $200 00017. Каждые две недели из пенсионных денег вымывается сумма, несопоставимая с ущербом от пирамиды Мейдоффа18. Среднестатистический пенсионер получает гораздо меньше, чем он накопил бы, вложив свои деньги в частную компанию, а не доверив их государству-транжире19. Власти не слишком беспокоятся по этому поводу. Зато стоит только намекнуть, что граждане вправе самостоятельно решать, как копить деньги на черный день, они поднимают крик, и какой!

Все действия регулятора основаны на уверенности, что решения, принимаемые в личных интересах, безответственны и вредны, а решения, принимаемые за нас «незаинтересованными лицами», правильны. Стоит только дать нам волю, считают эти «лица», как общество сразу разделится на бессовестных производителей и безмозглых потребителей. Мол, эгоизм ни к чему хорошему не приводит, потому что делает нас зависимыми от эмоций. А эмоции, как известно, ослепляют человека, лишая возможности мыслить критически.

Но и тут поборники патернализма все ставят с ног на голову. Человек способен добиться успеха только будучи свободным. Только личный интерес пробуждает наш разум и способность думать о будущем. А необходимость заботиться о благе общества лишает нас надежды на это будущее.

Эмоции неизбежны, если дело касается наших личных интересов, особенно связанных с базовыми ценностями. Но они не мешают человеку думать, если он умеет держать их в узде. Эмоции всегда спонтанны, но поступки спонтанными быть не должны. Не следует доверяться чувствам, если они противоречат разуму.

Эмоции играют огромную роль в нашей жизни, но думать они только мешают. Эмоции — это подсознательная реакция, связанная с нашими прошлыми размышлениями или чувствами. Они не могут заменить процесс мышления. Находясь под воздействием эмоций, мы не способны объективно оценивать факты и трезво решать, можем ли мы позволить себе новую машину, стоит ли голосовать за национализацию здравоохранения и т.д. Чтобы разобраться во всем этом, требуется холодный рассудок. Только он позволяет нам увидеть реальную картину и понять, что правильно, а что нет. Только зная это, мы можем действовать в своих интересах.

Если у вас нашли серьезную болезнь, вы, разумеется, постараетесь найти лучшего врача, лучшее лекарство и лучшую больницу, какую только можете себе позволить. Руководствуясь личными интересами, вы постараетесь обдумать порядок действий. Вы не откажетесь от обследования, даже если оно будет сопряжено с болезненными ощущениями. Вы захотите узнать, каковы его результаты, даже если при этом вы будете чувствовать страх. И во всех своих действиях вы будете опираться на факты, оценивая шансы на успех.

Кто-то, оказавшись в подобной ситуации, запаникует, зароет в голову в песок и постарается отогнать от себя нехорошие мысли. Не исключено, что он даже откажется от лечения, заменив его хождением в церковь и молитвами, или начнет заливать горе алкоголем. Разумеется, эти люди будут действовать отнюдь не в своих истинных интересах. Не решаясь взглянуть в лицо действительности, человек отказывается соблюдать личные интересы и, следовательно, бороться за жизнь.

Если мы хотим стать настоящими эгоистами, мы не будем слушать альтруистов, а постараемся думать. Рассуждать, опираясь на факты! Думать и оценивать последствия своих поступков, не позволяя чувствам ослепить себя. Думать, т.е. ставить перед собой цель и добиваться ее.

Если же за дело берется «незаинтересованное лицо», т.е. патерналистское государство, побеждает иррациональное начало. Как уже было отмечено выше, невозможно привести ни одного убедительного аргумента в пользу необходимости применения административных рычагов ради абстрактной общественной пользы. Нет никаких оснований для того, чтобы распоряжаться доходами и жизнью сограждан. Речь может идти только о сиюминутной политической выгоде.

Если бы вы решали вопросы, связанные с пенсией, самостоятельно, вы выбрали бы то, что вам больше всего подходит. Прежде всего вы оценили бы свои личные обстоятельства (финансовое положение, состояние здоровья, предполагаемые расходы), затем условия страхования (размеры отчислений и выплат, репутацию страховой компании, предложения других страховщиков). И только после этого вы решали бы, отвечает ли предлагаемая услуга вашим интересам. Но до тех пор, пока за нас решают социальные службы (которые распоряжаются не своими, а нашими деньгами); до тех пор, пока наши доходы и расходы рассчитываются не на основе нашего финансового положения и условий страховки, а от политической конъюнктуры; до тех пор, пока государство обеспечивает сегодняшних пенсионеров, приставив пистолет к виску будущих (обещая им платить пенсии, приставив пистолет к виску представителей следующего поколения), система пенсионного страхования будет оставаться бестолковой и неэффективной. Это и неудивительно, если учесть, что ее разрабатывали люди, сильно смахивающие на Гомера Симпсона. В отличие от эгоистов, преследующих личные интересы, альтруисты-патерналисты действуют неразумно, и последствия их деятельности оказываются катастрофическими.

Главная ошибка поборников патернализма заключается в убеждении, что людей можно облагодетельствовать насильно. Но для нормальных здравомыслящих людей благо — это то, что они сами считают благом. Как невозможно убедить человека силой, так невозможно и осчастливить. Блага нельзя навязать. Заставь человека насильно играть на скрипке, и он ее возненавидит. Посели аскета в лучшем номере отеля «Ритц-Карлтон», и он окончательно возненавидит роскошь. Нельзя заставить человека ценить даже саму жизнь. Если больной страдает от неизлечимого недуга и решает уйти из жизни, можно ли его облагодетельствовать, насильно удерживая в этом мире? Можно привязать его к кровати, можно насильно лечить и кормить, но ценить жизнь его не заставишь. Нельзя сделать человека счастливым, лишив его возможности выбора.

Насилие, даже совершаемое с благими намерениями, остается насилием. Чтобы жить, человек должен иметь возможность наблюдать, оценивать, выносить суждения, принимать решения, — одним словом, мыслить. Насилие лишает его этой возможности. Нельзя заставить человека мыслить по указке или под дулом пистолета. Если его лишают возможности самостоятельно думать, решать, что хорошо, а что плохо, и действовать по собственному разумению, его лишают главного инструмента выживания.

Контролировать экономику или человеческое сознание — значит подавлять личность. Запрет на продажу лимонада без лицензии или лекарственных препаратов без одобрения регулятора, на доставку почтовых отправлений без разрешения государства — то же самое, что запрет на публикацию в газете без санкции сверху. Как пишет Айн Рэнд, «Свобода мысли невозможна без свободы политической. Политическая свобода невозможна без свободы экономической. Свободная мысль и свободный рынок не существуют друг без друга»20. Разум как жертва безумия

Как я уже писал выше, патернализм — производная коллективизма. На первый взгляд может показаться, что регулятор действительно заботится о благополучии каждого отдельного человека. Судите сами: он требует, чтобы мы не забывали о ремнях безопасности, потому что опасно не пристегиваться; потребляли меньше жиров, потому что это вредно для здоровья; принимали только разрешенные лекарства, потому что запрещенные вредны. Где же тут требование подчинить личные интересы коллективным? Разве государство мешает нам оставаться эгоистами?

Разумеется, мешает.

В социальном государстве личность ничего не значит, человек рассматривается как средство для достижения целей коллектива. Нам постоянно твердят: «Общество заботится о ваших интересах, учит и лечит вас. Для вас работает общественный транспорт и Почтовая служба, вам гарантирована пенсия. Поэтому вы тоже должны служить обществу. Общество — сложный механизм, который нужно поддерживать в рабочем состоянии. Вы должны вписаться в этот механизм, в котором каждый винтик выполняет свою функцию». Общество заботится о нас как расчетливый крестьянин, который откармливает свиней и кур, чтобы те, в свою очередь, снабжали его ветчиной и яйцами.

Поборники патернализма считают, что человек не в состоянии понять, что полезно, а что вредно. По сути это означает, что им все равно, хорошо человеку или плохо. Точнее говоря, в их лексиконе вообще нет такого понятия, как «благо отдельного человека». По их мнению, хорошо то, что хорошо для общества. Примером может служить деятельность Управления по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов.

Это учреждение судит о лекарствах совсем не так, как ваш лечащий врач, который решает, стоит вам их принимать или нет. Например, клинические испытания показали, что иресса — препарат, предназначенный для лечения рака легких, помогает не всем пациентам, а только тем, кто, например, никогда не курил. Но ведь помогает! Тем не менее через несколько лет после одобрения препарата Управление запретило его. О причинах запрета сообщалось в прессе: «Данный препарат помогает не всем больным»21. (Курсив мой. — Питер Шварц.)

Такова суть коллективизма: личность — часть единого организма, состоящего из взаимозаменяемых клеток. При такой постановке вопроса не имеет значения, что некоторым больным препарат помогает. Коллектив — это все люди, причем подчиняющиеся общим правилам. На одну чашу весов государство равнодушно кладет очевидную пользу для некоторых (и оценивает ее как несущественную), на другую — вред (неочевидный) для всех больных. Если вы оказались в меньшинстве, которому иресса может помочь, то даже если вы умираете и лекарство — ваша последняя надежда, у вас все равно его отнимут, потому что препарат «помогает не всем больным».

Исследования показали, что противоопухолевый препарат «авастин» останавливает рост раковых клеток в среднем на три месяца. Но экспертная комиссия при Управлении решила, что польза от него ничтожна по сравнению с целым букетом побочных эффектов. В результате средство, предназначенное для лечения рака молочной железы, было изъято из продажи. И никто не вспомнил о тех, кому авастин помогал. Последовала акция протеста. Вот что писали в газетах: «Десять женщин, принимавших авастин и утверждающих, что они до сих пор живы только благодаря этому препарату, умоляют Управление по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов и экспертную комиссию этого органа не запрещать лекарство. В акции приняла участие группа активистов общественных организаций, занимающихся борьбой с раком»22. Одна женщина, которая пошла на поправку именно благодаря авастину, пожаловалась журналистам: «Как же так? Собирается комиссия из шести человек <…> и решает, что мы относимся к статистически ничтожному меньшинству. Что я скажу своим дочерям? Младшей четыре года, старшей — семь»23.

Нетрудно догадаться, какое объяснение могли дать эксперты, и оно вскоре было озвучено: «Задача Управления — защитить как можно больше пациентов. Иногда нам приходится принимать решения, ущемляющие интересы части пациентов, но мы делаем выводы на основе общей картины»24. Иными словами, комиссия делает свои выводы, руководствуясь «благом для коллектива».

Посмотрим, как все это работает на практике. Любой человек в состоянии сам решить, стоит ли принимать тот или иной препарат. Он взвесит все за и против. Он сравнит эффективность различных препаратов при лечении данного конкретного заболевания, учет побочные эффекты (например, головокружение, которое в зависимости от рода занятий может оказаться нежелательным), взвесит риски (например, при приеме препарата, не прошедшего полных клинических испытаний, но способного замедлить развитие заболевания). Индивидуальные показания к приему препарата невозможно определить на основе его коллективной оценки, ведь коллективного больного не существует. Лекарственные средства нельзя рассматривать с точки зрения их общественной полезности. Каждый случай индивидуален: тот же аспирин кому-то поможет избавиться от головной боли или предупредить инсульт, а у кого-то вызовет внутреннее кровотечение или анафилактический шок. Одно и то же лекарство может привести к развитию новых заболеваний или даже к смерти или продлить жизнь на многие месяцы. Как рассчитать «коллективную» полезность или вред препарата? Ведь живут и умирают конкретные люди. Но Управление выносит решения «на основе общей картины», и, как это всегда бывает при коллективистском подходе, одних людей приносят в жертву другим. В результате даже безнадежный больной лишается последнего шанса — лекарства, которое запретили как «слишком опасное».

Кем и ради кого жертвуют? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим другой препарат — «флибансерин», который Управление тоже запретило. Флибансерин, воздействуя на центральную нервную систему, помогал женщинам со сниженным сексуальным влечением. Хотя клинические испытания показали, что прием препарата способствует росту сексуальной активности, их результаты были расценены как «недостаточно убедительные, чтобы игнорировать возможные риски» (комментарий главы экспертной комиссии Управления)25.

Это был особый случай. Управление не просто лишило женщин и их лечащих врачей возможности самим взвесить все плюсы и минусы препарата. Проблема лежала гораздо глубже, и ее сформулировала дама-профессор, специалист в области психиатрии, активно выступавшая против выпуска флибансерина. Она заявила, что, хотя препарат и может помочь некоторому количеству женщин, но им могут заинтересоваться и многие из тех, кому он не показан, ведь многие женщины страдают от сниженного полового влечения, не требующего медицинского вмешательства. В силу своего невежества и отсутствия информации они могут решить, что достаточно принять таблетку, и их сексуальная жизнь станет такой, как в книжках про любовь. Но жизнь — не литература»26.

Заметим, что речь идет не о запрете подделки (в этом случае производитель ответил бы по всей строгости закона). Регулятора заботит совсем другое: он хочет запретить эффективное лекарство, боясь, что кто-то начнет им злоупотреблять. Регулятор стремится уберечь женщин от заблуждения, вызванного не лживой рекламой, а их собственными ложными представлениями о данном препарате. Но ведь заблуждаться можно относительно любого лекарства!

Если бы Управление действительно беспокоила недостаточная информированность потребителей того или иного препарата, оно могло бы публиковать результаты своих исследований, чтобы пациенты вместе с лечащими врачами владели всей полнотой информации, необходимой для принятия решения о применении препарата. Но это противоречит доктрине альтруизма: ведь если просто предоставить всю информацию о лекарстве, интересы «нуждающихся» все равно не будут соблюдены. Да, Управление может подробно информировать население о лекарственных свойствах препарата и напомнить о необходимости проконсультироваться с врачом. Но ведь люди могут не прислушаться к рекомендациям! Они могут пропустить ценные советы мимо ушей, потому что в них проснется Гомер Симпсон. Ведь многие упрямо верят, что одна таблетка способна исцелить их от всех недугов и сделать их сексуальную жизнь такой же бурной, как в книжках про любовь. Если у людей есть свобода выбора, всегда найдутся обиженные — те, кто не желает полагаться на разум.

Допустим, вы серьезно больны и хотите принимать еще не разрешенное к продаже лекарство. Вы собрали кучу данных, проанализировали информацию и получили представление о шансах на успех и возможных побочных эффектах. Вы детально обсудили схему лечения с врачом. Вместе с ним вы взвесили все за и против и решили, что лекарство принимать стоит. Вы подошли к этому вопросу серьезно и вдумчиво, но… Вам не позволят лечиться — ради блага тех, кто может принять необдуманное решение. Вашими интересами придется пожертвовать, потому что государство должно позаботиться о тех, кто не желает думать.

Это касается не только медицины, но и любой другой области, где правит дух коллективизма. Вы можете использовать себе во вред как мышеловку (что не так уж страшно), так и, например, паевой инвестиционный фонд (а это уже серьезно). Если так случилось, значит, вы не потрудились заблаговременно приобрести необходимые знания. Такие ошибки дорого нам обходятся: спрут-регулятор обвивает нас своими щупальцами. Ради того, чтобы защитить интересы «нуждающихся», он будет контролировать каждый ваш шаг.

Никого не волнует, что запрещенное лекарство может оказаться вашим единственным шансом на спасение. Вам все равно не позволят его принимать, и вовсе не ради вашего блага (потому что какая вам польза от запрета нужного лекарства?), а ради блага общего. Поборники патернализма заботятся о вашем благополучии, заставляя вас выполнять долг перед обществом. В сущности, вас действительно ограждают от ошибки, — но не от ошибочного понимания своих интересов, а от ошибочного представления, что ваши интересы — это ваши личные интересы, а не интересы общества. Поборники патернализма следят за тем, чтобы вы делали то, что действительно полезно для вас. А ваше благо, как учит альтруизм, состоит в жертвенности.

Коллективисты утверждают, что человек должен жертвовать собой ради общества, а общество — это «нуждающиеся». А самые «нуждающиеся» — это те, кто не хочет нести ответственность за собственную жизнь, уповая на государство, которое и защитит их, неразумных. Поэтому государство контролирует и продажу лекарств (чтобы их не принимали те, кому это противопоказано); и пенсионное обеспечение (чтобы будущие пенсионеры не промотали свои сбережения); и выбор общеобразовательных учреждений (чтобы уберечь родителей от неверного шага); и наше пищевое поведение (ведь некоторые совершенно не умеют заботиться о своем здоровье). В любом случае наши права нарушаются из-за тех, кто не желает брать на себя бремя ответственности за разумный выбор. Мы должны жертвовать своей свободой ради тех, кому она не нужна. Нас всех стригут под одну гребенку, чтобы умные не отличались от дураков с их «потребностями». Так человек становится рабом общества.

«Великая» миссия альтруизма состоит не только в том, чтобы заставить имущих жертвовать неимущим. Ведь дело не только в богатстве. В жертву невежественным, ленивым и безответственным приносятся образованные, трудолюбивые и ответственные. Альтруисты требуют, чтобы мы помогали «нуждающимся», — тем, кто и пальцем не хочет пошевелить, чтобы сдвинуться с мертвой точки, тем, кто не желает думать и отказывается от главного инструмента выживания — разума.

И ради таких людей мы должны мириться с подавляющим личность государством-регулятором! Альтруизм и всесильное государство

Чем более активно насаждается коллективизм, тем более зависимыми мы становимся. Людям внушают, что они не в состоянии справиться со своей жизнью, полагаясь лишь на собственные суждения и совершая самостоятельные поступки. Нас подводят к мысли, что невозможно удовлетворить свои потребности без опеки государства с одной стороны и без жертвенности — с другой. В результате мы становимся заложниками коллектива.

Именно такие представления навязываются населению в социальном государстве-регуляторе.

Чтобы понять, насколько глубоко укоренилось в нас идея зависимости от общества, вспомним, как часто мы слышим про «долг перед обществом». Член школьного совета (Палм-Бич, штат Флорида) объясняет, почему старшеклассники обязаны участвовать в общественных работах: «Наше общество процветает. Посмотрите, сколько всего для нас делается. Но ребята не всегда проявляют сознательность. Они не понимают, что они в долгу перед обществом, которое столько делает для нас»27. Миллиардер Уоррен Баффетт торжественно заявляет, что он в долгу перед всем человечеством за свое «исключительное везение»: «Родившись в США, я вытянул счастливый билет. В 1930 г. вероятность моего появления на свет именно в этой стране составляла 30:1». В благодарность за это семейство Баффеттов обещает «оставить себе столько, сколько нужно, а остальное раздать нуждающимися»28. Всякий раз, когда богатые тратят свое время и деньги на бедных, они говорят, что «просто выполняют долг перед обществом», которое сделало для них столько добра. Непонятно только, зачем они это делают и кто от этого выигрывает?

Уоррен Баффетт много тратит на лечение африканцев. Но разве они помогли ему разбогатеть? Когда старшеклассник становится волонтером Армии Спасения, кого он спасает? Людей, которые «столько всего для нас сделали»? За это он должен благодарить не каких-то незнакомых бедняков, а родителей, — ведь это они заботились о его образовании, кормили его и поили, создавали комфортные условия жизни. Так почему же парень отдает долги беднякам?

Разумеется, многие блага мы получаем, только живя в обществе, а не на необитаемом острове. Но мы получаем их в результате взаимовыгодного обмена. Зарплату нам платит работодатель, кредит мы берем в банке, обед заказываем в ресторане. Наш долг перед теми, кто дает нам работу, деньги и еду (и только перед ними) состоит только в выполнении обязательств в рамках сделки. Иными словами, мы обязаны добросовестно трудиться, вовремя вносить в банк проценты и оплачивать ресторанные счета. В свободном обществе, если вы достигли успеха, значит, вы честно трудились и у вас нет причин считать себя виноватыми перед менее успешными согражданами. Каждый раз, вступая в отношения с людьми, вы совершали взаимовыгодную сделку. Вы ничего не должны аморфной массе, называемой обществом.

Несомненно, Баффетт был прав, когда говорил, что ему повезло родиться в США. Мы живем гораздо лучше, чем, скажем граждане Северной Кореи. В Штатах человек чувствует себя (относительно) свободным, когда как в других странах он скорее ощущает себя рабом. Так что в определенном смысле каждый гражданин США действительно в неоплатном долгу, но не перед жителями других стран, а перед интеллектуалами, — ведь все мы обязаны великим мыслителям, которые создали наше свободное и процветающее государство. Мы в долгу перед Джоном Локком, — он был первый, кто сформулировал понятие прав личности. Мы в долгу и перед отцами-основателями США, которые воплотили эту идею в жизнь, написав Декларацию независимости и Конституцию. Но, разрушая ценности, оставленные нам в наследство, мы проявляем черную неблагодарность. Нельзя радоваться неотъемлемому праву на счастье, одновременно обязуясь жертвовать этим счастьем ради других. Нельзя быть защитником американского идеала — индивидуализма, проповедуя коллективизм.

Баффетт поступил бы логично, пожертвовав деньги на какое-нибудь образовательное учреждение, распространяющее идеи индивидуализма и капитализма. Ведь на самом деле он не «выполняет свой долг», а бросает деньги на ветер и предает идеалы. Говоря, что успех — не результат труда, а альтруистический подарок от общества, Баффетт соглашается с утверждением, что своим существованием мы обязаны коллективу.

Чтобы управлять людьми, коллективисты делают их зависимыми. Любая структура социального государства способствует укреплению представления о беспомощности человека. Раз за разом мы слышим одно и то же: нам не выжить без мощного патерналистского государства, которое решит все наши проблемы. И постепенно мы свыкаемся с мыслью, что зависим от государства и материально, и духовно, и что оно должно не только давать нам хлеб насущный, но и указывать, сколько углеводов в день мы должны потреблять. Мы начинаем верить, что вообще живем только благодаря жертвенности остальных, а значит, и сами должны жертвовать собой. И вот нам уже кажется, что человек самостоятельный, ответственный и способный поддерживать свое существование в этом мире — это миф.

Поверив в собственное бессилие, мы готовы следовать любым указаниям. Мы терпеливо ждем, когда нас накормят, оденут и предоставят нам жилище. Значит, и есть мы будем то, что нам дадут, и одеваться так, как нам велят, и жить там, куда поселят. Мы начинаем ждать указаний, как нам жить.

Так прокладывается дорога к тоталитарному государству.

Тоталитаризм — высшее проявление идеи самопожертвования. Никаких личных интересов, никакой прибыли, никаких прав и свобод! Эта система отбирает у человека все личное. Отныне все его силы, все помысли и надежды должны быть подчинены потребностям коллектива. Карл Маркс коротко и ясно сформулировал суть альтруистической морали в тоталитарном государстве: «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям».

Вдохновляясь идеями Платона об идеальном государстве, в котором царствует правитель-философ, тоталитарные лидеры пользуются абсолютной властью, полагая, что только им одним ведомо, в чем истинное благо для народа. Можно сказать, что диктатор — это главный патерналист. Он строго контролирует все сферы человеческой жизни, указывая людям, что делать и что говорить. И люди становятся бесправными рабами государства.

Когда в Китае женщине, у которой уже есть ребенок, запрещают иметь других детей, ее заставляют пожертвовать личными интересами ради блага страны. Когда в Иране насмерть забивают камнями человека, отказавшегося принять ислам, его приносят в жертву интересам мусульманского сообщества. Когда при советской власти в России диссидентов отправляли в лагеря, их приносили в жертву интересам пролетариата. Когда в нацистской Германии евреев сгоняли в газовые камеры, их убивали ради «чистоты нации». Все эти чудовищные преступления совершались и совершаются в строгом соответствии с представлением о том, что каждый человек живет лишь для того, чтобы удовлетворять потребности коллектива.

Вот что Гитлер писал о теории нацизма:

Необходимо, чтобы человек пришел к осознанию того, что его собственное эго ничего не значит на фоне существования целой нации, и что место эго в обществе определяется лишь совокупными интересами нации. <…> Высшие интересы целого должны определять границы долженствующих интересов отдельного человека. <…> Под такими интересами следует понимать лишь способность индивидуума идти на жертвы ради своего общества, ради своих соотечественников29.

А вот что Ленин писал о коммунизме:

Ради начала международной пролетарской революции можно и должно не останавливаться ни перед какими жертвами30.

Им вторил Мао Цзэдун:

Мы, китайские коммунисты, сверяя каждый свой шаг с высшими интересами широких народных масс, беззаветно верим в справедливость нашего курса. В любую минуту своей жизни каждый из нас готов на личную жертву — отдать свою жизнь за правое дело31.

Не имеет значения, является ли диктатор искренним поборником альтруизма или он просто жаждет власти и готов ради нее на все. В любом случае именно альтруизм наделяет его моральным правом на диктатуру. Диктатура держится не на штыках. Ни один диктатор не усидел бы на своем месте, открыто признавшись, что правит страной ради личного обогащения. В отличие от заурядного воришки, который не спорит с тем, что красть — грешно (он просто крадет себе и крадет, стараясь, чтобы его не поймали), диктатор заявляет во всеуслышание, что он правит во благо страны. Поэтому деспотии нужна пропаганда, пускай даже самая грубая и примитивная. Тиран понимает, что должен как-то оправдывать свое пребывание у власти, и начинает кричать о необходимости самопожертвования.

«Ваше собственное эго ничего не значит на фоне существования целой нации». Этот лозунг позволяет сплотить народ вокруг диктатора. И вот люди садятся на танки и становятся под ружье, государственные учреждения работают на диктатуру, пишутся книги и снимаются фильмы, прославляющие тиранию. Кто-то услужливо доносит на «врагов народа», а кто-то просто молчит, оправдываясь тем, что «им, наверху, виднее». Весь народ, от министра до рядового рабочего, готов постоянно жертвовать собой ради государства. Люди с радостью отказываются от соблюдения личных интересов и превращаются в серую массу. Они не жалуются, потому что боготворят тирана и убеждены, что их заставляют страдать, пытают и убивают ради «общего блага».

Чем более виртуозно диктатор владеет коллективистской риторикой, тем больше симпатии он вызывает у всего мира, даже если его руки по локоть в крови. Неудивительно, что некоторые критики советского режима — самой жестокой диктатуры нового времени — считают, что коммунисты творили зло во имя благородной цели, стремясь к недостижимому идеалу. Например, один американский дипломат, известный своими антикоммунистическими взглядами, считает, что марксизм — «самая благородная и бескорыстная идеология после христианства, просто она не работает на практике»32.

Ну и что, что не работает? В тоталитарном государстве людям прикажут заставить ее работать. Им объяснят, что все дело в пережитках прошлого, в том, что эгоизм еще не изжит до конца. Им будут твердить, что они должны пожертвовать своим счастьем во имя «высшего блага» — служения обществу. Нужно отринуть свое эго и выполнять волю диктатора, который строит рай для рабочих и крестьян или тысячелетний рейх. Никаких вопросов, полное послушание. Большинство населения с радостью или неохотой подчиняется неизбежности.

Но диктатура не падает с неба. Она произрастает на хорошо удобренной почве. Почему в одной стране она возможна, а в другой — нет? Диктатура рождается лишь в обществе, в котором укоренились представления о необходимости подчинения властям. Тирании нужны граждане с покорными душами и податливыми мозгами, с молоком матери впитавшие философию самопожертвования и самоотречения, готовые отдать свои судьбы в руки государства. Тирании нужны люди, нуждающиеся в тиране, готовые в ответ на любой его приказ вскидывать руку в приветствии и кричать: «Хайль Гитлер!»

Тирании нужны люди, согласные подчиняться.

Например, многие граждане России и сегодня, после падения коммунистической системы, продолжают восхвалять Ленина и Сталина, словно ждут прихода нового авторитарного правителя.

Рудольф Гёсс, комендант Освенцима, с одобрением отзывался о таком состоянии духа среди народонаселения:

Каждый немец безоговорочно и безропотно подчинялся руководству государства, только оно было способно защищать истинные интересы народа и вести его в нужном направлении33.

Никакой тиран не справится с народом, который по-настоящему ценит свободу. Именно поэтому — по крайней мере, на сегодняшний день — диктатура в США невозможна, ведь она требует совершенно другого менталитета, чем тот, который был заложен в нас отцами-основателями.

Соединенные Штаты возникли на волне индивидуализма. Каждый гражданин был объявлен независимой, свободной личностью, наделенной неотъемлемыми правами. Главной ценностью был объявлен человек, а государство было поставлено ему на службу. Отвергалось всякое подчинение человека человеком. Новые представления о человеке сформулировал Томас Джефферсон. Он писал, что никто не рождается ни оседланным, ни одетым в сапоги со шпорами и готовым оседлать других.34 Иными словами, жизнь каждого человека принадлежит только ему, а не государству. Это был призыв не к самопожертвованию, а к построению собственного счастья, не к созданию государства-няньки, а к самоуважению и подчинению государства человеку. Функции государства строго ограничивались. Это состояние души очень хорошо передают фраза «Не наступай на меня» и лозунг «Свобода или смерть!»[12]. Согласитесь, в них куда больше энергии, чем в сегодняшнем нытье о социальных пособиях и бесплатной медицине.

Дух той — другой, молодой — Америки был силен до конца XIX в. Сегодня он постепенно угасает. Нам уже трудно представить себе, что когда-то президент мог наложить вето на закон о финансировании психиатрических клиник: «Я не вижу, где в Конституции написано, что федеральное правительство должно стать главным благотворителем». Эти слова были сказаны президентом Франклином Пирсом в 1854 г. Вот что еще он заметил по этому поводу: «Если мы примем этот закон, мы посягнем на важнейшие принципы, на которых стоят Штаты»35. Иными словами, закон противоречил Конституции, согласно которой государство должно защищать права личности, а не заставлять граждан жертвовать в пользу других.

Хотя этот принцип лежит в основе политической системы США, в ней с самого начала было заложено некое противоречие. Да, отцы-основатели создали прекрасную систему, призванную защищать свободу личности. Но они и не подозревали, что в ее фундаменте — моральном кодексе — есть маленькая трещинка. Дело в том, что идея эгоизма хотя и присутствовала, но не была четко сформулирована, а вот альтруизм отцы-основатели поддерживали явно. Да-да, они проповедовали свободу личности, тем самым подтверждая, но не озвучивая мысль о том, что человек является высшей ценностью. Но, отвечая на вопрос о том, что, по их мнению, составляет истинное благо, они отвечали: служить ближнему своему. Томас Джефферсон выступал против буквальной трактовки Библии, но считал альтруистические заповеди Христа «самым высоким и прекрасным моральным кодексом из всех существующих»36. Отпуская невинные комплименты в адрес альтруизма, отцы-основатели даже не подозревали, к чему это приведет. Разве могли они предположить, что в сознании людей свободная независимая личность превратится в «сторожа брату своему». Но шло время, и указанное противоречие стало проявляться все более явно.

Медленно, но верно достижения Американской революции сходили на нет. Права личности съеживались как шагреневая кожа, а государство набирало силу. Росли государственные расходы, плодились государственные учреждения, повышались налоги. Законов и ограничений становилось все больше. Коллективистское начало усиливалось. И вот мы превратились в нацию наполовину свободную, наполовину зависимую от государства. А ведь все началось с невинного утверждения, что мы должны помогать нуждающимся. Если мы не бросим вызов этой доктрине, все закончится плохо, и наша свобода иссякнет, а так называемая «сетка социальной безопасности» превратится в грубую ткань, из которой всесильное государство сошьет каждому из нас по смирительной рубашке.

Говорят, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Это правда, если «благом» считать альтруизм.

ГЛАВА 7 ЧЕРНАЯ ДЫРА АЛЬТРУИЗМА

Многие считают, что альтруист готов пожертвовать состоянием, но никогда не откажется от идеалов, что он не меняет своих убеждений и живет в соответствии с принципами, которые проповедует. На самом деле это не так. Альтруист не может иметь убеждений.

Альтруисты вынуждены жертвовать не только материальными, но и духовными ценностями. «Нуждающиеся» опустошают не только кошелек, но и мозги.

Альтруисты вынуждены жертвовать разумом. Эгоизм человеческого сознания

Согласно этике альтруизма, следует делиться благами. Но любая оценка, т.е. определение чего-либо как блага, является результатом процесса мышления. Иными словами, вы определяете благо как нечто ценное для вас, как то, что вам нужно и что вы стремитесь приобрести. Жертвуя благом, вы жертвуете этими представлениями. Вы отказываетесь признавать, что ваша жертва представляет для вас ценность. Вы считаете что-то благом для себя, а альтруисты призывают этим благом пожертвовать, потому что истинное благо — это жертва.

Альтруистическая доктрина диктует нам, что именно мы должны считать не только полезным, но и истинным. Например, Управление по контролю за качеством продовольствия и лекарственных препаратов, имеющее монопольное право разрешать и запрещать лекарства, указывает нам, что следует считать правильным с точки зрения медицинской науки. Лекарство может помогать вам, но если его признают вредным для большинства населения, вы тоже будете должны считать его таковым.

Под контроль попадает и мир идей. Производитель фармацевтической продукции не имеет права не только продавать лекарства без разрешения Управления, но и предлагать медикам специальную литературу, содержащую выводы, противоречащие позиции этого учреждения1.

Альтруисты хотят, чтобы наши представления о мире соответствовали чужим представлениям. Мы не должны разделять идеи, против которых выступают «нуждающиеся». Например, в Канаде в тюрьме для особо опасных преступников охранникам запретили носить жилеты, защищающие от ножевых ранений, потому что «преступники могут подумать, что их считают опасными»2. В США в школьный учебник отказались включить рассказ про слепого смельчака, покорившего вершину Мак-Кинли, потому что в тексте «содержится намек на ущербность незрячих»3. В британской школе преподаватели истории запретили писать сочинения о холокосте, чтобы не вызвать «рост антисемитских настроений у детей из мусульманских семей»4. Это и есть альтруизм в действии. Ради него приходится отказываться от истины. Если «нуждающиеся» высказывают какое-то суждение, мы должны соглашаться с ними, даже если они ошибаются. Иными словами, людям, не знающим истории, мы должны говорить, что холокост — это миф, слепым — что альпинисты не нуждаются в зрении, а закоренелым убийцам — что они не опасны.

Если мы должны подгонять свои суждения под «нуждающихся», может быть, лучше вообще перестать думать? В главе 3 речь шла о том, что в рамках альтруистического подхода чужие потребности оказываются важнее наших нравственных принципов. Теперь мы видим, что эти потребности подавляют все наши убеждения. В основе эгоизма лежит игра свободного разума. Мы делаем умозаключение, если сами считаем его верным. Например, мы складываем 2 и 2 и получаем 4 не потому, что таково общественное мнение, а потому, что сами нашли правильный ответ. Познание — сугубо эгоистический процесс. Но поскольку эгоизм подвергают обструкции, индивидуальный процесс познания становится невозможным. Нас лишают права на самостоятельное суждение. Чтобы наше сознание стало альтруистическим, мы должны отказаться от самостоятельных суждений.

Итак, человек жертвенный не имеет собственных убеждений. Благо для него — это удовлетворение чужих потребностей, а истина — то, что считают истиной «нуждающиеся». Такой человек не сделает ничего против чужой воли. Он зависит от чужих потребностей, чужих желаний и требований, чужих идей. Он думает и поступает как раб.

Отказ от собственных убеждений подводит нас к принятию морального кодекса альтруиста. А поскольку, как я уже писал выше, нет никаких оснований для подчинения своей жизни другим, человек жертвенный не рассуждает, а верит. Он верит в альтруизм, потому что уважаемые люди (его мать, священник, учитель, да и общество в целом) объявили его высшим благом. Разум — это компас, по которому мы сверяем свои суждения с истиной и ориентируемся в бурном океане жизни, а вера — отказ от самостоятельных суждений, от разума. Верить — значит позволить другим думать за тебя и управлять твоей жизнью.

Подавление личности преследует еще одну цель. Жертвуя своими мыслями и убеждениями, мы теряем чувство собственного достоинства.

Нам часто повторяют: нехорошо гордиться собой, надо быть скромнее. Не следует самоутверждаться, надо умалять свои достоинства. Зачем вам счастье? Надо жить для других. С чего вы взяли, что ваши жизни чего-то стоят? Нет, вы родились, чтобы быть принесенными в жертву. Вы думаете, вы хорошие люди? Это не так. Загляните в себя, и вы поймете, что хороших людей не бывает.

Эта концепция берет свое начало в христианстве, которое учит нас, что на каждом человеке лежит печать первородного греха. Еще в Средние века Папа Римский Иннокентий III писал: «Человек, ты создан из праха земного <…>. Чем же ты гордишься, прах? Зачем превозносишься? Кто ты такой, чтобы похваляться? О, как жалки и ничтожны человеческие существа!»5 Ему вторит и современный служитель Церкви — преподобный Билли Грэм[13]: «Вы сможете сдвинуть и сокрушить горы своего эгоизма, снести любое препятствие на своем духовном пути, лишь уподобившись ничтожному червю. <…> Червь совершенно беспомощен. Он слишком слаб, чтобы защитить себя от опасности. Птица может склевать его, человек — растоптать. Червь — всегда жертва. <…>. Червь живет ради других. <…> Учитесь быть червями ничтожными перед лицом Господа нашего»6. В Нагорной проповеди содержится тот же призыв к смирению: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас»7. Иными словами, поскольку перед лицом Господа все мы одинаково и безнадежно грешны, то и относиться к себе мы должны соответственно — как к существам ничтожным и презренным.

Новейшее обоснование нашего ничтожества дают современные интеллектуалы-авангардисты, утверждающие, что человек — всего лишь частица протоплазмы, затерянная на просторах Вселенной и неспособная ни мыслить, ни чувствовать. Соответственно, наша жизнь не имеет ни цели, ни смысла, наш разум — не более чем мираж, воля — не более чем выдумка, а любое достижение — самообман. Эта «продвинутая» версия Нагорной проповеди вообще отрицает разум — не только человеческий, но и Божественный.

Мы все равны, твердят нам. Это означает: мы все одинаково ничтожны. Нет людей совершенных, у каждого есть какой-нибудь изъян. Героев тоже нет, а есть только колоссы на глиняных ногах. Место главных героев книг и фильмов заняли антигерои. Нам предлагают забыть детские мечты об идеале. Стремиться к ним — наивно. Представления о благородстве человеческой натуры высмеиваются критиками и культурологами. Общественные деятели постоянно одергивают нас, чтобы мы не начали считать себя хорошими. Прилежный ученик гордится своими знаниями и хорошими оценками? Его отправляют мыть горшки в больнице. Успешный предприниматель гордится состоянием, нажитым честным трудом? Ему говорят, что он «в долгу перед обществом». Общий посыл таков: никто не достоин самоуважения. Все должны быть равны. Существует разница в доходах? — Ее надо ликвидировать. У людей разные способности? — Не стоит обращать на это внимания. У людей разные убеждения? — Не имеет значения. Ни у кого нет монополии на истину.

Наступление на эгоизм набирает обороты, и альтруисты делают все, чтобы снизить нашу самооценку. Чтобы не касаться истинной природы чувства собственного достоинства, альтруисты прибегают к демагогической уловке «Чучело». В качестве примеров персонажей с высокой самооценкой нам подсовывают то жалкого хвастунишку, втуне пытающегося поразить публику своими «достижениями», то социально опасного типа с раздутым самомнением, готового уничтожить любого, кто заденет его самолюбие, то наивного дурачка, похожего на ребенка, которого в детском саду учат повышать самооценку, распевая «Я самый лучший!».

К чувству собственного достоинства все это не имеет никакого отношения. Альтруисты не хотят, чтобы люди поняли главное: самоуважение можно только заслужить. Оно зависит от наших конкретных достижений. Лесть и самомнение тут ни при чем. Истинное самоуважение предполагает честность по отношению к себе и объективную самооценку. Оно говорит о том, что вы оцениваете свои успехи в соответствии с критериями, которые установили сами, полагаясь на разум. Аристотель называл гордость величайшей из добродетелей, потому что она усиливает их и не существует без них, и потому, что она невозможна без благородства и доброго нрава8. Уважающий себя человек не преувеличивает свои заслуги и не обращает внимания на критику. Только в воспаленном могу альтруиста может родиться мысль, что самоуважение зависит от мнения соседей.

Истинному самоуважению и гордости всегда сопутствует истинный эгоизм. Айн Рэнд называет гордость «нравственным честолюбием»9, требующим «радикального эгоизма от души, желающей получить от жизни все самое лучшее как в материальном, так и в духовном плане»10. Чувство собственного достоинства возникает, когда мы сами формируем свою личность и становимся людьми, заслуживающими счастья, за которое боремся. Уважающий себя человек уверен в своих силах, он — хозяин своей судьбы и считает, что достойно отвечает на ее вызовы. Уважающий себя человек с негодованием отвергает предлагаемую ему роль жертвенного животного, а не уважающий себя — с готовностью соглашается играть ее.

Эгоизм требует от нас определенного мужества и внутренней мобилизации, необходимых, чтобы поставить перед собой цель и достичь ее. Чтобы в любой ситуации сохранять верность своим идеалам и принципам, нужны стойкость и бесстрашие. Верность себе и готовность не останавливаться на достигнутом — вот что нужно, чтобы добиться счастья.

В отличие от эгоизма, альтруизм несовместим с верностью идеалам.

Человек жертвенный не считает, что его счастье так уж важно, — впрочем, как и его собственная жизнь. Человек жертвенный не ищет удовольствий, потому что это было бы эгоистично с его стороны. Более того: испытывая радость от какого-либо дела (например, помогая другим), такой человек считает, что недостаточно жертвует собой и что надо жертвовать больше. Если ты счастлив, поделившись своим богатством, значит, ты отдал слишком мало. Нужно отдавать и отдавать — до тех пор, пока не начнешь страдать. Вот тогда тебя действительно можно будет назвать жертвенным человеком. Каждый твой день должен состоять из обременительных обязанностей, а не из страстного стремления привнести что-то важное в свою жизнь. Да и какие у тебя могут быть ценности, кроме одной — отказаться от всего?

Альтруисты умеют оперировать только общими фразами. Жертвенность они оправдывают любовью. Но человек жертвенный лишен и этой нравственной ценности. Как заметил Говард Рорк, герой книги Айн Рэнд «Источник», «Чтобы сказать: “Я тебя люблю”, надо сначала научиться говорить “я”».11

Жертвенность — величина отрицательная. Это пустота, вакуум. Жертвенный человек снимает с себя все обязательства, отказываясь думать, делать правильный выбор, учиться, творить, защищать свои идеалы. Он даже живет не ради других, а вместо других. Он никогда не задается вопросом: «Что есть истина? Как я должен поступить?» Вместо этого он гадает: «А что думают другие? Что, по их мнению, я должен сделать для них?» Он как пустой сосуд, ожидающий, что его наполнят до краев. Парадокс в том, что жертвенный человек, — да, да, тот самый, который по частицам раздает свою жизнь окружающим, — на самом деле является паразитом. Он живет за счет других, питаясь их мыслями. Зомби готовы на все

Жертвенность нередко становится причиной саморазрушения. Вот лишь три примера.

В 1978 г. в Джонстауне произошло массовое самоубийство. Это была страшная, чудовищная трагедия. Более 900 американцев по приказу своего лидера Джима Джонса выпили пунш, отравленный цианистым калием. Погибшие были последователями религиозного учения «Храм народов». Община жила в джунглях Гайаны. Все они приехали туда из Калифорнии, чтобы претворить в жизнь социалистическую утопию. Многие из них пожертвовали Джонсу свои дома, другое имущество и деньги, а некоторые даже сделали его опекуном собственных детей. Они выполняли все его приказы, называя «отцом». Прослышав о том, что люди из внешнего мира хотят разогнать общину, они начали готовиться к совершению ритуального самоубийства. Когда федеральные власти вплотную занялись расследованием деятельности Джонса, он объявил, что час пробил. Все члены коммуны безропотно выпили отравленный напиток. При этом 150 детей (среди них были и младенцы, а самому старшему было 11 лет)12 умерли, приняв напиток из рук взрослых.

Зачем они это сделали? После случившийся трагедии журналист, посетивший Джонстаун и впоследствии написавший об этом книгу, рассказал в интервью, почему люди пошли за Джонсом:

У адептов «Храма народов» была одна общая черта. Они были альтруистами. <…> Они жаждали быть членами организации и делать что-то полезное. Не забывайте, какие это были времена и какова была ситуация с гражданскими правами. К тому же только что закончилась война во Вьетнаме. Огромное количество молодежи и людей старшего возраста искали приложение своим силам. Тогда было очень велико стремление делать что-то хорошее13.

Другой пример — шахиды, люди, которые по собственной воле подрывают себя, чтобы унести с собой как можно больше человеческих жизней. Они поступают жертвенно. По чужому приказу они взрывают детей в школьных автобусах, потому что их лидеры говорят, что тем самым они совершают «величайшее благо». Их духовные наставники уверяют, что единоверцы будут благодарить их и что они исполняют волю Аллаха.

А чудовищные зверства нацистов? Адольф Эйхман, ответственный за массовое уничтожение евреев, позднее так рассказывал о своем отношении к работе:

С детства я был приучен к беспрекословному послушанию, я впитал его с молоком матери. <…> Я не мог и помыслить о том, чтобы ослушаться. <…> Только теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что быть послушным и выполнять чужие приказы очень удобно. Это избавляет от необходимости думать14.

Именно так и думали нацисты, начиная от рядовых и кончая высшими чинами. Когда закончилась война, у солдата, служившего охранником в одном из концлагерей, спросили, испытывал ли он жалось к заключенным. «Конечно, испытывал, — ответил солдат. — Но я старался побороть ее. Я должен был пожертвовать своими переживаниями ради великого дела»15. Комендант Освенцима Рудольф Гёсс рассказывал, что испытывал примерно те же чувства, когда поступил приказ уничтожить заключенных: «В тот момент я не рассуждал. Приказ есть приказ, и я должен был его выполнить. Я не знаю, зачем было нужно убивать евреев. Я не имел права рассуждать об этом»16.

На поприще самоотречения все эти люди достигли совершенства. Их объединяла одна характерная черта — нежелание думать. Единственной возможностью не замечать зло был полный отказ от оценок, отключение мозга. Они верили в самопожертвование, но первое, чем они жертвовали, — это способностью мыслить. Все эти самоотверженные убийцы гнали из головы любую мысль. Пусть за них думают другие — руководители социалистического государства, исламские лидеры или нацистские вожди. Так люди превращались в зомби — в послушных рабов, готовых на самое чудовищное преступление. Для собственного успокоения они могли лишь то и дело повторять: «Мне так сказали, и кто я такой, чтобы возражать?»

Суть менталитета альтруистов как нельзя лучше сформулировал основатель гестапо Герман Геринг. Оправдывая экономическую политику Гитлера, он сказал: «Если фюрер захочет, чтобы дважды два равнялось пяти, так оно и будет»17.

Идеи самоотречения толкают людей в гибельную бездну, в черную дыру альтруизма.

ГЛАВА 8 ИСТИННАЯ ЦЕЛЬ САМОПОЖЕРТВОВАНИЯ

При детальном рассмотрении оказывается, что сторонники альтруизма демонстрируют совершенно разную степень знакомства с этим учением. Есть «простецы» — обычные люди, наивно полагающие, что так уж устроен мир и что они должны жертвовать собой ради других и «общего блага». Но есть и «посвященные» — интеллектуалы, теоретики альтруизма. Они могут прочитать вам об этом учении целую лекцию. Они не просто покорно жертвуют собой, но активно насаждают альтруистические догмы. Их мотивация — не та, что у пассивных последователей теории. Они призывают к самопожертвованию вовсе не ради чужой пользы. Альтруизм становится для них самоцелью. Альтруисты-завистники

Все мы знаем, что такое зависть. Кто-то завидует соседу, у которого дом больше, кто-то — сослуживцу, получившему повышение по службе. Завистники мечтают о том, чтобы сосед не смог вовремя уплатить проценты по кредиту и у него отобрали дом или чтобы сослуживец не справился с новой работой и его уволили. При этом самим завистникам не обязательно нужен большой дом или продвижение по службе. Они просто хотят, чтобы те, кто добился чего-то в жизни, остались ни с чем. Завистники мечтают не о своей победе, а о чужом поражении.

Примерно так же рассуждают и «злостные» альтруисты. Призывая к самопожертвованию, они думают не о тех, кто получает, а о тех, кто теряет.

Вспомним пример из главы 1, когда старшеклассников заставляли работать в больнице в обмен на хорошие отметки. Зачем это делалось? Если учащийся бескорыстно ухаживал за больными, он получал зачет. При этом он не имел права заплатить сиделке, чтобы она выполнила его работу (хотя вообще-то от нее было бы больше проку). Больница была готова заплатить школьнику, но школа настаивала, что молодые люди должны работать бесплатно. Даже если бы бедолага-школьник внес свой вклад в исследования в области лечения онкологических заболеваний, это не считалось бы общественно-полезной работой. Школой были поставлены четкие условия: ты «должен выполнять работу бескорыстно, помогать обществу, не рассчитывая на вознаграждение или благодарность»1. Иными словами, диплом с хорошими отметками выдавался в обмен на жертвенное поведение, хотя школьник, возможно, и без того был человеком отзывчивым.

Сколько добрых слов мы слышим в адрес матери Терезы, которая ухаживала за больными и умирающими бедняками! Как все восхищаются Корпусом мира, который доставляет продукты и гигиенические принадлежности в нищие африканские деревушки! А вот компании, которые избавляют мир от страданий, разрабатывая антибиотики, обезболивающие препараты и вакцины, или компании, которые избавляют мир от голода, выращивая новые высокоурожайные сорта зерновых, почему-то считают эксплуататорами, заботящимися только о своем кармане.

Чем больше убытков несет жертвователь, тем больше восхищаются им альтруисты, хотя польза от жертвы может быть чисто номинальной. Классический пример — библейский Авраам. Его прославляют за то, что он согласился принести в жертву своего сына Исаака просто потому, что так велел ему Бог. О, как превозносят его раболепие, готовность отдать самое дорогое, что у него было, притом, что в смерти Исаака не было никакой пользы — ни семье Авраама, ни его народу, ни даже самому Богу. Так вот чтó так умиляет альтруистов — сам факт самоотречения, жертва ради жертвы.

Когда альтруисты вопят о неравенстве доходов, они вовсе не стремятся повысить уровень жизни бедняков — они хотят, чтобы богатые сами стали бедняками. Если все будут одинаково бедны, альтруисты успокоятся. В свое время они восхищались социалистическими странами, где люди жили гораздо хуже, чем самая бедная западная семья. Зато если бедняки начинают жить лучше, но при этом богатеют и богатые, альтруисты поднимают крик. Вот, например, статья, озаглавленная «Пропасть между бедными и богатыми увеличивается». Начинается она так: «По данным Федерального резервного банка США, разрыв между бедными и богатыми увеличивается. <…> По стоимости средних чистых активов разница между домохозяйствами с самым высоким уровнем дохода (10% домохозяйств) и домохозяйствами с самым низким уровнем дохода (20% домохозяйств) достигает 70%». Лишь прочитав полстатьи, мы узнаем, что «Доходы самых малообеспеченных домохозяйств <…> возросли на 25% и составили в среднем $7900 на хозяйство»2. (Курсив мой. — Питер Шварц.)

Любой разумный человек согласится с тем, что если ты стал богаче, в этом нет ничего плохого. Но когда кто-то стремительно обогащается, альтруисты хватаются за голову. Зато если всех уравнять, опустить до уровня самого последнего бедняка и запретить обогащаться, они смогут спать спокойно. Если имеет место неравенство, значит, «имущие» слишком мало жертвуют. Тогда за дело берутся альтруисты, чтобы дать укорот тем, кто пытается возвыситься над своими собратьями. Они требуют жертвы тем, кто остался на дне. Богатство вменяется нам в вину, и наказание неизбежно. Альтруисты клянут владельцев лимузинов и роскошных пентхаусов, они призывают громы и молнии на головы топ-менеджеров, получающих высокие зарплаты и бонусы. Они требуют (в Конгресс даже был внесен соответствующий законопроект) уменьшить разрыв между зарплатами управляющих компаниями и самыми низкооплачиваемыми сотрудниками3.

В других странах эта разновидность зависти проявляется еще сильнее. Например, в Финляндии размер штрафа за нарушение правил дорожного движения зависит от доходов нарушителя. Так, по участку дороги с ограничением скорости до 40 км в час некий состоятельный господин мчался со скоростью 70 км в час. Его остановил полицейский, потребовал сообщить номер социальной карты, по телефону узнал, какие налоги платит нарушитель, и оштрафовал его на $71 тыс.! «У нас, в Скандинавии, свои порядки, — заявил по этому поводу сотрудник Министерства внутренних дел. — У нас прогрессивная шкала налогообложения, и размер штрафа тоже зависит от уровня дохода. Чем больше зарабатываешь, тем больше платишь»4.

Предвзятое отношение к богатым альтруисты объясняют тем, что обогащение одних приводит к обнищанию других. Позвольте, но на свободном рынке это не так! Во-первых, размер состояния — величина переменная. Во-вторых, оно создается, а не отбирается у других. Человек создает то, чего прежде не существовало. Людям с ограниченной трудоспособностью, получающим меньше других, выгодно, чтобы было как можно больше людей, способных зарабатывать много. Как богатые становятся богатыми? Очень просто. Они производят товары — машины, строительные материалы, самолеты, компьютеры, смартфоны, они строят дома, повышая тем самым наш уровень жизни. Больше производишь — больше зарабатываешь, меньше производишь — меньше зарабатываешь. Но в любом случае, если производство ведется на свободном рынке, в выигрыше остаются все. Более предприимчивые могут позволить себе филе миньон, менее предприимчивым придется довольствоваться гамбургером, но это лучше, чем всем вместе хлебать жидкую кашу или голодать в условиях уравниловки.

При перераспределении богатства падает уровень жизни каждого. Это неизбежно, поскольку средства, которые могли быть направлены на развитие производства, расходуются на потребление. Это все равно что разобрать процветающее предприятие на кирпичи, продать их, а деньги отдать безработным. Предприятия больше нет, кирпичи проданы. И на что теперь кормить «нуждающихся»?

Разумеется, если вы разбогатели благодаря покровительству государственных чиновников, ваши деньги действительно взяты из карманов тех, кто таким покровительством не пользовался, но винить в этом следует не богатых и не капиталистическую систему, а коррупцию, столь распространенную в странах, где нет свободного рынка (и не только в них, ведь и в США рынок тоже нельзя считать полностью свободным). Когда государство управляет экономикой в соответствии с принципами альтруизма и «в интересах общества», многое зависит от личных связей. Появляются групповые интересы, выдаваемые за интересы общества. Но если есть закон, защищающий права личности, государство не может раздавать преференции, а недобросовестные предприниматели — продавливать свои интересы.

Как и за любой альтруистической кампанией, за критикой неравенства доходов скрывается не возмущение получением привилегий от государства (что было бы вполне оправданно), а обыкновенная зависть к тем, кто зарабатывает больше других. Альтруисты сгорают от желания пройтись с косой по полю и «срезать верхушки», т.е. принести в жертву добившихся успеха, — только потому, что другие успеха не добились. Отказ от ценностей

Описанная выше тенденция — не случайность. Она прекрасно вписывается в альтруистическую доктрину и проистекает из желания альтруистов отказаться от ценностей, или, точнее, неспособности определить, что такое благо.

Этический кодекс для того и существует, чтобы различать добро и зло, пользу и вред. Религиозный этический кодекс предполагает, что добро заключается в соблюдении заповедей. Тот, кто это делает, в каком-то смысле извлекает из этого пользу, а те, кто полагается на разум, причиняют себе вред. В противовес религии, этический кодекс разумного эгоизма гласит, что выигрывает тот, кто живет разумно, ни от кого не зависит и эффективно работает. Соответственно, отказавшись от разума и независимости, человек разрушает себя.

А что есть добро в представлении альтруиста? Спросите у него, какими принципами следует руководствоваться в жизни, и он ответит, что нужно делать не то, что хорошо для вас, а то, что хорошо для вашего соседа. А что хорошо для нашего соседа? Вероятно, то, что хорошо для его соседа, и т.д. и т.п. Альтруисты утверждают, что выгодно приносить пользу не себе, а другим. А что выгодно этим другим? Им тоже выгодно приносить пользу не себе, а другим, и т.д. и т.п.

Таким образом, альтруистическая этика не содержит сколько-нибудь стройной концепции блага, поскольку она соотносит его не с нашими поступками, а с той пользой, которую извлекают из наших поступков другие. Таким образом, благо в понимании альтруиста — это акт самопожертвования как таковой, без учета конкретной пользы для других.

Не стоит забывать, что самопожертвование — это отказ от того, что представляет для вас ценность, в обмен на то, что вам не нужно. Если студент ночи напролет готовится к важному экзамену, а не развлекается в компании друзей, он ничем не жертвует. Напротив, он действует себе во благо. Но если вы откладываете учебники, потому что вам позвонила двоюродная бабушка, которая хочет, чтобы вы пришли к ней на чай (и непременно в тех самых носках, что она вам связала, — ведь у нее будут гости), — в этом случае вы, безусловно, жертвуете собой, принимая приглашение из чувства долга и во вред себе. Как можно утверждать, что самопожертвование приносит пользу? Какую пользу можно извлечь, пожертвовав тем, что, по вашему разумению, может вам понадобиться? Если перевести эту альтруистическую чушь на нормальный язык, окажется, что полезно то, что вредно.

Этический кодекс — это свод базовых ценностей. Это наш ориентир, мы должны стремиться соблюдать его. С ним мы должны сверять свои цели и поступки. Альтруизм не способен дать нам ничего подобного. Он не указывает, какими нравственными ценностями следует руководствоваться. Он указывает только, от чего мы должны отказаться. Альтруисты не говорят, как, например, стать счастливым, получить знания, разбогатеть или выжить, не имея средств к существованию. Призывая нас расстаться со своими деньгами, альтруисты забывают о том, что и бедность может быть благом. Например, нищета считается благом во многих аскетических учениях. Но даже если вы решите стать аскетом, отказаться от плотских наслаждений и оставить мир ради духовной жизни, раздав свое имущество бедным, не ждите, что альтруисты оценят ваш подвиг. Им нужно, чтобы вы дорожили своим богатством, чтобы вы жаждали его, мечтали о том, как распорядитесь деньгами, предвкушали все удовольствия от обладания ими, — и чтобы вы вдруг отказались от всего этого и расстались со своим состоянием ради «нуждающихся». При этом вы должны испытывать неимоверные страдания. Чем труднее вам расстаться с богатством, тем выше ваш подвиг в глазах альтруистов.

Альтруизм — это установка на отказ от ценностей. Это паразитирование на уже сформулированных вами ценностях Альтруисты рассуждают примерно так: «Что бы вы ни считали благом, вы должны от этого отказаться». Отказаться от денег, от политических убеждений, пожертвовать своим органом. Мы даже должны отказаться от своей личности. Мы должны отдать другим самое ценное, что у нас есть. Иными словами, наивысшей ценностью, согласно кодексу альтруизма, является… отказ от ценностей.

Иммануил Кант, воспевавший самопожертвование, ставил этот вопрос весьма жестко. Сам выбор в пользу жизни, считал он, должен быть обусловлен не любовью к жизни, не нашим решением, а безусловным и безрадостным чувством долга. Поскольку большинство людей ценят жизнь, подобная максима [т.е. поддержание в себе жизненных сил] не имеет никакой моральной ценности. Но в то же время, «если превратности судьбы и неизбывная тоска совершенно отняли вкус к жизни, если несчастный, будучи сильным духом, более из негодования на свою судьбу, чем из малодушия или подавленности, желает смерти и все же сохраняет себе жизнь не по склонности [т.е. по причине желания жить] или из страха, а из чувства долга, — тогда его максима имеет моральное достоинство»5[14].

Иными словами, если вы поступаете исключительно из чувства долга, принимая то, что не является для вас ценностью, если вы продолжаете жизнь потому, что от нее вам нет никакой пользы, и она давно превратилась в непрерывную агонию, — только тогда вы являетесь добродетельным человеком.

Подобная трактовка этических принципов используется для оправдания самых неприглядных поступков, совершаемых завистниками и людьми злобными, готовыми не просто бороться с любыми благами (например, с высокими доходами), но и свести к нулю само это благо, а заодно и его обладателя. Благо всегда более ценно, чем то, что благом не является. Поборники равенства против подобной несправедливости.

Вы, например, наверняка считаете красоту благом. Но вот эгалитаристам не нравится, что кто-то восхищается ей. Они хотели бы уравнять в правах красоту и уродство. Им не нравится «засилье» хорошеньких девушек на экранах телевизоров, кукол с роскошными волосами и шикарных моделей автомобилей в магазинах. Их возмущают конкурсы красоты. Они проклинают лукизм (lookism).

Как вы относитесь к дару красноречия? А вот эгалитаристы требуют, чтобы в конкурсах ораторов, на которых люди демонстрируют владение навыками риторики, участвовали глухонемые, пользующиеся языком жестов. Зачем? Затем, чтобы принизить такое благо, как умение красиво выражать свои мысли6. Также эгалитаристы выступают против аблеизма (ableism) — так они называют «притеснение людей с иными физическими возможностями теми, кто обладает временной физической полноценностью»7. И вообще поборники равенства считают, что, восхищаясь любыми талантами, мы обижаем людей бездарных. В каком обществе вы хотели бы жить — в том, где правит разум, развивается наука и царит свобода, или в том, где процветают суеверия и рабство? Эгалитаристы возражают против любых оценок при преподавании истории. В одном штате принят закон, в соответствии с которым студентам следует прививать убеждение, что «не следует считать одну культуру более прогрессивной или более отсталой, чем другая»8.

Разрушители и завистники подбираются и к таким самоочевидным ценностям, как здоровье. Например, некоторые люди страдают аутизмом — заболеванием, связанным с нарушением функций мозга. Первые симптомы проявляются уже в раннем детстве. Маленькие аутисты с трудом произносят слова, плохо понимают чужую речь и испытывают трудности в общении. Им нелегко переключаться с одного предмета на другой, у них бывают истерические припадки. Они почти неспособны к обучению. Для родителей, которые изо всех сил стараются развить умственные способности ребенка, это настоящая мука.

Но участники движения за нейроразнообразие уверены, что таких детей лечить не надо. Как пишут в New York Times, они «считают аутизм следствием особого устройства головного мозга, имеющего свои плюсы и минусы и не требующего медицинского вмешательства»9. Понятия «лучше» и «хуже» эгалитаристы подменяют словом «разные». В Википедии читаем, что члены многих организаций, защищающих «права» аутистов, «считают аутизм не заболеванием, а образом жизни. Вместо того чтобы вести речь о способах лечения, активисты этих движений предлагают принимать аутистов такими, какие он есть. <…> Это движение выступает против лечения аутизма, утверждая, что это не патология, а особая форма сознания». Один из лидеров движения договорился до того, что назвал аутизм не болезнью, а особым складом личности. «Трудно представить наш мир без аутистов, — говорит этот человек. — Похоже, кое-кто хочет искоренить аутизм, уничтожить целую культуру [!]»10. А тех, кто хочет вылечить несчастных больных, называют аблеистами, которые смеют утверждать, что лучше освободиться от мучительного недуга, чем быть им раздавленным.

