«Гештальт, ведущий к просветлению»

Джон Энрайт Гештальт, ведущий к просветлению или Пробуждение от кошмара

При успешном лечении невротик пробуждается от своего транса или миража. В дзен-буддизме подобный момент называется Пробуждением или Сатори. В течение гештальт-терапии пациент переживает множество малых пробуждений. Приходя в чувства, он чаще видит мир ярко и ясно.

Фриц Перлз

Человек, принуждаемый насильственно к изменению, отрицает реальность и борется с ней. Цель гештальт-терапии принять реальность и играть с ней. В этой игре Вы обнаруживаете, что справились с ней так или иначе.

Джон Энрайт

ВВЕДЕНИЕ

В годы, когда я работал с Фрицем Перлзом, несколько тем, которые не совсем соответствовали тому, что я обычно получал от него, занимали мое внимание. Одна из них состояла в часто употребляемой им фразе — мини-сатори. Он часто употреблял это выражение в ранние Эсаленские дни, но я не вполне понимал тогда, что эти слова значат.

Другой темой была фраза, которую я часто слышал от него, когда он работал с людьми, и раза два в лекциях: "Дайте ситуации самой управлять". Хотя обычно это имело определенный смысл в определенном контексте, я думал: "Какого черта он имеет в виду, и как это соотносится с принятием ответственности?" Другой фразой, также волновавшей меня, была фраза из статьи "Групповая и индивидуальная терапия" (в сборнике Стивенса): "…начинайте танец отречения и самосвершения". Я помню, как я подумал: "Что это за чепуха про отречение? Я только начинаю получать нечто, а вы хотите, чтобы я отказался от этого?"

При том, что я был озадачен, эти фразы связывали меня с иным уровнем опыта. Время от времени в моей работе с Фрицем возникали особенно глубоко удовлетворяющие чувства разрешения в конце. Хотя я и не пользовался в те времена этим выражением, теперь бы я сказал, что ощущение было такое, что проблемы не разрешились, а растворились, они рассеялись и перестали быть реальными и важными: факт или ситуация остались, но перестали быть проблемой.

В 1978 году все эти разрозненные моменты соединились в ясном понимании. Я показывал классу фильм, где Фриц работает с Глорией. Хотя я видел его в третий или четвертый раз, одна фраза, которую я на сей раз услышал, как будто ускользала от меня раньше. Эверет Шостром задает вопрос, какова цель гештальт-терапии, и ответ Фрица: "Цель гештальт-терапии — пробудить людей от кошмара." Теперь все встало на свои места: этот старый, прокуренный нечестивец говорил о ПРОСВЕТЛЕНИИ!

Есть три фундаментально различных представления об улучшении в человеческой жизни. Одно — патологическая модель. С этой точки зрения, если что-то не в порядке, вы рассматриваетесь как больной, находящийся ниже нормы. С помощью лечения возможно вернуться в состояние здоровья, состояние «окей». Обычно считается необходимой внешняя помощь, хотя возможность самолечения допускается теоретически.

Во второй модели, модели роста, вы рассматриваетесь как человек в норме, человек «окей», но с большими возможностями. Вы можете начать с нормального состояния и придти к чему-то лучшему. Впрочем, оттенок чувств, связанных с первой моделью, проявляется и здесь: быть в норме не так «окей», как быть выше нормы. Внешняя помощь считается полезной для роста, но не столь необходимой, как в патологической модели. Не всегда необходимым, но часто встречающимся представлением является предположение, что рост требует усилия, как при наличии, так и при отсутствии помощи.

С третьей точки зрения, модели Просветления, нет необходимости что-либо делать. Нет нормы и нет места, куда надо идти. Вы уже совершенны, всегда были и всегда будете совершенны. Форма совершенства может изменяться, но то, что вы «окей», не зависит от формы. Бутон — это совершенный бутон, а не несовершенная роза. Все, что необходимо — сдвиг восприятия, видения. Разумеется, в течение жизни вы будете болеть и выздоравливать, вы заметите рост и будете постоянно меняться. Но все это не имеет никакого отношения к возможности переживания правильности и правоты того, каковы вы и где вы находитесь, включая состояние болезни, отсутствие роста, как будто это возможно. С этой точки зрения нет улучшения, роста, изменения, разрешения проблем — есть только пробуждение и видение, что проблемы и «не-окейность» — это иллюзии. Фриц высказал это очень ясно в работе "Гештальт-терапия и человеческие потенции" (в сборнике Стивенса, 1975 г.). "При успешном лечении невротик пробуждается от своего транса или миража. В дзен-буддизме этот момент называется большим Пробуждением или Сатори. В гештальт-терапии пациент переживает много маленьких пробуждений. Приходя в чувство, он часто видит мир ярко и ясно".

Печать Перлзовского гения в том, что он прошел все эти модели в течение своей жизни. Профессионально обученный в рамках патологической модели в медицинской школе и в психоанализе, он начал его преобразования, фактически закладывая зерна подхода к просветлению. Еще более важно, что он был открыт к прорастанию этих зерен и был способен поддержать этот сдвиг. Хотя он часто возвращался к языку патологии или роста, он был тем, что он смог совершить, и был способен выразить это. Основная мысль этой книги в том, что гештальт-терапия — это работа Просветления, пробуждение от самим же созданной сети иллюзий. Хотя она, может быть, приспособлена для разрешения проблем и для усилий, направленных на изменение, и часто так и происходит, по существу это — запасной выход к Просветлению.

Таким образом, одна из целей этой книги — предложить такое понимание Гештальта, не как единственное, но как центральное, хотя часто не замечаемое. Структура книги соответствует этой задаче. Первые три главы представляют Гештальт таким образом, что тема Просветления затрагивается, но не подчеркивается. Содержание этих глав будет, наверное, приемлемым для большинства гештальтистов. Я назвал этот раздел Фоном.

Второй раздел — Просветление — содержит материал, лежащий как бы на грани гештальт-терапии, который может быть не столь приемлем для гештальтистов. Здесь многое ведет уже к точке зрения Просветления, а также намечаются и другие линии, выводящие за пределы Гештальта.

Третий раздел — Фигура — содержит прямое формулирование Гештальта с точки зрения Просветления и является сердцевиной этой книги. Для меня написание этой части создало завершение и прояснение моих представлений о Гештальте. Многие фрагменты нашли свое место, чего ранее мне не хватало. Я могу надеяться, что этот раздел поможет в том же и читателю.

У книги есть и другая цель. Кроме завершения моих отношений с Гештальтом и Фрицем, это начало: первоначальные формулировки линий работы и мышления, которые я надеюсь развить и расширить в следующей книге. У меня нет пока названия для этой линии работы — она занимается структурой и фактурой человеческого опыта, тем, как реальность человека конструируется, приспосабливается, поддерживается и выражается. Гештальт был огромной поддержкой для меня в этой работе, так что справедливо, что первые ее наброски появляются в книге о Гештальте. Но продолжение работы потребовало от меня отхода от Гештальта, так что развитие этой темы уместно в книге, не центрированной на Гештальте.

Перечитывая выше написанное, я ощутил нечто весьма серьезное, гораздо более серьезное, чем то, что мне хотелось бы выразить. У книги есть и третья цель: в ней содержится множество увлекательных, интересных и бросающих вызов идей, формулировок и упражнений, которые могут быть полезными, откуда бы они не исходили, просто в контексте самой жизни. Читайте, используйте и получайте удовольствие, если вам хочется, и не обращайте внимания на проблемы Гештальта или не Гештальта, и прочие, в которые я время от времени погружаюсь столь глубоко.

ЧАСТЬ I. ФОН

В ранние дни для меня Гештальт-терапией был Фриц Перлз. Хотя позже я научился уважать и других, в особенности Джима Симкина и Уолта Кемплера, именно Фриц представлял для меня суть этого взгляда на жизнь. Поэтому первая глава этого раздела, "Памятные геммы", содержит истории и образы, которые вспоминаются мне из первых лет приобщения к Гештальту и Фрицу. Многое в моем овладении Гештальтом было медленным развитием и углублением понимания этих ранних случаев. Понадобилось несколько лет, чтобы эти моменты научили меня всему, что в них содержалось и мета-обучение, обучение посредством историй и образов, остается весьма ценным.

Довольно рано я стал отходить от модели, которую Фриц основательно впечатал в Гештальт — модели терапевта, глубоко работающего с одним человеком перед группой. Фрицу это нравилось, отчасти по причине его собственного эксгибиционизма; мне же казалось, что эта модель поощряет авторитаризм, зависимость от ведущего и самораскрытие терапевта, деструктивное как для него самого, так и для пациента. Я начал относиться к Гештальту как к позиции по отношению к жизни, которая может развиваться и поддерживаться посредством использования упражнений и практики сознавания. Ведущий может быть полезен для организации этих упражнений и обучения им. В целом они более эффективны, если выполняются в присутствии других, но представление о терапевте, который делает это с пациентом, кажется мне все менее соответствующим сущности Гештальта.

В 1970 году я начал проводить большие публичные вечера и короткие семинары под названием "Практика Сознавания". Я обнаружил, что некоторые из упражнений на сознавание могут использоваться в аудитории из 300 человек, не теряя своей эффективности, а может быть даже и выигрывая. Присутствие столь большой аудитории, возможно, даже увеличивало интенсивность определенного рода опыта.

Вторая глава — "Гештальт беглым взглядом" — слегка отредактированная запись одного из таких коротких семинаров, для небольшой группы, около 40 студентов-психологов Университета в Вашингтоне. Здесь делается акцент на упражнениях в сознавании тела.

В начале следующей главы описывается другой краеугольный камень таких коротких семинаров — упражнения на проекцию и отождествление. Остальная часть этой главы — Рассмотрение сознавания — обзор основных средств гештальт-терапии и их применения. Я режу этот пирог несколько иначе, чем делал Фриц, так что некоторые акценты его текстов, такие как "здесь и сейчас", у меня появляются редко. То, что в них содержится, для меня вбирается в такие понятия как интенция намерение или сравнение. Все представления этой главы использовались Фрицем, но акцент на их систематическом использовании — мое добавление. Фриц не очень-то любил систематичности и повторения! Фриц часто упоминал о феномене сравнений, иногда называя это игрой в "соответствие — представление" о намерении, что тоже явно содержатся в его работах. Но лишь когда я изучил их систематически, я понял их абсолютно центральную роль в процессе сознавания. Точно так же различие между представлением-понятием и опытом-переживанием столь фундаментально для мышления Фрица, что вообще едва упоминается. Я же предпочитаю ставить это в центр.

Глава 1 ПАМЯТНЫЕ ГЕММЫ

Некоторые из очень основательных моментов обучения Гештальту остались во мне в форме образов или историй — конкретных целостных воспоминаний о событиях, небольших, но живых. Они могут быть проанализированы и разложены на составляющие, но истории сами по себе — обучение, и остаются живыми после всех анализов и точных формулировок, которые из них время от времени извлекаются.

Фриц

Впервые я увидел, как Фриц работает со снами в Лос-Анжелесе в 1963 году. Пожилой, седоватый мужчина с выражением покорности рассказывал, что он видел во сне каких-то друзей, уезжавших на поезде. Пока он махал им на прощание рукой, потом отождествлялся с ними, ничего, казалось, не происходило. Когда он отождествился с поездом, отъезжавшим от станции, появилось больше энергии, но все же новый метод не производил на меня впечатления. Человек заколебался, когда Фриц предложил ему стать самим вокзалом, и поначалу это казалось столь же непродуктивным, как все остальное. Потом он сказал: "Я старомоден и несколько устарел — об уходе за мной не слишком заботятся, не вытирают пыль и не убирают мусор — и люди приходят и уходят, используют меня, как им нужно, но меня-то как такового собственно не замечают" — он заплакал, и в течение следующих нескольких минут все нынешние и минувшие удары его жизни стали очевидными — что происходило, что делал он, и что не получалось, и даже некоторые новые возможности. Я был глубоко тронут несмотря на то, что в те времена я не сознавал значения опыта, ибо я был только в начале; и по существу подход Гештальта к снам стал мне понятен на одном этом занятии — столь мощной, точной и эффективной была работа Фрица.

Однажды, во время моей первой группы с Фрицем мы работали над снами, и один человек сказал, что со времен детства он ни разу не видел сна, который мог бы запомнить. Фриц только фыркнул, и некоторое время мы работали с материалами снов других людей. Близко к концу занятия этот человек повернулся к кому-то, кто говорил в тот момент, и начал говорить: "Я вижу, что вы действительно делали в этой ситуации, это было…" — Фриц перебил его, сказав: "Вот теперь вы видите сон". Я подумал тогда, что я схватил суть понятия майи — иллюзии или, может быть более честно — и более вероятно, что сейчас я вижу сон.

В Эсалене однажды человек прорабатывал сон, который казался неправдоподобно скучным. Это было так скверно, что в какой-то момент я подумал, как он мог не заснуть от этого. Фриц, по-видимому, тоже так думал — он соскальзывал все ниже и ниже в своем кресле, и послышались тихие похрапывания. Человек был озадачен, остановился на мгновение, и когда стало ясно, что Фриц действительно заснул, а не притворяется, имея в виду показать нечто, человек встал, подошел к креслу Фрица и легонько его встряхнул. Когда Фриц открыл глаза и взглянул на него, человек выразил свое неудовольствие, оправдывая это тем, что, как он сказал, он заплатил уйму денег за это занятие, и требует внимания Фрица. Фриц повернулся, вынул свой бумажник, выписал ему чек на 10 долларов и снова закрыл глаза, засыпая.

Одно время в Эсалене у меня было сильное желание поработать в горячем кресле с Фрицем, но я не мог найти ничего особенного, на чем бы сфокусироваться. Ночью у меня был сон, но я мог лишь смутно вспомнить один образ из него — золотого ньюфаундленда. Я не мог вспомнить, делала ли собака что-либо, просто она была во сне. Хотя я забыл детали, помню, что вся моя текущая жизнь и значительные краски прошлого обрели большую ясность из проработки этого неполного образа.

Норберт

Хотя я много говорил в лекциях о проекции, писал о них и пр., в действительности я понял, что это такое, во время одной группы в Лос-Анжелесе. Возник момент молчания, как часто бывает. Я поглядел через комнату напротив и сказал человеку, сидевшему напротив меня: "Знаешь, Норберт, ты выглядишь так, будто ты смотришь на нас, как смотрел бы на группу насекомых в микроскоп". Норберт набрал воздух, чтобы ответить, но Фриц остановил его и повернулся ко мне: "Прими ответственность за это восприятие", — предложил он. — "Но, Фриц, — сказал я, посмотри на него, видно же, что он чувствует, разве нет?" "Прими ответственность за свое восприятие", — еще раз сказал он.

Я снова возражал, но он все повторял свое предложение, добавляя, что я не должен ни во что верить, а просто проделать это, как эксперимент. Наконец я неохотно согласился, подняв руку и глядя сквозь кольцо пальцев. К моему изумлению, я начал чувствовать смутное шевеление отрицания-превосходства по отношению к другим членам группы. Когда я признал эти чувства, они усилились и соединились с некоторым страхом. Я сообразил, что был единственным чужаком в группе остальные работали в той больнице, где происходила встреча, а я приехал со стороны.

В действительности я боялся неприятия и спешил быть первым. Мы проследили эту тему в других сферах моей жизни- это было очень плодотворное занятие. Загадка появилась на следующей неделе, когда Норберт в начале занятия сказал: "Знаешь, Джон, ты был совершенно прав в прошлый раз — это было как раз то, что я чувствовал". Половина Фрицевого таланта была в том, какую работу он проделал со мной; другая половина — в том, что он вовремя остановил Норберта. Если бы Норберт сказал мне прямо тогда то, что он сказал через неделю, я никогда не признал бы своей проекции: "Но, Фриц, ты же слышишь, он признает, что именно это он и чувствует. Я тут ни при чем".В тонких проявлениях проекция — это дело избирательной чувствительности. Мы не столько переносим свое чувство в мир, сколько всматриваемся или вслушиваемся в то, что там уже есть, и усиливаем это в восприятии.

Однажды в Эсалене Фриц сидел и курил под табличкой "Не курить". Студенты из его группы подошли и спросили: "Что дает вам право курить там, где нам нельзя, Фриц?" Медленно, разделяя слова с удовольствием выдуваемыми колечками дыма, Фриц ответил: "Я ни имею права курить, ни не имею права курить. Я просто курю".

В другой раз я очень эффективно работал с Фрицем над какой-то темой и чувствовал, что все хорошо, но по-видимому выказал какую-то сдержанность, покидая горячий стул, и Фриц спросил, что это. Я сказал что-то вроде того, что все хорошо, но сомнения заползают… "О, — сказал Фриц, — заползают, действительно?…" и при этом его рука на пальцах задвигалась по столу в мою сторону. Теперь я не могу произнести или услышать эту фразу, не увидев эту слегка волосатую, в крапинках руку, приближающуюся ко мне по столу. Спасибо, Фриц!

Когда Фриц умер, я мало что почувствовал. Я пришел на похороны и печальным тоном говорил все, что полагается говорить, но внутри себя я поражался, что я за бесчувственное чудовище. Проработав столько с Фрицем, я теперь ничего не чувствую. Годом позже я проводил гештальтистский уик-эндный семинар в Эсалене, в Ральстон Уайт в Милл Велли. Многие из группы впервые приобщились к гештальту, так что в пятницу вечером я рассказывал и показывал кое-что из того, чем мы будем заниматься. Когда я рассказывал о незаконченных делах и технике пустого стула, кто-то попросил меня объяснить конкретнее. На стене висела открытка с фотографией Фрица, я показал на нее и сказал: "Предположим, у меня есть какие-то незаконченные дела по отношению к Фрицу. Я сажаю его на пустой стул и говорю что-то вроде: "Фриц…" — и тут я зарыдал, и несколько минут не мог ничего сказать. Я наконец почувствовал все благоговение, а с ним — чувство потери от его смерти. Я никогда не был особенно близок к нему, но он затронул меня со многих сторон, и я благодарен ему за способ бытия в мире, о котором я не мог и мечтать до встречи с ним.

Строчки из Фрица

Некоторые воспоминания о Фрице приходят в форме более интеллектуальных, емких фраз, которые остались в памяти и работали во мне в течение длительного времени.

Одна из них — его комментарий по поводу жалобы на чувство одиночества. Фриц ответил этой фразой на длительное описание страха одиночества, сказав: "Чувство одиночества — это быть одному плюс поток дерьма". Фраза, а не работа этого человека осталась во мне. В конце концов, быть одному — это быть одному. Бывают времена, когда все мы благодарны возможности побыть в одиночестве. Страх одиночества имеет еще какую-то добавку, поскольку в одиночестве самом по себе много хорошего. Это внутренний диалог, разговор с собой, шум, который вы создаете в своей голове, интерпретации, предающие событию значение, вроде "Если я один, значит люди меня не любят, — если люди меня не любят, они, должно быть, правы, я, наверное, не хорош, — если я не хорош, это ужасно и невыносимо…" — одним словом, дерьмо.

Как бы ни было болезненно одиночество, и как бы ни было грубо слово дерьмо — полезно и ценно увидеть, что боль в конечном итоге человек причиняет себе сам. Поскольку же источник боли внутри, а не во внешних условиях, может быть что-то можно сделать, хотя неприятно то, что должен делать это я, а не эти ужасные другие, которые оставляют меня в одиночестве, со всеми моими приятными само-сожалениями.

Может быть, наиболее глубокая из фраз, которые я слышал от Фрица (не помню, когда и кому это было сказано): "Боль это мнение". Я много думал об этом с тех пор, сомневался, искал доводов за и против. Помню, как однажды маленький мальчик споткнулся и ушиб колено, а потом тер его, поглядывая на свою мамочку, жалобно хныкая и получая утешения. В другой раз я видел маленького мальчика, спешащего за двумя мальчишками постарше — он тоже упал и поранил колено, посмотрел на него и вздрогнул, потом посмотрел на старших мальчишек, ушедших уже вперед, — и побежал скорее, немного, правда, поглаживая колено. Если перевести их мысли, это может звучать примерно так:

1-й мальчик: "Ой, как больно! Ы-ыыы, пожалуй, если мама подумает, что дело плохо, может быть она минутку меня пожалеет — она меня торопила, так, может, быть она почувствует себя виноватой теперь, и подержит меня. Ы-ыыы!"

2-й мальчик: "Ой, как больно! Хммм, им нет дела — хорошо, что они хоть позволили мне пойти с ними, обычно они оставляют меня дома. Если они увидят, что я поранился, они уйдут и будут говорить, что я неженка, и больше никогда меня не возьмут. Лучше я как-нибудь обойдусь! Хмм, вот так можно бежать!"

Ощущения боли — это просто ощущения. Восприятие боли это комплексный акт, требующий оценки всей ситуации. Чувствовал ли боль римский солдат, который на глазах этрусков сунул руку в горящий факел? Или это было горькое ощущение хорошо выполненного долга, окрашенное гордостью и любовью к Риму? Чувствует ли шизофреник, который кастрирует себя, боль, или облегчение от того, что он наконец освободился от этой ужасной угрозы своему бытию? Хотя источник боли, по-видимому, всегда определенно локализован, — фраза "Мне больно" всегда глобальна, всегда утверждение организма в целом.

Фриц и я

Одно из значительных воспоминаний о Фрице появилось раньше, чем мы познакомились, раньше, чем я услышал о нем. Будучи уже за 35, я все еще искал теорию или систему психотерапии, которая бы имела для меня смысл и какую-то ценность. Ничто из того, чему я пытался научиться, не стоило многого, хотя определенный опыт в Государственной больнице на Гавайях показал мне, что в психотерапии может быть что-то стоящее. На моем горизонте появилась психодрама, и казалось, что этим стоит заняться, — я начал работать ассистентом-стажером с психологом из Метрополитен-больницы в Лос-Анжелесе. Время от времени он делал нечто, от чего у меня перехватывало дыхание — красивое, точное и эффективное. Хотя он был весьма компетентен в психодраме и хорошо делал эту работу, такие моменты выделялись на ее фоне, как жемчужины.

В частности, мне вспоминается один случай. Женщина пыталась выразить свою ненависть и отвращение по отношению к матери — распространенный момент в психодраме тех времен — и кричала на женщину, играющую роль матери: "Я хочу избавиться, уйти от тебя!" Билл, мой учитель, сказал: "Так уйди." Девочка спросила: "Что вы имеете в виду?". Билл показал рукой: "Вон дверь". Девочка поглядела несколько ошарашено, как бы говоря: "Хмм, действительно…" — и нерешительно пошла к двери. У двери она остановилась и осмотрелась, затем, следуя логике своего действия, вышла, несмотря на очевидную амбивалентность. Спустя мгновение дверь снова приоткрылась и ее голова выглянула из-за косяка. В этом действии она пережила свою амбивалентность по поводу ухода от матери более полно, чем могли бы это выразить любые слова.

Я каким-то образом чувствовал, что такого рода вещи, которые он делал, отличались от его обычной работы, и стал расспрашивать его, откуда он это взял. Каждый раз в ответ он говорил: "Фриц Перлз". Хотя в это время Фриц ездил, кажется, в Японию, это оказалось началом нашей связи.

Время от времени, когда он сам чувствовал утомление, Фриц предлагал упражнение: говорить друг другу какие-нибудь фразы в парах, бормотать что-то и т. п. Он никогда не придавал этому много значения, но несмотря на это, они часто были очень полезными. Я тогда начал предполагать, что упражнения могут нести основную нагрузку встречи, более чем харизма ведущего. Иными словами, я думал об идее Фрица, что учение это открытие посредством делания, и что это может стать сутью гештальтистской групповой встречи. Ведение из задней части комнаты — вот форма, в какой я собирался записать эту идею. Я понимал, что Фриц останется равнодушным к такой форме, поскольку при этом он перестает быть в центре, но я уже начинал видеть, что основы гештальт-терапии следует отделять от личного почерка ее основателя, и эта мысль по-видимому была шагом в этом направлении.

Одно из фундаментальных упражнений такого рода, так сказать, остов этой работы, возникло случайно в однодневной встрече по снам, которую я проводил в Центре Семейной Терапии в Сан-Франциско. Один человек заявил, что никогда не видел снов — почему он пришел на специальный семинар по снам, осталось для меня загадкой, — но он был там. По ходу дела выяснилось, что он был фотографом, и меня поразила аналогия сна с фотографией — я попросил его описать мне его любимую картинку, а затем стал рассматривать ее как сон, предложил ему отождествляться с различными ее частями, создавать диалоги и т. п. Помню, что одним из образов на картинке была белая автомобильная шина. Будучи белой шиной, он был несколько лучше и дороже обычной, черной. Этот фон легкого превосходства присутствовал у него все время — когда он действительно выразил это в контексте картинки, все почувствовали себя легче в его взаимодействии с группой.

Через неделю, на группе учащихся медицинских сестер, придумывая что-нибудь интересное, я предложил хозяйке помещения взять статуэтку сиамской кошки с палочкой и поиграть с ней, как со сном. Коща она кончила, кто-то еще, затронутый ее отождествлением, захотел проделать это, потом кто-то еще, — и так возникло упражнение "Сыграй это", описанное далее.

Ученики и открытие

"Учение — это открытие" — частая фраза Фрица, и некоторые моменты моего глубочайшего обучения были моментами, когда я делал что-то и обращал на это достаточно внимания, чтобы учиться. Это не всегда были приятные или поощрительные моменты. Однажды работая с предположительно шизоидной девочкой в группе, я задал ей технически совершенный гештальтистский вопрос в ответ на что-то, что она сказала. Может быть я даже подумал мельком что-то вроде "Фриц гордился бы, если бы услышал это". Она холодно посмотрела на меня и сказала: "Знаете, если бы я думала, что вы действительно ждете ответа на ваш вопрос, я бы ответила". Она была права — я задал вопрос технически, от умения, а не по-человечески, не от сердца, и ее ответ был по-человечески совершенно правильным. Я оценил ее мужество, нужное, чтобы высказать это человеку, находившемуся в положении авторитета — надеюсь, что с ней все в порядке.

Ларри

Однажды Ларри Блумберг забрел на трехчасовую группу, которую я проводил в Гештальт-институте в Сан-Франциско. У него была папка для бумаг с прорезями для смотрения сверху, и он не сказал ни слова в течении трех часов. Я видел, что это он, только по его огромным размерам и по концу бороды, выглядывавшему из-за папки для бумаг. Члены группы заинтересовались, пытаясь вовлечь его, говорили о нем, говорили о том, чтобы физически побудить его к контакту, вообще очень волновались.

Около часа меня очень тревожило его присутствие. Притворяясь, что я использую его действия на пользу группе, в действительности я переживал значительное напряжение. Только открывая рот, чтобы сказать что-то, я думал: "Хотел бы я знать, что подумает Ларри об этом, — он подумает, что это тупо. Я думаю, он думает…" Затем я заметил, что так происходило не каждый раз — только время от времени, когда, говоря нечто, я думал об этом. Затем я, конечно, понял, что все суждения были моими! Теперь я понимаю, что это очевидно, но тогда это было открытием, откровением. Ларри что-то там делал, может быть замечал меня, может быть нет, может быть считал важным те же вещи, что и я, может быть даже — ой, ой! — критиковал то, что я не считал плохим.

Так или иначе, скоро я с волнением понял, что это была бесценная для меня возможность обнаружить все моменты мыслей и действий, где я чувствовал себя несколько слабым. Ларри то есть моя фантазия относительно Ларри — стал барометром любого моего дискомфорта или сомнения, которое возникало у меня относительно чего-то, что я говорил или делал. Спасибо вам, Ларри, за это.

Существует обучение, основанное на внутренней прозорливости. Это действительно было вкладом Ларри, хотя совершенно ненамеренным. Он ничего не делал для меня, он просто делал нечто, что показалось хорошей идеей и возможно было смешным. Я сам извлек из этого свою пользу. Лучшая помощь в мире та, которая совершенно ненамеренна, а многие деструктивные вещи происходят из намерения помочь. Терапевты, имейте это в виду!

Студенты

Однажды в классе обучения сознаванию с медсестрами мы должны были встречаться на квартире одной из участниц. Я пришел несколькими минутами раньше, и застал хозяйку квартиры возбужденно рассказывающей двум-трем участницам, что она только что пнула ногой шкаф и ушибла ногу, и показывающей повязку. Отчасти в шутку, а отчасти чтобы убить несколько минут до начала занятия, я предложил обычное гештальтистское упражнение: разыграть диалог между нею самой и ее ногой, как будто нога имела сознание и право голоса. Мы были поражены страстностью ее диалога, который звучал примерно так:

Нога: Черт возьми, почему ты так скверно со мной обращаешься?

Мари: Заткнись! Я пну тобой все, что захочу!

Нога: Я тебя ненавижу за то, что ты так скверно со мной обращаешься!

Мари: Ха-ха! Ты ничего со мной не поделаешь!

В этой точке к беседе присоединился шкаф, который был ударен ногой, и разговор продолжался еще одну-две минуты, со значительной враждебностью между участниками и с употреблением весьма соленых выражений. Как выяснилось, Мари была армейской медсестрой. Постепенно пришли остальные участники группы, началось занятие и происшествие скоро было забыто.

На следующей неделе Мери с некоторым удивлением рассказывала, что она прекратила грызть ногти — дурная привычка, которая преследовала ее всю жизнь, и насколько она может вспомнить, это произошло после предыдущей встречи, когда имела место беседа. Она шутливо заявила, что ее беспокоит, что теперь придется покупать маникюрный набор и учиться заботиться о ногтях. В действительности она была довольна, т. к. давно оставила надежду избавиться от этой привычки. Два года спустя, когда мы опять встретились, я выяснил, что дурная привычка к ней не вернулась.

Примечательны следующие черты этого случая:

Ясное и определенное изменение произошло относительно долго существовавшего симптома, хотя мы над ним не работали. Мари никогда не упоминала о нем, и я его не замечал. Задачи, которые ставил перед собой класс, вообще не включали проработку симптомов или проблем, — хотя и не исключали этого. Не было никакого намеренного усилия или практики, что требовалось бы, например, бихевиористской терапией. Изменение было спонтанным и непредсказуемым. Не было никакого понимания или концептуального инсайта относительно того, что произошло, хотя предположительно мы могли бы и фокусироваться на этом. Даже прямое словесное сознавание того, что произошло, казалось бы, отсутствовало. В тот момент мы не только не знали, что произошло, мы даже не знали, что что-то произошло.

И все же нечто очевидно произошло — некоторый внутренний сдвиг, значимый и устойчивый. Бели понятие сознавания можно расширить до включения в него возрастания внутренней коммуникации между частями личности, а не только повседневного эго, которое говорит о себе «Я».

Некоторые ауто-садистские тенденции, которые до того проявлялись в кусании ногтей, нашли выражение и растворение более холистическим способом, — хотя и не настолько холистическим, чтобы включить сознательное повседневное эго. Ссорящиеся члены компании внутри Мари пришли к некоторому миру между собой. При этом председатель этой компании вышел на минутку и не заметил, как это произошло, так что она была удивлена, когда столкнулась с результатом этой акции впоследствии.

Еще одна мысль приходит мне в голову. Может быть, что грызение ногтей постепенно переставало иметь ценность и необходимость в психоэкологии Мари и продолжалось до некоторой степени, как частично ослабленная моторная привычка, более поддающаяся изменению, чем могло быть раньше или чем могло быть у другого человека.

Глава 2 ГЕШТАЛЬТ БЕГЛЫМ ВЗГЛЯДОМ

Лекция-демонстрация в Вашингтонском Университете, класс психологов-консультантов.

Я хотел бы выяснить, чего вы хотите от сегодняшней встречи. Одноразовая встреча может быть несколько ограничивающей. Не то, чтобы сущность Гештальта нельзя было представить вкратце, но здесь затруднена обратная связь, и у меня нет уверенности, что то, что я буду говорить, соответствует вашим интересам. Если у вас есть какие-нибудь определенные вопросы и интересы относительно общего поля гештальт-терапии или обучения сознаванию, начните с того, чтобы задать их. Я не буду отвечать на них в течение всего времени, но я буду иметь их в виду во время своего рассказа и буду привлекать по ходу дела то, что может иметь к ним отношение.

Участник: Я познакомился с гештальт-терапией прежде всего через Фрица Перлза, и я размышляю в последнее время, что в ней от Фрица, а что из других источников?

У.: Я совсем не знаком с Гештальтом. Читал кое-что в учебниках, но это не показалось мне ясным.

У.: Я хотел бы узнать, какие существуют процедуры для обучения Гештальту?

У.: Я хотел бы узнать, к какого рода людям применима гештальт-терапия, и какие изменения необходимы при использовании ее в различных группах?

У.: Мне интересно, какие существуют процедуры для оценки эффективности Гештальта?

Я хотел бы начать с того, что я не только гештальтист. Это одно из умений, которыми я располагаю, это одна из точек зрения, которую я ценю, но никоим образом не единственная. Кое-что из того, о чем я буду рассказывать, исходит из более широкой сферы, чем Гештальт — я постараюсь специально отмечать это. Когда-то я носил клеймо «Г» на лбу, но с тех пор я постарался его стереть.

У.: В этом контексте мне бы хотелось узнать что-то об отношении личности терапевта и применяемого им метода.

Гештальт за мять минут

К счастью, Гештальт нет необходимости представлять, так сказать, последовательно — пункт за пунктом, так как целое не является простой суммой элементов. Его можно представить в целом виде за пять минут, затем вновь полно представить за 15 минут, затем снова полно за час и так далее — конечно это может занять всю жизнь и не уместиться в ней. Итак, вот пятиминутное представление, а потом мы расширим его до часового.

1. Знание уже присутствует

Пара моментов абсолютно принципиальна в Гештальте. Один из них — это то, что вы уже знаете все, что вам нужно знать для того, чтобы вести совершенно удовлетворительную и удовлетворяющую, счастливую и эффективную жизнь. Вы имеете это прямо сейчас. В большинстве университетов сейчас читают курсы по межличностным отношениям. Прекрасно, вы уже прошли и проходите наилучшие курсы по межличностным отношениям — вокруг вас. И вы были высоко мотивированы, когда проходили эти курсы. И получали отличные отметки. И не научились применять это. Вот в этот самый момент вы обладаете способностью мгновенно составить представление о людях, которые находятся рядом с вами, знать, чем они важны для вас, в каких отношениях они к вам находятся всеми значимыми для вас способами. Но у вас нет доступа к этому. Вопрос не в том, чтобы искать, где взять все это. Все это у вас уже есть.

2. Запрещение знать то, что вы знаете

В дополнение к тому, что вы научились всему этому, вы также научились не пользоваться этим. Это печальная тема, и я не хочу слишком в нее вдаваться, но вот пример того, что я имею в виду. Прежде всего вам говорят, чтобы вы не смотрели. Запрещение смотреть — такого же рода, как запрещение относительно секса в нашем обществе. Совершенно реально существует в нашем обществе запрещение смотреть на другого человека. Вы чувствуете себя очень неуютно, если будете смотреть несколько дольше, чем считается приличным.

Итак, существует прямое запрещение использования внешних чувств. Запрещение ощупывать себя, знать различные части себя. Есть запрещение чувствовать, кто ты есть, запрещение чувствовать то, что ты чувствуешь и знать то, что ты знаешь. "Подойди, поцелуй тетю Агату на прощание, ты же знаешь, как она тебя любит" — Да, но вы знаете, что она вас не любит, но вы должны это делать, зная, что вы не хотите, но так или иначе вы это делаете, и очень скоро это становится слишком болезненным — то, что вы забываете, что вы не хотите этого делать и вы просто делаете это и как бы цепенеете, тупеете.

Один из наиболее ядовитых примеров я видел несколько лет назад на склонах горы Рейнер. Маленькая девочка бежала впереди своего семейства, выискивая интересную тропинку в стороне от дороги. Вскоре послышался рокочущий голос матери: "Ты же не хочешь спуститься туда, дорогая!" — Вот так. Не " Я тебе не разрешу пойти туда" и даже не "Придержи свое любопытство", что могло бы сойти: нельзя же разрешать детям слишком удаляться от себя в лесу. Но "Ты же не хочешь" разрушает импульс, а не просто предотвращает действие. Я почти что мог слышать, как маленькая девочка говорит про себя: "Вот это да! Я думала, что я хочу, но наверное — нет. Мама всегда права. Пожалуй, в самом деле не хочу!"

И это так и продолжается. Мне действительно не хочется в это забираться. Это слишком болезненно. Так или иначе, важно не то, откуда нечто взялось, — важно знать, что удерживает это состояние на месте сейчас. Мы действительно научены не применять собственную мудрость. Мы обладаем невероятно тонко настроенным чудесно эффективным снаряжением, но мы завалили его мусором и даем ему ржаветь.

Гештальт ничему не должен учить. Ничему. Вы уже знаете это. Все, что нам нужно, — это способы разблокировать, отпереть, отпустить.

3. Все, что вы знаете, присутствует здесь и сейчас

Дело в том (знаете вы об этом или нет), что все есть здесь, прямо сейчас. С одной точки зрения это настолько очевидно, что нечего тратить время на сообщение этого вам, а с другой точки зрения это настолько глубоко, что вы испытали бы сатори, если бы реально обрели это! Все, что только случится с вами, и все, что случалось с вами, все, что может повлиять на вас в будущем, — присутствует прямо сейчас. На небесах нет картотеки, где хранился бы ваш опыт, чтобы высылать его вам вниз по мере надобности. Он здесь. Сейчас. Каждый импульс ударить кого-то, который вы когда-либо переживали, сохранился в ваших мышцах, так же, как и каждое удержание от этого. Это часть того, что называют подавлением или вытеснением — мышечное напряжение при удержании от реализации импульса. Все это здесь, в нервно-мышечной системе.

Поистине, если бы можно было остановить любого из нас на мгновение, и потом в течение вечности разворачивать это мгновение жизни, мы обнаружили бы в нем все. Любой опыт. Все, все, все.

Поэтому совершенно ложно разделение, которые мы часто слышим в терапии: "Будем ли мы работать с тем, что здесь и сейчас, или с прошлым?" — Нет такого выбора. Выбор только в языке, которым мы пользуемся. Я могу говорить о своем наличном опыте в прошедшем времени, предлагая вам метафоры в форме воспоминаний, или я могу говорить о моем опыте в настоящем времени, или я могу говорить о нем, рассказывая вам сны или образы будущего. Или я могу говорить об этом проективно, рассказывая о том, как кто-то другой чувствовал, чувствует или может чувствовать ситуацию. Это не так важно. Все это те или иные средства выражения того, что присутствует здесь и сейчас.

Итак, подведем итог пятиминутному изложению Гештальта: вы уже знаете все, что вам нужно знать, и вы знаете это сейчас. Образно говоря, существует поток сознавания, протекающий все время, поток потенциального сознавания, но полного сознавания. Если только мы можем углубиться в него, то любой ответ, который нам нужен — там. Бели вы можете сформулировать вопрос — вы получаете ответ. Вы не можете сформулировать вопроса, на который вы не могли бы получить ответа. Вы можете не знать ответа — можете не иметь непосредственного доступа к нему, — но он там. У индейцев Помо есть поговорка: "То, что человеку нужно, у него уже есть". Если вы можете сформулировать запрос, вы начинаете его осуществлять.

У меня возникает такой образ. Мы живем по одну сторону стены. По другую сторону — полная свобода и полное сознание, а мы по эту сторону. Толщина стены, самое большее, 90 секунд и в каждый момент есть дверь сквозь стену, но дверь все время меняет положение. Дверь, которая пропускала вчера, не пропустит сегодня, но всегда есть такая дверь, которая откроется. Если только вы найдете ее, вы будете свободны за секунды, это не потребует большего. Всегда вы можете прожить целую жизнь за 90 секунд в этом месте свободы, это тоже происходит, но оно всегда здесь, всегда может быть достигнуто хотя бы потенциально, если не реально.

Эксперименты на сознавание тела

1. Выражение лица

Энрайт: Давайте попробуем проэкспериментировать. Примите такое положение, чтобы ваша голова была свободна и ни на что не опиралась. Лучше снять очки и закрыть глаза. С закрытыми глазами попробуйте почувствовать свое лицо изнутри, не ощупывая его руками, просто почувствуйте напряжения, которые возникают, найдите их, но не расслабляйте. Легко и соблазнительно мгновенно расслабить их, но вместо этого постарайтесь просто отметить их, прочувствуйте все свое лицо, лоб и мышцы за лбом, глаза, щеки, рот, просто замечайте, что там… Итак — что же получается?

Участник: Чувство напряжения напомнило мне о чувстве крайней ненависти, предельного конфликта. А также о времени реального экстаза. Это кажется не слишком осмысленным, да?

Энрайт: К счастью, в этом эксперименте нет необходимости искать, что это значит. Это лишь преувеличенное правило нашей культуры. Иногда оно полезно, чаще же оно становится препятствием к простому, открытому переживанию своего опыта.

У.: Я почувствовал напряжение, чувство сжатости и подавленности, невозможности выбраться.

Энрайт: Заметьте, что эта невозможность выбраться очень сложное переживание, это не простой опыт. Это включает образ того, как вы могли бы реагировать, плюс борющиеся с этим реакции, которые вы осуществляете, плюс какие-то оценки, что то, что могло бы быть и в некоторых отношениях предпочтительнее и т. д. и т. п. Мы вернемся к этому позже — опыт невозможности, "я не могу" очень сложный и неприятный.

У.: Я действительно почувствовал, что мои брови нахмурены, а зубы сжаты. Ассоциация, которая возникла в связи с этим, — предельное усилие. Я связываю с этим что-то вроде истории про атлетов, чувство "Я сделаю это несмотря ни на что, черт возьми!"

Энрайт: Знаете ли вы, что вы собираетесь сделать в этой ситуации?

У.: Непосредственной ассоциацией было сосредоточение и попытка понять…

Энрайт: У кого-нибудь возникли воспоминания из прошлого, может быть из своего далекого прошлого? Это часто происходит. Или воспоминание о чем-то совсем недавнем?

У.: Я почувствовал напряжение, злость, страх, тревожность — и я не хотел дать воспоминаниям возникнуть.

Энрайт: И вы затолкали их обратно: "Уйдите, забытые, вы не нужны мне сейчас".

У.: Я почувствовал напряжение в руках, щеках и ногах. Я почувствовал что-то вроде предостережения, концентрации и защиты. Были также вспышки сексуального напряжения.

Энрайт: Это упражнение иногда дает немедленные результаты, другие нуждаются в некоторой практике. Мышцы лица — местоположение качеств эмоций и чувств. Обратная связь от лица в значительной степени определяет особенности эмоционального переживания. Ваше лицо всегда знает, что происходит. Иногда в этом упражнении вспоминаются события двадцатилетней давности, иногда — произошедшие пять минут назад — от самого тонкого до самого смешного. Ваше лицо всегда с вами, оно старается рассказать вам о том, что важно, что происходит здесь и сейчас, что вы реально сознаете и т. п. Оно говорит вам, как вы относитесь к ситуации, какие моменты прошлого значимы. Нужно только настроить его, выслушать его, найти несколько секунд, чтобы его заметить, — и вот оно.

2. Позы тела как выражение отношения

Окей. Останьтесь теперь в той позе, в какой вы находитесь прямо сейчас. Не делайте даже малейших перемещений и приспосабливаний. Почувствуйте, что с чем связано, чего касается, где напряжение. Посмотрите, можете ли вы просто дать этому быть как оно есть. У нас всегда существует принудительная тенденция расслабиться если мы замечаем напряжение. Пусть оно будет. Оно пытается сказать вам что-то. Почувствуйте, что происходит.

Можно подойти к этому двумя способами. Один состоит в том, чтобы найти три-четыре глагола — здесь нужны именно глаголы, чтобы выразить то, что происходит — удерживает, толкает назад, выдвигает вперед, достает, и так далее. Найдите три-четыре глагола, которые ваше тело выражает прямо сейчас: закрывается, открывается, стискивает. Просто дайте этим глаголам проскользнуть в ум, просмотрите свое тело и дайте глаголам появиться.

Есть другой подход. После того, как вы просидели в этой позе больше минуты, может быть, возникло несколько точек небольшой боли или напряжения, которые начали проявляться из фона. Найдите эти точки, особенно если это касается двух частей тела, или мест, где тело соприкасается с чем-то внешним. Найдите точку напряжения или неудобства, где встречаются два элемента, и дайте своему сознанию перемещаться туда и сюда. Если это, например, рука и подбородок, дайте своему сознанию сначала целиком войти в подбородок — почувствуйте, его, найдите слова, которыми это можно описать. Затем перенесите сознание на руку, почувствуйте как она "себя чувствует". Один из способов сделать это — провести беседу. Локоть может сказать подлокотнику кресла: "О, спасибо, что вы здесь, мне так удобно лежать на вас", — а подлокотник может ответить: "О, пожалуйста, опирайтесь, я могу многое выдержать", — дайте им поговорить минутку-другую. Пусть ваше сознавание перемещается от одного элемента к другому.

Существует очень полезное правило: когда вы вроде бы готовы остановиться, кажется, что пора остановиться, — сделайте еще один шаг, скажите еще что-то.

Окей. Давайте послушаем, какие глаголы пришли вам в голову.

У.: Удерживаюсь.

У.: Предчувствую.

Энрайт: Это довольно далеко от прямого наблюдения. Что переживает тело, когда вы предчувствуете?

У.: Я полагаю, готовность.

У.: Сотрясение.

У.: Обхватывание.

У.: Возбуждение.

У.: Полет.

Энрайт: Заметьте, что такие ответы, как «предчувствую» или «лечу», — весьма метафоричны, довольно далеки от прямого, основанного на ощущениях тела, опыта. Это может быть красиво и поэтично, но здесь есть опасность неясности, предвзятости и поспешных заключений, связанных с метафорой.

Ну, а какие разговоры возникли, что из них получилось? Пришли ли они к межличностным отношениям?

У.: Я удерживал правую руку от действования, похоже, что только два пальца делали это. Правая рука сказала этим пальцам: "Да, вы не хотите в этом участвовать, потому что если бы это произошло, я была бы гораздо сильнее, чем вы, два пальца".

У.: Мое колено поговорило с лодыжкой. "Ха, лодыжка!" "Ха, колено!" — "Мы с тобой не раз встречались" — "Как тебе удается всегда быть наверху?" — "Не знаю, привычка, наверное. Хочешь, давай поменяемся".

Энрайт: Очень по-дружески!

У.: У меня произошла беседа между задницей и стулом. Сначала стул сказал: "Вот я удерживаю тебя, и мне это нравится". Задница ответила: "Спасибо, ты мягкий и теплый". Потом стул сказал: "Минутку, ты совсем на меня взгромоздилась, слезай-ка", а задница сказала: "Нет, мне нравится здесь сидеть". Но стул говорил: "Нет, теперь моя очередь, я хочу, чтобы ты слезла и я побыл один", но моя задница отвечала: "И не подумаю, я буду здесь сидеть".

Энрайт: Один из способов отношения к тому, что из этого получается, это увидеть, как вы постоянно создаете эмоциональное пространство, в котором живете, — между людьми или внутри себя, не важно. Обнаружив определенное качество взаимодействия между частями тела, поищите это качество в своей жизни.

3. Поза как информация об установке

Проделаем еще одну-две вещи с телом, а потом перейдем к чему-нибудь другому. Примите на минуту центрированное, уравновешенное положение. Желательно, чтобы ноги и руки не перекрещивались и не касались друг друга. Это может показаться несколько искусственным. Ничего, это только на минутку. Теперь оглядитесь, а потом наклоните немного голову в одну сторону, и снова осмотритесь, посмотрите на людей вокруг, на меня. Дайте оформиться каким-то суждениям или восприятиям, пока голова слегка наклонена. Понаблюдайте, какие чувства возникают, какие оценки и какого рода, когда вы видите мир из такого положения. Когда вы немного вживетесь в это, наклоните голову в другую сторону, тоже немного, просто чтобы почувствовать наклон, и посмотрите, что произойдет. Осмотритесь, и постарайтесь почувствовать разницу. Если кто-то вызывает у вас сильные чувства, попробуйте посмотреть на него такими двумя способами и понаблюдайте, что произойдет.

Кто заметил какую-нибудь разницу? В чем она состояла? В каком отношении или направлении?

У.: Когда я наклонил голову направо, мне стало теплее. Когда налево, это было несколько странно, причина, я думаю…

Энрайт: Не заботьтесь так о причинах. Сохраняйте переживание и испытывайте его в различных обстоятельствах.

У.: Когда я наклонил голову влево, это ощущалось, как дружественное, направо — несколько враждебно.

Энрайт: Это довольно частое направление различения. У меня, например, когда я наклоняю голову направо, я как бы говорю: "Я выслушаю то, что вы скажете, и помещу это в свои представления", а налево — это полная открытость, принятие того, что говорится на том уровне, на котором это говорится.

У.: У меня это точно так же. Я чувствовал себя критичным, когда наклонял голову направо, и почувствовал себя гораздо уютнее, когда наклонил налево.

Энрайт: Для меня критичный — это слишком сильно сказано. Для меня это просто: "Я принимаю это не так, как вы говорите, а помещаю в рамки собственных представлений".

Хорошо, теперь зафиксируйте позу, в которой вы находитесь. Постарайтесь запомнить ее, чтобы иметь возможность к ней вернуться. Действительно запомните ее — до деталей, до мельчайшего изгиба брови, все, как оно сейчас есть. Когда вы будете совершенно уверены в том, что сможете вернуться в эту позу, примите опять то уравновешенное положение, которое я просил вас принять несколько минут назад, а потом очень медленно переходите из него в позу, которую вы запоминаете сейчас. Обращайте внимание на каждое изменение на пути, и старайтесь прочувствовать, о чем говорит каждый сдвиг. Итак, запомните позу, в которой находитесь, вернитесь к центрированной позе, и медленно переходите в позу, которую запомнили.

У.: Я сидел вот так, с центрированной спиной, и затем, когда я начал смещаться, ноги втянулись, и я наклонился вот так и вот так переместил ноги, так что они сблизились.

Энрайт: Я подчеркнул бы здесь глаголы: втянул, сблизил.

У.: Я обнаружил, что из расслабленного, свободного положения я перешел в такое, когда все конечности напряжены. Рука давит на колено, колено на руку, так что я не могу пошевелиться.

Энрайт: То есть вы говорите о состоянии уравновешенного напряжения.

У.: Да, что-то вроде гордиева узла.

У.: Я не прошел реально весь путь к начальной позе, но у меня возникло впечатление, будто кто-то мешает мне в моем медленном движении, как бы задерживает.

Энрайт: Посмотрите, что это движение может вам сказать о вашем отношении ко мне, к окружающим, к комнате, в которой вы находитесь. Что хочет сказать вам прямо сейчас это движение? Рассмотрите возможности, используя глаголы.

У.: Мои ноги были скрещены, и я чувствовал, что скрещивание ног было как бы закрыванием, защитой, которой я пользовался. Я соединил руки с подложенным большим пальцем и чувствовал себя, как будто я говорю: "У меня здесь стена и все мое имущество внутри". Моя голова несколько накренилась, будто я повторяю предыдущее упражнение, и я как бы смотрел на вещи искоса.

Энрайт: Отметьте значимость народной мудрости: смотреть искоса, выше голову и т. п. Народная мудрость знает про такие вещи.

Когда вы обнаруживаете, что пользуетесь словами типа, «защищаюсь», «отгораживаюсь» и т. п., — посмотрите, не можете ли вы закончить фразу: "Защищаюсь от…", "предостерегаю себя от…". Посмотрите, что произойдет, если вы попытаетесь закончить фразу. Но не насилуйте себя, просто составьте предложение и ждите, часто что-то пробивается.

У.: Я не слишком переменила позу. Я заметила что-то вроде прогиба внутрь, как у девочки, которая хочет нагнуться к своим туфелькам.

У.: В этот раз у меня возникло воспоминание, не возникавшее ранее. Я сидел вот так и ждал начала матча по спортивной борьбе. Я могу почувствовать это в своем затылке.

Энрайт: Мы сейчас очень бегло просмотрели подход Гештальта к состояниям тела. Если справедливо, что мы единые создания, — а фундаментальное предположение Гештальта таково — то ясно, что мы постоянно проявляем себя в позе, движении, напряжениях и т. п., всегда тем или иным образом выражая то, что происходит.

Часто то, что делает тело, или что делается с телом, уравновешивает или комментирует то, что говорится словами. Выражение тела не менее и не более реально, чем словесное. Лучший пример, который приходит мне в голову, таков. Однажды, когда я работал с группой студентов-медиков, один из них все время задавал интересно звучащие вопросы, но каждый раз сопровождал это хлопком руки. Я попросил его соседа придержать его руку. Тогда другая рука начала хлопать. Я попросил соседа с другой стороны придержать и эту руку. После этого в соответствии с каждым вопросом начало двигаться его плечо. Я попросил его повторить это движение, как бы преувеличивая, и это превратилось во что-то вроде пожимания плечами. Когда он настроился и пережил этот жест, это стало звучать для него как "д-да?". Его голос так же нес это интересное качество, а тело говорило: "Да никто за это гроша ломаного не даст".

Есть ли какие-нибудь еще реакции, возникшие, пока мы этим занимались? Нечто, что вас заинтересовало? Мы лишь бегло скользнули по поверхности гештальтистского подхода к телу.

4. Сознавание и изменения в теле

У.: Если вы реально чувствуете некоторого рода закрытость, и хотите больше открыться, можно ли достичь этого изменением положения тела?

Энрайт: Это прекрасный вопрос. Гештальтисты сказали бы нет, но есть и другие, достаточно глубокие точки зрения, которые сказали бы — да. И то, и другое может быть верным. Гештальт говорит: "Нет, если вы попытаетесь принудить себя к этому… — а часто так оно и есть — вы только сделаете защиту менее видной". Большая часть того, что происходит, сделана таким образом менее видимой, очень тонко, почти незаметно, но все это по-прежнему здесь. По существу, именно это происходило со студентом-медиком, о котором я рассказывал. Когда у ребенка возникает приступ раздражения, — это весьма ясное и определенное состояние, и он определенно его выражает. Взрослый переживет мини вспышку — хмурится, слегка напрягается. Однако социальное давление заставляет его это уменьшать. Так что если я сижу вот так (показывает), закрытый, а кто-то говорит: "ну-ка, откройся!", я могу изменить позу (показывает), чтобы выглядеть открытым, но я по-прежнему закрыт, может быть, даже еще больше.

С другой стороны, есть довольно глубокий взгляд на человеческую природу, утверждающий, что если вы можете практиковать форму, вы сможете достичь сути. Это центральный способ изменения в Синаноне и во множестве других подходов к человеку. Это подчеркивается в психосинтезе и в этом есть свой смысл. Это может проводиться слишком грубо и этим можно злоупотреблять, но это может и помогать. В особенности, если практика достаточно длительна. Если я постоянно проверяю себя, постоянно удерживаюсь от своих замечаний, — изменение может произойти. Правда Фриц очень определенно утверждал, что это невозможно — произвольное изменение невозможно.

Я не согласен с этим. Помню, недели две-три после того, как вышла "Гештальт-терапия дословно", ко мне пришли три паренька: такие двадцатилетние, такие беспомощные в организации своей жизни, но с экземплярами книги. Один из них подчеркнул абзац о том, что произвольные изменения невозможны, и был готов сдаться в отношении всех попыток, которые он предпринимал. Все они хотели Гештальт-терапии, полагая, что это что-то очень современное, меньше всего они нуждались в том, чтобы получить дополнительное оправдание своему желанию сдаться.

Так что это очень тонкая проблема. Гештальтисты говорят — нет, но я с этим не согласен, хотя и принимаю предупреждение, что этого нет. Но если вы правильно организуете ситуацию, произвольное изменение возможно. Практика формы может вести к изменению сути.

Есть ли еще какие-нибудь соображения?

У.: Мне кажется, что движения тела не могут быть интерпретированы по схеме: то-то и то-то означает то-то и то-то. И мне кажется, что движение тела предшествует сознаванию.

5. Сознавание против интерпретации состояний тела

То, что вы говорите, вызывает у меня реакции. Есть множество исследований и популярных книг относительно интерпретаций тела. Я полагаю, что это опасные полуправды. Путь к сознаванию не лежит через смотрение на другого. Я не могу посмотреть на вас и сказать, что у вас дело обстоит так-то и так-то. Я полагаю, что это разрушительно. Гештальт-подход состоит в том, чтобы помочь вам придти к собственным формулировкам. И вы обычно по существу правы в своих формулировках, хотя возможно, что они и не полны. Если вы сидите вот так (демонстрирует закрытую позу) и говорите, что чувствуете себя открыто, причем говорите искренне — вы открыты. В этот момент, в вашей вселенной вы открыты. Может быть, что альтернатива такова (зажимается больше), относительно этого вы раньше были открыты. Я не могу посмотреть на вас и сказать, что вы закрыты. Гештальт стремится помочь вам ясное сознавать то, что существует для вас самих. В лучших проявлениях Гештальт не интерпретирует, не накладывает на вас ничего. Если я действительно работаю в духе Гештальта, ничто из того, что я знаю о вас, не имеет такой ценности, как то, что вы знаете о себе. Если я продолжаю видеть вас закрытым и настаиваю на этом, когда вы говорите, что вы открыты, мне нужно посмотреть на свои собственные проекции.

У.: Если вы ведете группу Гештальта, и кто-то работает, а вы говорите: "Почему ты действительно не входишь в этот момент, сосредоточься на этой вещи, которую ты делал…" — это звучит так, будто вы имеете гипотезу относительно этого момента.

Энрайт: Да, это так звучит, но можно надеяться, что это не так. Если у меня и есть гипотеза, хорошо бы, чтобы ее не было. Это энергетический момент, и я отброшу ее, как горячую картофелину, как только выяснится, что она ошибочна. Все, что я делаю — следование за потоком энергии. Я слежу за концентрацией энергии, за тем, что кажется ее фокусами, и привлекаю к ним внимание. У меня постоянно были гипотезы, и они постоянно уводили меня не туда. Если я следую гипотезе, я не иду за тем, что значимо для вас.

Внимание и сознавание

Я дам вам простую формулировку того, как работает Гештальт. Это так просто, что часто неправильно понимается. Можно составить о каждом два независимых представления. Одно состоит в том, что можно измерить все состояния тела, все энергетические проявления в теле, причем с той или иной детализацией — ЭЭГ, электрокардиограммы, психогальванограммы и другие способы измерения физических и энергетических процессов. Также мы можем записать то, что человек сознает. Высокая корреляция между тем и другим — это психическое здоровье. Низкая корреляция — психическое нездоровье. Единственная цель Гештальта — соединить сознавание и энергию, сделать их конструктивными так, чтобы энергетический поток сопровождался соответствующим сознаванием. Или мог сопровождаться — иногда мы произвольно автоматизируем нечто на какое то время, не обращая на это много внимания, и это хорошо. Но способность в случае необходимости ясно сознавать любой энергетический процесс — показатель психического здоровья.

Если напротив вас сидит паренек и говорит: "Да, сэр доктор, я действительно люблю свою жену, у меня нет здесь проблем", — а при этом он вбивает кулак одной руки в ладонь другой, вот так (показывает), — здесь возможно несоответствие, имейте в виду — только возможное несоответствие. Имеется энергетическое проявление, может быть не сознаваемое. Я спрошу его: "Можете ли вы сказать, что вы делаете руками?". Я не спрошу: "Замечаете ли вы, что вы ударяете рукой?", потому что может быть он и не ударяет. Он может сказать: "Я, вроде бы, поглаживаю руку". Я не хотел бы быть его женой, но если в его вселенной это ласка — это ласка. А если я назову это ударом вместо ласки, я, может быть, уведу его в сторону, я сделаю для него более трудным выяснить, что же происходит. Так что я очень-очень осторожно спрашиваю, оставляя ответ открытым, так что он дает в ответ глаголы. Если он скажет: "О, я, кажется, ударяю свою руку!" — хорошо. Я могу не сказать ничего больше. Может быть сознавание возникает в нем спонтанно, может быть посредством отрицания: "Да, бывало, я ее иной раз поколачивал, но я никогда больше не буду этого делать". Хорошо, это то, где он находится. Или если я по-прежнему заинтересован тем фактом, что он ударял руку, и хочу, чтобы он обратил на это внимание, я могу спросить: "Где вы более живо чувствуете удар — в кулаке или в ладони?". Может оказаться, что это жена постоянно его бьет. Если он более живо ощущает ладонь, он может продолжить так: "Да, я люблю свою жену, хотя она меня постоянно бьет". Может оказаться, что не он бьет, а его бьют! Все, что мы знаем с уверенностью, это что имеет место определенный энергетический процесс, который может не сознаваться и может быть связан — мы не знаем как — с тем, что он говорит. Мы предполагаем, что его словесное изложение того, что он в настоящий момент сознает, неполно, и физическое действие, сопровождающее это утверждение, помогает нам дополнить нечто, и поможет ему расширить свое сознавание, включить в него еще что-то. Гештальтист в работе чаще всего занимается именно этим — помогает полнее сознавать энергетический процесс, который по-видимому сознается лишь отчасти.

У.: Есть ли здесь какой-нибудь селективный процесс?

Энрайт: Да! Интенсивность. Это в действительности две вещи. Интенсивность самого энергетического процесса, который кажется выпадающим из сознавания, и то, насколько он кажется выпадающим. Не очень интенсивный процесс, совершенно неосознаваемый, стоит привлечь к осознанию. Интенсивный процесс, который лишь частично сознается, заслуживает привлечения к нему специального внимания. В случае парня, ударявшего себя по руке кулаком, у меня не было никакой гипотезы, я не представлял себе, что там происходит. Вообще Гештальт работает лучше, когда у вас нет гипотезы. Одна из ценностей гештальтистского обучения для психотерапевтов, даже если они не принимают его в целом, состоит в том, что он освобождает от принудительной необходимости все понимать.

Аргументы против расчетливости в Гештальте

Фриц часто произносил фразу, которая выводила людей из себя: "Оставьте ваш ум и обратитесь к чувствам".

Если вы представите себе источник энергии с ограниченным выходом и компьютерную систему сканирования и собирания информации, пользующуюся этой энергией, вы поймете, что чем больше энергии уходит на собственно компьютерные процессы, тем меньше остается для сканирующей, сенсорной системы. Так что если я сижу и думаю как сумасшедший: " Что это он там делает своими руками, почему это он так сидит?" и т. д., — то каждый квант энергии, потраченный на эти спекуляции, — это энергия, отнятая у моих глаз, ушей и чувств.

Наблюдая работу молодых терапевтов, я вновь и вновь вижу такую картину: пациент говорит, возникает мгновение молчания, затем терапевт начинает что-то говорить, может быть очень ценный комментарий, но как раз в тот момент, когда он начинает говорить, пациент тоже начинает что-то говорить. Он успевает проговорить три слова, и оказывается подавленным терапевтом.

Признак хорошего терапевта — способность прервать то, что он говорил, и слушать. Если вы и вправду можете этого достичь, ваша терапия улучшится на 10 %. Если вы задаете кому-то вопрос, а он дает вам ответ, который, очевидно, не есть ответ на ваш вопрос, то большинство терапевтов в этом месте повторяют вопрос. А человек делает вам фантастический подарок! Он говорит, что есть другой вопрос для него, настолько важный, что он просто искажает ваши слова в этом русле! Так оставьте тот глупый вопрос, который вы задавали, поймите, на какой вопрос он, как ему кажется, отвечает, и задавайте его. Если вы будете настаивать на своем и пытаться понять, в чем дело, вы упустите его реальность. Он сберегает вам час, потому что говорит вам, что нечто для него столь важно, что ему пришлось исказить то, что вы сказали, чтобы вернуться к этому. А большинство терапевтов отбрасывают это, повторяя свой вопрос.

Так что хотелось бы освободить вас от необходимости знать, что происходит и что будет происходить… это необязательно. Все, что вы видите — это энергетические процессы, вы вводите их в сознание, и то, что получается — прекрасно. Если у вас есть гипотеза относительно того, что это, — хорошо, но не давайте ей встать на пути того, что есть на самом деле.

У.: Мне непонятно, как вы определяете, что процесс, который вы наблюдаете, не сознается индивидуумом?

Энрайт: Я лишь предполагаю. Иногда вы ошибаетесь — и тогда… тогда вы теряете много времени. Действительный расточитель времени будет думать о том, что он может потерять время и беспокоиться о возможности ошибки, вместо того, чтобы просто следовать тому, что происходит. Если это происходит один раз, — это происходит 20 раз, что-то вроде этого. Женщина входит, садится, улыбается и говорит: "Жизнь — это ад, правда, доктор?". Возможны два пути для работы: "Знаете ли вы, что вы улыбаетесь?" или "Скажите это еще раз без улыбки". В половине случаев, если она скажет это без улыбки, — она разрыдается. В другой половине я ошибаюсь. Хорошо, не теряйте много времени, позже то, что иногда выглядит как ошибка или неточный комментарий, может привести к таким аспектам работы, до которых мы не добрались бы никак иначе.

В этом месте нужно поговорить еще вот о чем. В каждый данный момент человек находится в своего рода равновесии. Он сознает столько, сколько, как он считает, он может удерживать. Как Виола только что сказала своим приходящим воспоминаниям: "Уходите, вы не нужны мне сейчас", — это очень хорошо, поскольку она это сознавала. Большинство из нас делает это все время, не сознавая. В каждый данный момент у нас такое количество сознавания, с каким мы можем управиться.

Путь повышения сознательности состоит в том, чтобы выталкивать человека из мертвой точки в любом направлении. Многие гештальтистские методы можно отнести к преувеличениям или остановкам. И то и другое одинаково хорошо: уменьшить или увеличить. Около 90 % гештальтистской техники принадлежит к такого рода методам. Каждый из них выбивает вас из мертвой точки, нарушает текущее равновесие. Так, я могу сказать Виоле: "Дай этим воспоминаниям придти" или я могу сказать: " Продолжай, скажи этим воспоминаниям, чтобы они вообще забылись, ты никогда не захочешь к ним вернуться и ударь-ка кулаком, когда ты говоришь это". В любом случае это сработает, нарушит равновесие и даст воспоминаниям вернуться и уйти, уйти и вернуться. Клаудио Нараньо в своей прекрасной небольшой книжке о Гештальте называл эти полюса путем «Да» (тяни) и путем «Нет» (толкай).

У.: Обязательно ли, чтобы это равновесие нарушал кто-то другой?

Гештальт в одиночку и с другими

Энрайт: Нет. Одна из ценных сторон Гештальта — что это реально может осуществляться как само-терапия. Легче делать это с другим, но упражнения, которые я вам давал, вы можете делать сами. Можно просто их выполнять. Присутствие других лишь увеличивает их воздействие.

Здесь есть два или три уровня. Если я делаю нечто в вашем присутствии — даже если вы не даете мне обратной связи это становится для меня более важным. Это увеличивает воздействие. Если вы даете мне обратную связь — это уже другой уровень работы. Но я могу делать те же вещи один и получать из этого все ценное.

Может ли интеграция быть опасной?

У.: Вы говорили, что техника Гештальта направлена на то, чтобы объединить две сферы, вы называли их компьютерной и сенсорной. По-видимому это значит, что тот, кто прошел эти процедуры, будет единым в этом смысле. Предположим, что вы собрали кого-то таким образом, и оказалось, что это крайний параноик или сильный меланхолик, но вполне интегрированный. Говорит ли Гештальт: "Ну и хорошо", или вы пытаетесь изменить вещи?

Энрайт: Гештальт отвечает на это вполне определенно. Наша цель — интеграция энергетических процессов и сознавания, вот и все. Как в используете это — это ваше дело. Многие из нас вполне убеждены, что подлинная интеграция несовместима с такого рода поведением, о котором вы говорите. Человек не может быть интегрированным, если он параноик. Паранойя, по определению, — преувеличенная проекция. Интегрированный человек, конечно, проецирует, но он обычно остается в соприкосновении с этим. Верно это или нет, но Гештальт утверждает, что это невозможно. Это что-то вроде высокого карлика: интегрированный человек не может быть в сильной степени параноиком или мегаломаном.

У.: Предположим, что в человеке много враждебности, злости. Он удерживает это. Допустим, вы обнаруживаете эту злость в Гештальт-процессе. Утверждает ли теория, что если он обнаружит свою враждебность, она исчезнет, или он, обнаружив свою враждебность и сознавая ее, начнет ее выражать, будет бить людей или что-то вроде этого? Или ему нужно просто уйти?

Три уровня Гештальт-терапии

Большая часть техник Гештальт-терапии и большая часть того, что Гештальт-терапия делает, можно рассматривать на трех связанных, но несколько различных уровнях. Каждая техника затрагивает все три уровня, но фокусируется обычно на одном из них. Я называю их по порядку таким образом" что предполагается, что вы не можете достичь второго, пока не сделали что-то на первом.

Первый уровень — доступная энергия

Пока нет некоторого количества доступной энергии, ничто не может произойти. Если вы находитесь в государственной больнице в комнате с 20 остальными пациентами, которых медперсонал достаточно заглушил, вряд ли можно рассчитывать на появление значительного сознавания. Здесь нет энергии, нет свободного возбуждения. Необходим хотя бы минимум свободного возбуждения. Нужно иметь энергию определенного рода: враждебность, любовь, радость, что угодно, волнение или тревожность — это самое обычное, это все годится — любого рода свободное возбуждение или энергия.

Второй уровень — фокусирование

Допустим, я заряжен, но я не знаю, что происходит. Именно здесь Гештальт уместнее всего. Процессы, которые принято считать Гештальтом, лучше всего обеспечивают фокусировку какое количество энергии имеет место и где. Именно это мы делали с вами — фокусировали процессы в теле.

Третий уровень — присвоение или овладение

Допустим, у меня есть энергия, и я сфокусировался на ней — это гнев: "Ты сердишься на меня!". Видите, я еще не присвоил это. Присвоение или овладение в действительности означает принятие ответственности. Если человек действительно целостен в сознавании — он обладает энергией, знает, что это такое, и знает, что это принадлежит ему. По существу, конечный шаг Гештальт-терапии — принятие ответственности. Я знаю, что я являюсь причиной, источником своей враждебности. Никто другой во вселенной не делает этого — я делаю. Затем я начинаю крутить это и сваливать это на других. Если я уже имею это, я имею эту энергию, и я знаю, что это враждебность, и вы делаете это — процесс сознавания не полон. Процесс фокусировки, если его продолжить, приведет к овладению или присвоению.

Большинство неудач в Гештальт-терапии происходит из неразличения этих уровней, непонимания, где вы находитесь. Я бы сказал, что наиболее общая проблема в Гештальте — попытка фокусировать прежде, чем есть достаточно энергии, то есть перейти на уровень два до освоения уровня один. Другая ошибка — пытаться овладеть фокусированием. "Примите на себя ответственность за это…", — но если вы не определили, что «это», ничего не происходит.

Я позволю себе историческое замечание. Эти понятия не появились у Фрица, и вы не получили бы их от него, если бы говорили с ним, потому что они для него абсолютно сами собой разумелись. И вот почему. Последние десять лет он работал в Биг Суре. Допустим, я приехал на занятия к Фрицу. Прежде всего я заплатил за это около 200 долларов. Одно это уже обеспечивает энергетический подъем. У меня был спор с женой прошлым вечером относительно нудистских купаний, ей не нравится, что я себе это позволяю. Потом, в зале 60 человек; все они ненавидят меня, когда я иду к горячему стулу и занимаю все внимание.

Если вы можете сесть на горячий стул без огромной энергии в форме возбуждения или волнения — вы являете собой нечто невероятное. Так что Фриц никогда не должен был иметь дело с не-возбужденным, не-энергетичным человеком. Или это мог быть один из тысячи. Так что он совершенно упустил это из виду. Все методы, которые он развивал, касались фокусирования и овладения, больше фокусирования. Обычно он предоставлял людям овладение и ответственность осуществлять самим. Он был наиболее блестящ в фокусировании. Наличие энергии было само собой разумеющимся.

Ну, а люди приезжали к нему, учились у него, наблюдали, что он делает, возвращались домой и пытались делать то же самое. Да, но люди, с которыми они работали, пришли к ним с той же улицы, а не проехали 200 миль, они не заплатили уйму денег и не находились в присутствии самого Мастера. Когда они были в присутствии Джо Такого-то, у них не было такого количества свободного возбуждения, так что когда Джо Такой-то пытался с ними делать то, что Фриц делал с людьми, они не реагировали. Джо Такой-то пытался фокусировать прежде чем есть свободная энергия, на которой можно было бы фокусироваться, или которую можно было бы фокусировать!

Если вы были в Гештальт-группе, которая еле тянулась посмотрите, не происходило ли что-нибудь вроде этого: фокусирование прежде, чем появлялось что-то, что можно было бы фокусировать. И ведущий мог не знать, что проблема в этом. Мастер, у которого он учился, не сталкивался с этой проблемой, так что не мог показать, что с этим делать.

Вот почему я прежде всего обращаю внимание на источник возбуждения, который может быть в распоряжении. Интересно, что в начале своей работы Фриц хорошо сознавал эту проблему, подзаголовок первой книги о Гештальте — "Возбуждение и рост в человеческой личности". Отвечая на ранее заданный вопрос, добавлю, что когда кажется, что гештальт-терапия не очень подходит людям определенного типа, может быть, проблема именно в этом — пропущен шаг энергетизирования. В ранние годы Фриц работал короткое время в государственной больнице, и ему не слишком это понравилось. Думаю, что одной из причин этого было как раз то, о чем мы сейчас говорим.

У.: Как вы создаете энергию?

Энрайт: Ее невозможно действительно создавать, ее можно только разблокировать, хотя хорошая работа по разблокированию может часто выглядеть, как акт создания. Человеку уже должна была понадобиться энергия, чтобы добраться к вам, так что если вы посмотрите на его тело, или прислушаетесь к тому, что он говорит, вы можете найти это. Может работать шок или неожиданность. Если паренек входит вот так: тело согнуто, расслаблено, как бы обесточено и говорит тусклым голосом: "О, доктор, у меня ужасные проблемы с женой", я могу ответить, реагируя больше на его тело и голос, чем на слова, "Что-то не верится". Это всегда мобилизует! Или я могу сказать: "Покажи, как ты сказал бы мне об этой проблеме, если бы чувствовал что-то по этому поводу".

Хорошо, я чувствую и вижу, что наше время истекло. Нет определенного места, где хорошо остановиться, так что это место так же хорошо, как любое другое. Мне понравились ваши вопросы и ваше участие прояснило некоторые вещи для меня самого, пока мы разговаривали.

Глава 3 СОЗНАВАНИЕ

Что такое сознавание?

Представьте себе, что вы заперты в темной комнате, полной интересных объектов. Вам дали лампу-вспышку, и ваша задача внимательно рассмотреть каждый объект в комнате и дать его точное описание. Вы не сможете рассмотреть все объекты в комнате, потому что лампа — тоже объект, а его вы не можете увидеть. Сознавание — это такая лампа, с помощью которой мы изучаем мир и себя; как же мы можем изучать сознавание?

Если мы наивным взглядом рассмотрим сознательный опыт, что мы увидим? Поток фантазий-образов и внутренней речи-мышления, который иногда связан с чем-то, что происходит во внешнем мире, но чаще являющийся несвязными мечтаниями. Внешний мир представлен в сознании временами, особенно если мы в нем что-то делаем — например, ведем машину. Иногда мы не обращаем на него внимания довольно длительные промежутки времени, хотя он, кажется, всегда присутствует, когда мы опять выглядываем или прислушиваемся. Часто возникают сигналы ощущений тела, внутренних или в связи с контактом с внешним миром. Они обычно временны, иногда более или менее устойчивы.

Содержанием мечтаний может быть либо воспроизведение, либо предвосхищение чего-то, будь то с тревожностью или с ожиданием удовольствия. Это может быть пересмотр чего-то, что уже произошло. Часто в таких случаях добавляется: "Нужно было…", "Если бы я сказал…" — сожаление часто является основным тоном чувствования.

В этом потоке может происходить множество вещей: внезапный сдвиг в том, что мы замечаем, сдвиг в чувствах относительно этих вещей. Или наоборот: сдвиг чувствования и вслед за ним сдвиг замечания. Мы можем делать одно, например говорить по телефону, но при этом сознавать, что мы машинально чертим что-то на бумажке, или еще что-то. Как погода, сознание постоянно меняется. Однако, так же, как и в случае погоды, может быть несколько лежащих за видимыми переменами тем или принципов, на которых основывается все разнообразие.

Что же такое сознавание среди всего этого? Если это не синоним сознания, то что в него входит? Многое происходит, многое регистрируется. Может быть сознавание — это регистрирование? Акт регистрирования? Или это то, что мы делаем? Действие делания? У нас могут быть длинные промежутки, которые кажутся свободными от регистрирования, пустые мечтания, и все же, если внезапно спросят, мы можем оглянуться назад и вспомнить впечатление или действия, которые, как нам кажется, мы не регистрировали в то время.

Делание — это очевидно не сознавание, потому что многое из того, что мы делаем, даже сложные двигательные акты, даже — приходится сказать — значительная часть разговоров, — вполне автоматичны, выполняются на уровне органической деятельности, высоко интегрирование, но без сознания. Лунатизм редкий и драматический пример того, что происходит с каждым постоянно в менее драматической форме.

Сознавание не находится ни в каком содержании или действии. Его суть — связанность любого содержания с любым другим из актуальной ситуации, в которой это происходит.

Сознавание как одновременное делание и знание

Пациент или друг может рассказывать вам, со значительным жаром о недавнем событии, когда шеф что-то ему сделал. Он увлечен историей, в ней есть энергия. Вдруг он каким-то образом замечает свой пыл, с которым он пытается доказать вам, что он прав в этой ситуации. Мгновенно происходит расслабление — высвобождение его напряжения. Он может слегка улыбнуться, возникает момент смягчения, в этот момент он действительно разговаривает с вами. До этого, только что, он больше говорил вам, чем разговаривал с вами, слова не формировались прямо здесь, а были как бы заранее заготовлены и воспроизводились, как из радиоприемника.

Сознавание — это не содержание того, что он в этот момент понял, — это сам момент понимания, живой акт переживания "что — он — делает — когда — он — это — делает". Произошло мгновенное расширение поля его сознания, это не еще один факт в истории, который он рассказывает, а факт контекстуального отношения истории к данной актуальной ситуации. Само содержание как таковое скоро потеряет свое особое качество сознавания и останется просто фактом, процесс сознавания может продолжаться, а может и нет.

Если этот особый процесс сознавания продолжается, он войдет более глубоко в настоящее время этой ситуации. История может быть оставлена, и приятель может сказать что-то вроде: "Знаешь, твое мнение действительно для меня важно" — и это может быть следующим шагом в сознавании, если для него в этом есть свойство живости и свежести, и новизны. Это может быть также и знакомым, заранее предположенным, утверждением ради манипуляции вами, и в этом случае его сознавание, если оно есть, направлено куда-то еще, может, в оценивание того, насколько успешна его манипуляция.

Итак, что же такое сознавание? Это мгновенное расширение, раздвигание границ того, что видится как соединенное и соотнесенное. Расширение перспективы — слова, близко передающие, на что похоже сознавание, за исключением того момента, что перспектива обычно предполагает дистанцию, а сознавание никогда не отдалено, оно всегда в соприкосновении с тем, что в него входит.

Оно состоит в том, что больше элементов видится одновременно, причем видятся они как связанные, интегрирование. Всегда что-то из того, что видится как соединенное и связанное, присутствует здесь и сейчас, как часть текущей ситуации. Поэтому в сознавании всегда есть элемент новизны. Если человек говорит, что он сознает то же, что и раньше, вы можете быть уверены, что он говорит о чем-то другом. Содержание сознаваемого момента может продолжаться, это может быть формулировка, сознаваемая в настоящий момент, но продолжение сознавания не связано с этой формой. Если сознавание продолжается, оно должно перетечь в какую-то другую форму.

Оно распознается по своему качеству, а не по содержанию. Содержание для сознавания — как раковина для моллюска, который выращивает ее как свой дом. Раковина может просуществовать столетия, и другие подобные моллюски будут роиться вокруг нее прямо сейчас, живые и благополучные. Но тот моллюск, который создал раковину, мертв. Вы можете многое узнать о нем, может быть, даже что-то важное, изучая оставленную им раковину, но вы никогда не узнаете его. Целые мешки инсайтов, которые люди таскают с собой, могут быть так же полезны, как раковины; мой опыт говорит мне, что они являются скорее препятствиями, чем путями к новому, свежему сознаванию. Вчерашний инсайт — сегодня прошлое, а завтра — сопротивление.

Представьте себе рулон ткани из ниток разных цветов. Большинство нитей серые и неяркие, но есть одна полоска красного цвета, пробегающая через всю ткань. Иногда красная нить едва видна, окутана серыми, иногда она заметна и ярка. Она в любой момент где-то есть, хотя часто окружена и заслонена серым. Если ткань — это сознание, то переменчивая полоска красного цвета — это сознавание, проходящее через него, вперемешку со всем остальным. Невозможно предсказать, где она будет, она уходит на задний план в одном месте, и внезапно вновь появляется в другой части ткани.

Сознавание обладает, так сказать, собственным умом. Это живое качество момента, не его содержание. Можно сравнить его еще с ручейком, где-то скачущим водопадом, где-то уходящим под землю, затем снова выбегающим на землю. Сознавание это вода, а не русло. Живое сознавание в некий момент может быть в словах, в словесном содержании, в следующий момент сознавание уходит из них и перебрасывается в заботу говорящего о том, что вы о нем думаете, которая может быть проблеснет в глазах, в этот момент жизнь сознавания — во взгляде. Затем, возможно, переживается момент какого-то гнева, и сознавание переходит на напряжение каких-то мышц руки говорящего. По существу все, что делает гештальт-терапевт — следит за течением этого качества, не обманываясь постоянными сдвижками содержания и форм, в которых проявляется эта жизнь.

Сознавание, движущийся момент пересечения сознания с сейчас — существенная материя гештальт-терапии. В этой главе мы рассмотрим некоторые пути изучения и практики сознавания и некоторые возможные результаты этого изучения и практики.

Континуум сознавания

Основной гештальтистский прием изучения сознавания — это континуум сознавания — натуралистический процесс простого наблюдения с абсолютным минимумом структуры или руководства. Это может быть практикуемо в одиночку или с другими, в качестве медитации, то есть как основной фокус внимания, или по ходу других дел. Инструкции просты: начинать предложение словами "Сейчас я сознаю…", и заканчивать тем, что доминирует в сознавании в данный момент. Чтобы это было гештальтистским упражнением, нужно удерживать начало "Сейчас я сознаю…", хотя постепенно это начинает проговариваться коротко или во внутренней речи. Без этого предложения, которое удерживает настоящее в каждый момент, упражнение может перейти в свободные ассоциации или, как Фриц называл это, свободные диссоциации.

Если есть возможность, читатель может остановиться и проделать это упражнение в течение нескольких минут, с помощью магнитофона, и держать пленку под рукой к тому времени, как мы перейдем к обсуждению упражнения. Бели вы делаете это, и если у вас возникают ощущения, что вы собираетесь остановиться, отметьте, что сознаете это, и продолжите еще немного.

Нет возможности выполнить это упражнение неверно, хотя некоторые и стараются потерпеть неудачу изо всех сил. Некоторые люди характеристически привязаны к трудностям выполнить инструкции или преуспеть в выполнении задания. Я рад предупредить таких людей, что им действительно придется трудно. Сознавание того, что "мне нечего сказать" или "я не сознаю ничего" так же хорошо в данном упражнении, как и пиковое переживание. "Мой ум пуст" — прекрасно, отметьте это и продолжайте. Как только люди прислушиваются к пустому, многое проявляется из него, и оно становится полным. Фриц любил говорить о плодородной пустоте, о Ничто, из которого истекает сознавание; это переживание может повторяться в этом упражнении.

Мы сразу же замечаем, что это редко — плавное течение. В нем есть паузы, колебания, неожиданные скачки. Мы можем пережить их в себе и можем слышать их, когда другие делают упражнения. Когда мы слушаем, как кто-то выполняет упражнение, мы можем услышать моменты, звучащие как выбор или решение сказать то или другое, хотя, если это и моменты выбора, о них редко сообщают именно как о таковых. Иногда поток течет очень плавно некоторое время, и мы можем догадаться, что человек наткнулся на уловку, облегчающую задачу вроде каталогизирования: сейчас я сознаю окно, дверь, стены, ковер… Можно продолжать автоматически и перечислять элементы выбранной категории, пока не надоест.

Уже давно, делая это в группе, мы заметили невероятные различия в широте и в типах опыта, или в областях опыта, на которых люди фокусируются. Одни почти целиком остаются при внешнем виде и цвете, другие в течение многих минут не касаются видимого материала. Одни замечают в группе почти исключительно вещи, имеющие отношение к другим людям, другие рассказывают о том, что происходит в них, и не замечают других людей. Те, кто начинают это упражнение в группах, часто изумляются тому, что слышат от других вещи, которые им самим никогда не пришли бы в голову, хотя когда кто-то об этом уже сказал, они могут подтвердить, что переживали такие же вещи.

Я уже отмечал, что когда вы выполняете это упражнение, вы, возможно, приходите к чувству "Теперь мне хочется остановиться", иногда деликатно представляемому "Мне пора остановиться" или "Надо дать возможность и другим". Если вы просто сообщаете об этом пару раз как о содержании сознавания и продолжаете, — очень вероятно, что появится что-то особенно интересное — нечто, что заставляет вас ерзать и чувствовать, что сейчас что-то будет. Как будто вы знаете, что некоторое содержание, чуть более волнующее и неконтролируемое, чем обычные, ищет себе дорогу, и вы решаете, что, может быть, безопаснее остановиться прежде, чем оно появится.

Если вы внимательно наблюдаете кого-то, выполняющего это упражнение, вы скоро начнете отмечать особенные качества поведения, сопровождающие моменты сознавания — ерзание, интенсивность, связанность с реальной ситуацией. Вместе с тем, временами вы заметите, что человек говорит о чем-то без этого качества живости — вовлеченности, в иные моменты вы можете заметить, что эта вовлеченность относится к одной области, в то время, как человек говорит о другой. Я видел, как люди перечисляют, что они сознают, тусклыми, безжизненными голосами, бросая в то же время быстрые взгляды на кого-нибудь в группе, выказывая все признаки реальной вовлеченности; и лишь через несколько минут человек может с некоторым удивлением и вовлеченностью сказать: "А сейчас я сознаю Мейбл…" — я думал, он никогда этого не заметит!

Это наблюдение ведет к новым возможностям разговора о сознавании. Организм всегда фокусируется — то есть телесно внимает — тому и на том, что для него важно. Объекты фокусирования меняются по мере возникновения новых внутренних потребностей, их исчезновения, смены и т. п. Когда я чувствую жажду, я буду искать что-то, что может ее утолить; когда жажда утолена (или если, наоборот, ясно, что такая возможность мне в ближайшее время не представится) то фокус может переместиться на что-либо другое. Фокус может сдвигаться, но всегда есть какая-то фокусировка. Сознавание — это зона пересечения постоянно сдвигающегося фокуса внимания тела с сознанием.

Введение структуры в континуум сознавания

Когда мы натуралистически наблюдаем течение сознавания, это наблюдение может вмешиваться, ускорять или расширять сам процесс. Одна из форм вмешательства состоит в том, что сторонний наблюдатель подмечает внешние признаки возникающего фокуса, а затем предлагает делающему упражнение включить их в свое сознавание и посмотреть, как оно изменится. Это звучит просто, но это — суть Гештальт-терапии.

Пока же попробуем вмешиваться не так глубоко. Существуют определенные воспроизводящиеся полярности, альтернативные возможности в том, как сознавание приходит или выражается. И можно многому научиться, обращая на это внимание. Каждая из этих полярностей, каждое из этих различений может быть основой простого упражнения в сознавании. Это формальные аспекты сознавания, независимые от содержания, и их можно предложить человеку, осуществляющему континуум сознавания, как структуру сообщений.

Первое различение — отмечать для каждого сообщения о сознавании, было ли оно выбранным или данным. Сообщая о каком-то определенном содержании, имею ли я дополнительные чувства, что я мог сказать несколько вещей и из них выбрал эту одну, или она кажется прямо здесь присутствующей, данной, и только о ней я и могу сказать? Внезапный громкий звук посреди эксперимента обладает обычно этим качеством данности. Если читатель пробует выполнять упражнение по мере чтения, он может остановиться здесь и посвятить несколько минут выполнению континуума сознавания под магнитофон, добавляя это различение. Люди сильно различаются в том, как они переживают. Это различение "данного — выбранного" лишь отчасти связано с объективным качеством стимулов. Более полно мы рассмотрим его в пятой главе.

Два тесно связанных различения могут быть рассмотрены под общим названием оценки. Одна оценка — это различение приятного и неприятного. Это связано прежде всего с телом: пристальное внимание может дать возможность почувствовать приятное, как движение тела к стимулу, а неприятное — как отталкивание, отторжение. Выполняя континуум сознававания, просто добавляйте: "Сейчас я сознаю…, и нахожу это приятным (или неприятным)" после каждого сообщения. Если добавить нечего (то есть такого рода оценка не возникает), — можно попробовать угадать или попробовать то или иное: часто чувство начнет возникать.

Другого рода оценка, которая кажется исходящей, метафорически говоря, больше из головы, чем из тела — это суждение. Для исследования такого рода оценки можно добавлять после каждого сообщения о сознавании: "Я нахожу это хорошим (плохим)", точно так же пользуясь попыткой угадать, если оценка не возникает сразу.

Когда то и другое некоторое время практиковалось независимо, может быть одновременно обескураживающим и завораживающим попробовать их вместе: "Я сознаю то-то и то-то, и нахожу это приятным и считаю дурным!"

Следующее различение лучше всего ввести на примере. Однажды во время группы, когда выполнялось основное упражнение на континуум сознавания, секретарша на высоких каблучках несколько раз проходила вверх и вниз по лесенке прямо рядом с комнатой, где мы занимались. Каждый раз при этом говорящий отмечал: "Сейчас я сознаю, что кто-то проходит вверх (вниз) по лесенке…". Когда мы начали обсуждать упражнение, я показал участникам небольшую деревяшку и молоток; постукивая молотком по деревяшке, я мог воспроизводить звук, очень похожий на стук каблучков по лесенке. В действительности я не делал этого во время упражнения, но ясно, что это могло бы быть в таком случае говорящий мог сказать о таком же сознавании.

Это яркая иллюстрация следующего различения — разделение "Я сознаю" на «Наблюдаю» и «Воображаю», т. е. представляю себе. «Наблюдаю» относится к чувственно данному в момент говорения, а «Представляю» — ко всему остальному: предположению, как в случае каблучков на лесенке, воспоминаниям и пр. Это наиболее яркое и, может быть, наиболее полезное из всех различий. Я советую людям практиковаться в этом, пока они не приобретут такого же искусства, как в вождении машины, то есть пока это не станет почти второй природой — осуществлять это различение, двигаясь по миру.

При этом мне предполагается, что в представлении или воображении есть что-то плохое, хотя это одна из специфически человеческих функций, она придает жизни глубину и качество, источник творческих изменений во внешней реальности. Проблема возникает лишь тогда, когда то, что могло бы быть, путается с реальностью — тем, что есть.

Вот пример применения этого различения. "Я сознаю, что ты мной недоволен" — превращается в: " Я вижу, что ты хмуришься. Я воображаю, что ты недоволен". После некоторой практики и при некотором внимании это превращается дальше в "Я вижу, что губы у тебя кривятся и брови слегка морщатся. Я воображаю, что ты хмуришься. Я вижу, что твой взгляд направлен в мою сторону. Я воображаю, что ты смотришь на меня, и что твоя нахмуренность имеет ко мне какое-то отношение." Вполне возможно, что человек действительно хмурится и недоволен мною. Но важно понять, что такое восприятие — это нечто, созданное мной, верно оно или нет.

Таковы основные различения, с которыми я работаю. Возможны и другие. Например, я еще не изучил различения (хотя оно меня интересует) существительного и глагола, который следует за "сейчас я сознаю": предпочтения могут быть интересными и значимыми.

Пользуясь этими средствами — натуралистическим следованием континууму сознавания и структурированными различениями — мы можем начать исследовать то, что находится под поверхностью сознавания, не спекулируя по поводу причин потока сознавания, а посредством побуждения самого сознавания двигаться глубже первого приближения.

Универсальные процессы в сознавании

Три основных процесса глубже сознавания — это сравнение, намерение и определение.

1. Сравнение

Однажды довольно продвинутая в сознавании женщина сказала: "Сейчас я сознаю, что Мери высокая, и…" Я остановил ее и спросил: "Откуда вы знаете, что Мери высокая?" Постепенно прояснилось, что говорящая в какой-то момент быстро сравнила Мери с картиной средней женщины, каким-то образом существующей в ее памяти. Сравнение было очень быстрым, совершенно несознаваемым, хотя когда мы остановились и стали внимательно это рассматривать, осознать его оказалось возможным.

Хотя акт сравнения почти никогда не сообщается в качестве содержания сознания, и редко доступен сознаванию без специального особого внимания. Акт сравнения воспринимаемого с некоторой представляющейся альтернативой лежит в основе невероятного количества содержания сознания. Существуют четыре основных вида формальных логических сравнений.

Сравнение, скрытые в кажущемся описании. "Я сознаю маленькое дерево…" — хотя маленькое кажется описанием, оно содержит скрытое сравнение, подобное вышеописанному — высокая Мери. Дерево, которое кажется маленьким среди секвой, может быть названо большим среди рощи саженцев. Это не является проблемой, когда речь идет о размере дерева, но когда делается утверждение, вроде "Моя жена всегда держит дом в чистоте" — возможны более серьезные последствия, и вопрос "по сравнению с кем" может быть полезным, чтобы выудить формальное сравнение, лежащее под этим описанием. Другого рода формальное сравнение содержится в утверждениях об изменении или отсутствии изменения. "Я все еще испытываю…" или "Это, кажется, не изменилось…" основываются на формальном сравнении того, что есть, с некоторым представлением о том, что было — как правило, неполным и искаженным. Оценки, предпочтения и выбор, основанный на формальных или творческих актах сравнения. Это становится очевидным в момент рефлексии, но как акт редко переживается. Несколько лет назад я в своей машине ждал очереди у бензоколонки. Когда водитель передо мной получил шланг, служащий сказал, что бензин кончается, и сейчас они могут дать только минимальное количество до следующей колонки. До этого они, по-видимому, давали полные баки, так что я вышел из машины, чтобы выяснить, что случилось. Служащий объяснил, что бензин почти кончился, так что они решили давать из оставшегося всем понемногу, а не отдать это все одному или двум. Я ворчал, получая свой минимум, и, ворча, выруливал на выезд, жалуясь на свою неудачливость и глядя на машины впереди меня, уезжавшие с полными баками. Затем я случайно поглядел назад, и увидел очередь машин, которым, по-видимому, вообще не достанется бензина. Тогда во мне поднялась волна благодарности по поводу моей удачливости, что мне хоть что-то досталось, так что я могу доехать до следующей бензоколонки.

Затем я сознавал странность ситуации: вот я сижу с минимумом бензина в баке, количество его не меняется, а моя оценка — повезло мне или не повезло — скачет туда и сюда, буквально в зависимости от того, в какую сторону повернута моя голова. Оценка ситуации целиком зависела от сравнения, которое я делал.

Может, наиболее удивительным является понимание того, что большая часть так называемых чувств основана на формальных сравнениях. В только что приведенном примере очевидно, что мои чувства раздражения или облегчения были реакцией на оценку повезло/не повезло, которая, в свою очередь, основывалась на сравнении с теми, кто получил больше, или с теми, кто не получил ничего.

По существу, то же самое оказывается справедливым по отношению к таким чувствам, как вина, обида, и т. п. Вина или самооправдание вытекает из моих сравнений того, что я сделал с представлением или образом моего идеального лучшего Я. То же относится и к обиде. Допустим, я услышал, что кто-то говорит обо мне гадости. Что я чувствую? Что я чувствую, зависит в меньшей степени от самого действия, нежели от того, кто это делает и в каком контексте.

Если речь идет о заклятом враге, я пожимаю плечами и говорю себе: "Чего же еще можно было ожидать?". Если это кто-то, кого я считал другом, я чувствую себя преданным и обиженным. Только сравнивая действие со списком того, что делают друзья, а что — враги, и чего не должны делать друзья, я могу почувствовать, что мне нанесли ущерб.

Исходя из подобных наблюдений, я пришел к точке зрения, что по существу все негативные чувства и, кроме того, большинство позитивных основаны на сравнениях, осуществляемых без осознания. Из этого можно вывести ошеломляющие следствия для жизни и для терапии. Качество опыта в жизни меньше зависит от того, что с вами происходит, чем от того, с чем вы это сравниваете. Теперь я часто говорю пациентам, когда они рассказывают про свою жизнь и про то, что они чувствуют, что если они хотят чувствовать все время, что жизнь плоха, им достаточно регулярно сравнивать то, что есть, с чем-нибудь лучшим. Если же они хотят чувствовать, что жизнь хороша, достаточно сравнивать то, что есть, с чем-нибудь худшим.

Другое следствие для терапии состоит в том, что если чувства укоренены в сравнивании, то мало смысла непосредственно работать с чувствами, результатами, поверхностными проявлениями. Вместо этого лучше сознательно проследить момент сравнения и сделать его открытым. Это приближает нас к представлению о просветлении, о чем речь будет позже.

Отрицание: "Я не чувствую…" также можно теперь вкратце рассмотреть. Негативное осознание: "Сейчас я сознаю, что я не чувствую гнева…" или "Я сознаю, что Мери здесь нет" можно понять, как невероятно сложный комплекс или смесь сопоставлений и оценок.

Шаги примерно таковы: (1) замечается наличие некоторого опыта-переживания; (2) оценивается, что некий другой опыт, другое переживание (например, гнев) был бы уместным или возможным в этой ситуации; (3) создание представления этого другого опыта; (4) приписывание значимости его отсутствию; (5) сообщение об его отсутствии. В процессе человек часто забывает, что некий опыт (1) присутствует, и также не замечает, что для того, чтобы шаги (2) и (3) были осуществлены, чтобы было создано представление гнева, нужно, чтобы присутствовал след этого гнева!

2. Намерение

Подобно сравнению, но даже еще более тонко, намерение пронизывает весь процесс сознавания. Оно настолько фундаментально, что я чуть было не напечатал его большими буквами, когда писал это мгновение назад, чтобы выразить мое намерение, показать его центральную роль. Я не сознававал этой цели, но мой левый пятый палец уже двигался к клавише больших букв. Когда я расширил свое сознавание этого момента, понимание этой интенции появилось как часть полного сознавания.

Намерение, цель — почти, но не совсем синоним, — это нить, которая связывает, соединяет поток сознавания. То, каково содержание, протекание, направление, толчки — определяется намерением. Это то, зачем я что-то делаю, не в смысле внешних причин или оснований, которые привносятся скорее, чтобы затемнить сознание намерений. Хотя слово «почему» обычно нелюбимо в гештальт-терапии, я признаю его, если намерение такого вопроса состоит в выяснении намерения.

Одно из упражнений, в которых удается поймать след этого трудно уловимого создания — намерения — упражнение с выбором: "дано или выбрано". Иногда можно заметить, что выбирается «а», чтобы избежать «б». В чем состоит намерение избегания «б»? Может быть окажется, что вы не хотите думать то-то и то-то по этому поводу. Это — первый проблеск того, что во второй части будет центральной темой в качестве создания имиджа. Хотя иногда здесь возникает опасность бесконечного регресса — "каково ваше намерение в выражении этого намерения?"

Практически следование за намерением кончается довольно быстро. Ясное и точное следование за намерением требует некоторой искусности в сознавании. Я редко предпринимаю слишком большие заходы в этом направлении с наивными пациентами, пока они не пройдут некоторое обучение. Вместе с тем, это способ тренировки сознавания, может быть даже более фундаментальный, чем различение «наблюдаю-воображаю».

"Хочу" и «нуждаюсь» также часто появляются в повседневном сознавании. Они тесно связаны с намерением, но более поверхностны. «Хочу» основано на сравнении с представляемой ситуацией изобилия и основано на представлении об отсутствии. «Нуждаюсь» может относиться к действительной потребности, но чаще — безответственный способ выражения «хочу». Если вам действительно что-то нужно для выживания, это, конечно же, у вас есть, так что перевод "мне нужно" будет "мне очень этого хочется и вы должны мне это дать!"

3. Определение

Под определением или приписыванием я имею ввиду процесс обнаружения, или точнее, — назначения источника или расположения содержания сознания. Если я сознаю какое-то чувство, которое я решил на основе быстрого сравнения назвать гневом, следующий вопрос — где оно расположено или откуда оно проистекает? Это не такой легкий вопрос, и на него не так просто ответить, как кажется.

При некотором размышлении становится ясно, что гнев, который я чувствую — во мне, но возникает ли он реально во мне, или является резонансом, ответом на ваш? Хотя слово «проекция» используется во множестве смыслов и значений, я предпочитаю обозначить им неправильное определение: неправильное помещение в некоторый внешний источник чего-то, что лучше было бы рассматривать, как возникающее во мне.

4. Проекция как форма определения

Этот раздел — моя статья "Побудь этим: проекция и игра в гештальт-терапии", где рассматриваются некоторые практические методы обнаружения, переживания и изучения проекции.

"Ты проецируешь" — частое замечание в терапии и в инкаунтер-группах. В любом случае на это имеет смысл ответ «Конечно». Переживание собственного чувства или готовности к действию как свойству чего-то или кого-то вовне вполне обычно. Хорошо это или плохо, но мы делаем это постоянно. Мера нездоровья в этом зависит лишь от упорства. Цель этого замечания — предложить использовать этот фундаментальный человеческий процесс в работе вместо того, чтобы терять энергию, противодействуя ему или критикуя его; предложить пойти за ним в качестве упражнения, увеличивающего сознавание и развивающего более живые чувства и восприятия. Это не новая техника. Художники и артисты, в частности японские, использовали ее в течение веков. Я встречался с этой техникой в качестве салонной игры. В свое время вариации ее давал Фриц Перлз. Однако терапевты и руководители групп недооценивают ее простоту и широкие возможности. Я пользовался этим методом тысячи раз и хотел бы поделиться несколькими конкретными случаями и возможными вариациями.

В терапевтической или инкаунтер-группе я обычно предлагаю это упражнение а паузе или перерыве, предлагая каждому оглядеться вокруг и выбрать объект, который привлечет его. Затем каждый в течение нескольких минут старается отождествиться со своим объектом, то есть говорить нечто, как будто он и есть этот объект: описывать его, но говорить я. Когда я вижу, что большинство остановились (каждый делает это про себя), я предлагаю, чтобы каждый вернулся к упражнению, добавив еще одну-две вещи.

Часто момент остановки возникает как раз тогда, когда человек подбирается к чему-то особенно интересному. Почти всегда несколько человек в группе оказываются сильно взволнованными тем, на что они набрели и делятся своими проекциями с группой. Удивительно сильные чувства и значительная вовлеченность развиваются этим упражнением в течение одной-двух минут. Это может происходить даже при группе в несколько сотен человек, встретившихся в первый раз. Например, женщина, отождествившая себя со светильником на потолке, поражается, слыша, как сама она говорит: "Я очень старомодна и обвешена бесполезными украшениями… Мне приходится выдерживать тяжелый груз… И никто мне не помогает. Ближайший светильник далеко, и мне приходится нести мою часть нагрузки в одиночестве". Готовая разразиться слезами, она попросила позволения остановиться здесь, но спустя час смогла рассказать много важного, что с этим связано и много нового, понятного ей относительно ее жизненной ситуации.

Другая женщина, отождествив себя с ярко окрашенным куском стены, разразилась слезами по поводу того, что она, как стена, недокрашена наверху. Она нашла в себе мужество остаться с этим болезненным ощущением и через несколько минут смогла радоваться факту, что эта недокрашенность давала ей возможность свободно расти и завершить себя своим путем. Человек, отождествивший себя с громкоговорителем, сказал, что хотя он много говорит, ничто из этого не исходит от него самого, он только передает то, что сказали другие.

Я всегда проделываю сам упражнение вместе с группой, часто с волнующими для себя результатами. Однажды мне не нравилась группа, с которой я работал, мне хотелось, чтобы меня не было здесь. Нечаянно я выбрал большой подсвечник, и из этого получились следующие фразы: "Я красивый и крепкий, но сейчас во мне нет свечи, я пуст. Мое дело — давать свет, но сейчас я этого не делаю." Когда группа, и я вместе с ней, перестали смеяться, мне стало легче вернуться к работе без сожаления или недовольства.

Если читатель еще не остановился и не проделал это упражнение, я предлагаю ему сделать это. Однако группа создает своеобразный усиливающий эффект: видеть, что кому-то метод хорошо удался, кажется полезным, чтобы продолжать самому. Трудно передать словами, насколько интенсивным и вовлекающим часто оказывается это упражнение.

Часто, когда интенсивность снижается, можно возобновить поток энергии, продолжив какие-то манипуляции объектом или ситуацией. Одна женщина, работая с кастрюлей с крышкой, подчеркивала, как плотно и хорошо закрыта кастрюля. Я подошел и дотронулся до крышки, собираясь поднять ее. В панике женщина бросилась ко мне и оттолкнула мою руку от крышки. На мгновение она действительно была кастрюлей, и она не могла допустить, чтобы с нее сняли крышку! Свернутый флажок может быть развернут, на стул можно сесть, лампа может быть погашена или включена или, если есть возможность, свет может быть сделан более ярким или менее ярким, в то время как человек отождествляется с этим объектом, и из этого могут возникнуть драматические изменения в чувствах и восприятиях.

Когда упражнение выполняется так, что люди один за другим рассказывают свои проекции, часто возникает эффект запаздывания: те, кто слишком долго ждет своей очереди, теряет спонтанность своего выбора. Тогда я часто предлагаю коробку с игрушками, и предлагаю тем, чья очередь подходит, выбрать фигурку и работать с ней. Поскольку они не видят фигурок до того, как придет их очередь осуществить выбор и начать работу, эффект пересказывания уже задуманного исчезает. В коробку может попасть все, что угодно. Мне часто приходится пополнять коробку, потому что люди часто просят подарить им фигурку, которая оказалась особенно значимой.

Различия в реакциях в этом упражнении бесконечны. Моим любимым примером остается ворчливый самокритичный мужчина с игрушечным бизоном. Внезапно, будучи бизоном, он стал сильным и благородным защитником своего стада. Остановившись на минутку, он заметил пластиковый накат на задней ноге и добавил: "Даже мой помет полезен, индейцы сушат его и используют, как топливо!" Женщина, работая с игрушечной гориллой, описывала, какая она сильная, пока не заметила легкую вмятину на спине, тогда она задохнулась от ужаса, проговорив: "Я ранена" и пустилась в интенсивные фантазии о смерти.

Последний пример показывает важное отличие этого метода от большинства техник, связанных с фантазиями и снами. Объект создает определенное подталкивание к областям, которые могли не возникнуть в чистой фантазии.

Когда один человек смотрит на другого, работающего со своим объектом, для него очевидно, что выбор того вполне адекватен, что возможности объекта бесконечны, и что тот опускает некоторые очевидные черты, выбирая нечто весьма особенное, что наблюдающему и в голову не пришло бы заметить. Работающий же совершенно не сознает себя выбирающим, его ведет то, что воспринимается им как действительные объективные качества объекта. Он может сопротивляться проговариванию этого, если это его беспокоит или пугает, но он не видит выбора в видении этого. Субъективное переживание выполняющего эксперимент отождествления можно сравнить с аттракционом вроде санок для катания с гор: севши в них, вы проезжаете все повороты, подъемы и спуски.

Часто, бросив взгляд на объект, человек больше уже на него не смотрит, а работает со своей фантазией объекта. Он смотрит в сторону или вообще закрывает глаза. Один человек, взяв игрушечный спортивный автомобиль, начал рассказывать, как он элегантен, какой он модный. Заметив, что он смотрит в пространство, говоря все это, я попросил его вернуться к простому описанию. Начав снова смотреть на свою игрушку, он был сильно удивлен, и начал грустно говорить о своих вмятинах и царапинах, задумываясь, не побывал ли он в аварии.

Когда человек начинает терять интерес к своему отождествлению, есть много способов обновить поток, часто вырастающих из того, как он говорил до этого. Я могу предложить ему сказать что-то группе от лица своего зверька или объекта, или достаю свою волшебную палочку и позволяю ему сделать одно изменение к лучшему в его объекте. Если человек начинает ненавидеть свой объект, то есть себя, я предлагаю ему выбрать другой объект и устраиваю диалог между ними.

Часто людей привлекает чужой выбор, они берут тот же объект и продолжают работу с ним. В некоторых случаях вся группа работает с одним и тем же объектом. Очень часто члены группы научаются не говорить, когда работает кто-то другой, понимая, что их восприятия, весьма значимые для них самих, могут быть лишь помехами для кого-то другого. В одной группе фраза: "Это твоя горилла, а не моя" — стала общеупотребимой формулировкой, призывающей не путать свой процесс с процессом другого.

Иногда после того, как члены группы поработали индивидуально, они начинают взаимодействовать друг с другом от лица их объектов-игрушек. Это может вести к шуточным, но очень продуктивным конфронтациям. Я был изумлен, как много теннисный мяч и скорпион имеют сказать друг другу. Иногда таким образом разрешаются за минуты долго тянувшиеся проблемы группы.

Одна жесткая, независимая женщина все время держалась в стороне, члены группы оставили надежду добиться общения с ней, указывая ей на это. Она выбрала игрушечный грузовик-тяжеловоз, и была очень довольна своей силой и способностью перевозить тяжелые грузы. Затем она заметила, что в кабине у нее есть место только для одного человека. Ее одиночество и горечь, вызванные этим восприятием, были столь трогательными, что несколько членов группы открылись к ней, и ее отношения с группой сразу же переменились.

В другой раз два аллигатора 45 минут разговаривали о жизни в болоте. Одна женщина подчеркивала, сколь она сильна — другая, как это опасно: тогда были в моде ботинки из крокодиловой кожи. Отношение этих женщин к жизни и к себе прояснились больше, чем это было бы возможно в течение часов обычных разговоров.

Это лишь немногие из возможных примеров применения этого метода в групповой работе. В других случаях нечто происходит спонтанно — кажется нет предела групповому творчеству. Ведущему остается лишь следить за сохранением отождествления. Соскальзывание в модальность "оно или это", может быть либо указано, либо, иногда, в гештальтистском духе, может быть воспринято, как знак того, что человек чувствует угрозу или потребность остановиться.

Эту технику несколько сложнее ввести в индивидуальной работе, но и здесь она может быть плодотворной. Одна ригидная женщина, имеющая опыт неудачного замужества однажды опоздала на пять минут, что было на нее не похоже. Она увидела несколько тюленей, играющих у берега, и остановилась посмотреть. Когда она описывала их, я предложил ей говорить от их имени. Через минуту она расплакалась, коснувшись долго прятавшейся, казалось бы, умершей части себя. Тюлени стали для нее началом терапии. Много раз впоследствии, когда она описывала тяжелые и тупиковые ситуации, мне достаточно было спросить: "Что сделал бы тюлень в такой ситуации?", и она сразу же находила, как освободиться от собственных самоограничений.

Неудивительно, что одним людям этот метод подходит больше, чем другим. Те, кому он нравится, часто начинают сами использовать его дома и в других местах как способ настроиться или выяснить, что с ними происходит. Так, одна хронически подавленная леди осознала, как часто она замечает лилию, выросшую из кучи компоста, работая в саду. Решив, что это хороший момент для упражнения в отождествлении, она начала: "Я, лилия, выросшая на куче мусора…" Чувство надежды и обновления, которое в ней возникло, создало реальное и устойчивое изменение в ее состоянии.

Я сам постоянно пользуюсь этим приемом, чтобы выяснить, что происходит, — не для информации, а потому что прорывы осознания часто очень благотворны и богаты. В качестве побочного эффекта я обнаружил, что стал более чувствителен к природе и поэзии.

В данный момент у меня нет законченной теории относительно того, что происходит в этом процессе. В себе я замечаю, что когда эксперимент работает хорошо, возникает комплекс, развивающий энергию и вызывающий осознание и часто перед этим я испытываю беспокойство. Объект, воспринимаемый вовне, становится организующим фокусом для комплекса чувств.

Я могу увидеть мое обескураживающее чувство мертвенности и бесплодности как ветку дерева, сломанную бурей, или я могу перенести свое чувство возрастающей фокусировки и обретения направления на ведущего в стае гусей вдали. Как он, я всегда знаю, в каком направлении следует двигаться, и ничто не может сбить меня с пути. Чувство удовлетворения и облегчения, когда такой комплекс возникает в осознании, очень сильно, даже если сами чувства каким-то образом негативны. Я заметил, что если человек старается связать себя с объектом во время этой работы, эксперимент остается поверхностным. Чем больше я могу потерять себя в объекте, тем глубже я обнаруживаю себя в конце.

Кроме индивидуальных приобретений в сознавании этот метод ведет к определенным качествам групповых взаимодействий и процессов. Группа, прошедшая несколько раз этот процесс, часто создает живой, метафорический внутренний язык ("Опять этот твой проклятый слон!"), выразительный и эффективный, так что даже те, которые казалось бы, сами не очень эффективно работают в этой технике, поддаются ее энергии. Обретая в себе дотоле дремавшие части себя, люди становятся более живыми и дифференцирование восприимчивыми к другим, менее замкнутыми в своих социальных ролях. Даже жестко антагонистические супруги, слишком защищающиеся и испуганные, чтобы слышать друг друга в обычном разговоре, обнаруживают симпатию друг к другу, когда партнер глубоко погружается в проекцию.

В некоторых группах, как упоминалось, обобщается опыт: "Это твоя горилла". Каким-то образом, когда человек работает интенсивно с гориллой, я как наблюдатель могу глубоко почувствовать, что он действительно видит то, о чем говорит, и что это действительно отличается от того, что говорю я, — он не просто описывает неправильным образом объективную реальность, которую я вижу так ясно. Мы действительно различны, и это ОН. Следствием такого понимания часто оказывается способность дать другому быть тем, что он есть. Большинство из нас сохраняют за собой право судить других постоянно, когда они выражают себя, с точки зрения норм социального поведения. Мы свободно позволяем себе говорить: "На самом деле ты имеешь в виду…" или "Тебе следует…" Когда же человек глубоко вовлечен в выражении себя в упражнении отождествления, было бы совершенно неуместным вторжением сказать: "Но в действительности этот объект…" или "Твоя горилла должна…". Приобретение в этой области способности дать другим быть собой часто обобщается и переносится в жизнь, как вообще способность давать людям быть самими собой в их уникальности.

Кроме того, для меня наибольшее воздействие этого упражнения на группу — просто общее ощущение возбуждения и игры, которые возникают. Понимание, что смех может быть глубоким, а глубина — веселой, что мы можем смеяться до слез и плакать до смеха на несколько минут, и при этом может возникнуть очень нужное и полезное знание. Все это поможет группе сдвинуться от тяжелой, ориентированной на проблемы настроенности к чему-то более богатому и полному. Трещина между учением и жизнью, очень частая как в жизни, так и в группах, начинает зарастать. В конце концов не так уж важно, что еще делает группа, если она может достичь этого. Определение и проекция.

Когда люди говорят о проекциях, они, мне кажется, имеют в виду, что проецировать — значит помещать некоторые качества из себя в кого-то другого, то есть всякое обвинение автобиографично. Точнее сказать, что я вижу, слышу, чувствую некоторое качество скорее в другом, чем в себе — как я могу поместить его туда? На практике проекция означает повышенную чувствительность к качеству или теме, о которой идет речь.

Если я чувствую некоторую подавленность и оглядываюсь вокруг себя на лица других, которые, возможно представляют выражение широкого диапазона человеческих чувств, я наверное замечу и отмечу про себя, если не вслух, людей, чьи лица выражают подавленность. Если я зол, я замечу тех, кто этому соответствует. Это будет ощущаться как данное сознавание, хотя в действительности оно — выбранное. Я переживаю подавленность или гнев, и затем приписываю источник этого другим.

При этом, когда я оглядываюсь и говорю: "Что-то ты подавленно выглядишь", обычно это до некоторой степени, хоть чуточку верно, потому что именно так я выбрал материал своей проекции. Если я не совсем психотик, я не буду проецировать качество на того, кто не проявляет ни малейших его признаков (см. гемму о Норберте), даже в крайних случаях это надо иметь в виду.

И еще одно наблюдение относительно проекции. Ясно, что я не могу проецировать чувство, если его у меня нет, но я думаю также, что я не могу воспринять чувство или качество, если во мне нет хотя бы следа его. Если я полон любви, я не могу видеть ненависть в других. Проекция и восприятие — две стороны одной монеты, неразделимые и проникающие друг в друга, так что иной раз, путаясь, я называю их воспроекцией и проприятием.

ЧАСТЬ II. ПРОСВЕТЛЕНИЕ

Я представляю себе Фрица Перлза как ребенка, бродящего по площадке для игр, полной разнообразных принадлежностей. Некоторые он детально исследует, другими играет некоторое время, на иные лишь бросает взгляд, размышляя вслух и двигаясь. Иногда он возвращается к старым игрушкам и рассматривает их под углом зрения нового накопленного опыта, обнаруживая что-то, чего он не заметил в первый раз. Неудивительно, что та игрушка, с которой он играл в данный момент, была самой важной, и заполняла его мысли и разговоры, пока он с ней играл.

Через некоторое время другие дети замечают, как ему интересно, и присоединяются к нему. Он охотно делится игрой с другими — более охотно, чем некоторые из тех, кто к нему присоединился, — хотя он и не слишком склонен к кооперации и иногда заинтересован в сохранении собственности. Некоторые из присоединившихся к нему не обладают слишком развитым воображением. То, с чем Фриц играл в тот момент, когда они к нему присоединялись, составило для них всю гештальт-терапию, и они начинали протестовать, когда он переходил к другим вещам. Иной раз, встречая гештальт-терапевта, я могу догадаться, в какой момент он присоединился к Перлзу, по игрушкам, которые продолжают его занимать.

Хотя эта площадка для игр привлекает меня так же, как Фрица, почти с самого начала для меня вырисовываются иные игрушки. Я с уважением изучил все, что нравилось Фрицу, но начал посвящать все больше времени тому, чему он уделял времени гораздо меньше.

Глава 4 ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ

Начиная писать эту главу, я чувствую себя как музыкант, пытающийся передать, что такое Девятая симфония Бетховена, насвистывая несколько тактов основной темы. Гештальт — немецкое слово. Оно означает структурированное целое, подчеркивает важность полного контекста в коммуникации. Наша коммуникация ограничена небольшим количеством черных следов на белой бумаге. Если бы я, сидящий в состоянии фрустрации за пишущей машинкой, мог бы прийти к вам, сидящим, возможно, столь же фрустрированно за своим столом, мы могли бы работать вместе, концентрируясь на деталях общей для нас ситуации. При этом мы бы могли учиться, то есть открывать новые возможности.

Ничто не существует в изоляции. Я пишу не в вакууме, и вы не в вакууме читаете. То, зачем вы читаете эту главу, то, как вы сидите, то настроение, в котором вы начали это делать, — все это частично определяет, что и как вы поймете, и как вы будете использовать то, что прочли. То, как вы будете пользоваться прочитанным, гораздо важнее, того, как вы поняли, если под пониманием подразумевать обычный процесс словесных формулировок.

Единственное, что может быть значимо в понимании этой главы, так это некоторое представление о том, что вы можете более эффективно ВОС-ЧУВ-ДУМ-ДЕЙСТВОВАТЬ. Спасибо Девиду Кречу за этот неологизм. Если вы будете более эффективно ВОСпринимать-ЧУВствовать-ДУМать-ДЕЙСТВОВАТЬ, проработав эту статью, — значит мы вместе что-то сделали. Если нет — ничего не произошло. Я хотел бы, чтобы вы прожевали то, что представлено здесь, в качестве гештальтистской точки зрения, извлекли из этого питательные соки, впитали их так, чтобы они могли претвориться в действие, а потом выбросили слова и предложения, как пустую шелуху, каковой они и являются. «Знать» — это нечто весьма отличное от "знать о". Я надеюсь, что каждый раз, столкнувшись с этим различием, вы будете делать выбор в пользу «знать».

Здесь уместно отметить, что я не чувствую потребности в том, чтобы эта глава была полной или чтобы она соответствовала чему-либо из того, что вы могли бы слышать или читать про гештальт-терапию. Я буду рассматривать ее с разных точек зрения. Каждая более или менее полна, и каждая различными способами пересекается с другими. Но вместе с тем независима и представляет собою самостоятельную точку зрения. Объединение кажущихся несоответствий — работа, полезная сама по себе.

В действительности вы знаете все, что я собираюсь сказать в этой главе. Знание не аддитивно, мы не добавляем кирпичи друг к другу и не ставим друг на друга блоки. Мы скорее все более глубоко и полно дифференцируем и проясняем отношения в пределах широких понятий, о которых мы уже имеем некоторое представление. Я собираюсь лишь напомнить вам некоторые вещи и кое-что акцентировать.

Это один из принципов, с которым гештальт-терапевты подходят к своим пациентам. Пациенты уже знают все, что им следует знать, и имеют все, что им нужно. Они нуждаются лишь в некоторой помощи для прояснения. Эта помощь, скорее всего, будет состоять совсем не в том, что обычно понимается под помощью, а в разрушении глубокого убеждения пациента, что он нуждается в помощи, и в демонстрации ему на его же собственном опыте, что он уже обладает тем, что ему нужно.

Гештальт-терапия развивалась в сороковые годы Фрицем Перлзом. Она опиралась на три группы принципов, развивавшихся психоанализом, прежде всего в варианте Вильгельма Райха, экзистенциализмом и холизмом Яна Смита и гештальт-психологии Курта Коффки. Сильная и особенная личность Фрица Перлза, а также его работа в контексте терапии придали этим принципам весьма своеобразную форму.

Многим из нас, работавшим с ним, было ясно, что принципы не только независимы от личного стиля Фрица, но более того, они не ограничиваются формой психотерапии. Скорее они составляют целостный подход к жизни. Некоторые из нас формально заявили об этом, переменив название гештальт-терапии на Обучение сознаванию гештальтов, с чем Фриц соглашался. Таким образом, хотя многие примеры в этой главе взяты из разговоров с пациентами, не следует думать, что методы или точка зрения ограничены только терапией.

В действительности все наиболее важные иллюстрации будут взяты из вашей собственной жизни. На протяжении всей главы разбросаны упражнения или эксперименты, которые вы должны сделать сами, записывая то, что у вас получится. Каждое упражнение — это, по существу, структура или позиция, в которую вы должны поместить себя, в которой вы имеете возможность пережить определенные состояния и обнаружить нечто новое относительно себя и гештальта.

Эксперимент 1

В качестве первого эксперимента зафиксируйте ту позу, в которой он вас застал. Сидите так, как вы сидите, не изменяя по возможности ничего. Обратите внимание на то, как именно вы сидите, где и как вы держите книгу, какое отношение к ней у вас уже сформировалось, каково ваше настроение в этот момент.

Когда вы будете полностью сознавать, что в этот момент происходит, попробуйте сделать несколько обращений. Измените свою позу на противоположную. Представьте себе, что ваше настроение является также противоположным. Посмотрите, что будет при этом происходить.

Научение чему-то, что вовлекает полностью весь организм и ведет к «знанию» в отличие от "знания о", лучше всего происходит посредством делания чего-то, и получения обратной связи от мира, затем небольших перемен, новых попыток, новой обратной связи и т. д. Кто-то отметил, что сложная вещь, которой дети лучше всего научаются — это ходьба. Дело в том, что ходьбе обучают не люди, а сила тяжести, которая весьма надежна и точна в обратной связи.

Поскольку я не могу предоставить вам обратную связь по поводу того, как вы взаимодействуете с моими словами, я предлагаю вам несколько способов увеличения той обратной связи, которую вы можете для себя создать.

Держите под рукой во время чтения тетрадь и делайте заметки по тем экспериментам, которые я предлагаю. Каждый раз, когда вы не выполняете эксперимент в тот момент, когда вы до него дочитали, запишите суть вашего возражения против того, чтобы сделать его в этот момент. Если вы не делаете ни первого ни второго, то обратите внимание на качество вашего чувства, которое создает в вас отказ, и переживите полностью это чувство. Поработайте с кем-нибудь еще из тех, кто читает эту главу, получая обратную связь друг от друга. Создайте какой-либо образ меня и поместите его на пустой стул рядом со своим столом. Каждый раз, когда у вас возникнет какое-либо соображение, в особенности, возражение, высказывайте его моему образу, затем меняйтесь с ним стулом и отвечайте, как будто бы вы — это я. Прилагайте максимум усилий к тому, чтобы догадаться, что бы я сказал. Для наилучших результатов продолжайте каждый диалог — как минимум, до трех реплик каждой из сторон.

Вы можете, если вам нравится, посчитать это предложение смешным, тем не менее я рекомендую его серьезно. Если в какой-то момент вам придет в голову использовать мой образ для втыкания иголок, не забудьте потом поменяться с ним местами и ответить за меня.

В целом не верьте ничему в этой главе, пока не проверите на своем собственном опыте. Экспериментируйте с идеями и формулировками, еще лучше играйте с ними. Пока вы не сделаете этого, они не станут вашими. Я получил ученую степень и годами рассказывал в лекции о проекции, но не понял, что это такое, пока Фриц Перлз не провел меня через эксперименты, в которых я мог почувствовать это всем своим существом на своей шкуре. До этого я знал о проекции, а после этого я «восчувдумделал» то, что я знал. Вместе с тем не спешите отбрасывать понятия, если они не начинают немедленно соответствовать вашим сегодняшним представлениям. Дайте этим идеям честный шанс: испытайте их в разных контекстах и в разное время.

Я всю жизнь проучился в школе, думая про себя свое «но», и больше обращая внимание на критику, исключения и ошибки, чем стараясь открыто искать нового, более широкого значения. Посмотрите, нет ли в вас самих такой установки и дайте, по меньшей мере, такое же время другой, более открытой и естественной. Помните, — то, что кажется правильным, может казаться таким только в силу длительной привычки. Человек, привыкший сутулиться, чувствует себя как-то не так, если выпрямляется. Испытайте эти идеи в течение достаточно длительного времени, чтобы они смогли составить конкуренцию привычному и знакомому.

В качестве начала для рассмотрения Гештальта выберем простую точку зрения. В каждый момент каждый человек вовлечен во множество энергетических процессов: движений, ощущений и пониманий. Мышцы человека всегда находятся в тонусе. Это происходит даже в покое. На уровне физической энергии всегда что-то происходит. В то же время, если только не затрагивать состояние сна или потери сознания, что-то всегда происходит в сознании человека, он что-то сознает каким-нибудь видом сознания. Этот процесс гораздо труднее определить или заметить, но это происходит все время.

С точки зрения Гештальта психическое здоровье состоит в тесной связи этих двух процессов: физического и умственного. Когда сознавание-замечание конгруэнтно или соответствует протеканию энергетического процесса, человек психически здоров, даже если он испытывает боль. Психическое нездоровье состоит в отсутствии этого соответствия, то есть в том, что важные энергетические процессы выпадают из сознания и не замечаются человеком.

Здесь необходимо некоторое уточнение. Нет нужды, чтобы сознание следовало за каждым энергетическим проявлением, если нет препятствий его следованию. Например, если человек в течение двадцати лет играет на рояле буги-вуги, он почти совершенно не сознает, что делает его левая рука, когда он играет пьесу. Если только вообще его внимание привязано к тому, что он играет, то оно следует за правой рукой. Более вероятно, что он с кем-то болтает, пока его руки играют то, что нужно, или он флиртует с официанткой. Однако если что-то идет не так, например, запала клавиша, нет никаких препятствий к тому, чтобы его сознание быстро и полностью перешло к процессу игры.

В ситуации терапии может возникнуть момент, когда мужчина говорит: "Да, сэр, я прекрасно уживаюсь с женой, я действительно люблю ее". В то же время его правый кулак ударяет левую ладонь с большой силой. Это может быть просто подчеркивающим слова жестом, но может быть чем-то другим, и гештальтист обратит на него внимание человека и предложит посмотреть, сознавание чего придет вместе с этим жестом, и нет ли какой-нибудь враждебности или страха, сопровождающих слова о любви.

Эксперимент 2

В идеальном случае этот эксперимент лучше проводить с одним или двумя друзьями, читающими эту книгу, или с магнитофоном. Работая, когда другие просто наблюдают или когда магнитофон включен на запись, начните просто отмечать все, что вы сознаете. Начинайте каждую фразу словами: "Сейчас я сознаю…", и заканчивайте ее тем, что рельефнее всего выделяется в вашем сознавании в текущий момент. Если это что-то такое, о чем вы не хотели бы говорить вслух, так и скажите: "Сейчас я сознаю свою цензуру". Гораздо лучше подвергать сознавание цензуре, чем блокировать его. Чувствуйте себя свободным цензором и делайте это столько, сколько хотите. Если у вас в течение некоторого времени не появляется желание что-либо цензурировать, то вы или лжете, или блокируете свое сознавание, — или вы не обнаруженный до сих пор святой.

В какой-то момент вы почувствуете желание остановиться и передать очередь кому-нибудь другому. Первые два раза просто отметьте это как очередное осознание и продолжайте. В третий раз остановитесь и дайте поэкспериментировать другому. Когда каждый проделает это один-два раза, посвятите некоторое время обсуждению или прослушиванию записи. То, что вы заметите и спонтанно выделите для себя, важнее для вас и для вашего понимания Гештальта, чем та сторона эксперимента, на которую я собираюсь обратить ваше внимание, сколько бы существенны мои замечания не были.

Очень возможно, что наблюдая друг друга во время эксперимента, вы заметите определенный способ поведения, иногда довольно интенсивного, не сознаваемого тем, кто выполняет эксперимент. Во многих случаях то, о чем не сообщается, просто оказывается пропущенным из-за отбора. Если спросить человека об определенном поведении в то время, когда оно осуществляется, он отметит, что вполне сознает его. Но может быть и такое поведение, которое явно не сознается. Может быть и такое поведение, которое не сознается полностью и не выпадает из сознания полностью. Если спросить об этом поведении, то человек может, например, сказать: "Да, я, наверное, улыбался. Я не замечал этого в тот момент, но, конечно же, так и было".

Почти каждый человек часто пропускает некоторые очевидные энергетические проявления, а определенные процессы выпадают систематически. В процессе гештальтистской работы мы часто обнаруживаем, что если пациент замечает и фокусируется на каком-то указанном нами энергетическом проявлении, это обычно вызывает взрыв чувств и мгновенное расширение сознания, а также чувство удовольствия и высвобождения энергии. Как будто существовали препятствия к возможности сознавать некоторые процессы, а теперь их нет. Чем больше таких препятствий, тем больше энергии человека связано в этих процессах и находится вне сознания. Иногда энергия находится и в самих препятствиях, которые мешают сознаванию и тем меньше энергии остается для плавного пластичного и эффективного проживания жизни.

Эксперимент 3

Примите удобное положение в одиночестве или с одним-двумя друзьями, читающими эту главу. Обратите внимание на то, чтобы ваша голова ни на что не опиралась. Закройте глаза и начните ощущать свое лицо как бы изнутри — просто замечайте, что с ним происходит. Постепенно, после того, как вы заметили какое-либо напряжение, усильте его в том месте, где вы его обнаружили. Делайте это, даже если вашему лицу это становится неудобно и оно превращается в гримасу.

Делая это, заметьте, не напрягается ли какая-нибудь часть тела. Отметьте, не приходят ли в голову какие-нибудь мысли, образы, воспоминания. Заметьте, что происходит, когда вы напрягаете до предела то, что обнаружили, но с закрытыми глазами. Уделите особое внимание возникающим чувствам.

Часто выражение лица отражает вполне определенную эмоцию. Бели эмоция понятна, посмотрите, не появился ли некий фокус или объект этой эмоции. Это может произойти, а может и не произойти. Посмотрите, не возникнут ли специфические воспоминания о каком-нибудь времени или месте.

Важно не форсировать этот процесс. Просто будьте открыты к возможности всего происходящего и отмечайте, когда оно происходит. Если, например, вы начинаете сознавать гнев, не уходите из этого переживания, задавая вопрос: "Чего это я сержусь?", — а просто оставайтесь в нем. Пусть чувство гнева продолжается, дайте прийти вместе с ним и другим образам, а не отходите в сторону, спрашивая "почему?".

Запишите или расскажите, что произошло с вами. Если вы растерялись при выполнении этого эксперимента, попробуйте еще раз. Часто нужно несколько попыток, прежде чем люди научаются делать это.

В этом эксперименте может возникнуть много различных вещей. Часто люди переживают эмоции к чему-то, и это то, что они давно носили с собой, сами того не замечая. Это может быть воспоминание большой давности, но чаще это что-то более близкое по времени.

На лице расположено много мышц, хорошо снабженных нервными окончаниями. Лицу доступно огромное количество различных тонких выражений. Лицо гораздо более важно в общении, чем обычно думают, причем не только в общении с другими, но и в общении с самим собой. Тонкость и разнообразие переживаний основаны на обратной связи центральной нервной системы с мышцами лица.

Каждое сообщение о сознавании чего-либо в одном из экспериментов или вообще в жизни, может рассматриваться с точки зрения того, насколько это прямой опыт, а насколько представление об опыте.

Если вы записывали на магнитофон вашу первую попытку проделать упражнение по сознаванию, то прослушайте эту запись. Если нет, повторите эксперимент и отметьте каким-либо образом то, о чем вы говорите, перенося фокус своего внимания от момента к моменту.

Отметьте, что сознавание, о котором говорили вы или говорят другие люди, существенно отличается по ощущениям от непосредственного опыта сознавания. Например, если человек во время эксперимента говорит: "Я сознаю возникающую тревогу", — мы в действительности не знаем, что он на самом деле переживает. Если мы спросим, не мог бы он более точно описать свои ощущения, то кто-то может сказать: "Я чувствую некоторое напряжение в горле, и у меня слегка потеют руки", а другой скажет: "Я чувствую тяжесть внизу живота, и у меня напряглись ноги".

Говоря о тревожности, люди основываются на совершенно различных комплексах сенсорных переживаний. Кто-то еще, сообщая о том, что он сознает, может начать говорить весьма поэтично: "Это похоже на вихрь, бушующий в голове" или "Я чувствую себя так, словно передо мной внезапно появился мой лучший друг". Такого рода сравнения что-то передают, но могут также использоваться как препятствия к полному переживанию опыта. Говорящие могут так использовать свое воображение, что вызывать в слушателях чувства, которых сами не испытывают.

В эксперименте со своим лицом вы могли заметить, что сознавание, начинаясь весьма смутно и обобщенно, становится все более точным и четко локализованным в определенных мышцах лица. В то же время связанная с этим эмоция становится яснее. Представление "Я чувствую тревогу" — это довольно сложное заключение, основанное на большом количестве переживаемых впечатлений. Будучи выводом или гипотезой, а не непосредственным опытом, оно представляет собой сложную смесь переживаний и представлений об опыте.

Соотношение опыта и представление об опыте количественно варьирует. Например, если вы затрудняетесь в формулировках и в самом сознавании, вы можете пробормотать что-то о дискомфорте. По мере уточнения вы можете прийти к взволнованности. Это может быть триумфом сознавания в данный момент, то есть максимумом того, что вам доступно. Это самое близкое расстояние, на которое вы можете подойти к действительному переживанию. Разницу заметить нетрудно. Если утверждение "Я сознаю, что нервничаю" произносится плоским деловым тоном, это почти наверняка представление говорящего о его опыте. Если это говорится с чуть покрасневшим лицом, с неспокойным телом, с придыханием и опущенными глазами — мы можем предполагать, что в этот момент сознавание включает большую долю непосредственного опыта, хотя его словесное описание похоже на представление.

Вообще говоря, может быть нечто вроде континуума концептуализации (совокупности представлений по поводу опыта), и если человек начинает с этого континуума, то рост сознавания сопровождает движение к более полному переживанию, отходу от концептуализации.

Возможно, вы недоумеваете, зачем все это нужно. Одно сознавание ничем не хуже другого. Почему бы ни говорить просто о том, что сознается, забыв о том, концептуализация это или реальное переживание. Важность различения в том, что представления становятся фиксированными и неподвижными, в то время как актуальный опыт текуч и все время меняется. В тот момент, когда человек, изворачивавшийся и старавшийся избежать переживания своей тревоги, наконец обращается к актуальному опыту, ощущает свой кишечник, свою дрожь, — он полностью проживает все, что он чувствует, и сознает это. В результате его переживания меняются — обычно (хотя и не обязательно и не всегда сразу) в направлении уменьшения тревожности.

Пока человек фиксирован на том, чтобы не переживать полностью то, что есть, изменение не кажется возможным, фиксированность препятствует ему. Это определенный взгляд на психические расстройства: симптомы являются результатом непереживаемого, неосознаваемого опыта, побочными продуктами неистового стремления избежать сознавания определенных переживаний. Когда человек оказывается в состоянии принять этот опыт и пережить его, симптомы и страдания исчезают.

Это один из способов описания феномена, который называется в Гештальте "незавершенным делом", когда человек отказывается пережить какой-то опыт до конца или завершить какое-то действие. Некоторая часть энергии при этом связывает стремление пережить опыт или завершить действие, а еще большее количество энергии мобилизуется сопротивлением переживанию. Результат похож на упражнения в динамическом напряжении: большее напряжение в растяжке и никакого движения.

Чем больше в организме присутствует таких незавершенных дел и непережитых опытов, тем меньше энергии остается для других действий и других переживаний. Можно сказать, что суть гештальт-терапии состоит в том, чтобы сдвинуть человека от концептуализации к переживанию опыта. Гештальт-терапия заканчивается, когда человек обретает способность полностью рассказать об актуальном опыте, который он переживает от момента к моменту, обо всем том, что происходит в нем по мере его движения по жизни, чем бы это не было.

Эксперимент 4

Повторите первоначальный эксперимент на сознавание, но с одним отличием. Говоря о своем сознавании, используйте вместо «сознаю» слово «замечаю» или «наблюдаю». Делайте это, когда вам ясно, что сознаваемое действительно присутствует в ощущении в данный момент. Когда ясно, что сознаваемое, о котором вы говорите, это просто представление, воспоминание или фантазия, — воспользуйтесь словами «представляю». Если вы сомневаетесь по поводу того, что это, или если это кажется смесью того и другого, используйте первоначальное слово «сознаю». Например, в первоначальном эксперименте вы могли сказать: "Сейчас я сознаю, что немного утомил Джона". В новом варианте вы можете сказать: "Я замечаю, что Джон зевает и смотрит вниз. Я представляю, что я его, наверное, утомил".

Практикуйтесь в этом, пока не станете сравнительно легко и быстро отличать, действительно ли вы замечаете что-то, или воображаете, то есть представляете его. В этом могут быть свои тонкости. Если человек, который только что сидел с вами в комнате, встает и направляется к двери в кухню, а через 30 секунд вы говорите: "Сейчас я сознаю, что Джон пошел на кухню", — то это, скорее всего не сознавание, а память, и слова "представляю себе" были бы более точными, потому что в этот момент он уже на кухне, а не идет на кухню. То, что он идет, существует только в вашем воображении.

Продолжайте наблюдать в жизни реальный опыт и концептуализацию в себе и других. Когда различение станет более ясным, обратите внимание на то, как это различие действует на ваше ощущение в жизни — то есть на ощущение себя живым — и на ваше общение с другими. Различите, когда вы имеете дело преимущественно с представлениями, а когда — с прямым опытом.

Есть несколько признаков отвлечения от чистых переживаний. Один из них — это любого рода обобщения. Как только люди начинают говорить о том, что они обычно переживают "часто, когда…", мы знаем, что они не имеют в виду конкретного опыта, а говорят о понятиях или обобщениях, и в этой ситуации может произойти лишь немногое. Это будет так, пока они остаются на этом уровне. Решающим является то, перейдут ли они к тому, что актуально происходит, то есть к актуальному опыту определенной ситуации, или нет.

Любое обращение ко времени — другой показатель возможного уклонения от полного переживания. Например, обращение к будущему событию почти неизбежно означает, что говорящий не перейдет к конкретности. Можно быть очень конкретным относительно прошлого события, но это лучше всего происходит, когда мы просим человека оживить это прошлое событие, говоря о нем в настоящем, а не оставляя его в прошлом посредством использования прошедшего времени.

Переживание может быть осуществлено только сейчас, в то время как представления растянуты во времени. Так что если человек хочет быть открытым, хотя бы в возможности переживания, он должен быть в настоящем. Говоря о прошлом событии, он должен воспроизводить его так, как будто оно происходит сейчас.

Еще более тонкий показатель — это все, что указывает на сравнение опыта говорящего с чьим-нибудь чужим. В момент сравнения внимание человека не может быть полностью сосредоточено на его опыте. Некоторая часть внимания уделяется тому, с чем опыт сравнивается, а еще часть — самому сравнению. Если человек говорит: "Я все еще сознаю…", — мы знаем, что имеем дело со смесью манипулирования представлениями и опыта. Чтобы сказать "все еще", человек должен сравнивать то, что он делает сейчас, с чем-то, что было раньше или с чем-то ожидаемым. Сравнение и ожидание — это проявление концептуализации.

Нет ничего плохого в сравнении. Это означает лишь, что мы до некоторой степени отстранились от опыта, который в настоящее время является материалом для сравнения. Мы интерпретируем опыт или часть его, как объект отдельный от нас, который можно сравнить с другим объектом, также отделенным от нас. Если в момент сравнения мы полностью ощущаем сравнение — мы переживаем его. Но если, например, мы сравниваем степень волнения, которое переживаем сейчас, с тем волнением, которое присутствует обычно, — мы не переживаем волнение полностью. Нам остается пережить только акт сравнения.

В качестве практического теста меры переживания и меры концептуализации в отчете о сознавании многие гештальтисты используют возможность локализовать нечто в теле. Если человек говорит: "Я чувствую себя сердитым", — гештальтист может сказать: "Где вы переживаете это чувство?" Если человек не может найти места для этого ощущения в своем теле, то он, скорее всего, имеет дело с представлением. Человек не сердит в настоящий момент, а имеет лишь смутное воспоминание о том, как он обычно сердится. Если человек может найти локализацию ощущения в теле, то гештальтист может работать с темой, предлагая пациенту сфокусироваться и все более точно и ясно распознавать, что именно переживается.

У каждого человека есть много степеней злости и сердитости, а также смеси рассерженности с чем-то еще. В данный момент гештальтист интересуется именно конкретной смесью, а не гневом вообще. Основной гештальтистский принцип состоит в том, что корень знания и понимания значения любого опыта состоит в переживании его, а не в отстранении и задавании вопросов «почему» и поисках причины и следствия.

Когда я задаюсь вопросом, почему же у меня болит голова или почему я так зол на кого-то — я отхожу от опыта. Опыт стал этим воспоминанием, чем-то, что уже произошло. Я нахожусь где-то в другом месте, рассматривая связи состояния с остальным миром. Опыт заморожен и неизменяем. Это воспоминание или представление о том, что когда-то было опытом. В этой позиции нет ничего нового и ничто не может из нее возникнуть. Я фиксирован в мире объективного опыта. Использование местоимения «это» в обозначении ситуации — также указатель, что говорящий отдален от полного переживания и находится на уровне представления.

Путь к знанию заключается в том, чтобы оставаться с опытом. Если у меня болит голова, я просто локализую и переживаю боль так полно, как только возможно. Если я сердит, то остаюсь в переживании своей рассерженности, фокусируясь на том, на ком фокусируется мой гнев.

Из этого опыта, если я остаюсь с ним, возникает мера значения, которая необходима в данной ситуации и вся необходимая дальнейшая информация. Если я сердит и не знаю почему, я просто остаюсь с опытом и углубляю его, двигаясь к нему все больше и больше, уходя все дальше и дальше от концептуализации. В результате внезапно может появиться образ того, на кого я сердит. Если я уже знаю, на кого я сердит, но не знаю повода и продолжаю фокусировать мой гнев, то рано или поздно повод проявится. Все, что мне нужно знать, будет внезапно проявлено при углублении опыта.

При этом процесс выявления ощущения и повода, вызвавшего его, вызывает увеличение жизненности. В этом процессе я, по крайней мере, нахожусь так близко к своему опыту, как это возможно. Действует именно это нахождение рядом, а не вопрос «почему». Я не хочу сказать, что в концептуальном мышлении есть что-то неправильное. Значительная часть общения, в особенности научного, нуждается в нем. Когда цель состоит в том, чтобы сравнивать, классифицировать, понимать в научном смысле слова, естественно пользоваться понятиями. Когда же цель в радости, полном знании и контакте, целесообразно обращаться к полному опыту. Говоря словами Мартина Бубера, понятие — словарь отношений Я—ОНО. Опыт же — словарь отношений Я—ТЫ, будь то с объектами или с людьми. Этот принцип настолько прост, что трудно представить себе, что это — основа всей гештальт-терапии. Все дальнейшее может рассматриваться как расширение этой основной темы.

Эксперимент 5

Оглядитесь в комнате, в которой вы сейчас находитесь и выберите какой-нибудь объект. Лучше, если объект выберет вас, то есть что-то бросится вам в глаза. Начинайте описывать этот объект с одним изменением. Все время говорите о нем, как о себе. Если вы выбрали книжный шкаф, говорите: "Я — книжный шкаф, Я стою у стены". Поместите на некоторое время свой центр сознавания в этот объект. Вы — этот объект, переживающий и воспринимающий вселенную из такой позиции.

Когда вы почувствуете, что иссякли, что сказали все, что можно было сказать, постарайтесь заново войти в объект и сказать еще две-три фразы. Теперь проговорите несколько предложений, начиная их словами: "Я, конечно, не…". Проделайте это, оставаясь в позиции выбранного объекта.

Часто оказывается, что некоторые из фраз, которые произносятся вами, содержат в себе импульс чувства или производят на вас какое-то действие. Выберите две-три такие фразы, вернитесь к объекту и проследите эти темы чуть глубже. Например, если в качестве книжного шкафа говорить, что стоите прислонившись к стене, вернитесь в ощущение опоры на стену и проследите за ним, оставаясь книжным шкафом, и оставайтесь в нем настолько долго, насколько вам это удастся. Часто некоторые из таких фраз или тем, в которые вы входите, оказываются спонтанно связаны с вашей жизнью. Если нет — тоже хорошо.

В качестве еще одного варианта вернитесь опять в свой объект и позвольте себе сделать одно изменение любого рода. Представьте себе, что изменение может быть сделано в вас, как в объекте, и почувствуйте, что с этим для вас связано. Если проделывая этот эксперимент, вы почувствуете тенденцию использовать слово «Это» вместо «Я», отметьте эту тенденцию. Такой способ говорения отдаляет вас от эксперимента и уменьшает вероятность того, что из него выйдет что-нибудь интересное.

Попробуйте проделывать этот эксперимент несколько раз в течение следующих дней, как только какой-нибудь объект обращает на себя ваше внимание. Исследуйте, что он имеет вам сказать — точнее, что вы имеете себе сказать через него.

Процесс, в который вы вовлекаетесь в этом эксперименте, называется проекцией или идентификацией. В каждый момент вашей жизни есть возможность для этого эксперимента. Каждый беглый взгляд на объект, если его развернуть, может привести к вещам, какие выявляются в этом эксперименте.

У опыта есть тенденция изменяться, как только я вхожу в него. Только понятие может длиться неопределенно долго. Опыт всегда подвижен, текуч. Как только я реально переживаю опыт, нечто происходит и опыт меняется. Часто, если я нахожусь в состоянии защиты или малейшей тревоги, ближайший фокус сознавания переносит опыт скачком в какую-то совершенно иную область. Например, если я сфокусировался на каком-то человеке, внезапно центром сознавания становится какая-то часть моего тела. Или, может быть, я разговариваю с человеком и внезапно в какой-то части моего тела появляется напряжение, или мой взгляд привлекает какой-то объект в комнате, так что впору делать основное упражнение на сознавание.

Следующий принцип Гештальта, который из этого вытекает, — всегда оставаться с доминирующим фокусом сознавания. В классическом представлении об образовании фигуры-фона мы остаемся с образующейся фигурой. В вербальных формах взаимодействия есть искушение оставаться с мнимым содержанием, с тем, что, как мы говорим, является предметом разговора с нашими понятиями и словами. Фактически, пока мы проговариваем слова, центр нашего сознавания блуждает вокруг, иногда соединяясь со словами, иногда перескакивая на тело или на восприятие чего-то еще во внешнем мире.

Одна из самых сильных сторон Гештальт-терапии состоит в готовности и способности гештальтиста следовать за фокусом энергии, куда бы он ни двигался, не будучи пойманным словами. Для невнимательного наблюдателя работы с пациентом может показаться, что терапевт не обращает внимания на слова, перебивает, меняет тему. Однако, к концу работы, если она успешна, человек испытывает значительное чувство облегчения и интеграции. Он обнаруживает, что он все время был в фокусе внимания терапевта. Придерживаясь ведущего сознавания, я, фактически, прислушиваюсь к организму в целом, а не только к той части его, которая произносит слова.

Очень часто, когда фокус сознавания сдвигается, он движется между импульсом продолжения работы над тем, с чего человек начал, и сопротивлением этому. Как раз здесь подвижность и гибкость терапевта особенно полезна. Если, например, человек работает со сном и внезапно как бы отходит, смотрит в сторону и голос его бледнеет, возможно, что происходящее это внезапная вспышка тревожности или сопротивления.

Нежелание продолжать возникает в этот момент как доминирующая фигура. Проход через это нежелание возможен, но почти наверняка после этого у человека будет меньше свободной энергии. Гештальтист пойдет сразу же вместе с сопротивлением, позволит ему превратиться в сознательное, принимаемое сознанием, обратит внимание на жест ухода и взгляд в сторону. Человек проживает более явно и полнее сознает то, что он делает. Если сопротивление очень сильно, человек может действительно захотеть остановиться в этой точке, что совершенно «окей». Если у него нет больше свободной энергии, то он прекращает процесс вместо того, чтобы продолжать то, против чего протестует весь организм. Более вероятно, что когда человек полностью переживет сопротивление, его энергия иссякнет, и он сможет вернуться к первоначальной теме с большей способностью фокусироваться и продвигаться.

Очень часто смена фокуса сознавания происходит в противоположностях. То есть, пережив полностью некоторый аспект происходящего, человек скорее перейдет к противоположному, чем к чему-то, не имеющему отношения к пережитому. Большая часть незавершенных дел, которые люди несут с собой, существуют в виде полярностей. Эти полярности существуют одновременно, продолжая внутренний спор. Часто эти споры ведутся обвиняющим критическим голосом долженствования — я должен, обязан, который Фриц Перлз назвал "собакой сверху" и протестующим голосом лени — я не могу, не хочу, который он назвал "собакой снизу".

Эксперимент 6

Повторите несколько раз вариант первого эксперимента ориентированного на обращение. Представьте себе или притворитесь, что дела обстоят не так, как они обстоят, а наоборот. Сделайте (что бы это ни значило для вас) так, чтобы ваше чувство в определенной ситуации стало бы полностью противоположным. Побудьте с этим достаточно долго, чтобы посмотреть, что из этого получится.

Большинство конфликтов появляется в форме поляризованных позиций типа "я должен выполнять домашнее задание" и "мне этого не хочется". Гештальт-подход состоит в том, чтобы продвигаться от одного к другому, переживая ощущения каждой стороны так полно, как это возможно. Это делается вместо того, чтобы сидеть в напряженном, неудобном и смешном амбивалентном положении. Переход на каждую из сторон и полное переживание каждой стороны часто дает возможность осуществить новый синтез, который с большим удобством включает большую часть вас.

Есть еще один принцип Гештальта, который следует из вышесказанного. Если действительно пребывание с опытом — лучший способ использовать его наиболее плодотворно и пережить его наиболее полно, то почему бы не попробовать использовать в качестве целенаправленного приема преувеличение для ускорения процесса полного переживания. Разумеется, первые попытки преувеличения состояния могут быть искусственными, но часто они довольно быстро переходят в подлинный опыт.

Если человек жалуется на головную боль, то мы знаем, что он каким-то образом создает эту головную боль, но не знаем, каким именно. Мы просим человека увеличить ее, то есть сесть так, как для этого нужно, или думать о том, о чем нужно думать, или смотреть туда, куда для этого нужно. В общем, делать то, что пациент найдет нужным делать, чтобы усилить боль. Вместо того, чтобы пассивно наблюдать и ждать действий пациента, мы вмешиваемся и пробуем сделать боль сильнее. Часто человек может сделать это довольно быстро. Когда он демонстрирует способность изменять боль в одном направлении, он обычно спонтанно находит способность двигать ее и в другом, то есть заставить ее исчезнуть в большей или меньшей степени. Если человек говорит о некотором раздражении, мы предлагаем ему претвориться серьезно раздраженным и раздосадованным. Если потенциал существует — он проявится.

Далее. Большинство конфликтов или напряжений существует через полярности, и человек в данный момент проявляет одну из сторон. Произвольное обращение часто вводит полярность в непосредственное сознавание. Если человек говорит о том, что кто-то сводит его с ума, то можно быть почти уверенным, что существует довольно сильное притяжение к тому человеку, иначе гнев не был бы столь сильным. Человек не будет терять время на злость в отношении людей совершенно для него не важных. То есть помимо состояния гнева определенно существует какое-то позитивное чувство. Хорошим приемом может быть притворство на одну-две минуты, что эти позитивные чувства существуют и высказать одно-два предложения с позиции этих чувств.

Приемы преувеличения и обращения вместе называются "тяни-толкаем".Это основные приемы гештальт-подхода. Их действенность легко понять благодаря воспоминанию о способе сдвигания застрявшего автомобиля. Вы не тянете его в одну сторону, а скорее раскачиваете вперед и назад. Последний сильный толчок вперед может оказаться самым решающим. Человек, завязший в конфликте, или в двойственных чувствах, часто с помощью тяни-толкая может быть перемещен на новое место.

В этой главе мы уже намекали на гештальтистскую теорию изменения. Настало время выразить ее более четко. С точки зрения Гештальта все, что необходимо для изменения, это просто ситуация, в которой человек переживает то, что есть в наличии. В момент полного переживания изменение происходит мгновенно, спонтанно и неизбежно. Как только я осознаю процесс, который просится войти в сознание, ситуация проясняется и я перехожу к тому, что стоит на очереди. Это может быть не тем, что я предполагаю, и что я хотел бы изменить. Это движение всегда происходит в направлении большего равновесия и всегда сопровождается освобождением некоторого количества энергии, ощущением легкости, что бы не происходило.

Если человек старается измениться в течение некоторого времени, то основным препятствием к изменению может стать как раз это самое старание. Оно удерживает человека от возможности переживать основное событие.

Если я боюсь пережить свое одиночество, то я буду делать все для того, чтобы избежать его. Я буду встречаться с людьми, курить с ними, пить кофе, заведу ряд ничего для меня не значащих сексуальных знакомств, и так далее. Но парадоксальным для меня образом эти самые действия, которые я использовал для защиты от одиночества, более всего поддерживают ситуацию неизменной. Они создают мне условия, при которых я избегаю опыта, хотя только в полном переживании одиночества есть шанс, что оно пройдет и даст мне свободу пережить что-нибудь еще. И тогда возникает следующий парадокс. Как только я действительно начинаю переживать этот пугающий процесс, так он растворяется, становясь чем-то иным, нежели то, чего я ожидал и чего боялся. Иным, чем ранее представление о нем, то представление, которое я составил и носил с собой так долго.

По-другому это можно представить так, что мое поведение всегда определяется тем, что я отказываюсь пережить в реальности. Отсюда понятно, почему гештальт-терапию называют парадоксальной методикой изменения. Мы просим людей, которые приходят, чтобы измениться, сделать труднейшую вещь в мире. Сделать то, что они больше всего не хотят делать — отказаться от представлений об изменении и просто переживать то, что есть. Люди избегают опыта, притворяются, что его нет, делают что-то еще и остаются теми же самыми, если только не более сложными. Это происходит до тех пор, пока они не сделают этого простого и трудного шага: переживать то, чего они избегали.

Нужно сделать еще одно дополнение, чтобы это утверждение могло быть полным. Часто может показаться, что человек переживает нечто полностью, но все же остается привязанным к этому, привязанным к попыткам избегать этого в дальнейшем. Он не обнаруживает облегчения или исчезновения неприятных симптомов.

Важным моментом является параллельное сознавание наряду с переживанием также своего выбора. Того, что я сам выбрал и создал это переживание, а не являюсь его жертвой. Если переживание одиночества сопровождается чувством, что на это одиночество меня обрекли мои родители, или кто-то меня оставил и этим сделал меня одиноким, — я еще не полностью переживаю происходящее. Необходимо в дополнение к этому мое сознавание того, что в каждой точке моей жизни я по собственной воле участвую в ситуации, создающей опыт, которого я пытаюсь избежать.

Гештальт-терапию часто отождествляют с формами психотерапии, требующими драматических телесных действий и выражений в качестве необходимых элементов процедуры. Действительно в нашей культуре стремление к минимуму выражения создает серьезную проблему. Старание жить одним интеллектом вместо полной жизни всего организма, — может быть это основная проблема большинства людей.

Тотальное выражение того, что происходит, — естественный путь к полному переживанию. Многие приемы гештальт-терапии используют процесс перевода словесных заявлений в телесные действия. Например, если муж и жена говорят о трудности быть близкими, терапевт может предложить им встать и попробовать, как близко они могут находиться друг к другу, и как они себя чувствуют на различных физических расстояниях друг от друга. Если человек в группе жалуется на комплекс неполноценности, терапевт может попросить его оглядеться и указать двух-трех человек, по отношению к которым он чувствует себя особенно неполноценно. Такие процедуры делают более конкретным и реальным то, что происходит. Они действительно способствуют более полному переживанию, чем это возможно при простых разговорах о чувствах.

Однако часто проблемой является смешивание драматического выражения с полным переживанием. Это необязательно одно и то же. Драматическое избивание подушек не гарантирует, что люди полно переживают то, что выражают. Переживание может быть тихим и все же очень значимым. А большая доля драматизма может быть проявлена и без ясно сознаваемого переживания.

Часто, когда пациент достигает точки противостояния опыту, которого он более всего боится и которого он обычно эффективно избегал, в случае, когда все привычные средства избегания уже не работают, он готов скорее покинуть ситуацию, чем встретиться с основой собственного страха. Перлз называл эти моменты тупиками. Они могут встречаться много раз в слабой форме, хотя в некоторых случаях происходят с большой интенсивностью. Это всегда одно и тоже. Человек приближается к опыту, подходит очень близко, а затем отказывается идти дальше. Поскольку для человека почти невыносимо принять, что он избегает проработки центральной проблемы, он отрицает свое избегание или, более вероятно, находит оправдание вовне. Что-то не так в группе, что-то не так в ведущем, и поэтому он не может идти дальше и оказывается в тупике.

Иногда присутствие лидера или группы, или просто некоторое давление может помочь человеку собрать силы и миновать тупик. Необходимо признать полно и ответственно свое избегание в этой точке, а не отрицать его. Это создаст для человека лучшие условия, чтобы справиться с тупиком в следующий раз, когда он снова встретится. Однако противостоять тупику так же нормально, как и не противостоять. Это так, коль скоро выбор осуществлен с полным осознанием своей ответственности. Делать же выбор в любую из этих сторон, думая, что меня вынудили обстоятельства, группа или ведущий — менее нормально и менее здорово.

Уже упоминалось представление об ответственности и было бы целесообразным поговорить об этом подробно. Быть ответственным означает просто признать действия своими собственными. Я сделал это и меня не принуждали ни обстоятельства, ни мое бессознательное, ни судьба, ни социальное давление, ни говоря уже о начальнике, жене и детях. Такого рода давление, разумеется, влияет на мое поведение, но я сам взвешиваю и выбираю, каким влияниям придать большее значение. В противном случае я выбираю не взвешивать и не выбирать, то есть выбираю не видеть, что у меня есть выбор.

Есть две распространенные ошибки в понимании ответственности. Одна состоит в смешивании ответственности и вины. Чтобы найти вину, нужно добавить моральную позицию к ситуации, которая сама по себе таковой не содержит. Важный шаг заключается в том, чтобы помочь людям принимать ответственность или просто увидеть, что они ответственны. Это происходит тогда, когда человек освобождается от предположения, что ответственность подразумевает вину.

Если я хорошо прицелился из винтовки, нажал курок и убил человека, я, вне всякого сомнения, ответственен за его смерть. Является ли это виной — зависит от того, кто он и кто я. Если я — полицейский, а он — убийца-маньяк, то я буду героем. Если я — убийца, а он — одна из моих жертв, то я виновен.

Другая ошибка заключена в соединении ответственности с долгом или обязанностью. По приведенному выше определению ответственность — это признание действия в качестве своего собственного. Дело в том, что можно исполнять долг и более и менее ответственно. Есть и солдат, который защищается утверждением, что действовал по приказу, и бюрократ, который говорит, что ему все это не нравится, но такова политика, и он ничего не может поделать. Они выполняют свой долг с разной степенью ответственности, точнее, с разной степенью безответственности.

Первый уровень ответственности, который прорабатывается в обучении гештальту, — это фундаментальный уровень использования своих чувств и своего ума. Если при обучении гештальту человек утверждает, что не слышал того, что я сказал, я вместо того, чтобы повторить прошу его сказать то, что он слышал. Приблизительно в 80 процентах случаев память точна. Он может точно повторить то, что я сказал. Обычно, когда он это делает, он может прийти в соприкосновение с природой своих возражений против того, чтобы слышать. Может быть ему не хочется этого слышать, или он хотел бы, чтобы я этого не говорил, или ему нужно время, чтобы сформулировать более точный ответ.

Точно так же, если человек утверждает, что он не понимает чего-то из того, что я сказал, мне кажется бесполезным повторять или пытаться выразить это другими словами. Человек все равно понял что-то. То, что он услышал или понял, является ключом к причине того, что он не слышит или не понимает полностью. В таких случаях я спрашиваю, что он понял из сказанного. Если человек утверждает, что он совершенно озадачен и не знает ничего о том, что произошло, я прошу его вернуться к последнему этапу нашего взаимодействия, который кажется ему ясным, и начать оттуда, точно выясняя, где началось непонимание. Кроме этого я ничего не делаю. Эту процедуру нужно применять очень мягко. Тогда она может сделать человека более ответственным за свое участие.

Эксперимент 7

Выпишите на листе список того, что, как вы полагаете, должны делать в своей жизни, но особого желания к тому не испытываете. Затем переведите каждую запись в следующую форму: "Если я не сделаю (название действия, которое я должен сделать), то…" — и укажите последствия, которые вам предстоит пережить, если вы не сделаете того, что должны.

Далее постройте предложение типа: "Лучше я сделаю (действие), чем испытаю (последствия невыполнения)". Если последнее предложение верно, как это и должно было бы быть в большинстве случаев, рассмотрите вопрос о том, почему вы сознаете это как «долженствование» вместо того, чтобы признать, что учитывая данную альтернативу вы просто хотите делать это. Что дает вам ощущение этого действия как «должного»? Или на самом деле вы не верите, что последствия вашего неделания действительно будут иметь место?

Вы можете использовать эту модель для обнаружения того, что выражаясь логически, все в вашей жизни вы переживаете, как "я должен". На самом деле, если предположить, что мир такой, какой он есть, а это на самом деле так, эта позиция дело выбора.

Второй путь, с помощью которого можно проработать ответственность при обучении гештальту — это использование языка. Утверждения людей, что они должны или не могут чего-либо делать, почти никогда не принимаются. Вместо этого им предлагают увидеть точки выбора, которые существуют в этих ситуациях. Это делается до тех пор, пока человек не увидит, что если принять мир таким, каким он его видит, то он сможет делать то, что он хочет делать, платя при этом минимальную цену. Однако люди извлекают некоторую вторичную, глубинную или бессознательную выгоду из того, что они не принимают в свою ответственность, используя фразу "Я должен".

Существует такой прием, как создание фраз типа "Мне в голову пришла мысль" или "У меня возникают сомнения". Например, можно предложить начать предложение со слова «Я» с добавлением глаголов, например: "Я выражаю сомнение относительно того, о чем я думаю". Цель состоит в том, чтобы подчеркнуть, что это не внешние процессы, а то, что происходит внутри человека то, что он сам делает. Точно также в гештальт-практике люди сами отвечают за то, что они помнят или предпочитают вычеркивать из памяти, за то, что они воспринимают в окружающем их мире. В каждый конкретный момент существует бесконечное множество вещей, которые можно воспринимать; и то, что мы воспринимаем, определяется нашим выбором в данный момент. Если я начинаю скучать и не хочу этого признавать, то оглядываясь вокруг, я наверняка отыщу одно-другое скучающее лицо вместо лиц заинтересованных или радостных, или сердитых.

Эксперимент 8

Во время нескольких следующих разговоров отметьте, каково ваше намерение при разговоре. Отметьте, если намерение отлично от содержания, которое вы высказываете, посмотрите, не определяет ли, не направляет ли намерение содержание разговора в каких-либо отношениях. Заметьте, что ваше отношение и намерение может быть различным при рассказывании одной и той же истории: вы можете рассказывать какой-либо инцидент человеку А с намерением произвести на него впечатление, человеку Б — с желанием поделиться с ним тем, как плохо обстоят дела в мире, а человеку С — просто, чтобы рассказать, что произошло.

Лишь после многих лет я начал понимать, сколь радикальной сменой жизненной позиции является гештальтистская точка зрения. Западная цивилизация помещает интеллект и когнитивное понимание на первое место в жизни (декартово "мыслю, значит существую", сократово "нерассматриваемую жизнь не стоит проживать"). Этот акцент привел к огромным преимуществам, но и к огромным потерям, одна из них, как мне представляется, — уменьшение ощущения живого, полного участия жизни. С точки зрения Гештальта центр жизни не в интеллектуальном понимании, а в переживании выбора и действия ("Выбираю, следовательно, существую, — непроживаемая жизнь не стоит рассмотрения").

Одно из мест, где различие перспектив можно увидеть очень ясно, это оправдания и объяснения, которые мы даем нашему поведению. Допустим, я опоздал на встречу, и моя подруга, несколько раздраженная, спрашивает, в чем дело. Я говорю ей, что у меня была неполадка с машиной. Она частично смягчается, хотя и не полностью, и жизнь продолжается, может быть на одну тень темнее, чем раньше. Однако, вы знаете и я знаю, и, к сожалению, она знает тоже, что если бы у меня было назначено свидание с девушкой моей мечты, которого я ждал неделями и не мог дождаться, я бы не опоздал. Может быть, я заметил бы заранее симптомы неполадки с машиной, и проверил бы ее, может быть, взял машину у приятеля, скорее всего, так или иначе, я бы слонялся у назначенного места много раньше назначенного времени. Поскольку же это было «заурядное» свидание, я сидел за чашкой кофе с приятелем до последней минуты, так, что было поздно предпринимать что бы то ни было, когда неполадка с машиной задержала меня (возможность попросить машину у приятеля просто не пришла мне в голову). Причиной того, что я опоздал на свидание было то, что я ценил какие-то другие дела больше, чем вопрос о том, успею ли я вовремя на это свидание. Мое намерение успеть вовремя было в моей ценностной системе не так высоко, как какие-то другие дела.

Одна точка зрения объясняет нечто посредством механизма — того, как закручен, так сказать, мир. Дорожные происшествия, водопроводные неполадки и прочее — это механизмы. Дорожное происшествие может заставить меня опоздать, неурядицы в семье в детстве, и подростки, курящие марихуану в подъезде, могут сделать меня наркоманом. Другая точка зрения объясняет нечто посредством намерения, моей собственной активной воли, которая опирается на механизмы и использует их, чтобы получить то, чего я хочу. Мое намерение опоздать состояло в согласии не применять усилия к тому, чтобы успеть вовремя.

Может показаться, что это не только не научный, но даже антинаучный взгляд на мир. Цель науки — увеличить предсказуемость и управляемость изучаемых феноменов. Если же человек всерьез принимает гештальтистскую точку зрения, он становится менее предсказуемым и менее управляемым.

Традиционное заключение должно содержать напоминание немногих основных представлений, изложенных в этой главе. Если вы ждете этого, я искренне надеюсь, что вам трудно будет найти эти основные понятия. Я скорее предпочел бы, чтобы вы просмотрели эту главу весьма бегло. Последние ее фразы будут скорее личными соображениями по поводу Гештальта как социальной силы, чем заключением.

Гештальтистской точкой зрения много пользовались и много злоупотребляли. Многие ее приемы применяются традиционными терапевтами или приспосабливаются для создания драматических эффектов инсайта, при этом забывают, что в Гештальте для изменения не так важно «знать», почему я делаю нечто, сколько пережить в опыте, что я сам выбираю это.

Гештальт трудно представить себе респектабельной дисциплиной. Ее цель состоит в том, чтобы видеть активного, переживающего, выбирающего субъективного человека в центре его собственной вселенной, откуда Фрейд и бихевиористы долго старались его изгнать. Гештальт подчеркивает свободу и эксперимент, что нервирует бюрократов в медицине. Как движение Гештальт исчезает, как только появляется, т. е. он оказывает глубокое влияние на многих, кто начинает пользоваться им в собственных целях, забывая, что «это». Субстанция его сохраняется посредством передачи, форма же теряется и изменяется. Если Гештальт когда-нибудь будет принят в существующие структуры — можете не сомневаться, что он сильно изменился по существу, тогда нам понадобится нечто другое для той роли, которую выполняет сейчас Гештальт.

Глава 5 РАСШИРЕНИЕ СОЗНАВАНИЯ

В этой главе мы рассмотрим упражнение и принципы более сложного и тонкого изучения сознавания, чем мы это делали ранее. Первые два упражнения в некотором смысле противоположны друг другу по своей внутренней идее. Они кажутся похожими на два различных подхода в психологическом исследовании развития человека. Поскольку для человека, по-видимому, невозможно все время сознавать происходящее, то крайними возможностями является полное сознавание в короткий период времени или сознавание некоторой темы в течение определенного продолжительного времени.

Моментальные снимки

Подход, который можно было бы назвать поперечным сечением, был описан П.Д. Успенским в книге "В поисках чудесного". Он называет этот подход моментальными снимками. Задание состоит в том, что человек должен исследовать все, что существует в его сознании в конкретный момент времени. Ценность этого процесса заключается в том, чтобы увидеть, что именно существует и как это взаимодействует в данный момент времени.

Сделав ряд таких моментальных фотографий и рассматривая их вместе, человек может увидеть, какие события чаще всего с ним происходят и какие феномены имеют тенденцию происходить одновременно. Очевидно, что человек не может сам выбрать момент для выполнения этого упражнения без прогнозирования результата. Выбирать наугад — это означает выбирать в соответствии с неизвестным критерием. Успенский описывает то, как учитель может использовать этот метод для своих учеников. Поскольку рядом со мной не оказалось учителя, я стал искать источник случайных сигналов из вне. В конце концов я воспользовался автоматическим устройством, которое укрепил на поясе. Когда раздавался сигнал, я замирал и даже задерживал дыхание на несколько мгновений. Я тщательно просматривал свое тело, замечая точки напряжения. Я проходил по своему полю восприятия, отмечая звуки, запахи и цвета. Кроме того, я отмечал настроения, мысли, внутренние диалоги и присутствующие образы. Наиболее важное я сразу же записывал в записную книжку и вновь включал устройство, начинавшее отсчет неизвестного промежутка времени. После этого я продолжал заниматься своим делом.

Выполнение этого упражнения на людях было очень неудобным. Получалось, что я больше объясняю окружающим, что я делаю, чем на самом деле делаю это. Когда у меня появилась возможность одиночной пешеходной прогулки в Северной Калифорнии, я взял с собой это приспособление. Поскольку я был один, все мои мысли по поводу окружающих отпали. Я установил сигнальное устройство на частоту примерно одного сигнала в пятнадцать-двадцать минут. Когда появлялся сигнал, я замирал и просматривал телесное напряжение, настроение и содержание сознания. Мне удавалось заметить свои состояния, возникшие в результате моих размышлений.

Я выяснил много интересного для себя. Наиболее ярким оказалось то, что более половины из пятидесяти-шестидесяти осмотров, которые я совершил за эти два дня, я по-прежнему объяснял что-то кому-то в своей голове! Я был в глуши на много миль от тех, кто меня знал, и у меня было десять свободных дней впереди. Никто не интересовался ни мной, ни моими делами и мне незачем было объясняться. И все же постоянным содержанием моего сознания были объяснения, что я пошел по этой тропинке потому, что…, я остановился так как…, я думаю, что надо написать господину X потому, что…. Это было почти навязчивой идеей, но я не мог остановиться.

Это было во многих отношениях беспокойное упражнение. С одной стороны постоянные «объяснялки» уронили мое достоинство в собственных глазах. С другой стороны я испытал шок, пережив нервное, дрожащее, испуганное и не поддающееся управлению качество моего повседневного импульса к сознаванию случайных фантазий, переживания незавершенных дел и страха будущего. Индийская сказка описывает ум как запертую в клетке сумасшедшую и пьяную обезьяну, которая судорожно дергается, как от укуса осы. Пока я не проделал это упражнение, я полагал, что эта сказка относится к обыкновенным людям, а уж никак не ко мне!

Отслеживание

После этого путешествия я решил исследовать феномен постоянного объяснения более подробно, используя метод постоянного наблюдения. Коль скоро феномен обозначен, то можно проследить его появление, записывая в тетрадь содержание объяснений, обстоятельства и кажущуюся цель этих объяснений.

Я обнаружил, что мне трудно заставить себя делать это весь день подряд, поэтому я установил двух или четырехчасовые вахты, в течение которых я наблюдал и записывал различные объяснения во всех формах и проявлениях — как внутренних, так и внешних. В качестве варианта на некоторые из этих вахт я накладывал запрет объяснений. Это было сделано исключительно в качестве эксперимента, а не с целью остановить объяснение. Попытка остановки объяснений использовалась как источник материала для наблюдения. Этот момент иногда неверно понимают в гештальте, используя произвольно создаваемые изменения не как способ получить материал для наблюдения, а воспринимая изменение, как таковое.

Теперь, если во время моих экспериментов кто-то простодушно спрашивал меня, почему я это делаю, я, в качестве упражнения, отвечал: "Потому что я так решил", — и кроме этого, не давал никому никаких объяснений. Это оказалось неимоверно трудным. Иногда я не сдерживался и срывался в убежище мета объяснения того, что я не даю объяснений. Многие люди, которым я предлагал это упражнение, также рассказывали о значительной трудности запретить себе объяснения. Они говорили о таких реакциях, как сильный страх и мгновенная дезориентация, если они настаивали на остановке объяснений, которые они чувствовали себя вынужденными делать. У меня создалось впечатление, что для некоторых людей жизнь связана с потоком объяснений и их психологическое благополучие зависит от постоянного подтверждения этих объяснений.

Одним из последствий этих наблюдений для меня стало некоторое уменьшение бесконечного потока объяснений и принятие того, что некоторая часть его бесследно исчезает. Другим последствием была сверхчувствительность к процессу объяснения в других людях и восприятие того, какое чудовищное количество энергии связывается в них этим процессом. Я выделил целую шкалу подобного рода реакций. Если я отмечал объяснение, то я получал защиту, а если я отмечал защиту, то наталкивался на активное оправдание. Соединив эти понятия, я назвал этот класс внутреннего поведения «ОБЩИВДАНИЕ», то есть ОБъяснение — заЩИта — опраВДАНИЕ.

Круг сознавания

Если бы двери восприятия были открыты,

все явилось бы человеку таким,

каким оно есть — бесконечным.

Но человек закрылся так, что видит все

через узкие створки своей раковины.

У. Блейк

Пользуясь несколько рискованной аналогией, можно сказать, что моментальные фотографии предыдущего эксперимента выглядят так, как будто они сняты дешевой карманной фотокамерой. Моментальная фотография, взятая в момент обычного повседневного сознавания, ясно выделяет одну-две черты и оставляет еще несколько на периферии. Остальное исчезает в нерезкости и нужно всматриваться или вслушиваться, чтобы различить, что там происходит.

Однако каждый человек знает моменты своей жизни, когда ограниченность сознания очень незначительна. Это прекрасные моменты особенно глубокого опыта, который живо сохраняется в памяти даже спустя много лет. Маслоу указывает на эти моменты, называя их пиком переживания. В отличие от повседневного сознавания эти моменты обладают богатством и широтой сознаваемого. Я знаю описания моментов, в которых живо соединились телесные ощущения разного рода, яркое восприятие звука и цвета, богатая гамма чувств, смены настроений и мироощущений, многие уровни мышления и т. д.

Сопоставляя преобладающие обычные моменты сознавания с немногими полными, мы приходим к интересному вопросу: являются ли обычные тусклые моменты нормой, а моменты яркого богатого восприятия — исключением? Может быть моменты тусклого восприятия являются просто обрезками полного восприятия? Другими словами, является ли полное восприятие экстраординарным, а тусклое восприятие — ординарным на самом деле? Может быть, особые моменты не содержат больше, чем обычные, а просто мы замечаем в них больше? Может быть, возможность пика переживаний всегда присутствует, но мы глухи к ней, а моменты их возникновения тогда похожи на срывание завесы или чистоту зеркала восприятия.

Если так, то, вероятно, существует возможность вернуть, раскрыть теряемые и пропускаемые области и не просто вернуть, а возвращать систематически. Вернуть себе наибольшую полноту переживания, возможную в каждый момент времени. Вот два пути, по которым я пытался реализовать эту идею.

Первый я назвал кругом сознавания. Это делается в группе в форме медитации под руководством. В ней участники молча фокусируются на своих реакциях по предложению ведущего, даваемого сразу всей группе. В качестве начального пункта я предлагаю ясное устойчивое телесное ощущение или, если угодно, симптом, если он может быть локализован относительно точно и воспринимается отчетливо. Устойчивая и повторяющаяся привычка также может быть отправной точкой. Я рекомендую начать с устойчивого опыта, от которого хотят избавиться, поскольку исчезновение начального опыта часто является результатом этого опыта. Участникам ничего не нужно делать, кроме как наблюдать, что происходит в них по мере получения инструкций. Желательна удобная свободная одежда, неперекрещенная поза, без очков, с закрытыми глазами, то есть положение, в котором возможно начальное расслабление. Затем предлагается сосредоточить внимание на начальном ощущении. После этого звучит фраза: "Какое телесное ощущение вы можете заметить по ассоциации с выбранной вами темой?" Эта фраза повторяется дважды после паузы. "В связи с этим ощущением (пауза для сосредоточения на происходящем) какое положение тела вы отмечаете?" Эта фраза также повторяется после паузы. "Во время этого переживания обратите внимание на особенности выражения вашего лица". И вновь повторение фразы после паузы.

С различными вариациями побуждающей фразы и числа повторений могут быть затронуты области привычных жестов и других телесных проявлений, состояния ума, чувства, эмоции, настроения, идеи, разговоры других людей и нечто неизвестное. Могут проявиться представления о причинах нашей веры и решений, проблемы связи с другими событиями и основания наших действий в мире. Возможно узнавание причин отношения с другими людьми, возникновение фантазий, мыслей о будущем или воспоминаний и т. д.

Подобное описание может создать иллюзию, что это упражнение перегружено. В действительности оно выполняется довольно легко и занимает около часа, включая многократное возвращение к ситуации в настоящем. Вот комментарии участников одного семинара, где использовалось это упражнение:

Участник: Я был очень удивлен. Я начал с того, что казалось мне случайным ощущением. Чем больше вопросов вы задавали, тем больше это ощущение становилось всепроникающим. Я так же думал, что был бы счастлив избавиться от него, но затем я почувствовал, что попал в целую вереницу связанных с этим ассоциаций. Я понял, что избавиться от этого — значит разрушить значительную часть телесного панциря, который у меня есть. Если я действительно потеряю все, что связано с этим, я буду черт знает как близко к беззащитности в том смысле, в котором панцирь обеспечивает защиту. Это показалось мне совершенно неуместным.

Ведущий: Прекрасный пример взаимосвязанности! Воистину в сознавании нет заданного размера и направления. Недаром поэт говорил о Вселенной в крупинке песка.

У.: Опыт был для меня настолько богатым, что мне трудно его обобщить. Я переходил от одного чувства к другому, от одной стадии к другой быстрее, чем вы успевали повторять инструкции. Великое множество вещей проходило сквозь меня. Я даже не знаю, что это были за чувства!

У.: Мне потребовалось бы несколько дней, чтобы описать все это!

У.: Мне было жаль, когда вы остановились. Мой ум лишь пребывал, наблюдая то, что происходило.

У.: Для меня это происходило так, что когда вы предлагали вспомнить ситуацию или образ из прошлого — они возникали как на экране.

В.: Это вы спроецировали их, я только предложил вам возможность.

У.: Я полагаю, что обнаружил нечто, что меня очень беспокоит и причиняет большую боль. Сначала я как бы отказывался рассматривать это. Когда вы предлагали сделать что-то, то я этого не чувствовал. Затем я начал чувствовать это. Я понял, что несмотря на все мое обдумывание, рассуждение и обсуждение я этого никогда реально не чувствовал.

У.: Когда вы сначала спросили, хотим ли мы отказаться от какого-то своего состояния, я автоматически сказал «да». Но когда мы проходили через это я почувствовал некоторую трудность. Когда вы спросили: "Какими вы станете после отказа от своего переживания?" — я почувствовал себя как резиновая лента, которую все тянут, тянут и тянут, а затем мгновенно поймал суть. Мне стало ясно, что я не могу найти приемлемой альтернативы этому поведению.

У.: Я попал в гипнотическое состояние, вроде сна, и не слышал ничего до тех пор, пока вы не сказали, что мы можем возвращаться — это я слышал отчетливо.

У.: Со мной было то же самое!

В.: А как вы чувствуете себя сейчас?

У.: Великолепно!

В.: Из опыта, который у меня есть в проведении этого упражнения, я могу предположить, что ваш организм целиком реагировал и вбирал все это так же полно, как те, кто был пробужден. Это так, потому что ваше болтливое это не болталось у вас на дороге. Многие из тех, кто считал себя вполне Просветленным, могли бы здесь заснуть.

Поразительная черта многих реакций в этом упражнении чувство, что возникающее сознавание просто происходит, а не является результатом намеренного действия. Когда структура упражнения установлена, ведущий делает все, что необходимо, а участники могут просто пассивно наблюдать результаты. Такое же качество спонтанно происходящего отмечает «пик-переживания». Хотя я и не утверждаю, что предлагаю процедуру вызывания «пик-переживания», но, по-видимому, некоторые качества богатства этих моментов могут быть произвольно восстановлены систематическим вызыванием избегаемых или подавляемых областей опыта вокруг начальной точки. Второй подход также имеет свойство, что кто-то другой как бы делает необходимую работу, освобождая в субъекте возможность сознавания, а не вынуждая ее. В этом упражнении сидят лицом друг к другу. Один из них выбирает тему, которую он хотел бы разработать. Другой спрашивает его: "В связи с (рассматриваемое переживание) какие ты замечаешь телесные ощущения", и т. д. Список используемых областей может меняться в зависимости от темы, но в общем он соответствует тому, который приведен выше.

Цензура и сознавание

1. Избирательность и сознавание

Различения, предложенные во второй главе — «избирательное-данное», оценка, воображение — могут быть расширены до получения весьма интересных результатов. Опыт избирательности одного содержания сознания из многих воспринимаемых возможностей при ближайшем рассмотрении часто ведет к пониманию, что некое содержание А часто выбирается вместо содержания Б. Это в свою очередь ведет к пониманию, что часть намерения в выборе А состоит в избегании Б, а это ведет к осуществлению цензуры. Почти каждый временами производит цензуру при выполнении упражнения на континуум сознавания — реже или чаще, грубо и очевидно или скрытно, тонко находя, чем заместить нежелательное содержание столь мягко, что сам не замечает своей цензуры.

2. Разрешение цензуры как путь к сознаванию

Работая с континуумом сознавания, я давно пришел к интересному открытию, что если человек признает цензуру, то когда он ее завершает, то ему легче оставаться в потоке сознавания или вернуться в него; при этом человек обнаруживает меньше суеты и беспокойства. Когда цензура и сообщение о ней как просто об очередном осознании рассматривается как совершенно приемлемое действие, то оно перестает быть проблемой. Люди начинают говорить, что то самое содержание, которое они только что подвергли цензуре, вдруг перестает казаться запретным, — и тогда они свободно сообщают о нем. По-видимому, акция утверждения, включающая отмеченное право цензуры, дает человеку почувствовать себя управляющим ситуацией. Но удивительно, что владеющий ситуацией человек не нуждается в цензоре! Это наблюдение привело к интересному упражнению, которое впервые появилось на семинаре под названием "Разговоры о сексе".

Двое сидят лицом друг к другу. Первой обращается ко второму дважды. В первый раз он предлагает ему (ей): "Скажите мне что-нибудь, что вы хотите сказать о сексе". Выслушав сказанное, он обращается со второй просьбой: "Отметьте в себе что-нибудь, чего вы не хотите говорить, и когда вы установили это, дайте понять мне кивком". Получив этот знак, он вновь обращается с первой просьбой, и далее они чередуются одна за другой в течение нескольких раз. Оказалось, что многие сообщают в следующем круге как раз то, что они не хотели сообщить в предыдущем! Таким образом возникает спираль углубления сознавания и общения, основанная на силе признания вместо укрывания и стыдливости по поводу цензуры. Эта форма может быть использована, разумеется, относительно любого содержания. Принцип полной свободы цензуры оказался клинически неоценимым. Если человек производит и скрывает свою цензуру, он в действительности вытесняет некоторое содержание, потом вытесняет само вытеснение, что означает дальнейшее отдаление вытесняемого из сознания. Признание вытеснения вместо вытеснения самого вытеснения приближает содержание к сознаванию.

Размышляя над этим феноменом, я понял, что в культуре, вроде нашей, где в течение долгого времени учили цензуре и сокрытию вплоть до середины XX века, предложение прекратить цензуру — полезный шаг к сознаванию. Однако в некоторых субкультурах вроде инкаунтер-групп давление в противоположную сторону — прекратить цензуру и открыть все — становится настолько сильным, что люди пугаются этого давления. В таком случае разрешение цензуры может быть движением к большему сознаванию.

Можно (1) сознавать что-то и хотеть сообщить об этом, (2) сознавать и не хотеть сообщить (то есть производить цензуру) и (3) можно этого не сознавать. Первая и третья зоны по существу не ограничены в своем содержании. Однако, по-видимому, может быть ограниченное количество содержаний, которые человек может удерживать в сознании не сообщая о них то есть осуществлять цензуру. Основание для откровенности, для того, чтобы делиться чем-то, быть открытым и т. п. состоит в том, что перемещение содержания из второй зоны в первую, из зоны цензуры в сообщаемую, создает во второй области больше свободного пространства, и в нее может проникнуть нечто из третьей, из несознаваемого в сознаваемое. Это — основа инкаунтер-групп, игр Синанона и пр. Однако, если человек оказывается в ситуации, где он обязан сообщать все, что он сознает, возникает тенденция, принуждающая к исчезновению второй зоны. Кое-что из того, что в ней было, переходит в первую зону, то есть сообщается, но если человек сильно не хочет сообщать о каком-то содержании, но при этом испытывает давление, он в итоге переместит содержание в третью зону, в несознаваемое.

Таким образом, при некоторых обстоятельствах давление, оказываемое на человека, чтобы он обнаруживал содержание, отодвигает определенный материал в несознаваемое — таков парадокс. Разрешение на цензуру, на то, чтобы удерживать в сознавании, не сообщая, может в таких обстоятельствах облегчить и увеличить сознавание, восстанавливая промежуточную зону сознаваемого, но не сообщаемого.

3. Не судите, да не судимы будете

В определенный момент суд, то есть негативная оценка, стала для меня центральной темой. Казалось, что негативные суждения, а также вытекающие из них чувства и состояния составляют основную часть жизни: для некоторых — иногда, а для иных — большую часть времени. "Я его не люблю", "Она не слишком-то хороша", "Весьма посредственный учитель", "Не люблю помидоры", "Ты делаешь не то". Отвержения: "Она мне не нравится", "Ее может увлечь каждый", "Она слишком жирная". Негодования: "Я ненавижу его, потому что он…".

Предубеждения часто молчаливы. Молчаливая горечь, горечь в семьях. Источник всей жестокости — великой и малой. Вина. Долженствование. И далее, конечно: "Я не должен чувствовать вины" — негативные оценки негативных оценок. Большая часть яда в человеческой жизни происходит из негативных оценок или, по крайней мере, включает их. Я начал искать пути систематического уменьшения их.

4. Автоматичность суждения

Один из ключей к работе с негативной оценкой — ее невероятная автоматичность. Хотя восприятие и оценка — различные вещи, в действительности большинство людей «оценовоспринимает» или «видясудит» в одном, по-видимости, едином действии. Качество суждения переживается как часть «оценовоспринятого» объекта, а не как добавление воспринимающего. "Он — безобразен" — для наивного наблюдателя это просто описание, просто сообщение наблюдаемого факта, вроде того, что "он носит очки". В действительности происходит процесс, подобный следующему: "Я замечаю в этом человеке ряд вещей — складки жира в разных местах, гладкую кожу, улыбку, мягкий голос и т. д. Я выбираю из этого множества подмножество характеристик, которые обобщаю как «жирный». Просматривая свои внутренние ассоциации, я нахожу формулировку "жирный — это безобразно" и дальше "быть безобразным — плохо, плохо быть жирно-безобразным".

5. В глазах наблюдающего

Принцип не нов и в нем нет ничего удивительного. Красота и ее противоположность существуют в глазах наблюдающего, точнее в уме, а не содержатся как объективное качество в наблюдаемом объекте. В теории это признается, но реально редко понимается, то есть редко применяется. Мне показалось полезным очень тщательно проследить за этим феноменом, работая с людьми. Когда предъявляется автоматическое «оценовосприятие» я останавливаю человека и настаиваю на обнаружении зазора между видением и суждением, прошу человека помедлить и заметить, что тут есть два шага, и что он полностью ответственен за второй.

Может быть, рассматриваемый человек ответственен за то, сколько он весит, но наблюдатель ответственен за то, что он оценивает этот объективный факт как "жирный и безобразный". Пациентов и учеников, которые постоянно оценовоспринимают, я прямо-таки муштрую, заставляя их отмечать вещи, которые они негативно оценивают и точно осуществлять различение между наблюдением и оценкой, пока они к нему не привыкают. Прорабатывая негативную оценку, я понял библейской изречение "Не судите, да не судимы будете". Раньше я думал, что это что-то вроде сделки: вы не будете судить меня, а я не буду судить вас. Теперь я вижу, что более глубокое значение таково: если я сужу негативно, моя субъективная вселенная, а не ваша, будет наполнена ядом негативной оценки.

6. Источники негативной оценки

Коль скоро выясняется, что оценка не пред-дана, что ее нет в объекте, что она — во мне, становится возможным и законным вопрос: что это за процесс во мне, который порождает энергию, превращающуюся в негативную оценку? Постепенно сложилось упражнение для исследования этого вопроса. Оно может проделываться в одиночку, вдвоем или в группе. Упражнение начинается с выбора объекта в комнате, или ее особенности, или какой-либо характеристики или аспекта другого человека, которые вызывают сильную негативную оценку.

Я заметил, что использование сравнительно простых объектов или особенностей удобнее для проработки. Второй шаг состоит в оценке по шкале от минус единицы до минус десяти, насколько сильно негативное чувство. –1 соответствует легкой неприязни, при –10 человек едва может удержаться от того, чтобы растереть раздражающий объект в порошок. Затем человек должен описать настолько точно и объективно, насколько возможно, какие именно особые паттерны или черты являются фокусом негативных чувств.

В этом пункте есть три линии продолжения. Обычно одна из них является основным источником энергетической подпитки оценки, хотя в той или иной мере часто участвуют все три.

А. Проекция

Первая — проекция. Не нравящееся качество объекта оказывается качеством, которое воспринимающий чувствует в себе, но не хочет признавать за свое собственное, (см. главу 3 о назначении проекции).

Следующая запись иллюстрирует это:

Стив: Мне не нравится растение, которое вон там висит.

Энрайт: Что именно тебе в нем не нравится, и чем оно плохо?

Стив: Мне не нравятся его верхние листы. Они как пластиковые, они выглядят больными. Как будто о нем нужно заботиться, что-то для него делать. Около –5, я думаю.

Энрайт: Хорошо, теперь повтори все это еще раз, только вместо «оно» говори «я».

Несколько возбужденный Стив обнаруживает чувство не то чтобы «болезненности», но что-то вроде того, что он нуждается в какой-то заботе и внимании в своей жизни. Ему все еще не нравится растение, но уровень негативной оценки падает где то между –1 и –2.

Женщина находит картину неприятной, потому что картина "бросается в глаза и доминирует". Когда она признает в себе тенденции навязываться и доминировать, негативная оценка картины падает почти до нуля.

В записи эти реакции кажутся удовлетворяющими и интеллектуальными. На практике такое понимание сопровождается множеством эмоций, обычно неприятных. Одна женщина, прежде чем она перенесла характеристику «мещанской» с безответной лампы на саму себя, прошла через состояние сильной тошноты и отвращения, когда она сосредоточилась точно на не нравящемся качестве.

Б. Внутренние незавершенные дела

Второй подход является в некотором смысле обращением проекции. Не нравящееся качество — не мое, а нечто, по отношению к чему у меня есть незаконченное дело. Не моя собственная «навязчивость», а моя незаконченная, незавершенная реакция в какой-то момент моей жизни на чью-то навязчивость является источником. Так одна женщина избрала в качестве объекта неудовольствия шрам на лице партнера. Переживая собственную внутреннюю реакцию, когда она сосредоточилась на шраме, она внезапно вспомнила случай из детства, связанный с детским велосипедом, полный страха, крови и боли. Пережив полностью эту ситуацию, пережив до сих пор запертые чувственные реакции на это событие, она обратилась к партнеру и обнаружила, что шрам перестал вызывать в ней какие-либо негативные чувства.

Вот более полная запись похожей ситуации:

А.: Мне не нравятся его усы. Около –6, я полагаю.

Энрайт: Что именно вам не нравится в них? Что конкретно является стимулом?

А.: Я не знаю. Все в целом. Они какие-то неопрятные как будто.

Энрайт: То есть они действительно неопрятные?

А.: Нет, не на самом деле.

Энрайт: Какая часть усов находится в центре негативного чувства?

А.: Там, где они закругляются над губой.

Энрайт: Хорошо, сосредоточьтесь точно в этой области, сосредоточьте свой ум на качестве "закруглении-над-губой", которое вас беспокоит. Обращайте при этом самое пристальное внимание на то, где и что в вас происходит — телесные ощущения, воспоминания, — что бы ни | возникло. Отдайтесь этому на некоторое время, а потом скажите, что/ пришло вам в голову.

А.: Это непонятно, но я чувствую, будто я отшатываюсь от него. Я боюсь.

Через пару минут А. вспомнила фильм, который она видела в 8 лет, где Фу Манчу страшно испугал ее, но она боялась признаться в этом. Когда она успокоилась после вновь пережитого гнева, то сказала: "Мне все еще не нравятся усы. Что-то около –1 или —2. Мне не нравится, что они разрушают чистые линии его лица. Но сейчас это кажется не так плохо, как вначале.

Энрайт: Может быть можно очистить это в вас до конца, но пока вы сделали достаточно.

Один из наиболее драматических примеров незаконченного дела как источника негативной оценки дала женщина, которой очень не нравился во время занятий по консультированию черный дым, валивший из трубы, которая была видна из окна. Она распространялась про загрязнение, экологическое равновесие и т. п. Все это было верно, но энергия ее речи казалась совершенно непропорциональной содержанию. Качество, на котором она фокусировалась в упражнении, было «загрязнением» ("поллюция").

Я попросил ее внешне фокусироваться на этом, внутренне же просмотреть воображаемые реакции тела. К некоторому моему удивлению она вскоре сказала, что чувствует боль и напряжение в области влагалища. Продолжая фокусироваться на этом, а также на загрязнении, она неожиданно вспомнила свой первый половой акт с первым мужем — как беспомощно запачканной она чувствовала себя в этот момент, не в состоянии протестовать, поскольку они были женаты, и в то же время чувствуя, что происходит что-то глубоко неправильное. Это было очень интенсивное чувство. Когда оно улеглось и было сказано все, что может и должно быть сказано по поводу этого события и его проработки, она вновь посмотрела на дым, сам по себе. Внешняя, несоответствующая энергия, добавлявшаяся из другого источника, который не сознавался, теперь исчезла.

Люди часто протестуют в этом пункте, утверждая, что дополнительный источник энергии может быть полезным, если действуют против такого зла, как загрязнение среды, Гитлер и т. п. Я думаю, что энергия личных незаконченных дел не полезна в выполнении социально желательных действий. Она может лишь исказить действия и извратить цели.

В. Внешние незавершенные дела

Этот путь проработки негативности также касается незаконченных дел, но иного рода. Они могут быть названы внешними в противоположность внутренним, о которых только что шла речь. Неприятный стимул напоминает вам о каком-то действии, которое вы должны были или хотели предпринять, но не выполнили или не выполняете. В этом случае раздражение скорее относится к вам самим по поводу не делания этого, но кажется, что легче направить его на посторонний объект.

Различение между "не нравится" и "кажется неправильным"

Внимательная проработка негативных оценок дала мне возможность увидеть более тонкое и полезное различие между тем, что можно было бы назвать "не нравится" и «возражением», «несогласием». Не нравится — непосредственная, спонтанная, данная реакция, с этим мало что можно сделать. Бели она у вас есть, то она у вас есть. Это похоже, хотя и не вполне совпадает, с тотальным "приятно — неприятно", о котором идет речь в третьей главе.

Возражение — дополнительная энергия, добавляющаяся к спонтанной неприязни. Как и суждение, она основана на эго. При внимании и практике она более поддается контролю, чем изначальное моментальное неудовольствие. Обычно, если не всегда, оказывается, что есть некая цель или предполагаемая выгода от добавления этой энергии, хотя эта потенциальная выгода редко сознается.

Для наивного человека этот дополнительный шаг не кажется дополнительным, он кажется данным в первоначальном неудовольствии. Для человека, тренированного в сознавании, клин между этими шагами очевиден. В качестве иллюстрации представьте себе, что вы убираете в очень грязной кухне, заваленной помоями, грязной посудой и пр. Очевидно, вы органически будете испытывать некоторое неудовольствие от запахов и неудобств. Будете ли вы добавлять энергию возражения — зависит от контекста.

Если весь этот разгром остался после празднования совершеннолетия вашего сына, когда он впервые играл роль хозяина дома, и если впервые он оставил такую грязь, вы скорее будете переживать не неудовольствие, а мысли о сыне и его будущем, тщательно прибирая кухню. Если же — это последствия очередного визита родственников вашей жены, которые к тому же наговорили вам кучу гадостей, вы, возможно, будете кипеть негодованием и, конечно же, фокусироваться на худших сторонах беспорядка.

Хорошую аналогию этому различию можно отыскать в примере с радиоприемником. Настройка на станцию аналогична "собственно неудовольствию", но есть еще отдельное действие увеличения громкости посредством добавления энергии — это «возражение». С пациентами, сильно отягощенными негативными суждениями (я чуть было не сказал: "посвящающими себя суждению") я провожу много времени в обнаружении этого промежутка между неудовольствием и возражением, настаивая на важности этого различения.

Представления и переживания в процессе сознавания

Память говорит мне, что я сделал это.

Гордость утверждает, что я не мог этого сделать.

Гордость скоро победит.

Ницше

1. Роль представлений в потоке опыта

Практикование различения «наблюдаю-воображаю» в течение некоторого времени привела меня к несколько пугающим представлениям об опыте. От момента к моменту наше восприятие в значительной степени определяется не новыми, приходящими ощущениями, а уже существующими структурами интерпретации, в которые попадают новые сенсорные данные. Иногда (и такие случаи запоминаются) новые данные сдвигают или даже отбрасывают существующую структуру, но гораздо чаще новое теряется или трансформируется в пред-существующих старых формах. Глядя через стол напротив во время завтрака, я редко вижу вновь рожденную, только что созданную женщину, — я вижу мою давно знакомую жену. Я не слышу, что она в действительности говорит, я знаю, что она в действительности имеет в виду. Если через пять минут меня спросить, что она говорила, я дам пересказ моих представлений, а совсем не того, что она действительно сказала. Вопрос здесь в том, сколь много в опыте каждого момента определяется тем, что актуально, находится здесь и сейчас, что ново, — а сколь много принадлежит понятиям. Цель концептуальных структур, я полагаю, в том, чтобы создавать больше устойчивости в восприятии, но любой хорошей вещи может быть слишком много.

2. Рассмотрение роли концептуализации

Одно из упражнений в наблюдении, которое я часто предлагаю, таково: прямо перед обедом обратить внимание на опыт «голодности» и просмотреть, сколь много в этом того, что основано на ощущениях, присутствующих здесь и сейчас, таких как урчание в желудке или слюна во рту, а сколь много — на концептуализации: как много времени прошло после завтрака, который час и т. п… Концептуализация обычно доминирует в создании голода и часто после этого упражнения люди некоторое время не испытывают голода.

Долгое время, когда я работал целыми днями, я страдал от послеполуденных спадов — периодов слабости, приходивших около четырех часов дня и длившихся до пяти. Я принимал это как факт жизни, ожидая их, и был внимателен в назначениях чего-то на этот час, зная, что это случится. Затем, практикуя регулярно сознавание, я начал замечать с подозрением, что в некоторые дни не было спада, и по рассмотрении оказалось, что это были дни, когда происходило что-то интересное. Внимательно рассматривая, что происходит во мне, 9 обнаружил, что случайный зевок вызывает за собой мысль "А, вот оно", может быть воспоминание, что я поздно лег вчера вечером, — и скоро я оказывался в кульминации спада. Я понял, что концептуализация и ожидание формировали реальность и делали это с самоподтверждающей силой. Если же я лишь замечал зевок и не придавал ему значения, то иногда я чувствовал себя усталым, а иногда — нет! Причем это больше зависело от того, что мне предстояло, чем от того, что было в прошлом, от того, куда я шел, а не от того, где я был.

Однажды в эти времена пациентка сказала мне: "Я знаю, терапия — долгий и сложный процесс…" — и я понял, что для нее это так и будет. Даже если она скоро почувствует себя лучше, она найдет какие-нибудь представления, с помощью которых она снизит ценность видимого улучшения и оправдает свою концептуализацию — утверждая ее правоту и делая ее еще более правой для следующего раза!

3. Концептуализация как препятствие протеканию опыта

Понятия и представления, какова бы ни была их цель или предполагаемая ценность, действуют на опыт замораживающе, замедляют поток, подавляют то, что свежо и ново в ситуации, вносят некоторую, так сказать, затхлость. Сюда относится и то, что раньше говорилось об общивдании, указывая на нечто в структуре и проявлениях концептуального мира. Когда у человека возникает чувство какого-либо рода — будь то любовь, страх или гнев, то часто первой реакцией бывает проверить это чувство на правильность, посмотреть, соответствует ли оно правилам личного мира человека. Если возникшее чувство не подходит, оно почти наверняка будет уничтожено или искажено до степени компромисса, который более соответствует и может быть объяснен, защищен и оправдан.

4. Уменьшение концептуальной жесткости или Рондо

Упражнение, которое я называю рондо, полезно для ослабления привязанности опыта к концептуализации, для того, чтобы дать опыту, который хочет иметь место — получить его, а понятиям, которые стремятся сдерживать его — ясно проявиться.

Инструкции для рондо: человек, выполняющий упражнение, сидит лицом к партнеру, помогающему ему. Оба сидят в открытых позах, довольно близко друг к другу, поддерживая контакт взглядом. Выполняющий упражнение выбирает ключевое слово или фразу, которая содержит для него какой-то эмоциональный заряд. Это могут быть названия эмоций — страх, гнев и т. п., или более сложные состояния — унижение, отверженность; имена людей, фразы, которые человек много раз слышал в детстве. Цель упражнения в том, чтобы снять некоторую часть заряженности через катарсис, и в том, чтобы раскрыть нечто из содержания и значения, окружающего слово или фразу, но пока неясного.

Процедура состоит в том, чтобы повторять слово или фразу снова и снова без остановки, но не быстро и не автоматически. Как только возникают мысль, воспоминание, телесное ощущение или образ, имеющие отношение к теме, выполняющий упражнение рассказывает или описывает их, занимая этим столько времени, сколько это занимает. Затем он немедленно возвращается к повторению слова или фразы. Отсюда и название — рондо — музыкальная форма, которая постоянно возвращается к одной и той же теме. Инструкция требует все время занимать рот говорением, не останавливаясь и не давая концептуальной организации и стиранию возникать. Слезы и интенсивные переживания обычны и «окей», если только они не останавливают и не замедляют процесс. Дайте им пройти и продолжайте. Главная задача помощника — быть здесь и принимать то, что возникает, напоминая выполняющему, чтобы он не останавливался, щелчком пальцев или повторением ключевого слова или обращая его к сознанию, если он начинает произносить фразу механически.

Работа с различением концептуализации и опыта может быть названа хлебом продолжительной консультативной работы терапевта. Представления о себе, о прошлом, о самом времени, о других, о событиях со сравнениями, суждениями и чувствами, естественно вытекающими из представлений, — основные препятствия к простой, принимающей жизни опыта, жизни как она есть. Гештальт-терапию часто связывают с фокусировкой на чувствах, но я все больше вижу, что чувства — только естественный результат концептуализации, которой человек придерживается — именно с ней надо работать. Если человек говорит о страхе как проблеме, то нужно смотреть на представления, которые он использует для возбуждения страха.

Доступ к внутреннему знанию: виртуальное пространство

Этот раздел главы был написан для журнала «Изменение» института гештальт-терапии в Торонто, в июне 1980.

В 1960 году, предлагая тест Роршаха пациенту, затрудняющемуся в выражении своих мыслей, я не получил ответа ни на одну из карточек, и не знал, что мне делать. Я взял снова первую карточку и сказал пациенту: "Я знаю, что вам это не кажется похожим на что-то, но если бы это было на что-то похоже, то на что?" — Он сразу же ответил: "О, если бы это было на что-то похоже, это было бы похоже на бабочку". — "О, сказал я, — если бы это была бабочка, где именно была бы она расположена на карточке?" — Мы снова прошли все карточки с этим новым вопросом, и он давал весьма сложные ответы.

Таков был мой первый опыт использования техники или, скорее, способа обращения с опытом, который я называю виртуальным пространством или, иначе говоря, пространством возможности. Это оказалось чрезвычайно полезным во многих формах. Кроме того в этом есть интересные и поистине глубокие моменты относительно того, как люди представляются и что они есть. Эта техника довольно близко соответствует, теоретически и практически, гештальт-подходу. Книга О.Вейнингера "Виртуальная Философия" была одной из опор раннего гештальтизма. Я сотни раз использовал буквально ту форму, которая была описана — "Если бы вы знали ответ, каким он был бы?". Постепенно возникало все больше различных вариаций, часто с такой же удивительной спонтанностью, как первая находка.

Я начал обнаруживать, что люди, по-видимому, знают гораздо больше о своем будущем, чем они знают, что знают. Например, человек говорит, что ему кажется, что жена собирается его бросить, но он не знает, так ли это. Я предлагаю ему на минутку притвориться, что он знает — неожиданно из этой позиции он оказывается вполне уверен, что это так. Будучи очень рациональным в это время, я много думал об этом феномене, пытаясь как-то разобраться в нем. Одна формулировка показалась мне отражающей суть, и сегодня она кажется значимой. Ответить на вопрос в контексте, так сказать, определенности: "На что похоже чернильное пятно?" — "Оно похоже на бабочку" — значит быть открытым тому, что ты ошибаешься. В таком случае я, тестирующий, могу сказать: "Что, что за глупости ты говоришь, какая же это бабочка?!!" — и тестируемый в ловушке.

Если же он отвечает в контексте, так сказать, возможности, говоря: "Если бы это было на что-то похоже, это могло бы быть похоже на бабочку", — он в безопасности. Если я выступлю со своими упреками, он может просто сказать: "Я же не сказал, что это похоже на бабочку, я только сказал, что если бы это было похоже на что-то, то могло бы быть похоже на бабочку". Человек таким образом избегает дилеммы правильно-неправильно, в которой большинство людей безнадежно путаются.

Сущность виртуального подхода в том, чтобы отойти от ограничивающих сторон повседневного практического эго, которое слишком буквально, слишком реалистично и подвержено проблеме правильно-неправильно. Все эти качества прекрасны для определенных целей, но мешают широте и свежести взгляда. Сигналом того, что вам удалось совершить этот прыжок в виртуальное или возможное, может стать внезапная свежесть и новизна мышления и восприятия, а также, парадоксальным образом, — ощущение уверенности и определенности. В действительности это чувство уверенности не парадоксально: если ошибаться нехорошо, а оно так и есть в повседневном мире, то нужно быть осторожным и проверяющим. Если можно ошибаться, если это «окей», точнее, если правильно и ошибочно не оцениваются, тогда я могу позволить себе безопасно ощущать уверенность. Не удивительно, что одним из способов использования этой техники стала практика ограничения сомнений. Клиент говорит: "Я хочу оставить работу, но не знаю, когда лучше это сделать". Я прошу его найти дату, которая очевидно преждевременна: клиент не может предположить, что сделает это так скоро. После этого я прошу установить возможную самую позднюю дату, время, когда он уверен, что уже оставит эту работу. Когда мы установили промежуток — "Ясно, что не раньше 1 апреля, и уж конечно не позже августа", — я начинаю двигаться от обеих границ к середине: "Как насчет 1 мая?". "Раньше чем в июле кажется это возможным?". Когда людей спрашиваешь таким образом, варьируя форму вопросов, оказывается, что человек может быть очень точно чувствует, когда именно он собирается сделать нечто и сомнение исчезает. Подобная процедура работает и в других случаях.

Вот другая подобная техника. Когда пациент кончает описание проблемы, я спрашиваю вполне серьезно и прямо, разрешима ли проблема так, как она доставлена. После разных уверток и избеганий прямого ответа весьма часто люди начинают с удивлением понимать, что на каком-то уровне знания они считают проблему неразрешимой, хотя на другом уровне они только что закончили ее развернутое описание. Поразительно — для меня и для них — пережить два столь различных, противоречащих друг другу способа организации данных.

Одним из способов представить себе эти одновременно существующие и противоречащие друг другу организации — это особое осознание. Коротко говоря, предполагается, что способы думать, чувствовать, форма отношения и позиции, и вид действования связываются в упаковки или создают роли, существующие, как самостоятельное целое. Только не спрашивайте меня, в каком пространстве! Так, если обычно бережливый человек вдруг проявляет щедрость, это не значит, что он неожиданно стал щедрым, а все остальное в нем не изменилось. Скорее, он соскользнул в другое целое, и внимательный наблюдатель может при этом заметить множество других изменений в его чувствовании, мышечном тонусе, движениях и пр. Он сейчас не старый скряга Джо, а Джо щедрый. Многие теории личности придерживаются этой точки зрения. Например, трансакционный анализ называет это эго-состояниями. Мне из трансакционных состояний больше всего нравится Маленький Профессор — эго-состояние наблюдающего, лишенного предрассудков, ребенка, который видит то, что есть, — то есть Голого Короля. Психосинтез называет это субличностями. Эти состояния привязаны к определенным стимулам, и могут быть вызываемы ими — так женщина перестает быть студенткой и превращается в мать, как только она слышит плач своего ребенка.

Виртуальное пространство может позволить принять свойства иных личностей, которые еще не существовали организованным образом до этого момента. Так, если пациент отрицает способность к чувству определенного качества, например, уверенности в себе, я спрашиваю, знает ли он кого-нибудь, кто уверен в себе. Конечно да, иначе у него не было бы такого представления. Становясь этим человеком в порядке ролевой игры, он начинает принимать и организовывать элементы чувствования и действия, которые необходимы для этого опыта, и уже есть в такой степени, что это удивляет его. Имя представителя качества во внутренней картинке может быть временным якорем для образования этой группировки, пока он не начнет более устойчивое собственное существование.

Одна из наиболее разработанных и сложных форм использования этой идеи называется консультант. Когда пациент кажется безнадежно запутанным в множестве пересекающихся проблем, я драматически довожу ситуацию до кульминации и говорю с подчеркнутой значительностью, что крайне сложные проблемы требуют крайних решений, объявляя, что я решил обратиться к Консультанту. Затем я рассказываю, как замечательно мудр, компетентен и знающ этот консультант. Я отмечаю, что формальная обученность здесь не существенна, но важна глубокая и точная осведомленность во всех обстоятельствах жизни пациента. Я учу пациента оказывать должное уважение консультанту, организуя для него удобное место, подчеркивающее его значимость.

К этому моменту намеки, которые я использую при подготовке, уже делают свое дело в сознании пациента, так что он не слишком удивляется, когда оказывается, что он-то и будет играть роль консультанта. Я объясняю ему, что я понимаю, что в данный момент он не знает, как это делать, но когда он будет сидеть в надлежащем кресле и когда ему будут задавать вопросы правильным образом, он будет знать. Затем я обсуждаю с пациентом, какие именно вопросы больше всего нуждаются в помощи консультанта. После этого мы оставляем какой-нибудь физический символ присутствия пациента на его стуле, он выходит из комнаты, стучится, вновь входит, встречаемый надлежащим образом, как КОНСУЛЬТАНТ.

Затем мы более или менее подробно обсуждаем проблему, причем консультант указывает решения, предлагает что-то и т. д. Часто таким образом возникают весьма примечательные решения, и люди очень удивляются тому, что возникает у них самих в этом состоянии. Некоторые пациенты отмечают, что они сохраняют эту игру в дальнейшем, создавая таким образом новое эго состояние, — другие удовлетворяются результатами одного сеанса.

Временами я просто теряюсь перед возможностями, которые открывают этот подход. Почти любое состояние, какое только можно вообразить, потенциально может быть организовано, закреплено и сделано приемлемым. Временами я перехожу в некую трансперсональную субличность, которая полагает, что, может быть, любое знание доступно любому человеку, если он может организовать и укрепить подходящее состояние. Я сам, как более трезвая и критичная личность, в это не верю…, но все же… Я начинаю смотреть на гипноз, как на возможное средство расширения этих возможностей, но, к счастью, многое возможно и без таких вспомогательных средств. Вы можете начать использовать эти идеи и этот способ работы прямо сейчас, в вашей текущей жизни и практике, если уже не начали. Что? Вы говорите, что вам негде это применить? Хорошо, а если бы было где, то где это было бы?

Глава 6 ЗАМЕТКИ О ПРАКТИКЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ

Большая часть этой книги посвящена Гештальту как философии жизни, как отношению к жизненному опыту, а не как терапии, осуществляемой по отношению к другим. Однако, поскольку Гештальт используется и таким образом, в этой главе я соединяю некоторые заметки, писавшиеся для практикующих терапевтов, будь то гештальтисты или нет. Некоторые из этих заметок написаны специально для этой главы, некоторые появились ранее.

Первый раздел — заметка, написанная для симпозиума "Психотерапия синдромов стрессовых реакций" в июне 1974 года в Калифорнийском университете и в Медицинской Школе в Сан-Франциско, где участников попросили написать несколько тезисов для дальнейшего обсуждения.

Гештальт-терапия синдромов стрессовых реакций

Вместо того, чтобы рассуждать на тему психотерапии синдромов стрессовых реакций, я изложу несколько предположений относительно человека, лежащих в основе работы гештальт-терапевта.

Принято думать, так как это респектабельно и научно, что человек в значительной степени или целиком определяется силами, находящимися вне его контроля: генетическими, силами среды, социальными силами и т. п. С этой точки зрения имеет смысл изучить повторяющиеся паттерны поведения и симптомы, обнаруживать их связи, формулировать гипотезы, прогнозировать течение болезни, предписывать лечение и пр. Такого рода феномены могут быть изучаемы с большой степенью точности.

С другой точки зрения человек в конечном счете является ответственным, постоянно выбирающим, центром собственной вселенной, источником собственного опыта и творцом событий, которые с ним происходят.

Нет способа показать правоту или неправоту каждой из этих точек зрения — обе имеют свои аргументы. Выбор между ними осуществляется на эстетических или прагматических основаниях. Я предпочитаю вторую — мне кажется, что так жизнь интереснее и значительнее. Более того, мне кажется, что то же самое происходит с людьми, с которыми я работаю: когда они двигаются в этом направлении, их жизнь становится лучше.

Важно отметить при этом, что эти точки зрения трудно соединить. В частности, если человек старается работать со второй точки зрения, информация с первой точки зрения может быть деструктивной для него, и терапия, проводимая с первой точки зрения, может принести ему вред.

Если я присоединяюсь к утверждению, что у кого-то синдром, или что прогноз такой-то, я действую в направлении превращения этого прогноза в более реальный и определенный и уменьшаю возможность человека самому все это преобразовывать. Если человек определенно выбирает первую точку зрения, рассматривая себя, как пациента с болезнью, я конечно приму его выбор. Но пока он не сделал его, я не хочу делать ничего такого, что уменьшит или ослабит ответственность, которую он готов принять сам. Иными словами, я буду работать с ним все время, как с ответственным выбирающим организмом, пока он не сообщит мне, что он предпочитает быть реактивным, детерминированным.

Перефразируя вышесказанное, бытие пациента — это дело не состояний тела, а отношения к ним. Человек может иметь множество симптомов и оставаться выбирающим человеком, движущимся вопреки им, признающим свой выбор по поводу них и дающим им уйти, когда он находит лучшие способы действия. Другой человек, с подобным же набором симптомов, может рассматривать их как навязанные ему или случившиеся с ним и будет абсолютным пациентом.

Другая фундаментальная предпосылка гештальт-терапевта в том, что организм является очень искусным и адаптивным и всегда делает наилучший возможный для него выбор в мире, как он его видит. Любое неприятное или деструктивное поведение может рассматриваться с этой точки зрения так, что несмотря на кажущуюся деструктивность на деле это поведение каким-то образом конструктивно.

С позиции своего эго пациент может утверждать, что симптом или поведение неприятны и нежелательны, не являются частью его, но несмотря на это всегда имеет смысл рассмотреть его с точки зрения, что оно в каком то отношении конструктивно. Парадокс состоит в том, что когда человек обнаруживает и признает, насколько симптом в действительности конструктивен, при этом высвобождается энергия для изменения и принятие человеком того, где и как он находится. Одновременно становится возможным изменение и новый этап адаптации.

Гештальт-терапевт принимает совершенно всерьез часто произносимое, но редко принимаемое изречение, что лечить можно только человека, а не симптом. Однако невозможно изменить один фрагмент жизни, не затрагивая всего остального, иначе вся жизнь пациента входит в конфликт с ним.

Кроме того предполагается, что история возникновения симптома или поведенческого паттерна представляет гораздо меньше интереса, чем вопрос, что удерживает его. Функция, выполняемая симптомом в настоящий момент в жизни человека, точнее позитивная ее часть — выгода, — вот что прежде всего подлежит рассмотрению. Все организмы инстинктивно и эффективно уходят от неприятных стимулов и ситуаций, за исключением двух случаев: если нынешний дискомфорт сулит больше удовольствия в будущем, или если нынешний дискомфорт дает возможность избегнуть большей неприятности. Если человек сохраняет нежелательное поведение, мы знаем, что в этом есть какая-то выгода, какое-то видимое приобретение, ради которого организм и сохраняет это поведение.

Часто сам выбор не осознается, и задача терапии — вернуть выбор в сознание, чтобы человек мог выбрать, сохранять ли ему этот стереотип поведения и связанную с ним выгоду, или отказаться от того и другого. История возникновения симптома часто используется как способ тянуть время, отвлечение, или как перекладывание ответственности на другого, вместо того, чтобы принять ее самому.

Использование гештальта в необычной среде

Часто во время обучения гештальт-терапии возникают вопросы, применима ли она к людям и группам в случаях сильных отклонений от нормы — к тюремным заключенным, психотикам, умственно неполноценным и пациентам с органическими нарушениями. Часто вопрос сопровождается страшными историями: "Я пробовал технику пустого стула в тюрьме и можете себе представить, что из этого вышло". Я стараюсь как можно лучше ответить на такие вопросы, использую демонстрации, рассказываю анекдоты из собственного опыта подобной работы, но при этом я часто чувствую некоторую неудовлетворенность. Со временем я стал испытывать странное чувство, когда задается такой вопрос. Хотя люди обычно задают его искренне, вопрос кажется неоправданным.

Гештальт как прием или Гештальт как основа бытия?

Наконец я стал понимать, что сам вопрос задается с точки зрения определенного представления о Гештальте, то есть в предположении, что Гештальт определяется как набор приемов! Если терапевт использует пустой стул, избегает определения «это-оно», спрашивает: "Что вы испытываете?" достаточно часто, и работает со снами — это гештальт-терапевт, и занимаясь всем этим, он осуществляет гештальт-терапию. Я понимаю это с точностью до наоборот. Для меня — и я полагаю, что для большинства гештальтистов, Гештальт — это не набор техник, а основа бытия. Не то, что вы делаете, делает вас гештальтистом, а цели, с которыми вы делаете нечто. Еще точнее, даже не цели, а состояние сознания, в котором вы делаете то, что вы делаете. Много написано про технику Гештальта и я сам написал главу под таким названием утверждая, что определенные действия более подходят для Гештальта. Но не в этом суть Гештальта.

Задача Гештальта — в расширении сознания, в большей интеграции, большей целостности, большей внутриличностной коммуникации. Все, что делается с подобными целями, — это Гештальт. Все, что делается с другими целями, — нет. Если у вас есть подобные цели, вы можете пользоваться вопросами из языка «оно-это», интеллектуально говорить о прошлом и все же осуществлять гештальт-терапию. Если же вашей целью является приспособление, самоуправление или изменение чего-то — это не гештальт-терапия, даже если вы пользуетесь пустыми стульями, говорите о фигуре и фоне, и прекрасным образом используете язык ответственности.

Нет ничего плохого в других целях. Все это может случиться и в результате гештальт-терапии, и это даже весьма вероятно. Другие цели также вполне справедливо могут быть целями пациента. Терапевт может иметь любую из этих целей в течение определенного отрезка работы, — но работая на эти цели, он не гештальтист. Терапевт может свободно менять стили и задачи; он может в течение 40 минут заниматься приспособлением или десенсибилизацией, т. е. уменьшением чувствительности, и 10 минут — гештальтом. Но занимаясь Гештальтом, терапевт не может ставить перед собой фиксированную задачу, он должен быть готов принять то, что возникает спонтанно, цели работы остаются открытыми.

Однажды студент спросил: "Если вы движетесь в определенном направлении с пациентом во время гештальт-терапии, а ваш со-терапевт слева говорит…" — я прервал его, ибо ответ был ясен: если вы "движетесь в определенном направлении", то вы не занимаетесь Гештальтом, что бы ни говорил ваш со-терапевт слева.

Если мы принимаем Гештальт как основу бытия, тогда техника становится просто вопросом стратегий, тактик и приемов, в которых эта основа бытия воплощается в той или иной ситуации — иная ситуация потребует иной техники, и она, естественно, будет разработана.

Гештальт посредством ролевой игры и самораскрытия

Я полагаю, что если мы применим Гештальт как основу бытия или цели сознавания, интеграции и большей внутриличностной коммуникации к дезорганизованным, запутавшимся, фрагментированным людям, которых называют шизофрениками или «пограничниками», мы перенесем акцент на ролевое моделирование посредством самораскрытия.

Я не имею в виду самораскрытие здесь и сейчас, практикуемое многими гештальтистами. Скорее речь идет о раскрытии структуры собственной жизни — не только фактов, но контекста и значения событий.

Однажды в Лангли-Портере молодой человек с диагнозом шизофрения быстро шел к улучшению и был близок к выписке. Врачи полагали, что должен стать вопрос о работе, а поскольку он никогда не работал, то возникающая из-за этого зависимость от родителей составляла часть его проблемы. Однажды он пришел в группу, похожий на только что откачанного утопленника и готовый весьма драматично возобновить шизофренические симптомы, которые он раньше демонстрировал. Я спросил его, что происходит. Он отрицал, что дело плохо, но по ходу выяснилось, что на следующее утро у него назначен разговор по поводу работы. Я предположил, что его могло взволновать это, но он отрицал такие чувства. Когда он говорил это, я внезапно вспомнил себя много лет назад, когда я только что получил свою степень, и написал в госпиталь с просьбой об докторантуре.

Вспоминается мне тот момент, когда я получил ответ: "У нас нет ничего подобного, но мы можем предложить вам работу". У меня екнуло под ложечкой на мгновение от перспективы после 31 года отказаться от щита ученичества и быть обнаженным в мире, где от меня будут ждать, чтобы я стоял на собственных ногах и выполнял реальную работу. Я заколебался, нужно ли рассказывать об этом юноше — казалось, что это так далеко от его ситуации, но воспоминание настаивало на своем, и я рассказал. Двое других членов группы рассказали о похожих событиях в их жизни, и все мы поговорили о неизбежности для человека такого рода состояния перед шагом в мир работы. Послушав это все, молодой человек смог поделиться своей тревожностью, пережил и выразил ее более подходящим образом, нежели демонстрация симптома. Он оставил группу все еще в некоторой тревоге, но уже без опасности декомпенсации.

Как назвать эти разговоры про прошлое, да еще мое прошлое, в гештальт-терапии? Человеку нужны связность и значение, а не данные и не изолированные фрагменты сознавания. Ему нужно было понять что-то, что в нем происходит, это простые чувства, они не являются ни странными, не неестественными, — они составляют часть обычного человеческого опыта. Может, он не знал этого потому, что люди вокруг него были ему непонятны — такого рода знание могло придти только, если бы он видел людей целиком и в действии, — это он и увидел в нас. В более собранном состоянии он мог, наверное, обнаружить все это и в рамках более традиционной гештальтистской техники, но более собранный человек и не нуждался бы так отчаянно в этом знании!

Для людей с серьезными нарушениями может быть затруднительно принимать сознаваемое, так сказать, прямо. Чтобы быть усвоенным, оно должно приходить в человечески оформленных видах: в контексте всей жизни, — иначе сознавание невозможно увидеть. Достаточно цельный человек может принять осознанное в качестве изолированного фрагмента хотя бы на время семинара, и самостоятельно заняться приспособлением этого фрагмента к целостности своей жизни. Менее цельные люди в большей степени нуждаются в жизненном контексте, чтобы осознанный фрагмент был полезен.

Эффект самораскрытия

Самораскрытие рождает некоторые эффекты и помимо основного — передачи человеческой правды в жизненном контексте. Один из них состоит в доверии пациента — доверии не только относительно информации, но такое доверие, которое дает возможность наилучшим образом применять полученное: человек может как бы посмотреть сквозь это и найти, что ему нужно, за пределами того, что мы, как мы полагаем, даем ему. Людям обычно трудно проявлять четкость относительно того что им нужно или чего они хотят — когда терапевт осуществляет самораскрытие, пациенту не приходится высказывать, что именно ему нужно. Достаточно посмотреть сквозь то, что предлагается, и взять то, что понадобится. Я часто бывал сильно удивлен, когда позже люди говорили мне, что именно открылось им в фрагментах моего самораскрытия — это часто отличалось от того, что я намеревался им показать.

Самораскрытие может разбить барьеры и открыть общую человечность участвующих — все мы плывем на одном корабле. Однажды в группе алкоголиков я без всякого результата пытался применить мою гештальтистскую технику или что-нибудь еще. Люди смеялись надо мной или начинали разговаривать между собой. Насколько я мог видеть, мы были совершенно различны, прямо-таки противоположны во всех наших жизненных выборах. И вот в противоположности я увидел ключ. Если мы выбрали противоположные решения, то это было ответом на сходную проблему!

Я начал говорить о выборе еще в школе, между сохранением собственной индивидуальности вопреки давлению, или конформизмом. Хорошим в сопротивлении была надежда сохранить собственную личность, собственное единство, а плохим — социальные неудобства вплоть до правонарушений, приведших их в эту психушку. В конформизме хорошим было социальное принятие и вытекающие из этого блага, например моя ученая степень и то, что в отличие от них я сегодня буду ночевать дома. Дурным было то, что теряется чувство внутреннего единства. Я был готов рассказать им о цене конформизма: одиночестве, чувстве, что сам себя предал, потере внутренней части себя, преодоление которых заняло у меня многие годы. Я полагаю, что мне удалось привлечь их внимание, когда я рассказал, что такое "капитан отряда бойскаутов" — кем я был, ценой потери нескольких возможных друзей среди бунтовщиков. Так или иначе, они увидели, что наша точка сопротивления — именно в различии выбора по одному и тому же поводу, и что каждый выбор имеет свои плюсы и минусы, свои потери и свои приобретения. После этой встречи у нас возникла вполне эффективная группа, в том числе мы использовали многое из традиционной техники Гештальта.

Самораскрытие как способ жизни

Процесс самораскрытия моделирует сам себя: независимо от содержания, он показывает ценности и трудности открытой жизни в общине или обществе. Фриц Перлз был могущественным и эффективным терапевтом, но когда он выходил из комнаты, люди поворачивались друг к другу и пытались делать то же самое исходя из своих закрытых позиций. Возникала какая-то неприятная атмосфера, в которой все ждали возвращения мастера. Лучше, когда лидер, практикующий самораскрытие, выходит, остальные продолжают разговаривать: ничто не должно измениться.

Я бы не хотел оставить впечатление, что ролевое моделирование и самораскрытие предназначено для менее развитых качеств. Многим, конечно же, более всего хотелось бы услышать некий яркий анализ снов или какие-нибудь другие моменты техники. Но чаще всего приходилось слышать что-то вроде: "Да я не знаю — я просто начала себя лучше чувствовать и лучше понимать себя, когда увидела, как вы общаетесь с вещами…"

А кто, как вы думаете, получает больше всего от ролевого моделирования и самораскрытия? Правильно, терапевт. Как бы я ни любил традиционно гештальтистскую работу, меня больше затрагивает, и больше интересует человеческое во мне, — самораскрытие.

Существует ли сопротивление в гештальт-терапии?

Этот последний раздел был написан как введение к предполагавшейся работе о сопротивлении в гештальт-терапии. Я с большим интересом писал это введение, но мне сразу же расхотелось планировать остальную часть статьи. Введение мне по прежнему нравится, так что вот оно само по себе.

Цель этой заметки двоякая: во-первых, рассмотреть понятие сопротивления в гештальт-терапии, чтобы прояснить пути более эффективного обращения с пациентами. Во-вторых, показать при этом нечто относительно природы и качества Гештальта, как я его понимаю.

Терапевтическое сопротивление — краеугольное понятие в психоанализе, и из этого развиваются его методы. Ему посвящены многие книги, любая конференция уделит ему достаточно внимания, и в повседневных разговорах оно тоже занимает свое место, обычно как объяснение неудач.

По сравнению с другими подходами в психотерапии, гештальтисты уделяют сопротивлению сравнительно мало внимания. Упоминание о нем есть в книге Перлза "Эго, Голод и Агрессия" (1947 г.) и его же книге с соавторами «Гештальт-терапия» (1950 г.). Однако в 800-стра-ничной книге "Пособие по гештальт-терапии" (Хатчер и Химельстайн, 1976 г.) лишь 5–6 раз упоминается это понятие, и то в основном в главе "Гештальт-терапия с точки зрения психоанализа". Если упоминание сопротивления и можно встретить в работах гештальт терапевтов, то лишь постольку, поскольку последние практикуют смесь Гештальта с психоанализом, а отчасти, может быть поскольку считают, что такое распространенное понятие должно найти свое место или может быть они знают чего-то, чего мы не знаем.

Я хочу выдвинуть предположение, что в гештальт-терапии нам не нужно это понятие, оно вносило бы путаницу в наше мышление. Это не имеет отношение к применению этого понятия в любых других школах психотерапии. Понятия существуют только в контексте, и в контексте гештальт-терапии нет необходимости и нет места для сопротивления, сколь бы ни было оно важным для психоанализа.

Прежде всего мы должны коснуться некоторых философских и лингвистических вопросов. В нашей жизни мы почти всегда имеем дело не с реальностью, а с ее описанием, и это в тем большей степени, чем более культурными мы становимся. Вещи, или процессы не существуют в готовой форме в природе, ожидая человека, чтобы получить свое название. Из аморфного потока физико-химических событий мы абстрагируем вещь называнием ее, причем эту объективацию, или абстракцию, мы осуществляем весьма различными путями. Часто наши способы основываются на очевидных практических соображениях. Так, в эскимосском языке есть восемь различных слов для льда, отражающих практически значимые различия: насколько быстро он замерз, насколько он толст и пр. У нас есть только одно слово, а в древне-ацтекстком языке было одно слово для льда, снега, мокрого снега и града — для жителей субтропиков вполне достаточно.

Сравнительное языкознание дает массу других примеров таких различий. Б.Л.Уорф приводит прекрасный пример: Английская фраза "Я прочищаю ружье шомполом" может быть довольно точно переведена на язык индейцев Пауни, но если эту фразу индейского языка перевести обратно, получится что-то вроде следующего: "От сырого до сухого, в отверстии движением руки". Чистить и шомпол не скажутся в индейской фразе, хотя фраза в целом — вполне точный перевод.

Мы думаем, что шомпол — это вещь, которая есть в мире, и очевидно должна появиться в любом описании фрагмента реальности, где она, эта вещь, есть. В индейском языке решающими элементами являются движение внутрь и наружу, а шомпол нечто совершенно случайное, воплощающее эти отношения, но не существующее само по себе.

Одна из любимых фраз Кожибского (Перлз часто указывал на него, как на один из источников): "Карта — это не территория". Карта, которая может быть вполне полной, точной и удовлетворительной для военного, может быть совершенно непригодной для ботаника.

Из этого следует, что в двух системах, одинаково эффективно и точно описывающих реальность, мы можем не найти тождества в отношении описания некоторого определенного элемента. Каждый элемент в своем значении зависит от системы в целом и не может быть вынут из контекста.

Значение этих философских рассуждений для нашей темы, наверное, уже понятно. Сопротивление — это не физико-химический факт, независимо существующий в реальном мире, а всего лишь элемент в определенной системе описания, в частности в психоанализе. С точки зрения другой системы описания, например Гештальта, это понятие, которое как таковое может не иметь смысла, хотя в целом система вполне пригодна для описания целостных сегментов реальности, из которых извлекается сопротивление.

Применим в действие эту предпосылку — что мы имеем дело здесь не с реальностью, а с альтернативными ее описаниями: представим себе гештальт-терапевта и классического аналитика, прослушивающих фрагмент записи разговора между пациентом и третьим терапевтом, и сравнивающим сои замечания. Каждый будет описывать происходящее в своих характерных представлениях. Гештальтист будет говорить о мобилизации возбуждения и сознавания, об образовании фигур на фоне, может быть о характерном поведении пациента, подходящего к тупику. Фрейдист скоро заговорит о перенесении и сопротивлении. Можно представить себе гештальтиста, оживленно указывающего на то, как пациент мобилизует свои ресурсы для самоподдержания, в то время как Фрейдист будет слушать это нетерпеливо и говорить "может быть и так, ну и что?" и тут же перейдет к указанию на моменты перенесения или сопротивления, о чем гештальтист в свою очередь скажет "может быть, ну и что?" Каждый будет отбирать феномены, более всего соответствующие определенным понятиям, с которыми он знаком, и затруднится оценить феномены, наиболее интересные для другого.

Теперь представьте себе, что они обсуждают три коротких фрагмента, взятых из разных сеансов. А — фрагмент взаимодействия, хорошо соответствующего классическому анализу. В эпизод из гештальт-терапии, С — начальные две минуты работы терапевта какого-либо третьего направления. С некоторым трудом гештальтист опишет фрагмент А без понятия сопротивления, фрейдист также с некоторым трудом опишет фрагмент В, не пользуясь гештальтистскими терминами, но это будет довольно трудно сделать.

Трудно не признать сопротивления в фрейдистском примере или мобилизации в гештальтистском, потому что эти вещи создаются действиями терапевтов. Иными словами, фрейдист с первой минуты следит и ждет перенесения и сопротивления и конечно он заметит их. Он будет избирательно на них реагировать, а пациент будет реагировать на эту избирательность и скоро начнет демонстрировать эти феномены. Точно так же гештальтист своими акцентами и своей избирательностью будет создавать определенные вещи. Здесь применимо старое наблюдение, что фрейдовские пациенты видят фрейдистские сны, а юнговские пациенты видят юнгианские сны. Взаимодействие наших предполагаемых наблюдателей будет наиболее интересным в третьем фрагменте, который не дает основания для предпочтительной трактовки.

Здесь может быть полезным дать довольно грубое различение между двумя видами сопротивления. Одно может быть названо сопротивлением терапии или терапевту. Другое — сопротивление жизни, или чувствам, или выражению импульса. Хотя они и не всегда могут быть различены с абсолютной точностью, различение может быть полезно как начальный пункт. Отсылания к первому, к сопротивлению терапии, быстро исчезают из гештальт-терапии.

Для драматизации, хотя и согласившись на некоторые упрощения, противопоставим существенные различия психоанализа и гештальт-терапии, описывая пять шагов терапии, как они видятся с двух позиций:

Психоанализ / Гештальт

1. Всякая реальная и важная мотивация бессознательна. Пациент не может реально знать свои мотивы, хотя при усилии и с помощью он может нечто о них узнать.

1. Намерения, а не мотивы, фундаментально сознательны и могут быть знаемы, хотя часто люди могут не сознавать или неправильно понимать свои намерения.

2. Терапевт может знать и знает, или, по крайней мере, скоро узнает мотивы пациента, он может рассказать их пациенту и расскажет в своей интерпретации.

2. Терапевт не обладает дополнительным определенным пониманием намерений пациента — он знает, что пациент может лучше узнать свои намерения и готов помогать ему в этом процессе.

3. Пациент реагирует на присутствующего живого терапевта не здесь и сейчас, он реагирует на него на основе переноса мотивов и чувств, которые у него были в прошлом.

3. Отношения терапевта и пациента являются реальным отношением двух людей. Если появляются налеты прошлого, со стороны ли пациента или терапевта, они как можно быстро приводятся в сознание и отбрасываются.

4. Если пациент принимает интерпретацию терапевта, он, по-видимому, должен отказаться от своего взгляда на реальность и принять свою неполноценность. Однако, чтобы получить улучшение, это необходимо.

4. Поскольку пациент пересматривает свои взгляды на реальность в присутствии терапевта и с его помощью, нет конфликта точек зрения. Терапевт не надстраивается никаким способом. Оба проделали хорошую работу вместе, если сознание пациента расширилось.

5. Разумеется, пациент сопротивляется. И для терапевта будет весьма подозрительным, если пациент не показывает сопротивления.

5. Поэтому сопротивление маловероятно, а если оно случайно появляется, терапевт готов взять на себя ответственность за него, как за непонимание или техническую ошибку.

Вместе с тем, гештальтиста весьма интересует второе сопротивление в нашей дихотомии — сопротивление жизни. Здесь, однако, есть еще один элемент. Мы говорим здесь о подавлении чувств и импульсов, отход от участия в жизни, избегание контакта и опыта и т. п. Часто такого рода процессы и приводят пациента к терапевту, или по меньшей мере они скоро выявляются в воздержании от упражнения, предложенного терапевтом, нежелании говорить и пр. Когда-то Перлз говорил о процессах, в результате которых это происходит — ретрофлексии, проекции, десенсибилизации и интроекции. Я не буду здесь вдаваться в детали этих процессов, важнее, какое значение мы им приписываем. Это можно пояснить таким образом:

Если я стою на улице, а на другой стороне появляется приятель, у меня может возникнуть импульс перебежать к нему, но затем я воздерживаюсь ради своей безопасности, потому что движение на улице велико. Такое решение вряд ли можно назвать сопротивлением — это скорее просто здравый смысл. Гештальтист скажет, что в субъективной реальности пациента то, что внешнему наблюдателю кажется сопротивлением или колебанием, сделать ли определенный шаг в жизни, — это просто осторожность, такая же, как мое нежелание пересекать опасную улицу. Хотя импульс может содержать что-то привлекательное, общая оценка опасности — выше. Может быть, с некоторой точки зрения это воздержание ограничительно для пациента, может быть он и сам так думает, когда все же воздерживается. Но вместо того, чтобы называть воздержание нехорошим, сопротивлением, или даже назвать его воздержанием, а не просто осторожностью, мы готовы видеть абсолютную правоту поведения клиента при том, как он видит мир. Принятие этого взгляда изнутри и исследование его, а не маркировка его извне — вот что такое Гештальт.

Короче говоря, разница в том, что гештальтист придает мало значения тому, что другой терапевт может назвать актом сопротивления. То, что делает пациент — еще один источник энергии, который может быть использован в непрекращающемся стремлении к сознаванию, самостоятельности и интеграции. Например, диалог может выглядеть следующим образом:

Терапевт: Представьте себе мать на стуле напротив вас и поговорите с ней.

Пациент: Hе хочу.

Типичные гештальтистские ответы могут быть такими:

Хорошо. Посадите меня на пустой стул и скажите мне, что вы не хотите выполнять это упражнение. Ладно. Есть еще что-нибудь, что вы хотели бы сказать мне, что не хотите делать? Хорошо! А как бы мать реагировала на это? Если продолжать говорить о вашей матери, что бы вы хотели сделать прямо сейчас?

Список возможностей здесь бесконечен — гештальтисты известны своей изобретательностью, но во всех ответах может быть найдено нечто общее. Все они принимают то, что говорит пациент, как выход энергии и следуют вместе с ним каким-либо образом, не называя это плохим, обструктивным, сопротивлением, не противопоставляясь этому каким-либо образом, а просто принимая это как нечто, с чем можно работать.

Итак, отвечая на вопрос, стоящий в названии главы, можно сказать «нет». Понятие сопротивления, необходимое и полезное в психоанализе, не находит себе места в Гештальте. Конечно пациенты говорят «нет», отказываются выполнять упражнения, настаивают на поведении, кажущимся разрушительным — но ключом как раз и является слово, содержащееся в последнем утверждении. Есть только энергия и сознавание. Маркирование энергии как «хорошо» и «плохо» затрудняет сознавание ее. Не входя в детали, замечу, что называние поведения пациента хорошим может быть столь же вредным, как порицание. Выражая это радикально — если гештальт-терапевт говорит о сопротивлении пациента, это больше сообщает о путанице в его теоретических взглядах, чем о пациенте!

ЧАСТЬ III. ФИГУРА

Глава 7 "ОКЕЙ" ИЛИ "НЕ ОКЕЙ"?

Я начал свою деятельность психолога, будучи вполне уверенным в представлении, что люди в своем обычном состоянии определенно "не окей". Я выучил множество латинских названий болезней и научился применять кучу тестов, подтверждающих эту точку зрения. Я не выбирал ее — казалось, что таково положение вещей. Я также хорошо знал, что я сам "не окей", но этот факт находился в ином мире, чем моя работа.

При некоторой подготовленности и небольшом опыте можно было увидеть, что люди не только "не окей", но и не движутся к улучшению. Смесь Фрейда с Роджерсом, которой я следовал скрепя сердце, была не слишком эффективной. Даже настолько неэффективной, что я на несколько лет отказался от терапии и занялся исследованиями и административной работой. Позже, увлекшись психодрамой и гештальт-терапией, я вернулся к консультированию.

Я, конечно, постоянно слышал фразы, что люди совершенны в таком виде, в каком они есть. При этом ссылались на Дзен или другие восточные философии. Я пропускал ото мимо ушей, как "позитивную болтовню", и если я вообще думал о таких вещах, то примерно так, как Вольтер осмеял их в своем «Кандиде».

По мере развития "движения роста" я начал заменять названия симптомов и болезней именами более современных дьяволов, таких как «блоки», «паттерны», а проведя год у Эрика Берна, — «играми» и «сценариями». При этом, однако, я не подвергал сомнению саму точку зрения, что люди "не окей".

Примерно в это же время я познакомился с Синаноном. Поскольку использование наркотиков было очевидно "не окей", а вызывающий стиль игр вполне соответствовал дурному поведению членов организации, у меня не было оснований всерьез отнестись к их представлениям о совершенстве.

Несколько раз в конце интенсивной гештальтистской работы я обретал чувство благополучия и ощущения, что даже "дурные чувства", которые я переживал, каким-то образом хороши и «правильны». В это время я начал посещать семинар для продвинутых, и самым живым воспоминанием от него остался случай, когда Вернер Эрхард, стоя рядом со мной, кричал моему соседу: "Я не думаю, что ты совершенен, я не вычислил, что ты совершенен, я не верю, что ты совершенен, я ЗНАЮ, что ты совершенен".

В течение 50 часов я или кто-нибудь еще пытались уронить себя каким-нибудь образом, но флаг поднимался вверх и нам показывали, что каким-то образом мы «окей», несмотря ни на что. В течение нескольких дней после этого семинара я ощущал ту опору, которую обретал минутами в гештальтистской работе — реальное ощущение «окейности». В это время мое поведение драматически изменилось и, я полагаю, к лучшему, без всякого ощущения усилия или делания с моей стороны.

Я обнаружил, что в собственной работе в группе, на семинаре, или в общении с человеком, обнаруживающим дурной симптом, я говорю: "Я уверен, что когда это появилось, это было лучшее, что вы могли сделать в тот момент". И действительно, при тщательном рассмотрении всегда так и оказывалось. Это настолько нравилось мне, что я стал специалистом по показыванию людям их собственными словами и на их собственном опыте, что любой их выбор был лучшим возможным в тот момент. И тогда я говорил умно и убедительно: "Что же такое жизнь, как не совершенство, если она состоит из ряда совершенных выборов?"

Я придумал упражнение "другое название симптома", которое позволило показать, что любое дурное качество или дурная черта человека — это просто дурное имя, данное по существу полезному качеству, которое они приобрели в какой-то момент своей жизни. Если люди это видят, то они ни за что от него не откажутся. Проделав это упражнение с несколькими сотнями человек, равно как и в одиночестве, я почувствовал изменение точки зрения на жизнь, как на свою собственную, так и на жизнь других. Новым было ощущение органического качества в жизни человека, которое предвещало дурное определение событий или черт в результате недалекости, непонимания того, что в целом хорошо.

Дурное оказывалось недостатком понимания ситуации в целом, — и, конечно же, эта недалекость и непонимание были также совершенны в свое время. Я начал разрабатывать за этим «экологическую», так сказать, модель ума. Вид стаи волков, напавшей на лося, может быть неприятен, но волки поддерживают здоровье и нормальную численность лосей. Подобным же образом считать симптом или черту человека дурными — это просто недальновидность в оценке небольшого фрагмента без представления о связном целом. Я начал также обнаруживать, что иногда, когда люди работают над своими проблемами, каждый оказывается замечательным знатоком как раз в той области опыта или чувства, которая именуется проблемой.

Практически эта точка зрения привела к простому и эффективному способу общения с дурными чувствами, на которые жалуются люди. Когда человек рассказывает мне о дурных чувствах, таких как тревожность, вина и т. п., я могу показать ему на его собственном опыте, что эти чувства абсолютно необходимы и даже неизбежны при данных предположениях и данном восприятии мира. Человек может увидеть, что было бы глупым и даже рискованным не пережить этих чувств.

С этой точки зрения фобия — лучшее решение, к которому человек мог прийти относительно серьезной, ощущаемой им проблемы. Отрицать или осуждать это решение, называя его симптомом, значит скрывать серьезность проблемы, подлежащей решению. Привычки или симптомы можно рассматривать таким же образам. Если мы будем просто осуждать человека за пьянство, мы не узнаем, какую серьезную реальную проблему он решает. С точки зрения совершенства мы не проводим анализ симптомов или, уходя от него, мы скорее идем прямо через него, находя его неузнанную пользу в том виде, в каком она существует.

Там, где я сейчас нахожусь, я не обладаю полной уверенностью, что все в мире хорошо, таким, я полагаю, должно быть восприятие мира того, кто полностью стоит на точке зрения совершенства. Я обладаю искренней уверенностью относительно множества специфических вещей, которые еще некоторое время назад я вряд ли бы мог рассматривать подобным образом. Я обладаю предположением, теорией, как можно было бы сказать, что все хорошо. Я даже начинаю подозревать, что я сам — «окей», хотя я и думаю, что буду более почищусь.

Мой партнер Джордж Иранский, более уверенный, чем я, в точке зрения совершенства, создал стиль консультирования, названный нами позже бархатным катком. Он состоит в нахождении для каждой жалобы пациента, какой бы грустной или тяжелой она не была, контекста, в котором она является выражением совершенства в жизни человека. В этом нет ни вопросов, ни советов для действий. Пациент может сознавать свое совершенство там, где он находится, или проявить некоторое стремление к тому, чтобы увидеть это совершенство. В последнем случае каждое новое высказывание пациента трактуется подобным образом, даже если пациент выражает сопротивление.

Одно из следствий этого стиля — создание атмосферы принятия, в которой человек обретает свободу исследовать значение и смысл своего поведения. Часто результатом этого для пациента становится сознавание и реальное переживание того, что он сам и его ситуация «окей». Изумительно, однако, как часто люди этому сопротивляются. Они сражаются до последнего, лишь бы не пережить совершенства. Мы заметили два возможных вида этого сопротивления. Одно состоит в том, что проблема, которую излагает пациент, — не проблема. Проблема состоит в убежденности, что здесь должна быть проблема. Само же положение реальности не переживается как дурное. Часто, когда человек рассказывает о ситуации, которая привела его к консультанту, например, 30 кг лишнего веса, и мы спрашиваем, что же в этом плохого, человек затрудняется ответить. Он не переживает ситуацию как плохую. Собственно, проблема и возникает, выдумывается или раздувается, чтобы соответствовать убеждению, что должна быть проблема.

С этим связан второй феномен, который мы обнаружили в сопротивлении совершенству. Некоторые люди глубоко привязаны к жестко заданной цели, конечному состоянию, в котором они будут совершенны — фантастическому состоянию, которое может называться здоровьем, спасением, самоактуализацией или достижением. Эта иллюзия прекрасной цели становится основным препятствием к позитивной оценке наличной реальности, того, что есть прямо сейчас.

Перефразируя это, можно сказать, что идеальное совершенство — величайшее препятствие для переживания существующего совершенства, которое уже есть. Этот журавль в небе, идеальное совершенство — одно из коварных препятствий для простого переживания «окейности» настоящего. Однако люди готовы быть скорее несчастными сейчас, но сохранить мечту, чем отказаться от этой мечты и просто переживать движение жизни со всем тем, что она несет.

Среди возражений точки зрения совершенства наиболее часто встречаются три группы:

"Как быть с дурными привычками, которые будут сохраняться в атмосфере принятия?" Ответ: "Кто на самом деле знает, что действительно эти привычки являются дурными с более широкой точки зрения?" Часто черта или привычка называется дурной только с точки зрения иллюзии совершенства. В безопасной атмосфере бархатного катка пациент может посмотреть на дурной симптом своими собственными глазами и в своем собственном контексте, и наметить те изменения, которые он сочтет нужными.

Парадоксально, что сторонники совершенствования в противопоставлении совершенству чаше всего пессимисты в отношении к человеческой жизни. Представление, что мы должны бороться и стремиться к улучшению, исходит из предположения, что улучшение не будет происходить спонтанно, и мы, по существу, несовершенствующиеся создания, которых нужно подгонять к совершенствованию.

Точка зрения совершенства оптимистична в своем предположении, что если людям дать немного времени, места и силы, то они будут естественно двигаться к лучшему. Рассматривать содержание жизни как совершенное, значит с большей вероятностью давать людям это время, место, силу и свободу от давления. Требование измениться в определенном направлении в конце концов определяется той же точкой зрения, с которой первоначально данную черту называли дурной, что только мешает на пути естественного процесса совершенствования.

Более серьезное возражение возникает, когда пациент обнаруживает актуально деструктивное поведение вроде пьянства и т. п. С точки зрения совершенства импульс пьянства или избиения детей сам по себе совершенен. Он лишь нуждается в рассмотрении в атмосфере принятия, чтобы можно было найти его позитивную суть. В конце концов, в тот момент, когда пациент разговаривает со мной, он не делает этого, так что импульс или желание делать это может быть безопасно рассмотрено в таком контексте. Часто я заключаю соглашение с пациентом не осуществлять это поведение некоторое время, пока мы не рассмотрим его, но я не соглашаюсь называть это дурным. Более абстрактное возражение касается других людей. "Как быть относительно Гитлера и евреев?" "Как относиться к войне и к голоду?" "Как насчет природных катаклизмов или расизма?" Один из ответов состоит в том, что зло — это оценка с близкой точки зрения. Кто знает? Я уверен, что многие люди в Сан-Франциско, если бы они могли отмолить землетрясение 1906 года, так бы и сделали. Однако, в таком случае напряжение, которое возрастало бы и накапливалось в течение последующих лет, привело бы к тому, что недавнее землетрясение было бы гораздо суровее, так что, оглядываясь назад, мы можем только желать, чтобы было все так, как оно было. Называть что-то хорошим или дурным — это высокомерие и псевдоуверенность вместо реальной уверенности, которой никто из смертных не может обладать.

Я всегда вспоминаю о лосе и о волках. Мы все — части более широкой системы, и никто из нас не знает реального значения того, что происходит в более широком контексте. Многие суфийские притчи прекрасно это иллюстрируют. Человек умирает в результате случайности. Какая жалость! Затем выясняется, что он отправился в путь, чтобы убить халифа. О, как хорошо, что он погиб! Затем выясняется, что халиф сошел с ума, и в ближайшие два года станет несчастьем для всей страны. Как жаль, что тот человек не добрался до него! И так далее…

Есть другой ответ тем, кто выдвигает в качестве возражения совершенству события в мире. Я начинаю искать основу этого сопротивления в их уме, в их жизни. Какова ценность этого возражения? Часто оказывается, что они не делают того, что, как они полагают, они хотели бы делать. Рассматривая свое противопоставление, они находят следующий шаг, который возможен, чтобы затем его сделать, а может быть нет. Тогда все повторяется.

Я собираюсь завершить эту главу собственным отчетом. Я в некотором смысле являюсь одним из представителей движения роста. Я рассматриваю концепцию совершенства вещей, как они есть, и нахожу ее прекрасной и удовлетворительной.

Действие этой концепции на мою работу было очень значительным. Моя работа стала сложным и динамичным единством методов изменения и методов принятия. Я изменяюсь, сохраняю лучшее из старого и двигаясь в направлении все большего принятия того, что есть. Каждая техника, каждая формулировка, которая получена мною в прошлом, трансформируется, чтобы соответствовать новой точке зрения.

Вот хороший пример: Раньше я пользовался таким определением — "Это цена, которую вы платите за привязанность к себе, разрушая себя…" Новое определение, прошедшее через трансформацию принятия таково: "Это способ удержания в сознании выбора поведения в течение того времени, пока вы не собираетесь пользоваться этим выбором." Переход от таких слов как «цена», «привязанность», «разрушение» к краткости и принятию второго определения очевиден. В моей работе стало больше легкости и игры, меньше тяжести, меньше серьезной погруженности в проблемы. Работать над проблемой — значит до некоторой степени укреплять ее. Как сказал С.Т.Элиот, "думая о ключе, каждый укрепляет тюрьму". Чувствуя, что рост, изменения и улучшения неизбежны, вряд ли стоит подталкивать их с таким усилием.

Я стал в большей степени принимать самого себя. Я продолжаю испытывать неуверенность и дискомфорт. Но вместе с этим я более умиротворен и менее подвержен напряжению, во мне меньше сожаления, беспокойства и чувства экологической правильности все более проникает в мою жизнь. Эта точка зрения может повлиять на движение роста и на общество, поскольку проблема не в том, каковы вещи, а в иллюзии какими они должны быть. Распространение позиции совершенства может ослабить мертвую хватку иллюзий в нашей культуре. Отказ от обольстительной фантазии конечной цели, к которой мы идем, и просто понимание вещей такими, какие они есть, — весьма привлекательная возможность для меня.

Глава 8 ЗАПАДНЫЙ ПОДХОД К ПРОСВЕТЛЕНИЮ В ПСИХОЛОГИИ

Все хорошо, все хорошо, все хорошо, все хорошо.

Моя душа имеет место в Царстве, — и все хорошо.

Давид Целлер

Одно из фундаментальных достижений даосизма в понимании, что качество создается и поддерживается существованием его противоположности. Говоря словами святого, когда мы слышим о сыновней почтительности, мы знаем, что дети уже не слушают родителей. Действительно, кто будет рассказывать о детях, слушающихся родителей, если это действительно происходит. Это начинает заслуживать обсуждения, если хотя бы некоторые из детей не слушаются. Точно так же, когда мы начинаем слышать все больше о трансперсональном или надличном, — можно предположить, что понятие личности преувеличивается.

Трансперсональный опыт, превосходящий личное, — это такой опыт, в котором изменяется чувство «я», как отдельной изолированной единицы. Это может быть опыт знания или понимания других каким-то необычным образом или чувствования единства с природой, или с человеческим сознанием. Такой опыт может быть экстраординарным только потому, что наша культура очень ограничивает ординарное. Мы приучены к представлению об отдельной индивидуальной личности, сознание которой ограничивается кожей тела, поэтому иной опыт может рассматриваться как мистический или особый. Если вам повезло меньше, то его можно назвать ненормальным или психотическим. В других культурах, принимающих непрерывность сознания, такой опыт может быть естественно нормальным. Такие культуры рассматривают как ненормальную, даже психотическую, нашу занятость своей индивидуальностью.

Возможно, что в успешной психотерапии трансперсональные переживания начинают возникать достаточно часто, но они обрываются из-за страха, присущего обоим участникам — терапевту и пациенту. Культурная канва, в которой подобный опыт является не только неожиданным, но даже подозрительным и болезненным, является серьезным препятствием для его возникновения. Как я понимаю, воздействие трансперсональной психотерапии состоит в создании способов работы или, точнее, точек зрения, в которых такие события могут возникать, и в поощрении процесса их возникновения. Опыт единства, единения, глубокого обобщения рассматривается не как таинственный, мистический или отдаленный, а как естественно развертывающийся природный процесс.

В нашей культуре, полной экстремизма противоположного направления, такая попытка нуждается во всяческой помощи, какая только возможна. Я опасаюсь значительного расхождения в ближайшие годы: трансперсональная работа будет ощущаться все более таинственной, а личностно ориентированная терапия лишится глубины, ориентируясь на приспособление и заботясь лишь о поведенческих результатах. Я надеюсь в этой главе предложить вариант преодоления границы между личным и трансперсональным, описывая способ работы и представления, которые выросли из персональной гештальт-терапии, но постепенно и почти невольно стали созвучными трансперсональным процессам. Я называю эти представления западным подходом к Просветлению.

Природа Просветления

Ключевым аспектом Просветления в этой главе является переживание того, что настоящее совершенно таким образом, как оно есть. Всякая мысль о противоположном — это искажение, неполное видение ситуации, хотя это искажение само становится совершенно в этот момент. Есть два существенных момента, которые приводят к потере совершенства настоящего.

Первое — это ошибка присваивания ценности событиям. Есть история о старом китайце, который единственный в деревне имел лошадь. Это означало, что он мог вспахать больше земли, чем его односельчане, так что он был относительно богатым. Все называли его счастливцем, пока однажды его лошадь не убежала. Тогда все стали называть его несчастным. К обеим этим оценкам он относился равнодушно.

Несколькими днями позже его лошадь вернулась, ведя за собой другую, дикую лошадь.

Поскольку вторая лошадь тоже стала принадлежать крестьянину, все говорили о его удачливости. Однако на следующий день его сын, забираясь на дикую лошадь, упал с нес и сломал ногу. Это односельчане сочли несчастьем, пока не появились гонцы императора, забирающие молодежь на войну. Они, разумеется, оставили юношу со сломанной ногой в покое. История имеет продолжение, но смысл уже ясен: ценность события может трактоваться ошибочно, с любой ограниченной точки зрения. Только более широкий взгляд может воспринять совершенство события, которое рассматривается как "не окей" с ограниченной точки зрения.

Вторая ошибка, ведущая к невозможности пережить совершенство, более глубока и фундаментальна. Некоторые говорят: "Я называю это так, как я это вижу." Однако существует понятие "Этого нет, пока я это не назову".

Просветление — это не понятие вроде неудачи, тревоги или убежавшей лошади, а фундаментальное энергетическое событие, как таковое. Когда мы говорим что-то себе о событии, мы ограничиваем его своими категориями, придаем ему значение, лишь приближенное к тому, что есть в действительности. Может быть, старому китайцу стоило сказать, что его лошадь не сбежала, а пошла за другой лошадью? Единственной существующей определенностью в тот момент было пустое стойло. Все остальное — плод воображения. Само описание события — это набор теорий. Оно безнадежно насыщенно предположениями и предрассудками. Неудивительно, что трудно увидеть совершенство вещей, поскольку мы видим, в основном, не сами вещи, а наши собственные неузнанные предположения.

Итак, нет дурных привычек, черт или симптомов. Это лишь повторяющиеся события, которые люди настойчиво заставляют значить что-то, и которым они настойчиво приписывают негативные ценности. "У меня есть дурная привычка", — в более точном изложении значит: "Я делаю нечто значимое, что делал и раньше, кроме того, у меня есть дополнительная мысль, что это плохо". Привычка, — это теория относительно повторяющегося поведения, а не факт. То, что она дурная, очевидно, существует как мысль у того, кто называет ее дурной, не более того.

Теперь мы посмотрим, как можно применить эту точку зрения в психотерапии, точку зрения, что вещи совершенны в том виде, как они есть. А если я не вижу этого — я либо неправильно воспринимаю события, либо приписываю несвойственные им ценности. Но сначала нужно остановиться еще на одной детали.

Часто полагают, что Просветление — это событие класса «все» или «ничего». В моем опыте Просветление происходило фрагментарно. Я мог обрести Просветление, то есть увидеть сущностное совершенство некоторого аспекта моей жизни, без значительного сдвига в других аспектах. Поэтому далее мы будем говорить о том, как люди могут пережить частичное Просветление или Проблеск.

Тактика Просветления

1. Истоки

Несколько лет назад я работал с женщиной над проблемой ее ревности, проявлявшейся как гнев, направленный на мужчину, с которым она жила, когда он проявлял интерес к другим женщинам. Она считала ревность ужасным симптомом, и ее неудовольствие по поводу собственной ревности было столь значительным, а реакция на само слово столь болезненной, что мне показалось неуместным рассматривать с ней возможную незамеченную ею ценность этой ревности.

Тогда мне в голову пришла идея найти новое имя для ревности, чтобы появилась возможность разговаривать об этом более спокойно. Пока мы искали новое имя, женщина вспомнила свои переживания того, что отец оставил ее, когда она была ребенком. Через несколько минут появилось новое-наименование: "Ранний предупредительный сигнал панического страха быть неожиданно покинутой". К моему удивлению, это открытие не сделало терапевтическую работу возможной, — оно привело работу к концу. Женщина разрыдалась, увидев, что ревность не враг, а друг и защитник, который ей очень нужен.

Проблема переместилась с вопроса "что делать с ревностью" на вопрос о правильном поведении в жизненной ситуации, которая угрожает ее благополучию. Женщина тут же поняла, что ей нужно делать и, отправившись домой, сделала то, что считала необходимым.

Столь выраженный результат десятиминутной работы заставил меня присмотреться к тому, что произошло и из этого возникла основная тактика Точки Зрения Просветления в терапии Переименования симптома.

2. Переименование симптома

Дело в том, что мы имеем возможность найти новое название для симптома или вызывающей отрицание особенности, описывающее поведение не менее точно, чем первоначальное название, но обладающее позитивным качеством. Так, если отрицаемой чертой было упрямство, то новым наименованием может быть упорство. Термины описывают одно и то же поведение, различна только оценка.

Во время поиска нового названия пациент ясно переживает тот факт, что он сам приписывает оба значения ценности событию, о котором идет речь. Нет ничего раз навсегда хорошего или дурного в повторяющемся сходном поведении. Будет ли это названо упрямством или упорством, зависит целиком от того, что из этого выйдет.

У человека существует почти универсальная тенденция к улыбке облегчения в тот момент, когда новое наименование найдено удачно. Этот момент облегчения, хотя бы в одном аспекте жизни, и называется частичным Просветлением.

Я приведу несколько примеров переименования и промежуточных шагов. Вряд ли найдется много симптомов, к которым эта процедура не может быть применена. Взрывы ярости по отношению к детям становятся динамическим накладыванием ограничений, промедление превращается в спонтанное обнаружение более срочного, утаивание называется таинственностью, безответственность превращается в желание выяснить, что на самом деле следует делать.

Отмечу, что не может быть словаря переименованных симптомов. Опыт индивидуален, так что редко два человека с подобными симптомами приходят к одним и тем же названиям. Так лень одним человеком называется соединение с Дао, другой же называет ее запрещенным, но желательным перерывом.

Техника наиболее ясно работает с симптомами, которые успели надоесть. Для некоторых людей полезным шагом является описание самого поведения, а не произнесение слова, которым его называют. Для некоторых полезно представить себе куклу, демонстрирующую это поведение, и попросить их проиграть это поведение вместе с куклой.

Другим полезным действием может быть разделение ситуации нр составные части, действия или мысли с тщательным выделением каждой части. Так скрытность превращается в такой процесс: "Я разговариваю с приятелем, намереваясь раскрыть ему секрет в ответ на его открытость, но затем у меня возникает другая мысль, и я ничего не говорю". Новое название становится таким: "Способность удержаться от болтовни о себе, даже если для этого есть повод".

Когда пациенту удается описать существующее поведение без оценки, может быть полезно предложить ему описать ситуацию, в которой такое поведение уместно, а потом спросить, как бы он назвал такое поведение в новой ситуации. Юноша жаловался на пугливость, но однажды в баре его волнение по поводу двух парней оказалось весьма обоснованным, и он назвал это поведение благоразумным.

Одна из точек зрения на повторяющееся поведение, которое не кажется уместным в данный момент, состоит в том, что поведение было уместным в тот момент, когда появилось впервые. Человек до сих пор привязан к нему, полагая, что это по-прежнему будет работать. Называние этого поведения плохими именами не помогает избавиться от него, но вместе с тем способствует уничтожению его прежней полезности, оставляя человека в недоумении, почему же он делает все это.

Переименование симптома возвращает в сознание прежние преимущества поведения и дает человеку более целостное чувство самого себя. Значительная часть возбуждения и юмора при переименовании возникает как раз при узнавании прежней ценности поведения. Возвращение в сознание прежней ценности позволяет также более гибко управлять им. Когда человек переименовывает убегание в предоставление возможности исчезнуть, он знает, что это точно подходит к тому, что может действительно исчезнуть. Он перестает быть жертвой дурной привычки и становится обладателем ценного искусства, которое раньше он не всегда правильно применял. Чем больше я работал с переименованием симптомов, тем более ясно видел, что в старых симптомах и дурных привычках есть скрытая выгодность, и именно она удерживала это состояние на месте.

3. Жизненная основа тактики Просветления

Может сложиться впечатление, что переименование симптома — это техника, и до некоторой степени она может быть использована сама по себе. Однако, по-видимому, существует определенный жизненный процесс, для которого эта техника является всего лишь одним из проявлений. Может быть не всегда очевидно, что отрицаемая черта или действие является законной частью пациента, а всякое свидетельство противоположного возникает из точки зрения, с которой пациент рассматривает данную особенность. Дело не в том, что симптом может быть сделан приемлемым, а в том, что действие является симптомом только потому, что пациент его так называет.

Возможно, что негативная оценка пришла со стороны: от желающего добра родителя, учителя, терапевта, друга и пациент, подобрав негативную оценку, сделал ее своей. Верно также, что в тот момент это был наилучший, ориентированный на выживание шаг. Беспокойство вызывает лишь то, что приходящие извне негативные оценки и негативные оценки негативных оценок типа "мне не следует быть столь критичной к себе" становятся большой грудой противоречивых тенденций и контр-тенденций, заслоняя от пациента его собственную реальность.

Точка Зрения Просветления предлагает просто отшелушить эту противоречивую массу по слоям, начиная с верхнего. Допустим, я много критикую себя, а затем критикую себя за критику себя. Жизнь облегчится хотя бы немного, если я прекращу метакритику, увидев свою сверхчувствительность к проблемам, как необходимое для жизни умение, которое было когда-то важным и может стать таковым вновь.

Женщина, которую постоянно бил муж-алкоголик, корила себя за то, что она сносила побои и была зависимой, полагая, что в ней что-то не так. Может быть верно, что жизнь без битья была бы предпочтительной, и что ее жизнь была бы лучше, будь она более независимой, так что некоторое изменение вроде бы уместно. Однако вся ее критичность не вела к изменению. Она тратила на самокритичность много энергии и потеряла из виду ценность своего поведения. А оно, без сомнения, имело ценность, иначе бы она этого не делала, но поначалу она была совершенно не в состоянии увидеть эту ценность. Когда она переименовала симптом, то это звучало так: "Готовность выносить даже плохое обращение, лишь бы знать, что у моих дочерей есть дом".

Она начала больше ценить себя и ей стало несравненно легче. Она также стала догадываться, увидев позитивную цель действия, что могут быть менее болезненные способы обеспечения дома для своих дочерей. Она покинула занятие, размышляя на эту тему. Человеку, не побывавшему на занятии по переименованию, трудно оценить изменение сознания и новые перспективы, которые открываются, когда люди оказываются в состоянии правильно оценить качества, Которые они отрицали.

Переименование может работать даже с симптомом кого-то другого. Женщина на консультации жаловалась, что ее муж часто занят, даже когда он дома. Дети жаловались, спрашивая, в чем дело, почему папа не хочет с ними заниматься. Она принимала и усиливала их жалобы, чувствуя себя весьма ущемленной занятостью мужа. Она ругала его за это, и при этом его занятость и отчужденность усиливались. Когда ее попросили все же объяснить, чем же муж занимался все это время, она нашла, что муж дома занимался тем, что связано с его работой, но не могло быть выполнено на самой работе, где он испытывал значительное напряжение.

Она начала видеть, что эта занятость имеет для него какой-то смысл, а поэтому имеет смысл и для семьи. Поняв это, она решила, что и она и дети начнут давать возможность закончить папе то, что нужно, чтобы заботиться о семье. Действительно, и она и дети начали ценить его периоды домашней работы и все почувствовали себя вовлеченными в дело материального обеспечения семьи. Хотя я не имел возможности проверить это, но полагаю, что периоды домашней работы ее мужа стали короче.

4. Процесс Частичного Просветления

Молодая вдова пришла на консультацию по настоянию друзей, которые твердили, что смешно, что она уже три года как оплакивает своего умершего мужа, вместо того, чтобы встречаться с людьми и, может быть, найти нового мужа и отца для ее маленьких детей.

Я занял позицию полной поддержки ее выбора оставаться дома и оплакивать умершего мужа, сказав, что такая любовь редка в наши дни, когда все куда-то спешат, не испытывают глубоких чувств и быстро забывают старую любовь. Я восхищался ее верностью весьма экспансивно. Когда она добавила, что по меньшей мере раз в неделю посещает могилу мужа, я полагаю, она ждала, что я скажу, что это слишком часто, я попросил ее подумать, не мало ли это, не «ускользает» ли ее привязанность к нему. Не прошло и нескольких минут, как она сказала, что сделанного достаточно, и что ей, наверное, пора начать жить несколько иначе, и что поиски другого мужчины не повредят памяти ее мужа.

Поскольку последствиями этого терапевтического взаимодействия было изменение, нужно рассмотреть это подробнее, чтобы понять, что я делал в отличие от парадоксального изменения. Принципиальным отличием было то, что я был полностью на стороне выбора оплакивать мужа до конца жизни. Я считал, что это прекрасный способ жизни, если это то, чего она хотела. Я даже помню, что переживал несколько поэтическое чувство по поводу редкой красоты такой возможности. В отличие от "парадоксального изменения" я считал бы, что терапевтической удачей была бы и ситуация, когда она вернулась бы домой, полная новой решимости продолжать оплакивание до конца жизни, не давая друзьям лезть не в свое дело.

Ее «проблема» состояла в том, что она не переживала свой выбор полностью, не оценила его и поэтому не могла довести его до конца. Этот пример также показывает, что люди не всегда довольны, когда их поведение, такое, какое оно есть, поддерживается с энтузиазмом.

Люди много вкладывают в самообвинение по поводу того, что они делают, поэтому они сопротивляются точке зрения Просветления.

Последняя история также иллюстрирует сопротивление принятию «симптома» и потребность упорствовать и поддерживать его. Пятнадцатилетняя девочка убежала, или сделала свое пребывание невозможным, в трех детских домах в течение года. Она на удивление не демонстрировала никаких иных симптомов умственного расстройства или дурного поведения и вполне хорошо училась в школе. Ее беспокойство было связано именно с детским домом. Она утверждала, что хочет жить с матерью, однако мать отказывалась принять ее.

С точки зрения того, кто занимался ею по линии "социальной помощи", именно ее невыполнимое желание жить с матерью было причиной ее невозможного поведения в детских домах, хотя она по видимости понимала и принимала невозможность жить с матерью. После нескольких минут предварительного знакомства наш разговор стал приблизительно таким:

Терапевт: Ну, так что ты, собственно, хотела бы делать?

Пациент: Я хотела бы жить с матерью.

Т.: Так почему же ты не живешь с ней?

П.: Она не хочет жить со мной.

Т.: Давай-ка посмотрим, она же твоя мать (1 — цифры обозначают последующий комментарий), можешь же ты как-то заставить ее держать тебя (2).

П.: Я не знаю, как я могла бы. (3)

Т.: Ну, скажем, постучись под дверью, и ворвись, когда она откроет (4).

П.: Я пыталась, но она захлопнула дверь.

Т.: Хорошо, возьми с собой спальный мешок, и спи на крыльце!

(1) В этом месте, следуя точке зрения Просветления, мы принимаем ее желание жить с матерью в качестве совершенного каким-то неизвестным образом. Не вступая в спор и не отрицая его, мы встаем на его сторону и поддерживаем его. Она не верит, органично и полностью, в его невозможность — и может быть оно и не является невозможным. В любом случае, если девочке еще раз скажут со стороны, что это невозможно, это не имеет никакой ценности.

(2) Хотя предложение исходит, вроде бы, от меня, очень вероятно, что она думала о такой возможности сотни раз. Хотя она может удивиться, что я это говорю, само содержание удивления не вызовет.

(3) Это поддерживает мое предположение.

(4) Опять же, наверняка она не раз фантазировала на эту тему.

Через еще несколько минут, со смесью раздражения и горя, она заявила, что глупо говорить о возможности жить с матерью, и мы перешли к обсуждению проблем в детских домах. Однако очень скоро, когда мы говорили о трудностях там, она снова стала говорить, насколько лучше и легче было бы жить с матерью. Я немедленно ответил ей, что не буду больше терять времени на разговоры об этих чертовых детских домах, и что мы камня на камне не оставим, но попытаемся найти способ вернуться к матери.

Мы обсудили возможность подать в суд, угрожать матери самоубийством, возможность написать письмо с отравленными чернилами мужчине, с которым жила мать (основное препятствие, из-за которого девочка не могла жить там), превратиться в абсолютно покорную служанку матери, и множество других, правдоподобных и причудливых идей (которые без сомнения приходили ей в голову в разное время).

Наконец, в большом горе, и со злостью на меня за развенчивание ее мечты, она действительно, изнутри отказалась от надежды жить с матерью. Хотя она, казалось бы, и раньше принимала эту возможность, она была привязана к маленьким проблескам невысказанных надежд. Негативными следствиями этих надежд было, разумеется, то, что они разъедали ее готовность действительно приложить усилия, чтобы ужиться в детских домах. Отказ от надежды был глубоко болезненным.

Интересно, что она восприняла ситуацию таким образом, будто я разрушил ее мечту, в то время как я все время с энтузиазмом поддерживал ее, предлагая возможные пути реализации. Хотя эта надежда мешала ей вести свою жизнь успешно, она была привязана к ней, и способом этого привязывания было — не смотреть на нее слишком пристально. Только моя явно преувеличенная и по-видимости неоправданная поддержка ее мечты заставила девочку пережить ее в достаточной мере, чтобы отказаться от нее. Опять же, различие между этой тактикой Просветления и "парадоксальным изменением" состоит в том, что я не стремился к изменению.

По мне, для нее было хорошо и продолжать убегать из детских домов и мечтать о жизни с матерью. Так или иначе, с помощью терапии Просветления, помогающей ей делать это лучше и лучше, что-нибудь хорошее могло получиться из этого эксперимента — как быть человеком в этом одурманенном мире.

Стратегия изменения и стратегия Просветления

Почти каждый обращается к терапии для того, чтобы измениться (или, нередко, заставить измениться кого-то другого). Человек может весить слишком много, и хотеть сбросить вес, человек может чувствовать себя виноватым из-за интрижки и хотеть чувствовать себя спокойнее, человек может быть одиноким и хотеть наладить отношения и т. д.

"Изменение" может рассматриваться как сдвиг в отношении между двумя элементами! "тем, что есть" и "тем, что может быть". "То, что есть" может быть вес 180 фунтов, а "что могло бы быть" — 150. "То, что есть" может быть частыми прогулками в одиночестве, а "могло бы быть" — те же прогулки с кем-то другим.

Другие названия "того, что есть" — реальность и поведение. Другие названия "того, что могло бы быть" — воображение, мечта, цель, идеал или норма. Изменение состоит в том, чтобы мечта воплотилась в реальность (прогулки с другим), в достижении цели (вес 150 фунтов), в соответствовании идеалу и норме (прекращение интрижки); когда она происходит полно, то включает такие чувства, как успех, завершенность и удовлетворение.

Когда изменение происходит, хотя еще не завершено, то есть когда происходит какое-то движение того, что есть, в сторону того, что могло бы быть, — потеря веса, начинающееся общение с разными людьми, — возникают чувства предвосхищения, надежды и волнения. Когда движения нет несмотря на все усилия, когда то, что есть, так же далеко от того, что могло бы быть (весы по-прежнему показывают 180 несмотря на диету, прогулки по-прежнему одиноки), это сопровождают чувства разочарования, застоя, вины и отчаяния.

Эти чувства приводят людей к психотерапии, заставляют их искать возвращения на путь изменения. С этой точки зрения «здоровье» и благополучие определяются как "то, что могло бы быть",а нездоровье и неблагополучие — как "то, что есть" симптом.

Такова точка зрения изменения — приведения того, что есть, к тому, что могло бы быть. Изменение часто удается и часто не удается. К счастью, есть другой путь соединения того, что есть, и того, что могло бы быть — убедить то, что могло бы быть соответствовать тому, что есть. Это значит понять, что то, что есть вполне «окей» такое, как оно есть. Это и есть Просветление.

Переживание совершенства и удовлетворения в Просветлении столь же полно, как в изменении, хотя здесь оно окрашено не успехом, а более мирным чувством возвращения домой. С точки зрения Просветления совершенство, здоровье и благополучие связаны с тем, что есть. Нездоровье и неблагополучие помещены в то, что могло бы быть — сумасшедшую иллюзию того, что вещи могут и должны быть иными, чем они есть.

Давайте применим эти представления к человеку, весящему 95 кг, этому человеку за пятьдесят, и он всегда весил лишние 25 кг всю свою взрослую жизнь. Он утверждает свою точку зрения, показывая нам таблицу соотношения веса и роста, в которой вес в 70 кг является оптимальным для мужчины его роста. Он цитирует врачей, утверждающих, что лишний вес опасен для здоровья. Успешное изменение привело бы этого человека к весу 70 кг, хотя удовлетворения от этого омрачалось бы постоянным беспокойством в возможном возврате лишнего веса, заботой о диете.

С точки зрения Просветления попытки уменьшить вес после 35 лет неудач — это нездоровье. Человек может с тем же основанием посмотреть на таблицу соотношения веса и роста, выбрать рост, соответствующий его весу и стараться вырасти. Человек, весивший 95 кг, обладал некоторой системой иллюзий, которая ведет к хроническому чувству вины, самоотрицанию, негативному восприятию себя, что и составляет его проблему.

Прежде чем рассмотреть это подробнее, я отвлекусь на один момент, чтобы рассказать о спортсмене, которого я встретил в Осаке, который также переживал проблему собственного веса. Его рост был около 165 см при весе 72 кг, а проблема состояла в том, что ему нужно было добрать еще 10 кг, чтобы иметь оптимальный вес для выступления в своей категории. Вес в 82 кг имел для него вполне определенный смысл. Действительно, это могло повредить его здоровью и вызвать лишнее напряжение сердца, но его жизнь в целом при 82 кг была бы лучше. Ясно, что лишний вес являлся правильным для него, точнее сказать 82 кг совсем не лишний вес с точки зрения его жизни. С точки зрения того, что для него важно, 82 кг правильный вес.

Я утверждаю, что то же самое относится и к нашему человеку, весившему 95 кг, с той только разницей, что соображения, по которым его вес подходит ему, не столь явны и понятны, как у спортсмена борца. Существуют какие-то неизвестные преимущества веса в 95 кг и недостатки веса в 70 кг. Неизвестные преимущества могут быть чем угодно, хотя бы глубокой привязанностью к обильной еде, в которой он не признается. Неизвестные недостатки могут быть также чем угодно, хотя бы нежеланием уступить жене, потеряв вес.

Точка зрения Просветления будет состоять в том, что принимая во внимание все, в целом 95 кг правильный вес, а его постоянное стремление к похудению — патология. Что касается медицинских таблиц, то они относятся к нему не в большей степени, чем к спортсмену борцу. Они относятся только к несуществующему абстрактному человеку. Более того, если он ощутит свое совершенство при 95 кг, он, может быть, увидит все до сих пор неизвестные ему выгоды этого веса. Сознавая эти выгоды, он, может быть, постепенно без всякого самоотрицания, найдет другие способы достижения их, и, воспользовавшись ими, он, может быть, сбросит вес. В любом случае чувство вины и самоунижения исчезнут из его жизни, он будет более счастлив и в большей степени будет принимать себя, сколько бы он ни весил.

Четыре дополнения и предостережения необходимы, чтобы завершить это изложение.

Совершенство должно быть полно и глубоко пережито в Просветлении, а не быть просто теорией. Просветленный человек в той области жизни, в которой он Просветлен, не уступает чему-то, а позитивно относится и убеждается в том, что нечто «окей». Он радостно и с ощущением абсолютной истины принимает свой ранее отвергавшийся комплекс, как истинную и ценную часть себя. В практике значимо именно это радостное принятие в отличие от принятия сквозь зубы. Нетрудно заметить, когда пациент не достиг этой стадии, а просто соглашается с интеллектуальным аргументом. Нужно помнить, что Просветление основывается на ощущении света. Каждый человек постоянно изменяется, в том числе и Просветленные люди. Изменение, которое противопоставлялось Просветлению ранее, — это произвольное, заранее запланированное, целенаправленное и, как правило, требующее усилий преобразование, а не те спонтанные изменения, которые происходят со всеми. В действительности, спонтанные изменения скорее произойдут с теми, кто избавился от самоотрицания и старания и больше сознают полноту своей природы. Вместе с тем Просветление не трюк, чтобы достигнуть парадоксального изменения. Пациент, обретший Просветление, безразличен — он доволен и изменением и его отсутствием. Несколько раз я употреблял фразу "выбрать выбор пациента" — нужно объяснить, что это значит. Просматривая записи разговоров, можно подумать, что я даю самые удивительные советы. Я восторгаюсь, нахожу хорошее в чем-то, поощряю самый неожиданный жизненный выбор. В действительности же, в контексте общения людям всегда понятно, что я несерьезен в смысле действительного поощрения каких-либо жизненных событий.

Я не думаю, что люди должны или не должны делать что-либо. Я лишь прибавляю вес тому, что они сами совершают, так что люди могут более ясно увидеть, что же это такое. Если кажется, что я одобряю какой-то шаг, то это лишь для того, чтобы показать что-то, ввести в более полное сознание смутные фантазии, на которых люди основываются, не разглядывая их слишком пристально. Я не забочусь о том, что делают люди. Я забочусь о том, чтобы то, что они делают увеличивало их жизненные силы.

Однако любые представления о том, что именно увеличивает их жизненность, — это мои представления, которые могут только увеличить путаницу. Я могу упомянуть их, но мне не придет в голову утверждать их всерьез. Что бы пациент ни говорил, я обращаюсь с ним как с королем в его вселенной, авторитетом, за которым остается последнее слово относительно значения и ценности события в его жизни.

Хотя точка зрения Просветления может быть использована в постоянной длительной работе, она очень хороша в непродолжительной кратковременной терапии, которой я обычно занимаюсь. Просветление приходит короткими интенсивными вспышками, за которыми следуют периоды самостоятельного действия, а затем, когда человек естественно готов к большему, вновь приходит Просветление.

Поскольку эта глава посвящена процессу Просветления, может показаться, что я считаю, что она лучше, чем подход к терапии с позиции изменения. Это не так. Для каждой из этих позиций есть свое время и свое место — время для трудной работы изменения и время для сосредоточения на совершенстве вещей в том виде, каковы они есть. Терапевт, владеющий двумя способами работы и не привязанный к одному более, чем к другому, будут делать свою работу настолько хорошо, насколько это возможно.

Каждый аргумент пациента относительно трудности изменения становится аргументом для принятия и чем более невыносимым находит пациент существующее, тем больше энергии в работе по изменению может от него ждать терапевт. Основное правило для терапевта, владеющего двумя процессами, таково: любое чувство неэффективного напряжения со стороны терапевта — это указание на то, что пора сменить позицию. Когда третье "да, но…" следует за третьим "почему бы вам не…", — может быть пора сказать: "Знаете, вы правы, похоже, что это невозможно. Давайте посмотрим, что хорошего есть в том, как дело обстоит в действительности".

В этой главе представлена позиция, которая, хотя она выросла из практики гештальт-терапии и экзистенциальной терапии, кажется весьма совпадающей с идеей Просветления. С этой точки зрения все, что происходит в жизни человека, — некоторым образом правильно для него, если только рассматривать его жизнь целиком. Если человек сам не переживает этой правильности, то лишь потому, что он принимает некоторую узкую локальную позицию, основывающуюся на чужой внешней точке зрения или оценке.

Были предложены способы восполнения у пациента целостного подхода. Если только пациент сможет пережить целостность того, что есть, включая то, что ранее рассматривалось как патология, его жизнь немедленно начинает спонтанно нормализовываться. Она будет становиться настолько хорошей, насколько это возможно и так быстро, как это возможно, и теми способами, какие нельзя было предвидеть с позиции патологической точки зрения.

Существенной чертой завершения процесса Просветления является тот факт, что пациент действительно отбрасывает негативную самооценку и внезапно начинает чувствовать себя «окей» в том виде, в каком он есть. Это прежде всего относится к той области жизни, в которой ранее проявлялась негативная оценка. В любом случае отпадает потребность защиты от себя и в контрнападении на других, причем в том объеме, в котором новое понимание имеет место. Человек, которого не судят может не судить. Когда негативная самооценка убывает, одновременно увеличивается возможность к переживанию более глубокого контакта с другими людьми, увеличивается способность к трансперсональным переживаниям. Когда я действительно «окей», я могу видеть все другое и всех других также «окей».

Глава 9 ОТ СОЗНАВАНИЯ К ПРОСВЕТЛЕНИЮ

С самого начала в гештальт-терапии было нечто, что отделяло ее от различных форм динамической психотерапии. Моменты, которые я лучше всего помню из ранних опытов в Лос-Анжелесе и Эсалене, обладали качествами мира и благорасположенности, сколь бы ни было болезненным их внутреннее содержание. Это отличало их от других опытов терапии, сколько бы эффективны они не были. Сам Фриц Перлз, ощущая это отличие, начал в середине 60-х годов употреблять термин «мини-сатори», стремясь отразить это ощущение. Однако его язык и темы разговоров все же продолжали вращаться вокруг понятий патологии и роста.

В развивавшейся гештальт-терапии возникали собственные препятствия к осознанию ее сущностной природы. Для многих гештальт-терапевтов первого и второго поколения, включая меня самого, в большей степени, чем мне хотелось бы думать, это часто оставалось занятием. Исключение составлял сам Фриц. Нужно было что-то делать, сознавание часто ощущалось заданием, которое может не удастся, если вы не будете выполнять его правильно.

Оглядываясь назад, я ощущаю это как одну из фундаментальных тенденций американской культуры, проявлявшуюся и в этой новой области. Вместе с тем это было одним из факторов, заставивших меня отойти от гештальтистов и искать других процессов вокруг. В 1977 году, в процессе этих поисков я набрел на описанное ранее упражнение переименование симптома.

Разрабатывая его со мной в течение нескольких месяцев, мой коллега Джордж Иранский предложил новый способ его использования. Он брал любое заявление пациента и применял эту технику. Закончив, он ждал. Если пациент говорил что-то еще, он вновь применял эту технику к новому высказыванию пациента. Не оставалось делать ничего другого. Вопросов, на которые можно было бы отвечать, упражнений, которые нужно было бы выполнять и которые могли бы не получиться. Оставалось только мирно ждать и смотреть, что возникало дальше.

Сознание целительно. Все процессы, которые я сознаю, происходят во мне и со мною настолько хорошо, насколько это возможно. Это не гарантирует счастья, но создает путь к большему количеству хороших чувств в данной ситуации. Из этого положения, с которым большинство гештальтистов согласится, всего один шаг до того, что если некоторая доля сознавания хороша, то больше сознавания — еще лучше.

Именно на этом основана большая часть технологии гештальта — на расширении и увеличении сознавания. Направление этого расширения, метафорически выражаясь, направлено наружу. Иначе говоря, к некоторой следующей сознаваемой части, к следующему шагу.

В этом стремлении к большему сознаванию есть опасный побочный эффект, свойственный нашей культуре, ориентированной на достижения. Обретение следующего сознавания вместо того, чтобы просто давать сознаванию происходить, становится сначала целью, потом ожиданием, потом нормой, а для некоторых навязчивой идеей.

Начинаются сопоставления: "это сознавание не так хорошо, как то, которое было недавно, не так хорошо, которое было у Джо, не то, которое должно было бы быть". Следует оценка. Может быть этот партнер, эта группа, этот лидер, эта форма терапии не то, что мне на самом деле нужно. Может быть, прости, Господи, со мной не все в порядке, поскольку сознавание, которого я достигаю, хуже нормы. Настроение группы, в которой я работаю, становится все более тяжелым, и энергия продолжает уходить.

Каждый, кто пробыл некоторое время в среде гештальт-терапевтов, вспомнит времена, когда возникали такого рода процессы либо с ними, либо с кем-нибудь рядом. На самом деле этот побочный эффект, который не является ни необходимым, ни обязательным, в нашей соревновательной культуре возникает слишком часто. В эти моменты мы, по существу, впадаем в грех обжорства, стремясь к следующему куску, вместо того, чтобы прожевать и почувствовать вкус того, что у нас во рту.

Основная проблема в обжорстве сознаванием состоит в том, что внимание переносится на что-то следующее и при этом оно отнимается от полного использования, того, что уже возникло. Полная целительная сила сознавания существующего не приобретается в этой погоне за следующим. При этом в каждый конкретный момент существующее сознавание — достаточный кусок, и следующий шаг не состоит в том, чтобы увеличить количество. Исходя из этого понимания, мы начали работу в направлении расширения сознавания, стремясь к возможности более полно использовать то, что есть, а не достигать большего.

Метафорически выражаясь, это распространение сознавания вверх, а не вперед и дальше. Мы добавляем пациенту не количество сознаваемого, а лишь усиливаем значение того, что он говорит. Пример начинающегося разговора может наилучшим образом пояснить это.

Пациент: Я пью слишком много и, кажется, не могу остановиться.

Терапевт: Это хорошо — вы не остаетесь, как большинство пьющих, в бессознательном состоянии. Вы уже понимаете проблему. Более того, вы уже предпринимали шаги, чтобы прекратить это, а не просто пассивно сознаете свой недостаток.

П.: Я уже близок к тому, чтобы сдаться.

Т.: Да, вы действительно готовы пережить свое отчаяние, рассказывая о нем здесь.

П.: Но это разрушит мою семью!

Т.: Так вами движет не только забота о себе, но и забота о вашей семье!

П.: То как я веду себя, часто не создает впечатления большой любви.

Т.: В своей заботе вы готовы рассмотреть даже возможность того, что вы их не любите.

Суть реплик терапевта в изменении перспективы. Не добавляется никакого нового знания, только другая точка зрения, с которой состояние о котором говорит пациент, неожиданно начинает выглядеть позитивным. Первым утверждением пациент зачисляет себя в класс людей, которые много пьют. Автоматически он не сравнивает себя с классом людей, которые не пьют слишком много. В таком сравнении он, разумеется, выглядит не слишком хорошо, и его чувства выражаются тоном голоса и подавленным поведением.

Терапевт принимает утверждение факта — пьет слишком много — как таковое, но затем отмечает, что в широком классе людей, которые пьют слишком много, есть два подкласса. Более широкий и более патологичный включает тех, кто пьет слишком много, но не сознает этого. Меньший, более близкий к здоровью, включает тех, кто пьет много и сознает это. В таком сравнении пациент, разумеется, выглядит гораздо лучше, даже для самого себя. Дело не в том, что он нуждается в оценке терапевта. Коль скоро новая перспектива представлена, он может увидеть, что она уже существует в его вселенной, и он может осуществить свою собственную оценку. Он нуждается только в напоминании о возможности такой точки зрения. Таким образом подчеркивается изменение перспективы, а не оценка, которая может служить лишь драматическим способом представления новой позиции.

Наше основание состоит в том, что пациент уже сознает все, что ему нужно. Единственная проблема состоит в том, что он упорствует в сохранении узкой негативной точки зрения на то, о чем идет речь, а мы общаемся с его проблемой, создавая перспективу, которая, как мы знаем, уже существует в его наборе возможных перспектив и в которой то, что он делает, выглядит как «окей».

Ему не нужно гнаться за чем-то новым, нужно лишь переживать и усваивать то, что уже есть. Этому способствует тот факт, что в таком диалоге пациент никогда не сталкивается с тем, что он должен будет делать. Он не должен отвечать на какие-то вопросы, вовлекаться в диалоги, выполнять упражнения. Он полон и совершенен такой, какой он есть. Мы хотим дать ему место, чтобы почувствовать и оценить эту полноту в должной степени. Разумеется, в молчании, которое последует за репликой терапевта, нечто придет. Может быть это будет возражение на позитивную перспективу, которое само будет представлено в надлежащей перспективе, чтобы показать ее совершенство, или произойдет новый шаг сознавания. Поскольку этот шаг исходит от пациента, он будет наиболее оптимальным, подходящим и не обусловленным соображениями терапевта. Когда цикл такого рода вмешательств завершится, последнее молчание обычно представляет собой порыв добрых чувств пациента, который ощущается во всей комнате. Пациент с удивлением обнаруживает внезапное ощущение «окейности», хотя ничего нового в отношении жалобы не произошло. Как правило, при ближайшем рассмотрении оказывается, что произошло весьма многое, но не то, что пациент ожидал.

Часто в процессе переоценки люди обнаруживают, насколько они привязаны к негативным оценкам, и это новое понимание может заместить первоначальное содержание центра внимания. Замечательно наблюдать на какие уловки некоторые люди готовы пойти, чтобы удержать негативный образ, невозможный в процессе такого стиля терапии. Одна из пациенток, когда ее упорное сопротивление наконец капитулировало, назвала этот процесс бархатным катком.

Бархатный каток — сравнительно новый метод и мы еще не все знаем о его тонких моментах и о пределах его полезности; Он, очевидно, полезен с опытными пациентами, в особенности с теми, кто попал в тиски жадности сознания или упорного негативного восприятия самого. себя. В частности, мы нашли это очень полезным процессом для самих себя. Пока мы концентрируемся на репликах, которые возвещают позитивность и не оставляют пациенту ничего иного, мы можем весьма внятно услышать собственное внутреннее оценочное бормотание, негативность и желание делать умные замечания. Такой стиль работы создает прекрасную возможность изменить эти тенденции.

Нетрудно догадаться, как можно соединить этот процесс переоценки с более традиционными вмешательствами гештальт-терапевте. Сдвиг настроения от мирного, нетребовательного переоценивания к более энергичному качеству «делания» классической гештальт-терапии кажется иногда дисгармоничным, поэтому лучше эти способы работы проводить большими сегментами, посвящая каждый значительный раздел работы последовательно одному из способов, другой, следующий — другому. Для целей обучения использование лишь одного из способов в каждом разделе работы крайне предпочтительно. Кроме содержания реплик, сам тон работы оказывает значительное воздействие на людей. Мы обнаружили, что этот тон влияет на всю нашу работу в терапии и в обучении, даже когда мы используем различные методы или обучаем различным методам.

Поначалу мне не приходило в голову, что "бархатный каток" имеет какое-то отношение к гештальт-терапии. Казалось, что он исходит из других оснований. Однако, когда мы были уже готовы опубликовать статью о методе, я вдруг понял, что это и есть гештальт-терапия. Нечто в умиротворении и хорошем самочувствии, которое появлялось в результате успешного применения этого подхода, напомнило мне мои чувства в ранние дни работы с Фрицем, И когда я услышал в фильме, как Фриц говорит о "пробуждении от кошмара", я понял, что это ощущение является основным в гештальте, и что несмотря на все отходы в сторону и иное использование, гештальт по существу всегда был "западным подходом к Просветлению"

Есть и другая линия этого понимания. Не раз проводя гештальт-семинары по работе со снами, я отдавался сильному ощущению, что сновидения и жизнь в них имеют свою собственную реальность, далеко не сводящуюся к тому, чтобы служить повседневному это источником информации, как это часто понимается. Их собственная жизнь, в некоторых отношениях более глубокая и значительная, чем то, о чем говорит суетливое поверхностное эго, когда оно описывает сны и «прорабатывает» их. Я часто чувствовал, что ночь снова спокойно продолжается, не обращая внимания на безумное круговращение поверхности эго. Я представил себе это как образ большого устойчивого слона, который мощно и спокойно бродит по своим делам, в то время как на его спине вверх и вниз прыгает обезьяна. У обезьяны создалась иллюзия, что она управляет слоном, что слон для того и существует, чтобы возить ее туда-сюда, хотя иногда он не слушается.

В действительности обезьяна весьма мало может управлять. Это немногое основывается лишь на ее хитрости: заметив, что слон имеет весьма регулярные привычки, она научилась «приказывать» ему идти туда, куда он собирается идти, и так наловчилась в своей наблюдательности, что наполовину одурачила саму себя, думая, что она действительно правит. Временами, поскольку она нещадно прыгает на спине слона, он замечает ее существование, так что она действительно узнает, что "оказывает влияние" на этого огромного зверя, что еще больше вводит ее в заблуждение.

Чувство, которое я пытаюсь вызвать этой басней, — догадка, что жизнь обладает неимоверно большей глубиной, чем повседневное сознание может постичь. Существовала опасность, что гештальт-терапия ограничится этим повседневным эго и будет использоваться для целей управления, приспособления и достижения. Фразы Фрица, вроде "дайте управлять ситуации" и "начинайте танец отрешенности" как и его постоянно презрительное отношение к болтовне — он называл ее "птичьим пометом", который люди пытались выдавать за «чувства», его уважение к "плодотворной пустоте" — все это отражение его прорывов на высокий уровень и сопротивление тому, чтобы ограничивать возможности Гештальта.

Размышляя над этим источником жизни и силы за пределами его — "запредельным внутри", я задумался о том, как примирить человека с представлением об ответственности, о котором я говорил во 2 главе "согласии признать своим": если источник жизни глубже, чем эго, как может эго "признавать своим" что-либо. Я вижу в этом одну из центральных проблем нашей ориентированной на деятельность культуры; путаницу между "признанием своим", то есть принятием ответственности, и «управлением», то есть принуждением случиться. Это очень глубокая путаница, может быть более глубокая и коварная, чем путаница между ответственностью и стыдом, виной, о которой шла речь в 4 главе. О них пойдет речь и далее, пока же достаточно сказать, что возможность "признавать своим" посредством ответственности, охватывающей неизбежное — это радостное отдавание себя "тому, что есть" полностью ответственно.

Это отличается от обиженного ощущения себя жертвой не отдаванием себя неизбежному, а качеством чувствования: жертва сопротивляется и подчиняется, тот же, кто отдается своей судьбе и своем) предназначению, полон мира и даже радости. В нашей культуре широко распространено представление, что "признание своим" и «ответственность» тождественно управлению. В гештальт-терапии это также является источником непонимания и ложных трактовок. Можно быть ответственным, управляя и не управляя — это разные вещи, так же как ничего не имеют общего с ответственностью стыд, вина и доверие.

Эта линия заставляет меня добавить четвертый уровень к трем упомянутым во 2 главе: после энергии, фокусировки и признаки! своим следует уровень мирной передачи себя тому что есть — фрицево "дайте управлять ситуации". Таким образом завершенный гештальт представляется мне объемлющим четыре уровня:

Наличие энергии возбуждения. Фокусированного видения качества вовлеченной энергии. Признание своими, во мне и от меня, этих качеств, каковы бы они ни были. Принятие и способность ценить эти качества такими, каковы ой есть.

Гештальт-терапия часто довольствуется первыми тремя, и это вносит тонкие искажения. Если четвертый шаг пропущен, то гештальт может служить целям самоуправления и самоманипуляции. Это позволило мне понять многие злоупотребления в гештальт-терапии. Я, например, замечал, что когда человек действительно отказывается от «долженствовании», вроде "я должна прибираться дома", результатом является то, что как правило он начинает спонтанно лучше прибираться в доме.

Однако если он «разумно» отказывается от долженствования, чтобы лучше прибираться в доме, — ничего не происходит. А происходит то, что он не принимает свое долженствование таким совершенным, каково оно есть, а пытается манипулировать им, изменить его. Теперь я могу объяснить, что Гештальт в этом случае не полон, и возникает застой и конфликт.

Как все остальное в Америке, Гештальт часто пытались использовать на службе амбиций и целей повседневного. Нет ничего внутренне дурного в самих этих целях. Единственная проблема состоит в том, что будучи узкими и частичными, они могут так или иначе исказить более глубокие тенденции и импульсы жизни человека. Говоря языком образа, приведенного выше, если обезьяна получит гештальт-терапию, она перестанет прыгать с таким шумом и отдастся движению слона, помогая чем может в его движении, но в основном — радуясь прогулке.

Даосы учат, что в каждом центре относительно сильного проявления некоторой тенденции рождается ее противоположность. Гештальт-терапия возникла в культуре, связанной со стремлениями, и была профессией, привязанной к патологии и к уверенности, что всякое изменение неизбежно болезненно и требует усилий. Я подозреваю, что даже Фриц поначалу думал, что он владеет способом несколько лучше решать проблемы, не зная еще, что он развивает способ видения, в котором сами проблемы — это иллюзии, которые должны развеяться, а не разрешиться.

Теперь мне кажется, что важная, если не центральная тема в гештальт-терапии — это понимание, что проблемы, симптомы, привычки, тревожность, конфликт и т. п. — не существуют в "реальном мире". Это иллюзии, конструкции, выдумки, фикции, набрасываемые на реальный мир, как проектор отбрасывает черты изображений на экран. Чтобы "стать лучше", мы не должны "изменять реальность", нам нужно лишь расстаться с иллюзиями. Нам не нужно отрицать реальность или бороться с ней, как это делается с точки зрения изменения, нужно принять реальность и играть с ней, — такова точка зрения гештальта. Играя с реальностью, мы обнаружим, что так или иначе можем с ней примириться.

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ

ЧАСТЬ I. ФОН

  Глава 1 ПАМЯТНЫЕ ГЕММЫ

  Глава 2 ГЕШТАЛЬТ БЕГЛЫМ ВЗГЛЯДОМ

  Глава 3 СОЗНАВАНИЕ

ЧАСТЬ II. ПРОСВЕТЛЕНИЕ

  Глава 4 ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ

  Глава 5 РАСШИРЕНИЕ СОЗНАВАНИЯ

  Глава 6 ЗАМЕТКИ О ПРАКТИКЕ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ

ЧАСТЬ III. ФИГУРА

  Глава 7 "ОКЕЙ" ИЛИ "НЕ ОКЕЙ"?

  Глава 8 ЗАПАДНЫЙ ПОДХОД К ПРОСВЕТЛЕНИЮ В ПСИХОЛОГИИ

  Глава 9 ОТ СОЗНАВАНИЯ К ПРОСВЕТЛЕНИЮ

Реклама на сайте