«Поколение Китеж. Ваш приемный ребенок»

Дмитрий Морозов Поколение Китеж Ваш приемный ребенок

Они уйдут, спасаясь от пожаров, На дно серебряных озер.

М. Волошин. Китеж

Это о душах детей, обожженных жизнью.

Душа неуничтожимо, как легендарный град Китеж. Но, столкнувшись с болью, предательством, одиночеством, осиротевший ребенок закрывается от мира. Можно сказать, что его душа уходит на недостижимую глубину, чтобы дождаться момента, когда можно будет снова вернуться к людям.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Наше общество выходит из духовного кризиса, становится добрее. Люди все чаще берут в семьи приемных детей, но, бывает, не знают, что с ними делать.

Дети-сироты – это совершенно особые дети. Они прошли через боль, разочарование, страх.

Отзовется ли душа ребенка, которого вы выбираете? Как выбирать правильно? Правильно ли, вообще, выбирать? Что надо знать, чтобы благородный поступок стал для вас шагом к семейному счастью и не принес боль разочарования?

Для того чтобы вы и ваши приемные дети жили в счастье и гармонии, вам понадобится очень много любви, терпения, таланта и также знания о профессии ПРИЕМНОГО РОДИТЕЛЯ.

В конце концов, не так важно, есть ли у вас собственные дети. Важно, готовы ли вы действительно любить приемных?

Любить – в этом случае означает принимать их такими, какие они есть, иметь безграничное терпение, чтобы научить их счастью, доверию, расширить им горизонт жизни.

Эта книга позволит вам лучше понять внутренний мир детей-сирот и помочь им не только обрести семью, но и найти свой путь к счастью и самореализации.

Глава 1 ЛЮБОВЬ И БЛАГОДАРНОСТЬ

Я теперь вспоминаю, когда мы с женой брали в семью первых приемных детей, то как-то бессознательно рассчитывали на воздаяние, то есть на ответную любовь и благодарность за то, что мы для них делаем.

Мы так устроены: делаем добро, отчасти решая свои собственные внутренние проблемы. Ну и что же в этом плохого? Плохо то, что наши надежды, как правило, не сбываются. И к этому надо быть готовыми.

В романе Б. Акунина «Азазель» рассказывается о коварной преступнице, которая набирала детей-сирот, заботилась о них, давала образование. И они, навеки привязанные к ней чувством любви и благодарности, были готовы совершить любое преступление. Очень интересный сюжетный ход, талантливо найденный и исполненный.

Но в подобный поворот событий поверить может только человек, чей ОБРАЗ МИРА отражает не реальных детей, а романтическое представление о них.

«Это же очевидно, – скажет такой человек, – дети-сироты подарят любовь и благодарность тому, кто заменил им родную маму».

Но нельзя подарить то, чего не имеешь. Вам-то, конечно, кажется, что, раз вы кормите, поите и говорите ласковые слова, ребенок просто обязан сделать вывод о вашей любви, увидеть богатство вашей натуры, принять ваш взгляд на мир. ЭТО ЖЕ ОЧЕВИДНО!

Но это очевидно в вашей системе координат.

Одно из главных открытий, которое поджидает вас в общении с приемным ребенком, состоит в том, что он вовсе не стремится испытывать благодарность вам за все, что вы для него сделали. Для ребенка, выросшего в детском доме, очевидно другое. Ему необходима гарантия, что страшный опыт детства не повторится. Взрослея, он будет думать прежде всего о собственной безопасности и сытости.

Или еще одна очевидная мысль об отдаче долга.

Кто способен мыслить о долгах, пока не преодолел страх остаться снова голодным, покинутым всеми, ненужным и преданным даже самыми близкими? Так голодный думает о хлебе, а не о том человеке, чья рука протянула горбушку.

Но и о хлебе насущном приемные дети думают как-то по-своему! Дети, взятые нами из детских домов, отказываются от любой еды, кроме макарон и картошки. Нам хочется их побаловать, так сказать, расширить кругозор. А мальчишка шести лет упирается невидящими глазами в скатерть и не чувствует ни аппетитного запаха, ни сердечной заботы.

– Попробуй жареной рыбки?

– Не хочу.

– А салат с грецкими орехами и черносливом?

– Нет.

– Ну, хоть морковку свежую съешь?

– Морковь буду.

И бесполезно заставлять. Мы пытались: и уговаривали, и принуждали. Думали, один раз попробует, потом сам захочет. Под нажимом иногда съедался какой-нибудь деликатес, но видимого удовольствия не приносил. И на следующий день приходилось снова заставлять. Но нельзя же постоянно заставлять. Так и радость от еды совсем пропадет. Иногда требовалось около двух лет, чтобы ребенок научился наслаждаться вкусом крабового салатика или банана.

Что это? Отсутствие любознательности? Нет же, она просто не смогла развиться за ненадобностью. Поэтому, даже в новых условиях приемной семьи, все непривычное и незнакомое вызывает страх и отторжение. А знакомое, даже очень соблазнительное, тоже вызывает страх. Привыкнешь, а у тебя потом отберут – это еще одна боль.

Этого приемные дети никогда не скажут вслух. Это тоже понятно – они не привыкли, что их кто-нибудь услышит. У нас были ребята, которые в свои шесть-семь лет отказывались даже от хорошо знакомых им конфет. Они словно боялись привыкать к хорошему, опасаясь попасть на крючок привязанности страшного и притягательного мира взрослых.

Глава 2 НОВАЯ МАМА

– Уважаемые родители, почитайте книгу о воспитании.

– Не надо, сами справимся как-нибудь.

Из разговора в магазине у книжной полки

Любой ребенок, потерявший родителей, больше всего на свете мечтает вновь обрести маму и папу.

И вот новая мама пришла в детский дом, и малыши хватаются за ее юбку и говорят: «Возьми меня себе», и преданно смотрят в глаза. Они вновь хотят обрести защиту в семье. В любой семье. Так утопающий хватается за первый попавшийся предмет, способный поддержать его.

И, взяв ребенка к себе, набегавшись с бумагами, уладив формальности, новые родители думают, что теперь все самое сложное позади. Да и ребенок первое время ласков, послушен, аккуратен в словах и движениях. Он все еще полон благодарности и исследует новую территорию. Мы в Китеже называем этот период МЕДОВЫМ МЕСЯЦЕМ.

Но он заканчивается, и наступает следующий этап: проверки новых родителей на прочность и борьбы за свои права.

Малыш из детского дома, до этого ловивший каждый жест и взгляд, начинает капризничать, не слушается. Иногда кажется, что он нарочно испытывает: любят ли его так, как должна любить родная мать, то есть безусловно! А иногда, он вообще не замечает присутствия новых родителей. Он не знает, что они имеют свои собственные чувства, что им тоже нужна его ласка, благодарность, послушание.

Маленькие дети, однажды столкнувшись с несправедливостью со стороны собственных родителей, боятся доверять любым взрослым. Лишь убедившись в любви, предсказуемости и силе новых родителей, ребенок осознает или просто почувствует потребность строить отношения, отказываться от старых привычек, начинать слушаться и, самое главное, пытаться любить!

Тут можно обнаружить, что опыт воспитания собственных детей далеко не всегда может пригодиться. Дети, прошедшие через трагедию потери родителей, видят мир по-иному!

Что же нужно делать, взяв ребенка в семью?

СОВЕТЫ ИЗ КИТЕЖА

Попытайтесь сознательно смириться с тем, что на первых порах вы, новая мама, в глазах ребенка лишь спасательный круг. Только от вас самой зависит, сможете ли вы стать чем-то большим.

Самое лучшее настроиться на «всеприятие», отказаться от ожиданий и обязательно договориться об этом же с мужем. Придется быть абсолютно терпеливыми и открытыми. Читать ребенку добрые сказки на ночь и учить чистить зубы, потом приучать мыть тарелки после еды. Ничего страшного, если он будет время от времени бить посуду или вообще отказываться делать то, о чем просят. Таким образом он проверяет мир на прочность, то есть на реальность. Ведь он еще не верит, что мама – настоящая и не уйдет, не бросит его, как родная мама.

Будьте ласковой, но волевой. Дети уважают силу, им спокойнее и надежнее рядом с сильным человеком. Сильные родители смогут защитить от опасного мира, а к их требованиям можно и приноровиться, особенно, если взрослые терпеливо объясняют эти требования и свои поступки. Часто бывает достаточно фразы: «6 нашей семье так принято» или «Это твой дом, и в нем такие законы!»

Вводите ребенка в свою семью, в свой дом, как в праздник. Но с первого же дня не позволяйте ему устанавливать свои собственные законы, то есть идти против вашей воли. И постарайтесь не наказывать и не казаться «опасными». Необходимо найти способ настоять на своем, не ранив малыша, который и так во всем ищет подвох и скрытую угрозу.

Приучать к новой реальности надо ласково и терпеливо. Перед вами маленькая несчастная одинокая личность, которая уже пережила боль и предательство взрослых, ужас одиночества. Пройдет много времени, пока память о боли сотрется.

Этот путь навстречу друг другу может занять от одного до двух лет. И не надо спешить. Не надо ускоренно развивать отношения, так как малыш должен сначала почувствовать свой внутренний ритм, а не подстраиваться под ваш.

Мы, взрослые, как бы придумываем себе возможные отношения с ребенком. И, конечно, мы всегда исходим из самого доброго, самого душевного сценария. Нам же так хочется, чтобы все было хорошо. Но хорошо бывает далеко не всегда даже со своими родными детьми. Что же касается ребенка, который попал в новую семью, то это тайна за семью печатями.

В родной семье младенец с рождения подстраивается под своих родителей. Родители своим присутствием и общением, часто сами того не замечая, форматируют ребенка – от его вкусовых предпочтений до модуляций голоса и восприятия эмоций. Растущий ребенок воспринимает родителей как явление природы, их требования, ласки и даже наказания так же естественны для малыша, как явления природы. Мы же не воспринимаем снег или дождь как насилие над нашей личностью. Почему? Да просто потому, что привыкли к их неизбежности, так сказать, объективности. Но новые родители – это только новые люди, которые могут нести и добро, и зло.

Не стоит огорчаться, если вы вдруг обнаружите, что малышу, взятому из детского дома, его инстинкты диктуют совсем другую модель поведения! Не надо обижаться на детское недоверие. Вспомните, что его предали родные родители! И он это по-своему осознает и помнит.

Если он был лишен материнской ласки и заботы с первых дней прихода на свет, то бесполезно ждать, что он сразу откликнется на ваши проявления любви и заботы. Он может и не знать, как испытывать любовь и благодарность.

Многие дети не в состоянии испытывать к приемным родителям любовь и благодарность, потому что в их памяти нет опыта подобного общения с родителями. Иными словами, если их самих никто не любил, то и им неоткуда знать, что это такое.

Вообще, прежде чем брать ребенка из детского дома, полезно узнать его короткую историю: где он появился на свет, кто заботился о нем в первые месяцы жизни, да и заботился ли вообще. Пожалуй, главный вопрос: «Есть ли в копилке его самого первого опыта тепло материнских рук, ощущение, что он кому-то нужен, что его защитят, что, в конце концов, прибегут на крик и накормят, что не отшлепают и не сунут в бак с грязным бельем?» Да-да, и такой опыт может содержать память нового ребенка, и этот опыт не позволит ему сразу довериться новой семье.

Практически невозможно понять за несколько свиданий, станет ли именно этот малыш вашим ребенком. Совпадают ли ваши темпераменты? Похоже ли ваше лицо, запах, манера говорить и двигаться на то, что уже занесено как образец в глубины детской памяти?

Это откроется не в первые дни. Лучше всего, если у потенциальных приемных родителей и ребенка будет время пообщаться в свободной манере без взаимных обязательств. И вот, если через несколько свиданий вы увидите, что его взгляд ищет ваш взгляд, если его лицо мгновенно озаряется улыбкой при вашем приближении, значит, между вами возможно установление безопасной привязанности. Это не игра и не попытка манипулировать. Его тянет к вам та самая иррациональная сила, которую мы называем взаимным притяжением, симпатией и очень редко любовью.

Нравственно ли выбирать?

Каждый отвечает на этот вопрос сам. Есть приемные родители с удивительной способностью дарить своей любовью любого нуждающегося малыша. Но я знал немало и таких, кому внутренний порыв сделать доброе дело затуманивал взор. Брали не глядя (ведь благое же дело], а потом обнаруживали, что именно этого малыша ну никак не удается полюбить.

Я думаю, что лучше аккуратно выбрать того, на кого отзывается ваша душа, чем потом с болью признаваться самим себе: «Не мой, не чувствую я его...»

Мне кажется, что в таком тонком деле, как создание новой семьи, не должно быть никакого автоматизма, заданности, поспешности. Увы, в настоящее время потенциальным приемным родителям могут сказать в детском доме: «Берите этого, он сейчас свободен, а других у нас нет. Еще выбирать вздумали. Это же человек, а не игрушка».

Но ведь потому, что «человек, а не игрушка», и надо особенно тщательно выбирать. Это у игрушки все видно. А с ребенком как раз наоборот – все самое главное спрятано.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН

Его родители умерли от радиации и пьянства после аварии на атомной электростанции. Возможно, радиация как-то отразилась и на развитии ребенка. По крайней мере, когда его привезли, он даже среди детдомовцев отличался маленьким ростом и физической слабостью.

Но эти недостатки заставили его в условиях детского дома развить хитрость и изворотливость. Он обладал великолепной способностью врать, увиливать от любых обязанностей.

И еще он не доверял никому, категорически сопротивляясь установлению любой более-менее постоянной привязанности.

– Я помню, что попал в Китеж в четвертом классе. Первые недели все нравилось. Я просто плавал, все познавал, вливался в систему. А пап сказал, что остаюсь, жизнь изменилась. Сразу меня загрузили работой и учебой. А я был непривычным к такому образу жизни.

Других в семье меньше заставляли работать. Они были девочками-любимчиками. А я все за них пол мыл и не понимал, что так надо, так принято. Мне чего-то говорили, но я принимал это за чтение нотаций и просто выключался. Думал, что эти новые приемные родители меня заставляют работать а с девочками сюсюкают. Мне обидно было. Ненавидел всех в семье.

Был, как робот. Все так удобно: не задумывался, как поесть, где переночевать, откуда деньги. А взрослые все лезут: учись, работай, тренируйся. У меня как-то это все не связывалось. В общем-то, казалось, что взрослые только мешают жить.

Только после окончания школы, когда я попал в Калугу, пришлось и деньги считать, и думать, с кем общаться, чем делиться, когда учить уроки, когда гулять.

Вы мне говорили, предупреждали, но я вообще это мимо ушей пропускал. Пока сам не попал в эту среду.[1]

Перед глазами мальчика был новый мир, но примерял он его на старый ОБРАЗ МИРА, то есть на уже существующую в сознании модель. И Антон продолжал воровать, драться, курить.

Приемные родители – люди добрые, но простые и неискушенные в психологии, пытались заставить его делать домашние задания, учителя – отвечать на уроках. Он плакал, нервничал и от этого курил еще больше. А откуда взять сигареты, если не воровать? Его наказывали – он от обиды еще больше замыкался.

В благополучных семьях первообраз доверия дети всасывают с молоком матери. Даже когда их наказывают, они все равно чувствуют, что это право родителей, а само наказание – справедливое воздаяние за нарушение каких-то договоров или норм. Внутренне они принимают право родителей судить и наказывать. (Тут, конечно, важно, чтобы и родители не перестарались.)

Между приемными детьми и их новыми родителями всегда остается некий невидимый слой контроля и отчуждения. Эта прослойка недоверия – дополнительный защитный покров, который, страхуя юную личность от ошибок и разочарований, одновременно препятствует поступлению новой информации. В результате модель мира, выстраиваемая в сознании ребенка, будет иметь много искажений.

Антон не имел ни глубокой привязанности к своим приемным родителям, ни опыта, подтверждающего, что наказание – это тоже проявление заботы и любви.

– Моя новая приемная семья пыталась меня любить только две первые недели, а потом они меня эксплуатировали. Стоило что-то не то сделать – они сразу наказывать. Кто-то из ребят брагу поставил, а моей курткой вытер. От меня спиртным стало разить. Мне из дома запретили выходить. Я весь дом перемыл, чтоб меня простили... Хорошо, Володя (приемный отец,) выходит и говорит: «Кто ж у нас брагу поставил? Наверное, Катя. А ты иди гулять». Простил меня.

– А ты их все еще нет?

– Я старался быть хорошим, я стихи учил, убирался, но у меня с непривычки плохо получалось. Потом я махнул рукой – все равно хорошим уже не стану, и снова стал курить, и вообще стал пофигистом.

Может быть, начальная трудность возникла именно потому, что семья Антона не выбирала. И он не выбирал себе семью. Его просто поместили в дом к двум взрослым людям, которые сразу стали прививать ему свои привычки и взгляды на жизнь.

Так Антон и жил года три: курил, шкодничал, прогуливал школу. Потом мы догадались, что его двойки, слезы и непослушание – это протест против семьи, в которую он попал.

Почему-то наше законодательство препятствует переходу детей из одной приемной семьи в другую. Ну, а если действительно, родители и ребенок не подошли друг другу? Ведь взрослым-то разводы разрешены.

Я не считаю, что семья, где жил Антон, была образцовой. Из нее по собственной воле ушли двое детей, но двое других там остались и выросли, и были вполне счастливы!

Глава 3 ЛЮБОВЬ И ТЕРПЕНИЕ, или «НЕ СПРАВИЛИСЬ!»

КИТЕЖСКИЙ ПЕДСОВЕТ

Все ли проблемы приемного ребенка можно преодолеть любовью и терпением?

Максим

– Увы, бывают случаи, когда родители действительно не справляются с каким-то конкретным ребенком. Причем с другими приемными детьми все отлично получается: и доверие, и контакт, а с одним не задалось. И что, продолжать взаимные мучения? Выполнять долг без любви?

Это может быть простое несовпадение темпераментов. А может, от приемной мамы пахнет так, как пахло от соседки, которая била нашу сироту в грудном возрасте. А может, папа похож на страшного дядю, который к маме приходил водку пить. Итак оно все в подсознании малыша запечатлелось, что теперь вызывает инстинктивное неприятие. Но ведь малыша об этих тонких материях никто не спрашивает.

Здесь мы имеем дело с одним обыденным представлением о том, что ребенок как бы еще недочеловек: «Вот вырастет, тогда разговаривать можно будет. А пока, естественно, глупо подозревать его в обычных человеческих желаниях».

Мария

– Семья – дело тонкое. Никто не может гарантировать, что между подопечным и приемными родителями обязательно расцветет любовь или хотя бы установится безопасная привязанность. Можно ли тогда считать, что создалась приемная семья? Ну да, по бумагам она есть. А вот в сознании ребенка ее как не было, так и нет! Но говорить об этом неприлично и непривычно!

Михаил

– И вообще, пока даже большинство социальных работников не знают, что требовать от приемных родителей. Чтобы кормили и одевали? А этого хватит для последующего выживания в обществе?

Дмитрий

– Удобно оставить проблему в семье, не брать за это ответственность, оправдывая себя тем, что нехорошо вмешиваться в семейные дела. Это как бы даже противоречит нашей национальной традиции: «Из избы сор не выносят». Но в данном случае традицию надо ломать, так как речь идет о судьбе растущей личности.

И еще одно революционное соображение: далеко не всем детям полезно быть в семье. Есть достаточно большой процент детей, которым полезнее быть, если не в детском доме, то в коллективе сверстников, как это было в коммуне Макаренко или элитных школах Англии. Кому-то дает силы любовь и направленное внимание родителей, а кому-то для развития необходимо сообщество себе подобных.

Нужно принять простую и достаточно очевидную гуманистическую идею: все люди разные, у каждого свой способ развития, способ учения и самореализации.

Юля

– При неудаче в работе с приемным ребенком родители тут же попадают под действие механизма социального порицания. На неудавшихся родителей тут же вешают ярлык неспособных. Все, начиная с соседей и родственников, говорят: «Не справились!» Но мы и с родными-то детьми не всегда знаем, что делать. Обязательно нужно смотреть, в чем не справились, какие этому причины. Но исходить не из мифов, а из анализа конкретной ситуации профессионалами, имеющими практический опыт.

Максим

– Одна из терапевтических организаций Великобритании «Сикамор груп», за время своего двадцатипятилетнего существования ни разу не имевшая случая возвращения детей, предоставляет подопечным возможность выбора: ребенок по своему желанию может уйти в специально подготовленные приемные семьи, но может также и остаться до совершеннолетия в общей группе подростков, то есть в организации.

Наши социальные работники не ставят перед собой задачи понять, счастлив ли ребенок, есть ли психологическая совместимость с новыми родителями. Достаточно, что его кормят и не бьют. «Все равно ему в приемной семье лучше, чем в детском доме».

Дмитрий

– Это чрезвычайно больная тема: возможность перехода ребенка в другую приемную семью. Есть такая поговорка: «Если дерево часто пересаживать, оно так и не успеет дать корни». Психологи утверждают: если ребенку пришлось три раза сменить безопасную привязанность, то он уже нигде не приживется. Я с этим полностью согласен.

Но теперь немного о правах ребенка. Он бесправен просто потому, что не знает: потеряв одних родителей, он имеет право выбирать других. Не хвататься за первых, приехавших в детский дом, а пробовать и проверять.

Михаил

– Я понимаю, насколько трудно организовать такие выборы. Я знаю случаи, когда директора детских домах устраивали потенциальным приемным родителям этакую проверку на прочность: «Вот вам сложный ребенок. А что, вы хотели какого получше? Значит, вы не искренне хотите ребенка. Любите такого, какого дадим. Нет – уезжайте. Выбирать мы вам не позволим!»

Догадайтесь с трех раз, спрашивают ли при этом мнение ребенка?

«Родного ведь не выбирают, как и родных родителей». Но родных детей мы взращиваем. Здесь иной кредит доверия и любви. В условиях приемной семьи должно быть сохранено «право на развод». На мой взгляд, если не задалось и все способы психологического решения ситуации уже исчерпаны, гуманнее дать возможность растущей личности найти себе новых родителей. И никто не должен считать себя униженным или наказанным: ни ребенок, ни приемные родители, которые как бы не справились.

Мария

– У родителей в Китеже нет страха быть уличенными в непрофессионализме, поскольку единственным мерилом профессионализма здесь является осознанный ежедневный педагогический труд. В Китеже родителям иногда даже не нужно говорить о том, что в семье есть проблема. Мы и так это видим. Но мы осознаем ее как общую проблему. И все это потому, что каждую минуту ребенок находится не только в пространстве семьи, но и в более общем пространстве. Педагоги с психологами и родители всегда внутри детского потока, поэтому имеют шанс воздействовать в разных неформальных ситуациях много раз в день. Мы стараемся не реагировать на следствия, а искать причины и обучать такому поиску приемных родителей.

Юля

– Работа с семьей не имеет ничего общего с вмешательством в личные дела. В Китеже родители находятся не под наблюдением специалистов, а внутри коллектива профессионалов. Родители могут испытывать чувство вины, если приемный ребенок не развивается. Естественно, что ситуацию в таком случае хочется скрыть. Но чувство вины опять же непрофессионально. Мы на опыте убедились, что приемный родитель – это профессия, требующая обучения, овладения специальными навыками.

Маша

– И в тоже время – не профессия, а искусство! Я бы даже сказала, образ жизни, требующий особого душевного склада. Ведь невозможно записать в договор о приемной семье «любить и честно учить жизни».

Когда дело идет о биологических детях, срабатывает традиция, а в отношении приемных детей еще традиция не сложилась. В сказках мачеха всегда выступает носителем злого начала. Сироток принято жалеть, а не развивать! У нас даже в языке нет правильных слов для того, чтобы описывать отношения в семьях, где есть и родные, и приемные дети. Язык как бы вносит дополнительное уничижительное разграничение. Ужасно звучит «биологические родители» или «мои неродные дети», но и слова «настоящие родители» звучат как-то двусмысленно.

Дима

– Какого родителя считать настоящим? Того, кто родил и бросил, или того, кто взял в свою семью, вырастил, сделал жизнеспособным? А как назвать того, кто взял в семью, но не для того, чтобы подготовить к жизни, а для удовлетворения потребности почувствовать себя добрым и значимым или просто получить опекунские деньги? Это в устах Тараса Бульбы фраза: «Я тебя породил – я тебя и убью» – была полна сакрального смысла. В наше время, пожалуй, важнее, кто воспитал, кто сформировал полноценный Образ Мира, который позволит растущей личности стать полноценным гражданином, разумно распоряжаться своей судьбой. Я думаю, это и есть основная задача приемной семьи.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)

Так Антон и не прижился в приемной семье. Жил и не развивался. И физически не рос, и радости не было в его глазах. Это все, конечно, не критерии для социального инспектора. Счастье – понятие тонкое и не материальное, поэтому нашими административными инстанциями, как правило, во внимании не принимается и в отчеты не входит.

Но мы считаем себя вправе работать именно с такими невещественными материями, как счастье, радость, осмысленность жизни. Поэтому все происходящее долго обсуждалось на педсовете. Решили рискнуть: отправили Антона «погостить» на две недели в детский дом. Думали, вернувшись к воспоминаниям, сравнит и поймет, как ему повезло, осознает все, что для него сделали его новые родители.

Все объяснили мальчику, мол, на две недели зимних каникул, чтобы была возможность вспомнить и сравнить. Антон в детском доме быстро адаптировался. Я за ним приехал через десять дней и застал живописную картину: сидит, как акын, в кругу старшеклассников и травит им байки про то, какие уникальные люди живут в Китеже и как его там все уважают. Одним словом, несмотря на «малый рост», прижился в жестких условиях и социализировался. Ему в детском доме было проще и привычнее.

Но в Китеж он хотел вернуться. Хотя и не признавал этого. Сначала просто равнодушно сказал: «Хотите, оставляйте здесь». А потом все-таки снизошел до пояснений: «Я не хочу возвращаться, потому что я не люблю своих приемных родителей». Он согласился вернулся только после того, как ему был обещан перевод в другую семью. Так мы с удивлением осознали, что для успешной работы с детьми недостаточно просто найти добрых взрослых, готовых принять к себе сирот. Необходима психологическая совместимость!

Мы не могли принуждать мальчика жить в семье, которую он не любил. К счастью, в нашем Терапевтическом сообществе есть возможность перевести ребенка в другую семью, не усугубляя конфликт. При таком переходе он сохраняет все уже налаженные связи и в детском, и во взрослом коллективе. Честно говоря, свободных семей не было и, скрепя сердце, Педсовет передал его тридцатипятилетнему Геннадию, который в это время развелся и (вот это подвиг!) продолжал самоотверженно воспитывать троих детей. В обычных условиях передавать детей одинокому занятому мужчине было бы преступлением, и никакой инспектор по охране детства этого бы не допустил. Но в нашем случае функция родителей, как вы уже поняли, несколько иная – дать ощущение дома и защиты, найти время для разговоров по душам. Остальное делает управляемый социум.

– В шестом классе мои первые приемные родители уехали. В семье Геннадия, куда я попал после того, было хорошо. Там картошку жарили, он добрый был. Жаль, один из его сыновей говорил про меня гадости отцу и отец ему верил. Я ни с кем не дружил, так как надо было доказывать, что я самый крутой.

Я несколько раз пытался поговорить с Антоном о его будущем, убедить в необходимости учиться и как-то соответствовать тем требованиям, которые предлагает взрослый мир. И во время одной из наших бесед до меня вдруг дошло, что мальчик просто не видит очевидной связи между своим поведением и реакцией взрослых, не понимает, как школа может повлиять на его будущее. Он не понимал, что будущее можно выстраивать и планировать! И что меня удивило еще больше, он словно был лишен способности мечтать, то есть строить образные модели будущего в своем сознании.

Начали мы с малого. Вот как протекала первая беседа:

– Антон, ты можешь представить, кем ты будешь через пять лет?

– Нет.

– А пытался?

– Нет.

– Давай поиграем. Закрой глаза и представь себе самую лучшую мечту.

– Представил: дом и машина.

– Опиши их.

– Ну... э... в доме много комнат. Машина большая.

– А себя ты там видишь? Какой ты?

– Сильный, большой.

– А как ты стал таким? Молчание.

– Что нужно, чтобы слабый ребенок вырос в уверенного, умного, сильного взрослого?

Молчание.

У даосов в древнем Китае была разработана целая система обучения ребенка рисованию в уме. То есть детей учили создавать образы в собственном сознании, а потом увязывать их в более сложные цепочки зависимостей. Так развивались мыслительные способности.

Вот в таком духе и мы с Антоном учились творить образы в пространстве его сознания. В психологии это называется развитием способности действовать в уме. Надо признать, что Антону такой тренинг давался нелегко. При небольшом напряжении он начинал зевать, рвался на улицу играть в футбол, был даже готов копать грядки на огороде. На первых порах казалось, что у него просто отсутствует способность образного мышления. И я бы не поверил, если бы в тот момент мне сказали, что он будет писать хорошие стихи и лучше всех играть в нашем школьном театре.

Глава 4 ОБРАЗЫ И СЛОВА

Бывают мамы и папы, считающие, что с ребенком надо говорить, как со взрослым.

Это заблуждение. Ребенок-сирота может не иметь в сознании образов, соответствующих вашему представлению о жизни. Он часто вообще не понимает, что вы от него требуете. И сказать не может.

Чаще всего малыш и сам не понимает, что в нем происходит, и уж конечно не собирается открывать свои внутренние тайны взрослому – новому родителю.

Откуда ему знать значение слов в книжке, если никто ему до этого этих книжек не читал? Откуда ему знать, что такое преданность, почему надо уважать старших или любить родственников?

Теперь вам необходимо научить нового члена семьи своему языку. Если он не понимает ваших слов или эмоций, нужно не раздражаться, а заполнять пустующую копилку памяти новыми словами и новыми образами.

Отличная тема для разговора: «Мир, в который ты попал, устроен сложно, но бояться не надо. Я научу тебя понимать все, что в нем происходит. Когда ты поймешь, ты перестанешь бояться. Не бойся спрашивать, я люблю отвечать на вопросы, не бойся открывать новое, пробовать новое».

На первых порах ребенок может притворяться открытым и ласковым, потому что так его приучила прошлая жизнь. Но не попадайтесь на эту удочку. Дождитесь, когда он начнет задавать главные вопросы, среди которых самые важные: «Л ты меня, правда, любишь? А какая мама настоящая?» Впрочем, до этих вопросов еще надо дожить.

Пробовали ли вы когда-нибудь беседовать с ребенком, пережившим трагедию, о его прошлом? Даже смышленый малыш начинает запинаться, с трудом находить слова. Он словно проваливается в переживания прошлого. Все его существо противится воспоминаниям. Еще бы! Большинство этих воспоминаний окрашены болью, стыдом, страхом.

Наша приемная дочка, став студенткой Московского института психологии и педагогики, сказала мне с женой:

– Когда у вас на кухне падала и билась посуда, я внутренне вся сжималась от ужаса, что и у вас в семье начались разборки. Я где-то в глубоком детстве привыкла, что папа во время скандала с мамой бил посуду. Значит, я подсознательно ожидаю этого от всех окружающих.

Впрочем, здесь возможны варианты...

Вариант первый – «благополучный»

Если хотя бы в младенчестве ребенок был окружен лаской и заботой родителей, значит, в его сознании успел сформироваться положительный образ семейной жизни. Дальше вам остается только совместить этот образ с окружающей реальностью, чтобы убедить ребенка в том, что он уже обрел то, к чему подсознательно стремился.

Если ребенка передали вам в семью сразу после потери родителей, то он еще не успел потерять привычки к домашней жизни. Это отчасти поможет ему понять, что вы от него хотите в повседневном быту. Однако выясните, что он уже умеет и к чему привык. Не торопитесь его переучивать. Попытайтесь на базе привычных и потому приемлемых для него форм поведения построить взаимное доверие и понимание. Это куда важнее, чем соблюдение необходимых, с вашей точки зрения, правил поведения.

И не расслабляйтесь: спустя несколько недель МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ закончится, и ребенок начнет проверку вашей надежности.

Вариант второй – ребенок из детского дома или детприемника.

Это более распространенный вариант в нашей действительности, потому что социальные службы еще не осознали необходимости любой ценой уберечь сирот хотя бы от опыта такой коллективной жизни.

Для маленькой личности, привыкшей к защищенной жизни в семье, попасть в детдом то же самое, что вам оказаться на войне или в концлагере. Он никогда раньше не встречался с внешней агрессией. Теперь ему придется быть начеку, давать отпор, таить свои чувства, так как именно открытость делает маленького человека уязвимым в среде своих сверстников. Ребенок закрывается, учится защищаться и одновременно отсекает от себя весь поток информации о внешнем мире. Он лишается возможности открыто налаживать отношения с окружающими детьми (его просто заставляют жить в стае), боится обратной связи, скрывает эмоции, страшится доверительных отношений. Все это приводит к задержке в развитии.

Именно поэтому приемные родители вынуждены, прежде всего, решать терапевтические задачи. Они должны стать символом новой реальности, позволяющей ребенку спрятаться от беспокойства, страха, чувства вины.

Вариант третий – ребенок из «джунглей»

К этой категории можно отнести детей, имеющих опыт беспризорной жизни или попавших в такой детский дом, где им приходилось в буквальном смысле слова бороться за выживание.

Из разговора с китежским старшеклассником

– После того как родители спились, меня поместили в приют. Мне тогда было девять лет. Я сбегал оттуда, меня ловили, ругали. Потом перевели в Калугу. Я и оттуда сбегал. Глупый был – верил в справедливость. Не мог понять, что родителей нет и заступиться некому. Когда на меня наезжали, я обзывался на старших. Матом. Когда у меня что-то отбирали, я жаловался воспитателям, я требовал вещь обратно. За это меня били старшие ребята, сильно били.

– А как же воспитатели? Не заступались?

– Да ну. Воспиталка им что-то скажет, а им наплевать. Я понемногу понял, что лучше меньше выпендриваться.

В мой ящик кто-то навалил шелуху семечек. Раза три. Я убирал молчал, потом не выдержал. Семечки были у одного здорового малого. Я начал возмущаться, воспитателю пожаловался. А вечером часов в одиннадцать, пока я спал, этот гад меня избил, чуть не убил. Я лежал в больнице с сотрясением мозга. Было жутко обидно. Там я понял: крутым все дозволено. Ну и ненависть к взрослым – они же знали, что меня бьют. Ничего тому гаду не сделали. Да и, видя кровь на моем лице, даже не посочувствовали – просто сказали: «Иди умойся».

Тогда мне стало жутко. В мире вообще все не правильно... не справедливо.

Такие дети собранны и активны, у них к одиннадцати-двенадцати годам уже формируется стержень характера (на войне рано взрослеют), складывается свой, не лестный взгляд на мир взрослых. Они могут воспринимать новую информацию и подлаживаться под изменяющиеся обстоятельства. Но что бы они ни увидели вокруг себя в новой семье, они воспринимают это через призму многократно проверенного на практике НЕГАТИВНОГО ОБРАЗА МИРА.

Добиться их доверия и любви чрезвычайно трудно, так как они не верят в ваши добрые намерения, а все слова и поступки, призванные смягчить их характер и создать новый, социально приемлемый взгляд на мир, они считают лицемерием. Если они вдруг начинают вести себя как послушные дети и говорить вам правильные слова, прежде всего, проверьте: не попытка ли это манипулировать вами в целях получения каких-то благ.

Что же нужно делать?

СОВЕТЫ ИЗ КИТЕЖА

Постепенно научите ребенка облекать свои мысли и желания в слова. Иногда надо начать просто со словесного описания действий ребенка, например: «Ты улыбаешься, глядя на эту куклу. Она красивая и тебе понравилась. Этот игрушечный робот холодный и твердый, поэтому он кажется тебе страшным, и ты хмуришься».

На более взрослой стадии: «Пап, Витька сказал, что я дурак, и мы подрались». Ответ: «Он сказал тебе это, и тебе стало обидно? Я знаю, как это бывает обидно (выслушать ответ). Сам-то ты не думаешь, что он прав? Мы же все знаем, что ты не дурак, да и он знает, просто ему зачем-то понадобилось тебя обидеть. Как ты думаешь?» Так родители переводят мысли ребенка с обиды на уровень анализа: «Л когда ты подрался, что ты почувствовал? Может быть, теперь стоит помириться[1] ?»

Избегайте нравоучений и осуждения. Ребенку нужна помощь в решении самой главной задачи: попытке разобраться в своих собственных чувствах и выразить их словами.

Очень полезно вместе смотреть детские фильмы, ненавязчиво вовлекая ребенка в обсуждение происходящего на экране. Я знаю, что во многих семьях принято смотреть фильмы молча, даже шикать на детей, чтобы не болтали, не мешали смотреть. Но ребенок просто не может делать самостоятельных выводов из того, что видит. Ему необходима родительская интерпретация, то есть помощь в осознании. Глядя на поступки героев, слушая ваши объяснения, ребенок обучается понимать отношения между людьми, привыкает обсуждать с вами и оценивать события собственной жизни.

В ходе этих безопасных бесед появляется возможность заполнять его внутренний мир теми образами и понятиями, которые могут сделать Маугли человеком.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. МАКСИМ

Нам далеко не всегда понятно, что происходит в сознании наших детей потому, что они привыкли скрывать от нас свои мысли. Но иногда, в стрессовой ситуации некоторые могут проговориться.

Максиму шесть лет, и он только что попал в Китеж. Дня три он просто отказывался верить, что ему ничего не угрожает. Когда его случайно толкали, он радостно бросался в драку, а заодно и в слезы – это был привычный паттерн поведения. Но, когда толкнувший тут же извинялся, это буквально выключало ребенка. Он не понимал, что происходит.

Постепенно Максим привык, что мир безопасен. Тогда он стал расширять границы свободы, а вернее пытался убедиться, что все это не понарошку. Он стал громко орать в столовой, дерзить взрослым, замахиваться на старших мальчиков. Ему просто тихо делали замечания. Тогда он пошел ва-банк: на глазах у приемной мамы и своей новой семьи выкинул в помойку кусок сыра. А среди увидевших это детей были те, кто в прошлом прошел через муки голода. Приемная мама сделала серьезное замечание.

– А это не я, – сказал Максим.

– Врать нехорошо, так же как и выбрасывать еду, – сказала мама.

Тогда Максим замахнулся кулаком.

Он ждал реакции. И предполагал, какая она может быть. Он нарушил табу и ждал наказания, и уже был в слезах, и орал... То есть выстраивал сам себе привычную последовательность.

В такой ситуации наказание, особенно физическое, как правило, не действует. Наказание отбросило бы Максима в привычную реальность боли и несправедливости, из которой мы как раз и пытались его вытащить. Но если бы такое поведение сошло ему с рук, то так и осталось бы в памяти, как удачный образец для выхода из конфликтных ситуаций.

Что было делать маме? Увещевания в тот момент, когда ребенок пребывает в состоянии аффекта, не подействовали бы. Зато хорошо помогло обливание водой. Может быть, вода действительно сливает старые программы?

Максим буйствовал, ожидая наказания, то есть возвращения в привычную систему отношений, а получил душ. И сломался. Оторался, а потом расплакался на груди у приемной мамы. Стресс и вода убрали какие-то блоки в сознании.

Максим, чуть заикаясь, но глядя в глаза новой маме сказал дословно следующее:

– Я не могу тебе не врать. Не могу. Меня никогда раньше не учили жить по правде. Я не умею, но я хочу... уа-а-а.

А нам-то иногда кажется, что дети не понимают, что происходит вокруг них и что от них хотят взрослые.

С этого дня Максим перестал бояться говорить, что думает. В свои шесть лет он совершил акт огромного личного мужества – поменял личную программу восприятия мира. Доверился окружающим. Правда, его к этому вынудили обстоятельства.

Он хотел остаться у новой мамы и понял, что обет «честности и искренности» – обязательная жертва, которую он должен принести новому миру.

Детям старшего возраста такое героическое усилие дается уже с куда большим трудом!

Мы в Китеже вновь и вновь убеждаемся на собственном опыте в том, что ребенок, попавший к нам из неблагополучной среды, противится любым попыткам изменить его представление о законах жизни. Часто кажется, что бывшие детдомовцы упиваются воспоминаниями о своих несчастьях и постоянно пробуют свой новый мир на прочность, желая и страшась убедиться в его нереальности.

Привыкший не доверять никому (условие выживания), ребенок не доверяет и создаваемой родителями новой реальности. Значит, нужно готовиться к проверке. И нужно радоваться проверке. Если она пройдет успешно, ребенок будет готов принять новые правила игры и новый мир.

Глава 5 ПЕРВООБРАЗЫ

Не случайно у нас бытует поговорка: «Устами младенца глаголет истина». Ребенок от рождения действительно воспринимает только истину мира. Он воспринимает мир телом и сознанием, которые еще слиты в одно. Это самый прямой способ естественного накопления информации.

Грудной ребенок познает мир всем телом, расширяя давление во все стороны, словно сферическая волна, возникающая из одной точки. Он плотно и упруго заполняет собой все пространство. Он ползает по дому, бьется об острые углы, упирается в плотности, колется, режется. Информация о МИРЕ записывается болью на разных участках его тела. И пока оно (тело) ему служит, эта информация будет в его сознании. Образы простейших взаимодействий с миром запечатлеваются сознанием, создавая его основу.

От камня, упавшего в воду, разбегаются круги во все стороны. А теперь представьте ту же картину в объеме. Это и есть способ освоения мира младенцем – сферическая волна. Нам кажется, что дитя размахивает руками, тянет их к погремушке. Постарайтесь увидеть, что это не ручки тянутся, а лучи направленного познавательного интереса. И этот интерес направлен сразу во все стороны. Наверное, этот случайный поиск нового и есть гарантия равномерного расширения сферы познанного мира.

Возможно, так и создается основа разума и памяти. Именно эти первообразы будут отвечать за весь последующий отбор информации, притягивая по принципу комплементарное™ новые образы из внешнего мира и достраивая из этого материала ЦЕЛОСТНУЮ КАРТИНУ – виртуальную модель реальности.

Грудной младенец не может осознавать. Но он может ощущать. И, скорее всего, его первое обобщенное ощущение, лишенное словесной формы: «Я могу воздействовать на окружающий меня плотный мир, вызывая из небытия маму, пищу, погремушки».

Мир управляем, причем легко управляем. Стоит покряхтеть или поорать, и подается еда, меняются пеленки.

С этой иллюзией потом придется проститься, обязательно придется... Лишь бы это не случилось до того, как растущая личность наберет достаточно сил, чтобы пережить неизбежные разочарования, принять взрослую жизнь. А пока не готова принять всю реальность, лучше оставаться под защитой иллюзии.

Но в этом уже скрыта и главная опасность. Не попробовав на собственном опыте, что огонь жжется, ребенок не будет достаточно аккуратен в обращении с огнем. То есть столкнувшись с реальным миром, выросший ребенок не сможет распознать, откуда пришла боль, так как будет глядеть на свою наивную модель мира, словно защищаясь от мрачной реальности красивыми картинками.

Сознание заполняется в течение жизни слоями смыслов и образов, которые в сложной связи составляют систему. Образ – отпечаток частицы внешнего мира в сознании. Но укладывается он слоями, которые подобны бетону – застыл слой, ничем не вскроешь. И застывают его первые слои самопроизвольно в те годы, когда мы меньше всего готовы к работе разумом.

В первые дни после появления новорожденного на свет его сознание свободно. Само сознание есть, а содержание он набирает: тянется за погремушкой, требует соску. Окружающий мир – погремушка, мама, свет, голод – понемногу отпечатывается в сознании в виде простейших образов. К каждому полученному образу прикрепляется интерпретация, то есть знание: больно или не больно, вкусно или не вкусно. В сознании вместе с образом вещи появляется и объяснение, что с этой вещью делать. Потом эти образы связываются в некую единую картину мира. Так закладывается основание сознания – самый нижний его слой, простой, но и не поддающийся изменениям. Мы о нем и не думаем, но этими знаниями всегда пользуемся. Например, биться об угол стола – больно, огонь жжется. Мама вообще олицетворяет все человечество. Если общение с ней тепло, мягко, уютно, то и от других взрослых, соприкасающихся с его миром, ребенок будет ждать того же.

Ребенку необходимо чувствовать, что мир безопасен и управляем его желаниями (иначе его развитие остановится). Но в этом-то и коренится главная проблема. МОДЕЛЬ МИРА, на которой отрабатываются наилучшие образы поведения, содержит много ошибок.

Или все-таки нет?

Ребенок, столкнувшийся с предательством родных родителей (насилием, равнодушием, пьянством), делает неизбежный вывод об ОПАСНОСТИ ОКРУЖАЮЩЕГО МИРА.

Из воспоминания молодого человека

– Мое первое воспоминание из прошлого. В комнате темно. Мама отошла. Нет никого. Страх. Плачу. Через дверь начала успокаивать соседка. Когда вернулась мама – спокойствие и защищенность. Но потом с родителями связаны другие ощущения. Я слышу через стенку, как сын соседки кричит на нее и ощущаю впервые, что мир опасен. Мне три года, я живу у бабушки. Где родители? Не понимаю и тревожусь. У тети свадьба, и там я встречаю своих родителей. Я подхожу к ним, и не помню, что они сказали или что случилось, но ощущение не то. Возвращаюсь с бабушкой домой и удивляюсь, почему я не с родителями? Опять ощущение, что-то не так, то ли во мне, то ли в мире. Я до сих пор не могу отделаться от ощущения тревоги, когда общаюсь с людьми. Может быть, я опять делаю что-то не так и меня опять все бросят?

Казалось бы, что может быть проще, чем объяснить ребенку его заблуждения, указать на очевидные ошибки. Но тот, кто столкнулся в детстве с побоями или равнодушием взрослых, не станет слушать ваших объяснений. Он будет жить рядом с вами с ожиданием новой боли. Все его силы будут брошены на то, чтобы избегать столкновений с препятствиями.

Нормальный взрослый тоже все знает про боль, но он привык тому, что эта боль переносима, а главное, что за ней обязательно следует приз, некое достижение, которое и заставляет терпеть. Этот опыт заключен в достаточно простые для нас формулы: «Без борьбы нет победы», «Радость преодоления», «Если долго мучиться, что-нибудь получится».

В течение жизни человек, хочет он того или нет, набирает полную котомку негативного опыта. В ком из нас после сорока не пробудилось представление о трагичности жизни, неизбежности потерь? Из года в год каждый из нас несет на своих плечах багаж памяти о промахах и ошибках, нереализованных планах, предавших друзьях, обманувших президентах. Именно этот багаж и лишает нас способности летать во сне, верить в счастье, черпать в этой вере дополнительные силы. Мы обучаемся принимать удары, стиснув зубы, но этого действительно мало для прорыbob в неведомое, новых дерзаний и надежд. Иными словами, накопление негативного, приземляющего опыта у большинства людей идет в жизни по возрастающей, параллельно с осознанием собственных сил и развитием инстинкта самосохранения и житейской мудрости, которые многим заменяют счастье.

А теперь представьте, что негативный опыт получает ребенок. Он вообще не понимает, что произошло: почему его бросают родители, что означает: нет денег, почему орут учителя и сторонятся сверстники?

Груз неудач ребенок несет на слабых плечах в детском саду, переносит из класса в класс средней школы, рассматривая все происходящее через призму остро пережитого личного опыта: «Суть мира в потерях, одиночестве, страхе». Причем эта информация записывается на уровне безусловного инстинкта, где-то в глубинах подсознания, и стереть ее простым проявлением доброты, увещеваниями или назидательными беседами невозможно.

Опыт предыдущих поражений лишает веры в успех. Отсутствие веры не позволяет мобилизовать внутренние ресурсы организма, так необходимые для победы. В результате, поражение почти обеспечено.

Из круга неудач можно выбраться. Мы знаем немало примеров, когда дети, испытавшие много горя в ранние годы, потом становились выдающимися людьми. Я уверен, что, если бы мы могли проанализировать первые годы из жизни этих людей, то есть время, когда закладывается программа, там нашлись бы незамеченные биографами моменты обретения опыта победы.

Чисто схематически это могло бы выглядеть вот так: проголодавшийся малыш (возможно, брошенный родителями) лезет за яблоками. Он затрачивает огромные усилия на свою первую попытку. Он пыхтит и срывается с ветки, за которую пытался ухватиться. Но его подгоняет реальный голод, незнакомый детям из благополучных семей. Если в результате усилий малыш получит яблоко, например, совершенно случайно упавшее с ветки, то в памяти победителя навсегда останется связка образов действия и сладкого вкуса его результата. Если по счастливой случайности ребенок еще несколько раз получит подтверждение этой цепочки взаимозависимостей, то, скорее всего, став взрослым, будет подсознательно ждать успеха от своих упорных действий.

Что интересно, такой подход к жизни будет обеспечивать ему частые победы и достижения, постоянно подтверждая полученную ранее программу.

У наших первых детей, прошедших через Китеж, даже на стадии окончания школы были ярко выраженные рефлексы воинов разбитой армии. Не все, но многие из них, даже получив неплохое образование в китежской школе, не верили в возможность поступления в институт. Поэтому, готовясь к экзаменам, много времени просиживая над учебниками, они все равно подсознательно ждали провала. Это ожидание мешало полностью выложиться, напрячь все силы. Они не могли сами себя убедить, что это действительно необходимо для их счастливого будущего.

Родители в этой ситуации выступают в двоякой роли: незаменимых помощников и неизбежного препятствия.

«Наш мальчик все время ищет, где мы дадим слабину... То норовит лечь позже, то на час дольше мультфильмы посмотреть... Короче, все время раздвигает границы разрешенного, иногда просто дожимает нас».

Интересно, что давление это осуществляется во все стороны, и, как нам кажется, хаотично. Ребенок словно бросается на препятствия (материальные или психологические) всем телом, всей своей душой, иногда желая чего-то уж совсем нелепого или закатывая истерику по совсем незначимому поводу. Ребенок поистине заполняет весь объем окружающего мира. Но только так, задействуя все органы чувств, маленькая личность может убедиться в своих силах и познать мир ДОСТОВЕРНО.

А что делаем мы? Подставляем вызовы и позволяем удариться о препятствия.

Дети-сироты не верят воспитательным беседам и лекциям. Наш опыт всегда остается для растущей личности чем-то внешним. Беседы и лекции сами по себе приносят немного пользы. Команды и наказания не столько изменяют личность, сколько забивают любые ростки творческого восприятия мира. Детей можно выдрессировать, но сделать из них свободные и талантливые личности таким способом не удастся.

СОВЕТЫ ИЗ КИТЕЖА

Постарайтесь разобраться, какие первообразы уже содержатся в сознании ребенка.

Далее начинайте нанизывать на уже знакомые ребенку образы то новое, что он должен усвоить прежде всего. Главное, делать это постепенно, тогда новые образы лучше усвоятся и не вызовут страха, так как станут развитием уже известного и понятного. Не торопитесь и не пытайтесь вложить слишком много сразу.

Обучая ребенка видеть реальность, не порождайте у него сомнений в управляемости и защищенности мира.

Важно иметь достаточно свободного времени для наблюдения за ребенком в разных ситуациях и уважительный интерес к его личным открытиям.

Многим взрослым кажется, что дети только учатся жить. Вот мы, взрослые, живем по-настоящему, всерьез, а дети – как бы понарошку. Значит, их детские дела и проблемы не очень важны. Можно потом поговорить, потом вместе погулять или пошалить.

Детям не понять, что мы, их родители, так устаем на работе, что нам не до новых совместных открытий, не до игр и беспечной радости бытия. Для нас обыденность семейного уклада – привал в походе. Но для детей, чей мир ограничен семьей и школой, в этой обыденности нет притягательной силы, героического вызова, возможности поднять свою оценку в глазах сверстников. И в силу новизны ощущений каждый день ребенка наполнен куда более важными событиями, чем день взрослого. И каждое событие, в силу своей новизны, оставляет глубокий след в памяти и часто заставляет менять все представление о мире.

– Я получил пятерку, что же меня не хвалят? Может, это не важно? А что тогда важно?

– Сегодня надо мной впервые посмеялись девочки. Оказывается я плохой, смешной, неудачник. Что ж толку стараться, учить уроки...

– Меня не любит училка. Ну и черт с ней, назло буду получать двойки.

Нормальному ребенку в наше время каждый день нужны новые открытия и новые вызовы, а также помощь в объяснении происходящего. Если не дождется объяснений от родителей, ребенок найдет их у сверстников, а новые ощущения – в компьютере. Это, на мой взгляд, не желательный, хоть и самый легкий путь решения проблем.

Более трудный путь – работа родителей. Хотя, разве же это работа – помогать любимому существу создавать правильную картину мира и готовиться к встрече с реальностью? Как там, у мистика Кастанеды, «надо поменять точку сборки внимания»! Надо разглядеть сквозь помехи устоявшихся отношений в семье, что ребенок растет каждый день и каждый день получает некую информацию, изменяющую его взгляд на мир.

– Как не учись, родители меня не замечают.

Да, не замечают, так как живут в рутине повседневности, требуя от своих чад не бегать, не пачкать одежду, мыть руки и учить уроки.

Глава 6 ОБРАЗ МИРА

Катя в 12 лет

– Я сегодня ездила в районный центр и вдруг поняла, Китеж – не деревня!

Эта девочка только на третий год смогла заметить, что живет в каком-то необычном, не похожем на другие, поселке.

Человек замечает или, скорее, узнает в окружающем мире предметы и явления по аналогии. Самые первые образы закладываются в основу памяти (или сознания) как программная база.

Компьютерщики используют понятие «ядро операционной системы» – это главная программная часть операционной системы, первооснова деятельности всех программ. Так вот, ядро операционной системы каждого из нас, очевидно, формируется в раннем детстве из самых значимых для выживания первообразов. А дальше оно определяет, какие знания об устройстве мира отобрать в долгосрочную память, а какие отбросить.

Простые образы притягивают к себе более сложные, собираются в цепочки смыслов, закономерностей, порождают понятия. Этнопсихолог А. Шевцов дает этому психологическому явлению название ОБРАЗ МИРА. В основе ОБРАЗА МИРА простейшие ощущения от соприкосновения с телом и сознанием матери, игрушками, ножками стульев и прочим.

Пусть нам не видно, что легло в основу ОБРАЗА МИРА взятого из детдома ребенка, но даже по реакциям на окружающее легко догадаться, в какой среде ему приходилось выживать. Кричит, при столкновении с препятствием впадает в ярость, размахивает кулаками, плачет – значит, часто подвергался атакам. Добивается ласки и внимания от первого встречного, но при этом недоверчив и скрытен – был оставлен один, без опыта и понимания происходящего. Непонимание ситуации усиливало страх. Значит, страх и одиночество лежат в основе его ОБРАЗА МИРА.

Главная задача терапевтической работы – изменить эту программу. Но воздействовать на ребенка, чтобы помочь ему начать внутреннюю метаморфозу, можно только тогда, когда в нем самом появятся сомнения в истинности его НЕГАТИВНОГО ОБРАЗА МИРА.

Не буду утверждать, что это всегда возможно. Для этого нужно изменить первообразы, на которых программа держится. Это само по себе нелегко, ведь первообразы – результат его личного опыта, записанного на «жестком диске его тела» чаще всего резцом боли![2]

Животное не умеет менять собственную программу. Однажды научившись одному способу спасаться, оно не может его изменить. Человек, не только взрослый, но и ребенок, благодаря пластичности своего сознания способен САМОСТОЯТЕЛЬНО делать выводы и менять программу.

В легенде о Китеже сказано, что град был сокрыт от врагов в глубинах озера Светлояр. И увидеть его могут только люди, чье сердце и душа чисты! То есть те, чье сознание чисто от боли, зла, обид.

Увидеть и узнать доброе и душевное отношение, принять его как программу собственного отношения к миру может тот, в ком уже есть эти позитивные образы. А мы берем в свои семьи детей, уже познавших несправедливость и боль. Это знание заставляет их тратить больше сил на защиту от возможной агрессии, не доверять советам взрослых, избегать длительной привязанности. Все это приводит к задержке развития и очень часто к неприятию законов человеческого общества.

Если ребенок все-таки успел получить некую долю ласки и заботы от своей мамы или бабушки, то в его ОБРАЗЕ МИРА есть здоровое ядро первообразов. Тогда пришедшая позже информация о страхе, боли и одиночестве может рассматриваться нами как фоновая или резидентная программа. Она тоже очень мешает развитию, нормальной социализации. Она как бы постоянно присутствует в операционной среде, влияет на принятие решений, но не заметна даже самому ребенку. И при этом мешает видеть нашу реальность, мешает расслабиться, начать доверять окружающим людям, поверить в собственные силы.

Катя в 13 лет

– Когда я приехала в Китеж, мне было девять лет. Я еще много не понимала и думала, что здесь, в Китеже, будут бить и надо держаться за братьев. Но потом я поняла, что здесь не надо никого бояться и можно всем доверять.

Известный психолог и философ-гуманист Э. Фромм считал, что «каждый человек вынужден преодолевать свой страх, свою изолированность в мире, свою беспомощность и заброшенность и искать новые формы связи с миром, в котором он хочет обрести безопасность и покой». Это было написано о взрослых, но ведь то же самое, только в более акцентированной степени, происходит с детьми-сиротами и детьми, попавшими в кризисную ситуацию.

Поэтому для работы по изменению ОБРАЗА МИРА сотрудникам Терапевтического сообщества недостаточно помочь ребенку почувствовать себя безопасно в социуме. Это может привести к отсутствию потребности развиваться. Отсутствие вызова расслабляет, но и слишком серьезный вызов заставляет защищаться, закукливаться.

Когда у взрослого человека появляется потребность изменить ОБРАЗ МИРА? После столкновения, чаще всего болезненного, с какими-то фактами или явлениями действительности, заставляющими увидеть, что ОБРАЗ МИРА, существовавший ранее в сознании, не соответствует действительности. В любом случае, взрослый человек должен быть выведен из состояния равновесия.

Растущая личность может отказаться от старого НЕГАТИВНОГО ОБРАЗА МИРА только под давлением новой реальности, то есть, лишь убедившись на собственном опыте, что мир не такой, каким казался с детства.

СОВЕТЫ ИЗ КИТЕЖА

Если вы начнете внимательно присматриваться, как ребенок ведет себя, то довольно быстро заметите моменты, когда происходит «вырезание» образа из окружающей реальности и «запечатление» его в памяти. Именно в этот момент появляется уникальная возможность повлиять на то, что будет сохранено в памяти ребенка, по сути, на формирование узлов целостного ОБРАЗА МИРА. В этот момент можно указать ребенку на невидимую для него связь между причиной и следствием, объяснить, как надо реагировать на тот или иной вызов.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. МУСЯ

Семилетняя Муся, воспользовавшись отсутствием приемной мамы, залезла в шкаф за сушками. Мама сделала замечание:

– Что же ты за обедом не ела суп? Он куда полезнее.

В ответ девочка виновато улыбнулась, и в глазах ее появилось отсутствующее выражение.

Она привыкла не слушать взрослых, когда они говорят неприятные вещи. В раннем детстве, когда ее игнорировали собственные родители, привычка закрываться от взрослых превратилась в инстинктивную реакцию. Происходило это тогда, когда интеллект еще не включился. Поэтому и сейчас программа исходит из области бессознательного.

Она может быть благодарна, например, когда ей даришь шоколадку. Она искренне благодарит, осознавая, что шоколадка – это добро. Но сделать уроки или съесть суп – в этом она просто не способна увидеть для себя пользу. Добро в будущем для нее не существует. Такое ощущение, что в ее сознании отсутствует необходимое передаточное звено, через которое мы могли бы влиять на нее.

Муся и в школе первые два года демонстрировала симптомы умственно отсталой. В ответ на вопросы учительницы широко открывала глаза и рот и застывала в таком положении на несколько минут. Она как бы вырезала себя из реальности, которая приносила страх и боль.

Такой защитный механизм она приобрела где-то до пяти лет, когда попала из пьющей семьи в детский дом. Там было бесполезно пытаться договариваться или даже капризничать. Безопаснее было замереть, словно притворившись мертвой.

Эти образцы поведения Муся применяла и здесь. Но в Китеже такие схемы не проходят. Девочке давали побыть в ступоре, а потом делали массаж или угощали чаем, и, когда она расслаблялась, ее снова привлекали к решению примера или чтению. Как говорят наши дети, слить не удавалось. На нее не кричали, но каждое несделанное задание влекло за собой дополнительную нагрузку. Так Муся убедилась в бесполезности старой программы ухода от проблем. Пришлось признать программу ошибочной и стереть!

И это сразу отразилось на ее физическом состоянии. Она подросла, у нее выправилась осанка. Еще она стала увереннее в себе и разговорчивее. Оценка окружающих стала важным мотивом ее деятельности.

Вместо нарочито горестного шепота: «Я не понимаю», в октябре, раскрыв тетрадь после проверки домашнего задания, девочка громко закричала на весь класс:

– Одноклассники, радуйтесь, Муся Сергеевна сегодня пятерку получила!

Это она так себя по имени-отчеству назвала тоже впервые. Знак роста самооценки и чувства безопасности.

Мы думали, что теперь можем отпраздновать победу и немного расслабиться. Но оказывается, нас ждали новые проблемы.

Пробуждение вытесненных эмоций и образов у ребенка не контролируется ни опытом, ни внутренней дисциплиной. Он начинает получать удовольствие от демонстрации своих чувств, рассчитывает на понимание и сочувствие, учится управлять людьми.

Теперь у него появляется свободное пространство в сознании, позволяющее думать о том, на что раньше не хватало сил. Но повышается и требовательность к окружающим.

Затем следует поиск адекватной самооценки. Осознав, что человек – это звучит гордо, растущая личность начинает требовать, чтобы эта гордость была замечена.

То, что было отрегулировано (задавлено) социумом, теперь, в новых условиях, выходит наружу. Появляется подсознательное чувство абсолютной свободы. А также право на обиду! Каждое новое осознание кажется истиной в конечной инстанции, каждое новое чувство – величайшим сокровищем, достоянием, за которое надо бороться.

В этом состоянии человек особенно уязвим, он как бы зависает на некоторое время, отыскивая новую реакцию, выстраивая новую систему мира.

Теперь Муся сбросила маску тихони. Она стала проверять мир на прочность: отказывалась делать уроки, дерзила, корчила гримасы.

Мама

– Муся только теперь расслабилась и перестала бояться окружающих. Вот и блажит.

Я

– Процесс положительный. До этого Муся была похожа на черепаху, спрятавшую голову. А теперь она эту голову отважилась высунуть. Но выбор программ ей достался не большой: или «притворятся мертвой», или, образно говоря, плеваться и кусаться. И все равно это шаг вперед.

Теперь с ней можно работать. По сути, она открылась для общения.

И теперь важно не задавить наказаниями, а ограничить ее агрессивность, сделать контакты более разносторонними, приятными.

Она еще долго будет в состоянии проверки новых законов мира.

Глава 7 АНТИВИРУСНАЯ ПРОГРАММА

К моменту, когда я пишу эти строки, Китеж существует уже пятнадцать лет. Все эти годы для меня были наполнены постоянной борьбой с нежеланием наших подопечных воспринимать новую реальность, то есть менять уже существующий ОБРАЗ МИРА.

«Катя хочет быть похожей на мальчиков, такой же крутой!» Это означает – сильной.

Сила – это главное условие безопасности. Катя чувствует себя слабой и пытается стать сильной единственным понятным ей способом. Для тех, кто с младенчества решал задачу выживания, излишняя вежливость кажется непрактичной. Грубость, жесткость, простота на уровне первообразов ощущаются как реальность и надежность. А все остальное отвлекает от главной жизненной задачи – борьбы за свой статус среди сверстников.

– Почему, Катя, ты рычишь на подружек: Синди и Нину?

– А потому, – ответила Катя, которая к этому времени стала мне доверять, – что тихим садятся на шею. Если не будешь защищаться, то тебя сомнут.

Работает программа, которая была приобретена где-то в раннем детстве, – стоять на своем, не поддаваться сомнениям, а то забьют.

Такая программа есть практически у всех детей, испытавших трагедию сиротства. У них на душе и на теле болью записана информация о том, что, оставшись в одиночестве, нужно бросить все силы на то, чтобы выжить. Только это имеет значение! Хуже всего то, что эта программа, а вернее, разрушительный вирус, входит неосознанно в детстве и как бы врастает в Я. Человек, став взрослым, настолько срастается с ней, что принимает за часть своей личности.

Психологи говорят: вытесненные воспоминания. Они вытеснены на периферию памяти, но не стерты, а значит, продолжают действовать как фоновая программа. Работать с этой вытесненной информацией можно, очевидно, только тогда, когда мы вновь оказываемся захваченными болью воспоминаний. Но боль трудно переносить.

Вот тут и требуется помощь родителей или наставника, которые выслушают, поддержат и не осудят! За душевной беседой в спокойной обстановке даже самые неприятные воспоминания уже не внушают ребенку привычного страха, и можно найти в себе силы заглянуть туда, куда до этого заглядывать не решался. Родитель рядом – он не торопит, слушает, защищает.

Год потребовался на то, чтобы выйти на новый уровень доверия с двенадцатилетней Лерой. Она впервые отважилась рассказать мне о событиях пятилетней давности:

– Мы были в гостях в соседней деревне. Папа и мама еще не очень пили, но все-таки мама была пьяна. Она хотела ехать с какими-то дядями на «Волге». Помню, что машина была белая. Но мне очень не понравились дяди. Туда, в машину, села тетя, а я вцепилась в ногу мамы и не пустила. А на утро тетю нашли за фермой мертвой. Я помню, как я радовалась, что мама не поехала туда. Но потом мама снова пила. И в конце концов погибла. И зарыдала.

Теперь я понимаю, что Пера рыдала потому, что осознала свое бессилие перед обстоятельствами: не смогла спасти маму от пьянства. Как в сказке, два раза спасла, а на третий не уберегла. И за ошибку была наказана некими высшими силами сиротством. Это обобщение мне удалось составить из ее весьма несвязных объяснений переживания.

Дети-сироты, пережившие трагедию спивания и потери родителей или насилие с их стороны, редко обсуждают тему: кто виноват в том, что они остались одни. Но наши исследования свидетельствуют: многие из них склонны считать именно себя виноватыми, запачканными, испытывать иррациональное чувство стыда за свое прошлое.

Взрослые, заболевая алкоголизмом, как правило, заботятся о своих детях лишь время от времени, они вообще не способны сосредотачиваться длительное время ни на чем, кроме жажды выпить. Тогда их дети, не умея объяснить происходящее, сами ищут и находят объяснение этой трагедии: «Значит, я был недостоин, чтоб меня любили, я плохой – раз я лишился родителей». Так они взваливают на свои плечи груз непереносимой вины.

Конечно, можно попытаться их разубедить. Но, увы, большинство детей-сирот не доверяют взрослым. Во многом это подсознательная обида на то, что самые дорогие взрослые – родители уже обманули, бросили или погибли. Значит, эти новые взрослые – приемные родители – тем более обманут. Такие дети боятся довериться новым родителям потому, что для них непереносимо предположение, что их надежды снова потерпят крах. Как результат: дети могут прожить несколько лет в приемной семье и при этом не установить искренних отношений с приемными родителями.

Человек, в отличие от компьютера, способен сам вносить изменения в свою программу, вернее, если говорить языком компьютерщиков, самостоятельно чистить себя от вирусов. Вирус в этом случае – воспоминания о боли и ошибках, которые накапливаются в сознании как жизненный опыт.

Трудно описать психические процессы в материальных, зримых образах, но очень не хочется употреблять научные термины, которые совершенно не дают возможности понять сущность предмета. Не всякую гармонию можно проверить алгеброй.

Наши китежские дети учат наизусть «Обет ученика», в котором есть такие слова: «Я оставил прошлое прошлому, я разрушил стену недоверия». Это, так сказать, общая формулировка задачи. Но у каждого свое прошлое и оставить его совсем не просто.

– Я не могу забыть, как меня отец бил и выгонял из дома.

– Я люблю и ненавижу своих родителей, и меня разрывают такие воспоминания.

– Мне кажется, что я все забыл, а потом всплывает, и я снова вас боюсь и никому не верю...

Сколько воли, энергии требуется для того, чтобы изменить характер, привычки, фигуру или отношение к жизни и людям. Проще разгрузить вагон песка, чем сознательно изменить что-нибудь в себе любимом. Это хорошо знает каждый, кто хоть раз пытался бросить курить или сесть на диету. Для таких внутренних преобразований нужны большие энергетические ресурсы.

Обратите внимание на свои внутренние движения, я даже не скажу чувства, а что-то более неуловимое, такое, как поток энергии. Любое действие начинается с некоего усилия, скажем волевого. Мы привыкли оценивать его по количеству затрачиваемой энергии, и часто говорим: «Я не в силах» или «Нужно лишь небольшое усилие», или «Не хватило сил себя заставить». Это усилие имеет не только градацию по объему, но и направление. Если не хочется что-то делать или предвидятся трудности на пути устремления, требуется собрать волю в кулак, накопить решимости. Наш язык четко отмечает внутренние усилия, уже ставшие привычными и потому как бы незаметными: «Духу не хватило сделать...»

Одним из первообразов в программе ребенка, испытавшего боль и насилие, является задача экономить энергию, не тратить ее попусту. Энергия может понадобиться для борьбы за выживание. Поэтому лучше лениться! А любое внутреннее движение, требующее смены программы, связано с усилием. Наши дети могут работать на стройке или грузить дрова по восемь часов, но их сил едва хватает на один час работы по самопознанию (хотя, казалось бы, чего там – просто душевная беседа).

Поэтому мы обычно слышим истории о том, как человек изменил свое мировоззрение только после встречи со смертельной опасностью или пережив смертельную болезнь. Сделать это в обычных обстоятельствах не позволяют вирусы в программе. Память о боли и несправедливости создает в сознании мертвые зоны, или секторы, закрытые для обмена информацией. Там купированы боль и страх. Сознание с травмированной структурой как бы боится боли и не приближается к новым предметам и явлениям. То есть ребенок просто не способен продолжать познавать мир с прежним беспечным любопытством. Он медленнее думает, осторожнее пробует новое.

Вот тут и встает вопрос, как очистить сознание человека от ошибок и вирусов? Как снова сделать глину мягкой?

СОВЕТЫ ИЗ КИТЕЖА

Попробуйте породить у ребенка сомнение в правильности его привычного ОБРАЗА МИРА.

Не торопитесь насильно разбивать даже самые ошибочные представления о мире. Они дороги ребенку, так как составляют часть его ОБРАЗА МИРА. НЕГАТИВНЫЙ ОБРАЗ МИРА должен разрушаться в процессе столкновения с реальностью мира, а не родителями, иначе прервется канал доверия и любви.

Поставьте перед собой задачу заполнить свободные файлы в сознании ребенка своей информацией, создать позитивную программу. Тогда чужой, грязной информации будет некуда входить.

МОЖНО взять ребенка в семью, одеть, накормить и даже заставить быть вежливым. Но это не означает, что внутренне он отказался от старого взгляда на мир. Он просто выживает в новых условиях. И будет настороже долго, до тех пор, пока не убедится в реальности ВАШЕГО МИРА. Для того чтобы ребенок принял НОВЫЙ ОБРАЗ МИРА, может потребоваться и год, и два.

Долго? А куда мы спешим? Такие темпы задает природа. Сделать ребенка бандитом или роботом можно, очевидно, и быстрее, а вот чтобы поверить в то, что своей жизнью можно управлять, нужно больше времени и больше усилий.

Итак, общий вывод.

Дети часто становятся беспризорниками при живых, но пьющих родителях. В этот период взрослые наносят огромный вред развивающемуся детскому сознанию, привнося в него искаженный ОБРАЗ МИРА.

Не отказавшись от привычного НЕГАТИВНОГО ОБРАЗА МИРА, дети-сироты обречены на повторение трагической судьбы родителей.

Забрать беспризорных детей из уродующей их среды в детские дома или приемные семьи еще не означает спасти их! Важно заменить уже сложившийся у них НЕГАТИВНЫЙ ОБРАЗ МИРА на ОБРАЗ ДОБРОГО и СПРАВЕДЛИВОГО МИРА.

Но этого невозможно добиться прямым вмешательством извне, без риска нарушить что-нибудь в целостной архитектуре сознания личности. Также как невозможно стереть содержимое компьютерного диска напильником.

Глава 8 МИФЫ О ДЕТЯХ

КИТЕЖСКИЙ ПЕДСОВЕТ

Дмитрий

– Это свойство человеческого сознания, встретившись с неизвестным и опасным, подменять тщательное изучение феномена созданием мифа.

Сейчас у нас период мифотворчества на тему детей-сирот.

Эх, не хотелось мне об этом говорить, но приходится соблюдать обет «Честность и искренность». Не всем детям подходит Китеж. Есть те, кому с нами неуютно, кто боится активной требовательности нашей повседневной жизни.

Поэтому надо особенно аккуратно выбирать детей, брать в свои семьи только тех, кто сам захотел остаться. Собственно, поэтому мы и обсуждаем прямо на собрании возможность принять нового ребенка в ту или иную семью.

В решении такого жизненно важного вопроса не должно быть никакого автоматизма, никакого давления. Жизнь много раз показывала нам, что делать добро надо тоже разумно, чтобы оно потом не обернулось разочарованием и разрушенной семьей.

Максим

– Когда у родителей слишком высокие ожидания, то и разочарование может переживаться острее. Чего только не было в нашей практике. Если не получалось построить отношения с приемным ребенком, пытались найти причину в дурной наследственности, генетической предрасположенности.

Мы не знаем всего о наследственности. Иногда дети действительно стремятся повторить судьбу родителей. Но это, скорее, связано с тем, что именно у родителей они почерпнули самые первые образцы для подражания. Вот они бессознательно и прибегают к этим первообразам в каждом сложном случае.

Одна мама, взявшая под опеку мальчика-осетина, как-то сказала: «В нем проснулась родовая память – он стал неуправляем, как все кавказцы».

Некоторые родители от отчаяния апеллируют к дурной карме: «Был таким милым малышом, а пошел в школу, начал взрослеть и теперь проявляет свою истинную природу хама, лжеца, подлеца».

Маша

– В погоне за быстрым и легким пониманием ситуации происходит подмена научной психологии житейской. В теории никто не пытается разобраться, требуют конкретных советов, вроде, пороть или не пороть. Психология низводится до уровня рецептур: «Что делать, если...»

В некоторых методичках для приемных родителей можно найти советы, вроде: «Объясните ребенку, что вам неприятно его поведение». Так он же специалъно так себя ведет, чтобы вам было неприятно! Кап раз нужно понять, что он вам хочет этим спазать.

В обществе с глобальным нежеланием тратиться на что-либо все направлено вовне, а приемному родителю нужно копать в глубину личности.

Дмитрий

– И это – преступление, которое общество не может предупредить. Приемная мама, устав от непослушания или истерик ребенка, решает, что у него плохая наследственность или психологическая неполноценность, или что-то там еще. То есть сама себе выписывает разрешение ничего не делать, а заодно и программирует ребенка на неуспех: «Все равно из тебя ничего не выйдет».

Максим

– А все потому, что мы ожидаем быстрых результатов своей деятельности и не привыкли жить отрезками год, пять лет, десятилетие. И каждый родитель ожидает, что все произойдет быстро: «До меня ребенок жил одной жизнью, а теперь сразу начнет жить по-другому. Через месяц ребенок, окруженный моей любовью и вниманием, начнет доверять, говорить по душам, помогать по дому, сочувствовать». Или как вариант: «Если ты попал ко мне, то будешь лучше всех».

Родитель, часто не зная потенциала нового ребенка, исходит из того, что «нужно дать как можно больше, быстренько наверстать, и тогда он всем покажет». Так ребенок, кроме школы (с нагрузкой, скорее всего для него поначалу непосильной), получает еще кружки, секции и т. п. В этой ситуации он не может быть успешным. Слишком много вызовов. Тогда он начинает защищаться, то есть вести себя плохо.

Дмитрий

– Альтруизм взрослого часто оказывается замаскированным эгоизмом. Выбирая в свою семью близкого по духу ребенка, мы ищем маленького себя и пытаемся спасти себя в прошлом через него. Не учитывая, что, даже очень похожая на нашу, судьба – не наша.

Мария

– Еще один миф: «Я услышал в передаче от психолога, что личность формируется до трех лет. Я понял, что, к сожалению, занялся воспитанием ребенка слишком поздно». Макаренко, очевидно, не принимал всерьез этот факт, поэтому у него получалось с любым возрастом.

Дмитрий

– Но ему помогали сверстники, уже организованные и разделяющие ценности воспитателя. А что делать одинокой маме, у которой нет опыта общения с нашими детьми?

Максим

– Женщина, взявшая «погостить» семилетнего мальчика из детского дома, пожаловалась, что тот ножницами подстригал ее комнатные цветы в горшочках. Его пытались увещевать, потом наказывали. А он продолжал свое. Это был его символический язык, которым он давал понять взрослому миру, что ему плохо. А потенциальная приемная мама ожидала, когда же он, наконец, словами-то скажет. Не скажет. Для семилетки из детдома слова вообще никакого значения не имеют. Он ведь не словами понимает, что эта временная приемная мама его не любит. Сказать правду взрослым страшно, но и просто подчиниться он не хочет. Стоило переместить его в другую семью, как ненависть к комнатным цветам пропала.

Проговаривать, конечно, проблемы ребенку нужно, но дозировано, иначе он еще больше замкнется. Уговорами никого не изменить. Нужно найти причины плохого поведения, вспомнить, по возможности, ситуации, в которых был записан образец, и попытаться заложить новый образ.

В Китеже нет понятия «перевоспитание», есть понятие «развитие». Перевоспитание – это как бы замена одного качества другим. Мы же понимаем воспитание как восполнение, развитие недостающего качества, установление связей там, где пустоты.

Еще один миф в сознании взрослого я могу выразить словами: «Благодарность на всю жизнь, или я столько для него сделал».

Приемные дети часто не проявляют благодарности. Это действительно очень тяжелая ситуация для взрослого человека, потому что трудно работать ради работы, человек привык работать ради результата. Поэтому для успешной работы с детьми необходимо изменить эту установку у взрослого, сдвинуть фокус внимания с внешних изменений ребенка. Их может долго не быть – так что ж, все время страдать и мучиться в сомнениях: получается или нет? Результат в нашем случае – медленное и незаметное нарастание качества. А благодарность может последовать и через десять лет.

Юля

– Помните метод Мэри Поппинс: «Если ты будешь плохо себя вести, то отправишься спать в пять часов». Не важно, что произошло в тебе, что символизирует твой поступок нарушения границ. Он может символизировать и хорошее (попытку понять себя), и плохое (доказать, что я против всех). Но для воспитательницы важно, что ты нарушил границы. Далее следует наказание.

Дмитрий

– Одна взрослая женщина призналась: «Мне даже детское восприятие моря испоганили. Мама заставляла учиться плавать, а потом это море рисовать. Я же хотела просто бегать в волнах и собирать ракушки».

Не надо было торопиться, давить. Девочка набегалась бы, привыкла к воде, и ее саму потянуло бы научиться чему-то новому. А так оздоровительная поездка закончилась неприязнью к морю и маме.

Михаил

– Одна приемная мама сказала в минуту отчаяния: «Мне кажется, что у моего сына ограниченные умственные способности».

Но мы хорошо знали ребенка, так как работали с ним два года и добились результатов. Мальчик был вполне способен развиваться, просто мама не хотела затратить усилий, а может быть, вообще для нее эта ноша была не по силами.

Хорошо, что в терапевтическом сообществе мы можем вмешаться, помочь развивать ребенка. Находясь внутри системы, я не чувствую себя бессильным понять и изменить ситуацию.

Максим

– Когда взрослый чувствует свою несостоятельность и ему некуда обратиться за помощью, он подсознательно сваливает причину неудачи на объективные обстоятельства, например, ставя ребенку медицинский диагноз. Любое негативное проявление списывается на заболевание, а с заболеванием не работают.

Мария

– Родители же, действительно имеющие детей с заболеванием, обычно перестраиваются, стараются узнать все о заболевании и необходимой помощи.

Случай: Нижний Новгород, мама и девочка с детским церебральным параличом. Мама проговаривала дочери, что она нормальная и здоровая, не позволяла себе жалости, развивала ребенка, создав вокруг мощную среду. За счет воли и стремления помочь мама сама стала развивающей средой для дочери. Результат соразмерен усилиям: девочка к девяти годам заговорила, обучается на дому; интеллект сохранен, развиты любознательность и познавательный интерес, восстанавливается опорно-двигательная функция. Девочка все понимает, улавливает нюансы человеческих отношений, потому что мама совершенно беспощадно говорит: «Ты нормальная» – и заставляет делать усилие.

Юля

– Плотная среда, ставящая задачи, цели развития, правильно интерпретирующая позволяет активизировать волевую составляющую в ребенке. Мама сама стала жесткой развивающей средой, которая форматирует под свои требования ребенка. Это эволюция в рампах одного человеческого существа.

Маша

– Очень важно, что в Китеже каждая семья открыта, родители не только могут, но и обязаны обсуждать все сложные вопросы с педагогическим советом и официальными консультантами. При этом они не боятся, что их обвинят в неумении или лишат премии.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. ФЕДОР

– Отец начал пить, когда я был во втором классе. Но я не помню первого момента осознания этого. Он просто часто лежал на диване, и я думал, что он спит. Потом я стал слышать, как мать на него ругается. Он уже поддатый приходил с работы, и так каждый день.

– Ты пытался понять, почему он запил?

– Нет.

– А сейчас?

– Может, что-то не складывалось с матерью. Я мало знал о его работе и жизни. До меня доходили слухи, что он сидел до этого в тюрьме. У него на теле было много наколок. Может, привычка там... может, воспоминания угнетали. Ему уже много лет было...

– А когда стала пить мать?

– Они часто ругались. А однажды я пришел из школы, а они оба готовы, лежат. Ходить были уже неспособны. Так интересно, сначала ругаются, потом вместе пьют. Я помню только два ее слова: «Я сорвалась». Эти слова я запомнил. Я точно не помню период времени, но в один прекрасный момент в доме остался старый матрац на полу, пара стульев, газовая плита и телевизор. Если честно, мать даже джинсы мои пропила. Вот такие моменты сейчас вспоминаю, а раньше не помнил.

Вот вспомнил сейчас: была ночь, а моя мама пыталась вытолкать меня в школу. Она видно сильно была пьяна. Я пытался объяснить, что рано, но она не слушала. И я тогда ощутил, что мои слова ничего не значат.

А один раз я ударил свою мать. Меня переполняли какие-то чувства, ЧТО Я ПРОСТО не смог сдержаться.

Я был зол на нее за пьянство. И отца однажды ударил игрушечной машинкой. Наверное, не мог ему иначе объяснить, что страдаю!

А потом, наверное, понял, что пытаться так воздействовать на мир бесполезно.

Ребенок еще не может сознательно анализировать ситуацию и тем более не способен обсуждать ее с родителями, если они его сами к этому не приучили. В нашей культуре и не принято вступать в серьезный диалог с ребенком, спрашивать его мнение. Поэтому растущая личность ищет свои способы влиять на мир. Можно попытаться поплакать или заболеть, а если это не привлекает внимания родителей, то остается одно – ударить. Если же ни один из способов не дал результата, ребенок делает грустный вывод, который окажет влияние на всю последующую жизнь: Мир не управляем.

Причем в случае с Федором мир сначала был добрым, освещенным любовью, а потом вдруг из него ушла и любовь, и безопасность.

– Как-то мама показывала фото из роддома. Отец с цветами. Они меня, думаю, тоже любили. Сейчас вспоминается: сижу на коленях у отца, обнимаю за шею его и мать, и мы вместе говорим: «Семья». Это счастье!

Но вообще мы почти не разговаривали. У нас не было контакта.

И мальчик боролся, как мог. Он сдался лишь тогда, когда попробовал все доступные ему способы изменить ситуацию, когда со всей очевидностью осознал: в мире есть только боль и одиночество.

– Мать могла неделями не появляться дома. Отец часто не мог ходить после пьянства, и мне пришлось попрошайничать.

Обычная ситуация: матери нет дома, отец лежит и говорит, еле шевеля языком: «Принеси поесть». Мне приходилось идти по соседям. Было жутко неудобно, стыдно за отца. Я знал, что в настоящих семьях отцы сами зарабатывают.

Что-то внутри меня и сейчас точно знает, что пытаться бороться с миром бесполезно. И ведь все в моей жизни это подтверждает! Когда мою мать нашли в парке со сломанной шеей, мне было лет девять. Самое странное, что, похоже, мне даже это тогда фиолетово было, то есть не тревожило, что ее уже не было. Рядом с ней нашли две нераспечатанных бутылки водки. Может быть, мстили за что-то. С ней, прежде чем убить, еще что-то сделали. Меня удивляло только одно: зачем так жестоко с ней поступили.

Голос дрогнул. Судя по жару, который охватил его сознание, он все еще переживает, может, в чем-то винит себя! Он же был тогда совсем маленьким, какое это имеет отношение к двадцатилетнему... Это же совсем иная личность!

Но память... она соединяет бабочку с гусеницей и куколкой.

Я сходил к брату моей матери – дяде. Мне тогда было страшно, отец лежал на боку и хрипел. Дядя пришел, все увидел и решил обратиться в органы опеки.

У меня была какая-то надежда, что дядя сможет заставить отца заботиться обо мне. У меня было впечатление, что дядя умный и авторитетный.

– А он мог взять тебя к себе?

– Нет, ему, наверное, материальное положение не позволяло. Мне даже было стыдно проситься. Потом начинается странный период, когда меня начали возить из одного детдома в другой, и я даже не помню, сколько их было. Банально говорить, что это было, как сон, но это действительно так было.

– А как ты учился?

– Никак. В каждой школе была своя программа. Было нужно время еще и к классу притереться. Я всегда был «на новенького», то есть аутсайдером. Все знали, что я – детдомовский.

Впрочем, это я сейчас так оцениваю. А тогда не понимал, что вообще со мной. Просто было плохо. Как в сумасшедшем сне, ничего не происходит. Только я приезжаю, обживаюсь, как приезжает машина, снова собирай свои вещи. Куда везли? Почему везли?

У меня сейчас нет эмоциональных проблем с этими воспоминаниями, но я просто не могу заполнить эти провалы в памяти. Из никуда приезжает машина, и меня увозит в новый детдом.

Я тогда себе представлял, что какая-то строгая тетка с пучком волос и в очках все время перекидывает мои бумаги с одного стола на другой, а меня вслед за ними мотает по совершенно одинаковым серым учреждениям. Я сходил с ума от их одинаковости.

– Но тогда объясни мне, почему ты оказался одним из лучших учеников в детдоме?

– У меня с рождения так было – все, что логично, я понимаю. А если я хоть раз это понял, то я этого не забуду. И еще повлияла моя склонность к наблюдению. Я любил смотреть со стороны и понимать... Это тоже повлияло. Но если я так любил за всем наблюдать, почему так трудно сейчас вспомнить?

Федор от рождения был наделен живым умом и отличной памятью. Это сослужило ему плохую службу. Он острее своих сверстников переживал боль и несправедливость. Своего превосходства он не ощущал, потому что учеба не входила список добродетелей подросткового коллектива.

– Мне геометрия нравилась, и я даже с учительницей спорил. Она от меня требовала теорему, а мне и так все было очевидно по рисунку. Мне проговаривать это не хотелось, я ведь и так все это знал.

На уроке как-то увидел графики, подумал, что можно прорисовывать формулой дугу. Каждая дуга имеет свою формулу, то есть не надо чертить, а можно дать машине формулу, и машина сама выпилит. Так мне эта учительница разъяснила, как функция влияет на графики. Если что-то мне нравилось, я видел в этом логику, то для меня это было легким делом.

Меня в детдоме и психологи выделяли, мои картинки рассматривали: «Смотри, глаза большие, значит, чего-то боится».

– Ты был рад, когда мы забрали тебя в Китеж?

– А я и не заметил Китежа. Просто когда оказался в приемной семье, то почувствовал себя легче, чем в детдоме. Тут можно было расслабиться.

В Китеже «медовый месяц» закончился довольно быстро. Стоило Федору повзрослеть и обжиться, как он стал бороться за свободу со своими приемными родителями.

– Я восстал против графиков, против расписаний. Мои новые родители заставляли нас мыть посуду по расписанию, гулять по расписанию, даже говорить с ними в специальное время. Я не привык читать книги по расписанию.

– А приемные родители тебя любили?

– Не знаю, никогда не думал об этом. Сними было некомфортно.

Ребенок, переживший насилие или заброшенность, закукливается, закрывается в панцирь. Панцирь защищает от ударов судьбы, но и препятствует притоку новой информации – знаниям и впечатлениям.

А сколько внутренних сил уходит на поддержание защиты! Родной ребенок на подсознательном уровне уверен, что родители его любят и имеют право заставлять и наказывать.

Приемный ребенок ни в чем подобном не убежден. Любой совет взрослого натыкается на эту защитную оболочку подозрительности, фильтр в сознании: «Доверять взрослым нельзя. Если предали самые близкие – родители, то, что уж говорить обо всех остальных!»

В такой системе координат любая просьба приемных родителей: «Делай уроки» или «Помоги мне вымыть посуду» – может восприниматься как атака! Поэтому ребенок склонен к обидам и сопротивлению.

ИЗ ПРОТОКОЛА ПЕДСОВЕТА

9-й класс – начались проблемы с приемной семьей. Часто говорит об отсутствии интереса к жизни, начал активно курить. С явным пренебрежением относится к работе по дому. Попытки приемных родителей пресечь его вызывающее поведение называет фашизмом. Заявил о своем желании покинуть Китеж и пойти учиться на патологоанатома в Калугу.

– От негативных переживаний появлялась обреченность, тогда я сказал вам, что хочу быть патологоанатомом. Наверное, хотелось выглядеть крутым. Нигилизм – вскрывать трупы...

– Но откуда у тебя обреченность?

– Наверное, от общения с первым приемным отцом. Я уже говорил, что каждый день у нас были беседы. Он рассказывал, каким я должен быть. Его лекции не имели ничего общего с тем, что я хотел. Я себя чувствовал маленьким и беспомощным на его фоне, а походить на него не хотелось. Вот я только сейчас подумал, что в остальном все в моей жизни было нормально. Но и обиды на приемного отца хватило, чтобы захотелось сбежать из приемной семьи, да и из Китежа. Я думал, что сам прекрасно справлюсь.

И он не верил нашим предостережениям, что не справится.

Слова «институт», «карьера», «интересная жизнь» для многих из бывших беспризорников просто лишены смысла. Слушая добрые советы, они даже не в состоянии построить в сознании модель того, о чем им рассказывают.

У них нет образов для такого строительства. Среди возможных моделей, создаваемых в сознании, выбор делается в пользу той, которая требует меньших затрат энергии.

Нравоучения взрослых просто заставляют чувствовать себя виновным или неадекватным. Поэтому, подростки любовь и заботу взрослых воспринимают как контроль и насилие. А нам, взрослым, кажется, что мы просто помогаем нашим любимым выживать, предписывая, как себя вести, куда идти, с кем дружить.

– Но ты потом вообще отказался выносить мусор, топить котел. Это же было безумие, совершенно нерациональный бунт.

– У меня бывают моменты, когда я нерационален.

– А был ли способ выйти из конфликта без ухода из той приемной семьи?

– Вряд ли. Может быть, если бы у меня был близкий друг и он сказал бы мне, что я не правильно поступаю. От друзей такие вещи легче принять, но не от взрослых.

Теперь, когда у нас есть система наставников, мы научились разрешать эти конфликты. А тогда, кто бы чего стал мне говорить? Я говорил друзьям, что мне тошно в моей приемной семье, и никто не сказал мне, что я не прав.

– И ты вновь пошел по проторенной ранее дорожке – начал свой бунт, бессмысленный и бесперспективный.

Федор ходил с кислой миной, при девочках говорил о том, что в мире нет ни любви, ни счастья, при учителях витиевато рассуждал о тщетности любого познания.

Мы перевели Федора в другую приемную семью. Свозили его в «родной» детский дом. Просто так, на час, чтобы освежить память. Похоже, это помогло ему многое осознать, по крайней мере, с хозяйственными работами проблем больше не было, как и с учебой. Сочинения по литературе и контрольные по математике были только на отлично. Это тоже стало своеобразной формой защиты от претензий взрослых: «Я же учусь, чего вам еще от меня надо?»

И мы почти каждый день объясняли мальчику, что нам от него надо. Неожиданно нам помогли его сверстники, которые к этому времени доросли до понимания отношений любви и доверия. Изменилась общая ситуация в Китеже, она заставила и Федора пересмотреть некоторые базовые программы в собственном ОБРАЗЕ МИРА.

– А был ли момент, когда ты осознал себя по-новому?

– После того случая, когда ты наорал на меня. Сказал, что я переношу обиду на своих родных родителей на всех вас – учителей и родителей Китежа. Я тогда впервые почувствовал вину. Ну, и что вы тоже что-то чувствуете. Ты меня пробил на чувстве вины. Ну ладно. Я сейчас благодарен. Все равно что зуб вырвать, хоть и без наркоза, зато зуб не болит. Зато потом постепенно я стал понимать и то, что ты мне втолковываешь. Еще помогали беседы с Мариной.

Потом само начало прояснятся: община не просто так, и Морозов не просто так – ходит и кого-то пинает... Я думаю, тот период агрессии, моего упрямого нежелания что-либо понимать был тоже необходим. Надо было, чтоб мое собственное поведение мне самому осточертело. Я пережил это, прошел через это. Помогло и другое – понимание, что у меня просто нет выбора. Я должен или поменяться или придется расстаться с Китежем. А что такое детский дом – я уже хорошо знал. И твои логические доводы мне помогли осознавать. Я иногда и не верил, но, когда ты логически выстраивал объяснение, я принимал.

ИЗ ДНЕВНИКА ПЕДСОВЕТА

За декабрь 2000 – май 2001 года достигнуты следующие изменения: Федор обрел уверенность в себе, согласился стать членом детского Малого Совета, хотя и не любит быть явным лидером и брать на себя ответственность. Хорошо учится, мечтает стать юристом. В минуты душевного томления пишет стихи и поет. Интересуется психологией, пытается контролировать свои чувства.

Федору исполнилось семнадцать лет. Он вырос, окреп, учился только на хорошо и отлично, много читал. Но эти достижения не сделали его взрослым, в том смысле, что он не мог себя заставить делать то, что не хочется. Как я теперь понимаю, ему требовалось еще несколько лет для «дорастания». Он хорошо закончил китежскую среднюю школу, легко поступил в институт в Калуге.

Вот на этом бы и закончить эту историю. Но, увы, для самостоятельной жизни не достаточно быть талантливым. На лекциях ему было скучно, и он стал посвящать все больше время Интернет-салону.

– Почему не смог снова подготовиться к экзаменам и сдать их. Ты же умнее многих?

– Потух.

– И в армии...

– Я искренне верил, что армия меня изменит. Колян мне правда говорил, что ничто меня не изменит, но я ему не верил.

Я словно провалился в безнадежность своего детства – ничего нельзя сделать.

Федора забрали в армию, но быстро вернули.

– Я им сказал, что если меня не отпустят, я покончу с жизнью! – говорит Федор, с неохотой вороша воспоминания трехлетней давности.

Он сидит передо мной с убитым лицом и не пытается ничего объяснять, оправдываться. Просто шепчет: «Я виноват».

А меня охватывает жалость и страх от мысли: «Ведь и правда мог покончить». Лучше бы он попытался спорить.

Когда с нами спорят наши дети, то в какой-то степени они совершают акт личностного роста, пытаясь думать вне рамок, поставленных взрослыми. И тогда есть шанс их переубедить или хотя бы лучше понять.

Федор не спорит. Он весь утонул в этом чувстве вины. «Я плохой. Делайте со мной, что хотите, я не обижусь». Спинным мозгом чувствую, не врет. Но не понятно, откуда у него чувство вины, такое всеобъемлющее, что смогло заблокировать даже инстинкт самозащиты.

Как выбить из его сознания того маленького мальчика, который терзает себя раскаянием в грехах?

Ведь был у него период всеобщего признания. Он говорил мне, что в одиннадцатом классе был счастлив, когда его выбрали в Малый Совет. Для него это означало всеобщее признание. Ради этого стоило хорошо учиться и придумывать законы, и организовывать школьные вечера.

Как вернуть его в те переживания победы и управляемости мира?

– Что было для тебя самым главным тогда, в одиннадцатом классе?

– Дружба с Шуриком и Машкой. Признание других ребят. Хотел соответствовать. (Сам себе.) Но тогда почему же не смог учиться в институте? Оставлял на потом? Но это уж как-то совсем по-детски. Впрочем, когда я начал прогуливать, понял, что мне не выкрутиться.

В моей голове не было такой картины: прийти и сказать вам, что случилось. Боялся не соответствовать и поэтому молчал. Глупо, по-детски. После этого у меня уже не было ни сил, ни уверенности для чего-то нового.

– Но ведь тебя и так любят, без всяких соответствий. Ты просто не видишь этого.

– Наверное. Но как я могу видеть то, чего не знаю?

– А когда мы тебя в армию провожали, говорили: держись, мы тебя будем ждать, служи спокойно. Не верил?

– Не верил. А чего меня было ждать? Чего я стоил? Но в армии я понял, что меня пытаются смешать с говном, и я ничего не могу сделать. Так было всегда, и так будет.

– Но у тебя есть и другой опыт в прошлом. Помнишь, какой тебе праздник устроили на совершеннолетие? Тебе было приятно?

– Мне должно было бы быть приятно. Но я его не заслуживал. Если бы я много сделал для тех людей, которые устраивали праздник, я бы имел на него право.

– А просто получить нельзя?

– Можно, но меня будет мучить совесть.

Федор уверен, что он не заслуживает праздника, в более широком плане – не заслуживает любви своих одноклассников. И он даже не задается вопросом, почему любовь надо заслуживать.

У детей, рожденных в благополучных семьях, не появляется и мысли, что они не достойны любви. Нормальные родители не дают ребенку повода усомниться, что он – дар Божий.

Сомнения испытывают те, кто не пережил состояние любви в первые годы жизни. Потом они узнали слово «любовь», как и то, что к ней надо стремиться, чтобы заполнить ощущение пустоты и страха в своей душе. Но как переживание оно им не знакомо, и поэтому всегда остается вопрос: а то ли я переживаю, что воспевают поэты и о чем рассказывают мои сверстники.

– Тебя кто-нибудь любил?

– Я не знаю, что это такое!

– А что такое совесть?

– Это – совершенно мудрый человек, чей голос звучит во мне только тогда, когда я не уверен. И он всегда мощно говорит, как Машка Пичугина.

– Этот голос – тоже ты?

– Нет. Он собран из того, что я когда-то услышал, прочитал. Но это не я.

– А тогда, кто ты?

– Все остальное.

Тут он ошибается. Как раз «все остальное» – это маски или доспехи, чужие программы, необходимые для выживания в обществе, образцы поведения, полученные от родителей или друзей. А вот то, что Федор назвал совестью, ощущается им как некий стабильный центр его личности, конденсат сознания. Наверное, это то же самое, что другие люди называют душой.

Его душа так и не смогла обрести уверенности. А я тогда по молодости и неопытности этого не заметил. И до сих пор чувствую себя виноватым.

Поэтому «первейшим из искусств» для педагога я теперь считаю ЭМПАТИЮ – способность сопереживать, то есть проникать в состояния своих учеников. Для меня быть эмпатичным – чувствовать их боль, как свою, по необходимости возвращаться в свое детство, чтобы впустить и понять мир детства своего ребенка.

Глава 9 ИГРОВАЯ ТЕРАПИЯ

Именно занятие искусством позволяет ребенку освободиться от страха и внутренних оков, выразить то, что он боится рассмотреть в себе сам. На признании этого факта построены системы арт-терапии и игровой терапии, позволяющие психологу делать выводы о внутреннем состоянии ребенка, наблюдая за ним во время игры.

Комната заполнена игрушками. Ребенок может взять любую и играть, сколько вздумается. Взрослый наблюдает и выполняет команды ребенка. Иногда взрослый может задавать вопросы. Главная задача всего происходящего – дать ребенку возможность ПРОИГРАТЬ то, что сидит у него в глубине сознания и не дает возможности видеть реальность.

Нина разложила кукол на полу в один длинный ряд.

– Кто это? – спросил терапевт.

– Это мои воспитатели из детского дома, – сказала Нина. И, взяв пластмассовую саблю, стала методично рубить куклам ноги, приговаривая с милой улыбкой: – А это, чтоб они сюда за мной не пришли!

Одиннадцатилетний Женя построил солдатиков в шеренгу и стал их бить ногой. Бил долго. Изо дня в день, вернее, из сеанса в сеанс. Но вдруг во время последнего сеанса стал играть в кукольный домик.

Понимаете, просто стал играть в семью. Он что-то там из себя выплеснул, и у него освободилось сознание для более глубоких чувств и желаний. Хотелось бы сказать, что с тех пор он никогда не проявлял агрессии, не дрался и не ругался. Увы, рецидивы были. Но он действительно стал спокойнее, начал лучше учиться и прислушиваться к чужому мнению, даже если оно не было подкреплено занесенным над его головой кулаком.

Помните французский фильм «Великолепный» с Бельмондо в главной роли? Писатель в своих романах напрямую сводил счеты со всеми своими реальными врагами. Этот вид терапии позволял ему сохранять высокую самооценку и оптимизм в житейских неурядицах. Во многих случаях это помогает. Главное, не заиграться.

Я, конечно, мог бы превратиться и в пустого мечтателя, если бы Бог не наградил меня сильными и целеустремленными родителями, которые не верили ни во что (ни в Бога, ни в компартию), кроме честного труда и развития разума. Их постоянный пример, их волевое давление («Учи уроки, делай зарядку, читай книги») позволяли мне вкусить время от времени сладость ПОБЕДЫ над собственной слабостью. Они не злоупотребляли столь популярным у нашего народа образом Ивана-дурака, не повторяли пословиц, ставших нашим историческим проклятьем: «Выше лба уши не растут» или «Всяк сверчок знай свой шесток». Они всегда требовали от меня работы на пределе моих скромных возможностей, всегда были чуточку не удовлетворены моими успехами и заставляли меня тянуться вверх, в будущее. Я пытался бороться с таким давлением и в этой борьбе совершенно неосознанно укреплял свой характер.

Вывод: воля к победе воспитывается даже в играх, постепенно превращаясь в подобие условного рефлекса. Главное, чтобы жизнь-игра была полна вызовов, побед (хотя бы от случая к случаю) и поощрений. Не наказанием, а поощрением мы постепенно переводим волевое (интеллектуальное) усилие в режим условного рефлекса. Так перестраивается весь ОБРАЗ МИРА, из него изгоняются страхи и сомнения, а значит, и основа для неврозов и разного рода фобий.

СОВЕТЫ ИЗ КИТЕЖА

Позвольте ребенку забыть о границах, то есть пережить ощущение вседозволенности (чтобы принять законы вашего доброго и свободного мира). Только ограничьте этот тренинг временными и территориальными рамками. Варианты: «Час в день в этой комнате ты можешь делать все, что хочешь, кроме костра на полу», «В этом походе ты можешь спать на земле, идти в любом направлении и питаться всем, чем вздумается». Такой опыт снимает эффект запретного плода. Даже сладости, если они легкодостижимы, постепенно теряют свою привлекательность и позволяют высвободить ум для других желаний.

Будучи предоставлен самому себе, ребенок почувствует себя в безопасности и начнет проявлять интерес к окружающему. Нет, он еще не откажется от своего СТАРОГО МИРА, но, по крайней мере, усвоит относительность его границ и запретов. Учитесь смотреть и замечать. Помните: поступки и реакции детей говорят о них куда больше, чем их собственные речи.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)

Антон начал меняться только после седьмого класса. Но и на этой стадии, когда давление учителей на уроках переходило некую определенную грань, он возвращался в возраст пятилетнего малыша и начинал плакать, зная, что слезы – лучшая защита.

Но все-таки новая информация о мире накапливалась в его живом сознании, заставляя изменять ОБРАЗ МИРА. Как-то незаметно у Антона открылась способность к самоанализу. Вот что он написал мне в седьмом классе в сочинении на тему «Кто я?».

«Меня нельзя назвать грубым. Я, пап мышонок, сделаю пакость и убегаю. Думаю, что у меня открытая и честная душа».

Но на полях специально для меня оставил приписку совершенно иного содержания:

«Я знаю, что вся жизнь против меня. Я самый несчастный человек в Китеже».

Это был явный успех! Антон отважился поделиться своими истинными мыслями. Он попросил помощи и поддержки. Он сопоставил свои силы и жизненные задачи, дал оценку своим достижениям. На этой стадии он даже начал разговаривать со взрослыми. Не скажу, что все сразу засияло для него радужными красками, но он стал стараться отвечать за свое поведение.

Как раз в тот период за подготовкой уроков уже начали следить старшеклассники. Они были равнодушны к слезам и вообще любым ухищрениям Антона, так как сами недавно прошли через это. Да и терять лицо перед старшими парнями Антон не хотел. Тут законы, действовавшие в отношении взрослых, не срабатывали.

В восьмом классе Антон написал

«Дима пытается создать общину, где дети и взрослые будут общаться на одном уровне, где все люди будут замечать окружающий мир и думать о высшем. Я считаю, что эта мечта у нас получается!

Если Китеж представить организмом, то я бы являлся в нем вирусом. Но скорей не я, а мои привычки – курение, грубость. Раньше, когда я был мал, я мог что-нибудь стащить. Но теперь я подрос и исправился. Я пытаюсь бороться со своим внутренним Я – с его плохой частью. Только у меня это не очень получается. Но я мечтаю стать в организме Китежа белым кровяным тельцем и убивать вирусы. И я хотел бы помогать слабым, вытаскивать их на свет. Я знаю, если не уничтожить вирус, то рано или поздно вирус уничтожит тебя».

Как видите, на том этапе нам удалось достичь главного: пробудить у мальчика интерес к самому себе. Что еще более важно, он перестал бояться смотреть на то, что происходит в собственной душе и сообщать об этом окружающим.

Сразу после окончания восьмого класса группа наших школьников, в их числе и Антон, отправилась на месяц в горный лагерь. Оттуда он вернулся новым человеком. Все что копилось в нем в течение нескольких лет, наконец, проявилось во внешней форме. Он вырос, изменилась его осанка. Он почувствовал свою силу.

Как только Антон почувствовал свою силу, он стал бороться за независимость и свободу.

С кем? Да с теми же взрослыми, которые его окружали.

Из воспоминаний Антона

– Я тоже говорил ребятам, что хочу вырваться на свободу от приемных родителей и учителей. Думал, что правильно делаю. Я верил в то, что прав. А теперь вижу: просто защищался, по-детски. В обиде был.

Эта обида из давнего прошлого. Я же помню, как меня родные родители не замечали. А потом и в Китеже. Сначала все хорошо. А потом, как стал забивать на учебу, так все отношения испортились.

Да, я теперь думаю, что не менялся, потому что в Китеже все безопасно было. Зачем напрягаться? Меня затачивало взаимодействие с другими детьми. Взрослым как-то не веришь, от них на расстоянии держишься. А вот трешься об окружающих своих, и тебя обскабливает.

Сейчас думаю, что у меня слишком много сил уходило на то, чтобы отбиваться от других мальчишек. Это не было вызовом, это были тупые разборки, которые никуда не вели.

Детям на стадии подросткового кризиса начинает казаться, что мы, родители, их не любим. У приемных детей острота кризиса усугубляется размышлением вроде: «Мне не купили плеер потому, что я не родной. Если бы были живы мои настоящие родители, я бы сейчас жил намного лучше». Приходится долго и терпеливо объяснять, что родительская забота как раз и проявляется в том, чтобы подготовить любимое чадо к испытаниям, которые ждут во взрослой жизни. Впрочем, собственные – биологические – дети тоже находят достаточно поводов для обиды на родителей.

Смешно сказать, но именно так они могут интерпретировать нашу заботу об их успеваемости в школе или наши попытки запретить попробовать наркотики, зачать раньше срока ребенка. Мой приемный сын в десятом классе признался мне, что еще за год до этого искренне считал, что мои попытки научить его истории – просто способ взрослого поиздеваться и унизить его независимую личность! Смешно? Но за такой дурацкой интерпретацией следует реальный жизненный кризис: прежде милые и послушные дети начинают дерзить, перестают учиться, уходят из семьи.

Неизбежный кризис взросления превращается в трагедию просто потому, что родители не смогли сохранить доверие, не сочли нужным каждый день интересоваться мыслями и чувствами ребенка. Некоторые дети любят делиться с родителями своими открытиями и переживаниями. Некоторые не имеют такой привычки. Многие просто не представляют, что это возможно. Но и многие родители ожидают, что дети автоматически будут перенимать их взгляды и образ жизни.

А дети в это время сражаются за место под солнцем в классе и во дворе, пытаются разобраться с изменениями в собственных телах и чувствах. Им вообще некогда терзаться сомнениями: как они выглядят в глазах родителей, можно ли «к предкам» обратиться за помощью.

Эти сомнения необходимо разрешать именно родителям. Не стесняться предлагать помощь, давать советы, только не команды или оценки, вроде «Эх ты, глупый, кто же так делает», а советы, которые действительно нужны ребенку на стадии взросления: как привлечь к себе внимание девочек, как наладить отношения с учителем, как найти новых друзей и заслужить авторитет в классе.

Начните всерьез работать с ребенком, пока он еще верит вам и нуждается в вашей поддержке. Работа, карьера, взрослые проблемы – это ваша реальность. Но если вы существуете в ней, оставив ребенка «на потом» (даже, если вы это делаете для блага этого самого ребенка), то проблемы в подростковом возрасте просто неизбежны. И деньги не помогут. Любовь и понимание лежат у детей в ином измерении!

Глава 10 ШКОЛА

Ребенок в обычной семье, находящийся под организующим давлением родителей, в той или иной степени привыкает к систематическим усилиям, послушанию, ритму. У детей-сирот, попавших в Китеж, нет ни привычки учиться (я бы даже сказал: нет рефлекса), ни понимания, зачем это нужно. Дело не обязательно в том, что у них плохо работают мозги. Школа предстает перед ними, как орган насилия, а опыт их «свободной» жизни учит избегать насилия любыми путями. Бывшие беспризорники не видят в учебе никакого смысла, а они, привыкшие бороться за выживание на улице, не могут позволить себе впустую растрачивать силы и время.

Самое интересное, что по большому счету они правы! Выпускник одиннадцатого класса может знать проблематику «Евгения Онегина», но оказаться неспособным построить семейные отношения. А познания из области древней истории далеко не всем помогли найти высокооплачиваемую работу.

Все это не для сирот. Они просто не могут играть по цивилизованным правилам. Все свободное пространство их сознания съедено воспоминаниями о прошлом, страхом перед учителем, ощущением своей неадекватности, обиды на мир и так далее.

Вспомните, каких неимоверных усилий требует от вас самих попытка переключиться после неприятностей на работе на милую воркотню супруги. Что уж говорить про ребенка. Он находится во власти образов, которые выдает ему подсознание, реагирующее на текущие реальные и воображаемые жизненные проблемы.

Представьте, что вы лежите в окопе под бомбами, а кто-то пытается втолковать вам про зиготы или косинусы. Многое из услышанного имеет шанс осесть в вашей памяти?

У них нет интереса к накоплению знаний, потому что этот мучительный процесс не доставляет им удовольствия. Научатся – будет и радость. Но на первых порах они испытывают только страх и бессилие. А кому из нас нравится чувствовать свое бессилие?

Ребенок слушает учителя, но для того чтобы хоть что-нибудь запомнить, нужна концентрация. А у того, кто недавно потерял родителей или был вынужден бороться за существование с самого раннего детства, сознание заполнено переживаниями прошлой боли, фантастическими планами о том, как отомстить, разбогатеть или просто убежать. И на это уходит часть той энергии, которая могла бы помочь концентрации на уроках и увеличению объема памяти.

Дети в кризисных ситуациях, неважно, из благополучных семей или из детских домов, одинаково плохо усваивают новый материал, часто не любят читать. Что бы там ни рассказывал учитель, куда приятнее думать о своем. И сидят дети с широко открытыми глазами, но в пространстве каждого индивидуального сознания клубятся обрывки снов и мечтаний. Их внутреннее зрение прокручивает совсем иные фильмы. И эти картинки в сознании для ребенка куда реальнее и красочнее, чем все, что происходит вокруг.

Наше сознание отбирает в окружающей реальности прежде всего то, что узнаваемо или имеет связь с освоенным ранее, словно дополняя кусочками мозаики почти законченную картину. А у наших детей-сирот в первые годы жизни не было нормального доступа к информации. Поэтому, они, как правило, не понимают ни того, что написано в учебнике, ни того, что объясняет учитель. Они не имеют образов для тех слов, которые слышат.

Не их вина, что в первые годы жизни эти дети не смогли накопить достаточного количества образов и фактов, которые обычные дети впитывают как бы между делом, стихийно, просто в результате общения с родителями. Крупицы этой информации поступают в сознание ребенка бесконечным потоком, перепроверяются вопросами к родителям, подкрепляются повторением, образами из журналов и фильмов. Совсем иной поток информации получает ребенок спивающихся родителей. Как правило, телевизор продается одним их первых, журналы не покупаются, а в редких разговорах пьяных родителей нет образов, необходимых для построения яркой и привлекательной картины мира.

Страх перед будущим и воспоминания о пережитой боли, физической или душевной, прежде всего поражают наиболее доступную для воздействия эмоциональную сферу. Можно предположить, что эмоциональная бедность многих детей связана именно с тем, что в раннем детстве, когда заполнялся соответствующий слой программы, чувства не были названы.

Приходится первоклашек, а иногда и пятиклассников учить распознавать в себе и других проявление различных эмоции. Потом приучать их контролировать. В широком смысле – любить и понимать себя.

Если эмоциональная сфера не проработана, в дальнейшем торможение охватывает и сферу интеллектуального развития. Начинается отставание в старших классах.

Из признания шестнадцатилетнего

– Ты вообще-то любил своих родителей.

– Не знаю, то есть я не знаю, что значит любить. Бабушка меня баловала, была доброй, блины пепла, а от отца с матерью можно было схлопотать, если не вовремя подойти. Ну, игрушки дарили.

Дни рождения мне роскошные закатывали. Но я не знаю, любили они или нет. Я и сейчас не знаю, что такое любовь. Сижу на уроках и думаю – может, я какой-то не такой.

И дело не только в эмоциях. Если какие-то значимые для нашей культуры образы не попадают в программу вовремя, они оказываются вне целостной структуры, связывающей цепочки смыслов в единый ОБРАЗ МИРА. Новый опыт формирует через некоторое время новый слой, оставляя незаполненным внутренний сектор, словно образовывая в сознании, как и в языке, лакуны. Разумеется, личность приспосабливается обходиться без этих образов, как правило, не замечая мертвых зон в своем сознании.

Вот только такому ребенку уже никогда не понять Чехова и Толстого, не уловить смысла революций и либеральных реформ. Личность как бы вычеркивается из полноценной общественной жизни.

Еще раз отмечу, что количеством слов, кодирующих образы, и определяется качество программы, которая закладывается в сознании, глубина мышления ребенка и умение чувствовать. Уже в школьном возрасте у детей с большим количеством лакун появляются проблемы при чтении учебников и художественной литературы. Про таких детей учителя говорят, что они не ухватывают смысла прочитанного.

Большинство детей, попавших к нам из детских домов, не знали значения многих слов. Например, слова «оторопеть», «завороженный» не давали девочке-второкласснице понять смысла рассказа, делая чтение тяжелым и неинтересным. Мальчик-восьмиклассник, уже пытающийся ухаживать за девушкой, внезапно почувствовал, что не знает значения слов «грация», «обаяние», «гармония». К счастью, у него появилась потребность их узнать, а также было, у кого спросить.

Что может учитель?

СОВЕТЫ ИЗ КИТЕЖА

Перевести фокус внимания на свой предмет и удерживать его как можно дольше, пока ребенок не станет понимать, то есть осознанно участвовать в происходящем на уроке. А там уже можно увлечь его «играми разума», показывая, что они могут доставлять удовольствие.

Главное для учителя, хотя бы раз помочь ученику пережить это удовольствие!

Первичен интерес ученика и реальное освоение материала, а не программа. При таком подходе труд учителя становится более творческим, одухотворенным и осмысленным.

Вот что сказал мне пятиклассник Саша после урока истории:

– Я сегодня на уроке впервые ощутил удовольствие. Это ж мы сами делали открытия о Египте. Я понял, почему нужны каналы и почему цивилизация началась. Словно у меня приятность в мозгах. Это здорово!

В обучении, как в парных танцах, учитель и ученик должны быть вместе, даже если в классе еще сорок человек. Но все равно, это – работа для двоих. Иначе вместо учителей давно бы поставили в классах аудиоаппаратуру.

Задача учителя – «производить впечатление» на ученика. Чем резче впечатление, тем четче образ, оставшийся в сознании. Построить связь между образом и силой, которая этот образ питает, – функция учителя (не великого и единственного, а каждого человека, который занят воспитанием детей).

Люди, далекие от практики воспитания детей-сирот, склонны решать задачу их развития схематически: «Возьмем талантливых сирот, спасем их из детских домов, переселим в условия элитного лицея, где им дадут первоклассное образование, и получим счастливых, талантливых специалистов».

Для сироты быть в окружении благополучных детей из элитных семей – серьезный вызов. Настолько серьезный, что затребует все силы на самоопределение или противостояние. На обучение же сил может просто не остаться.

Среда элитной школы как раз и не позволит сиротам нормально развиваться. Потому что человеку свойственно сравнивать себя с окружающими. Наверное, с доисторических времен в человеке борются два противоречивых стремления: быть своим в общности себе подобных и при этом пытаться оттеснить их от лучшего куска еды или места у очага. Не важно, что в пансионе все дети как бы без родителей. В наши дни дети выстраивают иерархию отношений в своем коллективе, исходя из статуса и финансовых возможностей своих семей. И те, кто лишен этого, сразу чувствуют себя изгоями.

Разумеется, если ребенок-сирота наделен от рождения большой жизненной энергией, что проявляется в сильном характере, умении встречать вызов, сосредотачиваться на учебе, то он получает дополнительный стимул для занятий: поднять свой статус за счет учебы, доказать свое интеллектуальное превосходство над благополучными одноклассниками. Но это редкий случай.

Большинство детей-сирот, для того чтобы реализовать свой интеллектуальный потенциал и нормально развиваться, как раз нуждаются в особом безопасном окружении. Именно благожелательная безопасная среда в этом случае является тем самым питательным раствором, который может восстановить личностный рост детей, испытавших трагедию сиротства. Нужен особый мир, построенный не на конкуренции, а на взаимоподдержке, который даст возможность ребенку поднять свою самооценку, преодолеть внутреннюю неуверенность в своих силах. Нужно и время, которое позволит ребенку осознать, во-первых, что учеба может быть приятной и интересной, во-вторых, что она помогает поднять свой статус в коллективе детей и взрослых, и, в-третьих, что он сам в состоянии достичь реальных успехов, если будет прикладывать усилия.

Существует мнение, что дети алкоголиков хуже развиваются интеллектуально. В некоторых случаях это так. Но в Китеже некоторые дети из самых неблагополучных семей оказывались куда более талантливыми, восприимчивыми, чем те дети, чьи родители не имели вредных привычек. Мы не предлагаем отказаться от идей генетики, но обращаем внимание, что в этой области нет прямой зависимости. Законы, управляющие наследственностью, значительно сложнее и многообразнее, чем их отражение в обыденном сознании.

СОВЕТЫ ИЗ КИТЕЖА

Ребенок должен не зазубривать факты, а научиться их обрабатывать и применять на практике в реальной жизни. Для этого ребенок должен ХОТЕТЬ работать с этим «знанием».

Для того чтобы отключить внутренний экран сознания ребенка, направить его внимание вовне, сделать ребенка союзником, непосредственно воспринимающим информацию от учителя, нужна его глубинная потребность. То есть должны работать сильные чувства, которые дают дополнительную энергию, способность концентрироваться.

Путь к «охоте» лежит через радость, через стремление повторить удовольствие. Ребенок должен почувствовать вкус к постоянным переживаниям открытий. Это, конечно, не модные в психологии инсайты, а эмоционально окрашенные мгновения маленьких прозрений. К ним должен подводить взрослый, подводить и обращать внимание так, чтобы в зависимости от уровня культуры ребенок сказал или «У, блин!», или «Эврика.'»

Взрослый должен оказывать постоянную моральную поддержку ребенку, показывая, что разделяет его радость и удивление. Например, после сделанного урока можно похвалить ребенка, угостить чем-нибудь вкусненьким, почитать ему вслух. Только не нужно превращать этот способ в дрессировку: решил задачу – получи конфету. Надо разнообразить поощрения, расширяя сферу возможных способов получения удовольствия от собственных усилий. В идеале самым сильным поощрением должна стать похвала любимых родителей: «Ты сегодня молодец», «Я горжусь тобой», «Видишь, все в твоих силах». Или между делом: «Молодец... как ты метко подметил!»

На первых порах нелишним будет и специально обратить внимание ребенка на сложные задачи в учебнике. Важно, что ребенок обучается замечать их, искать решения и в конечном счете воспринимать поиск решений как гимнастику для ума, как вызов и радость. «Ну-ка, попробуй вот сложную задачу, ты справишься, а вот это тебе еще не встречалось, сможешь?» Еще лучше действует непрямая похвала: «Полюбуйся, дорогая жена, какую картину нарисовал наш мальчик, почти профессионально».

Замечания такого рода позволяют ребенку сохранить независимость, но при этом сравнить свой взгляд со взглядом родителей.

И если вас искренне радует любое достижение юной личности, штурмующей школьную программу, то ваш ребенок привыкнет ощущать, что он не брошен один перед препятствием и его усилия будут оценены по достоинству. А значит, есть смысл их делать.

Итак, общий вывод.

Дети хотят смотреть мультфильмы, играть в компьютерные игры, носиться сломя голову во дворе. В свою очередь здравомыслящие родители пытаются заставить их прилежно учить уроки, читать книги.

В младших классах доводы разума бессильны. На более поздних стадиях развития, в классе десятом-одиннадцатом, подростки хотя бы начинают интеллектуально оценивать свои перспективы, и их можно попытаться убедить взяться за ум ради будущей карьеры.

Однако развивать детей необходимо с первого класса, когда они еще не понимают таких мотивов. И вот тут приходится, используя свой родительский авторитет, просто заставлять. Если начать делать это в самом раннем возрасте, то потребуется меньше ваших усилий, то есть, по сути, меньше насилия. Для ребенка станет привычным читать и заниматься, чтобы получить ваше одобрение, «потому что это – правильно».

На первых порах этого мотива вполне достаточно. Ну а позже, продолжая путь познания, он найдет и другие мотивы для учебы: удовольствие от собственных открытий, рост авторитета, желание самоутвердиться и выстроить свое будущее.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)

Антон в пятнадцать лет написал стихи:

Порок дает нам жизнь среди порогов, А жизнь дает нам шанс, споткнувшись, снова встать.

По-моему, здорово, даже если и непрофессионально.

Он не стал красавцем, но зато приобрел уверенность в себе. В начале девятого класса он пришел на собрание наставников и магистров и буквально потребовал для себя испытания. Скоро он стал членом Малого Совета, бросил курить и начал получать пятерки в школе.

Вот так бы эффектно и закончить эту историю, но я пишу не роман, а в реальной жизни никто не отменял закона борьбы противоположностей и отрицания отрицания.

Антон достиг нового этапа развития и, естественно, вошел в новый кризис. Он начал пересмотр своей системы ценностей, целей и ожиданий. И все это снова, но уже почти по-взрослому излилось в форму претензий к окружающему миру. Если маленький мальчик еще не знал о своем праве на обиду, хотя и пользовался им инстинктивно, то выросший Антон начал поговаривать: «Я сирота, у меня было трудное детство, поэтому и учиться мне трудно и вам, взрослым, никому не верю!» Так, по-родственному, он парировал наши усилия заставить его лучше учиться или бросить курить. Впрочем, то же самое он говорил, когда кто-то пытался в душевной беседе уговорить его поработать над своим дурным характером, не хамить друзьям и вообще перестать быть таким откровенным эгоистом.

Мы знаем, что байроновское отношение к окружающим, которые «не способны понять», свойственно всем молодым поэтам в возрасте шестнадцати лет, но в условиях китежского социума Антон являл собой дурной пример для более юных учеников, пока еще склонных выполнять домашние задания, верить взрослым и уважать ровесников.

Антон обиделся на «батю», который не проявлял душевной чуткости и заставлял учиться, потом на учителей – за то же самое. Ему хотелось любви и свободы, а мы насиловали его волю подготовкой к экзаменам.

Мы развили в нем способность творить в сознании миры. Вот он и творил их, отрываясь от обыденности, отказываясь признавать реальность.

Теперь он сам, не слушая советов, создавал модели желаемого будущего:

«У меня дом в деревне, я вернусь туда и займусь бизнесом. Разбогатею и буду независимым!»

И через неделю: «Я решил поступать в милицейское училище. Там много платят».

Потом: «Я буду поэтом»...

И тут же с обидой: «Вам мои стихи не нравятся, но я докажу...»

Редко, кто из детей, попав в кризисную ситуацию, воздерживался от соблазна пойти по простейшему пути: принять свои мечты и желания за «меру всех вещей», путая мыслеобраз мира с реальностью.

Мы, взрослые, знаем, что обида – далеко не лучший способ воздействовать на окружающих. Состояние обиды съедает внутреннюю энергию, отвлекает силы от борьбы.

Человек уже не стремится получать удовольствие от победы, а значит, он и не будет стремиться побеждать.

Мы пытаемся показывать каждому ребенку, начавшему использовать право обидеться, что это плохой инструмент для достижения цели. Но если он не знает других инструментов воздействия на мир взрослых?

В благополучных семьях дети, проверяя мир на прочность, тоже бьются о тех, кто ближе всего к ним, но они подсознательно, как правило, считают себя внутренне едиными со своими родителями. Они привыкли к любви с грудного возраста, она заложена в подсознание и позволяет при конфликтах не терять связующую нить, по которой можно уходя вернуться.

Этого иррационального чувства связи с родителями у детей-сирот нет. Этот файл отсутствует. Поэтому они рвут отношения без сожаления – «все и навсегда». Поэтому так резки их замечания по отношению к окружающим: «Они меня достали», «Опять заставляют», «Родные родители мне бы это купили» и т. д.

Если мы пытались развеять их иллюзии, они начинали сражаться с нами, как с врагами, покусившимися на их мечту.

– Я все равно горжусь своим отцом. Он был гадом, он бил меня, но это мой отец. Он был сильным! – сказал один из моих приемных детей, объясняя, что в нем борются мои объяснения и совершенно нерациональное, но по человечески понятное желание быть похожим на отца.

Мы в Китеже давно заметили, что будь то пятилетний ребенок или шестнадцатилетняя девушка, они с одинаковой силой сопротивляются любой попытке взрослого развеять их иллюзии, отождествляя свои детские заблуждения с собственным Я. Соответственно, человек, пытающийся таким образом вмешаться в их внутренний мир, становится врагом.

Программа настоящих – биологических – родителей остается очень притягательной, потому что именно их образ действий был первым, заложенным в основу единого ОБРАЗА МИРА. Но в этой программе есть существенный изъян: в ней есть отчаяние проигрыша, горькое очарование неприкаянности, но не содержится понятия дисциплины, запретов, табу, свойственных любому цивилизованному человеку (не убий и не укради).

Именно поэтому выпускники детских домов часто прямо из школы попадают в колонии или тюрьму. Они не смогли унаследовать нравственные ориентиры, а жизнь в социальном учреждении не учит нюансам межличностных отношений, не позволяет различать невидимые социальные границы. Эти вызовы не всегда удается сформатировать и в Терапевтическом сообществе.

Нельзя насильно удерживать созревших для жизни юношей и девушек в лоне семьи или безопасного мира.

Мы поняли, что, сами того не желая, стали препятствием на пути развития Антона. Все зачатки талантов теперь могли развиваться только в реальных жизненных столкновениях.

Мы уже понимали, что словами не стереть жизненную программу, даже построенную на юношеских фантазиях и обидах. Только столкновение с реальностью может заставить юную личность внести в нее изменения. Научить человека быть разумным против его воли еще никому не удавалось.

Жизнь талантливее нас. Только столкновение с реальностью могло заставить Антона пересмотреть свои взгляды и начать подстраиваться под взрослую систему договоров. Только попытка достичь СОБСТВЕННЫЕ ЦЕЛИ могла заставить юношу развиваться, задействуя все свои резервы.

Антон к семнадцати годам был уже достаточно развитой и творческой натурой, что, по нашему мнению, давало ему не плохой шанс в борьбе за существование в реальном мире.

По решению педсовета Антон был отправлен в специальное техническое училище в Калуге. Ну а мы, взрослые, сохранили за собой право негласного контроля за происходящим. Мы помогали ему деньгами, советами, встречались с его новыми преподавателями.

Через год Антон приехал в Китеж, и мне удалось поговорить с ним о жизни. Вот что он мне рассказал:

– Дмитрий, теперь по прошествии нескольких лет, я понял, что вы заботились о моем развитии. Но тогда я этого не понимал и обижался. Я привык считать, что вы должны делать мне добро.

– А что такое добро, Антон? Кистеперые рыбы полезли на сушу, когда им стало совсем плохо в высыхающем водоеме. Им приходилось через боль делать усилия, чтобы доползти по камням до клочка травы. Ты понял, о чем я?

– Если по доброте душевной кому-то пришло бы в голову подкармливать рыб, то они так и остались бы в своем болоте, им не надо было бы лезть из кожи вон, чтобы измениться. И все потому, что добрый человек остановил их эволюцию.

– Итак, мы были злыми, Антон, когда заставляли тебя «ползти за знаниями» так далеко?

– Тогда мне казалось, что да! На компьютере не даете играть, сколько хочется, за уроки сажаете да с душевными беседами пристаете.

– Какая была главная претензия?

– Что меня не ценят. Взрослые меня не замечали. Мало хвалили.

– Но ты же сам говорил, не лезьте в мои дела. Что же нам оставалось? В любом случае мы не соответствовали твоим ожиданиям.

– А откуда я мог знать, что ожидать? Я, только оказавшись в общежитии в Калуге, понял, что значит считать деньги, так чтоб на еду хватило. В Китеже я как-то об этом не задумывался. Мы вообще не понимали – чем занимаются взрослые. Теперь я вам сочувствую и хочу, чтоб вы меня считали своим.

Какой будет конец у этой истории? Как сложится жизнь этого юноши?

Все ли мы сделали для него, что могли?

Теперь Антон сам отвечает за себя, но, похоже, мы все еще нужны ему. Он учится, работает. Он не спился и не стал наркоманом, и ему по-прежнему интересны окружающие люди и собственное будущее. Может быть, это и есть положительный результат?

Глава 11 ВЗРОСЛЕНИЕ И РЕАЛЬНОСТЬ

– Заплатит твой сын.

– Я буду защищать его всеми силами.

– Защищать! Ты сама знаешь опасность защиты: если ты станешь защищать его слишком усердно, он не вырастет достаточно сильным. У него не хватит сил для исполнения своего предназначение – каким бы оно ни было...

Ф. Гербрет. Дюна

Как правило, начиная с девятого класса, у юношей и девушек начинается борьба за расширение границ, свободу, самоидентификацию.

С кем борются? С миром. Но этим миром, его самой близкой границей, все еще остаются родители. С ними и вступают в борьбу взрослеющие дети.

– Я помню, мама со мной говорит, а я веду с ней внутренний диалог – возражаю, отругиваюсь, но про себя.

Правду ей не скажешь, а молчать тошно. Объяснять ей, почему я так поступила слишком длинно – она не дослушает, она никогда меня не дослушивала и не принимала моих доводов. А пререкаться? Взрослому особенно не погрубишь, страшно. Я даже сейчас не помню, за что она меня ругала.

Я только сейчас поняла, что со взрослыми можно говорить.

Тот, кто уже столкнулся с болью, то есть отсутствием поддержки и любви, несправедливостью, агрессией и т. д., больше подготовлен к встрече с социумом. Он не обольщается, поэтому более осторожен и реже получает боль. Зато и новой информации получает меньше.

Дети, попавшие к нам, чаще всего, уже успевали создать фантастические программы своего дальнейшего жития-бытия, и машинально отбрасывали все, что угрожало их красоте и стройности.

Вы летали на самолете? Помните, каково это идти на посадку в полном тумане, когда целиком зависишь от маршрута, проложенного диспетчером с земли. Приборы и диспетчер могут ошибиться, и тогда – верная смерть. А что делать? Приходится доверять.

Также и ребенок не видит взрослых законов и отношений, поэтому вынужден доверять рассказам, часто доверять слепо, не имея возможности проверить, то есть воочию убедиться в правильности выбранного пути.

Кстати, поэтому у многих детей есть раздражающая привычка подглядывать и подслушивать, что делают взрослые. Так дети собирают тайную информацию о мире взрослых, о том непонятном, манящем мире, где им предстоит выживать через несколько лет. Дети понимают, что их родители часто говорят им не то, что думают сами, а то, что «правильно». Логичный вывод: для более успешного выживания необходимо получить реальную информацию. Спрашивать напрямую бесполезно – взрослые обычно не отвечают, отшучиваются или говорят: «Как не стыдно!» или «Вырастешь – поймешь». Остается подслушивать и самому искать маршрут к заветным целям. Даже маленькие дети семи – десяти лет уже понимают, что доверять опасно. Зато безопасно придумать «правильный» маршрут самостоятельно!

Помимо того, что из детства приходит эта размытая мечта о хорошей жизни, оттуда же приходит и смутный образ того, как к этой мечте пройти. И вот перед внутренним взором растущей личности появляется некая карта дороги в будущее. На карте отмечен маршрут к простым человеческим целям: как стать богатым, независимым, известным и любимым.

Любому из нас может просто не хватить времени и профессионализма, чтобы убедить подростка в том, что мы знаем, «как ему лучше строить свою жизнь». Закрытый канал доверия просто не позволит ему перепрыгнуть через препятствия, опираясь на наш опыт.

Валентин, закончив девятый класс, сказал другу:

– Я не верю тому, что нам говорят взрослые. Работай, будь хорошим. Достали! Единственное, что я хочу в жизни, – это любовь. Когда у меня будет девушка, о которой я буду заботиться, я брошу пить и курить.

В общем-то, весь разговор тогда возник из моего вопроса:

– Что же ты не хочешь учиться?

Я так и не смог его убедить. Он мне не доверял, как и остальным взрослым Китежа. Потом он попал в техническое училище и продолжал приезжать к нам. Ведь другого дома у него не было. За два года он стал неплохим строителем и много помогал нам в хозяйственных делах. О наших идеалах и ОБРАЗЕ МИРА мы с ним больше не спорили. И вот однажды он, слушая мои разговоры с младшеклассниками, вдруг сказал:

– Я ведь тебе раньше не верил, не понимал. А теперь понимаю. Я раньше себя крутым считал, думал все сам в жизни улажу. Жаль – эти тоже не слушают и не понимают.

В виртуальной картине мира, по которой наши дети пытаются проложить реальные маршруты, возможны любые повороты судьбы: «Я стану рок-звездой», «Меня полюбит богатая и красивая девушка», «Я создам фирму и быстро разбогатею». Образы, почерпнутые из рассказов сверстников во дворе, обладают такой же материальностью, как и жизненный опыт родителей. Значит, наши юные герои и героини выберут то, что приятно и понятно! А не то, что более достоверно. То есть все силы будут брошены на совершенно бесполезную попытку воплотить сказку, которая когда-то в детстве смогла отогреть сердце, дать надежду на быструю победу и достижение счастья. К реальному миру и способам выживания, как вы понимаете, эти усилия имеют очень отдаленное отношение.

Тут мы сталкиваемся с еще одной характерной особенностью детского сознания. Для рядовой растущей личности нет понятия достоверности или фантастичности маршрута достижения блага! Сознание юношей и девушек мифологично. Сравните, мифы создавались в то время, когда человечество как раз выходило из детской стадии развития.

Читали вы русские былины о богатырях?

Я постараюсь в сокращенном виде передать суть того, как перипетии судьбы описывались во времена детства человечества: «Выехал богатырь невесту искать. Увидел девушку в доспехах и врезал ей палицей по голове. Шлем раскололся. А она удержалась в седле. Он и говорит – женюсь...»

Или: «Потешил своими рассказами богатырь князя и бояр за столом, а потом говорит жене, вставай, я сейчас стрелой выбью яблоко из твоей руки. А она – не стреляй, а то убьешь меня. Ты, вон, и хмельного уже выпил. А он, – ничего, попаду в яблоко. И попал, но не в яблоко, а жене в грудь. И, закручинившись, поехал куда глаза глядят».

Также и в сознании наших подростков путаются понятия добра и зла, были и небыли.

Я не утверждаю, что все приемные дети такие, и уж, тем более, что им нельзя помочь. Но проблему надо признать и обратить на нее особое внимание воспитателей, если мы хотим получать достойных полноценных граждан, а не преступников или пожизненных иждивенцев.

ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. ОЛЯ

Сказки она начала писать с десяти лет. Так она убегала в миры, созданные собственным воображением, от ЗЛОГО и ОПАСНОГО МИРА. В ее мирах-сказках добро побеждало зло. Так она научилась закрывать тяжелые воспоминания детства яркими фантазиями. Это помогло ей выжить и сохранить способность улыбаться.

Беда была в том, что она не могла в десять лет научиться отделять в собственном сознании сказку от вымысла. Среди возможных моделей поведения она не могла выбрать, какие подходят для нашей реальности, а какие действуют только в сказочном мире. Образы в своем сознании она делила только на приятные и неприятные. Неприятные старательно забывала, то есть прятала от самой себя в те глубины, которые у нас принято называть подсознанием.

ИЗ ЛИЧНОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ КАРТЫ

Октябрь 2004 года

Сеанс арт-терапии

Задание: нарисовать радость и горе, а потом придумать сказку о путешествии из мира горя в мир радости.

Олина сказка называлась «Светлый мир». Она рассказала о старце, который жил в темном замке и не любил, когда плачут люди. Он мечтал о солнечном городе, где жила его семья. Когда он пришел в город, все перестали плакать и стали радоваться окружающему миру.

Задание: нарисовать символ радости.

Оля нарисовала пятиконечную звезду.

23 ноября 2004 года

Оля, по отзывам наставников, надежный представитель Малого Совета. Является на первый зов, если нужно посидеть с детьми в детском саду, помогает на кухне. Но излишне эмоциональна – кричит на подруг.

1 декабря 2004 года

Курила со Светой. Склонна зацикливаться в обиде, может до бесконечности слушать одну и ту же музыку.

9 декабря 2004 года

Писала всю ночь сказку, для того чтобы поставить ее с начальной школой.

2 марта 2005 года

Пили с Машей С. вино в каптерке.

5 апреля 2005 года

По словам приемных родителей, Оля последний месяц пребывает в сознательном состоянии. Помогает по дому. Стала гораздо спокойнее, чем раньше теперь уже не бьется в истерике, но может кричать и громко рыдать под музыку.

Досуг: слушает музыку, читает книжки, в больших сомнениях по поводу своего будущего. Хочет в Москву.

7 апреля 2005 года

Оля пытается одновременно быть маленькой (позволять себе плохое настроение, корчить рожи, капризничать) и взрослой, принимаемой всеми.

Оля рассказала, что очень любила бабушку, которая умерла, что она ей часто снилась. Девушка до сих пор боится спать без света и оставаться одна.

С приемной мамой пытается разговаривать, как с подругой, о самых главных вещах. Любит рассказывать о своих мыслях и переживаниях, особенно, когда в очередной раз влюбляется. Выслушивает советы, но это не означает, что стремится их выполнять. Самоутверждается – пытается «жить своим умом».

Несмотря на взрослую фигуру и уровень притязаний, она и в семнадцать лет сохранила суждения четырнадцатилетней девочки. Мечтает вырваться в Москву, которая ассоциируется у нее со свободой курить и ходить по барам. «Я в Москве буду свободна, никто больше не скажет мне, что делать, куда идти, в меня влюбится кто-то богатый и красивый...»

Мы обнаружили, что у первых выпускников Китежа в голове не благодарность и желание помочь нам в нашей благородной деятельности, а стремление быстрее вырваться от нас на свободу – во взрослую вольную жизнь. (Правда, неприятно это признавать?) Мы все, воспитанные в рамках нравственных договоров, «по праву» ожидаем высоких помыслов и безупречных поступков от тех, кого спасаем. А они об этом не подозревают, потому что их жизнь проходит в другом мире, в иных координатах.

Фильмы и легенды товарищей по детдому уложили в Образ мира Оли мифологический слой, где поездка в Москву как-то связывалась с надеждой заработать много денег. Но и это был только путь к следующему мифу – неземной любви.

Внешне Оля смирилась с нашим взрослым миром, но мечта о счастье, как фантастическое полотно, продолжает пополняться новыми деталями, не позволяя ей заняться реальной картиной мира. Девочка отказывается взрослеть, избегает общаться с теми, кто умнее и сильнее. Она поняла, что улыбка и смиренно опущенные глаза позволяют ей избегать общения.

Мы научили ее математике и орфографии, а также работать на компьютере, готовить и шить, играть в спектаклях и даже говорить по-английски. Мы дали ей почувствовать себя личностью, вырастили в ней культуру, которая не дает ей возвратиться в жуткую среду, погубившую ее мать. Но и этого оказалось недостаточно.

Оля оказалась для нас крепким орешком. Пока она беззаботно жила в защищенном мире Китежа, ее знания о способах выживания в жестком мире, хранились, как меч, в ножнах. А потом, когда ей становилось больно, казалось, что ее обидели, недооценили, меч оказывался в руке, и она начинала сражаться.

Из записки отверженной подруге

«Ты, стерва, оттяни свои руки от моего пацана. Запомни, мы тебя не хотим видеть в нашей семье. С тобой не хотят дружить ни Верка, ни

Катя, ни Ванька. А будешь к нему лезть, я тебе волосы вырву».

Перед нами вроде бы та же девочка, что писала сказки, но теперь ею руководит программа, призванная из недр памяти. Способ реакции и лексикон взяты из глубокого прошлого, когда она постигала мир через взаимоотношения с бомжами.

Тяжело взрослеть! Усложненный мир, возможность агрессии со стороны окружающих, уплотнение договоров – все превращает милую девочку с ангельским личиком в бойца ниндзя. Она вспоминает все, что знала с первых лет об искусстве войны и управления окружающими. И тут мы ей не помощники, ведь войну-то она, по сути, готовится вести против нас – ее родителей. Это очень болезненный период в общении родителей и подрастающих детей: и девочек, и мальчиков.

Теперь, по прошествии стольких лет, наделав много собственных ошибок и сделав выводы, я думаю не о том, как заставить детей увидеть правду, а как прежде всего сохранить канал любви и доверия. Я показываю, что я на их стороне, даже когда они говорят или делают откровенные глупости, даже когда они не могут выучить урок и получают двойки.

Прежде всего сохранить канал доверия! А потом по этому каналу можно пускать информацию. Да, да, я знаю, в школе есть планы, классы, часы, отчеты успеваемости...

Но ради чего ребенку делать усилие? Ради института? Да он и вообразить не может, что это такое. Он может учиться ради любви. Чтобы обрадовать кого-то, кто для него очень важен, кто устанавливает законы в его мире.

Ну, не нравится слово любовь, назовите это безопасной привязанностью.

Растущая личность, если ее очень сильно попросить, может сама себя настроить на усилия, необходимые для достижения цели. Она и не очень представляет себе тот путь, по которому ее ведут, но, опираясь на любовь и доверие к родителям, продолжает делать необходимые усилия в школе.

При этом решающей оказывается устремленность самих родителей на развитие. Они создают восходящий поток, который поднимает их самих, а заодно и детей, находящихся в сфере их сознания.

Для того, чтобы дети выросли любознательными, умными, творческими, у них должны быть любознательные, творческие родители и учителя, которых они любят.

Многие дети получают информацию о мыслях и чувствах даже приемных родителей как бы «напрямую». Что и как передает информацию, мы пока не знаем. Можно назвать это «потоками энергии определенной частоты». Но нам и не нужны научные термины для того, чтобы в семье все было нормально! Нам нужны практические выводы, как добиться любви и согласия со своими детьми!

Так вот, приходится принять, что дети «не понимая» ощущают, причем в широком, доступном только им, диапазоне. Им постоянно требуется подтверждение нашей любви, но не словами, а состояниями! Они чувствуют сильнее и тоньше, чем взрослые, так как от контакта с матерью в первые годы буквально зависит их жизнь. Они знают мир внутренних переживаний матери, как рыба знает воду. И также как рыба знает подводные течения, дети знают ток любви – гарантию, что их не бросят, защитят, накормят.

Правда, это не означает, что о любви не надо говорить. Ребенок нуждается в интерпретации всего, что видит вокруг. Что бы мы ни рассказывали детям об опасностях, необходимости соблюдать ритуалы общественной жизни, не открывать свои чувства первым встречным и т. д., они будут не в состоянии понять это на уровне собственных внутренних реакций и, тем более, занести в свой ОБРАЗ МИРА. Их реальность должна включать элементы тех вызовов, которые заставляют человека по мере взросления формировать в себе волю, умение держать удары, различать ложь, хранить верность. И еще уметь радоваться красоте мира и нашей любви.

Как правило, после попадания в безопасную среду, позволяющую ребенку или подростку ощутить себя любимым и значимым, начинается его ускоренное развитие в эмоциональной, физической и интеллектуальной сферах. Во многих случаях эта метаморфоза сразу отражается и внешне: гордо поднимается голова и разворачиваются плечи. Иногда создается впечатление, что, сняв груз с сознания, мы позволяем ему наполнить тело новой физической силой. Здоровый дух формирует для себя здоровое тело. А вслед за этим появляется и отвага, для того чтобы думать, анализировать, осознавать. Мы в Китеже отмечаем достижение этого этапа по готовности растущей личности заглядывать в свое прошлое и будущее.

Это всегда означает, что накоплен достаточно большой запас внутренней силы, необходимой, чтобы вновь встретиться с болью и страхом. В то же время, такой путь в прошлое сам по себе является лучшим видом терапии. Просто в одиночку ребенок не может проделать его. Рядом нужен взрослый, способный спокойно выслушать, оценить усилия и оправдать, обязательно оправдать любую ошибку, которая отягощает сознание маленькой личности.

Постепенно расширяя и углубляя воспоминания, можно помочь подопечному переоценить свою жизнь, поверить в ее значимость и неслучайность.

Глава 12 ПРОГРАММИРУЯ БУДУЩЕЕ

Мы желаем любимым самого высокого, самого светлого, самого радостного. Мы не желаем им большего количества тусклой, мелкой радости; мы желаем им вырасти в такую меру, чтобы их радость была великая, чтобы в была полнота жизни... Пусть будет самим собой настолько полно и прекрасно, как ему доступно.

Антоний Сурожский. Человек перед Богом

Дети-сироты редко говорят о том, что они на самом деле думают о своем будущем. Многие вообще лишены способности создавать образы желаемых целей и представлять пути их достижения.

К тому же они, как правило, старательно скрывают НАСТОЯЩУЮ МЕЧТУ даже от приемных родителей. Нужно много терпения, такта и установившегося доверия, чтобы добиться от детей честного ответа на простой вопрос: «Что ты хочешь в будущем?»

В Китеже мы уделяем этой футурологической работе много внимания и сил, так как через образ МЕЧТЫ можно подвести ребенка к пониманию необходимости соблюдать правила, учить уроки, вообще делать усилия.

Даже наивная детская мечта может все-таки стать побудительным мотивом для развития каких-то полезных для жизни качеств.

– Я хочу быть полководцем!

– Отлично, значит, тебе надо рано вставать и заниматься спортом, чтобы стать сильным. Ты же видел в кино, сколько полководцу приходится сражаться.

Когда через месяц ребенку захочется быть миллионером, можно воспользоваться этим, чтобы научить его умножать и делить огромные суммы денег. Пусть он привыкает, что вы всегда поддержите его в деле создания планов собственной жизни. Пусть это будет вашей совместной игрой. А заодно приучайте его к мысли, что для достижения мечты требуются практические шаги!

Но для начала постарайтесь разговорить вашего ребенка на заданную тему и научитесь правильно анализировать его ответы.

Вот правдивые ответы наших китежских детей на вопрос: «Каким ты видишь свое будущее?»

Вера, 10 лет

– Я знаю, что у мамы будет ребенок, и я буду помогать папе с мамой в эту трудную минуту, и вообще у меня будет лошадь, может даже кошки. Мне нравятся психологи, поэтому я хочу стать психологом..

Для этого возраста типично смешение временных планов. Ближайшие актуальные желания и потребности находятся в одном ряду с нереалистичными и схематичными фрагментами образа будущего.

Поверхностно воспринимаются образцы поведения и роли взрослых из ближайшего окружения.

В этом возрасте дети еще не могут даже самим себе объяснить: «Почему я хочу это, а не то?», не знают, как отделить важное от второстепенного, на чем сосредоточить силы.

Но вы уже можете похвалить девочку за доброе намерение помогать воспитывать братика или сестричку.

Саша, 12 лет

– Когда я вырасту... я пойду в институт. Мне бы хотелось пойти танцевать хип-хоп... потому что по телевизору я видел, как танцуют... хотел бы пойти на хорошую работу. И еще я добьюсь того, чтобы у меня была жена, дети, квартира, деревня, машина. Я хотел бы, чтобы у меня были хорошие отношения с Китежем.

Этому ребенку уже можно попытаться объяснить, что такое институт и как туда можно «пойти». Лучше всего это сделать не родителям, а старшим братьям или друзьям, которые уже учатся в институте.

Миша, 12 лет

– Я хочу, чтобы я стал учителем начальных классов. Хочу, чтобы у меня был велик. Я хочу водить машину и мотоцикл.

Я хочу съездить в Африку и на Черное море. И еще хочу, чтобы я стал выше и сильнее, чем сейчас.

Кое-что из этих планов можно начать реализовывать сразу, увязывая их в единую картину с более поздними достижениями. Настойчивые занятия спортом могут быть вознаграждены покупкой велосипеда. Хорошая успеваемость в школе – шаг к профессии учителя и, если позволяют финансы, отличный повод поехать с ребенком на Черное море. Так у вашего подопечного формируется уверенность, что реальные цели вполне достижимы. А это в свою очередь порождает дополнительную энергию, чтобы мечтать и дерзать.

Андрей, 13 лет

– Когда Китеж и Орион разрастется, мы будем помогать воспитывать следующее поколение Китежа... Мой папа возьмет мне братика 6–7 лет, и я буду во всем ему помогать. Папе подарят любимую машину, и он будет возить нас в Китеж. Потом Китеж и Орион построят Китеж-3, там построят три бани, много домов. Там, как и здесь, все друг друга любят и понимают и каждый знает, что его все поддерживают.

Этот мальчик действительно много лет провел в детском доме, и его представление о внешнем мире одновременно и примитивно и запутано.

Он мыслит исключительно простыми смысловыми связями, подходящими больше первокласснику. Но он уже научился думать о планах и целях приемного отца, связывая свою судьбу с его успехами и развитием всего сообщества, в котором проживает. Согласитесь, что не все дети, получившие воспитание в благополучных городских семьях, способны к такому целостному и позитивному взгляду на мир.

Марина, 13 лет

Тут необходимо некоторое отступление. В прошлом году у Марины была мечта – мотоцикл «харлей». При этом накопить на мотоцикл она планировала, работая воспитателем в московском детском саду.

Приемная мама и старший брат были вынуждены терпеливо объяснять девочке, почему ее образ несбыточен. Пришлось посвятить урок математики финансовым расчетам. Сопоставили возможную зарплату со стоимостью мотоцикла, подсчитали, сколько нужно лет трудиться, сколько отдавать за квартиру, сколько уйдет на питание. Марина сама провела все расчеты и действительно убедилась, что она не правильно продумала путь к своей мечте. Осознав это, она возмутилась, что зарплата воспитателя такая маленькая, а жизнь такая несправедливая.

Потом стала вместе с нами продумывать другие образы действий для достижения жизненного преуспевания.

И вот что она сказала в этот раз:

– Хочу быть судьей, хоть это, наверное, трудно. Я считаю, что все в жизни должно быть по справедливости. И еще хочу быть переводчиком, потому что я понимаю, что и о чем говорят на английском.

Заметьте, здесь уже более осмысленный подход к выбору модели будущего. Только в тринадцать лет девочка смогла связать знания, которые она получает в школе, с долгосрочной жизненной перспективой.

И еще:

– Хочу быть хорошей дочкой у мамы, чтобы она гордилась мною и хочу помочь своим братьям и сестрам получить образование... хочу опекать их и научить, как надо жить. Хочу вырасти нормальным, понимающим и умным человеком.

Здесь уже есть и зачатки самооценки, и зацепка за реальные жизненные задачи.

Синди, 13 лет

– В будущем я себя представляю либо ветеринаром, музыкантом или дизайнером. Я часто тренирую себя в этой роли. Например, сижу за пианино и представляю, что за мной огромная публика, все меня слушают и аплодируют.

Девочка уже может понять, что она действительно хочет, но не в состоянии проложить к этому будущему четкий поэтапный план достижения. Она просто не может заставить себя много заниматься. Зачем? Ведь будущее уже придумано, значит, оно само сбудется.

И нам приходится разбивать эти воздушные замки, для того чтобы подготовить к реальной жизни. А наши выросшие дети начинают сражаться с нами за тот кусок выдуманного мира, что хранится в сознании, как карта с указанием, где спрятаны сокровища. Любой, посягнувший на эту мечту, становится врагом.

Правда жизни – очень тяжелое испытание для неокрепшей психики. Это мы, взрослые, уже нарастили толстую шкуру, притерлись к реальности и теперь спокойно выживаем. Многим же приемным детям полезно подольше оставаться под защитой детской наивности, а других уже поздно переубеждать, что реальность не такая, какую они себе придумали.

Если родители будут очень усердствовать в деле развенчания иллюзий, то просто станут врагами. А потеряв доверие юноши или девушки, уже не смогут влиять на ситуацию в неизбежных кризисных случаях. Поэтому я настоятельно советую помнить пословицу: «Жизнь талантливее нас».

Понимание взрослых проблем, сознательное приобщение к ценностям взрослых возможно только при сознательном участии детей во взрослой жизни. Конечно в этом процессе есть элемент риска, но у детей должно сохраняться право на ошибку.

Пиля

– Я в Китеже уже шесть лет. Мне повезло. Я получила любовь и поддержку людей, которым доверяла. Я была ребенком, который видел много плохого и мало хорошего, а в Китеже обрела много такого, что мне не хватало. Сразу полюбила приемных родителей, хоть и не знаю почему. Именно из-за хороших родителей я стала меняться, перестала бояться всех и все, смогла доверять и просить о помощи. Китеж это место для любого ребенка, который хочет измениться и не быть таким, как его родители (имеет в виду о своих кровных родителей). Я хочу измениться и не быть, как мои родители, а стать кем-то в жизни.

Роман, 16 лет

Я не знаю, какие жизненные планы были у него год назад, поскольку он вообще предпочитал не беседовать со мной, приемным отцом, на эту тему. Тем неожиданнее для меня были его осознания в десятом классе.

– Будущее зависит только от меня. Странно, когда человека спрашивают о его будущем, он невольно задумывается о своей профессии. Это потому, что общество вдалбливает в твой мозг программу, где ты должен получить профессию, в соответствии с благосостоянием своей семьи. Если отец – водитель грузовика, то девяносто процентов сыновей станут водителями... для них невозможно увидеть профессию выше.

Но когда меня спрашивают о будущем, я не задумываюсь о своей профессии. Я представляю себе личность с чертами характера, которые я хочу развить в себе. Мне не хватает уверенности говорить о том, кем я буду. Я могу представить себе разные профессии. Но я хочу оставить пока за собой право выбора и не придумывать себе, вернее не навязывать, какую-то профессию.

Женя, 16 лет

– Человек открывает сознание и начинает воспринимать мир всерьез, когда ему это становится необходимо или когда боится потерпеть глобальную неудачу в будущем.

Человек должен заставить себя заразиться тем настроением, чувством уверенности, которое поведет его к дальнейшим действиям. Но человек обычно даже не задумывается, что он должен сохранять то чувство силы и уверенности так долго, как ему требуется. Человек должен обладать колоссальными силами, чтобы так делать...

Заметьте, какие взрослые осознания, какая потребность во внутреннем усилии и при этом неуверенность. Он все еще не может сказать «Я» вместо – «человек». «Я» – слишком обязывает!

И дальше, когда подходит к особенно опасной и болезненной для себя теме, отдаляется еще больше:

– ...ребенок в какие-нибудь яркие моменты проявляет себя в полную силу, но удержать его (это он имеет ввиду себя) в этом – это значит жить по-другому, а жить по-другому – это стать другим человеком, но ребенку это не надо, и он боится...

Мила, 16 лет

– Когда я закончу учиться, хочу найти работу в том месте, где училась. Но сначала хочу пожить самостоятельно вне Китежа и посмотреть, какая жизнь для меня лучше. После этого я хочу вернуться в Китеж, помогать взрослым в воспитании детей.

Пока буду учиться в Калуге, хочу каким-нибудь образом повлиять на моих родителей, чем-нибудь помочь им... я должна также помочь моим младшим брату и сестре (к тому времени они выйдут из детского дома), я должна помочь им в их жизни, повлиять на них и показать, что кроме бутылки водки и деревни есть другая жизнь. Мне помог это увидеть Китеж, а добиться лучшего будущего брату и сестре помогу я.

Клянусь честью, наши дети дословно так пишут и говорят о своем будущем.

Я не уверен, что все их мечты сбудутся и каждому хватит сил, чтобы противостоять неизбежным трудностям и проблемам, без которых не обходится ни одна судьба. Но я вижу в них драгоценные зачатки нового поколения, способного воспринимать нравственные законы как необходимую часть собственной жизни!

Приемный родитель – сложная творческая профессия, которая куда ближе к искусству, чем к ремеслу или науке. Она требует особого состояния духа, вдохновения.

Как в любом виде искусства, здесь не избежать взлетов и падений, разочарований и озарений. Здесь неизбежны неудачи. Но каждая удача – это спасенная жизнь, вернее, заново выстроенная по законам счастья и надежды.

Мы не воспитываем. Мы помогаем маленькой личности выстраивать свой мир, опираясь на нашу поддержку и опыт.

Не бойтесь брать детей в свои семьи, не отчаивайтесь, если что-то идет не так.

Будьте терпеливы, профессиональны и полны безусловной любви.

Наши дети этого заслуживают.

Примечания

1

Здесь и далее прямая речь китежан – детей и взрослых – приведена без изменения стилистических особенностей. (Примеч. ред.)

(обратно)

2

Подробнее об этом можно прочитать в работах о психосоматических реакциях. (Примеч. авт.)

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

Глава 1 ЛЮБОВЬ И БЛАГОДАРНОСТЬ

Глава 2 НОВАЯ МАМА

  ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН

Глава 3 ЛЮБОВЬ И ТЕРПЕНИЕ, или «НЕ СПРАВИЛИСЬ!»

  ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)

Глава 4 ОБРАЗЫ И СЛОВА

  ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. МАКСИМ

Глава 5 ПЕРВООБРАЗЫ

Глава 6 ОБРАЗ МИРА

  ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. МУСЯ

Глава 7 АНТИВИРУСНАЯ ПРОГРАММА

Глава 8 МИФЫ О ДЕТЯХ

  ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. ФЕДОР

Глава 9 ИГРОВАЯ ТЕРАПИЯ

  ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)

Глава 10 ШКОЛА

  ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)

Глава 11 ВЗРОСЛЕНИЕ И РЕАЛЬНОСТЬ

  ПРАКТИКУМ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ ДЕТИ КИТЕЖА. ОЛЯ

Глава 12 ПРОГРАММИРУЯ БУДУЩЕЕ

Реклама на сайте