«Помощь в воспитании детей с особым эмоциональным развитием (ранний возраст)»

Елена Баенская Помощь в воспитании детей с особым эмоциональным развитием (ранний возраст)

От автора

Эта книга посвящается светлой памяти нашего любимого учителя – Клары Самойловны Лебединской. Именно ее тонкий клинический подход к изучению ранних проявлений нарушений эмоционального развития и выделение основных критериев ранней диагностики раннего детского аутизма дали толчок для дальнейших психологических исследований в этом направлении. Нам передалась и глубокая вера Клары Самойловны в то, что поиск возможности максимально ранних коррекционных воздействий в случае признаков аффективного неблагополучия у маленького ребенка может в дальнейшем предотвратить возникновение у него тяжелых форм нарушения эмоционального развития.

Многолетняя практическая работа с различными формами раннего детского аутизма позволила нам увидеть проявления недостаточности функционирования или даже отсутствия у этих детей тех механизмов аффективной регуляции, которые в норме, справляясь со своей задачей, остаются незаметными. Поиск причины нарушения развития, как правило, приводит к углублению понимания нормального хода событий, и в данном случае перед нами открылась возможность по-новому оценить то, что происходит с ребенком в раннем детстве и как складываются аффективные механизмы, организующие первые формы его мироощущения и взаимодействия с близкими и окружающим миром.

Понимание логики возникновения искажения или задержки эмоционального развития определяет направление и характер коррекционной работы. Кроме того, это позволяет осознать смысл многих приемов традиционного воспитания маленьких детей, их направленность на развитие механизмов аффективной организации поведения и сознания ребенка. Современные условия жизни, особенно городской, неизбежно приводят к значительной потере наработанного в прошлых поколениях опыта воспитания, что прежде всего связано с уходом в прошлое традиций «большой семьи». Ребенок воспитывается без постоянного участия старшего поколения, которое во все времена хранило и естественно использовало эти приемы организации поведения малыша. Молодые родители часто увлекаются современными, внешне более прагматическими аспектами воспитания и обучения маленького ребенка. Это может быть и неплохо, но только если при этом не теряется связь разных сторон его душевной жизни, если она развивается и индивидуализируется в общем со взрослым смысловом контексте.

Мы надеемся, что эта работа поможет родителям по-иному взглянуть на внутренний мир ребенка, причем не только в случаях выявления сложностей его эмоционального развития. Как известно, в норме процесс благополучного и гармоничного развития ребенка тоже предполагает периоды различных драматических кризисов. Понимание их природы, так же как и внутреннего смысла других, более спокойных, периодов, поможет близким сохранить уверенность в себе и лучше подготовить малыша к встрече с самостоятельной жизнью.

В связи с изложенным, в задачи этой работы не входило рассмотрение отдельных линий развития психических функций ребенка – сенсомоторной, речевой, интеллектуальной, его внимания или памяти. Важным для нас было представить общую логику усложнения индивидуальных аффективных смыслов во взаимодействии ребенка с миром, развитие его эмоциональных отношений с близкими. Мы надеемся также, что понимание этой общей логики развития поможет использовать опыт, полученный при коррекционной работе с детьми с серьезными нарушениями эмоционального развития, и в других, более обычных, случаях – например, поможет специалисту-диагносту более адекватно оценить не только запас знаний или умений малыша, но и степень его эмоциональной зрелости, а сотруднику детского учреждения – строить свои взаимоотношения с детьми в соответствии с эмоциональным возрастом каждого из них.

Особая благодарность автора – родителям детей с аутизмом, с которыми мы сотрудничали на протяжении многих лет, за их преданность, стойкость, умение радоваться малейшим знакам движения ребенка, за готовность делиться своим опытом и постоянно учиться самим, за их творческую позицию и веру в наше общее дело.

Введение

Трудности эмоционального развития детей в раннем возрасте – проблема, с которой сталкиваются прежде всего их близкие, а также воспитатели и психологи дошкольных учреждений, в которые могут попадать такие дети. Эти трудности охватывают широкий спектр особенностей реагирования маленького ребенка, осложняющих его взаимодействие с окружающим миром, – повышенная возбудимость, впечатлительность, пресыщаемость в контактах со средой и малая активность во взаимодействиях с ней, трудности адаптации к непривычным условиям; сложности развития отношений с близкими людьми и взаимодействия с посторонними, а также с другими детьми; раннее возникновение поведенческих проблем: страхи, агрессия, негативизм, влечения и др.

Именно психологи, педагоги и воспитатели как специальных, так и неспециальных дошкольных учреждений часто впервые обнаруживают у ребенка особенности эмоционального развития, которые становятся более явными в период его адаптации к яслям или детскому саду. При этом перед ними неизбежно встают крайне важные и ответственные задачи: правильно идентифицировать эти особенности, подобрать наиболее адекватный подход к воспитанию и обучению такого ребенка, помочь ему «прижиться» в дошкольном учреждении, при необходимости ориентировать родителей на обращение к нужному специалисту.

Происхождение наблюдаемых особенностей эмоционального развития может быть различным: последствия раннего органического поражения; соматическое неблагополучие; следствия неблагоприятных условий воспитания; характерологические особенности ребенка; закономерные проявления возрастных критических периодов в процессе нормального психического развития и, наконец, ранние нарушения и искажения аффективного развития. Разумеется, в каждом случае различны как качество, интенсивность и динамика наблюдаемых эмоциональных особенностей, так и степень их «отзывчивости» на коррекционные воздействия.

Обычно к специалисту обращаются именно по поводу выраженных нарушений эмоционального развития, когда необходимость ранней коррекционной помощи очевидна уже всем. Одним из таких случаев является ранний детский аутизм– наиболее сложный тип дизонтогенеза (нарушения психического развития). Частота раннего детского аутизма по последним данным составляет 1–15 случаев на 10 000 детей. Большинство специалистов, изучающих это нарушение развития, при указании на его всепроникающий характер в качестве центральной проблемы выделяют особенности формирования аффективной сферы детей с аутизмом, отмечаемые уже на самых ранних этапах развития.

Проблема ранней диагностики эмоциональных нарушений

Рождение ребенка – событие всегда и радостное и одновременно тревожное для родителей. Все ли благополучно? Как лучше воспитывать малыша? Эти и многие другие вопросы неизбежно встают перед близкими ребенка. Конечно, существуют собственная материнская интуиция, советы опытных бабушек, книги, наконец возможность регулярного посещения врачей в поликлинике. Однако даже самое тщательное наблюдение родных и специалистов не всегда может уберечь от упущения признаков неблагополучия психического развития ребенка.

Представление о нормальном ходе психического развития опирается, как известно, на соответствие возрастным рамкам определенных формальных показателей становления отдельных психических функций (восприятие, моторика, речь и т. д.). При этом отслеживается своевременность прохождения основных этапов развития (когда ребенок сел, встал, начал фиксировать взгляд, следить за движением игрушки, брать ее в руку, координировать движение руки и взгляда, когда появились гуление, лепет, первые слова и т. д.). Именно по этим известным признакам обычно идет оценка степени благополучия физического и психического развития малыша (Фигурин Н.Л., Денисова М.П., 1949; Щелованов Н.П., 1960; Аксарина Н.М., Кистяковская М.Ю., 1969).

Прохождение этапов эмоционального развития также может быть отслежено по возрастным «вехам». Однако, как правило, этому процессу столь большого внимания не уделяется. Пожалуй, если в поведении ребенка вовремя не формируются такие яркие проявления благополучия эмоционального развития, как улыбка, интерес к человеческому лицу, узнавание близких, может возникнуть тревога. Естественно также, что вызывает беспокойство малая отзывчивость на воздействия извне, выраженная пассивность в контактах с окружением либо, наоборот, чрезмерная возбудимость. Однако эти настораживающие тенденции часто расцениваются как проявления особенностей характера малыша – таких как ранимость, впечатлительность.

Для адекватной оценки благополучия формирующейся эмоциональной сферы крайне важно, однако, заметить не только отсутствие или задержку появления какой-то обязательной поведенческой реакции, но и определить ее качество. Как бы это ни казалось парадоксальным, наиболее тяжелые и сложные нарушения эмоционального развития, которые возникают, например, при раннем детском аутизме и становятся очевидными к 2,5–3-летнему возрасту ребенка, могут закономерно вырастать из тонких, едва уловимых, признаков аффективного неблагополучия на самых ранних этапах психического развития. Часто их вообще трудно зафиксировать по каким-либо формальным критериям, поскольку развитие ребенка вполне может укладываться в границы нормы, а иногда по ряду параметров выглядеть и как опережающее. Даже очень внимательные родители не всегда могут правильно оценить своеобразие поведения ребенка, характер его реагирования на близких и окружение в целом. Порой значимые признаки патологических тенденций аффективного развития вначале ошибочно воспринимаются как положительные качества малыша – чрезвычайно спокойного, «удобного», не просящегося на руки или крайне бесстрашного.

Во многих случаях родители даже чувствуют, что с ребенком «что-то не то», но что именно – понять не могут: то ли у ребенка такой особый характер, то ли они сами не являются достаточно умелыми и «правильными» во взаимодействиях с ним. Это особенно трудно понять, когда такой ребенок – первый. Часто осознание проблем начинается тогда, когда у мамы появляется возможность сравнивать своего малыша с его сверстниками (на приеме в поликлинике, при встречах с детьми друзей, на детской площадке и т. д.).

К сожалению, в большинстве таких случаев не помогает и раннее обращение к специалистам – педиатрам и невропатологам. Они чаще всего не поддерживают родительских опасений, пока ребенок находится в младенческом возрасте. Когда ребенок становится немного старше и возрастающие трудности его психической организации начинают проявляться все более явно, возникают предположения о возможной недостаточности интеллектуального и/или речевого развития, о каких-то нарушениях в области восприятия. Так, если малыш не реагирует адекватно на обращение к нему, не откликается на свое имя, то естественно, что близкие прежде всего предполагают у него снижение слуха, а если он не говорит – наличие речевых нарушений. Подозрения о серьезных трудностях эмоционального развития возникают, как правило, в последнюю очередь. Тем не менее эти трудности достаточно распространены, и благополучие развития аффективной сферы должно отслеживаться так же тщательно, как и благополучие сенсорного, моторного, речевого и интеллектуального развития. Для этого есть все возможности, поскольку основные феномены и обязательные этапы нормального эмоционального развития маленького ребенка, в общем, достаточно изучены.

Цель данной работы – показать формирование необходимых механизмов эмоциональной регуляции поведения ребенка в раннем возрасте (Никольская О.С., 1990). Часть из них обеспечивает последовательное приспособление ребенка к стабильным жизненным циклам; другие позволяют малышу адаптироваться к неожиданно меняющимся обстоятельствам, помогают ему обретать самостоятельность, справляться с препятствиями, опасностью. Важнейший из этих механизмов, который формируется и начинает действовать почти сразу после рождения ребенка, помогая «вызреванию» всех остальных, – это механизм, регулирующий его эмоциональные взаимоотношения сначала с близкими людьми, а затем – со сложным миром человеческих отношений, в который он вступает.

Мы увидим, что всякий раз включение нового аффективного механизма в систему эмоциональной регуляции поведения ведет к временной нестабильности: появлению страхов, капризов, непослушания. Некоторые из таких моментов традиционно считаются кризисами детского развития. Их необходимо отличать от признаков настоящего неблагополучия в раннем эмоциональном развитии ребенка, которые в дальнейшем приводят к серьезным нарушениям. В этой книге мы постараемся охарактеризовать их различия.

Итак, рассмотрим наиболее значимые моменты эмоционального развития маленького ребенка.

Основные этапы эмоционального развития ребенка в норме

Процесс психического развития ребенка в первый год жизни невозможно рассматривать вне его постоянного взаимодействия с матерью, которая является посредником и организатором практически всех его контактов с внешним миром. Анализу процесса взаимодействия в диаде мать—дитя, его динамики в разные возрастные периоды посвящен ряд работ как отечественных, так и зарубежных исследователей (Выготский Л.С., 1983; Лисина М.И., 1974; Мещерякова С.Ю., 1978; Мазитова Г.Х., 1977; Авдеева Н.Н., 1982 и др.). Ребенок на ранних этапах развития зависит от матери не только физически – как от источника обеспечения всех его витальных потребностей (в сытости, тепле, безопасности и т. д.), но и как от регулятора его эмоционального состояния: она может успокоить, расслабить, взбодрить, утешить, поддержать эмоциональную устойчивость, выносливость, увеличить активность, снизить истощаемость и настроить на усложнение взаимоотношений с окружающим миром. Важнейшим условием для этого является возможность синхронизации эмоциональных состояний матери и ребенка: заражение улыбкой, настроением, появление сопереживания по поводу происходящего вокруг. Для ребенка чрезвычайно важны материнское спокойствие и уверенность в себе, дающие ему ощущение надежности, поскольку именно так реализуется первичная потребность малыша в стабильности и эмоциональном комфорте (Эриксон Э.,1992). Многим известно, насколько более спокойным и благополучным в сравнении с первым нередко оказывается второй ребенок: он взаимодействует с уже более опытной мамой – умелой и более легкой в общении.

1-й этап – возраст до 2–3-х месяцев. Центральным моментом психического развития ребенка в первые месяцы жизни, как известно, является формирование индивидуальной привязанности (Ainsworth M.D., 1962 и др.). В рамках этой эмоциональной общности, по Л.С. Выготскому (1984), в переживании «Пра Мы», вызревают и развиваются индивидуальные аффективные механизмы ребенка, которые в будущем трансформируются в способность самостоятельно разрешать жизненные задачи: организовывать себя, сохранять и поддерживать активность в отношениях с миром.

Рассмотрим подробнее эти аффективные механизмы и процессы их формирования в раннем возрасте при взаимодействия ребенка с близкими.

В процессе развития перед ребенком последовательно встают все более сложные жизненные задачи, и для их решения на каждом этапе возникает необходимость активного включения в работу нового способа организации поведения.

Первой такой жизненно важной задачей становится взаимное приспособление младенца и матери друг к другу в обычных ситуациях взаимодействия (кормление, купание, пеленание, укладывание спать и т. п.). Эти ситуации повторяются изо дня в день, и именно в них младенец вырабатывает первые аффективные стереотипы поведения, свои первые индивидуальные привычки (например, принимает пустышку или нет, засыпает на маминых руках или в кроватке и т. п.). Так происходит первичная адаптация ребенка к условиям окружения и прежде всего к тем из них, которые являются достаточно стабильными и однообразными. Стабильность (регулярность и ритмичность) обыденной жизни задает прежде всего мать ребенка, поскольку, как уже говорилось, именно она является организатором и постоянным посредником удовлетворения абсолютно всех жизненных потребностей ребенка (в сытости, тепле, комфорте, тактильных контактов, общении и других).

Эти первые, доминирующие вначале формы адаптации ребенка, основанные на усвоении общих с близким окружением стабильных элементов жизни, еще очень ограниченны. Младенец первых двух-трех месяцев жизни характерно нетерпелив, он плохо реагирует на изменение распорядка дня, например, на нарушение режима кормления, сна—бодрствования и т. д.), на перемену обстановки; он тяжело переживает замену ухаживающего за ним человека, привыкнув к определенным «рукам» и манере поведения (Brazelton Т.В., 1972).

Выраженные аффективные проявления ребенка в этот период носят в основном негативный характер и выражаются в крике или плаче. Их приспособительным смыслом является простое сигнальное воздействие на взрослого, призыв удовлетворить насущные потребности, устранить неприятное. Однако эти сигналы призывают взрослого не только к прямому удовлетворению конкретной потребности ребенка. Взрослый, как правило, применяет и более общие способы утешения малыша. Самыми распространенными из них являются прочно вошедшие в традиционную культуру вынянчивания ребенка укачивание, баюканье, соска-пустышка. Характерно, что все они основаны на ритмической организации очень важных для младенца ощущений, в первую очередь вестибулярных, оральных, тактильных. Малыш вскоре сам начинает активно использовать эти и другие (например, сосание пальца) приемы, которые помогают ему успокоиться, когда рядом нет кого-то близкого. Впоследствии, когда ребенок овладевает более сложными способами «самоуспокоения» и «самотонизирования», потребность в них становится меньше – так, к шести—семи месяцам сосание пальца обычно прекращается (Braselton T.B., 1982). Однако эти приемы могут закрепиться прочно, если малыш находится в условиях длительного дискомфорта (лишен внимания близких и т. п.). Примером может служить нередко наблюдаемое у детей и более старшего возраста бесконечное раскачивание и сосание пальца или уголка пеленки в случаях так называемого госпитализма (временного изменения психического состояния и поведения ребенка, вызванного хроническим недостатком общения) (Spitz R.А., 1945; Bowlby J., 1979).

В норме близкие довольно скоро овладевают способами ухода за ребенком и приемами контроля над его эмоциональным состоянием, поэтому, как правило, конец третьего месяца характеризуется возникновением равновесия в выражении положительных и отрицательных эмоций (Валлон А., 1967; Выготский Л.С., 1984), а взаимодействие ребенка с матерью все больше начинает определяться положительными эмоциями.

2-й этап – от 3-х до 5–6 месяцев. К этому времени основные стереотипы удовлетворения потребностей у ребенка уже сложились, и на первый план выходит его потребность в общении, внимании и непосредственном эмоциональном отклике взрослого.

Как известно, само лицо человека с первого месяца жизни является для младенца наиболее сильным и значимым раздражителем. Теперь, однако, все более значимым становится его эмоциональное выражение, глаза и улыбка близкого. Если младенец двух-трех месяцев на любое лицо, и даже на его очень грубую имитацию (в эксперименте, например, круг и две точки вместо глаз) или маску реагирует оживлением и предпочитает его по времени фиксации любому другому предъявляемому стимулу, то после трех месяцев ребенок ждет именно улыбки взрослого. Известны также экспериментальные данные, согласно которым дети чаще и дольше смотрят в лицо матери, когда оно выражает удовольствие (Epanchin B.C., Paul J., 1987). Более того, существуют наблюдения (эксперименты О.В. Баженовой, 1985), свидетельствующие о том, что в этом возрасте ребенок при виде безучастного лица, склонившегося над ним, испытывает беспокойство и тревогу.

Начинает развиваться новый класс индивидуальных жизненных стереотипов ребенка – привычных ему способов установления и поддержания коммуникации, непосредственного эмоционального общения. Ранее требовательный крик начинает становиться разнообразнее, приобретает интонации просьбы (Брунер Дж., 1977). Ребенок усваивает все более и более разнообразные формы коммуникации, участвуя в привычных ритуалах эмоционального взаимодействия с взрослым в различных ситуациях (уход за ребенком, стереотипы ранних игр, принятых в данной семье, и пр.). Наиболее распространенной формой и способом получения общего удовольствия в это время становится игра в «прятки» – появление и исчезновение из поля зрения малыша лица взрослого, когда последний на секунду закрывает свое лицо или лицо ребенка. Момент возобновления глазного контакта переживается малышом наиболее остро и вызывает у него бурный восторг.

В дальнейшем в общих играх с взрослым все большее значение постепенно начинает приобретать не только непосредственное эмоциональное «заражение», но и общее сосредоточение, например, на яркой цветной и звучащей игрушке. С ее помощью взрослый получает возможность не только успокоить малыша, но и развеселить его, повысить его активность. Следует отметить, что во взаимодействиях такого рода особо важную роль продолжает играть их ритмичный и повторяемый характер.

Вскоре ребенок и сам получает возможность самостоятельно тонизировать себя с помощью активной манипуляции сенсорной средой. К этому времени у него уже появляется способность не просто брать игрушку, но и осуществлять с ней различные координированные действия (стучать, бросать, вертеть и т. п.), получая разнообразные сенсорные ощущения. Нужно особо отметить, что последние являются значительно более сложными и разнообразными, чем те, которые связаны с примитивными действиями самораздражения, характерными для ребенка в возрасте первых двух-трех месяцев. Тем не менее они пока тоже остаются ритмически организованными и больше направлены на воспроизведение определенного искомого сенсорного (звукового, зрительного, тактильного) эффекта, чем на активное обследование среды.

Необходимо также отметить, что коренные изменения в оценке ребенком аффективного состояния другого человека, происходящие в течение первого полугодия жизни, заключаются в появлении большей ориентации на качество этого состояния, то есть на его «знак» (положительный, отрицательный, либо нейтральный). По данным экспериментального исследования (Лисина М.И., Мещерякова С.Ю., Сорокина А.И., 1983), дети первого полугодия более чутко реагируют на различие интенсивности внимания взрослого. Для них, например, не столь существенно то, что экспрессии взрослого в данный момент отрицательны (с выражением гнева, укоризны), но в то же время у детей этого возраста резко проявляется особая отрицательная реакция на безразличие взрослого, и в этом случае ребенок выглядит встревоженным, угнетенным, огорченным.

3-й этап – от 5–6 до 10–11 месяцев Это этап формирования и преобладания в поведении «циркулярных (круговых) реакций» (по Ж.Пиаже, 1956), который охватывает значительную часть второго полугодия жизни ребенка.

Вскоре после того, как ребенок начинает подтягиваться и опираться на ножки, для его поведения становятся характерными бесконечные прыжки и выбрасывание игрушки или пустышки из кроватки. При этом важно, что с наибольшей интенсивностью и, главное, с наибольшей радостью эта циркулирующая активность превращается в игру в присутствии и при участии в ней взрослого. При этом ребенок получает удовольствие не только от совершаемых им действий, но от реакции взрослого. Такой же характер бесконечного повторения приобретает в этом возрасте и более ранняя игра в «прятки». Теперь ребенок уже сам может прятаться и высовываться, ловя взгляд взрослого. Подобная повторяемая активность позволяет ребенку самостоятельно поддерживать ощущение надежности и стабильности в отношениях с миром. В то же время с ее помощью происходит дальнейшее развитие взаимодействий с близкими. Именно на основе таких одинаково воспроизводимых реакций обычно складываются игровые ритуалы, дающие взрослому и ребенку возможность объединить внимание, сосредоточиться уже не только непосредственно друг на друге, но и на каком-либо внешнем объекте, доставляющем им обоюдное удовольствие. Эти ритуалы подготавливают возможность появления первых обозначений подобных ситуаций и готовят как ребенка, так и взрослого к возможности управлять вниманием друг друга и координировать свои эмоциональные реакции и оценки.

С возможностью управлять вниманием другого связано развитие у ребенка готовности следить за указательными жестами взрослого и появление на этом этапе собственного указательного жеста.

Начинает формироваться способность к координированному взаимодействию. До сих пор направленное обращение к взрослому было для ребенка не столь актуально. Взрослый и ребенок составляли настолько слитное единство, что желания малыша выполнялись как бы автоматически – в ответ на простое обозначение им какого-либо требования или сигнала о дискомфорте. Если раньше ребенок просто тянулся к объекту желания, то теперь он протягивает к нему ручки, устремляя взгляд на взрослого, что свидетельствует о появлении первых обращений и указательного жеста.

Формируется обратная связь и в эмоциональном взаимодействии. Ребенок постепенно начинает учитывать эмоциональную реакцию взрослого на свои действия. Если на более раннем этапе развития у малыша наблюдалось примитивное аффективное «заражение» наиболее ярким состоянием другого человека (первоначально – зевотой, позднее – смехом, плачем), выражавшееся в пластическом отражении этого состояния, то теперь начинает формироваться способность к истинному подражанию эмоциональным реакциям взрослых. Так, пятимесячный ребенок уже может имитировать выражение лица матери и с удовольствием играть с выражением своего лица в зеркале (Braselton T.В., 1982). Эта способность адекватного эмоционального реагирования, отрабатываемая первоначально в игре, приводит к взаимной координации эмоциональных состояний; в результате у ребенка появляется возможность более активного и разнообразного воздействия на окружающее. К шести месяцам ребенок уже хорошо распознает основные эмоции своих близких и начинает сам дифференцированно и адекватно выражать свое отношение к той или иной ситуации (удивление, обиду, грусть, гнев, радость, растерянность, смущение и т. п.).

Таким образом, описываемый период является этапом интенсивного формирования технической стороны эмоционального взаимодействия в диаде мать—дитя, освоения ребенком всех необходимых его компонентов – таких, например, как возможность самостоятельно изменять положение тела, дистанцию общения, выражение лица, – но центральная роль, безусловно, принадлежит взгляду как сильнейшему регулятору поведения.

Во втором полугодии жизни младенцы, как правило, уже начинают оценивать выражение неудовольствия взрослого как нечто принципиально важное и реагировать на него соответствующим образом (хмуриться, отстраняться, обиженно плакать).

Все бо́льшая избирательная ориентация ребенка на эмоциональные реакции близкого человека качественно меняет его отношения с окружением. Он становится менее зависимым от его непосредственных стимулов и более зависимым – от опосредующей эмоциональной реакции матери, теперь не просто успокаивающей или активизирующей, а уже направленно организующей его поведение. Близкому взрослому со все бо́льшим успехом удается «уговорить» ребенка чуть подождать, потерпеть те или иные дискомфортные условия, «заразить» его своим спокойствием и положительными эмоциями, сосредоточить внимание ребенка на чем-либо важном или интересном. Данные А. Гезелла (1974) подтверждают, что в возрасте 7–8 месяцев малыш приобретает значительно бо́льшую аффективную стабильность в отношении контактов с миром, и можно предположить, что огромный вклад в ее достижение вносит дифференцированная ориентация ребенка на эмоциональную реакцию матери.

Однако и эти, более сложные, способы разработки стабильных надежных отношений ребенка с миром тоже оказываются недостаточными. Малыш становится по-новому уязвимым в своих возможностях адаптации. Он начинает демонстрировать тревожность при нарушении не столько привычных форм ухода, сколько стереотипа отношений с близкими. Выше говорилось о том, что узнавание младенцем матери отмечалось еще до полугодовалого возраста, это проявлялось в том, что при взаимодействии с ней он больше радовался и чаще проявлял инициативу, чем при контактах с другими окружающими, – это так называемое положительное узнавание (Мазитова Г.Х.,1979). Теперь болезненно воспринимается отсутствие близкого взрослого. При уходе матери – центра аффективной адаптации малыша к миру – в этом возрасте у ребенка закономерно возникает тревога. Так же, как в двухмесячном возрасте ребенок был особо чувствителен к постоянству ухаживающего за ним лица, теперь он нуждается в стабильности эмоционального реагирования матери.

Результатом разработки стереотипа индивидуальных отношений с близкими является и характерный для возраста 8 месяцев страх «чужого лица»: при виде незнакомого человека ребенок демонстрирует страх и неудовольствие (Maccoby E., Masters J., 1970; White B.L., 1975) или хотя бы смущение и замешательство (Смирнова Е.О., Кондратович И.А., 1973).

Этот новый период тревоги и страхов ребенка отражает на самом деле успехи в его развитии, но ставит перед взрослым новую задачу: помочь ребенку преодолеть тревогу, возникающую при нарушении привычных форм жизни. Механизмы, способные разрешить эту задачу, начинают «вызревать», как и раньше, в общих играх. Содержанием этих игр, конечно, остается и непосредственное эмоциональное «заражение» и общение по поводу игрушки. Вместе с тем все большее место в них начинает занимать переживание совершенно новых и особых впечатлений. Теперь малыша начинает привлекать и веселить то, что его раньше пугало. Самые первые страхи ребенка были связаны с быстрым приближением к нему, резким нарушением равновесия, внезапным прерыванием привычного ритма. На этом этапе в рамках общей игры подобные действия начинают его смешить: он хохочет, когда его «бодают», «догоняют», подбрасывают на коленях и руках и т. д. В игры вносится всё больше новизны и неожиданностей, вплетаемых как впервые возникающий элемент сюжета, приключения в общий, привычный для малыша ритмически организованный и привычно повторяющийся стереотип игры («Сейчас я тебя съем», «По кочкам, в ямку бух» и т. п.). Так ребенок начинает тренировать возможность пережить ситуацию нарушения стереотипа и испытать удовольствие от неожиданности.

Эти задачи тем более актуальны, что в это время значительно меняется вся жизненная ситуация ребенка. Малыш в процессе своего роста становится все более выносливым, подвижным и чаще оказывается в неожиданных, нестабильных ситуациях, в связи с чем перед ним, естественно, встают новые адаптивные задачи. А.Валлон (1967) считает, что в этом возрасте «новое» начинает меньше пугать и больше привлекать ребенка, доставляя ему удовольствие, в связи с чем он становится все более и более любопытным. Начинают развиваться принципиально новые отношения с окружающим миром, в основе которых лежит развитие аффективных механизмов адаптации к меняющимся, неопределенным условиям – механизмов экспансии. Они, как говорилось выше, впервые опробуются ребенком в русле общей игры под защитой взрослого как переживание острого момента с его моментальным положительным разрешением.

Так, к концу первого года у ребенка уменьшается стереотипная «циркулярная активность» в манипуляциях с предметами. Важными для него становятся не столько повторяемость и надежность, сколько новизна и открытие новых возможностей, в связи с чем появляется способность быть более предприимчивым, изобретательным в обращении с игрушками, а возможности, полученные в игре, как и раньше, постепенно начинают использоваться ребенком для реальной адаптации.

Около 9–10 месяцев наблюдаются первые попытки активного исследования ближнего пространства. Это становится реально возможным не только потому, что ребенок получает к этому времени возможность самостоятельного передвижения, прежде всего ползания (он начинает отрываться от мамы, исследовать дальние и незнакомые места). Именно возникновение любопытства, возможности при нарушении привычного хода событий испытать не панику, а интерес лежит в основе развития настоящего исследовательского поведения. Кроме того, теперь ребенок начинает обращать внимание не только на интересующий его предмет, но и на препятствие на пути к цели, которое он начинает учитывать, а затем и обследовать, искать пути его преодоления. Так малыш впервые получает возможность увидеть и оценить результаты собственных проб и ошибок, без чего в дальнейшем невозможно установление причинно-следственных связей. Именно в это время обычно появляются первые попытки малыша отодвинуть препятствие, дотянуться до нужной вещи с помощью палочки, другой игрушки, то есть проявления первого опыта использования орудий. Известно, что эти попытки оцениваются как очень важный этап в интеллектуальном развитии ребенка, но достижение его невозможно без формирования соответствующего аффективного механизма экспансии – адаптации к меняющимся условиям, которые мобилизуют ребенка на освоение нового, на преодоление препятствия и т. д.

Как известно, наряду с приобретением навыков самостоятельного передвижения в пространстве важнейшим адаптационным достижением к концу первого года является начало развития речи. Было бы неправильно вести отсчет начала этого процесса с момента появления первых слов, который характерен именно для этого времени. Уже с самых первых месяцев младенец активно общался с близкими с помощью гуканья, гуления, в этом взаимодействии он учился понимать и повторять интонации матери, выражать свои состояния и произносить звуки и их сочетания, характерные для родного языка.

Этап лепета как раз и отражает эту способность ребенка воспроизводить устойчивые сочетания звуков, что в какой-то момент превращается в его любимое занятие. Лепет стимулируется участием взрослого и постоянно сопровождает общие игры. Все чаще ребенок начинает чисто повторять за мамой и вплетать в свой лепет новые привлекательные для него звукосочетания. Интересно, что если в этот момент мама будет повторять за ребенком воспроизведенные им звуки, он начнет играть ими особенно активно. Так постепенно лепет малыша все больше приближается к звуковому строю родного языка.

На этом фоне начинают фиксироваться общие для взрослого и малыша устойчивые обозначения наиболее привычных и любимых бытовых и игровых занятий. Закрепление за этими повторяющимися ситуациями первых обозначений («бай-бай», «ку-ку», «бух», «тик-так», «пока») становится возможным благодаря опоре на уже сложившийся к этому времени аффективный стереотип взаимодействия взрослого и ребенка. Таким образом, очевидно, что и речевое развитие находится в прямой зависимости от становления механизмов аффективной организации поведения.

С развитием стереотипа эмоционального взаимодействия взрослого и ребенка и вычленением из их единства все более и более определенных отношений связано и появление первых «настоящих» слов, использующихся малышом как просьба, обращение, призыв, и, наконец, указание («мама», «дай» и т. д.). Таким образом, еще больше расширяются возможности опосредованного контакта – не только через предметы, игрушки, жесты, но уже и через слово. Слово начинает обозначать и качественную оценку происходящего с ребенком («хороший», «бяка», «бо-бо», «можно», «нельзя»), подготавливая тем самым новые возможности регуляции его поведения. Пока же малыш сам использует эти слова для удовольствия, игры, подтверждения новизны или приятной повторяемости ситуации, возможности контроля над ней.

Таким образом, в конце первого года жизни ребенок переживает состояние не просто благополучия, а скорее даже некоторого эмоционального подъема: он уже владеет достаточно разработанным жизненным стереотипом, развитыми способами эмоционального взаимодействия с близкими, активен в освоении нового. Он в центре внимания всех близких, его достижения обсуждаются и вызывают всеобщее восхищение. Малыш начинает демонстрировать свои умения по просьбе, и это тоже превращается для него в увлекательную игру, в средство усиления эмоциональной реакции близких. Не случайно на этом фоне появляются первые устойчивые успехи в овладении как элементами социально-бытовых навыков (с удовольствием обнимает и целует по просьбе, прощается, начинает проситься на горшок, поддерживать чашку или ложку и т. п.), так и достаточно развернутыми игровыми ритуалами («ладушки», «сорока-ворона» и др.). В перспективе дальнейшего развития чрезвычайно важной становится возможность более длительного объединения внимания ребенка и близкого взрослого на основе какого-то общего действия, например совместного рассматривания картинки в книжке, показа петушка или собачки, с демонстрацией того, как они «разговаривают»; слушания достаточно длинных детских стихотворений и т. д. Тем не менее следующим шагом в аффективном развитии снова становится потеря эмоционального равновесия – характерный для годовалого ребенка первый серьезный кризис в отношениях со взрослым.

По определению Л.С.Выготского, становление ходьбы и есть момент вступления в период этого кризиса, в период «бурного развития аффективной жизни – первой ступени развития детской воли». Хотя традиционно этот кризис не считается острым, тем не менее в это время и в норме могут наблюдаться выраженные нарушения сна и бодрствования, потеря аппетита, увеличение эмоциональной лабильности (появление плаксивости, обидчивости). Возникновение этих трудностей совершенно закономерно и укладывается в общую логику аффективного развития. Рассмотрим, в чем же смысл происходящих в это время с ребенком потрясений.

Овладение ходьбой резко изменяет жизненную ситуацию. Взрослый перестает быть обязательным условием адаптации ребенка, который все чаще остается один на один с окружающим миром и временами начинает «терять» близкого как непременный эмоциональный ориентир. В этот период происходит не только физическое, но и психическое отделение ребенка от взрослого – выделение его самоощущения из бывшего слитного «Мы».

Сложности адаптации, которые испытывает ребенок в это критическое время, проявляются в том, что он, оставшись один, попадает под власть силовых воздействий окружающего сенсорного поля. В это время внешние впечатления начинают захватывать ребенка настолько, что это мешает развитию его взаимодействия с взрослыми. Ему бывает крайне трудно оторваться от заинтересовавшего его объекта и, как это было раньше, разделить внимание с взрослым. Малыша невозможно дозваться: он слишком погружается в нанизывание колечек пирамидки; самозабвенно возит машинку, не в состоянии оторвать от нее взгляд; его захватывает пересыпание песка, перекладывание камушков и т. д. Характерным примером «полевого» поведения (поведения, определяемого объектами, случайно оказывающимися в поле восприятия ребенка) может также служить стремление безоглядно бежать в направлении понравившегося предмета, совершать действия, продиктованные ситуацией и свойствами предметов: бесконечно открывать и закрывать двери, лезть во все ящики подряд, даже не сосредотачиваясь на их содержимом, залезать на лестницы, стулья, «прилипать» к забору и т. п. При этом близкий ребенка, еще недавно полностью владевший регуляцией его поведения, обнаруживает, что часто он вообще не в состоянии «оторвать» малыша от какого-то случайного впечатления.

При попытке подавить подобные тенденции в поведении ребенка путем запрета и/или прямого навязывания своей логики поведения родители сталкиваются с тем, что ранее послушный и спокойный ребенок становится упрямым и капризным, демонстрируя яркие протестные реакции – негативизм, агрессию. Малыш может даже укусить или ударить взрослого. Таким образом, мать начинает чувствовать, что она теряет эмоциональный контроль над ситуацией взаимодействия с малышом, который оказывается полностью захваченным возникающими перед ним «полевыми» соблазнами.

Наименее болезненный способ выхода из первого аффективного кризиса основан на понимании взрослым того факта, что трудности взаимодействия с ребенком вызываются его непосредственной захваченностью динамикой окружающего сенсорного поля. В этом случае он не перекладывает вину на ребенка и не вступает в конфликт ни с малышом, ни с полевыми тенденциями, а, пытаясь скорее отвлечь малыша, использует их, найдя другое яркое впечатление и переключив внимание ребенка в ином направлении. Большую помощь в этом оказывает указательный жест и слово-указание. Каждая внимательная мама знает, что у ребенка не возникнет серьезной протестной реакции, если не пытаться просто оттаскивать его от лужи или забора или запретить подбирать замеченный камушек, а указать другую, не менее яркую, аффективную точку окружения («Вон птичка полетела», «Смотри, какая машина»), то есть использовать другую отвлекающую активность, которая тоже задается полем («Побежали вон по той дорожке» и т. п.).

Характерно, что подобные приемы традиционно приняты для организации годовалого ребенка. Их обычно предлагает опытная бабушка, а вот маму, которая торопится, может слишком расстраивать неожиданное изменение в отношениях с малышом, и, как следствие, она часто пытается «переломить» его, требуя хорошего поведения в тот момент, когда он просто не может выполнить ее просьбу. Например, малыш часто не может прервать свое действие, если оно не закончено (не долистана книжка, не дособрана пирамидка, содержимое коробки до конца не вытряхнуто и т. п.). Конфликты часто связаны с ситуациями, характерными для этого кризисного времени. Трудно бывает, например, усадить на горшок просившегося уже до этого ребенка. Возникает разлад в ситуации кормления, когда уже державший в руке ложку ребенок начинает активно размазывать еду по столу, появляются сложности как с выходом на прогулку, так и с возвращением домой, с укладыванием спать и т. д. Следует специально подчеркнуть, что возникновение устойчивого конфликта может стать причиной обострения описанных выше проявлений кризиса, которые при соответствующем правильном отношении к ним могут быть сглажены.

Проводить «отвлекающие маневры» не означает «идти на поводу» у капризного ребенка. «Отвлекающие маневры» одновременно являются и скорой помощью в организации поведения ребенка, и способом сохранения эмоциональной связи с малышом, и средством, доставляющим удовольствие и комфорт во взаимодействии с ним. Они берегут малыша от накопления отрицательного опыта, сохраняют у него необходимые представления о себе как о хорошем, послушном ребенке. Кроме того, под их защитой получают возможность «вызревания» механизмы самостоятельного преодоления импульсивных тенденций. Нужно заметить, что этот процесс тоже крайне затруднителен без специальной помощи близкого, и эта помощь, тоже оказываемая совершенно естественно, не рассматривается близкими как какое-то специальное усилие. Традиционно в это время с ребенком начинают очень детально проговаривать не только то, что происходит с ним сейчас (как это уже было до года), но и то, что произойдет в ближайшем времени («Сейчас мы купим молочка, потом пойдем на горку, поздороваемся с детками, покатаемся немножко и пойдем домой…»). Характерно, что в это время ребенок начинает с удовольствием слушать истории про себя, о своих недавних «подвигах». Такой смысловой комментарий помогает ввести сиюминутную ситуацию в общий жизненный контекст.

В это время развитие речи позволяет и ребенку начать самому включаться в этот комментарий. Он уже не только с удовольствием слушает, но и сам называет отдельные яркие явления (события, предметы и др.), отмечая происходящее не только для близкого взрослого, как это было раньше, но и для себя самого. Начало развития активного словаря ребенка связано во многом со стремлением упорядочить окружающий мир. Начинает развиваться «эгоцентрическая речь» (Пиаже Ж., Выготский Л.С., 1956). Согласно Л.С.Выготскому, одной из важнейших ее функций является планирование. Именно возможность планирования – постановки и удержания общей смысловой перспективы – в дальнейшем даст ребенку возможность благополучно выйти из кризиса первого года.

Очевидно, что в этот непростой момент развития малыша огромное значение для формирования эгоцентрической речи имеет удержание эмоциональной связи с ним его близких. Общий со взрослым комментарий, в котором проживаются, закрепляются, приводятся в порядок впечатления обыденной жизни, позволяет ребенку ощущать ее стабильность, надежность и предсказуемость. Вместе с тем обозначаются опасные ситуации. Таким образом, у малыша постепенно формируется способность организовываться с помощью осмысленных вместе с взрослым правил: что можно делать, а что нельзя, опасно; что «хорошо», а что «плохо». «Хороший» он теперь не только потому, что его все любят, но и потому, что он следует правилу, соответствуя ожиданиям близких.

Развитие от года до трех лет

Период раннего детства (начинающийся выходом из первого аффективного кризиса и завершающийся вхождением в новый кризис 3-летнего возраста) – один за наиболее интенсивных и насыщенных периодов эмоционального развития ребенка. Традиционно к этому времени относят достижения малыша в сенсомоторной сфере и развитии речевых навыков, но здесь, в соответствии с нашими целями, мы рассмотрим, как эти завоевания ребенка обеспечиваются его продвижением в аффективном развитии.

В этот период ребенок продолжает активно осваивать индивидуальные способы аффективной организации своих отношений с миром. Выше уже говорилось о том, что первой задачей, которая встала перед ним, когда он научился сам передвигаться в пространстве, стало установление собственной дистанции безопасности во взаимодействии с окружением. До тех пор, пока ребенок не начал активно передвигаться, эти вопросы находились в компетенции взрослого, а в те минуты, когда малыш ненадолго оставался один, его удерживало инстинктивное чувство самосохранения – «чувство края». Возможные ушибы и падения в то время были скорее связаны не с неосторожностью, а с некоординированностью движений, тогда сами близкие активно побуждали малыша допустить какой-либо элемент риска, помогая ему садиться из положения стоя, отрываться от опоры, преодолевать порожки и ступеньки.

В возрасте около года, когда ребенок оказывается один на один с захватывающим влиянием сенсорного поля, он временно теряет не только ощущение опасности, но и возможность сохранения своей более или менее осмысленной линии поведения. Малыш становится неосторожным, он может не глядя рвануться куда-то, по́ходя попытаться сунуть пальчик в розетку, хотя и знает уже, что это нельзя и «бобо», бежит за всем, что движется, и т. д. Требуется время для того, чтобы и чувство края, и возможность удержания общего смысла происходящего вернулись к нему.

Во взаимодействии с близким, в «заражении» его оценкой происходящего у ребенка уже формируются собственные эмоциональные «метки» опасных мест, которым он постепенно начинает пунктуально следовать, и уже сам предупреждает маму о ямке на дороге или сообщает, что теперь ему можно побегать не держась за ручку. Так у малыша возникают первые способы установления дистанции с возможной опасностью.

На новом уровне продолжается разработка и других подробностей стабильного уклада жизни. Как следует из сказанного выше, при нормальном развитии у годовалого ребенка уже сформирован достаточно разработанный аффективный стереотип его жизни с набором определенных привычек в бытовом и игровом поведении и способов эмоционального контакта. Этот стереотип создавался матерью, постоянно поддерживался ею и, несмотря на то, что вклад малыша в него постоянно увеличивался, был их общим достоянием. Разделение постоянного младенческого единства с матерью, все более частое пребывание малыша один на один с усложняющимся окружающим миром требуют более четкой и стабильной его «разметки» не только по отношению к опасности, но и к приятным, «хорошим» повторяющимся впечатлениям. Заметно обогащаются все стороны жизни малыша. Такое упорядочение окружающих впечатлений осуществляется прежде всего с помощью слова. Собственно, для мамы это упорядочение и представляет собой введение в жизнь малыша все больше названий предметов и их свойств. Если первые слова, появлявшиеся в районе года, были преимущественно указательными, то теперь огромное значение приобретает именно называние, которое всегда происходит в эмоционально значимой ситуации. Важно заметить, что слово, введенное таким образом, ребенок обычно повторяет.

Поэтому упорядочение идет под знаком «моё» (хотя малыш может еще достаточно долго не говорить от первого лица). В это время ребенком определяются и начинают называться постоянные атрибуты всех его занятий: тарелочка, из которой он ест; пижама, горшок, игрушка, с которой он спит; одеяло, коврик на стене и т. п. Начинается период собирательства, накопительства: малыш начинает собирать игрушки в коробку, у него появляется интерес к мелким предметам (пуговицы, камушки, карандаши, бумажки, листочки), причем ему особенно интересно, когда их сразу много. Малыш становится собственником, и это закономерный и важный период аффективного освоения им окружающего мира.

Постепенно у ребенка формируется коллекция устойчивых признаков себя самого. Важными становятся все проявления «себя в мире», и ребенок этого возраста особенно тщательно следит за их постоянством. Ему важна регулярность, повторяемость достижения результата и подтверждение окружающими его успеха. Как раз в это время малыш старается быть в центре внимания, сидя на горшке, а затем с гордостью демонстрировать его содержимое; начинает черкать мелом или карандашом, с удовлетворением отмечая получившийся след; не только узнает себя в зеркале, но и с удовольствием экспериментирует с отражением и т. д.

У малыша постепенно складываются комплексы устойчивых признаков окружающего. В первую очередь это, конечно мир вещей, связанных с людьми, – сначала с близкими («мамина сумка», «дедушкины очки», «бабушкины спицы», «папины часы»), потом – с особенно поразившими (свисток милиционера, фуражка машиниста и т. д.). И здесь малыш пытается удержать «надежность» освоенных им признаков, следя за сохранением принадлежности вещи, атрибута персонажа, привычного ритуала обращения с каждым из близких.

На фоне этого утверждения постоянства и надежности окружающего и себя в нем ребенок начинает активно экспериментировать с самим собой. Как раз в это время, будучи в уже достаточно отлаженных отношениях с окружающей средой, он совершает опрометчивые действия со своим телом, часто реально опасные: малыш может, увлекшись, запихнуть какой-нибудь мелкий предмет себе в нос, натянуть пакет на голову и т. д. Для этого времени характерны также эксперименты с речью: например, едва научившись говорить, ребенок пытается рифмовать или шуточно коверкать слова. Теперь он начинает и по-настоящему всесторонне использовать игрушку, «извлекая» из процесса «общения» с ней все ее возможные свойства и функциональные качества. При этом малыш бывает сильно захвачен получаемыми впечатлениями и полностью погружен в их переживание. Для этого времени характерна длительная возня с деталями конструктора, кубиками, колесиками, коробочками, вкладышами, пирамидками, машинками, колясочками, песком, переливанием воды. При этом значимым является не только функциональный смысл игрушки, но и ее «чувственная фактура»; ребенок может, например, надолго погружаться в ощущение шероховатости или гладкости ее поверхности, следить за бликами и т. п.

В этом возрасте среди впечатлений, захватывающих ребенка, значительное место начинают занимать впечатления, исходно связанные с витально значимыми ощущениями, что становится возможным как раз после наблюдающегося в этот период некоторого ослабления зависимости от «полевых» тенденций. Это приводит к новому усилению внимания малыша к ощущениям собственного тела, к играм с самораздражением. Именно в это время могут появиться тревожащие маму эпизоды онанирования, теребление уха, пупка и т. п. В благополучной обстановке они так и останутся эпизодами, но в условиях госпитализма, астенизации, затяжного стресса и т. п. они могут закрепиться прочно.

Кроме того, теперь ребенок получает большую возможность осознать смысл происходящего – «схватить» этологический знак ситуации. Прежде всего это касается восстановления утерянного было собственного ощущения опасности, причем малыш часто чувствует ее даже острее, чем взрослый. Например, он может ощущать как угрозу любую дырку, любое нарушение целостности предмета (отверстие в раковине, куда уходит вода, сдувшийся на глазах шарик и т. д.). Отсюда становится понятным, почему в это время дети бывают столь чувствительными к неправильности лица, к диспропорции фигуры человека; у малыша четко выражается страх перед маской или старым лицом.

Позже, когда ребенок сможет вместе с взрослым «уложить» это конкретное яркое пугающее впечатление в целостный смысловой контекст ситуации (и таким образом обезопасить его), он начинает проговаривать происходящее, помечая его, отграничивая от себя и подтверждая тем самым свою защищенность («Бабушка ста-а-ренькая», «У дяди ножка больная», «Сейчас вся грязная водичка убежит»). Иногда встречаются и попытки ребенка прямо противопоставить себя: «У дяди ножка болит, а у Пети – нет», что свидетельствует вовсе не о черствости ребенка, а скорее о его стремлении утвердиться в осознании собственной безопасности. Именно поэтому он с такой готовностью откликается на утешения мамы в ситуациях, когда сам падает или ударяется («Чуть не упал», «Подули – и всё прошло»).

Возможность чутко уловить этологический знак ситуации доставляет малышу в раннем возрасте и массу удовольствия. На этом, например, основана одна из любимых детских игр – залезание в «норку», т. е. в какое-либо укрытие: под куст, в коробку, под стол.

Снова возникает особое внимание к близкому, но проявляется оно уже в достаточно разнообразных способах выражения любви и нежности – в поцелуях, объятиях, ласковых называниях.

В это же время ребенка начинает тянуть к сверстникам, его «заражает» их возня, беготня, в которых он стремится участвовать, получая массу удовольствия от общего движения и тактильных контактов. Отдельных лиц и привязанностей ребенок еще не выделяет (недаром взрослые говорят: «Пойдем к деткам»), главное – чтобы было вместе много детей, движения, тактильных контактов.

В тех случаях, когда в игру включаются другие захватывающие ребенка впечатления, связанные, например, с «песочком», водой, с каким-либо видом конструирования из кубиков или детской мозаикой, дети чаще всего сосредоточенно играют «рядом».

Проработка чувственного аффективного стереотипа в отношениях с миром дает ребенку очень четкие, детальные ориентиры в определении, фиксации и узнавании впоследствии таких категорий, как приятное, радостное и страшное. Обычно исследователи аффективного развития уделяют наибольшее внимание трехлетнему возрасту – новому кризисному периоду развития ребенка. Мы же хотим здесь подчеркнуть значимость именно предшествующего периода, создающего основные предпосылки для скачка в развитии индивидуального самосознания ребенка. Впечатления, которые переживает ребенок в этом возрасте, прочно закрепляются в его аффективной памяти и становятся той основой интуитивного понимания смысла происходящего (комфорта или дискомфорта, стабильности, благополучия и опасности, хорошего вкуса и отвращения, брезгливости), которая будет актуальной для него всю жизнь. В этом может убедиться каждый, обратив внимание на яркость узнавания качества впечатления при его совпадении с детскими воспоминаниями.

Впечатления для проработки своего индивидуального стереотипа ребенок набирает уже самостоятельно, но организовать их в систему он может пока только с помощью близких. Он с удовольствием слушает всё более сложные рассказы о себе и обо всём происходящем вокруг, любит, чтобы в них были многократные повторения, часто задает вопросы, провоцирующие их, и радуется, услышав ожидаемый ответ. Наибольшее удовольствие малышу доставляет организованность, упорядоченность жизни его самого́ и его дома. Чтобы ребенок чувствовал себя комфортно, должны соблюдаться привычные ритуалы, сопровождающие пробуждение, отход ко сну, прием гостей, сборы на прогулку, в дорогу, саму прогулку и т. д.

С помощью вещи, которая стала чьим-то обязательным атрибутом и оказалась включенной в ритуал взаимодействия, ребенок осваивает новые формы подражания. Если раньше малыш непроизвольно следовал интонации, пластике, жестам близкого, то теперь он начинает с удовольствием выделять маму, папу, себя, других близких, сознательно изображая всех с помощью наиболее характерных для них, значимых атрибутов (очков, туфель, портфеля, галстука и т. д.). Точно так же «отрабатываются» и атрибуты и других значимых для ребенка лиц – доктора, милиционера, шофера и т. п.

Другим эффективным способом организации впечатлений ребенка в это время становятся первые детские книги. Конечно, уже до года малыш начинает слушать первые песенки, потешки, стихи, рассматривать картинки в книге, но впечатление на него производит прежде всего интонация мамы, ритм, задаваемый стихами, некоторые сюжеты картинок, которые мама эмоционально «проигрывает» перед малышом, вовлекая его «в сопереживание» («Яичко упало и разбилось. Дед плачет: „А-а“, баба плачет: „А-а-а“…). Стремление к подобной ритмической организации впечатлений сохраняется у ребенка и тогда, когда он становится старше. У детей раннего возраста имеют успех именно те книги, которые задают ритм, повторяемость, перебор и степень детализации впечатлений, подобные заданным в знаменитых «Колобке» и «Теремке». Для малыша ценно, если этот ритм задается не только словами и рифмами, но также и иллюстрациями. На предпочитаемых малышом иллюстрациях ритмически организуются не только события, происходящие по сюжету, но и бережно воспроизведенные наборы тех привычных вещей, которые малышу хорошо знакомы (например, известные иллюстрации Ю.Васнецова, изображающие предметы обихода, связанные с кухней, детской, с огородом, садом, речкой, ближним лесом и т. д.).

Следует отметить, что особый успех в раннем возрасте имеют книги, в которых подобная, ритмически «уютно» организованная структура позволяет малышу пережить включенное в нее впечатление опасности (например, стихи и сказки К.И. Чуковского). Ребенок нуждается в этом. Как уже говорилось выше, разработка аффективного стереотипа состоит не только в накоплении и упорядочении приятных впечатлений, привычек, но также и в обнаружении в нем страшных, опасных моментов. Переживая вместе с взрослым непродолжительные моменты остроты, приключения, причем с обязательной победой над опасностью, малыш получает некоторую закалку и первый опыт выработки устойчивости к страху. Если еще в младенческом возрасте взрослый начал тренировать способность малыша преодолевать физические барьеры, то теперь он начинает тренировать его в преодолении его внутренних страхов. Это тем более актуально потому, что по мере развития умения фиксировать неприятное и пугающее, у малыша в районе двух лет впервые могут возникать и самые реальные страхи (страх собак, глубины, высоты, темноты, машин, страх потеряться, врачей и др.), а также пугающие сновидения.

Тем не менее в благополучных условиях, несмотря на отдельные страхи, которые переживает в большей или меньшей степени каждый ребенок, разработка индивидуального жизненного стереотипа, любовь и поддержка близких, подтверждение ими его достижений и соответствия их ожиданиям позволяют ему в этот возрастной период чувствовать себя надежно, уверенно и быть достаточно активным в самостоятельном освоении нового.

Закономерно, что в норме в этом возрасте ребенок уже уверенно и стабильно использует местоимение первого лица и именно это позволяет ему подойти к новому этапу аффективного развития, связанному с кризисом трех лет и, как известно, характеризующемуся прежде всего появлением выраженного негативизма.

Это закономерный этап развития ребенка, в течение которого вновь происходит временный сбой в его способности и возможностях координировать свои действия с близкими. И снова это явление связано не с какими-либо потерями, а с приобретением новых возможностей. Теперь малыш может самостоятельно ставить цель и достаточно длительно, сопротивляясь сиюминутному влиянию ситуации, удерживать свое намерение. Это как раз то, с чем он не мог справляться в годовалом возрасте, – и тогда ему в этом помогали близкие. Сейчас он пытается научиться производить то или иное действие самостоятельно, но родители, продолжая помогать ему, невольно становятся помехой в отработке нового умения. Это понятно. Упорно отстаивая свою цель, ребенок начинает разрушать устоявшийся к этому времени стереотип совместной жизни. В сущности, он этого не хочет и, отказываясь от привычного хода жизни, сам страдает, переживая разлад с близким. Тем не менее малыш упрямо стремится к выполнению того, что им намечено.

Нельзя пытаться переломить ребенка в его, как часто кажется, «бессмысленном» упрямстве. Надо терпеливо учить его поиску компромисса – возможности совмещения вновь возникающих намерений и уже сложившего стереотипа взаимодействия. В противном случае ребенок не сможет выработать свой индивидуальный механизм экспансии, обеспечивающий возможности самостоятельного выбора, принятия решения, удержания цели, умение сосредоточиться на преодолении препятствий и т. д. Без этих способностей малыш не сможет по-настоящему развиваться интеллектуально, вступать в творческий диалог с меняющимися обстоятельствами, выработать адекватный уровень притязаний в отношениях с миром. В сущности, такая коллизия впервые дает возможность близким вступить в развернутый диалог с ребенком. Если это происходит, негативизм не становится генерализованным, т. е. полностью определяющим поведение малыша. Спокойной адекватной реакцией взрослые должны помогать ребенку выйти из кризиса, и, что чрезвычайно важно, выйти с новыми приобретениями, потому что, как уже упоминалось, именно в этом возрасте ребенок получает мощный толчок в интеллектуальном и речевом развитии. Он начинает задавать вопросы, касающиеся причинно-следственных связей между явлениями, предметами и т. д., появляется и развивается способность к развернутой сюжетной игре.

Мы проследили ход раннего аффективного развития ребенка, стараясь выделить основные этапы формирования механизмов организации его поведения, их «вызревания» во взаимодействии с близкими, сначала в форме общей игры, удовольствия, а затем путем постепенного подключения к «серьезной» работе по регуляции взаимодействия с миром и формирования все более самостоятельной и разумной линии поведения.

Мы видели, что развитие ребенка при этом происходит неровно, и его совершенно «нормальный» ход включает в себя достаточно трудные периоды. Так, развитие и совершенствование дифференцированных механизмов приспособления к устойчивым, регулярным, жизненным условиям, т. е. развитие индивидуального стиля жизни, личных привязанностей, на каком-то этапе обязательно оборачивается возрастанием уязвимости малыша и возникновением у него страхов, связанных с нарушением привычных связей. Поэтому происходит закономерное чередование в развитии способов адаптации к более стабильным ситуациям и к меняющимся, неожиданным обстоятельствам. Активное подключение аффективных механизмов, обеспечивающих приспособление к нестабильным условиям, приводит к возникновению кризисов, связанных с временной потерей ребенком управляемости во взаимодействиях с близкими.

Прохождение ребенком в течение первых лет жизни рассмотренных выше этапов эмоционального развития, отражающих последовательность формирования основных механизмов организации его взаимодействия с окружающим миром, свидетельствует о благополучии его аффективного развития. Задержка формирования какого-либо из этих механизмов, трудность включения его в налаживающуюся систему эмоциональной регуляции поведения, «застревание» на стадиях использования их преимущественно в целях аутостимуляции (самотонизирования и самоуспокоения) без дальнейшего развития в необходимый способ адаптации неизбежно приводит к нарушениям эмоционального развития разной степени тяжести.

Одним из наиболее тяжелых и сложных нарушений, прежде всего раннего аффективного развития, является ранний детский аутизм.

Особенности раннего аффективного развития при раннем детском аутизме

Как известно, синдром раннего детского аутизма оформляется окончательно к 2,5–3-м годам. В этом возрасте психическое развитие аутичного ребенка имеет уже выраженные черты искаженности (Лебединский В.В.,1985), нарушения носят всепроникающий характер и проявляются в особенностях моторного, речевого, интеллектуального развития. В настоящее время становится все более понятно, что искажение психического развития связано с общим нарушением возможности ребенка вступать в активное взаимодействие с окружающим. Как уже упоминалось выше, такое нарушение может быть следствием трудностей становления аффективных механизмов, формирующих как поведение, так и само мироощущение ребенка. У такого ребенка они развиваются скорее в целях защиты и ограждения его от контактов с миром.

Традиционно наиболее явные черты уже сложившегося синдрома детского аутизма определяются следующим образом:

– нарушение способности к установлению эмоционального контакта;

– стереотипность в поведении, которая проявляется как выраженное стремление сохранить постоянство условий существования; непереносимость малейших его изменений;

– наличие в поведении ребенка однообразных действий: моторных (раскачивание, прыжки, постукивания и т. д.), речевых (произнесение одних и тех же звуков, слов или фраз), стереотипных манипуляций каким-либо предметом; однообразных игр; пристрастий к одним и тем же объектам; стереотипных интересов, которые отражаются в разговорах на одну и ту же тему, в одних и тех же рисунках;

– совершенно особые нарушения речевого развития (отсутствие речи, эхолалии – воспроизведение услышанных слов и фраз в неизмененном виде, речевые штампы, стереотипные монологи, отсутствие в речи первого лица), сутью которых является нарушение возможности использовать речь в целях коммуникации.

Всеми исследователями подчеркивается, что детский аутизм – это прежде всего вызванное особыми биологическими причинами нарушение психического развития, которое проявляется очень рано.

Мнение специалистов о специфике поведения таких детей в раннем возрасте подтверждается не только воспоминаниями их близких, но и ставшими сейчас не редкостью домашними видеозаписями, которые ясно показывают, что особенности аффективного развития аутичных детей можно было обнаружить уже на первом году их жизни.

В чем же состоит качественное своеобразие эмоционального развития при раннем детском аутизме?

1. Повышенная чувствительность (сензитивность) к сенсорным стимулам отмечается у ребенка с таким типом развития уже в раннем возрасте. Она может выражаться в непереносимости бытовых шумов обычной интенсивности (звука кофемолки, пылесоса, телефонного звонка и т. д.); в нелюбви к тактильному контакту, как брезгливость при кормлении, и даже, например, при попадании на кожу капель воды; в непереносимости одежды; в неприятии ярких игрушек и т. д. Следует отметить, что неприятные впечатления у такого ребенка не только легко возникают, но и надолго фиксируются в его памяти.

Особенность реакций на сенсорные впечатления проявляется одновременно и в другой, очень характерной, тенденции развития, проявляющейся у детей уже в первые месяцы жизни: при недостаточной активности, направленной на обследование окружающего мира, и ограничении разнообразного сенсорного контакта с ним наблюдается выраженная «захваченность», «очарованность» отдельными определенными впечатлениями (тактильными, зрительными, слуховыми, вестибулярными), которые ребенок стремится получать вновь и вновь. Часто отмечается очень длительный период увлечения каким-то одним впечатлением, которое через какое-то время сменяется другим, но столь же устойчивым. Например, любимым занятием ребенка на протяжении полугода и более может быть шуршание целлофановым пакетом, перелистывание (книги, журнала), игра с пальчиками, наблюдение за движением тени на стене или отражением в стеклянной дверце, созерцание орнамента обоев. Создается впечатление, что ребенок не может оторваться от очаровывающих его впечатлений, даже если он уже устал.

Как было показано выше, «захваченность» ритмическими повторяющимися впечатлениями вообще характерна для раннего возраста и в норме. В поведении ребенка до года доминируют «циркулирующие реакции», когда малыш повторяет многократно одни и те же действия ради воспроизведения определенного сенсорного эффекта, – стучит игрушкой, ложкой, прыгает, лепечет и т. д. Однако, как уже говорилось, ребенок с благополучным аффективным развитием с удовольствием включает взрослого в свою активность. Если взрослый помогает, эмоционально реагирует на действия ребенка, подыгрывает ему, малыш получает больше радости и занимается подобными манипуляциями гораздо дольше. Так, он скорее предпочтет прыгать на коленях у мамы, чем в одиночестве в манеже. В присутствии взрослого, привлекая его внимание, он с бо́льшим удовольствием будет гулить, повторять звуки, манипулировать какой-либо игрушкой или предметом.

Напротив – и это является принципиальным отличием, – при аутистическом типе развития ребенка близкому практически не удается подключиться к действиям, поглощающим ребенка. Чем больше ребенок выглядит «захваченным» ими, тем сильнее он противостоит попыткам взрослого вмешаться в его особые занятия, предложить свою помощь, а тем более, переключить его на что-либо другое. Малыш может выдержать лишь пассивное присутствие кого-то из близких (а в некоторых случаях и настоятельно этого требует), но активное вмешательство в его действия, очевидно, портит ему удовольствие от совершаемых манипуляций, от получаемых ощущений. Часто в подобных случаях родители начинают думать, что они действительно мешают своему малышу, что предлагаемые ими занятия интересны ему не так, как его собственные – не всегда понятные, однообразные манипуляции. Так, многие внимательные и заботливые близкие ребенка, не получая от него необходимого отклика в своих попытках наладить с ним взаимодействие – положительного эмоционального отклика на их вмешательство, – становятся менее активными и чаще оставляют ребенка в покое. Таким образом, если при нормальном эмоциональном развитии погружение ребенка в сенсорную стимуляцию и контакт с близким взрослым идут в одном направлении, причем доминирует второе, то в случае раннего нарушения этого развития сенсорные увлечения малыша начинают отгораживать его от взаимодействия с близкими и, как следствие, от развития и усложнения связей с окружающим миром.

2. Особенности взаимодействия аутичного малыша с близкими людьми и прежде всего с матерью обнаруживаются уже на инстинктивном уровне. Признаки аффективного неблагополучия видны в ряде наиболее ранних, значимых для адаптации, реакций младенца. Остановимся на них подробнее.

а) одной из первых адаптивно необходимых форм реагирования маленького ребенка является приспособление к рукам матери. По воспоминаниям многих матерей аутичных детей, с этим у них бывали проблемы. Трудно было найти какую-то взаимоудобную как для матери, так и для ребенка позицию при кормлении, укачивании, при ласке, поскольку в руках матери малыш не был способен принять естественную, комфортную позу. Он мог быть аморфным, т. е. как бы «растекался» на руках, либо, наоборот, чрезмерно напряженным, негибким, неподатливым – «как столбик». Напряженность могла быть настолько велика, что, по словам одной мамы, после держания малыша на руках у нее «болело все тело»;

б) другая форма наиболее раннего приспособительного поведения младенца – фиксация взгляда на лице матери. В норме у младенца очень рано обнаруживается интерес к человеческому лицу; как известно, это самый сильный раздражитель. Ребенок уже на первом месяце жизни может проводить бо́льшую часть времени бодрствования в зрительном контакте с матерью. Общение с помощью взгляда является, как уже было сказано выше, основой для развития последующих форм коммуникативного поведения.

При признаках аутистического развития избегание взгляда в глаза либо его непродолжительность отмечаются достаточно рано. По многочисленным воспоминаниям близких, трудно было поймать взгляд аутичного ребенка не потому, что он вообще его не фиксировал, а потому, что смотрел как бы «сквозь», мимо. Однако иногда можно было поймать на себе мимолетный, но острый взгляд ребенка. Как показали экспериментальные исследования аутичных детей старшего возраста, человеческое лицо является самым притягательным объектом и для аутичного ребенка, но он не может надолго фиксировать на нем свое внимание, поэтому, как правило, наблюдается чередование фаз быстрого взгляда в лицо и его отвода;

в) в норме естественной приспособительной реакцией младенца является также принятие антиципирующей (предвосхищающей) позы: малыш протягивает ручки к взрослому, когда тот наклоняется к нему. Выяснилось, что у многих аутичных детей эта поза была невыраженной, что свидетельствовало об отсутствии у них стремления оказаться на руках матери, о дискомфорте от пребывания на руках;

г) признаком благополучности аффективного развития ребенка традиционно считается своевременное появление улыбки и ее адресованность близкому. У всех детей с аутизмом она по срокам появляется практически вовремя. Однако качество ее может быть очень своеобразным. По наблюдениям родителей, улыбка могла возникать скорее не от присутствия близкого человека и его обращения к малышу, а от ряда других приятных ребенку сенсорных впечатлений (тормошения, музыки, света лампы, красивого узора на халате матери и т. д.).

У части аутичных детей в раннем возрасте не возникало известного феномена «заражения улыбкой» (когда улыбка другого человека вызывает ответную улыбку ребенка). В норме этот феномен уже явно наблюдается в возрасте 3-х месяцев и развивается в «комплекс оживления» – первый вид направленного коммуникативного поведения младенца, когда он не только радуется при виде взрослого (что выражается в улыбке, повышении двигательной активности, гулении, увеличении продолжительности фиксации взгляда на лице взрослого), но и активно требует общения с ним, расстраивается в случае недостаточной реакции взрослого на его обращения. При аутистическом же развитии часто наблюдается «сверхдозирование» ребенком такого непосредственного общения, он быстро пресыщается и отстраняется от взрослого, который пытается продолжить взаимодействие;

д) поскольку близкий человек, ухаживающий за младенцем, и физически, и эмоционально является постоянным посредником его взаимодействия с окружением, ребенок уже с раннего возраста хорошо различает разные выражения его лица. Обычно эта способность возникает в 5–6-месячном возрасте, хотя и существуют экспериментальные данные, свидетельствующие о возможности наличия ее и у новорожденного. При неблагополучности аффективного развития у ребенка отмечается затруднение в различении выражения лица близких, а в ряде случаев наблюдается и неадекватная реакция на то или иное эмоциональное выражение лица другого человека. Аутичный ребенок может, например, заплакать при смехе другого человека или засмеяться при плаче. По-видимому, при этом ребенок в большей степени ориентирован не на качественный критерий, не на знак эмоции (отрицательный или положительный), а на интенсивность раздражения, что характерно и для нормы, но на самых ранних этапах развития. Поэтому аутичный ребенок и после полугода может испугаться, например, громкого смеха, даже если смеется близкий ему человек.

Для адаптации малышу необходимо также умение выражать свое эмоциональное состояние, делиться им с близким. В норме оно обычно появляется уже после двух месяцев. Мать прекрасно понимает настроение своего ребенка и поэтому может управлять им: утешить, снять дискомфорт, развеселить, успокоить. В случае неблагополучия аффективного развития даже опытные мамы, имеющие старших детей, часто вспоминают, как трудно им было понимать оттенки эмоционального состояния аутичного малыша;

е) как известно, одним из наиболее значимых для нормального психического развития ребенка является феномен «привязанности». Это тот основной стержень, вокруг которого налаживается и постепенно усложняется система отношений ребенка с окружением. Основными признаками формирования привязанности, как уже говорилось выше, является происходящее на определенном возрастном этапе выделение младенцем «своих» из группы окружающих его людей, а также очевидное предпочтение одного лица, ухаживающего за ним (чаще всего матери), переживание разлуки с ней.

Грубые нарушения формирования привязанности наблюдаются при отсутствии на ранних этапах развития младенца одного постоянного близкого, прежде всего – при разлуке с матерью в первые три месяца после рождения ребенка. Это – так называемое явление госпитализма, которое наблюдалось Р.Спитцем (1945) у детей, воспитывавшихся в доме ребенка. У этих малышей отмечались выраженные нарушения психического развития: тревога, перерастающая постепенно в апатию, снижение активности, поглощенность примитивными стереотипными формами самораздражения (раскачивание, мотание головой, сосание пальца и др.), безразличие к взрослому человеку, пытающемуся установить с ним эмоциональный контакт. При затяжных формах госпитализма наблюдалось возникновение и развитие различных соматических расстройств.

Однако если в случае госпитализма существует как бы «внешняя» причина, вызывающая нарушение формирования привязанности (реальное отсутствие матери), то в случае раннего детского аутизма это нарушение порождается закономерностями особого типа психического и прежде всего аффективного развития аутичного ребенка, который не подкрепляет естественную установку матери на формирование привязанности. Последнее иногда проявляется так слабо, что родители могут даже не замечать какого-то неблагополучия в складывающихся с малышом отношениях. Например, он может по формальным срокам вовремя начать выделять близких; узнавать мать; предпочитать именно ее руки, требовать ее присутствия. Однако качество такой привязанности и, соответственно, динамика ее развития в более сложные и развернутые формы эмоционального контакта с матерью могут быть совершенно особыми и существенно отличными от нормы.

Рассмотрим наиболее характерные варианты особенностей формирования привязанности при аутистическом типе развития.

Сверхсильная привязанность к одному лицу на уровне примитивной симбиотической связи (совместного неразделимого существования). Складывается впечатление, что ребенок физически неотделим от матери. Такая привязанность проявляется прежде всего только как негативное переживание отделения от матери. Малейшая угроза разрушения этой связи может спровоцировать у ребенка катастрофическую реакцию на соматическом уровне. Например, у семимесячного ребенка при уходе матери на полдня (при том, что он оставался с постоянно живущей с ними бабушкой) поднималась температура, возникала рвота и отказ от еды. Известно, что в норме в этом возрасте малыш тоже тревожится, беспокоится, расстраивается при уходе матери, но его реакции не столь витальны, его можно отвлечь, заговорить, переключить на общение с другим близким человеком, на какое-то любимое занятие. Аутичный же малыш, которому свойственна такая тяжелая реакция даже на непродолжительную разлуку с матерью, может вообще не демонстрировать своей привязанности к ней, когда мама рядом. Он не призывает мать к общению, к совместной игре, не пытается поделиться с ней своими положительными переживаниями и может не откликаться на ее обращения. Часто такая связь выражается в том, что ребенок просто не может выпустить маму из своего поля зрения (она не может отойти в другую комнату или закрыть за собой дверь в туалете), а иногда – в выделении на какой-то период одного предпочитаемого лица и неприятии остальных членов семьи. Однако в дальнейшем единственным человеком, которого ребенок будет допускать до себя, может стать кто-то другой (например, бабушка вместо мамы, и в этот период малыш уже будет полностью отказываться от какого-либо взаимодействия с матерью, «не замечать» ее).

Дозированность проявления признаков привязанности. При такой форме складывающейся эмоциональной связи с матерью ребенок может рано начать выделять маму и иногда проявлять по отношению к ней исключительно по собственному побуждению сверхсильную, но очень ограниченную по времени положительную эмоциональную реакцию. Малыш может проявить восторг, подарить матери «обожающий взгляд». Однако такие кратковременные моменты страстности, яркого выражения любви сменяются периодами индифферентности, когда ребенок вообще не откликается на попытки матери поддержать с ним общение, эмоционально «заразить» его.

Может также наблюдаться длительная задержка в выделении какого-то одного лица в качестве объекта привязанности, иногда ее признаки появляются значительно позже – после года и даже после полутора лет. При этом малыш демонстрирует равную расположенность ко всем окружающим. Такого ребенка родители описывают как «лучезарного», «сияющего», ко всем «идущего на ручки». Однако это происходит не только в первые месяцы жизни (когда в норме формируется и достигает своего расцвета «комплекс оживления» и такую реакцию ребенка, естественно, может вызвать любой общающийся с ним взрослый), но и значительно позже, когда в норме незнакомый человек воспринимается ребенком с осторожностью либо со смущением и стремлением быть поближе к маме. Часто у таких детей вообще не возникает характерного для возраста 7–8 месяцев «страха чужого»; кажется, что они даже предпочитают чужих, охотно кокетничают с ними, становятся более активными, чем при общении с близкими.

3. Трудности взаимодействия с окружающими, связанные с развитием форм обращения ребенка к взрослому

а) в ряде случаев родители вспоминают, что обращения ребенка не носили дифференцированного характера, было трудно догадаться, чего именно он просит, что его не удовлетворяет. Так, малыш мог однообразно «мычать», подхныкивать, кричать, интонационно не усложняя свои звуки или однообразный лепет, не используя указательного жеста и даже не направляя взгляд к желаемому объекту;

б) В других случаях у детей формировался направленный взгляд и жест (протягивание руки в нужном направлении), но без попыток называния предмета, желания, без обращения взгляда к взрослому. В норме так себя ведет любой очень маленький ребенок, но в дальнейшем на этой основе у него появляется указательный жест. Характерно, однако, что этого не происходит у аутичного ребенка – и на более поздних стадиях развития направленный взгляд и жест не трансформируется в показывание пальцем. И для многих детей с аутизмом более старшего возраста остается характерным при выражении своего определенного желания молча брать взрослого за руку и помещать ее на желаемый объект – чашку с водой, игрушку, видеокассету и т. д.

4. Трудности произвольной организации ребенка

Эти проблемы становятся заметными по достижении ребенком годовалого возраста, а к его 2–2,5 годам осознаются родителями уже в полной мере. Однако признаки сложностей произвольного сосредоточения, привлечения внимания, ориентации на эмоциональную оценку взрослого проявляются уже гораздо раньше. Это может выражаться в следующих, наиболее характерных тенденциях:

а) отсутствие, либо непостоянство отклика малыша на обращение к нему близких, на собственное имя. В ряде случаев эта тенденция настолько сильно выражена, что родители начинают подозревать у ребенка снижение слуха. При этом внимательные родители бывают озадачены тем, что ребенок часто слышит слабый, но интересующий его звук (например, шуршание целлофанового пакета), или тем, что по поведению ребенка понятно, что он слышал разговор, не обращенный прямо к нему.

Такие дети нередко позже не начинают выполнять простейших просьб: «Дай мне», «Покажи», «Принеси»;

б) отсутствие прослеживания взглядом направления взгляда взрослого, игнорирование его указательного жеста и слова («Посмотри на…»). Даже если в ряде случаев вначале слежение за указанием матери имеет место, то постепенно оно может угасать, и ребенок перестает обращать внимание, на что она показывает, если только оно не совпадает с объектом его особого интереса (как, например, лампа, часы, машина, окно);

в) невыраженность подражания, чаще даже его отсутствие, а иногда – очень длительная задержка в формировании. Обычно родители вспоминают, что их малыша всегда было трудно чему-нибудь научить, он до всего предпочитал доходить сам. Часто трудно бывает организовать такого ребенка даже на самые простые игры, требующие элементов показа и повторения (типа «ладушек»), бывает затруднено обучение жесту «пока» (ручкой), кивания головой в знак согласия;

г) слишком большая зависимость ребенка от влияний окружающего сенсорного поля. Как было показано выше, в возрасте около года практически все дети при нормальном развитии проходят этап, когда они «попадают в плен» полевых тенденций и у взрослых возникают реальные трудности регуляции их поведения. В случае раннего детского аутизма «захваченность» сенсорным потоком, исходящим из окружающего мира, наблюдается гораздо раньше и вступает в конкуренцию с ориентацией на близкого человека. Часто взрослый, не имея эмоционального контакта с ребенком, выступает лишь в качестве «инструмента», с помощью которого ребенок может получить необходимую сенсорную стимуляцию (взрослый может его покачать, покружить, пощекотать, поднести к желаемому объекту и т. д.). Если родители проявляют большую настойчивость и активность, пытаясь привлечь внимание ребенка к себе, он либо протестует, либо уходит от контакта.

В таких условиях при несформированности эмоционального контакта с близкими особенно тяжело проходит момент физического отрыва малыша от матери в возрасте около года. Часто с этим временем связано впечатление родителей о том, что происходит резкая смена характера ребенка: он полностью теряет чувство края, становится совершенно неудержимым, непослушным, неуправляемым. Малыш может демонстрировать катастрофический регресс в развитии, потерять тот минимум эмоциональных связей, форм контакта, начинавших складываться навыков, в том числе и речевых, которые он сумел приобрести до того, как научился ходить.

Таким образом, все перечисленные выше особенности отношений аутичного ребенка с окружающим миром в целом и с близкими людьми особенно свидетельствуют о нарушении развития способов организации активных отношений с миром и превалировании в его развитии уже с раннего возраста выраженной тенденции – перевеса стереотипной аутостимуляционной активности (извлечение сенсорных ощущения с помощью окружающих предметов или собственного тела) над реально адаптивной (направленной на активное и гибкое приспособление к окружающему).

Эта характерная тенденция может проявляться в разных формах, что к моменту складывания аутистического синдрома отражается в виде определенного его варианта. Четыре таких основных варианта, описанных О.С. Никольской (1985), различаются по глубине и качеству аутизма, уровню адаптации ребенка к окружающему миру и по преобладающему типу аутостимуляционной активности. Рассмотрим наиболее характерные случаи формирования этих вариантов аутистического развития.

Варианты аутистического развития

Первый вариант

Воспоминания родителей о первом годе жизни таких детей обычно наиболее светлые. С раннего возраста они поражали окружающих своим внимательным взглядом и взрослым, осмысленным выражением лица. Такой ребенок был спокоен, «удобен», достаточно пассивно подчинялся всем режимным требованиям, был пластичен и податлив манипуляциям мамы, покорно принимал нужную позу у нее на руках. Он рано начинал реагировать на лицо взрослого, отвечать улыбкой на его улыбку, но активно контакта не требовал и на руки сам не просился.

Такой малыш легко «заражался» улыбкой от любого улыбающегося взрослого, от общения взрослых между собой, от оживленной беседы вокруг. Близкие, характеризуя такого ребенка, часто рассказывают, что это был «лучезарный мальчик», «сияющий ребенок», «настоящая кинозвезда», «очень общительный малыш». Такое аффективное «заражение» – обязательный начальный этап нормального эмоционального развития, после которого в норме обычно появляется избирательность в общении, предпочтение близких, ожидание поддержки, поощрения с их стороны, активное требование взаимодействия с ними, осторожность по отношению к «чужим». В рассматриваемом же случае на протяжении всего первого года жизни развития и усложнения исходного уровня «заражения» не происходило: ребенок мог спокойно пойти на руки к незнакомому человеку, у него вообще не появлялся «страх чужого», а позднее такой малыш мог легко уйти с посторонним человеком, взявшим его за руку.

Такой ребенок до года никогда ничего не тащил в рот, его можно было оставить одного в кроватке или в манеже на довольно длительный срок, зная, что он не будет протестовать. Он активно ничего не требовал, был очень «тактичен».

Вместе с тем, по воспоминаниям многих родителей, именно у этих детей в самом раннем возрасте отмечалась особая чувствительность к сенсорным стимулам повышенной интенсивности, особенно к звукам. Младенец мог испугаться гудения кофемолки, электробритвы, шума пылесоса, треска погремушки. Близких часто удивляло то, что малыш предпочитает неяркие игрушки или длительное время разглядывает какую-то однотонную гравюру, при отсутствии интереса к висящей рядом красочной репродукции. В процессе дальнейшего развития, когда ребенок в возрасте около года попадал под влияние окружающего сенсорного поля и полностью погружался в переживание его динамики, эта изначальная сензитивность (повышенная чувствительность) к отдельным впечатлениям терялась, и на поверхность выступало отсутствие реакции ребенка на сильный раздражитель, даже на такой, как боль или холод. Известен, например, случай, когда девочка очень сильно прищемила палец и никак не дала знать об этом; отец понял, что произошло, лишь когда заметил, что палец посинел и распух. Другой ребенок зимой на даче выскакивал раздетым на улицу, мог залезть в ледяную воду, и у родителей создалось впечатление, что ему никогда не бывает холодно. У малыша может пропадать и выраженная реакция на громкий звук – причем настолько, что у близких возникает подозрение о том, что он теряет слух.

С раннего возраста такие дети выглядели как созерцатели. Они не пользовались активно игрушками, вообще не стремились взять что-то в руки, но уже до года проявляли особый интерес к книгам, любили слушать чтение хороших стихов, классическую музыку. Часто родители рассказывают о врожденном «хорошем вкусе» своих детей – предпочтении ими талантливых стихотворных или музыкальных творений, изысканных иллюстраций. Рано отмечалась особая очарованность светом, движением: ребенок изучал блики, играл со своим отражением в стекле дверцы шкафа, с тенью на стене.

Пока такой ребенок вел «сидячий» образ жизни, он не доставлял близким никаких хлопот. Но как только он освоил навыки ходьбы, ситуация резко изменилась. Ранее пассивный, спокойный, умиротворенный малыш становится практически неуправляемым. Он начинает отчаянно карабкаться на мебель, убегать не оглядываясь, и кажется, что у него совершенно отсутствует чувство реальной опасности. Мы уже говорили о том, что в районе годовалого возраста и при нормальном развитии наступает первый критический период, когда ребенок «попадает в плен» окружающего сенсорного поля и совершает действия, которые диктуются законами его организации: выдвигает и задвигает ящики стола или шкафа, не может не влезть в лужу, не бежать по дорожке, размазывает еду по столу, дорывает надорвавшуюся страницу книги или отставший кусочек обоев и т. д. Контролировать и организовывать взрослому его поведение в таких ситуациях, как было сказано выше, помогает, прежде всего, предыдущий опыт совместных с близкими переживаний общих впечатлений. У аутичного ребенка подобный опыт общего с взрослым сосредоточения на чем-либо просто не накапливается, поэтому у него не складываются индивидуальные стереотипы взаимоотношений с миром, привычки, предпочтения и страхи, не формируются способы взаимодействия с близкими людьми. Понятно, что в этих условиях невозможно развитие ни бытовых, ни игровых, ни речевых навыков. Отдельные изредка возникающие слова «уходят и не возвращаются», потому что не могут быть привязаны к регулярно воспроизводимому жизненному стереотипу. Поэтому одним из наиболее характерных признаков данного варианта аутистического развития является так называемый мутизм (отсутствие внешней речи).

Второй вариант

Проблем, связанных с уходом за детьми младенческого возраста, развивающимися по этому варианту, гораздо больше. Эти малыши более активны и требовательны в выражении своих желаний и неудовольствия, кроме того, они избирательнее в своих первых контактах с окружающим миром, в том числе и с близкими. У них не наблюдается пассивной подчиняемости в обычных каждодневных процедурах кормления, одевания, укладывания спать, купания и т. д., ребенок скорее сам диктует матери, как с ним следует обращаться, принимая или активно отвергая требования режимных моментов ухода за собой. Поэтому очень рано складываются и жестко поддерживаются первые стереотипы взаимодействия малыша с его окружением.

Такой младенец рано начинает выделять маму, но привязанность, которая формируется по отношению к ней, носит характер примитивной симбиотической связи, описанной выше. Постоянное присутствие матери необходимо для него как основное условие существования. Конечно, в таком возрасте и обычный ребенок остро переживает даже непродолжительную разлуку с близким человеком, однако у аутичного малыша эти реакции могут быть катастрофическими и проявляться на соматическом уровне. С возрастом эта тенденция не сглаживается, а напротив, может усиливаться.

И в норме, как было показано выше, для первых месяцев развития ребенка характерна приверженность к постоянству и стабильности в отношениях с окружением: малыш чуток к соблюдению режима, привязывается к рукам ухаживающего, выраженно реагирует на перемены. Однако при этом постоянно идет процесс «отлаживания» все большей гибкости в его взаимоотношениях с мамой, а через нее – и с окружающим миром. У аутичного ребенка этого не происходит, напротив, к 2–3 годам его требования сохранения постоянства деталей окружения нарастают, постепенно становясь категорическими, что уже выглядит как патологический симптом нарушения развития.

Такой ребенок особенно чуток к соблюдению режима со всеми его мельчайшими подробностями. Для него характерна ранняя фиксация не только определенного впечатления, но и способа его получения. Так, например, при однократной попытке замены грудного молока сцеженным младенец не только отказался от еды, но и ежедневно, в течение двух месяцев, кричал именно в те часы, когда была произведена эта неудачная замена. Известно, что в норме для всякого ребенка в младенческом возрасте характерны определенные предпочтения: какая-то форма пустышки, самая удобная и привычная поза при укладывании спать, любимая погремушка и т. д. Однако для ребенка с рассматриваемым вариантом аутистического развития нарушение этих вполне естественных привычек сопоставимо с реальной угрозой для жизни. Например, потеря любимой пустышки (или тот факт, что она оказалась поврежденной) может превратиться в трагедию из-за того, что не удается достать совершенно аналогичную; невозможность поместиться в коляску – единственное место, где ребенок спал с рождения до трех лет, – приводит к серьезному разлаживанию сна малыша и т. д. Этим детям свойственна наибольшая избирательность в еде, поэтому существенной проблемой часто оказывается введение прикорма, переход от жидкой пищи к твердой, расширение привычного рациона питания.

Именно так уже в первые годы жизни складывается и на протяжении долгого времени сохраняется экстремальная стабильность ограниченного набора возможных контактов ребенка со средой. Накапливается определенный набор привычных действий, из которых складывается каждый день ребенка и менять которые он не позволяет: ему нужно гулять по одному и тому же маршруту, слушать одну и ту же книжку или музыкальную запись, постоянно держать в руке одну и ту же игрушку или какой-то предмет (мамину рубашку, палочки, коробочку из-под йогурта, кусок мыла, электрическую лампочку), есть одну и ту же еду – вплоть до того, что единственной едой ребенка может стать определенной сорт печенья, причем только одной формы и размера, использовать одни и те же слова и т. д. Могут формироваться и достаточно сложные ритуалы, которые ребенок воспроизводит в определенных ситуациях, и они могут выглядеть и достаточно приемлемо, и совершенно нелепо, неадекватно. Например, двухлетняя девочка обязательно должна была ежедневно кружиться в определенном месте книжного магазина, держа в руке длинный огурец или батон.

С раннего возраста такой ребенок проявляет особую чувствительность к сенсорным параметрам окружающего мира. Очень часто у него уже до года наблюдается повышенный интерес к форме, цвету, фактуре окружающих предметов. Подобная тонкость восприятия поначалу может порождать у близких ребенка предположение о его замечательном интеллектуальном развитии. Так, родители часто рассказывают нам, как их ребенок в раннем возрасте замечательно раскладывал по цвету кубики, колечки от пирамидок, карандаши, хотя его этому вроде бы специально и не учили; на третьем году жизни хорошо запоминал и показывал буквы, цифры, страны на карте мира, цветы в ботаническом атласе; демонстрировал прекрасную музыкальную память, воспроизводя достаточно сложные ритмы и мелодии (такое пение, точнее интонирование, может наблюдаться у такого ребенка уже до года); прекрасно запоминал стихи, о чем свидетельствовал его отчаянный протест при замене в них какого-то слова. Не достигнув двух лет, такие дети могли безошибочно достать с полки любимую книжку (распознав ее корешок), прекрасно ориентировались в кнопках телевизора и т. д. Чувство формы у таких детей бывает выражено порой до такой степени, что двухлетний ребенок может, например, выделять в обычных предметах, окружающих его, скрытую в них форму шара; везде, даже на орнаменте маминого платья, видеть геометрические фигуры; повсюду, вплоть до стебля одуванчика, отыскивать интересующие его «трубочки» и т. д.

Вместе с тем такая чувствительность к сенсорным ощущениям уже в раннем возрасте порождает у детей с данным вариантом развития достаточно сложные и разнообразные формы аутостимуляции. Наиболее ранними из них, часто замечаемыми родителями еще на первом году жизни, являются раскачивания, прыжки и потряхивания ручками перед глазами. Затем постепенно нарастает особое сосредоточение на ощущениях от напряжения отдельных мышц, суставов, а также застывание в характерной позе вниз головой. Одновременно малыша начинает привлекать скрипение зубами, онанирование, игра с языком, со слюной, облизывание, обнюхивание предметов. Ребенок занимается поиском особых тактильных ощущений, возникающих от раздражения поверхности ладони, от фактуры бумаги, ткани, от перебирания и расслаивания волокон, сжимания целлофановых пакетов, верчения колесиков, крышек.

Этап развития, для которого в норме характерны однообразные многократные манипуляции с предметами (прежде всего ребенку нравится их трясти и стучать ими), обычно завершается к концу первого года жизни. На смену им закономерно приходят более сложные формы обращения с объектами и игрушками, в которых ребенок уже начинает использовать их функциональные свойства. Аутичный же ребенок захвачен возникшими однажды определенными сенсорными ощущениями и эффектами настолько, что его стереотипные манипуляции жестко фиксируются и воспроизводятся снова и снова. Например, малыш даже не пытается возить и нагружать машинку, а продолжает на протяжении ряда лет вращать ее колеса или держать заведенную игрушку в руках; он не строит башенку из кубиков, а однообразно раскладывает их в горизонтальный ряд.

Так же сильно, как и положительные, фиксируются однажды полученные ребенком отрицательные впечатления, поэтому мир, окружающий его, окрашен в очень контрастные тона. Уже в раннем возрасте у него очень легко возникают многочисленные страхи, которые остаются актуальными на протяжении ряда лет. Причины этих страхов достаточно разнообразны. Часть из них порождается раздражителями, вызывающими инстинктивное ощущение угрозы (например, резкое движение по направлению к ребенку, фиксация туловища при застревании головки малыша в вороте; боль; неожиданный «обрыв» в пространстве, связанный со ступенькой или отверстием люка и т. д.). Сам факт возникновения испуга в подобных ситуациях естествен. Необычной же является острота этой реакции и ее непреодолимость. Так, один мальчик еще в младенчестве испугался взлетевших из-под коляски птиц, и этот страх у него зафиксировался на многие годы.

Чрезмерная чувствительность таких детей к сенсорной стимуляции является причиной того, что страхи легко провоцируются раздражителями повышенной интенсивности: громким звуком («урчанием» труб, стуком отбойного молотка, грохотом лифта, лаем собаки, резким голосом и т. д.), насыщенным цветом (черных волос, розетки на стене; ярко-желтого дверного крючка, красных ягод). Стимулы определенного вида чувствительности (например, тактильной) могут восприниматься таким ребенок особенно болезненно, и в этом случае выраженный дискомфорт и страх у него могут вызывать даже умеренные и совсем слабые раздражители, такие, например, как прикосновение к голове или капля сока на коже. Можно себе представить, насколько тяжелыми становятся в таких условиях обычные процедуры ухода за маленьким ребенком. Из наблюдаемых нами детей с подобным вариантом развития (в возрасте до двух лет) у большинства рано возникали и прочно фиксировались страхи горшка, мытья головы, стрижки ногтей и волос.

Наряду с перечисленными сильнейшими конкретными страхами у таких детей чрезвычайно легко возникает генерализованный страх, вызываемый изменением привычных условий жизни. Особенно тяжело может переживаться перемена места жительства, переезд на дачу и обратно, выход мамы на работу, помещение в ясли и другие события, неизбежно происходящие в жизни каждого малыша. Под их влиянием у аутичного ребенка может нарушаться сон, теряться приобретенные к этому времени навыки, наблюдаться регресс речи, усиление аутостимуляционной активности и появление самоагрессии (агрессии, направленной на себя). Заметно «разладить» его поведение могут и менее «серьезные» изменения – например, перестановка мебели в комнате или приход гостей.

Пока такой ребенок находится под постоянной опекой матери, поддерживающей сложившийся набор возможных для него условий существования и способов взаимодействия, знающей его привязанности и страхи, понимающей и осуществляющей его желания, он в достаточной степени огражден от угрожающих моментов и связанных с ними аффективных срывов. Однако когда в возрасте около года наступает критический момент физического отрыва от мамы, малыш оказывается несостоятельным в самостоятельном развитии индивидуальных способов взаимодействия с миром и «застревает» на этапе уже сложившихся у него примитивных стреотипов контакта с окружением. У него рано и жестко фиксируются пугающие ситуации, поэтому он так отчаянно сопротивляется новизне, изменению, не решается экспериментировать и требует сохранения постоянства. Именно поэтому у такого малыша формируются только самые простые бытовые, социальные и игровые навыки, которые жестко «привязываются» к ситуации, в которой они возникли. Речь его также ограничивается использованием небольшого набора готовых речевых штампов.

Третий вариант

Сенсорная ранимость на первом году жизни характерна и для этих детей. У них часто отмечается серьезный диатез, склонность к аллергическим реакциям. В первые месяцы жизни ребенок может быть плаксивым, беспокойным, трудно засыпает, его нелегко успокоить. Он чувствует себя дискомфортно и на руках у мамы крутится или находится в напряжении («как столбик»). Часто отмечается повышенный мышечный тонус. Порывистость, резкость движений, двигательное беспокойство могут у него сочетаться с отсутствием «чувства края». Так, например, по рассказу одной из мам, малыша приходилась обязательно привязывать к коляске, иначе он свешивался из нее и вываливался. Вместе с тем ребенок был пуглив, из-за чего иногда его легче было организовать какому-либо постороннему человеку, чем близким (например, мама никак не могла успокоить младенца после приема в поликлинике, но это легко удалось проходившей мимо медсестре).

Такой ребенок рано выделяет близких, безусловно привязывается к матери. Но в историях именно этих детей больше всего тревог и переживаний близких по поводу того, что от малыша не чувствовалось достаточно ощутимой эмоциональной отдачи. Обычно активность его эмоциональных проявлений выражается в их строгом дозировании. В одних случаях – это соблюдение дистанции в общении (такие дети описываются родителями как неласковые, холодные: «Никогда головку на плечо не положит»), в других – это ограничение времени контакта: ребенок может быть иногда чрезвычайно эмоциональным, даже страстным, одарить мать обожающим взглядом, но затем вдруг резко прекратить общение и не отвечать взаимностью на ее попытки продолжить контакт.

Иногда наблюдается парадоксальная реакция – часто это именно те случаи, когда ребенок, по-видимому, ориентируется на интенсивность раздражителя, а не на его качество (например, пятимесячный малыш мог расплакаться при громком смехе отца). При попытках взрослых более активно взаимодействовать с ребенком, устранить нежелательную дистанцию в общении может возникнуть ранняя агрессия. Так, малыш в возрасте еще до года пытался ударить мать, когда она брала его на руки.

В норме, как уже говорилось, когда дети приобретают навыки самостоятельного передвижения, они попадают под влияние полевых тенденций. То же относится и к детям с рассматриваемым вариантом развития, однако их больше захватывает не сенсорное поле в целом, а отдельные стойкие впечатления, и очень рано начинают фиксироваться особые напряженные влечения. Так, например, двухлетний мальчик, гуляя по улице, перебегал от дерева к дереву, страстно обнимал их и восклицал: «Мои любимые дубы!» Такой ребенок выглядит порывистым, экзальтированным, он может не замечать реальных препятствий и опасности на пути к достижению желаемого. Более того, его влечения чаще исходно связаны с переживанием испуга (о чем могут не догадываться близкие ребенка). В таких случаях, например, обязательным ритуалом для ребенка во время прогулок становится стремление зайти в лифт, заглянуть в подвал. Также типичны настойчивые попытки высунуться из окна, выскочить на проезжую часть.

Когда родные пытаются скорректировать поведение такого ребенка, у него возникает бурная реакция протеста, негативизма, он может поступать назло, причем если мама реагирует достаточно остро (сердится, расстраивается – словом, показывает, что это ее задевает), подобное поведение закрепляется. Ребенок и здесь стремится вновь и вновь получить пережитое им сильное впечатление, спаянное со страхом, которое он испытал при выраженной негативной реакции взрослого. Переживание ребенка в этом случае носит уже более развернутый характер, имеет некоторый «сюжет», поэтому у таких детей обычно рано появляется достаточно сложная речь, которая развивается прежде всего в русле «проигрывания» таких стереотипных сюжетов. Такой ребенок является очень «речевым» – однообразные фантазии заменяют ему не только реальную жизнь, но и реальные игровые действия. Речь активно используется малышом и для развития других форм его аутостимуляции: он дразнит близких, провоцирует их отрицательную реакцию, произнося «нехорошие» слова, «проигрывая» для них в речи социально неприемлемые ситуации. Вместе с тем для такого ребенка характерно ускоренное интеллектуальное развитие, у него рано появляются «взрослые» интересы – к энциклопедиям, схемам, счетным операциям, словесному творчеству.

Четвертый вариант

У детей с данным вариантом аутизма особенности раннего аффективного развития выражены менее ярко. Скорее обращает на себя внимание небольшая задержка моторного и в большей степени речевого развития, сниженный тонус, легкая «тормозимость». Такие дети рано выделяют мать и вообще круг близких им людей. У них своевременно появляется и отличается интенсивностью выраженности боязнь чужого человека. Они часто реагируют испугом на неадекватное или просто непривычное выражение лица взрослого человека, на неожиданное поведение ровесника.

Ребенок с этим вариантом развития обычно ласков, эмоционально зависим от близких. У него отмечается очень сильная привязанность к матери, причем в данном случае это уже не столько физический, сколько эмоциональный симбиоз: ему необходимо не только ее присутствие, но и постоянное положительное эмоциональное тонизирование с ее стороны. Уже с раннего возраста и затем постоянно такой ребенок демонстрирует свою экстремальную зависимость от поддержки и одобрения со стороны родителей.

Однако, несмотря на такую сверхзависимость, он даже на первом году жизни отказывается от вмешательства родителей в свои занятия, его трудно чему-либо научить, поскольку он предпочитает до всего доходить сам. Родители одного мальчика очень точно отметили, что его очень трудно было отвлечь, переключить, уговорить воспользоваться их активной помощью, но можно было успокоить, «заразив» своим эмоциональным состоянием.

До года – это ласковый, привязчивый, беспокойный, пугливый, тормозимый, брезгливый, «консерватор», упрямый ребенок. На 2–3 м году родителей начинает беспокоить его медлительность, крайняя неуверенность, задержка в развитии речи, трудности освоения моторных навыков, отсутствие тенденции к произвольному подражанию, хотя нужно отметить, что в то же время непроизвольно маленький мальчик обычно перенимает мамины интонации, часто использует в речи эхолалии и достаточно длительно, копируя мамину речь, может употреблять применительно к себе женский род.

Попытки активно втянуть такого ребенка в целенаправленное взаимодействие приводят к быстрому истощению ребенка, вызывают негативизм. Вместе с тем сам он может очень длительное время заниматься какими-то своими манипуляциями, однообразными играми. Это может быть бесконечное включение и выключение света, запуск юлы, однообразное повторение названий станций метро.

Например, в год с небольшим мальчик мог часами складывать детали конструктора и даже засыпал за этим занятием. Другой ребенок мог целыми днями смотреть в окно на движущиеся поезда и т. д.

Момент начала самостоятельной ходьбы у таких детей может быть отсрочен, у них часто наблюдается большой временной интервал между периодом хождения с поддержкой и попытками ходить самостоятельно, при этом стойкими оказываются фиксации на неудачах – первых падениях. Однако когда такой ребенок уже начинает ходить самостоятельно, могут наблюдаться две противоположные тенденции его поведения: он или стремится не отпускать от себя маму, крепко держа ее за руку, или безудержно бежит. Нормальный кризис первого года, с описанными выше трудностями, выступает здесь в наиболее выраженном, пожалуй, даже патологически утрированном виде. И ребенок, и мама при этом чувствуют себя особенно «потерянными». Стресс, переживаемый ими, обычно влечет за собой выраженную задержку моторного, речевого и интеллектуального развития ребенка и нередко проявляется у него и на соматическом уровне – как хроническое астеническое состояние.

Позиции родителей

Итак, в раннем возрасте характерные признаки аутистического развития ребенка могут проявляться по-разному. Они могут выражаться с большей или меньшей интенсивностью, проявляться сразу и явно, либо в виде едва уловимых тенденций будущих характерных нарушений развития. Соответственно и реакции родителей могут быть различными: в первом случае – это изначальное беспокойство, во втором – внезапное осознание того, что их блестяще развивающийся ребенок имеет столь серьезные проблемы.

В части случаев, эти ощущения у близких возникают ближе к 2–2,5-летнему возрасту малыша, когда признаки неблагополучия впервые становятся очевидными (например, разлаживается сон, появляются какие-то выраженные страхи или навязчивые движения, «уходит» речь, ребенок перестает реагировать на обращения и др.). Как правило, эти первые проявления связываются близкими с какой-то болезнью малыша, с тяжелым переживанием или возникновением стрессовой для него ситуации.

Например, мама вышла на работу, а ребенок стал оставаться в чужом доме – у родителей отца, которых раньше видел редко. Или другой случай: малыш гостил летом у бабушки в деревне и, по словам родителей, «там вроде бы был в порядке, но по возвращении домой почти перестал говорить». Возникновение признаков неблагополучия наблюдалось, например, в случаях неудачных попыток отдать ребенка в ясли; перенесения малышом какого-то серьезного соматического заболевания; или, наконец, просто тяжелой реакции на прорезывание зубов – так, девочка в 1 год 8 месяцев именно в это время начала очень сильно кричать по ночам, у нее оформились страхи и стала пропадать речь).

Приведенные объяснения вполне понятны: ведь формирующаяся детская психика так хрупка. Но известно, что она и пластична, однако, что касается приведенных случаев, остается фактом то, что неблагоприятная ситуация проходит, а проблемы с ребенком не только не уменьшаются, но, наоборот, начинают нарастать и фиксироваться. Родители, естественно, обращаются за помощью к невропатологу или психоневрологу и получают рекомендации по медикаментозному лечению ребенка. В большинстве случаев специалист высказывает предположение о психическом заболевании.

Мысль о столь «страшном диагнозе» обычно является шоком для родителей, и близкие ребенка теперь закономерно попадают в хроническую стрессовую ситуацию. Некоторые из них в надежде услышать другое мнение и «снять диагноз» пытаются консультироваться у других специалистов. Другие, наоборот, сразу обреченно «поверив», тщательно выполняют все медикаментозные предписания, но при этом впадают в тяжелую депрессию. Третьи активно отказываются принять предполагаемый врачом неблагоприятный прогноз и стараются доказать, что ребенок не безнадежен. Однако эта постоянная борьба со своими сомнениями, тревогами, разочарованиями, постоянная «перепроверка» ребенка отнимает много душевных и физических сил как у близких, так и у малыша.

Следует отметить, что нередко различные позиции встречаются в одной и той же семье: на проблемы, связанные с малышом, могут по-разному смотреть мать и отец, родители и старшее поколение, те из близких, кто проводит с ним большую часть времени, и те, кто видит его изредка или со стороны.

Известны также случаи, когда у родителей ребенка, в первую очередь у матери, первые тревожные подозрения возникали еще задолго до достижения малышом 2,5 лет. Однако, к сожалению, у нас практически нет служб помощи тем детям раннего возраста, для которых существует угроза неблагополучного аффективного развития.

Специалисты, к которым традиционно могут обратиться родители (педиатр, невропатолог, ортопед), не могут оказать необходимую помощь в обеспечении специальных коррекционных воздействий при ранних эмоциональных нарушениях. Даже чутко откликаясь на сомнения мамы, каждый специалист видит отклонения прежде всего в своей области. Поэтому так часто в случаях аутистического развития возникают подозрения о первичности других нарушений, которые в дальнейшем не подтверждаются: например, сначала подозревали детский церебральный паралич – диагноз был снят; потом думали о снижении слуха – не подтвердилось, и т. д. Разумеется, если имеются даже малейшие подозрения о возможности нарушения моторики, речи, восприятия, необходима тщательная проверка, т. к. более ясную диагностическую картину может дать только время. Опасно пропустить какое-то ранее проявление нарушения, например тонуса, или признаки судорожной готовности (что встречается и при раннем детском аутизме), поскольку все перечисленное требует специальных воздействий.

Вместе с тем часто оказывается, что подозрения или не подтверждаются и серьезных проблем у ребенка в данной области нет, или что своевременная помощь (например, массаж при задержке моторного развития) их достаточно быстро компенсирует. Однако у мамы остается и даже усиливается ощущение неблагополучия, которое ей часто даже трудно четко сформулировать. Как характерен рассказ матерей о том, как в ответ на обращение к педиатру (ребенок «как-то не так смотрит», «от него трудно добиться ответного общения» и т. д.) они наталкивались на недоумение или реплику: «Ну что вы придумываете? Хороший, здоровый малыш»!

Раньше только по воспоминаниям близких можно было представить себе, что и как происходило с аутичным ребенком на первом году жизни, то теперь, благодаря ставшей уже не редкостью возможности домашних видеозаписей, удается увидеть его поведение в привычной обстановке на самых ранних этапах жизни.

Так, например, видеозаписи поведения девочки в возрасте от 3-х месяцев до 1,5 лет свидетельствуют об отсутствии у нее живой реакции на лица домашних, какой-то удивительной замедленности движений, пассивности, предпочтительности положения «лёжа на спине», отсроченности реакций и их слабой выразительности; девочка нигде не плачет, ничего не просит, не смеется; не издает практически ни одного звука. Вместе с тем везде можно видеть умное выражение ее лица, обращает на себя внимание ее зачарованность мельканием цифр на видеомагнитофоне, пламенем свечи. Долго и сосредоточено девочка занимается сжиманием и трясением целлофанового пакета, перебиранием кусочков конструктора, листанием книги и не проявляет никакого интереса к лежащим рядом игрушкам. Видеозаписи показывают, как сложно маме привлечь к себе внимание дочки, как трудно вызвать ее улыбку, реакцию на обращение, как аморфно висит она на руках, как игнорирует брата, который ее тормошит.

Очевидно, что при однократном непродолжительном наблюдении эти особенности не могут быть обнаружены – ребенок просто может показаться очень спокойным, флегматичным, сонным. Но когда подобные тенденции составляют основной фон взаимодействия его с окружением, когда они повторяются изо дня в день – это, безусловно, должно настораживать.

Как же ведут себя родители, когда обнаруживают у своего малыша такие особенности эмоционального реагирования, такое своеобразие и ограниченность исследования окружения и контакта с близкими?

Прежде всего, крайне важно понять, как складываются отношения близких с ребенком в таких непростых условиях, какой положительный и отрицательный опыт они уже приобрели в контактах с ним до консультации со специалистом и получением его рекомендаций, как они сами оценивают этот опыт, какими они видят динамику психического состояния ребенка и дальнейшие перспективы его развития. Конечно, все истории этих сложных взаимоотношений, так же как и истории развития самих детей, которым в итоге был поставлен диагноз «ранний детский аутизм», по-своему уникальны. Однако как существуют сходные, достаточно типичные по своим основным проявлениям варианты аутистического развития, отражающие его закономерности, так имеются и сходные установки родителей на понимание особенностей ребенка и подходы к его воспитанию.

Рассмотрим некоторые, наиболее характерные из них.

Первый вариант

Обычно это очень преданные родители, стремящиеся как можно скорее исправить положение. Они делают отчаянные попытки преодолеть трудности – несмотря ни на что привлечь внимание ребенка, наладить с ним взаимодействие достаточно директивным путем: пересилить «упрямство», заставить, «не идти на поводу». Достаточно часто такую роль берет на себя кто-то один, например отец, которому кажется, что мама слишком балует малыша, во всем уступает его прихотям, в связи с чем он совершенно не слушается и не знает слова «нельзя».

Здесь дело совсем не всегда в какой-то особой жесткости стиля воспитания. Отец, проводящий большую часть времени на работе, не имеет возможности видеть ребенка постоянно и осознать, что его отчаянные требования неизменности окружения, в том числе постоянного присутствия матери, какие-то особые пристрастия, быстрая пресыщаемость в контактах – это больше, чем каприз, а трудности обучения обычным бытовым навыкам (самостоятельное держание ложки в руке, освоение горшка и т. д.) – больше, чем нежелание. К тому же, как мы уже неоднократно говорили, у малыша умный взгляд, иногда в своей логике поведения он может продемонстрировать сообразительность и способность, что, естественно, повышает уровень требовательности к нему. И, конечно, жалко измученную маму, которую он может буквально тиранить.

Надо сказать, что такой директивный, не терпящий возражений подход (особенно если он осуществляется в спокойной, бесстрастной форме) иногда срабатывает – однократно ребенок действительно может выполнить инструкцию и организоваться, но, к сожалению, на очень непродолжительное время и без какого-либо ощутимого позитивного влияния на его дальнейшее развитие.

Такая экстремальная необходимость «собраться» требует от ребенка такого напряжения, что в итоге он разряжается опять же на матери или в ее присутствии. С другой стороны, постоянное превышение реально доступного малышу уровня взаимодействия может спровоцировать возникновение новых и даже более острых поведенческих проблем: фиксированных страхов, нарастающего негативизма, агрессии, что приводит к еще большему уходу от контакта и возрастанию сложности повседневной жизни.

Второй вариант

Как правило, это очень чуткие, бережно относящиеся к малышу родители, которые поэтому занимают скорее выжидательную позицию. Почувствовав, что ребенку комфортнее со своими, не всегда понятными, занятиями, родители перестают пытаться активно вмешиваться в них, пассивно принимая малыша таким, какой он есть. Они поддерживают лишь те ограниченные формы взаимодействия, которые он активно требует или против которых не протестует.

Обычно при этом близкие очень тонко чувствуют состояние малыша, знают, что ему может понравиться, но еще больше – что может вызвать его негативную реакцию. Поэтому они сверхосторожны и не пытаются сами хотя бы немного изменить сложившиеся стереотипы отношений с ребенком, строго соблюдают все его привычки, «запреты», требования. Понятно, что таким образом родители с годами настолько втягиваются в этот патологический замкнутый круг, проживая изо дня в день один и тот же ограниченный сценарий, что зачастую сами поддерживают сохранение стереотипности в поведении ребенка. Складывающееся при этом ощущение постоянного однообразия, отсутствия продвижения, переживание собственной беспомощности часто порождают у них депрессивное состояние.

Очевидно, что в таком состоянии им трудно, а зачастую и невозможно, эмоционально отреагировать на прорвавшуюся живую реакцию малыша, адекватно поддержать его редкую инициацию контакта и, наконец, просто сохранять в семье атмосферу взаимопонимания, душевной поддержки и безопасности. Таким образом, невольно возникает как бы «вторичная» аутизация ребенка и в итоге – ограничение возможностей его развития.

Третий вариант

Такие родители демонстрируют более естественный и гибкий подход: активный, направленный, но вместе с тем и осторожный. С одной стороны, он выражается в постоянном внимании к каждому проявлению активности ребенка, которое может быть использовано для коммуникации и исследования окружения. Вместе с тем не упускается и малейшая возможность провоцировать такую активность. Эти родители избегают прямого давления на ребенка, но интуитивно используют приемы непроизвольного включения его в ситуацию объединенного с взрослым внимания, например комментирования того, что малыш делает, на что он смотрит и т. д.

Такой подход, безусловно, является наиболее продуктивным. Даже когда развитие ребенка явно идет по аутистическому типу, очевидно, что при этом связь малыша с близкими окончательно не теряется, не накапливается тяжелый груз преимущественно негативного опыта взаимодействия с ними, а у родителей постепенно складываются действенные способы эмоциональной регуляции его поведения. Из историй развития детей удается почерпнуть много блестящих родительских находок в таком формировании рычагов управления психическим развитием ребенка.

Приведем несколько примеров.

1. Младенец демонстрировал чрезмерную избирательность в общении, он признавал только маму, улыбался только ей, да и то далеко не часто. Отец, сильно переживавший эту ситуацию, постарался понять, когда именно малыш улыбается маме. Оказалось, что улыбка возникала только тогда, когда мама подходила к сыну в определенном халате, красочный орнамент на котором ему, видимо, очень нравился. Это означало, что реакция ребенка – его оживление, усиление гуления, улыбка – вызывалась прежде всего маминым халатом, а вовсе не ее лицом и голосом. Тогда отец, подходя к малышу, тоже стал регулярно надевать этот халат и в ответ «получать» улыбку, но одновременно он приближал к ребенку свое улыбающееся лицо. И это постепенно сделало возможным непосредственное эмоциональное «заражение» – улыбка отца провоцировала улыбку малыша. Внешне их эмоциональное общение отрабатывалось как бы механистически, однако на самом деле для запуска механизма аффективного «заражения» и возможной на его основе общности переживаний не хватало дополнительной стимуляции. Эта стимуляция была найдена и очень разумно использована.

2. Родителей беспокоило, что младенец мало гулил и замолкал, когда кто-нибудь из взрослых пытался подхватить и повторить его звуки. Тогда родители стали гулить сами – друг перед другом, в присутствии ребенка, но прямо к нему не обращаясь. Подобное «представление» очень занимало малыша, он оживлялся, радовался и в конце концов тоже начинал им вторить.

3. Близкие ребенка, начиная с его раннего возраста, постоянно сталкивались с трудностями произвольного сосредоточения внимания малыша на чем-либо – на игрушке, картинке, на лице и т. д. С полутора лет его любимым занятием было раскачивание на качелях – и на улице, и дома. Тогда мама и бабушка стали подсовывать малышу книжку, картинку, игрушку во время качания. Получалось, что пока малыш при раскачивании «отлетал» от книжки, он успевал немного «передохнуть», но в то же время, никуда не «уходя» окончательно, он мог поглядывать на книжку на расстоянии. Таким образом, нужное впечатление и информация давались ему дозированно, ритмично, но достаточно длительно.

Также на качелях, под ритм их движения, некоторые дети к двум годам начинали повторять стихи; осваивали буквы, которые им показывали и называли родители. На качелях же легче возникало эмоциональное «заражение» от лица взрослого, поскольку получался самый первый вариант игры в «прятки», когда мама то прячет лицо, то его открывает. Известно, какой восторг при этом испытывают младенцы, но в данном случае особенно важно, что эта игра способствовала сосредоточению малыша на лице матери.

Родители, владеющие даром такого подхода, конечно, прекрасно чувствуют состояние своего малыша и в большинстве ситуаций хорошо его понимают. Однако им самим тоже нужна постоянная поддержка. Ежедневный, требующий огромной психической и физической выносливости кропотливый труд, в ответ на который ребенок то реагирует, то нет; то обнадеживает, то разочаровывает; постоянная тревога за его будущее; вынужденное ограничение собственных отношений с миром, частое непонимание окружающих и даже родных – вот те условия, в которых постоянно живут и борются за своего малыша его близкие.

Конечно, временами им не хватает сил, опускаются руки, возможны даже серьезные срывы и ошибки и далеко не всегда ощущается положительная динамика состояния ребенка, которая поддерживала бы их веру и упорство. Именно поэтому рядом с близкими малыша постоянно должен быть специалист, который поможет адекватно оценить движение в развитии малыша и продумывать последовательные шаги дальнейшего усложнения его взаимодействия с окружением.

Организация коррекционной работы

I. Некоторые общие положения

Постараемся проследить основные направления и правила коррекционной работы при раннем нарушении эмоционального развития.

1. Логика аффективного развития аутичного ребенка, как было показано выше, в силу тех патологических условий, в которых оно происходит (изначальная слабость тонуса и сверхчувствительность), отражает направленность на создание надежных способов аутостимуляции, повышающей его психический тонус и заглушающей постоянно возникающий дискомфорт, хроническое состояние тревоги и массивные страхи. На ранних этапах формирования аутистического синдрома мы можем видеть, как происходит связанное с этим искажение психического развития ребенка. Фиксация отдельных сильных ощущений от внешнего сенсорного потока, от своего тела происходит очень рано. Ребенок вновь и вновь стремится их повторить, ограничивая тем самым возможность формирования механизмов реальной адаптации в развитии отношений с окружающим миром и прежде всего с близкими. Если в норме «погружение» младенца в «поток» сенсорной стимуляции идет в одном русле с его взаимодействием с матерью, то здесь уже в первые месяцы жизни ребенка особая «захваченность» определенными сенсорными переживаниями начинает препятствовать этому взаимодействию и развивается в самостоятельную линию, блокирующую важнейший механизм эмоционального тонизирования от другого человека.

Исходя из этого, главным принципом коррекционного подхода является объединение этих двух линий в одну. Поскольку линия механической аутостимуляции аутичного ребенка является более сильной, взрослому человеку необходимо подключаться именно к ней, становиться ее неотъемлемой частью и постепенно уже как бы «изнутри» наполнять ее новым содержанием эмоционального общения.

2. Помимо искажения психического развития при раннем детском аутизме, даже при ощущении достаточно интенсивного интеллектуального развития и при наличии каких-то избирательных способностей у ребенка, мы в любом случае видим его выраженную эмоциональную незрелость. Поэтому, вступая во взаимодействие с ребенком, нужно адекватно оценивать его реальный «эмоциональный» возраст. Необходимо помнить о том, что малыш:

– легко пресыщается даже приятными впечатлениями;

– нередко действительно не может дождаться обещанного;

– не может самостоятельно справиться с ситуацией выбора, ему просто нельзя ее предлагать;

– нуждается в определенном промежутке времени, чтобы пережить полученное впечатление или информацию, – поэтому для него характерны отсроченные реакции;

– стремится стереотипизировать взаимодействие с окружающим. Перечисленные особенности в принципе не являются патологичными, они характерны и для нормального развития, но для очень ранних его этапов. Вспомним, как младенец отрицательно реагирует на задержку удовлетворения его потребности, как требует, чтобы за ним ухаживали одни и те же «руки»; как он хочет многократно повторить одно и то же приятное впечатление; как легко он начинает плакать после сильной радости или возбуждения.

Как и любой малыш, аутичный ребенок очень чувствителен к интонации, с которой к нему обращаются; он крайне чуток к эмоциональному состоянию близкого человека, причем особенно легко ему передается тревога, неуверенность; он страдает от дискомфорта близкого, но у него это часто выражается не сопереживанием, а ухудшением его собственного состояния, усилением страхов, агрессивным поведением.

Очень часто мы видим 2–3-летнего ребенка (а иногда и старше), который по своему аффективному возрасту и прежде всего по способности понять эмоциональный смысл ситуации, еще «не дотягивает» даже до года. Понятно, что младенца никто не станет организовывать, призывая на помощь его сознательность, чувство долга, вины, никто не будет ждать от него сострадания. Однако двухлетнего ребенка уже упрекают: «Как тебе не стыдно!», «Ты расстроил маму!», «Ты что, не можешь потерпеть?», «Не жадничай!» Поэтому одной из первых рекомендаций, которую мы даем родителям, является: «Вспомните, как вы разговаривали с малышом, когда он был младенцем».

3. Оказание коррекционной помощи невозможно без точного определения доступного ребенку уровня взаимодействия с окружением, превышение которого неизбежно вызовет у него уход от возможного контакта, появление нежелательных протестных реакций (негативизма, агрессии или самоагрессии) и фиксацию негативного опыта общения.

Рассмотрим, по каким параметрам можно определить тот оптимальный уровень контактов с окружающим миром и людьми, который будет наиболее адекватным для данного момента развития ребенка? На какие особенности поведения малыша следует обращать внимание?

1. Дистанция общения. Какая дистанция общения для ребенка наиболее приемлема? Насколько близко он сам приближается к взрослому и насколько близко подпускает его? Можно ли взять его на руки и как он при этом сидит (напряженно, приваливается, карабкается), как относится к тактильному контакту, смотрит ли в лицо и если смотрит, как долго? Есть ли разница в его поведении с близкими и с незнакомыми людьми? Насколько он может отпустить от себя маму?

2. Излюбленные занятия. Чем больше всего любит заниматься малыш, когда он предоставлен сам себе (бродить по комнате, забираться на подоконник и смотреть в окно, что-то крутить, перебирать, раскладывать, листать книгу и др.)?

3. Способы обследования окружающих предметов. Как ребенок обследует окружающие предметы (рассматривает; обнюхивает; тащит в рот; рассеянно берет в руку, не глядя, и тотчас бросает; смотрит издали, боковым зрением и др.)? Как использует игрушки: обращает внимание лишь на какие-то детали (крутит колеса машины, бросает крышечку от кастрюли, трясет веревку), манипулирует игрушкой для извлечения какого-либо сенсорного эффекта (стучит, грызет, кидает), проигрывает элементы сюжета (кладет куклу в кровать, кормит, нагружает машину, строит из кубиков дом и др.)?

4. Степень сформированности стереотипов бытовых навыков. Сложились ли у малыша какие-то стереотипы бытовых навыков, насколько они развернуты, насколько жестко привязаны к привычным ситуациям?

5. Речь. Использует ли ребенок речь и если использует, в каких целях: комментирует, обращается, использует как аутостимуляцию (повторяет одно и то же аффективно заряженное слово, высказывание; выкрикивает, скандирует). Насколько его речь стереотипна? Характерны ли эхолалии? В каком лице он говорит о себе?

6. Поведение в дискомфортных ситуациях. Как ребенок ведет себя в ситуациях дискомфорта, страха (замирает, реагирует панически, обращается к близким, жалуется, стремится повторить или проговорить травмировавшую его ситуацию; возникает ли у него агрессия или самоагрессия, усиливаются ли стереотипии?

7. Поведение в комфортных (радостных) ситуациях. Как ведет себя малыш «при радости» (возбуждается, стремится поделиться своим приятным переживанием с близкими, усиливаются ли у него двигательные стереотипии и др.)?

8. Реакция на запрет: игнорирование, испуг, действия «назло», агрессия, крик?

9. Действенные способы успокоения. Как легче всего успокоить малыша при возбуждении, расстройстве: взять на руки, приласкать, если отвлечь, то чем (любимым лакомством, привычным занятием, уговорами, чем-то иным)?

10. Возможная продолжительность сосредоточения внимания. Насколько долго можно сосредоточить внимание ребенка на игрушке, книге, рисунке, фотографиях, пазлах, мыльных пузырях, свечке или фонарике, возне с водой и т. д.?

11. Степень принятия взрослого ребенком в свои занятия. Как малыш относится к включению взрослых в его занятие (уходит, протестует, принимает, повторяет какие-то элементы игры взрослого или отрывки его комментария)? Если он разрешает взрослому включаться в его занятие, то насколько позволяет вносить дополнения в игру или комментарий?

Наблюдения за перечисленными параметрами, характеризующими поведение ребенка, могут дать информацию о его возможностях как в спонтанном поведении, так и в специально создаваемых взрослым ситуациях взаимодействия. Обычно эти возможности существенно различаются. Так, в своей непроизвольной активности ребенок может достаточно ловко манипулировать объектами: быстро листать страницы, собирать кусочки мелкой мозаики, соединять детали конструктора, расслаивать веревочку, но когда родители пытаются вложить ему в руку ложку, чтобы приучить его к самостоятельной еде, или карандаш, чтобы научить его рисовать, он оказывается страшно неловким, несостоятельным. Такой ребенок может неожиданно произнести достаточно сложное слово «в пространство», но не может повторить даже самое простое сочетание слогов по просьбе. Это – не упрямство, не нежелание, а реальные трудности произвольной организации ребенка с серьезными нарушениями аффективного развития. И оценивая уровень его наличных возможностей взаимодействия с окружающим, мы должны прежде всего определить, насколько вынослив в данный момент ребенок в контакте и насколько велики эти трудности.

Вместе с тем, зная, на что способен ребенок в своей аутостимуляционной активности, мы можем рассчитывать на реализацию этих потенциальных возможностей в правильно организованной среде.

4. Основная нагрузка в воспитании ребенка – как физическая, так и психическая – ложится на его мать. Нужна регулярная помощь специалистов, которые могли бы квалифицированно оценить состояние ребенка, его динамику, подсказать конкретные коррекционные приемы в работе с ним, наметить дальнейшие закономерные этапы психологической коррекции и обучения. Однако в попытках наладить взаимодействие с ребенком с серьезными нарушениями эмоционального развития, особенно раннего возраста, специалист не должен подменять родителей. Механизм привязанности должен быть сформирован по отношению именно к матери, именно она должна научиться самостоятельно управлять поведением малыша и справляться с его состояниями повышенной тревожности, агрессивности. Только мать может наиболее естественно наполнить складывающиеся общие стереотипы их бытовой жизни важными для них обоих аффективными подробностями.

Понятно, что в ситуации развития ребенка с серьезными нарушениями эмоционального развития должны быть активно задействованы все его близкие. Специфика этой ситуации состоит не только в том, что мама нуждается в постоянной поддержке и помощи, безусловно, более значительной, нежели при уходе за нормально развивающимся малышом. Необходимость активного участия всех членов семьи в воспитании такого ребенка связана, кроме того, с особыми трудностями формирования у него разнообразных форм контакта. Маленький ребенок с благополучно протекающим аффективным развитием справляется с этим сам примерно уже с полугодовалого возраста, прекрасно ориентируясь в нюансах взаимодействия с мамой, папой, бабушкой, братом и другими близкими, зная, кому он может пожаловаться, с кем пошалить и т. д. Аутичный ребенок может либо вступать в контакт в жестко стереотипной форме, неукоснительного соблюдения которой он требует ото всех недифференцированно, либо привязывается, как было сказано выше, симбиотически только к одному лицу и тогда уже все остальные до взаимодействия не допускаются. Заметим, что раннее подключение других близких к контакту с матерью может несколько смягчить эту проблему, сделать взаимодействие с окружающими людьми более разнообразным и гибким за счет складывания не одного, а нескольких стереотипов общения.

Другая причина важности подключения других родных – частая необходимость одновременного участия по крайней мере двух взрослых для отлаживания у малыша различных форм реагирования. Распределение ролей между ними происходит следующим образом: один берет на себя как бы внешний контакт с ребенком – пытается войти с ним во взаимодействие, спровоцировать его активность, подключиться к его аутостимуляции, поддержать адекватно его спонтанные проявления; второй – активно помогает ребенку войти в это взаимодействие, работая его телом, руками, ногами, вокализируя за него и вместе с ним, оформляя его звуки в нужные по смыслу ситуации слова, эмоционально реагируя за него; поддерживая, усиливая и при необходимости изображая малейшие намеки на его вступление в контакт. Из воспоминаний некоторых родителей аутичных детей мы знаем, что именно таким путем у ребенка получалось формирование элементов подражания, игры, моторных навыков, провоцирование и развитие речи.

5. Большое значение в успешности коррекционной работы имеет правильная оценка динамики развития ребенка. Даже когда близкие ребенка очень внимательны ко всем его проявлениям – как к небольшим ухудшениям состояния, так и к малейшему его движению в сторону новых положительных приобретений, – им часто нужна помощь специалиста. Быстрое привыкание к новым возможностям малыша, а иногда и некоторая их недооценка, либо, напротив, большое желание принять отдельные признаки зарождающейся способности за умение, которое должно стабильно проявляться, – естественные последствия каждодневной жизни с ребенком и невозможности стать на позицию «объективного наблюдателя» со стороны. Кроме того, часто им бывает трудно однозначно оценить новые способы реагирования ребенка, новые особенности его поведения. Например, малыш стал агрессивным или жадным, или у него появились страхи, или он стал требовать постоянного присутствия мамы – что это, «плюс» или «минус»? Для того, чтобы адекватнее оценить эти и другие изменения, нужно хорошо помнить «точку отсчета» – исходный уровень возможностей его взаимодействия с окружением и рассматривать появившиеся «новообразования» как в сравнении с ним, так и в общем контексте поведения. Например, появление страхов у ребенка, у которого раньше не было «чувства края», который спокойно мог убежать от мамы, мог не реагировать на боль, безусловно, свидетельствует о положительной динамике психического развития – о зарождении нового уровня в его контактах с миром. Если малыш, раньше индифферентно относившийся к близким, стал проявлять сверхпривязанность к маме, или, например, ранее ничего не просивший ребенок стал «надоедать», приставать к родителям, а пассивно подчинявшийся – проявлять негативизм и агрессию, – это, конечно, усложняет жизнь всей семьи и часто создает новые серьезные проблемы, но в то же время это никак не свидетельствует о том, что ребенку стало хуже.

Адекватная оценка изменений, происходящих с ребенком, нужна не только для того, чтобы понять, правильно ли было организовано взаимодействие с ним, но и для того, чтобы определить, в каком направлении надо двигаться в дальнейшем, к освоению каких следующих новых способов взаимодействия с окружением малыша следует осторожно подводить.

II. Приемы организации коррекционной помощи

1. Создание адекватно организованной среды

Это первый и основной прием коррекционного воспитания ребенка с выраженными трудностями аффективного развития. Как же правильно организовать ту среду, в которой включение во взаимодействие аутичного ребенка будет максимальным?

А. Создание особого аффективного режима воспитания

Необходимо создать и поддерживать особый аффективный режим воспитания ребенка. Речь идет не только об определенности и регулярности режимных моментов каждого дня, хотя это тоже очень важно. По историям развития таких детей мы знаем, что на первом году жизни у многих из них не было проблем с усвоением режима. В дальнейшем некоторые дети строго следовали установленным стереотипам, а трудности возникали, напротив, в связи с попытками близких внести в эти стереотипы даже малейшие изменения. Другие, наоборот, постепенно утрачивали ту регулярность своей жизни, которой они до года пассивно подчинялись, и уже к трем годам родители сталкивались с большими проблемами в том, чтобы вовремя и за столом накормить ребенка, в определенное время усадить на горшок, уложить спать, вывести на прогулку и привести с улицы домой и т. д.

С одной стороны, чрезмерная склонность к соблюдению однажды заведенного порядка представляет собой серьезное препятствие для развития у ребенка более естественных и гибких способов взаимодействия с окружением, с другой – создание определенного стереотипа – привычек, правил «как всегда» – обязательный компонент адаптации, дающий малышу ощущение надежности и стабильности.

Для аутичного ребенка как с более тяжелым, так и с более легким вариантами развития стереотипная форма существования является наиболее доступной и приемлемой, а на начальных этапах коррекционной работы – как правило, и единственно возможной. Именно она часто помогает уберечь ребенка от аффективного срыва, с большей вероятностью обеспечить его активность в адекватных контактах с окружением, закрепить полученные достижения.

Говоря о специальном аффективном режиме, мы имеем в виду не только физическое поддержание сложившегося стереотипа каждого дня, но и регулярное проговаривание его, комментирование всех его деталей, объяснение ребенку эмоционального смысла каждой из них и их связи между собой. В этом и заключается разработка с помощью близкого человека аффективных бытовых стереотипов малыша, которая происходит, как уже говорилось выше, на ранних этапах нормального развития. По сути дела, такой режим обычно создает младенцу на первом году жизни мать, а чаще – бабушка, которая проговаривает, переживает вслух все события дня, планирует и подытоживает («как прожили сегодня») основные моменты жизни семьи. Вспомним, какая характерная интонация – размеренная, распевная, ласковая, оптимистичная – бывает при этих приговорах; как естественно ребенок становится постоянным соучастником всего того, что происходит в доме («Проснулся, мой золотой, ну, давай одеваться… Пойдем кашку варить… А что у нас за окошком? Ах, этот дождик, но ничего, он кончится, и мы гулять пойдем… Кто это нам звонит? Наверное, папа с работы… Сейчас, сейчас подойдем…» и т. д.). Но это получается естественно, как бы само собой, если ребенок с восторгом смотрит на говорящего взрослого, следит за тем, что он делает, эмоционально реагирует на его речь, что-то лепечет в ответ. Если же выраженной реакции нет, если малыш кажется безучастным к тому, что ему говорят и показывают, то развернутые и эмоциональные комментарии тоже начинают «затухать», «сворачиваться», становиться менее яркими и более лаконичными. Характерно, что часто даже очень внимательные и эмоциональные матери аутичных детей взаимодействуют с ними молча. Между тем именно в этом случае максимально развернутые и эмоциональные комментарии особенно необходимы.

Мы видим у аутичных детей более старшего возраста особую фрагментарность восприятия; их картина мира – отдельные, «спрессованные», аффективно насыщенные переживания, которые сохраняются в неизменной форме на протяжении многих лет. Поэтому так важно уже с самого раннего возраста давать такому ребенку представление об обязательно существующей связи отдельных впечатлений, объяснять ее эмоциональный смысл.

Чтобы включить ребенка хотя бы в более пассивной форме (слушание) в этот комментарий, взрослый обязательно должен опираться на значимые для ребенка аффективные детали его жизни. Если при благополучном эмоциональном развитии малыш радуется уже самому факту, что мама с ним говорит, буквально «впитывает» ее интонацию, ловит моменты акцентирования ее внимания, в общем, с готовностью «идет за ней», то здесь часто приходится следовать за ребенком, отмечая, в первую очередь, моменты, важные именно для него («Достанем печеньице из буфета», «Откроем кран, и водичка польется быстро-быстро» и т. п.), и постепенно вводя и наращивая количество эмоциональных деталей переживания происходящего, значимых для самой мамы.

Благодаря поддержке эмоционального режима становится возможной разметка времени. Регулярность чередования событий дня, их предсказуемость, совместное переживание с ребенком прожитого и планирование предстоящего создают в совокупности временну́ю «сетку», благодаря которой каждое сильное для ребенка впечатление не заполняет собой все его жизненное пространство и время, а ограничивается какой-то областью. В этом случае малышу гораздо легче пережить то, что было в прошлом, и подождать то, что будет в будущем.

Упорядочивать пространство, в котором живет ребенок, так же важно и необходимо, как и размечать его время. Такая разметка происходит также благодаря постоянному эмоциональному комментарию взрослого того стереотипа поведения, который обычно складывается в определенном месте, – например, еды, одевания, игровых занятий, прогулки, ритуала прощания с кем-то из близких, уходящих на работу (окна, из которого можно помахать им рукой), сидения на горшке и т. д.

В одних случаях постоянство места и времени соблюдается аутичными детьми очень жестко и неукоснительно, при этом основная забота ребенка состоит в том, чтобы были сохранены все детали, иначе у него возникнет тревога и дискомфорт. Взрослый должен стараться не допустить формального, механического «перебора» деталей, помочь ребенку эмоционально осмыслить необходимость каждой из них и их последовательности. Даже если у ребенка в уже сложившийся «застывший» стереотип включены, казалось бы, бессмысленные ритуальные действия, их тоже нужно пытаться ввести в общий смысловой контекст. В таком случае ребенок совершает эти действия менее напряженно и ожесточенно.

Например, если малыш, войдя в комнату, обязательно требует поднести его к выключателю, чтобы несколько раз щелкнуть им, то взрослый может это прокомментировать так: «Проверим, горит ли свет – всё в порядке, нам будет светло»; если он сосредоточен на том, чтобы была прикрыта дверь, – «Закрой, закрой, чтобы не дуло»; если раскладывает в определенном порядки фломастеры на столе – «Так, всё у нас на месте, ты же аккуратный мальчик».

Важно, чтобы такие комментарии взрослого соответствовали доступному ребенку уровню взаимодействия с окружением, тогда они будут не усиливать и фиксировать еще больше его навязчивости или влечения, а, наоборот, смягчать их через эмоциональное осмысление как уместных в данной ситуации. Напротив, при попытках запретить или торопливо «свернуть» подобные, часто раздражающие родителей, навязчивые действия ребенка, происходит их нежелательное закрепление.

В других случаях достичь соблюдения постоянства места и времени – большая проблема, и формирование у ребенка простейших привычек к месту и времени совершения обычных действий, которые он пока еще реально не зафиксировал, возможно как раз через многократное повторение указаний на них в комментариях («здесь мы всегда делаем то-то, а здесь мы больше всего любим делать то-то…»). Формирование таких осмысленных бытовых стереотипов может происходить очень медленно. Часто поначалу создается впечатление, что подобное комментирование идет «вхолостую», что внимание ребенка не удается «зацепить» никакой аффективной деталью, однако этим необходимо упорно заниматься – регулярно и постоянно. Прежде всего, это задает определенный размеренный ритм постоянного взаимодействия с малышом самому взрослому, не давая ему возможности упустить какой-то важный момент или впечатление. Даже если ребенок в данный момент не настроен задержаться на этом моменте подольше, о нем следует поговорить, зафиксировав тем самым его присутствие в общем распорядке дня. По первоначальному отсутствию выраженной реакции аутичного ребенка нельзя делать заключение о том, что он ничего не воспринял. Точно так, как малыш может вставить недостающее слово в стихотворной строчке и тем самым подтвердить, что помнит это стихотворение, он может обозначить пропущенный эпизод в привычном распорядке дня (потянуть в нужное место, назвать действие, которое там обычно совершается, или просто расстроиться из-за того, что этого момента не было).

Проговаривание подробностей прожитого дня при соблюдении их закономерного порядка дает возможность более успешной регуляции поведения маленького ребенка, чем попытки его внезапной организации, – например, когда у матери появились время и силы. Во-первых, при этом меньше вероятность пресыщения, поскольку идет непрерывная смена впечатлений, действий. Во-вторых, многократное ежедневное повторение обязательных событий дня, их предсказуемость определенным образом настраивает малыша на то, что ему предстоит, на последовательность занятий и в значительной степени облегчает возможности его переключения. А как мы уже знаем, «застреваемость» на отдельных впечатлениях и крайне быстрая пресыщаемость в произвольной активности аутичного ребенка являются одними из наиболее серьезных препятствий в организации его взаимодействия с окружением.

Б. Сенсорная организация пространства

Продуманная организация сенсорного пространства опирается на описанные выше особенности аффективного развития ребенка с аутизмом и позволяет использовать их в коррекционной работе, так же как и стереотипность, для развития активного взаимодействия ребенка с окружением.

Во-первых, это использование чувствительности к строению и динамике окружающего сенсорного поля.

Известно, насколько аутичный ребенок зависим от окружающего сенсорного поля. С одной стороны, это создает огромные трудности в его произвольной организации: случайные впечатления отвлекают его, он может слишком сильно погружаться в избирательные ощущения или уходить от взаимодействия, если в поле присутствует негативный раздражитель.

Так, например, притягивающая внимание ребенка электрическая розетка на стене (которая вызывает у него страх) может либо занять его целиком и сделать безуспешными любые попытки организовать его на какое-то иное занятие, либо послужить причиной категорического отказа ребенка вообще входить в эту комнату.

Часто такая чрезмерная зависимость бывает причиной отсутствия у ребенка чувства самосохранения (когда он может убежать по дорожке в лес, зайти глубоко в воду, залезть высоко по лестнице; броситься к чему-либо, что привлекло его внимание, через проезжую дорогу или, наоборот, резко метнуться от того, что его пугает (от «отрицательно заряженного» раздражителя).

С другой стороны, продуманная организация сенсорной среды позволяет избежать впечатлений, разрушающих взаимодействие ребенка с окружением, и наполнить ее стимулами, побуждающими к определенным действиям и задающих их нужную последовательность.

Например, постеленная в коридоре дорожка «заставляет» бежать по ней в нужном направлении, вовремя открытая дверь организует выход ребенка и т. д.

Помощником взрослого, пытающегося наладить взаимодействие с ребенком, может выступать прежде всего ритмическая организация воздействий. Первые игры, которые осваивает малыш с помощью близких и при нормальном развитии, как говорилось выше, в значительной степени построены на ритмической основе. В коррекционной работе следует активно использовать эти естественные приемы непроизвольной организации малыша. Ритмический узор цветного орнамента позволит на гораздо более длительное время зафиксировать внимание ребенка на картинке в книге; повторяющийся рисунок детского коврика (чередование, например, дорог и домиков) – дольше следить за движением по нему машинки; музыкальный ритм – легче организовать движения; ритмичный пересчет ступенек (или ритмично напеваемый марш) поможет боязливому и осторожному малышу преодолеть лестницу.

Ритм может выступать и как фон, организующий и поддерживающий ребенка в каком-то более сложном и длительном занятии. Так, под ритмичное движение качелей или лошадки-качалки малыш способен прослушать целую сказку или какой-то небольшой рассказ о его жизни, в то время как без качания он не выдерживает и двух минут слушания. Точно так же он способен дольше сосредоточиться на слушании книги или аудиозаписи, если при этот занят каким-то своим привычным ритмичным занятием (собиранием пазлов, чирканьем карандашом и т. п.).

Аутичный ребенок может быть очень чуток к завершенности формы, которую он воспринимает. Эта особенность восприятия также обязательно должна учитываться.

Например, типично «полевой» ребенок, уходящий от любой попытки его произвольной организации, может на ходу, вроде бы не глядя, сунуть в подходящее место недостающий фрагмент пазла; малыш, активно не пользующийся речью, – вставить пропущенное слово в услышанной стихотворной строчке, допеть песню.

Конструкция многих «развивающих» игрушек для детей раннего возраста (пирамидки, кубики с рисунками, доски с углублениями и вкладышами и т. п.), как известно, отвечает именно «принципу завершенности», побуждающего малыша собрать из частей и увидеть «целое». Надо сказать, что у многих аутичных детей действия с подобными предметами наиболее успешны, некоторые из них могут уделять им достаточно длительное время. Однако при всей кажущейся разумности этих занятий (в отличие, например, от трясения какой-нибудь палочкой или бесконечного верчения колеса) надолго оставлять ребенка с ними один на один нельзя из-за опасности превращения этого занятия в форму механической аутостимуляции, в которую малыш может погружаться очень сильно. Необходимо называние взрослым того, что делается или получается у ребенка, эмоциональное комментирование его ловкости, умелости, чувства красоты и т. п. Вместе с тем, нужно отметить, что такие занятия могут и успокоить ребенка, возвратить его в комфортное состояние, чем его близкие достаточно часто пользуются в экстремальных ситуациях.

Во-вторых, в качестве способа помощи ребенку можно рекомендовать использование сенсорных раздражителей, повышающих эмоциональный тонус.

Существует много способов повышения эмоционального тонуса ребенка, связанных с использованием приятных для него сенсорных впечатлений – сильных положительных переживаний, таких, как игры с водой, со светом, с мыльными пузырями, красками, мячиком, юлой, физическая возня, беготня по коридору с элементами «салочек» и «пряток» и т. д. Разумеется, для того, чтобы их применять, надо хорошо знать как конкретные пристрастия малыша, его особые интересы, так и то, что может вызвать у него неудовольствие, страх. Поэтому подбор таких тонизирующих занятий должен быть достаточно индивидуален.

Например, одного ребенка мыльные пузыри очаровывают, он приходит от них в восторг, пытается их ловить или давить, а другого они пугают; одного рисование красками тонизирует и сосредоточивает, другого слишком возбуждает, провоцирует у него агрессию (разливание красок, неистовое замазывание бумаги до дыр), одному тормошение приносит радость, другому – дискомфорт.

2. Использование аутостимуляции ребенка

Подключение к аутостимуляции ребенка также является ведущим приемом установления контакта с ним, способом повышения его активности и степени «направленности» на окружающий мир, организации и постепенного усложнения общих с ним способов взаимодействия с окружением.

Как способы аутостимуляции детей, страдающих ранним детским аутизмом, так и уровень подключения к ним могут быть различными.

Например, у аутичного ребенка с первым вариантом развития радость, оживление легче всего можно вызвать щекотанием, кружением, тормошением. В норме все маленькие дети на определенном этапе развития (как было рассмотрено выше) тоже обожают такие тонизирующие игры, основанные на подобном тормошении и подбрасывании. И, конечно, нельзя не использовать достаточно редкую возможность быть необходимым ребенку в качестве инструмента для получения удовольствия, он даже сам может «просить» об этом – привалиться к взрослому, приставить его руки к себе на пояс. Однако, в отличие от благополучно развивающегося малыша, такой ребенок не заглядывает в лицо того, кто его кружит, трясет, качает (характерно, что обычно он поворачивается к нему спиной), и не пытается разделить с ним своего веселья. Оживление такого малыша выглядит механическим, и подобное подключение его к аутостимуляции тоже оказывается механическим.

Вместе с тем эта же ситуация при другом – эмоционально осмысленном – подходе может оказаться очень ценной. Главное условие, которое следует соблюдать при подобном взаимодействии с малышом, – это поиск малейшей возможности зрительного контакта. Взрослому нужно успеть перехватить взгляд ребенка, поиграть «в прятки», попеременно скрывая свое лицо и неожиданно выглядывая с улыбкой (т. е. воспроизводить самому те острые моменты общения, которые так восторженно стремятся повторять благополучно развивающиеся дети), привлечь внимание к своему лицу и т. д. На высоте подъема тонуса аутичного ребенка его аффективное «заражение» от взрослого проходит значительно легче, и он получает положительный опыт хотя бы недолгой синхронизации своего эмоционального состояния с состоянием другого человека.

Одновременно происходит и тренировка большей выносливости малыша к тактильному контакту. К тормошению, кружению (т. е. тому набору сенсорной, вестибулярной стимуляции, которой он вполне удовлетворяется сам) необходимо дозированно добавлять более адекватные неформальному контакту способы тактильного взаимодействия, которого так много при нормальном развитии: поглаживание, прижимание к себе, объятие; можно пытаться обнимать себя ручками ребенка и т. д. Это важно еще и потому, что, как известно, в норме тактильное взаимодействие, так же как глазной контакт, лежит в основе формирования привязанности.

Выбирая, если есть такая возможность, к какой форме аутостимуляции лучше присоединиться, надо помнить о том, что существуют такие проявления ее, подключение к которым не является продуктивным. К ним относятся самые грубые формы аутостимуляции, которые выглядят как влечения, связанные с переживанием сильных телесных ощущений. Попытки обыгрывать их, пытаться наполнить эмоциональным смыслом практически бесполезны. Среди ранних форм такого самораздражения, захватывающего ребенка, можно отметить различные оральные манипуляции (сосание языка, щек, скрип зубами), поиск особых тактильных раздражений (фиксация каких-то ощущений в области ступни, онанизм), перебирание фактуры предметов (расслаивание веревочки и т. п.). На первый взгляд, погружение аутичного ребенка в такое занятие может напоминать характерную для ранних этапов нормального развития исследовательскую активность. Однако она отличается, как правило, особо высокой степенью «захваченности», бульшим аффективным напряжением, а также ожесточенностью и стереотипностью.

Гораздо более продуктивным представляется подключение к аутостимуляции дистантными раздражителями. В качестве примеров можно привести присоединение к процессу созерцания ребенком движения или ритмически организованных конструкций; прослушиванием ритмических стихов или песен, после чего он может начать их воспроизводить. В этом случае подключение может носить характер погружения вслед за ребенком в поток очаровывающих его впечатлений и их одновременного комментирования, а также оказания помощи, которая ему в данный момент необходима. Можно подать ему деталь конструктора, вложить недостающий фрагмент пазла, отметить движение, которое произошло за окном, «потарахтеть», как проехавшая машина, и т. д. Если ребенок подолгу ритмично стучит игрушкой либо другим предметом; крутит колесико от машины, бесконечно требует запустить юлу или его невозможно отвлечь от качелей, то с этим тоже можно продуктивно работать, если заданную малышом ритмическую форму сопровождать озвучиванием и привнесением в нее эмоционального смысла. Эта работа должна быть очень осторожной и неторопливой. Нужно помнить, что чересчур много слов сразу, недостаточно комфортная для малыша дистанция общения, слишком громкий голос или резкое движение могут нарушить или даже свести на нет начинающие возникать моменты объединенного с ребенком внимания.

3. Приемы стимуляции речевого развития

Замедленность роста активного речевого запаса, постепенный «уход» из речи уже освоенных и ранее употреблявшихся слов, факты однократного произнесения каких-то слов без повторения их и дальнейшего употребления; смазанность, недоговаривание слов – вот те особенности речевого развития, которые прежде всего беспокоят родителей аутичных детей раннего возраста. Попытки логопедических занятий со специалистом очень редко предпринимаются до того, как ребенок достигнет трехлетнего возраста, но родные часто сами начинают пробовать активно исправлять неправильно произнесенные ребенком слова, заставляют его повторять сказанное, переспрашивают, если малыш что-то сказал неразборчиво, задают вопросы, надеясь стимулировать его ответ. Однако в большинстве случаев это приводит к обратному результату – ребенок начинает все больше избегать речевого взаимодействия, расстраивается, что его не понимают, и в конце концов может совсем замолчать.

Вместе с тем существуют достаточно действенные приемы провокации речевой активности. Рассмотрим некоторые из них.

а) Использование имеющихся вокализаций ребенка

Мутичный (не говорящий) аутичный ребенок обычно не молчит все время: он может издавать какие-то звуки, играть ими, т. е. использовать их как средство аутостимуляции. Для каждого ребенка набор таких «любимых» звуков достаточно ограничен – часть из них может напоминать лепет (произнесение отдельных слогов – например, «ка», «би»), иногда это стереотипное повторение одного и того же звука. Иногда характерно и более сложное интонирование (похожее на «птичий щебет»), причем в этом случае использовать вокализации ребенка для провокации речевых фонем практически невозможно. Малыш так увлечен ими, так погружается в процесс «пропевания», что подключиться к этому типу аутостимуляции (заметим: как и к любому другому ее варианту, если он полностью захватывает ребенка) очень трудно.

В других случаях нельзя упускать возможность «подхватить» уже имеющийся запас звуков малыша, т. е. использовать тот совершенно естественный способ усиления речевой активности, который, как было описано выше, наблюдается в норме при общении матери с младенцем. Если взрослый вслед за ребенком повторяет его звуки, малыш начинает их произносить чаще. Кроме того, со звуками можно играть, провоцируя малыша на подражание им. Если вначале точно скопировать звук ребенка и убедиться, что это его заинтересовало (или хотя бы не вызвало неудовольствия), можно попытаться поиграть – немного изменить интонацию, тембр голоса. Нередко при этом ребенок, который не обращал внимания на лицо взрослого, начинает смотреть на его губы, заглядывать в рот и пытаться снова произнести свой звук.

Следующий шаг – связывание звуков и слогов, произносимыми ребенком, со смысловым контекстом того, что происходит в настоящий момент. Для этого, когда малыш произносит свой стереотипный звук или слог, взрослый должен дополнить его до слова, подходящего к данной конкретной ситуации. Например, слог «би» – можно дополнить до слов: «обидели», «лю-бии-мый», «би-би-и» (имитация сигнала машины) и т. д. Не так страшно, если взрослый «ошибся» и не так интерпретировал услышанный звук. Хуже, если он его пропустил, не отреагировал вовремя, не «прикрепил» осмысленным словом и своей эмоциональной реакцией к данной ситуации. И практика специалистов, и опыт родителей подтверждают, что даже при первоначально возможном ощущении бесполезности такой работы регулярность ее приводит к реально ощутимым результатам. Малыш чаще начинает «звучать» в ситуациях, которые взрослый таким способом помог ему осмыслить. Звуки и слоги могут становиться более сложными, из них постепенно вырастает слово, которое оказалось для ребенка значимым (например, уже не исходное «би», а «аби» или «биди», произносимое малышом адекватно в момент обиды, расстройства, неудовлетворенности, боли). Он может даже начать использовать это слово в форме первого обращения.

б) Стимуляция речевой активности на фоне эмоционального подъема

Взаимодействие с ребенком на фоне повышения его тонуса может значительно облегчить появление эхолалий. Скорее «подхватываются» аффективно «заряженные» слова, а также отдельные междометия и восклицания, эмоционально произнесенные взрослым (например, при выдувании мыльных пузырей – бульканье («буль-буль-буль»), реплики («еще», «хлоп», «лети», «лови-лови»); при игре с водой – «кап-кап», «плюх»; при раскачивании малыша на качелах – «кач-кач», на лошадке-качалке – «но-о», «иго-го», «скачи», подражание цоканью копыт и т. д.).

Слова или их отрывки, воспроизведенные ребенком, взрослый должен «усиливать», повторяя их за малышом и понемногу прибавляя к ним новые слова («Но-о, лошадка!», «Скачи быстрей!» и т. п.).

Кроме того, если малыш находится в состоянии эмоционального подъема, но молчит, следует произносить за него реплики, которые по смыслу подходят к ситуации.

Например, если малышу чего-то очень хочется и взрослому понятно, чего именно (тянет ручку в нужном направлении), нужно сказать за него: «Дай мне», «Открой», если он, воодушевленный, бежит к маме с каким-то предметом или игрушкой в руках – «Мама, смотри», если собрался прыгнуть с качелей – «Лови меня» и т. д.

Проблемы поведения

Формирование синдрома раннего детского аутизма, как уже было сказано выше, происходит к 2,5–3-м годам. К этому возрасту становятся более заметными не только отставание и своеобразие в развитии речи, моторики, отсутствие внимания к близким, интереса к другим детям, избегание контакта с ними, трудности произвольного сосредоточения ребенка, но и особенности его поведения, которые, нарастая, превращаются в серьезные проблемы. Все чаще возникают проявления агрессии и самоагрессии, негативизм, страхи, непонятные влечения; усиливается выраженная стереотипность поведения. У одного и того же ребенка могут сочетаться и состояния крайней расторможенности, полной неуправляемости и предельной пассивности, тормозимости, погруженности; пугливости, тревожности и неосторожности, «бесстрашия» в реально опасных ситуациях; сверхпривязанности к матери и агрессии по отношению к ней и т. д.

Поведенческие проблемы в случае такого сложного нарушения развития, как ранний детский аутизм, требуют к себе очень осторожного отношения, особенно на этапе своего возникновения. Неправильная реакция близких, которые, естественно, пытаются устранить нежелательные особенности поведения малыша, часто лишь усиливает и закрепляет его или приводит к появлению новых «странностей» поведения ребенка.

Сложность заключается, прежде всего, в том, что все эти проблемы тесно связаны между собой, и нельзя пытаться решить каждую из них отдельно, не затрагивая остальные. Вполне закономерным является тот факт, что ослабление какой-то одной нежелательной поведенческой тенденции приводит к временному усилению другой (например, уменьшение страха может сопровождаться усилением активности ребенка в целом и, в том числе, учащением его агрессивных реакций и негативизма).

Кроме того, важно понимать, что причины возникновения основных проблем поведения ребенка могут быть разнообразными. Одна и та же реакция малыша, вызывающая беспокойство у родителей и значительно осложняющая их взаимодействие с ним, может являться как негативным приобретением, так и отражением позитивной динамики его аффективного развития (например, появление агрессии может быть как свидетельством зарождения тенденции к преодолению страха, так и формой первого самостоятельного контакта малыша с окружающими). Ниже мы постараемся рассмотреть наиболее характерные поведенческие проблемы, их возможные причины, формы и наиболее адекватные способы обращения с ними.

1. Проблема формирования привязанности как основная проблема раннего возраста

Эта проблема существует в двух полярных проявлениях, встречающихся при разных вариантах аутистического развития: сверхпривязанности как на физическом, так и на эмоциональном уровне и несформированности привязанности, ее отсутствии.

А. Проблема выраженной сверхпривязанности обычно возникает с детьми, развитие которых ближе ко второму или четвертому вариантам аутистического развития.

В первом случае, как уже говорилось, ребенок не в состоянии перенести даже непродолжительную разлуку с матерью, она является для него непременным условием существования. Эта симбиотическая связь складывается в младенческом возрасте и, в отличие от благополучного аффективного развития, не превращается в скором времени в эмоциональную привязанность, а фиксируется в своем неизменном виде на многие годы. Во втором случае она выражена не так жестко и скорее напоминает «обостренный» и затянувшийся вариант привязанности, характерный для ребенка второго полугодия жизни. Здесь зависимость от мамы уже не только физическая (хотя присутствует и она), но и эмоциональная, ребенок постоянно нуждается в ее поддержке, одобрении, в ее побуждении к какой-либо активности.

Характерно, что если сверхпривязанность малыша носит витальный характер, она редко заставляет маму принимать самостоятельно какие-то радикальные попытки ее преодоления. Сверхпривязанность, хотя, конечно, и вызывает у матери большую тревогу, но все же, несмотря на то, что ребенок становится старше, воспринимается ею относительно покорно. Вместе с тем эта ситуация постепенно становится для нее мучительной. Возникает чувство обреченности, поскольку ребенок не может отпустить ее ни на минуту, запрещает ей обращать свое внимание на кого-либо другого, не дает разговаривать с близкими, соседями, общаться с подругами, подходить к телефону. Естественно, что это – даже при огромном терпении – в отдельные моменты может вызывать у матери раздражение, расстройство, что, в свою очередь, усиливает беспокойство и тревогу ребенка, и, усложняя атмосферу в семье, только еще больше закрепляет потребность малыша постоянно быть рядом с мамой.

Во втором случае сверхпривязанности, часто принимаемом близкими за чрезмерную робость, боязливость ребенка, малыша пытаются тренировать на постепенное ослабление этих качеств, желая уберечь его от будущей нерешительности и несамостоятельности (например, отправить ребенка погостить к бабушке, устроить в детское учреждение и др.). Если условия там окажутся для малыша достаточно комфортными (прежде всего, добрая, теплая, терпеливая воспитательница; ограниченность времени пребывания, небольшая наполненность группы), он может прижиться, хотя часто наблюдаемая у таких детей соматическая ослабленность и предрасположенность к заболеваниям обычно не дает малышу там долго продержаться. Если период попыток адаптации к новому месту в отсутствии близкого вызывает стресс, то возможен временный регресс психического развития, который проявляется, в частности, и в изменении характера привязанности, большем приближении ее к первому варианту. Крайне тяжело переживается такими детьми госпитализация без мамы – ее последствием могут быть усиление страхов, потеря речи, углубление аутизма и даже длительное отсутствие живой реакции на родных.

Проблема заключается в том, что ребенок не должен «перескакивать» в своем развитии такой необходимый этап эмоционального созревания, как формирование привязанности. Даже если этот период затягивается и приобретает болезненные формы, торопить малыша нельзя. Выше, говоря о нормальном развитии, мы показывали, что ребенок может «оторваться» от матери лишь при условии, что у него уже будут разработаны индивидуальные механизмы адаптации к менее стабильным условиям жизни. Эти механизмы вызревают внутри сферы его эмоционального взаимодействия с матерью после достаточно интенсивной проработки складывающихся аффективных стереотипов их совместной жизни и затем на фоне её. Аутичному ребенку для этого нужно много времени. Поэтому попытки категоричного прерывания сверхпривязанности не могут являться действенным приемом ее ослабления.

Этому может помочь лишь терпеливое и постепенное эмоциональное детализирование близким взрослым имеющихся общих с малышом бытовых занятий, игр, способов контакта. Ребенок должен накопить достаточный положительный опыт соучастия в этих взаимодействиях. Для этого необходимы постоянные эмоциональные комментарии мамы, обозначающие их, и постепенное выделение в них собственных переживаний ребенка, его роли в общих делах, подчеркивание его достижений и проявлений самостоятельности. Так, маме, вместо того, чтобы сражаться с ребенком, пытаясь оставить его на непродолжительное время в комнате, пока она сделает необходимые дела на кухне, можно увести его с собой, объясняя смысл происходящего: «Пойдем, посмотрим, не кипит ли чайник, и суп нам надо помешать… А потом я буду хлеб резать, а ты всем ложечки разложишь…»

В одиночку матери очень трудно пережить и «перерасти» вместе с ребенком мучающее их обоих состояние сверхпривязанности. Поэтому от близких требуется не порицание маминых «ошибок воспитания», а понимание происходящего и поддержка. Кроме этого, нужна и реальная физическая помощь в организации более разнообразных форм общения и развития взаимодействия с парой мать—ребенок (например, предоставить маме возможность регулярно рассказывать папе в присутствии ребенка, что они делали сегодня, чем малыш ее порадовал, как они ждали папу, что ему приготовили и т. д.).

Б. Отсутствие привязанности или ее невыраженность

Известно, что есть дети, которые не демонстрируют признаков привязанности. Ребенок может оставаться индифферентным, когда мама уходит из комнаты, может сам уйти далеко от взрослого, спокойно полезть на руки к незнакомому человеку. Карабкаясь по маме, как по неодушевленному предмету, он не заглядывает в ее лицо, не пытается обнять, а приваливается к ней спиной, причем к матери – так же, как и ко всем остальным.

Для того, чтобы появилась привязанность, как мы уже знаем по описанию раннего нормального развития, должны быть ее предшественники – прежде всего, сосредоточение на лице матери, на ее голосе, узнавание ее, выделение среди других, требование ее присутствия, предпочтение ее рук.

На наиболее быстрый запуск поведения, направленного на общение с близкими, ориентирован метод холдинг-терапии (Либлинг М.М., 1995, 1997). Проводимая ежедневно процедура этого метода коррекции заключается в том, что мать ребенка берет его на руки, повернув к себе лицом, обнимает и удерживает, несмотря на его возможные отчаянные попытки вырваться. Вместе с сидящим рядом отцом, который поддерживает маму, а при необходимости и сам держит ребенка, они заверяют его, что ситуация не опасна, что они его любят, хотят быть с ним вместе подольше, просят не уходить от них и посмотреть им в глаза.

Эта длительная, на первых порах тяжелая и часто драматически протекающая, процедура позволяет и ребенку и его родителям, прежде всего, пережить (часто – первый раз в жизни) то ощущение близости, которое возникает между матерью и младенцем в минуты общения и основывается на обилии тактильного контакта, остром прямом взгляде и общем расслаблении.

Обязательным условием держания ребенка на руках является комментирование родителями всех тех эмоциональных состояний, которые они при этом испытывают сами и которые переживает ребенок, объяснение, почему они не хотят его отпустить («Мы очень по тебе соскучились», «Нам так с тобой хорошо»). В дальнейшем при правильном течении холдинг-терапии (что может быть обеспечено при курировании специалистом, знающим и практикующим этот метод) эти комментарии превращаются в рассказы о самом ребенке, а превалирующее вначале сопротивление ребенка и его попытки вырваться уступают место играм и занятиям с ним.

Как сам аутичный ребенок, так и его родители восполняют таким образом дефицит ранних форм общения и «узнавания» друг друга, приобретают действенный способ острой помощи ребенку в случае тяжелого дискомфорта, страха, перевозбуждения, приручают ребенка к рукам, отчего он испытывает явное удовольствие, провоцируют усиление вокализаций ребенка и появление слов в экстремальной для него ситуации с последующим их закреплением. Появляется привязанность к близкому, стремление исследовать его лицо, способность эмоционально заражаться от него, понимать его эмоции и доходчиво выражать свои.

Понятно, что чем раньше проводится эта процедура, тем она естественнее и для малыша, и для его близких. Годовалому младенцу, безусловно, не потребуется полная процедура холдинга с его драматичной, длительной и ожесточенной борьбой, которая бывает у детей старшего возраста с развернутой формой аутистического синдрома. Однако для установления контакта с малышом, формирования отношений привязанности с ним и усложнения форм взаимодействия можно опираться на наиболее важные элементы холдинга: обязательное тактильное подкрепление и крепкое объятие ребенка, как можно более частое использование прямого зрительного контакта и, конечно, на мощную эмоциональную и речевую стимуляцию «заводящих» друг друга родителей.

Надо отметить, что процедура холдинга может играть положительную роль и при преодолении симбиотической привязанности ребенка, о которой речь шла выше. С одной стороны, она предполагает активное включение в общение не только мамы, но и другого лица, а с другой – ускоряет процесс перехода чисто физической связи малыша с матерью в эмоциональную.

Вместе с тем следует помнить, что холдинг-терапия, несмотря на свою кажущуюся простоту, – очень сложная процедура, имеющая достаточно много противопоказаний (см. М.М. Либлинг в книге О.С. Никольской и др. «Аутичный ребенок: пути помощи», 1997). Поэтому для формирования привязанности малыша мама может использовать и более длительный, но не менее надежный, прием установления и постепенного развития эмоционального контакта с ним, заинтересовывать его собой, искать дополнительные способы стимуляции для привлечения его внимания к своему лицу, голосу, прикосновению, обязательно сочетая их с эмоциональным комментарием, и пытаться создавать совместные устойчивые жизненные стереотипы.

2. Страхи

Возникновение первых конкретных страхов и состояний тревоги связано с ранним возрастом и в норме. На первом году жизни наиболее характерны страхи громкого звука, резкого приближения объекта к лицу, неожиданного изменения положения тела, «чужого лица». Наибольшее их количество проявляется на втором-третьем годах жизни, и это, как уже говорилось выше, является закономерным явлением в ходе благополучно протекающего аффективного развития.

Отличие страхов при эмоциональных нарушениях заключается не столько в их содержании (хотя традиционно в клинических исследованиях говорится об их часто неадекватном характере), сколько в степени их интенсивности и прочности фиксации. Однажды возникнув, каждый страх живет и остается актуальным для ребенка на протяжении многих лет. Страхи, которые иногда производят впечатление нелепых, беспричинных (например, собственной босой ножки, высунувшейся из-под одеяла, или зонтика, или капли воды на подбородке, или дырки на колготках и др.), становятся более понятными, если вспомнить, насколько аутичный ребенок может быть чувствителен к нарушению завершенной формы, насколько он может быть сензитивен к различным сенсорным ощущениям.

Причина страха действительно не всегда ясна. Если ребенок начинает говорить о том, что его пугает, – это уже большой шаг вперед на пути освоения и преодоления опасной, травмирующей ситуации. Чаще, особенно когда ребенок маленький, только по его поведению (особой напряженности, крику, искаженному страхом лицу, замиранию или внезапному «отшатыванию», закрыванию глаз и ушей ручками) можно понять, что что-то здесь его испугало или вызвало очень большой дискомфорт. Может наблюдаться и противоположное характерное поведение: ребенок тянется к пугающему его объекту, который превращается в предмет его особого интереса (например, урчащие трубы в ванной, батареи, подвальные окна, в которые он стремится заглянуть, и т. д.).

Мы уже говорили, что появление страха не всегда является показателем ухудшения состояния ребенка, в ряде случаев оно может свидетельствовать, напротив, о положительной динамике его психического развития: о более адекватном восприятии окружающего, о большей включенности в него, о возникновении чувства самосохранения.

Если же усиление страхов сопровождается у малыша рядом каких-то витальных расстройств – нарушением сна, усилением избирательности в еде, потерей имевшихся навыков, – это, безусловно, является тревожным знаком в плане большего аффективного неблагополучия, обострения его состояния.

Многочисленные страхи и тревожность ребенка с эмоциональными нарушениями очень осложняют как жизнь его самого, так и жизнь всей семьи. Возникая в обычных бытовых ситуациях, они превращают в пытку многие режимные моменты и необходимые процедуры ухода за малышом. Таковы уже упомянутые страхи горшка, умывания, стрижки ногтей и волос, одевания (связанные, например, с всовыванием головы в горловину свитера или натягивание шапки), страх отпустить от себя маму, нарастание тревожности при изменении каких-то деталей привычной жизни и т. д. Из-за возникших и моментально закрепившихся страхов часто становится невозможно выйти на улицу, т. к. нужно выйти в подъезд, где ребенок чего-то пугается (например, батареи или лифта), где можно встретить собак или голубей, которых он панически боится; невозможно зайти в магазин в связи с тем, что малыш не переносит скопления народа; нельзя спуститься в метро, где страх вызывает эскалатор и грохочущий, неожиданно выскакивающий из тоннеля поезд; нельзя пригласить гостей или самим выбраться в гости, т. к. малыша пугают незнакомые люди и чужое место; нельзя переехать летом на дачу, потому что в нем прочно зафиксировался страх летающих насекомых; нельзя вызвать врача и многое-многое другое.

С этими страхами живет вся семья. Хорошо зная и чувствуя своего ребенка, близкие стараются, по возможности, оградить его от заведомо пугающих ситуаций, однако понятно, что от всего не убережешь. И тем более нельзя уберечь малыша, если его страх может быть вызван просто чем-то для него новым, непривычным, нестабильным. Часто мама, подходя к «опасному» месту или объекту и зная, что ребенок скорее всего испугается, пытается заранее успокоить его, убедить не бояться или сама напрягается в ожидании неизбежной тяжелой реакции малыша. Это напряжение, неуверенность близкого моментально передаются ребенку и подкрепляют его страх или тревогу.

Папы иногда занимают более «мужественную» позицию и пытаются преодолеть страхи достаточно радикальными методами, вспоминая опыт своего детства. Например, папа может стараться затащить малыша на горку при том, что он боится высоты, оставить его засыпать в темноте, насильно усадить на горшок, включить в присутствии ребенка пылесос и т. д. Конечно, на определенном этапе эмоционального развития такая «тренировка» нужна, но малыш должен быть к ней готов. Мы уже делали акцент на том, как долго и при нормальном развитии идет «вызревание» механизма освоения нестабильных, незнакомых ситуаций, преодоления опасности в процессе совместных игр близких с ребенком. Это становится возможным лишь с опорой на достаточно разработанный, уютный и надежный жизненный стереотип в целом.

У аутичного ребенка такой опоры нет, поэтому близкому взрослому ее и нужно, в первую очередь, строить, а не начинать «бороться» с каким-то конкретным страхом. Надо сказать, что даже при наблюдаемых спонтанных попытках ребенка овладеть опасной ситуацией, когда он называет пугающий его объект или тянет на него посмотреть (особенно это характерно для третьего варианта аутистического развития), справиться со своим страхом он еще не может. Это превращается в преобладающую в его поведении форму аутостимуляции и часто выглядит как особое влечение ребенка.

Обязательным условием смягчения уже имеющихся страхов и профилактики возникновения новых является создание и поддержка щадящего сенсорного режима жизни малыша, поднятие его эмоционального тонуса, избегание, по возможности, ситуаций (кроме жизненно необходимых), провоцирующих его «острые» страхи и тревожность. Вместе с тем помочь ему пережить неизбежные изменения уже устоявшегося жизненного стереотипа можно лишь их постепенным включением в общий поток проработанных и проговоренных с ребенком положительных деталей его аффективного опыта. Опыт показывает, что действенным способом такой проработки является сочинение взрослым подробных историй про самого́ малыша и их закрепление в рисунках и фотографиях, которые многократно можно рассматривать и комментировать.

3. Агрессия

Агрессия представляет собой одну из наиболее частых проблем поведения, возникающих у ребенка с нарушениями эмоционального развития достаточно рано.

Причины агрессивных проявлений и формы их выражения могут быть разнообразны. Для раннего возраста особенно характерна генерализованная агрессия, возникающая на фоне возбуждения ребенка и провоцируемая слишком сильными эмоциональными переживаниями (в том числе и положительными). Эта тенденция может наблюдаться и при вполне благополучном аффективном развитии, когда, например, расшалившийся малыш начинает все раскидывать, разбрасывать, растаптывать; может неожиданно подбежать и стукнуть или укусить маму или, чрезмерно возбудившись от шумной возни с другими детьми, ударить находящегося рядом ребенка или бросить в него чем-нибудь.

В случае трудностей аффективного развития, когда имеет место особая легкость пресыщения, а следовательно, и быстрота перерастания исходно положительного впечатления в отрицательное, данная тенденция выражена особенно сильно.

Другая частая причина агрессии – протестная реакция, которая в этом случае выполняет функцию защиты – так же как «уход» и экранирование аутостимуляцией, заглушающей неприятные воздействия извне. Аутичный ребенок протестует прежде всего против превышения доступного ему уровня взаимодействия с окружающими и нарушения стереотипных условий его существования. При этом агрессивные действия ребенка могут быть направлены как на близкого человека, так и на самого себя (он может биться головой, стучать себя по голове, кусать руку). Характерно, что при симбиотической привязанности малыша к матери физическая агрессия по отношению к ней чаще возникает тогда, когда для ребенка возникает угроза потери уверенности в ее стабильности, надежности (например, когда мать очень расстроена, раздражена или плачет).

Как в случае моментально наступающего пресыщения малыша в принципе приятным, но слишком сильным для него впечатлением, так и при непереносимости им дискомфортного переживания очень важной является профилактика возникновения частных агрессивных срывов. Для этого следует учитывать степень выносливости ребенка, соблюдать дозированность взаимодействия с ним, не пытаться резко менять освоенный им стереотип этого взаимодействия.

Агрессия может проявляться и как влечение, например стремление схватить за волосы, вдавить подбородок в плечо взрослого и т. д.

Справиться с влечением очень трудно. Попытки переключить ребенка на что-то другое, запретить ему подобные действия путем окрика, наказания не только являются малоэффективными, но в последнем случае приводят обычно к их усилению или к возникновению самоагрессии. Вместе с тем игнорировать такое поведение тоже нельзя. Достаточно действенным приемом является крепкое объятие малыша в ответ на его импульсивные агрессивные действия, прижимание его к себе, обилие тактильного контакта.

Однако, как мы уже говорили, агрессивные тенденции могут быть не только негативным проявлением, отражением дискомфорта, страха, чрезмерного возбуждения малыша, но и показателем положительной динамики его аффективного развития, повышения его психического тонуса. Например, увеличение речевой и двигательной активности ребенка, зарождение самостоятельных попыток контакта с окружающими могут сопровождаться появлением генерализованной агрессии или её временным усилением.

4. Негативизм

При благополучном аффективном развитии ребенок, как известно, переживает этап особого «расцвета» негативизма в период вхождения его в «кризис трех лет», основным содержанием которого является отстаивание собственного «Я». Наблюдаемые у аутичного ребенка аналогичного возраста проявления негативизма качественно отличаются. Чаще всего они отражают не его протест против подавления своей самостоятельности (что возникает значительно позже – в связи с выраженной задержкой и трудностями формирования представлений о себе самом), а всё то же постоянное стремление сохранить неизменность окружающего и своих ограниченных форм взаимодействия с ним.

Как уже говорилось, отказ малыша от выполнения каких-то бытовых требований близких, естественно возникающих при попытке формирования его основных навыков (самостоятельной еды, одевания, приучения к туалету и т. д.), связан не только с его реальными трудностями произвольного сосредоточения и подражания, но и с часто возникающим сильнейшим дискомфортом, страхом, который он переживает в этих ситуациях. Поэтому взрослый должен быть особенно терпеливым и осторожным в поиске подходящего момента для обучения ребенка, в оказании ему помощи, в «заражении» его своей уверенностью в том, что малыш справится с ситуацией.

Часто причиной возникновения негативизма является особая зависимость малыша от непосредственных влияний окружающего сенсорного поля: ему трудно оторваться от какого-то захватывающего впечатления, оборвать незавершенное действие и т. п. Возникающие в подобных ситуациях проблемы характерны для определенного этапа нормального психического развития в районе годовалого возраста. Очевидно, что в случае рассматриваемых трудностей они выражены сильнее, но справляться с ними можно тем же путем продуманной организации окружающего, созданием и поддержанием специального аффективного режима воспитания, о которых речь шла выше.

Проблема интеграции ребенка с особенностями эмоционального развития в дошкольное учреждение

Период адаптации к дошкольному учреждению – обычно достаточно сложный этап в жизни любого ребенка и его семьи. Даже при вполне адекватном поведении в группе дома малыш часто становится более возбужденным, пугливым, обидчивым, капризным, после напряженного дня он «разряжается» на близких, старается не отпускать от себя маму и т. д. Однако естественно, что проблем возникает больше, если у ребенка существуют реальные трудности аффективной регуляции поведения.

Можно и нужно ли отдавать такого ребенка в дошкольное заведение? Насколько тяжело «приживаются» там дети с ранним детским аутизмом и какого типа заведение для них больше подходит? Эти вопросы мучают родителей, эти же вопросы приходится решать специалисту каждый раз в индивидуальном порядке, рекомендуя в одних случаях более длительный домашний режим воспитания, а в других – попытку ранней интеграции в детский сад, массовый или специальный.

В ясли аутичные дети попадают достаточно редко, в детские сады – значительно чаще. Побуждает родителей к этому не только необходимость решения каких-то жизненных ситуаций (например, то, что мама должна работать). Часто причиной является надежда на то, что, попав в садик – в компанию детей, ребенок начнет с ними как-то взаимодействовать или хотя бы постепенно привыкнет находиться среди них, будет что-то за ними повторять; может быть, опытные воспитатели научат его тому, чему никак не получается научить дома.

Действительно, ребенок с выраженными трудностями общения и произвольной организацией поведения, с одной стороны, не приспособлен к жизни в детском коллективе, а с другой – не имея положительного опыта пребывания в нем, он и не сможет приобрести нужные навыки коммуникации, понимать и учитывать в своих действиях желания и интересы других людей, и в дальнейшем будет иметь выраженные затруднения во фронтальных занятиях с педагогами. По возможности, такой опыт, хотя бы дозированно, малышу нужно успеть приобрести еще до школы.

Выше мы уже говорили о том, что реальный «эмоциональный» возраст ребенка с эмоциональными нарушениями, который по своим годам уже приближается к «дошкольнику», значительно меньше. Поэтому часто такой ребенок, поступая в сад, испытывает трудности адаптации, характерные скорее для ребенка ясельной группы. Прежде всего, это проблема отрыва от матери, с которой он может находится еще в состоянии наиболее тесной привязанности.

При удачно сложившихся обстоятельствах – например, при доброй, «теплой» воспитательнице или няне, у которой хватает и физических, и душевных сил на то, чтобы поддержать такого малыша, – наиболее приемлемым способом его привыкания и получения хотя бы малейшего комфорта является, в буквальном смысле этого слова, «привязывание» к ней (постоянно ходит с ней за ручку, сидит на у нее коленях и т. д.). В этом случае он «приживается» в саду потому, что получает столь необходимую ему дозу тактильного контакта, и обращение к нему других детей также оказывается для него опосредованным эмоциональной реакцией взрослого. Из рассказов родителей известен такой характерный факт, что часто, усвоив закономерность чередования воспитательниц в саду, ребенок спокойно отправлялся туда в тот день, когда должна была дежурить та единственная, с которой он установил контакт, и, наоборот, скандалил и сопротивлялся в другие дни.

Другой обычной проблемой является осваивание самых трудных режимных моментов дошкольного учреждения – дневного сна, еды, самостоятельного хождения в туалет. Известно, насколько часто возникают тяжелые ситуации в период привыкания к этим правилам и у обычных, вполне эмоционально устойчивых детей. Что же говорить о сензитивном ребенке? Известно, как часто в садике начинают появляться эпизоды энуреза и энкопреза у уже хорошо просившегося или самостоятельно справлявшегося с горшком ребенка. Могут возникнуть отказы от еды, а также, например, до этих пор не проявлявшееся стремление сосать палец, шмыгать носом, моргать, закручивать волосы во время засыпания или онанировать. Естественно, что все это сильно тревожит и близких малыша, и воспитателей.

Даже если малыша за это не ругают, он и сам может начать тревожиться по поводу того, что не может справиться с собой, что расстраивается мама, и это делает ситуацию для ребенка еще более напряженной. В данном случае помогает понимание именно временности этих трудностей, и если взрослые терпеливы и спокойны, их уверенность передается ребенку, и эти реакции не закрепляются и проходят без следа.

Аутичный ребенок испытывает в бытовой адаптации особенно много сложностей, т. к. он не просто чувствителен к новой обстановке, для него, в отличие от других детей, крайне важно соблюдение всех привычных деталей во всех процедурах, во всех освоенных навыках. Он – страшный консерватор. Ему часто может быть нужен определенный горшок, он чрезвычайно избирателен в еде и отказывается пробовать непривычную пищу; для него может стать проблемой необходимость переодеться в группе (например, снять колготки и надеть носочки) и т. д. Поэтому те навыки, которыми малыш уже владеет дома (хотя обычно и недостаточно ловко), не могут ему помочь в изменившихся условиях из-за стереотипности его поведения.

В связи с этим близким взрослым надо быть готовым к тому, что освоение этих навыков приходится начинать как бы заново, но в этом случае они все же будут освоены быстрее и ребенок постепенно начнет учиться тому, что он еще не умеет. Теперь воспитатели могут побуждать родителей постепенно переносить приобретенные знания и навыки в домашние условия. Такая работа обычно идет довольно успешно и помогает ребенку набрать больше способов бытовой адаптации, а значит стать и менее стереотипным в поведении.

Как правило, в процессе привыкания к саду становится проблемой и крайняя медлительность аутичного ребенка. Он просто как бы «не слышит» обращения или не следует ему, иногда может выглядеть отсутствующим или растерянным, не понимать требования. Характерен и такой вариант: ребенок начинает делать то, что его просили, но гораздо позже, когда этого никто уже не ждет и все уже давно перешли к другому занятию. Внимание воспитателя поэтому должно охватывать и происходящее в целом, и запаздывающего малыша, потому что, не получая от взрослого подкрепления своего включения в общее действие, он может и вообще прекратить свои робкие попытки выполнить задание.

Следующая проблема – это вхождение аутичного ребенка в группу других малышей и постоянное присутствие в ней. Обычно и воспитатели, и родители рассказывают, что он проводит время в стороне от детей, не включается в общие игры, «отсутствует» на занятиях, не участвует в праздниках. Однако, как часто выясняется впоследствии, этот малыш, находясь на некоторой дистанции от группы, все-таки кое-что видит, слышит и воспринимает. Например, дома он может спеть песенку, которую учили в саду (хотя там он молчал), пересказать на доступном ему уровне эпизод из «садовской» жизни, привлекший его внимание (например, повторить слова воспитательницы, которая ругала какого-то мальчика за провинность), назвать имена некоторых детей.

Если со взрослым, который ведет себя правильно и осторожно, такой ребенок может установить контакт, то с детьми его отношения складываются очень трудно. С одной стороны, он часто боится детей (их громких голосов, резкости движений и вообще непредсказуемости их поведения). С другой стороны, у него легко возникает возбуждение от большого количества детей, от случившейся рядом возни или шумной, подвижной игры, правил которой он обычно не понимает. При этом нередко у такого малыша появляется генерализованная агрессия, когда он может разбросать игрушки, не глядя кинуть чем-то, стукнуть другого ребенка, находящегося поблизости. У него нет навыков контактов с другими детьми, поэтому он может подойти и забрать чужую игрушку, которая ему приглянулась, и вместе с тем, без возражений отдать что-то свое, если у него отнимают.

Как же помочь такому ребенку адаптироваться?

Для решения этой задачи нужны совместные усилия и близких ребенка, и всех тех людей, которые находятся рядом с ним в дошкольном учреждении.

Во-первых, нужно понимать, что такому ребенку привыкать к саду надо постепенно и готовить его к этому серьезному изменению привычной жизни нужно заранее. Например, родители на прогулке могут приходить с ним к его будущему садику, смотреть, как там гуляют и играют дети, подробно рассказывать, как будет проходить день, какая будет воспитательница, когда его будут забирать домой и т. д. Для этого у близких должно быть собрано достаточно сведений об этом дошкольном учреждении и о группе, в которую будет ходить ребенок. Эта тема должна заранее и подробно проговариваться с малышом, а еще лучше, если родители для него или вместе с ним будут рисовать истории о «жизни в садике».

По крайней мере, первое время малыш должен проводить в саду ограниченное время, наращивать которое следует постепенно. Как правило, наиболее удачным первым вариантом такого дозированного посещения является момент прогулки в садике. При этом очень желательно присутствие матери, потому что, во-первых, с ней малышу комфортнее и надежнее, а во-вторых, она может познакомить его с детьми, посещающими группу, сама получить определенное представление о них и познакомиться с воспитательницей. Это очень важно не только для понимания той атмосферы, куда попадет малыш, и подготовки к новым условиям, но и для дальнейшей совместной с малышом «переработки» впечатлений дня и их эмоционального осмысливания. Эту работу следует проводить регулярно, тогда характерные проблемы адаптации будут менее острыми, ребенок скорее почувствует себя более уверенно и спокойно, приобретет некоторый опыт усложнения взаимодействия с окружением, который без помощи близкого взрослого он может переживать пассивно и достаточно фрагментарно и самостоятельно не использовать.

Дозированность посещения дошкольного учреждения должна соблюдаться и в дальнейшем в целях избегания пресыщения ребенка, его усталости от постоянного пребывания в большой группе, предотвращения его аффективных срывов, возможных на этом фоне. Вместе с тем регулярность посещения сада и определенные режимные моменты, которые может выдержать такой малыш, должны аккуратно соблюдаться и поддерживаться. Это поможет созданию определенного привычного стереотипа, который сам будет работать на организацию поведения ребенка. Кроме того, соблюдение проговоренных и эмоционально осмысленных вместе с близкими деталей этого стереотипа будут давать столь нужное малышу ощущение стабильности и комфорта.

От воспитателей, конечно, к такому малышу потребуется дополнительное внимание: ему стоит лишний раз индивидуально напомнить, чту именно сейчас предстоит делать (сесть за стол, сходить в туалет, одеться), и, взяв его за руку, отвести туда, куда нужно. Крайне важно, чтобы у воспитателей хватало терпения «не выдергивать» его, не отвлекать от занятия, за которым он предпочитает проводить время (например, от конструктора или от пазлов), а дать малышу возможность довести начатое дело до какого-то завершения. Кроме того, надо учитывать, как тяжело даются такому ребенку все бытовые навыки, и иметь терпение в поддержке и стимулировании их. Нужно оберегать малыша и в отношении его контактов с детьми – с одной стороны, заинтересовывать ими, объяснять, что они делают, во что играют, дозированно включаться вместе с ним (держа его за руку или даже взяв на руки) в какие-то общие занятия, а с другой – давать ему возможность какое-то время побыть «на дистанции», понаблюдать за детьми со стороны. При всем этом важно ни в коем случае не исключать малыша из общей жизни детского коллектива. При одновременном соблюдении осторожности, мягкости и настойчивости такой ребенок может хорошо удерживаться в режиме детского учреждения.

Заключение

Ранний возраст – один из самых интенсивных периодов развития, за время которого ребенок не только успевает овладеть многими сложными (двигательными, речевыми, интеллектуальными) навыками, но и само его взаимодействие с миром, его индивидуальное мироощущение претерпевают огромные изменения и становятся чрезвычайно сложными. Тот аффективный опыт, который малыш получает в это время, становится основой всего его дальнейшего развития – эмоционального, личностного, социального и интеллектуального. Поэтому так важно, чтобы ребенок прошел его благополучно, не торопясь, не перескакивая через необходимые ступени развития. Для этого нужно, чтобы взрослый понимал логику его аффективного развития, возможность и целесообразность усложнения взаимодействий в каждый конкретный момент.

Ритм и темп этого процесса зависят от индивидуальных особенностей ребенка, но существуют некоторые закономерные и обязательные этапы, прохождение которых отражает его истинный эмоциональный возраст. Иногда он может расходиться с физическим возрастом малыша и даже с уровнем развития его отдельных психических функций. Однако он тоже является той объективной реальностью, которая может оказывать решающее влияние на дальнейшее развитие ребенка.

Процесс нормального развития ребенка сам по себе достаточно драматичен: благополучные периоды сменяются эпизодами страхов и разлада во взаимоотношениях с близкими. Но каждый этап вносит свой необходимый вклад в становление сложной системы аффективной организации мироощущения и поведения ребенка. Возникающие своевременно трудности (в том числе так называемые «кризисы») как раз и являются показателем нормальной динамики развития. Проблема состоит скорее в реакции взрослого на происходящее – в степени его готовности помочь ребенку освоить новые возможности и предложить для этого именно те средства, которые соответствуют реальному эмоциональному возрасту малыша. Тогда каждый следующий благополучный выход из кризиса становится сильнейшим стимулом для дальнейшего развития ребенка.

В некоторых случаях родителям приходится быть особенно внимательными и терпеливыми. Выше мы обсудили возможности помощи ребенку при наиболее тяжелом варианте нарушения аффективного развития – раннем детском аутизме. Опыт работы как специалистов, так и родителей показывает, что, точно определив возраст эмоционального развития такого ребенка, можно установить с ним контакт, а значит и помочь ему в постепенном развитии представлений о мире, его собственного мирощущения, в становлении способов организации взаимодействия со средой и людьми.

Здесь нам хотелось бы также подчеркнуть, что специальная помощь нужна не только ребенку с выраженными особенностями раннего аффективного развития. Даже в легких случаях бывает недостаточно просто тонизировать ребенка, помочь ему расслабиться, пережить конкретный страх, справиться с отдельной неадекватной реакцией. Опираясь на представления о необходимых этапах развития, о механизмах эмоциональной регуляции поведения, специалист может более точно определить проблему развития ребенка и обратиться к проработке необходимых для него, но по той или иной причине упущенных сторон аффективного опыта.

Кропотливое участие близких взрослых в детальной проработке жизненного стереотипа ребенка (с его набором индивидуальных привычек и его представлениями о надежности и комфорте в окружающем) и в накоплении опыта успешности самостоятельных взаимоотношений с ним может в значительной степени увеличить эмоциональную выносливость малыша и в дальнейшем уберечь его от развития невротических проявлений. Точно так же специальная сосредоточенность на развитии у ребенка эмоциональной привязанности, на возможности совместного с ним переживания и взаимодействия может во многом предотвратить возникновение поведенческих проблем в будущем.

Внимательное совместное «прохождение» со своим малышом раннего периода развития позволяет ребенку максимально проявить свои индивидуальные жизненные предпочтения и привычки, помочь сформировать удобные для него формы социальной адаптации и обеспечить ребенку необходимый «запас прочности» и активности, дающий возможность восстанавливаться после неизбежных стрессов.

Оглавление