«Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина»

Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина (fb2) - Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина 2858K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виталий Семенович Поликарпов - Елена Васильевна Поликарпова

Виталий Поликарпов, Елена Поликарпова Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012‒2018 годы)».

Введение

Сейчас человечество вошло в критическую фазу своего развития, так как мировое сообщество цивилизаций находится в катастрофическом состоянии, усугубленном глобальным финансово-экономическим кризисом, источником которого является Америка. Именно в Америке родился капитализм катастроф с его корпоративным каннибализмом, получивший глобальное распространение1. Именно на Америку приходится основная масса открытий в области фундаментальной науки и инновационных технологий. Разработка этих технологий влечет за собой ряд глобальных рисков – от астероидной опасности до функционирования Большого адронного коллайдера и ядерной войны, – способных положить конец роду Homo sapiens2. Именно Америка в качестве ведущей державы Запада вместе с ним скользит по траектории падения, тогда как не-Запад во главе с претендующим на роль глобального лидера Китая начинает свой подъем3. Вместе с тем следует иметь в виду общие проблемы и Запада, и не-Запада, концентрировано выраженные в Америке, Китае и России, которые имеют прямое отношение к будущему человечества, а именно: противостояние деструктивной и деспотической природы глобальной корпоративной экономики и оживившегося глобального движения сопротивления4. Ведь организация посредством иерархии и насилия существует на протяжении 5 тысяч лет – от древних империй Востока и Запада с их изощренными инструментами контроля до транснациональных институтов глобальной экономики. Все это породило существенные проблемы, которые проявляются в опасностях для иерархически устроенных Америки и Китая: в первой просматриваются тенденции к упадку и превращению в новое Средневековье, во втором возможно осуществление на практике философии Мао Цзэдуна5, что будет иметь драматические последствия для России. Выход, как это зафиксировано в теории эволюции, психологии развития, философских и религиозных учениях, в данном случае один – осуществить идею «Земного Сообщества». Оно представляет собой сфокусированное на жизни стремящегося реализовать свой потенциал человека, эгалитарное, устойчиво развивающееся, построенное на принципах демократии общество6.

В свете изложенного становится понятным, почему сейчас значительно актуализировалась проблема взаимодействия Америки как единственной сверхдержавы, теряющей свои позиции, восходящего нового глобального гиганта Китая и стремящейся занять достойное место в мире России и перспективы этого взаимодействия. Ей посвящено множество зарубежных монографических исследований7, однако в нашей книге излагается оригинальный подход к этой фундаментальной проблеме на основе методологического принципа «любое явление представляет собой свернутый генезис». Именно в этот методологический подход полностью укладывается озвученная новым главой КНР Си Цзиньпином на 1-й сессии ВСНП 12-го созыва стратегия осуществления «Китайской мечты», которую он связывает со всем историческим развитием китайской цивилизации, что возможно на пути социализма с китайской спецификой. Другой методологической основой являются нелинейная динамика и теория самоорганизации (синергетика), которые показывают, что во множестве открытых нелинейных систем (каковыми выступают Америка, Китай и Россия) «цель» – желаемое устойчивое равновесие – редко достигается. «Для таких систем характерно наличие нескольких различных режимов функционирования, нескольких аттракторов (притягивающих множеств в фазовом пространстве), существование периодических, а иногда хаотических режимов. В них, по сути, “пройденный путь” не менее важен, чем “цель”»8. Это позволяет обозначить контуры перспектив взаимодействия Америки, Китая и России, причем в силу множества неопределенностей в книге предлагается ряд возможных сценариев этого взаимодействия на основе форсайта.

Множество неопределенностей обусловлено тем фундаментальным обстоятельством, что теперь прогресс есть не проект, а сам ход мировой истории, когда происходит смена его лидеров [здесь действует «закон неравномерного развития капитализма в эпоху империализма» (В.И. Ленин)]. Этот ход истории свидетельствует об упадке Америки и Запада в целом, и росте не-Запада, что отмечается в новейших исследованиях аналитиков. В фундаментальной книге М. Дамбисы «Как погиб Запад. 50 лет экономической недальновидности и суровый выбор впереди» доказывается основная идея, согласно которой в последние пятьдесят лет Запад неуклонно теряет экономическое превосходство в мире: «Если в ближайшие десять лет не произойдут радикальные политические перемены, то право решать, кто чем владеет, быстро перейдет к Китаю, Индии, России или Ближнему Востоку, а сегодняшнему индустриализованному Западу гарантирован бесповоротный экономический упадок»9. К такому же выводу приходит и финансовый журналист Э. Вейнер в своей книге «Скрытая власть. Как разбогатевшие государства и влиятельные инвесторы контролируют мир». В ней описывается картина грядущих макроэкономических изменений, которые вызваны глубинными сдвигами капиталов и геополитической власти, когда игроками экономики будущего выступают Китай, Бразилия и др., о чем свидетельствует компьютерное моделирование в лаборатории Пентагона сценариев финансовых войн: «Разыгрывая на протяжении двухдневных учений различные сценарии, американские военные каждый раз обнаруживали, что Соединенные Штаты так и так оказываются в проигрыше. Победить не удавалось ни при каком раскладе. Что бы ни происходило в мире, и какой бы ни была ответная реакция Соединенных Штатов, они в любом случае проигрывали Китаю. Для военных стратегов такой результат стал весьма отрезвляющим»10. Радикально изменил свою позицию и Збигнев Бжезинский, который в своей последней книге «Стратегический взгляд: Америка и глобальный кризис» пишет следующее: «По мере того, как растет влияние Китая и как другие претенденты на мировое лидерство – Россия, Индия, Бразилия – конкурируют друг с другом за ресурсы, безопасность и экономическое преимущество, растет вероятность недопонимания и конфликтов. Соответственно Соединенным Штатам необходимо стремиться к выстраиванию более широкого геополитического фундамента для конструктивного сотрудничества на мировой арене, учитывая растущие ожидания от беспокойного мирового сообщества»11. Одна из существенных проблем в данном случае состоит в том, сможет ли Китай отобрать у Америки ведущую роль на мировой арене к 2025 году. Несколько иной взгляд у Г. Киссинджера: «Различные истории и мировые культуры подчас приводят к различным выводам. Я не всегда соглашаюсь с китайскими оценками перспектив развития, думаю, и не каждый читатель с ними согласится. Важно, однако, понимать их, поскольку Китай будет играть весьма заметную роль в мире, формирующемся в XXI веке»12. Ведь Китай теперь является экономической сверхдержавой и оказывает значительное влияние на формирование нового глобального многополюсного политического порядка.

С этой позицией солидаризируется профессор, директор Центра изучения холодной войны Лондонского экономического института Одд Арне Вестад, который в своей книге «Беспокойная империя. Китай и мир с 1750 года» выдвинул идею о том, что Китай должен заново изобрести глобальный капитализм, а не уничтожить его. Поэтому, отмечает он, в разгар глобального финансово-экономического кризиса 2008–2009 годов китайские чиновники и предприниматели подвергли критике правящую элиту Запада за пороки их системы, проявившиеся в корпоративной алчности, непомерном потреблении и пр. «Кое-что из этого звучало комично, – пишет Одд Арне Вестад, – с учетом многочисленных примеров недобросовестного ведения дел в самом Китае. Но на практике это напоминает о том, что многочисленная китайская знать сейчас видит себя совладельцами международной экономической системы, от успеха которой зависит доходность их срочных контрактов. Многие люди в Китае (и не меньше за рубежом) мечтают о будущем “китайском капитализме” с более совершенной организацией, тщательнее уравновешенном и не таком разрушительном, как его западный вдохновитель»13.

На основе глубоко переработанной научной информации, относящейся к различным сторонам жизни современного Китая, экономист М. Делягин и предприниматель В. Шеянов в своей книге «Империя в прыжке. Китай изнутри. Как и для чего “алеет Восток”. Главное событие XXI века. Возможности и риски для России» подчеркивают, что эта страна вызывает у многих в мире противоречивые чувства. Это и восхищение его экономическими и социальными успехами, и надежды на взаимовыгодное сотрудничество, и интерес к экзотической культуре, и опасение растущей политической и военной мощи, и страх перед китайской экспансией – как во всем мире, так и на огромной, но пустынной российской территории от Урала до Тихого океана14. Они рассматривают реалии и мифы «желтой опасности» для России и показывают, что китайское влияние, в отличие от тотально разрушительной силы воздействия Америки для отечественного социума, не затрагивает присущих нам цивилизационных параметров, что наша территория не является привлекательной для Китая, что стратегическая важность России для Китая заключается в том, что она выступает «главным тылом» в предстоящем и неизбежном противостоянии с Америкой. Один из существенных аспектов растущего влияния Китая состоит в том, что разветвленные китайские глобальные сети, в основном неформальные, представляют собой глобальную финансовую сеть, «потенциально равнозначную группам Ротшильда и Рокфеллеров, а может быть, и им обоим, вместе взятым»15. Иными словами, китайская глобальная финансовая управляющая сеть осуществляет прорыв в глобальный управляющий класс, где до сих пор доминировало англосаксонское ядро вместе с еврейской ветвью.

Именно финансовая мощь Китая, наряду с его экономической, научной и военной мощью, дает ему возможность в будущем совместно с другими империями Востока, согласно точке зрения М. Калашникова, стать ведущей космической силой и покончить с Западом, Европейским Союзом и Америкой: «У них всех будут большие армии с ВВС, спутниками, танково-механизированными соединениями, с ракетно-ядерными арсеналами и десятками миллионов солдат. Плюс приличные военно-морские силы, чья мощь поддерживается численностью торгового и рыболовецкого флотов. При этом Восток не страдал постиндустриальным самоубийством, развивая и умножая промышленность и заводя у себя гигантские научные центры (см. пример Китая)»16. Нейтрализовать превосходство Востока в военном, особенно ракетно-ядерном плане можно только в случае, когда имеешь оружие более высокого уровня, включающее в себя орбитальные ПРО, системы нанесения ударов по наземным целям из космоса и пр. Западу, уповающему на информационное оружие с его Твиттерами и подобными социальными сетями не устоять против натиска Востока. «Не смешите меня. – пишет М. Калашников, – Цукерберг – не замена Оппенгеймеру, Вернеру фон Брауну, Сергею Королеву и Игорю Курчатову. Кстати, в США есть и свои “чаепитно”-либертарианские идиоты, ведущие дело к распаду страны на бессильные штаты. С соответствующими последствиями»17. Основания для такого вывода имеются – это результаты прошедшего в Уфе 8–10 июля 2015 года саммите БРИКС и ШОС, на котором в связи с принятием в ШОС Индии и Пакистана и утверждением планов работы Банка развития БРИКС было положено начало формированию костяка будущего «континентального блока» во главе с Китаем, Россией и Индией. Этот «континентальный блок» способен положить конец финансово-экономической «империи доллара» и глобальному военно-политическому доминированию Америки.

На совершенно иных позициях находится американский политолог и директор «теневого ЦРУ» Дж. Фридман, который в своей книге «Следующие 100 лет. Прогноз событий XXI века» исходит из того, что любое обсуждение будущего должно принимать во внимание развитие экономики Китая за 30 лет, превратившее его в мощное государство. Он излагает свою позицию следующим образом: «Но 30 лет еще не означают, что подобный рост будет длиться вечно. Это скорее говорит о том, что вероятность столь же бурного развития китайской экономики все уменьшается и уменьшается. А в случае с Китаем замедленный рост приведет к значительным социальным и политическим проблемам. Я не разделяю точку зрения людей, которые считают, что Китай станет одной из главных мировых держав. Я даже не верю, что он сохранит свою территориальную целостность»18. Иными словами, Дж. Фридман прогнозирует фрагментацию Китая, его неспособность стать ведущей мировой державой, каковой станет Америка с ее золотым десятилетием в начале 30-х годов XXI столетия. Это связано также с падением и развалом России в это же время, что вызовет хаос во всей Евразии19. Такой подход к будущему России не так давно был высказан экс-госсекретарем Хилари Клинтон, когда она обвинила В. Путина в восстановлении под видом Евразийского союза Советского Союза, считая необходимым воспрепятствовать этому. Тем не менее, Россия играет весьма существенную роль в современном мире, становящемся полицентричным, на что обращал внимание Е.М. Примаков: «Россия, безусловно, является одним из полюсов многополярного мира. И после распада СССР Россия остается самым большим по территории государством на земле, расположенном на двух континентах – в Европе и Азии. В недрах России суммарно более трети мировых природных ископаемых. Кроме того, Россия унаследовала у СССР весь ракетно-ядерный потенциал и сохраняется, как единственное в мире государство, сопоставимое с США в области ракетно-ядерного вооружения.

Место России в современном мире определяется и искренним стремлением нашего государства играть одну из ведущих ролей в реальных делах по сохранению стабильности и безопасности на международной арене и все более эффективно вписываться в мировую экономическую систему»20. Такой вывод обусловлен тем, что только благодаря России человечество может в XXI столетии противостоять современным вызовам и угрозам.

Благодаря глобализации новые индустриальные страны Азии используют такие новейшие технологии Запада, как аутсорсинг, который сейчас сворачивается странами Запада в той же Индии, где закрываются колл-центры, и т. д. Каждое общество не-Запада стремится осуществить адекватную его социокультурной специфике модернизацию, что придает своеобразие его прогрессу: множество обществ влечет за собой многообразие прогрессов и соответственно множество «модернизмов». В итоге складывается удивительная ситуация: «До сих пор казалось, что капитализм перемелет любую культуру, сегодня кажется, что пятитысячелетняя цивилизация Китая, тысячелетняя культура России и других стран перемелет капитализм, использует его для себя»21. Сейчас общества не-Запада находятся в начальной точке своего модерна (их неспособность осуществить капитализм Запада вызывает всплеск собственной архаики), тогда как социумы Запада входят во «второй» модерн с его информационными технологиями, глобальным рынком и развитием гражданских инициатив, которые ограничивают рыночные отношения.

Вполне естественно, что предложенные сценарии перспектив взаимодействия Китая, Америки и России носят дискуссионный характер, представляя тем самым немалый научный интерес. В данном случае эти гипотетические сценарии будируют мышление аналитиков, вызывают неожиданные ассоциации, позволяя очертить контуры возможного развития взаимодействия Китая, Америки и России. Несущим концептуальным каркасом изложенного в книге материала со всеми сценариями перспектив взаимодействия между Китаем, Америкой и Россией является философско-историческая гипотеза о четырех стадиях эволюции общества на протяжении «длинной реки человеческой истории» – модель реки Янцзы (долина реки Янцзы – ДРЯ), когда ее верховьям, начинающимся на Западе Китая, высоко в Тибете, среднему течению, затем нижнему течению и, наконец, устью (эстуарию) на востоке Китая соответствуют такие четыре исторические эпохи, как первобытное, аграрное, индустриальное и основанное на знаниях информационное общество. Автор этой модели профессор Хэ Чуаньци пишет: «Река Янцзы, протяженность которой составляет 6300 километров, берет свое начало на Цинхай-Тибетском плато на западе и достигает Шанхая на востоке, на побережье Тихого океана. Она протекает через 12 регионов Китая, ее долина покрывает в общей сложности 1,8 млн км2 – и на этой площади по данным на 2006 год проживает 517,2 млн человек… Большая часть ДРЯ – сельскохозяйственные регионы, в ряде которых все еще видны следы и черты первобытного общества… В средней части ДРЯ распространены сельские области, для которых характерны небольшие натуральные крестьянские хозяйства и аграрное общество… В нижней части ДРЯ, в провинции Цзянсу, ярко выражено индустриальное общество… Шанхай, расположенный в эстуарии, активно развивает новую экономику знаний, стремительно двигаясь к информационному обществу»22. Для долины реки Янцзы характерно культурное и цивилизационное разнообразие, развитие в ее четырех участках является неравномерным, что соответствует истории развития человечества. Поэтому этот феномен эволюции человеческой истории (всемирной модернизации) называют «река Янцзы как модель процесса человеческой цивилизации», начиная с 2,5 млн лет до н. э. и кончая 2100 годом н. э.

Необходимо отметить, что массмедиа России в отличие от западных СМИ не очень-то освещают жизнь современного Китая, что объясняет незнание нашими гражданами этой удивительной страны и их неспособности ориентироваться в динамично меняющемся мире политики и экономики. В этом смысле заслуживает внимания данное 29 марта 2013 года телеканалу РТР-24 интервью Си Цзиньпина, в котором он изложил основные положения своей политики, раскрыл суть своей многогранной деятельности, направленной на улучшение жизни китайского народа: «Пустые слова наносят ущерб стране», «Работать с ощущением близости пропасти», «Всегда ставить народ на наивысшее место в сердце», «Неизменной модели развития не существует», «Идти в ногу со временем – источник развития и силы», «Усугубление ситуации с коррупцией неизбежно приведет к гибели Компартии Китая и страны», «Китайский народ всегда испытывает чувство симпатии к русскому народу». Давая интервью ВГТРК во время Олимпиады 2014 г. (г. Сочи), Си Цзиньпин подчеркнул, что основная цель Китая – «совершенствовать и развивать социалистический строй с китайской спецификой, продвигать модернизацию системы и возможности государственного управления», что возможно на основе идеи планирования. Он также сказал, что «не раз читал роман Островского “Как закалялась сталь”, что много раз читал русских писателей: Крылова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Достоевского, Некрасова, Чернышевского, Толстого, Чехова, Шолохова и т. д.»23. Он также отметил, что прибыл на Олимпиаду, чтобы поддержать Россию и В. Путина, компенсируя тем самым отсутствие лидеров Запада. Целенаправленная политика Китая проявляется в том, чтобы уменьшить возможности Америки жить за счет других народов мира, в первую очередь за счет китайского народа. Не случайно на состоявшемся в конце марта 2013 года саммите БРИКС в г. Дурбане Си Цзиньпин сформулировал идею об ограничении потенциала Америки в различных регионах мира. Это возможно путем осуществления на практике альтернативную по отношению к западным экономическим и социальным институтам модель общества, где «большее внимание обращается на социальное обеспечение, социальное благополучие, социальную стабильность, чем просто на индивидуальные свободы»24. Не случайно, что китайская социология вносит значительный вклад в одно из вероятных магистральных направлений движения к иной социологии, ведущей человечество в иной мир с его иной политикой, экономикой, культурой и пр.25 Этот иной мир принципиально отличается от капитализма Запада, исходящего из утопической идеи общества как саморегулирующегося, гармоничного и прозрачного для себя рынка, выступающей одной из основ современного либерализма26. Принципы данного нового, основанного на социальной справедливости мира изложены в книге Ю.В. Тавровского «Си Цзиньпин. По ступеням китайской мечты»27. Без учета этого стратегического видения будущего Китая невозможно уже адекватно анализировать и решать любую региональную или глобальную проблему.

Следует иметь в виду то фундаментальное обстоятельство, согласно которому новый мир социальной справедливости рождается, согласно А. Фурсову, в происходящем столкновении нынешнего противостояния китайской (восточно-азиатской) и западной элиты с ее англо-американо-еврейским ядром, которая организована в клубы, ложи и сетевые структуры, что представляет собой интереснейший и доселе невиданный процесс: «Западная верхушка впервые столкнулась с противником, который хотя и представляет незападную цивилизацию, является глобальным игроком; до сих пор глобальным был только капиталистический Запад, опиравшийся в своей экспансии на геокультуру Просвещения»28. Сложилась совершенно новая историческая ситуация, когда традиционный принцип экспансии элиты Западной Drang nach Osten столкнулся с принципом экспансии элиты Китая Drang nach Westen, что окажет решающее влияние на посткапиталистическое будущее и преподнесет немало сюрпризов. Вполне логично, что элита Запада в качестве планировщика мировых процессов уже разработала сценарии посткапиталистического будущего, в которых, подчеркивает А. Фурсов, Западу, России, Китаю, исламскому миру и остальным цивилизациям отводится следующая роль: Запад – это Первый мир, состоящий из сотен плавучих городов на 50 тыс. человек (таким образом проблема верха мировой верхушки Запада будет решена), а также одна-две сотни сухопутных анклавов для всей мировой верхушки Запада; Второй мир – Россия как буфер-сдерживатель неоварваров и источник ресурсов; Третий и Четвертый миры – театр военных действий с Китаем и мусульманским миром: «В ходе этих действий все три “актора” должны взаимно нейтрализовать-уничтожить друг друга. Ведь сказал же в свое время Бжезинский, что XXI в. будет строиться на руинах России, за счет России и в ущерб России»29.

Авторы выражают благодарность за ценные советы и замечания в ходе обсуждения данной темы д.ф.н., профессору В.Е. Золотухину, к.и.н., профессору Г.А. Матвееву, д.э.н., профессору, сотруднику Института мировой экономики и международных отношений РАН В.И. Марцинкевичу, ректору Института социальных и гуманитарных наук университета Хошимина, д.и.н., профессору Во Ван Сену, декану факультета русской филологии Института социальных и гуманитарных наук университета Хошимина Фыонгу Ван Ви, профессору русского языка и литературы Пекинского университета Ли Цзишэнь, вице-ректору Лиссабонского государственного университета Амалии Марии Мартинес-Лучао, китайским аспирантам Южного федерального университета Го Пэн и Лу Пин.

Раздел первый Генезис цивилизаций Китая, Запада и России

Прежде, чем будет рассмотрен генезис китайской, западной и российской цивилизаций, следует принять во внимание тот факт, что в определенной степени история человечества представляет собой историю эволюции, состоящую из генезиса биологического вида «человека разумного» и социокультурной эволюции человеческого общества (они взаимосвязаны между собой). Эта социальная эволюция совершается в соответствии с моделью «долины реки Янцзы», имеет четыре стадии неравномерного развития и начинает процесс всемирной модернизации в XVIII столетии. Данная социальная эволюция иллюстрируется следующими двумя таблицами и одним рисунком30.

Табл. 1.1. Неравномерность мирового развития: группировка стран и населения в 2001 г.

Примечание. Стандарты или характерные черты четырех стадий человеческого общества представлены в табл. 1.2. Население первобытного, аграрного, индустриального обществ и общества знаний соотносится с населением, живущим или жившим охотой либо собирательством; населением, живущим менее чем на 1,08 доллара США в день (в международных ценах на 1993 год по ППС по обменному курсу); населением, вошедшим в фазу индустриального общества; населением, живущим в странах, вступивших в стадию общества знаний.

Если основываться только на уровне и структуре занятости в общественном производстве, то есть только один вид разделения эволюции человеческого общества – разделение на четыре стадии: первобытную, аграрную, промышленную и основанную на знаниях (см. табл. 1.2).

Согласно профессору Хэ Чуанци, типичные черты четырех этапов эволюции человеческого общества – от первобытного, аграрного, индустриального и до общества знаний – можно описать моделью долины реки Янцзы как моделью процесса человеческой цивилизации.

Именно эти таблицы и рисунок следует принимать во внимание при исследовании взаимодействия китайской, западной (североамериканской) и российской цивилизаций как составляющих мирового цивилизационного процесса. Исследование взаимодействия Китая, Америки и России невозможно без выяснения генезиса китайской, западной (в лоне которой родилась ее североамериканская ветвь) и российской цивилизаций. В данном случае мы имеем дело с человеческим сознанием, которое дает возможность очертить перспективы развития мировой цивилизации (человечества как целого) и ее компонентов (локальных цивилизаций). В определенном смысле можно согласиться со следующим утверждением, отвечающим целям нашего аналитического исследования: «Сознание сосредотачивается, в основном, на прошлом. Феномен сознания невозможен без познания… А познанное рождается только из прошлого. И напротив… то, что мы называем прошлым, есть познанное, которое больше нельзя воспринять (воспринимаемое тождественно настоящему), а то, что мы называем будущим, представляет собой попросту непознанное. Таким образом, сознание, присутствие познанного, есть присутствие в нас прошлого»31.

Рис. 1.1. Характерные черты четырех областей долины реки Янцзы и четыре стадии эволюции общества

Примечание. В своем верхнем течении река пересекает шесть провинций (Цинхай, Тибет, Юньнань, Сычуань, Чунцин и Гуйчжоу), в ее среднем течении расположены четыре провинции (Хубэй, Хунань, Цзянси и (частично) Аньхой), а в нижнем – две: Цзянсу и Шанхай. Большая часть провинции Аньхой тоже связана с нижним течением. Шанхай расположен практически в эстуарии реки.

Табл. 1.2. Характерные черты или стандарты классификации четырех стадий развития человеческого общества

Примечание. Между двумя основными видами обществ существуют переходные стадии, а в каждой основной стадии имеются подстадии. Матриархальные общества или общества с подсечно-огневым земледелием появлялись на поздних стадиях первобытного общества независимо друг от друга.

Для четкого осознания взаимодействия Китая, Америки и России, что обусловлено способностью человеческого сознания двигаться по вектору времени от прошлого через настоящее к будущему (и наоборот), следует использовать знание о прошлом китайской, западной и российской цивилизаций. Особую роль в этом играет знание о генезисе цивилизаций Китая, Запада и России, ибо их современное состояние есть их свернутое происхождение.

Именно в процессе генезиса цивилизаций Востока и Запада (цивилизация России лежит на их перекрестке) сложились соответствующие им типы институциональной матрицы X (восточного) или Y (западного). Это означает, что необходимо считаться с тем фундаментальным эмпирическим обстоятельством, согласно которому социальная структура общества определяется целостной системой базовых экономических, политических и идеологических институтов общества. В социологической литературе существует выдвинутая исследователем С.Г. Кирдиной теория институциональных матриц, представляющих собой исторически устойчивые и постоянно воспроизводящиеся системы базовых экономических, политических и идеологических институтов и характеризующих институциональную структуру обществ – X– и Y-матрицы, которые определяют разные пути эволюции государств32. Именно тип институциональной матрицы формирует особенности функционирования и развития общества.

Суть теоретического представления гипотетической теории институциональных матриц состоит в следующем. Известные общественные подсистемы – экономика, политика и идеология – рассматриваются не столько как отдельные подсистемы, сферы общественной жизни, но как три равнозначных проекции общества, как принятая в социологической науке основная модель для описания социального действия.

Само по себе каждое такое действие, то есть осуществляемое субъектами общества и в обществе, одновременно представляет собой действие экономическое (направленное на получение ресурсов жизнедеятельности), политическое (то есть определенным образом организованное) и культурное, идеологическое («нормируемое» системой ценностей). Социальное действие, как и общество в целом, едино и феноменологически неразложимо на эти составные части. Поэтому выделение названных общественных подсистем, или проекций общества, хотя и является отражением реальности, но представляет собой, прежде всего, сугубо научное средство и имеет преимущественно теоретико-методологическое значение33. Поэтому следует изложить основные положения теории институциональных матриц34, играющей немаловажную роль в исследовании взаимодействия цивилизаций Китая, Америки и России в условиях процесса глобализации.

В самом общем виде матрица означает общую основу, схему, некую исходную, первичную модель, форму, порождающую последующие воспроизведения чего-либо. Соответственно, под институциональной матрицей понимается исходная модель базовых общественных институтов, сложившаяся еще на заре возникновения первых государств – устойчивые человеческие сообщества, способные воспроизводить свою историю. «Все последующие институциональные структуры воспроизводят и развивают, обогащают эту первичную модель, сущность которой, тем не менее, сохраняется… Итак, институциональная матрица как социологическое понятие – это устойчивая, исторически сложившаяся система базовых институтов, регулирующих взаимосвязанное функционирование основных общественных сфер – экономической, политической и идеологической»35. Другими словами, институциональная матрица представляет собой триединую социальную форму, состоящую из системы базовых экономических, политических и идеологических институтов, находящихся в неизменном соответствии. Образующие институциональную матрицу базовые институты – это своеобразная внутренняя арматура, устойчивая структура, которая «стягивает» основные подсистемы общества в целостное образование, не позволяющее обществу распасться. Таким образом, институциональная матрица является формой общественной интеграции в основных сферах жизнедеятельности социума – экономике, политике и идеологии.

Существенным свойством институциональной матрицы является ее инвариантность. «Предварительные исследования, анализ литературы, посвященной истории многих стран, и авторская интуиция позволяют предположить, что многообразные институциональные комплексы, регулирующие жизнь древних и современных государств, можно свести к двум институциональным матрицам. Одна из них – Х-матрица, или восточная, поскольку характерна для большинства государств восточной части света. Другая – Y-матрица, или западная, поскольку ее имеют страны, традиционно называемые западным миром»36. Такого рода дефиниция дает возможность, с одной стороны, опереться на известные в научной среде дуальные оппозиции Восток–3апад, используемые при характеристике своеобразия общественных структур. С другой стороны, символы X и Y обладают латентно присущим им смыслом, в значительной степени соответствующим природе обозначаемых этими символами институциональных матриц.

X– и Y-матрицы коренным образом различаются между собой содержанием образующих их базовых институтов, то есть формами социальной интеграции в основных общественных сферах. Y-матрица (западная институциональная матрица) образована следующими базовыми институтами: в экономической сфере – это институты рыночной экономики; в политической сфере – федеративные начала государственного устройства, то есть федеративное (федеративно-субсидиарное) политическое устройство; в идеологической сфере – доминирующая идея индивидуальных, личностных ценностей, приоритет «Я» над «Мы», или субсидиарная идеология, означающая примат личности, ее прав и свобод по отношению к ценностям сообществ более высокого уровня, которые, соответственно, имеют субсидиарный, подчинительный по отношению к личности, характер. Исследования показывают, что Y-матрица характеризует общественное устройство большинства стран Западной Европы и США.

Для Х-матрицы (восточной институциональной матрицы) характерны следующие базовые институты: в экономической сфере – институты редистрибутивной экономики (термин К. Поланьи; сущностью редистрибутивных экономик является обязательное опосредование Центром движения ценностей и услуг, а также прав по их производству и использованию); в политической сфере – институты унитарного (унитарно-централизованного) политического устройства; в идеологической сфере – доминирование идеи коллективных, надличностных ценностей, приоритет «Мы» над «Я», то есть коммунитарности идеологии. Х-матрица характерна для России, большинства стран Азии и Латинской Америки, Египта и др. X– и Y-матрицы задают отличающиеся способы общественного бытия, представляют собой два альтернативных типа «универсального консенсуса» (О. Конт), в которых обнаруживает себя социальная жизнь37. Они характеризуют качественно различную социальную идентичность разного типа обществ, убедительные иллюстрации которой даны в глубокой работе В.Г. Федотовой «Модернизация “другой” Европы»38.

Необходимо отметить то немаловажное обстоятельство, что «принадлежность государства к той или иной институциональной матрице не означает, что в нем не действуют альтернативные институты и соответствующие им институциональные формы»39. Как известно, в западных странах рыночные институты сосуществуют с институтами редистрибуции, федеративное устройство включает в себя и действие политических институтов унитарного типа, а в обществе присутствуют альтернативные идеологии и ценности. Аналогичным образом в государствах с Х-матрицей в экономике в той или иной мере постоянно присутствуют рыночные элементы, а в политической сфере – институты федеративного устройства. В сфере идеологии такого типа государств доминирование коммунитарных ценностей не означает полный отказ от комплекса идей, воплощающих идеологию субсидиарности.

Однако теория институциональных матриц определяет, что действует принцип доминантности базовых институтов, который «выражается в том, что в каждом конкретном обществе базовые институты, характерные для его институциональной матрицы, доминируют над институтами комплементарными»40. Комплементарные институты носят вспомогательный, дополнительный характер, обеспечивая устойчивость институциональной среды в той или иной сфере общества. Комплементарный характер институциональных X– и Y-матриц просматривается в генезисе цивилизаций Востока и Запада, в том числе в генезисе китайской и западной цивилизаций.

Прежде всего следует отметить, что в современной науке выделяются такие первичные цивилизации, как шумерская, древнеегипетская, минойская, индийская, южно-восточноазиатская (бассейн реки Меконг) и китайская41. Раньше всех в Старом Cвете сложилась шумерская цивилизация, поэтому она считается как бы абсолютно «стерильной»; немного позже стала развиваться древнеегипетская цивилизация, воспринявшая нововведения и достижения «городской цивилизации» Месопотамии; древнеегипетская цивилизация оказала заметное влияние на крито-микенскую (минойскую) цивилизацию; к шумерской цивилизации тяготела древнеиндийская цивилизация. «Строго говоря, – подчеркивает Л.С. Васильев, – проблема гомогенности всей цивилизации Старого Cвета практически упирается лишь в вопрос о генезисе китайской цивилизации»42. Проблема возникновения китайской цивилизации является гораздо более сложной, чем это может показаться на первый взгляд, поэтому не удивительно, что вопрос об истоках китайской культуры до сих пор не разрешен. И это несмотря на существование в науке ряда самых разнообразных гипотез и концепций, некоторые из которых стали достоянием истории. Более того, новейшие археологические данные заставляют переосмысливать проблему генезиса китайской цивилизации: достаточно упомянуть обнаруженные археологами под городом Шишань на юго-западе Китая гончарные изделия, которые относятся к эпохам Шан (XIV–XI в. до н. э.) и Чжоу (XI–221 г. до н. э.) и расположены в 22 км от развалин Саньсиндуй. Последнее представляет собой древнейшее царство, просуществовавшее 2000 лет и таинственно исчезнувшее с лица земли 3000 лет тому назад. «Обнаружение культуры Саньсиндуй стало одним из самых сенсационных событий в археологических кругах в прошлом столетии, тогда удалось откопать около 2000 бронзовых и нефритовых изделий. Создатели культуры обладали развитой технологией литья бронзы, а также строили ирригационные сооружения. Среди уникальных находок золотые и бронзовые маски-личины и золотой жезл с изображением человеческих голов»43.

Следует иметь в виду то обстоятельство, что в многовековой китайской конфуцианской историографии подчеркивается глубочайшая древность корней китайской цивилизации, уходящих в эпоху правления легендарных мудрецов (Хуанди, Шэньнуна, Фуси, Нюйва, Яо, Шуня, Юя и других). Эти мудрецы обучили людей всему необходимому, они характеризовали собой подлинный «золотой век», который и был китайским. Именно конфуцианство весьма остро поставило вопрос о роли и месте китайской цивилизации в мире. «Дело в том, что как бы ни решать проблему истоков китайской цивилизации, возникла она на краю ойкумены, в отдалении от других центров мировой культуры. Ее заметное и со временем все возрастающее отличие в темпах развития и культурных потенциях от окружавших ее народов не могло не найти своего отражения в идеологии. Уже в начале I-го тысячелетия до н. э. китайцы воспринимали свою страну как своеобразный центр вселенной, что нашло выражение в принятых тогда ее наименованиях – Поднебесная (Тянься), Срединная империя (Чжунго)44. Позже, под непосредственным влиянием приобретавшего все больший авторитет конфуцианства, стала складываться концепция, суть которой сводилась к тому, что главное в китайской цивилизации – это ее моральная культура, выработанные древними обычаи, традиции, принципы поведения и взаимоотношений. Именно этим, а не языком, цветом кожи, разрезом глаз или еще чем-либо в первую очередь и главным образом отличаются китайцы ото всех своих соседей»45. Иными словами, генезис китайской цивилизации на окраине ойкумены, ее темпы развития и культурные потенции определили китаецентризм («китайский мировой порядок») – принадлежность к единственно возможной и самой лучшей китайской цивилизации отличала китайцев от всех остальных, квалифицировавшихся как «варвары». Такой этноцентризм был присущ и Древнему Риму, являвшемуся одним из истоков цивилизации Запада, и проявлялся в его функционировании на протяжении многих столетий. Тем не менее, необходимо иметь в виду, что китаецентризм представляет собой устойчивый стереотип, составляющий ядро китайской культуры.

Понятно, что процесс генезиса китайской цивилизации является длительным, сложным и противоречивым, имеет свои этапы, характеризуется перемещением народов, диффузией культур и впитыванием идей и технических достижений других первичных цивилизаций Старого Света. «Стимулирующее воздействие идей и технических достижений, развитых на Среднем Востоке, дав мощный толчок продвижению вперед культур Индии и Греции, лишь время от времени достигало, преодолев просторы Азии, Китая. Важность местных традиций в формировании собственно китайского стиля жизни была существенно выше. И не удивительно. Непроходимые пустыни, непреодолимые горные хребты и расстояние в три-четыре тысячи миль отделяли долину реки Хуанхэ, где зародилась китайская культура, от древней цивилизации Среднего Востока. Географические препятствия подкреплялись еще и социальным барьером, воздвигнутым примерно в 1700 г. до н. э., когда воинственность и бессмысленная жестокость варваров исключили передвижения от оазиса до оазиса на всей территории Центральной Азии как раз тогда, когда китайская культура только начинала обретать свою форму»46. Однако генезис и развитие Китая происходило не в вакууме, у него были контакты с цивилизациями Среднего Востока (шумерской, древнеегипетской), Индии и Юго-Восточной Азии. В первую очередь, различие в методах земледелия определяло различия в обыденной жизни цивилизаций Дальнего Востока и Западной Евразии47.

В научной литературе подчеркивается, что об истоках китайской цивилизации мало что известно, что археологические данные практически ничего не говорят о династии Ся (начало относят к 2205 г. до н. э.), которая в исторической китайской традиции считается первым человеческим (а не легендарным божественным) государством. «О династии Ся известно немногое; первое упоминание об этом доме императоров встречается в классических текстах, созданных спустя две тысячи лет после описываемых событий. Очевидно, столица династии Ся, в Эрлитоу в провинции Шаньси, была основана на последней стадии развития культуры Луншань… Придворные ученые уже пользовались оригинальной системой пиктографических знаков, созданной на основе ранних символов, возникших на данной национальной почве. Более поздние культуры почитали династию Ся за создание в период ее правления первого китайского календаря»48.

Согласно летописям, после первого правителя Ся Юя Великого в течение 439 лет сменилось шестнадцать императоров, уступив место династии Шан примерно в середине XVIII в. до н. э. Эта династия благодаря полученному культурному наследству Ся сумела выдвинуть китайскую культуру на первое место среди азиатских культур, пошатнув тем самым позиции более древних цивилизаций: «В Месопотамии вавилоняне, наследники богатой шумерской культуры с уже сформировавшимися письменной и законодательной системами, подпали под влияние китайских племен, наступающих с северо-востока. Этот период совпал с гибелью уникальной критской цивилизации, хотя некоторые отголоски минойских культурных традиций сохранились в творчестве ремесленников греческих городов-государств. Раскинувшейся на берегах Нила империи египетских фараонов также недолго оказалось суждено наслаждаться политической независимостью: территория государства была захвачена иноземными армиями азиатов»49. И только китайская цивилизация, принадлежащая к первичным цивилизациям Старого Света сумела сохраниться до наших дней.

Такая устойчивость китайской цивилизации объясняется взаимодействием находящихся в ареале реки Хуанхэ спонтанно эволюционирующих местных культур с иными культурами, что обеспечивало существование ее массивного ядра. Именно это ядро накапливало в себе дополнительные потенции, приобретая тем самым усиливающуюся специфичность, благодаря которой ни внутренние катаклизмы (не раз потрясавшие страну до основания), ни внешние воздействия (в том числе деструктивные нашествия иноземцев) не смогли поколебать стабильность и стереотипность мышления. «Со всяким стереотипом трудно вступать в спор. Нет слов – китайская история велика и уходит корнями в глубокую древность. На протяжении веков Китай не раз демонстрировал исключительную устойчивость и преданность традициям старины… Факты, подвергнутые сравнительному изучению, убедительно свидетельствуют о том, что процесс генезиса китайской цивилизации протекал иначе, чем это может показаться при знакомстве лишь с китайской исторической традицией. Процесс этот протекал при спорадическом воздействии извне, за счет миграций и диффузии. И только уже сложившись, приняв свой специфический облик, китайская цивилизация с соответствующими ей социально-экономическим строем и политической администрацией, культурными традициями и принципами внутренней структуры превратилась в ту устойчивую саморегулирующуюся систему, в рамках которой значимость внутренних закономерностей эволюции уже явственно превышала роль внешних контактов и культурных заимствований»50. Здесь следует уточнить мысль о том, что процесс генезиса китайской цивилизации протекал при спорадическом воздействии с внешним миром других цивилизаций и народов на протяжении всей истории Китая.

Известный исследователь культуры Китая эпохи Тан (VII–X вв.) Э. Шефер в интересной книге «Золотые персики Самарканда» пишет: «Многовековое знакомство с различными народами и племенами не прошло бесследно. Ученые знают, что культура китайского народа, при всей ее монолитности и непрерывности развития, включает в себя множество элементов, объяснить наличие которых можно только заимствованиями. Иногда это предметы, легенды, обычаи, отдельные слова, о происхождении которых можно только строить догадки, ибо народы, от которых китайцы все это взяли, уничтожены или поглощены и давно исчезли с лица земли. В других случаях мы имеем дело с более мощными культурными пластами: с буддизмом (и буддийской культурой), пришедшим в Китай из Индии во II в. н. э., или с элементами центральноазиатской музыкальной культуры, которые неоднократно вливались в китайскую музыку на протяжении, во всяком случае, двух последних тысячелетий, и т. п.»51. Можно утверждать, что в процессе взаимодействия китайской цивилизации с другими цивилизациями ее культура так прочно соединилась с заимствованиями, что в ее составе невозможно выделить собственно свое и чужое.

Исследования проблемы взаимодействия классовых обществ с первобытной периферией показывают, что сложившееся в средней части Хуанхэ (после середины II-го тысячелетия до н. э.) раннее классовое общество этноса хуася (одно из самоназваний китайцев) не только испытало влияние иранского, средиземноморского и индийского центров, но и взаимодействовало с «внутренней» периферией побережья Южного (Южно-Китайского в европейской терминологии) моря52. Этническое и культурное влияние хуася транслировалось через верхние слои культуры южно-китайской периферии, причем ее религиозная система во многом осталась своя и ряд ее элементов (например, почитание дракона) вошли в великую классическую китайскую культуру.

Каждая из великих классических культур Востока уникальна, не является исключением и китайская культура53. Своеобразие, уникальность китайской традиционной культуры сводятся прежде всего к тому хорошо известному феномену, который на уровне обыденного сознания давно уже получил достаточно точное название – «китайские церемонии». Конечно, в любом обществе и тем более там, где существуют восходящие к глубокой древности традиции, немалое место занимают жестко сформулированные стереотипы поведения и речи, исторически сложившиеся нормы взаимоотношений, принципы социальной структуры и административно-политического устройства. Но если речь идет о китайских церемониях, то все отступает в тень. И не только потому, что в Китае сеть обязательных и общепринятых норм поведения была наиболее густой. В общинно-кастовой Индии аналогичных регламентов и запретов было, видимо, не меньше, однако только в Китае этико-ритуальные принципы и соответствующие им формы поведения уже в древности были решительно выдвинуты на первый план и явно гипертрофированы, что со временем привело к замене ими столь характерного едва ли не для всех ранних обществ преимущественно религиозно-мифологического восприятия мира.

«Демифологизация и даже в немалой степени десакрализация этики и ритуала в древнем Китае имели следствием формирование уникального социокультурного генотипа, бывшего на протяжении тысячелетий основным для воспроизводства и автономного регулирования общества, государства и всей культуры древнего Китая. Это имело для истории Китая далеко идущие последствия»54. В частности, место мифических культурных героев заняли искусно демифологизованные мудрые правители легендарной древности, чье величие и мудрость были теснейшим образом связаны с их добродетелями. Место культа великих богов, прежде всего обожествленного первопредка Шанди, занял культ реальных клановых и семейных предков, а «живые боги» были вытеснены немногими абстрактными божествами – символами, первым и главным среди которых стало безлично-натуралистическое Небо. Словом, мифология и религия по всем пунктам отступали под натиском десакрализованных и десакрализующих этико-ритуальных норм на задний план, что нашло свое наиболее полное и яркое завершение в учении Конфуция.

С концепцией обожествленного первопредка Шанди, а затем абстрактной идеей Неба сопряжена новая концепция государства, которая основана на доктрине Небесного Мандата. «Она останется практически неизменной вплоть до XX столетия, – пишет Х.Г. Крил, – за три тысячелетия в политической культуре Китая не возникнет даже сравнимой с ней по глубине и масштабности идеи… Доктрина Небесного Мандата не только требовала от правителя осознания его огромной ответственности и обеспечивала верность чиновников и вассалов; она также была той центральной скрепляющей силой, что спаивала воедино всю китайскую нацию, включая тех, кто находился в самом низу социальной лестницы… Эта доктрина устанавливала для каждого человека его собственную и в чем-то неповторимую роль в развертывающейся исторической драме. Если государство учреждено для людей, то ни одно, даже самое законное правительство не сможет выстоять перед лицом народного неудовлетворения и гнева»55. Мандат Неба, как бы предоставленный универсальной духовной силой, управляющей космосом, давал правителю сохранять власть только в случае обеспечения им благосостояния народа. Это представление составляет сердцевину всей китайской культуры и цивилизации. Следовательно, китайский народ всегда имел легитимное право (и на практике использовал его) для ниспровержения и наказания несправедливых императоров.

Еще одной из особенностей китайской культуры является то фундаментальное обстоятельство, согласно которому ее функционирование определяется ученой бюрократией. Западный исследователь Э. Балаш пишет: «Если окинуть взором безбрежное море китайской истории, то нельзя не подивиться стабильности и постоянству одного фактора в жизни китайского общества, а именно – “чиновничества”, самой заметной и яркой чертой которого явилось непрерываемое господство правящего класса служилых людей – ученых… Нет ни одной области китайской культуры, от ее базовых институтов до самых отдаленных потусторонних сфер мифологии, включая литературу и искусство, в которой бы не проглядывала и не сказывалась их роль». И далее он называет служилых ученых «доминирующей социальной группой, характерной только для Китая и неизвестной другим обществам»56. Появление этих служилых ученых (ши) восходит к империи Шан, где они относились к непосредственным родственникам царей и выступали в качестве священников-писцов. Их роль изменилась в империи Восточного Чжоу, где они стали дворянами, исполняя и функции рыцарей, и чиновников, полагаясь на свои личные качества.

«Изменения, которые произошли в обществе в период Восточного Чжоу, дали ши небывалые возможности для личного продвижения по служебной лестнице, к славе и богатству. Некоторые ши вполне удовлетворялись военной службой, работой в административном аппарате или даже коммерческой торговле, многие же из них предлагали новым правителям свои экспертные услуги. Поскольку в тот период общество стало более сложным, а жизнь – чреватой непредсказуемыми событиями и испытаниями, находящиеся во власти часто были в затруднении насчет того, как лучше привести в порядок свое царство, чтобы сохранить безопасность его границ и улучшить благосостояние своего народа. На помощь этим новым правителям пришли именно ши – образованные эксперты, советники, мыслители, философы, называйте их как угодно, – каждый из которых считал, что нашел уникальный ключ к политическому и социальному успеху»57. Все эти эксперты совершали свои путешествия по империи и предлагали свои услуги местным правителям в качестве советников. К ним относятся Конфуций, Сунь-цзы, Мэн-цзы или Мо-цзы, чьи имена почитаются и чьи сочинения используются до сих пор.

Наконец, уникальной особенностью китайской культуры (цивилизации) является то, что она обладает языком шести тысячелетнего возраста, выражаемого иероглифической письменностью. «Мир никогда не знал более уместно применяемой каллиграфии, даже с учетом того, что западному глазу все еще сложно исчерпывающе оценить красоту и глубину этого письма или понять эстетическое послание, содержащееся в его линиях. Характер письменного языка и использование для письма кисти и чернил явились залогом того, что написание иероглифов стало составной частью истории китайской живописи»58. Именно иероглифическая письменность скрепляет китайскую культуру, поскольку, несмотря на существование множества диалектов, именно она всегда использовалась прежде всего для записи официальных документов. Специфической чертой иероглифической письменности является то, что «китайское письменное слово добивается эффекта действия, что обычно присуще устной речи»59. Иероглифическая письменность не является аналитичной, она выразительна, она нацелена на то, чтобы обрисовывать мысль, вызывая определенное чувство.

Все эти процессы формирования классической китайской культуры весьма интенсивно протекали в периоды Шан и Чжоу, когда сложилась сложная политическая организация, собственно китайская иероглифическая письменность с ее унифицирующей силой, иерархическая структура и пр. Прежде всего, следует рассмотреть технологии системы управления китайской цивилизации, которые обусловили ее необычайную устойчивость на протяжении нескольких тысячелетий. Понятно, что существенную роль сыграла система государственной власти со всеми своими технологиями, утвердившаяся в империи Чжоу (1122–256 гг. до н. э.) и ставшая «фундаментом функционирования китайской имперской машины во все последующие времена»60. Следует иметь в виду то фундаментальное обстоятельство, согласно которому именно в этой империи была создана предельно централизованная бюрократическая машина государства, аналогичная современной бюрократии.

Действительно, в западночжоуской империи были созданы такие эффективно действующие институты высокоцентрализованной имперской бюрократии, как чиновничий аппарат, занимавшийся прежде всего бумажной работой (ведение и учет статистических данных, сохранение летописей и пр.), финансовая система, правосудие и законодательство61. По контролируемой территории западночжоуская империя превосходила территории Франции, Бельгии и Нидерландов вместе взятых. Существенной особенностью и свидетельством эффективности управления было то, что западночжоуская империя решала все свои проблемы практически без применения военной силы, что ее правление основывалось не столько на силе, сколько на легитимности в глазах покоренных народов62. Эта легитимность достигалась путем создания психологического и культурного вакуума вокруг покоренных этнических общностей, не желающих сотрудничать с властями.

История показывает, что в Китае (и в других странах тоже) насильственное переселение тех или иных этнических общностей применялось для того, чтобы подавить их дух и волю к неповиновению. Массовое переселение целых народов практиковалось не только в западночжоуские времена, но и в последующие исторические эпохи. В 221 г. до н. э., после окончательного покорения всей страны, император Цинь «перевез в Сяньян (свою столицу) всех известных и богатых людей империи, всего сто двадцать тысяч семей», основатель ханьской династии точно также переместил сто тысяч человек из «влиятельных семей» в столичную область, чтобы предотвратить возможные осложнения для нового режима. Это лишь некоторые из наиболее ярких примеров массовой транспортации (депортации) больших групп в древнекитайской истории. «Цель ее, как указывают рекомендующие меры документы, была двоякой: перевезти людей туда, где их можно жестче контролировать, и одновременно обескровить их, оторвав от привычной обстановки и связей»63. Таким образом подготавливалась основа для восприятия непокорными этническими группами господствующей культуры и происходило объединение завоеванных империей земель в одно целое.

Немаловажным является то, что в западночжоуской империи существовало централизованное управление, в системе которого функционеры должны были четко исполнять то, что им предписано; отбор чиновников производился больше на основе личных качеств, нежели на основе рангов и званий; эффективно использовались письменные записи и счета; соблюдался принцип уравновешивания и сдерживания придворных чиновников и удельных князей64.

Существенным для эффективности системы управления является наличие хорошо отлаженной обратной связи, позволяющей отслеживать исполнение решений верховной власти. Так, для традиционной китайской государственной службы характерна обязанность местных властей представлять в столицу отчеты и доклады, а также данные о выполнении поручений подчиненными. «Качество службы характеризовалось как “отличное”, “среднее” или “низкое”. Определенное место уделялось личной характеристике, способностям читать, писать, делать расчеты, уровню знания законов, отмечался вес и возраст работника и даже расстояние, на котором находился его родной дом от конторы. Отдаленность, очевидно, в некоторой степени удерживала от коррупции, но, вероятно, не имела никакого значения для высших чинов. Представленные отчеты в ряде случаев становились причиной продвижения по службе или перевода»65. Чиновник, который становился служащим центральной администрации, принимал участие в принятии решений, определяющих функционирование империи66.

Именно эта эффективная система управления выступает одним из факторов, который придал китайской цивилизации сверхустойчивый (ультрастабильный) характер. Данный феномен объясняется в концепции китайских историков Цзинь Гуаньтао и Лю Цинфэн67, основанной на теории стабильности (устойчивости) и сверхстабильности (сверхустойчивости) живых организмов как целостных систем в трудах Н. Винера и У.Р. Эшби. Согласно У. Эшби, «то, что стабильность системы есть свойство системы, как целого, связано с тем обстоятельством, что наличие стабильности всегда предполагает известную координацию в действии частей друг на друга»68.

Ультрастабильная (сверхустойчивая) система обладает способностью к перестройке и характеризуется следующим образом: «если главные переменные такой системы связаны между собой так, что их поле нестабильно, она будет изменять это поле до тех пор, пока оно не сделается стабильным»69. Затем У. Эшби излагает цепочку условий, необходимых для достижения состояния ультрастабильности: «Для того чтобы естественный отбор привел к выработке ультрастабильности, необходимо и достаточно, чтобы существовала последовательность форм от самой простой до самой сложной, причем каждая последующая форма должна давать лучшие шансы на выживание, чем предыдущая… переход от первоначальной системы к ультрастабильной может совершаться путем длинного ряда небольших изменений, каждое из которых повышает шансы на выживание»70.

Наряду с этими идеями У. Эшби Цзинь Гуаньтао и Лю Цинфэн заимствуют у Н. Винера мысль о стремлении организма или общества «к тому, чтобы большее время функционировать таким образом, когда различные части работают согласованно с более или менее имеющей смысл моделью»71. С точки зрения Н. Винера, каждому организму присуще стремление сохранить и даже повысить уровень своей организации, поддерживать гомеостаз, то есть органическое равновесие, используя комплексы обратной связи72. Китайские историки, используя понятие «феодализма» в применении к китайскому социуму, показывают причины его сверхустойчивости73.

Суть концепции сверхустойчивости китайского феодального общества (она принципиально отличается от теории сверхстабильности органических систем, разработанной У.Р. Эшби) состоит в том, что она в своеобразном виде выражает его консервативность. Существенно то, что сверхустойчивость отнюдь не есть статичность, ибо традиционная социальная система, императорский строй на протяжении тысячелетий, несмотря на периоды упадка и гибели, периодически восстанавливался.

Гипотеза историков Цзинь Гуаньтао и Лю Цинфэн позволяет объяснить данную особенность китайской империи сохранять единство народа и централизованного государства. Дело в том, что ни крестьянство, ни император сами по себе не являются теми организующими факторами, которые на протяжении длительного времени сохраняют в целостности крупное государство. Такой организующей силой в Китае стал особый слой образованных людей – ши; этот слой поставлял кадры для системы управлении и поддерживал функционирование огромной феодальной империи74. Воспитанные в конфуцианском духе ши не только были носителями и хранителями культурных традиций, но и силой, интегрирующей различные части империи в единое целое. Особенностью ши является то, что в качестве чиновников они долго не засиживались на одном месте, они перемещались из одной провинции в другую, что мешало превращению бюрократии в аристократию. «Конфуцианское учение, лежавшее в основе воспитания чиновников, способствовало выработке единых норм и правил государственного управления, выполнению функций контроля над поведением чиновников, а также обеспечивало согласованность и координацию их деятельности в различных районах огромной страны. Особенностью бюрократического аппарата в Китае было то, что его деятельность осуществлялась на уровне провинций и уездов. На низшем уровне (волости и села) делами ведали лица, не входившие в официальный аппарат власти, но наделенные знанием конфуцианских этических норм, а потому в идейном и культурном отношении близкие к чиновникам, состоявшим на императорской службе. Они осуществляли связь между бюрократией и народом. Благодаря этому в Китае сложилась система, которую можно назвать ультраорганизацией. Именно она и обеспечивала стабильность государства, его долголетие. Единое учение было той опорой, которая поддерживала единство страны, обеспечивала ее внутреннюю организацию»75. Социальная система императорского Китая была хрупкой, поэтому для ее сохранения немаловажным было искусство государственного управления, благодаря которому поддерживалось равновесие между экономической, политической и идейно-культурной структурами. Отличаясь от биологического организма, китайская социальная система нашла такие средства саморегулирования, самонастройки, которые продлевали существование системы в целом. Саморегулирование, самонастройка китайской системы были эффективными благодаря хорошо налаженному механизму контроля за всеми протекавшими в обществе процессами, что достигалось существованием обратной связи между столицей и провинциями.

Именно в конце западночжоуской династии произошло изменение прежнего социального порядка, когда главную роль стала играть не родовая аристократия, а бюрократия, чиновничье сословие (ши)76. В результате эволюции системы управления появилась крупная, эффективная и лояльная бюрократия эпохи Цинь, когда все чиновники назначались из центра. Сменившая ее династия Хань создала теоретическую основу китайской системы управления государством, провозгласив конфуцианство официальной государственной идеологией. «Конфуцианство соответствовало целям и последующих династий, поскольку объединяло императора, государство и семью в единую, всеобъемлющую этическую систему. Бюрократическая монархия, основанная на конфуцианстве, просуществовала две тысячи лет»77.

Именно этический характер китайской бюрократической империи явился одним из факторов ее необычайной стабильности, прочности и живучести, несмотря на различного рода возмущения социокультурной системы Китая. Действительно, в эпоху, когда Древний Рим переживал свой расцвет, а потом упадок, на другом конце евроазиатского континента в китайской империи господствовала династия Хань, начало которой относится к 206 г. до н. э., когда мощные крестьянские восстания смели правящие предыдущие династии. Для нее характерно то, что в учении Конфуция этическое начало значительно преобладало над религией, что разум доминировал над чувствами. Этическим нормам подчинена была вся общественная жизнь – все жизненные, в том числе и религиозные, проблемы китайцы рассматривали через призму морали. «В самой религии они видели не столько мистику, метафизику или теологию, сколько прагматичную и рациональную мораль, тесно связанную с жизнью людей»78. Другими словами, чтобы понимать менталитет китайцев, следует иметь в виду особенности их веры, которая имела нерелигиозный характер. Китайцы никогда не верили, что бог создал человека по своему подобию и образу, единственной аксиомой их мышления является то, что человек не имеет ценности перед лицом Природы. Их единственным катехизисом выступает стремление найти в Природе уголок, в котором можно отдаться созерцанию величия мира79. Вполне естественно, что правящая ученая бюрократия использовала в качестве эффективного управления не религию, а светскую этику.

Обычно столпами имперского правления считаются религия, армия и бюрократия, однако только в Китае вместо религии существенную роль играло конфуцианство в «отеческой» и «правовой» формах80. Согласно первой форме, империя представляла собою огромную семью, в которой младшие и подчиненные обязаны быть почтительными к старшим и вышестоящим. Вторая форма «конфуцианства» акцентировала внимание на значимости дисциплины и предписывала строгие наказания для нарушителей равновесия заданной Небом социальной структуры. Ведь непреходящая заслуга этической системы Конфуция состоит в том, что сумел нащупать одну из самых больных и самых неразрешимых проблем человечества и дал ее решение. «Эта проблема столь же проста, сколь и неразрешима: носитель власти должен быть принципиальным, иначе это уже не политическая власть, а нечто другое, но как заставить власть быть принципиальной? Именно на этот вопрос, актуальный и для современной России, попытался ответить Конфуций. Современный ответ на этот вопрос известен: управление тем совершеннее, чем совершеннее действующее в нем законодательство. Но опыт показывает, что закон имеет тенденцию в некоторых исторических ситуациях вертеться “как дышло”, так что иногда возникает даже вопрос: как лучше, с ним или без него? В Древнем Китае также знали об этой особенности законодательной базы и прилагали массу усилий для того, чтобы найти более совершенный путь. Дилемма формулировалась таким образом: либо правление людей, либо правление нормативных установлений»81. Данная дилемма была решена Конфуцием посредством введения концепции «совершенного мужа», исходящей из того, что наиболее оптимальным вариантом является «правление людей» (жэнь чжи). Поэтому основным является подготовка представителей власти в духе гуманизма и бескорыстия. В качестве примера можно привести контроль правительством распределения товаров на справедливых и разумных началах: «Так, в ханьском Китае впервые предпринимались попытки регулирования денежного обращения, установления государственных монополий или стабилизации цен»82.

Именно в Древнем Китае был осуществлен перенос интеллектуальных усилий с внешних средств управления на личность самого управляющего, что наложило отпечаток на всю китайскую цивилизацию, где этика господствовала над правом. «Кроме того, сосредоточение интеллектуальных усилий на том слое населения, который должен был управлять обществом, сделало этих кандидатов на управляющие должности главными носителями традиционной китайской культуры, что резко отличало древнекитайскую цивилизацию от всех остальных. Существенно и то обстоятельство, что Конфуций прежде всего обратил свой взгляд на тех, чьи претензии на власть не были подкреплены ничем, кроме их личных качеств»83.

В китайском обществе периодов Чунь цю (722–481 гг. до н. э.) и Чжань го (Воюющих государств) (403–221 гг. до н. э.) к ним относились «благородные мужи» (ши), о которых уже шла речь выше. Они располагали в борьбе за жизнь и место в обществе лишь своими личными способностями, поэтому ши создали определенный стиль поведения, для которого был характерен ярко выраженный индивидуализм (гэжэнь чжуи). «Надо признаться, что нам, носителям европейской культурной традиции, довольно трудно воспринять конфуцианский идеал человека. Для нас таким идеалом до сих пор является человек Возрождения, все усилия которого сосредоточены на предельной самореализации, во имя которой он готов проявить чудеса героизма. Пожалуй, именно отсутствие героизма в конфуцианском идеале особенно мешает нам признать цзюнь-цзы идеальным типом личности, да, может быть, еще вытекающая из этого отсутствия несостязательность цзюнь-цзы, на которой так настаивал Конфуций. Но именно эти черты и вносили свою главную лепту в удивительную стабильность китайского социума, стабильность, которая до сих пор очень высоко ценится китайскими политиками. Поскольку китайцы еще в древности сделали один из главных социополитических выводов – не сила оружия, а стабильность социума представляет собой наиболее могучее средство решения всех общественных проблем»84. В этом фрагменте подчеркивается своеобразие китайского идеала ученого бюрократа (бюрократа-книжника), обусловленное отсутствием героизма и несостязательности в управлении85, в отличие от систем управления Запада (в русской модели управления, в отличие от китайской и западной, акцент делается на конкуренции администраторов86).

Поскольку «благородные мужи» (ши) или «совершенные мужи» (цзюнь-цзы) своим личным капиталом имели свои способности и моральные добродетели, постольку они создали в рамках конфуцианства систему конкурсных экзаменов. Именно эта система конкурсных экзаменов, действующая на протяжении тысячелетий, и способствовала стабильности государства и эффективному функционированию чиновничье-бюрократического аппарата. «Конфуцианство стало в руках высших слоев Китая эффективным орудием господства над народом. Патернализм и официально провозглашенные лозунги примата морали маскировали эксплуататорский характер чиновничье-бюрократического государства, в котором функционировала совершенная организованная система государственной барщины»87.

Китайская империя в период господства династии Хань была поделена на 13 провинций и 1314 префектур, а численность чиновников на центральном, провинциальном и префектурном уровнях оценена в 130 тысяч человек. Бюрократия составляла основной аппарат управления государством, однако это привело также к торможению развития империи. Распространение конфуцианства неразрывно связано с расширением образования, необходимого для формирования образованного слоя ученой бюрократии. «Высшее училище (философская академия), созданная в 124 г. до н. э., учило пониманию сложной доктрины, опирающейся на чтение пяти классических книг и на комментариях к ним (Книга Перемен, Древняя история, Книга песнопений, Весна и Осень, Книга церемоний)… Каждый учитель обучал только одной книге и только одной интерпретации. Поэтому в Высшем училище существовало по каждой книге столько кафедр, сколько было возможных интерпретаций (в I в. н. э. таких кафедр насчитывалось 15). Каждый учитель обращался к двенадцати помощникам, которые собственно и занимались с учениками. В 130 г. н. э. Школа насчитывала 1800 учеников и 30 000 слушателей. Суровые экзаменационные испытания завершали учебу»88. Поэтому вполне естественно, что во времена господства династии Хань чтение и штудирование классического канона конфуцианских произведений было признано занятием, достойным высшего признания. Таким образом, возникла светская элита «интеллектуалов», которая обладала монополией на образование, она умела читать и понимать конфуцианские произведения. Она стала своего рода кастой, господствующей над остальным обществом и считающей схоластическую мудрость самым совершенным произведением цивилизации. Только владение этой мудростью, состоящей из давно сформулированных и признанных идей, давало человеку право занимать высшее место в государственной и социальной системе. На практике это право реализовалось посредством конкурсных экзаменов, которые были введены и распространены в эпоху господства династии Хань.

Конфуцианцы превратили конкурсные экзамены в основной и почти единственный способ достижения высших уровней в социальной и служебной иерархии. В связи с этим большое социальное значение приобрели экзамены, возник своеобразный культ экзаменов и полученных после их сдачи степеней89. Программа этих экзаменов, совокупность обязательных лекций, требуемый способ сознания, а также подбор кадров учителей и экзаменаторов были сугубо конфуцианскими. Таким образом, система экзаменов стала в руках конфуцианцев орудием сохранения их господства и гарантировала в рамках бюрократической структуры китайской империи невозможность замены конфуцианской теории и практики чем-то другим (в отличие от современных систем экзаменов конфуцианская система экзаменов была нацелена не на установление профессиональной квалификации, а лояльности, послушания). Тем не менее, «особое значение придавалось развитию умственных способностей, поскольку в первую очередь именно это качество требовалось для назначения на должность»90. Вполне понятно, что с первых дней существования китайских империй были созданы механизмы отбора и подготовки образованных чиновников, необходимых для решения серьезных проблем управления.

Такого рода система управления общества не давала простора для развития общества, не мог также Китай проявить большей внешней экспансии, однако именно эта система обеспечила Китаю значительную стабильность. Несмотря на то, что в ту же эпоху, когда наступил упадок Рима, династия Хань имела проблемы с аналогичными трудностями, китайское государство не распалось подобно Риму и осталось существовать, хотя сменился ряд династий. На протяжении многих веков сохранились также бюрократическая китайская система и иерархия, основанная на ступенях, получаемых на очередных экзаменах.

Функционирование этой иерархической системы происходило в условиях гомогенной по своему характеру китайской культуры, которая в силу этого является доступной для широких слоев населения. В данном случае процесс воспроизводства гомогенной культуры и социальной гетерогенности китайского общества, как показал известный социолог Ш. Эйзенштадт, характеризуется тремя отличительными признаками: «Во-первых, важное значение придавалось общему соответствию между центральными и периферийными группами как членами одного и того же культурного порядка. Во-вторых, участие в общем культурном порядке ограничивало количество аскриптивных положений по отношению к центральным позициям. В-третьих, центральные элиты стремились регулировать не только коллективные цели и идентичность различных слоев и групп, но также использование ресурсов, находившихся в их распоряжении»91. Центральные элиты стремились не давать местным элитам использовать ресурсы для прямого доступа к центру, направляя их по монополизированным ими каналам. Многие периферийные общности имели возможности, чтобы некоторые из их членов кооптировались в состав центральной элиты, например через систему экзаменов и получение ученой степени (ученые-книжники). Отсюда следует вывод о том, что в Китае (и в России тоже) существовало четкое разграничение между владением ресурсами и контролем за их использованием.

Все эти перечисленные особенности институциональной регуляции, согласно Ш. Эйзенштадту, привели к четырем важным следствиям для жизнедеятельности китайского общества и его бюрократической императорской системы. Во-первых, была выработана относительно четкая идеологическая оценка различных профессиональных статусов. Наивысший престиж был у ученых-книжников и в определенной степени – у землевладельцев, за ними следовали крестьяне, затем торговцы и военные; наименьшим престижем обладали бродяги, нищие, комедианты и т. п. Во-вторых, конфуцианская картина общества была сопряжена со строгой нормативной фиксацией образа жизни и коллективной идентичности различных социальных слоев. В-третьих, семейные кланы служили главными агентами социализации, культивировали наряду с этим специфический образ жизни, присущий соответствующему социальному слою или определенной провинции. В-четвертых, высшие группы (книжники – обладатели ученых степеней и чиновники) имели высокую степень сознания и солидарности единого для всей страны класса. «Такое сознание было укоренено в общей культурной традиции, в использовании одних и тех же каналов социальной мобильности и в том факте, что эти каналы (школы и академии) были в определенной степени независимы от центра, хотя и очень на него ориентированными»92. Данное классовое сознание правящей императорской бюрократии реализовывалось в известной организационной автономности различных школ и академий.

Остальные социальные группы (крестьяне, торговцы и др.) в силу отстраненности от центра и отсутствия прямого доступа к нему оказались способны выработать широкое классовое сознание. Хотя официально такой доступ поощрялся, он был предоставлен не самим социальным слоям, а только индивидам, которые выступали членами этих слоев, но отнюдь не их представителям. «Процесс социальной мобильности в Китае был тесно связан с особенностями формирования классового сознания… Для Китая был характерен тип протежируемой мобильности, которая была ориентирована на достижение того или иного социального статуса в строгих институциональных рамках… По крайней мере, мобильные выходцы из крестьянства и, очевидно, также из других слоев, переходя в новый социальный статус, сохраняли преемственность с образом жизни тех групп, из которых они происходили»93. Следовательно, именно такого рода социальная мобильность в императорском Китае выступала одним из основных механизмов, которые поддерживали стабильность конфуцианской системы.

Значительную роль в стабильности императорского Китая на протяжении тысячелетий сыграла философия. Необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, что китайская философия является прежде всего философией управления: именно она лежит в основе необычайной прочности китайской системы управления. Как отмечает отечественный синолог В.В. Малявин, «своей необыкновенной устойчивостью китайская империя была в большей степени обязана разумно устроенному и отлаженному государственному аппарату – одному из самых примечательных достижений китайской цивилизации»94. Сам же этот государственный аппарат представляет собой воплощение основных идей китайской философии управления, равной которой не существует в истории человеческого общества. Здесь нам приходится сталкиваться с особенностью самой китайской философии, обусловленной ее генезисом. Ведь китайская философия со всем многообразием ее школ и направлений прямо или косвенно связана с управлением и этикой, которые всегда находятся на переднем плане интеллектуальной практики.

Сам генезис китайской философии был органически связан с проблемой управления как социумом, так и окружающей своенравной и непростой природой в период культуры Лушань. С этих времен китайцам присущи приверженность к их традиционной государственности и поистине священный трепет перед нею – ведь эта власть имела и религиозный, и моральный смысл, причем китайская империя вплоть до начала XX столетия «сохраняла в себе черты архаических верований»95. В основе управления китайским социумом и функционирования государства лежат принципы органицистской философии, что и объясняет необыкновенную устойчивость китайской цивилизации. Характеристика органицистской философии, лежащей в основе управления китайским социумом и объясняющей его необычайную живучесть, резюмируется В.В. Малявиным следующим образом: «Государство и весь мир рассматривались как подобие живого тела, и одним из главных свойств мудрого правления считались проницаемость, “проходимость” (тун) всех каналов циркуляции “жизненной энергии” в мире – как в природе, так и в обществе. Положение индивида приравнивалось к его врожденному уделу. В следовании своему уделу, утверждали идеологи империи, все люди равны, несмотря на неравенство их положения. Идеальное общество должно было функционировать совершенно естественно; жизнь в нем следовало устроить по образцу муравейника или пчелиного улья (курсив наш. – В.П., Е.П.). Мудрость же правителя в том и заключалась, чтобы “сполна использовать” природные задатки каждого. А поскольку любое действие имеет символический смысл и те, кто понимает его, будут обладать властью, в мире вечно будет существовать разделение на управляющих и управляемых»96.

Практические последствия органицистской философии управления являются весьма весомыми, так как они обусловливали значительную устойчивость китайского социума. Неповиновение правителю рассматривалось не просто как уголовное преступление и нарушение моральных устоев, но и как нарушение основы живого вселенского организма97. Не случайно управление китайским социумом сравнивается с управлением водным потоком – не требуется усилий, чтобы заставлять воду течь туда, куда она влечется по своей природе, однако и путь преградить ей невозможно.

Именно китайская философия, акцентирующая внимание на теории управления, лежит в основе необычайной устойчивости китайской цивилизации, несмотря на то, что для нее характерно немалое число смены различных императорских режимов. Так как китайские философы занимались «теорией управления» обществом и поведением человека, то они обычно служили при ванах (царях) и императорах в качестве советников или сами были высокопоставленными чиновниками. Одной из кардинальных особенностей китайской философии является то, что она никогда не находилась на положении служанки религии и схоластики. «Любая религия в Китае, – отмечает М.Л. Титаренко, – чтобы получить право гражданства в обществе, должна была прежде всего пройти барьер философского образования, получить у веротерпимой философии право на существование»98.

Сегодня многочисленными исследованиями китайской культуры установлено, что китайцы гораздо меньше уделяют внимание религии, чем другие народы. Так, в статье «Основные идеи в формировании китайской культуры» профессор Д. Бодде пишет: «Они (китайцы) не являются тем народом, для которого религиозные идеи и деятельность составляют самую важную и всепоглощающую часть жизни… Именно этика (особенно конфуцианская), а не религия (по крайней мере, не религия формального, организованного типа) дала китайской цивилизации духовную основу… Все это, конечно, фундаментальным образом отличает Китай от других крупнейших цивилизаций, в которых ведущую роль играли церковь и священнослужители»99. В связи с этим возникает вопрос: почему сложилась такая ситуация с религией в Китае, почему его цивилизация является светской? Если жажда того, что выходит за пределы данного реального мира не является одним из сокровенных желаний человечества, почему же для большинства народов религиозные идеи и религиозная деятельность составляют самую важную и всепоглощающую часть жизни? Если эта жажда является одним из фундаментальных желаний человека, почему китайцы должны быть исключением? Когда говорят, что этика, а не религия, дала духовную основу китайской цивилизации, означает ли это, что китайцы попросту не понимают ценностей, которые выше нравственных?

Свой вариант ответа на вышеперечисленные вопросы Фэн Ю-лань дает на основе следующих рассуждений. Существуют наряду с нравственными ценностями сверхнравственные: любовь к человеку – это нравственная ценность, в то время как любовь к богу – ценность сверхнравственная. Некоторые склонны называть таковую сверхнравственную ценность религиозной, однако, она не ограничивается религией, по крайней мере, постольку, поскольку понимаемое в данном случае под «религией» отличается от описанного выше. Так, любовь к Богу в христианстве – это ценность религиозная, а в философии Спинозы она таковой не является, ведь Спиноза под Богом фактически понимал космос. Строго говоря, любовь к Богу в христианстве не является в действительности сверхнравственной, так как в христианстве Бог персонифицирован, поэтому любовь к нему со стороны человека сравнима с любовью сына к отцу, что уже представляет собою нравственную ценность. Поэтому вопрос о любви к Богу в христианстве как о сверхнравственной ценности остается открытым, это – квазисверхнравственная ценность, тогда как в философии Спинозы любовь к Богу – подлинно сверхнравственная ценность. «Отвечая на вышеперечисленные вопросы, мы бы сказали, что жажда выходящего за пределы актуального мира действительно является одним из сокровенных чаяний человечества, и китайцы не представляют здесь исключения. Они не слишком заботились о религии потому, что были весьма озабочены философией. Они не религиозны только потому, что философичны. Именно философия утоляет их жажду запредельного. В философии выражены и различены их сверхнравственные ценности, в жизни в соответствии с философией они переживаются»100. Другими словами, философия является самосознанием культуры, ее интегральным ядром, фокусирующим в себе высшие ценности, придающие смысл человеческой жизни.

Религия пытается объяснить действительность, однако ее объяснения не согласуются с наукой, что на Западе привело к конфликту между ними (только недавно католическая церковь признала равноправие веры и разума, то есть религии и науки). Там, где наука наступает, религия отходит на второй план, и ее авторитет отступает перед продвижением науки. Традиционалисты печалятся по этому поводу и жалеют людей, ставших нерелигиозными, считая их «вырожденцами», что справедливо в том случае, когда они не имеют иного, кроме религии, доступа к высшим ценностям. Когда люди избавляются от религии и не получают ничего взамен, они утрачивают также и высшие ценности, ведь они вынуждены ограничиваться земными делами и лишаются духовности. На основе таких рассуждений Фэн Юлань делает следующий вывод: «К счастью, кроме религии есть еще и философия, которая открывает человеку путь к высшим ценностям – путь даже более прямой, чем религиозный, потому что в философии человеку, чтобы прикоснуться к высшим ценностям, отнюдь не обязательно блуждать окольной тропой молитв и ритуалов. Высшие ценности, с которыми человек соприкасается благодаря философии, даже чище обретаемых через религию, ибо не смешаны с воображением и суеверием. В мире будущего место религии для человека займет философия. Это следует из китайской традиции. Нет необходимости в том, чтобы человек был религиозным, но ему необходимо быть философичным. Когда он таков, он обретает самое лучшее из религиозных благословений»101.

Следует помнить, что китайское общество по своей сути было аграрным, и поэтому оно выработало соответствующее мировоззрение, которое не только обусловило содержание китайской философии (например, концепция пяти первоэлементов и двух сил ян и инь), но и оказало влияние на ее методологию. Философские исследования показывают, что существует два основных типа понятий – получаемые посредством интуиции и путем постулирования. Получаемое через интуицию понятие обозначает его полный смысл, который дается тем, что сразу же охватывается, примером чего является интуитивное понятие «голубого» цвета, данного в ощущении. Полный смысл постулированного понятия определяется постулатами дедуктивной теории, в которой оно появляется, то же постулированное понятие «голубой» цвет означает определенную длину волны в теории электромагнитного поля.

Заслуживает внимания то обстоятельство, что пространственно-временные модели китайской философии носят космически-социальный характер и оказывают суггестивное воздействие на китайцев, благодаря которому можно управлять их поведением. Действительно, древнее название Китая (Чун-го) означает «срединная империя»: в центре ее была расположена столица, где находился «алтарь солнца» – высокий квадратный холм, олицетворявший пространство, поскольку землю и пространство древние китайцы мыслили в виде квадрата. Грани холма были обращены в четыре стороны света и окрашены в красный (юг), зеленый (восток), белый (запад) и черный (север) цвета, вершина холма имела желтый цвет, символизировавший центр. Когда император жаловал князю какое-нибудь владение, тот брал с холма комок земли – красной, зеленой, белой или черной – в зависимости от части света, где было расположено это владение. Империю представляли в виде центрального квадрата, охваченного, подобно китайским сундукам, четырьмя прямоугольными ободами – районами. Центральный район являлся столицей, где находился дворец императора, три следующих принадлежали князьям, подразделявшимся на три ранга, пятый был пограничным, за которым лежали земли четырех варварских племен и четыре моря102.

В течение четырех лет князья поочередно наносили визиты императору и воздавали ему почести. На пятый год император лично объезжал свои владения: весной он отправлялся в восточный район, летом переезжал в южный, осенью – в западный, зимой – в северный. При этом его двор одевался в одежды соответствующего тому или иному району цвета: зеленый, красный, белый или черный. Таким образом он поддерживал единство империи в пространстве и времени. Кроме того, в течение четырех лет император регулярно посещал так называемый «зал судьбы», который имел четырехугольное основание и круглую крышу, символизировавший вселенную в пространстве и времени (небо и время мыслились в виде круга). В нем он совершал годичный ритуал церемоний, обращаясь лицом к востоку – весной, к югу – летом, к западу – осенью и к северу – зимой, тем самым торжественно «открывая» начало месяцев и времен года. В третий летний месяц император в желтом одеянии занимал свое место на троне в середине зала, устанавливая тем самым середину года.

Согласно древнекитайскому мировоззрению, Небо и Земля – зримые воплощения основных начал ян и инь, которым соответствовали временные, динамические образы: зима и лето, весна и осень. Динамика мира есть динамика перехода противоположностей друг в друга, что четко фиксировано в рассмотренной выше пространственно-временной модели мира. Пространство и время для древнекитайского мышления не существуют до тех пор, пока протяженность и длительность не окультурены, не наполнены конкретным социально-историческим содержанием. Можно сказать, что пространственно-временные представления древних китайцев носили космически-социальный характер. Социальная функция модели «пространство – время» состоит в том, что она утверждала в сознании масс идею незыблемости, стабильности власти господствующей ученой бюрократии. Хроногеометрические представления выступают одним из эффективных средств социального контроля и регламентации деятельности как социальных групп, так и индивида, производства и воспроизводства общественных отношений. Это объясняет то обстоятельство, согласно которому китайцы любят, чтобы все было симметрично расположено и хорошо классифицировано. Им нравятся правильные формы и состояния равновесия, у них наблюдается страсть к четкому делению и численным категориям как идей, так и вещей. Недаром в их древней политической истории встречаются такие сочетания, как «Два Принципа», «Три Правила», «Пять Сил» и «Восемь Целей», характерная черта китайской философии – прочтение Вселенной на языке триграмм и гексаграмм.

Немаловажным для эффективности применения основных принципов философии управления является то обстоятельство, согласно которому «идея власти как тайны приобрела в Китае самодовлеющее значение»103. Так как власть в китайской империи представляла собою молчаливое соглашение между правителем и подданными, то отсюда следует никогда не исчезающий интерес китайских правителей к стратагемному мышлению, путям и способам скрытого достижения своих целей. Сами способы и схемы, или стратагемы мышления, свойственны представителям тех или иных культур. Однако если для европейской культуры, как наследницы первых греческих дихотомий, характерна ориентация мышления на идеальную форму, которая выступает затем в виде цели, и дальнейшее действие направлено на ее осуществление (теоретический проект превращается в реальность в ходе практической деятельности), то китайское мышление избегает противопоставления теории и практики и использует естественный ход вещей (потенциал ситуации).

Стратагемность мышления (и поведения) – то, что сейчас европейские психологи называют «играми», – была разработана в древнекитайской системе ценностей и воплощена в жизнь за несколько веков до нашей эры. Только сейчас европейская наука признала значимость стратагемности мышления, тогда как в России она была известна достаточно давно в результате контактов с Китаем. Этот феномен, имплицированный в общественное сознание, с веками, перейдя национальные границы, отразился на политической и общественной культуре таких восточноазиатских стран, как Япония, Корея, Вьетнам. В рамках цельного и органичного мировоззрения, выработанного китайской цивилизацией и укорененного в практике духовного самосовершенствования человека, была сформулирована «наука побеждать», не прибегая к насилию104. Понятно, что стратагемность мышления присуща всем народам, просто она не всегда осознается, главное же состоит в том, что она успешно использовалась китайскими правителями в управлении гигантским государством, что обеспечило прочность китайской цивилизации на протяжении тысячелетий. Следует отметить, что сейчас необычное сочетание гордости китайцев за свои культурные традиции и экономической политики послужило новому расцвету в Китае конфуцианства, даосизма и буддизма105. Таким образом, Китай показал значимость и эффективность своей философской традиции для выживания огромной страны в неблагоприятных условиях, для ее дальнейшего расцвета.

Еще одним из факторов стабильности китайской цивилизации является присущий ей феномен власти-собственности, когда высшая власть выступает со своим аппаратом администрации носителем верховной собственности. «Феномен власти-собственности, – пишет Л.С. Васильев, – можно считать имманентной специфической сущностью, квинтэссенцией всех неевропейских (незападных по происхождению) обществ в истории. Несмотря на то, что со временем в развивающихся государственных образованиях Востока, вплоть до великих его империй, в результате процесса приватизации появлялась и порой играла даже важную роль частная собственность, она всегда была ограничена в своих возможностях и строго контролировалась государством. Система власти-собственности там всегда доминировала… суть ее неизменно была одной и той же: частная собственность подчинена власти и бессильна перед произволом администрации. Что же касается правящих верхов, аппарата власти, то они всегда недолюбливали частных собственников и стремились ограничить их потенциальные возможности по той простой причине, что эти собственники были посредниками между производительным населением и властью»106. В императорском Китае ученая бюрократия контролировала практически всю огромную страну, однако на побережье Южно-Китайского моря существовали анклавы, где доминировала частная собственность и сопряженная с ней институциональная Y-матрица, присущая капитализму.

Одним из предварительных условий всякого капитализма является его обращение, причем это обращение тем более плодотворно, чем большее пространство оно охватывает. Этот элементарный детерминизм характерен для всех мест на планете. Исследования показывают, что «в Фуцзяни XVI в. и в Хунани XVIII в. прибрежные местности этих двух китайских провинций, пользовавшиеся благодеяниями моря, открытые для обмена, были густонаселенными, передовыми, по-видимому, с зажиточным крестьянством, тогда как внутренние районы с теми же рисовыми посадками и теми же людьми, замкнутые в себе, были скорее нищими»107. Здесь четко проявляется правило оживления и неподвижности, действующее в любых масштабах и во всех регионах мира.

Особенно четко это правило проявилось в Китае (всей Азии) с его огромным пространством на суше и море, имеющего полумертвые зоны низкого уровня развития. На фоне этого пространства оживленные зоны, расположенные вдоль морского побережья, где перемещались корабли, люди и товары, кажутся весьма узкими. В Китае такой оживленной зоной выступает южное побережье – от Фучжоу и Амоя до Кантона. «Здесь путешествия, морские приключения благоприятствовали определенному роду китайского капитализма, который не мог обрести своих подлинных размеров, иначе как ускользая из контролируемого и полного ограничений Китая»108.

Действительно, китайской цивилизации присуще своеобразие положения рыночной экономики и свободного предпринимательства в рамках X-матрицы (восточной институциональной матрицы). Для нее характерны были на протяжении тысячелетий институты редистрибутивной экономики, институты унитарно-централизованного политического устройства и коммунитарная идеология. Ведь еще в древнем Китае, начиная с преобразования его в империю, доминирующее место занял класс образованных чиновников, он стал основой империи, дающей государству чиновников и военных, учителей и ученых.

В генезисе цивилизации Запада лежит институциональная Y-матрица, определившая ее своеобразный, уникальный характер. В классическом исследовании «Западные цивилизации» Р.Э. Лернер, С. Мичэм и Э. Мак-Найл Бернс рассматривают рождение западной цивилизации в ареале западной Азии на протяжении 3500–3200 гг. до н. э.109 К ее истокам относятся: появление города и дифференциация между ними, правитель и управляемые, причем самые ранние западно-азиатские города появились в Месопотамии (шумерская цивилизация). «Город можно определить как постоянное поселение с домами, построенное из долговечного материала, такого как камень или кирпич. В городе есть храм, рыночная площадь, подобная греческой агоре и римскому форуму, а также строение или группа строений, предназначенных для правительства, и значительное число жителей, более не зависящих исключительно от сельского хозяйства как основного занятия. Владея искусством письма или хотя бы ведения учета, они занимаются ремеслом, обработкой и торговлей, включая торговлю с удаленными местами там, где это позволяли условия (обычно при наличии доступа к водным путям). Начиная уже с эпохи позднего неолита, по всему миру, включая Китай, Индию и Ближний Восток, возникло большое число поселений такого типа»110. Города Месопотамии являются продуктом популяционного давления, когда для плодородия земель с необходимостью привело к концентрации населения в определенных местах, а сооружение ирригационных каналов – к правительству и жреческой касте. Сама цивилизация, которая может пониматься как определенная стадия человеческой организации, когда управленческие, социальные и экономические институты настолько развиты, что возможно управление проблемами порядка, безопасности и эффективности в сложном обществе. К 3200 г. до н. э. Месопотамия была «цивилизованной»: по меньшей мере, в ней существовало пять городов, имеющих среди своих жителей воинов-правителей, администраторов и жрецов, обслуживающих монументальные храмы, общественные работы, частные резиденции, крупные торговые площади, публичные удобные хранилища111. В этом классическом исследовании рассматривается следующая последовательность цивилизаций Запада: месопотамская, древнеегипетская, еврейская и раннегреческая цивилизации, затем классические древнегреческая и римская цивилизации, потом средневековая цивилизация Западной Европы, дифференцированная внутри себя, цивилизация Ренессанса и до наших дней.

Зачатки особенностей цивилизации Запада присущи уже месопотамской цивилизации, когда некое подобие капитализма существовало во времена древнего Вавилона. В жизни последнего немалая роль принадлежала банкирам и торговцам, продающим и покупающим товары в дальних странах, а также таким кредитным инструментам, как переводные и простые векселя, чеки и пр. «В этом смысле история капитализма идет со времен “от Хаммурапи до Рокфеллера”»112. Ведь в результате развития земледелия появилась такая важная наряду со жречеством профессия, как торговля, зародившаяся в Шумере. Понятно, что наряду с профессиональными торговцами этим видом деятельности занимались кочующие скотоводы, которые жили в пустынях и в поисках пропитания вынуждены были постоянно кочевать от одного пастбища к другому. Такого же рода жизнь была также присуща в кочевом периоде своей истории израильтянам. Уже об Аврааме рассказывается, что он был богат не только скотом, но и серебром и золотом, которое номады могли приобрести только путем торговли. Не следует забывать, что в те времена купец и разбойник представляли собою две тесно связанные профессии. Торговля с другими странами и народами – это всегда путешествие, удачное завершение которого у древних израильтян связано с выходом из «колеса времени» (циклического времени, характерного для всех остальных цивилизаций). «Теперь, когда время, – подчеркивает Т. Кахилл, – утратило цикличность, став однонаправленным и необратимым, сделалось возможной индивидуальная история, и жизнь отдельного человека приобрела ценность. Осознать эту новую ценность поначалу непросто, но уже в самых первых рассказах про Авраама и его близких мы встречаем тщательно составленную родословную простых людей – записывать подобное никогда не пришло бы в голову шумерам, поскольку они не придавали значения личным воспоминаниям. Для них имело значение лишь коллективное выживание, в частности существование царства или хороший урожай. Все индивидуальное, необычное, исключительное, странное – человек или события, которые не соответствовали архетипу, – не имело значения. А в отсутствие индивидуальности невозможны ни время, ни история»113. Именно евреи впервые в истории человеческого общества заложили концепцию линейного времени. С этой концепцией связаны такие понятия, как «новый», «приключение», «неожиданность», «уникальный», «индивидуальный», «личность», «история», «будущее», «свобода», «прогресс», «вера», «надежда», «справедливость», «призвание» и др. Эти дары человечеству сделала еврейская цивилизация, они приобрели универсальный характер, вошли в язык многих народов мира114.

Заслуживает внимания то обстоятельство, согласно которому истоки концепции линейного времени лежат в социуме, где действует человек с его психобиологическими параметрами. Действительно, психобиологические характеристики человека константны в разных культурах, они являются субстратом для символического развертывания социальных и культурных процессов. Здесь интересные результаты получены исследователями, относящимися к британской школе этнографии. Ее основная интерпретация этих данных такова: социальная структура первобытных обществ есть функция социальных отношений, их социальная организация – конкретная временная реализация этой функции. Согласно В. Тернеру, социальный конфликт представляет собой нормальное общественное явление, которое отражается в психике человека в виде повышенного эмоционального фона и фиксируется в культуре цветовой символикой, связанной с характеристиками человеческого тела115. Это означает, что культура опосредует не только интегративные, но и разрывные, «раздорные» социальные конфликты. Поэтому миф и ритуал по своей сути не столько медитативно-конъюнктивны, столько дизъюнктивны, во всяком случае, их сочетание лежит в основе диалектики социокультурных процессов.

В данном случае В. Тернер исходит из идеи А. Ван Геннепа о том, что миф описывает пограничное состояние социальных отношений, когда не действуют нормы культуры. Отсюда вытекает трехчленность ритуала: разрушение норм – промежуточное состояние – восстановление в новых нормах. Промежуточное состояние ритуала – особая реалия, описывающая особое сочетание, когда индивид или группа «ни здесь, ни там, ни на грани», что отражается в сознании и соответственно в цветовой символике, имеющей троичную классификацию.

Троичная классификация моделирует универсум согласно структуре психического переживания социального конфликта – «до» – «во время» – «после». Ей противостоит дуальная классификация – символизатор нормирующего социального начала. В результате наложения бинарной структуры социального опыта на тернарную структуру биопсихического опыта человека, когда во время ритуала на основе инструкции принимается однозначное решение, становящееся новой социальной нормой. Можно сказать, что если социум дуален, то психика тернарна, что лежит в результате их взаимодействия приводит к концепции линейного времени.

Социальная драма разворачивается на основе взаимодействия бинарных (противоположных) отношений, они же переживаются в тернарной схеме. «Раздорные», разрывные социальные функции, социальный опыт, обнаруживающий пустоту всех кодов, множественность опыта, требующая зоны молчания, где генерируются новые идеи, новая практика. Вот здесь и возникает концепция нового, социального: прошлое, настоящее и будущее. Интеграция коллектива, интегративные функции социального являются основой статического и циклического времени, «раздорные» социальные функции – в основе линейного времени, дециклизации социального времени.

Мир человека, отмечал К. Маркс, – это мир «совокупной, живой, чувственной деятельности составляющих его индивидов…»116 Материя, как объективная, не зависящая от человеческого сознания реальность, включена в человеческую деятельность и является ее фундаментом. В соединении с живой человеческой деятельностью она есть не что иное, как социальная реальность. Человек влияет на социальное будущее в ходе изменения настоящего с учетом необходимых тенденций и возможностей, то есть время как форма человеческого самоопределения, как форма реализации сущностных сил человека «зависит от форм человеческого социально-исторического бытия, от человеческой деятельности…»117. Социальное время завиcит от общественного бытия и его структуры, вместе с тем, оно влияет на характер самой деятельности человека и социальных групп.

Социальное время включает в себя циклическую и линейную компоненты (циклическое и линейное социальное время), каждая из которых доминировала в зависимости от исторических условий. На ранних ступенях развития общества преобладало циклическое время. И только с возникновением европейской цивилизации стало превалировать линейное, направленное время. В связи с этим представляет интерес вопрос: «Почему среди многих докапиталистических цивилизаций, более древних, именно эволюционная ветвь западноевропейского Средневековья, тянущаяся от греко-римской Античности и от ее столкновения с северными варварами, привела к поразительным динамичным мутациям, – в конечном счете, к промышленной революции и к современному обществу?»118. Речь идет о причинах перехода от традиционного общества к современному, прогрессирующему обществу, относительно которых существуют различные подходы к решению этого вопроса.

В данном случае необходимо принимать во внимание следующие моменты. Во-первых, античная рабовладельческая цивилизация стремилась путем территориальной экспансии разрешить свои внутренние классовые противоречия. Направленная на районы первобытных окраин, она обеспечивала эксплуатацию варварских племен, давала сырье и рабов, позволила отсрочить «наступление общего кризиса античного мира»119 и гибель Римской империи. Иными словами, экспансия античной цивилизации сглаживала внутренние классовые противоречия и «была также необходимым средством поддержания традиционного порядка»120, то есть способствовала доминированию циклического социального времени. Во-вторых, игнорируется феномен стабильности восточных цивилизаций, особенно китайской. И наконец, эта концепция не дает научного решения проблемы гибели древних и средневековых цивилизаций.

Действительно, почему пали великие империи и цивилизации, развалилась сильная Римская империя? Чем объяснить феномен удивительной устойчивости китайской цивилизации? Этой проблеме посвящены многочисленные исследования. Так, английский ученый М. Элвин при исследовании вопросов возникновения и становления империи как системы государственного правления в Китае исходит из критического соотношения между размерами государства в древности и его способностью сохранять территориальное и политическое единство. Он делает следующие выводы: во-первых, стабильность императорской формы правления в Китае обусловлена географическим единством территории, «культурным единством» и более высоким по сравнению с соседними государствами уровнем развития; во-вторых, политическое единство страны было сохранено благодаря сосредоточению в руках государства всего аппарата насилия. Именно централизация власти, по мнению М. Элвина, спасла страну от раздробленности и предопределила иное, чем в Европе, развитие феодальных отношений121.

Необходимо иметь в виду то, что долговечности китайской цивилизации способствовали система письменности, глубокое почитание прошлого и гораздо более медленное развитие. Китайская история развивалась гораздо медленнее европейской, поэтому следует говорить о том, что различие между Китаем и Европой заключается в темпах, а не в сущности, социальной эволюции, что обусловлено вполне определенными историческими факторами. Так, академик Н. Конрад подчеркивает, что III в. н. э. оказался переломным в развитии Римской империи, объединяющей присредиземноморский круг земель (век Диоклетиана), древнего Парфянского царства, господствовавшего в регионе Ирана, северо-западной Индии, Средней Азии и Закавказья, и Ханьской империи, осуществлявшей гегемонию в восточноазиатском круге земель Старого Света122. В это время начинают вырисовываться черты средневекового общества.

Римский император Диоклетиан «быстро понял, что один император не в силах сохранить надолго власть в том бушующем море, какое представляла собой в III в. Римская империя, раздираемая междоусобиями и окруженная рассвирепевшим миром варваров»123. Диоклетиан взял себе в соправители Максимиана и I апреля 286 г. разделил с ним империю пополам124. С началом упадка Рима Константин Великий переносит столицу империи в Византию. Могущественная Византийская империя, возникшая на руинах Римской империи, просуществовала свыше тысячи лет. Она создала свою, весьма отличную от римской, культуру, которая объединяла одновременно влияние Востока и Запада. Подобно Римской распалась и империя Хань. И хотя для III–VI вв. н. э. характерны восстания, нашествия кочевников и быстрая смена династий, «аналогия с Европой эпохи падения Римской империи была бы неверной: разрушения не были столь опустошительными, традиция не прерывалась»125.

Замедленность «течения» истории Китая обусловлена и колоссальным объемом социальной памяти – традиции, обычаи, иероглифика и т. д. Уже в позднеминском Китае иероглифика выступала «как панхронное средство письма, что открывало доступ к текстам любого периода существования китайской письменности»126. Таким образом, индивидуум получал возможность неограниченно обращаться ко всем слоям накопленной за тысячелетия культуры, что предполагает овладение всей зафиксированной в письменности традицией. Действительное, а не мнимое (как это было в эпохи Возрождения и Реформации), обращение к традиции в Китае «обусловило воспроизводство в ходе учения квазисознательность (на деле стереотипность) архаизированного мышления и соответствующего поведения индивидуума»127. Огромный объем социальной памяти китайской цивилизации благодаря наличию иероглифики ориентировал индивидуума на прошлое.

В плане нашего исследования важно то, что человек вначале осмысливал настоящее, а затем развивал способность помнить прошлое, мысленно его реконструировать. Это позволило сознательно включить в общественную деятельность человека пласты прошлого, многократно превосходящие емкость его опыта и продолжительность жизни. Появилась категория людей, занимавшаяся осмыслением прошлого, настоящего и будущего, причем отношение общества к ним не всегда было одинаковым. Так, для мыслителей древней Индии и Греции обращение к прошлому считалось проявлением неуважения к настоящему, тогда как для европейского Средневековья ход событий представлялся как «порча»128. Для китайской цивилизации характерно преклонение перед прошлым, традициями и доминирование циклического социального времени. Традиции, социальное прошлое, фиксированное в социальной памяти цивилизации, как бы зацикливали исторические структуры китайского общества. Следует отметить, что с увеличением объема социальной памяти время общественной системы замедляется129. Это один из исторических факторов, способствовавших медленному развитию китайской цивилизации. Другим существенным фактором прочности этой цивилизации является китайская система управления, в основе которой лежит органицистская философия130. Третьим фактором необычайной живучести китайской цивилизации является функционирование задолго до нашей эры весьма сложного централизованного и профессионального бюрократического аппарата, в которой были представлены все слои общества131. Между тем считается, что такого рода «современная бюрократия» представляет собою уникальный феномен, который присущ только нынешнему западному обществу. Проблема прочности цивилизации Китая имеет в начале XXI столетия весьма актуальный социополитический и социоэкономический характер. Дело в том, что сейчас идет рост Китая, что может привести через два десятилетия к превращению его в супердержаву, превосходящую Америку132.

Современные исследования эволюции государств в отечественной социологии исходят из объективистской парадигмы, выработанной А. Смитом, К. Марксом, К. Поланьи, Д. Нортом и другими учеными. В рамках этой парадигмы предлагается теория институциональных матриц, о которой шла речь выше. С позиции теории институциональных матриц античная Греция относится к западной институциональной матрице, выступает звеном в эволюции общественного устройства от древней Месопотамии к современному Западу.

Всемирная история должна полностью охватывать отдельные процессы во времени и пространстве и тем самым освещать направление и значение исторического процесса. Исследования свидетельствуют о том, что переход от архаического, традиционного общества к обществу античной Греции вполне закономерен. Так, В.И. Никифоров приходит к следующему выводу: «Античная цивилизация периода расцвета резко отличается от древневосточной, но выросла она без всякого разрыва из общественных отношений, удивительно похожих на древневосточные»133. Несмотря на то, что античная и древневосточные цивилизации – проявления рабовладельческой общественно-экономической формации, между ними существуют определенные различия в общественной жизни: «Несомненно, политическая и идеологическая надстройка греко-римского общества отличается от древневосточной: нигде, кроме Греции и Рима, мы не видим такого развития демократических идей и институтов. Разница только в надстройке: принципиально важно, что свободные граждане в Греции и Риме были избавлены от угрозы превращения в рабов; именно это послужило базой той высокой степени гражданского сознания, духовной культуры, которая была достигнута античностью»134. Не случайно, что именно в античной Греции традиционное мифологическое мышление сменилось рационально-теоретическим.

В первобытном обществе и в древних цивилизациях прошлое, настоящее и будущее неотличимы друг от друга, так как люди не замечали социальных сдвигов, которые были весьма медленными для жизни нескольких поколений. Положение изменилось в динамической европейской цивилизации, когда произошла дециклизация социального времени. И если переход от традиционного общества к античному был необходимым (но недостаточным) условием дециклизации социального времени, то переход к буржуазному обществу обусловил завершение процесса дециклизации135.

Дециклизация социального времени детерминирована разрывом между временем производства и временем труда. К. Маркс показал, что время производства делится на два периода: человек непосредственно или при помощи орудия труда воздействует на предмет труда; предмет труда не находится в процессе труда, а испытывает воздействие естественных процессов136. К этим естественным процессам относятся, например, как прорастание и созревание посевов, так и автоматически действующая гидравлическая электростанция. В примитивных формах труда время совпадает со временем производства, ибо в производственный цикл вплетаются естественные процессы (созревание плодов, злаков и т. д.). Другими словами, время немеханизированного, ручного производства совпадает со временем труда. Создание простейших механизированных орудий производства (например, водяной мельницы) влечет за собой разрыв между временем производства и временем труда. В представлении древних эти орудия освобождали рабов от тяжелого труда и как бы восстанавливали «золотой век», при котором человек мог присваивать дары природы без труда и усилий.

В «Капитале» К. Маркс воспроизводит эту точку зрения: «Если бы, – мечтал Аристотель, величайший мыслитель древности, – если бы каждое орудие по приказанию или по предугадыванию могло исполнять предназначенную ему работу подобно тому, как творения Дедала двигались сами собой или как треножники Гефеста по собственному побуждению приступали к священной работе, если бы таким же образом ткацкие челноки ткали сами, то не потребовалось бы ни мастеру помощников, ни господину рабов»137. Степень разрыва между временем производства и временем труда обусловливает и различие между европейской и неевропейскими цивилизациями, когда первая «потребляет пространство и время», а вторые движутся в «соответствии с ритмами природы, общими для всего человечества»138.

Переход от традиционного общества к динамической европейской цивилизации – закономерный процесс в истории человечества; в плане социального времени он фиксируется как дециклизация времени. Значимость дециклизации социального времени проявляется и в рождении науки. Анализ перехода от мифологии к философии, становления теоретической рефлексии и дедуктивной математики в античной Греции показывает, что в данном процессе существенным является переход от циклической формы времени родового общества к линейной форме социального времени. В теоретическом плане этому соответствует переход от концепции циклического мифологического времени к концепции линейного направленного времени.

Высокие темпы социально-экономического развития в условиях капиталистического машинного производства были несовместимы с представлениями циклического времени. Поэтому в ХVIII – ХIХ вв. Тюрго, Кондорсе и другие европейские философы и социологи приняли представление о прогрессивном линейном времени. Оно утвердилось и получило развитие в XIX – начале XX в. в эволюционистских учениях О. Конта, Г. Спенсера и других. Одновременно в диалектико-материалистической философии и социологии была обоснована идея спиралеобразной модели социально-исторического развития, которая своими корнями уходит в иудаизм с его спиралевидной моделью времени139. Она выражает основные закономерности общественно-исторического развития, диалектическое единство социального прогресса с относительной повторяемостью исторических явлений. В отличие от древности, наша эпоха – эпоха утонченного чувства времени, ибо она характеризуется повышением интереса к исследованиям времени в различных аспектах и, в частности, к проблеме детерминации моделей времени культурой.

Немаловажное место в становлении Запада (Западной Европы) занимает то обстоятельство, согласно которому европейское пространство определилось в результате череды войн и катастроф, начавшейся с разделения Римской империи на две части. Затем возник феодальный строй – особый политический, социальный и экономический строй, характеризующий особую, многоцветную цивилизацию. Специфичность этой цивилизации состоит в появлении европейских свобод, которые есть «не только личная свобода, являющаяся мерилом сегодняшнего “свободного мира”, но и свобода социальных групп, сословий»140. И хотя эти свободы иногда противоречили друг другу, они привели к экономическому подъему и социальному прогрессу Западной Европы.

Особую роль в генезисе современной цивилизации Запада имеет 1500 год, когда ее развитие характеризуется сильными изменениями практически во всех сферах жизни. «Современную историю Европы, – подчеркивает американский историк У. Мак-Нил, – характеризовало беспрерывное и ускоряющееся самопреобразование, возникающее из пены конфликтующих идей, институтов, устремлений и изобретений. С недавней институционализацией осмысленного нововведения промышленных научно-исследовательских лабораторий, университетов, военных генеральных штабов и всевозможных комиссий по планированию растущие темпы технических и общественных изменений будут оставаться постоянной характерной чертой западной цивилизации»141. Развитие западной цивилизации является сильнейшим взрывом, который значительно превосходит любое подобное явление в истории человечества по своей социальной глубине.

Именно с начала XV столетия начинаются революционный подъем и глобальная экспансия цивилизации Запада, определившие лейтмотив развития всего мира. «Начало революционного подъема Запада было неожиданным. На рубеже XVI в. происходит трансформация психоментально-цивилизационных черт человека готической эпохи в рационально-индивидуалистического человека прометеевского типа – формирующегося западного человека. Его интересует уже не спасение души, а господство в физическом мире. Бог уходит на периферию его умозрения. В центр мысли и дела перемещаются усилия в физическом пространстве, которым западный человек начинает завладевать. Происходит уверенная секуляризация его сознания, стремление господствовать в физическом пространстве. Со времен осторожного продвижения вдоль африканского побережья капитана Генриха-мореплавателя и похода через Атлантику каравелл Колумба начинается глобальная экспансия Запада: за полстолетия этот регион овладел мировой торговлей, контролем над мировым океаном и ключевыми точками незападного мира. Через три столетия североантлантический регион в поисках рынков и источников сырья, в стремлении отселить в Америку, Австралию и Южную Африку часть своего “лишнего” населения, овладел большей частью мира, а на остальную начал оказывать решающее политическое и экономическое воздействие»142. На протяжении пяти столетий Запад оказался центром мирового развития, он стимулировал научные и технологические революции, способствовал гуманитарной эволюции человечества.

Уникальные возможности Запада, как известно, сформировались благодаря следующим факторам: 1) тысячелетняя мирная передышка в пространстве между Лиссабоном, Стокгольмом, Веной и Лондоном (хотя и были внутри европейские войны и восстания); 2) освоение исторического наследия греко-римской античности в эпоху Ренессанса; 3) гуманизация христианства благодаря Реформации, установление светской власти в большинстве европейских стран и установление новой этики, рационализировавшей жизнь и нацеленной на эффективное использование финансовых средств; 4) изобретение Гутенбергом печатного станка, что породило новый тип человеческого сознания; 5) великие географические открытия, значительно расширившие горизонт европейцев и вызвавшие «революцию цен». Именно эти факторы содействовали рождению первой западной империи – Испании с ее первой глобальной экономикой.

Действительно, известный западный историк Г. Кеймен показывает, что Испания как империя «была создана, возможно, не только Испанией, но совместными усилиями западноевропейских и азиатских наций, которые полностью и на законном основании принимали участие в том предприятии, которое обычно считается, в том числе и историками, чисто “испанским”»143. Эта империя была создана во время правления Карла V, она включала в себя Испанию, Нидерланды, Габсбургскую империю, Неаполь и Сицилию, американский континент, владения в Азии и др. Из испанских владений в Америке широким потоком потекло серебро в Китай, Англию, Фландрию, Голландию, Геную и другие страны Западной Европы, что оказало значительное влияние на развитие предпринимательства Запада. Само создание Испанской империи рельефно проявило особый характер ментального кода цивилизации Запада. «Главное, что отличало Запад от остального мира, – неутолимая и неистребимая воля “достичь предела”, мистическая вера в свою судьбу, практичность, отношение к миру как к арене действий, где каждый шаг должен быть просчитан, где обстоятельства времени и места рассматриваются как объекты манипуляции. Восприятие жизни как имеющего цель путешествия, как места целенаправленных усилий явилось самой большой особенностью Запада, вставшего на путь исключительно успешной глобальной экспансии. Прометеевский вызов высшим силам, проявившийся в непоколебимом самоутверждении, сформировавшийся “фаустовский комплекс”, готовых создавать достойную жизнь здесь, на этой земле, более всего отличают западное видение мира от любого другого. В этом смысле Запад – это не географическое понятие, а состояние ума, функция характера и характеристика всепобеждающей воли»144. Здесь существенным является то обстоятельство, что «фаустовский комплекс» прометеевского человека лежит в основе самотрансформации цивилизации Запада.

Именно постоянная самотрансформация цивилизации Запада привела к господству в экономической сфере институтов рыночной экономики, в политической сфере – федеративно-субсидиарного устройства, в идеологической сфере – субсидиарной идеологии с ее приматом личности и свобод по отношению к ценностям сообществ более высокого уровня. Наиболее рельефно эта институциональная Y-матрица цивилизации Запада проявилась в ее североамериканской ветви (американской цивилизации, или Америки). Поэтому следует четко представлять себе генезис данной ветви, что требует описать его особенности, без которых невозможно понять функционирование современной цивилизации Северной Америки. Ведь именно «в начальный период истории американского народа стали проявляться его специфические черты и традиции, контуры будущих общественных институтов»145.

Американская цивилизация начинает свой отсчет с XVII столетия, когда стал осуществляться проект западноевропейской экспансии. Следует иметь в виду тот немаловажный факт, что в Северной Америке этот проект исходил из пуританской концепции жесткой аскетической этики. Неслучайно исследователи среди всех источников влияния на формирование американской цивилизации особо выделяют пуританство, на девять десятых имеющего британские корни.

Относительно генезиса американской цивилизации и культуры существуют различные точки зрения. Одна из них, по сути, является апологетической, ибо она превозносит все американское, затемняя реальную картину становления белой Америки. Современный историк и социолог М. Лернер в своей работе «Развитие цивилизации в Америке» пишет о том, что возникновение Америки является мятежом против Европы и одновременно выражением всего лучшего в европейском самосознании. «В Америке, – пишет он, – жизнеспособные силы Европы столкнулись с теми, которым пришел срок сойти со сцены. Это было противостояние вольного предпринимательства и меркантилизма, экономической свободы и камерализма, индивидуализма и иерархических порядков, естественных прав и монархии, народного патриотизма и монархических режимов, социальной мобильности и кастовой жесткости, первопроходческого духа и попыток сохранить status quo… С одной стороны, заселение Америки помогло Европе выпустить томящий ее революционный напор, но, с другой стороны, революция в Америке позволила выразиться той самой европейской энергии»146. Оказывается, что европейская мечта получила в Америке свое конкретное воплощение. На практике это означает, в конечном счете, принятие Америкой проекта западноевропейской экспансии. Ведь философы европейского Просвещения XVIII века облачили этот проект в одежды цивилизаторской миссии, которая будет полностью осуществлена в XIX столетии, когда сформируются великие западноевропейские империи.

Существенным является то обстоятельство, что практическое осуществление этого проекта взяло на себя масонство, которое выступило в качестве движущей силы Американской революции и основания Соединенных Штатов Америки. Исследователи истории масонства К. Найт и Р. Ломас пишут об этом фундаментальном обстоятельстве следующее: «Люди, создавшие Соединенные Штаты Америки, либо сами были масонами, либо находились с ними в тесном контакте. Они воспользовались знаниями, накопленными в Британии в течение предыдущего века, как строительными блоками для построения собственной конституции. Они сами того не знали, что в силу своей преданности масонским принципам справедливости, правды и равенства своей новой страны они пытаются создать землю, основанную на вновь проявившихся принципах Маат, – современное государство, подлинного наследника величия Древнего Египта. В некоторых отношениях усилия архитекторов Соединенных Штатов увенчались успехом: но в слишком многих аспектах они, увы, потерпели поражение. Потребовалась страшная Гражданская война, чтобы покончить с рабством чернокожего населения Юга, и даже сегодня во многих штатах слово “равенство” все еще остается целью для людей разумных и пустым звуком для неразумных. Подобно самому франкмасонству, Соединенные Штаты представляют собой несовершенный идеал, который заслуживает победы, но терпит поражения из-за того, что состоит из простых смертных»147.

Самым ярким символом американизированного древнеегипетского идеала Маат как меры совершенного в жизни добра является долларовая банкнота. На ней изображена пирамида с глазом – символ, который уходит в седую древность и который избежал чистки древнеегипетских мотивов в ходе проведенной Иезекиилем церемонии интронизации во время вавилонского плена. Этот символ есть символ бога Амона (Ра), чей глаз всегда смотрит на свой народ, чтобы можно было оценить каждое совершенное в жизни деяние, оказывающее влияние на заслуженную участь после смерти. Этот символ выражает предназначение Соединенных Штатов Америки как страны, которая должна господствовать в мире, подобно Древнему Египту, еще до 4500 года148. Исток такого рода идеи К. Найт и Р. Ломас находят в деятельности Хирама Абифа – легендарного архитектора Иерусалимского Храма и основоположника «Братства вольных каменщиков» (орден масонов). Они считают, что религиозный геополитический триллер, который столетиями разворачивался в Старом и Новом Свете, обладает немалым динамизмом в наши дни149. В общем, получается, что генезис североамериканской цивилизации своими корнями уходит во времена Древнего Египта, чья сакральная традиция была воспринята Авраамом из Ура (Шумер) и оказалась воспроизведенной в масонстве Запада.

Другая точка зрения исходит из реальных процессов генезиса белой англо-протестантской Америки, которые весьма четко проявились в основании и развитии первых английских колоний «Виргиния», «Новый Плимут», «Массачусетс» и «Мэриленд» на американской земле. Она прекрасно представлена в капитальном двухтомном труде отечественного исследователя Л.Ю. Слезкина «У истоков американской истории». В нем на основании документальных данных показано, что, например, в той же «Виргинии» как одном из зародышей американской цивилизации и культуры население складывалось из «джентльменов», зачастую самозванных и неимущих, а также презирающих труд и мечтающих о приключениях и случайном обогащении; «пилигримов», то есть крайне ортодоксальных пуритан, которые стремились основать свой «Новый Ханаан» и которых в Англии считали преступниками, нарушившими государственные и церковные законы; «уголовных» элементов в тогдашнем понимании этого слова – «бродяг», «нищих» и других обездоленных людей, подвергшиеся наказанию и не находивших работы; и очень узкого круга лиц, принадлежащих к «белой кости» (отпрысков аристократических семей, кто не мог на родине достичь ни богатства, ни карьеры, ни яркой жизни)150. Можно сказать, что в «Виргинии» немало было «уголовных преступников», попавших в Америку, чтобы спастись от голода, лишений и преследований, чтобы найти свое счастье здесь. Однако большинство из них на основе капиталистических отношений в виргинских условиях стали «белыми» рабами, к которым затем добавились «черные» рабы. Индейцев не смогли превратить в рабскую силу, и поэтому большинство из них подверглись геноциду – одно из преступлений белых американцев.

Значительная часть потомков будущих американцев, эмигрировавших в Виргинию, Новый Плимут, Массачусетс, – это те, кто были выброшены из Англии развитием капиталистических отношений, экономическими сдвигами и социальными конфликтами. Это те, кто искали за океаном спасения от нищеты и уголовного преследования за бедность и бродяжничество, за религиозные взгляды, отличающиеся от официальных (речь идет о пуританах). Среди этих эмигрантов были и лица, имевшие общественное положение, деньги, знающие Священное Писание и обладающие личной энергией. Именно последние стали основателями колоний на американской земле, где стремились осуществить кальвинистские планы. В оставленных ими документах четко определяется протестантский принцип «земного призвания» – относись к своей судьбе со смирением и используй все свои дарования для исполнения профессиональных и иных обязанностей. Здесь также проводится идея о том, что преуспеяние в делах, то есть состоятельность, является признаком «избранности»151. Именно эмбриональное развитие буржуазных отношений в Англии, а затем в английских колониях на американском континенте трансформировало христианство из мировой религии, которая призвана служить спасению всех людей, в узко кастовое учение. Протестантизм в его кальвинистской версии стал господствующей духовной силой в нарождающейся американской цивилизации и культуре.

История показала, что пуританизм будучи путеводной звездой американской цивилизации и культуры сделал не книгу, не учение, а саму общину как таковую. Богословие ортодоксальных пуритан-основателей интересовало в чисто практическом значении – новоанглийские колонии (Виргиния, Новый Плимут и Массачусетс) представляют собой эксперимент в области христианского богословия. На протяжении ряда лет прибывшим в Америку пуританам удалось не только законсервировать ортодоксальный дух в общине, но и вытравить развитие теоретической мысли. В новоанглийских колониях богословские труды с их интеллектуальным фейерверком оказались ненужной «роскошью», их место заняли проповеди, комментарии к библейским текстам, собрания «знамений», законоположения и пр. Именно в своей проповеди лидер массачусетской общины Дж. Уинтроп пророчески сформулировал ключевую ноту американской истории: «Будем мы подобны Граду на Холме, взоры всех народов будут устремлены на нас; и если мы обманем ожидания нашего Господа в деле, за которое взялись, и заставим Его отказать нам в помощи, которую Он оказывает нам ныне, мы станем притчей во языцех всему миру»152. И хотя идеология пуританства затем потеряла свою главенствующую роль, она успела уже в ходе формирования американской культуры придать ей некую «пустоту», примитивность, то есть эта культура не имела своего народного основания, ибо она была выстроена на догматах кальвинизма, впитав при этом культуру европейских «отбросов».

Сейчас происходит лакировка генезиса американской цивилизации и культуры – утверждается положение, согласно которому решающую роль в этом процессе сыграло британское наследие, вобравшее в себя все культурные ценности Европы. «Однако в формировании американской традиции, – пишет М. Лернер, – Британия, кроме всего прочего, сыграла и роль посредника, передав на новый материк духовные ценности всей европейской жизни в целом. И если американских вождей, создававших республику, можно назвать прирожденными англичанами, то в такой же степени они имеют право называться подлинными европейцами, вплетавшими в свое новое предприятие нити всех достойных общеевропейских начинаний. Поколение интеллектуалов, создавшее Декларацию и Конституцию, авторы и читатели “Федералиста” унаследовали культуру Греции и итальянский Ренессанс, идеи Реформации, “великих философов”, а потом и Французской революции. Новые американские республиканцы в политической истории Греции и Рима искали образцы гражданской доблести. Ранняя американская архитектура выросла из чистого французского классицизма и ренессансного стиля Палладио, американские педагоги развивали прогрессивное учение Руссо и Песталоцци, американские богословские диспуты (особенно в эпоху трансцендентализма) продолжались в туманной атмосфере Геттингена и других центров немецкого романтизма»153.

Понятно, что американская культура формировалась на протяжении длительного времени в связи с миграцией представителей многих народов. Но фундамент американской культуры был заложен в колониальный период, и он не изменился принципиально с тех времен, несмотря на последующее «многоязыкое нашествие» эмигрантов. Это подтверждает серьезное исследование современного ученого Э. Урбанского «Испаноамерика и ее цивилизации. Испано-американцы и англо-американцы», в котором даются сравнительные характеристики латиноамериканской и англо-американской цивилизаций154. Если основания испано-американской цивилизации обусловлены смешением испанской и индейской кровей и принятием индейцами языка и религии конкистадоров, то отрицание английской феодальной идеологии и ее иерархической системы и восприятие британской морально-правовой системы вместе с растущим осознанием общей судьбы колонистов стали фундаментом англо-американской цивилизации.

Испано-американская и англо-американская цивилизации использовали культурное наследие Европы, однако его рецепция оказалась разной, что связано с особенностями самих метрополий. Испанцы принесли с собой прекрасное наследие гуманистического знания, архитектуры и искусства, которое в значительной мере обогатило испанскую колониальную культуру. Колонистов из Англии и других англосаксонских стран характеризует отсутствие глубокой традиционной культуры, они не привезли с собой ни правоведов, ни ученых. Все описанные выше характеристики американской культуры, «заложенные» в ходе ее генезиса, присущи ей и сейчас.

Наконец, свои особенности имеет и генезис российской цивилизации, хотя ее траектория развития аналогична траекториям развития других цивилизаций (китайской, японской, индийской, исламской и пр.). Ведь по своему генезису и существованию российская цивилизация является «невозможным» социокультурным комплексом, вписанным в неблагоприятные географические и климатические условия Старого Света. Действительно, современной наукой показано, что на заре истории человечества цивилизации зародились и развились на берегах больших рек между 10 и 40 градусами северной широты155. Нил в своем нижнем течении, Тигр и Евфрат, Инд и Ганг, Хуанхэ и Янцзы, Меконг оказались колыбелью древних цивилизаций, чье развитие в дальнейшем позволило возникнуть другим цивилизациям. В отличие от этих цивилизаций – Древнего Египта, Месопотамии, Древней Индии, Древнего Китая и равнин Юго-Восточной Азии – цивилизация России возникла в условиях континентального климата 60-й параллели, не столь далеко от Северного Полярного круга. Отечественный ученый В.В. Кожинов пишет об уникальном характере цивилизации России следующее: «…сложившаяся тысячелетие назад вблизи 60-й параллели северной широты и в зоне континентального климата государственность и цивилизация Руси в самом деле уникальное явление; если ставить вопрос “теоретически”, его как бы вообще не должно было быть, ибо ничто подобное не имело места на других аналогичных территориях планеты… Не менее многозначителен тот факт, что такие важнейшие города России, как Смоленск, Москва, Владимир, Нижний Новгород, Казань, Уфа, Челябинск, Омск, Новосибирск, Красноярск и т. д., расположены примерно на 55-й параллели, а в Западной Европе севернее этой параллели находится, помимо скандинавских стран, одна только Шотландия, также “утепляемая” Гольфстримом. Что же касается США, вся их территория (кроме почти безлюдной Аляски) расположена южнее 50 градуса, между тем как даже южный центр Руси, Киев, находится севернее этого градуса»156. Иными словами, цивилизация России как бы выпадает из круга генезиса и развития цивилизаций Старого и Нового Света, она представляет собой некую «аномалию», «невозможную» цивилизацию. Продолжая идею В.В. Кожинова о теоретической невозможности генезиса и развития цивилизации России, можно выдвинуть положение о том, что цивильная прочность России как раз-таки и объясняется ее «невозможным» характером. В монографии В.С. Поликарпова и В.А. Поликарповой «Россия versus Рим» рассматривается выдвинутая ими следующая гипотеза относительно необычайной прочности российской цивилизации. Народ России представляет собою суперэтнос – мозаичную целостность целого ряда этносов: великороссы, татары, буряты, угро-финны, скандинавы и др.157 «Примечательно, что ни один народ не называет себя именем прилагательным, за исключением русского; можно сказать “русский татарин”, “русский немец”, “русский армянин” и т. д. В этом и сила, и слабость русского народа, что и является одним из фундаментальных факторов, объясняющих колоссальную цивильную прочность российской (евразийской) цивилизации. Это следует из того, что российская цивилизация представляет собой социокультурный континуум, включающий в себя множество архетипов разных культур, каждый из которых содержит в себе в снятом виде концентрат идей других, предшествующих и окружающих культур»158. Отсюда и ее колоссальные возможности адаптации к изменяющимся окружающим социокультурным и геополитическим условиям.

Если в первоначальный период российская цивилизация возникла на Севере, то затем она сместилась на юг, где стала развиваться восточная ветвь европейской цивилизации – средневековая Киевская Русь. Поворотным моментом в траектории развития Киевской Руси было ее крещение от Византии около 988 г. при правлении киевского князя Владимира. Принятие православия Киевской Русью было выбором из альтернативных религий – ислама, иудаизма, католичества и православия159. Этот выбор был адекватен тогдашней политической ситуации, ибо благодаря ему Киевская Русь получила развитую христианскую культуру и вошла в состав европейской цивилизации (в этом и состоит позитивная роль православия). Неслучайно историки часто сравнивают князя Владимира с Карлом Великим, считая его также создателем громадного и недолговечного царства. Эта параллель проявляется и в том, что они оба стали героями национальных легенд: Карл Великий был героем западноевропейского рыцарского эпоса, князь Владимир оказался центральной фигурой средневековых русских былин. Затем траектории развития западной и восточной ветвей европейской цивилизации начали приобретать своеобразие, хотя они были взаимосвязаны между собой. Уже в начале II-го тысячелетия Восточная Европа «обнаруживала сильные отличия от Западной, хотя тем не менее было и много общих признаков, и сильная взаимозависимость»160. Теперь рассмотрим эти значительные различия, которые характеризовали траектории развития западноевропейской и российской страт единой европейской цивилизации.

Первое различие относится к сфере культуры. До крещения Киевской Руси в ней господствовало языческая культура, которая оказалась неспособной скрепить духовно и идеологически разноплеменное население княжества. Именно принятие византийской культуры с ее православием дало возможность укрепить власть Киева над покоренными землями. Вместе с православием Киевская Русь получила от Византии и ее церковно-политические концепции, в том числе «симфонию» священства и царства, то есть концепцию взаимоотношения церкви и государства. Сначала был осуществлен оптимальный вариант «симфонии» церкви и государства – князь Владимир, а также Владимир Мономах и другие князья значительное внимание уделяли социальным аспектам взаимоотношения церкви и государства: основывались школы, осуществлялась поддержка немощных и голодных. Затем по мере удельного дробления Руси происходит деформация «симфонии», князья стремятся подчинить себе церковь. Монгольское завоевание приводит к соединению власти церкви с авторитетом московских князей, чтобы содействовать «собиранию земель русских» Москвой. В результате церковь перестала быть «совестью» государства, она превратилась в опору и инструмент политики Московского государства. Этому способствовало получение самостоятельности Русской Православной Церковью, что усугубило ее зависимость от Московского княжества. После гибели Византии Русской Православной Церкви пришлось сконструировать идеологему Москвы как «Третьего Рима», обосновывающую деспотический характер Московского царства, сакрализующую власть московского великого князя, а затем и царя. Немаловажным является то обстоятельство, согласно которому Москва как «Третий Рим» получает священную миссию защиты и утверждения православной веры.

Социокультурным последствием такой ситуации оказалось консервирование культуры вообще и негативное отношение к чужому опыту. «От “латинства” вместе с накопленными благодаря Возрождению европейскими духовными ценностями Россия отгораживалась. Изгонялось и любое свободомыслие, как правило, выступавшее в форме еретических движений. Учение о “Третьем Риме” и культурный изоляционизм обрекали русскую культуру на авторитарность, застой, отсталость, вели к представлениям о русской исключительности, порождали ксенофобию»161. В 1551 г. церковный (Стоглавый) собор усилил данную ограниченность и изолированность даже от греческого православия, кодифицировал православный культ в качестве исключительно русского, который опирался на русскую традицию. Таким образом, идеологема Москвы как «Третьего Рима» привела к мессианству и ксенофобии, что негативно сказалось на русской культуре. Последовавший раскол церкви в силу реформ царя Алексея Михайловича и патриарха Никона положил конец русской «симфонии» и превратил церковь при Петре Великом в часть бюрократического аппарата, которая в виде «Священного синода» просуществовала до 1917 года. Православие в императорской России стало государственной религией, что привело к неуниверсальному характеру христианского мировоззрения162.

В российском средневековом обществе, как и во всех остальных социумах, намеренно и сознательно культивировалось невежество, которое насаждалось при помощи хорошо отлаженного механизма, используемого рядом социальных институтов. Одним из таких институтов является церковь, которая стремится осуществлять социальный контроль над поведением индивидов. «Мы сталкиваемся здесь с намеренной преемственностью невежества, – пишут А. Штейнзальц и А. Функенштейн, – которая временами базируется на утаивании информации от профанов (уместно вспомнить, что понятие профана сформировалось внутри религиозной жизни), а временами достигалось посредством дезинформации, когда те, кто имеет доступ к информации (а к ним относятся люди, входящие в узкую группу наследников и хранителей знания), не только скрывают тайны от непосвященных, но помимо этого стараются, руководствуясь разными соображениями, распространять среди невежд заведомо неверную или неполную информацию, и это является одной из сторон иерархического бытия многих религий, как древних, так и современных»163. Вполне естественно, что во многих обществах власть имущие использовали религию и соответствующий ей церковный институт в качестве политических технологий164 для насаждения невежества, чтобы было легче управлять обществом. Социокультурное последствие такой установки проявилось в отставании рефлексии самосознания, способности к самоизменению российской страты европейской цивилизации, тогда как противоположная установка определила инновационный характер западной страты европейской цивилизации.

Именно нерассуждающий и невежественный разум был нужен Русской Православной Церкви, что четко проявилось в деятельности «тайного правителя» России, преподавателя правоведения Александра III и Николая II, обер-прокурора Святейшего синода К.П. Победоносцева. Для него православие и образование были неразрывно связаны, хотя его острый ум понимал значимость современного образования. В конце 50-х годов XIX столетия после поражения России в Крымской войне он рассуждал следующим образом: «Веру он не захотел оторвать от повседневности. Он понял, что православие сможет превозмочь навязанные обстоятельствами недуги, если узкие по недоразумению врата церкви скоро отворят настежь и народу немедля облегчат доступ к духовным ценностям. Константина Петровича оскорбляло, что русский солдат не умел читать и писать, а французская почта отвозила домой – от Прованса до Бретани – огромные баулы с собственноручными посланиями парикмахеров, жестянщиков, мясников и виноградарей. Англичане вели подробные дневниковые записи. Солдаты сардинского короля слагали стихи. Да, русскую жизнь следовало изменить и улучшить. И надо начать с низов… всеохватывающие реформы выведут Россию на совершенно неожиданный уровень существования»165.

Когда К.П. Победоносцев стал обер-прокурором Святейшего синода, он приложил немало сил для расширения и финансирования сети 4-летних церковно-приходских школ, в которых наряду с религиозными дисциплинами учили грамоте и счету. Вся эта система церковно-приходских школ функционировала в русле его концепции о том, что безусловно вредным является распространение народного образования. Ведь это образование дает человеку только знания и логическое мышление, между тем «стоит только признать силлогизм высшим, безусловным мерилом истины – и жизнь действительная попадет в рабство к отвлеченной формуле логического мышления, ум со здравым смыслом должен будет покориться пустоте и глупости, владеющей орудием формулы, и искусство, испытанное жизнью, должно будет смолкнуть перед рассуждением первого попавшегося юноши, знакомого с азбукой формального рассуждения»166. Типичное пренебрежение логическим мышлением167 и абсолютизация здравого смысла, что исключает возможности научного поиска, адекватного постижения окружающего социального и природного мира. Для обер-прокурора Святейшего синода достаточно начального церковного образования, чтобы правящая элита могла управлять невежественным народом. Социальные последствия такой политики в области образования таковы, что они снизили адаптивный потенциал системы императорской России и привели к ее деградации с последующим распадом (достаточно вспомнить русско-японскую войну 1905 года).

Заслуживает внимания тот эмпирический факт, что народ осознавал негативные социальные и культурные последствия невежества, культивируемого правящей элитой Российской империи. Это выразилось в требованиях крестьян к самодержцу Николаю II и правительству Российской империи о необходимости развития доступной народу системы образования168. Народ осознавал значение образования для улучшения и повышения уровня своей жизни, понимал его значимость для инноваций, адекватных вызовам начала XX столетия.

Второе различие коренится в области экономики и политики. В свое время известный русский мыслитель, экономист, социолог и публицист П.Б. Струве писал о том, что историческая проблема совершившейся в России политической и социальной революции требует разъяснения следующих вопросов: «Как получилось, что в России произошла революция, острие которой оказалось обращенным против собственности? Почему и как такая революция могла восторжествовать, и к чему это торжество привело?»169. Эти вопросы по своей сути относятся к проблемам исторической социологии, ключом к первому из которых, согласно П.Б. Струве, является господство в русском образованном слое как разновидности буржуазии социалистического мировоззрения, тогда как в сознании народных масс отсутствовали привычки и идеи собственности. В данном случае схвачена одна из характерных черт своеобразия траектории развития Российской империи, своими корнями уходящая во времена становления Московского государства.

Британский историк Н. Дэвис следующим образом характеризует возникновение данной фундаментальной черты российской цивилизации: «В течение двух столетий после монгольского нашествия московские князья выходят на историческую сцену и занимают постепенно ведущее положение. Сначала подкупом и предательством они одолевают бесчисленных Рюриковичей во Владимиро-Суздальском регионе. Они завоевывают право на наследственный титул Великого князя Владимирского с 1364 г. Затем, заискивая перед ханом Золотой Орды, получают ярлык как главные сборщики (в пользу монголов) дани и отныне ответственны за уплату и взимание задолженностей со всех других князей… Повсюду в лесной глуши появляются монастыри, превращаясь в новые центр торговой и территориальной экспансии… Москва была патримониальным государством par excellence, где с полным пренебрежением относились как к княжеским подданным, так и к их собственности»170. Ключевыми понятиями здесь являются «патримониальное государство» и «пренебрежение к подданным и их собственности», которые придают своеобразие траектории развития российской цивилизации.

Прежде всего, это своеобразие проявилось в развитии экономики России, которую известный французский историк Ф. Бродель квалифицирует как квазиавтономную мир-экономику. Он пишет о ее специфике в эпоху патриархальной империи следующее: «В таких условиях, если Россия оставалась наполовину замкнутой в себе, то происходило это одновременно от громадности, которая ее подавляла, от еще недостаточного населения, от его умеренного интереса к Западу, от многотрудного и без конца установления ее внутреннего равновесия, а вовсе не потому, что она будто бы была отрезана от Европы или враждебна обменам. Русский опыт – это, несомненно, в какой-то мере опыт Японии, но с той большой разницей, что последняя после 1683 г. закрылась для мировой экономики сама, посредством политического решения. Тогда как Россия не была жертвой ни поведения, которое она бы избрала сознательно, ни решительного исключения, пришедшего извне. Она имела тенденцию организоваться в стороне от Европы, как самостоятельная мир-экономика со своей собственной сетью связей»171. Функционирование России как мира-экономики уравновешивалось более в южном и восточном направлении, чем в северном и западном. Если Восток путем приобретения готовых изделий стимулировал развитие экономики России, то Западу нужно было лишь сырье. Вполне естественно, что патриархальная империя России скорее ориентировалась на Восток, нежели на Запад, что в ней протекали противоположные европейским социально-экономические процессы.

В отличие от европейской модернизации политическая модернизация в России характеризовалась благодаря новым завоеваниям усилением абсолютной власти монарха. «Царь был окружен потомственной знатью, которая была обязана политической и экономической властью своим землям, будь то аллодиальные, передающиеся по наследству имения, известные как вотчины, или род феодальных владений – поместья, которые начали появляться при Иване III с 70-х годов XV в. Как и в других странах, население России было преимущественно сельским. Но если в большинстве стран Европы к западу от Эльбы это население постепенно двигалось в сторону владения землей и большей личной свободы, то в России процесс шел в противоположном направлении. В первой половине XVII в. та свобода передвижения, которой все еще обладали крепостные крестьяне, постепенно была отнята; тех, кто давал беглецам приют, могли заставить выплатить компенсацию их владельцу. Вскоре дело дошло до того, что крепостных стало можно покупать, продавать и одалживать, по отдельности или целыми группами, с землей, на которой они жили и работали, или без нее»172. В России существование сильного государства с необходимостью требовало держать все общество, состоящее по преимуществу из крестьян, чтобы получать прибавочный продукт. Получение этого прибавочного продукта позволяло государству и господствующему классу удерживать в подчинении огромную массу крестьян. Подобно ранней европейской Америке, главная проблема в России состояла в том, чтобы удержать человека – он был редок, тогда как земли было в избытке сверх всякой меры173. Поэтому в России шел процесс дальнейшего закрепощения крестьян – так называемое «вторичное закрепощение», которое дало возможность Петру Великому удовлетворить его амбиции – развитие флота, армии и администрации. Необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, что процесс «вторичного закрепощения» был инициирован западноевропейским торговым капитализмом. Согласно исследованиям Ф. Броделя, «“вторичное закрепощение” было оборотной стороной торгового капитализма, который в положении на востоке Европы находил свою выгоду, а для некоторой своей части – и самый смысл существования»174.

Необходимо иметь в виду тот момент, что требование государства в эпоху Петра Великого привело к значимости оброка (денежной или натуральной повинности, уплачиваемой государству и барину) перед барщиной, принудительным трудом. Выплата повинностей в деньгах предполагает существование рынка, всегда доступного для крестьянина. «В России рано образовался национальный рынок, – отмечает Ф. Бродель, – разбухавший у основания за счет обменов, осуществлявшийся барскими и церковными имениями, и излишков крестьянской продукции. Оборотной стороной такого сверхизобилия сельской активности были, возможно, незначительные масштабы городов. Скорее местечек, чем городов – не только из-за их величины, но потому что они не способствовали очень высокому развитию собственно городских функций. “Россия – это огромная деревня”, – таково было впечатление европейских путешественников, поражавшихся в высшей степени обильной рыночной экономике, находившейся, однако, на своей начальной стадии. Выйдя из деревень, она охватывала местечки, да последние к тому же и мало отличались от соседних деревенских поселений»175. Наряду с этой мелкой рыночной активностью существовала крупная торговля между областями Российской империи, в каждой из которых не хватало чего-нибудь. Подлинными двигателями этой торговли прежде всего оказались ярмарки, а не города: первых было в 3–4 тысячи раз больше вторых. Еще одним из признаков незрелости городов в ту эпоху оказывается отсутствие современного кредита, поэтому Российская империя представляла собой царство невообразимо сурового ростовщичества.

В результате Россия как мир-экономика имеет архаические формы и характеризуется слабостями, которые были ей присущи на севере и западе в противостоянии с Западом и юге и востоке перед лицом исламского и китайского миров. Особенно рельефно слабость России как мира-экономики проявляется в направлении Европы, когда западноевропейская торговля получает выгоды. Характеризуя военные победы Петра Великого и его насильственные реформы, благодаря которым Россия прорвала изоляцию, Ф. Бродель пишет и об обратной их стороне: «Основание Санкт-Петербурга, к выгоде которого произошел перенос центра русской экономики, оно, конечно, открыло окно или дверь на Балтику и в Европу, но ежели через эту дверь Россия получила лучший выход из дома, то и Европе в свою очередь стало легче проникать в русский дом. И, расширив свое участие в обменах, она завоевывает русский рынок, обустраивает его к своей выгоде, ориентирует то, что можно было в нем ориентировать»176. Прогрессирующее доминирование Запада в системе российской мира-экономики позволяло ему получать значительные прибыли.

Военные победы Петра Великого невозможны без преобразования мир-экономики России, в которой доминировало государство, – была создана модель самодержавия, существовавшая еще в XIX веке. Предпринимателям предоставлялись привилегии и льготы, однако регламентация административно-контрольной бюрократической машиной деятельности промышленности и торговли привела к тому, что не было ни свободы предпринимательства, ни незыблемости права собственности. Сама мир-экономика России была построена на подневольном труде, что удерживало его развитие в рамках примитивного мануфактурного производства и элементарного разделения труда. Самое же главное заключается в том, что государственное регулирование развития экономики посредством комплекса мер (поощрение промышленности путем приписки государственных крепостных крестьян к заводам, регулирование конкуренции, контролирование производства и сбыта и пр.) привело к значительному замедлению становления классов буржуазии и наемных рабочих как носителей нового, отличного от традиционного сознания. Образно говоря, Петр Великий толкал вперед имперскую машину России, нажимая при этом на все тормоза. В итоге императорская Россия потеряла необходимую адаптивность своей системы к происходящим в Западной Европе изменениям, в том числе к надвигающейся промышленной революции.

После смерти Петра Великого продолжался процесс открытия России Европе, что сопровождалось поставкой все возрастающего количества сырья. Граф Ростопчин пишет 28 января 1819 г. из Парижа письмо своему другу князю С. Воронцову в Лондон: «Россия – это бык, которого поедают и из которого для прочих стран делают бульонные кубики»177. Поставки сырья в Европу обеспечили России постоянное снабжение монетой, что способствовало проникновению рыночных отношений в крестьянскую экономику и модернизации страны. Вместе с тем необходимо иметь в виду тот существенный момент, что благодаря европейскому диалогу в России продлевалось существование архаичных культурных форм на благо Западной Европе. Последняя получала время, чтобы изыскать передовые решения, необходимые для ее инновационного развития, что видно на примере развития европейской металлургии178.

Именно потому, что императорская Россия была архаической частью Европы как целостной динамической системы со всеми ее противоречиями, она представляла собой неэффективную систему благодаря самодержавию и крепостничеству. Самодержавие представляло собой инвариант, неизменную структуру, которая для своего существования требовала постоянной экспансии. В противном случае императорская России как система относилась бы к классу неизбыточных систем, «деградация которых недопустима»179.

Это означает, что только сложные избыточные системы обладают свойством живучести. Можно утверждать, что живучесть императорской России (впрочем, как и живучесть Британской империи) в те времена органически связана с экспансией. Территориальная экспансия Российской империи привела к окончательному закрепощению крестьян и посадских, более того, она препятствовала освобождению крестьян от крепостной зависимости. Следует отметить, что крепостная зависимость крестьян в своей основе имеет не только экономическую основу, означает не только безвыходное экономическое положение империи. «Однако не меньше оснований полагать, что прикрепление крестьян было воплем ярости власти, которая ощущала, как бесконечное географическое пространство размывает сами основы этой власти. И власть принимала меры, прикрепляла, усаживала, ограничивала, сдерживала, предотвращала… перспектива расплывания народа по огромным равнинным пространствам побуждала власть, в целях хотя бы самосохранения и обеспечения условий собственного существования, прикреплять население к месту, локализовать его, или, в зависимости от обстоятельств, перемещать его, но уже по собственному произволу»180. Понятно, почему самодержавная власть стремилась законсервировать существующее положение вещей, что служило одной из причин отставания Российской империи от Запада.

Данную ситуацию израильский историк М. ван Кревельд характеризует следующим образом: «Таким образом, большая часть населения страны (примерно 90 %) была низведена до условий, немногим лучших, чем у рабов. За исключением случаев продажи или ссылки (теоретически землевладельцам запрещалось убивать своих рабов, и ссылка служила эквивалентом смертной казни), обычно они жили и умирали в имениях своих господ. Таким образом, кaкoе бы тo ни было развитие государства, которое могло бы иметь место в России, задержалось более чем на два столетия (курсив наш. – В.П., Е.П.). Правительство так и не обрело статус юридического лица, что являлось ocновной характерной особенностью становления государства в других странах; вместо этого страна управлялась союзом царя – который еще в середине XIX в. мог говорить о своем “отеческом попечении” – и знати. Последняя составляла примерно 0,5 % населения страны, и только ее представители считались пригодными для занятия какой-либо должности в правительстве – будь то гражданская должность, военная или духовная. За исключением священников и обеспеченных горожан, никакие другие представители населения страны вовсе не обладали правосубъектностью»181. Иными словами, самодержавный характер власти и крепостное право препятствовали нормальному экономическому развитию Российской империи.

Правящая элита императорской России осознавала отсталость страны от Европы, поэтому ею предпринимались усилия для сокращения существовавшего разрыва посредством технологических заимствований. Однако консервация самодержавия Николаем I, затем реформы Александра II, последовавшие контрреформы Александра III привели к тому, что Российская империя вступила в процесс современного экономического роста, присущий индустриально развитым странам, на несколько десятилетий позже182. Императорская Россия начала XX столетия находилась на стадии раннеиндустриального развития со всеми его противоречиями, которые были отягчены нерешенными проблемами аграрного сектора.

Для перехода на путь догоняющей модернизации и радикального перехода к модели современного экономического роста Российской империи необходимо было осуществить серию глубоких буржуазно-демократических, рыночно ориентированных институциональных реформ. Это привело бы к активизации гражданского общества, уменьшению острых социально-экономических диспропорций, созданию предпосылок для существенного роста как обычных капиталовложений, так и инвестиций в человеческий капитал, что влечет за собой активизацию инновационного потенциала183. Однако, как известно, данные задачи остались нерешенными, что и привело к негативным последствиям для Российской империи. Недальновидная политика Николая II, приведшая к вступлению императорской России в «малую» войну с Японией, а затем в Первую мировую войну, противоречия глобальной системы, состоящей из развитых и отсталых, господствующих и зависимых, богатых и бедных стран, создали условия для крушения архаичной по своей сути монархии.

Третье различие касается системы управления. Для целостного понимания своеобразия пути развития российской цивилизации и краха Российской империи необходимо учитывать особенности системы ее управления. Эти особенности возникли благодаря влиянию татаро-монгольского ига на тогдашнюю Северо-Восточную Русь. Домонгольская Русь, которая отставала от Западной Европы по скорости трансформации поздневарварского общества в комплементарно-антагонистическое, представляла собой общество европейского типа – оно было христианским и полисубъектным184. В плане управления домонгольская Русь – это «социальный четырехугольник» с такими «углами», как «князь», «боярство», «вече» и «церковь», которые принимали участие в управлении социумом. Это означает, что субъектом управления обществом не могла выступать исключительно княжеская власть, она не могла быть самодержавной. Когда Андрей Боголюбский пытался осуществить на практике принцип самодержавия «власть – первична», «власть – все», чтобы подчинить себе боярство и церковь, то его единодержавные стремления были пресечены самым кардинальным способом (его отправили на тот свет).

Ситуация резко меняется в связи с завоеванием Руси монголами, или Ордой, с ее организованным насилием, давшей централизованные формы управления и властных структур. «Ордынское иго не просто принципиально изменило властные отношения, строй на Руси, ее “социальную ориентацию” в пространстве и времени, но выковало невиданного доселе в мире субъекта-мутанта, в принципах “конструкции” и социальном генетическом коде которого были “записаны” возможности, реализовавшиеся впоследствии в виде Русской Власти и Русской Системы»185. Из этой гипотезы следует, что именно монгольская система управления, воспринятая русскими князьями, обесценила самостоятельный властный потенциал боярства, церкви и вече, снизив тем самым адаптивные возможности социума. Одновременно несомненна значимость системы управления монгольской цивилизации для становления самодержавной формы управления Россией. Эта значимость заключается в том, что монгольская цивилизация отнюдь не была просто варварской (точнее, кочевнической), как это следует из стереотипов европейского мышления, ибо она исполняла «великую имперостроительную функцию, закладывая фундамент гигантского континентального государства, базу многополюсной евразийской цивилизации, сущностно альтернативной романо-германской модели, но вполне способной к динамическому развитию и культурной конкуренции»186. Таким гигантским континентальным государством после Октябрьской революции стал Советский Союз в качестве осуществления проекта «Красной империи». Особенности генезиса китайской, североамериканской цивилизации в рамках цивилизации Запада и российской цивилизации проявляются в функционировании Китая, Америки и России на современном этапе всемирной истории.

Раздел второй Советский Союз, Китай Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина и Америка

Особенности взаимодействия Советского Союза, Китая Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина и Америки обусловлены процессом модернизации как одного из видов глубочайших изменений человеческой цивилизации. Данный процесс модернизации характеризуется профессором Хэ Чуаньци и его сотрудниками в «Докладе о модернизации в мире и Китае (2001–2010)» следующим образом187.

Если говорить в широком смысле, то человек появился 2,5 млн лет назад, человеческая цивилизация возникла около 5500 лет назад, а модернизация началась в XVIII в. Необходимо иметь в виду то, что до сих пор не существует общепринятого определения понятий «цивилизация» и «модернизация». Профессор Хэ Чуаньци и его сотрудники определяют цивилизацию как высокую ступень человеческого развития, включающую всю сумму достижений в развитии человека, появившихся после 3500 г. до н. э.; они рассматривают модернизацию как общемировую тенденцию и один из видов коренных изменений в человеческой цивилизации со времени промышленной революции XVIII в. В данном докладе основное внимание уделяется связи между теориями модернизации и процессами развития человеческой цивилизации.

История всемирной модернизации – это часть цивилизационного процесса человечества, и различия в стадиях обоих процессов должны быть соотнесены между собой. На данный момент не достигнуто консенсуса в отношении процесса и стадий всемирной модернизации (рис. 2.1). Во-первых, существуют три точки зрения на то, когда началась всемирная модернизация: 1) отправной точкой явилась научная революция в XVI–XVII вв.; 2) началом была эпоха Просвещения в XVII–XVIII вв.; 3) началом модернизации стали промышленная революция в Англии и французская революция XVIII в. Само слово «модернизация» появилось в XVIII в. (1748–1770 гг.), а ее исследования начались в XX в. В Докладах о модернизации в Китае началом всемирного процесса считается промышленная революция XVIII в., история процесса рассматривается начиная с XVIII в. (1700 г.).

Во-вторых, есть семь различных взглядов на стадиальное членение процесса всемирной модернизации (табл. 2.1). Согласно трем последним из них, имеются две стадии всемирной модернизации (хотя их названия и содержание в разных школах отличаются), и начало вторичной модернизации можно отнести к 1970 г. (информационная и научная революция) (рис. 2.2).

Рис. 2.1. Стадии всемирной модернизации и процесса человеческой цивилизации

Примечание. Стадиальное членение всемирной модернизации и развития человеческой цивилизации основывается на ходе модернизации и развитии цивилизации в странах-лидерах и является относительным. Развитие разных стран и регионов было асинхронным.

Табл. 2.1. Разделение всемирной модернизации на стадии

Процесс всемирной модернизации продолжается около 400 лет, с XVIII по XXI в., и разделение его лишь на две стадии – недостаточно детальное для целей модернизационного исследования. Каждую из стадий для полноты картины надо разделить на небольшие фазы.

В Докладе о модернизации Китая 2005 года выделены шесть волн экономической модернизации, а в Докладе модернизации Китая 2006 года – шесть волн социальной модернизации (табл. 2.2). В целом модернизационный процесс должен включать подготовительный период, первичную модернизацию (переход от аграрного к индустриальному обществу) и вторичную модернизацию (переход от индустриального общества к обществу знаний); обе они включают в себя по три волны (рис. 2.2).

Табл. 2.2. Шесть волн экономической и социальной модернизации

Примечание. Содержание и датировка всех шести волн экономической и социальной модернизации основываются на пути, пройденном странами-лидерами. Описание и датировка пятой и шестой волной являются прогнозом. Модернизация в разных странах и регионах носила асинхронный характер.

Источник: Research Group for China Modernization Strategies, 2006.

Рис. 2.2. Шесть волн процесса всемирной модернизации

Примечание. Содержание и датировка всех шести волн экономической и социальной модернизации основываются на пути, пройденном странами-лидерами. Описание и датировка пятой и шестой волн являются прогнозом. Модернизация в разных странах и регионах носила асинхронный характер.

В-третьих, модернизация одновременно является всемирным трендом и социальным выбором. Кто-то просто принимает ее как данность, а кто-то целенаправленно идет по пути модернизации – и скорость процесса в этих случаях будет неравной. Но и те, кто не могут принять модернизацию и предпочитают сохранять традиционный или существующий уклад жизни, все равно испытают социальные перемены, при этом разрыв в уровнях материальной обеспеченности существования между ними и лидерами цивилизации будет становиться все больше и больше.

В плане нашей проблематики существенным является то обстоятельство, согласно которому в доиндустриальный период (XI–XVIII вв.) «совокупный экономический потенциал (ВВП) крупных стран Запада увеличился весьма значительно – более чем в 15 раз», тогда как «в Китае этот показатель вырос в 3,5–4 раза, в Индии – вдвое, а на Ближнем Востоке он, возможно, сократился примерно на 1/3…»188 Это значит, что Китай отставал в темпах модернизационного развития от Запада, также и императорская Россия отставала в силу своего архаического характера политической системы по темпам модернизации по сравнению с развитыми странами мира (Западная Европа и Соединенные Штаты Америки).

Действительно, развивающаяся российская цивилизация исторически и генетически является своеобразной ветвью европейской цивилизации189. Она по целому ряду основных характеристик и совпадает с европейской цивилизацией, и отличается от нее. Одно из существенных различий между российской цивилизацией и западной ветвью европейской цивилизации заключается в темпах модернизации: первая отставала от второй. Это объясняется, прежде всего, тем, что Российская империя со своей цивилизацией была «архаической Европой» (как и юг Италии).

Модернизация – это сложные трансформации, которые претерпевали европейские социумы на пути от «отсталости» к «современности»: исходной точкой этого процесса служит традиционное аграрное общество, конечным пунктом является современное урбанизированное и индустриализированное общество. Ряд европейских обществ стал модернизированным в XIX столетии, тогда как Российская империя начала модернизироваться только в первое десятилетие XX века190. Российская империя находилась на экономической периферии капиталистической миросистемы, обеспечивая ее центр сырьевыми ресурсами, хотя не всегда она была военной и политической периферией. Поэтому Российской империи пришлось догонять Европу, причем эта догоняющая модернизация осуществлялась скачками. В общем, своеобразие траектории развития Российской империи оказалось таким, что она в итоге рухнула. Ее крах объясняется тем, что она не смогла осуществить принципы проекта Просвещения, не сумела реализовать задачи модернизации страны, что и привело к Февральской и Октябрьской революциям 1917 г. Только пришедший ей на смену Советский Союз по-иному, чем центр капиталистической миросистемы, осуществил принципы проекта Просвещения, предложив свой альтернативный вариант191. Крах Российской империи в этом смысле представляет собой катастрофу, однако эта катастрофа как скачок (морфогенез)192 – изменение формы государственного устройства (от империи к республике) – дала возможность России осуществить аутентичный вариант модернизации, который институционально и идейно был адаптирован к ее культурно-историческим и природно-климатическим условиям. Иными словами, катастрофа Российской империи в 1917 г. – это фундаментальный кризис, представляющий собой время неограниченных возможностей, когда все становится возможным. Партия большевиков сумела использовать эти неограниченные возможности, когда трансформировала «периферийную Российскую империю» в «советский Модерн» – фактически альтернативный центр капиталистической миросистемы.

В данном случае используется уникальный, аутентичный характер России как евразийской цивилизации, каковой она стала в течение 1550 по 1660 гг. Она обладает следующими четырьмя характерными особенностями, а именно: Россия в определенной степени освоила достижения и ценности цивилизации Запада, сохранив свое своеобразие; России как цивилизационной системе присуща значительная динамика амплитуды автоколебаний маятникового типа, что влечет за собой ее статус как своего рода «экспериментального полигона» истории, на котором апробируются нередко противоположные по своему смыслу теории и социально-экономические проекты; в России при всей ее противоречивости доминируют духовные, а не материальные ценности, что объясняет ее необыкновенную цивилизационную живучесть, гибкость и адаптивную способность в условиях перманентно изменяющейся враждебной среды; Россия представляет собой многоконфессиональную и политэтническую цивилизацию, способную воспринимать содержание и ценности цивилизаций Востока, Юга и Запада193. Если обобщить результаты исторического пути России как восточнославянской, а потом и евразийской цивилизации более чем за тысячелетний период, то основы ее самобытности, аутентичности таковы. «Это уникальная система ценностей и способность усваивать черты Востока, Юга и Запада. Это умение, синхронизируясь с общеисторическим ритмом, брать на себя тяжелую миссию поиска и экспериментального освоения новых путей исторического развития – концепция “Третьего Рима”, прорыв Петра I, духовное лидерство в XIX веке, социалистический эксперимент в XX веке. За такое подвижничество России приходилось платить дорого, но это не снижало потенциал ее активности»194.

Ведь России пришлось платить весьма дорогую цену за ее активность, которая выражалась как чередование цивилизационных взлетов и катастроф: после того, как Киевская Русь начала вхождение в осевое время (культурный сдвиг в разных регионах планеты, когда появились Лао-цзы и Конфуций в Китае, Будда в Индии, философы в Древней Греции, пророки в Израиле), которое было прервано татаро-монгольским завоеванием, Смутное время, возникновение императорской России, начавшей осваивать достижения второго осевого времени (это европейский Ренессанс с его гуманизмом, наукой и свободой), распад Российской империи и Гражданская война, синтез доосевого, первого осевого и второго осевого времени в сталинскую эпоху, чтобы выработать свое глобальное осевое время, распад Советского Союза и евразийской цивилизации в 90-е гг. XX века195.

Необходимо отметить, что Европа до середины XX столетия развивалась по логике первого осевого времени, что было связано с ее колониальными завоеваниями, и до сих пор продолжает осуществлять проект второго осевого времени. «История России представляет собой уникальный пример того, как попытки интеграции во “вторую ось” могут сочетаться с установкой на автономное рядом с ней существование и даже выстраивание осей собственных, тоже претендующих на глобальность. Своеобразие России просматривается и в том, что она, никогда не будучи колонией Запада, по проложенной им дороге всегда начинала двигаться добровольно, соединяя в этом движении заимствованные принципы второго осевого времени с принципами первого и, что наиболее существенно, с консервированием наследия доосевой культуры»196. В этой череде цивилизационных взлетов и катастроф последние две катастрофы были вызваны Февральской и Октябрьской революциями (последняя считается крупным британским историком Э. Хофсбаумом осевым событием «Короткого двадцатого века») и «номенклатурной революцией» 1991 г., положившей конец существованию Советского Союза.

Стремление Советского Союза выработать свое глобальное осевое время и осуществить его на практике было характерным для эпохи борьбы Западного и Красного проектов за доминирование в мире. Ведь Красный проект начал осуществляться планировщиком Советского Союза (в самом начале В. Лениным, затем И. Сталиным) после победы Октябрьской революции 1917 г. Именно Красный проект сыграл громадную роль в истории человечества, затронув и интересы Запада и его планировщика. Отечественный социолог и логик А. Зиновьев перечисляет основные причины, согласно которым болезненно воспринимались и переживались Западом осуществление Красного (Советского) проекта.

«Во-первых, Россия осуществила прорыв в мировом эволюционном процессе, открыв новое направление социальной эволюции, качественно отличное от западного. На этом пути Россия добилась колоссальных успехов. Она нашла решение самых фундаментальных проблем, в принципе неразрешимых в рамках западного пути. Она стала реальным коммунистическим конкурентом западному варианту эволюции человечества.

Во-вторых, опыт коммунистической России стал заразительным образцом для многочисленных народов планеты. А в результате победы над Германией в войне 1940–1945 гг. Советский Союз навязал свой социальный строй странам Восточной Европы и колоссально усилил свое влияние в мире. Коммунизм стал стремительно распространяться по планете. Соответственно стали сокращаться возможности Запада в отношении колонизации планеты в своих интересах. Над Западом вообще нависла угроза быть загнанным в свои национальные границы, что было равносильно его упадку и даже исторической гибели.

В-третьих, Советский Союз стал превращаться во вторую сверхдержаву планеты с огромным и все растущим военным потенциалом. Угроза военного разгрома Запада и победа мирового коммунизма стала выглядеть вполне реальной. Западные люди не один десяток лет жили в страхе перед Советским Союзом (перед “русскими”!).

В-четвертых, в самих странах западного мира под влиянием советского (“русского”) коммунизма усиливалась тенденция к усвоению целого ряда черт коммунизма. Отмечу, наконец, тот факт, что Советский Союз (Россия в первую очередь) за поразительно короткое (с исторической точки зрения) время развил колоссальный интеллектуальный и творческий потенциал, который напугал Запад не меньше, чем потенциал военный»197. Более того, планировщик Советского Союза создал не только принципиально новую, советскую цивилизацию, но и сформировал «сверхобщество», которое перенял у него Запад. В наше время именно это глобальное сверхобщество Запада, согласно А. Зиновьеву, практически управляет миром, а не какая-то немногочисленная группа могущественных и богатых людей198. Оно включает в себя денежный механизм управления западным миром, мощные вооруженные силы, политический аппарат, секретные службы и масс-медиа. Это дает ему возможности распоряжаться всеми ресурсами «национальных государств» Запада, побуждая к этому их системы власти и управления. Предпосылки формирования данного глобального сверхобщества Запада имелись в первую половину XX столетия, когда значительно изменялся облик мира.

Все дело состоит в том, что именно эта эпоха, согласно интерпретации европейской истории XX столетия Европы итальянского ученого А. Грациози, – это эпоха 1905–1956 гг. со всеми ее грандиозными сдвигами и катаклизмами199. Одним из таких грандиозных сдвигов является Октябрьская революция 1917 г., когда начал осуществляться Красный проект, протекавший в весьма жестких и суровых условиях, потому что это было продиктовано сложившимися историческими реалиями и фундаментальными изменениями стратегической ситуации. После Первой мировой войны планировщики цивилизаций Запада и Советского Союза (затем и планировщик Китая в лице Чан Кайши и Мао Цзэдуна) столкнулись с необходимостью военно-политического управления государствами, что привело к рождению понятия военно-политической стратегии. «Сущность этого процесса – отмечает Е.Ф. Морозов, – в тотализации войны. До последней трети XIX в. войны были строго конвенциональными, они велись вооруженными силами государств, а общество участвовало в них опосредованно – уплатой налогов, военными поставками и, со времен Французской революции, – поставками рекрутов. Фридрих II говаривал, что в идеале его подданные даже не должны знать, что их король воюет. Но уже во франко-прусской войне 1870–1871 гг. пораженный мир увидел всеобщее ополчение, заменившее (в меру своего невеликого профессионализма) разгромленные кадровые вооруженные силы, массовое партизанское движение, репрессии против мирного населения и другие новации. В последующих конфликтах также отмечалось втягивание обществ в военные действия и по итогам Первой мировой войны стало ясно, что в войне теперь участвует весь народ и вся социальная структура государств»200. В связи с этим становится ясным, что принципиально невозможно получить какой-то полезный эффект от передачи многообразной государственной деятельности по управлению страной в ведение военного командования, предназначенного и подготовленного для руководства одной из узких областей этой сверхсложной системы. Вот почему в гениальной работе Свечина «Стратегия» дается изложение вопросов тотальной мобилизации государства и общества наряду с предложениями по военно-политическому управлению войной.

Вполне закономерно, что в странах Запада и Советском Союзе (Китае, который вел войну с Японией, тоже) происходит милитаризация высших органов государственного управления. «Только политик-диктатор мог управлять одновременно всем хозяйством государства и его вооруженными силами. Совершенно не случайно верховными главнокомандующими СССР и Германии были Иосиф Сталин и Адольф Гитлер. А если у кого-то в этом месте появится соблазн списать данное явление на проклятый тоталитаризм, мы посоветуем ознакомиться с полным списком должностей Уинстона Черчилля во время войны – достаточно, чтобы понять его положение в Англии как такого же военного диктатора. И все они осуществляли именно военно-политическую стратегию, концентрируя все силы своих народов для выполнения основной на тот момент задачи – победы в войне»201.

В тех исторических условиях И. Сталин стремился найти оптимальную стратегию для Советского Союза и определить пути сохранения его стратегического суверенитета под прессом внешних и внутренних возмущений, негативно воздействовавших на страну. Для этого ему пришлось решить ряд ключевых задач, применив при этом неклассические стратегии, чтобы осуществить невозможное. В этом случае «Сталин действовал – и в этом его громадная заслуга! – не как политик, а как своего рода супер-топ-менеджер. Как руководитель огромной корпорации, которую любой ценой надо вывести из глубочайшего кризиса. Можно утверждать с полным основанием: с технологической точки зрения Сталин делал безошибочные вещи»202. Не случайно в современной американской научной литературе по управлению экономикой сталинский Советский Союз квалифицируется как гигантская сверхкорпорация. Интересно то, что благодаря управленческому гению И. Сталина Советский Союз не только сумел выжить в жесточайших условиях, но и стать могущественнейшей державой203.

В данном случае заслуживает внимания реконструкция стратегического замысла И. Сталина, получившего воплощение в великой «Красной империи», сверхдержаве XX в. «Мы постараемся объективно и очень коротко рассказать, – пишут М. Калашников и С. Кугушев, – …какие главные задачи решал и решил Сталин, что было стержнем его программы. Почему цена за строительство империи была столь высока и, наконец, оправданна ли она в исторической перспективе или нет? Был ли другой путь, были ли другие возможности для выживания русской цивилизации? Для продления ее существования, для воскрешения и явления себя миру во всем величии, блеске и великолепии могущества, благоденствия и духовности?

Итак, Сталину было необходимо на что-то опереться. И опора у него нашлась только одна – тот блистающий, манящий и по-прежнему прекрасный, особенно для молодежи, идеал новой реальности завтрашнего мира – мира, в котором главными станут труд и творчество. Мира созидания, мира, в котором нет места эксплуатации. Мира, где каждый может получить то, что он заработал. Мира, где за счет труда, творчества, раскрытия духовных способностей человека, за счет совершенно другого настроения людей и эффективной организации хозяйства будет достигнут неизмеримо более высокий, чем в старом мире, уровень развития. Возникнет сверхновый мир, где желания человека будут разумны, в котором духовность возьмет верх над материальным, а ответственность перед коллективом перевесит эгоизм. Мир, где все понимают: чтобы наступило счастливое завтра, сегодня надо терпеть лишения, трудиться. Если надо, то придется быть готовым к лишениям и жертвам…

Сталин искренне верил в возможность мира без эксплуатации, свободного от неуверенности в завтрашнем дне, от “оскотинивания людей”. И, как бы ни кощунственно это звучало для многих, Сталин и его соратники действительно старались воплотить новую реальность, где будут господствовать труд, добро и справедливость.

И нельзя сказать, что у них ничего не получилось. Получилось многое, хотя далеко не все. И не только из-за ошибок. Главной причиной неудач стала метрика текущей реальности, не желавшая уступать своего места. Она сопротивлялась титаническим усилиям сталинцев, трансформировала их новый мир, привносила в него чужеродные черты. Из-за хронической и трагической нехватки времени в ход шли совсем не изощренные и предельно эффективные в нормальных условиях психоисторические технологии, а самые экстремальные методы. Это когда оправданно все – лишь бы не случилось непоправимого.

Таким образом, ничего, кроме мечты, у Сталина вначале не было. Ничего, кроме притягательной, манящей и возможной реальности, реальности нового мира, ворота которого открыла революция. Ворота, в которые так и не вошла Советская Россия в 1920-е гг.

Для того чтобы страна и народ выжили, чтобы сохранилась русская цивилизация, Сталин видел только один путь – перевести цивилизационную матрицу в национальный проект. То есть нужно переложить основополагающие ценности, идеалы, устойчивые стереотипы индивидуального и коллективного поведения на язык политики, хозяйства и повседневной социальной жизни. Если говорить совсем просто, главной задачей, которую поставил перед собой Сталин (причем, как представляется, абсолютно осознанно), была материализация новой реальности. Обретшая плоть и кровь мечта должна была стать главной мировой реальностью, определяющей историю мира, его динамику, его будущее на долгие десятилетия, а то и столетия вперед.

Чтобы справиться с этой беспрецедентной, не имеющей аналогов в истории развитых обществ, проблемой, Сталину предстояло решить семь ключевых задач.

Во-первых – мироустроительную.

Во-вторых – инфраструктурную.

В-третьих – хозяйственную.

В-четвертых – политическую.

В-пятых – социальную.

В-шестых – культурную.

В-седьмых – священную, сакральную.

Каждая из этих задач могла сломать спину даже сказочному богатырю. Каждая бросит в дрожь любого современного политика. А Красному императору пришлось решать их все, да не последовательно, а одновременно! Сразу, все вместе. Во всей их сложности и противоречивости. И ему удалось совершить невозможное»204. Это невозможное было осуществлено на практике именно в рамках самой российской цивилизации, которая по своему происхождению была невозможной (об этом шла речь выше).

Совершить невозможное И. Сталину удалось и в силу того, что его деятельность как стратега исходила из вполне определенной политической философии. Она была сформулирована им еще на заре его революционной деятельности в работе «Анархизм или социализм», опубликованной в конце 1906 – начале 1907 гг. Вот что он писал: «Краеугольный камень анархизма – личность, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения массы, коллектива. По мнению анархизма, освобождение массы невозможно до тех пор, пока не освободится личность, ввиду чего его лозунг: “Всё для личности”. Краеугольным же камнем марксизма является масса, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения личности. То есть, по мнению марксизма, освобождение личности невозможно до тех пор, пока не освободится масса, ввиду чего его лозунг: “Всё для массы”. Ясно, что здесь мы имеем два принципа, отрицающие друг друга, а не только тактические разногласия»205.

Из данного фрагмента текста следует, что И. Сталин отнюдь не был нигилистом в вопросах прав личности, более того, он выступает последовательным сторонником кардинального решения данной проблемы посредством освобождения не отдельной личности, взятой самой по себе, а личности как части коллектива, как составной части массы людей. Понятно, что в его политической философии права личности он ставил на второй план по отношению к правам массы. «И это была не просто абстрактная теоретическая установка, – пишет Н.И. Капченко, – а глубокое убеждение. И это убеждение трансформировалось в целостную систему государственных и политических действий в период власти Сталина. Такова, на мой взгляд, сущность его позиции по данному вопросу. Здесь недопустимы упрощения. Можно соглашаться или не соглашаться со сталинской постановкой вопроса о правах личности. Но нельзя голословно отрицать того простого факта, что и его трактовка данной проблемы имеет свои положительные черты. Думается, что в наше время, когда господствующей идеологией стараются всеми способами сделать воинствующий либерализм с его неизменным приоритетом отдельной личности над коллективом, сталинская постановка вопроса приобретает особую актуальность и даже злободневность»206.

Обычно возражают, что это теоретический вопрос, тогда как на практике реальная жизнь народов в Советском Союзе отмечена массовыми нарушениями прав как отдельно взятой человеческой личности, так и целых народов. Однако для этого имеются вполне определенные конкретно-исторические причины, причем перед нами уже другая, политическая плоскость проблемы, которая требует своего основательного и конкретного рассмотрения, учета исторических причин и обстановки, государственной и политической мотивации и т. д.

Наряду с этим необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, согласно которому Советскому Союзу как гигантской сверхкорпорации для успешного социально-экономического функционирования требовался наряду с коллективизмом индивидуализм. Проведенные в 1995 г. исследования показывают, что высокопроизводительные корпорации проявляют признаки высокой дифференциации и высочайшей интеграции. «Этот факт служит объяснением модели органического роста и указывает на растущую необходимость синтеза индивидуализма и коллективизма в контексте все более сложных, дифференцированных и взаимозависимых обществ»207. Другими словами, значительный социально-экономический эффект достигается благодаря интеграции ценностей индивидуализма и коллективизма, взаимодополняющих друг друга208.

Как стратег и прагматик И. Сталин это прекрасно осознавал, что на практике выражалось в отсутствии уравнительной оплаты труда, в поощрении творческого труда. Сталинское общество было весьма сложным и высокодифференцированным, что объясняет наличие у него немалого числа эффективных черт. «Во-первых, при Сталине государство целенаправленно делало элитой людей – творцов имперской мощи, тех, кого Сен-Симон веком ранее называл индустриалами. Опытные инженеры, конструкторы, летчики, врачи, профессура и ученые, не говоря уж о старших офицерах и генералитете, получали большие зарплаты, лучшее жилье, доступ к благам жизни. Их доходы в несколько раз превосходили средний уровень. При Сталине профессура, как и при царе, держала домашнюю прислугу и нянь для своих детей. Все это станет немыслимым при Хрущеве и Брежневе, когда индустриалам урежут заработки и втиснут их в типовые, убогие квартиры, и когда заработок водителя троллейбуса превзойдет зарплату врача, станет равным доходам доктора наук. Кстати, и боевым пилотам платили за сбитых немцев…

Совершенно четко выдерживался принцип: чем больше квалификация – тем больше заработок. У людей был стимул учиться. Инженер жил богаче рабочего. Это после Сталина слово “инженер” станет ругательством, синонимом бедного и несчастного. Расслоен был и рабочий класс, причем квалифицированные рабочие составляли своеобразную аристократию, выделяясь из основной массы своими получками. Индустриалы и квалифицированные рабочие служили опорой Сталину, обеспечивая высочайшие темпы роста русской экономики. Сталин не боялся выдвигать на руководящие посты молодых да энергичных.

Вот факт, с которым трудно спорить: сталинский период стал временем самого быстрого научно-технического прогресса в России. Это время – самое золотое для изобретателей и разработчиков сложных технологий. При Сталине мы разрабатываем свои, самобытные компьютеры, развиваем ядерную промышленность, электронику, авиастроение, ракетотехнику.

И это – итог именно социальной инженерии Красного императора. Едва только появилась возможность, Сталин не стеснялся платить много. Были случаи, когда на заводах объявляли конкурс рационализаторских предложений и победителям платили большие деньги. Такой прием был применен, когда нужно было облегчить боевые серийные самолеты и когда премия платилась за каждый килограмм. Работяги старались вовсю – и задача была выполнена. Одновременно при Сталине существовала практика присвоения научных званий конструкторам по итогам научно-технических работ, то есть в науку открывали путь практикам, а не начетчикам или бумажным “творцам”»209.

Именно благодаря управленческой деятельности Сталина-стратега была создана научно-техническая мощь Советского Союза, которая обеспечила ему статус сверхдержавы во второй половине ХХ столетия. Творческим трудом ученых, инженеров, изобретателей Советский Союз получил возможность длительное время держать в своих руках половину мира. Их вдохновенный труд заставил союзника И. Сталина по антигитлеровской коалиции У. Черчилля подвести итоги управления И. Сталиным возрожденной им из пепла великой державой: «Сталин – жестокий диктатор, который принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой». На огромном документальном материале В. Хозиков показал, как научные достижения дали возможность государству, которое до Второй мировой войны лишь догоняло лидеров научно-технического прогресса – Соединенные Штаты Америки, Великобританию, Германию, Италию, – соперничать с ведущими державами планеты по техническому совершенству210.

Теперь же, в начале XXI столетия, Китай фактически воспроизводит стратегию И. Сталина в развитии своего научно-технического потенциала. Достаточно привести положение дел в Китае с разработками в области нейрокомпьютеров, широкое распространение которых во всем мире определяется, прежде всего, развитием высоких технологий. В Китае уделяется большое внимание государственной поддержке работ в области нейрокомпьютеров, он активно сотрудничает с развитыми странами, в нем функционирует секция Международного общества по нейронным сетям211. В Китае опубликовано более 10 тысяч работ в области нейрокомпьютеров, тогда как в России многие направления применения нейрокомпьютеров находятся в «нулевом состоянии». Это касается применения нейрокомпьютеров в нейроуправлении, авиации, космической технике, энергетике, химической промышленности, связи, биометрии и многих других направлениях. Немаловажным является и то, что Китай сейчас господствует в мире суперкомпьютеров: система Tianhe-2 Китайского национального университета оборонных технологий показала вдвое большее быстродействие, чем занявший 2-е место суперкомпьютер Titan Окриджской национальной лаборатории Министерства энергетики США212. Таким образом, Китай подготовился к начавшемуся вхождению индустрии ИТ в четвертую эпоху своего развития, что влечет за собой глобальные изменения. Аналогичная ситуация сложилась с исследованиями в области нанотехнологии, которая невиданными темпами разрабатывается в развитых странах Запада, и других областях новейших технологий.

Стратегическую деятельность И. Сталина невозможно представить без геополитики, в рамках которой он показал себя геополитиком глобального масштаба, что дало ему возможность управлять мировой историей. «Больше того, со значительной долей уверенности можно сказать, – подчеркивает Н.И. Капченко, – что по масштабности и глубине проникновения в геополитические аспекты мировой политики и международных отношений ему не было равных среди государственных деятелей своего времени. Он не только на равных “разыгрывал геополитические карты” с такими корифеями западного мира, как Черчилль, Рузвельт, де Голль, но и зачастую превосходил их в понимании геополитических проблем и перспектив их развития»213. Геополитическая стратегия И. Сталина вырабатывалась и осуществлялась в жестких условиях тогдашнего довоенного мира, когда сущность национальной стратегии Великобритании, Германии, Италии, Японии и других развитых стран состояла в борьбе «не на жизнь, на смерть за сырье, рынки, территории, а также за свое экономическое и государственное существование»214. Вполне естественно, что И. Сталиным была выработана геополитическая стратегия Советского Союза на основе четко сформулированной цели и ресурсной базы, а также точного анализа политической обстановки в мире. Данная стратегия полностью соответствовала основным критериям геополитики, которым должен отвечать тот или иной планировщик цивилизации, государственный и политический деятель215.

Прежде всего, И. Сталин трезво и объективно оценивал геополитическое положение Советского Союза, видел сильные и слабые стороны этого положения. Он обладал глубоким умом, способным анализировать всю совокупность важнейших факторов мировой политики, и на основе такого анализа вырабатывал стратегию Советского Союза в международной сфере. Другими словами, политический реализм, практически абсолютный прагматизм были присущи Сталину-стратегу. Однако это является необходимым, но недостаточным условием эффективной долговременной геополитической стратегии, ибо ее успешное осуществление в глобальном масштабе предполагает наличие реальных материальных предпосылок в виде соответствующего экономического, военного и политического потенциала. «Именно создание такого потенциала, другими словами, создание материально-технической базы современной промышленности, кооперирование сельского хозяйства, форсированное развитие науки и техники, быстрая и эффективная подготовка целого легиона специалистов в различных отраслях народного хозяйства и многое другое – все это стало стержнем политического курса Сталина после того, как он возглавил Советское государство. Строительство социализма в одной стране, а не курс на мировую революцию, что считалось аксиомой старого большевизма, явилось исходной, качественно новой чертой всей сталинской геополитической стратегии. И последовавшие затем события со всей очевидностью подтвердили правильность этого курса, его обоснованность, реалистичность и безальтернативность»216. Именно в этом коренятся фундаментальные принципы всей сталинской геополитической стратегии и ее успешный характер.

В связи с этим следует изложить некоторые моменты деятельности И. Сталина в сфере геополитики, которые дают основание считать его крупнейшим политиком XX века. Как известно, крупнейшие мировые политики при осуществлении своих стратегий могли просчитывать самое большее 10 шагов вперед, тогда как И. Сталин мог просчитывать 40 шагов вперед свои стратегические ходы на мировой шахматной доске. Можно вполне определенно утверждать, что он был высококлассным мастером больших геополитических игр, участниками которых в ХХ столетии были Гитлер, Муссолини, Рузвельт, Черчилль, японский император. Все эти большие геополитические игры своим результатом имели первый и второй переделы мира.

Переделы мира в глобальном масштабе сродни революциям (Великой французской революции 1789 г., Великой Октябрьской революции 1917 г.), которые оказались поворотными моментами в истории человечества. Переделы мира подобны этим революциям по целому ряду параметров – они разрешали не только накопившиеся и обострившиеся противоречия, но и сначала произошли в сознании индивидов. Различие заключается только в том, что для совершения революций требовался кардинальный переворот в сознании масс, тогда как планы переделов мира созревали в тиши кабинетов правителей и их советников, то есть весьма узкого числа лиц. И только потом, через некоторый промежуток времени, планы переделов мира осуществлялись на практике посредством войн. Известно, что первые два передела мира своим финалом имели Первую и Вторую мировые войны, чьи результаты были оформлены соответственно Версальским мирным договором с Германией (1919 г.), Сен-Жерменским мирным договором с Австрией (1919 г.), Нейиским мирным договором с Болгарией (1919 г.), Трианонским мирным договором с Венгрией (1920 г.), Севрским мирным договором с Турцией (1920 г.), Ялтинской конференцией (1945 г.), Сан-Францисской конференцией (1945 г.), Потсдамской конференцией (1945 г.), Нюрнбергским процессом, Токийским процессом.

Первый и второй переделы мира весьма существенно затронули и Россию, кардинально сказались на ее судьбах, что, в свою очередь, по принципу обратной связи, оказало немаловажное влияние на развитие мирового сообщества цивилизаций в XX столетии. Одним из важных следствий первого передела мира является гибель императорской России в результате Февральской и Октябрьской революций и образование Советской России (затем Советского Союза). Воспользовавшись исчезновением Российской империи, Англия, Франция, Италия, США и Япония осуществили интервенцию в Советскую Россию, чтобы изменить свое геополитическое положение путем расчленения нашей страны на части и последующего превращения их в колонии.

Сотни тысяч вооруженных интервентов залили кровью ее территорию, установили террор и стали заниматься грабежом. Так, восставший чехословацкий корпус по дороге из европейской части Советской России к Владивостоку сумел столько продать и вывезти природных ресурсов, что вся Чехословакия за их счет жила до ее оккупации фашистской Германией. Общий ущерб, нанесенный «культурными» государствами-интервентами, составляет 50 миллиардов золотых рублей, потери же населения в результате Гражданской войны и интервенции оценивается в 8 млн человек, причем 7,5 млн человек стали жертвами интервенции217. Советская страна сумела в условиях разрухи оружием Красной армии и искусством своей дипломатии разгромить интервенционные армии, выбросить их за пределы своих границ, отстояв тем самым свое существование и независимость.

Советская власть в основном сумела сохранить территорию бывшей Российской империи, за исключением Финляндии, Польши и областей, уступленных Турции и Персии. Именно это ставят ей в заслугу белые эмигранты, в целом резко отрицательно относившиеся к советскому государству. На одной из встреч действительный член Академии гуманитарных наук, ростовский философ Г.П. Предвечный, который часто бывал во Франции и имел контакты с русскими эмигрантами первой волны, отмечал, что их примиряет с Советами именно сохранение страны в рамках императорской России. В свое время такое же отношение высказал и высланный В.И. Лениным крупный русский философ Н.А. Бердяев. «Идеологически я отношусь отрицательно к советской власти, – пишет он в своей книге “Истоки и смысл русского коммунизма”. – Эта власть, запятнавшая себя жестокостью и бесчеловечием, вся в крови, она держит народ в страшных тисках, но в данную минуту это единственная власть, выполняющая хоть как-нибудь защиту России от грозящих ей опасностей. Внезапное падение советской власти, без существования организованной силы, которая способна была бы прийти к власти не для контрреволюции, а для творческого развития, исходящего из социальных результатов революции, представляла бы даже опасность для России и грозила бы анархией. Это нужно сказать об автократии советской, как можно было бы сказать об автократии монархической»218.

Русский коммунизм по сути своей представляет трансформированную (по Н. Бердяеву, «деформированную») традицию русской идеи, русского мессианизма, которая в условиях войны и разложения приняла иные формы. Это сказалось и на положении геополитики – после Октябрьской революции и изгнания интервентов геополитика отрицалась как научная дисциплина, однако достаточно эффективно использовалась на практике. Причем в новых, социалистических, условиях были возрождены старые геополитические идеи: «Восточничество как система идей, – подчеркивает Д. Схиммельпэнник, – не пережило русско-японской войны. Однако общее воздействие его, думается, еще долго сказывалось и после 1917 года. Новый режим стал прививать своему народу новыми словами, но старую мысль о единстве его интересов с интересами народов Азии в общей борьбе с “гнилым” буржуазным Западом. Миру отводилась роль по-прежнему ждать “света с Востока”»219.

В этом возрождении геополитических кодов императорской России рубежа XIX–XX столетий нет ничего удивительного, ибо уже в 1924 г. начался второй передел мира (ранее же геостратегическая линия России была детерминирована начавшимся первым переделом мира). Начало ему положил план Дауэса, представителя США, который был тесно связан с банковской группой Моргана. Цели этого плана состояли в следующем: 1) восстановить военно-промышленный потенциал и агрессивность Германии, чтобы использовать ее в борьбе с Советским Союзом; 2) укрепить общественно-политический строй Запада. «Урегулирование репарационного вопроса, поддержание стабильности германской марки и ликвидация рурского кризиса создали благоприятные условия для ввоза в Германию иностранного капитала. К сентябрю 1930 г. сумма иностранных, главным образом американских, капиталовложений в Германии составила 26–27 млрд марок, а общая сумма германских репарационных платежей за тот же период – только немногим более 10 млрд марок. Эти капиталы, хлынувшие в Германию в результате принятия плана Дауэса, способствовали восстановлению германского военно-промышленного потенциала. План Дауэса явился важной вехой на пути подготовки Германии к войне»220.

Этот план представлял по существу победу англо-американского блока над Францией, его суть заключалась в том, что «он стремился восстановить в рамках Версальского договора экономически сильную и платежеспособную Германию; однако посредством контроля над ее хозяйственными ресурсами он же ставил задачей не допустить ее превращения в опасного для союзников конкурента»221. Не допустить конкуренции со стороны Германии план Дауэса предлагал путем направления потока германских товаров на советские рынки. Это означало не что иное, как превращение Советского Союза в аграрный придаток промышленных стран, воспрепятствование его индустриализации. Таким образом, закладывался фундамент восточной политики Германии, ее геополитическая устремленность на завоевание жизненного пространства.

Вся пикантность хитроумного плана Дауэса заключалась в том, что вопрос о советском рынке в нем решен без Советского Союза. Здесь-то и проявилась у Сталина черта великого государственника, мощного геополитика, которую еще предстоит осмыслить. Историк М. Лобанов в статье «Великий государственник» пишет: «Непреклонным государственником он был уже в то предоктябрьское время, когда всякого рода космополитические партии жаждали расчленения России, превращения ее в костер мировой революции»222. Именно отношение к государственности разделяло Сталина и «ленинскую гвардию»: первый восстанавливал великую державу как преемницу Российской империи, вторые стремились использовать ее для совершения «мировой революции». В свете этого понятна ликвидация «ленинской гвардии» в 30-х гг. прошлого столетия, понятна инстинктивная поддержка партийными массами Сталина. В своем отчетном докладе на XIV съезде ВКП(б) он дал следующую оценку плану Дауэса: «План Дауэса, составленный в Америке, таков: Европа выплачивает государственные долги Америке за счет Германии, которая обязана Европе выплатить репарации, но так как всю эту сумму Германия не может выкачать из пустого места, то Германия должна получить ряд свободных рынков, не занятых еще другими капиталистическими странами, откуда она могла бы черпать новые силы, новую кровь для выплаты репарационных платежей. Кроме ряда незначительных рынков, тут Америка имеет в виду российские рынки».

И далее Сталин, рассматривая ту часть плана Дауэса, которая нацелена на выкачивание из Советского Союза Германией средств для выплаты репараций, подчеркнул, что «есть решение без хозяина». «Почему? Потому, что мы вовсе не хотим превратиться в аграрную страну для какой бы то ни было другой страны, хотя бы для Германии. Мы сами будем производить машины и прочие средства производства. Поэтому рассчитывать на то, что мы согласимся превратить нашу страну в аграрную в отношении Германии, рассчитывать на это – значит рассчитывать без хозяина. В этой части план Дауэса стоит на глиняных ногах»223. В данном докладе Сталин воспроизводит подход Витте к индустриализации нашей страны и им по-своему осуществлена реформа «русского Бисмарка». Прежде всего, в 1923 г. благодаря введению золотого червонца советский рубль стал конвертируемым со всеми вытекающими отсюда последствиями. Затем в первую пятилетку Советский Союз стал аграрно-индустриальной державой, во второй и третьей пятилетках промышленность начинает доминировать над аграрным сектором. В области экономики наша страна выдвинулась на 2-е место в мире после США и 1-е в Европе.

Для довоенного Советского Союза характерен присущий Российской империи геополитический код «осажденной крепости», ибо ему пришлось строить социализм в одиночестве. Гражданская война, интервенция 14 иностранных держав, «санитарный кордон» лорда Керзона (новый Балто-Понтийский вал) формировали атмосферу вражеского окружения и одновременно чувство гордости за советскую Родину. Геополитика Сталина с самого начала представляла продолжение устремлений Российской империи, однако она была окрашена социалистической идеологией. В 1920 году свое выступление на торжественном заседании Бакинского совета он завершил следующими словами: «Перефразируя известные слова Лютера, Россия могла бы сказать: “Здесь я стою на рубеже между старым, капиталистическим, и новым, социалистическим, миром, здесь, на этом рубеже, я объединяю усилия пролетариев Запада с усилиями крестьянства Востока для того, чтобы разгромить старый мир. Да поможет мне бог истории”»224. Этот религиозный образ революционной России не мешал Сталину рассматривать ее как силу в мировой политике, которая защищает свои интересы обычными для великой державы средствами.

Вернувшись в Москву, Сталин дал интервью сотрудникам газеты «Правда», где им определено геостратегическое значение Кавказа для России: «Важное значение Кавказа для революции определяется не только тем, что он является источником сырья, топлива и продовольствия, но и положением его между Европой и Азией, в частности между Россией и Турцией, и наличием важнейших экономических и стратегических дорог (Батум – Баку, Батум – Тавриз, Батум – Тавриз – Эрзерум). Все это учитывается Антантой, которая, владея ныне Константинополем, этим ключом Черного моря, хотела бы сохранить прямую дорогу на Восток через Закавказье. Кто утвердится в конце концов на Кавказе, кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими в глубь Азии, революция или Антанта, – в этом весь вопрос»225. Современный биограф Сталина Р. Такер назвал сталинскую статью в «Правде» таким образцом геополитического реализма, от которого загорелись бы глаза у самого доктора Хаусхофера – известного немецкого теоретика геополитики226.

Необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, что Сталин очень чутко схватил изменение геополитического положения Советского Союза – в 30-х годах усиливалась угроза войны с Германией на Западе и Японией на Дальнем Востоке. Чтобы избежать войны на два фронта, ему пришлось совершить ряд геополитических маневров, тоже характеризующих его прекрасный политический и геостратегический реализм. Так, в октябре 1938 года известный психоаналитик К. Юнг в интервью американскому корреспонденту Х.Р. Никербокеру дает следующий рецепт для выхода из сложившейся на Западе ситуации: «Поэтому я полагаю, что в этой ситуации единственный путь спасти демократию на Западе – под Западом я подразумеваю также и Америку – не пытаться остановить Гитлера. Можно попробовать отвлечь его, но остановить его невозможно без громадной катастрофы для всех… Я предлагаю направить его на Восток. Переключить его внимание с Запада и, более того, содействовать ему в том, что удержит его в этом направлении. Послать его в Россию… Я не думаю, что Германия удовольствуется куском Африки, большим или малым. Германия поглядывает на Британию и Францию с их заманчивыми колониальными владениями и даже на Италию с ее Ливией и Эфиопией и задумывается о своих собственных размерах, противопоставляя семьдесят восемь миллионов немцев сорока пяти миллионам британцев на Британских островах, сорока двум миллионам французов и сорока двум миллионам итальянцев, и она готова считать, что должна занять в мире место, не только большее, чем занимает одна из трех великих держав, но гораздо большее. Каким образом она достигнет этого на Западе без уничтожения одной или более наций, его населяющих? Существует единственное поле приложения ее действий – это Россия»227.

Следует отметить, что К. Юнг весьма четко уловил стремление стран западной демократии направить агрессию Гитлера против Советского Союза (не будем забывать, что эта направленность была заложена в плане Дауэса). Почти через два месяца после этого интервью польский посол в Вашингтоне граф Е. Потоцкий в своем донесении пишет о желании американской политики видеть войну между Россией и Германией. Доверенный человек президента Рузвельта посол У. Буллит высказал следующее мнение: «Желанием демократических государств было бы, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного конфликта Германского рейха и России. Поскольку потенциал Советского Союза до сих пор еще неизвестен, может случиться так, что Германия слишком удалится от своей базы и окажется обреченной на затяжную и ослабляющую ее войну. Только тогда… демократические государства атаковали бы Германию и заставили ее капитулировать»228.

И. Сталин понимал геостратегический курс западных демократических государств – в докладе на XVIII съезде ВКП(б) он акцентировал мысль о том, что Советский Союз не намерен «таскать каштаны из огня» для капиталистических держав. Вполне понятно, что Германия до поры до времени заигрывала с нашей страной и предлагала ей «соблазнительные» перспективы в новом переделе мира. В письме министра иностранных дел Германии И. фон Риббентропа на имя Сталина от 13 октября 1940 года говорится: «Подводя итог, хотел бы сказать, что, на взгляд фюрера, историческая задача четырех держав – Советского Союза, Италии, Германии и Японии – урегулировать свою политику на длительную перспективу и разграничением их интересов в соответствии с эпохальными масштабами направить будущее развитие своих народов по правильным путям»229. Здесь содержится намек на присоединение Советского Союза к Тройственному пакту, известному как «Ось Берлин – Рим – Токио» и нацеленному на второй передел мира в виде формулы установления «нового порядка» в Европе и Азии и других регионах земного шара. Иными словами, И. фон Риббентроп как бы открывает перед Сталиным возможность передела мира между СССР, Италией, Германией и Японией. В этом случае Сталин, уже совершивший частичный передел сфер влияния в Европе, не попался на удочку Риббентропа. Он считал вполне справедливо, что такой передел мира является нереальным, он решал глобальные дела на основе реализма и прагматизма, используя китайские стратагемы. В связи с этим приведем фрагмент из книги Я.А. Бутакова, в которой рельефно показано эффективное использование И. Сталиным китайской стратегии в сложной ситуации, сложившейся перед Второй мировой войной между Западом, фашистской Германией и Советским Союзом.

«…Возможное поведение США в случае нападения Красной армии на германские войска в Европе изобличают ставшие широко известными слова будущего президента США, а в то время сенатора Трумэна, сказанные им 24 июня 1941 года: “Если будет побеждать Германия, мы станем помогать России, а если будет побеждать Россия, мы поможем Германии. И пусть, таким образом, они убивают друг друга как можно больше”. Реплика Трумэна отражала настроение значительной части американского истеблишмента. Поскольку в 1941 году побеждала Германия, вдобавок она выступила агрессором, то даже Трумэн был вынужден согласиться с тем, что в данный момент нужно помогать Советскому Союзу.

О том, что сближение США, а также Англии с Германией после нападения последней на Советский Союз было возможно, откровенно упоминал бывший (в последний год президентства Ф. Рузвельта) государственный секретарь США Эдуард Стеттиниус в своей изданной еще в 1944 году книге “Ленд-лиз: оружие победы”: “Следует признать, что у Гитлера были некоторые основания полагать, что ни США, ни Великобритания не пойдут на полное сотрудничество с Советским Союзом”.

Ну, а если бы СССР напал на Германию первым? Как бы повели себя США в этом случае? Позиции Трумэна и близких ему по взглядам людей в американской элите резко бы усилились. Распространил бы тогда конгресс закон о ленд-лизе на СССР? Наконец, стали бы США в такой ситуации отвлекать Японию от возможной войны с нами? Сталин не мог не учитывать весьма вероятную негативную реакцию США (и Англии) на то, если бы Советский Союз первым открыл военные действия против Германии.

Позиция Англии оставалась совершенно неясной. 10 мая 1941 года туда для налаживания контактов на предмет заключения перемирия прилетел второй официальный преемник Гитлера – Гесс. Правда, в рейхе Гесса тотчас же объявили сумасшедшим, а в Англии – военнопленным. Но Сталин всегда был уверен, что миссия Гесса не могла быть предпринята без ведома Гитлера и предварительного контакта и согласования с кем-то в британском руководстве. Мысль о том, что англичане держат Гесса как “козырь в рукаве” для заключения в какой-то момент мира с Германией, не давала покоя Сталину всю войну. В августе 1942 года, во время визита Черчилля в Москву, он не стал напоминать английскому премьер-министру об этом эпизоде: обстановка требовала максимального такта на переговорах с таким союзником. Зато в октябре 1944 года, когда угроза военного поражения СССР миновала, Сталин не выдержал и в свойственной ему “шутливой” манере, невзирая на возмущение Черчилля, предложил тост “за Интеллидженс Сервис, заманившую Гесса в Англию”.

Да и как можно было быть заранее уверенным в позиции Англии, если эта страна, уже находясь в состоянии войны с Германией, настойчиво готовила военные действия именно против СССР? Сначала, во время советско-финской войны рассчитывала направить туда вместе с французами корпус – помешало поражение финнов. Потом, весной 1940 года, тоже совместно с французами, планировала бомбардировки кавказских нефтепромыслов с аэродромов Ближнего Востока. Помешал блицкриг вермахта во Франции. Но уже потеряв союзника в лице Франции и подвергаясь германским авиационным атакам, Англия не оставила планов воздушного нападения на СССР. Как свидетельствует британский историк Дж. Батлер, 12 июня 1941 года (!) Комитет начальников штабов принял решение в ближайшее время “нанести из Мосула [в Ираке] силами средних бомбардировщиков удары по нефтеочистительным заводам Баку”. Здесь помешало то, что уже через 10 дней политическому руководству Великобритании пришлось выступить формальным союзником СССР.

Не в расчете ли на поддержку Японии и нейтралитет Англии и США говорил Гитлер в том духе, что весь мир затаит дыхание, наблюдая за схваткой Германии и СССР? В таком случае, его расчет не оправдался.

Сталин, в конечном итоге, переиграл фюрера, обеспечив себе нейтралитет Японии и союз с США и Англией. И не в последнюю очередь благодаря тому, что не дал ни малейшего повода расценивать СССР как агрессора или провокатора. Только в этом свете и следует рассматривать знаменитое заявление ТАСС от 13 июня 1941 года. Оно адресовалось, в первую очередь, правящим кругам англосаксонских держав. “Английская печать” выставлялась в нем источником “ложных слухов” о том, будто: “1) Германия… предъявила СССР претензии территориального и экономического характера…; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредотачивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; 3) Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредотачивает войска у границ последней”. Это было прямое предложение правящим кругам Англии, а равно и США, заявить о своей недвусмысленной позиции в преддверии неизбежной германо-советской войны.

Далее, заявление, как известно, объявляло “лживыми и провокационными” любые сообщения о предстоящей войне, а частичную мобилизацию Красной армии объясняло летними маневрами. То есть не отрицался факт военных приготовлений СССР к отражению германского нападения (потому что прикрывать таким способом собственное намерение напасть слишком неуклюже; в этом случае лучше было бы молчание). Но тем самым делался прямой вызов Германии, чтобы та присоединилась к советскому заявлению о намерении соблюдать пакт о ненападении. Молчание Германии как раз и означало бы наличие у ее руководства четкого намерения начать агрессию.

Как мы знаем, Берлин промолчал. Более того, на предложение советского правительства принять 18 июня в Берлине Молотова, имеющего целью выяснить некоторые вопросы, германская сторона также ничего не ответила.

Все это могло означать только одно: нацистская верхушка окончательно решилась на войну с Россией.

Данные факты не могли пройти мимо внимания западных руководителей. Пока от них не было получено каких-то однозначных сигналов, было рискованно предпринимать слишком очевидные шаги по подготовке к войне, вроде приведения войск в состояние боеготовности и их выдвижения на исходные позиции для обороны.

Последние сомнения отпали только 21 июня. В этот день вернувшийся в Лондон посол США в Англии Дж. Уайнант передал Черчиллю личное послание президента Рузвельта, которое гласило: “Президент США поддержит любое заявление, которое может сделать премьер-министр, приветствуя Россию как союзника”230. Сразу после этого Уайнант ознакомил с содержанием этого письма посла СССР в Лондоне И. Майского, о котором тот незамедлительно сообщил в Москву. Только теперь Сталин мог спокойно, не опасаясь за реакцию западных держав, отдать последние распоряжения о приведении войск приграничных округов в полную боевую готовность.

Итак, уже прежде открытия военных действий Сталин выиграл, по определению древнекитайского стратега Сунь Цзы, “две лучшие войны”. Он разбил надежды Гитлера на нейтралитет США и Англии в предстоящей войне, и он фактически разъединил направленный против СССР союз Германии и Японии. Это была блестяще выигранная партия на “Большой шахматной доске” в условиях цейтнота.

Как бы ни оценивать все случившееся потом, начиная с 22 июня 1941 года, мы обязаны помнить о том, что только строго выдержанная линия на недопущение преждевременного вовлечения СССР в войну с Германией, в том числе и выполнение установки “не отвечать на провокации”, позволила СССР вступить во Вторую мировую войну в не самой худшей глобальной геостратегической обстановке: лишь на одном фронте и обоснованно рассчитывая на поддержку двух великих западных держав»231.

Здесь показано значение китайской стратегии, которая помогла И. Сталину избежать преждевременной войны с Западом. В своей фундаментальной Энциклопедии спецслужб «КГБ» А. Север и А. Колпакиди пишут: «Почему-то принято считать, что в Советском Союзе всерьез о войне заговорили лишь в конце тридцатых годов прошлого века, когда Адольф Гитлер, с молчаливого согласия Запада, начал стремительное расширение территории Третьего рейха. На самом деле за десять лет до аншлюса Австрии, Мюнхенского сговора и начала Второй мировой войны Советский Союз находился на грани войны с рядом европейских стран.

Великая Отечественная война могла начаться не 22 июня 1941 года, а, например, 1 июня 1931 года. В роли агрессора выступила бы не Германия, а союз западноевропейских стран во главе с Великобританией. А союзником Советского Союза стал бы Третий рейх с Италией и Японией. Так как Адольф Гитлер прекрасно понимал, что следующим объектом атаки будет Германия»232. И. Сталин не только эффективно использовал на практике китайские стратагемы, он в своей управленческой деятельности применял стратегии и технологии еврейской цивилизации.

Необходимо иметь в виду то обстоятельство, согласно которому Сталин как планировщик Советского Союза в своей деятельности, прежде всего управленческой, эффективно использовал созданную почти две с половиной тысячи лет еврейским интеллектом модель эволюционирующей адаптивной многоагентной системы. В эту модель прекрасно вписывается процесс созидания советской цивилизации И. Сталиным, когда им использовались методы, технологии управления адаптивной поисковой самонастраивающейся системы233. В поисковых самонастраивающихся адаптивных системах минимум или максимум меры качества отыскивается при помощи специально организованных поисковых сигналов. «Простейшими поисковыми системами являются большинство экстремальных систем, в которых недостаток априорной информации восполняется за счет текущей информации, получаемой в виде реакции объекта на искусственно вводимые поисковые (пробные, тестовые) воздействия»234.

Поисковые воздействия являются необходимыми, потому что идея экстремальности всегда присутствует в поведении системы, тем более такой сложной, нелинейной системы, как дифференцированное и непрерывно изменяющееся общество. В 20-е и 30-е гг. прошлого столетия советское общество находилось в состоянии динамичного развития, которое осуществлялось путем проб и ошибок. Происходило становление советской цивилизации, принципиально новой по своей сути, поэтому не существовало никакого образца (эталонного уравнения на языке теории автоматического управления) для подражания, для решения возникающих необычайно сложных задач.

Мир становящейся советской цивилизации представлял собой нелинейную систему, имеющую различные ответвления (бифуркации), когда происходят неоднозначные события и когда полно потенциальных катастроф. В этом плане заслуживает внимания применение теории катастроф (или теории бифуркации), которая дает универсальный метод исследования всех скачкообразных переходов, разрывов, внезапных качественных изменений, происходящих в нелинейных системах, к моделированию общественных процессов. Известный советский математик В.И. Арнольд, внесший значительный вклад в разработку этой теории, излагает математическую теорию коренных трансформаций235, которая на практике была осуществлена И. Сталиным в процессе построения советской цивилизации. Традиционные методы управления социальными процессами здесь не «срабатывают», так как результаты, как мы видим, отнюдь не пропорциональны усилиям. Поэтому возникает необходимость в методах управления, основанных на парадоксальных идеях нелинейной теории. Простейшие качественные выводы из математической теории катастроф, или теории перестроек, в применении к сталинскому обществу, как нелинейной системе, таковы:

1. Начало движения в сторону лучшего состояния сразу же приводит к ухудшению наличного состояния (за счет самого факта нарушения стабильности), причем скорость ухудшения при равномерном поступательном движении к лучшему состоянию в первое время увеличивается.

2. Максимум сопротивления новации достигается раньше, чем само плохое состояние, через которое нужно пройти для достижения лучшего. После прохождения максимума сопротивления состояние продолжает ухудшаться.

3. Сопротивление, начиная с момента достижения им максимума, по мере продвижения к самому плохому состоянию на пути перестройки начинает уменьшаться, и как только самое плохое состояние пройдено, не только полностью исчезает сопротивление, но система начинает «притягиваться» к лучшему состоянию.

4. Величина ухудшения, которая необходима для перехода в лучшее состояние, сравнима со степенью улучшения, и тем больше, чем совершеннее система. Слабо развитая система может перейти в лучшее состояние почти без предварительного ухудшения, в то время как развитая система благодаря своей устойчивости на такое линейное улучшение неспособна.

5. Если систему удается сразу, скачком, а не постепенно, перевести из плохого устойчивого состояния достаточно близко к хорошему, то дальше она сама собой будет эволюционировать в сторону хорошего состояния.

С этими объективными законами функционирования нелинейных систем следует считаться при рассмотрении изменений в Советском Союзе на раннем этапе его становления и развития, с чем были связаны политические стратегии и технологии управления И. Сталина. Для достижения цели управления – построение справедливого общества, где не существует эксплуатации человека человеком, – ему необходимо было фактически решить задачу синтеза адаптивных систем управления непрерывными динамическими объектами. Решение этой задачи в условиях неполного, нечеткого и неточного знания характеристик объекта управления и характеристик окружающей среды, в которой функционирует этот объект236, приводит к модели двухуровневой системы адаптивного управления, которая эффективно использовалась И. Сталиным на практике (хотя тогда не существовало ее математического описания). Ведь произошедшая в России Октябрьская революция (как и любая революция) представляет собой машину как продуманную, организованную систему действий, которая дала возможность достичь желаемого результата – «захвата власти с целью последующих изменений в обществе»237. Так как революция есть машина, то ее функционирование можно описать математически, принимая во внимание следующие ее особенности: 1) переходное состояние социума; 2) смена существующих правил игры; 3) наличие качественного скачка. Понятно, что общество невозможно изменить сразу глобально и целиком, потому что в нем протекают разнотемповые процессы.

С этой точки зрения Октябрьский переворот 1917 г. представляет собой только начало собственно революции, когда большевики сумели захватить власть в столице и крупных городах. «Победители долго боролись за сам факт обладания властью путем террора, интриг, временных уступок и вероломства… Глобальные перемены, которые действительно вывернули страну наизнанку, начались значительно позже – в 1929 г. Приход большевиков к власти по форме события, несомненно, был политическим переворотом, а с точки зрения долгосрочных последствий – крупнейшей социальной революцией XX в.»238. Именно И. Сталину пришлось совершить глобальные перемены самого общества путем использования экстремальных методов, характеризующих поисковые адаптивные системы управления.

В поисковых адаптивных системах выбор направления настройки параметров, обеспечивающих экстремальное значение меры качества, осуществляется на основе организации специальных поисковых сигналов. Существенно оказывается то обстоятельство, что простейшими поисковыми адаптивными системами является большинство экстремальных систем. В системах экстремального регулирования инерционностью объекта (повседневные практики и представления немалой части населения раннего Советского Союза) часто пренебрегают, а задача состоит в «отслеживании» дрейфа экстремума статической характеристики объекта239. На входы объекта подаются поисковые воздействия, и оценивается реакция на них объекта, проявляющаяся в изменении целевой функции. Определяются те воздействия, которые приближают целевую функцию к экстремуму. Именно в сталинском Советском Союзе использовались такого рода системы экстремального регулирования, которым соответствовал набор технологий управления, обладающих в тех условиях высокой эффективностью.

Сталинская поисковая адаптивная система управления использовала, прежде всего, технологии экстремального характера, обусловленные спецификой российской цивилизации. Особенности советского общественного строя, возникшего в результате нелинейного исторического развития, вытекают из того фундаментального факта, что все управленческие функции покоились на особом типе отношений – «власть – собственность». Такой тип отношений присущ, как показывают исследования, «государственному способу производства», неточно называемому «азиатским способом производства», который исторически более древен, нежели другие известные способы производства240. Все общество структурировалось на очерченные и поддерживаемые государством классоподобные группы; поэтому социальный статус каждого человека зависел не от имущественного положения, а определялся властью и престижем.

Необходимо иметь в виду то, что применение технологий экстремального типа управления в условиях становления советского социума было нацелено на становление новой социальной структуры. «Каждый советский человек имеет социальный статус, то есть место в социальной структуре, поскольку приписан к определенной социальной группе. Это место определяется полом, возрастом, происхождением, уровнем образования, профессией и должностью, семейным положением, пропиской и некоторыми другими характеристиками. Средства производства и вообще отношения собственности не входят в определение социального статуса. Средства производства принадлежат всем. Социальная структура реального социализма принципиально отличается от исторически сложившихся социальных институтов (основанных, как правило, на отношениях собственности) тем, что в своих явных и учитываемых характеристиках она искусственна и сконструирована под высокую цель достижения социальной справедливости (выделено нами. – В.П., Е.П.), которая понимается как гарантированный государством объем и уровень потребления»241.

В специальной литературе общепринятым считается, что сама административно-командная, или партийно-номенклатурная, система является порождением И.В. Сталина. В своей книге «Номенклатура» М. Восленский подчеркивает, что если В.И. Ленин создал мобильную, высокоорганизованную структуру профессиональных революционеров, то И.В. Сталин изобрел номенклатуру – аппарат, «при помощи которого он стал управлять Россией»242. Именно по его указаниям строилась кадровая политика, в результате чего стала эффективно функционировать административно-командная система управления. Она была ориентирована на потребности аппарата, отличалась прагматическим характером, была нацелена на решение текущих социальных и экономических задач.

Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что административно-командная система управления, когда из трех основных инструментов управления, выработанных историей, – иерархии, культуры и рынка – основной упор делается на иерархию, организацию, была адекватна тогдашним условиям. Отечественный политолог А.В. Понеделков пишет: «Объективно перед Россией в начале XX века стояла грандиозная социальная и производственная задача модернизации страны. Но учитывая гигантскую массу агропроизводящего населения и вековых традиций, патриархального подхода, такая задача вряд ли могла быть решена какими-либо другими способами. Поэтому партийно-номенклатурная система и присущий ей тип управления быстро заняли управленческую нишу»243. Существовавшие тогда социальные факторы поддерживали как саму эту систему, так и используемые ею технологии политического управления всеми сферами жизни Советского Союза.

Специфичность советской модели управленческой деятельности в области экономики состоит в том, что доминирование административных методов предопределено тотальным преобладанием административной системы над экономическим механизмом. Здесь нужно принимать во внимание такие свойства административных систем (не имеет значения, является она советской или какой-то другой), как безличность и единоначалие. Дело в том, что личные отношения элиминированы в отношениях административного управления. Это обусловлено необходимостью в деятельности административных структур оперировать обязанностями и полномочиями, а личные способности не играют никакой роли. Все решения различного рода задач принимаются соответствующими чиновниками или органами, что порождает организационную или ведомственную монополию. Другое существеннейшее свойство административных структур – это их функционирование по принципу единоначалия. Тогда в многоуровневой иерархической системе нижние уровни не способны контролировать вышестоящие уровни и в силу этого власть концентрируется на вершине административной пирамиды. Результатом всего этого является громоздкость всей гигантской административно-командной системы, потеря ею гибкости и скорости реакции на возникающие проблемы244.

Особенности административно-командной системы управления советским социумом состоит также в том, что ее власть имеет исключительную по своему масштабу силу, какую не знала европейская цивилизация и какая свойственна централизованной бюрократической машине древнего Египта245. В этом нет ничего удивительного, ибо определенные условия порождают соответствующие им философии управления, социальные структуры и системы и технологии управления. Во всяком случае, именно советская цивилизация представляет собой уникальное явление в истории человеческого общества, несмотря на определенные аналогии с древневосточными социумами, в силу того, что она генерировала государство как своего рода сверхобщество. «В коммунистическом обществе, – отмечает А. Зиновьев, – государство превратилось в своего рода сверхобщество, живущее за счет общества, в которое оно было погружено. Здесь уже не государство служило обществу, а, наоборот, общество стало ареной, материалом деятельности государства, сферой приложения его сил, средством удовлетворения его амбиций и потребностей. Государство стало монопольным субъектом истории. В сферу его внимания вошли все аспекты жизни общества, включая экономику, культуру, идеологию, внешнюю политику и торговлю, воспитание детей, образование, спорт, быт и отдых людей, короче говоря – все, что имело хотя бы какое-то значение для жизни людей и общества в целом»246. Следует отметить, что такого рода государство возникло в новой истории впервые, что сейчас Запад движется к такому сверхобществу (оно спроектировано тайным правительством Запада, в которое входят СМО, Бильдербергский клуб, Римский клуб и др.), поэтому система управления в советском социуме заслуживает внимания.

Одним из важнейших элементов в конструировании «системы» управления является феномен власти: он по-разному выглядит в рамках западной (теоретической) и восточной (эстетической) цивилизации. Известно, что для описания эмоциональной значимости власти употребляется понятие «харизма». В теологической и социологической (веберовской) интерпретации это понятие выступает сугубо западным и связано с легитимизацией претензий на власть (оно предполагает ответ на вопрос «на каком основании?»). Культурный (эмоциональный) фактор признания власти на Востоке – это не легитимизация, а эстетизация фигуры властителя. Легитимизация связана с нормативными идеями, именно они характеризуют мотивационную структуру, или системную сущность, западной цивилизации. Иными словами, речь идет об осознании человеком своей вовлеченности в круг нормативных идей (нормы и оценки); на них построен дискурс. Тот же синтоистский миф не имеет нормативных импликаций, чтобы аргументировать права императора на власть. Он возвеличивает фигуру правителя откровенно сказочными средствами, отсекая всякое критическое отношение к нему. Для понимания критического поведения человека существенно не только вышесказанное, но и то, что западный социальный порядок эгалитарен, восточный – иерархичен.

Социокультурные (и социопсихические) факторы именно Востока в свое время породили социальную мегамашину в Древнем Египте, Шумере и других сакральных цивилизациях. Для нее характерно пренебрежительное отношение ко всем «Я» в сфере государственной власти, кроме одного (фараона). Л. Мэмфорд подчеркивает, что именно благодаря функционированию этой механической системы произошло возвеличивание личности, хотя и на уровне правителя: «Парадоксальным образом монополия власти принесла с собой монополию личности, ибо только царь был наделен всеми атрибутами личности, как инкорпорированными в общинной группе, так и теми, которые, по-видимому, как раз в эту эпоху, и начали медленно зарождаться в человеческой душе, проклевывавшейся теперь сквозь социальную скорлупу, в которой проходило ее эмбриональное существование. На этой, самой ранней, стадии личность и власть выступают нерасчлененными: обе были сосредоточены в царе. Ибо только суверен мог принимать решения… и добиваться коллективных успехов, которые прежде были не то, что недостижимы – немыслимы… важно отметить возвеличивание…»247 Это возвеличивание характерно и для И. Сталина, оно проявилось в виде культа личности, без которого не могла функционировать социальная «мегамашина» Советского Союза.

В своей работе «Переоткрытие мегамашины» Л. Мэмфорд отмечает, что о возрождении и расширении не могло быть и речи в конце прошлого столетия, что первый намек на появление новой мегамашины зафиксирован после Первой мировой войны – это возникновение тоталитарных государств в России и Италии248. Формой фашистских и коммунистических диктатур была однопартийная организация революционной «хунты», возглавляемой вождем, представляющим собой инкарнацию древнего царя с его божественными правами. Это – жесткие диктаторы В. Ленин и И. Сталин, обладавшие властью неограниченных размеров. Эта доктрина была такой же старой, как государство Фразимаха в платоновской республике, чей прототип старше на тысячи лет.

По мнению Л. Мэмфорда, возрождение социальной мегамашины проходило 3 стадии:

Первая стадия отмечена французской революцией 1789 г. Хотя эта революция уничтожила традиционную монархию, она восстановила в еще большей власти ее абстрактного двойника – национальное государство, которое в соответствии с руссоистской псевдодемократической теорией договора обладало такой властью, что ей позавидовали бы короли.

Вторая стадия приходится на Первую мировую войну, хотя многие предварительные шаги были сделаны Наполеоном Бонапартом и продолжены прусской военной автократией во главе с Бисмарком после франко-прусской войны 1870 г. Эта стадия включала добровольную службу студентов и ученых в государственной армии, задабривание рабочего класса всеобщим избирательным правом, народным начальным образованием, пенсиями по старости – все то, что Наполеон, несмотря на свою высокую оценку права, науки и унифицированного воспитания, не смог осуществить в полной мере.

Перед Первой мировой войной обозначились основные черты новой мегамашины. Даже нации, уже достигшие крупных успехов в области политической свободы, подобно Англии и США, ввели воинскую повинность, а ученые разрабатывали все более разрушительное оружие – тринитротолуоловые бомбы, отравляющие газы, чтобы одержать «победу». Коллективная власть никогда еще не обладала такой мощью, ибо она использовала технические достижения для информационного воздействия на массы (радио весьма эффективно наряду с прессой служило государству). В целом все это усилило мощь мегамашины, имеющей материальную силу и военную дисциплину.

Третья стадия возрождения социальной мегамашины охватывает Вторую мировую войну. Этому способствовало воскрешение первоначального (эпохи древнеегипетских пирамид) механизма как абсолютной военной диктатуры. Эта мегамашина свою классическую форму приняла в России и Германии, менее жесткие черты ей были присущи в виде фашистских диктатур Италии, Турции, Греции и некоторых государств в Латинской Америке. Вместо обожествленных монархов, получивших мандат от неба, здесь теперь появился вульгарный двойник – дьявольская власть, применяющая пытки и истязания, массовое уничтожение людей и тотальное разрушение респектабельных профессий, то есть профессий высокоинтеллектуального уровня249. Не следует забывать, что социальная мегамашина существовала и в Китае XX столетия (начало китайской социальной мегамашины положил император Цин Шихуанди в III в. до н. э., ее конец наступил со смертью последней императрицы Цы Си в начале XX в.), где с самого начала китайские генералы выступали в качестве диктаторов, одним из которых был руководитель партии Гоминьдана Чан Кайши, а затем стал Мао Цзэдун.

Именно новая социальная мегамашина показывает, что жажда власти у человека является не меньшей страстью, нежели стремление к богатству (этот тезис подкрепляется современными антропологическими исследованиями). Страсть к власти неизбывна, что объясняет существование механизма ее самовоспроизводства и властного неравенства. Следовательно, имеется и идеология власти, которая стремится обосновать стремление к ней и оправдать связанные с ней страдания множества индивидов. Социальная мегамашина XX в. основана на существовании властного неравенства, опыт ее функционирования (концлагеря) показал, что ее существование подвергается гораздо большей опасности, чем угрозы, порождаемые имущественным неравенством. Вот почему алчущие высшей бесконтрольной власти взяли на вооружение утопию о земном рае (будь это утопическое построение «светлого будущего» или «тысячелетнего рейха»).

За этими утопическими идеологиями скрываются механизм и самовоспроизводство власти и властного неравенства, превзошедшего все до сих пор встречавшееся в истории общества. Отечественный политолог А.С. Панарин пишет: «Этот механизм опрокинул цивилизованные принципы разделения властей, в том числе древнейший из них: разделение духовной и политической власти. Большевизм и фашизм восстановили архаичный принцип единства царства, священства и пророчества, когда вождь одновременно выступает и как носитель политической власти, и как жрец – носитель культовых начал, и как “первый теоретик” – носитель пророческой идеи. Это теократический принцип воспринимался как архаика уже в Ветхом Завете»250. Такого рода механизм самовоспроизводства власти и властного неравенства определял и кратическое (властное) поведение индивида. Существенное значение в исследовании феномена власти имеет и понимание страха в психологии, ибо без этого невозможно выделить особенности поведения индивида и использование технологий экстремального управления вообще и в сталинском Советском Союзе, и в гитлеровской Германии, и в маоистском Китае251.

Необходимо иметь в виду тот момент, что в гносеологическом аспекте власть представляет собою целенаправленный способ утилизации знания. «Подводная масса айсберга, подспудье власти – голый инстинкт, подсознательные интенции самодовления. Они редко исчерпывающи, но, как правило, весьма сильны. Сильны укорененным в нас природно-врожденным влечением, соблазном вершить судьбы мира, господствовать, возвышаться, преобладать, стяжать право “распять и отпустить”, невзирая на желание и возможность окружающих понять и принять нас, воспоследовать нам. Надводная вершина айсберга, лицо власти – твердое знание и твердая же воля. По своей природе власть – сущность двусоставная… Знание и воля – равнообязательны, равноприсущи власти… Нарушение оптимума знания и воли во власти при всех обязательствах чревато дисфункциями, крайними выражениями которых оказываются волюнтаризм и дереализованность, рахитичность и умозрительность»252. Именно оптимум знания и воли был у планировщика китайской цивилизации Мао Цзэдуна, когда ему пришлось иметь дело с планировщиком советской цивилизации И. Сталиным, тем более, что именно И. Сталин является создателем «Красного Китая».

Необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, что руководители советской власти с самого начала обратили пристальное внимание на революционную деятельность китайского народа и сформировали определенный его образ. «Лидеры большевиков рассматривали китайских рабочих в России как естественных союзников в борьбе с буржуазией и империализмом. В 1917 г. большевиками был образован пробольшевистский Союз китайских граждан. В конце 1918 г. он был преобразован в Союз китайских рабочих, объединявший несколько национальных китайских организаций; как утверждалось, его численность составляла 40–60 тыс. человек. Когда пекинское правительство отказалось признать большевистскую власть и отозвало своих дипломатов, большевики утвердили союз в качестве официального представителя интересов китайских граждан в России и передали ему здание китайского посольства в Петрограде. Председатель Союза Лю Цзэжун выступал на I конгрессе Коминтерна. Союз китайских рабочих также был основан на Украине. В декабре 1918 г. НКИД направил специальное письмо в ВЧК, все Советы и местные чрезвычайные комитеты, в котором говорилось: “Необходимо разъяснить зависящим от вас органам, что китайские и других восточных стран граждане в России отнюдь не могут быть причислены к буржуазным классам и считаться, хотя бы в малейшей степени, ответственными за политику своих продажных правительств”»253.

Известно, что во время Гражданской войны многие бедные китайские рабочие (около 30–40 тыс.) вступили в Красную армию и сражались со старым режимом. Правительство большевиков стремилось использовать китайцев против белогвардейцев и поэтому оно сформировало «китайские красноармейские интернациональные отряды», к чему отрицательно отнеслись представители государств Антанты на Версальской конференции. Статья «Наши желтые братья», опубликованная в сентябре 1918 г. в большевистской газете «Вооруженный народ», следующим образом выражает настроение той эпохи:

«На Китай точат зубы все империалисты, и они хотят уверить нас, что китайцы – это низшая раса, созданная для того, чтобы их потом и кровью жирели обжоры американского, английского, японского, российского и всяческого другого капитала. Китайских рабочих кули презирали и гнали раньше и те группы рабочих Америки… которые забыли великие заветы классовой и международной солидарности… Не гнать своих желтых братьев должны мы, а просвещать и организовывать их, защищать их от эксплуатации капитала… Революция творит чудеса… Китайский рабочий в России берет винтовку, создает интернациональные отряды и кладет свою жизнь за дело социализма. Под желтою кожею течет красная пролетарская кровь; в желтой груди бьется мужественное сердце в один такт с сердцем мирового пролетариата, желтые руки высоко держат красное знамя Интернационала»254.

Китайские воинские части принимали участие в боевых действиях практически на всех фронтах Гражданской войны, так как многие безработные искренне симпатизировали российским большевикам, которые, в противовес представителям старого эксплуататорского режима, относились к ним как к «братьям-пролетариям». Другие же вступали в Красную армию для того, чтобы выжить или с боем пробиться в Китай, тогда как некоторые сражались на стороне Белой армии, будучи мобилизованными в нее. Китайские бойцы весьма ценились в Красной армии, несмотря на то, что немногие из них понимали истинный смысл событий или хотя бы говорили на русском языке. Рассказывая о роли «героев-интернационалистов» в сражениях на Уральском фронте, корреспондент писал: «Среди них имеются красноармейцы – эстонцы, латыши, мадьяры, немцы, китайцы. Лучшие из них – тт. китайцы. Бесстрашно смотрят они в глаза смерти; истекая кровью, затыкая тряпками раны, крича “уля”, бросаются они в атаку. Китайцы терпеливы, не требовательны, команда им дается на китайском языке; остальные интернационалисты следуют примеру братьев Востока»255.

Господствующие «пролетарские» чувства того времени ярко выразил певец большевистской революции В.В. Маяковский. Его стихотворение «Прочь руки от Китая!» – поэтическое обобщение нового взгляда на эту страну:

Война, империализма дочь, призраком над миром витает. Рычи, рабочий: – Прочь руки от Китая! — Эй, Макдональд, не морочь, в лигах речами тая. Назад, дредноуты! – Прочь руки от Китая! — В посольском квартале, цари точь-в-точь, расселись, интригу сплетая. Сметем паутину. – Прочь руки от Китая! — Кули, чем их кули волочь, рикшами их катая – спину выпрями! – Прочь руки от Китая! — Колонией вас хотят истолочь. 400 миллионов – не стая. Громче, китайцы: – Прочь руки от Китая! — Пора эту сволочь, со стен Китая кидая. – Пираты мира, прочь руки от Китая! — Мы всем рабам рады помочь, сражаясь, уча и питая. Мы с вами, китайцы! – Прочь руки от Китая! — Рабочий, разбойничью ночь грому, ракетой кидаю горящий лозунг: – Прочь руки от Китая!256

В другом стихотворении, «Московский Китай», В.В. Маяковский показывает тяжелую жизнь китайца в Москве и подчеркивает, что в ней он чувствует себя более безопасно, чем в Китае, где милитаристы «снимут голову – не отрастишь еще», делает следующий вывод в духе той эпохи:

Знаю, что – когда в Китай придут октябрьские повторы и сшибается класс о класс — он покажет им, народ, который косоглаз257.

Анализ стихов В.В. Маяковского, реакция на них слушателей-рабочих и позиция советских лидеров на события в Китае свидетельствует о том, что, во-первых, борьба Гоминьдана (тогда китайские коммунисты еще не могли ее вести) против западных империалистических держав считалась частью мировой борьбы против капитализма; во-вторых, китайские генералы (особенно У Пэйфу и Чжан Цзолинь) находились на стороне мирового империализма и реакционных сил. Понятно, что и отношение к китайцам внутри Советского Союза было весьма доброжелательным, их в 1920-е гг. по-прежнему было немало: по переписи 1926 г. в стране насчитывалось около 100 тыс. китайцев, большинство (70 тыс.) на Дальнем Востоке, а остальные в крупных городах. Однако ухудшение международной обстановки на Дальнем Востоке привело к тому, что в китайцах стали видеть потенциальных или действительных шпионов, что привело к депортации части китайцев.

Подход Москвы к ситуации в Китае кардинально изменился благодаря оккупации Маньчжурии Японией, что означало непосредственную угрозу Советскому Союзу со стороны японского милитаризма. Поэтому Москва решила поддержать правительство Чан Кайши как самую серьезную антияпонскую силу в Китае. «Еще в середине 30-х гг. в Коминтерне начали говорить о “едином антиимпериалистическом фронте” в Китае по образцу единых антифашистских фронтов в Европе. Политика “единых фронтов” была официально провозглашена на VII конгрессе Коминтерна, проходившем в июле – августе 1935 г. в Москве, и рассматривалась как средство борьбы с растущей угрозой фашизма в Европе и японского милитаризма на Дальнем Востоке. Однако вплоть до следующего года нанкинское правительство по-прежнему объявлялось предательским и его вхождение в “единый фронт” с КПК не предусматривалось… Уже через несколько месяцев советская позиция изменилась, и Коминтерн дал указание КПК вступить в новый союз с Гоминьданом для совместной борьбы с японцами. Все признаки указывали на то, что Коминтерн и китайские коммунистические лидеры постепенно изменили свое отношение к Чан Кайши и начали считать его самым реальным руководителем единого антияпонского фронта…В июне 1936 г. Москва поддержала Чан Кайши во время антиправительственного восстания генералов в Гуанчжоу103, а позже сыграла существенную роль в его освобождении во время так называемого Сианьского инцидента, когда в декабре 1936 г. лидер Гоминьдана был арестован восставшими офицерами преимущественно из маньчжурской группировки, возглавлявшейся Чжан Сюэляном. Хотя Чжан Сюэлян и его союзники стремились сорвать планы Чан Кайши по нападению на коммунистические районы, чтобы совместно с коммунистами обратить все силы против японской агрессии, Москва поддержала Чан Кайши, считая его лидером китайского сопротивления японцам»258. В связи с этим возникает вопрос о том, что случилось бы в случае расстрела Чан Кайши по приказу Чжана Сюэляна, чему посвящен соответствующий неосуществленный сценарий в монографии В.С. Поликарпова «Если бы… Исторические версии»:

«В высокоразвитых странах Запада и России проявляется весьма большой интерес к успехам Китая, который, по прогнозам японских экспертов, уже через 15 лет выйдет на первое место в мире по общему объему производимой продукции. Не следует забывать, что в этой социалистической стране уже с 1978 года идут экономические реформы, инициатором которых стал один из самых ловких политиков нашего бурного века и соратник Мао Цзэдуна Дэн Сяопин. Возникает вопрос о том, каким стало бы лицо мира, если бы Китайская Народная Республика образовалась не в 1949 году, а на 12 лет раньше. И это ведь могло произойти не только в силу случая (прелюбопытно, что для дальневосточного мышления случай – это и есть закон), когда появилась возможность ликвидировать Чан Кайши, но и благодаря сложившимся объективным условиям.

Известно, что в 1911 году в Китае на смену тысячелетней империи пришла республика под президентством мыслителя и реформатора Сунь Ятсена. Его программа представляла собою “Три народных принципа”: национализм (свержение маньчжурской династии и восстановление суверенитета китайцев), народовластие (установление демократии) и благосостояние (уравнение прав на землю).

Для реализации этой программы Сунь Ятсеном еще в эмиграции стал во главе революционной “национальной” партии Гоминьдан. Когда в России свершилась Октябрьская революция 1917 г., он установил контакт с Лениным, благодаря чему советское правительство направило в Китай видных военачальников и политического советника (Бородина). Нет ничего удивительного в том, что партия Гоминьдана превратилась в центр, притягивающий все левые китайские силы. После смерти Сунь Ятсена Гоминьдан возглавил Чан Кайши, сумевший приобрести большую популярность и в Китае, и за рубежом.

“В 20-е годы и позже Китай был раздираем гражданской войной между различными милитаристскими лидерами, – пишет И.М. Дьяконов. – Объединение в Гоминьдане левых радикалов с коммунистами оказалось недолговечным. Бывшие союзники стали вооруженными врагами, разделившись и территориально. Чан Кайши никогда не осуществлял власть на всей территории Китая, и столицей его был не Пекин и даже не Нанкин, а Чунцин на юго-западе страны. Однако большинство государств мира признавало именно Китай Чан Кайши”259. Это связано, в частности, с тем, что в 1926 году Чан Кайши стал главнокомандующим, причем в результате знаменитого Северного похода (его план был разработан советскими военными специалистами вместе с Блюхером) к контролируемым им территориям оказался присоединенным ряд многонаселенных провинций и крупных городов. Именно армия превращалась в опору новой власти в подотчетных Чан Кайши провинциях. Он образовал национальное правительство, заставил признать его северных милитаристов, объединив тем самым Китай. “Все политические сипы в стране, кроме коммунистов, резко осудивших переворот и начавших собственную революционную борьбу, признали правительство Чан Кайши”260.

В 1931 году в Маньчжурию вторглись японские войска под надуманным предлогом и оформили ее захват как “освобождение” империи Маньчжоу-Го. Императором был поставлен внук последней властвующей императрицы Цы Си, по ее завещанию провозглашенный императором Китая в годовалом возрасте Пу И. Данная операция обострила междоусобные разногласия, которые ввергли Китай под властью Гоминьдана в длительную войну с северными милитаристами, с Японией, позже с Красной армией Мао Цзэдуна.

Для нас существенным является то, что Чан Кайши повел борьбу с коммунистическими армиями. Английский исследователь П. Джонсон в своей оригинальной монографии “Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы” пишет о сложившейся ситуации следующее: “Летом 1934 г. коммунистические армии Китая с политическим комиссаром Чжоу Эньлаем были близки к разгрому от рук гоминьдановских сил Чана и его германских советников фон Зеекта и фон Фалькенхаузена. Осенью коммунистические военачальники решили начать акцию, ставшую позднее известной как “Великий поход”, якобы для борьбы с японцами на севере, а на самом деле – чтобы избежать окружения пулеметными гнездами и колючей проволокой Чан Кайши… Примечательным было то, что во время похода Мао впервые взял в свои руки контроль над основными коммунистическими силами”261.

В конце 1936 г. “Великий поход” был завершен и одновременно заканчивался процесс концентрации власти в руках Мао Цзэдуна, который считал, что необходимо расстрелять Чан Кайши. И надо же такому случиться, что именно в это время произошел “Сианьский инцидент”, когда генерал Чжан Сюэлян отдал приказ своим частям арестовать Чан Кайши: “Было раннее утро 12 декабря. Чан Кайши вскочил с постели, едва послышались звуки приближающейся стрельбы. Бросился в нижнем белье к задней двери, она оказалась блокированной. Что же все-таки произошло? Если восстание, то силы слишком неравны: в распоряжении Чан Кайши всего лишь несколько десятков охранников и солдат. Стрельба между тем не затихала. Чан понял: это мятеж, “заговорщики” осмелились поднять руку на “вождя нации”! Они приближались к резиденции. Охранники просили генералиссимуса как можно скорее, пока есть возможность, скрыться…”262

Однако скрыться Чан Кайши не удалось, его обнаружили и под охраной привезли в штаб к Янь Хучэну. В Сиань прибыл Чжоу Эньлай и от имени ЦК КПК предложил мирным путем урегулировать инцидент, чтобы объединить Китай в целях борьбы с Японией (в этом был заинтересован Коминтерн). И Чан Кайши, который сделал немало в последние годы для уничтожения коммунистов, благодаря позиции Мао Цзэдуна (подавившего свои эмоции, чтобы спасти своего политического и личного противника) избежал расстрела. И дальше события пошли своим путем, закончившимся победой Мао Цзэдуна и образованием в 1949 году КНР.

Весьма интересно рассмотреть данный случай: Чан Кайши расстрелян, и как могли бы после этого развиваться события в Китае дальше?

Поэтому займемся данным неосуществленным сценарием мировой истории, чтобы увидеть альтернативный вариант этого процесса.

Итак, предположим, что Мао Цзэдун удовлетворил свои политические и личные амбиции, настояв на расстреле Чан Кайши. Его действия совпадали с интересами политических сил разной ориентации: “В Нанкине сианьские события были восприняты по-разному. Многие среди высокопоставленных правительственных чинов потирали руки: будущее Китая не может, как полагали они, ставиться в зависимость от Чан Кайши… Японцы, а к ним примыкали немцы и итальянцы, подумывали о создании в сотрудничестве с Хэ Инцином прояпонского марионеточного правительства во главе с Ван Цзынвэем”263.

Однако действия Мао Цзэдуна в деле с расстрелом Чан Кайши вызвали негативную реакцию Советского Союза, ибо они задели его интересы, а именно: Москва стремилась уйти от конфронтационной политики с Японией. И как раз-таки к моменту “сианьского инцидента” для этого сложилась весьма благоприятная ситуация. В начале 1936 года молодые японские офицеры подняли путч, в котором приняли участие 1500 солдат токийского гарнизона (в их состав входили гвардия, два элитных полка и артиллерийские части). Ими были заняты суд, здания парламента и штабы армии, флота и полиции, окружен императорский дворец. Специальные взводы ликвидировали адмирала Сайто, начальника военного образования и министра финансов и стремились расправиться с императором. Император и премьер-министр адмирал Окадо уцелели, а флот вместе с императорской гвардией подавил путч264.

По мнению П. Джонсона, попытку путча, вопреки общепринятому толкованию ее как пронацистской, следует рассматривать в свете интересов советской политики265. Ведь исполнители путча, сознательно или нет, сыграли на руку Москве в идеологическом плане. Манифест молодых офицеров осуждал “многих людей, чьим главным стремлением и целью было накопление личного материального богатства в ущерб благосостоянию и процветанию японского народа… Генро, высшие государственные служащие, военные клики, плутократы, бюрократы и политические партии – все они были предателями, разрушавшими национальную духовную сущность”266.

Путчисты ориентировались на установление в Японии путем соединения марксизма и Кодо (“Путь империи”) некой коммунистической формы, с коммунистическим марионеточным императором. К такому выводу пришел советский разведчик Рихард Зорге, внедрившийся в нацистское посольство в Токио. “Он сделал вывод и информировал своих хозяев в Москве, – подчеркивает П. Джонсон, – о том, что бунт помог бы советской политике, так как означал бы отход от “северной” тактики конфронтации с Россией по границе с Маньчжоу-Го в сторону дальнейшего проникновения в Китай. Это было вдвойне хорошо для Сталина, так как широкомасштабная война между Китаем и Японией не только бы исключила нападение на его уязвимые восточные базы, но, по всей вероятности, заставила бы Чан Кайши и Гоминьдан оставить свои противоречия с китайскими коммунистами, чтобы образовать Народный фронт и таким образом приблизить момент присоединения Китая к советскому блоку”267.

И действительно, путчисты настаивали на большей активности японской военной политики в “северном” направлении, как это часто бывает, правительство расправилось с путчистами (тринадцать вожаков были наскоро осуждены и тайно повешены) и восприняло их идею, придав ей “южную” ориентацию, как и предполагал Р. Зорге.

Японскому правительству нетрудно было это сделать, ибо с начала 1935 года оно выдвинуло общий план захвата Китая в рамках так называемого японо-китайского политического и экономического “сотрудничества”. Все коварство политики Японии заключалось в стремлении выглядеть в виде дружелюбного восточного “защитника” и “брата” Китая: тогда можно будет достигнуть поставленных целей путем торговли, дипломатии, нажима и пропаганды. В октябре этого же года подобного рода политика была сформулирована министром иностранных дел Хирота как “три принципа Хирота”. Нанкину рекомендовалось пойти на “тесное сотрудничество” со Страной восходящего солнца в военной, экономической и политической сферах. Японская сторона особо подчеркивала “пожелание”, чтобы Китай “воздерживался” от помощи всех других стран, кроме Японии, “согласовывал” с Японией свою внешнюю и внутреннюю политику, а также широко использовал “содействие” Японии в подавлении антияпонского и коммунистического движений268. Иными словами, осуществление на практике “трех принципов Хирота” означало превращение Китая в марионетку Японии.

Япония еще до неудавшегося путча начала проводить в жизнь “южную” ориентацию на аннексию Китая. Известно, что уже в мае 1935 г. под предлогом преследования партизанского отряда японские войска вторглись в демилитаризованную зону провинции Хэбэй. Одновременно с этим Япония предъявила ультиматум китайскому правительству. Согласно ему были отправлены в отставку антияпонски настроенные губернаторы провинции Хэбэй и Чахар, выведены из провинции Хэбэй все гоминьдановские войска и закрыты в ряде провинций организации гоминьдана. Все дальнейшие действия Японии были направлены на превращение Китая в колонию, что вызвало антияпонские выступления китайцев и оживление партизанской борьбы в Маньчжурии и районах Северного Китая. Все это привело к изменению политики КПК в сторону Образования единого национального фронта с включением в него Чан Кайши по настоянию VII конгресса Коминтерна.

Давайте представим себе, что Мао Цзэдун в силу ряда обстоятельств решил иначе, и в середине декабря 1936 года иностранные корреспонденты передали в свои газеты, что Чан Кайши расстрелян.

Какими соображениями руководствовался при этом Мао? Во-первых, Мао Цзэдун отдавал себе отчет в том, что Чан Кайши представляет собою весьма ненадежного “союзника”. Ведь он, несмотря на принятые некоторые меры к отражению японской агрессии, все равно стремился бы “умиротворить” агрессора уступками, расправами с антияпонскими и революционными силами рассчитывая обострить противоречия между Японией и Англией вместе с США. Тем более, что Чан Кайши особые надежды “возлагал на продвижение Японии на Север, на возникновение войны между Японией и СССР”269.

Во-вторых, подъем освободительного движения, изменение позиции КПК позволяли коммунистам войти в контакт с рядом группировок правящего лагеря. Открывалась возможность установить тесные связи с патриотически настроенными офицерами армии маршала Чжан Сюэляна и генерала Ян Хучэна (она насчитывала 150 тысяч штыков). К середине 1936 г. неофициальные контакты с КПК установили представители бывшей 19-й армии и ряда военно-политических группировок юго-запада Китая. “Одной из причин тяги к блоку с КПК было стремление при ее содействии заручиться военно-политической поддержкой, на случай войны с Японией, со стороны Советского Союза – верного и неизменного друга китайского народа. Представители различных групп правящего лагеря Китая сознавали, что советское правительство не пойдет на оказание поддержки тем силам, которые будут продолжать борьбу против КПК”270.

В-третьих, Мао Цзэдун в глубине души был решительным противником Коминтерна и “советского влияния”. К 1935 году Мао Цзэдун был достаточно зрелым человеком с 15-летним опытом активного участия в коммунистическом движении и 8-летним опытом военной деятельности. Примечательно, что в его “Автобиографии”, изложенной Э. Сноу, ничего не говорится о значимости марксизма-ленинизма для Китая, о Советском Союзе, о китайском рабочем классе, о КПК. Она посвящена проблеме национального возрождения Китая, вопросам китайского крестьянства и особой роли самого Мао в революции271.

Дальше события развиваются в такой последовательности.

После расстрела Чан Кайши Мао Цзэдун сумел воспользоваться сложившейся ситуацией в полной мере. Прежде всего, ему удалось привлечь на свою сторону молодого маршала Чжана Сюэляна и генерала Янь Хучэна. Ведь Чжан Сюэлян и его советники еще раньше сомневались в пользе братоубийственной войны против коммунистов, ибо последние являются, прежде всего, китайцами. Немаловажным оказалось то, что Чжан Сюэлян возглавлял чрезвычайный комитет объединенной антияпонской армии, куда входил и представитель КПК. Мао Цзэдуну удалось склонить на свою сторону влиятельного члена Нанкинского правительства Хэ Инцина, который втайне мечтал об устранении Чан Кайши чужими руками. Не составляло особого труда заключить временный союз с Гоминьданом, ибо стоящие за спиной расстрелянного диктатора силы были весьма раздроблены, и каждая группировка преследовала свои цели.

Мао Цзэдун приглашает в Сиань представителей всех соперничающих за власть группировок и предлагает им подписать подготовленный Чжан Сюэляном и Янь Хучэном документ, открывающий путь к единому фронту (именно его и отказался подписать арестованный Чан Кайши, при этом он заклеймил его авторов как изменников).

Документ содержал следующие восемь пунктов:

1) реорганизация нанкинского правительства и принятие в него всех партий и клик с целью разделить ответственность по спасению нации;

2) прекращение гражданской войны;

3) немедленное освобождение лидеров патриотического движения в Шанхае;

4) освобождение всех политических лидеров;

5) предоставление гарантий свободы для народных собраний;

6) обеспечение гарантий прав народа на организацию патриотических движений;

7) искреннее осуществление воли доктора Сунь Ятсена;

8) немедленный созыв Конференции национального спасения272.

Эти же требования были изложены в обращении к нации Чжан Сюэляна и Янь Хучэна в сианьских газетах 12 декабря 1936 года. На совещании прибывшие делегации ознакомили не только с вышеизложенным документом, но и решением Политбюро ЦК КПК о необходимости мирного разрешения существующих конфликтов ради сплочения нации. И вот здесь “сработал” имидж “вождя”, который Мао Цзэдун пестовал с начала своей деятельности. В этот имидж входит способность часами сидеть в кресле, не выражая никаких чувств, изображать из себя поглощенного заботами государственного мужа, делать вид, что занят великими проблемами, и что все суетное и земное не может отвлечь его. “Я думаю, что в начале своей деятельности Мао Цзэдун сознательно вырабатывал в себе эти качества, – отмечает П.П. Владимиров, – они не были его собственным выражением. Однако годы работы над собой сделали их частью его характера. Того характера, который должен представлять в глазах народа подлинно государственного мужа Великой Поднебесной”273. Во всяком случае несомненно то, что Мао Цзэдун уже тогда чувствовал себя не просто одним из лидеров Китая, а национальной фигурой, мудрым правителем Поднебесной.

Именно эти черты правителя всего Китая сумел увидеть в Мао Цзэдуне Э. Сноу, к голосу которого прислушивались американские политики. Под его влиянием посол США Джонсон, усмотревший в “сианьском инциденте” пользу для себя (поскольку усиление сопротивления Японии в Китае, нажим на соперника чужими руками соответствовали интересам Америки и Англии), сделал ставку на Мао Цзэдуна. Ведь последним вполне подходил на роль символа “того, чего хочет китайский народ больше всего, конкретно: единства”274. Нужно отметить, что американцы не ошиблись, сумев извлечь пользу из дальнейших событий.

Не следует забывать и того, что Мао Цзэдун опирался на поддержку и помощь Советского Союза, несмотря на то, что Сталин вначале мог быть недоволен расстрелом Чан Кайши, Мао Цзэдуну удалось бы рядом маневров убедить его в осуществлении тех целей, на которые рассчитывала Москва. Ведь теперь КПК и ее вооруженные силы поставили вопрос о создании единого фронта с гоминьдановцами в связи с японской агрессией. Не менее существенным оказалось и то, что коммунисты контролировали несколько регионов Китая, где были сформированы Советы. На совещании в Сиане все эти факторы позволили Мао Цзэдуну образовать правительство национального спасения, где ряд постов заняли коммунисты, а сам он стал главнокомандующим всех вооруженных сил Китая.

Теперь КПК не пришлось особо тратить силы на борьбу с Гоминьданом, и она занялась территориальным расширением своей власти, а также увеличением влияния в объединенных вооруженных силах. В результате умело продуманной тактики Красная армия Китая достигла численности 1 млн человек, включая отряды местной самообороны, причем с вооружением ей помогли советский Союз и Соединенные Штаты Америки. “Существенно, впрочем, заметить, – пишет Л. Васильев, – что рост контролируемых территорий и населения, увеличение численности армии и самой партии сопровождались естественным процессом растворения немногочисленных идеологически ориентированных членов КПК в массе традиционно настроенного китайского крестьянства, которое видело в КПК не столько марксистскую партию, сколько сильную и сплоченную, спаянную дисциплиной и имевшую немалую власть организацию, которая ставит своей цепью восстановление социальной справедливости. Для традиционно ориентированного китайского крестьянства в годы кризиса и безвластия этого было вполне достаточно, чтобы активно поддержать КПК”275.

Мао Цзэдун взял курс на проведение националистической политики. Чтобы успешно его реализовать, он начал широкомасштабную “патриотическую” войну. Для этого был использован “инцидент”, произошедший между китайскими и японскими силами у моста Марко Поло около Пекина, причем первые выстрелы последовали с китайской стороны. Генерал Ху Иньцин, военный министр в правительстве национального спасения, считал этот инцидент делом рук японских военных радикалов, относящихся к упомянутым выше путчистам. Однако “японские офицеры, присутствовавшие на инциденте у моста в то время, считали, что насилие было делом подрывных элементов из китайских вооруженных сил, а после триумфа Мао в послевоенный период окончательно убедились, что именно его агенты, действовавшие по советскому распоряжению, спровоцировали войну”276. После этого инцидента китайцы стали вести себя с большей непримиримостью и самонадеянностью, нежели японцы, и взяли на себя инициативу по расширению войны277.

На положении Китая в китайско-японской войне существенным образом сказались последствия ряда серьезных вооруженных столкновений Советского Союза с Японией: в 1937 г. – на реке Амур; в 1938 г. – у Чанькуфына, недалеко от Владивостока; в мае – июне 1939 г. на границе Монголии и Маньчжоу-Го, где произошел крупномасштабный танковый бой.

Нужно учитывать и то, что в США существовало “китайское лобби”, что Рузвельт был настроен крайне антияпонски. В своей речи 5 октября 1937 года он приравнял Японию к нацистам и фашистам и пришел к выводу о необходимости ее изоляции. “Когда эпидемия какой-то болезни начинает распространяться, то сообщество объединяется для изоляции больных…”278

Материальная и моральная поддержка, полученная Мао Цзэдуном от Советского Союза и Запада, усиление влияния КПК и Красной армии внутри страны, успехи в борьбе с японскими оккупантами позволили ему провозгласить Китайскую Народную Республику уже в 1941 году.

Последствия возникновения КНР, несмотря на дислокацию Квантунской армии в Маньчжурии, могли быть весьма существенными. Прежде всего, это отразилось бы на войне Советского Союза с фашистской Германией. С Дальнего Востока на советско-германский фронт могли бы быть переброшены свежие дивизии, которые значительно задержали продвижение немецких войск вглубь СССР. Это давало ему возможность перегруппировать свои силы и нанести контрудар по фашистским армиям, не допустить блокады Ленинграда и стабилизировать линию фронта. Более того, Мао Цзэдун мог отправить в помощь Советскому Союзу стотысячную армию, которая не дала бы немецким войскам продвинуться в кавказском и волжском направлении. В свою очередь это позволяло Советскому Союзу в 1944 году нанести поражение фашистской Германии и разгромить Квантунскую армию в Маньчжурии, вынудив в союзе с американскими и китайскими вооруженными силами Японию к капитуляции.

Далее события развиваются следующим образом: советский и китайский флоты блокировали основные морские коммуникации Японии, Вооруженные Силы СССР и Китая оккупировали Японию, в результате чего в ней был установлен коммунистический режим.

Образование Китайской Народной Республики оказалось детонатором революционного процесса на Востоке, что привело к быстрому развалу Британской империи (первой получила независимость Индия уже в 1943 году, причем без разделения на собственно Индию и Пакистан, как это было задумано англичанами). Внутри самого Китая уже во времена Н. Хрущева произошло размежевание Мао Цзэдуна и просоветски настроенной группы (Пэн Дэхуай, Чжоу Эньлай и др.). Генерал Пэн Дэхуай сумел совершить переворот и устранить Мао Цзэдуна, в результате чего еще более тесными стали отношения между Советским Союзом и Китаем.

Однако нельзя упускать из виду, что все это служило одной цели, которую поставило себе китайское руководство, а именно: расширение жизненного пространства. Эксперты уже тогда просчитали, что бурное развитие китайской экономики и рост населения приведут к нехватке земли, к территориальному “голоду” (уже в 1995 году на каждого китайца должно было приходиться всего лишь 0,08 га земли). В то же время у северного соседа фактически пустуют громадные территории Сибири и Дальнего Востока (там на один квадратный километр приходится менее одного человека). Поэтому Пекином продумывается и осуществляется план тихого проникновения в эти регионы Советского Союза под видом “дружбы на веки веков” между китайским и советским народами. В результате этого процесса сотни миллионов китайцев занимают и осваивают Сибирь и Дальний Восток с их несметными ресурсами. Эта политика в сочетании с экономическими реформами Дэн Сяопина своим следствием имеет то, что уже в последней трети XX столетия Китай занял ведущее месте в мире по экономическому потенциалу и стал теснить США и Западную Европу, стремясь к доминированию в глобальных масштабах. Здесь следует считаться с фигурой архитектора китайской перестройки: “Он был суровым и твердым человеком из Сэчуани, обладал грубой жестокостью, присущей и Мао, но без малейшего намека на романтизм или интерес к политике как форме искусства. Дэн был самым последовательным противником политических драм…”279. Своему мощному рывку Китай обязан в значительной мере деятельности Дэн Сяопина»280.

Вот к чему мог привести случай с расстрелом Чан Кайши (как уже упоминалось, для дальневосточного мышления случай и есть закон развития бытия).

Однако Чан Кайши остался жив и данный сценарий мировой цивилизации перешел в разряд неосуществленных.

В действительности же Москва взаимодействовала и с Чан Кайши, и с Мао Цзэдуном: она задолго до Сианьского инцидента начала переговоры с Нанкином (столицей Чанкайшистского Китая), заставила китайских коммунистов признать нанкинское правительство в качестве законного центрального правительства Китая и ввести коммунистические вооруженные формирования в состав объединенной армии, сохранив при этом полную организационную независимость. В марте 1937 г. советское Политбюро приняло решение о поставках оружия правительству Чан Кайши, причем военная помощь китайским коммунистам оказывалась только через центральное правительство и с его одобрения. «Изменить курс в Китае и по-новому взглянуть на ситуацию в этой стране Москву заставили интересы собственного выживания. Выступая на совещании в Дальневосточном отделе НКИД 27 июня 1939 г., заместитель наркома С.А. Лозовский так выразил новый подход Москвы: “Мы как государство заинтересованы в победе Китая над японским агрессором, и вся работа полпредства должна быть подчинена этой нашей установке… Предпосылкой успешной войны против Японии является национальное единство… Хотя в правых кругах Гоминьдана имеется враждебное отношение к СССР, но в своем подавляющем большинстве китайский народ относится к СССР с величайшей любовью. В Китае сейчас решаются мировые проблемы. По существу сейчас поставлен вопрос так: будет ли Япония владычицей Тихого океана и тихоокеанского побережья или нет. От исхода борьбы между Китаем и Японией – а я в этом не сомневаюсь – зависит судьба человечества на многие десятилетия”»281.

В связи с нападением Германии на Советский Союз возросло значение союза с Чан Кайши, армии которого приковали к себе японские силы в Китае, тем самым снижая вероятность вторжения Японии на советскую территорию. Поэтому до самого конца войны с Германией Сталин стремился смягчить разногласия между Гоминьданом и КПК и содействовать тому, чтобы обе стороны активно и скоординировано противостояли японской агрессии. «На протяжении военных лет Москва прилагала немало усилий для сдерживания конфликтов между силами Гоминьдана и КПК и активизации и теми, и другими антияпонской борьбы. Во мнениях советского представителя П.П. Владимирова в Яньане, где располагался штаб коммунистов, сквозит раздражение по поводу того, что КПК недостаточно активно ведет войну с Японией и старается сохранить силы для борьбы с Гоминьданом, а также недовольство развернутой Мао Цзэдуном кампанией по исправлению стиля (“чжэнфэн”), направленной на искоренение инакомыслия, и прежде всего советского и коминтерновского влияния в КПК. Однако в целом СССР всемерно поддерживал КПК, стараясь убедить Чан Кайши не открывать военных действий против коммунистических сил»282. В данном случае существенным является то, что политически проницательный П.П. Владимиров увидел в лице Мао Цзэдуна китайского националиста, а не интернационалиста, что в соответствии с китайскими традициями его личность претерпевала метаморфозы в зависимости от ситуации.

Какие бы метаморфозы ни претерпевала личность Мао Цзэдуна в отношениях с лидером Советского Союза, как бы она ни маскировала свою подлинную сущность, И. Сталин выстраивал линию своего политического поведения с Мао Цзэдуном и Чан Кайши исключительно с ювелирной точностью. Это проявляется в том, что в конце Второй мировой войны он считал, что будущее Китая определяет Чан Кайши, в руках которого находились политические, экономические и военные рычаги управления страной и которого поддерживала Америка. Поэтому его политика в отношении Нанкина и Вашингтона представляла собою ряд маневров, чтобы не дать Америке возможности вмешиваться в происходящее противоборство Чан Кайши и Мао Цзэдуна. Вместе с тем И. Сталин полностью поддерживал КПК и Мао Цзэдуна в их стремлении захватить власть, оказывал помощь вооруженным силам КПК. «Политика Сталина, – пишет Ю. Галенович, – представляется сегодня единственно возможной в условиях того времени и главным образом содействовавшей наращиванию своих сил Мао Цзэдуном, способствовавшей успехам КПК в ее борьбе с Гоминьданом, в определенной степени нейтрализовавшей действия США. Политика Сталина позволяла сохранять нормальные мирные отношения между Россией и Китаем и в тоже время оставаться в положении того, кто прямо не вмешивается в борьбу сил в Китае, сохраняя за собой возможность при любом повороте событий в Китае быть нужным обеим противоборствующим силам»283.

Представляют интерес наблюдения П.П. Владимирова относительно отношения Мао Цзэдуна к И. Сталину, которое было смесью внешне намеренно подчеркнутого уважения, даже преклонения, и постоянных упреков и претензий. Когда Советский Союз сдерживал натиск немецко-фашистской армии, терпел неудачи на фронтах, тогда Мао Цзэдун и его соратники позволяли себе издевательское отношение к горю советских людей и одновременно выражали недовольство поставками вооружения Советским Союзом. Это вооружение Мао Цзэдун хотел использовать только в борьбе с армией Чан Кайши, причем он не стремился видеть в Советском Союзе главную опору всего коммунистического движения. «Мао Цзэдун не желал исходить из тезиса Москвы о том, что крах СССР означал неминуемый конец и КПК, Мао Цзэдуна. Здесь мнения Мао Цзэдуна и Сталина расходились»284. Это и было подмечено П.П. Владимировым, когда в июне 1942 г. он сделал вывод о враждебном отношении Мао Цзэдуна к Советскому Союзу: «Разговоры некоторых руководителей КПК о своем дружелюбии, коим явилось-де предупреждение о нападении Германии, откровенно спекулятивны. Действительность – скрытая враждебность Кан Шэна, а возможно, и председателя КПК – Мао Цзэдуна… Враждебность Мао Цзэдуна?! Нет, для меня теперь это отнюдь не такая уж еретическая мысль»285.

Наш разведчик сумел точно вычислить сущность Мао Цзэдуна, который сформулировал тезис о народе как «чистом листе бумаги, на котором можно писать любой иероглиф». «И первыми иероглифами на самой первой странице чистого, как белый лист, народного сознания стали иероглифы “Великого Народного Вождя Великой Народной Революции”»286. Затем в ходе своего управления гигантской страной, обладающей 4-тысячелетней культурной традицией, Мао Цзэдун стал выписывать на «чистом листе» народного сознания воплощенные в иероглифах свои революционные идеи.

Одной из этих идей является концепция «перманентной революции» Мао, которая вполне вписывалась в традиции Китая, когда к власти приходила новая династия императоров. «Новую династию, – пишет Г. Киссинджер, – в 1949 году из деревень ринувшуюся в города, возглавил колосс – Мао Цзэдун. Возвышающийся над всеми, подавляющий всех своим влиянием, жестокий и безучастный, поэт и воин, пророк и каратель, он объединил Китай и отправил его в новый путь, чуть не уничтоживший все его гражданское общество. К концу этого процесса выжигания каленым железом ереси Китай оказался одной из крупнейших держав мира и единственной коммунистической страной, если не считать Кубу, Северную Корею и Вьетнам, где политические структуры выжили после краха коммунизма в других частях света»287.

Эта перманентная революция Мао представляет собою своеобразную «революцию в революции», когда началась борьба масс против косного государственного и партийного аппарата под руководством левой части лидеров партии и самого Мао. Мао Цзэдун и его сторонники считали, что если оставить «все как есть» и не двигать революцию дальше, то может осуществиться угроза перерождения и реставрации старых порядков, примером чего могли уже тогда служить «застойные» порядки в Советском Союзе, закончившиеся реставрацией «капитализма» (хотя на деле произошла «номенклатурная революция»).

В июне – июле 1966 года студенты всех столичных вузов начали борьбу в самых разнообразных формах (вывешивание дацзыбао, митинги, насилие по отношению к партийным боссам) против партийного и административного руководства учебных заведений (соратника Мао Цзэдуна и отца нынешнего генерального секретаря КПК Си Цзиньпина и его самого отправили на «перевоспитание» в деревню на несколько лет). «Их заставляли присутствовать на митингах, где их разоблачали, как контрреволюционеров, на шею вешали таблички с оскорбительными надписями и т. п. Студенты штурмовали помещения парткомов и администраций вузов, вышвыривая руководство на улицу. Активность студентов и их готовность защищать революционную линию натолкнули Мао и других левых лидеров КПК на мысль сделать основную ставку на этом этапе революции на учащихся. Эта ставка на молодежь и учащихся вдохновила бунтующих студентов Парижа в 1968 году, для них Мао стал живым богом революции. Но если в Европе левые студенты проиграли, то в Китае они добились серьезных успехов»288. Однако после прихода к власти китайского Горбачева – Дэн Сяопина те из них, кто не отказался от революционных убеждений, провели долгие годы в тюрьме.

Цель молодых хунвэйбинов, которые свергали старых партийных бюрократов, состояла в радикальном разрыве с конфуцианской традицией, тысячелетиями закреплявшей авторитет власти, семьи и старшего поколения. Этот кардинальный разрыв представлял собою не только классовый конфликт пролетариата против национальной и мелкой буржуазии и связанных с ней представителей партийной бюрократии, но и конфликт поколений, «отцов и детей», он был направлен против высшей и средней партийной бюрократии. В ходе этой «перманентной революции» Мао происходило уничтожение таких традиционных ценностей, как старая культура, конфуцианство, даосизм и другие верования. «Важнейшим результатом культурной революции, далеко выходящим за рамки чисто политических противоречий, является ломка тысячелетия складывавшихся в Китае на базе феодализма и азиатского способа производства общественных отношений и институтов общественного сознания, закрепленных в морально-идеологических схемах конфуцианства. Для дальнейшего развития (причем, независимо от того, капиталистического или социалистического) был необходим радикальный разрыв с этой традицией»289. Еще одной целью «перманентной революции» Мао Цзэдуна было разрушение клановой системы, господствующей в Китае на протяжении тысячелетий и опутывающей все общество и государство, однако она не была достигнута.

Результаты этой «перманентной революции» Мао Цзэдуна великолепно охарактеризовал творец «сингапурского чуда» Ли Куан Ю: «Насколько мы (речь идет о Ли Куан Ю и президенте Р. Никсоне. – В.П., Е.П.) могли понять, Мао хотел переделать Китай. Подобно тому, как первый китайский император Цинь Шихуанди, который в свое время сжег все книги, чтобы уничтожить память обо всех событиях, происходивших до его правления, Мао также хотел стереть старый Китай, чтобы создать новый. Но Мао писал свою картину не на чистом холсте, а по выложенной мозаикой картине китайской истории. Когда начнется дождь, все написанное Мао будет смыто и вновь проступит мозаичная картина. У Мао была лишь одна жизнь, он не располагал временем или властью для того, чтобы уничтожить более чем 4000-летнюю историю, традиции, культуру и литературу. Даже если бы он сжег все книги, пословицы и поговорки выжили бы в фольклоре и памяти людей. Поэтому Мао был обречен на неудачу»290. Вполне естественно, что после прихода к власти Дэн Сяопина Китай вернулся на круги своя – его общество снова стало конфуцианским.

Теперь необходимо рассмотреть, какое влияние оказал маоистский Китай на Советский Союз, когда Н. Хрущев по своей безграмотности и в пику И. Сталину (который считал жизненно необходимым укреплять союз между двумя странами) разорвал отношения между КПСС и КПК, Советским Союзом и Китайской Народной Республикой. Последствия этого разрыва оказались для Советского Союза весьма драматичными в ряде ключевых областей его жизнедеятельности. Во-первых, данный разрыв между двумя партиями в начале 60-х гг. предоставил советским китаеведам и общественности в целом уникальный шанс легальной критики социалистического государства. «Пример здесь подавали сами власти, развязавшие кампанию осуждения Мао Цзэдуна и КПК за “левацкий” уклон и отход от истинной (советской) модели социализма… Если целью советских властей, начавших кампанию критики, было осуждение КНР за непослушание “старшему брату”, активно включившиеся в кампанию сторонники реформ воспользовались предоставленной возможностью для завуалированной критики советских порядков. Под вывеской “маоизма”, вероятно впервые за все годы советской власти, стало возможно критиковать практически все недостатки коммунистической системы: деспотическую личную власть, диктатуру партийной бюрократии, развал экономики, тяжелые жизненные условия и бесправие населения, милитаризм и экспансионизм. Единственное условие: необходимо указать, что все это вызвано в Китае маоистскими извращениями истинного и совершенного советского социализма»291. Такого рода критикой воспользовались вполне определенные слои советской либеральной интеллигенции при поддержке американских «ястребов» типа Зб. Бжезинского, что в конечном счете привело к развалу Советского Союза. Для этого была создана вполне материальная база: ведь критика «гегемонистского», «шовинистического» маоистского режима превратилась в индустрию: для создания теоретической базы такой критики в 1966 г. ЦК КПСС специально создал в Академии наук СССР новый Институт Дальнего Востока (ИДВ), тесно связанный с Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС. Сотрудники института, советские журналисты и политологи из других учреждений начали издавать многочисленные статьи, книги и обзоры, посвященные критике китайской политики292.

Во-вторых, в области внешней политики угрозы Мао Цзэдуна развязать третью мировую войну преподносились советскому обществу в качестве реальной возможности, при этом практически мало говорилось о развале китайской армии и ее организационной и военно-технической отсталость. «Нагнетался страх, – подчеркивает А.В. Лукин, – относительно громадного военного потенциала КНР, основанного, прежде всего, на численности населения и армии. Этот страх, естественно, достиг своего апогея в период военных столкновений на границе в конце 60-х гг.»293. Один из авторов в конце 60-х гг., во время военного столкновения на о. Даманском, работал доцентом в Хабаровском политехническом институте, расположенном на Тихоокеанском шоссе, параллельно которому шла железная дорога «Москва – Владивосток». Все время по этим двум магистралям шли составы и автопоезда с вооружением и материалами для строительства различного рода укреплений. Можно утверждать, что это дорого обошлось Советскому Союзу в финансово-экономическом плане.

Так как мне (В.П.) приходилось вести занятия в университете марксизма-ленинизма при горкоме партии, военном университете марксизма-ленинизма, в штабе Дальневосточного военного округа, то мне в первый же день был показан срочно смонтированный документальный фильм о событиях на о. Даманском, когда за цепью китайских военных находились заградительные отряды: если пойдешь в бой, то станешь героем Китая и семье выдадут паек, если побежишь назад, то будешь расстрелян и покроешь себя позором. Советскими частями было применено оружие, которое испепелило о. Даманский, – когда делегация политехнического института посетила его через несколько недель, то он в лютый мартовский мороз и сильный ветер был еще горячим. Более того, этот инцидент мог круто изменить судьбу Китая, потому что, согласно циркулировавшим тогда в армейских кругах слухам, военные предлагали политическому руководству Советского Союза воспользоваться этой провокацией со стороны Китая, чтобы установить в нем просоветский режим. Однако тогдашнее Политбюро ЦК КПСС не решилось на такой судьбоносный шаг, что способствовало появлению у Мао Цзэдуна возможности наладить взаимоотношения с Америкой.

В-третьих, разрыв отношений между КПК и КПСС, Китаем и Советским Союзом привел к одному из главных «внешнеполитических преступлений режима Хрущева» – «разрушение единого политического пространства от Албании и ГДР до Китая и Кореи»294. Спровоцированный недальновидной политикой послесталинского руководства Советского Союза разрыв между СССР и КНР привел к значительному ослаблению позиций нашей страны на международной арене и навязал ей невыгодный курс западноцентристской политики. Конфронтация Хрущева с Мао Цзэдуном положила начало расколу международного антизападного лагеря, что принесло дивиденды Западу. Понятно, что с усилением режима личной власти Мао Цзэдуна росли и гегемонистские устремления Китая, обусловленные накоплением потенциала огромной азиатской державы. «После смерти Сталина Мао стал претендовать на роль руководителя социалистического мира или хотя бы всей Азии. В этих условиях было бы разумно принять предложение Мао о разграничении сфер влияния между Китаем и СССР, что позволило бы сохранить единое антизападное пространство. Однако Хрущев отверг это предложение. На переговоры в Пекин, где первый секретарь ЦК КПСС отказался от геополитического союза с Китаем, он прибыл после встречи на высшем уровне в Кэмп-Дэвиде (США), которая, возможно, предопределила его выбор. Тогда Мао сказал ему: “Берите на себя Европу, Азию оставьте нам”. Хрущев ответил: “Нам никто не поручал смотреть за Европой. Кто поручил вам смотреть за Азией?”»295. Понятно, что разрыв с Китаем значительно ухудшил геополитическое положение Советского Союза, потому что морские и воздушные коммуникации Албании и Китая имели стратегическое значение для него.

В-четвертых, разрыв отношений между двумя партиями и странами имел и геополитические последствия в Азии, к которым приложил руку Дэн Сяопин. Премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю следующим образом описывает отношение Дэн Сяопина к советской геостратегии: «Дэн сказал, что объем китайской помощи Вьетнаму составил 10 миллиардов долларов, а в ценах сегодняшнего дня – 20 миллиардов долларов… Он сказал, что через десять лет Китай снова подумает о том, как оторвать Вьетнам от Советского Союза. Я подумал, что Дэн Сяопин является полной противоположностью американским лидерам, ибо он пытался заглядывать в будущее на долгосрочную перспективу… Дэн сказал, что если Вьетнам добьется успеха в восстановлении контроля над всем Индокитаем, то многие азиатские страны окажутся под угрозой. Индокитайская федерация будет расширять свое влияние, способствуя реализации глобальной стратегии Советского Союза, стремившегося к продвижению на юг, к Индийскому океану. В рамках этой стратегии Вьетнаму отводилась роль “азиатской Кубы”, Советский Союз стремительно наращивал силы своего Тихоокеанского флота. На протяжении последних двух десятилетий мир стал свидетелем серьезных потрясений, что было очевидно по событиям, происходившим во Вьетнаме, Афганистане, Иране и Пакистане, которые все указывали на стремление Советского Союза прорваться в южном направлении. По его словам, Политика Китая заключалась в том, чтобы противостоять стратегическому развертыванию сил Советского Союза. Где бы Советский Союз ни наносил удар, будь то Сомали или Заир, Китай всегда будет оказывать помощь по отражению нападения»296. Для сохранения мира, согласно Дэн Сяопину, страны АСЕАН вместе с Китаем должны объединиться, чтобы отразить агрессию Советского Союза и Вьетнама как «азиатской Кубы».

В конце 60-х гг. XX столетия международная ситуация складывалась таким образом, что во время встречи с Р. Никсоном в Париже президент Франции Шарль де Голль подчеркнул центральный характер советской угрозы для послевоенной Европы, что теперь Советский Союз слишком озабочен отношениями с Китаем и поэтому не может одновременно бороться с Западом. Затем он сделал вывод о необходимости Советского Союза «сделать выбор в пользу сближения с Западом» и посоветовал Р. Никсону признать Китай, «прежде чем Китай заставит вас сделать это своим мощным развитием»297. После этой встречи Р. Никсону был представлен доклад межведомственной группы Совета национальной безопасности по Восточной Азии «Китайская политика Соединенных Штатов» (NSSM-14), датированный 29 апреля 1969 г. Он представлял собой первый значимый официальный анализ ситуации в Китае.

В нем отмечалось, что, несмотря на то, что для США Китай не представлял непосредственной угрозы, вся Азия «чувствует тяжесть темной махины Китая, и многие считают, что Китай имеет притязания на статус великой державы», в том числе на членство в Совете Безопасности ООН. Соединенные Штаты особенно беспокоила «мистическая сила» Китая, которая вредила образу Америки, а также и его враждебное отношение со времен корейской войны. Доклад рассматривал «природу китайской “угрозы”» интересам Америки и «возможные цели и решения в наших отношениях с Китаем». Существующая враждебность была названа следствием идеологических расхождений, национальных устремлений и оборонительных действий США в Азии. Согласно докладу, эти причины никуда не исчезнут, поскольку коммунистическая диктатура в Китае сохранится и военная мощь КНР будет нарастать, даже несмотря на возможность некоторых изменений в постмаоистскую эру. Кроме того, другие азиатские государства также испытывают тревогу по поводу устремлений Китая. В результате может произойти увеличение вероятности признания КНР другими государствами. Ведь Пекин хочет, чтобы его признали, примирились с ним и подражали ему, другими словами, «чтобы к нему относились как к великой мировой державе, главному источнику и лидеру революционной идеологии, а также стремится установить контроль над Тайванем». Цели Китая были ограничены проблемой в сельском хозяйстве, политической неразберихой и наличием лишь оборонительных возможностей вблизи его собственных границ.

В докладе исключалась геостратегическая возможность трехсторонней дипломатии Америки, Китая и Советского Союза, однако вскоре события стали развиваться именно в этом направлении. Возможно, катализатором этого процесса стало усиление атмосферы враждебности между КНР и СССР, сопровождавшееся вооруженными конфликтами на китайско-монгольской границе. Столкновения на реке Уссури (остров Даманский) весной 1969 г., возможно, способствовали тому, что доклад был отвергнут. «По иронии судьбы, – писал Г. Киссинджер, – именно “тяжелая рука” советской дипломатии заставила нас подумать о наших возможностях». В связи с подробностями столкновения на острове Даманском Г. Киссинджер писал, что инцидент на границе вызвал потрясение у китайцев. Он был заинтригован тем, как неожиданные события могут вызвать непредсказуемые геополитические последствия. Конфликт на китайско-советской границе не затухал до мая. Он понимал, что вторжение советских войск в Китай может нарушить геополитическое равновесие, и малейшая угроза даст Китаю возможность «вновь выйти на дипломатическую арену, а это потребует от них смягчить прежнюю враждебность по отношению к Соединенным Штатам». Здесь проявилась способность Г. Киссинджера и Р. Никсона адекватно оценивать сложившуюся сложную ситуацию в мировой системе сообщества цивилизаций и переконфигурировать геополитические контуры мира путем установления диалога между Китаем и Америкой298.

Для достижения этой цели Г. Киссинджер создал несколько закрытых каналов коммуникации между Америкой и Китаем, созданию одного из этих каналов способствовал пакистанский посол в Вашингтоне Ага Хилали. Брат посла служил пакистанским дипломатическим представителем в Китае, а его сестра была студенткой Киссинджера в Гарварде. Президент Р. Никсон просил, чтобы канал служил единственным конфиденциальным местом контакта для всех последующих дискуссий с Китаем. Наряду с закрытым пакистанским каналом был создан еще один закрытый канал через друга Г. Киссинджера, Жана Сантини, французского бизнесмена, который много лет провел во Вьетнаме, лично знал Хо Ши Мина и играл важную роль в проведении секретных переговоров Киссинджера с представителями Северного Вьетнама. Киссинджер направил к Сантини американского военного атташе, генерала В. Уолтерса, с секретным посланием для КНР, подчеркнув: «Никому, кроме президента, меня и генерала Уолтерса, о нем неизвестно». Сантини и не рассказал о нем никому, кроме президента Франции Жоржа Помпиду. Это предварительное послание содержало обзор «текущих событий», связанных с переговорами между Соединенными Штатами и Китаем, а также предложение о необходимости создать надежный канал для продолжения контактов. «Если правительство Китайской Народной Республики желает, чтобы переговоры носили строго конфиденциальный характер, президент готов создать таковой канал для непосредственной связи с ним по наиболее важным вопросам», – говорилось в послании. Цель канала – налаживание китайско-американских отношений, о котором знали бы только Никсон и Киссинджер. На начальном этапе контакт между ними должен осуществляться через Уолтерса, который будет передавать послания Киссинджеру. Киссинджер был готов прибыть в Париж и встретиться с любым человеком, которого назначит КНР. «Соединенные Штаты, – говорилось в тексте американского послания, – не имеют агрессивных намерений по отношению к коммунистическому Китаю. Напротив, мы хотели бы установить с ним регулярные отношения, признавая наши идеологические различия. Мы не заинтересованы в создании военных баз во Вьетнаме и полагаем, что мирный процесс, учитывающий интересы всех стран региона, достижим. Доктор Киссинджер готов к переговорам с высокопоставленным представителем со стороны Коммунистического Китая, если они будут проходить тайно. Китайская сторона может ответить, связавшись с генерал-майором Верноном Уолтерсом, военным атташе американского посольства в Париже. Никто, кроме президента, не осведомлен об этом послании, и ответ китайской стороны должен быть передан только через генерала Уолтерса, и никого другого».

В середине июня 1970 г. Г. Киссинджер вручил Уолтерсу еще одно послание, в котором выражалось пожелание продолжать варшавские контакты, но просил о закрытом канале, чтобы обеспечить секретность переговоров. «Если правительство Китайской Народной Республики желает, чтобы переговоры носили строго конфиденциальный характер, – говорилось в послании, – то президент готов создать такой канал для непосредственной связи с ним по наиболее важным вопросам». Целью было налаживание китайско-американских отношений, о переговорном процессе должны были знать только Никсон и Киссинджер. В результате многочисленных контактов Г. Киссинджер получил ключевое послание от Чжоу Эньлая через пакистанцев. Несмотря на то, что в нем вновь подчеркивалось, что Тайвань – главный вопрос для обсуждения, в то же время подтверждалась необходимость проведения прямых дискуссий между ответственными лицами высокого уровня. «Таким образом, – отмечал Чжоу Эньлай, – китайское правительство вновь подтверждает свою готовность открыто принять в Пекине специального представителя президента США (например, мистера Киссинджера, госсекретаря США или даже лично президента США) для проведения прямой встречи и дискуссий».

В своей челночной дипломатии Г. Киссинджер искусно сыграл на таких страхах правящей китайской элиты, как возможности Америки в случае продолжения патовой ситуации во Вьетнаме, как угроза со стороны возрождающейся и воинствующей Японии, как советская опасность на китайской границе. В июле 1971 г. Г. Киссинджер встречался и имел многочасовые беседы с Чжоу Эньлаем, в результате которых он запомнил его как «одного из двух-трех самых потрясающих людей, которых я встречал в своей жизни». Он излучал атмосферу «контролируемого напряжения, стальной дисциплины и самоконтроля», а также демонстрировал «экстраординарную вежливость». Одним из итогов этих встреч было установление доверия между Америкой и Китаем и снятие налета «таинственности» с Китая. Позже Г. Киссинджер заметил: «Мы должны были прийти к доверию, устранить таинственность. Это было его фундаментальной задачей по отношению ко мне, точно так же как и моей по отношению к нему». Америку и Китай свели вместе схожесть интересов, а не добрая воля. Говоря иными словами, «это не было личной дружбой с Чжоу, но развитие наших отношений ускоряло одинаковое осознание опасности», – подчеркивал Г. Киссинджер. Чжоу не разменивался по мелочам, он был силовым политиком. Г. Киссинджер так комментировал их беседу: «…ни одна из сторон не просила другую совершать действия, противоречившие их основополагающим ценностям или интересам. Поэтому в разговоре присутствовали добродушное подшучивание и стилистика, характерная для диалога между двумя профессорами политической философии, которые не делали акцент на то, что расплатой за ошибку может стать изоляция для одной стороны и обострение международных конфликтов – для другой». Затем Г. Киссинджер встречался еще один раз с китайским руководством, в ходе которого была окончательно подготовлена почва для встречи президента Р. Никсона и установления отношений между Америкой и Китаем.

Благодаря челночной дипломатии Г. Киссинджера весь мир был потрясен заявлением о будущей встрече Р. Никсона и Мао Цзэдуна – в семиминутном выступлении Р. Никсона, в частности, говорилось: «Премьер Чжоу Эньлай и доктор Генри Киссинджер, помощник по национальной безопасности президента Никсона, провели переговоры в Пекине с 9 по 11 июля 1971 года. Узнав о желании президента Никсона посетить с визитом Китайскую Народную Республику, премьер Чжоу Эньлай от имени правительства Китайской Народной Республики передал приглашение президенту Никсону посетить Китай в удобное для него время до начала мая 1972 года. Президент Никсон с удовольствием принял приглашение. Встреча между лидерами Китая и Соединенных Штатов ставит целью нормализацию отношений между двумя странами, а также обмен мнениями по вопросам, интересующим и обе стороны»299.

В результате нормализации американо-китайских отношений произошла крупнейшая переконфигурация геополитических сил на глобальном уровне, дипломатически названная трехсторонними отношениями. Однако в данном случае блестящий стратегический аналитик, дипломат и политик Г. Киссинджер не мог принять во внимание особенности китайского менталитета, а именно: его стратагемный характер, мало известный в то время и эффективно используемый китайской элитой в тайном управлении обществом и международными отношениями. В древнекитайском каноне «Тридцать шесть стратагем» изложено тайное искусство войны и власти, задачей которого является достижение победы посредством введения в заблуждение другой стороны.

Известно, что китайская культура представляет собою культуру интуитивного понимания мира в его целостности и преемственности в переменах, в отличие от европейской культуры логического мышления, дискурса с его восхождением от абстрактного к конкретному, от анализа к синтезу. «Из трех великих учений Древнего Китая – даосизма, конфуцианства и буддизма – решающее, можно смело сказать, исключительное влияние на формирование и развитие китайского стратагемного искусства оказал даосизм. В этой китайской философской традиции реальность – это не субстанция, не идея, не статичный и упорядоченный Космос, но “бездна превращений”, чистая текучесть Хаоса без начала и конца, без идеи и формы, когда всякая вещь ценна лишь своей соотнесенностью с чем-то другим, а в моменте соотнесенности уже нет ни этой вещи, ни “другого”, а есть преемственность в переменах»300. Другими словами, в отличие от западной философии, основанной на понимании мира как твердого тела, даосизм рассматривает мир как нечто текучее, подобное воде.

Отсюда следует и значимость основного произведения даосизма «Дао дэ цзин» для китайского стратагемного искусства – оно сформировало китайское видение мира, принципа организации действия, а также подхода к построению типологии и компактного описания всего многообразия жизненных ситуаций, которые связано с борьбой и властью. Сам мир стратагем является сотканным из противоречий и парадоксов, причем крайности в нем сходятся, а противоположности предполагают друг друга. «В КНР проявилась тенденция расширительной интерпретации стратагем – придания, по крайней мере, некоторым из них статуса философского принципа и (или) стратегической политической линии путем понятийной трактовки выражающих стратагемы метафор. Здесь можно усмотреть попытку синтеза древних стратагемных традиций с веяниями “синомарксизма”»301. Таким образом, если в классической трактовке «горизонт охвата» стратагем – это сражение, военная операция или кампания, которые имеют длительность день, месяц, от силы – сезон, то в «синомарксистской», расширительной интерпретации их использование для целей политического планирования или объяснения может растягиваться на периоды от нескольких лет до нескольких десятков лет.

Именно это стратагемное искусство и было использовано правящей элитой Китая в переговорах с президентом Р. Никсоном и его советником по национальной безопасности Г. Киссинджером, обладающего древним искусством адаптации к окружающему миру. «США, в поисках стратегических попутчиков в холодной войне, охотно откликнулись на сигналы, прозвучавшие не только как заявления из Пекина, но как выстрелы на Даманском, и начали активно разыгрывать “пекинскую карту”, хотя карту эту им сдало из-под полы само китайское руководство. В результате для Китая оказались открытыми американский и другие западные рынки, пошло массированное наращивание китайского экспорта на Запад, Китай получил доступ к западным кредитным, инвестиционным и технологическим ресурсам. На этой основе Китай за период средней и завершающей фаз холодной войны успешно осуществил программу “четырех модернизаций” и стал тем, чем он сейчас является. Видимо, к немалому удивлению Запада, Китай стал самой крупной экономикой мира и центром своей собственной эшелонированной и разветвленной экономической империи, самодостаточной и вполне самостоятельной»302. И теперь эта экономическая империя Китая отказалась от партнерства с Америкой, чтобы образовать G2 и править миром, где Китаю отводится роль младшего союзника. Ведь Китай выиграл от противостояния Америки и Советского Союза в холодной войне второй половины XX столетия, и теперь он сумел обеспечить себе достаточно видное место в постоянно изменяющемся мире, претендуя на большие амбиции.

Теперь приведем характеристики деятельности Мао Цзэдуна различными исследователями его жизни. В первую очередь представляют интерес характеристики Мао Цзэдуна и И. Сталина, данные отечественным синологом Ю. Галеновичем в его книге «Великий Мао». «Можно бесконечно долго рассуждать о Сталине, которому нравилось, когда в песнях его называли “великим”, а также “мудрым, родным и любимым”, и о Мао Цзэдуне, который полагал правильным и необходимым, что его именовали “самым-самым-самым красным солнцем”, “великим вождем, великим учителем, великим главнокомандующим, великим кормчим”. Эта тема неисчерпаема.

В начале XXI века их взаимоотношения видятся иначе, чем при их правлении и жизни. После смерти Сталина прошло более полувека; после смерти Мао Цзэдуна – более трех десятилетий… Судьбы России и Китая в XX веке сходны в том, что они на десятилетия попали под власть этих тиранов, когда людям приходилось жить в страхе за свою жизнь даже в мирное время… Для каждого из них ценность представляли только их собственная жизнь и власть.

Добравшись до ее вершин, Сталин и Мао Цзэдун свои ум и волю подчинили тому, чтобы любой ценой удерживать в своих руках власть над как можно большим количеством людей.

Сталин и Мао Цзэдун пришли к власти, когда Россия и Китай переживали лихолетье, оказались втянуты в междуусобную борьбу, когда царила смута…

Мы обращаемся к взаимоотношениям Сталина и Мао Цзэдуна постольку, поскольку речь идет о том, как складывались взаимоотношения и как соотносились интересы наших стран и народов при их правлении.

При этом фигуры Сталина и Мао Цзэдуна предстают одновременно и как своего рода символы наций, и как личности всемирно-исторического масштаба… Сталин и Мао Цзэдун не доверяли один другому.

При этом простой человек в обеих странах находился под воздействием идейно-политического воспитания в духе “братства и нерушимой дружбы”.

На самом деле ложь выступала как форма поддержания равновесия в отношениях Сталина и Мао Цзэдуна, наших стран и народов.

Мао Цзэдун, обуянный подозрительностью и ненавистью к врагам внутри своей страны и за ее рубежами, был постоянно настроен на то, чтобы бросать вызов всем и вся, всегда быть готовым к атаке.

Сталин учитывал агрессивный настрой Мао Цзэдуна, его гипертрофированную обиженность и задиристость и предпринимал все возможное с тем, чтобы унять, утихомирить партнера, сохраняя нормальные взаимоотношения.

Основная забота Сталина при этом состояла в том, чтобы Россия и Китай оставались при своих интересах и в союзных, а не враждебных отношениях.

Мао Цзэдун фактически вел дело к противостоянию.

Сталину удалось “обуздать” Мао Цзэдуна на основе совпадения коренных интересов обеих наций.

Внешне, будучи вынужден смириться с позицией Сталина, а также будучи заинтересован в получении бесценной помощи и поддержки с его стороны, со стороны его страны, Мао Цзэдун “держал свой камень за пазухой”, то есть готовился предъявить “счет” по территориальному “реестру”.

В представлении Мао Цзэдуна и была “ничья” в его “схватке” со Сталиным.

Иначе говоря, Мао Цзэдун в своем воображении тешил себя мыслью о дружбе, союзе и взаимной помощи в 1950 г., “вырвал кое-что из пасти тигра” (под которым он подразумевал нашу страну и Сталина).

Сталин же стоял на твердой почве совпадения национальных интересов наших двух стран.

Благодаря этому середина двадцатого столетия оказалась мирным временем во взаимоотношениях России и Китая»303. Заслуга И. Сталина состоит в том, что он превратил нищую Россию в великую индустриальную державу с развитой культурой, наукой и техникой (достаточно вспомнить запуск первого в мире искусственного спутника, строительство атомной электростанции), в которой продолжительность жизни выросла вдвое, практически все население стало грамотным (хотя это дорого обошлось стране). «Великий Кормчий» Мао Цзэдун тоже превратил нищий, отсталый и раздробленный Китай в ядерную сверхдержаву, где продолжительность жизни тоже выросла вдвойне, промышленное производство – в 10 раз, неграмотность снизилась с 80 до 7 %. Диктатура Мао Цзэдуна была гораздо жестче диктатуры И. Сталина, который пролил не реки и моря, а океаны крови, так как «даже сталинский террор меркнет перед китайским “рекордом” в 100 миллионов репрессированных» (Ю. Галенович).

Заслуживает также внимания оценка биографа Мао Цзэдуна американского исследователя Ф. Шорта. «Заслуги великих современников Мао – Рузвельта, Черчилля, де Голля, – пишет он, – сопоставимы с достижениями равных им личностей. Даже феномен Сталина стал возможен благодаря Ленину. Жизнь Мао протекала на фоне куда более масштабного полотна. Он являлся бесспорным лидером едва ли не четверти населения планеты, проживавшего на территории размером с Европу. В его руках была сосредоточена власть, сравнимая с могуществом лишь мифических императоров древности, когда история Поднебесной развивалась с такой стремительностью, что перемены, требовавшие на Западе столетий, в Китае происходили при жизни одного поколения. При Мао страна действительно совершила “скачок”: из полуколониальной она превратилась в великую державу, из вековой автаркии – в социалистическое государство, из жертвы империалистического разбоя – в постоянного члена Совета Безопасности ООН, обладающего ядерным оружием, средствами космической разведки и межконтинентальными баллистическими ракетами.

Мао отличала исключительная одаренность: он был провидцем, государственным деятелем, гениальным политиком и военным стратегом, философом и поэтом. Иностранец может пренебрежительно фыркнуть. Артур Уэйли, известный переводчик китайской поэзии времен династии Тан, как-то едко заметил, что стихи Мао “не так плохи, как картины Гитлера, но и не так хороши, как Черчилля”. По мнению другого западного историка искусств, каллиграфия Мао, “в высшей степени оригинальная, свидетельствующая о доходящем до высокомерия юношеском эгоизме, если не об экстравагантности… являла собой пример удивительного пренебрежения классической дисциплиной кисти и была неповторима”. Подавляющее большинство китайских исследователей не согласны: поэмы Мао, как и написанные его кистью иероглифы, передают мятежный, находящийся в бесконечном поиске дух автора.

Эти таланты Председателя дополнялись терпеливым и обстоятельным умом, внушавшей благоговение харизмой и дьявольской проницательностью. Брошенная Линь Лиго в адрес Мао гневная филиппика – “те, кого он хочет соблазнить, слышат сегодня ласковые и медоточивые слова, а завтра по сфабрикованным обвинениям взойдут на эшафот” – без всякого умысла автора эхом повторила суждение двухтысячелетней давности о Цинь Шихуане. Один из министров императора отозвался о нем так: “Владыка царства Цинь подобен крылатому хищнику… В нем нет милосердия, у него сердце тигра или волка. Когда он сталкивается с непреодолимым, то легко смиряет гордыню. Но когда он достигает цели, то с той же легкостью способен пожирать себе подобных… Если он реализует все свои замыслы, люди обречены стать его рабами”.

Мао хорошо знал исторические уроки династий. Не случайно из всех предшествовавших ему правителей он выбрал именно Цинь Шихуана, на протяжении всей истории китайской цивилизации являвшегося олицетворением железной руки, – первый император был для Председателя идеалом. “Вы обвиняете нас в том, что мы действуем, как Цинь Шихуан, – бросил он как-то группе либералов. – Ошибаетесь. Мы превзошли его в тысячу раз. Когда вы упрекаете нас в повторении его деспотических методов – мы с радостью говорим “да!”. Ошибка ваша заключается в том, что говорите вы это без дрожи в голосе”.

Уничтожение оппонента – либо просто не согласного с его точкой зрения – представлялось Мао неизбежной и необходимой частью любой политической кампании. Он редко отдавал приказы о физическом устранении неугодных304. Но за годы его правления собственных подданных Председателя погибло больше, чем у любого другого лидера нации в истории человечества.

Количество жертв земельной реформы, политических кампаний и прежде всего голода, ставшего следствием “большого скачка”, оказалось лишь чуть меньше общего числа погибших за все годы Второй мировой войны.

Ликвидация Сталиным кулачества и расправа с интеллигенцией привели к гибели от двенадцати до пятнадцати миллионов человек; гитлеровский фашизм уничтожил в Германии примерно вдвое меньше.

Однако в одном вопросе эти довольно красноречивые параллели оказались ложными. Сталин всегда осознанно стремился к физическому уничтожению тех, кто стоял на его пути. Вместе с Молотовым он лично подписывал “расстрельные” списки, содержавшие тысячи имен. Гитлер видел “окончательное решение проблемы” в газовых камерах, предназначенных для истребления целой нации, евреев, чей генетический код так мешал ему установить в мире новый – арийский – порядок. Большая же часть тех, кого обрекла на смерть политика Мао, стали жертвами голода. Другие – три или четыре миллиона – были издержками титанических усилий преобразовать китайское общество.

Безусловно, такое объяснение вряд ли утешило бы погибших, как не уменьшили страданий миллионов фантастические социальные эксперименты Председателя. Однако цели, которые ставил перед собою Мао, выделяют его личность из ряда других тиранов нашего века. Точно так же, как в уголовном праве существует четкое различие между убийством, убийством по неосторожности и непредумышленным убийством, в политике тоже есть мерило ответственности, в основе которого лежит намерение, мотив.

Сталина беспокоило то, что его подданные делали (либо могли сделать). Гитлер видел вину человека в его этнической принадлежности. Мао боролся с продуктом мозга – мыслью.

Землевладельцы были уничтожены в Китае как класс (причем многие – физически); однако их не истребляли, как евреев в Германии. Даже когда политика Председателя приводила к смерти миллионы, Мао не терял веры в эффективность реформы мышления и возможность полного раскрепощения сознания. “Головы не луковицы, – говорил он, – новые не отрастают”.

Чего же все-таки удалось ему достичь ценою пролитой крови и мучений всей нации?

По словам самого Мао, в заслугу ему можно поставить победу над Чан Кайши и осуществление “культурной революции”. Однако это всего лишь часть ответа, да и смысл его фразы звучит сейчас по-иному. Первая после вековой раздробленности объединила Китай и восстановила его суверенитет; второе обеспечило нации такую прививку идеологического помешательства, которая гарантировала бы иммунитет и многим грядущим поколениям. Трагедия и величие Мао заключались в том, что до последнего часа он оставался в прочном плену своих революционных видений. Если учением о “золотой середине” Конфуций призывал к всеобщей гармонии, то преклонение перед классовой борьбой превратилось для Председателя в клетку, выхода из которой не было ни для него, ни для его народа. Мао освободил страну от пут конфуцианского прошлого, но обещанное им “красное будущее” обернулось стерильным чистилищем.

Так закончился процесс утраты нацией вековых иллюзий, начавшийся при рождении Мао, когда реформаторы впервые бросили вызов тому складу ума, который на протяжении двух тысячелетий сохранял китайское общество в абсолютной неподвижности.

Нового императора после смерти Мао не появилось. Друг друга сменяли лидеры, которые, подобно простым смертным, пользовались своим правом на ошибки и были ничуть не лучше и не хуже тех, кто стоял у власти в других странах. Ушли в прошлое слепая вера и бездушная идеология. Люди начали жить своим собственным умом. Старый мир рухнул, общество с надеждой устремилось в новый. После вековой смуты Китай готов наконец взять старт.

Любая революция являет собой главным образом процесс разрушения, а не созидания. Жизнь и деятельность Мао расчистили дорогу для лишенных его романтизма практиков, чьими усилиями и будет строиться светлое будущее – то самое, создать которое Председатель просто не мог»305.

Таким образом, Мао Цзэдун – это одна из самых противоречивых фигур мировой истории, так как в нем сочетаются вроде бы несовместимые черты «гения и злодейства»: философа, тонкого интеллектуала, знатока Конфуция, гедониста, поэта, чьи стихи поражают своим изяществом и вместе с тем капризного императора, распоряжавшегося судьбами целых народов, политика, запустившего механизм «культурной революции».

Существенным является то, что после смерти Мао Цзэдуна не появился его двойник, ибо на смену ему пришел весьма прагматичный Дэн Сяопин со своей командой, что спасло мир от значительного потрясения, вызванного планами «красного солнышка». «Уже приближаясь к концу жизни, Мао Цзэдун, – подчеркивает Г. Киссинджер, – стал склоняться к тому, чтобы бросить вызов американским планам организации мирового порядка, настаивая на определении тактики, а не только стратегии. Его преемники разделяли его веру в китайские силы, но не считали Китай способным добиться уникального потенциала одной только волей и идеологическими обязательствами. Они полагались на опору на собственные силы, но знали, что одного пафоса недостаточно, а потому они всю свою энергию положили на осуществление внутренних реформ. Новая волна реформ вновь вернула Китай к политике, проводившейся Чжоу Эньлаем, – ее главной приметой следует считать усилие, предпринимавшееся для привязки Китая к глобальным экономическим и политическим тенденциям. Эту политику взялся проводить руководитель, которого дважды за десятилетие отправляли в отставку и который в третий раз возвратился из внутренней ссылки: Дэн Сяопин»306. Именно Дэн Сяопин и стал той знаковой фигурой китайской политики, которая совершила необходимые для Китая реформы. Тогда он нанес свой первый визит в Вашингтон, где надел ковбойскую шляпу и символически отвернулся от Советского Союза.

Дэн Сяопин (1904–1997) – член китайской компартии, соратник Мао Цзэдуна, принимал участие в знаменитом совещании, проводившимся в Цзуньи (во время Великого перехода Красной армии Китая, 1935), где были отвергнуты навязывавшиеся «возвращенцами» традиционные методы ведения боевых действий; с 1956 г. генеральный секретарь и член Политбюро ЦК КПК. Наряду с Лю Шаоци – Председателем КНР и заместителем Председателя ЦК КПК – Дэн Сяопин принадлежал к группе прагматиков, которые были сторонниками реформистского пути развития Китая и плюрализма мнений, что противоречило революционному и догматическому духу Мао Цзэдуна307. В начале культурной революции Дэн Сяопин был репрессирован как «второй по рангу в партии каппутист», хотя ему сохранили партийный билет, затем в 1973 г. его восстановили в должности члена ЦК КПК. Затем его вторично репрессировали в 1976 г., опять реабилитировали и с 1978 г. он стал верховным лидером Китая, что дало ему возможность инициировать свои знаменитые реформы.

«Только те, кому на собственном опыте довелось узнать Китай Мао Цзэдуна, – отмечает Г. Киссинджер, – могут полностью оценить преобразования, инициированные Дэн Сяопином. Китай с его шумными городами, строительным бумом, дорожными пробками, с не имеющей ничего общего с коммунизмом дилеммой, когда темпам роста временами угрожает инфляция; страна, на которую подчас обращают все взоры западные демократии как на оплот в борьбе с глобальной рецессией, – все это было немыслимо в сером Китае при Мао Цзэдуне с его сельскими коммунами, застойной экономикой, населением, носящим стандартные куртки, черпающим идеологический запал из “маленьких красных книжечек” цитатника Мао.

Мао Цзэдун разрушил традиционный Китай и оставил одни обломки в качестве строительного материала для полной модернизации. У Дэн Сяопина хватило смелости поставить в основу модернизации индивидуальную инициативу и работоспособность китайцев. Он распустил коммуны и поощрял самостоятельность провинций в деле развития того, что он назвал “социализмом с китайской спецификой”. Китай сегодня – вторая по величине экономика в мире с самым большим объемом золотовалютных резервов, с огромным количеством городов, где стоят небоскребы гораздо выше нью-йоркского Эмпайр-стейт-билдинг, – подтверждение правильности предвидения Дэн Сяопина, настойчивости и здравого смысла»308. Все эти результаты достигнуты Китаем благодаря осуществлению на практике выдвинутых Дэн Сяопином реформ, основанных на принципе «открытости для внешнего мира». Необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, согласно которому он использовал советы премьер-министра Сингапура Ли Куан Ю, когда находился у него в гостях.

В этом смысле представляет интерес, каким предстал Китай перед Ли Куан Ю, когда он вместе со своей дочерью посетил его в 1976 г. по приглашению Чжоу Эньлая. Он пишет о Китае следующее: «Это был странный мир. Я уже до того читал о Китае, особенно после визита Никсона. Тем не менее от непрерывного обстрела гигантскими лозунгами, написанными или развешенными на стенах домов, от гигантских плакатов, установленных посреди пшеничных и рисовых полей, веяло сюрреализмом. Эти же лозунги гремели из громкоговорителей на вокзалах и в парках, звучали по радио – это отупляло. Мы не обнаружили в людях подобного рвения, за исключением тех случаев, когда им приходилось, выражая притворное одобрение, говорить с нами о “культурной революции”. Это было что-то вроде китайских “потемкинских деревень”»309. Здесь схвачена атмосфера Китая конца эпохи Мао Цзэдуна, когда на плакатах большими иероглифами были написаны лозунги типа «Критикуй Конфуция, критикуй Дэн Сяопина», «Разгроми буржуазных экономистов», «Да здравствует всепобеждающее учение Мао Цзэдуна!», когда на сознание китайцев оглушающе и отупляюще действовал поток пропаганды, который лился из радиоприемников и громкоговорителей. В Китае рядом с носившими романтические названия горами и храмами господствовала нищета, блокировавшая возможность страны догнать развитые страны мира.

Кроме того, свою роль играло и то, что после окончании холодной войны противоречия между Китаем и США проявились с особой силой в таких областях, как права человека, торговля и проблема нераспространения оружия массового уничтожения и не было никаких надежд на их смягчение. Как сказал в 1991 г. Дэн Сяопин, «новая холодная война между Китаем и Америкой продолжается», однако затем он раскрыл широко двери для зарубежного, в том числе и американского капитала.

В настоящее время Китай совершает стремительное и масштабное восхождение на основе новых ориентиров, особого духа и видения перспектив: «Говоря о Китае, – подчеркивает А.И. Салицкий, – мы фактически имеем в виду первого в истории лидера глобальной экономики: прежде обычно речь шла о главенстве, либо о главенстве в рамках определенного экономического пространства (Япония, СССР). Находясь где-то в середине списка государств, выстроенных по критерию дохода на душу населения, КНР демонстрирует большинству обитателей планеты модель развития, которая работает на достаточно скромных и, подчеркну, собственных ресурсах (в отличие от ряда бывших лидеров)»310. Самое интересное, что китайская модель не навязывается отстающим странам, что она разрушила привычные представления о табели в рангах глобальной экономики, о месте Китая в мировой политике и его роли в происходящем процессе становления полицентричного мира.

Китайская модель основана на доктрине «пекинского консенсуса», которая была опубликована Лондонским центром международной политики (май 2004 г.). Здесь речь идет не только об эффективности «китайской модели», но и о ее кардинальном отличии от принципов «вашингтонского консенсуса»311, который основан на идеологии свободного рынка, идеализации частного сектора и демонизации государственного программирования и регулирования. Основными принципами пекинского консенсуса являются:

1) рост ВВП при сохранении независимости от мирового капитала;

2) решительное стремление к инновациям и экспериментам (специальные экономические зоны);

3) защита государственных границ и национальных интересов;

4) накопление инструментов асимметричной силы (в виде триллионов долларов валютных резервов) и т. д.

На основании этой доктрины Китаю в ходе рыночных реформ удалось добиться и макроэкономической стабильности, и активизации субъектов хозяйства, и внушительных внешнеэкономических успехов. Китай на практике сумел осуществить инвестиционную, а не монетарно-либеральную модель развития с очень высокими темпами роста и нормой накопления. Китай не стремится к конвертируемости национальной валюты по счетам движения капитала, что сделало ее одной из самых устойчивых мировых валют с превосходным реальным обеспечением и минимальной инфляцией. При этом финансовые спекуляции существенно ограничены при помощи жесткого государственного регулирования и достаточно эффективной системы мониторинга рынков.

«Важной частью “пекинского консенсуса” становится выдвижение на первый план идеи социальной справедливости, а это в экономической части предусматривает повышение доли ВВП, перераспределяемой государством, и усиление его контроля над крупным частным капиталом, но не исключающего и государственно-частного партнерства. Госсектор в КНР представлен ключевыми и наиболее доходными отраслями: в него входят 80 % добывающей промышленности, 75 % энергетики, 86 % финансов и страхования, 84 % услуг транспорта и связи, полностью выпуск сигарет и т. д. В парке промышленного оборудования Китая доля собственно китайского производства составляет около 70 %, а среди импортных средств производства преобладает японская и германская техника (доля же США всего 4 %)»312.

Своеобразно и отношение Китая к процессу «глобализации», которую он считает мировой экономической войной, в которой выгоду получают обе стороны. В этой войне Китай эффективно использует процесс регионализации (АСЕАН, ШОС и т. д.), благодаря чему появляется несколько взаимодействующих и конкурирующих группировок, образующих фундамент многополюсной мировой экономики. «ВТО при этом отодвигается на второй план, та же участь должна постигнуть МВФ и Мировой банк – эти основные институты “вашингтонского консенсуса” в Азии уже никому особенно и не нужны»313.

Следует выяснить, что же собой представляет китайская модель, позволяющая Китаю играть особую роль в разворачивающемся процессе передела мира и занимать ключевое место в формирующемся новом геополитическом ландшафте. В этом смысле представляет несомненный интерес исследования известного футуролога Д. Нейсбита «Китайские мегатренды», в которой он на основе анализа тенденций развития современного общества пытается дать ответ на следующие вопросы: почему коммунистический Китай так стремительно развивается, преодолевает любые кризисы и постоянно добивается экономических успехов там, где терпят провал демократические государства? Как удается ему успешно сочетать капиталистическую экономику с социалистической идеологией? Почему он не тратит время на поиски новой национальной идеи, а успешно использует древнюю – конфуцианскую и предлагает уникальную теорию мегатрендов Поднебесной – «восьми столпов нового Китая»?314.

Концепция «восьми столпов» включает в себя следующие положения:

1) освобождение разума (согласно Дэн Сяопину, почти миллиард человек, разделенных классовыми границами, необходимо объединить общей целью преобразования страны, чтобы построить гармоничное общество);

2) баланс векторов «сверху вниз» и «снизу вверх», когда динамика развития Китая формируется нисходящими правительственными директивами и инициативами граждан снизу, порождая тем самым модель управления – «вертикальную демократию»;

3) высаживание деревьев: «пусть растут леса» (видение и цели в китайской модели задаются вертикальной демократией);

4) вброд через реку, нащупывая камни – метафора, дающая возможность вместо жестких приказов и четко определенных целей использовать метод проб и ошибок, путем экспериментов находить лучшие варианты будущего страны;

5) художественная и интеллектуальная подпитка: ни одно общество невозможно изменить в лучшую сторону без выступающих в авангарде перемен художников и интеллектуалов;

6) присоединение к миру означает агрессивное экономическое, политическое и культурное «встраивание» Китая в мировые тренды, чтобы его новая роль была адекватной нынешним достижениям;

7) свобода и справедливость, что предполагает сочетание экономически возможного и социально желательного, свободы немногих ради финансового успеха и потребности многих в социальном обеспечении;

8) от олимпийского золота к нобелевским премиям – это положение выражает необходимость для Китая дублирования своих олимпийских успехов в экономических показателях и в конкурентоспособности, чтобы стать «самой инновационной страной в мире».

Следует также иметь в виду тот факт, что сейчас Китай является абсолютным лидером по результатам продаж произведений искусства: его доля в 2011 году составила 30 % всех продаж, что дало ему возможность обойти Америку и Великобританию315.

Данная система общественного устройства постепенно обретает зрелость благодаря возвращению к Китаю чувства собственного достоинства, формированию вертикальной демократии, основанной на китайских ценностях и потребностях. «До какой степени это будет соответствовать западным воззрениям, – делает вывод Д. Нейсбит, – беспокоит только Запад. У Китая свои собственные цели и мечты. Как их достичь, решат Китай и его народ»316.

Исследования отечественных синологов перекликаются с установленными Д. Нейсбитом китайскими трендами. Они тоже показывают, что в Китае сумели найти такую формулу развития общества, которая представляет собою симбиоз социализма и капитализма, то есть речь идет о великой китайской конвергенции, которая характеризуется как социализм с китайской спецификой (рыночный социализм). «С прежних позиций, – подчеркивает Г. Цаголов, – такое конвергентное общество не может быть долговечным, так как в нем заложены непримиримые антагонизмы. Но в Китае именно такой умело поддерживаемый баланс приводит к оптимальным результатам на протяжении уже трети века. И, по прогнозам, продлится еще столетия»317.

Такая формула смешанного общества была найдена Дэн Сяопином в поиске оптимальных форм устройства для своей цивилизации. Как известно, раньше подобного рода конвергенцию совершил Сингапур благодаря тому, что его премьер-министр Ли Куан Ю изучил опыт Запада и историю коммунистической партии Советского Союза. После встречи с Ли Куан Ю в 1978 г. Дэн Сяопин начал осуществлять реформы в Китае, чтобы вывести страну на новый уровень развития. «Китай в эпоху Дэн Сяопина, – пишет Ли Куан Ю, – был куда более открытой и желавшей учиться у окружающего мира страной, чем то было на протяжении предшествующих столетий. Дэн Сяопин был мужественным человеком, занимавшим достаточно сильные позиции в партии и государстве, чтобы открыто признать, что Китай потерял многие годы в поисках революционной утопии. Это было освежающее время открытого мышления, энтузиазма и прогресса, что было радикальной переменой по сравнению с годами катастрофических кампаний и диких лозунгов. Дэн начал фундаментальные изменения, которые заложили фундамент для того, чтобы Китай смог догнать другие страны»318. Возможно, что успех этой новой политэкономической модели, которая идет на смену капитализму и социализму, послужит прообразом желательного социального устройства всего мира.

В связи с этим возникает вопрос: что способствовало модернизационным успехам Китая на рубеже XX–XXI столетий? История Китая в XX веке свидетельствует о том, что они достигнуты благодаря деятельности Китайской компартии и ее лидерам Дэн Сяопину, Цзян Цзэминю и Ху Цзиньтао. Немаловажную роль здесь играет организационная структура Коммунистической партии Китая, которая представляет собою ленинскую модель компартии России и Советского Союза. Британский журналист Р. МакГрегор в своей весьма интересной книге «Партия: тайный мир коммунистических властителей Китая» показывает функционирование секретной партийной машины Китая: «Партия всячески старалась не демонстрировать крепкие мускулы своего продолжительного правления на передний план общественной жизни Китая. Для многих на Западе оказалось очень удобным придерживать КПК в тени и делать вид, что в Китае действует эволюционирующая правительственная система, для которой характерны сильные и слабые стороны, выверты и недостатки, как и в любом другом государстве. Процветающая экономическая жизнь и позитивный отклик на глобализацию предоставили им возможность забыть о том, что коммунизм по-прежнему сохраняет свою хватку, словно ныне вездесущие кофейни “Старбакс” свидетельствуют о политическом прогрессе.

Но стоит заглянуть под капот китайской модели – и Китай, предстает вполне коммунистическим. Владимир Ленин, разработавший прототип для управления коммунистическими странами во всем мире, с ходу узнал бы эту модель. Длительность пребывания Коммунистической партии Китая у власти зиждется на простой формуле, взятой из ленинского наследия. Ибо в ходе любых реформ минувшего тридцатилетия партия строго следила за тем, чтобы держать в кулаке государственную машину и трех китов стратегии собственного выживания. Эти киты – кадровый контроль, пропаганда и Народно-освободительная армия.

С момента провозглашения себя единственной легитимной властью в объединенном Китае в 1949 г., партия размещала своих членов на всех без исключения ключевых постах государства, на любом уровне. Все китайские СМИ подчиняются командам Отдела пропаганды, даже если выбиваются из сил, чтобы соответствовать веку Интернета. Ну а вдруг кто-то решится бросить вызов системе? Ничего, у партии есть могучий резерв, ведь она всегда держала под строгим контролем вооруженные силы и спецслужбы – гаранты своей власти. В полиции на всех уровнях – от мегаполисов до мелких деревень – имеется “отдел внутренней безопасности”, чья роль в том и состоит, чтобы защищать режим партийного правления, иными словами, “выпалывать” “несоответствующие” политические взгляды, пока они не приобрели широкую аудиторию.

Китай давно поменял старомодную систему центрального планирования на более прилизанную гибридно-рыночную – экономику, величайшее инновационное достижение партии. Однако попробуйте проанализировать Китай по списку дефиниций Роберта Сервиса, ветерана-историка и специалиста по Советской России, – и увидите, что Пекин сохранил удивительно много качеств, характерных для коммунистических режимов XX столетия»319.

Одной из особенностей функционирования Коммунистической партии Китая является значимость так называемого «красного телефона» («красная машина»), которым в свое время пользовался И. Сталин. Эта «красная машина» отличается от обычного телефона тем, что она имеет всего лишь четырехзначный номер, использует одну и ту же систему криптографической защиты и связывает высший эшелон партии и правительства. «“Красные машины” рассыпаны по всему Пекину; они стоят на столах министров и их заместителей, главных редакторов партийных изданий, председателей советов директоров элитных госпредприятий и руководителей бесчисленных подконтрольных партии организаций. Телефоны и факсы оборудованы шифровальными устройствами для защиты партийно-правительственной связи не только от иностранных разведок, но и от любого китайца, не вхожего в систему партийного правления. Владение “красной машиной” означает, что ты сдал экзамены на членство в сверхсплоченном клубе, который правит страной: небольшая группа численностью порядка 300 человек (в основном мужского пола) отвечает за одну пятую населения земного шара»320. «Красная машина» в Китае выполняет функции на такой высоте, которая недоступна различным элитарным структурам Западного и Восточного мира.

Теперь следует выписать структуру и состав руководства Коммунистической партии Китая, насчитывающую сейчас 80 млн человек, а также описать процесс передачи власти от одного поколения правящей элиты к другому. «Структура руководства, – отмечает Ю.М. Галенович, – складывается из следующих частей:

– отдельно стоящий военный совет ЦК КПК, который формируется на пленуме ЦК партии и практически никому, кроме этого пленума, не подотчетен; военный совет – это штаб верховного главнокомандующего всеми вооруженными силами государства; верховным главнокомандующим является председатель военного совета, который сам подбирает себе членов военного совета;

– постоянный комитет политбюро ЦК КПК;

– политбюро ЦК КПК;

– секретариат ЦК КПК; секретариат и его фактический руководитель сосредоточивают в своих руках практическое руководство всем аппаратом партии, включая деятельность организационного отдела ЦК КПК и отдела пропаганды; иными словами, практическое руководство партией как организацией и руководство всей сферой идеологии сосредоточено в секретариате ЦК КПК;

– комиссия ЦК КПК по проверке дисциплины.

Официально первым руководителем партии, первым лицом в ее руководстве считается генеральный секретарь ЦК КПК. Он является также членом политбюро, членом постоянного комитета политбюро, членом секретариата ЦК КПК.

В то же время важно подчеркнуть, что руководство партией, партийным аппаратом, и руководство вооруженными силами государства, находящимися под полным контролем партии, в Китае разграничены настолько, что практически можно говорить о двух центрах власти, внутрипартийной и военной. При этом военная власть – это высшая власть как внутри КПК, так и в китайском государстве, то есть военная власть партии – это и есть военная власть в государстве. Председатель военного совета ЦК КПК – реальный высший руководитель не только партии, но и китайского государства. Необходимо упомянуть о том, что председатель военного совета ЦК КПК одновременно занимает пост председателя центрального военного совета КНР. Иначе говоря являясь, прежде всего высшим военным руководителем внутри правящей в КНР Коммунистической партии Китая, он обладает и полномочиями высшего государственного руководителя вооруженными силами КНР. Партия в КНР полностью сосредоточила в своих руках руководство армией, осуществляя его через военный совет ЦК КПК; в то же время партия использует вывеску центрального военного совета КНР, состав которого идентичен составу военного совета ЦК КПК, с той целью, чтобы иметь возможность выступать в качестве легального руководителя вооруженными силами китайского государства»321. В данном фрагменте четко показано существование в Компартии Китая несколько центров власти: во-первых, реальная высшая власть в лице председателя военного совета ЦК КПК, которая одновременно представляет собой военную власть, или власть над вооруженными силами, в том числе над всеми силовыми ведомствами; во-вторых, формальная высшая власть над партией в лице генерального секретаря ЦК КПК; в-третьих, власть над сферой организационной и идеологической, пропагандистской работы в партии в лице руководителя секретариата ЦК КПК; в-четвертых, руководство органами исполнительной, законодательной и судебной власти.

Следует иметь в виду, что исполнительная власть состоит из двух сфер: власть над деятельностью силовых структур, которая находится в руках председателя военного совета ЦК КПК, одновременно являющегося и председателем центрального военного совета КНР, и власть над остальными министерствами и учреждениям. Этой властью обладает премьер Государственного совета КНР, который, таким образом, руководит правительством, но без силовых министерств и структур, то есть несет ответственность за решение экономических и социальных вопросов внутренней политики. Различными участками всей этой работы обычно ведают члены постоянного комитета политбюро ЦК КПК: председатель КНР, председатель постоянного комитета ВСНП, премьер Государственного совета КНР, председатель Всекитайского комитета НПКСК. Все они также работают под руководством члена постоянного комитета политбюро ЦК КПК, ранее председателя, а с 1982 г. генерального секретаря ЦК КПК. Особняком стоит и деятельность в сфере руководства внешней политикой страны; формально в составе правительства – Госсовета КНР существует министерство иностранных дел, но по сути вся внешняя политика находится исключительно в ведении первого лица в партии и в государстве, то есть в конечном счете фактического руководителя всеми тремя сферами деятельности партии – собственно партийной, правительственной и военной322.

Особого внимания заслуживает еще два специфически китайских или присущих КПК института власти: «институт двух линий» и «институт старцев». «Институт двух линий» – это специфический феномен, на «первой линии» формально находятся несколько руководителей во главе с первым лицом этой «линии». В их руках сосредоточена вся практическая повседневная работа, прежде всего в экономической, социальной, внутриполитической сферах жизни страны, в то же время они не имеют никакого отношения ни к руководству вооруженными силами, ни к фактическому руководство партией.

«Вторая линия» принадлежит руководителю, который официально не занимает высшего руководящего поста, например, поста председателя КНР или поста генерального секретаря ЦК КПК, он как бы находится «в тени», разрабатывает теоретические проблемы, определяет стратегию развития государства и партии и внешнеполитическую, а также оборонную или военную стратегию, но в любой момент имеет возможность вернуть себе реальную высшую власть и в партии и в государстве.

«По сути дела, “институт двух линий” создается тогда, когда политик или политики, обладающие этой реальной властью, испытывают затруднения и не могут решить практические проблемы, возникшие в результате их же собственной деятельности, и временно, для выхода из кризиса, допускают появление на авансцене других политиков, которые именно по этой причине оказываются на “первой линии”. На них и возлагается вся тяжесть ответственности за решение накопившихся проблем. Они вынуждены действовать под постоянным присмотром фактического руководителя или руководителей партии и государства, находящихся по тактическим соображениям или вынужденно, временно на “второй линии”. Такой, например, была ситуация при Мао Цзэдуне, когда сам он на некоторое время отошел на “вторую линию”, а на “первую” был выдвинут Лю Шаоци»323.

Вторым феноменом политической жизни Китайской компартии и Китайской народной республики является, подчеркивает Ю.М. Галенович, «институт старцев», который в ситуациях, когда или нет одного общепризнанного руководителя, или несколько руководителей, занимая примерно равное положение и имея за собой мощные силы внутри партийного аппарата, не могут договориться о том, чтобы один из них находился на высших постах и официально являлся руководителем партии, выходит на первый план. В этой ситуации никто из руководителей не выходит на первый план или же все они оставляют официальные посты. При этом они предпочитают идти на компромисс, и по договоренности между собой, обычно вынужденной, формируют «многосоставное» высшее руководство партии из представителей того или иного «старца», то есть из представителей групп или фракций внутри партийного руководства. «На места первых руководителей вооруженных сил, партии, правительственных органов могут выдвигаться либо представители различных фракций (“старцы”, по сути дела, делят между собой эти посты), либо политики, которые по тем или иным причинам приемлемы для всех “старцев” и известны тем, что не принадлежат ни к одной из соперничающих групп.

Особенность этого положения состоит также в том, что сами “старцы” могут не общаться между собой или общаться, скажем, один раз в год; они могут не занимать никаких постов, не входить в руководящие органы партии и даже не являться членами ЦК КПК. Формально “старец” остается рядовым членом партии, но при этом может быть верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами государства, руководить всеми силовыми министерствами и структурами»324. Такая ситуация существовала при Дэн Сяопине и Цзян Цзэмине, что способствовало эффективному руководству жизнедеятельностью огромной партией и гигантской страной.

Описанные институты «двух линий» и «старцев» способствуют безболезненной смене поколений в руководстве Китайской компартии и соответственно в руководстве Китаем. Все поколения правящей элиты Китая ориентируются на социализм, который для них не является абстрактным понятием и не представляет собою универсальное учение. «С их точки зрения, он должен быть приспособлен к реальной ситуации в каждой стране. Иными словами, для них Китай, его реальные проблемы и возможности – это главное, а социализм – своего рода средство для решения проблем в стране. Поэтому и говорится о социализме с китайской спецификой.

Здесь важно, что эти люди считают себя и свою политическую партию авангардом и рабочего класса и китайской нации. Таким образом, ныне они претендуют на то, чтобы представлять китайскую нацию, говорить от ее имени и внутри страны и на мировой арене. Одна из главных составляющих социализма с китайской спецификой и особенностей идеологии уходящего поколения состоит в том, что священным понятием стала нация, ее интересы, ее возрождение. Интересы китайской нации ставятся выше прежних, ныне абстрактных, классовых интересов мирового пролетариата, идеалов интернационализма в его прежнем понимании, когда речь шла о приоритете интересов неимущих, трудящихся, эксплуатируемых и угнетенных перед интересами всего народа или нации в целом. Понятие нации для представителей уходящего поколения вышло на первый план.

Все, что можно взять из капитализма, в том числе его рыночные механизмы, не говоря уже о достижениях в области науки и техники, особенно в военной области, – нужно взять, и это должно служить их власти, их социализму.

Главная их цель – возрождение Китая, включающее в себя, прежде всего, создание сильного государства, которое по своей комплексной мощи, вооруженным силам, военному потенциалу не уступит никому на нашей планете; далее, это достижение такого уровня жизни для большинства населения КНР, который будет сопоставим с уровнем среднеразвитых или высокоразвитых современных государств… В сфере идеологии партия из коммунистической становится коммунистическо-националистической»325.

В начале XXI столетия к власти в Компартии Китая приходят новые поколения, которые не имеют революционной практики элиты первого поколения, они в атмосфере свойственной номенклатуре жизни, они принадлежат к так называемой «красной аристократии». Нынешняя правящая элита пятого поколения во главе с «принцем» Си Цзиньпином является продуктом истории Китая, и жизнь в Китае для них – это единственная реальность. «Перемены в китайском руководстве важны и для других стран, в том числе и для России, поскольку в обозримом будущем придется иметь дело именно с новыми официальными руководителями КПК и КНР. Необходим глубокий и всесторонний обмен мнениями с целью ознакомиться с позициями и взглядами друг друга, найти точки соприкосновения, прояснить возможности и пути решения нынешних и будущих вопросов в отношениях между странами.

Китай имеет вес на мировой арене и в военно-стратегических, и в политических, и в экономических вопросах. Новая ситуация на Земном шаре побуждает руководителей России и Китая к постоянному и еще более глубокому обмену мнениями по вопросам глобализации и в сфере международной безопасности, и экономики, не говоря уже о региональных и, особенно, наших двусторонних отношениях»326. Поэтому рациональным является развитие постоянных контактов на высшем уровне между руководителями России, Китая и Америки, то есть к созданию механизма тройственного общения для обмена мнениями, согласования и решения вопросов мирового сообщества. В этом случае России следует сформулировать принципы военного стратегического планирования на основе всего лучшего, что имеется в опыте Армии Российской Федерации, Советского Союза, Америки и Китая327.

Раздел третий Америка и Китай в современном мире

В понимании взаимодействия Китая, Америки и России в современном мире необходимо исходить из значимости их культур и происходящей культурной модернизации, когда происходит возвращение былой славы китайской культуры, когда выдвинутая Си Цзиньпином «китайская мечта» сталкивается не только с военной мощью Америки, но и с эффективнейшим оружием – используемым в процессе культурной модернизации идеологическим и культурным наступательным оружием Америки, сконцентрированного в виде Голливуда и американского потребительского образа жизни. Данный процесс культурной модернизации прекрасно описан профессором Хэ Чуаньцином и его сотрудниками в «Обзорном докладе о модернизации в мире и Китае (2001–2010)». Приведем из него те фрагменты, которые имеют отношение к нашей проблематике.

«Культура уникальна в каждой стране и у каждого народа. Если взглянуть на нее с позиций международных законов и гуманизма, каждый тип культуры равен всем остальным и имеет равные шансы на сохранение и развитие с ними, ведь все они – части общечеловеческой культуры. С точки зрения развития и модернизации, разные культуры имеют разную конкурентоспособность; в разных странах и у разных народов – разные уровни развития и разные типы культурной жизни; и можно сказать, что разные культуры не равноценны. Если мы совместим идеи антропологии и модернизации, каждая культура столкнется с проблемой сохранения своей идентичности и необходимостью модернизирования. Культурная модернизация – важный аспект модернизации в целом, как национальной, так и всемирной (рис. 3.1). За последние 300 лет культурная модернизация, вместе с социальной, экономической и политической, изменила мир и человечество. В настоящем докладе рассматриваются факты и принципы всемирной культурной модернизации, а также рациональные варианты выбора, который предстоит сделать Китаю в XXI в.

Рис. 3.1. Путеводитель по культурной модернизации и изменениям в мире

Если наша планета – физический дом всех людей, то культура должна быть их духовным домом. Культурная жизнь – это духовная жизнь человечества. Если экономическая модернизация является модернизацией физической жизни людей, то культурная должна быть модернизацией духовной жизни и духовного дома тоже. С обогащением материальной жизни растут духовные потребности и растет необходимость в культуре и культурной модернизации. Однако до сих пор нет как единого определения культуры и культурной модернизации, так и единой исследовательской парадигмы, в которой они рассматриваются. В настоящем докладе культурная модернизация рассматривается в основном с позиций науки и модернизации в целом. Культурная модернизация столь сложна, что мы должны подходить к ее исследованию с разных точек зрения; только это поможет нам получить более цельную и полномасштабную картину. Разные взгляды могут дополнять друг друга, и большая мудрость может быть извлечена из любых мыслей и использована на благо человечества.

Факты и опыт всемирной культурной модернизации

Под культурной модернизацией, о которой идет речь в настоящем докладе, понимается модернизация в сфере культуры. К этой сфере относятся создание, производство, распределение, сохранение и потребление культуры в шести областях жизни людей и общества. Эти шесть областей: экономика, общество, политика, культура, окружающая среда и поведение индивидов. В настоящем докладе сделана попытка взглянуть на них с позиций действия: культура является комплексом знаний, институтов и идей, которые оказывают влияние и объясняют различные виды устройства жизни людей. Культурная модернизация – комплексный процесс формирования, развития, трансформирования и международного взаимодействия современных культур. В настоящем докладе проводится анализ временного ряда, кросс-секционный и процессный анализ трех столетий всемирной культурной модернизации (с 1700 по 2006 г.); он затрагивает чистую культуру, учреждения, производство и другие грани культурной жизни, ее структуры, системы и идей, а также долгосрочных тенденций, всемирных границ и международных разрывов. Выборку для анализа временного ряда составляют 15 стран, выборку для кросс-секционного – 130 стран и 118 культурных переменных по состоянию на 2001 г.; данные по другим странам также относятся к этому году. Благодаря системному анализу, удалось выявить 54 факта, 12 важных особенностей и 14 моментов исторического опыта.

Общая теория культурной модернизации

Проведя анализ 300-летнего процесса всемирной культурной модернизации и систематизацию исследований о культурных изменения и культурной модернизации за последние сто лет, профессор Хэ Чуаньци разработал теоретическую гипотезу – “общую теорию культурной модернизации” или, кратко, теорию культурной модернизации. В данной теории делается попытка объяснения модернизации в области культуры с точки зрения науки и модернизации в целом; это альтернативный взгляд на модернизацию культуры с XVIII по XXI в. Данная теория может обогатить знание о культурной модернизации. Она включает в себя пять основных аспектов – определение, процесс, итоги, динамику и модели культурной модернизации, а также характерные черты, принципы и модели всех пяти аспектов.

Определение культурной модернизации

Определение культурной модернизации затрагивает четыре базовые концепции: культуру, область культуры, модернизацию и культурную модернизацию. Стандартного определения не существует ни для одной из них; ниже нами дается представление о терминах, которыми мы оперируем.

Во-первых, определение культуры. Культура – это комплекс знаний, институтов и идей, которые оказывают влияние и объясняют образ жизни человека, а также его цели, его понимание добра, правды и красоты. В целом культура является единым образованием, в которое органично вплетены знания (основа), институты (сердце) и идеи, которые представляют собой ее душу. Но ни в коем случае нельзя утверждать, что это неизменно и других вариантов быть не может.

В культурном комплексе под знаниями понимаются любые познавательные процессы, обращенные на природу, человеческое общество, включая скрытое знание или его тацитную форму; институты являются накоплением ограничений, процедур, этики и соглашений, регулирующих человеческое поведение; идеи – это мысли, верования, мораль, ценности и эстетика.

Если попытаться использовать язык математики, культура является производной знаний, системы и идей. В ходе истории развития культуры, функции различных культурных факторов изменялись. В аграрную эру центральной осью культуры были идеи, а главной характеристикой периода была автократическая культура; в индустриальную эру в центре стояли институты – и они же были главной чертой того времени; в эру знаний во главу угла встали знания – и научное знание лучше всего характеризует этот временной отрезок. Однако все это относительно. В любой период времени важны все составляющие и “центральную ось” представляют собой всего лишь те факторы, которые временно оказались на главенствующих позициях.

Культура развивается вглубь и вширь. Под “глубиной” понимается комплекс знаний, систем и идей, которые влияют на человеческое поведение. Под “расширением” – язык, литература, искусство, философия, религия, законы, этика, соглашения, научные знания, культурные учреждения, индустрия культуры, политическая культура, экономическая культура, социальная культура, экологическая культура и культура личного поведения.

Во-вторых, область культуры. Эта область – лишь одна из шести, относящихся к исследованиям человеческого общества, она относится к творчеству, производству, распространению, распределению, запасу, сохранению и потреблению культуры. Область культуры делится на две части: 1) независимую (чистая культура, культурные учреждения и культурная индустрия) и 2) пересекающуюся (в которой культура вступает во взаимодействие с другими областями и рождаются политическая, экономическая, социальная, экологическая и личностная разновидности культуры).

В-третьих, модернизация. Согласно теории вторичной модернизации, она является видом глубинных изменений в человеческой цивилизации с начала XVIII в. В период с XVIII по XXI в. процесс всемирной модернизации включает первичную и вторичную ее формы. Глубинная суть модернизации заключается в комплексных процессах формирования, развития, трансформаций и международного взаимодействия современной цивилизации; комплексных процессах альтернативного управления процессами инноваций, отбора, разделения и рецессии элементов цивилизации; и процессах конкуренции, в ходе которой разные страны стремятся и достигают высоких уровней развития по мировым стандартам. Расширение модернизации включает в себя модернизацию в мире, странах, регионах, политике, экономике, обществе, культуре, окружающей среде и индивидах.

В-четвертых, культурная модернизация. В ее контексте мы говорим о модернизации в культурной сфере, которая является важной частью модернизации в целом. Глубинная суть ее заключается в комплексных процессах формирования, развития, трансформаций и международного взаимодействия современной культуры; комплексных процессах альтернативного управления процессами инноваций, отбора, разделения и рецессии элементов культуры; и конкуренции, в ходе которой разные страны стремятся и достигают высоких уровней развития по мировым культурным стандартам. Расширение культурной модернизации включает модернизацию чистой культуры, культурных учреждений, культурной индустрии, жизни, ее содержания, форм, систем, идей и управления ими.

Культурная модернизация тесно связана с концепцией культурного развития. Упрощенная концептуальная модель культурной модернизации дана ниже.

Культурное развитие = культурный прогресс + позитивная культурная адаптация + культурный прогресс х позитивная культурная адаптация.

Культурная модернизация = культурное развитие х культурные трансформации х изменения международного культурного положения.

Культурная модернизация = культурное развитие х культурные трансформации х международные культурные взаимодействия.

В-пятых, есть три критерия культурной модернизации. В их число входят: содействие либерализации и развитию производительности без ущерба окружающей среде; содействие справедливости и прогрессу в обществе без ухудшения экономического роста; содействие эмансипации и полноценному развитию людей без вреда для социальной гармонии. В целом, все три стандарта объединяются характеристикой способствования: производительности, социальному прогрессу и полноценному развитию человека.

Культурная модернизация является формой культурных изменений, перекрестком между культурными изменениями и модернизацией вообще. Культурные изменения могут обладать разными формами, включая прогресс, регресс, эволюцию, адаптацию, постепенные и внезапные изменения, революцию, движение, противодействие, отклонения, циркуляцию, поворот назад и конфликт, и т. п. При столкновении с тремя критериями культурной модернизации, некое изменение должно либо стать ее частью, либо нет.

В-шестых, существуют три источника современной культуры. Первым является частичное унаследование и развитие традиционной культуры – языка, литературы, искусства, религии, философии, науки и техники. Вторым – частичный отказ от традиционной культуры: развитие, отказ от традиционных технологий, культурных систем и культурных идей. Третий источник – культурные инновации и обмен, инновации в знаниях, системные инновации, инновации в идеях, культурная диффузия и т. д.

Процесс культурной модернизации

Во-первых, стадии процесса культурной модернизации. В период с XVIII по XXI в. культурная модернизация включила в себя подготовительную стадию, первичную и вторичную модернизации; и первичная, и вторичная модернизация характеризовались тремя волнами. Опираясь на карту периодов, координатную систему и путеводитель по процессу человеческой цивилизации, мы создали карту, координатную систему и путеводитель по культурным изменениям и культурной модернизации.

Первичная культурная модернизация являлась переходом от традиционной культуры к современной, от аграрной – к индустриальной, от автократичной – к демократичной, от феодализма – к гражданскому обществу, от культуры сверхъестественного – к научной, от зависимой – к профессиональной, от семейной – к культуре благосостояния и от сельскохозяйственной – к городской.

Вторичная культурная модернизация являлась переходом от современной культуры к постмодерну, от индустриальной – к культуре знания, от промышленной – к экологической, от материальной – к интернет-культуре, от авторитарной – к массовой, от механистической – к гуманистической, от национальной – к глобальной, и от сходства культур – к культурному разнообразию.

Если мы говорим, что первичная культурная модернизация была процессом культурной дифференциации, что означает отделение культуры от общества в целом и дифференциацию внутри самой культуры, то вторичную можно охарактеризовать как процесс культурного слияния, что означает воссоединение культуры, экономики и общества, культуризацию экономического и социального процессов и превращение культурной индустрии в одну из основных.

Во-вторых, структура процесса культурной модернизации. В основном, здесь имеется в виду временная, пространственная, пространственно-временная, иерархическая, структура области, структура содержания и структура культурной жизни. Временная структура в основном отвечает за разделение процесса культурной модернизации на стадии, пространственная – за распределение культуры в пространстве, а структура культурной жизни затрагивает в первую очередь изменения, вызванные культурной модернизацией.

В-третьих, черты процесса культурной модернизации. В целом, есть 12 характерных черт: частичная предсказуемость, нелинейность, частичная обратимость, зависимость от пути, многовариантность, плюралистичность, несбалансированность, несинхронизированность, неизолированность, систематичность, фазовость и глобальность. Помимо этих основных черт, существует множество иных характеристик. Многие черты вторичной культурной модернизации наблюдаются и в первичной, а все черты вторичной до сих пор еще не проявились достаточно заметно.

В-четвертых, принципы процесса культурной модернизации. Что касается принципов культурной модернизации, мы можем анализировать их с двух позиций: прикладное использование этих принципов в отношении области культуры и сами принципы как часть данной области. Первый вариант можно отнести ко всем сферам модернизации, в то время как второй относится только к принципам в культурной области.

Согласно теории вторичной модернизации, этот процесс должен удовлетворять десяти принципам: асинхронности, неравномерности распределения, относительной стабильности структуры, изменчивости позиций, предсказуемости, выбору пути, прогрессивности требований, снижения отдачи, неповторимости и изменения центральной оси. Эти принципы применимы к культурной модернизации.

Нам требуется провести иерархический анализ принципов культурной модернизации.

Принцип модернизации элементов культуры. Модернизация элементов культуры является комплексным процессом альтернативного оперирования инновациями, выбором, распространением и рецессией элементов культуры. Она включает в себя двусторонний циклический процесс инноваций, отбора и распространения элементов культуры и их обратимую рецессию. Все это составляет модель ультра-циркуляции. Принципы инноваций элементов культуры включают в себя разнообразие этих элементов, принцип инноваций в знаниях, принцип институциональных инноваций, инноваций в мысли, разнообразие культурного выбора, разнообразие культурного распределения и разнообразие культурной рецессии.

Принципы модернизации культурного содержания. Модернизация культурного содержания является комплексным процессом альтернативного оперирования инновациями, отбором, распространением и рецессией культурного содержания. Инновации приносят разнообразие. Принципы модернизации элементов культуры в целом применимы и к модернизации культурного содержания.

Принципы модернизации форм культуры. Модернизация форм культуры является комплексным процессом альтернативного оперирования инновациями, отбором, распространением и рецессией форм культуры. Инновации приносят разнообразие. Принципы модернизации элементов культуры в целом применимы и к модернизации ее форм.

Принципы модернизации культурной системы. Нет единого понимания культурной системы. В данном случае имеется в виду культурная система на уровне страны. Комплексная модель взаимодействия с культурной модернизацией выглядит следующим образом: модернизация культурной системы есть проявление культурной модернизации, комплексный процесс взаимодействия между традиционной, современной и постмодернистской культурой, между культурным наследием, существующей и новой формирующейся культурой; в эту модель входит несколько функциональных маршрутов – культурные инновации, обмен, диффузия, аккультурация, культурная рецессия и культурные потери.

Разнообразие модернизации культурной жизни. Модернизация культурной жизни в целом относится к модернизации образа жизни и ее качества, что включает в себя модернизацию производства, распространения, потребления и сохранения, модернизацию культурных товаров, услуг и сфер деятельности, модернизацию запасов, требований и участия в развитии культуры. Основные требования модернизации культурной жизни включают в себя повышение разнообразия, рациональности, здоровья, доступности, возможности выбора и приемлемости, стремление к достижению или поддержанию высоких стандартов культурной жизни и повышение общего культурного уровня людей и уровня их счастья.

Разнообразие процессов культурной модернизации. Существуют разнообразие в культурных инновациях, трансформациях и взаимодействии. Модель комбинации элементов культурной инновации выглядит следующим образом: посредством культурной инновации создается новая комбинация элементов культуры и их носителей, которая не имеет аналогов в мире. Модель инновационного сочетания культурного содержания и носителей: посредством культурной инновации создается новая комбинация содержания культуры и его носителей, также не имеющая аналогов в мире.

В-пятых, двойственность процесса культурной модернизации. Дуализм культуры определяет и дуализм ее модернизации.

Дуализм культуры заключается в том, что она является средством выражения культурной идентичности страны или народа, представляя их права или интересы; одновременно культура обладает и характеристиками товаров и может использоваться для производства и торговли другими товарами. Культура может использоваться как общественный ресурс разделения и унаследования, а также как товар для рынка. На изменения культуры влияют как национальная выгода, так и законы рыночной конкуренции.

Дуализм культурной модернизации: она должна выступать не только средством защиты культурных прав и интересов, но и средством повышения качества культурной жизни и конкурентоспособности. В ходе процесса культурной модернизации есть два ориентира: национальная выгода и условия рынка.

В-шестых, традиционная культура требует разных форм заботы о ней, включая рациональную защиту, использование ресурсов и частичную модернизацию.

Культурная модернизация не является полным отказом от традиционной культуры. Существуют три источника современной культуры, два из которых имеют отношение к традиционной; один из них – частичное унаследование и развитие традиционной культуры, другой – частичный отказ от нее. Традиционная культура тесно связана с культурной идентичностью страны или народа, что делает ее важным источником культурных индустрии и инноваций.

Культурная модернизация не является простым переходом от традиционной культуры к современной; это сложный процесс взаимодействия. Культурная модернизация включает в себя тесное взаимодействие между традиционной, современной и постмодернистской культурами, а также взаимодействие между новой культурой, современной и культурным наследием.

В ходе процесса культурной модернизации традиционная культура сохраняет и расширяет свои функции, например, связанные с языком, искусством и религией. Естественно, не все виды традиционной культуры будут сохраняться и укреплять свое влияние, между ними существуют большие различия и неизбежны культурные потери.

Согласно разнообразной природе реальных функций, традиционную культуру можно условно разделить на три типа: 1) ту, что все еще несет в себе позитивные функции (классическая наука), 2) ту, что несет лишь негативные функции (феодальная), 3) нейтральную (классическое искусство).

В ходе процесса культурной модернизации возможны три варианта управления традиционной культурой: 1) как средство существования культурного наследия, она заслуживает рациональной защиты; культурное наследие должно быть рационально использовано, 2) традиционные культуры с наборами позитивных или нейтральных функций должны быть выборочно унаследованы и развиты, 3) от традиционных культур с негативными функциями следует отказываться и минимизировать вероятность возврата к ним.

Культурная модернизация является не полномасштабной, а лишь частичной модернизацией традиционной культуры. Она включает в себя отказы и потери, рецессию и в то же время частичное унаследование и развитие традиционной культуры. В широком смысле, унаследование и развитие одновременно с отказом и потерями традиционной культуры есть составляющие культурной модернизации; в узком смысле, частичное унаследование и развитие традиционной культуры образуют саму суть и истинный смысл культурной модернизации. Частичная модернизация традиционной культуры в основном имеет отношение модернизации тех частей этой культуры и того культурного наследия, которые и поныне имеют серьезное значение. Стандарты определения модернизации традиционной культуры соответствуют общим стандартам определения культурной модернизации»328.

Современный мир находится в состоянии неопределенности, вызванной переходом человечества в новое качество, когда открываются ранее неведомые социальные перспективы. «Обозначился системный кризис современной модели общества, надлом архитектоники, основанной на определенности национальных культур и устойчивости рационально-ценностных форм мироустройства. Ветшает и меняется на глазах национально-государственная структура международных отношений, трансформируется международное право, базировавшееся на принципе незыблемости национального суверенитета, отказа отдельных стран и группировок от произвольного применения силы. Переживает серьезную трансформацию также индустриальная экономика, задвигаемая ныне в тень виртуальной неоэкономикой финансовых технологий»329. Начавшийся глобальный финансовый и экономический кризис в 2008 г. положил конец виртуальной неоэкономики, показал неадекватность представления о ветшании суверенитета и значимости государства в международных отношениях, показал справедливость положений «Капитала» и их прогностический характер.

В современном глобализованном мире вопреки позиции, согласно которой государства теряют свое прежнее значение, они играют немалую роль, более того у них появляются новые важные функции (например, экологическая функция)330. Поэтому их функционирование и взаимодействие, в том числе Китая, Америки и России, целесообразно рассматривать в ракурсе социальной кибернетики (и синергетики). Согласно положениям социальной кибернетики, суверенные государства можно трактовать как кибернетические автономные системы, то есть такие, которые могут управляться в соответствии с собственным интересам (хотя очевидно, что окружение оказывает на нее влияние)331. Каждая такая система старается воздействовать на другие аналогичные системы, точно так же подвергается воздействию с их стороны. Если интересы воздействующих друг на друга систем совпадают – они взаимодействуют, если же противоречивы, между ними происходит борьба, которая приобретает различные формы.

Всякие целевые воздействия одного или группы государств на другие страны в социальной кибернетике трактуются как международные процессы управления. О возможностях оказывать влияние данного государства на другие страны свидетельствует энергоматериальный потенциал, которым располагает государство и от которого зависит его сила. «Взаимные отношения разных народов, – согласно К. Марксу и Ф. Энгельсу, – зависят от того, как далеко каждый из них развил свои производительные силы, разделение труда и обмен деятельностью внутри народа»332. Состояние производительных сил народа и государства играет решающую роль в энергоматериальных возможностях управления отдельных государств и их участия в процессах международного управления. Политическое значение данной страны зависит прежде всего от отношения состояния и скорости развития ее производительных сил к состоянию этих сил и скорости других государств в данный период.

Взаимные управляющие воздействия отдельных государств как автономных систем подчиняются общим законам кибернетики, которые управляют всеми процессами управления, а также законам социальной кибернетики, которые регулируют процессы управления, происходящими в обществе. Поэтому в анализе такого рода воздействий следует использовать определенные методы кибернетики, особенно социальной кибернетики. Социокибернетический анализ исторических процессов международного управления привел к множеству интересных выводов, что неоднократно позволяло увидеть в новом свете ряд явлений. Например, он позволил более глубоко объяснить влияние социальной системы управления данного государства на его силу; выяснить влияние процессов преобразования и передачи информации на состояние производительных сил, а следовательно и на силу государства; на основе такого рода анализа был даже разработан метод выявления своеобразных критических точек в международных отношениях, которые верифицированы статистическими методами на протяжении последних двух столетий. Этот метод может быть также использован для прогнозирования международных отношений в общемировом масштабе.

Игра сил и интересов, которые имели место в истории, не является ни произвольной полностью, ни случайной, она подчинялась определенным законам. Главной целью этих игр было добыча богатства и подчинение себе других людей или оборона собственных богатств и собственной самостоятельности, или собственных интересов. Решающим в итоге оказывались отношения сил (понимаемых широко как энергоматериальные и информационные потенциалы) противоборствующих сторон. Широкий диапазон представленных событий здесь необходим только для показа большого пространственно-временного радиуса определенных общих закономерностей, которые можно наблюдать в различных играх сил и интересов как в области международного управления, так и управления в рамках отдельных государств.

«Идут ли в паре сила государства и богатство его граждан? Существует ли простая связь между социально-экономическим развитием и ростом народонаселения? Ведет ли рост народонаселения к росту общественного богатства или же к бедности? Каковы были главные источники силы государств, которые играли существенную роль в истории? Как на протяжении столетий изменялась география силы и богатства и как на фоне этих изменений проходила игра сил и интересов в истории?»333 Трудно найти на эти вопросы легкие и однозначные ответы. Если под силой государства будем понимать его экономический и военный потенциалы и радиус политического и хозяйственного влияния, а под богатством – материальное состояние государства и уровень жизни его граждан (которые необязательно должны коррелировать друг с другом), тогда на основе социокибернетического анализа можно указать на характерный процесс изменения основных факторов, от которых прежде всего зависят сила и богатство отдельных стран в разные периоды.

В первом самом длительном периоде такими основными факторами, от которых зависели сила и богатство, были демографический потенциал и организация отдельных обществ. В следующем периоде прибавляется еще третий основной фактор – промышленный потенциал. Наконец, в третьем периоде наряду с тремя этими факторами имеем дело с четвертым – научно-исследовательским потенциалом вместе с системой внедрения результатов исследований. Наконец, состояние организации общества зависит как от состояния его знания и хозяйства, так и от его системы этических и правовых норм, а также признаваемой идеологии, и воспринимаемой системы управления.

Характерно, что появление по мере развития человечества новых основных факторов, влияющих на силу и богатство государств, не означает, что старые факторы перестают действовать. «Только гармоничное взаимодействие старых и новых факторов создает существующую хозяйственную и военно-политическую (а также культурную) мощь и обеспечивает благосостояние отдельным странам»334. В то же время распад силы и богатства определенных стран может быть вызван каждым из факторов, которые выступают решающими в обеспечении силы и богатства на данном периоде развития общества и человечества. В этом плане и рассмотрим положение Америки и Китая в современном мире и неоднозначные особенности их взаимодействия.

В данном случае весьма плодотворным является анализ американской цивилизации как эрихситоновского комплекса, который введен в науку Ю.А. Ждановым335. Американская цивилизация – это цивилизация бизнеса, ибо «мы стали нацией предприимчивых дельцов» (Л. Гурко), в ней «всем правят деньги» (А. Лауринчюкас), «бизнес – это один из могущественных институтов американской культуры» (Э. Шостром), «деньги – божество этого народа» (Д. Шляпентох), «стремление к большему количеству денег и сверхпопулярности стало смыслом жизни, ради которого американцы обучаются в университетах, делают карьеру и соотвественно своему статусу отдыхают» (Ю. Сигов), «большинство американцев до сих пор убеждены, что основанная на прагматизме система свободного предпринимательства является лучшим мотором благосостояния нации» (Н. Токарева, В. Пеппард), которая привела к развитию в эпоху Интернета венчурного капитала336. Однако американский экономист К. Флекснер показывает, что основанная на традиционной экономической политике цивилизация бизнеса неадекватна происходящим цивилизационным изменениям: «Соединенные Штаты Америки, игнорируя движущие силы истории, обрекают себя на повторение ошибок прошлого, способствуя тем самым снижению своей собственной роли как великой державы»337.

Американская цивилизация бизнеса – это великий социальный эксперимент истории в чистом виде, и поэтому неудивительно, что сейчас из-за изменившихся и изменяющихся условий в мире идут дискуссии о будущем той или иной страны от Франции и до Японии и особенно в Соединенных Штатах Америки. В них массмедиа, книги и журналы предоставляют место ученым мужам и лоббистами, политическим обозревателям и профессиональным лекторам для споров о будущем Америки. В данном случае весьма уместным является следующее замечание американского историка Д. Адамса: «Превращая класс дельцов в господствующий и единственный класс Америки, эта страна производит эксперимент – она основывает свою цивилизацию на идеях дельцов. Другие классы, находящиеся под господством класса дельцов, быстро приспособляют к этим идеям свою жизненную философию. Можно ли построить или сохранить великую цивилизацию на основе философии меняльной конторы и единственной основной идеи прибыли?»338. Один из главных интеллектуальных лидеров революционно-консервативного движения в Европе Г. Фай считает, что Америка представляет собою эфемерную империю, не имеющую ингредиентов для длительного исторического существования. Это утверждение основано на положении, согласно которому существование Америки основано на сугубо торгашеской логике силы, что делает ее недолговечной. «Эта нация, точнее “нация-фирма”, – подчеркивает Г. Фай, – напоминает эфемерную Испанскую империю, тоже основанную на золоте, но у той, по крайней мере, были корни»339.

В обсуждении вопроса о существовании американской цивилизации бизнеса немалую роль играют и идеологические различия. Большинство консерваторов делают упор на достижениях Америки – «победе» в «холодной войне», успехах капитализма, – в то время как либералы указывают на растущий сгусток проблем: государственный долг, упадок системы социального обеспечения и образования, снижение уровня жизни средних слоев населения, ослабление экономического руководства страной и чрезмерное военное присутствие за границей.

На основании широкого круга вопросов, поднимаемых в дискуссиях об «упадке или возрождении» Америки П. Кеннеди приходит к следующему заключению: «Особую остроту этой полемике о будущем Соединенных Штатов придает то, что она происходит среди людей, которые верили – еще до того, как в 1941 г. Генри Люс впервые употребил это выражение, – в то, что наступил “Американский век”. Однако независимо от того, насколько точными признают будущие историки слова Люса, они обладали огромной психологической и эмоциональной силой, духовно укрепляя американский народ. Они придавали ему ощущение “избранности”, даже превосходства. От этого чувства, однажды испытав его, трудно отказаться… Очевидно, сейчас Соединенные Штаты гораздо более обеспокоены будущим, чем одно-два поколения назад»340.

Будущее американской цивилизации бизнеса в немалой степени зависит от рокового характера присущего ей комплекса Эрисихтона. Современная Америка представляет собой воплощение фактически всеми забытого античного мифа о фессалийском царе Эрисихтоне. В этом мифе показано, что «отчуждение от мира, от человеческой сущности ведет к самоотчуждению в самой дикой форме…, к саморазрушению, самопожиранию»341. Америка – это коллективный Эрисихтон, ибо ее всеохватывающая система финансового капитала высасывает из человечества и своего народа не зеленые бумажки и золотые кругляшки, а горячую человеческую кровь, омывающую клеточки мышц и мозга работающего организма. Она совершает насилие над человеком, для нее характерны хищническое потребительство, «продажа всех и вся, наконец, самоотчуждение, вплоть до самопожирания, самоозлобления и самоуничтожения»342. Самопожирание Америки проявляется в фантастически разросшемся комплексе преступлений, наркомании, аморализма, манипуляций человеком и других опасных для общества и личности явлений.

Роковой характер комплекса Эрисихтона проявляется в начавшемся закате Америки, признаком чего служит просматривающийся кризис ее цивилизации бизнеса. Современный исследователь Г.А. Трофименко пишет об этом следующее: «Самое парадоксальное, на мой взгляд, состоит в том, что если тезис об общем кризисе капитализма, в том числе американского, был в свое время высосан из пальца, вернее, представлял собой некритическое перенесение верных замечаний Маркса и Энгельса о пороках зарождавшегося индустриального общества на развитой капитализм, то сейчас, по-видимому, можно без всяких натяжек говорить о кризисе постиндустриального западного общества, основанного на частной собственности и голом индивидуализме. Но если этот тезис еще предстоит разработать, уточнить или видоизменить в действительно научной полемике, то более узкое, частное наблюдение о начавшемся реальном кризисе американской общественной системе представляется вполне обоснованным»343.

В пользу данного положения говорят статистические данные, на которые обращает внимание Дж. Рифкин в своей книге «Европейская мечта» вместе с газетой New York Times. В результате проведенного исследования выяснилось, что США занимают 49-е место в мире по грамотности, 24-е – по математическому образованию, 37-е – по здоровью нации и 54-е – по здравоохранению и качеству медицинского обслуживания – на одном уровне с ЮАР; 22-е – по детской нищете и 41-е – по детской смертности, при этом треть американских детей появляются на свет вне брака – хуже показатели среди развитых стран в этой категории только у Мексики (без сомнения, очень «развитой» страны). Данный список можно продолжать… Вот и получается, что в наиболее важных аспектах жизни США давно уже не входят даже в первую десятку, однако они первые по количеству вооружения, объему потребления, сумме долгов и самообману344. Все эти показатели фиксируют количественные измерения параметров нынешних США, однако гораздо существеннее глубинные изменения, происходящие в американском обществе.

Не случайно в ходе полемики вокруг «упадка и возрождения» Америки высказано положение о том, что американский народ каким-то образом встал на неверный путь развития. Популярный телевизионный ведущий Дж. Чэнселлор утверждает, что «у нас есть силы, но они подрываются целым комплексом слабостей – тысячью ран, которые нам трудно залечить»345, что для того, чтобы Соединенные Штаты могли достигнуть прежнего уровня благосостояния, необходимо осуществить многочисленные перемены. Однако вероятность такого возрождения – даже при поддержке его призыва широкими слоями населения – является весьма сомнительной, так как американский комплекс Эрисихтона разросся достаточно сильно. Об этом свидетельствует начавшийся в Америке глобальный финансово-экономический кризис, превосходящий по своей глубине и масштабности Великую депрессию 1929 г.

Одним из других саморазрушительных элементов рокового комплекса Эрисихтона («одной из тысячи ран») является финансовый бандитизм врачебно-страхово-фармацевтической мафии (громадной, тесно спаянной монопольной системы), которая поддерживает стоимость соответствующих услуг на астрономическом уровне даже для американцев среднего уровня достатка. В результате для значительного большинства населения Америки бесплатная или льготная медицинская помощь стала недоступной346. Этот вывод основан на официальных данных и сообщениях ежедневных американских газет о состоянии дел в системе здравоохранения347. В 80-е годы число работающих в ней удвоилось, что снизило общую производительность труда, на нее направляется около 12 % ВНП, то есть в два раза больше, чем на оборону, однако приемлемый уровень медицинского обслуживания для многих граждан не обеспечивается. Фактически около 37 млн американцев не имеют медицинского страхования. К концу 80-х годов число бедняков, нуждающихся в специальной медицинской помощи в таких случаях, как рождение детей, зараженных сифилисом и СПИДом, неуклонно росло; в местах массового проживания черного населения, где половина детей до шестилетнего возраста живет в семьях, находящихся за чертой бедности, вопросы санитарии необычайно остры.

Не имея общенациональной системы здравоохранения, «Соединенные Штаты занимают последнее место среди промышленно развитых стран… по детской смертности, продолжительности жизни и по числу посещений врача», хотя они, по всей вероятности, на первом месте в мире по числу политиков, рассуждающих о «семейных ценностях»348. Хотя продолжительность жизни белых пожилых мужчин и женщин возросла (значительная часть расходов на здравоохранение идет на обслуживание людей старше 75 лет), среди черных женщин и особенно мужчин она сокращается. Из-за такого широкого распространения нищеты благотворительная организация «Оксфам Америка», известная своим содействием развивающимся странам, в 1991 г. заявила, что впервые за свою историю занимается самими Соединенными Штатами. «Такие диспропорции в медицинском обслуживании, – отмечает П. Кеннеди, – отражают современную систему распределения богатства и доходов в Соединенных Штатах, где менеджеры зарабатывают в среднем в девяносто раз больше, чем рабочие в промышленности (в 1980 г. менеджеры зарабатывали в сорок раз больше), и где 30 % афроамериканцев и 20 % латиноамериканцев получают меньше, чем это предусмотрено официальной чертой бедности, и живут в трущобах»349.

Другим саморазрушительным элементом рокового комплекса Эрисихтона выступает преступность в Америке. Преступность, по словам журнала «Тайм», продолжает оставаться общественным врагом номер 1, причиной большего страха, чем безработица или дефицит федерального бюджета. 89 %, по данным уже упоминавшегося опроса, считают, что преступность растет, а 55 % беспокоятся, что могут стать ее жертвой350. Специальные источники свидетельствуют, что преступность в Соединенных Штатах Америки значительно выше, чем где-либо в развитых странах. Благодаря политическому влиянию Национальной стрелковой ассоциации и Конституции американцы получили доступ к огнестрельному оружию и пользуются им в масштабах, поражающих зарубежных наблюдателей. У них в личном пользовании находится примерно 60 млн единиц легкого огнестрельного оружия и 120 млн ружей, они убивают примерно 19 тыс. человек ежегодно, главным образом из легкого оружия. Число убийств на душу населения в 4–5 раз выше, чем в Западной Европе (число изнасилований в 7 раз выше, число разбойных нападений в 4–10 раз)351.

И хотя американская статистика показала некоторое снижение криминогенности в начале нынешнего десятилетия, мрачные опасения американцев не уменьшились – свою роль сыграло изматывающее действие трех десятилетий неуклонного роста преступности. Интересно, что, несмотря на улучшающиеся статистические показатели, шанс стать жертвой сегодня у американцев гораздо выше, чем три десятилетия назад. Журнал «Тайм» отмечает, что преступность сегодня не имеет ни географических, ни демографических границ. Если раньше спасением от нее был переезд в благополучный «белый» пригород, то сегодня во многих пригородах свои, не менее серьезные проблемы с преступностью. Хуже всего то, пишет журнал, что изменился характер преступности. Если 40 лет назад большинство убийц знали свои жертвы (многие из которых были их супругами, любовниками или членами семьи) и полиция раскрывала свыше 90 % всех зарегистрированных случаев убийства, то в 90-е годы полиция обнаруживает, что большинство тяжких преступлений совершается людьми, чью личность, а также мотивы невозможно определить. Ситуация стала еще хуже, так как число немотивированных преступлений на исходе первого десятилетия XXI века возросло.

Наконец, в американском обществе значительное распространение получила так называемая «беловоротничковая» преступность, приносящая немалый ущерб. На слушаниях в юридическом комитете палаты представителей в 1979 г. был сформулирован перечень элементов беловоротничковой преступности: ненасильственные преступления, связанные с совершением обмана, с коррупцией или с нарушением доверия; преступления в области экономики: преступления, совершаемые профессионалами и людьми, прибегающими к тонким приемам с целью маскировки своих действий под законные352.

Министерство юстиции США считает, что беловоротничковые преступления – это противоправные деяния, которые связаны с использованием обмана (но не с применением насилия либо угрозы насилия) для получения денег, имущества или услуг, в целях уклонения от уплаты или для того, чтобы добиться преимущества для своего бизнеса или для себя лично. Беловоротничковые преступники облечены доверием и занимают ответственные посты в правительстве, промышленности, профсоюзах и в гражданских организациях353.

Беловоротничковая преступность является порождением экономической и политической системы общества, в котором правонарушитель имеет высокий социальный статус и занимает достойное положение. «В своем кругу он традиционно воспринимается как “порядочный” человек: своевременно возвращает долги и аккуратно платит налоги, исповедует принятые в данном обществе принципы морали, безупречен в семье, выступает в качестве защитника добродетели… Таких людей называют столпами общества, так как они занимают ответственные посты в правительстве, в промышленности и финансовой сфере, в юриспруденции, медицине, в общественных организациях… по характеру поведения беловоротничковые преступники не воспринимаются окружающими как антисоциальные личности»354. Необходимо подчеркнуть следующие моменты, характеризующие характер «беловоротничковой» преступности в Америке (и на Западе в целом): избирательное применение закона к беловоротничковым преступникам, терпимое отношение общества к ним, занимаемое ими привилегированное положение в обществе, хотя их преступления являются социально опасными.

Уровень преступности настолько высок в Соединенных Штатах Америки, что возникла потребность в увеличении числа тюрем, о чем говорит название статьи Ю. Метвина «Америке нужно больше тюрем»355. Более того, американское общество безразлично относится к тому, исправится преступник или нет. Его представители «… мыслят не в ветхозаветных даже, а в машинных категориях воздаяния: “Сделал – получи”»356.

Третьим саморазрушительным элементом рокового комплекса Эрисихтона оказывается распространенный аморализм. Весьма опасным для существования Америки явлением выступает исчезновение морали, когда ее все более замещает закон, то есть когда существует только утилитарная сфера человеческой жизни. Необходимо подчеркнуть тот немаловажный момент, что горячий защитник гражданского общества, доминирующего в западных странах, Э. Геллнер пишет, что «гражданское общество представляет собой “аморальный” строй, и это является одним из его главных достоинств»357. Ведь для гражданского общества нет ничего священного и поэтому этический строй ему просто не нужен. Неудивительно, что в американском обществе отбрасывание морали влечет за собой «альтернативные образы жизни», эгоизм, цинизм, что, в свою очередь, способствует распространению преступности и наркомании.

Современное западное общество стало аморальным и преступным. А. Зиновьев пишет об этом следующее: «Прогресс западного общества порождает противоречивые следствия. С одной стороны, бытовой комфорт, питание, спорт, медицина, гигиена очевидным образом способствуют улучшению здоровья людей и усовершенствованию биологического вида. А с другой стороны, имеет место рост числа инвалидов от рождения, алкоголизма, наркомании, склонности к насилию и извращениям, импотенции, аллергии, гомосексуализма, новых видов эпидемий… Люди в большинстве случаев даже не отдают себе отчет в том, что они душевно больны»358. Вполне понятна популярность на Западе, особенно в США, психоанализа З. Фрейда, который отнюдь не представляет собою науки. Фрейдизм появился в то время, когда западная цивилизация вошла в фазу кризиса, когда началось вырождение западного человека, о чем свидетельствует написанная в конце позапрошлого века книга врача М. Нордау «Вырождение»359.

Современное западное общество исследователи квалифицируют как царство преступников – оно является преступным по своей природе. Особенность западного права заключается в том, что оно своим характером зачастую толкает индивидов к совершению преступлений, которые фактически ненаказуемы. В самом праве имеется столько различных лазеек, что они весьма эффективно используются «западоидом» (термин А. Зиновьева) для нарушения множества юридических законов и норм. Можно сказать, что современная западная демократия и защищает права и свободы граждан, и создает благоприятные условия для расцвета преступности, подрывая свои собственные основы. Следует отметить, что демократия уже в своем зародыше – во времена греческой Античности, когда товарно-денежные отношения впервые в истории заняли весьма заметное место в жизни общества, изначально была склонна к коррупции, продажности, наживе и отбрасывании норм морали360. Понятно, что в отличие от небольших по численности древнегреческих демократических городов-государств (несколько десятков тысяч населения) в современных многомиллионных западных демократиях эффект преступности значительно возрастает и порождает новые явления361. Не случайно западные теоретики ищут такие новые формы демократии, которые свели бы к минимуму ее негативные черты и позволили бы избежать кошмара «демократической мышеловки» (Г. Фуллер). Сейчас политологи и социологи ведут речь о «гражданской», «направленной» и иных формах демократии. Выше перечисленные черты западного общества в целом (его преступный и патологический характер) присуще и американской цивилизации бизнеса, окрашенной специфической массовой культурой.

Четвертый саморазрушительный элемент американского комплекса Эрисихтона – это наркомания, подпитывающая преступность. Она охватила немалую часть населения, как это было показано выше, причем США потребляют значительную долю производимых в мире наркотиков. Проблема обостряется ростом употребления наркотиков. Согласно одним оценкам, Соединенные Штаты, имея 4–5 % от общей численности населения Земли, потребляют 50 % производимого в мире кокаина. Такой масштаб наркомании налагает дополнительное бремя на систему медицинского обслуживания, при этом лечение необходимо не только взрослому населению: в одном 1989 г. примерно 375 тыс. американских детей появились на свет с врожденной склонностью к потреблению наркотиков, главным образом кокаина и героина362.

Пятый элемент американского комплекса Эрисихтона представляет собой разрушительное воздействие цивилизации бизнеса на человеческую личность. Американская цивилизация бизнеса исходит из философии прагматизма как рассадника манипуляций человека человеком с целью получения выгод. Американский психолог Э. Шостром пишет: «Мы знаем, что манипуляции опасны и разрушительны для межличностных отношений. Но, может быть, законы бизнеса и личной жизни различны, и что плохо в отношениях между близкими людьми, хорошо для бизнесменов? Ведь в бизнесе личность – это уже не столько личность, сколько машина для делания денег… Вспомним, манипулятор относится к людям как к вещам, но и сам при этом становится вещью. Бизнесмен, видящий в людях лишь свою будущую прибыль, неизбежно овеществляет их. Невозможно относиться к каждому своему потребителю как к уникальной личности. Но обезличивание любого человека, даже если он ваш клиент, ненормально. В этом-то и заключается главная беда и главная проблема деловых людей, людей бизнеса»363. Сама Америка сползает в яму бездуховности и манипуляций, разрушающих человеческую личность, что способствует в итоге самоуничтожению нынешнего общества.

Самоуничтожение социума Америки просматривается в перманентном кризисе великой американской империи, который длится уже не одно десятилетие. В современной историографии стало уже общим местом положение о том, что сегодня наблюдается кризис этого общества, хотя на уровне обыденного сознания до сих пор господствует мифологема о вечности процветающей Америки. Свыше десяти лет назад вернувшийся из длительной командировки в США российский исследователь В. Согрин подчеркивал живучесть этой мифологемы: «одно из моих главных впечатлений от Соединенных Штатов конца XX в. заключается как раз в том, что большинство этой нации продолжает твердо верить в мировое лидерство не только своей экономики, но также демократии и культуры»364.

Хотя в действительности существует антагонистическое противоречие между американской техногенной цивилизацией, в которой «человек умер, остались одни организации и машины» (Ж. Эллюль), и подлинной (массовая культура – это псевдокультура) культурой. Исследователи сравнивают современную Америку с Древним Римом, проводят между ними определенные аналогии, имеющие свои основания, в том числе и в эпоху кризиса, упадка. Действительно, подобно тому, как одним из факторов гибели Древнего Рима было нашествие варваров (гуннов, готов, германцев, африканских и азиатских народов и пр.), так и сейчас в Америку стремится огромный поток «новых варваров» (У. Эко) из стран Азии, Африки и Латинской Америки.

Как в Древний Рим, так и в современную Америку эти «новые варвары» или иммигранты несли и несут свои религиозные, этические, социальные и иные ценности, ориентируя в определенной степени на них свои действия внутри социальной структуры, а не на границах империи. И хотя можно спорить до бесконечности о том, кого иметь в виду под «старыми» и «новыми» варварами, несомненным является следующее утверждение известного итальянского ученого У. Эко: «Единственное, что совершенно точно исчезало, – это Римлянин, подобно тому как сегодня исчезает Свободный Человек, говорящий по-англосаксонски предприниматель, чьим Героическим Эпосом был Робинзон Крузо, а Вергилием – Макс Вебер»365.

Данное положение У. Эко противоречит утверждению М. Лернера об «американской исключительности», при помощи чего делается попытка «отразить присущее американцам ощущение уникальности американского опыта и их убежденность, что Америка не пойдет по дорогам, проторенным старыми цивилизациями, но сумеет проложить свою собственную»366. Новые реалии, обусловленные цивилизационным сдвигом на переломе II-го и III-го тысячелетий и вызвавшие кризис великой американской империи, свидетельствуют о закате белой, англосаксонской протестантской Америки. Ведь исчезает «Свободный Человек, говорящий по-англосаксонски», руководствующийся в своей деятельности принципами Робинзона Крузо и Макса Вебера, которые лежат в основе американской цивилизации. Однако не совсем верен тезис У. Эко, согласно которому американская империя представляет собой некую «фикцию». В действительности здесь схвачен феномен силы и бессилия государства, особенно рельефно проявляющийся в конце XX и начале XXI столетия.

Российский геополитик Э.А. Поздняков пишет о соотношении силы и бессилия современных государств так: «Совокупная “сила” государства, будь она даже исчислена, в любом случае не в состоянии дать ответа на многие важнейшие вопросы отношений между государствами. Не может она, к примеру, объяснить такой нередко встречающийся феномен, как силу сравнительно слабых в “абсолютном” силовом выражении государств и слабость мощных держав в реализации своих целей. В межгосударственных отношениях при определенных системно-структурных обстоятельствах, при определенном характере взаимодействия между государствами самая могущественная держава может оказаться бессильной даже при том, что ее абсолютные силовые показатели могут не только не уменьшаться, но и возрастать»367. В качестве ярких примеров можно привести провал вьетнамской и афганской военных кампаний самых могущественных держав XX в. – Соединенных Штатов Америки и Советского Союза.

Однако, на наш взгляд, феномен силы и бессилия современного государства не сводится только к международным отношениям, он относится также к могуществу и слабости отдельной державы. Американская империя (западный деспотизм) в отличие от советской империи, или восточного деспотизма, который действует на людей прежде всего силовым способом, господствуя над массами путем внешнего контроля над удовлетворением потребностей, осуществляет духовное господство, подчиняет массы внутренним, незримым образом, от которого невозможно защититься. Отсюда проистекают особенности силы и бессилия Советского Союза и Соединенных Штатов Америки. Однако необходимо считаться с тем обстоятельством, что американская империя не может управлять в полной мере кризисами и хаосом своей общественной системы, что существуют определенные пределы управления социально-историческими процессами368. Оказывается, что стремление правящей элиты управлять социальными, экономическими, этническими и другими процессами приводит к саморазрушению американской империи. Это проявляется в оборачивании ее силы в бессилие и наоборот как внутри страны, так и на международной арене, что, в конечном счете, ведет к закату англосаксонской Америки.

Экономическая мощь современной американской империи несомненна, это является одной из ее сильных сторон, однако ее существование и развитие подчиняется экономическим законам, которые ведут к «саморазрыву» социально-экономической системы, создают объективные предпосылки ее гибели (хотя общество способно преодолеть кризисные этапы в своем развитии). «Тот факт, что социально-экономическая система развивается согласно соответствующим законам, – отмечает Е.В. Балацкий, – не вызывает сомнений и не несет в себе ничего мистического или страшного. Однако существуют законы, автоматически предполагающие саморазрушение практически любого социального образования. Именно они представляют собой вполне реальную экономическую подоплеку апокалипсиса»369.

Одним из основных «разрушителей» социума является так называемый закон Ж.-Б. Сэя, по которому предложение порождает свой собственный спрос. В связке с законом удовлетворения общественных потребностей, чья суть сводится к тому, что спрос порождает предложение, этот закон приводит к неуправляемой лавине потребительского спроса и неограниченному саморазрастанию экономической системы. В этом случае вступает в силу кибернетический принцип, известный как закон У.Р. Эшби, или закон необходимого разнообразия, который при условии, что экономическая система не подпитывается энергией и информацией, влечет за собой ее саморазрушение. Пока Америка использует ресурсы всего мира, ее экономика способна обеспечить стране высокий жизненный стандарт, однако при отсечении потока ресурсов экономическая сила превращается в слабость и ее ждет гибель.

Сила Америки состоит в демократии, благодаря которой осуществляется экономический рост и благосостояние страны; вместе с тем это же оборачивается слабостью. Необходимо иметь в виду мифологему, согласно которой демократия означает участие американцев в управлении общественными процессами; на практике в Америке демократия существует только для элиты, основная масса американцев оказывает слабое воздействие на политику Америки370. В социально-экономической сфере действует так называемый закон А. Вагнера, или закон возрастающей государственной активности – государственные расходы в промышленно развитых странах увеличиваются быстрее, чем объем национального производства371. Так как эти расходы представляют собой «вынужденные» затраты на управление производством и поддержание его стабильности, то рост доли государственных расходов в валовом внутреннем продукте страны с неизбежностью влечет за собой увеличение бюджетного дефицита. В итоге перед нами типичный симптом кризиса государственного управления, чреватого в длительной перспективе распадом социально-экономической системы в целом. Как показал Д. Бьюкенен, рост такого дефицита присущ обществам с демократической формой организации372. Практика подтверждает этот вывод, во всяком случае, устойчивой финансовой сбалансированности бюджета удавалось достичь в основном только тоталитарным режимам. В результате прогрессивная постиндустриальная экономическая система Америки оказывается неустойчивой, она подвержена естественному загниванию и может незаметно и плавно перейти в разряд примитивного и деградирующего экономического общества, что проявляется в неконтролируемом росте энтропии в социально-экономической системе и потерю управляемости373.

Известно, что энтропия сложной системы тем меньше суммы энтропий ее частей, чем больше взаимодействие между ними. «Рост специализации, социального неравенства, исключение все большего числа людей из сферы производства усиливают индивидуализм, разрушают связи внутри социальной системы. Энтропия системы (или неопределенность состояния) увеличивается как за счет роста слагаемых – энтропий отдельных людей, так и под воздействием фактора, который снижает энтропию системы с учетом взаимодействия между подсистемами. Интуитивно это очевидно: беспорядок в системе тем выше, чем меньше связи между ее компонентами»374. Процесс увеличения энтропии отдельных членов общества отражает, например, и описываемое Т. Моммзеном падение нравов в императорскую эпоху в Риме, и отмечаемое Т. Боттомором снижение классового сознания в XX веке375. В науке этот процесс получил название идеализации, так как общество становится подобным идеальному газу, взаимодействие частиц которого сводится только к столкновениям.

Америка сейчас становится похожей на такого рода общество в силу чрезвычайно развитого индивидуализма, а также из-за доминирования в жизни индивида двух сфер человеческой жизни из четырех. Выдающийся китайский философ XX столетия Фэн Ю-лань пишет: «Различные смыслы, придаваемые различным актам, в своей тотальности создают то, что я называю сферой жизни человека. Люди могут делать одно и то же, но, вследствие разной степени понимания и самоосознания, вещи могут иметь для них различное значение. У каждого индивида – своя сфера жизни, отличная от сферы жизни любого другого. Тем не менее, несмотря на индивидуальные особенности, сферы жизни можно разделить на четыре общих уровня. От низшего к высшему они таковы: сфера наивности; утилитарная сфера; нравственная сфера и трансцендентная сфера»376. В первой сфере человек поступает инстинктивно, не всегда понимая свои действия, во второй сфере он делает все для себя, что не означает его безнравственности (просто его мотивация является сугубо эгоистической). Для американцев характерны прежде всего эти две сферы человеческой жизни, остальные две, ориентированные на благо общества как целого и космоса (природы), не очень-то признаются большинством.

Сила Америки состоит в ее инстинктивном и утилитарном, прагматичном подходе к действительности, однако они же выступают ее слабостью, так как не развиты остальные две – нравственная и трансцендентная – сферы, цементирующие ткань социальной жизни и препятствующие росту энтропии социально-экономической системы. Именно доминирование инстинктивной и утилитарной сфер человеческой жизни в Америке влечет за собой рост энтропии ее системы. «Раз начавшийся на нижних уровнях системы процесс роста энтропии постепенно захватывает подсистемы все более высокого уровня, так как они питаются информацией из систем нижних уровней. Новые требования к этим подсистемам при ограниченности входного потока ведут к новому росту их энтропии, и процесс начинает питать сам себя. В итоге достигается состояние, когда очередное требование усложнения не может быть удовлетворено из-за высокой энтропии элементов. Тогда снижение энтропии общества достигается путем распада на антагонистические части и снижения числа элементов, то есть численности населения. Однако приводящие к этому процессы (гражданские войны, разрушение государства, упадок науки, культуры, производства) способствуют дальнейшему увеличению энтропии человека, подталкивая тем самым процесс разрушения системы»377.

Среди многообразных свидетельств возрастания энтропии в социальной системе Америки, когда ее сила превращается в слабость, особый интерес представляет процесс «полового нивелирования», который вызван чрезмерным развитием демократии. Здесь имеется в виду и различные феминистские движения, и увеличение доходов женщин по сравнению с мужчинами, и популярность у представительниц слабого пола таких видов спорта, как боевые искусства, футбол, хоккей и т. п., и стремительный рост численности сексуальных меньшинств. «Мужественность женщин и женственность мужчин есть не что иное, как выравнивание основополагающих энерго-половых различий (мужчина – активное начало, женщина – пассивное), вариант тепловой смерти, когда происходит повсеместное выравнивание энергии»378. Американцы стали заложниками приверженности к демократии, что ведет к деградации их общества со всеми вытекающими отсюда последствиями. Основное из них – закат Америки, который отнюдь не означает ее тотального физического разрушения. Здесь уместно провести аналогию с утверждением Л.Н. Гумилева, который считал, что историческая драма древнего Новгорода – это пример умирания этнической системы, когда исчезают не люди – они входят в состав новых этносов, – а определенная система поведения, некогда связывавшая этих людей воедино, делавшая их «своими»379.

Сильной стороной Америки является ее рывок в постиндустриальное общество, что соответствует реальному развитию мировой экономики и дает реальный выход из того, что считалось «тупиком» современного индустриального капитализма и «общества потребления». Осуществление этой красивой и логичной идеи позволило ей получить значительные преимущества и вместе с тем обозначило ее ахиллесову пяту380.

Во-первых, США концентрируют свои усилия на наиболее важных с точки зрения технологического прогресса областях – компьютерных технологиях, ракетно-космическом и авиационном комплексе, автомобилестроении, химии оргсинтеза (понятно, что остаются и такие отрасли, как сельское хозяйство и строительство), весь остальной большой индустриальный потенциал «сбрасывается» в другие страны. Во-вторых, США делают ставку на доминирование на мировых финансовых рынках и ставят под контроль основные финансовые потоки, стимулируя их глобализацию, что позволяет подпитывать бюджет за счет других стран мира (не следует забывать, что доллар стал мировой валютой). В-третьих, США произвели массированный вывоз производства за пределы своей национальной территории, создав по всему миру сеть филиалов и отделений американских фирм, обеспечив таким образом эффективное функционирование своей экономики за счет остального мира. В-четвертых, США сами превратились в рынок сбыта товаров, ибо они обладают высочайшим и одновременно сверхшироким платежеспособным спросом. Поэтому туда потянулись производители всего и вся и они попали в зависимость от Америки, которая оказалась куда более жесткой, нежели зависимость от нее как от поставщика товаров.

Сила Америки благодаря осуществленному рывку в постиндустриальное общество многократно возросла вместо того, чтобы по логике индустриального капитализма умереть. Однако за все нужно платить – сила Америки сопряжена с ее слабостями, грозящими привести к катастрофе. Во-первых, определенный процент населения, в том числе часть неквалифицированных рабочих, работавших в добывающей промышленности, металлургии, вообще выпала за черту нормального существования, что потребовало значительных средств (в отдельные периоды – до 18 % ВНП) на социальную поддержку неимущих и примазавшихся к ним. Во-вторых, пришлось сохранить и пресловутое «общество потребления», которое на деле является чисто экономической категорией – в американской торговле действует железный принцип: «все, что произведено, должно быть потреблено», а значит, государство должно заботиться о равновесии спроса и предложения, что тоже обходится в немалую сумму. Однако теперь перед Америкой стоит проблема трансформации «общества потребления» в иную социальную систему, что требует формирования новой культуры и новой философии, а самое главное изменения образа жизни. В-третьих, произошел отрыв американской экономической системы от американской национальной территории. «Иными словами, есть Америка как государство, замкнутое в собственных национальных границах, которое мало что производит, да и то, что она производит, ориентировано не на обслуживание внутреннего рынка. И есть Америка как наднациональная система, контролирующая через мощь доллара основные транспортные и финансовые потоки. Америка, которая подкреплена мощью американских вооруженных сил, служащих сейчас именно этой наднациональной системе»381. Интересы двух Америк противоречат друг другу, и хотя правящей элите пока еще удается их приводить к общему знаменателю, просматривается тенденция к закату страны.

Сейчас приходит конец «американской мечте» и уже произошла остановка «плавильного котла», отсюда тенденции, неуклонно ведущие к расколу Америки. В научной литературе подчеркивается то обстоятельство, что «нация может существовать только в форме государства, и ее культура – это исторический синтез культур вошедших в нее этносов»382. В случае осуществления такого синтеза получается нация, противоположный вариант дает лишь некоторый конгломерат этнических культур, механически соединившихся в силу обстоятельств в одном государственном образовании.

Если подходить к определению нации с предложенной выше мерой, то есть судить о ее существовании на основе наличия трех признаков: государства, гражданского общества и культуры, то тогда придется признать, что не существует американской нации. Америка имеет мощное государство, политически развитое гражданское общество, однако в ее основе нет единой религии и, соответственно, – национальной культуры. «Отсюда, – подчеркивает Э.А. Поздняков, – механистичность самого государства, большая чем где бы то ни было внутренняя разъединенность и разобщенность гражданского общества, отсутствие того, что можно было бы назвать “национальной душой”; отсюда технологический характер создаваемой там общей культуры, космополитизм идеологии, политики и той беспочвенной культуры, которая получила название “массовой”»383. И если раньше иммиграция рассматривалось (притом вполне справедливо) как источник неиссякаемой силы и энергии – постоянный приток свежей крови, энергии и “мозгов”, – то теперь она все более заметно превращается в слабость, медленно, но верно подтачивающую эту современную «Вавилонскую башню» и способствующую ее саморазрушению. Ведь теперь стоит проблема определения идентичности американцев в силу усиливающихся дезинтеграционных процессов384.

Сила и бессилие Америки в начале XXI столетия проявляются в глобальном характере ее экономики, связанной как с расколом страны на национальную и наднациональную части, так и с происходящими процессами в сфере мировой экономики. Американский политолог Зб. Бжезинский считает американское общество глобальным вследствие совершившейся «технотронной революции», то есть создания глобальных сетей благодаря компьютеру, телевидению и телекоммуникациям385. Распад социалистической системы как бы подтвердил идею Бжезинского, согласно которой Америка представляет собой первую в истории модель глобальной современности, с правилами поведения и ценностями всеобщего характера. Однако западногерманский исследователь У. Менцель считает, что окончание противостояния между Востоком и Западом ни в коей мере не привело к созданию бесконфликтного мира, новой версии Pax Americana, а лишь породило новый взгляд на новую глобальную перспективу, «в свете которой мир предстает в виде дома для умалишенных», анализ которого не поддается рациональной логике Декарта386.

Именно Америка заинтересована в глобализации всего мира, особенно мировой экономики, что имеет двойственные последствия для нее: с одной стороны, она создает экономическое господство на всем земном шаре с перспективами «дома для умалишенных» в экономически-финансовой сфере, с другой – усиливает социальную напряженность в стране из-за потери рабочих мест и снижения зарплаты. Глобализация мировой экономики служит основанием для неустойчивого развития Америки, возможности ее упадка, ибо возникают различного рода источники нестабильности. Один из источников нестабильности кроется в возрождении дихотомии «Восток – Запад», вызванным различием путей развития стран Восточной Азии, с одной стороны, и Европой вместе с США – с другой. Сейчас завершается действующий в мировой истории большой восточно-западный мегацикл, когда происходит выход на мировую арену Востока387. «Особая пикантность ситуации проявляется в удивительной неадекватности исторического самосознания современников – и победившего в холодной войне Запада, и его смутившихся оппонентов. Все ожидают скорейшего завершения процесса окончательной вестернизации мира. Между тем мы являемся свидетелями предельного истощения западнического принципа. Признаки этого истощения проявляются не там, где их может искать экономикоцентристская теория, удивительно равнодушная к тому, что является, по сути, самым главным – к изменениям в духовных основаниях цивилизации. Если некий принцип жизнестроения, длительным образом организующий и направляющий социум, начинает действовать не воодушевляющим и социализирующим, а разлагающим образом, то это верный принцип исчерпанности соответствующей формационной фазы»388. «Истощение западнического принципа» выражается достаточно наглядно в «кризисе» западного общества и особенно американского социума, о чем уже шла речь выше.

Сложившаяся ситуация, когда внешние долги, торговый и бюджетный дефицит национальных государств и вытекающая отсюда эмиссия широко распространенных валют, множащиеся формы кредитования, крупные финансовые спекуляции и прочие манипуляции с финансовыми инструментами порождают удивительный феномен «нелимитированного источника кредита», является индикатором возникновения пострыночного регулирования. Абстрактный характер манипулирования финансовыми инструментами влечет за собой истончение границ между риском, связанным с осуществлением свободы предпринимательства и сопряженным с большой игрой, и тотальной спекуляцией. Это, в свою очередь, ведет к символическому характеру фиктивного капитала, его отрыву от функционирования и движения реального материального производства; растет опасность мирового финансового краха. Последнее неотрывно от контекста современного «общества риска», которое парадоксальным образом связано с его беспрецедентно широким спектром благоприятных возможностей. В этом обществе существует «остаточный риск» как оборотная сторона его благополучия и процветания.

Именно в рамках «общества риска» растут шансы повсеместного дисбаланса между фиктивным и реальным капиталом, между массой товарного предложения и суммой кредитно-финансовых ресурсов. Становится понятным вывод А. Неклесса о нарастающей тенденции к фундаментальной дезорганизации существующей международной валютно-финансовой системы, повышающей вероятность возникновения глобального финансово-экономического кризиса с вытекающим из него переустройством мира. В мировом обществе как нелинейной социальной системе вполне закономерно генерируется мозаика причудливых возможностей389 возникновения трансрегиональной Великой депрессии. Это означает наличие критического рубежа современной истории, когда после геополитического распада Советского Союза может последовать «гипотетический крах США»390, деформации мирового производства, торговли и национальных экономик (А. Неклесса).

Если же сюда добавить, что не менее 100 млн американцев, владеющих свыше 40 % всех своих финансовых активов, играют в спекулятивных играх на фондовых биржах391, то становится ясным вся хрупкость глобальной американской экономики со всеми вытекающими для нее последствиями. Таким образом, мощь Америки в силу глобального характера ее экономики оборачивается слабостью из-за хрупкости ее финансовой системы. Эта слабость и проявилась весьма рельефно в глобальном финансовом и экономическом кризисе 2008 г.

Этот глобальный финансовый и экономический кризис, который носит более фундаментальный характер, чем Великая депрессия Америки 1929 г. (он был вызван перепроизводством и протекал в одной стране), обусловлен, согласно выдвинутой Н. Кляйн «доктриной шока» – новой сенсационной версии политической истории, рожденным Америкой капитализма катастроф, пустившим корни по всему миру в виде приватизации и насилия392. Эта доктрина шока фундаменталистской версии капитализма – теоретической основы капитализма катастроф, органически связанной с управляемым хаосом и кровопролитием во всем мире, – была выработана Милтоном Фридманом. Этот профессор Чикагского университета считается великим гуру движения за нестесненный капитализм, якобы адекватного современной сверхподвижной глобальной экономике. Действительно, его «считали самым влиятельным экономистом второй половины XX столетия, а среди его учеников несколько президентов США, премьер-министры Великобритании, российские олигархи, министры финансов Польши, диктаторы стран третьего мира, секретари Китайской коммунистической партии, директора Международного валютного фонда и три последних руководителя Федеральной резервной системы США»393.

В течение нескольких десятилетий М. Фридман со своими влиятельными последователями шлифовал следующую стратегию: необходимо дождаться глубокого кризиса, затем приватизировать обломки государства, пока граждане еще не пришли в себя от пережитого шока, а потом быстро сделать такого рода «реформы» устойчивыми. В одной из самых известных своих статей М. Фридман сформулировал суть тактической панацеи капитализма, в которой Наоми Кляйн обнаружила «капитализм катастроф», следующим образом. Согласно этой панацеи капитализма, «только кризис – подлинный или воображаемый – ведет к реальным переменам. Когда такой кризис возникает, действия людей зависят от их представлений. И в этом, полагаю, заключается наша главная функция: создавать альтернативы существующим стратегиям, поддерживать их жизнеспособность и доступность до тех пор, пока политически невозможное не станет политически неизбежным»394.

Вместо того, чтобы готовится к возможному кризису (его циклы давно высчитаны выдающимся советским экономистом Кондратьевым), М. Фридман предлагает во время кризиса действовать на основе идеи «свободного рынка» (которого в действительности не существует – это одна из социальных утопий) быстро, молниеносно вносить необратимые изменения типа приватизации, пока охваченное кризисом общество не пришло в себя. В противном случае общество может вернуться к статус-кво, перечеркнув тем самым богатые возможности, следующие из кризиса. Перед нами вариант совета Макиавелли – наносить «вред» «внезапно и весь сразу», который является фундаментальным и постоянным пунктом всего стратегического наследия М. Фридмана, выступающего в качестве «убийцы» экономик целых стран.

«Впервые Фридман учился использовать широкомасштабный шок или кризис в середине 70-х годов прошлого века, когда работал советником чилийского диктатора генерала Аугусто Пиночета. Жители Чили находились в состоянии шока не только из-за насильственного захвата власти Пиночетом, но и благодаря мучительной и резкой гиперинфляции. Фридман посоветовал Пиночету совершить моментальное преобразование экономики: снизить налоги, дать свободу торговле, приватизировать часть государственных функций, уменьшить расходы на социальную сферу и ослабить государственный контроль. В итоге на смену государственным школам в Чили пришли школы частные, финансируемые на основе ваучеров. Это был самый резкий переход к капитализму из всех, которые когда-либо где-либо предпринимались, и его называли революцией “чикагской школы”, поскольку многие из экономистов Пиночета получили подготовку под руководством Фридмана в Чикагском университете. Фридман предсказывал, что скорость, неожиданность и масштаб экономических сдвигов вызовут психологическую реакцию населения, которая “облегчит процесс урегулирования”. Он придумал название для такой болезненной тактики: экономическая “шоковая терапия”. С тех пор на протяжении десятилетий, когда правительства осуществляли радикальные программы перехода к свободному рынку, использование этого лечения шоком “внезапно и сразу”, или “шоковой терапии”, стало просто вопросом выбора метода.

Пиночет облегчал процесс урегулирования и своими собственными шоковыми мерами: при этом режиме появились многочисленные камеры пыток, где корчились от боли те несчастные люди, которые, вероятнее всего, должны были воспротивиться капиталистическим преобразованиям. Многие люди в Латинской Америке видели прямую связь между экономическим шоком, после которого разорились миллионы людей, и эпидемией пыток для сотен тысяч тех, кто верил в иной общественный строй. Уругвайский писатель Эдуардо Галеано говорил: “Как же еще можно было поддерживать такое неравенство, если не с помощью встряски или электрошоком?”

Ровно через 30 лет после этих трех форм шока, которые пришлось испытать Чили, та же схема была использована в Ираке, притом еще грубее. Сначала была война, затеянная, по мнению авторов военной доктрины “шока и трепета”, чтобы “контролировать волю, восприятие и способность к пониманию ситуации противника, что сделает врага буквально неспособным к действиям или реагированию”. Затем, когда страна еще была объята пламенем, последовала радикальная шоковая терапия экономики: массовая приватизация, полная свобода торговли, единый 15-процентный налог, резкое сокращение государственного аппарата, – все эти меры проводил главный дипломатический представитель США Л. Пол Бремер. Временный руководитель Министерства торговли Ирака Али Абдул-Амир Аллави говорил тогда, что народ Ирака “смертельно устал быть участником экспериментов. Система уже пережила достаточно шока, так что нет нужды применять эту шоковую терапию еще и в сфере экономики”.

Когда жители Ирака начали сопротивляться переменам, их арестовывали и бросали в тюрьмы. Там тело и психика сталкивались с новыми видами шока, на этот раз куда менее метафоричными»395.

Такого рода молниеносная «корпоративная» модернизация современного общества неразрывно связана с военными операциями типа «Шок и трепет» и секретными экспериментами ЦРУ по контролю человеческой психики и поведения (когда человека вводят в шоковое состояние при помощи сенсорной депривации, электрошока и пр.). Данные эксперименты исходили из неверной методологической посылки, что сознание человека есть tabula rasa – «чистая доска», на которой можно написать все что угодно. Однако в результате таких экспериментов психика человека отнюдь не становилась «чистым листом», происходило разрушение памяти, исчезала уверенность. «Капитализму катастроф, – пишет Наоми Кляйн, – присуща та же самая неспособность отделить разрушение от созидания, мучение от исцеления»396. В этом плане показательна книга Дж. Перкинса «Исповедь экономического убийцы» – сотрудника сверхзасекреченной группы Управления национальной безопасности Америки, который «работал» с высшими политическими и экономическими лидерами интересующих США стран, чтобы путем навязывания мегапроектов-ловушек, вроде бы для преодоления отсталости, порабощать целые страны и народы. «Эта книга и о тебе, читатель, – отмечает Дж. Перкинс, – о твоем и моем мире, о первой поистине глобальной империи. История подсказывает, что, если мы не изменим ход повествования, оно закончится трагически. Империи не живут вечно. У всех империй был трагический конец. Стремясь к расширению своих владений, они уничтожают многие культуры, а потом сами приходят в упадок. Ни одна страна или союз нескольких стран не могут бесконечно процветать за счет эксплуатации других»397. Именно в контексте капитализма катастроф с его доктриной шока существует феномен «экономических киллеров», беспощадно уничтожающих целые страны для удовлетворения потребностей американской корпократии (союза правительства, банков и корпораций). Таким образом, теория «шоковой терапии» Ф. Милтона, секретные эксперименты ЦРУ по модификации сознания и поведения человека и феномен «экономического убийства» прокладывают путь к американской глобальной империи.

Однако эта возможная американская глобальная империя тоже придет к своему концу, ибо она содержит в себе собственный конец в результате самопожирания398. Ведь идеи чикагской школы М. Фридмана с 2001 г. вернулось в Америку в виде комплекса капитализма катастроф. «В течение трех десятилетий Фридман и его последователи методично использовали шоковые ситуации – эквиваленты 11 сентября для США – в других странах, начиная с военного переворота Пиночета 11 сентября 1973 года. А 11 сентября 2001 года настал момент, когда идеология, выкованная в американских университетах и нашедшая прибежище в организациях Вашингтона, смогла, наконец, вернуться к себе на родину.

Администрация Буша после террористической атаки мгновенно начала эксплуатировать страх не только для того, чтобы объявить “войну террору”, но и для организации весьма прибыльного предприятия, новой, быстрорастущей промышленности, которая вдохнула новую жизнь в ненадежную экономику США. Если увидеть в этом комплекс капитализма катастроф, легче понять, что это явление куда более широкое, нежели военно-промышленный комплекс, против которого предостерегал Дуайт Эйзенхауэр в конце своего правления: это глобальная война, в которой на всех уровнях сражаются частные компании, получающие государственные средства и принявшие бессрочный мандат постоянно защищать родные Соединенные Штаты, одновременно устраняя всякое “зло” за границей. Всего за несколько лет этот комплекс расширил свой рынок: это уже не только борьба с терроризмом, но и международное миротворчество, муниципальное развитие, устранение последствий природных катастроф, которые стали происходить все чаще. Конечной целью корпорации, стоящей в сердцевине этого комплекса, является реализация модели доходного правительства. И эта модель проводится в жизнь с огромной скоростью в чрезвычайных обстоятельствах, она определяет обычные и повседневные функции государства; фактически это приватизация правительства.

Чтобы дать старт развитию комплекса капитализма катастроф, администрация Буша без публичных дискуссий и широкого обсуждения передала в частные руки многие из самых деликатных и ключевых функций государства: от заботы о здоровье солдат до допроса заключенных или сбора информации относительно каждого из нас.

Правительство в этой бесконечной войне ведет себя не как администратор, управляющий сетью подрядчиков, но как богатый капиталист – владелец предприятия, который сам вкладывает начальный капитал в создание комплекса, а затем становится самым значимым потребителем его новых услуг. Можно проиллюстрировать этот процесс тремя примерами. В 2003 году правительство США заключило 3512 контрактов с компаниями, которые занимаются обеспечением безопасности; в течение периода длиной в 22 месяца, который закончился в августе 2006 года, Министерство национальной безопасности заключило более 115 тысяч таких контрактов. На глобальную “промышленность национальной безопасности” – с экономической точки зрения малозначимую до 2001 года – теперь расходуется 200 миллиардов долларов. В 2006 году правительство США потратило на национальную безопасность в среднем по 545 долларов с каждой семьи.

И все это касается не только внутреннего фронта войны против террора, деньги тратятся на сражения и за пределами Америки. Это не только поставщики вооружения, доходы которых резко возросли благодаря войне в Ираке; содержание вооруженных сил США сегодня стало индустрией сервиса с самыми быстрыми темпами роста во всем мире»399. По масштабам капитализм катастроф сравним с зарождающимися рынками и скачком развития информационных технологий в 1990-х. Однако капитализм катастроф со своим финансовым «мыльным пузырем» (сумма виртуальной денежной массы равна 516 трлн долл., тогда как мировой ВВП равен 59 трлн долл., по оценке Ю.М. Лужкова соответственно – 1,2 квадрильона долл. и 100 трлн долл.) привел к сегодняшнему глобальному финансовому и экономическому кризису. Фактически инсайдеры говорят, что дела тут идут даже лучше, чем раньше, то есть сам оказался в сильнейшем, ранее невиданном по масштабу кризисе.

Следует также принимать во внимание то обстоятельство, что сейчас Америка имеет 20-процентный уровень мирового валового внутреннего продукта, однако он будет равен 10–20 % к 2020 году400. Во всяком случае, на ближайшее время Соединенные Штаты Америки сохранят свое глобальное экономическое могущество. Вместе с тем, исследователи предсказали возможность ряда неблагоприятных и даже катастрофических событий для американской экономики, что и проявилось в глобальном финансово-экономическом кризисе 2008 г. Прежде всего, осуществилась вероятность «непредсказумых разрушительных… кризисов чисто экономического характера, способных на длительное время и в более опасных формах, чем в прошлом, дезорганизовать нормальные внутристрановые и глобальные взаимосвязи»401.

Еще одним весьма неприятным фактором для глобальной американской экономики (вопреки мнению многих исследователей) является то, что уже к 2020 г. (а может быть и раньше) Китай получит экономическое превосходство над Америкой. Исследования германских ученых показали, что в будущем Китай способен достигнуть статуса глобальной силы и определять международные дела с позиций своей политической элиты402. По оценке Всемирного банка, внутренний валовой продукт США тогда будет составлять 13,5 трлн долл., Китая – 20 трлн долл. «Превосходящей экономической массой Китай, – отмечает А. Анисимов, – уже обладает. Дело стоит за ее конвертацией в превосходящий конкурентный потенциал. Сейчас в Китае работают именно над этой проблемой… Даже частичная инкорпорация мощной и фактически неуязвимой китайской экономики в мировой рынок быстро приведет к изменению его структуры и утрате Америкой того привилегированного положения в мировой экономике, которое ей обеспечил Советский Союз своей эффективной победой над Германией»403. Уменьшение значимости глобального характера американской экономики в этом случае приведет к потере гегемонии Америки в мире со всеми вытекающими для нее социальными, политическими и иными последствиями.

Теперь перейдем к рассмотрению положения Китая в современном мире, причем будем исходить из положения, согласно которому, если Америка – это великий социокультурный эксперимент, то Китай представляет собою гигантскую социокультурную лабораторию404. Прежде всего, именно происходящие динамичные и масштабные экономические процессы в этой социокультурной лаборатории обладают вездесущностью и оказывают влияние практически на все страны мира. Производимые в ней товары с маркой «Сделано в Китае» распространены так же широко, как и денежные знаки Америки.

«Взбираясь вверх по технологической лестнице, Китай стал одним из крупнейших в мире производителей бытовой электроники, выпуская самое большое количество телевизоров, DVD-плееров и мобильных телефонов. А за последнее время Китай преодолел еще одну высоту, быстро и квалифицировано освоив биотехнологии и производство компьютеров. Ни одной стране доселе не удавалось достичь таких результатов экономического развития по всем направлениям сразу. Ни одна страна не умеет так хорошо вести экономическую игру на мировых рынках, как Китай. И ни одна страна не сотрясает глобальную экономическую структуру так сильно, как это делает Китай… продуктивные силы гигантской производственной машины с низкой себестоимостью под названием Китай наряду с растущими потребностями свыше миллиарда ее потребителей превратили китайский народ в то, что, несомненно, можно назвать величайшим природным ресурсом планеты.

В зависимости от того, как будет использоваться этот ресурс, будет формироваться мировая экономика, в том числе экономика США и любой другой страны. Это можно сравнить с влиянием индустриализации и экономического развития Америки за последние сто лет на расстановку сил в мире»405. Сегодня Китай с его фактором многочисленного населения представляет мастерскую мирового масштаба, в которой трудится умелая, послушная и дисциплинированная рабочая сила. Китай по многим технологическим направлениям превосходит экономики самых развитых государств мира.

В этом смысле заслуживает внимания осуществление Китаем 15-летнего государственного плана «863», нацеленного на прорыв в сфере наукоемкого и высокотехнологичного производства. «По статистическим данным, в ходе 15-летнего исполнения государственного плана Китая “863” только в шести сферах гражданской деятельности получено более 2 тысяч патентов внутри и вне государства, суммарно произведено новой продукции на 56 млрд с лишним юаней, создана косвенная экономическая польза на 200 млрд юаней. В соответствии с комментариями Министерства науки и техники КНР, по “863”-ему плану получено большое количество научно-исследовательских результатов мирового уровня, осуществлен прорыв и достигнут целый ряд кардинальных технических решений, сокращены разрыв и отставание от мирового передового уровня, создана база высоких технологий для реорганизации традиционного производства.

Приоритетными технологиями, которыми занимаются по “863”-ему плану, являются производства, базирующиеся на интеллектуальной собственности, в сфере биоинженерии, медикаментов, оборудования связи, вычислительных машин с высокими характеристиками, устройства ввода информации на китайском языке, фотоэлектронных материалов и компонентов и другой “горячей” современной продукции высоких технологий. В ходе производства такой продукции начинают складываться реальные силы, могущие конкурировать с развитыми государствами, эти силы становятся базой производства продукции и источником новых технологий. Одновременно появилась группа способных людей среднего и молодого возраста, которые успели проявить свой талант. В Комитете экспертов по выполнению плана “863” число специалистов моложе 43-летнего возраста превысило 30 %. За последние 15 лет в соответствии с вышеуказанным планом подготовлено около 10 тысяч докторов, магистров и других научно-технических деятелей высокого класса, а также выпестован отряд в составе нескольких сотен тысяч практических работников по высоким технологиям и их популяризаторов для научно-технических учреждений, в особенности для малых предприятий и местных органов. Государство приняло решение долгосрочно проводить в жизнь план “863” и в два раза увеличить капиталовложения на эти цели. Уже в период десятилетнего плана (2001–2005 гг.) Китай осуществил прорывы в сфере микроэлектроники, информационной безопасности»406. Этот план «863» и другие мероприятия нацелены на то, чтобы в следующие десятилетия Китай мог достичь уровня среднезажиточного общества, внеся исторический вклад в развитие мировой экономики и сотрудничество с различными странами мира.

Сейчас идет стремительное развитие Китая – несмотря на нынешний глобальный финансовый и экономический кризис МВФ и Всемирный банк оценили темпы развития страны в 2009 г. на уровне 7 %. Оправдываются пророческие слова Наполеона, которые он как-то произнес: «Пусть Китай спит, ибо когда он проснется, мир будет потрясен». Западный журналист Дж. Киндж пишет об эффективности преобразований современного Китая следующее: «И многие преобразования в стране, которые сегодня вызывают чувство восхищения, – в частности, то, что за прошедшие двадцать восемь лет темпы роста экономики держатся здесь на среднем уровне более 9,5 % в год и что за тот же период более четырехсот миллионов человек преодолели черту бедности (доход один доллар в день), – в будущем могут быть оценены совсем иначе. Но вряд ли мир когда-нибудь забудет о том, какой аппетит, какой интерес проявила эта самая многочисленная нация по отношению едва ли не к каждому уголку планеты в первые годы нового тысячелетия»407. Все эти результаты достигнуты Китаем, потому что он стремится соединить мощь государства с потенциалом предпринимательства.

Развитие современного Китая укладывается в парадигму институциональных Х– и Y-матриц с их комплементарным характером, адекватно описывающих «рыночный социализм» («капиталистический коммунизм» по терминологии западных авторов). В прошлом году Китай отметил 30-летие реформ Дэн Сяопина, когда внимание в первую очередь было уделено не развитию сельского хозяйства, а предпринимательской деятельности и коммерции408. Следует отметить, что предпринимательство в Китае носило комплементарный характер, акцентирование внимания на котором дало возможность стране в 1000–1500 гг. достигнуть несомненного превосходства. «Скачок в богатстве и технологиях, – пишет У. Мак-Нил, – имел основой массовую коммерциализацию китайского общества; и вполне уместно допущение, что торжество рыночных отношений на пространстве от Японского и Южно-Китайского морей до Индийского океана и побережья Европы обязано своим успехом первоначальным подвижкам в Китае. Сто миллионов людей, в поисках средств к существованию все глубже вовлекаемых в процесс купли и продажи, существенно изменили образ жизни и быт людей и народов в большей части цивилизованного мира»409. Здесь автор исходит из гипотезы, что именно ускоренное развитие Китая XI столетия в области рыночных отношений представляет собою критическую точку развития всемирной истории, когда рыночные отношения выступают средством управления поведением человеческих масс. Понятно, что в Китае той эпохи власть ученых бюрократов никуда не делась, она доминировала, однако была дана возможность проявления комплементарных (дополнительных) элементов западной институциональной матрицы в контексте восточной институциональной матрицы.

Использование понятия комплементарности институтов в социологии продолжает традиции последовательного введения аналогичных терминов в рамках точных и естественных наук. В математике комплементарными называются углы, образующие в сумме прямой «правильный» угол. Комплементарными или дополнительными назывались цвета спектра, образующих в сочетании белый цвет. В биохимии комплементарность означает такое взаимное соответствие в химическом строении двух макромолекул, которое обеспечивает их взаимодействие, и т. д.410. Аналогично комплементарные институты, которые дополняют действие базовых институтов, обеспечивают необходимую целостность экономических, политических и идеологических структур в обществе, поддерживают непрерывность их функционирования. Например, в экономике западных стран, где доминируют институты рынка, институт общественной, государственной собственности имеет комплементарный характер. Точно так же и феномен предпринимательства и его позиционирование имеет свои типы, адекватные базовым экономическим, политическим и идеологическим институтам институциональных X– и Y-матриц и имеющие соответственно своеобразный комплементарный характер. Иными словами, феномен предпринимательства, его позиционирование и его функциональное значение можно рассматривать в экономической, политической и идеологической сферах в корреляции с принципами освоения и распределения ресурсов.

Это означает, что положение предпринимательства в социальной структуре общества имеет корреляцию с отношением к создающимся в обществе богатствам, когда соотношение между предпринимательством и государством во многом определяется их возможностями распоряжаться «свободными ресурсами»411. Под свободными ресурсами понимаются материальные средства и услуги, которые не связаны с обязательным распределением в первичных аскриптивных группах. Свободные ресурсы в процессе обмена принимают форму не только капитала и земли, но также власти, престижа или знаний. Согласно Ш. Эйзенштадту, существенное место в общественной регуляции принадлежит функции перераспределения ресурсов, доступ к которой находится в руках господствующих групп, связанных с государством, – в центре или на периферии, – или же в руках собственнических классов, религиозного института, различных групп населения и т. д. Эти ресурсы могут обмениваться на другие ресурсы, на статус, влияние или власть. Как отмечает Ш. Эйзенштадт, правители стремились «освободить» эти ресурсы от принадлежности к аристократическим группам и подчинить их своему контролю412. В марксистской терминологии материальная часть этих ресурсов получила определение как «прибавочный продукт», благодаря которому произошли дифференциация и усложнение общества и появился феномен предпринимательства.

Данная концепция институциональной матрицы была применена к выявлению сравнительных особенностей восточной и западной институциональных матриц (об этом шла речь в первом разделе). Главные различия, по мнению С.Г. Кирдиной, состоят в том, что в отличие от западной в восточной матрице господствуют нерыночные механизмы, институты унитарно-централизованного государственного устройства, приоритет коллективных, надличностных ценностей413. Этим объясняется и соответствующее различие положения предпринимательства в социальной структуре общества, относящегося к институциональной матрице типа X– или Y-. Отсюда следует то существенное обстоятельство, что развитие экономики того или иного социума, инкорпорированной в глобальную экономику, предполагает учет и использование этнокультурных особенностей человеческих ресурсов, особенно их инновационного потенциала. Ведь в современной глобальной, тотально-сетевой экономике новейшее международное разделение труда тесно взаимодействует с этнокультурным разнообразием организационных форм и форм экономического поведения, имеющих различное институционально-культурное происхождение.

Эти культурные детерминанты дифференцируют экономические системы в современной глобальной экономике, что объясняет существование различного отношения к положению предпринимательства цивилизациях Запада и Востока. Фундаментальное различие этих культурных детерминант, вполне укладывающееся в концепцию институциональных X– и Y-матриц, заключается в системах индивидуализма и коллективизма. Немалое влияние на позиционирование предпринимательства в социальной структуре общества оказывает индивидуалистская или, наоборот, коллективистская направленность культур. Более того, следует принимать во внимание также и то существенное различие между западными и восточными культурами, согласно которому первые относятся к культуре вины, вторые – к культуре стыда. В этом плане представляет интерес культурно-регулируемая экономическая система, нарушающая все общепринятые законы конкуренции и придающая специфику положению предпринимательства в социальной структуре общества.

Чтобы четко представлять уникальный характер культурно-регулируемой китайской экономики приведем обширную выдержку из фундаментального компаративистского исследования экономических систем мира, проведенного американским экономистом С. Роузфилдом в таких ключевых аспектах, как культура, богатство и власть. «Китайская экономика сегодня, – отмечает С. Роузфилд, – это культурно-регулируемая экономика при авторитарном невмешательстве государства,… которая является разновидностью саморегулирующейся социалистической рыночной модели Ланге категории А2. Она отличается широким распространением государственной (коллективной) собственности на средства производства, контролем над предприятиями со стороны назначенных по усмотрению государства директоров и экономическим регулированием, осуществляемым коммунистической партией и определяемым марксистскими принципами в сочетании с традиционной китайской культурой. Государство, контролируемое компартией, считает, что оно имеет законные права на активы и доходы, получаемые в результате добычи полезных ископаемых, на землю и на большую часть средних и крупных основных производственных фондов, и утверждает свое право осуществлять, облагать налогами, субсидировать, назначать цены, передавать, регулировать и контролировать экономическую деятельность по своему собственному усмотрению»414.

В современном Китае положение предпринимательства зависит от государства, распоряжающегося свободными ресурсами, что соответствует институциональной Х-матрице. Обладая огромной официальной властью, коммунистическая партия рассматривает государственных управляющих и частных предпринимателей как независимых государственных агентов, одновременно требуя от государственных рабочих и крестьян выполнения строгой партийной дисциплины. Такой подход к предпринимательству влечет за собой определенные моральные риски, обусловленные традиционной китайской культурой. «Степень морального риска в этом плане зависит в основном от политической дисциплины и культуры. Применительно к Китаю, где культура вины превалирует над стыдом, это означает, что конфуцианская дисциплина (основанная на китайском варианте христианского “золотого правила”), коммунистический идеализм или какой-то иной набор универсальных моральных принципов должны воодушевлять правителей, “деловых агентов”, рабочих и крестьян к тому, чтобы они работали изо всех сил и проявляли инициативу в дисциплинированном порядке»415.

Специфика положения предпринимательства в структуре китайского социума определяется особенностями «восточной» рыночной системы, когда компартия использует собственнические, регулятивные и делегирующие полномочия государства для достижения своих интересов и для решения задач управления. Именно культурные детерминанты обусловливают то обстоятельство, что китайская компартия не будет действовать в строгом соответствии с западными идеалами, которые основаны на конкуренции и лишены морального риска. «Мотивация, механизмы и институты, регулирующие спрос, предложение и равновесие, значительно отличаются от тех, которые лежат в основе англо-американской рыночной модели, неотъемлемой частью которой являются “золотое правило” и примат договорного права, и порождают такую систему, при которой суверенной является элита коммунистической партии, а не отдельные лица. Спрос и определение рамок политики невмешательства в свободное предпринимательство зависят от решений элиты компартии. Эту модель можно представить себе как двухъярусную систему, обеспечивающую процветание привилегированным лицам, допущенным к государственной власти, тогда как рабочие, крестьяне и мелкие собственники трудятся, чтобы хоть как-то прокормить себя в обстановке сокращения мер социальной защиты»416. Понятно, что такая ситуация в китайском обществе с его конфуцианскими традициями, которые лежат в основе двухъярусной модели, когда государство доминирует в распределении свободных ресурсов и соответственно определяет положение предпринимательства в социальной структуре китайского социума, в перспективе должна меняться. Данная перспектива просматривается в интеграции индивидуалистических и коллективистских культур. Эмпирические факты свидетельствуют о том, что высокопроизводительные компании динамично развиваются в турбулентных средах на основе синтеза индивидуализма и коллективизма в контексте все более сложных, дифференцированных и взаимозависимых обществ Востока и Запада417.

Можно утверждать, что сейчас происходит определенное сближение институциональных матриц Запада (Америки) и Востока (Китая), связанное с вызовами XXI столетия и тенденциями развития мира. Вполне естественно, что в связи с этим начинают складываться во многом достаточно существенные, новые отношения между Америкой и Китаем. Известный отечественный китаевед Ю.М. Галенович следующим образом характеризует взаимоотношения Америки и Китая на протяжении последних полутора столетий. «Полтора века истории американо-китайских отношений говорят о том, что вначале это были отношения между двумя странами, которые потенциально виделись как могучие мировые державы, но в реальной действительности еще не вышли на первый план в мировой политике… За полтора века Америка и Китай прошли в своих взаимоотношениях сложный и долгий путь, на котором Америка, став ведущей мировой державой, имея и глобальные, и региональные интересы, пришла к выводу о необходимости постоянного партнерства с Китаем во многих мировых делах, выразила намерение сохранять стабильность в двусторонних отношениях с Китаем, по крайней мере, на всю первую половину XXI века…

Пока Америка и Китай и не союзники, и не враги. Процесс согласования национальных интересов будет продолжаться долго, но обе стороны будут сохранять мир в отношениях, будут отстаивать самостоятельность, будут пытаться навязывать свою волю партнеру, будет продолжаться борьба за равноправие и независимость каждого из партнеров» 418. Вполне естественно, что в отношениях Америки и Китая существуют пока не решенные важные проблемы, касающиеся картин мира и менталитета, социокультурных ценностей, торгового оборота и экономических интересов, политических отношений между народами и государствами.

В настоящее время Китай как восходящий гигант находится в потенциальном конфликте с Америкой, что весьма рельефно проявляется в различного рода киберконфликтах. Ведь «стратегические усилия Китая направлены на укрепление своих глобальных политических позиций и позиций в сфере безопасности на основе экономической мощи, финансовой экспансии, активизировавшейся в период глобального экономического кризиса, и позитивного имиджа, обретенного Китаем в последние два года – как страны, чей внутренний спрос и чья финансовая помощь способствовали оживлению мировой экономики, а также помогли отдельным странам легче преодолеть кризис»419. В ходе осуществления своих серьезных стратегических амбиций Китаю приходится сталкиваться по тем или иным глобальным и региональным проблемам безопасности с мировыми лидерами, особенно с Америкой. Наиболее наглядно это проявляется в киберпространстве, которую Америка воспринимает как территорию, «где происходит борьба», территорию, «на которой Соединенные Штаты обязаны доминировать…»420.

В свое время Америкой была принята национальная военная стратегия ведения киберопераций, которая признает реальность кибервойны как краеугольного камня современной боеспособности. В этом документе подчеркивается, что цель Америки – «обеспечить стратегическое превосходство США в киберпространстве», что это «превосходство» необходимо для того, чтобы гарантировать «свободу действий» американским военным и «лишить ее наших противников». Для этого Америка должна первой атаковать своих противников в киберпространстве: «Необходимо расширить возможности нападения в киберпространстве и удерживать инициативу»421. Более того, для обеспечения своего стратегического превосходства в киберпространстве Министерство обороны США рассматривает кибератаки одним из основных механизмов ведения войны, что просматривается в тезисе о необходимости уничтожения серверов противника с целью защиты от кибератак. Следует иметь в виду то, что Америка осуществляет кибероперации против Китая, стремясь его ослаблению и в конечном счете к его деструкции прежде всего в сфере культуры.

Отношения между Америкой и Китаем противоречивы, что обусловлено различием параметров их цивилизаций и сложившейся ситуацией в мире с его новыми вызовами и угрозами. Существенно то, что Америка рассматривает Китай в качестве наиболее серьезной угрозы своей безопасности из-за его восхождения как мощного глобального конкурента. В то же время Китай устами своих генералов предупреждает, что в случае вооруженного столкновения из-за Тайваня он нанесет ядерные удары на сотни американских городов422. Однако следует иметь в виду то фундаментальное обстоятельство, что между Америкой и Китаем уже идет особая война – интеллектуальная война, исходящая из потенциала их культур, где решающая роль, в конечном счете, принадлежит этическим ценностям. Необходимо иметь в виду тот момент, что каждая цивилизация имеет своего планировщика, задающего цель ее развития и определяющего стратегию достижения этой цели423. Именно этот планировщик вырабатывает присущую данной цивилизации интеллектуальную иммунную систему.

Ведь каждая цивилизация как единство социума и культуры имеет свою интеллектуальную иммунную систему, в которой немалое место принадлежит этике, или этосу как совокупности ценностей, убеждений и норм жизни, глубже которого является только генетическая основа человека424. Этика представляет собою весьма слабую силу, однако она оказывается весьма действенным фактором существования и развития общества. Не случайно в современном бизнесе много внимания уделяется этическим основам деятельности человека и общества, ибо они служат прочным фундаментом всей социальной жизни в качестве духовного фактора. «И именно поэтому ваша честность в измерениях и просчетах способна наделить вас таким ощущением духовной чистоты, какого вам не достичь ни одним религиозным ритуалом»425. Именно этика дает возможность эффективного управления государством и обществом, поведением индивидов, что обеспечивает им защиту от различного рода угроз и опасностей.

Значимость этики как мягкого и одновременно самого мощного средства защиты в контексте интеллектуальных войн объясняется тем, что ядром сущности человека является система нравственных ценностей, интериоризованных в процессе освоения культуры426. В обществе знания, точнее, в обществе научного знания, или информационном обществе Запада и Востока, именно культура с присущей ей этическими ценностями играет первостепенную роль. К тому же планировщики цивилизаций включают в себя те или иные этические ценности, часто облаченные в религиозную оболочку. Исследования показывают, что в информационном обществе в немалой степени повышается релевантность культуры, культурной программной поддержки психополитической структуры влияния. Еще в 1998 г. представителями Кубы на мировой конференции ЮНЕСКО в Гаване было сформулировано положение, согласно которому культура является «оружием XXI столетия». Действительно, в современных интеллектуальных (психологических, информационных) войнах используется весьма эффективно сконструированные мифы. Последние позволяют устанавливать психокультурные параметры на уровне подсознания посредством медиации и интерпретации, что делает культуру «самым современным видом оружия»427.

Особенно рельефно значимость культуры как самого современного вида оружия, используемого в интеллектуальных войнах, проявляется в потенциальном конфликте между планировщиками западной и китайской цивилизаций (между Америкой и Китаем). Этот потенциальный конфликт обусловлен не только различием экономических моделей, но и разными параметрами их цивилизаций, разными системами ценностей. Западные ценности основаны на посылке о неотъемлемых правах человека, которые неправомерно отчуждать от индивида ни при каких обстоятельствах, даже во имя достижения высшего общественного блага. Согласно принципу политического философа Д. Роулса, демократические ценности и права (в том числе и политические права) человека имеют приоритетное значение, они не могут быть предметом ни политического торга, ни разменной монетой при реализации интересов общества428. Другими словами, интересы индивида являются приоритетными перед интересами общества, его институтов и учреждений.

«Азиатские ценности», напротив, характеризуются приоритетом общины (различных сообществ, народа, нации) перед интересами индивида, что дает возможность жертвовать политическими правами отдельных индивидов, чтобы достигнуть, например, устойчивых высоких темпов роста и социального равенства. В общем, может оказаться, что «азиатские ценности» станут более привлекательными, чем протестантская «свобода личности с правами человека». «Одно время казалось, что Запад, поставивший на личную свободу и права человека, сумел обогнать все другие цивилизации и экономически, и в военном и культурном отношении, так что им оставалось только подражать Западу, чтобы добиться таких же успехов. Однако новый подъем Восточной Азии в послевоенный период, и особенно центра Восточной Азии – Китая, заставляет думать, что в соревновании цивилизаций еще рано ставить точку»429. Соревнование цивилизаций в данном случае означает интеллектуальные войны, которые ведутся между западной (американской) и восточной (китайской) цивилизациями, исход которых отнюдь не является однозначным. Дело в том, что в последние десятилетия XX столетия одним из структурных сдвигов (наряду с распадом мирового социализма и глобализацией) является феномен Возрождения Востока.

Последний характеризуется следующими характеристиками: во-первых, восстанавливается преемственность мирового исторического развития, которое было прервано почти на пять веков (XVI–XX вв.), во-вторых, невиданный за последние 200 лет взрыв исторического полиморфизма и разнообразия культурных различий, что выступает в качестве необходимого условия для существования человечества и одновременно влечет за собой катастрофу для него430. Анализ данного феномена Возрождения Востока показывает несостоятельность понимания его сущности как возврата к «Традиции», которая то ли обогащает культуру, то ли знаменует откат к Средневековью. Во всяком случае, в нем усматривается исторический реванш Востока благодаря сдвигу мировой гегемонии и сопряженными с нею богатства и власти от Запада, что влечет за собой превращение Запада в малейшую частицу громадного Востока. Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что феномен Возрождения Востока происходит в условиях формирования общества (научного) знания и поэтому неправомерно говорить о возврате к архаическим, доцивилизационным традициям. «Когда же речь заходит о Востоке в современном мире, то попытка найти, – пишет М. Чешков, – скажем, некий глобальный проект Востока, противополагаемый глобальному проекту Запада, кажется малоудачной, поскольку за этим проектом, как правило, стоит лишь отдельная цивилизация – или ислама, или Китая. С другой стороны, и Восток в современном мире не сводится к традиционному (или архаическому) своему бытию: наряду с этими воплощениями выделяется и модернизирующийся, или так называемый Новый Восток»431. Таким образом, Возрождение Востока отнюдь не правомерно понимать как возврат к Традиции, то есть понимание его как Единого Традиционного Востока ничего не дает для осмысления природы данного феномена в современном мире. Тем более это ничего не дает для осмысления особенностей современных интеллектуальных войн, обусловленных спецификой общества научных знаний, выражающего новый качественный уровень развития человечества.

Характер интеллектуальных войн диктует необходимость планировщикам современных цивилизаций, в том числе и российской цивилизации, как участникам глобальных игр432, уделять внимание своему человеческому капиталу, который формируется в определенной этнической культуре. Ведь функционирование планировщика цивилизации неразрывно связано с этносом, поэтому вполне логично, что в интеллектуальных войнах стратегическая цель заключается в разрушении или переконфигурации планировщика цивилизации.

Вопреки точке зрения, согласно которой попытки этнического размежевания являются бессмысленными в силу того, что благодаря миграции возрастает этническая мозаичность большинства стран и что глобализация и Интернета влекут за собой превращение всего мира в «глобальную деревню», в информационную эпоху все общественные движения консолидируются вокруг культурных ценностей. «Борьба за изменение смысловых кодов, – подчеркивает М. Кастельс, – в государственных институтах и общественной практике – это весьма важная стадия процесса общественных изменений в новом историческом контексте, что я показал в своей книге “Власть идентичности”; эта точка зрения основывается на результатах широкого спектра исследований общественных движений»433. В эпоху интеллектуальных войн связь ценностей и консолидация вокруг фундаментальных идей необходимы для защиты заданного планировщиками цивилизаций особого образа жизни и мышления (культурной идентичности).

Особенность современной жизни состоит в том, что сохранение культурной идентичности и нормального функционирования планировщиков цивилизаций возможно на основе коммуникационных систем, главным образом Интернета и СМИ, позволяющих объединить всех, кто придерживается подобных ценностей. Интернет и массмедиа становятся в данном случае важным инструментом самосохранения планировщиков цивилизаций, ибо последние воздействуют на соответствующие институты и учреждения через общественное мнение, опираясь на силу интеллекта. Интернет сейчас выступает не просто орудием организации бизнеса и средством коммуникации, он становится материальной основой процесса создания нового общества и рычагом социальных трансформаций434.

В эпоху глобализации появилась относительно новая область международных отношений – экономическая дипломатия, которая «представляет собой сплав экономики и политики, доведенный до уровня принятия и реализации управленческих решений, с помощью и при посредстве которых осуществляется сотрудничество и соперничество в современном мире, определяются формы и методы развития и совершенствования рыночной экономики, становящейся важным фактором общественного развития и решения ключевых проблем экономического и социального прогресса»435. Существенным элементом экономической дипломатии является способность вести информационное противоборство в сфере финансов. Наглядным примером информационной войны в мире финансов служит нейтрализация и сильный удар спецслужб и Министерства финансов Китая по информационной атаке Дж. Сороса. В ходе информационного противоборства с США китайским специалистам удалось правильно определить точное время нападения Сороса на китайский фондовый рынок. Китайцам удалось полностью «переиграть» американцев в ходе информационного противоборства в финансовой сфере в ходе азиатского кризиса 1997–1998 гг.

Проведение китайскими специалистами информационной войны контрмер заключалось в нейтрализации финансовых атак Сороса на китайском фондовом рынке (поочередной игре на «повышение» или «понижение» путем скупки или, наоборот, экстренной продаже ценных бумаг). Полностью блокировались специально распространяемые Соросом слухи в мировой информационной среде о неустойчивости китайского юаня. Также был проведен ряд специальных мероприятий по защите финансовой системы Китая. Затем был нанесен информационный контрудар (аналогичный атаке Д. Сороса) по национальной валюте США. Это было достаточно легко сделать, так как 50 % всех товаров в американских магазинах – китайские.

Была предпринята и информационная атака на крупнейшую американскую фондовую биржу. Нью-Йоркская фондовая биржа осуществляет более 70 % всех операций с акциями в США и является крупнейшей в мире. Тревожный сигнал об ответном китайском ударе прозвучал для США 27 октября 1997 г., когда курс акций на Нью-Йоркской фондовой бирже обрушился на 554,6 пункта. Это было наибольшее в истории падение акций американских компаний со времен Великой депрессии 1929 г. В результате акции американских «голубых фишек» значительно обесценились436. В итоге действий Китая Сорос практически потерял свой основной фонд.

Затем в апреле 2001 г. начался второй этап информационной войны в мире финансов между Америкой и Китаем, когда конфликт с американским самолетом-разведчиком у побережья Китая заставил Америку принести извинения Пекину. Банальное авиационное происшествие трансформировалось в острый информационный геополитический конфликт, который показал, что «спустя 10 лет после распада СССР появилась ВТОРАЯ СВЕРХДЕРЖАВА – КИТАЙ»437. Вполне закономерно, что методами информационной войны в экономике и при помощи своей диаспоры Китай вытесняет Америку в тихоокеанской зоне, причем он не теряет своей культурной самобытности.

В свою очередь, Америка стремится разрушить Китай, используя новейшие информационные технологии и коммуникации, в том числе и такую информационную супермагистраль, как Интернет. Известный британский синолог и публицист Дж. Ловелл в книге «Великая Китайская стена» пишет о подрывной значимости Интернета следующее: «Первое дыхание перемен пришло 20 сентября 1987 года, когда китайский профессор по компьютерной технике, выбрав своим девизом “Идти за Великую стену, двигаться в сторону мира”, послал Китаю первое сообщение по электронной почте. В течение семи лет никто не обращал на это особого внимания, пока речь, с которой в 1994 году выступил Ал Гор, “Построение информационного суперпути”, наконец не дошла до сознания китайцев. В том году основали первую китайскую компьютерную сеть. Первый публичный сервер Интернета появился в 1995 году. В следующие восемь лет число китайских пользователей Интернета в среднем ежегодно утраивалось, увеличившись с сорока тысяч до пятидесяти девяти миллионов ста тысяч человек. К началу 2005 года, по оценкам, оно преодолело планку в сто миллионов человек.

Как и в случаях с большинством изобретений и новшеств, проникших в Китай из-за границы, правительство стремится контролировать и определять пользование Интернетом. Интернет в соответствии с официальным положением является инструментом развития, призванным побуждать экономический рост, предоставляя удобства для делового общения и инвестирования. Признав в 2000 году за Интернетом “важную роль в обеспечении мирового экономического роста”, преемник Дэна, Цзян Цзэминь, выражал надежду на “усиление администрирования здоровой информации” в сети, чтобы можно было, как всегда, надзирать за движением через Великую стену.

Не требовалось великой проницательности, чтобы в 1990-х годах предсказать – дела виртуальные не смогут быть полностью обрезаны и высушены, как того хотелось правительству, а Интернет станет во многих разных руках потенциальным средством разрушения ментальности Великой стены и даст – по китайским стандартам неограниченную – свободу голоса неофициальным источникам новостей, активистам демократии, гражданским и правовым организациям, религиозным культам, футбольным фанатам и помешавшимся на сексе горожанам. США, несомненно, с удовольствием отметили – все это в докладе Пентагона в 1995 году они предсказали: Интернет будет представлять “стратегическую угрозу для авторитарных режимов”. Бросая Пекину вызов, Билл Клинтон в 2000 году сказал журналистам: китайское правительство обнаружит – насилие в компьютерной сети организовать так же трудно, как “пытаться прибить к стене медузы”. По заявлению кандидата в президенты Джорджа У. Буша в 1999 году, уже тогда оседлавшего нынешнего фирменного конька, если Интернет укоренится в Китае, то “джинн свободы будет выпущен из бутылки”. В промежутке между 1990-ми годами, когда политическая свобода большинства региональных газет ограничивалась правом изменять очередность фотографий руководства, помещенных в национальной газете “Жэньминь жибао”, и 2005 годом, когда телевизионные мыльные оперы стали пока лишь на пару тактов более психологически сложными, чем произведения социалистического реализма, китайское виртуальное пространство предложило людям очень нужный медийный форум, позволив им тем самым чувствовать себя комфортно»438.

Однако с появлением в Китае Интернета правительство, понимая его опасный потенциал увода информации из-под контроля и либерализации выражения мыслей, поставило его под свой изощренный контроль. Выше было показано, что хотя китайская цивилизация носила относительно изолированный характер, однако ее культура испытывала, особенно в ранние времена влияния других культур (парфянской, римской, иранской, византийской, индийской, арабской и др.). «Конечно, это проникновение не навязывалось, как в других частях света, под давлением, вызванным соседством. Оно осуществлялось дозированными вливаниями, и заимствования никогда не было достаточно объемным, чтобы оказать серьезное влияние культур этих далеких стран на Китай»439. Иными словами, правящая китайская ученая элита целенаправленно дозировала культурные вливания других цивилизаций, минимизируя (оптимизируя) соответствующие им возмущения своей социокультурной системы. Используя колоссальный накопленный опыт, современная китайская ученая элита (многие ее представители имеют ученые степени докторов технических наук) контролирует функционирование Интернета на основе сочетания китайской традиции и высокоточные технологии.

Прежде всего, департаментом общественной безопасности Управления общественной безопасности была создана «Великая огненная стена Китая» – «Файерволл», которая состоит из массы серверов, стерегущих пять выходов китайского Интернета во внешний мир и которая запрограммирована блокировать сомнительные заграничные сайты – иностранных газет, организаций, выступающих за независимость Тибета или Тайваня, религиозных культов, «Плейбоя» и так далее – по списку, обновлявшемуся каждые две недели. Затем эту «Огненную стену» довооружили «почтовыми нюхачами» – «программным обеспечением, способным определять с официальной точки зрения проблемные слова и фразы на индивидуальных веб-страницах и в электронных сообщениях из списка, который включал такие вещи, как “Фалунь-гун”, “свобода”, “половой акт”, “секс” и “Цзян Цзэминь”. Достаточно, например, упоминания слова “секс”, и “почтовый нюхач” заморозит соответствующий терминал»440. Главная преграда подрывному использованию Интернета Америкой состоит в существовании закона о киберпространстве.

Вместе с тем следует отметить, что в китайской «Огненной стене» существуют дыры киберпространства: во-первых, не на все запрещенные веб-сайты можно установить блокировки благодаря их многочисленности; во-вторых, блоги используются для раскрытия закрытой системы управления страной для широкой публики, когда вскрываются злоупотребления полиции, официальные попытки замалчивания фактов, для критики действий чиновников.

«Но такое применение Интернета все еще является скорее исключением, чем правилом, и прямая цензура со стороны правительства не единственная тому причина. Открытые, официальные меры по контролю за китайским киберпространством составляют лишь половину картины. Вторая половина – самоцензура со стороны пользователей и администраторов. Китайский Интернет – и это совершенно логично – чересчур громоздок и аморфен, чтобы какое-либо правительство могло прямо контролировать его сверху. Понимая это, правительство в борьбе с бесконтрольной свободой слова использует столь же аморфную силу, кстати, помогающую ему удерживать власть: неуверенность. Маниакальная приверженность Мао к идеологической ортодоксальности породила карательную политическую культуру, при которой страх подсматривания со стороны таких же китайцев и ужас перед разоблачениями на массовых собраниях заставляли людей либо признаваться добровольно во все более незначительных или даже воображаемых преступлениях, либо заниматься жесткой самоцензурой. Они всегда поступали с крайней осторожностью, никогда не позволяли себе поведения, хоть отдаленно затрагивающего политически чувствительные или сомнительные вопросы… Правительство ясно проводит свою позицию, создавая культуру страха – проверяя сайты, накладывая аресты, закрывая интернет-кафе. Натянутые нервы администраторов и пользователей делают остальную работу»441.

В современном Китае, где доходность не менее значима, чем политическая ортодоксальность, большинство владельцев интернет-кафе не рискует, к тому же в интернет-кафе установлены программы наблюдения, отслеживающие индивидуальные привычки пользователей.

Поэтому многие пользователи Интернета предпочитают действовать в киберпространстве осторожно и занимаются проблемами личной жизни в своих блогах. «Кажется, с большой уверенностью можно предсказать: прекратится или нет активная служба самой новой стены Китая, а вместе с ней и режима, который она защищает, политическое и культурное мировоззрение, издавна выражавшееся китайским стеностроительством, в той или иной форме сохранится. Знакомые по сегодняшнему дню колебания политики – между наступлением и обороной, между открытостью и изоляционизмом, между жаждой иностранной экзотики и заблуждением о самодостаточности, – за которыми стоят тысячелетние споры о рубежных стенах, тоже сохранятся»442. Во всяком случае, несомненно одно – устойчивая любовь китайцев к стенам (воплощение имперского китаецентристского отношения к внешнему миру) показала способность выживать практически в любых геополитических условиях, в том числе и в условиях глобализирующегося мира и его новых виртуальных потоков информации.

Необходимо иметь в виду наличие у китайской правящей элиты колоссального исторического опыта и исторического самосознания, для того чтобы использовать тысячелетние поведенческие традиции и веру в собственную культурную и политическую уникальность, эффективно противодействовать попыткам деструкции Китая. Именно специфика китайской системы координат служит показателем прочности китайской цивилизации в условиях глобализирующегося мира, когда Запад стремится к расколу не-Запада и установлению контроля над Китаем.

В первой половине 2008 г. бывший сотрудник ГРУ Генштаба Советской армии, специалист по Китаю А. Девятов следующим определил противоборство Китая и Америки: «Оценка текущего момента позволяет сделать вывод, что 2008 год станет переломным в процессе переноса центра борьбы мировых сил с материальных аспектов бытия на нематериальные. При этом материальные аспекты противоборства концентрируются вокруг финансово-экономических вопросов, а нематериальные аспекты – вокруг вопросов управления поведением людей. Полюсами финансово-экономического противоборства выступают старый лидер – США и будущий лидер – Китай. А полюсами непроявленного противоборства нематериальных аспектов “концептуальной власти” над душами людей выступают Ватикан (власть слова) и Фининтерн (власть денег).

Проведение Олимпиады-2008 (ее подготовкой занимался Си Цзиньпин) в Пекине естественным ходом вещей сделало ее фокусом как открытой американо-китайской конкуренции, так и скрытой разведывательно-диверсионной войны спецслужб. Переговоры госсекретаря США Кондолизы Райc в Пекине показали, что в американо-китайском противостоянии стратегически выигрывает Китай. А массовые бесчинства в Лхасе и последовавшее поругание семнадцати дипломатических миссий КНР в США, Канаде, Австралии, Великобритании, Франции, Германии, Нидерландах, Швейцарии и Индии продемонстрировали успех секретных служб в ущемлении достоинства Китая. Стратегический успех Китая определяется тем, что “китайское неделание” в решении актуальных для США вопросов вынудило госсекретаря США “приехать на поклон” в Пекин и принять китайские условия “конструктивного сотрудничества”. Этими актуальными для США вопросами являются: обменный курс юань/доллар, доля долларов США в исчислении валютных резервов Китая, а главное, формы использования долларовых накоплений Китая за рубежом. Условия же “конструктивного сотрудничества” сводятся к следующему: Китай в 2008 году согласен удерживать доллар США как единую учетную единицу меры стоимости мира капитала. А США за это не будут противодействовать передаче власти на Тайване в конце марта 2008 года от либерал-демократов националистам (партии Гоминдан) и последующему возвращению Тайваня в лоно родины. Снимут ограничения на доступ Китая к высоким и новым технологиям. И не станут вмешиваться во внутренние дела Китая глубже, чем уважительное обсуждение вопросов прав человека и свободы вероисповедания.

Налицо информационно-психологическая “война смыслов”. Эта “война смыслов” опирается на совокупную мощь стран и блоков, где собственно военная мощь лишь добавляет чувство достоинства в общий образ могущества экономики, культуры, спорта, типа сознания нации, дипломатии, разведки.

Со всей очевидностью на переходе через постиндустриальный барьер человечество переживает трудную смену глобального лидера. Однополярный мир во главе с США, возникший после краха СССР в 1991 году, де-факто быстро вернулся в двухполюсную норму: место СССР занял Китай. Занял потому, что в “войне смыслов” устоял перед провокациями спецслужб Запада. Антикитайские вылазки, конечно, дискредитируют КНР тактически, но ведь абсурдно предположить, что в связи с Олимпиадой в Пекине Тибет получит независимость, секта фалуньгун обретет свободу своих магических практик, а уйгурский национализм в Синьцзяне получит поддержку пекинских властей.

Все, на что могут рассчитывать спецслужбы Запада от провокаций в связи с Олимпиадой, так это на невмешательство КНР своими валютными резервами в мировой финансовый кризис и на повышение обменного курса юаня к доллару США.

Китай явно переигрывает США на фронте финансово-экономической войны. Поэтому речи о бойкоте Олимпиады со стороны США нет и быть не может. Финиш Олимпиады-2008 в Пекине будет победным»443. Действительно, финиш Олимпиады-2008 в Пекине оказался выигрышем для Китая в цивилизационном плане, что проявляется уже сейчас во время невиданного раннее финансово-экономического кризиса.

Для понимания взаимоотношения Китая и Америки необходимо иметь в виду ряд негативных тенденций в развитии современного общества на Западе. Прежде всего, следует обратить внимание на то обстоятельство, что в середине прошлого столетия на Западе произошел, по выражению Ф. Фукуямы, «Великий Разрыв», относящийся к социальным ценностям, последствием чего является развал социального порядка: «Упадок легко видеть в статистике количества преступлений или детей, растущих без отца, пониженного качества и возможностей образования, подорванного доверия и т. п.»444 Это означает деградацию социальных связей и общих ценностей Запада, обусловленную переходом от индустриального общества к постиндустриальному (информационному).

Новые технологии вызвали эффект «творческого разрушения» (Й. Шумпетер), который повлек за собою деструкцию в мире социальных отношений и моральных ценностей. Несмотря на то, что просматривается позитивная тенденция – подорванный социальный порядок стремится трансформироваться путем выхода из моды наиболее крайних форм индивидуализма и возвращения консервативных социальных норм, возникшие проблемы весьма сложны и их будет трудно решать. Однако считает Ф. Фукуяма, «не следует также делать вывод, что мы не способны социально адаптироваться (курсив наш. – В.П., Е.П.) к технологическим и экономическим условиям эры информации»445. Здесь-то и может пригодиться опыт адаптации «сынов Израиля», накопленный ими на протяжении нескольких тысячелетий и выработавший систему установок сознания личности, а также исторический опыт конфуцианского Китая.

Другая негативная тенденция развития современного общества – возрастание уровня преступности – обусловлена феноменом, не имевшим места в истории человеческого общества: низкая степень плотности общества, который проявляется в жизнедеятельности мегаполисов, транснациональных корпораций и других крупных образований446. Общество низкой плотности характеризуется такими признаками, как рост укрупнения, высокая специализация, и изоляция индивидов, обусловленная раздробленностью социума, независимость людей друг от друга, анонимный (плохая видимость, прозрачность) характер поведения индивидов. На основании аналитического рассмотрения такого типа социума Н. Кристи делает следующий фундаментальный вывод: «Для общества нашего типа характерными являются рост путем укрупнения, высокая специализация, отсутствие доступа к важным функциям больших групп населения и значительные классовые различия, сочетающиеся с утверждениями, что каждый имеет возможность достигнуть вершины иерархии. Подобное общественное устройство создает все предпосылки для социальных отклонений и поэтому нуждается в системе общественного контроля»447. Современное общество действительно характеризуется ростом числа социальных патологий, оно нуждается в системе контроля, чья эффективность может быть высокой при условии творческого использования мощного адаптивного потенциала израильского спецназа Всевышнего.

Третья тенденция, носящая потенциально негативный характер, представляет собой возврат к плановой экономике на уровне мировых концернов в условиях глобализирующейся экономики. «Лишь с небольшим преувеличением можно сказать: плановая экономика умерла в коммунистическом Восточном блоке и снова воскресла посреди рыночного глобально оперирующего концерна, который развивает раскинувшуюся на весь мир сеть, состоящую из центра, опорных пунктов, филиалов, участников и партнеров. Организация этой сети более или менее иерархична, власть сосредоточена в центре и разветвляется посредством изощренной информационной техники и командных центров, доходя до капилляров местного производства»448. Дело в том, что небольшое число транснациональных корпораций (примерно сотня фирм, в основном крупнейшие британо-американские корпорации и банки) образуют всемирную монополию со всеми вытекающими из этого социальными последствиями (одними из которых являются подавление новой культурной и политической автономии на местах и стремление к максимальной прибыли).

Эта всемирная монополия квалифицируется в научной литературе как «Синдикат», «Новая Британская империя» (НБИ), «Мировое тайное правительство», движущей силой которого являются деньги, нефть и власть449. Она использует тайные методы управления историей человечества, оказывая воздействие на мировую политику и экономику. Необходимо отметить, что тайное внешнее и внутреннее управление обществом присуще всей истории человечества, начиная с родоплеменного строя (тайные племенные союзы) и кончая современными тайными организациями450. Это тайное управление обществом связано с информацией как одной из ценностей управления социумом, причем тайное управление обществом является одним из множества факторов, которые оказывают влияние на судьбы народов и государств. «Идея мирового правительства, – отмечает Н. Хаггер, – не фантазия прошлого, ограниченная только отсутствием представлений о том, насколько велик современный мир, и способностью захватить его целиком. Она жива. Это не фантазия чуждых культур, фундаменталистов разного толка. Нет, она внедрена в нашу демократию людьми и организациями, о существовании которых мы даже не подозреваем»451. Этот «Синдикат» или НБИ, где немалую роль играют семейства Ротшильдов и Рокфеллеров, стремится установить новый мировой порядок как глобальную фазу северо-американской цивилизации. Понятно, что такого рода стремление сталкивается с интересами китайской цивилизации, чей планировщик нацелен на осуществление программы Сунь Ятсена, принятой сто лет назад.

Эта ситуация в условиях подъема Китая была зафиксирована Дж. Арриги в его монографии «Долгий двадцатый век», хотя она не была осознана им в полной мере. «Когда я писал “Долгий двадцатый век”, – подчеркивает Дж. Арриги, – я не вполне осознавал масштаб и значение возвышения Китая в центре восточноазиатской политической экономии. Я понимал, что возвышение ослабит, но не упразднит, бифуркацию между (американской) военной мощью и (восточноазиатской) финансовой мощью… И все же я утверждал тогда и продолжаю думать теперь, что бифуркация между (американской) военной мощью и (восточноазиатской) экономической мощью, которую мы наблюдаем с 1980-х, не имеет прецедентов в капиталистической истории. Она лишила Запад одной из двух важнейших составляющих его процветания на протяжении последних пяти столетий: контроля над избыточным капиталом (выделено нами. – В.П., Е.П.). Также важно, что, если Китай/Восточная Азия займет в будущем гегемонистское положение, это будет совершенно иной тип гегемонии, нежели западный тип последних пяти столетий»452.

Однако самое существенное состоит в том, что возвышение Китая происходит в условиях терминального кризиса американской гегемонии, обусловленного одним из факторов, согласно которому война Америки в Ираке оказалась проявлением ее сопротивления перестройке и приспособлению к изменившейся ситуации в мире. Не случайно Дж. Арриги, рассматривая три сценария постамериканской гегемонии, отмечает, что проект «За новый американский век» оказался несостоятельным, что сценарий универсальной империи как проект коллективного Запада имеет некоторые шансы и что предпочтение следует отдать сценарию мирового рыночного сообщества во главе с центром в Восточной Азии (Китаем)453.

Возвышение Китая имеет глубокие корни в успехах и достижениях политики и экономики имперского периода, а также в социальном и политическом восстановлении Китая в эпоху холодной войны. «Растущее значение Китая в глобальной экономике, – пишет Дж. Арриги, – имеет два важных следствия для будущего исхода продолжающегося кризиса американской гегемонии. Прежде всего, в той степени, в какой это возрастающее центральное значение основывается на историческом наследии региона, можно ожидать, что она останется гораздо более прочной и цельной, чем если бы она была результатом политики и поведения, которое могло бы воспроизводиться в других регионах мировой экономики. Кроме того, учитывая численность китайского населения, его экономический рост оказывает гораздо более подрывное влияние на глобальную иерархию богатства, чем все предыдущие восточноазиатские примеры экономического “чуда” вместе взятые. Ибо во всех случаях (включая Японию) имело место вертикальная мобильность внутри глубоко стабильной иерархии… Но приспособление к вертикальной мобильности государства, на которое приходится примерно одна пятая мирового населения – это совсем другое дело. Оно означает фундаментальный подрыв самой пирамидальной структуры иерархии. И в той степени, в какой недавнее исследование мирового неравенства доходов обнаружило статистическую тенденцию к снижению неравенства между странами с 1980 года, оно целиком обязано быстрому экономическому росту Китая»454.

Не менее существенным в претензиях Китая на лидерство в мировом сообществе цивилизаций является его продуманная стратегия наращивания влияния за тысячи километров от своих границ. Им создаются и используются стратегии развития отношений с целыми континентами, весьма успешными из них является стратегия отношений с Африкой, затем последует и Южная Америка455. Само собой разумеется, что Китай использует стратегии заполнения пустот и выдавливания конкурентов и на европейском стратегическом направлении. Так, в июле 2010 г. между Китаем и Белоруссией были подписаны мощные экономические соглашения, согласно которым на белорусской территории будет создана огромная китайская промышленная зона по производству высокотехнологичной продукции456. Китай в полной мере сумеет использовать геостратегическое положение Белоруссии, причем немалое значение имеет и то, что Белоруссия вошла в Таможенный союз вместе с Россией и Казахстаном.

Совсем недавно Китай подписал ряд соглашений и с Украиной, которые носят стратегический характер, так как Украина для Китая представляет своеобразное «окно в Европу»457. Данные соглашения означают, что Украина станет плацдармом для осуществления Китаем экономической экспансии на Запад. В данных случаях Китай использовал стратегию заполнения пустот, которые не заняла Россия, что противоречит ее интересам. По сути, новые стратегии Китая есть не что иное, как создание им «глобальной базы для развертывания в будущем зоны своих стратегических интересов и своего влияния»458. Фактически речь идет о новом, «китайском мировом порядке», Китай стремится стать глобальной «морской цивилизацией», развернутой от Арктики до Антарктики и признанной всеми странами мира459.

Понятно, что такое положение дел не устраивает Америку, поэтому она предпринимает усилия по ослаблению Китая, используя арсенал различных методов, в том числе и методы развала Советского Союза (что бесполезно, так как китайское руководство внимательно изучило данный опыт), и «бархатные», «цветные» революции и пр. Если учесть то существенное обстоятельство, что между Китаем и Америкой идет своеобразная холодная война, то вполне естественным является внимание Китая к собственной безопасности. Для этого им создана невиданная в истории по срокам (десять-пятнадцать лет) и по размерам система тотальной разведки. «За короткое время китайский шпионаж буквально охватил всю территорию земного шара. Во всех странах Европы, на Ближнем Востоке, в Северной Африке и в районах, омываемых Атлантическим океаном, небольшие ячейки китайских агентов, замыкающихся на посольского резидента или действующие автономно, добывали политическую информацию, научные и военные секреты, вели вербовочную работу и т. д. Едва ли кто может сегодня подсчитать численность обширной армии тайных слуг Поднебесной»460. Эта уникальная программа разведывательной деятельности Китая эффективно способствует осуществлению его стратегии достижения доминирования в мире.

Следует иметь в виду то обстоятельство, что мировое сообщество начала XXI столетия представляет собой поликультурную систему, где происходило перемешивание различных этносов, национальностей и цивилизаций. В данном случае можно использовать полученные в математике результаты взаимодействия биллиардов, которое характерно для динамической системы со свойствами эргодичности и перемешивания, что делает эту систему экспоненциально неустойчивой и приобретающей хаотическую динамику461. Само мировое сообщество в этом смысле оказывается экспоненциально неустойчивым, так как оно весьма чувствительно к начальным условиям. Если Америка согласилась бы на равноправное взаимодействие с Китаем, Индией, Бразилией и другими крупными странами Азии и Латинской Америки, то вероятность ее распада значительно снизилась бы и у страны был бы шанс избрать иной, нефинансовый путь развития. Однако если правящая элита не сможет пойти на это, то вся система Америки войдет в режим хаотической динамики, который и разрушит эту систему. Можно утверждать, что именно модель математического биллиарда в отличие от традиционных моделей шахматной и карточной игры адекватно описывает фазу перехода находящегося в состоянии неопределенности мирового сообщества к альтернативной позднему капитализму цивилизации, имеющей непотребительский характер.

Сложившаяся ситуация в мире после начала глобального финансово-экономического кризиса связана с доктриной «вашингтонского консенсуса», основанного на идеологии свободного рынка, идеализации частного сектора и демонизации государственного программирования и регулирования462. Применение на практике доктрины «вашингтонского консенсуса» в ряде стран Латинской Америки, в России, на самом Западе привело к значительной стратификации общества, когда «богатые становятся еще богаче, а бедные становятся еще беднее». Мировой финансово-экономический кризис показал несостоятельность доктрины «вашингтонского консенсуса» – модели неолиберальной экономики. Эта модель используется западными «метрополиями» для того, чтобы не допустить появление новых конкурентов. Следует иметь в виду то фундаментальное обстоятельство, что «вашингтонский консенсус» выражает природу современного капитализма, который представляет собою расцвет капитализма катастроф463. Данный капитализм отличается от опирающегося на рабство капитализма, от основанного на колониализме и империализме капитализма, а именно: он есть завершение начавшейся в 70-х годах ХХ столетия тенденции к финансиализации капитализма.

Особенности современного капитализма были проанализированы известным западным экономистом Джованни Арриги в его знаменитой монографии «Долгий двадцатый век», где содержится прогноз о нынешнем глобальном финансово-экономическом кризисе464. В свое время выдающийся западный ученый Ф. Бродель отметил, что тенденция капитализма к финансиализации является признаком осени вполне определенной материальной экспансии. Исходя из этого положения, Дж. Арриги в своем «Долгом двадцатом веке» квалифицировал начало финансиализации как сигнальный кризис режима накопления и показал, что через примерно полвека последует терминальный кризис.

Причины глобального финансово-экономического кризиса 2008 г. Дж. Арриги усматривает в следующем: «Моя гипотеза основывалась на том, что финансовые экспансии принципиально нестабильны, поскольку вовлекают в спекуляции капитал больший, чем тот, которым можно управлять; иначе говоря, для финансовых экспансий характерно надувание различных пузырей. Я предвидел, что финансовая экспансия в конце концов приведет к терминальному кризису, поскольку пузыри в наше время нестабильны даже больше, чем в прошлом… после того, как лопнул пузырь недвижимости, стало достаточно ясно, что сейчас мы наблюдаем терминальный кризис американского финансового господства и гегемонии»465. Эта осень виртуального финансового капитализма катастроф связана с осуществлением в цитадели капитализма (США) созданной здесь идеологии неолиберализма, которой адекватной оказалась парадигма постмодернизма.

Вполне естественно, что и на рубеже XX и XXI вв. Британская империя, трансформированная в Содружество наций, и американская империя тесно связаны между собой при ведущей роли последней. Вместе они, согласно точке зрения некоторых исследователей, образуют уже упомянутую «Новую Британскую империю» (НБИ), основой которой послужил «План Маршалла» для послевоенной Европы и Японии. «Экономическим базисом создаваемой мощи Новой Британской империи являются транснациональные корпорации, которые начали создаваться после окончания Второй мировой войны, активно используя преимущества нахождения американских и британских оккупационных войск в Европе. План Дж. Маршалла (1947 г.) также был нацелен прежде всего на создание мощной финансово-экономической базы Новой Британской империи (НБИ). Следует подчеркнуть, что этот план полностью удался, так как почти все крупнейшие корпорации мира – американо-британские. Они и имеют самые большие доходы в существующей мировой финансово-экономической системе»466. С этими самыми большими доходами связаны роскошь и гедонизм, обычно присущие обществам, находящимся в кризисе. Теперь и эта Новая Британская империя с ее американским ядром находится в точке распада, подобно Британской империи, показателем чего является глобальный финансово-экономический кризис.

В отличие от Древнего Рима для современного мира характерна также и «новая роскошь» для среднего класса, тесно связанная со спецификой финансового капитализма, с его катастрофической природой. «Новая роскошь» возникла в Америке и охватывает представителей среднего класса. Стимулом ее распространения является огромная покупательная способность семей с годовым доходом в 50 000 долларов. «Товары “новой роскоши”, несмотря на широкий спектр цен и разнообразие категорий, имеют некоторые общие характеристики, отличающие их как от супердорогих товаров или “старой роскоши”, так и от рядовых, средних по цене товаров, нацеленных на потребителя со средним уровнем доходов. Важнее всего то, что предметы “новой роскоши” всегда имеют эмоциональную окраску и потребители ощущают эмоциональную привязанность к ним значительно чаще, чем к другим разновидностям товаров»467. Предметы новой роскоши представляют собой удешевленные варианты товаров «традиционной роскоши», сохраняющие элитарность и доступные по цене для представителей среднего класса.

Роскошь имеет свой исторический и философский контекст, так как люди издавна тянулись к дорогим и престижным вещам, стремились к прекрасным предметам, чтобы обогатить свою эмоциональную жизнь. И все это время роскошь находилась в центре горячих споров и обсуждений, начиная с древних греков и римлян и кончая современностью. Ключевым моментом всех дебатов о роскоши является следующее положение: «роскошь становится пагубной только тогда, когда перестает быть полезной для общества» (Д. Юм)468. Негативное влияние «новой роскоши» на американское общество заключается в том, что представители среднего класса осуществляют чрезмерные траты, в силу чего их жизнь приобретает характер кредита (долгового, финансового «рабства»). В своей книге «Растратившийся американец» Дж. Шор пишет: «Новое потребление привело к появлению среди представителей среднего класса тенденции к “чрезмерным тратам”. Под этим я подразумеваю, что большое число американцев расходует больше, чем, по их собственным словам, они хотели бы потратить, и больше, чем у них имеется»469. Ситуация в американском обществе потребления, стимулируемого спецификой финансового капитализма, сложилась таким образом, что «новая роскошь» требует чрезмерных трат и потребительской задолженности.

Специфика современного финансового капитализма заключается в том, что он ориентирован на принцип извлечения максимума прибыли при минимальных издержках, что постоянно порождает спекулятивные «пузыри» (экономика «пузыря»). В Америке с начала 1970-х гг. началось снижение роста производительности труда, снижение производственной заработной платы и рост совокупного уровня потребительского и федерального долга, что объясняется выдвинутой американским экономистом Р. Батра теорией разрыва по заработной плате, заполняемого кредитом. «Согласно нашей теории о роли разрыва по заработной плате, – пишет он, – растущие значения данного разрыва порождают экспоненциальный рост задолженности, который в свою очередь вызывает повышение прибылей, причем также по экспоненте, а оно приводит к образованию “пузыря” цен на акции. В конечном счете рост долга замедляется, в результате чего на поверхность выходит разрыв между предложением и спросом, до этого времени скрытый за долговой горой; вслед за этим прибыль резко падает и на фондовых биржах наступает крах»470.

Политика председателя Совета управляющих Федеральной резервной системы Америки А. Гринспена поощряла регрессивное налогообложение и низкий уровень зарплат, что повлекло за собой увеличение разрыва по заработной плате не только в США, но и в других странах мира. В связи с этим долговые вливания стали необходимым для предотвращения коллапса всей глобальной экономической системы. Ведь поддерживать присущее полной занятости равновесие перед лицом повышающегося разрыва по заработной плате можно только с помощью растущего долга. «Предположим, что уверенные в своем будущем и полностью занятые работники становятся должниками по причине своего возрастающего заработка. Доход может отставать по времени от производительности, но пока и то, и другое так или иначе повышается, сотрудники могут попросту заимствовать у банков большие суммы денег, достаточные для приобретения дорогостоящих товаров типа автомобилей, домов и мебели (курсив наш. – В.П., Е.П.). Так оно и происходило в 1920-е годы, а затем наблюдалось снова где-то в конце 1970-х гг. и продолжается по сей день»471. Именно необходимость в сохранении полной занятости в условиях отстающей от производительности заработной платы влекла за собой снижение процентной ставки Федеральной резервной системой по федеральным фондам, чтобы «увеличить предложение денег или заставить людей еще больше залезать в долги»472. Следовательно, экономика «пузыря» стимулирует появление и рост «новой роскоши» для представителей среднего класса. «В результате изменений, произошедших в обществе, возросла покупательская способность, расширились знания о товарах и спектр самих товаров, доступных американскому потребителю. Американцы взбудоражены открывшимися перед ними возможностями и хотят взять от жизни все или, во всяком случае, столько, сколько смогут. Они стремятся к хорошей жизни и чувству удовлетворения, здоровью и благополучию для себя и своих близких»473. Тратить деньги на «новую роскошь», чтобы получать наслаждение от жизни, незнакомое предыдущим поколениям, связано также с замедлением роста экономики и повышения уровня безработицы, с постоянной угрозой терроризма и вспыхивающими везде войнами и беспорядками. «И многие американцы видят свой гражданский и патриотический долг в том, чтобы продолжать тратить деньги»474. Они считали, что именно трата денег может поддержать бизнес и соответственно обеспечить занятость. В итоге они и вместе с ними весь мир получили мировой финансово-экономический кризис, благодаря которому человечество оказалось на пороге самой тяжелой за последние 80 лет депрессии планетарного масштаба.

Причины данного кризиса известный французский политик, экономист и теоретик «нового мирового порядка» Ж. Аттали усматривает в следующем: «Рынок – лучший механизм распределения жизненно необходимых ресурсов. Однако он сам не создает ни правового поля, в котором нуждается, ни спроса, позволяющего использовать средства производства. Для успешного развития рыночной экономики законодательство должно одновременно гарантировать право собственности, поддерживать конкуренцию и спрос путем достойной заработной платы и государственных заказов. Это предполагает политическое (по возможности, демократическое) вмешательство в распределение прибылей и прав наследования.

Так как в Соединенных Штатах Америки подобное распределение доходов не использовалось, в последние 20 лет существовал спрос, базирующийся на задолженности трудящихся по найму. А спрос, в свою очередь, существовал благодаря стоимости имущества, приобретенного за счет самой этой задолженности. Чтобы уменьшить долги, американский Центральный банк понизил процентные ставки и создал новый источник обогащения для тех, кто имел доступ к информации о наилучших способах инвестирования долговых средств. Наконец, для сведения к минимуму рисков, связанных с долгами, частные финансовые конторы и стоящие за ними “посвященные”, желая максимально увеличить собственные доходы, пустили в ход очень сложные механизмы страхования и еще более сложные механизмы трансформации долговых требований. Они позволили переложить риск на другие банки и финансовые учреждения по всему миру, а также на ничего не понимающих инвесторов»475.

Согласно Ж. Аттали, сохранение экономического роста без передела собственности требовало поддержания спроса без увеличения доходов среднего класса476. Это возможно только в случае кредитования среднего класса, чему прекрасно соответствовала экономика «пузыря», когда были созданы сложные финансовые инструменты – деривативы (договоры, основанные на курсах валют, ценных бумаг и товаров). В результате возникла виртуальная финансовая экономика, выстроенная на глобальной задолженности и превосходящая реальную, производственную экономику, по меньшей мере, в десять раз. В конце концов эта виртуальная финансовая экономика, представляющая собой гигантскую пирамиду, и рухнула в одночасье, символизируя тем самым так называемый «турбокапитализм» – последнюю стадию капитализма.

Исследования показывают, что капитализм имеет пределы своего эффективного развития, связанные с эмпирическим фактом существования капитала не столько в денежной форме, сколько в форме активов477. Сама же стоимость активов определяется функционированием рынка, конечной целью которого является удовлетворение потребительского спроса. Последний же концентрируется на «полюсе труда», который в системе капиталистической экономики не получает эквивалентного возмещения. Следовательно, рост потребительского спроса отстает от роста капитала, что ведет к возникновению кризисов капиталистического перепроизводства.

Решение данной имманентной проблемы для капитализма осуществлялось тремя стратегиями развития: простое уничтожение избыточного капитала, что не обеспечивало устойчивого экономического роста; территориально-пространственная экспансия, которая была завершена во второй половине прошлого столетия, породив на Западе «общество изобилия» с его «новой роскошью» для среднего класса; кредитно-временная экспансия, когда посредством кредитной накачки экономики происходит экономический рост за счет ресурсов будущего. Именно третья стратегия развития капитализма («турбокапитализм») привела к доминированию финансового капитализма, чье существование возможно только за счет эмиссионной накачки экономики. В итоге предстоит крах модели финансового капитализма, что «“закрывает” последнюю, теоретически возможную, модель капиталистической экспансии»478 и тем самым под вопросом оказывается жизнеспособность глобальной системы капитализма.

Действительно, дело состоит в природе глобального финансового и экономического кризиса, которая существенно отличается от сущности Великой депрессии 1929 г. Для адекватного понимания природы современного глобального финансового и экономического кризиса необходимо выйти за пределы самого кризиса на основе идеи, согласно которой такого типа кризисы представляют собою социальные кризисы, присущие «пульсирующим системам»479. Специфика пульсирующих систем заключается в маятниковом характере, выход из которого состоит в поиске третьего пути развития системы. «Пульсирующая система – это не любая циклическая система, а такая, которая способна либо к воспроизведению своей структуры, либо к инверсии, либо к разрушению и превращению в совершенно иную систему… уже из содержательной характеристики видно, что все структурно-циклические системы, по крайней мере, подчиняются такой общественной закономерности: любая из них является также и структурно-завершенной, и нестабильной. Это означает, что они (как системы именно в заданном смысле) не допускают никакой иной структуры – без того, чтобы эта система не превратилась в иную, с иным концептом. Таковы и пульсирующие системы, включая и экономические: они сохраняют характер своей пульсации до тех пор, пока благодаря новому концепту – смыслу их функционирования – между элементами не установятся новые отношения, способные образовать структуру другой системы»480. В отличие от других циклических для пульсар-циклических систем проблема их превращения в иные системы сегодня особенно является актуальной.

Особенности современного глобального финансового и экономического кризиса заключаются в том, что он протекает в условиях надвигающихся глобальных угроз (экологических и др.). Поэтому все рецепты по выходу из него, основанные на прежнем опыте решения проблем Великой депрессии, оказываются неадекватными действительности. Более того, нынешний глобальный кризис в своей основе имеет, как отмечает А.Ю. Цофнас, и аксиологический кризис – идеалы и ценности общества потребления ведут к мощному кризису, в конечном счете – к катастрофе. Он вполне справедливо пишет о последствиях этого аксиологического кризиса следующее: «Жизненный мир после этого “финансово-экономического” кризиса уже не имеет права оставаться таким же, каким был до него – с всеобщей ориентацией на консьюмеризм, в котором неограниченно растущие материальные потребности якобы должны непременно – независимо от их разумности и соответствия возможностям природы – удовлетворяться. Не менее опасна и каннибалистская идея “золотого миллиарда”: один миллиард людей спасется, а остальные пять окажутся только средством для их благополучного проживания. Эти пять миллиардов ни за что не примирятся с тем, чтобы удобства цивилизации оплачивались неудобствами всех живущих на ее периферии»481. Таким образом, человечество больше не желает ориентироваться на ценности и идеалы общества потребления как тупикового и опасного пути развития глобального социума.

В этот вывод вполне укладывается концепция французского политолога и идеолога новых правых А. де Бенуа, согласно которой сейчас «мы столкнулись с тройным кризисом: кризисом капиталистической системы, кризисом либеральной мондиализации, кризисом американской гегемонии»482. Поэтому рассуждения политиков типа Н. Саркози и Ф. Фийона о необходимости «регулировать» систему, «сделать ее более нравственной» с целью избежать такого рода глобальных финансово-экономических кризисов не адекватны природе капитализма. «“Капитал преодолевает все преграды как дикий зверь”, – утверждал еще К. Маркс. Логика накопления капитала – это иллимитация, преодоление всех границ, обессмысливание мира ради утверждения рыночного “смысла”, превращение всех ценностей в товары, Gestell, о котором писал Хайдеггер»483. В данном случае стратегия достижения финансового могущества фактически означает регулирование экономики на основе принципа максимума прибыли при игнорировании остальных измерений жизнедеятельности человека и общества. Однако следует иметь в виду то фундаментальное обстоятельство, что сама идея общества как рынка – саморегулирующегося, гармоничного, прозрачного для самого себя представляет собой созданную европейской политической экономией XVIII столетия утопию, которая сейчас выступает одной из основ либерального мировоззрения484. Однако реалии развития человечества показывают несостоятельность «невидимой руки» рынка, подменяющего собой политическую (и не только политическую) активность индивидов и социальных групп.

Анализ нынешнего глобального финансово-экономического кризиса позволяет сделать вывод о том, что следует вести речь о «целом комплексе кризисов, охватывающих все стороны жизни как развитых, так и развивающихся стран, кризисов, которые подвергают эрозии сами основы современной западной цивилизации, кризисов, которые ставят окончательную точку в грандиозной саге окончания евроцентристского миропорядка и восхождения полицентрического миропорядка»485. Речь идет фактически о смене парадигмы мироустройства, когда кончается гиперцикл доминирования Запада в мире и выстроенной им парадигмы мирового порядка. Не случайно британский исследователь К. Понтинг в своей «Всемирной истории. Новый взгляд» показывает, что мир всегда был многополярным, что следует отказаться от европоцентристского взгляда на историю, так как европейская цивилизация со своим североамериканским ответвлением является периферией мировой цивилизации, а новая и новейшая история представляет собой маленький кусочек обширной истории человечества.

«К концу XX века, – подчеркивает он, – стало ясно, что Европа, как и другие общества в прошлом, не способна сохранить монополию на технологические разработки, которым она положила начало. Она по-прежнему являлась крупной экономической державой – но другие регионы сплошь и рядом оказывались более динамичными и развитыми промышленно и технологически. Политическое доминирование Европы в мире (как правило, далеко не полное) оказалось весьма краткосрочным. Отпрыск Европы, Соединенные Штаты, тоже обнаружили, что их недолгое экономическое превосходство быстро начало угасать. Полезность их военной мощи при решении проблем, с которыми они сталкивались, все уменьшалась. Азия быстро восстанавливала свое положение, которое она временно утратила после 1750 года. Япония стала державой первого ранга. Китай, всегда самое крупное государство в мире, быстро индустриализировался и увеличивал свое военное и политическое влияние. Мир, казалось, возвращается к свойственному ему соотношению сил»486.

Данный вывод укладывается в современную парадигму синергетики, согласно которой законам эволюции мира соответствует только любая самоорганизующаяся система. Всякая же не самоорганизующаяся система выпадает из бытия, отторгается им, в том числе и пресловутый «золотой миллиард» Запада. Как показал С.П. Курдюмов, этот «золотой миллиард» «сначала выделится, а потом упадет в силу большой неравновесности системы. Как будет происходить его падение – с чудовищными войнами или террористическими актами – это зависит от ученых, которые, возможно, найдут другие, более мягкие пути выхода из этого кризиса»487. Действительно, сейчас, в начале XXI столетия Китай стал второй экономикой мира после Америки, он усиливает свое политический и военный потенциалы.

Одновременно с этим происходит ослабление Запада (и Америки), что признал даже такой апологет Америки, как Зб. Бжезинский, который не считает упадок Запада исторической неизбежностью. «Приведенные выше рассуждения об “угасающем Западе” и гибели “американской мечты”, – пишет он, – не стоит считать исторической неизбежностью. Возрождение динамизма американской внутренней экономики вполне вероятно, и Америка в целенаправленном сотрудничестве с Европой может образовать расширенный и более энергичный Запад»488. Самое интересное состоит в том, что Зб. Бжезинский считает невозможным такое расширение и историческое возрождение Запада без приобщения в политическом и экономическом отношении России, что сделает такой Запад стабилизатором для изменяющейся Евразии.

Знаменательным является то обстоятельство, что Зб. Бжезинский считает необходимым сдерживать растущую экономическую, политическую и военную мощь «глубоко националистичного и самоуверенного» Китая посредством внушительной коалиции окружающих его стран, в том числе и стран Юго-Восточной Азии. «Юго-Восточная Азия обладает менее официальными связями с США и состоит в тесном региональном партнерстве (АСЕАН), однако усиление Китая ее тоже пугает»489. Не следует забывать, что немаловажную роль в АСЕАН играет Вьетнам, который Дэн Сяопин в свое время называл «азиатской Кубой», осуществляющего глобальную стратегию Советского Союза на южном направлении Азии (об этом шла речь выше).

После распада Советского Союза Вьетнам избрал стратегию развития, связанную с судьбой АСЕАН – Ассоциации государств Юго-Восточной Азии, куда входят Бруней, Вьетнам, Индонезия, Камбоджа, Лаос, Малайзия, Мьянма, Сингапур, Таиланд и Филиппины. Вьетнам всегда играл заметную роль в региональной интеграции. «Исторически все процессы, происходившие в ЮВА, влияли на Вьетнам как часть региона. Но и АСЕАН, начиная с момента ее создания в 1967 г., находилась под сильным воздействием вьетнамского фактора. В Индокитае Вьетнам традиционно выступал как ведущая центрообразующая сила. Само вступление Вьетнама в Ассоциацию в 1995 г. с последующим присоединением к ней Лаоса, Мьянмы и Камбоджи было крупным вкладом в процесс региональной интеграции и становления региона ЮВА как политико-экономической целостности»490. Стратегия Вьетнама, нацеленная на получение от АСЕАН высоких технологий, необходимых для собственной индустриализации и модернизации, укрепления своих геополитических и геоэкономических позиций, в основном оказалась успешной. В своем развитии он эффективно и широко использует опыт Сингапура и Малайзии, обладающих значительным научно-технологическим потенциалом. Ряд экспертов считает, что Вьетнам стратегически в целом ориентируется на современную модель развития Сингапура и Малайзии. Ведь Сингапур, согласно норвежскому исследователю Тоннессону, вызывает у вьетнамских политиков неподдельное восхищение сочетанием политического авторитаризма с экономикой свободного рынка491.

Вьетнамо-сингапурские отношения служат примером действенности ханойской стратегической установки: «Для успешного построения Экономического сообщества АСЕАН каждая страна-участница должна, прежде всего, гармонично сочетать национальные интересы и интересы сообщества»492. С этой целью правительства Вьетнама и Сингапура используют все возможности для «взаимодополняемости экономической мощи» через взаимодействие своих экономик. В связи с этим в декабре 2005 г. было подписано рамочное соглашение о связи экономик Вьетнама и Сингапура. Согласно этому документу, обе стороны договорились осуществлять постоянную связь в шести областях: инвестициях, торговле и услугах, транспорте, информационных технологиях, финансах, образовании и подготовке кадров493.

Во время поездки премьер-министра Вьетнама Нгуен Тан Зунга в Сингапур в августе 2007 г. правительства договорились расширить рамки этого соглашения в интересах бизнеса Сингапура и вьетнамской экономики. Торговое сотрудничество расширяется путем подключения двух новых секторов – это порты и логистика, а также городская инфраструктура494. Ранее стороны подписали Совместную декларацию о долговременном и всестороннем сотрудничестве в XXI в., отразив общую заинтересованность в «более интегрированной АСЕАН»495. Сингапур рассматривает Вьетнам в качестве потенциального экономического мотора роста АСЕАН и отводит ему значительную роль в интеграции экономик группировки. Это мнение высказал бывший премьер-министр, ныне старший министр Сингапура Гок Чок Тонг, побывавший во Вьетнаме с официальным визитом в декабре 2007 г. в связи с открытием парка высоких технологий – третьего по счету, построенного сингапурскими и вьетнамскими специалистами496. В феврале 2008 г. Вьетнам посетил президент Сингапура С.Р. Натан. Все эти визиты свидетельствуют об укреплении межгосударственных связей Вьетнама и Сингапура.

Статистические данные показывают, что в настоящее время Сингапур находится на 2 месте среди иностранных инвесторов Вьетнама (после Республики Корея) и на 4 месте как его торговый партнер (после Китая, Японии и США), причем объем торговли двух государств быстро растет. Сингапур занят в более чем 500 вьетнамских проектах общей стоимостью в 9,6 млрд долл. Стороны создают совместный комитет на уровне министерств для обеспечения поддержки на высоком уровне тех проектов, в которых они сотрудничают497. Развитию и укреплению вьетнамо-сингапурских отношений способствует их общая стратегия в отношении Америки для региона Юго-Восточной Азии, которая рассматривается как гарант стабильности в нем.

Стратегия Вьетнама в отношении Америки состоит в том, чтобы способствовать дальнейшему развитию и углублению взаимодействию с ней (это совпадает с подходом Сингапура к оценке роли Америки в регионе): Америка должна присутствовать в Юго-Восточной Азии. Вьетнам и Сингапур позитивно оценили заявление заместителя госсекретаря США Дж. Негропонте в Маниле (август 2007 г.) о том, что Вашингтон остается верен своим обязательствам перед АСЕАН: «Мы хотим углубить партнерство с вами на индивидуальной и коллективной основе»498. В ответ министр иностранных дел Сингапура Дж. Ео, выражая позицию АСЕАН, сказал, что присутствие США в ЮВА помогло обеспечить стабильность и процветание, хотя появление Китая и Индии «изменило конфигурацию региона». «Время бросает вызов, и руководящая роль США имеет решающее значение. Если США останутся в регионе, это может стать новым золотым веком для Азии и для мира», – заявил он499.

Двусторонние отношения Америки и Вьетнама подтверждают заинтересованность как Вашингтона, так и Ханоя в развитии отношений «на индивидуальной основе» в условиях новой конфигурации сил в Юго-Восточной Азии и прежде всего нарастающего влияния Китая. Сингапурская газета «The Straits Times» в июне 2007 г. писала: «Вьетнамо-американские отношения сейчас находятся на более высоком уровне, который диктуется соображениями стратегической необходимости и торговлей, и обе страны взяли курс на долгосрочное сотрудничество»500. Дело в том, что страны АСЕАН воспринимают восхождение Китая как мощного глобального конкурента Америки с опасением, так как это влечет за собой изменение баланса сил и интересов в регионе. «Государства региона стремятся максимально разнообразить направления своей политики и растворить китайские амбиции в широком круге стран, с которыми они развивали сотрудничество»501.

Страны АСЕАН считают, что мировой финансово-экономический кризис значительно ослабил позиции Америки в регионе и мире, что современный мир стал постамериканским502. Вполне понятно, что АСЕАН начинает искать альтернативу американскому влиянию, усматривая ее в развитии восточных сценариев глобального мира. «Многие видят ее в укреплении военных связей Японии и Индии, процесс которого в 2008 г. принял уже вполне осязаемые очертания. В октябре 2008 г. во время визита премьер-министра Индии Монмохана Сингха в Токио была подписана совместная декларация о сотрудничестве в сфере обеспечения безопасности. В декларации речь идет и о совместных учениях, и контртеррористической деятельности. Характерно предложение регулярно проводить учения военно-морских сил: оно косвенно указывает на общую проблему, которая вызывает озабоченность обеих государств – быстрое укрепление военно-морского флота КНР»503. Однако такого рода стратегическое направление вряд ли осуществимо, так как Китай значительно сильнее фрагментарного и непрочного индийско-японского тандема. Более того, мировой финансово-экономический кризис все прочнее привязывают и Вьетнам, и другие государства АСЕАН к Китаю и его огромному рынку, чтобы обеспечить экономическое выживание. В связи с этим возникает фундаментальная проблема для Вьетнама, которая состоит в выработке стратегии на мировом уровне для того, чтобы он стал современным информационным обществом.

Сейчас Вьетнам стремится осуществить свою стратегию создания справедливого общества, в котором государство существует для народа и действует посредством теснейшей связи с народом. Данная стратегия предполагает решение трех стратегических задач, а именно: развитие экономики на основе пятилетних планов, исходя из десятилетней стратегии развития, чтобы постоянно улучшать и повышать жизненный уровень народа; совершенствование партии с целью эффективного контроля над осуществлением политики обновления, в том числе и борьбы с коррупцией; дальнейшее формирование социалистической культуры, духовное развитие общества и воспитание нового человека504. В связи с этим понятно, почему Вьетнам стремится реализовать накопленный интеграционный потенциал АСЕАН путем активного участия в проектах по созданию Экономического сообщества АСЕАН.

Правящая элита Вьетнама поддержала идею образования Экономического сообщества АСЕАН к 2020 г., а также Вьентьянскую программу действий (VAP), чья приоритетная цель заключается в построении этого Сообщества. Идея создания этого сообщества рассматривается в АСЕАН как «…стратегический ответ организации на возвышение Китая и необходимость поднять уровень конкурентоспособности стран – членов АСЕАН перед лицом глобализации»505. О создании Сообщества АСЕАН как «стратегическом приоритете» Ассоциации речь идет и в исследовании российского ученого И.Л. Малетина506. Данная идея целиком и полностью соответствует чаяниям народа и интересам Вьетнама. Выступая в августе 2008 г. по случаю 41-й годовщины образования АСЕАН, Нгуен Тан Зунг заявил: «Вьетнам – органичная часть АСЕАН и ответственный член семьи АСЕАН. Регион ЮВА и АСЕАН имеют стратегическое значение для Вьетнама, так как непосредственно влияют на безопасность и развитие страны. Тесно интегрированная АСЕАН, солидарная и единая, имеющая важное международное значение и авторитет в мире, полностью отвечает коренным долгосрочным интересам Вьетнама»507. Создание Экономического сообщества АСЕАН по логике вещей должно привести к дальнейшей политической и военной интеграции членов Ассоциации, подобно Европейскому Союзу. Один только демографический потенциал АСЕАН сейчас составляет более полумиллиарда человек, причем это быстрорастущий регион (к 2025 г. рост составит порядка 20 %)508. Если сюда прибавить экономический, научно-технологический и политический потенциалы, то получится достаточно мощный финансово-экономический регион в мире, который можно сравнивать в определенной степени с Китаем и Индией.

Америка принимает во внимание значимость АСЕАН в Азии и учитывает разногласия Китая со своими азиатскими соседями по вопросу прав на острова в Южно-Китайском море. Америка в 2010 г. вмешалась в этот спор и теперь выстраивает кольцо военных баз вокруг Китая, за что ее обвиняют некоторые обозреватели китайских политических СМИ. В 2011 г. произошло ужесточение позиции Китая по территориальным спорам в Восточном море с Японией вокруг островов Сенкаку (по-китайски Дяоюй) и в Южно-Китайском море, где были использованы военно-морские силы. Ведь по произведенной продукции Китай в прошлом году занял первое место в мире, что позволяет ему увеличивать свой военный бюджет.

В изменившихся условиях китайская армия не только стоит на защите суверенитета Китая, но и выступает в качестве экономического механизма: участие ВМС в споре за упомянутые острова связано с наличием на их шельфе значительных природных богатств. Если, согласно Мао Цзэдуну, «винтовка рождает власть», то можно утверждать, что в эпоху Си Цзяньпина «армия рождает экономическую власть». В ответ на использование Китаем своих ВМС в споре об островах Барак Обама провозгласил новую внешнеполитическую стратегию Америки, в которой во главе угла находится Азиатско-Тихоокеанский регион. Не менее значимо и то, что 12 марта 2013 г. официальные лица Америки впервые предъявили Китаю обвинения в организации кибератак на серверы американских корпораций и государственных учреждений.

Сложившаяся ситуация в отношениях между Америкой и Китаем свидетельствует о начавшейся гонке вооружений в тихоокеанском бассейне: «Обострение отношений между Китаем и США постепенно трансформируется в гонку вооружений на Тихом океане. Причем Китай, несмотря на превосходство ВМС перед лицом противников вроде Филиппин и Вьетнама, весьма уязвим перед лицом самого могущественного в мире флота – ВМС США. Создав механизм обороны своих морских рубежей, Пекин полностью проигрывает Вашингтону в возможности проецировать силу на дальние расстояния… Главные опасения китайского руководства связаны с возможностями США перекрыть морские пути транспортировки углеводородов в КНР. Сейчас около 90 % импортных нефти и газа Китай поучает по морю – с Ближнего Востока, из Африки, Латинской Америки и Австралии. Большая часть танкеров с катарским сжиженным природным газом (СПГ) идет по узкому Малаккскому проливу, который США могут перекрыть за считанные часы. Пекин активно обхаживал руководство Мьянмы и пролоббировал строительство газопровода из порта Ситуэ в Куньмин мощностью 10 млрд кубометров в год, который будет идти в обход пролива. Но в последнее время Мьянма стремится ослабить зависимость от КНР, а Запад в ответ снимает наложенные на Мьянму санкции. Так что надежность Мьянмы как альтернативного маршрута вызывает вопросы, а Пекин обеспокоен поиском надежных источников углеводородов»509.

Самым удивительным образом потребности Китая в стратегически надежных источниках газа (и нефти) совпали с ситуацией, в которой оказалась Россия на европейском энергетическом рынке благодаря «сланцевой революции» в Америке, когда снижается монополия «Газпрома». Теперь Россия должна перенаправить свои газовые и нефтяные потоки в Китай (превращаясь тем самым в его сырьевой придаток, хотя сейчас она является сырьевым придатком Европы), который в ответ выделит немалые средства для обустройства Дальнего Востока и начнет транспортировку своих грузов в Европу Северным морским путем, что принесет России значительные выгоды. Понятно, что возникающие риски для России попасть в зависимость от Китая можно уравновесить инвестициями Запада при грамотном подходе к данной проблеме.

Немаловажным для Китая является то, что более прагматичный, более жесткий «крадущийся тигр» Си Цзяньпин во время своего первого визита в Москву договорился о стратегическом партнерстве Китая с Россией, которая будет защищать его с севера в военном и геополитическом отношении (в свое время Зб. Бжезинский радовался распаду Советского Союза, что дало возможность Америке взять в клещи Китай с севера). Следует заметить, что у Китая нет союзников в мире, поэтому сотрудничество с Россией принесет ему немалые геополитические и экономические дивиденды. Теперь после визита Си Цзиньпина в Москву и подписания ряда документов о сотрудничестве между Китаем и Россией, в которых обозначено приоритетное направление России во внешней политике Китая, изменяется геополитическая конфигурация и расстановка сил в мире. Си Цзиньпин стремится к возрождению китайской нации, воплотить в жизнь «китайскую мечту», продолжая тем самым проект Сунь Ятсена и направленную на это линию четырех поколений правящей элиты Китая. В этом плане нельзя не согласиться со следующим справедливым замечанием ведущего научного сотрудника Института Дальнего Востока РАН А. Ларина: «Китай нуждается в длительном мире для осуществления своих масштабных программ модернизации. У него складываются сложные, противоречивые отношения с Западом, куда он стремится интегрироваться, но не ценой перерождения, к которому Запад его подталкивает, и не ценой перехода на зависимое от Запада положение в мировой политике. В такой ситуации Китаю нужен спокойный, желательно дружеский тыл. Для него важно, чтобы Россия не превратилась в младшего партнера США и не вознамерилась бы подчинить их интересам свою политику на китайском направлении»510. Ведь сейчас Китай переходит от экспортной модели своей экономики к модели внутреннего модернизационного развития экономики, чтобы повысить благосостояние народа.

Китай наращивает свою экономическую и военную мощь, распространяет миф о своей неуязвимости, стращает своих европейских и американских оппонентов оружием, что является превентивной мерой. Никакая, даже «маленькая победоносная война» Китаю не нужна, так как его задача заключается не в «покорении мира», а в сохранении стабильности в своем обществе. «Если Поднебесная и втянется в вооруженный конфликт, то его последствия, скорее всего, будут для Китая самыми трагическими. Как минимум, война приведет к сворачиванию программ модернизации китайской экономики, а это будет равносильно поражению. У внешне неуязвимого Китая нет того ресурса прочности, который позволил бы ему вести военную кампанию с сильным противником, таким, например, как Индия или Россия»511. Иными словами, не следует изображать Китай в негативном свете и считать его угрозой для существования России, необходимо четко просчитывать все возможные риски, возникающие в ходе сотрудничества как с ним, так и с другими геополитическими игроками на мировой арене.

В этом плане необходимо иметь в виду сформулированную В.В. Путиным идею о взаимоотношениях России и Китая в 2000 г., когда он продолжил линию на активизацию азиатской политики. В ноябре 2000 г. в статье «Россия: новые восточные перспективы» он писал: «Мы никогда не забывали о том, что основная часть российской территории находится в Азии». Вместе с тем он признал, что не всегда Россия использовала данное преимущество, и призвал к наращиванию политического и экономического сотрудничества со странами Азиатско-Тихоокеанского региона, а также принял для этого некоторые действия. «Заслуга политики В. Путина на китайском направлении заключается в том, что в течение 2001–2006 гг. Россия сумела плавно перейти от упомянутой выше рефлексии (речь идет о переоценке китайского фактора в политике России. – В.П., Е.П.) к системной реализации прагматичной, обусловленной реальными потребностями стратегии»512. Не случайно Россия сумела выстроить стратегию партнерства с Китаем в рамках ШОС, «Большого Китая» и БРИКС, который становится весьма мощным центром мира.

С тех пор Китай для Москвы стал наиболее важным из азиатских партнеров, что обусловлено азиатско-европейским характером России и происходящим сдвигом мировой финансовой и экономической силы с Запада на Восток. В интервью «Жэньминь жибао», агентству «Синьхуа» и телекомпании РТР во время визита в Пекин (июль 2000 г.) президент В.В. Путин заявил, что Россия «опиралась и будет всегда опираться как бы на два крыла – на европейское и азиатское, тем более когда речь идет о такой мощной стране, как Китайская Народная Республика, тем более когда речь идет о стране, которая так интенсивно и эффективно развивается». Он пояснил: «Мы знаем, что Россия – это и европейское, и азиатское государство. Мы отдаем должное и европейскому прагматизму, и восточной мудрости. В этом смысле отношения с Китайской Народной Республикой, безусловно, будут являться одним из наших основных приоритетов»513. Понятно, что Россия должна придерживаться сбалансированного подхода в отношениях с Западом и Китаем, что не отменяет приоритетных отношений с Китаем. Поэтому вполне понятно, почему в конце марта 2013 г. были проведены переговоры между В.В. Путиным и Си Цзиньпином о дальнейшем сотрудничестве России и Китая на качественно новом уровне.

Наконец, завершая данный раздел, следует иметь в виду то, что Америка стремится расшатать Китай посредством идеологического и культурного воздействия на сознание китайского народа (об этом шла речь в начале). Поэтому не случайно в Китае уделяется большое внимание культурной модернизации, в процессе которой осуществляется защита всего позитивного в традиционной культуре, обусловливающей культурную идентичность страны. Благодаря этому происходит расширение функций традиционной культуры, связанных с языком, искусством и религиозными культами, причем эта традиционная культура взаимодействует с современной культурой Запада, обогащая тем самым китайскую культуру в целом.

«В этом случае на глобальной сцене начнутся стремительные изменения. Цивилизующая экспансия Запада, несущего миру универсальные институты, нормы, ценности, поведенческие модели, может смениться столь же неоспоримой цивилизующей экспансией Китая, содержательное наполнение которой будет, разумеется, принципиально иным»514. Пройдет свыше 10 лет, и Китай потратит миллиарды долларов на покупку массмедиа Запада и на гранты европейским и американским ученым. В связи с этим возникают следующие вопросы: «Не изменится ли после этого состояние общественного мнения на Западе? Будут ли там после по-прежнему петь “старые песни о главном”: потеплении климата, устойчивом развитии, демократии, правах сексуальных меньшинств и т. п.?»515. В связи с этим В. Овчинников считает, что России в союзе с Китаем будет легче повернуться лицом к Азиатско-Тихоокеанскому региону, «поймать китайский ветер в паруса российской экономики»516. Это особенно значимо в связи с максимально допустимой обстоятельствами поддержкой Пекина Москвы по Крыму и украинскому вопросу, когда Запад грозит санкциями России.

Раздел четвертый Роль и место Китая, Америки и России в будущем

Понимание роли и места Америки, Китая и России в будущем требует с необходимостью учитывать стратегию культурной модернизации Китая как существенной составляющей национальной модернизации. В связи с этим приведем достаточно большие фрагменты из обзорного доклада «О модернизации в мире и Китае», касающиеся основных моментов культурной и национальной модернизации. «Не существует таких великих наций, которые бы не обладали собственной уникальной культурой, как не существует развитых стран, которые бы не впитывали зарубежную культуру. Китайский народ является одним из крупнейших в мире, и его давними чертами являются стремление обучаться и созидать, тяга к миру и уважение к истории. До XVIII в. народ Китая создал аграрную культуру. Между XVIII и XX вв. Китай был лидером индустриальной культуры. В XXI в. Китай не будет упорно следовать традиционной культуре или слепо следовать зарубежной, но станет первопроходцем развитой и современной культуры. Когда культура Китая станет еще более развитой, страна станет сильнее. Культурная модернизация является стратегическим условием культурного подъема и возрождения страны. Стратегический выбор культурной модернизации прямо касается и подъема культуры, и возрождения Китая в целом…

Новый Китай стал ареной полномасштабной культурной модернизации, вместившей в себя как потери, так и новые приобретения. Во-первых, прогресс в знаниях: китайские наука и техника достигли полноценного развития с очевидным акцентом на повышение качества национальной науки. Во-вторых, прогресс в мысли: применение новой демократии, эмансипация сознания и поиск истины в фактах; люди находились под впечатлением от таких проявлений прогрессивной мысли, как научные инновации и демократия, реформы и открытие границ, ориентации на человека и возможность выражать свои мысли и свободно, и содержательно. В-третьих, прогресс в системе: растущее значение науки, постепенное установление системы рыночной экономики, современной корпоративной системы и современных науки и техники, образования, информации, культуры и путей сообщения. В-четвертых, изменения в культуре: развитие упрощенных систем письменности и устной речи; развитие народной литературы, общественной культуры и онлайн-литературы, а также культурных организаций и групп; изменения в социальной культуре (свадьбы, семьи, одежда, архитектура, транспорт, этикет, туризм и досуг). В-пятых, культурные трансформации: установление и совершенствование современных культуры, науки и научных учреждений; культурный профессионализм и индустриализация; телевизионная культура, интернет-культура, городская и экологическая культура; “Великая культурная революция”, нанесшая ущерб традиционной культуре; рациональная защита культурного наследия и разнообразия…

В первой половине XXI в. культурная модернизация Китая столкнется с внешними и внутренними препятствиями. Во-первых, придется испробовать каждый метод для удовлетворения культурных потребностей всех жителей страны. Во-вторых, предстоит поднять общий творческий уровень китайского народа. В-третьих – повысить культурную конкурентоспособность. В-четвертых – справиться с убыточным финансированием общественных культурных учреждений. В-пятых – провести маркетизацию культурной индустрии. В-шестых – организовать целесообразные меры защиты и использования культурного наследия. В-седьмых – ускорить развитие интернет-культуры. В-восьмых – увеличить культурный обмен и защищать культурные права и интересы. В-девятых, требуется рационально подойти к вопросам защиты и понимания культурного разнообразия – оно не должно идти во вред культурному прогрессу. В-десятых, придется объективно понимать традиционную культуру и соответствующим образом корректировать отношение к ней.

Сильные стороны китайской культуры послужили духовной опорой народу, живущему и растущему на протяжении 5000 лет; ее дефекты – одна из причин смены правящих древних династий; другие недостатки являются главными факторами падения Китая во времена, близкие к современности. Культурная модернизация Китая в XXI в. должна включать в себя гармоничное и полноценное развитие всех сильных сторон национальной культуры и заимствование лучших качеств зарубежных культур, что позволит создать подходящий культурный фон для эры знаний. Китайский народ сможет в полной мере вкусить прелести высоких уровней развития и качества жизни, а также культурного разнообразия. Для достижения этой цели потребуется быть осторожными при выборе стратегий развития.

Достижение модернизации является целью многих поколений китайского народа – целью, к которой Новый Китай стремился два столетия. Китайский народ ждал этого 260 лет – с 1840 г. по конец XXI в. Теперь, по прошествии 160 лет, страна стала предварительно развитой. Но в течение века предстоит пройти еще через многое, чтобы достичь статуса среднеразвитой страны, затем развитой, а затем – полноценной модернизации…

На перспективы модернизации Китая влияют как собственные старания страны, так и международная обстановка. Если в XXI в. не произойдет какого-либо важного кризиса, мы можем приблизительно обозначить перспективы модернизации Китая, основываясь на подсчетах среднего ежегодного роста уровня развития в период с 1990 по 2005 г.

1. Задача модернизации Китая (I): базовое достижение модернизации к 2050 г.

2. Задача модернизации Китая (II): полное достижение модернизации к концу XXI в.

3. Уровень модернизации Китая (I): завершение первичной модернизации к 2020 г.

4. Уровень модернизации Китая (II): превышение среднемирового уровня к 2040 г.

5. Уровень модернизации Китая (III): достижение высокого уровня развития по мировым стандартам к концу XXI в.

6. Рейтинг модернизации Китая (I): среди первых 60 стран мира к 2020 г.

7. Рейтинг модернизации Китая (II): среди первых 40 стран мира к 2050 г.

8. Рейтинг модернизации Китая (III): среди первых 20 стран мира к концу XXI в.

9. Фаза модернизации Китая (I): вступление в период вторичной модернизации к 2020 г.

10. Фаза модернизации Китая (II): завершение вторичной модернизации в конце XXI в.

11. Вероятность модернизации Китая: примерно 4 %-ная вероятность становления как развитой страны в XXI в., основываясь на международном опыте.

12. Путь модернизации Китая: наиболее вероятна интегрированная модернизация (основная стратегия).

13. Развитие модернизации Китая: возможно достижение уровня развитых стран, наподобие США, к концу XXI в.

14. Экономическая модернизация Китая: достижение высокого уровня развития экономики в конце XXI в.

15. Социальная модернизация Китая: достижение высокого уровня социального развития в конце XXI в.

16. Международная модернизация Китая: уровень международной конкурентоспособности в десятке лучших в мире – к 2050 г.

17. Культурная модернизация Китая: достижение высокого уровня культурной жизни к концу XXI в.

18. Модернизация человеческих ресурсов Китая: ИЧРП на уровне развитых стран к 2050 г.

19. Экологическая модернизация Китая: высокий уровень развития экологии в конце XXI в.

20. Региональная модернизация Китая: более половины регионов Китая достигнут развитого уровня к концу XXI в.

Согласно “трехшаговой стратегии” развития Дэн Сяопина, Китай достигнет уровня среднеразвитых стран к 2050 г. Основываясь на подсчетах среднего ежегодного роста уровня развития в период с 1990 по 2005 г., можно ожидать достижения Китаем уровня среднеразвитых стран к 2040 г. Стратегическая цель третьего шага модернизации Китая может быть достигнута десятилетием ранее, чем ожидалось.

Если цель третьего шага будет достигнута, о модернизации Китая к 2050 г. можно будет сказать примерно следующее.

1. Экономическая модернизация: ежегодный доход на душу населения превысит 20 000 долл. США, а ключевые индикаторы по своим значениям будут среди 40 лучших в мире.

2. Социальная модернизация: 100 %-ное обеспечение пенсионными выплатами и медицинским страхованием, около 80 % урбанизации и информатизации.

3. Политическая модернизация: будет построена политическая цивилизация, характеризующаяся демократией, равенством, свободой и высокой эффективностью; уровень международной конкурентоспособности – в десятке лучших в мире.

4. Культурная модернизация: качество культурной жизни превысит среднемировые показатели, ключевые индикаторы способности к культурным инновациям по своим значениям будут среди 20 лучших в мире.

5. Модернизация человеческих ресурсов: величина ИРЧП среди 20 лучших в мире, охват более 80 % населения высшим образованием, средняя ожидаемая продолжительность жизни превышает 80 лет.

6. Экологическая модернизация: полное разделение экономического роста и экологической деградации, условия жизни людей по своему качеству будут сопоставимы с условиями в крупнейших развитых странах.

Модернизация Китая является составляющей всемирной модернизации, так что в данном контексте возможно обращение к международному опыту. Согласно подсчетам, сделанным на основании этого опыта, вероятность становления Китая как развитой страны в XXI в. составляет около 4 %. Это значит, что опираясь лишь на международный опъгг, мы не можем быть полностью оптимистичными относительно будущего модернизации Китая. В XXI в. численность населения Китая составит 1,4 млрд; так что, если Китай станет развитой страной, структура населения мира существенно изменится. Китаю следует активно развивать свои исследования в области модернизации для нахождения наиболее эффективных ее путей, снижения затрат и трудностей модернизации и повышения национальной способности к инновациям и вероятности достижения модернизации»517.

Перед нами – развернутая программа культурной и национальной модернизации Китая в XXI столетии, которая означает осуществление на практике глобального Красного проекта, как одного из трендов мирового развития, противостоящего глобальному Западному проекту. Ведь в истории человечества существует и глобальный Красный проект (коммунистический проект), корни которого уходят в седую древность – в первобытное общество (не случайно в первой половине XX столетия использовался термин «первобытный коммунизм»). Концептуальные основы глобального Красного проекта можно зафиксировать в Античной Греции V столетия до нашей эры. Английский профессор Оксфордского университета Д. Пристланд в своем фундаментальном труде «Красный флаг. История коммунизма» обосновывает неожиданную точку зрения на «коммунистический проект». Он пишет в нем об теоретических истоках Красного проекта следующее: «Возможно, это покажется парадоксальным, но вдохновение, необходимое для нового проникновения в суть коммунизма, можно найти не в современном, а Древнем мире, в афинской драме V в. до н. э. В греческих трагедиях разыгрывались важнейшие переходные ситуации, возникающие в человеческом обществе: от иерархического порядка, основанного на отношениях отцов и сыновей, к эгалитарному обществу, где все равны, как братья; от аристократического правления царских воинов к более “демократичному” укладу, при котором все мужское население могло принимать участие в политике и воевать на равных условиях в народной армии; от раздробленных государств, управляемых враждующими кланами, к консолидированному обществу, где все управляется законом»518.

Существенное место в древнегреческой трагедии, согласно Д. Пристланду, занимает трилогия Эсхила «Прометей», в которой рельефно показан переход от патриархальных отношений к политике братского равенства, а также от отсталости к знанию. Ведь Прометей, один из титанов, древних богов, похитил огонь у богов Олимпа во главе с Зевсом и передал его в дар людям, открыл им знания и показал путь прогресса (за что был жестоко наказан Зевсом – у прикованного к скале Прометея орел каждый день клевал печень). Поэтому Д. Пристланд считает коммунистов наследниками Прометея (хотя таковыми считаются сторонники прогресса и равноправия). «Не удивительно, что именно героический, но яростный Прометей Эсхила стал одним из ключевых символов эмансипации у поэтов, критиковавших европейские монархии: от Гёте до Шелли. Однако именно у Карла Маркса прометеевская метафора раскрывается наиболее полно. Для Маркса Прометей “самый благородный святой и мученик в философском календаре”… Из сплава прометеевской веры в разум и свободу, стремления к противодействию Маркс “выковывает” новую мощную научно-революционную доктрину»519. Здесь речь идет о научно-революционном обосновании коммунистического проекта – Красного проекта, элементы которого были присущи Великой французской революции 1789 г., однако осуществление которого произошло в России. «Исторические условия развития России, – подчеркивает Д. Пристланд, – политические репрессии режима способствовали созданию института, который осуществил прометеевский проект: заговорщицкая партия, оказавшаяся в авангарде»520. Речь идет о созданной В.И. Лениным социал-демократической рабочей партии – имеющей элитарный характер партии большевиков. Не случайно профессор Кембриджского униврситета М. Оливер в своей «Истории философии» пишет: «Вклад Ленина в историю современной философии ценен главным образом тем, что ему удалось осуществить свои идеи на практике. Во главе партии большевиков, совершивших в 1917 г. революцию в России, Ленин развил марксизм в практическом отношении и изменил ход истории XX в.»521.

В.И. Ленин положил начало осуществлению глобального Красного проекта, когда он во главе большевистской партии совершил Октябрьскую социалистическую революцию в России, завершил его дело И. Сталин. «Великая историческая роль Ленина, – отмечает А. Зиновьев, – заключалась в том, что он разработал идеологию социалистической революции, создал организацию профессиональных революционеров, рассчитанную на захват власти, возглавил силы для захвата и удержания власти, когда представился случай, оценил этот случай и пошел на риск захвата власти, использовал власть для разрушения существовавшей социальной системы, организовал массы на защиту завоеваний революции от контрреволюционеров и интервентов, короче говоря, в создании необходимых условий для построения коммунистического социального строя в России. Но сам этот строй сложился уже после него, в сталинский период, сложился под руководством Сталина. Роль этих людей настолько огромна, что можно смело утверждать, что без Ленина не победила социалистическая революция, а без Сталина не возникло бы первое в истории коммунистическое общество огромного масштаба. Когда-нибудь, когда человечество в интересах самосохранения все-таки вновь обратится к коммунизму, как единственному пути избежать гибели, двадцатый век будет назван веком Ленина и Сталина»522. О возможном будущем человеческого общества как Ренессансе Красного проекта речь будет идти ниже, сейчас рассмотрим генезис Красного проекта, обусловленный как внутренними, так внешними причинами развития императорской России, которые привели ее к краху.

В начале XX в. в острейшее противоречие вступили три логики, три содержательно различные тенденции развития, представленные к тому же различными странами и регионами: политэкономическая североатлантическая (кто будет гегемоном в ядре капсистемы, а следовательно, и капсистемы в целом); (западно)европейская геополитическая: «кто будет держателем единства и хозяином Европы; геоисторическая евразийская, связанная с самим фактом существования России как гиперконтинентальной державы»523. Таким образом, острейшее противоречие этих трех логик нашло свое выражение в Первой мировой войне. Фактически здесь столкнулись три временных ориентации, а именно: североатлантическая ориентация на будущее, германская с ее стремлением бежать против времени и российская с ее нехваткой времени для модернизации. Результатом такого хроноборчества и явился, в частности, катастрофический финал Российской империи и рождение Советского Союза.

Возникновение Советского Союза и его дальнейшее превращение в мощную супердержаву (сверхгосударство) есть осуществление на практике глобального Красного проекта. Видный ученый А. Зиновьев пишет следующее о природе советского строя: «Как я сказал выше, в советский период в нашей стране была изобретена социальная организация (строй, система) более высокого уровня, чем существовавшие ранее и в других странах планеты. Я назвал этот уровень сверхобщественным, мотивируя это следующими соображениями. Осуществив экспликацию понятия “общество” по правилам логики, я установил: в том, что создавалось в Советском Союзе, имели место все основные компоненты социальной организации общества (государственность, правовая сфера, экономика, система образования, культура, идеология и т. д.). Но одновременно сложились над ними явления сверхгосударственности (их называли словами “партия” и “партийный аппарат”), сверхэкономики (в виде органов командно-плановой и централизованной системы построения и управления хозяйством), сверхидеологии (в виде единой гражданской идеологии и идеологического аппарата, контролировавшего всю менталитетную сферу) и т. д. Эти явления образовали целостную систему, подчинившую компоненты социальной организации общества. Последние, говоря языком диалектики, включились в систему сверхобщественной организации в “снятом виде”. Тут проявилась общая закономерность развития, новое качество возникло как структурное образование более высокого уровня»524.

Именно против этого структурного образования более высокого уровня, каким стал Советский Союз как воплощение глобального Красного проекта, Западом была начата так называемая эволюционная война, в ходе которой возникло сверхобщество другого типа – глобальное западнистское сверхобщество. Оно, подчеркивает А. Зиновьев, «осуществляет глобализацию человечества, используя в качестве своего оружия насильственную западнизацию прочих народов планеты»525. Именно Запад как осуществленный глобальный проект иного типа, чем глобальный Красный проект, вел эволюционную войну против Советского Союза, чтобы уничтожить его.

Не случайно А. Зиновьев следующим образом характеризует эту эволюционную войну Запада против Советского Союза как еще не законченную: «Советский Союз открыл линию социальной эволюции, качественно отличную от той, по которой шел западный мир, с которой Запад не мог и не может свернуть, которая является необходимым условием исторического выживания Запада. Советский Союз стал образцом для подражания для сотен миллионов людей незападных народов. Поражение СССР в холодной войне нанесло сильнейший удар по коммунистической линии социальной эволюции, но не убило ее окончательно. Живет и крепнет Китай. А с точки зрения западных стратегов происходящей войны, еще не добит окончательно советский коммунизм, еще есть опасность его возрождения, Россия еще не добита до конца, она еще вызывает страхи в западном мире. И война нового типа как эволюционная война еще не окончена. Завершающие ее битвы еще впереди»526. Западное сверхобщество использует разнообразные средства для окончательного уничтожения глобального Красного проекта потому, что ему необходимо выжить в этом сверхсложном динамично развивающемся мире. Ведь Советский Союз представлял собою «Империю Добра», в которой были в определенной степени осуществлены идеи добра, разума и человечности527.

Именно поэтому Советский Союз при помощи переродившейся правящей партийной элиты был разгромлен Западом в ходе холодной войны, что привело к торжеству «ссудного процента», порожденного капиталистическим проектом (о чем шла речь выше). Выстроенный на этом ссудном проценте Запад положил начало такому феномену человечества, как технологическое общество. Его не способно было создать ни одно государство или цивилизация, исключающее из своих базовых ценностей ссудный процент, единственным исключением является Советский Союз. Понятно, почему до сих пор идет столкновение глобальных Красного и Западного проектов, несмотря на исчезновение Советского Союза.

«Капиталистического проекта “в явном виде”, – подчеркивает М. Хазин, – сегодня не существует. В XIX веке произошли серьезные изменения в его экономической основе, существенно преобразовавшие базовые ценности. Связано это с тем, что догматическая структура Капиталистического проекта была неустойчива и настоятельно требовала изменений. Либо дальнейшего отказа от библейских ценностей (новые капиталистические государства еще во многом были христианскими), либо же возврата к запрету на ростовщичество. Примечательно, что реализовались обе идеи…

Разумеется, этот проект, который активно развивался в XIX–XX веках, процветал исключительно благодаря ссудному проценту. Основными его стадиями стало создание первого частного госбанка (с монопольным правом денежной эмиссии) в Англии в середине XIX века, создание ФРС США в начале XX века, Бреттон-Вудские соглашения 1944 года, отмена привязки доллара к золоту в 1973 году и, наконец, распад “Красного” проекта в 1991 году. А изменение названия с Капиталистического на “Западный” связано с тем, что укоренившееся в наших СМИ выражение “Запад” обычно упоминается именно для описания проектных организаций “Западного” глобального проекта – таких стран, как США или Великобритания, и некоторых чисто проектных образований вроде МВФ, НАТО и т. д.

Базовая система ценностей в “Западном” проекте по сравнению с Капиталистическим изменилась довольно серьезно. Именно “Западному” проекту мы обязаны созданием новой Нагорной проповеди – “Протестантской этики”, которая de facto отменила оставшиеся библейские ценности. Да и в экономике произошли серьезные изменения, поскольку основные богатства стали создаваться не в материальной сфере, не в производстве или за счет природной ренты, а путем безудержной мультипликации чисто финансовых активов. Такая модель привела к тому, что доля финансовых ценностей, которые в XIX веке составляли менее половины всех активов человечества, на сегодня составляет более 99 процентов. Только объем финансовых фьючерсов, например, на нефть, превышает объем физической нефти (в ценовом выражении) в сотни и тысячи раз.

Такой способ создания активов “а печатном станке” в условиях уже существующей технологической цивилизации вызвал к жизни феномен “сверхпотребления”. Развитие системы потребительского кредита на базе эмиссии доллара позволило резко увеличить уровень жизни немалой части населения в границах “Западного” проекта. Вместе с тем это одновременно уменьшило желание бороться за реализацию проектных ценностей, поскольку борьба неминуемо снижает жизненный уровень. До распада мировой системы социализма рядовых последователей “Западного” проекта сплачивала внешняя угроза. После ее исчезновения они полностью расслабились. В результате одно из основных направлений межпроектной борьбы, демографическое, оказалось для “Западного” проекта потерянным навсегда»528.

В настоящее время мы наблюдаем крах глобального «Западного» проекта в силу «пузырчатого» характера экономики, основанной на сверхкредитовании, сверхроста крупных стран Запада и сверхпотребления529. Этот крах связан с осуществлением Америкой большой стратегии, логика которой разворачивается в «горизонтальном» измерении, где налицо соперничество противников, стремящихся к противостоянию, и «вертикальном» измерении, когда происходит взаимодействие различных уровней конфликта (технического, тактического, оперативного уровня театра военных действий и даже более высоких уровней)530.

Сейчас, в постгероическую эпоху, когда развитые страны Запада, прежде всего Америка, в высшей степени неохотно соглашаются нести потери в войне («вертикальное» измерение большой стратегии), на первый план выходит «горизонтальное» измерение, «мягкая» внешняя политика. После распада Советского Союза, когда казалось, что глобальный Красный проект уничтожен, Америка находилась на кульминационной точке своего развития. «Все это не означает, – отмечает Э. Люттвак, – что проводимая до сих пор международная политика была во всех отношениях оптимальной, однако указывает, что на пороге полного краха советской системы есть такая вещь, как кульминационная точка успеха в возрастании роли США на мировой арене. Если перейти за эту точку, если превысить пределы того, что другие способны принять достаточно спокойно, это закончится не дальнейшим ростом могущества или влияния, а их спадом»531. Сейчас наблюдается спад могущества Америки, поэтому для выживания глобального проекта Запада она использует такое специфическое оружие, присущее «горизонтальному» измерению большой стратегии, как мультикультурализм, который наряду с разрушением семьи, пропагандой гомосексуализма, деструкции национальной культуры, религии и церкви обладает вполне определенным потенциалом действия на сознание человека и социальных групп532.

Самое интересное состоит в том, что мультикультурализм (многокультурность) является порождением интеллектуального сообщества правых Америки и выражает этнокультурный распад самой Америки (достаточно привести в качестве примера концепцию столкновений цивилизаций С. Хантингтона). «Согласно взглядам “новых правых”, идеология многокультурности угрожает характеру США и Запада как “белого сообщества ценностей”. Эта фактическая идеология США особенно примечательна в свете их давления на Европу, навязывания нам многокультурности как политической догмы. В Боснии-Герцоговине идет усиленная интеграция враждебных этнических и культурных групп населения, в ЕС пропихивают Турцию. Так намечаются будущие линии разлома там, где их до сих пор не было или они не были такими резкими»533. Данная многокультурность вызвала эрозию ценностей как результат нового декаданса, обусловленного постмодернистской всеядностью и ненавистью Запада к самому себе. Современный идеолог Бассам Тиби, пропагандирующий западно-либеральное стирание всех различий, в то же время ратует за мультикультурализм, смешивая консервативный культурный пессимизм с реакционной философией истории. Он пишет о парадоксальной ситуации глобального проекта Запада следующее: «Запад находится в состоянии упадка, что выражается, в частности, в том, что многие западные люди ненавидят самих себя и втаптывают в грязь собственные ценности»534. Фактически здесь речь идет о результатах глобализации, которую Америка использует в качестве специфического оружия для насаждения мультикультурализма в Европейском Союзе, причем оно оборачивается и против самой Америки.

Крах глобального проекта Запада выражается в социальных фантазмах с их искаженной логикой грез, на что указывает С. Жижек: «…легко объяснить, почему малоимущие люди во всем мире мечтают стать американцами, но о чем мечтают обеспеченные американцы, скованные своим богатством? О глобальной катастрофе, которая уничтожила бы их. Почему? Этим и занимается психоанализ: объяснением того, почему нас, живущих благополучно, посещают кошмарные видения катастроф.

В новой форме субъективности (аутичного, безраличного, неаффективного участия) старая личность не “снимается” или заменяется компенсаторным образованием, а полностью уничтожается – и само это разрушение оформляется, становится (относительно стабильной) “формой жизни” – мы получаем не просто отсутствие формы, а форму отсутствия (стирание предыдущей личности, которая не заменяется новой). Точнее, новая форма – это не форма жизни, а скорее форма смерти – не выражение фрейдовского влечения к смерти, а скорее влечение смерти»535.

В свете такого качества элементарной «человеческой основы» в отношениях между американцами становится понятным тот морально-психологический дискомфорт, который доминирует в стране. Вполне естественно, что в последние несколько лет американские власти столкнулись с малоприятным для себя фактом – иммигрантские квалифицированные «мозги», которые еще недавно стремились попасть в Америку, уезжают из нее. «В принципе объективных причин, по которым в Америку стремится нынче все меньше и меньше квалифицированных специалистов из-за границы, довольно много. Сами же американцы предпочитают упоминать только о тех, что доступны их осознанию. И при этом никогда не принимают во внимание внешне незаметные чисто человеческие моменты, которые зачастую оказываются для многих потенциальных иммигрантов куда весомее материальных выгод переезда на работу в США»536. Одной из главных причин отъезда из Америки в другие страны Запада (Канаду, Австралию, Новую Зеландию и страны Европейского Союза) молодые и талантливые иммигранты считают такие «человеческие отношения», как отсутствие желания помогать друг другу (хотя американцы приходят на помощь в случае массовых стихийных бедствий). Иммигранты из Индии, Китая, арабских стран, которые покинули Америку в последнее время, «одной из важных причин жизненного дискомфорта в этой стране называли отсутствие там социальных ценностей, помощи престарелым родителям со стороны детей и внуков и поддержания тесных семейных уз»537. Не менее значимым является и то, что иммигранты в Америке со своими знаниями никому не нужны, с них хотят получить только деньги за учебу в университетах, чтобы потом забыть о них.

Теперь становится понятным, почему в своем выступлении на открытии 64-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 2009 г. президент США Барак Обама выдвинул идею о грядущей «эре милосердия» и признал, что «многие в мире стали смотреть на Америку со скептицизмом и недоверием» и что политика прежней администрации США, привыкшей действовать в одностороннем порядке, порождала в мире «рефлексивный антиамериканизм». «Какой же должна быть, по Обаме, грядущая “эра мирового милосердия?” “Демократия не может быть привнесена в какую-либо страну извне. Каждая страна будет следовать по пути, который коренится в культуре ее народа, и в прошлом Америка слишком часто была избирательна в своей пропаганде демократии”. Иными словам, США фактически отказываются от своей позиции лидера “Западного” проекта и более не намерены силой вменять всему миру его принципы (что не помешало Соединенным Штатам пару лет участвовать в военной агрессии против Ливии или, наверное, будет точнее сказать – инициировать эту агрессию).

Выводы просты. Во-первых, если США отказываются от своей роли лидера “Западного” проекта (независимо от того, есть у них ресурсы продолжать эту политику или их уже нет), то последнему пришел конец. А значит, рано или поздно (с учетом начавшегося мирового экономического кризиса – скорее рано) начнется распад и технологической зоны США, то есть всей системы мирового разделения труда, построенной на американском спросе, выраженном в долларе. Можно долго рассуждать, каковы будут последствия, но самое простое – это вспомнить Россию 1990-х гг., в которой жесточайшая технологическая деградация была следствием не только откровенно антигосударственной политики “либерал-реформаторов”, но и сугубо объективного фактора – разрушения собственной системы разделения труда с утратой большей части рынков сбыта. И такая же перспектива ждет завтра США и весь мир.

Во-вторых, отказ США от жесткого насаждения своей ценностной базы оставляет весь мир в глубоком идеологическом вакууме. На протяжении уже пары десятилетий народу говорилось о том, что социалистические идеи – это заведомый вред (что сопровождалось колоссальным иллюстративным материалом, специально для этого изготавливаемым). Про то, что сделали с религиозными идеями сторонники “прав человека” и “политкорректности”, и говорить нечего. И если в СССР/России еще можно было отказываться от базовых идей, кивая на то, что альтернатива (“Западная”) есть, то сегодня ситуация совсем другая: альтернативы как раз нет. Что само по себе крайне опасно и чревато серьезными проблемами. В первую очередь распадом мира на многочисленные и весьма враждебно относящиеся друг к другу кластеры.

В-третьих, не нужно забывать, что США – это довольно сложно устроенное общество, в которое входят носители самых разных идеологий. Да, сегодня они все находятся под жестким контролем, что, в общем, естественно, поскольку высокий уровень жизни обеспечивается именно за счет доминирования идеологии “Западного” глобального проекта. Но, как мы знаем на примере СССР, сказавши “а” (то есть отказавшись от доминирования в мире своей идеологии), придется говорить и “б” (отказаться от этого же и во внутренней жизни). А это значит, что в среднесрочной перспективе США предстоит ввергнуться в пучину жесточайших идеологических споров и баталий, которые вряд ли будут способствовать быстрому выходу из экономического кризиса»538.

Для Америки в данном случае имеется несколько выходов из потерпевшего крах глобального «Западного» проекта, ярким индикатором чего является глобальный финансово-экономический кризис. Он представляет собою неспособность Америки и Запада в целом построить долговечную экономическую систему, необходимую для роста производительности труда и всеобщего развития человека. Поэтому один из выходов из кризиса состоит в созидании нового образа жизни, обусловленного «Большой перезагрузкой», благодаря которой «в обществе должен произойти кардинальный переворот, связанный не только с формированием новых ценностей, но и с созданием новых технологий, экономических систем и моделей потребления»539. Большая перезагрузка означает фундаментальный сдвиг от индустриальной системы к экономике, движущей силой которой во все большей степени становятся знания, креативность и фундаментальные идеи. «Мозги» американцев и иммигрантов должны стремиться не в финансовую сферу (сейчас молодежь начинает пересматривать свою будущую карьеру, и поэтому уменьшился поток молодежи поступать на финансовые специальности в университеты), а в реальный сектор экономики.

Большая перезагрузка имеет и психологическое основание, проявляющееся у представителей так называемого поколения Y (тех, кто рожден между 1979 и 1990 г.). Социологические опросы Gallup показали, что «ключ к получению работы, карьерному росту и личному счастью – активные социальные сети», что «счастье не столько в деньгах как таковых, сколько в интересной работе и личных отношениях»540. Поэтому многие из них собираются пойти в аспирантуру, желают получить образование на основе качественных образовательных программ и трудиться в мегарегионах, которые демонстрируют значительную устойчивость в ситуации экономического кризиса.

Наконец, существует вторая возможность выхода из краха «Западного» проекта – его сохранение в виде нового германского рейха. Наряду с прогнозом Т. Саррацина о самоликвидации Германии благодаря мультикультурализму существуют и иные прогнозы, один из которых приводит отечественный историк, социолог и политолог А. Фурсов541. В соответствии с этим прогнозом Германия как главное звено Евросоюза может превратиться в пятый рейх. Наш ученый выделяет следующие символические предпосылки становления пятого рейха: 1) в начале октября 2010 г. Германия выплатила репарации по результатам Первой мировой войны в сумме, эквивалентной 100 тыс. тонн золота; 2) в начале апреля 2012 г. в «Зюддойче Цайтунг» (Германия), «Репубблика» (Италия), «Эль Паис» (Испания) и «Нью-Йорк Таймс» (США) одновременно было опубликовано стихотворение нобелевского лауреата по литературе и служившего в «Ваффен СС» (1944–1945 гг.) Гюнтера Грасса «То, что должно быть сказано». В нем подвергается резкой критике Израиль, причем он ставится на один уровень с Ираном. «Ясно, – подчеркивает А. Фурсов, – что решение об одновременной публикации стихотворения с такой идейно-политической направленностью на Западе может приниматься только на уровне наднациональных структур мирового согласования и управления. Главное в стихотворении – не критика Израиля по ближневосточному вопросу, а тот факт, что впервые с 1945 г. немцы получили право критиковать евреев и еврейское государство – рушится доминанта “непреходящей вины немцев перед евреями”; 3) именно канцлер Германии Ангела Меркель дала первый залп по мультикультурализму, который, кстати, является интегральным элементом неолиберальной контрреволюции, начатой англосаксами на рубеже 1970–1980-х гг.»542. Затем подвергли критике мультикультурализм премьер-министр Великобритании Камерон и экс-президент Франции Саркози.

Следует иметь в виду то обстоятельство, что сейчас смягчается отношения в Европе и Америке к Гитлеру и усиливается демонизация Сталина, когда советский режим стремятся представить более преступным, нежели нацистский, который начинают героизировать. В пользу появления пятого рейха свидетельствует и регионализация Европы по немецким лекалам: «В результате почти все европейские страны дробятся на этнические кусочки, а этнически гомогенная Германия не только не дробится, но в силу исчезновения государственных границ “притягивает” Австрию, части Швейцарии и Италии; под вопросом Силезия и Моравия. Так сказать, мирный аншлюсс»543. Не менее значимым является и тот факт, что спецслужбы Германии реформируются таким образом, чтобы оптимально противостоять сетевым структурам, – для этого используется богатый опыт гестапо.

Однако данный прогноз сталкивается с серьезным противоречием, которое связано со стремлением Германии стать пятым рейхом: экономические и политические успехи неадекватны количеству и качеству человеческого материала. Во-первых, происходит сокращение численности немцев: к середине столетия их будет 59 млн вместо нынешних 82 млн, немалый процент будут составлять турки, курды и арабы. Во-вторых, качество немецких мужчин резко изменилось, так как опросы показали, что 40 % мужчин хотят заниматься домашним хозяйством, 30 % рассматривают создание семьи как «избыточную ответственность».

Поэтому А. Фурсов делает следующий вывод: «С таким материалом не только рейх – вообще ничего не построишь. По иронии, или, как сказал бы Гегель, коварству истории, нацистский интернационал (Четвертый рейх) всю вторую половину работал на биомассу, которой никакой пятый рейх не нужен. А уж этнический состав нынешней ФРГ их просто шокировал бы». Тем не менее А. Фурсов делает еще один вывод: «И все же: если Европе суждено подняться и из колосса на глиняных ногах превратиться в реального колосса, то сделать это могут только немцы»544. Данный вывод опирается на то существенное обстоятельство, согласно которому цель «нацистского интернационала» – объединение Германии, усиление нацистских идей в мире, расстановка лояльных гитлеровскому режиму и нацизму людей на ключевых постах могущественных государств – достигнута. В своей книге «Нацистский интернационал» Д. Фаррелл пишет, что «вырисовывается ясная картина сознательных и скоординированных усилий нацистов проникнуть в ключевые научные, экономические и политические институты бывших врагов, оказывать на них влияние и в конечном счете получить над ними контроль, чтобы манипулировать ими в своих целях»545. Понятно, что это утверждение является правдоподобной гипотезой, так как она построена на косвенных доказательствах, но задуматься над ней стоит, особенно в свете проблемы мультикультурализма, которая вышла на первый план в современном мире.

Крах глобального «Западного» проекта показал и третий путь выхода из него: он рельефно обнажил интересное явление – форсирование технологического прогресса, что можно сделать только на пути отказа от корысти (ссудного процента) в качестве движущей силы развития общества. Другими словами, теперь проявляется тенденция, согласно которой «стратегические решения, принимаемые самыми разными обществами, становятся некоммерческими»546. Сейчас наблюдается новая форма социальной борьбы – борьбы между стремлением к прибыли (на чем основан глобальный «Западный» проект) и стремлением к технологиям (это характерно для глобального Красного проекта).

Следует иметь в виду то обстоятельство, согласно которому начинает пробиваться, особенно в условиях идущего глобального финансово-экономического кризиса, тенденция нерыночных отношений, способствующая развитию новейших технологий (как в глобальном Красном проекте, осуществленном в Советском Союзе). «Вырываясь из оков рынка, – пишет М. Делягин, – человечество стремится к восстановлению технологического прогресса, надеясь на возвращение его гуманизирующей роли, надеясь, что технологии обеспечат “благосостояние для всех” и остановят сползание в варварство. Упование на технологии против всесилия рынка, при всей наивности (как и любой надежды на лучшее будущее), представляется перспективным. Такое упование представляется, помимо прочего, еще и современной формой социалистической идеи, превращающейся из традиционной социал-демократической, свойственной индустриальной эпохе, в идею технологического социализма»547. Для этого следует преодолеть институциональную беспомощность различных международных организаций, в том числе и «двадцатки».

Еще одним выходом из краха глобального «Западного проекта» является ренессанс социалистических идей, несмотря на проигрыш глобального «Красного проекта». «“Красный проект”, который в СССР, – подчеркивает М. Хазин, – развивался, если можно так выразиться, в достаточно резкой “коммунистической” форме, проиграл, но не исчез окончательно, а перешел в латентную форму. Резкое падение уровня жизни в странах “Западного проекта” после неизбежного и скорого глобального экономического кризиса неминуемо вызовет мощный ренессанс социалистических идей»548.

Более того, человечество вынуждено в связи с крахом доллара как единой меры стоимости вернуться к золоту – «умные деньги» известных хеджевых фондов уже вкладываются в золото и связанные с ними акции549, чтобы рассмотреть возможность возврата библейского запрета на ростовщичество. Здесь может пригодиться «Исламский проект», который активно развивался почти 1000 лет и был прерван Османской империей и который основан на библейских ценностях. Только в прошлом столетии, когда «Западный» и «Красный» проекты попытались разыграть исламскую карту, произошло возрождение «Исламского проекта» в модифицированной форме. Немаловажным фактором его реанимации стал значительный демографический рост населения мусульманских стран. Однако слабость «Исламского проекта» состоит в невозможности выстроить на собственной основе современную технологическую структуру. Этот проект не может использовать опыт «Западного» проекта, так как в исламе категорически запрещен ссудный процент. «По этой причине, – подчеркивает М. Хазин, – не исключено, что проникновение ислама в Европу начнет принимать социалистический оттенок, что неминуемо будет коррелировать с подъемом аналогичных настроений в условиях острого экономического кризиса»550.

Наконец, сделал свой выбор Китай, который фактически продвигает собственный вариант глобального Красного проекта на основе концепции социализма с китайской спецификой. В своей книге «Подъем Китая» Рой Медведев следующим образом характеризует данную концепцию: «Можно без преувеличения сказать, что конфуцианство становится духовной составляющей социализма с китайской спецификой, идет процесс соединения китайского марксизма с конфуцианством… Человек в Китае привык чувствовать себя песчинкой в громадном море житейских бурь, где только семья и община могли стать ему защитой. Именно из этого общественного сознания исходил и Конфуций: его моральные принципы консервативны. Но и принципы социализма, пришедшие в Китай в XX веке, воспринимались многими как модернизированное конфуцианство. Это не помешало, однако, становлению в Китае рыночных отношений и мощному подъему рыночных отношений. На таком сочетании конфуцианства, марксизма и рыночного либерализма и будет построена какая-то новая китайская идеологическая доктрина. Вероятно, это и будет социализм с китайской спецификой»551. Пришедшее к власти пятое поколение руководителей Китая в лице Си Цзяньпина акцентировало внимание на значимости для социализма с китайской спецификой «китайской мечты», которая уже заняло свое место в мировой прессе.

Значимость Америки, Китая и России в будущем в определенной мере зависит от того, какие конкретные трансформации испытает мировое сообщество цивилизаций при переходе от существующей мир-системы к новой системе в процессе преодоления глобального финансово-экономического кризиса. Выход из нынешнего глобального финансово-экономического кризиса будет отнюдь не быстрым, он потребует осуществления ряда социально-экономических и социально-культурных трансформаций (финансовым играм будет положен конец, ремесло банкира вновь станет скромным и скучным, каким было и должно оставаться всегда, все обладающие необходимыми знаниями примутся за длительные работы в планетарном масштабе, как это делалось ранее в пределах одной страны и т. д.). Относительно этих трансформаций Ж. Аттали пишет следующее: «Увы, я опасаюсь, что ничего из вышесказанного не будет сделано вовремя. Но надеюсь, что… кризис ссуды “субприм” – первый настоящий кризис глобализации – возможно, позволит когда-нибудь установить единое правовое пространство, обеспечить стабильный спрос в мировой экономике и единый минимальный уровень заработной платы, а также регулировать важнейшие валютные функции, инструменты суверенитета и в перспективе – создать общемировое правительство. Отделяет нас от этой очевидной необходимости, самое большее, столетие (курсив наш. – В.П., Е.П.). А вместе с ним – еще не один кризис и не одна война»552.

Отечественный исследователь К.С. Гаджиев тоже считает, что «под сомнение ставится сам западный проект глобализации, имеет место тенденция к росту в мире если не антизападничества, то заметное разочарование в западной модели жизнеустройства, в том числе в западной, прежде всего англосаксонской модели рыночной экономики»553. Он считает неадекватным действительности скептические прогнозы о том, что нынешний глобальный финансово-экономический кризис «несет в себе семена полного краха всей мировой финансовой системы», однако «во все более растущей степени обнаруживается слабая эффективность или даже неэффективность традиционных путей, форм и средств разрешения проблем, порожденных кризисом, и выхода из него»554. Согласно точке зрения А. де Бенуа, окончательное обрушение мировой финансовой системы сейчас вряд ли возможно, однако экономический кризис будет продолжаться в Америке и Европе со всеми вытекающими из этого социальными и политическими последствиями555. Одним из этих последствий будет «массовое вымирание» многих существующих финансовых институтов, подобно исчезновению динозавров на исходе мелового периода. «Последствия еще одной рукотворной катастрофы для мировой финансовой системы, – пишет Н. Фергюсон, – будут проявляться медленно и болезненно, но уже сейчас нельзя исключить массового вымирания казавшихся незыблемыми финансовых институтов»556. Ныне на грани вымирания находятся сотни финансовых учреждений, подобного мир не видел со времен Великой депрессии. Во всяком случае, несомненно одно – мировое сообщество цивилизаций находится в состоянии неопределенности. Следовательно, возможен целый спектр различных сценариев развития человечества, начиная Темными веками и кончая «причудливыми» системами социума.

Действительно, сейчас многочисленные исследователи будущего капиталистической миросистемы отмечают неопределенность состояния мирового сообщества цивилизаций. Крупнейший специалист по современной миросистеме И. Валлерстайн описывает данную ситуацию следующим образом: «В своих недавних статьях и книгах я показал, что капиталистический мир-экономика, наша современная миросистема, переживает системный кризис, который, как мне кажется, заметно отличается от повторяющихся спадов и застоев или процессов, делающих возможным появление новых гегемонистских держав. То, что я называю системным кризисом, случается в жизни исторической системы лишь однажды. Это происходит тогда, когда существующие механизмы возвращения к некоему равновесию перестают работать, и система начинает отходить от равновесия, становясь “хаотичной”. Под “хаосом” здесь понимается ситуация, при которой система переживает дикие, беспорядочные и болезненные флуктуации. В этот момент происходит “бифуркация” системы, после чего начинается острейшая борьба за то, по какому из двух альтернативных путей она двинется к новому системному порядку? Исход такой борьбы совершенно непредсказуем. Или, иначе говоря, вероятность того, что в точке бифуркации система по одному или другому пути, одинакова. Таким образом, борьба ведется не за сохранение существующей капиталистической системы, так как выжить она не в состоянии, а за то, какая миросистема (или миросистемы) придут ей на смену… Я полагаю, что мы уже переживаем этот системный кризис и что в ближайшие 25–30 лет тот или иной выбор будет сделан. Мы окажемся в некой другой системе, которая может быть лучше или хуже существующей. Этот исторический выбор будет иметь долгосрочные последствия»557. Речь идет о возможности «другого мира», о перспективе, описанной во множестве утопий и антиутопий, в том числе и в художественных произведениях.

О неоднозначности перехода от капиталистической миросистемы, о возможности попятного, реверсивного хода истории пишет и А.В. Бузгалин: «До настоящего времени неосуществленный переход к посткапиталистическому обществу, приходящему на смену “царству необходимости” и открывающему дорогу к “царству свободы”, к позитивному социальному освобождению человека, не случайно оборачивается угрозой реформирования неолиберализма в еще более реакционную общественную систему. Точно так же, как попытка первого прорыва к социализму в начале XX в., не приведя к победе новой общественной системы, породила фашизм и Вторую мировую войну, точно так же сегодня поражение пусть даже мутантного, но все-таки социализма и не-переход (в логике отрицания отрицания социального рыночного хозяйства и “государства благостояния” 60-х гг. XX в.) к неосоциальной демократической глобальной экономике и политике… делает единственно возможным попятный, реверсивный ход истории со всеми теми последствиями, о которых было сказано выше»558. Таким образом, бифуркация может привести как к осуществлению возможности качественного изменения траектории развития глобальной экономики и социума с их позитивным освобождением человека, так и к тупиковому пути ультраимпериализма, в том числе и фашистской перспективе.

В данном случае необходимо принимать во внимание и глобальную экологическую угрозу существованию человечества. Во-первых, фашизм представляет собой политическое движение, порожденное общим кризисом капитализма (Великой депрессией 1929 г.). Важнейшими чертами фашизма является использование крайних форм насилия для подавления инакомыслия, широкое применение государственно-монополистических методов регулирования экономики, максимальный контроль всех проявлений общественной и личной жизни людей и пр.559 Эти черты просматриваются в новых реалиях информационного социума. Во-вторых, невозможно обойти существование глобальной экологической угрозы, несущей потенциально гибель всему человечеству.

Западный специалист по экологии и климату Б. Маккиббен аргументировано показывает, что гарантированное будущее для человечества может быть только в случае, когда будет осуществлен переход от безрассудного ускорения темпов экономического роста к разумному регулированию благосостояния и ресурсов: «Это небесное тело (наша планета. – В.П., Е.П.) уже не способно поддерживать модель экономического роста, которая двигала общество более 200 лет. Чтобы избежать самоуничтожения, мы должны искать способы поддержания благосостояния и сохранения ресурсов, в основном, за счет перехода к более надежным локализованным экономическим структурам»560. Здесь речь идет о возрождении мелкомасштабного сельского хозяйства для производства разнообразных продуктов, с отказом от использования искусственных удобрений и химикатов; о распространении рассредоточенных электростанций на альтернативных источниках энергии и пр.

В более широком контексте такой экологический подход может сочетаться с вероятностью установления в ряде стран Запада жестких неофашистских режимов. «Финансовый и экономический кризисы, природные катастрофы, войны за углеводороды, техногенные катастрофы и эпидемии – все это может ускорить пришествие нового фашизма. Это один из возможных сценариев будущего»561. Самое интересное состоит в том, что неофашизм может быть установлен в ходе уничтожения капиталистической миросистемы самой американской (глобальной) элитой. Причем в этом процессе будут использоваться новейшие достижения в области науки и технологий, чтобы перейти к технологическому укладу шестого поколения и создать нелиберальную конструкцию нового социума.

Американский аналитик Дж. Фридман в своей книге «Следующие 100 лет: прогноз событий XXI века» пишет о том, что во второй половине XXI столетия «робототехника в сочетании с генетикой и сопутствующими технологиями будет одновременно способствовать вытеснению работников и повышению эффективности человеческих ресурсов»562. Понятно, что возникнет проблема безработицы, которую придется решать тем или иным способом, причем не всегда гуманным. Во всяком случае, несомненно то, что Америка стремится сформировать шестой технологический уклад, включающий в себя биотехнологии, нанотехнологии, робототехнику, проектирование живого и новую медицину, новое природопользование и высокие гуманитарные технологии, проектирование будущего, технологии сборки и уничтожения социальных субъектов. Тогда наилучшие шансы, согласно А. Паршеву, имеет Америка, которая сможет создать англосаксонский автаркичный альянс «Океания», состоящий из США, Англии, Канады, Австралии и Новой Зеландии563. Однако следует иметь в виду тот нюанс, что переход к шестому технологическому укладу предполагает инновационное развитие, выступающее источником новых кризисов, перечеркивающего траекторию «устойчивого развития». Именно инновационный прорыв влечет за собой конфликты и социальные потрясения, серию войн нового типа564.

Согласно Дж. Фридману, XXI столетие будет эрой американского господства, несмотря на ряд войн и ожесточенных социальных конфликтов (война США с приверженцами джихада, восстановление Россией контроля на постсоветском пространстве в 2020-х гг. и последующий за этим ее окончательный распад, Китай в 2020 г. будет представлять собою «бумажного тигра» с его экономикой мыльного пузыря, Турция устремится на Кавказ и начнутся ее столкновения с союзниками США в Юго-Западной Европе, мировая война в 2050 г. начнется ракетным ударом Японии с лунной базы по космическим войскам Америки и т. д.).

В плане нашей проблематики существенным является следующая характеристика будущего Китая Дж. Фридманом. «Смерть Мао Цзэдуна, – пишет он, – побудила его преемников еще раз попробовать реализовать извечную китайскую мечту. Они хотели видеть Китай процветающим благодаря международной торговле, но при этом сохраняющим единство под властью сильного центрального правительства. Дэн Сяопин, преемник Мао Цзэдуна, полагал, что Китай не может вечно оставаться в изоляции и при этом сохранять свою безопасность. Кто-то обязательно воспользовался бы экономической слабостью Китая. Поэтому Дэн Сяопин решил рискнуть. Он был уверен, что на этот раз Китай сможет открыть свои границы, вступить в международную торговлю и при этом не пасть жертвой внутренних противоречий… Так продолжалось около 30 лет – не такой большой срок для любой страны (и уж точно не для Китая). Нерешенным остается вопрос о том, можно ли управлять внутренними силами, накапливающимися в Китае? И именно с этого места мы начнем свой анализ Китая и его влияния на международную систему в XXI веке. Останется ли Китай участником мировой торговой системы? И если останется, не распадется ли он снова на отдельные части?»565.

Согласно Дж. Фридману, сейчас руководство Китая считает, что оно сможет в течение неопределенного времени держать ситуацию под контролем благодаря перемещению ресурсов из богатых прибрежных районов в глубь страны. Только в этом случае можно осуществить китайскую мечту о счастливой жизни в различных районах Китая, о чем свидетельствует бурный экономический рост страны. «Китайская экономика кажется полной энергии и сил, и если принимать во внимание только темпы ее роста, ею нельзя не восхищаться. Однако рост – только один из факторов, которые следует учитывать. Более важным представляется вопрос о том, приносит ли такой рост прибыль. По большей мере, рост китайской экономики абсолютно реален, за счет чего происходит поступление средств, необходимых для выполнения банковских операций. Но в действительности этот рост не усиливает экономику. А если он замедлится (к примеру, из-за рецессии в США), вся экономика может рухнуть в считанные дни»566. Это обусловлено тем, что экономический рост Китая имеет свои структурные пределы (одним из них является нехватка квалифицированной рабочей силы), которые уже близки.

Не менее существенным в сценарии американской эры Дж. Фридмана является то, что «следующий развал России, по-видимому, откроет дверь в “золотой век” США»567. Понятен субъективный характер данного сценария, выстроенный на анализе современных тенденций развития мирового сообщества цивилизаций, однако необходимо иметь в виду возможности развития мира, вытекающие из бифуркации. Бифуркация может привести и к позитивному развитию человека и человечества при определенных условиях. Для этого человечеству следует избавиться от отчуждения, связанного с социальной иерархией и насилием. Для осуществления такого рода бифуркации, согласно позиции И. Валлерстайна, необходимы превращение антирасизма в определяющую черту демократии, детоваризации уже товаризованного и борьбы с товаризацией того, что традиционно считается нетоваризуемым (например, доступ к воде, воспроизводство человека и т. д.)568.

Сама реальная жизнь на Западе свидетельствует о направлении бифуркации в этом направлении благодаря массе организованных действий по всем направлениям. «Каждый день, – пишет И. Валлерстайн, – я узнаю о множестве других вещей, которые разные группы предлагают, осуществляют или по крайней мере пытаются осуществить. Организационное воображение множества низовых страт миросистемы весьма богато, если мы сами не пытаемся его задушить. Активисты не готовы прислушиваться к народу, который они считают пассивным и политически неграмотным. Но если мы разбудим спящего великана, он может оказаться весьма конструктивным спящим великаном.

Среднесрочная перспектива – это арена политической борьбы, классовой борьбы в верном понимании того, что представляют собой классы и классовая борьба. Классовый вопрос – это не просто вопрос занятости или богатства или вопрос вознаграждении за труд. Раса, гендер и этничность не существуют в отрыве от класса и не являются самостоятельными сущностями. Раса, гендер и этничность – это неотъемлемые элементы сложного социального состава классов. И при таком понимании класса мы действительно имеем дело с классовой борьбой. Именно поэтому нет никакого политического смысла в том, чтобы структуры, вроде Всемирного социального форума, вступали в дискуссии и дебаты и шли на социальные компромиссы с участниками Всемирного экономического форума в Давосе. Мы не ищем здесь меньшего зла. Мы боремся за переход к иной миросистеме»569. В данном переходе к другой миросистеме существенным является движение к более демократичной и более эгалитарной миросистеме, что требует долгосрочной перспективы.

В связи с этим возникает вопрос о том, что будет представлять эта иная миросистема, а именно: будет ли она сформирована на Западе (Севере) или на Востоке (Юге)? В этом плане представляет немалый интерес проблема множества альтернативных сценариев развития мирового сообщества цивилизаций мира в период после глобального финансово-экономического кризиса. Среди этих сценариев имеется такие, которые вопреки Дж. Фридману связаны с тенденцией упадка Америки, с потерей ею своего господства в мире. Ведь идеи гуру Чикагской экономической школы М. Фридмана (приватизация, игнорирование роли государства в экономике и др.), образующие каркас его экономической контрреволюции в пользу имущих слоев общества, осуществленные М. Тэтчер и Р. Рейганом, как аргументированно показал Чалмерс Джонсон в статье «Кризис долга – самая большая угроза для США» привели к тому, что «Соединенные Штаты являются своим наихудшим врагом»570. И самый известный американский политолог Ф. Закария в свой книге «Постамериканский мир» характеризует будущий мир как такой, где происходит «возвышение всего остального человечества», а Америка не будет являться безусловным гегемоном571. В пользу зафиксированной тенденции снижения роли Америки в мировом сообществе цивилизаций свидетельствуют и математическое, имитационное моделирование исторических и социально-экономических систем.

Это моделирование показало, что шанс выживания мирового сообщества в современном мире равен нескольким десятилетиям: «Авторы вынуждены с сожалением констатировать, что современное человечество не вышло еще из “зверского” состояния и не видно, когда из него выйдет. Мировое сообщество с точки зрения межгосударственных отношений – это стаи зверей. Какая принципиальная разница между стаей волков или стаей обезьян, охраняющих свою территорию и загрызающих всякого из чужой стаи, который нарушил границу, и современным государством? В то же время, с другой стороны, характерное время совершенствования средств ведения вооруженной борьбы, в противоположность звериным стаям, то есть средства уничтожения себе подобных, составляет сейчас десятки лет. Отсюда вытекает, в частности, что звериные стаи имеют шанс на выживание в течении характерного времени порядка столетий, а для мирового сообщества этот шанс сомнителен»572.

В таком аспекте заслуживает внимания математическое моделирование и исследование динамики социально-экономической системы Америки. Отечественные ученые В.В. Андреев и М.И. Семенов построили математическую модель социально-экономической системы США на основе принципов «хищник-жертва», выбрав в качестве исходных элементов модели доходы бюджета, валовой внутренний продукт, расходы на финансирование науки, доходы населения, дефицит бюджета573. В прогнозировании динамики социально-экономической системы Америки использовались оптимальная параметрическая идентификация и алгоритм Левенберга – Марквардта в модификации Флетчера. В итоге были получены следующие результаты: реальный уровень доходов большей части населения будет находиться на минимальном прожиточном уровне, вторая половина 2010 и 2011 г. будут весьма тяжелыми для Америки, однако принятые вовремя эффективные решения способны минимизировать потери при прохождении кризиса574. Даже такого рода математическое моделирование динамики развития социально-экономической системы Америки показывает тенденцию к снижению ее роли в мировом сообществе цивилизаций.

Начавшийся глобальный финансово-экономический кризис с необходимостью требует ухода с арены мира англосаксонской неолиберальной катастрофической модели капитализма, на что указывал в свое время лауреат Нобелевской премии по экономике Дж. Стиглиц. Еще в 2003 г. об очевидности этой модели и начавшейся реакции на эту ситуацию, которая закончилась глобальным финансово-экономическим кризисом, он писал следующее: «Рыночные экономики не являются саморегулирующимися, они испытывают спады в результате шоковых воздействий, возникающих вне области их саморегулирования, они склонны к маниям и паникам, иллюзорному ощущению богатства и приступам пессимизма, мошенничеству и принятию рисков на грани азартных игр, и большая часть издержек присущих им ошибок и злоупотреблений ложится на общество в целом»575. Выход он усматривает в формировании нового типа глобальной демократии и новых подходов к экономической политике, адекватной принципу социальной справедливости.

В настоящее время происходят два фундаментальных процесса в развитии человечества, а именно: глобализация экономики и революция в информационных технологиях576. Первый из этих процессов является результатом сдвигов в научно-техническом развитии современного общества. Вторая половина XX – начало XXI в. характеризуется развитием информационных технологий, которые вобрали в себя значительные достижения электроники, математики, философии, психологии и экономики. Насыщенность мира мощными и интенсивными информационными потоками не только значительно трансформировала его, но и привела к возникновению новых проблем, связанных с социально-экономическим планированием и управлением, военными и разведывательными системами, комплексами для переработки научной и деловой информации, социальными, медицинскими и сервисными базами данных и Интернетом.

Сейчас человечество подошло к такому рубежу в своем развитии, когда прорывы в сфере компьютерных и коммуникационных технологий позволяют обрабатывать, хранить и распространять знания в широких масштабах, когда стоимость создается знанием577. Широкое применение перечисленных технологий способствовало вызреванию второго фундаментального процесса – глобализации мировой экономики. Результатом совмещения процессов революции в информационных технологиях и глобализации экономики является становление информационного общества, или общества знаний. Само формирующееся информационное общество стоит перед вызовом XXI столетия – необходимостью управлять знаниями и сопряженными с ними информационными потоками. Вполне закономерно, что сейчас будущий рост экономики связан с трансформациями индустриального общества в общество знания, для которого характерны креативная экономика и креативный труд. В этом «обществе знания благополучие предприятий во многом зависит от креативности, когнитивных факторов, знания и информации»578.

Все изложенное относится к находящемуся в становлении обществу знания (его часто называют информационным обществом). В связи с этим возникает ряд трудных для своего решения проблем, и «прежде всего это проблема владения информацией и знаниями»579. Именно теперь начинает в полной мере осуществляться прописная истина: «владеющие информацией и знаниями владеют миром». Очень ценным становятся информационные ресурсы общества (и государства). Так как главная задача постиндустриального общества заключается в переводе процессов организационного управления на принципы и методы поточно-индустриального производства (любое управление есть информационный процесс), то информация становится главным ресурсом, без которого невозможно дальнейшее поступательное и эффективное развитие современного общества.

К специфическим особенностям информационных ресурсов, как известно, относится их неизнашиваемость и неуменьшаемость от использования, неуменьшаемость при делении, старение даже без использования, возможность глубокой и многоаспектной переработки, способность увеличиваться в объеме и получать новое качество, адаптация к быстрому и лавинообразному распространению, значительная подверженность воздействию большого числа дестабилизирующих факторов и способность как положительно, так и негативно влиять на человека.

Не менее существенным обстоятельством, без которого просто не может существовать само информационное общество, является то, что его важнейшим «сырьем» являются образование и профессиональная подготовка580. Иными словами, речь идет о значимости всей системы образования, об изменении ее роли в жизнедеятельности как социума, так и личности. Теперь решающая роль принадлежит профессиональному потенциалу личности, формирование и реализация которого в условиях информационного общества уже не укладывается в рамки парадигмы, свойственной для индустриальной цивилизации. В информационном обществе из-за специфичности человеческого способа существования между индивидами складываются иные отношения, чем в индустриальной цивилизации. Отношения в постиндустриальном обществе (обществе знаний) в гораздо большей степени насыщены информацией, чем в индустриальном социуме.

Специфичность человеческого способа существования детерминирована отношениями, благодаря которым в существовании каждого человека воспроизводится целостность, всеединство сущего (природы и общества). В научной литературе аргументировано показано, что категория «отношение» является исходной для определения связей реально существующего человека с окружающим его миром. Онтологической основой человеческого способа существования являются отношения познания и преобразования действительности581. Именно в осуществлении этих фундаментальных отношений проявляется специфика собственно человеческого существования, раскрывается его природа. Благодаря наличию такого рода отношений человек постигает сущее как целое, тогда как их индивидуализация позволяет выявить, осуществить развитие индивидуальной сущности человека, сформировать его личностный (и профессиональный) потенциал.

Существование современной цивилизации и перспективы ее развития как нелинейной системы в значительной мере зависит от поведения и деятельности человека. Ведь последний способен каким-то незначительным действием вызвать огромную флуктуацию в мироцелостности (природного, социального и персонально-человеческого начал, которые не сводятся друг к другу и взаимопроникаемы), причем неизвестно, каким образом это может произойти. Нелинейный характер мироцелостности на рубеже второго и третьего тысячелетий наиболее ярко обнаруживается теперь, когда разворачивается начавшийся в 60–70-е гг. научно-технический прогресс. Эта новая мироцелостность, где человек стремится к установлению господства над природой и течением истории, постоянно генерирует не только обычные малые «риски», но и значительные по своим последствиям риски, или «мегариски». Известный английский социолог Э. Гидденс пишет в связи с этим следующее: «Понятие риска становится центральным в обществе, которое прощается с прошлым, с традиционными способами деятельности, которое открывается для неизведанного будущего»582. Иными словами, одной из особенностей современного общества является то, что в ряде существенных сфер жизнедеятельности общества риск выступает в качестве неотъемлемой части социальности, причем риск связан с принятием решений. В большинстве случаев этот риск принимает «эпидемический характер», то есть он становится «мегариском». Мир вошел в зону «мегарисков», характерной для «постиндустриализма» и полной потенциально опасными ситуациями.

Именно то, что современное общество вошло в зону «мегарисков» носит принципиальный характер для понимания значимости феномена многомерного человека и его возможного колоссального воздействия на мироцелостность. Ведь эпохе «постиндустриализма» присущ катастрофизм, «high-consequence risks», «мегариски», как именует западная наука сопутствующие «постиндустриализму» и крайне опасные для общества последствия583. Однако категория риска отнюдь не входит в традиционный понятийный аппарат социальной философии и социологии; понятие риска не содержится в ткани проекта современного гражданского общества, которое считается самым лучшим из изобретенного человечеством за всю его историю584. Теперь оказывается устаревшим стереотип, согласно которому риску всегда подвергается предприниматель в силу природы своей деятельности, ибо в нынешнем обществе вся цивилизованная жизнь человека пронизана категорией риска. Ведь в «обществе рисков» каждый индивидуум и каждая социальная группа находится в зоне «мегарисков». Таким образом, под сомнение ставится строго рациональная природа человеческого поведения. Точная калькуляция всех событий и поступков не оставляет места риску, он возникает вместе с непредсказуемостью и неопределенностью будущего. Во многих сферах общества риск приобретает институциональный характер, то есть выступает неотъемлемой частью мироцелостности. Умножение знания, в том числе рационального, научно-экспертного знания, отнюдь не уменьшает, а усиливает осознание риска.

Это общество «мегарисков» возникло на Западе и представляет собой индивидуализированное общество с присущими ему признаками. В монографии британского социолога З. Баумана «Индивидуализированное общество», представляющей значительное явление в современной социально-философской и социологической мысли, приводятся следующие три главных признака нового, радикально отличного от всех предшествующих типов обществ, социума585. Это – утрата человеком контроля над большинством значимых социальных процессов; возрастающая в связи с этим неопределенность и прогрессирующая незащищенность личности перед лицом неконтролируемых ею перемен; наконец, возникающее в таких условиях стремление человека отказаться от достижения перспективных целей ради получения немедленных результатов, что, в конечном счете, приводит к дезинтеграции как социальной, так и индивидуальной жизни. Как следствие, западное общество начала XXI столетия характеризуется, с одной стороны, стремительным усложнением экономических процессов, а с другой – все более явной фрагментированностью человеческого существования. Противоречие между этими процессами и составляет основную проблему современного западного общества, одним из способов ее разрешения считают установление жесткого контроля над поведением каждого индивида.

Новые открытия в области науки и развитие новых электронно-цифровых технологий стремительно приближают эпоху тотального электронного наблюдения за всеми и каждым в отдельности586. Что бы человек ни делал, где бы он ни находился, все фиксируется в электронных базах данных, поэтому неприкосновенность личной жизни в индивидуализированном, свободном обществе все в большей мере становится фикцией. Неудивителен один из основных выводов З. Баумана, который гласит: «На современной стадии… мы вступили на территорию, которая никогда прежде не была населена людьми, – на территорию, которую культура в прошлом считала непригодной для жизни»587. Эта непригодность для жизни состоит в потере сбалансированности между общественным и частным, за счет которой поддерживалась устойчивость социального порядка и обеспечивалась социальная безопасность. Оказывается, что индивидуализированное общество является антигуманным по своему существу, ибо жизнь человека в нем находится под постоянной угрозой. Сейчас социальная философия и социология установили, что социум и каждый индивид находятся в зоне «риска» и что они его постоянно производят. Отсюда вытекает и совершенно новое отношение постиндустриального общества и многомерного человека к многочисленным проблемам, которые носят характер «мегариска» и требуют своего решения, так как имеют отношение к существованию нашей цивилизации.

Одним из таких мегарисков является страшная угроза роду Homo sapiens – надвигающаяся экологическая катастрофа. Она грозит изменить всю биосферу нашей планеты, что сделает ее непригодной для существования человеческой цивилизации. Наш мир – это мироцелостная система, где человек выступает в качестве ее регулятора; сам же регулятор должен быть ограничен в своих правах и свободах, чтобы выжило все человечество. Немецкий политолог Р. Сэйдж в работе «Утопия и человеческие права» подчеркивает, что доминирующие на большей части планеты социальные и экологические условия структурно ограничивают установление везде прав человека, так как они объективно независимы от индивидуумов и их правительств588. Таким образом, потребности мироцелостности и ее доминирующего начала многомерного человека589 с необходимостью требуют ограничения свобод и прав индивида, которые традиционно считаются атрибутами демократического общества, что, в конечном счете, ведет к переустройству социума. Это переустройство социума означает переход его на траекторию «устойчивого развития», что предполагает, в частности, «конец частного предпринимательства в классическом его понимании», так как «государства и ООН в целом поставят частные предприятия в жесткие рамки, связанные, прежде всего, с экологией»590. Дальнейшее развитие мироцелостности неизбежно влечет за собой трансформацию общества в направлении исключения таких ценностей и идеалов одномерного общества потребления, как эгоистический индивидуализм, деньги в качестве высшей ценности, ориентация индивида только на достижение максимума прибыли и др.

Возможные последствия «мегарисков» современной мировой цивилизации нашли свое выражение в мире, в котором доминирует нематериальное над материальным, что выражает специфику общества знания, чье существование возможно в виде двух основных сценариев развития мирового сообщества цивилизаций посткризисного мира, а именно: общество коммунизма знаний и постчеловеческая цивилизация, причем здесь имеется определенная корреляция с так называемым «когнитивным капитализмом» (капитализмом знаний)591. Это дает возможность исследовать острые социальные, биологические и политические аспекты будущего общества, выявить и аверсы, и реверсы когнитивного капитализма с его американскими компьютерными технологиями как логического продолжения традиций американской культуры. «Если поставить перед собой задачу понять сущность американской культуры, – пишет Дж. Фридман, – ее следует искать не только в прагматизме как философии, но и в компьютерных технологиях как воплощении прагматизма. Ничто не иллюстрирует американскую культуру в такой степени, как компьютер, и ничто не меняло мир быстрее и основательнее, чем его изобретение. Компьютер в гораздо большей степени, чем автомобиль или “кока-кола”, представляет собой уникальное проявление американского понимания разума и реальности»592. Далее Дж. Фридман на основе того, что американской культуре весьма трудно найти общий язык с подлинным и красотой, характеризует ее как «варварскую», откуда следует и квалификация компьютерной культуры тоже как варварской. «Сущность варварства – это низведение культуры до уровня элементарной движущей силы, не терпящей отклонений или соперничества. То, как сконструирован компьютер, как написаны его программы, а также история его эволюции говорят о мощной, все упрощающей силе. Она представляет собой не разум, обдумывающий собственную сложность, а разум, низведенный до своего простейшего выражения, и удовлетворяющийся практическими достижениями»593. Такого рода варварство характеризуется высокой степенью эффективности развития технологий и определяет один из возможных сценариев Америки после глобального финансово-экономического кризиса.

Именно это варварство способно обеспечить Америке благоприятный сценарий существования и дальнейшего развития в посткризисном мире. Вся политика американского государства за последние три десятилетия вопреки принципам рыночного фундаментализма (рынок сам способен решать экономические и социальные проблемы) направлена на развитие новейших технологий. В отличие от ЕС, открыто поддерживающего программы технологического и научного развития, Америке присуще скрытое развивающее государство, или «сетевое развивающее государство» (СРГ), когда «участие государства в развитии скрывается; его существование не признается в политических дебатах и в СМИ»594. Это участие свидетельствует о невероятном динамизме складывающейся экономики знаний, противоречащей политической философии рыночного фундаментализма.

Это «сетевое развивающее государство» в Америке представлено одним из специальных управлений Пентагона – Управлением перспективных исследований (УПИ), которое занималось финансированием широкого спектра «самых передовых технологий» (компьютерные технологии, Интернет), Национальным институтом здравоохранения (НИЗ), в чьем ведении находится развитие генной инженерии и биотехнологии в целом. Именно СРГ активно поддерживает в организационном плане, финансирует развитие указанных технологий, содействует не только разработке новых, еще не существующих продуктов и методов производства (типа нового программного обеспечения, новых биотехнологических препаратов и пр.), но и их коммерциализации. «Благодаря этим возможностям Соединенные Штаты превратились в весьма децентрализованное сетевое развивающее государство, и это СРГ изменило подход многих компаний к ведению дел и сосредоточило значительные кадры исследователей, получающих государственное финансирование, на решении задачи превращения новых технологий в коммерчески жизнеспособные продукты и процессы. Можно сказать, что выдвинутая Дэниелом Беллом идея постиндустриального общества знания, основанного на совместной работе правительства, университета и промышленности, во многом была претворена в жизнь. Существование этого скрытого развивающего государства имело важные политические последствия как внутри страны, так и на международной арене. И если международные последствия вполне очевидны, то ситуация внутри страны вполне может измениться и в конечном итоге изменить ситуацию в мире»595.

Возможности, открываемые функционированием скрытого развивающего государства, дают шанс Америке занять доминирующие позиции в посткризисном мире XXI столетия. Именно об этом идет речь в упомянутой выше книге Дж. Фридмана «Следующие 100 лет. Прогноз событий XXI века», в которой обосновывается идея, что именно новейшие технологии, в том числе робототехника, будут лежать в основе американской эры величия XXI столетия.

«В конце XX в. основные открытия в робототехнике уже сделаны. Ключевой теоретический прорыв осуществлен, есть и некоторые коммерческое применение, но роботы еще не стали столпами американской экономики. Военные, однако, уже несколько лет осуществляют финансовые вливания как в разработку базовой теории робототехники, так и в ее практическое применение. Вооруженные силы США через DARPA и другие источники активно финансируют развитие робототехники. Создание роботизированного мула, который несет оснащение пехотинца, и строительство беспилотного летательного аппарата – всего два направления в развитии робототехники. Использование в космосе умных роботизированных систем, которые не нужно контролировать с Земли, – еще одно направление. В конечном счете эти разработки позволят военным решить проблему демографии. Их будет беспокоить, что в стране стало меньше молодых людей, значит, меньше солдат. Однако количество американских военных обязательств растет, а не снижается. США больше, чем любому другому государству, потребуется поддержка солдат роботами. Такая поддержка станет гарантией национальной безопасности США»596. Роботизированные технологии вместе с генными и другими новейшими технологиями позволит Америке исключить миграцию, значительно повысить эффективность человеческих ресурсов, трансформировать экономику к 60-м гг. XXI в. и обеспечить себе «золотое десятилетие».

Прогнозы Дж. Фридмана заслуживают внимания в том смысле, что они заставляют всерьез задуматься о тех вызовах, которые несет мировому сообществу цивилизаций (человечеству) XXI век. Позитивным является то, что североамериканская цивилизация нацелена на освоение космического пространства (Космоса). «В последней четверти XX столетия время – по крайней мере, в исследованиях Космоса – пошло назад. Луна потеряна: сегодня ни одно государство не может повторить программу “Аполлон”, и то, что эта невозможность носит организационно-финансовый характер, не меняет дела. С оставлением Лунного плацдарма фронтир отступил к Земле и в значительной мере потерял определенность. И люди, в большинстве своем, утратили рефлексивный взгляд на Землю. Тем самым Земля перестала быть хоумлэндом и лишилась атрибута понятности. Сразу же мир потерял в глазах людей определенность и рассыпался в фасеточную структуру, характерную скорее для средневекового, чем для индустриального сознания»597. Данный вывод следует понимать буквально, а именно: благодаря глобализации человек воспринимает реальность нашей планеты «точечно», ее пространство для него оказалось лишенным метрики, в том числе и семантической. Сама наша планета перестала восприниматься человеком как некое целое, она стала неопределенной по форме, непонятной и опасной. Без пилотируемого Космоса как важнейшего инструмента социальной рефлексии, дающего «зеркало мира» человечеству, невозможно нормальное функционирование социума, так как это влечет деградацию и фрагментацию мышления человека.

Экспансия в Космос способствует научному и технологическому развитию, росту производительности и дальнейшему углублению смысловых координат человеческого существования. «В отсутствие космической экспансии (хотя бы в паллиативной форме исследований) ноосфера Земли по мере завершения процесса глобализации приобретает все черты замкнутости. Для замкнутых социосистем выполняется закон неубывания социальной энтропии, то есть меры страдания человека в социуме. Иными словами, всякая социальная инженерия в глобализованном мире, ограниченном рамками Земли, бессодержательно и, более того, аморально: любое улучшение человеческого существования в одной области замкнутой системы ухудшает его в других областях… Итак, значение космических исследований определяется не утилитарной пользой, которую можно от них получить (такая польза, если только не ограничиваться близким околоземным пространством, по меньшей мере, сомнительна), но культурными и цивилизационными императивами. Люди должны находиться в Космосе для того, чтобы человечество сохраняло потенциал развития. Люди должны знать Космос, чтобы их личные вселенные не съеживались до радиуса горизонта. Люди должны осваивать Космос, потому что иначе нельзя решить проблему глобализации»598. Вполне понятно, почему сейчас о космических программах полета на Луну и Марс вспомнили в Японии, Америке и России, осуществление «лунной программы» также может получиться у Китая.

Вторым основным сценарием развития мирового сообщества цивилизаций после глобального финансово-экономического кризиса является постэкономическое, (коммунистическое) общество знаний, приходящее на смену «когнитивному капитализму». «“Когнитивный капитализм”, – пишет А. Горец, – это капитализм, переживающий крушение своих основных категорий. Эти категории – труд, стоимость, капитал – выражаются исключительно в обмене товаров и имеют общую субстанцию: измеримый в единицах времени абстрактный, товарообразный труд… Однако важнейшая производительная сила – знание – уже не допускает сведения к единому знаменателю и измерения в единицах стоимости и времени. Знание – это не обычный товар, его стоимость невозможно определить, его можно бесконечно бесплатно размножать, поскольку оно поддается компьютерной обработке, распространение повышает его плодотворность, приватизация снижает ее и противоречит самой сути знания. Подлинная экономика знаний должна была бы стать совместной, со-общественной экономикой, в которой основные категории политэкономии потеряли бы смысл, а важнейшая производительная сила была бы доступна без всякой платы»599.

В ходе анализа феномена «когнитивного капитализма» А. Горц приходит к выводу о том, что капитализм знаний имеет шанс выжить, если сумеет имеющийся в изобилии человеческий интеллект превратить в дефицит. Последний достигается путем распыления знаний, созданием препятствий их распространению и обобществлению, принуждением носителей знания к рыночному сбыту. «Вследствие своих внутренних противоречий и непоследовательности, капитализм знаний представляется крайне неустойчивой, уязвимой, отмеченной культурными конфликтами и социальным антагонизмом формой общественного устройства. Но как раз эта неустойчивость и позволила ему развиваться в противоположных направлениях. Капитализм знаний – это не капитализм, подверженный кризисам, он сам и есть кризис, до глубин потрясающий общество»600.

Этому капитализму знаний как самому кризису адекватно современное искусство, представляющее собою этику непристойности. В своем аналитическом эссе-размышлении «Современное искусство: этика непристойности» О. Аронсон рассматривает актуальные внутренние проблемы современного арт-процесса и затрагивает вопрос взаимоотношений искусства с обществом601. С позиции своего тотального радикализма он подвергает критике наблюдающийся сегодня возврат искусства к эстетике, что обусловлено его сближением с экономикой, кроме того, он показывает, что этическая сфера искусства тоже оказалась поглощена рынком, благодаря чему свою цену имеет непристойность в искусстве. Это означает, что свобода самовыражения художника неадекватна тенденциям развития общества знания.

«Когда мы говорим об искусстве как опыте, то пытаемся указать, что есть некая логика (или этика непристойности): опьянение плотской (вещной) жизнью, извлечение возвышенного из профанного. Или, говоря словами Ницше, вера в тело, которая становится фундаментом веры в душу. Когда в фильме “Дневник сельского кюре”, поставленном Брессоном по роману Бернаноса, главный герой, кюре, предстает перед жителями деревни обычным алкоголиком, который ничего не ест, кроме хлеба, и постоянно пьет вино, то он явно не “соответствует занимаемой должности”. Он непристоен в качестве священника. Но следование хлебу и вину – не просто алкоголизм, но и причастие, путь веры. Следование этике непристойности – постоянная фальсификация моральных догм, указание на несоответствие действия и его привычной интерпретации… Сила и Ницше, и современного искусства в том, что оппозиция “истина – ложь” была разорвана, что не-истина была усмотрена в основании самих сил жизни»602.

Сегодня, в начале XXI столетия наступил «рай благополучия» для современных художников, когда их картины высоко оцениваются на рынке, хотя художественная ценность их произведений ничтожна. Поскольку очень «трудно удерживать ничтожность искусства в его ничтожности», постольку «куда проще наделить эту неотменимую, аффективную непристойность искусства чем-то сверхценным»603. Эта ничтожность искусства, этика его непристойности обусловлена тем, что в контексте «когнитивного капитализма» место искусства оказалось «при деньгах и при власти, завоевало безраздельную и беазальтернативную гегемонию»604. Эта гегемония обусловлена не просто поддержкой власти, она разделяется большинством участников художественного и общественного процесса (художниками, кураторами, владельцами галерей, журналистами). Однако все ожидания, что официальная система искусства способна генерировать пристойные произведения искусства, являются несбыточными605.

Однако на международной арене, где акторами выступают современные локальные цивилизации, просматриваются тенденции исключения этики непристойности из мира искусства. Так, достаточно обратиться к искусству современного Китая, где издавна большое внимание уделялось музыке, которая представляет собою «источник радости мудрых людей», которая «способна вызывать в народе хорошие мысли», которая «глубоко проникает в его сознание и легко изменяет нравы и обычаи» (Сюнь Цзы, около 313–238 гг. до н. э.). С этим высказыванием перекликается афоризм Аристотеля «Музыка облагораживает нравы». Китайская музыкальная традиция сохранилась до наших дней, ее красота не умаляется ее своеобразием для слуха европейца. «В ней словно сплелись звуки природы и человеческий голос. Поразительно, насколько разнообразен набор музыкальных инструментов, сделанных из дерева, бамбука, кожи и т. д.»606. Сегодня в Китае популярно музыкальное искусство, исполняемое на таком уникальном струнно-щипковом инструменте, как гу чжэн. Гу чжэн сегодня – это «один из обязательных инструментов в концертах классической китайской национальной музыки»607. Существенно то, что искусство восходящего Китая выступает индикатором процесса «пространственной привязки» капитала, который в силу исчерпания пространственной и временной экспансии уже исчерпал себя (об этом шла речь выше).

«Те, кто находится в лучшем положении для поиска новой “пространственной привязки”, – пишет Дж. Арриги, – начинает искать ее, каждый раз во все более вместительном “контейнере”. От городов-государств, накопивших значительный капитал в маленьких “контейнерах” – к Голландии XVII в., которая была больше, чем город-государство, но меньше, чем национальное государство; затем – к Британии XVIII и XIX вв., являвшейся мировой империей; и, наконец, – к США XX в., размером в целый континент. Теперь процесс не может продолжаться аналогичным образом, поскольку нет такого нового, большего, “контейнера”, который мог бы заменить США. Есть большие национальные государства (уровня целых цивилизаций), такие как Китай и Индия, которые не больше США в пространственном отношении, но превосходят их по населению в четыре-пять раз. Таким образом, мы переходим к новой модели: вместо перехода от одного “контейнера” к другому, большему по размерам, произойдет переход от “контейнера” с меньшей плотностью населения к “контейнеру” с большей плотностью. Более того, раньше происходил переход от одной богатой страны к другой богатой стране. Теперь же переход должен произойти от очень богатой страны к стране преимущественно бедной. В Китае, например, доход на душу населения составляет одну двадцатую от дохода на душу населения в США»608.

Вполне вероятно, что именно доминирование Китая в будущем мировом порядке приведет к содружеству цивилизаций, которые живут в равном отношении друг к другу и разделяют бережное отношение к нашей планете и ее природным ресурсам. Поэтому не исключено, что возможно осуществление сценария рыночного социалистического общества: «Однако все это может быть организовано скорее через регулируемый государством рыночный обмен при поддержке труда, а не капитала, на смитианский манер, нежели через государственную собственность и контроль за средствами производства»609. Во всяком случае, несомненно то, что существующая капиталистическая мир-система исчерпала потенциал своего развития, что на смену ей придет другая мир-система.

В целом можно утверждать, что осуществление того или иного сценария развития мирового сообщества цивилизаций после глобального финансово-экономического кризиса зависит от конкретных условий. Как писал Дж. Арриги в своем «Долгом двадцатом веке»: «Растущий экономический вес Китая в глобальной политической экономии сам по себе не гарантирует появления мирового рыночного общества, основанного на взаимном уважении мировых культур и цивилизаций, с центром в Восточной Азии. Как уже было отмечено ранее, такой исход предполагает радикально иную модель развития, которая, среди прочего, является социально и экологически жизнеспособной и которая предполагает глобальному Югу более равноправную альтернативу сохраняющемуся господству Запада. Все предыдущие гегемонистские переходы характеризовались длительными периодами системного хаоса; и этот альтернативный исход остается возможным»610. Вполне вероятно, что альтернативный сценарий будущего как системного хаоса отнюдь не исключен, о чем свидетельствует то, что современное искусство содержит в себе потенциал «этики непристойности».

В современной научной литературе существует многообразие вариантов взаимодействия Китая и Америки в будущем, выдвигаются гипотетические положения об их роли и месте в будущем (они выработаны на основе применения в исследовании будущего методы сценариев, стратегического имитационного моделирования, топ-форсайта и др.611). Здесь необходимо иметь в виду то фундаментальное обстоятельство, что в исследовании будущего сейчас исходят из междисциплинарной парадигмы синергетики, которая показывает невозможность в ряде случаев осуществить прогнозирование. Поэтому представляет интерес в этом плане тот момент, что сейчас в рамках синергетики создается так называемая теория русел и джокеров, позволяющая предсказывать поведение системы на довольно большой срок612.

Одним из авторов этой теории является Дж. Сорос, выдвинувший в своей известной работе «Алхимия финансов» концепцию «рефлексивной» экономики. В ней показана ключевая роль в современной экономике таких переменных, как «уровень доверия», «ожидаемые прибыли», «нестабильность» и др.613 Существенным является то, что эти переменные могут изменяться скачком, характеризуя в фазовом пространстве множества объектов области (называемых джокерами)614, где случайность может сыграть решающую роль и не только оказать решающее воздействие на систему, но и перевести ее в иное состояние, иную точку фазового пространства. Понятно, что это значительно увеличивает степень неопределенности и число вариантов состояний системы, не позволяя предсказать ее поведение.

Однако в фазовом пространстве имеются и другие области (их называют руслами), позволяющие предсказывать поведение системы на основе имеющихся переменных, что дает возможность прогнозировать поведение системы в будущем. «Вероятно, – отмечает Г. Малинецкий, – способность эффективно выделять русла, учиться не только методом проб и ошибок, совершенствуя свою предсказывающую систему и здравый смысл, дала нашему виду решающее преимущество в ходе эволюции»615. Наука как раз и имеет дело с руслами реальности, позволяя осуществлять предвидение будущих состояний физических, биологических, экономических, социальных и других систем, в том числе сложных и нелинейных. Синергетическая парадигма дает возможность на основе использования обратной связи осуществить переход от области джокера к области русла и осуществить предсказание будущего состояния системы. Причем в среднем это предсказуемость имеет не очень большой горизонт, поэтому главное выйти на область русла в фазовом пространстве, чтобы значительно расширить данный горизонт.

Используя области русла, можно предсказывать поведение сложноорганизованной системы в будущем и управлять ее поведением. Другими словами, теория джокеров и русел дает возможность субъекту безопасности моделировать поведение сложных систем и приходить к выводу о том, что предсказание будущих состояний системы возможно частично, невозможно тоже частично, то есть кумулятивные последствия развития системы могут быть уничтожены (область джокера), могут сохраниться в зависимости от условий полностью или частично (область русла).

Заслуживает внимания то существенное обстоятельство, согласно которому области джокеров и русел сопряжены соответственно марковской и немарковской парадигмам познания, которые сейчас применяются в научных исследованиях. Действительно, теория относительности, квантовая механика, теория элементарных частиц, синергетика в значительной степени расширили наше понимание закономерностей существующего мира. «Несмотря на все различия этих теорий, в них есть единая объединяющая их основа – марковские процессы, или процессы без последствия. Они, подобно механицизму прошлого, и составляют суть мировоззренческой и научной парадигмы XX в.»616. Другими словами, марковские процессы представляют собой процессы без памяти, случайные процессы, лишенные своей предыстории. Это значит, что дальнейшая эволюция существующей в настоящее время системы не зависит от ее состояния в прошлом.

Сейчас на смену марковской парадигме приходит немарковская парадигма, описывающая процессы с памятью. Их различия характеризуются следующим образом: «В марковских процессах мерой движения служит энергия, а в немарковских важнейшей дополнительной характеристикой служит негэнтропия как мера упорядочения, мера сложности структуры»617. Другими словами, в любой немарковской системе процессы развития детерминированы не только внешними воздействиями, но и ее памятью. Немарковская парадигма сопряжена с областью русел, она дает принципиально иной угол зрения на протекающие в природе и обществе процессы, так как принимает во внимание память той или иной системы. Это значит, что в ходе прогнозирования перспектив взаимодействия Америки и Китая необходимо принимать во внимание память общества, с которой тесно связаны представления о времени и пространстве, имеющих социокультурный характер.

В связи с этим необходимо привести взаимоотношение данных цивилизаций, которые дают возможность определить их значимость для мирового сообщества XXI столетия. Такого рода сравнительные параметры китайской и американской цивилизаций кратко и емко даны в статье Ю.М. Галеновича «Америка и Китай: история и перспективы взаимоотношений». «Что касается роли и места Америки и Китая в будущем, то вполне очевидно, что на пороге двадцать первого века – это два главных субъекта международных отношений. В нынешнем мире нет проблемы важнее их приспособления друг к другу; такому приспособлению необходимо содействовать. Столкновения между Америкой и Китаем в ходе их взаимного приспособления неизбежны. В то же время до широкомасштабной войны дело не дойдет. Каждая нация полагает, что в ходе мирного развития событий она займет достойное место.

В конце двадцатого века наступил исторический период непосредственных взаимоотношений Америки и Китая как двух главных держав на мировой арене. Именно в этой связи американо-китайские отношения приобретают важнейшее значение для России.

Американцы и китайцы – две сильно отличающиеся одна от другой нации. Одна – с историей всего в двести с небольшим лет, другая – имеющая за плечами тысячелетия. Одна гордится своими достижениями за последние два века, позволившими ей встать во многих отношениях впереди всего мира, другая – своей древностью, стремлением возродить историческое величие.

Языки американцев и китайцев – английский и китайский – два самых распространенных языка в мире. Приблизительно по полтора миллиарда людей, то есть почти половина человечества, говорит либо на английском, либо на китайском языке. Одно это свидетельствует о важности этих наций для будущего развития человечества, взаимоотношений в нем, соотношения мировых культур…

Америка и Китай будут во все большей степени вынуждены либо совместно действовать, либо приспосабливаться друг к другу при развитии своих отношений с целым рядом крупных стран, прежде всего с Россией, Японией, Индией. Существует также опасность того, что в случае если обе стороны, то есть Америка и Китай, будут полагать, что что-то отвечает их национальным интересам, интересам и той и другой стороны, то в жертву, в случае необходимости или если они сочтут это нужным, могут быть принесены интересы других наций.

В то же время процесс гармонизации национальных интересов Америки и Китая может оказаться не только длительным, но и весьма трудным и сложным. Пока же, в обозримом будущем, представляется, что американо-китайские отношения будут характеризоваться как необходимыми поисками компромиссов и соглашений, так и пока несовместимыми расхождениями в самопредставлениях каждого из партнеров о своей нынешней и будущей роли в мире»618.

Определение роли и места Китая, Америки и России в будущем целесообразно рассматривать с точки зрения концепции планировщиков существующих цивилизаций. Поэтому весьма большой интерес представляет взаимодействие иудейского (фактически планировщика северо-американской цивилизации) и китайского планировщиков, которое в значительной степени определит будущее всего человечества. Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что понятие планировщика цивилизации исходит из понятия планировщика, используемого в современной науке, в том числе и в робототехнике.

Именно необходимость функционирования робота в априори недетерминированной среде влечет за собой исследования повышения автономности в области мобильной робототехники. На основе принципов построения нейросетевых планировщиков перемещений мобильных роботов для априори неформализованных сред в системе планирования перемещений мобильных роботов можно выделить глобальный планировщик G и локальный планировщик L. «Задача глобального планировщика – формировать ключевые точки в конфигурационном пространстве, которое можно определить как узлы графа, соединяющего начальную точку робота s с целевой точкой g. Задача локального планировщика в отыскании траектории движения между двумя точками, определенными на этапе глобального планирования, с учетом стационарных и нестационарных препятствий»619. Это соотношение глобального планировщика G и локального планировщика S выходит за рамки мобильной робототехники – его можно использовать и в контексте социокультурных и исторических процессов.

Здесь следует иметь в виду то обстоятельство, что глобальный иудейский планировщик G для осуществления свой стратегической цели дифференцировался на три локальных планировщика L – советский планировщик L1, сионистский планировщик L2 и либеральный планировщик L3, в итоге проект L1 провалился, L2 оказался незавершенным и только L3 осуществился полностью; в результате глобальный планировщик G достиг на данном историческом интервале времени своей цели, хотя ему предстоит сложное время взаимодействия с планировщиком китайской цивилизации. Ведь Китай вместе с Америкой сейчас «играют определяющую роль в международных отношениях, они являются ведущими мировыми державами, которые структурируют международные отношения сегодня и которые завтра будут если не двумя главными державами, то одними из значительных»620. Именно Китай является наиболее устойчивой сущностью Евразии, представляет собой цивилизацию, длящуюся «из вечности в вечность», символом чего служит образ небесного дракона. Не случайно российский востоковед К. Хорнский писал о Китае, что он «был Римом Дальнего Востока», и «не только Римом: он был для него одновременно и Грецией, и Финикией, и Вавилоном, и Египтом»621. Наряду с этим не следует забывать, что длительность традиций китайской цивилизации исследователи исчисляют в пять тысяч лет, что возникновение китайского государства эпохи Ся относится к 2205 г. до н. э.622, когда о евреях еще ничего не слышали на международной арене. Понятно, что эта одна из древнейших цивилизаций, сохранившихся до наших дней наряду с еврейской, имеет своего мощного планировщика, сумевшего аккумулировать колоссальный социально-исторический опыт.

Уникальность китайской цивилизации состоит в «непрерывавшейся линии преемственности, связавшей глубокую древность с настоящей реальностью, сохранившей реликты прошлых веков для будущих поколений, создавшей особый склад китайского ума, обращенного в будущее через призму прошлого»623. Понятно, что иудейский планировщик обращает особое внимание на динамичное развитие современного Китая. Это связано с тем удивительным фактом, что попавшие туда евреи в IX в. жили общиной в Кайфыне и с течением времени они полностью ассимилировались, прибывшие же евреи в XIX столетии теперь выглядят китайцами624. Это значит, что китайская культура является настолько мощной, что она перевесила влияние иудаизма, который весьма устойчив.

Не менее значимо и то, что в Китае издавна всю его территорию охватывала сеть рынков, привязанных к нескольким деревням, образуя матричную геометрию. Вполне справедливо утверждение о том, что «китайская цивилизация сформировалась не в деревнях, но в группах деревень, включая сюда и местечко, которое такую группу венчало и до определенного порога ее регулировало»625. Города же вырастали из этой матричной архитектуры крестьянского общества, что стимулировало торговую и финансовую деятельность купцов. Иными словами, подобно иудеям китайцы обладали способностями к торговой и финансовой деятельности, что дало основание для формулы «китайцы – это евреи Востока». Не менее существенным фактом является также быстрый экономический рост современного Китая, что приведет в обозримом будущем к сравнению с экономическим потенциалом Америки.

В своей книге «Искусство управления государством. Стратегия для меняющегося мира» М. Тэтчер отмечает, что самые талантливые люди в мире – это китайцы, чья деятельность опирается на интеллект: «Общество добивается прогресса только тогда, когда талантливые люди – а в мире нет более талантливых людей, чем китайцы, которые составляют 80 % населения Сингапура, – опираются на собственный интеллект, а не на физическую силу»626. Достижение успеха в наше время требует гибкости и приспособляемости, чем и отличаются китайцы, которые с молоком матери усваивают этические принципы конфуцианской философии. Именно эти этические принципы заменяют веберовскую значимость протестантизма для развития капитализма на Западе, служат основой эффективной предпринимательской деятельности.

Китайский планировщик в лице группы интеллектуалов во главе с Сунь Ятсеном (1912 г.) разработала план роста экономического (и политического) могущества Китая на столетие вперед, чтобы догнать Америку. И эта стратегия китайского планировщика неуклонно осуществляется независимо от того, кто находится у власти: Чан Кайши, Мао Цзэдун, Дэн Сяопин, Цзян Цзэминь, Ху Цзиньтао, Си Цзиньпин. Естественно, это затрагивает интересы Америки, претендующей на мировое лидерство в XXI столетии. Поэтому представляет интерес взаимодействие китайского и иудейского планировщика, или Китая и Запада в обозримом будущем. Здесь следует принимать во внимание то обстоятельство, согласно которому Запад на мировой арене играет в шахматы с черными и белыми фигурами в координатах Ветхого Завета, тогда как Китай ведет свою игру в стандарте Книги Перемен за «карточным столом истории», где в игре участвуют четыре масти с джокером.

Наш разведчик и бизнесмен А. Девятов замечает одну интересную особенность, а именно: «…в конце XX века образ “великой шахматной доски” подарил миру один из главных современных идеологов Запада еврей Збигнев Бжезинский, а архитектор китайского экономического чуда Дэн Сяопин пожизненно был председателем “всекитайской ассоциации любителей карточной игры в бридж”»627. Если сравнить эти две игры, то окажется, что шахматы – это игра по правилам, это детерминированная игровая модель. В силу этого она не является всеобъемлющей, ибо все в ней зависит от самих игроков и их мастерства и опыта. Карточная игра по своей сути является стохастической, вероятностной игрой, где многое зависит не только от игроков, но и от независимых от них причин. Здесь «работает» момент иррационального, спонтанного, непредсказуемого, что позволяет этой модели игры быть всеобъемлющей. Карточная игра относится к так называемым редким событиям синергетической природы, ее свойства присущи машинным генераторам случайных чисел628.

Сравнение шахматной игры, в которой мастерами являются евреи Запада, и карточной игры, где виртуозами выступают китайцы, показывает, что исход может быть неопределенным, так как многое в карточной игре зависит от джокера (им может быть исламский мир, Россия или еще какой-нибудь игрок на мировой сцене). Если использовать методы дифференциальных корпоративных игр, то можно сделать вывод о том, что Китай переиграет Запад в своих стратегиях. Необходимо иметь в виду, что китайские представления о победе совсем иные, нежели у европейцев: «Если в принятых на Западе играх пат – это ничья, то в китайских облавных шашках воспрещение маневра противника, лишение его возможности активных действий, сковывание хода есть “бескровная” победа над противником через “обволакивание его в пуховое одеяло” китайского присутствия со всех сторон»629.

На Западе ничего подобного в черно-белых «правилах игры на вылет» не существует. Такого рода представление об игре китайцы используют в своем проникновении на Запад с его англосаксонским порядком, где они внешне подчиняются законам действующей там демократии, внутри своих общин действуют по своим правилам. «На практике, просачиваясь внутрь англосаксонского порядка, занимая места в рядах полиции и иммиграционной службы, подтягивая соплеменников, развертывая повсеместно свои кланы, китайцы обволакивают западный закон сетями своих кровных связей, причем с участием и добропорядочных бизнесменов, и их клерков, и бандитов из китайских “триад”, и простых “китайских кули”, то есть всем множеством не фигур, а одинаковых в функции “пешек”»630. В общем китайский планировщик использует мягкую стратегию «обволакивания» своего соперника, когда китайцы тихо и бесшумно оседают в Америке, что в перспективе придаст ей китайский цвет. В свое время Цзян Цзэминь сформулировал китайскую стратегию на XXI в. – «вперед, на Восток», то есть движение китайских иммиграционных потоков в Америку. Такой вариант событий не исключен, если иудейский планировщик, созданный «невероятными» евреями, не найдет выход из этой перспективы. Скорее всего, они постараются избежать столкновения с китайской цивилизацией, которая по ряду параметров им близка, и найдут эффективный способ взаимодействия с нею.

При рассмотрении перспектив взаимодействия Америки и Китая необходимо принимать во внимание концепцию «китайского мирового порядка» – выражение специфики этноцентризма в его китайском варианте, согласно которому «отвергается сама возможность существования оригинальных ценностей вне некоего самодостаточного и непревзойденного, в первую очередь по морально-этическим параметрам, китайского суперэтноса»631. «Китайский мировой порядок» как система по своим масштабам не только сопоставим с системой международных отношений государств Запада, но и обладает глобальной целостностью и универсальностью. Данный комплекс китаецентристских представлений сложился несколько тысяч лет назад, определяя взаимодействие Китая с другими народами раньше, однако с ним приходится сталкиваться в настоящем и не исключены его рецидивы в будущем.

Выше уже шла речь о том, что пространственно-временная модель мира в китайском мышлении носит конечный характер, что самоназвание Поднебесной звучит как «Срединное государство», что «варвары» живут на окраине конечного мира и являются «вассалами» китайского императора, имеющего мандат Неба. Более того, следует иметь в виду то существенное обстоятельство, что в Китае с древнейших времен, как нигде в мире, уделялось весьма пристальное внимание и придавалось огромное значение истории. Ведь «уже в начале Чжоу историю воспринимали как “зеркало”, по которому можно учиться на уроках прошлого и использовать его опыт для настоящего и будущего»632. Поэтому в Китае тщательно сохраняли и дотошно изучали архивные материалы, которые используются в том или ином подходящем случае. Комплекс представлений «китайского мирового порядка» сложился в эпоху империи Чжоу, где существовала вассальная зависимость, некоторые из вассалов назначались чиновниками, выполняющих приказы правителя. Даже в конце Западной Чжоу ван приказывает одному из своих чиновников:

Откройте земли четырех сторон света, Собирайте налоги с моих земель… Следуйте через все государства, Следуйте, и устанавливайте границы, Следуйте, и разделяйте земли Вплоть до самых южных морей633.

Здесь четко просматривается доктрина о «Сыне Неба» как мироустроителе и властителе Вселенной и «варварской периферии», которая стала фундаментом конфуцианства об исключительности «хуася» и неполноценности «варваров». Значимость конфуцианства для китайской цивилизации отечественный синолог Л.С. Переломов характеризует следующим образом: «Если евреев, лишенных на долгие века своей территории, как нацию сохранила только Книга, то китайская цивилизация смогла состояться тоже благодаря Книге, но реализованной в государственности уже на рубеже нашей эры»634. Сейчас руководство Китая взяло курс на внедрение рациональных идей раннего конфуцианства во все сферы жизнедеятельности китайской цивилизации.

В пользу того, что Китай способен управлять всем мировым сообществом свидетельствует решение им сложнейших проблем управления, возникших в эпоху империи Чжоу. Ведь чжоуские правители столкнулись с трудноразрешимой проблемой управления обширными завоеванными территориями, когда перед ними было два выбора635. Первый состоял в том, чтобы разделить земли между своими вассалами, предоставив им фактическую автономию в обмен на преданность и помощь в случае войны. Второй выбор заключался в создании централизованной системы управления, контролирующей огромную территорию посредством громадного бюрократического аппарата, который непосредственно подотчетен правителю и его канцелярии. «Столкнувшись с необходимостью выбора между царствованием над псевдо-независимыми феодальными государствами или над высокоорганизованной официальной иерархией, чжоуские правители не нашли для себя приемлемым ни то, ни другое, и не приняли ни того, ни другого.

Государство было “гибридным”, в чем, быть может, даже они не отдавали себе отчета полностью. С точки зрения теории это, казалось бы, невозможно и неминуемо должно привести к беде. Но реалии политики и истории зачастую опровергают теорию. Вполне возможно, что именно посредством такого способа управления, со всей его непоследовательностью, только и можно было достичь, казалось бы, невыполнимой цели – поддержания в единстве множества разных земель и подданных. Если судить по изменениям, которые происходили в этой системе, можно утверждать, что она обладала большой гибкостью, а гибкость в условиях, при которых чжоусцы пришли к власти, без сомнения была великой добродетелью. В ту эпоху, как и в любую другую, находились те, кто нападал на систему, как изнутри, так и извне. Однако режим, претерпевающий постоянные изменения, как правило, не страдает в течение долгого времени от одних и тех же болезней, что затрудняет их использование его противниками»636. В случае доминирования Китая в XXI столетия эта «гибридная» модель государственного управления может быть использована снова в модифицированной форме.

Не случайно, сейчас отчеканена формула, что «XXI столетие – это век Китая». Если Америка представляет собой, как отмечалось выше, исторический эксперимент в чистом виде, то Китай – гигантскую социокультурную лабораторию637. Америка существует всего каких-то двести лет и представляет собою эфемерную конструкцию, а история Китая насчитывает пять тысяч лет и ему присуща необыкновенная прочность. Можно утверждать, что в отличие от Америки как исторического эксперимента, представляющего собою некий миг по историческим масштабам, в Китае как колоссальной социокультурной лаборатории фактически были промоделировано множество возможных путей развития человечества. Действительно, достаточно привести в пример эпоху Великих географических открытий, которой так гордится Европа, так как Колумб и последовавшие за ним другие великие мореплаватели (да Гама, Магеллан, Кук) оказываются отнюдь не первопроходцами. Тщательные многолетние исследования бывшего командира подводной лодки Британского флота Г. Мензиса позволили отдать пальму первенства в открытии Нового света китайцам638. В начале XV столетия их флоты плавали по Мировому океану, где они открывали новые острова и земли. Самая грандиозная экспедиция в составе четырех флотов началась в 1421 г. и вернулась в Китай осенью 1423 г., они прошли Тихий океан и достигли Австралии, пересекли, обогнув Африку, Атлантический океан, добрались до Северной и Южной Америки и Антарктиды.

В связи с такими выводами Г. Мензиса приведем фрагмент из его сенсационной книги-исследования «1421 – год, когда Китай открыл мир». «В самом начале своих изысканий я побывал в дельте реки Янцзы, чтобы постоять на холме рядом с резным камнем, воздвигнутым адмиралом Чжэн Хэ после его возвращения из далеких странствий. Тогда я попытался прочитать вырезанную на боках монументального камня надпись, единственное, по существу, официальное свидетельство, оставшееся на китайской земле о путешествиях китайских флотов по миру. Мандарины династии Мин были очень дотошны и уничтожили все записи, все свидетельства о шести великих путешествиях китайских Золотых флотов, возглавляемых пятью великими адмиралами. Если вырезанную на камне надпись перевести, то она будет звучать примерно так:

“Император приказал мне [Чжэн Хэ] и прочим [Чжоу Маню, Хон Бао, Чжоу Вэню и Ян Цину] возглавить флотилию из более чем сотни кораблей с несколькими десятками тысяч офицеров и императорских солдат с целью совершения морского похода… Должны были мы идти в дальние края, где, встретив местных жителей, обращаться с ними по велению императора с добротой и мягкостью… Мы вышли в поход и долго шли на запад… Мы посетили более 3 тысяч разных стран, больших и малых. Мы прошли свыше 100 тысяч ли [около 40 тысяч морских миль] по бескрайним просторам морей и океанов”.

Вдохновленный этими словами, я тоже пустился в своеобразное путешествие, которое заняло у меня 10 лет жизни. Теперь, завершая свои странствия, я вернулся к памятному камню, воздвигнутому моим любимым героем. Вернулся, так как решил, что теперь у меня имеется достаточно доказательств, чтобы перекроить всю историю Великих географических открытий и западной цивилизации. У меня множество доказательств того, что гигантский китайский флот под командой адмиралов Чжэн Хэ, Ян Цина, Чжоу Маня, Хон Бао и Чжоу Вэня, выйдя в шестое грандиозное путешествие по Мировому океану, открыл и описал неизвестные прежде континенты, острова и страны. Китайцы прошли сквозь 62 островных архипелага, насчитывавших в общей сложности до 17 тысяч островов, и нанесли на карту 10 тысяч миль побережья. В этой связи заявление адмирала Чжэн Хэ о том, что он и его адмиралы посетили около “трех тысяч стран – больших и малых”, кажется вполне справедливым. Китайские флоты прошли через Индийский океан к Восточной Африке, обогнули мыс Доброй Надежды, дошли до островов Зеленого Мыса; потом, пройдя Карибское море, добрались до Северной Америки, Южной Америки и Арктики и доплыли до Мыса Горн, дошли до Антарктики, Австралии, Новой Зеландии и пересекли Тихий океан. Из всех 100 тысяч ли, пройденных китайским флотом, только лишь в Антарктике китайцы были вынуждены идти против ветра или против течения. Еще до начала шестого, самого грандиозного путешествия китайского Золотого флота император Чжу Ди подчинил Китаю фактически всю Юго-Восточную Азию, включая Маньчжурию, Корею и Японию. Его стараниями обрел новую жизнь Великий шелковый путь на всем протяжении от Китая до Персии (нынешнего Ирана). Под сильным влиянием Китая, кроме того, находилась Центральная Азия, а Индийский океан превратился в своего рода “Китайское озеро”. Походы китайских Золотых флотов в 1421–1423 гг. еще больше расширили владения и влияние Китайской империи. Адмиралы Золотого флота создали китайские поселения вдоль всего тихоокеанского побережья Северной и Южной Америки – от Калифорнии до Перу. Кроме того, поселения китайских колонистов были созданы в Австралии, а также на множестве островов Индийского океана, вплоть до побережья Восточной Африки. По всему Тихому океану были созданы опорные пункты и базы китайского флота, обеспечивавшие связь метрополии с Америкой, Австралией, Новой Зеландией и другими открытыми китайцами землями…

План Чжу Ди описать весь подлунный мир и сделать его данником Поднебесной империи мог осуществиться… Так, во всяком случае, думали китайские адмиралы, возвращаясь осенью 1423 г. к себе на родину. Однако они обнаружили на родине такие радикальные перемены во внутренней и внешней политике, что мысли о мировой экспансии исчезли у них сами собой. Китай, куда они вернулись, полностью изменился. Умирающий Чжу Ди уже ни на что не мог влиять, а пришедший к власти кабинет мандаринов целенаправленно разрушал созданную бывшим императором государственную систему, целью которой было овладение миром. Дань больше не собирали, крупных научных экспериментов не проводили, грандиозные предприятия канули в лету. Китай постепенно погружался в болото изоляции от всего остального мира. Евнухи-адмиралы были уволены со службы, их корабли пущены на слом или поставлены на прикол у стенки гавани – догнивать. Карты, лоции, корабельные журналы, дневники, описания путешествий и прочие ценнейшие документы были по приказу новых хозяев Морского министерства уничтожены. Великие достижения Чжэн Хэ отмечены не были, а со временем о них и просто забыли…

Вполне возможно, что целью следующего путешествия адмирала Чжэн Хэ должна была стать та единственная часть света, до которой китайцы в своих странствиях так и не дошли, – Европа. Резкая смена политических ориентиров в Пекине помешала осуществлению этого предприятия. Но кто, положа руку на сердце, может сказать, чем закончился бы визит Золотого флота Чжэн Хэ в Европу? Ответов на этот вопрос может быть множество, но я глубоко уверен в одном: если бы внешняя политика в Китае не претерпела бы внезапного изменения и императоры, пришедшие на смену Чжу Ди, не увлеклись бы ксенофобией и изоляционизмом, то владыками мира стали бы китайцы, а не европейцы…»639

Таким образом, Китай имел возможность еще в начале XV столетия установить мировое господство, однако этот альтернативный сценарий многовариантной мировой истории не осуществился. В нашей монографии «Если бы… Исторические версии» обоснована идея о том, что не осуществившиеся в мировой истории альтернативные сценарии могут быть реализованы сейчас640. Ведь нелинейная динамика и теория самоорганизации (синергетика) показывают, что во множестве открытых нелинейных систем «пройденный путь» не менее важен, чем «цель»641 (о чем шла речь выше). Китай имеет пройденный путь не менее пяти тысяч лет, причем эта траектория развития носит стабильный характер и представляет собою с позиции синергетики область русла истории, которая сопряжена с немарковской парадигмой познания. Китайская цивилизация за тысячелетия своего развития приобрела колоссальный объем памяти, способствующий ей на развилке мировой истории (бифуркации) продолжить эволюцию в состоянии неопределенности всего мира.

Сейчас Китай в «тихом противостоянии» Америки стремится достичь желаемого устойчивого равновесия – «рыночного социализма», представляющего собой осуществление общества сяокан («среднезажиточная семья»)642. В связи с этим впереди главное грядущее столкновение таких гигантов современного мира, как Китай и Америка, то есть столкновение китайского и западного (иудейского) планировщиков, что с необходимостью предполагает участие в нем России.

В плане нашей проблематики немалый интерес представляют идущие внутренние войны Китая, которые могут привести к распаду этой гигантской страны. Эти войны обусловлены экономическими реформами, основанных на маркетизации и «сдачи рычагов политической власти в аренду», что вызвало на системном уровне широкое распространение взяточничества и самого разнообразного разложения. Эта ситуация заслуживает особого внимания также и потому, что при социализме в идеале власть и деньги отделены друг от друга, при таком положении вещей злом может быть абсолютная власть государства над человеком. «В современном Китае происходит процесс обмена власти на деньги и таким образом зло увеличивается, ибо одновременно существует и власть власти и власть денег; деньги (или богатые люди) осуществляют свое господство через органы власти, в сговоре с ними на системном уровне»643. Сейчас в Китае верхний слой общества составляет один процент населения, причем 5 % населения использовали и используют власть для ограбления остального населения (в России сейчас 0,8 % населения владеют 30 % национального богатства, несколько процентов обслуживают их, остальные существуют на уровне бедности, где потребительская корзина соответствует таковой для беднейших африканских стран).

Вполне естественно, что среди 95 % ограбленных всегда найдутся люди, которые для того, чтобы вернуть свои деньги, используют силу в уничтожении существующего несправедливого социального строя Китая. Как известно, в любом государстве правящая элита должна уметь управлять обществом. Это значит, что она должна также заботиться не только о собственных интересах, но и об интересах других слоев общества. Только соблюдение этого условия может обеспечить социальную стабильность в течение длительного времени. «Однако если обратиться к поведению властной элиты в Китае, видно, что ее качество как некоего целого в настоящее время весьма низкое; очень многие ее члены не только не думают об интересах других прослоек, но даже нисколько не заботятся об общих и долгосрочных интересах своего слоя. У них в мыслях только собственные личные интересы. Эти люди верят в одно: “Если у тебя есть власть, а ты ею не воспользуешься, то по прошествии срока пребывания у власти ты станешь ничем”. Пусть какая-то чиновничья должность дает совсем небольшие возможности и имеет в этом смысле небольшую ценность – “малое содержание золота” – ее обладатель полагает, что все равно нужно брать взятки и так обогащаться. Чиновники определенно знают, что если так будет продолжаться и дальше, то у Китая не будет никаких перспектив, но это им все равно, они об этом и не думают, ибо на душе у них одно: “После меня хоть потоп”. Поэтому многие чиновники громко кричат: “Социалистический Китай – это замечательно”, а в то же время разными путями отправляют за границу и детей, и родственников, и награбленные богатства»644.

Многие факты современной жизни Китая свидетельствуют о том, что социальная основа правящей компартии значительно сузилась и давно скособочилась. «Партия сделала свой выбор между выгодами для немногочисленного элитарного слоя и интересами большинства людей, а именно – предпочла опору на первых, заботу о них же и не думает о нуждах большинства людей. Немало представителей элиты, которые держат власть в руках, сегодня по сути дела совместно прилагают усилия для того, чтобы “обчистить до дна” такой “корабль”, как Китай. Они ведут себя так, что этот “корабль” может дать течь. Они вовсе не заботятся о последствиях для страны. Их беспокоят только собственные интересы. Они давно уже подготовили пути отступления для себя и своих близких. Иначе говоря, когда они уже не смогут оставаться чиновниками КПК, они отправятся за границу и будут там жить припеваючи. В китайском языке есть выражение: “отставные чиновники, скрывшиеся за границей”. Вот кем они рассчитывают стать»645. Однако необходимо иметь в виду, что идеология эпохи Мао Цзэдуна оставила глубокий отпечаток в сознании китайцев. Ведь пока они думали, что экономические реформы Дэн Сяопина принесут им реальные выгоды, то не проявляли интереса к идеологии.

Но как только доходы от реформ истощились, льготы уменьшились, и положение народных масс стало гораздо хуже, чем до реформ, когда перед ними обозначилась абсолютная бедность: обострились проблемы безработицы, медицинская помощь стала платной, исчезли все прежние социальные гарантии со стороны государства, тогда начались внутренние войны в Китае. «И тогда в нижних слоях общества появились смятение и растерянность. Перспективы стали зыбкими. А в верхах общества богатые возгордились, роскошествуя и разлагаясь. Власть и деньги соединялись, и с каждым днем все более публичными и явными становились откровенный захват и грабеж общественной собственности. И, когда дожили до этого времени, идеология Мао Цзэдуна потихоньку и незаметно снова вернулась в низы общества, в массы, в их сознание; и массы эти использовали “Небесное Дао”, превозносившееся КПК, для того, чтобы бросить вызов самой КПК»646.

Происходящие сейчас в Китае политические процессы можно описать имеющемся в математике термином «внутренняя развертка» или гипоциклоида. Это означает, что власть, которая столкнулась с непрерывно усиливающейся социальной напряженностью, нуждается в усилении сдерживающих эту напряженность сил. Такого рода усиление сил сдерживания с необходимостью влечет за собой расширение механизма власти, однако он оказывается неэффективным из-за разложения и своекорыстия правящей элиты, так как значительная часть расходов на расширение этого механизма власти поглощается все той же коррупцией. «Таким образом, – подчеркивает Ю. Галенович, – увеличение численности чиновников равнозначно размножению своего рода моли внутри власти. Поэтому существующее в настоящее время явление, когда расходы превышают налоги, и есть классический пример такого “поедания молью изнутри”. Если говорят, что утрата доверия со стороны народа – грубая оценка положения, сложившегося в ходе коррупции власти с точки зрения логики и морали, то “внутреннее разложение” способно до конца развалить власть (и шаг за шагом делает это). Себестоимость поддерживающего власть механизма повышается до такой степени, которую уже невозможно выдержать; она вызывает финансовый крах, экономический кризис. И если в такой момент факторы нестабильности в обществе все еще растут, то развал власти неизбежен»647.

Фундаментальной слабостью господствующей внутри Компартии Китая группы является то, что потеряны и лояльность, и вера, основанные на идеологии (выше было показано, что идеология выступает одной из несущих конструкций институциональной X– и Y-матриц). Поэтому члены правящей элиты связаны между собой только выгодами, обусловленными политическими спекуляциями меркантильного характера. Внешне кажется, что представители правящей элиты имеют свой кусок общего пирога или слитка металла, поэтому все они подчеркивают, что «стабильность превыше всего». «Однако, стоит только чиновникам потерять возможность получения выгод при неких изменениях или поворотах, как начнется всеобщее предательство. Каждый побежит куда глаза глядят. Все начнет разваливаться, будут происходить массовые измены и уход приверженцев; все окружающие и приближенные отвернутся друг от друга и даже близкие единомышленники будут метаться туда и сюда; все начнет рушиться как карточный домик, неудержимо разлагаться. Высокопоставленные чиновники компартий и в СССР, и в странах Восточной Европы, которые в одну ночь превратились в могильщиков компартий, давно уже продемонстрировали миру живой пример такого поведения»648. Вполне логично, что существующие в Китае тенденции его развития и сложившаяся социальная ситуация могут привести к новой «культурной революции» в области экономики.

Во времена Мао Цзэдуна, согласно Ю. Галеновичу, положение рабочих и служащих государственных предприятий имело привилегированный характер, равнозначный в социальном смысле положению «среднего класса» на Западе: «У рабочих и служащих китайских госпредприятий были в то время стабильное положение, обеспеченный доход, самоценность в качестве основного слоя общества»649. Нынешний же «средний класс», представляющий собою выигравшее при рыночной экономике незначительное меньшинство «белых воротничков», не способен выполнять функцию стабилизации общества. Это означает, что в современном китайском обществе не имеется основы для поддержания и сохранения стабильности.

Социальная стабилизация в Китае может быть достигнута только при пересчете государственной собственности в пользу народных масс, чтобы добиться их доверия. «И если массы обратятся к идеологии Мао Цзэдуна, то издавна привычным методом решения вопроса окажется тот самый старый лозунг из “Манифеста Коммунистической партии”, к которому привыкли уши, речь пойдет об “экспроприации экспроприаторов”. Возможно, на знамени будет написано: “Против коррупции, загнивания, разложения!”… Все, кто понимает, что такое массовое движение маоцзэдуновского типа, легко могут себе представить, в каком направлении оно будет развиваться под лозунгом “Грабь награбленное”.

И тут можно представить себе знакомые картины: как только идеи Мао, ядром которых является философия классовой борьбы, снова станут знаменем, массы поднимутся на бунт, критику и борьбу, грабежи, установление диктатуры масс и “красный террор”.

Произойдет не более чем замена политического содержания прошлой “культурной революции” экономическим содержанием. Конечно, это может расшириться и на область политики, и снова разыграется спектакль революции экономической в рамках “великой культурной революции”. Кем же в конце-то концов, окажется тот грабитель, которого следует ограбить, у которого надо отнять им награбленное? Заключительный акт драмы, весьма возможно, будет таким же, каким он оказался в свое время у “великой культурной революции”. Тут не будут “различать оттенки”.

Идеология Мао Цзэдуна давно уже дала нам простую логику, с помощью которой можно отличать одно от другого. В соответствии с этой логикой все вороны в мире черного цвета, иными словами – если речь идет о человеке, у которого имеются деньги, то совершенно очевидно, что эти деньги не могли быть получены честным путем; эти деньги либо результат взятки, либо кражи госсобственности! Таким образом, итоговый результат этой “экономической культурной революции” в том, что бедные будут грабить всех богатых. Следовательно, в Китае начнется процесс полного лишения собственности всех предпринимателей.

А чиновники, о которых простые люди в КНР обычно говорят, что “у этих-то типов сзади (то есть в прошлом) непременно есть хвост”, большей частью превратятся в “тех, кто прикрывает новую буржуазию” и “находящихся у власти и идущих по капиталистическому пути”, их будут рассматриваться именно в этом качестве… И такого рода расчет за прошлое и за тяготы настоящего, осуществляемый в масштабах всего общества, быстро распространится из городов на другие слои китайского общества – на находящихся в остром противоречии с властями крестьян. И возникнет возможность использовать то недовольство, которое у крестьян накопилось за время неуправляемости; они будут мстить за притеснения, которые испытали.

Вероятно, крестьяне будут рассчитываться за коррупцию и преступления с кадровыми работниками – за то, что те прибирали к рукам общественную, в данном случае коллективную, собственность. Потом такого рода “расчеты” распространятся на тех, кто “ранее других обогатился” в ходе аграрной реформы (а это, прежде всего, активисты КПК). И вновь возродится старый метод, когда помещиков просто убивали; в сельской местности распространится бунтарский дух повсеместно под старым лозунгом: “Политическое движение и действия неимущих крестьян – дело очень хорошее”»650. Таким образом, философия Мао Цзэдуна может быть использована в качестве орудия уничтожения существующего общества, хотя это и отбросит его назад (в случае осуществления этого варианта по всему миру, в том числе и Америке, и России, может пройти гигантское политическое цунами). К этому следует добавить и то, что радикально настроенная молодежь исповедующего ислам уйгурского народа может использовать миниатюрные ядерные заряды и биологическое оружие в ряде вялотекущих «гражданских войн Китая»651. Выход для правящей элиты Китая, полагает либеральный китаевед Л.С. Васильев, только один: блокировать идеи Мао Цзэдуна путем развития демократии, необходимой для установления социальной справедливости и перехода от авторитаризма к свободе652.

Однако новое поколение правящей элиты Китая во главе с Си Цзиньпином использует разработанные китайскими учеными и специалистами рассчитанные до 2100 г. программы культурной и национальной модернизации, которые основаны на концепции социализма с китайской спецификой, то есть признается принцип социальной справедливости, направленный против значительного имущественного расслоения. В противном случае «демократизация и социальное расслоение, – подчеркивает А. Нагорный, – которые навязывают США Пекину, ведет прямо к расчленению как таковому»653. Вполне логично, что новый «великий кормчий» Китая Си Цзиньпин озабочен тем, что всеобщее поклонение «желтому дьяволу», увеличение числа нуворишей, коррупция чиновничества, разъедающая Поднебесную, разъедают нравственность всей страны. Ведь все это может привести к повторению в Китае разработанного Америкой сценария распада Советского Союза, осуществленного благодаря предательской политике М. Горбачева654, что Си Цзиньпин категорически не приемлет.

Правящей элитой Китая был тщательно и детально изучен сценарий развала Советского Союза (был создан даже соответствующий многосерийный фильм), чтобы принять соответствующие меры против его воспроизведения в Поднебесной. В секретном докладе генсека Компартии Китая Си Цзиньпина было вынесено предупреждение в адрес правящей элиты: «Мы рискуем закончить, как Горбачев». Согласно его точке зрения, Советский Союз исчез потому, что в советской партийной и государственной элите не нашлось ни одного человека, кто бы «повел себя, как мужчина, и вышел бы вперед, чтобы сопротивляться». Это случилось из-за отсутствия идеалов и твердых убеждений у советской элиты, которая медленно разлагалась после смерти И. Сталина (она потому ненавидела его, что он ограничивал ее потребительские инстинкты). Поэтому Си Цзиньпин заявил в своей секретной речи, что он ни за что не станет вторым Горбачевым, что для предотвращения повторения судьбы Советского Союза необходимо вернуться к истинным коммунистическим идеалам. Партия в этом случае должна уметь воспринимать «даже самую острую критику», однако вначале необходимо покончить с роскошью – дорогим убранством интерьеров и бесконечными банкетами, которые устраиваются партийными чиновниками.

«Как и предупреждали многие аналитики, Си Цзиньпин действительно оказался “краснее красного” и сторонником политики Мао. Впрочем, он не забывает и про реформы. Но, по его словам, они должны проходить постепенно. Говоря об этом, новый генсек вспомнил знаменитое изречение Дэн Сяопина: “переходя реку, ощупываем камни”»655. Новый генсек Компартии Китая Си Цзиньпин считает необходимым прикладывать значительные усилия по возрождению китайской нации и воплощению в жизнь «китайской мечты». Это значит, что на первый план выходит принцип социальной ответственности, необходимый для сокращения разрыва между бедными и богатыми, для борьбы с коррупцией, особенно с групповыми и клановыми интересами656.

Все основные условия для движения Китая по социалистическому пути со своей спецификой, для осуществления принципа социальной справедливости налицо. «Китай использует, – отмечает Р. Медведев, – рычаги рыночной экономики, а также многие методы и целые блоки капитализма, но прежде всего для того, чтобы ускорить развитие экономики и ее последующий переход на рельсы гармоничного социалистического общества “с китайской спецификой”. Китайское общество определено как социалистическое и в Конституции КНР, и в Уставе КПК, и во всех главных программных документах КПК. Преданность социалистическому выбору укоренена в сознании китайских элит… Социалистические принципы хозяйствования доминируют во всех главных экономических структурах. Все наиболее крупные предприятия страны и все главные банки принадлежат здесь государству. Капиталы могут приходить в Китай и уходить из него, но их движение контролируются государством… Система семейного подряда в китайской деревне не является ни социалистической, ни капиталистической. Однако китайское правительство начинает осуществлять ряд программ и проектов, которые призваны помешать образованию в китайской деревне слишком большого неравенства, подрывающего стабильность общества. Главная из этих программ – проект “новой социалистической деревни”. Государственное регулирование в Китае оказалось все же сильнее “невидимой руки рынка”. Большие слои бедного населения, которые в 1980 г. насчитывали от 700 до 800 млн человек, улучшили в истекшие и 30 лет свое положение по базовым потребностям, и значительно быстрее, чем такие же группы в других бедных странах. Китайский народ сохранил поэтому свою приверженность к социалистическому выбору»657.

Мы уже не говорим о китайских олигархах, которые практически все заработали свои состояния собственным трудом, причем некоторые из них являются членами Компартии Китая. Более того, государство осуществляет строгий контроль за их бизнесом, за качеством продукции, и в случае обнаружения махинаций отправляет их за решетку. Понятно, что у Китая имеется ряд трудностей в развитии, а именно: демографические, экологические, продовольственные, энергетические, сырьевых ресурсов, бедности и коррупции, которые требуют своего решения658. Очевидно, что постепенное осуществление программ культурной и национальной модернизации позволят Китаю решить преодолеть перечисленные трудности и стать процветающей страной.

Возможные сценарии взаимодействия Америки и Китая, кроме описанного в Приложении 2 П. Наварро, в весьма кратком изложении таковы. Первый сценарий состоит в том, что рост Китая и Индии – начало трансформации глобальной экономики, что приведет к потере Америкой доминирования в мире659. Второй сценарий представляет собой союз Америки и Китая и называется «Chimerica» (производно от слов «China» и «America»), или «Чимерика». Данное понятие введено американским политологом Н. Фергюссоном, который уловил важный момент глобализации: Запад (прежде всего Америка) стремится обеспечить свое благосостояние путем использования виртуальных ценностей («финансовых пузырей»), чтобы остальной мир, прежде всего Китай как «мировая фабрика» (восточная «Чимерика»), снабжал Америку (западную «Чимерику») товарами660.

Не случайно, что первый визит в Азию Хиллари Клинтон был в Пекин, где она просила Китай поддержать доллар. Понятно, что Китай выйдет из глобального финансово-экономического кризиса, используя свои финансовые инструменты и продуманную социально-экономическую политику. Так как золотовалютные резервы Китая составляют 2 трлн долл., и 1 трлн долл. вложен в Америку, то ему невыгодно сейчас настаивать на введении новой мировой резервной валюты. Для Китая характерно проводить все изменения постепенно, поэтому он вытеснит доллар путем расчета в торговле с другими странами (Бразилия, страны Юго-Восточной Азии и др.) на основе юаня и национальных валют. Союз Китая и Америки будет прочным до тех пор, пока это выгодно Китаю.

Третий сценарий, разработанный аналитическими структурами НБИ «Think Tanks» («мозговыми трестами»), заключается в том, чтобы заменить Америку Китаем на втором уровне управления НБИ (на первом уровне субъектом геополитики выступает американо-британский транснациональный капитал). Данный сценарий проанализирован И.Н. Панариным, который рассматривает три варианта действия Китая: 1) Китай ведет борьбу с НБИ, захватывает Тайвань, «обрушивает» доллар и «разваливает» посредством финансовых катаклизмов центры управления НБИ; 2) управляемый внешне НБИ Китай наносит удар по Америке, получая определенные гарантии от центров управления НБИ; 3) после захвата Тайваня Китай, используя противоречия между НБИ и США, наносит удар по НБИ и разваливает Америку, чтобы потом взять курс на мировую гегемонию, включающей в себя экспансию в Сибирь и на Дальний Восток661.

Четвертый сценарий – это скорый закат Америки, который подробно описан профессором Школы международных отношений при Джорджтаунском университете и директором Европейского отдела в совете по международным отношениям Ч. Капхена «Закат Америки уже скоро». В ней обосновывается тезис о том, что «эпоха американского величия продолжается, но появление альтернативных силовых центров, спад американской активности в мировых делах и стремление США к решению проблем в одностороннем порядке неизбежно приведут эту эпоху к закату, что повлечет глубокие геополитические последствия»662. Локомотив глобализации слетит с колеи, как только Америка потеряет свой контроль над ним, и тогда возникнет гораздо более непредсказуемый и опасный мир, в котором мировые игроки будут продолжать традиционное геополитическое соперничество. «Закат американского величия, – отмечает Ч. Капхен, – затянется от силы на два ближайших десятилетия»663. В итоге будет многополярный мир во главе с Китаем и наступление цифровой эры, обусловленных эволюцией истории и ее циклов.

Пятый сценарий состоит в распаде Америки в силу трех причин: 1) психологической – американское общество испытывает сейчас психический надлом (80 % населения Америки находится в стрессовом состоянии из-за глобального финансово-экономического кризиса, не говоря уже о расстрелах в школах и фирмах), что повлекло за собой начало морального падения Америки; 2) экономического положения, вызванного глобальным финансово-экономическим кризисом, чей деструктивный потенциал гораздо больше депрессии 1929 г.; 3) нарастания в мире сопротивления стремлению Америки к безраздельному глобальному доминированию, иначе она не сможет выжить664. На весьма вероятный распад Америки как результате гибели «золотого века бесценных бумаг» и ее неспособности удерживать мировое лидерство указывает и С. Переслегин в монографии «Новые карты будущего, или Анти-Рэнд». «В создавшихся условиях, – пишет он, – в США достаточно велика вероятность крупного внутреннего конфликта, причем этот конфликт может быть связан с механизмом инсталляции на территории США нескольких структур, изоморфных национальному государству, с борьбой между федеративным государством и отдельными штатами, наконец, с возникновением новых акторов управления территориями через рыночные сообщества (market community)»665.

Этот вывод коррелирует с футуропрогнозом, сделанным еще в 1998 г. отечественным исследователем Л.В. Лесковым. Проведенный им синергетический анализ возможных вариантов будущего Запада к 2025 г. показывает, что «в течение тех десятилетий, которые последуют за границами нашего прогноза… почти наверняка начнется соскальзывание Запада к одному из неблагоприятных, тупиковых сценариев»666. Речь идет о сценарии сохранения современного положения, когда осуществляется контроль ТНК над мировым рынком, когда происходит обновление технологической структуры развитых стран, когда будет высокий уровень валового мирового продукта. Так как именно Америка составляет ядро Запада, то синергетическое моделирование показывает большую вероятность ее упадка. Понятно, что Китай только выиграет в случае неблагоприятных сценариев будущего Америки, так как он станет ведущей глобальной державой.

Еще один сценарий развития Китая состоит в том, что он создаст по всему миру порядка сотни Сингапуров, представляющих собою «врата в глобальный мир» и образующих своего рода сетевую структуру. Это не исключает появления таких сетевых структур у Америки, Индии, России и других крупных стран мира.

В связи с доминированием Китая и других крупных цивилизаций Востока перед иудейским планировщиком маячит перспектива отступления цивилизации Запада и выдвижения на первый план цивилизаций Востока, что имеет немаловажные последствия для еврейской цивилизации. «Европейская цивилизация отступает перед натиском ислама и китайцев? Да, это так. Вполне возможно, что лет через 50 мы будем жить в мире, где лидируют не европейцы. Где основными языками будут не английский, немецкий и русский, а арабский, китайский, фарси и хинди.

Но ведь и это не изменит принципиального положения вещей. После крушения Западной Римской империи евреи Запада остались жить в странах, захваченных полудикими варварами. Их положение образованного меньшинства даже укрепилось от смены цивилизаций.

В наше время евреям “не светит” такое удовольствие. Китайцы грамотны почти поголовно. В самых цивилизованных странах мусульманского мира образование охватило уже 60–70 % людей. Многие европейцы судят о мусульманах по жителям Йемена или Саудовской Аравии. Это так же “честно”, как судить о христианском мире по горцам Шотландии или Корсики… Индия… Уже сегодня индусские программисты предлагают больше продукции, чем программисты многих стран Европы. А это ведь только начало – большая часть индусов пока только элементарно грамотны, не более.

Если Восток все больше оттесняет Запад от хлебных должностей и стяжания богатств земных, то по той же самой причине, что евреи теснили христиан: они могут выставить на те же места и должности больше качественных кандидатов.

Все чаще на международных конкурсах математиков и физиков, программистов и филологов основные призы уносят с собой китайцы и мусульмане. Заметьте – не отнимают силой оружия и не заставляют террором. Берут знаниями и умом… Из сказанного видно, что и смена цивилизаций мало что хорошего сулит евреям. Еврейство на 80 % принадлежит западному миру. Если на Евразийском материке будут господствовать мусульмане, индусы и китайцы, это сразу сделает их национальным меньшинством, да еще людьми чуждой цивилизации… Эдаким раздражающим пережитком времен, когда турок в Европе еще не было.

Повышенной конкурентоспособности уже не будет. Восток даже многолюдней Запада… И все грамотные!»667.

Необходимо учитывать и тот существенный момент, что активное подключение незападных, восточных культур к проблеме компьютеризации, традиционным схемам западного мышления, может существенно изменить культуру Запада, привести к громадным последствиям не в пользу Запада. Уже сейчас в связи с широким распространением визуальной информации (она подобна идеографическому языку дальневосточной цивилизации) обнаруживаются ее преимущества перед передачей информации фонетическими языками, каковым является английский, а именно: во-первых, экономия времени по сравнению с использованием английского языка в программном обеспечении, во-вторых, визуальные изображения гораздо быстрее, чем фонетические символы, воспринимаются человеческим мозгом, представляющим собою хранителя и процессора информации, в-третьих, понимание таких символов является межкультурным. Китайская иероглифическая система в цифровую эпоху имеет значительные «сравнительные культурные преимущества» перед письменными фонетическими системами Запада668.

Необходимо отметить, что сейчас программное обеспечение для германской компьютерной компании Siemens осуществляется в Пекине обученными китайцами. Основное состоит в том, что Западу приходится считаться с Востоком в разработке самых современных систем передачи визуальной информации, начиная с телевидения и кончая компьютерной техникой. В данном случае следует иметь в виду то существенное обстоятельство, согласно которому «формирующееся киберпространство будет стимулировать процесс унификации иероглифики и создаст новые условия для культурно-цивилизационного сближения народов Восточно-азиатского региона, ибо на сегодняшний день практически каждый четвертый в мире в той или иной степени использует или понимает иероглифическую письменность»669.

Следует также иметь в виду особенность иероглифической письменности, на которую указывалось выше, а именно ее изобразительный, живописный характер. Ведь китайская каллиграфия тесно переплетается с живописью, чьи произведения создаются при помощи линейного рисунка в отличие европейской живописи, где образы выражаются посредством фокусной перспективы. «Китайский художник может на длинном и узком бумажном или шелковом свитке воспроизвести реку, создавая ощущение бесконечности речного простора, увиденном сверху или сбоку, а также множество ландшафтов, казалось бы, скрытых линией горизонта»670. Такого рода многоплановая перспектива дает возможность для построения множества воображаемых миров, что немаловажно для современного научного творчества. Поэтому следует оценить в свете вышесказанного, что сейчас в Китае, как и во всем мире, разворачиваются исследования по квантовым компьютерам и квантовым нейрокомпьютерам, используемым в криптографических технологиях671. Именно здесь используется креативный потенциал воображаемых миров, создаваемых индивидом в его деятельности.

Следует иметь в виду то обстоятельство, что мировое сообщество начала XXI столетия представляет собой поликультурную систему, где происходило перемешивание различных этносов, национальностей и цивилизаций. В данном случае можно использовать полученные в математике результаты взаимодействия биллиардов, которое характерно для динамической системы со свойствами эргодичности и перемешивания, что делает эту систему экспоненциально неустойчивой и приобретающей хаотическую динамику672. Само мировое сообщество в этом смысле оказывается экспоненциально неустойчивым, так как оно весьма чувствительно к начальным условиям. Если Америка согласилась бы на равноправное взаимодействие с Китаем, Индией, Бразилией и другими крупными странами Азии и Латинской Америки, то вероятность ее распада значительно снизилась бы, и у страны был бы шанс избрать иной, нефинансовый путь развития. Однако если правящая элита не сможет пойти на это, то вся система Америки войдет в режим хаотической динамики, который и разрушит эту систему. Можно утверждать, что именно модель математического биллиарда в отличие от традиционных моделей шахматной и карточной игры адекватно описывает фазу перехода находящегося в состоянии неопределенности мирового сообщества к альтернативной позднему капитализму цивилизации, имеющей непотребительский характер.

Начавшийся глобальный финансово-экономический кризис с необходимостью требует ухода с арены мира англосаксонской неолиберальной катастрофической модели капитализма, на что указывал в свое время лауреат Нобелевской премии по экономике Дж. Стиглиц. Еще в 2003 г. он об очевидности этой модели и начавшейся реакции на эту ситуацию, которая закончилась глобальным финансово-экономическим кризисом, писал следующее: «Рыночные экономики не являются саморегулирующимися, они испытывают спады в результате шоковых воздействий, возникающих вне области их саморегулирования, они склонны к маниям и паникам, иллюзорному ощущению богатства и приступам пессимизма, мошенничеству и принятию рисков на грани азартных игр, и большая часть издержек присущих им ошибок и злоупотреблений ложится на общество в целом»673. Выход он усматривает в формировании нового типа глобальной демократии и новых подходов к экономической политике, адекватной принципу социальной справедливости.

Сейчас мир оказался «постглобальным», ибо все структуры глобального управления – ООН, НАТО, ЕС, МВФ, ВБ, ВТО – находятся в кризисе, и опять на передний план выдвигается национальное государство. Ведь «только оно обладает необходимым “ресурсом насилия” и легитимностью, может мобилизовать “своих” против “чужих”, поднять волну патриотизма»674. В «постглобальном мире» оживают такие старые, давно вроде бы вышедшие из употребления понятия, как «империализм» и «колониализм», воскресают характерные для XIX в. геополитические стратегии, а также стратегии седой древности. Достаточно упомянуть стратегии планировщика китайской цивилизации, который стремится превратиться в мощную глобальную державу675.

В отношении России следует отметить, что она до сих пор не выработала стратегию своего развития из-за несформулированной национальной идеи. Дело заключается в том, что модель реформирования России после развала Советского Союза оказалась неадекватной ее социокультурной специфике. Американский экономист М. Голдман считает, что приватизация в России «потерпела неудачу», и поэтому в «таком случае термин “пиратизация” является более подходящим определением, чем приватизация»676. Он в жесткой профессиональной манере подверг острой и нелицеприятной критике решения относительно будущей модели развития России, используя принципы исторического, конкретно-социального и кросскультурного анализа (Россия, Китай, Польша, Чехословакия). Он пишет об аномалиях шоковой приватизации в России следующее: «Приватизационным попыткам реформаторов не благоприятствовали не только семьдесят лет репрессий и антирыночной идеологии, но и то, что у рынка никогда не было прочных корней и в эпоху царизма… бизнес при царе, в лучшем случае, имел поверхностное сходство с тем, что мы сочли бы жизнеспособной рыночной конкуренцией. Поэтому и неудивительно, что многие из аномалий рынка, которые отличают бизнес в России от сегодняшнего бизнеса на Западе, возникли еще при царе. Так, многие понятия, например такие, как государственный контроль над сырьевыми ресурсами и всесильная роль, которую играют в стране чиновники, уходят своими корнями в эпоху царизма, при коммунизме эти пороки только углубились. Ричард Пайпс, например, утверждает, что мы на Западе настолько пропитаны рыночной системой, сдержками и противовесами, которые со временем эволюционировали вместе с ней, что принимаем их как данность. Россияне же, напротив, таким же образом признают доминирующую роль государства. Пайпс назвал российский подход “патримониализмом”. Как он полагает, суверен патримониалистского государства считает себя не только правителем страны, но и ее владельцем. Таким образом, в распоряжении царя пребывают не только люди, но и земля. Это было так, поскольку царь считал себя владельцем природных ресурсов страны и ее почвы и раздавал экономические привилегии своим подчиненным на том условии, что они, в свою очередь, будут поддерживать его. Эта власть царя делегировалась чиновникам, которые затем использовали ее ради собственной выгоды. Поэтому и неудивительно, что ни тогда, ни сейчас для российского бизнесмена практически невозможно вести дело без хорошо оплачиваемого им покровителя “при дворе”. Тем, у кого нет таких хороших связей, приходится прибегать к уплате откровенных взяток и широко распространенным подкупу и коррупции. Конечно, есть коррупция и покровители “при дворе” и в Западной Европе, и в Соединенных Штатах, однако такое всеохватывающее доминирование главы исполнительной власти страны – это анафема для большинства рыночных экономик, оно представляет возможности как для коррупционеров, так и для дающих взятки»677. Не случайно, в отечественной литературе современное российское государство характеризуется как коррупционное государство. Это связано и с тем, что Россия является очень богатой страной на ресурсы (так называемое «ресурсное проклятье»), что и порождает худшие из форм ее жизни678.

Математическое моделирование динамики социально-экономической системы России на основе принципов «хищник – жертва» и таких параметров, как уровень промышленного производства, уровень оплаты труда в общем объеме денежных доходов населения, уровень начисленных пенсий, численность студентов вузов, число лиц, совершивших преступления, число безработных и число выпускников школ, приводит к выводу, что кризис системы при сохраняющихся тенденциях достигнет критического уровня уже к 2010–2011 гг.679 В соответствии с прогнозом назревающий кризис этой социально-экономической системы достигнет своей наивысшей точки, то есть краха системы, к 2016 г.680 С этой моделью коррелирует тезис, согласно которому «государство тотальной коррупции» обречено на исчезновение, так как оно не способно к длительному существованию.

Однако имеется и другой сценарий развития России, который просматривается в ориентированном на советскую утопию, на советский миф искусстве молодых – это сценарий возрождения России как мощной промышленной державы. Куратор 1-й Московской международной биеннале молодого искусства Д. Пыркина подчеркивает значимость молодого искусства: «На протяжении нескольких лет меня привлекает социально ориентированное искусство. Не только искусство, реагирующее на социальные процессы и пассивно рефлектирующее их, но и вовлекающее эти социальные процессы в художественное пространство, и наоборот, искусство, которое внедряется в социальные процессы. “Художественное пространство” в данном случае становится не местом “чистого искусства”, отделенной “художественной территорией”, это публичное пространство, как улица или площадь, где большинство социальных процессов происходит. И художник связан с этими процессами, он же не только художник, но и человек, член социума. Художники солидаризируются с общественными движениями и выступают с совместными инициативами»681. В этом плане интерес представляет то обстоятельство, согласно которому молодое искусство России переосмысливает советское наследие, чтобы смоделировать будущее своего общества.

Однако все сложилось иначе, и фактически все развитие русской цивилизации от Рюрика и Романовых обнулилось. Это получилось благодаря тому, что советская политическая и культурная элита оказались самым уязвимым местом в государстве. «Это можно объяснить тем, что наследуемый характер привилегий развращает элиту, происходит ее вырождение… Войны и потрясения несколько замедляют этот процесс, в благополучное время вырождение ускоряется… Это видно на примере советской коммунистической элиты. Первое поколение советской элиты вышло из самых низких слоев общества… Они честно служили и воевали за свою страну, которая им все это дала. Но в конце 1960-х гг. пришло новое поколение элиты, которое сильно отличалось от своих дедов и отцов. Это были в основном дети высших руководителей, которые не знали никаких трудностей и материальных невзгод. Коммунистическую партию они рассматривали как возможность воплощения личных, карьерных интересов, и когда партия стояла на их пути, заставляя играть по тем правилам и законам, которые были заложены их отцами и дедами, с этого момента начинался конфликт с государством. Они ненавидели эту страну, а еще больше их раздражала мешающая им коммунистическая идеология. Поэтому все, что ей вредило, находило у них поддержку. Все, что ее укрепляло, душилось»682.

Однако неправомерно сводить развал Советского Союза только к деятельности выродившейся политической и культурной элиты (хотя она не вся выродилась, были и здоровые силы). Все обстоит гораздо сложнее, так как благодаря экономическим реформам глобалиста-троцкиста Н. Хрущева в Советском Союзе появилось теневое производство. И произошло сращивание представителей теневого производства с советскими и партийными деятелями, в результате возникла «красная мафия»683. Еще одним слоем советского общества, заинтересованным в ликвидации Советского Союза, был директорский корпус, обогащавшийся в силу своего положения. Именно он скупил приватизационные ваучеры предприятий у своих рабочих и служащих, превратившись таким образом в слой «новых русских». Итак, в Советском Союзе существовали социальные слои, заинтересованные в уничтожении советского общественного строя. Этой ситуацией и воспользовалась выродившаяся часть партийной номенклатуры, приняв деятельное участие в развале Советского Союза.

Следует отметить прогностический характер молодого искусства России, который обусловлен тягой большинства к осуществлению просоветского проекта на новом уровне, освобожденном от негативных сторон советского социума. Возврат к старому Советскому Союзу невозможен и не нужен – сейчас новые условия, но использовать позитивные моменты советского общества нужно (не случайно Запад использовал многое, что было положительного в Советском Союзе). Об этом свидетельствует реакция мыслящей части российского социума на горячие вопросы (коллективизация, договор Молотова – Риббентропа, расстрел Б. Ельциным Белого дома в 1993 г. и др.), которые были поставлены в программе 5-го канала ТВ «Суд времени». Значительное большинство телезрителей в ходе интерактивного опроса поддержали позицию просоветски настроенного С.Е. Кургиняна.

Интересно, что сейчас, в отличие от правительственных затратных проектов (часто бесперспективных), в России происходит новая индустриализация684. Без участия госчиновников сейчас осуществляется перевооружение промышленного оборудования за счет импорта. Директор Центра исследований постиндустриального общества В. Иноземцев объясняет: «Даже в непростые для экономики 2008–2009 годы в Россию ввезли промышленного оборудования, машин и механизмов на… 160 миллиардов долларов. Это стало не просто первой, а основной (52 % от общего объема) статьей российского импорта»685. В предкризисном 2007 г. российскими компаниями было приобретено за рубежом новых машин, оборудования и технологий на 102 млрд долл. И хотя импорт подрывает внутреннее промышленное производство, на нем выпускают все больше современной техники (так, выпуск тепловозов и электровозов достиг советского уровня).

Эксперты считают, что на данном этапе импортные закупки станков и технологий вполне закономерны, что характерно и для Китая, и было дважды в самой России. Профессор ГУ ВШЭ В. Серебряков говорит: «Именно так действует Китай. Да и Россия уже дважды проходила этот путь. В первый раз – во время промышленной революции 1890-х годов. Второй раз – в период сталинской индустриализации 1928–1940 годов»686. Не случайно китайские историки считают, что «нельзя списать громадные заслуги Сталина» в формировании советской социалистической модели, а также исторически «прогрессивную роль сталинской модели в тех условиях»687. Теперь условия другие, однако интересы и потребности России требуют новой индустриализации, которую В. Серебряков считает третьим этапом индустриализации, развивающейся по правилам первых двух.

В самом начале происходит закупка станков и технологий, потом – переход к собственному выпуску. Рост промышленного производства в России с 1893 по 1899 г. в два раза, а тяжелой промышленности в три раза был невозможен без масштабного импорта, 60 % которого шло на процветание экономики России. Аналогично, за первые две сталинские пятилетки было построено 9 тыс. заводов, и к 1940 г. Советский Союз занял третье в мире место как производитель промышленной продукции. Но и здесь иностранное оборудование занимало 66 % начинки социалистических предприятий (все автомобилестроительные заводы американского Детройта и пятьсот сталинских предприятий были спроектированы инженером-немцем А. Каном). Сейчас именно предприниматели готовят промышленный переворот, пока правительство обсуждает некую абстрактную модернизацию. В. Иноземцев следующим образом оценивает этот промышленный переворот: «Стране нужна новая индустриализация, а не инновационные мечтания. Потому что экономика, не создающая спроса на новые технологии, отторгнет инноваторов. Достойная цель для России – стать к 2020 году главной индустриальной державой Европы, а не надеяться, что нас прокормят технологии, которых пока нет даже в проекте»688.

Следует отметить то немаловажное обстоятельство, согласно которому в России уже государство занялось новой индустриализацией, а именно: с ноября 2012 г. заявлено, начато, запущено 45 частных инвестиционных проектов на 10,5 млрд долл.; серьезные инвестиции и мощная активность государства зафиксированы в государственно-оборонном комплексе с его триллионным бюджетом, в выделении немалых средств на развитие электроэнергетики, транспорта, химпрома и нефтепереработки, стройматериалов, сельского хозяйства и пищепрома, а также машиностроения, которому суждено стать исходной точкой технологического развития несырьевой промышленности689. Только превращение России в мощную индустриальную державу дает ей шанс выжить в суровых условиях XXI столетия, выдержать конкуренцию с сильными в технологическом плане державами.

Теперь весьма кратко рассмотрим перспективы России в контексте будущего взаимодействия Америки и Китая, что имеет немаловажное значение для выработки стратегии развития, которая еще не определена. Заслуживает внимания основные результаты исследования коллектива под руководством член-корр. РАН Б.Н. Кузыка, в которых на основе многофакторной модели исторической динамики представлены сценарии развития России до 2080 года690. На основе положения России в современном мире, которое определяется утратой ею статуса сверхдержавы и сохранением уникальных возможностей, прогнозируются угрозы для нашей страны. В будущем может возрастать конфликтный потенциал с Америкой, с коалицией государств Западной Европы, радикальными исламскими режимами, Японией и др.; может возникнуть определенный конфликтный потенциал со стратегическим партнером России Китаем из-за активной миграции китайцев на Дальнем Востоке; может быть стратегическое партнерство с Индией, Сирией и ограниченное партнерство с Бразилией, Вьетнамом, Индонезией и др.

В долгосрочной перспективе Россию ожидают следующие сценарии: 1) сценарий жесткой глобализации, когда Америка сохраняет свое доминирование на Западе, что влечет за собой закрепление за Россией функции сырьевой базы ЕС и Большого Китая и возврат к границам начала XVI в.; 2) сценарий умеренной глобализации – снижение мощи Америки, возможность ЕС, Китая, Японии, Индии и России выйти из-под американского прессинга, причем в среднесрочной перспективе благодаря демографической экспансии в Сибирь Китай получит существенные рычаги воздействия на Россию; в целом же к 2080 г. Россия станет одним из мировых центров экономической и военной мощи; 3) сценарий возрастания роли регионов, когда будет сильная конкуренция между зонами Северной Америки, ЕС и Азиатско-Тихоокеанской (прежде всего Китаем), России же предстоит сформировать свою собственную зону экономического влияния на постсоветском пространстве в случае сценария позитивной регионализации, а в случае осуществления сценария негативной регионализации произойдет фактический распад России, которая лишится управления природными богатствами Сибири и Дальнего Востока с одновременным подчинением ЕС, Китаю и Америке; 4) сценарий «хаос», содержащий в себе несколько сценариев катастрофического развития, что не дает возможности определить конфигурацию основных центров экономической и военной мощи691. Таким образом, благоприятными для России являются только сценарии умеренной глобализации (при доминировании Китая в Сибири) и позитивной регионализации, при котором она получает возможности развития на части территории Советского Союза692.

Поэтому некоторые исследователи видят выход из сложившейся кризисной ситуации современного мира, вызванной неолиберальным исполнением мировой экономической политики по формуле «мир без границ – не для труда, а для капитала», в осуществлении сценария-идеологии будущего – космополитизме нового толка. Упомянутый выше У. Бек считает необходимым воскресить значимость труда; он сторонник Просвещения, морали и прав человека; он выступает против консьюмеризма, варварства, морального релятивизма и партикуляризма. Основной акцент У. Бек делает на необходимости изменить поведение всех жителей земли, подчеркивая значимость моральных максим космополитического характера для выживания всего человечества693. Имеются в арсенале социального и гуманитарного знания и другие сценарии будущего человечества – глобализм, универсализм, мультикультурализм, соперничающие друг с другом и претендующие на свое осуществление. Глобальные конфликты и нестабильность расширяют поле новых возможностей, игра на котором глобальных планировщиков может привести к неожиданным результатам. Очевидно, прав Екклесиаст со своим изречением «Все возвращается на круги свои», только необходимо учитывать одну поправку: глобальные экологические проблемы.

В книге «Коллапс. Почему одни общества выживают, а другие умирают» Дж. Даймонд убедительно показывает, что многие современные общества, прежде всего Китай и Северная Америка, находятся на перепутье и в ближайшем будущем должны решить для себя, хотят ли они существовать далее или готовы погибнуть. Он пишет: «Как и остальной мир, Китай колеблется между убыстряющимся темпом нанесения ущерба окружающей среде и ускорением принятия мер по охране экологии. Многочисленное население Китая и его гигантская растущая экономика, а также исторически сложившаяся централизация, – все это означает, что колебания Китая, его так называемые “метания” вызывают ускорения этих процессов по сравнению с другими странами»694. Сильное давление на окружающую среду оказывает и Америка, потребляющая ресурсов и производящая отходов в десятки раз больше, чем другие страны.

Вместо заключения Перспективы России в контексте взаимоотношений Америки и Китая

Перспективы нашей страны в контексте взаимоотношений Америки и Китая необходимо рассматривать на основе фундаментального положения, согласно которому эпоха современной глобализации и информатизации характеризуется повышенным вниманием к войнам, особенно начиная с периода делегитимации войны и агрессии в XX в. и кончая их релегитимацией в начале XXI в. Все большее внимание привлекают военно-политические конфликты в киберпространстве, применение новейших информационных технологий и Интернета, который, по выражению Дж. Ассанжа, «является величайшей шпионской машиной, когда-либо существовавшей в мире», когда в мирное время происходит размещение логических бомб и виртуальных взрывчатых веществ на территории различных стран, что усиливает вероятность традиционных военных столкновений695.

Ряд современных исследований показывает сущностный характер войны в истории человечества, невозможность отменить ее какими-либо благонамеренными вердиктами, а также существование социальных универсалий (стремление к безопасности, могуществу, владению ресурсами и престижу), которые лежат и в основе мирной жизни, и поведения, ведущего к войне696. Война представляет собой противоборство, конфликт между социальными организациями, государствами и цивилизациями. В новейшем толковом словаре русского языка войной называют «конфликт между странами или организациями, который касается экономических, политических и т. п. вопросов»697. В самом широком смысле война отнюдь не сводится только к применению оружия как различных средств, устройств и приспособлений для убийства противника и разрушения его инфраструктуры. Оружием может быть все то, что выступает средством интеллектуального или психологического воздействия на индивида, социальные группы, государства и т. д. Тогда перед нами так называемые интеллектуальные, информационно-интеллектуальные, либо психологические войны, которые сейчас приобретают все большую значимость и которые фактически идут сейчас во всю силу, принимая различные формы698.

Так, к этим интеллектуальным войнам относятся маркетинговые войны, образцом для которых служат примеры величайших военных сражений. Известные западные специалисты в области маркетинга Э. Райс и Дж. Траут пишут: «Суть маркетинга сегодня заключается вовсе не в обслуживании покупателей – необходимо перехитрить, обойти, победить ваших конкурентов. Короче говоря, маркетинг – это война, в которой конкурент является вашим противником, а покупатель – территорией, подлежащей завоеванию»699. Основные задачи маркетинговой войны заключаются в формулировании стратегических принципов, определяющих исход корпоративных баталий.

Интеллектуальные войны в современном мире охватывают все те области человеческой деятельности, где имеются ситуации противоборства и столкновения интересов – от совета директоров той или иной корпорации до ринга. Эта значимость интеллектуальных войн объясняется тем, что в эпоху информатизации и глобализации все большее внимание уделяется несиловым, несмертельным способам противоборства. В связи с этим происходит практически повальное обращение к древневосточным, прежде всего китайским, стратегиям, изложенным в различных памятниках традиционной китайской стратегии, в том числе в военных трактатах «Сунь-цзы» и «У-цзы», сборнике «Тридцать шесть стратагем», сочинении Цзе Сюаня «Военный канон в ста главах»700. Ведь китайская цивилизация обладает самой давней и самой богатой интеллектуальной традицией мира, которая эффективно использовалась в различных сферах жизни, в том числе в области государственного управления.

Как известно, в 597 г. до н. э. войска двух древних китайских царств, Чу и Цзинь, вступили в большое сражении, и воины Чу наголову разбили врага. Советники царя Чу сразу же предложили ему воздвигнуть на месте сражения башню в память об одержанной победе, однако он неожиданно возразил им: «Неужели вы не понимаете, что означает слово “война”? На письме оно состоит из знаков “копье” и “остановить”. Быть воинственным – значит предотвращать насилие, откладывать в сторону оружие, не терять своего величия, распространять в стране мир и увеличивать благосостояние людей. А теперь из-за меня тела воинов двух царств лежат в поле, ибо я применил насилие. Из-за меня было обнажено оружие, ибо я не позволил отложить его в сторону. А если я позволил обнажить оружие и применить насилие, могу ли я сохранить свое величие? Я пошел против воли многих людей – как я могу распространить мир в стране? Я извлек выгоду из невзгод и страданий других – как могу я сказать, что увеличил их благосостояние? Нет, лучше воздвигнем здесь алтарь, чтобы принести жертвы нашим сиятельным предкам и объявить им о моих деяниях. На сем и остановимся, ибо содеянное мной не есть настоящая победа…»701

В данном фрагменте речи правителя царства Чу, который задолго предшествует первым философам и трактатам о военном искусстве, сформулирована фундаментальная идея китайской стратегии: настоящая победа может быть одержана только мирным путем, ибо в человекоубийстве не содержится истины. Формула мудрости китайской стратегии такова:

Искусный полководец одерживает победу без боя.

Величайший воин не воюет702.

Такого рода парадоксальные и простые формулы, выработанные в рамках древнекитайской цивилизации, не были знакомы ни одному западному стратегу до недавнего времени. Только сейчас Соединенные Штаты Америки достаточно эффективно используют в международных аспектах своего влияния так называемую «soft power» – «мягкую мощь» («гибкую власть»). Здесь речь идет о невоенных, несиловых способах влияния Америки на другие страны мира. «На самом деле, термин “soft power” шире по значению и подразумевает все многообразие способностей США – отмечает А. Богатуров, – навязывать выгодные им варианты поведения других стран, не прибегая непосредственно к давлению. Речь идет о тактике соблазна оппонентов или наоборот – тактике их “отлучения от возможных выгод” в зависимости от отношения тех или иных стран к США, их готовности учитывать интересы американской политики»703.

Одной из частей политики «мягкой мощи» является распространение американских стандартов жизни на основе избыточного потребления, хотя необходимо принимать во внимание то существенное обстоятельство, что за «мягкой мощью» стоит не менее значимый военно-силовой компонент. Следует иметь в виду, что китайские стратегии используются сейчас для шпионажа как самим Китаем, так и Западом, чтобы получить превосходство в развитии. Так, заслуживает внимания ряд статей в книге «Шпионы среди нас: секретные материалы», а именно: «Шпионы смерти: Сунь Цзы, Хасан ибн ас-Сабах», «Наследники Сунь Цзы: Бабур Майхесути, Ко Тайшэн, Чи Мак, Дунфань Чун», «Stuxnet как предчувствие: кибервойны будущего», название которых говорит само за себя704.

Выдвижение на первый план интеллектуальных войн обусловлено тем фундаментальным обстоятельством, согласно которому сейчас возникновение новой системы создания богатства означает развитие и распространение общества знания (в литературе его обычно квалифицируют как «постиндустриальное общество», что не совсем корректно), или цивилизации Третьей волны, по терминологии Э. Тоффлера. Западногерманский культуролог Н. Штер пишет о том, что «в мире труда, в индустрии, в сфере услуг, да и в сельском хозяйстве, словом, во всех секторах экономики происходит множество изменений, которые показывают: мы все больше превращаемся в общество знания»705. Само существование и развитие общества знания зависит во многом от креативности, когнитивных факторов, знания и информации.

Соответственно этому происходит и появление новой формы войны – интеллектуальной войны. «Военная доктрина Третьей волны, – подчеркивает Э. Тоффлер, – обретает форму, и возникает новое поколение “воинов знания” – интеллектуалы в мундирах и в штатском, преданные той мысли, что знание может побеждать в войне – или предотвращать ее. Если посмотреть, что они делают, мы увидим постепенный прогресс от сперва узких технических вопросов к всеобъемлющей концепции, которая когда-нибудь будет названа “стратегией знания”»706. В общем оказывается, что речь идет о «стратегии знания», в основе которой лежит приобретение, обработка, распространение и защита знаний и информации, необходимых вооруженным силам. Эта стратегия «знания» породила широко известный сайт WikiLeaks, который сделал прозрачными тайны дипломатии Америки и других стран мира707.

Необходимо отметить, что в отечественной литературе практически мало обращается внимания на значимость интеллектуальных войн. Так, в одной из монографий В.И. Слипченко, посвященной войнам нового поколения (дистанционным бесконтактным), речь идет о высокоточном оружии, оружии на новых физических принципах, радиоэлектронной борьбе в войнах будущего, об информационной войне708. В других исследованиях внимание акцентируется на «информационной войне третьего поколения» – войне в кибернетическом пространстве, на информационных войнах в бизнесе и политике, когда раскрываются интеллектуальные механизмы ведения этих войн, основанных на самоорганизации и адаптации709. Следует иметь в виду, что под интеллектуальными механизмами здесь понимаются иерархические человеко-машинные механизмы, которые обладают такими интеллектуальными возможностями, как многоуровневое обучение и принятие решений в условиях нечетких команд.

На Западе свыше десяти лет назад вице-адмиралом ВМС США А. Себровски и Дж. Гарстка разработана концепция сетецентрической войны710. Она основана на таких существенных фактах, как глобализация, информационные технологии и революция в менеджменте, что вызвало серьезнейшие изменения в мире и обществе, в бизнесе и военном деле. Те, кто принимают во внимание происходящие в мире изменения и стремятся активно взять их на вооружение, побеждают в бизнесе, на войне и в других сферах жизни общества. Концепция сетецентрической войны А. Себровски и Дж. Гарстка воспроизводят ставший уже на Западе аксиомой тезис Э. и Х. Тоффлеров о том, что «способ ведения войны отражает способ создания богатства; а способ борьбы с войной должен отражать способ ведения войны»711. В силу того, что способ создания богатства сейчас основан на использовании информационных технологий, происходит фундаментальный сдвиг от платформоцентрической войны к сетецентрической войне (суть концепции этой войны, включающей в себя интеллект, будет изложена ниже).

Однако современные интеллектуальные войны неправомерно ограничивать только информационными и сетецентрическими войнами, они носят более широкий характер. В нынешних условиях динамичной глобализации развитые государства Запада и Востока ведут инновационные, гносеологические, интеллектуальные войны712, без которых невозможно само существование государства как единицы выживания. Сейчас осуществилось пророческое замечание У. Черчилля, согласно которому «империи будущего – это империи интеллекта»713. Следует иметь в виду то, что сам У. Черчилль показал себя весьма эффективным профессионалом в области стратегического планирования и информационного менеджмента714.

Современные информационно-интеллектуальные войны сопряжены с китайскими военными и политическими стратегиями, которые можно обнаружить в мировоззрении и деятельности И. Сталина, В. Путина и руководства Китая715. Значимость китайских стратегий в ходе современных информационно-интеллектуальных войн, наступающей кибервойны, а также роли информационной безопасности в защите морали и нравственности особенно актуализируется в условиях, когда Америка в своем противодействии растущей мощи Китая использует в противовес «китайской мечте» Си Цзиньпина массовое распространение Интернета в Китае, активное проникновение американской массовой культуры при помощи Голливуда с его идеалом «общества потребления», чтобы ослабить китайскую политическую систему. Не следует забывать и то немаловажное обстоятельство, что Америка стремится посредством финансового давления (одна из форм «мягкой мощи») на Россию (долговой кризис в кипрском офшоре) подчинить ее своему полному влиянию, чтобы использовать против Китая.

В связи с этим заслуживает внимания будущее треугольника Россия – Китай – США, чья роль будет возрастать наиболее быстрыми темпами, так как эти «три влиятельные силы современности выступают одновременно по всем трем направлениям глобальных отношений: безопасности, экономике, энергетике»716. Анализ двусторонних отношений в данном треугольнике показывает, что фактически здесь нет места третьей стороне. Ситуация складывается таким образом, что Китай нацелен на создание региональных азиатских интеграционных зон, исключая при этом и Америку, и Россию, что все три участника не имеют скоординированного политического мировоззрения. Выход из этой ситуации, согласно отечественному исследователю В. Михееву, возможен на основе активного интеллектуального и политического диалога в формате Россия – Китай – США, чтобы выработать скоординированное мировоззрение в контексте глобального единого будущего всего мира717. Однако разворачивающиеся события в мире показывают, что такого рода скоординированное политическое мировоззрение должно исходить из доктрины полицентричного мира.

Более того, необходимо принимать во внимание произошедшие в марте 2013 г. изменения в Вашингтоне, Риме и Пекине, имеющие кардинальное значение для будущего и треугольника Россия – Китай – Америка и тем самым для всего мира. Изменения следующие: во-первых, Америка переносит строящуюся систему противоракет из Европы на Аляску и Японию; во-вторых, избран новый Римский Папа иезуит Франциск, который значительно изменит жизнь католической церкви с ее миллиардом верующих; в-третьих, в Пекине власть перешла от четвертого поколения политических руководителей высшего эшелона власти к пятому поколению во главе с Си Цзиньпином. В своей заключительной речи на 1-й сессии ВСНП 12-го созыва он сформулировал фундаментальное положение о пути развития Китая: «Нам необходимо умножать свои силы и неуклонно идти вперед для того, чтобы в дальнейшем продвинуть вперед социализм с китайской спецификой и бороться за достижение “китайской мечты” о великом возрождении китайской нации».

Это фундаментальное положение основано на выработанной китайскими учеными модели долины реки Янцзы, на которой выстроена подробно программа национальной и культурной модернизации Китая, вписанной во всемирную модернизацию. Согласно данной формуле Си Цзиньпина, к предстоящему столетию Китайской компартии Китай должен достигнуть уровня жизни среднеразвитого общества, а к столетию образования Китайской Народной Республики – статуса глобального лидера человечества (об этом он заявил в интервью на канале РТР 24, которое было показано 29 марта 2013 г.). Понятно, что планы китайского руководства гораздо амбициознее, чем это представлено в речи Си Цзиньпина на сессии ВСНП.

Эти амбициозные планы вполне реальны, потому что полуторамиллиардный Китай успешно освоил волну пятого глобального технологического уклада, стремится стать мировым лидером на подъеме шестого технологического уклада. «Соединенные Штаты, бесспорный мировой лидер последнего столетия и единоличный – на протяжении последних 40 лет, намерены всячески такому развитию событий, такой смене воспрепятствовать. С этой целью они используют весь арсенал доступных им средств: от информационных технологий, призванных расколоть китайское общество, до попыток установить полный контроль над мировыми источниками энергоносителей, необходимых для бурно растущей китайской экономики»718.

Чтобы нейтрализовать противодействие Америки по всем азимутам мировой политики, Китай в качестве мощного инструмента использует организацию БРИКС, представляющую стратегическое сотрудничество трех стран-цивилизаций России, Индии и Китая и присоединившихся к ним Бразилии и Южно-Африканского Союза, которые имеют свои причины недовольства Америкой. «Представляется, что главная роль, которую еще предстоит сыграть БРИКС, – это помощь Китаю в вытеснении американского доллара с позиции главной мировой валюты»719.

Вполне логично, что Америка стремится блокировать усилия Китая, направленные на свое развитие, вплоть до сдерживания его военно-силовым путем, хотя до полноценной войны вряд ли дойдет дело. Такой подход вызвал к жизни конфронтацию нового типа, вполне укладывающуюся в концепцию «мягкой мощи». Политический обозреватель Ю. Тавровский пишет: «Ядерный потенциал КНР, подлинные размеры которого неизвестны даже лучшим разведкам мира, а также успехи в освоении космоса являются серьезным сдерживающим фактором. В Пекине тоже исходят из невозможности полноценной войны с Америкой, но предвидят конфронтацию нового типа. Газета “Глобал таймс” писала в начале этого года: “Сейчас Китай выглядит хрупким, но он обладает безграничным потенциалом и жизненной силой. В этих условиях цель американского сдерживания – как можно дольше сохранить нынешний разрыв в мощи. Однако, в отличие от холодной войны между США и СССР, будущее стратегическое соревнование можно определить как “облачную войну” (cloudy war), потому что ее формы трудно определить”»720.

Одной из форм безграничной «облачной войны», согласно китайским аналитикам, являются глобальные финансы, что дает возможность Китаю обескровить Pax Americana. Однако пока в одиночку Китаю это не под силу, поэтому это можно сделать при помощи БРИКС, не испытывающих теплых чувств к Америке. Такой шанс у БРИКС есть, так как он сумел снять сверхагрессивный характер политики МВФ и Всемирного банка, присущий им в 90-е гг.

Наконец, особую значимость приобретает Китай в будущем России, поскольку он может стать для нее как той соломинкой, ухватившись за которую она может выплыть, так и гирей, окончательно утянувшей ее в омут исторического небытия721. Это обусловлено тем, что наступает столетие нисхождения Запада (в первую очередь Америки) и восхождения Востока (прежде всего Китая). Выживание России в столь непростых условиях требует кардинальных преобразований, а именно: осуществление качественно иной стратегии – стратегии выхода за рамки англосаксонской неолиберальной модели катастрофического капитализма; ускоренная модернизация, связанная с преодолением отчуждения народа от власти (иначе государственная машина саморазрушится) и созиданием общества справедливого развития; трансформация общества в интеллектуальную цивилизацию, наличие компактной эффективной бюрократии, стратегическое сотрудничество с Китаем и стратегическое партнерство с Индией и другими азиатскими, латиноамериканскими и африканскими странами (Западом тоже не стоит пренебрегать). Необходимо иметь в виду то немаловажное обстоятельство, что определенным противовесом и конкурентом Китаю служит Индия. Индийский политолог Прафул Бидуай пишет, что исламофобия (вместе с неприятием арабского мира) и глубокий национализм дают возможность рассматривать «индусов, евреев (вместе с христианским миром) как “стратегических союзников” против мусульман и конфуцианцев»722. Сейчас Америка стремится разыграть в качестве одной из козырных карт Индию в противодействии восхождению Китая.

Современный глобальный финансово-экономический кризис предельно остро ставит фундаментальную проблему: либо Россия сможет осуществить модернизацию, либо она исчезнет с карты мира. В монографическом исследовании «Кризис… и все же модернизация» И. Дискин предлагает концепцию национально-демократической модернизации, что позволит «по-иному решать задачи экономического развития: избавиться от комплекса “сырьевого придатка”, сочетать возможности “энергетической сверхдержавы” с участием в “мировом технологическом центре”, создающем прорывные технологии, основанные на достижениях фундаментальных наук»723. Только в этом случае Россия сможет осуществить модернизационный прорыв, обеспечить свою цивилизационную прочность и живучесть и не оказаться лишней в своих отношениях с Америкой и Китаем. В противном случае Россия исчезнет как государство; ее территория со всеми богатыми ресурсами достанется Китаю, Америке, исламскому миру, а богатства ее правящей элиты подвергнутся конфискации; сама же она станет бесполезной для остального мира и будет элиминирована.

Первый звонок для правящей элиты России прозвучал в марте 2013 г., когда возникли большие проблемы с маленьким Кипром как офшорной зоной, в которой находились и капиталы частных и государственных российских компаний. Дело состоит в мировой тенденции, обусловленной продолжающимся глобальным финансово-экономическим кризисом, благодаря которому выявилось, что сумма всех денежных обязательств примерно в 25 раз превосходит сумму всех существующих активов, товаров и услуг. Финансовая конъюнктура, сложившаяся в рамках «вашингтонского консенсуса», показывает наличие 90 % «пустых долларов», которые следует «стерилизовать», но провернуть эту операцию со смыслом – приобрести на эти «пустые деньги» вполне реальные активы и ресурсы. Данный кипрский прецедент показал, что все разговоры о «священности частной собственности», о «неприкосновенности денежных банковских вкладов», о «частных деньгах» – это химера, что в любой момент Запад может конфисковать финансы правящей элиты России.

Отечественный политический обозреватель А. Гордеев пишет и о положительной стороне кипрского инцидента: «Но этот “Кипр во время чумы”, безусловно, имеет и свою положительную сторону, поскольку полностью дискредитирует весь “вашингтонский консенсус” и волей-неволей заставляет Кремль от либеральных догм переходить к более взвешенному и реалистичному курсу как в экономике, так и в политике»724. Понятно, что правящей элите России потребуется не одна такого рода встряска, когда Запад вонзает финансовый кинжал в ее спину. Однако, в конечном счете, ей придется протрезветь, потому что Запад для закрытия пробоин, вызванных глобальным финансово-экономическим кризисом, бросает в них банки и банкиров как «рыцарей без страха и упрека». Поэтому в интересах нашей правящей элиты осознать складывающуюся ситуацию и направить свою энергию на модернизацию России и превращение ее в справедливое общество с мощным интеллектуальным, экономическим и военным потенциалом.

Данный сценарий развития России с необходимостью вытекает из стратегического сотрудничества с Китаем, дающего ей шанс совершить рывок в будущее. В результате успешного и масштабного сотрудничества России и Китая, требующего решения насущных жизненно задач невозможно избежать влияния «рыночного социализма» на внутреннюю политику правящей элиты России. Это означает разрыв с нынешней «либерально-монетарной» моделью экономики (от которой отказались теперь на том же Западе), эффективную борьбу с коррупцией. Новая модель «неоиндустриализации» предполагает насыщение отечественной экономики денежной массой, воссоздание жесткого планирования и контроля за экономическими проектами. «Россия оказывается, – отмечает А. Нагорный, – в выгоднейшем положении для резкого ускорения своего развития с опорой на коммунистический Китай. Практически перед нами возникает возможность “стратегического рывка”. И Москва на словах и по форме примет большую часть китайских предложений. Но вся сформировавшаяся система “российской элиты” будет саботировать эти предложения. Во-первых, привязанность высшего эшелона правительства и администрации к “монетаристской модели” и их последовательная ориентация на олигархический капитализм. Во-вторых, ставка в идеологическом плане на европейские буржуазные ценности. В-третьих, верхушка будет бояться дестабилизации и видоизменения политической системы. В-четвертых, ставку на связь с Западом политической и экономической верхушки практически невозможно изменить. Капиталы и дети давно там. Поэтому мы склонны ожидать политической риторики и подписания контрактов, которые не будут выполнены по вышеуказанным причинам. Но, тем не менее, у России и ее нынешнего руководителя есть исторический шанс выбраться из болота полной зависимости и сделать стратегический рывок. И тогда “китайская мечта” поможет осуществлению “русской мечты” о свободном и справедливом обществе»725. Следует в полной мере использовать «ренессанс» в отношениях между Россией и Китаем, чтобы наше отечество смогло воспользоваться идущей всемирной модернизацией и занять достойное место в мировом сообществе цивилизаций.

Немаловажно то, что этот «ренессанс» подкрепляется «Дорожной картой науки Китая» до 2050 г., в которой ведущими направлениями являются исследование темной материи и темной энергии, контроль структуры материи, искусственная жизнь и синтетическая биология, а также изучение механизма фотосинтеза; и одиннадцать направлений науки, начиная информационными технологиями и биомедициной и кончая космическими исследованиями и гуманитарными науками, в создаваемой «Технологической долине МГУ»; и такие крупные направления, как индустрия наносистем и мактериалов, энергетика и энергосбережение726. Таким образом, Китай и Россия смогут осуществить переход к шестому технико-экономическому укладу, что обеспечит им лидирующее положение в мире и высокий уровень жизни обеих стран.

Приложения

Приложение 1

А. П. Девятов

Практическое китаеведение727

Глава 12. Китайский проект без легенд прикрытия

05-11.03.05 Сессия Всекитайского Собрания Народных Представителей подвела итоги 2004 г. и утвердила план экономического и социального развития страны на 2005 г. 2004 г. КНР завершила с ростом экономики в 9,5 %; колоссальным наращиванием государственных валютных резервов до 609,9 млрд долл. (+206,7 млрд долл. за год при общем объеме государственного долга всего в 228,6 млрд); рекордным внешнеторговым оборотом в 1,154 трлн долл. (+35,7 %); ростом населения до 1,3 млрд чел.; валовом сборе зерна лишь в 469,5 млн тонн; закрыв из-за нехватки пахотной земли 4735 зон технико-экономического развития, при дефиците воды около 40 млрд куб. м. План 2005 г. предусматривает плавный сброс темпов роста ВВП до примерно 8 %; внешнеторгового оборота до 15 %; значительное субсидирование производства зерна и рост статьи военных расходов на 12,6 %. В отличие от российского закона о бюджете, принимаемого Думой лишь на один год, нынешний китайский годовой план завершает 10-ю пятилетку (2001–2005 гг.), входит в десятилетнюю, двадцатилетнюю и шестидесятилетнюю программы развития КНР, которые вместе составляют КИТАЙСКИЙ ПРОЕКТ.

Несравненный «пуп земли»

Любые политические решения России по китайскому вопросу будут ущербными, если оценка обстановки не позволит представить образ того, как будет выглядеть грядущий триумф разворачивающегося Китайского проекта.

В западных европоцентристских координатах сознания Китайский проект представляется как региональный, далекий от претензий на мировое господство. Однако в архетипах сознания жителей в самоназвании Поднебесного, Срединного государства весь остальной мир есть заведомая окраина. При этом самая дальняя из окраин – Европа. И наиболее существенным мотивом Китайского проекта выступает желание ликвидировать вековечную опасность «срединноземельной цивилизации» со стороны подвижной периферии. Желание отомстить «заморским дьяволам» преимущественно англосаксонского и японского корня за позор и унижение китайцев в период «опиумных войн», разорения и оккупации их страны в середине XIX – начале XX вв. Продемонстрировать окраинным народам культурное первородство китайцев. Вернуть и закрепить в сознании своей знати и народа традиционное представление о Китае как Центре Земли, где в картине мира все прочие государства рассматриваются как культурно неполноценные, обреченные на признание превосходства Китая. При этом «формальный вассалитет» в ритуале политических поклонов стран «золотого миллиарда» в сторону Пекина будет достаточным условием для сохранения торгово-экономических контактов с «фабрикой XXI века». Это пока Запад еще кичится своим технологическим преимуществом, но стремительно теряет собственно производство вещей.

По закону перемен

Китайский проект начался в 1959 г. сразу после окончательного одоления Мао Цзэдуном всех представителей китайского военно-политического руководства, находившихся под влиянием Коминтерна. По признакам, периодизация проекта, как он замышлялся, предусматривает следующие этапы:

1) этап Мао Цзэдуна (1959–1979 гг.), первое поколение руководителей, девиз: «Освобождение и Возрождение»;

2) этап Дэн Сяопина (1979–1989 гг.), второе поколение руководителей, девиз: «Модернизация и Наращивание»;

3) этап Цзян Цзэминя (1989–2009 гг.), третье поколение руководителей, девиз: «Стабилизация и Выравнивание»;

4) этап 2009–2019 гг., четвертое поколение руководителей, девиз: «Величие и Достоинство».

На такую периодизацию проекта наталкивает главный установочный документ КНР, принятый в 2002 г. XVI съездом КПК Устав партии (в КПК программа партии письменно не излагается). Однако процессы глобализации поджимают сроки перехода к последнему активному этапу проекта, и на сентябрьском 2004 г. пленуме ЦК, на три года раньше нормальной процедуры XVII съезда, Ху Цзиньтао принял от Цзян Цзэминя реальную власть «императора» – пост Председателя Военного Совета ЦК КПК.

Триумф Китайского проекта партийными властями КНР официально назначен на 2020 г. К этому времени Китай по совокупной мощи должен стать главным центром силы в мире.

Совокупная мощь Китая – это и огромные людские ресурсы, и крепкая регулируемая экономика, и независимая финансовая система, и достаточная военная сила, и передовая наука и техника, и изощренная разведка с тонкой дипломатией, и зарубежная диаспора, и концептуальная самостоятельность, и культурный иммунитет, и здоровый образ жизни. При этом концептуальная самостоятельность и культурный иммунитет есть залог китайской победы. Основным видом обеспечения роста совокупной мощи в Китае избраны стратегическая маскировка и стратегическая дезинформация.

К 2020 г. внутри страны возникнет «Союз кланов вокруг престола предков (алтаря земли и злаков) с оттенками цвета Срединного государства» (социализм с китайской спецификой) и состоится «всестороннее осуществление малого процветания». Имя «малое процветание» для общего пользования трактуется как «достижение среднезажиточного уровня». Однако одновременно оно есть и конфуцианское название цикла китайской истории, следующего сразу после преодоления хаоса. Малым же процветание называется потому, что имеет смысл неуклонного наращивания совокупного благополучия государства (богатства в гармонии с добродетелью) на малой восходящей части витка (1979–2019 гг.). Предыдущее «малое процветание» в Китае свершилось двенадцать поколений назад (период долголетия: 28x12 = 336 лет) и приходилось на время правления императора Канси династии Цин (1662–1723 гг.). Нынешнее «малое процветание» в скрытых смыслах Китайского проекта широкими мазками должно в новых формах повторить предыдущее «малое процветание». В XVII веке исторические задачи «гарантий жизненного пространства» нации решались китайцами силой, через завоевание и присоединение к империи земель соседних с Китаем народов: Тайваня, Тибета, уже освоенного русскими поселенцами Приамурья, тогда еще преимущественно корейского Приморья, Монголии, Туркестана и др. Теперь же, в новых формах, китайская экспансия осуществляется мирно, путем переноса стратегических границ за пределы китайской территории. На суше – это диаспора с рычагами экономического доминирования, прежде всего, в Азиатско-Тихоокеанском регионе. На море – это избыточность собственного коммерческого тоннажа и демонстрация флага во всех торговых портах мира. В космосе – это влияние на процессы земной глобализации космическими аппаратами и станциями, в том числе на Луне.

Границы государственные и стратегические

Концепция «стратегических границ» со времен Дэн Сяопина официально входит в систему взглядов доктрины Китайского проекта: приобретения страной статуса «великой глобальной державы первого разряда», «целиком отвечающий древней истории, чести и достоинству ханьской нации». «На небе – мириады звезд Млечного Пути, а в центре земли: средоточие культуры, нация желтых людей лучших из лучших».

Важно заметить, что вершиной военного искусства у китайцев выступает одоление противника без применения военной силы; война есть никогда не прекращающийся Путь хитрости; а собственно одоление совершается не столько в военное время, сколько за десятки лет мирного строительства.

Ускоренное наращивание валового продукта в Китае ведет к росту потребления энергоносителей и сырья с увеличением загрязнения среды. По китайским расчетам, к 2010 г. в Китае из 45 видов основных минеральных ресурсов собственных запасов полезных ископаемых будет достаточно только по 24 видам, а к 2020 г. достаточные резервы останутся только по 6 видам. В 2020 г. Китай как главная мировая «фабрика производства товаров», опередив США, выйдет на первое место по энергопотреблению.

Внутри стратегических границ Китая к 2020 г. естественным ходом вещей должно образоваться геополитическое пространство, находящееся под экономическим контролем и политическим влиянием Срединного государства. К решению задачи обустройства этого пространства ныне приковано основное внимание китайских центров стратегических исследований, контактов китайской дипломатии и усилий разведки.

Поскольку козырями современной международной политики выступают карты экономики и финансов, то именно экономические интересы пока ставятся Китаем во главу угла установления порядка внутри стратегических границ за пределами китайской национальной территории. Инструментами установления такого порядка выступают такие международные организации, как Организация Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЕС), Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) и Шанхайская организация сотрудничества (ШОС). Формой же порядка китайцами назначены Зоны свободной торговли государств-участников этих организаций. Зоны должны полностью сложиться именно к 2020 г. Этот срок – 2020 г. – зафиксирован в официальных документах всех названных организаций.

Замысел экспансии

В период 10-й пятилетки (2001–2005 гг.) китайское искусство «управления одного с помощью другого в технике сердца» обеспечивало упорядочивание геополитического пространства внутри стратегических границ КНР за счет чужой активности, усилиями зарубежных партнеров. Заглавную роль в этом процессе играют Малайзия (в АСЕАН) и Россия (в ШОС).

В новой 11-й пятилетке с 2006 г., государственным планом предусмотрен переход Китая с пассивной на активную политическую позицию. По прогнозу, к 2006 г. Китай даже без присоединения Тайваня по совокупной мощи выйдет на 2-е место в мире и начнет главным образом финансово-экономическую борьбу за превращение страны в «великую глобальную державу первого разряда», что означает «многоуровневую и разнонаправленную» борьбу с США за лидерство в мире. В ходе финансово-экономического наступления уже в срок с 2006 по 2010 гг. объем китайских инвестиций более чем в 30 зарубежных странах Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) может достичь 10 млрд долл. Какими будут пути установления порядка внутри стратегических границ Большого Китая, во многом зависит от проработки перспективы в 2005 г.

В настоящее же время замысел проекта имеет следующий вид:

– Первоочередные задачи и направление прорыва сосредоточены в подпроекте «АСЕАН + Китай».

– Последующие задачи и направление прикрытия перенесены в рамки ШОС.

– Стратегическое направление дальнейших действий, где Китай должен зримо сталь лидером мира, – АТЕС. Здесь вектор китайских устремлений упирается в Австралию и Новую Зеландию.

Стратегическое развертывание Китайского проекта

На направлении прорыва Китай присоединился к Договору о дружбе и сотрудничестве в Юго-Восточной Азии (один из основополагающих документов АСЕАН) в 1991 г. С 1997 г. отношения Китая со странами АСЕАН (Индонезия, Филиппины, Малайзия, Сингапур, Таиланд, Бруней, Мьянма, Вьетнам, Лаос, Камбоджа) характеризуются как «добрососедство и доверительное партнерство». К 2010 г. отношения должны перейти на уровень «стратегического сотрудничества» и в рамках подпроекта должна быть создана Зона свободной торговли. Сначала в эту Зону беспошлинной торговли с Китаем войдут шесть стран (без Индокитая и Мьянмы), а к 2015 г., когда доминирование совокупной мощи Китая в АТР будет неоспоримым, в Зону войдут все страны АСЕАН, включая строптивый Вьетнам. В 2004 г. стороны приступили к реализации первого этапа на пути к полному устранению взаимных экономических барьеров под условным наименованием «Ранний урожай». Пекин стремится к ускоренной интеграции с южными соседями, ведь регион ЮВА, где проживает 550 млн человек, – это и обширный рынок сбыта китайских товаров, и желанный источник сырьевых ресурсов. Результатом усилий выступает быстрый рост товарооборота: в 2003 г. он вырос на 43 % и достиг 78 млрд долл. В 2005 г. преодолеет рубеж 100 млрд долл. А к 2009 г. Китай догонит и перегонит Америку, которая торгует со странами АСЕАН на 120 млрд долл. в год. Растет не только торговля, но и взаимные инвестиции. За последние 12 лет их накопленный объем увеличился в 90–100 (!) раз и превысил 30 млрд долл. Расширению экономических связей Китая с АСЕАН способствует наличие в регионе многочисленной китайской диаспоры, через которую эти связи преимущественно и осуществляются.

На направлении прикрытия в 2001 г. по инициативе России была создана Шанхайская организация сотрудничества. В нее входят 6 стран-членов: КНР, РФ, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан. Штаб-квартира находится в Пекине. В 2003 г. по инициативе Китая организация приняла долгосрочную Программу торгово-экономического сотрудничества, рассчитанную как раз до 2020 г. В программу заложена китайская идея создания в рамках ШОС зоны свободной торговли.

На главном направлении китайских устремлений в рамках АТЭС ныне создается 60 % мирового валового внутреннего продукта и происходит 50 % оборота мировой внешней торговли. Ожидается, что к 2010 г. именно Китай, Япония и страны ЮВА станут крупнейшим мировым рынком и по объему и темпам наращивания экономики обгонят США и ЕС. Поэтому после 2010 г. Китай будет добиваться подключения к своей Зоне свободной торговли с государствами АСЕАН также Японии и Кореи. Такая интеграция этих стран с Китаем значительно ослабит позиции США и ЕС и необратимо изменит расклад сил в мире в пользу Китая. Натуральным показателем успеха Китая будет выход торговли на уровень, когда к 2020 г. грузооборот морских портов КНР удвоится и достигнет 4,4 млрд тонн.

Тайная доктрина одоления

Выстраивая грандиозную интеграцию экономик на пространстве от Балтийского моря на западе до Японского моря на востоке и от Ледовитого океана на севере до Тасманова моря на юге, Китай намерен осуществить принятую в 1993 г. Военным советом ЦК КПК доктрину символов «три Севера, четыре моря». По этой зашифрованной от понимания иностранцев тайной доктрине, занятый Китаем, Центр по закону перемен одолеет «три Севера в пределах четырех морей», и тогда «XXI век станет веком Китая». Три Севера – это: Североатлантический альянс и Россия в Старом Свете (разделенный пополам Север Евразии) и Северо-Американские Соединенные Штаты в Новом Свете.

Союзником Китая в решении задач одоления Севера выступает интернационал «финансовых суперлордов». В связке с фининтерном Китай вполне способен одолеть все «три Севера» и уже к 2012 г. стать мировым лидером.

Из символики перемен следует, что Север одолевает Юг. Юг у китайцев занят Индией. Поэтому взаимодействие с Индией для Китая бесперспективно (напрасные хлопоты). Более того, направления экономической и демографической экспансии у Китая и Индии разнонаправлены. Их экспансия происходит по расходящимся направлениям. У Китая – в сторону Южных морей Тихого океана. У Индии – через Индийский океан в сторону Южной Африки. Между Китаем и Индией естественная «полоса отчуждения»: Крыша мира – «забор» Гималаев и экономически затратный Тибет. Поэтому ленинская формула «Россия – Индия – Китай» в единой связке сил невозможна; она действует лишь попарно: Россия – Китай и Россия – Индия; и противодействует в паре Китай – Индия. Сохраняющее культурную устойчивость индийское ядро легко расшатывается с флангов старой индийской окраиной – Пакистаном: Западным и Восточным (Бангладеш). Давлением с этих флангов англо-американский Север в согласии с Китаем и одолевает занятый Индией Юг.

На флангах же собственно Китая формула «Север одолевает Юг» на местном уровне означает, что Китай будет всемерно способствовать мирному объединению Кореи на северокорейских условиях. Как Северный Вьетнам одолел Южный Вьетнам, как Северный Йемен одолел Южный Йемен, так и Северная Корея в конечном итоге одолеет Южную Корею. Стойкость КНДР по принципиальным вопросам, особенно по вопросу ядерной программы, позволяет полагать, что вопрос объединения Кореи таки будет решен экономически, естественно в пользу Китая и в пику как США, так и России.

Из закона перемен известно, что только Восток одолевает Центр. Восток в китайской картине мира занят народами персидского корня, проживающими в Иране, Афганистане и Таджикистане, а также среднеазиатскими и поволжскими народами тюркского корня (казахами, узбеками, киргизами, татарами). Поэтому связка: «Россия – Китай – Иран» для интересов России наиболее перспективна, здесь уважение Китая будет естественным.

Если же вспомнить, что Северная Корея и Иран назначены главным противником Китая – Северо-Американскими Соединенными Штатами в «ось зла», то именно эти страны и будут составлять внесистемный фактор в процессе упорядочивания Китаем геополитического пространства в рамках стратегических границ за пределами китайской территории. И именно этот внесистемный для Китая фактор Ирана и Кореи может успешно разыграть Россия для гармонизации процессов внутри и вокруг Шанхайской организации сотрудничества.

Оперативное построение сил Китайского проекта

Поскольку фронт китайской экономической и демографической экспансии развернут в направлении «Юго-Восточная Азия – Австралия (АСЕАН – АТЭС)», на флангах находятся внесистемные корейцы и персы, то тыл КНР составляют страны ШОС по линии «Урумчи – Астана – Уфа – Самара – Балтийск».

Тыл – это там, где находятся запасы средств войны: энергоносители, промышленное сырье, технологии, черная и цветная металлургия, исследовательская и конструкторская база. Тыл – это то, на что можно опереться, куда можно отойти, что прикрывает уязвимые органы жизнедеятельности от воздействия противника.

Для Китая стратегическим фронтом выступает его береговая линия от Южно-Китайского моря до Желтого моря. Иностранцы вообще и народы библейской цивилизации в частности до сих пор за глаза называются в Китае «заморскими дьяволами». Англия, Франция, Германия, США, а также заморская Япония исторически ущемляли суверенитет Китая в период его слабости прежде всего действиями сил флота, установлением морской блокады и проведением десантных операций с последующим введением для себя режима «открытых портов» и экстерриториальности. Примечательно, что возвращение Гонконга (1997 г.) и Макао (1999 г.) в состав КНР официально названо китайцами окончательным «избавлением от векового позора».

Народы же стран, примыкающих к территории Срединного государства с суши, всегда рассматривались как «окраинные», требующие охраны страны с тыла. Этой цели исторически служили такие сооружения инженерной защиты, как Великая китайская стена, вал Чингисхана, Пекинский оборонительный рубеж. И ныне Россия, Монголия, Казахстан рассматриваются в Китае как стратегический тыл, подача ресурсов с территории которых к местам их переработки и потребления в Китае требует строительства нефте– и газопроводов, наращивания пропускной способности пунктов перехода на железных и автодорогах и увеличения возможностей перевалки грузов в портах.

Поэтому именно пути подвоза энергетических и сырьевых ресурсов от их источников в Китай в силу уязвимости коммуникаций станут первоочередными объектами противодействия Китаю со стороны объединенного Запада.

Блокада коммуникаций

Формой конкурентной борьбы за весьма близкие к исчерпанию нефтегазовые ресурсы легко может стать морская блокада Китая со стороны США. По отработанной процедуре санкций, обеспечивающих режим наказания «международного терроризма» в проливах легко вводится режим задержания и досмотра танкеров, следующих из портов Саудовской Аравии, Ирана, Йемена, Омана, Ливии, Индонезии, Австралии, Венесуэлы и т. д., с конфискацией груза в пользу коалиции во главе с США. А на сухопутных театрах режим контроля с военных баз США за территорией транзита нефти и газа в Китай из Центральной Азии легко может быть переведен в режим перекрытия путей транзита методами провоцирования региональных конфликтов. На китайско-казахстанской границе боеготовным резервом первой очереди выступает уйгурский сепаратизм.

В обстановке явного преимущества морской мощи США в контроле «международного терроризма» на коммуникациях с фронта КНР защита сухопутных путей доставки сырья в Китай станет для него насущной необходимостью охраны тыла. Под лозунгом обеспечения суверенного права на безопасность Китай в порядке оказания «добрососедской помощи» вполне может ввести свои войска охраны тыла на территорию Монголии, Восточного Туркестана, Приморья и Приамурья.

Безусловный стратегический противник Китая до середины XXI в. – Соединенные Штаты Америки – под прикрытием борьбы с международным терроризмом в Афганистане своим военным присутствием уже проникли в Узбекистан, Кыргызстан и Таджикистан. Экономически глубоко внедрились в Казахстан. Готов меморандум, предусматривающий допуск войск НАТО с тяжелой техникой на территорию России.

То есть американское присутствие в странах ШОС как стратегическом тыле Китая есть потенциал дестабилизации этого тыла. Отсюда для Китая задача охраны своего тыла в рамках ШОС становится первостепенной. Иными словами, Шанхайская организация сотрудничества должна стать инструментом охраны тыла КНР. В этом заключается китайская идея ШОС.

Для того чтобы избежать печальной участи превращения пространств и недр России в «театр военных действий» Китая и США, России следует осознанно самой предложить Китаю стать его стратегическим тылом в противоборстве с Североамериканскими Соединенными Штатами. Следует, как во всех восточных единоборствах, сначала слегка «поддаться» поступательному напору, а затем вывернуть вектор чужой силы в свою пользу. Развести векторы чужих сил вращением в разные стороны к пользе России позволят хозяйственные мегапроекты транспортно-промышленного характера с использованием специальных жестких условий концессии.

Роль же авангарда движения НАТО на Восток означает для России принять на себя условия «штрафного батальона», который должен погибнуть в интересах задач операции на стороне «трех Северов».

Троецарствие как модель отношений

Китая, России и США

Учитывая символичность и стратагемность китайского мышления, нынешнюю политику реализации китайского проекта в некотором смысле можно уподобить схеме древнего китайского романа «Троецарствие». Фабула иносказаний следующая. На арене борьбы три царства: Вэй – коварный агрессор; Шу – приверженец мирного решения проблем; и У – испытывало недоверие к царству Шу. Для китайцев сегодняшний мир – такой же, как в эпоху Троецарствия: Вэй – это США (вместе с наднациональными «финансовыми суперлордами»); Шу – Большой Китай; У – Россия (на одной оси с Объединенной Европой). То есть, по схеме, если бы у России и Китая было взаимное доверие, они могли бы успешно противостоять США.

В чем же кроются причины недоверия? Ответ следующий. В истории отношений России и Китая были неравноправные договора. Первый неравноправный договор 1689 г., Нерчинский, ущемлял интересы России. Подписанный после падения крепости Албазин, пленения казаков и ликвидации Албазинского воеводства, договор устанавливал, что весь обширный район бассейнов рек Амур и Уссури является китайской территорией. Самые неравноправные для Китая – это Айгуньский договор 1858 г. и Пекинский договор 1860 г. Тогда, пользуясь поражением Китая Объединенному Западу в «опиумных войнах», Россия не упустила возможность территориальной экспансии, включилась в «аннексии и контрибуции» и присоединила к себе «за так» соответственно Амурский и Уссурийский край.

В 1964 г. Мао Цзэдун поднял вопрос о неравноправных договорах и заявил о территориальных претензиях к СССР на площадь 1,5 млн кв. км. В 1969 г. претензия была обозначена действием: пограничным конфликтом за о. Даманский на реке Уссури и при Жаланашколь в Туркестане. В 1989 г. Дэн Сяопин в переговорах с М.С. Горбачевым о нормализации отношений, повторив тезис о «несправедливых договорах», предложил «закрыть прошлое и открыть будущее». В 2001 г. Цзян Цзэминь записал в новый договор «О дружбе» с Россией тезис «добрососедства» с указанием на отсутствие территориальных претензий. Суть договора определяет лозунг: «на веки – добрые соседи, никогда – враги». Выраженный словами смысл лозунга – отказ от конфронтации. Главный же смысл по умолчанию – отказ от союзнических отношений. Ныне формальных претензий у Китая к России нет, но историческая обида на несправедливые договора есть. И если в по-европейски понятийном сознании отсутствие формальных претензий снимает вопрос несправедливости, то в китайском символическом сознании отсутствие «формальных претензий» не снимает вопрос «справедливых требований». «Формальные претензии» (де-юре) и «справедливые требования» (де-факто) для китайцев – самостоятельные вещи.

Ближайшие задачи

Перед Ху Цзиньтао стоят задачи явно и открыто восстановить историческую справедливость и возродить величие Китая. При этом главные военно-политические задачи следующие.

Вернуть Тайвань в лоно Родины.

Обеспечить безоговорочный суверенитет Китая над Тибетом и Синьцзяном (Восточным Туркестаном).

Перенести стратегические границы Китая за пределы национальной территории, в том числе в ныне российское Приморье и Приамурье, Внешнюю Монголию, Западный Туркестан (Среднюю Азию).

Что касается Приморья, то еще Дэн Сяопин, инспектируя район реки Туманган на стыке границ Китая с Кореей и Россией, завещал преемникам вернуть историческую справедливость: «Северо-Восточный Китай должен выйти к Японскому морю».

У китайцев Небо – это отец. Земля – мать. А народы – дети в иерархии старшинства. В 50-е гг. у СССР в глазах Китая был статус Старшего брата. Теперь Россия, конечно, этот статус утратила. Чтобы не остаться «прислугой за все», нужно настаивать на том, чтобы китайцы присвоили России какой-то статус в семье. Лучшим будет статус старшей сестры при среднем брате. Этот статус не обиден для России и почетен для Китая, так как по ранжиру средний брат чуть главнее старшей сестры, так как сам принимает решения, но должен уважать старшую сестру и помогать ей. Что же касается старшего брата (он же – «большой брат» глобалистов), то это место принадлежит Фининтерну.

В качестве стратегического тыла Китая Россия естественно приобретет достойный статус уважаемой «старшей сестры», избежит поругания, обретет защиту своих рубежей от Дальнего Востока до Туркестана и переложит груз ответственности за порядок, по крайней мере, в своей азиатской части, на «среднего брата». Если же вспомнить, что у «старшего брата» – Финансового интернационала евреев в его проекте «Вечного Царства Израилева» – на границе с Китаем есть резервное государственное образование – Еврейская автономная область России, то совместный авторитет старших позволит развести всегда конфликтующих в семье средних и младших. США с их 200-летней историей воспринимаются Китаем не иначе как в статусе задиристого «младшего брата», молодого, сильного и преуспевающего. Статус «средней сестры» в глазах китайцев принадлежит богатой Объединенной Европе. Младшая сестра – нервная и подвижная мусульманская умма.

В 2007 г. 17-й съезд КПК по всем признакам сменит модель развития Китая с «пассивного поглощения чужой активности» на принципиально новую «Стратегию активного выхода во внешний мир». Примерно к 2009 г. китайская внешнеполитическая игра как «никогда не прекращающийся Путь хитрости», пока проходящая на козырях экономики с мирным переносом стратегических границ за пределы национальной территории, подойдет к смене козырей в новом коне. Обострится и явно проявится главная проблема жизнеобеспечения китайской нации: нехватка пашни и воды. Именно эти ресурсы в избытке есть и не используются Россией в Приморье и Приамурье.

То есть, если за оставшееся время Россия не установит регламент отношений с Китаем с твердым и достойным статусом, если не будут приняты меры, асимметричные «естественному ходу вещей», то при фактическом блокировании Россией выхода Северо-Восточного Китая к Японскому морю Китай предъявит России «справедливые требования» и подкрепит их демонстрацией силы. Шанс согласовать свои действия в розыгрыше расклада сил на арене глобализации у России и Китая пока еще есть.

В настоящее время информационная война занимает первостепенное место в различного рода войнах. Ведь история человеческой цивилизации – это история войн как мощнейших средств перераспределения ценностей, территорий и приобретения контроля над ними. По основным объектам, подвергающимся угрозам, историки выделяют три волны войн: аграрная, индустриальная и информационная, полагая, что 10 веков назад агрессор захватывал территорию, 100 лет назад – поражал промышленность, а в настоящее время должен парализовать управление для достижения своего превосходства. Научные исследования показывают, что в соответствии с китайской стратегией основная цель нападающего состоит, прежде всего, в атаке личности, чтобы управлять ее мировоззрением, влиять на формирование его мира, а тем самым подчинить себе и через него управление страной728. Поэтому нашей стране следует использовать эффективно китайские стратегии в идущей информационно-интеллектуальной войне, чтобы выжить в идущей всемирной модернизации с ее жесткими правилами.

Приложение 2

П. Наварро

Грядущие войны Китая. Поле битвы и цена победы729

(Новостная лента. 25 октября 2012 г.)

Охлаждение отношений между США и Китаем приводит к обвалу на мировых рынках

Нью-Йорк. Фондовые биржи всего мира на этой неделе пережили самый мощный обвал биржевых индексов за всю свою историю, по мере того как волна панических продаж акций прокатилась от Азии через Европейский континент и достигла Уолл-стрит. Поводом для коллапса послужило заявление китайского правительства, в котором постулировался отказ от финансирования растущего бюджетного и торгового дефицита «беззастенчиво богатых США», «отказывающихся жить по средствам» и «пытающихся свалить вину за свои экономические проблемы на Китай». Китай также отказался от поддержки «систематически обесценивающегося доллара».

По мере того как китайские инвесторы начали сброс американских активов на биржах Уолл-стрит, цены на акции и облигации резко упали. Паника не замедлила поразить и другие мировые финансовые центры. Цена на золото взлетела до 1000 долларов за унцию, и начались разговоры о начале мирового экономического кризиса.

Большинство наблюдателей расценили действия Китая как возмездие США за принятие Конгрессом жестких протекционистских таможенных тарифов на большую группу промышленных товаров. В ситуации, когда до выборов Президента США остается менее месяца, грядут массовые довыборы в Конгресс и Сенат, национальная экономика переживает спад, а республиканцы и демократы наперебой вносят на рассмотрение законодателей целый ряд всеобъемлющих законопроектов по таким вопросам, как ограничение растущего вала поддельных китайских товаров, незаконный ввоз китайских лекарственных форм, ограничение китайского ядерного арсенала и способы борьбы с растущим загрязнением глобальной экосферы предприятиями Китая.

Этот год был очень трудным для двусторонних китайско-американских отношений. В январе посол США в ООН покинул зал заседаний Совета Безопасности в знак протеста против «продолжающегося циничного коммерческого использования Китаем своего права вето для защиты террористических режимов, подобных иранскому, в обмен на поставки нефти этими странами». В марте президент Китая внезапно отменил свой визит в США, после того как Минфин США обвинил Пекин в «валютных манипуляциях». В августе этого года, выдавшемся очень жарким и заставившем снова вспомнить о глобальном потеплении, Тихоокеанский флот США еще более накалил обстановку своим недельным противостоянием в Тайваньском проливе вновь созданному и оснащенному ядерным оружием Океанскому флоту Китая.

В то же время внутри самого Китая продолжают набирать силу выступления населения. Люди требуют большего имущественного равенства, расширения прав рабочих, улучшения медицинского обслуживания, прекращения загрязнения окружающей среды, жестких мер по борьбе с коррупцией и запрещения целого ряда широкомасштабных национальных проектов, в частности строительства плотины «Три ущелья», которое привело к массовому выселению жителей затапливаемых районов без адекватной компенсации ущерба. Недавно обнародованный отчет ЦРУ содержит предупреждение о том, что в ближайшее время внутриполитическая ситуация в Китае достигнет точки, за которой «руководство страны вынуждено будет пойти на резкое обострение военно-политического противостояния с США, Тайванем и даже Японией, чтобы объединить распадающееся гражданское общество перед лицом единого врага».

Расцвет китайской экономики быстро оборачивается закатом экономик других стран мира. Китайский «ковбойский капитализм» и аморальная внешняя политика порождают целый ряд экономических, финансовых, природоохранных, политических и даже военных катаклизмов, которые грозят и нам, и самому китайскому народу. Эта нарастающая опасность кроется в самой принятой Китаем экономической модели быстрого безудержного роста, сочетающейся с полным отсутствием уважения как к человеческим жизням в принципе, так и к охране интеллектуальной собственности. Грядущие войны Китая таят в себе бесчисленное число опасностей для всех и каждого… «Грядущие войны Китая» – это книга не о том, какое влияние на жизнь и кошелек каждого из нас оказывает превращение Китая во «всемирную фабрику», а о тех угрозах, которые таятся в бешеном росте Китая. Эта книга – попытка бескомпромиссно оценить ситуацию на тех восьми фронтах, где война Поднебесной с остальным миром уже в полном разгаре.

1. Совсем не благородная пиратская война. Вполне в соответствии с вековой традицией пиратства в Южно-Китайском море, Китай превратился в крупнейшую пиратскую страну мира. Сегодняшние флибустьеры пользуются поддержкой своего правительства. Они не только крадут у владельцев компьютерные программы и фильмы на DVD. Они беззастенчиво подделывают весь ассортимент сегодняшних промышленных товаров – от кондиционеров, автомобилей и тормозных колодок до бритв, холодильников и основных лекарств.

Этот грабеж сопровождается зарождением глобальных опасностей для здоровья сотен миллионов людей. Самое главное, что они разрушают правовые основы защиты интеллектуальной собственности – основной движущей силы инновационного процесса.

2. «Опиумные войны» XXI столетия. В Китае сложилась уникальная комбинация гангстеров из банд «Триад», коррумпированных чиновников коммунистической партии и международных наркобаронов, превратившая Поднебесную в одного из крупнейших мировых производителей наркотиков. Более того, Китай стал «всемирной фабрикой» не только в сфере производства промышленных товаров, но и в области глубокой переработки химических основ для всех четырех наиболее популярных «тяжелых» наркотических веществ – кокаина, героина, метамфетамина и «экстази».

Кроме того, Китай сохранил за собой исторически сложившуюся роль перевалочной базы между индокитайскими производителями из района «Золотого треугольника» и существенно нарастил объемы производства «экстази» и синтетических наркотиков. Криминальные синдикаты Китая не случайно «лопаются» от наличных средств, а банковская система страны становится важнейшим элементом глобального механизма «отмывания» денег.

3. Война «глобального загрязнения» и «глобального потепления». В Китае расположены 16 из 20 самых загрязненных городов мира. Стране принадлежат сомнительного качества лавры «мирового лидера в области загрязнения окружающей среды». В результате быстрой индустриализации и слабого природоохранного законодательства китайская экономика непрерывно наращивает объемы выбросов токсичных веществ в атмосферу, и этот поток начинает переливаться через границы Китая.

На просторах превращенных в пустыню степей Внутренней Монголии все чаще зарождаются мощные бури, обрушивающие на Корею и Японию тысячи тонн отравленной пыли. Китайский смог путешествует за тысячи миль от китайских берегов в Лос-Анджелес и Ванкувер вдоль инверсионных следов авиалайнеров и повисает над заповедными городами наших стран. Осталось совсем немного времени до момента, когда дымы промышленных предприятий Китая, работающих на угле, и выхлопы стремительно растущего национального парка автомобилей выведут страну на первое место среди основных глобальных виновников потепления климата.

4. Кровь за нефть. Рост национальной экономики вывел Китай на второе место в списке крупнейших мировых импортеров нефти. Отставание от США стремительно сокращается. Сегодня половина ежегодного прироста добычи нефти потребляется Китаем, и именно его запросы привели к рывку нефтяных цен к ранее немыслимому пределу в 100 долларов за баррель.

Чтобы обеспечить себе незыблемость нефтяных поставок и одновременно оттолкнуть от поставщиков весь остальной мир, Китай принял на вооружение совершенно аморальную внешнеполитическую доктрину, озвученную президентом Ху Цзиньтао. Ее основной девиз – «Бизнес не связан политическими условиями». Китай осуществил поставки баллистических ракет и передачу технологий создания ядерного оружия Ирану и неоднократно использовал свое право вето в ООН против попыток наложить экономические санкции на кровавый режим в Судане. Кроме того, он благосклонно относится к диктаторским режимам в богатых нефтью и полезными ископаемыми африканских странах, включая Анголу и Зимбабве.

Эта безответственная политика обмена нефти на кровь уже привела к гибели миллионов людей на Черном континенте, обнищанию десятков миллионов и стремительному распространению ядерной угрозы на Ближнем Востоке и Азиатском континенте.

5. Новые империалистические войны. Ирония истории состоит сегодня в том, что страна, бывшая в прошлом одной из главных жертв империализма, превратилась к началу XXI в. в наиболее хищного империалиста наших дней. Китай раздает щедрые займы и продает военную технику по всему земному шару – от Бразилии, Кубы и Венесуэлы до Экваториальной Гвинеи и Берега Слоновой Кости. Беспрецедентные масштабы приобрело и использование «оружия массовой застройки»: колоссальные армии инженеров и рабочих возводят по всему миру дороги и плотины, парламентские ассамблеи и президентские дворцы.

По мере того как неразумные страны-заемщики все глубже погружаются в пучину задолженности Китаю, перед ними возникает необходимость допустить кредитора к ускоренной разработке своих природных ресурсов. Жертвами этого подхода уже пали боливийские месторождения олова и кубинские месторождения никеля, кобальтовые разработки Конго и золотые прииски Сьерра-Леоне, руандийские вольфрамовые шахты и целая сокровищница природных богатств Южной Африки.

Марионеточные правители новых колоний Китая лихорадочно переводят миллиарды долларов на счета в швейцарских банках, а рядовые крестьяне этих стран все глубже погружаются в пучину беспросветной нищеты.

6. Войны за воду у Проклятой плотины. В мире нет страны, более увлеченной строительством плотин, чем Китай. Но Поднебесной грозит жесточайший кризис потребления водных ресурсов, поскольку общий водный баланс страны не соответствует ее нуждам: практически вся вода в стране чудовищно загрязнена промышленностью, а когда-то полноводная Желтая река сегодня мелководна 200 дней в году. Уже сегодня нехватка воды приводит к обострению трений между крестьянами и промышленниками, к выступлениям миллионов лишенных жилья в ходе затопления людей против коррумпированных государственных чиновников, к столкновению интересов областей, лежащих в верховьях рек, и территорий приморских провинций.

Кроме того, нарастает ожесточенность дипломатической войны не только провинций, но и целых стран региона. Поскольку верховья Меконга лежат на территории КНР, Китай возводит на этой водной артерии огромные каскады ГЭС, что вызывает яростные протесты стран дельты Красной реки – Камбоджи, Лаоса, Вьетнама и Таиланда. Эти плотины, одна из которых побьет все мировые рекорды высоты и будет выше стоэтажного небоскреба, угрожают стабильности сельского хозяйства, водного транспорта и самой жизни более чем 50 млн человек, живущих в бассейне прибрежной дельты Меконга. Красная река уже обмелела до исторического минимума и в ряде регионов Вьетнама обнажила участки дна.

Именно из-за этого изобилия экономически обусловленных конфликтов нам и нашим детям предстоит вести с Китаем целую серию взаимосвязанных войн на многих фронтах. …За разжигание многих из этих конфликтов несет ответственность китайское руководство, действующее рискованно и безжалостно. Однако не менее тревожным представляется и то, что сверхъестественный рост Китая приводит к выходу населения страны из-под контроля ее лидеров.

Странное сочетание свободного рынка и тоталитарного режима, обеспечивающее сегодня работу китайской экономики, все больше и больше начинает походить на взрывоопасную смесь, а не на образцовый рецепт для рывка. Именно поэтому наибольшая опасность для мирового сообщества таится в потенциальном «взрыве внутри Китая». Он может быть спровоцирован любой из «бомб с часовым механизмом», неотъемлемо присутствующих в экономике и демографии страны. Их детонация ввергнет Поднебесную в самое страшное для ее народа состояние – хаос.

7. Внутренние войны Китая. В течение прошедшего десятилетия количество общественных выступлений в стране росло каждый год и достигло ежегодной планки в 100 тысяч. И это совсем не удивительно для тех, кто внимательно следит за событиями в КНР. Люди уже не могут спокойно наблюдать за тем, как сельские районы Китая превращаются в огромную колонию рабов и свалку для всех возможных типов промышленных отходов.

Сборщики налогов обескровливают сельскую экономику Китая. Коррумпированные чиновники проводят конфискации земельных угодий по подделанным документам и передают участки застройщикам. Они присваивают себе средства, выделяемые из бюджета в качестве компенсаций за земли и дома, а народные выступления подавляют с помощью наемных бандитов.

В крупных городах рабочие-строители десятками кончают жизнь самоубийством, прыгая со строительных лесов, протестуя против многомесячных невыплат зарплат. В то же время на обширных просторах западных провинций Китая разгораются этнические конфликты по поводу нарастающей «китаизации» мусульманских регионов.

8. Китайские «бомбы с часовым механизмом». Население Китая стремительно стареет. При этом темпы роста нетрудоспособного населения превышают рост доходов среднего китайца. Сегодня КНР стоит перед кризисом системы пенсионного обеспечения, в сравнении с которым подобные проблемы США, Японии и Германии покажутся легким дуновением ветерка на утренней прогулке.

Кроме того, резко ухудшается состояние здоровья жителей Китая. Загрязнение окружающей среды послужило причиной быстрого роста количества раковых заболеваний и эпидемии легочных и сердечных заболеваний. Стремительный рост числа больных граждан пришелся именно на тот период, когда окончательно развалилась созданная при Мао система общественного здравоохранения.

Китай захлестывает и эпидемия СПИДа. По всей видимости, ее масштабы будут чудовищными. Она началась с самого скандального в мировой истории случая заражения СПИДом при переливании крови. Но расширению масштабов бедствия способствуют и стремительный рост употребления наркотиков, запоздавшая «сексуальная революция» в традициях 60-х гг. прошлого века и быстрое развитие сферы торговли женским телом, когда-то уже ославившей Китай на весь мир.

Однако без глубинного понимания сути экономических сил, стоящих за очевидными сторонним наблюдателям политическими, финансовыми, социальными, энергетическими и природоохранными конфликтами, нельзя говорить ни о каких рецептах, позволяющих справиться с трудностями и последствиями того хаоса, который принесут в наш мир грядущие войны Китая, – и внутри Поднебесной, и за ее пределами. Но я все же верю, в первую очередь – во имя наших детей, что лучшее понимание сути экономических предпосылок этих сражений позволит нам избежать их. Именно укрепление этой веры и соответствующий призыв к Китаю и странам всего мира к действиям во имя будущего – главная задача этой книги. Вымышленный фрагмент новостной ленты 2012 г. – лишь малый эпизод того будущего, которого мы стремимся избежать.

Примечания

1 См. Кляйн Н. Доктрина шока. М., 2009.

2 См. Турчин А. Война и еще 25 сценариев конца света. М., 2008.

3 См. Уткин А.И. Подъем и падение Запада. М., 2008.

4 См. Korten D.C. The Great Turning. From Empire to Earth Community. San Francisco, 2006.

5 См. Джекобс Дж. Закат Америки. Впереди Средневековье. М., 2006; Галенович Ю. Призрак Мао. М., 2002.

6 См. Korten D.C. Op. cit.

7 См. Китай. Что следует знать о новой сверхдержаве / Бергстен Ф. [и др.]. М., 2007; Фишмен Т. Китай INC. Восход сверхмощного глобального конкурента. М., 2007; Россия в полицентричном мире / под ред. А.А. Дынкина, Н.И. Ивановой. М., 2011.

8 Малинецкий Г.Г. Предисловие // Тюкин И.Ю., Терехов В.А. Адаптация в нелинейных динамических системах. М., 2008. С. 12.

9 Дамбиса М. Как погиб Запад. 50 лет экономической недальновидности и суровый выбор впереди. М., 2012. С. 11.

10 Вейнер Э. Скрытая власть. Как разбогатевшие государства и влиятельные инвесторы контролируют мир. М., 2012. С. 21.

11 Бжезинский Зб. Стратегический взгляд: Америка и глобальный кризис. М., 2012. С. 5–6.

12 Киссинджер Г. О Китае. М., 2013. С. 12.

13 Вестад А.О. Беспокойная империя. Китай и мир с 1750 года. М., 2014. С. 567–568.

14 См. Делягин М.Г., Шеянов В.В. Империя в прыжке. Китай изнутри. Как и для чего «алеет» Восток. М., 2015.

15 Там же. С. 592. Этот подход противоположен размышлениям Ю. Лужкова о «желтой опасности» для России, которая прежде всего состоит в том, что Китай, этот «желтый дракон», загребает жар распри между Европой и Россией (См. Лужков Ю. «Желтый дракон» загребает жар распри Европы и России, или Геополитические риски стратегического альянса России и Китая // Аргументы неделi. 2014.25.12. № 49; 2015.15.01. № 1.).

16 Калашников М. Мировая революция 2.0. М., 2014. С. 346.

17 Там же. С. 349.

18 Фридман Дж. Следующие 100 лет. Прогноз событий XXI века. М., 2010. С. 122.

19 См. Там же. С. 186, 283.

20 Примаков Е.М. Предисловие // Россия в полицентричном мире / под ред. А.А. Дынкина, Н.И. Ивановой. М., 2011. С. 6.

21 Федотова В.Г., Федотова Н.Н. Вторая великая трансформация: политические и экономические основания нашего времени // Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия. М., 2007. С. 450.

22 Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае (2001–2010). М., 2011. С. 25.

23 Слово товарища Си // Завтра. 2014. Февраль. № 7. С. 1, 3.

24 Станет ли XXI век веком Китая: Манковские дискуссии о роли Китая: Генри Киссинджер и Фарид Закария против Найла Фергюсона и Дэвида Даокуя Ли. М., 2013. С. 52.

25 См. Романовский Н.В. Социология заговорила по-китайски? // Социс. 2013. № 12. С. 131.

26 См. Розанваллон П. Утопический капитализм. История идеи рынка. М., 2007.

27 См. Тавровский Ю.В. Си Цзиньпин. По ступеням китайской мечты. М., 2015.

28 Фурсов А. Вперед к победе! Русский успех в ретроспективе и перспективе. М., 2014. С. 290.

29 Фурсов А. Мировая борьба. Англосаксы против планеты. М., 2016. С. 500, 508.

3 °Cм. Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае (2001–2010) / гл. ред. Хэ Чуаньци. М., 2011. С. 23–24, 26.

31 Atlan H. Entre le cristal et la fume. H., 1979. P. 140.

32 См. Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России. Новосибирск, 2001.

33 См. Там же. С. 50–51.

34 Материал взят из работы С.Г. Кирдиной «Институциональные матрицы и развитие России» (Гл. 2).

35 Там же. С. 59.

36 Кирдина С.Г. Указ. соч. С. 62.

37 См. Кирдина С.Г. Указ. соч. С. 62–66.

38 См. Федотова В.Г. Модернизация «другой» Европы. М., 1997.

39 Кирдина С.Г. Указ. соч. С. 68.

40 Кирдина С.Г. Указ. соч. С. 69.

41 См. Эра царствующих богов: 3000–1500 гг. до н. э. М., 1998.

42 Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайской цивилизации. М., 1976. С. 12.

43 Планета Китай // Китай. ru. 2008. Лето. С. 28.

44 Следует иметь в виду ту особенность китайского мышления, согласно которой время и пространство по своей сути представляли собой единое нераздельное замкнутое целое (время и пространство конечны), мироздание является замкнутым: «Протяженность не остается сама собой до бесконечности. За четырьмя пределами пространства находятся образующие рыхлую приграничную зону Четыре моря. Эти Четыре моря заселены четырьмя типами варваров. Они – сородичи разных животных и по своей сути близки звериной природе. Китайцы – человеческие существа – не могут жить по окраинам мироздания, не утрачивая своего человеческого естества» (Гране М. Китайская мысль от Конфуция и Лаоцзы. М., 2008. С. 66). Здесь пространство является квадратным, время – круглым, они связаны с социальными нормами и имеют ценностный характер (об этом см. ниже).

45 Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайской цивилизации. М., 1976. С. 38.

46 Мак-Нил У. Восхождение Запада: История человеческого сообщества. М., 2004. С. 303–304.

47 См. Там же. С. 304–305.

48 Эра царствующих богов. С. 150.

49 Там же.

50 Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайской цивилизации. М., 1976. С. 326.

51 Шефер Э. Золотые персики Самарканда. М., 1981. С. 5–6.

52 См. Первобытная периферия классовых обществ до начала Великих географических открытий (проблема исторических контактов). М., 1978. С. 94–95.

53 См. Васильев Л.С., Кобзев А.И. Предисловие // Этика и ритуал в традиционном Китае. Сб. ст. М., 1988.

54 Там же. С. 3.

55 Крил Х.Г. Становление государственной власти в Китае. Империя Западная Чжоу. СПб., 2001. С. 73.

56 Balasz E. Chinese Civilization and Bureaucracy. Haven a. London, 1964. P. 6.

57 Ходж С. Дао Дэ Цзин. Современный перевод с комментариями. М., 2006. С. 15.

58 Тайны китайских иероглифов / авт. – сост. В. Соколов. Мн., 2009. С. 3.

59 Гране М. Указ. соч. С. 17.

60 Крил Х.Г. Указ. соч. С. 80.

61 См. Там же. Гл. VI–VIII.

62 Живший в IV в. до н. э. первый крупный теоретик в области управления Шэнь Бу-Хай писал: «Правителя почитают потому, что он обладает властью повелевать. Но если его приказания не выполняются, в действительности он не является правителем. Вот почему мудрый правитель всегда предельно внимателен к своим приказаниям» (Крил Х.Г. Указ. соч. С. 16–17). К этому совету могли бы прислушаться и древнеегипетский фараон, и древнеримский император, и современный президент, и вожак молодежной банды.

63 Там же. С. 70.

64 См. Там же. Гл. VI.

65 Лёве М. Китай династии Хань. Быт, религия, культура. М., 2005. С. 35.

66 Один из таких высокопоставленных чиновников, ставший после смерти императора У-ди в 87 г. до н. э. членом триумвирата регентов, Сан Хунян «предложил применить методы делового мира в управлении государством» (Лёве М. Указ. соч. С. 46).

67 См. Делюсин Л. Китай в поисках путей развития. М., 2004. С. 399–416.

68 Эшби У.Р. Конструкция мозга. М., 1964. С. 100.

69 Там же. С. 172.

70 Эшби У.Р. Указ. соч. С. 210.

71 Винер Н. Кибернетика и общество. М., 1958. С. 50.

72 См. Там же. С. 103.

73 Понятие «феодализма» здесь является условным за неимением адекватного китайским реалиям: «…в Китае не сложилось феодального общества, подобного европейскому, как никогда не существовало в нем и ничего подобного рабству в античном мире Запада» (Малявин В. Империя ученых. М., 2007. С. 346). Исторический процесс в Китае требует, очевидно, описания в других категориях.

74 См. Малявин В.В. Гибель древней империи. М., 1983. С. 105–157.

75 Делюсин Л. Указ. соч. С. 406.

76 См. Атлас всемирной истории. М., 2003. С. 62.

77 Китай – Земля небесного дракона. М., 2001. С. 48–49.

78 Kossecki J. Gry sil I interesow w historii. W., 1981. S. 42.

79 См. Prodan M. Sztuka chinska. Wprowadzenie. W., 1975. S. 16. Отечественный синолог В.В. Малявин тоже отмечает отсутствие в китайском менталитете идеи божественного творца и каузальной теории творения, низводящей человека до состояния «полузверя-полуангела» (Малявин В.В. Искусство управления. М., 2003. С. 62).

8 °Cм. Кревельд М. ван. Расцвет и упадок государств. М., 2006. С. 56.

81 Алимов И.А., Ермаков М.Е., Мартынов А.С. Срединное государство. Введение в традиционную культуру Китая. М., 1998. С. 156–158.

82 Лёве М. Указ. соч. С. 167.

83 Алимов И.А., Ермаков М.Е., Мартынов А.С. Указ. соч. С. 158–159.

84 Там же. С. 164.

85 Иное дело, что состязательность (соревновательность) проявлялась на стадии конкурсных экзаменов за право занять наивысшие посты в империи, так как «генеральным принципом администрации в Китае всегда было выдвижение в администрацию умных и способных…» (Васильев Л.С. Восток и Запад в истории // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 102).

86 См. Прохоров А.П. Русская модель управления. М., 2006.

87 Kossecki J. Gry sil I interesow w historii. W., 1981. S. 43.

88 Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. М., 2008. С. 189.

89 См. Там же. С. 44.

90 Лёве М. Указ. соч. С. 40.

91 Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999. С. 181.

92 Там же. С. 182.

93 Эйзенштадт Ш. Указ. соч. С. 182–183.

94 Малявин В.В. Китайская цивилизация. М., 2000. С. 121.

95 Там же. С. 105.

96 Малявин В.В. Китайская цивилизация. М., 2000. С. 108.

97 Вполне понятно, что покушения на незыблемый порядок мирового организма в Китае карались весьма жестоко, любые робкие выступления против государственной системы управления безжалостно подавлялись.

98 Титаренко М.Л. Об истории китайской философии // История китайской философии. С. 533.

99 Цит. по: Фэн Ю-лань. Краткая история китайской философии. СПб., 1998. С. 24.

100 Там же. С. 25.

101 См. Фэн Ю-лань. Указ. соч. С. 26.

102 См. Granet M. La pensee chinoise. P., 1965. P. 90–94; Гране М. Указ. соч. С. 73–76.

103 Малявин В.В. Китайская цивилизация. М., 2000. С. 107.

104 См. Сунь-цзы. Искусство стратегии. М., СПб., 2006; