«Пути пилигримов»

Пути пилигримов (fb2) - Пути пилигримов 2726K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Владимирович Гнездилов (Доктор Балу)

А. В. Гнездилов — Доктор Балу Пути пилигримов

Терапевтические сказки

Взрослые сказки

Петербургский дождь привычно стучит по крыше, на улице все кажется тусклым, на лицах людей читается обремененность буднями. Все делают вид, что куда-то спешат, хотя и не знают, принесут ли им дела долгожданную Радость. Такова жизнь, так положено… Мало кто задумывается над тем, кем и зачем именно «так» положено. Большинство включается в ритм городской жизни, говоря себе: «Так надо». И вот наступает момент, когда человек восклицает: «Неужели это есть Жизнь?! Неужели я для этого родился?!» Может случиться так, что ему никто не ответит и он вынужден будет жить дальше, искать СМЫСЛ самостоятельно. Вы, наверное, знаете, как это непросто.

Но может оказаться и по-другому. В руки человеку попадет КНИГА. Особенная, волшебная. В ней — ответы на его вопросы, высказанные и невысказанные. Он попадет на Бал неслучившихся встреч, где воплотятся его мечты, если он того пожелает.

В этой КНИГЕ — всего лишь СКАЗКИ. Но почему же взрослому человеку от них не оторваться? Почему, закрыв книгу, он не откладывает ее в сторону, ходит с ней, размышляет, смотрит в окно, не желая болтать о пустяках?.. Потому что эти СКАЗКИ — особенные, терапевтические, врачующие его ДУШУ. Потому что эти СКАЗКИ рассказывают читателю о тех дорогах, по которым странствует наша ДУША, вовсе не думая обременяться суетой будней.

Мудрецы говорят, что в сказках передается сокровенное знание — для зрелых и шифруется сокровенное знание — для незрелых. Может быть, так оно и есть. Зрелым людям понятен тонкий символизм истории, а незрелый человек получает намек на законы действия общечеловеческих принципов и ценностей и, возможно, начинает думать. Что уже неплохо, для начала.

Современная СКАЗКОТЕРАПИЯ — это, прежде всего, ЯЗЫК. Да-да, именно язык общения с человеком. Его душой, мыслями, чувствами, желаниями, заблуждениями и разочарованиями, воспоминаниями об удачах и провалах. На языке сказки можно составить жизнеописание взрослого человека, причем так, что ему станет понятным смысл многих событий и появится чувство перспективы.

На языке сказки можно поговорить с человеком о самых важных вещах на земле: любви, добре, зле, истине, жизни, смерти, поиске и обретении, предназначении и жизненных уроках. Вне сказки об этом говорить невозможно: тонкие понятия превратятся в догмы и потеряют свою силу.

Переведя сложную жизненную ситуацию на язык сказки, можно постичь ее смысл, тонкое переплетение породивших ее причин и найти символический вариант выхода, разрешения проблемы.

Всем этим занимается современная сказкотерапия. Всем этим занимается блестящий сказкотерапевт, тонкий и мудрый Учитель— Андрей Владимирович Гнездилов.

Андрей Владимирович не просто психотерапевт, доктор медицинских наук, он НАСТОЯЩИЙ СКАЗОЧНИК, целитель наших душ. Он живет в старинной петербургской Башне, в которой нашли приют и Старинные Колокола, и Старинный Сундук, и Старинный Рыцарь, и Старинные Часы, и Старинное Зеркало, и Старинные Платья… Да, там много СТАРИННОГО, может поэтому и самого Сказочника близкие называют СТАРИННЫЙ ПРИЯТЕЛЬ, или — БАЛУ.

В этой «старинности» нет ностальгии по утраченному, есть ПАМЯТЬ о жизни многих светлых и прекрасных, чистых душою людей. Тех, кого приятно встретить на Балу неслучившихся встреч. Тех, чьи истории не просто увлекательны, но и поучительны. Тех, кто способен вызвать самые тонкие переживания нашей ДУШИ. Ведь жизнь намного многограннее, чем кажется на первый взгляд.

Мы живем в пространстве сказок. Мелодрамы, боевики, триллеры и комедии, детективы и фэнтези, и даже статьи в некоторых ведущих изданиях — все это СКАЗКИ. Нам их сказывают, а мы их читаем, смотрим, слушаем. Причем еще более жадно, чем дети.

Наши, ВЗРОСЛЫЕ сказки бывают разные. Суррогатные, поверхностные, социальные, забавные, есть среди них и тонкие, и тяжелые, полезные и опасные… Но мало среди них— ТЕРАПЕВТИЧЕСКИХ, тех, которые необходимы нашей душе и телу, чтобы быть ЗДОРОВЫМИ.

Потому сказки Андрея Гнездилова — уникальны. Читайте их — и с вас спадет пелена «социального транса». Читайте их— и вы найдете ответы. Читайте их — и вы поймете, что Человек — это много большее, чем субъект деятельности. Читайте их — и вам откроется нечто важное о себе. Читайте их — и вам прибавится здоровья. Читайте их — и вы обретете силу понимания и принятия тех, кто вас окружает. Читайте их — и Радость поселится в вашем сердце.

Татьяна Зинкевич-Евстигнеева, доктор психологии, директор Санкт-Петербургского Института сказкотерапии

Ручей

Над празднично убранным городом семнадцать раз прогремел салют и в небо взлетели разноцветные огни фейерверка. «Вот так подарок к моему дню рождения, — подумала девушка-сиротка, сидя у звонкого ручейка с большим тюком белья. — Господи! Благодарю тебя за милость, что ты послал мне такую счастливую жизнь!»

— Почему стреляли всего семнадцать раз? Почему так мало было красных огней? Почему не весь народ, а только мальчишки кричали ура? — разгневанно спрашивал юный Принц своих придворных. — Вы испортили весь мой праздник. Я самый несчастный человек во всем королевстве!

Ему было так жалко себя, что он чуть не заплакал. Ведь в жизни только раз бывает семнадцать, после чего ты считаешься уже взрослым. Рассерженный, негодующий, обиженный Принц, надувшись, отправился в свои покои спать.

А для сиротки, которую звали Оллика, праздник продолжался другими сюрпризами. Собираясь приняться за стирку, она обнаружила, что все белье каким-то образом уже попало в воду, и, когда она вытащила его на берег, оно оказалось совершенно чистым. Вместо тяжелой работы ей можно было отдохнуть, а назавтра она еще получит несколько монеток, чтобы купить себе вкусного хлеба с молоком, а еще, быть может, останется на конфетку в золоченом фантике.

Оллика размечталась и незаметно для себя запела. Сочинять песенки было ее настоящим талантом. Было время, когда она не находила работы и тогда ходила петь под окнами. Тоненький, нежный голосок ее так хорошо усыплял капризных детей, что ее часто приглашали в дом и щедро вознаграждали. А однажды в доме придворного капельмейстера хозяин просил ее петь все мелодии, что она знает, и записывал их на ноты, чтобы потом исполнить перед самим Принцем. Нет, жизнь ее складывалась чудо как счастливо, и все, с кем она встречалась, становились ее друзьями.

Девочка взглянула с благодарностью на ручей, который помог ей постирать белье, и вдруг увидела, что он, заслушавшись ее песней, перестал течь и смолк. Оллика испугалась, что где-то он разольется и затопит дорогу. Она оборвала пение, и вода в ручье вновь зажурчала. Верный друг, он всегда выручал ее в трудные моменты и творил всякие чудеса. Взять хотя бы их знакомство. Сидела как-то Оллика на берегу моря и мечтала, а рядом с ней ручей бормотал слова благодарности, прощаясь с берегом и лесом. Оллика задумалась и, как обычно, запела. И то, что ей представлялось в сердце, вдруг отразилось в волнах: и чудесный парк, полный цветущих лилий, и дворец с хрустальными башенками, и маленькие корабли в уютной гавани, к которой вели кипарисовые аллеи… А когда девушка отправилась обратно, бирюзовая волна поднялась из моря и вошла в русло ручья. Течение его изменилось, и ручей отправился провожать Оллику до самого дома.

И как это оказалось кстати! Она забыла потушить свечу, и в ее убогом жилище вспыхнул пожар. Ручей вздыбился и мигом погасил пламя.

А в другой раз он выбросил к ногам девушки чудесные подводные цветы, напоминающие звезды. А потом ее кто-то обидел и она плакала, вспоминая своих умерших родителей. Ее слезы падали в воду, и вот волна подкатила к берегу с десяток чудесных жемчужин, верно, по числу ее слез. Какое славное ожерелье она себе смастерила из них! Даже богатые дамы смотрели на все с завистью. Не всякий может похвастаться таким волшебным другом.

…Меж тем Оллика вспомнила, что на завтрашний день был назначен турнир, а ей так хотелось увидеть нарядных дам, могучих рыцарей, прекрасного Принца, о котором столько разговоров было в городе.

И вот, надев свое лучшее платье, украсив себя венком из подводных цветов и жемчужным ожерельем, девушка отправилась к дворцу. Собрались придворные, народ, королевские воины, загремели барабаны, и протрубили герольды— турнир начался. Один за другим выезжали знаменитые рыцари и сходились в жестокой схватке. К вечеру на ристалище остался единственный рыцарь, перед которым никто не мог устоять. Он не поднимал забрала и не возглашал своего имени. На его серебряном щите была изображена волна, несущая белую лилию.

Победитель должен был преподнести золотую диадему, украшенную бриллиантами, даме, которую считает первой красавицей праздника. Шум восхищения пронесся по толпе, когда рыцарь принял диадему из рук Принца. Придворные дамы, затаив дыхание и не глядя друг на друга, ждали выбора. Но рыцарь отвернулся от них и направил коня к простым горожанам. При всеобщем замешательстве и гробовом молчании знати его конь склонил колени перед Олликой, и рыцарь протянул свой трофей никому не известной сиротке. Красный от возмущения, Принц пробормотал поздравление и возгласил ее первой красавицей турнира. Отныне ей дозволялось являться во дворец на все королевские праздники.

Рыцарь повернул коня и поскакал прочь. Из пробитых доспехов хлестала вода, так что казалось — за ним по пятам следует настоящий ручей, прокладывая свое русло.

Через три дня Принц устраивал бал, и, конечно, Оллика воспользовалась своим правом. Зная, что она вызвала неудовольствие Принца, никто из придворных кавалеров не решился пригласить ее на танец. Принц, позабыв этикет и вежливость, танцевал перед ней, глядя на нее с явной насмешкой. Оллика не понимала, что веселит юного повелителя, и улыбалась ему открыто и благодарно. В самом деле, могла ли она мечтать попасть во дворец, если б не гостеприимство Принца.

Внезапно в зале появился кавалер, вызвавший всеобщее внимание. Он как две капли воды походил на Принца, и только голубой бархатный камзол да берет с изумрудом отличали его от хозяина бала. Он склонился перед Олликой, и они, взявшись за руки, возглавили торжественный менуэт. И это было чудесно, ведь мелодию танца когда-то сочинила сама сиротка, а придворный капельмейстер превратил ее в танец.

Принц пришел в ярость. Кто осмелился походить на первое лицо королевства, как допустили незнакомца на бал? Может, это заговор? Что если двойник Принца решил захватить власть? Почему он, не отрываясь, глядит на Принца и словно повторяет его позы и жесты?

К концу бала незнакомого кавалера схватили и заключили в подземелье. Как ни странно, он не сопротивлялся и не отвечал на вопросы. Тем не менее королевский суд приговорил незнакомца к казни. Принц не терпел соперников, даже немых.

В день казни толпа собралась на площади перед дворцом, и тут стала очевидна нелепость приговора. Преступник держался спокойно и с благородным достоинством, в противовес Принцу, который тревожился и готов был упасть в обморок. Однако не это смутило придворных. Абсолютное сходство с Принцем заставляло дрожать и судей, и самого палача. В сознании людей эта казнь была приговором власти самой себе. Живой образ Принца должен быть обезглавлен — какая-то чушь! Поэтому, когда Оллика прорвалась из толпы и бросилась к ногам Принца, прося помиловать двойника, он тотчас был помилован, хотя и с условием покинуть королевство.

Волнения праздников улеглись, однако впечатление, которое Оллика произвела на Принца, оказалось неожиданным. Что тронуло владыку? Признание ее первой дамой турнира, появление на балу в паре с двойником, отчаянная мольба о пощаде? А может, ее тихая прелесть, ее дивное пение и музыка, рождавшаяся в ее душе?

Так или иначе, Принц решил удивить королевство и предложил сиротинке Оллике разделить с ним трон. Даже если б Принц совсем не нравился девушке, она не смогла бы отказать ему, ведь в его лице все королевство просило ее любви и заботы.

И вот пышная свадьба соединила Принца и Оллику. В торжественной церемонии невеста была облачена в чудесное, живое платье из тысяч водяных капелек, непрерывно стекавших из неистощимого источника. В свете канделябров они сверкали, как радуга, и звенели, как хрустальные бубенчики. Придворные не могли даже смотреть на него — оно слепило глаза. Конечно, это был подарок ручья.

Полетели первые месяцы супружеской жизни, но они не принесли счастья Принцу. Его хватило лишь на один смелый шаг, и он начал стыдиться своего брака с девушкой без роду и племени. Слушать ее советы, радоваться жизни, как она, ему казалось слабохарактерностью, и он постоянно поступал наоборот из одного противоречия. Жизнь становилась невыносимой, и, наконец, Принц предложил своей супруге переехать в другую половину королевства и развязать соединяющие их узы.

Как ни грустно было Оллике, она все-таки радовалась своему освобождению. Обязанности придворного этикета тяготили ее, а общение с вечно недовольным Принцем огорчало и отнимало силы. Оставшись одна, Оллика снова обратилась к своему другу. Радостно встретил ее ручей, и, как прежде, ее песни наполнили его жизнью. Она вспомнила рыцаря подводной лилии и кавалера, и из волны на зов ее памяти вышел юноша. Однако на этот раз он совсем не был схож с Принцем. Нет, он походил на саму Оллику.

— Не удивляйся, — прожурчал его голос, напоминающий плеск волны. — Я, как и всякая вода, отражаю тех, на кого смотрят мои глаза. Но моя история полна печали. Я не весь принадлежу Водной стихии. Душа моя имеет человеческое начало. Когда-то моя мать в юности, простая девушка, встретила и полюбила короля, отца нынешнего Принца. Из-за разницы положения и иных причин они не могли соединиться. В час разлуки любовь, в последней вспышке, бросила их в объятия друг друга, и тогда зародилась моя жизнь. Увы, они расстались, и вся тяжесть их встречи пала на мою мать. Она пыталась уйти от осуждения и злых сплетен и покинула эту страну. В пути разыгрался шторм на море, и судно пошло ко дну. Молитва матери не дала мне погибнуть, и душа моя воплотилась в морскую волну. И только встреча с тобой подарила мне возможность принимать людской образ.

— Я бы от души хотела, чтоб ты стал человеком! — сказала Оллика.

— Это зависит от тебя и от твоей любви, — тихо прошелестел ей голос Ручья.

И в ночь полнолуния Оллика опять надела драгоценное платье невесты. Из моря встала бирюзовая волна, и в ней отразился серебряный рыцарь. Он протянул к ней руки и шагнул в таинственную глубину подводного царства.

Под утро, с первыми лучами солнца, волны бережно вынесли Оллику на песчаную отмель.

Прошло девять месяцев, и у нее появился сын. Похожий на свою мать, он в то же время обладал морскими глазами. В бурю на море они становились темными, как ночь, в ясные дни — бирюзовыми, как небо, в раздумьях — изумрудными, в веселье — слепящими, как золотистые топазы. Когда мальчик подрос, Принц признал в нем своего сына и завещал ему править всем королевством.

Арфа

В семье лесника была девочка по имени Эйлина. Тоненькая, стройная, легкая, она напоминала молодое деревце, вдруг обретшее способность двигаться. Прозрачные голубые глаза дарили улыбку и в ненастные дни, как луч солнца, пробившийся сквозь тучи, прогоняли унылые мысли. Все ее любили: и люди, и звери, и деревья. А еще у Эйлины был чудесный голосок. Стоило ей запеть, пусть тихо, — тотчас ее голос подхватывало эхо и разносило по всему лесу. И тогда просыпались старые деревья и шумели своими кронами, и ручьи вторили мелодии, и птички подхватывали ее. Вся жизнь преображалась, словно повинуясь волшебному дирижеру, и незримый лесной оркестр исполнял свой концерт. А если девочка забывала петь, из чащи эхо первым кричало: «Ау, Эйлина!»— и ей приходилось откликаться и петь свои песенки.

Однажды в дом, привлеченный голосом Эйлины, явился странный всадник. Судя по виолевому бархатному плащу, шляпе со страусовыми перьями и золотой рукояти длинной шпаги, он был из вельмож, но держался так просто и искренне, так весело шутил, что сразу завоевал доверие у лесника и его семьи. Он представился Странствующим Дядюшкой. Особенно подружился он с Эйлиной, которой тотчас рассказал волшебную сказку про гномов, захотевших поймать эхо и выловить в воде отражение луны. Щедро расплатившись за угощение, Странствующий Дядюшка уехал, обещав навешать лесной дом. В самом деле, он часто стал бывать в гостях и даже порой оставался пожить в гостеприимном семействе.

Однажды он привез с собой настоящую арфу и подарил ее Эйлине. Это был волшебный подарок: стоило прикоснуться к ней, как от ее струн рождались чудесные звуки, будто исторгнутые из глубин подводного царства. После этого девочке стали сниться необыкновенные сны: то ей виделось, как в морских безднах зарождаются бури, то ей представали огненные синие цветы на болотах, то русалки, танцующие в камышах…

И вот как-то пригрезилось Эйлине тихое лесное озеро. Среди зеркальной поверхности воды, поросшей лилиями, вдруг проступило прекрасное лицо Ангела. Он улыбался ей сквозь слезы, и глаза его глядели в самое ее сердце. Крылья его, белоснежные как у лебедя, были сложены за спиной, а в руках он держал арфу, и чудесная мелодия летела к звездам, вплетаясь в дивную гармонию вселенной.

— Хочешь подняться к звезде, на которой я родился? — беззвучно спросил Ангел.

— Конечно, — ответила Эйлина.

И они, поднявшись в небо, устремились к маленькой серебристой звездочке. Время остановилось, и они, пролетев сквозь него, опустились в волшебном саду. Тихий, мягкий свет разливался среди невиданных цветов и деревьев. Ангел, не выпуская арфы из рук, продолжал играть, и на головках цветов вдруг проявились человеческие лица. Это были лица еще не родившихся детей. Характер и судьба каждого несли в себе бесконечное разнообразие мира. Были и другие растения, предшествующие царству животных, минералов, птиц, рыб, но внимание Эйлины привлекли благоухающие белые цветочки с полупрозрачными лепестками. Они переливались радужными лучами, и в них появлялись серебряные, золотые, синие, красные, бирюзовые снежинки. Эйлина протянула руку.

— Можно я возьму с собой один цветочек?

— Если ты готова отвечать за его жизнь! — ответил Ангел.

Девочка не поняла полностью этих слов, но она хотела иметь память и доказательство существования сказочной звезды Ангела — и сорвала один цветок.

На утро Эйлина убедилась, что все пережитое ею не сон. Цветок Ангела лежал в ее руке, и она бережно поставила его в хрустальную вазу.

Время шло, и девочка не сразу заметила перемены, которые вызвал в их жизни волшебный цветок. Печали, и раньше-то нечастые гости в их доме, теперь совсем исчезли. Неудачи перестали их трогать. Соседи, заходя к леснику со своими заботами, уходили облегченными, словно оставляли в нем всю тяжесть своих нужд. Молва о чудесных исцелениях от печалей быстро распространилась по окрестностям, и люди стали приходить в дом к леснику чуть ли не толпами.

Лесник же приписывал чудеса совсем другому. Эйлина скоро овладела игрой на арфе, и, когда появлялись гости, она развлекала их своей музыкой. Но дочурка-то лесника знала правду. С каждой облегченной печалью новый цветок распускался на звездном растении, оно разрасталось все больше… Зато серебряная звездочка, где рос волшебный сад, становилась все более тусклой, а песни Ангела все печальнее, будто вбирали в себя людское горе.

Знал об этом и Странствующий Дядюшка. Он ничего не говорил Эйлине, но теперь бывал в доме лесника все реже, хотя и радовался ее успехам игры на арфе. Вообще, его трудно было понять. Он изъяснялся на шутливом языке, словно рассказывая сказку или играя какую-то роль. Встречаясь с Эйлиной, он передавал приветы от гномов или великанов, уходя, обещал ей когда-нибудь подарить целое королевство, если она останется такой же доброй и прекрасной, как сейчас. Короче говоря, не было никакой возможности узнать у него тайну волшебной арфы и цветка.

Меж тем ему следовало бы оказывать своей подопечной больше внимания. Она уже выросла и должна была решать дальнейшую судьбу.

Как раз в это время к леснику явилось несколько людей, представившись сторонниками опального герцога Эдгара.

— Наш славный герцог боролся за счастье страны и всех его жителей. Он собирался захватить престол и посвятить свою жизнь благоденствию королевства. «Никто не должен знать печали, все должны стать счастливыми» — вот его девиз. Нынешний король стареет и не может заботиться о стране. Он считает, что люди рождаются на земле не для счастья, а для самой жизни. Счастье же необходимо заслужить, и каждый живет как может, хотя и должен стремиться к лучшему. По утрам король дарит золотую монету своему первому министру, тот в свой черед отдает ее своему подчиненному, следующий — купцу, купец воину и так далее, пока золото не возвращается обратно королю. Таким образом, каждый якобы приобщается к чуду дара, научаясь думать о счастье ближнего. Мы узнали, что ты можешь избавлять людей от печали, и вот герцог хочет, чтобы ты стал на его сторону, ибо вы посвятили себя одному делу. Помоги герцогу— и он сделает тебя первым министром своего двора, когда возьмет власть в свои руки. У него много сторонников, ему лишь необходимо средство, избавляющее от печали.

Голова лесника закружилась от неожиданных предложений, и он пошел к дочери, чтобы узнать, в чем сокрыта загадка исцелений. Эйлина не стала скрывать правды и рассказала о цветке. «Странствующий Дядюшка называл его Цветком Грез», — добавила она. Отец ее уговорил сорвать один цветок, чтобы передать страдающему герцогу Эдгару в тюрьму, где он томится в неволе.

И вот герцог сам испытал чары цветка. Вскоре сторонники помогли ему бежать из тюрьмы и поднять восстание. Старый король был низвергнут и скрылся в лесу, а Эдгар занял его место. Первое, что он сделал — призвал к себе лесника и его дочь.

— Вы должны отдать мне волшебное растение, и мы будем вместе переделывать жизнь заново.

Эйлина робко хотела возразить ему, что она отвечает за судьбу цветка, но герцог не дал ей времени. Опьяненный победой, он тут же очаровался самой Эйлиной и предложил ей руку и сердце.

— Мы будем вместе отвечать за судьбу цветка и всех людей, которых сделаем счастливыми!

Свадьба была пышной. С помощью волшебных цветов жизнь подданных вот-вот должна была стать лучше… Однако шло время, а жизнь становилась только хуже.

Цветок Грез облегчал печали, но без них исчезала и радость, люди становились равнодушными и скучными. Злые и несовершенные перестали испытывать боль, понуждавшую их стремиться к лучшему. Страдание как лекарство от тупости было уничтожено. Но хуже всего для Эйлины было то, что ей перестал сниться Ангел, что исчезла в небе волшебная звезда и смолкла арфа. Никто не мог извлечь из нее и малейшего звука.

Меж тем толпы людей стали приходить к дворцу и требовать, чтобы им вернули их прежние чувства. Они приносили с собой подаренные цветы и топтали их.

— Верните наши печали, без них нет радости! — кричали они.

Вся в слезах, Эйлина бежала к супругу за помощью, но он не понимал ее.

— Что мы можем сделать? — говорил он. — Мы освободили страну от старого владыки, мы избавили народ от печали, чего еще им надо? Успокойся и думай о себе!

Но Эйлина не могла этого перенести. Ведь это ее вина, она принесла с другой звезды Цветок Грез. Мысль о смерти охватила ее. И вот она бежала из дворца в свой лесной дом, чтобы там проститься с жизнью. Жилище ее было пусто и тихо. Она села в кресло и заснула. И вот, как прежде, ей привиделся Белый Ангел. Он вновь улыбался ей. Охапка волшебных цветов, родившихся уже на земле, лежала у его ног. Звуки арфы раздались где-то рядом, и Эйлина пробудилась. Но музыка не исчезла, она продолжала звучать.

Эйлина шагнула в соседнюю комнату— там за арфой сидел Странствующий Дядюшка, и дивная мелодия наполняла гармонией комнату…

Вдруг на дворе раздался стук копыт — это герцог Эдгар со свитой пустился в погоню за королевой. Вот они вошли в дом и замерли. Мелодия проникла в их сердца, и они склонили колени.

— Ваше Величество! — произнес герцог, обращаясь к музыканту. — Прошу вашей милости и пощады. Я не знаю, что дальше делать в государстве, а народ жаждет вашего возвращения. Спасите нас!

Странствующий Дядюшка, свергнутый монарх, улыбнулся и поднялся со стула.

— Что делать, вы спрашиваете меня? Быть! Жить и слышать музыку Вселенной так же, как это умеет делать королева Эйлина.

Возвращение крестоносца

В долине Голубых Трав, у подножия Альп, стоял древний замок. На его каменных стенах, так же как на земле, скалах, на растительности, в силу причудливых особенностей горных пород, лежал нежный голубой оттенок. В предутренние часы и в вечернюю пору, когда туман стлался по долине, она казалась фантастическим морским царством, где деревья становились ожившими великанами, а скалы — подводными жилищами уснувших бурь. Как часто обрастают легендами руины владений, переживших своих хозяев, — но в этом замке случилась история, подлинность которой могли засвидетельствовать многие живущие или хорошо знавшие владельцев, не говоря уже о потомках этой семьи.

Итак, с незапамятных времен долина Голубых Трав принадлежала славному роду графов Альбано. Многие из них обнаруживали художественный талант, так что не удивителен выбор того, кто задумал и выстроил замок в этом месте. Воздвигнутое на склоне крутого холма укрепление снизу, из долины, являло вид мальтийского креста, концы которого венчали зубчатые башни, по две на каждом, а посредине возвышалась самая высокая — девятая, с которой были видны перевал и далекое море. Дорога к замку Альбано прихотливой спиралью поднималась по лесистым склонам, огибая острые скалы, в основании которых живописные гроты поросли виноградником и вьющимися розами.

История началась с того, что тогдашний хозяин замка, граф Гвидо Альбано, через неделю после свадьбы с прекрасной Примаверой Лисконти был призван своим сюзереном в поход на Святую землю, чтобы отбить у сарацинов места гроба Господня. Прощаясь, граф дал возлюбленной клятву, что если он достигнет благословенной земли, где ступали ноги Христа, то вернется назад, что бы ни увенчало их поход — победа или поражение. В ответ он получил столь же пламенное заверение, что супруга будет ждать его хоть до скончания века.

Через год многие рыцари вернулись домой, но, увы, среди них не оказалось Гвидо Альбано. Горячая вера не защитила его от вражеского меча или он попал в плен, никто не мог поведать. Сражение, после которого граф пропал без вести, происходило ночью и унесло жизни почти половины войска крестоносцев.

Тем не менее Примавера продолжала ждать мужа. Ни родившийся ребенок, ни годы, за которые она превратилась сначала в бабушку, а затем и в прабабушку, не изменили чувств в ее душе. Она продолжала любить и ждать своего Гвидо. Поначалу она еще сидела за общим столом, чтобы затем подняться на башню по тремстам ступеням и высматривать дорогу у перевала. Но шло время, и ей стало трудно преодолевать лестницу. Тогда она поселилась в башне. Ожидание стало ее жизнью, и даже ночью она не давала себе покоя, поддерживая огонь, как маяк.

Монахи и священники увещевали Примаверу, пытаясь убедить ее, что ее надежды встретить Гвидо напрасны, что прошла жизнь почти двух поколений и даже будь рыцарь живым, он не смог бы добраться до дома. Но женщина продолжала ждать. Более того — ее сын, ее внуки успели состариться и умереть, а она жила. Старость превратила ее в скелет, обтянутый кожей, глаза утонули в морщинах, она напоминала призрак, и слуги, приносящие ей пищу, пугались ее вида. Тем не менее она сохраняла память и ум, а скрюченные пальцы плели бесконечный гобелен, где был изображен замок и счастливая встреча вернувшегося крестоносца и его любящей жены. Все новыми и новыми сценами и деталями пополнялся сюжет, и красота гобелена разгоняла темноту башни.

Жизнь в замке шла своим чередом — охоты, балы, турниры, и судьба старухи, обитающей в башне, мало кого трогала, а шутники убеждали окружающих, что Примавера давно умерла и в замке существует лишь ее привидение.

Но вот одна из правнучек несчастной графини, по имени Бьянка, девушка с нежной и мечтательной душой, прониклась сочувствием к ней. Снова и снова она выслушивала бесконечные рассказы о благородном Гвидо, о любви и радости, разлуке и ожидании. В самом деле, грезы ли Примаверы воплощались в жизни, или яркие сновидения принимали образ действительности, но старуха утверждала, что в ночи полнолуния она видит на перевале измученного всадника, который появляется на краткий миг и исчезает, повернув коня. Видно, до рассвета он не успевает достичь замка и вернуться назад. Какими бы обетами он ни был связан, но сердце его принадлежит старой графине, и она убеждена, что это ее возлюбленный Гвидо.

Поверила ли ее рассказам чуткая Бьянка, трудно сказать, но образ пропавшего прадеда поселился и в ее сердце. Однажды, облачившись в рыцарские доспехи, принадлежавшие когда-то юному Гвидо, она отправилась на его поиски, ничего не сказав родным. Одна Примавера знала об отъезде и благословила ее решение.

Долго рассказывать о странствиях отважной девушки. Много испытаний выпало на ее долю в жаркой Палестине. И вот однажды, в Иудейской пустыне в лунную ночь явился ей одинокий всадник и позвал за собой. Всю ночь гнала коня за незнакомцем в серебряных латах крестоносца отважная Бьянка. Под утро ее поводырь поднялся на каменистый холм и исчез. Последовав за ним, девушка обнаружила под скалой пещеру, где покоились кости ее прадеда, доспехи и щит с гербом Альбано.

Тем не менее Бьянка отказывалась верить очевидности. К чему была произнесена клятва рыцаря вернуться домой, к чему ожидание графини, пережившей все сроки отпущенной жизни? Собрав останки Гвидо, девушка отправилась ко гробу Господню и в толпе паломников вошла в Иерусалим. Долго бродила она по заветным местам, пока под вечер не остановилась в Гефсиманском саду. У камня, где некогда был Христос, склонилась она с горячей молитвой. «Господь мой! Здесь ты страдал и просил Отца Небесного избавить Тебя от грядущих мук, но подчинился Его благой воле. Теперь я, грешная, дерзаю обратиться к Тебе с просьбой: верни жизнь моему прадеду, яви чудо Твое для его возлюбленной, что забыла смерть и бесконечно ждет его! Нет для Тебя невозможного, и я верю в это всем сердцем своим!» Молчал сад, молчали вековые маслины, озаренные лунным светом, где новые стволы вырастали из старых корней, передавая им зерно своей жизни. «Господи! Ты обещал воскрешение всем верующим в Тебя… Я готова отдать свою жизнь за то, чтобы рыцарь воскрес до срока!» Опять молчал сад, и лишь тишина была более прозрачной, а звезды сверкали ярче. Бесконечно далекий, звенящий голос из лучей проник в душу Бьянки и сложился в слова. «Каждому дана свободная воля. Хочет ли твой прадед возвращения на землю? Ведь ему будет предстоять бесконечная жизнь в телесной форме до Судного Дня…»

И тотчас перед глазами девушки возникло искаженное ужасом лицо Гвидо. «Нет, тысяча раз нет. Ведь даже камни меняют форму, рассыпаясь в песок, растворяясь в воде, поднимаясь в воздух». Слезы залили лицо Бьянки: «Господи, но ведь он не дожил своей жизни, разлучившись с Примаверой. Верни ему хотя бы мгновение для встречи с любимой!»

«Ты просишь— и ты можешь вернуть!» — последовал ответ.

И Бьянка очутилась в прошлом. Огромное войско крестоносцев разбивало лагерь, готовясь к завтрашнему бою. Гвидо Альбано сидел в своем шатре и со слезами разглядывал локон с золотой головки Примаверы, который хранил в медальоне. Бьянка с жадностью вглядывалась в его черты. В предстоящем бою она должна была отвести смертельный удар, предназначенный графу. Наступила ночь, уснули люди, и внезапно задрожала земля и взревели трубы. Враги ринулись в атаку, не дожидаясь утра. Вместе с Гвидо Бьянка ринулась в бой, не успев надеть доспехи. Рыцарь и во тьме хорошо владел оружием, но противников было так много. Бьянка не могла предугадать, какой удар должен стать роковым, и бросилась вперед, подставляя себя и защищая Гвидо. Вот огромный мавр напал на рыцаря. Но девушка метнулась наперерез, и щит ее ударил в голову коня. Запнувшись о скользкие камни, конь упал, придавив хозяина. Граф поднял копье, но, оценив беспомощность врага, отвернулся от него, не нанеся удара. Бьянка последовала за графом и повернулась спиной к поверженному. Резкий удар в спину и боль под лопаткой свалили девушку с коня. Мавр бросил кинжал в Гвидо, но попал в заслонившую его Бьянку. Она потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, ярко светило солнце. Юный сарацин в одежде странствующего пилигрима склонился над ней, с тревогой заглядывая в глаза.

— Тебя поразило солнце. Его лучи порой опаснее кинжала. Выпей воды! Если ты едешь в земли франков, то я, с твоего согласия, готов стать твоим попутчиком.

Она молча кивнула, не вполне понимая, что произошло. Из рассказа юноши следовало невероятное. Его прадед участвовал в битве с крестоносцами и был повержен на землю. Противник пощадил мавра и благородно оставил ему жизнь. Однако в пылу яростного возбуждения сарацин не оценил великодушия рыцаря и бросил в него кинжал, поразивший его. Неверные победили, но прадеда юноши охватило раскаяние. Он пытался отыскать своего противника среди поверженных, но не нашел его. Лишь один щит с гербом он обнаружил на том месте, где произошла схватка. И вот он заповедал своим детям отправиться в земли франков, отыскать семью врага и воздать ей за подаренную ему жизнь. С волнением Бьянка узнала на щите юноши герб рода Альбано. В свой черед она рассказала юноше историю Гвидо. Он не поверил ей, но решил последовать с ней в замок Примаверы.

— Если чудо твоего Бога подтвердится, я приму христианство, — заявил он.

Они переправились через море и, наконец, оказались на перевале. Приближалась ночь, и где-то вдали дрожал огонь.

— Это в долине Голубых Трав! — сказала Бьянка.

Топот копыт прервал ее. Запыленный всадник в серебристых доспехах остановился на перевале. Мужественная стать и благородная осанка бросались в глаза, несмотря на сумрак. Он прислушался и улыбнулся соловьиной трели.

— Если вы следуете в долину Голубых Трав, то я буду вашим провожатым. Добро пожаловать в мой замок! Гвидо Альбано, к вашим услугам. Ночь не помеха для тех, чье сердце живет любовью и ожиданием встречи!

Под утро путники были уже у ворот. Они оказались распахнуты, а подъемный мост спущен. Рыцарь, улыбаясь, сделал приглашающий жест.

— Входите сами или подождите меня — и простите мое нетерпение!

Он соскочил с коня и вбежал в замок. Бьянка и сарацин с бьющимися сердцами ждали его возвращения. Вот раздались шаги. Гвидо шел к воротам. Лучи встающего солнца осветили его, и тут явилось еще одно чудо. На руках рыцаря лежала юная и прекрасная девушка, исполненная счастьем! Если б не портрет Примаверы, висящий в замковой библиотеке, Бьянка никогда бы не узнала ту, что была беззубой, сморщенной старухой, живущей ожиданием. Гвидо и Примавера покинули замок. Бьянка и юноша склонили колени перед крестом, венчающим замковую капеллу, и время опять вернулось в свои границы. Бесконечный гобелен Примаверы, оставшийся в башне, оказался полностью завершенным и, как свидетель тех событий, украсил стены замка.

Колье

Когда глядишь на камни, невольно представляется, что они хранят в себе память каких-то древних историй. Вода, смывавшая следы прошлого, лепечет нежными голосами родника о чудных событиях из жизни русалок. Ветер поет в ветвях деревьев песни эльфов и фей. Но о чем может повествовать огонь? Он — великий уничтожитель памяти, обновитель жизни, существующий лишь в настоящем, покуда есть пища для пламени…

Но я ни от кого не слышал таких диковинных рассказов, как от огня. Вглядитесь в пламя, где сплетаются в бешеном танце сотни саламандр, вслушайтесь в ворчливое бормотание лесного костра или пылающего камина. Попробуйте признать разум и, наконец, душу в этой необузданной стихии света и жара. Поговорите с Огнем как с незнакомцем, который готов стать другом. Найдите путь к его сердцу. Он так любит музыку и человеческие голоса, он всегда ищет глаза, которые бы смотрели на него. Потому он так ярок. Он любит внушать страх и дарить безопасность, восстанавливать справедливость и рождать чувства. Он преклоняется перед красотой и исполнен добра.

Наверное в мире гораздо больше огнепоклонников, чем принято считать, если учесть тех, кто постоянно носит с собой своего маленького бога в набитых табаком трубках. Взбудораженные, злые или расстроенные, люди сталкиваются друг с другом, говорят о какой-то ерунде, но вот они закуривают, и огонь восстанавливает гармонию и согласие. Порой кажется, что это боги играют людьми, как марионетками, их мыслями и чувствами, требуя разжечь пламя. Меж тем пора сознаться, что и наша беседа идет к той же цели. К огоньку, друзья мои! К Великому вечному пламени зову Вас, усталые путники. Огонь обещает Вам сказку о тех временах, что давно отошли, но готовы для Вас вернуться. Итак!..

Однажды некий король выбрал себе в жены искусницу плести гобелены. Весь дворец был увешан чудесными шпалерами, где среди цветущей природы возвышались замки, низвергались водопады, происходили турниры, охота, сражения. Само королевство было не столь уж богатое и воинственное, а горных ландшафтов там не было и в помине, охоте предпочитали земледелие, сражениям — мирный труд. И, конечно, фантастическая жизнь, возникшая в стенах дворца, преобразила будни в праздник.

Красота наполнила смыслом историю королевства. Каждый житель стремился также создать гармонию на своем кусочке земли, украсив его как возможно. Искусство вело страну к процветанию. Сотни скульптур воздвигались в садах и парках. Живописцы сажали деревья, меняли русла рек, создавали широкие озера, чтобы затем запечатлевать их на своих полотнах. В короткое время королевство превратилось в одно из красивейших мест на земле, и многие ринулись посетить его, привлеченные песнями трубадуров и стихами поэтов.

И все было бы прекрасно, но у королевской четы не было детей, что очень огорчало стареющего монарха. И вот королева решила обратиться к волшебным силам природы и выткала гобелен, изобразив на нем Единорога. У копыт белоснежного коня, с гривой до земли и рогом во лбу, на траве сидела маленькая девочка в короне. И через девять месяцев у королевы родилась дочь — принцесса Ниглана.

Конечно же, это событие немедленно окружило королеву славой волшебницы, так что никто даже не вспомнил предсказания придворного звездочета, что счастье улыбнется королевской семье через семь лет совместной жизни.

Принцессу Ниглану с раннего детства окружали заботой и любовью, но ей всегда чего-то недоставало. Ни игрушки, ни куклы, ни пушистые кошки или карликовые собачки не радовали ее. Казалось, она все время чего-то ищет, ждет. И лишь когда ей исполнилось семь лет, ее беспокойство несколько умерилось. Совпало это с одним странным событием. Ниглана стала расспрашивать кого-то из придворных о Единороге, которого она увидела на гобелене.

— Это выдуманное животное, его на самом деле нет, — ответили ей.

В этот же день принцесса гуляла по парку. Около жилища звездочета стоял старый заброшенный колодец. Ниглана помнила наставления близких — не поддаваться любопытству, — но пренебрегла советами. Из зеркальной глубины, в отраженном сиянии голубого неба, на нее глянула морда Единорога, и она скорее сердцем, чем ушами, услышала слова: «Я есть». Еще она поняла, что это тайна, которую она не должна никому открывать. Увы, случайно, Ниглана проговорилась придворной фрейлине, которая сопровождала ее во время прогулок. Тайны нельзя доверять взрослым. Колодец, да еще в саду звездочета невероятно напугал фрейлину, и вторая возможность встречи с чудесным животным исчезла.

Прошли годы, король с королевой скончались, принцесса вышла замуж, но счастлива не была. Супруг ее, поначалу проявивший столько любви и внимания, почему-то стал избегать Ниглану и однажды совсем оставил ее. При расставании выяснилось, что он просто боится своей жены. По его словом, каждую ночь к постели принцессы приходит какое-то животное и что-то шепчет над ее изголовьем, а спящая Ниглана тихо отвечает ему. Бедная принцесса ничего не могла объяснить, так как сама не помнила ничего из своих сновидений. Супруг же ее при этих посещениях не имел ни силы, ни мужества противостоять ночному гостю. Светящийся рог чудовища мог в любое мгновение направиться в его грудь.

И вот принцесса осталась одна. Страшные слухи, которые поползли вокруг Нигланы после бегства ее супруга, разогнали претендентов на его место. И в это время страну посетил герцог Риглэн, которого молва характеризовала как Великого охотника. Его страна располагалась на севере, среди гор. Огромные медведи, снежные барсы, дикие кабаны населяли ее, но герцогу все было мало. Он странствовал по свету, охотясь на любых животных, утверждаясь в силе и ловкости, и в замке его было собрано множество чучел зверей, которых он убил. Представясь принцессе, Риглэн поинтересовался, есть ли в стране охотничьи угодья и редкие животные.

— Поэты называют ваше королевство изобильным. Могу ли я рассчитывать на охоту в ваших лесах?

— Боюсь, что нет, — отвечала Ниглана. — Наши звери вряд ли сумеют удовлетворить ваши запросы.

— Но я видел у вас на гобелене изображение Единорога, — упорствовал герцог.

— А вы верите, что он есть?

— Да. Он есть, и за его рог я готов отдать половину своей страны, — серьезно промолвил охотник.

Отважный и сильный герцог, способный один на один справиться с медведем, вызывал восхищение. Вот достойный муж, который не бросит жену из страха перед призраками, решили придворные. И вот Ниглана отправилась к герцогу в гости. Заснеженные хребты, грозные песни ветра, оглушительный рев морского прибоя так не походили на уютное королевство принцессы. Риглэн устроил ей пышный прием и всячески старался понравиться. Он показал свой замок, украшенный шкурами убитых животных, с гранитных колонн глядели головы огромных вепрей и медведей, барсов и оленей. Герцог имел несметные своры собак и, конечно же, не один табун выносливых, быстроногих лошадей. Дни проходили в охоте, вечерами пировали и устраивали балы. Ниглана постоянно находилась рядом с герцогом, и он, казалось, уступал место хозяина. Галантность и внимание Риглэна заставляли принцессу ждать предложения руки и сердца, но герцог все медлил. Наконец разговор между ними состоялся.

— Я люблю вас, Ниглана, — сказал герцог, — но мы можем быть с вами лишь при определенных условиях… Вы узнаете их на завтрашней охоте.

Всю ночь пировали в замке герцога, а под утро он протянул Ниглане серебряный кубок с обжигающим напитком. Душа ее заметалась в ужасе, а все тело свело в страшной судороге. «Яд! Вино отравлено!» — мелькнуло в голове принцессы, но она осталась жива. Пав на землю, она ощутила, как ее руки и ноги превратились в мохнатые лапы. Мгновение — и она превратилась в гибкую борзую собаку. Охотник, смеясь, провел рукой по ее белоснежной шерсти, и она почувствовала, что должна повиноваться ему. Но вот он сам глотнул из кубка, и на его месте очутился огромный черный мастиф. Они вылетели за порог замка, и свора собак встретила их оглушительным лаем.

Был дикий гон по горам. Вслед за собаками неслись всадники и трубили в рога. И эта страшная волна катилась по бездорожью, сметая на пути все живое. Внезапно она остановилась как уткнувшись в стену. Впереди на горе стоял белый Единорог, и голова его была поднята к небу, а рог сверкал словно серебряное копье. С ревом кинулся мастиф к благородному животному, вся свора последовала за ним.

Только к вечеру им удалось окружить Единорога. Он сам повернулся к преследователям и принял бой. Несколько собак, пронзенных рогом или получивших удар копытами, отлетели в сторону. Ниглана одна оставалась на его пути, но он пощадил ее и, перепрыгнув через нее, помчался дальше. Через секунду удар клыка распорол ей шкуру. Разъяренный мастиф стоял рядом с Нигланой, ненависть и смерть стояли в глазах его. Она не выдержала потрясения и упала на землю. Егеря подняли ее на седло и отвезли к замку.

Когда Ниглана пришла в себя, то долго не могла поверить, что превращалась в собаку. Однако боль в боку и багровая полоса на коже уверили ее в реальности всего произошедшего. Так вот какие условия предлагал Великий охотник! Она вспомнила других собак, окружавших герцога, и ей стало страшно. Одна часть ее души испытывала унижение, обиду, ужас, другая вспоминала сладость ядовитого зелья, упоение погоней, ревность и соперничество с другими собаками и жаждала власти могучего мастифа.

Достоинство человека победило, и она, не простившись, отправилась домой. Всю дорогу ей снились горы. На одной из них собрались бесчисленные своры собак. Каменный трон на вершине занимал черный мастиф. Он протягивал ей серебряный кубок и корону.

Долго не могла успокоиться принцесса, и словно яд проник в нее в Северной стране. Вновь и вновь память возвращала ее в замок герцога, и она мечтала, чтобы он полюбил ее. В иное время она испытывала к нему отвращение и ненависть. С тяжелой душой Ниглана отправилась за помощью к звездочету. Долго смотрел в небо придворный маг, затем протянул ей колье из аметистов.

— Наденьте его, принцесса, и никому не показывайте, пусть, всегда скрытое, оно будет хранить вас. А любви герцога вы можете добиться, если сами полюбите мага и подарите ему свой поцелуй.

В недоумении глядела на старика принцесса. Его облик словно расплывался, превращаясь в кого-то иного, и лишь глаза казались бесконечно знакомыми и ждали ее решения.

Далекое воспоминание о колодце в саду звездочета подтолкнуло принцессу. Она тихо прикоснулась ко лбу мага и пошла прочь. Наутро в двери дворца постучался гонец. Герцог Риглэн прислал письмо с признаниями в любви и предложением руки и сердца. Однако гонец вернулся бы ни с чем к своему господину, если бы Ниглана соблюла тайну звездочета. Опять, как когда-то в детстве, она забылась и надела колье поверх наряда. И так же, как раньше, одна из фрейлин увидела сверкающую драгоценность на шее принцессы.

— Откуда у вас такое прекрасное колье?

— Подарок мага! — ответила Ниглана не задумавшись.

Ночью под окнами ее спальни дико выла собака, а на утро колье исчезло. Весь дворец был перерыт, но его не нашли. Лишь под окнами обнаружились следы огромных собачьих лап.

Прошло немного дней, и принцесса опять плыла к стране Великого охотника. Торжественно встретил ее герцог, представив двору как свою невесту, а наедине посвятил в свои планы.

— Я должен уничтожить своего последнего врага, который единственный не покорился мне и бросает вызов моему могуществу. Вы знаете его — это Единорог, который мешает и вашей судьбе. Он может прийти в западню, которую я ему устроил, только привлеченный вами. Решайтесь же на эту охоту, и мы увенчаем ее свадебным пиром.

Ниглане показалось, что она теряет почву под ногами, столько противоречивых мыслей и чувств обрушилось на нее, однако она согласно склонила голову. К вечеру она проскользнула в комнату герцога. На его столе лежало аметистовое колье. Она взяла его и вернулась в зал.

Среди ночи, в самый разгар пира, протрубил звонкий рог за воротами замка. Герцог, побледнев, схватился за меч. Двери распахнулись, и серебряный рыцарь верхом на коне ворвался внутрь. Началась паника. Свечи в канделябрах погасли, и сражение велось в темноте.

Наконец, спасительная мысль подсказала принцессе надеть колье мага. В тот же миг руки серебряного рыцаря подняли ее в седло, и, послушный воле хозяина, конь поскакал прочь из замка. Погоня промедлила, и Ниглана очутилась на корабле, который тотчас отчалил. На берегу встало огненное зарево — это запылал замок герцога, и долго еще в морском просторе раздавался далекий звук рога. Там все кипела битва.

Вся не своя Ниглана вновь была дома. Грустью пахнуло от знакомых стен. Ей сообщили, что звездочет скончался. Была ночь, но принцесса не пожелала ждать и отправилась в капеллу, где на возвышении стоял гроб мага. До рассвета сидела она у изголовья усопшего и смотрела на него. Лицо его и тело были покрыты недавними ранами, но казалось, что он спит. Принцесса вспомнила его последнее прорицание.

С первыми лучами солнца Ниглана встала и, склонившись над гробом, поцеловала звездочета. Колье сиреневой змейкой скользнуло с ее шеи и легло на грудь его. И тут тяжкий вздох вырвался из груди звездочета, и он превратился в прекрасного серебряного рыцаря. Снова склонилась принцесса над ним, и ее второй поцелуй превратил рыцаря в Единорога. И в третий раз губы принцессы коснулись лежащего в гробу. Доски с треском разлетелись. Белый Единорог звонко ударил копытами о землю. Превращение его передалось Ниглане — рядом с первым оказался второй Единорог, и вот два благородных животных устремились навстречу весеннему, радостному утру.

Коллекционер

Нелегко постигнуть душу коллекционера, понять его страсть. Отчего в трудную минуту он готов скорее голодать, чем расстаться хотя с одной вещью из своих сокровищ? Возможно, человек пытается утвердиться в этом мире, чувство собственной незначительности побуждает его собирать ценные вещи, чтобы через них ощутить себя богатым, достаточным, особым…

Взять хотя бы Эн-Нольда. Трудно сказать, кто в нем преобладал — собиратель или художник. Он любил старину и словно пытался вернуть время, воплощенное в искусстве былых веков. Он почитал красоту и увековечивал ее преходящее очарование в своих картинах… О, как похож он был тогда на мальчика, играющего с разноцветными камешками на морском берегу… Эн-Нольд и сам не смог бы объяснить, зачем он это делает. Игра? Да, игра, но за ней стояло и нечто иное. В первую очередь — история. История жизни самих вещей, их хозяев… Люди ушли в иной мир, а вещи остались как свидетели и участники былого, и может быть, коллекционер ищет самого себя в бесконечном калейдоскопе мыслей, привязанностей, дел, которыми были наполнены его предки?

Каким-то путем в руки Эн-Нольду попало зеркало алхимиков. Известно, что оно было для древних ученых аллегорией философского камня, который не служил превращению простого металла в золото, но являл искателю суть вещей. Будучи рожден не в материальном мире, а в душе человека, он помогал открыть правду во лжи, гармонию в хаосе, красоту в безобразии. Зеркало отражало не только форму поставленного перед ним предмета, а всю его жизнь. Таким образом, Эн-Нольд мог не только видеть события, но порой принимать участие в людских судьбах, воплощенных в памяти вещей.

Надо сказать, что у него был настоящий нюх на трагическую сторону жизни и, собирая свою коллекцию, он вовлекался в самые печальные истории, связанные с борьбой, с предательством, со смертью. И, проживая в своих грезах давно ушедшие времена, коллекционер погружался в фантастический мир, где был волшебником, неуязвимым для смерти, способным изменять судьбу.

Впрочем, это было для Эн-Нольда не главным. Как-то в час одиночества и печали магическое зеркало подарило ему утешение. Он просил показать ему его душу, и из серебристой поверхности стекла вдруг появился образ ребенка. Очаровательная девочка, лет пяти, в старинном платье и с белокурыми локонами. Легкая улыбка пряталась в ее глазах, хотя выражение лица было не по-детски серьезно. Она назвалась Инфантой и попросила игрушек. Эн-Нольд, ошеломленный ее появлением, начал показывать ей свою коллекцию. «Расскажи о них!» — потребовала гостья, и он, внутренне смеясь над собой, повиновался ей. Сердце его не только освободилось от тоски, но и наполнилось ликованием. Эта встреча покончила с его одиночеством, и он обрел смысл своих увлечений. Отныне его коллекция превратилась в игрушки, которые развлекали его маленькую повелительницу.

Он показал ей старинный медальон из серебра. Внутри него помещалось распятие и локон седых волос.

— История этой вещи печальна, — стал рассказывать Эн-Нольд.

— Я нашел ее в пустом обгоревшем доме среди мусора. Вернувшись к себе, я положил его под мое зеркало и лег спать, надеясь увидеть, откуда явилось и с кем связано это изящное изделие. И вот я оказался в ином веке. В доме, где я обрел эту находку, умирала старая женщина. Ей было тяжело, но она боролась со смертью, ожидая своего сына. Увы, он не пришел к матери и не почувствовал ее конца. Когда-то он покинул их жилище и ушел в море, чтобы стать пиратом. И вот мать его мучилась, что не могла благословить сына в свой последний час. Увидев меня, она со слезами протянула медальон. «Прошу тебя, человек ты или дух, явившийся мне, передай это распятие сыну». Ия закрыл ее глаза, а сам очутился на пиратском судне. Там шла попойка, и на меня никто не обратил внимания. Я прошел в каюту капитана — сына умиравшей старухи. Я протянул ему медальон. Пьяный до умопомрачения, он долго не мог понять, что я хочу от него. Наконец, рассмеявшись, взял медальон в руки. Седой локон произвел на него сильное впечатление, тем более, что прямо на глазах он рос. Просунув волосы вместо бечевки в колечко медальона, пират надел его на шею. Затем грозно взглянул на меня: «Как ты оказался на корабле?» Я сделал неопределенный жест: «Я оттуда». — «Ну тогда я верну тебя обратно! — молвил капитан. — Эй, люди, повесить этого молодца на грот-мачте!» Пираты схватили меня, но внезапно он остановил их. Лицо его побагровело: «Меня душат волосы. Отставить! Срежьте скорее эту побрякушку с шеи!» Однако самые острые ножи команды оказались бессильны разрезать материнский локон. Три дня мучился капитан, пока не принял последний дар матери. Он, стоя у руля, и привел судно к скалистому острову, там, среди кипарисов, напоминающих темные свечи, располагался монастырь. Капитан простился с кораблем и отправился к берегу. Он стал монахом, а, когда скончался, этот медальон вернулся ко мне.

— А это что за кубок? — спросила Инфанта.

Перламутровая чаша, инкрустированная сердоликами и бирюзой и оправленная в кованый серебристый каркас, имела свою повесть. Когда-то она принадлежала удачливому королю, не знавшему поражений. На ней была сделана странная надпись: «Слава тебе, воитель! Свое поражение ты сможешь обратить в самую великую победу!» Верно, потому король ничего не боялся и каждое сражение отмечал, держа в руках драгоценную чашу. Но пришел срок. Огромная армия короля намеревалась напасть на оставшиеся неподвластными страны, чтобы присоединить их к своей обширной империи.

У границы соседского государства их встретило немногочисленное войско противника. Не желая тратить силы, король предложил единоборство предводителю. Поединок окончился неожиданно. Король был выбит из седла и тяжело ранен. Войско его ждало лишь знака, чтобы отомстить и раздавить неприятеля… Но король медлил. Наконец он наполнил свой кубок вином и осушил его. «Я возглашаю мир. Распустите войско».

«Тишина залива совершенней разъяренного океана» — были его последние слова, и именно они принесли ему славу в памяти потомков.

— Теперь расскажи о веере! — требовала Инфанта.

Гарды из резной слоновой кости держали расписное шелковое полотно. Тончайший рисунок передавал тишину вечернего часа, нависшего над засыпающей рекой. Среди камыша выступала лодка с тремя свечами, горящими на носу. Девушка с длинными рыжими волосами сидела на корме. Прелестная головка была откинута назад, а глаза не скрывали печали. С другой стороны веера из лесной чащи выступала фигура конного рыцаря с белыми цветами в руках. Он улыбался, словно предчувствуя неожиданность встречи.

— Что это значит? — спросила маленькая принцесса.

— Это история времен короля Артура. Юная леди полюбила рыцаря Ланселота, но он не мог ответить ей, так как был предан королеве Джиневре. Тогда она умерла, но завещала положить ее в лодку и спустить вниз по реке к Камелоту, где был замок Артура и где служил Ланселот. В руках у нее было ее последнее письмо к рыцарю. «Вы не должны винить себя в моей смерти, мой добрый Ланселот, — писала она. — Простите меня, но я не смогла жить без вас, и в этом мое оправдание. Похороните мое тело поблизости от тех путей, где ступают ваши ноги, и помолитесь о моей душе, которая будет всегда рядом с вами». Вот здесь изображена сцена перед смертью леди.

Глаза Инфанты наполнились слезами.

— А почему там едет рыцарь?

— Это я подрисовал его, чтобы изменить грустный конец истории, — сказал Эн-Нольд. — Сейчас она увидит его и все обернется счастьем.

— Но ведь по-настоящему это не так? — возразила девочка.

— Кто знает… Ведь это легенда, и мы можем сами придумывать хороший или плохой конец! Я думаю, они бы не возражали против нашего сюжета о взаимной любви и счастливой встрече.

Еще немало историй услышала Инфанта.

И про оловянных рыцарей, в которых превратились воины, испугавшиеся своих противников и проигравших сражение. Они стыдились своей трусости и снова рвались в бой. С помощью Эн-Нольда им удалось вернуться к позорному дню сражения и, встав в строй, искупить жизнью свою вину. Битва окончилась победой, а рыцарей увенчала слава героев.

…И о волшебном кинжале, который украшала золотая змейка с рубиновыми глазами. Его клинок всегда жаждал крови и мог убить своего владельца, если вовремя не получал чьей-то жизни. Член тайного ордена масонов сотворил этот кинжал, чтобы отомстить командору за нанесенные обиды. Он подарил его своему врагу, и на третий день тот был найден с кинжалом в груди, хотя никто не входил к нему в дом. Немало усилий стоило Эн-Нольду, чтобы укротить и обезвредить золотую змейку. Только зеркало алхимиков помогло ему справиться с кинжалом-убийцей.

…И о старинных часах, с которыми тяжелобольной поэт связал свою жизнь. Он следил за часами и день и ночь, веря, что, пока стучит маятник, его сердце не остановится. И действительно, годы шли, а он все жил, несмотря на роковую болезнь. Завод часов продлевал его дни, и поэт безумно боялся, чтобы механизм не испортился. Самые лучшие часовщики приходили к нему. Но однажды он понял, что его жизнь не имеет смысла. Одна борьба за число дней не давала ему ни вдохновения, ни радости. Тогда он сам остановил маятник, и его сердце остановилось вместе с ним…

Не перечислить всех предметов из коллекции Эн-Нольда, но девочка никогда не уставала слушать его истории. Люди дивились одинокому образу жизни коллекционера, а он не испытывал недостатка в общении. Эти встречи с Инфантой из волшебного зеркала меняли его самого. Со временем девочка превращалась в девушку, а он, вместо того чтобы стареть, молодел и словно жил в обратную сторону, и наступил день, когда он сравнялся в возрасте со своей гостьей. Соседи сочли, что старый Эн-Нольд умер, а в его доме поселился его сын.

Меж тем страсть коллекционера тоже изменилась. Теперь он собирал вещи, которые несли в себе человеческие качества.

Так, он искал силы и получил заговоренный меч. Во главе оловянных рыцарей он бросался в бой и терпел поражение. «Почему я не побеждаю?» — удивлялся Эн-Нольд. И Инфанта отвечала, что сила должна появляться изнутри. Тогда он может побеждать, не вынимая меча из ножен.

Он жаждал смелости и добывал королевский рог. Его звуки наполняли его сердце отвагой, но условием его успеха должно было быть правое дело, за которое он вступается.

Янтарные четки учили Эн-Нольда милосердию, деревянный крестик — прощению, посох пилигрима — радости и свободе.

Но однажды Эн-Нольда увлекла красота. Это было естественно, к нему вернулась молодость, и силы, и чувства. С присущей ему страстностью он стал писать портреты прекрасных женщин, которые встречались ему. Зоркий глаз находил гармонию и прелесть чуть ли не в каждой, стоило только подметить ракурс. И каждая модель словно давала художнику понять, что, несмотря на множество форм, красота едина.

Однако через какое-то время его модели вдруг стали отказываться позировать ему. Никакие посулы не действовали. Видимо, те, кто уже получил в собственность работу Эн-Нольда, не хотели встречать соперниц. Темные слухи стали виться вокруг художника. Говорили, что во время сеансов энергия модели переходит в портрет, что судьба женщин меняется и в них раскрываются черты, которые ранее были им не свойственны…

Но за этим скрывалось все то же стремление — быть единственными, и это противоречило устремлениям коллекционера. Желая заинтересовать своих натурщиц, Эн-Нольд опять обратился за помощью к волшебному зеркалу. Он создал серию портретов Прекрасного Принца, и вот, когда красавицы входили в студию, их встречали благородные и мужественные кавалеры. Трудно было догадаться, что это ожившие в зеркале портреты, которые создал Эн-Нольд.

Звучала музыка, пары танцевали, а художник, стоя у холста, торопился запечатлеть черты своих избранниц. Теперь у художника не было отбоя от желающих позировать. И еще их привлекала тайна: условием работы было сохранение в секрете встречи с кавалером. Таким образом каждая дама удостаивалась встречи со своим, единственным Прекрасным Принцем.

Вскоре Эн-Нольд мог соперничать в славе с Синей Бородой. Никто не видел, какие балы устраивал художник в ночную пору в своей галерее, где висели копии с портретов красавиц. Он мог оживить их чарами волшебного зеркала и танцевать с каждой сколько пожелает. Все они были в его власти, но никто из них не мог подарить ему единственное, что ему не хватало — любовь.

В конце концов, коллекционер разочаровался в своих достижениях. Он не был Прекрасным Принцем. Он был художник и его звали Эн-Нольд. Полный горечи, коллекционер подошел к своему зеркалу. И вовремя. В стекле отразился маленький мальчик с обиженным выражением на лице и надутыми губами. Эн-Нольд превратился в ребенка. Тайная догадка осенила его, и он стал звать Инфанту.

С момента, когда он увлекся живописью, она ни разу не появлялась. И вот в темной глубине зеркала растворились тяжелые кованые двери, загремела величавая музыка и на фоне ночного звездного неба вырисовалась огромная фигура женщины с младенцем на руках. Лицо сияло немыслимой красотой, той единственной, что существовала в Мире. Глаза лучили божественную любовь и дарили вечным счастьем. Бесчисленные хоры ангелов пели ей осанну, и звуки их пения падали на землю чудесными цветами.

«О, мать Мира!»— прошептал Эн-Нольд, падая на колени. Большего искать в жизни ему было нечего.

Марабу

Велик Аллах в своих творениях, будь то люди или животные, растения или камни! В разнообразии их нет противоречия, а гармония и единство. Но вот что занимает ум: тот порядок, что существует среди людей, отражается ли в иных царствах? Есть ли любовь среди камней? Только ли силой определяется иерархия среди животных? Каковы мерила красоты и уродства? Множество мудрецов искусными речами пытались объяснить это, и каждый век считает себя просвещеннее предыдущего… Но где родник правды, который утолит жажду пытливого, прохладит сердце ищущего, успокоит чувства озабоченного? Где язык, на котором могут говорить друг с другом все живущие в этом мире? Где истинное имя всякого, обозначающее суть его души? Оно у Аллаха Великого и Милосердного, и Он знает его, ибо Он дал его каждому существу из тех, что рождены на земле. И больше слов свет глаз, и ни одна из книг, кроме книги Бытия, не заменит знания, которое дает прикосновение. И где началось стремление, как не в сердце Аллаха, Создателя Миров? И от него произошло желание, а из желания родилась Любовь.

И вот ответ — Любовь есть язык, на котором общается весь мир! Любовь спускается на землю в звездных и солнечных лучах. Любовь поднимается из подводных глубин! Любовь — единственное средство разделить с Аллахом Его мудрость и объяснить все истины, что существуют в мире!

Дошло до меня, о, господин своего часа, жаждущий утолить плодами познания голод души, что в древнем Каире, первом из городов Египта, правил некогда шах Бахтияр. Он не был прославлен воинскими подвигами или сокровищами своей казны, но был известен как искуснейший из игроков в шахматы. Редко кому удавалось обыграть шаха, и тогда победителя оставляли при дворе, и награждали его золотом, и шах делал его своим сотрапезником. И каждый день они играли в шахматы, пока Бахтияр не перенимал весь опыт и искусство противника и не добивался победы над ним. Тогда только тот мог покинуть шаха. Свое искусство владыка доводил до совершенства и часто улаживал споры с врагами не на бранном поле, а на шахматной доске.

И почитал Бахтияр драгоценные камни и, имея их в своей казне предостаточно, поручал ювелирам вытачивать из них шахматные фигуры. И сражались в турнирах рубиновые кони с изумрудными, сапфировые короли с опаловыми, и каждая проигранная шахом партия награждала победителя одной из драгоценных фигур, а место ее занимала ценная копия из простых камней. Но всегда шаху удавалось отыграть своих каменных воинов, и сокровища его не таяли.

Но вот однажды случилось странное. Бахтияр получил от своих ювелиров шахматы из золотистых топазов и жаждал обновить их. Купец из Индии должен был составить партию ему, но заболел. Шах был крайне раздосадован и велел визирю позвать любого, кто в этот момент окажется возле дворцовых ворот. Визирь вскоре вернулся смущенный.

— Да простит меня великий царь, если я что-то напутал, но я встретил странного дервиша. Он стоял на одной ноге, а другую согнул так, что колено его было обращено назад. Голову он втянул в плечи, словно не имел шеи, а длинная борода склеилась подобно мечу и тянула его вниз. Руки он держал позади себя, спрятав их в рубище. Я не был уверен, человек ли передо мной или какое-то иное существо, однако повелел ему явиться перед вами, о мой господин, если он умеет играть в шахматы. В ответ на мои слова нищий, не приветствуя меня и не благодаря счастливую судьбу за возможность лицезреть самого шаха, лишь кивнул и взмыл в воздух.

Бахтияр удивился и взглянул в окно. Там за цветным стеклом вырисовывалась небольшая тонкая фигура на тощих, как палочки, длинных ногах. Окно растворили, и в покои шаха вошла странная сутулая птица.

Это был Марабу, Нищий аист, отец сумы, как его прозывают в народе — Абу-Сейн. Он не летает в стаях и не вьет гнезда на минаретах. Его можно видеть на базарных помойках, где он застывает на одной ноге, словно погруженный в глубокое созерцание. Люди почитают его за то, что он защищает их от ядовитых змей, и мощный клюв его напоминает меч крестоносца. Когда же он степенно расхаживает по улице, его, действительно, можно принять за важного вельможу.

Шах и визирь, увидев Марабу, не могли удержаться от смеха. Только сумерки могли сыграть такую шутку, чтобы признать человека в птице. Но Марабу, словно не замечая веселья, вызванного его появлением, подошел к доске, ухватил клювом берилловую пешку и сделал первый ход. Шах в удивлении взялся за топазовую фигуру. Игра началась и закончилась неожиданно, к полному изумлению людей. Аист обыграл Бахтияра.

Шах не мог прийти в себя и не отрывал глаз от шахматной доски, когда услышал даже не голос, а эхо его. Скрипучие, глухие звуки сложились в слова:

— Я могу взять фигуру?

Шах кивнул, и аист мгновенно проглотил ее, и она ясно обозначилась в его зобу.

Этот вечер положил начало странной дружбе говорящего аиста и шаха. Они играли в шахматы, и ни разу Бахтияру не удавалось выиграть.

Вскоре, вся шахматная рать из топазов исчезла, а маленькие глазки Марабу приобрели благородный блеск золотистых камней.

Впрочем, Бахтияр не жалел о драгоценностях. Игра доставляла ему радость, а в обмен на топазы аист приносил то затейливые кольца с брильянтами, то изысканные ожерелья из гранатов, то браслеты из серебра и яхонтов. Искусность редкой работы свидетельствовала, что Марабу имел доступ к удивительной сокровищнице.

Но ни игра в шахматы, ни причастность к миру камней, ни дар речи не давали ответа на вопрос — что за существо этот Марабу. Странная птица вскоре стала для Бахтияра не только учителем, но и опорой и другом.

Однажды вражье войско вторглось в пределы страны. Бахтияр с тревогой готовился к сражению. Марабу задумчиво бродил по покоям, а затем склонился над мечом шаха. Через несколько минут клинок раскалился, словно под ним развели жаровню. Марабу стал долбить клювом дамасскую сталь, и вскоре на лезвии возникли слова на неизвестном языке, а на рукоятях мечей янычаров появились рубины.

— Теперь ты победишь, — сказал Марабу.

И удивительная битва подтвердила его слова. Ятаганы врагов разлетались на куски, едва соприкоснувшись с клинками воинов шаха. Волна за волной налетала конница противника, двигались с криками пешие, но, лишившись оружия, отступали. Ни один из воинов не был поражен волшебными мечами, но сами янычары словно таяли под дождем стрел и копий. Наконец, последние из гвардии шаха пали на землю. Бахтияр закрыл лицо руками, но Абу-Сейн тронул его за плечо.

— Ты победил, враги отступили!

И действительно, огромная рать, не потеряв ни одного из своих воинов, внезапно повернула обратно.

— О мудрейший Абу-Сейн! — обратился шах к аисту. — Как объяснить это удивительное дело?

— Твои янычары обрели силу и потому победили!

— Но ведь они не нанесли ни одного удара, не убили ни одного воина из войск врага!

— Обретенная сила взрастила их сознание, и они не могли убивать. Тем не менее они победили, даже отдав свою жизнь Аллаху!

Заговоренное оружие янычаров, в память их подвига, развесили в стенах шахского дворца.

И с каждым разом все с большим почтением шах выслушивал слова аиста, и разрешал у него свои сомнения, и не уставал удивляться его мудрости.

— Скажи, Абу-Сейн, каково различие меж камнями? Есть ли среди них совершенные, чьи достоинства могли бы поставить их султанами в царстве минералов?

— Совершенство таится в каждом из камней, однако проявляется в том месте и в то время, которые для него предначертаны Аллахом. И не может изумруд заменить гранитной плиты при строительстве крепости, и в царстве одних рубинов султаном мог бы быть избран сердолик или оникс.

— Так, значит, нет первого среди камней? — спросил Бахтияр.

— В игре жизни, как и в шахматной битве, на место первого приходят лишь те, кому помогала воля Аллаха, Господина и Создателя миров!

— А существуют ли в царстве камней женские и мужские начала и есть ли меж ними чувство любви? — спросил шах.

— Да, существуют, — ответил Марабу, — и камни научились этому у людей. Но куда интересней связь между человеком и его талисманом.

— Ты хочешь сказать, Абу-Сейн, что камни, влияя на судьбу, изменяют законы мира? — заинтересовался шах.

— Если так и случается, то равновесие вещей приводит к тому, что вскоре камень теряет силу, а судьба возвращает человека на прежнее место, — ответил аист. — Но я предвижу, о счастливый шах, в следующий момент ты пожелаешь найти свой талисман, чтобы обрести дорогу твоего сердца к оазису любви?

— Да, признаюсь в этом, о мудрейший. Но как ты прочел то, что в моих мыслях?

— Это нетрудно, поверь. Твоя душа еще не согрета любовью, хотя ты, преславный владыка, полагаешь, что жизнь твоя уже сложилась, и ты все познал в ней, и выбрал игру в шахматы, будто она заменит тебе то, что сулил тебе Аллах.

— А что Он сулил мне? — спросил шах Бахтияр.

— Любовь, как и всем в мире, даже тем, кто не верит, что она суждена каждому. Однако твое желание обрести талисман и любовь с его помощью нуждается в наставлении. Помни, ты сам должен быть талисманом для своего камня и того, кого он приведет к тебе. Для этого прежде забудь о себе и служи, не ожидая воздаяния и награды.

И Марабу поведал Бахтияру, что в первую ночь нарождающегося месяца невдалеке от города, у древних развалин храма, расцветает волшебный сад неверных— Гяур-Бах. Там, в час полуночи, встречаются души камней всего мира и празднуют явление на Земле Звездной Девы. В этом саду и можно искать встречи со своим камнем.

— А что я могу принести в дар своему талисману? — спросил шах.

Аист довольно кивнул головой:

— Ты хороший ученик, господин мой, однако важна не вещь, которую ты возьмешь, а то чувство, которое ты вложишь в нее.

И Бахтияр выбрал самые драгоценные из золотых украшений, и самые прекрасные из роз, и самую чистую воду из дворцовых родников, и вкусный хлеб, испеченный им самим, и нежнейшую шелковую ткань, и резной серебряный фонарь с живым пламенем, взятым из подземного храма огнепоклонников, и, наконец, благоуханное масло мирры.

И вот в назначенный час аист явился за шахом, и надел чалму, и опять стал похож на дервиша. И они двинулись в путь.

И по дороге они встретили нищего, который молил о помощи. Шах решил, что оставшихся даров ему хватит, отдал несчастному золотые украшения, что нес с собой. И нищий восславил Аллаха и призвал его милость на Бахтияра и, подняв с земли камешек, подал его шаху:

— Да исполнятся твои помыслы, господин!

И второй нищий, умиравший от голода, просил у них милостыню. И шах отдал ему хлеб. И повторилось то же, что и с первым. Бахтияр получил еще один камешек и пожелание удачи.

И так произошло еще пять раз. Изнывающий от жажды получил воду, замерзающий от холода — огонь, влюбленный юноша — розы, почти голый старик — шелковую ткань, больной — целебную мирру.

Меж тем они приблизились к волшебному саду Гяур-Бах. Воистину это был удивительный сад. Странные фигуры деревьев, людей и животных составляли его, и все они были из камней.

И вот наступила полночь. Светящаяся фигура женщины с лицам закрытым серебристой тканью спустилась с небес, и ей навстречу засияли тысячи разноцветных огней. Зазвучала флейта, загремел барабан, и сад наполнился движением едва зримых существ. Они танцевали и пели, и в небе отражались их огни, как и в водах океана. И каждый камень имел своего двойника в звезде. Шах угадывал драгоценные камни — рубины, изумруды, сапфиры, турмалины, бирюзу, — но ни одного камня не чувствовал он своим.

Стихла музыка, и время праздника миновало. Души камней в прощальном привете склонялись перед неподвижной Звездной Девой и исчезали. Печаль, что он не встретил свой талисман, наполняла шаха. Рука его скользнула в карман и, захватив семь камешков, подаренных нищими, протянула их царице. И ясным огнем зажглись они от ее взгляда и, повторив семь цветов радуги, слились в мягкое золотое сияние.

И шах поднял глаза и увидел, что покрывало спало с лица царицы, и счастье и любовь ослепили Бахтияра, и он не смог различить черты прекрасного лица ее, ибо от одних ее лучей едва не потерял разум. Так, глядящему на солнце грозит слепота, и, лишь закрыв очи, он ощущает свет и тепло, идущие словно изнутри его самого.

И очнулся шах по дороге во дворец. Рука его еще сжимала камешки.

— Что это? — спросил он аиста.

— Это золотистые топазы, камень путников, которым суждено всю жизнь стремиться к своему идеалу, никогда не достигая его, но храня в сердце вечную любовь и преданность.

И вернувшись, шах стал просить Марабу указать ему еще раз путь к Звездной Деве, ибо сердце его повернулось в ее сторону и не может жить, не видя ее. Абу-Сейн долго не отвечал ему, а потом принялся уговаривать Бахтияра не спешить с чувствами.

— Пойми, о всемилостивый господин мой! Твое сердце никогда не узнает утоления, ибо одно лишь мгновение будет дано тебе для встречи с царицей, как это было в саду Гяур-Бах. Промедление превратит тебя в камень. Помни также, что Звездная Дева навсегда останется Девой и никому не дано коснуться ее. И для нее самой не существует избранных. Она следует воле Аллаха, Великого и Милостивого, и наполняет звездным светом камни и соединяет их с судьбами людей, и миллионы звезд шлют своих гонцов, чтобы лицезреть ее и укрепить единую связь любви во Вселенной.

— Ты предлагаешь мне забыть царицу? — спросил шах.

— Нет, даже потому, что это тебе не удастся. Но ты должен подняться над собой и любить без жажды обладания, ибо такова и любовь Звездной Девы. Она оставляет тебе свободу без принуждения, радость без границ, счастье без страха утраты его.

Но шах не уставал просить Абу-Сейна о новой встрече с Царицей Камней.

— Хорошо! Я устрою тебе испытание. Если ты выиграешь у меня партию в шахматы, я увижу, что ты готов к встрече. Хотя я воин Звездной Девы и должен охранять ее покой, я подскажу тебе один ход. Вложи в фигуры все свое сердце, а не только разум и опыт.

И случилось так, и шах впервые выиграл партию у Абу-Сейна.

— Готовься к встрече со Старой Королевой! — сказал Марабу.

— Почему называешь ты так Звездную Деву? — спросил Бахтияр.

— Потому что она дитя вечности, хотя и хранит в себе источник юности. Каждое мгновение она меняется, и вчерашние образы ее остаются в пространстве, помогая людям отсчитывать и различать время. Ты знаешь сам, владыка, что время нашего мира движется по-разному для каждого жителя земли. Так же не сравнимы мгновения Звездной Девы. Ты столкнешься лишь с ее образом, и это не убьет тебя, а одарит счастьем, ведь Он хранит в себе частицу ее Сути, как аромат розы содержит дыхание ее самой.

И в день путешествия Абу-Сейн превратил шаха в свою тень, а сам взлетел в небо со стаей белых аистов, улетающих в иные земли через океан. И в пути их ждали испытания.

Стая орлов встретилась с ними, и хищные птицы напали на них. Марабу бесстрашно кинулся на разбойников и его мощный клюв пронзил грудь их предводителя. Аисты последовали его примеру, и черная стая рассеялась над морем, не выдержав дружного отпора.

В пути аисты указали дорогу заблудившемуся кораблю с благочестивыми паломниками. Избавили жителей острова от ядовитых змей и спасли от бури ребенка, оставленного на берегу родителями.

Наконец они прибыли на место. В диких горах, среди острых скал, располагался дворец Звездной Девы. Величественная седовласая женщина с прекрасным лицом восседала на троне, и из глаз ее струилось сияние золотистых топазов. Она была неподвижна, но шах ощутил, как всю его душу залил теплый свет. Слезы потекли по его щекам. В одно мгновение он ощутил себя ребенком, а Королева предстала в образе Матери.

Улыбка ее одарила шаха, как и в первый раз, непередаваемым счастьем. Бахтияр рассмеялся и закрыл глаза. Больше ничего ему не надо было от этого мира.

Когда он вновь поднял веки, он был в своем дворце. Марабу на одной ноге стоял против него в задумчивости, опустив клюв к полу. Меж ними на ковре лежала доска с топазовыми шахматными фигурками, когда-то выигранными Марабу.

«Я искал талисман где-то и не узнавал его в своем аисте. Я искал любви, а обрел кроме нее дружбу, я искал счастья в мире, а оно пришло из моего собственного сердца. Воистину велик Аллах!»— подумал Бахтияр, а затем спросил своего учителя:

— Скажи, Абу-Сейн, почему так прекрасна Старая Королева? Ведь она не имеет лет и может являться людям в блеске юности.

— Но ты сам принял ее именно в таком виде и не предпочел ничего иного, так как в ней заключается красота Духа, а он является частицей образа самого Аллаха! И каждый возраст хранит в себе совершенство, которое ты способен постичь в эту минуту. Но тебе Звездная Дева оставила великий дар — ее живой портрет, и он будет вновь и вновь звать тебя на поиски ее самой и утишать боль разлуки!

Марабу склонил голову и указал клювом в угол покоев. Там стояла стройная женская фигура, и лицо ее скрывали длинные волосы. Под взглядом шаха она сдвинулась с места и, протянув руки, двинулась к нему. Ее походка, каждый шаг, каждый жест были исполнены светлейшей из улыбок и струили божественное очарование. И этот миг стоил больше целой жизни. И в сердце шаха царил сам Аллах. Да просветится в мире Имя Его, и да возрадуется всякий Славе Его, и да исполнится блага тот, кто чтит Его Волю, несущую Истину!

Орден рыцарей гиацинта

Едва ли в наше время встречали более старинного человека, чем был Ловелиус. Нет, я имею в виду не его возраст, но дело в его душе. Она же двумя ногами стояла в прошлом, и это сказывалось в его старомодных привычках — основательности, культе красоты, романтизме, а также в его ощущении времени. Он жил неторопливо, со вкусом, словно путешественник из другой страны, со вниманием приглядывающийся к окружающему миру. Гармония иных времен наполняла его, и трудно было понять, откуда и как Ловелиус явился в наш век. Не иначе как со старинных портретов вельмож, чья изысканная речь, манеры, приветливая улыбка свидетельствовали о душевном достоинстве и благородстве. Пожалуй, особо следовало бы выделить его любовь к поэзии. Имея богатую библиотеку, Ловелиус сам писал недурные стихи и перекладывал их на музыку. Помогали ему старинная цитра и походная арфа менестрелей, каким-то чудом сохранившиеся с рыцарских времен. И конечно же, с точки зрения обывателя жизнь Ловелиуса казалась абсолютно необустроенной, а сам он заслуживал репутации чудака. Годы летели, он оставался один, все с тем же восторженным отношением к природе, искусству, путешествиям, и кто-то из приятелей окрестил Ловелиуса странствующим трубадуром без коня и дамы.

Впрочем, в отношении дамы можно было бы не судить столь категорично. Дама была, но из прошлого века. Он нашел ее по стихам, глубоко созвучным его настрою. Та же музыкальность, то же устремление к неведомому возлюбленному, уверенность в том, что он был или будет, во всяком случае, существует и так же ищет свою любовь. А потом Ловелиус обрел небольшую миниатюру— портрет своей Дамы, и она окончательно покорила ого. Прелестная молодая женщина, изображенная на медальоне, словно посылала ему далекую улыбку, в которой читалась любовь, и печаль, и надежда на встречу. Впрочем, это видел взгляд мечтателя, иные глаза обратили бы внимание на бирюзовый цвет платья, серебристое сияние жемчуга на шее и, конечно же, на удивительно тонко выписанный цветок гиацинта в руке Дамы. Казалось, мгновение назад дама коснулась цветка нежными губами, и гиацинт от ее поцелуя исполнился чарующего благоухания. И в самом деле, стоило отвести взор на минуту, а затем снова взглянуть на медальон— и можно было на мгновение увидеть цветок прижатым к устам женщины, и аромат гиацинта действительно исходил от медальона… Но наваждение длилось лишь миг.

Меж тем дама имела имя, титул и драматичную судьбу. Строки на медальоне гласили, что это портрет баронессы Ольги фон Ваксель, которая в возрасте тридцати лет внезапно ушла из жизни, прося простить ее всех, кому ее смерть принесет боль и хлопоты и благословить тех, кому она принесла себя в жертву. Стоит ли говорить, что воображение Ловелиуса немедленно выстроило целый мавзолей в память поэтессы. Пылкий поклонник не смущался тем, что дама его сердца опередила его своей жизнью на сто лет и прах ее давно истлел в холодных землях Скандинавии. Более того — чудак верил, что рано или поздно судьба услышит мольбы его сердца и подарит ему встречу с избранницей.

Конечно, эти наивные грезы стоили бы лишь сочувственной улыбки, но события жизни Ловелиуса не подчинялись законам реальности. И однажды он отправился в какой-то древний городишко на берегу Балтийского моря. Бывший некогда пограничной крепостью, теперь он доживал свои дни в провинциальной суете современного мира, забывшего его былую воинскую славу. Ловелиус долго бродил по узким улочкам, пока не натолкнулся на руины какого-то средневекового строения. Полуразрушенная лесенка вела вглубь подземелья, и путник рискнул исследовать его. Дневной свет едва пробивался сюда, двери ржаво скрипели, и летучие мыши сорвались с потолка, когда, войдя в маленькую, тесную комнатку, Ловелиус увидел синеватый огонь лампадки. В его лучах на штукатурке древней стены выступала темная фреска. В очертаниях угадывалась фигура женщины, лицо не удавалось разглядеть, но в руке ее был цветок гиацинта. Пораженный, Ловелиус склонился к фреске, и его горячее дыхание задуло крошечное пламя. Одновременно какой-то звук, напоминающий стон, прошел по подземелью, будя эхо в сводах. Путник ринулся прочь и пришел в себя лишь на пути домой.

Несколько ночей ему снилось подземелье замка, и нежный женский голос, надламываясь от муки, повторял одну и ту же мольбу: «Рыцарь! Зажги лампаду!»

Преодолевая страх, Ловелиус повторил свое путешествие, и в темном подвале вновь засветился огонек. Развалины наградили его старинными ржавыми доспехами и рыцарским шлемом.

Выбравшись наружу, он попытался навести справки о замке и выяснил, что это останки гнезда рыцарей ордена Гиацинта. Ниточка, за которую он ухватился, привела к целой истории, которую он узнал, роясь в библиотеках и архивах города. Воистину фантастичность сведений о древнем ордене могла потрясти не только мечтателя, но и любого здравомыслящего человека. Начать хотя бы с того, что его рыцари жертвовали своими жизнями, выкупая у судьбы жизни других людей, безвинно обреченных на смерть. Вероятно, это был единственный на земле орден, чьи воины шли на бой без надежды сохранить жизнь, ибо их победа обеспечивалась самой гибелью. Девиз этих храбрецов был— «Нет ничего невозможного для истинно любящего сердца». Жертвенная любовь лежала в основе всего положения ордена Гиацинта.

Не случайно для герба ордена был выбран именно этот цветок. Легенды рассказывали о болезни великого короля северной страны. Предсказание волхвов-друидов гласило, что он поправится, если доживет до первых весенних цветов. Отчаянно боролся владыка за каждый час, а его верные слуги отправились в южные страны, где весна наступала раньше, чтобы привезти первые цветы, и по совету мудреца они взяли гиацинт. На нем распускались одни цветы, а когда они увядали, жизнь и расцвет передавались другим, затем третьим, четвертым и так далее. За долгий путь прожили свою жизнь почти все цветы и остался последний. Его-то и увидал страдающий государь и исцелился.

Но вместе с этой существовала и легенда о возникновении ордена рыцарей Гиацинта. В ней рассказывалось о том, что в некой стране жила прекрасная девушка, по имени Гиацинта. И случилось ей встретить и полюбить юного трубадура. Он посвятил ей свои песни, а сам отправился в дальний поход. За время его отсутствия Гиацинту увидел король, пленился ею и женился на ней. Вернувшемуся трубадуру осталось только в песнях утолять свою печаль. Впрочем, его песни на пирах тронули сердце дочери старого графа, красавицы Линор. Не хотел отец отдавать Линор бедному певцу, но разорвать любовь не мог. Однажды граф с дочерью ехал на праздник в столицу. В густом лесу на них напали разбойники. Гибель казалась неминуемой, когда внезапно раздался звук боевого рога и кто-то атаковал разбойников. Графу удалось вырваться из кольца врагов и ускакать за помощью в ближайший замок. Судьба была к нему благосклонна, он встретил отряд королевских рыцарей, и они ринулись к месту нападения. Там уже было пусто. Распряженная карета с графиней, несколько убитых и раненый трубадур. Граф получил возможность разделаться со своим неприятелем. Он обвинил певца в том, что он и организовал нападение, чтобы похитить Линор. Напрасно юноша доказывал, что он пришел графу на помощь— свидетелей не было. Король отказался слушать трубадура. Вероятно, первое увлечение королевы не осталось для него тайной, ибо песни трубадура звучали на всех пирах. Певца должны были предать казни. Рыцари, знавшие трубадура по походу, шумно возмущались приговором, о чем донесли королю. Тогда властелин велел обнародовать приговор с прибавлением: «Если кто-нибудь настолько уверен в невиновности трубадура, пусть вместо него положит голову на плаху. Небо пошлет чудо, чтобы восстановить справедливость».

Конечно же, надеяться на случай никто из недовольных не решился. Линор после нападения была в горячке и не могла просить короля о снисхождении.

В день казни женщина в монашеском одеянии поднялась на помост, чтобы свидетельствовать невиновность трубадура. Ее просили показать лицо, но она тихо и твердо отказалась. «Я сама покажу свою голову всем, кто сомневается в истине моего свидетельства!»— заявила она, еще глубже спрятав лицо в капюшон. Она обвязала белым шарфом шею, обозначив мишень для палача. Взбешенный король дал знак. Взревели трубы, ударили барабаны, сверкнул в лучах солнца топор. Толпа вскрикнула — и тут же онемела. Фигура женщины поднялась с помоста и, взяв в руки голову, повернула ее лицом к королю. Это была королева Гиацинта, и на груди у нее был лиловый цветок. Через мгновение тело рухнуло на землю, но справедливость восторжествовала. Линор соединилась с трубадуром, а королева стала считаться основательницей ордена жертвенной любви, и, со слов историков, святая Гиацинта еще не раз появлялась на казнях невинно осужденных и спасала их от смерти.

Немало историй о чудесных спасениях связывалось с рыцарями ордена Гиацинта. То рассказывали о страшной буре в Северном море, длившейся целую неделю. Жены, матери и дети собрались в церкви, моля Бога пощадить корабль с их близкими. Кто-то из собравшихся вспомнил святую Гиацинту. Обратили к ней молитвы о заступничестве. И вот корабль, о котором молили, вдруг оказался у берега. Страшно изуродованный, без мачт и парусов, он причалил к пирсу. Матросы вышли на землю, а судно, подхваченное ураганом, швырнуло обратно в море, где оно и затонуло. Спасенные моряки рассказали, что уже готовились к смерти, когда на капитанском мостике появился неизвестный человек. На груди его был вшит лиловый гиацинт. Он взялся за руль и обещал спасти моряков. «Вы останетесь живы молитвой святой Гиацинты, а я выкуплю вас ценой своей жизни». Он остался на корабле, когда его снова увлекло в море.

Говорили также об одном богатом и славном городе, который захватывали иноземцы. Под видом купцов они проникали в город и продавали странное зелье, которое подмешивали в вино, после чего напиток уподоблялся божественному нектару, однако превращал людей в своих рабов. Жажда снова вкусить зелья охватывала несчастных с такой силой, что они делались безумными. Они были готовы отдать свои дома, свои семьи, детей ради нескольких глотков колдовского напитка. Бургомистр оказался подкуплен и не принимал никаких мер. Тогда люди воззвали к ордену Гиацинта. Семь рыцарей выехали в дозор, чтобы нести ночную стражу — именно в ночные часы в город проникали черные всадники со своим смертоносным товаром. Никто из смертных не мог противостоять им — сама Тьма направляла своих посланцев. Но семеро рыцарей знали, на что они идут, и готовы были сразиться со смертью. Один за другим в течение семи ночей пали доблестные защитники, но перед гибелью они успевали объехать городские стены. И когда, сраженные, падали они на землю, на ней появлялось огненное кольцо, окружающее город. Никто из духов не мог переступить через эту границу. Семь колец рыцарей, отдавших свою жизнь обреченному городу, спасли его от гибели.

Много славы ордену Гиацинта добавил и еще один случай. Войска двух враждующих стран сошлись в глубокой горной долине, чтобы силой мечей решить междоусобный спор. В каждом войске оказалось по рыцарю ордена, которых упросили о помощи. Замерли готовые ринуться в бой враждующие стороны, и два рыцаря, с вышитыми на плащах гиацинтами, выступили вперед. Вот сшиблись они на поле, и копья их полопались. Сошлись они с мечами, и снова разлетелось на куски их оружие. Тогда схватились они бороться, но земля задрожала под ними, и пали они на колени. В могучем объятии переплелись они, но внезапно сила покинула их и вместе с нею сама жизнь. И тут же на вершинах гор раздался грохот. Он нарастал с каждой минутой, и люди увидели снежную лавину, несущуюся вниз. Врассыпную оба войска бежали прочь. Кровопролитие было предотвращено.

Долго можно перечислять подвиги таинственного ордена, рассказывать о дамах, входивших в сообщество, или об изысканных церемониях, сопровождавших их праздники, когда на них появлялась сама святая Гиацинта и танцевала с тем, чей черед жертвовать собой должен был вскоре наступить. И тогда на его голове вспыхивала лиловым огнем корона, и вместе с Гиацинтой он царствовал одну ночь на волшебном балу. Говорили, что танец с королевой дарил счастье рыцарю и вливал в его сердце храбрость для подвига…

Но пора вернуться к Ловелиусу. Сумасшедшие надежды вспыхнули в его душе, когда он узнал о волшебном ордене. «Нет ничего невозможного для любящего сердца!» — стало и его девизом. Забыв об усталости, долгие ночные часы, облаченный в найденные доспехи, бродил он вокруг руин старого замка. Много горячих молитв вознес он перед образом святой Гиацинты, прося принять его в члены ордена. Свет неугасимой лампады поддерживал его веру. И вот однажды, поднявшись на холм, где стояла часовая башня, он увидел в предутренней мгле белые паруса. Корабль скользил легко и быстро, словно его несли незримые птицы, но самое чудесное, что паруса его украшал огромный, вышитый лиловым шелком цветок Гиацинта…

Через какое-то время Ловелиус стоял на коленях перед королевой на старой ратушной площади, и она ударом сверкающего меча посвящала его в рыцари. Толпы безмолвных кавалеров и дам, со свечами в руках, стояли по сторонам их, и звучала чудесная мелодия.

Вот глубокий, чистый голос королевы вопросил Ловелиуса:

— Есть ли у тебя тайное желание, рыцарь, которое мы могли бы исполнить, если это будет угодно Богу? В день твоего вступления в орден жертвенной любви ты вправе ждать от нас дара.

Посвященный склонил голову.

— Ваше Величество, я знаю, что ваш праздник обычно завершает бал. Позволено ли мне будет самому выбрать даму сердца для танца?

— Разумеется, — ответила королева, — но назовите ее имя!

— Да простит меня моя дерзость, прекрасная королева. Это баронесса Ольга фон Ваксель!

Взгляд Гиацинты посуровел.

— Пусть так, рыцарь. Для нас нет ничего невозможного, но твоя возлюбленная принадлежит царству Смерти. Чтобы пригласить ее на танец, ты должен сразиться со Стражем Времени, и твоя жизнь станет выкупом за возвращение Ольги в этот мир!

— Я готов, — ответил Ловелиус, до боли сжимая свой меч.

И еще через короткое время, пришпорив коня, он летел навстречу огромной тени Всадника, словно облаченного в серую тучу. Злобный голос загремел в уши рыцаря:

— Поверни коня, безумец! Я твоя смерть!

— Нет! — крикнув Ловелиус.

— Сейчас ты падешь, даже не увидев своей Дамы! — снова закричал всадник.

— Я уже знаю ее своим сердцем.

— Но она не будет принадлежать тебе! Твоя жертва напрасна!

— Пусть так, зато в моей любви нет корысти! — отвечал рыцарь.

Лопнула сталь доспехов. Облако пыли и дыма пронеслось и исчезло. Ловелиус стоял на земле рядом с белогривым конем, навстречу ему шла женщина, черты которой были запечатлены на медальоне. Он растерянно оглянулся:

— А как же моя жертва? И почему я не умер?

— Так же, как ты отдал мне свою жизнь сейчас, я выкупила твою своей жизнью почти столетие назад — ответила Ольга. — Одна жертва будущему и другая прошлому уравновесили время и помогли нашей встрече в настоящем. Да будут святы дела рыцарей и дам ордена Гиацинта! Нет ничего невозможного для истинно любящих. Не правда ли, мой милый Ловелиус?

Банька

Вам, молодым, только и смех, когда речь о прошлых временах заходит, что, мол, старики плетут, как не златые горы, реки молочные да берега кисельные… Мы и сами с бородой и усами… А ведь и сами-то свидетели и участники тех событий были ой как не стары, и не зря гордились ими современники. Кому не ведомо стихотворение «Бородино», а вот мало кто знает, что сам Наполеон написал об этом сражении: «Французы доказали свое право считаться победителями, а русские — непобежденными». Так что слова великого поэта и великого полководца друг другу не перечат. Были, были, милостивые государи и государыни, люди в наше время, могучее, лихое племя… И не только сражаться умели за честь своей земли, но и любили, как сейчас не встретишь… До сих пор в памяти добрых семей хранятся предания, которых и небылью не назовешь, и в быль с трудом поверишь… Это как с привидениями: столкнешься — испугаешься, разойдешься — усомнишься и в них и в себе. Впрочем, что тут доказывать без примеров. Я не буду рассказывать, как в старых дворцах тени их вельможных хозяев разгуливают. Тревожные думы да неспокойная совесть не оставляют и тех, кто ступил за могилу. Судьба наша плелась еще нашими предками, как мы сейчас готовим путь потомкам. И все в ответе за то, что происходит…

Повесть моя — о странном случае, что имел место лет двести тому назад, а следы оставил до нынешних времен. Так вот, в Тосненском уезде, недалече от Петербурга, была некогда деревенька Саблино. Она и сейчас есть, да только превратилась уже в маленький город по прежним меркам. Само собой разумеется, была там и славная усадьба, и парк с липовыми аллеями, и пруд, заросший кувшинками и водяными лилиями. А возле пруда, в тени плакучих старых ивушек, притулилась покосившаяся банька с окошком у самой земли да черной, задымленной трубой. Любая Баба-яга сочла бы за честь поселиться в таком жилище, если б не кусты диких белых роз, увивавшие баньку до самой крыши. Они так нежно благоухали, что, даже когда розы отцветали, запах оставался еще долго и, как ладан, отгонял любую нечисть. Редко кто из любопытных заглядывал в этот уголок, но если кому и случалось, то через закопченное стекло и густую паутину мог разглядеть он всегда одну и ту же картину: девушка в старинном белом кружевном платье, а рядом с ней юный корнет в гусарском облачении. Вспугнутая вторжением, влюбленная пара, под взглядом пришельца, медленно и нехотя истаивала. Однако понятно было, что в следующий миг они, без сомнения, вернутся на прежнее место. А вот что говорит о них людская молва.

Была у местного помещика, отставного полковника артиллерии Саблина единственная дочка, Дашенька. Мать ее умерла в родах, отец ее воспитывал сам и, конечно, души в ней не чаял. Пользуясь слабостью родителя, девушка росла своевольная и строптивая.

Мужское воспитание сказалось и в ее привычках. Она и на коне лихо скакала, и из пистолета отменно целилась, и могла бы среди соседских барышень белой вороной слыть, да Бог одарил ее и женскими прелестями. Хороша собой была Дашенька. Глазки раскосые на мир глядели с восторгом и тайным трепетом, словно душа ее чистая подглядывала, где правда, а где ложь. На лице жило столько гримас, что хоть ее, без испытаний, в любую театральную труппу записывай, на первые роли. Ну а самым волшебным в Дашеньке был голос. Когда садилась она за клавикорды и пела — не было ей равных. Словно крылья поднимали слушателей в воздух, и летели они над полями росистыми, над лесами и горами, над реками и озерами… Да что описывать? Кому не ведомо очарование протяжных русских песен, что рождаются из сердца, а летят в беспредельность.

Словом, сокровище обитало в усадьбе полковника, и молва о нем сладко будоражила воображение молодцев, да и зрелых мужей. Но раз Саблин принадлежал к сословию военному, то среди офицеров Дашеньке и полагалось сделать выбор свой. А замуж она не спешила. Годы шли, и уже отец стал поторапливать дочку: хотелось ему потешить свою старость заботой о внуках.

И вот, не переча боле отцовской воле, Дашенька принялась выслушивать признания женихов. Был среди них и бравый майор Бывакин — сама фамилия его словно венчала — бретер, весельчак. Из чувства ль досады на отца и общество, понуждавших ее к серьезному шагу, девица на нем и остановила свой выбор.

Отец смирился, надеясь, что Бывакин, нашалившись вволю, готов остепениться. Родня помалкивала, гадая, что из этого получится. Меж тем полковник, потакая дочери, устроил в усадьбе бал-маскарад. Тщеславие его шептало, что размаху бала могут позавидовать в самой столице. Реквизиты и гардеробы нескольких бродячих театров, пара цыганских таборов, кулинары со всего уезда сулили празднику немалую прелесть. И в самом деле, маскарад удался на славу. Парк украсили цветными фонарями, полковой оркестр старался изо всех сил, цыгане пели и плясали, гости так перерядились, что не узнавали самих себя. Шампанское лилось рекой. Никто не мог узнать Даши, облаченной испанской танцовщицей и укрывшей личико под маской. Среди ночи оказалась она у старого пруда с юным идальго. Тени играли на траве, и окно баньки, отражая лунный свет, представлялось сказочным оком великана. Романтика да и только! Дашенька, войдя в роль, окончательно вскружила голову своему кавалеру, наизусть читала ему стихи, и идальго отвечал ей в рифму. Они понимали друг друга с полуслова. Еще минута— и оба почувствовали, что влюблены друг в друга. Они сбросили маски… Идальго оказался корнетом гусарского полка и обомлел, увидев дочь полковника, просватанную за Бывакина. «О, если б этот бал оказался более настоящим, чем наша жизнь!»— шепнул корнет на прощание. Дашенька в ответ только сжала его руку. В глазах ее блистали слезы.

Прошла пара дней, и в компании офицеров только и речи было об отшумевшем празднике.

— А что, брат Бывакин, скоро ль твое обручение? Когда уж мы потеряем в тебе лихого товарища по гулянкам? — говорил один.

— Не тут-то было, — отвечал майор. — Я своих привычек не меняю. Набью карманы полковничьими деньгами и закачу такие гулянки, каких вам и не снилось. Все ресторации, всех цыган в округе объедем, а жена подождет дома, никуда не денется.

Офицеры хохотали, лишь один вспыхнул, как маков цвет. Это был корнет Куорти, что на балу в костюме испанского идальго.

— Господин майор, не кажется ли вам, что, будь здесь ваша невеста, ваши слова прозвучали бы для нее оскорбительно?

Собрание замолкло в изумлении: юнец отчаянно рисковал. Бывакин насмешливо оглядел пылкого корнета.

— Кого вы хотите учить, сударь? Майора? Это все равно что воробей будет указывать, как летать соколу!

— Вы скорее походите на ястреба, сударь! — продолжал нарываться на ссору корнет.

— Довольно! — оборвал его Бывакин. — Завтра я ощиплю вам перья и научу держать свои мнения при себе.

Корнет покинул компанию. Уличная цыганка, заметив его, пошла навстречу:

— Давай погадаю, мой хороший!

— Отстань, — хмуро молвил корнет. — Я не нуждаюсь в твоих пророчествах! Возьми золотой и уходи прочь.

— Напрасно отказываешься. Я все знаю про тебя. Даже пулю могу заговорить, — тараторила цыганка, приняв деньги.

Куорти не остановился.

— К чему мне жизнь без Даши, тем паче знаю я, в какие руки она попадет. Лучше смерть…

Он вернулся домой и стал писать прощальное письмо возлюбленной. Проза не получалась, и он перешел на стихи. Вдохновение захватило его, и он чуть не забыл о грядущей дуэли.

Меж тем слух о готовящемся поединке мигом облетел всю округу. Узнала о нем и Дашенька. Гнев охватил ее, когда ей передали слова майора, но еще больше — страх за корнета. Он никогда не дрался на дуэли и не был известен как стрелок. Возможно, он просто хотел подставить себя под выстрел. И Даша решилась на отчаянную игру.

В гардеробе отца было гусарское обмундирование, грим водился в избытке, а секундант майора снимал флигель в усадьбе Саблиных. Второй секундант, со стороны Куорти, вечно был навеселе и ему не трудно было задурить голову, поднеся лишнюю чарку…

Утро дуэли выдалось туманным, и офицеры едва различали друг друга. Без лишних слов противники стали на позицию. Дали знак — сходиться. Едва майор поднял пистолет, как был ранен в грудь и упал, обливаясь кровью. Доктор увез его. Местность опустела.

Через час, в истинный срок дуэли, корнет, не дождавшись своего секунданта, верхом прискакал к назначенному месту. На траве, залитой кровью, лежала записка. «Мой добрый синьор! Я сама защитила свою честь. Возвращайтесь домой. Моя благодарность за ваш поступок безмерна. Ваша испанка».

Никто в обществе не догадался о подмене, корнета поздравляли, о Даше никто не мог и подумать.

Меж тем грянула война с французами. Полк Куорти собирался в поход.

Вечером у пруда встретились корнет и Дашенька. Сердца их трепетали от любви, и, вопреки близкой разлуке, они были счастливы. Вновь оба страстно желали остановить миг, сделать их встречу настоящим, а все остальное в мире — выдумкой. В небе появилось розовое облачко, походящее на ангела.

— Это твой ангел-хранитель! — сказала Дашенька.

— Ты мой ангел-хранитель! — отвечал корнет.

— Ну, значит, он наш! Давай попросим остановить время.

— Только не сейчас, а когда мы встретимся после победы…

И тут неожиданно в их сплетенные руки с нежнейшим благоуханием упал розовый цветок.

— Это знак! Ангел с нами! — прошептала Дашенька.

Да, все произошло, как они мечтали. В огне Бородинской битвы Куорти уцелел один из полка, сохранил знамя и был пожалован золотым оружием из рук Кутузова. Ангел ли, Дашенькина ли любовь сохранила его и от смерти, и от ран, но вернулся он в Саблино, закончив кампанию в побежденном Париже.

Однако же слухи о его смерти вместе с полком переменили Дашенькину судьбу. Отец ее тяжело болел и перед смертью соединил ее руку с рукой сына своего старого товарища. Дашенька стала генеральшей.

Узнав об измене, Куорти едва не лишил себя жизни. Но время лечит, он женился, хотя счастья своего не нашел. Оба продолжали тайно любить только друг друга.

Но эта история не могла закончиться так запросто. И действительно, они снова пришли на свидание к старому пруду, когда прошло изрядное количество лет и у обоих появились дети. У Дашеньки сын буквально воплотил в себе черты Куорти, у бывшего корнета дочь — вылитая Дашенька. Видно, эта схожесть детей с тем образом, что жил в душе, и подвигла пару на новую встречу. Был ненастный, дождливый день, и они решили войти в баньку. Со ржавым скрипом отворились двери. Дашенька вскрикнула, а Куорти схватился за сердце. Перед ними сидели юный корнет и барышня в кружевном белом платье с веером в руках. С минуту они глядели молча друг на друга, затем видение рассеялось. Слезы заволокли глаза возлюбленных.

— Наши грезы сбылись, и мы остались в том мгновении, когда исполнились небесного счастья. Это наш Ангел благословил нас волшебным цветком, — решили они.

И любовь их, в самом деле, не пропала втуне. Нет, они не соединились в брачном союзе, но это сделали их дети. А банька и пруд остались как память об этих чудных событиях. Вот и думайте, как умели любить в старину.

Мерлин

На высоте на горной Монсальвата, Закованная в рыцарскую сталь Еще хранит недремлющая стража Святой сосуд, смарагдовый Грааль.

В некие года жил в Петербурге один чудак. Звали его Кристофор Карлович, а фамилия обозначала и его самого и его занятие — Кукольник. Знакомые величали его за глаза господин ТриК. Жил он в тихом переулке, в старой мансарде, занимался изготовлением кукол и, казалось, не нуждался ни в чьем обществе. Однако получалось так, что его жилище, располагавшееся в четырехгранной башне, было едва ли не самым привлекательным местом в городе. Старинные вещи, картины, скульптуры, музыкальные инструменты, часы, огромный камин и, главное, обилие кукольного народца — кого только не тянуло окунуться в мир, напоминающий детство? Кому не хотелось в сырой холодный вечер погреться у живого огня, поглядеть на город с высоты башни, встающей над крышами, и ощутить себя в сказке?

И, конечно, здесь дело не обходилось без чудес. Господин ТриК не просто создавал своих кукол — вначале он видел своих персонажей во сне, мастерил их. А потом в дом приходили гости, и каждый мог обнаружить своего двойника в марионеточном царстве. Но этим дело не ограничивалось. Куклы мастера ТриКа не только пели, танцевали или вызывали восторги своей похожестью, — иные из них могли успокаивать волнение одним своим присутствием, утишать боли прикосновением, приносить удачу в делах, сводить людей, ищущих и не находящих друг друга…

«Что за вздор! — заметили бы чересчур взрослые люди. — Неужели в наше серьезное-пресерьезное время можно верить в волшебство? Ну-тка, позовите в эту мансарду хоть одного настоящего ученого — и он мигом развеет всю эту мистическую чепуху, и камня на камне от нее не оставит!»

Что ж, и ученые поднимались на чердак, где обитал ТриК, но было там так уютно и тепло, что весь этот милый хаос, обрастающий легендами и фантастическими историями, как старое дерево плющом, не хотелось трогать. «Пусть его!» — заключали ученые мужи. Главное, чтоб это никому не вредило, а воображению тоже нужно хоть какое-то местечко среди реальности.

Но, видно, хозяину мансарды не жилось спокойно. И вдруг он увлекся чужеземным фольклором. Стали его будоражить сны о рыцарях Круглого Стола, о короле Артуре, о чаше Грааля, из которой пил Христос и которую хранило это славное воинство. А главный, кто занимал воображение ТриКа, был волшебник Мерлин. Он принимал участие во всех деяниях Артура и его рыцарей, предвидел судьбу, и сама смерть обходила его стороной. Если верить легендам, он и по сей день продолжает жить на земле, только трудно его найти, ибо спит Мерлин в потаенной пещере, убаюканный юной феей, и нет к нему пути.

ТриК буквально был очарован Мерлином и с жаром поглощал любые подробности из его жизни, которые только мог почерпнуть в книгах. Те маленькие чудеса, что случались в его мансарде, казались ему слишком незначительными, но будили в нем мечту сотворить нечто большее. И, конечно, встреча, пусть даже заочная, с настоящим чародеем обещала ему самые сказочные приключения. Во-первых, удачливость господина ТриКа имела границы. Взять хотя бы несчастную девочку Эумину. Слепая от рождения, без родителей и друзей, она однажды сама нашла дорогу в мансарду и просила помочь ей. Мастер огорченно развел руками, но странная гостья не хотела уходить.

— Если вы позволите, я буду приходить к вам время от времени. Я почему-то чувствую, что когда-ни-будь вы исцелите меня. Прошу вас, не отказывайте мне. Я буду молчать и не займу много места, а у вашего камина такое пламя, что, мне кажется, я вижу его.

Мог ли ТриК отказать этому ребенку, если месяц назад он сам вылепил куклу с закрытыми глазами, повинуясь какому-то странному побуждению души.

Увы, со временем Эумина стала вечным укором для ТриКа и любые успехи не давали ему радости, стоило ему взглянуть на слепую красавицу. Впрочем, она частенько утешала мастера. Обладая тонким музыкальным слухом и нежным голосом, девочка освоила маленькую арфу и славно пела сочиненные ею баллады на рыцарские темы. И потом, греза стать магистром волшебных наук будоражила воображение ТриКа. Ведь на самом деле он и понятия не имел, каким образом творятся чудеса в его доме. Ну и наконец, сочиняя сказки для других, кукольник всегда желал и сам попасть в сказку, не как автор, а как персонаж.

Таким образом, ТриК пришел к решению сделать куклу Мерлина. Увы, волшебник никак не хотел сниться мастеру. Почти все рыцари Круглого Стола уже украшали стены мансарды, а самый главный отсутствовал.

Но похоже, мольбы ТриКа тронули чудесные силы судьбы. Внезапные обстоятельства сложились так, что он оказался в Англии, да не где-то, а в герцогстве Корнуэльском. Там находились руины замка Тинтоджиль, связанные с историей появления на свет короля Артура. Пользуясь магией Мерлина, как гласила легенда, король Утер Пендрагон, под видом герцога, проник в замок к леди Игрэйн, и она стала матерью Артура и королевой Британии. В этих же местах терялись следы волшебника. Здесь, в одном из полых холмов, он якобы был погружен в бессрочный сон феей Нимуэ.

С жарко бьющимся сердцем ТриК бродил по развалинам среди любопытной толпы иностранцев, пока случайно не натолкнулся на странного нищего. Это был седой старик, вырядившийся в зеленый допотопный плащ с глубоким капюшоном. Он сидел на земле, прислонившись к стене, а рядом с ним стоял небольшой бочонок из-под вина. Заплесневелое дерево перехватывали два позеленевших медных обруча. Толпа брезгливо обходила нищего. ТриК бросил деньги на бочонок и повернулся, чтобы идти. Но не тут-то было. Сухая, крепкая рука уцепилась за полы одежды. «Постой, сынок», — вдруг раздалась русская речь, хотя и с заметным акцентом. Вслед за тем с удивительной легкостью нищий поднялся.

— Наконец-то нашелся один порядочный джентльмен из этого стада. Я рад вас приветствовать, сэр, на берегах Альбиона, вы, конечно, исполнены желания вынюхать следы великого Мерлина среди этих руин и постоять у него над головой среди заросших холмов? Плевое дело, если вам больше ничего не надо. Но у вас, сэр, я думаю, на душе иное. Пойдемте со мной, клянусь, вы не пожалеете. Сдается мне, что мы не случайно встретились.

И они углубились в какие-то темные подвалы и подземные ходы, потолки которых содрогались от тяжелых ударов волн, бьющих в скалистый берег. Как в глубокую старину, путь им озаряли смоляные факелы, а в руках проводника был еще настоящий посох, конец которого венчала голова дракона.

Наконец путники остановились в круглом зале, обложенном камнем. Посреди на возвышенном ложе лежало мраморное изваяние человека. Голова его покоилась на согнутой руке, будто он глубоко задумался или заслушался какой-то песни. В ногах его сидела фигура девушки с арфой.

— Вот то, что вы искали! — молвил нищий.

— Я искал настоящего Мерлина, а не мраморного, — ответил ТриК.

— Тогда надо узнавать его, а не соблазняться подделками, даже если они отражают правду!

— Каюсь, сэр, простите мою оплошность, — проговорил ТриК.

— Каюсь, сэр? — повторил старик. — Нет, это я каюсь! В том, что, предвидя события, я счел себя еще их проводником и участником. Я не имел права способствовать их появлению, тем более привлекая силы магии. Безрассудный щенок, и честолюбивый, как петух, я совершил непростительные ошибки, которые связали меня и время. Бесконечно повторяющиеся события в астральном пространстве, пока они не совершатся без участия магии, не получат завершения так же, как моя проклятая жизнь. Да, мой первый промах, когда я помог королю Утеру войти неузнанным в замок Тинтоджиль. Второй, и самый серьезный, — помощь Артуру в битве за Камелот. Я чарами навеял врагам иллюзию нового войска на холмах, которые спешили на помощь королю. И третий преступный шаг— когда я доверил охранять Грааль своей ученице, надеясь на ее верность. Но явился Артур или враг с его лицом и похитил святыню, потому что моя любовь к королю передалась юной фее и она не могла противостоять Артуру. Теперь мы все наказаны. Я связан песней феи и не могу покинуть полые холмы, ставшие для меня хотя и не могилой, но тюрьмой. Призрак Артура сторожит путь к Граалю от врагов и равно от друзей. Фея ушла и заблудилась в вашем мире, оставив мне свои чары. Вы, сэр, кукольник, должны теперь помочь мне вернуть все на свои места, если память обо мне не просто ваша пустая прихоть. Готовы ли вы на подвиг не ради даже меня, Артура или феи, но ради Грааля?

Мастер не знал, что ответить.

На полу сверкнули два бледных огонька, ТриК поднял два светящихся камешка и зажмурился. Он внезапно оказался на поверхности земли, тускло светило сквозь туман белесое солнце, и ТриК стоял на том месте, где полчаса назад лежал нищий старик. В ладони кукольника находились прозрачные, с синими огоньками, камешки. Среди ювелиров их называли лунными.

Господин ТриК вернулся в свой дом и долго не мог постигнуть своего английского приключения. Затем взялся за куклу Мерлина. В конце концов она удалась, особенно когда вместо глаз он вставил волшебнику два лунных камня из пещеры Тинтоджиля.

Увидев новое произведение ТриКа, его знакомые единодушно признали, что оно являет собой удивительный автопортрет кукольника. Господин ТриК не мог не согласиться с этим: он чувствовал, что с момента его возвращения домой в него словно вошло какое-то новое существо и он не может обмануть его надежды. Итак, он должен был повторить путь Мерлина, не прибегая к магии. Где-то, в каком-то из миров, должно было произойти то, о чем говорил маг.

Эумина неожиданно пришла ему на помощь. Как-то в разговоре, после возвращения кукольника, она точно описала замок Тинтоджиль.

— Откуда ты знаешь о замке? — удивился ТриК.

— Я видела его, когда горел камин! — ответила девушка.

«Видно, то, что исчезает в физическом мире, продолжается в астральном», — понял кукольник. Надо воспользоваться камином, чтобы вернуться в прошедшую жизнь.

Никто не подсказывал ТриКу, но он поставил зеркало перед огнем, чтобы замедлить движения пламени и разглядеть события. И когда в разгоревшемся огне появилась дорога, кукольник направил свое отражение вглубь камина, сосредоточив мысли на короле Утере и леди Игрэйн.

В одно мгновение он оказался в теле Мерлина и ехал верхом рядом с могучим Пендрагоном, шлем которого венчала золотая корона.

— Итак, волшебник, ты предрек мне встречу и любовь леди Игрэйн. Могу ли я положиться на твое предсказание и испытать судьбу?

— Что ты имеешь в виду, государь?

— А то, что мы сейчас же направляемся в Тинтоджиль! — ответил король.

— Но герцог, ваш враг, может захватить вас в плен и убить, — молвил Мерлин. — Нельзя обгонять время!

— Значит ты сомневаешься в воле судьбы? — вопросил Утер.

— Нет!

— Тогда вперед! Я не привык колебаться, или со мной рядом не самый могущественный из волшебников, готовый в любой момент помочь мне?

И вот они въехали в раскрывшиеся ворота замка. Герцог в полном боевом облачении с отрядом рыцарей встретил Утера дерзко и хмуро.

— Какая нужда, государь, привела вас в мои владения? — спросил он, даже не поприветствовав короля как положено.

Король усмехнулся:

— Скажу прямо, Горлуа. Мой волшебник прочел по звездам, что судьбу Англии могут решить два человека — я и твоя жена, леди Игрэйн. Я знаю, что ты можешь счесть меня безумным, но я предлагаю тебе за нее корону!

Герцог с трудом справился со своими чувствами. После долгого молчания он сурово взглянул на Мерлина, затем перевел взгляд на Пендрагона.

— Ты и впрямь кажешься безумцем, если за этими холмами не прячется твое войско, готовое к штурму замка. Я должен подумать над твоими словами. Однако уже теперь я выставляю еще одно условие. Г олова твоего предсказателя должна украсить шпиль на башне Тинтоджиля.

— Ты готов посеять ветер, не думая, что пожнешь бурю, герцог Горлуа! Вспомни судьбу нашего общего врага — Вортингерна. Он поднял руку на Мерлина и не прожил до захода солнца. К тому же ты знаешь, что в жилах волшебника течет кровь моего брата, короля Амброзиуса!

— Судьбу решают люди. Если бы не ты сражался с Вортингерном, быть может, его цитадель не пала бы, и он бы не погиб в схватке! — молвил герцог. — Однако я не хочу унижать память славного короля Амброзиуса. Пусть Мерлина повергнет не топор палача, а мой меч!

С этими словами он снял тяжелую перчатку и швырнул в лицо противнику. Мерлин не успел перехватить ее, и кровь из носа потекла по его лицу. Щуплый и тонкий, он казался жалким рядом с мощным герцогом. Никто не сомневался в исходе поединка. Мерлин был в смятении. Ему казалось, что король предал его и привел, как жертву, на заклание к разъяренному Горлуа. Ум его заметался. Он не знал никакого заклинания, чтобы спастись или изменить ход событий. Он только вспомнил, что, по легенде, герцога должен был сразить король Утер, с помощью Мерлина заманив того в ловушку. Горлуа получил ложное известие о войсках Пендрагона, якобы ждущих нападения саксов с моря и заночевавших в беззащитном лагере, неподалеку от Тинтоджиля. Ударить в тыл королевским войскам казалось проще простого. И тогда герцог соблазнился этим планом. Они напали на спящий лагерь короля. Однако он оказался пуст, а войска герцога были окружены отрядами Пендрагона.

Впрочем, какой смысл в этих событиях? Какова была роль Мерлина в то время? Ах да, изменив внешность Утера на герцога, он помог внести сумятицу. Утер, втесавшись в строй противника, давал противоречивые приказы и способствовал разгрому врага и смерти герцога. Теперь душа маленького господина ТриКа в теле Мерлина должна была расплатиться за грех чародея.

Воспоминание о маге привело кукольника в чувство. Он взял копье наперевес и отъехал в угол двора. Герольды затрубили. Кони рванулись навстречу друг другу. В этот момент из-за облака вырвались лучи солнца и ударили в лицо герцогу. Его золоченые доспехи вспыхнули огнем, а алый плащ, как крыло, взвился за плечами. На мгновение, забыв о смерти, ТриК залюбовался прекрасным и грозным всадником. Однако конь Мерлина, предчувствуя неминуемое столкновение, внезапно отклонился в сторону. Золотой рыцарь пролетел мимо и на полном скаку врезался в ворота замка. Ослепленный солнцем, он не успел повернуть коня. Копье вонзилось в деревянную створу, всадник вылетел из седла и, ударившись в ворота, пал на землю. Оруженосцы подбежали к поверженному и сняли шлем. Герцог был мертв. Толпа рыцарей и сам король Утер отшатнулись, когда маг повернул к ним свое бледное лицо. Пендрагон поднял руку к небу.

— Вы все слышали, как я предупреждал герцога!

Он затрубил в рог. Герцог был прав: за холмами по следам короля и Мерлина шли войска Утера. В тот же вечер Тинтоджиль был в руках Пендрагона, и в ту же ночь зародилась жизнь короля Артура.

…Огонь в камине давно догорел, а господин ТриК продолжал сидеть в кресле. Он не мог прийти в себя от пережитого, а ему еще предстояло испытание самое серьезное — битва при Камелоте.

Наконец, среди гостей, регулярно посещавших мансарду, появился двойник короля Артура — порывистый, сильный юноша с твердым, уверенным взглядом. Ему казалось, что он хорошо понимает, в чем зло, а в чем добро. Однако его принцип— все или ничего — часто оставлял его с пустыми руками и разбитыми надеждами. Мир был многоцветен и не делился только на черное и белое.

Следуя традиции, сложившейся в мансарде, каждый гость должен был найти ту куклу, которая ему наиболее нравилась. Господин ТриК с волнением ждал результата испытания гостя, но тот выдержал его, ни на минуту не задумываясь. Принц в короне в руках юноши словно ожил и улыбался счастливой улыбкой.

— Какое имя вы дадите вашему избраннику? — спросил кукольник.

— Артур! — ответил гость, вглядываясь в куклу. — Король Артур в юности.

А через час, когда толпа гостей облачалась в маскарадные костюмы, юноша снял со стены старые доспехи, шлем и меч.

— Рыцарь готов к бою! — усмехнулся ТриК. — Пора ему увлечься королевой Джиневрой.

Но Артур сделал иной выбор. Его тронула беспомощная красота Эумины и ее игра на арфе. Воистину сострадательная душа рыцаря искала подвигов служения милосердной любви.

Через короткое время Артур стал постоянным посетителем мансарды, и Эумина вспыхивала радостью, когда слышала знакомые шаги. Он писал ей стихи, она подбирала к ним мелодии, и они вместе пели. Хозяину не хотелось разбивать эту идиллию влюбленности, но что-то внутри торопило его действовать. В самом деле, господин ТриК, как мог, подготовился к сражению, и его оружием, вместо меча или магии, должна была стать музыка. В мансарде была солидная коллекция колоколов, старинные фисгармонии, флейты и барабаны. Подчас гости буквально засыпали с открытыми глазами под их музыку.

ТриК взялся составить композицию и подавить агрессивность в самой гуще сражения. Во всяком случае музыка — искусство, а не магия. Кроме того, мастер решил взять себе в подмогу Эумину и Артура. Последний, узнав о предстоящем участии в событиях давних веков, тотчас же согласился, тем более он сопровождал свою даму.

И вот вновь запылал камин, и в его отраженное зеркалом пламя вошли трое: кукольник, поэт и слепая девушка. На их плечи ложилась непосильная роль в исторической драме. ТриК опять становился Мерлином, лишенным волшебных чар, юный поэт — пылким королем, а девушка должна была стать феей Нимуэ. И как только огненная стихия окружила их, они очутились в самой гуще боя.

Мерлин быстро понял, что ситуация складывалась не в пользу королевских войск. Они были зажаты в узкой долине, окаймленной высокими холмами. Король, очевидно, был ранен, и под его стягами сражались одни бароны.

Мерлин подозвал к себе небольшой отряд воинов. Узнав его, они приветствовали волшебника громкими криками:

— Мерлин с нами! Мы победим!

Через короткое время рыцари принесли доспехи Артура и облачили в них спутника мага. Воистину никто не смог бы отличить поэта от легендарного короля. Они поднялись на холм, где волшебник принялся располагать приготовленные инструменты. Музыканты, созванные со всей страны, спешно поднимались под стяг Мерлина. Артур с группой воинов вышел вперед. Разом ударили все колокола и барабаны. Изумленные воины повернулись к холму, откуда под ритмичные удары колоколов зазвучала странная музыка. Как волны, раскачивающие корабль, она то нарастала, то затихала. Эхо ее неслось со всех концов долины, и мелодия затрудняла движение сражавшихся. Гнев и ярость, злоба и ненависть постепенно теряли свою хаотическую силу и подчинялись величавой теме, славящей мир, гармонию и любовь. И там, где стоял король, окруженный двенадцатью славными рыцарями Круглого Стола, царил свет и голубели небеса.

Добрая треть вражеского войска повернула к холму, чтобы атаковать Артура, но чем выше они поднимались, тем тяжелее им было превозмогать музыку. Воины затыкали уши и останавливались. В это время уже тысячи пеших рыцарей заполнили половину склона и готовы были вступить в бой. Тогда, по знаку Мерлина, музыка вдруг оборвалась. Невольно остановилось сражение, и нежный голос феи пронесся над головами толпы. В светлом платье, с венком на голове, она пошла вниз по склону, навстречу распаленным боем противникам. Минута, другая — и случайно выпущенная стрела впилась в плечо девушки. Она упала, и песня смолкла. Зато в долине взревели боевые трубы рыцарей Артура, и в едином порыве они ринулись на врага. И общий клич объединил людей: «За честь дамы!» Обратить оружие против беспомощной женщины было страшным позором для каждого воина. Таким образом битва внезапно оказалась выигранной.

Мерлин и Артур подбежали к раненой. Стрелу вынули, рану перевязали. Топот копыт раздался позади. Отряд отступавших врагов выбрал путь через холм. Артур и его воины схватились за мечи, а затем поскакали в погоню. Мерлин с тревогой посмотрел им вслед.

Вдруг он вспомнил о Граале. «Они могут захватить святыню! Скорее за ними, в Камелот!»

В оплоте рыцарей Круглого Стола, в сокровенной часовне Камелота, алтарь, где стоял кубок, оказался пуст!

Трое людей вернулись в мансарду с чувством страшной потери. ТриК обнял своих спутников.

— Мы хотели сразу слишком много. Мы выиграли битву, но нам предстоит еще исполнить третий завет Мерлина.

В третий раз кукольник вошел в камин, взяв с собой лишь девушку. Не было радости по случаю победы у рыцарей Круглого Стола, ведь они утратили святой Грааль, символ вечности, которому служили. В этом горе тонуло недовольство королем. По словам стражи Камелота, во время прошлого боя в замок прискакал раненый Артур: «Мы в двух шагах от поражения. Тьма идет по пятам. Нужно спрятать Грааль!»

Фея Нимуэ, оставшаяся около Грааля, не смогла отказать ему, несмотря на запрет Мерлина. И вот, когда врага отбросили, обнаружилось, что из памяти раненого короля полностью исчезли события, связанные с Граалем. Артур не помнил даже, что он приближался к чаше, и, разумеется, не мог знать, где он спрятал ее. Это посеяло сомнения среди рыцарей: а что если враг принял образ Артура и похитил Грааль? Лишь позднее, как гласила легенда, после смерти короля стало ясно, что он, верно, не смог покинуть земных пределов и, связанный тайным обетом, призраком остался в горах, оберегая путь к святыне. А пока надо было убедиться, что Грааль не достался врагам.

И господину ТриКу в образе Мерлина, и его спутнице надлежало раскрыть тайну пропавшей чаши. Но прежде они собрались на скорбном застолье в Камелоте. После известия об утрате Грааля все рыцари Круглого Стола собрались на поиски, Артур взял слово:

— Милорды! Мы все равны за круглым столом и каждый готов пожертвовать собой ради Грааля, но мы не можем оставить страну без короля. Я виню себя в утрате Грааля и снимаю с себя корону. Отныне простым рыцарем я буду искать путь к Святыне, а вместо себя предлагаю поставить королем того, кто служил мне и каждому из вас! Тому, кому мы обязаны своими жизнями и победами, ибо сила мечей — лишь жалкий тростник перед мощью мудрости. Кто больший из вас, тот да послужит всем, говорится в Завете. Итак, да здравствует король Мерлин!

Рыцари единодушно вытащили мечи и, преклонив колени, присягнули в верности волшебнику.

Опустел Камелот, и только слепая фея осталась с Мерлином. Волшебник надел ей на голову корону, и вдохновение озарило ее. Она смогла мысленно следовать за Артуром, глядя в огонь камина.

— Он движется вдоль Фиолетовой реки, — говорила она, — а теперь поднимается к Красным скалам. Вот гора, похожая на огромного индюка. Артур спешился и поднимается к вершине, и глаза его закрыты. Вон, среди кустов боярышника, вход в пещеру. Он входит в нее…

Вдруг страшный крик прервал ее слова. Бедная девушка схватилась за лицо:

— Свет, глаза, боль, Грааль! Я вижу чашу! Ради всего святого, остановите время! Мерлин, помоги мне!

Волшебник кинулся к фее, но этот крик оборвал их странствие в камине. Господин ТриК и Эумина оказались в старой мансарде, перескочив столетия. Боль в голове девушки не исчезла, но нарастала, и ни кукольник, ни Артур, ожидавший их возвращения, не знали, как ей помочь. Стоны несчастной надрывали их сердца.

— Вырвите мне глаза! — кричала Эумина. — Они мертвы, а мне нужны живые! Неужели я, на мгновение увидев свет, вновь утрачу его. Ведь это свет был от Грааля!

ТриК вдруг вспомнил два камня, найденных в полых холмах, близ Тинтоджиля. Они служили кукле Мерлина, но, будь они даже его собственными глазами, он не пожалел бы их для слепой. В одно мгновение лунные камни были приложены к глазам Эумины.

— Боже правый! — воскликнул кукольник. — Если не сон все, что мы пережили, если слепая видела истинный свет Грааля, исцели ее своей милосердной Волей!

Он продолжал молиться и вместе с ним девушка и Артур. Внезапно счастливое рыдание вырвалось из груди Эумины. Она широко раскрыла веки. Волшебные камни исчезли, но глазам ее вернулось зрение. Она лучилась радостью и восторгом жизни.

— Как теперь мы будем звать тебя, прекрасная фея? Эуминой или Нимуэ? — спросил потрясенный Артур.

— Пусть это решит Мерлин. Он имеет королевскую власть, и я буду следовать ей!

Господин ТриК поднял голову и улыбнулся.

— А я думаю, что тебе не зря вернулось зрение и мы все должны еще искать чудесный Грааль. Тот зов, что мы получили из древних времен, еще звучит. Пусть ангелы хранят Святыню, мы и в нашем существовании должны идти к ней, ибо в ней путь, истина и сама жизнь!

Вороные гнездо

Благодатные земли Лонгобардии не приносили счастья их людям ни своим плодородием, ни красотой и разнообразием ландшафта, ни богатством горных копей, изобилующих серебром и драгоценными камнями. Дух холодной жестокости, грубых страстей, неутолимой корысти царил в стране, и право меча попирало справедливость и милосердие. Воплощением этого духа являлся король Глорг, чье могущество поддерживалось тайными силами, и смутный страх заставлял народ подчиняться любому произволу владыки.

Темные стены королевского замка высились на скалистой вершине — именно оттуда налетали дикие ветры и ураганы, словно выпущенные из подвалов. В эти дни свист и завывания наполняли угрюмую цитадель, наполняя ужасом души окрестных жителей. В остальное время стаи воронья бесконечно кружили над башнями, и их хриплое карканье не смолкало даже в ночные часы. Они будто сторожили замок вместо собак, которые не приживались в нем. Верно, отчасти и поэтому королевскую резиденцию прозвали Вороньим Гнездом. Были, конечно, и другие причины для такого наименования, прежде всего семья Глорга.

Разумеется, это не касалось королевы Ливены. Ее судьбе можно было только посочувствовать. Радость и счастье, которые сулила ей красота и добрый нрав, обернулись для нее бедой. Король встретил ее на балу, когда она уже была помолвлена со славным рыцарем Пельдом. Это не остановило Глорга. На ближайшем турнире он вызвал рыцаря на поединок. Пельд, не подозревая коварства, вооружился тупым оружием, король же взял боевой меч и острое копье. Турнир обернулся убийством.

Тяжело раненный рыцарь семь раз поднимался на ноги, несмотря на изрубленные доспехи и льющуюся кровь. Наконец Глорг не выдержал и бежал с ристалища. Только тогда Пельд пал на землю и принял смерть победителем. Король взял в жены леди Ливену, и она стала королевой.

Трое детей увенчало их брак, однако проклятие ли убитого рыцаря нависло над родом, ненависть ли королевы к супругу, — но все три принца родились уродами.

Старший, Глин, был всегда хмур. Потухшие глаза никогда не поднимались к небу, тупо устремляясь из-под тяжелых век в землю. Двигался он медленно, волоча ноги, и походил на ожившего мертвеца: землистый цвет лица, скорбные складки у рта. Тоскливый Глин— так прозывали его придворные. Верно, ребенку передалась вся печаль матери, когда она носила сына в своем чреве, а сама думала о том, чтобы завершить жизнь вслед за своим женихом.

Второй принц — Глед, по прозвищу Неистовый, — был исполнен постоянного гнева. Как в котле с кипящей смолой, в нем клокотали ярость и злость, и многих усилий стоила ему внешняя сдержанность. Но тело его не могло находиться в покое и то и дело дергалось, по лицу пробегали молниеносные судороги, а глаза сверкали подобно углям. Так сказывалось влияние отца и несчастной матери, помышляющей о мести.

Третий сын был идиот. Лицо, искаженное гнусной ухмылкой, напоминало маску, а раскрытый рот рождал вечный оскал. Широко расставленные запавшие глаза глядели на мир сквозь холод студеной ночи. Оскаленный Глюф, как звали принца люди, хромал на обе ноги, а длинные руки его болтались, как у обезьяны.

Ужасна была троица наследников, но еще ужасней она становилась в присутствии отца. Как уродливые тени короля, они повторяли каждое его движение. Безмолвное подчинение так объединяло их, что они выступали каким-то четырехглавым чудовищем. Никто не мог выдержать без содрогания взгляд восьми глаз, ощупывающих собеседника с головы до ног.

И, конечно, всевозможные слухи ползли среди подданных о странных происшествиях, в которых была замешана королевская семья. Рассказывали о дерзких грабежах на дороге, о нападении на небольшие замки и города, о похищении женщин, отправляющихся на богомолье… И всюду замечали четырех черных рыцарей без гербов, с опущенными забралами. Они передвигались с невероятной скоростью, в один день могли оказаться в разных концах королевства, ни одна погоня не могла настигнуть их.

Объяснение напрашивалось само после рассказа егеря, который был свидетелем ужасной сцены.

Однажды на скале возле замка присел раненый орел. Внезапно его атаковали четыре ворона и растерзали в мгновение ока, оставив лишь кучку перьев и костей. Не трудно предположить, что король-колдун и его дети могли превращаться в воронов и потому оставались неуловимыми. Подтверждением этому казалось и то, что многие охотники, после истории с орлом, стали стрелять по вороньим стаям. Узнав об этом, король издал указ: смертная казнь за убийство воронов, которые были объявлены священными птицами, оберегающими королевский замок.

После указа страх и глухая вражда к семье Глорга усилились, и среди подданных зрели заговоры. Увы, они скоро раскрывались, и, видно, не только человечьи уши служили королю, предупреждая об опасности. Сам король и его сыновья могли, превратившись в птиц, следить за народом.

Тогда, чтобы справиться с бедой, люди стали передвигаться большими отрядами, готовыми дать отпор разбойникам. Эти меры оказались более успешными. Королевские слуги рассказывали, что Глорг с сыновьями не раз возвращались из своих ночных прогулок израненными. Но их раны быстро затягивались, если они прикасались к рукам королевы Ливены. Зная целительную силу своих прикосновений, нередко королева запирала двери своих покоев. Слезы вины и отвращения струились из ее глаз, но Глорг и дети не церемонились с ней и не раз выламывали запоры. Потому королева редко показывалась придворным, но каждую ночь ее покои были освещены — она неустанно молилась Всевышнему, прося развязать страшный узел, затягивающийся на ее грешной семье.

И вот случилось как-то, что в одном из монастырей Глин Тоскливый, куда случай занес его, встретил леди Флерию. Она была прекрасна своей юностью, и глаза ее напоминали первые весенние цветы, с удивлением и восторгом глядящие на мир. И самой чудесной была ее улыбка: чистейшая душа и кротость ребенка наполняли ее несмелыми лучами рассвета.

Принц увидел ее коленопреклоненной перед алтарем и долго не мог сдвинуться с места. Верный своим разбойничьим привычкам, он решил завладеть леди. Через неделю неизвестная шайка легко преодолела высокие стены и под покровом тьмы похитила Флерию. В высокой мрачной башне с единственным окном проживал принц Глин, и туда же поместили леди. Гремя ключами, без стука вошел в свое логово похититель и в недоумении остановился. Флерия в слезах смотрела на него, и вся ее красота куда-то исчезла. Беззащитная, хрупкая девочка, она внушала только жалость и раздражение. Тем не менее принц попытался объясниться.

— Леди! Вы должны принадлежать мне.

— Зачем? — прошептала она.

— Вы украсите меня.

— Но во мне нет ничего, чем бы вы не обладали, принц! — искренне возразила леди, невольно оглядываясь на зеркало.

В самом деле, ее искаженное страхом и душевной мукой лицо мало чем отличалось от тоскливой гримасы, как печать скрепляющей черты Глина.

Принц не нашелся что возразить, слишком очевидна была истина. Наконец догадка озарила его.

— Улыбнитесь, леди. Когда я впервые встретил вас, вы улыбались!

— А вы можете улыбнуться сами, принц?

Глин сделал усилие, но не смог ничего изменить на своем лице.

— Вот видите, как трудно это сделать, если на сердце печаль, — промолвила Флерия.

— Однако кто-то из нас должен сделать это первым. Я не могу улыбнуться без вашей помощи, так же как и отказаться от вас!

— Хорошо, — согласилась Флерия, — но для этого необходимо, чтобы я вас полюбила…

— Но есть ли во мне хоть что-нибудь, за что меня можно полюбить? — в отчаянии воскликнул принц, впервые в жизни попытавшись оценить себя.

— В каждом Божьем создании это есть, — ответила Флерия, и тихая улыбка скользнула по ее лицу.

Что-то случилось с Глином. Он судорожно вздохнул и вышел из комнаты.

Внизу, у подножья башни, его ждали отец и братья.

— Ну что, ты получил леди? — спросил король.

— Я получил надежду, — ответил Глин, — и клянусь, никто из вас не посмеет подняться в башню, разве что переступив через мой труп.

Братья схватились за мечи, но король остановил их. Всю ночь простоял принц на страже у башни. Наутро Флерия спустилась вниз.

— Я могу погулять? — спросила она.

— Вы полностью свободны и вольны поступать как пожелаете. Я же прошу чести быть последним из ваших слуг.

Таким образом леди вернулась домой, скрыв свое похищение и рассказав, что покинула монастырь по своей воле и надобности. Принц теперь, отделившись от отца и братьев, пропадал у леди Флерии, пытаясь, как мог, угодить ей. Цветы и драгоценные ожерелья, кольца и браслеты приносил он в дар, но леди принимала лишь цветы и требовала от него улыбки за свою улыбку. Да, она согласится принять его руку и сердце, если он сумеет улыбнуться, — но этого ему никак не удавалось. И однажды, забыв свою взрослость, принц, обливаясь слезами, пришел за помощью к матери.

Королева не забыла своей вины перед сыном, в котором жила ее печаль и отчаяние. В полночный час она привела Глина в пустую часовню, где был погребен рыцарь Пельд. Две тени метались по стенам, следуя дрожащим огонькам свечей. Королева стала на колени и вознесла горячую молитву Мадонне с младенцем, венчающими надгробие. И тут третья тень появилась меж ними.

Тень убитого рыцаря протянула руку к принцу Глину и благословила его, прощая его отцу свою смерть. Порыв ветра затушил свечи, и мягкий лунный свет скользнул в часовню. Принц упал без чувств на руки матери. Она поцеловала его в лоб, и страшная печать тоски сползла с его лица и рассеялась.

Наутро они вернулись во дворец, и придворные едва могли признать принца. Он избавился от своего уродства, лицо его было озарено прекрасной улыбкой, а сердце исполнено радости и любви. Могла ли леди Флерия не ответить на его чувства?..

Вскоре и второй принц отдалился от страшной компании короля. Случилось это так. В очередной набег Глорг просчитался и напал на многочисленный и храбрый отряд горожан, готовых защитить свое добро, которое они везли на рынок. В пылу сражения Глед Неистовый был ранен и взят в плен. Король, спасаясь от погони, забыл о сыне.

Жители города узнали принца и, пользуясь случаем, решили свести с ним счеты. Не дожидаясь королевского суда, они приговорили Гледа к смертной казни за грабеж и нападение на мирный город. Поутру на площади разложили костер и привязали принца к позорному столбу. Однако одна из жительниц, юная леди Илосса, пожалела раненого урода и была согласна взять его в мужья, тем самым, по обычаю, освободив от казни. Горожане отдали принца леди, рассчитывая, что он и сам умрет от полученных ран. Однако уход Илоссы и провидение помогли ему встать на ноги. Набравшись сил, Глед хотел увезти свою спасительницу во дворец, но она отказалась.

— Вы же выбрали меня в мужья! — удивился принц. — Вы должны подчиняться моим требованиям.

Илосса вгляделась в его глаза:

— Я пожалела вас, принц. Но это не значит, что я люблю вас и готова слушаться.

Ночью Глед Неистовый пытался повеситься, но леди, услышав шум, вбежала в комнату и вытащила его из петли. Придя в сознание, принц впал в ярость и едва не набросился на леди с кулаками.

— Вы ведете себя как трус, который пытается сбежать, проиграв сражение! — с печалью сказала Илосса.

— Я не боюсь смерти! — гордо заявил Глед.

— Вы боитесь самого себя!

— А вы? — спросил принц, кладя руку на кинжал. — Разве вы не испытываете страха передо мной?

— Нет! Я верю в вас!

К вечеру король с войском осадил город, и Глед вышел на стены, чтобы защищать его. Увидев сына, Глорг сломал меч и велел своим рыцарям возвращаться домой. Однако прошло немало времени, пока принцу удалось с помощью матери избавиться от своего уродства. И в ночь полнолуния в часовне убитого рыцаря тень Пельда благословила его.

Таким образом король лишился двух своих сыновей. Очередь была за третьим.

Глюф, скучая по братьям и не находя опоры у отца, стал шататься по тавернам, пытаясь развлечься вином и пьяной компанией. Особенно привлекал его кабачок при входе в северные ворота городка. Там собиралось немало приезжих, и можно было узнать новости. И вот однажды принц встретил там чудесную танцовщицу, приводившую в восторг толпу. Ее отец то подыгрывал ей на лютне, то бил в барабан, а затем собирал деньги, которые бросали его дочери. Странно, несмотря на щедрые посулы, Билинда — так звали девушку — никогда не оставалась, чтобы разделить пьяное веселье и исчезала до следующего вечера. Немало славных рыцарей посещало кабачок, но Билинда ни на кого не обращала внимания, и оттого нравилась Глюфу еще больше.

Меж тем отец и дочь неплохо пели. Принц в свое время пытался подражать голосам животных, птиц и людей и потому легко подхватывал мелодии песен, звучащих в таверне. Вначале он шутя мог перебить песню волчьим воем или карканьем, но потом стал поддерживать поющих, и вскоре вся таверна умолкала, наслаждаясь дуэтом Глюфа и Билинды. Однажды принц решил поторопить события. Он принес объемный сундучок с деньгами и после выступления поставил его к ногам танцовщицы. Увидев содержимое, толпа разразилась дикими криками. Одни восхищались щедростью Глюфа, другие негодовали, что Билинда с таким богатством уже не будет петь и танцевать в таверне, третьи кричали, что это награбленное золото…

Девушка лишь, по обыкновению, присела в благодарность за дар.

Они с отцом вышли на улицу, и Глюф последовал за ними. Упряжка с двумя лошадьми ждала их. Принц, уверенный в победе, подсадил Билинду и хотел сам сесть рядом, но девушка отстранилась.

— Чего вы хотите? — прямо спросила она.

— Разве не понятно? — удивился принц. — Я дал немало золотых и жду вашей любви!

Билинда рассмеялась.

— Глупец, неужели вы думаете, что дорогу к сердцу можно вымостить золотом! — И она столкнула сундук на землю.

Монеты со звоном рассыпались, и Глюф кинулся собирать их. После этого события сердце принца еще больше пробудилось. Он стал расспрашивать о Билинде, о ее отце, о краях, из которых они приехали. И тут сделал неожиданное открытие: Билинда была слепа. Ее отец, знатный викинг, спасался от преследования врагов, но среди них оказался колдун, который чарами отнял зрение у его дочери. С тех пор несчастные много лет скитаются по миру, ища пропитание танцами и песнями, не в силах изменить свою горькую долю.

Глюф был потрясен. Он не мог себе представить, что слепая девушка так хорошо ориентировалась в пространстве и в совершенстве владела искусством танца. Но еще больше его поразило собственное сердце. Исполнившись неведомым для него чувством сострадания, оно вдруг впустило в себя любовь. Страшная борьба возникла в душе принца. Он мог еще надеяться на взаимность Билинды, пока она не видела его и ценила его по голосу, когда они пели вместе. Однако, даже простив его за грубость, с которой он пытался купить ее, она отвергла бы его притязания, увидев уродство принца. Тем не менее желание помочь победило.

Глюф отправился к отцу с просьбой найти исцеление для своей избранницы. И тут выяснилось, что это сам король ослепил дочь викинга много лет назад. Его колдовство должно было пасть на врага, но дочь защитила собой отца. Теперь сын Глорга требовал вернуть все на прежние места, иначе он мог потерять последнего из своих детей.

Трудная задача стояла перед королем — исправить содеянное порой тяжелее, чем совершить поступок. Одному Глоргу это было не под силу, и Глюф должен был подвергнуть свою жизнь опасности, чтобы ицелить Билинду. Ему надлежало отправиться на охоту в непроходимые леса, покрывающие скалистый хребет, и там без оружия добыть глаза снежного барса. Только они могли вернуть зрение танцовщице, — так вещали черные книги колдуна. На долю короля выпадала также нелегкая задача — простить и добиться прощения у старого врага.

И вот принц отправился в горы. Долго он искал и преследовал зверя, пока не загнал его в ловушку. Но и опутанный сетями, барс был смертельно опасен. Тем не менее Глюф победил. Одно только забыл он сделать — опалить огнем усы мертвого зверя, как велел ему отец, и теперь должен был сорок ночей сторожить Билинду от призрака барса. Это оказалось пострашнее охоты. С обнаженным мечом Глюф сидел у постели возлюбленной. Неодолимый сон наваливался на него, но стоило сомкнуть глаза, как он видел снежного барса. Щупая когтистыми лапами дорогу, зверь крался к ложу Билинды. Глюф вскакивал, чтобы вступить в бой, но призрак исчезал, как только веки его поднимались. Вконец измученный принц стал петь, чтобы отогнать сон, и Билинда подпевала ему.

И вот — миновало назначенное время, и девушка встала с постели прозревшей. В страхе отступил Глюф в толпу людей, собравшихся посмотреть на чудо, но Билинда узнала его по голосу и с любовью устремилась к нему. И впервые дикий оскал исчез с лица принца, и из глаз его потекли слезы.

А в это время король встретился со старым врагом своим, викингом.

— Я прошу у тебя прощения ради наших детей, но твое право судить и наказать меня за те страдания, что я принес тебе, — промолвил он и, вытащив меч из ножен, подал его викингу. Желая испытать искренность Глорга, воин поднял клинок и взмахнул над головой короля. В тот же миг тот исчез, а на его месте очутился черный ворон. Беспомощно расставив крылья, разинув клюв, птица рванулась навстречу мечу. «Рази!»— раздался голос короля. Но его перебил второй голос: «Стой!».

Это был голос королевы Ливены. Угадала ли она то, что было в сердце Глорга, который потерял детей, жену, свое могущество? Ощутила ли муку преступника, на совести которого лежали убийство и злое колдовство? Поняла ли силу его раскаяния, готового принести в жертву собственную жизнь, последнее свое достояние? Трудно сказать, но только порыв ее стал искуплением Глорга.

Человеческое обличье вернулось к королю. Он склонил колени перед королевой. Легкая тень рыцаря Пельда скользнула по стене залы. «Ты прощен», — прозвучал голос, тихий, как шелест страниц. «Ты прощен!»— повторил викинг, и колокола в замковой капелле отозвались радостным звоном.

Выбор судьбы

Никогда не знаешь, что лучше — принять мир как он есть или бороться и строить его по своим представлениям.

Свела однажды судьба троих людей. Один из них, бедный Кавалер, кроме пылкого сердца и отцовской шпаги ничем более не обладал. Второй был Музыкант, которому слава приносила богатство, а богатство, в свою очередь, немало способствовало славе. Третьим лицом, конечно, была Дама. Если б она была просто прекрасна, то историю пришлось бы начать с нее. Но в ней скрывалась тайна, неведомая даже ей самой. Потому досталась ей роль судьбы, ибо двое молодых людей любили ее страстно и готовы были вручить ей свои жизни. Как и подобало таинственной красавице, Дама ни одному из них не отдавала предпочтения. Таким образом, в один свободный денек ее поклонники встретились на опушке дремучего леса, чтобы с помощью шпаг выяснить отношения. К счастью или к несчастью, в бранном искусстве их способности оказались равными.

Устав от боевых упражнений, они вернулись к словесным доводам.

— Послушай! — сказал Музыкант. — Даже если твоя любовь сильнее моей, что вообще-то маловероятно, то подумай, сможешь ли ты сделать свою возлюбленную счастливой? Ты не слишком богат. Да и как ты собираешься выражать свои чувства? Повторять, подобно кукушке, свое «люблю, люблю»? В отличие от тебя я окружу ее роскошью и искусством. Мои чувства будут изливаться на нее водопадом волшебных звуков. Среди зимы я сумею пробудить весну и лето!

Кавалер задумался, и, будто назло, из рощи раздался голос кукушки. Доводы Музыканта казались неоспоримыми. Вложив шпагу в ножны, Кавалер поклонился и, не разбирая дороги, двинулся в глубь леса.

Был вечер, когда Кавалер вышел к большому круглому озеру. В оправе гранитных берегов, смягченных песчаными отмелями, оно казалось древним вином, застывшим в кованом кубке великана. Красноватые отблески закатного солнца реяли над водой, а на противоположном берегу стоял причудливый дом, напоминавший маленький замок. Резные башенки, стрельчатые окна, сияющие нестерпимым огнем. Чудесный сад с кустами роз и лилий.

Ветер донес до него далекие звуки музыки. О, что это была за мелодия! Нежнейшие на свете пальцы касались его души и исторгали из нее целительные слезы. Уж не сама ли любовь его обрела свой голос и звучала в тишине этого вечера!

Очарованный Кавалер поспешил к нездешнему видению. Ночь уже кончалась, когда он наконец остановился. Оглядевшись, он понял, что находится на прежнем месте. Сомнений не было, он трижды, если не более, обошел вокруг озера, но пригрезившаяся усадьба не попалась на его пути.

Расстроенный, он решил возвратиться домой. По дороге он расспрашивал окрестных жителей о доме у озера. Никто не мог ему ничего ответить, и лишь один нищий старик, которого считали выжившим из ума, рассказал, что слышал об этой усадьбе. Никто не знает, когда и кто ее построил. Немногие видели ее, однако для всех них это было грозным предзнаменованием, ибо вскоре они умирали. Были, конечно, и такие, что, любопытствуя, пытались проникнуть в дом, но они безвозвратно исчезали.

Кавалер предался раздумьям: «Что мне теперь жизнь без любви? Знать, что моя Дама счастлива без меня — слабое утешение. Не лучше ли пойти навстречу судьбе, которая уже поманила меня в иной мир?»

И снова он очутился у озера и стал искать свой мираж, но только в ночь полнолуния, когда он переплыл озеро, не спуская глаз с видения, он натолкнулся на гранитные валуны, окружавшие дом. Оглянувшись последний раз на озеро, он отметил, что усадьба не отражается в застывшей воде. Лунный свет мерцал, вторя его дыханию. Кавалер вошел.

Тишина, царствовавшая снаружи усадьбы, вдруг рухнула, как разбитое стекло. В прекрасно убранных залах горели канделябры и звучала музыка. Как и прежде, она задевала самые потаенные уголки души. Он прошел по причудливым галереям и в последней комнате увидел хозяйку. Прелестная девушка встала от клавесина ему навстречу. Может, фантазия Кавалера подыграла ему, но показалось, что она так похожа на его возлюбленную Даму. И конечно же, он произнес слова любви, а она ответила ему.

Счастью Кавалера, думалось, не будет конца. Его новая возлюбленная словно подхватывала его чувства и превращала их в музыку. День проходил за днем, ночь за ночью. «Как восхитительна смерть, если я умер!» — думал Кавалер и боялся, что сон его кончится. Но он не кончался. И это состояние полнейшего блаженства стало надоедать ему. Он устал от своих чувств, от музыки, ибо мелодии повторялись. Он не мог упрекать хозяйку, ибо понимал, что он сам тот источник, из которого она черпает вдохновение. Однако неприятная мысль, что его возлюбленная лишена собственной души и лишь отражает его душу, отравляла его блаженство.

Все реже звучала музыка в доме, и наконец Кавалер решил вырваться из усадьбы, чего бы это ему ни стоило. Улучив момент, он подошел к дверям и попробовал открыть их. Заперто. Он готов был разрушить весь этот дом, чтобы только вырваться наружу.

Тонкая, прозрачная рука протянулась из-за его спины и коснулась дверей — они легко открылись. Он оглянулся. Перед ним стояла хозяйка дома. С той же улыбкой, что встретила его, она протянула ему серебряную флейту. Как лепестки цветка, скользнули по его лицу ее губы, и Кавалер очутился на другом берегу озера.

Был вечер, только он не знал, какого года, ибо ему казалось, что он прожил в доме не меньше половины своей жизни. Любопытство повело его к знакомым местам. И первый человек, к которому он отправился, конечно, была его Дама.

Она ничуть не изменилась и не выказала никакого удивления по поводу столь долгого его отсутствия. То же самое повторилось и с Музыкантом. Осторожно выбирая слова, Кавалер невзначай справился о времени их последней встречи.

— Не изволите ли вы шутить? Мы расстались с вами три дня назад.

«За три дня мир так изменился, что я едва верю себе, — подумал Кавалер. — Уж не сошел ли я с ума?»

Музыкант сел к инструменту и подарил Даме изящный менуэт, сочиненный в ее честь.

— Прошу прощения, — обратился Кавалер, — но я хотел бы также выразить свои чувства с помощью благородного искусства музыки.

Он поднял серебряную флейту из дома на озере и стал играть. Вся память о чувствах, что он испытывал к Даме, излилась в его игре. Он и сам не знал, как это его пальцы находят нужные ноты. Но самое удивительное, что эта мелодия преображала его самого. Его переживания, выражаемые в звуках, достигали апогея и исчезали. Он освобождался от своих чувств, не жалея о них и не привязываясь к той, что вызвала их. Эта музыка, эта звучащая любовь делала его свободным.

Кавалер опустил флейту. Его возлюбленная Дама едва держалась на ногах, и восхищенные глаза ее были полны слез. Зато соперник его трясся от ярости.

— Не может быть! — закричал он. — Это игра дьявола! Ты колдун!

Выхватив шпагу, он требовал, чтобы Кавалер немедленно защищался. Тот стоял неподвижно. Любовь Дамы звала его к себе. Ненависть противника угрожала его жизни. Но он был свободен и от того и от другого! Мудрость открыла в нем иные глаза и иные уши, и, боясь искушения, он отбросил волшебную флейту, но тишина его души хранила тысячи новых мелодий. Соперник с яростным криком вонзил в него шпагу, но не убил его. Даже следа от раны не осталось на теле Кавалера. Тихо улыбнувшись, он повернулся и двинулся по пути, ведомому лишь ему одному. От него исходил свет. Следом за ним, забыв обо всем, отправилась Дама. Музыкант, опустив голову, также поспешил за тем, кому в одно мгновение открылась истина.

Ткачи времени

У короля Догрэна заболело сердце. Лучшие лекари немедленно собрались к властителю, готовые приложить все свои знания и опыт, чтобы исцелить его, но после осмотра только растерянно развели руками. Королевское сердце билось совершенно четко и ровно. Его Величество король Догрэн мог считать себя абсолютно здоровым. Встревоженные придворные перевели дух, в храмах отслужили благодарственные молебны.

В самом деле, мало кто в истории страны правил столь славно и мог гордиться собой, как нынешний владыка. Он не насаждал новых законов, сквозь пальцы смотрел на несоблюдение старых, противоречащих здравому смыслу. Он был всегда доволен тем, что имел, и не ввязывался в войны с соседями, чтобы под благовидными предлогами расширить свою территорию и обогатиться. Он не вмешивался в дела своих подданных. Наконец, рядом с королем не было многочисленной родни и наследников, которые бы, в угоду своим интересам, пытались вовлечь его в тайные игры и посеять смуту и хаос в жизни страны.

Итак, Догрэн не мог сомневаться в преданности своих подданных, но сердце у него продолжало болеть, и по ночам королю казалось, что оно останавливается. Он просыпался в холодном поту, не зная, что делать и как успокоиться. На него наплывал целый поток мыслей и воспоминаний, и он старался понять, правильно ли он жил и живет, не говорит ли с ним совесть языком его сердца. Высокая оценка, одобрение и похвалы окружающих не могли рассеять его сомнения. Разве мог кто-нибудь лучше него самого знать мотивы его действий и выбора? И кто бы догадался, что король вовсе не могуч и бесстрашен, не мудр и дальновиден, а совсем наоборот…

С детских лет и всю последующую жизнь Догрэн оставался одиноким, неуверенным ребенком, который любыми способами пытался избегать лишних волнений. Судьба возвела его на престол, и король превратил его в раковину, которая позволяла ему жить своей собственной жизнью, не вовлекаясь в посторонние заботы. Обеспечив себе свободу, король предоставил ее и окружающим. Ведь наибольшее зло несут миру те, кто пытается переустроить его, хотя бы из лучших побуждений. Мало людей, имеющих доверие к своей судьбе… И король Догрэн оказался мудрецом поневоле. Не противореча придворным, выслушивая противников, откладывая разрешение острых ситуаций, почитая более всего покой и мир в стране, как и в душе, король добился всеобщего благоденствия. Жизнь при его правлении протекала спокойно и тихо, каждый мог устроить свой быт соответственно своему вкусу, а король не считал расходов, лишь бы удовлетворить недовольных и сохранить мир и благополучие. Тогда у подданных не оставалось поводов тревожить своего владыку.

Да, но сердце короля продолжало болеть, и страх смерти не покидал Догрэна. Странные предчувствия и размышления посеяли в нем тревожные фантазии.

В покоях короля стояли старинные напольные часы. Золотые стрелки кружили по перламутровому циферблату, тяжелый маятник, с лицом мифического существа, раскачивался, являя в одной стороне счастливого, улыбающегося юношу, в другой — искаженный страданием лик старика. Догрэн слышал историю, связанную с этими часами. Некогда один из его предков отправился на охоту. В его отсутствие старый придворный мастер решил проверить механизм часов и остановил их. В этот же момент король, находившийся далеко в лесу, умер прямо в седле, не докончив начатой фразы. И с той поры часы потеряли способность вызванивать трогательную мелодию, которая увеселяла гостей и сопровождала первый танец на балах.

Догрэн, прислушиваясь к стуку маятника, с ужасом обнаружил, что ритм его совпадает с биением его сердца. И когда страх подгонял ритм сердца, то маятник также ускорял движение. Король собственноручно заводил часы, следил за их боем и запретил под страхом смертной казни кому-либо трогать их. Меж тем тревожные сны и все не стихающая боль в сердце навели короля на мысль поискать помощи у часовщиков. Что если жизнь человека так связана с жизнью часов, то возвращение полноценной работы механизму вернет благополучие сердцу? Десятки мастеров стали приходить во дворец по приглашению короля и осматривать часы, но никто не имел смелости дать совет. Помимо королевской их собственная жизнь висела на волоске из-за неправильного решения.

Но однажды кто-то из придворных рассказал Догрэну странную историю, случающуюся в день зимнего солнцестояния, когда солнце, двигаясь на север, останавливается и начинает идти на юг. В тот декабрьский день, с наступлением темноты, над городом появляется неведомая башня. Высота ее пугает воображение, но смелому открывается темная дверь. Узкая винтовая лестница кажется бесконечной, но сверху на нее льется чуть зримый свет. После долгих часов подъема любопытный оказывается в просторном зале. Его стены сплошь увешаны часами, и их тиканье сливается в мелодию, исполняемую десятком ручьев. Когда раздается бой, угли в огромном камине вспыхивают в такт, как глаза огненных чудовищ. У длинного широкого стола сидят три старика с окулярами в глазах. Склонившись над часами, они колдуют нал, механизмами, и свет ярких канделябров играет на их сморщенных лицах. По краям стола сидят двое, и их профили отбрасывают огромные, четкие тени на освещенную стену. Третий сидит спиной к входу, и его лысый череп напоминает скелет. Кто может быть в образе этих зловещих стариков, как не прошлое, настоящее и будущее. И быть может, кто-то из этих вечных часовщиков смог бы оказать услугу королю с его часами?

Совет придворного пришелся впору, Догрэна захватила эта история, и в ночь зимнего солнцестояния, накануне Рождества, он уже стоял у башни. И все, что рассказывали ему, явилось в действительности. Король встретился со стариками. Страх смерти заставил его обратиться к часовщику будущего. Не поворачивая головы, тот глухо рассмеялся. «Твои дни сочтены, о король, так же как завод твоих часов. Я не в силах помочь тебе без участия прошлого, ведь именно в нем заложена колея твоей жизни!»

И король с глубоким поклоном приблизился ко второму старику. Часовщик встал и вытащил из глаза свой окуляр. Дворцовые часы из покоев короля внезапно выросли перед ним. Старик улыбнулся и запел какую-то знакомую мелодию. Бесконечно далек был его голос, словно из бездонного колодца, но он вдруг пробудил механизм часов, и те зазвенели нежными колокольчиками мелодию дворцового менуэта. Воспоминания детства охватили короля и, как сон наяву, потекли перед его мысленным взором.

Вот он юный принц, рано лишившийся родителей. Кто-то из опекунов правит страной до его совершеннолетия. Хрупкий, мечтательный мальчик, он никому не внушает опасений, и заботой о нем утруждает себя лишь несколько ленивых слуг. Жизнь Догрэна скучна и неинтересна, пока не появляется в ней прелестная девочка. Они случайно встречаются во время прогулки и испытывают взаимную симпатию. Девочку зовут Урмила, и она так же одинока, как принц. Она живет на острове, и у нее есть парусная лодка, на которой она путешествует. Конечно же, она приглашает Догрэна в свои владения. Вот они на скалистом острове. Огромные камни, поросшие мхом, кажутся то застывшими драконами, то рыцарями на боевых конях, то небольшими замками, окруженными зубчатыми стенами. Потом они спускаются в подземелье. Обширная пещера напоминает волшебное царство. Голубоватые сталактиты спускаются с потолка и чередуются с хрустальными друзами и ледяными сосульками. Серебристый свет проникает сквозь далекое отверстие в потолке, и лучи падают на каменный трон, на котором играет сиреневый отблеск.

Принц в полном восторге садится на трон, не спросясь у хозяйки. Она же в испуге смотрит на Догрэна и делает ему предостерегающие знаки.

Внезапно раздаются тяжелые шаги, и появляется высокий рыцарь в бронзовых латах. Он выхватывает меч и грозит мальчику: «Как ты посмел занять мой трон?» Напрасно принц пытается ускользнуть от него. Рыцарь неумолим и преследует его по пятам. Вот его сверкающий клинок занесен над головой Догрэна, но неожиданно замирает. Урмила заслоняет собой принца, и нежный голос поет песню. На звуки ее голоса сотни бабочек с бархатными разноцветными крылышками слетаются со стен пещеры и облепляют рыцаря. Он, скованный живым покрывалом, бессильно опускается на каменный трон. Песня окончена, рыцарь освобождается от доспехов. За забралом открывается прекрасное лицо старика, седая борода и копна волнистых волос. Он рассказывает сказку о любви, и принц и его подруга понимают, что эта история о них. Словно свет поселяется в их душах, и радость переполняет их. Пройдут века, а эта встреча Догрэна и Урмилы навсегда останется и не исчезнет, вещает старик. Какие бы испытания ни посылала им судьба, они все равно вернутся друг к другу. И вот тогда зазвучала мелодия менуэта. Принц и Урмила преклонили колени перед стариком, и он благословил их сверкающей аметистовой короной. «Ваш союз вечен, дети мои, и ничто на свете не заменит вам вашей любви и преданности друг другу».

Меж тем тревога охватывает Догрэна. Он отсутствовал так долго, слуги уже, наверное, ищут его. Он бежит к берегу. Там уже стоят люди, ожидая его.

Вот они в лодке плывут прочь от острова. «До свидания, принц!»— доносится голос Урмилы. «Я вернусь!» — отвечает он.

Но, нет, он не вернулся. Жизнь увела его к другим берегам. Страх и неуверенность в себе помешали ему сдержать обещание, так же как ответить на призывы иных красавиц, ищущих дороги к его сердцу. Он остался отшельником, замкнувшимся в своем мире. И теперь в конце пути обнаружил, что за тщательно оберегаемым покоем не существовало ничего стоящего, ради чего он потратил свою жизнь.

Опустив голову, стыдясь себя, стоял король Догрэн перед стариком, удивительно похожим на бронзового рыцаря с острова.

— Не унывай, — улыбнулся часовщик, — и не жалей утрат. Сказать по правде, прошлое всегда привлекает. То, что далеко, — прекрасно, но, к счастью, жизнь принадлежит еще и настоящему!

И король остановился перед третьим часовщиком.

— Могу ли я что-нибудь изменить в своей жизни, чтобы избежать смерти? — вопросил он хозяина настоящего.

— Действуй, а не собирайся, тогда у тебя появится шанс, — был ответ.

Король вернулся во дворец, и придворные едва узнали его, столь он переменился.

Он начал расспросы об острове из своего детства. Увы, никто не слыхал о нем. Те, кто мог что-то знать, уже давно покинули этот мир. Тем не менее на какие-то следы Догрэну удалось напасть. Он узнал, что в море, недалеко от его владений, лежит остров Одинокой Феи. Никто никогда не видел ее саму, так же как никому не удалось ступить на зачарованный берег. Подводные рифы, сильный прибой, неприступные скалы защищают остров от мира, и попытка проникнуть на него может стоить жизни. Тем не менее множество мореплавателей пытались приблизиться к нему. Чудесная музыка доносится из глубины острова и чарует путешественников. Порой звучит и дивный голос самой феи, но даже с высоких мачт корабля никто не мог разглядеть ее саму. Мало ли фантазий на свете и рисковать ради них жизнью в пору лишь юнцу или безумцу. Но король загорелся идеей попасть на волшебный остров во что бы то ни стало. Придворные дружно отговаривали его:

— Даже если фея существует, то ей уже много лет, и вас вряд ли обрадует встреча со старухой!

Догрен оставался непреклонен. И вот в прозрачный утренний час он спустился с корабля в лодку и один направился к кипящей полосе прибоя. Голос феи вел его среди яростных волн или отчаяние обреченного, но только он пробился к берегу и ступил на остров.

Древнюю старуху увидели глаза короля, но голос ее был голосом юной девушки. И когда она отозвалась на имя Урмилы, Догрэн пал перед ней на колени.

— Я вернулся, простишь ли ты меня, моя бедная фея?

И в ответ она запела, повторяя мелодию менуэта. Догрэн поднял глаза и увидел вновь перед собой чудесный образ красавицы, явившейся ему в юности.

Рука об руку они сошли в лодку, чтобы плыть в королевский дворец.

Миновал год, и снова тревога погнала короля в башню трех часовщиков.

— Сердце мое болит! — сказал он старику, имевшему власть над будущим. — Скажи мне, что делать? Ждать ли смерти или надеяться на чудо?

— Ты уже явил чудо, вернув молодость своей возлюбленной, но твой выбор еще не закончился. Готов ли ты умереть на вершине славы и любви или предпочтешь остаться жить, потеряв себя?

— Я не понимаю тебя. Что ждет меня во втором случае? — переспросил король.

— После ухода Урмилы остров умолк, и ничто не нарушает его тишины. Вместе с музыкой увяли прекрасные цветы, песок засыпал пути в волшебный грот, пещера, где стоит трон, потускнела, и бабочки не взлетают больше со стен, чтобы украсить остров. Согласишься ли ты отдать себя фее? Стать частью ее души, стать ее вдохновением и голосом, превратиться в музыку волшебного острова?

— Да! — просто ответил король. — Я согласен.

И, услышав его слова, все три часовщика встали со своих мест и поклонились ему. И у всех трех было словно одно лицо. И у Догрэнa перестало болеть сердце, и сам он исчез, а фея вернулась на остров, и чарующая музыка звучала на нем и днем и ночью.

То же случилось и с придворными часами. Каждый час из них лилась новая мелодия, и, хотя их не заводили, они шли без остановки, отмеряя время.

Хранитель

В старом королевском замке, который никто уже не посещал и будущее которого не сулило никаких перемен к лучшему, городская мэрия решила устроить хранилище скульптуры. Искусство уже не имело спроса у жителей города, и, оставив малую толику в музах, всю массу изваяний из бронзы, мрамора, гранита и гипса отправили в замок. Следовало составить подробную опись скульптуры, но желающих день-деньской корпеть Над толстыми инвентарными книгами в холодном помещении оказалось немного. Одних отталкивало нищенское вознаграждение за работу, других — общество молчаливых статуй. Исполненные жизненного порыва, они застыли в разнообразных позах, словно пораженные взглядом Медузы-горгоны, и печать смерти делала их порой просто страшными, особенно в сумраке и тишине замка, где их незавершенное движение, накопив за долгие годы сокрушительную силу, готово было разорвать пространство. Атмосфера усугублялась и мрачной историей об убийстве владельца замка в одной из комнат.

Тем не менее на место хранителя отыскался-таки один старый скульптор. В былые годы он являл недюжинный талант, и его произведения пользовались успехом. Правда, ходила о нем странная слава, будто люди, позировавшие ему, вскоре сходили в могилу.

Но чего не выдумают сплетники, зато родственники, водружавшие на могилах ушедших памятники, восторгались их выразительностью и схожестью с оригиналами. И, конечно, желающих увековечить себя в камне или металле находилось предостаточно. Старик мог бы жить припеваючи и сколотить себе состояние, но то ли был он скрягой, то ли использовал свои сокровища на тайные страсти, но всегда его встречали в одной и той же заношенной старомодной одежде и порою даже на вид голодным. Злые языки прозывали старика алхимиком, подозревая в поисках философского камня. Старый чудак вечно таскал с собой осколки и куски древних зеркал и разглядывал статуи и живопись не прямо, а через зеркало. Он считал, что отражение в стекле являет иной образ, чем оригинал. Таким рассуждением решался, кстати, и вопрос о философском камне. Зеркало являлось как бы аллегорией его, только вместо преображения простого металла в золото оно способствовало видению иного смысла вещей. Например, во лжи можно прозревать истину, в уродстве — красоту, в безобразии — гармонию…

Вторым персонажем этой истории была прелестная маленькая балерина по имени Эльвира. Судьба ее сложилась не слишком-то удачно. Подвернутая нога, растянутые связки закрыли для нее сцену, и она с горя бросилась в первые двери, где работа могла бы успокоить ее и помочь залечить душевную рану. Цельность и полнота ее натуры не терпели застылости. Все вокруг нее должно было исполняться жизни, двигаться, танцевать. И, конечно, мир застывших скульптур встретил ее страшным диссонансом.

Торжественная тишина замковых покоев возмущенно напряглась, когда в нее вступила эта девушка, исполненная весенней силы. И не прошло и месяца, как в замке все переменилось.

Старый хранитель, обычно проводящий долгие часы у камина, покинул теплое местечко в привратницкой и двинулся осмотреть свои владения.

Эльвира расставила скульптуры, объединив их по возрасту, чувствам, наполнив сюжетом их движения. Старики сошлись в уголке посудачить о былом, воины стали в боевые позы, готовые к бою, дети собрались в кружок для беспечной игры, а гордые и величественные памятники повернулись спиной друг к другу, дабы никто не оспаривал их превосходства. И конечно же, юные влюбленные смотрели теперь в глаза друг другу.

Хранитель онемел от удивления, когда, держа в руках зеркало, взглянул на скульптуры. Особенно его возмутила пара под названием «Веронцы». Мраморный юноша, склонив колени, протягивал руки к девушке, которая застыла в движении навстречу, приложив пальчик к губам и прижимая руку к груди, чтобы успокоить бьющееся сердце. Воистину, обреченная ранней смерти, любовь в расцвете своих надежд являла себя в этих фигурах. Но какой бы Ромео не пожелал встретить на пути своем нежнейшую Джульетту, подобную этому изваянию. И какая бы Джульетта, живущая в каждой женщине, не устремилась бы к пылкому и мужественному Ромео!

Истошный крик старика нарушил тишину зала:

— Что ты сделала, негодная девчонка! Кто тебе позволил?

— Что я сделала? — недоуменно откликнулась Эльвира.

— Да ведь они были печальны, а теперь улыбаются! Вместо трагедии роковой любви эти Ромео и Джульетта исполнены безоблачного счастья!

— Может, это заметно только в зеркале? — спросила девушка.

— Сегодня в зеркале, завтра на мраморе. Нас засудят за порчу скульптуры, и остаток дней мы проведем в тюрьме!

— Ну, наш замок не сильно от нее отличается…

Не находя возражений, старик смолк и вернулся к камину.

Эльвира продолжала властвовать в замке. Однажды она обнаружила букет нежно-алых роз на своем столике. Книга учета оказалась раскрыта на описании Ромео, и Эльвира затрепетала, взглянув на статую, но тотчас ей стало неловко за свои мысли. Однако общение с обитателем замка, столь явственно напоминающим о себе, следовало поощрить, и, пригласив музыкантов, Эльвира устроила ночной бал. Парами выстроились скульптуры, зажглись свечи в канделябрах, зазвучала старинная музыка.

Воспользовавшись открытием хранителя, юная балерина расставила вдоль стен старые зеркала. Ветер колебал пламя свечей, и под звуки менуэта тени танцевали в зеркальной глади. Эльвира сама пустилась в танец с тенями. Как амазонка, она сражалась с воинами, подобно весталке, соединяла степенных, шаловливым Эросом утешала печальных и, дразня, убегала от исполненных гнева. Бал удался на славу. Музыканты аплодировали ей, а она разносила дамам цветы.

Меж тем время шло. День проходил за днем, и образ Ромео все глубже проникал в сердце девушки. Часами она могла наблюдать за ним и чувствовала, что и он смотрит на нее. Но каково же было возмущение Эльвиры, когда она вдруг обнаружила привязанность хранителя к бедной Джульетте! Однажды он, изменив огню камина, собрал свои вещи и переместился в угол залы против фигуры возлюбленной Ромео. Потом как-то раз Эльвира видела, что старик целует скульптуру. «Как он смеет прикасаться к Джульетте? Ведь она принадлежит Ромео!» — думала Эльвира, позабыв, что это не живые люди, а статуи. И тут же в ней вспыхнуло чувство вины. Ведь и она, если б смела, коснулась бы губ прекрасного юноши…

Однако не так безобидны оказались игры со скульптурой замечтавшихся людей, и однажды хранитель должен был горько поплатиться за свою нежность к Джульетте. Отражение Ромео в зеркале ожило и, выхватив шпагу, ринулось на старика. Сорвав со стены ржавую рапиру, хранитель защищался, но напрасно. Зеркальный юноша нанес удар и проколол ему плечо. Второй удар мог бы оборвать жизнь старика, но тот швырнул в зеркало рапиру. Стекло жалобно хрустнуло и разлетелось на куски. Противник исчез.

Эльвира с трудом перевязала рану и остановила кровь.

— Твой возлюбленный не в меру ревнив! — заметил старик, через силу улыбаясь.

— Мой? — испугалась девушка — Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что ты знаешь. Скажи честно: хотела бы ты оказаться на месте Джульетты?

— Кто бы отказался от этой чести? Быть достойной такой любви — мечта каждой девушки…

Старик долго болел, и, когда он вернулся, Эльвира не узнала его. Седины заметно убавилось — возможно потому, что он сбрил бороду и остригся, — морщины расправились, черты лица приобрели ясность и гармонию. Он стал удивительно схож с портретами итальянского Возрождения — та же одухотворенность глаз, смелость и решительность позы, благородство жестов. Единственное, чего ему не хватало, — это старинное платье и шпага на перевязи, в остальном он выглядел как вельможа, погруженный не во внешние заботы, но в глубину мыслей и чувств. Теперь как никогда он соответствовал своему прозвищу — алхимик. Он перестал обращать внимание на мраморную красавицу, но все чаще взгляд его останавливался на Эльвире. Он мог показаться дерзким, но балерина не могла обижаться. В нем не было и тени порочного сластолюбия. Какое-то тайное страдание порой заволакивало его глаза, но свет их не мерк, а разгорался сдержанным мужеством. И вот однажды утром фигура Джульетты оказалась расколотой на куски. Можно было не спрашивать, чьих рук это дело. Хранитель не задавал вопросов и не давал объяснений. Вместо этого он принес в замок глину и мрамор.

— Я создам вторую Джульетту, если ты согласишься мне позировать, — сказал он Эльвире. Она смешалась, но, взглянув на Ромео, неожиданно для себя кивнула.

И прошел год. Хранитель лихорадочно работал, забывая о времени и усталости. Он почти не выходил из замка, питаясь хлебом и водой. Эльвира долгими часами застывала в неподвижности, одалживая терпенье у скульптур. Однако душа ее не выносила бездействия, и, глядя на хранителя, девушка напрягала все свое воображение, чтобы придать ему сходство с Ромео, стоявшим за его спиной.

Наконец работа была готова. Мраморная Эльвира поднялась достойной парой Ромео. Хранитель в восхищении отбросил резец и молоток:

— Кажется, я сотворил самое большое волшебство в своей жизни!

Балерина улыбнулась ему. Ее плен кончился. Сколько тайных слез отчаяния, восторгов и грез пережила она за это время. Теперь пришло освобождение.

— Я тоже сотворила то, чего не ожидала, — проговорила она.

Она взяла его за руку и подвела к зеркалу, в которое он не заглядывал весь год работы. Рядом с Эльвирой стоял юный прекрасный Ромео во плоти.

Они вместе покинули замок. На скульптуре новой Джульетты стояло имя Алхимика, но и на фигуре Ромео была также высечена его подпись.

Черный замок

Вообще говоря, не все даже верят, что этот замок на самом деле существует. Затерянный среди других вершин горный кряж, с венчающей его скалистой цитаделью, вечно скрыт от глаз грядами облаков. В этом месте они чаще всего скапливаются и, следуя прихотливому рельефу горы, закручиваются по спирали и поднимаются вверх, чтобы затем переползти через ледяной хребет и спуститься к морю.

Вначале животные протоптали тропы к седловине, через которую движутся облака, а затем и люди стали пользоваться этой дорогой к перевалу. В древности здесь пролегал Великий Шелковый путь. И над этими местами всегда нависал и царил Черный Замок.

В ранние утренние часы он внезапно появлялся, раздвигая пелену бесконечных облаков, и все остальные вершины прятались, словно склоняя головы перед мрачным гигантом, являющим свою власть. И на фоне бледно-бирюзового неба четко вырисовывались зубчатые стены, башни, пустые бойницы, острые шпили.

Было ли это творением природы или человеческих рук — трудно сказать. Неприступные отвесные скалы, на которых возвышался замок, штурмовать отказались бы все армии мира. Тем не менее искусные аркады висячих мостов, гармоничные уступы и впадины стен, следующих линиям скал, — все было пронизано архитектурной мыслью.

Мало кому из жителей горного края доводилось проникать в этот заповедный уголок, но каждый, кто был здесь, уносил с собой самые смутные и странные впечатления. Черный Замок, среди сверкающей зелени и белизны ледников, всегда хранил свою неизменную Черноту. И не было в этом символа зла или присутствия сил мрака. Как рыцарь-монах, он был вечно облачен в свои темные доспехи, чтобы в любую минуту дать отпор незваному пришельцу. Тайный обет, незримое служение нес молчаливый страж перевала…

Много легенд и сказаний витало над Черным Замком. Вот одна из них.

Конрад Слободинус, музыкант и собиратель фольклора, много лет проводил свои каникулы у своего друга, доктора Ксаверия Джозефа. Жилище Ксаверия, расположенное в горах, на окраине древнего аула Джамагат, как нельзя более соответствовало наклонностям и хозяина, и гостя.

Когда-то шумный, многолюдный аул почти полностью вымер от чумы и, охраняемый недоброй славой, оставался за пределами дорог, которыми прельщаются любопытные путешественники. Великолепие долин, раскинувших свои цветники по берегам шумных рек с ледяной водой, фруктовые сады создавали атмосферу покоя и уюта, а музыкальные вечерние концерты на террасе дома, будившие эхо в окрестных горах, венчали гармонией счастливые дни в усадьбе Ксаверия.

Но вот перипетии судьбы изменили добрые традиции. Год, другой, третий только письма связывали двух друзей, а затем и они почти прекратились. Потом пришло печальное известие от общих знакомых, что они пытались посетить доктора, но не нашли в бывшем ауле даже места его дома. По-видимому, снежная лавина смела усадьбу вместе с ее обитателем.

Таким образом, Рок расквитался с дерзким нарушителем границ проклятого Богом места. Известие о гибели старого друга потрясло Конрада, но спустя пару лет он был потрясен еще более, когда однажды ему принесли письмо от доктора. Даты отправки не было, как и даты написания. Текст был крайне лаконичен и не содержал даже намека на какие-либо объяснения. Вкратце Ксаверий писал, что обстоятельства его жизни сильно затруднились и в предвидении дальнейших осложнений он просил Конрада найти время и приехать к нему. Суеверный страх музыканта сменился стыдом. Наверняка произошла какая-то путаница. Письмо должно было быть отправлено лет семь назад, но видно пролежало где-то забытое или отложенное. Однако что-то подсказывало Конраду, что послание могло быть и недавним.

Как бы то ни было, музыкант собрался в дорогу. Посвященная в историю доктора, вместе с ним поехала его тринадцатилетняя крестница Альбина. Любовь к музыке сближала ее с Конрадом, но более всего она пленялась романтическими фантазиями Конрада.

История проклятого аула и исчезнувшего доктора захватила воображение девочки, и она ждала самых неожиданных приключений. Через неделю-другую они достигли гор и вышли на дорогу, ведущую к Джамагату.

Да, следы лавины, словно слизавшей языком лесистый склон горы, свидетельствовали о катастрофе, но в остальном все оставалось на месте — пустой аул, цветущие сады и — главное — жилище доктора. Двери оказались не заперты, но запустение и густой слой пыли явно свидетельствовали, что дом давно нежилой.

Гости решили провести здесь несколько дней и насколько возможно разъяснить судьбу хозяина. Его образ словно незримо витал в воздухе усадьбы. Конрад глядел на старые, изогнутые стволы диких яблонь, и ему вспоминалась сухая неподвижная фигура Ксаверия. Как часто в закатный час, который доктор называл священным, он выходил в сад и, садясь по-турецки под деревом, замирал в молчании. Он слушал «тишину мира» сквозь трели сверчков, замирающее пение птиц, шум горной реки…

Полностью замерев, Ксаверий мог останавливать дыхание и становился невидимым. Нет, конечно, он не исчезал из окружающего пространства, но настолько сливался с ним, что его невозможно было отличить от придорожного пенька или замшелого валуна. В узком лице сквозили черты древнего, мудрого змия.

Музыкант наклонялся над маленьким садовым прудом, осеченным плакучими ивами. В нем догорали последние краски темнеющего неба, и память являла ему тихую, медленную улыбку на лице его друга. Его глаза, внимательно смотрящие на мир, напоминали крохотные колодцы со светло-зеленой водой, долго излучали серьезность, а затем в них начинал брезжить едва заметный свет. Он нарастал и постепенно превращался в свет улыбки. Казалось, что доктор улыбался уже не одним лицом, а всем телом, всей душой, обращенной к собеседнику.

Речь Ксаверия напоминала звуки струящейся воды и стук камней друг о друга. Она заставляла слушать себя даже животных. Как часто злобно лающие собаки внезапно смолкали, услышав голос доктора, и являли полнейшую готовность ему служить.

Завершая портрет его, нельзя не упомянуть о походке. Он двигался, как кузнечик, то рассчитывая каждый шаг, то перелетая немыслимые расстояния, словно на незримых крыльях.

Была ли причиной тому ясность воспоминаний, жажда открыть истину или взбудораженное воображение, — но Конрад постоянно ощущал присутствие друга в покинутой усадьбе. И это была не фантазия! После полуденного зноя он находил только что политые кусты роз, или переместившиеся по участку огромные камни, на которых любил сидеть доктор, или фантастические коряги, вдруг украсившие старую изгородь. А тихие шаги в уснувшем доме, а легкое дыхание, а запах мяты? Ксаверий любил ее аромат и натирал ее листьями ладони и грудь.

И вот наконец, на седьмую ночь, он приснился Конраду. «Я рад твоему приезду, — сказал он, — но ищи меня в Черном Замке!»

Музыкант, проснувшись, еще сомневался в своем видении, когда к нему пришла крестница.

— Он приходил к нам и просил искать его в Черном Замке.

В тот же день они отправились к перевалу. Погода не благоприятствовала им, облака закрывали небо, холодный ветер то подталкивал в спину, то дул в лицо.

К вечеру путники разбили лагерь у подножия горы, на вершину которой должны были взобраться. Конрад с сомнением осмотрел несколько троп, ведущих в гущу деревьев. Какая из них окажется верной?

Стемнело, и они легли спать. Среди ночи их разбудили странные звуки. Казалось, что земля вокруг их лагеря превратилась в болото и кто-то невероятно грузный и большой, сотрясая почву, обходит их стоянку. Тяжелое, свистящее дыхание наполнило пространство. Конрад вскочил и раздул догорающие угли костра. Густой туман окружал путников. Среди него неясно проступала фигура гиганта с посохом в руке.

— Кто ты? — едва сумел вымолвить музыкант.

— Ксаверий! — гулко прошептал призрак, и страх отпустил Конрада.

Он вспомнил странный случай, когда они с доктором должны были пройти через перевал к морю. Осень вступила в свои права, в долинах шел непрерывный дождь, а выше на перевале все белело от снега. Помимо трудностей пути им грозила опасность соскользнуть в пропасть, тем более что угадать тропу не было никакой возможности. И вот так же во мраке ночи их разбудили тяжелые шаги. Фигура призрачного гиганта выросла перед ними и махнула им рукой. «Нам нужно к морю!» — крикнул доктор, и они пошли сквозь ночь и туман. Время казалось остановившимся, а путь бесконечным, но, когда наконец наступил рассвет, они очутились по другую сторону гор, на дороге, спускавшейся к морю. Перейти через перевал, миновать ледники, перебраться через обрывы и пропасти, пересекающие путь, даже в погожие летние дни требовало не менее трех дней. Но они, не поднимаясь и не спускаясь, преодолели этот путь за одну ночь вместе с туманом, поглотившим каменные хребты. Это было чудо, и доктор, чувствуя неубедительность своих объяснений, сказал тогда:

— Я знаю, что в это трудно поверить, но я родился на свет вместе с моим двойником в загадочный час, позволяющий самому предопределить судьбу. Я выбрал человеческую жизнь, он же предпочел жизнь природы. В то время, пока я развивал свой ум, он услаждал свои чувства. Со временем нам стало трудно понимать друг друга. Он превратился в духа Природы, соединившись со стихией тумана. Растения, животные, камни доступны ему. Он бродит по земле и приходит ко мне лишь изредка, чтобы похвастаться своей силой, здоровьем и властью над стихиями. Он познал многие тайны и хочет убедить меня в том, что его выбор правильнее моего. Яне собираюсь с ним спорить, хотя часть моей души принимает участие в этом соперничестве с моим двойником. Порой мне даже мнится, что он — вторая половина моей души, живущая особенной, другой жизнью, чем я. В трудную минуту я прибегаю к его помощи, и он радуется, что я не могу обойтись без него. Вот и сейчас мы прошли сквозь горы по тайной тропе Тумана.

Конрад протянул руки в темноту: «Нас ждет твой брат, Ксаверий! Отведи нас к нему!»

Колеблющаяся фигура гиганта залилась беззвучным смехом.

«Та, та. Я отфету фас к прату. Он теперь хосяин самка, но он мертф, а я шиву. Он присрак, а я такой, как всекта!»

И вот, следуя за странным двойником доктора, они поднялись к воротам Черного Замка. Там, прижимаясь к скалам, они стали свидетелями ожесточенного сражения. Гремел гром, сверкали молнии, и при их свете мрачные тучи, принявшие вид несметного воинства, облаченного в рыцарские доспехи, шли на приступ. Немногочисленны были защитники цитадели, но их мечи разили без промаха, сшибая со стен нападавших, а на самой высокой башне стоял человек в короне. Он управлял сражением. Звук его рога вызывал шквальный ветер, который отбрасывал врагов к подножию каменных утесов. Напор атакующих ослабел. В небе вырисовались две сцепившиеся фигуры — Льва и Единорога. Король натянул лук и выстрелил. Сверкнула молния, и со страшным ревом Лев низвергся на землю. Торжествующий Единорог ударил копытом о скалу. Она расщепилась, и гигантский осколок смел оставшиеся отряды облачных войск в темную бездну. Знамена с образами Единорога взметнулись над стенами, возвещая победу. Прогремели торжественно трубы, растворились ворота, и путники вошли в замок. В нем сверкали огни сотен канделябров, залы были празднично убраны, слуги торопливо накрывали столы и убирали следы недавнего сражения. Звучала тихая музыка, в танце двигались дамы и рыцари. Это казалось фантастическим сновидением, но каково же было изумление Конрада, когда, войдя в тронную залу, он увидел своего друга. Ксаверий сидел на троне, и голову его венчала драгоценная корона, но доспехи носили следы тяжелого, кровопролитного боя. Король был смертельно бледен, хотя знакомая улыбка брезжила в его глазах.

— Ты пришел вовремя, друг мой, прими мою благодарность, — молвил Ксаверий. — Ныне тебе надлежит узнать историю Черного Замка, с которым оказалась связана моя судьба, а через меня и твоя, приведшая тебя в эти стены. Тебе известно, что эта грозная цитадель стережет путь к перевалу. Через него лежит дорога к морю и южным землям, которые защищает горный хребет. И вот именно через эти ворота времена года, чередуясь друг с другом, проходят в обширный и благодатный край. Надо ли убеждать тебя, что каждый из сезонов, будь то осень, весна, лето или зима, требует своего времени и оно должно быть справедливо и равноценно, ибо от этого зависит и урожай, и здоровье, и сама жизнь населяющих эти места.

Но, увы, духи природы дики и своевольны. Они не признают Разума и подчиняются лишь силе. Однако мы не можем судить их строго, ведь сами люди подают дурной пример. Земные пороки отражаются в других мирах, как в зеркале, искушая и возмущая несметные силы. И вот на мирные поля низвергаются ураганы, на спокойствие морей налетают бури, на изобилие лесов нисходят пожары. Черный Замок издревле призван блюсти справедливость и равновесие стихий. Время служения прежних властителей замка миновало, и началась борьба за трон.

Ты знаешь моего туманного двойника, чья жизнь странно связана с моей. В этой связи так мало привязанности и любви, но в изобилии ненависти и соперничества. И вот он однажды явился ко мне, прося о помощи. Замком завладели горные тролли, и у перевала идут бесконечные бои. Безвластие породило в стихиях полный хаос и сумятицу. Мой Туманный Гигант принял участие в борьбе с троллями и претендовал на трон Хозяина Черного Замка. Его сил было недостаточно, только власть человека могла принести победу и восстановить равновесие и порядок. Я последовал его зову и помог получить корону.

Однако мой торжествующий двойник водрузил на себя венец короля, а древние хранители вручили мне ключи от перевала и других тайных областей этого края. В бешенстве, что он получил только видимость власти, мой двойник забыл о благодарности и вступил в сговор с изгнанными троллями. Мне ничего не оставалось, как принять корону и всю власть в Черном Замке. Относительное спокойствие восстановилось в горах, но оказалось, что это было затишье перед бурей.

Мой двойник продолжал тайные сношения с троллями, и они выковали для него вторую корону, такую же, как первая, и утверждали, что у перевала не один, а два хозяина. Опять мы противостояли друг другу…

Тут я должен рассказать тебе о Золотой Долине. Кроме перевала, в моих владениях находится удивительнейшее место, в котором можно черпать силы и вдохновение. Спрятанная в самом центре гор, окруженная непроходимыми хребтами, в нем живет Первозданная Красота Мира. Слова кажутся пустыми и бессмысленными, если пытаться с их помощью описать ее. Представь себе землю, где утро начинается весной, день воплощает лето, а вечер оборачивается осенью. Ночью в бездонном озере посреди долины встает свое солнце и изливает свои лучи сквозь радугу кристально-чистой воды. В его мягком сиянии не меркнет блеск звезд, а по берегам озера распускаются фантастические цветы с дивным ароматом, способные летать, как бабочки. Там живут одновременно тишина и музыка: приложив к уху любой камешек, ты сможешь слышать чарующую музыку, а отбросив его — наслаждаться тишиной природы. Раз в году там звучит музыка Звездных Сфер, не каждый может выдержать таящуюся в ней силу и гармонию, это дано лишь королеве фей, которые населяют Золотую Долину. Стоит ли говорить, как она прекрасна в ореоле Господней Славы, но она подчиняется строгому запрету— она никогда не должна видеть своего лица, повторяющего ангельский лик. Иначе нарушится гармония небесной связи, и, не вынеся Музыки Сфер, она погибнет. От нее зависит равновесие стихий на перевале. Мелодию Звездных Сфер королева передает Черному Замку, и она усмиряет мятежных духов и укрепляет защитников и хранителей перевала.

В то первое время, когда я стал королем, я не знал всего этого. Мой двойник известил меня лишь о том, что в Черный Замок должна прийти фея, его невеста, и передать в подарок мелодию для праздника. Когда я наивно попросил, чем я смогу отблагодарить ее, он ответил, что для нее уже приготовили хрустальное зеркало в золотой оправе, изготовленное горными мастерами, и мне надо лишь поднести его королеве.

Несчастный глупец, я забыл о коварстве моего злого гения! Он обманул меня, представив ее как невесту, он выведал тайну, хранящую ее красоту и жизнь, и приготовил меня к роли невольного убийцы! Не могу понять, как он мог решиться принести в жертву это святое существо. Ведь, несомненно, его сердце не могло остаться бесчувственным к ее дивному облику, глухим к ее божественному голосу, равнодушным к великой гармонии, что она заключала в себе! Но он не мог надеяться завладеть этой волшебной красотой…

Так или иначе, в ночь полнолуния, в назначенный срок, фея явилась в замок. Надо ли говорить, что я был ослеплен. Всю мою земную жизнь я предчувствовал и искал этот образ. Он грезился мне в сновидениях, манил среди горных троп. Именно таким я представлял себе моего ангела-хранителя и готов был служить ему вечно! Но я преподнес ей роковое хрустальное зеркало. Никогда прежде она не видела себя. «Кто это?» — спросила фея, и в глазах ее вместе с испугом зажглось какое-то странное удивление, интерес, земной восторг, которыми была исполнена и моя душа! Возможно ли это назвать мгновенным зарождением любви — не знаю. Она вышла на середину зала и дала знак началу праздника. Я был рядом с ней и счастью моему не было границ. Тем ужаснее был конец. На рассвете пробили башенные часы. Все смолкло. Звезды спустились к горам или вершины хребтов вытянулись на недостижимую высоту, но грянула Музыка Сфер. Ниц пали все присутствующие — казалось, сама Земля перевернулась. Лишь одна тоненькая фигурка феи стояла на ногах, и руки ее тянулись к небу. Но вдруг, как подрубленное деревце, она рухнула и исчезла. Мне лишь послышался ее голос, выкрикнувший мое имя. В нем не было укора, но лишь бесконечное страдание. О, почему я не умер тогда, отчего не лишился разума? Бал кончился сражением с троллями, но мой торжествующий двойник лже-Ксаверий покинул замок, унося зеркало с живым отражением королевы, запечатленным в нем навечно.

И все-таки это был не конец. С уходом королевы в Золотой Долине родилась новая фея, которая через год должна была исполнить миссию прежней. Уж не знаю, что за интриги сплел мой двойник, но я с удивлением услышал, что королева фей претендует на трон Черного Замка.

Видит небо, моя совесть чиста, я не стремлюсь к власти, я устал от сражений и бесконечной связи с моим двойником. Я жажду покоя, ибо ни среди земной, человеческой жизни, ни среди духов природы я не мог обрести его. Но я знаю, что все на свете должно занимать свое место. Я не могу быть равнодушен к чарам зимы, когда волшебство холода сковывает Мир, и он успокаивается от своих страстей. И мой двойник, стань он королем Перевала, стал бы покровительствовать осени. В ней его природа — дождь, туман, мгла. Фея же отдает предпочтение весне и также не может быть справедливым правителем…

Остаешься ты, мой друг. В тебе сила и дерзость лета. Ты человек и можешь блюсти справедливость, несмотря на свои слабости, а главное, твоя стихия огня близка к природе солнца. А что как не оно, вещает нам волю Божью. Я знаю, в твоих руках ключи от Перевала сохранятся надежнее, чем в руках даже самого прекрасного ангела!

Конрад склонил голову:

— Боюсь, что твой выбор пал на недостойного, но я готов пройти испытание, если того требует твоя дружба.

Ксаверий благодарно обнял его и вызвал герольдов. Загремели трубы, распахнулись все двери, и толпа разряженных гостей наполнила залы. Двойник короля, как темная скала, возвышался над собравшимися. На голове его сияла корона, но он не решался приблизиться к трону.

Вот появилась фея, и свет разлился по залу. Действительно, она являла собой воплощенную мечту, и шум восторга пронесся среди гостей. Лишь из груди лже-Ксаверия вырвался мучительный стон, и он заскрипел зубами. Король положил ладонь на меч. Все стихло. Ксаверий поднял руку:

— Склоните колени и просите Всевышнего свершить Его Волю и благословить на трон того, кто достоин править Черным Замком!

Тяжело ударил башенный колокол, и толпа опустилась на колени. Долго длилась молитва, и стояла напряженная тишина, затем неслышный голос пронесся, как ветер, через сердце каждого:

— Престол займет невинное дитя, не знавшее земной любви, если выдержит музыку Небесных Сфер!

Потолок замка стал прозрачным и словно растворился в небесных красках. Мириады звезд осыпали серебром смолкшую твердыню и окрестные горы. Зазвучала торжествующая Музыка Сфер. Никто не мог выдержать величия этой мелодии. Люди и духи теряли сознание и простирались на каменном полу. Неведомые миру голоса и инструменты звучали все громче. Лишь две фигуры держались на ногах, наконец одна из них покачнулась и тихо склонилась к лежащему перед ней королю Ксаверию. Вторая дослушала до конца величавый гимн, и корона из изумрудов и брильянтов засияла на ее голове.

Это оказалась маленькая Альбина. Она и стала властной королевой Черного Замка.

Толпа очнулась и с трепетом глядела на нее. Альбина приняла ключи от Ксаверия и, нахмурясь, протянула руку к его двойнику.

— Верни зеркало троллей! — прозвучал ясный детский голос.

Гигант не осмелился ослушаться. Девочка, размахнувшись, швырнула зеркало на пол. Сотни осколков разлетелись по залу, а на месте разбитого хрусталя явилась прежняя, некогда исчезнувшая королева Золотой Долины.

— Время твоего заточения кончилось, прекрасная фея, но вместе с ним истек срок твоей королевской власти, ибо в сердце твое постучалась рука человека, и оно отворило свои двери. Скажи, готова ли ты взять в свою обитель короля Ксаверия, чья любовь к тебе прошла через всю человеческую жизнь и шагнула за ее пределы? — спросила Альбина.

Нежнейшая из улыбок скользнула по губам феи. «Да», — послышался нежный голос.

Девочка соединила их руки и улыбнулась Конраду.

…Бал кончился, и вновь они оказались в ауле. Альбина стояла возле усадьбы доктора и тщетно пыталась найти ее следы. Словно сошел оползень и слизал дом и сад огромным языком, оставив лишь камни и голую землю.

— Я, кажется, видел самый удивительный сон в моей жизни, — сказал Конрад.

— Я тоже, — отозвалась Альбина.

— Не знаю, чего бы я ни пожалел, лишь бы снова вернуться в него! — молвил он.

— Это в нашей власти, — ответила она.

В руках ее зазвенела связка старинных позеленевших ключей с затейливыми кольцами. Альбина только что подняла их с земли. Позади в синеве неба четко вырисовывался силуэт Черного Замка. Для этих двух путников он навсегда остался зримым.

Сад людей

Опасно будить эхо в горах. Но есть места, где не только на звук откликается природа, но и на чувства, и на мысли незваных пришельцев. И тогда непредсказуемо следствие. Сорвавшийся камешек может вызвать лавину, нечаянный вздох родит бурю…

У подножия древнего вулкана в долине прозрачной и тихой реки Эрны произошло кровопролитное сражение. Войска доблестного графа Суареса Кастильского были наголову разбиты маврами. Однако не успели победители отпраздновать победу, как затряслась земля и с жутким грохотом с крутых обрывов на них обрушился камнепад, сметая на своем пути все живое. Изрубленные и покалеченные, мертвые и умирающие улеглись на разбуженной земле, которая отобрала победу и жизнь сотен людей, сделав этот бой бессмысленным. Единицы уцелевших, забыв о вражде, уходили прочь в надежде достичь родных краев. Одним из немногих, кому это удалось, был оруженосец дона Родригеса. Через месяц скитаний он, наконец, постучался в двери замка своего господина. Юная супруга рыцаря, прекрасная Инея, лишь взглянув на слугу, поняла, что за известие он принес. Однако любящее сердце не могло так быстро расстаться с надеждой. Чудом она считала свою встречу с Родригесом, он погрузил ее в мир музыки, песен, сотен историй, которые собирал в путешествиях. Лишь два года назад король посвятил его в рыцари, а до той поры Родригес был свободным менестрелем и ни одно празднество не обходилось без его песен. То нежные и задумчивые, то будящие отвагу, то зовущие в путь, они повторялись музыкантами на балах и пирах, но никто не мог передать волшебный голос певца. Воистину менестрель владел талантом, которому трудно было подыскать равный. Однако он встретил его в своей возлюбленной. Когда они с Инеей пели вдвоем, суровые рыцари хмурились и отворачивались, чтобы скрыть слезы. Но самое чудесное — до встречи с менестрелем Инея и не подозревала о своих способностях, и только любовь помогла ей открыть их. И вот ее учитель, ее возлюбленный, ее супруг покинул эту жизнь, оставив ей лишь память. Этого не может быть, решила Инея. Родригес должен был спастись, хотя бы сотни других пали рядом с ним. Она потребовала подробнейшего рассказа от оруженосца. Увы, он своими глазами видел, как трое мавров напали на господина, как удар меча разрубил шлем рыцаря, как другой сбил его с седла, как третий топтал тело поверженного копытами своего коня.

— Он мог остаться живым, — возражала женщина, — но что было дальше?

— Дальше со склонов горы посыпались камни. Один задел меня, и я потерял сознание, — отвечал, содрогаясь от воспоминаний, оруженосец. — Когда я пришел в себя, вокруг было кладбище. В сумраке наступающей ночи какой-то человек с фонарем бродил по долине. Я испугался и пополз в сторону, прячась за камни. Когда я покидал эти места, мне показалось, что рядом с фигурой, освещенной огнем фонаря, оказалось несколько всадников, но, хотя они двигались, я не слышал стука копыт.

Инея решилась:

— Готовься в путь! Ты покажешь мне дорогу к долине Эрны.

На следующий день два всадника, погоняя коней, спешили к горам.

Суровая каменная гряда, скалистые хребты, иссеченные ветрами и прокаленные солнцем, встретили путников настороженным молчанием. Огромная вершина вулкана воздвиглась перед ними, и над ней курился сизый дым. К изумлению оруженосца на месте сражения не осталось и следа погибших воинов. Только огромные куски низвергнутых камней. Неужели мавры сумели собрать всех павших и погрести их, забрав оружие и доспехи? Едва ли — в каменистой почве трудно вырыть могилы. Так же маловероятно, что мертвых бросили в реку.

До вечера искала Инея и ее спутник следы битвы, но напрасно. Когда же ночь пала на землю, на склоне горы они с трудом различили замок. Две высокие башни были устремлены к долине, и в них горел свет, и издалека они напоминали светящиеся глаза великана. Не рискуя в темноте подниматься к замку, путники решили заночевать на берегу реки.

Они встретили пастуха с козами, который охотно поделился с ними пищей и своим убогим жилищем. Он рассказал, что случайно забрел в эти места, которые считаются проклятыми. Они принадлежат дону Бальтазару Иглесиасу. Его считают колдуном, никто не знает, сколько ему лет и как давно он владеет замком на вулкане. Местные жители встречают его то в образе седобородого старика, то молодого красавца, то в виде огромной черной собаки, то убийцы-орла, похищающего коз и малых детей. Два раза в год к хозяину замка съезжаются гости, и тогда тишину долины нарушает чудесная музыка. А на склоне горы разбит волшебный сад. Деревья там напоминают по форме людей, и в иные дни торжественный многоголосый хор разносится по окрестностям, а на вершине вулкана скользят огненные змеи. Удивительно и то, что ни один из гостей замка не возвращается назад.

— Зачем же они принимают приглашение на праздник колдуна? — спросила Инея.

— Их никто не спрашивает. Просто каждый, кто выходит на дорогу в этот день и час, оказывается здесь, в какую бы сторону ни направлялся.

— Скажи, а что ты слышал о битве рыцарей и мавров, произошедшей здесь месяц назад?

— Ничего. Впрочем, в этой местности никто никогда не оставляет следов.

Пастух замолчал и подбросил дров в костер. Темная фигура высветилась в пламени и дымным столбом встала перед словоохотливым крестьянином.

— Ты неплохо рассказываешь о том, чего не знаешь! — промолвил суровый голос. — Пожалуй, я сделаю тебя привратником долины Эрны.

Глаза пастуха в ужасе вылезли из орбит, и в одно мгновение он превратился в скалу. Оруженосец закрыл лицо руками и лишь Инея, схватив шпагу, полоснула привидение по лицу. Жуткий хохот, напоминающий гром, прокатился над долиной, огонь, в костре погас, а дым рассеялся.

На следующий день Инея и оруженосец стали подниматься к замку. К их удивлению, они оказались не одни. Их обгоняли разодетые, важные гранды и прекрасные дамы. Путники пытались приветствовать их, задать вопросы, но те лишь улыбались и хранили молчание. Вероятно, настало время праздника, и в замке ждали гостей.

Смешавшись с толпой, Инея вошла в залы. Невиданная роскошь украшала покои, в центре зала мраморная лестница с широкими ступенями спускалась внутрь горы. Атам метались языки пламени, посылая гостям багровый свет. В его всполохах чудились фигуры и лица. Оруженосец схватил Инею за руку:

— Сеньора! Это битва рыцарей с маврами!

События прошлого сражения повторялись в огненном маскараде. Вот Инея узнала Родригеса, сраженного врагами. Вот, изнемогая от ран, он произносит имя Иней. Вот появляется фигура старика с фонарем и склоняется над рыцарем. «Жить!» — шепчут губы умирающего, и дым заволакивает картину…

Инея еще не успела прийти в себя, как перед ней склонился мажордом замка.

— Дон Бальтазар приветствует вас в своем доме и просит подготовиться к балу. Соблаговолите облачиться в платье, которое вам более к лицу, чем мужская одежда!

Инея надела лиловое бархатное платье. Капельки бриллиантов, разбросанные в причудливых сочетаниях, являли картину звездного неба. Хрустальный гребень льдистой диадемой увенчал ее блестящие черные волосы.

Из залы в залу переходили гости. Плеск разноцветных фонтанов, сверкание сталактитов под потолком, огромные зеркала, превращающие любое отражение в верх красоты и гармонии, — все это вместе с ароматами столетних вин опьяняло и очаровывало. Вот послышалась музыка, и высокий красавец с бледным лицом склонился перед Инеей, приглашая на танец. Она покачала головой. Второй кавалер подошел к ней, третий, четвертый — она всем отказывала. Наконец, к ней приблизился еще один, и сердце Иней забилось. Полумаска скрывала его лицо, но его черты повторяли черты дона Родригеса. Она ждала знакомого прикосновения супруга, но руки его были чужими, а тяжелые веки за прорезями маски сомкнуты.

Они кружились по залу, и не было конца этому танцу. Он обволакивал, усыплял, навевал воспоминания прошлого счастья. Вот музыка смолкла, и кавалер склонил лицо, чтобы поцеловать даму. И в этот миг Инея сорвала с него маску. Мерзкая гримаса исказила его лицо. Веки раскрылись, и в глазах, подобных мрачной бездне, полыхнул огонь. Женщина бросилась бежать. Зал за залом — и она оказалась в саду. Диковинные деревья протягивали к ней ветви, словно желая поддержать ее. Дикий ветер из замка устремился за Инее и, подхватив ее, швырнул в море. Она потеряла сознание и не видела, как одно из деревьев склонилось за ней и вновь выпрямилось, положив ее у своих корней.

А вечером, как ни в чем не бывало, ее пригласили на второй бал, где предложили пурпурно-красный наряд. Дон Бальтазар Иглесиас предстал перед ней в образе изящного кавалера.

— Я испугал вас вчера, сеньора. Это была нелепая шутка, но я считаю себя виновным и готов загладить вину. Что бы вы хотели?

— Вы знаете, что я ищу мужа. Помогите мне вернуть его! — сказала Инея.

— Что за глупости, сеньора. Дон Родригес пал в битве, и вы должны оставить рыцаря его судьбе.

— Нет!

— Хорошо! Я готов вернуть его в жизнь, но вы должны принести за него жертву. Я дарю вам корону, вы станете хозяйкой замка, если отречетесь от мужа!

Инея горько рассмеялась:

— Во имя чего я должна приносить себя в жертву? Не ради ли любви? Но если жертва перевешивает любовь, если жертва требует уничтожения любви?

И она бросила корону на пол. Земля содрогнулась, и весь замок задрожал. У ног Иней разверзлась бездна. Она готова была упасть туда, но через окна замка протянулись мощные ветви деревьев и удержали ее. Власть, слава, богатства явили ей искушение настоящим, но она преодолела его. И на третьем балу столкнулись вновь Инея и дон Бальтазар, и женщина облачилась в золотое платье.

— Я встретил достойную противницу! — сказал колдун. — Нет смысла пытаться обмануть вас, сеньора. Я буду говорить откровенно. В свой смертный час дон Родригес не хотел терять вас и страшился той боли, которую принесет вам его гибель. И я предложил ему сделку. Он должен был стать поющим деревом в волшебном саду. Там собраны лучшие голоса мира, и они исполняют песни земли. Теперь я предлагаю вам соединиться с супругом, разделив его судьбу. Что может быть лучше, чем провести жизнь рядом с любимым и — распевая песни!

— Сеньор Бальтазар, мое тело принадлежит моей душе, а моя душа дана мне Всемогущим Богом, и я не властна над ней.

— Но Творец дал смертным свободу воли, а значит, и выбора. Я верну вам возлюбленного супруга, которого у вас несправедливо отобрал Бог…

— Нет, сеньор, Господь не бывает неправ. Я приду в ваш сад, но в облике человека.

— Тогда уходите прочь из замка!

— Нет! — ответила Инея. Искушение будущим было также побеждено.

Бешенство охватило колдуна, и, откликаясь на его гнев, вулкан затрясся. Налетела буря, и лава закипела на вершине, готовая выплеснуться наружу. И тут запели деревья. Голос Инее слился с голосом менестреля. Они пели единой душой и единым голосом. Им вторили голоса всего сада. И из сгустившихся туч хлынул ливень, гася лаву. Багровая раскаленная масса сползла с вершины вулкана и, поглотив замок, остановилась перед садом людей. Там уже свершилось последнее чудо. Человеческий облик вернулся всем душам, что были спрятаны в деревьях, и их хор славил любовь, принесшую им освобождение.

Привидение из часов

О, как непросто выстроить дом, свой дом! Дом, в котором собираешься быть хозяином, а не послушным слугой! Дом, которому готов доверить все свои настроения, мысли, вместить в него всего себя и не оказаться в тесноте! Дом, который наполнишь красотой и уютом, который долго будешь любить, который полюбит тебя…

Но самое трудное — завести в доме часы. Порой вообще задумаешься — стоит ли подчинять свою жизнь постороннему ритму? Не дробим ли мы, не ограничиваем, не убиваем ли живую нашу жизнь, прозрачную тишину нашего дома монотонным механическим тиканьем, не только служащим нам, но и являющим свою волю?

Сколько странных случаев, когда смерть хозяев совпадала с остановкой часов, хотя завод их не кончился. Хотя кажется — что ж тут пугающего, если маятник стал, когда сердце господина остановилось? Ну, а если представить наоборот, вначале часы стали, а из-за них и смерть явила свою беззубую улыбку. А как часто мы насилуем себя в угоду времени… В юности не замечаешь этого— бежишь впереди часов, — а вот чем ближе к старости, тем чаще отстаешь. Оборотень в красивом футляре уже проглатывает не жуя твою жизнь, превращая годы в месяцы, месяцы в дни, дни в часы, часы в минуты! Вот, наверное, когда надо кричать мгновению — остановись!..

Вот, пожалуй, и случай подвернулся поведать одну историю о часах.

Господину Эйлерсу достались в наследство от приятеля старинные напольные часы английской работы. Было им лет двести от роду, но шли они безукоризненно, да еще и музыку имели, двенадцать мелодий, на каждый час по своей. Надо тебе проснуться в семь часов — ставь стрелку будильную, и в нужный час польется из футляра перезвон колокольчиков, исполняющий веселый гавот или степенный экосез. И в сырые осенние вечера, и в зимние вьюги так забавно было просто слушать песенки часов. Однако не сразу в семье заметили, что быт в доме как-то изменился. Беспорядочно веселая жизнь подчинилась строгому регламенту, хозяева вдруг сделались педантами, вместо открытых, добродушных Леночки и Володьки появились высокомерные Элен и Вольдемар. Но, пожалуй, самым интересным событием была встреча с привидением, которое проникло в дом вместе с часами, несомненно. Поначалу нужно было закрыть глаза, слушая музыку, и тогда появлялась нелепая фигура старика в зеленой ливрее с золотыми пуговицами. За спиной его, из полукружья окон, падал закатный свет солнца, и в косых лучах его танцевали пылинки. В руках старика красно-золотым огнем пылал медный самовар. Смешно пританцовывая и семеня ногами, он вертел головой, и сладкая улыбка морщила лицо, смысл которой не трудно было отгадать: «А не угодно ли чайку-с?» Потом, очевидно, освоившись, привидение стало появляться и без дополнительных мер. То гости натыкались на старика, то хозяева, услышав шаркающие шаги, обнаруживали его проходящим через закрытые двери. Хоть привидение не было страшным и исчезало, когда музыка часов заканчивалась, однако нежданные визиты и непрошеные услуги вызывали неудовольствие. Дом освящали, поливали крещенской водой — все напрасно. И вот однажды, по совету знающих людей, хозяин решился на крайность — не гнать и не пугаться призрака, а попробовать его чайку из самовара, поговорить с ним. С волнением семья ждала результатов, и они не разочаровали. Хозяин вернулся задумчивым и в каком-то особом прочувствованном настроении. Все удалось как нельзя лучше. Старик-лакей прослезился от доверия, которое ему оказали, и рассказал о себе весьма поучительную повесть. Она оказалась связанной с часами и другим семейством, где они служили раньше. Случилось это в Санкт-Петербурге. В дом статского советника Антона Аркадьевича Чернорецкого, известного англомана и любителя антиквариата, привезли напольные музыкальные часы работы лондонских мастеров прошлого века. Футляр из красного дерева формой напоминал знаменитую башню Вестминстерского аббатства с часами Виг Бэн. Стоит ли уточнять, что бой их и работа были отменно хороши, по ним ориентировался парламент, регламентировалось время по всей стране, а если учесть близость Гринвичского меридиана, то, пожалуй, и весь мир должен был отсчитывать свои часы, сверяясь с точностью английских. Весь дом Антона Аркадьевича преисполнился важности и величия, но более всех впечатлен был старый слуга семейства Поликарп. Прежде, в юные годы, он исполнял обязанности дворецкого и с изрядным артистизмом объявлял о прибывших с визитами гостях. Зычный голос его отдавался в самых дальних комнатах. Но миновала пора его силы, и то, что раньше служило удовольствию и тщеславию хозяев, стало предметом насмешек и раздражения. Хуже всего, что старику стала изменять память и он, стремясь это скрыть, начинал так жевать слова, что решительно ничего нельзя было понять. Впрочем, порой в его тарабарщине угадывались не весть откуда взявшиеся английские слова.

В конце концов его отставили от должности и поручили заботиться о чае. Старик раздувал самовар и доставлял его к столу. И вот в это время появились часы. Антон Аркадьевич вызвал Поликарпа и поручил ежедневно заводить их, да и, конечно же, следить за чистотой и отсутствием пыли. Старый слуга пришел в восторг. Все его печали и обиды на неласковость хозяина мигом прошли. Даже дребезжание в голосе исчезло, а походка стала степенной и четкой, словно он следовал ритму маятника. В семействе эти превращения вызвали веселый интерес, так что общение старика с часами приняло характер маленького спектакля. Зеркала в комнатах были так поставлены, что можно наблюдать часы и священнодействия Поликарпа из столовой. Старик обычно подходил к ним в означенное время, ждал, когда пробьет, поднимал гири, а затем выслушивал мелодию. Видно, звон колокольчиков проникал ему в душу, и порой он пускался танцевать. Уморительные движения его и позы вызывали у тайных наблюдателей гомерический хохот. Однажды Поликарп явился к часам с самоваром и затанцевал с ним в обнимку.

Разум старика слабел, и он стал кстати и некстати являться перед хозяевами, предлагая им «испить чайку-с». Его причуды терпели, пока они не распространились на ночное время. Более других негодовал Антон Аркадьевич, и без того страдавший бессонницей. Ни ласковые увещевания, ни выговоры не поправляли дела, и вот как-то хозяин осерчал и велел старику вернуть ключ от часов. «Отныне ты разжалован, сиди в своей каморке, а в комнаты входить не смей». Поликарп заморгал, ужас отразился на лице его. «Слушаюсь, ваше превосходительство», — прохрипел он. Подошел к часам, стал перед ними на колени, отдал земной поклон, поцеловал — и отдал ключ хозяину. К вечеру того же дня Антону Аркадьевичу сообщили, что Поликарп занедужил. Не успели послать за врачом, как отдал Богу душу. Несколько дней совесть мучила хозяина, и он винил себя за горячность. Однако перспективы спокойных ночей утешили статского советника. Миновал сороковой день по смерти Поликарпа, и ночью Чернорецкого вновь разбудил стук в двери. Он отпер и спросонья не понял, что произошло. Перед ним стоял Поликарп с самоваром. «Не угодно ли чайку-с?» — прошамкал знакомый голос.

— Пошел вон, спать, дурак! Ты что — не видишь, что уже три часа пополуночи?!

Он запер дверь, вернулся в постель — и тут только осмыслил наваждение. Утром отслужили еще раз панихиду по почившему, во успокоение его души. Но напрасно. Поликарп продолжал являться. Чего только не придумывал Чернорецкий, даже стрелял из пистолета в слугу освященными пулями… ничего не помогало. Как-то вконец измученный Антон Аркадьевич подчинился призраку и «испил чайку-с». Поликарп не уходил, а стал манить хозяина за собой. Они прошли по дому к часам. Слуга открыл футляр и стал двигать стрелки в обратную сторону. И тогда мелодия зазвучала тоже в обратную сторону. Пол покачнулся и соединился каким-то образом с циферблатом. Ночь закружила Чернорецкого, и он очутился в ином, незнакомом месте. В маленькой каморке на постели лежала премиленькая девочка лет десяти-двенадцати. Личико ее было бледно, но глазки сверкали живостью и интересом. «Где ж ты был, дедушка, я так соскучилась, ожидая тебя. Скорей садись ко мне и рассказывай сказку». Чернорецкий не мог прийти в себя от изумления. Девочка говорила на английском, но он понимал каждое ее слово, и когда отвечал, то и она понимала его. Не давая себе опомниться, он пустился рассказывать фантазию о заколдованном принце и принцессе, которая должна помочь ему преодолеть чары, о странном зеркале во дворце, в котором оживают отражения, чтобы принять участие в ночном балу, о похищенном времени, которое хранится в зеркальном мире и дает возможность вернуть прошлое, соединить его с будущим и понять ценность настоящего… И в сновидениях принц встречался с принцессой раз в году, когда волшебные часы соединяли время минувших дней с настоящим и будущим… А потом он отправился искать ее по всему свету, но, даже придя в ее дворец, он не смог с ней встретиться, так как заколдованное зеркало, призванное охранять принцессу, представило ему ее немые отражения вместо нее самой… И сила любви помогала принцу попасть на новогодний бал, где танцевали фантомы, которых он обманул таким же манером, послав им свои бывшие отражения, а сам обнаружил танцующую принцессу и увез ее из прошлого в будущее… Для этого ему было необходимо преодолеть власть настоящего, и он поочередно отказывался от всех своих слабостей и привязанностей, чтобы стать мужественным рыцарем, преданным своей грезе… Чего только не подсказывало распалившееся воображение Антона Аркадьевича. Он словно вернулся в мир детства, весь мир объяла тайна, и сердце его владело ключами к ней. Но самое восхитительное, что он сам и его маленькая слушательница, повинуясь рассказу, принимали в нем живое участие. Чернорецкий превращался в принца, девочка в принцессу, и они по-настоящему жили в мире сказки, любили со всей пылкостью сердец, страдали, боролись, теряли, обретали друг друга и были счастливы!..

Наступило утро. Девочка заснула, а статский советник вернулся к своему слуге, ошеломленный происшедшим. Поликарп теперь не казался безумным и в ответ на расспросы хозяина разъяснил, что он уже рассказал все сказки, которые знал, и просит Антона Аркадьевича помочь ему. И в следующий раз Чернорецкий снова отправился на встречу с девочкой из часов, и еще, и еще. Пока однажды не решил остаться в странном мире навсегда.

Что смыслу в его службе, чинах, бытии? Разве мог он выражать всю ту поэзию, что жила в его душе, в настоящей жизни? Да заговори он просто на том сказочном языке, назови окружающие вещи теми именами, которые знало его сердце, его тотчас бы отправили в больницу для скорбящих разумом. Но продолжать серую череду будней, нести свою судьбу, как вьючный осел, безропотно и тупо… Нет, этого он более не мог и не хотел, и, встретив Поликарпа в очередной раз, он просил того уступить свое место. «Пусть успокоится твоя душа, а я возьму на себя заботу о девочке и часах!» Старик обнял барина, отдал ему свою ливрею и самовар, и они простились.

Не столь уж важно, как все произошло, но известно, что исчезновения Антона Аркадьевича никто из близких не заметил. Зато у часов появилось новое привидение. Кто знает, может, и ему за много лет службы наскучило играть в волшебные сновидения, и снова оно ищет себе достойную замену. Ведь странная вещь: часы эти нет нужды заводить. Ключ потерян, а они идут себе и идут, а когда играет музыка — тут и появляется настоящее английское привидение и предлагает испить чайку.

Последний стакан воды

О, путники Земли, сколь радостно для вас утро, когда в лучах зари мир вспыхивает волшебной свечой, обещая новые встречи, открытия, восторги познания!.. И столь печален вечерний час! В прощальных лучах заходящего солнца истаивает неповторимый День, оставляя без ответа вопрос, зачем приходит Ночь. Почему так больно расставаться с даром жизни, казавшейся вечной? Каков был смысл всего происходящего?..

Король Олаф в конце своих бурных лет впервые стал открывать цену страданий. Тяжелая болезнь сковала грозного владыку и подвергла его мучительным медленным пыткам. Как легко прогонял он в былые дни мысли о смерти, представляя, что погибнет в бою или посреди роскошного пира. Что стоило мгновенье боли рядом с годами побед и достижений?

Но странное проклятие одного из врагов тяготило короля. «Придет срок, Олаф, и ты, как последний трус, будешь искать смерти, чтобы сбежать от своей совести, но не обретешь ее, пока не раскаешься». Оказаться трусом? Признать свою вину? Не выстоять перед душевной болью? Но это значит отказаться от всего, чем он жил, ради чего рисковал и сражался, отстаивая свое право силы. В самом деле, разве он в чем-то отступил от законов рыцарской чести, которыми пользовался весь мир? Он всегда был храбрым воином, не предавал друзей, великодушно оставлял жизнь побежденным врагам. Своим мечом он расчистил путь к трону и увенчал свою победу над старым королем браком с красавицей, королевой Хельгой. Он по праву занял дворец свергнутого монарха и вырастил в нем своих детей — наследника-сына и дочь. Что же в его судьбе было не так? Что мешает ему спокойно умереть в сознании правильно прожитой жизни?

Как странно, что привычный мир внезапно изменился вместе с приходом болезни. Нет, он не стал острее видеть или лучше слышать, но он точно в разговоре с придворными различает правду и ложь, он безошибочно чувствует лицемерную лесть. Он улавливает взгляды толпы, приходящей к нему с корыстными просьбами и жалобами — то зависть, то снисходительность, то насмешка. И нет ни одного, кто проявил бы сочувствие, искреннюю печаль, безоглядную верность. Однако и наедине с собой король не чувствовал покоя. Крепкие стены дворца не признавали его власти и таили холодную враждебность. С тех пор как он занял королевскую резиденцию, он лишился сна. Страх, тревога, ожидание беды наполнили его ночные часы. Но самое отвратительное, что его вовлекали в какую-то дьявольскую игру. Как только сновидения овладевали волей Олафа, он претерпевал жуткую метаморфозу, превращаясь в гнусного шута. Да, да, вместо короны на его голове появлялся шутовской колпак с бубенцами, вместо скипетра — уродливая кукла с высунутым языком. Вместе с этим во дворец возвращалась прежняя жизнь.

Свергнутый им король Сигурда вновь восседал на троне вместе с Хельгой. Веселые пиры длились всю ночь, звучала музыка, танцевали придворные и гости, а гордый Олаф должен был кривляться и смешить всю эту разряженную толпу. О, сколько раз он пытался заявить и отстоять с мечом в руках свои права. Эти моменты особенно веселили собравшихся. Гомерический хохот сопровождал его попытки сражаться. Увы, ему подсовывали картонные латы и деревянное оружие. Грозный воин служил посмешищем. Его позор видела королева, и в глазах ее он не встречал участия. В холодном поту, с бешено бьющимся сердцем просыпался Олаф от этих снов и будил Хельгу. Понимая всю бессмысленность своих слов, он долгие часы требовал от нее признания, что она участвует в его сновидениях, что она колдунья. Мольбы и угрозы сменяли друг друга, но королева плакала или молчала. Король не мог преодолеть себя, ведь во сне он видел ее рядом с Сигурдом, и она выглядела радостной и счастливой! И в конце концов свидетельством его правоты могли служить их дети. Принц с возрастом все более походил на Сигурда, а принцесса сторонилась отца, и улыбку ее он видел лишь в то время, когда она спала. Дворец не служил Олафу убежищем, а самые близкие люди не могли поддержать его. Конечно же, у него была еще тайная фаворитка. Холодность королевы и отчужденность детей заставили его искать утешения в ином. Неизвестно, в счастливую ли минуту судьба свела его с болотной феей. Она знала толк в чародействе и могла угадывать его желания. В ночи полнолуния она принимала образ королевы Хельги и встречала Олафа в зеркальных садах своих владений. Деревья и животные, духи природы и тени ушедших людей принимали участие в этих празднествах, но не давали они утоленья жаждущей душе короля. Всего лишь забвение дарили они, и утро заставало Олафа на краю топкого, туманного болота. С тоской и ужасом смотрел он на зловонную хлябь, где еще недавно плясали синие огоньки, звучала музыка и кружились влюбленные пары.

Нет, и фея не могла помочь ему. Волшебные настои не излечивали и не одурманивали его, а ядовитые пауки и змеи отказывались жалить короля, чтобы ускорить его конец.

И когда наконец король осознал свое одиночество и бессмысленность прожитой жизни, последняя надежда покинула его. «Смерти! Прошу смерти! Помогите хоть кто-нибудь умереть! Я сам разрушал этот мир и его гармонию, но если найдется в ком-нибудь хоть капля милосердия, пусть он придет облегчить мою муку!»

И сгустился воздух у ложа Олафа, и он увидел пред собою короля Сигурда. Не его ли считал умирающий своим самым страшным врагом? Не его ли жизнь, очаг и любовь сокрушил король Олаф? Но теперь именно он принес последний стакан воды для страдающего. Не посмел рыцарь глядеть в глаза Сигурду, но со слезами принял питье и осушил сосуд одним глотком. И, верно, не простую воду, но стакан любви принял Олаф, ибо мигом спала с него тяжесть и боль. Дивный хор ангелов зазвучал в его ушах. С любовью и благодарностью он приник к руке старого короля, и оба поднялись в Небо, где занималась утренняя заря.

Живой огонь

У некоторых народностей Дед Мороз символизирует Смерть.

В конце декабря в город пришли морозы. Извечная сырость делала их особенно пронзительными, ледяной воздух до боли кусал лица прохожих. Хуже всех приходилось старикам. Даже в домах их донимало мертвенное дыхание зимы, и одного взгляда в замерзшее окно было достаточно, чтобы до костей прочувствовать безжалостную окаменелость земли, стылую вязь заиндевелых стекол, тоскливую темень пустынных улиц.

Корнелий Лет всю свою жизнь провел в кресле архивариуса. Жизнь старых бумаг, документов, писем, книг погрузила его в странное безвременье. Он жил, не ощущая дней, месяцев, годов. Архивы дарили ему ключи ко многим тайнам, и, когда Корнелий заглядывал в книги по истории, чувство превосходства складывало его губы в едкую улыбку. Политика, дипломатия, тщеславие не могли обмануть его и облетали, как бумажные фантики. У него в руках были фанты мировых событий. Корнелий имел свою историю, перед которой ложь казалась бессильной.

Но сейчас имело значение не это. Бедняга архивариус за своими занятиями не заметил, как состарился. Душа, привыкшая к спокойствию, вдруг обнаружила, что у нее украли тело. Сильное, упругое, гибкое, оно превратилось в слабое, немощное, больное и в зимнюю пору страдало от постоянного холода, в котором умещались не только физические недуги, но и душевные — одиночество, потеря будущего, тревога, печаль… Сравнительный комфорт, который он создал за свою жизнь, не давал убежища от старости, от бессонных ночей, от сожалений, что он прожил свой век впустую, не ощутив целостности жизни. Да, он был ключником, хранителем сокровенных тайн людей, домов, вещей, — но не более. Причастность к чужим секретам не делала его участником жизни.

В канун Нового года случилось так, что Корнелий, не в силах выносить терзавшего его холода, бежал от него на улицу. Электрический свет, ядовитые огоньки газа не могли согреть его. Цветные елочные гирлянды переливались смехом, когда он протягивал к ним замерзающие руки. Он останавливал прохожих, чтобы выпросить спички, но безуспешно. Люди спешили и, взглянув в облитое слезами лицо, досадливо протягивали ему какую-то мелочь. Никто не понимал, какого огня нужно этому несчастному старику.

Тогда ужас охватил архивариуса. Неужели это конец? Вот, через пару часов, на ярко освещенной улице, среди толпы людей, он замерзнет и умрет. Приедет карета помощи, и равнодушные служители Эскулапа бросят его тело в темную нишу, как десяток-друтой пьяниц. В статистике жертв новогоднего праздника никто не утрудит себя памятью о его жизни, о его трагедии, о его смысле. Нет, лучше уж идти к природе. Пусть ее красота, в оправе белых сугробов, нарождающегося месяца, легкого танца снежинок, создаст хоть намек на величие человеческой жизни, на ценность ее прихода и окончания! Корнелий побрел по дороге, ведущей за город. История его собственной жизни явилась в его сознании, и он пытался найти в ней смысл и объяснение столь бесславному и безжалостному завершению. Все как-то буднично просто. Его молодость, влюбленность, стихи. Его избранница Лесли, кружащая головы ему и двум его приятелям. Их неизменная компания, где ее именуют королевой трех пажей. Потом его тяжелое объяснение в любви и ее отказ с обидным предложением дружбы. Его угроза, что он покончит с собой, если она отвергнет его, и ее долгожданное «да»…

Он понимает, что ее согласие вызвано жалостью, но думает, что сумеет завоевать ее сердце. Глупое самообольщение. Второй «паж» отвоевывает ее, и Лесли обещает ему свою руку. Оправдываясь, «королева» говорит, что Корнелию была нужна не она, а лишь ее красота, которой он хочет защититься от мира. Возражать ей бесполезно, и он вступает в союз с третьим «пажом». Что ж, пусть она никому не достанется — вот решение двух ревнующих друзей, или, вернее сказать, врагов. И вот не пустяковая угроза заставила их удачливого соперника исчезнуть из жизни Лесли. Она осталась одна, без трех пажей, и, кажется, после всего что произошло, так и не нашла себе пары. Дальше все шло словно без участия Корнелия. Он окончил учебу, стал архивариусом, коллекционировал письма, антиквариат… пока не прошла жизнь.

И теперь этот безумный холод, и нет живого огня, который мог бы согреть его. Корнелий не заметил, как дома сменились лесом. Над вершинами раскачивающихся деревьев, где-то в стороне от дороги, вставали радужные сполохи, по-видимому, там полыхал костер. Архивариус кинулся через сугробы вглубь леса. Что-то ухнуло под ногами, и он провалился в яму. Отчаянные попытки вылезти оказались безуспешными, и тут он наткнулся на странный посох. Когда его руки вцепились в палку, она сама вытянула его на поверхность земли. Суковатая, с загнутым концом, словно отполированная десятками рук, она казалась посохом пилигримов, шествующих по бесконечным дорогам к Святой земле. Теперь она в его руках и тянет его за собой к свету, живущему в глубине леса.

Еще несколько усилий — и архивариус на широкой поляне. Вокруг заснеженные деревья, за которыми прячется мрак. Посредине огромная елка. Она пылает огнем, но не сгорает. Вокруг толпа стариков и старух. Они обступили волшебную елку и греются. На лицах радость и счастье. Они до конца не верят в это чудо и время от времени трогают друг друга, чтобы убедиться, что не спят. Архивариус хочет подойти ближе, но так болит подвернутая нога. Надо опереться на посох — и тут вдруг он обнаруживает, что рука его лежит не на палке, а на плече прелестной девочки-подростка. Она помогает ему приблизиться к огню. Блаженное тепло разливается в душе и в теле. Становится так легко и радостно, как было когда-то в детстве, когда он на Рождество ходил с бабушкой в церковь.

— Это — живой огонь, — шепчет девочка. — Он горит пламенем непрожитой жизни, незавершенных чувств, невоплощенных возможностей!

— А можно узнать, что во мне было заложено, но не нашло роста и выражения? — спрашивает Корнелий.

— Да! Возьми свечку и зажги ее от огня елки!

Девочка касается его груди и, словно из кармана, достает тонкую красную свечу из его сердца. Он зажигает ее, и пламя озаряет всю его душу. Он снова молод, полон сил, надежд и фантазий. Одна из них так легко овладевает его воображением, что тут же воплощается в жизнь. Его имя Робер. Он открывает в себе талант музыканта и все события, происходящие с ним, может передать в музыке. И вот сюжет «королевы и трех пажей» повторяется в форме сказочной сонаты, где участники истории по-настоящему соответствуют своим ролям. Музыкальные краски изображают трагическое полотно. Светлый замок королевства омрачен скорбью. Среди свадебного торжества, накануне Нового года, внезапно скончался владыка страны. Хотя он был стар, но все подданные оплакивают его, ибо его мудрость и справедливость делали страну счастливой. Вместо него на троне остается прекрасная юная королева. Три пажа — ее свита. Один — воплощенное чувство, музыкант. Другой — отточенный, насмешливый разум, прирожденный дипломат. Третий — сама несгибаемая воля и решимость, верный воин. Королевство процветает, пока в сердцах юных слуг не вызревает страстная любовь к их повелительнице. Они понуждают ее сделать выбор — кто станет королем.

Поражение породило ревность в музыканте, и он легко уговорил третьего пажа стать на пути дипломата. Тайная дуэль — и под угрозой смерти избранник королевы вынужден бежать. Воин вскоре пал в бою, а музыкант всю жизнь искал двойника королевы, хоть малейшей черточкой напоминающего ее, но так и не смог найти замену. Никто из этих четверых не стал счастливым, но вся острота чувств, вся глубина переживаний была передана с такой силой, что изменила ход неслучившихся событий. Соната вобрала в себя и рассеяла все плохое. Музыкант сыграл свое произведение, предваряя шаги судьбы. Соперники музыканта согласно уступили ему первенство, а сама королева, со слезами на глазах, протянула ему букет алых роз в знак признания его таланта и своего выбора. НО Робер уже не нуждался в ее любви. Он открыл живой огонь в своей душе, который мог воплощаться в творчестве, и был счастлив этим. Высокое чувство сохранило и дружбу трех пажей, и любовь королевы. Возможно ли мечтать о большем? Служить Духу жизни, переступив через свои желания!

…Корнелий прижал свечу к своей груди. Она догорела. Он оперся на плечо девочки и сделал шаг.

«Домой!»— прошептал архивариус и внезапно очутился в своем жилище. Волшебная девочка превратилась в сверкающую огнями елку. Корнелий опустился в кресло, и его охватили радость и тепло. И нежный голосок, подобный журчанию ручья, прозвенел: «А что будет дальше?»

Помпея

У подножия Везувия раскинулся шумный Неаполь, полный жизни, забот, радости и печали; где-то в глубине этого муравейника солнечные улицы обрываются развалинами древней Помпеи. Разительный контраст современности и цветущих руин города с остановившимся сердцем! Он лежит в тени зеленого плюща, красных листьев дикого винограда, колючих кустов розы, серебряных крон олив, темных силуэтов пиний и кипарисов. Здесь царит кладбищенская тишина, и в пустынных улицах пугающим эхом разносятся шаги и голоса любопытных путешественников. Стройные колонны храмов, раскопанные стены мертвых домов, наезженные колеи, оставшиеся росписи фресок, мозаичные полы с великолепными рисунками, скульптуры. Все, все свидетельствует о трагедии последней ночи, вдруг оборвавшей жизнь Помпеи страшным извержением вулкана. Сколько тысяч людей было засыпано раскаленным пеплом! И только домашних животных не нашли в городе пытливые археологи. Предчувствуя катастрофу, они покинули обреченное место. Потом, когда все кончилось, стаи собак, кошек вернулись к ставшему кладбищем жилью. Кто знает, быть может, за века не исчез род этих животных, что населял Помпею в семьдесят девятом году нашей эры, и до сих пор находит себе приют среди раскопанных руин. Дикие псы опасны для одинокого путника, особенно в вечерние и ночные часы, и редко кто забредет в Помпею в это время. Но не только встреча с одичавшими животными или ядовитыми змеями грозит излишне беспечному. Места битв или больших трагедий хранят грозную атмосферу, и тайная угроза нависает над теми, кто проходит рядом с незримыми пропастями.

Тынис Линд, поэт и художник, случайно задержался в развалинах Помпеи. Обилие впечатлений, остывающий жар уходящего дня погрузили его в сон. Очнулся он в темноте сумерек и с трудом мог сообразить, где он находится и куда ему надо идти. Тынис хотел встать и тут услышал злобное рычание. С десяток бродячих собак сгрудились у входа в уютный дворик, где он прикорнул. Не слишком высокая стенка и маленькая калитка отделяли его от стаи. Одно неосторожное движение могло стоить жизни.

Прошел час, и огромная луна стала над горизонтом. Где-то раздались легкие шаги, нежный женский голос напевал грустную мелодию. Собаки отбежали в сторону и, словно вторя человеку, завыли. Еще несколько мгновений — и они рассеялись. Тынис, однако, не посмел выйти из своего убежища. Всю ночь он просидел во дворике не смыкая глаз. И странные превращения происходили перед ним — мертвый город оживал, наполнялся людьми, в домах появились огни, слышалась музыка, заклинания жрецов. Затем стало светать, но не на востоке, а на западе, будто солнце забыло свой путь. Сквозь дымку таинственные перламутровые лучи скользнули по лицу художника.

Опять он услышал легкие шаги и печальный мотив, похожий на рыдание. Стройная фигура девушки в тунике остановилась перед ним и протянула к нему руки.

— Путник, путник, — заговорил торопливый голос. — Меня ждет смерть в эту ночь. Помоги мне прожить мой последний день! Заклинаю тебя великим Зевсом и моей матерью Афродитой!

Одна половина ее лица была ослепительно прекрасной, подобно искусно выточенной из раковины камее, другая скрывалась под густой волной вьющихся волос и, словно необработанный мрамор, лишь намечала черты. Тынис молчал.

— Послушай меня, путник, подари мне всего лишь один день из многих дней твоей жизни. Никто вокруг не хочет поделиться со мной своим временем. Они будут тратить его на все что угодно — сон, еду, болтовню, — не понимая, что это последний день!

— Кто ты? — наконец спросил Тынис.

— Я — Помпея! — ответила девушка и улыбнулась. — Пойдем со мной. Я сделаю тебя сказочно богатым, хотя ты узнаешь, что цены у богатства нет. Ты станешь счастливым, потому что я подарю тебе свою любовь, но ночью ты все потеряешь. Ты переживешь день, который для всех станет концом, но может быть он откроет в тебе мудрость.

И Тынис Линд согласился. Реальный мир расступился перед ними, и они оказались в древнем храме. У подножия мраморной Афродиты стояли двое мужчин в богатых, вытканных золотом тогах. Один из них был император Корнелий Сулла, второй — его друг, Помпеус.

— Ты хочешь убедить меня, что твоя магия совершила чудо, Помпеус, — сказал император. — Докажи это!

— Что ж, охотно. Ты знаешь, что моя дочь была смертельно больна, лицо ее разъедала страшная опухоль, и она должна была умереть. Я долго трудился, чтобы сотворить зеркало снов. Поверишь ли, но мне пришлось спуститься в жерло Везувия, чтобы там, среди ядовитых испарений и газов, зачерпнуть раскаленной лавы для моего творения. На исходе года я принял снадобье, прочел заклинание и незримо проник на светлый Олимп. В этот день там собирались все боги на зов Зевса. Там была и Афродита. Своим зеркалом я поймал ее отражение, но увы — в последний момент она повернулась и в зеркале осталась лишь половина лица. Но мой шанс был исчерпан, я должен был бежать, чтобы не навлечь на себя гнев богов. Теперь я мог переместить душу моей дочери в тело, полученное из зеркала сновидений!

Он негромко позвал: «Помпея!», — и спутница Тыниса Линда выступила из-за статуи.

Потрясенный император склонил голову.

— Я восхищен тобой и твоей дочерью. Воистину я дарю тебе земли у Везувия, и ты можешь основать там город, а твоя дочь может занять трон рядом со мной!

— Я благодарен императору за награду и предложение, но мне кажется, что Помпея могла бы стать верховной жрицей храма Афродиты. Я не поручусь, что могучий Гефест, чьи кузницы в вулканах, не приревнует тебя к прекрасной деве, которая носит на себе отражение богини!

Император ничего не ответил.

Волна времени перевернула страницу в книге жизни. На узкой горной тропе император в золотых доспехах ждал Помпею. Она пришла на его зов, и прозрачное покрывало было накинуто на ее лицо.

— Ты знаешь, зачем я позвал тебя, Помпея, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Этот шаг откроет и для меня двери на Олимп!

— Ты тоже знаешь, Корнелий, что я лишь отражение бессмертных, похищенное моим отцом, и только смиренное служение Афродите сохраняет покой богов, но бойся прогневать их. Терпение Олимпа не безгранично.

Император ударил Помпею, и она полетела с обрыва вниз.

— Добейте ее, если она жива! — приказал Корнелий солдатам.

Внезапно земля содрогнулась, и над Везувием взмыло пламя с дымом. Страшный грохот потряс тишину дня. Люди пустились в бегство. Боги проснулись и только предупреждали о своем присутствии.

…Опять скачок времени. В амфитеатре славного города Помпеи собрались жители, чтобы увидеть казнь упрямых христиан. Их должны были пожрать голодные звери. Толпу несчастных выгнали на арену. Вслед за этим появились голодные львы. Внезапно вперед вышла фигура девушки в белом хитоне. Звери кинулись к ней, но она оказалась неуязвима. Львы сцепились друг с другом и в ярости терзали самих себя. По знаку наместника центурионы хотели накинуться на Помпею, но снова содрогнулась земля, и клуб дыма взвился над горой. С криком зрители вскочили на ноги.

— Афродита! Не трогайте ее, это богиня! Мы все погибнем!

Паническое бегство толпы завершило картину…

Снова и снова перелистывалось время, и каждый раз в истории города появлялась фигура волшебницы, вмешивающейся в события. То ее видели в Голубом гроте на Капри, где она танцевала, сбросив покровы, а серебряные зеркала на морском дне отражали ее стройное тело. То она участвовала в гонках колесниц, то в сражениях с врагами. То возглавляла таинственные мистерии, посвященные Афродите, от которых красота природы передавалась людям. То вдохновляла художников и поэтов, покровительствуя искусствам. Она то расцветала, то угасала, и ее славили и проклинали. Увы, изобилие располагало более к безделью и разврату, нежели к скромному трудолюбию и чистоте помыслов. И вот испытания и неудачи пришли на смену счастливым дням горожан. Несколько лет суровые ветры с севера губили урожай. Пиратство на море мешало торговле, варвары то и дело нарушали границу. Новая христианская религия путала привычный уклад жизни. Власти города, стараясь оправдаться в своей беспомощности, решили направить все недовольство толпы на Помпею. Ее объявили причиной недовольства богов: Афродита мстит за свое похищенное отражение, которым воспользовалась простая женщина Земли, и за свое бессмертие жрица платит душами жителей города, умирающих молодыми. Яд злобы и гнева, наконец, охватил весь город. Трибунал приговорил схватить Помпею и бросить в жерло Везувия.

Был назначен день исполнения приговора, он пришелся на праздник в честь рождения Афродиты. Помпею должны были принести в жертву и тем вернуть благоволение богов. За три дня до назначенного срока странная тишина пала на землю. Не дул ветер, облака замерли в небесах, вода в море словно застыла. Зато среди животных воцарилась паника. Овцы, козы, коровы, не слушая пастухов, срывались с пастбищ и бежали прочь, ослы и лошади сбрасывали своих седоков, отказываясь идти в город. Собаки, кошки, змеи бежали подальше от этих мест. Птицы умолкли и стаями летели за море, будто наступила осень.

И только люди не внимали этим зловещим предзнаменованиям. Одни не хотели терять добро, нажитое поколениями, другие верили, что жертва богам остановит руку судьбы, — тем более к празднику на улицы выставили бочки с вином и храбрости пьяным головам было не занимать.

— Ты прожил со мной весь мой последний день, — сказала Помпея Тынису. — Ты видел всю мою жизнь, и я полюбила тебя всем сердцем, которое до тебя не знало любви к мужчине. Вот наступает теперь мой последний час, и я встречу его одна. Я не хочу, чтобы ты видел меня в унижении и позоре. Я служила городу, и он отплатил мне ненавистью. Пусть же смерть придет ко мне, я заслужила ее.

— Нет, — отвечал художник, обнимая и целуя ее. — Я не оставлю тебя. Я буду с тобой и в жизни, и в смерти.

И тут налетела пьяная толпа и вместе с ней ветер. Помпею схватили и потащили по дороге, ведущей к Везувию. На полпути небо заволокли тучи, и люди должны были зажечь факелы, чтобы рассеять мглу. Странное свечение исходило от травы, и казалось, что все запахи земли сгустились в воздухе, так что трудно было дышать. Музыканты, сопровождавшие процессию, задыхались, пытаясь извлекать мелодии из своих инструментов. Рослые гладиаторы, несшие Помпею, прикованную к резному позолоченному трону, спотыкались и замедляли шаг.

Внезапно тяжкий стон, переходящий в подземный гул, разнесся в пространстве. Почва задрожала, и вершина Везувия с оглушительным грохотом раскололась. Огромный столб дыма и огня поднялся в небо, тысячи раскаленных камней взмыли вверх, а вместе с ними тучи пепла, закрывшие свет небес. Толпа беспомощно металась. Одни падали на землю, другие пытались бежать назад к городу. Люди раскрывали рты, но их голосов не было слышно. Могучий Гефест бил не переставая своим молотом в подземной кузнице, и грохот его ударов мешался с тяжелым биением волн разбушевавшегося моря. Огненные реки выплеснулись из вулкана и потекли в долину, превращая в прах все живое.

И среди этого хаоса и ужаса художник кинулся к Помпее и освободил ее от цепей. Она на мгновение прильнула к нему и бросилась навстречу пылающему потоку. Раскрыв крестообразно руки, она встала на его пути. Тынис Линд в ужасе и отчаянии закрыл глаза, а когда вновь открыл их, то увидел, что огненный вал вдруг загустел, вздыбился и остановился. Но с неба сыпался и сыпался горячий пепел, засыпая прекрасный город Помпеи.

Прошли века. На месте былых поселений расцвел новый город— Неаполь. Но память о страшной гибели Помпеи не умерла. Раскопки вернули миру величественные руины погибшего города. И та, чьим именем был назван город, снова стала появляться среди людей. Снова и снова переживает она последний день Помпеи и ищет того, кто смог бы разделить с ней ее последние страдания.

Сапфиры

Велик и могуч был хан Бурнагор. Бескрайние земли, бесчисленные табуны, несметное воинство принадлежали ему и никто и ничто не могло противостоять ему. Его орде ничего не стоило засыпать реки, сровнять со степью горы, уничтожить государства и народы. Бичом Гнева прозывали хана за его неукротимость и жестокий нрав. Вот и в этот раз достаточно было неосторожному купцу обмолвиться, что он прибыл из страны, лежащей за границей царства Бурнагора, как хан тут же вскипел.

— Где ты встретил границу моей орды, жалкий пес? Завтра же ты поведешь нас в твою страну.

И уже ночью степь озарилась тысячами костров, и земля задрожала от топота лошадиных копыт, шум повозок и крики людей, казалось, разбудили само небо, и оно откликнулось громом приближающейся бури.

— Куда мы идем? — спрашивали полководцы хана.

— Искать границы нашего царства! — отвечал он хмуро.

Прошло много дней и месяцев с начала Великого Похода. Десятки стран были разрушены и сметены ордой. Обозы с сокровищами рекой текли в родные степи, а войска, не останавливаясь, шли все дальше и дальше.

Однажды дорогу им преградила безжизненная пустыня. Хан, оставив свиту, сам поскакал на разведку.

Он доверял своему нюху. Как дикий зверь, он чувствовал и находил дорогу, особенно если она вела к добыче.

Долго скакал хан вглядываясь в горизонт, пока не увидел странный мост, который поднимался над пустыней и терялся где-то вдали среди барханов. Бурнагор приблизился. У входа на мост сидела странная женщина. Из глаз ее текли слезы, и глубокой печалью веяло от фигуры, облаченной в голубой плащ.

— О чем ты плачешь? — спросил хан сурово. С детства он презирал чужую слабость, и слезы вызывали в нем раздражение.

— Люди убили моего сына за то, что он хотел построить мост через пустыню, — ответила женщина.

— Но, наверное, он был сумасшедшим. Зачем строить мост, когда можно пересечь пустыню на коне?

— Он знал путь и хотел указать его другим, чтобы они не заблудились.

Слезы продолжали струиться по ее лицу, а хан вдруг почувствовал, как сердце его задрожало. Кто в мире будет так плакать о нем, когда смерть закроет его глаза? Он родился и жил хищником. Безжалостным, одиноким и суровым. Всем он внушал страх. Ни одна невольница из гарема не смела улыбнуться, встретив его взгляд. Да и нужно ли это было великому хану? Чем все они отличались для него от земляного червя или жучка! Он мог, не заметив, раздавить или отбросить их в сторону сапогом… Но что-то происходило с ним в эту минуту. Каждая слезинка этой женщины проникала в него, как капля раскаленного свинца, и тревожила душу. Глаза ее смотрели на него, а за ними словно дышало огромное море, и оно смывало с него пыль дорог, усталость, злость, гордыню, жестокость. Он возвращался в мир своего детства, становился ребенком и хотел броситься к ногам незнакомки, ощутить тепло ее ладоней. В одно мгновение грозный хан готов был, поддавшись слабости, пожертвовать всем на свете, лишь бы вызвать у этой нищей хоть горсточку участия к самому себе.

— Кто убил твоего сына? — спросил он, кладя руку на саблю. — Я отомщу за него так, что скалы рассыплются прахом от одной памяти об этом.

— Люди убили, и они уже прощены сыном и мною.

Хан в изумлении отступил. Неужели эта прекрасная женщина так же безумна, как и ее сын? Тогда бесполезно спрашивать ее о дороге. Он сам разведает ее. Стегнув коня, хан стал подниматься на мост. Под ним бесконечными волнами расстилалась пустыня. Он долго ехал, словно паря в воздухе, пока навстречу ему не попался другой всадник.

Бурнагору одного взгляда хватило, чтобы узнать его. Это был его соперник на ханский трон Маралтай. Десять лет назад они встретились так же в степи, и хан убил его, а тело скормил собакам. Но, призрак или явь, Маралтай оставался его врагом, и, выхватив саблю, Бурнагор кинулся в бой.

Не выдержав напора, противник пал с коня. «Пощади», — раздался не голос, а хрип. Хан, примеряясь, поднял клинок, но внезапно опустил его. Нищенка у моста встала перед его глазами, и ее рука защитила павшего. Мог ли он нанести удар по этой руке? Хан не сомневался, что ее сердце отзовется и на смерть этого жалкого пса. К тому же у него, верно, тоже есть мать, и она будет плакать о сыне так же безутешно.

Не глядя на врага, он двинулся дальше, и мысли его устремились к его матери. Стоило ему подумать о ней — и тотчас ее фигура появилась у перил. Он вспомнил, что и Маралтай появился через минуту после того, как он вызвал его в своей памяти. Что за волшебный мост? Посылает встречи с теми, кого уже нет на свете.

Мать его приближалась. Он слез с коня и хотел обнять ее, но она испуганно отстранилась.

— О, нет, великий хан, я недостойна твоего прикосновения!

Бурнагор поник головой. Верно, не все женщины одинаковы. Та, у моста, могла бы понять его и не отошла бы в сторону. Откуда же столько величия у нищенки, что его собственная мать не может с ней сравниться?

Фигура в голубом плаще встала рядом с матерью хана. Тихий, но ясный голос зазвенел в воздухе: «Не суди и не сравнивай свою мать. Она выкупила твою жизнь ценой собственной». И, словно цветные картинки, встали перед ханом события его детства, которых он не помнил и не знал.

Младший сын хана Джафара родился горбатым. С презрением оттолкнул его отец, назвав верблюдом. Обидная кличка осталась за Бурнагором, хотя со временем его спина выровнялась. Однажды Бурнагор рассорился с братом, и мальчишки схватились за ножи. Защищая свою жизнь, младший убил старшего. Джафар пришел в ярость и велел привести Бурнагора, чтобы казнить его. Тогда мать его бросилась на защиту. Она взяла на себя вину за убийство наследника, и Джафар, поверив ее клятве, казнил ее вместо Бурнагора. Смерть ее скрыли от сына, чтобы не вызвать ненависти к отцу. Бурнагор бы так и не узнал об этом, если б не встреча на мосту.

Когда видение стало таять, он отчаянно сопротивлялся расставанию. Память о матери всколыхнула в нем мысли и чувства. Он понял, какая самоотверженная любовь была в сердце его матери. Она должна была научить сына этой любви, чтоб для него открылась красота каждой женщины, которая любит… Еще хан понял, что дар миру каждой женщины — это ее ребенок. И темный ужас охватил его, когда он понял, каким чудовищным прозвищем он гордился — Бич Гнева! Сколько матерей лишил он радости, каким страшным даром явилось его рождение в мире. Наконец мысли о своих наложницах охватили его. Он относился к ним как к лошадям, стремясь найти в каждой новой то, чем не обладала предыдущая. Но совершенство форм и покорность его воле не давали ему возможности задеть их сердце. Он не знал любви и оставался нищим. И, верно, этот вечный любовный голод делал его хищником среди людей, одиноким зверем без жалости. Будто отмеченный проклятием неба, он не имел ни детей, ни одного человека в мире, которого мог бы назвать своим близким!

Хан повернул коня и помчался обратно. Хватит крови! Хватит слез! Нужно немедленно остановить Орду! Но как это сделать? Инерция движения, несущего смерть, уже охватила его войска. Никто не поймет его и не послушает. Позади себя Орда оставила пустыню, равную той, что преградила им путь. Как вернуться назад? Снова Бурнагор оказался у начала моста, и нищая была на том же месте. И тысячи павших воинов воплощались в одного-единственного сына, который любил людей и пытался показать им путь через пустыню; сына, который прощал свою смерть и звал за собой на мост сердца. А в его матери соединились все матери мира, потерявшие своих детей, но в ее безутешности не было и следа ненависти, мести. Она любила людей, как и ее сын. И хан, глядя на нее, ощутил такую муку раскаяния, что решил лишить себя жизни и уже выхватил кинжал, но женщина остановила его. Ей не нужно было ничего объяснять. Она все знала и понимала, и глаза ее смотрели прямо в сердце Бурнагора.

— Иди к войскам и предложи каждому пройти по мосту или вернуться домой. И помни: тебя могут убить, и, если так случится, я буду плакать о тебе, как о своем сыне.

Слова ее, как молния, пронзили душу хана. В своем отчаянном покаянии он не видел и проблеска надежды на прощение. Какой страх смерти мог бы сравниться с этими муками?

И вот великая мать обещает плакать о нем, когда ему достаточно было бы одной ее слезинки. До земли поклонился хан женщине и отправился в свой стан. Свита едва узнала его, столь он переменился. Собрав войска, Бурнагор сломал свою саблю и передал слова матери. Часть воинов решилась повернуть к дому, иные готовы были отправиться по мосту, но большинство возмутилось.

— Этот мост хрупок и не выдержит и десятка воинов, а нас тысячи!

— Мы целый год по одному будем идти через мост, не зная куда выйдем!

Негодование охватило толпу.

— Хан сломал свою саблю, он безумен, он издевается над нами!

Схватив камни с земли, воины стали швырять их в своего вождя. Свита хана быстро пала, не сумев его защитить. Град камней становился все гуще, и вскоре на месте, где стоял Бурнагор, вырос огромный курган. Сверкающая оружием лента войск, подобно гигантской змее, развернулась и с недовольным шипением поползла обратно к родным степям.

Когда последние всадники исчезли вдали, на вершине кургана появился одногорбый верблюд. Он спустился вниз и отправился к мосту. Там было пусто. Лишь на месте, где сидела женщина, остались ее слезы. Они не исчезли в песке и не испарились, а превратились в синие, прозрачные камешки. Люди позднее назвали их сапфирами.

Хозяин камина

В стихии Огня существует мир едва ли не более великий, чем человеческий. Его волшебством грезы людей порой находят свое осуществление так скоро, как сон опережает события жизни…

В славной стране, что лежала западнее восточных и южнее северных земель, гордо называемой, дай бог памяти, не помню как, — издавна повелось, что ею правили королевы. Конечно же, случались и короли, но они были чаще со стороны, плохо приживались и очень быстро куда-нибудь девались. Во многих поколениях королевской семьи сплошь рождались девочки и ни одного мальчика. И конечно, это было событие государственной важности, когда однажды у всеми уважаемой королевы Забеллы появился ребенок мужского пола.

Это вызвало переполох. По коридорам дворца поползли зловещие слухи об измене, заговоре, тайном преступлении. Сановники ломали головы, как известить народ о случившемся; или скрыть? Придумали даже имя наследнику — Эрмиль, — которое могло вполне подходить и принцессе. Но на седьмой или девятый день очередной кошмар обрушился на растревоженную жизнь дворца. Кормилица на минуту оставила ребенка одного в опочивальне, а когда вернулась и раскрыла плачущее дитя, то остолбенела. Перед нею лежала девочка. Да, она была так же похожа на принца, как пресловутые капли воды, но сомнений не было, что произошла подмена. Как это могло случиться, не понятно. Никто не заходил и не выходил из комнаты. Единственно, что вызывало подозрение, это горящий камин. Конечно же, его тотчас погасили и переворошили сверху донизу. Никаких следов исчезнувшего принца не было обнаружено. Одно являлось несомненным — во дворце произошло чародейство.

Однако же оно случилось очень кстати. Весь порядок в королевстве сам собою восстановился, и ничего не надо было менять. Впрочем, по желанию королевы Забеллы изменили одну букву в имени наследницы. Так, на всякий случай, если бы когда-нибудь обнаружился принц. И вот ее стали звать Эрмель.

Жизнь шла своим чередом, девочка росла, как все дети, но с каких-то пор во дворце стали замечать некоторые странности. Например, стоило принцессе разыграться и пуститься танцевать, как тут же неподалеку вспыхивал пожар. Так, ни с того ни с сего. Скирда сена на лугу, беседка в парке, платье на придворной няньке. И чем дальше, тем больше. Но обвинить наследницу в злом умысле не представлялось возможным. Более того, ее особенности однажды спасли страну от завоевания.

Случилось, что дикие орды кочевников вторглись в королевство. Их бешеной коннице не могло противостоять ни одно войско. Тем не менее армия вышла на бой, чтобы дорого продать свою жизнь. Враги, уверенные в победе, медленно двинулись в атаку всей массой своих полчищ. Внезапно дорогу им пересекла маленькая принцесса. Она и знать не знала о готовящемся сражении и, сбежав от своей свиты, резвилась в полях. Что-то напевая, она кружилась среди сухой травы. Вдруг перед ней оказался огненный мяч, и она бросилась догонять его. Они понеслись через поле, несколько минут— и огненное озеро затопило землю и ринулось на войско кочевников. Пораженные враги не могли сдержать своих коней и, повернув вспять, поспешно отступили. Конечно же, все происшествие объяснили случайностью, но недоброжелатели Эрмель не смели больше распространять о ней сомнительные слухи.

А поговорить о ней было немало оснований. Принцесса обожала танцы, и когда танцевала, то словно отрывалась от земли и стремительно парила в воздухе. Особенно в грозу какое-то буйство вселялось в нее вместе с разгулом природы. Ликуя, смеясь и плача, она распахивала окна навстречу грому и молнии, урагану и ливню и бежала в парк, где никто не мог видеть ее танцев. И только ярко светящийся мяч несся вместе с нею. А таил он в себе смертельную опасность, поскольку превращался в бледно-голубую шаровую молнию. Тем удивительнее было, что он не причинял ей вреда. Много раз он словно бросался на Эрмель. Раздавался треск, оглушительный грохот, но принцесса оставалась невредима. Тогда шар пытался увлечь ее к скалистому обрыву, где она могла переломать ноги, но что-то всегда спасало ее — то ветер, отталкивающий ее прочь, то поваленное дерево, а последний раз случайный прохожий, оказавшийся в королевском парке. Помнится, она сорвала и подарила ему голубую розу за свое спасение. А еще принцесса могла часами сидеть у огня и смотреть на него, и пламя разговаривало с ней…

Меж тем пришло время, принцесса выросла, ее выдали замуж, и она стала королевой. Двух очаровательных девочек произвела Эрмель на свет. Послушный муж, готовый исполнять любую ее прихоть, любовь подданных, верность придворных, слава и богатство — все было у королевы, только мало кто догадывался, что она не чувствовала себя счастливой.

Душа королевы жаждала танцев, а ей приходилось заниматься государственными делами. Ей хотелось чувствовать мужскую руку, любить отца, но с детских лет она воспитывалась матерью и фрейлинами, а король-отец, как это бывало с другими властителями, отправился в поход и не вернулся. Собственный супруг безоговорочно подчинялся ее воле и выглядел то ли покорным ребенком, то ли предупредительным слугой. Наконец, Эрмель втайне мечтала о наследнике мужского пола, а небо посылало ей только дочерей. Наверное, все это могло уместиться в одной мечте — встретить в своей жизни любовь. Единственную и неповторимую. Не зря же в ее грезах мелькали таинственные образы то огненного человечка, живущего в камине и умеющего превращаться в пылающий мяч, то странного прохожего в королевском парке, подхватившего ее, когда она падала с обрыва. В сердце ее осталась его улыбка, но интересно, сохранил ли он цветок голубой розы, что она подарила ему.

Как-то в осеннюю пору, когда ветер кружил в воздушных танцах золотые и багровые листья в прозрачном лесу, королева отправилась в соседнюю страну с дружеским визитом. В пути их настигла непогода, и Эрмель, сбившись с пути, оказалась у ворот какой-то лесной усадьбы. В высокой башенке, украшенной часами, уютно светился зеленый огонь, а из трубы кольцами поднимался дым. Эрмель закуталась в дорожный плащ и спрятала корону, чтобы представиться простой путешественницей. Двери ей открыл бородатый мужчина, похожий на лесника. Сердце королевы странно сжалось, когда она переступила порог.

Хозяин оказался скульптором. Десятки, сотни фигурок— деревянных, глиняных, медных, стеклянных— заполняли бесчисленные шкафы, полки, подоконники. Казалось, что это царство гномов и лилипутов. И все они танцевали! Хозяин завел музыкальную шкатулку и подтолкнул вращающиеся подставки для скульптур, и фигурки закружились, и их причудливые тени заскользили по стенам. Эрмель застыла. Движения скульптур так напоминали ей ее собственные танцы.

Еще две вещи поразили королеву — огромный камин, по бокам которого были вырезаны из камня изогнутые фигуры юноши и девушки с протянутыми друг к другу руками, и хрустальный бокал, в котором благоухала прекрасная голубая роза.

Долго сидели у очага хозяин и гостья. Он, взяв небольшую лютню, то пел, то рассказывал какие-то волшебные истории; а она смотрела в огонь, угадывая в нем фантастические замки, сцены пиров и сражений, сказочные картины иной жизни.

Наконец они разошлись по комнатам. Среди глубокой ночи королева вернулась в гостиную. Камин затухал, и угли его тлели, как волшебные сокровища. Красный человечек в золотом камзоле, в шляпе с пером, ждал ее. Он протянул ей руку, и она стала одного роста с ним. Они вскочили на крохотных огненных коней. Дорога явилась им среди раскаленных углей, и они унеслись в глубь камина.

Пышное празднество во дворце, сложенном из драгоценных камней, встретило их торжественной музыкой. В такт ей ритмично вспыхивали рубины, гранаты, турмалины. Духи огня — саламандры, приняв человеческий образ, приветствовали пришедших. Красный человечек, оставив Эрмель, занял золотой трон. Рядом с ним на троне поменьше сидела прелестная девушка в малиновом испанском платье с длинным газовым шлейфом, но глаза ее смотрели недобро.

— Я привел к нам гостью из закаминного мира, — объявил хозяин пира. — Она умеет видеть нас и танцевать наши танцы. Пусть она станцует, и, если никто не сравнится с ней, я подарю ей половину своих сокровищ и буду танцевать с ней одной.

Звонко рассмеялась девушка в испанском наряде.

— Вы, как всегда, щедры к новым красавицам, мой Принц! Но я первая пошлю вызов дерзкой выскочке, что не побоялась явиться в царство благородных саламандр!

Она ударила в кастаньеты и метнулась на середину зала. Королева, не успев настроиться, вынуждена была также танцевать. Две соперницы — одна красная, другая черная, — извиваясь и выбивая дробь каблуками, кружились по залу. Наконец силы оставили Эрмель, и она тяжело пала на колени. Ее противница, подхватив огненный хлыст, кружила подле нее, готовая нанести удар. Внезапно высокая фигура, раздвинув толпу, вышла в центр.

— Кто пустил сюда постороннего! — раздался гневный голос Принца. — Стража, схватить его!

Но незнакомец откинул плащ и миролюбиво поднял руку.

— Я не собираюсь нарушать ваши законы. Я пришел, чтобы предложить выкуп за вашу гостью.

Он вытащил сверкающую золотую фигуру, и взоры саламандр впились в нее. Незнакомец ударил по струнам лютни, и скульптура стала танцевать. Быстро начав, она стала замедлять движения и под конец раскачивалась из стороны в сторону, подобно змее. Все темнее становилось во дворце, и саламандры одна за другой засыпали, глядя на волшебный танец. Взяв королеву на руки, незнакомец унес ее из камина.

Очутившись на свободе, Эрмель перевела дух. Рядом с ней стоял скульптор.

— Не стоит входить в камин одной. Огонь — великий творец миражей. Он часто создает то, что ты хочешь видеть, но эти явления не истинны…

Наступило утро, и они расстались.

Теперь у королевы появилась цель. Забыв обо всем, она стремилась к лесному домику. Он снился ей, и его огонь всегда горел для нее. Однако попасть к скульптору было нелегко. Словно почувствовав угрозу, семья и двор объединились, чтобы не допустить Эрмель к заветной усадьбе. И вот — почему-то в конюшне королевы все лошади оказываются раскованными; разбойники нападают на ее карету и требуют выкупа, разрушены мосты у горных рек, лесной пожар подбирается к жилищу скульптора. Но ничто не могло остановить Эрмель, и снова она попадает в лесной дом.

И снова, забыв предупреждение хозяина, она оказалась на балу в замке саламандр. Снова, приняв вызов, она сражалась в танце с подругой Принца, даже не зная, зачем ей это нужно. Ведь Принц явно не испытывал к ней симпатии, иначе он не увлекал бы ее в смертельно опасные игры с огнем. Но на этот раз они танцевали с саламандрой на равных. Ни одна не уступала другой.

— Я не вижу победительницу! — заявил Принц и бросил в окно букет рубиновых роз. — Однако Эрмель не должна покидать мои владения без моей воли.

И снова появился скульптор, чтобы защитить ее от грозящего уничтожением пламени. Взбешенный Принц превратился в дракона, а его противник — в рыцаря. Бой был жесток, но недолог: рыцарь одержал победу.

И в третий раз встретились королева и саламандра. Из последних сил танцевала Эрмель, и соперница ее уже была готова торжествовать победу. Раскаленные угли жгли ноги, от боли физической и душевной слезы текли из глаз женщины. И вдруг саламандра упала. Слезы королевы погасили яростный огонь в ее крови, и она не могла больше танцевать.

Принц подошел к Эрмель и поцеловал ее.

— Теперь тебе не страшно пламя. Царство огня подвластно тебе, так же как ты мне открыла путь к жизни людей.

Он хотел проститься с Эрмель и выйти из камина. Но ее слезы остановили его. Душа человеческая отозвалась на страдание. Сам не сознавая почему, Принц проникся острой жалостью к королеве, и глаза его также увлажнились. Всего лишь мгновение промедлил он, а среди углей открылась дорога, ведущая прочь из камина. Вместо красного человечка по ней бросилась саламандра.

— Прощай, принц Эрмиль! Оставайся навечно среди саламандр, а я займу место королевы людей!

И она выскочила из камина. Скульптор отшатнулся от нее, но семья Эрмель признала в ней мать и супругу и радостно приветствовала ее.

Что ж, прав оказался хозяин лесной усадьбы. Нельзя безнаказанно играть с огнем. Он — великий мистификатор и угадывает желания и грезы тех, кто сильно мечтает. В волшебном камине соединились дитя людей и дитя огня. Впрочем сила человека порой больше силы стихии. Сколь часто, пока горит огонь в камине, Эрмель может выходить наружу и сидеть в кресле рядом с хозяином, глядя в огонь и слушая его истории и песни. Вместе с нею внимает ему и Эрмиль, и резные фигуры юноши и девушки по бокам камина являют собой полное сходство саламандры и человека.

Конец

Оглавление

Взрослые сказки

Ручей

Арфа

Возвращение крестоносца

Колье

Коллекционер

Марабу

Орден рыцарей гиацинта

Банька

Мерлин

Вороные гнездо

Выбор судьбы

Ткачи времени

Хранитель

Черный замок

Сад людей

Привидение из часов

Последний стакан воды

Живой огонь

Помпея

Сапфиры

Хозяин камина Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg