«Толкование сновидений»

Толкование сновидений (fb2) - Толкование сновидений [calibre 2.15.0] 1067K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Надежда Фёдоровна Калина

Н.Ф. Калина И.Г. Тимощук

“Основы юнгианского анализа сновидений”

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ В ПСИХОЛОГИЮ ОНЕЙРИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 10

Сны и их толкование в истории культуры 10

Паранаучная традиция изучения сновидений-13

ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ В КЛАССИЧЕСКОМ ПСИХОАНАЛИЗЕ 17

Исследования сновидений в психологии 17

Цели и функции снов по Фрейду 20

Работа сновидения 24

Основные приципы фрейдовского анализа символики

сновидений 30

СМЫСЛ СНОВИДЕНИЙ В ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ ААДЛЕРА 38

ОНТОПСИХОЛОГИЧЕСКИИ АНАЛИЗ СНОВИДЕНИЙ 46

Основные положения “психологии бытия” 46

Анализ образов сновидения по А.Менегетти 48

Сновидения и жизненная реальность 53

Отношения с людьми и их отражение в сновидениях 57

ЛИЧНОСТЬ И ПСИХИКА В АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ 63

Психическая реальность сновидения 63

Сознание и бессознательное в человеческой душе 69

Об архетипах коллективного бессознательного 85

АРХЕТИПИЧЕСКАЯ СИМВОЛИКА ПРОЦЕССА ИНДИВИДУАЦИИ 107

Структура души и развитие личности 107

Встреча с Тенью - сновидения и реальность 116

Архетип Персоны и сновидения, сопровождающие

процесс психической инфляции 124

Образы Анимы и Анимуса в сновидениях 130

Самость: предвечный младенец в предвечные

времена 145

ПРИНЦИПЫ ЮНГИАНСКОГО АНАЛИЗА СНОВИДЕНИЙ 157

Общая точка зрения на психологию сновидений 157

Сущность и функции сновидений 163

Основные этапы интерпретации сновидения 179

АКТИВНОЕ ВООБРАЖЕНИЕ ИЛИ ГРЕЗЫ НАЯВУ 194

Основы метода активного воображения 194

Техники и приемы активизации образов

бессознательного 198

Опыт терапевтической работы по методу активного

воображения 202

Сновидения, воображение и ритуалы 207

МИФ КАК СНОВИДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ 213

Структура и функции мифа в аналитической

психологии 213

Мифологические параллели процесса

индивидуации 222

Личный миф человека и его жизненный путь 231

ЛОГИКА СМЫСЛА СНОВИДЕНИЯ: СТРУКТУРНО-СЕМИОТИЧЕСКИЙ ПОДХОД 242

Образы сновидения как язык бессознательного:

от Фрейда к Лакану 242

Логика смысла сновидения: парадокс, нонсенс,

фантазм 247

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 256

Полисемантическая функция сновидения 256

ПРИЛОЖЕНИЕ 264

1 Интерпретация сновидений в различных парадигмах

глубинной психологии 264

2 Юнгианский анализ личного мифа 273

3 Анализ архетипической символики художественного

текста 280

ЛИТЕРАТУРА 297

ПРЕДИСЛОВИЕ

Проблема скрытых сторон душевной жизни, отражающихся в сновидениях, продолжает интересовать психологов вот уже много десятилетий. Со времен З.Фрейда и К.Г.Юнга известно, что сновидения должны быть понимаемы символически, что их не следует толковать буквально, а нужно предполагать за ними скрытый смысл. Однако этот смысл разгадать непросто.

Способов и возможностей толкования снов очень много, и все они различаются между собой. Не вдаваясь в подробности, нам хочется разделить их пока на две большие группы - научные и антинаучные, посетовав при этом на слишком большую распространенность последних. Видимо, засилье всевозможных “Сонников”, обилие газетных публикаций и статей под заголовками типа “Скажи мне, что тебе снится - я и скажу, кто ты” — в какой-то степени коренной феномен нашей сегодняшней жизни, и единственный способ борьбы с ними заключается в том, чтобы противопоставить всему этому настоящие серьезные исследования в области онейрологии — науки о сне и сновидениях.

Психология деятельности сновидения представлена достаточно обширным корпусом научных знаний, даже беглый обзор которых способен составить толстый том. В своей работе мы уделили преимущественное внимание юнгианству, в рамках которого данная проблема поставлена и исследована более чем фундаментально. Счастливая возможность читать и изучать труды Карла Густава Юнга, величайшего психолога XX столетия, ныне предоставлена нам в полной мере — в последние пять лет большинство его книг и статей вышли в переводе на русский язык. Но вызывающие огромный интерес, пристальное внимание и почтительное восхищение специалистов, работы по аналитической психологии вряд ли можно рекомендовать широкому читателю. Данная книга является попыткой популярно изложить основные достижения юнгианства в области анализа сновидений и других феноменов бессознательного психического, не жертвуя при этом, однако, научностью в ущерб доступности.

Конечно, не авторам судить, насколько она удалась. Видимо, отдельные разделы, посвященные, скажем, толкованию сновидений во фрейдизме или в онтопсихологии А.Менегетти, получились более простыми и понятными, чем, скажем, глава 10, излагающая парадигму структурно-семиотического анализа сновидений Ж.Лакана и Ж.Делеза. Это связано со сложностью самих первоисточников, хотя, разумеется, работы К.Г.Юнга тоже нельзя назвать простыми. Но у структуралистов — свой, особый стиль изложения (“тип письма”, по выражению Р.Барта), так что адекватным средством воссоздания или пересказа их основных положений может быть только академический дискурс* (Дискурс — это буквально “речь, погруженная в жизнь”, в данном случае имеется в виду речь, строго использующая специфическую лексику (семиологическую, структуралистскую) — речь, погруженная в научную деятельность).

Те читатели, которых больше интересует практическая сторона дела, само толкование сновидений, а не теоретико-методологические основы этой Процедуры, могут данную главу без особого для себя ущерба пропустить.

Несколько слов об использовании специальных терминов, вернее, об их написании. В различных книгах и статьях такие понятия, как эго, самость, ин-се и т.п. пишутся по-разному: с заглавной или прописной буквы, по-латыни (Ego) или еще как-нибудь. В книге выдержан единый стиль их написания, более-менее соответствующий академическому стандарту. Поэтому нам кое-где пришлось изменить форму написания таких терминов по сравнению с оригиналом цитируемой или пересказываемой работы, дабы не создавать читателям дополнительных сложностей.

Предисловия принято завершать выражениями благодарности — это их самая приятная сторона. Выражая признательность другим, всегда получаешь гораздо большее удовольствие, чем когда пытаешься как-то представить и объяснить (а по существу — оправдать) результаты собственных усилий. Мы искренне благодарны участникам первого семинара по юнгианскому анализу сновидений, работавшего в Симферопольском университете в июне 1996 г. Его итоги и составили основу данной книги. Хочется особо поблагодарить тех участников, которые любезно согласились предоставить для интерпретации свои сновидения и личные мифы, сотрудников кафедры психологии СГУ, помогавших нам в работе — А.Г.Ильичева, А.Е.Носовцова, Л.Л.Пучкову. Многие студенты отделения психологии с бесконечным терпением выступали в роли сновидцев и будущих аналитиков, вдохновляя на теоретические разыскания в данной области.

Неожиданным подарком судьбы для нас стала помощь и дружеское участие Т.Н.Даниловой, чьи уникальные архетипические сновидения составляют главное украшение этой книги. Много раз мы говорили друг другу: “Если бы не она, где бы мы взяли сон с архетипом Великой Матери, или Трикстера, или Старого Мудреца?” И всегда были уверены в том, что в нужный момент потрясающий нуминозный или мистериальный сон станет очередным бесценным вкладом Таисии Николаевны в нашу работу.

И наконец, мы с огромным удовольствием честно сознаемся, что без критических замечаний и поддержки профессора В.К.Калина эта книга вряд ли увидела бы свет. Подобно тому, как Богу подчас один раскаявшийся грешник милей, чем тысяча праведников, так непредвзятое и нелицеприятное критическое мнение завзятого материалиста времен расцвета отечественной психологии в конечном счете оказалось гораздо ценнее и важнее похвал “новых психологов”, в том числе даже искренних почитателей и убежденных сторонников К.Г.Юнга.

ВВЕДЕНИЕ В ПСИХОЛОГИЮ ОНЕЙРИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Сны и их толкование в истории культуры

Сон и сновидения — одно из самых интересных явлений человеческой психики. В различные периоды истории существовали разные представления о природе и сущности снов, но сами сновидения всегда представлялись феноменами загадочными, таинственными и значимыми. Вероятно, наиболее ранними были представления о том, что сны — это жизнь и приключения души, покинувшей тело. Различные события, представленные в сновидениях, считались реальными, только участником их был дух спящего. У многих примитивных народов существовал запрет передвигать спящего, изменять его позу — иначе душа, вернувшись не нашла бы своего тела. Из тех же соображений не следовало резко будить сновидца, чтобы не повредить душе, возможно, переживающей в данный момент опасный эпизод во сне.

Сновидение могло приписываться также вмешательству духов, благожелательных или демонических. На ранних стадиях культуры вера в реальность сновидений сочеталась с попытками гадать и предсказывать с их помощью будущее. Такой способ гадания называется онейромансией. Первые попытки разгадать смысл сна были связаны с верой, что сбудется именно то, что происходит в сновидении, или же прямо противоположное этому.

Самые первые представления о символизме сновидений, зафиксированные в письменной традиции знаменитым “Сонником” греческого писателя II века до н.э. Артемидора, опираются на простейшие психологические механизмы мышления: ассоциации по сходству и смежности, замещение целого частью, умножение повторений для усиления действия или качества и т.п. Вот несколько примеров толкований из этого “Сонника”, к которому, кстати, восходит подавляющее большинство нынешних “осовремененных” версий, продающихся на вокзалах и базарах: слышать во сне дурной запах — к неприятностям; мыть руки — избавиться от беспокойства; обнимать кого-либо из тех, кого любишь — очень счастливое предзнаменование, к большой удаче; если во сне отнимаются или болят ноги — это к путешествию; потерять зуб — потерять друга; если снится, что у тебя вынимают ребро — умрет муж (жена); гоняться за пчелами — к прибыли; кто видит много кур вместе — будет ворчлив и ревнив; кого преследует во сне змея, должен бояться злой женщины; видеть дракона — к встрече с большим начальником.

Представление о том, что сновидения являются предупреждениями, очень древнее. Фольклор большинства народов содержит замечательные истории о вещих снах и их толкователях. Классический пример — библейский Иосиф, сын Иакова, основные события жизни которого обусловлены снами. Во время жатвы Иосиф увидел сон о том, что снопы, сжатые его братьями, отцом и матерью, поклонились его снопу, и это сделали также Луна, Солнце и зодиакальные созвездия. После этого обидевшиеся братья продали его в рабство в Египет. После истории с женой Потифара Иосиф попадает в тюрьму, и выходит оттуда благодаря своему умению толковать сны. Он разгадал сны главного хлебодара и главного виночерпия фараона, которые тоже оказались в заключении. Одному из них, увидевшему сон о птицах, которые склевали все хлебы в бывшей у него на голове корзине, Иосиф предсказал скорую казнь, а второму, который увидел себя исполняющим обычные обязанности виночерпия, — помилование и освобождение. Так все и произошло, и благодарный “клиент” обратил на Иосифа внимание фараона. Фараону вскоре понадобилось истолковать сновидения о тощих и тучных коровах и о пустых и полных хлебных колосьях. Иосиф, увидевший в этих снах предзнаменование будущего голода и неурожая (тощие коровы съели тучных, а пустые колосья — полные), дал фараону хороший совет о том, чтобы создать по всей стране запасы зерна “на черный день”. Благодаря этому он возвысился и сделал блестящую карьеру при дворе. В дальнейшем Иосиф встретился с братьями в ситуации, предсказанной давним сном о снопах и звездах.

Не менее знаменитыми в литературе вещими снами являются сон Гекубы перед рождением Париса о том, что она родила горящую головню, от которой сгорела Троя; сон Иакова о лестнице, по которой спускались и поднимались ангелы; сон Изольды о том, что она держит на коленях окровавленную голову Тристана; сон Кримхильды (“Песнь о Нибелунгах”) о соколе (Зигфриде), который прижился у нее в доме, но был заклеван двумя орлами (ее братьями), за что Кримхильда впоследствии им жестоко отомстила. История литературы полна примеров чудесных, роковых, волшебных снов, описаний их последствий и разгадок. Это свидетельствует о древности попыток успешного снотолкования и о том, каким сильным во все времена было стремление раскрыть смысл сновидения и понять, о чем оно предупреждает.

Издревле известно было также сознательное стремление увидеть вещий сон, который мог бы служить оракулом. С этой целью люди ложились спать в храмах, предварительно подготовившись к тому, чтобы увидеть сон, посланный богом. Для этого совершалось жертвоприношение, сновидец молился, соблюдал пост, проходил ритуальное очищение. Естественно, столь мощная психологическая подготовка часто приносила позитивный результат. Фактически здесь использовались классические способы активизации бессознательного, благодаря которым сновидец получал необходимую информацию.

Североамериканские индейцы (виннебаго, дакота, сиу, селиши, шусвапы и др.) искали в сновидении встречи с личным духом-покровителем. Специальная подготовка к такой встрече включала уединение, пост, медитацию, физические упражнения вплоть до самоистязаний. Примерно так же получали пророческие видения средневековые монахи. Однако всегда существовала вероятность того, что сон навеян человеку не добрым духом, а злым, так что нужно было уметь отличить сновидение, ниспосланное Богом, от козней дьявола.

Идея о том, что сны содержат тайное, зашифрованное знание, что сновидения являются важными пророческими иносказаниями, лежит в основе многочисленных попыток разгадать их смысл. До того, как сновидения сделались предметом научного анализа (что произошло только в начале XX столетия), они долгое время были объектом эзотерической, а точнее — герменевтической традиции. Герменевтика как наука об истолковании, как особый тип высшего, скрытого от непосвященных знания, составляет обширную область истории философии. Эзотерические формы тайных знаний были чрезвычайно распространены в Европе эпохи Античности и Средневековья. Классическими примерами эзотерических учений служат труды гностиков, средневековые алхимические трактаты, сочинения некоторых отцов церкви и т.п. Отличительной особенностью эзотерической мудрости является символический способ выражения основополагающих представлений и многочисленные толкования, интерпретации описывающих их сложных, запутанных текстов.

Первоначально сама герменевтическая проблематика возникла в рамках экзегезы — дисциплины, “цель которой состоит в том, чтобы понять текст — понять его исходя из его интенции, понять на основе того, что он хотел бы сказать” (38, с. 3).Экзегеза была особым типом понимания и истолкования прежде всего священных, религиозных текстов; экзегетическая традиция начинается с попыток прочтения греческих мифов школой стоиков, интерпретации раввинами Торы и Ветхого Завета. Уже в то время экзегеза оперировала представлениями о знаке и значении, указывала, что один и тот же текст может иметь несколько смыслов — например, прескриптивный (предписывающий), исторический, духовный. Наконец, как отмечает П.Рикер, сама работа по интерпретации обнаруживает глубокий замысел, состоящий в том, чтобы посредством толкования преодолеть культурную отдаленность, дистанцию, отделяющую читателя от чуждого ему текста. Необходимо “ввести” непосвященного в некоторый исторический и культурный контекст, релевантный разбираемому тексту, включить смысл последнего в тот тип понимания, которым обладает нынешний читатель. Способность современника увидеть мир глазами своего далекого предка в чем-то сродни умению психотерапевта понять присущие клиенту индивидуальные особенности восприятия и осмысления мира, а также разобраться в сложной символической картине, создаваемой образами его сновидения.

Историки и психологи хорошо знают, что картина или образ мира у представителей различных эпох и народов будет отличаться в большей или меньшей степени. В ходе исторического развития изменяется и сама реальность, и представления о ней, и способы ее репрезентации (отражения) в сознании. Когда современный исследователь имеет дело с научными результатами, которые являются плодами длительной исторической традиции, он всегда вносит поправки как на неизбежную (за несколько столетий) их “порчу”, искажение, так и ьа те ограничения, что были свойственны ее основоположникам. Нужно учитывать и субъективизм мыслителей прошлого, и культурно-исторический контекст их жизни, и многое другое. Все это требует осторожного и взвешенного критического анализа достоверности обсуждаемых представлений и порождает серьезную проблему поиска критериев последней. С этой целью герменевтика использует, в частности, принцип тщательного учета существенных различий между некоторым явлением (сновидение) и его сущностью, тайным, символическим смыслом.

В настоящее время феноменология как наука о явлениях и герменевтика как наука о сущности явлений — неотъемлемые стороны философской онтологии и гносеологии. Глубинная психология (психоанализ, юнгианство, эго-психология) по типу своей рациональности всегда тяготела к герменевтике, поскольку лежащая в ее основе категория бессознательного недоступна рефлексии непосредственно. “Философ может находиться среди психиатров и психоаналитиков только при том условии, если он сомневается в претензии сознания познать самое себя” (38, с. 153). Не случаен интерес ведущих философов-герменевтиков (Л.Витгенштейна, Х.-Г.Гадамера, П.Рикера, Ю.Хабермаса, М.Хайдеггера) к психоанализу, равно как и увлечение К.Г.Юнга гностицизмом, эзотерикой алхимии и проч.

Поскольку толкование сновидений является классической герменевтической проблемой, оно опирается на ряд положений современной герменевтической философии8 которые имеют непосредственное отношение к исследованиям сознания и бессознательного, их роли и функций в человеческой жизнедеятельности. Сочинения Л.Витгенштейна, Э.Гуссерля, М.Хайдеггера, К.Ясперса составляют философский фундамент глубинной психологии, а труды экзистенциалистов Л.Бинсвангера и М.Босса сочетают теоретический анализ с практической психиатрической и психотерапевтической работой. Интересную идею высказывает М.Фуко в работе “Сон, воображение и экзистенция” (1986). Он считает сновидение подлинным пространством человеческой свободы, стремящейся проявить в нем сокровенные стороны и свойства Я, которые неспособно эксплицировать сознание. И Бинсвангер, и Фуко полагают, что первичным для внутреннего мира человека являются не сохранившиеся в памяти образы и впечатления (вспомним И.П.Павлова, называвшего сновидение “небывалой комбинацией бывалых впечатлений”), но экзистенция — бытие сознания в его свободе от воздействий предметного мира, в свободном течении и сочетании смыслов и значений, характеризующих уникальность, неповторимость каждой личности. Именно сновидение предоставляет для этого максимальные возможности.

Интерпретация, истолкование, как герменевтическая процедура, выполняется по строго определенным правилам, знание которых обязательно для толкователя. Кроме того, он должен владеть традицией, обладать достаточно фундаментальной эрудицией в той области, к которой относится интерпретируемый текст или явление. Не последнюю роль играют также интуиция, творческие способности, вдохновение. Толкование сновидений, помимо всего прочего, требует знания физиологии сна, психологии бессознательного, личной истории и актуальной жизненной ситуации сновидца. Все эти требования относятся к научной процедуре интерпретации. Однако в любом обществе существует и обывательская традиция толкования сновидений. Различного рода “Сонники”, гадалки, “экстрасенсы-целители”, недоучившиеся адепты восточных религий и просто откровенные шарлатаны претендуют на это умение, составляя обширную область псевдонауки (паранаучной рациональности).

Повсеместное бытование таких “толкований” и их горе-толкователей составляет обратную сторону герменевтического знания, сопровождающее его неизбежное зло. Эзотерическая традиция, будучи не только письменной, но и устной, обрастает тем большим количеством искажений и пропусков, чем более древней она является. Тонкими, сущностными аспектами тайного знания всегда владели лишь немногие посвященные, а в руках (и на устах) профанов оставались преимущественно плевелы. Это хорошо понимали средневековые алхимики, занятые поисками философского камня, способного превращать металлы в золото. “Наше золото не есть золото черни” — говорили они и смеялись над глупцами, стремившимися использовать философский камень для того, чтобы разбогатеть.

Именно паранаучный подход к проблеме толкования сновидений виновен в том, что многим людям это занятие представляется несерьезным развлечением. Работа с бессознательным является длительной и сложной процедурой, независимо от того, в чем она состоит — в анализе свободных ассоциаций, интерпретации сопротивлений или толковании сновидений. Противостояние эзотерической и профанической традиций здесь очень яркое и сильное, так что любому, кто хочет познакомиться с научными психологическими методами анализа сновидений, следует научиться отличать их от широко распространенных в этой области наукообразных спекуляций.

ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ В КЛАССИЧЕСКОМ ПСИХОАНАЛИЗЕ

Исследования сновидений в психологии

Систематическое психологическое изучение сна и сновидений связывают с именем З.Фрейда. В 1900 году увидела свет его монография “Толкование сновидений”, которая и поныне остается одной из наиболее фундаментальных работ в данной области. В этой книге подробно изложены психоаналитические представления о функциях сновидений и общих принципах их толкования. В дальнейшем Фрейд неоднократно обращался к теоретическим и практическим аспектам данной проблемы, сделав интерпретацию снов одним из основных терапевтических методов психоанализа.

В работах учеников и последователей З.Фрейда содержатся как принципы толкования сновидений, так и подробные описания конкретных случаев. Особенно много внимания уделяли снам Карл Абрахам,Фриц Виттельс, Отто Ранк, Лу Андреас-Саломе, Шандор Ференци. По отзывам самого Фрейда, непревзойденным толкователем снов был Вильгельм Штекель.

В послефрейдовский период развития психоанализа данная проблема имела своих приверженцев. К их числу можно отнести Ф.Александера, А.Кардинера, Ж.Лакана, А.Лоренцера, Д.Рапапорта, Э.Фромма, Э.Эриксона. В индивидуальной психологии А.Адлера — свои представления о толковании сновидений, но наиболее фундаментально разработана эта проблема в аналитической психологии К.Г.Юнга. Утверждая позитивную трактовку бессознательного как неотъемлемой и важной стороны психики, юнгианство сформировало целостную систему представлении о научном методе анализа сновидений, опирающуюся на свои основные теоретические представления — об архетипах коллективного бессознательно, о структуре и функциях психики, о психологических типах, процессе индивидуации, психической реальности и т.д.

Из других направлений современной психологии, изучением сновидений и работой с ними заняты также гештальт-психология и гештальт-терапия. Эвристичные, интересные и оригинальные представления о символике сновидений выработаны в рамках структурно-семиотического подхода (Р.Барт, Г.Башляр, Ж.Делез, Ж.Лакан, К.Леви-Строс, С.Леклер, Ю.М.Лотман, М.Фуко, Р.О.Якобсон и др.). Именно структуралисты наиболее последовательно выделили и изучили функцию порождения специфических для бессознательного форм выражения. Крылатая фраза Ж.Лакана о том, что “бессознательное структурировано как язык” заложила основы продуктивного лингвистического и психологического изучения этого языка, его синтаксиса, семантики и прагматики. Логика смысла бессознательного, пафос возможности увидеть и понять смысл в “бессмыслице” сновидений составляют главное содержание нашей книги, которая могла бы называться также “Логос бессознательного”.

Безусловный приоритет в области толкования сновидений принадлежит психоанализу. Работы и идеи З.Фрейда не только заложили основы научного метода исследования бессознательных явлений, но и сформировали саму предметную область глубинной психологии. Фрейдизм более чем другие направления и психологические школы известен массовому читателю, хотя его понимание и оценка неспециалистами оставляют желать лучшего. Пансексуалис-тские тенденции фрейдовских теорий подвергались систематической критике с момента своего возникновения, что не помешало им стать одиозным предметом самого широкого обсуждения. В работе, посвященной толкованию сновидений, трудно обойтись без психоаналитического раздела или главы, которую мы хотим предварить несколькими соображениями общего порядка.

Современные исследователи отводят психоанализу необычное место в культурном универсуме XX столетия. Его считают практической философией — попыткой создания метода совершенствования личности на основе интеграции сознательной и бессознательной частей ее психики. Эта интеграция, указывает С.Г.Аграчев, имеет два уровня — первый, связанный с восстановлением целостной и последовательной биографии пациента, и второй, направленный на разрыв “закольцованности” невротических проявлений и конфликтов. “Бессознательные чувства, стремления, запреты и оценки реальных событий, — пишет он, — мало изменяются со временем и остаются такими, какими они были в первые годы и даже месяцы жизни. Вновь и вновь возникающие в бессознательном чувства вины, ненависти и страха в какой-то степени закольцовывают и реальное время человека, заключая его в беличье колесо повторяющихся однотипных симптомов, и он репродуцирует их раз за разом на каждом повороте этого колеса, пытаясь вырваться из него…” (1, с.23). Психоанализ проникает в бессознательное и освобождает заключенные в нем чувства и желания, предоставляя личности возможность свободно развиваться. Одним из основных методов работы с бессознательным является толкование сновидений.

Сновидения как феномен бессознательной психической активности интересовали основоположника психоанализа со времен его юности. Такой интеоес был необычным для ученого-естествоиспытателя — анатома, физиолога, врача-невропатолога — в качестве которого начинал свою карьеру молодой З.Фрейд. Научная психология того времени сновидениями не занималась. В одной из своих более поздних, работ Фрейд раздраженно замечает: “Перед нами сначала возникает вопрос, есть ли вообще у сновидения смысл и нужно ли признавать за ним значение психического процесса. Наука отвечает “нет”, она обьявляет сновидение чисто физиологическим процессом, за которым, стало быть, не нужно искать смысл, значение, намерение. Во время сна физические раздражения играют на клавиатуре психики и поставляют в сознание то те, то другие представления, лишенные какого-то бы ни было психического содержания. Сновидения — всего лишь конвульсии, несопоставимые с выразительными проявлениями ПСИХИКИ” (49, с.138).

С такой точкой зрения Фрейд всегда яростно спорил, не боясь приводить аргументы, основанные на интимных подробностях своей личной жизни. Его книга “Толкование сновидений”, содержащая интерпретацию снов преимущественно самого автора, безусловно, является актом большого личного мужества. Фрейд с хирургической беспощадностью вскрывает смысл своих сновидений, а с учетом того, какую роль в символике сновидений он отводит сексуальной этиологии, это исследование грешит даже некоторым эксгибиционизмом.

В истории психоанализа существует точная дата — 24 июля 1895 г., когда Фрейду приснился знаменитый сон об инъекции Ирме, с которого и начинается его работа по толкованию сновидений. В письме своему другу Эмилю Флиссу Фрейд замечает, что следует повесить мраморную доску на стену дома, где это случилось, чтобы увековечить момент раскрытия тайны снов. С этого времени основоположник психоанализа более или менее систематически обращался в своих трудах к анализу сновидений, хотя нужно отметить, что в поздних его работах толкования снов почти отсутствуют.

Цели и функции снов по Фрейду

Называя сновидения “царской дорогой к бессознательному”, основатель психоанализа считал их первичными процессами, детерминированными принципом удовольствия и направленными на снижение либидинозных напряжений путем иллюзорного исполнения желаний. Основная цель сна, состоящая в выполнении желаний сновидца, наиболее явно выражена в том случае, когда эти желания не являются аморальными или деструктивными и, следовательно, не требуют сложной символической формы выражения. Вот типичный пример такого сновидения — фрагмент сна 18-летней девушки-спортсменки, мечтающей об удачном замужестве:

Мы с Романом живем в роскошном особняке, это дом в несколько этажей, с гаражом и зимним садом. Он отвозит меня на тренировку в шикарной спортивной машине обтекаемой формы. Я одета в кожаную куртку, кожаные высокие сапоги, кожаную юбку. У меня красивый спортивный костюм, все получается, как я хочу. После тренировки Роман забирает меня на машине домой, при этом девчонки из нашей команды стоят разинув рты… Хорошо запомнилось, что дома я иду купаться в бассейн, очень красивый, выложенный мрамором, он начинается в доме, а затем как бы выходит в море.

. Наиболее простыми для толкования являются детские или инфантильные сновидения, подобно приведенному выше, рисующие картину прямого исполнения желаний. Ребенок, который страстно мечтает о новой игрушке, об интересной прогулке, развлечении, видит во сне, как ему покупают вожделенную вещь, как он гуляет в горах или катается по озеру. Однако не все желания, особенно у взрослых, столь невинны, так что их исполнение в сновидении происходит иначе.

Фрейд считал, что основная масса желаний и влечений имеет сексуальную или агрессивную природу. Бессознательная часть личности, называемая Id (Оно), преисполнена сексуальной психической энергии (libido), однако инстинкты вынужденно подавляются. Сны, наряду с описками, оговорками, забываниями и другими ошибочными действиями, являются той отдушиной, через которую либидинозные влечения могут проявляться в обычной деятельности сознания (Эго), подчиненной принципу реальности — системе социальных требований, регулирующих человеческую жизнь, В системе личности, по Фрейду, имеется еще одна, высшая инстанция (Сверх-Я), представляющая собой совокупность религиозных, нравственных и моральных норм. Она формируется в детстве под влиянием родительских поучений, воспитательных воздействий и по существу является тем, что мы обычно называем совестью или нравственной основой существования.

Я и Сверх-Я управляют сознательным поведением и деятельностью личности. Их контроль за психическими процессами существенно ослабевает во сне, когда на сцену выходит бессознательное (Оно). Руководствующееся принципом удовольствия Id открывает простор желаниям и страстям, которые до этого тщательно подавлялись. Именно поэтому сновидения часто носят явно выраженный эротический и сексуальный характер, в них находят удовлетворение агрессивные и садистические стремления. Однако в большинстве случаев бессознательная психическая активность в сновидениях остается частично подконтрольной Эго, которое особым образом маскирует как сами либидинозные желания, так и способы их удовлетворения.

Эту функцию берет на себя особая психическая инстанция, несущая ответственность за искажение сновидений и вытеснение — цензура. Будучи предшественником Сверх-Я, цензура выполняет функцию запрета, недопущения в сознание неподходящих бессознательных желаний и возникших на их основе образований. В системе психики цензура действует постоянно, но становится более заметной в тех случаях, когда ослабляет свою бдительность — например, в снах. Сонное состояние не позволяет бессознательным содержаниям проявляться в двигательной активности, так как это может нарушить сон, поэтому цензура занята визуальным рядом — образами и картинами сновидения. Рассмотрим это на примере сновидения девушки-студентки:

Недавно мне приснился сон про то, как меня хотели убить, и я была в бегах. Я выхожу из автобуса и вижу, как подъезжают две черные машины и из них выходят вооруженные мужчины. Другие люди вокруг меня этого оружия как-то не замечают. Все это происходит на большой, широкой площади. Я понимаю, что это какая-то мафиозная группировка, банда. Я поворачиваюсь к автобусу, вбегаю внутрь и прячусь за сиденьем. Бандиты уже убили всех людей на площади (ножами, а также стреляли из автоматов), они идут к автобусу, но он трогается с места и уезжает.

После этого сон как бы прервался, а затем снова возобновился. Я захожу в кафе и сажусь перекусить, сижу у окна и смотрю на улицу. Вижу, как подъезжает машина, и из нее выходят те же бандиты. Я понимаю, что надо спасаться, и спрашиваю у бармена, где тут черный ход. Он показывает, я выбегаю во дворик, там стоят два мусорных бака, а кругом пустырь. Я понимаю, что бежать некуда, тем более, что я пришла пешком, а они (банда) на машине. И тут я посмотрела на мусорные бачки и резко рванула к ним. Быстро залезаю в один, поглубже, Это не очень удобно, зато есть надежда на спасение. Слышу, как бандиты выходят во двор, разговаривают, обыскивают пустырь. Они ничего не нашли, тут сон опять как бы обрывается, и я снова оказываюсь в том автобусе, среди людей, но уже не одна, а с маленьким ребенком.

Психоаналитическое толкование этого сновидения определяется его общим контекстом — преследование девушки вооруженными мужчинами, страх, стремление спрятаться, а также появляющийся в самом конце маленький ребенок. Вооруженное нападение, согласно фрейдовским представлениям о символике сна означает сексуальную агрессию. В первой части сновидения цензура маскирует достаточно прозрачное убеждение сновидицы о том, что сексуальная жизнь является нормальной для большинства людей, хотя связана с рядом опасностей, так что ее собственная сексуальная инициация вызывает страх (бандиты ножами и автоматами убили всех людей, но сновидица спаслась бегством). После этого, по всей видимости, какие-то чувства или желания подверглись особенно сильному вытеснению, так что ткань сновидения оказалась прерванной.

Вторая часть сна отражает преставления о том, что начало половой жизни неизбежно для всякого взрослого человека (который посещает кафе, разговаривает с барменом). Никуда не деться также от собственных желаний и влечений, но их можно не афишировать (черный ход). Для любой девушки существует типичная опасность начала половой жизни — нежелательная беременность. Способы предотвращения последней (в частности, специфические формы полового контакта) вызывают очередное мощное воздействие цензуры сновидения (образ мусорных баков). Последние могут означать также опасения сновидицы, что девушку, предпочитающую такие способы сексуального общения из боязни забеременеть, могут счесть развращенной, “грязной”. Кроме того, “это не очень удобно”. Цензура сновидения проявляет свое действие и в том, что всячески подчеркивает необходимость спрятаться в мусорном баке — сновидица вынуждена это сделать ради спасения собственной жизни. После очередного вытеснения-перерыва героиня оказывается в автобусе с ребенком — опасность забеременеть и подвергнуться общественному осуждению (среди людей) изображается вполне прозрачно.

8 девятой “Лекции по введению в психоанализ”, анализируя сновидение почтенной пожилой дамы из общества с явно выраженным сексуальным содержанием (о “любовной службе”), Фрейд так описывал действие цензуры; “Везде, где в явном содержании сновидения есть пропуски, в них виновата цензура сновидения. Нам следовало бы пойти еще дальше и считать, что действие цензуры сказывается каждый раз там, где элемент сновидения вспоминается особенно слабо, неопределенно и с сомнением по сравнению с другими, более ясными элементами. Но цензура редко проявляется так откровенно, так, хотелось бы сказать, наивно, как в примере сновидения о “любовной службе”. Гораздо чаще цензура проявляется по другому типу, подставляя на место того, что должно быть, смягченное, приблизительное, намекающее” (47,с.86). Как раз таким и является действие цензуры в нашем примере.

Именно цензура ответственна за общую картину сновидения, она формирует его сюжет и образы посредством определенных психических процессов, изменяющих и маскирующих первоначальные чувства, желания и намерения сновидца. Психологические механизмы цензуры подробно описаны Фрейдом как специфическая работа сновидения. Сами же образы сна являются продуктами устойчивой символизации, охватывающей прежде всего сексуальные и агрессивные аспекты бессознательного.

Работа сновидения

В основе понимания смысла сновидения лежит анализ психологических механизмов, которые формируют образы сна. Существует явное содержание сновидения — доступное до начала аналитической работы, образы и события, взятые в том порядке, как они непосредственно приснились. Это результат работы сновидения, связанной с необходимостью примирить разрушительные и аморальные желания сновидца с его Эго и Супер-Эго. Явное содержание формируется из скрытых идей и влечений, телесных раздражений во время сна, остатков дневных впечатлений и т.п. Скрытое содержание — это те значения, к которым приводит анализ сновидения. Это полный и точный перевод речи бессознательного сновидца, адекватное выражение его желаний. Приведем пример сновидения, анализ явного содержания которого позволит проиллюстрировать работу сновидения и понять его скрытый смысл:

Я, мой парень, жена моего брата и ее подруга захотели сфотографироваться и пошли в фотоателье. Там, внутри, все было красочное и яркое, хотя точно предметов обстановки я не помню. Вышел фотограф, мы спросили, сколько будет стоить фотография. Он назвал очень высокую цену, и мы решили уйти, так как нам это не подходило. Однако, выйдя из комнаты, где происходил разговор, мы попали в другую, и там на выходе сидел здоровенный мужик (как вышибала). Он сказал, что, пока мы не заплатим столько, сколько сказал фотограф, мы отсюда не выйдем. Но мы же не фотографировались! И все равно этой суммы у нас не было. Потом обрыв во сне, как будто все яркие краски погасли, стало темно, что ли. Продолжился сон с того, что мы проснулись в этой комнате, из которой нас не выпускали. Мы встали и спокойно вышли на улицу, никто нас не задерживал. На улице стояла машина, я подошла к ней и увидела, что там лежат мой брат и его друг по работе, оба сильно избитые. Меня это во сне как-то не удивило.

По Фрейду, скрытое содержание предшествует явному, и в этом смысле работа сновидения заключается в переводе мыслей на другой язык, знаки и правила которого должен научиться понимать психоаналитик. Работа (или деятельность) сновидения, маскирующая подлинные желания сновидца, представлена четырьмя основными механизмами: сгущением, сдвигом, учетом образности, вторичной обработкой. Эта работа не носит творческого характера, ограничиваясь преобразованием наличного материала, однако именно она, а не скрытое содержание, определяет сущность сновидения.

Кроме того, при анализе необходимо учитывать основные представления о динамике психической жизни личности и о влиянии на нее стадий раннего психосексуального развития. Согласно Фрейду, содержание большинства сновидений вращается вокруг проблем первичной травмы, Эдипова комплекса, страха кастрации и т.п. Наиболее сильному вытеснению подвергаются инцестуозные и перверсивные (гомосексуальные и садомазохистские) желания сновидца, которые, однако, являются практически атрибутивными характеристиками бессознательных влечений.

В приведенном примере основное содержание работы сновидения определяется инцестуозными (по отношению к брату) желаниями сновидицы. Сюжет сна сформирован двумя основными мотивами — кастрационным (зависть к пенису) и садистическим. Рассмотрим подробнее, как применительно к данному сну выглядят основные механизмы и стадии работы сновидения.

Процесс сгущения как один из главных механизмов работы сновидения впервые описан Фрейдом в “Толковании сновидений”. Оно может осуществляться по-разному: из многого сохраняется лишь один элемент (тема, персонаж), многократно встречающийся в различных сновид-ных мыслях; иногда различные элементы складываются во внутренне разнородную совокупность; соединение различных образов может приводить к затушевыванию различий и усилению общих черт. При этом, как пишут Ж.Лапланш и Ж.-Б.Понталис, “единое представление воссоединяет в себе несколько ассоциативных цепей и образуется на их пересечении” (20, с.452). Хотя процесс сгущения исследовался на материале снов, он действует и з других образованиях бессознательного, являясь, в частности, одним из главных элементов в остроумии, в ошибочных действиях, при забывании слов.

В данном сновидении механизм сгущения принимал участие в формировании образов основных персонажей (сама сновидица, ее партнер, “удвоенная” партнерша ее любимого брата — “жена брата и ее подруга”). Фигура вышибалы (сила, объясняющая и оправдывающая несправедливое насилие), “удвоение” брата (он сам и товарищ по работе) и отношение сновидицы к цене фотографии также обусловлены действием этого процесса.

Смещение (сдвиг) лежит в основе сновидения, а также психоневротической симптоматики и вообще любого бессознательного образования. Сравнение явного и скрытого содержания сновидения показывает, что их главные моменты не совпадают, так как самое важное в скрытом содержании сна может быть представлено какими-то недавними, несуществеными событиями, либо фактами прошлого, которые подверглись смещению уже в детстве. “В работе сновидения находит свое выражение психическая сила, которая, с одной стороны, лишает интенсивности психически ценные элементы, с другой же — путем детерминации создает из малоценных элементов новые, ценные, которые затем и попадают в содержание сновидения… При образовании сновидений совершается перенесение и передвигание [смещение — прим. авт.] психической интенсивности отдельных элементов, результатом которых и является различие между содержанием сновидения и мыслями, скрывающимися за ним” (48, с. 115). В нашем примере это сама идея фотографирования как процесса, запечатлевающего навсегда изменчивые, нереально-желанные и прекрасные события (“остановись, мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколько ты неповторимо” — И.Бродский). За идеей избиения скрывается достаточно прозрачный образ сексуального насилия, то же самое содержание имеет эпизод с засыпанием в фотоателье, после которого можно спокойно встать и уйти.

Третий механизм работы сновидения называют по-разному: наглядное изображение мыслей и желаний, учет образности, изобразительные средства. Речь идет об особых требованиях к отбору и преобразованиям зрительных образов, которые обеспечивают представление мыслей и влечений во сне. Так, логические связи во сне изображаются посредством одновременности или рядоположности, причинно-следственные — как события, происходящие друг за другом. Вместо переносного смысла (например, “низкие” и “высокие” чувства) сновидение рисует глубокое ущелье и высокую башню и т.п. В разбираемом сновидении значимы представления о цене (слишком дорогая цена фотографии), яркие краски в фотостудии (там прекрасно), последнее впечатление (то, что брат избит, “меня как-то не удивило”). После объявления высокой цены сновидица все-таки засыпает в фотоателье, а затем уходит и видит на улице избитого брата.

Сновидение отбирает среди прочих наглядные мысли, те, которые могут быть изображены непосредственно, и все происходящие смещения направлены в сторону образных подмен. Этот принцип работы сновидения обусловлен регрессией — возвратом к более ранним, предыдущим формам развития мысли, отношений, структуры поведения. В сновидениях наблюдаются все виды регрессии — топическая, связанная со сменой психических систем, через которые передается возбуждение; временная, при которой вновь вступают в действие прежние способы психической организации; формальная, заменяющая обычные способы выражения и образного представления более примитивными. Так, в нашем примере половое общение заменено сном, насилие — избиением, нравственная цена — платой за фотографию.

Вторичная обработка устраняет явную нелепость и фантасмагоричность сновидения, представляя его в виде более или менее связного и понятного для сновидца сценария. “Эта функция, — писал Фрейд, — преследует ту же задачу, какую поэт злостно приписывает философу: своими заплатами и лоскутами она штопает пробелы в конструкции сновидения. В результате ее работы сновидение утрачивает абсурдность и бессвязность и приближается к образу, доступному для понимания, к реальному переживанию” (48, с.216). Вторичная обработка вступает в силу уже после сгущения, передвигания, образного выражения и представляет собой вклад вторичных процессов в текст сновидения. Она подобна бодрствующему мышлению и может осуществляться в момент, когда сновидец пересказывает свой сон.

В анализируемом сновидении вторичная обработка обеспечивает связность всего сюжета (хотя конец не выглядит таковым) и относительную его “невинность” по сравнению с подлинными желаниями сновидицы. Этот процесс обусловил наличие второй комнаты и функцию вышибалы, а также появление фигуры брата в конце сна (хотя о мотивировке оной вторичные процессы не позаботились).

Общий (скрытый) смысл сновидения, его толкование будет следующим:

Сновидица испытывает сексуальное влечение к брату, ревность к его жене и другим женщинам, которые не являются его родственницами и могут выступать поэтому как половые партнерши. В сновидении изображена символическая попытка удовлетворения инцестуозного желания, однако цензура показывает, что нравственная цена этого слишком велика. У сновидицы “нет таких денег”, она хочет уйти, но оказывается, что платить все-таки надо —даже нереализованное влечение вызывает чувство вины. Острый конфликт между Ид и Это, инцестуозным влечением м осознанием того, насколько это чудовищно и противоестественно, вызывает сильное вмешательство цензуры, но в сновидении конфликт разрешается все-таки в направлении удовлетворения желаний. Сновидица “спит” в ателье, а затем спокойно уходит. Сновидение избавило ее от чувства вины посредством того, что переложило вину и ответственность на брата — последний изображен избитым вместе со своим другом (сгущение); налицо и регрессия — избиение (просто агрессия) вместо агрессии сексуальной. Героиню это не удивляет, ибо вторичная обработка сгладила все противоречия. Символично, что избитый брат лежит в автомобиле — это выражает желание поскорее убрать “с глаз долой” то, что может напомнить об ответственности и вине. Кроме того, сон постоянно изображает сновидицу не одну, а в большой компании, намекая тем самым на то, что ничего недозволенного не происходит и не может произойти — все “на людях”, при свидетелях.

Таким образом, анализ деятельности сновидения по Фрейду включает в себя понимание работы множества тонких и сложных психических механизмов, действия которых могут накладываться друг на друга, образуя запутанную, похожую на лабиринт картину сна. Трудно разобраться в динамике явного и скрытого содержания сновидений, в эффектах действия цензуры без четкого и ясного понимания основных теоретических принципов психоанализа. Наряду с этим фрейдовский анализ символики сновидения выглядит более простым.

Основные принципы фрейдовского анализа символики сновидений.

Образы сновидения почти всегда имеют символическую природу, т.е. являются косвенным способом представления бессознательного конфликта или влечения. Символизация в психоанализе понимается как типичный защитный механизм, состоящий в замещении объекта влечения символом и в перенесении на него соответствующего отношения, чем достигается некоторая степень удовлетворения влечения. Сначала Фрейд считал, что сновидение использует только образы, но уже в анализе знаменитого сна об инъекции Ирме, с которого начинается “Толкование сновидений”, он приходит к выводу о том, что сновидение использует также символический язык для того, чтобы сказать, или, точнее, намекнуть на желания сновидца.

Уже в “Этюдах об истерии” (1895) Фрейд последовательно различал ассоциативный и символический характер психосоматических симптомов. В его понимании картины сна символы появляются в ней как “немые” элементы, неспособные включаться в ряды ассоциаций. Постоянная отнесенность явного содержания к способам его символического перевода не зависит от личной инициативы сновидца: он выбирает между различными значениями символов, но сам новых не создает. Универсальность некоторых символов обусловлена единообразием человеческой способности видеть сходство между различными объектами.

Постоянство символики сновидений основано на аналогии (форма, размер, функция, ритм), а общая область символизируемого всегда ограничена: “Число предметов, изображаемых в сновидении символически, невелико. Человеческое тело в целом, родители, братья и сестры, рождение, смерть, нагота и еще немногое… Родители появляются во сне в виде императора и императрицы, короля и королевы или других представительных лиц, при этом сновидение преисполнено чувства почтения. Менее нежно сновидение относится к детям, братьям и сестрам, они символизируются маленькими зверенышами, паразитам. Рождение всегда изображается посредством какого-либо отношения к воде, в воду или бросаются, или выходят из нее, из воды кого-либо спасают, или тебя спасают из нее, что означает материнское отношение к спасаемому. Умирание заменяется во сне отъездом, поездкой по железной дороге, смерть — различными неясными, как бы нерешительными намеками, нагота — одеждой и форменной одеждой” (47, с.95).

Психоанализ придает сексуальности исключительно важное значение в психической жизни человека, так что большинство сновидений, по Фрейду, связаны с сексуальностью и несут в себе эротические желания. А поскольку в обыденной жизни сексуальность сталкивается с самыми серьезными запретами, то именно сексуально-эротические, строго табуированные влечения претерпевают особенно сильное влияние цензуры и предстают в сновидениях запутанной и нелепой фантасмагорией. Два из трех приведенных нами примеров хорошо иллюстрируют это положение. Интерпретацию сексуальной символики сновидения лучше всего процитировать по первоисточнику:

“Итак, сновидение изображает мужские гениталии несколькими символами, в которых по большей части вполне очевидно общее основание для сравнения. Прежде всего для мужских гениталий в целом символически важно священное число 3. Привлекающая большее внимание и интересная для обоих полов часть гениталий, мужской член, символически заменяется, во первых, похожими на него по форме, то есть длинными и торчащими вверх предметами, такими, например, как палки, зонты, шесты, деревья и т.п. Затем предметами, имеющими с обозначаемым сходство проникать внутрь и ранить, т.е. всякого рода острым оружием, ножами, кинжалами, копьями, саблями, а также огнестрельным оружием: ружьями, пистолетами и очень похожим по своей форме револьвером… Также вполне понятна замена мужского члена предметами, из которых льется вода: водопроводными кранами, лейками, фонтанами и другими предметами, обладающими способностью вытягиваться в ДЛИНУ, например, висячими лампами, выдвигающимися карандашами и т.д. Карандаши, ручки, пилочки для ногтей, молотки и другие инструменты являются несомненными мужскими половыми символами.

Благодаря примечательному свойству члена подниматься он изображается символически в виде воздушного шара, цеппелина, аэроплана… К числу менее понятных мужских сексуальных символов относятся определенные пресмыкающиеся и рыбы, прежде всего известный символ змеи… Почему шляпа и пальто приобрели такое же символическое значение, конечно, нелегко узнать, но оно несомненно…

Женские половые органы изображаются символически при помощи всех предметов, обладающих способностью ограничивать полое пространство, что-то принять в себя. Т.е. при помощи шахт, копей и пещер, при помощи сосудов и-бутылок, коробок, табакерок, чемоданов, банок, ящиков, карманов и т.д. Судно тоже относится к их разряду. Многие символы имеют больше отношения к матке, чем к гениталиям женщины, таковы шкафы, печи и прежде всего комната. Символика комнаты соприкасается здесь с символикой дома, двери и ворота становятся символами полового отверстия. Материалы тоже могут быть символами женщины, дерево, бумага и предметы, сделанные из этих материалов, например, стол и книга. Из животных несомненными женскими символами являются улитка и раковина; из частей тела рот как образ полового отверстия, из строений церковь и капелла. Как видите, не все символы одинаково понятны.

К гениталиям следует отнести также и груди, которые, как и ягодицы женского тела, изображаются при помощи яблок, персиков, вообще фруктов. Волосы на гениталиях обоих полов сновидение описывает как лес и кустарник. Сложностью топографии женских половых органов объясняется то, что они часто изображаются ландшафтом со скалами, лесом и водой, между тем как внушительный механизм мужского полового аппарата приводит к тому, что его символами становятся трудно поддающиеся описанию сложные машины.

Как символ женских гениталий следует упомянуть еще шкатулку для украшений; драгоценностью и сокровищем называются любимые лица и во сне; сладости часто изображают половое наслаждение. Самоудовлетворение обозначается часто как всякого рода игра, так же как игра на фортепиан. Типичным изображением онанизма является скольжение и скатывание, а также срывание ветки. Особенно примечателен символ выпадения или вырывания зуба. Прежде всего он обозначает кастрацию в наказание за онанизм. Особые символы для изображения в сновидении полового акта менее многочисленны, чем можно было ожидать. Здесь следует упомянуть ритмическую деятельность, например, танцы, верховую езду, подъемы, а также переживания, связанные с насилием, как, например, быть задавленным. Сюда же относятся определенные ремесленные работы и, конечно, угроза оружием… (47, с.96-97).

Таким образом, по Фрейду сущность многих (если не большинства) сновидений состоит в исполнении сексуально-эротических желаний. При этом способ выражения работы сновидения возвращается примитивным стадиям развития языка и мышления. В психоанализе он называется архаическим или регрессивным. Инфантилизм в сновидениях взрослых, как указывает Фрейд, не только переводит в упрощенную форму выражения мысли, но и вновь оживляет все характерные черты примитивной душевной жизни, прежнее всемогущество Я, первоначальные сексуальные стремления и проявления. Вот типичное в этом смысле сновидение молодого мужчины:

Передо мной бассейн с зеленоватой водой, вода покрыта ряской, как в болоте. Неожиданно в центре возникает водоворот, в который засасывается нечто (некто?) Затем я оказываюсь в этом бассейне — верхом на огромном крокодиле, метров 8 в длину. Крокодил плавает по кругу, мне это катание сначала очень нравится, но потом к захватывающему чувству прибавляется ощущение опасности. Я не то чтобы боюсь, но теоретически понимаю, что крокодил может унести меня под воду, поглотить. По мере того, как увеличивается скорость катания, растет чувство страха. На краю бассейна я вижу двух девушек, из них блондинка. Борта его высокие, так что я не смогу выскочить сам, но они могли бы меня вытащить. Но девушки хрупкие, вряд ли они смогут меня удержать — думаю я. Они же что-то кричат и машут мне руками, показывая, что готовы попробовать меня спасти. Я протягиваю им обе руки, и они неожиданно легко выдергивают меня из бассейна.

Здесь перед нами необычное выражение архаического восприятия собственной сексуальности мужской психикой. Центральный образ сна — катание верхом на крокодиле — символически изображает страх перед женщиной, ее хтоническими чертами и одновременно желание обладать и властвовать. Всемогуществу Я сновидца угрожает реальная опасность быть поглощенным, захваченным женщиной, ее сексуальной мощью. Чувство страха увеличивается параллельно росту интенсивности оргазмического удовлетворения (в сновидении это пластически выражено все ускоряющимся круговым движением). Начало сновидения (опасный водоворот, зеленоватая вода, болото) обусловлено примитивной символикой общепринятых представлений (ср. “меня засосала опасная трясина” — клишированная картина отношений зависимости). Финальная сцена спасения сновидца девушками отражает характер его сексуальных потребностей — отношения с женщинами должны быть как бы игрой — простой, безопасной, включать их собственную инициативу и активность, в том числе и в плане легкого разрыва надоевшей связи. Ряд подробностей (особенно последняя “картинка” сна) имеет отношение также и к желаемым способам получения эротического удовлетворения.

Регрессия в сновидениях является частным случаем психологической защиты. Она может сочетаться с другими видами последней, например, с сопротивлением. В психоаналитической терапии это выглядит как отсутствие сновидений у пациента, нежелание их рассказывать, ссылки на забывчивость. Забывание сновидений указывает на борьбу пациента с “разоблачением” его бессознательного и, в частности, его инстинктивной жизни. В нашем примере сновидение с крокодилом отражает ряд бессознательных желаний сновидца в контексте его реальных отношений с женщинами, проблемная сторона которых последовательно вытесняется. Само толкование поначалу вызвало сильное сопротивление, но затем все же (хотя и с некоторыми оговорками) было принято.

Таким образом, толкование сновидений в психоанализе является достаточно сложным занятием, успех которого парадоксальным образом может привести к усилению сопротивления пациента, чьи сны аналитик растолковал и понял досконально. Последнее, однако, не так просто. Еще в “Толковании сновидений” Фрейд сомневался в том, может ли оно в принципе быть исчерпывающим. Почти всегда к уже имеющемуся толкованию, вполне связному и осмысленному, можно добавить новое: новые ассоциации приводят к расширению материала и оправдывают установление новых связей. Это явление называют сверхистолкованием, в его основе лежит многозначность образов сновидения, взаимоналожение различных слоев значений.

Возникает вопрос о том, что же является конечной точкой, или, иначе, пределом истолкования? Фрейд называл ее “сердцевиной” или средоточием сновидения. “Даже в прекрасно истолкованных сновидениях неизбежно приходится оставить что-то в тени, поскольку в ходе истолкования мы замечаем узел образов, который не удается распутать. Это и есть сердцевина сновидения — то место, в котором оно соприкасается с Неведомым. Смыслы сновидения, выявленные в ходе интерпретации, неизбежно остаются оборванными, вплетаясь в общую запутанную сеть наших мыслей и душевного мира” (48, с. 118).

Покажем это на примере конкретного сновидения:

Парк большого военного санатория, красивый, роскошный. Деревянная эстрада для оркестра, какие бывали раньше в парках. На ней танцы времен моего детства: вальс, фокстрот, что-то похожее на кадриль. Я стою внизу, сбоку от эстрады, огорчена тем, что мне не с кем танцевать, потому что присутствующие здесь же мужчины плохо одеты и вообще какие-то непривлекательные. Потом думаю: “Все равно они не умеют!” Далее я оказываюсь уже в лесу (точнее, парк становится лесом), иду по нему с кем-то. Прогулка оставляет странное ощущение: я не знаю человека, с которым иду, хочу узнать его поближе (или понять), а для этого нужно идти дальше в лес. Это опасно, и я думаю: “Похоже на историю Тристана и Изольды”. У меня в руках белая простыня (сложенная), и я понимаю, что могу испачкать ее, если пойду через парк. Может быть, оставить ее в лесу? Сон обрывается в тот момент, когда я думаю, что лучше идти не в парк, а в лес, в том смысле, что с простыней ничего не случится. Полный бред, подумала я, проснувшись, и явно с какой-то сексуальной подкладкой.

Смысл этого сновидения в целом достаточно прозрачен. Сновидица сталкивается со своими сексуальными желаниями и сразу же — с их вытеснением: мужчины непривлекательны, да и “все равно не умеют”. Следующий момент сна понятен в контексте жизненной ситуации: сновидица замужем и дорожит отношениями с мужем, однако идея “погулять” ей не чужда. Она понимает, что это опасно и может стоить ей доброго имени (метафора сновидения очень проста: запачкать белую простыню). Вероятно, есть человек, с которым “хочется зайти в лес подальше”, для того, чтобы лучше узнать его, но это опасно. История Тристана и Изольды — это рассказ о страстной романтической любви замужней женщины, которая не раз обманывала мужа ради возлюбленного. И тут мы приближаемся к средоточию сна. Кульминацией истории Тристана и Изольды можно считать сцену в лесу Моруа, где король Марк, муж Изольды, однажды застал любовников спящими. Но в это время между ними лежал обнаженный меч (символ невинности отношений). Похоже, что сновидице хочется идти в лес, а не в парк (где можно познакомиться с подходящим партнером). Иными словами, ее привлекает не интрижка (простое сексуальное приключение), а романтическая любовь, лишь такое поведение совместимо с ее представлениями о себе и чувством собственного достоинства. На расспросы о том, в чем еще может быть разница между парком и лесом (на уровне метафорической коммуникации) сновидица не хочет отвечать: в конце концов становится понятно, что это различие явно существует, но вызывает слишком сильное сопротивление и вытеснение. Это выражено обрывом сновидения и нежеланием обсуждать данную проблему. Средоточие данного сна (оставшееся неистолкованным) заключается, в противоречивости сексуальных и любовно-романтических желаний сновидицы: на уровне сознания “она сама не знает, чего хочет”, а на бессознательном уровне — знает прекрасно, но… не хочет признаться в этом ни себе, ни аналитику.

Функция средоточия сновидения, понимаемого таким образом, очевидна: надо ограничить, остановить процесс интерпретации, оставив его открытым — иначе толкование не имело бы конца. Как и произвол толкователя, обусловленный индивидуальным пониманием символики, его отношением к инверсии и т.п. Фрейд всегда был внимателен к таким вопросам, в какой-то степени ставившим под сомнение объективность и научность его метода. В пятнадцатой “Лекции по введению в психоанализ” он сказал по этому поводу знаменательные слова, которыми нам и хотелось бы закончить эту главу: “Если под произволом толкователя вы будете понимать его ловкость, опыт, понятливость, то я с вами соглашусь, от таких личных особенностей мы действительно не можем отказаться, тем более при решении трудной задачи толкования сновидений ” (47, с. 145).

СМЫСЛ СНОВИДЕНИЙ В ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ А.АДЛЕРА

Для того, чтобы описать принципы толкования снов по Адлеру, необходимо вспомнить, хотя бы вкратце, главные положения индивидуальной психологии. В отличие от Фрейда, основными стремлениями человека А.Адлер считал стремление к превосходству и стремление к власти. Источником развития и личностного роста является испытываемое маленьким и слабым ребенком естественное чувство неполноценности. Ребенок стремится стать большим и сильным, чтобы компенсировать это чувство. Еще одно важное стремление — это стремление к достижению цели, формирующее жизненный стиль индивида. Последний есть способ самоутверждения, составляющий самость личности, ее индивидуальность как интегрированное целое. Разум, поддерживаемый общественными чувствами (ощущением принадлежности к семье, обществу, верой в других людей, мужеством быть неполноценным, оптимизмом, человечностью), обеспечивает продуктивное социальное поведение и достижение жизненной цели.

В отличие от разума, индивидуальный интеллект ограничен преимущественно целями личного превосходства. Среди людей встречается немало таких, которые чрезмерно сосредотачиваются на преодолении неполноценности, стремясь не просто стать сильными и автономными, но и превзойти других, быть вне конкуренции. Для них свойственна гиперкомпенсация, которая, как правило, лежит в основе большинства неврозов, представляющих собой различные варианты мании величия и стремления к превосходству. Вот как формулирует это сам А.Адлер: “Нам очень легко понять разного рода душевные побуждения, признав в качестве самой общей их предпосылки то, что они имеют перед собой цель достижения превосходства… Эта абсолютно противоречащая действительности фиктивная цель превосходства стала основным условием нишей жизни.

Она придает нам твердость и уверенность, формирует наши действия и поведение и руководит ими, заставляя наш ум заглядывать вперед и совершенствоваться. Однако же есть и теневая сторона — она легко привносит в нашу жизнь враждебную, воинственную тенденцию, лишает нас непосредственности ощущений и постоянно стремится отдалить нас от реальности, настойчиво подталкивая совершать над ней насилие. Тот, кто понимает эту цель богоподобия как реальную и личную, воспринимает ее буквально, вскоре будет вынужден в качестве компромисса избегать настоящую жизнь, искать жизнь рядом с жизнью, в лучшем случае в искусстве, но чаще всего в пиетизме, в неврозе или в преступлении” (2, с.29).

А сновидение есть особым образом хитро организованная деятельность сновидца, которая позволяет ему во сне достичь всего того, чего он не имеет в реальной жизни. Поскольку основная цель психотерапевтической помощи в адлерианстве состоит в снижении чувства неполноценности, усилении и развитии социального интереса и помощи в осознании целей и мотивов жизни и коррекции средств их достижения, то и толкование сновидений направлено на распознание действий по гиперкомпенсации, развенчивание маниакальных тенденций и т.п.

“Цель толкования сновидений, — пишет Адлер, — состоит в том, чтобы показать больному его подготовительную работу и упражнения, которые обычно разоблачают его как аранжировщика своего недуга, продемонстрировать ему, как он, опираясь на иносказательные символы и тенденциозно подобранные эпизоды, пытается подойти к имеющимся у него проблемам с той стороны, которая позволяет ему осуществить свое индивидуальное желание, заранее уже предопределенное его целью фиктивного превосходства” (2, с.237). Проиллюстрируем это на примере:

Я нахожусь в парке или в каком-то большом сквере, сижу в беседке за деревянным столом. Вокруг меня несколько младших коллег по работе, и я разговариваю с ними о том, что собираюсь уйти в длительный отпуск, во всяком случае на службу приходить теперь не буду. Одна из коллег спрашивает: “А как же я?” Я отвечаю, что если ей нужна моя помощь, то она может приходить ко мне домой. Второму коллеге я говорю: “А Вы будете регулярно показывать мне, что Вы сделали — скажем, раз в месяц”. При этом я чувствую раздражение из-за того, что они такие несамостоятельные.

Затем сослуживцы исчезают, и ко мне подходят какие-то бедные, оборванные люди, похожие на нищих. Во сне я знаю, что они живут на помощь от организации, которая называется СБСЕ. Я в реальной жизни не знаю, как расшифровывается эта аббревиатура, но знаю, что такое название есть. Во сне я расшифровал так: “Совет Безопасности, Совет Европы”. Эти люди говорят, что теперь для того, чтобы получать помощь, им нужно отказаться от своего гражданства, точнее, продать его. Спрашивают у меня, что же им теперь делать. Я понимаю, что это какая-то афера или шантаж со стороны официальных властей, и советую обратиться в представительство организации (СБСЕ). Рассказываю нищим, где находится здание представительства и как оно выглядит (это старинное здание с фигурами Атлантов на фронтоне). Мне их жаль, и я думаю, что их туда могут просто не пустить.

После этого я оказываюсь у входа в то самое здание СБСЕ, и вижу у подъезда автомобиль. В нем сидит шофер, и я знаю, что это шофер и машина главы СБСЕ. Значит, думаю я, он сейчас у себя, и я смогу с ним поговорить. Тут я встречаю своего коллегу П. Р. и вспоминаю, что именно он должен заниматься (от нашей организации) этими нищими и помощью им. Одновременно я знаю, что в здании сейчас идет совещание представителей СБСЕ, а П.Р., значит, на нем не присутствует (раз он здесь, у подъезда). Я очень резко спрашиваю, почему он не на совещании. Он отвечает, что его то ли не так пригласили, то ли перепутали время, — в общем, несет какую-то чушь. Я говорю: “Вот если бы это касалось твоих собственных интересов, то ты бы пришел обязательно!” Он пытается что-то возразить, но я не слушаю и прохожу мимо него в здание.

Здание внутри красивое, несколько помпезное, роскошно отделанное, на полу ковры, какие-то мозаики, витражи и т.п. Я поднимаюсь на четвертый этаж (на самый верх) и вхожу в конференц-зал, где только что закончилось совещание. Но начальник (или глава) СБСЕ еще не ушел, он стоит у стола и складывает в папку бумаги. Я подхожу к нему и начинаю рассазывать об этой афере с продажей гражданства. Он говорит: “Но ведь у вас этим должен заниматься П.Р., а он не пришел”. Я отвечаю: “Люди уже обратились ко мне, надо как-то им помочь”. Тогда руководитель говорит: “Ну ладно, вот списки, отметьте, кто к Вам обращался”. Я начинаю отмечать карандашом какие-то фамилии.

Сновидение принадлежит властному, уверенному в себе мужчине, который любит подчеркивать важность своей личности и значимость той работы, которую он делает. Экспозиция сна рисует картину незаменимости, уникальности сновидца, который раздает сослуживцам указания, замечания, выговоры и т.п. Далее фигуры сна становятся еще более униженными — это нищие, судьба, жизнь и смерть которых зависит от доброй воли сновидца.

Значимость персоны главного героя акцентирована слишком сильно, даже чрезмерно — он видит себя фигурой европейского масштаба. Он решает вопросы гражданства, т.е. подменяет собой высшую власть. Показательны фигуры Атлантов на фасаде приснившегося здания — прямая параллель тому, чем он в глубине души себя считает — основой мироздания.

Коллега П Р. из следующего эпизода — в некотором роде соперник сновидца, хотя и формально, и фактически его статус немного ниже. Как личность, П.Р. сильно отличается от сновидца — он более мягкий, выдержанный и тактичный человек. Сновидение рисует его законченным эгоистом, на фоне бездушия которого роль сновидца обретает новые сияющие черты. Сделав очередной выговор, последний поднимается по лестнице на четвертый этаж — символ стремительной, успешной карьеры со всеми необходимыми атрибутами (роскошные интерьеры здания и т.п.). Он беседует с вышестоящей фигурой и добивается признания и одобрения во всем, что сделал (хотя, фактически, не сделал ничего). Завершающий штрих — “судьбоносные” пометки сновидца и окончательный триумф над П.Р.

Центральными образами сна являются нежелание работать, афера, ссора, фигуры Атлантов, роскошное здание, подъем, вышестоящее начальство — характерный для концепции Адлера набор символов социальной власти, влияния и престижа. Весь сюжет — исполнение желаний сновидца, прежде всего удовлетворение его непомерных амбиций, жажды власти и стремления всегда и всюду быть незаменимым.

Адлер считал сновидения бессознательным способом сосредоточения на главной жизненной цели в условиях, когда корректирующая функция психики, здравый смысл (common sense) выпадают. Благодаря этому влечения и желания выходят на передний план, заостряются, акцентируются, преувеличиваются. Сны показывают не просто исполнение желаний, а рисуют грандиозные картины исполнения любых, даже самых невообразимых планов. Так, в сновидениях начинающего баскетболиста мы неоднократно встречали образы больших международных соревнований, Олимпийских Игр, на которых он красовался в роскошной спортивной форме, получал высшие награды, выступал арбитром, был предметом всеобщего восхищения и т.п.

В отличие от Фрейда, который источником сновидений считал актуальные конфликты и прошлые впечатления, Адлер говорил о предвосхищающей, предвидящей функции сновидения, направляющей действия индивида. “Она свидетельствует о подготовительной работе спящего в связи с его актуальным затруднением, которая соответствует линии жизни индивида, но не здравому смыслу, и всегда имеет своей целью самозащиту” (2. с.242). Эта антиципирующая функция сновидения и лежит в основе навязчивого стремления людей истолковывать свои сны.

В сновидении, считал Адлер, можно увидеть бессознательный жизненный план, в соответствии с которым человек стремится справиться с адаптацией к жизни и своей неуверенностью. Видны также и те обходные шаги, которые он делает, чтобы ради сохранения чувства уверенности в себе избежать поражений. Сновидение, как правило, использует простые и абстрактные символы: предстоящее испытание заменяется школьным экзаменом, угрожающий сильный противник — старшим братом, мысль о победе — парением в облаках, опасность — падением в пропасть. Простота сцен сновидения по сравнению с запутанными жизненными ситуациями, по мнению Адлера, отражает попытки сновидца найти выход из сложной, многоаспектной проблемы “по линии наименьшего сопротивления”. Проанализируем для примера следующий сон студента факультета физвоспитания:

Я наблюдаю в качестве зрителя футбольный матч, который происходит в какой-то красивой местности, у моря. Я думаю, что это большие соревнования, может быть, Олимпийские Игры. Футболисты играют очень хорошо, сильно, а затем на поле выходят другие команды, они играют намного хуже. Потом, в третьем матче, идет уже совсем слабая игра. Одновременно с этим я вижу, как ухудшается качество травяного покрытия на поле — трава, поначалу ярко-зеленая, блекнет, появляется грязь, спортсмены падают, пачкают свою форму. Я вдруг замечаю, как мимо проходит мой отец в яркой спортивной форме. Думаю: “Вот, он уже закончил игру”. Затем перерыв, на поле появляются девушки в странных нарядах — нечто вроде разноцветных синтетических шуб, надетых на голое тело. Они танцуют, зрелище очень яркое, но движения их неуклюжи, так что я думаю: “Как ни наряжайтесь, а грации и красоты вам явно не хватает. Стоит ли демонстрировать такие более чем скромные таланты?” Наконец девушки уходят, на поле выбегают дети и просто играют в мяч, дурачатся, падают, сталкиваются лбами.

Во второй части сна я вижу себя стоящим на возвышении, вокруг очень красивый, яркий пейзаж. Я любуюсь видом (море, горы, яркое солнце на зеленых лужайках), думаю: “Какая красота!” Тут ко мне кто-то подходит и говорит: “К сожалению, фотография не очень получилась”,- и протягивает фотографию. На ней я вижу тот же самый пейзаж, но как бы наоборот — вместо яркого солнечного дня ночь, огни. Я думаю — жаль, не удалось запечатлеть всю эту красоту. Но фотография все равно замечательная — ночное море, звезды, очертания гор и, как бы наложенный на всю картину мой собственный силуэт, контур образован огоньками. Я думаю: “Все равно получилось красиво”.

Здесь перед нами метафорическое изображение жизненного пути молодого человека, который пока мало чего добился в жизни. Он предпочитает судить и сравнивать, оценивать деятельность других, оставаясь зрителем. Если же речь заходит о его собственной деятельности, то неудовлетворительное качество последней он привычно объясняет внешними причинами (уровень игры во сне падает одновременно с ухудшением качества травяного покрытия). Он чувствует превосходство над отцом, который “уже закончил игру” — этот эпизод соответствует гиперкомпенсации эдипового комплекса.

Сновидец до сих пор не женат, и в сновидении очень прозрачно показаны причины этого — неуклюжие, неумелые девушки, чьи умения и таланты более чем скромны. Конечно, на них и смотреть не стоит. Как говорится, зелен виноград. Первая часть сновидения заканчивается “детскими играми шалостями”, на которые свысока, снисходительно взирает сновидец.

Последний эпизод сна изображает фигуру юноши-сновидца, перекрывающую и заслоняющую красивый пейзаж. Масштаб его личности сопоставим с морем, горами, ночным небосклоном. И хотя на фотографии не удалось запечатлеть красивый, яркий вид, зато на ней есть нечто более ценное — фигура сновидца, выросшая до немыслимых размеров. Одним словом, даже если не очень получилось, то все равно получилось красиво. Иных оценок в отношении себя и своих усилий и достижений он не приемлет.

Непонятность сновидения связана с тем, что для защиты от определенных действий человек использует скрытое в бессознательном представление о будущем. Фундаментальное положение индивидуальной психологии, согласно которому неосознаваемая руководящая жизненная линия воплощает скрытый в бессознательном личностный идеал, подробно изложено в работе “О нервном характере” (1912 г.). Внутренняя потребность, являющаяся причиной того, что психический материал остается в бессознательном, столь сильно давит на мысли, образы, впечатления сна, что они, чтобы не подвергать опасности целостность личности, тоже остаются в бессознательном, точнее — непонятными. “То, к чему индивид, в сущности, стремится в силу своего бессознательного личностного идеала, — это господство над своим окружением. Если бы он понял свои сны, его честолюбивые помыслы и поступки должны были бы отступить перед критикой со стороны бодрствующего мышления. Но так как действительное его стремление направлено к господству, сон должен быть непонятным” (2, с.250).

Разумеется, человек, ориентированный на гиперкомпенсацию, испытывает гораздо больше трудностей и неудач, чем тот, кто действует в рамках просто компенсаторной активности. И защита у него должна быть более мощной и непробиваемой. Поэтому так трудно переместить чрезмерные цели невротика в его сознание и там их сгладить, сделать более адекватными. Это большая и нелегкая, неблагодарная работа. Принципы интерпретации сновидений в индивидуальной психологии отражают, по-видимому, терапевтический стиль ее основателя — жесткий и бескомпромиссный. Адлер, судя по его работам и описаниям случаев, был весьма “крутым” психотерапевтом, он не давал своим пациентам ни малейшей поблажки, постоянно ловя их на грандиозных желаниях и честолюбивых помыслах. Может быть, поэтому его психотерапевтический подход и его техника работы с бессознательным менее популярны в нашем обществе, ментальность которого правдиво и талантливо описана почти на каждой странице адлеровских работ.

ОНТОПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ СНОВИДЕНИЙ

Основные положения “психологии бытия”

В современной психологии и психотерапии проблема толкования сновидений основательно представлена также в онтопсихологии. Онтопсихология (буквально “психология бытия”, “бытийная психология”) — это научное направление, разработанное в трудах известного итальянского клинициста, психолога и философа Антонио Менегетти. Его система взглядов сформировалась под влиянием работ А.Дцлера, О.Ранка, З.Фрейда, К.Г.Юнга. Теоретико-методологической основой онтопсихологии послужили феноменология Э.Гуссерля, экзистенциализм М.Хайдеггера и К.Ясперса, философия жизни Ф.Ницше и А.Шопенгауэра.

Онтопсихология относится к весьма процветающим в настоящее время научным школам. По существу, она представляет собой психотерапевтическую субкультуру, элементы которой проникают в различные области наук о человеке — в медицину (в особенности психиатрию), педагогику, историю, социологию, этнологию и т.д. Главное профессионально важное качество онтопсихолога, независимо от его специализации, — онтовидение — определяет мировоззренческая установка, основанная на подлинном, неискаженном индивидуально-своеобразном понимании физических и психических явлений. “Психолог открывает истинную природу вещей через посредство своего Я, потому что сознание является тем зеркалом, в котором, будучи отражением действительности, рождается любое знание…Функция психолога, и еще в большей степени психотерапевта, заключается в том, чтобы постоянно корректировать способность сознания к отражению изначального замысла природы и соответствию этому замыслу… Задача психотерапевта — научить точному восприятию исследователей, ученых, инженеров, политиков, людей искусства” (28, с,8-9).

Онтопсихология рассматривает человека как активного субъекта жизни. Ее главная цель — изучение того, каким образом под влиянием обстоятельств формируется творческая индивидуальность с присущим ей духовным миром, стремлениями, ценностями, сферами отношений, представлениями о себе, о других и их роли в жизни, о свое** предназначении. Онтопсихология исследует, как именно неповторимая индивидуальность строит свою жизнь, реализует себя в деятельности, общении, творчестве.

Менегетти утверждает, что в мире действует фундаментальный закон, которого не может избежать никто из людей: его существование определяется его собственной природой. “В каждом человеке имеется энергетическое ядро, образующееся собственной волей и проявляющее себя во всех физических и психических процессах человеческого организма. Это ядро, называемое Ин-се (сущность в себе), проявляется во всем человеческом существовании, хотя рождается вне его, и воплощается в повседневной жизни, оставаясь трансцендентным.” (31, с. 13). Оно не осознается. Ин-се — это как бы невидимая душа человека, сознание в единстве с телесностью. Ин-се управляет изнутри нашими действиями и поступками и проявляется во всех качествах и свойствах, особенностях личности — в сомнениях, неудовлетворенности, волевых актах, сновидениях. Эта внутренняя сущность ответственна за здоровье и болезнь, симпатии и антипатии, юмор, темперамент, инстинкты, желания и так далее

В онтопсихологии принято считать, что все болезненные изменения личности и психики происходят из-за того, что человек не способен прислушаться к голосу Ин-се, не понимает своей актуальной жизненной ситуации, не сознает того, что ему действительно необходимо. Такое состояние Менегетти называет “экзистенциальной шизофренией”. Она проявляется в особом восприятии мира, когда личность не хочет поступать по велению своего сердца, а вынужденно подчиняется кому-либо или чему-либо (дети — родителям, граждане — государству). Такая раздвоенность ведет к разладу с самим собой. Образуется трещина между “я хочу” и “они требуют”, конфликт в системе ценностей. Источник этого — общественные установления и социальные предрассудки, а один из основных способов исцеления — анализ образов сновидений или имагогика.

Имагогика {от imago — образ) — это осознание и интерпретация бессознательных содержаний, проникновение в мир образов сновидений, галлюцинаций. Через это психотерапевт может войти в контакт с тем, что переживает бессознательное пациента. Имагогический анализ есть метод приведения бессознательного в движение, в результате чего возникает мощный резерв психической энергии, стимулирующий все телесные процессы. Имагогика включает в себя анализ и интерпретацию продуктов художественного творчества, трактовку спонтанных фантазий, аналитическую обработку процессов воображения.

Анализ образов сновидения по А.Менегетти

Онтопсихология обладает собственным методом толкования сновидений. При интерпретации снов, считает Менегетти, нужно учитывать, что сон — это ответ на какую-то потребность личности, необходимость, которая заявляет, “кричит” о себе. Сон изображает то, что требуется субъекту, подлинную правду его жизни. Ткань сна подчиняется естественной логике, продиктованной телом и душой. Сновидению не интересна ни политика, ни культура, ни религия, важна лишь жизненная ситуация самого человека. Сон может быть интерпретирован только в контексте жизни личности и работы его Ин-се, а не на основе сознательных представлений, убеждений и т.п. Пример сновидения 33-летнего Т.:

Я вхожу в магазин и подхожу к прилавку, где продается мясо, хочу его купить. Продавец (крупный мужчина в белом халате) усиленно расхваливает сало, показывает его с разных сторон. Я покупаю сало. Обращаю внимание на то, как аккуратно продавец отрезает понравившийся мне кусок и нарезает его тонкими кусочками.

Незадолго до этого сновидения в жизни перед Т. встала проблема выбора — чем ему заниматься. Он выбрал хорошо оплачиваемую, но немилую работу, чтобы содержать семью, и надеялся, что у него будет оставаться время для занятий (бесплатных) любимым делом. Но так не получается, и у Т. растет недовольство, нервное напряжение, он пытается убедить своих друзей и близких, что на самом деле на своей работе он может быть творческим, самореализоваться и т.п. Сновидение же свидетельствует об обратном. Его денежная работа — это торговля, продажа себя. Мясо в онтопсихологии есть однозначно негативный символ (мертвое, получающееся из живого). Т. последовательно умерщвляет свое Ин-се, “отрезает” тонкие, аккуратные куски от своей подлинной сущности, чтобы накормить семью, иметь хорошее положение в обществе. И хотя в социальном плане деятельность Т. выглядит позитивной и похвальной, бессознательное упрямо твердит свою безжалостную правду: ты всего лишь мясник для своей самости, своего Ин-се. Все отговорки и доводы в пользу того, что выбранная работа хороша и важна (расхваливание сала) — слабое утешение для глубинных нереализованных потребностей, для фрустрированного Ин-се сновидца.

Жизнедеятельность человека есть явление природы в ряду себе подобных и, как онтический (исключительно внутренний) феномен, находит отражение в образах, возникающих в бессознательной психике. Проецируясь во внешнюю действительность, она является источником продуктов культуры и цивилизации — от шедевров архитектуры до привычных форм бытовых предметов, от музыки до социальных установок и религиозных обычаев.Имагогический анализ основывается на строго заданных семантических принципах расшифровки значения бессознательной символики образов, которые есть повсюду: в рисунке на рекламном плакате, в причудливом орнаменте, в музыкальной импровизации, в детской игре, в сюжете кинофильма, в восприятии пейзажа.

Создатель онтопсихологии воспринял и развил идею К.Г.Юнга о том, что все отношения между людьми, равно как и отношения человека с миром, суть отношения проективные. Сознание и бессознательное отбирают из окружающего мира информацию не случайно, не хаотично, а руководствуясь определенной логикой, логикой смысла.

Эта логика лежит в основе выбора образов, представляющих данный смысл в сновидениях, ее понимание дает правильное толкование сна.

В имагогическом анализе все объекты окружающей действительности — предметы, явления, люди, а также действия, процессы, свойства и состояния — имеют определенную семантику (значение), они характеризуются взаимосвязями и взаимозависимостями, возможностью сочетаний, а также направленностью. Сновидение отражает совокупность психических (ментальных), физиологических и биохимических процессов в организме, причем при анализе особый упор делается на психосоматике. Вообще биологизм является характерной особенностью трактовки психики у Менегетти, утверждающего, что “сон — это прежде всего правда органической жизни”. Вот типичный пример толкования в рамках упомянутых представлений:

Я в незнакомом городе (Киев?), иду по улицам, захожу в какой-то дом. Вижу там своего брата, но он худой и маленький, как высохший. Долго разглядываю его, затем вылезаю по трубам через окно на улицу. Иду по дороге, захожу в театр, вижу там знакомую актрису. Она в балетном трико, показывает мне какие-то упражнения. Я разговариваю с ней, обнимаю и вижу, что у нее высохла грудь — зрелище страшное, неправдоподобное. Заканчиваю разговор и ухожу.

Сновидец — мужчина 33 лет, пытался изменить не удовлетворявший его привычный образ жизни и профессию, но это не удалось. Во сне символы города и дома относятся к прошлому и выражают стремление вернуться в него — к занятиям молодости (гастроли, театр). Дом персонифицирует значимые мысли и воспоминания, часть которых относится к следующему персонажу сна — брату. Брат в молодости был увлечен музыкой, литературой, вел интеллектуальную жизнь, был успешен, но затем в силу различных жизненных перипетий забросил любимые занятия и стал простым шофером. В сновидении брат, изменивший своим глубинным потребностям и подлинным интересам, похудел, “истощился” — иными словами, растратил себя по мелочам. Сновидец признал, что он много размышлял над судьбой брата и дал себе клятву не повторять его ошибок.

В данный момент, однако, на бессознательном уровне он делает почти то же самое. Сон говорит ему: беги (через окно), пока не поздно. (Окно в онтопсихологии — символ выхода, решения проблемы). Сновидцу пока это не удается.

Театр здесь символизирует неспособность, невозможность для сновидца жить чужой жизнью, это относится к безуспешным попыткам поменять род деятельности. Если состояние дел не изменится, грудь (позитивный символ добра, энергии, питания и жизненной силы) будет сохнуть, проблемы сновидца могут переместиться из психической сферы в соматическую. Сон предупреждает о потере сил, увядании, возможной болезни (в течение последнего года сновидец чувствует усталость и упадок сил).

Образы сновидения обязаны своим появлением неосознаваемому динамическому мотиву. Сновидение — это глубоко скрытая, недоступная для познания на уровне органов чувств (и потому нелогичная) действительность, в такой форме взывающая к сознанию и разуму. Многолетняя клиническая практика убедила Менегетти в том, что сновидение отражает реальное состояние внутренних органов, скрытые или только начинающиеся патологические процессы. Сон является своеобразным радаром, сообщающим сновидцу о неблагоприятной ситуации в отдельной системе органов или во всем теле. Хаотично сменяющие друг друга образы сновидения на самом деле несут информацию о динамике душевных и телесных изменений. Сон как бы предупреждает: будь бдителен, обрати внимание на работу своей печени или почек!

События, изображаемые в сновидении, могут иметь отношение к прошлому, настоящему или будущему. Так, ретроспективный ряд информирует о былых влияниях, повлекших за собой негативные изменения на бессознательном уровне. Вытесненный конфликт или психическая травма вызывают блокировку энергии* (Понятие энергии у Менегетти выступает не как метафора, а обозначает физическую реальность. Поэтому многие положения онтопсихологии, будучи сформулированы по аналогии с физическими законами, выглядят непроверяемыми, а это снижает авторитет подхода у серьезных ученых. С другой стороны, совершенно очевидно невысокое качество русских переводов его работ, в результате чего тексты в большинстве своем приближаются к “эталонным” образцам паранаучной рациональности.) в глубине организма, о чем индивид узнает через эмоцию: “Эмоция — это психическое присутствие, которое начинает соматизиро-ваться. Поскольку рациональный тип совладения невозможен, формируется шизофреническая или невротическая реальность, или реальность функционального либо органического невроза” (29, с. 177).

Большинство универсальных символов сновидения в онтопсихологическои интерпретации означают явный или скрытый намек на имеющиеся у сновидца отклонения или дефекты. Так, например, сны, в которых фигурируют катастрофы, беременность, больница, водоворот, инвалид, гребень, хищные животные и насекомые, кровь, разрушения, символизируют начало болезни, причиной которой является неизжитый психологический конфликт. Следует отметить, что в 90 процентах случаев онтопсихология относит причины заболевания к последствиям забытых эмоциональных травм.

Если сны с вышеупомянутой символикой появляются постоянно, Менегетти настоятельно рекомендует обратиться к психотерапевту (разумеется, желательно к онтопсихологу) или пройти обследование в онтотерапевтической клинике.

Возвращаясь к хронологическому аспекту интерпретации сновидения, заметим, что оно не всегда занято прошлым. Сны показывают и актуальную ситуацию организма, его функциональное состояние “здесь и теперь” и несут информацию о ближайших возможностях. Сновидение девушки:

Мне снится, что я иду по мосту в ясный солнечный день. Я перегибаюсь через перила (мост высокий) и вижу, что вода в реке чистая, в ней много рыбок (золотых и серебряных). Пытаюсь достать их рукой, у меня не получается — слишком высоко. Но я во сне не расстраиваюсь, думаю: еще успею.

В этом сне отражена специфическая ситуация сновидицы — она недавно вышла замуж, брак удачный и “престижный” в социальном плане (высокий мост). Жизнь представляется безоблачной, здоровье прекрасное (чистая вода, ясный день). Рыбки — золотые и серебряные — имеют устойчивую семантику свободных инстинктов, жизненности, здоровья, веселья. Фаллическая символика (рыба в онтопсихологии также символ полового акта) указывает на желание забеременеть, родить ребенка. Пока “это не получается, но я не расстраиваюсь — еще успею”. Очевидно, здесь присутствует влияние социальных факторов (мост высокий). И действительно, многие молодожены не торопятся обзавестись ребенком именно потому, что хотят достичь большей социальной стабильности для своей семьи.

Сновидения и жизненная реальность

Главным помощником в интерпретации сновидения выступает Ин-се сновидца. Если воспринимать сон как зашифрованное сообщение, то Ин-се — интуитивный ключ к нему, причем догадка может прийти как во время самого сновидения (в виде отношения к приснившемуся), так и при его интерпретации. Голосом Ин-се говорит сама природа жизни — неискоренимая, вечная, проявляющаяся в озарениях, догадках, спонтанных действиях. Через сновидения Ин-се направляет человека на путь развития и личностного роста, показывает ему препятствия и комплексы, мешающие индивидуальному прогрессу. Оно символически изображает в снах отклонения человека от своей сущности или предназначения, противостоя этим разуму, скованному общественными условностями.

Ин-се в какой-то степени идентично юнгианскому архетипу Самости, но это прежде всего инстинктивная, биологическая сущность глубин тела и души. Структура Ин-се представляет собой изначальное единство жизненных потребностей, так что в сновидениях Ин-се — проводник человека к основам его природы. Функция сновидений состоит в создании бесперебойно работающего “коридора” между эго и глубинными структурами бессознательной психики.

Помимо этого, Ин-се — система, защищающая личность от губительного влияния монитора отклонений. Он состоит из специфических комплексов, внедренных в бессознательное и искажающих импульсы природной сущности человека. Монитором отклонений в онтопсихологи и называют устойчивый аспект принятия решений под влиянием социальных и культурных правил и норм. Менегетти полагает, что многовековое историческое развитие сознания удалило его от человеческой природы: “Сознательное Я человека, как правило, отражает реальность в искаженной форме, как своеобразное кривое зеркало, и деформирует ее” (33, с. 13).

Приверженность социальным стандартам дорого обходится нашему здоровью. Возникает противоречие между требованиями природы и общества, социума, и человек в конце концов подчиняется социальным правилам (школе, семье, традиции, идеологии, законам, обычаям) в ущерб своему Ин-се, которое, хотя и является единственной внутренней реальностью, почти не проявляет себя во внешней среде. Человек превращается в исполнителя определенной функции, но что-то у него постоянно не так. Он ведет себя согласно всем существующим нормам, а ощущение тоски и тревоги остается и не проходит.

По мнению Менегетти, монитор отклонений есть специфическая негативная функция высокоразвитых отделов мозга (прежде всего, коры больших полушарий), посредством которой чуждые социальные влияния воспринимаются сознанием человека как проекция его собственной реальности и реальности окружающей его среды. “Фактически монитор отклонений навязывает информацию, не соответствующую жизни. Это ложное сознание, посредством которого человек отчуждается от самого себя…Монитор отклонений свидетельствует о себе целым набором негативных ощущений, которые воспринимаются человеческим организмом как холод, страх, ограничение пространства” (31, с. 14-15).

Действие монитора отклонений часто изображается в сновидениях, поскольку его абсолютно негативное влияние требует активного терапевтического вмешательства Вот сон мужчины (математика), долгое время скептически относившегося к возможности анализа бессознательных аспектов своей жизни через сновидения. Он любил посмеиваться над толкованиями, считая их детской забавой, несовместимой со зрелой жизненной позицией и академическими ценностями: Мне снится, будто я пошел в сауну, она очень большая, занимает целое здание, тут же расположен ресторан, где можно попить пива. Я долго не могу понять, где вход, ищу его, вижу большую очередь, наконец, встречаю своего коллегу П., с которым разговариваю об этой сауне, о том, не воруют ли в ней. Отдаю П. все свои деньги, кроме того количества, которое необходимо заплатить за посещение сауны. П. какой-то уклончивый, хитрит, но на конец показывает мне боковой вход (как бы черную лестницу), я захожу, не заплатив денег, без билета.

Сауна внутри состоит из множества маленьких (одноместных) кабинок, все они заняты. Но люди постоянно выходят из этих кабин — в ресторан, в бассейн. Два человека (простые такие мужики) разрешили мне воспользоваться их кабинами, пока они пиво пьют. Я долго был в этой сауне, парился, тоже пил пиво. В ресторанном зале немного помешал официантке, которая везла тележку с едой, но сразу же извинился. Наконец, решил выйти, но непременно через главный вход (раз не вошел, так хоть выйду как положено).

Вышел и вижу, что сауна стоит на берегу большой реки (Волга?), как бы в центре моста. Сначала я вышел не на тот берег, какой был нужен, а потом сориентировался и и понял, как выйти в ту сторону, где мой дом. Думаю что сауна нужна для того, чтобы быть нормальным чело веком, таким, как все.

В этом сне монитор отклонений символизируется центральным образом — сауной (она нужна для того, чтобы быть таким, как все. Социальное программирование (купание в сауне) отличается от естественной и спонтанной жизни (большая река). Жизнь по правилам приятна и удобна, она создает ощущение комфортности, но сопровождается рядом неудобств. Пиво вряд ли совместимо со здоровым образом жизни (реально сновидец пива не любит и почти не пьет). Отдельные кабинки (как правило, занятые), ресторан, бассейн — всему этому можно найти параллели в социальной действительности

Обратимся теперь к началу сна Вход в баню было непросто найти Наконец сновидец вошел но обходным путем Перед этим он видел длинную очередь, разговаривал с коллегой, отдал ему почти все деньги. Фигура П. манифестирует многие из тех аспектов жизни, которые чужды самому сновидцу: искусственность и холодность в отношениях с людьми, эгоцентризм, скованность и зажатость, чувство неполноценности, завистливость, отчужденность Ради того, чтобы войти в сауну, пришлось отдать П. почти все деньги — именно такие жертвы мы и приносим монитору отклонений, отбирая энергию и жизненные силы у Ин-се. Зато под его влиянием легко и просто быть нормальным человеком, таким, как все люди (сновидение и показывает их стоящими в большой очереди). Окончание сна можно интерпретировать как стремление Ин-се противодействовать монитору отклонений — “выйти в ту сторону, где мой дом” (подлинная сущность).

В онтопсихологии принято считать, что любые задержки развития, отклонения в поведении, агрессивность, извращения, склонность к наркотикам — это следствие влияния монитора отклонений, разрывающего связь между сознанием и Ин-се и контролирующего эго через комплексы. Комплексом Менегетти называет психосоматическое образование, которое располагается между двумя реальностями (природой человека и окружающим миром), разделяет их и развивает навязчивую тревогу, отчуждение, беспокойство. Комплексы расчленяют Я, отдаляя его от Ин-се, противопоставляют друг другу биологические и социальные аспекты человеческой природы и препятствуют ощущению аутентичности, счастья и покоя.

Чем больше разрыв между сознательным разумом и Ин-се, тем сильнее говорит последнее об этом через сновидения. Они становятся страшными, начинают навязчиво преследовать сновидца. В попытках “разбудить” Я сны превращаются в кошмары, наполняют спящее сознание ужасными картинами и жуткими сценами. Голос Ин-се, теряющего связь с разумом, инстинктивно становится громче.

18-летний юноша видит во сне (трижды) уродов-карликов — маленьких мерзких старичков, которые его куда-то зовут. Они жутко хохочут, раздеваются, демонстрируют гениталии, уводят сновидца в какие-то лабиринты. Все это связано с ужасом, диким, необъяснимым страхом.

Сновидец имеет множество проблем — его не взяли в армию из-за плохого здоровья, внешне он малорослый, выглядит намного моложе своих лет. Материнская гиперопека развила в нем инфантилизм, тревожность, у него низкая самооценка. Особенно много проблем с девушками — он их боится, не умеет знакомиться и поддерживать даже самый простой разговор. Проблемы зашли очень далеко. Приснившиеся карлики — это искаженные, извращенные инстинкты, неудовлетворенные желания, фрустрированные потребности. Угрожающая, опасная ситуация может возникнуть в любой момент времени, из лабиринта нужно искать выход — предупреждает это сновидение-кошмар.

Таким образом, страшные сновидения свидетельствуют о неблагоприятной, угрожающей жизни и здоровью ситуации, связанной с чуждым программированием эго. Подобное состояние шизофренической раздробленности сознания может перерасти даже в настоящую шизофрению. Этому могут предшествовать сны об убийствах, пытках, расчленениях. Сам монитор отклонений, по мнению Менегетти, в сновидениях изображается посредством бездушных опасных механизмов — поездов, машин, громадных колес, военной техники, а также различных инструментов, чьим функциональным назначением является изменение живых природных объектов. Сюда же относятся сны с чертями, вампирами, чудовищами, вообще су ществами неземной природы.

В онтопсихологической парадигме все обиходные предметы: очки, ножницы, инструменты, посуда, одежда и белье, являясь чуждыми природной жизни, имеют отрицательное значение. Если они появляются в снах, это значит, что сновидец отдаляется от своего естества и подвергается чуждым негативным влияниям со стороны окружения Подобную зависимость от вещей, людей или идей Менегетти называет “вампиричееким захватом” сознания

Отношения с людьми и их отражение в сновидениях

Психическая жизнь человека в значительной степени детерминирована его отношениями с другими людьми, прежде всего с родителями, родственниками и знакомыми. Общаясь с ними, изначально здоровая психика (особенно детская) подвергается воздействию их семантический полей. Семантическое поле в онтопсихологии — это “определенный вид информации, обмен которой происходит между индивидуумами. Информация идет от целостного организма и позволяет определить любую реальность как подобную, сходную, противоположную или безразличную по отношению к данному субъекту” (29, с. 17). Оно передает информацию по всем возможным каналам, доступным восприятию на сознательном и бессознательном уровне. Менегетти полагает, что каждый человек окружен семантическим полем, отражающим его сущность, подлинные желания и потребности. В семантическом поле представлены физико-химические и физиологические характеристики организма, его психофизические параметры, свойства личности, темперамент, характер, воля, влечения и способности.

Любой человек постоянно “передает” окружающим информацию посредством семантического поля. Это неосознаваемое воздействие далеко не всегда положительно, даже если сам человек хочет только добра. Родители, например, руководствуясь самыми благими намерениями, могут негативно (хотя и неосознанно) влиять на детей своими неудовлетворенными потребностями, комплексами, чувством вины или жаждой власти. Больные и невротики особенно опасны, так как через их семантическое поле передается сильная негативная семантика. Сам Мб-негетти как психиатр с большим стажем рекомендует врачам быть особо осторожными при общении с шизофрениками и другими психотиками.

Семантическое поле людей с нереализованными влечениями, неудовлетворенными потребностями формируется в первую очередь их комплексами и монитором отклонений. Они не осознают своего Ин-се, и общение с ними чревато внедрением отрицательной семантики в психическую структуру здорового человека. Такое явление Менегетти называет “психическим вампиризмом”. Сновидческая жизнь этих “психических вампиров” представляет собой непрекращающийся кошмар. Оторванные от своей природы, они ведут жизнь скучную, бессмысленную, полную разочарований, горечи и страхов и поддерживают свои комплексы за счет окружающих.При встрече с такими людьми бессознательное немедленно реагирует сновидениями определенного плана. Это сны, в которых человек подвергается нападению или насилию. К примеру:

Мы с бабушкой и младшей сестрой были в бассейне. Я захотела переплыть этот бассейн, а бабушка и сестра просто стояли в воде. Вдруг погас свет (во сне кажется, что из-за того, что я хотела плыть на другую сторону). Появился водолаз в скафандре и начал меня преследовать. s Я бегу, бегу — и не могу сдвинуться с места. Кошмар! Потом наконец подбегаю к двери, а она захлопывается у меня перед носом. Чувствую, как меня хватает мокрая скользкая рука водолаза, и просыпаюсь в ужасе.

Сновидица долго размышляла над вопросом, кто бы мог быть этим водолазом. Наконец, она решила, что это, скорее всего, ее двоюродный брат. Он намного старше и всегда пытается занять роль наставника, критика, судьи, при этом имеет дурную привычку обсуждать чужое будущее, способности и таланты в снисходительном, уничижительном тоне. Сам он — типичный неудачник, но в семье его считают непризнанным гением. Бабушка всегда ставит его в пример, защищает и оправдывает.

Согласно Менегетти, сновидения, связанные с появлением близких (отца, матери, бабушки, брата или сестры) практически всегда являются негативными. Это обусловлено специфической трактовкой детско-родительских отношений в онтопсихологии, суть которой состоит в том, что они представляются запутанной сетью неискренних, неподлинных действий и поступков. Вот как он описывает типичные отношения в семье:

“Многие женщины развивают негативную психологию: привлекающую и разрушающую. В этом процессе отец становится объектом манипуляции матери, так как именно она регулирует его отношения с детьми, исходя из своих скрытых интересов. То есть мать предотвращает прямые отношения между детьми и отцом и строит их так, чтобы получить личное удовлетворение. Отец знает своих детей в соответствии с тем, как их представляет мать, а дети получают образ отца, также отфильтрованный матерью. Количество ссор и разногласий между отцом и детьми является отражением внутреннего состояния матери и ее семантического поля. Такая мать вначале становится эпицентром всех эмоций, что позволяет ей контролировать проявления семейной динамики и получать от всех членов семьи сильные эмоциональные ответы .Она обращается к мужу со словами: “Посмотри, как нехорошо вел себя твой сын сегодня… Я не могу заниматься тобой, у нас дети… Тебе следует больше вмешиваться в воспитание дочери… Я не могу заниматься любовью — дети проснутся… Если бы не дети, я бы давно от тебя ушла…” Детям она говорит: “Не шуми, отец проснется… Я все расскажу отцу, если отец узнает… Твой отец хороший человек, но у него своя жизнь… Моя жизнь с твоим отцом — сущий ад… Всегда показывай уважение к отцу, как бы ты к нему ни относился…” Когда потом разговаривают отец и дети, они судят друг о друге по оценкам матери. Если мать физически больна, тогда “подземная черная почта” становится более жестокой. Фрустрированная мать манипулирует всей семьей и делает жертвами своих компенсаций прежде всего свои собственных детей” (33, с.20-21).

Мы привели обширную цитату, в которой все описывается как-то слишком уж мрачно. Вряд ли жизнь большинства нормальных семей представляет из себя столь отталкивающее зрелище, хотя нельзя и сказать, что автор все придумал. Видимо, истина лежит где-то посередине. Следует отметить, что в онтопсихологии проблема семьи и семейных взаимоотношений является центральной, а влияние родителей на ребенка (особенно в первые годы жизни) выступает, как и в психоанализе, ведущим фактором его психического развития. Поэтому родители считаются ответственными за все нарушения, задержки и изъяны развития личности у детей.

Менегетти считает, что довольно часто сновидения демонстрируют нам бессознательное другого (близкого) человека, который может в действительности находиться очень далеко. Сновидение несет информацию о реальности, находящейся за пределами досягаемости органов чувств, но его образы всегда правдивы и точны. Сны также могут сигнализировать о том, что недалеко от сновидца находится или живет человек с сильной негативной семантикой, которая начинает оказывать влияние. Сновидения с умершими родственниками свидетельствуют о том, что отрицательные влияния или идеи прочно вошли в сознание спящего.

Подводя итоги, можно отметить следующие характерные особенности толкования сновидений в онтопсихологии:

- образы сновидения являются важным информационным кодом для изображения жизненной ситуации и состояния ментального и физического здоровья, они порождаются сущностью человека, его внутренней природой — Ин-се;

- существует постоянная взаимосвязь между образом сновидения и его значением, хотя оттенки последнего могут варьироваться. В своих работах Менегетти приводит типичные значения целого ряда образов;

- большинство образов имеют отрицательную, негативную семантику, поскольку главное назначение сновидения — “поднять тревогу” в тех случаях, когда человек удаляется от своей сущности или попал под чуждое влияние;

- при интерпретации снов необходимо онтовидение, а психотерапевт должен использовать в этом процессе свою физическую природу как инструмент познания, обладать целостным, “организмическим” восприятием и способностью сравнивать информацию, полученную различными способами: из беседы, личной истории, посредством семантического поля, при медицинском обследовании и т.п.

Приведем пример сна, истолкованного согласно принципам А.Менегетти:

Я стою перед зеркалом. У меня большие, длинные волосы. Я начинаю снимать с себя одежду, ее очень много. Когда, наконец, -снимаю последнее, то беру гребень м начинаю расчесывать волосы.

Сновидец — молодой человек Н., 26 лет. Он пассивен, инфантилен, инертен, робок в отношениях (особенно с девушками). Практически никогда не проявлял инициативы, привык следовать советам, рекомендациям, готовым образцам. Везде и всюду стремится соответствовать общепринятым стандартам и социальным стереотипам. В то же время застенчив, хотел бы иметь близких друзей, делиться с ними сокровенными мыслями. Этот маленький сон — в какой-то степени квинтэссенция всей жизни Н., он отражает главные особенности его отношений с миром и другими людьми. Зеркало символизирует чужие мнения, стандарты, расхожие правила и принципы. Сновидец привык “смотреться” в них, сравнивать и оценивать себя в соответствии с ними. У него практически никогда не было собственного мнения по тем или иным вопросам, за него все всегда решали другие. Гребень воплощает негативное, деформирующее влияние монитора отклонений. Множество одежды на теле — поведенческие и социокультурные образцы, предрассудки и стереотипы, от которых трудно, почти невозможно избавиться. Длинные волосы (символ силы, жизненности, богатства) во сне выглядят нелепо (сновидец — мужчина), их приходится причесывать.

Безусловно, многие положения и правила онтопсихологии, особенно ее теоретические принципы выглядят весьма оригинальными я своеобразными, вызывая справедливое недоверие у отечественного читателя. Несколько вычурными являются и термины (“психический пенис”, “пустой эротизм”, “черный вагинизм”, “червивая позиция”). Вызывают сопротивление (во всяком случае, у авторов этой книги) притязания основателя подхода на истину в последней инстанции при решении многих сложных медицинских, психологических, педагогически, социальных и философских проблем. Тем не менее, онтопсихология обладает весьма стройной системой принципов и правил интерпретации сновидений и, при всех своих издержках, несомненно, эвристична в данной области знания. Она должна заинтересовать в первую очередь тех, кто интересуется проблемами отражения в снах здоровья и болезней человека, его неблагоприятных состояний, стрессов и психологических травм.

ЛИЧНОСТЬ И ПСИХИКА В АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Психическая реальность сновидения

Карл Густав Юнг, величайший ум XX столетия, был ученым-энциклопедистом — философом, психологом, психиатром, психотерапевтом, антропологом, исследователем религии, культуры и творчества. Созданное им научное направление получило название аналитической психологии. Это одна из самых сложных и интересных теорий современного человекознания, ее предметная область включает в себя исследования структуры и функций психики, сознания и бессознательного; психологическую типологию личности, анализ и описание универсальных психических образов (архетипов), берущих свое начало в глубинных слоях бессознательного. В качестве метапсихологии юнгианство реализует системный подход к изучению психики как совокупности сознательных и бессознательных процессов, чьим атрибутом являются постоянные изменения, рост и трансформация.

Для тех, кто хорошо знаком с нею, аналитическая психология — нечто большее, чем. психологическая теория в ряду себе подобных. Юнгианство — это мировоззрение, система взглядов на мир и место в нем человека. “Обладать мировоззрением, — пишет Юнг, — значит создать образ мира и самого себя, знать, что есть мир и кто есть я” (64, с.224). Конечно, всякое знание о себе и о мире ограничено, оно неизбежно будет пристрастным. Людям свойственно заблуждаться — и в то же время стремиться к возможно более полному и точному представлению об окружающей действительности. Такое представление требует активной работы человеческого сознания и разума, но не может обойтись и без участия неосознаваемых аспектов восприятия. Юнгианство подчеркивает субъективный характер образа мира, не противопоставляя его объективности, а исследуя возможности той особой реальности, которую представляет собой наша психика, ментальность или попросту душа.

Размышления Юнга о природе психики, ее сущности и функциях, постепенно привели к трактовке ее как вселенской силы, основного (наряду с биологическим и духовным) измерения существования. Эволюция таких основных для аналитической психологии понятий, как архетип, душа, психическая реальность, индивидуальное и коллективное бессознательное, синхронистичность сформировала идею единого, унитарного мира (Unus mundus), где существует внутренняя связь каждого слоя бытия со всеми другими слоями, а также специальный план для координации отдельных частей. Связь между телом и психикой, к примеру, есть простейший вид связи между материей и духом. Сновидения очень часто изображают эту связь с помощью различных символических образов, пытаются привлечь внимание человека к тем или иным ее нарушениям (психосоматика). Это хорошо понимали средневековые алхимики, описывавшие телесные и душевные трансформации через процессы сжигания, растворения, возгонки, разложения и т.п. Для них целостность и полнота душевной жизни была неотделима от здоровья человеческого организма, а философский камень (lapis) служил аллегорией гармонии и совершенства личностного развития.

Использование принципа unus mundus как абсолютного единства всего сущего в качестве действующего понятия в психологическом рассуждении приводит к пониманию того, что “физическое” и “ментальное” (психическое) суть человеческие категории, наложенные на реальность и не отражающие ее с необходимой точностью. Это просто слова, описывающие действительность, но отнюдь не она сама. Юнг одним из первых обратил внимание на вторичность феноменов сознания и ведущую роль метафоры в связывании внешних впечатлений и внутренних переживаний. Выделяемые мышлением противоположности свойственны не столько реальности, сколько ему самому (ср. с исследованиями К. Леви-Строса о бинарных оппозициях как универсальных и первичных формах отражения действительности в сознании). Фактически эти противоположности могут являться фрагментами одной и той же реальности, свойствами того же самого объекта. Сотрудничая с известным физиком Вольфгангом Паули (в 1952 г. они совместно опубликовали книгу “Объяснение природы и психика”), Юнг убедился, что исследование физиками строения материи и постижение психологами сущности психики в известной степени оказываются лишь разными способами подхода к единой скрытой реальности. Введенный в физику Нильсом Бором, философский по своей природе, принцип дополнительности вполне применим и к проблеме тела и психики. Вероятно, физическое и психическое — просто разные аспекты единой реальности, наблюдаемой с разных точек зрения.

Конкретной психологической категорией соответствующей этому принципу, является ключевое для юнгианства понятие психической реальности. Ее можно рассматривать как опыт (индивидуальный и коллективный), как образ (психический), и как саму природу и функцию психики. В качестве опыта психическая реальность включает в себя все, что кажется человеку реальным или несет в себе силу реальности. “Даже бредовые идеи реальны, хотя бы содержание их и было с фактической точки зрения бессмыслицей” (63, с.49). Например, представления первобытного человека о злых духах j,i колдовстве психически реальны, так что он вполне может заболеть и даже умереть по их вине. Точно так же психически реальны современные суеверия, а такие предрассудки, как антисемитизм или арийское превосходство, были ужасающе реальными в эпоху второй мировой войны.

Существование мнений, верований, идей и фантазий не означает, что то, к чему они относятся, в точности совпадает с тем, на что они претендуют. Однако иллюзорная система представлений, психически реальная, не может быть признана ни объективной, ни несуществующей. Наиболее наглядно сущность психической реальности Юнг показал в предисловии к работе “Ответ Иову” на примере религиозной веры: “Физическое” — не единственный критерий истины. Существуют ведь еще и душевные истины, которые с точки зрения физической не могут быть ни объяснены, ни доказаны, ни оспорены. Если бы, к примеру, повсеместно верили в то, что Рейн в один прекрасный момент вдруг потечет вспять, то эта вера уже сама по себе была бы неким фактом, хотя ее выражение, понимаемое с физической точки зрения, должно быть признано абсолютно невероятным. Такого рода вера и является душевным фактом, который не может быть оспорен и не нуждается в доказательствах (с.110).

Суеверия и предрассудки относятся к хорошо известным и понятным примерам психической реальности. Гораздо более интересными и таинственными являются сновидения — особая форма психической реальности, отражающая прежде всего бессознательные стороны и аспекты восприятия окружающей действительности. В юнгианстве сны рассматриваются как спонтанное символическое самоизображение реальной жизненной ситуации сновидца в бессознательном, а “среди прочих душевных явлений они поставляют, вероятно, больше всего иррациональных данностей” (65, с. 187). Образы и сюжеты сновидений часто бывают загадочными, содержат сложную архетипическую символику, смысл и значение которой может понять лишь эрудированный аналитик (и то не всегда сразу). Часто в снах можно усмотреть параллели к различным сказочным и мифологическим сюжетам, причем сам сновидец этих сказок-или мифов не знает, он их не читал и никогда о них не слышал. Вот сновидение девушки-студентки:

Я сижу на высокой горе, как бы в центре Земли, лицом на восток, вижу там храм, людей, совершающих молебен, полуголых женщин с закрытыми лицами, которые подносят мужчинам виноград. Среди всех выделяется высокий, стройный мужчина, одетый в черное, с белой чалмой на голове. В руках у него меч, на рукоятке которого изображен черный скорпион.

Я поворачиваюсь на запад и вижу группу людей, которые пытаются что-то сделать с красивыми старинными песочными часами. У них, видимо, не получается, тогда из группы выделяется старец и бросает эти часы в реку. Поток уносит их очень быстро.

Затем я смотрю направо и вижу стоящего на льду медведя, бурого. Это кажется странным, потому что лед —значит. Север, и медведи должны быть белые. Пока я над этим размышляю, слышится шум, я поворачиваюсь (получается, на юг) и вижу море, из которого выползают всякие живые существа (медузы, акулы, другие рыбы, почему-то вороны (?). Они все ползут ко мне на вершину, и меня охватывает панический ужас, а они все лезут. Тут ко мне устремляется змея, я думаю, что она сейчас укусит, но змея вместо этого сворачивается кольцом вокруг моих ног. И все эти животные минуют меня и падают вниз, кто в какую сторону. Затем с неба начинает идти серебристый дождь (зрелище потрясающее, трудно описать словами). Он падает как бы мимо нас, вне круга, а мы (со змеей) остаемся сидеть на этой вершине.

Это сновидение напоминает описание некоторых фрагментов Элевсинских мистерий — таинственной церемонии мистического посвящения чуть ли не пятитысячелетней давности. Подношение винограда и молодого вина входит в ритуал почитания Вакха-Диониса (Бромия, что значит “хмельной”). Мужчина с мечом похож на мистагога, руководителя таинств, и одновременно его образ отсылает к фигуре Тезея, невольного соперника Диониса, греческого героя, истреблявшего хтонических чудовищ. Старец с песочными часами — скорее всего, Кронос, бог времени, лишенный власти Зевсом, “подателем серебристого дождя”. Медведица-Артемида (Арктос), змей Эрихтоний (или Эхионг или Кекропс, или Тифон) также были среди участников таинств в Элевсине.

Хотя сновидение является весьма странным и чуждым сознанию образованием, для которого характерны спутанность, отсутствие логики, парадоксальность, сомнительная мораль и таинственные, пугающие, часто ужасные образы, его нельзя отнести к полностью случайным явлениям, безотносительным к реалиям сознательной психической жизни. Любой, кто имеет хотя бы небольшой опыт анализа сновидений, знает, что сновидение нельзя придумать. Точнее (об этом знал еще Фрейд, отразивший данный факт в работе “Бред и сны в “Градиве” Иенсена”), попытка “сочинить” сновидение будет успешной лишь в том случае, когда в ход будут пущены те же самые механизмы фантазии, которые использует бессознательное в работе сновидения. Даже самые мелкие детали и незначительные обстоятельства сновидения, будучи упущенными, ограничивают правильное понимание его смысла. Нужно отметить, что сновидец, присутствующий при толковании своего сна, хотя большей частью и не знает этого, но всегда активно протестует, если какая-то часть сновидения искажается аналитиком или не берется им во внимание.

Еще один пример юнгианского сновидения (сновидец — молодой человек 23 лет):

Я иду по своей улице, вижу знакомые здания, прохожих, все как обычно. Неожиданно замечаю, что солнце становится ярко-алым, огромным, все вокруг залито ужасным красным светом. Мне тревожно, люди на улице тоже впадают в панику. Затем это громадное багровое солнце срывается с неба, и на его месте остается черная дыра. В дыре видны непонятные знаки, похожие на алхимические или астрологические символы. Я испуган, но знаки все же сильно интересуют меня.

Затем я оказываюсь на улице старинного средневекового города, может быть, испанского. Я иду по улице, а люди смеются надо мной и дразнят. Я чувствую, что я не такой, как они, и они меня боятся. Я очень сильный и могу сделать с ними нечто ужасное. Неожиданно появляется прекрасная величественная женщина, похожая на добрую фею. Она берет меня за руку, и я чувствую облегчение от того, что она меня не боится и знает, кто я такой и что мне нужно. Она приводит меня к зданию, мы входим внутрь. На стене одной из комнат висит большое зеркало, покрытое вуалью (или это паутина?) Я снимаю вуаль и вижу свое отражение — я чудовищно уродлив, у меня огромная челюсть — настоящее страшилище. Теперь понятно, почему люди боялись и смеялись надо мной. Просыпаюсь в холодном поту.

Это сновидение относится к началу длинного и сложного пути индивидуации, личностного роста. Оно включает образы Персоны, Тени, Анимы и других бессознательных архетипов, взаимодействие с которыми и составляет основное содержание процесса психического развития личности, становления ее уникальной сущности. Символы сна соответствуют амбивалентной природе человеческой души и выражают ее сокровенные, тайные глубины,

Оба сновидения, даже когда просто читаешь их в книге, вызывают особое, таинственно-мистическое ощущение. Сновидцы убеждены в значимости своих снов и необходимости их истолкования. Однако анализ сновидений, как предупреждает Юнг, — занятие далеко не безопасное, поскольку любое замечание по поводу его смысла является психологически значимым высказыванием относительно душевной жизни сновидца. Еще большую опасность представляет предвзятое мнение аналитика или его слишком поспешные выводы. “Понимание сновидения — столь трудное дело, что я уже давным-давно взял себе за правило: если мне кто-либо рассказывает сновидение и спрашивает моего мнения, то я прежде всего говорю себе самому: “У меня нет никакого предчувствия относительно того, что означает данное сновидение” (67, с. 187). Толкование сновидений требует особой психотерапевтической подготовки, и прежде всего — знаний основных положений аналитической психологии о сознании и бессознательном, их сущности, структуре и функциях в системе человеческой психики.

Сознание и бессознательное в человеческой душе

В юнгианстве слово “душа” принято употреблять как научный термин, синоним слова “психика”. Обычно душой называют психическую структуру личности, когда хотят подчеркнуть ее бесконечное многообразие, изменчивость, неуловимость, предельную субъективность индивидуального опыта мироощущения и понимания основ бытия, Метафизический, иррациональный оттенок этого слова хорошо передает “тонкую материю” души, легкое дыхание явлений душевной жизни. Названия юнговских статей “Душа и миф”, “Современный человек в поисках души”, “Структура души” точно отражают их сущность. С другой стороны, “психика” более уместна в контексте изложения результатов научного исследования и более привычна отечественному читателю. Ведь понятие души в отечественной традиции так долго пребывало вне рамок научной психологии, что попытки описания и исследования души, ее структуры и проявлений не могут не выглядеть одиозно. Тем не менее, поскольку в аналитической психологии душа (Анима) является одним из основных понятий, а в нынешние времена не усматривают особой крамолы в существовании души и жизни духа, обратимся к исследованию этого явления, дабы понять тонкую связь, существующую между душой и снами.

Душа (Soul, Seele) в аналитической психологии не является непостижимой трансцендентальной сущностью, а понимается как определенный, обособленный функциональный комплекс. Душа — важная часть личности, ее основа, имеющая сложную структуру. “Душа представляет собой гораздо более обширную и непонятную область опыта, чем строго ограниченный световой конус сознания” (64, с. 136). Поначалу Юнг выделял в структуре души две основные составляющие — как бы внешнюю душу (Персону), приспособительную систему, обусловленную окружающими обстоятельствами, и внутреннюю душу (Аниму) — автономную творческую сущность. Душа-персона занята главным образом отношениями с внешней реальностью и представляет собой совокупность объектных установок. Хорошо приспособленная персона является гибкой и эффективной, слабая страдает “слепотой” — плохой связью с реальностью, неосмотрительностью, опрометчивостью.

Внутренняя душа обращена к бессознательному и, как указывал Юнг, часто полностью противоположна внешней. Отношения между ними дополнительны, “душа обыкновенно содержит все те общечеловеческие свойства, которых лишена сознательная установка” (65, с.512). В ранних работах Юнг описывает душу-аниму как совокупность сознаваемых свойств и качеств, акцентируя их фемининную (у мужчин) или маскулинную (у женщин) природу. По мере развития представлений о душе все больше подчеркивается ее бессознательная, архетипическая природа и компенсаторные функции по отношению к установке сознания. В работе “Душа и земля” внутренняя душа описана как скрытый в глубине фундамент сознательной души, ее корни, опущенные в окружающий мир. Подчеркивается хтоническая (земная) природа бессознательного, его связь с почвой, архаическое происхождение. Здесь впервые Юнг говорит о специфике психических реакций, обусловленных архетипами, указывая на их силу, внезапность, необъяснимость. Сильная эмоциональная вовлеченность, странные поступки, упорство в совершении действий без малейшего желания обнаружить их мотивы — вот признаки вторжения архетипа. Позднее более детальную картину внедрения архетипических образов в индивидуальную и коллективную психику он даст в работах “Вотан” и “Современность и будущее”.

Структура психики, человеческой души представлена сознанием и бессознательным (индивидуальным и коллективным) Сознание и бессознательное — исходные противоположности душевной жизни, они находятся в компенсаторных отношениях друг с другом. Юнг считал сознание вторичным, менее существенным аспектом психики по сравнению с бессознательным. Хотя психология считает себя наукой о сознании, на самом деле она больше занята изучением продуктов бессознательной психики Бессознательная душа определяет гораздо больше в человеческой жизни, чем принято считать. Сознание подобно тонкой пленке, прикрывающей неведомые глубины бессознательного, малейшее расстройство сознания повергает личность в мрачные бездны древних инстинктов, отдает во власть могущественных архетипических сил. По различным подсчетам, одна пятая, одна треть или даже половина человеческой жизни протекает в бессознательном состоянии

Под сознанием в аналитической психологии принято понимать отнесенность психических содержаний к Я (эго), которое ощущает эту отнесенность, сознает ее Сознание — это функция или деятельность, поддерживающая связь между психическими содержаниями и самосознанием личности. Сознание является продуктом восприятия и ориентации во внешнем мире. Обретение сознания есть результат вникания в психический опыт, обдумывания и запоминания его. что позволяет индивиду сочетать его с тем. чему он научился, эмоционально переживать этот опыт и оценивать его значение для своей жизни “В действительности, — говорил Юнг, — наше сознание не создает само себя — оно проистекает из неведомых глубин В детстве оно постепенно пробуждается и затем в течение всей жизни каждое утро выходит из дремотных глубин бессознательного состояния. Подобно младенцу, оно ежедневно рождается из первобытного чрева бессознательного” (57,с.378).

Аналитическая психология придает бессознательном большее значение, обоснованно полагая, что сознание есть лишь вторичный психический феномен, сравнительно поздно появившийся в процессе филогенеза человеческого рода. Первоначально существование человека в окружающем мире было полностью бессознательным, и лишь постепенно определенные впечатления, повторявшиеся вновь и вновь, сформировали канву бытия. Наиболее сильные и запоминающиеся сюжеты и мотивы впечатались в самую глубину психической жизни, образовали своеобразный рельеф, озера и русла, по которым потекли впоследствии все другие впечатления. Так возникли бессознательные архетипы, универсальные формообразующие структуры психики, составившие основу дальнейшего развития сознательной картины мира.

Бессознательное, по Юнгу — явление психологическое, а не философское или метафизическое. Это “предельное психологическое понятие, покрывающее все те психические содержания или процессы, которые не осознаются т.е. не отнесены воспринимаемым образом к нашему эго” (65, с.503). К идее бессознательного Юнг пришел от практики, работая с невротиками и психотиками, в душе которых обнаруживаются многочисленные и обширные комплексы неосознаваемых содержаний и впечатлений. Психические содержания теряют часть своей энергии и становятся бессознательными в процессе забывания или активного вытеснения. То же самое происходит при раздвоении личности, при разложении целостности сознания вследствие сильного аффекта или в результате нервного шока, или же при шизофрении.

Личное бессознательное содержит утраченные воспоминания, вытесненные тягостные впечатления, подпороговые (сублиминальные) восприятия, незначительные умозаключения и т.п. “Все, о чем я знаю, но в данный момент не думаю; все, что хоть однажды я осознавал, но забыл теперь; все, что воспринималось моим органами чувств, но проходило мимо моего сознания, все то, что я невольно, сам того не замечая, чувствую, думаю, помню, хочу и делаю; все, что грядет, что берет начало и форму во мне и способно однажды прорваться в сознание — все это и есть содержание бессознательного” (57, с.371).

Единицей индивидуального бессознательного является комплекс — самостоятельная, автономная сущность в личной психике, отколовшееся психическое образование, нагруженное эмоциями. “Ах! Две души в моей живут груди!” — восклицал поэт. На самом деле их бывает много больше, и каждая, раздираемая своими страстями, требует от человека определенных действий и поступков. В силу своей аффективной природы комплексы влияют на поведение, они являются основными “творцами” сновидений. Обнаруживаются комплексы в ассоциациативном эксперименте — специальной методике исследования бессознательного, разработанной Юнгом в начале своей научной карьеры. Комплекс является связующим звеном между личным и коллективным бессознательным, это своего рода индивидуальная проблема человека в связи с архетипом. Юнгианство придает большое значение исследованию комплексов, особенно в практическом лечении больных. Ученица и сподвижница К.Г.Юнга Тони Вульф даже предлагала название “комплексная психология” вместо “аналитическая”. Пример юношеского сновидения, обусловленного комплексом:

Я сижу с другом у реки, река быстрая, широкая, через нее тянется мост и железная дорога. Мост мощный, стратегического назначения. У меня в руках веревка, я пытаюсь удержать корабль, который сносит к другому берегу. Еле удерживаю его, но чувствую, что сил не хватает. Друг говорит мне: да хватит, брось! Я возражаю и продолжаю его удерживать, но силы кончаются, и я его отпускаю. Тут же сидят молодые люди, с виду бандиты, они смеются и разговаривают между собой. Я расслышал фразу: “В гостинице мест нет, все места заняты”.

В сновидении мы видим эго, стремящееся “удержать” отщепленную часть личности (корабль), плывущий по течению реки (бессознательное). Сил явно не хватает, сознание, поддерживаемое Персоной (друг), предлагает “бросить”, прекратить изматывающее занятие. Мост и железная дорога относятся к сознательной установке — мощной “стратегического назначения”. Успешная интеграция комплекса позволила бы обрести средство для взаимодействия с бессознательной психикой (корабль, плывущий по реке). Однако сил у эго сновидца для этого не хватает Возможно, необходимый ресурс имеется у Тени (сильные, жизнерадостные бандиты), однако они сидят в стороне, и сновидец не может вступить с ними в контакт. “Места в гостинице заняты”, сознательная установка пока не способна вместить силу и энергию Тени Сон показывает так же, что Персона влияет на принятие решений и препятствует встрече с Тенью — начальному этапу индивидуации

Коллективное бессознательное отделено от личного и является абсолютно всеобщим, а потому его содержания могут быть найдены повсюду “Содержания коллективного бессознательного никогда не были в сознании и никогда таким образом не были приобретены индивидуально, но обязаны своим бытием исключительно унаследованию’ (67, с. 10). Юнг полагал, что изначальные образы, “предсуществующие формы” бессознательного обусловлены структурами мозга и возникают независимо от исторической и культурной традиции Содержание коллективного бессознательного представлено архетипами и инстинкта ми. Инстинкты понимаются как побуждения или влечения основными считают инстинкт жизни и инстинкт смерти Понятие архетипа, чрезвычайно важное для толкования сновидений, мы подробно рассмотрим в следующем параграфе

Функциональное отношение бессознательных процессов к сознанию является компенсаторным В аналитической психологии понятие компенсации играет чрезвычайно важную роль в функционировании сознания и бессознательного в единой системе психики Их взаимно дополняющие отношения необразованному человеку могут показаться антагонистическими в то время как Юнг считал ИУ функциональным уравновешиванием способом саморегуляции психического аппарата. Мы позволим себе привести довольно большую цитату, ибо в ней содержится ряд ключевых для анализа сновидений положений:

“Лишь немногие содержания могут одновременно достигать высшей степени сознательности и лишь ограниченное число содержаний может находиться одновременно в поле сознания. Деятельность сознания есть деятельность селективная, выбирающая. А выбор требует направления. Направление же требует исключения всего иррелевантного (несопринадлежащего). Отсюда в каждом данном случае должна возникать известная односторонность в ориентировании сознания. Содержания, исключенные намеченным направлением и задержанные, вытесняются сначала в бессознательное, но благодаря своей действенной наличности они образуют все же противовес сознательному ориентированию, который усиливается от возрастания сознательной односторонности и, наконец, приводит к заметной напряженности. Эта напряженность обозначает известную задержку (Hemmung) в сознательной деятельности, которую, однако, вначале можно преодолеть повышенным сознательным усилием. Но с течением времени напряженность настолько возрастает, что задержанные бессознательные содержания все же сообщаются сознанию, притом через сновидения и свободно возникающие образы (подчеркнуто нами — прим. авт.). Чем больше односторонность сознательной установки, тем противоположней бывают содержания, возникающие из бессознательного, так что можно говорить о настоящем контрасте между сознанием и бессознательным. В этом случае компенсация принимает форму контрастирующей функции. Это, конечно, крайний случай. Обыкновенно же компенсация через бессознательное бывает не контрастом, а уравновешением или восполнением сознательной ориентировки. Бессознательное выявляет, например, в сновидении все те содержания, подходящие к сознательной ситуации, но задержанные сознательным выбором, познание которых было бы безусловно необходимо сознанию для полного приспособления” (65, с.531-532).

Отсюда ясно, какую роль и значение для психического равновесия и душевного здоровья личности могут иметь сновидения. Фактически, сон — это недостающая, жизненно важная для человека информация о его внутреннем мире, предоставляемая тем полнее и быстрее, чем насущнее нуждается в ней сознание. Толкование сновидений является одним из основных аспектов работы с бессознательным в юнгианстве, впервые постулировавшем его позитивный смысл и значение для человека. Психоаналитическая трактовка бессознательного была преимущественно негативной, Ид — темной и мерзко пахнущей клоакой, вместилищем порочных мыслей и извращенных желаний. Именно работы Юнга показали, что для психического, ментального здоровья необходимо согласованное функционирование обеих частей психики, сознания и бессознательного, подобно тому, как для здоровья телесного нужны две здоровые руки, две ноги, два глаза, две почки и т.д.

История цивилизации (по крайней мере, европейской) сложилась так, что человек утратил контакт с бессознательным очень давно. Он забыл его язык и разучился слушать его голос. Ситуации, в которых бессознательное выступало на первый план и брало на себя управление жизненным процессом, стали рассматриваться как патологические, опасные или сверхъестественные. Однако, подобно тому, как человек, которому с рождения привязали одну руку за спину и запретили ею пользоваться, внушив, что она есть некий демон, вырастет калекой, так и человек с развитым сознанием, изолированный от бессознательного предрассудками и страхом, обречен на дисгармоническое развитие и душевный разлад.

Юнгианский анализ сновидений всегда конкретен и опирается на учет индивидуальных и типологических свойств личности сновидца. Типология личности основывается на учете общего типа сознательной и бессознательной установки (экстравертированного или интровертированного), а также динамического соотношения функций экзо-и эндопсихики.

В своей практической работе с нервными и психическими больными Юнг заметил, что помимо множества индивидуальных различий в человеческой психологии существует также и целый ряд типических особенностей. Прежде всего выделяются два различных типа, которые он назвал интровертным и экстравертным. “Первый тип установки — в норме — характеризует человека нерешительного, рефлексивного, замкнутого, который нелегко отвлекается от себя, избегает объектов, всегда находится как бы в стороне и охотно прячется, уходя в недоверчивое наблюдение. Второй тип — в норме — характеризует человека любезного, по видимости открытого и предупредительного, который легко приспосабливается к любой данной ситуации, быстро вступает в контакты и часто беззаботно и доверчиво, пренебрегая осторожностью, ввязывается в незнакомые ситуации. В первом случае определяющую роль явно играет субъект, а во втором — объект” (56, с. 77-78).

Обе эти установки редко наблюдаются в чистом виде, они изменчивы, переходят друг в друга, так что часто определить тип бывает нелегко. Тем не менее для человека с общим типом экстравертированной установки сознания характерна готовность мыслить, чувствовать, действовать так, чтобы это непосредственно соответствовало объективным условиям и их требованиям. Он сосредоточен на внешнем мире и не предвидит возможности натолкнуться внутри себя на какие-нибудь безусловные факторы. Его моральные нормы и правила соответствуют общепринятым требованиям общества, он прекрасно адаптируется и производит впечатление нормального, хорошо социализированного индивида.

Установка бессознательного, успешно восполняющая сознательную экстравертную установку, имеет своего рода интровертный характер. Бессознательное сосредоточивается на субъективном моменте, т.е. на всех потребностях и притязаниях, подавленных или вытесненных благодаря слишком экстравертированной установке сознания. Исходя из свойственной для всей глубинной психологии энергетической метафоры психики, Юнг считает, что бессознательные притязания экстраверта* (Термины “экстраверт” и “интроверт” употребляются всюду в юнговском смысле, существенно отличном от того значения, которое они приобрели в дальнейшем — напр., в работах Г.Ю.Айзенка и т.п.) имеют примитивный и инфантильный эгоцентрический характер. Это связано с общим регрессивным характером вытеснения, в результате которого они сводятся к инстинктам, обладающим мощным энергетическим потенциалом в сочетании с архаическими формами удовлетворения Чем совершеннее сознательная экстравертная установка, тем инфантильнее и архаичнее установка бессознательного “Но если дело доходит до преувеличения сознательной точки зрения, то бессознательное обнаруживается симптоматически, т.е. бессознательный эгоизм, инфантилизм и архаизм теряет свой первоначальный характер компенсации и становится в более или менее явную оппозицию по отношению к сознательной установке” (65, с 413) Это характерная особенность бессознательных тенденций — они приобретают деструктивный характер по мере того, как сознательное непризнание отнимает у них энергию Такая утрата компенсаторной функции происходит в случае, если бессознательные влечения и желания достигают глубины, соответствующей тому культурному уровню, который абсолютно несовместим с нашим. С этого момента они образуют сплоченную силу, во всех отношениях противоположную, а не дополнительную сознательной установке, и существование данной силы ведет к внутриличностным конфликтам, нервным срывам или психическим заболеваниям.

Описанные выше процессы в той или иной степени знакомы почти каждому и, безусловно, находят свое отражение в сновидениях. Это относится к снам, в которых происходят события и действуют персонажи, полностью противоположные всему образу жизни сновидца, его поведению, нравственным установкам и ценностям Часто такие сновидения выглядят особенно загадочными, сновидец недоумевает, почему человеку, столь далекому от каких-либо крайностей, снятся такие смущающие ум и со весть картины, В качестве примера приведем сновидение с ярко выраженными элементами антисоциальности, насилия, агрессии, приснившееся вполне миролюбивому и законопослушному юноше Б., скромному и вежливому

Я в нашей квартире, курю анашу со своей учительницей (!) В дверь звонят, я иду открывать и вижу в глазок, что пришли два пожилых милиционера, в форме. Я беру палку и открываю дверь, начинаю их сильно бить, наконец, убиваю. Когда все закончилось, то я увидел, что на месте трупов валяются две мертвые, окровавленные собаки. ОНИ разрублены на куски, лежат в луже крови. Картина жуткая, ужасная, я начинаю кричать и просыпаюсь.

Здесь эпизод с употреблением наркотиков компенсирует чрезмерную “положительность” сновидца, его стремление всюду и всегда соблюдать социальные нормы и правила. Инстинктивное стремление к спонтанности, острым ощущениям и релаксации сновидение доводит до абсурда. Внешне благовоспитанный юноша употребляет марихуану не с кем-либо, а с учительницей — эталоном социальной желательности, образцом для подражания. Скрытые в глубинах бессознательного стремления Б. к свободе, раскрепощенности, вседозволенности сновидение выражает в гротескной форме (наркомания, убийство). Милиционеры символизирует порядок и закон, опору и устойчивость окружающего мира, а во сне Б. убивает их (с жестокостью), а затем видит на их месте собачьи трупы. От зрелища разрезанных на куски собак веет архаикой жертвоприношения. Закрепощенность социальными стандартами вызывает глубоко деструктивную реакцию, далекую от нормальной компенсации. Вместо информации о том, что сновидец ведет слишком уж правильный образ жизни, не во всем соответствующий его глубинной, бессознательной сущности, сон фактически создает картину чудовищного кошмара, способного лишь испугать (а не скорректировать) гипертрофированную сознательную установку. Этот конфликт выражается заключительным эпизодом — страхом, криком о помощи и пробуждением.

Интровертное сознание видит внешние условия и тем не менее выбирает в качестве решающей субъективную детерминанту. Оно руководствуется преимущественно субъективным фактором восприятия и познания. В нормальном случае интровертная установка сознания следует той, в принципе наследственно данной, психологической структуре, которая является присущей субъекту от рождения. Однако ее не следует отождествлять с эго субъекта — это психологическая структура до всякого развития эго. С другой стороны, преобладание субъективного фактора в сознании означает некоторую недооценку объективного фактора, так что бессознательная установка в качестве компенсации будет у данного типа экстравертивной: “Несмотря на иногда прямо-таки судорожное усилие, направленное на то, чтобы обеспечить за эго преобладание, объект и объективно данное оказывают слишком сильное влияние, которое оказывается тем более непобедимым, что оно овладевает индивидом и вследствие этого навязывается сознанию с непреодолимой силой” (65, с.461).

Установка бессознательного у интроверта выглядит как безусловная и не поддающаяся подавлению привязанность к объекту. В крайних случаях она оборачивается рабской зависимостью от него, объект принимает ужасающие размеры, наделяется магической силой и могуществом, вызывает страх и трепет. Сновидения-кошмары, в которых фигурируют громадные, часто одушевленные и наделенные собственной волей предметы, являются следствием такой бессознательной установки. Вот классическое сновидение с гипертрофией объекта:

Я (сновидец — 17-летний юноша) нахожусь в своем родном городе. Он выглядит заброшенным, здания разрушаются и пустуют, людей мало. Произошло это из-за того, что в городе появились монстры. Это чудовища, похожие на слонов (у них большие, громадные уши и хобот), но ходят они прямо. Вот что они делают с людьми (я вижу это как бы со стороны, разговаривая со знакомым Вдруг появляется такой монстр, я успеваю спрятаться, а приятель нет, и все это происходит с ним): медленной, плавной походкой монстр подходит к человеку. Его движения как бы даже красивы, они грациозны, нежны, вызывают приятное ощущение. Человек же, которого заметил монстр, цепенеет и не может сдвинуться с места Монстр подходит вплотную и обнимает жертву своими огромными ушами. Когда он их отпускает, человек оказывается без рук. Это в первый раз так, а если попадешься во второй, то монстр хоботом срывает у безрукого голову, кровь течет ручьем и человек гибнет на месте.

Я понимаю, что нужно бежать, нахожу видавший виды автомобиль, загружаю в него продовольствие, одеяла — все, что может понадобиться. Нас уже трое — я, мужчина средних лет и 12-летний мальчик. Мужчина садится за руль, мальчик рядом с ним, а я устраиваюсь сзади, чтобы наблюдать за дорогой. Мы едем, но недостаточно быстро, и мне тревожно. Вдалеке я замечаю монстра и начинаю прикидывать — может ли он нас догнать. И тут вдруг вижу большой бронетранспортер — мощный, три пары колес, длинный ствол орудия (как в танке), он движется быстро и начинает преследовать монстра. Монстр бежит и оказывается между нашей машиной и бронетранспортером. Мы вынуждены свернуть на обочину, чтобы этот монстр не раздавил нашу машину. Я вижу, какой он огромный, но бронетранспортер еще больше, и движется быстрее. Думаю: ну, слава Богу, наконец-то что-то придумали против этих чудищ.

В данном сновидении объектом является женщина (в широком смысле), женская природа, а главное чувство — страх сновидца перед таинственной силой женщин, их привлекательностью и коварством. Фемининный объект представлен монстром, чудищем, против которого невозможно устоять слабому эго сновидца. Монструозная женственность наделяется выраженной нуминозностью, она одновременно угрожающе-обольстительна, чарующа и смертоносна. В сновидении монстр фактически парализует жертву, поглощает ее и лишает активности (руки), а затем сознания и жизни (отрывает голову). Экспозиция сновидения изображает безмятежную страну детства, подвергнувшуюся нападению существ чуждой (женской) природы. Это соответствует взрослению мальчика, которому нужно научиться строить свои отношения с женщинами. Мальчик и зрелый мужчина — различные возрастные ипостаси сновидца, его представления о себе. Гипертрофированная экстравертивность участвует также в формировании образа бронетранспортера — чудовищной, нечеловеческой машины, от которой ждут спасения. Показательно, что во сне идет борьба, состязание между двумя объектами-монстрами — женским началом и нормальной (а также преувеличенной) адаптацией (чудище-автомобиль - бронетраспортер). Бессознательное подчеркивает бегство от пугающего объекта, в то время как следует развивать стратегию совладания. Этот сон служит необходимой компенсацией сознательной установки сновидца, внешне мягкой и гибкой, но рецептивной по своей природе, в то время как маскулинному стереотипу больше соответствует активная.

В структуре психики Юнг выделял два слоя — экзопсихику как систему отношений между содержаниями сознания и внешней реальностью, и эндопсихику, реализующую связь сознания с бессознательным. Это похоже на представления дикарей о внешней и внутренней душе. Но здесь речь идет именно о психике, потому что внутренняя и внешняя душа в аналитической психологии — это душа-анима и душа-персона. К экзопсихическим функциям относятся ощущение, мышление, чувство и интуиция, к эндопсихическим — память, субъективные компоненты сознательных функций, аффекты и вторжения (инвазии). Ощущение позволяет нам заметить, что нечто есть, присутствует, существует. Мышление говорит, что это такое, чувство — как мы его оцениваем, а интуиция догадывается, откуда оно взялось и чем станет в будущем.

Ощущение и интуицию Юнг называл иррациональными функциями, потому что они обе имеют дело непосредственно с тем, что происходит, с действительными или потенциальными вещами. Они порождены экзистенциальным фактором, коренятся в бытии и далеки от разумных объяснений. Это не значит, что ощущение и интуиция антиразумны, просто они лежат вне разума, не основываются на нем. Мышление и ЧУВСТВО — рациональные функции, ибо они по природе своей различительны, устанавливают сходство или различие на основе анализа, согласно объективным ценностям. Решающими в них является момент размышления, рефлексии.

Эндопсихические функции сознания связывают его с бессознательной областью психики. Первой из них является память, обеспечивающая возвращение того, что ушло из сознания, было вытеснено или подавлено. Способность воспроизводить бессознательные содержания позволяет сознанию взаимодействовать с тем, что в данный момент находится “не в фокусе”. Далее идут субъективные компоненты сознательных функций, или индивидуально-специфические особенности восприятия, памяти, мышления и т. д. Они плохо, с трудом осознаются, а две оставшиеся функции — аффекты и вторжения — бессознательны практически полностью. Аффекты (здесь Юнг оговаривает, что речь идет скорее о душевных явлениях, а не о функциях в собственном смысле слова) неподвластны сознательному волевому контролю, попавший под их влияние человек становится одержимым, а в крайних случаях мы имеем дело уже с инвазиями, буквально вторжениями бессознательного в процессы сознания. Здесь проходит зыбкая грань между нормальным и болезненным функционированием психики: “Сами по себе такие процессы не являются патологическими; они принадлежат к нормальной феноменологии человека, однако когда они приобретают привычный и повторяющийся характер, это вполне справедливо называется неврозом” (68,с.21).

Юнг указывал, что обычно одна из экзопсихических функций является главной (высшей) или ведущей. Она высокодифференцирована, полностью подвластна сознательному волевому контролю и обеспечивает нормальное приспособление человека к миру Другая пара функций действует согласованно с ведущей и называется вспомогательной, она тоже достаточно уравновешена и сбалансирована. Вторая функция из пары, в которую входит высшая функция, обычно мало дифференцирована, бессознательна и плохо контролируется эго. Ее называют поэтому подчиненной или низшей. Юнг пишет, что “подчиненная функция всегда соответствует архаической части нашей личности; в своей подчиненной функции мы всегда остаемся первобытными людьми. С другой стороны, мы цивилизованы в своей дифференцированной функции. В пределах последней мы обладаем свободой воли, а в рамках подчиненной функции ни о какой свободе не может быть и речи. Это наша открытая рана, или, по крайней мере, открытая дверь, сквозь которую может проникнуть все что угодно” (68, с. 17). Низшая функция, таким образом является дестабилизирующим элементом в психике, постоянным источником душевной тревоги и беспокойства

В результате, с учетом специфики соотношения экзопсихических функций, представленной в данной таблице:

ГЛАВНАЯ ВСПОМОГАТЕЛЬНАЯ НИЗШАЯ

(ВЫСШАЯ)_________________________(ПОДЧИНЕННАЯ)

мышление ощущение или интуиция чувство

чувство ощущение или интуиция мышление

ощущение мышление или чувство интуиция

интуиция мышление или чувство ощущение

а также типа сознательной установки (экстравертивной или интровертивной) можно получить 16 основных психологических типов. Каждый из них подробно описан Юнгом в фундаментальной монографии “Психологические типы”, впервые увидевшей свет в 1921 г. Эта классификация не просто отдает дань стремлению к академической упорядоченности, но является ценным инструментом для диагностики, прогнозов и оценок в области нормы и психопатологии. При анализе сновидений также необходимо знание психологического типа сновидца, иначе многое в содержании сна останется непонятым. Довольно часто сновидение изображает взаимоотношения между функциями экзо-и эндопсихики, стремится привлечь внимание к итогам работы или затруднениям одной из них, обращает внимание на моменты декомпенсации в психической системе. Например:

Я иду на железнодорожную станцию и вижу, как мужчина в рабочей одежде ремонтирует тепловоз. Я пытаюсь помочь с ремонтом, но ничего не могу сделать, так как совершенно не разбираюсь в технике. Затем сажусь в тепловоз, еду куда-то с бешенной скоростью. В окно врывается ветер, но он теплый, и я не испытываю страха. По дороге с левой стороны — большой бассейн с темной водой, я хочу пойти туда, в этот бассейн, и страха не испытываю. Затем я вижу трех мужчин, они волокут по земле четвертого и хотят его убить. Мне хочется помочь ему, но я боюсь выпрыгнуть из тепловоза на ходу. Еду дальше, вижу впереди развалины какого-то города, но так до него и не доезжаю. Сон оставляет гнетущее впечатление.

Сон приснился после того, как сновидица начала учиться на факультете практической психологии и получила самое общее представление о психотерапии. Она полагает, что сюжет имеет отношение к ее личным проблемам. Она хотела бы получить психотерапевтическую помощь, но в форме содействия личностному росту, а не решения проблем (которых у нее хватает). Мужчина, ремонтирующий тепловоз, — это психотерапевт, который разбирается в сложных вещах, недоступных сновидице. Сама она плохо управляет своей жизнью, хотя ей нравятся некоторые интуитивные догадки (теплый ветер). Первый этап индивидуации — погружение в бессознательное (бассейн с темной водой) — так и не состоялся, сновидица в действительности не хочет работать над собой. Четверо мужчин — это четыре функции, низшая символизируется фигурой, которую хотят убить. Сновидица не может прийти на помощь (осознать), так как боится оставить привычные способы сознательного взаимодействия с реальностью. Развалины могут иметь отношение к Самости (которую нужно долго и терпеливо строить), но сновидица до нее так и не доезжает. Избранный ею способ (быстрая езда, т.е. учеба) не может решить всех проблем личностного роста и развития, и весь сон “оставляет гнетущее впечатление”.

Об архетипах коллективного бессознательного

В работе с таким названием, вышедшей в свет в 1934 г., Юнг говорит о том, что гипотеза о существовании коллективного бессознательного принадлежит к числу тех научных идей, которые, будучи высказаны впервые, кажутся малопонятными, туманными и совершенно невероятными, но затем очень скоро превращаются в популярные, общепризнанные и даже модные. Анализируя в течение многих лет душевную жизнь самых разных людей — молодых и старых, здоровых и больных, образованных и малограмотных, христиан и атеистов — Юнг пришел к выводу о том, что существует некое всеобщее основание ее, идентичное у всех, поскольку оно сверхлично по своей природе. Это всеобщее основание, названное коллективным бессознательным, проявляется в изначальных формах и образах, одинаково присущих целым народам и эпохам Коллективное бессознательное развивается не индивидуально, а наследуется. Оно состоит из предвечных форм, архетипов, которые только вторично могут стать сознательными.

Досознательное происхождение архетипов, “предположительно образующих структурные доминанты психе вообще”, связано с отражением повторяющихся элементов человеческого опыта. Архетип есть своего рода готовность периодически репродуцировать те же самые или сходные мифические представления. Одни и те же архетипы снова и снова вторгаются в сознание просвещенных европейцев и необразованных дикарей, описываются в древних ведических или буддийских трактатах и современных романах и газетных репортажах. Труды отцов церкви и сочинения нечестивых еретиков (гностиков, алхимиков, арабских врачей) содержат настолько сходные образы и идеи, что общепринятой стала теория заимствования — несмотря на то, что трудно представить себе Святого Фому или Блаженного Августина тайком подглядывающими в работы Василида и Аль-Газали.

Определений и объяснений природы и сущности архетипа в аналитической психологии очень много. Сам Юнг, неоднократно анализировавший это понятие, в итоге замечает, что психологам пора освободиться от иллюзий, будто архетип возможно объяснить — и тем самым с ним покончить. Естественное стремление выразить словами сущность архетипа окажется всего лишь переводом (более или менее успешным) на другой язык. Для этого (да и то с оговорками) пригоден лишь язык символов, понимание и расшифровка которых составляют львиную долю труда юнгианского аналитика. Архетип есть некоторый непредставимый наглядно фактор, некая диспозиция, которая в определенный момент развития человеческого духа начинает упорядочивать и выстраивать психические элементы в известные образы (их называют архетипическими). Вот описание архетипа в сравнительно поздней работе Юнга “Ответ Иову”:

“Архетипы коллективного бессознательного вызывают к жизни комплексы представлений, которые выступают в виде мифологических мотивов. Представления такого рода не изобретаются, а входят во внутреннее восприятие — например, в сновидениях — в качестве готовых образований. Это спонтанные феномены, не подверженные нашему произволу, и потому справедливо признавать за ними известную автономию. По этой причине их следует рас сматривать не только как объекты, но и как субъекты подчиняющиеся собственным законам Естественно, с точки зрения сознания их можно описывать как объекты а также в известной мере объяснять, каким образом можно — в той же самой мере — описывать и объяснять живого человека. При этом, безусловно, придется закрыть глаза на их автономию. Однако если принимать таковую во внимание, то с ними неизбежно придется обращаться как с субъектами, т.е. признавать за ними спонтанность и целенаправленность… Их поведение можно наблюдать, а их высказывания — учитывать. Такая двойная позиция, естественно, дает двойной результат — в виде, с одной стороны. сообщения о том. что я делаю с объектом, а с другой — о том, что делает он (в том числе со мной) Ясно что такой ставящий в тупик дуализм поначалу произведет в умах читателей некоторое замешательство” (63, с 114) Отсюда ясно, что основными свойствами архетипа являются его бессознательность и автономность. Еще один атрибут присутствия архетипа или архетипического образа — нуминозность. Архетип, где бы он ни появлялся, обладает неодолимой принуждающей силой, идущей от бессознательного, и переживания архетипического характера совмещают одновременно восторг и ужас, благоговение и страх Нуминозность есть атрибут всеобщего религиозно го опыта. Нуминозное переживание — это переживание человека, стоящего перед лицом Бога, одновременно великим и ужасным Ноумен есть более чем опыт огромной и неодолимой силы, это столкновение с мощью заключаю щей в себе еще не раскрытый влекущий и роковой смысл Ноумен — это невидимое присутствие божества вызывающее особое изменение сознания Ноуминозная природа мистического восторга, охватывающего личность во время исполнения религиозных обрядов, одинакова -независимо от того, является ли обряд кровавым жертвоприношением или высоко духовным действом типа пасхальной мессы или рождественской литургии Феноменологию нуминозного подробно описал Мирча Элиаде в своей книге “Священное и мирское” (1965). Священное (сакральное) всегда проявляется как качественно иная реальность, противопоставленная мирскому (профанному). Элиаде, как и Юнг, использует термин “иерофания” (богоявление) для обозначения ситуации, когда нечто священное предстает перед нами. Это таинственный акт вторжения потустороннего, необъяснимого, всемогущего и ужасного в человеческую жизнь. Современный европеец испытывает в такой ситуации замешательство и тревогу, ибо она противоречит привычным для него характеристикам бытия. А для примитивных людей первобытных и древних обществ священное — это могущество, самая что ни на есть реальность. Священное перенасыщено бытием, оно соотносится с основами, незыблемостью, эффективностью и силой. Религиозный человек стремится к полноценному существованию, которое немыслимо вне сферы сакрального, он должен вобрать в себя могущество, проникнуться им.

Мир, в котором живет человек, — это священный Космос, противопоставленный зыбкому и аморфному Хаосу, и для устойчивого существования необходимо время от времени обновлять, воссоздавать святость. Тяга к сакральному, по Элиаде, есть онтологическая жажда бытия. В древности встреча с Богом была в принципе возможной, хотя и довольно редкой. Существовали специальные церемонии, ритуалы созерцания Иерофании, обряды, дублирующие священное Первотворение, ставившие человека в центр мироздания, привносившие в его личный опыт универсальные тайны природы. К услугам простых людей были храмы, оракулы и жрецы. Теперь же у нашего современника осталась лишь бледная тень былой устойчивости мира и собственной души. И часто сновидение — единственная возможность пережить нуминозный опыт во всей его силе и величии. В особенности это относится к сновидениям, чьи образы обусловлены архетипами коллективного бессознательного, каждый из которых, в сущности, — могущественное, многоликое божество, благое и жестокое, великое и ужасное, бесконечное и непостижимое.

Архетипическим сон способен до такой степени заворожить человека, что тот выказывает склонность рассматривать его в качестве озарения, предупреждения или сверхъестественной помощи. Архетипическая символика в снах производит сильное эмоциональное воздействие, такие сновидения хорошо запоминаются, люди с упоением пересказывают их по многу раз. И хотя многие страшатся отдаться нуминозным переживаниям своих снов и видений, это выдает существование священного трепета перед нуминозным.

Вот нуминозное сновидение 18-летней Ларисы Т., которая только начинает самостоятельную жизнь:

Я от чего-то убегаю. Не знаю, что меня настигает, но понимаю, что спасусь, только если смогу взлететь над дорогой. Я знаю, что могу взлететь, я уже летала, а сейчас не получается, страх сковывает меня, делает тело тяжелым и неповоротливым. Сзади это нечто уже совсем близко, вот-вот схватит. Ужас нарастает, я слышу за спиной тяжелое дыхание. Паника, ощущение такое, что я сейчас могу погибнуть, если не взлечу. Не могу этого вынести и просыпаюсь. Самое главное (и необычное) в этом сне — резкий контраст между чувством, ощущением возможности полета (легкость, свобода) и свинцовым предчувствием того, что я не смогу взлететь, страхом, ужасом, чем-то невыразимым. После пробуждения я еще некоторое время ощущаю себя совсем обессиленной, а тоска и страх остаются надолго.

Нуминозный эффект этого сновидения связан с глубоким внутренним конфликтом Ларисы. Во сне она пытается убежать, сластить от каких-то неосознаваемых (и потому пугающих, ужасных) аспектов своей личности. Ей не хватает мужества обернуться и взглянуть в лицо своему страху. Но от себя не убежишь, поэтому взлететь во сне не удается. Бессознательное не посылает архетипических помощников — верный признак того, что решить эту проблему Эго должно самостоятельно. Так символически изображается своего рода ордалия, испытание силы Эго, которому только предстоит долгий и трудный путь к достижению Самости, психической целостности. Финальная паника “метит” потенциальную возможность блокирования личностного роста обращая в такой форме внимание сознания нa угрожающую сновидице стагнацию, омертвение души.

Юнг считал что существует столько же архетипов сколько и типичных жизненных ситуаций В его работах помимо архетипов структуры личности (Персона, Тень, Анима. Анимус. Самость) описаны архетипы Великой Матери. Старого Мудреца. Животного (Зверя). Младенца (Вечного Дитяти) Трикстера Девы (Коры), Духа. Возрождения (Трансформации) Священного Брака (Иерогамоса) и некоторые другие Остановимся более подробно на их описании, поскольку архетипические образы в символике сновидений встречаются очень часто Для успешного анализа снов юнгианский аналитик должен обладать фундаментальной эрудицией в области фольклора, мифологии и истории религий Сам Юнг не раз обращался к алхимической и религиозной символике, ряд работ написан им в соавторстве с видными мифологами, антропологами, востоковедами.

Анализ архетипа духа Юнг начинает с рассмотрения многозначности понятия “дух” перечисления его атрибутов и описания возможных контекстов употребления это о слова Дух как психическая деятельность (в противоположность предметам и явлениям материальным) издревле выступает как особая сущность, абстракция возникшая из размышлений о природе ментальных феноменов “Если в индивиде происходит нечто психическое, — пишет Юнг - то. что он ощущает как принадлежащее себе самому, го это и есть его собственный дух Если, однако с ним случается нечто психическое, что ему кажется чужеродным. - го это какой-то другой дух, который, вероятно вызывает одержимость В первом случае дух соответствует субъективной установке в последнем — общественному мнению, духу времени или изначальной, еще нечеловеческой, антропоидной диспозиции которая называется также и бессознательным” (67 с 89)

Такое понимание духа присущее примитивному архаическому человеку роднит его с невесомой воздушной субстанцией противоположной по своей природе и свойствам вещам материальным и потому тяжеловесным Дух веет где хочет поэтому его трудно поймать и изучить равно как и все то, что имеет природу духа. Отношение духовной сущности к физическим условиям не очевидно, почему духовным феноменам и приписывается нематериальность, даже в большей степени, чем это допустимо для психических явлений. Хотя нематериальность сама по себе не исключает реальности, но привычно и автоматически реальность постоянно отождествляется с вещественностью. Анализируя архетип духа, Юнг исходит из того, что единственная непосредственная реальность — это реальность содержаний сознания (и бессознательного), которые в какой-то мере несут на себе знак своего духовного или материального происхождения.

Следующее характерное свойство духа — его динамичность, спонтанность, вечное движение. Кроме того, духовной сущности свойственен принцип свободного порождения образов, их трансформация — иными словами, творческий потенциал. Созидательная природа данного архетипа состоит в том, что он дает человеку побуждения, идеи — об этом свидетельствует хотя бы буквальное значение слова “вдохновение”.

Говоря об архетипической природе духа, Юнг указывает, что последняя стала ясна для него благодаря клинической практике — главным образом, при анализе сновидений пациентов. В сновидениях дух изображается фигурой старого человека, мудреца, иногда это может быть образ умершего отца или другого пожилого родственника. “Реже это гротескные, напоминающие гномов фигуры или же говорящие и всеведающие животные” (67, с 92). Иногда (особенно у женщин) дух выглядит красивым юношей, подростком, мальчиком. Архетип духа в образе людей, гномов и животных возникает в сновидениях обычно тогда, когда человеку крайне необходимы благоразумие, понимание, добрый совет, замысел и решимость в его выполнении. Нужна посторонняя помощь, чтобы выйти из трудного положения.

Примером может служить фрагмент сновидения молодой женщины-врача:

Я прихожу в гости к Р. С. (более опытный коллега, наставник сновидицы). Он на кухне, готовит еду и одновременно разговаривает со мной на профессиональные темы (обследование, постановка диагноза). Я рассказываю о своих пациентах и неожиданно вижу на кухне маленькую девочку лет 4-5. Это дочь Р.С. Я думаю: странно, ведь у него большая дочка, ей уже лет 15.

Приходит жена Р.С. с какой-то своей подругой или знакомой. Они садятся обедать, я вижу, что все блюда на столе почему-то из рыбы Девочка говорит, что в этом нет ничего странного, потому что они ведь живут на дне моря Поговорив еще некоторое время о своих проблемах, я благодарю Р. С. и ухожу — неизвестно, каким образом, потому что его дом действительно оказывается стоящим на морском дне, окна круглые, как иллюминаторы, видны водоросли и т.п.

В сновидении изображен сложный жизненный период сновидицы, начало ее профессиональной деятельности Маленькая девочка объясняет важную в контексте сна вещь’ откуда взялись рыбные блюда. Рыба — типичный символ Самости. Коллега Р.С живет на дне моря, питается его дарами — символическое изображение успешной индивидуации Бессознательное посредством сновидения обращает внимание на то, что для профессиональной карьеры необходимо развитие, личностный рост. Маленькая девочка — это бессознательная мудрость, которой еще только предстоит вырасти (ведь дочери Р.С. на самом деле гораздо больше). Кроме того, в этом сне символически изображен очередной этап индивидуации сновидицы — интеграция Анимуса: она приходит в гости (взаимодействие) к персонажу, в котором легко узнать фигуру Анимуса на третьей или четвертой ступени развития.

Занимаясь анализом сновидений, Юнг обратил внимание на образы духа в сказках, мифах, а также укорененность данного архетипа в алхимической символике. В сказках дух представлен различного рода волшебными помощниками, помогающими герою выполнить трудные задания, говорящими животными (они часто обладают также способностью перемещаться по воздуху, становиться невидимыми). В типичном случае старичок (в русских сказках — сват Наум, Шмат-разум, кабацкая теребень, Серый Волк, Сивко-Бурко, лесной отшельник) сначала расспрашивает героя, иногда испытывает его, а затем уже дает совет или волшебное средство, показывает дорогу, помогает решить загадку царевны и т.п. Эта ситуация иллюстрирует спонтанную объективацию архетипа, способного объединить личность, снять аффект, усилить осознание актуальной ситуации и интегрировать из бессознательного необходимую на данный момент информацию. Примечательно, что иногда в сказках мудрый старик толкует сны либо помогает герою их истолковывать, “разгадать, что царь нынче ночью во сне видел”. Отсюда же типичный в сказках мотив — “ложись спать, утро вечера мудренее”. Как правило, наутро действительно находится решение проблемы.

Вот интересное сновидение, сопровождающееся истолкованием самой сновидицы, причем толкование непосредственно включено в сон:

Я нахожусь в зале, там царит полумрак, но это не мешает мне видеть. Вижу небольшую колонну на пьедестале, ее увенчивает каменная голова. Это лицо мужчины лет 50-55, темнокожего или сильно загорелого. Лицо вдруг оживает, губы начинают шевелиться. Я не слышу голоса, но пытаюсь понять по губам, что он говорит. Делаю шаг вперед. Единственное, что понятно — это целый текст или сообщение, а не отдельная фраза. Я чувствую спокойствие,, и в голову неожиданно пришла мысль:

НЕ ВСЯКАЯ МУДРОСТЬ МОЖЕТ БЫТЬ УСЛЫШАНА ЧЕЛОВЕКОМ

Я не сразу после этого проснулась, а еще долго была сосредоточенной. Возникло ощущение, что этот мудрец все же нечто сообщил или передал мне, нечто важное, хотя и во сне, и наяву я не знаю, что именно. Но ощущение ПРИОБРЕТЕНИЯ осталось.

Архетип духа, как и любой другой, имеет наряду с позитивными свойствами — умом, интуицией, доброжелательностью, бескорыстием, готовностью помочь, терпением — также и негативные стороны. Ему свойственны коварство, злопамятность, агрессивность, предательство. В качестве полярных фигур вспомним хотя бы Мерлииа — и Кощея Бессмертного, мужичка-с-ноготок-борода-с-локо-ток (из сказки “Покатигорошек”) или звездочета из “Золотого петушка”. В сновидениях этот архетип также может проявлять свою двойственность, амбивалентность.

Исследование алхимической символики архетипа духа также начинается с анализа известной сказки “Дух в бутылке” — о юноше, который нашел в лесу бутылку с заключенным внутри духом и благодаря его помощи разбогател и устроил свою жизнь. Этот сюжет является типичным для восточных сказок, только там духи (джинны) обычно заточены в медный кувшин, который поднимают со дна моря. Заключенный в бутылке Дух Меркурий — это жизненный дух, символ процесса индивидуации. Он динамичен и подвижен, способен изменять свой облик, уменьшаться и увеличиваться, становиться невидимым. Он позитивен и добр, и в то же время он — “обманутый черт” и “черт-обманщик”. Как Меркурий он идентичен Гермесу, богу обмана, торговли и плутовства, но также покровителю тайного знания, Гермесу Трисмегисту (“трижды величайшему”).

Меркурий — символ химического элемента ртути, подвижной и изменчивой, “живого серебра”, одновременно он — олицетворение огня, божественного или дьявольского.

С Меркурием связана также интересная числовая символика. Он, во-первых, двойственен -различается как “обыкновенный и философский” и состоит из “сухости земли”и “тягучей влажности”. Два его элемента, земля и вода, пассивны; два других, воздух и огонь, активны. Во-вторых, ему свойственны тройственность и единство, а также кватерность, четверичность, являющаяся, по Юнгу, атрибутом и символом Самости.

Обобщая все свойства и характеристики Духа Меркурия, Юнг показывает, что его символика есть, в сущности, метафорическое, выполненное в специальных алхимических терминах, описание процесса индивидуаций — его правил, назначения и результатов. Таким образом, алхимические трактаты являются зашифрованными сообщениями об этом процессе, свидетельствами его. Увлечение Юнга алхимией привело его к мысли о том, что она имеет гораздо большее значение для психологии, нежели для химии. Не философский камень и золото были целью большинства известных средневековых ученых, таких, как Агриппа Неттенгеймский, Раймонд Луллий, Ангелус Силезиус или Парацельс, но духовная интеграция и развитие, неописуемый опыт которой символически отражен в алхимических текстах.

Еще один архетип, важный для понимания смысла сновидений — это архетип Трансформации, изменения и преобразования личности под влиянием интеграции бессознательных содержаний. Становление Самости, личностный рост хотя и являются постепенным, последовательным процессом, приводят к столь существенным изменениям сознательной установки и Эго в целом, что это символизируется превращением человека в существо иной природы -—духа, зверя, гермафродита и т.п. Трансформация — это единство смерти и возрождения, процедура распада, расчленения прежнего эго-комплекса формирование нового, более зрелого и устойчивого сознания. Она предполагает регрессию на более низшие стадии психического развития и последующий прогресс, включающий осознание новых потребностей, интенций и свойств.

Символы трансформации были подробно исследованы Юнгом на примере религиозных обрядов, алхимических процедур, ритуалов жертвоприношения в архаических обществах. Установив и описав многочисленные этнические и культурные параллели, он показал, что центральной идеей трансформации во всех случаях является жертвоприношение как метафора отказа от эгоистических притязаний. Человек дарит, отдает высшей субстанции частицу своего Я, которую он должен предварительно осознать. “Жертвоприношением человек доказывает, что владеет собой, поскольку принесение самого себя в жертву означает не пассивное позволение взять на себя, но сознательную и волевую самоотдачу, которая доказывает, что человек полностью владеет самим собой, т.е. своим Я. Тем самым Я превращается в объект нравственного действия” (63, с.301). Такой акт совершенно необходим для последующего изменения и роста, который, будучи всецело естественным, инстинктивно ведет к диалогу между Эго и Самостью.

Люди примитивных культур считали возрождение и трансформацию неотъемлемыми сторонами душевного равновесия и гармонии, их религиозно-магические ритуалы подробно, шаг за шагом вели личность по ступеням этого священного, нуминозного деяния. Современники же, считает Юнг, не только утратили естественную основу понимания необходимости постоянных изменений, но и забыли, потеряли сложный символический путь рационального постижения процесса трансформации. И если символы превращения в мессе сохранили для верующих религиозный нумен, то священный смысл иных форм и способов приобщения к вечному возрождению давно утерян. Подобно тому, пишет он, как средневековые алхимики знали, что чудо сотворения Философского Камня (один из основных символов трансформации) возможно лишь по воле Божьей, так и психолог ныне хорошо понимает, что “плодом его исследований может быть лишь облаченное в научные символы описание такого психического процесса, действительная природа которого настолько же выходит за пределы сознания, как и тайна самой жизни и материи” (63, с.348).

В силу этого в сновидениях процесс трансформации час то выглядит как нечто загадочное и пугающее, например:

Я приезжаю в Киев и живу в коммунальной квартире, вместе со мной там живет моя двоюродная сестра Таня. Мы вместе завтракаем, много смеемся, очень весело. Потом я иду на вокзал. Это киевский вокзал, но он абсолютно пустой, внутри и вокруг нет ни одного человека. Меня охватывает страх. Я оказываюсь на платформе, мимо очень быстро движется поезд, и я вижу, как под колесами гибнет моя сестра. Зрелище ужасное, ее кровь заливает мне ноги. Я пытаюсь закрыться от этого потока крови зонтиком, но он прямо в моих руках превращается а змею. Змея, вся в крови, ползет по мне снизу вверх, а я думаю: “Теперь это будет моя сестра”. И я понимаю (во сне), что тоже стала змеей. Первое ощущение, когда я проснулась, — огромное облегчение: слава Богу, что я осталась человеком.

Сновидица (назовем ее Галина П.) отмечает всепоглощающий ужас этого сна и его огромное значение. Обратившись к аналитику с просьбой интерпретировать сновидение, она заметила при этом: “Может быть, ему лучше остаться неистолкованным — это такой ужас, вдруг он станет еще больше”. Толкование относится к основному экзистенциальному страху Галины — боязни остаться одной в жизни (пустой вокзал). Сестра для нее — пример существования на уровне Персоны: эта женщина замужем, у нее двое взрослых, вполне благополучных детей, много подруг, приятелей и знакомых. Но, в сущности, в глубине своей души она одинока, хотя, скорее всего, этого не понимает, и лишь изредка чувствует смутную тоску и “беспричинное” недовольство жизнью.

Персона Таниного типа не подходит сновидице, она ей не нужна (гибнет на пути индивидуации, под колесами быстро движущегося вперед поезда). Вместо символа Персоны (зонтик) мы видим змею, фигура которой может относиться и к Самости, и к Тени. Галина — пример человека, успешно интегрировавшего Тень, она не просто сознает наличие в себе негативных качеств, разрушительных, агрессивных импульсов, но и ценит их, любит в себе все — и плохое, и хорошее. Своими недостатками она в какой-то степени гордится, считая, что те придают ей особый шарм, Но бессознательно сновидица опасается, что ее теневые свойства в конце концов изолируют ее от людей, и она останется одинокой.

Превращение в змею символизирует глубинную личностную трансформацию, Змея, символ божественной мудрости, вечности, цикличности (уроборос — змея, кусающая свой хвост), безусловно, отражает вариант личностного роста, противоположный формированию Персоны (образ сестры). Персона разрушается и появляется Самость, но сновидица еще не готова принять такую трансформацию, и просыпается в ужасе. Чувство ужаса относится к гипертрофированной бессознательной установке сновидицы, которая слишком часто руководствуется бессознательным в своей жизни. Во сне зонтик, средство защиты от дождя (бессознательное) превращается в змею (еще более устойчивый и “сильный” символ бессознательного). Компенсация явно преувеличена, и сновидица признает это.

Фигура трикстера, плута-озорника, “сниженного” двойника бога-творца и культурного героя, также нередко встречается в сновидениях. Озорные проделки трикстера, его похотливость, прожорливость, легкомыслие, склонность к профанации священных обычаев и ритуалов делают этот образ подходящей манифестацией иррациональной природы бессознательного. Комический дублер Создателя (демиурга) “снимает” противоречия между высокой мудростью и незатейливой простотой обыденной жизни. Фигуру трикстера можно сопоставить с определенной частью внутреннего опыта, амбивалентного по своей природе и назначению. Благодаря своей двойственности эта одновременно комическая и демоническая фигура является подходящим символом для процессов компенсации и энантиодромии. Пример сновидения:

Я нахожусь в цирке и почему-то — за кулисами. Знаю, что сюда меня пригласил К. (не то отвергнутый, не то потерянный поклонник сновидицы). Думаю: надо, чтобы он меня с кем-нибудь увидел и приревновал. Как назло, никого из знакомых ребят поблизости нет. Вижу комнату дрессировщика, в ней какие-то собачки в юбках, медведи, обезьяны. Беру одну обезьяну и сажаю ее себе на плечо. Понимаю, что вид у меня совершенно дурацкий, да к тому же от обезьяны скверно пахнет. Мимо проходит К., я отворачиваюсь, обезьяна корчит ему рожи. Я очень довольна, что обезьяна это делает, и вижу, как она у меня что-то стащила (то ли кошелек, то ли сумочку). Обезьяна убегает, я не пытаюсь ее догнать, а думаю, что она мне здорово пригодилась. Дурацкий сон.

В теоретическом наследии юнгианства особое место занимают работы, посвященные мифологической проблематике. Мифологию (а также религию) Юнг относил к важнейшим проблемам души современного человека. Он говорил: “К сожалению, мифологическая сторона человеческой природы сегодня в сильной степени редуцирована. Человек более не порождает сюжеты. Он себя многого лишает, потому что это очень важно и полезно — говорить о вещах непостижимых” (57, с.296). Несмотря на утверждение о непостижимости, Юнг неоднократно обращался к загадкам мифов, его работы заложили основы их психологического анализа и понимания.

В настоящей книге юнгианскому анализу мифов посвящена отдельная (девятая) глава, а здесь мы опишем несколько архетипов, особенно часто встречающихся в сновидениях, а также в мифологии различных народов. Начнем с изложения архетипической природы древней и загадочной богини-Девы, которой Юнг посвятил специальное исследование (“Психологические аспекты Коры”, см. 59, 67).

В греческой (точнее, греко-римской) мифологии существуют многочисленные богини-девы: это Афина Паллада, дочь Зевса, богиня мудрости и воинской хитрости, защитница городов и законной власти, земледелия и ремесел; Артемида — богиня охоты и диких лесов, покровительница зверей и девственниц; дочь Деметры Персефона, владычица подземного царства, второе имя которой — Кора — значит просто “девушка”; богиня луны Селена (Диана); Геката, мрачная богиня колдовства и ночных ужасов; Эос-заря; Гестия, богиня домашнего очага; а также Мнемозина (память) и ее дочери-музы; Плеяды, Оры, нимфы, хариты, Парки (Мойры) — богини судьбы; вечно юная Геба; ночь Никта; Немезида, богиня возмездия, Дикэ-справедливость, крылатая победа Ника, Ирида-радуга и многие другие.

Всем известна история Персефоны, дочери Деметры, богини земли и плодородия, которую похитил Аид, мрачный бог подземного царства. Деметра, скорбевшая об утрате дочери, лишила землю плодов, наступил голод, и люди стали умолять Зевса вернуть Персефону матери. Однако та уже успела стать женой Аида и съела там, в царстве мертвых, гранат, так что не могла больше вернуться к людям. Тогда Зевс повелел, чтобы Персефона одну часть года проводила на земле со своей матерью, а другую — в подземном царстве. Эта история есть поэтический образ земледелия, а сама Персефона олицетворяет судьбу озимого зерна, брошенного в землю осенью и дающего всходы весной. Ее сценическое воплощение составляло в древности главную суть Элевсинских мистерий — священного праздника в честь Деметры и Коры, целью которого было обеспечить хороший урожай. Участники мистерий, посвященные в таинство, получали нуминозный опыт, бывший значимой ценностью в античной Греции.

Деметру и Персефону в Элевсине называли просто “две богини”, но рядом с ними была еще и третья — Геката. Геката часто объединялась с Деметрой как имеющая хтоническую (земную) природу, живущая в пещерах, дарующая плодородие (или обрекающая на бесплодие). Как олицетворение ночи, мрачной смерти, Луны и месячного женского цикла, повелительница колдовства, она близка Персефоне. Греки присвоили имя Гекаты богине, которая соединила в себе свойства Луны, природу Деметры, характеристики Коры (как Персефоны, так и Артемиды). Ее называли Тривией (трехликой), изображали в образе мрачной трехголовой колдуньи, едущей на черной собаке. В жертву Гекате приносили волчиц и сук, это делали ночью, на перекрестке трех дорог. Эту мрачную картину великолепно изобразил Максимилиан Волошин в своем венке сонетов “Lunaria”, к чьим архетипическим образам мы еще будем обращаться:

…Вот из-за скал кривится лунный рог,

Спускаясь вниз, алея, багровея.,.

Двурогая! Трехликая! Афея!

С кладбищ земли, с распутий трех дорог

Дым черных жертв восходит на закате —

К Диане бледной, к яростной Гекате!

К Диане бледной, к яростной Гекате

Я простираю руки и мольбы:

Я так устал от гнева и борьбы —

Яви свой лик на мертвенном агате!

И ты идешь, багровая в раскате

Подземных гроз, ступая на гробы,

Треглавая, держа ключи судьбы,

Два факела, кинжалы и печати.

Из глаз твоих лучатся смерть и мрак,

На перекрестках слышен вой собак,

И на могильниках дымят лампады.

И пробуждаются в озерах глубины,

Точа в ночи пурпуровые яды,

Змеиные, непрожитые сны…

Классическая фигура Коры-Персефоны одновременно ужасна, величественна и прекрасна. Она соединяет в себе идею небытия с образом красоты и юной свежести. Изначальная тождественность Коры с Деметрой, единство дочери с матерью символизируют единство смерти и возрождения. Вся жизнь Персефоны вмещается в эпизод, который в то же время является историей страданий Деметры. Связь Коры и Деметры с Аидом напоминает отношения великой Богини-Матери с ее вечно юным возлюбленным (Аттисом, Адонисом), обреченным царству мертвых.

Сексуальные аспекты триады описываемых богинь темны и противоречивы. Одну из версий излагает К.Кереньи: “Это — мифологема свадьбы сопротивляющейся богини. Она разгневана похищением своей дочери и в то же время браком, совершившимся благодаря этому похищению, который является ее собственной судьбой, В дошедшей до нас легенде говорится, что Деметрой овладел Посейдон, когда она искала свою похищенную дочь. Этот поворот удваивает элемент насилия, ибо богиня — как Кора — пережила его на себе. В результате этого насилия родилась дочь по имени “Владычица” или “Безымянная”, Богиня стала матерью, в ней вызывает гнев и скорбь участь Коры, которая подверглась насилию в ее собственном существе, Коры, которую она немедленно обретает и в которой она вновь дает рождение самой себе. Идея изначальной богини Матери-Дочери, которые представляют собой единое существо, в своем истоке в то же время является идеей повторяющегося рождения” (59, с.143-144).

Психологические аспекты образа Коры обусловлены ее двойной архетипической природой, ибо фигура Коры восходит и к Самости, и к Аниме. Кора есть верховная* (от supraordinate (лат.) — вне порядка, у Юнга в смысле сверхпомерная — при. ред.) личность, сочетающая в себе Великую Мать-Землю, вечно женственную Деву (Афродиту, Елену, Латону) и Психею-Аниму. Кора манифестирует собой многочисленные, в том числе и бессознательные аспекты женской самости, ту духовность, которая присуща женскому началу. Деметра-Кора-Геката раздвигают границы женского сознания как вверх, так и вниз. “Именно психологу, — пишет Юнг, — совершенно ясно, насколько велик тот катарсический и в то же время омолаживающий эффект, который должен проистекать из культа Деметры-Коры в женскую душу; знает он и об отсутствии душевной гигиены, характерном для нашей культуры, уже не ведающей того благотворного переживания, которое несут в себе элевсинские мистерии” (59, с. 185).

Пример сновидения с соответствующей символикой:

Я сижу посреди улицы, в пыли, чувствую ужасную потерю. На мне какие-то лохмотья, одежда нищенки. Мимо проходят люди, но они не видят меня. Я плачу. Неожиданно у меня в руках оказывается широкий таз, и я думаю, что он мне пригодится (для мытья?) Я хочу подняться, но вместо этого вижу, как с другой стороны улицы вырастает большое дерево. Мне грустно, но ощущения потери больше нет. Вместо лохмотьев на мне теперь красивый белый наряд. Все это как -то связано с деревом, во сне я знала, как именно, а после пробуждения уже не помню.

В этом сне изображены чувства и тревоги женщины, смутно осознающей бессознательные аспекты своего высшего предназначения. Ритуал омовения, символическая смерть и возрождение вместе с духом растительности составляли главное содержание обряда и способствовали личностной и духовной трансформации участниц, обогащая их священным тайным знанием. Во сне это знание утрачено, хотя само возрождение сохранено.

Образ Коры у мужчин есть проявление архетипа Анимы. Бессознательное представляет женский образ как “неизвестную”, которая может быть попеременно (и даже одновременно!) молодой; и старой, матерью и девой, доброй и злой, красивой и безобразной, падшей и святой. “Молодому юноше четко различимый образ Анимы является в его матери, и это придает ей ореол власти и превосходства, или же демоническую ауру еще большего очарования” (59,с.197). Материнский комплекс у мужчин может проявляться по-разному, но ощущение всевластия женщины (та, что дала жизнь, может и отнять!) символически выражается нуминозностью, исходящей от богини.

Негативные аспекты Девы-Анимы в мифологии интегрированы Корой-Гекатой, чья мрачная тень символизирует многообразные опасности, таящиеся в женской природе. Демоническая Мать-разрушительница, смертоносная Медуза Горгона, чудовищные Сцилла и Харибда, мстительная Немезида, коварная и жестокая Цирцея, царица мертвых Персефона — все они как порождение женского начала ужасают мужчину и повергают его в прах:

Проекция Анимы объясняет ту живучесть и очарование культа Деметры-Коры, которое отнюдь не исчерпывается античностью. Современная психология достаточно часто сталкивается с такими проекциями, разрушительная сила которых, не находя компенсации в религиозных переживаниях, вырывается наружу с первозданной мощью и силой. Но для мужчины нет иного пути индивидуации, кроме того, который, как своеобразная некия (спуск в ад, в подземное царство) либо сделает его способным глядеть прямо в лицо хтоническим и духовным аспектам женственности и интегрировать их в счастливую полноту собственной Самости, либо повергнет навсегда в разрушительную пучину бессознательной страсти к роковым и демоническим женщинам. Это вечное стремление не раз обретало свое поэтическое выражение, вдохновляя многих великих художников, поэтов, проповедников и даже государственных-мужей, так что мы позволим себе еще одну цитату из М.Волошина:

…Лампада снов! Владычица зачатий!

Светильник душ! Таинница мечты!

Узывная, изменчивая — ты

С невинности срываешь воск печатей,

Внушаешь дрожь лобзаний и объятий,

Томишь тела сознаньем красоты

И к юноше нисходишь с высоты

Селеною, закутанной в гиматий.

От ласк твоих стихает гнев морей,

Богиня мглы и вечного молчанья,

А в недрах недр рождаешь ты качанья,

Вздуваешь воды, чрева матерей,

И пояса развязываешь платий,

Кристалл любви! Алтарь ночных заклятий!..

Родственным Аниме является архетип Великой Матери — благостной и одновременно грозной фигуры, которая первой встречается на жизненном пути человека. Образ Матери — доминанта коллективного опыта, чрезвычайно древнего (матриархат) и актуального (реальная мать) одновременно. С образом Матери ассоциируются как положительные значения (доброта, тепло, пища, жизнь, защита, нежность, любовь, понимание, величие, жертвенность), так и отрицательные (темнота, чудовищность, агрессия, смерть, ужас, колдовство, сексуальная ненасытность, поглощение). Материнское имаго изначально двойственно и расщеплено на хтонический аспект плодовитости, изобилия, сексуальности(Деметра, сходящаяся с Иасионом на трижды вспаханном поле) и эфирно-воздушный аспект непорочности, чистоты, девственной духовности (Дева Мария, св.Цецилия).

Идея Великой Матери была хорошо знакома алхимикам, начинавшим процесс трансформации (Великое Деяние) с очищения и возгонки первоматерии, источника всех элементов. Первоматерия была всепоглощающей и всерастворяющей субстанцией (иллюстрация — рассказ о разложении царевича Габриция в теле своей матери Бейи), из которой можно добыть любую сущность. Большинство религиозных систем включали в свой пантеон различные материнские фигуры (Гера, Деметра, Афродита, Латона, Ехидна, Леда, Алкеста, Ниоба, Кибела, Танит, Фрейя, Нанна, Сати, Савитри, Гаятри, Кали, Иштар, Тиамат, Парвати, Исида, Сехмет, Нейт, Мария, София). Такое разнообразие ипостасей понадобилось для того, чтобы не упустить множество аспектов материнского архетипа. Материнский принцип включен в христианскую Троицу (догмат о вознесении Марии).

Архетип Матери формирует основу материнского комплекса, детерминирующего сложную систему взаимодействий между матерью и сыном, дочерью. Материнский комплекс описывает идеи и представления, тяготеющие к фигуре реальной матери, является источником интерпретации ее поведения, структурирует детско-родительские отношения. Сын, как правило, проецирует образ матери на других женщин, приписывая им ее черты или ожидая соответствующего поведения. Дочь может отождествлять себя с матерью, сопротивляться материнским влияниям или гипертрофировать поведение в рамках материнской роли. Как и изначальный архетип, материнский комплекс имеет свои позитивные и негативные стороны. Обычно в сновидениях молодых людей выражаются проблемы, связанные с эмансипацией, отделением от матери; зрелые мужчины и женщины могут видеть изъяны своих родительских или супружеских взаимоотношений, рецептивные (пассивно-воспринимающие) установки и т.п.

Пример сновидения с материнским комплексом:

Мне снится, что я вижу перед собой руки, точнее — кисти рук. Я долго смотрю на них и постепенно понимаю, что у них очень необычный вид: темно-коричневые (или черные?), покрытые небольшими золотыми пятнами. Я смотрю на них еще некоторое время и понимаю, что это мои руки. Меня охватывает ужас. В этот момент появляется моя мама, она ярко накрашена и очень хорошо, аккуратно причесана. Увидев мои руки, она начинает меня ругать — дескать, я сама виновата в том, что они такими стали, я снова сделала что-то не так, что-то слишком (слишком забочусь о них?) Мой ужас сменяется чувством вины, я начинаю понимать, что действительно во всем этом виновата. Тут мама перестает меня упрекать и говорит, что руки можно вылечить, у нее есть специальная мазь, и уходит за нею. Я остаюсь одна. Стою, смотрю на свои руки и вдруг понимаю, что ничего плохого в том, что они такие, нет. И решаю, что, когда мама принесет мазь, я от нее откажусь. Мне и с такими руками неплохо. После этого просыпаюсь.

Сновидение Лены М. описывает типичную ситуацию идентификации дочери с матерью, которая в сновидении выступает как жесткая, критикующая инстанция сознания. Руки (символ активности, творческого потенциала и возможностей личности) сначала кажутся черными, плохими, и материнская фигура пытается повлиять на сущность сновидицы, ее способ жизни. Мать в сновидении соответствует эффективной Персоне (ярко одета, хорошо причесана). На этом фоне сновидица чувствует свою несостоятельность (черные руки). Однако руки не только черные, но и золотые, а в конце сна Лена решает, что не станет менять что-либо в своей Самости в угоду матери. Черные руки с золотыми пятнами пластически выражают интеграцию Тени — процесс, которому в реальности многие матери пытаются активно помешать. Бессознательное дает совершенно четкую инструкцию: любить себя (свои руки) такими, как они есть.

Трудно не только описать, но даже просто перечислить архетипы коллективного бессознательного, встречающиеся в анализе символики сновидений. Вот пример сновидения современной женщины, чьи интересы далеки от “археологии гуманитарных наук”. Она работает программистом в вычислительном центре:

В очень странном лесу (какой-то мезозойский период) я то ли прогуливаюсь, то ли должна с кем-то встретиться. Громадные деревья с мягкими стволами, почва болотистая, вязкая. Я подхожу к высокому месту, где растет дерево хвойной породы. У его подножья разбита палатка неестественного цвета. Вхожу в нее и вижу, что там внутри небольшое озеро. И волк. Волк смотрит на меня. Вода в озере поднимается мне до колен. Я думаю: как же мне от него защититься, ведь у меня есть только носовой платок? Но волк очень спокойный, он не двигается с места, и я решила, что он железный, т.е. механический. Я вышла из палатки и пошла искать себе еду, но ничего не нашла. В лесу было тихо и не было птиц.

В этом сне много символов. Лес (первобытный, древний, доисторический) — бессознательное. Мировое Древо на вершине Мировой Горы. Палатка — символ Эго, сознательной установки (неестественная, слабая — палатка ведь не дом). Но все-таки у Древа! Железный Волк Фенрир — хтоническое чудовище скандинавской мифологии, порождение Локи, трикстера, который будет виновником гибели мира. “Смелая вода” — известный эпизод из многих легенд и сказаний. Например, в “Тристане и Изольде” Белорукая Изольда, жена Тристана, попав в аналогичную ситуацию, жалуется, что вода “была смелее, чем Тристан”, который так и не посягнул на ее девственность. Волк в этом контексте может манифестировать также и страх перед сексуальной агрессией. Носовой платок символизирует Персону. Читатель может сам попробовать истолковать это сновидение.

Юнгианский анализ архетипической символики мифологии и религии позволил пролить новый свет на глубинную природу процессов, происходящих в человеческой психике Подобных исследований не содержит история психологии, равно как и современная наука. Для их проведения оказалось недостаточно глубокого знания психологии и фундаментальной эрудиции в области архаических и современных религиозных воззрений народов мира. Понадобился уникальный дар Юнга, который скромно сказал о себе такими словами: “Я пишу это не как книжник (каковым не являюсь), а как мирянин и как врач, которому было дано глубоко заглянуть в душевную жизнь многих людей” (63,с.115).

АРХЕТИПИЧЕСКАЯ СИМВОЛИКА ПРОЦЕССА ИНДИВИДУАЦИИ

Структура души и развитие личности

Хотя аналитическая психология известна широкому читателю прежде всего своими исследованиями коллективного бессознательного, проблема развития индивидуальности является важнейшей точкой ее практического приложения. Содействие процессу личностного роста и саморазвития, изучение и профилактика его искажений — вот основное содержание деятельности юнгианского аналитика. Цель психического развития, по Юнгу, — самореализация, этот процесс он называл индивидуацией и считал главной задачей человеческой жизни, ее смыслом.

Процесс индивидуации является восстановлением и развертыванием изначальной, потенциальной целостности индивида. “Я использую выражение “индивидуация” в следующем смысле: это есть процесс, возрождающий психологического “индивида”, т.е. обособленное, нечленимое единство, некую целостность” (67, с. 197). Индивидуация формирует отдельного человека как существо, отличное от общей, коллективной психологии, поэтому она есть также процесс дифференциации. Однако неверно было бы понимать индивидуацию только как расширение сферы сознания, как развитие сознательной психики за счет уменьшения бессознательного, напротив, именно интеграция бессознательных содержаний составляет основу личностного роста. С этого тезиса, глубоко подтвержденного личным жизненным опытом, Юнг начинает свою автобиографию: “Моя жизнь — это история самореализации бессознательного! Все, что есть в бессознательном, стремится реализоваться, и человеческая личность хочет развиваться из своих бессознательных источников как единое целое” (57, с. 16).

Целью процесса индивидуации является становление Самости, обретение личностью целостности и гармонии.

Самость — центральный, организующий архетип личности, выражающий ее потенциал в максимальной полноте реализации. Самость объемлет сознание и бессознательное, ее развитие не имеет предела. Самость — это универсум, осознание которого будет всегда всего лишь приблизительным и неполным.

Индивидуаций Самости — это самоосуществление, путь к себе. Проникновение в собственную уникальную природу предполагает познание бессознательных сторон и свойств собственной души, интеграцию отдельных архетипов ее структуры. К их числу относятся Персона, Тень, Анима у мужчин и Анимус у женщин. Осознание и объединение этих архетипов вокруг Эго, сознательного Я личности, и является основным содержанием процесса индивидуации, причем каждому архетипу соответствует определенный этап последнего. Кроме того в процессе личностного развития происходит овладение деятельностью низшей (подчиненной) функции, которая воспринимается человеком как некая иррациональная сторона его собственной психической жизни. Индивидуация происходит при активном участии неосознаваемой (компенсаторной) установки, она предполагает идентификацию и интеграцию комплексов личного бессознательного. Личность учится управлять своими инстинктами, освобождается от власти их темной, архаичной стороны.

Пример сновидения молодой девушки (Екатерины Т.):

Я с несколькими подругами сижу у меня дома, на кухне. Мы что-то празднуем; уже полночь, и я тревожусь, чтобы шум не разбудил маму (в коридоре горит свет, работает магнитофон, наш попугай начал чирикать). Я закрыла дверь на кухню, но одна из девочек заговорила слишком громко. Делаю ей замечание, но она не слушает, и я начинаю злиться.

Кто-то подает мне черный круглый предмет размером с большую пуговицу и говорит, что такое выдали всем, закончившим курс магии. Я отвечаю, что на шее у меня уже есть крестик (потом почему-то — рыбий хвостик). И объясняю, что нет необходимости носить весь медальон целиком — ведь не ношу же я целую рыбу, а только хвостик. Тут я снимаю со шнурка на шее большую шпротину и делю ее между собравшимися.

Сон начинается ситуацией, имеющей отношение к проблемам социальной приспособленности Кати. Она принадлежит к относительно часто встречающемуся типу хороших, “положительных девочек” — послушна, исполнительна, скромна. Катя зависима от мнения окружающих, стремится всегда поступать как должно. Самым весомым авторитетом для нее, естественно, является мама — сновидение изображает внутренний конфликт, сопровождающийся гневом и раздражением (негативные, недопустимые чувства) в ситуации, когда мнения матери и социального окружения расходятся. Образы попугая и магнитофона — это типичные символы Персоны (они механически все повторяют). Естественно, что некоторые современные облики Персоны, одобряемые сверстниками, осуждаются матерью — для Кати это проблема.

Вторая часть сновидения более интересна. Здесь мы сталкиваемся с рядом символов архетипической природы: рыба и шар — символы Самости (также, как и крест). Для Кати Самость пока еще — нечто загадочное, непривычное, страшное и (где-то) опасное. Целостность существования, изображенная рыбой — это будущее, пока же есть только рыбий хвостик, да и если бы он превратился в целую рыбу (“большую шпротину”), сновидица спешит разделить ее между собравшимися.

В целом сновидение изображает потенциальную возможность индивидуации, к которой Катя еще не готова. У нее мощная, властная Персона, в сфере ценностей и жизненно важных решений царит материнский комплекс, а Самость (это ассоциация сновидицы в процессе толкования) воспринимается как черная метка, которую дают руководителю банды, если от него хотят избавиться. Речь идет о смене сознательной доминанты, которая страшит, пугает девушку. Бессознательное обращает внимание на то, что Катя в реальной жизни пытается найти компромиссный путь, обойтись частью (Самости) вместо целого: нет необходимости носить весь медальон целиком. Перед нами довольно категоричное послание: хватит стоять на месте, нужно идти вперед, хотя это и страшно и, скорее всего, небезопасно.

Архетип Самости, схватывающий тотальность души, парадоксален по своей сущности, ибо объединяет противоположности и выражает идею медиации, посредничества между ними. Индивидуация Самости есть архетипическое стремление координировать и соотносить противоположности, этот процесс подчиняется принципу энантиодромии. Энантиодромия (“бег навстречу”) — психологический закон, согласно которому все рано или поздно переходит в свою противоположность. Этот закон отражает циклический характер самого процесса жизнедеятельности, вечное возвращение всего, что развивается, к своим истокам. В системе психики он определяет прежде всего взаимодействие сознания и бессознательного: “Энантиодромией я называю выступление бессознательной противоположности, притом именно во временной последовательности. Это характерное явление встречается почти повсюду, где сознательной жизнью владеет крайне односторонее направление, так что со временем вырабатывается столь же мощная бессознательная противоположность, которая проявляется сначала в виде тормоза (Hemmung) при сознательной работе, а затем в виде перерыва в сознательном направлении” (65, с.584).

Мифологической параллелью энантиодромии является сюжет Вечного Возвращения. Существуют два представления о природе времени — циклическое и линейное. Первичным является сакральное циклическое время, которое вечно возвращается к своим истокам. Все повторяется, любые процессы незаметно переходят в свою противоположность и в конце концов приводят в ту точку, из которой мы шли, — к началу начал. М.Элиаде, в работах которого миф о вечном возвращении изучен наиболее подробно, считает, что последний отражает универсальные космологические представления человечества, взгляды и теории, с помощью которых сознание преодолевает мысль о конечности собственного существования, бренности и смерти. Вот как пишет об этом Х.Л.Борхес:

…Историй всего четыре. Одна, самая старая, — об укрепленном городе, который штурмуют и обороняют герои. Защитники знают, что город обречен мечу и огню, а сопротивление бесполезно; самый прославленный из завоевателей, Ахилл, знает, что обречен погибнуть, не дожив до победы. Века привнесли в сюжет элементы волшебства. Так, стали считать, что Елена, ради которой погибали армии, была прекрасным облаком, виденьем; призраком был и громадный пустотелый конь, укрывший ахейцев. Гомеру доведется пересказать эту легенду не первым…

…Вторая история, связанная с первой, — о возвращении. Об Улиссе, после десяти лет скитаний по грозным морям и остановок на зачарованных островах приплывшем к родной Итаке и о северных богах, вслед за уничтожением земли видящих, как она, зеленея и лучась, вновь восстает из моря, и находящих в траве шашки, которыми сражались накануне.

Третья история — о поиске. Можно считать ее вариантом предыдущей. Это Язон, плывущий за золотым руном, и тридцать персидских птиц, пересекающих горы и моря, чтобы увидеть лик своего Бога — Симурга, который есть каждая из них и все они разом.

В прошлом любое начинание завершалось удачей. Один герой похищал золотые яблоки, другому удавалось захватить Грааль. Теперь поиски обречены на провал. Капитан Ахав попадает в кита, но кит его все-таки уничтожает; героев Джойса и Кафки может ждать только поражение. Мы так бедны отвагой и верой, что видим в счастливом конце лишь грубо сфабрикованное потворство массовым вкусам. Мы не способны верить в рай и еще меньше — в ад.

Последняя история — о самоубийстве Бога. Аттис во Фригии калечит и убивает себя; Один жертвует собой Одину, самому себе, девять ночей вися на дереве, пригвожденный копьем; Христа распинают римские легионеры.

Историй всего четыре, И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем вечно пересказывать их — в том или ином виде…

Принцип энантиодромии является одним из основных механизмов сновидения. Чем более выражена односторонность и прямолинейность сознательной установки, определяющей стратегию жизнедеятельности личности, тем быстрее “бегут навстречу”, т.е. в противоположном направлении, образы ее сновидений. Парадоксальные сны несут особенно важную информацию, поскольку пытаются направить сновидца на путь, утерянный сознанием, но обозначенный пунктиром бессознательных влияний. Вот пример такого сновидения:

Я с мужем на экскурсии в музее, музей очень большой (типа Эрмитажа), из нескольких зданий со множеством залов и этажей. Мы ходим и рассматриваем музейные редкости довольно долго, я чувствую усталость, но все же продолжаю ходить. Наконец мы попадаем в зал, который, по всей видимости, посвящен книгопечатанию. Это громадная комната с высоким потолком, стены сверху донизу превращены в книжный шкаф. Я прохожу в левый угол и взбираюсь на стремянку, чтобы достать книги с верхней полки. Там стоят роскошные издания, главным образом стихи, много книг с параллельными текстами на двух языках (так часто издают высокую поэзию). Я рассматриваю книги, иллюстрации в них (это черно-белые гравюры в духе Фаворского). Рядом со мной оказывается коллега, с которым в жизни я часто беседую о поэзии (И.Г.). Он стоит внизу, я показываю ему тексты и свободно читаю отдельные фрагменты на иностранных языках (в реальности это не так, я не знаю языков и очень сожалею об этом). Мне все нравится, хорошо, что в этом зале немноголюдно, никто не мешает.

Затем картина меняется, я оказываюсь на кафедре, где я работаю, но помещение другое. Мой муж (он же и мой начальник) говорит, что я должна провести вступительное собеседование с двумя абитуриентками. Я усаживаюсь возле окна (большое, во всю стену) и говорю, что буду беседовать сразу с обеими. В это время другие студенты начинают группами входить на кафедру, хотя их туда никто не приглашал. Я очень сержусь, требую, чтобы все они вышли, они не подчиняются, я сержусь еще сильнее и настаиваю на своем. В конце концов мне удается их выгнать, хотя некоторых приходится буквально выводить из помещения. В конце этой сцены я ужасно разгневана, и в таком состоянии начинаю проводить собеседование.

После этого я выхожу в коридор и вижу своего мужа, который разговаривает с каким-то стариком жалкого, совсем не благообразно-академического вида. Портфель старика стоит тут же, у двери в аудиторию, где читает лекцию (на факультете послевузовской подготовки) коллега И.Г., с которым мы разговаривали о поэзии в первой части сна. Я подхожу к портфелю (старик не смотрит на него, поглощенный разговором с моим мужем) и вынимаю оттуда толстую пачку денег (купюры по 10 гривен, я вижу очень четко потрет гетмана Мазепы, который на них изображен). Вторая сторона купюр совершенно чистая, белая, и я начинаю делать на них какие-то записи, в частности, расписание работы того самого музея, которое висит на двери, ведущей в аудиторию.. В это время там возникает какой-то шум. Входит мой муж, на нем серая шляпа (он вообще никогда не носил шляп), он проходит туда, где шумели, а И. Г. спускается с кафедры и идет к выходу, бледный и какой-то не в себе. Я спрашиваю у него, что случилось. Он отвечает: “Крыша поехала” (реальный И. Г. никогда жаргоном не пользуется). Я безмерно удивлена, просыпаюсь с чувством удивления, недоумения и спешу поскорее записать этот сон.

В сновидении Аллы Ц. отражена бессознательная компенсация сознательной картины течения ее жизни. Активная деятельность как способ существования замещена образом музея — чего-то статичного, постоянного, неизменного. Алла любит свою работу, хорошо преподает, много возится со студентами. В сновидении она выгоняет их с кафедры. Образ кражи контрастирует с гипертрофированной установкой на честный труд, к нему примыкает фигура Мазепы (символ предательства). Деньги, превращающиеся в чистую бумагу, отсылают к первому эпизоду сна, в котором Алла Ц. взаимодействовала со своей духовной сущностью Это “бег навстречу” суровой прозе жизни — необходимости зарабатывать деньги на жизнь.

Очевидно, ряд аспектов личности сновидицы, в первую очередь те, которые связаны с творчеством, духовной деятельностью и т.п., вынужденно подавляются ее Персоной. Серая шляпа во сне отражает неприемлемые для Аллы академические ограничения, на соблюдении которых, очевидно, настаивает спроецированный на фигуру мужа родительский комплекс.

Алле Ц. сорок лет. Как и любая женщина, она не хочет стареть. Иногда Алла ведет себя как женщина, не знающая своего возраста. Во сне ее раздражает фигура старика, она не хочет принятия новой идентичности, соответствующей возрасту. Считаешь себя молодой? У тебя, должно быть, крыша едет, — саркастически замечает энантиодромия сновидения. Тебе больше подходит Персона другого типа (Анимус в серой шляпе), но она пока кажется странной, неестественной. В этом сновидении много деталей, привлекающих внимание своей непонятностью — почти все они являются обращенными в результате “встречного бега” установками и мотивами Аллы Ц., инверсиями привычных для нее способов поведения и деятельности.

Самость как объединяющий принцип души управляет духовным существованием индивида, его судьбой. В восточной философии, интерес к которой Юнг пронес через всю жизнь, путь судьбы называется Дао. В Туи Ми Цзин”* (“Книга сознания и жизни”) сказано: “Глубочайшая тайна Дао — это человеческая природа и жизнь”. Дао как путь индивидуации, как сознательный способ интеграции психики, означает также “воссоединение с неосознаваемыми законами бытия”, а цель этого воссоединения — обретение души, Самости. Постижение Самости не есть практический результат, это скорее полнота возможности понимания собственного предназначения.

Процесс индивидуации является длительным, сложным и болезненным, ибо включает не только созидание нового, но и разрушение, смерть старого, привычного (способа действий, самоощущения, системы отношений с близкими людьми). Душевный рост часто требует разрушительной работы внутри самых сокровенных глубин личности, и сновидения изображают это с предельной прямотой и нуминозной силой:

Я вижу свежевырытую могилу, возле нее холм земли. В глубине ямы виден полузасыпаный гроб. Неожиданно он раскрывается, земля как бы раздвигается, и из гроба вылетает черная доска. К ней прибит крест (подобно тому, как Христос был распят на кресте). Из тех мест, где вбиты гвозди, капает кровь. Доска с крестом медленно поднимается, парит в воздухе, кровь течет все сильнее. Я чувствую сильную душевную боль и просыпаюсь.

В этом сновидении символически изображена жизненная ситуация сновидицы (Н.), переживающей период бурного и активного личностного роста. Новая работа, требующая напряжения всех душевных сил, очень нравится Н. и вызывает у нее большой энтузиазм. В процессе своей профессиональной деятельности (важной и личностно значимой) Н. уже сильно изменилась, так что этого не могли не заметить ее родные и близкие. Не все они поддерживают Н. и считают ее нынешнюю жизнь разумной. Изменения в отношениях (с родителями, частично с мужем и друзьями) для Н. весьма болезненны, но отказываться от своего нового Я она не собирается. Сон изображает рождение новой Самости (крест, Иисус Христос — типичные символы Самости) из могилы прежней идентичности. Это больно и страшно, и сновидица чувствует душевную боль. Тем не менее она сознательно готова перенести неизбежные страдания, сопровождающие процесс индивидуации. Характерно, что вместо фигуры Христа в сновидении “распят” сам крест — четверичный символ Самости. Прежняя Н., веселая, привлекательная девушка, была личностью легкомысленной и поверхностной, а ее новая Самость обнаруживает совсем другие черты — зрелость, духовную глубину, целеустремленность и высокие интеллектуальные запросы. Такую Самость многие из прежних приятелей и родных Н. пока не принимают, и сновидение отражает душевную боль и переживания Н. по этому поводу.

В процессе индивидуации сознание каждый раз наталкивается на безграничную область коллективного бессознательного, разрушительное влияние которого необходимо как-то сгладить. В “Тайне Золотого Цветка” Юнг говорит, что сознательная воля не в силах с ним справиться, так что следует прибегнуть к символической стратегии совладания с бессознательным, дабы обеспечить целостность здоровой душевной жизни. “Необходимо обратиться к магии символа, который содержит в себе изначальные аналогии, соотносящиеся с бессознательным. Добраться до него и выразить его можно только через символы, из чего следует, что без символа процесс индивидуации никак не может произойти. Символ представляет собой примитивное выражение бессознательного, но в то же время это и идея, выражающая величайшие прозрения, на которые только способно сознание” (60, с. 128). В сновидениях очень часто фигурируют символы, относящиеся к развитию личности. Наиболее типичными из них являются образы Пути, Трансформации, Философского Камня (Lapis), цветка и колоса, ребенка и т.п. Иногда сюжет сновидения в той или иной мере совпадает с формой волшебной сказки: запрет, отлучка, вредительство и недостача, нарушение запрета, путешествие, волшебный помощник, магическое средство, бой с драконом,! переправа, огненная река и мост, освобождение царевны, трудные задачи, женитьба, апофеоз и трансфигурация героя. В.Я.Пропп показал, что в основе сказочных сюжетов лежат профанические рассказы о мистериях возрастных инициации, погребальных обрядов. Их бессознательным источником является процесс индивидуации. Рассмотрим последовательно основные стадии и этапы индивидуации и начнем с самого начала — в аналитической психологии считается, что таковым является работа с Тенью.

Встреча с Тенью — сновидения и реальность

Начальная стадия процесса индивидуации характеризуется ощущением скуки, пустоты и бесцельности происходящего, чувством неудовлетворенности жизнью и собственной деятельностью. Это состояние может присутствовать в разные периоды жизни, обычно впервые болезненно и остро человек ощущает его в юности. Метафорическим образом такой неудовлетворенности в сновидении является старость, бессилие, болезнь, нищета. Состояние может возникнуть в связи с психологической травмой, его типичным признаком является болезненная реакция на внешне малозначительные препятствия или неудачи.

Юнг относит начало собственной индивидуации к 1913 году, когда после разрыва с Фрейдом он утратил ориентиры и не мог найти почвы под ногами. Трудно давшееся первое большое сочинение “Метаморфозы и символы либидо” не давало ответов на вопросы, мучившие самого автора. Профессиональная деятельность в качестве психиатра представлялась туманной. Юнг зашел в тупик, выход из которого стал возможен только через длительный и напряженный диалог с бессознательным. Ради этого он пять лет не преподавал, забросил почти всю работу и полностью окунулся в мир грез и видений.

В дальнейшем такие состояния Юнг неоднократно наблюдал у своих пациентов и нашел аналогию им в психике представителей примитивных культур, которые называют это явление потерей души. “Изначальные “опасности души”, — пишет он, — это, главным образом, угрозы сознанию. Ослепление, зачарованность, потеря души, одержимость суть явные феномены диссоциации и подавления сознания бессознательными содержаниями” (67, с.201). Бессознательное захватывает главные позиции в человеческой психике, и возникает потребность в лучшем приспособлении сознательной установки. А для этого необходимо познакомиться со своим бессознательным, прежде всего с теми сторонами и свойствами личности, которые являются неприятными и негативными, так что человек предпочитает к ним не приглядываться. Это и будет архетип Тени, осознание которого является первым этапом процесса индивидуации.

Тень как низшая часть личности представляет собой совокупность всего, чем человек не хочет быть, она воплощает несовместимые с сознательно избранной установкой стремления и качества. “Тень — это скрытая, подавленная, низшая и обремененная виной часть личности, корнями своими уходящая в животный мир — мир наших предков, и таким образом вмещающая целый исторический пласт бессознательного” (57, с.380). Архетип Тени коренится в примитивных инстинктах и манифестирует все то, чего человек боится, но страстно желает, все, относящееся к “звериному” началу— жестокое, низменное, коварное, деструктивное, антисоциальное. Эти бессознательные содержания объединяются в относительно автономную личность, своеобразное “анти-Я”, компенсаторно дополняющее Эго.

Юнг полагает, что формирование Тени начинается в раннем детстве, когда ребенок сталкивается с тем, что отец и мать ругают и наказывают его за некоторые желания или поступки. Слабое эго еще не способно разобраться в сложной, запутанной сети представлений о добре и зле, оно предпочитает вытеснить и забыть все, что взрослые называют и считают нехорошим. Таким образом, отторгнутыми оказываются целые аспекты личности, ее душевной жизни. Отщепляясь, они становятся автономными, обрастают эмоциями и чувствами, приобретают определенный энергетический потенциал и в конце концов складываются в довольно мощное анти-Я, антипод эго. Эта Тень до поры до времени “сидит в засаде” и-ждет удобного момента, чтобы вторгнуться в сознание и отобрать у эго частицу власти над поведением и поступками личности, а то и захватить эту власть целиком (психоз).

Осознание Тени — сложная и мучительная задача: “Встреча с самим собой принадлежит к самым неприятным. Обычно все негативное проецируется на других, на внешний мир. Если человек в состоянии увидеть собственную Тень и вынести это знание о ней, задача, хотя и в незначительной части, решена: уловлено по крайней мере личностное бессознательное. Тень является жизненной частью личностного существования, она в той или иной форме может переживаться. Устранить ее безболезненно — с помощью доказательств либо разъяснений — невозможно. Подойти к переживанию Тени необычайно трудно, так как на первом плане оказывается уже не человек в его целостности; Тень напоминает о его беспомощности и бессилии” (56, с. 111).

Признание своей Тени и интеграция ее в целостную систему индивидуальной психики необходимы для психического здоровья. Если негативное качество или желание осознано, его можно преодолеть, избавиться от него. Но вытесняемые свойства становятся тем сильнее, чем больше человек стремится их подавить. Типичное отношение к своей Тени — попытка приписать ее качества другим людям. Именно так формируются “образ врага”, расовые и национальные предрассудки. Частичная идентификация с теневым бессознательным чревата раздвоением личности, психозом. Результат, к которому может привести опасная игра с Тенью, описан в замечательном рассказе Р.Л.Стивенсона “Странная история доктора Джекила и мистера Хайда”.

В сновидениях архетип Тени изображается с помощью темных, мрачных (иногда темнокожих), уродливых фигур одного пола со сновидцем. Персонаж, воплощающий Тень, наделяется негативными свойствами и качествами, совершает мерзкие поступки. От его фигуры веет иррациональным ужасом, Тень может выглядеть могущественной, жестокой, обладать сверхъестественными способностями. Архетип Тени как феномен коллективного бессознательного, вторгаясь в сознание индивида, порождает негативные проекции и проективные идентификации, следствием которых могут быть разрушительные психические конфликты, деструктивные действия, психосоматические нарушения.

Однако Тень не является сугубо негативной и нежелательной частью психики. Наряду с отрицательными сторонами и функциями Тень содержит ценности и информацию, в которых нуждается сознание, но в такой форме, что их трудно интегрировать и включить в свою жизнь. Поэтому в юнгианском анализе принято не уничтожать Тень, искореняя любые возможности ее присутствия в системе психики, а достигать с нею соглашения. Как указывает ученица Юнга М.-Л. фон Франц, станет ли тень нашим врагом или другом, зависит только от нас самих Тень — это не обязательно противник или соперник, это такое же человеческое существо, как и сознательное Я, с которым последнее должно сосуществовать, поскольку нуждается в нем. Тень делается враждебной лишь тогда, когда она игнорируется или отрицается (69).

Индивидуация предполагает смелость и откровенное признание всего негативного, что существует в личности Это признание” осуществляется прежде всего в сновидениях, где разрушительные импульсы и влечения представлены богатой и разнообразной архетипической символикой (драконы, насильники, монстры, трупы, отвратительные пауки наших снов свидетельствуют о нежелании увидеть в себе злое, разрушительное начало). Чем более развита позитивная сознательная установка, чем благопристойнее и приличнее поведение человека, чем строже он следует коллективным нравственным и моральным нормам, тем большей компенсации требуют дремлющие в нем первобытные разрушительные инстинкты. Сон разума порождает чудовищ.

Осознание Тени и ее интеграция требуют величайшей осторожности и силы духа. Этот мощный архетип обладает колоссальной психической энергией и может стать источником сильнейших аффектов. Уклониться от их воздействия невозможно и бессмысленно — они способны стереть Эго в порошок, непоправимо разрушить психическое равновесие личности. “Подобного рода переживания охватывают человека и изнутри, и извне, а потому рационально их перетолковывать, тем самым апотропеически ослабляя, не имеет смысла. Лучше признаться себе в наличии аффекта и отдаться под его власть, чем путем всякого рода интеллектуальных операций или бегства, продиктованного чувством, уйти от себя. И хотя посредством аффекта человек копирует все дурные стороны насилия и, значит, берет на себя все свойственные тому пороки, все же целью такой коллизии является именно это: она должна проникнуть в него, а он должен претерпеть ее воздействие. Стало быть, он будет аффицирован, ибо иначе воздействие его не затронет. Однако ему следует знать или, точнее, познакомиться с тем, что его аффицировало, — ведь тем самым слепоту и силу аффекта он превратит в познание” (63, с.117). Эта стратегия совладения, описанная Юнгом в сравнительно поздней работе “Ответ Иову” (1952), является блестящим примером понимания тонких психологических механизмов встречи с Тенью.

Такое понимание даже к Юнгу пришло на закате жизни. Разбирательство с Тенью в качестве первого этапа процесса индивидуации, как правило, происходит гораздо раньше, в возрасте, когда человек обычно не обладает ни необходимой мудростью, ни силой духа. Помощником в этом случае может стать доверие к своему бессознательному, которое направляет человека (главным образом, посредством сновидений) на верный путь. Потеря связи с бессознательным, в частности, с Тенью, игнорирование ее требований грозит бедой. Юнг в своей автобиографии описывает эпизод, когда он был близок к смерти из-за ригидности сознательной установки, уводившей его в сторону от взаимодействия с бессознательным. Выход он нашел благодаря сновидению, благо основоположник аналитической психологии всегда очень серьезно относился в своим снам:

“Перед фантазиями, охватившими меня, столь волновавшими и, можно сказать, управлявшими мною, я чувствовал не только непреодолимое отвращение, но и неизъяснимый ужас. Я боялся потерять контроль над собою, я боялся сделаться добычей своего бессознательного, а как психиатр я слишком хорошо знал, что это значит. И все же я рискнул — и позволил этим образам завладеть мною…

Это было 12 декабря 1913 года, в этот день я решился на исключительный шаг. Я сидел за письменным столом, погруженный в привычные уже сомнения, когда вдруг все оборвалось, будто земля в буквальном смысле разверзлась у меня под ногами, и я погрузился в темные глубины ее. Я не мог избавиться от панического страха. Но внезапно и на не очень большой глубине я почувствовал у себя под ногами какую-то вязкую массу. Мне сразу стало легче, хотя я и находился в кромешной тьме. Через некоторое время мои глаза привыкли к ней, я себя чувствовал как бы в сумерках. Передо мной был вход в темную пещеру и там стоял карлик, сухой и темный как мумия. Я протиснулся мимо него в узкий вход и побрел по колено в ледяной воде к другому концу пещеры, где на каменной стене я видел светящийся красный кристалл. Я приподнял камень и обнаружил под ним щель. Сперва я ничего не мог различить, но потом я увидел воду, а в ней — труп белокурого молодого человека с окровавленной головой. Он проплыл мимо меня, за ним следовал гигантский черный скарабей. Затем я увидел, как из воды поднимается ослепительно красное солнце. Свет бил в глаза, и я хотел положить камень обратно в отверстие, но не успел — поток прорвался наружу. Это была кровь! Струя ее была густой и упругой, и мне стало тошно. Этот поток крови казался нескончаемым. Наконец, все прекратилось…

Шесть дней спустя (18 декабря 1913) мне приснился сон.

Я находился где-то в горах с незнакомым чернокожим юношей, вероятно, дикарем. Солнце еще не взошло, но на востоке уже показался свет, и звезды погасли. Вдруг раздался трубный звук — это был рог Зигфрида, и я знал, что мы должны убить его. Мы были вооружены и лежали в засаде в узком ущелье за скалою.

Неожиданно на краю обрыва в первых лучах восходящего солнца возник Зигфрид. На колеснице из костей мертвых он с бешеной скоростью мчался вниз по крутому склону. Едва он появился из-за поворота, мы выстрелили — и он упал лицом вниз — навстречу смерти.

Полный отвращения к себе и раскаяния — ведь я разрушил нечто, столь величественное и прекрасное, — я бросился бежать. Но начался ливень, и я понял, что он смоет все следы моего преступления. И так мне удалось спастись, и жизнь продолжалась, осталось лишь непереносимое чувство вины.

Проснувшись, я стал раздумывать, что бы это значило, но понять не смог. Я попытался заснуть снова, но некий голос сказал мне: “Ты должен понять это, ты должен объяснить это немедленно!” Волнение мое росло, наконец, наступил ужасный момент, когда голос произнес: “Если ты не поймешь сна, тебе придется застрелиться!” В ящике моего ночного столика лежал заряженный револьвер, и мне стало страшно. Я снова начал перебирать в уме все события моего сна, и вдруг смысл его дошел до меня. Он был о том, что происходило в мире. Зигфрид, подумал я, воплощал в себе то, чего хотела достигнуть Германия, — навязать миру свою волю, свой героический идеал. Таков был и мой идеал. Сейчас он стал невозможен. Сон показывал, что героическая установка более недопустима. — И Зигфрид должен быть убит

Мое преступление заставило меня страдать так сильно, будто я убил не Зигфрида, а себя самого: фактически я идентифицировал себя с героем. Я страдал, как страдают люди, жертвуя идеалами. Итак, я сознательно отказывался от героической идеализации, потому что есть нечто, что выше моей воли и моей власти, и моего Я.

Размышляя так, я успокоился и снова заснул.

Смуглый дикарь, сопровождавший меня и фактически толкнувший меня на преступление, был моей примитивной архаической Тенью. Дождь в моем сознании как бы “снимал” напряжение между сознанием и бессознательным.

В то время мои возможности истолкования этого сна ограничивались теми немногими идеями, которые я здесь привожу Однако это дало мне силы довести до конца мой эксперимент с бессознательным” (57, с. 180-182).

Встреча с Тенью часто фигурирует в снах. Вот пример сна девушки (Юли Р.), в котором главной фигурой является теневой, негативный Анимус:

Я в общежитии, в туалете. Хотя само общежитие мне не знакомо, но вроде бы я здесь живу. В туалете две двери, расположенные под углом 80 градусов друг к другу. Неожиданно появляется парень, он плотного телосложения, одет в черный тонкий свитер и тренировочные темные брюки (с факультета физвоспитания?) Намерения у него совершенно недвусмысленные, он надвигается на меня, как монолит Я пытаюсь сопротивляться и сразу понимаю, что с такой силой мне не справиться. Тогда я пробую его уговорить, чтобы он меня не трогал, и натыкаюсь на тупость и упрямство, он слушает долго, но ничего не понимает.

Все же я каким-то образом вырываюсь и с криком бегу вниз, к вахтеру. Тут появляется мой парень и с ним несколько друзей. Они заломили обидчику руки и начали бить, он не издал ни звука. Бросают его, он лежит на полу, скрученный, с закрытыми глазами, но я знаю, что он за мной следит. Первое время я не решаюсь зайти в комнату, где он лежит, но мне надо собрать вещи. Они лежат в разных местах, поэтому я несколько раз переступила через него.

Еще такой момент запомнился. Мой парень (Коля) что-то мыл в соседней комнате, и остался таз с грязной водой. Этой водой Коля заливал того парня, я вижу его лицо под мутной водой, но она сразу же уходит — как в ванной, когда пробку вытащишь.

Но особенно меня удивил последний эпизод. Когда я уже собралась уходить, то на пороге увидела беременную (на последнем месяце), это жена того спортсмена. Она совсем не была обижена или расстроена, наоборот, улыбалась. Я пожелала ей счастья. А в коридоре стояла пожилая женщина (лет пятидесяти) с измученным лицом. Она рыдала и пыталась мне что-то сказать, но я не помню, что…

Фигура теневого Анимуса в сновидении выглядит угрожающей, агрессивной. Сновидица с самого начала настроена на борьбу и сопротивление, хотя последнее не удается. Сон изображает бегство от негативных (тупость, упрямство, бездуховность, невосприимчивость), но также и позитивных (сила, настойчивость, сексуальность) аспектов Самости. Юля Р. пытается привычно защититься с помощью Персоны (вахтер — социальная роль), но ей нужен именно Анимус, мужская компенсация. Позитивные аспекты последнего объединены фигурой друга (Коли) — с ним во сне ассоциируется защита и помощь.

Сновидение подчеркивает настоятельную необходимость интеграции теневой стороны — сновидица возвращается к связанному насильнику, переступает через него, а он продолжает следить за ней с закрытыми глазами. Содержания теневого Анимуса необходимы для индивидуации, это “вещи, которые нужно собрать”. Но эти бессознательные содержания плохо (вернее, почти совсем) не осознаются, поэтому фигура выглядит тотально негативной, вода бессознательного Анимуса — грязной. Видимо, таковы пока типичные установки Юли относительно собственной сексуальности.

Последний эпизод сна вводит фигуру берёменной женщины (символ нарождающейся Самости), показательно, что она родственна негативному Анимусу. Прежняя Эго-установка (старая, измученная женщина) не хочет изменяться, плачет… Этот сон хорошо иллюстрирует известное положение аналитической психологии о том, что сделать из Тени врага или друга — дело самого сновидца, а успешная индивидуация возможна не через конфликт, а путем договора.

Архетип Персоны и сновидения, сопровождающие процесс психической инфляции

Индивидуация Самости встречает на своем пути множество препятствий. Одним из наиболее типичных становится влияние архетипа Персоны, воплощающего социокультурную детерминацию активности личности. Идея Персоны как такой стороны личности, которая является более или менее произвольно выбранным фрагментом коллективной психики, содержится у Юнга уже в “Психологических типах”. Здесь он рассматривает Персону как комплекс психических функций, осуществляющих гибкое приспособление личности к окружающей действительности.

Необходимость Персоны, этой юнгианской трактовки “личности как совокупности общественных отношений”, обусловлена социальной природой человеческой психики. Коллективные истоки Персоны воплощают в себе ту часть личности, которая всячески противится процессу индивидуации. “Как определенные социальные функции и потребности находятся в противоречии с интересами отдельных индивидуумов, так и у человеческого духа есть определенные функции или тенденции, которые в силу своей коллективной природы находятся в противоречии с индивидуальными потребностями” (66, с.203).

Персона как социальный архетип, охватывающий систему компромиссов, необходимую для жизни в общине, имеет свои корни в примитивной психической жизни. Юнг считал, что формирование Персоны начинается с того момента, когда в рамках первобытной родовой общины-семьи появляются возможности для развития индивидуальности, требующие вытеснения фрагментов коллективной психики. Личностное развитие у дикаря, (точнее, развитие лица — Person) есть вопрос магического престижа. Элементы особенного, отличного оформления внешности создают сакральную отстраненность, которая делается еще сильнее благодаря обладанию ритуальными тайнами. Так дикарь производит вокруг себя оболочку — Персону (маску). Благодаря ей индивидуум, казалось бы, покидал сферу коллективной психики, и в той мере, в какой ему удавалось идентифицировать себя со своей Персоной, он и впрямь ее покидал. Однако Персона была лишь заменителем, субститутом индивидуальности, так что личностное развитие рано или поздно сталкивалось с этой маской как с препятствием на пути индивидуации.

Почти все перечисленные Юнгом особенности и свойства примитивной Персоны сохраняются у данного архетипа и на более высоких стадиях развития общества. Магическая природа Персоны находит отражение в эзотерических аспектах профессиональной принадлежности (от жаргона “посвященных” до должностного дозирования информации — “не для всех”), внешняя атрибутика сопровождает практически все проявления Персоны, но главное — чем ярче выражен этот архетип в бессознательной основе личности, тем мощнее иллюзия последней относительно масштаба собственной индивидуальности.

Сновидения, включающие Персону, очень интересны и непросты для толкования. В нашем обществе противоречия между интересами Персоны и задачами индивидуации имеют специфический характер, так что Самость и Персона часто предстают двумя равно возможными (и одинаково привлекательными) направлениями жизненного пути. Вот сновидение современной деловой женщины:

Я собираюсь пойти в кино, очередь за билетами очень большая. Кинотеатр “Россия” во сне — это кинотеатр моего детства, куда я часто ходила, когда была маленькой. Очередь двигается быстро, но я побаиваюсь, что билетов может не хватить. Наконец, впереди меня остается всего два человека. Но им нужно несколько билетов, а мне всего один. Я очень хочу попасть в кино, поэтому протягиваю кассирше деньги раньше них, и она начинает заниматься мною. Говорит: “Вы ведь не хотите сидеть в последнем ряду?” Я вижу у нее в плане хорошее место в середине, и она дает мне билет.

Затем ситуация переносится в зрительный зал, я сижу с кем-то (подруга, знакомая?) и разговариваю с ней о работе, несделанных делах. В зале горит свет, это похоже на какое-то собрание или совещание, а не на киносеанс. Я громко обращаюсь к своему коллеге Е. В, (знаю, что он в зале), прошу его подойти ко мне. Сон заканчивается тем, что мы с этой (по-прежнему неявной) знакомой выходим из кинотеатра. Она оказывается моей одноклассницей Галей Тониной. Галя долго смотрит на меня и за что-то благодарит.

Данный сон показывает два варианта возможного будущего сновидицы. Первый — это поход в кино (деятельность на уровне Персоны). Символично название кинотеатра. В сновидении изображены очередь (социальная конкуренция), нежелание сновидицы “сидеть в последнем ряду”, обращение к коллеге, который ассоциируется со значимым социальным достижением.

Вторая возможность — это семейная жизнь и воспитание детей. Подруга Галя — женщина, которая отказалась от стратегии социальной конкуренции во имя семейных забот На символическом уровне Галя занята проблемами Самости, а сновидица — заботами Персоны. У нее есть выбор, и сновидение пытается помочь взвесить все “за” и “против”

Персона есть проявление или свойство личности, противоположное ее подлинности, аутентичности. Юнг писал “Мы не очень погрешим против правды, сказав: персона — это то, чем человек в действительности не является, но в то же время то, чем он сам, равно как и другие, себя считает” (57, с.376). Влияние этого архетипа приводит к различным искажениям процесса индивидуации, в частности, к психической инфляции. Этим понятием в аналитической психологии обозначают непомерное расширение, раздутость личности вследствие ассимиляции бессознательных содержаний и идентификации с ними. Психологическим эффектом инфляции может быть либо мания величия либо чувство неполноценности — в зависимости от того, в каком направлении происходит активизация отношения к внешнему объекту: в активном, при котором коллективный аспект расширяет сферу своего действия, или в реактивном, когда расширяется сфера претерпевания.

Вот серия эпизодов сновидения Оксаны Б.:

Старая однокомнатная квартира, где я жила в детстве. В комнате я и ИМ. (психотерапевт, женщина, которая может символизировать успех и жизненное благополучие). На стенах развешаны календари, все они за разные годы. Мы разговариваем, и мое внимание привлекает необычный календарь в японском стиле. Я дарю его Н.И., надписываю на память и иду провожать гостью на троллейбус.

Затем я оказываюсь с Н.И. на железной дороге, мы едем на устройстве, напоминающем дрезину. Скорость очень большая, и Н.И. советует мне крепче держаться за поручни и для лучшей устойчивости перейти на другую сторону. Ехать страшно (очень быстро), но я чувствую поддержку Н.И.

Наконец, я вижу себя в большом светлом (белом) здании, похожем на санаторий. Чувствуется, что рядом море, хотя я его и не вижу. День солнечный, вокруг много людей, я разговариваю с ними, но знаю, что попала сюда с определенной целью — мне нужно исправить надпись на календаре, которую сделала раньше. Н.И. я не нахожу, но календарь каким-то образом попадает мне в руки, я исправляю первую букву ее имени и с огромным облегчением ухожу.

Сновидение описывает начало индивидуации и терапевтическую помощь (последняя целиком соответствует сюжету второго эпизода сна). Старая однокомнатная квартира — символ прежнего Эго, установок и ценностей, которые нужно менять. Н.И. — посредник между Эго и новой Самостью, помощник, психопомп. Старые календари изображают время. Годы проходят, а ничего не меняется. Японский календарь — нечто новое (другая ментальность, направленность вглубь себя). Это способ, с помощью которого можно изменить установку сознания.

Однако Эго сновидицы цепляется за фигуру психотерапевта, чрезмерно ориентировано на помощь и поддержку. Третий эпизод изображает сложные отношения сознания (солнечный день, “белые палаты” — такое название дала Оксана своему сновидению) и бессознательного (“рядом море, но я его не вижу”). Возможная инфляция изображена очень изящно — помогающую фигуру с сильной мана* (Мана — это меланезийское слово, обозначающее силу необычайного действия, исходящую от человека, предмета, событий или духа. Примитивное понятие о психической энергии. — Прим. ред.) зовут Надеждой; сняв первую букву, мы получаем классический символ Персоны. Сон говорит Оксане, что ей нужно искать свой путь, не отождествляясь с привлекательными в социальном плане фигурами, сколь бы сильное впечатление они не производили. Терапевт может советовать “перейти на другую сторону”, оказать поддержку, помочь найти психическое равновесие, но не более того. Фигура Н.И. — не Самость, а мана-личность, грозный признак инфляции Эго сновидицы.

Процесс инфляции как удаление от Самости есть движение в направлении, обратном индивидуации. Оно сопровождается диссоциацией психических содержаний, нарастанием расщепления в системе личности, антагонизмом сознательной и бессознательной установок. В такой ситуации резко увеличивается компенсаторная функция сновидений, которые часто остаются единственным мостиком, соединяющим индивида с его подлинной сущностью. Сны могут показывать гипертрофированные последствия переоценки родительских влияний или служебных успехов, они рисуют картины необъяснимых и немотивированных социальных катастроф — тем более ужасающих, чем более стабилен реальный социальный статус и престиж сновидца.

Большой актовый зал, там идет какой-то концерт. Я сижу немного сбоку и знаю, что должен как бы судить или оценивать зрелище. Со мной никого нет. Концерт очень длинный, такой, как в советское время — песни хором, народные танцы, чтение стихов (парадных, юбилейных). Мне скучно, и я думаю: “Хоть бы скорее все кончилось”. Наконец, концерт кончается. Я знаю, что должен выйти на сцену и поздравить победителей. Иду, попадаю куда-то за кулисы, долго плутаю по темным коридорам, никак не могу попасть на сцену. Всюду доски, пыль. В голове мысль: “Все уже давно разошлись”. Наконец, как будто вижу впереди свет и понимаю, что там сцена. Бегу туда бегом и неожиданно проваливаюсь куда-то вниз, а в руках держу этот громадный дурацкий букет. На этом сон кончается.

Данное сновидение очень наглядно изображает контраст между высоким, устойчивым социальным статусом сновидца и реальным положением его дел. Сознательная установка сидит в ложе и скучает. Сновидец выглядит настоящей персоной — он должен судить и оценивать работу других. Бессознательное показывает несколько другую картину — блуждания по пыльным задворкам, осознание собственной ненужности (опоздания — все уже давно разошлись). Финальное падение вниз (с букетом в руках) — это бессознательная коррекция завышенной самооценки сновидца, главное послание сна. Образы сновидения — концерт, сцена, букет цветов, пыльные коридоры — хорошо соотносятся с символикой Персоны как внешней, социальной части человеческой души.

Персона в сновидениях представлена персонажем с явно акцентированными элементами внешнего облика, ее проявлениями служат одежда, украшения, интерьеры и т.п. Человек с мощной Персоной, которая подобно панцирю изолирует его от Самости, может увидеть себя во сне голым, в разорванной одежде, измазанным грязью. Бессознательное, желающее ограничить чрезмерные притязания Персоны, создаст сновидение на тему безусловного подчинения, в котором сновидец будет действовать как полицейский, дрессировщик, строгий педагог, охранник или послушный раб. В случае желания “наставить” человека на путь индивидуации типичным мотивом его снов будет фальшь, изображаемая как сценическое действо, посещение косметического салона или парикмахерской, кукольного театра и т.п.

В процессе индивидуации необходимо не только осознать искажающее влияние Персоны, но и преодолеть его. Это сопряжено с более или менее болезненным крушением сознательной установки, которое, по словам Юнга, напоминает “гибель мира в миниатюре, в результате чего все снова возвращается в начальный хаос. Чувствуешь себя брошенным на произвол судьбы, дезориентированным, кораблем без кормила, отданным на волю стихий” (66, с.224). Такая потеря равновесия может быть целесообразной, если в конечном результате инстинктивная деятельность бессознательного устанавливает новое равновесие, а сознание оказывается в состоянии ассимилировать, т.е. понять и переработать произведенные бессознательным содержания.

Но зачастую личность выбирает для себя линию наименьшего сопротивления и падает обратно в коллективное бессознательное, которое отныне берет на себя руководство психической жизнью. В этом случае наблюдается либо регрессивное восстановление персоны, при котором человек находит для себя новую социальную роль, более мизерную и ничтожную, чем раньше, либо идентификация с коллективной психикой, собственно инфляция в чистом виде, когда личность мнит себя носителем тайного знания, божественной мудрости, владельцем сокровища или обладателем непобедимого оружия — в метафизическом смысле, т.е. преувеличивает свою важность, ценность и значимость и демонстрирует неадекватное поведение в социальной сфере. Сновидения могут рисовать более реалистичную картину положения вещей — хороший пример приводит Юнг, описывая сон одной дамы, считавшей себя всегда правой и наиболее достойной всеобщего уважения и почитания. Дама эта в своем высокомерии была глуха к любым доводам рассудка. Однажды во сне она увидела себя пришедшей в гости на великосветский прием. Хозяйка приветствовала ее словами: “Входите, все Ваши друзья уже здесь”. Дама отворила дверь и оказалась… в коровнике. Так сновидение метафорически указало ей на ее подлинное место.

Образы Анимы и Анимуса в сновидениях

Дальнейшее продвижение по пути индивидуации приводит к встрече с одной из самых загадочных фигур бессознательного — с архетипом Анимы/Анимуса. Эти архетипы компенсируют мужскую или женскую природу индивида. Юнг считал, что в бессознательном каждого мужчины скрыта женская личность, а в бессознательном женщины — мужская. Анима и Анимус живут и функционируют в более глубоких слоях бессознательного, они чужеродны и привносят в сознание загадочные психические содержания, принадлежащие далекому прошлому. “Это дух наших неизвестных предков, их способ думать и чувствовать, их способ познавать жизнь и мир, богов и человека. Факт наличия этих архаических слоев является предположительно корнем веры в реинкарнацию и в возможность воспоминаний из “прошлых существований”… Анима и Анимус живут в мире, совершенно отличном от внешнего, где пульс времени стучит бесконечно медленно, где рождение и смерть индивида не идут в счет. Не удивительно, что их сущность — чужеродна, и столь чужда, что их вторжение в сознание часто равнозначно психозу” (67, с.205).

Архетип Анимы привлекал Юнга очень сильно. Ее образ постоянно присутствовал в его собственных снах и видениях, так что представления об одержимости мужской психики Анимой, о многочисленных и сложных проблемах, порождаемых ею, имеют, безусловно, глубоко личностную природу. Он сам описывает это так:

“Меня крайне занимало то, что какая-то женщина существует внутри меня и вмешивается в мои мысли. В самом деле, думал я, может она и есть “душа” в примитивном смысле слова, и я спросил себя, почему душу стали называть “anima”, почему ее представляют как нечто женственное. Впоследствии я понял, что эта “женщина во мне” — некий типический, или архетипический образ в бессознательном всякого мужчины, я назвал его “Анима”…

Сперва я обратил внимание на негативные аспекты Анимы. Я испытывал страх перед нею, будто от присутствия чего-то невидимого. Затем я попытался посмотреть на себя со стороны и подумал, что все мои записи и наблюдения над собой — не что иное, как письма, адресованные ей, т.е. той части Я, чей взгляд на вещи отличается от моего — сознательного — взгляда и самому мне представляется необычным и неожиданным… Каждый вечер, записывая свои фантазии, я думал: если я не запишу, моя Анима не сможет удержать их” (57, с. 187-188).

Негативная Анима в мифологии, сновидениях и фантазиях представлена образами коварных колдуний, ведьм, злых фей. Часто они имеют отношение к воде (символу бессознательного) — таковы русалки, ундины, сирены, вилии, Мелюзина, Лорелей, отчасти Цирцея (живет на острове и с помощью колдовства превращает мужчин в свиней). Опасные аспекты Анимы отражаются посредством сексуальных действий (ведьмы на шабаше, суккубы — “мертвецы, вступающие в связь со спящими юношами, высасывая из них жизнь), мучений и убийств. Негативная Анима в сновидениях изображается фигурами ведьм, злобных колдуний, различными чудовищами женского пола. В реальной жизни ее проекция создает роковых, демонических женщин (femme fatale), отношения с которыми могут погубить мужчину. Широко известные образы Кармен, леди Макбет, Настасьи Филлиповны (в “Идиоте” Достоевского) воплощают разрушительную силу Анимы. Снежная Королева из сказки Андерсена иллюстрирует холодную и неумолимую Аниму, превращающую жизнь в ледяную пустыню. Совершенно классическим типом негативной Анимы является Магда, главная героиня “Камеры обскуры” В.Набокова. Этот роман — одна из самых ярких литературных иллюстраций того, как складывается и чем заканчивается жизнь мужчины, попавшего под власть “черной” Анимы.

Положительные стороны Анимы не менее многочисленны, чем ее отрицательные свойства. Архетип Анимы воплощает идею красоты и духовности, не надо забывать, что Анима — это прежде всего Душа. Позитивные аспекты Анимы связаны с тем, что она обеспечивает компенсаторное равновесие сознания и бессознательного, посредничая между ними. В Аниме заключается полнота и цельность бессознательной душевной жизни: “Анима — не философское понятие, но природный архетип. Только он способен удовлетворительным образом свести воедино все проявления бессознательного, примитивных духов, историю языка и религии… С нею ничего нельзя поделать; она всегда есть a priori настроений, реакций, импульсов, всего того, что психически спонтанно. Она живет из самой себя и делает нас живущими. Это жизнь под сознанием, которое не способно ее интегрировать — напротив, оно само всегда проистекает из жизни” (56, с.116). Анима есть воплощенная духовность, недаром очень часто она изображается в виде воздушного, летающего существа — эльфа, бабочки, птицы. Одно из самых поэтических изображений Анимы-души — Психея, прелестная героиня всем известной сказки.* (См. посвященную ей работу Р.А.Джонсона “ОНА”) Совершенно потрясающий по своей художественной силе и точности образ Анимы создал Осип Мандельштам:

Когда Психея-жизнь спускается к теням

В полупрозрачный лес вослед за Персефоной,

Слепая ласточка кидается к ногам

С стигийской нежностью и веткою зеленой.

Навстречу беженке спешит толпа теней,

Товарку новую встречая причитаньем,

И руки слабые ломают перед ней

С недоумением и робким упованьем.

Кто держит зеркало, кто — баночку духов.

(Душа ведь женщина, ей нравятся безделки.)

И хор безлиственный прозрачных голосов

Скупые жалобы кропят как дождик мелкий.

И в нежной сутолоке, не зная, что сказать,

Душа не узнает старинные дубравы.

Дохнет на зеркало и медлит передать

Лепешку медную с туманной переправы.

Анима — фактор наивысшей важности в психологии мужчины, где всегда действуют эмоции и страсти. Она усиливает, преувеличивает, подделывает и мифологизирует все эмоциональные отношения к профессии и противоположному полу. Лежащие в основе этого фантастические хитросплетения — ее рук дело. Вот пример сновидения, где многоликая Анима является в самых различных ипостасях:

Ночь. Я в старом, заброшенном доме, который стоит на пустыре. Комната темная, запущенная, с обветшалыми облезлыми стенами и грязным деревянным полом. Мебели нет, только два окна, на правую и левую сторону. Я один. Гляжу в правое окно и вижу на улице ведьму. Это старуха лет 60-65 с совершенно жутким лицом, не страшным, а именно жутким. Она молча смотрит на меня, мне становится страшно, даже как-то безысходно, беспросветно. Чувство обреченности, отчаяния и неизъяснимого ужаса. Я кричу так сильно, что просыпаюсь, и оказывается, что мой крик разбудил отца и мать.

Затем сон продолжается. Я в той же комнате, все по-старому, но вместе со мной мать, отец, сестра и прабабушка (покойная). Все молчат, в комнате гнетущая атмосфера, как будто кто-то умер или случилось нечто непоправимое. Неуютно, плохо, похоже на то, как люди вынуждены куда-то бежать (эвакуация?) Я гляжу в левое окно и вижу ту же самую ведьму, она смотрит на меня немигающими глазами, видит насквозь — прежний ужас возвращается. Я кричу, прабабушка пытается меня защитить, протягивает руку, но от ведьмы по воздуху пролегает каменный поток — и бабушка застывает, окаменевает, так и стоит с протянутой вперед рукой, закрывая меня от ведьмы. Я достаю крестик, который висит у меня на шее, пробую молиться, и ведьма исчезает. Я просыпаюсь. Это самый ужасный сон в моей жизни.

Сновидение приснилось молодому человеку (Сергею П.) в кризисный период его судьбы. Он остро переживал одиночество, отчужденность от окружающих людей. Разрыв с любимой девушкой (они были вместе полтора года) усилил тоску, пронизывающую сон. Актуальная жизненная ситуация отражена образом пустыря, заброшенного дома, грязной запущенной комнаты. Усталое, измученное эго не может препятствовать вторжению бессознательных содержаний. Ужасная ведьма ассоциируется с девушкой, которую Сергей бросил и испытывал вину, угрызения совести. Внешне разрыв не выглядел произошедшим по его инициативе, но на самом деле это было именно так, и ведьма “смотрит так, как будто все это знает”. Ведьма-Анима определяет эмоциональный фон сновидения, она все знает и видит все насквозь. Этот пронизывающий взор невыносим и ужасен.

Внутренний мир П. активно ассимилировал бессознательные содержания, вина и угрызения совести сделали его чувствительным по отношению к своим ранее неосознаваемым чертам и мотивам. Бессознательное изменило самооценку и образ Я, Сергей понял, что у него есть негативные, теневые черты, и их довольно много. “Черная Анима” сновидения поистине ужасна.

В первом эпизоде сна показано, как замкнутое пространство комнаты (эго сновидца) начало расширяться, дифференцироваться (окна). Однако этот процесс оказался мучительным и болезненным — Сергею страшно заглянуть в глаза реальности собственной теневой природы. Анима-защитница (прабабушка), обладающая позитивной семантикой, указывает на то, что в поисках спасения сновидец зашел слишком далеко — фактически “спустился” в коллективное бессознательное. Там, в царстве мертвых, покойная бабушка пытается — и не может его защитить. Индивидуация, личностный рост предполагает разрушение старых детских образов хтонической материнской природы, в сновидении символически показано, что они не способны совладать с ведьмой, ее демонической мощью. Образы родителей, возможно, символизируют неинтегрированные комплексы, сестра — еще одна (позитивная) ипостась Анимы, в данном сне она пассивна и нейтральна.

Последний эпизод сна (спасение с помощью нательного креста) отражает архетипический христианский мотив спасения души — через боль, страх и страдания. В целом сновидение соответствует этапу индивидуации, связанному с интеграцией Анимы, ее темной, хтонической стороны.

Юнг считал разрешение проблем с Анимой важнейшей частью психотерапевтической работы и процесса индивидуации. Не освободившись от анимистической зачарованности, мужчина не станет самостоятельным и цельным, не научившись взаимодействовать с Анимой, он не сможет испытать счастья в любви и семейной жизни. Этот архетип широко представлен в сновидениях и чрезвычайно важен для их толкования. Вот сновидение юноши, который только начинает свое “разбирательство с Анимой”:

Я лечу, вернее — парю в небе на каком-то очень легком аппарате, рассматриваю окрестности, встречаю теплые потоки воздуха. Чувство полета вызывает радостный крик, но я не слышу своего голоса. Вижу горы (невысокие, скорее холмы), покрытые зеленой травой. Постепенно холмы вырастают (но они по-прежнему зеленые), я понимаю, что это настоящие горы, и я парю очень высоко. Солнце садится, окрашивая небо в оранжевый цвет, меня переполняет чувство бесконечности пространства, благоговения и красоты. В то же время я знаю, что где-то за моей спиной находится городская свалка. Удивлен, что в таком месте — так красиво, думаю: как я далеко залетел!

Продолжаю парить и на одном из холмов внизу замечаю девушку. Спускаюсь пониже, парю над ней, описывая круги, и вижу, что это моя сестра (двоюродная). Она говорит, что я должен взять ее с собой, но мне сильно не хочется. Я пытаюсь ей объяснить, что самолет у меня маленький, одноместный, и двоих просто не выдержит. Но все же беру ее с собой, и мы летим вдвоем, точно в обратном направлении. Я уже не чувствую прежнего восторга, мне неудобно и страшно, более того, я вижу, что мы падаем. Дельтаплан зацепляет крылом холм и разбивается вдребезги. Мы сидим вдвоем, и я упрекаю свою попутчицу в том, что все это — из-за нее. На этом просыпаюсь.

Это сон символически изображает страх перед началом очередного этапа индивидуации — интеграции Анимы. Полет на дельтаплане, оставшаяся позади свалка (Тень), зеленые холмы относятся к типичной символике процесса индивидуации. Характерным является и выбор сестры для манифестации Анимы. Реально сновидец готов признать, что в его жизни есть проблемы, связанные с девушками, он чувствует себя недостаточно компетентным в этой сфере жизни. В действительности он боится женщин и не доверят им, что и показано в сновидении.

Встреча с Анимой — трудное испытание, из которого не многие мужчины выходили с честью. Такая встреча может произойти во внешнем мире — поскольку черты и свойства Анимы проецируются на реальных женщин, или в мире внутреннем — интеграция с Анимой является необходимым этапом процесса индивидуации “Связь с Анимой является пробой мужества и огненной ордалией для духовных и моральных сил мужчины” (56, с.118). Непонятная и таинственная Анима, являясь мужчине в сновидениях в виде загадочных, частью обольстительных, частью ужасных женщин, обычно проецируется на противоположный пол. Сюда относятся все случаи “роковой любви”, необъяснимой и безумной страсти, которая захватывает мужчину тем сильнее, чем более разумную и сознательную жизнь он привык вести. Брак с Анимой (женщиной, душевный склад которой дает особенно сильные основания для проекции мужской Анимы) сулит вступившему в него райские наслаждения и адские муки, он может закончиться самоубийством или кровавой драмой.

Юнг отмечает четыре ступени в развитии Анимы. На первой она воплощена в образе Евы, олицетворяющей стихийное природное начало, не способное к рефлексии и моральным размышлениям, недальновидное, находящееся в рабстве у чувственных впечатлений. Это глубоко бессознательная ступень, живущая в невинности и неведении райского сада, не различающая добра и зла. Она воплощает слепую бессознательную силу инстинктов, соблазн, искушение (история с яблоком). Анима-Ева —- это природная биологическая жизнь в ее тотальности.

Вторая ступень — это Елена Троянская, Прекрасная Елена, олицетворяющая красоту и эротическую привлекательность, страстную романтическую любовь. Такая любовь слепа и не думает о последствиях, она способна на жертвенность и не лишена духовности. Но союз с Еленой, как мы помним, не принес счастья ни Менелаю, ни Парису. Обычно влюбленные гибнут, становясь жертвой рока или судьбы. Сюда же можно отнести образы Грайне, Изольды, Джиневры, Джульетты.

Третья ступень соответствует Деве Марии, плодотворящей любви, поднимающей эрос до высот духовности. Воплощенная в женщине, она одновременно Мать и Дева — заботливая, любящая, прекрасная, духовно богатая.

Наконец, четвертая, высшая ступень — это София, Премудрость Божия (у Юнга она называется Sapientia). Образ Мудрости, идущий еще от гностиков, прекрасно описан в православной христианской традиции.

Как и любой архетипический феномен, Анима сочетает в себе позитивные и негативные черты, божественную и демоническую природу. К ней неприложимы расхожие представления о добре и зле. Все, относящееся к Аниме, нуминозно, т.е. безусловно значимо, опасно, табуировано, магично. “Это змей-искуситель в раю тех безобидных людей, что переполнены благими намерениями и помыслами. Им он предоставляет и самые убедительные основания против занятий бессознательным. Причем нередко в этом есть доля истины, хотя бы потому, что жизнь сама по себе не есть благо, она также является и злом. Желая жизни, Анима желает и добра, и зла. В эльфической жизненной сфере такие категории просто отсутствуют. И телесная, и душевная жизнь лишены скромности, обходятся без конвенциональной морали, и от этого становятся только более здоровыми. Анима верит в каллокагатию (прекрасное и доброе — прим. авт.), а это первобытное состояние, возникающее задолго до всех противопоставлений эстетики и морали” (56, с. 117).

Процесс индивидуации не может происходить без содействия Анимы, осознание которой создает возможность компенсации антагонизма Самости и Персоны. Анима часто выступает в спасительной роли в ситуациях, которые кажутся человеку безвыходными. “Анима, — пишет Юнг, — принадлежит к тем “пограничным явлениям”, которые происходят, главным образом, в совершенно особых психических ситуациях. Подобные ситуации всегда характеризуются более или менее внезапной ломкой образа или стиля жизни, которые до этого казались необходимым условием и фундаментом всего индивидуального существования. Когда разражается подобная катастрофа, для человека не только отрезаны все пути к отступлению в прошлое, но и нет, кажется, никакого пути для движения вперед, в будущее. Он оказывается один на один с беспросветной и непроницаемой тьмой, чья бездонная пустота внезапно заполняется неким видением, осязаемым присутствием какого-то чуждого, но способного прийти на помощь существа” (58, с. 150). Эту функцию Анимы-спасительницы Юнг подробно описывает в работе “Парацельс как духовное явление”. Он рассказывает средневековую легенду об Аниме-Мелюзине, водной фее, давшей мудрый совет рыцарю Раймонду, который случайно убил на охоте усыновившего его знатного и богатого графа Пуатье и оказался именно в такой ситуации, как было описано выше. Пример сновидения с помогающей Анимой:

Я знаю, что должен куда-то уезжать, внезапно и быстро, нет времени на сборы и подготовку. Может быть, это бегство. Я ухожу вечером, долго иду по пустынной местности, и оказываюсь в очень большом городе (как Москва), но уже как бы днем. Ярко светит солнце, много людей, но все они меня не замечают и не понимают, вернее, не слышат, когда я с ними заговариваю. Я чувствую одиночество и грусть. Наконец, решаю, что буду просто ходить по городу и рассматривать памятники. Их очень много, и это все одиночные фигуры, стоящие, никаких скульптурных групп или там конных фигур нет. Одна из скульптур стоит в центре большой круглой площади, где нет машин и людей. Я подхожу ближе и вижу, что это женщина в старинном платье с короной на голове. Видимо, какая-нибудь императрица. Я сажусь у подножия монумента и чувствую, что здесь мое место. Мне очень спокойно, одиночества больше нет. Думаю: как стемнеет, я должен ей помолиться, и все будет хорошо. Конца сна я не запомнил, но проснулся успокоенный, с ощущением, что все будет хорошо.

Здесь процесс личностного роста изображен скитаниями по городу (“большой” мир = столица), сознание не оказывает эго существенной помощи (днем, при ярком свете люди не заговаривают со сновидцем). В тоске и грусти (экзистенциальное одиночество) он решает обратиться к коллективной памяти (памятникам), и среди архетипов бессознательного выбирает один из самых сильных (Анима-королева, ее нуминозная мощь символизируется атрибутами царской власти). Конец сновидения обещает эго ее защиту и помощь, но при условии непременного активного взаимодействия (“я должен ей помолиться, и все будет хорошо).

Интегрированная Анима становится уникальным посредником между сознанием и бессознательным, она есть центральный фактор, обеспечивающий психическое равновесие индивидуальности, приблизившейся к Самости. Эта вожделенная гармония символически представлена божественной сизигией, женско-мужской парой, слиянием обеих начал, называемых на Востоке Ян и Инь. Мужчина, осознавший и интегрировавший свое женское начало, достигает полноты и цельности, воплощаемой архетипом Самости.

Процесс индивидуации предполагает интеграцию архетипов Анимы и Анимуса, чья негативная роль сочетается с позитивными сторонами и свойствами, абсолютно необходимыми для полноценного развития Самости. Женская и мужская персонификация бессознательного воплощают принципы соответственно Эроса и Логоса, компенсирующие преобладающую сознательную установку. Анима как “женщина внутри” детерминирует эмоциональные аспекты мужской личности, управляет жизнью его чувств и несет ответственность за всевозможные аффективно обусловленные катастрофы — неуместные влюбленности, разрушительные привязанности, неудачи в браке и в интимной жизни. Анимус у женщины тяготеет к сфере разума и убеждений, формирует мнения, участвует в принятии важных решений и, в определенной степени, структурирует весь ее жизненный путь. Влияние Анимуса сказывается в сфере ценностей и идеалов, в установках, связанных с воспитанием детей. Типичная сфера его власти — профессиональная карьера женщины или ее светская жизнь.

“Если бы мне нужно было одним словом обозначить то, — пишет Юнг, — в чем состоит различие между мужчиной и женщиной в этом отношении, и, таким образом, то, что характеризует анимус в отличие от анимы, то я мог бы сказать только одно: если анима производит настроения, то анимус — мнения, и как настроения мужчины появляются на свет из темных глубин, так и мнения женщин основываются на столь же бессознательных, априорных предпосылках. Мнения анимуса очень часто имеют характер солидных убеждений, поколебать которые нелегко, или принципов, которые якобы неприкосновенно общеобязательны” (66, с.276).

Негативный Анимус, по словам Юнга, “представляет собой квазиинтеллектуальный элемент, который лучше всего определяется словом “предрассудок” (“предубеждение”). Так же, как Аниму мужчины составляют низшие аффективные привязанности, Анимус женщины состоит из второсортных суждений или, лучше сказать, мнений… Худший вариант Логоса в Анимусе выражается как что-то совершенно бессвязное, либо как непоколебимый предрассудок, либо как мнение, которое — что довольно сильно раздражает — не имеет ничего общего с существом предмета” (60, с. 139). Проекцией Анимуса можно объяснить многочисленные примеры жестоких и опрометчивых поступков, совершаемых внешне благополучными женщинами. В сновидениях этот аспект Анимуса представлен мертвецами, разбойниками, убийцами. Литературными иллюстрациями негативного Анимуса являются мертвый жених из баллады Шиллера “Ленора”, Синяя Борода, Анатоль Курагин, чуть было не погубивший Наташу Ростову, Гилберт Озмонд в романе Г.Джеймса “Женский портрет”* (См. Приложение 3), Черномор из сказки Пушкина “Руслан и Людмила”.

Подобно Аниме, Анимус также характеризуется четырьмя ступенями развития. На первой стадии он воплощает телесную красоту и физическую мощь мужчины (всякого рода супермены, герои боевиков, киноактеры типа Сильвестра Сталлоне или Арнольда Шварцнеггера и их герои —Тарзан, Терминатор, Джеймс Бонд и т.п.). На второй ступени к внешней красоте добавляется духовное содержание, и перед нами романтический герой, подобный Байрону, благородный разбойник или, наоборот, детектив-сыщик, отважный путешественник. Прекрасный пример — герой французского фильма “Искатели приключений”, которого играет Ален Делон. Третья стадия соответствует социально успешному, часто богатому и удачливому в делах мужчине, такой Анимус проецируется на видных общественных и политических деятелей, бизнесменов, писателей и проповедников. Хорошей иллюстрацией может служить современный петербургский политик Анатолий Собчак. Наконец, четвертая стадия представлена фигурой мудрого учителя и советчика, духовного руководителя, подобного Л.Толстому, М.Ганди.

Сновидение 35-летней Елены С, в котором символически представлены эти четыре ступени:

Сон состоит из нескольких отдельных эпизодов, но они воспринимаются как единое сновидение. Сначала я вижу мой дом и сад, как в детстве. В спальне человек с внешностью моего мужа (но во сне я знаю, что это отец) что-то делает с полом — то ли чинит, то ли чистит. Как раз на том месте, где обычно стоит моя кровать. Делает он это долго, хотя кажется, что работы не много.

Затем я вижу своего первого мужа, он сидит у нас в саду, на деревянной лестнице, и моется в тазу. Голову уже помыл (волосы мокрые), моет торс до пояса. Помывшись, надевает майку ярко-оранжевого цвета — такие обязаны носить дорожные рабочие поверх своих ватников.

Далее я гуляю в балке (тоже реминисценция из детства) с молодым парнем, который явно зависим от меня. Я уже хочу уходить, но он настойчиво просит меня пройти чуть дальше, и показывает на склоне балки огромные плоды (оранжевые, похожие на апельсины), и говорит, что они принадлежат мне, и урожай надо собрать. Я думаю, что, если учитывать перспективу (плоды видны издали), то они должны быть величиной с тыкву. Они и растут так, как дыни или тыквы — на плетях, стелящихся по земле.

Потом я оказываюсь где-то на железной дороге, в хоздворе. Со мной мужчина средних лет, он явно какая-то социальная фигура (начальник?) Мимо проходит поезд, вагоны грузовые, закрытые. Мой спутник спрашивает, что в этих вагонах, не письма ли? Нет, отвечаю я, в них вещи, а письма будут видны. И действительно, в последующих вагонах (у которых обращенная к нам сторона затянута сеткой) видны огромные кипы писем, целые груды. Я говорю: какая огромная работа (нам предстоит)! Он успокаивает меня: мол, ничего, справимся. Тут оказывается, что это мой знакомый СЮ.

В этом сновидении присутствуют все перечисленные выше четыре ступени. Анимус на первой из них — это бывший муж сновидицы, красивый, но крайне примитивный в духовном плане парень. Во сне, как и в действительности, акцентировано телесное совершенство (оранжевая майка — сигнальный цвет — привлекает внимание к его полуголому торсу). Следующий эпизод соответствует второй ступени, выбрана фигура довольно романтичного молодого человека. Фактически для Елены обе эти стадии являются “давно пройденными”, что и отображено в сновидении. Романтические плоды — на самом деле тыквы (нечто большое и безвкусное — связь с таким Анимусом будет означать инфляцию).

Анимус на третьей ступени относится к актуальной жизненной ситуации сновидицы. Она нашла новую, интересную работу у выведенного сновидением СЮ. Работа интересная, творческая, но сложная, ее “много” (груды писем). Анимус-3 как будто бы обещает поддержку, но что будет на самом деле (что там внутри закрытых, запломбированных вагонов), пока не ясно. СЮ. первоначально “замаскирован” сновидением, это пока что “темная лошадка”.

Высший (четвертый) уровень во сне не случайно оказался на первом месте. В действительности ему соответствуют отец сновидицы и ее муж (мудрый, намного старше нее). Обе фигуры укрепляют основу существования Елены С. (пол в ее комнате). Работы там и правда много. Этот эпизод, скорее всего, главный — бессознательное намекает на то, что в реальной жизни Елена недооценивает старания и усилия своего мужа.

Фигура Анимуса, в особенности его позитивный аспект вообще мало описаны Юнгом в сравнении с Анимой. Упоминается влияние Анимуса на межличностные отношения: “Анимус, так же, как и Анима — ревнивый любовник, способный поставить на место действительного человека мнение о нем, мнение, явно сомнительные основания которого никогда не подвергаются критике. Мнения Анимуса всегда коллективны и стоят над индивидуумами и индивидуальными суждениями, точно так же, как Анима с ее антиципациями и проекциями чувства встает между мужчиной и женщиной” (66, с.277). Описаны также некоторые особенности проецирования Анимуса (“Отношения между Я и бессознательным”), восточные варианты этого архетипа и его алхимическая символика (“Тайна Золотого Цветка”, “Дух Меркурий”, “Парацельс как духовное явление”).

Безусловно, наилучшим примером образа, воплощающего позитивный аспект Анимуса, является личность самого Карла Густава Юнга. Эта идея слишком очевидно приходит в голову его внимательным читательницам, к числу которых относится и пишущая эти строки. Сам Юнг, предвосхищая наши восторги, скромно заметил в последней главе своей автобиографии: “Когда мне говорят, что я много знаю, или называют мудрецом, я не могу принять это на свой счет. Представьте, что кто-то зачерпнул шляпой воду из потока. Что с того? Я ведь не тот поток. Я лишь стою рядом, но не делаю ничего. Другие стоят тут же, и большинство из них знают, что им делать. Я же не делаю ничего. Я никогда не считал себя тем, кто способен позаботиться о семенах и колосьях. Я стою и удивляюсь тому, на что способна природа” (57, с.350).

Анима и Анимус в сновидениях представлены фигурами противоположного сновидцу пола. Поскольку генетически эти архетипы тесно связаны с отцом и матерью ребенка, то в сновидениях они могут принимать родительские образы. Семантика Анимы/Анимуса будет негативной или позитивной в зависимости от актуальной жизненной ситуации, реальных проблем, степени односторонности сознательной установки и способов реализации половой роли. Уровень духовного развития мужчины определяет наличие у него неразвитой, капризной, мнительной, грубо эротизированной и деструктивной Анимы или же тонкой, чуткой, обаятельной, с ярко выраженным творческим, созидающим началом. Психологическая зрелость женщины выражается в том, чем для нее является Анимус — злым духом, чье разрушительное влияние способно погубить любое начинание — от брака или карьеры до жизни в целом, или мудрым советчиком и надежным помощником, вселяющим уверенность в собственных силах.

Метафорически интеграция Анимы/Анимуса, союз сознания и бессознательного изображается с помощью иерогамии, священного брака, ребенком которого является божественная Самость. Соответствующие образы и символы будут появляться в сновидениях человека, успешно продвигающегося по пути индивидуации. Такие сны могут знаменовать благоприятное окончание кризисного периода в жизни и служить провозвестниками грядущего физического и духовного исцеления. В автобиографии Юнга эти видения описаны как исход его длительной и опасной болезни:

“Я парю в пространстве, будто я скрыт в недрах вселенной, в совершенной пустоте и совершенном блаженстве. “Это и есть вечное блаженство, — думал я. — И это невозможно рассказать, так это прекрасно!”

…Сам же я был в Пардес-Римоним, в гранатовом саду, и там происходила свадьба Тифэрет и Малхут (олицетворения Красоты и Царственности — прим. авт.). Еще я был рабби Шимоном бен Иохаи, чей мистический брак праздновали сейчас. Это было именно так, как это изображали каббалисты. Я не могу рассказать, как это было удивительно. Я только твердил себе: “Это гранатовый сад! И здесь, сейчас празднуют соединение Малхут и Тифэрет!” Я не знаю точно, какова была моя роль. Но я чувствовал себя так, как будто я сам и есть — это празднество, и я испытывал блаженство.

Постепенно отзвуки событий в гранатовом саду умолкли во мне. Затем последовало заклание пасхального агнца в празднично украшенном Иерусалиме. Я не в состоянии описать это, но это было прекрасно. Был свет, и были ангелы. И я сам был Agnus Dei.

Затем и это исчезло, и явился новый образ, последнее видение. Я дошел до конца широкой долины и оказался перед цепью покатых холмов. Все вместе это составляло античный амфитеатр. Он чудесно смотрелся на фоне зеленого пейзажа. И здесь, в этом театре, праздновали иерогамос. Танцовщицы и танцовщики выходили на помост, и на убранном цветами ложе представляли священный брак Зевса и Геры, как это описано в “Илиаде” (57, с.291).

Самость: предвечный младенец в предвечные времена

Процесс индивидуации является, в сущности, бесконечным. Его природу выражает не прямая линия, а, скорее, спираль, вечно наматывающая свои витки, сплетающие сознание с бессознательным. Архетип Самости, воплощающий представления о психической целостности и полноте, соотносится с образами, символизирующими процесс развития и трансформации, — такими, как Путь (Дао), Золотой Цветок, Божественный Младенец, Бог (Христос, Митра, Будда, Брахма), Философский Камень и т.п. Эти символы объединяют в себе идеи и свойства универсума гармонии, бесконечности, вечности, святости и красоты.

В сновидениях Юнга приближение к Самости выражалось символом иерогамоса, священного брака, божественной сизигии. Достаточно часто образ Самости также воплощает дитя такого брака — чудесный младенец, наделенный качествами непобедимого героя и мудреца. В мифологии часто встречаются боги-младенцы — Аполлон, Гермес, Дионис, Геракл совершили свои первые подвиги, когда еще лежали в колыбели.

Данный архетип в силу своей потенциальности составляющей его внутреннюю сущность, в сновидениях часто символизируется образом ребенка, божественного младенца. Вот описание Самости в работе “Психология архетипа ребенка”: “Он (ребенок, символизирующий Самость — прим. авт.) персонифицирует жизненную мощь, которая имеется вне ограниченного объема сознания, те пути и возможности, о которых сознание в своей односторонности ничего не ведает, и целостность, которая включает глубины природы. Он представляет собой сильнейший и неизбежный порыв всякого существа, а именно порыв к самоосуществлению. Он — внутренее веление, невозможность поступить иначе, оснащенное всеми естественными силами инстинкта, в то время как сознание постоянно плутает в мнимости, будто оно может поступать так, как хочет. Порыв и непреложность самоосуществления — естественная закономерность, и поэтому она обладает непреодолимой силой, даже если поначалу ее действие неприметно и неправдоподобно” (67, с.65).

Образ ребенка символизирует потенциальность, возможности развития, в снах ребенок может соединять в себе бессознательно-хтонические и солярные, сознательные черты и свойства. “Зачастую ребенок принимает вид как бы в подражание христианскому образцу, но значительно чаще он ведет свое происхождение из нехристианских праступеней, а именно, от животных, обитающих в преисподней (таких, как крокодилы, драконы, змеи), или от обезьян. Нередко ребенок появляется в цветочных чашечках, или из золотого яйца, или же в виде сердцевины мандалы. В сновидениях он является по большей части как сын или дочь, как мальчик, подросток или юная девушка, иногда он имеет экзотическое происхождение (китайское, индийское, с темным цветом кожи) или даже космическое (под звездами или окруженный ореолом звезд, как сын короля или как дитя ведьмы с демоническими атрибутами) Иногда встречается особый случай манифестации этого же мотива как “трудно достижимой драгоценности”. Тогда мотив ребенка чрезвычайно изменчив и принимает все, какие только можно формы, например, драгоценного камня, жемчужины, цветка, сосуда, золотого яйца, четверицы, золотого шара и т.д.” (67, с.57).

Многочисленные параллели этого образа мы находим в сказках — “Дюймовочка” (это вообще сказка, доступно излагающая 4-5-летним детям теорию процесса индивидуации), царский сын “по локоть руки в золоте, по колено ноги в серебре”, Фэт-Фрумос — рожденный из золотого яйца солнечный герой, мальчик-с-пальчик, Липунюшка и др. Такой младенец обладает силой, ловкостью и хитростью, он непобедим и может со временем превращаться в могучего героя. Ребенок — это потенциальное будущее, и его образ в сновидении подготавливает грядущее изменение личности, антиципирует в процессе индивидуации тот облик, который получится в результате синтеза сознательных и бессознательных элементов психики.

Пример сновидения:

Я вижу это как бы сверху и издалека. По проселочной дороге бежит босоногий мальчик лет шести-семи. Светловолосый, в простой белой рубашке (какие носили в старину). Вокруг склоны холмов, яркая зеленая трава, много солнца. Я сразу понял, что этот мальчик — я (хотя такого у меня в жизни никогда не было). От сна осталось ощущение умиротворения и покоя.

Сновидец — молодой человек, актуальная жизненная ситуация которого далека от гармонии и совершенства. У него много проблем, в том числе серьезных (одиночество, невостребованность, эмоциональное неблагополучие) Однако начальные условия для индивидуации (осознание пустоты и неудовлетворенности жизнью) в какой-то мере выполнены — частично им самим, частично благодаря групповой терапевтической работе. Сновидение можно истолковать как обещание индивидуации, прекрасную возможность желанного результата — гармоничной, просветленной Самости. Рассказав этот сон, юноша написал о нем целый рассказ, небольшую поэтическую новеллу, центральная мысль которой — размышления над своим прошлым и будущим, а главный мотив — надежда.

Юнг указывает, что с архетипом ребенка можно встретиться и в случае процесса индивидуации, спонтанно или терапевтически запущенного. При этом ребенок манифестирует инфантильные черты и стороны личности, его фигура в сновидениях большей частью тотально бессознательна. В русском сказочном фольклоре мы знаем Илью Муромца, который “сиднем сидел” до тридцати лет, пока не испил живой воды, поданной “каликами перехожими”. Их роль в былине про Илью сходна с вмешательством психотерапевта, приводящим к тому, что такая идентичность разрушается, и последующий ход событий соответствует героическому мифу, т.е. происходит изменение направления развития в сторону индивидуации. В неблагоприятных случаях (инфляция) сновидец примеряет на себя роль доблестного страдальца или видит сны о героических подвигах, компенсирующие сознательное чувство неполноценности. Иногда сновидение сочетает при этом компенсаторную функцию с изображением актуальной жизненной ситуации без участия психологических защитных механизмов:

В сновидении я — хирург-умелец, который делает самые невероятные операции. Двум моим друзьям грозит опасность, я отрезаю им головы и заворачиваю в сырые тряпки. Потом я снова их пришью, так я смогу друзей омолодить и в то же время уберечь от врагов. Эти враги безликие, входят толпой, их много, и они — строители (в касках). Во главе — бригадир, тоже в каске.

Я переношу головы друзей через улицу, в другое помещение (что-то типа лаборатории в подвале). Там есть водопроводный кран с двумя вертушками (левая отсутствует). Я открываю воду и вижу, что одна из голов уже подсохла (глаза, как у вяленой рыбы), и я боюсь, что мне не удастся ее пришить и оживить, обновить друга. Ведь они сами просили меня отрезать им головы — думаю я (как бы в оправдание). В коридоре светло, но повсюду серая пыль.

Затем я вижу старушку, седую, маленькую; она пришла на стройку и громко зовет своего сына. Спрашивает у бригадира (того, в каске, из первой части сна), где ее сын — ведь он тут работает. Говорит, что спрятала от сына деньги, но дом переписала на него, а теперь хочет показать, где в камнях эти деньги спрятаны. Взяла микрофон со шнуром и зовет сына очень громко. Бригадир пожимает плечами и уходит.

Потом я зачем-то очень коротко (под “чубчик”) подстриг своего сына (ему лет семь-восемь). Оголил затылок и макушку, и лоб открыл, только по бокам недостриг немного. (В действительности сына у сновидца нет). Уши большие, оттопыриваются. И сам брился, но оставил усы, волосы на подбородке и бакенбарды, слева они были очень редкими.

Сновидение принадлежит молодому человеку 34 лет. У него много проблем. Разнообразна символика трансформации (первый и последний эпизоды сна). Необходимость в изменениях назрела давно, и сновидец это понимает, но он очень пассивен. Беседа с аналитиком продвигалась ровно до того момента, когда был задан неизбежный вопрос: “Если вы все понимаете, почему ничего не делаете?” Сновидение изображает не только попытки изменения (операция), но и страх перед ними, психологическую защиту собственной пассивности.

Эпизод со старушкой имеет отношение к материнскому комплексу сновидца (мать умерла, когда он был совсем маленьким). Тоска и одиночество, потребность в понимании и любви, неумение позвать и услышать — все это изображено во сне художественно и беспощадно. Работа с материнским комплексом представляется наиболее очевидным направлением терапевтической помощи.

Эго сновидца содержит гипертрофированную альтруистическую установку, явную попытку компенсации одиночества и страха перед людьми. Сон показывает постриг, фигуру Самости в образе маленького мальчика, внешность которого пластически соответствует Персоне юноши. Бросается в глаза ущербность левой (бессознательной) стороны по сравнению с правой — в левом кране нет воды, и т.п. Примечательна символическая картина осознавания жизни — “в коридоре светло, но повсюду серая пыль”.

Специфическим символом индивидуации является также мандала — образ психического универсума, изображение центростремительного процесса, воссоздающего центр индивидуальности. Мандала подчинена принципу троичной, четвертичной и осевой симметрии и в типичном случае представляет собой фигуру круга, квадрата или равностороннего креста. Юнг пришел к пониманию мандалы через собственный опыт, во время первой мировой войны. Ее психологическую значимость он постиг не сразу:

“В 1918-1919 годах я был комендантом зоны английских войск в Шато д’Эксе. Каждое утро я рисовал в записной книжке маленький кружок — мандалу, которая в тот момент выражала какое-то мое внутреннее состояние. Эти рисунки давали мне возможность видеть, что происходило с моею психикой день ото дня…Только постепенно я открыл для себя, чем в действительности является мандала — она есть самодостаточность, внутренняя цельность, которая стремится к гармонии и не терпит самообмана… Мои мандалы были криптограммами, они объясняли состояние моей души и всякий день принимали новый вид. В них я видел себя, т.е. все мое существо в его становлении. Вначале я понимал их смутно, но уже тогда я сознавал, как много они значат, и я хранил их как драгоценные жемчужины. Я был убежден, что в них самое существо предмета, и со временем они объяснят мне, что же со мною происходит. Я представлял себе это так, как если бы я и мой внутренний мир — были монадой этого бесконечного мира, и мандала составляет эту монаду, микрокосм моей души” (57, с.196-197).

Архетип мандалы задает совершенно особые сновидения, так называемые “мандалические сны”. Такие относительно редко встречающиеся сновидения являются свидетельством успешной индивидуации и характеризуются специфическим ощущением равновесия, покоя и благополучия. Их можно отнести к числу “просветленных” снов, относительно значения которых у сновидца нет сомнений. Это благостные сновидения, часто с ярко выраженной религиозной символикой, позитивной по содержанию и гармоничной по форме.

Поскольку процесс индивидуации переживается как нечто священное, нуминозное, то символ Самости может отражать эту святость. Персонификациями Самости часто выступают фигуры святых, апостолов и особенно — образ Иисуса Христа. Юнг установил, что один из центральных христианских догматов — Троица — также имеет отношение к процессу индивидуации. Архетипический характер фигуры Христа показан посредством исследования ассоциированных вокруг нее историко-религиозных традиций — гностической, иудео-христианской, митраистской, зороастрийской. Говоря об изображении Христа в Евангелиях, Юнг замечает, что уже на ранней стадии реальный человек Иисус исчез, скрывшись за эмоциями и проекциями своего окружения; он был немедленно и почти без остатка ассимилирован окружавшими его психическими “системами готовности” (религиозными системами) и тем самым преображен в их архетипическое выражение. Он превратился в коллективную фигуру, которой жаждало бессознательное его современников.

Архетипическая символика Христа иконографически выражается изображением его в виде мандалы, в круге с атрибутами четверичности (четырьмя евангелистами, четырьмя сторонами света, временами года и т.п.). Часто встречаются картины, на которых Христос изображен в центре как небесный Царь и судья в окружении ангелов и святых. Можно вспомнить классическую симметрию русских православных икон (“Спас Ярое Око”, “Спас Нерукотворный”), в которых идея гармонии и душевного равновесия достигла совершенного выражения. Образ Христа как всеобъемлющей целостности, полного и совершенного существа отражает архетипическое представление о целостности индивида или Самости. “Самость — не просто какое-то понятие или логический постулат, но психическая реальность, которая осознается лишь частично, в остальном же включает в себя также и жизнь бессознательного, а потому является непредставимой и выразимой лишь через символы. Драма архетипической жизни Христа в символических образах описывает события в сознательной и выходящей за пределы сознания жизни человека, которого преображает его высшее предназначенье” (63, с.58).

Вот интересный пример сновидения современной молодой девушки с элементами христианской символики Самости:

Я должна навестить в больнице близкого человека. Стою на остановке, но все автобусы мне не подходят. Наконец, приезжает автобус, водитель которого говорит, что он идет туда, куда мне нужно. Я подъезжаю почти к самой больнице, люди все выходят и говорят, что погуляют здесь немного, а потом поедут дальше. Неожиданно появляется моя бабушка, берет меня за руку и ведет к церкви. Церковь большая, с четырьмя огромными, симметрично расположенными входами. Самих дверей нет, а только дверные проемы. Внутри (я вижу это) есть вся церковная утварь, которая там должна быть. У того входа, к которому мы идем, сидит служитель (монах? священник?) Проходя мимо, я ему кланяюсь, он удивлен и говорит: “Ты молодая и в Бога не веришь, а мне поклонилась”. Уже в одиночку я спускаюсь вниз, шоссе залито бетоном, и всюду кресты — каменные, деревянные (но во сне я знаю, что это не кладбище). Я чувствую, что пришла туда, куда было нужно. Вот и весь сон, такой странный, но совсем не страшный.

Начало сновидения — пример классической символики начала личностного роста (больница, автобусы, которые “идут не туда” и тот, что нужен). Первые этапы пути сновидица проходит, ведомая материнским комплексом (бабушка). Она приходит к церкви — четверичному символу Самости. Анимус представлен фигурой церковного служителя, подчеркивается роль и значение интеграции Анимуса для ее развития и становления. Сновидица кланяется, т.е. вступает в контакт, и получает ответ. В конце сна она приходит туда, куда нужно. Однако сновидение предупреждает: выбор есть только между церковью и больницей, т.е. между индивидуацией и застоем, стагнацией.

Исследуя символику церковного таинства мессы, Юнг показывает ее пластическое соотношение с идеей трансформации, превращения личности, представленной эго-комплексом, сознательным Я, в полную, совершенную Самость. Говоря о расширении, “разрастании” личности, он представляет ее индивидуацию как процесс ассимиляции бессознательных содержаний. Самость на бессознательном уровне неотличима от всего того, что содержит в себе ее проекции,, она сливается с многочисленными фрагментами своего окружения в соответствии с принципом “мистической сопричастности” (participation mystique). Нуминозный опыт процесса индивидуации воплощен в символике мессы, равно как и в алхимической символике синтеза философского камня и во многих других религиозно-магических действах.

Даже на завершающих этапах индивидуации личность может встретиться с серьезными трудностями — например, в случае так называемой мана-личности. В юнгианстве этим понятием обозначают человека, сумевшего в процессе индивидуации интегрировать архетипы так, что в результате его Эго становится полновластным хозяином связанной с ними психической энергии. Сила и власть аффекта, которой обладали Персона, Анима и Тень, переходит к Эго, сумевшему “разобраться” с ними подобно тому, как в представления первобытных людей “мана” (колдовская сила) убитого переходила к его убийце. “Так сознательное Я становится мана-личностью. Но мана-личность, — пишет Юнг, — это доминанта коллективного бессознательного, известный архетип сильного мужчины в виде героя, вождя, колдуна, знахаря и святого, властелина людей и духов, друга божьего… Так оно становится сверхчеловеком, превосходящим, любую силу, полубогом, а может быть, и более того” (66, с.300).

На самом деле в таком положении вещей таится опасность сильнейшей психической инфляции, ибо мана — всего лишь иллюзия. “Сознание не стало властелином над бессознательным, только Анима утратила свою барскую спесь — в той степени, в какой Я смогло разобраться с бессознательным” (66, с.301). Установилось хрупкое равновесие сил, нарушить которое чрезвычайно просто и очень опасно. Проекция “мана” на окружающую действительность приводит к возникновению всякого рода вождей, фюреров, экстрасенсов-кашпировских и просто к развитию маниакальных психозов. При этом люди, представляющие собой благоприятную среду для таких проекций, оказываются жертвами всяких современных шаманов.

В тех случаях, когда Эго не выдвигает претензий на обладание могуществом, одержимости не возникает, и бессознательное утрачивает свою власть над ним. В таком состоянии, указывает Юнг, мана должно доставаться чему-то, что и сознательно, и бессознательно, или ни то, ни другое. Так формируется новое средоточие личности, нечто посередине между противоположностями, следующая ступень. Эта позитивная мана-личность в старину становилась жрецом, способствующим возрастным инициациям, лекарем-целителем тела и души. В настоящее время подходящей карьерой является деятельность педагога, священника и (особенно!) аналитика-психотерапевта. Пример сновидения:

Я в суде, где слушается дело по обвинению молодой девушки. Главный судья, одетый в черную мантию, препоясанную алой лентой, просит маленького мальчика (в костюме придворного пажа) внести две урны для голосования. И все, кто присутствует в зале, должны подойти к ним и бросить либо белый (оправдание), либо черный (осуждение) камешек. Когда подходит моя очередь, я достаю белый камешек и бросаю его, но в это время черный случайно выскальзывает у меня из рук и падает в другую урну. Я хочу его достать, наклоняюсь вниз и куда-то проваливаюсь.

И оказываюсь на вершине горы, внизу течет бурная река. По ней несется прозрачная хрустальная пирамида, а внутри — мой упавший камешек, только цвет его все время меняется с черного на ядовито-зеленый. Я прыгаю вниз и просыпаюсь.

Здесь сновидица в процессе индивидуации видит себя важной, значительной персоной, которая решает судьбы других. Фигуры судьи (в мантии, с красным поясом) и мальчика-пажа подчеркивают социально-статусный характер ситуации. Эпизод с черным и белым камешком отражает сложную диалектику сознательных и бессознательных влияний на оси Эго-Самость. Следуя за бессознательным (черный камешек), сновидица оказывается в особом, сакральном месте — на вершине горы (Мировая гора). Она наблюдает серию трансформаций (пока что потенциальных) собственной Самости (камень, хрустальная пирамида). Ядовито-зеленый оттенок указывает на некоторую неестественность, что и позволяет интерпретировать архетипическую ситуацию как относящуюся к дефектам процесса индивидуации.

Сновидица очень торопит свой личностный рост. Это, с одной стороны, приводит к переоценке достигнутых успехов, а с другой — такая позиция не позволяет ей по-настоящему насладиться плодами собственной индивидуации. Прыжок вниз характеризует индивидуальность сновидицы, которая привыкла совершать решительные действия, не испытывает особого страха перед изменениями, научилась доверять своему бессознательному. Ее уверенность в себе — тоже характерный признак мана-личности. Однако, скорее всего, жизненная ситуация сновидицы еще далека от настоящих мана-проблем, хотя и имеет тенденцию развиваться в эту сторону.

Опасность мана-личности достаточно велика, что ставит под сомнение ее позитивные аспекты. Иллюзия контроля над бессознательным провоцирует его на новые, более тонкие и замаскированные вторжения. Оно реагирует едва заметным выпадом, доминантой мана-личности, чей чрезвычайный престиж захватывает Эго в свои сети. А одержимость архетипом всегда делает человека чисто коллективной фигурой, своего рода маской, под которой индивидуальность не может развиваться, но все сильнее хиреет. Многие люди, далеко продвинувшиеся по пути индивидуации, испытали на себе сходные переживания и могут подтвердить, насколько точно Юнг описал это состояние души.

В конечном итоге, основные этапы процесса индивидуации по Юнгу выглядят следующим образом:

— осознание Тени и интеграция представленных в ней содержаний личного бессознательного, “достижение соглашения с Тенью”;

— осознание и разрушение Персоны, искажающей подлинную сущность индивидуальности, дистанцирование от Персоны, отказ от проекций и проективных идентификаций; — “разбирательство” с Анимой или Анимусом, ассимиляция воплощаемых ими содержаний коллективного бессознательного, установление связи с бессознательным посредством интегрированных Анимы/Анимуса;

— отказ от идентификации с архетипом мана-личности и ассимиляция его содержаний Самостью как “средоточием” психики;

— становление Самости как полной, всесторонней и гармоничной индивидуальной целостности, истинной и автономной индивидуальности, не подверженной ничьим влияниям носительницы творческого потенциала.

Наконец, в качестве последнего вопроса можно задать следующий: а для чего вообще необходим процесс индивидуации, зачем личности стремиться стать Самостью? Подробным ответом является вся аналитическая психология К.Г.Юнга, а самый краткий он дает в своем “Психологическом истолковании догмата о Троице”, цитируя средневекового теолога Иустина Мученика: “Дабы пребывать нам не детьми необходимости и неведения, но выбора и знания” (63, с.85).

ПРИНЦИПЫ ЮНГИАНСКОГО АНАЛИЗА СНОВИДЕНИЙ

Общая точка зрения на психологию сновидений

Сновидение Юнг считал рудиментом бессознательной психической деятельности. В целостном процессе душевной жизни отдельные сновидения выглядят как случайные переживания, хотя и могут сопровождаться сильными аффектами, так что при пробуждении сновидец убежден в их значимости и важности. Однако содержание сновидения редко сохраняется в сознании дольше двух-трех дней, за исключением небольшого количества снов, производящих слишком яркое впечатление или снящихся периодически, на разных этапах жизни. “Причины такого исключительного положения сновидения лежат в его особенном способе возникновения: оно не проистекает, подобно другим содержаниям сознания, из явственно видимой, логической и эмоциональной континуальности пережитого; сновидение — рудимент той психической деятельности, которая имеет место во время сна. Уже этот способ возникновения изолирует сновидение от прочих содержаний сознания, но еще более обособляет сновидение от них его своеобразное содержание, которое находится в разительном контрасте к сознательному мышлению” (67, с. 155).

Сновидения в аналитической психологии принято считать важным фактом душевной жизни, поскольку они являются формой, способом прямого вмешательства трансцендентной функции, в череду психических событий. Последняя представляет собой функцию связи между противоположностями, сознанием и бессознательным, различными типами свойственной им установки. Она есть, как указывает Юнг, естественный процесс смены образов и символов, спонтанно проявляющихся в снах и видениях. Смысл сновидения, задаваемый трансцендентной функцией, зависит от того, насколько нуждается в компенсации сознательная установка сновидца. Если она слишком односторонняя, то сновидение занимает противоположную позицию, если особых крайностей не наблюдается, то оно довольствуется вариантами изображения реальной ситуации, “если же положение сознания правильное (адекватное), то сновидение полностью смыкается с ним, подчеркивая одновременно свои собственные тенденции, иначе потерялась бы его своеобразная автономия” (67, с. 190). Поэтому смысл сновидения может быть понят только при помощи человека, который его видел, с учетом его актуальной жизненной ситуации.

Примером, иллюстрирующим данное положение, может служить серия сновидений, принадлежащих 40-летнему мужчине:

1. Я нахожусь в городе, где прошли мое детство и юность. Я брожу по улицам, не могу их узнать, но все же знаю, где я, и наконец прихожу к дому, в котором раньше жила моя семья. Мне очень хочется зайти в нашу бывшую квартиру, но я понимаю, что там сейчас живут совсем другие люди, чужие. Я все-таки вхожу и вижу: там все другое, все изменилось. Мне очень грустно, и я просыпаюсь с ощущением пустоты и какой-то потерянности, ненужности. Проснувшись, я думаю, что не нужно было делать этого, т.е.входить в квартиру.

Примерно через месяц приснился следующий сон, который, по мнению сновидца, имел отношение к первому

2. Я снова в своем родном городе. Я сижу один за деревянным столом во дворе дома, где мы жили. Ко мне подходит группа людей, это мои друзья и знакомые. Потом я понимаю, что это — знакомые моей молодости, и думаю, что они вряд ли меня узнают. Но кто-то из них говорит: “Сережа!” — и начинается общий разговор. Среди них девушка, отношения с которой были давно и остались какими-то незаконченными. Вернее, я во сне знаю, что между нами что-то не закончено. Кто она, как ее зовут, я не помню. На ней свободный светлый плащ, я хорошо запомнил его. Я знаю, что мы должны с ней уйти от остальных, но сон на этом заканчивается (мы так и не уходим).

Последнее сновидение, приснившееся через полгода

3. Я опять в городе своей юности, стою на обочине широкой асфальтированной дороги, по которой идет много людей. Похоже, что они возвращаются с гулянья, типа маевки, на них праздничная одежда. Я вижу женщину в светлом плаще, таком же, как в предыдущем сне. Но я узнаю плащ и вижу, что это моя жена. Она берет меня под руку и мы уходим вместе со всеми.

Все три сновидения связаны с изменениями, происшедшими в жизни сновидца. В силу определенных политических и социальных событий он оказался оторванным от мест, где родился и вырос, фактически стал гражданином другого государства. Сергей Николаевич (назовем его так) остро переживал разрыв с родиной, невозможность возвратиться в родные места, в страну, которую он всегда считал своей. Первое сновидение показывало всю тщетность намерения вернуться обратно, подчеркивало, что там теперь все другое. Бессознательное в противовес сознательной установке твердит: этого делать не нужно.

Второй сон приснился, когда ностальгическая тоска стала менее острой, сознательная установка была направлена на взаимодействие с людьми, вариант которого и показан в сновидении. Сюжет третьего сновидения смыкается с реальным положением дел, бессознательное показывает, что жизнь среди людей всюду одна и та же (“везде есть жизнь, и тут была своя”, как пишет И.Бродский). Своеобразная тенденция прослеживается в фигуре жены, одетой в плащ, принадлежавший подруге молодости. Эта деталь делает сновидение немного странным и потому запоминающимся.

В аналитической психологии, в отличие от психоанализа, важным считается не каузальный, а финальный (телеологический) способ рассмотрения сновидения. Речь идет о том, что юнгианство занято ответом на вопрос, зачем снится данное сновидение, что оно хочет сообщить, а не вопросом почему снится то-то и то-то и откуда взялись те или иные образы и сюжеты. Финальностью сна Юнг называет его психологическую целеустремленность. Это цель-смысл, цель-назначение. Сновидение всегда есть бессознательное послание, нуждающееся в том, чтобы быть услышанным.

Что же касается каузального способа истолкования, то в аналитической психологии он утрачивает свой редуктивный характер, точнее, сама редукция как сведение к первопричине оказывается несколько иной. В основе образов сновидений лежит преимущественно архетипическая символика, поэтому редукция в процессе интерпретации уступает место амплификации, обогащению имеющихся содержаний дополнительными значениями встретившихся в сновидении символов.

Телеологическое рассмотрение сновидения затруднено тем, что трансцендентная функция хотя и не действует без намерения и цели, результаты ее работы трудны для понимания. Корректирующие и направляющие влияния исходят из бессознательного и призваны не столько помочь в разрешении актуальных проблем сновидца, сколько изменить чересчур одностороннюю установку его сознания. Значительна роль трансцендентной функции и в стимулировании совести. Она дает иную, по сравнению с сугубо личной, перспективу, смещает точку зрения. Кроме того, возможное решение, подсказанное бессознательным, выглядит как исходящее из объективного источника.

При финальном способе толкования образы сновидения имеют особый внутренний субъективный смысл, вся полнота которого лежит в разнообразии символических выражений сновидения, а не в их однозначности. Изменяющиеся образы сновидений релевантны изменению психологической ситуации в целом или ее отдельных сторон.

В качестве примера приведем сновидение молодого человека 25 лет:

Я вижу себя на футбольном поле, где играют две команды с неполным числом игроков. Они в яркой, красивой спортивной форме, но играют слабо. Я говорю, что мог бы сыграть за одну из команд, и начинаю играть в несвойственном мне качестве — полузащитником, хотя я всегда играл нападающим. Играю я в своей обычной одежде, не в форме. Играю очень плохо, слабо, намного ниже предела своих возможностей. Но тренер говорит мне: “Ты великолепно играл”.

Во второй части сновидения я оказываюсь уже на другом спортивном стадионе, я одет в форму, при мне красивая спортивная сумка, в которой лежит новенький белый футбольный мяч. Я хочу присоединиться к игрокам на поле, которые пока не играют, а заняты разминкой. Затем я замечаю в другом конце стадиона небольшую группу девушек, одетых в короткие белые юбки и разноцветные майки. Я подхожу к ним и спрашиваю, чем они занимаются — это теннисистки. Потом девушки уходят, и я вижу, что обе команды уже начали матч, и у них полный состав, так что я не могу играть с ними. Я хочу уйти, но обнаруживаю, что моим новеньким мячом играют какие-то дети. Они возвращают мне мяч, но он весь измазан смолой битумного покрытия. Я было вспылил, а потом подумал: “Это же дети, что с них взять. А мяч можно попробовать отмыть бензином”.

Каузально-редуктивное толкование этого сна сводится к тому, что молодой человек в прошлом действительно был спортсменом, и именно футболистом. Все содержание сновидения обусловлено его прошлым, а девушки отражают естественные потребности неженатого юноши. По поводу испачканного мяча сновидец замечает, что отец в детстве всегда учил его беречь свои вещи, в частности, спортивный инвентарь, и говорил о том, что в чужих руках все рвется и портится гораздо быстрее.

Финальный путь толкования начинается с вопроса “зачем?” В данном сновидении выражена бессознательная компенсация сознательного восприятия сновидцем нынешнего этапа своего жизненного пути. Внешне последняя выглядит достаточно успешной: Андрей Ч., оставив спорт, работает преподавателем в вузе, и его новая специальность, по его собственным словам,”отражает всегдашнюю мечту моей жизни”. Однако “играет” он пока слабо, хотя и коллеги по работе тоже, в основном, “слабые игроки”. И хотя непосредственный руководитель (тренер в сновидении) хвалит Андрея, сон показывает, что похвала эта — скорее аванс, нежели истинная оценка его успехов.

В реальной жизни Андрей достаточно критично оценивает деятельность своих коллег, чья красивая спортивная форма во сне отражает их внешний имидж и самодольство, не подкрепленное реальными профессиональными достижениями. Сновидение говорит ему: ты сам играешь очень слабо, так что твое отношение к их притязаниям —такой же точно продукт неадекватной самооценки. А тренер тебя перехваливает, так что особенно не гордись.

Вторая часть сновидения будет понятна, если задать сновидцу вопрос: в какой жизненной сфере ты остаешься ребенком? Это, безусловно, отношения с девушками, с которыми он “играет в игры”. Андрей отрицает наличие в себе “плейбоя”, точнее, считает этот Я-образ безвозвратно ушедшим в прошлое. Сновидение поправляет: это далеко не так. В целом сон хорошо контрастирует с сознательной установкой, испытывающей своеобразное “головокружение от успехов”: ты еще далеко не великий филолог и зрелый мудрец, во многом ты продолжаешь оставаться игроком, плейбоем.

Теперь о субъективном смысле символов, которые сновидение выбрало далеко не случайно. Игра как символ отсылает к одной из философских трактовок человека как homo ludens, человека играющего. Андрей восхищается творчеством Г.Гессе, чья “Игра в бисер” во многом повлияла на жизненные идеалы юноши. В своей нынешней профессии он высоко ценит возможности игры с ценностями и смыслами человеческой культуры, от которой он был далек в качестве профессионального спортсмена.

Архетипическая символика игры отсылает к идеям творчества, самореализации, легкости без усилия. Кроме того, как известно, взрослый играет, чтобы выиграть, а ребенок — ради самого процесса игры. Для Андрея характерно сложное, амбивалентное отношение к обоим типам игровой мотивации. Ему хочется выиграть, но сам процесс игры (как “игры в бисер”) влечет его куда сильнее. Сновидение намекает, что быть “всего лишь ребенком” также является ценностью для самоактуализирующейся личности (проблема самоактуализации на данном этапе жизни для Андрея — главная). С другой стороны, ребенок — это тот, кто играет, пока взрослый разговаривает с девушками. Наличие у себя инфантильных черт Андрей признает лишь вынужденно, столкнувшись с фактами, против которых не поспоришь.

Как видно, результат финального толкования существенно отличается от выяснения причин того, откуда взялись персонажи и сюжет сновидения. Приведенное здесь толкование, как и в аналогичном, очень похожем примере Юнга, открывает молодому человеку глаза на многое, мимо чего он прежде проходил и не задумывался. Однако проходя мимо всего этого, он уходил и от самого себя. Поэтому, когда он пытается жить, не принимая во внимание это обстоятельство, то живет односторонне и несовершенно.

Юнг указывает, что, хотя сновидения вносят свой вклад в психическую саморегуляцию бессознательно и автоматически, возвращая все вытесненное и проигнорированное сознанием, компенсаторное значение их символики часто выходит за рамки судьбы и нужд отдельного индивида. Существуют психологические компенсации, которые простираются очень далеко. В этих случаях всегда необходимо помнить о том, что каждый человек в некотором смысле репрезентирует все человечество и его историю. Символика сновидений содержит много общечеловеческих мотивов, а то, что было потребно человечеству, нужно в некоторых случаях и каждому в отдельности. Поэтому для юнгианского аналитика крайне важно хорошо знать мифологию и историю религий, которые были и остаются массовыми способами компенсации коллективного бессознательного.

Сущность и функции сновидений

К проблеме сущности сновидений Юнг подходит прежде всего как врач-психиатр, рассматривая проблему толкования в свете значимости получаемых результатов для лечения психических и психосоматических заболеваний. “Сновидение фактически занимается здоровьем и болезнью, а поскольку оно черпает все это — вследствие своего бессознательного происхождения — из подпороговых восприятий, то оно может иногда продуцировать весьма ценные для познания вещи” (67, с.186). Именно аналитическая психология положила начало традиции ранней диагностики заболеваний посредством толкования сновидений.

В процессе толкования субъективная значимость образов сновидения устанавливается с помощью сновидца. Каждую примечательную деталь сна можно интерпретировать только при помощи его наитий, т.е. спрашивая, что бы она могла значить, к какой актуальной проблеме относится содержание сновидного эпизода, что стоит за образом или сюжетом. Но не менее важным является прояснение общечеловеческой, архетипической символики сновидения, всецело составляющее прерогативу юнгианского аналитика. Приведем конкретный пример:

Я нахожусь на берегу моря, это красивая бухта с выступающими камнями — мраморными, гранитными, изумрудными. Вижу человека, подплывающего к самому большому камню. К его середине он прибивает большое красное полотнище. Это кажется мне алогичным, лишенным смысла, но любопытство берет верх, и я плыву к камню. Вода прозрачная, хорошо видно дно, там работают водолазы (мужчины), кроме гидрокостюмов, на них надеты противогазы (?) Я подплываю к камню и вижу, что с полотна капает алая кровь, но не растворяется; круглые капли плавают в воде, как медузы, их становится все больше. От страха и поворачиваю обратно к берегу, но в это время поднимается шторм (мне в жизни один раз довелось увидеть 8-балльный шторм, и этот, во сне, был таким же — прим. сновидицы). Громадные волны накрывали меня, но я не тонула, они как бы перескакивали через мою голову. Я добралась до берега, и шторм тут же прекратился, но море забрало все мои вещи. Последнее, что помню, ~ медленно уплывающие к горизонту розовые комнатные тапочки.

В этом сновидении бухта ассоциируется у сновидицы с ее жизнью, а водолазы на дне — это люди, “которые делают что-то неестественное”. В море (бессознательного) следует плавать без акваланга. Анимус, прибивающий к скале красное полотнище, олицетворяет специфические опасности, связанные с мужчинами, отношениями с ними и т.п. Красный цвет — амбивалентность, он символизирует одновременно жизнь, энергию, активность — и служит тревожным, предупреждающим сигналом. Архетипическая символика крови очень разнообразна, из всего множества значений сновидице подходит кровь как квинтэссенция сущности личности и ее жизни. Во сне эта кровь не растворяется в море (бессознательном), но она пугает сновидицу, и та в страхе пытается повернуть назад (страх Самости). Море реагирует 8-балльным штормом! Но в итоге — яркая, красочная картина успешной индивидуации на стадии демонтажа Персоны — “море забрало все мои вещи”, розовые тапочки уплывают к горизонту. Новая Персона (разноцветные камни, обрамляющие бухту) выглядит гораздо надежнее.

Сила эмоционального воздействия образов сновидения обусловлена прежде всего тем, что они выражают бессознательное значение. Даже самые обычные действия и предметы могут оказаться во сне столь значимыми, что мы, проснувшись, испытываем сильную тревогу или страх, хотя бы увидели всего лишь разрушенное здание или молчаливую улыбку приятеля. В приведенном выше примере обычные вещи — тапочки, кусок красной материи — оказываются значимыми символами. Иными словами, важнейшая функция снов состоит в том, что они являются посланиями из бессознательного и в этом своем качестве обладают мощным влиянием на сознательную психику.

Для сохранения постоянства разума и физиологического здоровья, считает Юнг, сознание и бессознательное должны быть связаны самым тесным образом, двигаться параллельными путями. Если же они расщеплены или диссоциированы, наступает психическая нестабильность. В этом отношении символы сна — важные посланники от инстинктивной к рациональной составляющей человеческого разума, и их интерпретация обогащает нищету сознания, учит его снова понимать забытый язык инстинктов. Таким образом, общая функция сновидений состоит в попытке восстановления психического равновесия посредством производства бессознательных значений, компенсирующих интенции сознания. Юнг называл это компенсаторной (или дополнительной) ролью снов в душевной жизни. Приведем пример.

40-летняя учительница время от времени видит различные варианты следующего сна: Я иду по дороге через местность, напоминающую большие стройки в промышленной зоне. Вдалеке стоят недостроенные многоэтажные здания, над ними — что-то вроде громадных подъемных кранов. Они ржавые и старые, а стройка выглядит давно заброшенной, я даже вижу колючие кустики какой-то травы в расщелинах между бетонными плитами. Я иду долго, но стройка не приближается, хотя я хорошо вижу мелкие детали, главным образом свидетельства разрушения и упадка. Людей нигде нет, и мне кажется это странным. Самое важное — то, что я во сне не знаю, куда и зачем я иду, но продолжаю идти, а стройка не приближается.

В жизни эта женщина выглядит вполне успешной, она многого добилась и гордится своей профессиональной компетентностью. Она любит сравнивать себя с другими, подчеркивая собственное превосходство. Однако ее главные “свершения” принадлежат прошлому, а в то время, когда периодически снился этот сон, никаких особенно выдающихся реальных достижений у нее не было. В процессе толкования она, хоть и неохотно, признает, что у нее есть грандиозные планы, но они далеки от реализации, и сама она ничего не делает для того, чтобы честолюбивые помыслы стали явью (в сновидении эта достаточно неприятная мысль, не согласующаяся с сознательной установкой, выражена недостроенными зданиями и ржавыми подъемными кранами. Сама она ничего не делает, подобно этим заржавевшим механизмам). В то время, как она сама предпочитает думать о своей жизни как о блестящей и успешной, на самом деле в ней — упадок и разрушение. (В процессе толкования она вспоминает, что роман с таким названием, принадлежащий Ивлину Во, долгое время занимал ее мысли. Другой роман этого же автора, который она очень любит, называется “Пригоршня праха”). В сущности, замечает она, все, что у меня есть — это пригоршня праха. Она сама сразу же пугается высказанной мысли и начинает перечислять видимые доказательства своей жизненной успешности. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь.

Еще один важный момент в сновидении — отсутствие людей. Сновидица в своей жизни окружена очень многими людьми, но отношения с ними не компенсируют экзистенциальную тоску по подлинно близким отношениям. Она одинока, хотя, по всей вероятности, никогда не отважится это признать. Сама постановка такого вопроса ей кажется странной, так же, как в сновидении странным кажется отсутствие людей.

В целом сознательная установка этой женщины рисует вполне благополучную жизнь и в личном (она замужем, брак явно удачный), и в профессиональном плане — она действительно профессионально успешна, хотя ее успехи и не столь выдающиеся, как она сама считает. Она любит подчеркивать свое полное довольство жизнью и — что немаловажно — тот факт, что всего добилась легко, играючи, будучи особой весьма одаренной. Бессознательное же рисует картину того, как она долго и безрезультатно бредет по пустынной местности к разрушенной и мертвой стройке, символизирующей подлинное состояние ее дел. Очевидно, главная цель этого сновидения — изменить восприятие себя и своей активности, показав более реалистическое изображение жизненной ситуации, и тем самым “сдвинуть стройку с мертвой точки”.

Компенсаторная функция сновидения может касаться не только общей установки сознания, но и типичных форм активности личности, особенностей ее поведения и сознательных действий. “Бессознательная прогрессивность и сознательная регрессивность образуют пару противоположностей, которая, так сказать, поддерживает равновесие” — писал Юнг (67, с. 152). Так, например, серия сновидений молодого человека, очень спокойного, вежливого, уравновешенного и миролюбивого, во множестве содержала образы агрессии — драки, перестрелки, рукопашные схватки и т.д. Героем и участником большинства стычек был он сам, причем использовал различные виды холодного и огнестрельного оружия. В действительности юноша был убежденным противником насилия, человеком мягким и предельно тактичным. Сюжеты сновидения бессознательно компенсировали привычный тип активности, акцентируя мало представленную в ней суровую мужественность. Символы коллективного бессознательного в сновидениях в силу своей многозначности являются своего рода материалом для проекции личных и личностных проблем. Огромное, почти бесконечное количество ассоциаций, смыслов и значений, которые продуцируются символом, делает возможным выбор именно того содержания, которое актуально для сновидца в настоящий момент. “Расшифровка” символа открывает возможные следствия и разнообразные трактовки событий, демонстрирует бессознательную логику психических процессов, обогащает понимание происходящего и указывает новые, часто совершенно непредставимые для сновидца пути и способы решения проблем. Подобного рода психический эффект в мифологии и религии принято называть откровением. Слово это, сильно скомпрометированное частотой и контекстами своего употребления, тем не менее обозначает совершенно конкретный и весьма реальный способ получения знания особого типа. Откровение в юнгианстве — это осознание того, что несет бессознательное, это необычное, часто парадоксальное знание, совершающее настоящий переворот в психической жизни человека, трансформацию его сознательной установки. “Я никогда бы не смог об этом догадаться” и “как же я мог не знать и не понимать этого” — вот наиболее типичные высказывания тех, кто сталкивается с откровением, причем следуют они, как правило, одно за другим.

Не удивительно, что процесс получения столь нужного и важного, актуального и (в какой-то степени) универсального знания представляется феноменом таинственным и мистическим, сверхъестественным и божественным. Голос Бога в откровении вполне мог быть (и часто был) голосом коллективного бессознательного. Правильное толкование сна, особенно его архетипической символики, часто является настоящим откровением для сновидца, В старину такие толкования снов, полученные от оракула божества и преподнесенные должным образом в соответствующей обстановке, воспринимались как указующий перст судьбы. В настоящее время, утратив ореол сакральности, они сохранили свою нуминозность и мощное влияние на человеческую жизнь. При этом степень эффективности использования бессознательного откровения прямо пропорциональна правильности и широте истолкования, зависящих, в свою очередь, от эрудиции аналитика-толкователя.

Сновидение 18-летней девушки, Оксаны П.:

Я стою перед закрытой дверью, как бы в каком-то стеклянном ящике. Мне нужно идти, а дверь закрыта. Я начинаю спускаться по лестнице, и понимаю, что лестница — золотая. Она приводит меня в пустую комнату, стены белые, свежепобеленные, даже пахнет побелкой. Я почему-то думаю: мукой белили. На мне венок, но не из цветов, а зеленый, из веток, что ли. И вдруг я понимаю, что должна умереть, прямо в этой комнате. Жуткий сон. Я просыпаюсь с мыслью, что должна умереть. Я очень боюсь этого сна, я думаю, что он как бы предсказывает мою смерть. Что мне делать?

Перед началом толкования аналитик рассказал Оксане в самых общих чертах о том, что анализ сна позволит получить дополнительную информацию о ее проблемах. Источник информации — бессознательное, которое как бы “исправляет и дополняет” то, что известно сознанию. Советов он (аналитик) давать не будет, и решение она должна принять сама.

Толкование сна начинается с комнаты, в которую пришла сновидица. Все вместе — пустая белая комната, зеленый венок, мука — указывает на ритуал жертвоприношения. Перед тем, как пожертвовать свою дочь Ифигению богине Артемиде, царь Агамемнон осыпал ее мукой. Жертва обычно убрана цветами, для жертвы богине лесов естественно сплести венок из зеленых веток. Богам особенно угодна добровольная жертва, и девушка в сновидении идет в комнату сама. Она спускается по лестнице, спуск вниз, в подземное царство является символом смерти.

Артемида — богиня-дева, покровительница девичества, не терпящая в своей свите женщин. Перед вступлением в брак приносили искупительную жертву Артемиде. Золотая лестница — символ любви (в анализе Оксана вспоминает песню с соответствующими словами: “любовь — золотая лестница без перил”). Ее любовная история зашла в тупик, ей некуда идти. Дверь заперта. С лестницы без перил легко упасть, падение девушки означает, что она обесчещена. Такие грехи карает Артемида.

Стеклянный ящик напоминает хрустальный гроб из “Сказки о мертвой царевне и семи богатырях”. Мертвая девушка в хрустальном гробу прекрасна, она чиста, и в конце концов находится избавитель, который разбивает гроб, девушка оживает и выходит замуж за героя. В старину частой альтернативой браку, который “все покроет”, была смерть обесчещенной девушки, ее самоубийство. Самоубийство —- добровольная смерть, аналогичная добровольной жертве.

В анализе выяснилось, что мыслей о самоубийстве у Оксаны не было. Но она беременна, и встает вопрос об аборте. О ее беременности еще никто не знает, кроме ее возлюбленного, который уехал и не подает о себе вестей. Девушка, естественно, очень угнетена и подавлена. Толкование сна приводит к вопросу: нужна ли такая жертва (смерть будущего ребенка) ? Бессознательное показывает, что аборт является жертвоприношением, аналогичным самоубийству, своего рода смертью. Но сознание не содержит мыслей о смерти, хотя присутствует выраженное намерение сделать аборт.

В конечном итоге сновидица приняла решение оставить ребенка и дождаться возвращения своего возлюбленного. Он уехал в Крым, и она надеется, что он не будет отсутствовать долго. Хорошо бы знать (было употреблено слово “посмотреть”), что он там делает. Как известно, Артемида перенесла Ифигению в Тавриду, заменив ее прямо на жертвеннике ланью. Деталей “Илиады”, равно как и сюжета “Ифигении в Тавриде” Оксана не знает. После того, как аналитик рассказал ей эту историю, происходит такой диалог:

О: Значит, если я поеду за ним в Крым, это будет все равно, что сделать аборт —- я опять стану “девочкой” после этого.

АН: Ифигения в Крыму, в Тавриде была жрицей в священной роще Артемиды. Такие жрицы должны были быть девственными и не имели права вступать в брак.

О: Но я хочу выйти за него замуж! Мы собирались пожениться, и он совершенно определенно мне это говорил.

АН: Отец Ифигении обманул ее, сказав, что вызывает в Авлиду (откуда не могли отплыть корабли греков из-за отсутствия попутного ветра) для того, чтобы выдать замуж. Но вместо брака ее ожидал там жертвенный нож.

О: Но она все-таки не умерла, хотя и замуж не вышла.

АН: Ну да, вместо этого она оказалась в Крыму.

О: Значит, у меня есть выбор — или ехать в Крым и делать аборт, это одно и то же получается, но замуж тогда я не выйду. Или не ехать в Крым. И аборт пока не делать.

На этом решении Оксана и остановилась.

Характерной, сущностной особенностью снов является двусмысленность, разнообразные “намеки” и аллюзии. Сон практически никогда и ничего не говорит прямо. Юнг объяснял это тем, что приближение к порогу сознания оказывает “стирающее” воздействие на бессознательные содержания. “В подпороговом состоянии они теряют четкость определенности, отношения между ними становятся менее последовательными, более “неизъяснимыми”…Отсюда можно понять, почему сны зачастую выражают себя аналогиями, почему образы снов переходят один в другой и почему неприменимыми к ним становятся логика и масштабы повседневной жизни” (56, с.60). Если сон начинает продуцировать определенную, конкретную мысль, он перестает быть сном, поскольку при этом пересекается порог сознания. Всем знакомы случаи, когда после четко сформулированной во сне мысли человек сразу просыпается.

Еще одна функция сновидений — проспективная — была выделена человечеством в глубокой древности. Проспективная функция — это появляющаяся в бессознательном антиципация грядущих сознательных достижений, что-то вроде подготовительного упражнения или эскиза, заранее набросанного плана. Его символическое содержание иногда является проектом для решения конфликта. Юнг говорит, что проспективные сновидения не стоит называть пророческими, поскольку речь идет всего лишь о вероятностном прогнозировании, о предварительном комбинировании возможностей, которое в отдельных случаях может совпадать с действительным положением вещей. Полного, детального совпадения всех подробностей ожидать нельзя, но общий результат, итог незавершенного процесса или ситуации в сновидении часто бывает схвачен точно Пример проспективного сна преподавательницы вуза: Я встречаюсь с коллегой из другого города, которого мало знаю. Он почему-то в одежде католического священника, хотя я ясно вижу, что это А.Ф. Он спрашивает у меня, чего же я хочу. Я теряюсь, не могу ответить, а потом говорю, что хочу занять у него денег. Потом мне внезапно становится стыдно (ведь я же не бедная, думаю я), и я говорю: “Вы и так сами знаете” (?) Затем я вспоминаю, в каком красивом соборе он работает и думаю, как бы мне тоже хотелось работать в таком здании. А.Ф. исчезает, я отчетливо вижу храм (это костел св.Екатерины в Петербурге). Проснулась я с мыслью о том, что материальная ситуация в нашей семье сейчас очень трудная, вот и снится, что уже занимаю деньги даже у священника, вернее, у человека, которого совсем мало знаю — верх неуместности.

Данное сновидение относится к проблемной ситуации сновидицы (назовем ее Л.П.) в ее научной деятельности. Персонаж, соединяющий в себе католического священника и коллегу, может быть соотнесен с реальным человеком, он также символизирует тот уровень профессиональных и научных достижений, на который ориентируется Л.П. В действительности его место работы находится неподалеку от старинной готической церкви, которой сновидица всегда восхищалась, попадая в те места.

Ситуация с просьбой дать взаймы составляет основной сюжет сновидения. В действительности в ней, помимо некоторых аспектов, прямо связанных с деньгами, речь идет скорее об авторитете и престиже в общей для двух участников сна профессиональной области. Это та мана, которой они обладают — один в большей, другая в меньшей степени. Просьба дать взаймы может быть соотнесена с ситуацией, в которой А.Ф. мог бы оказать помощь и содействие одной из учениц сновидицы. В жизни на эту просьбу А.Ф. отреагировал крайне прохладно, фактически отказом. Его поведение было трудно оценить однозначно, поскольку к этому времени отношения между Л.П. и ее ученицей очень сильно испортились (по вине этой последней), а затем фактически были прерваны. На момент, когда приснился сон, ситуация повисла в воздухе — сновидице совершенно не хотелось не то что помогать, но и вообще видеть свою бывшую ученицу, в то же время формальное признание ее заслуг под руководством Л.П. было бы той весьма полезно, увеличив ее мана. Сновидица не знает, что же ей делать дальше — “просить ли взаймы”, или не делать этого, поскольку она “и так не бедная”, т.е. может обойтись без этой части мана. Сновидение очень точно и верно изобразило многообразие аспектов реальной жизненной ситуации сновидицы (некоторые из них не нашли отражения в толковании, поскольку целью последнего была лишь иллюстрация проспективной функции сна).

Прекрасный готический собор в сновидении символизирует Самость, а коллега в одежде священника — успешную индивидуацию, сопровождающуюся ростом личностных и профессиональных достижений. Сновидение намекает, что просить взаймы у священника — занятие в высшей степени неуместное, т.е. одним из возможных вариантов разрешения ситуации с ученицей является решение предоставить все естественному ходу событий и не хлопотать за нее перед А.Ф. Сон также обиняком показывает сновидице, что ее мана оказалось недостаточно для того, чтобы распознать подлинную природу ученицы и как бы мимоходом корректирует несколько завышенную оценку ее умения разбираться в людях. Вопрос коллеги о том, чего хочет сновидица, ее нерешительность и ответ “Вы сами знаете” соответствуют тому аспекту ситуации, который последняя склонна затушевывать. Она действительно не знает, чего же ей хочется. В целом толкование помогло Л.П. принять решение о том, как ей следует поступить, а бессознательное, приславшее свое сообщение непосредственно перед встречей сновидицы со своим старшим коллегой, оказалось весьма прозорливым и нелицеприятным советчиком.

Хотя проспективная функция сновидения есть его существенное свойство, не следует переоценивать ее и считать сон чем-то вроде психического компаса, который способен “придать жизни несомненное и безошибочно точное направление по причине превосходящего знания”. Восторженные сторонники глубинной психологии зачастую переоценивают значение сновидений в той же степени, в какой скептики отрицают силу и важность бессознательных влияний на психику.

Еще одна сторона сновидения представлена так называемой негативно-компенсирующей или редуцирующей функцией. Эта разновидность компенсации наблюдается при устойчиво завышенной самооценке, которую ее носитель успешно навязывает окружающим. Такие люди кажутся другим лучше и значительнее, чем они есть на самом деле. Эта внешняя сверхуспешность, по мнению Юнга, покрывается не только за счет индивидуальных средств, но — по большей части, — из динамических резервов коллективного внушения. Такие люди взбираются вверх и достигают более высокой ступени, чем та, что соответствует их сущности, — благодаря действию некоего коллективного идеала, или же соблазняя коллективной пользой, или при поддержке социума. Они, в сущности, внутренне не доросли до своей видимой внешней высоты, — поэтому во всех таких случаях бессознательное имеет негативно-компенсирующую (редуцирующую) функцию.

Сновидения такого типа носят ярко выраженный обесценивающий, разрушающий и изобличающий характер. Вот фрагмент сновидения одной поэтессы:

Я вижу свою подругу Ирину А., с которой мы вот уже три года в ссоре. Она стоит в группе людей, и на ней мой цветной летний костюм. Я поэтому и узнаю ее и вижу, что у нее на лице черная борода. Я страшно удивляюсь, подхожу ближе и вижу, что это вовсе не борода, что никакой бороды нет.

Затем мы оказываемся в каком-то небольшом полутемном помещении, похожем на склад. Это склад типографии, выпустившей мою книжку, и я вижу стопы этих книг, которые лежат повсюду. Ирина неожиданно как бы превращается в другую мою знакомую, Наталью К. Она вся седая и говорит мне: “Ведь если бы знать заранее, мы могли бы быть сейчас очень состоятельными людьми. Вон сколько выгодных магазинов было, например тот, где торговали вареной морковью. А теперь мы уже не в том возрасте”. Я отвечаю: “Еще бы, тебе одна только история с Севой (бывший муж Натальи) стоила как минимум трех лет жизни”. Затем я открываю свою книгу и вижу, что в ней много опечаток, она издана очень небрежно. Подруга утешает меня: “Ничего страшного, давай посмотрим тираж”. Мы открываем последнюю страницу, там, где обычно помещаются выходные данные, и я вижу: тираж — 21 тысяча экземпляров. Это очень странный тираж, таких не бывает, и я почему-то думаю: хорошо бы Ирина была здесь, со мной.

Сновидение объединило сразу несколько моментов жизни сновидицы, по поводу которых можно сказать, что в них она “прыгнула выше себя”. Ссора с подругой (Ириной А.) однозначно оценивалась сновидицей как происшедшая целиком по вине самой подруги. На самом деле это вряд ли так, вина, как минимум, обоюдная. Однако сновидице очень хочется наградить подругу “черной бородой”, которой на самом деле нет. В сущности, они с подругой похожи, как внутренне (общие интересы, направленность, вкусы, примерно одинаковая эрудиция), так и внешне (обе высокие, им идут наряды схожего типа, не случайно подруга в сновидении одета в костюм сновидицы).

Замена Ирины Натальей и происшедший далее диалог составляют центральную идею сновидения. Наталья воплощает все те аспекты жизни, которые сновидица считает низменными и пошлыми, равно как и саму Наталью. Вареная морковь — ужасная гадость, самая противная еда, какая только может быть. В контексте обстановки сна (типография с нераспроданным тиражом книги) разговор сновидицы с Натальей имеет примерно следующий смысл: первая торгует (и не может распродать) своей книгой, уподобляясь Наталье — лживой, пошлой мещанке торгашеского склада. Такая деятельность (торговля) сновидице претит, она всегда публично осуждала этот вид занятий, слово “продавщица” для нее — уничижительный ярлык, клеймо на всю жизнь. В сновидении она — неудачливая продавщица, уподобленная примитивной и глупой Наталье К. Пытаясь приписать Ирине теневые качества (черную бороду), сновидица сама уподобляется худшему варианту Тени (продавщице, да еще и неудачливой).

Теперь займемся тиражом в 21 тысячу. Сновидица в анализе на вопрос о том, с чем у нее ассоциируется цифра 21, после некоторых размышлений отвечает: “Не знаю. Но таких тиражей вообще не бывает, бывают тиражи в 500, тысячу, 10 тысяч, 15 тысяч и т.д. — круглые цифры. А 21? Единственное, что приходит мне в голову (хотя это очень странно), следующее: у меня и у Натальи дочери, моей сейчас 15 лет, ее — 18. А на три года больше — это и будет 21”. Напомним, что уже три года сновидица в ссоре с Ириной, настоящей подругой, отношения с которой характеризовались особой душевной близостью. Шагов к примирению не делает ни та, ни другая. Обычно про детские ссоры или упрямство принято говорить, что первым мирится (или уступает) тот, кто старше и умнее. Сновидение говорит: ты как глупый ребенок, упрямишься и не хочешь первая сделать шаг к примирению с подругой, которая много для тебя значит. Ты мнишь себя совершенством и считаешь себя избранной, а на самом деле похожа на неудачливую продавщицу. Поэтому и книга твоя не расходится, лежит на складе. В ней много ошибок, т.е. ты декларируешь там вещи, которых сама не придерживаешься. Ты написала книгу о дружбе и духовном единстве, а сама в реальных отношениях (с Ириной) отрекаешься от того, что с таким пафосом провозглашаешь. Смотри, как бы тебе не пришлось торговать вареной морковью!

Редуктивные сновидения отнюдь не носят деструктивного характера, напротив, их действие на личность может быть весьма целительным, в особенности, если затрагивает не всю психику целиком, а одну только установку или акцентуированную сторону. В этом случае правильно понятые сны с проспективной интенцией оказывают индивиду важную услугу. В нашем примере сновидение прямо высказывает сожаление о том, что Ирины здесь (т.е. в жизни сновидицы) нет. Оно пытается скорректировать глупое детское поведение сновидицы, ее несправедливые претензии к подруге (Ирине А.). Оно как бы говорит: быть несостоятельной в сфере провозглашаемых ценностей — худший из грехов, это все равно, что быть продавщицей или такой, как Наталья. Проспективная интенция этого сна после толкования была реализована: сновидица приняла решение проявить инициативу и первой предложить подруге примирение. Она согласилась с “критикой” и пообещала изменить свое предвзятое мнение относительно того, что в их ссоре виновата лишь другая сторона.

Существуют также сновидения, которые Юнг предлагает называть реактивными. Это сны, являющиеся повторением, репродукцией значимого события или яркого аффективного переживания. Бессознательная переработка обычно подчеркивает символическую сторону случившегося, ускользнувшую от сознательного восприятия и понимания. Символика таких сновидений обращает внимание на вытесненную психологическую травму, отражает динамику формирования индивидуального комплекса и сущность связанных с ним проблем. В то же время реактивные сновидения почти всегда содержат намек на возможный способ совладания, несут информацию о том, как лучше поступить сознанию с отколовшимся, автономным куском психики.

Пример сновидения, отражающего скрытый комплекс

Я встречаюсь со своим другом Алексеем из Владивостока (город, в котором сновидец жил в молодости) Встреча происходит где-то на берегу моря, но мы сидим в моей квартире, слушаем музыку, беседуем, потом ложимся спать. Утром я просыпаюсь от шума, выглядываю в окно и вижу, что люди быстро покидают город, так как по радио объявляют о приближении урагана. Мои родители тоже собираются уходить. Я говорю: “Ну что вы все такие истерические, ничего страшного не случится”. Затем выглядываю на улицу, смотрю на небо и вижу, что оно сплошь покрыто серыми тучами. Прикидываю, какой силы будет ураган и решаю, что дом должен выдержать. Друг и родители тем временем уходят. Я через некоторое время выхожу из дома, добираюсь до автобусной остановки и вижу, что стою на ней один. Проходит 51-й троллейбус, люди идут мимо меня, мимо, мимо, не обращают внимания, все заняты одним — поскорее уйти. Я задумываюсь — друг ушел вместе с родителями или один, если один, то он может заблудиться, и где его сейчас искать?

При толковании первое, что привлекает внимание — то, что сновидца зовут так же, как и друга в сновидении — Алексеем. Т.е. друг олицетворяет самого сновидца. Ураган символизирует личностный рост, индивидуацию и происходящие при этом изменения, перемены в жизни. Большийство людей (но не сновидец) испытывают страх перед изменениями, это относится также и к родителям Алексея. Но отношение его самого к изменениям скорее амбивалентное: одно Я остается (дом выдержит, т.е. сновидец уверен в своей способности совладать с проблемами, которые несут с собой трансформация и рост). Другое (друг) уходит вместе с родителями (Алексей их любит, но ощущает и отчуждение из-за того, что они многое в нем не понимают), поступает так, как все нормальные люди. Алексей остро чувствует свое одиночество из-за того, что он не такой, как другие — занят самоактуализацией, ценит духовность, имеет свое собственное “мужество быть”. Его ценности мало востребованы поколением сверстников, и в силу личностного своеобразия он до сих пор так и не встретил женщины, с которой мог бы разделить содержание жизни.

Одиночество (“я стою один, а люди проходят мимо, мимо, мимо”) — тягостное чувство, и не удивительно что время от времени Алексея посещают мысли о тщете его поисков, о бессмысленности самореализации, за которую приходится так много платить. Фактически сновидение изображает автономный комплекс, относящийся к разочарованию в жизни и чувству экзистенциального одиночества (а не заблудился ли я? где мне искать себя и то, что я ищу в своей жизни?).

На уровне сознания Алексей отрицает наличие таких сомнений, что, собственно, и доказывает успешность их вытеснения. Его жизнь внешне выглядит благополучной, но тому, кто хорошо знает Алешу, это сновидение покажется удивительно точным изображением его проблем. Собственно, вышеприведенное толкование Алексей и принял после замечания аналитика о том, что оно — очень грустная и правдивая картина его жизни. Этот сон приснился после того, как в процессе анализа Алексею показалось, что и терапевт его не понимает, неправильно интерпретирует его личность и поступки, считает его ребенком и т.п. Реактивно сновидение отразило субъективное усиление чувства отчуждения, одиночества и непонятости.

Обобщенное понимание сущности сна в аналитической психологии сводится к тому, что сновидение — это спонтанное самоизображение актуального положения бессознательного в символической форме, основная функция его — компенсация слишком односторонней установки сознания. Поэтому анализ сновидений является важной частью психотерапевтической работы, цель которой — содействие процессу индивидуации. Однако Юнг предостерегал против излишней переоценки сновидений. “У многих людей, — говорил он, — возникает (под впечатлением от какой-то рафинированной и словно намеренно появляющейся компенсации) предубеждение, будто на самом деле сновидение имеет моральное намерение: оно предостерегает, порицает, утешает, предсказывает и т.д. Из-за этого полагают, что бессознательное знает все лучше, и легко склоняются к тому, чтобы приписать сновидению выводы, а затем — соответственно — разочаровываются, если сновидения им ничего не говорят. Мой опыт свидетельствует, что при некотором знании психологии сновидений легко наступает что-то вроде переоценки бессознательного, что вредит сознательной решимости. Бессознательное же функционирует удовлетворительно только тогда, когда сознание выполняет свои задачи на грани возможного” (67, с. 196).

При изучении сновидений приходится сталкиваться с проблемами, далеко выходящими за пределы изведанной области гуманитарных наук, будь то психология, философия или культурная антропология. Нам все еще неведома сущность бессознательной психики. А поскольку, считал Юнг, замысел любого исследования состоит не в том, чтобы вообразить себе, будто в твоем распоряжении имеется единственно верная теория, а в том, чтобы, подвергая сомнению все теории, постепенно приближаться к истине, то необходимо четко представлять основные этапы процесса интерпретации сновидения, их специфику и цель — только при таком условии мы выполним приведенное выше пожелание основоположника аналитической психологии.

Основные этапы интерпретации сновидения

Успех и вообще результат толкования сновидения зависит прежде всего от того, насколько полно и точно передано его содержание. Сновидение лучше записывать сразу же после пробуждения, так как в этом случае сознание сохранит больше деталей и подробностей сна. Следует фиксировать также общее эмоциональное состояние при пробуждении и все сильные чувства, которые присутствовали непосредственно в сновидении. Если сны записываются систематически, их нужно датировать, указывая самые важные жизненные события, происходившие в тот период, когда снился сон.

Толкование сна лучше проводить через два-три дня после того, как он приснился. Большинство юнгианских аналитиков указывают, что труднее всего интерпретировать собственные сновидения, а сны других людей лучше доступны анализу. Юнг неоднократно отмечал, что смысл и значение многих своих снов он понял лишь через годы после того, как их увидел. Толкования могут сменять друг друга, причем каждое последующее обычно дополняет и расширяет предыдущее. В силу потенциальной опасности бессознательного для людей, не владеющих специальными техниками работы с ним, при интерпретации сновидений лучше заручиться профессиональной помощью психолога или психотерапевта. В любом случае обсуждение сна и его толкования с другом или близким человеком принесет больше пользы, чем работа в одиночку.

Один из последователей Юнга, Р.А.Джонсон выделил четыре основных принципа или критерия, по которым следует оценивать истинность полученного толкования. Они таковы:

— из возможных толкований следует предпочесть то, которое несет больше новой информации. Бессознательное не будет повторять то, что уже и так известно сознанию. Поэтому самой ценной и наиболее правильной будет та интерпретация, которая заставит сновидца совсем по-новому взглянуть на ценности, сомнения, достижения, проблемы и события своей жизни;

— следует избегать льстивых толкований. Бессознательное никогда и никому не делает комплиментов. Сны заняты не успехами и свершениями личности, а ее неудачами, проблемами, незавершенными делами. Интерпретация-“поглаживание” является просто еще одним наглядным свидетельством процесса психической инфляции; — толкование сна не должно развиваться в направлении, снимающем ответственность сновидца за то, что происходит в его жизни. Сновидения не занимаются другими людьми — их недостатками, намерениями, мотивами и поступками. “Это Вы можете предоставить снам других людей и их бессознательному, — пишет Джонсон. — Вы можете предоставить это Богу” (16, с. 119). Если персонажами сна являются другие люди — близкие, знакомые сновидца — это не значит, будто содержание сновидения имеет к ним отношение. Черты личности и поведение других людей метафорически олицетворяют различные аспекты жизнедеятельности сновидца, интенции его собственной психики;

— нужно стремиться к соотнесению содержания сновидений не только с актуальными событиями жизни, но и с целостной картиной жизненного пути. Сновидения достаточно часто отражают те или иные аспекты процесса индивидуации, так что их смысл может быть понят только из цельного контекста личностного развития. Бывают сны, родственные между собой, внутренне связанные, хотя и снящиеся с продолжительными временными интервалами. Или человек может время от времени видеть различные варианты одного и того же сна. Сны в жизненной перспективе отражают как частные, так и наиболее общие, глобальные тенденции бессознательного, уяснение которых бывает особенно важно.

Юнг говорил, что сновидения, как правило, имеют определенную структуру, близкую к структуре драмы. Первая часть — экспозиция — содержит описание места и времени действия, исходное положение и основные характеристики действующих лиц. Вторая фаза — завязка. Начальная ситуация начинает каким-то образом развиваться, напряжение растет, неизвестно, что случится дальше. Третья фаза — это кульминация: резкое изменение, перелом в ходе развертывающегося действия, сопровождающийся максимум напряжения. Наконец, последняя стадия разрешения, подводящая итог всему сновидению. Иногда она оформлена как некоторый результат или вывод, но может и отсутствовать вообще.

Анализ сновидения можно начинать индивидуальных ассоциаций сновидца по поводу образов и символов сновидения (Юнг называл их наитиями), либо с исследования символики. При этом синтетический или конструктивный метод финального толкования предполагает не столько анализ в полном смысле этого слова (как разложение символов на составляющие, упрощение или редукцию), сколько расширение поля имен и значений всеми сознательными средствами. Амплификация, обогащение бессознательного материала дает возможность его интеграции в систему осознаваемых смыслов.

Юнг говорит о двух способах толкования, которые он называет соответственно толкованием на объектной и субъектной ступени: “Я называю всякое толкование, в котором высказывания сновидения могут быть соотнесены и отождествлены с реальными объектами — толкованием на объектной ступени. Это толкование противопоставляется такому, которое каждую часть сновидения, например, всех участвующих лиц, соотносит с самим сновидцем. Этот метод я обозначаю как толкование на субъектной ступени. Толкование на объектной ступени — аналитическое, потому что оно разлагает содержание сновидения на блоки реминисценций, которые соотносимы с внешними ситуациями. Толкование на субъектной ступени, напротив — синтетическое, так как оно отделяет комплексы, или блоки реминисценций, лежащие в основе, от внешних поводов и понимает их как тенденции или как компоненты субъекта а также опять присоединяет их к субъекту” (56, с. 135).

Попробуем поэтапно продемонстрировать сущность юнговского метода на примере анализа одного довольно сложного сновидения, принадлежащего молодой женщине-преподавателю, Светлане К. Сновидение ей самой представляется очень важным и значимым, весьма пугающим и непременно нуждающимся в истолковании.

Мне снится, будто я с подругой под вечер ухожу из нашего института. Мы идем через парк, и я замечаю в стороне старый остов автобуса, один кузов, без колес, ржавый и облупленный. Внутри там какие-то девушки. Я их не знаю, но это Танины (Таней зовут подругу) знакомые. Она предлагает: “Давай пойдем к ним”. Я не хочу, но потом соглашаюсь, и мы сворачиваем с дорожки к этому автобусу.

Затем Таня исчезает, я иду одна через какие-то кусты, и вдруг на меня нападают три парня. Намерения у них самые недвусмысленные, и один из них обливает мне голову керосином. Я прямо чувствую (во сне) запах керосина. Я понимаю, что это конец — они не только надругаются надо мной, но и потом убьют. В голове только одна мысль: как спастись от смерти. Ужас.

Неожиданно откуда-то появляется четвертый парень, он явно самый главный у них. Я это сразу понимаю и предлагаю ему сделать все вдвоем. Говорю: “Давай пойдем ко мне, гораздо лучше, если все будет по-человечески”. Он соглашается, и мы. идем в институт, но заходим не с главного входа, а со стороны библиотеки. Этот парень вообще симпатичный, он напоминает мне юношу, с которым я раньше встречалась, он мне нравился. Уже внутри здания я говорю: “Ты меня подожди, я пойду помоюсь и переоденусь, а то вся в керосине”. Но на самом деле я хочу его обмануть. Он ждет, а я убегаю и оказываюсь на лестнице, громадной мраморной лестнице, очень высокой, со множеством ступеней. Но лестнице постелен ковер, парадный, малиновый, и я бегу вверх по этому ковру, очень быстро, потому что хочу убежать от того парня.

Поднявшись по лестнице, я оказываюсь в синем корпусе, где я училась, иду по коридору. Но вместо аудиторий здесь почему-то больничные палаты, я открываю двери и вижу койки, на них лежат больные, некоторые в бинтах. Открыв очередную дверь, я вижу в ней группу студентов, они сидят на полу на ковре (ковер тоже красный, похож на тот, что был на лестнице) и как бы медитируют, что ли. Я думаю, что среди них мне ничто не угрожает, т.е. тот парень. Я подхожу к окну и вижу (внизу), как он уходит, явно разочарованный. Сейчас он особенно похож на того парня, который мне раньше нравился. У него светлые волосы, он блондин.

Я тоже сажусь на ковер, в некотором отдалении от группы. Неожиданно входит медицинская сестра, она одета как акушерка, помогающая при родах, — белые бахилы на ногах, операционный костюм, марлевая маска. Это женщина средних лет, скорее плотная, она похожа на акушерку, которую я видела в роддоме, когда рожала. В руках у нее такой поднос и на нем, как бы на круглой подставке-основе, надета Танина голова. Как если бы кожу сняли вместе с волосами и надели на круглую деревяшку. Лицо мертвенно-бледное, глаза открыты, губы синие. Эта тетка говорит мне: “На, держи, а я должна пойти позвонить, сообщить ее родственникам. Тело лежит в соседней комнате”. И я думаю: “Ну вот, а Таню все-таки убили”.

Я держу в руках эту ужасную голову и смотрю в ее открытые глаза. И неожиданно понимаю, что это. не Танины глаза — они большие, карие, с длинными черными ресницами. Это мои глаза! На этом сон кончается.

Завязкой и экспозицией этого сна является ходьба через парк и решение подойти к знакомым подруги в автобусе. Кульминация — нападение трех парней, особенно эпизод, в котором голову Светы обливают керосином. Затем следует развязка (побег от главаря) и новая экспозиция — больничные палаты в коридоре учебного корпуса. Снова завязка (аудитория с медитирующими студентами), еще одна кульминация — голова подруги на деревянной болванке, и развязка — сновидица узнает на лице мертвой подруги свои глаза.

Объектное (каузально-редуктивное) толкование можно сформулировать следующим образом: нельзя сворачивать с пути, собьешься — можешь погибнуть. В трудной ситуации на помощь придет сообразительность и смекалка. Согласись для видимости с тем, что тебе “предлагают”, а потом ищи выход. Привлекательные мужчины опасны, а работа, научная карьера — это путь наверх. Идти надо быстро, а потом уже можно сесть и передохнуть, подумать. Подруга “сбилась с пути” и не сумела убежать — погибла. Ее пример — другим наука, отрезанная голова выглядит как учебное пособие, муляж. Но в ней (подруге) можно узнать себя — “это мои глаза”. Акушерка приносит не ребенка, плод, рожденный Светой, а страшный урок — вместо того, что сновидица могла бы “родить”, занимаясь своей работой как следует. Вывод: занимайся делом и не сворачивай с пути — пропадешь! Будь активна, думай, соображай — спасешься! Иди наверх и благодари судьбу зато, что опасное приключение для тебя кончилось благополучно. Могла ведь и головы лишиться.

Но такое толкование совершенно очевидно льстит сновидице. В нем есть сравнение с подругой, которой не удалось спастись от бандитов. Отдельные детали (малиновый ковер, керосин, сходство главаря с другом молодости) являются малопонятными, необязательными. Наконец, здесь нет никакой дополнительной информации, которой бы не располагало сознание Светы. Невольно задумываешься: зачем сновидению громоздить столько ужасов, чтобы высказать ряд трюизмов по поводу осторожности и предусмотрительности, находчивости и трудолюбия?

Обратимся теперь к собственно юнгианской парадигме. Толкование удобнее начать со средней части сна, в которой сновидица поднимается по лестнице. Перед нами символ процесса индивидуации. Путь наверх для Светы, которая после окончания вуза осталась работать на одной из кафедр в качестве ассистента, — это карьера ученого, преподавателя, лестница и приводит ее в то место, где она раньше училась, а теперь работает. Больничные палаты в сновидении — отражение, с одной стороны, потенциальных опасностей чересчур интенсивной работы, а с другой стороны, имеют отношение к процессу психической инфляции.

Идея инфляции сновидением выражена весьма ярко и конкретно. Светин “путь вверх” пока достаточно успешен, но его вряд ли можно уподобить подъему по парадной лестнице с роскошным ковром. У нее хорошая, гибкая и эффективная Персона, и отношения с людьми складываются легко. Определенные успехи личностного роста, “подвижки” в самоактуализации породили трактовку других людей, у которых всего этого нет, как больных, нуждающихся в лечении. Сама же Света (она медик по профессии) со временем станет (и уже отчасти является), тем, кто помогает, лечит, исцеляет. Сновидение символически выражает идею о том, что достигнутые успехи не столь велики, как считает сознание. Ей необходимо еще много учиться (присоединиться к группе студентов), серьезно размышлять о себе и своей жизни, духовно совершенствоваться (медитация). А для этого необходимо сесть. Сидящий человек уже не возвышается над другими, сидеть — это качественно иное состояние по сравнению с активным движением. Там, где сознание видит активный подъем вверх, бессознательное вмешивается: не смотри сверху на людей, а сядь и поразмышляй над своей жизнью. Это компенсаторное указание составляет главную суть середины сна.

Стоит Свете лишь начать это делать (в сновидении она присоединяется к группе медитирующих студентов, но садится немного поодаль), как в символическом ряду происходит следующее: появляется внушительная теневая фигура и буквально ставит сновидицу перед зловещим символом инфляции — пустой головой, внешней оболочкой Самости. (В процессе толкования Света говорит: “Она прямо всунула мне в руки этот ужасный поднос. А я стою, держу его и не знаю, что же делать”). Этот эпизод отражает настойчивую компенсаторную тенденцию, бессознательная установка резко контрастирует с привычным рядом сознательных представлений. Отсюда — замешательство сновидицы, ее страх и непонимание.

Разберем подробнее символику отрезанной головы подруги, точнее, снятой с нее и отпрепарированной кожи, пустой оболочки. Это очень яркий, эмоциональный образ Персоны, мощь его усиливается собственными глазами сновидицы, встроенными в него. Мертвая голова в сказках всегда дает советы, но одновременно она, как правило, принадлежит неудачливому предшественнику героя, “сложившему голову” при решении трудной задачи. Ближайшая мифологическая параллель — голова Горгоны Медузы, отрезанная Персеем и прикрепленная к щиту Афины Паллады. Любой, кто встретится взглядом с Горгоной, прекращается в камень, сновидица тоже каменеет, увидев на лице мертвой головы свои глаза. Инфляция, состоящая, как известно, в подмене Самости Персоной, в отождествлении Я с Персоной и утрате подлинности, является остановкой на пути индивидуации. Пораженный инфляцией застывает и окаменевает как тот, кто встретился со взглядом Горгоны. Эта встреча в сновидении изображена с потрясающей выпуклостью и эмоциональной мощью. “Я встретил Смерть, и у нее были твои глаза” — эту фразу Джона Китса Эго могло бы обратить к Персоне.

То, что сновидение использовало фигуру Тани, подруги Светы, объясняется психологическим значением личности Тани для Светы. Таня для нее — та, чье поведение успешно маскирует ее подлинную природу. Таня действительно в какой-то степени менее аутентична, чем Света, но самое главное — она воплощает в себе, олицетворяет типичные черты и свойства Персоны, оцениваемые большинством людей как позитивные и желанные. Она очень сдержанна, старается вести себя бесстрастно и спокойно в эмоционально непростых ситуациях. Но эта “лебединая сталь в облаках” дается самой девушке ценой колоссальной психологической защиты, трудно представить себе, сколько сил забирает у нее ставшая привычной маска холодного спокойствия.

Остановимся теперь на образе женщины, принесшей поднос с мертвой головой. Она, безусловно, выражает отчасти теневые аспекты, Света отмечает, что этой фигуры она побаивается. Ее можно сопоставить с реальной женщиной, чье влияние на жизнь Светы достаточно велико. Она проницательна, так что бессознательное сновидицы вполне могло избрать ее на ту роль, которую она и играет в сновидении. Фактически у Светы очень хорошие отношения с этой женщиной, последняя ей помогает и неоднократно высказывала ей свое расположение. Однако Света ее все же побаивается, и бессознательное акцентирует этот аспект отношений. Кроме того, женщина во сне — акушерка, то есть символически выполняет именно ту роль, которую можно соотнести с ее реальным вкладом в Светину жизнь. Действительно, она помогала “родиться” многим плодам.

Эта женщина позитивна, но какая-то слишком уж положительная, многое может и пользуется сильным влиянием. По всей видимости, бессознательно Света питает к ней то чувство, которое некий римлянин испытывал к Аристиду Справедливому. На вопрос, следует ли изгнать Аристида, римлянин ответил утвердительно. “Но разве он сделал тебе что-нибудь плохое?” — спрашивает неузнанный им Аристид. “Нет, я его совсем не знаю, — ответствовал прохожий, — но мне не нравится, что его повсюду называют Справедливым”. В данном же случае налицо реальная помощь, которая еще больше усиливает этот ревнивый аспект в отношениях.

Нужно отметить также, что описанная выше женщина — именно та, кто способствует “рождению” нового знания о себе, не всегда являющегося приятным и льстящим самолюбию Светы. Безусловно, она лучшая повитуха при рождении горькой правды, что, собственно, она и делает во сне.

Первая часть сновидения, судя по всему, относится к эмоционально-аффективному аспекту жизни сновидицы. Речь идет об антагонизме между разумом и страстями, и в изображении последнего сновидение сочетает компенсаторную функцию с редуцирующей. В тот период, когда приснился данный сон, чувственные (не только эротические, но и они тоже) потребности и влечения у Светы находились “в загоне”, ее основные силы уходили на работу и семью. Хорошенькая, веселая, кокетливая, уверенная в себе, до замужества Света привыкла к тому, что она часто находится в центре внимания, вызывает поклонение и восхищение. Но брак, рождение сына и заботы о семье в сочетании с обширными и сложными для молодой женщины служебными обязанностями практически свели к нулю свободу, игривость в отношениях — всю веселую и беззаботную девическую жизнь. Не удивительно, что после окончания трудного жизненного периода (когда сын был еще маленьким, а работа представлялась неподъемной) наступила некоторая ностальгия по вольной и свободной жизни. На момент сновидения Света уже проработала в вузе год, сын начал ходить в детский сад — проблем стало меньше.

Вряд ли в этом случае можно говорить о присутствии сознательных тенденций к “разгульному” времяпрепровождению, но сновидение компенсаторно выявляет некоторую (смутную, неосознаваемую) тоску по вольной жизни и тягу к приключениям несколько сомнительного плана. Это скорее потребности Персоны, чем Я и тем более Самости — в сновидении знакомые подруги и ее предложение инициируют начало опасного эпизода. Нападение насильников изображает чувственные влечения “на стороне”, а обливание головы керосином — угрозу гибели разума, подвергнувшегося нападению, атаке страстей.

Фигуру четвертого юноши можно соотнести с Анимусом, причем это амбивалентный Анимус, губительный и спасающий, привлекательный и опасный одновременно. “Путь спасения” в сновидении пролегает через библиотеку, т.е. это путь разума, и выход из трудной ситуации обусловлен интеграцией сведений, знаний, воплощенных позитивным аспектом Анимуса. При этом негативные черты последнего преодолены с помощью обмана. Символически это выражает опять-таки идею инфляции, центральную для данного сновидения.

Сцена нападения во сне Светы, безусловно, манифестирует негативно-компенсирующую (редуцирующую) функцию. “Редукция или обесценивание, — пишет Юнг, — при таких обстоятельствах представляет собой такую же компенсацию в смысле самоуправления; ясно также, что эта редуцирующая функция может быть несомненно проспективной” (56,с.169). В процессе толкования Света признала, что сон является для нее предостережением. Собственно, она с самого начала подразумевала нечто подобное (предостережение), только не знала, в чем же оно состоит и к чему относится.

Психологически важный и сильный момент нападения и спасения может быть проинтерпретирован с точки зрения юнгианских представлений о функциях архетипа Тени. Несомненно, насильники — теневые фигуры, а связанный с ними бессознательный аспект присутствует в сновидении как нечто опасное и угрожающее. Однако разрешить ситуацию Света смогла лишь тогда, когда она “обратилась” к теневой фигуре, вступила с ней во взаимодействие. Обман же привел к инфляции, пластически выраженной подъемом вверх по парадной лестнице с малиновым ковром. Отметим, что вступить в диалог с теневым бессознательным сновидица смогла лишь перед лицом смертельной угрозы. Договориться с Тенью, как указывает Юнг, крайне сложно, но это необходимая часть процесса индивидуации.

Анализ сновидений посредством применения к ним концептуальных положений юнгианства о природе и функциях бессознательного в системе психики выглядит и является непростым делом. Для этого требуется систематическое обращение к работам Юнга и постюнгианцев (что затруднительно), необходимы специальные знания архетипической символики и т.п. Можно использовать несколько более простые способы, одним из которых является четырехфазовый подход к работе со снами.

Первая фаза состоит в продуцировании возможно большего числа ассоциаций по поводу всех образов, встречающихся в сновидении. При этом необходимо записывать ассоциации, непосредственно относящиеся к элементам сновидения, избегая “цепочек”, которые уводят прочь от его содержания. Не следует пытаться как-то оценивать ассоциации или производить отбор. Важны как личные, так и архетипические коннотации — сходство ситуаций или действующих лиц сна с сюжетами или героями сказок, мифов, художественных произведений и т.п. После того, как основные ассоциации записаны, нужно перебрать их все, ожидая интуитивной подсказки о том, какая из них является правильной, наиболее подходящей Такая ассоциация рано или поздно найдется, “щелкнет”, и именно от нее необходимо отталкиваться в раскрытии смысла сновидения.

Вторая фаза состоит в соотнесении образов и действий сна с динамикой внутренней психической жизни сновидца, с его осознаваемыми и бессознательными мыслями, установками, интенциями. Наиболее важным является установление связей образов сновидения с архетипами структуры личности (Тень, Персона, Анима, Анимус), а его сюжета и замысла в целом — с вариантом процесса индивидуации, свойственным сновидцу.

В третьей фазе проводится собственно толкование, завершающее работу на двух первых стадиях. Сновидение предстает как целостная картина, связное послание, несущее вполне определенную и важную для сновидца информацию.

И, наконец, четвертой фазой является ритуал. Она предполагает совершение физических действий, символически выражающих то, к чему призывает сновидение Ритуалы могут быть самыми разными, важно лишь, чтобы они совершились и тем самым знаменовали завершение работы над сном. Реальные действия помогут лучше интегрировать бессознательное послание сна в систему сознательной активности индивида.

Приведем пример четырехфазовой работы со сновидением Владимира С, 28-летнего мужчины, работника коммерческой фирмы.

Я сижу за партой в каком-то классе или аудитории, в ней полутьма. Все вокруг сидят в белых халатах, и я тоже. Я никого не узнаю, но чувствую, что это мои знакомые (коллеги). Я сижу за первой партой, и вместе со всеми пишу сочинение или какую-то контрольную. Я чувствую себя довольно неуютно, вокруг темно, сыро.

Напротив меня в соседнем ряду сидит (тоже за первой партой) девушка, это какая-то моя знакомая, но не по работе в фирме. Вдруг она встает, выходит, затем входит снова и громко говорит, обращаясь ко мне: “Твои отпечатки пальцев, Скляренко (фамилия изменена), до сих пор на моем теле!” Тут я начинаю понимать, что это вроде бы Наталья, (что-то напоминает мне ее, что-то противное и толстое). Я думаю про себя: “Ну и дура!”

Оглядываюсь назад, в зал, и вижу Г. С. (директор фирмы, где работает Владимир), он один в черном костюме и как бы наблюдает за всеми, ждет, когда же мы напишем. Его лицо спокойное и невозмутимое, казалось, он ничего не видит и не слышит. Я про себя думаю: Г. С. всегда такой спокойный и уверенный, это оттого, что он на самом деле все про всех знает и понимает. Продолжаю писать сочинение.

Первая фаза толкования принесла следующие значимые ассоциации: сочинение или контрольная — профессиональная состоятельность, точнее, испытание ее; белые халаты и черный костюм Г.С. — различный профессиональный уровень (белый цвет — цвет стерильности, сновидцу иногда кажется, что он мало что умеет в своей работе, т.е. “стерилен”); отпечатки пальцев — влияние; упомянутая в сновидении девушка проассоциирована прямо гам же, во сне, с фигурой реальной знакомой Владимира, он эту сослуживицу недолюбливает и не доверяет ей.

Вторая фаза оказалась особенно продуктивной. Два центральных действующих лица, девушка и Г.С, манифестируют соответственно теневые аспекты Анимы и строгую, контролирующую Персону. Последняя воплощает в себе также высокий уровень профессионального мастерства, мудрость, спокойствие и проницательность, т.е. качества, необходимые Эго, которые оно может обрести посредством преобразованной и хорошо интегрированной Персоны. Девушка в сновидении пытается скомпрометировать сновидца (здесь же присутствует его начальник), это указание на то, что реальный прототип негативной Анимы может использовать свои знания о личной жизни и внутреннем мире Владимира для того, чтобы “подставить” его. Общий контекст сна сопоставим с ситуацией личностного и профессионального роста сновидца в настоящее время. Мотивы негативной Анимы понятны в сопоставлении с историей отношений Владимира с Натальей, с которой ассоциируется девушка во сне. “Что-то противное, толстое” отражает душевную грубость и расчетливость этой девушки.

Собрав воедино всю эту информацию и последовательно реализуя принципы юнгианского анализа, в третьей фазе можно прийти к следующему толкованию. Основной смысл сновидения состоит в призыве быть осторожным к внешне малозначимым аспектам отношений с людьми. Для сновидца характерны дружелюбные и доброжелательные отношения с девушками, в том числе и с той, что упомянута во сне. Однако его влияние на нее достаточно сильное, а то, что внешне поведение Владимира безупречно, не мешает ему на скрытом, интимно-личностном уровне быть (в трактовке самой девушки) грубым и пренебрежительным. Основная претензия негативной Анимы (репрезентируемой фигурой Натальи), такова: ты слишком сильно повлиял на меня, а теперь пренебрегаешь мною. Девушка в действительности хотела бы более близких отношений со сновидцем, она проявляет стойкий интерес к его внутренней духовной и личной жизни. Однако интерес этот — поверхностный и корыстный, Владимир полагает, что при случае она, не задумываясь, использовала бы такую осведомленность против него. Что, собственно, и показано в сновидении (попытка опорочить сновидца в присутствии многих сослуживцев и — особенно — директора фирмы).

Строгая Персона напоминает об осторожности и осмотрительности. В то же время во сне Владимир продолжает писать сочинение, а Г.С. остается спокойным и бесстрастным. Здесь прямой совет неторопливо и уверенно делать свое дело как можно лучше — тогда осуждения начальника, равно как и инсинуаций недоброжелателей, можно не опасаться. Но нужно быть предельно внимательным в отношениях с людьми, чтобы не допустить действий, которые, фактически не являясь порицаемыми, могут быть истолкованы в худшую сторону. Это особенно касается отношений с женщинами, в первую очередь с Натальей, с которой особенно легко стать без вины виноватым.

В четвертой фазе сновидец решил выполнить следующий ритуал: составить подборку песен о коварстве теневой Анимы и записать их на отдельную магнитофонную кассету. А в начале и в конце этой записи поместить песню об осторожности и необходимости поддерживать равновесие, чтобы не поскользнуться и не упасть (“Гололед”).

АКТИВНОЕ ВООБРАЖЕНИЕ ИЛИ ГРЕЗЫ НАЯВУ

Основы метода активного воображения

Еще одним способом работы с бессознательным в аналитической психологии является активное воображение (Active Imagination). Как и другие техники, этот метод направлен на осознание и восприятие глубинных аспектов психики, он способен ассимилировать и интегрировать ее разрозненные комплексы. Основную задачу активного воображения следует видеть в выведении на сознательный уровень “отколовшихся” энергетических систем, чья автономия угрожает единству психики и ее целостному функционированию.

Как и анализ сновидений, активное воображение помогает личности осознать некоторые ее ранее недифференцированные аспекты. Такие обособленные участки психики представляют собой своего рода отдельно живущие “Я-личности”- со своими мыслями, чувствами, эмоциями качествами и свойствами, непризнанными сознанием и неизвестными ему. Содержание этих комплексов, берущее начало в коллективном бессознательном, оказывает постоянное воздействие на душевную жизнь индивида, что проявляется в форме неожиданных аффектов и настроений, чрезмерных эмоциональных реакций, интуитивных догадок и предчувствий.

В отличие от образов сновидения, фантазии появляются в сознании бодрствующего человека, что позволяет устанавливать с ними связь, не теряя одновременно ориентации во внешнем мире. Фантазии располагаются как бы “на пересечении” реального внешнего мира и внутренней психической реальности. С архетипами последней и возможно установить контакт посредством активного воображения и, тем самым, сохранить контроль сознания над душевными переживаниями, индуцируемыми комплексами.

Метод активного воображения был “открыт” Юнгом в период его душевного кризиса 1913-1914 годов:

“Для того, чтобы удержать фантазии, я часто воображал некий спуск. Однажды я даже попытался дойти до самого низа. В первый раз я будто бы спустился метров на 300, но уже в следующий раз я оказался на какой-то космической глубине. Это было — как путешествие на Луну или погружение в пропасть. Сначала возник образ кратера, и у меня появилось чувство, будто я — в стране мертвых. У подножия скалы я различил две фигуры: седобородого старика и прекрасную юную девушку. Я осмелился приблизиться к ним — так, словно они были реальными людьми, и стал прислушиваться к их разговору…

Филемон и другие образы моих фантазий принесли с собою осознание того, что, возникающие в моей психике, они созданы не мною, но являются сами по себе и живут своею собственной жизнью. Филемон представлял некую силу, которая не была — я. Я вел с ним воображаемые беседы, и он говорил вещи, которые мне бы не пришли в голову. Я отдавал себе отчет в том, что это говорит он, а не я. Он объяснил мне, что я не должен относиться к своим мыслям так, как будто я порождаю их… Именно он научил меня относиться к своей психике объективно, как к некоей реальности” (57, с.183-185).

Как видим, автономия комплексов отражена в тексте Юнга весьма конкретно, посредством подчеркивания самостоятельности действий и поступков фигур фантазии. Такие представления являются весьма древними, в различные эпохи автономные комплексы проецировались на всевозможных природных и сверхъестественных существ. Малодифференцированная психика первобытного человека, дабы сохранить свое равновесие, инстинктивно выносила вовне бессознательные комплексы и таким образом дистанцировалась от них.

Персонификация собственных бессознательных содержаний позволяет заключить душевный образ в рамки конкретного объекта или явления. Давая ему имя, мы амплифицируем, обогащаем и дополняем разрозненные аспекты эмоционально-чувственных комплексов. Облачив их в знаково-символическую форму, легче удержать в сознании все многообразие, тонкость и сложность проявлений бессознательного.

Взаимоотношения человека с миром в трактовке аналитической психологии суть отношения проективные. Мнения, суждения и интерпретации объектов (особенно неожиданные и необъяснимые) несут в себе значительный момент проекции бессознательных содержаний и интенций, осознанию и пониманию которых способствует аналитико-синтетическая работа в рамках свободного фантазирования, продуцирования ассоциаций и т.п. Даже обычные речевые штампы и идиоматические выражения (“осеннее настроение”,”пустой номер”) могут указывать на депрессивную установку или чувство одиночества.

Для дальнейшего проникновения в суть бессознательных содержаний необходимо дать возможность персонифицированной сущности проявить себя. Точнее, не мешать бессознательному высказываться искренне и спонтанно (по-другому оно и не умеет). В технике активного воображения необходимо, сохраняя сознательный контроль над самим процессом, свести к минимуму цензуру сознания над активностью бессознательных содержаний. Это касается в первую очередь нравственных и моральных установок и норм, влияние которых способно заглушить и исказить голос бессознательного. Основными ценностями процесса активного воображения являются импульсивность, своеобразие, свобода выражения и безоценочность, а не социальная желательность, приемлемость или соответствие этическим стандартам.

Информация из бессознательного может прийти в виде внутренних ощущений, зрительных образов, спонтанных движений, мелодии или голоса. Подходящими формами работы являются рисование, лепка, свободные описания, сочинение рассказов или стихотворений. Главная задача — попытаться как можно лучше понять смысл того, что выражает бессознательная психика, безотносительно к оценке художественного или иного совершенства получаемых результатов.

Один из учеников Юнга, Р.А.Джонсон (16) предлагает 4-фазовый подход к процессу активного воображения, аналогичный технике работы со снами. Это постепенный, поэтапный путь в архетипическим мир внутренних образов. Первая фаза — это состояние отрешенности или опустошения эго. Необходимо “очистить” сознание от всех мыслей, образов и чувств, которые порождены внешними условиями, В удобном месте, где никто не помешает человеку и не станет его отвлекать, в максимально комфортной позе он забывает о всех актуальных проблемах и событиях и освобождается от рациональной мыслительной деятельности. При этом ощущения и мысли, пребывающие в бессознательном, недифференцированном состоянии, получают возможность оформиться в образы-персонификации.

Вторая фаза — приглашение бессознательного — заключается в проникновении фигур бессознательного в сферу эго. Воображая любые пейзажи, картины или сюжеты, можно инициировать этот процесс. Не нужно делать никаких специальных усилий —- достаточно позволить спонтанному образу “вплыть” в сознание и вступить с ним в доброжелательный диалог. Можно спросить у персонифицированных содержаний, что они собой представляют, откуда они пришли, чего хотят и т.п. Полезно установить, какие части внутреннего Я нашли свое воплощение в образах активного воображения, какие аспекты или интенции личности подавляются сознанием, не находят себе выхода или применения.

На третьей стадии происходит внедрение этических ценностей, отброшенных в первой и второй фазе. Сознание пытается заключить договор с отколовшимися комплексами, принимая на себя определенные обязательства. При этом важно достичь такого соглашения, в рамках которого основные ценности и характер личности остаются незыблемыми. Сознание готово вступить в диалог с архетипическими влияниями, но не позволяет им захватить контроль над психикой и поведением индивида. Влияние бессознательного не должно обернуться разрушительным смерчем в системе межличностных отношений или привычной деятельности. Таким образом происходит постепенное разрешение внутриличностных конфликтов, “очеловечивание” теневых сторон психики, интеграция автономных комплексов и, в конечном счете, — духовное развитие и рост.

Четвертая фаза — это ритуал. Как и в работе со снами, здесь недостаточно ограничиться интеллектуальной активностью — необходимы конкретные действия или поступки. Они не обязательно должны быть грандиозными или повлечь за собой масштабные изменения в системе привычной жизнедеятельности, но сделанные выводы или принятые решения нужно зафиксировать в поведении личности, а не только в ее мыслях.

Регулярные диалоги с “бессознательной психеей” раскрывают и актуализируют новые возможности и способности личности. Ранее связанная комплексами психическая энергия разблокируется и может быть употреблена на цели роста и развития. Взаимодействие сознания и бессознательного, сменившее их былой антагонизм, позволяет Самости как сущностному центру индивидуальности координировать различные аспекты процесса индивидуации, способствуя ощущению зрелости и внутренней силы. Активное воображение, как и работа со снами, в юнгианстве являются признанными способами содействия личностному росту и самотрансценденции.

Техники и приемы активизации образов бессознательного

Современное постюнгианство значительно усовершенствовало метод активного воображения. Один из наиболее интересных подходов принадлежит Джеймсу Хиллману, создателю т.наз. “архетипической психологии” — особой разновидности юнгианского анализа, утверждающей примат спонтанного творчества среди других видов терапевтической работы. Главное в пуэрильном подходе Хиллмана — интенсивная работа с образами как самоценными сущностями — вне зависимости от информации, которую они несут. Аналитик одним из главных считает архетип Вечного мальчика (Puer eternus) — “духа молодости, вечно юного, свежего и порождающего. Этот подход означает терапию окрыленную и вдохновенную, фантастическую и безответственную” (50, с. 18).

Работа с образами снов не отличается от направленного воображения и состоит прежде всего в их поддержке и развитии. Хиллман призывает аналитика и пациента -е столько изучать, сколько лелеять, беречь, сохранять, уважать и понимать образы своего бессознательного, относиться к ним как к новорожденным младенцам, потенциальным предвестникам Самости. Любые плоды воображения ценны и заслуживают уважения, даже из самого мрачного видения может явиться прекрасный символ будущего изменения, роста и развития личности. Бессознательный потенциал может и должен воплотиться в творчество, составляющее самую сущность жизни.

Отличительная особенность пуэрильного подхода — представление об аутентичной ценности образа, значение и смысл которого прежде всего субъективны. Хиллман не отрицает возможности традиционной интерпретации бессознательной символики, но особо подчеркивает ведущую роль индивидуальности (как пациента, так и аналитика) в этом процессе. Понимание или амплификация (обогащение) бессознательных содержаний — процесс глубоко личный, интуитивный, предполагающий особого рода “вживание” в образ, спонтанно всплывший из психических глубин. Рафинированное сознание, в особенности сильное эго аналитика (целенаправленное, прямолинейное, жестко структурированное профессиональной подготовкой) часто бывает скорее помехой, нежели подспорьем в работе с образами бессознательного.

Картины воображения хрупки и изменчивы, они требуют бережного обращения, тончайших прикосновений (кончиками пальцев). Большинство попыток классификации и систематизации ведут к неизбежному упрощению и огрублению сложных, уникальных, многоплановых проявлений человеческой психики. Сама природа психического не позволяет оградить себя строгими рамками логики и научных понятий.

Вместо попыток проникнуть в смысл бессознательного образа, “расшифровать” его Хиллман предлагает идти за ним следом, прислушиваясь к ассоциациям и интуитивным догадкам. Главное условие работы — честность и предельная искренность по отношению ко всем скрытыми подавленным сторонам жизни личности. Аналитик склонен очень бережно и серьезно воспринимать любой бессознательный импульс, ибо рассматривает его как попытку появления на свет нового аспекта Самости. Главное — это раскрепостить воображение, снять с него оковы условностей, правил, стандартов, традиций. Образы бессознательного, считает он, можно и должно предоставить самим себе, своему априорному предназначению. Им нужно дать простор и полную свободу — и тогда значение и смысл спонтанно появятся в сознании, обогатив его содержание и расширив границы. Цель терапии, по Хиллману, — полная свобода, спонтанность, трансцендентность и вездесущность воображения. Творчество и фантазии являются внутренним и самым ценным аспектом сознания: “Эта часть души, которую мы храним в себе, есть главное в исследовании, в молитве, на исповеди, между любовниками и друзьями, в работе и искусстве, правдивая основа нашей судьбы” (50, с. 24).

В какой-то степени противоположным пуэрильному подходу Хиллмана является направление, развиваемое французским психологом Робертом Дезолье. Основной задачей юнгианского анализа он считает понимание специфики бессознательных содержаний в контексте жизни пациента — его деятельности, семейных отношений, трудностей и конфликтов. Направленное фантазирование по Дезолье — это техника, во множестве содержащая элементы внушения, суггестии. Аналитик занимает директивную позицию в интерпретации бессознательной символики, выявляя, главным образом, архетипические комплексы и порождаемые ими проблемы.

Дезолье склонен задавать тему для направленного воображения, создавая своего рода “смысловой коридор” для бессознательной символики. Формирующиеся образы описывают определенную личностную проблематику и указывают на актуальные комплексы пациента. Одновременно происходит отреагирование сильных аффектов и трансформация сознательных установок. Терапевтическая процедура позволяет сочетать диагностику актуального состояния с осознанием причин скрытых конфликтов. Дезолье — приверженец стандартных тем для направленного воображения (он называет их стартовыми образами). Эти образы (меч, ваза, спуск в глубину или подъем на вершину) способствуют бессознательной проекции основных архетипов структуры личности и типичных проблем отдельных этапов ее индивидуации. Он широко использует также Фантазирование в рамках основных мифологических сюжетов и мотивов, предлагая пациентам описывать воображаемые отношения со сказочными персонажами (русалками, феями, ведьмами, колдунами, животными и т.п.).

Как видим, существует множество способов войти в активный контакт с образами бессознательного и получить от них важную информацию, поддержку и помощь. Мы хотели бы предложить еще один метод, который подойдет людям, увлекающимся музыкой. Это “музыкальный сценарий” — работа с бессознательным посредством аудиаль-ных (слуховых) образов — мелодий и звуков. Техника его проста. Нужно отобрать из понравившегося концерта или альбома несколько песен или отдельных фрагментов, которые произвели особенно сильное впечатление. Отбор следует доверить бессознательному, т.е. не размышлять, не сравнивать, не пытаться объяснить, мотивировать свой выбор. Инстинктивный отбор связан с актуальными трудностями, нерешенными проблемами — иными словами, с материалом, нуждающимся в проработке.

Затем в спокойной обстановке человек прослушивает отобранные мелодии и следит за образами, спонтанно возникающими как сопровождение музыки. Если выбрана песня на иностранном языке, можно попробовать догадаться, о чем поет исполнитель (нам известен случай, когда молодой человек, не зная английского языка, практически дословно воспроизвел по-русски текст песни известной рок-группы “Urian heep” “Lady in black”. Могущество Анимы!) Достаточно просто рассматривать порожденные мелодией образы или картины, но можно и попытаться понять, что они символизируют.

При желании несложно составить своего рода музыкальный сценарий своей жизни, музыкальный вариант личной истории из любимых мелодий или песен. При его прослушивании личность может соединить, идентифицировать себя или жизненные события с отдельными музыкальными фрагментами. Поле для проекции в этом случае будет очень обширным, так что могут получиться весьма интересные результаты.

Такой метод работы с бессознательным основывается на весьма специфическом механизме интермодального синтеза, лежащего в основе широко известного явления синестезии — соединения различных ощущений в единое впечатление, единый образ. Как сказано у Ш.Бодлера, “есть запах чистоты. Он зелен, точно сад. Как плоть ребенка, свеж, как зов свирели, нежен”. Полнота чувственного образа способствует более полной ассимиляции бессознательных содержаний и эстетизирует, украшает сам терапевтический процесс. Один из авторов данной книги успешно использует эту технику в своей практике.

Опыт терапевтической работы по методу активного воображения

Описанная ниже практическая работа проводилась с молодыми людьми в возрасте от 18 до 25 лет (студенты). После 20-30 минут активного воображения участникам предлагалось записать результаты в произвольно выбранной форме, а интерпретация осуществлялась индивидуально сразу же после сеанса. Большинство добровольцев подчеркивали эмоциональную насыщенность процедуры и выразили удовлетворение и желание продолжать такую работу самостоятельно.

Пример 1. Я увидел поле, дождь, вернее — сильную грозу с молниями, потом внезапно переместился на берег моря. Одетый в форму морского офицера, я иду по берегу в крепость, но так и не прихожу туда. Из какого-то вакуума с клубящимися облаками появляется огромный глаз и пристально смотрит на меня. Я пытаюсь (как учили) задать вопрос, но ответа не получаю, глаз исчезает и сбоку вытягивается женская рука с длинными красными ногтями. Она пытается меня схватить, промахивается и как бы “утягивается” обратно. Скребет ногтями по земле. Снова появляются глаза, сперва доброжелательные, потом все злее и злее, последние — уже звериные.

Интерпретация. Пример работы с воображением, которая началась весьма успешно. Визуализированы образы грозы и моря — типичные символы бессознательного (дождь — непосредственная связь с ним). Морской офицер (Персона) относится к желанию разобраться с бессознательными потребностями и желаниями с позиции силы. Фигура офицера — строгая, официальная, целеустремленная (жесткое сознательное программирование). До крепости (Эго) он так и не добирается, т.е. у участника нет уверенности в том, что имеющаяся у него Персона эффективна. Фигура Анимы (женская рука) выглядит как внешняя компенсация (красные ногти). Юнг указывает, что сильное тяготение Персоны (в нашем примере — офицер) к Эго приводит к отталкиванию Анимы. В воображении рука хочет ликвидировать этот разрыв, пытается схватить участника, но безуспешно. Взаимодействия с глазом (символ Самости) не получилось, поэтому характер символики становится все более угрожающим. Неинтегрированная Анима агрессивна, и к концу агрессия нарастает (звериные глаза). Данные пример свидетельствует о негибкости сознательной установки, из-за чего бессознательные влияния приобрели агрессивный, угрожающий характер.

Пример 2. Совершенно неожиданно мне представилась набережная (знакомый участок около кинотеатра “Мир”). Много ив, а по ступенькам к реке спускался слон, большой, темно-серый. Я страшно удивился и спросил сам себя: “Почему слон?” А в ответ фраза: “Как слон в посудной лавке”. Образ пропал.

Интерпретация. Перед нами — амбивалентная фигура со сложной бессознательной символикой. Слон — большое, инстинктивное животное. Скорее всего, бессознательное породило этот образ в порядке компенсации. У участника (Игоря Ц,), по-видимому, есть аспект личности, Я-образ, излишне медлительный, тяжеловесный, неуклюжий, неповоротливый, грузный. Эта сторона утрирована, поэтому сознание не любит и не предоставляет ей возможности существовать в свойственной слону манере — неторопливой, спокойной, размеренной жизнью. За тот краткий миг, пока бессознательное “связалось” с сознанием посредством воображения, Эго успело осудить слона за отсутствие гибкости, легкости, грациозности.

Из беседы стало ясно, что проявившийся бессознательный аспект относится к отношениям с женщинами — Игорь неловок с ними, неуклюж, он считает себя смешным. Часто неумышленно обижает любимую девушку, потом раскаивается, но даже извиниться толком не может. На вопрос о том, где он такой, Игорь честно ответил: “Наверное, это в постели я как слон в посудной лавке”. Судя по всему, эта сторона жизни у него почти целиком бессознательна.

С другой стороны, слон — это архетипический образ силы, могущества, спокойствия и величия. Именно эти черты отсутствуют в сознательной установке участника, и компенсаторная фигура через воображение пытается “донести” их. Аналитик сообщил Игорю о позитивной семантике символа и предложил найти и укрепить в себе “положительного слона”. Упражнение оказалось весьма полезным.

Пример 3. Берег моря, спокойные, легкие волны несут меня куда-то вдаль. На горизонте — низкие облака, сквозь них пробивается неяркое вечернее солнце. Затем я оказываюсь на берегу, лежу на животе, чувствую себя безмятежно и спокойно. Полное единение с природой. Вдруг слышу звук шагов по гальке, оборачиваюсь и вижу, что мне навстречу идет мужская фигура в темной шляпе и плаще. Я совсем не испугана, тем более что фигура почти сразу исчезает.

Справа от меня на причале сидит юноша в позе мыслителя, он каменный. Я взбираюсь на причал, подхожу к нему. Он, оказывается, живой, и я вспоминаю, что нужно заговорить с ним. Спрашиваю: -“Кто ты?” Он молчит.

— “Ты мыслитель?” Он ухмыляется.

— “Ты философ, мудрец?” Он отвечает:

— “Я слишком молод для мудреца”. Я говорю:

— “Можно мне посидеть возле тебя?”

Он: — “Нет. Тебе нужно туда” — и показывает рукой вдаль, в море. Меня охватывает беспокойство, и тут я вижу, что юноша превратился в женщину с длинными волосами в белом одеянии. Она идет вдоль причала и зовет меня за собой. Я подошла, и она показывает мне далеко в море корабль с белым парусом и ярким маленьким красным флажком.

Интерпретация. Перед нами пример очень яркой и успешной работы в технике активного воображения. Участница (Ирина С.) видела последовательно фигуры Тени, Анимуса и Самости (женщина в белом одеянии). Путь индивидуации представлен морским берегом, плаваньем, парусником. Спокойное, умиротворенное состояние в самом начале свидетельствует об успешном “приглашении бессознательного”, хорошем и устойчивом контакте с ним. Первая фигура несет смешанную семантику Персоны и Тени (темный плащ и шляпа). Выраженных актуальных проблем на этом уровне у Ирины нет, что и показано в упражнении.

Анимус (вторая ступень) прямо говорит о своей молодости, т.е. неразвитости, и указывает на море (символ бессознательного, за счет интеграции содержаний которого возможна дальнейшая индивидуация). Показательно, что ни женщина, ни юноша не стали разговаривать с Ириной, а лишь предлагали ей погрузиться в море. Обе архетипические фигуры указывали на море, где парусник, возможно, олицетворяет потенциальную Самость. Ирина еще не прожила большую часть своей жизни, у нее все впереди—в том числе, по-видимому, и плавание в бурных волнах. Анимус, хотя и молод, уже достаточно сформированный (мыслитель). Доминирует сознательная установка, мышление, а эмоции и чувства мало дифференцированы.

В беседе было установлено, что Ирина считает себя романтической натурой и надеется, что в ее жизни обязательно будет место приключениям (разумеется, приятным и благопристойным). Внешне и по сути участница — спокойная, уравновешенная, разумная девушка, ориентированная на достижения и успех. Совершенно очевидно, что ее жизнь не похожа на плавание по морю (бессознательного), и активное воображение показывает, что дальнейшее развитие и личностный рост нуждаются в интеграции бессознательных содержаний. Плавание по волнам (в самом начале упражнения), с одной стороны, успокаивает Ирину на этот счет (все будет хорошо и приятно), а с другой стороны — Самость и Анимус готовы оказать поддержку Эго, “готовы в путь”.

Пример 4. Я увидел комнату, загроможденную вещами, они валялись в беспорядке. Фраза: “Это не то, это не нужно”. Затем возникла другая комната — длинная, похожая на казарму. На стенах ковры, длинная кровать, застланная белым покрывалом. Точно по центру, ромбом положена маленькая красная подушка. Все так симметрично расположено.

Потом я увидел крышу, двускатную, покрытую снегом. С одной стороны снег совершенно чистый, а с другой — множество следов (человеческих и птичьих).

И наконец, я увидел небо, затянутое тучами, а в центре чистый синий круг (как колодец или тоннель в этих облаках). Три орла пытались пролететь в этот тоннель, один прорвался, а два других развернулись и улетели. Я ни с кем не успел поговорить.

Интерпретация. Участник (Энвер А.) имеет много проблем, главным образом житейских, на уровне Персоны, Экспозиция изображает его жизненную ситуацию, а фраза, прозвучавшая “как бы ниоткуда” показывает отношение бессознательного ко всем хлопотам Энвера. Вторая картина отражает бессознательность существования участника, который (возможно, в силу национальных традиций) сильно идентифицируется с коллективной психикой. Такая жизнь выглядит более упорядоченной, но это все же казарма. Маленькая красная подушка посреди огромной, длинной белой кровати — экзистенциальное одиночество Энвера, от которого он пытается найти защиту посредством создания в своей жизни порядка, симметрии (его понимание гармонии).

Крыша, венчающая здание, может иметь отношение к символике Самости. Она двухчастна: чистая и белая с одной стороны, и испещренная следами (коллективные представления и ценности) — с другой. В беседе выясняется, что Энверу больше нравится белая сторона, т.е. он все же склонен выбрать путь индивидуации, а не идентификации с коллективной психикой. Надежда на это персонифицируется фигурой “прорвавшегося” (к чистому небу и солнцу) орла. По поводу двух других птиц Энвер замечает, что это “конкуренты”.

Суммируя все сказанное, можно заключить, что этот пример показывает проблемы, возникающие в результате идентификации личности с коллективной психикой. Жизненная ситуация участника довольно необычна: его этническая принадлежность способствует такой идентификации, и в то же время он учится на отделении психологии и каждый день слышит о необходимости самоактуализации и личностного роста. Противоречивость ценностей и сложная ситуация выбора в этом случае наглядно изображаются активным воображением в символической форме.

Сновидения, воображение и ритуалы

Необходимой завершающей частью работы с бессознательным является совершение ритуала. Человек должен закрепить свои инсайты в практических действиях, сделать ментальное физическим. Ритуал является связующим звеном между процессами, имеющими природу психической реальности, и событийной стороной жизни личности. Конкретные действия совершаются на основе измененных ценностей, установок, взглядов и мнений — через это личность зримо, ощутимо становится другой. Это хорошо понимали люди традиционных обществ, где были не только оракулы и храмы, но существовала устоявшаяся система сезонных, возрастных, коллективных ритуалов и магических обрядов. О пользе ритуала, его целительной роли для психического здоровья личности неоднократно писали многие исследователи примитивных обществ и культур (Г.Бейтсон, Ф.Боас, К.Леви-Строс, Б.Малиновский, М.Мид, В.Н.Топоров, В.Тэрнер и др.).

К.Г.Юнг так описывает ритуал, совершавшийся им в течение многих лет жизни:

“Слово и бумага казались мне средством несовершенным, мне нужно было что-то более существенное. Я чувствовал потребность перенести непосредственно — в камень — мои сокровенные мысли и мое знание. Иными словами, я должен был закрепить в камне мою веру. Так появилась Башня, дом, который я построил себе в Боллингене…

С самого начала Башня была для меня местом зрелости, материнским лоном, где я мог стать тем, чем я был, есть и буду. Башня дала мне такое ощущение, словно я переродился в камне. Она явилась воплощением моих предчувствий, моей индивидуации…Она очень помогла мне, она как бы утверждала меня в самом себе. Я строил дом по частям, следуя всегда лишь нуждам момента и не задумываясь о внутренней взаимозависимости того, что строится. Можно сказать, что я строил как бы во сне. Лишь после, увидев то, что получилось, я обнаружил некий образ, полный смысла: символ душевной цельности” (57,с.223).

Выполнение ритуалов позволяет сбалансировать и упорядочить неустойчивую динамику психической реальности, “укоренив” ее в бытии, а личность устанавливает сознательную связь с миром архетипов коллективного бессознательного. На примере Юнга мы наблюдаем ритуал, соотносящийся с процессом индивидуации, личностного роста, пластически выраженным строительством Дома* (Подобные “дома душ”, ритуальные домики для возрастных инициации и т.п. широко распространены по всему миру у народов, живущих в естественной связи и гармонии с природой — как с окружающим растительным и животным миром, так и собственной внутренней природой.)

своей души.

Ритуальные действия не обязательно должны быть сложными или мистическими. Достаточно самых простых вещей, вплетенных в ткань обыденной жизни. Так, одной девушке приснился сон, в котором слабое, неустойчивое Эго символизировалось образом окна. В качестве ритуала мы предложили сновидице вымыть окна в своей квартире, она сделала это и получила очень интересный и полезный внутренний опыт. Молодой человек с проблемой неинтегрированной Анимы, которая символически изображалась сновидениями в образе ведьмы, повесил у себя над кроватью репродукцию картины П.Брейгеля-старшего “Колдунья Мэг”. Женщина средних лет, сталкиваясь в сновидениях с собственной агрессивностью, обычно делает маленькие подарки людям, против которых эта агрессивность направлена во сне.

Показателен следующий случай. Одна из клиенток систематически видела сны, изображающие монолитную систему психологических защит во многих важных сторонах жизни, в том числе — в отношениях с мужем. Одновременно она жаловалась на чувство одиночества, непонимание близких, беззащитность. По совету аналитика она решила в течение недели держать все внутренние двери в своем доме открытыми. Поначалу это ее сильно раздражало, но постепенно она привыкла. Им с мужем это понравилось, они научились разговаривать друг с другом даже в то время, когда каждый из них был занят своим собственным делом. Психологический климат их семьи смягчился, а проблем у клиентки стало поменьше.

Многие бессознательные компенсации на поведенческом уровне имеют негативный характер — это так называемые невротические ритуалы. Бесконечное мытье рук, навязчивая тревога по поводу того, все ли замки и запоры в порядке, поглощение огромного количества лекарств при малейших признаках плохого самочувствия — вот типичные ритуалы невротиков. Разумеется, лучше придумать и выполнить какие-то полезные и приятные действия, нежели тратить время и силы на поступки, которые изолируют человека от реальности и не позволяют ему получать удовольствие от жизни в настоящем.

Часто люди совершают ритуальные действия, не подозревая о том, что у них имеется глубокий символический смысл. Все праздничные ритуалы приносят радость и удовольствие независимо от того, знает ли человек, устанавливающий в своем доме новогоднюю елку, о сложных символах смерти и возрождения в циклическом времени календарного года. Иногда символику ритуала, его бессознательную основу обнаружить легко.

Издавна известны так называемые апотропеические ритуалы, в основе которых лежит бессознательное стремление защититься от страха, ударов судьбы. Первоначально они возникли в рамках символики похоронного обряда и были направлены на то, чтобы уберечь живых от гнева мертвецов, их возвращения на землю, Сюда относятся обычай оставлять еду на могилах (кормление души покойника), “сидение” или “бдение” около недавно умершего. (В известной русской сказке “Сивко-Бурко” младший сын трижды приходит бодрствовать по ночам на могилу своего покойного отца и получает от него в награду волшебного коня.) Пример современного апотропеического ритуала:

Сорокалетняя женщина (Людмила С.) очень любит гулять на кладбище. Ей нравится спокойствие и отрешенность этого места, на кладбище она испытывает чувство внутренней гармонии, любит предаваться философским раздумьям. Людмила с удовольствием разглядывает памятники, читает надписи на них. В детстве она любила готовиться к экзаменам на заброшенном кладбище неподалеку от своего дома. Приезжая в незнакомый город, она стремится выкроить время для “экскурсии” на кладбище

В беседе выяснилось, что Людмила испытывает глубокий экзистенциальный страх смерти. Ей трудно представить, что она умрет, она хотела бы жить вечно. Клиентка считает несправедливостью привычный порядок жизни и смерти, рассуждая примерно так: “Это же просто глупо — столько всего знать и уметь, и чтобы все пропало. Со мной умрет ведь целый микрокосм”. Ее поведение понятно: раз я люблю кладбища и часто там бываю — значит, я еще нескоро туда попаду. Логика бессознательного в данном случае очень простая.

А вот пример более сложной символики ритуала архетипического плана. Молодая девушка 23 лет (Вика Т.) рассказала следующий короткий сон:

Я у себя дома на кухне, чищу картошку. Почему-то срезаю очень толстый слой кожуры. Рядом стоит моя мама, но замечания мне не делает, как будто так и нужно. Во сне я точно уверена, что картошка не наша, но чья она, я не знаю. Вдруг мама говорит, что картошка краденая.

Далее мы приводим фрагмент аналитической беседы:

Аналитик (АН): Как Вы думаете, к чему в Вашей жизни может относиться этот сон?

Вика (В): Ну, я думаю, что к моей предстоящей свадьбе.

АН: Что говорит сон? Вы плохая хозяйка, не умеете картошку чистить?

В: Да нет. Наверное, тут намек на то, что я “украла” чьего-то жениха. Хотя это совсем не так, я его ни у кого не отбивала, я привыкла все в жизни зарабатывать честным трудом (это действительно так, Вика — трудолюбивая девочка).

АН: И мужа тоже?

В: Тут как раз нет. Это такой подарок судьбы, что ли

Далее аналитик рассказывает девушке о том, что у древних индоевропейцев существовало два интересных понятия — бхага и анша. Бхагой называли благо, добытое в результате напряженного труда, нечто закономерное, достававшееся индивиду “по справедливости”. Заботливо взращенный урожай, заработанные деньги, доля сына в отцовском или семейном имуществе — все это бхага. Анша же — это все то, что достается человеку случайно, по капризу удачи, своего рода подарок судьбы. Скажем, любой воин или охотник имеет право на свою долю добычи Но вождь или старейшина могут дополнительно наградить самого смелого или удачливого из своей доли. Это анша Карточный выигрыш, найденный клад, плод удачной кражи или мошенничества — все это анша. Все ценности личности, любую часть ее достояния можно классифицировать по этому признаку.

У людей часто существуют представления о том, что относиться к тому, что есть бхага или анша, нужно по-разному. Шальные деньги нужно тратить не считая — легко пришли, легко уйдут. Премию можно “заначить”, а вот зарплату следует отдать жене. И так далее.

В: Выходит, мой Сережа — это “анша”, раз он подарок судьбы. А причем тут картошка?

АН: Сновидение показывает, что вы склонны неразумно тратить то, что досталось в результате случайной удачи. И Ваша мама как бы согласна с этим: раз картошка краденая, то ее не жаль, и можно чистить как попало.

В: То есть я должна изменить свое отношение к Сереже?

АН: Скорее Вам стоит подумать, не разбрасываетесь ли Вы чем-то в своей жизни — чем-то таким, что связано с Вашими отношениями. Тем, что досталось относительно легко, как бхага.

В: А ведь верно… И мама все время мне говорит: не понимаешь ты своего счастья, не ценишь его.

АН: Чего Вы не цените?

В: Он такой спокойный, уравновешенный, а мне иногда хочется, чтобы он как-то тревожился из-за меня. Вы понимаете?

АН: Прекрасно понимаю. Все девушки одинаковы. Может быть, стоит это изменить?

Вика соглашается. Вместе с аналитиком она придумывает следующий ритуал: пригласить Сережу в гости, начистить картошки (тонко-тонко), приготовить ее повкус-нее, а когда Вика будет его этой картошкой угощать, она расскажет ему про бхагу и аншу. Ритуал был выполнен, Вика осталась довольна, и даже ее мама с интересом выслушала всю эту историю.

Приведем еще один пример. Молодой человек видел сон о том, что он пытается и не может удержать корабль на середине реки. Сон символизировал неинтегрированный комплекс, который стремится и не может удержать слабое Эго сновидца. Речь шла о пуэрильном комплексе (Вечного Мальчика). В реальной жизни сновидец имеет ряд инфантильных черт и установок, которые мешают ему повзрослеть. Был предложен следующий ритуал: юноша взошел на мост и бросил в реку игрушечное ружье (в детстве он любил с ним играть). Смысл ритуала заключается в том, что сновидец перестанет бороться со своими комплексами (ружье) и не будет пытаться их сознательно сдерживать.

Опыт практической работы показывает, что люди с удовольствием выполняют терапевтические ритуалы и проявляют спонтанное творчество при их изобретении. Практически каждое сновидение или сеанс активного воображения можно заканчивать ритуалом, в выборе которого могут помочь интуиция аналитика и желания, мечты сновидца. Хороший ритуал обязательно обращен к будущему, он представляет как бы кусочек жизни Самости, который Эго может попробовать воспроизвести.

МИФ КАК СНОВИДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ

Структура и функции мифа в аналитической психологии

Мифология была одним из самых стойких интересов Юнга на протяжении всей его жизни. Исследования бессознательного в юнгианстве органически слиты с представлениями об особенностях демифологизированного сознания и личном мифе как способе компенсации такой односторонности. Изучение мифотворчества как живой функции, реально присутствующей в душе цивилизованного человека, позволило выделить и описать архетипическую основу мифологической символики, общую с символикой сновидений и психических расстройств. “Без гипотезы о темной стороне души, — писал Юнг, — т.е. о бессознательном, психопатология неврозов и многих психозов обойтись не может. То же можно сказать и о психологии сновидений, которая является настоящей terra intermedia (промежуточным пространством — прим. авт.) между нормальной и патологической психологией. В сновидениях, как и в продуктах психоза, присутствуют бесчисленные взаимосвязи, параллели которым можно найти только среди мифологических комбинаций идей” (59, с.87).

Трудно найти человека, не испытывающего интереса к мифологии. Мифы зачаровывают, они таинственны и загадочны, в старинных историях внезапно встречаются параллели сегодняшних событий. Мифологические персонажи часто служат предостерегающим примером или образцом для подражания. Аналитическая психология раскрыла многие тайны мифов, показав их архетипическую природу. Именно побудительной энергии архетипа обязаны своей влекущей силой многие мифологические сюжеты и герои. “Архетипы создают мифы, религии и философии, — писал Юнг в своей последней работе “Подход к бессознательному”. Они оказывают огромное воздействие на целые народы и исторические эпохи. Мифы можно рассматривать как вид особой, священно-духовной психотерапии для обеспокоенного и страдающего от голода, войн и болезней человечества. Мифы часто могут помочь там, где бессильны всякие другие средства психологической помощи — в извечной проблеме старости и смерти, бренности человека и тщеты его усилий перед лицом вечности.

Психотерапевтическая функция мифов выделена и описана аналитической психологией замечательно точно. В более поздних работах Р.Барта, Ж.Дюмезиля, В.В.Иванова, К.Леви-Строса, Е.М.Мелетинского, В.Н.Топорова, В.Тэрнера, К.Хюбнера, М.Элиаде и других мифологов показано, что мифическое время является особым сакральным периодом создания всеобщего изобилия и блага. По мере жизни рода и отдельного человека это благо уменьшается, истрачивается, “истирается”, и необходимы действия, возобновляющие его. Такими действиями являются ритуалы, а мифы — это, главным образом, рассказы о ритуалах — кто, когда и как правильно должен их совершать, рассказы во время проведения ритуала, а также рассказы о том, какие страшные бедствия могут произойти со святотатцами и нечестивцами, не соблюдающими должных обрядов и правил. Эта функция мифа делает его могучим средством поддержки психического здоровья и равновесия как для отдельных людей, так и для больших групп (наций, народов).

Юнгианство говорит об ассимиляции бессознательных содержаний мифологическими мотивами и сюжетами, которые в такой — доступной, красочной и образной — форме становятся понятными тем, кто слушает или читает мифы. Скажем, в трудный жизненный период миф о герое, который сражается с чудовищами, бестрепетной рукой побеждает зло, всегда приходит на помощь слабым и несправедливо обиженным, может вдохнуть в человека новые силы за счет идентификации с мужественным и сильным персонажем. Архетипическая символика мифа обогащает и развивает бессознательные содержания, актуализирует их компенсаторные отношения с сознанием, облегчая человеку целостное взаимодействие с окружающим миром.

Однако эта сотериологическая (спасительная) функция мифа дошла до нас существенно ослабленной. Ведь в прежние времена люди не столько задумывались над символами, сколько попросту жили ими и бессознательно воодушевлялись их смыслом. Мифологический материал для архаических народов был и формой самовыражения и способом мышления, и жизненным сценарием. По словам Т.Манна, архаический человек искал для себя приме ры в прошлом, погружаясь в него как в водолазный колокол, чтобы затем вынырнуть — защищенным и преображенным — в проблемы настоящего. Таким образом его жизнь получала свое выражение и смысл.

Юнговское представление о том, что мифообразующие структуры являются компонентами бессознательной психики, хорошо объясняет ту смутную, хотя и сильную тягу к мифу, которой отмечено наше современное рациональное, “научно-техническое” мышление. Многие крупные мифологи, такие, как Ролан Барт, Курт Хюбнер, Мирча Элиаде, отмечают что научное “расколдовывание” мифа создает гнетущее впечатление пустоты и тоски по чудесному. И хотя термин “мифическое” устойчиво понимается ныне как “ирреальное”, “трансцендентное”, “иррациональное”, трудно отрицать реальность, точнее, психическую реальность мифологических образов и сюжетов. Иными словами, миф — это реальная система мышления и опыта, опирающаяся на психологическое равноправие сознательных и бессознательных содержаний. Логика мифа — бессознательная логика, а архетипический характер персонажей открывает широкий простор воображению рассказчика и слушателя.

Как пишет в их совместной книге друг и соратник Юнга, известный мифолог К.Кереньи, мифология, подобно отсеченной голове Орфея, продолжает петь даже после смерти, и пение ее доносится издалека. Юнгианский анализ архетипики мифа можно уподобить переводу этой незнакомой песни на родной язык, благодаря чему она становится более понятной, хотя звук божественного пения продолжает манить в неизвестное очарованную душу.

Классические исследования логики мифа (среди них особо выделяются “Мифологики” К.Леви-Строса — фундаментальный труд в четырех томах, посвященный особенностям мифологического познания мира) выполнены, как правило, на этнологическом и антропологическом материале, и аналитическая психология подчеркивает различия в функционировании мифов в древности и в современном обществе: “У современного индивида архетипы предстают как непроизвольные выявления бессознательных процессов, о существовании и смысле которых можно только догадываться, тогда как миф имеет дело с традиционными формами неизмеримой древности. Они уходят корнями в доисторический мир, духовные предпосылки и обычные условия которого мы еще можем наблюдать у примитивных народов” (59, с.88).

Мифологическое сознание мыслит архетипическими образами, а это одновременно есть мышление смыслами. Запечатленное в образах познание мира представляет действительность как психическую реальность во всем великолепии, ужасе и двусмыслии ее тайн. Бессознательный акт мифотворческой мысли схватывает прежде всего те аспекты реальности, которые игнорируются рациональным сознанием. Однако переработка и ассимиляция бессознательных содержаний угрожает психической целостности личности, она опасна для сознания и душевного равновесия.

Бессознательная логика мифа имеет архетипическую природу — она априорна, абсолютна, ее выводы плохо согласуются с привычными представлениями. Такая логика свойственна также и сновидениям, и Юнг постоянно сближал эти две формы бессознательной активности. Уже в первой своей крупной работе “Метаморфозы и символы либидо” (1912), подводя итоги обширного обзора мифологической и психологической (главным образом, психоаналитической) литературы, он пишет, что непредвзятое чтение последней “способно снять все сомнения в наличности внутренней связи между психологией сна и психологией мифа. Само собой напрашивается заключение, что эпоха, создавшая мифы, мыслила по-детски, т.е. фантастически, и что наши сновидения поступают так же, являясь в значительной степени ассоциативными и аналогическими” (61, с.38).

Мифы отражают первые опыты ассимиляции бессознательных содержаний. При этом следует помнить, что примитивная, архаическая ментальность не изобретает мифы, она их переживает. Мифы, пишет Юнг, — это изначальные душевные проявления, непроизвольные высказывания о событиях в бессознательной психике. Миф есть реальность, а не аналогия, рассказывание мифа создает особый, психически реальный мир, который в значительной своей части спонтанно и самовластно прорывается в сознание, не привыкшее проводить строгую границу между вымыслом и действительностью.

Архаическое и современное мышление по-разному оценивают такие эффекты. То, что представляется “дикарю” священным, боговдохновленным событием, исполненным нуминозной силы, приводит в замешательство просвещенного европейца и кажется ему неполноценным, странным, болезненным и опасным. Опасность действительно существует и коренится она в бессознательном. Архетипы всегда были и по-прежнему остаются живыми психическими силами, которые требуют, чтобы их восприняли всерьез, и которые странным образом утверждают свою мощь. Выработанная многими примитивными культурами мифологическая стратегия совладания позволяет гармонично включать бессознательные содержания в систему психики, заботится о “гигиене души” Рецитация (повторение) мифов и дешифровка символов обогащают первобытное сознание подобно тому, как это делают в наше время иные культурные ценности.

Особый аспект душевной деятельности определяет присущая мифу нуминозность. Будучи невыразимой по своей природе, она тесно связана с именем. В первобытную эпоху именование (называние) было основным и поначалу единственным способом выделить нечто из бесконечной череды нечленимой окружающей действительности. Знание имени (духа, человека, природной стихии, животного) давало власть над его носителем, поэтому имена быстро стали тайными, сокровенными, священными -— основными вместилищами нуминозного. В более поздние времена называние священных имен выполняло роль религиозного обряда, творимого во всех случаях, когда необходимо было призвать божество, заручиться помощью или отвратить его гнев. Вера в силу и могущество нумена подразумевала сознательную или бессознательную го-овность довериться трансцендентной силе архетипа.

Имена греческих богов, указывающие на тот или иной аспект божественного покровительства, сохранили свою нуминозность в величественном звучании: Зевс Ксений (Гостеприимец), Керанос (Открывающий истину), Оркий (Блюститель клятв), Гикесий (Покровитель чужеземцев), Омбриос (Податель дождя); Афина Паллада (Заступница), Парфенос (Девственная), Эрагна (Покровительница ремесел); Деметра Карпофора (Дарительница плодов), Эвринома (Царица широких полей); Артемида Лафрия (владычица зверей); Афродита Урания (Небесная), Анадиомена (Рожденная из моря), Пандемос (Всенародная), Левкия (Белоснежная), Эриния (Неумолимая); Гермес Трисмегист (Трижды величайший) и т.д.

Работы Юнга посвящены больше архетипике мифа, а структуру последнего разбирают в своих работах К.Леви-Строс и Р.Барт (см.4,22,23). Леви-Строс, рассматривая миф как явление культуры, искал логику его внутренней организации в бессознательной психике. Сформулированная им идея бессознательного как причинности (“Тотемизм сегодня”, “Неприрученая мысль”) легла в основу понимания мифа как знаковой (семиотической) системы, определенным образом детерминирующей восприятие действительности. Бессознательная логика мифа, по Леви-Стросу, есть логика бинарных оппозиций — структур или моделей, в основе которых лежит наличие или отсутствие признака (скажем, 1 или 0 в двоичной системе счисления). Бинарные оппозиции составляют основу всех социальных институтов (мифов, ритуалов, традиций, обычаев и правил обмена), но совершенно не осознаются включенными в них людьми.

По мнению большинства семиологов (не только Леви-Строса, но и Ю.М.Лотмана, Ж.Лакана, Р.О.Якобсона и др.), бинарные оппозиции “онтологически укоренены” в самой природе человека и находят объяснение в структуре человеческого организма (в частности, в функциональной асимметрии полушарий коры головного мозга). Это созвучно представлениям Юнга о детерминации психики мозговыми структурами. Однако с таким же успехом основой отношений бинарности может являться дуализм сознательной и бессознательной психики, понимаемый в свете юнговской теории их компенсаторных взаимоотношений.

Структура простейших форм социальной жизни, считает Леви-Строс, представляет собой проекцию бессознательных законов на уровень сознательного поведения и деятельности. Таким образом, социальное познание бытия суть не просто познание объекта мыслящим субъектом, но познание объекта в субъективном мире, в самом субъекте, точнее — в бессознательных структурах его психики. Эта точка зрения полностью согласуется с юнговским принципом Unus mundus и представлениями о психической реальности.

Элементами структуры мифа у Леви-Строса являются мифемы — простейшие описания событий, героев или их состояний и намерений. Синтагматическая (последовательная, при которой мифемы следуют друг за дружкой) связь между мифемами составляет сюжет мифа. Парадигматическая (иерархическая) связь мифем образует структуру мифа, их соотношение выявляет бессознательные содержания и релевантные им бинарные оппозиции. Иерархия (соподчинение) мифем образует систему компенсаторных отношений, подобную отношениям сознания и бессознательного. Бессознательные содержания в мифе выражаются в архетипически оформленных представлениях.

В работах Ролана Барта миф рассматривается как особый тип дискурса, речи, несущей на себе отпечаток личности говорящего и деятельности, в которую эта речь включена. В свое время Ж.Лакан, Ж.Делез и другие структуралисты показали, что сновидение также является дискурсом (см. об этом следующую главу). Миф, по Барту, — это слово, сообщение, поэтому “мифом может стать все, что покрывается дискурсом. Определяющим для мифа является не предмет его сообщения, а способ, которым оно высказывается” (4, с.223). Носителем мифического слова способно служить что угодно, в том числе и сновидение, которое относится к числу явлений фатально суггестивных — в том смысле, что сны с древнейших времен понимались именно так.

Миф относится к типу т.наз. вторичных семиологических систем, поскольку используемое им означающее само является знаком, итогом ассоциации некоторой идеи (понятия) и образа. Первичная семиологическая система — это язык. Отношения между мифом и языком можно проиллюстрировать схемой, приводимой в работе Барта “Миф сегодня” (1957):

Рис 1 К главе Миф как сновидение культуры

Означающее в мифе, как и в сновидении, является одновременно и смыслом, и формой. И там и там это образы и сюжеты, выражающие и воплощающие архетип коллективного бессознательного со всеми его атрибутами: нуминозностью, архаичностью, автономностью, невыразимостью. Смысл мифа или сна, согласно Барту, является универсальным в своей тотальности —- при превращении смысла в форму из него удаляется все случайное, остается лишь голая буквальность. “Для формы смысл — это как бы подручный запас истории, он богат и покорен, его можно то приближать, то удалять, стремительно чередуя одно и другое; форма постоянно нуждается в том, чтобы вновь пустить корни в смысл и напитаться его природностью; а главное, она нуждается в нем как в укрытии. Такая непрестанная игра в прятки между смыслом и формой является определяющей для мифа” (4, с.243). Именно она задает возможность неограниченного множества интерпретаций мифологической символики, делает сон и миф таинственными, загадочными, романтическими проявлениями человеческой души.

Основополагающая черта мифического состоит в том, что оно адресуется множеству сторон и свойств психической реальности. Скрытый смысл сновидения всегда изменчив, образ сна отсылает не к отдельной интенции или влечению, а к архетипу, констеллирующему множество бессознательных содержаний. Таким образом, юнгианская парадигма анализа сновидений является уже не вторичной, а, по существу, третичной семиологической системой. Речь не о том, что одно означаемое может иметь несколько означающих — такое встречается и в лингвистике, и в психоанализе. В юнгианстве означаемое никогда не может иметь только одно означающее, это принципиальное положение, отражающее самую суть юнгианского метода толкования сновидений.

Мифические понятия, подобно образам сновидения, не обладают особой устойчивостью: они могут изменяться, искажаться, распадаться, полностью исчезать. Миф “пройдет, как сон пустой” — это в равной степени относится и к современным мифам, и к мифам древности, многие из которых уже давным-давно превратились в волшебные сказки (см. р-ты В.Я.Проппа и К.Леви-Строса на эту тему).

Говоря об анализе (или, как его называет Барт, чтении и дешифровке) мифов, он выделяет три основных способа такого чтения. Во-первых, упрощение, при котором означаемое утрачивает свой сложный смысл, а сам миф превращается в простую, буквальную систему. В мифологии это соответствует эвгемерической традиции толкования, согласно которой мифы — это поэтические рассказы о реальных людях и событиях прошлого. В сновидении, скажем, образ милиционера-регулировщика не несет никакого особого смысла, а просто значит то, что значит. Такой способ толкования пытаются использовать люди, пытающиеся толковать сны без необходимых знаний и должной подготовки. Они будут искать в жизни сновидца, в его прошлом или социальном окружении реального милиционера.

Второй способ заключается в стремлении отграничить смысл от формы, он характерен для мифолога, который дешифрует миф, понимая его как деформацию некоторых знаний, теорий. В психоанализе — это исследования работы сновидения. В юнгианстве такой способ интерпретации будет ошибочным или, по крайней мере, недостаточным — это каузально-редуктивное толкование или толкование на объектной ступени.

Наконец, “если я вглядываюсь в означающее мифа как в некую целостную неразличимость смысла и формы, то воспринимаемое мною значение оказывается двусмысленно: во мне срабатывает заложенный в мифе механизм, его специфическая динамика, и я становлюсь читателем мифа” (4, с.254). Этот способ, в отличие двух первых, не разрушает миф, а усваивает — во всей полноте его собственной структуры и динамики. Его можно сопоставить с финальным или субъектным толкованием снов в аналитической психологии.

Изложенные выше представления важны для понимания не только древних, но и наших современных мифов (работы Барта, кстати, описывают именно мифы нового, настоящего времени). Исследования некоторых мифов XX столетия есть и у Юнга — в частности, он посвятил несколько статей анализу мифа об НЛО, а также изучению влияния архетипов германской мифологии на сознание современного человека (62).

Мифологические параллели процесса индивидуации

Архетипической основой множества мифов является процесс индивидуации. История чудесного рождения, взросления, свершений и невзгод главного героя или героини, брак и сопровождающие его различные испытания, смерть, бессмертие, возрождение — вот основные сюжеты мифа. В эту схему укладываются многие мифы классической Греции, скандинавские саги, кельтские и валлийские легенды, славянские былины, германский и романский эпос. Мифы и сказания о Гермесе, Орфее, Аполлоне, Прометее, Кадме, Беллерофонте, Тезее, Эдипе, Оресте, Геракле, Язоне, Одиссее, Кухулине, Диармайде, Сигурде, Артуре, Тристане, Роланде, Сиде Кампреадоре, Илье Муромце, Добрыне Никитиче, Святогоре — все они описывают те или иные аспекты индивидуации. Ее женский вариант представлен историями Европы, Ио, Ниобы, Ифигении, Елены, Гесионы, Медеи, Грайне, Дейрдре, Брюнгильды, Гудрун и других героинь европейского (ограничимся им) фольклора.

Рассмотрим подробнее сюжеты некоторых мифов и их архетипическую основу. Миф об Орфее повествует о жизни величайшего музыканта и певца, который был сыном фракийского царя и музы Каллиопы. Его покровителем был Аполлон, светлый бог Солнца, олицетворяющий силу и ясность сознательного разума. Начальным этапом индивидуации Орфея стало его путешествие с аргонавтами в Колхиду, за золотым руном. Многочисленные приключения закончились благополучно, аргонавтам удалось привезти от Ээта, сына солнечного бога Гелиоса, сверкающую золотом шкуру волшебного барана, на котором некогда бежали в Колхиду Фрикс и Гелла, дети Афаманта и богини облаков Нефелы. После возвращения Орфей женится на Эвридике, но та вскоре умирает от укуса змеи. Безутешный Орфей спускается в Аид, царство мертвых, и своим пением очаровывает сурового Гадеса и его неумолимую супругу Персефону. Эвридике разрешено вернуться на землю — при условии, что Орфей не взглянет на нее до тех пор, пока она не выйдет на солнечный свет. Но Орфей нарушил условие, оглянулся — и в тот же миг потерял жену навеки.

Орфей почитал Аполлона, Гелиоса и других светлых богов, но отказывался воздавать почести Дионису — неистовому, хтоническому божеству с ярко выраженным оргиастическим культом. Поэтому безумные вакханки однажды напали на Орфея и растерзали его, а голову бросили в реку. Она плыла и пела, пока Аполлон не выловил ее, чтобы захоронить в своем святилище. Музы оплакали и погребли тело, а лиру Зевс в виде созвездия вознес на небо.

Миф об Орфее в символической форме повествует о конфликте сознательной и бессознательной психики, олицетворенной соответственно фигурами Аполлона и Диониса. Орфей неизменно удачлив в своей сознательной деятельности, но терпит поражение, столкнувшись с бессознательным. Интеграция Анимы (Эвридика) ему не удалась, спуск в подземное царство не принес желаемого результата. В дальнейшем бессознательное женское начало (менады Вакха-Диониса) его погубило. Процесс индивидуации, требующий ассимиляции архетипов коллективного бессознательного, был заблокирован гипертрофированной установкой сознания. Примат разума над чувствами привел к гибели. Первоначальный успех в подземном царстве оказался мнимым. Орфей не сумел совладать с собой, взглянув в лицо Тени (тени Эвридики, теневой Анимы).

В истории Орфея самые значительные моменты — спуск в Аид и смерть от гнева женщин-вакханок. Процесс индивидуации, как указывает Юнг, обязательно требует погружения в глубины бессознательного. В греческой мифологии сюжет схождения в Аид (Некия) разработан очень детально. Некия является фрагментом биографии многих античных героев (Тезея, Пирифоя, Геракла, Одиссея), а не только Орфея. Представления о загробном мире и тенях умерших у греков очень физичны. “Тень смертного в Аиде не беспредметный предмет. Хотя она телесно неосязаема, “бесплотна”, она все же существо: она обоняет, она вкушает кровь жертвенного животного; она теряет память, пролетая мимо Белой Скалы пред входом в царство Аида, но, вкусив кровь, выходит из состояния забытья — к ней возвращается память; она говорит, предвещает, но тщетно пытаться живому Орфею или Одиссею обнять тень телесной рукой. Рука скользит по пустоте” (10, с.20). Трудно найти более наглядные представления о сущности и особенностях бессознательного. Архетипы — такие же тени: они неосязаемы, бесплотны, но все же обладают важным для человека знанием, которое настолько необходимо, что он не прочь (а порою и вынужден) купить его ценой собственной крови.

Архетипические образы ужасны, чудовищны и одновременно соприродны человеческой душе. Менады набросились на Орфея не случайно, а потому, что он осуждал их священные обряды, считал кровавое неистовство несовместимым с человеческой (и тем более божественной) природой. Он отверг, отщепил эту часть своей личности, и она в конце концов стала причиной ужасной гибели.

Более успешной была индивидуация другого греческого героя, Кадма, который долгие годы искал свою сестру Европу, похищенную Зевсом в облике белого быка. Кадм, сын царя Агенора, был изгнан им на поиски сестры (разрушение Персоны). Он восстановил Персону (царский сан) заново благодаря дельфийскому оракулу, предложившему Кадму следовать за коровой (позитивная семантика питающей женской природы, жизненной силы). После этого Кадм вступил в схватку с драконом (встреча с Тенью) и сумел не только одолеть яростных воинов, выросших из ядовитых драконьих зубов, но и заставить их служить себе. Интеграция Анимы (Кадм получил в жены Гармонию, дочь Афродиты и Ареса) позволила ему достичь Самости — вот как описывает брак Кадма Р.Грейвз:

“Это была первая свадьба смертного, на которой присутствовали Олимпийцы. В доме Кадма, который стоял на месте нынешнего фиванского рынка, установили для них двенадцать золотых кресел, и все боги явились с подарками. Афродита подарила Гармонии знаменитое золотое ожерелье работы Гефеста, которое первоначально Зевс в знак своей любви подарил сестре Кадма Европе и которое делало его владелицу столь прекрасной, что перед ее красотой нельзя было устоять. Афина дала ей золоченое одеяние, придающее хозяйке божественное достоинство, а также несколько флейт. Гермес подарил лиру. Сам Кадм подарил Гармонии еще одно богатое одеяние. Мать Иасиона Электра обучила ее обрядам Великой богини, а Деметра обеспечила ей хорошие урожаи тем, что возлегла с Иасионом на трижды вспаханном поле, когда все праздновали свадьбу. Фиванцы до сих пор показывают место, где во время свадьбы играли на флейтах, пели Музы и играл на лире Аполлон” (11, с. 158).

Здесь мы встречаем и священный брак (Иерогамос), и» числовую символику Самости (12 золотых кресел). В конце жизни Кадм и Гармония превратились в змей (символ мудрости, вечной жизни и возрождения) и обрели блаженство на Островах Бессмертных.

В мифе об Эдипе также нашли отражение многие архетипические образы и мотивы. Основное содержание и его сводится к следующему:

Фиванский царь Лай получает предсказание о том, что его сын, когда вырастет, убьет отца и женится на собственной матери. Новорожденного младенца (Эдипа) бросают в безлюдном месте с изувеченными ногами. Эдипа находят пастухи, и он воспитывается в чужой семье. Эдип, не знающий своих настоящих отца и матери, случайно убивает Лая в дорожной ссоре. Затем он приходит в Фивы и разгадывает загадку чудовищной Сфинкс — (крылатой полуженщины-полульвицы), терзающей город. Эдип убивает Сфинкс (или она сама бросается со скалы после того, как Эдип разгадал ее загадку). Благодарные фиванцы избирают Эдипа царем, вместе с престолом он получает и руку царицы Иокасты, своей подлинной матери. У Эдипа и Иокасты рождаются дети — Этеокл, Полиник, Антигона и Йемена. Из-за нечестивого кровосмешения боги карают Фивы чумой и бесплодием: “Хиреют всходы пажитей роскошных, надежда жен в неплодном лоне гибнет” (Эсхил). Оракул советует “искать нечистую тварь”. Эдип и Иокаста узнают о своем родстве. В ужасе Иокаста повесилась, а Эдип выколов себе глаза, бежит из города. В священном храме Аполлона в Колоне Эдип получает очищение и умирает.

В этом мифе отчетливо выражена архетипическая идея встречи с бессознательным (Сфинкс): “Встреча с самим собой означает прежде всего встречу с собственной Тенью. Это теснина, узкий вход, и тот, кто погружается в глубокий источник, не может оставаться в этой болезненной узости. Необходимо познать самого себя, чтобы тем самым знать, кто ты есть, ~ поэтому за узкой дверью он неожиданно обнаруживает безграничную ширь, неслыханно неопределенную, где нет внутреннего и внешнего, верха и низа, здесь или там, моего и твоего, нет добра и зла… Самость (das Selhst) является миром или становится таковым, когда его может увидеть какое-нибудь сознание. Для этого необходимо знать, кто ты есть. Едва соприкоснувшись с бессознательным, мы перестаем осознавать самих себя” (56, с.112).

Действительно, вопрос, который задает Эдипу Сфинкс, — это вопрос о том, что есть человек, вопрос “знаешь ли ты, кто ты есть?” Ответ Эдипа есть ответ на уровне сознания, Эго, а узнав подлинную (долго неосознаваемую) правду, Эдип слепнет, т.е. навсегда отказывается от сознательного знания, ограниченного и одностороннего, обернувшегося для него личной трагедией. Показательно, что ответ на вопрос о том, кто он есть, Эдип получает от слепого провидца Тиресия, символизирующего бессознательную мудрость.

Архетип в символизме сна и/или мифа дает лишь приблизительное описание бессознательного ядра значения. В мифе об Эдипе одним из центральных действующих архетипов является архетип Матери. Материнская символика фиванского цикла достаточно подробно изложена у Р.Грейвза (см.11, с.280-291), мы не станем подробно пересказывать эти сведения, равно как и фундаментальный юнговский анализ материнских символов сновидения в работе “Метаморфозы и символы либидо” (61). Укажем лишь, что в мифе об Эдипе нашли отражение все три существенных аспекта матери — ее оберегающая и питающая доброта, ее оргиастическая эмоциональность и ее темнота, присущая преисподней, Сложные и запутанные отношения Эдипа с матерью, инцест, мотивы кровной вражды и смертоносной, роковой любви — все эти явления архетипичны по своей природе.

В широком смысле слова, история Эдипа — это образец личной истории мужчины, одержимого материнским комплексом. Он погибает, не в силах освободиться. В другом мифе Одиссей встречает в Аиде тень своей матери Антиклеи, однако оказывается способен отогнать ее, пока крови жертвенной овцы не напьется провидец Тиресий, ибо ему сейчас необходима интеграция содержаний, связанных с архетипом Старого Мудреца, а не с архетипом Матери.

Как пишет Юнг в специальной обобщающей работе, посвященной архетипу Матери, “воздействия материнского комплекса на сына выражены в идеологии типа Кибелы-Аттиса: самокастрация (ее типичным символом является слепота — прим. авт.), безумие и ранняя кончина. У сына не бывает комплекса матери в чистом виде, так как всегда существует неравенство полов. Это половое различие составляет основу того, почему в любом комплексе матери у мужчины значительную роль, наряду с архетипом Матери, играет также и архетип сексуального партнера, а именно Анимы…У сына простые отношения идентичности или выделяющего себя противостояния постоянно перекрещиваются с факторами эротического притяжения и отталкивания. Из-за этого картина происходящего чудовищно усложняется” (67, с.38). Миф об Эдипе символически отражает именно эту чудовищную сложность коллективного бессознательного.

В сновидениях архетип Матери часто структурирует сюжеты, напоминающие те или иные эпизоды мифов фиванского цикла. Не случайно именно этот миф стал для Фрейда отправной точкой в понимании невротических комплексов первых лет жизни. Правда, трактовка эдиповых мотивов в психоанализе совершенно другая, но даже сама популярность именно этих архетипических содержаний весьма показательна.

Ирландский миф о Диармайде начинается со сватовства старого вождя Финна к Грайне, дочери короля Кормака Мак-Арта. На брачном пиру Грайне влюбилась в Диармайда О’Дуйвне, непобедимого воина из числа ирландских фенниев, и наложила на него гейс (магическое заклятье). Выполняя зарок, Диармайд похитил Грайне и укрылся с нею в лесу, а Финн и феннии стали преследовать влюбленных. Вот какую жизнь пришлось им вести (Диармайда предостерегает его воспитатель, колдун Ангус из Бруга); “Не ходи в лес, если в него ведет только одна дорога; не входи з пещеру, если у нее только один вход; не сходи в море иа остров, если на. него ведет только один путь; где будешь готовить себе пищу, не ешь ее там, а где будешь есть ее, не спи, а где будешь спать — вставай до рассвета” (21, с.730). В своих скитаниях Диармайд и Грайне встречают юношу Муадана, который становится им надежным помощником и оруженосцем.

Преследуемый Финном Диармайд поражает многих воинов и вождей из числа фенниев, убивает трех свирепых ядовитых псов, но колдунья Дейрдреан-Дуйв-Шлейве выслеживает его и Грайне. Они вынуждены бежать и укрыться во владениях великана Скарззна Лохланнаха. Этот великан не горел в огне и не тонул в воде, его не брало никакое оружие. У него был лишь один глаз посреди лба, и толстый железный обруч опоясывал его туловище. Великан стерег дерево жизни Дуврос, и Грайне (а она была беременна) захотелось отведать плодов с этого дерева. Диармайд убил Скарвана Лохланнаха, и они с Грайне стали жить на верхушке дерева жизни Дуврос. В конце концов Финн был вынужден примириться с Диармайдом, но затаил на него лютую злобу.

Диармайд был непобедим, еднственной угрозой для него был огромный дикий банн-гульбайнский кабан. Однажды Финн нарочно заманил Диармайда на охоту в теместа, где обитал страшный кабан, и тот смертельно ранил Диармайда. А Финн мог вылечить любого, кому давал напиться воды из своей ладони. И вот все феннии просят Финна исцелить Диармайда, и Финн трижды приносит воду в горсти и трижды проливает ее, вспомнив о тех обидах, что нанес ему Диармайд. Наконец, Диармайд умирает, а Финн хитростью и уговорами смущает верность Грайне и женится на ней.

Этот миф содержит редкие архетипические сюжеты и мотивы. Магическое заклятие (гейс) Грайне (“Позор и поношение тебе, если ты не уведешь меня отсюда!”) воплощает роковую власть бессознательной Анимы над установкой сознания. Бегство и преследование рисуют тщетные попытки Эго совладать со все новыми и новыми бессознательными содержаниями (воины, ядовитые псы, великан). Персона (Муадан), хоть и оказывает помощь, но в конце концов оставляет Эго (в мифе неожиданный уход Муадана выглядит загадочным и немотивированным). Убийство Скарвана Лохланнаха “подстроено” Анимой — ведь поначалу великан и Диармайд договорились жить в мире (договор с Тенью). Однако психическая энергия архетипа Тени (яблоки с дерева жизни Дуврос) была понапрасну истрачена на капризы Анимы. Деструктивная “женщина внутри” с самого начала входит в конфликт с архетипом Духа (Старого Мудреца), который в конце концов становится причиной гибели Диармайда. Фактически его убивает хтоническое чудовище (кабан), но этот кабан был магическим двойником самого Диармайда. Эта неинтег-рированная бессознательная часть личности героя, отщепленная еще в раннем детстве, обладает мощью, сравнимой с силой Эго. Диармайд не смог получить помощь архетипа Духа из-за Грайне, т.е. причиной гибели было неправильное взаимодействие с Анимой, Примечательно, что Грайне в конце концов достается именно Финну, объединяется с архетипом Старого Мудреца. Финн и Грайне заботятся о детях Диармайда — миф в иносказательной форме описывает гибель прежней сознательной доминанты и становление новой Самости,

Напоследок рассмотрим еще один миф, на сей раз женский — историю Дейрдре, рассказанную в ирландской саге “Изгнание сыновей Уснеха”. Когда улады, ирландские богатыри, собрались на пирушку в доме Федельмида, глашатая короля Конхобара, внезапно из утробы беременной жены хозяина раздался крик. Катбад, мудрец и прорицатель при дворе Конхобара, сказал, что это крик девочки, которая “будет светлой, стройной, длинноволосой — первой красавицей Улада, и из-за нее прольется много крови”. Богатыри предложили убить ребенка, но Конхобар велел отнести ее в свой дворец и там, когда вырастет, она должна будет стать его женой. Девочку назвали Дейрдре (“имя, подобное трепету”).

Дейрдре выросла и стала редкостной красавицей. Однажды зимой, сидя у окна, она увидела, как прилетел ворон и стал пить кровь, пролитую на снег. “Три цвета будут у того, кого я полюблю, — сказала Дейрдре. — Лицо белое, как снег, румянец алый, как кровь, и брови черные, как вороново крыло” (эта формула часто используется в фолкоюре — славянском, кельтском, индийском). Колдунья Леборхам рассказывает девушке, что всеми этими качествами обладает герой Найси, сын Уснеха. Дейрдре предлагает Найси свою любовь, но он вначале смущен и не решается бежать с нею. Все же потом Найси уводит красавицу, а король Конхобар изгоняет Найси с братьями из пределов Улада.

После многочисленных скитаний Найси с братьями вместе с Дейрдре возвращаются ко двору Конхобара, который обещал им прощение и поклялся не убивать. Дейрдре тоскует и просит Найси не верить королю. Конхобар вероломно нарушает клятву и приказывает Эогану, сыну Дуртахта, тайно убить Найси и его братьев. Он забирает Дейрдре к себе во дворец, “но за тот год, что она прожила с ним, Дейрдре ни разу не засмеялась, не поела вволю и не подняла лица своего от колен”. Рассерженный Конхобар спрашивает, неужели во дворце ей живется хуже, чем в диком лесу? Девушка отвечает утвердительно и хвалит Найси, своего возлюбленного. Король просит сказать, кто еще в Уладе столь же ненавистен Дейрдре, как он сам. “Поистине, это Эоган, сын Дуртахта” — говорит Дейрдре. Тогда Конхобар отдает ее во власть Эогана.

На другой день Эоган выехал на колеснице на празднество в Эмайн-Маху. Дейрдре была с ним. Увидев их, король Конхобар воскликнул: “Добро тебе, Дейрдре! Ты поводишь глазами между мной и Эоганом как овечка между двумя баранами!” Дейрдре на всем скаку бросилась вниз с колесницы и разбила свою голову о камни.

Эта печальная история описывает неудачную попытку индивидуации женщины, жизненный путь которой всецело находится под влиянием мужских архетинических фигур. Судьба Дейрдре определена еще до рождения — “так бедное дитя отцовским обещаньем помолвлено уже, еще не рождено”. Завязка мифа описывает слабое Эго под властью материнского комплекса и формирование “идеальной” (для женщины) Персоны королевской жены. Однако Дейрдре попадает под влияние бессознательных влечений и, приняв совет демонической теневой фигуры (колдуньи Леборхам), оказывается в плену романтической проекции своего Анимуса. Налицо психическая инфляция, отождествление героини с бессознательным архетипом “прекрасной” Персоны (черной, алой и белой).

Счастливое бессознательное существование (жизнь в лесу вместе с Найси и его братьями) продолжается недолго. Проективная идентификация разрушается грубой силой, воплощенной в фигуре Эогана. Однако ни мудрость (Конхобар), ни сила (Эоган) не могут объединиться с Эго героини, ее мнения, порожденные Анимусом, по-прежнему препятствуют нормальной жизнедеятельности — Дейрдре не ест, не смеется и не поднимает лица своего от колен. В конце концов она погибает, разбив голову о камни — символическое изображение полного разрушения сознательной установки, истерического невроза.

Личный миф человека и его жизненный путь

Аналитическая психология рассматривает жизнь и судьбу личности как целостный процесс, детерминированный сознательной и бессознательной психикой. Влияние сознания, его мнений и установок, взглядов и ценностей очевидно и ощутимо — практически любой человек в той или иной форме способен ответить на вопрос о том, как он строит свою жизнь и управляет ею. Конечно, далеко не все могут сказать, в чем смысл или цель их жизни, а в определенные периоды — в юности, в возрасте от 30 до 40 лет, после отхода от активной трудовой деятельности -— многие испытывают настоящий кризис, связанный с утратой прежнего смысла или безуспешными поисками нового.

Современный человек занят очень интенсивной деятельностью, зачастую ему просто некогда задуматься о том, правильно ли он живет и чего хочет от жизни. Находясь в плену каждодневных, еще не решенных задач, многочисленных забот, вновь и вновь возникающих проблем, личность редко соотносит свое настоящее с прошлым и будущим. Но, как пишет Юнг, “жизнь имеет не только некоторое Вчера, и она не объясняется тем, что Сегодня сводится к Вчера. Жизнь имеет также Завтра, и Сегодня становится понятным лишь тогда, когда мы оказываемся способными прибавить к нашему знанию того, что было Вчера, еще и видение начатков Завтра” (66, с.80). Способность воспринимать жизнь как непрерывное единство прошлого, настоящего и будущего является, по мнению многих психологов, важным качеством здоровой цельной личности и залогом ее успешной самоактуализации, личностного роста. В юнгианстве это умение абсолютно необходимо аналитику, который хочет по-настоящему помогать людям в решении их проблем.

Особую сложность в понимании стратегии человеческой жизни представляет влияние бессознательного. Перед юнгианским аналитиком часто стоит сложная задача не только изучить и понять вклад неосознаваемых влияний в образ жизни личности, но и развеять иллюзии о том, что человек является активным сознательным субъектом своей жизнедеятельности, и все в ней происходит по его воле и выбору. Правда, встречается и другое положение вещей — многие люди уверены в том, что судьба, эта стихийная, слепая и иррациональная сила, заранее предопределяет большую часть событий их жизни, и с этим ничего поделать нельзя.

Бессознательную детерминацию жизненного процесса Юнг объяснял с помощью идеи энантиодромии — представления о том, что рано или поздно все переходит в свою противоположность, что добро и зло, истина и ложь, мужское и женское начало вечно бегут навстречу друг другу, и этот бег является залогом устойчивого психического равновесия и душевного здоровья. Энантиодромия присутствует в большинстве бессознательных феноменов — в сновидениях, мечтах, фантазиях. Ее влиянию подвержен тонкий механизм взаимодействия сознательной и бессознательной стороны психики, диалектика рациональных и иррациональных мотивов поведения и деятельности.

На протяжении жизненного пути, считает Юнг, существует один особенно выразительный момент проявления энантиодромии —- это переход от юности к зрелости. Жизнь человека можно разделить на две половины, каждая из которых имеет свои собственные цель и смысл, Б первой половине эта цель — природная: рождение детей и все, что связано с заботой о потомстве, в том числе деньги, социальный статус, достижения. Во второй половине жизни мы сталкиваемся с культурной целью — поиском высшего смысла (а то и оправдания) собственного существования. “То, что молодежь находила и должна была находить снаружи, человек послеполуденного периода должен найти внутри” (66, с. 117).

Для многих людей переход от природной к культурной фазе оказывается тяжелым и горьким, они цепляются за юношеские иллюзии, за своих детей или достижения, чтобы сохранить, спасти хоть кусочек юности. А нужно другое: переоценка прежних ценностей. Но далеко не каждому по плечу понять лживость с трудом добытых истин, принять противоположные идеалы и почувствовать, сколько сопротивления и даже враждебности заключало в себе то, что прежде называлось любовью. Однако в этом, как и везде, следует избегать крайностей: отрицание всех былых ценностей в пользу их противоположностей — такая же односторонность, как и попытка сохранить их неизменными, уцепившись за прежнюю, природную основу существования. Вместе со ценностями очень легко выбросить за борт и себя самого, свою собственную сущность.

Психотерапевтическое содействие этому процессу — сложная профессиональная задача, прежде всего в силу того, что воздействие аналитика должно быть направлено не на отдельный фрагмент психической активности или свойство личности, а на сложную, трудноуловимую целостность ее жизненного мира. Речь идет не об актуальной ситуации, требующей разрешения, и не о временной проблеме или трудности. Кроме того, традиционной точкой приложения усилий психотерапевта большей частью является прошлое пациента или клиента, которое анализируется и интерпретируется как причина или источник событий настоящего. Помочь в организации будущего несравненно сложнее, и ответственность аналитика при этом неизмеримо возрастает.

Юнг полагал, что целостный анализ образа жизни личности, ее жизненного пути возможен лишь на основе максимально полного изучения бессознательной основы этого процесса. Она структурирована личным мифом —- неосознаваемым сценарием той пьесы, которую сознание разыгрывает при активном участии архетипов коллективного бессознательного. Личный миф — это бессознательный образец, которому следует человек в различные периоды своей жизни, совершенно не подозревая об этом, равно как и о том, что ее отдельные этапы взаимосвязаны и взаимообусловлены совсем иначе, чем кажется памяти и сознанию.

На уровне обыденного сознания личный миф чаще всего понимается как судьба. Идея судьбы очень древняя — греки верили, что богини судьбы Парки (Мойры) рождены прежде других богов, и даже великий Зевс подвластен року, а Немезида, богиня возмездия, появилась на свет раньше, чем Небо и Земля. Пеласгический миф творения утверждает, что праматерью всего сущего была Эвринома — богиня, восставшая из Хаоса. Ей было не на что опереться, кроме неотвратимости, и первым, что она сотворила, стал мировой порядок, иначе судьба. Понятие судьбы содержится практически во всех мифологических, философских и религиозных системах.

Судьба как безликая и неотвратимая сила, определяющая важные для человека, но не зависящие от его воли события, обладает многими архетипическими чертами — могуществом, автономностью, нуминозностью. Таинственная природа судьбы сродни неизвестности бессознательного, а различие между судьбой-роком (fate) и судьбой-уделом (destiny) соответствует, на наш взгляд, различию между коллективным и индивидуальным бессознательным. Личный миф есть идея, связующая жизнь человека и его судьбу.

Анализ личного мифа — одно из самых увлекательных занятий в юнгианстве. Будучи полностью неосознаваемым, он может проецироваться на любой материал соответствующей архетипическим” структуры. Можно использовать сказки, мифы, легенды, художественные произведения, живописные сюжеты — все, что по мнению клиента имеет отношение к событиям его жизни. Личный миф — материя тонкая, неуловимая, эфемерная, но это не значит, что его влияние на жизненный путь сновидца так же неощутимо. Приведем несколько примеров анализа, используя смешанный способ представления материала — частично пересказ и описания, частично стенографическую запись беседы.

Клиент - молодой человек 23 лет (Олег К.), факультативно посещавший спецкурс по аналитической психологии в Симферопольском университете, историк по образованию. Его любимая книга (она же и сказка, и миф) — трилогия “Властелин колец” известного английского писателя Джона Рональда Рузла Толкина. Это классическая история индивидуации, содержащая огромное число символов, мифологических образов и архетипических мотивов, Среди мужских персонажей романа он особо выделил Боромира, Гэндальфа, Элронда и Тома Бомбадила, среди женских — Златенику и Галадриэль. Самый несимпатичный герой — предатель Саруман. Вот ассоциации Олега по поводу центральных персонажей:

О; Из них мне ближе всего Боромир. Он мужественный, самостоятельный, и не боится принимать смелые решения, даже если при этом приходится взваливать на себя груз ответственности. Он не обладает магическими силами и не очень-то в них нуждается. Пожалуй, это главное — он сам по себе личность яркая, без всяких Колец всевластья и особых миссий.

Потом Гэндальф. Это скорее человек, на которого я бы хотел быть похожим, он мудрый и самодостаточный, при этом его главная цель — забота о других. Гэндальф маг, и это мне тоже нравится. Вот в романе Хранителем (кольца могущества — прим. авт.) назван Фродо, но он скорее человек случайный. Настоящий Хранитель и защитник людей — именно Гэндальф.

Элронд тоже мудрый, но по-иному, Он более человечный, хотя и эльф. У него огромный авторитет, я считаю, что совет у Элронда — это центральный эпизод всей книги.

Ну, а Том Бомбадил — это олицетворение самого позитивного в природе. Он вечный, неизменный, на него даже Кольцо всевластья не может подействовать.

Златеника — светлая, воздушная, вся прозрачная — дух реки, дух воды. Как-то она одновременно и королева, и хозяйка — в доме убирает, гостей встречает. Про нее вроде и мало написано, но образ светлый, надолго остается. Вот Галадриэль — только королева. Я думаю, если бы она все же взяла себе Кольцо, из этого многое могло получиться.

АН: Расскажите о наиболее запомнившихся эпизодах.

О: Во-первых, совет у Элронда. Потом все, что связанно с Боромиром, особенно его гибель. Эпизод с Черными Всадниками в самом начале, до того момента, как к отряду хранителей присоединился Арагорн. Да и после тоже, до встречи с Гэндальфом. Путешествие Фродо и Сэма к Ородруину, Роковой Горе.

АН: Что бы Вы изменили в романе, если бы могли?

О: Да, пожалуй, ничего. Вот только имена все какие-то уж вычурные, трудно запоминаются. Мне больше нравится, когда имена говорящие, значимые — вот как Златеника.

АН: Имя должно выражать сущность?

О: Да, хотя это в какой-то степени невозможно, сущность ведь неуловимая, она разная… изменчивая, а имя — как ярлык. Диагноз, приговор.

АН: Вы с трудом запоминаете имена. А как с пониманием сущности?

О: Иногда мне это удается. Но вообще это очень трудно и, я думаю, даже опасно. Имя — часть сущности, и назвать имя — значит ее немного изменить. Потом, в жизни мало кто способен увидеть сущность и остаться безоценочным. Большинство судят, сравнивают.

АН: Что Вы думаете о магии имен?

О: Ну, это лучше всего показано в “Волшебнике Земноморья” Урсулы Ле Гуин, мне нравится то, что она пишет про Истинное имя.

АН: Знать Истинное имя — это магия?

О: Да, это вот то, что умеет Гэндальф, а Том и Златеника — просто Истинные имена.

АН: Вы это умеете?

О: Скажем так: хотел бы этому научиться.

АН: А что это значит для вас?

О: Ну, это и есть Всевластье — знать истинную сущность, Истинное имя.

АН: Всевластье — это всеведенье?

О: Да. И мудрость.

АН: Что бы Вы сделали, если бы Кольцо попало к Вам?

О: Оставил бы себе, хотя я знаю, что Вы сейчас скажете. Но Кольцо ведь не сразу изменяет человека. Я сумел бы остановиться.

АН: Как по-Вашему, что может символизировать эпизод, когда отряд проходит через Морию? Битва с орками, гибель Гэндальфа…

О: Я думаю, это значит, что всю дальнейшую часть пути они должны пройти сами, без всякого колдовства.

Приведенный фрагмент беседы с Олегом позволяет понять особенности его восприятия (и, соответственно, проекции) “Властелина колец”. Он тяготеет к двум противоположным по своим функциям персонажам — Гэндальфу (магическое могущество) и Боромиру (опора на собственные силы). Синтез этих установок достигается в образе Элронда, который нравится, “но даже не знаю толком, почему”. Элронд — фигура одновременно и магическая (Перворожденный эльф), и личность, обладающая огромной внутренней силой. Наконец, Том Бомбадил и его жена Златеника олицетворяют Природу —• как в широкой смысле, так и (Златеника) природу души.

Златеника —- типичное олицетворение Анимы, психеи, ее образ — один из самых поэтичных в романе (где женских фигур вообще-то мало). Гэндальф идентичен архетипу Мудрого Старца, есть в романе теневые персонажи (Саруман, Саурон, Грима Червослов). В целом содержание “Властелина колец”, транспонированное на субъективную картину жизненного пути Олега, рассказывает о следующем личном мифе:

Молодой человек идет нелегкой дорогой жизни. Он привык опираться на собственные силы, но хотел бы обладать магической властью — в отношениях с другими людьми. Бессознательное предупреждает его об опасности идентификации с мана-фигурой, но Олег готов рискнуть. Более того, он стремится к мана, так как считает, что обладает необходимым противовесом в лице собственной автономности. Бессознательные теневые проекции (Черные Всадники), конечно, опасны, но еще более угрожающим является приближение к нуминозной силе архетипа Самости. Бессознательная Самость — это Роковая Гора, величайшая сила (только в Ородруине может погибнуть, навсегда расплавиться Кольцо Всевластья) и величайшая угроза. Олег сталкивается время от времени со своим бессознательным потенциалом, но плохо умеет ты управлять. Он хотел бы стать полновластным хозяином в системе собственной психики, но не согласен отдать “взамен” бессознательную энергию архетипа.

Олег сознает, что он не застрахован от ошибок, и готов за них платить (смерть Боромира). Он полагает, что должен самостоятельно спуститься в глубь своего бессознательного (подземелья Мории), но на помощь рассчитывать не стоит. Примечательно, как Толкин формулирует пароль для встречи с бессознательным: “Скажи “друг” — и войди!” Это идея Олегу кажется весьма плодотворной и прямо соответствует юнгианским принципам работы с Тенью. Интеграция Анимы даст ему прежде всего уют и душевный комфорт. Фемининный бессознательный потенциал не представляется ему силой. У Олега конструктивные идеи относительно ассимиляции архетипов личностной структуры — он не станет сражаться, но соберет совет,

Примечательно, что Олег время от времени видит сны, прямо указывающие на символы из “Властелина Колец”. Так, ему приснилось магическое кольцо, с помощью которого он мог управлять временем и сознательно строить свою жизнь. Кольцо (типичный символ Самости) переносило его то в прошлое, то в будущее, а Олег пытался им управлять. В целом личный миф Олега выглядит довольно гармоничным и позитивным, ибо в основном содержит конструктивные установки и сценарии. Можно предполагать, что индивидуаций пока идет успешно.

Приведем для сравнения еще один личный миф, реконструированный на основе двух сказок (“Покатигорошек” и “Колобок”), рассказа Борхеса “Ульрика” и новеллы Германа Гессе “Ирис”. Миф принадлежит молодому человеку, медику (назовем его Андреем).

Обе сказки повествуют об увертливом, подвижном персонаже, успешно преодолевающем жизненные трудности. Герой “катится” и уходит от многих опасностей, Покатигорошек не только одерживает верх над хитрым и могучим колдуном (Мужичок-с-ноготок борода-с-л око-ток), но и успешно бьется со змеем (хтоническая, теневая фигура), разгадывает коварные планы побратимов-предателей, успешно выбирается из подземного царства.

Однако и Колобок, и Покатигорошек терпят неудачу при встрече с женскими фигурами (Лиса и царевна, увидев которую, братья бросили Покатигорошка в подземное царство). Метафорически этот мотив можно интерпретировать как неудачную попытку интеграции Анимы, которая заканчивается падением в глубины бессознательного.

Герой “Ульрики”, как и новеллы “Ирис” ~- романтический юноша, мечтающий о встрече с идеальной возлюбленной. Обе героини отличаются красотой, духовностью, неземной природой своего предназначения, обе — единственные подруги для Хавьера и Ансельма. Но финальная встреча с Анимой и в первом, и во втором случае имеет однозначную семантику смерти. С Ирис герой встречается буквально умирающим, в предсмертном бреду. Ульрика называет себя обреченной на смерть, но по духу она скорее — персонификация смерти.

В рассказе Борхеса она отождествляется с Брюнгильдой, героиней скандинавского (“Сага о Вольсунгах”} и германского эпоса (“Песнь о Нибелунгах”). Брюнгильда скандинавского мифа древнее, по сюжету она — валькирия Одина, спящая магическим сном на кургане, окруженном пламенем. Сигурд прорвался сквозь огонь и сумел разбудить деву-воительницу, но она требует себе на вено убитых бойцов. Волею судьбы Сигурду и Брюнгильде не суждено соединиться, Сигурд гибнет, и косвенной причиной его смерти была именно встреча с Брюнгильдой. В “Песни о Нибелунгах” мотивировка смерти Сигурда-Зиг-фрида менее драматична, но виновница все та же. Смерть Ансельма хотя и происходит на закате жизни, но мотив тоски, поисков своей Анимы и предсмертного единения выражен предельно ясно.

Ирис — фигура идеальной Анимы, брак с нею (интеграция) требует резкого изменения сознательных установок Ансельма. Именно неразрешимую задачу индивидуации ставит Ирис в эпизоде, когда Ансельм просит ее руки: “Я тоже полагаю, что ты в душе потерял и позабыл нечто важное и святое, и оно должно пробудиться прежде, чем ты найдешь счастье и достигнешь своего предназначения. Прощай, Ансельм! Я протягиваю тебе руку и прошу тебя: ступай и постарайся отыскать в памяти, о чем напоминает тебе мое имя. В тот день, когда ты вновь это найдешь, я согласна стать твоей женой и уйти, куда ты захочешь, других желаний у меня ке будет” (9, с. 187). Она напоминает змейку Серпентину из рассказа Э.Т.А,Гофмана “Золотой горшок”. Имена персонажей идентичны, но студент Ансельм у Гофмана достигает интеграции содержаний Анимы (может быть, потому, что его Эго-комплекс не столь жесткий и ригидный, как у героя Гессе. Ансельм-студент — простачок, искренний и доверчивый, у него практически нет Персоны (неудачник), зато он не только слышит пение золотой змейки, но и способен предпочесть его голосу реальности, Ансельм-профессор (у Гессе) долго и мучительно колеблется, и принятое правильное решение оказывается запоздавшим. Заметим, что Андрей стремится именно к такой Персоне (хочет стать профессором). Трудно же ему будет найти свою Ирис!

Многие аллюзии “Золотого горшка” оказались значимыми для анализа этого личного мифа. У Гофмана помощником на пути индивидуации Ансельма выступает архивариус Линдгорст — мана-персонаж, архетип Старого Мудреца. В реальной жизни Андрея есть несколько фигур, выполняющих функции зтого персонажа, причем главная из них —женщина, мудрая и проницательная, которая как бы “задает планку” профессиональных достижений, Однако к ее советам в области личной жизни он склонен прислушиваться в меньшей степени.

Таким образом, архетипическая канва личного мифа очерчена довольно ясно. Образ Анимы, вожделенной и смертоносной, буквально зачаровал Андрея. В реальной жизни ему свойственно скорее поведение Колобка — “от бабушки ушел, от дедушки ушел, и от тебя (имярек) подавно уйду”. Любопытна сложная энантиодромия сознательной установки и бессознательной компенсации: Андрей постоянно мечется между поведением типичного трикстера, этакого очаровательного и игривого мальчика, легко и непринужденно переходящего от одной девушки к другой, и тяжелой тоской и одиночеством лишенного духовной близости романтика с чистой и сложной душой. Он сначала проецирует свой внутренний мир на реальных девушек, а потом вздыхает с тоской: нет, они не способны его понять, и вообще не стремятся к этому. Да им это и не нужно. С другой стороны, вряд ли стоит их за это винить — видимо, это их естественное свойство, просто они так устроены.

Бессознательная тенденция этого личного мифа — отождествление Анимы со смертью. Неявно присутствует мотив Эвридики и Орфея. Кроме того, Андрей признает привлекательность сказочного сюжета о принцессе, которую необходимо опознать среди 50 идентичных сестер или подруг. Вряд ли работу над анализом этого мифа можно считать законченной, но юноша продолжает размышлять над всем этим материалом самостоятельно.

ЛОГИКА СМЫСЛА СНОВИДЕНИЯ: СТРУКТУРНО-СЕМИОТИЧЕСКИЙ ПОДХОД

Образы сновидения как язык бессознательного: от Фрейда к Лакану

Юнгианский способ работы со сновидениями не является единственным в академической традиции их толкования. Менее известен (прежде всего, в силу своей сложности) очень интересный, строго концептуальный структурно-семиотический подход к снам, наиболее полно разработанный французскими психоаналитиками. В отечественной психологии он долгое время совершенно игнорировался, несмотря на усилия представителей тартусско-московской семиологической школы, прежде всего Ю.М.Лотмана и Б.А.Успенского, пропагандировавших семиотику даже в те незабываемые времена, когда она считалась сомнительной родственницей генетики и кибернетики, этих “продажных девок империализма”. Мы полагаем, что ныне пришло время познакомить читателей с этой потрясающе эвристичной и оригинальной парадигмой гуманитарного знания.

Сновидение как семиотический феномен принадлежит к числу специфических семиологических объектов, поскольку его символика часто выходит за пределы обмена знаков. Символическая природа сновидения не исключает, а предполагает лингвистическую парадигму его анализа, сформировавшуюся в рамках структурно-семиотического подхода. Ведущее место здесь принадлежит работам К.Леви-Строса, показавшего специфику символических структур, регламентирующих социальные явления и процессы, и трудам Ж.Лакана, развивающим лингвистическую трактовку бессознательного.

Семиотический подход к анализу сновидения рассматривает образы последнего как специфический язык, соотносящийся с внеязыковой реальностью — бессознательным. Правомерность такого подхода обусловлена внелeжащим характером бессознательного по отношению к сознанию — бессознательные содержаний доступны сознанию, только будучи выражены особым образом (в сновидениях, симптомах и т.п.). Дихотомия “содержание-выражение” является центральной для любого языка и фактически составляет его систему как семантика (отношение знаков к реальности), синтаксис (отношения между знаками) и прагматика (отношение знаков к их пользователям).

Центральным вопросом толкования сновидений всегда является вопрос перевода бессознательных содержаний (внутренней реальности) на внележащий, запредельный для него язык сознания. Следствием этого, как указывает Ю.М.Лотман, будет “необходимость более чем одного (минимально двух) языков для отражения запредельной реальности и неизбежность того, чтобы пространство реальности не охватывалось ни одним языком в отдельности, а только их совокупностью…Минимальной работающей структурой является наличие двух языков, и их неспособность, каждого в отдельности, охватить внешний мир. Сама эта неспособность есть не недостаток, а условие существования, ибо именно она диктует необходимость другого (другой личности, другого языка, другой культуры)” (25, с.9).

Такие представления составляют сущность концепции структурного психоанализа Ж.Лакана. Бессознательное у Лакана есть то, что структурировано как язык, а бессознательное субъекта — это речь Другого. Чистое, доязыковое бессознательное — это фикция, поскольку еще до рождения ребенок попадает под влияние речевого поля других людей и все его потребности, влечения, желания вписываются в уже существующие символические системы.

Человеческую психику, по Лакану, составляют явления реального, воображаемого и символического порядка. Реальное — это самая сокровенная часть психики, всегда ускользающая от наглядного представления, описания и понимания, это хаос, недоступный именованию. Воображаемое есть индивидуальный вариант восприятия символического порядка, субъективное представление человека о мире и прежде всего о себе самом.

Воображаемое формируется в отногенезе в возрасте между 6 и 18 месяцами. “Беспомощный младенец, неспособный к координации движений, предвосхищает в своем воображении целостное восприятие своего тела и овладение им. Этот единый образ достигается посредством отождествления с образом себе подобного как целостной формой; конкретный опыт такого построения единого образа — восприятие ребенком своего отражения в зеркале” (20, с.493). Эту стадию развития личности Лакан назвал “стадией зеркала” (stade de miroir) и считал источником фундаментального опыта своего Я и Другого. Для Лакана человек, подобный мне — мое другое Я — существует лишь постольку, поскольку Я — это изначально Другой. Другой-во мне — это прежде всего бессознательное, это место культуры, в котором распутываются все приключения индивидуальных влечений.

Символическое есть априорный социальный порядок, система языка, вообще любая семиотическая система. Символическое объективно и представлено в формах языка, в означающем, которое главенствует над означаемым — психическими содержаниями субъекта, его опытом. Однако Лакан подчеркивал отсутствие постоянной, устойчивой связи означаемого с означающим, так что символическое в его концепции нельзя строго определить, равно как и найти его точный смысл.

Цепочки означающих, символическое очерчивают жизнь человека и его судьбу. Субъект, Я есть не что иное, как система связей между означающими, система взаимодействий реального, воображаемого и символического. Все многообразие человеческих отношений укладывается Лаканом в изящный афоризм: “означающее репрезентирует субъекта другому означающему”. Смысл этой фразы в том, что человек в общении использует речь для того, чтобы дать понять другому, чем он является и чего хочет — а сделать это можно только через слова языка (означающие). Означаемым тут является сам человек, его Я. Все это справедливо и в отношении собеседника, Другого, репрезентирующего себя также посредством слов-означающих.

На этом основан также и лакановский подход к толкованию сновидений. Образы последнего — цепочки означающих, а означаемыми являются влечения и желания сновидца. Сновидение — просто один из видов речи, не озвученный, а визуализированный голос Другого. “Сон, — пишет Лакан, — имеет структуру фразы или, буквально, ребуса, т.е. письма, первоначальная идеография которого представлена сном ребенка и которое воспроизводит у взрослого то одновременно фонетическое и символическое употребление означающих элементов, которое мы находим и в иероглифах Древнего Египта и в знаках, которые по сей день используются в Китае” (19, с.37).

Сон есть дискурс, речь, погруженная в жизнь. И речь эта, будучи запутанной и сложной, как человеческая душа, нуждается в понимании-расшифровке. Лакан указывает на лингвистическую природу иносказаний сновидения, говорит о необходимости перевода, о неизбежности (для психоаналитика) предельно упростить данный дискурс в терапевтических целях: “Лишь с переводом текста начинается самое главное — то главное, что проявляется, по словам Фрейда, в работе сновидения, т.е. в его риторике. Синтаксические смещения, такие, как эллипсис, плеоназм, гипербола, регрессия, повторение, оппозиция; и семантические сгущения — метафора, катахреза, аллегория, метонимия и синекдоха, — вот в чем учит нас Фрейд вычитывать те намерения — показать или доказать, притвориться или убедить, возразить или соблазнить, — в которых субъект модулирует свой онейрический дискурс” (19, с.38).

Согласно Лакану, желание человека получает смысл в желании другого — не столько потому, что другой владеет ключом к желаемому объекту сколько потому, что главный объект желания — это признание со стороны другого.

Лакан, быть может, первым среди психоаналитиков обратил внимание на одну из важнейших (с нашей точки зрения) функций, черт, особенностей бессознательного —• на его смысл. Речь идет не о смысле бессознательных симптомов или явлений, не о том смысле, который является целью психоаналитической работы, — речь идет о смысле бессознательного, его предназначении, его роли и месте в человеческой психике. До Лакана работа с бессознательным осуществлялась в рамках простого понимания: вот бессознательное, оно есть, как есть сам человек, жизнь, смерть, земля и воздух. Лакан не только задал совершенно потрясающий вопрос — а зачем оно? — но и су-мел на него ответить: “бессознательное есть та часть конкретного трансиндивидуального дискурса, которой не хватает субъекту для восстановления непрерывности своего сознательного дискурса.

Таким образом исчезает парадокс, неизбежно проявляющийся в понятии бессознательного, если относить его к какой-то индивидуальной реальности. Ведь разрешить этот парадокс, сводя бессознательное к его тенденциям можно лишь игнорируя опыт, который ясно показывает, что бессознательное имеет отношение к функциям представления и даже мышления” (19, с.28-29).

Сам Лакан прекрасно ориентировался в мышлении бессознательного, его логике. Он проводил показательные анализы, на которых в присутствии многочисленных зрителей за несколько часов добивался результатов, для которых понадобились бы месяцы и даже годы традиционной психоаналитической работы. Свои труды (знаменитые “Ecrits”) он также создавал на основе многих из тех принципов и правил, которые свойственны бессознательному дискурсу. Он был мастером изящных парадоксов и тонкой игры слов, так что работы Лакана вот уже много лет характеризуются как в принципе непереводимые. Как пишет виднейший отечественный специалист по его творчеству, Н.С.Автономова, “если бы труды великого реформатора французского психоанализа Жака Лакана можно было перевести на хоть сколько-нибудь понятный русский язык, он мог бы больше сказать русской душе, нежели краткие инструкции по достижению счастья на американский манер. Однако вследствие языкового и культурного барьера талантливая лакановская заумь до российского читателя не доходит а развиваемая французами психоаналитическая концепция субъекта, многим обязанная философиям субъективности, но многим их же и обогащающая, остается недоступной” (37, с.7).

Не отличаются простотой и понятностью и работы оппонентов и соратников Лакана. Но мы все же дерзнем углубиться еще немного дальше, в постструктуралистские штудии Ж.Делеза, которые сам он называет “опытом интенсивного философствования”. Логос бессознательного не знает легких путей.

Логика смысла сновидения: парадокс, нонсенс, фантазм

Одной из основных целей, вдохновлявших научное творчество известного французского философа Жиля Делеза, было стремление выявить “бессознательное культуры”. Культуру бессознательного уже анализировали Жорж Батай, Морис Бланшо, Жак Деррида, Мишель Фуко. Проблематике Делеза близки, пожалуй, скорее работы Ролана Барта, Анны Вежбицкой, Юлии Кристевой, Клода Леви-Строса. Всех их объединяет структурно-семиотический подход, связанный с анализом совокупности отношений между знаками или элементами целого, сохраняющими свою устойчивость при изменениях и преобразованиях. Заслуга Делеза состоит прежде всего в изучении бессознательных инвариантов логики смысла.

Работы Делеза являются дальнейшим развитием лингвистического подхода к бессознательному. “Бракосочетание между языком и бессознательным, — считает он, — уже нечто свершившееся. Оно празднуется на все лады. А коль скоро это так, то необходимо еще раз исследовать подлинную природу такого союза” (13, с.11). Центральный вопрос здесь — проблема смысла, выражаемого бессознательным, смысла, неотделимого от бессмыслицы, выражаемого посредством парадоксов. “Смысл — это несуществующая сущность, он поддерживает крайне специфические отношения с нонсенсом” (там же).

Смысл, по Делезу, есть поверхностный феномен, он существует как бы на границе между вещами и предложениями, описывающими их. Смысл — это отношение, связь между событиями и их выражениями, а способ выражения, задающий тип языка, может быть любым. Главное требование к языку как средству выражения смысла (или его изображения, или намека на него) — динамичность, свойство неограниченного расширения семантики и синтаксиса, бесконечная вариативность связей между означаемым и означающим. “В языке есть термины, непрестанно смещающие область собственного значения и обеспечивающие возможность взаимообратимости связей…Все происходит на границе между вещами и предложениями… Парадокс — это освобождение глубины, выведение события на поверхность и развертывание языка вдоль этого предела. Юмор — искусство поверхности, противопоставленное старой иронии — искусству глубины и высоты” (13, с.22).

В трудах Делеза смысл рассматривается в единстве с бессмыслицей — нонсенсом, парадоксом, фантазмом, обладающими своей особой логикой. Бессознательное, репрезентирующее себя преимущественно через бессмыслицу (сновидение), кажущуюся бессмыслицу, имеет свою собственную логику, отличную от рациональной логики сознания. Эти характерные отличия Делез иллюстрирует примерами из знаменитой “Алисы в стране чудес” Л.Кэррола, где они схвачены и воспроизведены замечательно точно: “Мышь рассказывает, что, когда графы решили передать корону Вильгельму Завоевателю, архиепископ Кентерберийский нашел это благоразумным… — Что он нашел? — спросил Робин Гусь. — Нашел это, — отвечала Мышь, — ты, что ли, не знаешь, что такое это? — Еще бы мне не знать, — отвечал Робин Гусь, — когда я что-нибудь нахожу, это обычно бывает лягушка или червяк. Вопрос в том: что же нашел архиепископ?” (13, с.42).

Этот пример хорошо показывает специфическую логику, которой подчиняется событийный ряд образов сновидения. Их смысл — всегда двойной, исключающий возможность наличия “здравого смысла” с его причинно-следственной логикой. События в сновидении никогда не являются причинами друг друга. Скорее, они вступают в отношения квази-причинности, некоей нереальной, призрачной каузальности, которая бесконечно вновь и вновь проявляется в этих двух смыслах. Каузальные отношения связывают факты и события сна не друг с другом, а с бессознательным посредством особой логики.

Интерпретация сновидений (и других аналогичных феноменов) заключается в понимании того, как могли бы возможность, реальность и необходимость означаемого (бессознательных содержаний) воздействовать на смысл. Делез показывает, что исследуемая логика смысла реализуется посредством парадоксов, к числу которых относятся: парадокс неопределенного регресса (задающий серии событий), парадокс бесконечного размножения (регулирующий “стерильное раздвоение” связей означающего с означаемым), парадокс взаимозаменяемости избытка и недостатка (парадокс Леви-Строса, посредством которого обеспечивается несовпадение-смещение составляющих серии структур) и т.д.

Парадоксальная логика бессознательного использует плавающее означающее, которое ассимилирует любой факт или суждение и открывает возможности для поэтической, мифологической и иной символики, а также утопленное означаемое, “которое хотя и задается означающим, но при этом не познается, не определяется и не реализуется… Мы имеем здесь дело со значением, лишенным самим по себе смысла и, следовательно, способным принять на себя любой смысл, то есть со значением, чья уникальная функция заключается в заполнении зазора между означаемым и означающим” (13, с.70). Таково значение сновидения в рамках задаваемой бессознательным логики смысла.

Парадокс, этот “вечный двигатель” и структурный элемент логики бессознательного, координирует разнородные серии его содержаний, заставляет их резонировать и сходиться к одной точке, а также размножает их ветвлением и вводит в каждую из них многочисленные дизъюнкции. В привычной сознанию логической системе парадокс — воплощение произвольности связи означающего с означаемым, это своего рода фонологические закономерности языка бессознательного. “Парадоксальный элемент является одновременно и словом, и вещью. Другими словами, и пустое слово [свободное место — прим. авт.], обозначающее парадоксальный элемент, и эзотерическое [непостижимое — прим. авт.] слово, обозначающее пустое слово, исполняют функцию выражения вещи. Такое слово обозначает именно то, что оно выражает, и выражает то, что обозначает. Оно одновременно и говорит о чем-то, и высказывает смысл того, о чем говорит: оно высказывает свой собственный смысл. А это совершенно ненормально” (13, с.90).

Парадоксальные элементы сновидений хорошо знакомы всем. Как фонологические отношения системы языка бессознательного, парадоксы воплощают отдельные единицы смысла сообщений, исходящих от данной части психики. Пользуясь лингвистическими аналогиями, можно сказать, что отдельные парадоксы-фонемы складываются в целостные морфемы-нонсенсы, являющиеся носителями отдельных значений бессознательных содержаний.

Нонсенс (буквально “не-смысл”, бессмыслица) — знаком нам прежде всего как литературный феномен. Блестящими мастерами нонсенса были английские писатели Л.Кэррол, Э.Лир, Дж.Джойс. В отечественной традиции нонсенс представлен главным образом в поэзии для детей (С.Я.Маршак, К.И.Чуковский, Д. Хармс, Гр.Остео). Для наглядности приведем несколько примеров:

…Ему казалось — на трубе

Увидел он слона.

Он посмотрел — то был чепец,

Что вышила жена.

И он сказал: “Я в первый раз

Узнал, как жизнь сложна”.

Ему казалось — кенгуру

Играет в домино.

Он присмотрелся — то была

Японка в кимоно.

“Идите спать, — он ей сказал, -

Становится темно”.

Ему казалось — альбатрос

Вокруг свечи летал.

Он присмотрелся — над свечой

Кружился интеграл.

“Ну что ж, — сказал он и вздохнул, -

Я этого и ждал”.

Ему казалось — папский сан

Себе присвоил спор.

Он присмотрелся — это был

Обычный сыр рокфор.

И он сказал: “Страшней беды

Не знал я до сих пор”…

{Л.Кэррол, песня садовника из “Сильвии и Бруно”)

Но, пожалуй, наиболее классическим образцом нонсенса является знаменитый “Бармаглот” из “Алисы в Зазеркалье”:

…Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве.

И хрюкотали зелюки,

Как мумзики в мове.

О бойся Бармаглота, сын!

Он так свирлеп и дик,

А в глуше рымит исполин —

Злопасный Брандашмыг!..

Как видим, нонсенс как риторическая фигура требует слов особого типа, слов, высказывающих свой собственный смысл — в последнем примере (его объяснение дает сам Л.Кэррол устами Шалтая-Болтая) этот смысл сформирован следующим образом:

“Значит, так: “варкалось” — это четыре часа пополудни, когда пора уже варить обед.

- Понятно, — сказала Алиса. — А “хливкие”?

- “Хливкие” — это хлипкие и ловкие, а еще хилые. Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения. Так и тут — это слово раскладывается на два!

- Да, теперь мне ясно, — заметила задумчиво Алиса. — А “шорьки” кто такие?

- Это помесь хорька, ящерицы и штопора!…

- А что такое “пырялись”?

- Прыгали, ныряли, вертелись!..

- Ну, а “хрюкотали” это хрюкали и хохотали… или, может, летали, не знаю. А “зелюки” — это зеленые индюки! Вот тебе еще один бумажник!” (17, с.178).

Делез пишет: “Имя, высказывающее свой собственный смысл, может быть только нонсенсом” (13, с.90). В “Бармаглоте” используются условные слова, слова-бумажники, поскольку они имеют как бы несколько отделений для смысла. “Слово-бумажник само является источником альтернативы, две части которой оно формирует (злопасный = злой-и-опасный или опасный-и-злой)* (При написании “злопастный” в бумажнике будет еще и третье отделение — хищно раскрытая пасть — Н.К.)

. Каждая виртуальная часть такого слова обозначает смысл другой части или выражает другую часть, которая в свою очередь обозначает первую. В рамках одной и той же формы все слово целиком высказывает свой собственный смысл и поэтому является нонсенсом. В самом деле, ведь второй нормальный закон имен/наделенных смыслом, состоит в том, что их смысл не может задавать альтернативу, в которую они сами бы входили. Таким образом, у нонсенса две фигуры: одна соответствует регрессивным синтезам, другая — дизъюнктивным синтезам” (13, с.90-91).

Отдельные эпизоды сновидений являются классическими примерами нонсенса. Делез, показав, что нонсенс (в том числе и сновидения) высказывает свой собственный смысл, описывает специфическое отношение между смыслом и нонсенсом, не совпадающее с отношением между истиной и ложью; “Утверждение между смыслом и нонсенсом изначального типа внутренней связи, некоторого способа их соприсутствия необходимым образом задает всю логику смысла… Нонсенс обеспечивает дар смысла, но делает это совсем по-другому” (13, с. 91-93). Исходя из компенсаторной природы отношений между сознанием и бессознательным, смысл нонсенса (морфемы языка бессознательного) и не может устанавливаться как-то иначе.

Рассматривая вслед за Делезом парадокс как фонему, а нонсенс — как морфему языка бессознательного, необходи-. мо найти эквивалент третьей лингвистической единицы, семантемы — фразы, сочетания слов, объединенных синтагматическими либо парадигматическими отношениями. На роль связного текста, продукта логики бессознательного, безусловно, прежде всего претендует фантазм — воображаемый сценарий, в котором исполняется бессознательное желание сновидца. Термин “фантазм” фиксирует противостояние воображения и реальности восприятия. В структурном психоанализе именно фантазмы формируют психическую реальность как продукт бессознательных желаний, замещающих образ внешней реальности. Невроз и тем более психоз характеризуются преобладанием фантазматической реальности в жизни субъекта. Фантазмы лежат в основе истерических приступов, сексуальных извращений и т.п. Типичной формой фантазма является сновидение.

Еще Фрейд подчеркивая основополагающую роль первофантазмов, организующих всю жизнь воображения независимо от личного опыта индивида. К их числу относятся внутриутробная жизнь, травма рождения, первосцена (половой акт родителей, наблюдаемый ребенком), кастрация, соблазнение. Универсальность этих фантазий объясняется их филогенетической природой. Первофантазмы Фрейда, довлеющие над всей психической жизнью человека, имеют определенное сходство с юнговскими архетипами.

У фантазма, согласно Делезу, три основных характеристики: 1) он — ни активное, ни пассивное (страдательное) действие, а результат действий и страданий — чистое событие. “Вопрос о том, — пишет он, — реально ли конкретное событие или воображаемо, неверно поставлен. Различие проходит не между воображаемым и реальным, а между событием как таковым и телесным положением вещей, которое его вызывает и в котором оно осуществляется. События — это эффекты (например, “эффект” кастрации, “эффект” отцеубийства) ” (13, с.251); 2) фантазм определенным образом связан с эго, Я сновидца, которое сливается с событием самого фантазма, “даже если то, что событие представляет в фантазме, понимается как другая индивидуальность или, вернее, как серия других индивидуальностей, по которым проходит распавшееся эго” (там же, с.255). Практически каждый знаком с этим специфическим свойством сновидения, формирующим единственный, в сущности, непатологический опыт расщепления собственного Я; 3) становление фантазма выражается в определенной игре лингвистических трансформаций, способе сигнификации (обозначения) действий, страданий и качеств положения вещей. Основой любого фантазма является символизм, проявляющийся в способе репрезентации пути или формы удовлетворения потребности. Фантазм-событие столь же сильно отличается от выражающих его предложений или образов, “как и от положения вещей, в котором оно происходит. И это при том, что никакое событие не существует вне своего предложения, которое по крайней мере возможно, — даже если это предложение обладает всеми характеристиками парадокса или нонсенса” ( там же, с.256).

Фантазм — это движение от образного через символическое к абстрактному, это “процесс полагания бестелесного”. Он обладает свойством приводить в контакт, во взаимодействие друг с другом внутреннее и внешнее, сознавание реальности и реальность бессознательного, объединяя их на одной стороне, на некоей поверхности, которая и является местом смысла, который, согласно Делезу, есть эффект на поверхности, “на стыке” явлений и описывающих их языковых структур.

Элементы лингвистической структуры языка бессознательного в сновидении (парадокс, нонсенс, фантазм) специфичны тем, что располагаются в долингвистической области. “Указанные элементы не организованы в оформленные лингвистические единства, которые могли бы обозначать вещи, манифестировать личности и означать понятия” (13, с. 278). Они лишь выражают смутно ощущаемые влечения и желания, В сновидении нет ни денотации (или индикации) — отношения к внешнему положению вещей, ни манифестации —- самовыражения субъекта (сновидца), ни сигнификации (синтаксического отношения понятий, отражающих универсальные сущности). Эти три основных типа лингвистических отношений, формирующих предложения (высказывания) сознательного дискурса, заменены в онейрическом дискурсе отношением смысла. Успешный поиск этого смысла требует от толкователя владения логикой бессознательного и умения разбираться в поверхностных эффектах на грани явлений реальности и описывающих их языковых структур.

Делез далек от идеи изложить логику смысла бессознательного в конце своей потрясающей “Логики смысла” в качестве набора правил или приемов толкования. Это было бы похоже на желание написать все возможные предложения конкретного языка, выучив его прагматику, семантику и синтаксис. Он хорошо понимает бесконечность такого процесса, как и принципиально иную природу языка бессознательного. В одной из заключительных глав он пишет: “Теперь можно было бы считать — при организации поверхности — что нонсенс достигает той точки, где он становится смыслом или обретает смысл… Но правило метода, принятого нами, предостерегает: не спеши расставаться с нонсенсом и наделять его смыслом (курсив наш — прим. авт.). Нонсенс еще хранит тайну того, как он создает смысл. Организация физической поверхности — это еще не смысл; она есть или, вернее, станет со-смыслом. Иначе говоря, когда смысл будет произведен на другой поверхности, это тоже будет смыслом… Но нужно еще дождаться этого результата, который никогда не завершается, и этой другой поверхности…со смыслом смысла, чтобы можно было сказать “всюду”, “везде” и “вечная истина” (13, с.279).

Когда же мы обращаемся к тому бесконечному переплетению, которое задает логику смысла бессознательного, в попытке поймать этот смысл на поверхности сознательно построенной фразы — такое событие Делез сравнивает со вспышкой молнии и говорит, что оно “быстро обрастает повседневной банальностью или, наоборот, страданиями безумия”. Вряд ли кто-либо, знакомый с исследованиями бессознательного, станет это отрицать.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Полисемантическая функция сновидения

Сновидение — сложный психологический феномен, имеющий ряд характерных признаков и особенностей. Различные школы и направления глубинной психологии подходили к анализу и интерпретации снов с разных позиций, зачастую не свободных от мировоззренческого субъективизма. Тем не менее, как мы убедились на основе рассмотрения некоторых широко известных теорий и принципов толкования сновидений, последние обладают единой (бессознательной) природой. Это позволяет выделить ряд общих свойств и функций сна, которые удобнее всего анализировать в рамках психосемиотической традиции, универсальной по отношению ко всем упомянутым в данной работе подходам.

Специфика сновидения, указывает Ю.М.Лотман, состоит прежде всего в его знаковости, семиотичности. “Вступая в мир снов, архаический, еще не имеющий письменности, человек оказывался перед пространством, подобным реальному и, одновременно, реальностью не являвшимся. Этот мир, естественно было ему предположить, имел значение, но значение его было неизвестно. Это были знаки неизвестно чего, т.е. знаки в чистом виде. Значение их было неопределенным, и его предстояло установить” (25, с.221). Одной из первых систематических и научных попыток установить значение образов сновидения стал психоанализ в его фрейдовском варианте.

Отказавшись от традиционной для психологии и медицины своего времени трактовки сновидения как соматического и физиологического феномена, Фрейд подчеркивает его субъективный характер. Игнорирование внешней реальности в противовес внутренней (интрапсихической) становится отправной точкой проблемы толкования сновидений в глубинной психологии.

Уже Фрейд, понимавший сон как сообщение, предполагал, что оно от кого-то исходит. Основоположник психоанализа знал, что источником и “виновником” сновидений является бессознательное, Ид — та часть личности, которая содержит преимущественно антисоциальные, сексуальные и агрессивные влечения и потребности. Сновидения в символической форме удовлетворяют такие желания, а сознание, Эго и Супер-Эго, “присматривают” за образами снов, дабы те не переступали определенных нравственных границ. Относительно простая семиотическая сущность сновидения у Фрейда определяется тем, что означаемое (бессознательные содержания Ид) могло иметь лишь сугубо сексуальную природу. “Истолковывающий сны шаман, — пишет Ю.М.Лотман, — столь же “научен”, как и правоверный фрейдист, сон — это семиотическое зеркало, и каждый видит в нем отражение своего языка” (25, с.222). Отсюда — постоянство связи означаемого и означающего, делающее перевод с”языка сновидения” в психоанализе сравнительно несложным процессом.

Иными, отличными от фрейдистских, являются онтопсихологические представления о природе сновидения. У А.Менегетти она — прямое отображение актуального психосоматического состояния сновидца, особенностей функционирования внутренних органов и систем его организма. Реальность сновидения идентична реальности внутреннего мира, сон — это правда о том, в каком состоянии находится сущность, Ин-се индивида. Этот подход, с нашей точки зрения, в какой-то степени испытал на себе влияние идей Ж.Лакана — только сон у Менегетти голос не Другого, а сообщение от подлинной, настоящей сущности личности сновидца.

Язык сновидения в онтопсихологии — прежде всего средство автокоммуникации, здесь получает дальнейшнее развитие “представление о сне как пути внутрь самого себя” (Ю.М.Лотман). Одновременно символизм сна в этом подходе выглядит более сложным, связь между означаемым (психосоматическим и функциональным состоянием индивида) и означающим (образы, персонажи, сюжеты) становится менее однозначной. Развивается специфическое свойство полисемантичности, неопределенности, которое изначально отличало язык сновидения.

В аналитической психологии К.Г.Юнга сновидение — это психическая реальность, особый уникальный феномен, детерминированный многими переменными. В рамках этого подхода “сновидение отличается ПОЛИЛИНГВИальностью: оно погружает нас не в зрительные, словесные, музыкальные и пр. пространства, а в их слитность, аналогичную реальной. Это нереальная реальность (курсив наш — прим. авт.). Перевод сновидения на языки человеческого общения сопровождается уменьшением неопределенности и увеличением коммуникативности… Неопределенность этого языка делает его неудобным для передачи константных сообщений и чрезвычайно приспособленным к изобретению новой информации” (25, с.222,224). Сновидение есть момент жизни, в который над нею властвует не сознание, а бессознательное.

Символически представленные в сновидении архетипические образы в силу своей древности, универсальности и нуминозности совершенно исключают возможность его однозначного, точного и полного истолкования. Во сне, по Юнгу, всегда есть момент непредсказуемости, связанный с тем, что “содержание сна символично и поэтому многозначно”. С точки зрения семиолога, всякий раз, говоря о непредсказуемости, мы имеем в виду определенный набор равновероятных возможностей, из которых реализуется только одна. Каждая позиция представляет собой набор вариантов. До определенной точки они выступают как неразличимые синонимы, но движение от места взрыва (вторжения, “прорыва” архетипа) все более и более разводит их в смысловом пространстве. Наконец, наступает момент, когда они становятся носителями смысловой разницы. В результате общий набор смысловых различий все время обогащается за счет новых и новых смысловых оттенков. Этот процесс, однако, регулируется противоположным стремлением ограничивать дифференциацию (энантиодромия).

У Юнга этот семиотический тезис реализуется через представления о “естественных” и “культурных” символах. Естественные символы вариативны в силу своей большей архетипичности, они архаичны, амбивалентны, исполнены разрушительной психической энергии, ассимиляция которой трудна и опасна. Культурные символы более конвенциональны, они прошли через множество преобразований, через более или менее сознательное развитие и стали коллективными образами, принятыми в цивилизованных обществах.

Сновидения в аналитической психологии —- феномен самодостаточный и автономный (но также трансцендентный и надиндивидуальный). Семиотика также подчеркивает, что сон индивидуален, проникнуть в чужой сон нельзя, поскольку это в принципе язык для одного человека. “Всякому, кто анализирует сновидения других людей, следовало бы постоянно напоминать себе и твердо помнить, что не существует никакрй простой и общеизвестной теории психических феноменов, ни теории об их сущности, ни об их причинах, ни об их цели. Мы знаем, что существует бессчетное множество психических феноменов, что же касается их сущности, то об этом нам неведомо ничего” — пишет Юнг (67, с.170-171). “С этим же связана предельная затрудненность коммуникативности этого языка: пересказать сон так же трудно, как, скажем, пересказать словами музыкальное произведение. Эта непредсказуемость сна делает всякое запоминание ъго трансформацией, лишь приблизительно выражающей его сущность” — вторит ему Ю.М.Лотман (25, с.225-226).

Идея того, что сон есть сообщение, а неистолкованный сон суть “нераспечатанное письмо от Бога” заслуживает внимания уже хотя бы в силу своей древности и всеобщности. Семиотическое пространство сновидения предстает перед аналитиком как многослойное пересечение различных кодов, вместе складывающихся в сумбурный текст со сложными внутренними взаимосвязями частей и фрагментов, в разной степени тяготеющих к настоящему, прошлому и будущему сновидца.

В самом общем виде цель сновидения может определяться как его системная функция по отношению к психической (душевной) жизни сновидца. Цель эта является компенсаторной, но природа компенсации различается в зависимости от аналитической школы (психоаналитическая, юнгианская, адлерианская и др). Цель “иллюзорного удовлетворения потребностей” во фрейдизме достигается посредством использования относительно простых, однозначных символов, преимущественно визуальной (зрительной) и кинестетической (телесной) природы, формирующих основной сюжет сновидения. Все три типа семиотических отношений стремятся к однозначности, что увеличивает коммуникативный потенциал сновидения, но существенна снижает его информативность. Иными словами, толковать сновидения по Фрейду легко, они достаточно понятны, но мало что говорят, фактически — только о наличии неудовлетворенных желаний преимущественно сексуальной природы. Это обусловлено тем, что интерпретация в психоанализе не целесмысловая (телеологическая) — “зачем?”, а причинно-следственная (каузальная) — “почему?”

Цели сновидения можно конкретизировать в нескольких аспектах. Сны предостерегают, изображают или выражают нечто ранее неизвестное, прогнозируют вероятность будущих событий. В онтопсихологии предостережение касается прежде всего психосоматической и физиологической сферы, цель сна можно уподобить дорожному знаку “берегись, возможна авария!” Сновидение у Менегетти сообщает о вторжении чуждой негативной семантики, инверсии Ин-се, активном вмешательстве “монитора отклонений” в психическую жизнь личности. В юнгианстве сны предупреждают об односторонности сознательной установки, искажающей восприятие внешней реальности, о наличии процесса психической инфляции, о препятствиях на пути индивидуации и т.п.

Изобразительная функция есть специфический способ выражения интенции сновидения. Оно может сообщать о наличии глубинных, неосознаваемых чувств и потребностей, символически изображая их в виде образов, скажем, подводных или подземных растений или животных, или о влиянии архетипов коллективного бессознательного в виде персонифицированных фигур (Матери, Девы, Старого Мудреца, Трикстера). Сновидение изображает нерешенные или неосознаваемые проблемы в виде загадочных ситуаций, трудных задач, процесс индивидуации повсеместно символизируется образом дороги.

Семиотические функции сновидения связаны в определенную иерархическую структуру, повторяющую структуру психической реальности жизни сновидца. Функциональная структура сновидения включает в себя информативную функцию (передача сведений, информации из бессознательного в сознание); компенсаторную функцию (восстановление целостности и связности работы сознания в противовес его односторонности и раздробленности); реактивную функцию (отображение актуальной жизненной ситуации, нуждающейся в отреагировании или проработке); релаксационную или катартическую функцию (восстановление энергетического баланса в системе индивидуальной психики, уменьшение напряжения); эстетическую или художественную функцию (яркие, живописные образы сновидений надолго запечатлеваются в памяти, мы с видимым удовольствием пересказываем величественные, грозные и загадочные картины картины своих снов, зачастую ярко контрастирующие со скучной серостью обыденности).

Сновидение, рассматриваемое как семиотический феномен, бесконечно. Одной из его задач является не только стремление изобразить или выразить нечто, но и утвердить некую психическую сверхреальность (будь то архетип, фантазм, Ин-се или Самость). Установку сознания (и бессознательного) в сновидении можно описать как ориентацию на символический, синтагматический или парадигматический тип отношений между элементами сна. Символическое (или семантическое) отношение в сновидении виртуально (вероятностно, возможно), поскольку не существует жесткого, однозначного соответствия между образом сна и его значением (смыслом). В процессе толкования аналитик зачастую вынужден “переозначивать” символы сйа, идя при этом вглубь, в недра бессознательного психического.

В психоанализе этот тип сознания зафиксирован в самом принципе толкования образов и символов сновидения, в юнгианстве — в представлениях об универсальности архетипов коллективного бессознательного, у Адлера — в настойчивых поисках декомпенсированного чувства неполноценности и т.п. В символическом отношении содержание явно доминирует над формой, так что символическое сознание скользит мимо формальных отношений между знаками. Так, в онтопсихологии считается, что полное и точное значение символа может дать только аналитик, а не сам сновидец.

Парадигматическое отношение предполагает знание (запоминание) устойчивых сочетаний знаков и минимального “кванта” их различения, вызывающего изменение смысла. Такой тип сновидящего сознания использует более или менее строгие и точные, почти математические соотношения означаемого и означающего, и само толкование производно не столько от структуры сновидения, сколько от теории, в которой оно выполнено. Типичным примером является психосоматическая (функциональная) теория природы снов у Менегетти.

Постоянные элементы значений есть и в юнгианстве, главным образом это касается образов, символизирующих архетипы структуры личности (Персоны, Тени, Анимы, Анимуса). Ими являются представления о том, каковы пол, внешность, действия и поведение фигур сновидения — на этой основе последние соотносятся с соответствующими архетипами. В процессе интерпретации обязательно участие самого сновидца, его индивидуальные ассоциации и наития — без этого толкование повиснет в воздухе. Кроме того, юнгианский аналитик должен иметь четкое представление о типе сознательной и бессознательной установки сновидца, о его высшей, вспомогательной и подчиненой функции и целом ряде других характеристик его личности.

Рассматривая целостный процесс толкования сновидений, можно заключить, что его итог представляет собой некий семиотический взрыв, в результате которого сновидец получает доступ к большому количеству новой, значимой и важной информации. Удачное толкование может существенно изменить представления человека о себе самом и системе своих отношений с миром. При этом соотношение растолкованного и неистолкованного (последнее есть всегда, у любого аналитика, даже у самого Юнга) создает возможности для прорыва в запредельное пространство некоей трансцендентальной реальности, соединяющей в себе черты психической реальности личного бессознательного сновидца и непредставимые глубины коллективного бессознательного. Этот семиотический взрыв и составляет сущность, механизм психотерапевтического эффекта толкования сновидений, равно как и анализа личного мифа, активного воображения и иных техник и приемов аналитической (юнгианской) психотерапии.

Подводя итоги всему, сказанному ранее, следует заметить, что толкование снов — занятие, опасное не только для пациента, но и для самого аналитика. Бессознательное сновидца влияет на бессознательное аналитика в той же степени, в какой эффективны и правильны толкования последнего. Встреча с бессознательным — будь оно свое или чужое — это всегда рискованное приключение, которое закончится благополучно лишь в случае высокого профессионализма и большого личного мужества. Вместе с тем, как всякий риск, это занятие обладает неизъяснимой прелестью, оно притягательно, оно чарует, оно захватывает всего человека целиком. Ну и, наконец, нелишне помнить, что на первом месте всегда должен быть профессионализм — самое мощное оружие и защиты, и нападения. Как говаривал Аль Капоне, добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1.

Интерпретация сновидений в различных парадигмах глубинной психологии

Сновидение 1.

Я на экскурсии на какой-то кулинарной или кондитерской фирме (шведской, немецкой). В подвале (в помещении искусственный свет) много различных механизмов, их обслуживают девушки, работающие в этой фирме. Все они серьезные и симпатичные, я думаю: ничего так девки, надо будет с ними как-нибудь познакомиться. Впереди меня идет мой друг с подносом, поочередно подходит к лоткам и набирает разных сладостей. Я спрашиваю: А это можно? Друг говорит: Конечно, это же бесплатная выставка. Я думаю: Ну, раз бесплатная, — и начинаю набирать себе тоже пирожные. Так я хожу по кругу и вижу одну очень симпатичную девушку, она что-то вынесла со склада и ушла обратно. Я спрашиваю у ее сотрудниц, можно ли ее позвать, а они говорят: Зачем? Я говорю: Я хочу ее пригласить в город, она же приезжая, я ей покажу Симферополь. Они говорят: Она уже закончила работу, но если еще не ушла, то мы ей передадим. И я говорю им, где и во сколько буду ее ждать (в 6 часов). А сам думаю: нужно купить красную розу и подарить ей.

Толкование.

Данное сновидение интерпретируется в парадигме классического психоанализа.

Символика сна, приснившегося 18-летнему юноше, очень прозрачна. Девушки в особой интерпретации не нуждаются, сладости, по Фрейду, — символ полового наслаждения, эротического удовольствия, “между тем как внушительный механизм мужского полового аппарата приводит к тому, что его символами становятся трудно поддающиеся описанию устройства в виде сложных машин” (47, с.97). Общая функция сновидений состоит, как известно, в исполнении желания.

Учитывая все это, можно сказать, что основное содержание сна относится к удовлетворению сексуальных желаний молодого человека. Он хочет получать эротические удовольствия бесплатно, сновидение особо подчеркивает данный мотив. Девушки обслуживают сложные механизмы и одновременно изготовляют сладости — все вместе это символически изображает желание утонченных наслаждений, предваряемых и сопровождающихся различными формами ласки.

Хотя в своих желаниях сновидец разборчив и требователен, в отношениях с женщинами он привык занимать пассивно-потребительскую позицию — об этом свидетельствует форма, в которой он назначает свидание понравившейся девушке. Другие должны обо всем договориться, она сама пусть придет в нужное место в назначенное время. Показательны эти 6 часов — при удачном “раскладе” событий в 11 он уже будет дома — еще одно свидетельство детской незрелости и безответственности.

Красная роза, несомненно, символически выражает желание произвести дефлорацию. Это одно из немногих мест в сновидении, где сказывается действие цензуры, вообще же влияние последней, как и работа сновидения в этом случае весьма невелики. Для молодого мужчины представленные в сновидении желания естественны, общий характер половой морали в нашем обществе не связывает с ними чувства вины и стыда. Можно предположить, что у пациента времен Фрейда сновидение было бы более “закамуфлированным”. Здесь же цензура вмешивается не столько в изображение сексуально-эротических моментов, сколько в тех случаях, когда речь идет о привычках и чертах сновидца, представляющих угрозу для самооценки и позитивного Я-образа. Более тщательно маскируются черты детскости, безответственность, пассивная позиция, а также желание получать бесплатно утонченные наслаждения (которые у юноши такого возраста обычно ассоциируются с услугами профессионалок). Девушки в сновидении как раз профессионально совершенны, и вообще фирма иностранная, что придает всему контексту сна окончательный “шик”.

Сновидение 2.

Я бегу, стараясь догнать знакомую девушку. Но чем быстрее я бегу, тем быстрее идет и она, я не могу ее настигнуть. В конце концов она подходит к какому-то подвалу и спускается туда. Я иду за ней, но при входе меня встречает старик и говорит, что на это требуется разрешение. Я говорю ему, что мне нужна эта девушка на одну минуту. Он меня пропускает, я спускаюсь вниз и вижу инвалида в коляске. Он сидит у заколоченной двери, дальше за ним хода нет. Я выхожу наверх и вижу молодого парня, который наблюдает за автомобильными состязаниями. Перед нами что-то вроде авторалли, две машины быстро мчатся, обгоняя друг друга. Я говорю этому юноше, что я тоже так хочу, а он отвечает: тебе нельзя, у тебя нет прав.

Толкование.

Интерпретация дается в парадигме онтопсихологии А. Менегетти.

Сновидение приснилось молодому человеку после разрыва с девушкой, отношения с которой длились около полутора лет. Разрыв был довольно драматичным и негативно сказался на состоянии сновидца. Сон изображает последствия этой ситуации.

Бег за девушкой символизирует желание разобраться в ро-бственных чувствах по поводу этой ситуации, среди которых есть и вина, и сожаление, и понимание невозможности продолжать отношения дальше, и раскаяние, и удовлетворение, и горечь, и облегчение — и многое другое. Это оказывается невозможным (сновидец не может догнать бывшую возлюбленную). Невозможность ускорить бег указывает также на потерю психической энергии в результате сильных душевных переживаний. Старик, сидящий у двери в погреб, может быть истолкован как “старое, изношенное” состояние организма или нервной системы сновидца. Возможно, это голос Ин-се, предупреждающего, что путь дальше опасен, пока нет “пропуска” — здоровья, для чего нужно восстановить душевные силы. Будучи предупрежден, сновидец, захваченный негативной энергией отношений, все же делает попытку спуститься вниз. Это символическое изображение углубления в болезнь, явно негативный образ инвалида в коляске предупреждает о возможной близости серьезного соматического заболевания. Инвалидность — это состояние, которое может наступить в случае, если сновидец не послушается своего Ин-се и будет и дальше изнурять нервную систему бесполезными переживаниями. Буквально: не остановишься — не сможешь больше ходить вообще.

Вторая часть сновидения — автомобильные гонки — относится, скорее всего, к более общей, в том числе и нравственно-этической оценке ситуации. Повторяющиеся механические действия символизируют бесполезные попытки сновидца как-то уладить ситуацию. Наблюдатель — голос Ин-се, говорящий: тебе нельзя это делать, у тебя нет прав (т.е. буквально “ты неправ”). Ты теперь не контролируешь ситуацию, так что остановись и не желай невозможного. Сновидения, по Менегетти, в нравственном плане заняты только интересами сновидца, заботятся лишь о его здоровье. Поэтому ситуация может значить также: остановись, подожди, пока у тебя не появятся силы. Восстановишься — будешь быстро ездить, т.е. быстро решать проблемы (на бытовом уровне — “плюнь на все и береги здоровье”). Два автомобиля, соревнующиеся в быстрой езде, могут означать также процесс перетекания негативной психической энергии в соматическую сферу (болезнь) или общее истощение и упадок сил у сновидца в результате затянувшегося “соревнования”, символизирующего его отношения с девушкой.

Сновидение 3.

Мой день рождения. Все гости сидят за квадратным столом по две его стороны, трое против трех. Сама я как именинница (я седьмая по счету, так как гостей шестеро) сижу одна, как бы во главе стола. Мужчины сидят вперемешку с женщинами.

Приходит старец и зовет одного из гостей, это мой знакомый, который недавно ушел от своей девушки, бросил ее, и та ничего о нем не знает. Я думаю, что надо бы с ним поговорить, узнать, как и что. Старец пришел из Иерусалима, он принес семь золотых цепочек. Он о чем-то шепчется с приятелем и распутывает цепочки. Затем этот знакомый подходит ко мне и говорит: “Наташа, у тебя день рождения 7 ноября, а у меня 7 сентября — давай встретимся 7 октября”. Я соглашаюсь.

Толкование.

Используется юнгианская парадигма анализа сновидений.

Сновидение принадлежит девушке-студентке, ей 21 год. Она не замужем, но живет вместе с молодым человеком ее возраста. У нее есть проблема выбора между этим человеком и другим парнем, с которым она недавно познакомилась.

В центре сновидения — квадратный стол, четверичный символ Самости, что указывает на волеченность сновидицы в процесс индивидуации. День рождения указывает на взросление Наташи, т.е. повышение уровня сознательности, большую дифференциацию ее активности. Гости (мужчины и женщины, сидящие вперемешку) могут означать сильную диссоциацию между разумом(мышлением) и чувствами, они собрались вместе за столом, чтобы объединиться и тем самым способствовать “рождению” новой, более целостной личности — индивидуальности сновидицы. Наташа сидит перед столом — это признак нерешительности, пассивности; данную ситуацию в процессе толкования она комментирует так: “Я все вижу, понимаю, но не знаю, что делать — пусть все будет как будет”. Гости сидят за столом в правильном порядке, а именинница как бы “не вписывается” в их окружение — перед нами указание на то, что нынешняя жизнь сновидицы на уровне Персоны уже не устраивает ее, она “лишняя” среди людей подобного типа. Наташа сидит за столом седьмая (после шести гостей), это указание на потенциальную возможность появления и развития трансцендентной функции.

Старец, пришедший на день рождения, является фигурой позитивного Анимуса. Он принес семь золотых цепочек, которые и распутывает вместе со знакомым сновидицы. Жизненная ситуация последнего похожа на ту, в которой находится сама Наташа — ее прежний друг стал ей малоинтересен, она подумывает его бросить ради нового знакомого. Старец, распутывающий цепочки — воплощение проспективной функции сна, указывающей на необходимость распутать, освободиться от “золотых цепей” прежнего существования на уровне Персоны. Сновидение выбрало на роль помощника в очередной стадии индивидуации фигуру мудрого старца, пришедшего из Иерусалима — известного символа духовного возрождения и обновления. Он олицетворяет собой функцию мышления, в ассимиляции которой нуждается наташина Самость.

Сама ситуация выбора, сопровождающая процесс индивидуации, поставлена достаточно жестко: или потерять неофициального мужа и вместе с ним — обеспеченное, безбедное существование, многочисленные развлечения, или оставить все как есть, остаться “опутанной золотыми цепями”.

Знакомый, помогающий во сне распутывать цепочки, несет в себе некоторые теневые аспекты — Наташа говорит, что она его возненавидела после того, как он вероломно бросил, предал свою девушку. С другой стороны, она уже понимает его, ибо и сама подумывает, как бы ей молча, без лишнего шума уйти от своего сожителя. Эта ситуация напоминает положение, обрисованное в одном из предыдущих сновидений Наташи, в котором также Тень слишком торопится стать интегрированной, “давит” на эго. Вероятно, это отражает чересчур “поспешный” анализ. Для эмоциональной, слегка экзальтированной Наташи (типичной “эмансипированной” девицы), скорее вредна, чем полезна быстрая, ускоренная аналитическая работа.

Ранее негативная фигура, знакомый сообщает сновидице о своем дне рождения (когда он стал более сознательным, взрослым и решил свою проблему, подобную той, которая стоит сейчас перед Наташей). Ее день рождения — 7 сентября, а его — 7 ноября, т.е. она слишком спешит, нужно что-то среднее (7 октября). Взаимодействие Анимуса и Тени (старец и знакомый во сне шепчутся, распутывая цепочки-путы) отражает интеграцию, объединение этих архетипов структуры личности (возможно, не без влияния аналитической работы). Одновременно в проспективном плане сновидение советует Наташе не торопиться с разрывом, подождать, выбрать нечто среднее (между 7 сентября и 7 ноября) — как указывает Юнг, индивидуацию на Востоке называют “серединным путем”. Тень назначает встречу, время, когда они могут встретиться с эго, срок, когда должна произойти окончательная интеграция.

Сновидение 4.

Ко мне домой приходит Е.В., я дома, а отец, пьяный, в соседней комнате. Я в другой комнате и пытаюсь сделать так, чтобы она не заметила. Начинаю спорить с отцом, затем дело доходит до драки. Чувствую, что она все слышит, и мне стыдно. Затем мы с ней договариваемся встретиться возле какого-то дома. Я прихожу, стою перед зданием. Осенний пейзаж, река. Здание красивое, но обветшалое. Река внизу, берега окружены невысокой оградой (набережная). Мне грустно, может быть, я плачу (конец плохо сохранился в памяти).

Толкование.

Сновидение, относящееся к начальным стадиям процесса индивидуации.

Сон юноши-студента отражает сильный конфликт между Персоной (отец) и Анимой (Е.В., любимый преподаватель сновидца, читающая у них курс аналитической психологии). Сновидец остро осознает наличие довольно мощной Персоны, пытается ее как-то скрыть или приукрасить. Эти попытки не увенчиваются успехом, молодой человек пытается расправиться с Персоной насильственным путем (драка), чтобы удовлетворить Аниму (чувство, душа).

Затем сновидец договаривается о встрече с Анимой (важный этап процесса индивидуации), но она не приходит — не пройден предыдущий этап, демонтаж Персоны. Обветшалое (хоть и красивое) здание символизирует прежнюю личность героя, оно нуждается в обновлении. Для этого нужна не только связь с Анимой, интеграция чувства, но и отказ от прежней жизни на уровне Персоны. В свое время Персона тоже ведь далась нелегко, жаль разрушать то, что было создано в юности. Грусть, слезы символизируют тоску по безмятежности, тому блаженно-бессознательному состоянию, которое составляет наивную прелесть молодости. Осенний пейзаж относится к этому же комплексу эмоционально насыщенных впечатлений и воспоминаний. Река — символ бессознательного, “разбирательство” с которым и составляет сущность процесса индивидуации. Она окружена оградой (есть препятствия), но ограда невысокая, декоративная (препятствия относительно легкие, связаны в основном с Персоной).Чувство грусти свойственно скорее взрослым, чем детям. Взрослые с грустью вспоминают детство и юность. Фигура, персонифицирующая Аниму, хорошо отражает амбивалентные свойства последней (чувственную природу, духовность, мудрость, но также имеет и угрожающий аспект), она носит значимую фамилию, семантика которой показывает, что у сновидца есть надежда на успешную индивидуацию (во сне она приходит к нему домой, т.е. Анима стремится к интеграции с Самостью).

Сновидение 5.

Я нахожусь на семинаре у доктора Милтона Эриксона {известный американский психотерапевт, специалист в области трансовой коммуникации — прим. авторов), он сидит в инвалидном кресле. Среди присутствующих я вижу маленького мальчика, у него детский церебральный паралич (ДЦП). Он вместе с родителями, и мне не нравится его отец, — может быть, потому, что, когда он улыбается, видно, что передние зубы у него золотые. Я продолжаю наблюдать за присутствующими, некоторые из них уже погрузились в транс (кто-то сидит, кое-кто ходит или раскачивается на месте). Затем мой взгляд снова падает на мальчика, и я поражаюсь тому, что происходит: по мере того, как мальчик освобождается от симптомов ДЦП (восстанавливается координация движений, изменяется походка и т.п.), его отец на моих глазах превращается в черта — появляется хвост, рога копыта, он становится черным, опять сверкают золотые зубы. Я с ужасом оглядываюсь вокруг, но никто, кроме меня и М.Эриксона, этого не видит. Я смотрю ему (Эриксону) в глаза, пытаюсь найти там понимание происходящего, но чувствую, что сама погружаюсь в гипнотическое состояние.

Во второй части сновидения я оказываюсь дома у моей подруги, во дворе (хотя на самом деле живет она в квартире). Там находится огромный бассейн с голубой морской водой, и я иду купаться. Я в купальнике, но когда начинаю плыть, то понимаю, что он мне мешает, и снимаю его. Хочу бросить купальник на берег — и вижу, что никакого берега нет, двора и дома тоже, вообще ничего, а я в открытом море и вокруг ни души. Вторично переживаю состояние панического ужаса, ногу сводит судорогой, и я начинаю тонуть. Но внезапно ужас сменяется блаженством, состоянием покоя, я замечаю, что не умерла и могу жить и дышать под водой, Я опускаюсь на дно, оно покрыто разноцветными водорослями (напоминает мозаику), там есть солнечный свет. Пока я созерцаю эту картину, ко мне подплывают русалки, очень красивые, с длинными волосами, красивыми блестящими хвостами, и начинают водить вокруг меня хоровод. Я начинаю танцевать вместе с ними, у меня тоже русалочий хвост.

Потом русалки разбегаются, я остаюсь одна, а передо мной на троне восседает Нептун, очень величественный, в одной руке у него трезубец, а в другой — зеркальный шар. Его лицо напоминает мне лицо Милтона Эриксона, как он изображен на обложках своих книг. Он говорит, что мне пора возвращаться, я и так здесь задержалась. Я отвечаю: “Нет! Не хочу!” Он велит смотреть на зеркальный шар, тот начинает вращаться, а Нептун уверяет, что я еще смогу попасть в их мир. Я смотрю на шар и вижу себя с трехлетнего возраста и до сегодняшнего момента — как бы происходит смена моих разных фотографий. Я просыпаюсь.

Толкование.

Сновидение, иллюстрирующее процесс индивидуации.

Общий контекст сна задан индивидуальностью сновидицы на очередном этапе ее личностного и профессионального роста. Сновидица (ее зовут Ольга) — аспирантка кафедры психологии, занимается исследованием трансовой коммуникации (откуда фигура М.Эриксона и мотивы транса в сновидении). Мальчик с ДЦП символизирует ее представления о процессе собственной индивидуации (она, естественно, хорошо знакома с аналитической психологией Юнга). Быстрое исцеление мальчика соответствует динамике ее научной деятельности в области эриксоновского гипноза.

Облик теневой фигуры отца ребенка в сновидении заставляет вспомнить, что муж сновидицы по профессии — стоматолог. Золотые зубы для Оли — символ материального благополучия, не подкрепленного духовной состоятельностью. Сновидение компенсаторно показывает искаженную, одностороннюю трактовку Ольгой своей семейной ситуации: в то время, как она сама, ее Самость (мальчик) развивается и исцеляется (идея индивидуации как исцеления очень близка сновидице) в процессе изучения психологии, ее муж, вынужденный кормить семью и зарабатывать деньги, превращается в теневую фигуру. Теневые свойства, правда, в основном относятся к атрибутике Персоны (хвост, рога, черный цвет, золотые зубы), но и они достаточно показательны сами по себе.

Вторая часть сновидения иллюстрирует начальный опыт процесса индивидуации, протекающего у Оли достаточно активно. Купание в море (бессознательном), ненужность внешних атрибутов (купальника, символизирующего Персону) при погружении в мир архетипических содержаний, ужас и сменяющее его блаженство — все это достаточно типичные мотивы, связанные с индивидуацией. Русалки в олином сне — замечательный символ Персоны юнгианского аналитика — яркая, сверкающая чешуя, длинные волосы, очаровательная внешность плюс владычество над стихией бессознательного (морем). Ольге очень хочется обзавестись такой Персоной.

Последняя, третья часть сновидения выражает проспективную функцию в отношении индивидуации Ольги. Величественный Нептун, соединяющий в себе черты М.Эриксона и юнгианского аналитика, велит сновидице заниматься своим прямым делом (основной темой научного исследования), обещая, что в этом случае она всегда сможет вернуться в манящий мир аналитической психологии. Одновременно он возвращает ее из приятного, бессознательного, недифференцированного существования (в море) в реальный мир сознания и деятельности, В зеркальном шаре-Самости мелькают лица сновидицы на различных этапах ее личностного роста. Бурные аплодисменты.

Однако этот сон в действительности имеет не столь уж оптимистичный характер. Сущность процесса индивидуации,- говорит бессознательное Ольге, — вовсе не в том, чтобы обзавестись роскошной блестящей (со сверкающей чешуей) Персоной. Становление Самости предполагает высший уровень сознательного существования, его-то как раз и не видно в сновидении. В обоих случаях (на семинаре у М.Эриксона и перед троном Нептуна) сновидица впадает в транс, т.е. погружается в глубины бессознательного существования. Ее представления о том, что Персона-психотерапевт (ее собственная) лучше Персоны-стоматолога (ее мужа) абсолютно несостоятельны, Милтон Эриксон (Авторитет с большой буквы) этого не подтверждает — “я не могу найти в его глазах понимания происходящего”. Атрибутика обеих Персон в сновидении одна и та же (хвост). В целом компенсаторная функция этого сна выражена очень четко, а проспективная в какой-то степени совпадает со сверхредуцирующей (Нептун-Эриксон, изгоняющий сновидицу из моря). Основная цель сновидения, по-видимому, состоит в коррекции сознательной оценочной установки по отношению к деятельности мужа и своей собственной.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2 Юнгианский анализ личного мифа

Случай 1.

Клиентка, молодая женщина 25-28 лет (назовем ее Наталья О.), обратилась за консультацией по поводу навязчивого сновидения, которое преследует ее в течение десяти лет. В сновидении она находится в воде (море, озеро), вода глубокая и темная. Ей страшно, она пытается плыть, но не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Постепенно она начинает тонуть, задыхается и просыпается с чувством ужаса. Сон характеризуется как “самый страшный кошмар”. Наталья неоднократно пыталась “разгадать” сон с помощью различных “сонников”, часто рассказывала его друзьям и близким с той же целью. В разные периоды жизни она считала это сновидение знаком грядущей болезни, неприятностей и беды.

В юнгианстве вода, тем более темная — символ бессознательного. Сон указывает на “бессознательность” жизни клиентки, ее машинальное существование по принципу “пусть все идет как раньше” и одновременно предупреждает об опасности такого способа жизнедеятельности. Поскольку сновидение повторялось, аналитик (АН) решил прояснить основные устойчивые концептуализации жизненной стратегии клиентки (К):

АН: Какие сказки или истории приходят Вам на ум в связи с этим сновидением? Те, в которых есть плывущие по воде персонажи?

К: Не знаю… Во всяком случае, не “Русалочка” Андерсена, я эту сказку не люблю и сама Русалочка у меня симпатии не вызывает. “Сказка о царе Салтане” не годится — там они в бочке плывут.

АН: А “Дюймовочка”?

К: Нет, это тоже не подходит… И я не Серая Шейка… хотя она там плавала, чтобы от смерти спастись. (Задумывается).

АН: Вы помните сказку про двух лягушек, которые свалились в горшок со сметаной? Что с ними дальше было?

К: Ну да, и одна из них сбила масло и спаслась, а другая… Но я же не собью масло из воды? (Пауза). Знаете, мне приходит в голову, что, хоть я и не плыву, меня иногда во сне что-то как бы выталкивает из воды, и тогда все прекрасно, и ощущение такое радостное… Но сон все равно страшный, потому что выталкивает в самый последний момент, когда я уже задыхаюсь. Можно утонуть. И вообще, во сне я не плаваю, а как бы вишу в воде. Но я могла бы попробовать…поплыть. Что Вы скажете?

АН: Расскажите сказку про то, как Вы плаваете.

К: Но я же не знаю такой сказки!

АН: Ну так придумайте. Сочините ее прямо сейчас.

К: Я плыву…Плаваю в море, это очень приятно, я плаваю сколько хочу, а потом выбираюсь на берег. (Постепенно, по мере рассказывания Наталья все больше воодушевляется, говорит уверенно и эмоционально).Это остров, но не необитаемый, а такой… Там пляж, лес, очень красивый. Я иду по лесу, рву цветы на полянах… Прихожу к Бабе-Яге. Но она меня не съедает, совсем наоборот.,. Угощает меня обедом.

АН: Напоила-накормила и спать положила?

К: Ну да, она добрая. Она, наверное, даже дала мне платье, а то неудобно по лесу в купальнике. Платье очень простое, типа рубашки… Как сарафан!

АН: А еще что она Вам дала?

К: А еще клубочек волшебный. Он катится, и я за ним иду.

АН: И куда Вы приходите?

К: На берег моря. Там стоит дуб. (Темп речи ускоряется). На дубе сундук. В сундуке заяц, а в зайце — утка, в утке — яйцо, а в яйце — иголка. Нет, волшебная палочка! Я ее достаю… она красивая, позолоченная…Золотая! Очень красивая. (Продолжительная пауза).

АН: И что Вы делаете?

К: Ничего не делаю. На самом деле она мне не нужна.

АН: Такая длинная, красивая сказка про то, как Вы идете к волшебной палочке — и она оказывается ненужной?

К: Да! Мне не нужна волшебная палочка, потому что я все хочу делать сама. Вот я ее взяла, покрутила в руках и положила назад за ненадобностью. Пусть ее кто-то другой найдет!

АН: И Вы теперь все намереваетесь делать сама? Будете плыть?

К: И поплыву, и масло собью!

АН: А Вы не вспомните теперь сказку, где все это есть? И главный герой — плывущий персонаж? И он тоже все сам делает?

К: Нет, я сдаюсь.

АН: Но это же “Гадкий утенок”! Вспомните эту сказку.

К: Да, действительно! Неужели это обо мне? Ведь утенок на самом деле был лебедем… Значит, и я тоже со временем превращусь… вернее, стану сама собой. Это замечательно!

Через несколько дней Наталья О. пришла к аналитику и рассказала, что в тот же день перечитала сказку о гадком утенке и плакала. Данная сказка стала для нее стратегическим указанием жизненного пути. Заметим, что в мировом художественном творчестве это одна из наиболее выразительных историй об индивидуации Самости, аутопластически повторяющая данный юнгианский концепт.

Случай 2.

Клиентка (назовем ее Людмила Г.) была участницей семинара по основам юнгианского анализа. Это молодая замужняя женщина 25 лет, преподаватель вуза. Ее муж — представитель свободной творческой профессии, у них двухлетний сын. В прошлом Людмила жаловалась на сложные жизненные обстоятельства и проблемы, к числу которых относила в первую очередь отношения с мужем. Людмила Г. — сдержанная, спокойная и уравновешенная личность интровертного типа. Знакомство с методами аналитической психологии вызвало у нее желание проанализировать свой личный миф, что и было сделано на одном из практических занятий семинара.

Вначале Людмила рассказала свою любимую сказку “Заяц по имени Чок”. Пересказ был беглым и эмоционально невыразительным, так что у аналитика сложилось впечатление о том, что данная сказка к личному мифу Людмилы прямого отношения не имеет. Далее приведем сокращенную стенографическую запись работы с ней.

АН: Скажите, кто Ваш любимый писатель?

К: Чехов. Очень люблю его рассказы, постоянно их перечитываю.

АН: Представьте, что Вам необходимо рассказать о Чехове человеку, который совершенно не знаком с его творчеством. И рассказать так, чтоб было понятно, какой это замечательный писатель. Что Вы расскажете?

К: Ну, о жизненном пути Чехова я знаю мало, за исключением того, что относится к его дружбе с Левитаном. У Левитана были сложные отношения с женщинами, он то стрелялся из-за них, то тут же бросал, потому что они ему надоедали. Такой, в общем, был… невротик. И Чехов описал роман Левитана в одном из своих рассказов, очень правдиво, так что они поссорились.

(Заметим в скобках, что последние слова Людмила произнесла очень выразительно, с нажимом, было очевидно, что она эмоционально вовлечена в то, о чем рассказывает. Напомним, что ее муж имеет аналогичную профессию. Все это послужило аналитику ориентиром для дальнейших действий).

АН: Вы помните этот рассказ?

К: Да, я его очень люблю, только название* (Это рассказ А.П.Чехова “Попрыгунья”) выскочило из головы. Но я его прекрасно помню!

АН: Расскажите его, пожалуйста.

К: В общем, это рассказ про одну женщину, вернее, молодую девушку. Она была пустая и поверхностная, рассказ начинается с того, как она едет к портнихе на примерку платья. Видно, что она мещанка суетная. В жизни для нее было главное — знакомиться со знаменитостями, и приглашать их к себе на вечеринки. А тех, кто ей надоедал, она после не приглашала, и друзей у нее не было, потому что она гонялась за все новыми людьми. Ее жизнь так и шла, и у нее был роман с одним человеком, знаменитостью, а потом она ему надоела, и он ее бросил. И она думала, что жизнь кончена, а тут к ней посватался один очень хороший человек, доктор Дымов. И она вышла за него замуж, но его совсем не любила, и изменяла ему, и продолжала гоняться за знаменитостями. И у Дымова был друг, она и с ним изменила… Все эта история с другом ~ это как раз то, из-за чего Левитан с Чеховым поссорился.

А Дымов был настоящий ученый, очень талантливый. Но она этого не понимала, что рядом с ней человек незаурядный, и все продолжала гоняться за знаменитостями. Она была… хотела быть светской женщиной, а муж был ученым. Она совсем за ним не следила, не уделяла ему внимания, и вот он заболел дифтерией, заразился. Он был уже при смерти, а она все наряжалась. И тут начали приходить к ее мужу знаменитые врачи, и вообще люди очень известные хотели повидать его перед смертью, поддержать. И тут она поняла, что Дымов и есть настоящая знаменитость, к нему ведь приезжали люди, которые на нее и смотреть бы не захотели. И она всю ночь думала, и утром пришла к мужу помириться… покаяться… а он уже умер.

(После паузы). Вообще-то ее жалко, она не была дурной женщиной по-настоящему, а просто глупенькая. Дымов ее тоже не понимал. Как-то она раскаивалась в измене, а он не понял ничего. Жалко ее. (Видно, что чувства Людмилы по отношению к героине рассказа амбивалентны. Объективно чеховская Оля не должна вызывать симпатий, но рассказчица не то чтобы отождествляется с определенными чертами или поступками героини, но видит некоторое сходство с собой, протестует и вынуждена согласиться с этим одновременно. Ее рассказ очень информативен.)

АН: Что главное в Оле, героине рассказа?

К: У нее нет собственного содержания, она пустая. Чтобы заполнить пустоту, ей нужен мужчина, а сама по себе она ничтожество.

АН: У Чехова есть еще одна подобная героиня, помните?

К: Ну да, которая была замужем сначала за актером, потом за торговцем лесом…

АН: Как этот рассказ называется?

(Клиентка не может вспомнить. Группа подсказывает хором: “Душечка”!)

АН: Что общего у Душечки с Олей?

К: Обе они пустые внутри, мне Душечка никогда не нравилась. У женщины должно быть свое содержание жизни, а не приставка к мужу.

АН: Давайте их немного посравниваем — что у них общего, а что различается. С каким архетипом структуры личности можно соотнести эти фигуры?

К: Ну, с Анимой, вероятно… (Участники группы отмечают, что Душечка — Душа — буквально Анима).

АН: Только Душечка, скорее всего, олицетворяет позитивные аспекты Анимы, а Оля — негативные. Вы согласны?

К: В общем, да.

АН: А если бы доктор Дымов был женат на Душечке? Что бы было?

К: Хорошо бы было! Он бы реализовал себя. У них был бы идеальный брак… (Задумывается. Лицо и мимика Людмилы выражают напряженную внутренюю работу. В этот момент она поняла, что самораскрытие произошло и приняло несколько неожиданное направление).

АН: Скажите, Ваш муж похож на Дымова?

К: Нет, он совсем не такой! Дымов был внимательный, и безотказный, и совсем не эгоист. И он ничего такого от Оли не требовал — чтобы она ему жизнь посвятила и вообще…

АН: А в чем Ваш муж все-таки похож на Дымова? Наверное, в главном — он тоже очень одаренный человек, как музыкант он, скорее всего, не менее талантлив, чем Дымов как ученый, верно?

К: Ну да. В общем, да, но Дымов все-таки лучше.

АН: Но ведь и Вы лучше Оли, правда? И намного, насколько я могу судить.

К: Конечно, я на нее во многом похожа. Но я не такая, как она, и не такая, как Душечка.

АН: Так что говорит Ваш личный миф?

К: Ну, наверное мне нужно быть больше похожей на Душечку… Мне нужно как бы идти между ними посредине, не уклоняясь ни вправо, ни влево.

АН: То есть нужна медиация между этими двумя аспектами Анимы. И тогда Ваша жизнь будет более гармоничной, и отношения в семье станут лучше. Ваш миф одновременно и предостерегает Вас от негативных проявлений Анимы-Оли, и указывает на Аниму-Душечку как на образец для подражания. Ваше бессознательное знает о том, как важно для Вас позаимствовать у Душечки ряд черт и свойств, хотя сознательно Вам этот образ не нравится и вызывает сильное противостояние,

К: А что еще есть в моем личном мифе?

АН: Он содержит информацию, относящуюся к Персоне и Тени. Займемся ими?

К: Ну, про Тень, пожалуй, не надо на группе. Мне и так все в общих чертах ясно…(Клиентка действительно достаточно рефлексивна для этого. Однако аналитик все же счел нужным эксплицировать некоторую информацию, вытесненную в процессе припоминания сюжетов).

АН: Вспомните, что сказал друг Дымова, тоже врач, перед самой его кончиной.

К: Давайте не будем об этом. Ко мне это не относится.

(Аналитик не счел нужным проговаривать данный эпизод в групповом обсуждении и выполнил просьбу клиентки).

АН: А всю историю болезни Дымова Вы помните?

К: Ну, помню.

АН (мягко): Речь о том, что Дымов ведь умер. Все это серьезно. Немало мужчин в конце концов погибает из-за теневых аспектов своей Анимы.

К: (воинственно): Не волнуйтесь, я своему мужу смерти не хочу!

(Некоторое время группа в шутливом тоне обсуждает проблему женского коварства. Это разряжает ситуацию, а клиентка получает необходимую передышку после работы над личностно значимым и несколько болезненным материалом. Аналитик видит, что она мож”ет продолжать работу, хотя и не очень хочет этого).

АН: Вернемся теперь к Персоне?

К: Ну, у этой Оли Персона совершенно ужасная! Как она за любовниками гонялась, и лживая была до невозможности, вся такая фальшивая, неискренняя. Ко мне этого никакого отношения не имеет.

АН: Но ведь и жалко ее, глупую?

К: Жалко… Вот именно что глупую! Была бь; она хитрой — другое дело.

АН (мягко): Но для Дымова и ее хитрости хватило. Ведь он-то был совсем не хитрый.

К: Ну да, как мой муж. (Спохватывается). В общем, с этим все ясно, Н.Ф. (обращение к аналитику), давайте дальше.

АН (после паузы): И вот что интересно — ведь у Душечки тоже был любовник, ветеринар, помните? И она тоже, глупая, бесхитростная, не скрывала…

К (перебивая): Да, она как попугай, за ним повторяла про антисанитарные условия содержания животных, про эпизоотии — все, что он говорил.

АН: И ее никто не осуждал! Так и оставалась Душечкой, несмотря на это, И чувствуется, что и сам Чехов не осуждает, а ведь он был человеком высочайшей нравственности. Как Вы думаете, почему?

К: А что тут думать? Дура, и все. Чехов был выше этого.

АН: Я думаю, совсем нет. Она была не дура, а аутентичная, искренняя, а вот Оля — та фальшивая. Душечка же — именно бесхитростная, а не глупая, без хитрости. Можно сказать, наоборот, Душечка — вечно женственное — мудрая.

К: И Вы всьерез считаете ее мудрой? А Вам самой это подходит?

(Здесь следует обратить внимание на конфронтацию с аналитиком, точнее, на попытку клиентки поймать аналитика на противоречии. На самом деле противоречия нет, и аналитик пос-лностыо конгруэнтен в своих высказываниях. Клиентка высоко ценит свою автономность даже в тех аспектах, где последняя идет во вред отношениям с близкими. На уровне Персоны у Людмилы Г. есть проблемы, связанные с психологической ценой постоянного поддерживания маски невозмутимого спокойствия).

АН: Речь не обо мне. Но я действительно очень высоко ценю Душечку, это совершенно изумительный образ. Особенно прекрасно в ней то, что она никогда не выдает желаемое за действительное, она даже не представляет себе, что такое возможно. Что Вы об этом думаете?

К: Я понимаю, Душечка следует своей внутренней природе. Но я совсем другая.

АН: Никто и не предлагает Вам быть Душечкой, разве только в том смысле, чтобы просто быть собой.

К: А что можно сказать о моей Самости?

АН: Ну, это уж лучше Вам самой знать. Миф только говорит, что Дымов — явно позитивный аспект Анимуса — именно с Душечкой имел бы идеальный брак,

К: Ничего себе! Я должна стать Душечкой в угоду своему Дымову!

АН: Ну, так будьте Олей. (Клиентка озадачена и рассержена. Ей явно не нравится предложенная альтернатива). Люда, ведь проблема совсем не в том, что Вы похожи на Олю, просто на уровне Персоны Вы считаете — уж лучше быть такой, как Оля, чем такой бесхребетной, как Душечка. А миф показывает Вам, что есть более конструктивный вариант. Вот и все.

К (после длительной паузы): Да-а… Хорошенькое дело этот личный миф! Во всяком случае, я подумаю.(С шутливым воодушевлением): Пойду попробую себя в роли Душечки! Бедная моя Самость…

АН: Не такая уж и бедная, если на сознательном уровне формирует запрос по поводу улучшения отношений с мужем. Мы, женщины, часто таковы — громогласно требуем свободы, а в действительности хотим простого семейного счастья, благополучия, защищенности.

К: Вы хотите сказать, что именнно этого хочет моя Самость?

АН: Я лишь уверена в том, что пресловутой свободы хотят Персона вместе с Тенью — это очевидно.

К: А сейчас Вы еще расскажете про негативную “свободу от” и позитивную “свободу для”…

АН: Не стану, раз уж Вы сами вспомнили. Думаю, что анализ Вашего личного мифа можно считать законченным.

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

Анализ архетипической символики художественного текста

1. Изображение процесса индивидуации в романе Г.Джеймса “Женский потртрет”

Роман известного англо-американского писателя Генри Джеймса “Женский портрет”, по всеобщему мнению, является вершиной его творчества. Впервые увидевшая свет в 1881 году история жизни молодой американки Изабеллы Арчер вот уже более ста лет волнует умы и сердца читателей. Изумительные художественные достоинства романа (Генри Джеймс — признанный стилист, друг и единомышленник Флобера и Тургенева), всегда актуальный сюжет, череда ярких, запоминающихся персонажей обеспечили ему стойкий читательский интерес и всемирную славу. Продолжая литературоведческую традицию классифицировать жанры по наиболее общим особенностям сюжета (роман воспитания, приключенческий, любовный роман и т.п.), “Женский портрет” можно отнести к типу романа индивидуации. Для удобства анализа бегло перескажем его содержание.

Молодая американка Изабелла Арчер после смерти родителей живет в доме своей замужней старшей сестры Лилиан. Там она встречает свою тетку по матери, миссис Тачит, жену богатого банкира, вот уже многие годы живущего в Англии. Тетушка привозит Изабеллу в Европу (время действия — последняя четверть XIX века), в поместье своего мужа, которое называется Гарденкорт. Роман и начинается живописной сценой чаепития на лужайке Гарденкорта, где Изабелла впервые встречает своего дядю, мистера Тачита, и его сына Ральфа.

В дальнейшем в романе Гарденкорт играет роль своеобразного теменоса — священного, сакрального места, под защитой которого поисходят важнейшие трансформации жизни и личности главной героини. В стенах Гарденкорта дважды — в начале романа и в самом конце, после похорон Ральфа Тачита — начинается новый, очередной виток спирали процесса индивидуации. Путь Изабеллы лежит вовне — в мир, полный очарования и опасностей, но Гарденкорт всегда сулит убежище и покой. Его описание — это лучшие страницы в романе, само чтение которых оказывает успокоительное и умиротворяющее воздействие.

Изабелла, очень живая, привлекательная девушка, производит яркое впечатление. Дядя и кузен Ральф совершенно очарованы ею, равно как и их гость, знатный и богатый лорд Уорбертон. В беседе с Изабеллой Ральф спрашивает, что она намерена делать в жизни. “Я бедна, настроена на серьезный лад и не принадлежу к числу тех, кого обычно называют хорошенькими” — отвечает наша героиня. Ее цель — видеть жизнь и “испытать ее”. Изабеллу пока не привлекает замужество — единственно возможная в ту пору карьера для “девушки из общества”. Она одно за другим отвергает предложения влюбишегося в нее лорда Уорбертона и своего давнего поклонника, богатого американца Каспара Гудвуда.

В Гарденкорте Изабелла знакомится с гостьей миссис Тачит — мадам Мерль, сыгравшей в дальнейшем немаловажную роль в ее судьбе. Мадам Мерль производит огромное впечатление на Изабеллу, та начинает видеть в ней чуть ли не свой идеал. Мадам Мерль — блестящая светская дама, красивая, одаренная, в высшей степени благовоспитанная, обладательница тонкого и острого ума. “Может быть, тебя удивляет, почему мадам Мерль не уезжает из Гарденкорта, зная, что мистер Тачит при смерти? — спросила жена этого джентльмена свою племянницу. — Не думай, с ее стороны здесь нет никакого промаха, она самая тактичная женщина в мире. Своим пребыванием в Гарденкорте она делает мне честь — ведь ее ждут сейчас в лучших домах Англии…Но я просила ее побыть здесь, чтобы ты могла узнать ее поближе. Я считаю, это будет тебе весьма на пользу. Серена Мерль во всем безупречна” (14, с. 155-156). Эта “безупречная” светская дама становится близкой подругой Изабеллы, для которой ослепительная и любезная мадам Мерль, — олицетворение лучших человеческих качеств.

Тем временем умирает уже давно болевший мистер Тачит и, по наущению Ральфа, сразу полюбившего Изабеллу, оставляет ей в наследство большое состояние. Изабелла неожиданно становится богатой,В течение двух лет она путешествует и, по выражению миссис Тачит, “привыкает к своему богатству”. В путешествиях ее сопровождает уже не миссис Тачит, а мадам Мерль, чье влияние на взрослеющую девушку трудно переоценить. Затем Изабелла поселяется во Флоренции, у своей тетушки, которая после смерти мужа постоянно живет в Италии. Мадам Мерль знакомит Изабеллу со своим старинным другом Гилбертом Озмондом.

Озмонд — вдовец, у него есть юная дочь по имени Пэнси. Он ничем особенным не занят, но уделает много времени изучению искусства. Его изысканные вкусы, учтивость, аристократизм производят большое впечатление. Изабелла влюбляется в Гилберта Озмонда и, несмотря на многочисленные протесты и предостережения родственников и друзей, выходит за него замуж. Озмонд беден, а Изабелла богата, поэтому их брак и вызывает такой протест у ее родных, не без основания опасающихся того, что с его стороны это брак по расчету. Однако Изабелла ослеплена своим чувством и личностью Гилберта Озмонда и не желает никого слушать. Примечателен диалог между Изабеллой и ее теткой, в котором последняя пытается отговорить Изабеллу \л одновременно обвиняет свою бывшую подругу мадам Мерль в том, что та исподтишка способствовала этому браку:

…Ты решила выйти замуж за этого человека.

- Кого вы имеете в виду? — спросила Изабелла с большим достоинством.

- Друга мадам Мерль — мистера Озмонда.

- Не знаю, почему вы называете его другом мадам Мерль. Разве это главное, чем он известен?

- Если он не ее друг, так должен им стать после того, что она для него сделала! — вскричала миссис Тачит. — Вот уж никак этого от нее не ожидала, я очень разочарована.

- Если вы хотите сказать, что мадам Мерль имеет какое-то отношение к моей помолвке, вы глубоко заблуждаетесь, — заявила с ледяной горячностью Изабелла…

- Так вот ради чего ты отказала лорду Уорбертону?

- Прошу вас, не будем к этому возвращаться. Если мистер Озмонд нравился другим, почему бы ему не понравиться мне?

- Другим никогда не приходила в голову дикая мысль выйти за него замуж. Он ничего собой не представляет, — пояснила миссис Тачит,

- В таком случае я ничем не рискую.

- И ты воображаешь, что будешь счастлива? Никто еще не бывал счастлив, затеяв такое.

- Ну, так я заведу эту моду. Для чего люди вообще вступают в брак?

- Для чего это делаешь ты, одному богу известно. Люди обычно вступают в брак как в деловое содружество, — чтобы создать домашний очаг. Но в твоем содружестве весь пай вносишь ты.

- Это вы о том, что мистер Озмонд небогат? Правильно я вас поняла?

- У него нет денег, нет имени, нет положения в обществе. Всему этому я придаю большое значение и имею мужество заявлять об этом вслух…(14, с.271-272).

Брак Изабеллы с Гилбертом оказался неудачным. Уже через год после свадьбы супруги отдалились друг от друга, однако продолжали изображать примерное семейство и вести (по настоянию Озмонда) активную светскую жизнь. Началом “прозрения” Изабеллы стала история с лордом Уорбертоном, ее бывшим поклонником, который, приехав в Рим (Озмонды жили в Риме), нанес им несколько визитов и увлекся Пэнси, дочерью Озмонда от первого брака. Однако юная Пэнси была влюблена в своего сверстника Эдварда Розьера, красивого и пылкого юношу, тоже без памяти влюбленного в нее. Искренне расположенная к своей падчерице Изабелла объяснила Уорбертону подлинную природу чувств Пэнси. Уорбертон, в беседе со своим давним другом Ральфом Тачитом, который в ту пору также жил в Италии, признался, что главным достоинством Пэнси для него было то, что она — родственница Изабеллы и, осознав подлинные мотивы своего увлечения, поспешил вернуться в Англию. И тогда Озмонд, страстно желавший, чтобы его дочь стала женой богатого английского лорда, стал упрекать Изабеллу в том, что она мало этому способствовала, фактически — отвадила Уорбертона из ревности к Пэнси, Потрясенная низменностью его натуры Изабелла не знала, что и думать, а тут еще мадам Мерль, старинная приятельница Озмонда, упрекнула ее в том же самом, рассуждая обо всей этой истории с позиции Гилберта Озмонда и говоря “мы”, имея в виду себя и мужа Изабеллы.

Изабелла мало-помалу начала кое-что понимать. Вот финал ее разговора с мадам Мерль о неудавшемся сватовстве лорда Уорбертона к Пэнси:

…- Пришла я не с тем, чтобы вас бранить, а чтобы по возможности узнать правду…

- О какой правде идет речь? — спросила, недоумевая, Изабелла…

- Очень прискорбно, если лорд Уорбертон просто остыл к бедной девочке, но это одно дело. Совсем другое дело, если он отказался от нее в угоду вам. Это тоже прискорбно, но уже по-иному. В таком случае вы, может быть, согласились бы не угождать себе… а просто выдать замуж свою падчерицу. Отпустите его… уступите его нам!

- Что вы?.. Кто вы?.. — прошептала Изабелла. — Что общего у вас с моим мужем?..Что общего у вас со мной? — продолжала Изабелла.

Мадам Мерль неторопливо поднялась, поглаживая муфту и по-прежнему не спуская глаз с Изабеллы.

- Все! — ответила она.

Изабелла замерла, она смотрела на мадам Мерль, и в лице ее была чуть ли не мольба о том, чтобы пролился свет. Но из глаз этой женщины лился не свет, а мрак. “Боже!” — прошептала она наконец и, откинувшись назад, закрыла лицо руками. Морским валом обрушилась на нее мысль о том, что миссис Тачит была права. Ее выдала замуж мадам Мерль.К тому времени, когда она открыла лицо, гостья успела уже исчезнуть… (14, с.420).

Размышляя о мотивах мадам Мерль, Изабелла поняла, “что тот, кого она считала самым благородным человеком на свете, женился на ней, точно пошлейший авантюрист, ради ее денег”. Наконец, в разговоре с сестрой Озмонда, графиней Джемини, Изабелла узнает, что у первой жены Гилберта не было детей, а Пэнси — его незаконная дочь от мадам Мерль. Раздавленная чудовищностью своего положения, крахом всех надежд, Изабелла оказывается перед лицом нелегкого выбора. Ее лучшая подруга, американская журналистка Генриетта Стэкпол дает совет уйти от мужа:

…- А почему ты от него не уйдешь?

- Я не могу так изменить себе, — сказала Изабелла.

- Хотела бы я знать, почему? Ты просто не желаешь признаться, что совершила ошибку. Ты гордячка.

- Не знаю, гордячка ли я, но я не могу предать свою ошибку гласности. Я считаю это неприличным, уж лучше умереть.

- Не всегда ты так будешь считать, — возразила Генриетта.

- Не знаю, какие должны обрушиться беды, чтобы довести меня до этого, но, по-моему, мне всегда будет стыдно. Надо отвечать за свои поступки. Я взяла его в мужья перед всем светом, была совершенно свободна в своем выборе, сделала это по зрелом размышлении. Нет, так изменить себе невозможно… (14, с.397).

Генри Джеймс необычно заканчивает свой роман, оставив открытым вопрос о дальнейшей судьбе героини. Уехав против воли мужа в Англию, чтобы успеть проститься с умирающим Ральфом Тачитом, преданно и бескорыстно любившим ее, Изабелла снова встречает там лорда Уорбертона, в чьей душе она оставила неизгладимый след, и Каспара Гудвуда, по-прежнему мечтающего о союзе с нею. Однако она далека от мысли соединить свою судьбу с кем-либо из них, и читатель остается в неведении того, что же будет с Изабеллой дальше.

Такая концовка понятна, если рассматривать сюжет “Женского портрета” в контексте индивидуации. Ведь произошло устойчивое изменение сознательной установки Изабеллы Озмонд, она больше не воспринимает мир так, как видела его 19-летняя наивная и неопытная Изабелла Арчер. С точки зрения юнгианского аналитика, дальнейшая судьба Изабеллы будет определяться теми изменениями, которые произошли в ней под влиянием встречи с бессознательным, содержания которого мастерски изображены Джеймсом в ряде главных и второстепенных образов романа. Рассмотрим подробнее его архетипическую канву.

Многие персонажи носят значимые имена: “арчер” — “лучница”, этот эпитет указывает на богиню Артемиду (Диану); имя Пэнси отсылает к безыскусности и простоте анютиных глазок (pansy); “Гудвуд” буквально значит “доброе, хорошее дерево”, “Озмонд” можно перевести как центр (ось) мира, иначе “пуп земли” и т.п. Имя мадам Мерль (по-французски “дрозд”, черная птица) указывает на зловещий, теневой характер этой героини.

Судьба Изабеллы Арчер является вариантом мифа о Деве* (См. работу Юнга “Психологические аспекты Коры”, а также настоящее издание, с. 35-36.), испытывающей тяготы неудачливого замужества. Ей свойственны свободолюбие, искренность, свежесть восприятия и непосредственность чувств, она умна и образована. Способность принимать самостоятельные решения, независимость, критичное отношение к предрассудкам и условностям составляют самую суть ее личности, главные свойства эго. Вот диалог Изабеллы с миссис Тачит по поводу необходимости неукоснительно соблюдать приличия:

…— В Англии молодые девушки — разумеется, в приличных домах — не сидят допоздна в обществе молодых людей.

- Вот как. Тогда спасибо, что вы мне об этом сказали, — проговорила Изабелла. — Я не понимаю, что здесь дурного, но мне надо знать, какие в этой стране порядки.

- Я и впредь тебе буду говорить, — ответила тетка, — если увижу, что ты, на мой взгляд, поступаешь слишком вольно.

- Пожалуйста. Но не обещаю, что всегда сочту ваши наставления правильными.

- Скорее всего, нет. Ты же любишь делать все по-своему.

- Пожалуй, что люблю. Но все равно я хочу знать, чего здесь делать не следует.

- Чтобы именно это и сделать?

- Нет, чтобы иметь возможность выбора, — сказала Изабелла… (14, с.53-54).

Изабелла в высшей степени дорожит своей свободой, ценит возможность иметь собственное мнение, свои взгляды на жизнь. “Я не могу пожертвовать собой” — говорит она своему поклоннику лорду Уорбертону. “Вы называете жертвой брак со мной?” — изумляется тот. Действительно, его предложение, что называется, мечта любой девушки. Но для Изабеллы речь идет о том, чтобы пожертвовать своей Самостью, ибо вступление в брак, согласно обычаям того времени, предполагало полное растворение индивидуальности жены в личности, желаниях и карьере мужа. То же самое говорит она и Каспару Гудвуду, объясняя, что обладает собственной точкой зрения на жизнь и ни в коем случае не сменит ее на ту, которую предлагает он.

Архетип Персоны в романе представлен образом Генриетты Стзкпол, чья свобода и независимость, с одной стороны, имеют несколько карикатурный вид (“Женщина-журналист Репортер в юбке” — восклицает Ральф Тачит). С другой стороны, Генриетта последовательно и весьма продуктивно реализует интенции свободы и независимости, самостоятельно зарабатывая себе на жизнь. В конце романа Генриетта обретает то, к чему тщетно стремилась Изабелла —- счастливый брак. Очень характерно описание Персоны, данное Джеймсом: “Она вся шелестела и мерцала в своем сизо-сером, с иголочки, платье, и при виде ее Ральфу невольно пришла на ум хрустящая, свежая, напичканная новостями газетная полоса, только что сошедшая с печатного станка. От головы до пят в ней, судя по всему, не было ни единой опечатки” (14, с.67).

Зловещая Тень, падающая на жизнь Изабеллы Арчер — это мадам Мерль. В романе ее фигура олицетворяет собой воплощенное Зло. Мадам Мерль — двуличная, лживая, корыстливая, лицемерная интриганка, чьи идеалы и жизненные ценности полностью противоположны изабеллиным. Не удивительно, что Изабелла легко попалась в расставленные ею сети, поскольку умения и свойства мадам Мерль комплементарны ее собственным с обратным знаком. Вот как описывает роль Серены (“сирены”, смертоносной обольстительницы) Мерль сестра Гилберта Озмонда, графиня Джемини: “Она надеялась выйти замуж за кого-нибудь из великих мира сего, это всегда было ее заветной мечтой. Она выжидала, выслеживала, расставляла сети и молила судьбу, и все попусту. В общем, я ведь не назвала бы мадам Мерль удачливой. Не знаю, чего еще она в жизни добьется, но пока ей похвастаться нечем. Единственная ее удача — не считая, конечно, того, что она знает всех на свете и может месяцами гостить то тут, то там и не тратиться, — это ваш брак с Озмондом. Да, это дело ее рук, моя дорогая, и напрасно у вас такой вид, будто вы в этом сомневаетесь” (14, с.444).

Мадам Мерль представляет собой опасный тип мана-личнос-ти, влияние которой на Изабеллу подчиняется классическим представлениям юнгианства о природе и функциях этого комплекса. Сначала ее волшебная мана представляется Изабелле мудростью, опытом, плодом многочисленных дарований талантливой и незаурядной личности. Символически это “пленение” героини показано в сцене первой встречи с мадам Мерль — последняя буквально зачаровывает Изабеллу своей игрой на рояле. Мадам Мерль — превосходная музыкантша, “сирена”, перед зазывным пением которой невозможно устоять. По мере того, как Изабелла познает жизнь и себя самое, эти опасные чары рассеиваются. Показательно, что окончательное разоблачение мадам Мерль произошло благодаря объединению с графиней Джемини, чей образ соединяет в себе “сниженную” Тень и карикатурную Персону. Интеграция содержания этих архетипов оказалась совершенно необходимым этапом индивидуации для Изабеллы.

Среди мужских фигур романа мы находим несколько воплощений положительного аспекта Анимуса (это прежде всего Ральф Тачит, потом лорд Уорбертон и отчасти Каспар Гудвуд), и ярко выраженный образ “черного” Анимуса — Гилберта Озмонда. Озмонд олицетворяет тот удушливый мир условностей и пустых, фальшивых ценностей, который так страшит и отталкивает Изабеллу. Но ослепленная своей любовью, героиня не видит подлинной природы Озмонда, равно как и непоследовательности своего поведения. Ее брак с Гилбертом — настоящая жизненная катастрофа, и Ральф Тачит использует для ее описания такую метафору: Изабелла парит, летит высоко в небе, недосягаемая и недоступная. Вдруг кто-то швырнул вверх увядшую розу — снаряд, который не должен был ее даже задеть — и она стремглав падает вниз. Союз с Озмондом вовлек Изабеллу в мощный процесс психической инфляции, живым воплощением которого является ее избранник. Став его женой, искренняя, живая и веселая девушка “должна шествовать церемониальным шагом под выспренние звуки маршей, доносящийся из каких-то немыслимых, ведомых только Озмонду высших сфер”.

Внимательный и искренне любящий Изабеллу наблюдатель, ее кузен Ральф Тачит мгновенно замечает эту мощную инфляционную активность: “Раньше все возбуждало ее интерес, теперь все стало безразличным, но, несмотря на это безразличие, она была необыкновенно деятельна… Блеск и великолепие обрамления придали оттенок надменности ее красоте. Бедная, отзывчивая душой Изабелла, что на нее нашло? Ее легкие шаги увлекали за собой вороха материи, ее умная головка поддерживала величественный убор. Живая, непринужденная девушка изменилась до неузнаваемости; Ральф видел перед собой изысканную даму, которая должна была, по-видимому, что-то изображать, представительствовать. Но от чьего лица представительствовала Изабелла? — спросил себя Ральф, и единственный ответ на этот вопрос гласил — от лица Гилберта Озмонда” (14, с.321).

Злокачественная инфляция личности, свойственная Озмонду на уровне Персоны, задела Изабеллу посредством содержаний Анимуса. Их союз в буквальном смысле остался бесплодным (ребенок умер, не прожив и полугода). Мало-помалу негативный Анимус, от влияния которого Изабелла не могла защититься, превращал ее жизнь в мрачную пустыню. Вот выразительное метафорическое описание семейной жизни Изабеллы с Озмондом: “Первые шаги были сделаны ею с величайшей доверчивостью, а потом вдруг оказалось, что все многообразие жизни с беспредельными ее просторами не что иное, как тесный и темный тупик с глухой стеной в конце. Вместо того, чтобы привести ее на вершину счастья, где мир словно расстилается у ног и можно, взирая на него с восторженным сознаванием собственной удостоенности, судить, выбирать, жалеть, он привел ее вниз, в подземелье, в царство запретов и угнетенности, куда глухо долетают сверху отголоски чужих, более легких и вольных жизней, лишь усугубляя сознание собственной непоправимой беды…Потом начали собираться тени, словно Озмонд намеренно, даже можно сказать злонамеренно, стал гасить один за другим огни. Сперва сумрак был редким, полупрозрачным, и ей еще видна была дорога. Но постепенно он все больше сгущался, и пусть то тут, то там иногда появлялись просветы, но существовали в открывавшейся перед ней перспективе и такие закоулки, где всегда царил беспросветный мрак” (14, с.346-347)

Этот тупик в ходе индивидуации одновременно стал для Изабеллы Арчер (точнее, для Изабеллы Озмонд) и точкой, с которой начался следующий виток личностного развития и роста. Болезненно и не сразу, она все же научается противостоять злой воле Озмонда. Она обретает новые качества —- мужество, ответственность, умение смотреть в лицо правде, какой бы неприятной та ни была. Ее отъезд в Англию к умирающему Ральфу становится первым шагом к зрелой мудрости, выстраданной решимостью и отвагой.

Образ Ральфа Тачита обрисован автором с величайшей симпатией и любовью. Он умен, тонок, искренен. Ральф тяжело болен (у него туберкулез), и болезнь свою переносит с большим мужеством и стойкостью. Чахотка не сделала его мизантропом, он добр, щедр, он хороший и верный друг. Ральф горячо любит Изабеллу, ценит ее яркую индивидуальность и бескорыстно восхищается ее красотой, молодостью и обаянием. Именно с его “подачи” старый мистер Тачит так щедро одаривает Изабеллу, но этот дар оказывается губительным для нее — ведь, оставаясь бедной, она не сделалась бы жертвой интриганки мадам Мерль и стяжателя Озмонда. В этом проявляется амбивалентность фигуры Ральфа, точнее, двойственность Анимуса, содержания которого остались частично не интегрированными.

К идее Самости в романе отсылает детски-невинная фигура Пэнси Озмонд. Это классический образ Puella eterna, вечной девочки— наивной, послушной, добросердечной и искренней. Монастырское воспитание наградило Пэнси немыслимыми добродетелями — она чрезвычайно послушна, безупречно вежлива, жаждет угодить всем окружающим, и прежде всего — своему жестокому и циничному отцу, которого искренне любит и считает верхом совершенства. Пэнси не осмеливается отнестись критично к Озмонду даже после того, как он не пощадил ее робкое любовное чувство к Эдварду Розьеру, павшему жертвой коварства мадам Мерль. Хотя Пэнси и простушка, она интуитивно прозревает многие сложные аспекты человеческих взаимоотношений. Догадываясь о зловещей роли отца и своей трусливо отрекшейся от нее в свое время матери, Пэнси начинает их бояться — но по-прежнему полностью послушна их воле.

Единственная надежда для Пэнси — помощь Изабеллы, которая искренне полюбила свою кроткую, беззащитную падчерицу. Перед отъездом миссис Озмонд импульсивно пообещала девочке, что не бросит ее — и именно это обещание, в конечном счете, определяет дальнейший поворот жизненного пути Изабеллы Озмонд. Она возвращается в Рим изменившейся, с новыми чувствами и твердым намерением взять в собственные руки нить своей судьбы. Она твердо решила сдержать свое обещание и помочь Пэнси.В их дружбе м взаимной симпатии можно увидеть новое возвращение свежести, искренности, естественности, так свойственных Изабелле в пору своего девичества и испытавших столь суровое отношение Гилберта Озмонда, которому все же не удалось их загубить.

Обобщая сделанные выше наблюдения, можно сказать, что история жизни Изабеллы Арчер, описанная в романе “Женский портрет”, представляет собой высокохудожественное описание женского варианта процесса индивидуации. Показательно, что роман увидел свет в то время, когда стало крепнуть и набирать силу движение за женскую эмансипацию. Уже замысел романа, далекий от традиционной схемы — героиня в конечном счете (после больших или меньших страданий, приключений, потрясений и т.п.) выходит замуж, и последние страницы заняты описанием свадьбы, — свидетельствует о том, как глубоко понимал Генри Джеймс проблемы души женщины своего времени. Тонкие психологические наблюдения, щедро рассыпанные по страницам “Женского портрета”, составляют его .особую, неоценимую привлекательность. Недаром братом писателя был крупнейший психолог начала века Уильям Джеймс.

Чтение любого произведения Генри Джеймса — будь то “Вашингтонская площадь”, “Европейцы” или прелестный ироничный рассказ “Осада Лондона” — доставляет искреннее удовольствие психологу. Но “Женский портрет” даже на общем, исполненном совершенства фоне, особенно порадует юнгианского аналитика.

2, Архетипы структуры личности в романе Г, Гессе “Степной Волк”,

Юнгианские мотивы ярко выражены в творчестве швейцарского писателя Германа Гессе. Сам Гессе был близок кругу юнгианцев, проходил анализ у одного из учеников Юнга и всегда восхищался его идеями. Роман “Степной Волк” (1927) относится к периоду творческой зрелости писателя и одновременно символически изображает его личностный кризис.

“Степной Волк” — история жизни пожилого одинокого интеллигента, интроверта-неудачника, замкнутого и робкого. Вот доброжелательный портрет Гарри Галлера, опосредованный восприятием обычного, “нормального” человека: “Жил он очень тихо и замкнуто…он был в высшей степени необщителен, он был и правда, как он иногда называл себя, Степным Волком, чужим, диким и одновременно робким, даже очень робким существом из иного мира, чем мой. С каким глубоким одиночеством свыкся он из-за своих склонностей и своей судьбы и сколь сознательно усматривал он в таком одиночестве свою судьбу, это я узнал позже…” (9, с.192).

Сюжет романа очень прост. Его составляет душевная жизнь Гарри Галлера, данная в форме дневника (“Записки”), реже — через восприятие окружающих людей. Центральный момент повествования — встреча с девушкой (Герминой), изменившая все в жизни Степного Волка — его отношение к жизни, систему ценностей, образ Я, и, в конечном счете, открывшая ему (а вместе с ним и читателю) столь долго и тщетно разыскиваемый смысл жизни. Встреча с Герминой (Анимой) есть явление метафизическое, или, скорее, символическое, эта встреча могла произойти в душе Гарри — и в романе так и неясно, где же это произошло на самом деле.

Еще до встречи с Герминой началась интенсивная работа самосознания Гарри Галлера, результаты которой изложены во вставном “Трактате о Степном Волке”. В нем Гарри мучительно размышляет над своим одиночеством, непохожестью на других, двойственностью и тягой к самоубийству. Многие страницы “Трактата” — пронзительная исповедь, другие — жестокая ирония над собой и другими. Уже здесь появляется выпуклый эскиз ущербной, мещанской Самости, убогого варианта Серединного пути, который не может стать нравственным идеалом Гарри:

“Мещанин пытается жить между обоими путями, в умеренной середине. Он никогда не отречется от себя, не отдастся ни опьянению, ни аскетизму, никогда не станет мучеником, никогда не согласится со своей гибелью, — напротив, его идеал — не самоотречение, а самосохранение, он не стремится ни к святости, ни к ее противоположности, безоговорочность, абсолютность ему нестерпимы, он хочет служить Богу, но хочет служить и опьянению, он хочет быть добродетельным, но хочет и пожить на земле в свое удовольствие… Жить полной жизнью можно лишь ценой своего Я. А мещанин ничего не ставит выше своего Я (очень, правда, недоразвитого). Ценой полноты, стало быть, он добивается сохранности и безопасности, получает вместо одержимости Богом спокойную совесть, вместо наслаждения — удовольствие, вместо свободы — удобство, вместо смертельного зноя — приятную температуру, Поэтому мещанин по сути своей — существо со слабым импульсом жизни, трусливое, боящееся хоть сколько-нибудь поступиться своим Я, легко управляемое. Потому-то он и поставил на место власти — большинство, на место силы — закон, на место ответственности — процедуру голосования” (9, с.238).

Вместо мещанской ограниченности Гарри обречен на болезненную двойственность своей души, противоречивость натуры приводит его к вялому, нецельному, невротическому существованию. Он стремится к гармонии и цельности, но идеал Самости представляется далеким и недостижимым. Поначалу эта возможность представляется ему болезненным выбором в пользу одной из частей, сторон своего Я: “Степной Волк открыл в себе по крайне мере фаустовскую раздвоенность, обнаружил, что за единством его жизни вовсе не стоит единство души, а что он в лучшем случае находится лишь на пути, лишь в долгом паломничестве к идеалу этой гармонии. Он хочет либо преодолеть в себе волка и стать целиком человеком, либо отказаться от человека и хотя бы как волк жить цельной, нераздвоенной жизнью” (9, с.249). Однако самоанализ, результаты которого изложены в “Трактате”, приводит его к иному, более сложному пониманию того, что из себя представляет индивидуация Самости. В романе состояние Самости изображается как бессмертие, достичь ее — значит стать бессмертным, как великие писатели, художники или музыканты. Главная фигура бессмертного в “Степном Волке” — это Моцарт.

На долгом и сложном пути индивидуации Гарри Галлер последовательно осознает и интегрирует архетипы своей личности. Символически этот процесс показан автором как встречи героя с фигурами, персонифицирующими недостающие, порой неосознаваемые, но крайне важные части его Самости. Так, Пабло — это классическая фигура Персоны, причем Персоны, существенно отличающейся от той, которая свойственна самому Гарри. Гарри — журналист и писатель, замкнутый, одинокий; его творчество предназначено для немногих избранных интеллектуалов, похожих (точнее, неотличимых) от него самого. Пабло же — музыкант-виртуоз, легко и непринужденно творящий каждый вечер замечательную музыку, Музыку с большой буквы, радостную и нужную всем. Вот разговор Гарри Гаплера е Пабло о музыке, а точнее — о жизненном призвании, ценностях и таланте:

“Я музыкант, а не ученый, и я не думаю, что в музыке правота чего-то стоит. Ведь в музыке важно не то, что ты прав, что у тебя есть вкус, и образование, и все такое прочее.

- Ну да. Но что же важно?

- Важно играть, господин Галлер, играть как можно лучше, как можно больше и как можно сильнее! Если я держу в голове все произведения Баха и Гайдна и могу сказать о них самые умные вещи, то от этого нет еще никому никакой пользы. А если я возьму свою трубу и сыграю модное шимми, то это шимми, хорошее ли, плохое ли, все равно доставит людям радость, ударит им в кровь… Конечно, господин Галлер, и “Томление”, и “Валенсию” тоже каждую ночь молча воспроизводит множество одиноких мечтателей. Самая бедная машинисточка вспоминает у себя в конторе последний уанстеп и отстукивает на своих клавишах его такт. Вы правы, пускай у всех этих одиноких людей будет своя немая музыка, “Томление” ли, “Волшебная флейта” или “Валенсия”! Но откуда же берут эти люди свою одинокую немую музыку? Они получают ее у нас, у музыкантов, сначала ее нужно сыграть и услышать, сначала она должна войти в кровь, а потом уже можно думать и мечтать о ней дома, в своей каморке” (9, с. 315).

Фигура Пабло — редкий пример Персоны, интеграция положительных сторон которой для процесса индивидуации важнее, чем пресловутый “демонтаж Персоны”. Гарри не просто одинок, его одиночество экзистенциально в сартровском понимании того, что “ад — это другие”. Отношение Степного Волка к людям не простирается даже до чувства небрезгливого прощения. Пабло же — потрясающий (для Гарри) пример безоценочности, которая дана от природы как умение дышать или плакать. Пабло не судит, не сравнивает людей с какими-то нормами или с самим собой. Он не задумывается, достойны ли люди его служения, и не тщетна ли в этом плане его жизнь. Он просто играет для них хорошую музыку. К архетипической природе этого образа мы еще вернемся.

Фигура Марии, на первый взгляд, не содержит в себе особых загадок. Это очень красивая девушка, веселая, легкомысленная, живущая минутой, превыше всего ценящая простые чувственные удовольствия. Она символизирует Аниму на первой ступени развития — безыскусную жизнь чувств, плотскую, телесную любовь, гедонистическое отношение к миру. Встреча Гарри Галлера с Марией подарила ему многое, чего он был лишен, о чем он даже не догадывался в своей грустной, одинокой и почти аскетической жизни:

“И я грустно погасил свет, грустно вошел в свою спальню, грустно стал раздеваться, но тут меня смутил какой-то непривычный аромат, пахнуло духами, и, оглянувшись, я увидел, что в моей постели лежит красавица Мария, улыбаясь, но робко, большими голубыми глазами…В эту ночь, рядом с Марией, я спал недолго, но крепко и хорошо, как дитя. А в промежутках между сном я пил ее прекрасную, веселую юность и узнавал в тихой болтовне множество интересных вещей о жизни” ( 9, с.319-320).

В действительности образ Марии гораздо сложнее. Мария — ясный и цельный символ Самости, той самой, о которой сказано Пастернаком — “нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту”. Мария символизирует любовь, не только любовь земную, но Любовь Земную и Любовь Небесную в их тотальности и единстве, просто Любовь, цельную, единую, вечную. Это Любовь как свойство субъекта, а не объекта, персонификация подлинно человеческой способности любить. Это безоценочность и естественность, жертвенность и чистота, основанные на подлинности как тождественности себе самой, щедрый дар, Гармония — дочь неба и любви, (в греческой мифологии — дочь Зевса и Афродиты — дочери Урана-Неба). Мария, олицетворяющая сам принцип любви, Эрос, обратную сторону Логоса (= Гарри), воплощает в себе качества, необходимые ему для дальнейшей индивидуации. Встреча Гарри с Марией делает его другим человеком. Встреча Гарри с Герминой заканчивается смертью.

Фигура Термины является, пожалуй, самой сложной из всех. С одной стороны, она — зеркальное отражение Гарри Галлера. Она — умная, тонкая, духовно богатая девушка с незаурядным умом и способностями. Ее сложная, противоречивая натура определяет ее постоянные духовные искания. Термина по-своему одинока, и под ее внешним благополучием,, и довольством жизнью спрятано страдание. С другой стороны, в образе Термины (женский вариант имени самого Германа Гессе) нашли воплощение дополнительные, комплементарные свойства, от отсутствия которых страдает Степной Волк — социальная приспособленность, обходительность и ловкость, беззаботная веселость (слишком часто, однако, прерываемая мрачными предчувствиями). В отличие от Гарри Термина не упускает из виду внешней стороны жизни, ее духовность уместно сочетается с бытийствен-ностью — высокой оценкой и пониманием поверхностных, неглубоких сторон жизни. После серьезного разговора между Герминой и Гарри о смерти и неизбежности убийства идет следующая характеристика героини: “Все нереальнее становилась недавняя сцена, все невероятнее казалось, что лишь несколько минут назад эти глаза глядели так тяжело и так леденяще. О, в этом Термина была как сама жизнь: всегда лишь мгновенье, которого нельзя учесть наперед. Теперь она ела, и утиная ножка, салат, торт и ликер принимались всерьез, становились предметом радости и суждения, разговора и фантазии” (9, с.295).

Термина — вожатый, психопомп Гарри на пути индивидуации, благодаря ее помощи он приобщается к жизни чувств, становится более естественным, раскованным, приобретает уверенность в себе и некоторое, весьма ощутимое, довольство жизнью. Термина как символ Анимы на второй ступени развития персонифицирует необходимую интеграцию с ее бессознательными содержаниями. Однако ее образ несет в себе и разрушительное, деструктивное (точнее, автодеструктивное) начало, прямо соответствуя амбивалентной природе данного архетипа. Захваченный Герминой, ее волей, Гарри в конце концов совершает убийство (или это самоубийство?) — “Вот и исполнилось ее желанье. Еще до того, как она стала совсем моей, я убил свою возлюбленную. Я совершил немыслимое, и вот я стоял на коленях, не зная, что означает этот поступок, не зная даже, хорош ли он, правилен, или нехорош и неправилен…Такой была вся моя жизнь, такой была моя малая толика любви и счастья, как этот застывший рот: немного алой краски на мертвом лице.

И от этого мертвого лица, от мертвых белых плеч, от мертвых белых рук медленно подкрадывался ужас, от них веяло зимней пустотой и заброшенностью, медленно нарастающим холодом, на котором у меня стали коченеть пальцы и губы. Неужели я погасил солнце? Неужели убил сердце всяческой жизни? Неужели это врывался мертвящий холод космоса?” (9, с.390-391).

Убийство Термины стало тупиком в индивидуации Гарри Галлера. Следущая сразу за убийством сцена разговора Гарри с Моцартом полна глубокого смысла: вечные вещи разрушить нельзя, музыка Генделя, даже и искаженная дешевым механическим устройством, все равно остается божественно-прекрасной. Моцарт, символ Самости, гениальный композитор, оказывается в то же время и музыкантом Пабло, приятелем и любовником убитой Термины, Именно фигура Самости обвиняет Гарри в бесполезно загубленной жизни (Термины? своей собственной?): “Вы сделали из своей жизни какую-то отвратительную историю болезни, из своего дарованья какое-то несчастье. И такой красивой, такой очаровательной девушке вы, как я вижу, не нашли другого применения, чем пырнуть ее ножом и убить!” (9, с.394).

Финальная сцена романа является одной из лучших литературных иллюстраций юнгианского понятия психической реальности. У Гессе она названа магическим театром. Магический театр — это система представлений Гарри об окружающем мире, других людях и самом себе. Долгое время Степной Волк принимал свой образ мира за сам этот мир, не понимал односторонности этих представлений и не умел их изменять. Он считал антагонизм порождением природы вещей, а не собственного ограниченного мышления (или Волк, хищный и безжалостный, или человек, страдающий и ранимый). И хотя в редкие светлые минуты двойственность становилась цельностью — “в нем иногда волк, а иногда человек дышал, думал и чувствовал в полную свою силу, что порой даже, в очень редкие часы, они заключали мир и жили в добром согласье, причем не просто один спал, когда другой бодрствовал, а оба поддерживали друг друга и каждый делал другого вдвое сильней” (9, с.230) — окончательного объединения двух сторон Я хватало не надолго.

Магический театр, это волшебное зеркало бессознательного, компенсировало односторонность установки сознания Гарри (его интроверсию и раньше дополняла экстраверсия Марии, Пабло, Термины), но для него самого посещение театра бессознательного оказалось тяжелым испытанием. Встреча с бессознательным, как мы знаем простой не бывает. Вот как это описывает Г.Гессе: “Перед вами стоит Гарри Галлер, обвиненный и признанный виновным в преднамеренном злоупотреблении нашим магическим театром. Гарри не только оскорбил высокое искусство, спутав нашу прекрасную картинную галерею с так называемой действительностью и заколов зеркальное изображение девушки зеркальным изображением ножа, он, кроме того, не юмористическим образом обнаружил намерение воспользоваться нашим театром как механизмом для самоубийства” (9, с.395). Однако после наступает целительный эффект, Гарри слышит “ужасный, нестерпимый смех бессмертных” и понимает, что он выражает идею отстранения от прежнего восприятия мира. Он приходит в себя и становится собой в обществе Пабло-Моцарта. Гарри Галлер изменился, обрел мудрость и душевное равновесие.

Идея самоубийства, навязчиво преследовавшая Гарри, нашла свою символическую реализацию в волшебном театре и оставила его сознание навсегда. Степной Волк стал более гармоничным и цельным, научился иному, не представимому ранее отношению к жизни. И обновленный, изменившийся после встречи с бессознательным Гарри Галлер стремится уже не умереть, а жить: “О, я понял все, понял Пабло, понял Моцарта, я слышал где-то сзади его ужасный смех, я знал, что все сотни тысяч фигур игры жизни лежат у меня в кармане, я изумленно угадывал смысл игры, я был согласен начать ее еще раз, еще раз испытать ее муки, еще раз содрогнуться перед ее нелепостью, еще раз и еще множество раз пройти через ад своего нутра.

Когда-нибудь я сыграю в эту игру получше. Когда-нибудь я научусь смеяться. Пабло ждал меня. Моцарт ждал меня” (9, с.398).

ЛИТЕРАТУРА

1. Аграчев С.Г. К вопросу о месте и роли психоанализа в современной культуре. — МПТЖ, 1996, N 2, с. 14-25.

2. Адлер А. Практика и теория индивидуальной психологии. — М.: “Прогресс”, 1995. — 296 с.

3. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М.: “Прогресс”, 1994. —616 с.

4. Барт Р. Мифологии. — М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1996. — 312 с.

5. Бинсвангер Л. Феноменология и психопатология. — Ж.”Логос”, 1992, № 3, с. 125-135.

6. Борхес Х.Л. Сочинения в трех томах. — Рига: “Полярис”, 1994.

7. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. — М.: “Русские словари”, 1996. — 416 с.

8. Вейн A.M., Хехт К. Сон человека: физиология и патология. — М.: “Медицина”, 1989. — 270 с.

9. Гессе Г. Собрание сочинений в 4-х томах. — СПб.: “Северо-Запад”, 1994.

Ю.Голосовкер Я.Э. Логика мифа. — М.: “Наука”, 1987. — 218 с.

И.Грейвз Р. Мифы Древней Греции. — М.: “Прогресс”, 1992. — 624 с.

12.Гринсон P.P. Техника и практика психоанализа. — Воронеж: “МОДЭК”, 1994. -491 с.

13.Делез Ж. Логика смысла. — М.: “Академия”, 1995. — 298 с.

14.Джеймс Г. Женский портрет. — М.: “Наука”, 1984. — 591 с.

15.Джонсон Р.А. ОНА: Глубинные аспекты женской психологии. — Харьков: “Фолио”, 1996. — 124 с.

16.Джонсон Р.А. Сновидения и фантазии, — К.: “Ваклер”, 1996. — 288 с.

17.Кэррол Л. Алиса в стране чудес. Алиса в Зазеркалье. — М.: “Наука”, 1991. — 359 с.

18. Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда. — МПТЖ, 1996, №1, с.25-54.

19. Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. — М.: “Гнозис”, 1995. — 192 с.

2О.Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу.-М.:”Высшая школа”, 1996. — 623 с.

21.Ирландские саги / ред. — сост. А.А.Смирнов. — М.^’Художественная литература”, 1973. — 863 с.

22.Леви-Строс К. Первобытное мышление. — М.: “Республика”,

1994.—384 с. 23.Леви-Строс К. Структурная антропология. — М.: “Наука”,

1983. — 536 с. 24.Лотман Ю.М. Избранные статьи (в трех томах). — Тал-

линн:”Александра”, 1992.

25.Лотман Ю.М. Культура и взрыв. — М.: “Гнозис”, 1992. — 272 с. 26.Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте. — М.: Ad Marginem,

1995. - 548 с. 27.Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. — М.:”Наука”, 1995’. —

408 с.

28. Менегетти А. Введение в онтопсихологию. — Пермь: “Хортон лимитед”,1993. — 64 с.

29. Менегетти А. Клиническая онтопсихология.- Пермь:”Хортон лимитед”, 1995.- 470 с.

30. Менегетти А. Мир образов. — Пермь: “Хортон лимитед”, 1994. — 240 с.

31. Менегетти А. Мудрец и искусство жизни. — Пермь: “Хортон лимитед”, 1993. — 46 с.

32. Менегетти А. Онтопсихологическая педагогика. — Пермь. “Хортон лимитед”, 1993. — 76 с.

33. Менегетти А. Словарь образов. Практическое руководство по имагогике. — Л.:”ЭКОС”, 1991. — 112 с.

34.Никифоров О.В. Терапевтическая антропология Л.Бинсвангера. — Ж.”Логос”, 1992, № 3, с.117-124.

35.Подорога В.А. Выражение и смысл. — М.: Ad Marginem, 1995. - 426 с.

36.Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л.. Изд-во ЛГУ, 1986. — 364 с.

37. Психоанализ и науки о человеке / Ред. Н.С.Автономова. — М. “Прогресс”, 1995. - 416 с.

38.Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. — М.:”Медиум”, 1995. — 415 с.

ЗЭ.Ротенберг B.C. Адаптивная функция сна, причины и проявления ее нарушения. — М.: “Наука”, 1982. — 320 с.

40.Ротенберг B.C., Аршавский В.В. Поисковая активность и адаптация. — М.: “Наука”, 1984. — 144 с.

41.Семиотика / Ред. Ю.С.Степанов. — М.: “Радуга”, 1983. — 636 с.

42. Современная западная философия (Словарь) / Ред. В.А.Лек-торский и др. — М.:”Политиздат”, 1991. — 414 с.

43. Структурализм: “за” и “против” (Сборник статей) / Ред. Е.Я.Басин и М.Я.Полякова. — М.: “Прогресс”, 1975. —- 468 с.

44.Сэмьюэлз Э., Шортер Б., Плот Ф. Критический словарь аналитической психологии К.Юнга. — М.: “ЭСИ”, 1994. — 183 с. 45.Тэрнер В. Символ и ритуал. — М.:”Наука”, 1983. — 277 с. 46.Уилсон Д. Смысл сновидений. — Ж. “В мире науки”, 1991,

№ 1, с. 36-43. 47.Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. — М.:”Наука”,

1991. —456 с. 48.Фрейд 3. Толкование сновидений. — М.: “Медицина”, 1991. —

286 с. 49.Фрейд 3. Художник и фантазирование. — М.:”Республика”,

1995.-400 с. 50.Хрестоматия по глубинной психологии / Ред. Л.А.Хегай. — М.:

“ЧеРо”, 1996. — 248 с.

51.Хюбнер К. Истина мифа. — М.:”Республика”, 1996. — 448 с. 52.Элиаде М. Аспекты мифа. — М.:”Инвест-ППП”, 1996. — 240 с. 53.Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. — К.:”Ваклер”,

1996. — 288 с. 54.Элиаде М. Священное и мирское. — М.: Изд-во МГУ, 1994. —

144 с. 55.Юнг К.Г. Аналитическая психология. — М.: “Мартис”, 1995. —

309 с.

56. Юнг К.Г. Архетип и символ. — М.: “Реннесанс”, 1991. — 304 с. 57.Юнг К.Г. Воспоминания. Сновидения. Размышления. — К.:

“Airland”, 1994. — 405 с.

58.Юнг К.Г. Дух Меркурий. — М.: “Канон”, 1996. — 384 с. 59.Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. — К.: “Port-Royal”,

1996. — 384 с.

60.Юнг К.Г. Йога и Запад. — К.: “Airland”, 1994. — 230 с. 61.Юнг К.Г. Либидо, его метаморфозы и символы.- СПб.: Вост.-

Евр. ин-т психоанализа, 1994. — 416 с. 62. Юнг К.Г. О современных мифах. — М.:”Практика”, 1994. —

252 с.

63.Юнг К.Г. Ответ Иову. - М.: “Канон”, 1995. - 352 с. 64.Юнг К.Г. Проблемы души нашего времени. — М.; “Прогресс”

1994. — 336 с.

65.Юнг К.Г. Психологические типы. — СПб.: “Ювента”, 1995. — 717 с.

66. Юнг К.Г. Психология бессознательного. — М.: “Канон”,

1995. - 320 с.

67. Юнг К.Г. Структура психики и процесс индивидуации. — М.:”Наука”, 1996. - 269 с.

68.Юнг К.Г. Тэвистокские лекции. — К.: “СИНТО”, 1995. — 236 с. 69.Юнг К.Г. Человек и его символы. — СПб.: “Б.С.К.”, 1996. — 454 с.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg