«Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии»

Мюриэл Шиффман Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии

Посвящается Берни, с любовью

Благодарности

Я хочу поблагодарить всех своих студентов, которые, щедро делясь своими экспериментами в самотерапии, поддерживали меня в моей преподавательской деятельности.

Я выражаю горячую благодарность своим добрым слушателям, вносившим ясность в ход моих мыслей: Люси, Жермен и особенно Хильде.

Моими вдохновителями стали доктор медицины Роберт Спицер и доктор философии Джеймс Террил из Института психиатрических исследований в Пало Альто, а также доктор философии Абрахам Маслоу.

Я чрезвычайно признательна редактору «Журнала гуманистической психологии», психотерапевту Энтони Сьютич за его ценные рекомендации и веру в мою работу.

Менло-Парк, Калифорния Март 1967 г.

За исключением членов моей семьи и нескольких близких друзей, упомянутых в книге, остальные персонажи не существуют в действительности и объединили в себе характеристики разных людей.

Предисловие

В книге описаны некоторые техники самопомощи, которым я обучала более десяти лет и которые более двадцати лет использовала сама. По отзывам моих коллег психотерапевтов, мои лекции помогают людям определять, когда им нужна профессиональная помощь, учат их получать максимум пользы от психотерапии, ускоряют психотерапевтический процесс, а также обеспечивают их инструментами для продолжения самостоятельной работы по завершении психотерапевтического курса.

По большей части мои лекции предназначены для так называемого «нормального» в нашей культуре человека: это подобные мне самой люди, со слабо выраженными невротическими тенденциями, которым скорее всего никогда не потребуется профессиональная помощь. Тени прошлого порой вторгаются в настоящее и сужают будущее любого из нас. Цель моих техник самотерапии — встретиться лицом к лицу с прошлым и поставить его на свое место. Только тогда мы обретем свободу, чтобы жить в настоящем более полно и двигаться к более насыщенному будущему, и способность использовать наш истинный потенциал в полной мере.

Страдание может быть терапевтичным

Много лет назад я сидела взаперти в четырех стенах маленькой квартиры один на один со своей двухлетней дочерью, которая постоянно просила меня поговорить с ней, спеть, поиграть. И периодически бывали дни, когда я выполняла работу по хозяйству механически, с единственным желанием: лечь в темной комнате и остаться одной. Иногда мне удавалось скрыть подступающую депрессию под лишним мазком губной помады и яркой фальшивой улыбкой, но эта тактика не могла утешить мою малышку. Она мгновенно распознавала мою хандру, становясь тревожной и требовательной, и не желала спокойно играть в свои игрушки.

Как- то утром после одного из таких мрачных дней, когда мне удалось восстановить свое душевное равновесие, я увидела, как Джинни ответила на мою ласку подобно раскрывающемуся под солнечными лучами бутону, и вспомнила ее вчерашнее беспокойное поведение. В тот момент я сказала себе: довольно, хватит с нее этих постоянно повторяющихся депрессий. В конце концов, перемены моего настроения вредят ей! Памятуя о своем безрадостном детстве, мне больше всего на свете хотелось обеспечить ее защищенностью и стабильностью, которых я сама была лишена. Итак, мне просто необходимо было избавиться от этих невротических симптомов.

Тогда у меня не было достаточно средств, чтобы обратиться за профессиональной помощью. Возможно, существовали и недорогие клиники, но я никогда о них не слышала. Поэтому я пустилась в рискованное предприятие: с отвагой, порожденной наивностью и отчаянием, я сделала себя подопытной свинкой, производя первые пробы самотерапии на себе.

Я совершила немало глупостей, что, как мне понятно теперь, было напрасной тратой времени, но ключ к самотерапии все же нашелся: я научилась чувствовать болезненные эмоции, которых всю жизнь избегала. Я исследовала установки и отношения, которые заставляли меня испытывать гнев и тревогу и часто доводили до слез. В течение двух долгих лет я занималась извлечением на свет скрытой части своей жизни, страдала, а затем вдруг обнаружилось, что моя старая докучливая депрессия прошла. Я потеряла ее где-то по дороге, и больше она никогда не возвращалась.

То, что начиналось как неуклюжая, отчаянная попытка выбраться из бездны, стало теперь новым образом жизни. Самотерапия излечила меня от боязни кошек, страха вождения, симптомов язвы желудка, стала средством контроля навязчивых мыслей о еде и головных болей. Но что важнее всего — она дала мне неведомую дотоле спонтанность в отношениях с родными (я больше не хватаюсь за детский справочник с каждой новой проблемой) и новую свободу для исследования моего истинного личностного потенциала. Жизнь стала гораздо богаче и насыщеннее — мне никогда не бывает скучно.

«Не опасно ли это, подвергать анализу самого себя?» — спрашивают люди. Я отвечаю, что учу не самоанализу (как понимать базовые проблемы своей личности, как изменить характер), а всего лишь самотерапии, методу, с помощью которого можно осознать, какую глупость вы вчера совершили, узнать сегодня, почему вы это сделали, и избежать повторения происшедшего завтра.

«Не опасна ли интроспекция?» Интроспекция и в самом деле может быть опасным симптомом. Крайняя озабоченность своими ошибками, излишнее самокопание (что же со мной такое?), постоянное ощущение вины, стыда или неполноценности — все это свидетельствует о необходимости профессиональной помощи. Самотерапия же избегает обобщений типа: «К какой категории невротиков я отношусь?» Она останавливает абстрактное интеллектуализирование о себе, о своей личности с точки зрения истории болезни и учит осознанию подлинных эмоций. А это как раз интроспекции противоположно.

Провальное поведение

«Почему я чуть не расплакалась? Я ведь знаю, что он не хотел меня обидеть».

«Почему я вспылила? Она же только ребенок!»

«Как я могла так глупо себя повести?»

«Мне незачем было говорить так резко».

Вам это знакомо? Нормальный человек большую часть времени ведет себя разумно, но иногда удивляет даже самого себя: «Что меня заставило так себя повести?» У каждого из нас есть свои «слепые зоны», где ни разум, ни прошлый опыт не в силах помочь в решении проблемы. Каждый раз, застревая в одной из таких уязвимых зон, мы действуем провально. Я имею в виду те случаи, когда, желая получить одобрение, вы попадаете под шквал критики; нуждаясь в чьей-то любви, вы заставляете этого человека отвергнуть вас; пытаясь вести себя с достоинством, попадаете в глупое положение.

Когда вы ведете себя провально? Когда что-то происходящее угрожает вам «запрещенной» эмоцией[1], которую, как вы однажды решили, слишком опасно чувствовать. Предположим, в раннем детстве мать чем-то сильно обидела вас. Вам захотелось возненавидеть ее, однако ненависть тогда казалась слишком опасным чувством (либо мать могла перестать любить вас, либо сила вашей ненависти магическим образом могла навредить ей и т. д.). И теперь, уже будучи взрослым, если вы сталкиваетесь с человеком, обладающим для вас авторитетом вашей матери, у вас возникает аналогичное замешательство. Вы не слабый и беспомощный ребенок, и перед вами не ваша мать (даже если это мать, она уже не тот могущественный человек, обладающий исключительной властью над вами), но ребенок внутри вас реагирует прежним, привычным способом. Этот ребенок не замечает перемен, произошедших со временем. Он искажает картину, подгоняя ее к той же старой сцене: неверно истолковывает выражение лица другого человека, тон его голоса, услышанные слова. Вы сталкиваетесь с ситуацией, чем-то напоминающей ту, из раннего детства, когда вы не осмелились испытать ненависть, и вы действуете так, будто это чувство все еще слишком опасно для вас. Когда вас склоняют к тому, чтобы почувствовать запрещенную эмоцию, вы немедленно прикрываете ее другой, фальшивой.

Все это происходит без участия вашего сознания. Вы не видите, что ситуации схожи, не замечаете, как запрещенное чувство угрожает вырваться наружу. Все, что вы фактически переживаете, — псевдоэмоция, используемая для прикрытия скрытого чувства.

Какие же чувства мы можем скрывать от самих себя? Любые. Какие чувства используются нами для их сокрытия? Тоже любые. Гнев может скрывать страх, а страх может скрывать гнев. Вина, стыд, страх, тревога, ненависть, ярость, любовь: человек может скрыть их или использовать для маскировки скрытого чувства любую из этих эмоций. Кроме того (и это только усугубляет путаницу), псевдоэмоция переживается нами как подлинная: фальшивый гнев мы переживаем точно так же, как подлинный.

Что случается, когда вы прячете подлинное чувство за фальшивым? Вы теряете видение существующего положения вещей; вы искажаете или неправильно истолковываете действительность. Вы лишаетесь возможности свободно использовать свой разум и опыт для решения проблемы. Когда вам приходится скрывать эмоцию от самого себя, вы действуете стереотипно, механически воспроизводите давно известный вам провальный паттерн, который, несмотря на его ущербность, вы продолжаете слепо повторять. Ребенок внутри вас никогда не получал шанса экспериментировать и научиться лучшему способу действий; в этой области вы не выросли и не используете знание и опыт, имеющийся в распоряжении вашего взрослого «я».

Предположим, вам удалось снять слой этого лежащего на поверхности чувства, этого фальшивого прикрытия, и вы рискнули почувствовать то, что скрывается под ним. Тогда вы сможете отбросить этот бесполезный покров, долгое время вводивший вас в заблуждение. Вам больше не нужно действовать прежним, навязчивым, провальным способом. Как будто вы носили очки с искривленными, искажающими зрение стеклами, и теперь вам их исправили. Вдруг — о чудо! — вы видите всю ситуацию в совершенно ином свете: вместо теней собственного прошлого вы видите людей такими, какие они есть, вы слышите то, что они говорят на самом деле, больше не искажая значения их слов. Вы наконец-то свободно можете использовать свое мышление и опыт, экспериментируя с новыми способами решения проблем. Это не гарантирует вам того, что отныне вы сможете разрешать все проблемы идеально (некоторые проблемы неразрешимы), однако теперь, если что-то пойдет не так, вы сможете разобраться в случившемся, вместо того чтобы опускать руки, винить других или судьбу в своих несчастьях. Теперь вы способны учиться на своем опыте точно так же, как вы обычно поступаете в других, неповрежденных областях.

К этому моменту у вас, скорее всего, возникло два вопроса:

1. Если фальшивая эмоция-прикрытие переживается в точности как подлинная, как отличить одно от другого?

2. Если я узнаю, что это эмоция-прикрытие, что мне с этим делать?

Эта книга попытается дать вам ответ на оба вопроса.

Я не обещаю, что вы раскроете свой базовый невроз, подлинное «я» или совершите что-то еще более амбициозное. Самотерапия — это лишь инструмент для повседневной жизни, способ быть честнее с собой, техника использования сознания и опыта в сложных ситуациях. Когда вы чувствуете себя в безопасности, находитесь в условиях внутреннего комфорта, когда отсутствует необходимость в самообмане, вы прекрасно осведомлены обо всех своих действиях. Самотерапия поможет вам функционировать так же в сложных, неблагоприятных обстоятельствах, там, где вы прежде действовали слепо, автоматически. Она поможет вам стать более похожим на себя, на того человека, каким вы бываете, когда осознанны.

Самотерапия учитывает ошибки повседневного опыта; для нее нет ничего бесполезного, все станет зерном для вашей мельницы. Это способ жить продуктивнее здесь и сейчас, вместо того чтобы ждать, пока «излечится» ваш невроз. Я могу чувствовать себя невротично и действовать при этом как здоровый человек; я могу чувствовать себя ребенком и действовать, как взрослый.

Как почувствовать скрытую эмоцию

Ниже я описала пять шагов, которые составляют процесс поиска скрытой эмоции. Такой поиск может занять от нескольких минут до нескольких месяцев и потребовать неравное количество времени в промежутках между шагами, причем вы двигаетесь не только вперед, но иногда и назад.

Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию. Вы замечаете, что ваша реакция в той или иной ситуации по здравому размышлению несколько неадекватна («Почему мне так плохо? Ведь он не хотел меня обидеть»). Поскольку любая эмоция может быть использована для сокрытия другой, и фальшивая эмоция переживается точно так же, как реальная, неподдельная, распознать неадекватную реакцию в действии нелегко, если вы только начинаете осваивать самотерапию. Такое самоосознание происходит легче, когда вы оглядываетесь назад, восстанавливая в памяти случившееся («Странно, почему я так разозлилась вчера, она ведь только маленькая девочка!»). Депрессия, тревога, навязчивые мысли — все это можно назвать неадекватной реакцией. Они подразумевают существование необнаруженных эмоций. Эти реакции всегда служат прикрытием тому, что вы боитесь почувствовать. Напряжение, головная боль, физические симптомы тревоги (трудно дышать, бешено колотится сердце) должны стать для вас признаками наличия скрытой эмоции.

Шаг 2. Почувствуйте внешнюю эмоцию. Иногда вы намеренно пытаетесь избежать неадекватной реакции («Глупо обижаться — он не хотел ничего плохого»), но эту эмоцию почувствовать нужно, неважно, насколько неразумной она может вам показаться. Легких путей к бессознательному не бывает; нельзя почувствовать скрытую эмоцию, если не начать с внешней, прикрывающей эмоции.

Порой внешняя эмоция кажется опасной («Я в таком бешенстве, что, кажется, убила бы ее, но она ведь только ребенок!»). Вам необязательно действовать в соответствии с неадекватными чувствами. Мысли и действия не идентичны, их можно отделить друг от друга; ваши чувства не обладают магической силой. Всегда можно найти подходящий выход для вашей внешней эмоции. Поговорите о ней с кем-нибудь, — выразите ее словами на бумаге, почувствуйте ее. Но только не загоняйте внутрь.

Если вы пробуете исследовать вчерашнюю неадекватную реакцию, то неплохо разогреть эту остывшую эмоцию в разговоре с хорошим слушателем.

Допустим, вы отслеживаете чувство, которое скрывается за головной болью. Вам придется стать детективом и начать работу в обратном направлении, в поиске полезных нитей расследования. Когда возник симптом? Что тогда случилось? Как я себя чувствовал?

Шаг 3. Что еще я почувствовал? Какое другое чувство я испытал непосредственно перед внешним чувством? Не скрытая эмоция, а та, которая длилась считанные мгновения, и поэтому могла ускользнуть от вашего внимания; та, которая была заглушена тотчас же, как внешняя эмоция одержала верх. Хорошенько сосредоточьтесь, и вы сможете ее вспомнить, точно так же как вспоминаете позже увиденное краем глаза, в тот момент едва сознавая, что вы видели это. Например, непосредственно перед развитием внешней эмоции, гнева, вы могли ощутить внезапный страх.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Когда вы уже реагировали подобным образом на подобную ситуацию? Что вы можете в связи с этим припомнить? Замечали ли вы за собой когда-либо раньше необычное отношение к проблеме такого рода?

Если скрытое чувство продолжает оставаться в тени, спросите себя: «Какое впечатление производят мои действия на других?» Попытайтесь на минуту взглянуть на ситуацию объективно. Если бы вы были посторонним человеком, наблюдающим за развитием этой ситуации, как выглядели бы ваши поступки?

На этом шаге (4) ваш ум задает различные вопросы в попытке раздразнить ваши эмоции и заставить их проявиться. Вы не ищете интеллектуального объяснения неадекватной реакции, не пытаетесь найти мотивы своего провального поведения — вы не психотерапевт для самого себя. На самом деле вы просто стараетесь почувствовать скрытую эмоцию. Продолжайте перебирать разные идеи, пока одна из них не вызовет сильную эмоцию.

Как определить, что вы чувствуете, а не просто думаете? В чем разница между эмоцией и интеллектуальной идеей? Переживание эмоции всегда сопровождается каким-то физическим изменением. Сердце вдруг забилось сильнее или участилось дыхание, вам стало холодно или вы вспотели, может начаться дрожь. Эмоция всегда влечет за собой телесные реакции.

Как узнать, что вы чувствуете скрытую эмоцию?

а) Она равна, если не превышает по интенсивности внешнюю эмоцию, с которой вы начинали.

б) Она вытесняет внешнюю эмоцию. Чувство, с которого вы начинали, прошло, остался незначительный отголосок в памяти.

Шаг 5. Определить паттерн. Речь идет не о базовом паттерне личности или чем-то столь же глобальном. Просто попытайтесь понять, что произошло в данном случае. Теперь, когда вы почувствовали скрытую эмоцию, вам, вероятно, вспомнятся и другие случаи, когда перед соблазном запретного чувства вы (не отдавая себе в этом отчета) скрывали его при помощи той же внешней эмоцией. Можно с достаточной долей уверенности сказать, что такое повторится снова. Маловероятно, что вы «исцелитесь» от скрытого чувства просто потому, что один раз пережили его. Скорее всего, оно останется и будет ждать своего часа.

Однако теперь вы предсказуемы для себя. В следующий раз при столкновении с подобной проблемой это скрытое чувство всплывет в памяти (вовсе необязательно, что вы почувствуете его снова), и вы сможете сбросить старый покров — внешнюю эмоцию. Вы свободны, чтобы экспериментировать с новыми способами решения проблемы. Впервые в жизни, попав в подобную ситуацию, вы сможете избежать прежнего, автоматического, провального поведения. Теперь, когда паттерн вам известен (склонность в данных специфических обстоятельствах утаивать это конкретное скрытое чувство за определенным внешним чувством), вы свободно можете использовать интеллект и опыт, чтобы действовать так же разумно, как и в тех невредимых областях, где вы никогда ничего от себя не скрывали.

Иногда, позабыв то, что узнали, вы будете реагировать в прежней манере, вновь маскируя скрытое чувство старым привычным фальшивым чувством. Но на этот раз вы не только быстрее начнете искать скрытое чувство (поскольку раньше заметите неадекватную реакцию), но и найти его будет проще, чем раньше. Повторять пройденное легче, чем учиться заново. С каждым разом весь процесс будет занимать все меньше и меньше времени, пока вы, в конце концов, не начнете вспоминать скрытое чувство до того, как внешнее (неадекватная реакция), обнаружит себя во всей полноте.

Есть четыре пути к скрытому чувству:

а) выговорить его;

б) осмыслить наедине с собой;

в) записать и

г) «подкрасться» к скрытому чувству.

В следующих главах я подробно опишу все четыре пути и проиллюстрирую их примерами из моих собственных опытов в самотерапии.

Мысли вслух

Один из способов отследить скрытое чувство — выговориться в присутствии хорошего слушателя. Каковы отличительные черты хорошего слушателя? Он невозмутим, способен спокойно принять все ваши «плохие» чувства. Он уважает вас как равного и не смотрит на вас сверху вниз только потому, что у вас возникли проблемы; ему небезразлично ваше страдание, и он стремится понять, как вы себя чувствуете. Хороший слушатель (в случае если он не работающий с вами профессионал) не должен лично участвовать в проблеме, которую вы пытаетесь решить. Не стоит надеяться, к примеру, что ваш муж поможет вам выявить ваши скрытые чувства к нему. («В данный момент я тебя ненавижу, дорогой, но я знаю, что это чувство прикрывает нечто другое».) Только психотерапевту по силам принять такую безжалостную искренность.

Самотерапия — самая безопасная терапия в мире, поскольку у каждого человека, согласно Карен Хорни, имеется встроенный механизм самозащиты, который удерживает его от того, чтобы раскрыть какую бы то ни было эмоцию, испытать которую он пока еще не в силах. Но если кто-то захочет заставить вас почувствовать что-то преждевременно, когда вы к этому еще полностью не готовы, это будет опасным для вас. Это значит, что нельзя допускать интерпретаций со стороны непрофессионального помощника; ему не нужно говорить ничего, что вынудило бы вас почувствовать скрытую эмоцию раньше, чем вы доберетесь до нее сами. Хороший слушатель, если он не профессионал, должен уметь сохранять спокойствие и внимательно слушать. Для этого лучше найти человека, которому о психологии известно не больше, чем вам самим, предпочтительно даже меньше. Тогда, если он будет предпринимать попытки рассказывать вам о ваших скрытых чувствах, вы сможете проигнорировать эти комментарии и напомнить ему, что просто размышляете вслух и хотите поработать с этим сами, без его вмешательств («Молчи и слушай»).

Метод «мысли вслух» особенно полезен при работе над вчерашней неадекватной реакцией, когда вам необходимо разогреть остывшую за день внешнюю эмоцию. Пережитое легче воссоздать в пересказе другому человеку.

Вот вам пример: однажды, когда я мыла посуду и одновременно слушала пластинку с записью диксиленд-джаза, меня внезапно охватило желание танцевать. С надеждой в душе, я заглянула в гостиную, но увидев изможденного Берни, распластанного на диване, не решилась попросить его и вместо этого предприняла передачу мысли на расстоянии: я сосредоточилась и велела ему пригласить меня на танец. Любимый открыл глаза, потянулся, встал. Мое сердцебиение участилось. Но он лишь вышел из дома, чтобы немного повозиться в саду. Мне хотелось убить его. (Он не заслуживает такой жены, как я! Как он может проявлять такую бесчувственность?! Я же занималась ради него парусным спортом! А ему жаль минутки для моего удовольствия… И т. д. и т. п.) За этим последовало решение потанцевать в одиночестве на кухне, но это был танец мщения («Подумаешь, кому ты нужен? Я могу и одна потанцевать»), который разозлил меня еще больше, так что я вернулась к раковине в подавленном настроении.

Через некоторое время во мне проснулся взрослый разумный человек: Берни ничего не знает о том, что я умираю от желания потанцевать. Зачем надо было так злиться? Мало-помалу мой гнев утих, но чувство недовольства и раздражения осталось. Я уже проходила через все это раньше: страстное желание танцевать, фрустрация, гнев. Но только сейчас мне удалось заметить эту странность в своем поведении. Это был Шаг 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию.

Мне не удавалось продвинуться дальше самостоятельно, поэтому следующим утром я решила навестить подругу, обладающую всеми необходимыми качествами и неоднократно принимавшую на себя роль хорошего слушателя. Поскольку и мне нередко приходилось оказывать ей ту же услугу, я не считала, что эксплуатирую ее. Но по возможности следует все же время от времени менять слушателей, поскольку они могут уставать. Только профессионалу под силу тяжкая ноша всех ваших проблем.

Подруга налила кофе, и я, расслабившись в непринужденной обстановке, уже стала забывать о цели своего визита. Следите за собой: как только внешняя эмоция остывает, у вас появляется желание оставить все как есть и не будить спящую собаку, однако нельзя позволять себе упускать хороший материал для самотерапии. Сделав усилие над собой, я оборвала пустую болтовню и перешла к делу. Сначала я вкратце описала свою проблему. Вчера был пройден Шаг 1. Я распознала неадекватную реакцию. Глупо было злиться на Берни: он не знал, что хотелось танцевать. Между прочим, такое уже не раз со мной случалось.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. К этому времени от вчерашнего гнева не осталось и следа. Я подробно описала эпизод, воссоздав его в памяти: и пережив все заново, так что разозлилась снова. Получив хорошо разогретый гнев, я перешла к Шагу 3. Что еще я чувствовала? Что я почувствовала до гнева, когда только обнаружила страстное желание потанцевать? Я обратилась к своей памяти и припомнила чувство беспомощности, голода, как ребенок, которого кто-то взрослый лишил чего-то жизненно важного.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Раньше, еще до замужества, я иногда переживала подобное с молодыми людьми: умирала от желания потанцевать, но боялась попросить, испытывая замешательство и гнев. О чем еще мне это напомнило? Для меня в танце содержится особый смысл. Старые фильмы с Фредом Астером и Джинджер Роджерс будоражили мое воображение, когда я была еще девочкой. Я встречалась со своей первой любовью на танцах, мы сливались в нежных объятиях, уверенные, что предназначены друг другу судьбой… Золушка на балу.

Тут я вспомнила, как отец рассказывал, что влюбился в мою мать во время танца. Что еще? Диксиленд-джаз похож на регтайм. Когда мне было пять лет, я после развода родителей некоторое время жила со своими незамужними тетками. Их образ жизни был для меня таким чарующе взрослым — свидания, танцы. В те дни они танцевали под регтайм!.. Но нет, скрытое чувство себя не обнаруживало. Я вернулась назад к Шагу 3. Что еще я чувствовала? Расстроилась, потому что Берни не пригласил меня на танец. Почему же я сама не могла его пригласить? Боялась отказа. Ну и что с того? Что если бы он сказал, что слишком устал или что у него нет настроения? Что бы тогда случилось? Как бы я себя чувствовала? Мне стало бы стыдно. Стыд. Он и был скрытым чувством. Я стыдилась своей страсти к танцам. Нахлынувшее чувство стыда было настолько мучительным, что я заплакала. Но продолжалось это какую-то минуту, а потом прошло. (Направленный против Берни гнев исчез сразу же, как только меня захлестнул стыд.) Мне стало легко, и, полная сил, я почувствовала готовность перейти к следующему шагу.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь паттерн был мне понятен. Всякий раз, чувствуя непреодолимое желание танцевать, я втайне этого стыдилась. Поэтому и не могла ничего сказать Берни. Провальность этого молчания проявляла себя следующим образом: а) я вынуждала мужа лишать меня возможности получить удовольствие; б) после чего я реагировала на это так, будто он намеренно наказывал меня за постыдное желание. Это лишь усиливало мое скрытое чувство стыда. Почему я стыдилась танцевать? Что символизирует для меня танец? Я не знаю. Я себе не психиатр. Мне необязательно понимать себя; все, что в моих силах, — снимать один слой луковицы за другим (это и есть я сама) и чувствовать, что обнаруживается под слоями. Я могла надеяться лишь на то, что в какой-то день сниму другой, более глубокий слой и узнаю о себе больше. (Позже мне это действительно удалось.) А пока достаточно было достичь понимания данного паттерна. Я увидела предсказуемость самой себя. Скорее всего, это страстное желание танцевать вспыхнет во мне снова, появится искушение почувствовать стыд и прикрытием этому послужит гнев.

Редко возникает необходимость делиться своим скрытым чувством с непосредственным участником событий, но я нуждалась в помощи Берни. Я не собиралась использовать его в качестве хорошего слушателя и не ждала от него помощи в моей самотерапии для данного случая, поэтому мне пришлось повременить еще один день, чтобы ситуация успела полностью остыть. Потом я в нескольких словах описала ему произошедшее: как я умирала от желания потанцевать, но боялась его попросить, как мною овладел необъяснимый гнев (теперь, когда все прошло, можно было говорить об этом без опаски), как я боялась, что все повторится снова. Берни был совершенно ошеломлен. Как я могла так мучиться и не сказать ему ни слова? Зачем мне стыдиться желания танцевать? Он не ясновидящий, и я должна была сама рассказать ему о своих чувствах. Конечно, он мог быть в тот день уставшим и не иметь настроения танцевать, но это не значит, что он меня отвергает или наказывает, или еще что-то в этом роде.

Несколько месяцев спустя мы обедали в ресторане, оркестр играл диксиленд. И снова меня захлестнуло знакомое, страстное, неудержимое желание. На этот раз я выждала минуту, собралась с духом и небрежным тоном (!) пригласила его на танец. Но Берни только что отодвинул от себя огромную опустошенную тарелку, и ему требовалось хотя бы чуточку посидеть в покое, прежде чем прыгать под диксиленд. На мгновение меня охватило старое замешательство и гнев. Потом я вспомнила скрытый стыд, и картина изменилась: он не хотел меня наказывать. Он с удовольствием потанцует, но чуть позже. Наш вечер только начинался. Гнев растаял, я успокоилась и терпеливо стала ждать, когда Берни будет готов, что и случилось очень скоро.

После этого я уже никогда не испытывала проблем с желанием танцевать. Постепенно во мне происходили перемены. Прежде всего, во мне проснулся новый интерес к современному интерпретирующему танцу (см. главу «Как освободить свои естественные творческие способности»), а позднее я обнаружила, что могу наслаждаться диксилендом в полном одиночестве. Перестав своим молчанием вынуждать Берни лишать меня удовольствия, я стала меньше от него зависеть. Позднее я вдруг заметила, что выросла из этого старого вынужденного поведения. Я по-прежнему очень люблю танцевать, но по-детски неудержимое желание исчезло насовсем.

Общение между родителем и ребенком

Сообщение родителя

Мы — поколение тревожных и виноватых родителей. Спасибо экспертам в области детского консультирования: теперь нам известно, что детям необходимы любовь, тепло, одобрение и эмоциональная защищенность. Однако никто не говорит нам, как стать таким родителем, который обеспечит ребенка всем этим. Как включать тепло и приятие, подобно водопроводному вентилю, который выпускает горячую воду, когда вы чувствуете холод и неприятие? Авторитаризм безнадежно устарел. Нам рекомендуют позволять — но не все! Устанавливать ограничения — но не быть слишком жесткими! Ни одна книга по психологии не скажет нам, где позволить, а где запретить — человеческие отношения не запланируешь.

Вот один общий совет, который вам поможет. Позволяйте ребенку чувствовать, даже когда вам нужно ограничить его в действиях. Он ревнует к новорожденному братику или сестренке? Дайте ему резиновую куклу, назовите ее малышом, и пусть он ее бьет. Он топает своими маленькими ножками и говорит, что ненавидит вас, что вы злая мама, раз затащили его из-за проливного дождя в дом (он так веселился в этих лужах)? Дайте ему понять, что все нормально. Маленькие мальчики могут сердиться на людей, которых любят. Вас не пугает и не сердит его ярость.

Если вы примете его чувства, он тоже научится их принимать. И если вы хотите вырастить из него уравновешенного человека, он должен узнать, что является представителем человеческого рода, способным на самые разные человеческие чувства, включая страх, ревность и ненависть.

Вы обязаны ограничить его действия там, где затрагивается его благополучие и права других, но он имеет право сердиться. Сообщение, которое родители должны передать детям, таково: нормально чувствовать абсолютно любую эмоцию, но нельзя делать то, что может быть опасным для себя или других.

Теоретически все прекрасно. Проблема в том, что мы не можем принять чувства наших детей, пока не приняли собственные. Вы не можете никому ничего позволить, если жестоки к себе.

У меня была студентка, чей ребенок дошкольного возраста страдал ужасными приступами ярости. Мать пыталась помочь ему справиться с этим. Старалась не расстраивать его лишний раз, обеспечила его всевозможными инструментами, рекомендованными для «перенаправления агрессии»: рисование пальцами, игры с водой, пирожки из грязи, игрушечный молоток с гвоздями, даже боксерская груша — все было тщетно. В конце концов прибегнув к самотерапии, она обнаружила у себя боязнь любых проявлений гнева. Раньше она никогда не осмеливалась почувствовать это. Она начала осознавать, что каждый раз путалась, наблюдая очередную вспышку ярости у своего ребенка. Очевидно, что она передавала свой страх ему.

Подобные приступы причиняют детям немало страданий (я не имею в виду тот вид поведения, который дети напускают на себя намеренно с целью самоутверждения). Это опыт пугающей интенсивности, он полностью подавляет ребенка. В результате ребенок теряет над собой контроль. Он беспомощен и напуган, он уподобляется душевнобольному, страдающему острым приступом психоза. Ему необходимы комфорт и обещание, что это пройдет, что скоро ему станет лучше. Описанная мной мать не способна дать своему ребенку поддержку, в которой он так отчаянно нуждается. Все, что она может, — добавить к его страху свой собственный. Вскоре после того как эта мать признала и почувствовала свой скрытый страх гнева, приступы у ребенка стали утихать и в конце концов полностью прекратились.

Следующую историю рассказал мне мужчина. Его жена никак не могла приучить к горшку их двухлетнюю дочь.

Малышка была чрезвычайно умна: начала разговаривать очень рано и понимала все, что ей говорили. Она уже не писалась, но продолжала пачкать штанишки. Семейная жизнь превращалась в войну характеров матери и ребенка: посулы, угрозы, шлепки — все было бесполезно. Постепенно наказания ужесточались по мере нарастания материнского отчаяния и ярости.

Однажды, когда матери надо было отлучиться, отец остался с девочкой. После обеда он посадил ее на маленькое «игрушечное» сиденье туалета, и к его удивлению и восторгу, она тут же приступила к своей задаче. Он уже собирался похвалить ее за социально одобряемое достижение, когда крохотное создание посмотрело на него и жалобно сказало: «Папа, не бей меня!»

Оказывается, она и не догадывалась, из-за чего вся шумиха. В ее понимании наказуемым было само отправление естественной функции («Как не стыдно! Какая грязь!»). Как мог умный ребенок совершить такую трагическую ошибку? По словам Гарри Стэка Салливана, дети учатся послушанию просто ради того, чтобы сохранить нашу любовь и одобрение, а не из страха. Ребенку, не обделенному лаской, вряд ли можно нанести эмоциональный вред редким шлепком (хотя и научить его этим чему-то, кроме власти сильного над слабым, нельзя), но при условии отсутствия жестокости. Однако, если наказание слишком болезненно или гнев родителя чересчур иррационален, то у ребенка возникает нечто вроде амнезии ко всему опыту, и он не может научиться. У этой матери, по всей видимости, были скрытые чувства, связанные с процессом приучения к горшку, которые и привели ее к такому провальному поведению. Ей не удавалось донести до ребенка простое сообщение, и она пошла по пути страха и насилия.

Дети, рано начинающие говорить, часто вводят своих родителей в заблуждение. Кажется, будто они вас хорошо понимают и используют язык для общения, но на самом деле они просто играют со словами; слова для них не всегда имеют то же значение, что и для нас. Полуторагодовалого малыша ругают и шлепают за то, что он трогает хрупкую вазу? В следующий раз он бросает взгляд на мать и устремляется прямо к запрещенному предмету. «Вы только посмотрите на этого дьяволенка! Он пытается вывести меня из себя!» — возмущается мать. Но он посмотрел на нее, чтобы получить сигнал («Безопасно это или опасно?»), поскольку ее объяснения о неприкосновенности вещей ему совершенно непонятны и им двигает здоровая человеческая потребность к исследованию. Гораздо проще на некоторое время убрать подальше все легко бьющиеся предметы. Не хотим же мы, в самом деле, научить наших детей тому, что любопытство (основа познания), опасно? «Но они должны усвоить, что им нельзя иметь все по первому требованию», — возражают в ответ родители. Жизнь полна огорчений для любого ребенка, растущего в условиях нашей цивилизации. Чем меньше подобных переживаний будет у него в самые ранние годы, чем меньше самоконтроля ожидают от него до того, как он будет к нему способен, тем большей сдержанностью и терпимостью к неудачам он будет обладать позже. Вы боитесь избаловать его? «Избалованный» ребенок — это тот, который получал материальные блага взамен любви, чьи родители практиковали вседозволенность из-за скрытого чувства страха или вины. Такой ребенок получает скрытое сообщение, узнает смысл подарков и его не обмануть псевдодобротой.

Иногда родители посылают ребенку одновременно два конфликтующих сообщения. Одно из них прямое и исходит от сознания: следуй золотому правилу, будь примерным гражданином, подчиняйся закону, не замарай честь семьи. Другое исходит из подсознания и передается скрытым способом: интонацией голоса, выражением лица, жестами, позами, словами, которые говорятся без полного осознания их истинного смысла. Такое сообщение происходит из скрытых чувств родителя, и он передает его даже не догадываясь об этом. Весьма трагично, но скрытая информация может быть гораздо сильнее сознательной, с которой она находится в конфликте, и ребенок, не отдавая себе в этом отчета, вынужден подчиниться скрытому сообщению. Посулы, угрозы, наказания не могут удержать его от выполнения скрытых родительских желаний. Всеми уважаемый, законопослушный отец со скрытым желанием побыть дьяволом во плоти может читать мораль о гражданском долге, оплакивать поруганную честь семьи, когда его сын преступит рамки закона, может даже прибегнуть к самому жестокому наказанию, но на мальчика это не действует, и он продолжает жить в соответствии с тайной мечтой отца. Отец получает скрытое удовольствие от поведения сына и тут же ужесточает наказание вдвое из-за скрытого чувства вины. Точно так же строгая мать, втайне вожделеющая запретного плода, может проживать свои фантазии через дочь, которая послушно следует скрытому сообщению и спит с кем попало. Бывает, что родитель по скрытым причинам видит в своем ребенке кого-то из своего прошлого: брата-алкоголика, мать-проститутку, жестокого отца. Родитель постоянно желает ребенку стать «точно таким же, как твой дядя», и, несмотря на все угрозы и наказания, пророчество сбывается. Конечно, все это крайности и трагические случаи. Вот куда более умеренный пример скрытого сообщения.

Когда Энн училась в третьем классе, мне с трудом удавалось приучить ее попадать в школу вовремя. Несмотря на то, что школьный автобус останавливался прямо перед нашим домом, она ухитрялась пропускать его по нескольку раз в неделю. По утрам я будила ее пораньше, завтрак вовремя стоял на столе, вся одежда была аккуратно разложена, но она настолько была поглощена своими мыслями, что ей частенько требовалось с полчаса, чтобы натянуть один носок. Когда Энн в очередной раз опаздывала на автобус, я начинала рвать и метать и доводила ее до слез. После чего ненавидела себя за это. К чему все эти аккуратные косички на голове у дочки и безупречные складки на платьице, если в школу она неизменно отправляется с заплаканным лицом? Однажды после уроков, когда мы спокойно и непринужденно болтали друг с другом, разговор зашел о ее опозданиях. «Мамочка, я ведь не специально опаздываю, — совершенно искренне стала объяснять мне она, — просто так получается».

Я уже «проанализировала» ее проблему: она ненавидит школу и предпочитает совсем туда не ходить. «Опоздания, — педантичным тоном разъясняла я Берни, — это неосознанный протест Энн против школы». Итак, я приняла решение больше не доводить ее до слез. Каждое утро, то и дело глядя на кухонные часы, я нежным тоном звала: «Дорогая, осталось всего полчаса… двадцать минут на сборы (голос уже не такой бархатный)… десять минут, ты ведь уже почти готова, дорогая? (с трудом контролируя эмоции)… ПЯТЬ МИНУТ! (крик)». Потом я вихрем врывалась в комнату, стремительно засовывала ее в одежду, вулканически изливая на нее всю свою накопленную ярость. Иногда ей приходилось догонять автобус босиком, с туфлями в руках (в слезах); если она пропускала его, я подвозила ее на машине, бушуя всю дорогу, и она приходила на урок вовремя (заплаканная).

Как-то утром, впихнув Энн в автобус в последнюю минуту благодаря чистому усилию воли, я, как обычно, пребывала в сильном расстройстве из-за ее слез. В который раз я начала рассказывать Берни о своих чувствах. С этого фланга мне никогда не удавалось получить поддержку: «К чему раздувать столько шума?»

— Она должна научиться приходить в школу вовремя.

— Зачем? Какая тебе разница?

После чего я заводила пафосную проповедь о родительском долге, о необходимости готовить детей к реальным жизненным требованиям и т. п., Берни в ответ лишь раздраженно пожимал плечами. Несмотря на подобный недостаток понимания, который я получала в прошлые разы, этим тяжелым утром я почувствовала потребность разрядиться. Я начала перечислять все, чем расстроена: как невыносимы эти вечные утренние слезы, какие беспомощность и отчаяние охватывают меня, неспособную справиться с этой проблемой.

— У этого ребенка напрочь отсутствует хоть какое-то чувство времени, — заводилась я все больше и больше. — Она всегда была такой. Это сущая пытка куда-то с ней собираться, она вечно так копается, и нам всем в результате приходится ее ждать. Что с ней такое, ума не приложу?!

— Не понимаю, в чем проблема, — отвечал Берни с раздражающим спокойствием. — Ты беспокоишься об опозданиях Энн или хочешь изменить ее характер?

Я онемела от неожиданности. В первый раз за все время я услышала саму себя. Нет, конечно же, я не хотела менять ее характер. Она была очаровательным спокойным ребенком, и это легкомыслие в отношении времени было частью добродушной, безмятежной натуры, благодаря которой с ней так легко было уживаться под одной крышей (за исключением этих наших каждодневных перебранок, которые уже начинали вносить в нашу жизнь некоторые признаки напряжения).

Впервые за все время я увидела свою гиперреакцию на эту проблему. Это стало Шагом 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Ну что ж, нечего скрывать — я была весьма сердита и расстроена.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Как я себя чувствую, когда слежу за временем на кухне, перед тем, как узнать, пропустит Энн автобус в этот раз или нет? Не могу оторвать глаз от минутной стрелки. Напряжение, испуг. Часы продолжают тикать, напряжение растет, как будто я боюсь чего-то ужасного, неминуемого. Что может случиться? Чего я так боюсь? Не просто опоздания Энн. Непонятно чего.

«Ты знаешь, — неожиданно выдала я Берни, — думаю, что я неразумно отношусь ко времени, к пунктуальности».

Берни от души рассмеялся: «И ты мне это рассказываешь?» Тут я вспомнила все наши споры, когда мы собирались куда-то вместе, его протесты против излишней спешки, которая заканчивалась долгим сидением перед пустой сценой в ожидании начала спектакля, и это на любительских представлениях, которые печально знамениты свои ми задержками! Теперь, размышляя обо всем этом, я вдруг поняла, что страдаю одержимостью временем.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? О моем отце, который еще строже относился ко времени, чем я. В детстве меня просто забавляла эта его одержимость; мне и в голову не приходило, что я повторяю его. Поэтому то, что я узнала из Шага 3 — моя тревожность, страх опоздания, которое повлечет за собой неведомую беду, — и было скрытым под гневом к Энн переживанием.

Шаг 5. Определить паттерн. Я не знала истоков своей иррациональности относительно времени, но хорошо осознавала, что ничего не могу с собой поделать. Медлительность Энн грозила пробудить во мне тревогу, и я скрывала ее за гневом. И вдруг меня осенило: «Энн тоже проявляет иррациональность в вопросах времени. Она тоже не может ничего с собой поделать». Теперь картина полностью поменялась; проблема стала выглядеть по-другому.

В тот же день я купила часы в комнату Энн. «Я всегда так ругала тебя за твои опоздания, — сказала я ей. — Кажется, я слишком волнуюсь из-за этого. Ты ведь и сама можешь следить за временем, так что отныне я буду тебя будить и готовить завтрак, а остальное уже зависит только от тебя. Я больше не стану тебя пилить. Если ты пропустишь автобус, я подвезу тебя до школы, но тогда, возможно, ты опоздаешь на несколько минут. Сперва мне придется готовить папе завтрак. Думаю, я так сильно огорчалась из-за твоих проблем с автобусом потому, что потом мне приходилось лететь домой и доделывать утренние дела».

Мои слова о новом распорядке привели Энн в полный восторг, она была так рада, что наконец-то с нашими утренними ссорами будет покончено, что совершенно не боялась опоздать. На следующий день она пропустила автобус и пришла ко мне на кухню, чтобы стоять у меня над душой, пока я готовила Берни яичницу.

— Когда ты сможешь меня подвезти? Ну когда?

— Как только — так сразу, дорогая. Когда папин завтрак будет стоять на столе.

Энн заерзала на стуле, и в ее голосе появилась недовольная нотка:

— Но я ведь опоздаю!

В первый раз я услышала от нее переживание по поводу возможного опоздания. До сих пор все переживания исходили от меня. В конце концов, мы подъехали к школе примерно через пять минут после звонка. Энн захныкала:

— Я боюсь туда заходить.

— Что тебе говорит учитель, когда ты опаздываешь?

— Я раньше никогда не опаздывала.

Она раньше никогда не опаздывала! До этого я не позволяла своему ребенку опоздать. Я ни разу не дала ей возможности воочию убедиться в реальности школьных требований, узнать из личного опыта, как справляться с внешним миром. Меня слишком захватила собственная материнская борьба с дочерью. Я, которая прочла все книги по детской психологии, не потрудилась использовать свой ум и опыт!

— Ну не съест же она тебя. Как она поступает с другими опаздывающими?

— Им приходится объяснять перед всем классом, почему они опоздали.

Конечно, жестоким или бесчеловечным такое наказание не назовешь, однако для такого робкого и застенчивого ребенка, как Энн, оно могло превратиться в сущую пытку. Я постаралась, как смогла, ее утешить:

— О, дорогая, мне так жаль, — мои слова были искренними: моя бедная девочка была напугана до смерти, — может быть, завтра у тебя все получится.

Я поцеловала ее на прощание. (Одна мать, услышавшая от меня эту историю, жаловалась потом: «Я попробовала твой метод, но ничего не получилось. Она до сих пор опаздывает». Расспросив ее подробнее, я выяснила, что она, узнав о наказании за опоздание, расплылась в торжествующей улыбке и гордо провозгласила: «Я же тебе говорила!» — вместо того чтобы утешить ребенка.)

Разумеется, наша проблема не разрешилась полностью за три дня или неделю, но спустя несколько месяцев Энн перестала опаздывать на школьный автобус. Изменила ли она что-то в своем характере или в установке по отношению ко времени? Нет. Эта история происходила восемь лет назад. Энн до сих пор по утрам долго копается, а в последние несколько минут затевает бешеную гонку. Но она никогда не опаздывает. Как она умудряется прибыть в школу вовремя, остается ее собственной проблемой.

Может быть, я изменилась? Тоже нет. Я бужу Энн, готовлю завтрак и не свожу глаз с часов. Я не знаю, когда точно звенит школьный звонок. Я просто не осмеливаюсь это узнать из страха не устоять перед искушением снова начать ее изводить. (Вообще-то, с периодичностью в несколько лет у Энн случаются приступы медлительности, и каждый раз я пристально отсматриваю свое поведение и обнаруживаю, что снова взялась за старое: «помогаю» ей выйти из дому вовремя, беспокоюсь, начинаю ее пилить.) Моя одержимость временем не претерпела изменений. Следовательно, этот слой луковой шелухи еще не снят. Кто знает, может, мне и вовсе не суждено этого сделать, но теперь я могу пользоваться разумом и удерживаться от иррационального импульса вмешиваться в эту заботу Энн. Я вовремя вспоминаю, что это не мое дело.

Теперь, по прошествии лет, я все больше осознаю глупость своей одержимости временем. У меня складывается чувство, что в каком-то смысле я являюсь узником часов. Иногда я ловлю себя на мысли, что завидую свободе Энн от этого тюремщика. Быть может, в те дни я посылала ей скрытое сообщение: опаздывай, ведь я никогда не решаюсь на это? Мне казалось, что я изо всех сил старалась вытолкнуть ее из дома вовремя, а она почему-то не реагировала на мои старания. Думаю, она подчинялась моему тайному желанию, моей скрытой зависти к тому самому качеству, за которое я ее наказывала. Как я передавала свое скрытое сообщение? Наверное, тоном голоса, напряженностью тела, выражением лица. Мы не замечаем, как мы иногда противоречим собственным словам именно в тот момент, когда их произносим.

Я знала мать, которая впадала в бешенство из-за того, что ее дочь кусала других детей. Всякий раз, как это случалось, миссис Джонс приносила самые искренние извинения соседям, ругала на чем свет стоит и шлепала свою дочь, однако маленькая Дженни как ни в чем не бывало продолжала кусаться. Однажды, когда она только вонзила свои зубки в руку лучшей подружки, я успела увидеть промелькнувшее на лице ее матери выражение непосредственно в момент ее огорчения: это была озорная улыбка, которая немедленно была погашена и вытеснена сердито нахмуренными бровями. В процессе наблюдения за тем, как она торопится спасать жертву (как всегда, с опозданием на какую-то секунду) и задает трепку провинившейся Дженни, у меня возникло отчетливое впечатление, что миссис Джонс ровным счетом ничего не подозревала об этой улыбке. Я уверена, что она ни в коем случае не признавала маленького торжествующего ребенка внутри себя, который гордился агрессией дочери. А Дженни на каком-то очень глубоком уровне понимала все это и принимала сообщение матери.

Как-то вечером, когда я играла на фортепьяно и пела, ко мне вбежала моя младшая дочь Джинни с вопросом:

— Можно мне в субботу пойти на вечеринку к Сьюзи?

Трудно отвечать на вопрос, одновременно продолжая петь, но я умудрилась вставить ответ между песенными строчками:

— Да, дорогая.

— Что же мне надеть, мам? Новое желтое платье? А? Что мне надеть?

— Ага, хорошо, дорогая, — я старалась держать себя в руках.

— А может, старое голубое все же лучше? Как ты считаешь, мам?

Я не знаю, сколько еще продолжалась эта инквизиция, но мне она показалась вечностью: я мрачно кивала и отвечала односложно в надежде, что она наконец-то уймется и даст мне спокойно попеть. В конце концов, я потеряла всякое самообладание и закричала во всю глотку:

— Почему ты не даешь мне петь? Каждый раз, стоит мне сесть за инструмент, ты сразу начинаешь мне мешать! В чем дело? Тебе что, противен мой голос? Отправляйся в свою комнату и закрой за собой дверь. Тогда тебе не придется меня слушать!

Бедный ребенок залился слезами:

— Прости, мама… Мне нравится, как ты поешь… Я не знала… Я не хотела…

Меня трясло от ярости.

— Давай выйдем, прогуляемся немного, — попросила я Берни.

Я не хотела оставаться в доме ни минуты из страха, что мои эмоции заведут меня слишком далеко. Итак, мы ходили вокруг дома, пока я выпускала пар.

— Она всегда была такой, с самого рождения, — жаловалась я. — Она ненавидит, когда я пою. Стоит мне только разогреть голос, как она тут же начинает с чем-то ко мне приставать. Имею я право попеть в собственном доме?!

Берни спокойно продолжал курить трубку, пока я неистовствовала. Через некоторое время я оборвала себя и взглянула на него.

— Ты считаешь, я слишком сильно реагирую? — неуверенно поинтересовалась я.

На что он, вынув трубку изо рта, тихо ответил:

— Она всего лишь ребенок. Она не знала, что мешает тебе.

Очевидно, он прав. Начав злиться, я уже была не в состоянии остановиться. Наверное, я раздула слишком много шума из ничего. Это был Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию. Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Ну что ж, гнева в тот момент мне было не занимать, поэтому можно было смело переходить к Шагу 3. Что еще я чувствовала, когда Джинни прервала мое пение? Что я чувствовала перед тем, как начать сердиться? Напряжение, тревогу; надеялась, что она вот-вот оставит меня в покое, и я смогу спокойно петь дальше, не испортив себе настроения. Шаг 4. О чем мне это напомнило? О других подобных эпизодах, которые мне уже не раз случалось переживать с Джинни.

Яснее от всего этого не стало. Какое впечатление производило со стороны мое поведение? Сперва я напряглась и забеспокоилась, но останавливать ее не стала. Почему? Я позволяла ей продолжать до тех пор, пока это не довело меня до белого каления, так что я заорала: «Ты не даешь мне петь!» Но ведь я знала, что она была захвачена собственными мыслями и вряд ли замечала, чем я занимаюсь, пою я или нет. Вполне возможно, она даже не слышала моего пения. Что же я делала внешне? Я вела себя так, будто ожидала, что она прервет мое пение, будто она имеет право остановить меня, будто мне нельзя петь.

Какие скрытые чувства могли у меня быть в связи с пением? О чем мне это напомнило? У меня было особое отношение к пению. Несмотря на сильный альт, которому я давала волю в песенном клубе или хоре, в сольном пении мой голос становился ломающимся, слабел, как у маленькой девочки, фортепьяно полностью его заглушало. Странно, но мне требовалась группа, чтобы позволить себе петь в полную силу. О чем мне это напоминало? Когда мне было одиннадцать лет, отец женился во второй раз — так я приобрела свою драгоценную мачеху. Я старалась изо всех сил, стремясь заслужить одобрение Стеллы любым возможным способом. Она была настоящей певицей с тонким слухом, и когда я, слегка фальшивя, напевала, расхаживая по дому, ее тонкое восприятие страдало от этого как от звука железа, которым водят по стеклу. Однажды она села за пианино и терпеливо занялась со мной разучиванием одной песни. «Видишь, — объясняла она, — следующая нота идет вверх; а ты ее поешь вниз». С такой наглядной помощью я научилась идеальному исполнению той песни («God Rest Ye, Merry Gentlmen»[2] — на дворе было Рождество). «Когда я дома, и тебе захочется петь, — сказала мне она, — пой только эту песню». Мне ничего не оставалось, как послушаться. (Постепенно я возненавидела эту песню всей душой.) По прошествии времени я начала брать уроки игры на фортепьяно, мой слух улучшился, я научилась не сбиваться с нот, и тогда мой репертуар расширился.

Но эта история уже обросла бородой, я пересказывала ее сотни раз — иногда со смехом, иногда с возмущением и безо всяких скрытых чувств. О чем же еще мне это напомнило? Когда я научилась петь лучше, мы со Стеллой стали петь дуэтом, и ей всегда приходилось делать усилие, приглушая свой сильный голос, чтобы мой «мышиный писк», как она его называла, не утонул в ее пении. «Громче», — требовала она, но чем больше я старалась, тем сильнее становилось ощущение невидимой стальной руки, сжимающей мое горло.

О чем еще мне это напомнило? Моя родная мать тоже пела. Самое раннее воспоминание из моего детства связано с тем, как она в кимоно и пушистом боа, очень модном тогда, сидит за фортепьяно и поет популярную песню того времени, «Маркиза», и при этом выглядит в моих восторженных глазах самой очаровательной леди в мире.

Когда отец женился во второй раз, все, включая его самого, мачеху и тетушек, внушали мне, чтобы я перестала быть похожей на мать. «Прямо как мать», — висело над моей головой дамокловым мечом всякий раз, когда я проказничала. Но пение? При чем здесь мое пение? Может быть, я запрещала себе петь, потому что пела мама? Никак не удается выявить скрытое чувство.

Я попробовала пойти по другому следу. Какие я испытывала к матери чувства в раннем детстве? Когда родители развелись, мне было пять лет. Я хорошо помню драматическую сцену со слезами и криками, когда они использовали меня как оружие, чтобы сделать друг другу больно. «Пусть решает ребенок, — сказал тогда кто-то из них. — Ну, давай же, решай. С кем ты хочешь жить — с мамой или с папой?» Помню, как вначале я никак не могла принять решение, мне хотелось быть с обоими. Потом я начала жалеть папу: она ушла от него, она никогда его не любила; я хорошо помню это чувство. Теперь я буду его любить. Бедный папочка. Так я и выбрала своего отца.

Что должна была чувствовать маленькая девочка, которая захотела стать лучшей заменой жены для собственного отца? Вину за то, что пришлось занять место матери? Я не знала, но, рассказывая эту историю Берни, неожиданно взорвалась: «Да как они могли так со мной поступить? Я была всего лишь маленькой девочкой!» Всего лишь маленькой девочкой… Вдруг я вспомнила то, что давным- давно переросла и забыла. В юности и начале взрослой жизни у меня была одна странная привычка, которую я сама за собой не замечала, пока мне не указали на нее друзья. Всякий раз, когда я оказывалась в потенциально угрожающих ситуациях среди незнакомых людей, мой голос становился предательски-тонким, «детским». Подобное поведение было настолько непохоже на меня обычную, такую искреннюю и честную, что мои друзья просто терялись. Я и сама сильно смущалась, замечая это за собой, но мне никак не удавалось контролировать себя. Я осознавала, что делаю, уже слишком поздно. В конце концов, после моего замужества эта привычка канула в прошлое.

Теперь, впервые в жизни, я поняла, что означал этот детский голосок. Ребенок внутри меня говорил: «Я всего лишь маленькая девочка». На несколько минут я опять становилась ребенком: бдительным к требованиям сильных взрослых, осведомленным об их настроениях и ожиданиях, искусно разыгрывающим роль, которую предпочитала моя приемная родительница, одновременно безумно боясь разоблачения. В те далекие дни я ощущала себя взрослой, запертой в детском теле, которая прикидывается ребенком. Почему? Может быть, я боялась, что, встав на место Матери рядом с отцом, я не смогу оправдать его ожиданий? Или, может быть, я боялась Материнского мщения, наказания за то, что заняла ее место? Была ли это вина? Я не знала (я не психотерапевт себе); я знала только одно, что пение — опасное для меня занятие, предназначенное для взрослых женщин. Ребенок во мне был слишком напуган, чтобы петь, не стесняясь, взрослым голосом.

Шаг 5. Определить паттерн. В течение нескольких минут я возвращалась в свое безопасное взрослое «я»; гнев к дочери (внешняя эмоция) прошел. Как обычно, после переживания скрытой эмоции изменилась вся картина. Мне стал полностью понятен смысл этой вечерней сцены. Я знала, откуда взялась моя чрезмерно сильная реакция на прерванное пение.

Когда Джинни только заговорила со мной, я действовала так, будто не вправе ее останавливать, будто я делаю что-то плохое, продолжая петь. Эта снисходительная установка позволила ей болтать без перерыва, тогда как мой внутренний ребенок чувствовал все возрастающую угрозу, как будто Джинни запрещала мне петь. Тревога росла, пока не превратилась в гнев. Гнев скрыл мое чувство, что дочь вправе не дать мне сделать что-то запретное.

Можно предположить, что эта проблема всплывет еще раз, но теперь, узнав свой паттерн, я могу использовать свой разум и попытаться разрешить ее сразу в момент возникновения. Теперь мое видение прояснилось, то, что искажало его, было исправлено, и я могла возместить что-то из непосредственного ущерба. Я тут же направилась в дом и извинилась перед Джинни за свой срыв. «По-моему, я слишком обиделась из-за того, что ты прервала мое пение», — объяснила я.

«Но, мамочка, я же не знала, — запротестовала она. — Я не хотела тебя беспокоить. Я не знала, что тебе это не нравится». Разумеется, она не знала. Когда она задала свой первый вопрос о вечеринке, я только дружелюбно улыбнулась в ответ и повела себя так, будто совсем не возражаю против разговора во время пения. Я ввела ее в заблуждение своим сообщением: продолжай говорить, не давай мне петь.

Поэтому я сказала ей: «Это была моя вина. Мне надо было сразу тебя остановить, вместо того чтобы дожидаться, что ты разговоришься, чтобы потом на тебя накричать. Теперь, прежде чем сесть за фортепьяно и спеть несколько песен, я буду напоминать тебе заранее, чтобы ты меня не прерывала». Так я нашла способ решить проблему. Долго еще после этого случая я торжественно объявляла всей семье: «Сейчас все прекращают со мной говорить, хорошо? Я хочу немного попеть». Иногда я забывала их предупредить, но оказалось, всегда можно найти секунду для того, чтобы покачать головой или прошептать: «Ш-ш-ш!», — и никогда больше не переживать подобных неприятных сцен.

Примерно через год Берни заметил сам и обратил мое внимание на произошедшую перемену: при исполнении сольных партий я начала петь в полный голос, на который способна взрослая женщина, совсем так, как мне было свойственно в хоровом пении. Мне наконец удалось справиться со своим предательским детским голоском.

Сообщение ребенка

Мы должны разрешать своим детям чувствовать, ограничивая их в действиях. Проблема заключается в следующем: когда прибегать к дисциплине, а когда уступать; когда быть жесткими, а когда покладистыми. Является ли именно этот момент таким, когда нужно уступить, чтобы мой ребенок не испугался собственных чувств? Или мне следует занять твердую позицию, чтобы он понял, что чего-то делать нельзя? Здесь нет установленных правил для соблюдения. С каждой ситуацией надо справляться в индивидуальном порядке, но это не так сложно, как кажется на первый взгляд. Если вы не скрываете от себя ничего, если можете позволить себе чувствовать истинные эмоции, то поведение вашего ребенка будет для вас невербальным сообщением, которое вы легко поймете. Если вы открыты для собственных чувств, то вы открыты и для его сообщений. Тогда вы способны спонтанно, интуитивно отвечать на его актуальные потребности, не прибегая к инструкциям из психологических учебников. Он чувствует себя обиженным, беспомощным, ему страшно? Не нужно быть экспертом, чтобы принять его в такое время, дать ему теплую поддержку, которая наполнит его силами. Его поведение становится опасным? Он делает кому-то больно? Испытывает ваше терпение шалостями? В этих случаях нужно устанавливать ограничения, чтобы он понимал, что делает.

Но что происходит, когда вы скрываете что-то от себя, не осознаете своих истинных чувств, прячете их? Тогда вы не способны получить сообщение от своего ребенка; вы неправильно истолковываете его поведение, не понимаете его потребностей. Вы чувствуете себя неполноценным в качестве родителя, и проблема кажется неразрешимой. Вы тверды и строги именно тогда, когда ему нужно принятие и утешение, проявляете мягкость и уступаете, когда нужно ограничивать.

Предположим, ваш сын возвращается из школы, вы встречаете его приветливо, но он хмурится, огрызается вам в ответ, уходит в свою комнату и хлопает дверью прямо перед вашим носом. Если это происходит в один из хороших дней, вы довольны и чувствуете себя нормальным зрелым человеком, который ничего от себя не скрывает, то вы задаете себе вопрос: «Что его так расстроило?» И тут же вспоминаете, что у него сложные отношения с лучшим другом или учителем. Вы понимаете, что у вашего ребенка был тяжелый день, и вам не трудно сделать выбор между уступчивостью и строгостью. Сейчас ему требуется утешение, и вы естественным образом обеспечиваете его этим в наиболее приемлемой форме (поцелуи, любимое печенье или тактичное молчание — в зависимости от его возраста и характера).

Но допустим, вам неизвестно, что омрачает ему жизнь. По вашим сведениям, с его кругом общения полный порядок, учитель у него великолепный. Если вы принимаете самого себя, ничего не пряча, то ваша реакция будет той же. Вы сможете принять раздраженность ребенка и спонтанно отреагировать на его невысказанное сообщение, не обладая интеллектуальной информацией о его проблеме. Вам не надо его понимать: вы его родитель, а не психиатр.

Но возьмем день, когда у вас низкая самооценка. Вы совершили поступок, о котором теперь стыдно вспоминать, или кто-то, чье одобрение для вас очень важно, подверг вас суровой критике. Вы охвачены чувством неполноценности. Ребенок возвращается из школы с видом индейца на тропе войны, и вас тут же переполняет возмущение. («Как он смеет проявлять такое неуважение, да он просто не заслуживает такой матери, как я, избалованный мальчишка! Уж я-то заставлю его сейчас вернуться и закрыть эту дверь спокойно. И пусть извинится» и т. д.) Вы понятия не имеете, почему он ведет себя так, а не иначе, и конечно, ваша прямая обязанность — научить его хорошим манерам, очертить границы, быть твердой.

Предположим, вам известно о его проблемах в отношениях с лучшим другом. Эта информация вам нисколько не помогает: вы не можете принять его чувств. («Он не должен вымещать свои детские пустячные обиды на матери, что я — коврик для вытирания ног? Пусть научится сдерживать себя!») Интеллектуального знания о вашем ребенке недостаточно, чтобы подсказать вам адекватную реакцию на его сообщение, поскольку вы что-то скрываете от себя. Пока вы боитесь пережить свое скрытое чувство, коммуникация блокируется: вы не способны услышать то, что он на самом деле сообщает.

В настоящий момент вы рассержены. Какая эмоция может лежать скрытой под этим гневом? Вы узнаете об этом, только когда снимете этот внешний слой. Разные люди используют гнев для сокрытия разных чувств. Вы сами способны использовать гнев для прикрытия разных эмоций в разных случаях.

Одна мать может иметь скрытый образ себя такой, какой ей хотелось бы себя видеть. И это нереалистично, как и любое другое скрытое переживание. Абсолютно Идеальный Родитель — возможно ли такое? Не осознавая этого, она всегда старается жить в соответствии с таким невозможным, фантастически преувеличенным образом. Всякий раз, как что-то угрожает разрушить эту картину, она с тревогой сама оказывается в угрожающем положении, что мгновенно скрывает под гневом. Если ее ребенок несчастлив, для нее это означает, что она не идеальный родитель.

Другая мать, у которой было несчастливое детство, стремится прожить его еще раз через собственного ребенка и получить тем самым «второй шанс». Стоит ее ребенку почувствовать себя несчастным, она считает себя обманутой («Будь счастлива, черт тебя побери!») и сердится.

Бывает и так, что поступок ребенка угрожает матери мучительными воспоминаниями из прошлого. Возможно, ее отвергал отец, так же хлопая перед ее носом дверью. В таком случае ее скрытым чувством является беспомощность, как будто это она ребенок, а ее сын — родитель. Она скрывает это под гневом.

Если ваша самооценка падает, ничего удивительно, что вы чувствуете себя неполноценным родителем. В этом случае несчастный вид вашего ребенка означает для вас обвинение, которое будит в вас чувство вины, и вы спешите скрыть его под гневом.

Но если вы заглянете внутрь себя и почувствуете, что за эмоцию там скрываете, то сумеете услышать сообщение ребенка и поймете, как на него ответить.

Так случилось со мной. Однажды вечером, когда звук гремящих кастрюль и сковородок на кухне предвестил домочадцев о приближающемся ужине, моя старшая дочь прокричала из своей комнаты: «Когда мы будем есть? Я умираю от голода!» Мы всегда ужинаем в одно и то же время, поэтому ненужный вопрос и ее разъяренный тон прозвучал примерно следующим образом: «Что такое с обслуживанием в этом паршивом отеле?»

Естественно, я прикрикнула на нее: «Не ной, не маленькая, иди и помогай, если так торопишься» и т. д. и т. п. Этот обмен любезностями стремительно перерос в истерический дуэт. И лишь на следующий день я вспомнила, что мы проходим через все это снова и снова уже много лет. Бедный ребенок просто ничего не может с собой поделать: жесткое расписание кормлений, составленное нашим педиатром, заставляло ее плакать и просить бутылочку, еще когда ей было несколько недель от роду, и вот, пожалуйста — этот плач продолжается до сих пор. Я понимала ее проблему, уже давно «проанализировав» ее неосознанную мотивацию. Но это ничуть не помогало мне справиться с ней ни раньше, ни теперь. Это нытье меня изводило, и я не знала, как заставить ее замолчать. Здесь и был ключ. Если обычно вы неплохо ладите со своим ребенком, как это было у нас, и все время застреваете на одной и той же проблеме, то вполне вероятно, что вы что-то от себя скрываете. Почему я так груба с дочерью в подобных случаях? Это был Шаг 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Теперь я была совершенно спокойна и преисполнена решимости разобраться с проблемой, поэтому навестила подругу, у которой тоже есть дочь подросткового возраста, и рассказала ей свою историю. Не прошло и нескольких минут, как во мне снова закипел вчерашний гнев.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Тут память подсказала мне, что между моментом, когда дочь закричала из своей комнаты, и моментом, когда я рассердилась, я испытывала ужасное напряжение: будто она стояла надо мной с кнутом и подгоняла меня: вперед, вперед! Потом нахлынул гнев, напряжение спало, и я забыла про это.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Я помнила, как она плакала, прося бутылочку. Но это интеллектуальное понимание не помогало: я по-прежнему злилась («Она давно уже выросла, сколько можно плакать о бутылочке?»). О чем же мне еще это напоминало? Еда… Моя собственная привязчивость к еде… Навязчивое желание кормить семью. Что я должна была чувствовать много лет назад, когда малышка плакала от голода, потому что педиатр заставляла кормить ее строго каждые четыре часа?

Впервые я сознательно попыталась воссоздать эту сцену вместо обычных интеллектуализаций о ней. Мысленно я увидела перед собой картину: детская комната, я стою прямо за дверью, чтобы дочери не было меня видно, мои глаза напряженно следят за стрелкой часов в ожидании разрешенного времени кормления. Я помню, как она кричала, моя бедная малышка, и как я сама плакала вместе с ней: слезы беспомощности, фрустрации, тревоги и… вины. Эта вина захлестнула меня такой болезненной волной, что я зарыдала, будто снова оказалась в той же обстановке. Скрытая вина заглушила собой весь гнев. Пятнадцать лет я сваливала ответственность на чужие плечи, обвиняя педиатра в том, что она морила голодом моего ребенка. Теперь, когда уже было поздно, я осмелилась почувствовать вину сама.

Шаг 5. Определить паттерн. Чувство вины длилось около минуты, а потом я увидела свой паттерн. Не всю картину моих взаимоотношений с ребенком, не мою базовую установку, связанную с едой, — ничего глобального. Простой паттерн, состоящий в том, что всякий раз, когда дитя криком просит есть, старая скрытая вина поднимает голову и угрожает вырваться наружу, чтобы причинить мне боль. Сперва я напрягаюсь и начинаю бешено метаться, стараясь доказать себе, какая я хорошая мать, потом, когда напряжение становится невыносимым, я нахожу спасение в гневе. На следующей стадии я отыгрываю этот псевдогнев, что только выводит ее из себя еще больше. Это удесятеряет мою скрытую вину, которую я вынуждена прикрывать еще большим гневом и т. д.

Теперь, обнаружив свой паттерн, я стала предсказуемой для самой себя. Я могла, дождавшись случая, когда та же самая проблема повторится, попытаться справиться с ней другим способом. Я еще не знала точно, как поступлю в следующий раз. Само собой, месяц или два спустя, я услышала привычную жалобу: «Когда мы сядем есть? Я умираю от голода!» И снова я почувствовала напряжение, но на этот раз, не дожидаясь, пока оно перерастет в гнев, я вспомнила свою скрытую вину. Теперь мне не надо было чувствовать ее заново, все, что я сделала, это вызвала ее в памяти. Мое напряжение немедленно спало, и интонация дочери сообщила мне совершенно другое. Вместо привычного: «Да что же такое с обслуживанием в этом паршивом отеле?» я услышала: «Мамочка, мне так плохо. Разве тебе все равно?»

Конечно, мне было не все равно. Безо всякого напряжения я немедленно отреагировала на ее потребность: «Сейчас, сейчас, дорогая. Ужин уже почти готов». Это было все, что ей хотелось услышать от меня, — и больше ни звука из ее комнаты!

Все это произошло четыре года назад, с тех пор у меня больше не возникало затруднений с этой конкретной проблемой. Никто из нас в сущности не изменился: она все еще порой ноет, когда я готовлю ужин; я по-прежнему напрягаюсь, будто она обвиняет меня в том, что я заставляю ее голодать. Но теперь я всегда могу вспомнить скрытую вину, прежде чем возникнет необходимость скрывать ее за гневом. Иногда я говорю: «Ужин сегодня будет немного позже. Сходи на кухню и перекуси пока чего-нибудь». Я больше не веду себя в старой, стереотипной провальной манере. Теперь я способна услышать сообщение своей дочери.

Служит ли эта вина прикрытием для еще более глубокого скрытого чувства? Почему я (с такими сильными чувствами к еде) лишала пищи своего ребенка? Почему я (которую не так просто запугать авторитетами) слепо подчинялась велению педиатра? Если я так сильно стараюсь искупить эту раннюю депривацию дочери и если я, в общем и целом, вполне адекватная мать, разумно ли с моей стороны продолжать нести эту ношу вины? Каковы мои скрытые чувства относительно питания?

Я не знаю: я не психоаналитик себе. Я очистила один слой луковой шелухи, под ним лежит еще не один слой. Возможно, когда-нибудь мне удастся постепенно добраться и до них. А пока я получила немного больше свободы для использования своего интеллекта и опыта, чтобы стать чуть больше похожей на мать, которой мне хочется быть вопреки всем моим иррациональным импульсам: матерью, которая отвечает на сообщение ребенка.

Детективная работа в самотерапии

Иногда, к тому моменту, когда вы обращаете внимание на неадекватную реакцию, она длится уже так долго, что трудно проследить скрытую эмоцию. Тогда наступает время для детективной работы, время поиска любых пригодных улик.

Одним утром, когда я мрачно обозревала грязную посуду на кухне и незаправленные постели в спальных, жизнь показалась мне невыносимо тоскливой. Мало того, что домашние обязанности предстали передо мной тяжелой, нудной работой, но и никакой более яркой альтернативы в голову не приходило. День обещал быть необычайно длинным и скучным, ждать было нечего и неоткуда. Я называю это состояние легкой депрессией. Моя старая, глубокая, рецидивирующая депрессия ушла в прошлое (см. главу «Страдание может быть терапевтичным»). Легкая депрессия, по моим личным наблюдениям, — это общее отвращение к автоматизму жизни плюс всеобъемлющая скука. Наступление этого состояния всегда является верным признаком: я скрываю что-то от себя, боюсь что- то почувствовать. Это и стало Шагом 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Некоторые стыдятся своей депрессии, пытаются заглушить ее каким-нибудь видом активной деятельности или отговорить себя от нее («Я такая счастливая; у меня есть все, что нужно в жизни для счастья. Какое я имею право на депрессию?»), или вытолкнуть себя из нее («Ну-ка прекрати сейчас же, перестань жалеть себя и стряхни с себя эту хандру!»). Вряд ли вам поможет злость на себя из-за депрессии. Конечно, время от времени вам придется делать вылазки, чтобы как- то взбодрить себя (магазины, кино), но если вы ощущаете в себе достаточно сил, используйте депрессию для самотерапии, позвольте себе прочувствовать ее.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? На этот вопрос готового ответа у меня не было, так как я не помнила, когда началась депрессия и что ее вызвало, поэтому я приступила к детективной работе. Как долго длится этот симптом? Чувствовала ли я его сразу после сегодняшнего пробуждения? Да уж, за утренними сборами и приготовлением завтрака у меня едва ли было время, чтобы обращать внимание на что-то еще, но сейчас, оглянувшись мысленно назад, я поняла, что меланхолия сопровождала меня все утро. Как насчет вчерашнего вечера? Гм… да, пожалуй, я отправилась спать в довольно мрачном настроении. А если вспомнить, что было еще раньше? Ну что ж, за ужином мое общество никак нельзя было назвать приятным, да и у плиты я возилась без особого удовольствия. Как насчет вчерашнего утра и обеда? Мне не удавалось вспомнить ничего определенного, кроме того, что вчера утром я встала в прекрасном настроении. Следовательно, вчера, в какой-то момент между утром и вечером произошло что-то, вызвавшее во мне депрессию. Итак, чем я занималась в тот день? Меня пригласили к соседям на чай: я неплохо провела время в непринужденной, веселой обстановке. Не случилось ли там чего-то необычного? Чего-то, представлявшего для меня угрозу почувствовать болезненную эмоцию?

Вначале ничего относящегося к делу в голову не приходило, затем я вспомнила одну молодую женщину, известную своим язвительным остроумием. Мы сидели, разговаривали о всяких пустяках, и вдруг она воскликнула в своей обычной, напускной шутливой манере: «Ах, Мюриэл, ты вечно так много говоришь! Если ты заводишься, никто не может даже слова вставить». Что я тогда почувствовала? Меня это позабавило. Я знала, что она хорошо ко мне относится и, кроме того, она — известная шутница, так что я отнеслась к ее словам вполне спокойно. Что еще я чувствовала в тот момент? Мне было очень важно дать понять ей и остальным, что я ничуть не обиделась, что я этакий «славный малый».

Шаг 4. О чем мне это напоминает? «Славный малый». Берни часто обвинял меня, что я одержима имиджем «славного малого». (Вообще-то, если быть точнее, он называл меня «добродушная растяпа»). Возможно ли, что в глубине души я обиделась на ее слова? Ну уж нет, я же не ребенок. Нам всем хорошо известно, что это просто ее стиль; она всегда любила шутить подобным способом. Если бы я наблюдала всю сцену со стороны, то какое впечатление производило бы мое поведение? Какую эмоцию я могла скрывать? Может быть, гнев?

И надо же, как странно, в тот же момент, как я задала себе этот вопрос и в голове высветилось слово «гнев», он тут же извергся из меня мощной струей. Я пришла в полное бешенство. «Как она посмела меня так оскорбить! Она, со своей фальшивой утонченностью, этакая диванная кошечка!..» И прочая, прочая в том же духе. Целых две минуты я рвала и метала, как сумасшедшая, и потом все прошло. Теперь я чувствовала себя просто великолепно: внешнее чувство — депрессия — исчезло. Я с необыкновенной бодростью взялась за посуду и постели, и оставшийся кусок дня провела в прекрасном расположении духа.

Шаг 5. Определить паттерн. Почему мне обязательно надо быть «славным малым»? Мне удалось это прояснить лишь годы спустя, когда я разбиралась с другой проблемой. Но в тот день, почувствовав свой скрытый гнев, я осознала кое-что еще.

Та же остроумная соседка как-то раскритиковала то, как я веду свое домашнее хозяйство, и это меня нисколько не обеспокоило: я не слишком домовита. Скажите мне, что я некрасива, и это тоже меня не заденет: я привыкла к своему лицу. Скажите мне про мою глупость, и я, скорее всего, рассмеюсь вам в лицо: уж мне-то, черт возьми, известно, что я далеко не глупа. В этих областях у меня нет скрытых чувств. Но излишняя болтливость имеет для меня какой-то болезненный смысл. Стыд? Вина? Я пока не знаю: при каждом удобном случае я призываю на помощь самотерапию, чтобы поработать над этим.

В тот день я впервые распознала свой паттерн. У меня есть скрытые чувства относительно разговора, общения, и они настолько обостряют мою чувствительность к критике, что я скрываю их под депрессией. Этот опыт положил начало для дальнейших исследований, и несколько лет спустя мне удалось очистить еще один слой шелухи, узнать больше о скрытом значении слов для меня и справиться с писательским блоком.

Записывание как путь к скрытому чувству

Пока я описала два способа поиска скрытого чувства: а) разговор с хорошим слушателем и б) размышление наедине с собой. Теперь мне хотелось бы перейти к третьему способу, а именно, к технике записывания.

Если вы планируете использовать этот подход, то следует иметь в виду несколько важных моментов. Вы должны быть в самой гуще эмоционального переживания. В полном спокойствии и присутствии духа устраиваясь за письменным столом с разумным намерением описать свою проблему, вы, скорее всего, получите в качестве результата изложение истории своей жизни, но это не самотерапия. Цель самотерапии — почувствовать эмоцию, которую вы скрываете, прямо сейчас, а не теоретизирование вашего прошлого. Начинать следует с внешней эмоции. Пишите, пока это чувство-прикрытие еще пышет жаром, не ждите, пока оно остынет.

Забудьте о разборчивости, орфографии, грамматике, пунктуации: никто, кроме вас, этого читать не будет. Вы разговариваете сами с собой.

Старайтесь писать в одном темпе, не останавливаясь. Выложите все свои мысли на бумагу. Если идеи приходят медленно, и вы «зависаете» на одном месте, пишите первые приходящие в голову вопросы и ответы на них, просто чтобы продолжать писать. Непрерывность, равномерность словесного потока, по-видимому, обладает гипнотическим эффектом, который освобождает скрытые чувства.

Пишите мягким карандашом, облегчите себе труд. Не пользуйтесь печатной машинкой, даже если вы ненавидите писать от руки и в обычных условиях предпочитаете печатать. Так у вас вряд ли что-то получится. Возможно, дело тут в какой-то механической безупречности. Карандаш является продолжением вашего тела: по мере возрастания

интенсивности эмоции, почерк становится все более размашистым и свободным, менее разборчивым.

При этом вам необходимо уединение. Можно даже держать карандаш и бумагу в ванной и запираться там, чтобы писать, пока внешняя эмоция не потеряла свою силу. Если вам никак не удается уединиться для письма посреди эмоционального переживания, то постарайтесь воссоздать его позже, и чем скорее, тем лучше. Поговорите с хорошим слушателем, пока не почувствуете эту внешнюю эмоцию с новой силой, потом удалитесь куда-нибудь и пишите.

Письменное изложение является самым быстрым из известных мне способов прослеживания скрытого чувства. Весь процесс не должен занимать больше десяти-двадцати минут. Если окажется, что вы пишете часами, то ваше занятие, скорее всего, можно назвать письменным творчеством, однако это не то, что для меня означает самотерапия.

Какие именно внешние чувства приводят вас к использованию техники записывания? а) Неадекватная реакция: эмоция, являющаяся, по вашему подозрению, прикрытием другого чувства, б) Любая эмоция, настолько мучительная, что вы просто не способны ее вынести. Записывание поможет вам в какой-то степени избавиться от нее. в) Чувство, которое настойчиво побуждает вас к действию, когда разум говорит вам ничего не предпринимать. Записывание перенаправит его в другое русло.

Начните с вопроса: Что я чувствую? Опишите свою внешнюю эмоцию. Вы сердитесь на жену? Излейте на бумаге все гадости о ней, которые ваш язык не поворачивается произнести вслух. Пишите все, что поможет интенсифицировать эту внешнюю эмоцию.

Положим, вы не можете дать четкого определения своей внешней эмоции. Все, что вы ощущаете, это физический дискомфорт. Вы напряжены, трясутся руки, учащенное сердцебиение, вам не хватает воздуха. Вас что-то сильно беспокоит, но вы не знаете, что. Опишите свои физические симптомы. Вы стискиваете зубы, ваши мышцы болят от напряжения? Опишите это.

Что случилось? С чего началось это ощущение? Напрягите память, вернитесь к случаю, послужившему началом.

Почему я мог так забеспокоиться? Что мне страшно почувствовать?

О чем мне это напоминает?

Все эти вопросы нацелены на то, чтобы вывести вас из состояния равновесия. Сейчас ваш ум старается вызвать какую-то эмоциональную реакцию. Помните, что в этот момент вы не пытаетесь достичь разумного понимания. Цель вашего письма — почувствовать скрытую эмоцию. Пробуйте разные ответы на свои вопросы, пока один из них не вызовет эмоциональную реакцию. Предположим, вам в голову приходит ответ, кажущийся вполне логичным, разумным объяснением вашего внешнего чувства и провального поведения — но это всего лишь идея, без эмоции. Откажитесь от нее и перейдите к другой мысли. Не позволяйте интеллектуализациям увести вас в сторону. Забудьте все эти блестящие идеи до поры до времени. Возможно, они истинны, но если к этому моменту вы не готовы их прочувствовать, пока они для вас полностью бесполезны. Избегайте соблазна теоретизирования на тему своей неосознанной мотивации: это еще один способ скрыть таинственную эмоцию, способ избежать ее переживания. Вернитесь назад и спросите себя снова: о чем еще мне это напоминает?

Продолжайте искать новые идеи. Скорее всего, за десять-двадцать минут вам удастся наткнуться на мысль, которая либо повлечет за собой сильную скрытую эмоцию, либо породит слабую новую. В последнем случае позвольте себе свободно следовать за новым направлением: пишите все, что, по-вашему, имеет отношение к новой идее, неважно, насколько отдаленное. Этот путь должен привести вас к интенсивной скрытой эмоции.

Как вы узнаете, что вам удалось снять верхний слой и обнаружить скрытое чувство? Оно будет переживаться с той же интенсивностью, что и внешняя эмоция, с которой вы начинали, и полностью ее вытеснит: вы помните внешнюю эмоцию, но больше ее не чувствуете.

Обнаруженное скрытое чувство может быть мучительным, но продолжается не больше одной-двух минут. Тяжело удерживать это чувство долго, и самое слабое отвлечение рассеивает его. В главе «Мысли вслух» я упоминала книгу Карен Хорни «Самоанализ», где говорится о том, что у человека имеется встроенный защитный механизм, который не позволяет ему раскрыть эмоцию, пока он недостаточно силен, чтобы пережить ее без излишней тревоги. Насколько мне известно, это правда, и все же я считаю своим долгом предупредить студентов: если скрытая эмоция, после того, как вы высвобождаете ее, сохраняется вопреки вашей воле дольше чем на несколько минут; если она завладевает вами и вам трудно от нее отделаться, тогда самотерапия не для вас. Не используйте ее без профессиональной помощи. (За девять лет преподавания самотерапии я не слышала ни от одного студента о подобной проблеме.)

Теперь, почувствовав свое скрытое чувство, вы готовы к тому, чтобы определить паттерн, точно так же как после использования разговоров и размышления.

После того как вы закончите, уничтожьте написанное. Не храните своих черновиков (если только не пишете по просьбе специалиста, который хочет, чтобы вы потом это прочли). Для этого есть две причины:

а) Сегодня вы были сильным, вам хватило мужества, чтобы почувствовать скрытую эмоцию. Через некоторое время вы вполне можете об этом забыть. Потом наступает день, когда вы подавлены: кто-то с вами не лучшим образом обошелся или вы совершили поступок, которого теперь стыдитесь. Разбираясь в своем ящике, вы натыкаетесь на клочок бумаги, содержащий забытую скрытую эмоцию, которую вы не можете позволить себе почувствовать сегодня. Читая его, вы вынуждены переживать чувство, слишком для вас мучительное. Это равноценно ситуации, когда неспециалист высказывает свои интерпретации, говорит вам о скрытых чувствах до того, как вы готовы узнать о них сами, заставляет вас их почувствовать. Это может вызвать сильную тревогу или депрессию.

б) Еще одна причина избавляться от написанного. Предположим, вы забыли скрытое чувство. Это значит, что вы пока не готовы его вспомнить. Вам еще предстоит выйти на него как-нибудь в другой раз, разматывая при помощи самотерапии какой-то другой клубок, исследуя другую неадекватную реакцию. Каждый раз, снова и снова пытаясь обнаружить скрытое чувство, вы все ближе к цели: в один прекрасный день вам удастся спонтанно вспомнить его и избавиться от чувства-прикрытия насовсем. Короткого пути здесь нет. Предположим, после неудачной попытки вспомнить скрытое чувство вы находите и читаете свои записи. Это помешает повторной попытке докопаться до него. Вы будете думать о своих эмоциях, а не чувствовать их. Никогда и никому прежде такой способ пользы не приносил. Он сродни тому роду игры, которую ведут люди, изучающие психологию ради того, чтобы потом интеллектуализировать на тему самих себя как примера еще одной «интересной» истории болезни. Они все «понимают» о своей неосознанной мотивации, но продолжают использовать прежние провальные паттерны поведения. Они обожают использовать психиатрический жаргон и пускаются в пространные рассуждения о собственном неразрешенном Эдиповом комплексе, но изменений к лучшему в их жизни от этого не наступает. Не следует использовать письменную технику как трюк для избегания собственных чувств.

Вот два примера техники записывания.

I

Как-то раз, когда я ехала по оживленной улице, прямо на меня из бокового переулка неожиданно вылетели два велосипеда с подростками. Они что-то оживленно обсуждали и ехали вплотную друг с другом, так что я не поняла, заметили ли они, на каком опасно близком расстоянии находятся к моей машине, поэтому решила посигналить им. В ответ на это они оглянулись и насмешливо крикнули: «Да заткнись ты!»

На секунду я ощутила, как меня захлестнула горячая волна ярости. Но я тут же подавила это чувство и продолжала спокойно ехать своей дорогой. Спустя десять минут, когда я подъехала к месту назначения, происшествие полностью выветрилось из моей головы. Осталась только ноющая боль в зубах — хорошо знакомое мне напряжение, предупреждающее о надвигающемся приступе головной боли. Я задала себе вопрос: «Что меня так обеспокоило? Что я боюсь почувствовать?» — ответа не было. Потом, спросив у себя: «Что случилось?», я вспомнила мальчишек с их велосипедами и тот факт, что в какой-то момент я испытала сильный гнев, но он быстро прошел. Теперь я просто чувствовала это невыносимое напряжение. Я извлекла из сумочки маленький блокнот, который специально ношу для подобных случаев, и начала быстро писать в надежде, что смогу избавиться от боли в зубах вовремя, чтобы избежать головной боли (обычно продолжающейся по три дня кряду). Вот как это выглядело на бумаге:

«Зубы ноют. Мальчишки вылетели из-за угла, наверно, не заметили машину. Посигналила, хотела предупредить, испугалась за них. Страх своей враждебности? [Очевидно, на заданный вопрос не было эмоциональной реакции, так как я от него отказалась.] Да заткнись ты! Чувствовала беспомощную ярость, хотела бы встретиться с их родителями. Пусть бы им стало плохо. Вернуться и наехать на них. [Эти слова привели меня в изумление.] Научить их ценить предупреждение. Мое. Пусть бы помучились. Чувствую право на справедливость. Как будто я сам Господь Бог. А еще так глупо, беспомощно. Стыдно получать неблагодарность и враждебность? Приходится прикусить язык? [Объяснение ноющей боли в зубах.] Сержусь на каких-то беззащитных велосипедистов, детишек, перебегающих дорогу, — не на взрослых водителей. [Появление совершенно новой мысли.] Отождествляю себя с беззащитными детьми, которые не знают о своей беззащитности? Как я сама раньше?..»

Ненавижу неблагодарных. Чувствую свое благородство. Ненавижу, когда люди не видят того, что… Внезапно я почувствовала глубокую печаль, и боль в зубах прекратилась. Внешнее чувство, гнев, тоже рассеялось. Я убрала блокнот на место.

Что же это было? Как только я записала: «Отождествляю себя с беззащитными детьми, которые не знают о своей беззащитности? Как я сама раньше?..», в моей памяти всплыли два кошмарных года, проведенных с жестокой приемной матерью[3] Несколько лет назад, когда я использовала самотерапию, исследуя другое внешнее чувство, я запоздало осмелилась почувствовать печаль, которую была вынуждена стоически глушить в себе два года, с семи до девяти лет: мучительный опыт, о котором я старалась не думать все последующие годы. В тот раз в присутствии хорошего слушателя я, сдавшись наконец, расплакалась как беспомощный ребенок. А теперь описания случая с мальчишками оказалось достаточно, чтобы вспомнить ту сессию самотерапии и на какой-то момент снова пережить печаль. Этого момента хватило, чтобы избавиться от боли в зубах и избежать приступа мигрени. Психолог прибег бы к объяснению, что я обратила свой детский гнев к приемной матери внутрь себя, и теперь спроецировала его наружу на этих мальчишек. Сама же я ни о чем подобном и не подумала. Не будучи психоаналитиком себе, я не искала объяснения своим реакциям. Все, что мне было нужно, — почувствовать свое скрытое чувство.

II

Еще один пример. Как-то днем я села за стол, чтобы поработать над этой книгой, собираясь писать главу «Как освободить свои естественные творческие способности». Написала заголовок. Потом остановилась и задумалась. Это было совсем не похоже на то, как я обычно работаю. Вообще-то, моя единственная писательская проблема — заставить себя сесть и взять карандаш в руки. (Перед этим я говорю себе, что сперва надо помыть пол на кухне, погладить рубашки — сделать все что угодно, только чтобы уклониться от работы над книгой.) Но стоит мне начать, и слова изливаются так быстро, что я едва успеваю их записывать, особенно с этой книгой, поскольку после девяти лет преподавания предмета я знаю его, как свои пять пальцев.

Однако на этот раз начать никак не удавалось. Встав со стула, я принялась рыться в книжном шкафу. Я перелистывала книги, которые знала наизусть, отыскивая дополнительный материал, теории других авторов о творчестве, пытаясь найти подкрепление собственным идеям. Это был полнейший абсурд, потому что все необходимые для книги ресурсы имелись у меня в голове. Я годами читала лекции, не прибегая к записям. Чем больше я лодырничала, тем труднее мне было начать работать. Я потратила около часа, читая, размышляя и играя со словами, пока в моей голове впервые не проявилась мысль, что я не могу начать писать. Более того, я почувствовала боль в горле. Что это, начало болезни или признак напряжения? Я решила, что раз я не могу начать писать эту главу, видимо, мне следует пописать что-нибудь ради самотерапии и узнать, что же такое со мной творится. Итак, на странице, озаглавленной: «Как освободить свои естественные творческие способности», я записала:

«Горло болит. Почему? Блок на творчестве. Чего я так боюсь? Вдруг понадобилось проверять источники. Не доверяю себе? Почему? Что случилось? Я сама открыла этот метод [эксперименты с творчеством описаны в указанной главе], и теперь я хочу воспользоваться теориями других людей для объяснения. Что в этом плохого? Чувствую, что неоригинальна, раз мне нужны их объяснения? Творчество подразумевает оригинальность. Я боюсь довериться своей оригинальности? Боюсь, что я неспособна к творчеству? [Пока нет эмоций.] Что означает творческий? [Пробую зайти с другой стороны.] Сотворить ребенка. Быть способной к деторождению. Теперь слезы. Боюсь потерять матку. [Врач предупредил, что может понадобиться операция.] Боюсь гистерэктомии. Больше не смогу ничего сотворить. Это меня изменит? Больше не буду способной к творчеству. Да».

К этому моменту я уже была охвачена таким горем, что прекратила писать. Боль в горле прошла.

Как странно: несколько недель назад на медицинском обследовании мне сказали, что, возможно, мне понадобится операция в связи с фиброзной опухолью матки. Тогда я не почувствовала каких-либо эмоций. Весь день испытывала напряжение в мышцах, была немного подавлена вечером, но понять, что же так тревожит меня, не смогла. Я не знала, что чувствую. Вскоре у меня должна была наступить менопауза, и доктор сказал, что, вполне вероятно, операция не понадобится: подобные опухоли к этому периоду обычно рассасываться. Гистерэктомия — самая обычная распространенная операция («Сколько моих подруг уже…» и т. д.), я не боялась лечь на операционный стол.

И только теперь, прибегнув к самотерапии, чтобы разобраться со своим писательским блоком, я краешком глаза увидела, какие чувства скрываю в связи с этой операцией. Острое ощущение горя продолжалось несколько секунд, а затем я почувствовала себя хорошо: все было позади. Я набросилась на работу и закончила главу по творчеству в рекордный срок и без всяких проблем.

Как подкрасться к скрытому чувству

До сих пор я описала три пути к скрытой эмоции: а) разговор, б) размышление и в) записывание. Теперь мне хочется указать вам окольный путь — запасной ход к скрытому чувству.

Любой эстетический опыт, любая форма пассивного отдыха, способная затронуть ваши чувства, может стать материалом для четвертого подхода в самотерапии. Пьеса, опера, концерт, живопись, литература — все, что заставляет вас чувствовать. Рыдаете на фильме с трагическим сюжетом? Не обращайте внимания, что все остальные в зале, по-видимому, делают то же самое: у каждого есть своя, личная причина для слез. Каждый зритель привносит в фильм собственную историю, свои переживания. Каждый думает, что сопереживает герою и героине, но история на экране заставляет вновь вспыхнуть потухшие угли его собственного прошлого, и может быть, это даже не имеет прямой связи с несчастьем экранных любовников.

Здесь открывается чудесная возможность испытать какую-то давно скрытую эмоцию или чувство, и это гораздо легче, чем в других методах самотерапии. Разговаривая, размышляя и доверяясь бумаге, вы пытаетесь разрешить определенную проблему из собственной действительности, прослеживая какую-то неадекватную реакцию. Ваша самооценка уже слегка пошатнулась, когда вы осознали провальность или неадекватность своего поведения. Может быть, вы пытались найти скрытую эмоцию, но вы знаете, что это болезненно, и страх перед этой болезненностью замедляет ход самотерапии. Требуется мужество, чтобы снять верхний слой и почувствовать то, что под ним.

Переживание болезненной эмоции при просмотре фильма — совсем другое дело. Здесь вы не являетесь непосредственным участником, и ваша реальная жизнь не задета: нет ни стыда, ни вины, ни страха, которые могли бы помешать в действительности. Эта печальная история, которая разворачивается на ваших глазах, как будто не имеет с вами ничего общего: вы можете чувствовать себя в полной безопасности. Вы не боитесь почувствовать то, что может обнаружиться под снятым слоем, и поэтому сделать это легче, чем обычно. Вы подкрадываетесь к скрытому чувству.

И еще одно: как правило, процесс самотерапии требует, чтобы вы прекратили на несколько минут мыслить как умудренный жизнью взрослый и вернулись к раннему, детскому мыслительному процессу. Это особенно важно, когда вам надо пережить очень ранний опыт. Трудно отпустить себя, отказаться от контроля, интеллектуального подхода, который позволяет вам почувствовать себя взрослым и в безопасности. Именно в этом и заключается сложность самотерапии (и любой психотерапии). Позабыв все на свете, окунувшись с головой в сюжет книги, симфонию, фильм, вы незаметно для себя уже предпринимаете этот важный шаг. Ваши взрослые интеллектуальные процессы теряют контролирующую силу: вы опускаетесь к более примитивному, детскому уровню. (См. главу по творчеству.) Благодаря этому, вы со значительно большей легкостью продвигаетесь вперед и скоро можете почувствовать скрытую эмоцию.

Вот ваши шаги к запасному ходу, который приведет вас к скрытому чувству: сперва обратите внимание на какую- то сильную эмоцию, к примеру печаль или гнев, которая возникает по ходу кино, пьесы или концерта. Сосредоточьтесь на этой эмоции, позвольте себе прочувствовать ее максимально интенсивно. Потом, продолжая чувствовать, спросите себя: «О чем мне это напоминает? Что меня расстраивает на самом деле?» Вы можете неожиданно припомнить какое-то событие, отношения, проблему из своего прошлого. Теперь постарайтесь пережить заново этот период и почувствовать эмоцию, соответствующую этому давно ушедшему времени. При помощи такого метода можно вернуться к очень ранним переживаниям. Возможно, к вам запоздало придет то чувство, о котором вы часто думали, но не могли вызвать с помощью других техник.

Иногда студенты задают вопрос: «Как можно сохранить в себе эмоцию и исследовать ее, пока действие фильма продолжается? Разве происходящие на экране события, разворачивающийся в книге сюжет не отвлекают от самотерапии?» Нет, вовсе нет. Просто сосредоточьтесь на своем непосредственном чувстве. Если требуется, закройте глаза. Весь процесс настолько стремителен, что вы почти ничего из фильма не упустите. У меня никогда не возникало с этим проблем, хотя, возможно, кому-то из вас было бы полезно удалиться на минуту в другую комнату, если вы боитесь отвлечься.

Другой часто задаваемый вопрос: «Зачем мне использовать самотерапию каждый раз, когда я плачу в кино? Это обязательно невротический симптом?» Разумеется, нет. Сопереживание чужим проблемам нормально и вполне свойственно человеку. Этот аспект самотерапии не исследует неадекватного, провального поведения. Я просто обращаю ваше внимание на то, что вы способны заплакать за другого, потому что в вашем прошлом было что-то, что делает проблему героя значимой для вас. В этом и заключается прелесть редкого шанса, позволяющего подкрасться к скрытому чувству через запасной ход, застать его врасплох. Зачем же терять этот шанс? Каждый день мы совершаем много глупостей, которые не способны позволить себе распознать. Подумайте, сколько раз вы перекладывали ответственность за случившееся на чужие плечи, винили в своих злоключениях судьбу-злодейку или того, кто рядом. Как часто мы игнорируем важные знаки, которые показывают нам на наличие неадекватной реакции, — хорошего материала для самотерапии. Пока мы смотрим фильм, у нас появляется шанс компенсировать другие упущенные случаи, когда нам не хватало сил использовать самотерапию в связи с реальными жизненными проблемами. Чем больше скрытых чувств вы проживете, тем здоровее будете, так что используйте весь материал, встречающийся на вашем пути.

Но что если вы настолько увлечены историей, что нет времени использовать ее для самотерапии? Можно ли обратиться к ней позже, по возвращении домой? Да, если вы все еще чувствуете эмоцию, которая была вызвана историей, или если вы можете ее воссоздать тем или иным способом: размышляя о фильме или обсуждая его. Здесь важно помнить: не теряйте времени зря, не «анализируйте» свое чувство после того, как оно остыло, когда вы уже успокоились. Ваши чисто интеллектуальные догадки, по всей вероятности, будут неверными, но даже при условии правильности они вам не помогут, так как вы не чувствуете истинной скрытой эмоции.

I

Мне довелось посмотреть «Лебединое озеро» в исполнении труппы Большого театра. Сочетание великолепных костюмов, романтической музыки и безупречной техники танцоров образовали сказочную реальность, куда моему взрослому скептицизму не было дороги, и весь балет я просидела с открытым ртом, совсем как наивный ребенок. Глядя, как разворачивается хорошо знакомое трагическое действо сказки, я все больше и больше погружалась в по-детски искренний транс, полностью растворившись в мире сценической фантазии. Потом наступил момент, где Принц в ужасе узнает, что обманут злым Колдуном: он принял фальшивого Черного Лебедя за свою единственную любовь, Белого Лебедя. Звучит чарующий мотив, и Белый Лебедь манит его в видении. Принц понимает, что обречен потерять его навсегда, тянется к нему, в агонии желания и разочарования, тот ускользает из его видения, и занавес опускается.

Я была глубоко потрясена, мне хотелось плакать. Зажегся свет, наступил антракт, люди потянулись к выходу, и я осознала, как абсурдно для взрослого человека плакать над волшебной сказкой. Однако я никогда не упускаю подобных возможностей, поэтому весь антракт я просидела на своем месте в слезах, позволив себе сполна прочувствовать печаль ситуации, когда человек теряет свою возлюбленную. Когда чувство стало достаточно интенсивным, я спросила: «О чем мне это напоминает? Кого же я потеряла?» И ответ пришел сразу, словно поджидал вопроса: мою мать! Мне было пять лет, когда отец забрал меня от нее. В те ранние годы я не могла полностью осознать свою потерю, не могла оплакать ее, не могла поверить, что это навсегда. Я была слишком занята автоматизмом продолжающейся жизни: привыкание к приемной матери, к новой школе, к новым друзьям. Возможно, маленький ребенок не в состоянии почувствовать всю глубину трагедии: он еще недостаточно силен эмоционально, чтобы взглянуть правде в глаза. Мне доводилось слышать от взрослых, как они были не способны плакать на похоронах своих родителей в детстве, не могли поверить в реальность утраты.

И вот теперь, сорок лет спустя, я наконец позволила внутреннему ребенку вволю наплакаться. Как часто случается в самотерапии, у меня появился запоздалый шанс пережить то, что я должна была пережить многие годы назад. Сидя там, в театре, я чувствовала себя маленьким ребенком, горестно оплакивающим потерю матери. Мне приходилось приглушать рыдания носовым платком (взрослый во мне все же функционировал и не желал выставлять себя на публичное посмешище). Скрытое чувство переживалось мной около двух минут, после чего, ощутив — как обычно после эпизода самотерапии — свежий прилив сил, я устроилась поудобнее и продолжала наслаждаться представлением.

II

Как-то раз я посмотрела в кинотеатре итальянский фильм «Две женщины»[4]. Страдания матери в мире, сокрушенном войной, ее тщетные попытки защитить любимую дочь — все это разбило мне сердце. Тогда я еще не разработала технику запасного хода, поэтому не остановилась и не спросила себя: «О чем мне это напоминает?» Но мысли о фильме никак не шли у меня из головы. Всю дорогу домой и позже вечером я продолжала думать о нем, и меня не оставляло ужасное чувство непоправимого горя.

После нескольких часов, когда мне так и не удалось избавиться от навязчивых мыслей, я наконец догадалась, что фильм, видимо, имеет для меня какое-то скрытое значение. Оставаясь в эпицентре этого чувства, зарыдав и полностью отождествившись с матерью в страхе и горе, я спросила себя: «О чем мне это напоминает?» И немедленно получила ответ: «Когда-нибудь на меня обрушится ужасная катастрофа: Берни не станет, мне придется продолжать жить без него и держаться, потому что дети нуждаются во мне, но я буду слишком беспомощна, чтобы их защитить». Этот страх всплыл наружу из укрытия, как будто только и ждал этого годами, и я заплакала от ужаса перед будущим. Через минуту все прошло: я успокоилась, и навязчивые мысли о кино прекратились. Скрытая эмоция, показав свое лицо, улеглась на неопределенное время.

Несколько лет спустя я посмотрела другой итальянский фильм «Пять дней в Неаполе»[5]. Здесь тоже речь шла о матери, пытающейся найти защиту для своих детей в разрушенной от войны стране. И снова меня переполнило горе. Я спросила себя: «О чем мне это напоминает?», но все, что мне удалось, — вспомнить скрытое чувство (страх будущего), которое проявилось после прежнего фильма. На этот раз оно мне не помогло. Я поняла, что настало время снять следующий слой, и поэтому в тот же вечер, заговорив о фильме с Берни, снова вызвала у себя внешнюю эмоцию. О чем же это мне напоминало? Я отождествляю себя с детьми, поскольку сама потеряла мать в пять лет? Новое чувство не обнаруживалось, и мне пришлось начать сначала. Я закрыла глаза и заново пережила самые душераздирающие сцены картины. Мое лицо опухло от слез, глаза болели, и бедный Берни, без сомнения, устал от происходящего, но я продолжала с прежней настойчивостью: о чем же мне это напоминает?

Наконец, ответ пришел: «Я и есть та мать». Впервые я заговорила о том периоде, когда родился наш первый ребенок. Берни служил за границей, родительская ответственность меня ужасала, ни у кого из моих друзей детей еще не было, и рядом не было матери, у которой можно спросить совета. Весь этот год я отправляла Берни бодрые письма, пряча от него и от себя всю глубину своего чувства неполноценности, страх, что я не сумею защитить драгоценный хрупкий комочек жизни, который он оставил под мою ответственность. И вот теперь, наконец взглянув правде в лицо, я смогла вернуться в то время и заново пережить все тревоги первого года. Через несколько минут с этим было покончено, и я могла забыть о кино и своих прошлых проблемах. Первый фильм, «Две женщины», помог снять один слой — страх будущего. Второй дал мне шанс проникнуть глубже и прожить укрывшийся под ним страх из прошлого.

Память об этом скрытом чувстве помогает мне в отношениях с первым ребенком. Иногда, сильно на нее рассердившись, я могу распознать в этом гневе неадекватную, провальную реакцию. Потом я обращаюсь к самотерапии и опять прихожу к своей старой тревоге и беспомощности («Я не Абсолютно Идеальная Мать: мне не известны все ответы»), после чего способна избавиться от псевдогнева и найти разумный выход из ситуации.

Запомните, что, подбираясь к скрытому чувству через запасной ход, вам может не удастся с первого раза определить паттерн, возможно, вы не узнаете, как именно использовать новую информацию о ребенке внутри себя. Но каждый раз, когда вы снимаете новый слой, на свет выходит нечто новое, и это новый материал для работы. При каждом удобном случае развивайте свое самопознание.

Некоторые защиты, невротические симптомы, которые я никогда не исследовала посредством самотерапии, по степенно прошли сами за семнадцать лет моей работы с собой. Все это время я старалась вскрыть и прожить как можно больше скрытых чувств и, очевидно, не подозревая об этом, я избавилась от старых способов защиты (прикрытий, неадекватных реакций), когда необходимость в них отпала сама собой.

При использовании «запасного хода» к скрытой эмоции, как и в любой другой технике самотерапии, следует неизменно придерживаться того же основного правила: вы должны почувствовать внешнюю эмоцию. Если вы попытаетесь понять, почему плакали на вчерашнем сеансе, не переживая заново внешнего чувства, вам, вероятно, удастся сделать интересные догадки, основанные на интеллектуальном знании о себе, но вряд ли вам удастся раскрыть то, что вы побоялись вчера почувствовать. В фильме «Давид и Лиза»[6] есть одна душераздирающая сцена, которая происходит в художественной галерее. Маленькая девочка, страдающая шизофренией, взбирается на колени большой статуи сидящей женщины. Там она сворачивается калачиком и безмятежно засыпает, будто в объятиях реальной матери. Когда ее силой пытаются стащить оттуда, она плачет и жалобно жмется к статуе. Этот эпизод вызвал у меня острый приступ печали. Я спросила себя, что это значит лично для меня, о чем мне это напомнило. Этот бедный ребенок, ищущий любви у мраморной статуи, видимо, совсем был обделен материнской любовью. Ее трагическая потребность напомнила мне о том, какой неполноценной матерью я была в первый год после рождения моего ребенка. Нельзя сказать, что я не любила или была неласкова с малышкой, но неуверенность и тревожность настолько подавляли меня, что моей любви могло быть недостаточно. Я обнаружила скрытое чувство вины, как будто девочка с экрана — моя собственная дочь, которая ищет любви у статуи, и при мысли об этом мое сердце разрывалось на части.

Позже я обсудила этот фильм с одним из моих студентов, которого тоже сильно взволновал тот эпизод. Он, так же как и я, использовал самотерапию для выявления своего скрытого чувства. Но его эта сцена со статуей заставила почувствовать себя тем самым ребенком, отчаянно нуждающимся в материнской любви. Интересно, что мать этого студента чрезмерно опекала его, тогда как я в возрасте пяти лет лишилась матери. Нетрудно догадаться, что если бы я попыталась понять, что означает для меня этот эпизод, оставаясь при этом хладнокровной, я отождествила бы себя с лишенным любви ребенком.

Однажды я ходила на оперу Верди «Трубадур». Там есть сцена, где старая цыганка рассказывает, как ее мать была сожжена на костре по приказанию старого графа. Дочь решила отомстить. Украв у графа сына, она решила бросить его в тот же костер, но обезумев от горя, совершила страшную ошибку: сожгла собственного ребенка. Музыка, действие, сюжет — у меня мурашки бегали по спине от всего этого. Я была в ужасе. Тогда я спросила себя: «О чем мне это напоминает?» И снова почувствовала, как страдаю от старой скрытой вины, вспоминая с сожалением глупые ошибки, которые совершала как молодая мать. На какой- то жуткий момент я почувствовала себя этой старой ведьмой, плачущей горькими слезами утраты и раскаяния. Я и не помыслила бы никогда о таком скрытом чувстве, если бы подождала, успокоилась и подумала об этом хладнокровно. Напротив, я, вероятно, предположила бы, что мерзкая старуха напоминает мне жестокую мачеху, превратившую мою жизнь в возрасте с семи до девяти лет в настоящий ад. Я помню, как всегда говорила себе, что моя мачеха на самом деле ведьма, а не человек из плоти и крови.

Я только что проиллюстрировала, как кино и опера, два совершенно разных опыта, позволили мне пережить одно и то же скрытое чувство: вину, связанную с родительской ролью. И наоборот, один и тот же опыт, вызывающий идентичную внешнюю эмоцию, может в разные периоды жизни раскрывать нам разные скрытые эмоции. Много лет назад, когда наша семья была в трауре по смерти мачехи, я пошла вместе с отцом на оперу. Мы смотрели «Риголетто», трагическое повествование придворного шута, который был сводником при своем хозяине, герцоге, и в конце концов пал жертвой собственной интриги. В трагичной финальной сцене Риголетто обнаруживает, что невольно стал причиной смерти своей любимой дочери. Я плакала вместе с ним, бедным отцом, испытывающим ужасные муки потери, горя и вины. Но когда я спросила у себя, о чем я на самом деле плакала, о чем мне это напомнило, раскрылось нечто совершенно другое. Я отождествляла себя не с отцом, а с умирающей дочерью, и моим скрытым чувством было желание, чтоб мой собственный отец заботился обо мне так же, как Риголетто, — чтобы его отцовская любовь ко мне была такой же сильной.

Много лет спустя, уже будучи матерью, я снова смотрела «Риголетто» и была глубоко взволнована этой финальной сценой. И опять моим внешним чувством была жалость к душевным мукам отца. Однако, сняв этот слой, я обнаружила, что отождествляю себя с ним неким особым образом. Я чувствовала вину за собственные ошибки и неадекватность в качестве родителя. За все эти годы между первым и вторым представлением оперы я проделала немало работы в самотерапии; я осмелилась пережить многие скрытые чувства, связанные с моим отцом. Очевидно, теперь я была готова окончательно повзрослеть и почувствовать себя настоящим родителем.

Через несколько лет я еще раз ходила на «Риголетто». Как обычно, меня ужасно впечатлила душераздирающая сцена прощания отца с дочерью. Как обычно, я сострадала герою оперы. Но на этот раз на вопрос: «О чем мне это напоминает?» я получила другой ответ. Я подумала о том, какой Берни преданный и любящий отец, и как бы он страдал, если бы что-то случилось с его дочерью. Годами я проникала в самую глубину своих чувств и изучала собственные слабости; теперь наконец я была готова проявить подлинную заботу о другом человеке: моем муже.

Супружеское общение

У каждого из нас имеются запретные чувства, которые мы прячем от себя, всякий порой ведет себя иррационально. Именно это усложняет человеческие отношения, особенно те из них, в которых люди эмоционально зависят друг от друга, например, в браке. Когда человек, которого вы любите, вдруг становится иррациональным и не восприимчивым к доводам, то жизнь может показаться мукой. Почему он так иррационален? Потому что есть в этой ситуации что-то, что представляет для него угрозу, что заставляет его! почувствовать старое запретное чувство. Он настолько сосредоточен на своей псевдоэмоции, которая нужна ему в качестве прикрытия, что не способен увидеть мир в реальном свете. Фальшивое чувство, как обычно, неуместно в истинной ситуации, поэтому его поведение производит впечатление иррационального.

Если вы сами чувствуете себя комфортно, в безопасности и честны с собой — вам нечего от себя скрывать, — то способны понять, что с ним сейчас спорить бессмысленно: невозможно урезонить человека, находящегося под воздействием сильной эмоции, будь то напутанный ребенок или разгневанный взрослый. Нельзя общаться с человеком пока он находится во власти псевдоэмоции: он не знает, что на самом деле чувствует, поскольку отчаянно пытается из бежать этого подлинного чувства, и поэтому стремится исказить ваши слова и неправильно истолковать ваши намерения. Если вы открыты для своих чувств, не прячете их от себя, вы в состоянии принять право другого человека хотя бы изредка быть иррациональным, отсутствие логики у нега не представляет для вас угрозы. Вы можете интуитивно спонтанно реагировать на его скрытый сигнал, хотя сам он точно может и не знать, что его беспокоит. Я называю это хорошим общением в браке. Мудрый муж знает, что, если жена ударяется в слезы посреди, на его взгляд, чисто интеллектуальной беседы, пришло время заглянуть в календарь: вполне возможно, она страдает от предменструальной депрессии. Жена, осведомленная о проблемах мужа на работе, не слишком удивится, если услышит, как он рявкает на детей или жалуется на ее стряпню. Но допустим, что ей ничего неизвестно о его неприятностях, может ли она, несмотря на это, принять его иррациональное поведение? Да, если ничего не скрывает от самой себя — ей нетрудно распознать за его поступками скрытый сигнал: ясно, что он чем-то обеспокоен. Ей необязательно его понимать (она не психотерапевт ему), чтобы ответить на его скрытую потребность. Она позволит мужу иррациональность, памятуя, что и сама иногда ведет себя так, и интуитивно скажет и сделает то, что в данный момент его успокоит.

В хорошем браке партнеры редко ведут себя неразумно в одно и то же время; обычно это случается по очереди. У каждого есть свои чувствительные области (деньги, еда, секс, успех, интеллектуальные способности, развлечения — любое может быть загрязнено скрытым смыслом), но эти области у них не совпадают. К примеру, если для мужа еда символизирует любовь, а у жены нет скрытых чувств в этой теме, то она может безо всякого ущерба для себя угождать его внутреннему ребенку и, будучи любящей супругой, скорее всего сочтет такую небольшую странность в нем привлекательной.

Или если у жены имеются скрытые чувства относительно денег, а муж рационален в этой области, то он найдет способ решения финансовых проблем и может принять ее слабость как одно из свойств очаровательной женственности.

В плохом браке складывается совершенно другая картина. Партнеры разделяют слишком много чувствительных областей: у каждого имеются свои скрытые чувства на одно и то же, и они проявляют иррациональность одновременно. Муж разборчив в еде, потому что она символизирует для него любовь («Если бы ты меня любила, ты бы угождала моим вкусам»), а жена всякий раз, когда он критикует ее стряпню, разражается слезами по той же причине («Ты отвергаешь мою любовь»). Или для них обоих деньги — эквивалент власти: мужчина скупо отсчитывает ей по нескольку долларов, чтобы чувствовать свою силу, а для жены необходимость просить денег красноречиво говорит о ее беззащитном и униженном положении.

Что вы чувствуете, когда что-то скрываете от себя одновременно со своим партнером? Его поведение кажется вам настолько неразумным, что вы не способны этого вынести. Вы вовлекаетесь в долгие запутанные споры, где никто не понимает, что он в действительности чувствует, и каждый неправильно истолковывает и искажает слова другого: полный разрыв коммуникации. Скрывая свое подлинное чувство, вы начинаете действовать провально: говорите или делаете то, что провоцирует партнера причинить вам еще большую боль. Пример: муж говорит слова, из-за которых жена может почувствовать себя отвергнутой (эмоция к ее отцу, адекватная много лет назад). Она прикрывает это чувство псевдогневом на мужа. Ее гнев угрожает ему чувством беспомощности, которое было адекватным в детстве в аналогичной ситуации с его матерью. Он прикрывает свою скрытую беспомощность псевдогневом к жене. Ее скрытое чувство отверженности усиливается и требует для прикрытия еще более яростного гнева — круг замыкается, и все повторяется до бесконечности.

Я описала, как выглядят безусловно хороший брак и безусловно плохой. Существуют также и средние браки, где одни иррациональные области совпадают, а другие — нет. Иногда эти люди принимают и реагируют на скрытые потребности друг друга, иногда коммуникация нарушается, и они мучают себя и своего партнера. Если хотя бы один из супругов занимается самотерапией, состояние дел существенно улучшается.

Допустим, вы замужем за человеком, который обычно ведет себя вполне разумно, но вдруг становится слегка иррациональным. Как вам узнать, не скрываете ли от себя что- то и вы? Вот несколько подсказок, которые вам помогут:

1. Вы пытаетесь объясниться с ним, и обнаруживаете, что коммуникация невозможна: до него нельзя достучаться. Он выглядит менее разумным, более упрямым, чем обычно, просто не слышит ваших доводов. Вы замечаете, что предпринимаете яростные попытки разрушить невидимый барьер. Нет сомнений, в данный момент он ведет себя иррационально, но то же самое относится к вам. Если бы вы не скрывали чего-то от себя, то вся ситуация предстала бы перед вами по-другому. Вы бы могли: а) найти другой подход к проблеме, б) принять его право на иррациональное поведение и оставить его в покое, а не пытаться вразумить его, или в) в конце концов осознать, что сообщение, которое вы так энергично стараетесь до него донести, в действительности не настолько важно. (Пример этому будет приведен ниже.)

2. Ваш партнер иррационален, и вы не в силах это выдержать. Это выглядит слишком ужасным, чтобы превозмочь ситуацию. Вы хотите опереться на него, подобно тому как ребенок опирается на родителей, и его кратковременная слабость путает вас.

3. Вы одержимы мыслями о чем-то, что сказал или сделал этот человек. Вы пережевываете свои мысли как старую жвачку, не в силах от них отделаться.

4. Вы испытываете какую-то эмоцию, слишком мучительную для вас, например, ненависть к человеку, которого вы любите. (См. историю про обед для Берни в приложении II[7]).

Любой из этих признаков указывает на то, что настало время исследовать вашу внешнюю эмоцию. Стоит вам только почувствовать скрытое чувство, вы окажетесь в положении «человека в хорошем браке», который реагирует спонтанно и интуитивно на потребности своего партнера. Перестав скрывать что-то от себя, вы преодолеете блок в коммуникации; вы сможете переступить через этот барьер. Чем чаще вы рискуете проживать свои скрытые чувства, тем более совершенным становится ваш брак.

Иногда я слышу возражения студентов: «Самотерапия — звучит неплохо, но многого ли я смогу достичь, действуя в одиночку? Мой брак далеко не безупречен, а муж отказывается верить в подсознание». Обучение самотерапии вовсе не является обязательным требованием для обоих супругов. Достаточно способности одного из них смотреть внутрь себя, и напряжение значительно ослабевает. Прекратив заниматься самообманом, вы обнаруживаете, что незачем делать много шума из ничего: вы перестаете вынуждать другого человека все время быть разумным. Когда вы сможете осознать собственные иррациональные импульсы, когда позволите себе услышать голос внутреннего ребенка, тогда у вас сформируется новая терпимость и признание права партнера временами тоже проявлять иррациональность.

Тогда вы сможете отвечать на его невысказанное сообщение, чаще удовлетворять его скрытые потребности. Вместо того чтобы подливать масла в огонь, обострять его скрытую тревогу, беспомощность, слабость, вы благодаря своим теплоте и принятию дадите ему шанс расслабиться, укрепить самооценку и в большей степени соответствовать тому типу человека, который вам нужен. (В этом состоит одно из главных преимуществ психотерапии: пациент освобождается от неуверенности и ненависти к самому себе, поскольку терапевт принимает и уважает в нем человека, несмотря на все его проблемы.) Если хотите помочь любимому человеку, не говорите о его скрытых чувствах, не делайте за него интерпретаций. Вы не можете заставить его заняться самотерапией. Единственный способ ему помочь — осознавать собственные чувства: тогда вы откроетесь его сообщению и сможете дать ему все необходимое для эмоционального роста.

Вот пример использования самотерапии для преодоления блока в супружеском общении. В период, когда разница в три года между моими дочерьми, как в физическом, так и в эмоциональном плане, проявлялась слишком сильно, их ссоры неизменно заканчивались слезами ярости младшей из них, Энн. Берни, видя в ее слезах беспомощность, чувствовал себя обязанным немедленно бросаться к ней на помощь, каждый раз изливая свой гнев на старшую дочь, Джин, независимо от того, кто виноват. И каждый раз я прикладывала неимоверные усилия, чтобы успокоить Берни, урезонить его и защитить Джин от отцовского гнева, выступая в качестве миротворца. Безрезультатно. Чем настойчивее были мои попытки восстановить мир, тем сильнее он возмущался. В такие моменты он становился неузнаваемым, его поведение было настолько иррациональным, что я не могла этого выносить.

Я «проанализировала» проблему Берни: слезы Энн напоминали ему о собственном детстве, когда ему частенько доставалось от старшего брата. Теперь он автоматически отождествлял себя с жертвой и видел в Джин агрессора, несмотря на то, что их стычки происходили исключительно на словах в отличие от настоящих драк, которые случались в его детстве. Однако просто знать об этом было недостаточно. Я не его психотерапевт и не могу заниматься интерпретациями за него или разбираться с его скрытыми чувствами. Казалось, мне никогда не удастся прекратить все это. Любые мои слова или действия только ухудшали положение. Он и Джинни неизменно заканчивали тем, что орали друг на друга до тех пор, пока она с плачем не уходила в свою комнату, оглушительно хлопнув на прощание дверью.

Однажды, после очередной подобной сцены в нашем доме мне наконец удалось внимательнее рассмотреть свое поведение и осознать, что, скорее всего, я что-то скрываю от себя:

а) хоть я и считала, что понимаю Берни, выносить его неразумное поведение у меня совершенно не было сил, и

б) я не могла с ним коммуницировать: сколько бы я ни старалась, было невозможно заставить его выслушать мои доводы. Это стало Шагом 1. Распознать неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. В моих ушах все еще звенел голос Джинни («Вечно я у тебя виновата!»), так что мне нетрудно было узнать старую знакомую беспомощность, от которой я всегда страдала в подобных случаях, и чувство собственной неполноценности из-за очередного поражения в миротворческих усилиях.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Что я почувствовала, когда услышала, как девочки начинают ссориться, и поняла, что Энни скоро заплачет, а Берни вспыхнет яростью? Страх… Чего? Гнева Берни? Нет. Он никогда не бьет Джинни!

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Гнев моего отца. На мгновение во мне проснулся детский страх из-за отцовских вспышек ярости. Чего я боялась? Что он мог разлюбить меня. Ребенок разведенных родителей, я никогда не чувствовала себя защищенной и не имела гарантий в любви. На какой-то момент я снова ощутила себя тем беззащитным ребенком.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь мне было понятно, как я отождествляла себя с Джинни, боясь гнева Берни. Но ее отношения с отцом сильно отличались от моих детских. Надежность окружения дочери (и ее места в нем) была полной и безоговорочной. Она должна быть полностью уверена: ничто не изменится в наших семейных отношениях — что бы ни случилось. Кроме того, она уже подросток, переросла возраст детской беззащитности, и не только может сказать что-то в ответ Берни, но и делает это, во весь голос защищаясь от его обвинений. Ей не требуется мое покровительство. Конечно, кричащие друг на друга отец и дочь — не самая привлекательная сцена, но и не трагедия. Ну и что с того, что Берни время от времени ведет себя иррационально? Он преданный отец, и уже настало время, чтобы девочка научилась не выводить его из себя (и не доводить Энни до слез) или мириться с его гневными вспышками.

В следующий раз, услышав повышенные голоса девочек и плач Энни, я знала, что Берни обязательно вмешается, но больше не переживала. Старое навязчивое желание сохранить мир в семье, защитить их друг от друга прошло. Я поняла, что Берни имеет полное право на то, чтобы иногда вспылить, а Джин уже достаточно взрослая и справится с этим сама. Я невозмутимо вышла из комнаты. Итак, сцена продолжилась без меня: Берни кричал, потом Джинни хлопнула дверью. Но на этот раз старый сценарий изменился. Через некоторое время Берни впервые спросил меня, и его голос звучал встревожено: «Я в чем-то не прав?» Что означало: «Нельзя ли справляться с ситуацией по-другому?» Он увидел иррациональность своего поведения. И это было прекрасно, потому что раньше я всегда пыталась объяснить ему ситуацию (он все неправильно понял, Джинни была не виновата; или Джин не права, но своим криком он вызвал у нее жалость к себе, поэтому теперь она не увидит собственной вины и т. д., и т. п.), но он никогда меня не слушал. Любые мои слова, видимо, означали для него: «Ты плохой отец», и это приводило его в еще большую ярость.

Теперь же, после того как я почувствовала свой скрытый страх и смогла принять его потребность в иррациональности, и уже больше не пыталась контролировать ситуацию, отказавшись от провального поведения, Берни сам смог увидеть себя. На его вопрос я ответила, что Джин виновата, но не во всем, а он дал ей шанс почувствовать жалость к себе вместо стыда за участие в ссоре. Но поскольку сегодня с ней весь день было невозможно общаться, и ему постоянно приходилось проявлять терпение, неудивительно, что под конец дня он сорвался; я совсем его в этом не виню. И все же гнев Берни к тому времени поутих, поэтому он вежливо постучался в дверь комнаты Джинни, вошел к ней с извинениями за свой срыв и выслушал ее часть истории, после чего мир в семье был восстановлен.

Прошло не так уж много времени после всего этого, когда Энни начала догонять свою сестру: обрела способность четко формулировать мысли и достаточно окрепла в характере, чтобы перестать плакать во время ссор, так что эта конкретная проблема была решена. Но пока тот день не настал, Берни продолжал время от времени срываться, а Джинни — отвечать ему во всю мощь своих легких. Теперь я больше не трогала их, и инцидент всегда завершался быстро и без какого-либо ущерба для остальных.

Опасные игры в браке

Во время психоанализа пациент часто видит в своем аналитике того или иного человека из собственного прошлого: отвергающего отца, слабую, потакающую во всем мать, ревнивого брата. Не отдавая себе отчета, пациент ошибочно истолковывает слова и действия терапевта («Я знаю, что вы на меня сердитесь!») и действует так, чтобы спровоцировать тот тип поведения, который научился ожидать. Опытный психоаналитик распознает, чего добивается пациент. Он не поддается на провокации, не уступает соблазну разыгрывать отведенную ему роль. Вместо этого он помогает пациенту исследовать его установки и чувствовать все, что скрыто под ними (страх отцовского неприятия и т. д.).

Во время краткосрочной психотерапии пациент, как правило, делает то же самое, но это поведение не всегда подвергается обсуждению и анализу в директивном стиле глубинного подхода. Здесь терапевт тоже отказывается играть в игру: не позволяет себе действовать как отвергающий отец и т. д., когда пациент ожидает этого. Он продолжает оставаться самим собой, терапевтом, а не тенью из прошлого пациента. Это постоянство со стороны доктора, отказ быть объектом манипуляций и разыгрывать роли из прошлого пациента, несмотря на все провокации, является одним из важнейших факторов, способствующих исцелению пациента. Даже без осознанного понимания процесса, этот опыт ломает старый паттерн, заставляет пациента выбраться из привычной колеи, учит его по-новому относиться к фигуре отца (матери, брата и т. д.).

В жизни в эту игру ошибочной идентичности время от времени играет большинство из нас. (Для примера см. главу «Внутренний ребенок».) Неудачные браки основаны именно на таких отношениях. Люди меняют браки один за другим, неизменно повторяя старый, провальный паттерн.

Женщину с навязчивой потребностью пострадать от рук мужчины притягивает к партнеру со скрытой склонностью к жестокости. Она действует в провоцирующей манере, пробуждая в нем это качество, чтобы в конце концов возненавидеть его, и даже не осознает своего участия в драме. Он со своей стороны тоже не понимает, как она его во все это втянула.

Если бы эта женщина, проходя курс психотерапии, попыталась подобным же образом обойтись со своим терапевтом, он намеренно избегал бы западни, которую она подсознательно ему подстраивала бы. Ему необязательно было бы обсуждать с ней причины ее поведения. Но даже не чувствуя своей скрытой эмоции, не понимая своего паттерна, ей бы стало лучше просто потому, что впервые в жизни мужчина оказал ей сопротивление, не стал играть в ее игру. Переживание совершенно нового опыта, подобного описанному, при отсутствии интеллектуального осознания происходящего может помочь человеку измениться, продвинуться в эмоциональном развитии.

Таким образом, хорошая дружба или брак могут быть терапевтичными. Допустим, вы неосознанно пытаетесь вынудить своего партнера разрушить отношения в соответствие с вашим старым, провальным паттерном. Если вам повезет, то он окажется достаточно сильным, чтобы не поддаваться вашим манипуляциям (у него нет скрытых чувств в этой области). Скажем, например, у вас есть скрытые чувства в связи с темой власти. Вы выбираете беспомощное и пассивное поведение. Вы всегда действовали подобным образом с определенными людьми (у которых имеются собственные скрытые чувства к теме власти), провоцируя их на то, чтобы они доминировали, распоряжались вами по своему усмотрению, а вы бы себя жалели, — чтобы повторить какую-то старую, неисследованную проблему из своего прошлого. Представим, что вы затеваете ту же старую игру с новым человеком, у которого нет скрытых чувств к теме власти и, даже не понимая, что происходит, он просто отказывается от участия в игре. Он не реагирует агрессивно на вашу пассивность, он просто остается собой. Новый опыт становится для вас очень полезным. На эмоциональном уровне, сами не осознавая этого, вы начинаете по-новому строить отношения с людьми в данной проблемной области.

То же происходило со мной в первый год замужества. Во время войны Берни служил за границей, а я жила в доме своего отца, и у нас было очень туго с деньгами. Отец выделял мне по десять долларов на продукты, и мне приходилось обращаться к нему каждый раз, как я их тратила. Я хорошо знала отцовские вкусы — он не изменял своих привычек в еде, поэтому мои покупки не отличались разнообразием: из недели в неделю я покупала одно и то же. Однако каждый раз, когда я приходила к нему за денежным подкреплением, отец удивлялся: «Я только недавно давал тебе десять долларов! На что ты могла их так быстро потратить?» Это был именно тот стиль его поведения, который я хорошо изучила за то время, пока еще была жива мачеха; меня должны были смешить его слова. Однако я воспринимала их с излишней чувствительностью. Когда он пытался узнать, сколько стоили апельсины или помидоры (которые употреблял в любое время года, независимо от цены), я никак не могла этого вспомнить. «Как это ты не знаешь? Как ты можешь покупать, не зная цен?»

В результате моя неспособность давать ему подробный отчет о ценах настолько вывела его из себя, что мне пришлось согласиться вести ежедневные записи о покупках. Он выдал мне небольшой блокнот, и я ответственно приступила к выполнению его требования. Помните, как в военные годы выдавали продукты по карточкам? Длинные очереди в каждом магазине (никаких супермаркетов в то время); четверть фунта драгоценного масла из-под прилавка для одних, эпикурейские наслаждения для других; разноцветные «талоны», извивающийся ребенок на руках (никаких магазинных тележек для детей), чью теплую зимнюю одежду обязательно надо расстегнуть, а потом застегнуть, чтобы он не вспотел и не переохладился. Мелочь, талоны — слишком много всего. Я старалась, как могла, но ко дню отчета из десяти долларов всегда обнаруживалась какая-нибудь недостача.

Весь год мы с отцом играли в эту игру. Обычно он изводил меня до тех пор, пока я не выдерживала и не начинала плакать от ярости, после чего извинялся (конечно, он мне доверяет, он ведь знает, что я не пытаюсь его обмануть), и вскоре все начиналось сначала.

Потом возвратился Берни, получил работу, и мы принялись за обустройство собственного хозяйства, как подобает семейной паре. Когда Берни принес домой свой первый чек с зарплатой, он спросил меня, как бы я хотела распорядиться деньгами. Я не знала, что ответить, и занервничала. В обоих папиных браках были ссоры из-за денег. Берни первым внес предложение:

— Хочешь, ты будешь полностью следить за деньгами и выдавать мне сумму на необходимые расходы?

Нет, я боялась всех этих денег.

— Хочешь, я буду каждую неделю выдавать тебе деньги на хозяйство? Сколько тебе нужно?

Я не могла сказать точно.

— Необязательно точно. Просто скажи примерно, сколько тебе потребуется.

Я не могла сказать.

— Ну, хорошо, сколько ты тратила каждую неделю, пока жила с отцом?

Я не имела понятия.

— Не имеешь понятия? Ты целый год вела хозяйство и не знаешь, сколько тратила?

Берни был не рассержен, а просто крайне изумлен, но я чувствовала, что вот-вот расплачусь (ссора из-за денег, да еще так скоро: то самое, чего я больше всего страшилась; то, из-за чего рушатся семьи). В отчаянии я пыталась найти решение, способ избежать денежных проблем между нами.

Неожиданно мне в голову пришла блестящая идея.

— Послушай, — сказала я радостно, — просто дай мне десять долларов, а когда они кончатся, я попрошу у тебя еще.

Почему-то это не показалось Берни лучшим решением вопроса. Странный способ вести хозяйство. Нет, это совершенно исключено!

— Вот что я тебе скажу, — решил он, наконец, — если ты боишься распоряжаться деньгами, то мы будем делать это вместе.

Так мы и поступили. Он разложил деньги по конвертам и подписал каждый из них: «молоко», «плата за квартиру», «газ и электричество» и т. д.

— Мы будем откладывать деньги заранее, — объяснил он мне терпеливо. — Каждую неделю мы будем класть нужное количество в каждый конверт: четверть месячной платы за квартиру, четверть за газ и так далее. Все, что будет оставаться, ты используешь на хозяйственные нужды, смешанные расходы и сбережения. Посмотрим, что у тебя получится, хорошо?

И все получилось. Поскольку я, как правило, экономна, несмотря на иррациональную боязнь денег (или из-за нее?), у нас все вышло просто прекрасно. Через несколько лет я научилась действовать собственным умом, без всех этих конвертов.

Но самое странное, что моя базовая установка по отношению к деньгам не изменилась. Да, я могу затянуть пояс в бедный год и позволить себе больше, когда с финансами становится лучше, однако мне до сих пор трудно сказать, сколько денег я трачу каждую неделю. Несмотря на совместный счет в банке, я не могу вспомнить, сколько зарабатывает Берни. Я не могу с точностью назвать цену товара. Но каким бы ни был мой иррациональный паттерн, мы никогда не ссорились из-за денег.

К счастью для нас обоих, у Берни нет скрытых чувств в этом отношении. Деньги для него не имеют тайного символического смысла (любовь, власть и т. д.), поэтому здесь он смог проявить разум: он спокойно принял мою потребность в иррациональности и нашел решение. Ему не нужно было меня унижать (злорадствовать по поводу моей глупости, чтобы почувствовать себя умным); он не был шокирован моим инфантильным поведением (моя неадекватность не представляла для него угрозы); он не вел себя покровительственно, как взрослый, поддакивающий туповатому ребенку (не было нужды чувствовать свою силу за мой счет). Он просто расценил это как проблему, которую мы, два взрослых человека, вполне можем решить вместе, поэтому моя самооценка совсем не пострадала, и я смогла действовать с ним заодно. Не осознавая скрытого значения проблемы, Берни поступил, как хороший психотерапевт: он отказался играть в мою нездоровую игру и не принял роль деспотичного отца. Это помогло мне повзрослеть.

Со мной не произошло разительных перемен в области денег — я все еще не исследовала своих скрытых чувств в этой связи, однако теперь я могу быть разумной в хозяйственных тратах, несмотря на имеющийся недостаток. Что еще важнее, сейчас, после двадцати лет замужества, я понимаю, как часто в первые несколько лет пыталась заставить Берни быть родителем (всезнающим, всемогущим), вынудить его брать на себя ответственность за все решения, которые мы должны были принимать вместе. Каждый раз он непоколебимо оставался собой. В результате я выросла из своей детской потребности в отношениях, где я занимала бы подчиненную роль. Я начала чувствовать и вести себя как взрослый в истинном партнерстве равных. Я была избавлена от необходимости ненавидеть деспотичного мужа, что происходит на следующей стадии этой старой игры. Брак может иметь терапевтическую ценность.

Желающие больше узнать о технических аспектах игр в человеческих отношениях могут прочесть книгу Эрика Берна «Трансактный анализ в психотерапии».

Как прекратить играть в опасные игры

Предположим, два человека играют в игру, подобную представленной в предыдущей главе: жена неосознанно провоцирует мужа разыгрывать какую-то роль из ее прошлого, и он по своим скрытым мотивам поддается соблазну отвечать ее провальному паттерну. Существует ли способ, который помог бы им избежать такого разрушительного времяпрепровождения? Да. Если один из них сможет почувствовать свою скрытую эмоцию и распознать паттерн, он не только изменит собственное поведение, но и даст шанс для роста своему партнеру. В главе «Супружеское общение» я описала игру, в которую играла с Берни: как мои попытки «помочь» в его конфликтах с Джин только ухудшали ситуацию, как я перестала вмешиваться, и тогда он сам смог справиться с гневом.

Вот другая история. Муж Джейн всегда возвращался домой с работы в разное время. Она прекрасно знала, что ему часто приходится задерживаться, что он не всегда может успевать домой к ужину, и все же каждый раз, когда это случалось, она впадала в бешенство. Она сидела, как на иголках, ожидая момента, когда Том войдет в дверь, и вылетала ему навстречу в ярости. Том как всегда спокойно докуривал свою трубку, выжидая, пока иссякнет словесный поток жены, так что его «высокомерное отношение» выводило ее из себя еще больше. Все это продолжалось очень долго. Однажды вечером, когда Том, по всей видимости, опять задерживался, Джейн почувствовала, как внутри нее закипает знакомое чувство гнева. На этот раз ее взрослая часть, исключительно разумная, заметила, что ей, черт побери, известно, что она ничего не может с этим поделать, что она слишком часто ведет себя глупо, и вообще, что с ней такое происходит?!

Шаг 1. Заметить неадекватную реакцию. Находясь в тот момент в эпицентре Шага 2 (Почувствовать внешнюю эмоцию), она сразу перешла к Шагу 3. Что еще я чувствовала? Как она себя чувствовала до того, как гнев дал о себе знать, когда появилась уверенность, что Том снова опоздает? Она следила за часами, и напряжение в ней росло до тех пор, пока не стало ясно, что муж не придет вовремя. Это напряжение — как именно оно ощущалось? Что-то вроде общей тревожности, страха чего-то неизвестного. Тревога была настолько мучительной, что вылилась в гнев. «Чего я боюсь?» — спрашивала она себя.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? И вдруг поняла: она боится, что Том вообще не вернется домой, что он бросит ее, как поступил с ней первый муж. Она расплакалась, внешнее чувство, гнев, прошло. После чего наступило успокоение.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь ей стало ясно, что скрытый страх оказаться брошенной заставлял ее прикрываться чувством гнева. Она с ужасом осознала, что это пророчество вполне может сбыться. Если она будет продолжать выражать свой псевдогнев, Том может рано или поздно устать от всего этого и в один прекрасный вечер он просто не вернется с работы.

Почему Том оставался спокойным, пока она изливала свои эмоции? Его внутренний ребенок боялся этой разгневанной женщины, так похожей на его собственную мать, которой он страшился когда-то в детстве. Единственным способом спрятать этот унизительный страх от самого себя было сохранять спокойствие и отстраненность, чем он раздражал жену еще больше, вызывая в ней чувство неразделенной любви. Если бы не чувствительность в этой области, он, наверное, знал бы, как успокоить ее, развеять опасения. Он сумел бы разглядеть под внешним гневом неуверенность и найти способ разрешить ее проблему. Они оба играли в опасную игру, но когда один из партнеров — жена — осмелился пережить свои скрытые чувства, игра была прекращена.

Допустим, вы распознаете паттерн, опасную игру, но не знаете, почему в нее играете. Можно ли прекратить играть, не почувствовав скрытую эмоцию? Как правило, нет. Скорее всего, вы, не осознавая этого, поменяете одну игру на другую. Вот пример: Мэри годами пыталась приучить Джона бросать грязную одежду в корзину для стирки, но он упорно продолжал оставлять свои носки, трусы, рубашки и т. д. в том месте, где стоял, когда раздевался. Она подбирала за ним вещи, ругая его на чем свет стоит, и ужасно мучилась. В один прекрасный день она поняла, что это игра: она — ворчливая мать, усердно прислуживающая ему, а Джон — избалованный ребенок, который просто не слышит ее и поступает по- своему. Она твердо решила прекратить играть в эту игру. С этого дня его брошенная одежда оставалась там, где он ее бросал. Когда он начинал жаловаться, что у него не осталось чистого белья, она, вполне довольная собой, провозглашала, что постирала только то белье, которое лежало в корзине — кончились те дни, когда она подбирала его по всему дому. Джон был обижен и оскорблен, но через некоторое время привык к новому порядку и начал складывать свою грязную одежду в корзину.

Мэри гордилась тем, как решила проблему, но я увидела в этом только то, что она поменяла одну игру на другую. Раньше она была Хорошей Матерью, всепрощающей, хотя и ворчливой, теперь стала Плохой Матерью, прибегнувшей к наказанию, и Джону пришлось ее послушаться и вести себя как подобает Хорошему Мальчику. Рано или поздно им суждено сыграть в игру Плохой Матери где-нибудь в другой области, где они еще не осознают своих псевдо детско-родительских отношений. Есть ли другое решение этой проблемы? Для жены, у которой нет скрытых чувств относительно стирки, в этом, собственно, проблемы не существует. Многие женщины, соблюдающие строгость в этом вопросе со своими детьми, могут принять некоторую долю подобной небрежности у мужей. «Что я могу поделать, если свекровь не приучила его убирать за собой? Слишком поздно сейчас браться за перевоспитание — я не его мать». Таких жен не возмущает необходимость подбирать вещи за одним человеком в семье, они не ожидают совершенства в каждом тривиальном аспекте своей жизни; механика жизни не так уж сложна. А как насчет детей? Разве это не плохой пример для них? Но почему это должно быть плохим примером? Этого не случится, если вы будете честны с ними и с собой: «Не я воспитывала вашего папу, я воспитываю нас. Есть многое, что он может делать, а ты нет. Он папа, а ты ребенок, поэтому иди и положи носки в стирку».

Когда Мэри рассказывала о том, как подбирала за Джоном грязную одежду, было очевидно, что ситуация содержит для нее свои скрытые смыслы. «За кого он меня принимает, — раздраженно говорила она, — за служанку?» Этот опыт унижал ее. Если бы она рискнула исследовать внешнее чувство и попыталась открыть, что лежит под поверхностным слоем, она нашла бы истинный способ прекратить свою опасную игру вместо того, чтобы менять ее на другую.

Однажды я наткнулась на скрытое чувство по чистой случайности, при помощи метода, описанного в главе «Как подкрасться к скрытому чувству». Я чистила яблоки для пирога, слушая записи из венгерского фольклора, и неожиданно для себя обнаружила, что плачу. Я не могла понять, почему. Это была энергичная, радостная музыка, деревенские танцы. Что меня так опечалило? Если бы это произошло несколько лет назад, я, вероятно, просто поменяла бы пластинку, но теперь я уже знала, что нельзя упускать такой отличной возможности — ведь это чувство не было вызвано какой-то личной неудачей, виной или неполноценностью, которые могли бы ослабить меня.

Когда песня закончилась, я проиграла ее еще раз и еще раз. Чувство печали сохранялось, и я задала себе вопрос: «О чем мне это напоминает?» Счастливые танцующие крестьяне, то и дело звонко выкрикивающие какие-то слова. Казалось, им так весело. Как на вечеринке. Вечеринки… Я обожала вечеринки. Не эти огромные сборища вежливых незнакомцев, обязанных поддерживать разговор между коктейлями, а небольшие, теплые компании, когда собираются родственные души, старые друзья: музыка, хорошая еда и увлекательные темы для разговоров. Вечеринки, где мне было так хорошо среди людей, которые знают и любят меня, где мы наслаждаемся отдыхом от повседневной рутины, вдруг становясь привлекательнее и остроумнее, чем обычно, где я окунаюсь в магически теплую атмосферу и откуда ухожу с таким сожалением…

Вечеринки всегда были больной темой в нашем браке. Насколько я любила вечеринки, настолько же Берни их ненавидел. Мы выработали по этому вопросу некоторые компромиссы. Иногда мы оставались дома и пропускали вечеринку, чтобы доставить Берни удовольствие: тогда я чувствовала себя мученицей, а Берни испытывал вину. Иногда мы шли туда, чтобы доставить удовольствие мне: тогда наступала моя очередь беспокоиться, потому что ему было скучно, и ближе к полуночи (в самый разгар веселья) цвет его лица обретал бледный оттенок. На мой виноватый взгляд он казался ужасно потускневшим. Если мне удавалось не обращать внимания на эти симптомы утомления и оставаться в гостях до самого конца, то на следующий день Берни наказывал меня внезапной простудой.

О чем еще напоминала мне эта музыка? Цыганские мелодии. Венгерские цыгане. Родители моей матери были выходцами из Венгрии! (Если честно, то это не так. Откуда у меня взялась эта мысль? Возможно, какая-то скрытая часть меня пыталась помочь процессу самотерапии. Подобные опыты уже случались со мной.) Цыгане… Отец раньше частенько язвил в сторону родственников моей матери: «Богема… Да просто цыганский табор!» Это напомнило мне о вечеринках, которые устраивались в доме моей бабушки. До пяти лет, пока родители еще не расстались, я часто бывала на вечеринках в этом большом старом доме: тети и дяди, кузины и друзья семьи, люди всех возрастов. Чудесные вечера, изысканная еда, смех и музыка, песни и танцы. Я была любимой внучкой, которую все баловали и с которой так много носились, просили продемонстрировать таланты, станцевать дал собравшихся гостей.

Потом мой сверкающий мир вдруг обрушился: родители развелись, и я отправилась жить к папе. Он не подпускал меня и близко к «этой семейке». Одним махом я потеряла мать, дом и все те вечеринки. Углубившись в воспоминания, я неожиданно снова почувствовала себя ребенком, безутешно оплакивающим свою потерю, с горечью обвиняющим отца, лишившего меня этих чудесных вечеринок. (В тот момент жизнь без вечеринок казалась мне ужаснее всего остального — страданий в чужих домах, детства без матери и т. д.). Такое настроение продержалось несколько секунд. Потом пластинка потеряла надо мной прежнюю власть, исчез печальный подтекст мелодий; я опять слышала веселую танцевальную музыку. В то время этот небольшой урок по самопознанию не имел для меня практической пользы, и вскоре я о нем совершенно забыла.

Примерно через месяц, в одно субботнее утро я попросила Берни не перенапрягаться с дневной работой: «Побереги свою энергию. Помни, нам еще сегодня на вечеринку».

«На вечеринку? Какую еще вечеринку?» Терпеливо, но, едва сдерживая раздражение, я напомнила ему о его давнишнем обещании сходить со мной именно на эту сегодняшнюю вечеринку. Я уже много дней напоминала ему об этом. И что же теперь, он попытается отказаться от своего слова? О, нет, он собирался сдержать обещание. Просто забыл — только и всего. Естественно, поэтому он выбрал именно этот день для серьезной работы в саду, занявшись выкапыванием ям для посадки деревьев. Наступил вечер, время одеваться, а Берни растянулся на тахте в полном изнеможении.

«Вечеринка? Какая еще вечеринка?» — спросил он в полном ужасе. Я была готова взорваться, но когда находишься в таком бешенстве, лучше молчать. Я выбежала из комнаты и заперлась в ванной. (Когда сомневаешься, ничего не предпринимай и постарайся поскорее удалиться со сцены.) Найдя сочувственную компанию в отражении зеркала, я начала яростным шепотом выкладывать свои горести. Я сказала все, что думаю об этом монстре, вспомнила все неприятности за последние годы, позволила себе использовать парочку оскорбительных прилагательных, которые я никогда не произношу вслух, и была уже готова залиться слезами, когда вся ситуация показалась мне странным образом знакомой.

Вечеринки… Моя одержимость вечеринками. Я вдруг вспомнила венгерскую танцевальную музыку, и как я плакала о том, что в детстве лишилась вечеринок, как злилась на своего отца. Мне не пришлось переживать скрытые эмоции заново, достаточно было их вспомнить. И с этим воспоминанием исчезла внешняя эмоция — направленный на Берни гнев. Впервые в жизни меня осенило, что моя душа жаждала не сегодняшней вечеринки: я тосковала по тем, давно прошедшим временам, теплым семейным встречам. Меня обманул не Берни, дело было в моем несчастном отце, который сделал лучший выбор, как он тогда полагал, для ребенка в тот период.

И вот совершенно новая мысль: я не могу ничего поделать со своей необузданной страстью к вечеринкам, они наполнены для меня каким-то особым смыслом. Берни ненавидит вечеринки. Может, они имеют для него какой-то другой скрытый смысл? Может, он тоже не в силах справиться со своими чувствами, как я со своими. И тогда я поняла, что не хочу на эту вечеринку, если Берни так устал за весь день.

Я вернулась в комнату:

— Давай лучше пойдем в кино.

Берни получает истинное наслаждение от хорошего фильма, и усталость не помешает ему посмотреть кино.

— Но я думал, ты хочешь в гости.

Он посмотрел на меня виновато: уж кому-кому, а ему хорошо известно, что значит, если я стрелой вылетаю из комнаты и запираюсь в ванной.

— Не так уж это и важно. В конце концов, не последняя вечеринка в жизни.

Итак, мы пошли в кино, и я получила возможность гордиться своим поступком. Я впервые отказалась от вечеринки, не чувствуя себя страдалицей, лишенной главного удовольствия в жизни.

Потом были другие вечеринки, и Берни посещал их. Но постепенно я нашла новое решение нашей старой проблемы. Иногда, когда он сильно уставал, я отправлялась в гости одна, и к своему удивлению обнаружила, что вполне могу там веселиться, и потом, по возвращении, делиться с ним всеми подробностями. При этом я испытывала гораздо меньшую вину за то, что была в гостях одна, чем раньше, когда он безо всякой охоты таскался туда ради меня. Через несколько лет я заметила, что начала терять свое прежнее пристрастие к вечеринкам, и теперь часто выбираю остаться дома. Неужели и вправду супруги постепенно становятся похожими друг на друга? Или я просто избавилась от невротического симптома, который раньше скрывал сходство моих интересов с Берни?

Мораль:

1) Рискнув и почувствовав свою скрытую эмоцию, вы сможете принять иррациональные чувства человека, которого любите. Я не аналитик Берни: мне неизвестно, почему он ненавидит вечеринки, но, перестав скрывать свои чувства от себя, я позволила ему чувствовать то, что он хочет. (Некоторые читатели могут возразить, что в нелюбви к вечеринкам нет ничего иррационального. Главное здесь, что я это считала ужасно иррациональным и не могла этого выносить).

2) Я играла в игру: вела себя так, будто в вопросе о вечеринках полностью завишу от Берни. Я не смела пойти туда без него, а потом страдала, будучи лишенной удовольствия, когда из-за него приходилось оставаться дома. Пережив скрытое чувство (гнев на отца, а не на Берни), я сумела прекратить эту игру: я вполне могла ходить в гости одна. Некоторое время спустя, мой внутренний ребенок постепенно охладел к вечеринкам, и я поняла, что больше похожа на своего мужа, чем думала раньше.

Может, я просто переключила свой гнев с Берни на отца? Нет. Скрытое чувство из-за воспоминаний о детстве с семейными вечеринками и злость на отца длились всего минуту, как и любое другое скрытое чувство. То, что чувствовал мой внутренний ребенок для моего взрослого «я» было абсурдным. Обычно, уже пережив свое скрытое чувство, вы осознаете, что оно не имеет ничего общего с вашим обычным мышлением, поэтому после того, как опыт самотерапии заканчивается, это чувство кажется вам нелепостью.

Скрытые чувства в дружбе

Маленькая Сьюзи приходит домой вся в слезах и гневно объявляет: «Я больше никогда не буду играть с Эллен!» Вы вздыхаете с облегчением. Их отношения тревожили вас уже давно (Эллен постоянно обижает Сьюзи), и вы размышляли, не положить ли конец этой дружбе, причиняющей дочери одни страдания. Однако ваше облегчение длится недолго: на следующий день две девочки уже снова закадычные подруги, и все забыто и прощено.

Что вы можете с этим поделать? Ничего. Дети каждый день ссорятся и снова мирятся, нельзя от них ожидать последовательности в решениях, как от взрослых. Все, что вам остается, — посочувствовать им, когда они жалуются на обиды, прикусить губу, когда они так легко их прощают и забывают, и помнить, что вам не следует в это вмешиваться. Почему нельзя помочь Сьюзи и принять решение за нее? Хотя бы потому, что, вторгаясь подобным образом (разрывая дружбу девочек, заставляя Сьюзи «учиться» на вашем опыте), вы отказываете ей в возможности испробовать жизнь самой, что является для нее единственным способом истинного научения. Кроме того, каждый раз, когда вы отказываете ей в праве принимать собственные решения, касающиеся отношений с людьми, вы подрываете ее уверенность в собственные заключения; вы не даете ей расти.

Что такого видит Сьюзи в Эллен? Почему ей нужна именно такая подруга? Вы не психоаналитик Сьюзи: вы не можете понимать ее полностью. Она нечто большее, чем ваше продолжение, и не глина для лепки. У нее есть все права, чтобы быть самостоятельной личностью и по-своему удовлетворять собственные потребности. Уважать личность означает уважать ее попытки помогать себе и совершать собственные ошибки.

Друг удовлетворяет многоплановым потребностям вашего ребенка. Он может показаться вам чересчур юным или слишком пассивным для него. Но может быть, именно в этот период вашему отпрыску необходимо чувствовать себя старше или сильнее другого. Может, он чувствует себя неполноценным со своим старшим братом или старается сдержать ревность к недавно родившемуся малышу. Дружба — хорошая возможность для получения опыта, недостающего в семье. Помните, ваш ребенок руководствуется собственными причинами в выборе товарищей, даже если некоторые из >тих причин скрываются в его подсознании. Если только нет какой-то реальной опасности, лучше уважать его решение. Конечно, за маленькими детьми нужно присматривать, чтобы суметь защитить их друг от друга, поэтому лучше находиться с ними рядом.

Но что если ваш ребенок примкнул к компании, чей культурный и интеллектуальный уровень намного ниже его собственного? Что вы можете сделать? Немного. Юнец тянется к толпе, которая принимает его. Если бы он мог завести друзей получше, он так бы и сделал. Критика в адрес его друзей бьет по его самооценке и только осложняет процесс его вырастания из этой группы и переход в лучшую. Нельзя забывать, что для подростка худшие друзья лучше, чем их полное отсутствие. Но иногда родителям приходится даже переезжать в другой район, чтобы вытащить ребенка из колеи, в которую он попал, из банды настоящих малолетних преступников. Порой требуется профессиональная помощь, чтобы узнать, почему ребенок выбрал именно это направление.

У взрослых тоже бывают скрытые чувства относительно друзей. Иногда это представляет хороший материал для самотерапии. Я, например, получила возможность узнать себя лучше благодаря подобному случаю. Когда мы переехали в другой штат, что произошло довольно давно, я чувствовала себя сосланной в далекие земли. Из-за своей изолированности я испытывала глубокую признательность за дружбу одной очень гостеприимной женщине. Маргарет не только встретила меня с небывалым радушием, но и представила своим друзьям. Она возила меня повсюду на своей машине (пока я не научилась водить сама), показала мне все магазины и рестораны, не жалея своего времени и сил и проявив такую теплоту и душевную щедрость, что я стала смотреть на нее как на старшую сестру, которой у меня никогда не было. Отчасти благодаря ее усилиям, мне вскоре удалось найти свою нишу в новом обществе и меньше зависеть от ее практической помощи; кроме того, я научилась водить. Тем не менее, когда Маргарет внезапно и полностью прекратила всякое общение со мной, я была потрясена. Я заставила себя сходить к ней однажды и открыто об этом поговорить. Я сказала, что чувствую, что с нашей дружбой что-то случилось; возможно, между нами произошло какое-то недоразумение; не сделала ли я чего- то ненароком, что обидело ее? Маргарет совершенно спокойно ответила, что понятия не имеет, о чем я говорю. Это прозвучало для меня как пощечина, и я почувствовала себя полной идиоткой. Под первым же удобным предлогом я удалилась. Но все это так расстроило меня! Мне никак не удавалось заставить себя не думать о ней, что на самом деле было странно, поскольку я совсем не скучала по ее компании. Помимо благородства, которое она проявила ко мне, и моей благодарности в ответ, между нами было мало общего, я не искала дружбы в наших отношениях. И все же мысли о ней продолжали меня преследовать. (Что случилось? Что я могла такого сказать или сделать? Как она могла так неожиданно измениться? Может быть, я никогда не была для нее подругой, и мне все это просто показалось? И т. д., и т. п.). Эта озабоченность поведением Маргарет сохранялась у меня так долго, что Берни порядком надоела моя заезженная пластинка. «Какая тебе разница? — удивлялся он. — Все равно вы не подходите друг другу по характеру». Я знала, что он прав, но тем не менее, продолжала себя изводить.

Прошли недели, месяцы, годы. Конечно, навязчивые мысли о Маргарет через некоторое время перестали меня одолевать, и я больше не забивала ими голову. Но иногда, услышав ее имя в разговоре с тем или другим нашим общим знакомым, я чувствовала, как мое сердце начинает биться быстрее, как у девушки, услыхавшей новости о своем бывшем возлюбленном. Бывало, что я случайно встречала ее в супермаркете. И тогда мне приходилось переживать настоящие мучения: сердце начинало колотиться так сильно, что я боялась, его услышат все вокруг, мне становилось трудно дышать. Каждый раз мы мило улыбались друг другу и обменивались стандартными приветствиями (вы знаете, какими лицемерными могут быть женщины): как хорошо выглядишь, как дети, — и я тут же стремилась сбежать, едва скрывая свое волнение. Иногда мне удавалось увидеть ее первой издалека и избежать мучительной встречи, но даже тогда меня изводили очень неприятные ощущения.

В один такой день я наконец заметила, как все это странно. Это стало Шагом 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию. Я решила воспользоваться следующей же нашей встречей, чтобы почувствовать внешнюю эмоцию (Шаг 2), так я и поступила. Настал день, когда я краешком глаза уловила присутствие Маргарет в супермаркете. Как обычно, завидев издалека, как она стоит у овощного прилавка, я почувствовала бешеное сердцебиение и едва смогла отдышаться. Стремглав выбежав из магазина, я бросилась к машине, чтобы посидеть в одиночестве и почувствовать. Каким было внешнее чувство? Трудно было обозначить точно, но физические симптомы говорили о тревожности.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Я постаралась вспомнить, что случилось несколько лет назад, когда Маргарет бросила меня. Что я тогда чувствовала? Шок, удивление, мне было трудно поверить в случившееся. В голове никак не укладывалось, что женщина, так усердно оказывавшая мне свое покровительство, могла вдруг, ни с того, ни с сего, потерять ко мне всякий интерес. Она была так добра ко мне, совсем как мать.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? «Как мать». Вот разгадка к скрытому чувству. Неожиданно мне вспомнилось скрытое чувство, на которое я случайно наткнулась как-то в самотерапии, плача над рассказом и решив проследить источник слез. Рассказ напомнил мне о матери, которая так любила меня, а потом исчезла из моей жизни, когда мне исполнилось пять лет. На какое-то мгновение ребенок во мне ощутил часть этой старой потери, и глаза наполнились слезами. Теперь я вспомнила, как плакала в последний раз, и на этот раз мне не пришлось переживать это с той же интенсивностью. Достаточно было вспомнить.

Шаг 5. Определить паттерн. Итак, я узнала, что все эти годы Маргарет вызывала во мне чувства, какие вызывает любящая мать — моя мать. Неудивительно, что ее поступок оставил в моей душе такой болезненный след.

И тут же мои симптомы тревожности, внешней эмоции, исчезли; я почувствовала себя прекрасно. После этого я больше не переживала из-за Маргарет. В те редкие моменты, когда мы случайно встречались где-нибудь, я могла улыбаться и болтать с ней минуту-другую, оставаясь абсолютно спокойной.

Почему Маргарет бросила меня? Я не знаю. Первое время я пыталась разобраться в этом с нашими общими друзьями. Выяснилось, что, скорее всего, это в характере Маргарет: она «приударяет» за людьми, а потом остывает к ним и бросает. Я размышляла, «анализировала» ее поведение, пытаясь понять, что ею движет. Однако, разобравшись с собственными скрытыми чувствами к ней, я могла прекратить докапываться до ее сущности. Это не моя, а ее проблема. Я ей не психотерапевт.

Несколько лет спустя произошла еще одна история. Наверное, у нас с Дженни было много общего: у обеих росли дочери, обе обожали концерты, лекции и театры. Дженни была в восторге, обретя приятельницу по интересам в моем лице, и сразу начала придумывать различные мероприятия, которые почти всегда включали участие мужей. Тогда я еще стеснялась сообщать людям, что мой муж закоренелый отшельник, и больше всего на свете любит оставаться дома наедине с женой. Я старалась найти компромисс, и иногда силком тащила Берни с собой, чтобы нас было четверо. Но шло время, мне все чаще приходилось извиняться за его отсутствие, и мы были вынуждены ходить куда-нибудь втроем или в чисто женском обществе. По всей видимости, Дженни вовсе не устраивало подобное положение вещей, и я не раз встречала ее пристальный взгляд, когда при очередном поступившем предложении (она была ими переполнена) осторожно намекала, что Берни может не захотеть составить нам компанию. Я не знаю, какие выводы она делала из всего этого, но через некоторое время она перестала со мной общаться. Оставшись без Дженни, я почувствовала некоторое облегчение, поскольку ненавидела уговаривать Берни составлять нам компанию, и честно говоря, я сама уже начала уставать от всей этой бурной деятельности. Мы были знакомы с Дженни, но не были подругами. Несмотря на некоторые общие интересы, мы, в сущности, сильно расходились в своих ценностях и целях. Кроме того, она всегда казалась мне слишком загадочной: я никак не могла проникнуть за ее внешнюю холодность. Поэтому нельзя сказать, что я расстроилась, когда мы расстались, наоборот, я глубоко вздохнула и расслабилась.

Но странно, я чувствовала себя подавленной. Мысли о Дженни вызывали во мне какую-то грусть. Сталкиваясь с пей на очередном концерте или лекции, я страдала от старых знакомых симптомов тревожности, которые были у меня с Маргарет.

Прошло несколько лет, и однажды, как гром среди ясного неба, раздался телефонный звонок. Дженни приглашала меня на какое-то культурное мероприятие, намечавшееся у нее дома, — неподалеку от меня. Моей первой мыслью было вежливо отказаться — не хотелось снова втягиваться в какие-то отношения с ней. Одновременно, я почувствовала сильную потребность встретиться. Стала очевидной неадекватность моей реакции (Шаг 1). Я захотела воспользоваться представившейся возможностью, чтобы применить самотерапию и выяснить наконец, что же я от себя скрываю. С ее разрешения вместо Берни я взяла с собой подругу.

Мы с Хильдой давно уже были хорошими слушателями по самотерапии друг для друга, поэтому я, объяснив ситуацию, попросила ее сходить со мной к Дженни и после этого визита помочь мне исследовать проблему. Я не могла четко определить свое внешнее чувство (Шаг 2), поэтому планировала намеренно вызвать его в соответствующих обстоятельствах, чтобы незамедлительно, в самый разгар, его отследить. Итак, вечером мы отправились к Дженни, и я позволила себе окунуться в свои чувства. По дороге домой я описывала Хильде этот опыт.

— Я чувствую, как меня тянет к Дженни, — начала я, пытаясь разобраться в своих реакциях, — мне так грустно, будто я упустила что-то важное, не сумев узнать ее по-настоящему. Она слишком загадочна. У нее такое интересное лицо — ты не находишь?

Нет, Хильда вовсе так не думала.

— Но разве тебе не кажется, что мы просто не можем ее до конца понять, — продолжала я размышлять вслух. — Если бы мне удалось по-настоящему с ней сблизиться, вдруг она раскрылась бы с новой, совсем неожиданной стороны?

— Нет, мне так не кажется. По мне она просто чудачка, — сказала Хильда, как всегда откровенная, — и достаточно пяти минут, чтобы она наскучила.

Я была потрясена: обычно Хильде и мне нравились одни и те же люди.

Что же было в Дженни, что так заинтриговало меня и вызвало чувство важной потери? Что-то знакомое в этих тонких чертах лица, печальных глазах, в этой сдержанной манере поведения. Кого же она мне напоминает? Неожиданно в голову пришел ответ: «Клэр. Ну, конечно, она напоминает мне Клэр». Я рассказала Хильде о Клэр, моей первой настоящей подружке, которую я любила как сестру-близнеца. Мы тогда были в подростковом возрасте и еще не встречались с мальчиками и были неразлучными подругами в течение нескольких лет. Но потом, в одно роковое лето она уехала в деревню, где перенаправила энергию своей привязанности к другой девочке, и я чувствовала себя покинутой и одинокой. Я вспомнила все свои тогдашние страдания. Разговор с Хильдой воссоздал во мне потрясение от того давнего случая. «Я никак не могла в это поверить. Я просто ничего не понимала. Как Клэр могла так запросто взять и перестать со мной дружить?» — с этими словами я заплакала, будто снова вернулась в те далекие дни. Неожиданно я услышала в этом что-то знакомое: я так же плакала и произносила те же слова, когда переживала скрытые чувства о своей матери. Потом все прошло. Я успокоилась и снова стала взрослым человеком.

Шаг 5. Определить паттерн. Я видела в Дженни не ее саму, а всего лишь тень Клэр, которую она отдаленно мне напоминала. Моя острая реакция на уход Клэр, должно быть, послужила прикрытием чувств к матери.

Теперь тайна Дженни была для меня раскрыта. При встречах с ней я могла вести себя так же непринужденно, как с другими знакомыми, не чувствуя этой прежней грызущей досады. Мне снова удалось освободиться от призраков прошлого.

Идеализированный образ себя

У каждого из нас имеется скрытая картина самих себя, какими нам хотелось бы быть. Такой идеализированный образ «я» не вполне сознателен, на самом деле большая его часть, подобно айсбергу, скрыта. Как и любое скрытое чувство, этот образ иррационален, преувеличен и свойственен более раннему, детскому уровню рассуждений. Абсолютно Идеальный Родитель (чьи дети всегда счастливы), Абсолютно Идеальная Жена (которую никогда не раздражает муж, что бы он ни делал, которая готова разделять с ним все его интересы и увлечения), Абсолютно Самодостаточный Взрослый (ни от кого и ни в чем не зависящий) и т. д. — все эти невозможные, фантастические требования, которые зрелый разум отверг бы как абсурдные, подвергни он их реалистичному исследованию и оценке. Однако образ «я» скрыт, и потому мы невольно позволяем ему определять наши установки и действия: втайне мы всегда стараемся соответствовать нашей внутренней картине. Как и любой скрытый мотив, это ведет к проблемам. Невыполнимые требования нашего образа «я» нередко вступают в противоречие с другими устремлениями. Порой встречаются даже два конфликтующих образа себя, которые тянут в разные стороны. Что происходит, когда ваш образ себя противоречит какой-то другой потребности? Вы страдаете: вас мучают внешние эмоции, наподобие тревожности или депрессии, или физические симптомы, например, головная боль или напряжение.

Каков выход из этой дилеммы? Самотерапия: снять внешний слой и почувствовать то, что лежит под ним. Шаг 5. Определить паттерн. Это позволит вам увидеть идеализированный образ себя и то, насколько он по-детски искажен.

К примеру, вы имеете два конфликтующих образа «я»: Абсолютно Идеальная Домохозяйка (любит сидеть дома, сама печет хлеб) и Женщина с Успешной Карьерой (создана для великих свершений, готова перевернуть мир). Одного из них вполне достаточно, чтобы вызвать огромное напряжение, но попробуйте соответствовать обоим одновременно, и вас ожидают серьезные проблемы. Вы бегаете туда-сюда, из одной роли в другую, и ваша цель — убить одним выстрелом двух зайцев — недостижима. Разоблачение посредством самотерапии (или любого другого вида психотерапии) ваших идеализированных образов «я» принесет вам некоторое облегчение.

Пример: однажды утром моя младшая дочь пропустила автобус, и я подвозила ее в школу. Когда мы уже подъезжали к зданию, из-за угла появилась пара подростков, которые, не торопясь, пошли прямо перед моей машиной. Казалось, они настолько поглощены разговором, что не замечают, где идут, и поэтому я решила предупредить их сигналом. Они обернулись и нагло рассмеялись нам прямо в лобовое стекло с нескрываемой враждебностью. Дочь посмотрела на меня с таким испугом, что я улыбнулась ей ободряюще и сказала: «Всего лишь глупые мальчишки». На какой-то момент я почувствовала напряжение, вслед за которым пришла мысль: «Какие ужасные отношения должны были сложиться у этих мальчиков с взрослыми, чтобы они возненавидели нас с первого взгляда». Потом я вернулась домой и забыла об этом.

Несколько часов спустя, в самом разгаре повседневных домашних хлопот я почувствовала симптомы легкой депрессии. Я попыталась понять, что же меня тревожит, но в голову ничего не приходило. Эта неопределенность дала мне понять: я что-то от себя скрываю (депрессия всегда является верным признаком). Шаг 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию. Я позвонила подруге, рассказала о своей внезапно нахлынувшей меланхолии и напросилась к ней на пару часов в гости.

Вскоре я оживленно болтала с подругой за чашечкой кофе, начисто позабыв о депрессии, которая меня к ней привела. Точно так же как, выпив обезболивающего, уже не хочется идти к дантисту, легко отвлечься от самотерапии: у вас появляется естественное желание отложить неприятное дело, не будить спящую собаку. Я заставила себя вспомнить, зачем пришла, памятуя, что проигнорированная депрессия с новой силой вернется позже, описала подруге, что чувствовала до прихода сюда, и вскоре депрессия вернулась — Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Шаг 3. Что еще я чувствовала, когда это только начиналось? Когда это началось? Я повела расследование, как детектив. Как я себя чувствовала, когда проснулась сегодня утром? Прекрасно. Сейчас было только десять часов утра, поэтому то, что угрожало мне скрытым чувством, должно было произойти сегодняшним утром. Что-нибудь из ряда вон выходящее? Просто подвезла Джинни в школу, вот и все. Может, по дороге случилось что-то необычное? Сначала ничего особенного вспомнить не удавалось, но потом на ум пришли те мальчишки с их отвратительным смехом. Что я тогда почувствовала? Кратковременное напряжение. Было ли что-то еще, что я боялась почувствовать? Гнев? О нет, только не я. Я ведь не из тех невежественных взрослых во власти предрассудков, которые питают ненависть вперемежку со страхом к типичному трудному подростку. Это никак не может относиться ко мне — той, что глубоко изучала проблемы подростков с эмоциональной депривацией; той, что уделяла столько внимания потенциальным малолетним преступникам и знала все об их происхождении!

И вдруг я заплакала. Меня охватили две эмоции, стремительно сменившие одна другую и обе ставшие причиной слез: гнев к этим двум паршивцам, а затем стыд, возникший из-за конфликта гнева и моего идеализированного образа себя — этакого Святого Понимающего Взрослого, который все прощает и неуязвим для мерзостей подобного рода. Я проплакала несколько минут (стыд продолжался дольше, чем гнев), а потом мое душевное равновесие было восстановлено. Депрессия прошла, и весь остаток дня я чувствовала себя хорошо.

Открывая что-то новое об идеализированном образе себя, вы неизменно обнаруживаете, насколько фантастичным он является, насколько нереально высоки его стандарты, насколько невозможно ему соответствовать. Означает ли это, что идеализированный образ себя — фальшивка? Что «вы настоящий» — совершенно другой? Нет. Если всю жизнь вы стремились соответствовать определенному типу человека, то отчасти вы им и являетесь. Сумев распознать, насколько далека от реальности ваша цель, как много противоположных устремлений движут вами, вы освободите себя для сознательного выбора. После переживания скрытых чувств вам станет легче действовать в соответствии с образом человека, которым вы хотите быть, вы будете руководствоваться этой целью в своем выборе. Но теперь, время от времени изменяя себе, вам не придется ненавидеть себя за несоответствие этому образу. Возможно, на какой-то момент вам станет стыдно, как это было со мной, но потом вы сможете принять всю сложность своей личности, вместо того чтобы вести себя так, будто в вашей жизни существует только одна прямая дорога.

Несколько лет назад приступы головной боли по выходным составляли регулярное явление в моей жизни. Этот физический симптом всегда означает для меня, что я скрываю какое-то чувство. Озадачившись этим, я стала выслеживать неадекватную реакцию, и вот что мне удалось обнаружить. Пять дней в неделю я вставала спозаранку и как отменный повар готовила всем домочадцам завтраки — для каждого в свое время, укладывала им обеды с собой и занималась всем этим без единого слова жалобы, провожая всех вовремя на работу и учебу. Но потом наступали выходные, когда хотелось делать то, что угодно моей душе. По субботам и воскресеньям, сразу по окончании завтрака я усаживалась за какую-нибудь книгу. Мои дочери тогда пребывали в том возрасте, когда стоит вам только расслабиться, как они тут же вбегают со своими вопросами, разговорами и другими проблемами, и это случается каждые пять минут.

Еще раньше при помощи самотерапии мне удалось раскрыть один из множества моих идиотских образов себя: Абсолютно Идеальный Родитель. Это означало, по-видимому, что я должна была дорожить «близостью» любой ценой: всегда радоваться, когда детки врываются ко мне со своей болтовней и быть благодарной за такое чудесное утро в кругу семьи. С другой стороны, моя увлеченность книгами не знает границ: я читаю приблизительно так же, как алкоголик пьет. Лишите меня книг, и я буду страдать из-за «синдрома отмены». Для таких людей, как я, постоянное прерывание чтения посреди страницы подобно изощренной пытке. Однако мой идеализированный образ себя, Абсолютно Идеальный Родитель, не позволял мне испытывать раздражение. Я никогда не жаловалась, отрывая глаза от книги с улыбкой и добрым словом каждые несколько минут.

Этот конфликт между страстным желанием читать и потребностью быть лучшим родителем в мире являлся причиной жестоких головных болей, которые продолжались все выходные и превращали меня в измученную несчастную мать, которая была не в состоянии составить хорошую компанию домочадцам. Это прекрасный пример провального поведения.

Мне не нужна была самотерапия, чтобы это понять, поскольку этот идеализированный образ себя был уже давно мне известен. Все, что потребовалось сделать, — это к двум прибавить два и осознать всю глупость моего поведения. Тогда я получила полную свободу использовать свой разум и опыт для решения проблемы.

На следующее утро в воскресенье я взяла с полки книгу и отправилась в постель. Я закрыла дверь в спальню с инструкциями не беспокоить, за исключением крайне важных случаев. Пока меня не было в поле зрения, дети, как и следовало ожидать, принялись за отца. Где-то около часа я читала в полной тишине и спокойствии, чтобы позже уделить максимум своего внимания семье безо всяких мигреней, мешающих мне быть той самой матерью, которой хотелось быть.

Я вспомнила свой идеализированный образ себя, приняла свою потребность изредка не соответствовать его требованиям, а потом с новыми силами устремилась к идеалу на весь остаток выходных.

Одна моя подруга собиралась в поездку вместе с мужем и тремя детьми. «Но младший, — она качала головой и горестно вздыхала, — даже не знаю, как мы справимся с малышом». Мальчик был совершенно очаровательным, и я очень любила его. Но когда Мэри начала жаловаться на смену подгузников и кормление ребенка в дороге, я почувствовала, как сжимаюсь от тревоги. Я поняла, что она пыталась этим сказать: что она хочет, чтобы я взяла на себя заботы о ее ребенке на время их отдыха; она надеялась, что я предложу это сама и избавлю ее от неловкости просьбы. На какой-то момент мысль об огромной ответственности за чужого ребенка привела меня в ужас. Но мне казалось, она хотела, ожидала от меня предложения, и я не могла отказать этой невысказанной просьбе. С чувством легкого потрясения я услышала, как упрашиваю оставить малыша у себя, перекрикивая ее протесты, повторяя, какое огромное удовольствие мне это доставит.

Итак, я оказалась наедине с чужим ребенком, чьих потребностей я не понимала, и который не мог высказать мне своих желаний. «Ему нравится детское питание прямо из баночки. Он так хорошо играет целый день в манеже. Его не надо укачивать, он спит всю ночь». Слова его матери эхом звучали в моих ушах все следующие две недели. Малыш на второй же день отказался от своих привычных баночек, и пришлось употребить всю изобретательность и бесконечное терпение всех членов моей семьи, чтобы узнать методом проб и ошибок, чего бы ему хотелось на обед. Он начал ходить и яростно сопротивлялся заточению в манеж. Поскольку мои собственные дети давно уже выросли из младенческого возраста, и интерьер дома не был специально приспособлен для маленького ребенка, мне приходилось целый день ходить за ним по пятам, чтобы защитить от опасности. Он начал хуже спать (естественно, раз мамы не было рядом), и ночами я сидела с ним, пытаясь укачать его.

Когда одной особенно кошмарной ночью, отчаянно борясь со сном, я держала его на коленях и вдруг поймала себя на том, что при взгляде на его упрямое маленькое личико меня переполняет ярость, я поняла, что все последние дни только и делаю, что злюсь на его мать. Я начала изливать эмоции прямо в присутствии бедного невинного малыша. Какая мать могла вот так бросить своего ребенка и уехать (я не позволяла себе таких поездок с маленькими детьми)? Как она посмела так меня использовать (я никогда не использовала людей); сыграть на моем благородстве (я никогда так не поступала)?! Моя злость все росла и росла. Мне вдруг захотелось, как только Мэри переступит порог моего дома, высказать ей все это прямо в глаза, пусть даже потом я об этом пожалею. Такой встречи допускать было нельзя, вспышка давно копившейся ярости могла быть просто ужасной. Я чувствовала необходимость выпустить заранее хотя бы часть этих эмоций.

Поэтому на следующий день я отправилась к подруге и рассказала ей всю историю. Она искренне посочувствовала моим бедам, и мне удалось выпустить значительное количество пара. «Но я не понимаю одного, — сказала она, — ты говоришь, что сама предложила взять ребенка еще до того, как она попросила тебя об этом? Но почему?» Я не знала, почему, но вдруг, взглянув на ситуацию ее глазами, распознала неадекватную реакцию. Шаг 1.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Позже, уже наедине с собой я продолжала об этом размышлять. Как я себя почувствовала, когда Мэри только начала говорить о предстоящей поездке? Мне казалось, я читаю ее мысли: она хочет, чтобы я взяла ребенка, но боится попросить меня из страха услышать отказ. Я вспомнила возникшее желание избежать надвигающейся проблемы, не дать себя в это втянуть, и вспомнила также противоположную потребность быть «хорошей», лучше любого обычного человека. Мне не только надо было освободить ее от ребенка на время, но и избавить ее от смущения просить об этом. Я дала ей понять, будто, доверяя свое дитя, она оказывает мне честь.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Надеялась втайне, что, несмотря на все мои уговоры, она откажется оставить ребенка, что у меня совершенно бесплатно получится сделать красивый жест, что я убью двух зайцев сразу.

Шаг 4. О чем мне это напомнило? Пока ничего в голову не приходило. Какое впечатление со стороны производили мои действия? Если бы я была сторонним наблюдателем, что можно было подумать о таком поведении? Я действовала весьма благородно, чувствовала себя благородным человеком, но почему-то оказалась в глупом положении. Было что-то компульсивное в этом благородстве, не хватало спонтанности. Я проявила себя с хорошей стороны, но мне этого совсем не хотелось: взялась за работу, которой опасалась. Я действовала, перевернув смысл благородства, будто бы по принуждению.

О чем еще мне это напомнило? Я попыталась зайти с другой стороны, успокоившись, увидев новое направление. Что мне известно о подлинном смысле благородства? Каков наш первый опыт, когда мы что-то даем? Что в действительности имеется в распоряжении у маленького ребенка, чем он может поделиться? Психология утверждает, что ребенок, которого приучают к горшку, «отдает» продукты деятельности своего организма, чтобы порадовать мать, учась таким образом давать. О чем мне это напомнило? Как и большинство родителей того поколения, мою мать чрезмерно заботила «регулярность»: каждый день мы проходили через целый ритуал подробного обсуждения моих естественных отправлений. Нет, она не наказывала меня за неудачи, но щедро вознаграждала ласками и одобрением за достижения. Потом мой маленький мирок рухнул: родители расстались, и я была сослана на два года в общество эксцентричной, жестокой приемной матери. Среди прочих причуд, которыми отличались ее воспитательные методы, эта странная женщина запрещала мне пользоваться туалетом. Не сказать, чтобы это доставляло огромные физические тяготы (мы жили в деревне, и я всегда могла уединиться где-нибудь в кустах), но я, выросший в городе ребенок, всякий раз при этом испытывала чувство мучительного стыда. Самое важное здесь то, что я была совершенно потрясена и сбита с толку. Я имела перед собой фигуру с авторитетом матери, которая наказывала за функцию, всегда служившую для меня источником похвалы. Поскольку эта проблема была лишь каплей в море трудностей, свалившихся на меня в тот период, я давно забыла ее. Но теперь я пережила все заново. На какой-то момент я снова стала той несчастной запутавшейся маленькой девочкой в мире, который неожиданно перевернулся вверх тормашками, и где старые правила больше уже не действовали. И снова я испытала старое знакомое чувство беспомощности человека, которого застали врасплох.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь, пережив это скрытое чувство, я увидела себя в новом свете. Я вспомнила другие случаи, когда вела себя, по словам Берни, как «добродушная растяпа», когда собственное «благородство» обращалось против меня самой. Взять, к примеру, соседку, которую я не любила и общества которой усердно избегала, пока та не заболела. Тогда я взялась носить ей горячую пищу дважды в день, и не выходила из роли самой Леди Щедрость еще долго после того, как она выздоровела. Она предпочитала спокойно бездействовать, пока я, чувствуя себя полной идиоткой, ломала голову над тем, под каким бы благовидным предлогом перестать ее обслуживать. Я припомнила и другие аналогичные ситуации, которые заставляли меня чувствовать себя униженной и бессовестно эксплуатируемой.

Теперь паттерн стал мне ясен. У меня был идеализированный образ себя как щедро дающего человека, всегда благородного, у которого просто не может возникнуть неблагородной мысли. Всякий раз, чувствуя себя недостаточно щедрой (боялась взять на себя заботу о ребенке; ненавидела свою потребность кормить соседку, которую с трудом выносила), я быстро скрывала это запретное чувство стремлением сделать что-то благородное, доказать самой себе (и другим), какой я замечательный человек. Теперь я вспомнила полный удивления взгляд матери ребенка, когда я настаивала на том, чтобы взять его. До меня впервые дошло, что, может быть, она вовсе ни на что и не намекала; может быть, она вовсе и не намеревалась «эксплуатировать» меня. Я сама, собственной персоной форсировала этот вопрос. Моя недостаточно благородная установка настолько напугала меня, что я тут же бросилась скрывать ее за импульсивным действием.

Ко времени возвращения Мэри из поездки мой гнев почти совсем прошел. Я уже была способна посмеяться над любой проблемой, неожиданно возникшей в ее отсутствие, и избежать ужасной сцены, которая заставила бы страдать нас обоих. Мы по-прежнему оставались друзьями.

После этого случая я научилась контролировать свое навязчивое благородство. Вот пример. Однажды позвонила соседка и попросила подвезти ее вместе с маленькой дочкой к врачу. Моим первым побуждением было любезно согласиться выполнить ее просьбу. Когда она спросила: «Ты уверена, что это тебя не затруднит?» — я уже была готова убеждать ее в том, что просто мечтала об этом. Но мне удалось вспомнить старое скрытое чувство и внимательнее посмотреть на себя в данный момент. В моей голове отыскались неблагородные мысли («Почему бы ей самой не научиться водить? Сколько можно просить соседей возить ее туда-сюда? И кроме того, она вполне может позволить себе такси. Их доктор находится довольно далеко; и эта поездка вырвет из моего дня несколько часов»). Все эти размышления пронеслись в моем уме за какую-то секунду, и после почти незаметной паузы я нашла в себе силы вежливо отказаться и объяснить ей сильную загруженность моего дня. Она приняла это без тени обиды: я была лишь одним пунктом в ее длинном списке потенциальных водителей, поэтому она не держала на меня зла за отказ. Конечно, в моих собственных глазах мой поступок выглядел возмутительным, но я почувствовала себя просто прекрасно, не испытывая никаких угрызений совести. Никогда не узнаете, сколько безнаказанных «провинностей» может позволить вам ваш идеализированный образ себя, пока не решитесь сами проверить это на практике.

У меня по-прежнему бывают с этим проблемы, и я время от времени опять втягиваюсь в старый паттерн, но тут же напоминаю себе, как это опасно — притворяться лучшим человеком, чем я есть на самом деле, — и мне удается снова вырваться на свободу. Таким способом я избегаю чувства ненависти к людям, которые, по моему мнению, «эксплуатируют» меня. Это такая мука — ненавидеть людей, тогда как ваш идеальный образ требует бесконечной любви и всепрощения, поэтому навязчивое благородство может очень быстро обернуться против вас самих.

Внутренний ребенок

Каждый из нас отчасти продолжает чувствовать себя ребенком, вынашивая в себе детские желания и потребности. Если вы удерживаете этого ребенка взаперти, если не выясняете, чего он хочет, то он обманом провоцирует вас на безрассудное, провальное поведение. Этот ребенок — часть вас самих, которому так и не удалось получить того, в чем он нуждался давным-давно, который так и не узнал, как это получать. Он заставляет вас совершать поступки, которые фрустрируют детские потребности и обостряют старые желания.

Как-то летом я отправилась в университет для прохождения нескольких дополнительных курсов. На одном из них преподавал молодой человек с возмутительно дерзкими манерами. Среди нас были учителя, директора школ, школьные инспекторы — большинство гораздо старше, чем этот юнец, «мальчишка». Легко себе представить, какие эмоции у нас кипели все лето, причиной которых отчасти было справедливое возмущение, но в основании — желание скрыть от себя чувство унижения от такой регрессии до начинающих учеников нас — людей, которые сами управляют детьми на своих рабочих местах. По окончании курса мы дружно подписали жалобу, адресовав ее декану факультета образования. Должна заметить, что тогда гнев мне казался полностью адекватным: я была не одна, почти вся аудитория подписалась под этой бумагой. Мне и в голову не пришло задуматься, почему именно я приняла на себя роль лидера: я взялась лично доставить письмо, содержащее тщательно подобранные, выражающие всю глубину нашего возмущения слова. Как и следовало ожидать, декан высказал свою озабоченность и принес извинения; я отправилась домой с чувством удовлетворения от достигнутого.

Но почему-то мой гнев на этом не исчерпал себя. На носу были выпускные экзамены, но мне было не до зубрежки: меня целиком поглотила ненависть к преподавателю. Я не могла заставить себя сосредоточиться ни на чем, кроме этого отвратительного человека. С все возрастающей яростью я продолжала прокручивать в голове мысли о нем.

Как-то ночью я лежала, ворочаясь с боку на бок и припоминая все эти мерзости, которые он говорил и делал. Постепенно до меня дошло: здесь явно что-то не так. Допустим, вся аудитория кипела возмущением, но ведь не каждый студент страдал бессонницей от неуемной ярости. (Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию.) Вот тогда я и заявила бедному Берни (который только начинал засыпать), что незамедлительно должна поговорить с ним о своей проблеме. Он терпеливо выслушал мои излияния, а потом попытался убедить, что в моей гневной реакции не было ничего неадекватного. «Я не знаю, зачем ты терпела этого пустозвона все лето, — высказался он. — Тебе в первый же день следовало встать и выйти из аудитории!» Часто, когда вы практикуете мысли вслух в самотерапии, со стороны внешняя эмоция может выглядеть полностью разумной. Только вы сами способны распознать, что, несмотря на адекватность в типе, ваше чувство неадекватно в своей степени; вы дали гиперреакцию. Поэтому так нелегко объяснить, почему вам необходимо исследовать гнев подобного рода.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. В качестве разминки я прошлась по наиболее выразительным эпизодам вопиющего поведения преподавателя. Достигнув пика ярости, я почувствовала свою готовность к Шагу 3. Что еще я чувствовала в начале курса, перед тем, как мой гнев разросся до таких невероятных размеров? Разочарование, разрушенные иллюзии. Для меня, которая всегда считала профессию преподавателя священной, невыносимо было видеть такое несоответствие моему эталону.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Некоторое время я размышляла. Потом меня осенило, впервые в жизни, что я уже через все это проходила. Я уже испытывала это разочарование, обманутые надежды и гнев с другими мужчинами, занимавшими авторитетные позиции, например, с некоторыми работодателями. «Странно, — сказала я Берни, — ведь я не из тех, кому нравится судить других. Я не хочу навязывать другим свои личные ценности: для меня совершенно нормальна мысль, что все люди разные. В сущности, я весьма терпима. Почему я так строго отношусь к этим… этим отцовским фигурам?»

Слова «эти отцовские фигуры», просто сорвались у меня с языка, вызвав во мне огромное удивление. Что за абсурд! Этот учитель был гораздо моложе меня. Но по опыту мне известно, что нельзя игнорировать подобные сигналы, которые вот так выскакивают из потайного укрытия. Ну что же, посмотрим, куда приведет эта нить. Как насчет моих чувств к собственному отцу? В детстве я принимала его за Бога: такой всеведущий и всесильный. И только повзрослев и собравшись замуж, я запоздало обратилась к этой жизненно важной задаче юношеского периода, которую раньше упускала: увидеть в своих родителях обычных людей из плоти и крови. Как я себя тогда чувствовала? Берни воевал, а отцу было так одиноко после недавней смерти мачехи. Он отчаянно боролся за то, чтобы удержать меня рядом с собой до послевоенного периода. Мое разочарование и гнев на его эгоизм были несколько иррациональными. Почему это представлялось таким кошмаром? Несомненно, запоздалое взросление после затянувшегося периода детского обожания всегда происходит мучительно. Возможно, мне даже пришлось какое-то время ненавидеть отца, чтобы освободиться от его власти и выйти замуж. Я не знаю — я не психоаналитик себе.

«Каковы теперь мои чувства к отцу?» — спросила я себя. Тот старый гнев исчез давным-давно, я испытывала к отцу любовь, как и всякий нормальный человек. И все же, если призадуматься, в действительности мое отношение к нему отличалось некоторой странностью. Теперь, когда нас разделял континент, я писала ему письма, и в этом было что-то компульсивное. Сразу же по прочтении его письма я чувствовала себя обязанной сесть и незамедлительно на него ответить. Все препятствия отметались. Вдобавок, всякий раз, когда в нашей жизни случалось что-то хорошее (повышение Берни в должности, малейшее признание по моей работе), я просто не могла дождаться, когда сяду и напишу об этом папе. После чего ждала, как на иголках, его ответа, который неизбежно нес с собой горькое разочарование: ни единого словечка похвалы, которая так много для меня значила, ни явного одобрения. Впервые в жизни я обнаружила, насколько странной и насколько детской была моя установка, впервые я увидела, будто со стороны, свои поступки.

«Какое же впечатление производит мое поведение в данной ситуации?» — подумала я о прошедшем курсе. И вдруг все предстало с совершенно другой стороны. С самого начала лета я вела себя безобразно, постоянно провоцируя учителя: критиковала план занятий, насмехалась над предметом, выказывала недовольство домашними заданиями и бессмысленной «писаниной» — изо всех сил старалась выставить себя всезнайкой. Я умудрилась превратить для учителя этот курс в сущий ад — неудивительно, что он искренне меня возненавидел.

А теперь я плачу, как ребенок, обиженный на учителя за то, что он меня не любит! Таким было мое скрытое чувство — что за кошмарный сюрприз для меня: я чувствовала себя полной идиоткой. Представить только: я хотела понравиться этому ужасному человеку! И если мне это было так необходимо, то зачем было нужно вести себя так глупо и из кожи вон лезть, вызывая в нем ненависть?

Шаг 5. Определить паттерн. Я вела себя как плохой ребенок, который жаждет одобрения, но не знает, как его добиться. Он, как может, надоедает своему объекту, используя единственный известный ему способ привлечь к себе внимание. Мой внутренний ребенок стремился к признанию и одобрению. Скрывая свои чувства от самой себя, я вела себя абсолютно провально. Вместо одобрения я добилась признания другого рода: меня отвергли. Стремясь занять место любимчика, я стала досадной помехой, бельмом на глазу.

Впервые в жизни я оглянулась назад и увидела целую череду аналогичных отношений: преподаватели, начальники по работе, мужчины, занимавшие ту или иную позицию власти, с которыми я вела себя в несносной провоцирующей манере — обращая на себя внимание и заставляя себя отвергать. (Знать меня — значит ненавидеть.) И каждый раз отвержение приносило мне страдания: иногда меня охватывал гнев, как сейчас, иногда депрессия — и все потому, что я ничего не знала о своем внутреннем ребенке, сгоравшем от желания получить одобрение.

Что случилось после того, как я пережила скрытое чувство и смогла понять свой паттерн? Прежде всего, я успокоилась: навязчивые мысли об этом человеке прошли, и я погрузилась в хороший полноценный сон. На следующий день меня, освободившуюся от той надоевшей одержимости, ожидали другие насущные дела.

Месяц спустя я заметила, что переросла свою компульсивную переписку с отцом. Теперь я была способна отвечать на его письма тогда, когда удобно, иногда забывая о них, точно так же, как случается в переписке с друзьями.

Хорошо познакомившись со своим паттерном, я стала предсказуемой для самой себя. Теперь можно было ожидать появления старой реакции на ту или иную отцовскую фигуру, того же детского желания, замаскированного бессмысленно дерзким поведением. И конечно, не прошло и года, как Мне повстречался очередной авторитет, человек, который, в конце концов, довел меня до того, что дома из-за него я прорыдала несколько часов кряду. В конце концов, ближе к завершению того изнурительного дня, я увидела в случившемся что-то до боли знакомое. В памяти всплыло скрытое чувство к преподавателю, и в момент все прошедшие несколько месяцев предстали передо мной в совсем ином свете: я осознала, что опять вела себя с детской докучливостью. Этот человек, которого я внешне так не одобряла и к которому испытывала столь сильную неприязнь,

занимал для меня положение отца, и очевидно, мой внутренний ребенок снова проживал тот самый старый паттерн. Теперь, осознав свое поведение, я смогла увидеть в своих слезах плач отверженного ребенка. С драмой было покончено: я смогла освободиться из этих пут и продолжать жизнь нормального взрослого человека.

Позже, поэкспериментировав немного, я обнаружила, что неспособна на здравые отношения с этим человеком: каждый раз, оказываясь рядом с ним, я снова испытывала старое детское стремление обратить на себя его внимание вперемежку с некоторыми симптомами тревожности. Иногда вас тянет к человеку, который, по собственным скрытым причинам слишком хорошо удовлетворяет вашим иррациональным потребностям. В этом случае излишний риск вряд ли был оправдан: раскрыв паттерн наших отношений, я старалась избегать этого человека.

Через два года старая проблема опять дала о себе знать, но на этот раз я получила несколько необычный знак. В одну субботу в синагоге, сосредоточив свое внимание на проповеди раввина, я неожиданно для себя увидела в нем сходство с моим отцом. Шепотом сообщив о своем открытии Берни, я была разочарована ответом: «Ничего подобного, никакого сходства!» Я повернулась к дочерям: «Разве раввин не похож на нашего дедушку?» Они тоже ничего такого не заметили.

Горькая правда заключалась в том, что я пережила что- то вроде галлюцинации. О чем это говорило? Мне было чертовски хорошо известно, о чем. На этот раз я сразу вспомнила свои проблемы с отцовскими фигурами: мне следовало быть осторожнее. У меня было море возможностей для самонаблюдения, поскольку я пела в хоре, и раввин посещал все репетиции. Понемногу я стала замечать за собой стремление вести себя как его любимый ребенок: задавать «интересные» вопросы по истории литургической музыки (по образованию он был музыковедом), беспокоиться о том, как бы он не подхватил простуду («Вы не забыли надеть галоши, равви?»), делиться с ним своими потрясающими впечатлениями от службы и т. д. Однако, благодаря своей предсказуемости, я теперь располагала хорошим средством для самоконтроля. Мой выбор был мне хорошо известен: я могла уйти из хора, чтобы избежать связанного с этим соблазна, или остаться там на какое-то время, чтобы испытать свои силы и узнать, смогу ли я намеренными, сознательными действиями избежать глупого положения.

На этот раз я решила проявить мужество, остаться и посмотреть, что произойдет дальше. Это был эксперимент, и я всегда могла его прервать, если бы ситуация стала выходить из-под контроля. Забегая вперед, с радостью сообщаю вам, что в действительности, выражаясь терминологией Виктора Франкла, мне удалось «превзойти свой невроз». Постоянно напоминая себе о внутреннем ребенке, его жажде одобрения и особого признания, взрослая часть меня смогла удержать рот на замке и позволить разуму управлять моим поведением. Я пропела в этом хоре еще целых два года, и мое поведение оставалось безупречным. Раввину не пришлось меня отвергать.

Скрытое детское стремление к чему-то обманным путем толкает вас на провальное поведение, которое в результате только усиливает это стремление, обостряет его. Раньше, еще не зная, что мне нужно от лиц с отцовским авторитетом, я продолжала провоцировать их, заставляя отвергать меня. Каждый опыт такого неприятия, оборачиваясь настоящим мучением, еще больше усиливал неудовлетворенность моего внутреннего ребенка, еще больше обострял его депривацию. Это скрытое желание иррационально: происходя из раннего периода вашей жизни, оно функционирует на другом уровне, не совпадающем с вашим взрослым «я», и не получает реального места в вашей настоящей жизни. Он так ненасытен, этот внутренний ребенок! Мое стремление к особому признанию, которое получал не по годам смышленый ребенок, каким я была, во взрослой жизни не может получить удовлетворения. Лучшее, что мы можем сделать с этими архаическими желаниями, несоответствующими реалиям жизни, — избегать связанной с ними фрустрации. Я не могла стать любимым ребенком для раввина, но, по меньшей мере, могла избавить и избавила себя от страданий, связанных с его неприятием и чувством унижения от наблюдения за собственными глупыми поступками.

Через несколько лет я опять получила идентичное предупреждение. На этот раз новым раввином был молодой мужчина. И снова прямо посреди службы мне пришло в голову, что он копия моего отца на фотографии в молодости. Вернувшись домой, я отыскала эту фотографию, и мы стали рассматривать ее всей семьей. И снова никто не увидел сходства, кроме меня. Берни посмеялся надо мной, и я не могла его за это винить: опять я чуть не попалась на старую удочку.

Я постаралась припомнить во всех деталях события нескольких прошедших месяцев. И конечно мне вспомнились долгие, увлекательные интеллектуальные дискуссии с раввином, где я до отвращения настойчиво демонстрировала ему, какая я умная, восприимчивая, духовная и т. д., и т. п. Однако на этот раз все это не успело зайти слишком далеко. Мне удалось поймать себя на знакомом паттерне гораздо быстрее, чем когда-либо раньше. Теперь уже было нетрудно обуздать своего скрытого ребенка и не позволить ему запутать себя в сети бессмысленного поведения.

Будет ли этот паттерн сопровождать меня вечно? Когда я превращусь дряхлую старушку, буду ли я продолжать реагировать на любого мужчину (который по возрасту сгодился бы мне во внуки), как на своего отца? Придется ли мне и дальше продолжать быть внимательной к себе, чтобы не попасться в глупое положение? Кто даст на это ответ? Я не психотерапевт себе. Все, что я могу, — справляться с проблемами по мере их возникновения. Но заметьте, мне пришлось пережить скрытую эмоцию всего один раз, когда я прослеживала свой гнев к преподавателю. Тогда мне потребовалось целое лето, чтобы распознать эту неадекватную реакцию. В дальнейшем все, что от меня требовалось, — вспомнить ее умом, а не чувствовать. И с каждым разом я замечала неадекватную реакцию все быстрее и быстрее. В последние два случая мне удавалось остановить себя до осуществления этого старого, провального паттерна: я не заставляла этих двух людей себя отвергать. Цель самотерапии — действовать зрело, когда чувствуешь себя, как ребенок.

В последние годы я часто замечаю за собой, что забываю упомянуть в письме к отцу ту или иную важную новость о нашей семье (повышение Берни и т. д.), что раньше, при моей компульсивности, было бы совершенно исключено. А однажды от отца пришло замечательное письмо, полное теплых слов с похвалой за какое-то мое достижение, и я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами от воспоминаний о старых огорчениях. Изменился ли мой отец за все эти годы? Может быть, я научилась общаться с ним по- другому, и ему стало легче выражать свое одобрение? Или он и раньше делал это в своих письмах, а я просто не могла этого увидеть за плотной завесой неумеренных требований своего внутреннего ребенка? Этого я не знаю.

Как освободить естественные творческие способности

В раннем возрасте, еще не научившись говорить, вы мыслили совсем иначе, чем сейчас, став взрослыми. В вашей памяти вряд ли сохранилось что-то от того, прежнего образа мышления. Помните ли вы то время, когда плохо отличали одушевленные предметы от неодушевленных? Когда вам становилось страшно от того, что глаза портрета со стены наблюдают за вами? Когда было трудно поверить, что ваша кукла не чувствует боли? Гарри Стэк Салливан, изучая шизофреников, выяснил кое-что о мыслительных процессах маленького ребенка. Просыпались ли вы когда-нибудь посреди ночи с чувством, что трудно освободиться от какого-то особенно яркого сна? Вы мыслите минуту-другую иррационально и не способны отличить сон от реальности. Это и есть пример мышления, который был свойствен вам когда-то в далеком детстве.

Обучение ладить с людьми, жить в реальном мире меняет мыслительные процессы ребенка. По мере того, как родители предъявляют ему требования (приучение к горшку, послушание), он становится восприимчивым к признакам их одобрения или неодобрения. Его защищенность зависит от знания того, что порадует маму, насколько он может удовлетворять свою потребность в экспериментировании и исследовании, не вызывая при этом больше неодобрения, чем можно вынести. Ребенок взрослеет, возрастает для него и важность получения одобрения от других, в результате чего у него формируются личные цели достижения и успеха.

Подобная озабоченность достижениями и признанием сужает его сознание. Вырастая в практичную реалистичную личность, он учится игнорировать то, что поглощало его интерес в раннем детстве: он больше этого не замечает. Это становится неважным, потому что бесполезно.

Есть еще один фактор, играющий существенную роль в такой перемене мышления. Воспитывая маленького ребенка, вы замечаете, что, начав говорить, он пользуется словами по-своему, облекает их собственным смыслом: он не принимает истинного участия в общении. Через некоторое время он узнает, что целью речи является общение, тогда как более ранняя форма мышления включает идеи, которые нельзя выразить словами, которые нельзя сообщить. Постепенно его приучают к тому, что если нельзя выразить мысль понятным способом для другого человека, то в ней нет большой ценности. Овладевая навыками речи, он начинает думать словами и сводит свои мысли к тем, которые могут быть вербализованы. Он прекращает думать старым, примитивным способом и постепенно приходит к новому.

Тем не менее, старое мышление не утрачивается полностью, а сохраняется за пределами сознания. Видя сон или мечтая наедине с самим собой, вы используете этот ранний мыслительный процесс. Некоторые проблемы, не поддающиеся решению на прямом, интеллектуальном уровне, прорабатываются во сне и мечтах. Лоуренс С. Кьюби (Neurotic Distortion of the Creative Process) называет этот ранний тип мышления (сохраняющийся и во взрослой жизни вне сознания) предсознательным. Это и есть способ вашего функционирования во время любой творческой деятельности. Талант, этот особый дар избранных, в сочетании со свободным использованием предсознания, дает в результате подлинное искусство. Талантливый человек, если он слишком ригиден, слишком боится своих иррациональных (неинтеллектуальных) тенденций, закрывает дверь к этому раннему продуктивному типу мышления. Художник, имеющий слишком много неразрешенных проблем, слишком много скрытых чувств, навязчиво пишет книги об одном и том же или рисует одни и те же картины снова и снова; он не способен вырасти в своей работе, пока не вынесет скрытый материал на свет осознанного восприятия.

Главная проблема с талантом состоит в ответственности за то, чтобы использовать его максимально. Наша одержимая успехом культура так сильно акцентирует лидерство, приобретение денег и/или статуса, что наши чувства, связанные с талантом, часто оказываются загрязненными страхом неудачи или мечтами о славе.

Абрахам Маслоу (Toward a Psychology of Being) пишет, что, хоть истинными талантами наделена только малая часть из всех людей, у каждого из нас имеется потенциал к творчеству, только его нужно освободить. Несколько лет назад я впервые пришла к мысли, что нам следует экспериментировать в тех областях искусства, где у нас нет явного таланта: эти области не загрязнены понятиями успеха и провала, у нас мало связанных с ними страхов или конкретных целей. Взрослея, мы присоединяемся к гонке за достижениями (иногда именуемой «адаптацией к реальности»), и наша озабоченность целями становится так велика, что мы теряем детскую способность наслаждаться процессом, как пишет Алан Уотс в своих книгах по дзен.

Пытаясь делать то, к чему, по вашему убеждению, у вас нет таланта, вы не станете ожидать от себя слишком многого. Вы сможете тогда сосредоточиться на процессе, на деятельности ради нее самой. (Понаблюдайте за ребенком, увлеченным игрой: лепить пирожки из грязи весело, даже если их никто не видит, никто не покупает, никто не ест). Вы сможете забыть о конечном продукте. Растворившись полностью в процессе, вы естественным образом используете этот ранний, прединтеллектуальный тип мышления: вы освободите свои творческие способности. Роман Джойс Кэри «Рот лошади» является ярким описанием того, как художника полностью захватывает радость самого процесса.

В течение нескольких лет я экспериментировала с этим подходом. Вначале я попробовала современный интерпретирующий танец, без какого-либо предварительного обучения. Каждое утро, когда все домочадцы разъезжались по своим делам, и я получала необходимую мне обстановку уединения (даже кошка была способна смутить меня), я сбрасывала с себя туфли и танцевала под проигрыватель: симфоническая музыка, джаз, — все, что соответствовало моему настроению. Я не беспокоилась о форме: я танцевала для себя.

Двадцать минут танцев оказались прекрасным способом начинать день: полная энергии, я приступала к хозяйственным делам, и работа приносила мне удовольствие. «Полезно для кровообращения», — так я объясняла это самой себе. Потом я начала экспериментировать с другим видом деятельности, к которой у меня не было таланта, а именно, с рисованием. Одним утром, когда все разошлись по делам, я собрала несколько простых домашних предметов: чашку, стакан, кувшин, и принялась за первый свой натюрморт. Моя младшая дочь позже продемонстрировала, как талантливый человек может выполнить рисунок за несколько минут, — мне потребовалось на это целое утро. Не веря своим пальцам, я не осмеливалась ни на йоту отступить от стоящих передо мной предметов и перед каждым движением карандаша подолгу изучала их изгибы и углы. Долго я сидела, близоруко скрючившись над кухонным столом, полностью погрузившись в лист ватмана, изучая снова и снова чашку, стакан, кувшин, стирая, рисуя, вновь стирая. Без нацеленных в будущее ожиданий, без четко определенных целей, я полностью растворилась в своем занятии, поглощенная самим процессом. Для такого вербально ориентированного человека, как я, это был совершенно новый опыт, позволявший увидеть что-то с такой ясностью: никогда раньше мои глаза не занимались таким наблюдением, по меньшей мере, никогда в моей взрослой жизни, и это требовало немалой концентрации.

Наконец, рисунок был готов. Это было лучшее, что я могла сделать, и хотя это лучшее выглядело не так уж хорошо, я не чувствовала ни капли огорчения: на самом деле я была приятно удивлена. Я перевела взгляд на часы. Бог мой! Уже двенадцать, а в раковине грязная посуда после завтрака, кровати не заправлены. Как могло так быстро пролететь утро? В какой-то момент я с ужасом ожидала приступа вины, наказания за «потерянные» часы, но вот странно, я ощущала себя свободной и счастливой, как ребенок. Несмотря на все эти часы, проведенные в скрюченной позе над кухонным столом, я чувствовала точно такую же бодрость, как после танцев. Заботы по хозяйству казались мне легкими и приятными, и я без труда нагнала упущенное время..

Немного позже я заметила кое-что еще. Несколько дней кряду я мучилась ощущением напряжения в челюсти: что- то беспокоило меня, но я никак не могла понять, что именно. Теперь напряжение прошло. Где-то посреди утреннего сеанса рисования мне удалось избавиться от него. Пока я была поглощена формой и размером предметов, потерянная для практических аспектов «реальной» жизни, продолжался некий другой способ мыслительного процесса, решивший мою скрытую проблему.

Некоторое время спустя я продолжила рисовать акварелью и маслом. Я долго и осторожно вырисовывала карандашом свою картину, прежде чем осмелиться взять в руки кисть. В результате получился натюрморт, которым я осталась вполне довольна, и это придало мне решимости. Я отложила в сторону карандаш, чтобы рисовать сразу красками, кроме того, я решила изобразить на бумаге какой-нибудь образ из головы, вместо того, чтобы просто копировать предметы. Первой моей попыткой оказался ужасный, мертвый, плоский ландшафт, при первом взгляде на который становилось ясно, как я боюсь этой новой непривычной свободы. Потом я перешла к изображению волн. Мне хотелось разгневанного, штормового моря, но первые несколько вариантов упорно выглядели нежно и умиротворенно. Я не занималась рисованием регулярно; обычно я откладывала картину и забывала о ней, а возвращаясь обратно, приступала к чему-нибудь другому — где-то раз в один-два месяца. Через несколько лет, когда я извлекла все мои произведения на белый свет, то с изумлением обнаружила, что на протяжении многих месяцев снова и снова рисовала морские пейзажи. В конце концов, после многочисленных попыток у меня получилось (я осмелилась?) создать одну темную и достаточно грозную картину, чтобы удовлетворить своим требованиям. На следующей был изображен спокойный океан после шторма, а потом я обратилась к нерепрезентативному жанру.

Изображение реальности безо всякого таланта дается очень нелегко, поэтому я решила, что, должно быть, намного легче позволить себе просто подурачиться с абстрактными образами в жанре современной живописи. Странно, но на поверку это оказалось самой сложной для меня задачей. Сколько храбрости требовало атаковать кистью этот девственно чистый лист бумаги, когда в голове у меня не было никакой определенной картины. Чего я боялась? Что вдруг на белый свет явится что-что совершенно для меня неожиданное? Я не знаю. Знаю только, что, вымучив несколько таких картин, я прекратила рисовать совсем. Была ли эта форма живописи на мой взгляд слишком обременена скрытыми значениями? Боялась ли я свободы абстрактной живописи? Я не психоаналитик себе, я знаю только, что годы спустя, во время лекции по творчеству, когда я показывала классу эти старые картины (чтобы продемонстрировать, что любое занятие, заслуживающие усилий, заслуживает и плохих усилий тоже), мои студенты заметили то, что мне самой никогда не приходило в голову: все мои «абстрактные» рисунки в действительности напоминали огромные бушующие волны. И лишь намного позже, разматывая другой клубок в самотерапии, я обнаружила скрытое значение волн для себя и причину своей одержимости ими. Я думаю, рисование подготовило почву для этого инсайта. Это пример того, о чем пишет в своей книге Кьюби: художник, застревающий на одном месте в своей карьере, невольно продолжает рисовать одну и ту же картину, писатель пишет одну и ту же книгу. Плохое искусство, зато хорошая терапия.

В тот год я нашла практическое применение подобному роду занятий. Одним субботним утром все домочадцы, как один, сообща действовали мне на нервы. Через час их поведения и моего ответного ворчания до меня дошло, что, видимо, я просто капризничаю и раздражена. Закрыв дверь в спальню с инструкцией не беспокоить, за исключением экстренных случаев, я приступила к рисованию. Это был период натюрмортов, и целый час я проработала, не покладая рук, изучая форму лампы и тарелки, отчаянно пытаясь переложить их на бумагу, полностью поглощенная процессом. Потом я вернулась к повседневной жизни, присоединилась к моей многострадальной семье, которая, как оказалось, состоит из совершенно очаровательных и веселых личностей: вся моя раздражительность куда-то делась, и я снова стала хорошей мамой.

Позже я попробовала заняться музыкой. Пение содержало в себе слишком много скрытых значений, но игра на музыкальном инструменте была для меня хорошей, не перегруженной талантом, не отягощенной областью. Я разучила несколько аккордов на гитаре. Это занятие давалось мне с трудом — временами возникало чувство, что большие пальцы вот-вот отвалятся, — однако потом оказалось, что пятнадцатью минутами игры на гитаре можно унять знакомое мне болезненное напряжение в челюсти, когда меня тревожило что-то скрытое, не желающее обнаруживать себя. Абсолютная концентрация, требовавшаяся для нелегкой задачи игры на гитаре, казалось, уносила меня куда-то из этой реальности, и когда спустя пятнадцать минут я возвращалась обратно, какая-то проблема, по-видимому, разрешалась без участия моего сознания. Потом я снова обратилась к фортепьяно. От детских уроков во мне сохранилась способность читать ноты, но мало что еще; мне приходилось вкладывать немало труда в самый простой кусок. Я обнаружила, что могу избежать надвигающейся головной боли при помощи двадцати минут усердной работы за фортепьяно. Несколько раз было так, что я просыпалась с ужасной головной болью и лечила ее получасовой практикой сразу после завтрака. Секрет в том, чтобы работать в полную силу, а не баловаться на легких пьесах. Очевидно, только при самой интенсивной концентрации можно достичь ослабления взрослых процессов мышления и функционирования ранних, примитивных его форм.

Одна из моих студенток — профессиональный художник. Однажды она завершала одно сложное задание — красочные иллюстрации для книги с детскими рассказами — и не успевала в срок. Все ее творческие ресурсы, казалось, иссякли, и драгоценные минуты утекали сквозь пальцы. Она решила устроить перерыв и заняться деятельностью, не отягощенной целями и требованиями: потанцевать. Несколько минут она двигалась в «отвратительном» танце гнева, выражая чувства, которые были совсем неприемлемыми для иллюстраций. Потом она снова села за работу, и идеи потекли рекой, как из нетронутого источника. Так ей удалось высвободить внутреннюю творческую деятельность.

Маслоу описывает способ, при помощи которого люди, иногда при отсутствии какого бы то ни было таланта, живут полноценной творческой жизнью: домохозяйки, создающие красивые жилища, дышащие теплом и уютом, ремесленники, наслаждающиеся процессом своей работы и получающие от нее полное удовлетворение. Из своего опыта я усвоила, что, если брать время от времени передышку для той или иной творческой деятельности, к которой у меня нет таланта, и полностью теряться в процессе, то потом я с новым притоком энергии возвращаюсь к повседневной жизни, и этот подход Маслоу тоже назвал бы творческим.

Тревога и страх

Вы знаете, что такое страх: тяжесть в желудке, холодный пот, затрудненное дыхание, учащенное сердцебиение. Тревога переживается точно так же. Разница в том, что в случае страха вы знаете, чего боитесь, тревога же является неясным чувством: вам не известно, что вас пугает. Конечно, некоторые из нас настолько ловки в самообмане, в избегании неприятных эмоций, что даже не распознают тревоги. Если у вас есть все или некоторые из вышеуказанных физических симптомов, возможно, без видимой причины, напомните себе, что вы испытываете тревогу.

Мы склонны считать страх нормальным, а тревогу невротической, но это неправда. Существуют нормальный (реальный) страх и невротический (иррациональный) страх; существуют также нормальная тревога и невротическая тревожность. В этой главе речь пойдет обо всех четырех типах.

С чего начинается паттерн тревоги в раннем возрасте? У разных психоаналитиков на этот счет существуют разные теории. Гарри Стэк Салливан утверждает, что паттерн закладывается, когда первые переживания всемогущества младенца (я плачу, и как по волшебству, появляется молоко) уступают осознанию его полной зависимости. В течение дальнейшей жизни паттерн тревоги формируется за счет двух факторов: а) угрозы потерять родительскую любовь и б) сильной эмоции (например, ярость), пока ребенок еще слишком юн, чтобы справиться с ней.

Карен Хорни считает, что дети в нашей культуре слишком зависимы от своих родителей и не могут позволить себе сполна прочувствовать гнев и ненависть, возникающие из- за разочарований повседневной жизни. («Если я буду ненавидеть мать, то она возненавидит меня».) По ее мнению, конфликт между зависимостью и враждебностью рождает тревожность.

Фрида Фромм-Райхман отмечает, что самооценке невротика непрерывно угрожают его постоянные неудачи, являющиеся следствием провального поведения. Она убеждена, что в этом основная причина тревожности.

По словам Ролло Мэя, каждый раз, когда вы вступаете на новый путь, обнаруживая в себе новые устремления, ваш внутренний ребенок испытывает вину и чувствует себя так, будто предает мать. У вас развивается тревожность. Чем более творческим вы являетесь, тем больше тревожности вам приходится испытывать. В своей книге «Значение тревожности» (The Meaning of Anxiety), где Мэй подытожил взгляды различных школ на тему тревожности и страха, он заключает, что тревожность в жизни взрослого развивается всякий раз, когда его базовая жизненная ориентация оказывается под угрозой. Каждый из нас придерживается твердого убеждения относительного того, каков окружающий мир, и своего места в нем. Когда происходит что-то, что безжалостно нарушает эту внутреннюю убежденность, мы испытываем тревогу.

Депрессия тридцатых годов двадцатого столетия — хороший тому пример. Слишком долго люди привыкали к мысли, что сознательный трудолюбивый американец вполне способен заработать себе на жизнь, а в период депрессии многие достойные люди потеряли работу и не могли добыть ни одного доллара честным путем. Пошатнулось глубоко укоренившееся убеждение, что в этой стране великих возможностей человек, разбогатевший собственным трудом, может не только чувствовать себя защищенным, но и ожидать еще большего успеха: в 1929 году состоятельные люди потеряли все. Потрясение от этой новой действительности, падения экономической системы, когда мир, каким люди его знали, вдруг перевернулся с ног на голову, вызвало реальную нормальную тревогу у населения по всей стране.

Но люди, для которых материальные блага и статус представляли всю их идентичность, их единственный смысл в жизни, люди, для которых финансовый провал стал равноценным психологической смерти, пережили невротическую тревогу. Пример тому — финансист, выбросившийся из окна собственного офиса.

Фриц Редл в своей работе, посвященной мальчикам с поведенческими расстройствами (Children Who Hate; Controls From Within), обнаружил, что любовь и доброта вызывают невротическую тревогу у подростков, придерживающихся философии отвергающего, жестокого мира, который они узнали, благодаря жестокости своих родителей: «Взрослые отвратительны».

Теперь о реальном и невротическом страхе. Я считаю, что в наше время[8] страх атомной войны является реальным и нормальным. Реальный страх заставляет вас что-то предпринять с целью облегчения этого чувства. Вы пишете письмо конгрессмену, вступаете в мирную организацию или изучаете научные труды по мирным альтернативам, в результате чего вы обнаруживаете, что ваша активность, вне зависимости от ее масштаба, смогла дать вам, по меньшей мере, временное избавление от страха. (Конечно, многие из окружающих скрывают этот страх за внешними эмоциями — скукой, беспокойством, ненасытным стремлением к развлечениям или транквилизаторам.)

С другой стороны, я знала одну женщину, которая страдала навязчивым страхом атомной войны. Она призналась, что всегда носит с собой маленькие ампулки с ядом мгновенного действия для себя и своих детей на случай бомбового удара, не получает никакого удовольствия от жизни («Все преходяще») и совсем ничего не делает, чтобы внести свой вклад в антивоенное движение («Я чувствую, что совершенно бессильна»). Это и есть невротический страх, служащий прикрытием чему-то еще. Бедняжке не удавалось наслаждаться счастьем материнства из-за навязчивых страхов относительно благополучия детей. Люди такого типа временами обнаруживают в своей жизни причину для острого всепоглощающего страха, чтобы скрыть тревогу на более глубоком уровне, которой они не осмеливаются взглянуть в лицо.

Фобия — это невротический страх, используемый для прикрытия тревоги. Страдающий фобией человек осознает иррациональность своего страха, и все же не способен его сдерживать. В классической работе Фрейда, посвященной случаю «Маленького Ганса», говорится о боязни лошадей, которой страдал ребенок (описывается период, когда, боясь лошадей, мальчик был не способен сделать ни шагу из дома). Психоанализ показал, что иррациональный страх лошадей служил прикрытием более глубокой тревоги, связанной с его отцом, которого мальчик одновременно любил и боялся.

Страх темноты, широко распространенный среди двухлетних детей, по всей видимости, прикрывает типичную для этого периода общую тревогу, когда ребенок учится вступать в отношения с другими детьми, когда его родители начинают проявлять меньше принятия и больше требовательности (приучение к горшку, послушание), и когда он, накапливая жизненный опыт, начинает осознавать опасности окружающего мира. Ребенка можно приучить не бояться, но потом он сформирует другое прикрытие, чтобы утаить скрытую тревогу, и с новой защитой жить ему может стать еще тяжелее, чем со страхом темноты. Лучше проявить уважение к чувствам ребенка и оставлять на ночь включенным ночник, чтобы помочь ему преодолеть тяжелый период, и верить, что это пройдет.

Что делать со страхом и тревогой, реальными или иррациональными, нормальными или невротическими? Можно их чувствовать. Набраться сил и встретиться с ними лицом к лицу, и тогда вы обретете средство управления собственными действиями. Источник наших проблем именно в скрытых страхе и тревоге. По-настоящему храбрый человек позволяет себе в момент опасности почувствовать страх, и тогда он использует разум, чтобы действовать мудро. Тот же, кто прячет страх, часто прикрывает его неадекватным, провальным поведением, опасными импульсивными поступками. Психическое здоровье отчасти определяется способностью терпеть тревогу. Невротик, в своем стремлении избежать чувство тревоги, испытывает самые разные псевдоэмоции и/или физические симптомы (головная боль, психосоматические заболевания). Преступник по-своему избегает тревоги, поддаваясь импульсивному действию. Он проецирует свои внутренние конфликты вовне, предпочитая бороться с внешним миром, вместо того чтобы чувствовать собственные эмоции.

Если вам представится случай, когда вы осмелитесь почувствовать тревогу (или страх) — без сомнения иррациональную, — можно пойти дальше и исследовать скрытое чувство, которое за ней прячется. Помните, каждый опыт самотерапии должен начинаться с внешней эмоции. Каждый раз, избегая страха или тревоги, вы упускаете возможность снять внешний слой и узнать что-то новое. Однако это вовсе не означает, что мы всегда можем позволить себе почувствовать страх или тревогу. Порой нам просто не хватает эмоциональной выносливости для подобного тяжкого испытания. В плохой день, когда моя самооценка снижена, и мне лучше избегать боли, я не могу позволить себе переживать страх или тревогу в полной мере, не могу заниматься самотерапией. Вместо этого я выберу для себя какую-то форму бегства: веселая комедия, газировка с мороженым, шопинг. Не презирайте себя за такое бегство. Мало кто из нас настолько силен, что никогда не нуждается в подобном. Однако неплохо бы осознавать, когда вы активно топите свою тревогу в ореховой помадке, что это лишь временная передышка: тревога вернется к вам в следующий раз. Подумайте о ней как о домашнем задании, которое вы отложили на потом: скоро наступит день, когда вы наберетесь больше храбрости и решитесь испытать эту тревогу и, по возможности, исследовать ее глубже.

Предположим, вы осмелились почувствовать внешнюю эмоцию, тревогу или страх, но не способны перейти к следующим этапам самотерапии, не можете обнаружить скрытое чувство. В главе «Как безопасно почувствовать „опасную“ эмоцию» вы найдете подробное описание таких ситуаций. Я рассказала там об одной студентке, которая избегала страха, стараясь вести себя мужественно. Только решившись почувствовать страх, она смогла совершить смелый поступок в трудной ситуации. В той же главе я описала свой опыт в парусном спорте. Долгое время я подавляла в себе страх воды. И только позволив себе почувствовать его, я наконец- то научилась получать удовольствие от этого спорта. Позже, взглянув своему страху в лицо, я смогла при помощи самотерапии снять еще один слой и открыть нечто новое. Сидя на палубе и глядя на волны, я спросила себя: «Чего же я на самом деле боюсь?» Не утонуть: на мне был надет спасательный жилет, лодка не затонет, даже если перевернется, вокруг полно других лодок, чтобы нас спасти. Промокнуть? Но вода была теплой. Тогда чего? Я внимательно посмотрела на эти дикие волны и позволила страху охватить меня вновь. Что еще я чувствовала? Трепет волнения. О чем мне это напоминало? Дикие волны… дикие чувства! Вот что они для меня значили — тревога, связанная с опасными эмоциями. Страх воды прикрывал тревогу из-за чувств, моих собственных скрытых чувств. (В главе, посвященной творчеству, описана моя одержимость волнами в рисовании. Благодаря творчеству — неинтеллектуальному процессу, — я подготовила почву для осознания того, что для меня значат волны, а несколько лет спустя мне удалось снять еще несколько более глубинных слоев, но это уже история для другой книги.)

Однажды утром я заметила, что вот уже несколько дней пребываю в состоянии легкой депрессии. Меня мучила не глубокая депрессия тех прежних, «дотерапевтических» дней, а общее беспокойство, неудовлетворенность своей программой дневных дел, тоска от обыденности домашних забот, отсутствие каких-либо приятных ожиданий в жизни. Я уже знала: это означает, что я что-то от себя скрываю, и поэтому постаралась отследить источник своего мрачного настроения. Оказалось, это продолжается уже около недели. Что нового могло приключиться в моей жизни за неделю? Сначала я не могла вспомнить ничего особенного, но потом меня осенило, что Берни говорил со мной о своей работе, а ведь такое бывает с ним довольно редко. В последнее время он пребывал в беспокойстве, которое возрастало, работа была скучной, не складывались отношения с коллегой. Все признаки указывали на то, что он постепенно готовит себя сменить работу, хотя пока и не говорил мне об этом, и поэтому я не позволяла себе об этом думать. Моим скрытым чувством была тревога от мысли, что Берни бросит работу и начнет искать новую, или наоборот. Мучительное чувство тревоги переживалось несколько минут. Потом я разглядела свой паттерн: каждый раз, когда я оказываюсь перед лицом какой-либо перемены в жизни (замужество, рождение ребенка, переезд), мне угрожает приступ тревоги. Бывало, что я не могла избежать этого чувства, но в остальных случаях я прикрывала его, как и сейчас, депрессией. Как только я смогла почувствовать скрытую тревогу, депрессия рассеялась: я провела прекрасный день. Позднее, когда Берни был готов обсудить со мной все за и против желания сменить работу, я смогла, выражаясь терминологией Виктора Франкла, превзойти свой невроз и выслушать мужа спокойно (вместо того, чтобы разразиться рыданиями, будто оплакивая неминуемый конец света). Таким поведением я дала ему возможность проанализировать обе стороны вопроса и принять собственное решение, руководствуясь разумом, без всяких помех в виде моей невротической тревожности.

Через несколько лет перед ним снова встал вопрос смены работы, и мне снова пришлось испытать определенную долю тревоги, но на этот раз я обошлась без недельного периода депрессии.

Разум подсказывал мне догадку, что тревога в связи с какими-то переменами брала начало в моем детстве, когда я потеряла родной дом после развода родителей и была сослана на поселение с чужими людьми. Сама по себе эта мысль не принесла мне особого облегчения, но я держала ее под рукой как полезный материал, надеясь, что когда-нибудь смогу использовать ее в самотерапии.

Потом наступил день, когда нам пришлось искать новое жилище. Каждый раз, когда Берни предлагал это увлекательное занятие, у меня начиналась головная боль. Примерно в то же время у меня изредка стал случаться нервный тик — подергивание века. Однажды, когда мою голову переполняли мысли о предстоящем переезде, я почувствовала, что вот-вот заплачу. Задергалось веко. Я схватила карандаш и бумагу и записала вот что:

«Хочется плакать. Глаз дергается. Почему? Боюсь переезжать? Бросить этот дом, в который я влюбилась с первого взгляда? Потерять то, что я люблю? Больше не будет дома, который я смогу так же полюбить. Все это было временно, как мое детство? То же я чувствовала, когда уезжала из Нью-Йорка? [В то время я была твердо убеждена, что никогда дом в Калифорнии не станет по-настоящему моим, что я никогда не заведу новых друзей.] Невозможно себе представить, что я опять буду дома и в безопасности. Переехать в чужой дом. Незнакомый дом — как чужой человек. Надо притворяться. Быть славным малым. Как приемный ребенок. Я не хочу быть приемным ребенком. Хочу навсегда остаться в моем собственном доме, на моем собственном месте. Повернуть время вспять».

Мой внутренний ребенок поплакал еще немного горючими слезами, потом стало легче. Подергивание века прекратилось и никогда больше не возвращалось. Я смогла безо всяких головных болей приступить к поискам нового дома.

За следующие несколько месяцев я дважды прибегала к самотерапии, чтобы проследить различные аспекты моей тревоги касательно переезда: один раз размышляя наедине с собой и второй — беседуя об этом с подругой. Дважды мой внутренний ребенок чувствовал себя потерянным и брошенным. К тому времени, как мы распаковали вещи в новом доме, я уже была готова успокоиться и любить его точно так же, как любила наше прежнее жилище.

Одна эмоция может маскировать другую, но пока вы не осмелитесь позволить себе почувствовать внешнюю, вам не удастся подобраться к той, которую она скрывает. Самотерапия — это процесс, в котором следует хвататься за любые попадающиеся вам ниточки. Никогда не знаешь, в какой момент продолжишь работать над тем, что начал некоторое время назад.

Один из моих студентов — практикующий врач. Он знал, с какой страстью я исследую любое направление в психологии, открывая для себя что-то новое, поэтому весьма любезно предложил мне пользоваться его именем для того, чтобы брать свежие периодические издания по профессиональной тематике из медицинской библиотеки при больничном колледже. Все, что для этого требовалось, — просто брать с полок то, что мне нужно, класть журналы на стол библиотекарю и подписываться именем этого врача, под предлогом, что я помогаю ему в каком-то исследовании. Что тут скажешь, я с восторгом ухватилась за прекрасную возможность читать новейшие материалы в самом горячем, свежеиспеченном виде. Я спала и видела, как беспрепятственно брожу среди всех этих психиатрических богатств, и не могла дождаться счастливого момента.

И все же, как ни странно, я откладывала посещение медицинской библиотеки. Каждое утро я просыпалась с мыслью: «Вот сегодня я себя побалую. Отправлюсь за журналами». Но почему-то именно в этот день всегда находилось срочное дело, которым немедленно надо было заняться. В конец концов, заметив в себе это странное нежелание, я намеренно села в машину и поехала в библиотеку.

Примерно на середине пути я почувствовала боль в спине, что-то вроде спазма, вызванного мышечным напряжением. Это старое, очень хорошо знакомое мне ощущение. Обычно все, что мне удается сделать в таком случае, — медленно расслабить мышцы и удерживать их в таком состоянии минуту, чтобы потом, незаметно для себя, вернуться к прежнему напряжению. Бывало, оно продолжалось так долго, что в результате мне приходилось неделю отлеживаться в постели, боясь шевелиться и даже не думая о том, чтобы попытаться сесть.

В этот раз я принялась за приступ боли в позвоночнике по-другому. Мне стало понятно, что напряжение явно о чем- то свидетельствует: я в очередной раз пытаюсь избежать какой-то эмоции. Что я боюсь почувствовать? Я попыталась вникнуть в непосредственную ситуацию. Наконец-то я отправлялась в медицинскую библиотеку после столь долгих отлагательств. Но почему мне понадобилось столько времени, чтобы решиться посетить библиотеку? Что так тревожило меня в сложившейся ситуации? Я попыталась представить себе, как вхожу в библиотечный зал, окидываю взглядом полки, где должны находиться психиатрические журналы. Скорее всего, мне не удалось бы сразу их увидеть. Возможно, пришлось бы обратиться за помощью к библиотекарю, или она заметила бы, как я брожу по залу с растерянным видом, и спросила бы, что мне нужно. Эта мысль привела меня в ужас. Страх — вот что я старалась не чувствовать. И когда сейчас я, наконец, выпустила его на свободу, он отозвался внезапной острой болью, локализованной где-то внутри меня. Библиотекарь с первого взгляда определила бы, что я не врач, что здесь мне не место, что на самом деле я самозванка! Чувство страха длилось не больше нескольких мгновений, и когда страх прошел, вместе с ним исчезло напряжение в мышцах спины. Я подъехала к библиотеке в полном душевном равновесии, с любопытством ожидая этого нового приключения, желая увидеть, что произойдет теперь, когда я знаю свою проблему. Самое интересное здесь, что когда вы позволяете себе почувствовать страх, вы приобретаете полную свободу действий в соответствии с вашим желанием, и кроме того, способны испытать новое чувство риска. На некоторое время вам удается возвыситься над собственными слабостями, быть спонтанным и живым, что разительно отличается от состояния жесткого контроля, который мы используем для подавления подлинных чувств.

Итак, я припарковала машину и направилась к входной двери, наблюдая за собой, чтобы выследить чувства, которые могли появиться в любой момент. Как только я переступила порог библиотечного зала, меня тисками сдавил острый приступ страха. Но он продлился какое-то мгновение, и я медленно двинулась вперед, с уверенно поднятой головой, будто прекрасно зная, куда мне нужно идти, по пути незаметно, но жадно сканируя глазами стеллажи по обе стороны от меня. Вскоре я наткнулась на полки с периодическими изданиями, расставленными в алфавитном порядке, и легко нашла все, что хотела.

Какими могли быть мои действия, если бы я предпочла прятать от себя страх, жестко подавляя свои чувства? Мой типичный образ действий — суетиться и ошалело метаться в поисках нужных полок, немедленно привлекая этим всеобщее внимание. Или вот еще (скрытый страх мог стать невольной причиной боязливого поведения): робко подойти к библиотекарю и жалобно просить о помощи с таким встревоженным видом, который не оставил бы никаких сомнений относительно моих мотивов.

В действительности все происходило так: я быстро набрала десять журналов, потом, решив, что так будет выглядеть слишком подозрительно, отобрала из них пять наиболее важных и медленно, само воплощение спокойствия и достоинства, приблизилась к столу библиотекаря для записи в формуляре. И вдруг опять эта острая судорога страха. Переждав секунду-другую, пока эмоция прошла, я положила журналы на стол. Раньше я, скорее всего, ждала бы со страхом, что у меня попросят карточку читателя или другой необходимый документ, а потом пустилась бы в сбивчивые объяснения своего положения. Теперь, благодаря тому, что приступ страха уже прошел, я смогла сказать как бы невзначай, не дожидаясь вопросов: «Это для доктора Л.»

Она взглянула на меня с некоторым удивлением и спросила: «Доктор Л. работает в нашей больнице?»

На секунду надо мной зависла когтистая лапа страха, угрожая задушить меня. («Она что, сейчас вышвырнет меня вон?») Но мгновение спустя чувство прошло, и я смогла ответить, слегка подняв в удивлении брови: «Разумеется». Только и всего. Она сделала необходимые отметки в формуляре, и на этом мое испытание успешно завершилось. Я вышла оттуда таким же неприметным образом, как и вошла: никто не стал указывать на меня пальцем и кричать: «Ату ее!»

Продолжение этой истории вы найдете в главе под названием «Зависимость».

Как безопасно почувствовать «опасную» эмоцию

Обратите внимание, что слово «опасная» в заголовке взято в кавычки. Я имею в виду, что не существует по-настоящему опасных эмоций, но некоторые из них переживаются нами именно так. До сих пор речь в книге шла о скрытых чувствах, но эта глава посвящена чувствам, которые мы сознательно загоняем внутрь. Психологи называют скрытые чувства «подавляемыми». Эмоция же, находящаяся близко к поверхности, которую вы намеренно стараетесь не чувствовать, называется «сдерживаемой». В этой главе говорится о сдерживаемых чувствах.

Какие чувства мы привыкли считать опасными? Те, которые известны нам как «плохие»: ненависть, гнев, страх, тревога, ревность. Но даже «хорошее» чувство, к примеру, любовь, иногда можно переживать как опасное. Женщина, отвергнутая мужчиной, абсолютно уверена в своем чувстве ненависти к нему, и ей может быть стыдно за малейший последующий проблеск любви. Она будет старательно загонять это чувство внутрь, считая его опасным, в убеждении, что оно не принесет ей ничего, кроме страданий.

Но мы не в состоянии проглотить все эмоции. Никто не в силах решать заранее, какие чувства переживать, а какие нет. Вы не бог, вы не создавали самого себя. Вы были рождены со способностью чувствовать все, что свойственно человеку. Избавляться от чего-то из полного спектра естественных чувств — значит вступить в опасную игру. Прекратив чувствовать «плохие» эмоции, вы не сможете чувствовать многие из «хороших». Человек, который боится чувствовать гнев или ненависть, в результате теряет способность любить. Чем жестче вы своей силой воли будете контролировать чувства, тем меньше в вас останется сердечности и спонтанности. Вы потеряете способность к любым глубоким чувствам.

Не всякий может заниматься самотерапией без профессиональной помощи, иногда без участия психотерапевта человек не в состоянии снять слой внешнего чувства и почувствовать скрытую эмоцию. Тем не менее, каждый может научиться переживать свои внешние чувства. Вы достигнете значительных улучшений в своем эмоциональном здоровье, если решитесь переживать все лежащие на поверхности чувства, какие бы они ни были, вместо того чтобы выискивать и отбирать то, что кажется вам самым безопасным.

Почему мы все же избегаем той или иной эмоции?

1. Вы получаете предупреждение о недопустимости тех или иных действий от своего разума. Например, нельзя орать на своего начальника или бить собственного ребенка, вынуждать любимого человека отвергать вас или попадать в глупое положение. Вы еще не научились отделять чувство от действия. Много лет назад ваша мать сказала что-то вроде: «Не злись на свою сестру». Вместо этого ей следовало бы сказать: «Не причиняй вреда своей сестре». Вы имеете право чувствовать все, что угодно, но не всегда можете позволить себе выражать свои чувства прямыми действиями, если хотите приобретать друзей и оказывать влияние на людей. Возможно, вы боитесь, что гнев подтолкнет вас на жестокий поступок или страх сделает из вас труса, поэтому стараетесь избегать этих «опасных» эмоций. На самом деле, чем меньше вы осознаете свое чувство, тем больше его власть над вами, тем скорее оно начнет обращать ваши поступки против вас самих. Лучший способ обрести контроль над своим поведением — почувствовать эту эмоцию настолько интенсивно, насколько возможно. Почувствовав ее, вы приобретете свободу спокойно решать, как вам поступить, как избежать поведения, вызывающего стыд, вину, потерю собственного достоинства.

Одна из моих студенток проходила через период новой, пугающей ответственности, и ей отчаянно хотелось достойно выдержать это испытание. Скоро она начала замечать симптомы хронической раздражительности, которые находили выход в регулярных семейных сценах, за которые она себя ненавидела. Она решила взять небольшую передышку и поговорить об этой проблеме с хорошим слушателем. «Что я боюсь почувствовать? — спросила она себя. — Что нового произошло в моей жизни? Когда начались все эти мои капризы?» Скоро ей удалось найти ответ: чувство беспомощности, страха — вот что она старалась проглотить. Боялась почувствовать себя трусишкой, поскольку думала, что это заставить ее действовать трусливо. На несколько минут она дала себе волю и заплакала слезами напуганного ребенка, несущего на своих плечах бремя взрослого. После этого она смогла стать ответственным взрослым, которым ей так хотелось быть. Раздражительность исчезла. Впоследствии это чувство время от времени возвращалось, но каждый раз она избавлялась от него тем, что позволяла себе на несколько минут почувствовать свою беззащитность в полную силу. Оказалось, что действовать смело легче, когда встретишься со страхом лицом к лицу.

2. Другая причина, по которой мы стараемся не чувствовать «плохих» эмоций, — страх, что они означают, будто мы и есть плохие. Экзистенциальная психология уделяет особое внимание понятию ответственности. Вы ответственны за свои действия, не за мысли. (Согласно иудаизму, Бог создал человека по своему образу и подобию, а именно — со знанием правильного и неправильного и способностью делать выбор. Каждый раз, когда человек выбирает неправильное деяние, ему легче поступить неправильно в следующий раз, и каждый раз, когда он поступает правильно, это придает ему сил для последующего правильного решения.) Экзистенциалисты утверждают, что человек обладает некоторым контролем над собственным моральным развитием. Он не просто результат своих прошлых опытов, он также то, чем постепенно становится. Чем свободнее вы чувствуете все свои эмоции, тем более развита ваша способность поступать так, как вы хотите, быть тем, кем вы хотите быть. Самое важное здесь, что плохой человек — это тот, чьи действия плохи. Поступая хорошо, вы являетесь хорошим человеком, и неважно, насколько «плохие» мысли и чувства у вас бывают.

3. Еще одной причиной нашего беспокойства является иррациональный страх, что другие способны читать наши мысли. «Всегда говори правду своей маме. Мать знает, когда ее дочь начинает выдумывать». Маленьких детей легко ввести в заблуждение таинственным всемогуществом их родителей. Мы далеко не сразу начинаем понимать, что информация, содержащаяся в нашей голове, строго конфиденциальна. Некоторым так никогда и не удается усвоить это: в нас продолжает жить тайное подозрение, что неважно, насколько приятна наша улыбка, собеседник все равно разглядит ненависть в наших глазах. Полная чушь. Мы все являемся отличными актерами, хотя и не всегда отдаем себе в этом отчет: никто не в состоянии прочесть наши мысли. Разве вы никогда не смотрели в лицо лектору заинтересованным взглядом, в то время как ваши мысли витали далеко от аудитории? Со стороны кажется, что вы с жадностью ловите каждое его слово, и ему даже невдомек, что вам скучно до умопомрачения. Вы вполне можете чувствовать гнев, ненависть, страх, ревность и не демонстрировать их при этом.

Раньше я зарабатывала невыносимую головную боль каждый раз после болтовни с одной соседкой. В конце концов мне удалось понять, в чем дело. Я просто не выносила ее, и хотя в ее отсутствие плохие мысли о ней мне нисколько не мешали, я никогда не позволяла себе испытывать неприязнь, разговаривая с ней. Я поступала так, будто она способна читать мои мысли: мне приходилось при встрече с ней сдерживаться и заставлять себя чувствовать к ней дружеское расположение.

Я разрешила эту проблему по-своему. Зная, что мне пока не хватает мужества, чтобы позволить себе «плохие» мысли при встрече с ней, я просто начала проявлять максимальную осторожность и избегать любых разговоров с этой дамой. Всякий раз, встречая ее на улице, я улыбалась и спешила дальше по своим делам, напоминая себе, что просто не выношу ее. И больше никаких головных болей.

4. Маленькие дети верят в магическую силу мыслей. Если заболевает или умирает человек, ненавистный ребенку, последний страдает от ужасного чувства вины. Во взрослых продолжает жить какая-то часть этого суеверия: мы боимся подумать о ком-то плохо из боязни злого потенциала наших мыслей. Эта вера в магию абсурдна. Взгляните фактам в лицо: когда вы причиняете зло человеку, вы наносите ему вред, но ваши мысли не имеют такой силы. Вы можете думать все что угодно, пока руководствуетесь разумом в своих поступках. Давайте же повзрослеем настолько, чтобы рассеять эту иллюзию величия: мы просто не обладаем таким могуществом.

5. Иногда вас пугает интенсивность вашей эмоции. Вы не можете удержать себя от, так сказать, легкого гнева, но не осмеливаетесь позволить себе почувствовать гнев в полную силу из-за страха, что он полностью овладеет вами. Назревающая ярость кажется вам настолько сильной, что вам легко представить, что она разорвет вас на части и вы потеряете себя, если позволите ей вырваться наружу. Попробуйте, и вы убедитесь, что не правы. Дайте себе волю, почувствуйте эмоцию с максимальной интенсивностью. Одной моей студентке удалось обнаружить, что изложение чувств на бумаге позволило ей пережить опасную эмоцию, которую она душила в себе всю жизнь. Может быть, вы боитесь сильной эмоции потому, что не можете найти ей безопасного выхода? Записывание позволит вам прочувствовать эмоцию и что-то с ней сделать. Это снимет некоторое напряжение, вызванное необходимостью удерживаться от действия (например, при желании дать в зубы ненавистному человеку).

В первый год занятий парусным спортом я замечала, что, когда мы с Берни возвращались домой после неспокойного моря, я каждый раз пребывала в полном изнеможении. Несколько месяцев спустя я стала обращать внимание на свое переутомление и решила получше присмотреться к себе. Мне удалось заметить, что все время, пока мы находились на воде, я отчаянно, изо всех сил напрягала руки, как будто чистым усилием воли могла помешать нашей восемнадцатифутовой лодке перевернуться. Я ни в коем случае не позволяла себе почувствовать страх и вместо этого испытывала страшное напряжение в каждом нерве и каждой мышце. Неудивительно, что по окончании такого тяжкого испытания я оказывалась совершенно обессиленной.

Что произойдет, если я позволю себе почувствовать этот страх? В следующий раз, когда мы отправились в море, я решилась на эксперимент. Как только мы вышли из бухты и оказались посреди вздымающихся волн, я почувствовала, как начинаю напрягаться в этой абсурдной попытке обрести контроль над собой и лодкой. Поэтому я намеренно расслабилась, подняла голову, чтобы видеть волны и позволить страху овладеть собой. Я впервые почувствовала, как на меня нахлынул страх, и несколько мгновений я едва могла дышать. Однако потом все прошло, и я ощутила приятное расслабление. Все оставшееся время у меня повторялось странное ощущение страха, накатывающего волнами каждые пятнадцать минут или около того и продолжавшегося меньше минуты. Когда страх стихал, я наслаждалась морским путешествием, как никогда в жизни. Вместо истории принесения себя в жертву ради Берни (Абсолютно Идеальная Жена, разделяющая хобби мужа), это оказалось увлекательнейшим приключением, вполне заслуживающим редких и кратковременных приступов страха.

6. Тот, кто когда-нибудь изучал психологию или занимался психотерапией по-любительски, никогда не переживая собственных скрытых чувств, может прийти к представлению о себе самом как об очередной истории болезни. Щеголяя моднейшими психиатрическими словечками и охотно обсуждая Эдипов комплекс, он интеллектуализирует свою неосознанную мотивацию вместо переживания чувств. Когда разум говорит ему, что та или иная внешняя эмоция «просто» представляет собой невротическую защиту, он прекращает ее чувствовать. Поскольку эмоция иррациональна, он считает, что нет необходимости ее чувствовать: он выше нее. Этот человек с таким знанием дела «анализирует» других, что отказывается от собственных спонтанных реакций («Бедный невротик, он сегодня так враждебен: мне нельзя на него обижаться»).

В начале этой главы я объясняла, почему непозволительно избегать иррациональных чувств. Кроме того, распознав неадекватную реакцию, вы просто обязаны почувствовать внешнюю эмоцию, если хотите подобраться к скрытому чувству. Самотерапия, как и любой другой вид психотерапии или анализа, несостоятельна для человека, не позволяющего себе почувствовать лежащую на поверхности эмоцию.

Предположим, вы проглотили внешнее чувство просто потому, что опознали в нем защиту, прикрытие для более глубинного чувства. Впоследствии вам придется сформировать еще один слой, еще одну защиту для прикрытия того, что вы не решаетесь почувствовать сейчас. К примеру, вы душите в себе гнев, потому что рассудок говорит вам, что это псевдогнев, служащий прикрытием. Регулярно действуя таким образом, в один прекрасный день вы проснетесь с ощущением тревоги, головной боли или другого мучительного симптома, прикрывающего этот гнев: слой на слой. Так становятся невротиками, продолжая нагружать себя симптомами, сужая спектр областей, в которых возможно комфортное функционирование. Аналогичным образом это сильно осложняет работу самотерапии или профессиональной психотерапии, если вы, наконец, обращаетесь к какой-то технике самораскрытия.

Что вы можете сделать с этими «опасными» эмоциями, когда разум предостерегает нас от эмоциональных действий? Если сомневаетесь, не делайте ничего. Некоторые бросаются в импульсивное действие, чтобы избежать чувства. Солдат, который слепо бросается навстречу опасности, чтобы избавиться от страха, просто глупо подставляет себя, не считаясь со здравым смыслом и принципами стратегии. Человек, которому ненавистна тревога из-за необходимости принять решение, считает, что любое решение лучше его внутреннего конфликта. Но всякий раз, действуя, чтобы избежать мучительного чувства, вы действуете провально, вы принимаете неверное решение. Вы не знаете, что нужно вашему ребенку в данный момент — больше свободы или строгая дисциплина? Чувствуете свою беспомощность? Воздержитесь от соблазна весомых действий. Если сомневаетесь, не предпринимайте ничего; уединитесь и хорошенько все обдумайте. Не спешите, дайте чувству волю. Выговорите его, выпишите, выплачьте. Прочувствовав эту «опасную» эмоцию со всей интенсивностью, вы обретете свободу для более мудрого выбора.

В своем стремлении не чувствовать вы искажаете все, что видите и слышите: вы полностью сбиты с толку проблемой. Но стоит вам позволить себе пережить все чувства, ситуация становится яснее; вы начинаете понимать, что происходит на самом деле.

Однажды вечером, когда я только собиралась устроиться поудобнее с интересной книгой, Берни объявил, что ему надо забрать свою машину у механика и что я должна поехать с ним. Я была уставшей, совсем не в настроении для того, чтобы ехать куда-то на ночь глядя.

— Гм-м-м… А где находится этот механик? — с сомнением спросила я.

— В деловом центре, в Пало-Альто.

— Послушай… Мне обязательно ехать с тобой? Просто возьми мою машину.

Терпеливо, будто несмышленому ребенку, Берни объяснил мне, что, конечно же, он мог бы поехать туда на моей машине, но тогда ему будет довольно проблематично одному привезти домой обе машины.

— Ну да, точно, — захихикала я в смущении. — А где этот механик?

— В деловом центре Пало-Альто.

— А тебе обязательно забирать ее сегодня? Как насчет завтра?

— Завтра утром мне ехать на работу. Если, конечно, ты не хочешь сама отвозить меня туда, а вечером забирать.

— О нет, конечно, нет. Хорошо, съездим сегодня. Только дай мне немножко отдохнуть.

Берни согласился подождать, и к тому времени, когда нужно было отправляться в дорогу, я смирилась с неизбежным и чувствовала себя лучше.

Он сел за руль: он будет вести машину по дороге туда, а обратно я поеду сама. Усевшись рядом с ним, я спросила с тревогой: «Так где находится этот механик?»

Странно, но Берни ни с того, ни с сего взорвался.

— Бога ради, — заорал он на меня, — мы уже поехали! Увидишь, когда приедем. Что вообще с тобой такое?

Его внезапный гнев застал меня врасплох. У меня неожиданно появилось желание хихикать, но поскольку это не слишком хорошая затея для общества рассерженного человека, я решила прикусить губу. Но чем усерднее я старалась сдержать смех, тем истеричнее себя чувствовала. Почему Берни так разозлился? Откуда взялся этот смех? Мне вдруг вспомнилось, как это бывает с подростками, нервно хихикающими перед отчитывающим их взрослым. Что же я боялась почувствовать?

Я сознательно расслабила свои напряженные мышцы и дала себе волю: я обнаружила… страх! На короткое мгновение я почувствовала себя беззащитным ребенком в страхе перед грозным и рассерженным взрослым: совершенно мучительно и унизительно для женщины моего возраста, в замужестве за добрейшим человеком на свете. Через несколько секунд страх развеялся и с ним прошло нервное желание хихикать. Теперь вся картина обрела для меня смысл. Ясно, откуда взялось раздражение Берни. Это монотонное: «Где этот механик?» означало в его представлении., что я продолжаю отлынивать, не желая ему помочь.

Я никогда не сознавалась Берни в своем страхе перед ночным вождением. Единственный способ почувствовать себя в безопасности на дороге после наступления темноты для меня — держать в голове подробную схему маршрута. Осознав причину беспокойства Берни, я рассказала ему, почему так упорно расспрашивала его о направлении. Его гнев тут же растаял.

— Чего тебе бояться? — стал успокаивать меня он. — По пути домой ты просто поедешь за моей машиной.

Но это не слишком утешило меня.

— Нет, я могу потерять из виду твою машину. Мне надо знать в точности, как добираться домой.

Тогда Берни обстоятельно описал мне каждую улицу и поворот по пути следования, указав точно, где в деловом центре находится механик. И вот — все хорошо, что хорошо кончается.

Мораль: вне зависимости от того, насколько глупым кажется ваше внешнее чувство, следует его пережить. Более того, чем оно глупее, тем важнее его почувствовать, прежде чем планировать какое-то разумное действие. Боясь собственного чувства, вы не сможете понять чувств другого человека: он останется для вас загадкой.

Стыд и вина

Мы привыкли объединять вину и стыд, не различая их. Классический психоанализ преимущественно имеет дело с виной; вина, связанная с сексом, была самым частым источником невроза среди пациентов Фрейда. До недавнего времени мало психиатрической литературы посвящалось исследованию стыда. В чем отличие вины от стыда? Вы мучаетесь виной, когда преступаете свои нравственные нормы. Вина — это то, что вы надеетесь искупить. В свою очередь, стыд имеет мало общего с моральными устоями, он больше относится к вопросу личных пристрастий. И стыд нельзя искупить.

Вы испытываете стыд, когда считаете, что поставили себя в неловкое положение: вам кажется, что вы стали предметом насмешки для всех окружающих, в такой момент хочется провалиться сквозь землю. Вы приходите на вечеринку вычурно разодетые или вам снится, как вы оказались обнаженным посреди центральной улицы. Как это ни странно, вы можете почувствовать стыд и наедине с собой, когда никто не видит вашего faux pas[9]. Отличная книга, посвященная исследованию на эту тему, — «О стыде и чувстве идентичности» Хелен Линд.

Некоторые культуры ориентированы на вину, подобно фрейдистской Австрии девятнадцатого века. Дания — это культура, в которой вина является главным дисциплинарным средством воспитания детей. В своей книге «Суицид и Скандинавия» Хендин приводит интервью с пациенткой-датчанкой, по его словам — типичное для человека данного происхождения. Начав рассказывать ему о своем неблагополучном детстве, женщина вдруг неожиданно замолчала и отказалась продолжать. На вопрос, почему она остановилась, автор получил ответ: «Ваше детство, вероятно, было счастливее моего, и моя история вынудит вас чувствовать себя слишком виноватым, чтобы слушать меня».

Если маленький датчанин проказничает, вместо наказания мать говорит ему: «Ты разбиваешь матери сердце». Согласно этому исследованию, смысл суицида обычно заключается в следующем: «Когда ты узнаешь, что я несчастлив, ты почувствуешь себя виноватым».

Япония является страной, где в своем поведении люди сильно мотивированы стыдом, необходимостью «не потерять лицо». Получить более яркое представление об этом вам поможет прекрасное антропологическое исследование Рут Бенедикт «Меч и хризантема».

Американских индейцев шокирует, что мы используем физические наказания в воспитании детей. Их основным средством обучения детей социально приемлемому поведению всегда был стыд. Психоаналитическое исследование на эту тему представлено в книге Эрика Эриксона «Детство и общество». Последние сообщения туристов, посетивших детские сады в Советском Союзе, свидетельствуют, по-видимому, о той же тенденции.

Америка в прежние годы была гораздо больше ориентированной на вину, чем сегодня. Это были дни строгого индивидуализма. Сегодня, с акцентом на приобретении друзей и влияния на людей, с появившейся жаждой популярности и стремлением «не отстать от Джонсов», страхом как-то выделиться, быть другим, мы все больше и больше подвергаемся влиянию стыда. Социологическая интерпретация этой тенденции представлена в книгах Дэвида Рейсмана «Одиночество толпы» (The Lonely Crowd) и «Индивидуализм в новом свете» (Individualism Reconsidered). Мы страдаем одновременно от стыда и вины.

К чему вся эта социология и антропология? В самотерапии это помогает обрести чувство соразмерности. Имея четкое представление о влияниях, которые оказывают на вас ваше происхождение и культура, вы способны лучше наблюдать свое поведение и понимать самого себя. Самоанализ — первый шаг к обнаружению скрытого чувства.

Стыд

Вы можете стыдиться только того, кого любите. Поведение человека, к которому вы равнодушны, способно вызвать у вас отвращение или гнев, но ни в коем случае не стыд. В нашей культуре, где сильны родственные связи, а дети сильно зависимы от своих родителей, одной из основных задач подросткового периода является освобождение от этой зависимости. Повинуясь потребности обрести собственную идентичность и быть готовым влюбиться в незнакомого человека, подросток вырастает из влюбленности в своих родителей. Именно тогда он начинает их стыдиться: любые их поступки приводят его в смущение. Обоим сторонам, как подростку, так и его родителям, следует помнить, что, не любя их, он не чувствовал бы этого стыда. Такое знание должно избавить его самого от вины за свой стыд, а взрослых — от излишних мучений в сложный период жизни их отпрыска.

Самотерапия может помочь вам справиться со стыдом. Одна из моих студенток — писательница. Однажды, познакомившись в гостях с человеком в должности редактора, она решила пригласить его к себе на обед, надеясь подкрепить социальный контакт с ним и получить от этого профессиональную выгоду.

Она так старалась, чтобы ее дом сверкал безупречной чистотой, а на столе стояли самые изысканные и экзотические блюда, что к моменту прихода гостя была на пике напряжения и изнеможения. «И с этого момента, — рассказывала мне она, — все пошло шиворот-навыворот!» Меню оказалось слишком вычурным для редакторского вкуса, хозяйка никак не могла справиться со своей неловкостью и чувствовала себя слишком уставшей, чтобы быть веселой и остроумной. Когда гость поспешил откланяться, она вздохнула с огромным облегчением, после чего отправилась в свою комнату, чтобы улечься в кровать и отдохнуть после оказавшегося столь тяжелым мероприятия. Однако расслабиться ей не удавалось. Из головы не выходили мысли о том, что обед получился бесполезным, день был потрачен зря. Мысли, как на заезженной пластинке, крутились по одному и тому же маршруту: почему она сделала это, почему не сделала того, лучше бы она сказала то-то и то-то вместо… Навязчиво, надоедливо, сводя с ума.

Ворочаясь вот так с боку на бок в состоянии полной неудовлетворенности, она вдруг вспомнила, что навязчивые мысли — всегда ниточка к чему-то скрытому. И при помощи самотерапии принялась шаг за шагом расследовать скрытое чувство. Прошло совсем немного времени, и ответ был готов: стыд. Ей было стыдно за зря потраченный день, стыдно потому, что ей с самого начала было известно, что редактор совершенно равнодушен к ее работе, стыдно за глупое положение, в которое она сама себя поставила.

Что можно сделать со своим стыдом? Его нельзя загладить, совесть не успокоишь самобичеванием. Все, что вы можете, — взглянуть своему стыду прямо в лицо: испытать его. Набраться мужества, помучиться им, перетерпеть, пока он вас не оставит. Эта студентка, обнаружив стыд, позволила себе чувствовать его в течение нескольких мучительных минут. После этого все было кончено, навязчивые мысли тоже прошли.

Нам всем время от времени приходится испытывать стыд. Проблемы начинаются, когда мы идем на все, что угодно, лишь бы избежать этого чувства, спрятать его за чем-то другим. Помните, внешняя эмоция, псевдочувство, длится намного дольше истинного, если его удается вывести наружу. Решившись почувствовать стыд, вы сможете в дальнейшем избегать повторения своего глупого поступка, но если не позволить себе сознавать, что вам стыдно, то вы не усвоите урока из своего опыта и когда-нибудь снова выставите себя на посмешище.

Однажды я прочла в «Субботнем обозрении» статью о польских женщинах. Нацисты производили на них «экспериментальные» операции «в научных интересах». Прочтя повествование нескольких выживших, но покалеченных людей обо всех перенесенных ими ужасах, я почувствовала себя физически разбитой. Я дрожала, меня мутило, стало трудно дышать, сердце забилось неровно. Из-за невероятной слабости мне пришлось лечь. Наконец, когда я пролила несколько скупых слез, физические симптомы исчезли. Однако вся эта история по-прежнему не шла у меня из головы. Весь день я тихонько проплакала, продолжая заниматься домашними делами, а когда домой вернулся Берни, оказалось, что я не в состоянии ничего ему рассказывать: мне было необходимо хранить все в секрете. Факт необходимости хранить молчание, в сочетании с навязчивыми мыслями, указали, что пора обратиться к самотерапии: это была неадекватная реакция. Шаг 1.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Я чувствовала отчаяние бессилия. Чем я могла помочь всем этим польским женщинам? Шаг 3. Что еще я чувствовала? Вспомнились физические симптомы: тошнота, дрожь и т. д. В совокупности эти ощущения сигнализировали о тревоге.

Шаг 4. О чем мне это напомнило? Страх и ужас, автоматически возникающие у меня при первой же мысли о нацистах. Перед глазами сразу всплыл стереотипный образ нациста: бесчувственный, жестокий, беспощадный, роботоподобный нечеловек. О чем еще мне это напомнило? О моих смешанных чувствах к немецкому языку, который так похож по звучанию на идиш, язык моих прародителей, язык, на котором я разговаривала, будучи ребенком. У меня всегда вызывало странную тревогу это сходство между идишем и немецким языком, понимание, что идиш основан на немецком. Каждый раз, слыша, как нацисты в кино разговаривают на языке, который я частично понимаю из-за своих детских познаний в идише, я испытывала потрясение. Почему? Потому что между нами существовало нечто общее, между этими бесчеловечными роботами и мной? Ворвалась непрошеная мысль: все люди братья, нацисты не роботы, они такие же люди, как я. После этого я ощутила то, что было скрыто от меня, — стыд. Мне было стыдно принадлежать к человеческому роду, представители которого могли делать то, что делали эти… подумать только — мои братья!

Прошло некоторое время, и я нашла в себе силы поговорить об этом с Берни. Разговор мне помог — должно быть прежде скрытый стыд удерживал мой рот на замке. Потом я подумала о том, чем могла бы облегчить себе состояние беспомощности и отчаяния, и написала письмо редактору газеты, в котором выразила свои чувства, и приложила к письму чек для программы реабилитации польских женщин. Стоит вам только пережить свои истинные чувства, как обнаруживается, что вы способны действовать и можете сделать что-нибудь для облегчения чувства беспомощности. С переходом к действию мои навязчивые мысли прошли.

Вина

Существует три вида вины: невротическая, экзистенциальная и реальная. Любая из них может скрываться за внешними чувствами, любую можно раскрыть с помощью профессиональной или самотерапии, однако имеется и фундаментальное различие. В случае невротической вины вам нужно лишь почувствовать ее, чтобы избавиться от симптома (внешняя эмоция), но в случае с экзистенциальной и реальной виной одного переживания чувства недостаточно. С ними необходимо что-то сделать для разрешения проблемы в действительности.

Помните тот случай, когда я забыла про обед Берни[10]? С помощью гнева я прикрыла вину, вызванную тем, что «лишила» его еды. Он, со своей стороны, вовсе не чувствовал себя лишенным чего-либо; моя скрытая вина была иррациональной, невротичной. Все, что мне понадобилось сделать, — почувствовать эту вину, и внешний гнев сразу прошел. Впоследствии у меня подобной проблемы уже не возникало. Время от времени мне приходится прибегать к самотерапии для того, чтобы снова ощутить эту вину. Помните мой псевдогнев, когда Джинни изводила меня с едой («Общение между родителем и ребенком», часть II)? Нет иного выхода в случае невротической вины, кроме как почувствовать ее.

Реальная вина может быть скрыта под внешней эмоцией или невротическим симптомом (головная боль) так же, как и невротическая. Она тоже поддается раскрытию аналогичным способом. Но если вы почувствовали скрытую реальную вину, недостаточно только осознать и принять ее; после этого вам придется найти способ искупить то, что вы сделали или оставили несделанным, чтобы суметь избавиться от симптома. Раньше с проблемой такого рода шли к священнику, обращаясь к нему за советом. Классический психоаналитик, как правило, имел дело только со случаями невротической вины. Сегодня очень мало людей обращается за помощью в этой сфере к религии. Экзистенциальные психологи настаивают на том, что психотерапевт больше не может ограничивать свою ответственность проблемой невротической вины. Всем, интересующимся этим вопросом, рекомендую книги Виктора Франкла «От лагеря смерти к экзистенциализму» и «Доктор и душа».

Как-то раз я прочла статью в «Нэйшн» о преподобном отце Эштоне Джонсе. Этот белый священник методистской церкви, выходец из глухих мест южной провинции большую часть жизни провел в странствиях по свету и проповедовании братства среди людей. В своей борьбе против расовой дискриминации он первым начал организовывать сидячие забастовки. В статье рассказывалось о преследованиях, которым этот человек подвергается лишь за то, что осмеливается жить по законам своей религии; описывались в ужасающих подробностях зверства полиции Юга, коррумпированность судов, беспримерная отвага и вера Эштона Джонса. Я стала плакать, читая статью, и весь день после этого мои глаза оставались на мокром месте.

В конце концов я распознала в своих навязчивых мыслях неадекватную реакцию. Шаг 1. Шаг 2 — внешними чувствами были печаль и бессилие. Шаг 3. Что я еще почувствовала? Ярость при мысли о бесчеловечности людей, подвергающих гонениям себе подобного и что-то еще…

Шаг 4. О чем еще мне это напомнило? Эштон Джонс пострадал за действия, сообразные его религиозным убеждениям. Он пытался подражать Иисусу Христу, принять всю тяжкую ношу человеческой несправедливости на свои хрупкие плечи. Я разозлилась. Почему? Разозлилась на мир, который столько взвалил на одного-единственного человека? Разозлилась на Эштона Джонса, осмелившегося взять на себя тяжкую ношу. Эта мысль послужила дополнением к Шагу 3 (Что еще я чувствовала?). Мне потребовалось время, чтобы точно ответить на этот вопрос.

О чем это заставило меня задуматься? Моя религия, иудаизм, проповедует нечто совершенно другое: каждый человек обязан сам искать для себя спасение; никто не в силах искупить грехи другого. Когда сыны Израиля навлекли на себя гнев Господень, Моисей предложил принять их наказание на себя. Но Господь ответил, что ни один человек не может взять на себя ответственность другого, искупить его грех. Я не отношу себя к глубоко верующим людям, но очевидно, такое понимание прочно укоренилось в моей душе, потому что внезапно я поняла: меня ввергает в ужас мысль, что Эштон Джонс пытается взять на себя и мою ответственность тоже. Вот здесь и обнаружилось мое скрытое чувство — вина. Она накрыла меня волной и заставила страдать целую долгую минуту. Я, которая всегда верила, что все люди братья, я, так решительно настроенная против сегрегации, — какие действия предпринимала я сама? Сидела в полной безопасности здесь, на Севере, нашептывая банальности на ухо другим либералам, отсчитывая по нескольку долларов организациям, которые обещали бороться за веру и правду от моего имени, и спокойно оставляла настоящие дела на совесть Эштона Джонса, претворяющего мои идеалы в жизнь.

Шаг 5. Определить паттерн. Я уже давно обратила внимание, что каждый раз при чтении или размышлении о проблемах подавления меньшинств меня охватывали симптомы тревоги. Я находила этому удобное объяснение, отождествляя себя с ними, поскольку сама принадлежала к одной из этих групп. Но теперь я осознала, что мое объяснение далеко не полное. Зачастую моя тревога служила прикрытием для вины: я слишком мало делала во имя идеалов, значивших для меня столь много.

Моя вина не была невротической, она оказалась реальной. И я не нашла бы покоя, не предприняв реального действия. В конце концов я написала письмо Эштону Джонсу, рассказав о своих чувствах, и приложила к нему первый из нескольких чеков для помощи в выплате вознаграждения адвокатам, тюремного залога и т. д. Это письмо послужило началом замечательной переписки между нами и дало мне шанс хотя бы немного ощутить свою причастность, пусть даже на безопасном, трусливом денежном основании. Я несмелый человек. Однако позже в том же году у меня появилась возможность заняться одной проблемой местного значения, которой раньше я постаралась бы избежать из-за тревожности, и мне пришлось пройти через ситуацию, которая, несмотря на всю мучительность для меня, принесла стоящие результаты. Впервые в жизни я сумела взять на себя некоторую долю ответственности и лидерства в довольно пугающей ситуации и вдобавок привести ее к успешному разрешению. Моя вновь обретенная храбрость основывалась на осознании собственной скрытой вины. Всякий раз, когда вы делаете что-то стоящее, стремясь облегчить тяжелый груз подлинной вины, вы меньше страдаете от симптома, от внешней эмоции. Несколько лет спустя мне снова пришлось пройти через самотерапию, чтобы опять пережить скрытую подлинную вину, но на этот раз было гораздо легче. И после этого я обнаружила, что способна читать материалы по болезненным для меня темам (газетные статьи и т. д.) без старых симптомов тревоги и головной боли. Теперь я могу свободнее думать о подобных проблемах, но что еще важнее, я получила большую свободу действий.

Экзистенциальная вина — это ваши страдания из-за неосуществленного истинного потенциала. Если у вас имеется дарование в том или ином виде искусства, некая творческая способность, оставленная без использования, то вашей платой за это становится экзистенциальная вина, которая может быть прикрыта какой-нибудь внешней эмоцией или физическим симптомом, точно так же как в случае невротической вины. Но в отличие от невротической вины, раскрыв экзистенциальную, вы должны что-то предпринять, как и с реальной виной, иначе от симптома избавиться не удастся. Экзистенциальную вину недостаточно просто почувствовать.

Одним из распространенных симптомов экзистенциальной вины является ненасытное желание пассивных развлечений. И неважно, чем вы себя одурманиваете — телевизором или более утонченными формами отдыха — опера, балет, театр. Это чувство голода по развлечениям свидетельствует, что пора найти себе какое-то творческое дело. Такое прикрытие вводит в заблуждение окружающих, и только вы сами в силах его распознать. К примеру, чтение со стороны кажется весьма похвальным занятием, особенно для тех, кто редко берет в руки книгу. Однако для одержимого читателя, такого как я, стремление утопить себя в книгах является нехорошим признаком: мне следует заняться чем-то еще (возможно, писать), но я просто не хочу всерьез над этим задуматься. Иногда у меня появляется непреодолимое желание выбраться из дома и устроить себе какой-нибудь праздник: посмотреть хороший фильм, отобедать в шикарном ресторане, потратить деньги. Такое часто случается со мной в субботние вечера, и если Берни устал, или в кинотеатрах нет стоящих фильмов, я чувствую себя как лев в клетке: становлюсь беспокойной, недовольной и раздражительной. Совершенно случайно мне удалось обнаружить, что если я сажусь за фортепиано и некоторое время играю на нем, то в конце концов успокаиваюсь, удовлетворяюсь и с удовольствием провожу тихий вечер в семейном кругу. Это стремление выбраться из дома прикрывало внутреннюю потребность в творческой деятельности.

Самотерапия показала мне, что мне нужно писать, иначе я страдаю от экзистенциальной вины. Не могу сказать, чтобы я получала от этого огромное удовольствие, чтение лекций мне нравится больше. Но я обнаружила, что если я стараюсь отработать свою ежедневную норму за пишущей машинкой, то способна придерживаться и диеты — у меня становится меньше проблем с навязчивой едой. Мне удалось обнаружить связь с экзистенциальной виной и других симптомов. Напряжение, скука и легкая депрессия — всякий раз, когда я начинаю писать, все это проходит.

Предположим, у вас есть какой-то талант, неизвестный вам просто потому, что вы никогда не занимались этой деятельностью. Как избежать экзистенциальной вины в этих областях? Ответ можно найти в главе «Как освободить ваши естественные творческие способности»: экспериментируйте с разными видами творчества, к которым у вас нет таланта или вы так считаете, и посмотрите, что из этого получится.

Скрытое стремление к зависимости

Если вы скрываете внутри себя ребенка, все еще испытывающего депривацию, все еще стремящегося к той любви, которой мать обеспечивает беззащитного младенца, важно выпустить этого ребенка на свободу. Продолжая скрывать это желание, вы можете сформировать один из двух типичных паттернов провального поведения: 1) вы действуете в соответствии со своим желанием, не осознавая этого, либо 2) бросаетесь в другую крайность: притворяетесь совершенно независимым. Любой из двух паттернов опасен по-своему.

1) Например, женщина, вынуждающая подругу в соответствии с этим желанием уделять ей больше времени, заботы и внимания, чем это разумно, проявляет все большую ненасытность в своих иррациональных требованиях и в результате неизбежно становится в ее глазах паразитом. В конце концов подруга вынуждена отказаться от нее. Бедной женщине и невдомек, что ее внутренний ребенок ожидает от подруги отношения, аналогичного отношению любящей матери. Она не замечает, что ее поведение провально, и не может понять, что произошло. Трагедия в том, что при потере очередной подруги (поскольку это повторяется снова и снова) ее внутренний ребенок страдает от мук: скрытая жажда зависимости растет и усиливается.

2) Теперь рассмотрим противоположный вариант: человек идет по жизни, без устали доказывая самому себе и окружающим свою независимость. Очень вероятно, что после рождения первенца у него разовьются симптомы желудочной язвы. Его внутренний ребенок почувствует себя брошенным, когда внимание жены полностью переключится на новорожденного. Однако осознание того, что он жаждет материнской заботы, признание существования внутреннего ребенка способно настолько подорвать его самооценку (построенную на внутренней картине сильного, уверенного в себе мужчины), что он упорно это скрывает. Причиной симптома язвы является конфликт между двумя внутренними потребностями: стремлением к зависимости и идеализированным образом себя независимого. Первичные признаки язвы могут принять завершенную форму, если он не снимет внешний слой и не откроет подлинное желание — скрытую зависимость.

В нашей культуре подросток сталкивается с задачей взросления и ухода от своих родителей, формирования собственной идентичности. Одной ногой он остается в детстве: старается делать что-то безопасное, продолжает быть маменькиным сынком, цепляется за состояние безмятежности детского периода. Но он чувствует, что это опасная тенденция и ему нужно двигаться вперед, к зрелости — отсюда непрерывная внутренняя борьба между потребностью к самостоятельности и острым желанием зависимости. Со стороны можно подумать, что он ненавидит родителей («Вы не даете мне и шагу ступить! Дайте мне жить собственной жизнью! Я сам разберусь, что мне нужно»), в действительности его ненависть направлена на собственное стремление к зависимости. Но он не может позволить себе признать ненависть к себе: намного легче проецировать ее на взрослых.

Однажды я побывала на лекции Фрица Редла (автор книг «Children Who Hate» и «Controls From Within»). По его словам, мы преуспели в деле освобождения детей от зависимости от авторитетных фигур. Это новое поколение больше не испытывает благоговейного трепета перед учителями и пр., и для них вряд ли с той же легкостью нашелся бы новый фюрер. К несчастью, мы переусердствовали в этом деле, внушив им важность приобретения друзей и популярности. Они оказались в такой отчаянной зависимости от признания сверстников, что теперь перед нами встала свежеиспеченная проблема. К бандам мальчишек с антисоциальным вожаком всегда примыкает несколько подростков, которым, в сущности, не свойственны деструктивные наклонности. До недавнего времени они были способны покидать группу, когда ее деятельность приобретала правонарушительный характер. Сегодня мы наблюдаем совершенно новый феномен, который Редл называет «низкий порог заражения». Этих по сути невраждебных, но находящихся на грани юнцов захватывает настроение толпы, и они идут за другими только для того, чтобы не заработать звание слабака. В главе «Стыд и вина» я упомянула анализ, сделанный Дэвидом Райсманом в отношении современного американца, зависимость которого от признания других приобретает такие размеры, что он отказывается от своей подлинной идентичности отдельного индивида.

Я также упоминала исследование, проведенное в Дании, которое изначально было нацелено на изучение высокого уровня суицидальности в этой стране. По его результатам было обнаружено, что датчане поощряют зависимость. Маленький ребенок в Дании не получает, в отличие от нашей культуры, похвалы за новые достижения. Напротив, его приучают к тому, что он хороший мальчик, когда держится рядом с мамой и не отстаивает право на самостоятельность. Молодые люди там, как правило, вступают в брак ради полной зависимости от партнера или (отождествляя себя с матерью) для того, чтобы поддержать желание зависимости у другого.

Хелене Дойч в книге «Психология женщины» пишет, что женщине предстоят трудности с дочерью, особенно в подростковый период, в той степени, в которой ей самой не удалось разрешить зависимость от матери. Под «разрешением своей зависимости» она, главным образом, подразумевает осознание скрытого стремления к зависимости, примирение с этим чувством. Мы можем расширить ее утверждение, включив сюда же отцов и сыновей. Взрослый, который не в состоянии позволить себе осознать собственную скрытую потребность в зависимости, не сможет принять аналогичных устремлений у своего ребенка и будет путать роли взрослого и ребенка. Вообще, чем меньше вы знаете о своем внутреннем ребенке, тем меньше вы способны к взрослым действиям.

В главе «Тревога и страх» я вкратце обрисовала теорию Карен Хорни о базовом конфликте между зависимостью и враждебностью. Ролло Мэй сформулировал родственную концепцию — борьба против зависимости как неотъемлемая часть любого творческого акта.

Примерно двенадцать лет назад у меня появился один необычный симптом. Каждый два часа возникала ноющая боль в желудке, которую удавалось унять определенными продуктами, предпочтительно молоком. Сырые фрукты или салат усиливали боль. До этого мы полтора года провели на Среднем Западе, где Берни проходил дополнительное обучение в колледже. Потом мы снова вернулись домой, в Нью-Йорк, где он продолжал работать, и все было хорошо. И вот меня стали донимать эти двухчасовые боли. Когда я сказала об этом Берни, он поинтересовался, как долго это продолжается. Я напрягла память и вспомнила, что около года. «Целый год! И ты все время об этом молчала! Почему ты не сказала мне раньше?» Я и сама не знала. Я просто никогда не думала об этом. (У Фрейда есть описание синдрома «la belle indifference»[11] к физической боли, замеченного у некоторых пациентов, которые использовали физические симптомы, чтобы скрыть эмоциональную боль.) По мнению Берни, мои боли напоминали язву. Ну конечно! Почему мне самой это не пришло в голову? Ясно как день: язва желудка. Странно, что я не распознала ее раньше.

Он, не откладывая, потащил меня к доктору, который быстро поставил диагноз: симптом пептической язвы и прописал в качестве первого средства мягкую диету. С робостью в голосе я позволила себе спросить, не являются ли обычно язвы следствием психологических факторов. «Да, да, напряжение. Расслабьтесь!» — бросил он мимоходом, поспешно выпроваживая меня из своего кабинета, чтобы освободить место для следующего объекта на своем конвейере. Всю дорогу домой я изо всех сил старалась расслабиться. Когда же дело дошло до мягкой диеты, я заартачилась. Во-первых, слишком много калорий. Вдобавок была задета моя гордость. Как могла я, с моими обширными познаниями в психологии, заполучить такой конфуз, как психосоматическое заболевание? Мне необходимо было от этого избавиться, и как можно скорее. Если и существовали где-нибудь недорогие психиатрические клиники, то я о них никогда не слышала, поэтому единственным выходом оставалась самотерапия. Я признала симптомы язвы за Шаг 1, неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Я стала размышлять вслух, а Берни слушал. Чтобы выйти на внешнее чувство, пришлось проследить источник симптома. Когда впервые возникли двухчасовые боли? Год назад. Это случилось, когда мы вернулись со Среднего Запада в Нью-Йорк на короткие каникулы между семестрами. Что происходило во время этого недельного визита? Я наслаждалась встречей со старыми друзьями, повидала обоих родителей… И были некоторые проблемы. Папа придирался ко мне по каждому пустяку, диктовал свои правила, пытаясь принимать за меня решения, на которые не имел права. Каждый раз я уходила от него в слезах. «Когда я росла, он был таким любящим отцом, — с горечью говорила я Берни, — а теперь он смотрит на меня с ненавистью. Это просто невыносимо! И я не могу больше терпеть того, как он со мной разговаривает».

Берни недоумевал, почему я с этим до сих пор мирюсь. «Ты уже давно не маленькая девочка. Почему бы тебе не поступить, как взрослой?» Тогда, заручившись его моральной поддержкой, я подготовила смелую речь и на следующий день высказала своему отцу все, что о нем думала. Я потребовала, чтобы он проявил ко мне уважение, что я уже не прежний изголодавшийся по любви ребенок, что пора ему взглянуть фактам в лицо — он теперь нуждается во мне больше, чем я в нем; и если он будет заставлять меня страдать и дальше, то я перестану к нему ездить. Бедный папа, совершенно потрясенный такой голой правдой, весь остаток недели был сама любезность и очарование.

Мы с Берни так гордились моей победой, что я набралась дерзости и стала позволять колкости в адрес своей матери. На следующий день, когда между нами разгорелась одна из псевдоинтеллектуальных дискуссий, свойственных нашим отношениям в тот период, я, не подумав, обошлась с ней довольно безжалостно. Надев на себя маску искренности и невинности, я проинтерпретировала ее поведение в подражание тому, что я тогда читала: бойко рассказала ей о бессознательном значении (согласно книгам) одного из ее паттернов. Она отмахнулась от моих слов, и мы расстались друзьями. Однако неделей позже, когда Берни вернулся в колледж, я осознала свой дурной поступок, и мне захотелось попросить прощения. Я отправила ей полное извинений письмо в наивно «искренней» манере, на которое получила от матери язвительный ответ, в котором она обвиняла меня в жестокости и холодности и называла «бессердечной» дочерью. После этого я написала ей, горячо защищаясь и вытащив на свет свои болезненные воспоминания, которые мы обе дипломатично обходили стороной не один десяток лет. Обвинив ее в своих невротических склонностях, я закончила пылкой мольбой о новых и честных отношениях как между двумя взрослыми людьми. Я написала, что мне было необходимо понять ее, чтобы понять себя. Ответа не последовало.

Что я почувствовала тогда, год назад, во время этой переписки и после нее, когда не получила ответа? Я помню, что много плакала. Тогда это были слезы ярости: я была сердита на мать. «Да кому она нужна? — твердила я. — Я уже давно выросла, у меня своя собственная семья!» Разговаривая теперь об этом с Берни, я почувствовала, что старый гнев поднимается снова. Это был Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Прямо перед тем, как разозлиться, когда впервые поняла, что больше не получу от нее письма, мне было ужасно горько и досадно за потерпевшую крах попытку установить с ней честные отношения.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Сначала ничего существенного в голову не приходило. Потом я спросила себя, что мне известно про тип людей, страдающих язвенной болезнью. Может быть, мне стоило вспомнить подробности из изученных когда-то историй болезней? Язва, как правило, развивается у амбициозного агрессивного человека, который не может принять своих бессознательных стремлений к зависимости. «Ну уж нет, — уныло протянула я, — это совсем не обо мне. Я не мужчина, не агрессивна и не амбициозна (как мало я знала себя в те дни!), и я всегда отдаю себе отчет, что нахожусь от тебя в зависимости». Когда Берни приходилось уезжать по делам из города, я скверно спала по ночам. «Может, я скрываю какую-то другую зависимость?» Какое впечатление со стороны производило мое поведение? Я чувствовала, что уже выросла из потребности в родителях, и открыто им об этом сказала. Потом появился этот симптом язвы. А как же мои слезы, когда мать прекратила писать? И когда отец сердился, я всегда сильно огорчалась. «Могло ли быть, — начала я нерешительно, — что я плакала, потому… нет, это просто нелепо. Это звучит так глупо, но может быть, я плакала из-за чего- то еще? Не только из-за гнева? Уж не почувствовала ли я себя пятилетней девочкой, которой была, когда родители бросили меня и вынудили жить с чужими людьми?» Я начала задавать себе эти вопросы чисто из научного любопытства, посмеиваясь над абсурдностью идеи. Но еще не договорив, я уже всхлипывала. Взрослый во мне продолжал протестовать: «Чушь все это. Я уже взрослая». А внутренний ребенок снова переживал то время, жалобно оплакивая потерю любимых родителей.

Этот процесс поиска скрытого чувства занял гораздо больше времени, чем выглядит па бумаге. Когда наконец слезы высохли, и я захотела узнать, сколько времени, оказалось, что прошло целых четыре часа. Впервые в этом году я четыре часа смогла прожить без болей в желудке. Все это происходило двенадцать лет назад, и боль больше не возвращалась.

Я осмелилась почувствовать свою скрытую зависимость, позволила внутреннему ребенку поплакать по своим родителям, и больше моему когда-то покинутому ребенку не требовалось строгого двухчасового кормления. А как же моя инфантильная зависимость от родителей? Вырастет ли когда-нибудь мой внутренний ребенок? Я не знаю. Я не психоаналитик себе. Вспомните мое скрытое чувство из примера о «Лебедином озере» в главе «Как подкрасться к скрытому чувству» и опыт с учителем в главе «Ваш внутренний ребенок». Возможно, мне предстоит жить с этим ребенком до остатка своих дней. Все, что в моих силах, — время от времени давать волю малышке в себе и избавляться по мере возможности от симптомов-прикрытий. Я способна действовать как разумный, полагающийся на себя взрослый, несмотря на это иррациональное инфантильное стремление, прорывающееся изнутри.

В главе «Тревога и страх» я описывала историю своего страха перед посещением медицинской библиотеки. Я боялась брать материалы, пользуясь именем врача (студента, который хотел мне помочь), из боязни быть разоблаченной как самозванка. Вот продолжение этой истории.

Я уже посетила библиотеку не один раз и после первого визита больше не страдала от страха или напряжения. И все же дома, думая обо всем этом, я испытывала некоторый дискомфорт. На самом ли деле библиотекарь поверила, что я занимаюсь исследованием для доктора Л.? Конечно, убеждала я себя, в качестве моего студента доктору Л. принесет пользу любая информация, которую я почерпну из этих журналов. И все же это не приносило мне спокойствия, я знала, что хожу туда под фальшивым предлогом. Тогда я решила узнать цену библиотечной карточки для неработающих в больнице, и оказалось, что она составляет двадцать пять долларов в год. Двадцать пять долларов! Вот это потрясение!

Я не могла потратить столько денег на какую-то библиотечную карточку. Я переваривала новость в течение нескольких дней, пытаясь привыкнуть к необходимости продолжать пользоваться именем доктора Л. В конце концов я решила поговорить с Берни. Он прекрасно понимал, как я себя чувствую, обманом посещая библиотеку.

— Лучше заплати и получи эту карточку, — таков был его совет.

— Да, но двадцать пять долларов! — продолжала твердить я. — Столько денег, и всего за один год. Как я могу тратить такую сумму ради собственного удовольствия?

В ответ Берни привел довод, что это специальная литература, а не романы, что у меня есть право на некоторые профессиональные расходы. Ведь он сам тратит деньги на книги по машиностроению и подписывается на технические журналы.

— С твоей скоростью чтения ты окупишь свои двадцать пять долларов еще до конца года.

Это звучало вполне логично, и я была благодарна, что он разрешил купить карточку, но мне по-прежнему казалось, что сама я не могу себе этого позволить. Я думала и взвешивала доводы несколько дней, не в состоянии принять решение. Как мне поступить, продолжать этот обман и попытаться забыть о своей щепетильности, или взять и израсходовать целых двадцать пять долларов в угоду самой себе?

Наконец, меня осенило: неспособность принять решение плюс навязчивые мысли — все эти признаки указывают на то, что я скрываю что-то от самой себя. (Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию.) Поэтому я позвонила подруге-библиотекарю и рассказала ей о своих чувствах. Она выслушала меня и рассмеялась в ответ.

— Ну и в чем же твоя проблема? — поинтересовалась она. — Если тебе так не хочется использовать доктора Л., тогда приобрети карточку.

— Ты не считаешь, что это было бы слишком расточительно? Я единственная в семье, кто будет пользоваться этим формуляром. Двадцать пять долларов за один только год!

— Но не разоришься же ты от этого. Что с тобой такое? Никогда не думала, что ты можешь так волноваться из-за денег.

Я приступила к исследованию своих чувств. (Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию.) Что меня беспокоило? Я считала себя не вправе тратить такие суммы денег на книги: чрезмерное расточительство вызывало у меня чувство вины. Шаг 3. Что еще я чувствовала до того, как появилась вина? Впервые услышав о цене карточки, я была крайне удивлена, даже шокирована. Почему? У Берни это не вызвало такого сильного удивления. Моей первой реакцией было: «Не могут же они всерьез рассчитывать, что я буду столько платить!»

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Чувство вины из-за расходов на книги… Мысль о других тратах не заставляет меня так переживать. Что значат для меня книги? Я читатель с зависимостью. В свои тяжелые детские годы я с головой окуналась в книги. Однажды мачеха в наказание отняла у меня библиотечную карточку. Это воспоминание до сих пор вызывает у меня бурную эмоциональную реакцию: два года, проведенных без книг, два года книжного голодания и именно тогда, когда я больше всего в них нуждалась! Мне кажется, я до сих пор пытаюсь возместить потери тех двух лет: жадность в библиотеках и книжных магазинах, паника, когда мне нечего читать.

Библиотеки. Какие чувства вызывают у меня библиотеки? Где бы я ни жила, местная библиотека всегда становилась моим вторым домом. Я обожала бродить вдоль стеллажей, пока не обживала их так, как мебель в собственном доме. Обычно я лучший посетитель для библиотекаря. Какие чувства я испытываю к библиотекарю? Он всегда играет важную роль в моей жизни. Когда случается, что это степенная старая леди, строго смотрящая на меня поверх очков, я осторожно добиваюсь ее расположения до тех пор, пока не получаю первые проблески редкой, как зимнее солнце, улыбки. В основном библиотекари меня любят, мне всегда рекомендуют самые последние и лучшие новинки.

Что я испытывала к хозяйке медицинской библиотеки? Было чувство почтительного страха, и одновременно меня тянуло к ней, я жаждала получить ее признание.

И вдруг при мысли об этом скрытое чувство стремительно вырвалось наружу: разочарование, невыносимое разочарование отвергнутого ребенка! Я так хотела понравиться этому библиотекарю, чтобы она полюбила меня, открыла для меня свой книжный сезам. Не принадлежа к больничному штату, я была для нее чужой, как была уже однажды чужим ребенком. Я хотела от этой приемной матери больше любви, чем она давала собственным детям. Я не хотела платить за библиотечные услуги: я хотела получить их как дар любви. Ребенок во мне жаждал особенного признания: полюбите меня, я так отличаюсь от других.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь было ясно, что я пыталась переделать прошлое: как по взмаху волшебной палочки исправить годы нелюбви, годы неприятия. Вот почему мне так не хотелось тратить эти двадцать пять долларов, экономия здесь ни при чем. Вина, связанная с денежными тратами, на самом деле прикрывала детское разочарование. Я обнаружила это скрытое чувство, и теперь раздражающая нерешительность прошла. Меня продолжал беспокоить дискомфорт в связи с использованием имени доктора Л., и вряд ли я узнала бы, имело это чувство под собой разумное основание или нет (я не психотерапевт себе). Я знала одно: самое правильное и естественное в моем положении — заплатить в конце концов двадцать пять долларов за библиотечную карточку, что я и сделала. Все мои тревоги в связи с посещением медицинской библиотеки исчезли без следа, и в тот год я с лихвой окупила своим чтением эти двадцать пять долларов. Я с удовольствием читала свежие журналы, которые прежде брала домой без карточки, в читальном зале. У меня отличная скорость чтения, так что это меня полностью устраивало.

Как изменились мои чувства к библиотекарю после того, как удалось обнаружить, что я скрываю от самой себя? Ощущение трепетного страха прошло, и я увидела перед собой прекрасной души человека, всегда готового прийти на помощь. Оказалось, что она меня хорошо знала, слушала лекции и интересовалась моими работами. Именно такого признания и жаждал мой внутренний ребенок. Каждый раз, разговаривая с ней, я ловила себя на том, что сияю от удовольствия. Но осознание скрытой тенденции видеть в ней приемную мать и требовать от нее особого отношения вынуждает меня быть бдительной и следить за собой. Теперь, после принятия внутреннего ребенка мое взрослое «я» получило контроль над ситуацией: я способна не требовать слишком много внимания от других, способна «превзойти свой невроз».

Значение самопринятия

Психоаналитики Карен Хорни и Эрих Фромм — авторы полезных книг для неспециалистов, но у меня с ними свои счеты. Они описывают самопринятие как себялюбие. «Вы должны полюбить себя, прежде чем суметь полюбить кого-то другого», — учат они нас. Это задание может оказаться не под силу тому, кто начинает смотреть внутрь себя и обнаруживает там совсем не лицеприятную картину. Так можно вообще отпугнуть человека от болезненного процесса работы со слоями, когда под внешним чувством он обнаруживает и переживает все новые опасные для себя чувства.

Семнадцать лет практики самотерапии помогли мне сформировать другое определение самопринятия. Принимать себя означает узнавать себя, становиться более осознанным и осмеливаться переживать любые возникающие чувства. Это значит признать абсурдными чрезмерно упрощенные, идеализированные образы себя и принять сложность своей многослойной личности со всеми присущими ей противоречиями. Принимая себя, вы позволяете себе переживать архаичные, скрытые чувства, даже если они смущают вас тем, что не уместны для вашего взрослого «я». Принять себя значит привыкнуть к факту, что именно ваш внутренний ребенок продолжает чувствовать себя по- детски, учиться новым способам действий, чтобы приспособиться к этому ребенку, прекратить его мучить. Помните случай, когда я забыла про обед Берни?[12] Мой внутренний ребенок мучился виной, несмотря на то, что Берни прекрасно обошелся и без этого сэндвича. Я приучила себя мириться со своими иррациональными чувствами, связанными с едой: я знаю, что не могу позволить себе морить голодом собственную семью.

Конечно, каждый, кто занимается самотерапией (или любым другим видом психотерапии), надеется, что через некоторое время его скрытые иррациональные чувства начнут проходить, что все больше и больше детских аспектов его личности постепенно повзрослеют и откажутся от глупых унизительных требований. Однако он не в силах предсказать, в какой степени или как скоро это произойдет. Самый мудрый подход здесь — принимать каждый вновь раскрытый аспект себя. Вам не обязательно все в себе любить, вам просто нужно мириться с существованием того, что есть. Конечно, можно надеяться на изменения, но нельзя на это рассчитывать. Допустите на некоторое время, что изменений не будет, что данный аспект вашего внутреннего ребенка будет продолжать предъявлять свои непомерные требования. Затем используйте полученное знание, новое понимание собственного паттерна, чтобы изменить свое поведение и избавить внутреннего ребенка от мучений. Помните, как я узнала, что мой внутренний ребенок жаждет особого признания от отцовской фигуры (глава «Ваш внутренний ребенок»)? Потребовалось много времени, пока внутренний ребенок постепенно стал ослаблять эти свои требования. Каждый раз, вспоминая свой паттерн, я избавляла его от ненужных страданий. Я снова и снова избегала ловушек в ситуациях, где должна была заставить отцовскую фигуру отвергнуть меня. Я спасала внутреннего ребенка от дальнейших лишений и унижения.

Когда вы переживаете скрытую эмоцию, явно глупую и смущающую вас, не говорите себе: «Я больше никогда не должна этого чувствовать». Вместо этого лучше напомните себе, что, скорее всего, вы снова окажетесь перед искушением пережить это чувство и прикрыть той же самой псевдоэмоцией, внешним чувством, которое обманом может снова затянуть вас в провальное поведение. В распознании этого паттерна и понимании того, как себя от него в будущем защищать, и есть истинный смысл самопринятия. Вы принимаете скрытое чувство и обходитесь без отыгрывания паттерна, благодаря тому что вспоминаете его, избегаете стереотипного прикрытия и компульсивного поведения. Вы предпринимаете новые действия основываясь на знании и опыте, а не на иррациональных желаниях внутреннего ребенка.

Самопринятие включает также ваше внимание к вашим телесным сообщениям. Какие физические симптомы обычно возникают у вас при угрозе «опасного» или запрещенного чувства? Научитесь распознавать эти симптомы и уделять им должное внимание вместо того, чтобы бездумно глушить их лекарствами или игнорировать.

В течение нескольких месяцев я аккуратно записывала приступы своей мигрени в период, когда они особенно участились. (Эти записи сами по себе были немалым прогрессом для меня, поскольку раньше я всегда игнорировала головную боль, пока она не становилась невыносимой.) С самого первого момента замеченного появления боли я записывала дату и точное время. Затем я пыталась вспомнить, что случилось в этот день раньше, что могло послужить началом, какой эмоции я пыталась избежать. Через некоторое время мне удалось отследить определенную последовательность в механизме возникновения головной боли. В каждом случае мне угрожали конфликтующие чувства, одно из которых исключило бы другое, если бы я осмелилась его почувствовать. Например: я в гостях, мне весело, и вдруг происходит какая-то неприятность, но разочарование в данный момент невыносимо, поскольку испортило бы мне настроение. Или: мне очень нравится какой-то человек, я раскрываю ему свою душу, но он совершает поступок, который способен вызвать во мне ненависть, если я уделю этому свое внимание. Поэтому я душу в себе гнев, чтобы не испортить своих светлых чувств к нему и т. д.

Одним из результатов моей привычки ведения этих записей стала новая способность замечать головную боль сразу же, вместо того чтобы игнорировать ее в тщетной надежде, что приступ пройдет сам по себе. При этом вы получаете большую выгоду, так как можете, не откладывая, спросить себя: «Что я боюсь почувствовать?» В этом случае, рискнув пережить «опасную» эмоцию, вы избегаете обострения.

Но если ваш характер похож на мой, то вам, возможно, придется свыкнуться с фактом: вы человек, иногда сам делающий выбор (бессознательный) в пользу головной боли вместо мучительной эмоции. В этом знании отчасти и состоит ваше самопринятие. И если вы все же решили избежать эмоции или мысли и испытываете взамен этого физическую боль, нельзя ее игнорировать. Вместо этого поработайте над самопринятием телесных сообщений: позвольте себе почувствовать головную боль. (Подробное описание этого подхода можно найти в книге Перлза «Гештальт-терапия».) Головная боль не берется из ниоткуда, не возникает как гром среди ясного неба. Вы, и никто другой, причиняете боль своей голове, вы напрягаете мышцы, чтобы избежать какой-то эмоции. Сосредоточьтесь на происходящем. Внимательно наблюдая за болью в самом ее зачатке, вы сможете ответить на вопрос: «Что я боюсь почувствовать? Что я скрываю за этой головной болью?» Этот способ позволяет мне избавиться от многих приступов до того, как они становятся невыносимыми.

Я также заметила вот что: даже если я не могу ответить на свой вопрос и не в состоянии почувствовать «опасную» или запрещенную эмоцию, то головная боль нередко проходит просто за счет того, что я позволяю себе почувствовать физическую боль, сосредоточиться на ней.

Помните, что обнажая скрытое чувство при помощи самотерапии, вы переживете, возможно, несколько мучительных минут, но они быстро пройдут, тогда как фальшивое чувство-прикрытие будет жить и жить. Аналогичным образом, замечено, что если пренебречь головной болью, то приступ затягивается, если же вы сосредотачиваетесь на ней с самого начала, если готовы оплатить ценой физической боли непрожитую эмоцию, головная боль быстро проходит.

Неотъемлемой частью самопринятия является мужество страдания.

Скрытая вера в магию

Первобытный человек верил в магию подобно тому, как это делает маленький ребенок в нашем цивилизованном мире. Ваш внутренний ребенок по-прежнему носит эту архаичную веру в себе, и вам время от времени необходимо выводить эти детские идеи на чистую воду. Подобно любому скрытому чувству вера в магию может обманом довести вас до провального поведения. Если же осознавать это, разум взрослого не даст вам попасть в глупую ситуацию.

Человек, который смотрит на каждую новую неудачу с неким фатализмом, как бы утверждая: «Ну что ж, со мной вечно так бывает, я обречен на провал», обобщает свой жизненный паттерн вместо того, чтобы попытаться исследовать данный конкретный случай. Его слова подразумевают следующее: «Некое могущественное существо наложило на меня магическое проклятье. Я обречен на неудачу». Подобная вера в магию — не что иное, как способ избегания ответственности за собственные действия. Он не хочет признавать причину и следствие, отказывается отследить источник конкретной неудачи. Вместо того чтобы задать себе вопрос: «Что здесь пошло не так? Где я мог допустить оплошность? Может, я что-то скрывал от самого себя?», он предпочитает отмахнуться от ситуации в целом. Он не решается прочувствовать до конца все разочарование и боль этого конкретного опыта, а отворачивается от открытого чувства и находит прибежище в туманной жалости к себе: силы Рока против него. Этот провальный паттерн можно сломать, если только человек поймет, что его внутренний ребенок продолжает верить в магию. Распознав свою неадекватную реакцию (он действовал так, будто он, взрослый человек, верит в магию), он сможет приступить к исследованию конкретной ситуации, начать использовать опыт и разум, чтобы разорвать цепочку своих неудач.

Я знала одну умную женщину, которая, несмотря на свое истинное обаяние и высокую культурную образованность, была одинока. Она вызывала в людях желание общаться с ней, но потом наскучивала им до смерти своими навязчивыми монотонными жалобами на собственные проблемы. Каждый раз, теряя очередную подругу, она дополняла этим опытом «перечень обид», по терминологии Эдмонда Берглера. Происшедшее лишний раз доказывало ей, насколько несправедливыми бывают боги к отдельному человеку. Этот стереотипный образ себя в роли жертвы не позволял ей обратиться к разуму и опыту, чтобы помочь себе, избавлял от необходимости отвечать на важный, но болезненный вопрос, на который тем не менее следовало бы поискать ответ: «Что пошло не так в отношениях с этой подругой?»

Скрытая вера в магию может вынуждать нас действовать странно. В течение нескольких лет я поддерживала приятельские отношения с одной женщиной, которую недолюбливала, и никак не могла найти предлог, чтобы разорвать эту неприятную связь. Мэриэн и я вместе состояли в одной гражданской организации и имели детей одного возраста — и это все, что было между нами общего. Ее отличали враждебность, злобный характер, ко всем окружающим она относилась с подозрением и обожала распространять злобные сплетни о своих ни в чем не повинных соседях. Ее базовые жизненные ценности целиком расходились с моими. Наши разговоры состояли из неиссякаемых монологов с ее стороны, перемежающихся редкими «угу» с моей. Ни о какой встрече умов не было и речи. Кроме того, Мэриэн была невыносимо скучна. Она взяла себе за правило звонить мне по меньшей мере раз в день и доводить меня до белого каления своей болтовней. Выслушав очередную жалобу о ней, Берни удивленно вскинул брови:

— Ну и что за проблема? Зачем ты продолжаешь зря тратить время? Просто возьми и брось ее.

Но я никак не могла на это решиться.

— Она так одинока, бедняжка, у нее совсем никого нет. Я ей нужна. Она считает меня своей подругой.

На что Берни лишь язвительно рассмеялся, а я почувствовала себя в ловушке.

Эти неприятные для меня отношения продолжались несколько лет. Однажды, выступая на одном собрании организации, в которую входили я и Мэриэн, я сказала что-то, сильно обидевшее ее (о чем даже не подозревала): она истолковала мои слова как критику в свой адрес. На следующее утро она позвонила и гневно меня отчитала. Не знаю, что меня задело, но я совершенно растерялась, отстаивая свою невиновность: «Но… Но я не имела в виду ничего подобного. Как ты могла подумать… Но…» Мэриэн была в такой ярости, что мне не удавалось вставить и слова в ее бурную речь. Она бросила трубку, и я почувствовала себя несчастной. Как она могла подумать, что я намеревалась ее обидеть? Разве она забыла, что мы дружим? Зачем мне намеренно причинять кому-то боль? Это просто ужасно! Я принялась активно названивать остальным, кто присутствовал на том роковом собрании. «Мэриэн говорит, что я обидела ее. Вы тоже думаете, что я сказала что-то по-настоящему ужасное?»

Каждый соглашался со мной, что речь была совершенно невинной. «Ты ведь знаешь Мэриэн», — смеялись они. Да, я знала Мэриэн, знала, что она сама ищет ссор, что обожает раздувать междоусобицы, но впервые сама была втянута в это.

Мне никак не удавалось выкинуть этот телефонный разговор из головы. Весь день я думала об этом, а на следующей день после бессонной ночи меня занимали уже не ее задетые чувства: нашлась новая причина для беспокойства. Размышляя над ее гневными словами, я вспомнила прозвучавшую в них завуалированную угрозу моему положению в организации. Она отвечала за исполнительные функции, и возможно, в ее власти было помешать моей работе, делу, представлявшему для меня в тот момент большое значение. Этот страх перед властью Мэриэн возрастал, пока не достиг фантастических размеров, я не могла найти себе места от тревоги. В конце концов, я поговорила с администратором нашего филиала, рассказала ей всю историю. Скандальная репутация Мэриэн была давно известна нашему администратору тоже, и я осведомилась о своем положении в организации и его безопасности. Нет, Мэриэн не обладала такими полномочиями, и мне не о чем беспокоиться: «Вы ведь знаете Мэриэн!»

Теперь мой страх перешел в гнев. Наконец у меня появилась способность выразить свое праведное негодование. Как она смела говорить со мной так, будто я провинившийся подчиненный или нашкодивший ребенок! Кем она себя возомнила? У меня сдавали нервы. Этот острый внутренний протест продолжался без передышки, и я постепенно начала уставать от собственных мыслей. Но лишь на третий день, отправившись по делам на машине, я вдруг поняла, что эти навязчивые мысли были неадекватной реакцией (Шаг 1).

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Я кипела от злости, так что с этим проблем не было.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Когда Мэриэн позвонила и обругала меня, я ужасно расстроилась, что так обидела ее.

Шаг 4. О чем мне это напомнило? Ничего стоящего на ум не шло, поэтому я спросила себя: «Какое впечатление со стороны производило мое поведение?» Я попыталась объективно посмотреть на все свои действия за последние несколько дней. Если бы я была посторонним человеком, то могла бы сказать вслед за Берни: «Зачем беспокоиться из-за пустяка? Ты все равно не выносишь эту дамочку. Радуйся, что наконец удалось от нее избавиться. Забудь обо всем». В этом определенно был здравый смысл. Тогда почему я так переживала? В чем заключалась важность происшедшего для меня?

Я вернулась к Шагу 3. Что еще я чувствовала? Когда Мэриэн мне позвонила, я почувствовала сильную тревогу из-за ее задетых чувств. Я не просто сожалела о происшедшем, я испытывала страх, будто случится что-то ужасное, если мне не удастся доказать ей, что она не права, что у меня и в мыслях не было ее обидеть. Страх появился задолго до того, как я подумала, что от нее исходит угроза моей работе, но я не знала, чего боюсь. Более того, теперь я поняла, что, несмотря на позитивное разрешение вопроса после разговора с администратором, меня это нисколько не успокоило. Внешнее чувство сменилось на гнев, но я по-прежнему не могла перестать думать о ней. Я вела себя так, будто Мэриэн и ее чувства были жизненно важны для меня. Почему? Что она могла мне сделать? О чем мне это напомнило? (Шаг 4).

И тут перед моим внутренним взором стала проступать сцена из детства, один давно забытый эпизод. Я опять превратилась в того девятилетнего ребенка, каким была когда- то. Два ужасных года я провела в деревне под присмотром жестокой приемной матери, и вот мой отец (который посещал меня в выходные) поссорился с миссис Дж. В своей обычной импульсивной манере он упаковал наши чемоданы, вызвал по телефону такси, и теперь мы стояли на платформе пригородной станции, ожидая поезда, который должен был увезти меня оттуда навсегда. Я никогда не посвящала папу в детали своего адского существования (по иррациональным причинам, которые я только недавно начала понимать). Поэтому ему было невдомек, почему я дрожала, прижавшись к руке своего избавителя, и поминутно спрашивала его: «Что если она догонит нас до того, как придет поезд?» Мой отец добродушно взирал на меня с высоты своего взрослого Олимпа и посмеивался: «О чем ты говоришь?»

«Если ей удастся нас опередить, она меня заберет». Страх сковал меня стальным обручем. Спокойным уверенным тоном, но не переставая улыбаться, он заверил меня, что миссис Дж. не обладает подобной властью. Он мой отец, а она всего-навсего женщина, которую он нанял для моего воспитания. Вся ее власть закончилась с разрывом их контракта.

Хотя я была не глупее любого другого девятилетнего ребенка, и мой разум усвоил его слова, в глубине души я никак не могла ему поверить. Миссис Дж. всегда представлялась мне кем-то вроде ведьмы. Рассудок девятилетней говорил мне, что ведьм не существует, но на другом уровне я верила в ее магическую силу. Я знала, что отцу меня не понять, поэтому ничего не говорила вслух, но продолжала дрожать в страхе, как осиновый лист, пока мы не уселись целыми и невредимыми па свои места в поезде, и я не увидела, как огни станции убегают вдаль. Я изо всех сил напрягала глаза, глядя в окно, но нет, она не бежала вдогонку за поездом, так что можно было вздохнуть спокойно.

Я впервые за все время после того случая вспомнила подробности этой сцены и пережила ее заново вместе со всем ее напряжением и последующим облегчением. Секунду спустя я поняла, что мой гнев к Мэриэн прошел. Вся ситуация вдруг показалась тривиальной и превратилась в не заслуживающее внимания недоразумение.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь мне стало ясно, что ребенок во мне продолжал верить с первой моей встречи с Мэриэн в ее магическую силу, подобно вере в несуществующую власть миссис Дж. В этом была подлинная причина того, что мне никак не удавалось разорвать наших отношений: я ее боялась. Прежняя печальная история жалости к ней, бедному одинокому созданию, служила лишь прикрытием моему беспомощному страху. Я скрывала от себя то, что верю в ее власть надо мной. Вот почему я вела себя с ней как подруга, выслушивала злость, которую она день за днем изливала на меня, вопреки моим терзаниям. Сама эта злоба служила лучшим подтверждением моему внутреннему ребенку, что она ведьма наподобие миссис Дж.: именно дьявольская сила наделяла ее властью надо мной.

Теперь я наконец была свободна. Я прислушалась к чувствам ребенка в себе, взрослый смог вступить в свои права и авторитетно заявить, что ведьм не бывает. Я могла избавиться от Мэриэн раз и навсегда, что я и сделала. Прошло несколько дней, и она по-видимому решила, что я достаточно наказана, можно меня милостиво простить и продолжить на том же месте, где мы остановились. Она позвонила и самым любезным тоном, ни словом не упомянув о прошлых неприятностях, предложила заехать за мной, чтобы отвезти на собрание. Я вежливо, но твердо отказалась от ее предложения под удобным предлогом. День за днем Мэриэн продолжала делать попытки к примирению, без труда мною отвергаемые, и в результате ей ничего не оставалось, как принять бесповоротность нашего разрыва. Я освободилась от этой тягостной дружбы.

Теперь, разоблачив свою скрытую веру в ведьм, я вспомнила и другие аналогичные отношения с «могущественными» женщинами, которых боялась и чувствовала необходимость им потакать: некоторых школьных учителей, например. На этот раз я преисполнилась решимости твердо усвоить урок и больше не попадаться на эту удочку.

Примерно год спустя я навестила одного моего Хорошего Слушателя из-за неадекватной реакции, с которой никак не могла разобраться самостоятельно.

— У меня что-то не ладится в хоре, — стала рассказывать я Хильде. — Песни замечательные, но возникает странное чувство, что руководительница хора меня недолюбливает. Что ты об этом думаешь?

Хильда побывала на одной из моих репетиций. Нет, никакой дискриминации по отношению ко мне она не заметила.

— Мне хотелось бы продолжать там петь, — делилась я с ней, — но при мысли о следующей встрече меня охватывает странное беспокойство, я буквально дрожу от волнения. Кажется, меня мучает тревога. Я продолжаю думать, что Джулия испытывает ко мне какую-то неприязнь.

— Она нравится тебе?

— Я бы не сказала. Думаю, я немного боюсь ее — она такая агрессивная женщина. Но у меня чувство, что мне надо остаться в ее хоре и заставить ее полюбить меня.

— Зачем?

Неожиданно я вспомнила Мэриэн и свою скрытую веру в ведьм. На мгновение меня захлестнула горячая волна стыда: подумать только, я до сих пор веду себя как ребенок, все еще страдаю от этой дурацкой болезни, боязни магии. В следующий момент с моей нерешительностью было покончено. Вокруг столько других хоров, вовсе необязательно привязывать себя к одному месту, продолжая мучить упорно не желающего взрослеть внутреннего ребенка. Поэтому я бросила этот хор, и с проблемой было покончено.

Однажды, через несколько лет после этого случая, мне позвонила некая миссис Л., которая сказала, что была на одной из моих лекций. Мы немного поговорили о том, о сем. Она оказалась чрезвычайно умным и образованным человеком и не только разделяла мои вкусы в чтении, но и могла порекомендовать некоторых авторов, которых я не знала. Потом, без всякой преамбулы, она объявила с некоторым самодовольством, что на протяжении нескольких лет периодически практикует терапию. «Меня не очень интересует ваше преподавание, но думаю, между нами много общего. Вы производите впечатление достаточно умного и начитанного человека, поэтому я решила, что лучше мне быть вашей подругой, чем студенткой». Такой безжалостно прямолинейный подход совершенно меня ошеломил и застал врасплох. (Разве в дружеские отношения прыгают, как в холодную воду, а не входят постепенно? И разве не заключается дружба по взаимному невысказанному согласию?) Но мне так не хотелось ее обижать, поэтому я осторожно согласилась, что это было бы неплохо, оговорившись тем не менее, что я очень занятой человек и вынуждена по большей части общаться по телефону. «Не затрудняйте себя оправданиями, — отрезала она в ответ, — если вы слишком часто будете заняты, то я и сама пойму, что не нужна вам».

Положив трубку, я почувствовала смутную тревогу. Было непонятно, что делать, если она станет слишком требовательной. Она показалась мне весьма умной и энергичной, так что это даже слегка пугало, но я и в самом деле была очень занятым человеком. В тот же вечер я рассказала о ней Берни.

— Бедная, — сказала я печально, — она до того эксцентрична, что рядом с ней, должно быть, становится страшно. Бьюсь об заклад, она постоянно отпугивает от себя людей, удивляясь при этом почему.

Берни был краток и высказался по существу:

— Похоже, какая-то чокнутая. Лучше держись от нее подальше.

Но я продолжала думать о том, сколько подруг ее уже отвергли, поэтому просто не могла себе позволить стать ее очередным разочарованием. Этот телефонный разговор, ее по-детски трогательное требование, скрытое под маской внешнего высокомерия, назойливо звучал у меня в ушах. Конечно, времени разъезжать по гостям у меня не было, но уделять по полчаса для своего рода телефонной дружбы я вполне могла себе позволить. Итак, я последовала ее совету и прочла книги, которые она рекомендовала, после чего у меня возникло желание позвонить ей и поделиться своими впечатлениями. У нас состоялось увлекательная дискуссия о прочитанном (ее действительно отличал острый ум), и повесив трубку, я вздохнула с облегчением от мысли, как гладко у меня прошел этот разговор.

Как оказалось, поздравлять себя было рано. На следующей неделе миссис Л. позвонила с требованием (и это самое подходящее слово), чтобы в этот день я навестила ее. У меня был безумный день, когда не было и минуты для передышки, — я действительно пыталась обогнать время, но имперский тон ее голоса не терпел возражений. Я не отважилась первой предложить отложить нашу встречу.

— Вообще-то, — промямлила я, — сегодня у меня тяжелый день. Наверное, не получится выбраться к вам до самого вечера. — В душе я надеялась, что она все поймет и отпустит меня с миром.

— Меня устраивает любое время, — отрезала в ответ миссис Л., — главное, чтобы вы приехали.

На этом разговор был закончен. Весь день я крутилась, как белка в колесе, отчаянно пытаясь вставить этот чрезвычайно неудобный визит в свое переполненное расписание. Ближе к вечеру, когда единственным моим желанием было вытянуть ноги на софе, полистать газеты, а потом не спеша поужинать, я подъезжала к ее дому.

Самым лучшим гостеприимством в тот момент для меня была бы хорошая чашечка кофе (предпочтительно внутривенно), однако моя хозяйка, не принимая возражений, разлила шерри и затеяла философский монолог, очевидно задуманный с целью потрясти или испытать меня, или что-то в этом роде. Никаких Великих Книжных дискуссий. Вместо этого с какой-то истеричной напыщенностью, резким, срывающимся на визг голосом, с нарочитой небрежностью миссис Л. стала щеголять передо мной своими познаниями и эксцентричными идеями. Меня никогда не шокируют личные откровения, когда люди по-настоящему искренне раскрываются передо мной, хотя чаще всего их страдания меня волнуют. Но на этот раз происходило нечто совершенно иное: своего рода фальшивая порочность, претенциозность злой выходки, сознательно усложненная речь, которая могла только смутить меня и заставить мучиться от скуки. Я чувствовала, как она старается неким невообразимым способом произвести на меня впечатление. Видимо, сочетание шерри и усталости притупило мое остроумие, и все, что мне удалось в этой ситуации, — вымучивать из себя любезную улыбку с единственной мыслью, как скоро я сумею вежливо ретироваться отсюда восвояси. Наконец, когда, выждав не выходящий за рамки приличия интервал, я стала весьма неуклюже откланиваться, она наградила меня на прощание словами, которые угрожающе запечатлелись у меня в ушах: «Запомните, если я не услышу вас в ближайшее время, то буду знать, что вы меня отвергли». Такая форма шантажа была мне не по зубам.

Последующие дни я провела в беспокойстве из-за миссис Л. Я больше не могла позволить себе тратить время на визиты к ней. Кроме того, только телефонные разговоры с ней доставляли мне какое-то удовольствие, во плоти она была ужасна. Следовало ли мне звонить ей? Чтобы обсудить новые книги, которые я только что прочла? Или объяснить ей еще раз, что располагаю временем только для телефонной дружбы? Или для извинений за то, что не приглашаю ее к себе? Берни возмущало мое поведение. «Бога ради, не звони ты ей. Так ты только лишний раз обнадежишь ее, кроме того, этого для нее явно будет недостаточно. Оставь ее в покое».

Разумом я понимала, что он прав, но эмоции толкали меня в другом направлении. Я чувствовала тягостную потребность позвонить ей: мне было так ее жаль, мучила вина за то, что я отвергаю ее. Я начала осознавать свою одержимость мыслями о миссис Л., и это был Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию. Настало время вглядеться в себя и понять, что я скрываю. Поэтому я решила поговорить с одной из моих Хороших Слушательниц — не с Берни: он всегда был слишком полон «дельных советов», вместо того чтобы помочь мне в самотерапии. Итак, я рассказала все о миссис Л., начиная с первого телефонного звонка до моего визита и последующих навязчивых мыслей. «Бедная, — подвела я итог сказанному, — мне так ее жаль. Конечно, она эксцентричная натура. Именно потому мне так не хочется ее обижать: должно быть, такое с ней слишком часто случается». Это стало Шагом 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Моей внешней эмоцией в этом случае оказалась жалость.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Ну-ка, припомним тот первый звонок, когда она стала навязывать мне свою «дружбу» в этой агрессивной манере. Что я тогда почувствовала? Прямо перед появлением жалости к миссис Л., я ощутила потрясение и беспомощность, будто сказав себе: «Эта женщина хочет моей дружбы, и она настолько сильна и своенравна, что я должна подчиниться ее желанию».

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Внезапно я вспомнила Мэриэн и мое скрытое чувство — веру в ее магическую силу. «Ну вот, опять, — вырвался у меня тяжелый вздох. — Неужели я никогда не повзрослею?» Миссис Л. стала для меня очередной ведьмой. Она вселила ужас в моего внутреннего ребенка.

Шаг 5. Определить паттерн. В случае с миссис Л. я повела себя так же, как с Мэриэн: использовала жалость («Она нуждается во мне») для прикрытия страха перед ее «магической силой».

Теперь, распознав паттерн, я почувствовала себя свободной. Конечно, было глупо звонить миссис Л. и надеяться утолить ее непомерные требования телефонными отношениями. Теперь я хорошо это понимала. Прежде всего, вообще не стоило ей звонить, именно тот звонок позволил ей сделать мне приглашение. Выходит, я из кожи вон лезла, чтобы начать дело, которое совсем не хотела продолжать. Существовал единственный способ покончить с этими тягостными отношениями в зародыше, пока они не причинили мне еще больше страданий. Я не стала ей звонить. Я также решила не сдавать позиций и храбро отказывать в ответ на любые ее приглашения. Но до этого дело не дошло: после того как я не предприняла дальнейших попыток к сближению, миссис Л. все поняла, и я больше никогда ничего не слышала об этой бедной леди. Что же касается моих навязчивых мыслей и вины, они исчезли сразу, как только я вспомнила свою старую скрытую веру в магию и ведьм.

Брак: американская фантазия

Мы, американцы, не верим в брак по расчету — институт, главным образом предназначенный для рождения и воспитания детей, союз двух фамилий с целью продолжения семейного рода. Наши браки заключаются по любви: два молодых человека сходятся друг с другом для счастья. Мы возвели в культ поиск счастья и воспринимаем брак как средство удовлетворения своих личных потребностей.

Вы всю жизнь были одиноки? Тогда вы будете ожидать, что найдете в своей второй половине идеального товарища. Но наше общество не назовешь простым и однородным. Каждому из нас в этом плавильном тигле досталось свое наследие, и даже если ваш выбор падает на соседского мальчишку, вы выходите замуж за незнакомца. В его семье свободно шутят на тему, которая для вас неприкосновенна; он говорит на вашем языке, но придает словам совсем иной смысл. Потребуется много времени, чтобы два незнакомца стали настоящими товарищами.

Вам не хватило в детстве любви, вы были лишены ее? Тогда вы будете рассчитывать получить от своего партнера такую принимающую безусловную любовь, которую мать дарит беззащитному младенцу. Но нужно время, чтобы укрепить доверие другого человека к вашим мотивам, и чтобы он почувствовал себя в полной безопасности. Только после того, как он научится полностью доверять вам, узнает, что вы всегда на его стороне и никогда не станете его эксплуатировать, он перестанет защищаться и начнет давать вам что-то от той абсолютной любви, которая приходит с полной защищенностью.

Невротик вносит в супружеские отношения свой невроз. Нет ничего печальнее, чем союз двух зависимых людей, тщетно пытающихся опереться друг на друга и чувствующих себя обманутыми, поскольку брак не оказался тем оплотом силы, каким обещал быть.

Современные средства массовой информации внушили нам веру в то, что брак — это «happy end», разрешающий все проблемы, но на деле это лишь начало: требуется немало работы для создания хороших отношений. Слишком много американцев не задумываются, что нужно время для формирования счастливого союза, поэтому если их личные проблемы не решаются по волшебству в кратчайший срок, то брак признается ошибкой, любовь — не настоящей, и они вынуждены подыскивать для себя кого-нибудь получше. И вероятнее всего это происходит, когда стирается новизна сексуального возбуждения. У многих неудовлетворенных браком людей имеется то, что Фрейд назвал инцестуозным барьером. Это означает, что внутренний ребенок такого человека по-прежнему борется с искушением любить (в сексуальном смысле) кого-то из членов исходной семьи, тогда как любовь допустима только с незнакомцем. Но в супружеской жизни этот незнакомец постепенно превращается в члена семьи, новизна теряется. Теперь любимый человек становится табуированным в качестве сексуального объекта. Равнодушие, наскучивший секс в браке часто служат прикрытием табу инцеста. Человек, страдающий этим симптомом, легко возбуждается при встрече с новым незнакомцем, после чего говорит себе, что именно теперь к нему пришла настоящая любовь, а прежние отношения были ошибкой. Эти несчастные снова и снова меняют партнеров в отчаянной, но тщетной попытке обрести счастье, которое, казалось, только что промелькнуло за углом.

Женщина в нашей культуре вступает в супружеские отношения с целью обрести свою истинную идентичность, реализовать себя. Весь ее опыт, начиная с раннего детства, заключается в подготовке к тому, что главная цель в ее жизни — заполучить себе мужчину. (Будь очаровательной, красивой, гордой, умной — но не слишком. Умей хорошо слушать, поддерживать интересную беседу, будь ухоженной, начитанной. Будь в курсе последних новостей, пользуйся хорошим дезодорантом — и тогда Он сможет тебя оценить.) Она сосредотачивает столько усилий в этом направлении, что совершенно пренебрегает развитием своего истинного потенциала, своих внутренних ресурсов. Даже подготавливая себя к карьере, она продолжает один глаз держать на прицеле: главное — хороший брак. Приходит Тот Самый Единственный, и она тут же избавляется от всех образовательных амбиций, и позже все, что от нее можно ожидать — своего рода интеллектуальную спячку, пока растут дети.

Между тем автоматизм бытовой жизни, которую она, наученная опытом, презирает и которая — спасибо техническому прогрессу — столь рационализирована и механизирована, что полностью лишена творческих аспектов, присутствовавших в прабабушкины времена (выпекание хлеба, обшивание семьи), что теперь нашей героине скучно до смерти. Ее дни заполнены монотонными, однообразными заданиями, требующими минимума изобретательности и максимума времени, подобно школярским упражнениям, которыми плохой учитель способен задавить самого способного ученика.

Она зависит от своего мужа в развлечениях и интеллектуальной стимуляции. Согласно мнению Маргарет Мид, сформировавшаяся в последнее время традиция встречаться с молодыми людьми в раннем возрасте ведет к нереалистичным ожиданиям от супружеской жизни. Вместо установления прочных дружеских отношений с представительницами своего пола многие девушки ищут мужской компании и в учебе, и на отдыхе. Позднее они будут надеяться все разделить со своими мужьями, но мужчина, который весь день находится на работе в окружении других мужчин, приходит домой, чтобы отдохнуть и расслабиться. Его жена, пробыв взаперти с маленькими детьми, жаждет взрослого общения и смены обстановки. Для американского стиля семейной жизни характерно отделение каждой вновь образованной семейной ячейки. Здесь женщина не может надеяться на поддержку других женщин, проживающих в том же доме: матери, сестер, тетки — старой девы (или, как в некоторых других культурах, других жен!). Имея сходное с мужем образование и надежды на полноценную увлекательную жизнь, она вдруг обнаруживает себя в западне, обманутой. И если она не использует этот период домоседства для развития внутренних ресурсов, талантов и интересов, то может начать винить мужа в своем разочаровании («Мы нигде вместе не бываем!»).

Возможно, она направит свою энергию в «помощь его успеху», как рекомендуют глянцевые женские журналы. Амбициозная женщина, жаждущая получить удовлетворение за счет успешной карьеры мужа и тем самым компенсировать собственное «растительное» существование, будет продвигать его нещадно. Позволим себе предположить, что он — один из тех бедных детей, которым приходится покупать родительскую любовь и признание посредством реализации их ожиданий. Он уверовал в то, что в семейной жизни (американская фантазия) получит безусловное принятие, которого ему так не хватало в детстве, и его будут любить таким, каков он есть, а не за достижения. И вот установка жены толкает его назад, в детское положение. Такого рода «поддержка» в карьере может спровоцировать невротические симптомы, психосоматическое заболевание или, разумеется, несчастливый брак.

Некоторые молодые женщины настолько уверовали в идею «единения», что намеренно удерживают себя от эмоционального и интеллектуального развития. Одна молодая мама рассказывала мне, что изучив философские труды, начала подвергать сомнению свои старые, туманные взгляды на жизнь. Новый интерес захватил ее, но доставил ей немало беспокойства. «Я не могу делиться этими идеями с Джоном, — вздыхала она, — он считает их полной чушью. Мы вместе учились в колледже и были так близки друг другу. Я боюсь продолжать двигаться в этом направлении. Такое чувство, будто я его предаю. Не повредит ли это нашим семейным отношениям, если я стану развиваться в сторону от него, в новом направлении?»

Это была весьма одаренная девушка, которая считала, что должна остановить собственный рост, если партнер по браку не будет разделять ее интересы. Этот страх не только беспочвен, но в действительности справедливо обратное. Если она закроет дверь своей интеллектуальной любознательности, то закончит негодованием в адрес мужа и обвинит его в своей скуке и недовольстве. Именно подобного рода мученичество, предательство собственных интересов с последующим поиском виноватого в лице партнера и рушит браки. Когда каждый может позволить себе и другому развиваться, двигаться к вершинам личностного потенциала, даже если направления несколько разнятся, их отношения в результате обогащаются новыми перспективами. Если один стал счастлив и доволен, он сумеет сделать счастливее другого. Начав испытывать уважение к самому себе, он способен больше уважать и другого.

Проблема в том, что молодых людей приучают к одной банальности: для хорошего брака чрезвычайно важны общие интересы. Вообще-то, не столь важны общие интересы, сколько сходство базовых ценностей. Если два человека не могут договориться о том, что хорошо, а что плохо, то общее хобби им вряд ли поможет.

Например, традиционные установки по отношению к деньгам могут стать источником серьезных трений в браке. Если один партнер воспитывался в традициях старомодного целомудрия среднего класса и считает безнравственным покупать то, за что не может заплатить в твердой валюте, а другой (в тон современному американскому образу жизни) настаивает на мудром решении приобрести сейчас, а заплатить потом, то их ожидают проблемы.

Возьмем другой пример: муж, разделяя политические убеждения с единомышленниками, стремится внести свой скромный финансовый вклад в общее дело. Жена, со своей стороны, полагает, что благотворительность начинается (и заканчивается) дома. Результат — проблемы.

Или возможно, муж считает, что цель жизни в удовольствиях, а дети — лишь побочный продукт, никак не совместимый с его свободой. А для жены дети — единственное, ради чего стоит жить. Он хочет продолжать жизнь перекати-поля, у нее глубокая потребность пустить корни.

Но если супруги разделяют базовые установки по отношению к жизни, они могут позволить себе разницу интересов. Общими для них естественным образом будут совершенно определенные интересы: благополучие детей, совместное решение экономических и социальных вопросов семейной жизни. Человек, в достаточной мере эмоционально зрелый, чтобы любить другого ради него самого, а не просто из-за потребностей, которые тот может удовлетворять, будет заботиться о росте своего партнера. В таком браке разница интеллектуальных интересов ни в коей мере не угрожает взаимоотношениям. Партнеры обогащают этим друг друга, взаимно дополняют видение жизни новыми гранями, и именно брак — способ такого понимания противоположного пола, которого в других отношениях достичь бы не удалось.

Вот простой пример того, как самотерапия помогает развеять некоторые существующие мифы о супружестве. Однажды подруга дала мне послушать пластинки с записями народных песен на идише в исполнении Теодора Бикеля, и я провела чудесный день, проигрывая пластинку раз за разом и восстанавливая в памяти обрывки древнего языка, который понимала будучи совсем маленькой, — перевод и транслитерация на обложке очень мне в этом помогали. Некоторые песни были шуточные, и я смеялась от души, некоторые печальные, так что ком подкатывал к горлу. Я не могла дождаться, пока Берни придет с работы: так хотелось поделиться с ним своим удовольствием. Берни, лучше меня владеющий идишем, мог по достоинству оценить те трудноуловимые нюансы текстов, которые терялись при переводе. Я ждала с нетерпением — так хотелось порадоваться вместе с ним и за него.

Как подобает хорошей жене, я сдержалась и не стала совать ему под нос пластинку в первую же минуту после того, как он переступил порог дома. Признаюсь, я сгорала от нетерпения весь ужин, но дождалась, пока он закончит есть, расположится на диване и возьмется за вечернюю газету, и только тогда включила проигрыватель. Берни отложил газету и стал вежливо слушать.

— Ну разве не чудесно? — спросила я воодушевленно.

— Очень мелодично.

Но он не смеялся так искренне, как я ожидала, во время смешных песен.

— Вот подожди, сейчас будет еще одна, — провозглашала я, а потом: — Следующая просто великолепна. Но его внимание так или иначе стало затухать, и через минуту-другую я увидела, как он снова уткнулся в газету.

— Разве ты не хочешь послушать вторую сторону? — Я была в шоке.

— Ну, знаешь, на сегодня, наверное, достаточно, — сконфуженно ответил Берни. — Ты ведь знаешь, я не схожу с ума по народным песням.

Я знала это, как и то, что Бикель не профессиональный певец, а просто прекрасный актер, который знает, как спеть, чтобы на глаза навернулись слезы. Но несмотря на это знание, я была в таком бешенстве, что, казалось, могла бы убить Берни. Я даже побоялась говорить из страха, что скажу слишком много (когда сомневаетесь, лучше ничего не предпринимайте), поэтому поскорее покинула комнату, чтобы дать волю гневу в одиночестве. И вдруг в моей голове молнией пронеслась сумасшедшая мысль: «И зачем я только выходила замуж за еврея!» То есть какой смысл жить с евреем, если он не желает разделять со мной язык?

«Ну уж эта мысль точно неразумна», — определила я сразу же, не успев додумать ее до конца. Правда, отец всегда предостерегал меня от брака с человеком, не придерживающимся моей веры, но я никогда не обращала особого внимания на его слова. В свое время у меня были молодые люди — не евреи, и в одного или двух Из них я была по уши влюблена. Разумеется, я выходила замуж за Берни не из-за его этнического происхождения. Я вышла бы за него, даже если бы он прилетел с Марса и у него была бы зеленая кожа.

Через некоторое время мой гнев поутих, но я уже знала, что получила задание па будущее: мне предстояло исследовать эту необычную невысказанную жалобу — она явно была неадекватной реакцией. Шаг 1.

На следующий день я несколько часов провела с подругой, по совместительству являющейся Хорошей Слушательницей для меня. К тому времени я уже была вполне благодушно настроена к Берни, но вместо того чтобы не будить спящую собаку (мне уже было известно, что нельзя позволять себе подобной роскоши), я сознательно завела разговор о происшедшем: «Вчера у меня случилось нечто странное, и хотелось бы в этом разобраться». С этими словами я поведала ей о своих переживаниях в связи с песнями Теодора Бикеля. Я описала в ярких красках, как ждала весь день, чтобы разделить свои впечатления с Берни, как меня расстроило его поведение и что я пережила после всего этого. В конце концов ярость к Берни закипела во мне с новой силой. Я сделала Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию.

Шаг 3. Что еще я чувствовала непосредственно перед тем, как разозлиться? Я вспомнила, что прямо перед тем, как перевернуть пластинку на другую сторону, когда я бросила взгляд на Берни, он сидел, уткнувшись носом в свою газету. Что я почувствовала? На самом деле я не сильно удивилась. Даже несмотря на то, что он слушал, я чувствовала, что он делал это из вежливости. Мне хотелось заставить его послушать хотя бы еще одну песню: в глубине души я продолжала надеяться, что следующая песня все-таки заставит его откликнуться. Перед тем как меня захлестнул гнев, я почувствовала не столько разочарование или удивление, сколько горечь лишения. Я чувствовала себя обманутой, как ребенок перед взрослым, который отказывается дать ему то, в чем он отчаянно нуждается.

Шаг 4. О чем мне это напомнило? Когда еще я чувствовала себя подобным образом обманутой? Когда я умирала от желания поделиться своим воодушевлением по поводу какого-то открытия? Неожиданно я вспомнила, что значит

быть маленькой девочкой без матери: как увлекательно было учиться читать — никто этим не интересовался; как я приносила домой из школы маленькие, но такие важные, на мой взгляд, поделки — никто не удосуживался на них взглянуть. На миг я снова оказалась маленькой девочкой, которая в порыве энтузиазма сталкивается с равнодушием взрослых, не разделяющих его из-за занятости собственными проблемами. Ведь я чужой ребенок. Учитель дал мне золотую звезду за правильный ответ? Подумаешь, большое дело. Этот голод, чувство депривации, причинял мне гораздо больше боли теперь, чем в те далекие дни. Тогда я была слишком занята, пыталась хоть как-то справиться с обрушившимися на меня несчастьями, и у меня не было времени остановиться и оглянуться — что не так? Дети слишком практичны, чтобы быть философами. Они избегают чувств и мыслей, с которыми трудно справиться, к которым нужен особый подход. Всю свою энергию они тратят на выживание в этом чрезвычайно сложном мире.

Теперь я повзрослела и могла позволить себе почувствовать, пусть запоздало, депривацию, которую так долго принимала как нечто вполне естественное. Через несколько минут чувство лишенного ребенка прошло, и я снова оказалась в своем безопасном, взрослом «я».

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь мне стало понятно, что вчера произошло. Более того, оглянувшись назад, я вспомнила, что проходила через все это с Берни уже не раз. Как и большинство людей, я ожидала, что наша совместная жизнь исправит мое прошлое, перепишет его заново, возместит все, что я упустила. Я ожидала, что Берни разделит мой энтузиазм, как любящая мать разделяет восторги своего ребенка, который только начинает открывать окружающий мир. Она готова часами разглядывать его рисунки, которые он приносит домой из школы, гордится его успехами в чтении и письме. Она счастлива, наблюдая за его интеллектуальным и эмоциональным развитием.

Теперь я вспомнила, как мне было трудно в первые годы супружества принять тот факт, что Берни никогда не берет в руки романы; свои тщетные попытки делиться с ним восторгом по поводу любимого писателя, разочарование от всех этих неудач… Постепенно, спустя годы, я научилась принимать разницу наших интересов, ценить (каждый раз, когда он растолковывал мне какое-нибудь интересное научное понятие или я делала для него то же самое в гуманитарных областях) то, насколько обогащают нашу жизнь эти различия, вносят в наши отношения новое измерение. Так что теперь умом я поняла, что пока мы совпадаем в базовых ценностях и сходимся во взглядах на важные вещи, не столь важно, если он не разделяет мой интерес к народной музыке. И все же время от времени ребенок внутри меня требует родителя, соучаствующего всем моим радостям, разделяющего все мои вкусы. После того как я сняла этот слой и на мгновение увидела одинокого, депривированного ребенка, каким была раньше, мне не нужно было больше ненавидеть Берни за равнодушие к моим увлечениям. Иногда я все еще ловлю себя на том, что пытаюсь убедить его посетить какое-нибудь мероприятие или прочесть явно неинтересную ему книгу, но потом вспоминаю, что уже давным-давно выросла, и могу посмотреть эту оперу, прочитать этот роман самостоятельно. Я могу поделиться с Берни своим опытом, отобрав специально для него то, что действительно ему понравится.

Скрытый гнев

Я так часто описываю гнев как псевдоэмоцию, внешнее чувство, используемое для прикрытия других, скрытых чувств, что студенты порой спрашивают меня: «Всегда ли гнев является неадекватной реакцией? Когда мы рассержены, всегда ли это означает, что мы прячем что-то от самих себя?» Отвечу на этот вопрос: «Нет». Существует свое время и место для подлинного, адекватного гнева. Например, любой цивилизованный человек на несправедливость и жестокость отвечает гневом. Человек — нечто большее, чем создание, сформированное окружающей его средой: сам он тоже способен менять среду. Здоровый гнев может мотивировать его на конструктивное действие, которое способно улучшить место, где он живет.

Но очень часто гнев используется для прикрытия других чувств, хотя сам он может утаиваться под чем-то другим. Для некоторых гнев становится чем-то вроде стереотипной реакции, удобной маскировкой для самых разных эмоций: они всегда готовы легко выйти из себя. Когда-то давно они обнаружили, что гнев несет меньше вреда для их самооценки, чем беспомощность, страх, зависимость, тревога, стыд, вина и пр. Женщина, чья история описана в главе «Как прекратить играть в опасные игры», относится именно к этому типу людей. Она прикрывала страх неприязни гневом и каждый день находила для себя новый повод, чтобы позлиться. Если вы замечаете за собой, что слишком часто сердитесь по пустякам, спросите себя, не является ли это вашей стереотипной реакцией на любой опыт. Дождитесь удобного случая, чтобы провести расследование: в следующий раз почувствовав гнев, рассмотрите его как неадекватную реакцию, прибегните к самотерапии и узнайте, что вы от себя прячете.

Некоторые люди наоборот сталкиваются с другой проблемой. Мы боимся чувствовать гнев и идем на многое, чтобы его избежать. Некоторые из нас, конечно же, с легкостью срываются на собственных детях, и как правило не тогда, когда они дают истинный повод для этого. Дети — наши естественные жертвы: они продолжают любить нас, несмотря ни на что.

Точно так же как язва желудка зачастую бывает вызвана скрытой зависимостью (см. главу «Скрытое стремление к зависимости»), колит, по всей видимости, типичен для людей, которые скрывают слишком много гнева. Жертвой самого трагичного случая, о котором мне довелось прочитать, был маленький мальчик, чья мать с преувеличенным чувством собственничества и склонностью к манипуляциям постоянно фрустрировала ребенка под видимостью исключительной материнской любви. Этот ребенок, которого вечно ограничивали и удерживали от развития и экспериментирования с жизнью, что является его естественным правом по рождению, не мог позволить себе ненавидеть мать, от которой так сильно зависел. Его госпитализировали с острым язвенным колитом в крайне тяжелом состоянии. По прогнозу истории болезни ребенку грозила смерть.

Это исключительный по драматичности случай, однако немало людей страдают от различных невротических симптомов из-за своего скрытого гнева. В главах «Детективная работа в самотерапии» и «Значение самопринятия» можно найти подробное описание, как депрессия и головная боль могут маскировать гнев.

Вот еще одна похожая история. Одно время мы жили в доме, где гостиная соседки примыкала к нашей спальне. Мы обычно ложились спать довольно рано, а в ее привычке было засиживаться перед телевизором допоздна. Если она открывала окно, то у нас возникало чувство, будто телевизор находится прямо в пашей комнате. Мало того, что мы были вынуждены разделять ее ужасный выбор телепрограмм, мы не могли заснуть. Тем не менее у нас с ней были вполне нормальные отношения, и если мы звонили и деликатно просили ее закрыть окно, она всегда это делала. Никаких проблем, можете подумать вы.

Но вот что странно, каждый раз, когда я лежала ворочаясь без сна, пытаясь отвлечься от звуков этой дьявольской машины, мне требовалось собрать все свое мужество, чтобы подойти к телефону и выразить свою смиренную просьбу. Каждый раз я откладывала это до последнего. Может, она сама вспомнит об открытом окне? Может, ей наскучат однообразные программы, и она отправится в постель? Как она может это терпеть? Неужели ей не нужен сон? Рано или поздно отчаяние вынуждало меня звонить ей, и тогда, с момента когда я подходила к телефону и до того, как все завершалось, я страдала целым набором тревожных симптомов: сердцебиение, обильное потоотделение, прерывистое дыхание, трясущиеся руки. Потом я делала огромный вздох облегчения и, возвратившись в постель, чувствовала себя только что прошедшей через ужасное испытание. Берни, узнав о моей проблеме, предложил делать эти звонки сам. Но и тогда я лежала, вся сжавшись, прислушиваясь, мысленно складывая обрывки его речи и страдая от тех же симптомов, будто говорила с ней сама.

Однажды ночью, в очередной раз пытаясь набраться сил для предстоящего телефонного звонка, я впервые присмотрелась к симптомам тревожности и спросила себя: «Чего я боюсь?» У меня не было ответа. Это означало, что пройден Шаг 1. Заметить неадекватную реакцию. Я боялась, что соседка откажется выполнить мою просьбу? Нет, она всегда закрывала окно, когда мы просили. И даже если бы она мне отказала, что с того? Что бы тогда случилось?

Я сознательно медленно подошла к телефону, взяла в руки трубку, и наступила очередь Шага 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Я испытывала ужас, не понимая, чем он вызван.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Прямо перед осознанием необходимости звонить, что я почувствовала? Раздражение. Почему нам всегда приходится просить ее закрыть окно? Почему она снова и снова ставит нас в это неловкое положение?

Шаг 4. О чем мне это напомнило? Она вела себя бестактно во многих ситуациях. Никогда не знаешь, какую гадость она скажет или сделает в следующий момент, да еще и с такой невинной улыбкой, будто хочет сказать: «Кто, я?! Да у меня и в мыслях не было ничего подобного. Да будет тебе, не дуйся». Всех соседей от нее тошнило, и у меня часто возникал вопрос: такая ли она глупая, какой прикидывается, или это просто отвратительность ее натуры? Может быть, эта внешняя тупость служила лишь прикрытием подлинных мотивов, маскировкой для того, чтобы избежать последствий ее возмутительного поведения? Мы предпочитали говорить друг другу: «Ну, ты ведь знаешь Эллен. Она до того глупа, что ее просто нельзя принимать всерьез». Я не могла на нее злиться, так как никогда не считала ее равной себе.

Теперь я мысленно говорила себе: «Моя проблема с Эллен в непредсказуемости ее поведения. Я никогда не знаю, как она отреагирует на мою просьбу. Иногда она относится к ней любезно: „О, я совсем забыла что уже так поздно. Простите“. Но временами она могла реагировать так, будто я посягаю на данные ей Богом права. Пятая свобода: свобода слушать телевизор. А как насчет моей свободы от телевизора? Разве у меня нет прав?»

И вдруг я осознала свое скрытое чувство: я боялась услышать в ответ что-нибудь оскорбительное и разозлиться на нее за это. Из-за сильной неприязни к ней я чувствовала опасность подлинного гнева: он мог быть слишком сильным. Ну вот, пожалуйста, моя старая проблема, боязнь гнева. Я осмелилась отдать себя на волю гнева, и через несколько секунд он прошел. Вместе с ним прошли и симптомы тревожности. Набирая номер Эллен, я хорошо отдавала себе отчет, что могу застать ее в одном из несносных настроений, которое вызовет мой гнев, но в случае необходимости я была готова на этот шаг. Никто от этого еще не умирал.

Вообще-то, в тот вечер она была вполне цивилизованной и любезно снизошла до того, чтобы позволить мне поспать, избавив меня от необходимости чувствовать гнев, который так меня страшил. Впоследствии, звоня ей с просьбой приглушить телевизор, я никогда больше не ощущала симптомов тревожности.

Однажды, около года спустя я встретилась с Эллен у дома, и она все время отпускала колкости под прикрытием дружеской болтовни. Мысленно я твердила себе, что она так глупа, что ее не стоит принимать всерьез и пр., а наш пинг-понг тем временем продолжался, доведя меня до полного истощения. Уже дома я стала рассказывать об этом Берни:

— Она ведет себя, как ребенок! Ни за что не поверишь, что она сказала!.. А я сказала… И потом она сказала…

И я продолжала в том же духе, не в силах остановиться, дословно пересказывая ему весь этот бред, как одержимая. И вдруг до меня дошло, что я крайне взволнована.

— Не знаю, почему я опустилась до спора с ней, — сказала я.

— Я тоже не знаю почему, — сухо заметил Берни.

— Странно, почему я так огорчена? Почему отношусь к этому так серьезно? Она же просто дурочка. Что меня так беспокоит?

Я никак не могла отдышаться.

— Что я боюсь почувствовать?

И в следующий момент я поняла, что: гнев. Впервые я позволила себе дойти до состояния совершенной ярости с этой невыносимой женщиной. (Берни прибавил, что давно пора.) Я рвала и метала, вспоминая все оскорбления, сказанные Эллен в прошлом, все ее отвратительные поступки, то, что раньше я всегда высмеивала. Наконец-то я осмелилась выпустить свой гнев на свободу. Немного погодя я остыла и почувствовала себя новым человеком. Нет ничего лучше честности с собой!

Теперь я знала, какими были мои истинные чувства к Эллен: не спокойное ощущение превосходства, позволяющее иронизировать по поводу ее детских выходок, а просто гнев. Все это время ей многое сходило с рук из-за моего страха перед собственным скрытым гневом. Отныне я выработала новую линию поведения с ней. Я не могла открыто ссориться с ней или быть явно грубой, но могла, что я и сделала, избегать ее, как чумы. Я знала о своей старой слабости, боязни гнева, но теперь могла предсказывать собственное поведение. Эта женщина всегда искушала меня разозлиться, и я могла избавить себя от внутреннего конфликта, держась от нее подальше. Я предусмотрительно и открыто избегала ее, проявляла подчеркнутую вежливость, даже если она этого не понимала, и разрешила эту проблему. Одно из огромных преимуществ самосознания — это вновь обретенная способность не давать в обиду своего внутреннего ребенка. К чему искать неприятностей?

Иногда один гнев используется для прикрытия другого гнева. То есть вы думаете, что сердитесь на одного человека, но на самом деле боитесь рассердиться на другого. Так отец может выпустить пар, накричать на своих детей, когда на самом деле взбешен поведением жены. Или он может придраться к жене, придя домой с работы с грузом сдерживаемого гнева, который направлен на начальника и который он целый день не осмеливался почувствовать. Если хотите узнать о том, как направить свой гнев по безопасному пути, обратитесь к главе «Как безопасно почувствовать „опасную“ эмоцию». Лучше всего для этого подходит техника письма.

Как-то раз Берни принес домой симпатичный ножичек с зубчиками на лезвии, специально предназначенный для резки помидоров. Увидев его в витрине магазина, он не смог устоять от соблазна и купил его для меня. Я постаралась быть вежливой, но благодарности не испытала, и боюсь, что это было заметно. Берни удивился моей неблагодарности и слегка обиделся, но я не могла объяснить, почему его маленький подарок вызвал у меня вместо радости раздражение. Немного погодя я обратила внимание на ноющую боль в зубах, и мне стало понятно, что мне предстоит приступ головной боли: явный показатель того, что я от себя что-то скрываю. Я испытывала мучительное напряжение, но не могла точно распознать эмоцию. Здесь вполне уместна техника письма, поэтому я закрылась в ванной на несколько минут и вот что записала:

«Зубы ноют. Начинается головная боль. Сказала Б., что я не покупаю того, что нужно мне. Не покупаю для себя кухонную утварь. Почему? Я не потакаю своим прихотям. Не позволяю себе роскоши. Почему? Считаю, что можно обойтись и без этого, если только покупка не нужна по-настоящему. Я не настоящий кулинар? Как со швейной машинкой? [Я годами откладывала покупку машинки, потому что не люблю шить. В конце концов купила допотопную подержанную машину с ножным приводом, потому что боялась, что новая слишком обяжет меня к шитью, а потом сшила на этой рухляди все домашние занавески и покрывала и даже несколько платьев для девочек.] Вина из-за отсутствия умений? Неполноценность? Стыд? [Обратите внимание, все эти вопросы перечислялись в попытке вызвать новую эмоцию. Чувствуя неудачу в одном направлении, я тут же обращалась к какому-то другому.] Не пытайся быть для меня „хорошим“, делая то, что хочешь сделать для себя. Ты не знаешь, что мне нужно. Считаю, что Б. импульсивной покупкой выдал свое лицемерие? Непонимание моих настоящих потребностей? Равнодушие к моим потребностям? Что я почувствовала? Возмущение. Фрустрацию. Своими бессмысленными покупками ты мешаешь мне покупать то, что нужно. Не „давай“, не зная. Лучше ничего не давай. Чувствую, будто меня обманули. Подарок не от чистого сердца вызывает раздражение. Гнев? Сразу вспоминается отец. Что он мне „давал“? Проявил такую нежность, обнял меня за плечи. [В этот момент в голове возникла живая картинка из детства: я, маленькая девочка, сижу рядом с отцом на сиденье, мы едем куда-то в поезде. Я начинаю дремать и прислоняюсь к нему. Он кладет свою тяжелую руку мне на плечо, и я вся сгибаюсь в неудобном положении от ее тяжести, никак не удается расслабиться.] Мне было жутко неудобно, но я просто не могла себе позволить это показать. Я должна испытывать благодарность за любое проявление нежности, даже в самый неподходящий момент. Теперь напряжение в челюсти постепенно проходит. Как я себя чувствовала тогда? Мне очень нужно было, чтобы папа не заметил моего напряжения. Чтобы он думал, что мне удобно. Боялась, что он отодвинется от меня, лишит своей нежности. Изголодавшийся по любви ребенок. Приходилось лицемерить, чтобы ее получить. Отец так нечуток. Эгоистичен. Лишен воображения, как ребенок. Я, его маленькая дочь, тогда была взрослее него. Упустила собственное детство. Отняли детство. Ребенок не должен задумываться о своих поступках, должен вести себя непринужденно, беззаботно. Принимать любовь безвозмездно, не плести интриг ради нее. Отец как большой ребенок».

Таково было мое скрытое чувство: гнев к отцу. Через несколько секунд оно прошло. Боль в зубах и челюсти тоже утихла, я снова почувствовала к Берни любовь и смогла посмеяться над своими душевными муками по поводу кухонного ножа. Кстати, он оказался весьма удобным инструментом, и я пользовалась им с большим удовольствием.

А что же насчет гнева к отцу? Как всегда бывает со скрытым чувством, это касалось только моего внутреннего ребенка, который ненадолго осмелился на то, чего ни в коем случае не мог почувствовать много лет назад. Взрослая женщина, которой я теперь была, любила и понимала своего отца, отвечающего взаимностью в такой мере, на какую он способен. Чем чаще вы будете позволять проявляться рассерженному ребенку внутри вас, чтобы почувствовать, как он зол, тем больше времени вы будете способны на любовь.

Приложение I

Терапевтическое преподавание

Уже давно считается, что в обстановке интеллектуальных встреч люди не могут научиться тому, как трансформировать провальные паттерны, что только «терапевтические отношения» обеспечивают подлинные изменения. Я обучала техникам самопомощи сидящих за ученическими партами взрослых людей на протяжении десяти лет. Последующие контрольные исследования в сочетании с обратной связью от студентов показали, что участники этих классов учатся самотерапии (термин, предложенный Маслоу при личном общении) и показывают значительные признаки роста в своей повседневной жизни. Энтони Сьютич, редактор «Журнала гуманистической психологии», называет мой лекторский стиль «терапевтическим преподаванием».

Я занялась разработкой техники самотерапии девятнадцать лет назад в попытке избавиться от кратковременных рецидивирующих депрессий. Достигнув за два года поставленной цели, я с тех пор не прекращала заниматься самотерапией. За прошедшее время я утратила некоторые невротические симптомы, такие как синдром язвенной болезни желудка, боязнь кошек, компульсивное переедание и т. д. Что еще более важно, мне удалось добиться спонтанности в межличностных отношениях и получить свободу для реализации своего истинного потенциала — достижения, открывшие передо мной самые неожиданные перспективы.

Мои лекции проходят неформально, в диалоговом режиме, в атмосфере сердечности и юмора. Студентам не только можно, но и желательно прерывать меня в любой момент с комментариями и вопросами. Я снабжаю теорию конкретными примерами из моих личных опытов в самотерапии.

Как в Обществе анонимных алкоголиков и Синаноне[13], студенты легко отождествляют себя с лектором. Я не «авторитет», разговаривающий с ними свысока: пройдя через то же, что и они, я могу в точности описать, что чувствуешь, когда «вытаскиваешь» себя из проблем. Я не боюсь говорить о своих «плохих» чувствах, так что они набираются смелости, чтобы встретиться с этими же чувствами в себе. Если я способна переживать иррациональную эмоцию, действуя при этом рационально, если я могу чувствовать себя ребенком, но вести себя как взрослый, то и они могут. В любых хороших отношениях учитель — ученик существует элемент переноса. В моей аудитории учитель представляет собой успешного человека, который, хоть и борется с возникающими проблемами, делает это творчески и потому способен наслаждаться полноценной жизнью. Студент заимствует у учителя силу и отваживается на новый подход к жизни.

Чему же я учу? Скажем так: у каждого человека есть уязвимые зоны, где в силу особенностей его личной истории определенные эмоции, по-видимому, слишком опасны, чтобы их чувствовать. Всякий раз, когда какая-то текущая ситуация искушает вас почувствовать эту «запретную» эмоцию, вы стремитесь прикрыть ее фальшивой. И всегда, когда вы скрываете от себя какое-то переживание, псевдоэмоция обманом вовлекает вас в провальный паттерн: вы теряете способность руководствоваться разумом и опытом в решении возникшей проблемы.

Самотерапия — инструмент, позволяющий снять слой этой обманной эмоции-прикрытия и почувствовать лежащую под ним подлинную эмоцию. Вам не нужно понимать, почему так получилось (вы не психотерапевт себе), просто почувствуйте скрытую эмоцию, и вся картина предстанет перед вами в другом свете. Отважившись испытать свои подлинные чувства, вы видите людей такими, какие они на самом деле, а не в образе теней из собственного прошлого, вы слышите то, что они говорят, вместо того чтобы искажать или неправильно истолковывать их слова. Стоит вам пережить скрытую эмоцию, вы освобождаетесь, чтобы использовать свой опыт и разум для решения этой проблемы точно так же, как вы решаете другие в областях, оставшихся неповрежденными.

В каждой лекции я перечисляю пять шагов самотерапии, используя их для структурирования примеров из собственной жизни.

Как почувствовать скрытую эмоцию

Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию. Вы замечаете, что реагируете в той или иной ситуации эмоцией, которую ваш разум распознает как неуместную: «Почему мне так обидно? Я знаю, что он не хочет делать мне больно». Поскольку любая эмоция может использоваться для прикрытия другой, и фальшивая переживается по-настоящему, совсем как подлинная и уместная для данной ситуации, то неадекватную реакцию в процессе бывает трудно распознать, особенно для начинающего в самотерапии. Такого рода самоосознание чаще всего наступает, когда оглядываешься на прошедшее событие: «Не перестаю удивляться, почему я так рассердилась вчера. Она ведь всего лишь ребенок!»

Депрессия, тревожность, навязчивые мысли — все это относится к неадекватным реакциям ввиду своей неопределенности. Подобные состояния всегда служат прикрытием тому, что вы боитесь почувствовать. Напряжение, головная боль, такие физические симптомы тревоги, как затрудненное дыхание и сердцебиение, — все эти признаки указывают на наличие скрытого чувства.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Иногда вы сознательно стараетесь избежать неадекватной реакции («Глупо обижаться, он не хотел ничего плохого»), но вы должны почувствовать эту эмоцию, неважно, насколько неразумной она вам кажется. Короткого пути к подсознанию нет: нельзя почувствовать скрытую эмоцию, если не начать с внешней, которая ее прикрывает.

Иногда внешняя эмоция кажется опасной («Я так взбешена, что могла бы ее убить, — но она всего лишь ребенок!»). Вам вовсе необязательно воплощать свои неадекватные чувства в действие: мысли и поступки не одно и то же, их можно отделить друг от друга. Ваши чувства не обладают магической силой, не могут причинить вреда сами по себе. Всегда можно найти, куда излить свою внешнюю эмоцию: выговорите ее, запишите на бумагу, запритесь в ванной и выплачьте ее. Главное — не загоняйте внутрь.

Приступая к исследованию неадекватной реакции, которая произошла вчера, подогрейте остывшую эмоцию в разговоре с хорошим слушателем.

Допустим, вы пытаетесь выследить чувство, скрывающееся за головной болью. Станьте детективом, двигайтесь в обратном направлении, ищите зацепки. Когда начался симптом? Что тогда происходило? Как я себя чувствовал?

Шаг 3. Что еще я чувствовал? Непосредственно перед появлением внешней эмоции, что вы почувствовали? Речь идет не о скрытой эмоции, а о той, которую вы почувствовали на короткое мгновение, почти не обратив на нее внимания, о той, которую сразу же заглушила внешняя эмоция. Вы, к примеру, можете вспомнить вдруг, что почувствовали укол страха перед появлением внешней эмоции, гнева.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Когда вы подобным образом реагировали на аналогичную ситуацию? Что приходит вам в голову при мысли о произошедшем? Замечали ли вы когда-нибудь свое необычное отношение к проблеме такого рода?

Если это не пробуждает у вас скрытого чувства, спросите себя: «Какое я произвожу впечатление со стороны?» На время займите объективную точку зрения. Если бы вы были сторонним наблюдателем, оценивающим данную ситуацию, как выглядели бы для вас ваши действия?

Здесь, на 4 этапе ваш разум задает различные вопросы, пытаясь столкнуться с эмоцией, вывести вас из равновесия. Вы не ищете разумного объяснения своей неадекватной реакции, не пытаетесь найти мотивов провального поведения — вы не психотерапевт себе. Вы просто пытаетесь почувствовать скрытую эмоцию. Продолжайте, пробуйте разные идеи, пока одна из них не вызовет новую эмоцию. Вы узнаете в ней скрытое чувство, если она заменит внешнюю эмоцию, с которой вы начали свое расследование.

Шаг 5. Определить паттерн. Здесь вы не определяете базовый паттерн своей личности, не надо брать так широко. Просто постарайтесь осмыслить, что произошло? Какую именно скрытую эмоцию какой именно внешней вы прикрывали? Теперь вы предсказуемы для самого себя. В следующий раз, столкнувшись со сходной проблемой (снова возникнет соблазн почувствовать то же запретное чувство), вам достаточно будет вспомнить уже случившееся, и, скорее всего, вам не придется прибегать к прежнему, уже известному вам внешнему прикрытию. Вы будете свободны, чтобы экспериментировать с новым способом решения проблемы, вам больше не нужно действовать в старой, автоматической, провальной манере. Теперь, когда вы знаете свой паттерн (склонность прикрывать это конкретное скрытое чувство данным конкретным внешним чувством в определенных обстоятельствах), вы способны использовать разум и опыт, чтобы действовать, по крайней мере, столь же мудро, как в других, неповрежденных областях, где вам никогда не приходилось ничего от себя скрывать.

Каждая моя лекция рассматривает подход к самотерапии с разных углов зрения. Вот пример того, как личный опыт может стать материалом для иллюстрации метода. В лекции под названием «Скрытое сообщение ребенка» я объясняю, как ваши скрытые чувства могут вмешиваться во внутрисемейную коммуникацию.

Всякий раз, когда вы заглядываете внутрь себя и осмеливаетесь почувствовать свою истинную эмоцию, вы становитесь способными услышать сообщение вашего ребенка и узнаете, как на него отвечать. У меня был такой опыт. Однажды вечером, когда звук гремящих кастрюль и сковородок на кухне предвестил домочадцев о приближающемся ужине, моя старшая дочь прокричала из своей комнаты: «Когда мы будем есть? Я умираю от голода!» Мы всегда ужинаем в одно и то же время, поэтому ненужный вопрос и ее разъяренный тон прозвучал примерно следующим образом: «Что такое с обслуживанием в этом паршивом отеле?»

Естественно, я прикрикнула на нее: «Не ной, не маленькая, иди и помогай, если так торопишься» и т. д., и т. п. Этот обмен любезностями стремительно перерос в истерический дуэт. И лишь на следующий день я вспомнила, что мы проходим через все это снова и снова уже многие годы. Бедный ребенок просто ничего не может с собой поделать: жесткое расписание кормлений, составленное нашим педиатром, заставляло ее плакать и просить бутылочку еще когда ей было несколько недель от роду, и вот пожалуйста — этот плач продолжается до сих пор. Я понимала ее проблему, уже давно «проанализировав» ее неосознанную мотивацию. Но это ничуть не помогало мне справиться с ней ни раньше, ни теперь. Ее нытье меня изводило, и я не знала, как заставить ее замолчать. Здесь и был ключ. Если обычно вы неплохо ладите со своим ребенком, как это было у нас, и все время застреваете на одной и той же проблеме, то вполне вероятно, что вы что-то от себя скрываете. Почему я так груба с дочерью в подобных случаях? Это был Шаг 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Теперь я была совершенно спокойна и преисполнена решимости разобраться с проблемой, поэтому навестила подругу, у которой тоже есть дочь подросткового возраста, и рассказала ей свою историю. Не прошло и нескольких минут, как во мне снова закипел вчерашний гнев.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Туг память подсказала мне, что между моментом, когда дочь закричала из своей комнаты, и моментом, когда я рассердилась, я испытывала ужасное напряжение: будто она стояла надо мной с кнутом и подгоняла меня: вперед, вперед! Потом нахлынул гнев, напряжение спало, и я забыла про это.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Я помнила, как она плакала, прося бутылочку. Но это интеллектуальное понимание не помогало: я по-прежнему злилась («Она давно уже выросла, сколько можно плакать о бутылочке?»). О чем же мне еще это напоминало? Еда… Моя собственная привязчивость к еде… Навязчивое желание кормить семью. Что я должна была чувствовать много лет назад, когда малышка плакала от голода, потому что педиатр заставляла кормить ее строго каждые четыре часа?

Впервые я сознательно попыталась воссоздать эту сцену вместо обычных интеллектуализаций о ней. Мысленно я увидела перед собой картину: детская комната, я стою прямо за дверью, чтобы дочери не было меня видно, мои глаза напряженно следят за стрелкой часов в ожидании разрешенного времени кормления. Я помню, как она кричала, моя бедная малышка, и как я сама плакала вместе с ней: слезы беспомощности, фрустрации, тревоги, и… вины. Эта вина захлестнула меня такой болезненной волной, что я зарыдала, будто снова оказалась в той же обстановке. Скрытая вина заглушила собой весь гнев. Пятнадцать лет я сваливала ответственность на чужие плечи, обвиняя педиатра в том, что она морила голодом моего ребенка. Теперь, когда уже было поздно, я осмелилась почувствовать вину сама.

Шаг 5. Определить паттерн. Чувство вины длилось около минуты, а потом я увидела свой паттерн. Не всю картину моих взаимоотношений с ребенком, не мою базовую установку, связанную с едой — ничего глобального. Простой паттерн, состоящий в том, что всякий раз, когда дитя криком просит есть, старая скрытая вина поднимает голову и угрожает вырваться наружу, чтобы причинить мне боль. Сперва я напрягаюсь и начинаю бешено метаться, стараясь доказать себе, какая я хорошая мать, потом, когда напряжение становится невыносимым, я нахожу спасение в гневе. На следующей стадии я отыгрываю этот псевдогнев, что только выводит ее из себя еще больше. Это удесятеряет мою скрытую вину, которую я вынуждена скрывать за еще большим гневом и т. д.

Теперь, обнаружив свой паттерн, я стала предсказуемой для самой себя. Я могла, дождавшись случая, когда та же самая проблема повторится, попытаться справиться с ней другим способом. Я еще не знала точно, как поступлю в следующий раз. Само собой разумеется, месяц или два спустя я услышала привычную жалобу: «Когда мы сядем есть? Я умираю от голода!» И снова я почувствовала напряжение, но на этот раз, не дожидаясь, пока оно перерастет в гнев, я вспомнила свою скрытую вину. Теперь мне не надо было чувствовать ее заново, все, что я сделала, это вызвала ее в памяти. Мое напряжение немедленно спало, и интонация дочери сообщила мне совершенно другое. Вместо привычного: «Да что же такое с обслуживанием в этом паршивом отеле?» я услышала: «Мамочка, мне так плохо. Разве тебе все равно?»

Конечно, мне было не все равно. Безо всякого напряжения я немедленно отреагировала на ее потребность: «Сейчас, сейчас, дорогая. Ужин уже почти готов». Это было все, что ей хотелось услышать от меня, — и больше ни звука из ее комнаты!

В дополнение к лекциям в настоящее время я экспериментирую с Т-группами — это пробные группы по самотерапии. Групповая беседа строится в режиме «здесь и сейчас», члены группы внимательно отслеживают собственные неадекватные реакции, которые обеспечивают их домашней работой по самотерапии. Последующие групповые встречи предоставляют им благоприятную возможность для проверки их нового самоосознания.

Психотерапевты, работающие с некоторыми моими студентами, сообщали мне, что самотерапия, которой люди обучаются в обстановке класса, по-видимому, является хорошей подготовкой и дополнением к профессиональной терапии.

Приложение II

Как прекратить играть в опасные игры

В предыдущей статье[14] я описала свой метод самотерапии. С помощью этого метода я разработала несколько инструментов для а) распознавания опасных игр в браке, б) выявления скрытых причин для этих игр и в) изменения поведения таким способом, который дает партнеру возможность роста и позволяет еще больше обогатить отношения. В этой статье я опишу три основных взгляда на опасные игры, дам определенные подсказки, которые помогут самосознанию в играх, и в заключение представлю специфическую технику прекращения игры творческим, безопасным способом.

Игра родитель-ребенок

В моем представлении хорошим взрослым общением является способность выражать подлинные чувства одного человека к другому: а) не причиняя ему ущерба и б) без самоунижения. Большинству из нас приходится учиться этому искусству, оно не встроено в нашу культуру. И даже наоборот, во взаимоотношениях преобладает тема «подавление — подчинение», особенно между партнерами в браке.

Заимствуя терминологию Эрика Берна[15], партнер А действует как Родитель в отношениях с Б следующим образом:

а) Осуждая, критикуя, ругая, приклеивая ярлык. «Ты плохой, глупый, ненормальный».

б) Наказывая. «Как ты смеешь меня критиковать? Лучше я расскажу тебе о твоих грехах».

в) Унижая. «Меня не интересует, что ты хочешь сказать. Ты просто не способен ни на что стоящее».

г) Высокомерно, снисходительно, покровительственно. «Я понимаю твою проблему. Ничего страшного, дорогой, ты ничего плохого не хотел, и это самое главное».

Как реагирует Б на подобное обращение? Он обнаруживает, что ему трудно отвечать как уважающему себя, безвредному Взрослому. Взрослый может честно сказать: «Своим поведением ты заставляешь меня чувствовать раздражение (досаду, гнев, ярость, страх, тревогу, обиду, беззащитность, неполноценность, стыд, вину, смущение)».

Когда А ведет себя как осуждающий, наказывающий, унижающий или покровительствующий Родитель, Б обычно реагирует одним из следующих способов:

1. Напуганный Ребенок.

а) Покладистый. «Мне жаль, что так получилось. Прости меня. Ты полностью прав, а я совсем не прав. Пожалуйста, только не сердись. Я никогда больше так не поступлю».

б) Лгущий. «Это все недоразумение. Я не имел в виду ничего такого. Ты просто не понимаешь».

в) Жалобный. «Ты такой сильный, а я такой слабый. Пожалуйста, будь ко мне добр».

г) Шантажирующий. «Я так чувствителен, а ты так жесток. У меня будет болеть голова (депрессия, сердечный приступ). Ты разбиваешь мне сердце».

д) Отдаляющийся. «Это ни к чему не приведет. Я не могу с тобой разговаривать. Ты все равно не поймешь».

2. Бунтующий Подросток.

а) Дерзкий, грубый. «Меня не интересует, что ты говоришь. Заткнись».

б) Упрямый. «Мне все равно. Я тебя не боюсь».

3. Осуждающий, Покровительствующий, Наказывающий или Унижающий Родитель. См. выше. В этом случае и ответ на поведение А в качестве Родителя, Б маскирует Напуганного Ребенка внутри себя другим, еще более грозным Родителем. Тем самым он обманывает не только самого себя, но и А, который, оказавшись перед соблазном поведения Напуганного Ребенка, быстро находит новое прикрытие, раздуваясь до еще большего размера грозного Родителя. Это не на шутку пугает Б, и он в защиту усиливает своего Родителя, и т. д., и т. п.: в итоге два напуганных Ребенка до смерти боятся друг друга и притворяются Родителями, не позволяя друг другу действовать как Взрослые.

Я показала, как А при помощи Родительского поведения хитростью заманивает Б в роль Ребенка. Но эта система работает в обоих направлениях. Б, действуя как Ребенок, приглашает А быть Родителем. Пока Б остается Напуганным ребенком, А ведет себя как Хороший Родитель (покровительствующий, оказывающий протекцию), и, казалось бы, оба вполне счастливы. Однако успех такого брака — только видимость. Рано или поздно Б начинает испытывать дискомфорт из-за выпрошенного у А обращения с ним как с маленьким. В таком негодующем настроении он переключается с роли Напуганного Ребенка («Ты такой сильный, а я такой слабый») на роль Бунтующего Подростка («Да заткнись ты») или Осуждающего, Наказывающего, Унижающего Родителя.

Теперь А может реагировать одним из двух способов:

1. Он становится Плохим Родителем: осуждающим, наказывающим, унижающим. В этом случае Б принимается за работу «собирателя обид» (термин Эдмунда Берглера) и находит причины для ненависти к А. Если оба остаются слишком долго в этом положении, то брак заканчивается разводом. (Каждый затем женится на его (ее) противоположности: А находит другого Напуганного Ребенка, Б — другого Хорошего Родителя. Оба будут счастливы до тех пор, пока Хороший Родитель в каждом браке не превратится в Плохого, после чего они снова окажутся в прежнем положении.)

Альтернативой в тот момент, когда А становится Плохим Родителем, является ситуация, в которой Б отступает к Напуганному Ребенку (покладистому, лгущему, шантажирующему, отдаляющемуся), так что у А снова появляется шанс стать Хорошим Родителем. Потом все мило и чудесно до тех пор, пока Б в очередной раз не засомневается в своей униженной позиции и не решит взбунтоваться.

2. Они могут на некоторое время поменяться ролями. А играет Напуганного Ребенка для Родителя Б, пока не наберется достаточно сил, чтобы снова завоевать свою изначальную роль Родителя. Б, которому экскурс в небольшой бунт дал необходимое разнообразие, готов снова успокоиться в роли Напуганного Ребенка и наслаждаться благодушием Хорошего Родителя до следующего его (Б) приступа тревожности из-за зависимого положения.

Скрытый контракт

Теперь позволим себе взглянуть на супружеские отношения с другой точки зрения. Вот типичная картина. А крайне изменчив, красноречив, драматичен, временами даже театрален в выражении эмоций. Он (она) выжимает все, что можно, из своих внешних чувств, часто ничего не подозревая о его (ее) скрытых эмоциях. А женится на Б, у которого противоположный темперамент: спокойный, флегматичный, стоический, молчаливый, редко выражающий какую-либо эмоцию.

Обоих — А и Б — притягивает друг к другу по причинам, которые они отчасти понимают. «Я вышла замуж за Б, потому что у него такой ровный характер. Мой отец всегда был ужасно вспыльчив». «А привлекла меня тем, что она так полна жизни».

Главным условием скрытого, невербального брачного контракта является то, чтобы каждый оставался таким, каков он (она) есть, но на сознательном уровне каждый из них продолжает изводить другого, добиваясь перемен. А горько жалуется на излишнее спокойствие Б, его скрытность, некоммуникабельность, неотзывчивость па чувства А. Однако на скрытом уровне А боится любых перемен в Б и находит различные способы саботировать его попытки меняться:

а) Заглушает Б словесным потоком. «Ты никогда со мной не разговариваешь, я не знаю, что ты чувствуешь, почему ты не поделишься со мной своими мыслями, я ненавижу, когда ты сидишь с таким самодовольным выражением…» А продолжает в том же духе без остановки, не давая возможности Б вставить хоть слово.

б) Шантажирует Б своими страданиями. «Из-за того, что ты сказал, у меня теперь будет болеть голова (будет депрессия и пр.)».

в) Ведет себя как Напуганный Ребенок. «Ты ругаешься. Ты меня не любишь. Из-за тебя я чувствую ужасную вину (стыд)». А говорит все это не давая шанса Б высказать все до конца.

г) Ведет себя как Родитель:

1. Распекает. «То, что ты говоришь, ужасно. Тебе должно быть стыдно».

2. Помогает. «Ты ведь сердишься, не так ли? Я знаю, ты сердишься. Почему ты не хочешь этого признать? Почему бы тебе не быть со мной откровенным?» Здесь А пытается заставить Б выразить указанную эмоцию по требованию. Если Б последует этим указаниям, то его действия не будут спонтанными, если откажется, то сохранит свою первоначальную позицию молчания.

Со своей стороны, Б тоже старается на сознательном, видимом уровне, изменить А, в то же время на скрытом уровне прикладывая все силы, чтобы А остался прежним:

а) Охлаждает его пыл. «Не волнуйся ты так. Успокойся». Подобные комментарии, высказанные на пике интенсивности чувств А, имеют совершенно противоположное намерение их внешнему посылу: они либо усиливают волнение А, либо вынуждают его думать, будто ему пытаются заткнуть рот, благодаря чему драма разгорается еще сильнее.

б) Пытается игнорировать выражение эмоций А. Это провоцирует А преувеличивать и драматизировать с целью добиться хоть какого-то признания и реакции, что заставляет Б уйти еще глубже в пассивность, которая искушает А усилить драматичность, и т. д., и т. п. — порочный круг.

Иррациональные зоны

У каждого человека имеются уязвимые зоны, где из-за особенностей его истории личности он научился избегать переживания истинной эмоции и прикрывать ее другой, фальшивой или псевдоэмоцией. Всякий раз, обманывая себя подобным способом, вы заканчиваете неадекватным, провальным поведением. Я называю такие зоны иррациональными.

В «хорошем» браке иррациональные зоны партнеров редко совпадают. Когда вы чувствуете душевное спокойствие и ничего от себя не скрываете, то можете позволить себе принимать (от случая к случаю) иррациональное поведение своего партнера, особенно если он вам очень дорог. Его неадекватное поведение в таких ситуациях ничем вам не угрожает. Муж вовсю распекает детей, а жена думает: «Бедный, он так переживает из-за неприятностей на работе». Она избавляет его от детского присутствия — «Папа устал» — и находит способ его утешить. Даже если ей ничего не известно о его проблемах по работе, она может позволить ему быть иррациональным, способна принять как само собой разумеющееся, что у него есть на то свои причины, может ответить на его невысказанную потребность в утешении.

Но если она скрывает от себя какое-то чувство, — возможно, вину из-за собственной раздражительности с детьми или свою неполноценность в роли жены, — то прикроется возмущенным негодованием: «Как ты можешь обращаться так с бедными детьми? Не смей вымещать свои неприятности дома, на нас». Муж ответит еще большим гневом, при этом никто из них не осознает своих скрытых чувств, каждый реагирует на поверхностное, внешнее чувство другого, и стычка разгорается в полную силу.

Всякий раз, когда два человека ведут себя иррационально (прикрывают скрытую эмоцию неуместным, провальным поведением, псевдоэмоцией) одновременно, они не в состоянии договориться. Только когда один из них открыт своим истинным чувствам, он способен распознать и отреагировать на скрытый сигнал партнера. В приведенной выше истории раздражение мужа, направленное на детей прикрывало его чувство неполноценности в связи с ситуацией на работе. Его жена в состоянии душевного комфорта интуитивно сумела спонтанно отреагировать на его скрытый сигнал — потребность в утешении.

В «плохом» браке у обоих супругов совпадает слишком много иррациональных зон, — еда, деньги, секс, работа, отдых, власть и т. д. К примеру, еда символизирует для мистера В. любовь. Если у его жены нет скрытых чувств по отношению к еде, то ей нравится потакать его вкусам, она способна в моменты стресса предложить любимое блюдо, возможно считая немного странным такую переоценку значения еды, но нисколько об этом не беспокоясь. Но если еда и для нее является иррациональной областью, то, вполне вероятно, последует такой диалог:

Она: «Но печенка так полезна для здоровья». (Посмотри, какая я хорошая жена. Разве ты этого не видишь?)

Он, отказываясь к ней прикасаться: «Я терпеть не могу печенку». (Если бы ты меня по-настоящему любила, то знала бы, что мне это блюдо не нравится.)

Она, со слезами в голосе: «Съешь хотя бы маленький кусочек. Такая отличная печенка. Ну почему ты упрямишься?» (Если бы ты любил меня по-настоящему, то тебе нравились бы блюда, которые я готовлю.)

Ни один из них не способен принять иррациональное поведение другого; каждый, оставаясь глухим к скрытому сигналу партнера, может реагировать только на поверхностное, внешнее чувство, и они спорят. Муж чувствует себя беззащитным Ребенком в руках манипулирующего родителя, жена — отвергнутым Ребенком, чей Родитель не ценит ее по достоинству. Оба ведут себя как разгневанные Родители.

Как прекратить играть в опасные игры

Эрик Берн подробно рассказывает, как распознавать некоторые наши опасные игры, но слегка невнятен в описании способа прекратить их. Из историй, приведенных в его книге «Трансактный анализ в психотерапии», следует, что, когда один из игроков осознает свое участие в игре и внезапно, без проникновения в свои скрытые мотивы, прекращает игру, другой человек страдает, и их отношения рушатся. Собственные наблюдения и опыт привели меня к убеждению, что человек, который говорит: «Я понимаю, что играл в игру, и собираюсь прекратить это», и при этом не берется за исследование своих неосознанных причин участия в этой игре, просто меняет одну игру на другую: бросает старую, чтобы начать новую.

Следующий пример смены игры представляет собой гипотетический случай, собравший в себе элементы нескольких реальных. Жена говорит: «Я устала подбирать грязную одежду за своим мужем, которую он снимает и оставляет, где попало. Черт возьми, он обращается со мной как со служанкой! Теперь я понимаю, что все эти годы вела себя, как Родитель. Я могу ворчать и скандалить, но в результате всегда подбираю то, что он бросил. Неудивительно, что он не меняется: я обращаюсь с ним, как с Ребенком».

Без единой попытки узнать что-либо о своих скрытых мотивах, она приступает к «прекращению» игры. «С меня хватит, — говорит она твердо мужу. — Отныне, я буду оставлять твою грязную одежду там, где ты ее бросишь. Я буду стирать только то, что лежит в корзине для грязного белья. Если ты не изменишь своих привычек, то окажешься без чистой одежды».

«Получилось, — с ликованием сообщает она мне через некоторое время. — Ты бы видела, в каком он был шоке, когда увидел, что ему нечего надеть! Он бегал по дому в ярости, но я твердо стояла на своем. Теперь он, наконец, усвоил урок и кладет грязную одежду в корзину». Но я, проанализировав ситуацию, пришла к заключению, что она переключилась с одного варианта игры Родитель — Ребенок на другой. Раньше она была слабым ворчливым Родителем; теперь она сильный строгий Родитель. Ее муж раньше был непослушным Ребенком, теперь он хороший примерный Ребенок.

Я преподаю (и практикую многие годы) метод прекращения игры без смены одной игры на другую. В любой игре оба партнера проявляют иррациональность, у обоих есть скрытые чувства. Если один участник осознает свою иррациональную реакцию и решается почувствовать скрытую эмоцию, то он занимает описанное выше положение человека (см. раздел «Иррациональные зоны») в «хорошем» браке: он может отреагировать на скрытое сообщение другого и прекратить игру. Чем чаще он практикует подобное самосознавание и самотерапию, тем быстрее в его несчастливом браке наступают перемены к лучшему.

Когда другой человек иррационален, пытаться его урезонить — напрасная трата времени. Холодная логика не только бесполезна в данный момент, но и подливает масла в огонь: он стремится исказить ее и приспособить под собственную фантазию. Если он видит в вас сильного Родителя, то спокойное разъяснение ошибок прозвучит в его ушах критикой, бранью. Это неподходящий момент, чтобы спорить и выяснять, кто прав, кто виноват. Секрет в том, чтобы увидеть скрытый смысл под иррациональным внешним сообщением. Если вы сами в данный момент разумны, то интуитивно, спонтанно скажете «правильные» вещи: вы не играете ни в одну из опасных игр. Но если вы тоже от себя что-то скрываете, то вам необходимо почувствовать собственную скрытую эмоцию, и только тогда вы будете способны открыться его скрытому сообщению.

Когда ваш партнер иррационален, как вам узнать, не являетесь ли и вы иррациональным? Очень легко заметить, что его реакции неадекватны, но как вы оцените собственные? Вот некоторые признаки, указывающие на то, что пора исследовать собственные чувства:

а) Вы ненавидите человека, которого любите.

б) Вы одержимы мыслями о том, что он сказал или сделал.

в) Тревожность (вы боитесь, сами не зная чего.)

г) Депрессия.

д) Вы не можете принять ее (его) установку, она для вас неприемлема.

е) Вы испытываете эмоцию (гнев, страх, ревность зависть и т. д.) настолько сильную, что она невыносима.

ж) Вы питаетесь с ним объясниться, но почему-то общения не получается, вы натыкаетесь на каменную стену.

з) Вы реагируете неадекватной эмоцией (желание смеяться или плакать без видимой причины).

Любая из вышеуказанных реакций к тому, кто вам близок, дорог, к кому вы обычно испытываете самые теплые чувства, ясно указывает, что вы скрываете от себя какое- то чувство. Как только вы почувствуете эту скрытую эмоцию, внешняя эмоция — а — з — исчезнет без следа. Вам удастся найти способ справиться с ситуацией, точно так же как в другие моменты, когда вы уравновешенны и открыты истинным чувствам: вы спонтанно и интуитивно отреагируете на скрытое сообщение партнера вместо того, чтобы позволить сбить себя с толку внешним сообщением, являющимся, по сути, дымовой завесой.

Вот пример моего собственного опыта самотерапии в этой связи. Как-то в воскресенье, когда я мыла посуду после завтрака, мое внимание привлек муж, загружающий в машину свое парусное снаряжение.

— Почему ты так рано? — удивилась я, но взглянув на часы, с ужасом увидела, что стрелка уже перевалила за полдень.

— У меня сегодня гонка, ты помнишь? Мне уже пора уезжать, чтобы быть готовым к старту.

— Но ведь ты не обедал.

— Ничего страшного. Я могу и пропустить обед.

— Да, но почему ты не сказал заранее, что тебе придется выехать так рано? Я не вынула масло из холодильника, и теперь его трудно будет намазать на хлеб. Сэндвичи не получатся.

— Не волнуйся, мне не нужен обед.

— Но ведь нельзя без обеда. А что если будет штиль? Тебе придется застрять там на целый день. Может, возьмешь хотя бы яблоко и пару кусков сыра?

В этот момент я впервые услышала в его голосе нотку раздражения (до сих пор он терпеливо ходил из дома к машине и обратно, перенося паруса и прочее снаряжение, старательно обходя меня, пока я бегала за ним туда-сюда, как собачонка, и донимала вопросами):

— Нет, я говорил тебе раньше, что не хочу возиться с сыром, когда занимаюсь парусами.

— Тогда что же мне дать тебе с собой?

— Дай мне яблоко.

— ЯБЛОКО? — С каждым вопросом напряжение в моем голосе нарастало, и здесь я сорвалась на крик. — Что это за обед — яблоко? Тебе нужны силы, нужно мясо, протеин!

— Ладно, ладно. Забудь об этом.

И он уехал без единой крошки во рту, не взяв с собой даже яблока, и ОН НЕ ПОЦЕЛОВАЛ МЕНЯ НА ПРОЩАНЬЕ! А что если он утонет, и больше я его никогда не увижу? Вот так просто взять и уехать — что за бессердечное, бесчувственное создание!

Я возвратилась к раковине, проливая слезы ярости в воду для посуды. Так жестоко меня наказать только за то, что не был готов его обед! Вот чудовище. Он не заслуживает такой жены, как я, которая готова остаться дома и делать всю эту нудную работу, пока он спокойно развлекается. (Правда была в том, что я уже давно намекала ему, что парусный спорт вселяет в меня ужас, и я всегда испытывала облегчение, когда он находил мне замену в экипаже для парусных гонок.) Почему ему было не пойти на компромисс и не взять на обед фрукты и сыр? Раньше он часто так делал, когда я забывала про бутерброды.

Шли часы, а мои мысли продолжали вращаться по одному кругу, как заезженная пластинка, и я никак не могла отделаться от злости. В какой-то момент я даже начала анализировать его (старый способ защиты от встречи со скрытыми эмоциями). В детстве мать заставляла его есть то, что он не любил, всегда поднимала массу шума из-за еды. Вероятно, моя сегодняшняя плохо скрытая истерика напомнила ему о ней. Однако всем этим рассуждениям не удалось рассеять моего гнева. «Но черт возьми, прошло уже столько лет, он должен понимать, что перед ним не его мать!» Когда вы прячете что-то от себя, «понимание» другого человека не помогает вам принять его чувства.

Наконец мне стало ясно, что этот навязчивый гнев показатель того, что мне нужна самотерапия. Кроме того, я ненавидела человека, которого люблю, — еще один признак. Это был Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию. Шаг 2.Почувствовать внешнюю эмоцию. Это был гнев. Шаг 3.Что я почувствовала непосредственно перед возникновением внешней эмоции? Что я испытала, когда только заметила, что муж собирается уезжать, и что уже время обеда? Тревогу, будто случится что-то ужасное, если он вдруг не пообедает.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? В этот момент не надо пытаться понять, что вас побудило. Вы просто примеряете к себе одну за другой разные идеи в надежде найти ту, которая заставит вас почувствовать эмоцию, отличную от внешней. Я вспомнила другие случаи, когда забывала его обед, но тогда он охотно соглашался на фрукты и сыр. Это не помогло, я разозлилась еще больше: почему сегодня он повел себя так упрямо?

О чем еще мне это напомнило? О моем иррациональном отношении к еде. Я просто одержима Абсолютно Идеальной Диетой для свой семьи — все микроэлементы сбалансированы, все витамины присутствуют.

Когда вы застреваете на Шаге 4, и никакой новой эмоции вызвать не удается, попробуйте себя спросить: «Какое впечатление я произвожу со стороны?» И тут до меня дошло, что, когда муж отправляется в море, я частенько забываю его покормить. Это на меня так непохоже. Может быть, есть какие-то скрытые чувства, связанные с его увлечением парусным спортом? (Позже это привело к другому экскурсу в самотерапию, оказавшемуся весьма плодотворным.) Если взглянуть на всю ситуацию со стороны, с позиции постороннего человека, каких чувств можно ожидать от такого озабоченного вопросами питания человека, как я, который лишает еды собственного мужа? Вины? ВИНА! Вот оно, скрытое чувство. Подобно волне, оно окатило меня на несколько мгновений, а затем прошло, унеся с собой и гнев, внешнее чувство, с которого все началось. Скрытая эмоция не длится долго, хотя может быть весьма мучительной, и она всегда занимает место внешней эмоции.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь мне было ясно, что каждый раз, лишая своего мужа еды, я оказывалась перед искушением почувствовать вину и прикрывала это чувство псевдогневом. Раскрывая паттерн, подобный этому, вы не можете гарантировать, что он не вернется снова. Но предупрежден — значит вооружен. Теперь можно что-нибудь предпринять и этим себе помочь.

Вечером я извинилась перед ним за то, что забыла про обед, и рассказала, как мой гнев на самом деле прикрывал вину.

— Я не виню тебя за то, что ты рассердился, — сказала я. — Я вела себя очень неразумно.

— Но я не был сердит, — возразил он.

— Ты вылетел на улицу, даже не поцеловав меня на прощанье.

— Ты сама была так зла, что я не стал даже пытаться тебя поцеловать.

— Ты наказал меня: не взял с собой даже яблоко.

— Я просил у тебя яблоко. Ты сама мне его не дала.

Теперь все стало на свои места. Я чувствовала себя наказанным, отвергнутым Ребенком, но производила для него впечатление наказывающего, отвергающего Родителя. Он сторонится меня, когда я насильно пытаюсь его накормить, и чем дальше он отстраняется, тем сильнее я давлю. В этой области мы оба иррациональны.

Вполне предсказуемо, что когда-нибудь я снова забуду про его обед и опять прикрою свою вину гневом.

— Пожалуйста, в следующий раз, когда у тебя будет гонка, скажи мне точное время своего отъезда, чтобы я могла спланировать распорядок дня заранее.

На это Берни возразил, что мне не нужно беспокоиться об этом или чувствовать вину, так как его совсем не волнует какой-то пропущенный обед.

— Но это волнует меня, — объяснила я ему, — пожалуйста, помоги мне избежать подобной ситуации снова.

Он пообещал, что так и сделает, и иногда сдерживал свое обещание; но странное дело, после исследования этой скрытой вины мне так и не пришлось снова переживать псевдогнев. В следующий раз, когда он забыл меня предупредить, я вдруг подумала, что могу размягчить масло на плите и намазать его на бутерброд кондитерской кисточкой. Простое решение, но оно не приходило мне в голову, пока я была поглощена тем, что прятала свою вину. Мы продолжаем совершать бессмысленные, провальные действия, пока нам есть что от себя скрывать.

А что наша героиня в истории с грязным бельем? Допустим, что распознав свое ворчание и то, что она подбирает за мужем грязную одежду, как опасную игру, она обратилась к самотерапии. Ее внешней эмоцией в той ситуации является гнев: «Черт побери! Он обходится со мной, как со служанкой!» Возможно, она бы вспомнила некий значимый детский опыт и почувствовала скрытое чувство обиды или унижения. Тогда ее внешний гнев к мужу исчез бы, и вся картина выглядела по-другому. Она нашла бы новый путь решения проблемы. Возможно, муж перестал бы видеть в ней лишь рассерженного Родителя и согласился бы добровольно ей помогать. Или возможно, после самотерапии ей было бы не так сложно подбирать за ним одежду. Супруги вполне могут прекрасно себя чувствовать и сохранять чувство собственного достоинства, прислуживая друг другу по мелочам.

Скрывая что-то от себя, вы склонны искажать опыт. Отважившись почувствовать свою скрытую эмоцию, вы слышите, что люди говорят на самом деле. Вместо теней из собственного прошлого вы видите их уникальными, такими, какие они есть. Тогда вам удается прекратить играть и опасные игры.

Приложение III

Коммуникативный воркшоп с домашней работой по самотерапии: рабочий отчет

Хотя я и провела уже пятнадцать коммуникативных воркшопов, каждая групповая встреча учит меня чему-то новому, поэтому я считаю эту статью рабочим отчетом. Здесь нам предстоит обсудить, почему людям не удается общаться друг с другом, и как научиться общению.

Почему нам не удается общение

Американская одержимость идеей «единения» и легкость, с которой мы устанавливаем товарищеские отношения, носит по большей части поверхностный, а не подлинный характер, тонко маскируя наше отчуждение и одиночество в толпе. Мы научились использовать язык скорее для камуфляжа, чем для передачи истинных чувств другим. Почему мы не можем общаться?

Из наблюдений во время семинаров я прихожу к заключению, что люди делятся на две большие группы в соответствии с базовой жизненной ориентацией, в основании которой лежит их личная история.

I. Человек, продающий душу за любовь. Он представляет миру идеализированную картину себя в отчаянной попытке за воевать любовь и одобрение, которых жаждет. Он тщательно отсеивает любое выражение чувств или мыслей, которые противоречили бы этому образу: его жизнь — это ложь. К несчастью, его тайный страх «Что если они узнают меня таким, каков я На Самом Деле?» портит ему все преимущества, которые

дает ему популярность, восторг или любовь окружающих.

II. Человек, не доверяющий миру. Для него мир — опасное место, а люди в нем — враждебные существа. Он отвергает близкие отношения с внешним безразличием и холодностью и редко выражает какие-то эмоции. В основе такого поведения лежит страх причинить себе боль, за это он платит ценой навязанного самому себе одиночества, которое только подкрепляет его недоверие ко всем остальным, остающимся для него тайной.

В предыдущей статье «Как прекратить играть в опасные игры» я описала два личностных стиля общения: (А) различные способы манипулирования другими (игра Родитель — Ребенок) и (Б) скрытый контракт («драматически- флегматический» союз). Здесь я классифицирую эти стили по выделенным базовым группам.

I. Человек, продающий душу за любовь.

А. Ребенок, который искушает другого принять роль Родителя. Когда вы действуете в образе Ребенка, вы потакаете, лжете, шантажируете, бунтуете или отдаляетесь.

Б. Драматический тип, который излишне эмоционален, переигрывает в неистовой попытке обрести признание, но часто вызывает недоверие в своем партнере (см. Приложение II «Скрытый контракт»). Умоляя о реакции партнера, он топит его в потоке своих слов.

II. Человек, не доверяющий миру.

А. Родитель, который толкает партнера в роль Ребенка. Когда вы действуете в образе Родителя, вы смотрите на другого свысока, покровительствуете, наказываете, браните, запугиваете, объясняете, судите или унижаете.

Б. Флегматичный тип, который не доверяет драматическому типу и редко выражает чувства.

Структура коммуникативного воркшопа

Воркшоп включает в себя пятнадцать еженедельных двухчасовых сессий группы из шестнадцати человек. Ядро участников группы в удачных случаях, как правило, сохраняется в течение еще одного-двух воркшопов, дополняясь новыми участниками в начале следующих пятнадцати встреч.

Физическая структура

Группа гетерогенна: мужчины и женщины, противоположные типы (согласно описанным выше категориям) с разнообразным культурным и этническим происхождением. Супруги, а также родители и дети разделяются для участия в разных группах. Каждый член группы старается найти себе партнера из противоположной категории и естественным образом провоцируется на отреагирование каких-нибудь провальных паттернов. Когда он обнаруживает, что играет с незнакомцем в ту же «опасную игру», что и в «реальной» жизни, он образует необходимое для изменений самоосознание.

Структура вербального взаимодействия

В отличие от свободного общения в Т-группах или в группах встреч, рамки дискуссии коммуникативного воркшопа четко определяются и ограничиваются на первой же сессии. Участникам настоятельно рекомендуют общаться исключительно друг с другом; интеллектуальные и философские дискуссии, обсуждение личных проблем, как с людьми за пределами группы, интерпретации («игра в психиатра») хотя и не запрещаются специально, но не поощряются с самого начала. Члены группы вскоре начинают контролировать друг друга, открыто выражая скуку или раздражение всякий раз, когда разговор уходит слишком далеко в сторону от них самих, когда они не чувствуют полноценного вовлечения. Они учатся распознавать, в каких случаях подобный «посторонний» разговор является маневром, чтобы избежать непосредственной ситуации. Каждому участнику воркшопа выдается распечатка следующей инструкции:

«Цель воркшопа — научиться говорить другому, какие чувства он в вас вызывает, не унижая при этом его или себя. По достижении этой цели необходимость в посещении воркшопа теряется. В то же время обращайте внимание на любые возникающие здесь чувства и говорите о них: „Я чувствую досаду, раздражение, гнев, обиду, страх, тревогу, тоску, стыд, вину, печать, радость, сердечность, защиту“. Не дожидайтесь появления драматической, „важной“ эмоции. Замечайте малейшее чувство досады, беспокойства. Если кто-то описывает чувство, которое вы разделяете, говорите: „Я тоже“. Если вы боитесь выглядеть глупо, говорите об этом. Будьте максимально спонтанны. Единственный способ научиться полноценному общению — делать ошибки в группе».

Домашняя работа по самотерапии

В отличие от Т-групп, предназначенных, чтобы обеспечить опытом для подсознательного роста, коммуникативный воркшоп — продукт преподавания самотерапии (см. раздел «Терапевтическое преподавание») — основан на принятии индивидом сознательной ответственности за свое эмоциональное развитие. Участников инструктируют следующим образом:

«При получении от другого участника воркшопа отрицательной обратной связи расскажите ему, что вы чувствуете в связи с тем, что он сделал в отношениях с вами в данный момент (вы обижены, рассержены, пристыжены). Потом поговорите о своих чувствах к самой критике. Не спешите изменяться просто для того, чтобы угодить группе. Вместо этого возьмите возникшие чувства с собой и попробуйте дома использовать их в самотерапии. (Почему слова Джона так меня задели? Кого он мне напоминает? В каких ситуациях раньше я чувствовала себя подобным образом?) Выслушивая критику своего поведения на воркшопе, попробуйте установить, насколько часто вы ведете себя аналогичным образом в „реальной“ жизни; только тогда вы сможете окончательно решить, нужно ли вам экспериментировать с новыми поведенческими паттернами.

Будьте максимально спонтанны во время воркшопа. Позже спросите себя, общаетесь ли вы по-настоящему или просто „отреагируете“. Общение — это разговор о чувствах. Отреагирование — это стремление заставить другого человека вести себя определенным образом, получить над ним контроль, вместо того чтобы рассказать ему о том, какое воздействие оказывает на вас его поведение. Отреагирование в группе необходимо, иначе вы не сможете ничего узнать о самом себе. Понаблюдайте за собой после отреагирования, чтобы научиться впоследствии отличать этот паттерн. Обратите внимание, как ваше поведение воздействует на другого человека. Попытайтесь при помощи самотерапии раскрыть скрытый смысл паттерна для вас: когда-то он был жизненно важным, а сегодня он является провальным.

Единственным необходимым условием для участия в воркшопе является предварительное посещение лекций по самотерапии, обеспечивающих необходимым материалом, чтобы научиться техникам самотерапии».

Роль ведущего

В качестве ведущего, я являюсь сильной, поддерживающей, авторитетной фигурой, главным образом — учителем. От случая к случаю я действую в качестве модели для группы, реагируя на чувственном уровне на поведение студента в случаях, когда такая реакция может иметь терапевтическое значение. Инструкции:

«Ведите еженедельный журнал и высылайте мне его по почте перед следующей встречей. Пишите о чувствах, которые вам не удалось выразить в группе, о попытках самотерапии, сообщайте любую информацию личного свойства, чтобы помочь мне лучше вас узнать. Не подвергайте цензуре свои слова с целью придать написанному „правильную“ форму. Все, что говорится в группе, является сырым материалом, который нужен мне, чтобы учить, а вам, чтобы учиться».

Я использую встречи в группе для иллюстрации моих теорий о неудачах в общении, помогая участникам открывать другой способ обращения с проблемой, подобно тому, как это делается в семейной терапии. Я стараюсь дожидаться, пока будут выражены все эмоциональные реакции, часто вплоть до следующей сессии, чтобы не позволить интеллектуализациям эти эмоции перекрывать. Многие студенты прорабатывают свои проблемы с авторитетными фигурами, некоторое время испытывая ко мне негативные эмоции — страх, гнев, подозрительность, ревность. Я стараюсь не использовать материал для преподавания, если он вовлекает студента, проходящего через этот период. Студенты поддерживаются в выражении ко мне своих негативных чувств, так что они получают опыт выражения негатива без наказания, отвержения или вынужденного чувства вины или стыда. Терапевтический опыт подобного рода бывает необходимым для некоторых участников, прежде чем они становятся способны перейти к взаимодействию с другими.

Подкрепление опыта воркшопа

Запись. Каждая встреча записывается на магнитофон, и каждый участник может взять и прослушать запись дома. Некоторые из них переживают наедине с собой, пусть запоздало, ту эмоцию, которую не могли пережить в группе. Им дается другой шанс отреагировать на высказывания других. Некоторые студенты, приходящие на следующую встречу со словами: «Я так на тебя рассердился дома, когда прослушивал запись», постепенно учатся переживать чувства спонтанно в подходящее время на воркшопе.

Другой пример опыта научения: «Я пришла в ужас, когда услышала себя на пленке. Неудивительно, что я навлекла на себя такой гнев со стороны группы. Я не имела понятия, что могу так поступать с человеком».

Социальный период. Предполагаются социальные встречи участников вне группы после каждой еженедельной сессии (без ведущего), в ресторане или дома у кого-то из них. Это формирует еще одну грань во взаимодействии между участниками, опыт, вдохновленный Синаноном: люди, общающиеся в «реальной» жизни, встречаются потом на специальных сессиях, чтобы высказать свои обиды и внести ясность в отношения. («Когда мы сидели в кафе, мне вдруг стало так одиноко»; «Ты оскорбила мои чувства»; «Я рассердилась на твои слова».)

Терапевтическая среда

Коммуникативный воркшоп — это лаборатория, где студент может заняться отреагированием своих провальных паттернов, полностью положившись на учителя, который в случае необходимости не замедлит вмешаться, чтобы спасти жертву от чрезмерной боли, агрессора от чрезмерной вины. Это покровительство, предоставляемое сильной авторитетной фигурой, которая выдвигает требования к сознательной работе и росту со стороны студентов, ускоряет прохождение периода, требующегося для установления «семейного» чувства. И вновь я обращаю внимание на литературу по Синанону, где содержится логическое обоснование подобной терапевтической среды. (См. теорию Касриела в книге «So Fair a House: The Story of Synanon»).

Для обретения навыков общения на уровне Взрослого (с сохранением чувства собственного достоинства, без унижения другого) каждому человеку в жизни необходим опыт безопасного осуществления задач развития. Большинство из нас получали неполноценный опыт на этом пути: в силу особенностей личной истории некоторые проходят определенные периоды слишком быстро, другие перескакивают через какие-то важные этапы или так и не доходят до решающих стадий. Воркшоп предоставляет безопасное место для того, чтобы прожить пропущенное, он дает людям еще один шанс.

Чтобы получить эмоциональное вознаграждение от разных стадий развития, людям необходимо на самом деле прожить соответствующий опыт. Короткого пути нет: недостаточно просто понять, что мы пропустили в своей жизни. От нас требуется непосредственное вовлечение в отношения с другими, переживание чувств и выражение эмоций, соответствующих опыту. Прежде чем достичь Зрелости, каждый из нас должен успешно пройти свои психологические Детство и Юношество. Эмоциональные задачи каждого периода:

Детство. Доверять другому и чувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы раскрыть перед ним свой страх и беззащитность. Опираться на него в моменты слабости, не чувствуя себя униженным. Принимать помощь.

Юношество. Открыто выражать гнев, даже в том случае, если у вас имеются подозрения относительно его адекватности. Критиковать авторитетную фигуру, если считаете ее неправой. Смело решаться на новые способы поведения, рискуя оказаться неправым или выглядеть глупо, потерять любовь и одобрение. Пытаться общаться с незнакомыми людьми, которые не понимают вас, и которых не понимаете вы.

Зрелость. Принимать ответственность за собственные ошибки и предпринимать новые попытки. Открыто признавать свою вину, стыд, неуверенность вместо того, чтобы избегать их или взваливать вину на другого. Уметь, когда необходимо, высказать другому свои подлинные чувства, не унижая его или себя.

Цель коммуникативного воркшопа — предоставить возможность прожить стадии, пропущенные в «реальной» жизни. Меня удовлетворяет сознание того, что есть люди, которые воспользовались этой возможностью и теперь проявляют очевидные признаки роста.

Как мы затыкаем людям рот

Общение представляет собой двусторонний процесс. Помимо выражения своих чувств, мы должны позволять другим выражать их чувства для нас. Наблюдения из ворк- шопов позволяют мне сделать вывод о существовании определенного количества способов, которыми люди затыкают другим рот, прекращая коммуникацию:

1. Слишком поспешное объяснение; оправдание перед реакцией на чувство другого. (Скрытый смысл: ты не имеешь права это чувствовать.)

2. Утешение до реакции на чувство: «Не надо обижаться». (Глупо это чувствовать).

3. Снисхождение: «Расскажи мне об этом. Я хочу тебе помочь». (Мне все равно, что ты ко мне чувствуешь; ты не способен меня тронуть, я так силен, а ты так слаб.)

4. Шантаж: «Из-за тебя у меня головная боль, сердечный приступ, депрессия». (Я так восприимчив, а ты так бессердечен.)

5. Поспешная реакция: «Мне так жаль, я не хотел, я знаю, что ты должен чувствовать», еще до того, как другой человек получает шанс выразить свои чувства полностью. (Я не хочу об этом слышать. Будь добр, не чувствуй себя так больше.)

6. Интерпретация: «Ты так враждебен ко мне потому, что я напоминаю твою мать». (Мне все равно, что ты ко мне чувствуешь; твои чувства меня не трогают. Я такой умный, а ты такой больной.)

7. Наказание: «Да что ты говоришь! Позволь-ка теперь мне сказать кое-что о тебе самом». (Ну погоди же, мерзкая крыса, я до тебя доберусь. Ты еще пожалеешь, что посмел меня задеть.)

8. Маска глупости: «Прости, никак не пойму, о чем ты говоришь». (И не скажу, чтобы мне очень хотелось тебя понимать, так что лучше брось это дело.)

9. Сваливание вины на другого: «Это твоя проблема». (Мне плевать на твои чувства, ты меня ни капли не волнуешь. Я такой здоровый, а ты такой больной.)

10. Смена темы разговора, ответ на содержание вместо эмоции; вовлечение в интеллектуальную дискуссию, чтобы избежать реакции на чувство другого: «Это так интересно. Я уже обратил внимание, что для женщин характерна подобная установка по отношению к мужчинам. Как полагаешь, в чем кроется причина?» (Как личность, ты ничего особенного не представляешь. Не принимай себя всерьез.)

11. Игра в юриста: «Когда я такое говорил? Я не произносил этих слов». (Ты допустил ошибку в этой детали, что доказывает отсутствие у тебя права на подобные чувства.)

12. Обращение всего разговора в шутку остроумным замечанием. (Ты не стоишь того, чтобы принимать тебя всерьез.)

13. Строгий выговор: «Это очень грубо». (Ты невоспитанный ребенок, было бы ниже моего достоинства обращать на тебя внимание. Я не могу принимать твои чувства всерьез. Ты просто ничтожество.)

14. Выражение скуки или рассеянности: «Прости, но я не слышал, что ты сказал. Я задумался». (Твои чувства совершенно для меня не важны.)

15. Невозмутимый вид, отсутствие реакции. (Ты ниже моего достоинства.)

Как мы прекращаем стычку между другими

1. Вмешиваемся со своими неуместными чувствами: «Это напоминает мне о том, что случилось однажды со мной». (Вы двое меня абсолютно не интересуете. Заткнитесь и слушайте меня.)

2. Вмешиваемся с собственными уместными чувствами: «Меня это так расстраивает», — до того, как другие успеют выразить свои чувства полностью.

3. Отчитываем агрессора до того, как жертва исчерпала собственные возможности в защите.

4. Сопереживаем жертве до того, как она воспользуется шансом выразить свои чувства.

5. Слишком быстро меняем тему разговора, не давая другим шанса в достаточной степени исследовать свои чувства.

6. Выражаем скуку.

Человек, прекращающий столкновение других, иногда боится стать свидетелем сильных эмоций в силу особенностей личной истории. Вполне возможно, в детстве он чувствовал себя ответственным за урегулирование родительских отношений. Он до сих пор старается избежать этого старого чувства беспомощности попытками контроля поведения других.

Затыкая другим рот и пытаясь обрести полный контроль над чужой ситуацией, мы отгораживаемся от болезненного опыта.

Приведенный список, как и сама статья, является неполным, это лишь отчет о ходе продолжающейся работы.

Мюриэл Шиффман

Книга 1: Техники личностного роста САМОТЕРАПИЯ

Мюриэл Шиффман показывает, как встретиться лицом к лицу с собственным прошлым, чтобы жить полноценной жизнью в настоящем. Ее простые техники самотерапии, предназначенные для всех и каждого, представлены в последовательности, которая способствует процессу роста.

«С легким остроумием, чистосердечной прямотой и способностью без лишних помех переходить прямо к сути личностных проблем, Мюриэл Шиффман продолжает разговор там, где многие блестящие психиатры безмолвствуют. Она предлагает неспециалисту ключ к полному решению одних проблем и шанс к обезвреживанию многих других».

Чарльз Бердсли

Книга 2: Техники личностного роста ГЕШТАЛЬТ-САМОТЕРАПИЯ

Техники, описанные Мюриэл Шиффман в «Гештальт-самотерапии», проникают в самую суть внутреннего конфликта. Для понимания ее четких инструкций, вдохновленных работой с Фрицем Перлзом, не требуется никаких специальных знаний по психологии.

«Вы очень постепенно и мягко приводите читателя к работе над проблемами, и делаете это в последовательности, которая имеет здравый психологический смысл… Описанные вами шаги в самотерапии вполне осуществимы и даны в надлежащих дозах и порядке».

Джозеф Кац,

Исследовательский институт проблем человека,

университет Стэнфорда

Примечания

1

В оригинальном тексте употреблено слово «emotion», которое с англ. переводится «эмоция», хотя в дальнейшим автор в этом же контексте ссылается на чувства, установки и пр. — Прим. пер.

(обратно)

2

Одна из старинных рождественских песен, популярных на Западе. — Прим. пер.

(обратно)

3

Через некоторое время после развода отец отправил Мюриэл на воспитание в деревню к некоей миссис Дж. — Прим. ред.

(обратно)

4

Ciociara / Two Women — фильм итальянского режиссера Витторио де Сика, 1960 г. В главных ролях: Софи Лорен, Жан-Поль Бельмондо. — Прим. ред.

(обратно)

5

Вероятно, Шиффман имеет в виду фильм «Четыре дня Неаполя» («Le quattro giornate di Napoli») 1962 г., режиссер Нанни Лой. — Прим. ред.

(обратно)

6

«David and Lisa», режиссер Фрэнк Перри, США, 1962. — Прим. ред.

(обратно)

7

См. стр. 221.

(обратно)

8

Книга написана в 60-е годы XX века, в разгар «холодной войны». — Прим. ред.

(обратно)

9

Ложный шаг (франц.). — Прим. пер.

(обратно)

10

См. приложение II, «Как прекратить играть в опасные игры», с. 221.

(обратно)

11

Великолепное безразличие (фр.). — Прим. ред.

(обратно)

12

Приложение II, «Как прекратить играть в опасные игры», с. 221.

(обратно)

13

Анонимные алкоголики (англ. Alcoholic Anonymous) — общественная организация, объединяющая алкоголиков, выразивших готовность самостоятельно излечиться от алкоголизма и помочь в этом другим, и их родственников. Движение возникло в США в 1935 г. В России группы АА были созданы в 1987-88 гг.

Синанон (Synanon) — групповая психотерапевтическая методика, основанная на тренинге выражения отрицательных эмоций (гнева, агрессии и т. д.). Обучение осуществляется как резкое критическое обсуждение проблем участников группы, представленное в игровой форме. За счет этого у них вырабатывается толерантность к негативным психологическим воздействиям. — Прим. пер.

(обратно)

14

Приложение I, «Терапевтическое преподавание».

(обратно)

15

См. его работу «Трансактный анализ в психотерапии».

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Страдание может быть терапевтичным

  Провальное поведение

  Как почувствовать скрытую эмоцию

Мысли вслух

Общение между родителем и ребенком

  Сообщение родителя

  Сообщение ребенка

Детективная работа в самотерапии

Записывание как путь к скрытому чувству

Как подкрасться к скрытому чувству

Супружеское общение

Опасные игры в браке

Как прекратить играть в опасные игры

Скрытые чувства в дружбе

Идеализированный образ себя

Внутренний ребенок

Как освободить естественные творческие способности

Тревога и страх

Как безопасно почувствовать «опасную» эмоцию

Стыд и вина

  Стыд

  Вина

Скрытое стремление к зависимости

Значение самопринятия

Скрытая вера в магию

Брак: американская фантазия

Скрытый гнев

Приложение I

  Терапевтическое преподавание

    Как почувствовать скрытую эмоцию

Приложение II

  Как прекратить играть в опасные игры

    Игра родитель-ребенок

    Скрытый контракт

    Иррациональные зоны

    Как прекратить играть в опасные игры

Приложение III

  Коммуникативный воркшоп с домашней работой по самотерапии: рабочий отчет

    Почему нам не удается общение

    Структура коммуникативного воркшопа

    Физическая структура

    Структура вербального взаимодействия

    Домашняя работа по самотерапии

    Роль ведущего

    Подкрепление опыта воркшопа

    Терапевтическая среда

    Как мы затыкаем людям рот

    Как мы прекращаем стычку между другими

Мюриэл Шиффман

  Книга 1: Техники личностного роста САМОТЕРАПИЯ

  Книга 2: Техники личностного роста ГЕШТАЛЬТ-САМОТЕРАПИЯ X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?