У глухих свои «защитники». Они критикуют родителей, мечтающих, чтобы их глухим детям сделали кохлеарную имплантацию — операцию, помогающую победить глухоту. «Я считаю, что слышащий родитель не имеет права лишать глухого ребенка его своеобразия, “культурной принадлежности”, и принуждать его к тому, чтобы он тоже стал слышащим», — пишет редактор журнала для глухих Silent News11. А в журнале Atlantic выходит статья под названием «Культура глухих»: «Глухота — не болезнь. Напротив, сегодня многие глухие считают себя представителями особой субкультуры. <…> Они не считают, что нуждаются в лечении. Лечить глухих от глухоты — все равно что лечить гаитян от “гаитянства” или испанцев от “испанства”»12.

Естественно, врачи приходят в ужас от подобных заявлений. Например, заведующий лабораторией при Университете штата Луизиана, занимающейся изучением нарушений слуха, не скрывает своего возмущения: «Никто и никогда не убедит меня в том, что нарушения слуха — это нормально, и что нормально оставаться глухим, тем более что мы, врачи, пытаемся с этим бороться. Лечение глухоты — дело всей моей жизни. А страдающих душевной глухотой я считаю своими личными врагами. Их заявления продиктованы жестокостью по отношению к людям, лишенным слуха»13.

В этой битве на стороне врачей сражаются разум и гуманизм. У врагов лечения один союзник — альтруизм. Совершенно естественное желание родителей вылечить глухого ребенка альтруисты считают проявлением эгоизма, а желание глухих сбиваться в стаи — «коллективной потребностью», которую необходимо удовлетворить. В журнале Deaf Life читаем: «Имплантация полностью излечивает глухоту. Детям не позволяют оставаться самими собой, т.е. глухими»14. И правильно, что не позволяют. Способность слышать и глухота — вещи неравноценные. Проповедовать подобную эгалитаристскую чушь могут только моральные уроды.

Жизнь требует от нас умения отличать добро от зла, полезную еду от вредной, здоровье от болезни, глупость от разума, вора от честного человека. Различия могут быть и неразумными, не имеющими смысла. Примером может служить расовая дискриминация. Это зло по определению, потому что различие в данном случае связано не с личными качествами человека или его способностями. Но эгалитаристы хотят отменить все различия, невзирая на факты и здравый смысл. Любую дискриминацию они приравнивают к расовой. Причиной расизма они считают саму возможность делать различия. Эгалитаристы настаивают, что ничто не может считаться благом, даже будучи плодом свободного труда или природным даром. Они вовсе не хотят, чтобы бедные стали богатыми, некрасивые — красивыми, больные — здоровыми, нетрудоспособные — трудоспособными и т.д. Они хотят уничтожить сами понятия богатства, красоты, здоровья и трудоспособности, чтобы никто не мог извлекать из них пользу. Для этого обладатели истинных ценностей должны пожертвовать ими ради «нуждающихся».

Пожертвуй собой ради самых недостойных, повторяют эгалитаристы. Сделай это, ведь истинная жертва в том и состоит, чтобы отдать лучшее — худшим. Пожертвуй своим честолюбием и талантами ради ленивых бездарей. Не будь эгоистом. Отдай свои деньги тем, кто вовсе не хочет быть богатым, а мечтает, чтобы ты стал бедным. Перестань заниматься своим больным ребенком и отдай его адептам «культуры аутизма». Пожертвуй тем, что спасает жизнь, ради того, что ее разрушает. Антижизнь

Я уже писал, что альтруистов интересует не польза от вашей жертвы, а сам факт самопожертвования. Я постарался доказать, что в рамках альтруистического подхода нельзя дать определение понятия «благо». Но, не вдаваясь в дефиниции, давайте посмотрим: а приносят ли жертвы хоть какую-то пользу? Тому, кто жертвует, альтруизм, несомненно, наносит ущерб. Но облегчает ли жертва жизнь тех, кому жертвуют?

Увы, нет. Им от жертвы один вред.

Альтруизм поощряет паразитизм, ведь одни живут за счет других. «Нуждающийся» получает полное моральное право на заботу о себе. Получается, что жить за счет других — нравственно, а быть независимым и полагаться только на себя — наоборот. Быть захребетником — нормально, а зарабатывать на жизнь — значит преследовать корыстные интересы.

Но чтобы жить, надо трудиться. Так уж устроен наш мир. Чтобы жить, надо что-то делать, производить. Потребить можно только то, что произведено. Поэтому кто-то обязательно должен прилагать усилия, создавая блага, жизненно необходимые каждому человеку. Обмениваясь плодами своего труда, люди вступают в экономические отношения, благодаря которым производство развивается, поддерживая наше существование. Захребетники, живущие за чужой счет, сами подрывают основу своего благосостояния.

Кодекс самопожертвования нацелен на истребление делателей. Последним вменяется в обязанность кормить бездельников: плоды их труда распределяются между теми, кто ничего не делает. Чем усерднее работают созидатели, тем больше они теряют. Но тогда какой смысл трудиться? Что будет мотивировать производителей благ, если им придется жить по принципу «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям»? Альтруизм лишает жизненных стимулов тех, от кого зависят «нуждающиеся».

И в конечном итоге лишает жизненных сил их самих.

Мы часто сетуем на то, что программы социальной поддержки снимают с людей ответственность за собственную жизнь. И это не следствие альтруизма, а его цель. Ведь людям внушают, что заботиться о них обязаны другие. Нам нужна одежда, еда, жилье, телефоны, медицинская страховка? Все это дадут другие. Так зачем трудиться и делать жизнь лучше? Зачем искать работу, платить за образование, подыскивать доступное жилье, осваивать новые навыки или переезжать в другой город, где для вас есть высокооплачиваемая работа? В соответствии с принципами альтруизма, мы не обязаны делать все это, ведь можно ограничиться муниципальным жильем, талонами на питание и пособием по безработице. Жить можно, — правда, завися от других. А как иначе? Ведь этику альтруизма можно насадить, лишь поставив людей в зависимость от чужой жертвы.

Но жить — значит постоянно поддерживать свое существование. Жизнь — активный процесс созидания благ, процесс, который одновременно является и средством, и целью, — ведь, поддерживая свою жизнь, мы живем. Жизнь — это то, что мы делаем, чтобы она не угасла. Альтруизм требует от нас совсем другого. Он требует пассивности. Альтруисты призывают нас отказаться от созидания благ, — пусть этим занимаются другие. Пусть другие о нас заботятся! На самом деле это означает: пусть другие за нас живут.

Представьте себе человека, который живет так, как требуют альтруисты. Он перекладывает заботу о себе на других, а те, в свою очередь, безропотно выполняют свой альтруистический долг. Такой человек ничего не делает, а остальные его опекают. Они решают, чтó он должен есть, и кормят его, выбирают для него одежду, жилье, мебель, развлечения и игрушки. За него делают все. Он ничего не решает. Такой человек не живет своей жизнью — за него живут другие. Он ест, пьет, дышит, но не живет нормальной человеческой жизнью. Он словно впадает в кому, начинает вести растительное существование. Но разве добровольное согласие стать овощем (или наполовину овощем) — в его интересах? А ведь такая судьба ждет каждого, кто пошел на поводу у альтруистов. Если ты хочешь, чтобы за тебя отвечали другие, ты отрицаешь саму ценность жизни.

Любой выбор в пользу альтруизма отрицает ценность жизни. Вместо активной деятельности нам предлагают паразитизм, вместо независимости — подчинение, вместо самоуважения — самоуничижение, вместо оценки наших достижений — уравниловку, вместо справедливости — милость, вместо политических свобод — государственное регулирование. Утверждение, что быть альтруистом выгодно, — вне логики. Учение, отрицающее важность личных интересов, не может служить инструментом защиты этих интересов.

В свободном обществе небольшая часть граждан, которые волею судьбы не могут о себе позаботиться, всегда может рассчитывать на частную, добровольную помощь. Такие люди обратятся к близким или друзьям, а если те не помогут, — в благотворительные организации. В свободном обществе всегда найдутся филантропы. Альтруисту, озлобленному на людей оттого, что ему вменяют в обязанность о них заботиться, не понять, что всегда найдутся люди благородные, без его указки готовые позаботиться о голодающих сиротах и других несчастных. (Даже в США, — стране с многоукладной экономикой и развитым государственным регулированием, которое мешает создавать блага, а потом требует, чтобы производители этих благ платили налоги, — даже в этой стране есть частные благотворительные фонды, на счета которых ежегодно поступают сотни миллиардов долларов)15.

В идеальном капиталистическом обществе человек, получающий помощь, несет определенные обязательства перед теми, кто ему помогает. Во-первых, он и сам должен делать все возможное для поддержания своей жизни. Во-вторых, он не должен мешать благотворителю жить сообразно его эгоистическим принципам. В-третьих, он не должен забывать, что помощь — дело добровольное, «долг перед обществом» здесь ни при чем.

Граждане, не нуждающиеся в благотворительности, нуждаются только в одном: чтобы им дали возможность самим о себе позаботиться. Они хотят свободно трудиться в меру своих сил и способностей. Они хотят творить и получать за это достойное вознаграждение. Нам нужна динамичная экономика, работающая по принципу laissez faire, при которой уровень жизни каждого человека постоянно растет. Нам нужна экономика, свободная от вмешательства государства, — ведь тогда для каждого найдется работа, потому всё будут определять спрос и предложение. На рынке появится столько яиц, обуви и машин, сколько нужно, и продаваться они будут по рыночным ценам, и каждый сможет их купить. Людям не нужны гранты на образование, кредиты, ипотека, поддержка фермеров, законы о минимальных размерах заработной платы, санация банков, государственная система здравоохранения и т.д. Им нужно, чтобы у них не отбирали честно заработанные деньги, которые государство пускает на ветер, расходуя на «общественные нужды».

Если вы пытаетесь выжить за счет насилия, вы тем самым автоматически допускаете возможность применения насилия (вплоть до физического уничтожения) к вам. То же самое можно сказать и о тех, кто живет за счет других. Эти люди автоматически допускают, что и их могут обязать приносить жертвы. Рано или поздно «нуждающиеся» постучатся и в их дверь, и им самим придется пожертвовать собой.

Принципы альтруизма требуют, чтобы одни удовлетворяли потребности других. Это касается не только денег, но и профессиональных навыков, здоровья, устремлений и даже разума. Потребность будет считаться удовлетворенной лишь тогда, когда вам будет уже нечего отдавать. Принципы альтруизма требуют, чтобы вас обобрали до нитки.

При деспотии гражданам открыто отказывают в праве жить своей жизнью и защищать свои ценности. Это значит, что тиранов не заботит счастье народа. Если это происходит в области морали, если во главу угла ставятся чужие потребности, значит, тиранам-альтруистам тоже наплевать на счастье сограждан.

ГЛАВА 9 ВЫБОР В ПОЛЬЗУ ЖИЗНИ

Вы можете спросить: неужели выбор может быть только однозначным? Ведь жизнь состоит из полутонов. Почему нельзя выбрать золотую середину, не впадая в крайности?

Да потому что, если речь идет о принципах, компромисс смерти подобен.

Допустим, предлагается принять закон, запрещающей выпуск книг, критикующих власть. Вряд ли законодатель стал бы искать золотую середину, запрещая, например, критику внешней политики и разрешая ругать политику внутреннюю. Ясное дело, такой подход противоречил бы сути закона, поскольку оставлял бы лазейку инакомыслящим. Запрещать имело бы смысл только любую критику.

Другой пример. Допустим, стражи порядка схватили грабителя, но готовы пойти на компромисс и отпустить его с условием, что он вернет половину награбленного. Но в соответствии с законом, вся частная собственность неприкосновенна, да и закон нельзя нарушить наполовину. Истина одна, и она не находится где-то посередине между двух крайностей. Истина не может быть предметом торга. Как в свое время заметила Айн Рэнд, «на каждый вопрос можно дать только либо верный, либо неверный ответ, и середины здесь быть не может»1. Будьте последовательны

Тут не может быть никаких или-или. Либо у нас есть право на существование, либо его нет. Либо мы заботимся о своей жизни, либо подчиняемся диктату чужих потребностей. Что бы мы ни делали, какую бы цель ни преследовали, либо мы действуем в личных интересах, либо жертвуем собой.

Конечно, можно плыть по течению, кидаться из стороны в сторону, придерживаясь то одних принципов, то других. Оттенки — это когда черное уже не совсем черное, а белое — не совсем белое. Человека, которого нельзя считать ни черным злодеем, ни светлой личностью, обычно называют противоречивым.

В отличие от самопожертвования, которым невозможно заниматься постоянно, личные интересы можно и должно соблюдать всегда. Жизнь требует от нас всегда быть разумными. Мы всегда должны избегать опасности для жизни. Мы всегда должны переходить дорогу на зеленый свет: достаточно хоть раз зазеваться, и можно попасть под машину. Мы должны всегда следить за своим питанием: достаточно один раз проявить неосторожность, и можно отравиться и умереть. Мы должны всегда заботиться о своих личных интересах: малейшая небрежность — и у вас будет куча неприятностей

Листая как-то газету, в рубрике «Полезные советы» я натолкнулся на письмо одной мамочки, которая совершенно запуталась, не зная, в какую школу отдать детей. Вообще-то она уже пристроила их в одно частное заведение, но ее мучила совесть: не слишком ли эгоистично она поступила? Ей казалось, что она должна поддержать систему бесплатного образования, хотя прекрасно понимала, что уровень обучения там оставляет желать лучшего. Вот как она описывала свои мучения: «Так в какую школу мне отдать детей — частную или государственную? Должна ли я принести будущее детей в жертву обществу?»2

Эта женщина выбрала частную школу, но она понимает, что поступила не в соответствии с принципами альтруизма. Она страдает от душевного разлада. И вот несчастная уже готова принести в жертву собственных детей, которые могли бы нормально учиться в частной школе. Ради эфемерного «общего блага» она готова отдать детей в заведение, где, возможно, учатся одни ленивые балбесы, да и учителя звезд с неба не хватают. Судя по тону письма, это хорошая, заботливая мать. Наверное, она очень любит своих детей, заботится о том, чтобы они всегда были сыты, обуты и одеты, чтобы в доме царил уют. Но когда дело доходит до выбора школы, в голове ее словно что-то щелкает. Вспомнив настойчивые призывы альтруистов, она решает отказаться от своих ценностей и действовать вопреки интересам детей.

Именно так поступают люди противоречивые: они то заботятся о личных интересах, то занимаются самопожертвованием. Поступая так, они нередко перечеркивают все свои достижения. Они добровольно отказываются от собственного блага. Они мечутся между эгоизмом и альтруизмом. Но приходится выбирать что-то одно: либо вы делаете свою жизнь лучше, либо вы ломаете ее.

Вопрос не в том, как примирить диаметрально противоположные модели поведения. Вопрос в том, почему вы не хотите быть последовательным эгоистом. Почему сегодня вы цените собственную жизнь, а завтра готовы всем пожертвовать? Почему порой вас заносит на тропинку, заваленную буреломом, который мешает пробиться к счастью? Любая из догм альтруизма противоречит законам жизни. Это противоречие — не внешнее, а внутреннее. Дело не в том, что альтруисты могут вас осудить, а в их методах и подходе к реальности. Попытаемся показать это на примерах из области экономики.

В блестящем трактате «Экономика за один урок» (Economics in One Lesson) Генри Хэзлитт пишет, что главный недостаток неэффективной экономики — близорукость. Например, заметив разбитую витрину, можно начать рассуждать следующим образом. Обычное стекло слишком хрупкое, значит, надо производить более прочное стекло. Новое производство дает толчок развитию экономики в целом. Другой пример. В стране послевоенная разруха. Значит, надо восстанавливать заводы, чтобы масштабы производства и количество рабочих мест вернулись к довоенному уровню. Пример третий. Рост государственных расходов иногда считают гарантией роста рыночного спроса.

Хэзлитт пишет, что все эти примеры иллюстрируют одно и то же заблуждение. «Ключевым фактором эффективности экономики, — поясняет он, — является забота не только о краткосрочных эффектах, но и о долгосрочных результатах. При этом последствия того или иного экономического решения должны рассматриваться с учетом выгоды не для отдельного сектора, а для экономики в целом»3. Иными словами, если владелец магазина купит стекло для новой витрины, он уже не сможет потратить деньги на что-то другое. Если бы хулиганы не разбили стекло, ему не пришлось бы возиться с ремонтом и он мог бы купить, например, новый компьютер. От этого выиграл бы не только он сам, но и экономика в целом, — ведь и стекло осталось бы целым, и новый товар был бы куплен. Но стекло разбито — значит, ни витрины, ни компьютера. Что касается второго примера, то если бы не война, средства, направленные на восстановление завода, пострадавшего от бомбежки, пошли бы на его модернизацию или строительство нового завода. В третьем примере люди забывают о том, что государственные расходы растут за счет средств, отобранных у тех, кто их заработал, а значит, спрос на товары и услуги неизбежно сократится.

Таким образом, главной причиной неэффективности экономики является близорукость, т.е. неумение видеть дальше собственного носа.

Это относится не только к экономике, но и к этике.

Здоровая этика требует от нас последовательности и умения предвидеть долгосрочные последствия совершенных поступков. Нельзя забывать, что люди живут за счет производства, а оно осуществляется усилиями каждого отдельного человека, сделавшего свой выбор в пользу разума и создания благ, необходимых для жизни. Глядя на стол, уставленный яствами, мы понимаем, что сыты благодаря труду множества людей: фермеров, водителей грузовиков, производителей семян, оптовиков, продавцов супермаркетов и банкиров-инвесторов. Вы и себе можете сказать спасибо, ведь вы честно заработали деньги, на которые можете купить столько еды, сколько вам нужно. Здоровая этика учитывают вклад каждого и основывается на двух базовых принципах: во-первых, каждый имеет моральное право наслаждаться результатами своего труда, и, во-вторых, обязанность государства — защищать это право.

Альтруистов, впрочем, не интересует, откуда взялись яства на вашем столе. Они рассуждают непоследовательно, в категориях сегодняшнего дня. Что они видят? Вот вы, вот ваш стол, который ломится от яств. А в это время бездомные голодают. И не только они — в мире много голодных. Альтруистам все равно, каким образом еда попала к вам на стол, потому что они не рассматривают причинно-следственные связи. Они не собираются ломать себе голову над тем, что является источником благосостояния в капиталистических странах, где люди нацелены на получение прибыли, и почему там, где проповедуют социализм и самопожертвование, людям живется так плохо. У альтруистов все просто: надо «отнять и поделить» — взять ваши продукты и разделить их между «нуждающимися». Попробуйте поинтересоваться, а знают ли они, откуда эти продукты взялись? Они только пожмут плечами. А откуда у нас возьмутся продукты завтра, если «делателей» заставляют делиться с бездельниками? Но «завтра» для альтруистов — слишком абстрактное понятие.

Таким образом, эгоистическая этика опирается на ясные, четко сформулированные принципы, помогающие человеку жить. Что касается этики альтруистической, то ее принципы размыты и простираются только на ближайшую перспективу. Такой способ выживания свойственен скорее представителям животного мира.

Глубинное противоречие между альтруистической и эгоистической этикой связано с разными подходами к природе человека. Альтруисты делят людей на две категории: на бессмысленных, беспомощных существ, с которым приходится нянчиться и за которых все решает государство, и столь же бессмысленных хищников, которых государство должно постоянно контролировать, сдерживая их животные инстинкты. Эгоисты, напротив, считают человека существом деятельным, независимым, ответственным и разумным.

Альтруисты и эгоисты по-разному смотрят не только на человека, но и на мир. Альтруисты считают мир холодным и враждебным. Человек обречен на горе и страдания, он бессилен что-либо сделать, его жизнь полна проблем. Это состояние очень точно передано в знаменитой картине Эдварда Мунка «Крик». Мы словно плывем на спасательной лодке через огромный бездушный океан, нас вот-вот захлестнем волна, и мы пойдем ко дну. Нет смысла строить планы на будущее и мы все зависим друг от друга, надеясь, что каждый броситься спасать товарища от нависшей над ним опасности. Мы воспринимаем людей не как партнеров по бизнесу, а как балласт. Места в лодке и без того мало, и только «альтруизм» не позволяет столкнуть кого-то за борт.

Эгоисты видят мир совсем иначе. Это прекрасный, дружелюбный к человеку мир, в котором можно быть счастливым и добиться успеха целей. Человек живет так, как требует его природа, интересы одного разумного создания не противоречат интересам другого. Отношения между людьми строятся на основе взаимовыгодного обмена. Конечно, в этом мире есть место и горю, и страданию, но человек разумный в состоянии все это преодолеть. Мир полон радости, и человек рожден для нее, а не для страданий.

Этика личного интереса — это этика идеализма. Человек — создание благородное, умеющее жить и достойное жизни — при условии, что он в своих действиях опирается на разум. Рассуждая разумно и сохраняя верность своим принципам, человек может прожить жизнь и добиться успеха, оставаясь высоконравственным. Ему незачем лицемерить, делая вид, что он соблюдает свои принципы, а на самом деле нарушая их, — ведь он первый же начнет презирать себя за это. Он может с легким сердцем исповедовать моральный кодекс эгоиста, потому что, согласно этому кодексу, хорошо то, что полезно человеку.

Истинный эгоизм отнюдь не является проявлением грубого материализма. Напротив, он являет собой сплав материальных и духовных ценностей, причем материальные блага являются плодом нравственных качеств, которые человек в себе взрастил. Материальные блага для эгоиста — не то, что он урвал, не считаясь ни с чем, а то, что он заработал честным трудом.

Эгоизм многого требует от человека, но многое и дает ему. Он помогает нам относиться к себе как к существам не беспомощным и зависимым, а сильным и достойным жизни на этой земле. Эгоизм дает нам чувство собственного достоинства, потому что отстаивать личные интересы — нравственно. Эгоизм позволяет нам гордиться достижениями, которых мы добились честным трудом. Он позволяет не «отпускать хлеб <…> по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его»[15], т.е. приносить жертвы и ждать, когда кто-нибудь пожертвует вам. Напротив, он вселяет в нас уверенность в себе и в своих силах и готовность добиваться того, чего мы достойны, — не более, но и не менее того. Выбирайте!

Если вы серьезно отнеслись к тому, что написано в этой книге, вы не будете дрейфовать по жизни, поддаваясь сиюминутным порывам, а станете на твердую дорогу. Вы будете полностью отдавать себе отчет в том, как важно свободно, без давления извне выбрать один из двух рассмотренных моральных кодексов.

Если вы хотите жить осмысленно и целеустремленно, не отравляя свою жизнь самопожертвованием, и думать своей головой, вы отбросите устаревшие догмы. Вы спросите себя: зачем выбирать путь самопожертвования, страдания и подчинения? Ведь есть и другой путь, другое учение, согласно которому наша жизнь и наши мысли — самая большая ценность, которую никому нельзя уступать.

Принимая моральный кодекс, согласно которому высшей ценностью является человеческая жизнь, вы должны быть готовы к тому, что вас начнут проклинать и поносить. Став последователем учения, построенного на уважении прав личности, вы станете объектом жесткой критики. Вас обвинят в ненависти к людям. Вы будете отстаивать неотъемлемое право человека на свободу и личную собственность, но вас назовут вором и эксплуататором. Вы будете проповедовать принцип laissez faire, согласно которому государство не должно вмешиваться в частное предпринимательство, но вас заклеймят как фашиста и деспота. Вы будете твердить о честности и принципиальности, но вас назовут негодяем. Вы будете защищать разум, но вам скажут, что вы безумец, живущий во власти эмоций.

Защититься от нападок вы сможете, лишь оперируя фактами и обращаясь к людям, которые, как и вы, привыкли опираться только на них.

Ваши оппоненты, используя различные уловки, попытаются извратить эти факты. Не дайте себя обмануть. А сами будьте последовательны и излагайте свои доводы с предельной ясностью.

Не считайте жертвой усилия, прилагаемые для получения благ в личных интересах. Затрачивая усилия сегодня, чтобы получить отдачу в будущем, вы поступаете как истинный эгоист. Отказываясь от немногого ради многого (например, занимаясь по выходным или по ночам, чтобы освоить новую профессию), вы не жертвуете, а приобретаете. Забота о детях — тоже не жертва. Это ваш выбор, потому что это ваши дети, и они представляют для вас величайшую ценность. А вот если вы будете держать их голодными, перестанете покупать им одежду, чтобы накормить и одеть чужих детей, — это будет чистой воды альтруизм.

Помните: неразумное поведение не может быть эгоистичным. Например, в долгосрочной перспективе мошенник действует не в своих интересах. То же самое можно сказать и о наркоманах, игроманах и некоторых ваших родственниках, уютно устроившихся у вас на шее. Все эти люди отказываются следовать правилам выживания и действуют вопреки своим интересам.

Помните: ни любовь, ни дружба не являются самопожертвованием. Наоборот, это отношения с людьми, которых вы сами выбрали, выделили среди других, и которые вам дороже всех.

Помните: благотворительность — не то же самое, что альтруизм. Поделиться едой с голодным — не альтруизм. Альтруизм — это когда вас обязывают делиться, пренебрегая собственным благополучием. От вас требуют, чтобы вы решали чужие проблемы. Если же вы решили помочь (при условии, что вы можете себе это позволить) человеку, попавшему в беду не по своей вине, — такая помощь будет актом доброй воли, поскольку вы предполагаете, что у вас общие ценности. Альтруизм, напротив, предполагает отказ от ценностей. Альтруистам надо, чтобы вы, жертвуя собой, предпочли другу — чужака, чужаку — врага, невиновному — виновного, достойному — недостойного. Альтруизм требует полного растворения в чужом горе. Но если вас превращают в раба, исполняющего любые пожелания хозяина, при чем здесь благотворительность?

И самое главное: не пытайтесь что-либо доказать альтруистам, не оправдывайтесь и не говорите, что вы заботитесь о благе общества. Любое созданное вами благо действительно приносит пользу другим, но вы трудитесь не ради их пользы. Ваша жизнь ценна сама по себе, а вовсе не потому, что вы служите другим. Когда композитор сочиняет прекрасную музыку, он делает лучше жизнь многих людей, начиная от издателей музыкальной литературы и кончая капельдинерами, которые благодаря музыкантам имеют работу. Но композитор работает не для того, чтобы обеспечивать работой капельдинеров. Вряд ли он согласится удлинить партитуру, чтобы кому-то заплатили сверхурочные. Композитор сочиняет музыку для себя. Он действует в своих интересах, — так же, как и вы, дорогие читатели. Не бойтесь признать, что вы живете для себя.

Не извиняйтесь за собственный эгоизм. Наоборот, гордитесь им. Ведь вы никому не отдали свою жизнь и свое неотъемлемое право на счастье. Вы должны гордиться своим выбором. Вы не раб, пресмыкающийся перед своим господином и поставивший крест на собственной жизни. Вы — человек, исполненный чувства собственного достоинства и сделавший выбор в пользу жизни — величайшей ценности в мире.

Примечания

Глава 1

Abbott v. Bragdon, 163 F.3d. 87 (1st Cir. 1998), -courts/F3/163/87/494494/ (дело выложено в отрытый доступ 2 ноября 2012 г.). Abbott v. Bragdon, 163F.3d. 87. В постановлении суда говорится, что, поскольку экспертным решением правительственного органа вероятность заражения признана незначительной, то собственное суждение стоматолога на этот счет может игнорироваться.

Ian Austin, “B.C. League Bans Boys’ Team for Big Wins,” National Post (Canada), December 8, 2004, p. A1.

Mohandas Gandhi, цитируется по книге Charles W. Byrd, If Only That Horse Were a Member of My Church (Lima, Ohio: CSS Publishing Co., 1988), p. 92.

Ruth Shalit, “Defining Disability Down: Why Johnny Can’t Read, Write, or Sit Still,” впервые опубликовано в журнале The New Republic, August 25, 1997, перепечатано на сайте Института Гувера /

files/documents/0817928723_239.pdf, p. 243 (дата обращения: 15 октября 2012 г).

Там же. С. 244.

Rami Rabby, письмо редактору New York Times, June 7, 1989, /

l-airlines-discriminate-against-the-blind-029489.html?

scp=2&sq=senate%20committee%20backs%20bill%20on%

20blinds%20rights%20in%20airliners&st=nyt (дата обращения: 2 ноября 2012 г.).

“Senate Committee Backs Bill on Blind’s Rights in Airliners,” New York Times, May 17, 1989, /

senate-committee-backs-bill-on-blind-s-rights-in-airliners.html?

scp=7&sq=senate%20committee%20backs%20bill%20on%20

blinds%20rights%20in%20airliners&st=nyt (дата обращения: 2 ноября 2012 г).

Associated Press, “Couple Meet, Forgive Slayer of Daughter, 20” Los Angeles Times, January 16, 1978, p. B3.

Carl Hulse, “Battle on Estate Tax: How Two Well-Organized Lobbies Sprang into Action,” New York Times, June 14, 2002, p. A34.

Глава 2

Friedrich Nietzsche, The Anti-Christ, trans. R. J. Hollingdale. London: Penguin Classics, 1990, p. 127.

Thomas Hobbes, Leviathan. Indianapolis: Hackett Publishing, 1994, pp. 75–76.

Ayn Rand, The Virtue of Selfishness, New York: Signet, 1964, pp. 13–35. См. также Leonard Peikoff, Objectivism: The Philosophy of Ayn Rand (New York: Meridian, 1994), chapters 7 and 8.

Ayn Rand, The Virtue of Selfishness, p. 21.

Ayn Rand, The Fountainhead, New York: Signet, 1952, pp. 195, 196, 197.

Mark Curnutte, “Selfishness Gets the Blame,” Cincinnati Enquirer, January 2, 2007, (дата обращения: 5 января 2007 г.)

Auguste Comte, A General View of Positivism, trans. John Henry Bridges (NewYork: Cambridge University Press, 2009), p. 18.

Там же. С. 13.

Auguste Comte, Passages from the Letters of Auguste Comte, trans. John Kells Ingram (London: A. & C. Black, 1901), p. 56.

Глава 3

Ayn Rand, For the New Intellectual, (New York: Signet, 1961), pp. 126–127.

“Fire Marshal Charged with Setting Stony Brook Fire,” Stony Brook Statesman, January 19, 1983, p. 12, /

28429/1/Statesman%2c%20V.%2026%2c%20n.%2042.pdf (accessed March 21, 2013). See also David Goldman, “Malpractice: Press Looks Into S. B.’s Hiring Practices,” Stony Brook Press, January 27, 1983, p. 3, /

37555/1/Stony%20Brook%20Press%20V.%

2004,%20N.%2013.PDF (дата обращения: 21 марта 2013 г.)

Associated Press, “Minnesota Man Charged in Killing of Second Honeywell Co-Worker,” New York Times, July 25, 1988, -man-charged-in-killing-of-second-honeywell-co-worker.html (дата обращения: 12 апреля 2011 г.).

Ian Parker, “The Gift,” The New Yorker, August 2, 2004, pp. 57–58.

Stephanie Strom, “An Organ Donor’s Generosity Raises the Question of How Much Is Too Much,” New York Times, August 17, 2003, -organ-donor-s-generosity-raises-the-question-of-how-much-is-too-much.html (дата обращения: 21 марта 2013 г.).

Там же.

Parker, “The Gift,” p. 62.

Jerry Schwartz, “Generous to a Fault, or Faulty Generosity?,” Los Angeles Times, November 30, 2003, -giver30 (дата обращения: 24 марта 2013 г.).

General Assembly of Pennsylvania, House Resolution No. 422, September 30, 2003.

Strom, “An Organ Donor’s Generosity.”

Steven Greenhouse, “Overweight, but Ready to Fight,” New York Times, August 4, 2003, pp. B1, B5.

Walter Olson, “Disability Law Protects Bad Doctors,” New York Times, November 28, 1997, -law-protects-bad-doctors.html (дата обращения: 24 марта 2013 г.).

Associated Press dispatch quoted in Daniel Seligman, “Only in America,” Fortune, November 5, 1990, p. 187.

See also Ayn Rand’s “The ‘Conflicts’ of Men’s Interests,” in The Virtue of Selfishness (New York: Signet, 1964), pp. 50–56.

Peter Singer, “What Should a Billionaire Give — and What Should You?,” New York Times Magazine, December 17, 2006, p. 63.

Глава 4

Письмо от канала CPTV с просьбой помочь деньгами проекту выглядело так: «ВНИМАНИЕ: Это не счет! Но тем не менее мы надеемся, что чек вы пришлете». Подписано Джерри Франклином, генеральным директором CPTV. (Пришло на почту автора без указания даты.)

Sheryl Gay Stolberg, “Ease a Little Guilt, Provide Some Jobs: It’s Pork on the Hill,” New York Times, December 20, 2003, pp. A1, A13.

Там же.

Office of United States Senator Robert Byrd, “Byrd on Funding for Mother’s Day Shrine,” news release, accessed via WSAZ News Channel 3 (Charleston, WV), March 14, 2008, (дата обращения: 3 апреля 2008 г.).

“FY2007 Grant Awards: Literature Fellowships for Translation Projects,” National Endowment for the Arts, (дата обращения: 13 марта 2008 г.).

B. Drummond Ayres, Jr., “Political Briefing; Lose Those Tattoos, With Federal Help,” New York Times, January 20, 2002, -briefing-lose-those-tattoos-with-federal-help.html (дата обращения: 25 марта 2013 г.).

Там же.

Responsible Wealth, “Forbes 400 Richest Americans: They Didn’t Do It Alone,” news release, September 24, 2004, om/2004/forbes_400_richest_americans_they_didnt_do_it_alone (дата обращения: 26 марта 2013 г.).

Gary Olson, “Wealthiest Americans Owe Nation a Dividend,” The Morning Call (Lehigh Valley, PA), May 17, 2007, -left_col-a.5852503may17,0,4343922.story (дата обращения: 19 мая 2007 г.).

Herbert Simon, “UBI and the Flat Tax,” Boston Review, October/November 2000, (дата обращения: 27 марта 2013 г.).

“Anti-copyright,” Wikipedia, -copyright# Authorship_and_creativity (дата обращения: 14 июля 2014 г.).

“The Coming of Copyright Perpetuity,” New York Times, editorial, January 16, 2003, p. A28.

Цитата из заключения независимого эксперта Марка Рота (Mark Rothe, Esq), подготовленного по просьбе «Совета по изучению семьи» (Family Research Council) в рамках подготовки к судебному процессу «Вашингтон против Глюксберга» -roth.html (дата обращения: 27 марта 2013 г.). Заключение подавалось в Верховный суд США в октябре 1996 г., но в последний момент «Совет по изучению семьи» решил не настаивать на приобщении его к материалам дела, и Верховный суд, пересматривавший решение Апелляционного суда Девятого округа, постановил, что в законодательстве страны не существует конституционно закрепленного права на самоубийство. 521 U.S. 702 (1997)/

Там же. Оригинальный источник: Edward Hyde East, Pleas of the Crown, Vol. I (London: J. Butterworth and J. Cooke, 1803), p. 219.

Georg Wilhelm Friedrich Hegel, Philosophy of Right, trans. T. M. Knox (New York: Oxford University Press, 2007), p. 241.

Там же. С. 156. 17. W. T. Stace, The Philosophy of Hegel: A Systematic Exposition (New York: Dover Publications, 1955), p. 425.

W. T. Stace, The Philosophy of Hegel: A Systematic Exposition (New York: Dover Publications, 1955), p. 425.

“Social Security Ballots,” editorial, Washington Post, October 29, 1982, p. A28.

Georg Wilhelm Friedrich Hegel, The Philosophy of History, trans. J. Sibree (New York: Cosimo, 2007), p. 46.

Hegel, Philosophy of Right, p. 196.

Walter Stace, The Philosophy of Hegel, p. 406. Сам Стейс приписывает эту цитату Гегелю.

Речь Ньютона Минноу (Newton Minnow) «Телевидение и общественные интересы» (Television and the Public Interest), зачитанная на собрании Национальной ассоциации деятелей радио и телевидения (National Association of Broadcasters) в Вашингтоне 9 мая 1961 г. (дата обращения: 27 марта 2013 г.). В этой речи Ньютон Минноу говорил, что в результате погони за прибылью телевидение превратилось в «огромное болото».

William E. Kennard, “Fox and NBC Renege on a Debt,” New York Times (op-ed), October 3, 2000, /

fox-and-nbc—renege-on-a-debt.html (дата обращения: 28 марта 2013 г.).

Gary Thatcher, “In the Soviet Union, Every Candidate for the Parliament Is a Front-runner,” Christian Science Monitor, March 1, 1984, (дата обращения: 28 марта 2013 г.).

John Dewey, “My Pedagogic Creed,” The Early Works of John Dewey, Vol. 5, ed. Jo Ann Boydston (Carbondale, Illinois: Southern Illinois University Press, 2008), p. 86.

Там же. С. 89.

Там же. С. 84.

John Dewey, The School and Society, ed. Jo Ann Boydston (Carbondale, Illinois: Southern Illinois University Press, 1980), p. 11.

Там же. С. 20.

Neal Boortz, “Socialism Being Taught in Elementary Schools,” NewsMax.com, Sept. 18, 2000, /9/18/134737 (дата обращения: 28 марта 2013 г.).

Dewey, The School and Society, pp. 10–11.

Ayn Rand, “America’s Persecuted Minority: Big Business,” Capitalism: The Unknown Ideal (New York: Signet, 1967), p. 61.

Глава 5

John Locke, The Second Treatise of Government, Thomas P. Peardon, ed., (Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1952), p. 17.

Auguste Comte, The Catechism of Positive Religion, trans. Richard Congreve (London: John Chapman, 1858), pp. 332, 333.

Saint Augustine, quoted by Pope John Paul VI in Populorum Progressio (On the Development of Peoples), a papal encyclical, Item No. 23, issued March 26, 1967, /

encyclicals/documents/hf_pvi_enc_26031967_populorum_en.html (accessed April 2, 2013).

Притчи Соломоновы 3:5.

Thomas Jefferson to his nephew, August 1787, in The Portable Thomas Jefferson, ed. Merrill D. Peterson (New York: Penguin Books, 1977), p. 425.

Ayn Rand, “Man’s Rights,” in The Virtue of Selfishness, (New York: Signet, 1964), p. 93.

The Rockefeller Foundation, The Use of Land: A Citizen’s Policy Guide to Urban Growth, 1973. Цитата из этой книги приводилась в газете Reporter в статье под заголовком «Частная собственность. Пережиток или нет?» (“Property — Is Private Ownership Outdated”) (собственно, сама статья являлась перепечаткой новостного письма некоммерческой организации Pacific Legal Foundation), July/ August 1980, p. 1.

Stephen Holmes and Cass R. Sunstein, The Cost of Rights: Why Liberty Depends on Taxes (New York: W. W. Norton & Co., 1999), pp. 17, 219.

Rand, “Man’s Rights,” pp. 92, 93.).

Для более полного понимания основ капитализма, включая анализ мнимого вреда, ошибочно приписываемого капитализму, читайте книги: Айн Рэнд «Капитализм: незнакомый идеал» (Ayn Rand’s Capitalism: The Unknown Ideal,) Генри Хэзлитт, «Экономика за один урок» (Henry Hazlitt’s Economics in One Lesson), Людвиг фон Мизес, «Планирование свободы» (Ludwig von Mises’ Planning for Freedom) и Фредерик Бастиат, «Экономические софизмы» (Frederic Bastiat’s Economic Sophisms.)

Rent Stabilization Association of New York, “We’re All For Rent Control,” full page ad, New York Times, May 5, 1986, p. B10.

Michael Barbaro, “Wal-Mart Counters Criticism with a Political-Style Ad Campaign,” New York Times, August 29, 2006, p. C3.

Angus Maddison, The World Economy: A Millennial Perspective (Paris: OECD Publishing, 2001), p. 263, and The World Economy: Historical Statistics, (Paris: OECD Publishing, 2003), p. 613.

Maddison, The World Economy: A Millennial Perspective, p. 32.

Американское бюро переписи населения: «Население Земли: историческая оценка его роста» (“World Population: Historical Estimates of World Population,” /

data/worldpop/table_history.php (дата обращения: 8 мая 2013 г.). Считается, что в 1200 г. до н.э. население Земли составляло 40 млн, в 1800 г. ― 900 млн, а в 1910 г. это уже 1,75 млрд.

Ayn Rand, Atlas Shrugged, (New York: Signet, 1964), pp. 451–452.

Глава 6

Cass R. Sunstein, The Second Bill of Rights: FDR’s Unfinished Revolution and Why We Need It More Than Ever (New York: Basic Books, 2006), p. 13.

Джон Шэттек, бывший директор Вашингтонского отделения Американского союза гражданских свобод, в интервью Роберту Пиру для статьи «Самая базовая из гражданских свобод ― это право не умереть с голода» (The Main Civil Liberty: A Right Not to Starve,” New York Times, July 18, 1984, p. A14).

«Католический взгляд на экономическую жизнь» ― заявление, принятое на Национальной конференции католических епископов в ноябре 1996 г., -and-action/human-life-and-dignity/economic-justice-economy/catholic-teaching-on-economic-life.cfm (дата обращения: 31 мая 2002 г.).

“33-Stone Man Sues Over Detention,” BBC News, Feb. 22, 2005, /

england/southern_counties/4287377.stm (дата обращения: 27 августа 2011 г.).

Jens F. Laurson and George A. Pieler, “The Government That Stole Christmas,” Forbes.com, Dec. 23, 2009, -charity-scrooge-government-opinions-contributors-laurson-pieler.html (дата обращения: 30 марта 2013 г.).

“What of the Children Left Behind?” editorial, New York Times, June 17, 1991, p. A14.

Jonathan J. Cooper, “States Target Payday Lenders and Their High Rates,” Seattle Times, April 8, 2010, /

2011561955_paydayloans09.html (дата обращения: 30 марта 2013 г.).

David Leonhardt, “Budgets Behaving Badly,” New York Times, December 3, 2008, pp. B1, B7.

Richard H. Thaler and Cass R. Sunstein, Nudge: Improving Decisions About Wealth, Health and Happiness, (New Haven: Yale University Press, 2008), pp. 19–20. Стоит отметить, что Санстейн работал в администрации президента Обамы c 2009 по 2012 г. в качестве «царя» ― советника по вопросам регуляции.

Там же. С. 22.

Denise Grady, “FDA Pulls a Drug, and Patients Despair,” New York Times, January 30, 2001, (дата обращения: 30 марта 2013 г.).

Там же.

Там же. Только через полтора года FDA допустило это лекарство в продажу, и то с массой строгих ограничений.

Fran Hawthorne, Inside the FDA: The Business and Politics Behind the Drugs We Take and the Food We Eat (Hoboken: Wiley and Sons, 2005), p. 28.

Вот только четыре вопиющих случая, когда FDA задерживало выдачу разрешений.

После проведения клинических испытаний, которые показали, что Provenge, новая вакцина для лечения рака простаты, снижает уровень смертности среди больных, в марте 2007 г. совет экспертов FDA тринадцатью голосами против четырех проголосовал, что эта вакцина действительно эффективна, и единодушно, что она безопасна. Тем не менее FDA отказывалось одобрить новую вакцину до апреля 2010 г. За эти три года в США от рака простаты умерло около 100 000 человек. Конечно, никто не знает, какому числу из них могло бы помочь это лекарство. Известно только, что FDA никому не позволил заниматься сбором статистики. См. “Prostate Cancer and FDA Politics,” Wall Street Journal editorial, April 20, 2009, (дата обращения: 31 марта 2013 г.).

Kadcyla, лекарство для лечения рака груди на поздних стадиях, получило одобрение FDA только в феврале 2013 г., хотя фармацевтическая компания-производитель подавала заявку еще в августе 2010-го с просьбой ускорить ее рассмотрение. Дело в том, что уже начальные тесты показали уменьшение опухоли у трети больных. Для сравнения: до этого состояние их ухудшалось на фоне одновременного приема около семи препаратов (включая те три препарата, которые традиционно используются при химиотерапии). Но FDA три года отказывалаcь одобрить новое лекарство на основании того, что «еще не все методы лечения были использованы применительно к данной выборке больных». -immuno gen-what-really-happened-with-t-dm1s-filing (дата обращения: 30 марта 2013 г.); -medical.net/news/20100827/FDA-denies-accelerated-approval-of-Genentechs-trastuzumab-DM1-(T-DM1)-BLA-for-metastatic-breast-cancer.aspx (дата обращения: 30 марта 2013 г.). В данном случае снова невозможно оценить ни общего ущерба здоровью, ни того количества раковых больных, которые умерли из-за задержки с получением разрешения FDA на продажу лекарства. Но известно, что в каждый данный период раком груди страдают около миллиона женщин, из них 15% имеют ту разновидность рака, для лечения которой и был разработан препарат. Таким образом, на протяжении двух с лишним лет они были лишены хоть какого-то шанса выздороветь. ?

duration=5&statistics=0&age=001&type=prev&stateFIPS

=00&cancer=055&sex=2&sortVariableName=

default&sortOrder=default (accessed March 26, 2013); -us/61-symptoms-category.html (дата обращения: 26 марта 2013 г.).

Бета-блокаторы, препараты для предотвращения повторных инфарктов миокарда, появились в Европе еще в 1967 г., но FDA одобрил их применение только в 1976 г., хотя только один из таких препаратов (по словам одного американского исследователя, которому приписывается создание термина «лекарственный лаг в США») мог бы спасать в год до 10 000 жизней. См. Sam Kazman, “Deadly Overcaution: FDA’s Drug Approval Process,” Journal of Regulations and Social Costs, September 1990, pp. 42–43; also at (дата обращения: 31 марта 2013 г.).

Врожденный детский порок расщепления позвоночника фиксируется в США каждый год у 3000 детей (включая абортивные случаи). Фолиевая кислота (витамин В), как было обнаружено в начале 80-х годов прошлого века, снижает риск появления этого порока. Однако FDA запрещала компаниям публиковать эту информацию, хотя даже правительственный Центр по контролю и профилактике заболеваний начиная с 1992 г. рекомендовал женщинам детородного возраста применять фолиевую кислоту именно в целях профилактики этого порока. Лишь в 1996 г. FDA пересмотрела свое решение, сначала разрешив препарат, а потом потребовав от производителей добавлять фолиевую кислоту в различные мучные и зерновые продукты. В течение последующих десяти лет количество случаев расщепления позвоночника у новорожденных снизилось на 30% (с 26,36% на каждые 100 000 новорожденных в 1996 г. до 17,99% в 2006 г.). (дата обращения: 10 октября 2012 г.); /

spine_anen/spine_anen.htm (дата обращения: 10 октября 2012 г.).

Конечно, оптимальным решением этого вопроса было бы не заниматься упорядочиванием бюрократических процедур FDA, а просто взять и отменить их, чтобы каждый мог решать для себя сам, стоит ли ему принимать то или иное лекарство.

“Organ Donation and Transplantation Statistics,” National Kidney Foundation, -Donation-and-Transplantation-Stats.cfm (дата обращения: 25 июня 2014 г.).

Social Security Administration, “The 2012 Annual Report of the Board of Trustees of the Federal Old-Age and Survivors Insurance and Federal Disability Insurance Trust Funds, (as of January 2012), p. 65, (дата обращения: 16 января 2013 г.)

Частные сбережения всегда служили источником инвестиций. Когда кто-то копит на свою пенсию частным порядком, его капитал остается нетронутым и приносит проценты, которые неизменно идут на развитие производства. В Фонд социального страхования ежегодно поступает больше $800 трлн налогов с заработной платы (включая программу Medicare), -revenue-sources (дата обращения: 31 марта 2013 г.). Но эти деньги, вместо того чтобы оказаться вложенными в производство, для развития экономики и повышения уровня жизни, сегодня нисколько не инвестируются, а банальным образом проедаются. Таким образом из экономики каждую неделю исчезает более $15 млрд нашего общего национального богатства. Для сравнения: убытки от махинаций Мейдоффа составили всего $20 млрд

-victims/index.htm (дата обращения: 31 марта 2013 г.).

В среднем, если человек начал работать в 1967 г. и вышел на пенсию в 2012 г. в возрасте 66 лет, значит, за 44 полных года трудовой деятельности он выплатил в Фонд социального страхования $138 948 (включая социальный налог работодателя). При постоянной ставке подоходного налога 12,4% и согласно выкладкам таблицы H-10 со значениями «средний доход главы домохозяйства/возрастная категория», его пенсия составит $1853 в месяц. wwwincome/data/historical/household/ (дата обращения: 26 ноября 2012 г.), / (дата обращения: 26 ноября 2012 г.). Но если бы работник вкладывал свои пенсионные деньги в акции компаний, входящих в индекс S&P 500, или в корпоративные облигации с рейтингом AAA, то к моменту выхода на пенсию в 2011 г. он уже обладал бы капиталом $998 900 (в акциях индекса S&P 500) или $660 000 (в облигациях), что совершенно нереально по условиям социального страхования, /~shiller data.htm; http:/finance.yahoo.com/q/hp?s=%5EGSPC&a=00&b=1&c= 2005&d=11&e=31&f=2005&g=m; s/market_cagr.htm; ; (дата обращения: 26 ноября 2012 г.). Имея такие деньги, пенсионер мог бы спокойно жить на ренту, которая приносила бы ему $4700 ежемесячного дохода при инвестировании его акций индекса S&P500 (в два с половиной раза больше его пенсии) или $3100 при инвестировании облигаций (на две трети больше его пенсии) (дата обращения: 26 ноября 2012 г.).

В данном случае рента рассчитана по ставке пожизненной ренты, принятой по законам штата Нью-Йорк и действительной на январь 2013 г. В договоре об инвестировании прописывается, что 100% этой суммы выплачиваются единственному оставшемуся в живых наследнику, а если кто-то из бенефициаров умрет до получения полной суммы страховой премии, то ее должны получить другие назначенные владельцем акций бенефициары.

Ayn Rand, For the New Intellectual, (New York: Signet, 1961), p. 25.

Andrew Pollack, “FDA Restricts Access to Cancer Drug, Citing Ineffectiveness, ” New York Times, June 18, 2005, (дата обращения: 1 апреля 2013 г.).

Andrew Pollack, “Panel Advises FDA to Narrow Its Approval for Avastin, ”New York Times, June 29, 2011, p. B3.

Там же.

Там же.

Duff Wilson, “On Sexual Desire Drug for Women, FDA Panel Says More Study Is Needed,” New York Times, June 19, 2010, p. B3.

Duff Wilson, “Maker’s Push for a Pill Stirs Debate on Sexual Desire,” New York Times, June 17, 2010, p. A3.

Scott Travis, “District Weighs Community Service Requirement,” South Florida Sun Sentinel, December 16, 2002, -sentinel.com 2002–12–16news/0212160127_1_school-board-school-employees-graduation (дата обращения: 1 апреля 2013 г.).

Warren Buffett, “My Philanthropic Pledge,” CNNMoney.com, June 16, 2010, /

Warren_Buffett_Pledge_Letter.fortune/index.htm?postversion=2010061608 (дата обращения: 27 ноября 2010 г.)

The Speeches of Adolf Hitler, ed. N. H. Baynes, vol. I, 1922–39 (Oxford: Oxford University Press, 1942), pp. 871–872.

Lenin’s Collected Works, ed. Jim Riordan, vol. 28 (Moscow: Progress Publishers, 1965), pp. 62–75.

Selected Works of Mao Tse-Tung, vol. 3 (New York: Pergamon Press, 1967), p. 267.

Duncan Christy, “General Walters at the U.N.,” M magazine (published by Fairchild Publications, from 1983 to 1992), March 1986, p. 82.

Rudolf Hoess, Commandant of Auschwitz: The Autobiography of Rudolf Hoess (London: Weidenfeld and Nicolson, 1959), p. 197.

Gary L. McDowell, introduction to Reason and Republicanism: Thomas Jefferson’s Legacy of Liberty, ed. Gary L. McDowell and Sharon L. Noble (Lanham, Maryland: Rowman and Littlefield, 1997), p. 2.

Michael F. Holt, Franklin Pierce (New York: Times Books, 2010), pp. 53–54.

Thomas Jefferson, The Jefferson Bible: What Thomas Jefferson Selected as the Life and Morals of Jesus of Nazareth (Thousand Oaks, CA: Lakewood Publishing, 2011), p. 1. Эту цитату из Джефферсона Элизабет Кэмпбелл (Elizabeth Campbell) упоминает в своем предисловии.

Глава 7

Richard Ralston, “The Orange Grove: FDA as Drug Research Censor,” Orange County Register, March 4, 2009, / drug-25762-patients-drugs.html# (дата обращения: 23 июня 2014 г.). Формально не запрещая распространять медицинскую литературу среди врачей, FDA в 2009 г. наложило своим циркулярным письмом строгие ограничения на такую литературу: а) был наложен запрет на обсуждение клинических исследований, если в FDA посчитали их «недостаточными и лишенными надлежащего контроля»; б) было выставлено требование, чтобы к распространяемым материалам по возможности прилагались и другие источники, «в которых бы представлялись как противоположные точки зрения, так и иные подходы»; в) и, наконец, компании-производителю запрещалось этот контент «систематизировать, давать ему свои оценки, либо представлять в выгодном для себя свете». В 2014 г. FDA собиралась внести незначительные послабления в свою политику, (дата обращения: 25 июня 2014 г.).

Doug Beazley, “Prison Guards Forbidden to Wear Protective Gear,” Calgary Sun, March 17, 2004, p. 16.

Diane Ravitch, The Language Police: How Pressure Groups Restrict What Students Learn (New York: Vintage Books, 2004), p. 10.

«Преподавать историю ярко, не обходя острые углы» ― доклад, представленный Британскому департаменту образования (Britain’s Department for Education, London: The Historical Association, 2007), p. 15, &id=784 (дата обращения: 13 июня 2014 г.).

Pope Innocent III, Two Views of Man, trans. Bernard Murchand (New York: F. Ungar Publishing Co., 1966), pp. 5, 9.

William F. (Billy) Graham, “Learn the Lesson of the Worm,” in A Treasury of Great American Speeches, ed. Charles Hurd (New York: Hawthorn, 1970), p. 340.

Евангелие от Матфея, 5:43–44.

Aristotle, The Nicomachean Ethics, ed. Lesley Brown, trans. David Ross (Oxford: Oxford University Press, 2009), p. 69.

Ayn Rand, For the New Intellectual, (New York: Signet, 1961), p. 27.

Ayn Rand, For the New Intellectual, (New York: Signet, 1961), p. 131.

Ayn Rand, The Fountainhead, (New York: Signet, 1952), p. 376.

“Jonestown,” Wikipedia, (accessed May 24, 2013); “Alternative Considerations of Jonestown and Peoples Temple,”San Diego State University, (дата обращения: 15 июня 2014 г.).

Andrea Sachs, “Q&A: A Jonestown Survivor Remembers,” Time, November 18, 2008.

Roger Cohen, “Why? New Eichmann Notes Try to Explain,” New York Times, August 13, 1999, pp. A1, A3)

Gail Buckley, “Charity Begins at Home, and You Live in the World,” New York Times, December 3, 2003, p. E8.

Rudolf Hoess, Commandant of Auschwitz: The Autobiography of Rudolf Hoess (London: Weidenfeld and Nicolson, 1959), p. 160.

Eugene Davidson, The Trial of the Germans (Columbia, MO: University of Missouri Press, 1997), pp. 237–238.

Глава 8

Union County High School (Liberty, Indiana)“Community Service” form for students, [1].pdf (дата обращения: 21 марта 2013 г.).

Barbara Hagenbaugh, “Nation’s Wealth Disparity Widens,” USA Today, January 22, 2003, –01–22-household-study_x.htm (дата обращения: 21 марта 2013 г.).

Steven Greenhouse, “Corporate Greed, Meet the Maximum Wage,” New York Times, June 16, 1996, review/corporate-greed-meet-the-maximum-wage.html?module=Search& mabReward=relbias%3Ar (дата обращения: 16 июня 2014 г.).

Steve Stecklow, “Finnish Drivers Don’t Mind Sliding Scale, but Instant Calculation Gets Low Marks,” Wall Street Journal, January, 2, 2001, ; available to nonsubscribersvia: (дата обращения: 21 марта 2013 г.)

Immanuel Kant, Foundations of the Metaphysics of Morals, trans. Lewis White Beck, (New York: Bobbs-Merrill, 1959), p. 14.

William A. Henry III, In Defense of Elitism (New York: Doubleday, 1994), p. 133. В этой книге рассказывается о том, как в ноябре 1992 г. Шэннон Мэрримен, глухонемая студентка университета в Бристоле, штат Род-Айленд, завоевала право выступить на общенациональном конкурсе по ораторскому искусству, спонсируемому Ассоциацией ветеранов войн. По правилам конкурса заявки подавались в виде аудиозаписи. Первую заявку, которую Шэннон делала на языке глухонемых и представила на видеопленке, организаторы не приняли. Тогда студентка подала иск в суд и добилась возможности подать заявку в виде аудиозаписи, озвученной переводчиком с языка глухонемых.

John Taylor, “Are You Politically Correct?,” New York, January 21, 1991, p. 34, quoted in Smith College Office of Student Affairs, “Specific Manifestations of Oppression,” circular.

“School Boards Will Recognize Other Cultures, but as Inferior,” New York Times, May 13, 1994, -board-will-recognize-other-cultures-but-as-inferior.html (дата обращения: 26 октября 2012 г.).

Amy Harmon, “How About Not Curing Us, Some Autistics Are Pleading,” New York Times, December 20, 2004, health20autism.html?_r=1&scp=1&sq=alternative%20form%20of%20 brain%20wiring&st=cse (дата обращения: 21 марта 2013 г.).

“Autism Rights Movement,” Wikipedia, (дата обращения: 21 марта 2013 г.).

Felicity Barringer, “Pride in a Soundless World: Deaf Oppose a Hearing Aid,” New York Times, May 16, 1993, pp. 1, 22.

Edward Dolnick, “Deafness as Culture,” The Atlantic Monthly, September 1993, p. 37.

Barringer, “Pride in a Soundless World.”

Dolnick, “Deafness as Culture.”

Eduardo Porter, “The Role, and Limits, of Charity,” New York Times, November 14, 2012, pp. B1, B8.

Глава 9

Ayn Rand, For the New Intellectual, (New York: 1961), p. 173.

Patty Stonesifer and Sandy Stonesifer, “A Private Matter,” My Goodness, Slate, April 1, 2009, 04a_private_matter.html (дата обращения: 26 июня 2014 г.).

Henry Hazlitt, Economics in One Lesson, (New York: Three Rivers Press, 1988), p. 17.

Я счастливый человек, ведь у меня такая прекрасная работа: искать и издавать умные книги, общаться с их авторами, узнавать от них много нового и интересного.

Издав несколько сотен деловых и развивающих книг, могу уверенно сказать, что книга для автора почти всегда — не цель, а результат. В какой-то момент автор понимает, что обладает уникальным опытом, рассказ о котором поможет другим людям стать лучше и узнать о жизни что-то полезное. Через некоторое время это понимание становится настолько осознанным, что в прямом смысле слова доводит автора до ручки (или до клавиатуры), заставляя написать книгу.

Вполне возможно, что Вы, читающий эти строки сейчас, — потенциальный автор книги, которая станет бестселлером и даст людям нужные знания и навыки.

Мы будем очень рады стать издателем Вашей книги! Наша креативная команда приложит все усилия, чтобы Ваша книга получилась красивой и качественной, чтобы она была заметна в магазинах, чтобы ее активно обсуждали.

Присылайте нам Ваши рукописи,

Вам понравится работать с нами!

С уважением,

Сергей Турко,

кандидат экономических наук,

главный редактор издательства «Альпина Паблишер»

Заходите сюда alpina.ru/a

[1] Перевод Д. В. Костыгина. — Прим. ред.

[2] Для более полного ознакомления с этими принципами см. эссе Айн Рэнд «Этика объективизма» (Рэнд А. Добродетель эгоизма. — М.: Альпина Паблишер, 2015. С. 13–42). — Прим. ред.

[3] Нельзя не отметить, что автор несколько искажает смысл этой библейской истории. Суть не в готовности совершить убийство по чьей-то воле, а в доверии Тому, Кто есть любовь. Авраам доверился Богу — и оказался прав. Следуя логике автора, если мы вспомним последствия этого выбора, окажется, что действия Авраама были в высшей степени разумными (Быт. 22, 1–13). — Прим. ред.

[4] Я ставлю в кавычки понятия «интересы общества», «общественные интересы», «общее благо» и т.п. лишь для того, чтобы подчеркнуть их расплывчатость. Для удобства чтения в дальнейшем я буду эти кавычки опускать. Надеюсь, читатели не забудут, что я не вижу смысла в этих словосочетаниях.

[5] Разумеется, к некоммерческим организациям, особенно негосударственным, это не относится. Эти организации не обслуживает общество в целом в ущерб чьим-то частным интересам. Напротив, они помогают добровольно перераспределять блага на взаимовыгодной основе и продвигать интересы конкретных людей, спонсирующих их деятельность.

[6] Перевод Б. Г. Столпнера и М. И. Левиной. — Прим. ред.

[7] Разумеется, это не относится к ситуациям, связанным с необходимостью противостоять насилию. Так, полицейские обязаны выполнять волю государства, а не частных лиц. Подробнее мы поговорим об этом в главе 5.

[8] Перевод Г. Зелениной, М. Кульневой, К. Щербино. — Прим. ред.

[9] Принцип невмешательства (фр.) — экономическая доктрина, согласно которой государственное вмешательство в экономику должно быть минимальным. ― Прим. ред.

[10] См. Рэнд А. Атлант расправил плечи. — М.: Альпина Паблишер, 2015. — Прим. ред.

[11] Когда заходит речь о необходимости смягчения государственного регулирования рынка лекарственных препаратов, обычно вспоминают трагедии, разыгравшиеся вследствие применения талидомида. Хотелось бы заметить, что они вряд ли могут служить оправданием деятельности Управления. Когда в 1961 г. было установлено, что талидомид, который принимали беременные женщины, страдающие токсикозом, негативно влияет на развитие плода, еще никто, — ни ученые, ни тем более Управление, — даже не подозревали о способности некоторых препаратов проникать сквозь плаценту. В то время новые лекарства еще не испытывались на эмбрионах, беременных женщинах и самках животных. (См. Vesalius Franks, “FDA Perspectives on the Use of Teratology Data for Human Risk Assessment,” Fundamental and Applied Toxicology, Volume 5, 1985, p. 615).

[12] «Не наступай на меня» (“Don’t tread on me”) — надпись на историческом Гасденовском флаге США, на котором изображена гремучая змея. «Свобода или смерть» (“Give me liberty or give me death”) — фраза из речи американского государственного деятеля и борца за независимость США Патрика Генри (1736–1799), произнесенной перед началом войны за независимость США. — Прим. ред.

[13] Уильям (Билли) Франклин Грэм (род. 1918) — американский религиозный и общественный деятель, служитель баптистской церкви. — Прим. пер.

[15] Перевод Н. Лосского. — Прим. ред.

[15] Еккл. 11,1. — Прим. ред.

Переводчик Светлана Чулкова

Редактор Валерия Башкирова

Руководитель проекта О. Равданис

Корректор С. Мозалёва

Компьютерная верстка К. Свищёв

Дизайн обложки Ю. Буга

© Peter Schwartz, 2015

Настоящее издание осуществлено по согласованию с Mendel Media Group LLC и The Van Lear Agency LLC

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2015

© Электронное издание. ООО «Альпина Диджитал», 2015

Шварц П.

В защиту эгоизма: Почему не стоит жертвовать собой ради других / Питер Шварц; Пер. с англ. ― М.: Альпина Паблишер, 2015.

ISBN 978-5-9614-3986-0

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg