«С ума сойти! Путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города»

С ума сойти! Путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города (fb2) - С ума сойти! Путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города [calibre 2.61.0] 984K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дарья Варламова - Антон Зайниев

Предисловие научного редактора

Меня как врача-психотерапевта и психиатра часто просят порекомендовать, что почитать дельного на тему устройства мозга и болезней психики. Это всегда вызывает затруднения, потому что на русском адекватной литературы удручающе мало, хороший научно-популярный текст найти очень сложно. Есть тексты научные, но они понятны только специалистам. И есть множество книг по популярной психологии, но они часто рассчитаны на совсем уж непритязательного читателя. А вот золотой середины — качественного и умного рассказа простым языком о сложных вещах — в общем-то и нет.

Теперь в коротком списке научно-популярных изданий о психиатрии стало на одну книгу больше. Современные представления о психических болезнях разложены в ней по полочкам. Разумеется, авторы не касались всего разнообразия психопатологии, но такой задачи перед ними и не стояло. Здесь описаны основные психиатрические «хиты» — депрессия, тревожность, биполярное расстройство, шизофрения, синдром Аспергера, некоторые расстройства личности. Описаны со знанием дела, максимально понятно и доступно, но без упрощений и искажений. Материал представлен на уровне привлекательном не только для интересующихся любителей, но и для молодых специалистов. Думаю, даже и профессиональные психиатры могут найти тут любопытное для себя.

То есть, если вам интересно, как устроена психика, как и почему она ломается и что по этому поводу можно сделать, каковы актуальные воззрения на вопросы психического здоровья и патологии, эта книга будет вам полезна.

Павел Бесчастнов, психотерапевт, психиатр (stelazin.livejournal.com)

Введение

Зачем мы написали эту книгу

Наше общество устроено парадоксально. Здесь считается нормальным жаловаться в ответ на риторический светский вопрос «Как дела?» или сидеть в общественном транспорте с мрачным видом человека, чья жизнь давно потеряла всякий смысл, — и в то же время совершенно не принято открыто обсуждать серьезные вопросы психического здоровья. Популярная психология нашла пристанище в блогах и социальных сетях, многие читатели которых, несмотря на старания нескольких компетентных блогеров, до сих пор так и не поняли разницы между соционикой и официальной психологической наукой, не говоря уже о психиатрии. Попытки профессионалов объяснить самые простые понятия широкому кругу неспециалистов часто приводят к тому, что последние начинают заниматься кухонной диагностикой: «Это у тебя, Вася, нарциссизм». Но поход к психотерапевту до сих пор считается у нас показателем позорной слабости духа — дескать, нормальный человек свои проблемы должен решать сам.

Параллельно в нашем сознании существует целый пласт разнообразных мифов и образов, связанных с «подлинным» безумием: от страшилок про Кащенко и карикатурных образов из «Кавказской пленницы» до дьявольски обаятельного психа Николсона в «Сиянии» и (для продвинутых) записок остроумного невролога Оливера Сакса о человеке, принявшем жену за шляпу. Но между этим фантасмагорическим миром и биографией среднестатистического обывателя нет (и не может быть) ничего общего: подобные ужасные вещи, конечно, с кем-то случаются, но только не с такими аккуратными, здравыми, уравновешенными людьми, как мы. В представлении большинства психическая норма — нечто незыблемое, вроде двух рук и двух ног. Теоретически, конечно, можно потерять конечность, но только в экстремальных обстоятельствах. В любых других случаях ей ничего не угрожает — как и нашему рассудку. Мир Канатчиковой дачи так же далек от нас, как гнездо пиратов на Сомали или будни сицилийской мафии.

Но что если — чисто гипотетически — допустить, будто обычный россиянин (скажем, учитель, медсестра или офис-менеджер) вдруг может заболеть серьезным психическим расстройством? Как с этим справиться? Как не потерять трудоспособность? Как объяснить родным, что с тобой происходит? Как самому это понять? Как научиться отличать объективную реальность от странных продуктов своего сознания? И наконец, есть ли способ принять мысль о том, что ты теперь «не такой, как все»?

Звучит словно катастрофа, не правда ли? И лучше бы нырнуть обратно в утешительную иллюзию, что ни с кем из «нормальных» людей ничего подобного не случится, — но, к сожалению, ни психиатры из развитых стран, ни Всемирная организация здравоохранения не разделяют подобного оптимизма. За неимением качественных данных по России воспользуемся американской статистикой: из ста семеро болеют депрессией1, трое — биполярным расстройством2, один — социопат3 и один имеет большие шансы стать шизофреником4. В общем, вероятность не так уж и мала: 14,9% мужчин и 22% женщин в ближайший год столкнутся с каким-либо расстройством психики5.

Авторы этой книги тоже долгое время были уверены, что психические расстройства очень редки и почти любой разлад между внутренним миром и окружающей реальностью можно решить усилием воли. До тех пор, пока оба не заболели (в разное время) клинической депрессией. В течение месяцев постоянной борьбы за нормальную работоспособность и возможность получать удовольствие от жизни мы узнали много нового и неожиданного о том, как работает наш мозг и какие неприятные сюрпризы он способен подкинуть. Мы пообщались с психиатрами и людьми с другими психическими расстройствами и поняли, что «изнутри» такие болезни выглядят совсем не так, как со стороны. Подробной, хорошо систематизированной и читабельной информации на русском языке на эту тему не так много. Поэтому мы решили провести психологический ликбез и написать книгу о том, как работает наша психика, почему она «съезжает с катушек» и что важно знать о своем здоровье.

Наверное, это первая российская книга о психических расстройствах, написанная пациентами. Мы отдаем себе отчет в том, что не являемся профильными специалистами в этой области, но надеемся, что живой интерес, личный опыт и консультации с профессионалами помогли нам написать книгу, корректную с точки зрения науки и одновременно интересную для простого читателя. Подчеркнем — это не страшилка для любителей пощекотать нервы. Мы просто хотим поделиться самыми необходимыми сведениями о наиболее распространенных психических расстройствах. Систематизируя эту информацию, мы сверялись с научными статьями, книгами и мнением специалистов, чтобы не увлекаться описаниями причудливых симптомов и ужасных последствий в ущерб реальности и здравому смыслу. Мы не даем готовых рецептов излечения, но помогаем понять, что представляет собой болезнь. Кроме того, нам очень хотелось бы изменить отношение нашего общества к психическому здоровью в целом.

Ведь, во-первых, любой образованный человек должен хотя бы отчасти понимать, по каким законам работает его организм, в том числе и мозг. И относиться к психическим заболеваниям стоит без суеверного страха — а так, как относятся к астме и диабету: здраво и вдумчиво. Во-вторых, непонимание внутренней логики психических расстройств обусловливает предубеждение против больного со стороны окружающих или просто неумение с ним взаимодействовать. Страждущим приходится либо маскировать свое состояние, тратя на это огромные психические ресурсы, либо постоянно чувствовать к себе настороженное отношение других, осуждение близких, часто менять места работы. Между тем многие из этих проблем можно решить, повышая психиатрическую грамотность населения.

За рубежом существует огромное количество разных ассоциаций и сообществ, занимающихся поддержкой больных психическими расстройствами. Несмотря на то что и там к ним порой относятся неоднозначно, очень большое внимание уделяется тому, чтобы такие люди комфортно чувствовали себя в обществе и могли полноценно самореализоваться. Хотя гений и «безумие» не настолько тесно связаны, как принято считать, среди людей с психическими заболеваниями много ярких талантов: Стивен Фрай, Хью Лори, Кортни Лав, Дэн Экройд, Кэтрин Зета-Джонс и другие знаменитости страдают от заболеваний, описанных в книге. Так что психиатрический диагноз — еще не конец, а лишь начало новой жизни, полной неожиданных вызовов, но при должном отношении не менее продуктивной и насыщенной.

Глава 1

В безумии есть свой метод, или Откуда берутся расстройства

Где заканчивается психическая норма

Перед тем как начать разговор о «ненормальности», стоит разобраться в том, что такое психиатрическая норма и как она определяется. Люди, плохо знакомые с психиатрией, рассуждая на эту тему, рискуют впасть в две крайности. Первая: верить, будто психическое расстройство — это когда слышат голоса и видят чертей, а страхи и депрессии — это так, по мелочи, всего лишь «нервы». Так полагает большинство из тех, кто готов общаться с психиатром только лишь тогда, когда уже не останется сил встать с кровати, а в голове начнут звучать инопланетные голоса (хотя, честно говоря, на этапе инопланетных голосов человек обычно уже не в состоянии критически оценивать свою адекватность и к психиатру обращаются его близкие или соседи). Подобным представлениям у нас, к сожалению, способствует и историческая память о советской карательной психиатрии — постановка на учет до сих пор воспринимается как приговор (хотя по современным российским законам — пусть они и далеки от идеала — наличие диагноза не обязательно сильно ограничивает возможности человека, и мы об этом позже еще поговорим).

Вторая крайность: считать, что у эксцентричного человека наверняка не все в порядке с головой. Странное и вызывающее поведение часто побуждает окружающих ставить любительские диагнозы, а иногда и простое несогласие с «единственно правильным» мнением категоричного человека может привести последнего к мысли, что вокруг одни психопаты и шизофреники. Частенько достается людям искусства — например, творчество Петра Павленского у многих вызывает подозрения, хотя психиатрическая экспертиза несколько раз подтверждала его вменяемость6. Не существует и убедительных доказательств того, что эпатажное поведение Сальвадора Дали было связано с психическим нездоровьем. Он мог потребовать пригнать в отель стадо коз и стрелять по ним холостыми патронами или скакать на швабре нагишом перед именитым гостем в собственном особняке — но, учитывая невероятный коммерческий успех Дали, это, скорее всего, были вполне сознательные действия — приемы, призванные упрочить его репутацию непредсказуемого гения. Несмотря на то что ряд исследований подтверждает связь между креативностью и некоторыми психическими расстройствами, далеко не у всех талантливых людей такие заболевания есть (как и не любой пациент «Кащенко» может стать Ван Гогом).

Учитывая, что, по статистике Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), в среднем 27% людей в мире хотя бы раз в жизни страдали от психического расстройства7, вероятность того, что кто-то из ваших знакомых находится в их числе, очень велика — и не факт, что вы сумеете интуитивно угадать, кто именно. Вы можете отмечать у своих товарищей какие-то странности или особенности темперамента, проблемы с карьерой или личной жизнью, но часто это вполне адекватные, приятные и разумные люди, и они никак не ассоциируются со смирительными рубашками и тому подобными вещами, которые мы привыкли связывать с психиатрией. Но если они выглядят «как все», то что с ними не так? И как понять, кто здоров, а кто нет? Конечно, было бы очень удобно иметь четкую и универсальную шкалу нормальности, например, имени Нерона или еще какого-нибудь известного безумца. В идеале для этой шкалы еще должен быть удобный инструмент — скажем, градусник. Человек подержал во рту — и сразу понятно, все ли у него хорошо с психическим здоровьем и не стоит ли отправить его в специальную клинику или хотя бы на прием к психотерапевту. Но в реальной жизни все, к сожалению, несколько сложнее.

Во-первых, наша психика не статична: даже здоровый человек постоянно находится в разных состояниях: он то сфокусирован, то отвлекается, то оптимистично настроен, то впадает в уныние, то терпелив, то раздражителен. Поэтому норма — это прежде всего динамический баланс, а не какая-то абсолютная отметка. Известный русскоязычный коуч и психиатр Наталья Стилсон, популярная в «Живом Журнале» под ником gutta_honey, очень образно объясняла относительность нормы на примере московского метрополитена8. Норма как некий усредненный показатель реакций, нужных для успешного существования в обществе (успешного не в плане достижения богатства и славы, а в смысле «невылетания за борт»), — словно центральная станция метро, на которой надо периодически бывать, чтобы не выпадать из жизни. При этом людей, постоянно находящихся на ней или рядом с ней, очень мало — чаще всего их мотает туда-сюда, но время от времени они проходят через «контрольную точку» и таким образом остаются в рамках допустимого, хотя у каждого маршрут свой. С «ненормальными» все еще сложнее — есть люди, которые вообще никогда не оказываются на центральной станции, и их отличия от большинства различимы невооруженным глазом. А есть те, кто на ней время от времени появляется, но в промежутках их заносит в неведомые дали: иногда они нормальны, а иногда нет. Такая ситуация встречается достаточно часто (при рекуррентной депрессии, шизофрении и биполярном расстройстве): большую часть времени человек ведет вполне обычную жизнь, но порой у него случается обострение. Кроме того, нередко при успешном лечении, а порой даже и просто так наступает ремиссия — у вчерашнего больного исчезают симптомы расстройства. Поэтому нельзя раз и навсегда повесить на человека ярлык с указанием его «процента нормальности».

Если плясать от статистической нормы, можно прийти к парадоксальным выводам даже в отношении привычных для нас эмоциональных состояний. Еще Платон писал, что любовь — «серьезное психическое заболевание». Современные научные исследования показывают, что античный философ был не так уж далек от правды, только тут речь скорее идет не о любви, а о влюбленности, особенно несчастной: «бабочки в животе» вызывают настоящий нейрохимический шторм в нашем мозге, заметно влияют на способность концентрироваться и здраво рассуждать и при неприятном стечении обстоятельств развиваются в болезненную аддикцию. Ученые из Пизанского университета выяснили, что при сильной влюбленности некоторые отделы мозга активизируются так же, как и при обсессивно-компульсивном расстройстве9.

Подобного рода рассуждения могут завести очень далеко, в конце концов, счастье — это тоже скорее аномалия. Многим кажется, что постоянная удовлетворенность жизнью — нормальное и желательное положение дел. Но такое ли это типичное состояние для психики, как мы привыкли думать? Профессор Ричард Бенталл из Ливерпульского университета в 1992 г. опубликовал провокационную статью, в которой утверждал, что счастье стоит отнести в разряд психических расстройств под названием «большое аффективное расстройство приятного типа»10. Профессор последовательно доказывает, что счастье — статистически нетипичное состояние с рядом определенных симптомов, ассоциируется со спектром когнитивных нарушений и вообще связано с ненормальным функционированием центральной нервной системы. Так что единственный довод против включения счастья в диагностические справочники — на него никто не жалуется. «Но с научной точки зрения это нерелевантный критерий», — заключает Бенталл.

Разумеется, профессор не имел в виду, что счастливых людей надо принудительно отправлять в психлечебницы и пичкать таблетками, чтобы немного спустить на землю. Его публикацию не стоит воспринимать как руководство к действию, но в ней заложена очень важная мысль: мы не можем дать определение психического расстройства, не оценивая то, как оно влияет на качество жизни. Не любое отклонение от статистических показателей можно считать дисфункцией, требующей лечения, — нам нужно отталкиваться от того, наносит ли оно какой-то ущерб человеку или тем, кто его окружает.

Есть и совсем удивительные примеры относительности нормы. Согласно исследованию ученых из Ганновера, мозг здоровых людей воспринимает обратную часть полой маски как выпуклую, несмотря на то что игра теней явно указывает, что она вогнутая11. Более того, восприятие не меняется, даже если человек знает, что перед ним обратная, а не лицевая сторона маски. А самое интересное, что этому оптическому обману не поддается мозг людей с диагнозом «шизофрения»12. Получается, в этом случае больные люди способны видеть объективную реальность, а здоровые создают себе иллюзии. Ну и кто после этого ненормальный?

Важно также помнить, что здоровые и нездоровые психические состояния не противоположные полюса, а целый спектр. Бывают нормальные состояния на границе с расстройством (акцентуации, о которых мы еще поговорим позже), и в рамках одного заболевания может существовать тонкая градация. Например, есть вариант биполярного расстройства, при котором возникают психозы — больной может вообразить себя королем бабочек или продать дом, чтобы на вырученные деньги построить утопическую коммуну на Кубе. А есть варианты, когда человек остается не просто дееспособным, но и в состоянии работать и поддерживать продуктивные отношения с людьми, хотя и ценой серьезных усилий. Многие из таких людей вообще не попадают в поле зрения психиатров.

Кроме того, норма — понятие философское, и оно тесно связано с правилами и обычаями социума. В разные исторические эпохи, в разных культурах и условиях менялось представление о правильном восприятии мира и одобрялись разные модели поведения. Готовность средневекового самурая вспороть себе живот после совершенной ошибки вряд ли будет понятна даже рьяному перфекционисту, а гомосексуализм, сейчас расстройством не считающийся, еще в прошлом веке лечили в клиниках. Зрелище, после которого современный человек может запросто получить посттравматический синдром, могло бы показаться скучным для зрителей гладиаторских боев. «Нельзя рассматривать вопрос психического здоровья в отрыве от социума и культурного бэкграунда, от условий в широком смысле, — поясняет психиатр Илья Антипин. — Человек, абсолютно нормальный в лесах Амазонки или Центральной Африки, очевидно, не будет нормальным в Северной Америке или Европе».

Чем измерять?

Даже если абстрагироваться от философского аспекта, одна из самых уязвимых сторон науки о душевном здоровье — точность диагностики. Психиатрический градусник пока так и не изобрели, и до сих пор диагноз, связанный с психикой, ставится на основании «показаний» самого пациента, его близких и очевидцев «ненормального» поведения. А такие описания очень субъективны и дают большой простор для интерпретации. И порой больных от здоровых не могут отличить не только простые люди, но и сами психиатры.

В 1973 г. американский психолог Дэвид Розенхан провел необычный эксперимент13, который и по сей день вдохновляет адептов антипсихиатрии. Розенхан и семь его коллег (все они отличались отменным душевным здоровьем) поставили перед собой задачу: попасть в психиатрические лечебницы, симулируя слуховые галлюцинации, а потом выбраться оттуда, доказав собственную нормальность. На всякий случай каждый из псевдобольных поддерживал связь с юристом, который смог бы вытащить его, если бы дело приняло слишком серьезный оборот. Симулировать следовало по правилам: надо было пожаловаться врачу, что слышишь голос, повторяющий слова «пустой», «полый» и «плюх», а в остальном вести себя как обычно. К счастью, спасательная операция со стороны юриста не понадобилась, но вернуться на волю оказалось не так-то легко: всем участникам эксперимента поставили серьезные диагнозы (в основном шизофрению), напичкали их медикаментами и удерживали в стационаре в среднем 19 дней (а в отдельных случаях — до 50). Что интересно, другим пациентам куда лучше удалось вычислить симулянтов — справедливые подозрения высказали около трети из них.

Но самое забавное началось дальше — после того как психолог объявил о результатах своего эксперимента. Персонал одной известной, современной и хорошо оборудованной клиники заявил, что у них-то ни один симулянт не проскочит, и, чтобы проверить их бдительность, Розенхан пообещал в течение трех месяцев отправить в больницу одного или нескольких лжебольных. В результате больница гордо предъявила экспериментатору 42 притворщика, но, к досаде врачей, Розенхан признался, что на самом-то деле никого туда так и не послал. Так что под подозрение попали ни в чем не повинные пациенты.

Объективности ради стоит признать, что многие важные исследования в психиатрической науке были проведены после 1973 г. Относительно недавно — в 2008-м — научная программа BBC Horizon затеяла похожий эксперимент, который тоже часто упоминают противники психиатрии. Десять человек, пятеро из которых страдали психическими расстройствами, предстали перед комиссией из трех психиатров, которым нужно было выявить этих больных и определить их диагноз. Эксперты угадали диагноз у двоих, поставили неправильный третьему (хотя тут еще вопрос, кто все-таки ошибался — они или его предыдущий доктор?) и двоих здоровых приняли за людей с больной психикой14. Правда, стоит учитывать два нюанса: во-первых, пациентов, разумеется, подбирали так, чтобы запутать «следствие»; а во-вторых, они не проходили беседу с врачами в традиционном формате, а выполняли разные задания, которые должны были выявить психические проблемы. Поставить диагноз по тому, как человек придумывает и воплощает выступление в жанре стендап, несколько сложнее, чем в случае использования формализованного опросника с четким списком симптомов.

В любом случае, учитывая то, что многим сложно четко описать свои внутренние ощущения, а психиатрам не чуждо ничто человеческое, в том числе и субъективность, хотелось бы иметь в распоряжении надежные методы диагностики. Развитие нейробиологии и попытки создать подробный атлас человеческого мозга дают надежду на то, что в будущем появятся более объективные критерии нормальной работы психики. Уже сейчас в некоторых исследованиях используются данные, полученные при проведении электроэнцефалографии (ЭЭГ) или магнитно-резонансной томографии (МРТ), — и, хотя эта методика способствует появлению новых перспективных гипотез, она пока не может применяться широко. Даже самые современные технические средства диагностики способны замечать отклонения только в случае тяжелых или хронических болезней — поражения мозга в «легких» случаях обычно не выходят за рамки погрешности15.

К тому же два похожих по нейрофизиологическим симптомам пациента могут страдать разными заболеваниями (например, дисфункции в работе префронтальной коры — области мозга, отвечающей за самоконтроль и рациональное поведение, — сопутствуют большинству известных расстройств). А еще одна и та же болезнь может зачастую быть причиной или следствием другой. Так, иногда когнитивные нарушения развиваются в результате депрессии, а некоторые виды деменции иногда вызывают депрессию16. Мы, конечно, далеко продвинулись в понимании мозга за последнее время, но пока что психиатрия остается одной из самых туманных областей медицины.

Значит, все относительно?

И все же размытость критериев и отсутствие объективности в оценке не означает, что представление о норме может болтаться по воле ветров и течений, как парусный кораблик. Даже если мы не можем сказать точно, что такое абсолютно здоровая психика, приметы явного нездоровья не вызывают сомнений у большинства специалистов. Немецкий психолог Эрих Фромм определял норму как «продуктивность, неотчуждаемость от общества, связь через эмоции с внешним миром, постижение объективной реальности своим интеллектом, осознание собственной неповторимости и связи с ближним». Тут же снова возникает непростой вопрос измерения этих показателей, но давайте попробуем поподробнее разобрать данное определение. Если пойти от обратного, мы можем сказать, что ненормальное состояние — это:

непродуктивность умственных усилий: можно до посинения спорить о критериях эффективности на рабочих местах, но, когда герой Джека Николсона в «Сиянии» старательно пишет роман, а потом выясняется, что весь текст состоит из одной фразы «All work and no play makes Jack a dull boy», у нас не возникает и тени сомнения, что у парня большие проблемы;

отчуждение от общества: даже если интровертов бесит бесконечное повторение тезиса о том, что человек — существо социальное, с точки зрения психологии, антропологии и даже нейробиологии данное утверждение справедливо, это не означает, что стоит косо смотреть на всех тех, кто предпочитает библиотеку дискотеке или протестует против определенных правил своего социума, но явная неспособность (не путать с нежеланием) ужиться с любым окружением говорит о дисфункции;

неадекватная эмоциональная реакция на окружающий мир: опять-таки, нюансы зависят от темперамента — холерики могут считать флегматиков «овощами», а флегматики холериков — «бешеными», но, если человек продолжает невозмутимо читать книгу в горящей комнате или втыкает нож в глаз другому за просьбу передать соль, вряд ли дело только в необычных индивидуальных качествах;

разрыв с объективной реальностью: как считал английский философ Джон Беркли, вся реальность находится лишь в сознании того, кто ее воспринимает; в переводе на язык поп-культуры «Самое главное, Нео, понять, что ложки не существует», но при всем обаянии субъективного идеализма, утверждение о том, что вы умеете летать или что вашу 80-летнюю бабушку завербовало ЦРУ, все-таки вполне поддается верификации, и реальность бывает очень жестока с теми, кто теряет с ней связь;

неспособность осознать собственную неповторимость: звучит слишком общо и поэтично, но по сути тут речь идет о границах личности. Сложно вести полноценную жизнь, если не отличаешь собственные мысли, чувства и желания от мыслей, чувств и желаний других людей, ― и речь здесь не только о шизофрении, зачастую эти границы размываются и без сопутствующих бредовых идей, например при расстройствах личности;

неспособность поддерживать близкие отношения: навязываемый обществом стереотип «Если ты не можешь найти себе пару, ты точно лузер» вызывает у многих вполне справедливое раздражение, но для человеческой психики естественно испытывать потребность в привязанности хоть к кому-то или чему-то, будь то семья, друзья, работа, хобби, любимый человек или морская свинка. Расстройство привязанности — нарушение естественного психологического механизма.

Нельзя не признать, что критерии Фромма основаны на здравом смысле. Мы видим, что все вышеперечисленные состояния не просто абстрактно «неправильны» — они мешают человеку жить полноценной жизнью и причиняют страдания либо ему, либо окружающим его людям. Официальное определение психического расстройства — это «клинически значимый поведенческий или психологический синдром или паттерн, который возникает у индивидуума и связан с дистрессом или ограничением возможностей в одной или более области функцио­нирования или с заметно растущим риском страдания, смерти, боли, нетрудоспособности или значимой потери свободы»17. То есть опять-таки — понятие нормы неотделимо от качества жизни. Поэтому психиатры работают по принципу «Нет жалоб — нет диагноза»: если человек доволен собой и не мешает другим (объективно), его способы самовыражения — его личное дело.

Мысль материальна

Хотя мы все еще недостаточно хорошо понимаем собственный мозг, психиатрия считается научной дисциплиной, несмотря на несовершенство методов исследования. Мы уверены, что ее текущие проблемы — издержки становления (ведь применять научные подходы к психиатрии стали лишь в начале ХХ в.).

Почему же мы с меньшим подозрением относимся к другим областям медицины? Представим, что человек катался на сноуборде, неудачно упал и сломал руку. Естественно, он пойдет к доктору — потому что у него сразу возникнет ряд объективных проблем, с которыми может разобраться только специалист: сильная боль, отек, невозможность пользоваться рукой и т.д. Никто не скажет ему «Соберись, тряпка! В Африке у людей постоянно руки ломаются, и ничего!». Хирург по жалобам пациента, описанию обстоятельств получения травмы и с помощью рентгеновского снимка поставит диагноз и назначит лечение. Даже если мы вдруг сомневаемся в квалификации конкретного врача, сам метод определения диагноза обычно не вызывает вопросов: рентген показывает, что сломана, например, лучевая кость. Принцип лечения тоже понятен: сломанную кость нужно зафиксировать гипсовой шиной, чтобы она срослась и работала так же, как и до перелома. Естественно, и тут не все так однозначно, и далеко не все методы профилактики и лечения физических заболеваний принимаются без дискуссий (иначе сериал «Доктор Хаус» никогда не появился бы на свет), но в обычной медицине все-таки как минимум понятнее, где болит.

Человек же, пришедший на прием к психиатру, скорее всего, даже не считает свои проблемы объективными и имеющими проекцию на физическом уровне. Ему кажется, что эмоции — это что-то на уровне колебаний эфира, а психиатр — кто-то вроде шамана, который с помощью ритуальных песнопений и бубна вернет все обратно на место. Семьдесят лет назад лечение психиатрических заболеваний действительно было сродни колдовству на лягушачьих лапках, а изучение эмоций и сознания входило в сферу компетенции скорее философов, чем врачей или биологов. Но сегодня благодаря МРТ, ЭЭГ и многим другим достижениям науки мы понимаем намного больше. Эмоции и мышление уже не абстрактные метафизические понятия, а вполне конкретные физические процессы в нашем мозге18.

Мозг состоит из различных структур (промежуточный мозг, конечный мозг и др.), каждая из которых разбивается на области, имеющие порой неожиданные названия (в частности, таламус, гиппокамп, мозолистое тело или даже мост или водопровод). Обычно области ответственны за конкретные функции. Гиппокамп «усваивает» важную информацию — отправляет ее из краткосрочной (оперативной) памяти в постоянную; таламус отвечает за первичную обработку информации, поступившей от органов чувств; водопровод (серьезно, он так и называется!) обеспечивает отдельные участки мозга цереброспинальной жидкостью; мост передает информацию от головного к спинному мозгу и обратно. Области мозга, которые выполняют общую единую функцию и часто друг с другом взаимодействуют, мы объединяем в отдельные системы. Одна из самых важных — лимбическая — опутывает практически весь мозг и отвечает за формирование мотивации, памяти, эмоций, сна19.

Различные области мозга связаны друг с другом с помощью нейромедиаторов. В точках соединений нервных клеток (в синапсах) находится большое количество рецепторов. При поступлении импульса в нейрон высвобождается определенный нейромедиатор (особое химическое вещество). Он прикрепляется к соответствующему рецептору и активирует его, создавая электрический импульс уже в следующей нервной клетке. Та в свою очередь передает этот сигнал дальше. Нейромедиаторы бывают разными по химическому составу и соответственно по функциям, которые они выполняют. Скажем, знаменитый «гормон счастья» (на самом деле это не совсем так — подробнее см. во врезке) — серотонин, а «гормон стресса» — адреналин. Важно понимать, что все эти нейромедиаторы могут вызывать разные реакции в мозге в зависимости не только от их состава, но и от области мозга, в котором он активен, от типа рецепторов, к которому он прикрепился20. Например, действие двух наркотических веществ — MDMA и LSD — обусловлено воздействием на серотониновые рецепторы. Но ощущения от них сильно разнятся: первое вызывает эйфорию и обостренную эмпатию25, а второе — галлюцинации и мистические переживания26.

В общественном сознании укоренился миф, что серотонин/допамин/эндорфин — гормоны счастья. Оставим за скобками тот факт, что все эти вещества гормонами не являются, хотя и выполняют похожую функцию. Разберем на примере серотонина (принципиально данная логика применима для любого из перечисленных веществ). Всего в человеческом мозге семь семейств рецепторов — от 5-HT1 до 5-HT7, некоторые из которых еще имеют и подтипы от A до Е. Каждый из них ответственен за самые разные функции организма, один и тот же рецептор может отвечать как за рвоту, так и за эрекцию. Мы знаем, что из всего этого широкого набора воздействие на настроение оказывают вещества, взаимодействующие с рецепторами 5-HT2A21 и 5-HT2B22. Прикрепление серотонина к другим рецепторам совершенно не гарантирует вам приятных эмоций. При этом рецепторы 5-HT2A и 5-HT2B отвечают и за другие функции организма. Так, 5-HT2B влияет также на аппетит23. Лекарство фенфлурамин, использовавшееся до 1997 г. для лечения ожирения, воздействовало именно на этот рецептор24. К слову, в качестве побочного эффекта при злоупотреблении оно вызывало эйфорию. Предположительно, именно его использовала мать главного героя фильма «Реквием по мечте» Сара Голдфарб сначала для снижения веса, а потом в качестве наркотика-эйфоретика.

Сводить роль серотонина (как и любого другого нейромедиатора) до выполнения одной задачи — «производства счастья» — неправильно; все равно что заключать, что компьютер предназначен для онлайн-игр и социальных сетей. Да, это одна из — возможно, самая приятная — его функций, но далеко не самая главная и уж точно не единственная.

Все наши переживания, эмоции, мысли, поступки, усилия по управлению действиями, в том числе напрямую нами не осознаваемыми (биением сердца, дыханием или перевариванием пищи и др.), сводятся к этим нейробиологическим взаимодействиям. Наши эмоции и мысли в буквальном смысле материальны. Чтобы получить этому подтверждение, достаточно (но не воспринимайте как прямую рекомендацию!) принять психоактивную дозу этилового спирта — 0,3%, или примерно 150 г 40-градусной водки для мужчины весом 80 кг27. Поднимется настроение, появится расслабленность, снизится концентрация. Эти изменения вызваны вполне конкретными биохимическими реакциями в мозге — высвобождением гамма-аминомасляной кислоты (о ней мы еще поговорим в главе 4) и гиперактивацией ГАМКA-рецепторов. Точно так же любое психиатрическое состояние — следствие изменений в обычном функционировании той или иной области головного мозга. В этом смысле сбой в работе рецепторов принципиально не отличается, например, от «поломки» в почках, вызывающей почечнокаменную болезнь.

Сложности начинаются дальше. Мозг (по мнению самого мозга) — самый важный орган в нашем теле, он лучше всех защищен и сложнее устроен. Его процессы скрыты от нас за толстой черепной коробкой, он не терпит никаких вмешательств и крайне чутко реагирует на любые наши попытки повлиять на его работу. И вот, допустим, у нас возникла научная гипотеза. Мы предполагаем, что миндалевидное тело (амигдала) играет ключевую роль в формировании чувства страха. Но как мы это измерим?

Мы можем (впрочем, эта возможность весьма ограниченна) посмотреть на то, как амигдала активируется при испуге. Но нет универсального градусника страха — основываясь на наблюдаемой внешней реакции и субъективной оценке испытуемого, возможно только предполагать, что он пережил испуг. Допустим, мы принимаем это предположение — как теперь выявить активацию зон мозга, связанную именно со страхом? Через мозг ежеминутно проходит почти литр крови, ежесекундно активны 1,6 трлн синапсов. Как отличить нужную нам информацию от белого шума?

Мы можем, наоборот, искусственно стимулировать электричеством миндалевидное тело и посмотреть на реакцию организма. Вряд ли найдется человек, который согласился бы стать подопытным кроликом. И даже если это бы случилось, ни одно авторитетное издание не опубликовало бы результаты нашего исследования по этическим соображениям. Нам остается только проводить опыты над лабораторными крысами28. Кстати, как мы опять же поймем, что крысы испытали именно страх? Уверены ли мы, что амигдала человека настолько схожа с соответствующим отделом мозга грызунов, что сможем провести аналогию?

В конце концов, мы можем посмотреть, что происходит с человеком без амигдалы. Здесь нам «на помощь» приходит редкая генетическая болезнь Урбаха–Вите, которая вызывает разрушение амигдалы. Наблюдения за страдающими этим заболеванием позволяют сделать вывод, что, действительно, люди без миндалевидного тела не испытывают страха. Но это редкий случай. Как нам исследовать остальные области мозга, для которых природа не придумала таких болезней? Как исследовать те части, без которых человек просто погибнет (скажем, гипоталамус)?

До сих пор на эти вопросы не существует ответов. Мы можем только накапливать багаж знаний, делать на его основе предположения, подбирать наименее противоречивые теории. Пока что не существует концепции, которая органично объединила бы все имеющиеся у нас знания о психике29. Тем не менее психиатрия движется в правильном направлении.

Наука без понимания фундаментальных причин? Это как?

Мы привыкли к тому, что естественные науки обычно отвечают на наши вопросы достаточно точно. Скажем, известно, что Земля за 24 часа обернется вокруг своей оси, а вода при воздействии электрического тока разложится на водород и кислород. Если нам попадается нечто непредсказуемое, мы полагаем, что имеем дело с чем-то иррациональным и ненаучным: скажем, существование Бога нельзя доказать логически, можно только верить в него или нет. И тем не менее это не совсем так.

Современная наука на самом деле часто сталкивается с неопределенностью (по-научному «недетерминируемостью»). Так ученые называют ситуации, когда в принципе невозможно предугадать исход конкретного эксперимента. Скажем, физика взаимодействий микроскопических частиц (или квантовая механика) вся связана с недетерминируемостью. По этому поводу сломано немало копий: Альберт Эйнштейн оппонировал такому подходу, говоря «Бог не играет в кости со Вселенной». Тем не менее вот уже скоро 100 лет, как существует эта дисциплина, и ее достижениями мы пользуемся каждый день. Достаточно сказать, что без квантовой механики не появились бы микропроцессоры в компьютерах. И это при том, что столетие назад мы не обладали многими фундаментальными знаниями, например об элементарных неделимых частицах. В подобного рода науках применяется отдельный раздел математики — теория вероятностей. Предмет теории вероятностей — процессы, на которые влияют случайные величины. Вмешательство неопределенности усложняет научную работу, но не означает, что она невозможна. Возьмем шестигранный кубик. Мы не знаем, какая именно цифра выпадет после одного броска, но готовы поспорить, что после четырех бросков точно один раз будет единица. И больше чем в половине случаев окажемся правы. Приблизительно так же работает любая наука, вынужденная мириться со случайностью, в том числе и психиатрия. Нам неизвестно, как работает это лекарство, но мы можем знать, помогает оно или нет и скольким людям из сотни станет от него легче.

И как же мы это сделаем без понимания причин?

Предположим, мы с вами изобрели лекарство и хотим понять, способно ли оно лечить. Возьмем для примера средство от простуды — исследование других препаратов проводится аналогичным образом.

Пойдем сначала простым путем. Давайте дадим это лекарство 50 простудившимся и через неделю проверим их состояние. Спустя семь дней мы узнаем, что 35 человек выздоровели, а 15 еще болеют, но идут на поправку. Отлично, наше лекарство никого не убило, но помогло ли оно? Кажется, что мы можем ответить утвердительно — ведь почти все больные выздоровели. На самом деле — нет, мы не можем сказать о лекарстве ничего. Преподаватели статистики, рассказывая про эту ошибку, любят говорить: «Correlation does not imply causation». Эта фраза означает, что прослеживаемая связь между событиями совершенно не означает, что одно является причиной другого. Классический пример подобной ошибки: «Большинство людей, которые когда-то ели хурму, уже мертвы, значит, хурма приводит к смерти».

Хорошо, мы выучили этот урок и теперь будем умнее. Мы дадим наше лекарство группе из 50 простудившихся, а 50 человек, составляющих вторую группу, не будем лечить вообще (научно эти группы обозначаются как «экспериментальная» и «контрольная» соответственно, а само исследование называется «контролируемое»). И снова проверим их через неделю. В этот раз наблюдаем такую картину: 35 больных, принимавших наше лекарство, вылечились, а среди контрольной группы здоровы только 30. «Вот теперь-то точно успех», — подумаем мы и будем снова неправы.

Но тут потребуется лирическое отступление. Еще в XVIII в. врач Джон Хайгарт написал статью о том, что обычные деревянные иглы для укалывания (тогда акупунктура была серьезной медицинской дисциплиной) действуют так же, как и очень дорогие металлические, если пациенты не видят между ними разницы30. А в 1955 г. ученый из США Генри Бичер подробно описал эффект плацебо31. С тех пор присутствие этого эффекта всегда принимается во внимание во время клинических исследований всех лекарств, хотя периодически эта практика подвергается критике32. Считается, что благодаря плацебо-эффекту обычно вылечивается 35% больных33, хотя, конечно, все сильно зависит от каждого конкретного случая. Оказывается, сам факт ожидания выздоровления запускает в мозге и нервной системе целый каскад реакций, которые сами по себе способны оказывать терапевтические эффекты34, 35, 36, 37, 38, 39. Получается, есть вероятность, что наше лекарство не обладает никакими целебными свойствами, просто больным полегчало от того, что они ожидали улучшения своего состояния. Чтобы мы могли оценить эффективность нашего лекарства, контрольная группа должна получать плацебо — подобные эксперименты называются «плацебо-контролируемыми». Дабы не ошибиться в очередной раз, не будем изобретать велосипед и посоветуемся со специалистами. Они нам объяснят, что сегодня золотой стандарт в доказательной медицине — двойное слепое рандомизированное плацебо-контролируемое исследование. «Плацебо-контролируемое» — уже знакомый нам термин. «Двойное слепое» означает, что ни экспериментатор, ни пациент не знают, получают они плацебо или нет. Состав групп становится известен только после окончания эксперимента. «Рандомизированное» — участники обеих групп отбираются случайным образом. Оба этих условия необходимы для того, чтобы на ход эксперимента не повлияли никакие сторонние факторы. За счет того, что набор групп отдается полностью на откуп случая, при достаточно большой выборке нивелируется весь «белый шум». При этом на ход эксперимента повлиять не могут ни испытуемые, ни ученые, потому что никто из них не знает, кто получает лекарство, а кто — пустышку40. Благодаря этой сложной процедуре современная медицина (в том числе психиатрия) становится настоящей наукой. Мы можем делать статистически значимые выводы. Можем предполагать, что тот или иной препарат/ген/образ жизни влияет на организм человека определенным образом, хотя и пока не известно, каким именно.

Над кукушкиным гнездом: неудобные вопросы психиатрии

Трудности, связанные с диагностикой и определением нормы, — не единственный камень в огород психиатрии. Вторая по важности претензия критиков — психиатрические методы лечения проносят скорее вред, чем пользу, и вообще действуют как тоталитарная машина подавления, а не как средство максимальной интеграции нестандартных людей в социум. Общество со своей стороны до сих пор не всегда способно разделять моральные и медицинские оценки в отношении психически нездоровых людей и склонно преувеличивать их потенциальную опасность.

Темное прошлое

Психиатрия долгое время была не в ладах с гуманизмом — трудно забыть кандалы и избиения в Бедламе, насильственную стерилизацию и эвтаназию в нацистской Германии или популярную в 1940-х лоботомию. Но если так рассуждать, можно вспомнить, что христианство в свое время отметилось в истории значительными кровопролитиями — но ведь это не означает, что теперь надо с подозрением глядеть на каждого священника. По мере появления новых знаний и развития общества меняются и подходы. Главное — способность признавать ошибки и делать из них выводы, а в этом плане прогресс в психиатрии заметен, хотя еще и есть над чем работать.

Добавим, что далеко не все методы лечения на деле так ужасны, как мы их себе представляем. Взять хотя бы оскаро­носную роль харизматичного преступника Макмерфи в исполнении Джека Николсона в фильме «Пролетая над гнездом кукушки». В конце истории главный герой проходит лоботомию и представляется нам беспомощным и слабоумным, а сама психиатрическая больница символизирует тюрьму с медсестрами-надсмотрщицами. Однако созданная Милошем Форманом картина имеет мало общего с реальностью даже психиатрических больниц 1960-х гг. Хотя бы потому, что последняя лоботомия в Орегонской больнице, где проходили съемки, случилась в 1958-м41. Кроме того, лоботомия (или, как врачи ее называют, «лейкотимия») была адекватным методом для своего времени. Большинство ключевых лекарств (транквилизатор диазепам, антидепрессант амитриптилин, нейролептик хлорпромазин) были открыты лишь в 1950-х гг., а до этого времени психиатры не имели практически никаких фармацевтических инструментов лечения. Поскольку лейкотимия прописывалась обычно тяжелым больным, альтернативой ей было приковывание к кровати или содержание в холодной воде. Результаты обнадеживали: исследование 1961 г., рассматривавшее 9284 случая лоботомии, показало, что 69% больных после операции стало легче, а ухудшения наблюдались лишь у 6%42. Отметим, правда, что и требования к исследованиям в те годы были менее строгими — но, опять-таки, на том этапе развития психиатрии это был прогресс. К слову, за изобретение лоботомии португалец Эгас Мониц получил Нобелевскую премию в 1949-м, причем комиссия отказалась ее отзывать спустя полвека, даже несмотря на все споры вокруг его методов43. Кроме того, психиатрия даже не отказалась полностью от «хирургических» методов лечения, поскольку у этого направления есть перспектива. Ученые из отделения нейрохирургии Медицинской школы Сан-Пауло проанализировали 56 случаев лейкотимии. Они пришли к выводу, что аккуратные хирургические вмешательства (со времен лоботомии врачи научились проводить операции на мозге точнее, без заметных побочных эффектов, за счет минимальной инвазии) приводят к улучшениям в 57% случаев шизо­френии. Причем речь идет о сложных больных, которым фармакотерапия не помогла44.

Еще одна страшилка, встречавшаяся в фильме Формана45, — электросудорожная терапия (ЭСТ). Пациенту пропускают электрический ток через мозг, чтобы вызвать судорожный припадок, схожий с эпилептическим. В фильме «Пролетая над гнездом кукушки» эта процедура воспринималась больными как наказание, а не как лечение, и стороннему наблюдателю действительно может стать жутко только от самого описания процедуры. Тем удивительнее, что это один из самых эффективных инструментов в арсенале современной психиатрии46. В основном он применяется для лечения тяжелых и устойчивых к медикаментозному лечению депрессий47, хотя некоторые ученые предлагают использовать его в качестве первой линии лечения48, поскольку ЭСТ практически не имеет противопоказаний. Также она дает немного побочных эффектов (за исключением возможных проблем с памятью49) и значительно эффективнее фармакотерапии50 при правильном применении51, причем, возможно, способна эффективно лечить не только депрессию52. Единственное, что препятствует ее применению, — большая стигма и негативное восприятие такого вида лечения53. Росту предубеждений в отношении этой процедуры способствовала история самоубийства Эрнеста Хемингуэя. «Это было прекрасное лечение, но мы потеряли пациента», — вспоминал близкий друг писателя киносценарист Аарон Эдвард Хотчнер. Возможно, Хемингуэй покончил с собой из-за неаккуратно проведенной ЭСТ, но не стоит забывать, что, помимо нее, анамнез Эрнеста включал в себя много других факторов риска: артериальную гипер­тензию, травму головы, алкоголизм и биполярное расстройство, осложненное нарциссическим расстройством личности54, 55. Кроме того, ЭСТ не помешала, например, продюсеру Сэму Филипсу открыть миру Элвиса Пресли, Рэя Харрисона и Джонни Кэша56, Иву Сен-Лорану — стать одним из самых известных модельеров57, а создатель бибопа Бад Пауэлл выпустил свои лучшие джазовые записи почти сразу после выписки из госпиталя58.

Психофармакологическое лобби

Одно из популярных обвинений со стороны антипсихиатрического движения заключается в том, что психиатры подкуплены производителями лекарств и из-за этого практикуется повальная гипердиагностика или просто выдумывание несуществующих заболеваний с целью подсадить как можно большее число людей на «спасительные» таблетки. Нельзя сказать, чтобы эти обвинения были безосновательны, — конечно, производители психотропных препаратов заинтересованы в расширении рынка, и кое-где они преуспевают. В связях с фармацевтическим лобби бывали уличены как специалисты, участвовавшие в создании диагностических справочников, так и эксперты, исследовавшие действие медицинских препаратов (в 2008 г. в скандале оказались замешаны трое гарвардских ученых, продвигавших новые нейролептики как способ лечения биполярного расстройства у детей, — в ходе расследования выяснилось, что каждый получил более $1 млн от производителя59). Но, к счастью, все же нет достаточных оснований считать, что влияние фармкомпаний доросло до уровня заговора: как и практически в любой сфере, в психиатрии существует много групп интересов и разнонаправленных тенденций, которые нельзя свести к одному полюсу силы.

Кроме того, рост числа пациентов, принимающих таблетки, связан не только с давлением корыстных психиатров: многим людям проще получить рецепт на лекарство даже в случае легкого расстройства, чем записаться на психотерапию или пересмотреть свой образ жизни. Еще сложнее ситуация с детьми — не владея нужными педагогическими навыками и желая побыстрее привести отпрысков в норму, родители могут преувеличивать серьезность симптомов и тем самым обусловить гипердиагностику синдрома дефицита внимания или биполярного расстройства. В общем, проблема действительно существует — но она может решаться как с помощью большей прозрачности внутри психиатрического сообщества, так и через развитие осознанности у самих пациентов. Это не означает, что лекарства не работают в принципе — они помогли многим людям. Но не стоит и относиться к рецептам совсем некритично — в открытых источниках можно найти достаточно много научных публикаций об эффективности тех или иных препаратов.

Права человека и насильственная госпитализация

Практика принудительного помещения в стационар вызывает много страхов. С одной стороны, они обоснованны: такого рода изоляция использовалась и порой используется в немедицинских целях — для избавления от неудобных родственников или политических активистов. С другой стороны, если больной-психотик проявляет агрессию по отношению к другим людям и совершенно не считает нужным ложиться в клинику, значит ли это, что его личная свобода важнее безопасности окружающих? А если человек с тяжелой депрессией хочет покончить с собой и отказывается от госпитализации, хотя лечение с большой вероятностью могло бы вернуть его в нормальное состояние, то стоит ли оставлять его наедине с этим решением? По нашему мнению, можно и нужно спорить об отдельных нюансах законодательства и работать над минимизацией злоупотреблений (тем более что в подавляющем числе случаев психически больные не опасны, вопреки расхожим представлениям), но есть серьезные сомнения в том, что полный запрет на принудительную госпитализацию принесет безоговорочную пользу: в отдельных случаях временное помещение в стационар может быть оправданно.

К сожалению, качество обслуживания в психиатрических диспансерах и лечебницах все еще оставляет желать лучшего во всем мире, а если говорить о России, то, например, исследование 2013 г., проведенное в 57 регионах страны, показало, что 42% зданий психиатрических стационаров требуют капитального ремонта60. Большинство из них было построено давно, и жизненное пространство пациентов у нас до сих пор организуется по канонам советской психиатрии, а из-за недостаточного финансирования палаты обставлены более чем скудно. Переполненность стационаров приводит к тому, что каждому отдельному больному уделяется мало внимания, а ввиду непрозрачности системы и слабости общественного контроля пациентам сложно бороться за свои права.

При этом цивилизованный мир в целом продолжает стремиться к деинституционализации психиатрии — то есть к тому, чтобы пациенты были менее изолированы от социума, психиатрические учреждения финансировались и контролировались обществом, а не государством и амбулаторное лечение преобладало над стационарным. Первой в мире страной без психиатрических клиник стала Италия, следом к похожей модели пришли Швейцария и Швеция. У такого подхода действительно много плюсов — к больным относятся гуманнее, они лучше интегрированы в общество, снижается риск злоупотреблений со стороны медицинского персонала и возможности решать социальные и политические вопросы с помощью психиатрии. Но понятно, что это постепенный процесс, требующий продуманной инфраструктуры и слаженной работы омбудсменов, медицинских служб, общественных деятелей и медиа.

Рост числа диагнозов и стигматизация

Современную психиатрию часто обвиняют в том, что число расстройств растет — мол, нас всех хотят признать безумными, а ведь раньше на эти расстройства никто не жаловался! Но, как мы уже говорили, нельзя все процессы в психиатрии свести к корыстным интересам врачей и фармацевтов. А перед передовыми независимыми специалистами стоит гораздо более гуманная задача: помочь максимальному количеству людей справиться с трудностями, которые возникают на психическом уровне. Среди них есть действительно «баги», на которые наши предки наверняка не обратили бы внимания, но которые ощутимо влияют на жизнь современного «белого воротничка». И если появились новые решения (в том числе и эффективные лекарства с минимальными побочными эффектами), способные помочь ему справиться с ними, то почему нет?

Проблема стигмы, связанной с психиатрическим диагнозом, не столько в самом наличии диагноза, сколько в неправильном представлении общества о расстройствах в целом. Все они ставятся на одну доску, хотя степень тяжести заболевания может быть разной: по этому показателю некоторые психические болезни можно сравнить с диабетом или даже раком, а некоторые, такие как нестойкие и незначительные нарушения с хорошим прогнозом, — с ОРВИ (еще раз напомним, что такая амплитуда может быть и в рамках одного диагноза: даже шизофрения не обязательно галлюцинации и бред). До тех пор пока мы будем относиться к любому психическому заболеванию как к обвинению в неполноценности, мы, естественно, будем сопротивляться постановке диагноза и люди, которым психиатры могли бы помочь, останутся наедине со своими проблемами. Тем более что воздействие многих расстройств на поведение человека можно легко спутать с недостатками его характера. Депрессивному больному, который погружается все глубже на дно, обвиняя себя в глупости, лени и трусости, не повредит узнать, что он теряет работоспособность не по своей вине, а по объективным причинам; полезно будет это осознать и его близким. С этой точки зрения наличие диагноза (если стараться относиться к психическому здоровью так же, как к физической болезни, и ограничивать его влияние на самооценку) может даже успокоить пациента.

Плохой человек — больной человек

Вместе с тем могут появиться граждане, желающие списать все свои недостатки и неправильные поступки на диагноз (условно: «Дорогая, я не выкинул мусор, потому что у меня расстройство волевой деятельности»). Особенно остро вопрос касается расстройств личности, и в первую очередь антисоциального расстройства — люди с этим диагнозом, как показывают исследования, осознают последствия своих действий, но от природы мало способны испытывать страх, стыд, сочувствие и раскаяние, что частенько приводит их если не к противозаконным, то к неприятным для окружающих инициативам. С философской точки зрения тут возникает серьезный вопрос: насколько справедливо осуждать человека, имеющего сильную биологическую предрасположенность к антисоциальному поведению? Но желание немедленно подвергнуть окружающих моральной оценке вызывают и другие расстройства, такие как синдром дефицита внимания («Ваш ребенок плохо воспитан!») или депрессия («Мне тоже не хочется работать, но я могу себя заставить, а он безвольный лентяй»).

Моральный дискомфорт в данном случае обусловлен тем, что, когда ненадлежащее поведение человека объясняют его проблемами с психикой, окружающие часто воспринимают это как несправедливую индульгенцию (по крайней мере в случае «несерьезных» для обывателя расстройств), забывая о том, что «неуютное» поведение — это прямое следствие «неуютной» картины мира у человека. За исключением очень редких случаев, когда расстройство хорошо скомпенсировано и отдельные его проявления приносят какие-то ощутимые бонусы, например в творческой сфере, никто не станет держаться за него добровольно. Поэтому раздражение, связанное с тем, что «тоже мне, нашли себе оправдание!», необоснованно. Да, действительно, дестигматизация психических расстройств и популяризация научной информации о них может привести к появлению симулянтов или росту числа ипохондриков. Но это не повод отказывать людям с реальными проблемами в человеческом отношении — и в этом плане лучше недоругать лишнего лентяя, чем осудить того, кто действительно нуждается в помощи.

Как разложить психику по полочкам

Изучение психических расстройств на нынешнем уровне развития науки все еще напоминает притчу про слона и слепых мудрецов — ученые видят устойчивый и повторяющийся букет симптомов, дают ему название и пытаются его классифицировать. Это можно делать по ряду признаков: по этиологии (происхождению), патогенезу (изменениям, связанным с патологическим процессом), схожести клинической картины (симптомам и диагностически значимым данным анализов и исследований) или на основе статистики. И тут мы возвращаемся к проб­леме инструментария: на данный момент мы хорошо знаем, как проявляются разные расстройства, и можем в очень общих чертах предположить, какие участки мозга барахлят и в каких случаях. Но похожие нейробиологические «баги» вызывают очень разные симптомы — и у того, кто страдает депрессией и третий день не может купить себе поесть, и у того, кто пребывает в маниакальной стадии и за прошедшие сутки открыл два бизнеса, а теперь собирается в кругосветное путешествие на шхуне XIX в., есть проблемы с префронтальной корой. Поэтому до сих пор в основных классификаторах делается упор на клиническую картину, хотя с научной точки зрения было бы вернее плясать от этиологии. Кроме того, некоторые ученые придерживаются мнения, что все известные нам психические заболевания по происхождению на самом деле одно и то же расстройство. Концепция «единого психоза» возникла еще в середине XIX в. и до сих пор остается неопровергнутой. В ее пользу говорят следующие аргументы:

Многие болезни связаны генетически. Родственники больного психиатрическим расстройством статистически чаще болеют не только его болезнью, но и почти всем спектром расстройств61. Психиатрический генетический консорциум — объединение ученых-генетиков — обнаружил в 2013 г., что «большая пятерка» — шизофрения, БАР, БДР, СДВГ и расстройства аутистического спектра — вызвана схожей мутацией двух генов, отвечающих за обработку ионов кальция в нейронах62.

Высокая коморбидность психических болезней — то есть одновременное присутствие симптомов разных болезней. Так, лишь 26% больных депрессией не имеют пересечений с остальными заболеваниями63.

Разные болезни лечатся одними и теми же лекарствами. Нейролептики эффективны при маниакальном психозе и шизофрении, антидепрессанты — для обсессивно-компульсивных и депрессивных больных, бензодиазепины — при алкогольной зависимости и против тревожных расстройств[1].

Согласно некоторым исследованиям (например, Института психиатрии Лондона)64, статистически модель унитарного психоза описывает симптомы так же хорошо, как и модель мультизаболеваний.

Впрочем, оговоримся, что сейчас в научном сообществе эта теория не является доминирующей и используется скорее в качестве вспомогательной. Все современные классификации основываются на более популярном подходе, относящем симптомы к разным заболеваниям. Не имеет смысла приводить их тут полностью — для этого вы можете заглянуть в Международную классификацию болезней десятого издания или американский справочник DSM-5 (Руководство по диагностике и статистике психических расстройств, пятое издание). Но мы считаем нужным вкратце рассказать о некоторых важных принципах деления расстройств на категории — ведь это не просто научная формальность, но и ключ к логике, по которой «расстраивается» наша психика.

Трехслойная конструкция

По глубине влияния на личность человека все психические расстройства можно условно поделить на три уровня. Невротический уровень — это когда человек сохраняет адекватное поведение и критическое отношение к происходящему, но у него есть аффективные нарушения (связанные с эмоциями), вегетативные (нарушения функционирования внутренних органов и систем, такие как одышка или усиленное сердцебиение) и соматорные (симптомы, имитирующие соматические заболевания, — например, головная боль).

На психотическом уровне больной начинает терять связь с действительностью — у него может возникнуть бред, галлюцинации и/или помрачение сознания. Он может не понимать, что болен, и не отдавать себе отчет в последствиях своих действий. В эту категорию входит то, что большинством воспринимается как «настоящее» безумие, — голоса ангелов и рептилоиды, отрезание ушей и создание вечного двигателя из скрепок, признание себя воплощением Христа и объявление войны Англии. Сюда же относятся и куда более тихие и незаметные состояния, такие как дереализация (чувство нереальности происходящего — все как во сне или как в компьютерной игре) и деперсонализация (кажется, что стираются черты личности, эмоции и ты наблюдаешь за своими действиями словно бы со стороны).

Психопатический уровень — уровень расстройства личности. Это означает, что симптомы в каком-то смысле являются оборотной стороной характера больного. Наверное, каждый из нас хотя бы раз встречал человека, который казался абсолютно вменяемым, но при этом действовал по совершенно извращенной логике, — бездушные манипуляторы, патологические лжецы и короли драмы, которые в любых обстоятельствах живут так, словно играют на камеру, обычно приходят как раз с этого «этажа». Как правило, при попытках определить происхождение этих расстройств исследователи находят и биологические предпосылки, и определенные паттерны семейного воспитания. Расстройств личности много, и некоторые из них дуб­лируют другие заболевания (в шизофренический спектр входят шизоидное и шизотипическое расстройства личности), а некоторые существуют сами по себе — это, например, антисоциальное и пограничное расстройства, о которых расскажем в отдельных главах. Мы выбрали эти два расстройства личности, потому что они менее известны в России, но достаточно часто встречаются и доставляют много неудобств. В ту же группу входит и более знакомое отечественному читателю нарциссическое расстройство.

Откуда что берется

По происхождению расстройства тоже делятся на три типа: экзогенные, эндогенные и психогенные. Экзогенные, как можно догадаться из названия, вызваны внешними причинами — в эту группу попадают:

аддикции (навязчивая потребность в определенном действии, таком как участие в азартных играх или употребление психоактивных веществ);

психозы, вызванные злоупотреблением разными веществами («белая горячка» или галлюцинации в виде «жучков», из-за которых наркоманы, сидящие на кокаине или метамфетамине, расковыривают себе руки);

последствия черепно-мозговых травм, самый яркий пример такого экзогенного расстройства — знаменитая история Финнеаса Гейджа, дорожного рабочего, которому случайно пробило голову железным штырем. Гейдж выжил и даже выздоровел, но повреждение определенных участков мозга привело к необратимым изменениям личности: прежде уравновешенный мужчина стал вести себя непредсказуемо и агрессивно;

расстройства, являющиеся побочными эффектами непсихических заболеваний, так, вирусная пневмония может усугубляться галлюцинациями, а при инфекционном гепатите развиваются депрессии и истерические расстройства.

Эндогенные заболевания вызваны внутренними причинами, чаще всего связанными с наследственностью, — дисфункциями определенных участков мозга и нарушениями в нейронах. Скажем, сбивается механизм обмена информацией между нейронами с помощью нейромедиаторов. К подобным болезням относят шизофрению, эпилепсию и биполярное расстройство.

Психогенные заболевания — расстройства, обусловленные психологическими причинами: посттравматический синдром или депрессия, возникшие на фоне потери любимого человека. Но если с экзогенными расстройствами все понятно, то отличить психогенные от эндогенных не так легко — наследственные факторы часто срабатывают только в сочетании со стрессом, а стресс с большей вероятностью подкашивает людей с природной предрасположенностью.

Бытие и сознание

Мы уже говорили, что мысль в каком-то смысле материальна — многие нездоровые состояния психики проявляются в видимых для томографа или электроэнцефалографа дисфункциях мозга. А дальше начинается вопрос про курицу и яйцо: уже известно, что взаимодействие между сознанием и мозгом идет в обе стороны. Раньше считалось, что по мере взросления мозг «застывает» и теряет гибкость, но со второй половины XX в. начали выходить научные публикации, доказывающие обратное: мозг после повреждения может как восстанавливать утраченные нейронные связи (до известной степени), так и создавать новые под воздействием нового опыта (опытом считается и любой непривычный для нас способ мышления — при этом «тропинки», по которым наше сознание больше не ходит, постепенно зарастают, так же как атрофируются мышцы без физической нагрузки).

Поэтому мы далеко не всегда можем наверняка сказать, с чего началось расстройство и с какого края лучше к нему подбираться. С одной стороны, органическое повреждение или нейрохимическая дисфункция вполне может привести даже бодрого, молодого, счастливого в личной жизни миллионера к неутешительной мысли о том, что жизнь абсурдна, несправедлива и полна хаоса и только смерть несет хоть какую-то определенность (соответственно, радостная новость: если вы чувствуете себя именно так, есть вероятность вернуть смысл жизни, просто пройдя курс лечения таблетками). С другой стороны, известны случаи, когда развитие осознанности (способности отслеживать текущие переживания и смотреть на них со стороны) и разговоры с психотерапевтами вытаскивали из ада даже людей с шизофренией и биполярным аффективным расстройством (БАР), не говоря уже о депрессии и тревожных расстройствах (а плохая новость в том, что, постоянно накручивая себя, вы можете надолго изменить биохимию мозга не в лучшую сторону).

Нейропластичность (изменение мозга под воздействием опыта) — хороший аргумент в пользу психотерапии, которой пока не хватает доказательной базы. Более-менее хорошо проверена с научной точки зрения и показывает значимые результаты при лечении психических расстройств когнитивно-поведенческая терапия и ее производные, но это связано, помимо прочего, и с тем, что метод хорошо поддается формализованному описанию, а результаты воздействия относительно легко верифицировать. Подробно про действенность разных видов психотерапии мы поговорим в главах, посвященных конкретным расстройствам, а в общих чертах стоит знать следующее: лучше психотерапия, чем полное отсутствие лечения, хотя разные исследования показывают разные проценты больных, почувствовавших улучшение, и позитивный результат может быть обусловлен в том числе и эффектом плацебо (по понятным причинам метод плацебо-контролируемого исследования в психотерапии вызывает трудности — беседа с терапевтом проходит в достаточно свободном формате, и сложно сказать, когда она уже перестает быть психотерапией)65. В каких-то случаях психотерапия может быть сравнима по эффективности с таблетками, а в каких-то таблетки ее опережают.

Интересно, что старые психологические теории обретают новое дыхание в свете последних исследований работы мозга. В частности, появилось такое направление, как «нейропсихоанализ», представляющее собой попытку привести фрейдистские и юнговские концепции к общему знаменателю с нейронаукой. Адепты этого метода проводят параллели между бессознательным и лимбической системой (которая гораздо древнее префронтальной коры, отвечающей за рациональное мышление, и часто успевает принять решение раньше, чем мы находим для него разумное обоснование), между либидо и допаминергической системой (считается, что именно с ней связана мотивация и стремление к удовольствию). Учитывая, что позиции психоанализа в науке сильно пошатнулись за последние несколько десятилетий, есть мнение, что это лишь попытка ребрендинга, тем более что нейропсихоаналитики в основном заняты согласованием старых теорий, а не разработкой новых (а нейробиологи, видимо, вообще не особо заинтересованы в этом процессе — инициатива пока исходит только из психологического лагеря). Но работа человеческого сознания — очень сложный и многогранный процесс, и схожие дисфункции в мозге могут по-разному изменять картину мира у пациентов в зависимости от их прошлого опыта, характера, темперамента, усвоенных моделей поведения, культурного и социального бэкграунда и т.д. Ни один нейробиологический инструмент пока не может помочь получить подробную картину индивидуального сознания, так что коллаборация с психологами — возможный способ «соединить точки» и иметь более объемное представление о том, что происходит в головах у людей с психическими заболеваниями.

На пороге расстройства

Как мы уже говорили, границы, отделяющие психическую норму от расстройства, достаточно размыты. Поэтому существуют состояния, находящиеся где-то посередине между рядовыми «тараканами» и заболеваниями. Человек считается здоровым, но некоторые его свойства доставляют ему дискомфорт. Например, есть такое явление, как акцентуация.

Акцентуация — особенность личности, которая находится в пределах клинической нормы, но вызывает перекосы в психических реакциях на те или иные воздействия: человек слишком замкнут или слишком эмоционален, его мысли и настроения меняются очень быстро или, наоборот, он склонен зацикливаться на одних и тех же темах. По сути, акцентуация — «предбанник» расстройства личности или другого психического заболевания (которое может никогда не развиться). Но нельзя сказать, что это однозначно плохо — выпирающие черты личности создают как ярко выраженные слабые стороны, так и очевидные конкурентные преимущества. Человек с паранойяльной акцентуацией (параноидальное расстройство личности — «лайт») подозрителен, конфликтен и злопамятен, но при этом отличается большой целеустремленностью и продуктивностью, а шизоид склонен изолироваться от общества, но его индивидуализм помогает ему мыслить нестандартно и находить творческие решения. Теория акцентуаций официально не признана, в России популярна гораздо больше, чем в остальном мире, но ее широко используют и психологи, и психиатры.

Амок или меланхолия: может ли культура формировать психические расстройства

Мы уже говорили, что понятие нормы задается в том числе и требованиями социума, поэтому при постановке многих диагнозов необходимо убедиться, что поведение гипотетического больного не обусловлено культурным или общественным контекстом66. Впрочем, что представляет собой этот контекст? Ни в каких справочниках не сформулировано четкое определение того, что можно считать отклонением от общественной нормы, а что — нет. Каждый отдельный случай отдан на откуп врачу, и это еще одна важная проблема современной психиатрии.

Рассмотрим простой пример. Всемирная организация здравоохранения раз в несколько лет проводит глобальное исследование, чтобы выяснить долю людей с разными психиатрическими заболеваниями в разных странах. Обратим внимание на исследование 2009 г. — согласно ему, почти половина всех американцев раз в жизни переболевает тем или иным психическим заболеванием, а вот в Нигерии доля таких людей всего около 12%67. Напрашивается простой вывод: жизнь в большой, урбанизированной, капиталистической стране с культурой завышенных требований к себе сложнее и сопряжена с пятикратным стрессом (или, наоборот, изнеженные европейцы просто себя накручивают на пустом месте). Но дьявол, как обычно, кроется в деталях: склонность делиться внутренними переживаниями с другими людьми и критерии, по которым оценивается значимость этих переживаний, в разных культурах могут различаться. Житель Ближнего Востока скорее будет воспринимать свою психическую болезнь в качестве религиозного переживания и даже не задумается о походе к врачу68. Большую роль также играет уровень стигматизации психических расстройств и доверия к врачам: так, русский человек вполне способен выдать гамлетовский монолог на формальное «Как дела?» или рассказать всю свою жизнь соседям по купе, но поход к психотерапевту будет откладывать до последнего. А вот в Китае больные часто осознают свое состояние, но предпочитают традиционную медицину классической. Кроме того, и в Китае, и в России врачи очень широко трактуют понятие «шизофрения» и узко — «аффективные расстройства», что приводит к статистическому перекосу в пользу первой (а в Америке, наоборот, в неоднозначной ситуации скорее остановятся на биполярном расстройстве). В таких странах велика вероятность гиподиагностики по крайней мере отдельных заболеваний69.

Заметим также, что ВОЗ использует в любой исследуемой стране стандартные опросники, которые не всеми могут интерпретироваться одинаково. Другие исследования, посвященные конкретным болезням (а значит, использующие более специализированный, «индивидуальный» подход), дают обратную картину: США в этой ситуации оказываются в числе наименее депрессивных стран70, а доля тревожных расстройств в Северной Америке хотя и больше, но незначительно71. Авторы одного из исследований результатов опроса ВОЗ отмечают, что в странах с низкой долей психических больных отмечается намного больше «пограничных» синдромов — состояний, которые просто недобирают немного признаков, позволяющих отнести их к той или иной болезни72. Добавим также, что в основном классификаторы болезней (МКБ, DSM) формируются на основе работ европейских и американских ученых. Получается, что болезни лучше всего диагностируются в западном мире ровно потому, что чаще всего описываются на основе западного культурного контекста. Но можем ли мы распространять наработки одной цивилизации на все остальные?

Другой повод для размышлений — так называемые «культурно обусловленные» синдромы (culture-bound syndromes), то есть комбинации симптомов (как психиатрических, так и соматических), встречающихся только в рамках определенного общества или культуры. Этот термин появился в четвертой версии диагностического справочника DSM вместе с приложением, описывающим наиболее распространенные синдромы такого рода. Самый известный из них — амок, распространенный среди жителей Малайзии, Индонезии и Филиппин и ярко описанный в одноименной новелле Стефана Цвейга. Его название используется как синоним слепой, немотивированной агрессии. Это аффективный приступ, который начинается внезапно после периода задумчивости и в ходе которого человек впадает в неконтролируемую ярость, хватает оружие и нападает на окружающих. В этом состоянии он способен даже на убийство. (Что-то очень похожее на амок научился вызывать суперзлодей Валентайн в фильме «Kingsman: Секретная служба» — сцена, в которой положительный герой Колина Ферта слетает с катушек и устраивает резню в церкви, неплохо иллюстрирует симптомы73.) Несколько веков назад малайцы верили, что в человека, одержимого амоком, вселяется злой дух, сейчас же исследователи склоняются к мнению, что это не отдельное расстройство, а специфическая манифестация другого психического заболевания (возможно, нескольких)74. В числе «подозреваемых» часто упоминаются депрессия, биполярное расстройство и тяжелые расстройства личности, которые встречаются и у европейцев, но в вышеупомянутых странах проявляют себя особым образом.

Еще один необычный культурно обусловленный синдром — коро — больше всего распространен среди жителей Китая, Индии и Юго-Восточной Азии (хотя отдельные случаи зарегистрированы и среди европейцев). Больному человеку начинает казаться, что его гениталии уменьшаются или пропадают совсем, хотя объективно с ними все в порядке (как правило, от этой напасти страдают представители сильного пола). К счастью, такие галлюцинации продолжаются недолго — от нескольких часов до пары дней, но они могут быть заразительны и порой разрастаются до эпидемий. С точки зрения западной психиатрии коро — это, скорее всего, проявление тревожного расстройства и/или дисморфофобии (патологической зацикленности на каком-то незначительном телесном недостатке), которое реализуется в весьма экзотической форме, наложившись на особенности менталитета. В восточных культурах сексуальная энергия ассоциируется с жизненной силой в целом, поэтому можно предположить, что в воображении китайца или индийца таким образом проявляется страх смерти (впрочем, пока эта гипотеза остается лишь спекуляцией). Так или иначе в зависимости от общественного устройства, поверий, предубеждений, табу и других социокультурных факторов расстройства одного и того же происхождения могут принимать разные формы и оставаться неузнанными для диагностов, имеющих другой бэкграунд.

Время от времени появляется искушение объявить какое-либо расстройство приметой эпохи. В период романтизма в моде была меланхолия (лучше всего соотносящаяся с тем, что сейчас определяется как депрессия или ее более слабая версия — дистимия), в Викторианскую эпоху всеобщее внимание приковывала к себе истерия (которая тогда еще была настоящей свалкой диагнозов), а образ жизни современного европейца, по мнению некоторых психологов и психиатров, провоцирует развитие нарциссических расстройств75, 76 (селфи-культура и соцсети порождают зацикленность на одобрении окружающих и постоянное желание сравнивать себя с другими френдами). Но можем ли мы сказать, что частота психических заболеваний (и конкретных, и всех в целом) растет? И на основании каких данных можно сделать такие выводы?

Пытаясь исследовать этот вопрос, мы снова упираемся в ограниченность информации — психиатрии как науки, можно сказать, и не существовало до начала XX в., да и на его протяжении диагностические критерии менялись и пересматривались много раз. Некоторые психические расстройства вообще были выделены только в 1980-х. Поэтому сложно сказать, насколько репрезентативной можно считать тогдашнюю статистику с точки зрения сегодняшнего психиатра.

Тем не менее исследования говорят об определенных тенденциях. По данным Национального института здоровья США, доля заболевших депрессией в начале нулевых увеличилась более чем в два раза по сравнению с началом 1990-х (7,6% против 3,3%)77 и каждое следующее поколение имеет статистически бóльшие шансы пережить депрессивный эпизод78. Крупное метаисследование, проведенное учеными из Университета Сан-Диего, показало, что молодые люди сегодня заболевают психическими расстройствами в шесть–восемь раз чаще, чем их сверст­ники в 1938-м79 (по результатам одного и того же метода диагностики — личностного теста MMPI). Сопоставление экономической статистики с психиатрическим исследованием ВОЗ говорит о положительной корреляции между показателем ВВП в стране и риском заболевания депрессией среди ее жителей. При этом среди племен, сохранивших традиционный образ жизни охотников и собирателей, уровень распространенности депрессии, по данным антропологов Колумбийского университета, невысок80. Из всего этого можно сделать вывод, что процессы модернизации общества (такие как развитие экономики и технологий, ускорение темпа жизни, консьюмеризм, урбанизация) как-то связаны с распространением депрессии81. Ученые выдвигают несколько возможных причин такой корреляции: менее здоровое питание, ведущее к ожирению; снижение физической активности; нарушение ритма сон–бодрствование; рост социального расслоения и индивидуализма82. Впрочем, как мы помним, корреляция еще не означает причинно-следственную связь. Япония — одна из самых развитых экономик в мире, и при этом уровень депрессии там ниже, чем во многих странах с близким значением ВВП83. Есть гипотезы, что «иммунитет» к расстройству может быть связан со специ­фической морской диетой84 и коллективистским менталитетом — самооценка японца, менее ориентированного на индивидуальные достижения, не так влияет на его самочувствие, как у жителя западных стран85. Впрочем, разгадка может быть и куда прозаичнее: в Японии просто не принято делиться психологическими проблемами.

Резюме

Понятие психиатрической нормы достаточно расплывчато — мы не можем ориентироваться на чисто статистические показатели или степень эксцентричности поведения человека. Кроме того, психическое здоровье и нездоровье — это разные точки одного спектра, а не контрастные состояния. Представление о норме также связано с культурными обычаями. Тем не менее нельзя сказать, что нормы не существуют, — психиатры выдвигают ряд критериев, позволяющих достаточно достоверно определить, насколько эффективно функционирует психика конкретного человека.

Одна из проблем психиатрии — недостаток объективных средств диагностики: приходится полагаться на субъективные показания пациента и его близких и наблюдения врача. Но с развитием нейронаук могут появиться более точные способы определения дисфункции в работе мозга, ведь любые странные психические реакции находят отражение на физическом уровне. Наши переживания, эмоции, мысли, поступки, управления действиями можно свести к взаимодействию между разными участками мозга.

Пока что мало известно о фундаментальных причинах психических заболеваний, но, несмотря на это, ученые, основываясь на принципах доказательной медицины, способны находить достаточно эффективные способы лечения больных.

Вокруг психиатрии много страхов и предубеждений, и некоторые имеют под собой основания. Качество обслуживания в психиатрических лечебницах, соблюдение прав человека, дестигматизация больных, независимость психиатров от фармацевтических компаний — над всем этим еще предстоит работать. А вот электросудорожная терапия — не бессмысленная пытка, а действительно эффективный способ лечения депрессии.

По глубине влияния на личность все расстройства можно разделить на невротические, психотические и психопатические, а по происхождению — на эндогенные, экзогенные и психогенные.

Взаимодействие между сознанием и физическим мозгом идет в обе стороны: нейробиологические и нейрохимические нарушения влияют на мысли и поведение, а мысли и поступки, соответственно, могут менять нейрохимию мозга. Поэтому к лечению можно подходить как со стороны психотерапии (хотя не все ее виды демонстрируют доказанную эффективность и не все расстройства ей поддаются), так и через прием медикаментов.

Многие психические расстройства встречаются по всему свету, хотя существуют и особые культурно обусловленные синдромы. Но сравнивать ситуации в разных странах очень сложно из-за разных подходов к диагностике и из-за того, что местное население в разной степени готово признаваться в симптомах расстройств.

Глава 2

Поцелуй дементора: что такое депрессия

Самые простые вещи требовали колоссальных усилий. Помню, я расплакался оттого, что у меня в ванной смылился кусок мыла. Я плакал оттого, что на клавиатуре компьютера на секунду запала клавиша. Все было для меня убийственно трудным. Например, желание взять телефонную трубку требовало усилий, сопоставимых с необходимостью отжать двухсоткилограммовую штангу лежа.

Эндрю Соломон. Демон полуденный. Анатомия депрессии

«Мир постепенно становится другим. Более тусклым, более одномерным. Как будто ты смотришь на все это через иллюминатор подводной лодки. Все, что раньше не представляло сложности, — ориентироваться в пространстве, принимать решения, концентрироваться на каком-то деле, говорить с людьми — стало испытанием, тяжесть которого ощущаешь физически. Все, что раньше радовало и интриговало, — теряет всякий смысл».

Это отрывок из блога больной клинической депрессией. В свои 28 лет Аня — востребованный дизайнер и фотограф, она объездила полмира, у нее любящий муж, собака маламут по кличке Локи и огромный список планов на жизнь в отдельном файлике на рабочем столе ноутбука. Там есть смешные пункты вроде «хоть раз упасть в бассейн в вечернем платье», но есть и вполне серьезные — «открыть свое дизайнерское бюро» и «пробежать марафон».

Сейчас Аня видеть не может этот файл. «Каждый раз начинаю плакать, когда я его открываю». Она уже больше полугода с переменным успехом лечится от депрессии. До этого девушка год пыталась бороться с собой — точнее, с постоянной апатией, упадком сил, плохой концентрацией и пониженной самооценкой. «Мне все время казалось, что должна существовать какая-то объективная причина и если ее устранить, то все наладится, — рассказывает она. — Я перечитала кучу книг по личностному росту, поменяла работу на более интересную, старалась чаще развлекаться, разобралась в своих отношениях с людьми, даже три раза сходила к психологу. Но меня постепенно засасывало в какое-то мутное болото. Вначале я просто чувствовала подавленность и неясную тревогу, потом начались проблемы с концентрацией, творческой и любой интеллектуальной работой. Не обычная потеря вдохновения, нормальная в нашей профессии, а ощущение, что то, что раньше для меня было интересно и важно, теперь потеряло вкус. В какой-то момент я поймала себя на том, что мне не хватает прежних восьми часов, чтобы выспаться. Я просыпалась разбитой, по полтора часа не могла встать с постели и постоянно опаздывала. Иногда приходилось притворяться больной и брать отгулы».

В день Аня тратит по четыре–пять часов только на то, чтобы справиться со своим настроением и заставить себя заниматься чем-то полезным. А если суммировать все человеко-часы, которые население всего мира потеряло из-за депрессии в 2012 г. (по данным исследования Всемирной организации здравоохранения86) и перевести их в годы, получится страшная цифра — 75,6 млн лет. Для сравнения: ВИЧ/СПИД отнял 90,9 млн лет, туберкулез — 43,8 млн лет. В странах с высоким доходом, где диагностика депрессии развита лучше, это заболевание входит в топ-3 самых разрушительных наряду с инсультом и ишемической болезнью сердца.

Такие цифры становятся сюрпризом для подавля­ющего большинства. хотя сейчас мы все чаще слышим про опасность депрессии. Кажется, что тяжелая, разрушительная тоска и апатия — как в кино или в биографиях известных людей вроде Франца Кафки — довольно редкий случай. На самом деле мы не представляем, насколько часто она встречается в жизни. По данным различных исследований в США, с клинической депрессией хотя бы раз в жизни сталкивается от 11,7% всего населения87 (для сравнения: от диабета страдает около 9,3%88, а от астмы — 8,4%89). Масштабного изучения этой проблемы в России не проводилось, но мы можем предположить, что вряд ли показатели будут ниже. Немногочисленные и разобщенные данные по нашей стране показывают тревожную статистику в отдельных регионах: в деревенских районах Удмуртии доля людей, хотя бы раз в жизни болевших депрессивным расстройством, — 31,6%90.

Скорее всего, причина нашего непростительного легкомыслия в том, что сам термин «депрессия» давно потерял свой вес. Это слово часто используется как синоним хандры, мрачного настроения или бурных негативных переживаний, вызванных какой-то объективной причиной — расставанием с любимым человеком или потерей работы. И то, и другое, и тем более третье — очень неприятные вещи, но обычно они лечатся либо временем, либо новыми приятными впечатлениями, либо какими-то волевыми усилиями. В отличие от большого депрессивного расстройства — так официально называется «настоящая» депрессия. Но как определить, настоящая ли она?

«Легкая депрессия в той или иной форме случается у многих людей. Часто мы выздоравливаем самостоятельно, точно так же, как вылечиваемся от гриппа или от простуды, но иногда процесс пролонгируется и хронизируется, — рассказывает практикующий психиатр Илья Антипин. — Больше двух месяцев уже повод для обращения к врачу». К сожалению, этому совету следует меньшинство. В лучшем случае только треть больных депрессией доверяет решение своих проблем специалисту91.

Аня до последнего не верила, что серьезно больна. Ей казалось, что нужно сделать какой-то рывок — и все станет как раньше. Но ее попытки ни к чему не приводили. «У меня было чувство, что из меня высасывают жизнь — что-то вроде поцелуя дементора из "Гарри Поттера". Однажды вечером я подумала: "Хорошо бы по пути с работы попасть под машину". Нет, умирать желания не было — но хотелось сломать что-нибудь и попасть в больницу, чтобы от меня на какое-то время все отстали. Кто все? Не знаю, жизнь со всеми ее тревогами. Вы не поверите, каким страстным было это желание: мне тогда правда казалось, что это единственный выход. Такие мысли возвращались ко мне снова и снова. К счастью, я не стала осуществлять эту блестящую задумку — в какой-то момент осознала, насколько это ненормально. И записалась к психиатру».

Пока что не существует доступных лабораторных методов диагностики, поэтому психиатры ставят диагноз на основе жалоб больного. Чтобы диагностика была максимально точной, врачи создали четкую международную систему критериев — МКБ-10. На ее основе доктор решает, можно ли поставить пациенту тот или иной диагноз (в том числе и психиатрический). Классическая депрессия сочетает в себе следующие признаки:

Пониженное настроение вне зависимости от внешних обстоятельств. Оно может проявляться по-разному: кто-то чувствует постоянную вину за свои прошлые поступки, другие теряют веру в будущее, третьи страдают сильным снижением самооценки, четвертые переживают все три симптома сразу, пятые ощущают какие-то другие негативные эмоции. У депрессии много лиц, но есть главная черта: настроение снижается беспричинно, на ровном месте. Иногда толчком к длительной клинической депрессии служит сильный стресс или травматичное событие, но реакция может быть отложенной: вроде у человека все наладилось, проб­лемы преодолены, и тут он внезапно начинает выпадать из жизни.

Длительность переживаний. Больные депрессией испытывают постоянные неприятные ощущения большую часть дня на протяжении как минимум двух недель. Один-два вечера плохого настроения не считаются.

Соматические проявления. Депрессия вызвана конкретными биохимическими сбоями в работе организма. Плохое настроение только одно из последствий этого сбоя. Одновременно обычно «ломается» сон — человек либо страдает бессонницей, либо, наоборот, постоянно ходит как сомнамбула. Часто возникают проблемы с аппетитом — от полной его потери до хронического переедания. Из других распространенных симптомов: беспричинная потеря веса, снижение либидо и концентрации, постоянная усталость и, самое главное, значительное падение качества жизни (не путать с уровнем жизни — в отличие от последнего понятие «качество жизни» включает оценку не только материального положения, но и здоровья, бытового и психологического комфорта, удовлетворения потребностей в общении). Человеку сложно выполнять даже свои обычные дела: бытовые нужды тяготят намного сильнее, работать невмоготу, общаться даже с самыми близкими людьми неприятно.

Наличие вышеперечисленных признаков — обязательное условие для постановки диагноза92, 93. Правда, оговоримся, что многие из этих проявлений зачастую умело маскируются. Наш организм умеет адаптироваться даже к самым невыносимым условиям. В этом случае больных мучает букет соматических проблем: потеря аппетита, желание постоянно спать, бесконечная усталость. Мы воспринимаем физический и эмоциональный дискомфорт как принципиально различные симптомы, но на самом деле это разные проявления одного и того же сбоя в организме. Причем у каждого человека сбоит по-своему, поэтому и набор симптомов может отличаться. Иногда даже из этого набора выпадает самый классический признак — ухудшение настроения.

Потерянные письма: что происходит с мозгом в депрессии

У Ани обнаружили все четыре группы симптомов: больше года она чувствовала себя подавленной, страдала от сонливости, плохой концентрации и нехватки энергии. И все это сказывалось на ее работе и личной жизни, вызывая глубокую неудовлетворенность. «Я несколько раз не могла сдать задания в срок, и начальница предложила мне отпуск. Она знала, что такое мне обычно не свойственно, и не хотела меня увольнять. Но через полгода я ушла сама — поняла, что не вписываюсь в ритм, что меня это изнуряет. С тех пор зарабатываю фрилансом. Отношения с мужем тоже разладились — мне было сложно поддерживать разговоры, я уходила в себя, и он начал жаловаться на то, что я отдалилась».

Поставленный врачом диагноз вызвал у нее двойственное ощущение. С одной стороны, пришлось окончательно признать серьезность проблемы и перейти на медикаментозное лечение. Аня с детства ненавидела таблетки, и ее раздражал статус «больной», тем более что депрессия не та болезнь, которую окружающие обычно воспринимают серьезно. С другой стороны, этот же статус избавлял ее от чувства вины — стало понятно, что исключительно с помощью волевых усилий она бы не смогла справиться с проблемой.

«Я начала изучать вопрос — посмотрела "Нацию прозака", перечитала кучу статей в зарубежных журналах, пыталась общаться на форумах с собратьями по несчастью. Даже немного разобралась в нейробиологии. Мне было важно понять, как все устроено. И когда я поняла, что к этому нужно относиться как к обычной болезни вроде ангины или гастрита, а не как к какому-то странному отклонению, которое сваливается на тебя непонятно откуда, — мне сразу стало легче».

По мере развития науки и исследования глубин человеческой психики представления людей о механизме депрессии менялись. Врачи Древней Греции списывали все на избыток «черной желчи» в организме (так появился термин «меланхолия», который использовался для описания депрессии до конца XIX в., от древнегреческого — «черный, темный» и — «желчь, гнев») и рекомендовали пациентам кровопускания и физическую нагрузку. «Черная желчь обволакивает разум, как хрусталик глаза, который, когда прозрачен, позволяет видеть ясно, а когда нездоров и замутнен, не позволяет. Так же и жизненный дух может стать тяжелым и непрозрачным», — писал Гален. В Средневековье непроходящую апатию и подавленность объясняли вмешательством демонов и прописывали сеансы экзорцизма, а мыслители Нового времени искали причину в лени и отсутствии самодисциплины. Многое в природе депрессии и сейчас остается загадкой даже для ученых. Но по крайней мере уже доказано, что, вопреки распространенному мнению, эта болезнь вызвана не просто психологическими «загонами», а вполне конкретными нарушениями в организме94.

Согласно самой популярной теории депрессия возникает как следствие сбоя в механизме обмена нейромедиа­торов. Как уже говорилось, эти химические вещества отвечают за передачу сигналов между нейронами, активируя те или иные важные рецепторы. Один и тот же нейрон может сообщать соседнему разную информацию в зависимости от состава и количества выделяемых им нейромедиаторов. Другими словами, нейромедиатор — это инструкция, посылая которую клетки мозга заставляют функционировать нашу нервную систему. Она путешествует между нервными клетками через специальные «точки контакта» — синапсы. Для большей наглядности представим, что доза нейромедиатора — письмо, а синапс — почтовый ящик. Есть нейрон А — отправитель и нейрон Б — местное почтовое отделение, а определенные рецепторы в нейроне — адресаты. В идеале нейрон А регулярно бросает письма-инструкции в ящик, они приходят в нейрон Б и там расходятся по исполнителям.

Когда человек находится в депрессии, процессы в его голове начинают напоминать типичные проблемы «Почты России»: нейрон А бросает письмо в ящик, оно уходит в направлении нейрона Б… но тут что-то идет не так. В результате рецептор-адресат так и не получает письмо, и оно тихонько возвращается обратно — но, поскольку нейрон-отправитель занят, он этого не замечает. В других случаях рецептор может получить половину или треть инструкции и даже не заподозрить в этом никакого подвоха. Получается, значительная часть указаний, рассылаемых нейроном, уходит в никуда или выполняется неправильно — а значит, очень многое в мозге начинает идти наперекосяк.

При депрессии сразу несколько нейромедиаторов — нор­адреналин, серотонин, допамин и другие — поступают в синапсы в недостаточном количестве (в основном это вещества, относящиеся к классу моноаминов, поэтому данную теорию возникновения болезни прозвали «моноаминовой»). У каждого пациента — свой «коктейль» нарушений, поэтому и депрессия у разных людей имеет разные оттенки. Так, считается, что преимущественный недостаток серотонина приводит к повышенной тревожности, беспокойству и социальным фобиям, а недостаток допамина, наоборот, превращает человека в апатичного «овоща», лишенного мотивации95.

Из-за сложных взаимосвязей между нейромедиаторами до сих пор непонятно, какой именно отвечает за возникновение депрессии. Традиционно считается, что главная проблема — нехватка серотонина. Именно на повышение его концентрации в синапсах направлено действие большинства современных антидепрессантов. Вспомним историю с письмами: антидепрессант мешает сбившемуся с пути письму-нейромедиатору бесславно вернуться в родной нейрон, заставляя послание снова и снова попадать в почтовый ящик и искать своего адресата. Это не гарантирует 100%-ную вероятность того, что инструкция попадет к нужному рецептору, но заметно ее увеличивает.

Более современная теория возникновения депрессии апеллирует к нейропластичности. В конце XX в. ученые Джон Каас и Майкл Марценич обнаружили, что связи между нейронами внутри мозга не являются постоянными. Они все время создаются и разрушаются под воздействием опыта, обрабатываемого мозгом. В частности, Марценич обнаружил, что карта точек восприятия в мозге ночных обезьян изменилась после ампутации пальца96. Это явление называется нейропластичностью. Мы знаем, что хронический стресс негативно влияет на нейропластичность: отростки нейронов, по которым, собственно, передается информация, укорачиваются, и их количество уменьшается97. Управляемость мозга снижается, и в первую очередь страдают самые высокоуровневые способности: ухудшается память, настроение и когнитивные способности. Антидепрессанты сами по себе непосредственно не возвращают нейропластичность. Они, напомним, увеличивают концентрацию серотонина на рецепторах. А вот активация последних запускает длинную цепочку реакций и тем самым способствует синтезу белка BDNF, под воздействием которого отростки нейронов начинают разрастаться, и к мозгу возвращается прежняя нейропластичность98, 99. Процесс это небыстрый и сложный, поэтому терапевтический эффект антидепрессантов наступает спустя несколько недель. А может и не наступить вообще, ведь активация серотониновых рецепторов лишь косвенный способ запустить синтез BDNF. По своей сложности он напоминает поездку из Москвы во Владивосток на пригородных электричках. В целом добраться можно, но есть шанс, что что-то пойдет не так.

«Да разве это депрессия?»

Большинство Аниных знакомых не знают о ее болезни. Из тех немногих близких друзей, кто в курсе, далеко не все сразу восприняли проблему всерьез. «Знаете, что мне вначале сказала мама? — усмехается Аня. — "Да ты что! В настоящей депрессии люди все время на стену лезут, а ты даже мрачной не выглядишь". Она была уверена, что я нагнетаю. Она думала, что я должна ходить с похоронным выражением лица или все время запираться в комнате и рыдать. Ей было сложно понять, что самое страшное не тоска, а ощущение полной пустоты».

Вот еще несколько фраз из составленного нами хит-парада типичных реакций на депрессию: «Соберись с силами. Мне тоже все осточертело, но я же заставляю себя»; «Ты же понимаешь, что весь негатив только в твоей голове, а на самом деле жизнь прекрасна»; «Тебе просто нужен хороший волшебный пендель! Смени работу / смени прическу / заведи отношения / займись творчеством / запишись на курсы бальных танцев / съезди в отпуск / зай­мись экстремальным спортом»; «Ты просто не знаешь, что такое настоящие проблемы. Посмотри последний репортаж из Донецка / съезди в Сомали / представь себя на моем месте — и жизнь сразу покажется раем».

Первая фундаментальная ошибка в отношении к депрессии — считать, что больной непременно должен нести на себе какую-то видимую печать страдания. Страшную вкрадчивую обыденность, с которой болезнь может просачиваться в жизнь человека, сложно представить, поэтому большинство людей, знакомых с депрессией лишь понаслышке, рисуют себе ее в гораздо более ярких красках. Часто проявления болезни со стороны не очень заметны — особенно у склонных к сдержанности и высокоадаптивности. В обществе, где не принято обсуждать психологические проблемы и ценится умение взять себя в руки любой ценой, такие люди, скорее всего, будут до последнего стараться скрывать, что с ними что-то не так.

Кроме того, депрессия не всегда чистый негатив. Часто это ноль, пустота, замирание всех ощущений. Лучше всего настоящую суть болезни сформулировал американский писатель Эндрю Соломон, номинант Пулитцеровской премии и автор книги «Демон полуденный. Анатомия депрессии»: «Противоположность депрессии не счастье, а жизненная сила». Но мы редко учитываем то, что потеря радости и интереса может быть куда изнурительнее для человеческой психики, чем горе. «Такое отношение убеждало меня в том, что со мной на самом деле все в порядке и все мои муки — надуманные, — признается Аня. — И я начинала чувствовать себя еще хуже, сравнивая себя с людьми, у которых есть реальные проб­лемы. Мой близкий друг Костя недавно развелся с женой — и в день, когда они подписали бумаги, он нашел в себе силы приехать на работу, чтобы доделать важный проект! А я часами не могла заставить себя даже открыть электронную почту».

Когда вы пытаетесь встать на место пребывающего в депрессии человека, не имея подобного опыта, вы обычно представляете себя в плохом настроении. Хорошо, в отвратительном настроении. Можете вспомнить мрачнейший день из собственной жизни — обычно это максимум эмпатии, на который мы способны в таких случаях. Но при этом человек, пытающийся влезть в шкуру больного, совершает одну фундаментальную ошибку: предполагает, будто больной находится в том же состоянии сознания, что и он. На самом деле это не совсем так.

Во-первых, мы воспринимаем силу воли как некое постоянное, привязанное к характеру качество. Мол, волевой человек останется волевым и в стрессовой ситуации, при температуре под 40, в день похорон своей бабушки и т.д. Но с точки зрения нейробиологии сила воли — величина переменная и весьма шаткая. Она зависит от качества работы префронтальной коры (этот участок мозга отвечает за контроль поведения и принятие решений о тех или иных действиях100), от того, насколько активно в мозге вырабатывается допамин (нейромедиатор, отвечающий за мотивацию), и даже от того, насколько плотно вы поели (эксперимент, проведенный в Университете Южной Дакоты, показал, что при низком уровне глюкозы в крови мозг периодически ослабляет самоконтроль, чтобы экономить энергию101). В общем, это показатель, который очень сильно зависит от здоровья нашего организма в целом и мозга в частности. И при каких-то серьезных нейро­физиологических неполадках даже героическая сила воли может сдуться, как проколотый воздушный шарик. А в клинической депрессии у человека возникают проб­лемы на физиологическом уровне.

Во-вторых, сила воли плохо работает без мотивации. Но именно мотивация заставляет нас продолжать делать свои дела, невзирая на трудности. Для человека, который, расставшись с женой, пришел доделывать проект, несмотря на свое тяжелое состояние, этот проект как минимум имеет смысл. Система вознаграждения в его мозге все еще работает, часть дел в его голове по-прежнему помечена флажками как «Важные».

У больного, находящегося в тяжелой депрессии, все эти пометки снимаются. Для него варианты «пойти на работу», «сходить в любимый ресторан», «весь день пролежать на кровати и смотреть в потолок» и «выйти в окно» могут стать вполне равнозначными опциями. Естественно, на уровне логики у него сохраняется понимание того, что сходить в ресторан лучше, чем выйти в окно, а работать — лучше, чем лежать на диване. Но у этого абстрактного знания больше нет никакого эмпирического подтверждения. Чтобы лучше понять это ощущение, представьте, что вы больше не способны различать вкус еды и ощущать чувство голода. Вы теоретически знаете, что торт из французской кондитерской вкуснее, чем хлеб, размоченный в воде, а стейк с картофельным пюре питательнее банки диетической колы. Но когда вы едите, от вашего организма не поступает никакой информации, позволяющей это подтвердить. И чем дольше вы живете без такой обратной связи, тем более относительными вам кажутся все иерархии вкусного и питательного. Примерно так же ощущает себя и человек в депрессии — с этой точки зрения выражение «потерял вкус к жизни» можно считать очень удачной метафорой.

Реальные проблемы

И все-таки проблемы больных депрессией часто кажутся надуманными, особенно если у окружающих хватает своих забот. В конце концов, даже если принять, что депрессивный человек не может усилием воли выйти из своего тяжелого состояния, все его страдания субъективны — разве они могут считаться настоящей болезнью?

На самом деле, как доказывают многочисленные исследования, депрессия оказывает непосредственное физиологическое воздействие на наше тело. Она не только имеет разнообразные психосоматические симптомы, но и снижает устойчивость к «обычным» заболеваниям. Вот основные эффекты, которые депрессия оказывает на человеческий организм:

«Виртуальные» боли. Изменение уровня нейромедиаторов в голове вызывает целый ворох вполне «ощутимых» физических недомоганий: головную боль, расстройства в пищеварительной системе, проблемы либидо и многие другие. Причем все анализы и показатели «больного» органа в норме, но пациент все равно испытывает боль или неприятные ощущения. Чем сильнее депрессия, тем мучительнее боли, и наоборот — при излечении от психического заболевания уходят и физические проблемы102.

«Голова в тумане». Люди в депрессии часто недооценивают себя и сомневаются в своих способностях, поэтому рассказы о «путанице в мыслях» и связанных с интеллектуальной деятельностью проблемах в устах больных звучат не очень убедительно. Но как показало исследование ученых из Мичиганского университета, расстройства настроения действительно могут повлиять на скорость мышления, уровень концентрации и способность принимать правильные решения. В ходе эксперимента женщины, страдающие от большого депрессивного расстройства, испытуемые, находящиеся в депрессивной фазе биполярного расстройства, и здоровые проходили тесты на внимание и когнитивный контроль. Здоровые участницы в среднем быстрее и аккуратнее выполняли задание103.

Повышение уровня гормона стресса. Во время депрессии организм производит повышенное количество кортизола — гормона стресса104. Механизмы возникновения этих сбоев достоверно неизвестны, однако предполагается, что в некоторых случаях «выравнивание» уровня кортизола может значительно увеличить шансы пациента на излечение105.

Проблемы с памятью. Современные теории предполагают, что состояние депрессии, если его не лечить, может приводить к деструктивным процессам в гиппокампе — участке мозга, отвечающем за процессы, связанные с памятью106. Это обусловлено тем, что при депрессии происходит избыточное выделение глюкокортикоидов — стероидных гормонов, которые вырабатываются корой надпочечников и влияют на мозг, приводя к гибели нейронов в определенных участках. Эти структурные изменения должны вызывать прогрессирующие трудности с эпизодической и вербальной памятью, что означает, что человек хуже усваивает новые знания и запоминает события.

Снижение иммунитета. Депрессия ослабляет иммунную систему — в частности, действие Т-лимфоцитов, которые борются с вирусами, бактериями и другими чужеродными агентами в организме.

Повышенный риск развития сердечно-сосудистых заболеваний. Рост уровня катехоламинов (адреналина, нор­адреналина и допамина) при депрессии вызывает сужение сосудов и учащение пульса. Это приводит к повышению кровяного давления, что создает повышенную нагрузку на сердце. К тому же человек в депрессии менее склонен вести здоровый образ жизни — правильно питаться, регулярно спать и делать физические упражнения. Поэтому возрастает опасность атеросклероза, сердечных приступов и инсульта.

Великий уравнитель

Депрессию часто считают «проблемой первого мира», знакомой лишь наиболее цивилизованным странам. Но статистика показывает, что у этой болезни нет гражданства. Согласно докладу ведущих мировых университетов для Всемирной организации здравоохранения107, в 2010 г. потери трудовых ресурсов из-за депрессии в Ливии и Сирии составляли 1600 человеко-лет на 100 000 человек. (Для сравнения: в Германии — 1180 человеко-лет на 100 000 человек.) Лидером же по распространенности и тяжелым последствиям расстройства оказался Афганистан — страна, жителей которой вряд ли можно упрекнуть в отсутствии «реальных проблем».

Не менее распространенный стереотип «депрессия — болезнь среднего класса». Действительно, у людей с достаточно высоким уровнем достатка больше времени задумываться о своем душевном состоянии и больше возможностей получать квалифицированную медицинскую помощь. Но, как мы помним, депрессия возникает отнюдь не от избытка свободного времени — просто у большинства людей, находящихся за чертой бедности, нет возможностей платить за услуги платного психиатра, а к государственным психдиспансерам принято относиться с опаской. Поэтому многие не обращаются к врачам и не получают должного лечения. В то же время бывает и обратный процесс: у людей с депрессией часто возникают проблемы на работе, они меньше получают, и их уровень жизни снижается.

«Многие бедняки в Америке страдают депрессией — не просто чувством забитости и унижения от жизни на дне, а клиническим заболеванием, симптомы которого включают в себя социальное безразличие, неспособность встать с постели, нарушения аппетита, социальные страхи или беспокойство, повышенную раздражительность, непоследовательную агрессивность, неспособность позаботиться о себе и о других»108, — пишет Эндрю Соломон в «Демоне полуденном». Его точка зрения подкреп­ляется статистикой: согласно исследованию компании Gallup, в 2011 г. от депрессии страдали 31% американцев, живущих за чертой бедности, и только 15,8% их обеспеченных сограждан109.

Антидепрессант — таблетка счастья?

Большинство людей сложно уговорить принимать таб­летки от психических расстройств. Во-первых, для многих это означает признаться в собственной слабости и невозможности справиться с депрессией силой воли. А во-вторых, не так-то просто принять тот факт, что тонкие материи душевного самочувствия можно исправить какой-то химией. Один из самых распространенных страхов: лекарства могут сделать что-то с личностью человека, изменить саму его суть, его характер. Не менее популярный миф: антидепрессант — своего рода таблетка счастья; стоит начать его принимать, и вы станете блаженным «овощем», равнодушным к любой трагедии мироздания. И подсядете на эти таблетки, променяв сложную и богатую эмоциональную жизнь на химическое удовольствие, на ровный комфорт человека, которого ничто по-настоящему не трогает.

На самом деле эти опасения имеют под собой мало оснований. Начнем с того, что, если бы антидепрессант и правда действовал как «таблетка счастья» — то есть создавал отличное настроение нон-стоп, вне зависимости от исходных данных, он работал бы так для всех — как для страдающих депрессией, так и для здоровых. Между тем исследование психологов из Университета Осло показало, что здоровому человеку антидепрессант особо ничего не дает: врачи разделили здоровых подопытных на две группы и одной группе давали лекарства110. Принципиальной разницы между группами замечено не было — индивидуальные реакции варьировались, но ученые не обнаружили ничего такого, что позволило бы с уверенностью сказать, что антидепрессанты облегчают жизнь и здоровым людям.

Во-вторых, сам механизм действия антидепрессантов рассчитан не на то, чтобы «апгрейдить» мозг, а на то, чтобы «отремонтировать» его, исправив существующие неполадки. Если грубо упростить, то все антидепрессанты рассчитаны на нормализацию обмена нейромедиаторов в мозге.

История лечения

В XVI в. знаменитый врач и алхимик Парацельс обнаружил, что опий растворяется в спирте лучше, чем в воде. Получившийся 10%-ный раствор опия, обладающий обез­боливающими свойствами, он назвал «лауданум» (лат. laudare — «восхвалять»). Спустя 100 лет о его волшебных свойствах в докладе «Медицинские наблюдения, каса­ющиеся истории и лечения острых заболеваний» (Medical Observations Concerning the History and Cure of Acute Diseases) рассказал английский врач Томас Сиденгам. Он предлагал лечить лауданумом самый широкий спектр болезней, в том числе и то, что мы сейчас называем депрессией. В следующие три века опиаты использовались в качестве главного средства для борьбы с меланхолией, и, как писал Джон Фаулз в романе «Любовница французского лейтенанта», в Викторианскую эпоху лау­данум «вкушали чаще, чем святое причастие». Лишь в начале ХХ в. человечество стало замечать негативные последствия злоупотребления опиатами: физическое привыкание, усталость, бессонницу и многие другие — и к середине века перед медиками встала задача искать новые средства борьбы с депрессией. Как это часто бывает, помогла случайность.

В 1951 г. ученые Ирвинг Селикофф и Эдвард Робицек исследовали действие нового лекарства от туберкулеза ипрониазида на тяжело больных пациентов в одном из нью-йоркских госпиталей. От туберкулеза лекарство не очень помогало, но в ходе лечения врачи заметили, что психическое состояние терминальных больных значительно улучшилось111. Так мир узнал о первом поколении антидепрессантов — ингибиторах моноаминоксидазы (ИМАО). Эти препараты блокируют вещества, отвечающие за разрушение целого ряда нейромедиаторов (в их числе серотонин) и ряда гормонов. Проблема была в том, что им была свойственна токсичность и очень плохая сочетаемость с другими препаратами: лекарства блокировали часть ферментов печени, и организм просто терял возможность перерабатывать часть химических веществ. Для гурманов использование ИМАО было сущей пыткой, ведь при таком курсе лечения полностью противопоказаны продукты, содержащие тирамин: сыр, сливки, копчености, пиво, кофе, красные вина, дрожжи, шоколад, говяжья и куриная печень, бананы, рыбная икра и многие другие вкусности. Нарушение диеты грозило «сырным синдромом»: резкой головной болью, повышенной температурой и риском заработать инфаркт или инсульт. Но даже при строгом соблюдении режима пациент рисковал заболеть гепатитом из-за высокой токсичности многих ингибиторов моноаминоксидазы.

В 1956 г. уже в Старом Свете был обнаружен другой тип антидепрессантов — трициклические. Они получили свое название за специфическую структуру молекулы, состоявшей из трех соединенных друг с другом колец. Антидепрессивные свойства трицикликов обнаружились тоже по большому счету случайно. В середине XX в. были открыты антигистамины — лекарства от аллергии. Одной из побочек препаратов оказался сильный седативный (успокаивающий и умиротворяющий) эффект. Психиатры увидели в этом перспективу создать новые успокаивающие средства и стали тестировать производные антигистаминов в качестве седативных веществ112. Роланд Кун, врач швейцарского госпиталя, изучал действие одного из таких производных на депрессивных больных с психотическими симптомами. Результаты вначале разочаровали доктора — симптомы сохранялись. Но зато с течением времени больные стали чувствовать себя значительно лучше.

В 1957 г. Кун опубликовал результаты своего исследования, и в тот же год действующее вещество, получившее название имипрамин, увидело свет. Его антидепрессивный эффект обусловливался блокированием захвата моноаминов (серотонина, норадреналина, допамина и др.) пресинаптической мембраной. Оказалось, что по сравнению с ИМАО трициклические антидепрессанты работают менее «топорно». Если первые повышают уровень серотонина, просто блокируя возможности организма разрушать целый класс веществ, то трициклики действуют более избирательно.

Представьте, что вам нужно наполнить ванну водой. Причем слив в ванне не закрыт, а кран забился, и вода течет мелкой струйкой. ИМАО выполняли свою задачу очень грубо — просто ломали трубу с водой, заполняя водой всю квартиру, а заодно и ванну. Трициклики в данной аналогии — снятый смеситель. У вас по-прежнему есть риск затопить всю квартиру, но зато хотя бы основной поток воды уйдет куда следует.

Важность этих открытий середины века сложно переоценить. Медики впервые узнали, что депрессия возникает не из-за избытка «черной желчи» или конфликта Эго и Суперэго, а из-за дефицита свободных нейромедиаторов113. Благодаря этому разработка новых лекарств от депрессии впервые стала «прицельной», а не случайной. Ученые начали работать на нескольких фронтах — искать новые классы веществ и улучшать старые. В 1960–1970-х гг. спектр как ИМАО, так и трициклических антидепрессантов сильно расширился, некоторые из них используются до сих пор (амитриптилин, климипрамин или селегилин).

Еще один переворот случился в начале 1980-х. Швед Арвид Карлссон обратил внимание на успокаивающий эффект одного из лекарств против простуды и аллергии. На его основе он вывел принципиально новый антидепрессант — зимелидин. Этот препарат так же, как и предыдущие поколения лекарств, увеличивал концентрацию серотонина в мозге. Однако при этом он практически не затрагивал работу остальных нейромедиаторов, что позволяло избежать многих побочных эффектов и бить по основной причине депрессии более прицельно. В 1982 г. первый представитель нового класса веществ — СИОЗС (селективные ингибиторы обратного захвата серотонина) — появился в аптеках. Зимелидин достаточно быстро был запрещен, поскольку иногда в качестве побочного эффекта препарата развивался острый неврологический синдром, приводящий к частичному параличу114. Тем не менее было понятно, что налицо недостаток конкретного лекарства, а не класса веществ.

Перспективность СИОЗС вдохновила фармакологические компании на разработку других похожих препаратов. В конце 1980-х — начале 1990-х практически одновременно на рынок выходят три СИОЗС, которые сейчас являются золотым стандартом лечения депрессии, — флуоксетин (известный в массовой культуре под брендом «Прозак»), сертралин, пароксетин. Эти лекарства благодаря более узконаправленному воздействию позволяли лечить депрессию без целого вороха неприятных побочных эффектов и риска отравления. Так, действительно тяжелые последствия могут наступить при превышении рекомендуемой дозы СИОЗС в 75 и более раз115 (в то время как опасные симптомы передозировки трицикликами могут проявляться уже на пяти терапевтических дозах). Если продолжать аналогию с ванной, то СИОЗС можно уподобить повороту ручки крана и увеличению напора воды. Проблема утечки воды и забитого крана не искореняется, но хотя бы решается более изящно.

Однако у СИОЗС имеются два важных недостатка. Во-первых, как и все антидепрессанты, они являются препаратами накопительного действия. Настроение больных повышается лишь на третью неделю лечения или позже. При этом в первые две недели антидепрессанты данной группы повышают тревожность и «растормаживают» пациента. Человек оказывается в опасной ситуации: настроение у него по-прежнему плохое, но сила воли и энергия уже есть. Обычно именно в первый месяц лечения пациенты совершают больше всего суицидов116. Поэтому обычно именно на этот период в дополнение к СИОЗС назначают транквилизаторы — успокоительные препараты, снижающие тревожность117. К сожалению, в нашей стране такой подход сейчас не практикуется, потому что с 2013 г. почти все бензодиазепиновые транквилизаторы (самые эффективные противотревожные средства) приравнены к наркотикам118 и фактически изъяты из оборота.

Во-вторых, СИОЗС, как доказано, менее эффективны, чем трициклики при тяжелых и резистентных к лечению депрессиях119, а это почти треть всех случаев120. При всем успехе селективные ингибиторы обратного захвата серотонина не стали панацеей от депрессии, поэтому исследования и разработка новых препаратов продолжаются. Новые поколения антидепрессантов ориентированы на захват норадреналина (СИОЗН), норадреналина и допамина (СИОЗНиД), серотонина и норадреналина (СИОЗСиН). Последние демонстрируют большой потенциал и, возможно, станут новым словом в лечении депрессии121. Единственный представитель СИОЗНиД также демонстрирует эффективность близкую к СИОЗС, но вызывает меньше побочных эффектов122. При еще одном из методов лечения резистентных депрессий — электросудорожной терапии (о ней мы рассказывали ранее) — вероятность отклика пациентов на лечение в среднем в три раза больше (даже по сравнению с трицикликами)123.

Психотерапия

Помимо медикаментозного лечения на помощь больному может прийти и психотерапия. Метаанализ 29 научных статей, проведенный специалистами из Университета Неймегена в Нидерландах, показал, что эффективность психотерапии доказана124. Голландским ученым оппонируют коллеги из Бостонского университета, на основе 46 публикаций сделавшие вывод о том, что психотерапия не эффективнее плацебо125. Но нам кажется, что правильнее говорить о фармакологической помощи и психотерапии как о взаимодополняющих способах лечения. Если иметь в виду некий разумный баланс, то в рекомендациях Национального института психического здоровья США утверждается126: при легкой депрессии психотерапия может быть предпочтительнее. В этом случае антидепрессанты работают чуть лучше плацебо и при этом дают полный набор побочных эффектов. Психотерапия побочных эффектов не имеет (если не считать таковым удар по кошельку больного), но помогает практически так же хорошо. При более тяжелых состояниях одной лишь психотерапии недостаточно — антидепрессанты работают лучше. А комбинация разных методов оказывается еще более действенным средством. Это подтверждает проведенное среди депрессивных больных исследование Мартина Келлера, ученого из Университета Брауна. Выяснилось, что только 14% испытуемых почувствовали значительное улучшение благодаря монотерапии (лекарствам или когнитивно-бихевиоральной психотерапии) и в два раза больше — 29% — в результате применения обоих методов127.

В лечении депрессии лучше всего себя проявили когнитивно-бихевиоральная (она же когнитивно-поведенческая) и межличностная терапия — краткосрочные, очень прикладные и ориентированные на решение конкретных задач способы лечения. Какую из них выбрать — дело вкуса: исследования показывают, что они одинаково эффективны128.

Когнитивно-бихевиоральная терапия воздействует на то, как человек ведет себя в различных ситуациях и как он их воспринимает, а также предлагает способы корректировки в случае сбоя. Основатель системы Аарон Бек утверждал, что мысли человека о самом себе часто бывают деструктивны и депрессия — результат подобной ложной логики. Следовательно, откорректировав негативное мышление, можно улучшить душевное здоровье. Во время сеанса психотерапевт просит пациента рассказать о трудностях, приведших к нынешнему состоянию, а затем систематизирует реакцию клиента на эти трудности и выявляет паттерны неадекватного реагирования. Затем пациента учат справляться с автоматическими негативными мыслями и отделять происходящее в реальности от своего собственного представления об этом. Данная методика позволяет избавиться от пессимистичных и самоуничижительных мыслей и смотреть на мир с большей объективностью.

В межличностной терапии депрессия рассматривается как реакция человека на трудности, возникающие в отношениях. Вначале разбираются все симптомы болезни, и пациент определяет для себя, какие признаки будут подтверждать улучшение. Затем клиент составляет список своих родственных связей и знакомств и вместе с психотерапевтом определяет, что дает ему каждая связь и что он хотел бы от нее получить. Существующие проб­лемы делятся на четыре категории, связанные с межличностным общением: 1) горе от утраты кого-либо; 2) несоответствие принятых ролей ожиданиям; 3) стресс, вызванный изменением ролей (скажем, при смене работы или уходе в декретный отпуск); 4) дефицит межличностного общения (недостаточно теплые и глубокие отношения с близкими). Разложив все по полочкам, психотерапевт и пациент устанавливают несколько реальных целей и решают, сколько времени потребуется для их достижения.

Резюме

Депрессия — достаточно распространенное заболевание. По данным различных исследований, в США с клинической депрессией хотя бы раз в жизни сталкивается от 5,9 до 13,2% всего населения. В России подобной статистики не существует, но нет оснований предполагать, что процент был бы меньше.

По данным ВОЗ, это заболевание входит в тройку основных причин смертности и нетрудоспособности в мире.

Депрессию нельзя победить усилием воли — она вызвана физиологическими нарушениями в мозге. Самая популярная среди ученых версия происхождения депрессии (моноаминовая теория) связывает заболевание с нарушением обмена нейромедиаторов, в первую очередь серотонина.

Депрессия создает человеку не только надуманные, но и вполне реальные проблемы: психосоматические боли, нарушение внимания и памяти, повышенный риск сердечно-сосудистых заболеваний и др.

Человек в депрессии необязательно выглядит мрачным — он может просто пребывать в постоянной апатии без каких-либо внешних проявлений ухудшения настроения (такой вариант называется маскированной депрессией).

Депрессию часто ошибочно считают «проблемой первого мира», но на самом деле от нее страдают все — и бедные, и богатые, и европейцы, и жители развивающихся стран.

Антидепрессанты помогают повышать уровень серотонина и тем самым борются с заболеванием. Они делятся на три основные группы: 1) ингибиторы моноаминоксидазы; 2) трициклические антидепрессанты и 3) игнибиторы обратного захвата серотонина. Все эти препараты только помогают «починить» существующие неполадки в мозге и не работают для здоровых людей. Антидепрессант не сделает человека счастливее, чем он был до депрессии.

Глава 3

Качели настроения: что такое биполярное расстройство

Ночь была на исходе, но Саша чувствовал, что в нем еще море энергии. Учебный день, две рабочие встречи, поход в кино, клуб… Да ладно, все только начинается! «Поехали ко мне на дачу смотреть на звезды! — предложил он друзьям. — Я знаю, у кого можно прямо сейчас достать телескоп».

Те, кто знал парня с раннего детства, теперь недоуменно переглядывались у него за спиной — Cаша был тихим и застенчивым мальчиком, скорее даже меланхоличным. Не любил шумные компании, часто грустил, был не очень уверен в себе. Но на первом курсе его как будто подменили. Он вдруг стал очень деятельным и общительным, завел кучу новых друзей и начал организовывать разные студенческие сообщества. С утра бежал в «качалку», учился только на «отлично», а потом до глубокой ночи проводил время на разных встречах и вечеринках. Периодически подрабатывал переводчиком и помогал выпускать университетский журнал. Родители нарадоваться не могли, говорили, что даже им частичка этой энергии передается. Противоположному полу такой Саша тоже стал нравиться больше. «Мы познакомились на вечеринке, где на его харизму невозможно было не обратить внимание. Когда он открывал рот, легко забывалось, что вокруг существуют другие люди, — вспоминает Лена, Сашина девушка. — Он был очень красноречив и с увлечением рассказывал о разных странных вещах, подбивал людей на смешные проделки, совершал красивые необычные поступки. Один раз попросил меня спустить связанные простыни из окна общежития и по ним забрался ко мне. Было ощущение, что он никогда не устает и ничего не боится».

Саша чувствовал себя все более уверенным в своих силах — и это неудивительно: он мог всю ночь провести на вечеринке, а наутро сдать экзамен, поразив преподавателей своим красноречием. Для однокурсников он являлся кумиром, да и сам постепенно начал верить в свои чуть ли не сверхъестественные способности. Но с какого-то момента парень словно перестал контролировать свою жизнь. Он все меньше спал, все чаще раздражался и жаловался на медлительность окружающих. А некоторые его идеи, раньше забавно экстравагантные, теперь отдавали безумием. «Мой мозг словно начал задыхаться. Мне хотелось двигаться все быстрее и быстрее, еще больше думать, больше успевать, я верил, что способен на все, — но окружающий мир был настолько неповоротлив, что у меня не получалось реализоваться на 100%. И тогда я начал терять контроль над собой».

Однажды Саша понял, что ему следует сделать. Тайком от близких он взял большой кредит, чтобы, дескать, «заниматься благотворительностью» — а по существу просто раздавать деньги бедным. И отдал все без остатка. Этот кредит он и его семья выплачивают до сих пор. А через пару недель после этого поступка от Сашиной эйфории не осталось ни следа, и он провалился в глубокую депрессию.

Энергии нашего героя завидовали многие, но, когда обнаружилось, что у нее есть и темная сторона, молодого человека отвели к психиатру, который и поставил ему диагноз «биполярное аффективное расстройство (БАР)». Раньше это заболевание имело более страшное название — «маниакально-депрессивный психоз», но впоследствии его заменили на политкорректный термин.

По рейтингам Всемирной организации здравоохранения, биполярное расстройство входит в топ-10 заболеваний129, ведущих к инвалидности. По разным оценкам, от него страдает от 1 до 7% населения Земли130. БАР, как и большое депрессивное расстройство, входит в группу так называемых «расстройств настроения». Главный диагностический признак этих заболеваний — нарушение эмоционального состояния человека, причем как в «минус», так и в «плюс». Расстройство называется биполярным, потому что характеризуется сменой противоположных фаз — это словно качели, которые раскачивают человека: от лучезарной радости к бесконечной тоске, от избытка энергии к полному истощению, от самоуверенности к тревоге и самоуничижению. Ритм этого аттракциона зависит от физиологических процессов в мозге, и управлять им нельзя — можно только лечить или попробовать подстроиться. Некоторые люди с мягкой версией биполярного расстройства неплохо чувствуют и проявляют себя при свободном графике, не требующем равномерного распределения сил, — на фрилансе или в проектной деятельности. Другие, с более серьезными формами заболевания, испытывают множество проблем на работе и в личной жизни.

Немного истории

Если бы Саша жил в античной Греции, древние врачи обнаружили бы у него сначала «манию», а потом «меланхолию», хотя в те времена эти термины еще были далеки от современного понимания биполярного расстройства и включали в себя куда более широкий круг заболеваний (в том числе и разнообразные психозы). Так или иначе еще Гиппократ и его коллеги интересовались этими состояниями — и уже тогда понимали, что те как-то связаны с нарушениями функций мозга. Как мы уже говорили в главе про депрессию, меланхолия также ассоциировалась с переизбытком одной из четырех базовых жидкостей организма («гуморов») — черной желчи. Манию же списывали на избыток желтой желчи. Считалось, что, поскольку люди с маниями чаще страдали от болезни летом, а с меланхолией — осенью или зимой, баланс гуморов зависел в том числе от сезона и времени суток. Гуморальная теория, продержавшись аж до эпохи Ренессанса, впоследствии не нашла научного подтверждения, но связь биполярного расстройства с сезонными и суточными биоритмами, косвенно ею предполагаемая, была доказана в ХХ в.

Долгое время мания и меланхолия считались двумя разными расстройствами — пока античный медик и философ Аретей Каппадокийский, живший во II в. н.э., не предположил, что в некоторых случаях они могут быть проявлениями одного и того же заболевания. «У некоторых пациентов после периодов меланхолии начинаются приступы мании, — заметил он. — Они появляются на публике коронованными, как после победы на играх, иногда смеются и танцуют день и ночь»131.

Но представление о расстройстве долгие столетия было, мягко говоря, весьма расплывчатым. Как и в случае с «чистой депрессией», в Средневековье маниакально-депрессивные состояния интерпретировали как одержимость бесами и лечили колдовскими зельями, кровопусканием, а порой и пытками. Впрочем, наивный взгляд на психические расстройства не помешал врачам уже тогда использовать для лечения БАР то, что сейчас назвали бы первой электросудорожной терапией, — к голове больного прикладывали электрического угря.

Наконец, в 1854 г. невролог и психиатр Жюль Байяжер описал для Французской императорской академии медицины циклическое психическое заболевание, вызывающее периодические колебания между манией и депрессией, которое он назвал folie à double forme (безумие двойной формы). Двумя неделями позже Жан-Пьер Фальре презентовал академии описание похожего расстройства, folie circulaire (циркулирующее безумие). Фальре также заметил, что заболевание распространяется в семьях, что стало основанием для генетической гипотезы происхождения БАР, которая считается верной и сегодня.

С ростом популярности психоанализа акцент сместился с поиска биологических причин психических расстройств на исследование внутреннего мира человека. Фрейд считал, что маниакально-депрессивный психоз возникает из-за неразрешенного внутреннего конфликта, и пытался лечить больных психоанализом — но результаты оказались не очень успешными. Историю биполярного расстройства изменил немецкий психиатр Эмиль Крепелин. Он не соглашался с Фрейдом, утверждавшим, что общество и подавленные желания играют большую роль в психических заболеваниях, и верил в их биологические причины. Крепелин был первым человеком, начавшим серьезно изучать эти заболевания, и его классификация психических расстройств остается основой, на которой многие профессионалы строят свою работу сегодня.

«Но у всех же бывают перепады настроения…»

Именно такое сомнение, как правило, в первую очередь обуревает тех, кто пытается понять биполярное расстройство. Наверное, каждый из нас хоть раз в жизни испытывал беспричинную радость или тоску, энергетический подъем или спад — так чем же эти ощущения отличаются от маниакальных и депрессивных циклов?

Во-первых, дело в продолжительности. Обычная тоска или внутренний подъем проходит в течение нескольких часов, максимум пары дней. Длительность фаз биполярного расстройства обычно колеблется от двух недель до полутора–двух лет (в среднем три–семь месяцев), при этом маниакальные или гипоманиакальные фазы в среднем бывают в полтора–два раза132 короче депрессивных.

Во-вторых, биполярные «настроения» гораздо более интенсивны, и их намного сложнее контролировать. Радость подъема сложно унять грустной новостью, а в фазе спада не поможет ни шоколадка, ни отдых, ни подбадривания со стороны близких. Эти состояния могут вообще быть не связаны с объективными жизненными обстоятельствами.

Представьте, что вас то внезапно охватывает мощный душевный подъем, который вряд ли получится направить в продуктивное русло (ужасно захочется пообщаться с соседями по столу на вступительных экзаменах или встать на стул и всем рассказать о поэзии Маяковского на рабочем совещании, посвященном ошибкам последнего проекта), то вы внезапно просыпаетесь разбитым, слабым, усталым и потерявшим смысл жизни — даже если неделю назад вам выдали премию, сейчас у вас отпуск на морском курорте, а симпатичная соседка по отелю согласилась на свидание.

В промежутках между фазами больной биполярным расстройством может чувствовать себя вполне нормально и не понимать, как с ним могли происходить подобные странности, — а если «светлый» период затягивается (порой спонтанная ремиссия может длиться с десяток лет), пациент забывает, что в его жизни вообще случилась такая болезнь, и строит планы на будущее, рассчитывая, что подобное больше не повторится. Но количество фаз и их порядок непредсказуемы.

Ослепительный подъем…

«Мир был полон удовольствий и обещаний. Я чувствовала себя отлично. Не просто отлично, а по-настоящему великолепно. Я чувствовала, что могу все, что ни одно задание не вызовет у меня трудностей. Мой мозг казался ясным, восхитительно сфокусированным»133, — рассказывает о своем студенческом опыте гипомании американская писательница Кэй Редфилд Джеймисон в мемуарах «Беспокойный ум: Биография настроений и безумия» (An Unquiet Mind: A Memoir of Moods and Madness), одной из самых выдающихся книг о биполярном расстройстве. В период, описанный в приведенном отрывке, юная Кэй только начинает наслаждаться эмоциональным подъемом, не зная, что впоследствии ей придется пережить чувство мучительной беспомощности перед лицом болезни, депрессию, долгую работу с психиатрами и борьбу за собственную жизнь. Впоследствии Джеймисон сама станет психиатром и посвятит себя изучению этого расстройства.

Гипомания (легкая степень мании) — самая приятная фаза маниакально-депрессивного цикла. Ее сложно диагностировать как психическое отклонение, потому что сам пациент воспринимает свое состояние как вполне невинный приток энергии. Он чувствует мощный эмоциональный подъем, проявляет живой интерес к различным темам (может увлечься самыми разными предметами — от лютневой музыки XVI в. до робототехники или нейробиологии — и будет часами очень эмоционально, складно и интересно рассказывать о своих хобби). А главное, он очень мотивирован и готов к действию. Зачем ждать чего-то от жизни и откладывать на потом, если можно взять быка за рога прямо сейчас? Особенно если все так легко дается: ум остер как бритва, все схватываешь на лету, энергия бьет ключом…

«Меня интересовало буквально все, — вспоминает Саша. — На факультете иностранных языков мне каждое дело давалось легко; я учил четыре языка одновременно, увлекался английской романтической поэзией и всем декламировал Блейка и Китса, писал в университетскую газету, где всем очень нравилось, как я придумываю темы и заголовки. Мне не нужно было специально настраиваться и даже особо стараться, чтобы вникнуть во что-то, все шло как по маслу».

В такой период больной способен интенсивно работать, не ощущая усталости. Он меньше спит и чувствует себя более активным физически, у него отменный аппетит к сексу и развлечениям. Он легок на подъем, быстро заводит новые знакомства и непринужденно общается в любой компании. Наверное, таким «сверхспособностям» можно только позавидовать?

Но по мере того, как гипомания приближается к мании, начинают проявляться побочные эффекты. Чем сильнее подъем, тем сложнее сконцентрироваться на одной теме: мысли начинают слишком быстро скакать в голове, перебивая одна другую. У безудержного оптимизма и само­уверенности тоже есть оборотная сторона: человек постепенно теряет способность здраво оценивать ситуацию. Он не заботится о своей безопасности, легко принимается за самые разнообразные дела и бросает их на полпути, бездумно раздает обещания. Его чувство ответственности слабеет, ему сложнее задумываться о последствиях своих действий для окружающих. Часто в этом состоянии людей начинает тянуть к беспорядочным связям и неразумному обращению с деньгами.

«Мне казалось, вся проблема в том, что друзья и близкие перестали меня понимать, — вспоминает Саша. — Что они все время тормозят и просто не способны дойти до того, до чего дошел я. Мне постоянно приходилось разъяснять им самые очевидные вещи, и я терял терпение. Сейчас я понимаю, что это были не гениальные теории, а сбивчивые мысли человека, постепенно теряющего связь с реальностью».

Кроме того, поскольку гипомания сопряжена с повышенным расходом энергии и при всей своей лучезарности истощает психические силы больного, некоторые врачи считают, что эпизоды «подъема» способствуют развитию последующих эпизодов депрессии.

Но на этом этапе гипоманьяка сложнее всего отправить лечиться — ему вряд ли придет в голову, что с ним что-то не так. А если даже и придет, маловероятно, что он захочет отказаться от столь приятных ощущений.

В любом случае мужчина или женщина с гипоманией еще достаточно контролирует ситуацию и не причиняет особых неудобств окружающим. Но в фазе мании проб­лемы резко усугубляются: у больного начинают скакать мысли, речь становится сбивчивой, он продолжает истощать запасы собственной энергии. В таком состоянии человек уже не способен принимать адекватные решения, у него могут проявиться бредовые идеи о своем величии или безумные прожекты (вспомним Сашину историю с кредитом), которые он рвется немедленно выполнять. А в крайних случаях возможны даже психоз и галлюцинации.

Форма, которую принимает фаза подъема — гипомании или полноценной мании, влияет на диагноз. Если у пациента в анамнезе есть маниакальные или смешанные (когда имеются все симптомы депрессии и один из симптомов гипомании/мании, и наоборот) эпизоды, ему ставят «биполярное расстройство I», а если в подъеме он не уходил дальше гипомании — то «биполярное расстройство II». Второй вариант обычно считается более «мягким» (исходя из той логики, что больной переживает менее резкие контрасты и не страдает от изнурительных периодов мании), но без должного лечения при нездоровом образе жизни и частых стрессах может перерасти в первый. Кроме того, несмотря на то что эпизоды мании обычно более заметны окружающим и сильнее мешают нормальному функцио­нированию в социуме, глубокие депрессии могут стать не меньшей проблемой.

…Изнурительный спад

После авантюры с кредитом Сашины качели «качнулись» в другую сторону — к депрессии. «Через неделю я проснулся с ощущением, что мир потускнел. От моей невероятной энергии не осталось и следа — я с трудом заставил себя собраться и пойти в универ. В голове больше не роились мысли — в ней было тихо и пусто. Я уже привык "отжигать", но тут почувствовал себя ни на что не способным и испугался, что теперь так будет всегда». В начале депрессивной фазы ослабляется общий психический тонус, уменьшается работоспособность, нарушается сон и появляется тревога. Постепенно больной впадает в апатию, теряет мотивацию и интерес ко всему, что было для него важно, ему становится трудно сконцентрироваться на простейших делах, в голову приходят мрачные и безрадостные мысли (подробнее об этом состоянии — в главе 2).

Обычно между фазами существует «нормальный» промежуток, но у Саши спад начался сразу после фазы подъема. Это особенно болезненный опыт: еще недавно человек верил, что его силы безграничны, а несколько дней спустя он едва может встать с кровати. «Очень часто после маленького подъема пациенты "скатываются с горки", и депрессия субъективно кажется им еще более тяжелой, — отмечает психиатр Михаил Гапонов. — Одно дело, когда ты попадаешь в состояние условно "минус 10" с нуля и другое — когда с "плюс десяти": контраст слишком разителен».

…Или все сразу

Иногда встречаются и смешанные состояния. Как правило, от депрессии «заимствуются» тоска, отчаяние и потеря смысла жизни, а от мании — скорость мысли и речи, гиперактивность и целеустремленность. В таком состоянии человек теряет способность адекватно оценивать действительность (жизнь теряет краски, падает самооценка, уходит вера в будущее, могут появиться острое чувство вины или самоуничижительные мысли), но ему еще хватает сил и воли на решительные действия.

При наличии суицидальных мыслей в смешанном состоянии велика вероятность того, что больной доведет дело до конца (именно поэтому данное заболевание входит в десятку самых разрушительных в рейтинге ВОЗ — от 25 до 50% страдающих биполярным расстройством хотя бы раз пытаются покончить жизнь самоубийством134). Впрочем, встречаются и другие «коктейли» — человек может испытывать эйфорию и строить грандиозные планы, но при этом быть физически заторможенным (такая разновидность называется маниакальным ступором).

Наиболее тяжелые формы мании или депрессии могут сопровождаться психотическими симптомами — галлюцинациями и бредом. Причем бред отражает тот эмоциональный полюс, в котором больной находится в данный момент: в маниакальной фазе человек может решить, что он президент, царь или Рокфеллер, а в депрессивной — что он разорен или совершил тяжкое преступление, за которое его точно накажут.

Быстрые качели, или Циклотимия

Болезнь может протекать с разной скоростью — известен случай, когда человек переживал один острый эпизод в 25 лет, а потом уходил в ремиссию и до пенсионного возраста с ним ничего странного не происходило. При обычном течении расстройства продолжительность маниакальных или гипоманиакальных фаз составляет от двух недель до четырех–пяти месяцев, а депрессивных — от шести недель до полугода135. Но фазы могут чередоваться и чаще — в таком случае расстройство считается быстротекущим.

Если при биполярном расстройстве у человека еще есть какой-то шанс сориентироваться в своем графике настроений, то его «младшая сестра», циклотимия, при более слабом проявлении фаз может привнести в жизнь куда больший хаос. При циклотимии пациент испытывает постоянные колебания между нормальным состоянием, гипоманией и дистимией — мягкой версией депрессии. Обычно фазы длятся недолго и симптомы не настолько выражены, чтобы человек заподозрил у себя какое-то расстройство. Тем не менее это не отменяет многочисленных неудобств в повседневной жизни.

Например, в четверг вы без всяких объективных причин проснулись разбитым и вялым и весь день с трудом концентрируетесь на рабочих задачах. В понедельник вы впадаете в легкую эйфорию, беретесь одновременно за несколько дел и беспечно раздаете людям обещания, а к пятнице оказываетесь не в состоянии их выполнить, потому что снова впали в уныние. В таком режиме очень сложно что-либо планировать, не говоря уже о том, что от постоянных скачков настроения страдают самооценка и отношения с людьми: больной часто производит впечатление человека, на которого невозможно положиться. Иногда на первый план вылезают колебания когнитивных способностей, аппетита и потребности во сне, а подъемы и спады настроения протекают очень мягко. Поэтому все проблемы с функционированием на работе и в общении человек может списать на свои личные качества.

Гены и нейрохимия: почему возникает биполярное расстройство

Сашины родители долго не могли избавиться от чувства вины — им казалось, что проблема в том, что они как-то неправильно воспитали сына. Но психиатр объяснил, что дело не в воспитании: заболевание обусловлено генетически, хотя принцип наследования до сих пор не вполне ясен (скорее всего, за склонность к расстройству отвечает не один, а несколько генов). Так или иначе, исследования подтвердили, что, если у одного из близнецов обнаружено биполярное расстройство, второй разделит его судьбу с вероятностью от 40 до 70%136. Кроме того, риск заболеть повышается у родственников тех, кто страдает одним из «большой пятерки» психиатрических заболеваний137.

Впрочем, есть мнение, что симптомы биполярного спектра не аномальный «баг» в организме, а гипертрофированное проявление изначально полезной адаптивной функции. Согласно эволюционной теории происхождения БАР, гены, вызывающие сильные аффективные расстройства, отвечают за качества, которые в определенных дозах и при определенных ситуациях могли содействовать выживанию наших предков — иначе они не прошли бы естественный отбор. «Депрессивный» режим с его пассивностью, склонностью затаиваться, пониженным расходом энергии и долгим сном мог пригодиться в качестве защитного механизма в трудные периоды, а умеренные проявления мании в благополучные времена, во-первых, позволяли лучше решать встающие перед человеком задачи, а во-вторых, способствовали повышению его привлекательности в глазах противоположного пола — и, как следствие, размножению138. Или же гены, связанные с БАР, могли быть сцеплены с другими настолько полезными генами, что негатив от дисбаланса нервной системы перевешивался какими-то другими плюсами для организма (устойчивостью к какому-нибудь страшному заболеванию).

Пока что мы слишком мало знаем о строении мозга, чтобы определить точные причины заболевания. Есть предположение, что страдающему этим недугом человеку сложно поддерживать эмоциональный баланс из-за проб­лем с координацией и устойчивостью участков мозга, ответственных за настроение. Нашу эмоциональную жизнь регулируют префронтальная кора (несколько областей лобных долей мозга, которые находятся в передней части полушарий, сразу за лобной костью), связанные с ней подкорковые структуры и лимбическая система. Последняя является более древним участком мозга и отвечает за непосредственное формирование эмоций, а префронтальная кора — наиболее молодая часть мозга — связана с самоконтролем и способностью эти эмоции регулировать. По одной из современных теорий, у больных БАР и циклотимией наблюдаются нарушения в структуре соединения регулирующих префронтальных каналов с лимбическими долями. Эти каналы произвольно активируются или дезактивируются, влияя на настроение, уровень концентрации, скорость мышления, потребность во сне и общее возбуждение139.

Помимо структурных причин есть и биохимические: нарушение в мозге баланса нейромедиаторов — серотонина, норадреналина и допамина, — хотя еще не все нюансы этого процесса понятны ученым. Возможно, структурные и биохимические изменения являются причиной и следствием друг друга. Есть также гипотеза, что каждый новый эпизод болезни словно протаптывает в структуре нервных клеток определенные пути для повторных эпизодов. Поэтому при лечении биполярного расстройства одна из главных целей врачей — предотвращение новых фаз.

Болезнь Байрона и Хемингуэя

Психические расстройства принято ассоциировать с нестандартным мышлением и креативностью. Первым внимание к данному вопросу привлек еще Аристотель, заметивший, что склонность к меланхолии часто свойственна философам, артистам и поэтам140. Прийти к такому выводу в случае с биполярным расстройством еще легче, потому что оно предполагает яркие периоды, полные жизненной энергии, импульсивности и потока идей. В фазе гипомании человек может быть достаточно продуктивным, если у него не возникает больших проблем с концентрацией, — он заражает всех своим энтузиазмом, способен увлекательно рассказывать о самых разных вещах и генерировать идеи разной степени экстравагантности. Естественно, не знающим о его болезни окружающим все это представляется как проявление творческого начала, тем более что биполярным расстройством действительно болели и болеют некоторые талантливые люди — от Нины Симон и Эрнеста Хемингуэя до Шинед О'Коннор и Стивена Фрая. Подозревают, что это заболевание было даже у Пушкина и Байрона, хотя вряд ли кто-либо мог его достоверно диагностировать в ту эпоху.

Сами же люди в период гипомании или мании часто бывают уверены в своих мощных интеллектуальных и творческих способностях — субъективно эти состояния воспринимаются как ощущение очень тонкой связи с миром, способности улавливать самые таинственные закономерности и «соединять точки» — то есть собирать разрозненные детали некой мозаики в единую картину. Больной кажется сам себе крайне чутким и проницательным, он острее воспринимает прекрасное и способен маниакально увлечься каким-нибудь необычным проектом. Неудивительно, что после фазы «подъема» нормальное состояние кажется пресным и менее подходящим для креативных занятий.

Но означает ли это, что биполярное расстройство и правда связано с творческими способностями? Самые первые попытки понять взаимосвязь между аффективными расстройствами и творческими способностями были предприняты еще в 1970-х. Тогда Нэнси Андреасен из Университета Айовы исследовала биографии 30 литераторов и обнаружила, что 80% писателей испытывали хотя бы один эпизод клинической депрессии, гипомании или мании и 43% сообщали о повторяющихся случаях гипомании или мании. Родственники этих людей в сравнении с родственниками контрольной группы в целом тоже занимались более креативной работой и чаще страдали от аффективных расстройств141.

Через несколько лет Кэй Рэдфилд Джеймисон провела исследование среди 47 британских писателей и художников. Она постаралась выбрать наиболее креативных: испытуемые художники и скульпторы были членами Королевской академии, драматурги — обладателями премии Нью-Йоркского общества театральных критиков, или лондонской Театральной премии газеты Evening Standard, или обеих сразу. Половина отобранных для исследования поэтов были представлены в Оксфордском сборнике поэтов ХХ в. Непонятно, можно ли измерить творческие способности человека его успехом и востребованностью в обществе, но по крайней мере это интуитивно понятный показатель. Джеймисон выяснила, что 38% всех этих художников и литераторов на момент начала исследования уже лечились от расстройства настроения; три четверти из тех, кто лечился, принимали медикаменты или лежали в клинике. Хуже всего была ситуация у поэтов — половина из них нуждалась в медицинской помощи142. А в 1992 г. Арнольд Людвиг из Университета Кентукки опубликовал результаты масштабного исследования биографий 1005 знаменитых художников, писателей и других творцов ХХ в. Он обнаружил, что художники и писатели страдали от аффективных расстройств в два–три раза чаще, чем сравнительно успешные люди из других сфер (науки, бизнеса, общественной деятельности)143.

Некоторые современные исследования также показывают, что биполярники и циклотимики лучше справляются с тестами на наличие творческих способностей. Одно из таких исследований провели в 2006 г. сотрудники Школы медицины Стэнфордского университета. В число его участников входили больные биполярным и большим депрессивным расстройством, циклотимики и здоровые люди. Испытуемые выполнили ряд тестов на креативность, и по одному из них — когда измерение проводилось по эстетической шкале Баррона–Уэлша (с использованием карточек с двумя фигурами — симметричной и асимметричной) — биполярники и циклотимики показали значительно более высокие результаты в сравнении с контрольной группой144. Это серьезный показатель креативности — ранее создателями теста было доказано, что творческие личности предпочитают сложные, динамичные и асимметричные фигуры. Такой выбор также ассоциируется с независимостью и импульсивностью. Интересно, что участники, страдающие от большого депрессивного расстройства, таких способностей не проявили.

В 2011 г. исследование психиатров Каролинского института с участием 300 000 человек снова подтвердило корреляцию между биполярностью и креативностью145. Чем можно объяснить эту связь? Начнем с того, что в диагностические критерии для гипомании входит «обостренное и необычно творческое мышление и увеличенная продуктивность». При гипомании увеличивается легкость и скорость мысли, расширяется словарный запас, пациенты склонны рифмовать или употреблять необычные слова гораздо чаще, чем обычные люди. Это состояние в целом обостряет умственные способности и может приводить к рождению уникальных идей. Кроме того, гипомания чисто физически способствует творческому подъему: человек мало спит и при этом прекрасно функционирует, у него много энергии и высокая мотивация. Уверенность в себе и чувство превосходства не менее важный фактор: в гипомании человек не боится экспериментировать и его не тревожит, что о нем подумают другие. Это позволяет снять психологические барьеры, мешающие творчеству, и полностью освободить фантазию.

Депрессия, казалось бы, должна вредить какой бы то ни было продуктивности — но она же может давать уникальный опыт. В книге «Опаленные огнем: Маниакально-депрессивное расстройство и творческий темперамент» (Touched with Fire: Manic-Depressive Illness and the Artistic Temperament) Кэй Рэдфилд Джеймисон пишет о том, что периоды мягкой депрессии располагают к задумчивости и интроспекции, а также к критическому мышлению. Кроме того, благодаря широкому эмоциональному диапазону человеку с биполярным расстройством доступен более сложный и тонкий спектр переживаний, часто противоречивых, что позволяет более полно и глубоко чувствовать и исследовать жизнь.

Возможно, на этом месте вы представили себе заманчивый образ богемного художника, который то сутками без устали пишет блестящие полотна, то сидит у камина, закутавшись в плед, и смотрит в одну точку меланхолическим взором. В жизни все, разумеется, не так романтично — несмотря на необычные опции подъемов и спадов, пациенты с биполярным расстройством часто сообщают, что наиболее продуктивные периоды для них все-таки «нормальные». Многие идеи, возникшие в фазе подъема, никогда не будут воплощены, поскольку в этом состоянии человеку бывает сложно сосредоточиться и он постоянно перескакивает от темы к теме. Депрессия же часто приводит не к увлекательной интроспекции, а к тягучему пережевыванию одних и тех же безрадостных мыслей и может подавлять не только творческие, но и интеллектуальные способности в целом146.

В 2005 г. психиатр Густаво Фигейра из Университета Вальпараисо (Чили) опубликовал исследование, в котором попытался прояснить связь между творческими способностями Вирджинии Вулф и ее психическим заболеванием, которое, как считают современные ученые, скорее всего, было биполярным расстройством. «Она была более-менее стабильна и чрезвычайно продуктивна с 1915 г. до тех пор, пока не совершила самоубийство в 1941-м. Вирджиния Вулф писала очень мало или совсем не писала в периоды плохого самочувствия и была продуктивна в промежутках между фазами», — пишет Фигейра147. И сколько прекрасного могли бы создать Хемингуэй и Сильвия Плат, если бы заболевание не привело их к самоубийству? Тем не менее композитор Роберт Шуман создал большую часть своих произведений, находясь именно в гипоманиакальном состоянии148. «Однозначной позиции по этому поводу в отечественной психиатрии нет, — объясняет врач-психиатр Михаил Гапонов. — Здесь можно только попытаться рассуждать логически: любое нервно-психическое расстройство должно проявляться во всех областях жизни и способствовать более многомерному и нетривиальному взгляду на окружающий мир. Поэтому я скорее согласен с тем, что в определенной степени креативность и биполярное расстройство тесно связаны, хотя не очень понятно, что тут первично. Подавлять ли в себе эти волнообразные колебания или отдаться на волю эмоций, но творить в полную силу? Все это очень индивидуально. Одному человеку депрессия мешает очень сильно, а другой в этом состоянии пишет прекрасные стихи. Кому-то даже легкая гипомания не дает сосредоточиться, а кто-то одновременно пишет картины и снимает фильмы и все успевает. Кто-то продуктивнее всего в "нормальном" состоянии. Вопрос только в том, мешает ли это самому человеку. Если он готов переживать эти колебания в качестве платы за более экстраординарное мышление, то почему нет?»

С развитием медицины и генной инженерии могут возникнуть определенные этические проблемы, связанные с биполярным расстройством и его неоднозначным влиянием на жизнь человека. Когда мы сможем «редактировать» человеческий геном и определять физические и умственные характеристики еще не родившихся детей, перед нами встанет непростой выбор: уничтожать ли гены, отвечающие за БАР (и тем самым, возможно, отчасти лишать будущие поколения необычных творческих способностей) или оставлять их, рискуя душевным спокойствием потомков.

Мания и маньяки: опасен ли человек с БАР для окружающих

Маниакально-депрессивный психоз переименовали в биполярное расстройство в том числе и потому, что прежняя формулировка была слишком стигматизирующей — слово «маниакальный» ассоциируется с маньяками, а БАР между тем не самый частый диагноз серийных убийц (у них обычно находят параноидальную шизофрению или социопатию). Даже у знаменитого Теда Банди, страдавшего, как считалось, биполярным расстройством (надо сказать, психиатр Дороти Люьис, изучавшая его дело, впоследствии усомнилась в этом диагнозе и пересматривала его несколько раз), были не только симптомы этого заболевания, но и признаки социопатии149. И все-таки многих волнует вопрос: может ли человек в состоянии мании стремиться к жестокости и быть опасным для общества?

Начнем с того, что в этом вопросе заключена определенная омографическая ловушка: в русскоязычной психиатрии существует два термина, которые пишутся одинаково, но звучат по-разному и обозначают разные понятия. Древнегреческое слово «мания», как мы помним, обозначало крайне широкий спектр психических заболеваний и, перейдя в латинский, долгое время было практически синонимом слова «безумие». В XIV в. от латинского maniacus произошло французское слово maniaque, которое получило значение «сумасшедший, человек, одержимый какой-либо бредовой идеей» и постепенно прочно закрепилось в обиходе. (Со временем акцент сместился от безумия в целом к социально опасному безумию — сейчас маньяками обычно называют серийных убийц.)

По мере исследования биполярного расстройства фазу маниакального «подъема» стали выделять как особое состояние, которое, чтобы отличать его от прежней концепции мании, на русском языке стало называться не «мáнией», а «манией» (а манию величия и манию преследования переименовали в бред величия и бред преследования). Пациент в остром состоянии «мании» в редких случаях (5–20%)150 может уйти в психоз с элементами бреда — но даже в этом состоянии он необязательно опасен для окружающих.

«Среди пациентов с биполярным расстройством редко встречается агрессивное поведение, — считает психиатр Михаил Гапонов. — По крайней мере в моей практике такого не было. Обычно они экспансивные, их очень много, и окружающих это достает, но, поскольку большинство маний протекает с оттенком эйфоричности или хотя бы повышенного настроения, грубость или агрессия маловероятна».

В то же время некоторые исследования показывают, что среди больных БАР уровень агрессии несколько выше среднестатистического. Но, во-первых, повышенная агрессивность — это еще не склонность к жестокому поведению. А во-вторых, скорее всего, такая статистика связана с тем, что, к сожалению, более чем в 60% случаев биполярное расстройство сопровождается алкоголизмом или наркоманией — больные могут использовать различные стимулирующие вещества в качестве самолечения, особенно в депрессивных фазах. Большинство случаев антисоциального поведения приходится как раз на эту «группу риска». В исследовании 2010 г. доктор факультета психиатрии Оксфордского университета Сина Фазель и его коллеги сравнивали уровень склонности людей с биполярным расстройством к жестоким преступлениям с показателями здоровых людей. Оказалось, что риск совершить преступление был высоким лишь у тех больных, которые в придачу к биполярному расстройству страдали от алкогольной или наркотической зависимости151.

Потенциальная опасность больных биполярным расстройством переоценена и из-за проблем диагностики — в некоторых случаях биполярника довольно сложно отличить от гораздо более опасного пациента с антисоциальным расстройством личности (социопата, или психопата, как принято называть людей с этим диагнозом в народе, — подробности читайте в главе 8). Антисоциальная личность, как и биполярник, в каком-то смысле живет на контрастах — только эти контрасты завязаны не на колебаниях настроения, а на представлении человека о себе. До тех пор пока социопату удается поддерживать высокую самооценку, он чувствует себя великолепно и очень мотивирован. Как считает Стэнтон Сеймноу, автор книги «Внутри криминального разума» (Inside the Criminal Mind), это состояние соответствует, например, таким критериям маниакального эпизода, как «самоуверенность и ощущение собственной грандиозности» и «рост целеустремленности». А если социопат столкнется с несоответствием своим ожиданиям, он может впасть в отчаяние, похожее на эпизод депрессии, — но тоскует недолго, поскольку плохо способен испытывать глубокие переживания. Чтобы поднять себе настроение, больной пытается доказать, что он не пустое место, чаще всего с помощью силы — отсюда тяга к криминальной деятельности152. Очень важно не путать эти два заболевания при постановке диагноза (хотя они могут и сочетаться, вероятность этого невелика — с подобной комбинацией встречается в среднем шесть человек из 10 000).

Что нужно знать о лечении БАР

Биполярное расстройство остается сложным в лечении заболеванием. И дело здесь не только в том, что мы пока не понимаем причины его возникновения. В конце концов, человечество научилось предохраняться от оспы за два века до обнаружения его возбудителя — вируса Variola. Проблема в поиске баланса между «качелями», который для каждого человека уникален. Не существует универсального рецепта, способного помочь всем. К каждой болезни нужно подбирать свой «ключик», комбинируя различные препараты, изменяя дозировки, подбирая психотерапию. Большой проблемой является желание (вполне понятное) многих пациентов получить желаемый результат сразу. Из-за этого многие после первого курса теряют веру в лечение (в депрессивной фазе это сделать особенно просто) и прекращают прием лекарств. Хотя безнадежные случаи встречаются крайне редко.

Еще одна проблема — диагностика биполярного расстройства. В США почти в половине случаев психиатры ошибаются и ставят депрессию вместо БАР153. Стоит предположить, что в России этот показатель еще выше. Больные редко воспринимают состояние мании, а особенно гипомании как что-то ненормальное и неприятное. Из-за этого психиатры, которые ставят диагноз на основе жалоб пациентов, зачастую обращают внимание только на один полюс болезни, не замечая другой. Тогда больные в лучшем случае получают терапию антидепрессантами, которая имеет ряд ограничений, а часто вообще малоэффективна в случае БАР154.

Но, несмотря на все сложности, при правильном лечении ремиссии достигают даже люди с самыми тяжелыми формами заболевания. 72% совсем избавляются от симптомов болезни, а 43% полностью восстанавливают свой социальный статус155 — возвращаются к прежней работе и ритму жизни. Правда, приблизительно у двух третей больных сохраняется риск возникновения новых эпизодов в следующие четыре года после выздоровления (напоминаем, что заболевание хроническое и полностью излечиться невозможно, можно лишь уйти в стойкую ремиссию). Но заметная доля этих случаев связана с неправильным лечением или его полной отменой156. Больные часто не знают, а врачи редко убедительно объясняют, что лекарства нужно принимать долго, а порой и всю оставшуюся жизнь — для профилактики возможных обострений. Достоверно известно, что прием медикаментов в профилактических целях если не предотвращает новые эпизоды, то как минимум в среднем в два раза увеличивает длительность ремиссий и на треть снижает риск госпитализации157.

Первая линия лечения БАР — соли лития. Впервые их начали применять еще в древности: античные врачи опытным путем обнаружили, что минеральные воды с их высокой концентрацией помогают от мании. Впрочем, в начале XX в. соли лития считались не только хорошим успокоительным, но и лекарством от похмелья, поэтому этот ингредиент до 1950-х гг. входил в состав одного из самых известных прохладительных напитков в мире — 7UP. Забавно, что напиток, изначально рекламируемый как средство для стабилизации настроения, появился на рынке всего за две недели до начала Великой депрессии.

Как показали исследования, литий эффективен для купирования обеих фаз, обладает нейропротективным действием (то есть защищает нейроны от разрушительного воздействия заболевания и, следовательно, полезен для профилактики новых приступов) и хорошо изучен за 60 лет медицинской практики158. Основная сложность терапии литием в том, что он оказывает целый комплекс побочных эффектов — в частности, нарушаются функции щитовидной железы и почек. Пациенту приходится постоянно следить за уровнем тиреоидного гормона в процессе лечения. Парадокс в том, что падение этого уровня может само по себе вызывать депрессию, поэтому иногда пациенту от такого лекарства становится только хуже.

В конце прошлого века был обнаружен нормотимический эффект у некоторых антиконвульсантов (препаратов для лечения эпилепсии)159, 160, 161, 162. По эффективности в большинстве случаев они не уступают литию163, но дают более мягкие побочные эффекты. Кроме того, они имеют более широкий спектр применения: так, ламотриджин лучше справляется с тяжелыми биполярными депрессиями164, а вальпроевая кислота — с фазами мании165. Тем не менее пока что недостаточно данных о долгосрочных эффектах антиконвульсантов, поэтому при прочих равных врачи отдают предпочтение литию.

В острых состояниях применяются также нейролептики для купирования маний (особенно с психотическими симптомами), а чтобы ускорить выход из депрессивной фазы — антидепрессанты или электросудорожная терапия (подробнее об ЭСТ — в главе 1). К ним врачи обычно прибегают в тяжелых случаях, когда препаратами первой линии не удалось добиться ремиссии. Основная сложность в работе с нейролептиками и антидепрессантами — риск «перелечить». Так, нейролептики способны сами по себе индуцировать депрессию, а антидепрессанты — вывести пациента из депрессии сразу в манию166.

Помимо фармакологического лечения доказанной эффективностью обладает психотерапия167. Ее задача — купировать симптомы болезни, повышая адаптивность пациентов. Так, когнитивно-поведенческая психотерапия учит справляться с негативными мыслями и паттернами поведения, межличностная — помогает устанавливать отношения с другими людьми, несмотря на скачки настроения. Семейная терапия полезна для улучшения отношений среди самых близких, чтобы пациент не чувствовал себя покинутым и одиноким, а его родные понимали, что с ним происходит. Обычно психотерапия используется лишь в качестве дополнения к фармакотерапии, потому что последняя все-таки борется с первопричиной болезни — физиологическими нарушениями. Кроме того, профилактическая эффективность психотерапии регулярно подвергается сомнениям168. Не говоря уже о том, что этот метод лечения обходится намного дороже, чем лечение таблетками.

Еще один важный аспект лечения — изменение образа жизни. Доказано, что можно снизить риск возникновения новых фаз благодаря улучшению режима сна, регулярным занятиям спортом и отказу от употребления наркотических веществ (в том числе табака и алкоголя)169. Впрочем, одно из последних исследований выявило благотворное влияние каннабиса на когнитивную функцию страдающих биполярным расстройством170.

Резюме

Биполярное аффективное расстройство — одно из расстройств настроения, связанных с нарушениями в эмоцио­нальной жизни человека. Оно циклично и имеет два полюса — состояние эмоционального подъема (мания и гипомания) и спада (депрессия). Между этими фазами могут быть просветы «нормального» настроения, или они могут следовать одна за другой. Более мягкая и быстротекущая форма биполярного расстройства называется циклотимией.

Признаки мании: снизившаяся потребность в сне, психомоторное возбуждение, повышенное либидо, повышенная скорость мышления и речи, заметный подъем настроения, эйфория, завышенная самооценка.

Признаки депрессии: нарушения сна и аппетита, пониженное либидо, вялость, апатия, психосоматические расстройства, подавленное настроение, пониженная самооценка, тревожность, чувство вины.

Из больных биполярным расстройством, подверженных приступам мании, редко получаются опасные маньяки — в состоянии мании люди обычно не склонны к жестокости.

Биполярное расстройство ассоциируется с повышенной креативностью, и ряд исследований подтверждает эту связь. Тем не менее не доказано, что эпизоды болезни более благоприятны для творчества, чем «светлые» промежутки между ними.

Это заболевание — хроническое, имеет биологическую природу и лечится медикаментами. Психотерапия может быть эффективной как дополнительное средство, но не стоит целиком полагаться на нее.

Существует гипотеза, по которой гены, отвечающие за биполярное расстройство, давали нашим предкам определенное преимущество. Способность затаиваться в неблагоприятные периоды и проявлять повышенную активность в благополучные могла способствовать выживанию.

Глава 4

Как страшно жить: что такое тревожные расстройства

Ни один великий инквизитор не имеет тех кошмарных орудий пыток, которые находятся в распоряжении тревоги, и ни один шпион не может так удачно выбрать момент для нападения на подозреваемого, когда тот всего слабее… и ни один самый въедливый судья не может с таким искусством допрашивать обвиняемого, как это умеет тревога, никогда не отпускающая человека от себя — ни в развлечениях, ни в шуме, ни в работе, ни в игре, ни днем, ни ночью.

Серен Кьеркегор. Понятие беспокойства

Алексей Петрович снова проснулся в холодном поту. На часах семь утра — уже пора вставать, чтобы не опоздать на урок. Ничего особенного — стандартная программа геометрии для восьмиклассников, да и в 8 «Б» ребята тихие и понятливые, не то что в «А». Не считая, конечно, двоечника Гоши Овечкина, как-то раз сделавшего пару очень неприятных фотожаб с портретом Алексея Петровича, но и с ним можно поладить. Но все равно вылезать из-под одеяла было очень тревожно. Даже сами слова «площадь параллелограмма» звучали как-то скользко и отталкивающе. Противно сосало под ложечкой, а ноги были холодны как лед.

Алексей Петрович с трудом дотянулся до стула, двумя пальцами подцепил майку и треники и завозился под одеялом, натягивая прохладную одежду и надеясь побыстрее согреть ее теплом своего тела. Он выбрался из кровати и вздрогнул, не обнаружив тапок на привычном месте. Сутулясь, учитель прошел в ванную, умылся, перешел на кухню и застыл, пытаясь вспомнить, покормил ли он уже кота. Определить это по внешним признакам было невозможно — кот Степан отличался худобой и меланхоличностью и выглядел голодным всегда. Алексей Петрович почему-то живо вообразил, что вот он уйдет в школу и там с ним случится несчастный случай, а кот умрет от истощения. Потом ему внезапно пришло в голову, что корм, возможно, давно испорчен и, пока он будет в школе, Степан отравится и заболеет и будет лежать без сил, вяло подрагивая кончиком черного хвоста. Алексей Петрович представил, как заходит в учительскую и чопорная «англичанка» Майя Эдуардовна, присутствие которой его всегда сковывало, интересуется, как там кот, — и почувствовал, как ему не хватает воздуха. «Да что же это со мной?» — спросил себя учитель. Руки дрожали. Он понял, что в таком состоянии лучше не садиться за руль, и поехал на метро.

На уроке Алексей Петрович с трудом мог сконцентрироваться. У него кружилась голова, потели ладони, и мел скользил в руках. Было трудно дышать, к горлу подкатывал комок. Ему с трудом удавалось сосредоточиться на собственной речи и на вопросах учеников. Хотелось убежать и свернуться клубком в каком-нибудь темном безопасном месте. Сил хватало лишь на то, чтобы имитировать нормальное поведение. После двух уроков он уже чувствовал себя вымотанным и, не выдержав, попросил отгул у директора школы, сославшись на внезапное недомогание.

Такое происходило с ним уже несколько месяцев, начавшись без всякой причины. Периодически его отпускало, и он снова чувствовал себя нормально. Но это было как прилив и отлив: если тревога и уходила, то только чтобы снова вернуться. Алексей Петрович понимал, что на самом деле его страдания не связаны с конкретным страхом. Страхи менялись, но, если удавалось прогнать один, на смену приходил другой. Как будто в нем открылся какой-то бездонный колодец, наполненный тревогой, и все его надежды и планы проваливались в него.

Почему мы боимся?

Страх — это продукт эволюции, базовая и универсальная эмоция человека. Исторически он выполнял полезную адаптационную функцию — помогал нашим предкам избегать опасности171. Но по мере развития цивилизации на старые биологические механизмы стали накладываться «окультуренные страхи» — например, страх потерять мобильный телефон или боязнь выступать перед публикой. Они уже не несут угрозы для жизни, но организм продолжает реагировать на них привычным способом.

Что же происходит с нашим мозгом при испуге? Запускается цепь маленьких неосознанных решений, начинающаяся с реакции на стрессовый раздражитель и заканчивающаяся выбросом химических веществ, которые усиливают сердцебиение, учащают дыхание и увеличивают мышечный тонус в числе других реакций, имеющих общее название «сражайся или беги». Это почти полностью бессознательный и автоматический процесс — мы не можем испугаться нарочно172.

Переживание страха можно разложить на два параллельных процесса173. Первый отвечает за самые примитивные реакции, обеспечивающие выживание. Второй анализирует полученную от органов чувств информацию и позволяет более точно интерпретировать события. Рассмотрим на примере — вы идете поздно вечером по темной дороге, и вдруг в кустах что-то шуршит. Это может быть просто кошка или собака, а может быть подкарауливающий вас грабитель. Всегда лучше перестраховаться, поэтому мозг начинает реагировать на происходящее так, как если бы угроза была максимальной.

Информация о шорохе через гипоталамус и таламус попадает в миндалевидное тело, которое определяет степень угрозы. Если ему кажется, что вы действительно попали в переплет, оно побуждает гипоталамус запустить реакцию «сражайся или беги». Активируется симпатическая нервная система, происходит выброс в кровь «гормонов стресса» — адреналина и норадреналина. Они вызывают ряд уже описанных выше физических изменений в организме. Это короткий путь.

Одновременно запускается более долгий процесс — через тот же таламус информация попадает в сенсорные зоны коры головного мозга, где она интерпретируется. Расшифровать ее в контексте прошлого опыта может гиппокамп — отдел, отвечающий за сохранение и извлечение воспоминаний. Гиппокамп сопоставляет «подозреваемый» раздражитель со своей «базой данных» и приходит к выводу, что шум все-таки вызван небольшим животным. Он отправляет в миндалевидное тело сообщение о том, что опасности нет, а то приказывает гипоталамусу прекратить реакцию «сражайся или беги». Первый, «прямой» путь гораздо короче — этот процесс срабатывает за тысячные доли секунды. Путь от таламуса к коре головного мозга примерно в 12 раз длиннее174 — поэтому вы все-таки успеваете испугаться перед тем, как оценить опасность175, 176.

Беспочвенные тревоги

Если человек страдает от одного из тревожных расстройств (их классификацию мы рассмотрим позже), в его системе распознавания опасности происходит сбой. Во-первых, он может неадекватно реагировать на раздражители (например, вздрагивает от каждого звука, боится провала при выполнении простейшего задания или чувствует себя слишком уязвимым в открытых пространствах). Если обычный страх выполняет адаптивную функцию и делает нас более внимательными, бодрыми и готовыми к внезапным изменениям окружающей среды, то невротический страх, наоборот, парализует, утомляет и снижает концентрацию внимания.

Во-вторых, человек может испытывать необоснованную тревогу вообще в отсутствие каких-либо раздражителей, хотя, скорее всего, и попытается ее как-то рационализировать. И если у людей с некоторыми видами тревожных расстройств даже есть формальные поводы для беспокойства, то для других именно беспричинность и становится главным мучением — как победить свои страхи, если не знаешь, с чем борешься?

«Страх, в отличие от тревоги, имеет определенный объект; этот объект можно встретить, проанализировать, побороть, вытерпеть, — писал философ-экзистенциалист Пауль Тиллих. ― Но с тревогой все обстоит иначе, так как у нее нет объекта. Именно поэтому соучастие, борьба и любовь по отношению к этому объекту невозможны. Человек, охваченный тревогой, до тех пор, пока это — чистая тревога, полностью ей предоставлен и лишен всякой опоры»177.

Конечно, все мы в той или иной степени беспокоимся о разных вещах — о ключевых показателях своей эффективности на работе, о новом собеседовании, о том, не набрали ли мы лишний вес и понравимся ли симпатичному нам человеку. Иногда мы перепроверяем, выключили ли газ и закрыли ли входную дверь. Нам неприятны змеи, крысы и пауки. Большинство людей побаивается выступать перед публикой и тревожится, когда слышит по телевизору плохие новости. Все это не болезнь — до тех пор, пока тревогу можно контролировать, пока она не захватывает власть над душой и телом и не начинает диктовать свои условия. Расстройство начинается там, где страх мешает вести нормальную повседневную жизнь.

Тревожные расстройства часто становятся причиной потери работоспособности — в рейтинге самых разрушительных заболеваний ВОЗ они находятся на пятом месте — впереди диабета и астмы178. В США они (в сумме) являются самым распространенным психическим заболеванием, затрагивая 18% населения и нанося американской экономике ущерб в $42 млрд ежегодно179. К тому же им часто сопутствуют другие психические заболевания, в частности клиническая депрессия, биполярное расстройство, некоторые расстройства личности и пищевого поведения180.

Этот тип расстройств делится на несколько подвидов, и классификации в разных справочниках могут несколько отличаться. Но самых ярких и распространенных вариантов пять: 1) генерализованное тревожное расстройство (ГТР); 2) обсессивно-компульсивное; 3) паническое; 4) фобическое (со множеством вариаций) и 5) посттравматическое.

От истерии до подавленного либидо

Большую часть человеческой истории тревожные расстройства считались чисто женской проблемой (возможно, в этом представлении имелось некоторое рацио­нальное зерно, поскольку, по современной статистике, от этих заболеваний чаще страдают женщины181). Долгое время тревожность, как и многие другие проявления нервной возбудимости, входила в понятие «истерия». Древние греки — в их числе Платон — полагали, что истерическое поведение вызвано «беспокойством матки», которая, как верили в то время, блуждала по телу, блокируя каналы, в том числе дыхательные. Собственно, само слово «истерия» происходит от древнегреческого uterus — «матка»182. Во времена раннего Возрождения о тревожности не стоило и заикаться, потому что такие проблемы считались приметой ведьм, вступивших в союз с дьяволом. Более или менее близкие к современным медицинские описания тревожности появились в XVII в.183

В XIX столетии датский философ Серен Кьеркегор выдвинул гипотезу о том, что беспокойство тесно связано со свободой воли — из-за боязни неправильно ею распорядиться184. При этом мыслитель полагал, что чем выше творческий потенциал человека, тем сильнее он способен переживать тревогу. Возможно, в этом есть доля правды — по крайней мере некоторые исследования показывают связь между высоким уровнем тревожности и креативностью. Например, ученый из Каролинского института (Швеция) Саймон Кьяга, исследовав 1,2 млн шведских пациентов с разными психическими заболеваниями, выяснил, что среди писателей тревожные расстройства встречаются заметно чаще, чем у людей других профессий185. В то же время исследование Пола Сильвиа из Университета Северной Каролины в Гринзборо говорит о том, что наличие тревожного расстройства или депрессии слабо влияет на креативность (правда, в этом исследовании участвовали всего 189 человек)186. Известно, что от повышенной тревожности страдали Никола Тесла187, Чарльз Дарвин188, Эдвард Мунк189 и другие талантливые люди, но отдельные примеры ничего не доказывают. И в любом случае, если закономерность и есть, мы не знаем, какова тут причинно-следственная связь: талант ли вызывает беспокойство или, наоборот, беспокойство стимулирует талант.

Позже Фрейд предположил, что «свободно плава­ющая», беспричинная тревога — это, как и почти все, по его мнению, проблемы человечества, следствие подавленного либидо190: вытесненное желание начинает причудливо восприниматься как внешняя опасность. Поговаривают, сам Фрейд тоже страдал от одного из тревожных расстройств — фобии: основоположник психоанализа боялся папоротника. Но серьезных доказательств этому в письменных источниках мы не нашли, так что, возможно, это всего лишь городская легенда.

Врожденные инстинкты и условные рефлексы

Естественно-научное направление в исследованиях феномена тревоги базировалось на теории эволюции. Дарвиновская идея естественного отбора позволила предположить, что эмоции — механизмы, способствующие адаптации организма к разным условиям и ситуациям191. Страх, соответственно, помогал древнему человеку избегать текущей опасности и запоминать возможные угрозы на будущее. Несмотря на то что теория Дарвина в основном касается «здоровых» проявлений эмоций, современные ученые считают, что то, что мы воспринимаем как дисфункцию, — разнообразные психические расстройства — на самом деле приспособительные механизмы, которые хорошо «работали» в эпоху неолита, но мешают их носителям адаптироваться к жизни в современных условиях192. В биологии есть целое направление, в основе которого лежит идея об эволюционном несоответствии — о том, что наш организм не успевает изменяться вместе с окружающей средой. Мы становимся жертвами прогресса, используя паттерны поведения, которые были актуальны в каменном веке, но только вредят сейчас193. В частности, миопия, диабет и остеопороз считаются основными кандидатами на роль «болезней прогресса». Бьорн Гринде, эволюционный биолог и профессор Университета Осло, предполагает, что тревожные расстройства — часть нашего «эволюционного несоответствия». Наша психика не приспособлена к таким частым контактам с незнакомыми людьми. В каменном веке (а с тех пор мы практически не эволюционировали) основное общение происходило внутри племени, людей было мало, а пространства много. Поэтому встреча с любым незнакомцем означала возможную опасность, а значит, и стресс для организма194. Представьте себе, как непривычно для нашего мозга сталкиваться с «чужаками» на каждом шагу в повседневной жизни. Правда, эта теория хорошо объясняет генерализованное тревожное расстройство (ГТР), агорафобию и социофобию, но оставляет загадкой многие другие фобические расстройства.

По мнению английского доктора медицины Джона Прайса, депрессия и тревожные расстройства помогали древнему человеку существовать в социуме. Они способствовали поддержанию существующей иерархии в группе и смене статусов без ее разрушения. Каким образом? Депрессивные состояния с их апатией и нехваткой энергии предотвращали бунты рядовых участников группы против альфа-самца, а генерализованная тревога побуждала стремиться к безопасности и тем самым способствовала примирению. Из этого автор делает не бесспорный вывод, что такая иерархия, «основанная на уверенности, благодарности и уважении»195, заменяла как анархию, так и иерархию, основанную на запугивании. В начале ХХ в. ученые задались вопросом, можно ли свести эмоции только к врожденным реакциям. Нобелевский лауреат Иван Павлов первым описал механизм образования условных (приобретенных) рефлексов. Последователь Павлова выдающийся физиолог, невропатолог и психиатр Владимир Бехтерев перенес идею условных рефлексов на моторные реакции (мышечные ответы на раздражители) и открыл сочетательные рефлексы. Их суть в том, что рефлекторные движения (например, отдергивание пальца от предметов, которые могут ударить электрическим током) могут возникать не только под воздействием главного раздражителя, но и стимулов, сочетающихся с этим раздражителем (например, звук звонка во время удара током). Если повторить опыт несколько раз, человек начинает отдергивать палец, только услышав звонок.

Но работают ли сочетательные рефлексы с эмоциональными, а не только с моторными реакциями? Это попытался узнать бихевиорист Джон Уотсон в знаменитом эксперименте под названием «Крошка Альберт», проведенном в 1920 г.196 Участником эксперимента стал девятимесячный малыш, известный миру под псевдонимом Альберт, который совершенно не боялся белых крыс. Вначале исследователи два месяца показывали ребенку разные объекты белого цвета, в основном пушистые — крысу, кролика, вату, маску Санта-Клауса с бородой и т.д. Спустя еще два месяца мальчика посадили на ковер посреди комнаты и дали поиграть с крысой. Через какое-то время после начала игры Уотсон начал бить молотком по металлической пластине каждый раз, когда ребенок прикасался к крысе. Испуганный малыш начал избегать контакта с животным. Через неделю опыт повторили в измененном виде — по пластине били, просто запуская крысу в колыбель. Ребенок расплакался. Через какое-то время у Альберта закрепилась реакция испуга не только на крысу, но и на другие пушистые объекты (впрочем, необязательно белого цвета) — например, на мохнатую собаку или меховое пальто. Дуглас Меррит (так на самом деле звали Альберта) умер в шесть лет от гидроцефалии, поэтому долгосрочные последствия эксперимента для его психики неизвестны197. Эксперимент критиковали как за неэтичность, так и за то, что у наблюдателей не было объективной шкалы для измерения эмоциональных реакций испытуемого — ученые полагались лишь на собственные впечатления. Но так или иначе, этот эксперимент продемонстрировал, как у человека может возникнуть страх перед совершенно безопасными объектами, если они ассоциируются с чем-то пугающим. Таким же образом можно объяснить «абсурдные» фобии — например, когда человек боится определенных чисел или цветов.

Нейрофизиология и генетика

На протяжении ХХ в. развивались нейронауки, показавшие, что тревожные расстройства связаны в том числе с действием нейромедиаторов и органическими изменениями в мозге. В частности, этот тип расстройств ассоциируют с дисфункцией миндалевидного тела (амигдалы)198, отвечающего за процессы, обусловленные реакцией на страх. Скажем, люди с поврежденной амигдалой в ходе экспериментов имеют проблемы с распознаванием страха и злости, но хорошо отличают грусть от радости199.

Другая важная область мозга — прилегающее центральное ядро миндалевидного тела, которое контролирует реакции страха через связи со стволом мозга, гипоталамусом и мозжечком. У людей с генерализованным тревожным расстройством ― самым распространенным из тревожных расстройств — эти связи слабее выражены, а в центральном ядре у них больше серого вещества, чем у здоровых200.

Судя по всему, повышенная тревожность как-то связана и с недостатком нейромедиатора серотонина, потому что антидепрессанты — ингибиторы обратного захвата серотонина успешно лечат подобные расстройства. Также известно, что росту тревожности способствует низкий уровень гамма-аминомасляной кислоты (ГАМК)201, важнейшего тормозного медиатора (вещества, снижающего активность мозга) центральной нервной системы (по­дробнее см. в разделе о лечении тревожных расстройств).

Вероятность заболеть одним из тревожных расстройств тесно связана с генетическими факторами. У 50% страдающих паническим расстройством и у 40% больных с генерализованным тревожным расстройством есть близкие родственники с подобным заболеванием. Обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) также тесно связано с семейной историей: вероятность того, что близкие родственники больных ОКР будут страдать тем же недугом, в девять раз выше, чем у родственников здоровых людей202.

Боюсь не знаю чего: что такое генерализованное тревожное расстройство

Спустя полгода Алексей Петрович все-таки обратился к психотерапевту. Тот подробно расспросил учителя о его страхах и сопутствующих им неприятных физических ощущениях. После чего поставил диагноз — «генерализованное тревожное расстройство». Этому типу расстройства не свойственны специфические страхи, вызываемые конкретными вещами и ситуациями, — тревожность носит общий характер.

Для постановки этого диагноза необходимо, чтобы беспричинная, неконтролируемая тревога наблюдалась на протяжении не менее полугода или больше и не была связана с каким-то еще заболеванием203. Обычно вместе с тревогой проявляются ее соматические составля­ющие — многие из них на самом деле вполне естественны для стрессовых состояний. Они свидетельствуют как раз о здоровой реакции организма на угрозу, проблема только в том, что сигнал об опасности подается слишком часто. Все физиологические реакции, обусловленные тревожными расстройствами, помогали когда-то нашим предкам выжить:

Напряжение в мышцах, увеличение частоты сердечного ритма помогало нашим предкам быстрее стартовать в опасной ситуации. Это экономило миллисекунды, но в дикой саванне они могли стоить жизни.

Размытое, искаженное зрение возникает из-за того, что организм перед лицом опасности экономит ресурсы. Боковое зрение вряд ли будет полезно в стрессовой ситуации, по­этому мозг отводит мало ресурсов на обработку этой «лишней» с его точки зрения информации. Скажем, позитронно-эмиссионная томография (ПЭТ), проведенная пациентам, находящимся в состоянии стресса, показала ученым, что наиболее активна та часть мозга, которая обрабатывает визуальную информацию, поступившую непосредственно из зоны, где была обнаружена опасность204.

Бессонница также была эволюционно выгодна, ведь легче всего застать жертву врасплох во время ее сна205.

Потливость была своеобразным сигналом для своих: дескать, я в опасности206. Сейчас мы почти не замечаем запахов друг друга — современный мир и без того перенасыщен ими, да и мы сами стараемся их скрывать. В древнем мире усиление собственного запаха за счет более интенсивного потовыделения служило предостережением для врагов и знаком для своих. Когда мы говорим, что нельзя показывать, например, собакам своего страха, потому что они умеют чувствовать, мы недалеки от истины.

«Ком в горле» помогал еще нашим предкам, земноводным. Этот механизм позволяет в стрессовой ситуации — погони или даже драки — блокировать доступ воды в дыхательные пути207.

Тревожные проявления при ГТР вызывают сильный стресс или мешают человеку функционировать в важных для него сферах жизни. Многие люди с повышенной тревожностью хорошо к ней адаптированы, и эта их особенность не сказывается ни на работе, ни на личных отношениях. О расстройстве можно говорить, только когда человек оказывается серьезно выбит из колеи неадекватными ситуации страхами (например, блестяще подготовленный отличник не просто волнуется перед экзаменом, а беспокоится настолько, что забывает выученный билет) и такие случаи повторяются регулярно. При этом симптомы не должны быть связаны с употреблением медикаментов или каких-либо других психоактивных веществ.

ГТР легко перепутать с большим депрессивным расстройством — особенно в том, что касается повышенной утомляемости и проблем с концентрацией. Для их дифференциации во врачебной практике существует эмпирическое правило (впрочем, никак не подтвержденное статистически): депрессия и тревожное расстройство по-разному «ведут себя» в течение дня. Обычно депрессивные больные просыпаются с утра разбитыми и бессильными, а к вечеру «расходятся», набираются энергии и чувствуют себя лучше. Тревожные, наоборот, просыпаются относительно спокойными, но за день «накапливают» стресс, и в течение дня их самочувствие ухудшается.

Внезапная атака: что такое паническое расстройство

У древнегреческого бога Гермеса был сын по имени Пан — с козлиными ногами, длинной бородой и рогами. Он стал божеством леса и стихийных сил природы. Пан мог быть веселым и проказливым, но жестоко наказывал тех, кто не вовремя вторгался в его владения, — насылал на человека внезапный, сильный и безотчетный страх. Сейчас в козлоногого бога уже никто не верит, но слово «паника», произошедшее от его имени, до сих пор используется в психиатрии.

Панические атаки — периоды внезапного и интенсивного страха, сопровождающиеся выраженными физическими симптомами: дискомфортом в грудной клетке, тошнотой, одышкой, потливостью, учащенным сердцебиением. При этом реакция страха неадекватна ситуации — как правило, человеку в реальности ничего не угрожает. Один из самых известных примеров панической атаки в поп-культуре — знаменитый сериал «Клан Сопрано»: мафиозный босс Тони Сопрано хладнокровно «разруливает» дела семьи, но теряет сознание от тревоги на мирном семейном пикнике, наблюдая за тем, как уточки резвятся в бассейне. Впрочем, «работа» Тони все же опаснее, чем образ жизни большинства людей с тревожными расстройствами, а в реальности «паникером» может стать и простой бухгалтер.

Считается, что причина панических атак в том, что в сознание резко проникает какая-то бессознательная информация. Либо «передает привет» вегетативная нервная система: из-за перевозбуждения островковой коры мозга, характерной для этого расстройства, человек начинает непривычно ярко ощущать процессы дыхания и сердцебиения, что приводит к панике из-за того, что «с моим телом происходит что-то ужасное». Либо прорываются травматические воспоминания (флешбэк с неосознаваемым триггером). Один панический приступ длится в среднем 20–30 минут, в редких случаях около часа, а частота варьируется от ежедневных атак до одной в несколько месяцев. Во время приступа больным может казаться, что они вот-вот умрут, например, от сердечной или дыхательной недостаточности, у них ослабляется способность концентрироваться и нарушается память.

Часто больные не осознают, что их состояние вызвано страхом, и обращаются с жалобами к врачам общей практики — терапевтам и кардиологам. Кроме того, они начинают бояться повторных приступов и пытаются скрывать их от окружающих. Между атаками формируется страх ожидания — причем это как страх самого приступа, так и боязнь попасть в унизительное положение при его наступлении.

Крайние случаи панических расстройств — деперсонализация или дереализация: состояния, когда человек дистанцируется от своего «Я» и воспринимает собственные действия как бы со стороны. Это наиболее выраженная реакция на стресс: лимбическая система, ответственная за проявление эмоций, начинает буксовать из-за перегрузки208. Она перестает обеспечивать эмоциональную обратную связь с окружающим миром, и человек оказывается как бы оторван от самого себя. Иногда больные доходят до того, что готовы причинить себе физический вред, лишь бы снова получить шанс «вернуться в тело». Важно отличать нанесенные себе в таком состоянии повреждения от попыток самоубийств. При тревожных расстройствах (а на них приходится до 90% всех несуицидальных самоповреждений)209, в отличие от депрессии, человек не хочет уходить из жизни.

Источник опасности: что такое фобическое тревожное расстройство

Если за панику «отвечал» Пан, то термин «фобия» произошел от имени Фобоса (в переводе с греческого — «страх», «ужас»), одного из сыновей бога войны Ареса. Это понятие обозначает устойчивую, иррациональную и неконтролируемую боязнь, заставляющую человека плохо себя чувствовать в определенных ситуациях и всячески стараться их избегать. Тревога при фобии так сильна, что сопровождается психосоматическими реакциями — больного бросает в жар или в холод, у него потеют ладони, начинается одышка, тошнота или учащенное сердцебиение. Подобное может происходить не только при столк­новении с пугающим объектом/ситуацией, но и за несколько часов до этого.

Даже если фобия имеет под собой какие-то логические основания (например, человек боится крыс, потому что те кусаются), реакция на предмет, вызывающий страх, обычно непропорциональна его реальной опасности. Человек с фобическим расстройством осознает, что его страх иррационален, но ничего не может с собой поделать и продолжает избегать источника тревоги. Иногда это достаточно просто — например, при боязни рептилий. Но бывают фобии, связанные с вполне невинными повседневными вещами и ситуациями, которые сложно полностью исключить из жизни. Например, агирафобия — боязнь пересекать улицу, аблутофобия — боязнь мытья, лейкофобия — боязнь вещей белого цвета.

Фобические расстройства делятся на три категории.

Специфические (изолированные) — это фобии, ограниченные конкретными объектами и ситуациями. Например, боязнь темноты, высоты, грома и молнии, животных определенного вида (собак, крыс, бабочек, змей и т.д.), полета на самолете или поездки в машине, закрытого пространства, грязи или вида крови. Встречаются и гораздо более нетипичные варианты: так, больные трихофобией боятся попадания волос в пищу или на одежду. Странным фобиям были подвержены некоторые известные люди. Никола Тесла боялся жемчуга (настолько, что не мог есть, если рядом была дама в жемчугах, причем этот страх распространялся и на другие гладкие круглые предметы — например, на бильярдные шары)210, Альфред Хичкок — опасался яиц («Видели ли вы что-то более омерзительное, чем разлившийся желток? — риторически вопрошал режиссер. — Я никогда не пробовал его на вкус»211), а Сальвадора Дали ужасали кузнечики (художник признавался, что между падением в пропасть и прикосновением этого насекомого выбрал бы первое212).

Cоциофобия — боязнь пристального внимания со стороны окружающих и потому вызывающая стремление избегать различных социальных ситуаций — от телефонных разговоров с малознакомыми собеседниками до публичных выступлений. Наверное, каждый из нас знает таких людей, кто не ходит на вечеринки или сидит там, уткнувшись в телефон, или таких, кто, увидев на улице знакомого, перебегает на другую сторону, чтобы не пришлось общаться. Их обычно считают чудаками, но, узнав, что эти люди на самом деле ощущают, находясь в компании, вы, возможно, отнесетесь к ним с большим сочувствием. Быть социофобом довольно мучительно, ведь в случае нежелательного контакта такой человек испытывает не просто психологический дискомфорт, но и страдает от физических симптомов — тошноты, дрожи, повышенного потоотделения и сердцебиения. При сильном стрессе могут возникать и панические атаки.

Социальные фобии обычно связаны c заниженной самооценкой, боязнью критики и повышенной чувствительностью к мнению окружающих. Человек с социофобией постоянно боится сделать ошибку, выглядеть нелепо и вообще не вписаться в окружение, поэтому он часто считает, что не стоит и пытаться заводить новые знакомства. Этот вид фобии чаще развивается у тех, над кем в детстве насмехались сверстники, или у тех, кому родители постоянно ставили в пример других детей213. Но существует гипотеза, что у болезни есть и биологические причины: возможно, она передается по наследству. Исследования идентичных близнецов, воспитанных в разных семьях, показывают, что, если социофобии подвержен один близнец, другой будет иметь то же расстройство с вероятностью на 30–50% больше средней214.

Данное заболевание встречается достаточно часто: если судить по американской статистике, 12% людей страдали им хотя бы раз215. Социофобия обычно проявляется в раннем детстве или в подростковом возрасте, после 23 лет шансы заполучить ее сильно снижаются — лишь 10% заболевают позже216.

Социофобию часто путают с социопатией, но это не одно и то же. Антисоциальное расстройство личности (подробнее о нем см. в главе 8), которое часто называют социопатией или психопатией, имеет совершенно другие симптомы: импульсивность, равнодушие к чувствам окружающих, безответственность и игнорирование социальных норм и законов. Классический пример — Патрик Бейтман из романа/фильма «Американский психопат». Он крайне эгоцентричен, несдержан, не способен ни к кому привязаться и совершает убийства, притворяясь респектабельным гражданином. При этом навыки неглубокого, «светского» общения у него хорошо развиты. А вот Фестер Аддамс из «Семейки Аддамс» — как раз классический социофоб: он может испытывать привязанность, сильно чувствовать и думать о потребностях окружающих, но любая необходимость заговорить с кем-то приводит его в ужас. Или Амели Пулен из фильма «Амели», которая могла приносить людям радость, только не сближаясь с ними, и которая, не умея общаться, долгое время оставалась одинокой.

От социофобии, как ни странно, страдают и известные актеры — например, Джонни Депп и Ким Бессинджер. Неплохо эта фобия вписывается и в образ «безумного ученого». Британский химик и физик XIX в. Генри Кавендиш — видимо, тоже социофоб — был известен своей эксцентричностью: он общался со слугами только с помощью записок, а на встречах Лондонского королевского общества никто не рисковал обращаться к нему напрямую, чтобы не спугнуть. Нужно было подать реплику как бы в никуда, а если Кавендиш считал ее достойной внимания, он мог пробормотать что-нибудь в ответ, после чего удалялся в более спокойный угол217.

В классификации фобий отдельно выделяется агора­фобия. Это расстройство — в противоположность клаустрофобии — обычно выражается в боязни открытого пространства, но на самом деле проблема гораздо шире (и поэтому агорафобию отличают от специфических фобий).

Речь идет прежде всего о боязни покинуть зону комфорта и оказаться в незнакомом месте или месте, где ситуацию невозможно полностью контролировать. Данный вид тревоги может трансформироваться в боязнь толпы и общественных заведений, страх перед путешествиями в одиночку или перед нахождением в месте, из которого сложно быстро выбраться (в кресле в заполненном зале кинотеатра, в междугороднем автобусе или парикмахерской во время стрижки). В крайних случаях человек совсем перестает выходить из дома — как Гарольд Смит, друг Лоры Палмер из сериала «Твин Пикс». Страх того, что приступ паники будет замечен окружающими, еще больше усугубляет фобию.

Агорафобия, как правило, проявляется в возрасте 15–35 лет. По данным национального исследования, в США от нее страдает около 0,8% населения (а от агорафобии в сочетании с паническим расстройством — 1,1%)218. Чем она обусловлена, не известно, но группа ученых из Университетского колледжа Лондона219 и Университета Питтсбурга предполагает, что существует220 связь между заболеванием и нарушениями в работе вестибулярного аппарата и проблемами с ориентацией. Из-за этого люди с расстройством больше полагаются на визуальную информацию, а в толпе, где «картинка» слишком быстро меняется, или на открытом пространстве сложно полагаться на видимые ориентиры. Потому-то агорафобы и чувствуют себя настолько беспомощными в подобных местах.

Под защитой ритуала: что такое обсессивно-компульсивное расстройство

Леонардо Ди Каприо в «Авиаторе» постоянно моет руки, Джек Николсон в фильме «Лучше не бывает» ходит в один и тот же ресторан с собственным набором одноразовой посуды, а Николас Кейдж в «Великолепной афере» по три раза открывает и закрывает входную дверь. Все они играют героев с обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР). Со стороны подобные причуды могут показаться забавными, но в реальности за невинными на первый взгляд действиями часто скрываются неприятные переживания.

То, что происходит с человеком, больным ОКР, можно сравнить с «заевшей» пластинкой, которая все крутится и крутится в голове: представьте, что у вас возникают одни и те же мысли, от которых невозможно избавиться. Хуже того, мысли эти — тревожные и неприятные: например, о том, что вы можете причинить боль себе или кому-то другому, или о том, что вокруг опасные микробы и вы рискуете заразиться страшной болезнью, или о том, что вы не выключили газ, уходя из дома. Эти думы могут возникать в сознании в форме как отдельных слов, так и целых фраз.

Чтобы как-то справиться с такой одержимостью (обсессией), больной начинает регулярно повторять одни и те же ритуалы, которые помогают ему успокоиться и, как он верит, способны предотвратить опасность. Это называется «компульсия». На какое-то время после совершения компульсивного действия человек чувствует себя лучше. Ритуал может быть связан с перепроверкой («Закрыл ли я за собой дверь?»); стремлением к поддержанию симметрии и порядка («Тапочки должны быть строго перпендикулярны дивану»); заботой о чистоте («Я не мыл руки целый час — наверняка на них полно вредных бактерий. Пойду снова помою»); произнесением определенных фраз (самый яркий пример — строки из стихотворения поэта Нила Хилборна, страдающего ОКР: «Я пригласил ее на свидание шесть раз за 30 секунд. Она сказала "да" после третьего [приглашения], но ни одно из них не звучало правильно, так что мне нужно было продолжать… Когда мы стали жить вместе, она сказала, что чувствует себя в безопасности, так как никто никогда не сможет нас ограбить, потому что я точно закрыл дверь — 18 раз»)221 и другими действиями. Большинство больных страдают и от навязчивых идей, и от компульсий одновременно, но бывают случаи, когда люди переживают только одно или другое.

Больной с обсессивно-компульсивным расстройством прекрасно понимает, что его мысли нелогичны и абсурд­ны. Ему надоедает по пять раз перепроверять, закрыта ли дверь, или считать все красные машины по пути на работу, но для него это единственный способ избавиться от навязчивой идеи, иначе тревога поглотит его. Любовь к ритуалам, строгому порядку и составлению списков может быть и у здорового человека, если она не связана с неприятными ощущениями. Здесь, как и в случае со многими психическими заболеваниями, степень дискомфорта является важным показателем для диагностики. Так, в пятом издании Руководства по диагностике и статистике психических расстройств222 предлагается устанавливать наличие ОКР, только если навязчивые компульсии отнимают более одного часа в день.

Истоки ОКР лежат там же, где и у других заболеваний тревожного спектра, но особенность этого расстройства в том, что в его развитии задействовано полосатое тело (стриатум) и не участвует миндалевидное (поэтому эмоция страха сама по себе не осознается). Дисфункции в стриатуме создают тревожный фон, префронтальная кора «конвертирует» его в конкретные страхи, таламус создает защищающие от них ритуалы. Причем скачок на каждый новый этап цикла как бы закрепляет предыдущий. Из-за этого создается замкнутый круг, который больному очень сложно разорвать223, 224.

Интересно, что этим заболеванием может страдать не только человек, но и животные. Некоторые породы собак, например, при ранениях лижут свою рану настолько упорно, что в этой области выпадает шерсть и образуется кровавый волдырь. Избавиться от недуга четвероногим помогают те же лекарства, что и людям225. Но если вылизывание больной раны еще имеет какой-то биологический смысл, то выставление тапочек строго перпендикулярно к кровати, похоже, нет. Есть мнение, что многие случаи обсессивно-компульсивного расстройства связаны с «магическим мышлением», возникшим еще на заре человечества, — верой в то, что можно контролировать окружающий мир с помощью определенных ритуалов. В этом типе мышления проводится прямая параллель между желанием и его реальным последствием: нарисуешь на стене пещеры оленя — повезет в охоте. Видимо, такой способ восприятия связан с глубинными механизмами человеческого сознания: даже научно-технический прогресс и простая логика не ликвидируют потребность искать взаимосвязь между случайными вещами. По мнению некоторых ученых, магическое мышление заложено у нас в психике. Для выживания нашим предкам нужно было формировать шаблоны, упрощающие восприятие картины мира, поэтому наиболее древние участки мозга все еще работают по этому принципу, особенно в стрессовой ситуации. Состояние тревоги — очень даже стрессовая ситуация, так что магическое мышление включается на всю катушку: люди и боятся, что их навязчивые мысли воплотятся в реальности, и верят, что определенный набор действий поможет это предотвратить226.

Синдром Рэмбо: что такое посттравматическое стрессовое расстройство

Бэтмен и Джон Рэмбо — что объединяет этих героев? Сильный характер и незаурядные способности? Не только. Оба пережили тяжелую травму: на глазах у будущего Бэтмена погибли его родители, а Рэмбо прошел через пытки и прочие ужасы Вьетнамской войны. Но при этом Брюс Уэйн смог почти полностью психически восстановиться после произошедшего, а Джон Рэмбо так и не вернулся к нормальной жизни.

У многих людей, переживших катастрофическое или просто угрожающее их жизни событие — от стихийного бедствия или войны до нападения грабителя или домашнего насилия, развивается посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Его симптомы могут проявиться в течение трех месяцев после полученной травмы, но в отдельных случаях возникают только годы спустя. Они вызывают серьезные проблемы в отношениях, на работе и в социальной жизни.

Тут нужно сразу оговорить: далеко не все неприятности с психикой, которые можно заполучить после травмы, являются посттравматическим расстройством. Эмоциональное потрясение может стать триггером для практически любого психического заболевания, будь то биполярное расстройство, шизофрения или диссоциативное расстройство (то, что в народе называется «раздвоение личности»). Например, в фильме Терри Гиллиама «Король-рыбак» один из главных героев начинает жить в вымышленной реальности и искать Священный Грааль после того, как оказывается очевидцем смерти жены. Но это шизофрения, а не посттравматический синдром.

Проявления посттравматического расстройства делятся на три типа:

Навязчивые мысли включают в себя всплывающие воспоминания о травматическом событии; переживание этого события, как если бы оно происходило снова и снова; неприятные сны о случившемся и/или серьезный стресс или физические реакции на что-либо, напоминающее о стрессовой ситуации. Солдаты, вернувшиеся с войны, часто жалуются, что воспоминания о ней преследуют их, мешают работать и наслаждаться мирной жизнью.

Избегание — попытки не думать и не говорить о травматическом событии, стремление остерегаться связанных с ним мест, людей и занятий. Например, стюардесса, ставшая очевидцем теракта 11 сентября 2001 г., бросает работу, потому что больше не хочет иметь дела с чем-либо, касающимся авиации.

Негативные изменения в мышлении и настроении могут быть связаны с мрачными чувствами по отношению к себе и другим; с неспособностью испытывать положительные эмоции; с чувством эмоциональной опустошенности, безнадежности и с отсутствием интереса к прежним увлечениям. Все это может порождать трудности в плане налаживания близких отношений. Родственники и друзья могут почувствовать, что человек дистанцируется от них, что он неласков, плохо идет на контакт и как будто находится где-то далеко, в своих мыслях. Больной может стать одержимым идеей собственной безопасности или, наоборот, постоянно нарываться на неприятности. Возможны также проблемы с концентрацией и сном.

Часто встречается частичная амнезия — человек не помнит каких-то важных деталей рокового события. Интенсивность симптомов может меняться в зависимости от того, насколько сильный стресс испытывает человек в данный момент или насколько он приблизился к триггерам, напоминающим ему о травматическом событии.

Для того чтобы был поставлен диагноз «посттравматическое стрессовое расстройство», у больного должны проявляться признаки каждой из этих трех групп. Рэмбо соответствует всем критериям: у него случаются кошмары и флешбэки, связанные с эпизодами войны; он избегает говорить о своем прошлом; ему явно трудно сближаться с другими людьми; и он склонен к агрессии. Бэтмен же не избегает воспоминаний о гибели родителей и способен к близким отношениям (по крайней мере с женщинами), хотя кошмары ему тоже снятся.

Не все жертвы травматических событий заболевают ПТСР — у человека должна быть определенная предрасположенность к такому виду расстройств. Тут могут играть роль как генетические факторы, так и окружение и склад личности. По одной из теорий, расстройство вызвано сбоем в работе гиппокампа (скажем, у больных ПТСР обнаружено его повышенное кровоснабжение)227. Этот отдел головного мозга отвечает за работу с памятью. Предполагается, что стрессовое воспоминание не «архивируется», поэтому организм раз за разом переживает его как будто оно происходит в реальности228,229.

Лечение

Тревожные и депрессивные расстройства часто неотличимы друг от друга — не так-то просто понять: то ли человек находится в мрачном настроении из-за постоянного страха, то ли тревожится из-за того, что у него плохое настроение. Более того, эти две болезни коморбидны (часто встречаются вместе): до половины всех больных депрессией или тревожным расстройством имеют симптомы и того и другого230. Некоторые ученые полагают, что депрессия и тревожные расстройства вызваны одними и теми же нарушениями в организме, но условия окружающей среды влияют на форму, в которой протекает болезнь231. Другими словами, депрессия и тревожные расстройства — это разные интерфейсы одного и того же сбоя в голове.

Соответственно, и рекомендации по лечению во многом идентичны232. Так, и тревожные, и депрессивные пациенты одинаково хорошо реагируют на препараты «первой линии» — селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС, последнее поколение антидепрессантов)233. Хорошо проявляет себя психотерапия234, причем, как и в случае депрессии, предпочтение отдается когнитивно-поведенческой терапии, как самой надежной235 (подробности в главе 2).

Антидепрессанты хорошо работают в долгосрочной перспективе, но резкий приступ паники ими не снимешь. Поэтому пациентам с тревожным расстройством прописывают и транквилизаторы. Самая эффективная группа противотревожных препаратов — бензодиазепины (например, знаменитый валиум) — работает, повышая чувствительность рецепторов к гамма-аминомасляной кислоте (ГАМК), снимающей возбуждение и оказывающей успокаивающее действие на центральную нервную систему. Поэтому после препаратов человек расслабляется, становится сонным, медлительным.

Однако особенность ГАМК-рецепторов в том, что при повышенной нагрузке они менее восприимчивы. На этот счет существуют разные теории — то ли рецепторы не рассчитаны на длительный стресс и начинают «ломаться», то ли организм сознательно снижает их чувствительность236. Так или иначе, при длительной (от месяца и больше) нагрузке в организме растет толерантность к веществам, активирующим ГАМК-рецепторы. Для достижения тех же результатов нужна все большая и большая доза психоактивных веществ — так возникает зависимость. Если врач выписывает рецепт на бензодиазепины, он обычно объясняет пациенту, что лекарства обладают свойством вызывать зависимость, поэтому нельзя ими злоупотреблять, даже несмотря на всю эффективность: их лучше использовать только как экстренное средство спасения.

Интересно, что по своему действию алкоголь (а точнее, этиловый спирт) крайне похож на бензодиазепины. Он тоже взаимодействует с ГАМК-рецепторами, так же успокаивает в краткосрочной перспективе и так же вызывает зависимость в долгосрочной237. Собственно, из-за этого столь распространен такой бытовой способ «лечения» подобных расстройств, как «пропустить стаканчик-другой». Правда, этот метод быстро заводит пациентов в ловушку — без поддержки СИОЗС или других антидепрессантов долговременных позитивных результатов получить не удастся. Из-за этого алкогольная зависимость часто встречается вместе с тревожными расстройствами или любыми другими психическими заболеваниями, сопровождающимися тревогой238. В связи с этим некоторые ученые (например, Эрнест Курц, историк, посвятивший свою жизнь изучению общества «Анонимные алкоголики») предлагают вообще отказаться от концепции «алкоголизма» как отдельной болезни239.

Резюме

Страх — продукт эволюции, он повышает наши шансы на выживание. Но иногда тревога начинает подчинять себе нашу жизнь. Порой это связано чисто с нейробиологическими «багами», а порой — с тем, что «окультуренные страхи» накладываются на старые биологические механизмы.

Нейробиологи объясняют тревожные расстройства дисфункцией миндалевидного тела (амигдалы) — этот участок мозга отвечает за процессы, связанные с реакцией на страх.

Пять самых распространенных тревожных расстройств — генерализованное, паническое, фобическое, обсессивно-компульсивное и посттравматическое.

Симптомы генерализованного тревожного расстройства заметно пересекаются с симптомами депрессии. Общая тревожность сочетается с повышенной утомляемостью и плохой концентрацией, а также с нарушением сна и физическими симптомами.

Паническое расстройство вызывает больше всего неприятных физических симптомов. Возможно, это связано с тем, что в момент панической атаки мы слишком остро воспринимаем нормальные физические процессы, такие как дыхание и сердцебиение.

Социофобия — не интроверсия и не просто застенчивость, а настоящее заболевание.

Обсессивно-компульсивное расстройство с психологической точки зрения связано с верой в то, что мысли материальны и что с помощью ритуалов можно контролировать окружающий мир.

Тревожные расстройства в основном лечатся антидепрессантами и транквилизаторами. «Интуитивные» попытки притупить тревожность бокальчиком спиртного часто приводят к возникновению алкогольной зависимости.

Глава 5

Потеря фокуса: что такое синдром дефицита внимания

Оксана опять опаздывала. Часы показывали 9:15 — пора бежать. Если она не успеет, это будет третье опоздание за неделю, и ее начальнику это вряд ли понравится. Оксана накинула свой любимый синий плащ, выбежала на улицу и помчалась к метро. Но у турникета девушка обнаружила, что забыла дома кошелек и мобильный телефон. «О нет, снова надо возвращаться».

Спустя час она все-таки сидит на рабочем месте. Послезавтра надо сдать отчет о проделанной работе, а у нее еще ничего не готово — она все откладывала это задание, а теперь опять придется не спать последнюю ночь перед сдачей. Обычно ей удается успеть в последний момент, даже если это заставляет окружающих порядком понервничать. Но сейчас ей страшно, и она винит себя за неорганизованность.

Всех позвали на совещание. Это, конечно, лучше, чем возиться с Excel, заполняя таблицы, — рутинная работа всегда давалась Оксане с трудом. Но просидеть на одном месте долгое время, слушая других людей, тоже не для нее. Так сложно сконцентрироваться на том, что они говорят, а ведь еще и нужно сидеть спокойно, даже ногой не по­дрыгаешь — будет заметно. Как другим людям вообще удается терпеть такие мероприятия?

Коллеги говорят об Оксане так: «Способная, но раздолбайка». Ее не увольняют (нет повода, потому что с работой она в итоге справляется, хоть и в последний момент), но и вряд ли повысят: она не производит впечатление человека, на которого можно положиться. В личной жизни у Оксаны тоже есть проблемы — ей сложно сфокусироваться на домашних делах, на договоренностях со своим молодым человеком, она не помнит важные даты и принимает решения слишком импульсивно. Паше, ее бой­френду, кажется, что она не воспринимает их отношения всерьез: «С ней нельзя ни о чем договариваться — опять все забудет. Или передумает в последний момент. Как я могу на нее рассчитывать?»

Саму девушку такое положение дел не устраивает. «Я ужасно себя чувствую, когда мне приходится прокрастинировать, — но никак не могу с этим справиться. И я хотела бы быть более организованной и не так быстро уставать». Она постоянно ощущает чувство вины, потому что не уделяет достаточно внимания близким и не может сконцентрироваться даже на важных для нее вещах. Ей кажется, что она могла бы добиться большего, но ей не хватает силы воли для того, чтобы сфокусироваться и самоорганизоваться. У девушки очень низкая самооценка, и она близка к депрессии.

У Оксаны есть подруга в США — бывшая одноклассница, которая поступила в Калифорнийский университет и осталась жить в Штатах. Однажды, в очередной раз выслушав жалобы приятельницы на жизнь, она ответила: «Знаешь что? Американский психиатр сказал бы, что у тебя синдром дефицита внимания».

Начинается в детстве…

По разным оценкам, от cиндрома дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) страдают 7–10% детей и 4–6% взрослых. Детский вариант расстройства можно диагностировать даже у дошкольников, но в таком случае этот диагноз требует подтверждения после того, как ребенок пошел в школу240. Да и не рекомендуется обследовать детей на предмет СДВГ в совсем раннем возрасте — в этот период для малышей нормально быть активными и непослушными, и родителям может необоснованно показаться, что с ребенком что-то не так.

Уже в младшем школьном возрасте этот синдром вызывает заметные проблемы с учебой: дети могут иметь высокий IQ, но при этом делать глупые ошибки и проваливать задания, связанные с рутинной работой. Им сложно усидеть на месте и выполнять указания учителя. Они легко обращают внимание на посторонние предметы и пропускают чужие слова мимо ушей, шумят и отвлекают весь класс. Еще они «аисторичны»241, как заметила Нэнси Рейти, автор книги «Неорганизованный ум» (The Disorganized Mind): быстро забывают о прошлом и не способны планировать будущее и предвидеть даже ближайшие последствия своих действий. Родители обычно жалуются на импульсивность и не­управляемость таких ребят, к тому же им сложно найти общий язык со сверстниками из-за своей непредсказуемости. «Может скакать круглосуточно, мастер по доведению до истерики окружающих — паяц отдыхает, если сын выступает», «Он умудряется в кратчайшие сроки настроить большинство против себя. И — это, наверное, типично эсдэвэгэшная черта — ничего не берет в голову», «Ну ни минуты не посидит спокойно, вечно в движении» — так мамы на форумах, посвященных СДВГ, описывают своих детей. Но важно учесть, что все эти особенности можно считать симптомами, а не свойствами темперамента только в тех случаях, если ребенок ведет себя несообразно своему возрасту и не справляется с задачами, посильными для его ровесников.

…И продолжается во взрослом возрасте

До 1970-х гг. считалось, что с возрастом синдром дефицита внимания проходит сам собой242, — но, по последним данным, примерно у 50% детей, страдающих СДВГ, симптомы заболевания продолжают проявляться и годы спустя243. Так что люди, которых вы раньше считали безвольными разгильдяями, могут оказаться носителями врожденного психического заболевания. А это повод пересмотреть свои взгляды на отношения с ними.

«Но постойте, — может сказать читатель. — Сейчас у всех дефицит внимания в той или иной степени. Мы постоянно сидим в Интернете, легко отвлекаемся на звонки и письма и пытаемся выполнять несколько задач одновременно. Когда вы в последний раз читали толстую книгу? И что, теперь нас всех стоит отправить к психиатрам?»

Действительно, мир полон нетерпеливых и рассеянных людей, и далеко не всем из них можно поставить психиатрический диагноз. Тут принципиальны следующие два критерия: симптомы должны проявляться в разных ситуациях и достаточно сильно, чтобы заметно влиять на жизнь человека. Если школьник не может сосредоточиться на уроках математики, а по остальным предметам усваивает информацию без проблем, у него нет синдрома дефицита внимания. Если профессор, обдумывая новую теорию, надевает свитер наизнанку и забывает зонтик, но в другое время бывает достаточно внимателен, он просто слишком сосредоточился на одной задаче. Если журналистка испытывает проблемы с самоорганизацией и сдает тексты перед самым дедлайном, но это не мешает ей делать карьеру, у нее все в порядке. Вопрос в том, можете вы контролировать свою невнимательность или она начинает управлять вами.

Три ипостаси СДВГ

Американский классификатор DSM-5 (в работе над этой главой мы обращались к нему, а не к Международной классификации болезней, поскольку только в нем разработаны критерии диагностики для совершеннолетних) выделяет три «взрослых» разновидности синдрома:

С акцентом на дефицит внимания. Человеку с этим вариантом расстройства сложно долго удерживать внимание на чем-либо, он часто не слушает, что ему говорят, рассеян и забывчив. Ему сложно следовать инструкциям, самоорганизоваться и долго заниматься умственным трудом (не потому, что у него низкий IQ, а потому, что ему сложно сосредоточиться). Он часто откладывает самые трудные и важные задачи на потом и допускает глупые ошибки, потому что не может сфокусироваться на деталях.

С акцентом на гиперактивность. Такой человек — из тех, кто все время раскачивается на стуле, болтает ногами или пытается чем-то занять руки. Он излишне активен и неусидчив, ему сложно вести себя спокойно. А еще он нетерпелив и часто перебивает окружающих или отвлекает тех, кто занят делом. Его переизбыток энергии похож на «внутренний моторчик», и ему бывает сложно расслабиться.

Смешанный вариант (одновременно присутствуют все симптомы из первой и второй категорий).

Вспомним Оксану — у нее как раз «смешанная» версия. С одной стороны, Оксана забывчива, неорганизованна, плохо концентрируется и быстро устает, а с другой — импульсивна и неусидчива. Но вообще считается, что у женщин чаще встречается «невнимательный» тип расстройства, а у мужчин — гиперактивный (притом что СДВГ чаще диагностируют у мужчин, чем у женщин244, — пропорция примерно три к одному).

И все-таки мир психических расстройств не черно-белый: между абсолютной «нормальностью» (из главы 1 мы помним, что не так уж просто определить, что это такое) и крайней степенью СДВГ существует множество промежуточных вариантов. Кто-то с трудом получил аттестат, а кто-то успешно окончил университет и пытается сделать карьеру, но до сих пор не может фокусироваться на одной задаче дольше 20 минут. Да и уровень эффективности людей, имеющих одинаковые баллы по шкале СДВГ, часто не совпадает: некоторым удается совладать со своими особенностями и направить их в продуктивное русло (например, овладеть творческой профессией или открыть свой бизнес), а другие так и живут в постоянном раздрае.

С чего все началось: Беспокойный Фил и отчаянные домохозяйки

История исследований синдрома дефицита внимания началась в 1778 г. с изысканий русско-шотландского физиолога Александра Крейтона, в будущем личного врача императора Александра I. Крейтон опубликовал книгу, посвященную происхождению «умственных расстройств». В ней он подчеркивал, что степень концентрации может время от времени меняться и у здоровых людей, но вместе с тем исследователь выделял ненормальные случаи «невозможности с необходимой продолжительностью сосредоточиться на одном предмете»245. Возможно, его пациенты страдали и не СДВГ, а другими заболеваниями, вызывающими проблемы с концентрацией. Но его работа — аргумент в пользу того, что синдром дефицита внимания мог развиться у человека еще в конце XVIII в. А значит, он не является современным «изобретением».

В середине XIX столетия немецкий врач Генрих Хоффман имел привычку делать забавные наброски в своем блокноте, чтобы развлечь маленьких пациентов во время осмотра. А потом он решил написать несколько иллюстрированных историй специально для детей. В их числе был рассказ про Беспокойного Фила, поведение которого позволяет заподозрить у него синдром дефицита внимания. Этот герой за обедом не мог усидеть на месте, не слушал, что ему говорят старшие, шумел и раскачивался туда-сюда на стуле (с одной стороны, это действительно можно рассматривать как симптомы, но с другой ― кто из маленьких мальчиков не вытворял такого хоть раз?). Другой рассказ был посвящен «Джонни-витающему-в-облаках» — ребенку, который во время прогулок был настолько рассеянным, что мог споткнуться о собаку или, заглядевшись, упасть в реку.

Опять-таки, точных доказательств того, что Хоффман описывал именно случаи СДВГ, нет. Это могли быть и другие расстройства… или просто примеры плохого — с его точки зрения — поведения. Но поскольку эти зарисовки во многом совпадают с сегодняшним представлением о синдроме, можно предположить, что наблюдательный врач случайно подметил характерные признаки заболевания.

В 1937 г. появилось первое лекарство от синдрома дефицита внимания. Открыл его американский врач Чарльз Брэдли — как во многих подобных случаях, совершенно случайно. В те времена еще не существовало магнитно-резонансной и компьютерной томографии, поэтому для исследования мозга приходилось откачивать из черепной полости спинномозговую жидкость. Эта процедура зачастую приводила к сильным головным болям. Предполагалось, что амфетамин сможет увеличить выработку спинномозговой жидкости и уменьшить неприятные ощущения. Параллельно обнаружилось, что дети, получавшие бензедрин (торговое название амфетамина), стали более усидчивыми, у них повысилась успеваемость. Поэтому Брэдли начал прописывать проблемным детям амфетамин. Стимуляторы оказались весьма эффективны, хотя опять-таки в течение еще долгого времени врачи не могли понять механизм их воздействия на организм246.

В 1944-м химик Леандро Панизон синтезировал неизвестное до этого вещество — метилфенидат. Новый препарат, как это часто бывало с химиками того времени, он протестировал на себе и на своей жене Маргарите. Жена Панизона, страдавшая от пониженного давления, начала принимать лекарство, чтобы взбодриться перед теннисными матчами, — и эффект оказался впечатляющим. Стимулятор получил название «Риталин» — от имени Рита247. С 1960-х его начали использовать для лечения детей с гиперактивностью — нынешнего названия расстройства тогда еще не существовало.

Первые методы диагностики СДВГ Американская ассоциация психиатров сформулировала лишь в 1968 г. Начиная с 1970-х как изучение синдрома, так и выработка диагностических критериев сопровождалась дискуссиями и даже скандалами — разработчики американского классификатора DSM-4 неоднократно обвинялись в том, что их описания синдрома грешили чрезмерной неопределенностью, что могло способствовать гипердиагностике заболевания у детей и подростков и «подсаживанию» их на лекарства. Нельзя сказать, будто подозрения были совсем беспочвенны: по данным исследования ученых из Массачусетского университета и Университета Тафтса, 56% психиатров, внесших вклад в создание этой версии справочника, были связаны с фармацевтическими компаниями248.

Впрочем, в плане гипердиагностики инициатива часто исходила не от врачей, а от родителей: проще было дать непоседливому ребенку лекарство, чем приноравливаться к его особенностям и использовать педагогические методы. Кроме того, матери-домохозяйки часто не могли побороть искушение воспользоваться риталином: он помогал справляться с хозяйственными делами. Этот штамп хорошо обыгрывается в сериале «Отчаянные домохозяйки», где героиня принимает стимулятор, прописанный ее сыну, чтобы в экстремальные сроки сшить костюмы для школьного спектакля. В качестве «побочного эффекта» она до блеска отдраивает весь дом.

Так, может, это вообще не болезнь?

Синдром дефицита внимания и гиперактивности — очень противоречивое расстройство. Оно не выключает человека из повседневной жизни, но может доставлять ему постоянные неудобства. Проявления синдрома легко объяснить характером или темпераментом личности, но при этом болезни посвящено множество научных работ с нейрофизиологическими доказательствами ее существования. В прошлом некоторые психиатры сомневались в существовании такого диагноза, но начиная с 1990-х американские работодатели и учебные заведения обязаны предоставлять особые условия для людей с серьезными формами СДВГ249. (На самом деле этот закон касается любых психических заболеваний, ограничивающих трудоспособность.)

При поддержке Всемирной организации здравоохранения был разработан специальный тест250 для самодиагностики синдрома дефицита внимания, но многие не верят, что такое заболевание вообще существует.

Дискуссий вокруг СДВГ очень много. Во-первых, он все еще остается не полноценным заболеванием, а синдромом, т.е. набором симптомов, которые часто встречаются в определенном сочетании, но не известно, есть ли у них общее происхождение. Во-вторых, издающееся в США Руководство по диагностике и статистике психических расстройств (DSM) и действующая на территории Европы и России Международная классификация болезней (МКБ) сильно расходятся по вопросу диагностики расстройства у взрослых: американцы считают, что взрослые могут страдать дефицитом внимания, европейцы же диагностируют синдром только у детей, полагая, что с возрастом заболевание проходит само собой. Но несмотря на то, что европейские страны пользуются МКБ, 18 из них официально признают «взрослый СДВГ»251. У нас такой вариант диагноза по-прежнему практически не используется.

Кроме того, критерии установления диагноза в МКБ жестче, чем в DSM, — многие дети, которым в Америке прописали бы лекарство от синдрома дефицита внимания, в какой-нибудь Британии считались бы просто ребятами с живым темпераментом (не говоря уже о России, где этот диагноз вообще малопопулярен у врачей). Это дает простор для бесконечных обвинений в излишней строгости или, наоборот, стремлении поставить диагноз «СДВГ» кому попало. Ситуацию окончательно запутывает СДВГ-позитивное движение: часть людей с дефицитом внимания яростно протестует против того, чтобы вообще считать это расстройство расстройством. Одни утверждают, что это просто особенность характера, а другие вообще воспринимают синдром как преимущество (ниже мы расскажем об этом подробнее).

Распространено мнение, что синдром дефицита внимания — просто выдумка производителей лекарственных препаратов, которые, естественно, заинтересованы в том, чтобы врачи находили психические заболевания у большего числа людей. И если более «серьезные» расстройства (такие как шизофрения) проявляются ярче, что делает избыточную диагностику менее вероятной, «мягкие» заболевания вроде СДВГ — благодатное поле для постановки избыточных диагнозов. Учитывая, что за рубежом данное расстройство лечат в основном психостимуляторами (производными от амфетамина — подробнее об этом далее), в картину гипотетического заговора органично вписываются драгдилеры. Ведь эти лекарства повышают работоспособность и настроение и у здоровых людей, так что наверняка находится много желающих добыть рецепт. Это касается как взрослых, так и студентов престижных колледжей и университетов, которым «умные таблетки» позволяют сдавать сессии на «отлично», — часто кто-то из учащихся приторговывает риталином прямо в кампусе. В начале нулевых более 4 млн (1,8%) американцев старше 12 лет принимали стимуляторы, приобретенные без рецепта252, причем в некоторых группах, например среди студентов колледжей, эта доля доходит до 7% (а по некоторым данным, до 35%)253.

«СДВГ для взрослых придумали в США, чтобы легализовать оборот наркотических веществ, — считает нейро­психолог Илья Плужников. — Раньше была такая практика: человек ведет своего сына или дочь к психиатру и говорит "У него СДВГ". Ребенку прописывают риталин, родитель его покупает и сам им пользуется. Потом процедуру упростили: взрослый приходит к врачу и говорит: "Не могу сидеть на месте, постоянно двигаюсь, тревоги нет, настроение нормальное, но не в силах сосредоточиться на одном деле, помогите". Врач спрашивает: "А в детстве как вы себя чувствовали?"— "То же самое, даже хуже было". Доктор говорит: "У вас СДВГ, пропишем вам риталин". Это сфабрикованное понятие, придуманное американскими фармацевтами».

Оппоненты этой точки зрения возражают: проблемы со стимуляторами есть, но неоднозначность лекарства сама по себе еще не доказывает, что заболевание выдумано. В конце концов, морфин при всей зловещей репутации опиатов используется в качестве обезболивающего, и сложно поставить под сомнение страдания пациентов, которым его прописывают. К тому же далеко не все врачи в США считают, что СДВГ стоит лечить именно медикаментами, что говорит о том, что хотя бы часть из них независима от фармкомпаний. Более того, лечение нестимуляторами в целом может быть так же эффективно, как и стимуляторами (правда, избавление от симптомов, вероятнее всего, займет больше времени)254, 255. Если имеются конкретные доводы против амфетамина, есть достойные альтернативы. Стоит отметить, что среди взрослых (а они более привлекательная целевая аудитория для фармкомпаний, поскольку должны получать бóльшую дозу лекарств и способны сами принимать решение о своем лечении) СДВГ как раз скорее недо-, чем передиагностирован256.

Кроме того, найден ряд генов, ответственных за развитие заболевания257, а наличие физиологических различий между мозгом обычного человека и человека с синдромом дефицита внимания доказано рядом исследований258 (подробнее об этом — в разделе «Как это устроено»). Можно лишь рассуждать о том, насколько критична эта разница или что является ее причиной. Даже те, кто считает СДВГ личностной особенностью, а не расстройством, обычно протестуют против стигматизации и лечения препаратами, но не оспаривают существования симптомов.

Кроме того, все-таки за то, чтобы признать СДВГ заболеванием, выступают серьезные научные и общественные организации вроде ВОЗ, Международной ассоциации психиатров, Международной федерации психического здоровья и т.д., а критикуют этот подход чаще маргиналы вроде сайентологов259 или Джорджио Антонуччи, итальянского врача, предлагающего уничтожить психиатрию как науку260.

Поэтому нам кажется, что на нынешнем уровне знаний о синдроме дефицита внимания лучше допустить, что расстройство все-таки существует (в том числе и у взрослых): некоторые люди испытывают серьезные трудности, связанные с повышенной импульсивностью, недостаточной концентрацией внимания и слабыми способностями к самоорганизации. Эти особенности могут сохраняться и во взрослом возрасте — в достаточно существенной степени, чтобы создавать человеку проблемы в разных сферах (впрочем, они не будут выглядеть как признаки психического расстройства).

Отношение к психическим заболеваниям может зависеть и от общественного мнения — у нас «мягкие» психические заболевания, не приводящие к полной потере трудоспособности, обычно не принимаются всерьез самим населением. «Одно дело, когда проблемой считается то, что ты не можешь встать с кровати, но где-то проблемой считается то, что ты встал, пошел и даже поработал, но неэффективно», — рассуждает Илья Антипин. Можно возразить, что проблемы второго типа — надуманные, но от этого они не становятся менее болезненными, ведь и требования развитого общества к эффективности человека растут.

Напрашивается вывод, что синдром дефицита внимания — продукт западной (и в первую очередь американской) культуры, а в других странах люди просто не сталкиваются с подобными проблемами. Но это не так — метаанализ исследований, проведенных на разных континентах, показывает, что людей, страдающих синдромом, в США лишь немногим больше, чем в Европе, а чемпионом в этом плане неожиданно оказалась Африка261.

Как это устроено: фонарик в голове и ген исследователя

Исследования показывают, что у людей с СДВГ более тонкая кора головного мозга, точнее, тех ее отделов, которые отвечают за внимание и когнитивный контроль, — по­этому с такими задачами они справляются хуже262. Также есть доказательства того, что у этих больных мозг развивается медленнее, чем у обычных людей263.

Дисфункция лобных долей может происходить как на структурном, так и на биохимическом уровне. В 1970 г. американский психиатр Конан Корнецки впервые выдвинул гипотезу о том, что дефицит внимания может быть связан с нехваткой определенных нейромедиаторов в мозге. Это предположение не теряет актуальности до сих пор — СДВГ по-прежнему ассоциируется с нарушениями в нейромедиаторных системах, в частности с обменом допамина и норадреналина. Допаминовые и норадреналиновые пути связаны в том числе и с исполнительными функциями мозга — т.е. способностью планировать действия и не отвлекаться на пути к реализации плана, переключаться между разными стимулами усилием воли, адаптировать свое поведение к окружающим условиям и сохранять приоритет сознательных решений над автоматическими реакциями. Все это помогает нам контролировать свое поведение. Также допамин поддерживает «систему вознаграждения». Она отвечает на «правильные» с точки зрения выживания действия приятными ощущениями — и тем самым контролирует поведение. Нарушения в работе этой системы сказываются на мотивации264.

Но в любом случае дисфункция лобных долей — только часть общей картины. Американский нейропсихолог Элхонон Голдберг в книге «Управляющий мозг» сравнивает механизм внимания с тем, как работает фонарик: требуется сам фонарик, рука, которая будет его держать, и место, которое он освещает. В случае с вниманием роль руки выполняет префронтальная кора, отвечающая за постановку цели и ее достижение. Освещаемое место — задние отделы коры больших полушарий: они занимаются переработкой поступающей информации, и то один, то другой участок требует «освещения» в зависимости от цели. А сам фонарик — вентральный отдел ствола мозга, который связывается со «сценой» и дает обратную связь «руке». Неполадки, ведущие к СДВГ, могут возникнуть на любом этапе этого процесса265.

Считается, что в развитии этого расстройства большую роль играет генетический фактор — ряд исследований, проведенных среди близнецов, показывает, что более чем в 70% случаев синдром, обнаруженный у одного, окажется и у другого. А если ребенку поставили такой диагноз, вероятность того, что синдром дефицита внимания есть у одного из родителей, составляет 15–40%266. На данный момент с передачей синдрома по наследству ассоциируются шесть генов267.

Другие условия тоже могут влиять: СДВГ связывают с низким весом при рождении, курением и употреблением алкоголя матерью во время беременности268. Но — и это важный момент — развитие синдрома не зависит от семейной обстановки, поэтому родители, бичующие себя за то, что не так воспитали ребенка, могут расслабиться (что не означает, будто такие дети не требуют особого подхода).

Охотники и земледельцы

Как мы уже писали в главе 1, сейчас набирает популярность концепция нейроразнообразия — подход, рассматривающий различные неврологические особенности как индивидуальные качества, обусловленные нормальными вариациями человеческого генома. В частности, есть мнение, что особенности поведения, на основании которых ставится диагноз «СДВГ», — естественные черты личности, не требующие лечения. Но поскольку эти свойства мешают функционировать в современном обществе, на них навешивается ярлык «расстройство». Получается, что определенная специфика поведения, связанная с невнимательностью и гиперактивностью, существует, но СДВГ как заболевание — социокультурный конструкт.

Люди с синдромом дефицита внимания могли уна­следовать эти характеристики от далеких предков. Может быть, в древние времена такие качества, как склонность брать на себя риски, исследовать новые перспективы и предпочитать приключения и перемены спокойствию и стабильности, способствовали адаптации и выжива­емости, а сейчас кажутся «лишними»?

Американский психотерапевт и предприниматель Том Хартман, автор книги «Синдром дефицита внимания: другое восприятие» (ADD: A Different Perception), создал теорию «охотника и фермера», согласно которой пациенты с СДВГ сохранили гены первобытных людей, отвечающие за полезное для охотников поведение — быструю реакцию, импульсивность, восприимчивость, умение быстро переключать внимание с одного объекта на другой и особенно способность к гиперфокусировке (погружение в решение одной задачи в ущерб всем остальным). Логика проста: когда выслеживаешь добычу в лесу, важно реагировать на каждый шорох, быстро принимать решения и любить риск. И наоборот, сдержанность и осторожность в таких условиях не очень нужны. Но со временем человечество перешло на земледелие, требующее гораздо большего терпения, и цениться стали качества, противоположные охотничьим. И несмотря на то, что сейчас сельское хозяйство играет менее значительную роль в экономике развитых стран, чем прежде, усидчивость, спокойствие и организованность остаются социально одобряемыми качествами, а спонтанность, непоседливость и умение быстро переключать внимание с одного на другое гораздо меньше ценятся в обществе269.

Теория Хартмана перекликается с теорией «эволюционного расхождения», о которой мы говорили в главе про тревожные расстройства. То есть СДВГ — это даже не расстройство, а набор особенностей, которые были полезны несколько тысяч лет назад, но лишь мешают в современном мире. А эволюция просто не успевает «утилизировать» эти изменения. Иначе говоря, проблема лишь в постановке задач: в других условиях симптомы СДВГ могли бы быть эволюционным преимуществом. Значит, дело лишь за тем, чтобы вырваться из скучного офиса куда-то, где рутинные процессы не столь существенны и где ценится темперамент спринтера, способность импровизировать и быстро переключаться. Еще один довод в пользу теории Хартмана — то, что охотничьи качества в первобытные времена были гораздо важнее для мужчин, чем для женщин, и это объясняет гендерную диспропорцию в заболеваемости СДВГ.

Как c дефицитом внимания стать миллиардером… или написать «Тома Сойера»

Несколько весьма успешных предпринимателей публично признались, что страдают СДВГ270. В их числе, например, мультимиллиардер Ричард Брэнсон, создатель компании IKEA Ингвар Кампрад и основатель трех авиакомпаний (Morris Air, JetBlue Airways and Azul Brazilian Airlines) Дэвид Нилман. Последний утверждает, что многими своими талантами он обязан именно СДВГ и, если бы у него был выбор — стать обычным человеком или оставить все как есть, он бы выбрал второе. «Кроме неорганизованности, прокрастинации и невозможности сосредоточиться он дает креативность и способность к риску», — рассказал Нилман в интервью сайту ADDitude271.

Американский психиатр Дейл Арчер уже во взрослом возрасте обнаружил у себя СДВГ и посвятил книгу исследованию положительных сторон этого расстройства. В качестве примера он приводит биографию Марка Твена, в которой прослеживаются многие черты его героя — невнимательного и непоследовательного Гекельберри Финна. «Представьте себе, — пишет Арчер, — что детство этого гения проходит сейчас, в нашу эпоху. Ему бы поставили диагноз, посадили на адералл[2] и заставили смирно сидеть в классе каждый день. Он не смог бы дать волю воображению, и всех его ранних воспоминаний о приключениях, которые стали основой этой прекрасной книги, никогда бы не было»272.

Позиция Арчера близка к теории Тома Хартмана: люди с «геном охотника» или «геном исследователя» играют важную роль в выживании человечества, лидируя в беспокойные времена и уходя на задний план в годы стабильности. Они мыслят нелинейно, легко адаптируются к разным ситуациям, любят рисковать и быстрее поднимаются на ноги после ударов судьбы.

«Они способны мгновенно принять решение в критический момент, — рассказывает Арчер. — А их расфокусированное внимание может зацепиться за несколько возможностей одновременно. Из таких людей получаются отличные исследователи, бизнесмены, спортсмены и специалисты творческих профессий — хотя, в принципе, они могут выбрать что угодно. Ну разве что профессию бухгалтера я бы им не посоветовал».

По мнению психиатра, синдром дефицита внимания, возможно, был у Леонардо да Винчи, Наполеона Бонапарта, Элеаноры Рузвельт, поэтессы Эмили Дикинсон и даже Эйнштейна (но тут надо сказать, что бедного Эйнштейна в чем только не подозревают — от обсессивно-компульсивного расстройства до синдрома Аспергера). И Хартман, и Арчер призывают избегать медикаментозного лечения (точнее, использовать его только в качестве крайней меры, когда ничто другое уже не помогает) и пытаться приспосабливаться к окружающему миру самостоятельно, используя преимущества своего «СДВГ-мозга».

Сторонники вышеописанных концепций считают, что позитивный взгляд на синдром дефицита внимания значительно улучшает положение страдающим им людей. Действительно, такое отношение уменьшает риск стигматизации, повышает самооценку носителей синдрома и учит их справляться со своими особенностями без медикаментов. Нам кажется, что в этих теориях — как и в любом стремлении не вешать на людей ярлыки, а помочь им адаптироваться — много полезного. Однако, протестуя против ярлыка, тут, как и в случае с биполярным расстройством, которое часто связывают с креативным мышлением, можно уйти в другую крайность — объявить потенциальным супергероем каждого человека с заболеванием. Смогут ли все пациенты с СДВГ взять столь высокую планку? Всегда ли отказ от медикаментов позволяет ее преодолеть? Вопрос остается открытым.

Как пережить СДВГ: таблетки для космонавтов, кофеин и балет

Как мы уже не раз говорили, СДВГ — противоречивая болезнь и нет однозначного мнения по поводу ее правильного лечения. За образец возьмем методы, рекомендуемые Всемирной организацией здравоохранения как самым авторитетным международным органом.

Первой линией лечения СДВГ является групповая или когнитивно-поведенческая психотерапия273. И та и другая имеют доказанную эффективность274, 275. Больным рассказывают о сути их болезни, чем она вызвана, учат понимать свои эмоции и справляться с негативными паттернами поведения. Если психотерапии недостаточно, прибегают к таблеткам. В первую очередь — к тем самым препаратам-стимуляторам, вокруг которых так много споров. Однако положительный эффект от лечения перевешивает потенциальные минусы в виде побочных действий или опасности злоупотребления276. В качестве альтернативы стимуляторам могут использоваться лекарства другого ряда — некоторые адреномиметики, ноотроп модафинил или уже знакомые нам по главе про депрессию СИОЗД — селективные ингибиторы обратного захвата допамина. Эффективность этих лекарств также подтверждена, но, как показали 29 исследований, они работают хуже, чем стимуляторы277. Возможно совмещение психо- и фармакотерапии. При этом доказано, что одновременное лечение лекарствами и психотерапией эффективнее, чем только лекарствами278.

Отметим, что далеко не все эти методы доступны в России. В нашей стране о синдроме дефицита внимания заговорили лишь в 1990-х. Отечественные врачи это расстройство в основном лечат ноотропами — препаратами, улучшающими когнитивные функции (мыслительные процессы, концентрацию внимания, память и способность к обучению). Некоторые из этих лекарств — фенотропил и фенибут — имеют интересное прошлое: они разрабатывались как средства для повышения работоспособности в условиях космического полета. «Космонавты говорят, что после приема препарата они выходили в открытый космос как на прогулку по Невскому проспекту», — рассказывал в интервью «МК» создатель фенибута Иван Неумывакин279. И тем не менее пациенты реагируют на эти средства по-разному: кто-то действительно чувствует себя более энергичным и сконцентрированным, а кто-то вообще не замечает действия. Отметим, что большинство ноотропов (за исключением модафинила) не разрешены к использованию в Европе и США, потому что качественных исследований их воздействия не проводилось. Нет никаких доказательств, что ноотропы эффективнее плацебо, а долгосрочные последствия их приема пока неясны.

Я взрослый. Как проверить, есть ли у меня СДВГ?

Как мы уже говорили, в Международной классификации болезней, которая действует и в России, нет диагноза «синдром дефицита внимания у взрослых», поэтому на территории РФ врачи не могут его поставить (и уж тем более лечить). Но те, кто подозревает у себя это заболевание, чисто для самообразования могут пройти маленький тест, разработанный психиатрами при содействии Всемирной организации здравоохранения. В нем всего шесть вопросов:

Как часто после выполнения наиболее сложной части зада­ния у вас возникают проблемы с доработкой деталей?

Как часто вам бывает сложно разложить все по полочкам, когда вам дают задание, требующее организованности?

Как часто вы забываете о назначенных встречах или взятых на себя обязательствах?

Когда вам дают задание, требующее большого умственного напряжения, как часто вы стараетесь отсрочить его выполнение или вовсе уклониться от этого поручения?

Как часто вы ерзаете или двигаете руками или ногами, когда вам приходится сидеть на месте продолжительное время?

Как часто вы чувствуете себя слишком активным и стремящимся все время что-то делать, как будто у вас внутри мотор?

На каждый вопрос предлагается выбрать один из пяти вариантов ответов: 1) очень редко; 2) редко; 3) иногда; 4) часто; 5) очень часто. За каждый ответ от «иногда» до «очень часто» в первых трех вопросах и за «часто» или «очень часто» в остальных ставьте себе по одному баллу. Если вы набрали четыре и больше баллов, похоже на то, что у вас и правда синдром дефицита внимания. Впрочем, этот тест не заменяет обследования у психиатра.

Ни одно из производных амфетамина не одобрено к использованию в России, поэтому их нельзя приобрести даже по рецепту. В нашей стране врачи в качестве первой линии лечения вынуждены рекомендовать то, что во всем мире принято использовать во вторую очередь, — антидепрессанты бупропион, имитрамин и нортриптилин, адреномиметик (вещество, действующее подобно адреналину) атомоксетин, имеющий торговое название «Страттера». Поскольку данные антидепрессанты не дают соблазнительного тонизирующего эффекта, оказыва­емого западными препаратами-стимуляторами, злоупотребление ими практически исключено; кроме того, они не вызывают привыкания, хотя и возможен ряд побочных симптомов — от бессонницы до (в очень редких случаях) суицидальных настроений.

Некоторые пытаются решить проблему и более мягкими средствами. Один из популярных вариантов «альтернативной» борьбы с СДВГ на Западе — кофеин. Он стимулирует центральную нервную систему, сужает сосуды и повышает уровень допамина за счет замедления скорости его реабсорбции. В общем делает примерно то же самое, что и амфетаминовые стимуляторы, просто в меньшем объеме. Логично предполагать, что и с СДВГ кофеин тоже борется, просто не так выраженно, как его «старшие братья».

На самом деле эффект кофеина клинически противоречив: одни исследователи указывают на то, что в значительных дозах (600 мг, это пять двойных эспрессо) он может служить заменой «серьезным» стимуляторам, однако с большим количеством побочных эффектов280, другие ученые не находят различия между влиянием кофеина и плацебо281.

Гораздо более полезный способ — физическая нагрузка (она улучшает состояние и при других расстройствах, например при депрессии и биполярном расстройстве). Физические упражнения повышают уровень допамина и норадреналина, что в свою очередь улучшает рабочую память, способность к концентрации и планированию и контроль над импульсами282. Особенно рекомендуются занятия, заставляющие человека фокусироваться на разных частях своего тела, — например, балет, восточные единоборства или гимнастика.

Человеку с дефицитом внимания нужно научиться систематизировать свою жизнь (или хотя бы найти парт­нера, который будет делать это за него). В помощь — органайзеры вроде календаря Google, Basecamp и Trello, пособия по тайм-менеджменту, всевозможные напоминалки и мобильные приложения. А можно последовать советам Дейла Арчера и не пытаться так настойчиво перестраивать себя, а поменять свой образ жизни в соответствии с личными особенностями. Оставить попытки справиться с рутинной работой, заняться тем, что на самом деле интересно, или завести сразу несколько проектов, чтобы можно было переключаться с одного на другой в многозадачном режиме.

Резюме

Синдром дефицита внимания и гиперактивности — расстройство, которое встречается как у детей, так и у взрослых.

Типичные признаки дефицита внимания: неспособность долго концентрироваться на чем-либо, прокрастинация, забывчивость, высокая отвлекаемость, невнимание к деталям, неспособность самоорганизоваться.

Типичные признаки гиперактивности: неусидчивость, активность, переизбыток энергии, склонность перебивать или отвлекать окружающих.

По поводу критериев диагностики СДВГ до сих пор ведутся дискуссии. Но ряд исследований показывает, что процессы в мозге больного с синдромом дефицита внимания отличаются от процессов в мозге здорового человека.

Больше всего вопросов вызывают методы лечения, поскольку на Западе СДВГ лечат препаратами амфетаминового ряда. Они действенны, но могут иметь спрос и у обычных людей, поэтому высока вероятность, что человек будет симулировать СДВГ, чтобы получить заветное лекарство. Студенты колледжей используют такие препараты, чтобы повысить свою успеваемость.

Некоторые люди (в том числе и ученые) считают, что СДВГ вообще не расстройство, а эволюционное преимущество.

Синдром дефицита внимания хотя и создает определенные трудности, но при правильной самоорганизации не мешает успешной профессиональной деятельности. Несколько известных предпринимателей публично признались, что у них есть СДВГ.

Помимо лекарств, при синдроме помогает физическая нагрузка и в некоторых случаях кофе (хотя данные исследований кофеина противоречивы).

Глава 6

Весь в себе: что такое синдром Аспергера[3]

Нине нравится Леша — он высокий, худой, как мачта, и носит разноцветные рубашки. Она все время представляет, как здорово было бы вырезать из них паруса, привязать к деревянным корабликам и пустить весной по реке. Он сидит за соседним столом и всегда с ней здоровается, но у Нины редко получается вовремя сказать «Привет!» — ей хочется выбрать идеально дружелюбную интонацию, и, пока она размышляет над этим, он уже включает ноутбук и приступает к работе. Сегодня он похвалил картинку на ее рабочем столе — трехмачтовый галеон с двумя прямыми парусами на фок- и грот-мачте, с латинским парусом на бизани и блиндом на бушприте. «Сан Мартин» был флагманским судном герцога Алонсо Переса де Гусмана из Медины-Сидонии, командующего Непобедимой армадой, и вошел в число тех 67 из 130 судов, которым удалось благополучно вернуться из Ла-Манша к берегам Испании. Все это Нина начала рассказывать Леше, но через какое-то время он стал смотреть в телефон, а потом прервал ее, сославшись на срочное рабочее задание.

Нина переехала в этот небольшой закрытый отсек офиса неделю назад — после неудачной попытки обосноваться в опенспейсе, где у нее случился нервный срыв после того, как туда поставили стол для пинг-понга. Фисташковый цвет стола сам по себе здорово выбивал из колеи, а когда сотрудники подходили к нему разминаться в перерывах между заданиями, Нине казалось, что ей бьют по голове молотком. Все очень испугались, когда она закричала и запустила в игроков кубиком Рубика старшего дизайнера (бессистемно расположенные цвета которого ее тоже изнуряли, надо сказать), но работала она хорошо, так что ее не уволили, а отправили в другое помещение.

Теперь в одном боксе с Ниной работает только Леша и их начальник Женя. Первую неделю она различала их только по цвету рубашек, но потом Женя еще и отрастил усы. Они ведут себя тихо, но Нина на всякий случай продолжает работать в наушниках и часто надевает капюшон на голову. Еще ей пришлось потратиться на чехол для кресла — шершавая старая обивка была невыносимо противной.

Каждый вечер Нина уходит с работы ровно в 20:30 и проходит пешком одну станцию метро (в среднем за 12 минут), чтобы выпить любимый мятный мокко в «Кофемании». Но сегодня короткий день — с 18:00 креативный директор Люда устраивает офисную вечеринку. Нина не знает, остаться ей или нет. С одной стороны, любопытно посмотреть на вечеринку, с другой — она боится попасть в глупое положение, как в тот раз, когда ей предложили вспомнить какую-нибудь «прохладную историю» и она рассказала про то, как у них в доме в декабре отключили горячую воду. Нина знает, что отличается от других людей — они так легко справляются с вещами, которые ее мучают, и так много значения придают мелочам, которые она даже не различает. А все потому, что у нее синдром Аспергера.

Проделки фей и «Человек дождя»

В средневековой Британии родители должны были тщательно присматривать за ребенком, особенно хорошеньким, — его в любой момент могли похитить феи. Ведь, как известно, волшебные существа любят человеческих детей и с удовольствием воспитывают их в своем царстве. А на их место подкладывают собственных отпрысков, заколдовав подменышей так, чтобы они были внешне очень похожи на пропавших. Но отличить эльфийского ребенка можно было по ряду признаков — в их число входили необщительность малыша и его неравномерное развитие, а также неожиданная любовь и способности к одному роду деятельности (как правило, к музыке). Среди некоторых ученых и писателей, исследовавших историю аутизма, существует мнение, что за подменышей принимали детей с разными нарушениями развития — в том числе и с регрессивным аутизмом (когда ребенок развивается нормально до одного–двух лет, а потом начинает проявлять симптомы расстройства)283.

С укреплением позиций христианства вера в фей постепенно перетекла в веру в сатанинские проделки. Один из предполагаемых случаев аутизма был упомянут в записях застольных бесед Мартина Лютера — там говорилось о 12-летнем мальчике, предположительно страдавшем этим нарушением развития. Вердикт Лютера был безжалостным: он посоветовал задушить ребенка (по другой версии — утопить), считая его порождением дьявола — телом, не имеющим души. «Он (дьявол) способен причинять детям вред, вызывать болезни сердца, слепоту, красть их или даже извлекать детей из колыбельки и сам ложиться на место украденного ребенка», — писал Лютер284.

В 1747 г. брак шотландского дворянина Хью Блэра с дочерью местного врача был аннулирован из-за странного поведения жениха. По воспоминаниям современников, Блэр слабо разбирался в приличиях и нюансах общения (например, мог без спроса прийти в гости), всегда носил одну и ту же одежду (на прохудившиеся места он ставил заплаты, вырезая их из новой одежды — часто заимствованной у окружающих), коллекционировал птичьи перья и всегда заявлялся на любые похороны в городе вне зависимости от того, знал ли умершего285. Впрочем, расторжение брака произошло не без участия Джона, младшего брата Хью, который был не заинтересован в появлении новых наследников поместья и титула.

По мере развития науки стало ясно, что странности в поведении вызваны не феями и демонами, а дисбалансом в психических и неврологических процессах. Термин «аутизм» (от греческого «сам») в 1910 г. придумал швейцарский психиатр Юджин Блейлер. Правда, тогда он применял его в первую очередь для обозначения симптома шизофрении286. А в 1944-м австрийский психиатр и психотерапевт Ганс Аспергер описал четверых детей с ограниченной эмпатией, физической неловкостью, узконаправленными интересами и слабыми способностями к невербальной коммуникации. Годом ранее его соотечественник Лео Каннер, иммигрировавший в США, описал такое же расстройство. Шла война, поэтому долгое время работы Аспергера оставались незамеченными в США. Лишь в 1991 г. его труды были переведены на английский язык и стали доступны широкому кругу специалистов287. В Новом Свете к тому моменту аутизм был известен как синдром Каннера. Интересно, что Аспергер не присваивал синдрому свое имя (он обозначал его как аутистическую психопатию) — это сделала его последовательница, американский психиатр Лорна Уинг288. В итоге термин «синдром Каннера» укрепился за классическим аутизмом (тем, который характеризуется почти полной необучаемостью и средним интеллектом в районе 50 IQ), а синдром Аспергера — за его более мягкой формой.

Первая половина 1940-х была не самым удачным периодом для людей с психическими расстройствами и отклонениями в развитии. Подробности взаимоотношений Аспергера с нацистами неизвестны, но, согласно популярной точке зрения, Третий рейх, заинтересованный в евгенических проектах и избавлении от всех «лишних», поддерживал исследования психиатра. Но Аспергер сознательно преувеличивал положительные стороны своих пациентов и доказывал их необходимость для общества, чтобы спасти от истребления. Доктор называл своих подопечных «маленькими профессорами» и предрекал, что их необычные способности найдут применение в будущем. Ближе к концу Второй мировой войны он открыл школу для детей с «аутистической психопатией» — но ее разбомбили, и большая часть работ психиатра была потеряна289. В 1952 г. в клинику Аспергера поступила шестилетняя девочка по имени Эльфрида. Полвека спустя она станет лауреатом Нобелевской премии по литературе. И хотя сама Эльфрида Елинек позже осторожно говорила о своем состоянии: «У меня не было Аспергера, но я была довольно близка к этому», — она остается одним из самых популярных примеров того, сколь одаренными могут быть люди с высокофункциональным аутизмом290.

Как мы уже сказали, термин «синдром Аспергера» появился в англоязычной медицинской литературе благодаря Лорне Уинг — это произошло в 1981-м, спустя год после смерти австрийского психиатра. А его работу перевели с немецкого на английский только в 1991 г. Зато уже на следующий год расстройство было включено в список заболеваний ВОЗ, а в 1994-м его признало американское медицинское сообщество. Впрочем, диагностические критерии и теории происхождения синдрома продолжают меняться до сих пор.

Людям с синдромом Аспергера свойственны узконаправленные интересы, проблемы с коммуникацией и другие особенности восприятия и поведения, но их речевые и когнитивные способности развиты настолько, что поз­воляют им более или менее адаптироваться в обществе, а в каких-то случаях и преуспеть. Вопрос о месте синдрома среди аутистических расстройств вызывает дискуссии: одни специалисты выступают за то, чтобы выделять его как отдельное заболевание, а другие относят синдром к высокофункциональному аутизму (на самом деле различие между этими двумя понятиями весьма туманно)291. Многие люди с синдромом предпочитают называть себя просто аутистами, не проводя различий между разными степенями дисфункции. В последней версии американского справочника DSM-5 синдром не представлен как отдельный диагноз, став «расстройством аутистического спектра»292.

Кстати, образ героя фильма «Человек дождя» Реймонда Бэббита, которого среднестатистический зритель воспринимал как 100%-ного аутиста, на самом деле был списан с человека с совершенно другим диагнозом. Его прототип американец Ким Пик родился с черепно-мозговой грыжей и повреждением мозжечка. Особенности строения мозга сформировали феноменальную память — Пик запоминал до 98% поступающей информации293. Это яркий пример савантизма — невероятной одаренности человека с отклонениями в развитии. Около 50% cавантов — аутисты, но только 10% аутистов становятся савантами294.

Жутко громко и запредельно близко

Дети с синдромом Аспергера (у таких больных есть уменьшительное прозвище — аспи) обычно начинают ходить позже обычных, но произносят первые слова в возрасте типичном для здоровых ребят, поэтому поначалу расстройство трудно диагностировать. Этих детей можно отличить по маловыразительной мимике и интонациям. Аспи с раннего возраста склонны придерживаться определенных ритуалов, привязываться к определенному месту или коллекционировать какие-то необычные вещи — например, батарейки. Они с трудом привыкают ко всему новому, нарушение принятого порядка их пугает — тем более что они часто обращают внимание на детали, которые обычные люди просто не замечают, скажем, на выдвинутый ящик или неправильно разложенные приборы на столе. Они часто выстраивают распорядок дня по определенному шаблону, и любое изменение привычных событий — такое как внезапный приход гостей или отмена урока в школе, — вызывает у них сильный стресс295.

Все это сочетается с появлением узконаправленных интересов, и ребенок может демонстрировать большие способности в определенном виде деятельности или области знаний — в шахматах, географии, музыке или естественных науках296. О своих увлечениях люди с синдромом Аспергера могут говорить часами, не заботясь о том, интересно это собеседнику или нет. При этом они, как правило, не увлекаются художественными книгами и фильмами из-за их «нелогичности», предпочитая нон-фикшн297.

Еще одна частая примета синдрома — неравномерность сенсорики: одно или несколько чувств у такого человека могут быть либо слаборазвиты, либо усилены298. Аутичные люди стараются не смотреть в глаза собеседнику — иногда просто не считают это необходимым, а иногда это оказывает на них настолько сильное воздействие, что им становится сложно концентрироваться на разговоре. Их может выбить из колеи как громкая музыка, так и «неправильная» текстура одеяла или скатерти. Обычная прогулка по улице большого города оглушает какофонией звуков, цветов и запахов, а находиться в компании других людей для них — примерно то же самое, что стоять в центре оживленной трассы, где автомобили с бешеной скоростью проносятся мимо. Многие аутисты из-за сверхчувствительности очень разборчивы в одежде, потому что грубый шов или этикетка может причинять им настоящую боль — в этом контексте сказка про принцессу на горошине не кажется такой уж небылицей. Другие аутичные люди, напротив, имеют повышенный болевой порог — например, они могут обжечься или пораниться, ничего не почувствовав299.

У аспи также ослаблено ощущение собственного тела — им сложнее координировать свои движения, оценивать расстояния, избегать препятствий и выполнять задачи, связанные с мелкой моторикой300. Многие люди с этим синдромом плохо играют в подвижные игры, а иногда им даже трудно писать или рисовать. Также аспи часто не любят, когда к ним прикасаются даже близкие, потому что для них это «слишком много»301.

Тревожные расстройства — сопутствующая проблема аутизма. Почти 50% аутичных людей так или иначе имеют проблемы с тревожностью302. И неудивительно: даже хорошо адаптированный и с виду неотличимый от обычного человека аспи каждый день пытается сориентироваться в хаотичной, непредсказуемой, яркой, шумной и зачастую агрессивной среде, в которой даже самые незначительные изменения постоянно сбивают его с толку — ведь он воспринимает окружающий мир фрагментарно, зацикливаясь на деталях и упуская целую картину. Поэтому такие небольшие перемены, как новая прическа у мамы, отмена пары в университете или даже отсутствие ботинок на привычном месте в коридоре, для него — серьезное событие и угроза существующему укладу. При этом аутисты часто не осознают опасности в ее привычном понимании303 — скажем, для них может быть неочевидно, что, выбегая на проезжую часть, можно попасть в больницу, а гуляя по опасному району — лишиться кошелька.

Многие люди с синдромом Аспергера совершают разные повторяющиеся действия — стереотипии. Например, они подергиваются, покачиваются, потряхивают кистями рук, бормочут себе под нос или произносят одно и то же слово несколько раз304. Самостимулирующие действия в той или иной мере свойственны всем — мы можем грызть ручку или ходить кругами, будучи в волнении. Для аспи это способ успокоиться в обстановке, которая кажется им слишком «перегружающей», — чтобы блокировать воздействие окружающей среды. Например, при шуме, сильном запахе или необходимости общаться со слишком надоедливым собеседником. Некоторые виды терапии при аутизме нацелены на то, чтобы избавиться от стереотипий — считается, что они мешают пациентам сосредоточиться (не говоря уже о том, что слишком привлекают внимание окружающих). Но есть и другая точка зрения: стереотипии — естественный защитный механизм от всевозможных раздражителей, и, если его убрать, человек и подавно не сможет сконцентрироваться305.

В случае сенсорной перегрузки или какого-либо другого стресса у аспи может произойти срыв — так называемый мелтдаун. Человек может выглядеть слишком возбужденным или, наоборот, отключившимся от реальности, может показаться, что у него паническая атака. Иногда аутисты начинают наносить себе повреждения — например, царапать руки. В редких случаях они могут проявлять агрессию — но не из-за плохих намерений, а в качестве самозащиты, будучи гиперчувствительны к тем вещам, на которые обычные люди не обращают внимания. Исследования подтверждают, что аутисты склонны к насилию не больше, чем люди в среднем, поэтому не стоит их бояться306, 307, 308, 309. Более того, ввиду трудностей в неформальной социализации аспи склонны больше, чем обычные люди, ориентироваться на формальные, прописанные правила, законы310.

Помогите мне отреагировать

Самая яркая черта и самая серьезная проблема людей с синдромом Аспергера — сложности с коммуникацией и в первую очередь непонимание контекста и невербальных сигналов311. Им сложно уловить то, что находится «между строк», поэтому они либо воспринимают все буквально, либо начинают теряться в гипотезах о том, что может означать то или иное слово либо жест. Такому человеку сложно прочесть эмоции визави по его интонации или мимике, понять, что уместно говорить, а что нет, интересен ли собеседнику разговор или он давно перестал слушать312. Аспи могут впадать в ступор, когда с ними здороваются, потому что им сложно выбрать один из нескольких вариантов приветствия. Одни из них асоциальны и не интересуются окружающими, другие хотели бы общаться с людьми, но плохо понимают неписаные правила коммуникации, и их утомляют попытки в этом разобраться.

В фильме-биографии «Игра в имитацию» юный Алан Тьюринг — в будущем талантливейший математик, криптограф и основоположник информатики — узнает от своего друга Кристофера о том, что такое криптография: «Сообщения, которые никто не может увидеть и про которые никто не знает, что они означают, пока у тебя нет ключа». «А чем это отличается от разговора?» — спрашивает Алан. И хотя в фильме много художественных преувеличений, а доказать наличие у Тьюринга синдрома Аспергера уже не представляется возможным (хотя есть много спекуляций на эту тему313), это хорошая метафора, помогающая понять, как коммуникация может быть загадкой для людей с расстройствами аутистического спектра.

Большинство людей трактуют существующие в обыденной жизни негласные правила интуитивно — они понимают, как одеваться, как держать себя, как говорить, какие позы принимать. А у людей с аспергером своего рода социальный дальтонизм — они могут говорить слишком громко, подходить к собеседнику слишком близко, не понимать юмора, буквально воспринимать вопросы или проявлять честность там, где ожидается деликатность и ложь во спасение314. Они могут откровенно сказать, что суп невкусный, а платье вас полнит, совершенно не предполагая, что на это можно обидеться (за что же тут обижаться, если это правда?). Поэтому их поведение в обществе часто кажется наивным, а иногда и грубым. Вот что говорит про себя один из аспи: «"Как дела?" и "Что интересного?" я перевожу как "Давай поговорим, только я не знаю о чем". Поскольку мне всегда не о чем говорить, отвечаю "никак" или "ничего". Больше вопросов не возникает». Но честность и прямота — ценные качества. Человек с синдромом Аспергера не будет лгать, лицемерить или нарушать взятые на себя обязательства.

«Помогите мне отреагировать», — просит друзей герой популярного сериала «Сообщество» Эбед Надир, попав в ситуацию, требующую быстрого эмоционального отклика. Эбед похож на типичного аспи — плохо сходится с людьми, часто не понимает чужие эмоции и контекст общения и имеет узконаправленные интересы (кино, ТВ и поп-культура). Забавно, что создатель сериала Дэн Хармон изначально не собирался наделять своего персонажа никаким конкретным расстройством, но, послушав фанатов, начал копать эту тему и в итоге обнаружил синдром Аспергера у себя самого315. Симптомы есть и у других известных сериальных героев — например, у Мосса из «Компьютерщиков», Шелдона Купера из «Теории Большого взрыва» или детектива Саги (в американском ремейке — Сони) из сериала «Мост». Один из любимцев и положительная ролевая модель у аутистов — Спок из «Звездного пути»: он так же пытается понять непростой мир человеческих эмоций с помощью логики.

Считается, что у аспи слабо развита эмоциональная эмпатия — им сложно понять и разделить чувства других людей. Недостаток эмпатии многие ассоциируют с потенциальной угрозой: «Если он не может поставить себя на мое место, значит, ему будет легко причинить мне боль». Но это не так — помимо эмоциональной существует и когнитивная эмпатия, когда человек пытается проанализировать чувства окружающих и отреагировать так, как другой этого ожидает. Несмотря на то что в этой области у аутистов тоже есть проблемы316, 317, от них можно избавиться с помощью обучения и опыта318. К тому же есть этические рамки, в которых можно держаться, опираясь на рассудок, а не на эмоции. Эти способы вполне доступны аутичным людям. Существует и противоположная теория, за которую выступают, в частности, психологи Генри и Камилла Макрам из Института изучения мозга (входящего в состав Швейцарского федерального института технологии в Лозанне): аспи настолько остро воспринимают окружающий мир (в том числе и чужие эмоции), что просто не успевают переработать эту информацию. Происходит эмоциональная перегрузка, и именно этим объясняются скупые реакции на слова и действия окружающих319. В любом случае слабые реакции не означают, что аутичные люди эмоционально черствы. Проб­лема в том, что они не всегда способны придать своим чувствам форму, понятную другим. Поэтому пережива­емые ими эмоции часто не соответствуют произносимым словам, интонациям или выражению лица.

Многие люди с синдромом Аспергера учатся имитировать «нормальное» социальное взаимодействие. Они могут наблюдать и запоминать манеры и интонации наиболее успешных людей из своего окружения, работать над ошибками и продумывать алгоритмы социально приемлемого поведения для разных ситуаций320. В помощь им разработаны программы по обучению распознаванию чужих чувств — аутистам показывают ролики с лицами людей, испытывающих разные эмоции, и объясняют их поведение321.

Высокофункциональный аутист Марк Сегар, написавший книгу «Совладание: Руководство по выживанию для людей с синдромом Аспергера» (Coping: A Survival Guide for People with Asperger Syndrome), дает своим читателям полезные советы для случаев, которые не представляют трудности для неаутичного большинства: «Если кто-то говорит с вами о том, что вызывает у него сильные эмоции, а вы не реагируете на них своим языком тела, то этот человек может решить, что вам все равно», «Если вы показываете на человека, когда вы говорите о нем с кем-то другим, то, если он это заметит, это будет воспринято как грубость», «Иногда некоторые люди отвечают вам, не давая закончить предложение. Тем не менее если они правильно вас поняли, то обычно вам не нужно заканчивать свою мысль»319, 323. При более глубоком общении притворство часто вскрывается, но со стороны такая игра может выглядеть вполне убедительной. Иногда из этого вырастает настоящий актерский талант — несмотря на то что актерство предполагает публичность, казалось бы, непереносимую для аспи. Например, известная актриса Дерил Ханна открыто призналась в том, что у нее заболевание аутистического спектра324.

Гены Кремниевой долины

Точной статистики по трудоустройству высокофункцио­нальных аутистов нет — сами аспи часто не хотят сообщать о своих особенностях работодателям. Но в целом складывается ощущение, что уровень безработицы среди них выше325. Ганс Аспергер отмечал, что наиболее талантливые могут сделать хорошую карьеру — особенно в математике и естественных науках (сейчас, с развитием технологий, к списку добавилось программирование, дизайн и прочие профессии, связанные с компьютерами, — но аспи могут самореализовываться и в других областях). Он считал, что способность уйти в свой внутренний мир в той или иной степени доступна всем людям — в первую очередь ученым и представителям творческих профессий, поэтому, будучи ярко выраженной, она может давать определенные преимущества326.

Конечно, далеко не у всех людей со сложным внутренним миром возникают проблемы при взаимодействии с миром внешним и получением социального опыта. Но аспи могут скомпенсировать свои слабости сильными сторонами. Ряд исследователей предполагает, что существует взаимосвязь между некоторыми (в основном техническими) талантами и аутизмом327, 328, 329. Кроме того, у людей с этим синдромом часто отлично развита визуальная и аудиопамять330, поэтому им легко усваивать факты в рамках занимающего их вопроса. Для аутистов характерно очень глубокое погружение в интересную для них тему, вплоть до обсессии331. Часто они способны замечать те детали, на которые обычные люди не обращают внимания332. При этом аспи хорошо воспринимают конкретную информацию: схемы, диаграммы, презентации и визуальные примеры, а, например, устные инструкции для них чересчур абстрактны.

«Известно, что люди с синдромом Аспергера любят информацию, но почему? — спрашивает писательница, певица и актриса Руди Симон. — Информация служит якорем для наших мыслей, она дает нам самоидентификацию. Информация — это то, что мы можем контролировать. Информацию не нужно пытаться очаровать, нет нужды ходить с ней в кафе или стараться произвести на нее впечатление. С ней мы можем делать все, что пожелаем».

Не стоит ожидать от сотрудника-аспи менеджерских качеств и умения работать в команде. Но если поставить перед ним максимально конкретную задачу (желательно в сфере его интереса) и позволить ему решить ее в одиночку, он может продемонстрировать эрудицию, оригинальное мышление и перфекционизм. К тому же будет говорить только по делу и оценит проект честно и непредвзято, без соблюдения формальностей, что тоже бывает полезно.

Узконаправленные интересы людей с синдромом Аспергера далеко не всегда связаны с компьютерами, но подмечено, что среди талантливых программистов много аутичных ребят. «Если полностью избавиться от генов, отвечающих за аутизм, Кремниевой долине придет конец», — заявила больная аутизмом биолог, профессор Университета Колорадо Темпл Грандин на конференции TED в 2010 г. Грандин также утверждает, что у половины космонавтов NASA имеется расстройство аутистического спектра, и предполагает, что синдром Аспергера был и у Стива Джобса. А основатель PayPal Питер Тиль в одном из интервью говорил, что креативность и нестандартное мышление обеспечивают стартаперам-аспи преимущество. «В Кремниевой долине я обнаружил, что многие из успешных предпринимателей страдают от мягкой формы синдрома Аспергера, при которой кажется, что человеку не хватает гена имитации и социализации»333.

Как это устроено: зеркальные нейроны и наследственность

Результаты исследований семей и близнецов показывают, что генетика играет заметную роль в возникновении аутизма: по некоторым оценкам, ее вклад составляет до 90%334. Распространенность расстройства у братьев и сестер аутичных детей приблизительно в 15–30 раз превышает показатель в целом у населения. При этом, похоже, за аутизм отвечает не один ген (точнее, вариант определенного гена), а комбинация из нескольких335. Более того, симптомы из основной триады (трудности коммуникации и социального взаимодействия, ограниченность интересов и склонность к повторяющимся действиям) могут вызываться не связанными друг с другом причинами.

Согласно нейроанатомическим исследованиям, изменения в развитии головного мозга, запускающие синдром, начинаются вскоре после зачатия — они могут быть вызваны аномальной миграцией эмбриональных клеток во время развития зародыша. Больше всего страдает префронтальная кора, в которой новые нейроны образуются между 10-й и 20-й неделями беременности. В ходе одного из исследований, результаты которого были опубликованы в Journal of the American Medical Society336, выяснилось, что в префронтальной коре детей-аутистов на 67% больше нейронов, чем в мозге здоровых ровесников. Все дети рождаются с избытком нервных клеток, так что это не было бы проблемой, если бы у аутистов нормально работал естественный процесс ликвидации лишних нейронов, который запускается перед рождением и уничтожает примерно половину от исходного количества нервных клеток337. «Лишние» нейроны значительно усложняют процесс передачи и обработки информации в нейронных сетях и мешают разным отделам мозга адекватно выполнять свои функции.

Причиной нарушений поведения при аутизме может быть и дисфункция зеркальных нейронов338, открытие которых считается одним из самых важных событий в современной нейронауке. Эти нейроны активизируются тогда, когда человек совершает какое-либо действие, так и тогда, когда он просто наблюдает за его выполнением. Считается, что зеркальные нейроны позволяют нашему мозгу установить соответствие между созерцаемым действием и тем, которое мы можем произвести сами. Например, когда ребенок видит, как мама подносит ложку ко рту, и пытается повторить ее движения. Или когда мы определяем чужое настроение по выражению лица и позе собеседника (т.е. представляем, каким нашим собственным эмоциям соответствуют такая поза и выражение). Если бы не эти клетки, мы не смогли бы «примерять» на себя чужие действия, а воспринимали бы их чисто абстрактно. Многие ученые (от сотрудников Национального университета Ян-Мин до ученых Университета Пенсильвании) полагают, что зеркальные нейроны играют важную роль в таких процессах, как имитация, обучение физическим действиям, освоение навыков, связанных с речью, и понимание эмоциональных реакций других людей339, 340, 341, 342. Поскольку все вышеперечисленное вызывает проблемы у аутичных людей, было бы логично предположить, что зеркальные нейроны в мозге аутиста работают не так, как у обычного человека. Но пока эта гипотеза остается неподтвержденной343, 344. Кроме того, она не объясняет другие симптомы аутизма — например, гиперчувствительность или избегание визуального контакта с собеседником.

Их пытается объяснить другая концепция — теория эмоционального ландшафта. Эмоциональный ландшафт — это своего рода «запись» всех эмоциональных реакций человека на разные раздражители, карта значимости объектов и событий, его окружающих. Он формируется в нейронной сети — от коры головного мозга, где перерабатывается свежая сенсорная информация, к лимбической системе через миндалевидное тело, играющее одну из ключевых ролей в возникновении эмоций. Из разных отделов лимбической системы поток сигналов попадает в ассоциативную зону коры головного мозга, подготавливающую человека к определенной реакции, а выбранный вариант поведения контролируется префронтальной корой. Если связь между какими-то звеньями этой цепочки нарушена, ландшафт «распадается» — эмоциональная реакция человека на тот или иной раздражитель становится непредсказуемой, а зачастую и экстремальной345.

Кроме того, существует несколько нейропсихологических теорий о механизме расстройств аутистического спектра. Одна из них касается дефицита социального познания — способности обрабатывать и хранить информацию о других людях и взаимоотношениях с ними. Аутист дотошно систематизирует свои впечатления от событий, но у него возникают сложности, когда эти события связаны с другими людьми. Кроме того, страдающие аутиз­мом не владеют «моделью психического», т.е. не способны осознать, что их собственное психическое состояние не тождественно состоянию другого человека. Эту способность можно определить с помощью теста Салли–Энн346 или его модификаций347. Человеку предлагается прокомментировать следующую ситуацию: девочка по имени Cалли оставляет какую-то вещь в коробке и уходит. Другая девочка, Энн, перекладывает эту вещь из коробки в корзинку. Салли возвращается — куда, по мнению тестируемого, она должна заглянуть, в коробку или корзинку? Обычный человек укажет на коробку — он понимает, что Энн ничего не знает об изменениях, которые произошли в ее отсутствие. Аутист укажет на корзинку — он не понимает, что другим людям может быть неизвестна какая-то информация, которая известна ему. Поэтому человек с синдромом Аспергера часто не считает нужным предупредить окружающих о каких-то вещах, считая, что все знают о них то же самое, что и он. Например, студент не приходит на экзамен из-за болезни, но не сообщает об этом заранее преподавателю и в итоге получает неудовлетворительную оценку.

Страшилки о прививках

В 1998 г. доктор Эндрю Уэйкфилд опубликовал в известном медицинском британском журнале Lancet историю 12 детей, чье нормальное развитие по неясным причинам нарушилось348. У девяти из них обнаружен аутизм, при этом родители восьмерых (не уточняется, был ли именно этим детям поставлен диагноз «аутизм») сообщили, что симптомы начали наблюдаться сразу после вакцинации против кори, краснухи и паротита. Прямых доказательств связи вакцины MMR и аутизма предоставлено не было, лишь отмечалась «возможность появления болезни в связи с внешними факторами».

Настоящая информационная бомба рванула в декабре 2001-го, когда Эндрю ушел с работы в медицинской школе Royal Free Hospital, сославшись на то, что ему мешают заниматься «непопулярными научными исследованиями»349. В апреле 2002 г. он в соавторстве опубликовал еще одну статью, основанную на анализе 91 случая задержки развития у детей350. В результате в 2002 г. проб­лема, связанная с вакциной MMR, стала самой популярной научной темой, ей было посвящено 1257 публикаций (в 10 раз больше, чем в предыдущем году). При этом лишь 20% авторов являлись компетентными специалистами в соответствующей области, остальные статьи были написаны обычными журналистами351. Две трети публикаций представляли предмет однобоко, упоминая лишь результаты исследований о вреде вакцин и игнорируя доказательства их безопасности. В результате лишь 79% детей получили вакцину MMR в 2004 г. (против 90% в 1997-м)352. Родители отказывались от прививок на фоне растущего медийного скандала.

В 2004 г. сотрудник Sunday Times Брайан Дир провел журналистское расследование и пришел к выводу, что обе статьи Уэйкфилда имели слабую доказательную базу, а то и вовсе опирались на сфальсифицированную информацию. Так, данные медицинских карт 12 больных детей расходились с представленными в исследовании. Лишь у одного из них задержки развития проявились одновременно с введением вакцины353.

Кроме того, Уэйкфилд получил более £435 000 от лиц, заинтересованных в критике вакцины MMR. Предположительно это были адвокаты родителей детей-аутистов, которые нуждались в доказательствах для работы в суде. О конфликте интересов исследователь не заявил. Тогда же журнал Lancet признал выводы статьи 1998 г. недостоверными354. Чуть позже выяснилось, что Уэйкфилд вместе с отцом одного из детей-аутистов планировал открыть бизнес по продаже тестов ранней диагностики аутизма и даже запатентовал его. По расчетам врача, предприятие должно было приносить $43 млн в год. В 2010-м по результатам расследования Уэйкфилда лишили лицензии врача, а статью в Lancet признали недостоверной355. Штамп «retracted» («отозвано») можно сейчас наблюдать на опровергнутой статье на сайте журнала356.

Миф о вреде вакцины MMR был назван «самым вредным за последние 100 лет существования медицины»357. Скажем, в Британии уровень вакцинации MMR вернулся на доскандальный уровень только в 2011 г.358 В 2014-м был проведен большой метаанализ (10 исследований, 1 246 407 участников), в очередной раз доказавший отсутствие связи между прививками и аутизмом359.

Можно ли вылечить синдром Аспергера?

На сегодняшний момент лекарства от аутизма не существует. Это пожизненное расстройство: можно только сгладить некоторые симптомы или вылечить сопутствующие заболевания вроде депрессии и ОКР, которые часто развиваются при расстройствах аутистического спектра как реакция на постоянный стресс. Главная задача — максимально адаптировать человека к окружающему миру, не подавляя его личности. Здесь на первый план выходят психотерапевтические и педагогические методики, и чем раньше их применить, тем лучше, считает большинство исследователей. Впрочем, есть и мнение, что эффективность всех существующих способов лечения слабо доказана360.

Одна из самых популярных и действенных методик работы с расстройствами аутистического спектра — прикладной поведенческий анализ (applied behavior analysis, ABA)361. Он базируется на идее о том, что люди более склонны повторять те действия, за которые их вознаграждают, чем те, на которые окружающие не обращают внимания. С 1960-х гг. исследователи поняли, что такой подход может сработать при коррекции аутизма. АВА помогает развить полезные навыки и одновременно снизить вероятность нежелательного поведения. Тренинги, как правило, проводятся профессиональными специалистами и занимают 20–40 часов в неделю (двух-трехчасовое занятие один на один с ребенком). Алгоритм достаточно простой: педагог формулирует просьбу, пациент на нее реагирует. Если реакция была «правильной», пациента поощряют, а если нет, то его действия просто игнорируют. Сессия разбивается на ряд задач, которые в свою очередь делятся на мини-задания.

Если синдром Аспергера отягчается сопутствующими расстройствами, врачи могут назначить медикаментозное лечение. При гиперактивности и рассеянности назначаются психостимуляторы (как при СДВГ), при раздражительности и повышенной агрессии — стабилизаторы настроения и нейролептики, при тревожных и компульсивных симптомах — антидепрессанты. Но эти препараты не способны излечить ни сам аутизм, ни его симптомы362. На этой почве появляется много «альтернативных» способов лечения — от акупунктуры (считается, что ребенку просто не хватает энергии «ци») до так называемой хелационной терапии (есть гипотеза, что в организме аутистов слишком много тяжелых металлов, которые можно вывести с помощью специальных препаратов)363. Родителей можно понять — сложно смириться с пожизненной болезнью ребенка, и многие мамы и папы готовы схватиться за соломинку: до 7% детей-аутистов прошли курс хелационной терапии364. Метаанализ, проведенный под руководством Тони Дэвис из Бэйлорского университета, показал, что хелационная терапия дала положительные результаты в ходе лишь одного из пяти исследований и что все пять методологически не соответствовали требованиям доказательной медицины365.

Аспи и нейротипики

Как и в случае с другими психическими расстройствами, синдром Аспергера поднимает вопрос о границах нормы. Если мы считаем равными людей другой расы, веро­исповедания или сексуальной ориентации, не стоит ли так же относиться к людям, у которых по-другому устроена нервная система? Многие аутисты протестуют против того, чтобы их считали больными или неполноценными, в противовес предлагая для обычных людей термин «нейротипики» (т.е. «нейрологически типичные»)366. Кто-то замыкается в себе, но самые активные из высокофункциональных аутистов пытаются наладить диалог с «нейротипическим» сообществом в надежде на то, что люди перестанут считать их диагноз приговором, а их самих — инопланетянами, от которых стоит держаться подальше.

Интернет и цифровые технологии помогают аутичным людям найти приемлемый для них способ коммуникации и самореализации. Теперь можно работать удаленно, общаться с помощью электронной почты и получать новые знания на онлайн-курсах. Активисты организуют конференции для аутичных людей, где те могут контактировать друг с другом, не заботясь о том, чтобы выглядеть «нормальными»367. Некоторые активисты предлагают отмечать 18 июня так называемый День гордости аутистов (Autism Pride day) — они рассматривают аутистов как представителей меньшинств, которые, подобно ЛГБТ, являются не «ненормальными», а просто другими368. Остальные инициативы выглядят чуть менее радикально. Среди них акция Light up blue369 — подсвечивание фасадов знаменитых строений голубым вечером 2 апреля. Этот день официально назван ООН Днем распространения информации о проблеме аутизма370.

Стоит помнить о том, что обычные люди тоже иногда проявляют «аутичные» черты, только в более мягкой версии. Многие дрыгают ногой, сидя перед монитором, или погружаются в интересующую их тему так, что ничего не видят и не слышат. В новой обстановке можно растеряться, слишком сильный шум и яркие цвета вызывают стресс, а социальные условности иногда кажутся бессмыслицей. Так что, если усилить все это в несколько раз, картина получится хоть и странная, но все же не совсем чуждая.

Резюме

Некоторые историки считают, что в старые времена аутистичных детей принимали за подкидышей эльфов — слишком неожиданным казался регресс в развитии.

Психотерапевт Ганс Аспергер, первооткрыватель одноименного расстройства, не только помогал своим подопечным выжить в нацистской Германии, но и верил в их большое будущее.

Аутисты с раннего возраста склонны придерживаться определенных ритуалов и очень плохо привыкают ко всему новому. Изменение привычного порядка вызывает у них сильную тревогу.

Для аспи характерно наличие узконаправленных интересов, и о своих увлечениях они могут говорить часами, не заботясь о том, занимает ли эта тема их собеседника.

Люди с синдромом Аспергера плохо улавливают контекст коммуникации — тон, мимику, иронию. Они склонны воспринимать все буквально и не могут интуитивно подобрать уместный ответ на шутливое замечание.

Аутистичные люди могут отличаться избирательной чувствительностью к разным видам сенсорной информации. Для такого человека может быть невыносимой слишком шершавая поверхность стола, его может сильно утомлять или отвлекать вентилятор в помещении или кофта кричащего цвета на женщине по соседству. В случае сенсорной перегрузки или какого-либо другого стресса у аспи не исключен нервный срыв — так называемый мелтдаун.

Аутисты мало способны к эмоциональной эмпатии, но это не говорит о жестокости. Обычно они строго соблюдают моральные нормы, не хотят никому зла и крайне редко совершают преступления.

У расстройства есть генетические причины, но не существует одного гена, который «отвечал» бы за аутизм.

Убедительные доказательства того, что вакцинирование детей может вызывать развитие аутизма, отсутствуют.

На сегодняшний момент лекарства от аутизма нет, но разработаны различные методы коррекционной терапии, поз­воляющие людям с расстройствами аутистического спектра лучше адаптироваться к жизни в обществе.

Глава 7

Расщепление души: что такое шизофрения

Когда Петр наконец-то устроился в компанию своей мечты, он с удивлением обнаружил, что это долгожданное событие не вызывает у него бурной реакции, как и вскоре последовавшее рождение сына. Вначале он списал это на стресс, но даже после долгого отпуска прежняя яркость чувств так и не вернулась. Появилось ощущение, словно его эмоциональный диапазон заметно сузился: он не разучился ни радоваться, ни грустить, но делал это скорее по инерции, не отдаваясь чувствам целиком. Ему все чаще приходилось имитировать неравнодушие, чтобы близкие не заметили неладное. То, что ему нравилось делать раньше, вызывало все меньше интереса, и из дома хотелось выходить все реже. Петр с трудом справлялся с важными проектами по дизайну сайтов и забросил рисование комиксов «для души», перестал заниматься скалолазанием и все меньше следил за своей внешностью. Зато все глубже погружался в размышления об устройстве мира. Но все попытки найти единомышленников потерпели крах: когда он пытался рассказать другим о своих озарениях, его объяснения почему-то казались им спутанными и невнятными. Тем не менее у Петра не было сомнений, что он движется в правильном направлении, — он чувствовал, как все закономерности Вселенной собираются в его голове в гигантский пазл. Все было неспроста — на улицах стали попадаться одни и те же люди, а в автомобильных номерах были зашифрованы сообщения, которые ему, как человеку умному и творчески мыслящему, удалось разгадать. А однажды, во время обеда, он услышал приятный баритон — некто сообщил, что он представитель внеземной цивилизации, прилетел с просветительской миссией и готов раскрыть Петру глаза на все безобразия, которые творятся на Земле. Петр решил поделиться с гостем собственными гипотезами и подозрениями, но его жена, увидев, как супруг оживленно общается с воображаемым собеседником, вызвала психиатрическую бригаду.

Ступор и дурашливость

Симптомы шизофрении давно вызывали интерес у медиков, но первые попытки объединить эти признаки в отдельное расстройство возникли лишь в середине XIX в. Французский психиатр Бенедикт Морель дал этому расстройству название371 démence précoce («преждевременная деменция», противопоставление сенильной старческой деменции, сейчас известной как болезнь Альцгеймера), шотландец Томас Клоустон использовал термин «подростковое сумасшествие»372, немцы Эвальд Геккер и Карл Людвиг Кальбаум описали кататоническую (впадение в ступор, иногда чередующийся с приступами возбуждения) и гебефреническую (отличающуюся детским, дурашливым поведением) разновидности шизофрении373, 374. Лишь в 1899 г. отец современной психиатрии Эмиль Крепелин объединил набор разных симптомов в единую болезнь, назвав ее латинизированным термином Мореля — dementia praecox. Крепелин первым предположил, что разнообразные симптомы были вызваны не осложнением других недугов, а самостоятельной болезнью. Он обратил внимание на общую для всех случаев картину, на то, что сейчас считается «ядром» шизофрении, — расщепление личности и искаженное до абсурда восприятие реальности375. Впрочем, еще тогда Крепелин с осторожностью относился к собственной классификации. Он был уверен, что болезни надо разделять строго по их происхождению — рассматривать биохимические, нейрологические нарушения и связанные с ними симптомы и объединять их в болезни по общности физиологических предпосылок, а не по внешним проявлениям. Крепелин предполагал, что впоследствии надобность в его классификации отпадет, потому что мы сможем определять психические болезни нозологически (т.е. понимая, как именно работает тот или другой процесс и что именно сломалось). Но даже спустя 100 лет ученые способны лишь в самых общих чертах определить, в каких участках мозга происходят «неполадки». Поэтому психиатры по-прежнему ставят диагнозы исходя из наблюдаемых симптомов.

Швейцарский психиатр Юджин Блейлер продолжил работу Крепелина. Он разделил симптомы на основные и дополнительные и ввел в обиход термин «шизофрения», который, однако, до выхода в 1952 г. первого DSM использовался параллельно с термином dementia praecox. Следующие 40 лет продолжались терминологические и методологические споры — ученые и врачи пытались договориться о том, как классифицировать шизофрению, как отличать ее от других болезней, какие симптомы можно включать, а какие нет и существует ли она вообще как единое заболевание.

«Вялотекущая шизофрения» и карательная медицина

Долгое время границы заболевания были настолько расплывчаты, что два разных врача могли считать одного и того же человека полностью здоровым или, наоборот, критически больным, даже если они пользовались одобренной ВОЗ классификацией376. Этим, в частности, пользовался институт карательной психиатрии в СССР. Введенный в 1966 г. психиатром Андреем Снежневским термин «вялотекущая шизофрения» подразумевал крайне слабые проявления основных симптомов. Разумная в целом мысль о возможности существования целого спектра расстройств шизофренического типа (эта идея приходила в голову еще Юджину Блейлеру и находит отражение в существующих классификациях психических заболеваний), к сожалению, была доведена до абсурда и стала использоваться как «научное» подтверждение опасности диссидентов для общества. Симптоматика включала в себя как признаки, которые с таким же успехом можно было отнести к другим расстройствам (исследование 1978 г., проведенное ВОЗ в 10 странах, показало, что симптомы, по которым московские психиатры ставили диагноз «вялотекущая шизофрения», вполне вписывались в картину аффективного расстройства377), так и весьма неоднозначные критерии эксцентричного мышления/поведения. Скажем, «повышенное чувство собственного достоинства» можно было при желании приравнять к бреду величия, а желание реформ — к сверхидее378. Сегодня диагноз «вялотекущая шизофрения» исключен из Международной классификации болезней379, а его современный аналог — «шизотипическое расстройство» — не рекомендован к широкому применению из-за расплывчатости.

В 1987 г. появился более объективный метод диагностики — британец Питер Лиддл предложил трехфакторную модель, которая позволяла точнее разделять симптомы шизофрении на разные категории и подбирать соответствующее лечение, используя математические инструменты380. Позже эта модель была несколько раз валидирована и признана удачной381, 382, хотя и не на 100% верной. Ее усовершенствовали, и сейчас в Международной классификации болезней 10-го пересмотра (МКБ-10) для диагностики используются восемь групп симптомов383.

Пикассо в голове

Международная классификация болезней делит симп­томы заболевания на «большие» и «малые». Для постановки диагноза достаточно одного большого или двух малых, проявляющихся на протяжении одного месяца.

К большим симптомам относятся:

«Материализация» мыслей — ощущение, что окружающие либо читают мысли больного (и, возможно, их воруют), либо, наоборот, вкладывают свои мысли в его голову.

Бред воздействия — ощущение, что действия и мысли человека контролирует кто-то извне.

Голоса в голове — слуховые галлюцинации, комментирующие или обсуждающие с пациентом его действия. Выделяют псевдогаллюцинации, когда человек понимает, что голоса звучат только в его сознании и другие их не слышат, и истинные галлюцинации, когда эти звуки кажутся больному объективной реальностью.

Бредовые идеи — человек зациклен на грандиозных нереальных идеях, например, отождествляет себя с богом, ищет тайный шифр иллюминатов в сочинениях Достоевского или верит в свое умение контролировать биржевые индексы.

Малые симптомы:

Повторяющиеся галлюцинации, сопровождающиеся нестойким бредом без явных аффективных расстройств, — в отличие от «больших» симптомов бредовые мысли не столь всеохватывающие. Они могут более-менее гармонично вписываться в характер человека и быть даже в целом адекватными окружающей среде, но носить гиперболизированный характер — скажем, желание несмотря ни на что доказать гипотезу Эрдеша, ради чего человек отказывается от работы, семьи и уходит в сибирскую деревню заниматься наукой.

Малосвязанная речь — «словесная окрошка», отрывистые, малопонятные монологи со множеством неологизмов, неуместными паузами.

Кататоническое поведение — бесцельное возбуждение либо, наоборот, полный ступор, полная отстраненность от окружающей среды вплоть до «восковой гибкости» — состояния, когда человек не двигается сам, но сохраняет надолго любую позу, которую ему придают, даже самую неудобную.

Апатия — обеднение речи, «смазанность» эмоциональной реакции, когда человек как будто полностью равнодушен к своей судьбе. При этом данный симптом не является следствием депрессии или биполярного расстройства384.

Болезнь обычно начинается с так называемого продромального периода, когда появляется набор «негативных» симптомов шизофрении (утрачиваются атрибуты привычного существования). У человека наблюдаются проб­лемы с памятью и концентрацией, он старается избегать общества, в том числе самых близких людей, и теряет интерес к любимым занятиям. В 90% случаев в этот период человек впадает в депрессию385. Иногда у больного появляются мистические переживания, склонность к странным затеям. Он уже понимает, что с ним «что-то не то», но обычно скрывает это от окружающих. 15–25 лет — обычное время первого проявления симптомов шизофрении386, поэтому зачастую окружающие не придают происходящему особого значения: «Это у него сложный переходный возраст, взросление».

За продромом обычно следует самая заметная для окружающих фаза — обострение, когда больной переходит в психотическое состояние. Человек начинает слышать голоса инопланетян, общаться с умершими знаменитостями, например посредством натирания стен наждачкой, или просто уходит в себя настолько, что совсем не реагирует на окружающих и сидит без движения несколько дней. В среднем психоз случается раз в году у 3,3 человека из 1000 и один раз в течение всей жизни — у 7,2 человека из 1000387. Основной пик приходится на мужчин до 30 лет и женщин до 35, второй пик наблюдается у людей после 60388.

Так описывает свой приступ Арнхильд Лаувенг, писатель и психолог, страдавшая шизофренией: «У меня сместилось нормальное восприятие перспективы и пространственных отношений, так что я жила, словно попав в мир сюрреалистических картин Пикассо или Сальвадора Дали. Это было очень мучительно и страшно. Однажды по дороге на работу я полчаса простояла у перехода, не решаясь перейти через дорогу. Я не могла правильно оценить, на каком расстоянии от меня находятся машины, а край тротуара казался мне краем глубокой пропасти, шагнув в которую я разобьюсь насмерть»389.

Амбивалентность, смесь ощущения реальности и фантазий, наблюдаемых явлений и их привычных интерпретаций — один из главных признаков шизофрении390. Вопреки распространенному представлению, больные никогда не уходят в свой выдуманный мир полностью. В середине прошлого века психиатр из Франции Гаэтан Клерамбо предполагал, что галлюцинации и бред, которые возникают у больных, — не причина, а лишь следствие шизофрении. Пациент сначала теряет способность логически мыслить и постоянно сталкивается с противоречиями. Для того чтобы их компенсировать, организм вырабатывает своеобразные способы разрешения когнитивного диссонанса — бредовые идеи, галлюцинации и т.д. Частичным подтверждением этому служил тот факт, что обычно в острой фазе, когда у пациента наблюдаются более интенсивные продуктивные симптомы (вызывающие новые, не свойственные обычной психике состояния, такие как галлюцинации; а симптомы, при которых больной утрачивает способность испытывать нормальные эмоции — например, радость, — называются негативными), уровень беспокойства и тревожности снижается. Интересно, что по этой логике современные способы лечения шизофрении, направленные в первую очередь на купирование симптомов, ухудшают страдания больного. Ему приходится снова сталкиваться с диссонансом, от которого он скрывался в придуманном мире. Отметим, правда, что теория Клерамбо не получила полноценного подтверждения и, хотя окончательно не опровергнута, не является в современной науке приоритетной391, 392.

Со стороны сложно понять, как еще недавно вполне здравомыслящий человек начинает верить в самые удивительные вещи. Но реалистичные галлюцинации в сочетании с ослабленным критическим мышлением и общей неуверенностью в том, что есть что, могут нанести серь­езный удар даже по самому блестящему разуму. «Представьте, что, проснувшись поутру, вы обнаруживаете стоящее у постели существо в пурпурную чешуйку, которое утверждает, что явилось к вам прямехонько с Марса, — так рассказывает про свой опыт шизофрении писательница Барбара О'Брайен в книге «Необыкновенное путешествие в безумие и обратно: Операторы и вещи». — Сурово уставившись на вас своими тремя глазами, гость предупреждает, что никто не должен знать о его существовании, в противном случае он немедленно вас уничтожит. Возможно, вы сразу подумаете, все ли у вас в порядке с головой. Но вы отчетливо видите этого красочного марсианина и слышите его громкую и внятную речь. Основываясь на информации, полученной с помощью зрения и слуха, вы, невзирая на предельную несуразность факта, вынуждены согласиться, что все сказанное незнакомцем соответствует действительности»393. Впрочем, надо отметить, что возможность настоящих зрительных галлюцинаций при шизофрении до сих пор вызывает споры в психиатрическом сообществе — есть мнение, что при этом заболевании возникают только иллюзии (достраивание реально существующего изображения — например, у медсестры вырастают клыки или пушистый плед на кресле превращается в волка), образный бред (в голове пациента возникают картинки, но в отрыве от реальности — скажем, пациент лежит на кровати, а ему кажется, будто он ходит по парку) или псевдогаллюцинации (пациент видит ангелов «внутренним зрением», но отдает себе отчет в том, что для окружающих они невидимы). Поэтому в Международной классификации болезней в список симптомов шизофрении зрительные галлюцинации не входят.

До 70% первых проявлений психоза приводят к госпитализации394. Однако, вопреки распространенному мнению, в «желтом доме» не закрывают несчастных больных навсегда. В среднем в психиатрической больнице больные шизофренией пребывают не больше трех недель395. Примерно каждый четвертый пациент после первого приступа выздоравливает полностью (точнее, уходит в полную ремиссию до конца жизни, поскольку заболевание считается хроническим). Еще треть периодически переживают обострения, но в остальном живут обычной жизнью. 15% выходят в ремиссию, но к здоровому состоянию так и не возвращаются. Каждый десятый остается в больнице надолго, с течением времени такие больные добиваются лишь незначительного улучшения. В течение десяти лет 10% из них погибает (в основном в результате суицида)396.

Путаница в симптомах

Расскажем вкратце о двух расстройствах, с которыми часто путают шизофрению.

Раздвоение личности. Расстройство множественной личности (в истории известен случай, когда у пациентки было больше 100 отдельных «ипостасей» — мужчин, женщин и детей397), официально именуемое диссоциативным расстройством личности (ДРЛ), — это совершенно другое заболевание. Намного более экзотическое — ученые до сих пор не располагают по-настоящему валидными данными, на которые можно опираться в его исследовании. Предположительно, ДРЛ в разных формах может обнаруживаться у 0,5% населения398. Клинически выраженные проявления встречаются еще реже — до 1970-х гг. было описано только 200 подобных случаев399. Каждая из личностей ведет себя рассудочно и адекватно окружающей среде, необычна только смена этих личностей внутри одного человека. Для шизофрении же в большинстве случаев характерен «распад» личности, нелогичное поведение, бред. Кроме того, механизмы возникновения болезней принципиально разные. Если симптомы шизофрении вызваны нейробиологическими причинами, то диссоциативное расстройство — гипертрофированная реакция защитных механизмов нашей психики. По одной из тео­рий, наша забывчивость и фантазия используются для обработки стрессовых ситуаций — мы забываем неприятные вещи и взамен придумываем себе что-нибудь приятное. Изредка этот механизм работает чересчур хорошо (а как минимум 95% случаев ДРЛ ассоциированы с сильным стрессом в детстве400) — настолько, что для вытеснения неприятных воспоминаний мозг порождает для себя другую личность401.

Деменция. Мы все знакомы с печальными историями, когда вполне вменяемые люди за несколько лет теряют память, прежние навыки, а иногда даже возможность ухаживать за собой. Иногда про таких людей тоже говорят, что они «сошли с ума». Но ничего общего с шизофренией это расстройство не имеет. Для шизофрении характерна «неправильная» работа мозга, а вот деменция почти всегда связана с его органическим поражением, разрушением402. Если сравнить со сломавшейся машиной, то шизофрения — это, например, фары, которые включаются сами по себе, датчики, показывающие неактуальные данные, а еще рулевая колонка подключена неправильно и поворачивает направо, когда вы ее крутите налево. Деменция — разбитые фары, худой бензобак и отсутствие какого-либо руля в принципе. Этот набор симптомов скорее относится к неврологии, чем к психиатрии: нервная система больного постепенно разрушается, причем симптомы болезни могут сильно различаться в зависимости от того, какая именно часть мозга поражена сильнее.

Обычно деменция наступает вследствие болезни Альц­геймера (до 60% всех случаев)403, характеризующейся потерей памяти вплоть до полной дезориентации: человек просто забывает кто он. Обычно сначала отказывает кратко­временная память, а лишь потом долговременная — человек может считать, что он сейчас находится совершенно в другом времени. При всей внешней странности у этого поведения есть внутренняя логика. Если последние воспоминания датированы 1987-м, предполагать, что сейчас на дворе именно этот год, вполне разумно. В этом отличие деменции от шизофрении, для которой утрата способности мыслить логически является одним из основных симптомов.

Кроме того, далеко не всегда деменция приводит к психическим изменениям. Скажем, до 1% случаев деменции приходится на боковой амиотрофический склероз (БАС)404. У больных постепенно отказывают моторные нейроны — части нервной системы, отвечающие за движение. Однако не наблюдается никаких симптомов психических расстройств, хотя человек постепенно теряет контроль над своим телом. Кстати, именно на последнем эффекте была построена знаменитая акция «Ведро ледяной воды против БАС» (ALS Ice Bucket challenge) в 2014 г. Участники флешмоба обливались ледяной водой, чтобы почувствовать на секунду, как себя ощущают больные БАС всю свою жизнь.

Нежелательное наследство?

Считается, что развитие шизофрении вызвано сочетанием нескольких факторов. С одной стороны, необходима определенная комбинация генов405 (впрочем, сейчас ученые в основном сходятся на том, что эти гены не вызывают расстройство по умолчанию, а лишь способствуют его развитию при «благоприятных условиях»406), с другой — внешние обстоятельства, такие как болезни, стрессы, употребление наркотических веществ (в том числе алкоголя)407. Обычно эти факторы создают кумулятивный эффект, накапливаясь примерно к 20 годам.

Наличие родственников, страдающих от шизофрении, не так страшно, как кажется на первый взгляд, — даже если оба родителя болеют этим заболеванием, риск, что оно проявится и у ребенка, составляет всего 40%408. В случае же, если болен всего один из родителей, вероятность болезни ребенка и того меньше — 6–10%409. Это выше, чем в среднем по популяции (по статистике, шизофренией болеет примерно 1% населения), но все же слишком мало, чтобы говорить о прямой взаимосвязи410. Против преимущественно генетической природы расстройства говорит и тот факт, что ни массовое помещение шизофреников в европейские психиатрические больницы в XIX–XX вв. (существенно ограничивающее их шансы на продолжение рода), ни старания фашистов истребить пациентов с психическими расстройствами в Германии, не сказались существенно на распространенности заболевания среди последующих поколений411.

В начале было слово

Как и в случае с другими психическими заболеваниями, некоторые ученые считают шизофрению логическим следствием эволюции. Английский психиатр Тим Кроу выдвинул интересную гипотезу: по его мнению, болезнь появилась одновременно с возникновением языка. Способность к связной и осмысленной речи человек обрел благодаря генетической мутации — она вызвала асимметрию полушарий, в которых по-разному распределились языковые функции: правое полушарие стало отвечать за смысловое наполнение, а левое — за морфологию и синтаксис. Кроу считает, что именно это «разделение труда» и стало причиной возникновения шизофрении412, — получается, первые больные появились еще в эпоху палеолита. Следует отметить, что под асимметрией полушарий ученые понимают не то примитивное разделение, что укоренилось в представлении обывателей, — дескать, левое отвечает за логику, правое — за креатив. На самом деле оба полушария включены в эти процессы, хотя могут быть задействованы в них в разной степени.

Другой ученый, Джонатан Кеннет Бернс, считает, что расщеплением сознания мы обязаны не возникновению языка, а развитию у человека социальных навыков413. В ходе палеонтологических исследований и сравнительных исследований приматов возникло предположение, что социальное познание и необходимость приспосабливаться к жизни в группе потребовали от гомининов более сложного взаимодействия разных участков коры головного мозга (в первую очередь лобно-височной и лобно-теменных цепей). По мнению Бернса, эта адаптация не обошлась без побочных эффектов: мозг древнего человека стал более уязвимым для воздействия среды.

Неравенство рецепторов

Причины развития психических расстройств зачастую начинают проясняться только после первых серьезных успехов в создании методов их лечения. Так, популярная сегодня допаминовая теория шизофрении (ей посвящено около 6700 научных статей414) возникла в ходе попыток понять, почему больным помогают определенные медикаменты — нейролептики. Поскольку этот тип лекарств блокирует допаминовые рецепторы, ученым показалось логичным объяснить все избыточной выработкой допамина в мозге. Со временем выяснилось, что непосредственно излишек нейромедиатора еще не вызывает болезнь, но некоторые допаминовые рецепторы у людей, склонных к шизофрении, действительно ведут себя очень странно. Они крайне чувствительны и при определенных обстоятельствах (например, при сильном стрессе) начинают возбуждаться даже без соответству­ющего импульса. Случается своего рода фальстарт: рецепторы еще не получили реальной команды активироваться (поскольку необходимый нейромедиатор еще не высвободился), но нейроны ведут себя как при настоящем допаминовом шторме415. Происходит это исключительно в мезолимбической системе мозга (она играет важную роль в механизмах формирования эмоций, запоминания, обучения, получения удовольствия и возникновения потребности в вознаграждении). При этом в префронтальной коре (отвечающей, как мы помним, за самоконтроль, планирование, контроль импульсивного поведения, критическое мышление и другие полезные функции, позволяющие хорошо оценивать обстановку и управлять своим поведением) допаминовые рецепторы, напротив, «голодают» — возможно, вследствие компенсаторной реакции организма416, 417. Таким образом, излишняя активность одних нейронов вызывает продуктивные симптомы (бред, голоса в голове и прочие эффектные приметы шизофрении), а «молчание» других, наоборот, — негативные (растет дезадаптация). Судя по всему, система вознаграждения в мезолимбике «слетает с катушек» и начинает активно поощрять сам процесс размышления, независимо от его цели или результата. Рациональность выводов никакой роли не играет — «пряник» выдается просто за глубокое погружение в интересующую тему. Умствование ради умствования затягивает все глубже и постепенно приводит человека к парадоксальным теориям и сверхидеям.

Другой нейромедиатор, «подозреваемый» в причастности к шизофрении, — глутамат (или глутаминовая кислота). Определенные типы глутаматных рецепторов — NMDA — задействованы в мозговых процессах, обеспечивающих обучаемость, поведенческую гибкость и концентрацию внимания418. Вещества, подавляющие их активность (такие наркотики, как кетамин или фенциклидин), вызывают у здоровых людей симптомы, похожие на шизофренические, и усугубляют состояние больных419. Кроме того, большинство генов, которые сейчас ассоциируются с шизофренией, способны влиять на работу NMDA-рецепторов — что тоже говорит в пользу допаминовой теории шизофрении420.

Это все не я

Необычное предположение, касающееся причин шизо­френии, выдвинула группа ученых из Канады в 2014 г. — они решили, что возникновение заболевания как-то связано с эфферентным копированием421. Этот механизм позволяет нам получать фидбэк от разных частей тела в ответ на посылаемые мозгом сигналы — а заодно убедиться, что изменения происходят по нашей собственной воле. Когда мы машем рукой, определенный участок нашего мозга посылает сигнал в нервные волокна конечности (чтобы инициировать ее движение) и еще один сигнал (эфферентную копию) — в другой участок мозга, чтобы сообщить о том, что движение запущено «изнутри», а не под влиянием внешних факторов. Если эфферентная копия не создается, мы можем предположить, что нашей рукой кто-то помахал за нас. Именно благодаря эфферентному копированию мы не можем пощекотать себя сами — пропадает эффект неожиданности. Этот же механизм, по мнению исследователя Марка Скотта из Университета Британской Колумбии, отвечает за такое явление, как «внутренний голос»: в процессе говорения мы на самом деле воспринимаем не столько внешний звук своей речи через барабанные перепонки, сколько копию планируемой речи в своей голове. А все внутренние монологи — это своего рода прогнозы речей, которые никогда не будут произнесены вслух.

Проблемы с эфферентным копированием могли бы объяснить такие симптомы шизофрении, как «чужие мысли» в голове и чувство, словно кто-то завладел вашим телом: если одна часть мозга не сообщает другой о своих планах, человек может воспринимать собственные мысли и действия как навязанные извне.

Дурное воспитание

Есть мнение, что возникновению шизофрении способствует и определенное психологическое воздействие. Зигмунд Фрейд считал, что такие симптомы, как бред и спутанность мыслей, могут быть связаны с регрессией личности в младенческое состояние, когда Эго (часть личности, отвечающая за осознание себя и контакт с окружающим миром) еще не сформировалось. При этом человек чувствует себя дезориентированным и пытается вернуть контроль над реальностью с помощью различных компенсаторных механизмов — поэтому возникают галлюцинации. Впрочем, Фрейда нельзя назвать энтузиастом изучения шизофрении: он откровенно недолюбливал пациентов с этим расстройством. «Я чувствую, что они слишком далеки от меня и от всего человеческого», — сознавался профессор в одном из писем.

Позже немецко-американский психоаналитик Фрида Фромм-Рейхман ввела понятие «шизофреногенная мать». Она считала, что развитию заболевания способствует специфический метод воспитания, а именно чередование гиперопеки с пренебрежением к чувствам и желаниям ребенка. Яркий пример такого отношения к собственному отпрыску демонстрирует доминантная мать-одиночка из фильма «Стена» (The Wall), снятого основателем группы Pink Floyd Роджером Уотерсом: героиня закладывает в сына свои самые глубинные страхи и окружает его удушливой заботой.

В 1950-х гг. американский антрополог Грегори Бейтсон выдвинул гипотезу о том, что предпосылкой развития расстройства у ребенка может быть частое использование в семье так называемых двойных посланий422. В процессе беседы мы общаемся одновременно на нескольких уровнях (невербальные сигналы, контекст, ирония), и говорящий не всегда может различить, что он говорит буквально, что хочет сказать осознанно и какое сообщение транслирует на самом деле. Из-за этого его послание не всегда можно трактовать однозначно.

Даже здоровый человек не всегда способен сориентироваться в этих модусах коммуникации (особенно если имеет дело с собеседником, который сам себе противоречит). У шизофреника же с этим возникают постоянные проблемы — у него словно бы отсутствует ключ к пониманию контекстов. Бейтсон предположил, что это может быть следствием своеобразной адаптации ребенка к общению, лишенному логики, когда родители постоянно используют в общении двойные послания. Например, на словах они выражают нежность, но одновременно отстраняются от ребенка или объявляют запрет, невербально показывая, что его можно не воспринимать серьезно. Оба «месседжа» должны быть равноценными, но для полноты воздействия надо, чтобы ребенку запрещалось расценивать слова родителей как нелогичные — тогда он при всем желании не сможет уточнить, что те имели в виду. Если такая ситуация повторяется часто, психика малыша начинает к ней адаптироваться — а одной из стратегий адаптации может стать поиск во всем скрытого смысла, столь свойственный шизофреникам.

Впрочем, доказательная база Бейтсона строилась в основном на анализе письменных и устных отчетов психотерапевтов, звукозаписях психотерапевтических интервью и рассказах родителей пациентов-шизофреников. Эта любопытная теория так и не была подкреплена масштабными исследованиями. На данный момент она, как и концепции психоаналитиков, считается недостаточно убедительной.

Параноик с топором: насколько опасны шизофреники?

Статистическое исследование, проведенное австралийскими учеными из Госпиталя принца Уэльского, показало, что шизофреники в стадии обострения в целом не опаснее для окружающих, чем другие члены общества423. Но сегодня до трети американцев считают больных шизофренией склонными к жестокости, причем, согласно опросам общественного мнения, доля респондентов с таким мнением за последние 50 лет выросла в 2,5 раза424. Ореол опасности сформировался вокруг этой болезни по двум причинам. Во-первых, значительный вклад вносит так называемое «селективное восприятие». Случаи насилия со стороны шизофреников мы запоминаем, потому что они складываются для нас в целостную картину: «сумасшедший, все с ним ясно». При этом мы не отдаем себе отчет, что на одно проявление жестокости со стороны «ненормального» будет еще 100 случаев со стороны «нормальных» людей. Так устроена человеческая психика — мы лучше запоминаем те события, которые соответствуют нашим ожиданиям425.

Во-вторых, шизофрения сама по себе способна ухудшать качество жизни настолько, что человек попадает на самые нижние ступени социальной лестницы, где вероятность совершить преступление значительно больше. У здорового человека есть друзья, работа, семья, которые защищают от преступных действий. Больные же рискуют потерять эту социальную «подушку». Зачастую общество само не позволяет вполне полноценным людям вернуться к нормальной жизни, ставя на них клеймо: «Да это сума­сшедший, лучше держаться от него подальше»426.

Мы привыкли бояться неизведанного и непонятного, поэтому интуитивно стараемся изолироваться от таких людей. Между тем малозаметная для постороннего наблюдателя психопатия в целом значительно опаснее для окружающих (подробнее об этом — в главе 8). Кроме того, шизофрения в большинстве случаев излечима, поэтому непосредственно неадекватен больной лишь во время острых приступов, а не всю свою жизнь.

Весь этот джаз

Шизофрения часто ассоциируется с креативностью, однако, в отличие от ситуации с биполярным расстройством (подробнее об этом см. в главе 3), статистически значимых подтверждений этой связи обнаружено не было, хотя и предпринималось немало попыток найти ее. Психиатр и философ Нил Бертон, автор книги «Значение безумия» (Meaning of Madness), предполагает, что, возможно, между этими явлениями существует лишь косвенная связь. Например, гении являются носителями некоторых генов, способных активировать шизофрению, либо в их жизни отсутствуют необходимые факторы среды для развития болезни, поэтому их нестандартное мышление вписывается в рамки психической нормы. В качестве аргумента ученый приводит в пример большое число родственников-шизофреников в семьях выдающихся людей. Среди них сын Альберта Эйнштейна, сын Бертрана Рассела, дочь Джеймса Джойса427, также в числе «подозреваемых» — родственники Моцарта, Ньютона, Дарвина и Микеланджело428. Впрочем, все попытки определить наличие заболевания у людей, которые жили задолго до появления диагноза, остаются спекуляциями.

Но возможно, мы обязаны шизофрении возникновением целого музыкального направления. Такую гипотезу в 2001 г. выдвинул профессор Шеффилдского университета Шон Спенс. На одной из конференций по психиатрии он рассказал необычную историю музыканта Чарльза «Бадди» Болдена, на мелодиях которого вырос, в частности, Луи Армстронг. Болден и его бэнд были крайне популярны в Новом Орлеане до 1907 г., когда музыканта поместили в психиатрическую больницу, где он и прожил до самой смерти. Из-за своего заболевания Бадди не мог читать обычную нотную запись, поэтому ему оставалось только играть мелодии «из головы». Именно он добавил элементы импровизации в регтайм, что, по мнению Спенса, и запустило процесс трансформации этого жанра в джаз429.

Диагноз, но не приговор

Традиционно врачи оценивали шизофрению как мрачный прогноз, но на самом деле они зачастую сгущали краски. Долгосрочные исследования (продолжительностью до 40 лет) показывают, что в реальности положение дел куда лучше, чем кажется. Во-первых, до половины больных либо вообще не случается обострений, либо они страдают от них изредка, а потом возвращаются к нормальной жизни. Во-вторых, даже те, кто не смог полностью избавиться от симптомов, приспосабливаются к новым для себя условиям и продолжают жить в соответствии со своими планами — заводят семью, устраиваются на работу и т.д. Например, лауреат Нобелевской премии по экономике Джон Нэш со временем научился адаптироваться к симптомам своей болезни. В частности, он приучал себя отличать «голоса в голове» (знаменитая экранизация A Beautiful Mind («Игры разума» в российском прокате) искажает факты: на самом деле ученый только слышал голоса и не видел несуществующих людей, но слуховые галлюцинации в кино не так впечатляют, как визуальные) от реальных и не слушаться их. Также он старался социализироваться — например, часто появлялся в Принстоне и общался со студентами. Случай Нэша уникален и тем, что ученый в какой-то момент прекратил принимать лекарства. Создатели фильма сознательно исказили эту биографическую деталь (по их версии, математику помогает новый препарат) — они хотели популяризировать информацию о шизофрении среди населения и показать важность медикаментозного лечения. Их можно понять: ведь Нэш был в высшей степени неординарной личностью и, кроме того, осознанные усилия математического гения вполне могли совпасть со спонтанной ремиссией. Исследования же среди обычных пациентов говорят о том, что неблагоприятный исход болезни обычно связан именно с попытками игнорировать рекомендации врачей (в частности, бросать прием лекарств) или отсутствием доступа к нормальному лечению430, 431. Так что транслировать идею об исцелении с помощью исключительно волевых усилий действительно было бы не самым хорошим решением для Голливуда.

Еще один пример удачного исцеления — Элин Сакс, преподаватель права, психологии и психиатрии в юридической школе «Гулд» Университета Южной Калифорнии. Ее впечатляющая карьера сложилась во многом благодаря, а не вопреки шизофрении. В одном из интервью она рассказывала, что именно работа помогала ей избегать обострений: «Мне всегда казалось, что интеллектуальная нагрузка позволяет сохранять мои мысли упорядоченными. Это стало очевидно, когда я начала себя чувствовать хуже по вечерам, во время отдыха. Работа, конечно, не устраняет мои симптомы, но позволяет отодвинуть их в фоновый режим, где они становятся почти незаметными»432. Элин написала четыре книги о своем заболевании, последняя из которых — «Не держит сердцевина: Записки о моей шизофрении»[4] (The Center Cannot Hold: My Journey Through Madness) — получила несколько престижных премий, в том числе вошла в десятку лучших за год произведений категории нон-фикшн по версии журнала Times.

Обычно прогноз течения болезни можно делать по тому, как проходят первые три года после первого приступа. Быстрое восстановление и хорошая реакция на лечение, возвращение к обычной жизни обычно означают, что у больного большие шансы на полноценное существование433. Шизофрения, как и многие другие психические болезни, как бы «прокладывает» себе путь в мышление пациента, и чем глубже она проникла, тем сильнее будет ее воздействие на поведение человека. В связи с этим самым важным фактором в лечении является как можно более быстрое купирование приступа, а в идеале — его предупреждение434.

От малярии до нейролептиков

Для лечения шизофрении врачи во всем мире используют антипсихотики (они же нейролептики). Как и почти все препараты, применяемые при психических заболеваниях, они были открыты случайно. До их появления (до 1950-х) медики использовали лишь радикальные средства лечения: инсулинокоматозную терапию435, лоботомию436, искусственное повышение температуры тела до 41 ºС, а иногда даже пациентов заражали малярией437. Эти методы, хоть они и были стрессовыми для больных и повергали в шок окружающих, считались эффективными по меркам того времени — за изобретение малярийной терапии Юлиус Вагнер-Яурегг в 1927 г. даже получил Нобелевскую премию438.

В 1951-м хирург из Франции Анри Лабори изучал хлорпромазин как перспективное расслабляющее средство перед наркозом. Его интересовала способность препарата снижать температуру тела. Он предложил коллегам из своего госпиталя использовать хлорпромазин в качестве успокоительного для пациента в стадии психоза. В тот период считалось нормой помещать больных в холодную ванну для снижения ажитации. Лабори предположил, что снижение температуры фармацевтическим методом окажется эффективнее, и результат превзошел все ожидания — пациент успокоился практически сразу после укола. Лабори и коллеги решили продолжить исследования, и по истечении 20 дней лечения больной вернулся к нормальной жизни439. Спустя четыре года уже более 19 стран стали активно использовать хлорпромазин (в Советском Союзе он был известен как аминазин) в медицинской практике440. Впервые в арсенале психиатров появились более гуманные способы для борьбы с шизофренией. Хлорпромазин дает неприятные побочные эффекты — от импотенции до паркинсонизма, но это все равно был большой шаг по сравнению с удалением части мозга или введением в кому.

Достаточно быстро ученые поняли, что чудесные результаты лечения никак не связаны с охлаждением тела. Открытие первого нейролептика стимулировало исследования мозга, и уже к концу 1950-х были открыты шесть главных нейротрансмиттеров (среди них допамин и серотонин) — альфа и омега современных представлений о работе мозга441. Ученый из Гетеборга Арвид Карлссон исследовал воздействие нейролептиков на мышах и обнаружил, что эти вещества блокируют допаминовые рецепторы в мозге животных. В 1975 г. он опубликовал работу, в которой предположил, что именно с этим связано лечебное действие антипсихотиков, а шизофрения соответственно возникает от избытка допамина442. Эта теория с некоторыми поправками является сейчас доминиру­ющей в медицинском сообществе.

Впрочем, на деле все оказалось чуть сложнее. Первоначальный подход — блокировать все допаминовые рецепторы — оказался хоть и эффективным, но зачастую мучительным для пациентов. Часто у них наблюдалась то акатизия (неспособность находиться долго в состоянии без движения), то чрезмерная седация, головные боли, тремор, беспокойство, нередко развивались депрессии443. В связи с этим фармкомпании продолжили поиск лекарств, которые бы устраняли симптомы шизофрении без существенных побочных эффектов. Новым решением стал клозапин, первый атипичный нейролептик. Свое название эта группа лекарств получила за нетипичное для классических антипсихотиков «мягкое» действие. В среднем они намного лучше переносятся больными, благодаря чему и стали золотым стандартом в лечении шизофрении.

Интересно, что тестирование клозапина началось еще в 1972 г., но его побочные эффекты были, что называется, «редки, да метки». Из-за вызванного им резкого снижения иммунитета умерло несколько пациентов. Компания-производитель добровольно прекратила испытания в 1975 г., но в 1990-х вновь вернулась к клозапину. Врачи решили, что не стоит отказываться от этого лекарства, даже несмотря на риск метаболических нарушений: все же оно обладало уникальными антипсихотическими свойствами, и выгода от его использования многократно перевешивала риски444.

С развитием допаминовой теории действие нейролептиков стало более понятным для ученых. Оказалось, что при длительной (более нескольких недель) блокаде гиперчувствительных рецепторов лекарства заставляют их перестраиваться, из-за чего последние становятся более устойчивыми к случайной активации445. А более «щадящее» действие атипичных нейролептиков связано с их прицельным действием. Они избирательно блокируют рецепторы в чувствительных к допамину участках мозга, не затрагивая те, в которых и без того допамин в дефиците446.

Резюме

Шизофрения и «раздвоение личности» — два разных заболевания.

Шизофрения — это не только «глюки» и вера в теории заговора: существует множество симптомов, в том числе и негативных (ослабевание нормальных психических функций): человек постепенно замыкается в себе, становится безразличным к окружающим, хуже адаптируется в обществе.

Шизофрению вызывает сочетание нескольких факторов — генетических, физиологических, психологических и т.д. Плохая наследственность еще не приговор: если один из ваших родителей страдает шизофренией, ваш шанс заболеть — не больше 10%.

Большинство шизофреников находятся на амбулаторном лечении и попадают в психиатрические больницы только в периоды обострений. Шизофрения не обязательно разрушает карьеру или личную жизнь. То, что состояние больного может только ухудшаться, — это миф: часть пациентов спонтанно вылечиваются.

Существуют теории о том, что шизофрения — побочный эффект некоторых наших качеств, приобретенных в ходе эволюции, — способности к связной речи или социальному познанию.

Самая популярная нейробиологическая теория шизофрении гласит, что расстройство вызвано сбоями в работе допаминовых рецепторов в разных участках мозга. Из-за этого у человека возникает сильная мотивация концентрироваться на сверхидеях, но слабеет способность к самоконтролю и критической оценке действительности.

Связь между шизофренией и креативностью не доказана, но, возможно, джаз появился именно благодаря этому заболеванию.

Глава 8

Игра в имитацию: что такое антисоциальное расстройство

Валера всегда считал уроки этики в школе самыми странными. Их учили правилам, которые, как он быстро убеждался на собственном опыте, выполнять было совсем необязательно. Более того, часто они мешали получить желаемое — например, если хотелось отнять булочку у второклашки. И тем не менее все с ними носились так, как будто они очень важны. Валера вначале недоумевал, но учительница странно реагировала на его вполне резонные вопросы вроде «Почему нельзя грубить тем, кто ничего не может мне за это сделать?». Он понял, что гораздо выгоднее притворяться, что и для него все это ужасно важно, и заодно запоминать, какими правилами руководствуются остальные, чтобы при случае использовать это знание. Оказалось, можно смягчить гнев учителя или родителей, изобразив виноватый вид, или заставить одноклассника поделиться, надавив на его совесть. Жить стало проще и приятнее — хотя Валера все равно чувствовал, что чем-то отличается от остальных. Их жизнь была полна разнообразных эмоций — по крайней мере они так утверждали. У Валеры был гораздо более скудный диапазон: или равнодушие, или торжество (например, когда удавалось здорово напугать раздражающую его девчонку), или злоба (когда что-то шло не так, как ему хотелось бы). Но зато он ничего не боялся — а другие ребята все больше боялись его.

Уроки этики Валера почему-то всегда вспоминал, когда совершал что-то аморальное с точки зрения большинства людей. Вот и сейчас, дописывая докладную на своего начальника Дениса (третью за месяц), он их вспомнил. Впрочем, какая разница, школу он давно окончил, а впереди светят заманчивые перспективы: завтра его докладная попадет на стол к директору, и на следующей неделе начальника наверняка уволят. Валера станет исполняющим обязанности, а значит, в итоге и полноправным руководителем. Он со своей работой справлялся всегда (точнее, всегда умел сделать вид, что справляется). Именно поэтому в свои 28 он дослужился до должности начальника отдела (а через неделю уже и первого заместителя генерального директора) крупного металлургического холдинга. Надо постараться, чтобы начальник не прознал, чьего авторства кляузы подвели его под увольнение: Валера хотел бы еще занять у него денег на новый автомобиль. Он обожал гонять на скорости под 200, поэтому давно мечтал сменить свой скромный седан на что-нибудь спортивное. Денис считает, что они с Валерой хорошие друзья (поэтому-то и не имел секретов — тех самых, что потом попадали в докладные), и легко прокредитует Валеру на несколько сотен тысяч рублей. Валера совершенно не понимал, как он будет их отдавать, но это его мало заботило. В крайнем случае Дениса можно просто кинуть — особенно если тот не попросит расписку. С Денисом порой было забавно проводить время, но этой дружбой, как и любой другой, Валера не дорожил. Впрочем, он был уверен, что это нормально, — и не мог понять людей, которые жертвуют собственными интересами ради каких-то взаимоотношений.

Только главное, чтобы не получилось как девять лет назад. Тот случай Валера не любил вспоминать: он тогда был еще подростком и о последствиях не задумывался. Любимые вещи из магазинов юноша просто уносил с собой, притворяясь одним из сотрудников — благо в масс-маркете часто работает молодежь. Афера быстро вскрылась, и Валера оказался на скамье подсудимых. Ему удалось отделаться условным сроком, а через пять лет (благодаря небольшой интрижке с сотрудницей Минюста) вообще подчистить свое темное прошлое в базе судебных реестров. С тех пор Валера понял, что стоит быть осмотрительнее — другие люди далеко не так глупы, как ему казалось. И тем не менее их действия можно просчитать и усыпить бдительность, если говорить им то, что они хотят услышать.

После суда Валера по настоянию родителей сходил к психиатру, который поставил парню диагноз «антисоциальное расстройство личности». Но эта информация ему никак не пригодилась. Зато она не помешала бы тем, кому приходилось иметь с ним дело, — чтобы понять, что это за человек и чего от него можно ожидать.

Главные признаки антисоциального расстройства — презрение к общественным нормам, равнодушие к чувствам окружающих и неспособность нести ответственность за свои поступки. Такой коктейль часто приводит к проблемам с законом — люди с этим диагнозом составляют 20% всех заключенных в тюрьмах447. Но, как и в случае многих других заболеваний, тут возможен целый спектр вариантов, так что в поле зрения полиции и психиатров попадает меньшинство страдающих антисоциальным расстройством. У одних есть лишь некоторые диссоциальные черты, которые успешно компенсируются или маскируются, другие самовыражаются в рамках действующего законодательства, а еще кто-то идет в ту сферу, где агрессия разрешена и даже поощряется (например, на военную службу или в тюремные надзиратели). Некоторые поднимаются очень высоко по социальной лестнице — несмотря на все «побочные эффекты» расстройства, хладнокровие, готовность к риску и желание доминировать могут привести к успеху. Так или иначе, всех этих людей объединяет весьма своеобразное представление о том, что можно и чего нельзя делать, «зашитое» в них на уровне функций мозга и, к сожалению, практически не поддающееся коррекции. Это заболевание, пожалуй, приносит больше дискомфорта обществу, чем самому носителю, который чаще всего даже не осознает, что с ним что-то не так.

Таких людей еще часто называют психопатами или социопатами, но это неофициальные термины — они не упоминаются ни в Международной классификации болезней448, ни в Руководстве по диагностике и статистике психических расстройств449. Чаcто эти понятия используются как синонимичные антисоциальному расстройству — хотя тут есть свои нюансы и разночтения, о которых мы расскажем ниже. В России многие врачи до сих пор называют психопатией любое расстройство личности, опираясь на устаревшую классификацию, разработанную еще в 1933 г. Но мы, чтобы не множить сущности, не будем использовать это значение.

Психоз или психопатия?

В обычной жизни мы весьма вольно обращаемся с психиатрическими терминами и легко связываем слово «психопат» со словами «психоз» и «психовать». Из-за этого может сложиться впечатление, будто психопат — это человек легко возбудимый и психически неуравновешенный. Чтобы избежать путаницы, немного проясним понятия.

Психоз — сильное нарушение психической деятельности, приводящее к тому, что человек теряет связь с реальностью. Это может вызвать аффекты, галлюцинации, бред и разные нарушения поведения, а иногда и агрессию. Психоз сам по себе не заболевание, а лишь проявление разных заболеваний (таких как шизофрения или биполярное расстройство). Из этого состояния можно выйти, купировав его лекарствами, оно временное и не является частью личности человека. Больной, сделавший что-то плохое в состоянии психоза, признается невменяемым. Классический пример психоза в кино — герой Джека Николсона в фильме «Сияние». В начале фильма он вполне адекватный (хоть и не очень приятный) человек, но ближе к концу начинает пьянствовать с мертвецами в несуществующем баре, а потом пытается зарубить топором жену.

И если психоз — симптом, то психопатия — уже неизлечимая болезнь. Психопат остается таковым на протяжении всей жизни. Его мировосприятие в какой-то степени искажено, но его нельзя считать больным в традиционном смысле слова: он проявляет выдержку и хладнокровие в стрессовых ситуациях и всегда осознает, что делает, — даже если действует импульсивно. Такие люди, совершив преступление, признаются вменяемыми в суде и часто кажутся воплощением нормальности в обычной жизни. Эми Данн из фильма Дэвида Финчера «Исчезнувшая» целый год мирно живет с мужем, потихоньку готовя ему ловушку на пятилетие их свадьбы. Она делает это разумно и организованно — составляет список необходимых пунктов и вычеркивает их по одному в перерывах между хлопотами по хозяйству. Ее поведение не вызывает подозрения ни у мужа, ни у соседей — хотя такой подход к решению проблем в супружеских отношениях сложно назвать нормальным.

Разумеется, сейчас мы приводим крайние случаи деструктивного поведения — просто потому, что на ярких примерах удобнее показывать разницу в «почерках». Не стоит судить по ним обо всех пациентах. Человек в психозе может разговаривать с Богом или считать шкаф из IKEA дверью в Нарнию, но при этом вести себя тихо и не проявлять агрессии, а человек с антисоциальным расстройством может всю жизнь быть законопо­слушным гражданином и ни разу не поднять ни на кого руку.

«Нравственное помешательство»

Драматические перемены в лечении психических расстройств удивительным образом совпали по времени с Великой французской революцией. В 1792 г. монархия пала, а добросердечный психиатр Филипп Пинель, став врачом психиатрического госпиталя Бисетр, в буквальном смысле освободил умалишенных от оков450 — до этого их держали в цепях, в помещениях, похожих на тюремные. Пациенты начали выздоравливать намного чаще, а Пинель, наблюдая за подопечными, подметил интересный вариант психического расстройства — «манию без делирия»451. Такие больные сохраняли ясность сознания и адекватное восприятие окружающего мира, но испытывали непреодолимую тягу к насильственным или просто порочным действиям. Человек с подобным расстройством мог вести с вами непринужденную светскую беседу, а под конец пырнуть ножом. Случай в Ростове в 2013 г., когда спор из-за философии Канта закончился потасовкой и стрельбой452, Пинель вполне мог бы классифицировать как «манию без делирия».

Последователи психиатра на протяжении XIX в. продолжали изучать вопрос, и постепенно стало ясно, что корни такого «безумия без безумия» лежат в структуре личности и поэтому плохо поддаются лечению. Слово «психопатия», впервые появившись в 1888 г., стало обозначать то, что сейчас психиатры называют расстройством личности, — стойкую патологию, которая заложена в самом характере человека, затрагивает разные сферы его жизни и приводит к социальной дезадаптации. Это глубинное искажение картины мира, где непродуктивные, а иногда и разрушительные модели мышления и поведения считаются нормой, потому что человек привык к ним с раннего детства453.

Параллельно к идее врожденной дезадаптации пришли криминологи — стало ясно, что далеко не все преступления можно объяснить плохим воспитанием, социальной неустроенностью и несовершенством законодательства. Появилась гипотеза о том, что «плохие» люди изначально устроены — на уровне и психологии, и физиологии — не так, как «хорошие», что это в каком-то смысле отдельная порода людей. «Внезапно, однажды утром мрачного декабрьского дня, я обнаружил на черепе каторжника целую серию ненормальностей… аналогичную тем, которые имеются у низших позвоночных. При виде этих странных ненормальностей — как будто бы ясный свет озарил темную равнину до самого горизонта — я осознал, что проб­лема сущности и происхождения преступников была разрешена для меня»454, — писал итальянский криминолог Чезаре Ламброзо в 1870-х гг. Ламброзо переусердствовал в проведении параллелей между психотипом и фенотипом — он предлагал распознавать преступников по комплекции и чертам лица (в 1913-м английский криминолог Чарльз Горинг проверил455 эту гипотезу, сравнив физические характеристики преступников, студентов, военно­служащих и учителей, и не обнаружил никаких различий). Но многие годы спустя нейробиологи подтвердят, что склонность к антисоциальному поведению связана в том числе и с особенностью анатомии мозга.

В 1941 г. американский психиатр Херви Клекли в книге «Маска здравомыслия» (The Mask of Sanity) впервые обрисовал типичный образ психопата в современном представлении — безэмоционального, безответственного и аморального, но при этом неплохо адаптированного к жизни в социуме индивида456. С подачи Клекли психопатами стали называть не просто всех тех, кто страдает какими-либо расстройствами личности, а их специфическую и наиболее опасную для окружающих категорию. На примере 15 реальных кейсов Клекли попытался разобраться в том, как устроен внутренний мир таких людей. Он пришел к выводу, что в основе расстройства лежит нейробио­логическая патология, лишающая людей способности испытывать глубокие, настоящие эмоции. Психопаты компенсируют этот изъян, научившись в совершенстве имитировать «нормальное» поведение, но эмоциональный дальтонизм не позволяет им по-настоящему наладить контакт с окружающими. Эгоизм и импульсивность в сочетании с практически полным отсутствием страха, стыда и раскаяния часто толкают этих людей на антисоциальные поступки, при этом они выглядят безобидно и редко внушают подозрения.

Живописное описание людей «с недостатком души», неотличимых от добропорядочных граждан, взбудоражило общество, учитывая то, что Клекли составил список критериев для распознавания психопатов, но не предложил вариантов лечения, сделав вывод, что на данном этапе развития психиатрии с этим расстройством ничего поделать нельзя. Психиатр в каком-то смысле смог уловить цайтгайст — публикация исследования совпала по времени с началом Второй мировой войны, а Адольф Гитлер и по сей день остается самым известным гипотетическим психопатом среди исторических личностей.

Несмотря на интерес к психопатии, до конца ХХ в. для нее не существовало единого определения и формализованных критериев. Прорыв случился в 1980 г., когда в справочнике DSM появилось «антисоциальное расстройство личности»457, а канадский психолог Роберт Хаэр составил «психопат-тест», получивший признание во всем мире458. Со временем оба описания претерпели изменения, но диагностические критерии Хаэра все еще расходятся с критериями DSM, что продолжает провоцировать ученых на споры.

Психопат-тест

По разным оценкам, антисоциалы составляют 1–4% населения (среди мужчин их заметно больше)459, 460. Шанс попасть в их число зависит в том числе и от того, каким инструментом диагностики пользуется психиатр. В МКБ и DSM «кастинг» менее жесткий, и собирательный портрет пациента по двум справочникам будет примерно таким: «агрессивный, бессердечный и безответственный человек, пренебрегающий социальными нормами. Он часто лжет, легко оправдывает себя и сваливает вину на других. Импульсивен, склонен к рискованному поведению, не умеет предсказывать последствия и совершенно не учится на ошибках». Малоприятная личность, но… и только-то? Под такое описание подпадает скорее грубоватый и незадачливый грабитель банка, чем по-настоящему зловещий персонаж вроде Ганнибала Лектора. Но киносценаристы и писатели редко ориентируются на эти справочники, предпочитая пользоваться (помимо своей фантазии) описанием из опросника Хаэра.

Продолжая дело своего предшественника Херви Клекли, о котором мы писали выше, канадец Роберт Хаэр сыграл огромную роль в демонизации психопатии. Он популяризировал концепцию «хищники среди нас»: существует определенный процент людей, которые напрочь лишены собственных эмоций, но при этом прекрасно имитируют чужие и умеют производить желаемое впечатление. Они очаровательны, бессердечны и любят власть. Их можно встретить как среди серийных убийц, так и во главе корпораций. Открыто противостоять им сложно и опасно, но можно научиться их распознавать и избегать контакта. Для этого и существует «психопат-тест». Хаэр предлагает 20 критериев для выявления расстройства. За каждое соответствие конкретному критерию тестируемый получает три балла, и человек, набравший 30 баллов и более, может считаться выраженным психопатом.

Вот этот список:

льстивое, поверхностное обаяние;

значительная переоценка своих возможностей;

постоянная потребность в стимуляции;

патологическая лживость;

манипулирование;

отсутствие чувства вины;

слабые эмоции;

паразитический образ жизни;

слабый контроль за поведением;

беспорядочное половое поведение;

ранние проблемы с поведением;

отсутствие долгосрочных жизненных целей;

импульсивность;

безответственность;

отказ брать на себя ответственность;

множество кратковременных связей;

преступления в юном возрасте;

нарушение обязательств;

черствость и отсутствие эмпатии;

большой преступный потенциал.

Естественно, результаты теста должны оцениваться психиатром на основании личного интервью и знаний о социальном бэкграунде опрашиваемого, и мы (как и автор теста) не рекомендуем вам ставить своим знакомым какие-либо диагнозы. Что касается самодиагностики, сам Хаэр в книге «Лишенные совести. Пугающий мир психопатов» убеждает читателей: если вы задумались о том, чтобы пройти тест, вы совершенно точно не психопат, потому что такого рода рефлексия им не свойственна461.

Если сравнить опросник Хаэра с МКБ и DSM, то можно увидеть, что у психопата обнаруживаются почти все качества антисоциала, но не каждый антисоциал будет психопатом (по данным Британского национального центра психического здоровья, только 10% антисоциалов набирают высокий балл по «психопат-тесту»462). Такие критерии, как шарм, склонность (и талант) к манипулированию и хладнокровие, — отличительные черты психопата. Кроме того, описания в МКБ и DSM больше отражают поведение человека в обществе, в то время как Хаэр заостряет внимание на внутренних качествах личности, ее потенциале.

В 1990-х появился еще один инструмент диагностики, тоже ориентированный на выявление глубинных характеристик личности, — PPI (Psychopathic Personality Inventory, Перечень черт психопатической личности). Этот тест, составленный из 187 вопросов, рассматривает восемь независимых параметров, включающих как общие «антисоциальные» симптомы, так и выделенные Клекли и Хаэром признаки психопатии. Люди, набравшие одинаковые баллы по PPI, могут демонстрировать разный «рисунок» расстройства: у одних будут ярче выражены бесстрашие и стремление к власти, а у других — импульсивность и безответственность. Поэтому его можно рассматривать как общий знаменатель двух разных подходов463.

Но как мы уже говорили, даже психиатры не всегда различают эти нюансы. В дальнейшем мы будем уделять больше внимания психопатическим чертам — поскольку обладающие ими люди не отвечают стереотипным представлениям о «ненормальности», но и при этом их особенности оказывают заметное влияние на жизнь окружающих.

Бытие и ничто

Безразличие к социальным нормам, свойственное антисоциалам, возникает не на пустом месте, а вытекает из ряда других личностных особенностей. Прежде всего это очень ограниченный эмоциональный диапазон. По мнению Нэнси Маквильямс, американского психоаналитика и автора учебника по диагностике структуры личности, психопат способен испытывать только два действительно сильных чувства: маниакальную радость и ненависть465. Все остальные эмоции — как рябь на поверхности воды, они легко приходят и уходят, не задевая человека по-настоящему. Роберт Хаэр с коллегами провел нейролингвистическое исследование, показавшее, что психопаты не понимают, какие чувства стоят за эмоционально окрашенными словами466. Такие слова несут в себе больше информации, поэтому наш мозг реагирует на них более активно, чем на нейтральные понятия. Но электроэнцефалограф показал, что для человека с психопатией не будет разницы между словами «изнасилование» и «пончик».

По Интернету давно гуляет тест на наличие психопатии, состоящий из одного-единственного вопроса. Звучит он примерно так: «На похоронах матери девушка встретила прекрасного незнакомца и влюбилась в него, но они не успели пообщаться. Через несколько дней она убила свою сестру. Почему?» Утверждается, что все психопаты и серийные убийцы (что для многих обывателей, кажется, одно и то же) отвечают на этот вопрос одинаково: «Она убила сестру, чтобы он пришел на похороны еще раз». Звучит вроде бы логично — такой ответ демонстрирует бесчувственность и холодный расчет. Но Кевин Даттон, психолог из Оксфордского университета и известный исследователь расстройства, лично задал этот вопрос нескольким диагностированным психопатам. Все они предположили, что героиня убила сестру из ревности461. Так что такой способ быстрой диагностики не работает.

Такие люди не способны сильно привязываться, испытывать глубокие чувства и завязывать прочные отношения. Окружающие для них в какой-то степени — неодушевленные объекты, с которыми можно обращаться по своему усмотрению. Поэтому психопатам так сложно приспособиться к жизни в обществе — у них нет тех внутренних ограничителей, которые есть у обычных людей. Они не задумываются о том, чтобы другим было удобно, не испытывают чувства вины и угрызений совести. Более того, большинство из них полагают, что другие воспринимают мир примерно так же — но слишком слабы и глупы, чтобы «урвать свое», так что церемониться с ними нечего. Поэтому самые понятные способы социального взаимодействия для подобных личностей — конкуренция, манипуляция и контроль.

Дружеские и семейные связи они, как правило, налаживают либо потому, что это чем-то выгодно, либо потому, что «так надо» (наличие друзей и семьи повышает статус человека в глазах окружающих). Иногда психопаты испытывают привязанность, увлечение и даже, как они считают, любовь, но обычно это вызвано жаждой обладания. Объект любви воспринимается как важный артефакт, владение которым поднимает человека в собственных глазах, особенно если он не перечит своему «обладателю». «Это не включает эмоции, но вы чувствуете, что вам будет жалко, если ваш партнер уйдет», — рассказала диагностированный социопат Джессика Келли в интервью журналу Vice467. «Любовь социопатов — всепожирающий, потребительский род любви. Когда я люблю кого-то, я хочу надышаться им, в буквальном смысле слова высосать его душу», — откровенничает женщина с диагнозом на специальном форуме Sociopath World468. При этом социопаты на том же форуме подчеркивают, что в таком отношении есть и свои плюсы: они не идеализируют своих партнеров, а видят все их недостатки и все равно остаются рядом.

Впрочем, зачастую это ненадолго — если партнер перестает удовлетворять все их потребности или просто наскучивает, многие антисоциалы разрывают отношения без лишних сантиментов. Кроме того, они часто не испытывают теплых чувств к собственным родственникам, даже к детям. Известны случаи, когда психопаты не переживали из-за смерти члена семьи, но убивались по погиб­шей собаке — потому что собака бесконечно предана хозяину и ее можно воспринимать как собственность.

Эмоциональный сканер

Несмотря на то что психопаты не умеют сочувствовать, они прекрасно считывают эмоции окружающих. Их часто описывают как людей с каким-то особенным радаром: они очень точно чувствуют собеседника и хорошо угадывают его уязвимые стороны. Однако никакой мистики в таком таланте нет: это что-то вроде техники «холодного чтения», которой пользуются профессиональные гадалки469.

Представим, что в шатер заходит новый клиент. Как будет действовать гадалка? Во-первых, она внимательно рассмотрит его, обращая внимание на все детали — прическу, мимику, язык тела, аксессуары и т.д., и сделает предварительные выводы. Во-вторых, попробует универсальные и статистически оправданные «отмычки», которые можно применить практически к любому человеку. Все мы самолюбивы, все когда-нибудь сомневаемся в себе и боимся быть отвергнутыми, нас всех интересует, насколько мы привлекательны в глазах других людей. На этих струнках можно сыграть, даже если вы разговариваете с незнакомцем. И наконец, ворожея постоянно корректирует свои наблюдения, закидывая «удочки» и делая выводы из реакций человека, казалось бы, на невинные вопросы. В результате — если мы имеем дело с настоящим профессионалом — человек дает гадалке гораздо больше информации о себе, чем ему кажется. Психопаты пользуются похожими методами, чтобы сближаться с людьми и оказывать на них влияние. Они стараются просчитать коммуникацию наперед, на ходу меняют тактику при общении и не смущаются, совершив ошибку: если одна зацепка не сработала, сработает другая. Они отмечают мельчайшие детали — потому что их не отвлекают собственные эмоции.

Особенно впечатляют таланты таких людей в распознавании языка тела. В 2009 г. канадский психолог Анджела Бук вместе с коллегами провела интересный эксперимент470. Исследовательница проверила 47 мужчин-студентов по шкале психопатии, после чего разделила их на две группы — с высокими и низкими показателями. Затем она набрала новую группу из 12 человек и попросила их заполнить анкету с вопросами «Были ли вы когда-либо жертвой нападения?» и «Если да, то сколько раз?». Предварительно, по пути в комнату с анкетами, эти респонденты были без их ведома засняты на видеокамеру. Бук показала видеозаписи 47 испытуемым и попросила их по походке угадать, насколько уязвимым был каждый из этих 12 человек. В полном соответствии с предположениями психолога студенты с более высокими баллами по шкале психопатии лучше вычисляли потенциальных жертв. Антисоциалы с детства изучают окружающих — мимику, интонации, манеры, темпераменты, личные слабости, реакции на поведение других. Они не питают иллюзий насчет чужих мотивов — в отличие от обычных людей, которые часто приписывают другим собственные переживания и взгляды на мир. Поэтому из психопатов получаются очень внимательные и объективные наблюдатели. Правда, познавать мир чувств и отношений им приходится чисто аналитически: путем нехитрых сопоставлений можно вычислить, что слезы чаще всего вызывают жалость, а если ты напроказничал, выражение раскаяния в определенных формулировках поможет выйти сухим из воды. Не чувствуя эмоций, психопаты отлично имитируют их проявления — они могут репетировать перед зеркалом обезоруживающую улыбку или трогательно-потерянное выражение лица.

Безумство храбрых

Человеку, сильно пострадавшему от собственной эмоцио­нальности (скажем, из-за несчастной любви), «непробиваемость» психопата может показаться суперсилой. Робкий конформист может позавидовать его способности ставить свои желания выше всех законов и устанавливать свои правила игры. Тем более что общество в определенной степени ценит такие качества, как упорство, хладнокровие и умение получить желаемое. Может сложиться ощущение, что психопат живет в мире безграничных возможностей (если не считать существенным ограничением неспособность любить). Но у этой свободы есть оборотная сторона. «Психопат верит, что он должен протестовать не против какой-то малой группы, конкретного общественного института или идеологии, но против человеческой жизни в целом, — пишет Клекли. — Он не может найти в ней чего-то такого, в чем был бы глубокий смысл или постоянный источник стимулирования; он видит в ней лишь незначительные приятные мелочи, ужасное повторение серий мелких неприятностей и скуку»471.

По версии, родившейся еще в середине прошлого века у клинического психолога Герберта Куэя, постоянное чувство пустоты и скуки связано с «багом» в автономной нервной системе — у психопатов более высокий порог возбуждения и, соответственно, им нужна более сильная стимуляция для получения удовольствия472, 473. Иными словами, если обычному человеку достаточно прокатиться на американских горках, чтобы у него приятно захватило дух, психопату для получения схожих ощущений надо угнать автомобиль. Поэтому стремление нарушать правила вызвано не только равнодушием к чувствам и интересам окружающих — это почти физиологическая потребность. Интересное исследование в 2014 г. в Гонконге провел британский профессор криминологии и психиатрии Адриан Рейн. Он обнаружил, что среди школьников, чья скорость сердцебиения в спокойном состоянии ниже среднего, уровень агрессии значительно выше. Другими словами, этим людям требуется намного более сильный стресс для активизации привычных нам эмоций474. Рейн занимается этой проблемой с 1977 г. и похожие исследования проводит не впервые, и каждый раз корреляция между антисоциальным поведением и низким сердечным ритмом в детстве подтверждается475, 476.

Можно провести аналогию с фильмом «Адреналин»: главному герою Чеву Челиосу приходится постоянно поддерживать высокий уровень адреналина, чтобы его организм мог сопротивляться яду, который ему вкололи враги. Поэтому Чев искусственно создает вокруг себя напряженную обстановку, совершая провокационные поступки — от кражи мотоцикла у полицейского до публичного секса. Так и психопату приходится делать свою жизнь более насыщенной в сравнении с обычными людьми, поэтому он часто идет на риск. Кроме того, у него плохо с самоконтролем в целом. Как мы помним, за планирование, предугадывание последствий и подавление социально неприемлемого поведения отвечает префронтальная кора. У психопатов она уменьшена477 и функционирует не так, как у других478. Более того, владение навыками самоконтроля не повышает им самооценку — в отличие от большинства людей они не чувствуют себя сильнее или умнее, если им удается удержаться от разрушительного действия479.

Неумение учитывать предыдущий опыт также выливается в отсутствие осмотрительности. Лимбическая система психопата плохо реагирует на аверсивное обучение480, 481 — в итоге он не чувствует связи между нежелательным действием и негативным подкреплением, или, иначе говоря, продолжает наступать на одни и те же грабли. Это подтвердил проведенный еще в 1960-х эксперимент Роберта Хаэра482, в котором участвовали преступники — как психопаты, так и обычные люди. Хаэр сказал подопытным, что начнет обратный отсчет с 10 и, когда дойдет до 1, они получат весьма болезненный удар током. Обычные участники испытывали страх, о чем свидетельствовали их энцефалограммы, показатели кровяного давления и кожно-гальванических реакций. Но с психопатами ничего подобного не происходило. Более того, уже получив один электрошок, при повторном обратном отчете — уже зная наверняка, насколько больно им будет, — они сохраняли полную невозмутимость. Это связано с дисфункцией в их мозге: определенный участок миндалевидного тела, который нейробиологи связывают с реакцией испуга, работает гораздо менее активно, чем у обычных людей483.

Это не означает, что антисоциалы совсем не способны к обучению, — они не реагируют на отрицательное подкрепление, зато очень чувствительны к положительному. Адриан Рейн сравнил то, как непсихопаты и психопаты выполняют простую учебную задачу. Выяснилось, что если наказывать за ошибки электрошоком, то первые гораздо быстрее выучивают правило, чем вторые. Но если успех приводил к материальному поощрению или помогал избежать удара, испытуемые с антисоциальным расстройством справлялись гораздо лучше обычных участников. Более того, когда перед антисоциалами маячит перспектива вознаграждения, они настолько сосредотачиваются на цели, что забывают про все остальное, — и этому они тоже обязаны своим бесстрашием. Это связано в том числе с тем, что у психопатов более чувствительная система вознаграждения — в ответ на положительный стимул у них выделяется больше допамина, чем у нормальных людей484. Это значит, что они гораздо лучше мотивированы на достижение желанной цели, чем большинство из нас.

Диагноз Шерлока

«Я не психопат, а высокоактивный социопат. Выучи наконец термины», — возмущается Шерлок Холмс в знаменитом телесериале канала BBC One. Хорошо, что у гениального сыщика нет проблем с самоидентификацией, но профессиональный диагност мог бы поспорить со сценаристами фильма.

Некоторые специалисты разделяют психопатию и социопатию, но не так, как это делает Шерлок, — социопатами принято называть более импульсивных и примитивных антисоциальных личностей (таких, кто ближе к описаниям в МКБ и DSM), а психопатами — более хладнокровных и расчетливых, сумевших интегрироваться в общество и даже преуспеть. Также есть мнение, что психопатия — врожденная характеристика личности, а социопатия — приобретенная в результате внешнего воздействия, например черепно-мозговой травмы или неблагополучной обстановки в семье.

C этой точки зрения Шерлок как раз ближе к психопатам — они с братом выросли в любящей семье, и у них схожие черты характера (холодность, азарт, расчетливость, склонность к манипулированию), что можно интер­претировать как довод в пользу «удачной» генетики. Оба вполне успешны и пользуются большим уважением, хотя и не все одобряют их методы достижения целей. Но, как считает известный американский психолог Мария Конникова485, на самом деле Шерлок не соответствует критериям ни одного диагностического справочника. Да, он холоден и открыто пренебрегает формальными правилами, но у него есть вполне четкие моральные ориентиры и при всей кажущейся черствости он способен на глубокую и искреннюю дружбу — в отличие от психопата. (Вы при желании можете «прогнать» Холмса по всем пунктам представленного выше теста на психопатию и убедиться, что такой диагноз ему действительно не грозит.)

Природа или воспитание?

Ученые, которые проводят различия между психопатами и социопатами, cчитают, что первыми надо родиться, а вторым сильно не повезло с семьей и окружением. Те же специалисты, кто таких различий не делает, склонны полагать, что виной всему биология, а окружение может влиять лишь на то, насколько сильно проявятся природные качества. Иными словами, психопат из неблагополучной семьи вероятнее всего попадет в тюрьму, а психопат из элиты скорее станет безжалостным прокурором.

Долгосрочные исследования показали, что личностные черты, ассоциируемые с психопатией, остаются стабильными на протяжении долгого времени. Если симптомы антисоциального расстройства начали проявляться с раннего детства, то с большой вероятностью они сохранятся и во взрослом состоянии. Эти черты передаются по наследству: однояйцевые близнецы, которые делят 100% своих генов, намного больше совпадают по психологическому портрету, чем двуяйцевые, которые делят только 50% генов486.

В 2002 г. выяснилось, что мужчины с определенной вариацией гена, контролирующего синтез фермента моноаминоксидазы А (низкий уровень этого фермента связывают с агрессивным поведением), с большой вероятностью проявляют психопатическое поведение во взрослом состоянии, если с ними плохо обращались в детстве487. Другое исследование, проведенное Авшаломом Каспи и Терри Моффиттом из Института психиатрии Королевского колледжа Лондона, показало, что мужчины с тяжелым детством, у которых не было этой вариации гена (и, соответственно, в их организме вырабатывалось больше моноаминооксидазы А), редко проявляли склонность к насилию488. Таким образом, сторонники обеих точек зрения по-своему правы: имеют значение и окружение, и воспитание, но при наличии определенной биологической предрасположенности.

Это лечится?

Пока большинство психиатров сходятся во мнении, что антисоциальное расстройство, и в частности психопатия, неизлечимо. Создать эффективный препарат, повышающий эмоциональность и эмпатичность, до сих пор не удалось489, а психотерапия нечасто приводит к прогрессу — в том числе и потому, что подобные пациенты малоспособны к анализу собственных переживаний, недоверчивы и им сложно признать авторитет терапевта. Такие больные часто пытаются провоцировать врача или манипулировать им.

Для того чтобы психотерапия работала, необходимо желание пациента меняться. Но психопаты не считают, что с ними что-то не так. Более того, в 1991 г. эксперимент с классической психотерапией для попадавших в карцер антисоциалов с треском провалился. Уголовники не только не встали на путь исправления, но, наоборот, уровень преступности среди них оказался выше, чем среди тех, кто вообще не получал лечения. Предположительно психотерапевты предоставили психопатам новую информацию о слабостях людей, и последние не преминули ею воспользоваться для того, чтобы еще лучше манипулировать окружающими490.

Возможно, больше усилий стоит направлять не на лечение, а на адаптацию антисоциалов к жизни в обществе. Роберт Хаэр по просьбе правительства Канады разработал специальную программу терапии для преступников с психопатией. Ее суть в том, чтобы не пытаться достучаться до таких людей эмоционально, а рационально объяснить им, что разрушительное поведение не в их интересах, и показать, как можно удовлетворять свои потребности, не вступая в конфликт с обществом.

Слово психопатам

При всем при том известны случаи, когда люди с диагностированным антисоциальным расстройством, и в частности с психопатией, живо интересовались собственным состоянием. В 2005 г. нейробиолог Джеймс Фэллон изучал ПЭТ-сканы преступников в надежде выявить особенности строения мозга, связанные с психопатией. По случайности на столе также лежали сканы его собственного мозга и мозга членов его семьи, которые были сделаны для исследования болезни Альцгеймера. Ученый взял один из этих снимков и, к своему удивлению, обнаружил на нем патологию, типичную для психопатов, — низкую активность определенных участков фронтальной и темпоральной лобных долей, связанных с эмпатией, моральными принципами и самоконтролем. Когда выяснилось, что на снимке его собственный мозг, Фэллон не стал скрывать свое открытие, а решил сыграть на публичности — выступил на конференции TED491, дал несколько интервью и в конце концов написал книгу «Психопатия изнутри» (The Psychopath Inside). Кроме того, ученый сообщил, что начал прилагать сознательные усилия к тому, чтобы контролировать свои психопатические черты и вести себя как «хороший парень».

В 2013 г. вышла книга «Исповедь социопата», написанная под псевдонимом М. Е. Томас. По словам автора и героини книги мисс Томас (и по оценке Джона Эденса, профессора факультета психологии Техасского университета, к которому она обратилась за консультацией), результаты ее тестирования показали высокие баллы по опроснику Хаэра. Несмотря на то что Томас до консультации была вполне довольна жизнью, изучение материалов о психопатии помогло ей понять, чем она отличается от обычных людей. Она написала автобиографию, дала несколько интервью и даже выступила в телевизионной передаче. Как и Фэллон, мисс Томас оказалась вполне способна к рефлексии в отношении собственных мотивов и поступков. «Я знаю, что мое сердце чернее и холоднее, чем сердца большинства людей», — признает она, хотя и отказывается считать себя плохим человеком.

Зачем социопатам совершать «каминг-аут»? Возможно, дело в самоуверенности, смелости и жажде острых ощущений, свойственных подобным людям. Но даже если мисс Томас и Фэллоном двигали эгоистические мотивы, нельзя не признать, что они сделали многое для просвещения и популяризации этой темы. Тот факт, что некоторые антисоциалы пытаются осо­знать свои отличия и наладить диалог с большинством, говорит о том, что не стоит торопиться записывать их в «опасные элементы».

Хищники и мы

Антисоциальное расстройство личности чаще других психических заболеваний ассоциируется со склонностью к серийным убийствам. Тед Банди, виновный минимум в 30 убийствах, по мнению многих исследователей, был психопатом. Определенную связь прослеживают и специа­листы ФБР492: «У серийных убийц могут проявляться несколько или много черт, свойственных психопатам. Психопаты, которые совершают серийные убийства, не ценят человеческую жизнь и проявляют крайнюю бесчувственность по отношению к своим жертвам». Тем не менее психопатия — это скорее хорошая питательная среда для склонности к убийству, чем первопричина. То, что человек полностью лишен сочувствия, не означает, что он непременно начнет точить ножи в подвале, поджидая жертву. Конечно, лучше не стоять у него на пути, когда он идет к своей цели, но его цель необязательно заключается в том, чтобы причинить окружающим вред.

Кроме того, как и у любого психического заболевания, здесь есть широкий спектр проявлений — черты психопатии могут быть выражены сильнее или слабее и встречаться в разных комбинациях. Человек может быть хладнокровным, неэмпатичным и иметь задатки манипулятора, но при этом оставаться безвредным, а при правильном выборе профессии — даже полезным для общества.

Истории о воплощении в безобидном обличье зла, которое практически невозможно распознать, пока ты не станешь его жертвой, будоражат человечество с давних времен. Коварный дух, превратившийся в ребенка, обаятельный денди-вампир или андроид-убийца в «Бегущем по лезвию» — отражение наших естественных страхов перед «другим», существом, внешне неотличимым от нас, но мыслящим принципиально иначе и потому опасным. Быть может, наши древние предки догадывались о существовании психопатов и отразили это в своих мифах. А возможно, культурный контекст каким-то образом повлиял на то, как исследователи воспринимают своих подопечных, распространяя вокруг психопатии ореол загадочного всемогущества. Так или иначе, образ психопата цепляет, заставляя нас балансировать между страхом и интересом и снова и снова взвешивать, что важнее — отсутствие человеческих слабостей или наличие человеческих эмоций.

Должны ли мы относиться к ним так же, как мы относимся к обычным людям, — пытаться посмотреть на мир их глазами и не осуждать, потому что они не выбирали себе расстройство личности? Или биологическая предрасположенность к проступкам не должна считаться смягчающим обстоятельством? Что лучше — благоразумно исходить из того, что любой новый знакомый может оказаться бездушным манипулятором, или сохранить базовое доверие к людям? И что станет с нами, если мы начнем отказывать в человечности представителям собственного вида, пусть даже на основе научных исследований? Не станем ли мы тогда похожими на психопатов из своих кошмаров?

Резюме

Официального диагноза «психопатия» не существует, вместо этого используется диагноз «антисоциальное расстройство». Но эти понятия не являются точными синонимами, психопатия — это скорее частный случай антисоциального расстройства.

В России понятие «психопатия» до сих пор часто обозначает любое расстройство личности. Это дань устаревшей классификации 1930-х гг., которая уже не используется в других странах.

Не стоит путать психопатию и психоз. В отличие от психотика психопат сохраняет чувство реальности и отдает себе отчет в собственных действиях.

У психопатов практически не развита эмпатия и очень узкий эмоциональный диапазон. Они не способны на близкие отношения. Психопаты очень наблюдательны, хорошо анализируют поведение других людей и знают, как ими манипулировать.

Мозг психопатов постоянно нуждается в дополнительной стимуляции — поэтому они склонны к авантюрам. При этом у них ослаблено чувство страха, и они плохо учатся на своих ошибках.

На данный момент психопатия считается практически неизлечимой.

Глава 9

Без полутонов: что такое пограничное расстройство

Андрей курил в окно и снова спрашивал себя, что же он делает не так. Тренькнул смартфон — очередное сообщение в Facebook от Маши. Они расставались в третий раз за четыре месяца романа и снова по ее инициативе. Вчера они всего лишь поругались из-за неудачного похода в кино, а позже ночью девушка внезапно прислала ему сообщение: «Я поняла, что не готова к отношениям, они меня душат. Прости, что веду себя как трус. Прощай». Молодой человек уже два раза возвращал Машу и успел подустать от ее перепадов настроения и прочих странностей, поэтому на этот раз решил покорно ответить: «Хорошо, если ты так хочешь». В результате весь следующий день он получал от Маши послания, от которых хотелось начать биться головой о стенку из-за непонимания происходящего. Маша то просила у Андрея прощения за какие-то лишь ей известные прегрешения и уверяла его, что он идеален, а она его недостойна, то говорила, что ей надоело одной стараться сохранить эти отношения, когда он не делает для этого ничего, то объясняла, что ей гораздо лучше одной и она испытывает сильное облегчение, то просила поговорить с ней хоть о чем-нибудь, потому что для нее совершенно невыносима мысль о расставании. Андрей какое-то время пытался превратить эту хаотичную беседу в продуктивный разговор, но ощущение было такое, что настроения Маши меняются спонтанно и его, Андрея, аргументы ни на что особо не влияют. В конце концов он просто перестал отвечать на сообщения. Но чувство когнитивного диссонанса не отпускало — он не мог понять, что произошло и кто виноват в случившемся.

Временами Маша могла быть просто очаровательной, и неудивительно, что он сразу увлекся ею, встретив в компании общих знакомых на музыкальном фестивале. Она была независимой, живой, спонтанной и остроумной, с ней не приходилось скучать. То, что у такой привлекательной девушки к ее 29 годам не было опыта длительных отношений, казалось случайностью или невезением. Но как только у них начался роман, моменты идиллии стали перемежаться с тревожными звоночками. Она жаждала внимания по первому требованию и, когда Андрей не мог с ней встретиться из-за авралов на работе, потом несколько дней вела себя подчеркнуто холодно и заворачивала предложения о следующем свидании, ссылаясь на занятость. Она на словах всячески подчеркивала свою самодостаточность, но при этом хотела видеться чуть ли не каждый день и постоянно писала Андрею в соцсети обо всех своих впечатлениях и переживаниях. Ее реакции было невозможно предсказать: сегодня она могла считать его родственной душой и неумеренно восторгаться его умом, а завтра предъявить массу серьезных претензий к его душевным качествам из-за несовпадения взглядов на новый фильм Вуди Аллена. Во время одной ссоры она кричала, что со своими талантами достойна гораздо большего, а во время другой — упрекала молодого человека в том, что тот стыдится ее, хотя он не давал ей никаких поводов так думать. Любой конфликт с ней сильно изматывал — она была очень категорична и резка в формулировках и легко находила в любой его фразе подтекст, который он туда не вкладывал. Сначала эти «американские горки» отношений казались необычным приключением, но с каждым разом Андрей все больше уставал. «Я не понимаю, чего она от меня хочет, — признавался он другу Коле. — Мне кажется, она в отношениях не со мной, а с каким-то воображаемым образом в своей голове».

Еще через несколько дней он снова попытался обсудить с девушкой все, что между ними произошло, но она так и не смогла внятно объяснить причины разрыва. Ему приходило в голову, что у Маши могут быть какие-то психологические проблемы, но он не подозревал, что это серьезное расстройство, имеющее отдельное название, — до тех пор, пока через полгода не разговорился с уже бывшей девушкой в соцсетях и она не призналась, что проходит курс психотерапии.

Диагноз «пограничное расстройство личности» (ПРЛ) появился относительно недавно и до сих пор вызывает полемику. Прежде всего важно не путать его с пограничным состоянием — относительно слабым уровнем выраженности психического расстройства, не доходящим до заметной патологии. Изначально автор термина американский психотерапевт Адольф Штерн считал, что симптомы того, что сейчас мы называем ПРЛ, — это смазанные, «пограничные» симптомы шизофрении493 (напомним, «шизофрения-light» действительно существует — сейчас это заболевание называется шизотипическим расстройством, и подробнее о нем мы рассказывали в главе 7), отсюда и название. Впоследствии выяснилось, что с шизофренией ПРЛ не имеет ничего общего, хотя еще долгое время последнее являлось «классификационной свалкой» — такой диагноз могли поставить человеку, у которого явно было какое-то нарушение психики, но симптомы оказывались слишком невнятными и противоречивыми. Но по мере исследования расстройства психиатрам удалось определить его специфический почерк, и в 1980 г. оно стало самостоятельным диагнозом. Сейчас визитной карточкой пограничного расстройства личности считаются следующие проявления494:

Экстремальные реакции в случае, если больной чувствует себя покинутым: он впадает в панику, депрессию, истерику или бурный гнев, совершает отчаянные поступки. При этом не важно, насколько оправданно состояние покинутости: возможно, у «пограничника» просто выдался неудачный день, когда любимый человек не смог пойти с ним в кино из-за сверхурочного задания на работе. Даже такая ситуация может причинить больному страдание, и его реакция будет достойна шекспировской пьесы, потому что такие люди очень сильно боятся быть брошенными и почти постоянно ждут от окружающих подвоха.

Напряженные, непредсказуемые и полные контрастов отношения с членами семьи, друзьями и возлюбленными. Сегодня человек может считать, что его близкие — само совершенство и между ними полнейшее взаимопонимание, а завтра внезапно почувствует неприязнь, разочарование или злость на этих ненадежных людей, которые так и не смогли оправдать его ожидания. Страдающие пограничным расстройством склонны идеализировать потенциальных друзей или возлюбленных чуть ли не с первой встречи, они быстро втягиваются в отношения и легко начинают воспринимать всерьез самые невинные проявления симпатии. Даже на самых ранних стадиях общения они часто стремятся проводить почти все свободное время вместе с любимыми и делиться самыми личными переживаниями. Естественно, далеко не все могут выдержать такой накал страстей и столь быстрое слияние личных границ, поэтому партнеры довольно быстро начинают напоминать «пограничникам» о том, что существует такая важная вещь, как личное пространство. Для человека с ПРЛ этот вполне резонный аргумент может выглядеть как сигнал о том, что его недостаточно ценят и могут бросить в любой момент, поэтому он с большой вероятностью поспешит принять превентивные меры: разочаруется, с драматической ноткой сообщит, что ему нужно «больше свободы», или даже первым бросит парт­нера, недоумевающего, в чем он, собственно, провинился. Такие люди могут сильно «вкладываться» в отношения, но они всегда ожидают от окружающих гарантии того, что их усилия не будут потрачены впустую. А поскольку в реальном мире такие гарантии дать невозможно, они то и дело сталкиваются с крахом иллюзий.

Искаженные и нестабильные представления о себе, о собственной личности. У человека с ПРЛ нет цельной картины своего «Я» — он старается подстраиваться под окружа­ющих и часто зависим от них, поэтому его мнения, ценности и вкусы внезапно меняются. Расставания очень болезненны для него еще и поэтому — вместе с бывшим другом, соратником или возлюбленным уходит и его более-менее стабилизировавшееся представление о себе. Часто больные ПРЛ «на ровном месте» чувствуют внутреннюю опустошенность и потерянность.

Импульсивное и опасное поведение — в попытке заполнить пустоту и отвлечься от нестабильности собственного существования «пограничник» может спускать крупные суммы денег, лихачить на дорогах, иметь проблемы с алкоголем и наркотиками, беспорядочно менять половых партнеров. В тяжелые моменты он может также причинять себе физический вред (скажем, наносить порезы) — вплоть до суицида.

Резкая и внешне немотивированная смена настроения — каждый эпизод может длиться от нескольких часов до нескольких дней. Данный симптом характерен как для людей с ПРЛ, как и для биполярников. Поэтому очень важен правильный дифференциальный диагноз: эти расстройства имеют разную природу и лечатся по-разному. Если упрощенно, их можно различить по двум ключевым параметрам: временным рамкам (человека с пограничным расстройством колбасит чаще — он может менять фазы до нескольких раз в день) и типичности поведения для конкретной личности (условно, постоянный любитель диких эскапад и рискованного вождения с большей вероятностью «пограничник», а осторожный человек, который вдруг стал стритрейсером, скорее биполярник).

Невозможность управлять гневом — у «пограничников» периодически случаются вспышки неконтролируемой ярости или раздражения. В состоянии аффекта человек с ПРЛ словно съезжает в детскую или подростковую фазу психологического развития. У него сильно страдает рациональное мышление, он перестает реагировать на здравые аргументы и теряет способность идти на компромисс.

Появление в случае сильного стресса параноидальных мыслей или диссоциативных симптомов, таких как чувство пребывания вне тела или дереализация (ощущение нереальности происходящего — все словно в тумане, во сне или в компьютерной игре; подробнее о дереализации можно узнать в главе 3).

ПРЛ, как правило, проявляется уже в молодости, но расстройства личности стараются не диагностировать в юном возрасте, поскольку эти заболевания очень стабильны и, чтобы правильно поставить диагноз, нужно прослеживать состояние человека на протяжении достаточно долгого времени. Как и в случае других психических болезней, симптомы должны затрагивать разные аспекты жизни человека.

Человек с ПРЛ живет в состоянии постоянной внутренней неупорядоченности, и из-за этого внешний мир тоже кажется ему непонятным, чужим и враждебным — хотя время от времени с ним случаются приступы идеализации и любви ко всему сущему, основанной на нереалистичном восприятии и поэтому быстро сменяющейся разочарованием. Такой пациент испытывает внутренний дискомфорт, будучи предоставленным самому себе, ведь, как мы уже писали, он слабо понимает, кто он такой, а значит, у него нет внутреннего психологического «костяка» и стабильной самооценки, которые являются опорой для хорошо адаптированных к жизни личностей и помогают справиться с неожиданностями. Поэтому он стремится «прицепиться» к кому-нибудь — присутствие другого человека задает хоть какую-то систему координат и дает возможность временно определиться с планами, принципами и мироощущением.

Как уже было отмечено, страдающий пограничным расстройством личности в глубине души постоянно боится оказаться брошенным (многие исследования связывают расстройство с детскими травмами495, 496, 497, считая причиной этого страха нестабильные или плохие отношения с родителями). С чувством брошенности у больного ассоциируется целый спектр ситуаций, не вызывающих трудности у обычного человека, — даже отмена любимых занятий по йоге или внезапная командировка лучшего друга может вызвать у «пограничника» панику или бурный гнев, ведь из-за этого ему придется провести в одиночестве (а значит, в хаосе) больше времени, чем он рассчитывал. Гнев, кстати, может быть с одинаковым успехом направлен как на «предателей», на которых возлагались надежды, так и на самого себя — поскольку больной не имеет стабильного представления о своих личных качествах, он не знает наверняка, «хороший» он или «плохой» (а предположить что-то среднее невозможно, поскольку такие люди почти не различают полутонов). Поэтому практически любой неприятный инцидент «пограничник» может объяснить тем, что он «плохой» и просто не заслужил нормального обращения.

А теперь представьте, что из-за опоздания на встречу в кафе вас могут внезапно бросить (списав все на какие-нибудь куда более глобальные причины вроде «мы не созданы друг для друга» или «я понял, что слишком самодостаточен»), или просто обвинить в бессердечии, или, наоборот, кинуться вам в ноги с горячими извинениями за то, что вам вообще приходится тратить время на такого никчемного человека. Не все люди после такого сюрприза согласятся на новый совместный поход в кафе — и их можно понять. Тем не менее «пограничники» все-таки периодически заводят семьи, любовников и друзей, и, к сожалению, их близким часто потом тоже требуется помощь психотерапевта — попадание в нестабильные отношения «любви-ненависти» никому не идет на пользу. Близкие человека с пограничным расстройством чаще страдают от психиатрических болезней, в основном депрессий498, а супруги обычно в значительно меньшей степени удовлетворены отношениями499.

Масштабных работ с целью выявления степени распространенности пограничного расстройства личности не проводилось, но выборочные исследования в Британии, Норвегии и США сходятся примерно на одной доле — от 5 до 7% населения500, 501. Норвежское исследование показало, что расстройства личности чаще встречались у людей без высшего образования, живущих в центре Осло (в столице Норвегии это скорее признак отсутствия финансового достатка) и не имеющих постоянных отношений502. Впрочем, возможно, в случае последнего фактора налицо обратная связь: людям с расстройствами личности просто сложнее найти спутников жизни и сделать карьеру. От ПРЛ одинаково часто страдают женщины и мужчины503.

Пограничное расстройство считается очень проблемным диагнозом. («Как будто в психиатрии есть беспроблемные диагнозы?» — спросите вы. Конечно, нет — но и тут есть своя градация.) Как и все расстройства личности, оно с трудом поддается коррекции. При этом его сложнее воспринять всерьез в сравнении со многими другими нарушениями — пациенты с таким диагнозом обычно малоспособны к качественному анализу собственного поведения, а для окружающих основные симптомы выглядят как «заскоки» или проявления «скверного характера». Заболевание может серьезно отравлять жизнь — ученые из США попытались оценить, насколько сильно влияет ПРЛ на благополучие пациентов, и пришли к выводу, что ОКР или даже депрессия намного меньше воздействует на социальную жизнь и карьеру, чем пограничное расстройство504. Риск самоубийств у «пограничников» достаточно высокий — около 10% пациентов хотя бы раз пытаются покончить с собой505.

Энакин Скайуокер и «Клуб 27»

Зарубежные психиатры охотно анализируют поведение персонажей поп-культуры, и иногда этот интерес перерастает в серьезные исследования и даже забавные дебаты. Много шума наделала опубликованная в 2007 г. в журнале Psychiatry Research статья «Страдает ли Энакин Скайуокер от пограничного расстройства личности?»506. Ее написали ученые из Госпиталя Тулузского университетского и Французского центра исследований прикладной психологии. Руководитель исследования Эрик Буи и его коллеги утверждали, что Энакина в Дарта превратила не Темная сторона Силы, а определенные нарушения психики. Они нашли у киногероя целый ряд симптомов ПРЛ.

По мнению исследователей, Энакину не хватало типичной джедайской выдержки и у него были заметные проблемы с импульсивностью и управлением гневом. Своих наставников он то идеализировал, то ни в грош не ставил. Очень боялся одиночества — и именно страх потерять жену Падме заставил Энакина стать сообщником ситхов. «От перехода на Темную сторону Силы Скайуокера могла бы уберечь психотерапия», — предположил Эрик Буи. Ученые считают, что психологический портрет протагониста «Звездных войн» сильно повлиял на популярность фильма среди подростков, которые легко идентифицируют себя с такого рода персонажем (эмоциональность, импульсивность и бескомпромиссность «пограничников» похожи на мировосприятие типичного тинейджера).

Впрочем, не все психиатры согласились с этой точкой зрения. Специалист по ПРЛ Ренди Крегер написала возмущенную статью в Psychology Today, отстаивая честь знаменитого героя киносаги. Она считает, что у Энакина нет свойственных «пограничникам» проблем с само­идентификацией: наоборот, у него развитое чувство собственного достоинства и он отдает себе отчет в том, что он сильный джедай и отличный пилот. К тому же у него нежные и близкие отношения с матерью и женой, а люди с ПРЛ не так легко подпускают кого-то к себе и с трудом сохраняют стабильные отношения. Кроме того, совершая аморальные поступки, Скайуокер понимает, что творит, и идет на это вполне сознательно — в отличие от «пограничников», которые часто не могут управлять собой. И наконец, расстройство личности должно иметь один и тот же паттерн на протяжении всей жизни, но Энакин таки превращается в Вейдера, после чего теряет многие гипотетические черты ПРЛ507 и становится просто классическим кинозлодеем. Мы, как и Ренди Крегер, полагаем, что диагноз тут несколько притянут за уши, — но французские ученые настолько уверены в своей правоте, что используют материалы из «Звездных войн» при обучении студентов.

Этот же диагноз часто ставят и некоторым знаменитостям — в списке «подозреваемых» значится сама Мэрилин Монро, Курт Кобейн, Эми Уайнхаус, а также «Клуб 27» (условное название группы культовых рок- и блюз-музыкантов, умерших в возрасте 27 лет) практически в полном составе, включая Джима Моррисона и Дженис Джоплин — про этих двоих вышла целая книга под названием «Жить в мертвой зоне» (Living in the Dead Zone), авторы которой красочно описывают воображаемые сеансы психотерапии с рок-звездами. У всех этих личностей в анамнезе нестабильные отношения, импульсивные поступки, резкие эмоциональные перепады и отраженные в личных записях или текстах песен чувства пустоты и потерянности, проблемы с алкоголем и наркотиками — популярный набор «пограничников». Но примеров из биографии, конечно, недостаточно для официального психиатрического заключения — так что эти диагнозы так и остаются всего лишь гипотезами, весьма лестными для менее знаменитых людей с ПРЛ (ведь это предполагает, что человек с расстройством может добиться больших успехов).

Гены или воспитание?

Еще десять лет назад ученые считали, что гены играют решающую роль в развитии пограничного расстройства личности — вероятность унаследовать заболевание от родителей, по их мнению, составляла около 70%508. Однако эти данные не учитывали фактор воспитания, и в 2007 г. оценка была снижена до 27%509. Но исследований среди идентичных близнецов (они делят 100% генов, поэтому их удобно изучать и сравнивать с многояйцевыми близнецами для проверки гипотезы о наследуемости) проводилось относительно немного, так что нельзя сказать, что эта информация очень надежна. Исследования ближайших родственников показывают, что у ребенка или брата/сестры больного ПРЛ в 10–20 раз больше шансов заболеть пограничным расстройством, чем у человека, в чьей семье никто этим недугом не страдал, но, конечно, нельзя полностью гарантировать, что причина точно в генах, а не в воспитании. Тем не менее вполне возможно, что какая-то группа генов делает человека более уязвимым к расстройству, хотя ученые пока так и не смогли назвать конкретные комбинации. Существует также гипотеза, что ген DRD4, который ассоциируется с любопытством и импульсивностью, может иметь отношение и к пограничному расстройству510.

Ученые предполагают, что все расстройства личности так или иначе связаны с психологическими потрясениями, пережитыми в детстве. Это относится и к пограничному расстройству личности511. Многие исследования показывают тесную связь риска развития ПРЛ с психологическими травмами, полученными в раннем возрасте512, — речь может идти об эмоциональном, физическом и/или сексуальном насилии со стороны родителей или опекунов либо о потере близких. Эмоциональная отчужденность родителей или отрицание ими значимости мыслей и чувств ребенка тоже может подтолкнуть развитие болезни — например, если взрослые запрещают малышу выражать огорчение и наказывают за любые проявления дурного настроения. Из-за этого дети перестают доверять как собственным эмоциям, так и близким или потенциально близким людям. А с возрастом человек так и не приучается нормально выражать свои чувства, его все время мотает между двумя крайностями — подавлением переживаний и их хаотическим и неконтролиру­емым выражением. Эти же обстоятельства могут привести и к расстройствам привязанности — не имея опыта доверительных отношений, человек с ПРЛ склонен то остро нуждаться в заботе и идеализировать потенциальных партнеров, то бояться чрезмерной близости с другими людьми и отталкивать их при малейшем, часто необоснованном, подозрении в ненадежности.

Впрочем, даже простая нехватка внимания со стороны взрослых может повысить риск развития ПРЛ — так, 84% участников одного значимого американского исследования рассказывают, что в детстве чувствовали недостаточную заботу со стороны своих родителей или других опекунов513. Как утверждает теория привязанности, ребенку необходимо иметь хотя бы одного человека, которому он может доверять и чье поведение может послужить основой его собственной ролевой модели. Без него мальчик или девочка не способен выстроить свою систему координат в мире и вообще не чувствует себя в безопасности. У 72% людей с диагностированным пограничным расстройством личности в анамнезе была история потери подобного человека-ориентира514. И все же это не значит, что у плохих родителей непременно вырастет ребенок с ПРЛ — речь идет лишь о вероятности, а не о жестких причинно-следственных связях.

Нейробиология

Для пограничного расстройства до сих пор не нашли медикаментозного лечения — это во многом связано с тем, что, по всей видимости, оно вызывается целым комплексом нарушений в структуре и биохимии мозга. Склонность к депрессии, тревожности и боязнь быть покинутым, свойственные пациентам с ПРЛ, исследователи из Универси­тета штата Нью-Йорк в Стоуни-Брук объясняют сбоями серотонинового обмена515. Доказана связь ПРЛ с дисфункцией серотониновых 5-HT1A-рецепторов, отвечающих, в частности, за импульсивность, волю и самоконтроль. Предположительно стрессы в детстве приводят к тому, что эти рецепторы становятся менее отзывчивы к раздражителям516.

Эмоциональные шторма, типичные для страдающих пограничным расстройством, связаны с нарушениями в лимбической системе — исследования показывают, что у таких людей миндалевидное тело (амигдала) уменьшено, но зато более остро реагирует на эмоциональную стимуляцию517. Это роднит «пограничников» с больными посттравматическим расстройством личности518 (подробнее о нем в главе 4). Немецкий психиатр Cабина Херпетц и ее коллеги показывали пациентам с диагностированным ПРЛ и контрольной группе изображения людей, проявляющих различные эмоции. Обнаружилось, что у «пограничников» уровень насыщенной кислородом крови вокруг амигдалы повышен, а также намного сильнее активируется часть мозга, ответственная за распознавание эмоций (веретенообразная извилина)519. У них же ученые обнаружили на четверть уменьшенный гиппокамп, который помогает интерпретировать сигналы от амигдалы как осознаваемые эмоции520. Получается, что люди с пограничным расстройством намного более поглощены «распознаванием» чужих эмоций. Примерно как близорукий вынужден напрягать глаза, чтобы разглядеть далекую надпись, и у него это получается все равно хуже, чем у человека с «единицей» в обоих глазах. А еще у пациентов с ПРЛ с повышенной интенсивностью вырабатывается кортизол — гормон, производящийся в ответ на стресс521. Поэтому такие люди легче выходят из себя и склонны чрезмерно реагировать даже на слабые раздражители.

Как это лечить?

Согласно американскому национальному исследованию коморбидности, около 85% пациентов с ПРЛ имеют признаки какого-нибудь другого психического заболевания522 (женщины часто страдают депрессией и тревожными расстройствами, у мужчин обычно возникают проблемы с наркотическими веществами и антисоциальное расстройство). Впрочем, это сказывается и на физическом здоровье — увеличивается риск развития диабета, повышенного давления, артрита и фибромиалгии (впрочем, это может быть связано с лишним весом, который часто становится побочным эффектом лечения сопутству­ющих ПРЛ заболеваний).

К счастью, исследования показывают, что пограничное расстройство чаще всего не длится вечно. При правильном лечении можно ожидать, что в течение шести лет после госпитализации у более чем 70% больных исчезнут диагностические признаки ПРЛ. Это показало исследование Мэри Занарини и ее коллег из Гарвардского университета, проведенное в 2003 г. Выяснилось, что через два года после лечения ремиссия произошла у трети больных, через четыре года — почти у половины, а спустя шесть лет состояние лишь 25% соответствовало критериям диагноза. Важно, что лишь у 6% после ремиссии наблюдались повторные проявления болезни523. Для психиатрии это удивительно небольшой процент — сравните с 50% повторных случаев депрессии524 или с почти 80% — шизофрении525.

Практически не существует исследований, доказывающих необходимость медикаментозного лечения пограничного расстройства, как, собственно, и препаратов с подтвержденной эффективностью. Есть мнение, что перспективным средством лечения может оказаться спрей для носа с окситоцином — гормоном гипоталамуса, связанным с чувством привязанности и доверия. Спрей может послужить своего рода социальной «подушкой безопасности» — исследование показало, что применяющие его люди с пограничным расстройством личности перестают концентрироваться на негативных эмоциях и становятся менее восприимчивы к социальным угрозам526,527. Однако этот метод лечения еще нуждается в дальнейшем изучении, и, даже если его эффективность будет неоднократно доказана, окситоцин может лишь частично помочь в лечении ПРЛ528. Зато уже сейчас лекарства способны смягчить симптомы сопутствующих расстройств — депрессию, тревожность или повышенную агрессию. Бороться с этими проявлениями важно потому, что они значительно усугубляют состояние больного, сводя на нет попытки справиться с расстройством. Но для решения основных проблем «пограничников» — черно-белого восприятия мира, эмоциональных «качелей», слабого самоконтроля и сложностей с самоидентификацией — чаще всего обращаются к помощи психотерапевтов.

Сегодня наиболее эффективными считаются диалектическая поведенческая терапия (ДПТ) и терапия, основанная на ментализации. ДПТ — одна из форм когнитивно-поведенческой терапии (КПТ), о которой мы уже неоднократно говорили и которая на сегодняшний день имеет наилучшую доказательную базу по лечению разных расстройств из всех видов психотерапии. Диалектическо-поведенческий метод объединяет типичные элементы КПТ — пациента учат осознавать вредные шаблоны поведения и заменять их на что-то более продуктивное — с упражнениями, которые помогают больным принимать и собственную индивидуальность, и личность других людей. Это очень важно для «пограничников», которые часто мечутся, обвиняя во всех смертных грехах то себя самого, то окружающих.

Терапия, основанная на работе с ментализацией, помогает пациентам с пограничным расстройством на­учиться понимать чувства других. В результате больные перестают приписывать окружающим надуманные мотивы и лучше находят общий язык с близкими — а это одна из самых важных задач для «пограничника». Специалисты по этому виду терапии исходят из того, что первым делом нужно сформировать у больного более четкие представления о собственной личности и ее границах, о том, где заканчиваются желания, мнения и эмоции пациента и начинаются желания, мнения и эмоции других людей. Эти задачи тесно связаны с «моделью психического», о которой мы говорили в главе 6, — способностью отделять собственные знания и переживания от чужих. При всей своей обостренной реакции на внешний эмоциональный фон люди с пограничным расстройством не очень хорошие эмпаты, потому что им сложно встать на место другого человека (да и вообще представить себе, что может существовать другая точка зрения). Если эффективность когнитивно-поведенческой терапии была доказана неоднократно, то действенность терапии, основанной на ментализации, пока подтверждают лишь немногочисленные исследования529, 530.

Резюме

Пограничное расстройство — одно из расстройств личности. Оно формируется у человека с ранних лет, и его трудно отделить от характера индивида. Такие расстройства сложно лечить, и с ними нельзя справиться с помощью медикаментов, поэтому пациентам обычно прописывают курсы психотерапии.

Люди с пограничным расстройством плохо понимают, кто они есть, где заканчиваются их собственные мысли и эмоции и начинаются психологические границы других людей. Поэтому они с трудом переносят одиночество и нуждаются в постоянном общении — чтобы «заимствовать» у окружа­ющих убеждения, желания и способы поведения, с которыми им хотелось бы идентифицироваться.

В отношениях такие пациенты тоже не достигают гармонии — они излишне эмоциональны, плохо контролируют раздражение и гнев и склонны то идеализировать близких (как парт­неров, так и друзей и родственников), то разочаровываться в них. При этом у них слабо развита эмпатия, и они склонны приписывать окружающим надуманные мотивы. Из-за этого отношения могут стать мучительными для обеих сторон.

Есть мнения, что от этого расстройства страдали Мэрилин Монро и Курт Кобейн, а также и киногерой Энакин Скайуокер.

Как и в случае многих других расстройств, ПРЛ возникает в результате сочетания разных факторов — как генетических и биологических, так и психологических. При пограничном расстройстве в мозге происходят в том числе те же нарушения, что и при посттравматическом расстройстве, и существуют научные подтверждения того, что детские психологические травмы заметно повышают вероятность развития ПРЛ.

К счастью, это не пожизненный приговор — многие пациенты добиваются ремиссии в течение шести лет.

Самые перспективные виды психотерапии при ПРЛ — диалектико-поведенческая (форма когнитивно-поведенческой) и терапия, основанная на ментализации — т.е. на способности понимать, что мысли, чувства и намерения других людей отличаются от твоих собственных.

Глава 10

Кажется, со мной что-то не так. Что делать?

Многие люди не обращаются за психиатрической, а иногда и психологической помощью из боязни получить клеймо на всю жизнь или потому, что просто не знают, к кому идти и чего ожидать от этого похода. Поэтому мы решили составить краткий справочник на случай, если кому-то из наших читателей понадобится помощь специалиста.

Прежде всего не все понимают разницу между психологами, психотерапевтами и психиатрами. Первое, что надо усвоить: у психолога нет медицинского образования, он не может выписывать лекарства и не владеет навыками психотерапии. К нему имеет смысл обращаться с какой-то конкретной проблемой, например, кризисом среднего возраста или конфликтом в семье. Хороший специалист такого уровня поможет разобраться в отдельной ситуации или справиться с каким-то досадным, но не критичным для выживания «багом» в мышлении и поведении, но вряд ли имеет смысл рассчитывать на него, если у вас серьезная депрессия или панические атаки, — вам больше подходит психотерапевт. Психотерапевт — врач, который три года отработал психиатром, а потом прошел специальную переподготовку. Он может помочь как человеку, который долго не может оправиться от несчастной любви, так и больному с депрессией или расстройством личности. Такой специалист использует в лечении исключительно психотерапевтические методы (диапазон вариантов широчайший, но эффективными пока признаны только некоторые из них, — сейчас в плане доказательной базы наиболее убедительные результаты показывает когнитивно-поведенческая терапия) или только медикаментозные, а может сочетать их. Стоит учитывать, что психотерапевтом зачастую может назвать себя любой психолог, прошедший курсы переподготовки, поэтому стоит непременно поинтересоваться наличием медицинского образования (никакие психфаки не дают право лечить психиатрические расстройства) и отношением к доказательной медицине.

Клинический психолог — это специалист, который не только компетентен в общей психологии, но и разбирается в психологических нюансах разных патологий. Часто работает в тандеме с психиатром — проводит психологическое тестирование пациентов. Несмотря на то что он разбирается в симптомах психических расстройств, он не имеет права ни заниматься психотерапией, ни выписывать лекарства.

Психоаналитик — психотерапевт с дипломом о дополнительном образовании в области психоанализа. Короче говоря, последователь Фрейда и Юнга. Споры об эффективности психоанализа начались сразу после его изобретения, и результаты исследований по этому вопросу все еще остаются противоречивыми. Ряд нейробиологов и представителей других направлений психотерапии считает психоанализ псевдонаукой, но многие продолжают утверждать, что им помогает этот метод.

Психиатр — специалист с медицинским образованием, который может и консультировать, и лечить, и определять дееспособность человека, и ставить официальный диагноз. Напрямую к нему обычно обращаются, только почувствовав какие-то серьезные «системные ошибки» в мышлении и поведении — странные скачки настроения, склонность к самоповреждению и суицидальные мысли, бредовые идеи и галлюцинации. В сравнении с психотерапевтом он меньше разбирается в психологии, а в государственном заведении, которое вполне может быть недоукомплектовано, у него еще и очень мало времени на каждого отдельного пациента — поэтому не стоит ожидать от такого врача детальной работы с вашими травмами из детства и экзистенциальными кризисами. Зато у психиатра больше знаний и опыта в лечении тяжелых диагнозов.

Что случится, если я попаду на прием к психиатру?

Ничего страшного — вы просто побеседуете. Сам по себе поход к психиатру не означает автоматической постановки на учет, и для того, чтобы поставить диагноз, одной консультации недостаточно. Никто ведь не может гарантировать, что вы не ипохондрик, который начитался справочников по психическим расстройствам и нашел у себя пять заболеваний сразу.

В государственных психиатрических учреждениях существует два типа баз данных — для «легких» больных, чьи проблемы и особенности не опасны для общества (ваше попадание в эту категорию никого не касается, если только вами не заинтересуются спецслужбы), и то, что по старинке называется «учет» (формально такого термина в современной психиатрии уже нет), — для тех больных, которые потенциально могут стать нарушителями спокойствия. Информация о вас может попасть в эти базы, только если вы обратитесь в психоневрологический диспансер (ПНД) или государственную психлечебницу — частнопрактикующие психиатры и врачи из платных клиник не обязаны фиксировать ваше состояние для общественных целей. Но и в ПНД, если вы находитесь в ясном сознании, вас не могут поставить на учет без вашего согласия — а для этого вам надо будет указать данные паспорта и подписать определенные бумаги (нужно всегда внимательно изучать, что вы подписываете). Кроме того, часто можно договориться с персоналом о платном приеме на условиях анонимности. В ходе беседы или нескольких бесед врач выяснит, насколько тяжела ваша ситуация, и при необходимости предложит психиатрическую помощь, которая может быть стационарной или амбулаторной.

Что такое амбулаторная помощь?

Существуют две формы амбулаторной помощи в государственных учреждениях — консультативно-лечебная и диспансерная. Первой вы пользуетесь добровольно — ходите к специалисту, когда чувствуете потребность, и можете перестать посещать его в любой момент. Она оказывается в том случае, если состояние больного не слишком тяжелое и прогноз благоприятный. В консультативную группу со временем вполне может перейти и пациент из другой категории — если его состояние заметно улучшилось.

При диспансерном наблюдении человек обязан регулярно появляться у участкового психиатра либо специа­листы приходят к нему на дом. Кроме того, его ставят на учет. Обычно такой режим устанавливается для людей, «страдающих хроническими или затяжными расстройствами с тяжелыми стойкими или часто обостряющимися болезненными проявлениями»531. Чаще всего речь идет о заболеваниях с психотическими симптомами — с галлюцинациями и бредовыми идеями или о тяжелых расстройствах личности, когда человек плохо адаптирован к жизни в обществе. Решение о том, чтобы взять пациента на такое наблюдение, принимает не один врач, а целая комиссия.

Как сняться с учета, если мне полегчало?

Если пациент более трех лет находится в устойчивой ремиссии — т.е. не проявляет симптомов заболевания, его снимают с учета (тоже решением комиссии). Но «три года устойчивой ремиссии» не означает, что при улучшении самочувствия вы можете пропасть на три года, а потом прийти и попросить, чтобы вас признали здоровым. Даже в нормальном состоянии надо периодически наведываться к доктору, чтобы он фиксировал все подвижки к выздоровлению.

В каких случаях имеет смысл добровольно ложиться в стационар?

До тех пор, пока вы можете обходиться амбулаторным лечением, лучше не ложиться, хотя в некоторых, совсем тяжелых случаях это может быть единственным разумным выходом. Государственная психиатрическая лечебница — увы, не санаторий, и обстановка там сама по себе может действовать угнетающе, если вы сохраняете хотя бы относительную ясность сознания. Это учреждение, где все поставлено на поток и персонал мыслит в категориях больших чисел — к вам, скорее всего, будут применять наиболее статистически проверенный метод лечения, не очень заботясь о том, подходит ли он конкретно вам. Что вполне оправданно в рискованных случаях (логично, что острого психотика или суицидника лучше перелечить, чем недолечить, — а то как бы чего не вышло), но при более мягких расстройствах побочное действие такого подхода может оказаться сильнее, чем выгода от него. Впрочем, в разных местах стационары бывают разные — и некоторые могут обеспечивать пациенту вполне сносное качество жизни, но тут как повезет. Как бы там ни было, перед добровольной госпитализацией стоит навести справки о том заведении, куда вы собираетесь отправиться.

Что такое дневной стационар?

Некоторые психиатрические учреждения на платной основе предлагают так называемый «дневной стационар» — нечто среднее между стационаром и амбулаторным лечением. Пациент каждый день проводит в учреждении первую половину дня (обычно с 8:00 до 15:00) на протяжении пары недель и более — в зависимости от результатов лечения. Все это время он посещает разных специалистов — сдает анализы, делает ЭЭГ, беседует с психологами и психиатрами, посещает групповые занятия, где пациентов информируют об их правах и о том, что такое психические расстройства, и т.д. Такой облегченный формат терапии может быть более психологически комфортным, ведь половину дня человек продолжает вести привычный образ жизни.

Могут ли меня насильно отправить в стационар прямо из кабинета психиатра?

Гуляет много страшилок о том, что у каждого психиатра под столом — кнопка вызова спецбригады, которая радостно уведет под ручки любого не понравившегося ему пациента. На деле психиатры не заинтересованы в том, чтобы отправлять в стационар кого попало, — помимо банальной этики, у этого есть и вполне прозаические причины: подобные заведения не резиновые и не всегда полностью укомплектованы персоналом, поэтому лишние заботы никому не нужны. Так что всех, кто не доставляет особого беспокойства, стараются лечить в амбулаторном режиме.

Это не значит, что вас вообще ни при каких обстоятельствах не могут насильно госпитализировать. Но для того, чтобы врач принял столь радикальное решение, вы должны страдать от тяжелого психического расстройства. Закон определяет три необходимых условия принудительного помещения больного в стационар: 1) опасность пациента для окружающих или для себя самого; 2) беспомощность, не позволяющая ему находиться без присмотра; 3) риск существенного ухудшения здоровья, если больной будет оставлен без психиатрической помощи. Сами по себе эти правила вполне логичны, но дьявол в деталях: границы опасности, как и критерии тяжести расстройства, законом не определяются — соответственно, приходится полагаться на здравомыслие врачей. Хотим предупредить, что не стоит шутить в ПНД на тему самоубийства (но если вас действительно мучают суицидальные мысли, ими, конечно, надо делиться) — велика вероятность, что вас захотят забрать в стационар от греха подальше.

Удерживать человека в стационаре могут только по судебному решению (которое, правда, может приниматься постфактум, в течение 48 часов после принудительной госпитализации), но, к сожалению, в таких случаях независимая экспертиза не предполагается: судьи верят на слово «мотивированному заключению комиссии врачей-психиатров» из того самого заведения, которое и решило забрать пациента. Еще раз: нельзя сказать, что психиатры спят и видят, как бы заточить вас в палату, и не во всех случаях мнение пациента должно играть роль (человек, который планирует поджечь квартиру соседей, потому что те находятся в сговоре с дьяволом, тоже будет сопротивляться попаданию в стационар), но все же заметно, что о профилактике злоупотреблений со стороны медиков наши законодатели не особенно беспокоились. Поэтому очень желательно, чтобы и вы, и ваши близкие были хорошо проинформированы о своих правах, перед тем как обращаться в ПНД.

Как психиатрический диагноз может повлиять на карьеру?

В консультативно-лечебной группе ограничения минимальны. Скорее всего, тот факт, что вы посещали такую группу, скажется на ваших шансах поступить на контрактную службу в армию, в силовые структуры или на госслужбу. Также к этой части вашего прошлого могут обратиться правоохранительные органы, если вы окажетесь как-то замешаны в расследовании. Больше эта информация никому не разглашается — и уж точно она не касается вашего потенциального работодателя. Но есть нюансы: если вы собираетесь устроиться на работу в крупную корпорацию, существует вероятность, что местная служба безопасности может «пробить» вас и по закрытым медицинским базам. Разумеется, такие действия противозаконны, но, к сожалению, это не всех останавливает. Тут важно взвесить за и против — если вы явно не справляетесь с расстройством своими силами, вы все равно вряд ли задержитесь в корпорации, где к сотрудникам предъявляют жесткие требования.

Если вы попадете в группу диспансерного наблюдения, ограничения будут более серьезными: в частности, у вас возникнут проблемы с получением водительских прав (но, опять же, все решается индивидуально, в зависимости от тяжести расстройства). Впрочем, вряд ли можно назвать это несправедливой дискриминацией — человеку в состоянии тяжелой депрессии или с вероятностью психоза действительно нежелательно садиться за руль. Также по закону нельзя будет владеть оружием, работать с детьми, быть допущенным на особо опасные работы и занимать должности, требующие высокой материальной ответственности. Ну и о госслужбе тоже можно забыть. Но, если вы устроились на допустимую законодательством работу, наличие психиатрического анамнеза никого не касается. Кроме того, это не приговор на всю жизнь: решение о трудовых ограничениях в отношении конкретного человека принимается на пять лет, и его можно пересмотреть. А еще правительство обещает каждые пять лет пересматривать критерии трудовых ограничений в соответствии с достижениями науки.

Как диагноз влияет на признание вменяемости и дееспособности?

Вменяемость и дееспособность — разные понятия: первое используется только в уголовном праве в отношении людей, уже успевших совершить тяжкие преступления, а второе — при заключении любых сделок, как перед заключением договора (если есть сомнения), так и постфактум, если одна из сторон хочет его расторгнуть. Но и тот и другой термины определяют способность человека действовать по собственной воле, контролировать свои действия и осознавать их последствия. Для оценки и дееспособности, и вменяемости проводится психиатрическая экспертиза. Собираются медицинские документы, фиксирующие состояние человека, и свидетельства со стороны его близких, соседей и работодателей, могут также привлекаться письма и дневники. Все это означает, что эксперты будут смотреть не просто на тяжесть диагноза, но и на течение заболевания, перспективы, склонность к обострениям и адаптированность человека к социальной жизни. Далеко не все психические расстройства приводят к невменяемости и/или недееспособности — вряд ли агорафобия помешает вам продать дом или поможет избежать тюрьмы, если вы кого-то убили. Даже в тяжелых заболеваниях вроде шизофрении и биполярного расстройства первого типа могут быть продолжительные «светлые периоды», когда человек полностью способен отвечать за свои поступки.

Что выбрать: ПНД или частную клинику?

Если вы подозреваете, что ваши проблемы — из категории «малой» психиатрии (депрессия или повышенная тревожность), «светиться» в ПНД особого смысла не имеет: вы можете получить адекватную помощь у частного психотерапевта. Но если вы начали слышать голоса или у вас сильно путаются мысли, вам могут понадобиться сильнодействующие препараты, доступ к которым может быть затруднен в негосударственных медицинских учреждениях.

Какие законы регулируют сферу психиатрии в России?

В первую очередь это закон «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании». Он вступил в силу в 1992 г., но за время его существования в него неоднократно вносились поправки, во многом благодаря инициативам правозащитников.

Деятельность психиатров также попадает под юрисдикцию закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации». Если лечащий врач отказывается предоставить вам информацию о диагнозе, прогнозе развития заболевания, методах лечения и связанных с ними рисках, стоит указать ему на 22-ю статью этого закона.

Знание 35-й статьи Гражданского процессуального кодекса РФ тоже не будет лишним — она посвящена принудительной госпитализации и принудительному психиатрическому освидетельствованию.

Порядок проведения судебно-психиатрической экспертизы и возможность помещения человека в психиатрический стационар на время ее проведения определяется федеральным законом «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».

Итак, стоит ли оно того?

Мы бы очень хотели уверить вас, что психиатрические заведения в нашей стране работают безупречно, а все страшилки о недобровольной госпитализации — чистой воды выдумка. К сожалению, в этой сфере (как, впрочем, и во многих других) можно порой столкнуться и с некомпетентностью, и со злоупотреблениями — о чем и свидетельствуют периодические треш-репортажи из «желтых домов» (при этом надо понимать, что случаи хорошего обращения с пациентами и счастливого излечения не представляют интереса для СМИ, поэтому тут есть определенное информационное искажение). Но все же представление о том, что все психиатры и санитары — бездушные садисты, стремящиеся к бесконечной власти над беззащитным пациентом, далеко от истины: среди них много высокопрофессиональных и преданных делу людей, которые искренне заботятся о своих подопечных.

Психиатрия в России все еще сильно отстает от западной, но тем не менее тенденция к гуманизации заметна, и это не может не радовать. В любом случае перед походом в психиатрическое заведение будет полезно почитать о своих правах и подумать о том, как вы будете их отстаивать, если, к несчастью, нарветесь на чей-то «административный восторг»[5]. Но подобные меры предосторожности иногда требуются и при посещении обычных медицинских учреждений (да и чего уж там, вообще многих учреждений) в нашей стране — что не означает, что из-за этого не стоит в принципе обращаться к врачам. В конце концов, здравомыслящие люди не лечат переломы и острые инфекции на дому — так же неразумно пускать на самотек психические расстройства.

Важно учитывать и то, что психиатрия все-таки не точная наука и в лечении неизбежно будет присутствовать определенная экспериментальная составляющая. Прописываемое вам лекарство может отлично помогать другим людям, но в случае с вами — дать сбой по самым разным причинам (скажем, гормональный дисбаланс в организме), и тогда придется менять дозы или подбирать новые таблетки, возможно, не один раз. То же самое и с психотерапией — может не сработать определенная методика или сеансы с конкретным врачом, но это не означает, что лечиться в целом — бесполезное занятие. А хорошая информированность о специфике вашего расстройства и механизмах действия предлагаемых лекарств поможет принимать помощь специалиста более осознанно.

Благодарности

За ценные подсказки и комментарии при создании этой книги мы благодарим психиатров Илью Антипина и Михаила Гапонова, доцента кафедры нейро- и патопсихологии факультета психологии МГУ Илью Плужникова, нейробиолога Ольгу Григорчук, исследователя в области психофармакологии Романа Беккера и доктора Дейла Арчера, члена Американской психиатрической ассоциации.

Спасибо нашим друзьям и близким за поддержку в часы отчаяния и нежные пинки в часы прокрастинации — Полине Потаповой, Дмитрию Судакову, Марине, Михаилу и Марианне Варламовым, Светлане и Валентине Хрусталевым, Игорю и Анне Зайниевым.

Отдельное спасибо Данияру Шекебаеву за его зара­зительную любознательность.

Эта книга была бы намного хуже без научного редактора Павла Бесчастнова, подстраховавшего нас в сложных случаях. И наконец, спасибо заместителю главного редактора издательства «Альпина Паблишер» Ирине Гусинской за то, что поверила в нас.

Примечания

Center for Behavioral Health Statistics and Quality. (2015). Behavioral health trends in the United States: Results from the 2014 National Survey on Drug Use and Health (HHS Publication No. SMA 15–4927, NSDUH Series H-50). Retrieved from /

Kessler RC, Chiu WT, Demler O, Walters EE. Prevalence, severity, and comorbidity of twelve-month DSM–IV disorders in the National Comorbidity Survey Replication (NCS-R). Archives of General Psychiatry, 2005 Jun; 62(6): 617–27.

Lenzenweger MF, Lane MC, Loranger AW, Kessler RC (2007). DSM–IV personality disorders in the National Comorbidity Survey Replication. Biological Psychiatry, 62(6), 553–564.

Regier DA, Narrow WE, Rae DS, Manderscheid RW, Locke BZ, Goodwin FK. The de facto mental and addictive disorders service system. Epidemiologic Catchment Area prospective 1-year prevalence rates of disorders and services. Archives of General Psychiatry. 1993 Feb; 50(2): 85–94.

Center for Behavioral Health Statistics and Quality. (2015). Behavioral health trends in the United States: Results from the 2014 National Survey on Drug Use and Health (HHS Publication No. SMA 15–4927, NSDUH Series H-50). Retrieved from /

Kessler RC, Angermeyer M, Anthony Jc, et al. Lifetime prevalence and age-of-onset distributions of mental disorders in the World Health Organization's World Mental Health Survey Initiative. World Psychiatry. 2007; 6(3): 168–176.

-honey.livejournal.com/113296.html

Marazziti D, Akiskal HS, Rossi A, Cassano GB. Alteration of the platelet serotonin transporter in romantic love. Psychol Med. 1999 May; 29(3): 741–5.

Bentall RP. A proposal to classify happiness as a psychiatric disorder. Journal of Medical Ethics. 1992; 18(2): 94–98.

Dima D, Roiser JP, Dietrich DE, Bonnemann C, Lanfermann H, Emrich HM, Dillo W. Understanding why patients with schizophrenia do not perceive the hollow-mask illusion using dynamic causal modelling. Neuroimage. 2009 Jul 15; 46(4): 1180–6. doi: 10.1016/j.neuroimage.2009.03.033. Epub 2009 Mar 24.

Rosenhan DL. On being sane in insane places. Science. 1973 Jan 19; 179(4070): 250–8.

Progler Y. Mental illness and social stigma: notes on "How Mad Are You?" Journal of Research in Medical Sciences: The Official Journal of Isfahan University of Medical Sciences. 2009; 14(5): 331–334.

Structural brain abnormalities in major depressive disorder: a selective review of recent MRI studies. J Affect Disord. 2009. Se; 117(1–2): 1–17.

Contribution of depression to cognitive impairment and dementia in older adults. Neurologist. 2007 May; 13(3): 105–17.

American Psychiatric Association (2013). Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders (Fifth ed.). Arlington, VA: American Psychiatric Publishing, p. 20. ISBN978–0–89042–555–8.

Dalgleish T. The emotional brain. Nat Rev Neurosci. 2004 Jul; 5(7): 583–9. Review.

Mega MS, Cummings JL, Salloway S, Malloy P. The limbic system: an anatomic, phylogenetic, and clinical perspective. J Neuropsychiatry Clin Neurosci. 1997 Summer; 9(3): 315–30. Review.

Robert Sapolsky (2005). "Biology and Human Behavior: The Neurological Origins of Individuality, 2nd edition". The Teaching Company, p. 13 & 14 of Guide Book.

Nichols DE. Hallucinogens. Pharmacol Ther. 2004 Feb; 101(2): 131–81. Review.

Setola V, Hufeisen SJ, Grande-Allen KJ, Vesely I, Glennon RA, Blough B, Rothman RB, Roth BL. 3,4-methylenedioxymethamphetamine (MDMA, "Ecstasy") induces fenfluramine-like proliferative actions on human cardiac valvular interstitial cells in vitro. Mol Pharmacol. 2003 Jun; 63(6): 1223–9.

Kennett GA, Ainsworth K, Trail B, Blackburn TP. BW 723C86, a 5-HT2B receptor agonist, causes hyperphagia and reduced grooming in rats. Neuropharmacology. 1997 Feb; 36(2): 233–9.

Rothman RB, Baumann MH, Savage JE, Rauser L, McBride A, Hufeisen SJ, Roth BL. Evidence for possible involvement of 5-HT(2B) receptors in the cardiac valvulopathy associated with fenfluramine and other serotonergic medications. Circulation. 2000 Dec 5; 102(23): 2836–41.

de la Torre R, Farré M, Roset PN, Pizarro N, Abanades S, Segura M, Segura J, Camí J. Human pharmacology of MDMA: pharmacokinetics, metabolism, and disposition. Ther Drug Monit. 2004 Apr; 26(2): 137–44. Review.

Hofmann A. (1983). LSD, my problem child: Reflections on sacred drugs, mysticism, and science. Los Angeles: J. P. Tarcher. P. 21.

Andersson A, Wiréhn A-B, Ölvander C, Ekman DS, Bendtsen P. Alcohol use among university students in Sweden measured by an electronic screening instrument. BMC Public Health. 2009;9:229. doi: 10.1186/1471–2458–9–229.

Kellett J, Kokkinidis L. Extinction deficit and fear reinstatement after electrical stimulation of the amygdala: implications for kindling-associated fear and anxiety. Neuroscience. 2004; 127(2): 277–87.

Ghaemi SN. The rise and fall of the biopsychosocial model. Br J Psychiatry. 2009 Jul; 195(1): 3–4. doi: 10.1192/bjp.bp.109.063859.

Haygarth, John. (1800). Of the imagination, as a cause and as a cure of disorders of the body; exemplified by fictitious tractors, and epidemical convulsions. Read to the Literary and Philosophical Society of Bath. By John Haygarth, M.D. … Bath: printed by R. Cruttwell; and sold by Cadell and Davies, London.

Beecher HK. The powerful placebo. J Am Med Assoc. 1955; 159(17): 1602–6.

Howick J, Friedemann C, Tsakok M, et al. Are treatments more effective than placebos? A systematic review and meta-analysis. PLoS ONE. 2013; 8(5): e62599.

Linde K, Fässler M, Meissner K. Placebo interventions, placebo effects and clinical practice. Philos Trans R Soc Lond, B, Biol Sci. 2011; 366(1572): 1905–12.

Scott DJ, Stohler CS, Egnatuk CM, Wang H, Koeppe RA, Zubieta JK. Placebo and nocebo effects are defined by opposite opioid and dopaminergic responses. Arch Gen Psychiatry. 2008; 65(2): 220–31.

Oken BS. Placebo effects: clinical aspects and neurobiology. Brain. 2008; 131(Pt 11): 2812–23.

Matre D, Casey KL, Knardahl S. Placebo-induced changes in spinal cord pain processing. J Neurosci. 2006; 26(2): 559–63.

Qiu YH, Wu XY, Xu H, Sackett D. Neuroimaging study of placebo analgesia in humans. Neurosci Bull. 2009; 25(5): 277–82.

Zubieta JK, Stohler CS. Neurobiological mechanisms of placebo responses. Ann N Y Acad Sci. 2009; 1156: 198–210.

Lidstone SC, Stoessl AJ. Understanding the placebo effect: contributions from neuroimaging. Mol Imaging Biol. 2007; 9(4): 176–85.

Misra S. Randomized double blind placebo control studies, the "Gold Standard" in intervention based studies. Indian Journal of Sexually Transmitted Diseases. 2012; 33(2): 131–134.

Levine R. A Real Mental Ward Becomes A Movie 'Cuckoo's Nest'. The New York Times. April 13, 1975. -ar1.html. Accessed Feb 25, 2016.

Tooth GC, and Newton, MP: Leukotomy in England and Wales 1942–1954. London, Her Majesty's Stationary Office, 1961.

Jansson B. Controversial Psychosurgery Resulted in a Nobel Prize. Nobel Media AB2014. -article.html. Accessed Feb 25, 2016.

Soares MS, Paiva WS, Guertzenstein EZ, et al. Psychosurgery for schizophrenia: history and perspectives. Neuropsychiatric Disease and Treatment. 2013; 9: 509–515.

Efficacy and safety of electroconvulsive therapy in depressive disorders: a systematic review and meta-analysis. Lancet. 2003; 361(9360): 799–808.

Fitzgerald PB. Non-pharmacological biological treatment approaches to difficult-to-treat depression. Med J Aust. 2013; 199(6 Suppl): 48–51.

Task Force on Electroconvulsive Therapy. The practice of electroconvulsive therapy: recommendations for treatment, training, and privileging. 2nd ed. Washington, DC: American Psychiatric Publishing, 2001.

MacQueen G, Parkin C, Marriott M, Bégin H, Hasey G. The long-term impact of treatment with electroconvulsive therapy on discrete memory systems in patients with bipolar disorder. Journal of Psychiatry & Neuroscience. 2007; 32(4): 241–249.

Coentre R, Barrocas D, Chendo I, et al. [Electroconvulsive therapy: myths and evidences]. Acta Med Port. 2009; 22(3): 275–80.

Cristancho MA, Alici Y, Augoustides JG, O'reardon JP. Uncommon but serious complications associated with electroconvulsive therapy: recognition and management for the clinician. Curr Psychiatry Rep. 2008; 10(6): 474–80.

Wilkins KM, Ostroff R, Tampi RR. Efficacy of electroconvulsive therapy in the treatment of nondepressed psychiatric illness in elderly patients: a review of the literature. J Geriatr Psychiatry Neurol. 2008; 21(1): 3–11.

Golenkov A, Ungvari GS, Gazdag G. Public attitudes towards electroconvulsive therapy in the Chuvash Republic. Int J Soc Psychiatry. 2012; 58(3): 289–94.

Martin CD. Ernest Hemingway: a psychological autopsy of a suicide. Psychiatry. 2006; 69(4): 351–61.

Swartz C. Electroconvulsive and Neuromodulation Therapies. Cambridge University Press; 2009. P. 185–187.

Leopold T. (2016, November 18), Sam Phillips, Elvis and the invention of rock 'n' roll, CNN, Available at: -phillips-sun-records-guralnick-feat/. Accessed February 24, 2016.

Rawsthorn A. Yves Saint Laurent, a biography. Nan A. Talese; 1996.

The Atlantic Monthly; January 1996; Bud's Bubble; Volume 277, No. 1; pages 99–102.

Gardiner H. & Carey B., Researchers Fail to Reveal Full Drug Pay, The New York Times, Jun 8, 2008.

Мартынихин И. О состоянии стационарных психиатрических учреждений РФ, Российское общество психиатров (6 декабря 2013 год, 09:35).

Reininghaus U, Priebe S, Bentall RP. Testing the Psychopathology of Psychosis: Evidence for a General Psychosis Dimension. Schizophrenia Bulletin. 2013; 39(4): 884–895.

Identification of risk loci with shared effects on five major psychiatric disorders: a genome-wide analysis. Lancet. 2013; 381(9875): 1371–9.

Maj M. «Psychiatric comorbidity»: an artefact of current diagnostic systems?. Br J Psychiatry. 2005;186: 182–4.

Reininghaus U, Priebe S, Bentall RP. Testing the Psychopathology of Psychosis: Evidence for a General Psychosis Dimension. Schizophrenia Bulletin. 2013; 39(4): 884–895.

Wampold BE, Minami T, Tierney SC, Baskin TW, Bhati KS. The placebo is powerful: estimating placebo effects in medicine and psychotherapy from randomized clinical trials. J Clin Psychol. 2005; 61(7): 835–54.

World Health Organization. (1992). The ICD-10 classification of mental and behavioural disorders: Clinical descriptions and diagnostic guidelines. Geneva: World Health Organization.

Kessler RC, Aguilar-Gaxiola S, Alonso J, et al. The global burden of mental disorders: An update from the WHO World Mental Health (WMH) Surveys. Epidemiologia e psichiatria sociale. 2009; 18(1): 23–33.

Ciftci, Ayse, Nev Jones, and Patrick W. Corrigan. "Mental Health Stigma In The Muslim Community". Journal of Muslim Mental Health 7.1 (2013): n. pag. Web.

Xu JM. Some issues in the diagnosis of depression in China. Can J Psychiatry. 1987; 32(5): 368–70.

Ferrari AJ, Charlson FJ, Norman RE, et al. Burden of depressive disorders by country, sex, age, and year: findings from the global burden of disease study 2010. PLoS Med. 2013; 10(11).

Baxter AJ, Scott KM, Vos T, Whiteford HA. Global prevalence of anxiety disorders: a systematic review and meta-regression. Psychol Med. 2013; 43(5): 897–910.

Kessler RC, Aguilar-Gaxiola S, Alonso J, et al. The global burden of mental disorders: An update from the WHO World Mental Health (WMH) Surveys. Epidemiologia e psichiatria sociale. 2009; 18(1): 23–33.

Saint Martin ML. Running Amok: A Modern Perspective on a Culture-Bound Syndrome. Primary Care Companion to The Journal of Clinical Psychiatry. 1999; 1(3): 66–70.

-sosland

Ablow K., We are raising a generation of deluded narcissists, Fox News, January 08, 2013.

Compton WM, Conway KP, Stinson FS, Grant BF. Changes in the prevalence of major depression and comorbid substance use disorders in the United States between 1991–1992 and 2001–2002. Am J Psychiatry. 2006; 163(12): 2141–7.

Andrade L, Caraveo-anduaga JJ, Berglund P, et al. The epidemiology of m. Int J Methods Psychiatr Rajor depressive episodes: results from the International Consortium of Psychiatric Epidemiology (ICPE) Surveys. 2003; 12(1): 3–21.

Twenge JM, Gentile B, Dewall CN, Ma D, Lacefield K, Schurtz DR. Birth cohort increases in psychopathology among young Americans, 1938–2007: A cross-temporal meta-analysis of the MMPI. Clin Psychol Rev. 2010; 30(2): 145–54.

Hollan DW, Wellenkamp JC. Contentment and suffering: Culture and experience in Toraja. Columbia Univ Pr; 1994.

Hidaka BH. Depression as a disease of modernity: explanations for increasing prevalence. Journal of Affective Disorders. 2012; 140(3): 205–214. doi: 10.1016/j.jad.2011.12.036.

Hidaka BH. Depression as a disease of modernity: explanations for increasing prevalence. Journal of Affective Disorders. 2012; 140(3): 205–214. doi: 10.1016/j.jad.2011.12.036.

Hidaka BH. Depression as a disease of modernity: explanations for increasing prevalence. Journal of Affective Disorders. 2012; 140(3): 205–214. doi: 10.1016/j.jad.2011.12.036.

Hibbeln JR. Fish consumption and major depression. Lancet. 1998; 351(9110): 1213.

Kitayama S, Markus HR, Matsumoto H, Norasakkunkit V. Individual and collective processes in the construction of the self: self-enhancement in the United States and self-criticism in Japan. J Pers Soc Psychol. 1997; 72(6): 1245–67.

World Health Organization. Global health estimates 2014 summary tables: YLD estimates, 2000–2012, Available:

burden_disease/GHE_YLD_Global_2000_2012.xls. Accessed 20 September 2010.

Merikangas KR, He J, Burstein M, et al. Lifetime Prevalence of Mental Disorders in US Adolescents: Results from the National Comorbidity Study-Adolescent Supplement (NCS-A). Journal of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry. 2010; 49(10): 980–989. doi:10.1016/j.jaac.2010.05.017.

Centers for Disease Control and Prevention. National Diabetes Statistics Report: Estimates of Diabetes and Its Burden in the United States, 2014. Atlanta, GA: U. S. Department of Health and Human Services; 2014.

Akinbami LJ, Moorman JE, Bailey C, et al. Trends in asthma prevalence, health care use, and mortality in the United States, 2001–2010. NCHS data brief, no 94. Hyattsville, MD: National Center for Health Statistics. 2012.

Prevalence of mood disorders in the rural population of Udmurtia. Pakriev, Acta Psychiatr Scand. 1998 Mar; 97(3): 169–74.

Simon GE, VonKorff M. Recognition, management, and outcomes of depression in primary care. Arch Fam Med 1995; 4: 99–105.

American Psychiatric Association. Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, Fourth Edition. Washington, DC: American Psychiatric Association, 1994.

World Health Organization. The ICD-10 Classification of Mental and Behavioural Disorders: Clinical Descriptions and Diagnostic Guidelines. Geneva: World Health Organization, 1992.

Tsuang MT, Taylor L, Faraone SV. An overview of the genetics of psychotic mood disorders. J Psychiatr Res. 2004; 38: 3–15.

Nutt DJ (2008). "Relationship of neurotransmitters to the symptoms of major depressive disorder". Journal of Clinical Psychiatry. 69 Suppl E1: 4–7.

Merzenich MM, Nelson RJ, Stryker MP, Cynader MS, Schoppmann A, Zook JM. Somatosensory cortical map changes following digit amputation in adult monkeys. J Comp Neurol. 1984; 224(4): 591–605.

Davidson RJ, McEwen BS. Social influences on neuroplasticity: Stress and interventions to promote well-being. Nature neuroscience. 2012; 15(5): 689–695. doi: 10.1038/nn. 3093.

Castrén E, Rantamäki T. Neurotrophins in depression and antidepressant effects. Novartis Found Symp. 2008; 289: 43–52.

Castrén E, Rantamäki T. The role of BDNF and its receptors in depression and antidepressant drug action: Reactivation of developmental plasticity. Dev Neurobiol. 2010; 70(5): 289–97.

Goldman-Rakic PS (October 1996). The prefrontal landscape: implications of functional architecture for understanding human mentation and the central executive. Philosophical Transactions of the Royal Society of London. Series B, Biological Sciences 351(1346): 1445–53.

X.T. Wang and Robert D. Dvorak. Sweet Future: Fluctuating Blood Glucose Levels Affect Future Discounting. Psychological Science, 21, 183–188.

Maes M. "Functional" or "psychosomatic" symptoms, e. g. a flu-like malaise, aches and pain and fatigue, are major features of major and in particular of melancholic depression. Neuro Endocrinol Lett. 2009; 30(5): 564–73.

Ryan KA, Dawson EL, Kassel MT, et al. Shared dimensions of performance and activation dysfunction in cognitive control in females with mood disorders. Brain. 2015; 138(Pt 5): 1424–34.

Mackin P, Young AH, The Role of Cortisol and Depression: Exploring New Opportunities for Treatments, Psychiatric Times, 2004; 21: 92–5.

Herbert J. Cortisol and depression: three questions for psychiatry. Psychol Med. 2013; 43(3): 449–69.

Sapolsky RM. Depression, antidepressants, and the shrinking hippocampus. Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. 2001; 98(22): 12320–12322.

Ferrari AJ, Charlson FJ, Norman RE, et al. Burden of Depressive Disorders by Country, Sex, Age, and Year: Findings from the Global Burden of Disease Study 2010. Hay PJ, ed. PLoS Medicine. 2013; 10(11): e1001547.

Соломон Э. Демон полуденный: Анатомия депрессии. — М.: Доб­рая книга, 2004.

Chronic Health Problems among U. S. Adults, by Poverty Status, 2011, Gallup Healthways Well-Being Index.

Jonassen R, Chelnokova O, Harmer C, Leknes S, Landrø NI. A single dose of antidepressant alters eye-gaze patterns across face stimuli in healthy women. Psychopharmacology (Berl). 2015; 232(5): 953–8.

Selikoff IJ, Robitzek EH. Tuberculosis chemotherapy with hydrazine derivatives of isonicotinic acid. Dis Chest. 1952; 21(4): 385–438.

Burn JH. The Antihistamine Compounds. British Medical Journal. 1958; 2(5100): 845–846.

Pletscher A. The discovery of antidepressants: a winding path. Experientia. 1991; 47(1): 4–8.

Fagius J, Osterman PO, Sidén A, Wiholm BE. Guillain-Barré syndrome following zimeldine treatment. Journal of Neurology, Neurosurgery, and Psychiatry. 1985; 48(1): 65–69.

Barbey JT, Roose SP. SSRI safety in overdose. J Clin Psychiatry. 1998; 59 Suppl 15: 42–8.

Simon GE, Savarino J, Operskalski B, Wang PS. Suicide risk during antidepressant treatment. Am J Psychiatry. 2006; 163(1): 41–7.

Dunlop BW, Davis PG. Combination Treatment With Benzodiazepines and SSRIs for Comorbid Anxiety and Depression: A Review. Primary Care Companion to The Journal of Clinical Psychiatry. 2008; 10(3): 222–228.

Постановление Правительства Российской Федерации от 4 февраля 2013 г. № 78 г. Москвы «О внесении изменений в некоторые акты Правительства Российской Федерации».

Boyce P, Judd F. The place for the tricyclic antidepressants in the treatment of depression. Aust N Z J Psychiatry. 1999; 33(3): 323–7.

Kessler RC, Chiu WT, Demler O, Walters EE. Prevalence, Severity, and Comorbidity of Twelve-month DSM–IV Disorders in the National Comorbidity Survey Replication (NCS-R). Archives of general psychiatry. 2005; 62(6): 617–627. doi: 10.1001/archpsyc.62.6.617.

Machado M, Einarson TR. Comparison of SSRIs and SNRIs in major depressive disorder: a meta-analysis of head-to-head randomized clinical trials. J Clin Pharm Ther. 2010; 35(2): 177–88.

Nieuwstraten CE, Dolovich LR. Bupropion versus selective serotonin-reuptake inhibitors for treatment of depression. Ann Pharmacother. 2001; 35(12): 1608–13.

Pagnin D, De queiroz V, Pini S, Cassano GB. Efficacy of ECT in depression: a meta-analytic review. J ECT. 2004; 20(1): 13–20.

Beltman MW, Voshaar RC, Speckens AE. Cognitive-behavioural therapy for depression in people with a somatic disease: meta-analysis of randomised controlled trials. Br J Psychiatry. 2010; 197(1): 11–9.

Hofmann SG, Smits JA. Cognitive-behavioral therapy for adult anxiety disorders: a meta-analysis of randomized placebo-controlled trials. J Clin Psychiatry. 2008; 69(4): 621–32.

U. S. Department of Health and Human Services, National Institutes of Health, National Institute of Mental Health. (2015). Mental Health Information: Depression. Retrieved from .

Manber R, Kraemer HC, Arnow BA, et al. Faster Remission of Chronic Depression With Combined Psychotherapy and Medication Than With Each Therapy Alone. Journal of consulting and clinical psychology. 2008; 76(3): 459–467. doi: 10.1037/0022–006X.76.3.459.

Lemmens LH, Arntz A, Peeters F, Hollon SD, Roefs A, Huibers MJ. Clinical effectiveness of cognitive therapy v. interpersonal psychotherapy for depression: results of a randomized controlled trial. Psychol Med. 2015; 45(10): 2095–110.

Goodwin FK, Jamison KR. Manic-depressive illness: bipolar disorders and recurrent depression. 2. New York: Oxford University Press; 2007.

Judd LL, Akiskal HS. The prevalence and disability of bipolar spectrum disorders in the US population: re-analysis of the ECA database taking into account subthreshold cases. J Affect Disord. 2003; 73(1–2): 123–31.

Roccatagliata G. A History of Ancient Psychiatry. Praeger Pub Text; 1986. (pp. 230–231).

Solomon DA, Leon AC, Coryell WH, et al. Longitudinal course of bipolar I disorder: duration of mood episodes. Arch Gen Psychiatry. 2010; 67(4): 339–47.

Jamison KR. An Unquiet Mind, A Memoir of Moods and Madness. Vintage; 2009, p. 36.

Jamison KR. Suicide and Bipolar Disorder. J Clin Psychiatry 2000; 61 (Suppl 9): 47–51.

Solomon DA, Leon AC, Coryell WH, et al. Longitudinal course of bipolar I disorder: duration of mood episodes. Arch Gen Psychiatry. 2010; 67(4): 339–47.

Kerner B. Genetics of bipolar disorder. The Application of Clinical Genetics. 2014; 7: 33–42. doi: 10.2147/TACG.S39297.

Identification of risk loci with shared effects on five major psychiatric disorders: a genome-wide analysis. Lancet. 2013; 381(9875): 1371–9.

Stein DJ, Kupfer DJ, Schatzberg AF. The American Psychiatric Publishing Textbook of Mood Disorders. American Psychiatric Pub; 2007: 159–75.

Siegel D. Mindsight, Transform Your Brain with the New Science of Kindness. Oneworld Publications; 2010: 80–101.

J. R. Whitwell, Historical Notes on Psychiatry. London: Lewis, 1936.

Andreasen NC. The relationship between creativity and mood disorders. Dialogues in Clinical Neuroscience. 2008; 10(2): 251–255.

Jamison KR. Mood disorders and patterns of creativity in British writers and artists. Psychiatry. 1989; 52(2): 125–34.

Ludwig AM. Creative achievement and psychopathology: comparison among professions. Am J Psychother. 1992; 46(3): 330–56.

Santosa CM, Strong CM, Nowakowska C, Wang PW, Rennicke CM, Ketter TA. Enhanced creativity in bipolar disorder patients: a controlled study. J Affect Disord. 2007; 100(1–3): 31–9.

Kyaga S, Lichtenstein P, Boman M, Hultman C, Långström N, Landén M. Creativity and mental disorder: family study of 300,000 people with severe mental disorder. Br J Psychiatry. 2011;199(5): 373–9.

Frederick K. Googwin, Kay Redfield Jamison. Manic-depressive ilness. Bipolar disorders and reccurent depression. Oxford University Press 2007.

Figueroa c G. [Virginia Woolf as an example of a mental disorder and artistic creativity]. Rev Med Chil. 2005; 133(11): 1381–8.

Ta-Wei Guu, Kuan-Pin Su. Musical creativity and mood bipolarity in Robert Schumann: A tribute on the 200th anniversary of the composer's birth. Psychiatry and Clinical Neurosciences 2011; 65: 112–114.

Stephen G. Michaud, Hugh Aynesworth. The Only Living Witness: The True Story of Serial Sex Killer Ted Bundy.

M. Fink, Delirious mania. Bipolar Disorders, vol. 1, no. 1, pp. 54–60, 1999.

Fazel S, Lichtenstein P, Grann M, Goodwin GM, Långström N. Bipolar disorder and violent crime: new evidence from population-based longitudinal studies and systematic review. Arch Gen Psychiatry. 2010;67(9): 931–8.

-the-criminal-mind/ 201105/bipolar-illness-or-the-ups-and-downs-the-antisocial-persons

Ghaemi SN, Sachs GS, Chiou AM, Pandurangi AK, Goodwin K. Is bipolar disorder still underdiagnosed? Are antidepressants overutilized?. J Affect Disord. 1999; 52(1–3): 135–44.

Pacchiarotti I, Bond DJ, Baldessarini RJ, et al. The International Society for Bipolar Disorders (ISBD) Task Force Report on Antidepressant Use in Bipolar Disorders. The American journal of psychiatry. 2013; 170(11): 1249–1262. doi: 10.1176/appi.ajp.2013.13020185.

Tohen M, Zarate CA, Hennen J, et al. The McLean-Harvard First-Episode Mania Study: prediction of recovery and first recurrence. Am J Psychiatry. 2003; 160(12): 2099–107.

Simhandl C, König B, Amann BL. A prospective 4-year naturalistic follow-up of treatment and outcome of 300 bipolar I and II patients. J Clin Psychiatry. 2014; 75(3): 254–62.

Baethge C, Baldessarini RJ, Mathiske-schmidt K, et al. Long-term combination therapy versus monotherapy with lithium and carbamazepine in 46 bipolar I patients. J Clin Psychiatry. 2005; 66(2): 174–82.

Severus E, Taylor MJ, Sauer C, et al. Lithium for prevention of mood episodes in bipolar disorders: systematic review and meta-analysis. International Journal of Bipolar Disorders. 2014; 2: 15. doi: 10.1186/s40345–014–0015–8.

Van der loos ML, Kölling P, Knoppert-van der klein EA, Nolen WA. [Lamotrigine in the treatment of bipolar disorder, a review]. Tijdschr Psychiatr. 2007; 49(2): 95–103.

Rapoport SI, Basselin M, Kim HW, Rao JS. Bipolar disorder and mechanisms of action of mood stabilizers. Brain Res Rev. 2009; 61(2): 185–209.

Macritchie K, Geddes JR, Scott J, Haslam D, De lima M, Goodwin G. Valproate for acute mood episodes in bipolar disorder. Cochrane Database Syst Rev. 2003; (1): CD004052.

Geddes JR, Calabrese JR, Goodwin GM. Lamotrigine for treatment of bipolar depression: independent meta-analysis and meta-regression of individual patient data from five randomised trials. Br J Psychiatry. 2009; 194(1): 4–9.

Severus E, Taylor MJ, Sauer C, et al. Lithium for prevention of mood episodes in bipolar disorders: systematic review and meta-analysis. International Journal of Bipolar Disorders. 2014;2:15. doi: 10.1186/s40345–014–0015–8.

Geddes JR, Calabrese JR, Goodwin GM. Lamotrigine for treatment of bipolar depression: independent meta-analysis and meta-regression of individual patient data from five randomised trials. Br J Psychiatry. 2009; 194 (1): 4–9.

Macritchie K, Geddes JR, Scott J, Haslam D, De lima M, Goodwin G. Valproate for acute mood episodes in bipolar disorder. Cochrane Database Syst Rev. 2003; (1): CD004052.

Ushkalova AV, Kostiukova EG, Mosolov SN. [A comparative study of different types of pharmacotherapy in treatment of depressive phase of bipolar II disorder]. Zh Nevrol Psikhiatr Im S S Korsakova. 2015; 115(1 Vypusk 2 Depressiia): 23–30.

Zaretsky AE, Rizvi S, Parikh SV. How well do psychosocial interventions work in bipolar disorder?. Can J Psychiatry. 2007;5 2(1): 14–21.

Frank E, Swartz HA, Mallinger AG, Thase ME, Weaver EV, Kupfer DJ. Adjunctive psychotherapy for bipolar disorder: effects of changing treatment modality. J Abnorm Psychol. 1999;108(4): 579–87.

Miklowitz DJ. The Bipolar Disorder Survival Guide, Second Edition, What You and Your Family Need to Know. Guilford Press; 2011.

Braga RJ, Burdick KE, Derosse P, Malhotra AK. Cognitive and clinical outcomes associated with cannabis use in patients with bipolar I disorder. Psychiatry Res. 2012; 200(2–3):242–5.

Steimer T. The biology of fear- and anxiety-related behaviors. Dialogues in Clinical Neuroscience. 2002; 4(3): 231–249.

Ohman A, Lundqvist D, Esteves F. The face in the crowd revisited: a threat advantage with schematic stimuli. J Pers Soc Psychol. 2001; 80 (3): 381–96.

Pittman CM, Karle EM. Rewire Your Anxious Brain, How to Use the Neuroscience of Fear to End Anxiety, Panic, and Worry. New Harbinger Publications Incorporated; 2014:16–24.

Гоулман Д. Эмоциональный интеллект. — М.: ACT, 2009.

Amunts K, Kedo O, Kindler M, et al. Cytoarchitectonic mapping of the human amygdala, hippocampal region and entorhinal cortex: intersubject variability and probability maps. Anat Embryol. 2005; 210(5–6): 343–52.

Ledoux J. The emotional brain, fear, and the amygdala. Cell Mol Neurobiol. 2003; 23(4–5): 727–38.

Tillich P, Gomes PJ. The Courage to be. New Haven [Conn.]: Yale University Press, 2000.

World Health Organization. Global health estimates 2014 summary tables: YLD estimates, 2000–2012, Available:

burden_disease/GHE_YLD_Global_2000_2012.xls. Accessed 8 March 2010.

Dupont RL, Rice DP, Miller LS, Shiraki SS, Rowland CR, Harwood HJ. Economic costs of anxiety disorders. Anxiety. 1996; 2(4): 167–72.

Lamers F, Van oppen P, Comijs HC, et al. Comorbidity patterns of anxiety and depressive disorders in a large cohort study: the Netherlands Study of Depression and Anxiety (NESDA). J Clin Psychiatry. 2011; 72(3): 341–8.

Kessler RC, Berglund PA, Demler O, Jin R, Walters EE. Lifetime prevalence and age-of-onset distributions of DSM–IV disorders in the National Comorbidity Survey Replication (NCS-R). Archives of General Psychiatry.2005 Jun; 62(6): 593–602.

King, Helen (1993). "Once upon a text: Hysteria from Hippocrates". In Gilman, Sander; King; Porter, Helen; Rousseau, G.S.; Showalter, Elaine. Hysteria beyond Freud. University of California Press.

May R. The Meaning of Anxiety. W. W. Norton; 2015: 40–67.

Ibid.

Kyaga S, Landén M, Boman M, Hultman CM, Långström N, Lichtenstein P. Mental illness, suicide and creativity: 40-year prospective total population study. J Psychiatr Res. 2013 47(1): 83–90.

Silvia, P. J., & Kimbrel, N. A. (in press). A dimensional analysis of creativity and mental illness: Do anxiety and depression symptoms predict creative cognition, creative accomplishments, and creative self-concepts? Psychology of Aesthetics, Creativity, and the Arts.

Dommermuth-Costa C. Nikola Tesla, A Spark of Genius. Twenty-First Century Books; 1994: 19–21.

Jerry Bergman, Ph.D. 2004. Was Charles Darwin Psychotic? A Study of His Mental Health. Acts & Facts. 33 (1).

Panter B, Virshup B. Psychological Studies of Art and Artists. 1996.

Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. — СПб.: Азбука, 2014..

Izard CE. The Psychology of Emotions. Springer; 2004. 308–12.

Klein DF. Historical aspects of anxiety. Dialogues in Clinical Neuroscience. 2002; 4(3): 295–304.

Cordain L, Eaton SB, Sebastian A, et al. Origins and evolution of the Western diet: health implications for the 21st century. Am J Clin Nutr. 2005; 81(2): 341–54.

Grinde B. An approach to the prevention of anxiety-related disorders based on evolutionary medicine. Prev Med. 2005; 40(6): 904–9.

Price JS. Evolutionary aspects of anxiety disorders. Dialogues in Clinical Neuroscience. 2003; 5(3): 223–236.

Watson JB, Rayner R. Conditioned emotional reactions. 1920. Am Psychol. 2000; 55(3): 313–7.

Beck, H. P., Levinson, S., & Irons, G. (2009). "Finding Little Albert: A journey to John B. Watson's infant laboratory". American Psychologist, 64, 7.

Etkin A, Prater KE, Schatzberg AF, Menon V, Greicius MD. Disrupted amygdalar subregion functional connectivity and evidence of a compensatory network in generalized anxiety disorder. Arch Gen Psychiatry. 2009; 66(12): 1361–72.

Adolphs R, Tranel D, Hamann S, et al. Recognition of facial emotion in nine individuals with bilateral amygdala damage. Neuropsychologia. 1999; 37(10): 1111–7.

Haygarth, John. (1800). Of the imagination, as a cause and as a cure of disorders of the body; exemplified by fictitious tractors, and epidemical convulsions. Read to the Literary and Philosophical Society of Bath. By John Haygarth, M.D. … Bath: printed by R. Cruttwell; and sold by Cadell and Davies, London.

Lydiard RB. The role of GABA in anxiety disorders. J Clin Psychiatry. 2003; 64 Suppl 3: 21–7.

Stein MB, Goin MK, Pollack MH, Roy-Byrne P, Sareen J, Simon NM, et al. Practice guideline for the treatment of patients with panic disorder. Arlington, VA: American Psychiatric Association, 2009.

Association, American Psychiatric (2013). Diagnostic and statistical manual of mental disorders: DSM-5. (5th ed.). Washington, D.C.: American Psychiatric Association. p. 222.

Heinze HJ, Mangun GR, Burchert W, et al. Combined spatial and temporal imaging of brain activity during visual selective attention in humans. Nature. 1994; 372(6506): 543–6.

Bateson M, Brilot B, Nettle D. Anxiety: an evolutionary approach. Can J Psychiatry. 2011; 56(12): 707–15.

Lundström JN, Olsson MJ. Functional Neuronal Processing of Human Body Odors. Vitamins and hormones. 2010; 83: 1–23. doi: 10.1016/S0083–6729(10)83001–8.

Morgan E. The Scars of Evolution. Oxford University Press on Demand; 100–1, 1994.

Depersonalization: A New Look at a Neglected Syndrome By Mauricio Sierra, p. 154.

Favazza, A. (2012). Nonsuicidal self-injury: How categorization guides treatment. Current Psychiatry, 11, 21–26.

Prodigal Genius: The Life of Nikola Tesla By John J. O'Neil, 293.

Wilson, Bee, The Telegraph, "Alfred Hitchcock's complicated relationship with food," (-wilson/9818987/Alfred-Hitchcocks-complicated-relationship-with-food.html), March 8, 2016.

Salvador Dal', Or the Art of Spitting on Your Mother's Portrait By Carlos Rojas, p. 46.

Rapee RM. Family factors in the development and management of anxiety disorders. Clin Child Fam Psychol Rev. 2012; 15 (1): 69–80.

Kendler K, Karkowski L, Prescott C (1999). "Fears and phobias: reliability and heritability". Psychological Medicine 29 (3): 539–53.

Kessler RC, Berglund P, Demler O, Jin R, Merikangas KR, Walters EE. Lifetime prevalence and age-of-onset distributions of DSM–IV disorders in the National Comorbidity Survey Replication. Arch Gen Psychiatry. 2005; 62(6): 593–602.

Kessler RC, Berglund P, Demler O, Jin R, Merikangas KR, Walters EE. Lifetime prevalence and age-of-onset distributions of DSM–IV disorders in the National Comorbidity Survey Replication. Arch Gen Psychiatry. 2005; 62(6): 593–602.

Брайсон Б. Краткая история почти всего на свете. — М.: АСТ, 2016.

Kessler RC, Chiu WT, Jin R, Ruscio AM, Shear K, Walters EE. The epidemiology of panic attacks, panic disorder, and agoraphobia in the National Comorbidity Survey Replication. Arch Gen Psychiatry. 2006; 63(4): 415.

Yardley L, Britton J, Lear S, Bird J, Luxon LM. Relationship between balance system function and agoraphobic avoidance. Behav Res Ther. 1995; 33(4): 435–9.

Jacob RG, Furman JM, Durrant JD, Turner SM. Panic, agoraphobia, and vestibular dysfunction. Am J Psychiatry. 1996; 153(4): 503–12.

-neil-hilborn-ocd-rustbelt

Association, American Psychiatric (2013). Diagnostic and statistical manual of mental disorders: DSM-5. (5th ed.). Washington, D.C.: American Psychiatric Association. p. 237.

Fitzgerald KD, Welsh RC, Stern ER, et al. Developmental alterations of frontal-striatal-thalamic connectivity in obsessive compulsive disorder. Journal of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry. 2011; 50(9): 938–948.e3. doi: 10.1016/j.jaac.2011.06.011.

Ahmari SE, Spellman T, Douglass NL, et al. Repeated cortico-striatal stimulation generates persistent OCD-like behavior. Science. 2013; 340(6137): 1234–9.

Miller JA, Research Update BioScience. Vol. 42, No. 4 (Apr., 1992), pp. 257–261.

Einstein DA, Menzies RG. Role of magical thinking in obsessive-compulsive symptoms in an undergraduate sample. Depress Anxiety. 2004; 19(3): 174–9.

Shin LM, Shin PS, Heckers S, et al. Hippocampal function in posttraumatic stress disorder. Hippocampus. 2004; 14(3): 292–300.

Skelton K, Ressler KJ, Norrholm SD, Jovanovic T, Bradley-davino B. PTSD and gene variants: new pathways and new thinking. Neuropharmacology. 2012; 62(2): 628–37.

Van der kolk B. Posttraumatic stress disorder and the nature of trauma. Dialogues Clin Neurosci. 2000; 2(1): 7–22.

Hirschfeld RMA. The Comorbidity of Major Depression and Anxiety Disorders: Recognition and Management in Primary Care. Primary Care Companion to The Journal of Clinical Psychiatry. 2001; 3(6): 244–254.

Kendler KS, Neale MC, Kessler RC, Heath AC, Eaves LJ. Major depression and generalized anxiety disorder. Same genes, (partly) different environments? Arch Gen Psychiatry. 1992; 49(9): 716–22.

Allgulander C, Bandelow B, Hollander E, et al. WCA recommendations for the long-term treatment of generalized anxiety disorder. CNS Spectr. 2003; 8(8 Suppl 1): 53–61.

Fava M, Rosenbaum JF, Hoog SL, Tepner RG, Kopp JB, Nilsson ME. Fluoxetine versus sertraline and paroxetine in major depression: tolerability and efficacy in anxious depression. J Affect Disord. 2000; 59(2): 119–26.

Cuijpers P, Sijbrandij M, Koole SL, Andersson G, Beekman AT, Reynolds CF. The efficacy of psychotherapy and pharmacotherapy in treating depressive and anxiety disorders: a meta-analysis of direct comparisons. World Psychiatry. 2013; 12(2): 137–48.

Otte C. Cognitive behavioral therapy in anxiety disorders: current state of the evidence. Dialogues in Clinical Neuroscience. 2011; 13(4): 413–421.

Clapp P, Bhave SV, Hoffman PL. How adaptation of the brain to alcohol leads to dependence: a pharmacological perspective. Alcohol Res Health. 2008; 31(4): 310–39.

Davies M. The role of GABAA receptors in mediating the effects of alcohol in the central nervous system. Journal of Psychiatry and Neuroscience. 2003; 28(4): 263–274.

Smith JP, Randall CL. Anxiety and alcohol use disorders: comorbidity and treatment considerations. Alcohol Res. 2012; 34(4): 414–31.

McGovern TF, White WL. Alcohol Problems in the United States, Twenty Years of Treatment Perspective. Haworth Press; 2002. 5–40.

Somnath Banerjee (2012). ADHD in Children and Adolescents: A Good Practice Guidance, Current Directions in ADHD and Its Treatment, Dr. Jill M. Norvilitis (Ed.).

Ratey NA. The Disorganized Mind, Coaching Your ADHD Brain to Take Control of Your Time, Tasks, and Talents. St. Martin's Press, 2008.

Hodgkins P, Arnold LE, Shaw M, et al. A Systematic Review of Global Publication Trends Regarding Long-Term Outcomes of ADHD. Frontiers in Psychiatry. 2011; 2: 84.

Lange KW, Reichl S, Lange KM, Tucha L, Tucha O. The history of attention deficit hyperactivity disorder. Attention Deficit and Hyperactivity Disorders. 2010; 2(4): 241–255.

Ratey NA. The Disorganized Mind, Coaching Your ADHD Brain to Take Control of Your Time, Tasks, and Talents. St. Martin's Press, 2008.

Lange KW, Reichl S, Lange KM, Tucha L, Tucha O. The history of attention deficit hyperactivity disorder. Attention Deficit and Hyperactivity Disorders. 2010; 2(4): 241–255.

Strohl MP. Bradley's Benzedrine Studies on Children with Behavioral Disorders. The Yale Journal of Biology and Medicine. 2011; 84(1): 27–33.

Myers RL. The 100 Most Important Chemical Compounds, A Reference Guide. ABC–CLIO; 2007: 178–80.

Cosgrove L, Krimsky S, Vijayaraghavan M, Schneider L. Financial ties between DSM–IV panel members and the pharmaceutical industry. Psychother Psychosom. 2006;75(3): 154–60.

Americans With Disabilities Act of 1990, Pub. L. No. 101–336, 104 Stat. 328 (1990).

Kessler, R.C., Adler, L., Ames, M., Demler, O., Faraone, S., Hiripi, E., Howes, M.J., Jin, R., Secnik, K., Spencer, T., Ustun, T.B., Walters, E.E. (2005). The World Health Organization Adult ADHD Self-Report Scale (ASRS). Psychological Medicine, 35(2), 245–25.

Kooij SJ, Bejerot S, Blackwell A, et al. European consensus statement on diagnosis and treatment of adult ADHD: The European Network Adult ADHD. BMC Psychiatry. 2010; 10: 67.

Arria AM, Wish ED. Nonmedical Use of Prescription Stimulants Among Students. Pediatric annals. 2006; 35(8): 565–571.

Garnier-Dykstra LM, Caldeira KM, Vincent KB, O'Grady KE, Arria AM. Nonmedical use of prescription stimulants during college: Four-year trends in exposure opportunity, use, motives, and sources. Journal of American College Health: J of ACH. 2012; 60(3): 226–234.

Taylor FB, Russo J. Efficacy of modafinil compared to dextroamphetamine for the treatment of attention deficit hyperactivity disorder in adults. J Child Adolesc Psychopharmacol. 2000; 10(4): 311–20.

Faraone SV. Using Meta-analysis to Compare the Efficacy of Medications for Attention-Deficit/Hyperactivity Disorder in Youths. P T. 2009; 34(12): 678–94.

Ginsberg Y, Quintero J, Anand E, Casillas M, Upadhyaya HP. Underdiagnosis of attention-deficit/hyperactivity disorder in adult patients: a review of the literature. Prim Care Companion CNS Disord. 2014; 16(3).

Gizer IR, Ficks C, Waldman ID. Candidate gene studies of ADHD: a meta-analytic review. Hum Genet. 2009; 126(1): 51–90.

Mccarthy H, Skokauskas N, Mulligan A, et al. Attention network hypoconnectivity with default and affective network hyperconnectivity in adults diagnosed with attention-deficit/hyperactivity disorder in childhood. JAMA Psychiatry. 2013; 70(12): 1329–37.

Safer DJ, Krager JM. Treatment of Attention-Deficit Hyperactivity Disorder-Reply. JAMA. 1993; 269(18): 2369.

Maraini D, Dacia Maraini Intervista Giorgio Antonucci. La Stampa, 26.7., 29 e 30.12.'78.

Moffitt T, Melchior M. Why does the worldwide prevalence of childhood attention deficit hyperactivity disorder matter? The American Journal of Psychiatry. 2007; 146(6): 856–858. doi: 10.1176/appi.ajp.164.6.856.

Shaw, P., Malek, M., Watson, B., Greenstein, D., de Rossi, P., & Sharp, W. (2013). Trajectories of Cerebral Cortical Development in Childhood and Adolescence and Adult Attention-Deficit/Hyperactivity Disorder, Biological Psychiatry, 74, 599–606.

Sripada CS, Kessler D, Angstadt M. Lag in maturation of the brain's intrinsic functional architecture in attention-deficit/hyperactivity disorder. Proc Natl Acad Sci USA. 2014; 111(39): 14259–64.

Volkow ND, Wang G-J, Newcorn JH, et al. Motivation Deficit in ADHD is Associated with Dysfunction of the Dopamine Reward Pathway. Molecular psychiatry. 2011;16(11): 1147–1154. doi: 10.1038/mp.2010.97.

Голдберг Э. Управляющий мозг: Лобные доли, лидерство и цивилизация. — М.: Смысл, 2003.

Archer D. The ADHD Advantage, What You Thought Was a Diagnosis May Be Your Greatest Strength. Hudson Street Press; 2015.

Mick E, Biederman J, Faraone SV, Sayer J, Kleinman S. Case-control study of attention-deficit hyperactivity disorder and maternal smoking, alcohol use, and drug use during pregnancy. J Am Acad Child Adolesc Psychiatry. 2002; 41 (4): 378–85.

Ibid.

Hartmann T. Attention Deficit Disorder, A Different Perception. Underwood Books; 1997.

Archer D. The ADHD Advantage, What You Thought Was a Diagnosis May Be Your Greatest Strength. Hudson Street Press; 2015.

Gilman L, Career Advice from the Corner Office: Famous People with ADHD, ADDitude, 2005 Dec-Jan.

Archer D. The ADHD Advantage, What You Thought Was a Diagnosis May Be Your Greatest Strength. Hudson Street Press; 2015.

World Health Organization (2012). Pharmacological and nonpharmacological interventions for children with attention-deficit hyperactivity disorder (ADHD). Geneva: WHO.

Philipsen A, Richter H, Peters J, et al. Structured group psychotherapy in adults with attention deficit hyperactivity disorder: results of an open multicentre study. J Nerv Ment Dis. 2007; 195(12): 1013–9.

Weiss M, Murray C, Wasdell M, Greenfield B, Giles L, Hechtman L. A randomized controlled trial of CBT therapy for adults with ADHD with and without medication. BMC Psychiatry. 2012; 12:30. doi: 10.1186/1471–244X-12–30.

Morton WA, Stockton GG. Methylphenidate Abuse and Psychiatric Side Effects. Primary Care Companion to The Journal of Clinical Psychiatry. 2000; 2(5): 159–164.

Faraone SV, Biederman J, Spencer TJ, Aleardi M. Comparing the Efficacy of Medications for ADHD Using Meta-analysis. Medscape General Medicine. 2006; 8(4): 4.

Safren SA, Otto MW, Sprich S, Winett CL, Wilens TE, Biederman J. Cognitive-behavioral therapy for ADHD in medication-treated adults with continued symptoms. Behav Res Ther. 2005; 43(7): 831–42.

Зиновьева А. Космический пришелец по имени Иван // Московский комсомолец. — 2013. — 5 июля (№ 26272).

Schechter MD, Timmons GD. Objectively measured hyperactivity — II. Caffeine and amphetamine effects. J Clin Pharmacol. 1985; 25(4): 276–80.

Arnold LE, Christopher J, Huestis R, Smeltzer DJ. Methylphenidate vs dextroamphetamine vs caffeine in minimal brain dysfunction: controlled comparison by placebo washout design with Bayes' analysis. Arch Gen Psychiatry. 1978; 35(4): 463–73.

Archer D. The ADHD Advantage, What You Thought Was a Diagnosis May Be Your Greatest Strength. Hudson Street Press; 2015.

Wing L. The history of ideas on autism: Legends, myths and reality. Autism. 1997; 1: 13–23.

Miles, M. "Martin Luther and Childhood Disability in 16th Century Germany: What Did He Write? What Did He Say?" Journal of Religion, Disability, and Health 5, no. 4: 5–36.

Houston R, Frith U. Autism in History, The Case of Hugh Blair of Borgue. Wiley-Blackwell; 2000.

Rapaport, David, (1951). Organization and pathology of thought: Selected sources., (pp. 399–437). New York, NY, US: Columbia University Press, xviii, 786 pp.

Baron-Cohen S, Klin A. What's so special about Asperger Syndrome?. Brain Cogn. 2006; 61(1): 1–4.

Wing L. Asperger's syndrome: a clinical account. Psychol Med. 1981; 11(1): 115–29.

Silberman S. NeuroTribes, The Legacy of Autism and How to Think Smarter About People Who Think Differently. 2016.

Feinstein A. A History of Autism, Conversations with the Pioneers. Wiley-Blackwell; 2010.

Yu KK, Cheung C, Chua SE, Mcalonan GM. Can Asperger syndrome be distinguished from autism? An anatomic likelihood meta-analysis of MRI studies. J Psychiatry Neurosci. 2011; 36(6): 412–21.

Regier DA, Kuhl EA, Kupfer DJ. The DSM-5: Classification and criteria changes. World Psychiatry. 2013; 12(2): 92–98. doi: 10.1002/wps.20050.

Peek K., Inspiration for 'Rain Man,' Dies at 58, The New York Times, December 27, 2009, A30.

Treffert DA. The savant syndrome and autistic disorder. CNS Spectr. 1999; 4(12): 57–60.

Klin A. [Autism and Asperger syndrome: an overview]. Rev Bras Psiquiatr. 2006; 28 Suppl 1: S3–11.

Klin A. [Autism and Asperger syndrome: an overview]. Rev Bras Psiquiatr. 2006; 28 Suppl 1: S3–11.

Roy M, Dillo W, Emrich HM, Ohlmeier MD. Asperger's syndrome in adulthood. Dtsch Arztebl Int. 2009; 106(5): 59–64.

Rogers SJ, Ozonoff S. Annotation: what do we know about sensory dysfunction in autism? A critical review of the empirical evidence. J Child Psychol Psychiatry. 2005; 46(12): 1255–68.

Allely CS. Pain Sensitivity and Observer Perception of Pain in Individuals with Autistic Spectrum Disorder. The Scientific World Journal. 2013; 2013: 916178.

Green D, Baird G, Barnett AL, Henderson L, Huber J, Henderson SE. The severity and nature of motor impairment in Asperger's syndrome: a comparison with specific developmental disorder of motor function. J Child Psychol Psychiatry. 2002; 43(5): 655–68.

Blakemore SJ, Tavassoli T, Calò S, et al. Tactile sensitivity in Asperger syndrome. Brain Cogn. 2006; 61(1): 5–13.

Lugnegård T, Hallerbäck MU, Gillberg C. Psychiatric comorbidity in young adults with a clinical diagnosis of Asperger syndrome. Res Dev Disabil. 2011; 32(5): 1910–7.

Miles JH, McCathren RB, Stichter J, et al. Autism Spectrum Disorders. 2003 Aug 27 [Updated 2010 Apr 13]. In: Pagon RA, Adam MP, Ardinger HH, et al., editors. GeneReviews® [Internet]. Seattle (WA): University of Washington, Seattle; 1993–2016. Available from: /

South M, Ozonoff S, Mcmahon WM. Repetitive behavior profiles in Asperger syndrome and high-functioning autism. J Autism Dev Disord. 2005; 35(2): 145–58.

Boyd BA, McDonough SG, Bodfish JW. Evidence-Based Behavioral Interventions for Repetitive Behaviors in Autism. Journal of autism and developmental disorders. 2012; 42(6): 1236–1248.

Newman SS, Ghaziuddin M. Violent crime in Asperger syndrome: the role of psychiatric comorbidity. J Autism Dev Disord. 2008; 38(10): 1848–52.

Mouridsen SE, Rich B, Isager T, Nedergaard NJ. Pervasive developmental disorders and criminal behaviour: a case control study. Int J Offender Ther Comp Criminol. 2008; 52(2): 196–205.

Mazefsky CA, Herrington J, Siegel M, et al. The Role of Emotion Regulation in Autism Spectrum Disorder RH: Emotion Regulation in ASD. Journal of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry. 2013; 52(7): 679–688. doi: 10.1016/j.jaac.2013.05.006.

Ghaziuddin M, Tsai L, Ghaziuddin N. Brief report: violence in Asperger syndrome, a critique. J Autism Dev Disord. 1991; 21(3): 349–54.

Castillo M., Asperger's not likely to make people violent, experts emphasize, CBS News, December 17, 2012.

Baez S, Rattazzi A, Gonzalez-gadea ML, et al. Integrating intention and context: assessing social cognition in adults with Asperger syndrome. Front Hum Neurosci. 2012; 6: 302.

Zalla T, Sav AM, Stopin A, Ahade S, Leboyer M. Faux pas detection and intentional action in Asperger Syndrome. A replication on a French sample. J Autism Dev Disord. 2009; 39(2): 373–82.

Henry O'Connell and Michael Fitzgerald (2003). Did Alan Turing have Asperger's syndrome?. Irish Journal of Psychological Medicine, 20, pp. 28–31.

Decety J, Moriguchi Y. The empathic brain and its dysfunction in psychiatric populations: implications for intervention across different clinical conditions. Biopsychosoc Med. 2007; 1: 22.

Raftery B., How Dan Harmon Drives Himself Crazy Making Community, Wired, 09.2011.

Grove R, Baillie A, Allison C, Baron-Cohen S, Hoekstra RA. The latent structure of cognitive and emotional empathy in individuals with autism, first-degree relatives and typical individuals. Molecular Autism. 2014; 5: 42. doi: 10.1186/2040–2392–5–42.

Mazza M, Pino MC, Mariano M, et al. Affective and cognitive empathy in adolescents with autism spectrum disorder. Front Hum Neurosci. 2014; 8: 791.

Mcintosh DN, Reichmann-decker A, Winkielman P, Wilbarger JL. When the social mirror breaks: deficits in automatic, but not voluntary, mimicry of emotional facial expressions in autism. Dev Sci. 2006; 9(3): 295–302.

Markram H, Rinaldi T, Markram K. The Intense World Syndrome — an Alternative Hypothesis for Autism. Frontiers in Neuroscience. 2007; 1(1): 77–96. doi: 10.3389/neuro.01.1.1.006.2007.

Hayashi M, Kato M, Igarashi K, Kashima H. Superior fluid intelligence in children with Asperger's disorder. Brain Cogn. 2008; 66(3): 306–10.

Baron-Cohen S, Golan O, Ashwin E. Can emotion recognition be taught to children with autism spectrum conditions? Philosophical Transactions of the Royal Society B: Biological Sciences. 2009; 364(1535): 3567–3574.

Segar M. Faire face, guide de survie à l'intention des personnes atteintes du syndrome d'Asperger. 1998.

Willingham D., 'Wall Street' Actress Daryl Hannah Is An Autistic Woman, Forbes, 9.29.2013.

Shattuck PT, Narendorf SC, Cooper B, Sterzing PR, Wagner M, Taylor JL. Postsecondary education and employment among youth with an autism spectrum disorder. Pediatrics. 2012; 129(6): 1042–9.

James I. Singular scientists. Journal of the Royal Society of Medicine. 2003; 96(1): 36–39.

Ruthsatz, J., & Urbach, J. B., Child prodigy: A novel cognitive profile places elevated general intelligence, exceptional working memory and attention to detail… Intelligence (2012).

Baron-Cohen S, Bolton P, Wheelwright S, Scahill V, Short L, Mead G, Smith A. Does autism occur more often in families of physicists, engineers, and mathematicians? Autism. 1998; 2 (3): 296–301.

Clarke T-K. et al. Common polygenic risk for autism spectrum disorder (ASD) is associated with cognitive ability in the general population. Molecular Psychiatry. 2015. March 10.

Frith U. Emanuel Miller lecture: confusions and controversies about Asperger syndrome. J Child Psychol Psychiatry. 2004; 45(4): 672–86.

Grove R, Roth I, Hoekstra RA. The motivation for special interests in individuals with autism and controls: Development and validation of the special interest motivation scale. Autism Res. 2015.

Prior M, Ozonoff S (2007). "Psychological factors in autism". In Volkmar FR. Autism and Pervasive Developmental Disorders (2nd ed.). Cambridge University Press. pp. 69–128.

/ i_yJTCDU4uE

Freitag CM. The genetics of autistic disorders and its clinical relevance: a review of the literature. Mol Psychiatry. 2007; 12(1): 2–22.

Persico AM, Bourgeron T. Searching for ways out of the autism maze: genetic, epigenetic and environmental clues. Trends Neurosci. 2006; 29(7): 349–58.

Courchesne E, Mouton PR, Calhoun ME, et al. Neuron Number and Size in Prefrontal Cortex of Children With Autism. JAMA. 2011; 306(18): 2001–2010.

Kanold PO. Subplate neurons: crucial regulators of cortical development and plasticity. Front Neuroanat. 2009; 3: 16.

Hadjikhani N, Joseph RM, Snyder J, Tager-flusberg H. Anatomical differences in the mirror neuron system and social cognition network in autism. Cereb Cortex. 2006; 16(9): 1276–82.

Cheng Y, Yang CY, Lin CP, Lee PL, Decety J. The perception of pain in others suppresses somatosensory oscillations: a magnetoencephalography study. Neuroimage. 2008; 40(4): 1833–40.

Lamm C, Batson CD, Decety J. The neural substrate of human empathy: effects of perspective-taking and cognitive appraisal. J Cogn Neurosci. 2007; 19(1): 42–58.

Botvinick M, Jha AP, Bylsma LM, Fabian SA, Solomon PE, Prkachin KM. Viewing facial expressions of pain engages cortical areas involved in the direct experience of pain. Neuroimage. 2005; 25(1): 312–9.

Jabbi M, Swart M, Keysers C. Empathy for positive and negative emotions in the gustatory cortex. Neuroimage. 2007; 34(4): 1744–53.

Hamilton AF. Goals, intentions and mental states: challenges for theories of autism. J Child Psychol Psychiatry. 2009; 50(8): 881–92.

Dinstein I, Thomas C, Humphreys K, Minshew N, Behrmann M, Heeger DJ. Normal movement-selectivity in autism. Neuron. 2010; 66(3): 461–469. doi: 10.1016/j.neuron.2010.03.034.

Ramachandran VS, Oberman LM. Broken mirrors: a theory of autism. Sci Am. 2006; 295(5): 62–9.

Baron-Cohen S, Leslie AM, Frith U. Does the autistic child have a "theory of mind"?. Cognition. 1985; 21(1): 37–46.

Ruffman T, Garnham W, Rideout P. Social understanding in autism: eye gaze as a measure of core insights. J Child Psychol Psychiatry. 2001; 42(8): 1083–94.

RETRACTED: Wakefield AJ, Murch SH, Anthony A, et al. Ileal-lymphoid-nodular hyperplasia, non-specific colitis, and pervasive developmental disorder in children. Lancet. 1998;351(9103):637–41.

Fraser M., Anti-MMR doctor is forced out, The Telegraph, 02 Dec 2001.

Uhlmann V, Martin CM, Sheils O, et al. Potential viral pathogenic mechanism for new variant inflammatory bowel disease. MP, Mol Pathol. 2002; 55(2): 84–90.

Goldacre M., The MMR hoax, The Guardian, 30 August 2008.

Health and Social Care Information Centre, NHS Immunisation Statistics England 2012–13, 26 September 2013.

Deer B., MMR doctor Andrew Wakefield fixed data on autism, The Sunday Times, 8 February 2009.

Horton R. The lessons of MMR. Lancet. 2004; 363 (9411): 747–9.

Miriam Falco, Vaccine study's author held related patent, medical journal reports, CNN, January 12, 2011.

RETRACTED: Wakefield AJ, Murch SH, Anthony A, et al. Ileal-lymphoid-nodular hyperplasia, non-specific colitis, and pervasive developmental disorder in children. Lancet. 1998; 351(9103): 637–41.

Flaherty DK. The vaccine-autism connection: a public health crisis caused by unethical medical practices and fraudulent science. Ann Pharmacother. 2011; 45(10): 1302–4.

Health and Social Care Information Centre, NHS Immunisation Statistics England 2012–13, 26, September 2013.

Taylor LE, Swerdfeger AL, Eslick GD. Vaccines are not associated with autism: an evidence-based meta-analysis of case-control and cohort studies. Vaccine. 2014; 32(29): 3623–9.

Seida JK, Ospina MB, Karkhaneh M, Hartling L, Smith V, Clark B. Systematic reviews of psychosocial interventions for autism: an umbrella review. Dev Med Child Neurol. 2009; 51(2): 95–104.

Eikeseth S. Outcome of comprehensive psycho-educational interventions for young children with autism. Res Dev Disabil. 2009; 30(1): 158–78.

Buitelaar JK. Why have drug treatments been so disappointing?. Novartis Found Symp. 2003; 251: 235–44.

Nicholas Lofthouse, Robert Hendren, Elizabeth Hurt, L. Eugene Arnold, and Eric Butter, "A Review of Complementary and Alternative Treatments for Autism Spectrum Disorders," Autism Research and Treatment, vol. 2012, 2012.

Tonya N. Davis et al., "Chelation Treatment for Autism Spectrum Disorders: A Systematic Review," Research in Autism Spectrum Disorders 7 (January 2013): 49–55.

Tonya N. Davis et al., "Chelation Treatment for Autism Spectrum Disorders: A Systematic Review," Research in Autism Spectrum Disorders 7 (January 2013): 49–55.

Myles, B. S., Huggins, A., Rome-Lake, M., Hagiwara, T., Barnhill, G. P., & Griswold, D. E. (2003). Written Language Profile of Children and Youth with Asperger Syndrome: From Research to Practice. Education and Training in Developmental Disabilities, 38(4), 362–369.

Blume H., Autistics, freed from face-to-face encounters, are communicating in cyberspace. The New York Times, June 30, 1997.

Saner E., 'It is not a disease, it is a way of life', The Guardian, 7 August 2007.

General Assembly resolution 62/139, World Autism Awareness Day, A/RES/62/139 (21 January 2008), available from undocs.org/A/RES/62/139.

Morel BA. Traité des maladies mentales. [Treatise on mental diseases]. Paris, France: Masson; 1860.

Berrios GE. Phthisical insanity by T. S. Clouston. Hist Psychiatry. 2005; 16(Pt 4 (no 64)): 473–9.

Hecker E. Die Hebephrenie: ein Beitrag zur klinischen Psychiatrie. [Hebephrenia: a contribution to clinical psychiatry] Archiv für pathologische Anatomie und für klinische Medizin. 1871.

Kahlbaum KL. Die Gruppierung der psychischen Krankheiten und die Einteilung der Seelenstörungen. [The Grouping of Psychiatric Diseases and the Classification of Mental Disturbances]. Danzig, Germany: Kafemann; 1863.

Kraepelin E. Psychiatrie. 6 Auflage. Leipzig, Austria: Barth 1899. English translation by Metoui H, Ayed S: Psychiatry, A Textbook for Students and Physicians.

Waters FA, Badcock JC, Dragovic´ M, Jablensky A. Neuropsychological functioning in schizophrenia patients with first-rank (passivity) symptoms. Psychopathology. 2009; 42(1): 47–58.

Wilkinson G. Political dissent and "sluggish" schizophrenia in the Soviet Union. British Medical Journal (Clinical research ed). 1986; 293(6548): 641–642.

Bonnie RJ. Political abuse of psychiatry in the Soviet Union and in China: complexities and controversies. J Am Acad Psychiatry Law. 2002; 30(1): 136–44.

World Health Organization. (1992). The ICD-10 classification of mental and behavioural disorders: Clinical descriptions and diagnostic guidelines. Geneva: World Health Organization.

Liddle PF. The symptoms of chronic schizophrenia. A re-examination of the positive-negative dichotomy. Br J Psychiatry. 1987; 151: 145–51.

Johnstone EC, Frith CD. Validation of three dimensions of schizophrenic symptoms in a large unselected sample of patients. Psychol Med. 1996; 26(4): 669–79.

Arndt S, Andreasen NC, Flaum M, Miller D, Nopoulos P. A longitudinal study of symptom dimensions in schizophrenia. Prediction and patterns of change. Arch Gen Psychiatry. 1995; 52(5): 352–60.

World Health Organization. (1992). The ICD-10 classification of mental and behavioural disorders: Clinical descriptions and diagnostic guidelines. Geneva: World Health Organization.

Lindström, E et al., The ICD-10 and DSM–IV diagnostic criteria and the prevalence of schizophrenia, European Psychiatry, (1997). Volume 12, Issue 5, 217–223.

Upthegrove R, Birchwood M, Ross K, Brunett K, Mccollum R, Jones L. The evolution of depression and suicidality in first episode psychosis. Acta Psychiatr Scand. 2010; 122(3): 211–8.

Sham PC, Maclean CJ, Kendler KS. A typological model of schizophrenia based on age at onset, sex and familial morbidity. Acta Psychiatr Scand. 1994; 89(2): 135–41.

Brugha T, Singleton N, Meltzer H, et al. Psychosis in the community and in prisons: a report from the British National Survey of psychiatric morbidity. Am J Psychiatry. 2005; 162(4): 774–80.

Ostling S, Skoog I. Psychotic symptoms and paranoid ideation in a nondemented population-based sample of the very old. Arch Gen Psychiatry. 2002; 59(1): 53–9.

Лаувенг А. Завтра я всегда бывала львом. — М.: Бахрах-М, 2012.

Trémeau F, Antonius D, Cacioppo JT, et al. In support of Bleuler: objective evidence for increased affective ambivalence in schizophrenia based upon evocative testing. Schizophr Res. 2009; 107(2–3): 223–31.

De Clerambault, Psychoses a base d'automatisme (1925), La Psychiatrie, 1994: 511.

Kiran C, Chaudhury S. Understanding delusions. Industrial Psychiatry Journal. 2009; 18(1): 3–18.

О'Брайен Б. Необыкновенное путешествие в безумие и обратно: Операторы и вещи. — М.: Класс, 1996.

Byrne P. Managing the acute psychotic episode. BMJ: British Medical Journal. 2007; 334(7595): 686–692.

Van rensburg AB, Olorunju S. Diagnosis and treatment of schizophrenia in a general hospital based acute psychiatric ward. Afr J Psychiatry (Johannesbg). 2010; 13(3): 204–10.

Surviving Schizophrenia: A Manual for Families, Patients, and Providers (5th Edition) by E. Fuller Torrey (Author), Publisher: Quill; 5th edition (April 1, 2006).

Mitchison A., Kim Noble: The woman with 100 personalities, The Guardian, 30 September 2011.

Nathan PE, Gorman JM. A Guide to Treatments that Work. Oxford University Press, USA; 2007: 463–5.

Beidel DC, Frueh BC, Hersen M. Adult Psychopathology and Diagnosis. John Wiley & Sons; 2014.

Korol S. Familial and social support as protective factors against the development of dissociative identity disorder. J Trauma Dissociation. 2008; 9(2): 249–67.

Gillig PM. Dissociative identity disorder: a controversial diagnosis. Psychiatry (Edgmont). 2009; 6(3): 24–9.

Galvin JE, Sadowsky CH. Practical guidelines for the recognition and diagnosis of dementia. J Am Board Fam Med. 2012; 25(3): 367–82.

Burns A, Iliffe S. Dementia. BMJ. 2009; 338: b75.

Phukan J, Pender NP, Hardiman O. Cognitive impairment in amyotrophic lateral sclerosis. Lancet Neurol. 2007; 6(11): 994–1003.

O'donovan MC, Williams NM, Owen MJ. Recent advances in the genetics of schizophrenia. Hum Mol Genet. 2003; 12 Spec No 2: R125–33.

Torrey EF. Surviving Schizophrenia, 6th Edition, A Family Manual. Harper Perennial; 2013: 135.

Van os J, Kapur S. Schizophrenia. Lancet. 2009; 374(9690): 635–45.

Cardno AG, Marshall EJ, Coid B, et al. Heritability estimates for psychotic disorders: the Maudsley twin psychosis series. Arch Gen Psychiatry. 1999; 56(2): 162–8.

Kendler KS, Mcguire M, Gruenberg AM, O'Hare A, Spellman M, Walsh D. The Roscommon Family Study. I. Methods, diagnosis of probands, and risk of schizophrenia in relatives. Arch Gen Psychiatry. 1993; 50(7): 527–40.

O'Donovan MC, Williams NM, Owen MJ. Recent advances in the genetics of schizophrenia. Hum Mol Genet. 2003; 12 Spec No 2: R125–33.

Torrey EF, Yolken RH. Psychiatric Genocide: Nazi Attempts to Eradicate Schizophrenia. Schizophrenia Bulletin. 2010; 36(1): 26–32.

Crow TJ. Schizophrenia as the price that homo sapiens pays for language: a resolution of the central paradox in the origin of the species. Brain Res Brain Res Rev. 2000; 31(2–3): 118–29.

Burns JK. An evolutionary theory of schizophrenia: cortical connectivity, metarepresentation, and the social brain. Behav Brain Sci. 2004; 27(6): 831–55.

Howes OD, Kapur S. The dopamine hypothesis of schizophrenia: version III — the final common pathway. Schizophr Bull. 2009; 35(3): 549–62.

Carlsson A., Carlsson ML. Dopaminergic stabilisers. Adv Schizophrenia and Clin Psychiatry. 2005; 1: 118–128.

Da silva alves F, Figee M, Van amelsvoort T, Veltman D, De haan L. The revised dopamine hypothesis of schizophrenia: evidence from pharmacological MRI studies with atypical antipsychotic medication. Psychopharmacol Bull. 2008; 41(1): 121–32.

Pogarell O, Koch W, Karch S, et al. Dopaminergic neurotransmission in patients with schizophrenia in relation to positive and negative symptoms. Pharmacopsychiatry, 2012; 45 Suppl 1: S36–41.

Mechri A, Saoud M, Khiari G, D'amato T, Dalery J, Gaha L. [Glutaminergic hypothesis of schizophrenia: clinical research studies with ketamine]. Encephale. 2001; 27(1): 53–9.

Reynolds LM, Cochran SM, Morris BJ, Pratt JA, Reynolds GP. Chronic phencyclidine administration induces schizophrenia-like changes in N-acetylaspartate and N-acetylaspartylglutamate in rat brain. Schizophr Res. 2005; 73(2–3): 147–52.

Coyle JT. NMDA receptor and schizophrenia: a brief history. Schizophr Bull. 2012; 38(5): 920–6.

Richard A, Churan J, Whitford V, O'driscoll GA, Titone D, Pack CC. Perisaccadic perception of visual space in people with schizophrenia. J Neurosci. 2014; 34(14):4760–5.

Bateson, G., Jackson, D. D., Haley, J. & Weakland, J. (1956), Towards a Theory of Schizophrenia. in Behavioral Science, Vol 1, 251–264.

Large M, Smith G, Nielssen O. The relationship between the rate of homicide by those with schizophrenia and the overall homicide rate: a systematic review and meta-analysis. Schizophr Res. 2009; 112(1–3):123–9.

Phelan, J. C., Link, B. G., Stueve, A., & Pescosolido, B. A. (2000). Public Conceptions of Mental Illness in 1950 and 1996: What Is Mental Illness and Is It to be Feared? Journal of Health and Social Behavior, 41(2), 188–207.

Pronin, E., Perception and misperception of bias in human judgment, (2007) Trends in Cognitive Sciences, Volume 11, Issue 1, 37–43.

Walsh E, Fahy T. Violence in society: Contribution of mental illness is low. BMJ: British Medical Journal. 2002; 325(7363): 507–508.

Burton N. The Meaning of Madness. Oxford: Acheron Press, 2009; 2008.

Kaufman SB, How Is Creativity Differentially Related to Schizophrenia and Autism? Scientific American, June 10, 2015

Marquis DM. In Search of Buddy Bolden, First Man of Jazz. LSU Press; 2005.

Jobe TH, Harrow M. Long-term outcome of patients with schizophrenia: a review. Can J Psychiatry. 2005; 50(14): 892–900.

Harrison G, Hopper K, Craig T, et al. Recovery from psychotic illness: a 15- and 25-year international follow-up study. Br J Psychiatry. 2001; 178: 506–17.

Saks ER., Diary of a High-Functioning Person with Schizophrenia, Scientific American, December 29, 2009.

Wiersma D, Wanderling J, Dragomirecka E, et al. Social disability in schizophrenia: its development and prediction over 15 years in incidence cohorts in six European centres. Psychol Med. 2000; 30 (5): 1155–67.

Ruhrmann S, Schultze-lutter F, Salokangas RK, et al. Prediction of psychosis in adolescents and young adults at high risk: results from the prospective European prediction of psychosis study. Arch Gen Psychiatry. 2010; 67(3): 241–51.

Doroshow DB. Performing a cure for schizophrenia: insulin coma therapy on the wards. J Hist Med Allied Sci. 2007;62 (2):213–43.

Raz M. The painless brain: lobotomy, psychiatry, and the treatment of chronic pain and terminal illness. Perspect Biol Med. 2009; 52(4): 555–65.

Epstein NN. Artificial Fever as a Therapeutic Procedure. Cal West Med. 1936; 44(5): 357–8.

"The Nobel Prize in Physiology or Medicine 1927". Nobelprize.org. Nobel Media AB2014. Web. 14 Mar 2016. /

Hamon, Paraire, Velluz. [Effect of R. P. 4560 on maniacal agitation]. Ann Med Psychol (Paris). 1952; 110: 331–5.

Ban TA. Fifty years chlorpromazine: a historical perspective. Neuropsychiatric Disease and Treatment. 2007; 3(4): 495–500.

Ban TA. Pharmacotherapy of mental illness — a historical analysis. Prog Neuropsychopharmacol Biol Psychiatry. 2001; 25(4): 709–27.

Carlsson A, Carlsson ML. A dopaminergic deficit hypothesis of schizophrenia: the path to discovery. Dialogues in Clinical Neuroscience. 2006; 8(1):137–142.

Muench J, Hamer AM. Adverse effects of antipsychotic medications. Am Fam Physician. 2010; 81(5): 617–22.

Crilly J. The history of clozapine and its emergence in the US market: a review and analysis. Hist Psychiatry. 2007; 18(1): 39–60.

Brisch R, Saniotis A, Wolf R, et al. The Role of Dopamine in Schizophrenia from a Neurobiological and Evolutionary Perspective: Old Fashioned, but Still in Vogue. Frontiers in Psychiatry. 2014; 5:47. doi: 10.3389/fpsyt.2014.00047.

Xiberas X, Martinot JL, Mallet L, et al. Extrastriatal and striatal D(2) dopamine receptor blockade with haloperidol or new antipsychotic drugs in patients with schizophrenia. Br J Psychiatry. 2001; 179: 503–8.

Хаэр Р. Лишенные совести: Пугающий мир психопатов. — М.: Вильямс, 2014.

World Health Organization. The ICD-10 Classification of Mental and Behavioural Disorders: Clinical Descriptions and Diagnostic Guidelines. Geneva: World Health Organization, 1992.

American Psychiatric Association (2013). Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders (Fifth ed.). Arlington, VA: American Psychiatric Publishing.

Ющенко А. И. Основы учений о преступнике, душевнобольном и психологии нормального человека. Введение в курс судебной психопатологии. — СПб.: Издание К. Л. Риккера, 1913.

Каннабих Ю. В. История психиатрии. — Л.: Государственное медицинское издательство, 1928.

Буянин Д. Диспут о Канте закончился стрельбой в Ростове // РИА «Новости». 2013. 16 сентября.

Bürgy M. The Concept of Psychosis: Historical and Phenomenological Aspects. Schizophrenia Bulletin. 2008; 34(6):1200–1210.

Ferrero J. Lombroso's Criminal Man. — N.Y., 1919. — P. XIV.

Goring C. The English Convict. — L., 1913. — P. 173.

Cleckley, Hervey (1982). The Mask of Sanity. Revised Edition. Mosby Medical Library.

American Psychiatric Association: Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders. 3rd edition. Washington, DC American Psychiatric Association; 1980.

Hare, R. D. (1980). A research scale for the assessment of psychopathy in criminal populations. Personality and Individual Differences, 1, 111–117.

Хаэр Р. Лишенные совести: Пугающий мир психопатов. — М.: Виль­ямс, 2014.

Moran P. The epidemiology of antisocial personality disorder. Soc Psychiatry Psychiatr Epidemiol. 1999; 34(5): 231–42.

Хаэр Р. Лишенные совести: Пугающий мир психопатов. — М.: Вильямс, 2014.

Antisocial Personality Disorder: Treatment, Management and Prevention. NICE Clinical Guidelines, No. 77. National Collaborating Centre for Mental Health (UK).Leicester (UK): British Psychological Society; 2010.

Lilienfeld SO. Doctoral Dissertation. University of Minnesota; Minneapolis: 1990. Development and preliminary validation of a slf-report of psychopathic personality.

Даттон К. Мудрость психопатов. — СПб.: Питер, 2014.

McWilliams N. Psychoanalytic Diagnosis, Understanding Personality Structure in the Clinical Process. Guilford Press; 1994.

Kent A. Kiehl, Peter F. Liddle, Andra M. Smith, Adrianna Mendrek, Bruce B. Forster and Robert D. Hare. Neural pathways involved in the processing of concrete and abstract words. Psychophysiology, 36 (1999).

Thomas ST, Sociopaths Confirm: They're Great in Bed (But They Might Treat You Like a Houseplant), Vice, July 19, 2015.

/

Dutton DL. The cold reading technique. Experientia. 1988; 44(4): 326–32.

Wheeler S, Book A, Costello K. Psychopathic Traits and Perceptions of Victim Vulnerability, Criminal Justice and Behavior Volume:36 Issue:6, June 2009: 635–48.

Cleckley HM. The Mask of Sanity. Textbook Pub; 2003.

Eysenck EJ, Personality and the Biosocial Model of Anti-Social and Criminal Behaviour, Biosocial Bases of Violence, Springer US, 1997: 21–37.

Quay, Herbert C. 1965. Psychopathic personality as pathological stimulation seeking. American Journal of Psychiatry, 122, 180–183.

Raine A, Fung AL, Portnoy J, Choy O, Spring VL. Low heart rate as a risk factor for child and adolescent proactive aggressive and impulsive psychopathic behavior. Aggress Behav. 2014; 40(4): 290–9.

Raine A, Venables PH, Mednick SA. Low resting heart rate at age 3 years predisposes to aggression at age 11 years: evidence from the Mauritius Child Health Project. J Am Acad Child Adolesc Psychiatry. 1997; 36(10): 1457–64.

Ortiz J, Raine A. Heart rate level and antisocial behavior in children and adolescents: a meta-analysis. J Am Acad Child Adolesc Psychiatry. 2004; 43(2): 154–62.

From Craig, M., Catani, M., Deeley, Q., Latham, R., Daly, E., Kanaan, R., Picchioni, M., McGuire, P., Fahy, T., & Murphy, D. (2009). Altered connections on the road to psychopathy Molecular Psychiatry, 14 (10), 946–953 DOI: 10.1038/mp.2009.40.

Koenigs M, Kruepke M, Newman JP. Economic decision-making in psychopathy: a comparison with ventromedial prefrontal lesion patients. Neuropsychologia. 2010; 48(7): 2198–204.

McWilliams N. Psychoanalytic Diagnosis, Understanding Personality Structure in the Clinical Process. Guilford Press; 1994.

Rothemund Y, Ziegler S, Hermann C, et al. Fear conditioning in psychopaths: event-related potentials and peripheral measures. Biol Psychol. 2012; 90(1): 50–9.

Birbaumer N, Veit R, Lotze M, et al. Deficient fear conditioning in psychopathy: a functional magnetic resonance imaging study. Arch Gen Psychiatry. 2005; 62(7): 799–805.

Hare RD. Detection threshold for electric shock in psychopaths. J Abnorm Psychol. 1968; 73(3): 268–72.

Blair, R. J. R. (2010). Psychopathy, frustration, and the role of reactive aggression: The role of the ventromedial prefrontal cortex. British Journal of Psychology, 101, 383–399.

Buckholtz JW, Treadway MT, Cowan RL, et al. Mesolimbic dopamine reward system hypersensitivity in individuals with psychopathic traits. Nat Neurosci. 2010; 13(4): 419–21.

Konnikova M, Stop Calling Sherlock a Sociopath! Thanks, a Psychologist, Criminal Element, Aug 8 2012, Available at: -calling-sherlock-a-sociopath-psychologist-maria-konnikova. Accessed March 16, 2016.

Craig, M., Catani, M., Deeley, Q., Latham, R., Daly, E., Kanaan, R., Picchioni, M., McGuire, P., Fahy, T., & Murphy, D. (2009). Altered connections on the road to psychopathy Molecular Psychiatry, 14 (10).

Kevin M. Beavera, Matt DeLisib, Michael G. Vaughnc, J. C. Barnesa. Monoamine oxidase A genotype is associated with gang membership and weapon use.

Caspi A et al, Role of Genotype in the Cycle of Violence in Maltreated Children, Science, 2002 (5582/297): 851–4

Khalifa N, Duggan C, Stoffers J, et al. Pharmacological interventions for antisocial personality disorder. Cochrane Database Syst Rev. 2010; (8): CD007667.

Harris Grant T, et al. Psychopathy and Violent Recidivism. Law & Hum Behav. 1991; 15: 625.

/moth_confessions_of_a_pro_social_psychopath/

Morton RJ, Serial Murder: Multi-Disciplinary Perspectives for Investigators, National Ctr for the Analysis of Violent Crime (NCAVC), 2008.

Hasler G, Hopwood CJ, Jacob GA, Brändle LS, Schulte-vels T. Patient-reported outcomes in borderline personality disorder. Dialogues Clin Neurosci. 2014; 16(2): 255–66.

American Psychiatric Association. (2013). Diagnostic and statistical manual of mental disorders (5th ed.). Washington, DC: Author: 663–6.

Cohen P. Child development and personality disorder. Psychiatr Clin North Am. 2008; 31(3): 477–93, vii.

Zanarini MC, Frankenburg FR, Reich DB, et al. Biparental failure in the childhood experiences of borderline patients. J Pers Disord. 2000; 14(3): 264–73.

Zanarini MC, Frankenburg FR. Pathways to the development of borderline personality disorder. J Pers Disord. 1997; 11(1): 93–104.

Goldman SJ, D'angelo EJ, Demaso DR. Psychopathology in the families of children and adolescents with borderline personality disorder. Am J Psychiatry. 1993; 150(12): 1832–5.

South SC, Turkheimer E, Oltmanns TF. Personality disorder symptoms and marital functioning. J Consult Clin Psychol. 2008; 76(5): 769–80.

Coid J, Yang M, Tyrer P, Roberts A, Ullrich S. Prevalence and correlates of personality disorder in Great Britain. Br J Psychiatry. 2006; 188: 423–31.

Samuels J, Eaton WW, Bienvenu OJ, Brown CH, Costa PT, Nestadt G. Prevalence and correlates of personality disorders in a community sample. Br J Psychiatry. 2002; 180: 536–42.

Torgersen S, Kringlen E, Cramer V. The prevalence of personality disorders in a community sample. Arch Gen Psychiatry. 2001; 58(6): 590–6.

Grant BF, Chou SP, Goldstein RB, et al. Prevalence, correlates, disability, and comorbidity of DSM–IV borderline personality disorder: results from the Wave 2 National Epidemiologic Survey on Alcohol and Related Conditions. J Clin Psychiatry. 2008; 69(4): 533–45.

Skodol AE, Gunderson JG, Mcglashan TH, et al. Functional impairment in patients with schizotypal, borderline, avoidant, or obsessive-compulsive personality disorder. Am J Psychiatry. 2002; 159(2): 276–83.

Oumaya M, Friedman S, Pham A, Abou abdallah T, Guelfi JD, Rouillon F. [Borderline personality disorder, self-mutilation and suicide: literature review]. Encephale. 2008; 34(5): 452–8.

Bui E, Rodgers R, Chabrol H, Birmes P, Schmitt L. Is Anakin Skywalker suffering from borderline personality disorder? Psychiatry Res. 2011; 185(1–2): 299.

Kreger R, Putting Darth Vader On The Couch, Psychology Today, Jun 2010.

Torgersen S, Lygren S, Oien PA, et al. A twin study of personality disorders. Compr Psychiatry. 2000; 41(6): 416–25.

Reichborn-kjennerud T, Czajkowski N, Neale MC, et al. Genetic and environmental influences on dimensional representations of DSM–IV cluster C personality disorders: a population-based multivariate twin study. Psychol Med. 2007; 37(5): 645–53.

Gratz AC. The Borderline Personality Disorder: Everything You Need to Know about Living with Bpd (Large Print 16pt). ReadHowYouWant.com; 2010.

Miller PM, Lisak D, Associations Between Childhood Abuse and Personality Disorder Symptoms in College Males J Interpers Violence June 1999, 14: 642–656.

Cohen P. Child development and personality disorder. Psychiatr Clin North Am. 2008; 31(3): 477–93, vii.

Zanarini MC, Frankenburg FR, Reich DB, et al. Biparental failure in the childhood experiences of borderline patients. J Pers Disord. 2000; 14(3): 264–73.

Waters E, Merrick S, Treboux D, Crowell J, Albersheim L. Attachment security in infancy and early adulthood: a twenty-year longitudinal study. Child Dev. 2000; 71(3): 684–9.

Lesch KP, Bengel D, Heils A, et al. Association of anxiety-related traits with a polymorphism in the serotonin transporter gene regulatory region. Science. 1996; 274(5292): 1527–31.

Rinne T, Westenberg HG, Den boer JA, Van den brink W. Serotonergic blunting to meta-chlorophenylpiperazine (m-CPP) highly correlates with sustained childhood abuse in impulsive and autoaggressive female borderline patients. Biol Psychiatry. 2000; 47(6): 548–56.

Herpertz SC, Dietrich TM, Wenning B, et al. Evidence of abnormal amygdala functioning in borderline personality disorder: a functional MRI study. Biol Psychiatry. 2001; 50(4): 292–8.

Gunderson JG, Sabo AN. The phenomenological and conceptual interface between borderline personality disorder and PTSD. Am J Psychiatry. 1993; 150(1): 19–27.

Twenge JM, Gentile B, Dewall CN, Ma D, Lacefield K, Schurtz DR. Birth cohort increases in psychopathology among young Americans, 1938–2007: A cross-temporal meta-analysis of the MMPI. Clin Psychol Rev. 2010; 30(2): 145–54.

Tebartz van elst L, Hesslinger B, Thiel T, et al. Frontolimbic brain abnormalities in patients with borderline personality disorder: a volumetric magnetic resonance imaging study. Biol Psychiatry. 2003; 54(2): 163–71.

Rausch J, Gäbel A, Nagy K, Kleindienst N, Herpertz SC, Bertsch K. Increased testosterone levels and cortisol awakening responses in patients with borderline personality disorder: gender and trait aggressiveness matter. Psychoneuroendocrinology. 2015; 55: 116–27.

Lenzenweger MF, Lane MC, Loranger AW, Kessler RC. DSM–IV personality disorders in the National Comorbidity Survey Replication. Biol Psychiatry. 2007; 62(6): 553–64.

Zanarini MC, Frankenburg FR, Hennen J, Silk KR. The longitudinal course of borderline psychopathology: 6-year prospective follow-up of the phenomenology of borderline personality disorder. Am J Psychiatry. 2003; 160(2): 274–83.

Burcusa SL, Iacono WG. Risk for recurrence in depression. Clin Psychol Rev. 2007; 27(8): 959–85.

Kane JM, Jeste DV, Barnes TR: Tardive dyskinesia: A task force report of the American Psychiatric Association. Washington, D.C: American Psychiatric Association; 1992. Ref Type: Report.

Ebert A, Kolb M, Heller J, Edel MA, Roser P, Brüne M. Modulation of interpersonal trust in borderline personality disorder by intranasal oxytocin and childhood trauma. Soc Neurosci. 2013; 8(4): 305–13.

Bertsch K, Gamer M, Schmidt B, et al. Oxytocin and reduction of social threat hypersensitivity in women with borderline personality disorder. Am J Psychiatry. 2013; 170(10): 1169–77.

Amad A, Thomas P, Perez-rodriguez MM. Borderline Personality Disorder and Oxytocin: Review of Clinical Trials and Future Directions. Curr Pharm Des. 2015; 21(23): 3311–6.

Bateman A, Fonagy P. Treatment of borderline personality disorder with psychoanalytically oriented partial hospitalization: an 18-month follow-up. Am J Psychiatry. 2001; 158(1): 36–42.

Bateman A, Fonagy P. Randomized controlled trial of outpatient mentalization-based treatment versus structured clinical management for borderline personality disorder. Am J Psychiatry. 2009; 166(12): 1355–64.

Закон Российской Федерации от 2 июля 1992 г. № 3185-I (ред. от 21.11.2011 г.) «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», ст. 27.

Список фильмов и книг для тех, кому интересна психиатрия[6]

Депрессия Фильмы

«Нация прозака» (реж. Эрик Шельдбьерг, 2003).

«Сильвия» (реж. Кристин Джеффс, 2003).

«Меланхолия» (реж. Ларс фон Триер, 2011).

Книги

Плат С. Под стеклянным колпаком. — СПб.: Амфора, 1963.

Соломон Э. Демон полуденный: Анатомия депрессии. — М.: Добрая книга, 2004.

Биполярное расстройство Сериалы

«Черный ящик» (The Black Box, 2014) — Кэтрин Блэк.

«Игры разума» (Mind Games, 2013; не путать с фильмом «Игры разума») — Кларк Эдвардс.

«Родина» (Homeland, 2011) — Кэрри Мэттисон.

Книги

Вулф В. Миссис Дэллоуэй. — СПб.: Азбука-классика, 2004.

Евгенидис Дж. А порою очень грустны. — М.: Corpus, 2012.

Тревожные расстройства Фильмы и сериалы

Обсессивно-компульсивное расстройство:

«Авиатор» (реж. Мартин Скорсезе, 2004) — Говард Хьюз;

«Лучше не бывает» (реж. Джеймс Брукс, 1997) — Мелвин Адал;

сериал «Теория большого взрыва» (Big Bang Theory, 2007) — Шелдон Купер.

Панические атаки:

сериал «Клан Сопрано» (The Sopranos, 1999) — Тони Сопрано.

Социофобия:

«Семейка Аддамс» (реж. Барри Зонненфельд, 1991).

Синдром Аспергера Сериалы

«Мост» (Bron, 2011) — Сага Норен.

«Компьютерщики» (The IT Crowd, 2010) — Мосс.

«Сообщество» (Сommunity, 2009) — Эбед Надир.

Фильмы

«Без ума от любви» (реж. Питер Несс, 2005) — оба главных героя.

«Жутко громко и запредельно близко» (реж. Стивен Долдри, 2011) — Оскар Шелл.

«Адам» (реж. Макс Майер, 2009) — Адам.

«Меня зовут Кхан» (реж. Каран Джохар, 2010) — Кхан.

Книги

Р. Симон «Аспи-девочки: Расширяя права и возможности женщин с синдромом Аспергера» (Aspergirls: Empowering Females with Asperger Syndrome, 2010), можно найти в русском переводе Марины Чубаровой на сайте .

М. Сегар «Совладание: Руководство по выживанию для людей с синдромом Аспергера» (Coping: A Survival Guide for People with Asperger Syndrome, 1998), можно найти в русском переводе на сайте .

СДВГ Фильмы

«Звуки музыки» (реж. Роберт Уайз, 1965) — Мария.

«Дурная привычка» (реж. Майк Миллс, 2004) — Джастин.

Шизофрения Фильмы

«Игры разума» (реж. Рон Ховард, 2001) — Джон Нэш.

Шизофреногенная мать:

«Пинк Флойд: Стена» (реж. Алан Паркер, 1982).

Книги

Лаувенг А. Завтра я всегда бывала львом. — М.: Бахрах-М, 2012.

О'Брайен Б. Необыкновенное путешествие в безумие и обратно: Операторы и вещи. — М.: Класс, 1996.

Антисоциальное расстройство Фильмы и сериалы

Психоз:

«Сияние» (реж. Стэнли Кубрик, 1980) — Джек Торренс.

Психопатия в сочетании с нарциссическим расстройством личности:

«Исчезнувшая» (реж. Дэвид Финчер, 2014) — Эми.

«Американский психопат» (реж. Мэри Хэррон, 2000) — Патрик Бейтман.

«Старикам тут не место» (реж. братья Коэн, 2008) — Антон Чигур.

«Уолл-стрит» (реж. Оливер Стоун, 1987) — Гордон Гекко.

Сериал «Декстер» (Dexter, 2006) — Декстер Морган.

Сериал «Фарго», 1-й сезон (Fargo, 2014) — Лорн Малво.

Книги

Хаэр Р. Лишенные совести. Пугающий мир психопатов. — М.: Вильямс, 2007.

Даттон К. Мудрость психопатов. — СПб.: Питер, 2014.

Томас М. Е. Исповедь социопата: Жить, не глядя в глаза. — М.: Азбука, 2015.

Пограничное расстройство Фильмы

«Тринадцать» (реж. Кэтрин Хардвик, 2003) — Трейси.

«Антихрист» (реж. Ларс фон Триер, 2009) — жена.

Книги

Кейсен С. Прерванная жизнь. — СПб.: Амфора, 2006.

[1] Подробнее о каждом из лекарств см. в соответствующих разделах.

[2] Адералл — лекарство от СДВГ, схожее с риталином.

[3] В этой главе мы решили не писать про аутизм в целом (хотя это, безусловно, интересная и заслуживающая внимания тема), а сконцентрироваться на высокофункциональном аутизме и синдроме Аспергера. С точки зрения стороннего наблюдателя, именно эти варианты расстройства ближе всего к «нормальности», их носители более или менее интегрированы в общество и визуально мало чем отличаются от обычных людей — и, соответственно, они с большой вероятностью могут встретиться среди ваших коллег, соседей и друзей. Притом от них ожидают того же, что и от обычных людей, поэтому неожиданные проявления их особенностей могут вызвать серьезное непонимание.

[4] Под таким названием перевод книги можно найти в Рунете.

[5] Использование должностным лицом своих служебных полномочий для удовлетворения личных амбиций вопреки интересам службы. Термин был впервые использован Ф. М. Достоевским в романе «Бесы».

[6] Не все герои упомянутых ниже художественных произведений имели официальные диагнозы, но их поведение, по мнению специалистов и/или больных психическими расстройствами, иллюстрирует особенности людей с тем или иным заболеванием.

Научный редактор П. Бесчастнов

Руководитель проекта И. Гусинская

Корректоры Е. Аксёнова, М. Смирнова

Компьютерная верстка К. Свищёв

Дизайн обложки Ю. Буга

Использованы иллюстрации из фотобанка shutterstock.com

© Варламова Д., Зайниев А., 2016

© ООО «Альпина Паблишер», 2016

© Электронное издание. ООО «Альпина Диджитал», 2016

Варламова Д.

С ума сойти! Путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города / Дарья Варламова, Антон Зайниев. — М.: Альпина Паблишер, 2016.

ISBN 978-5-9614-4294-6

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg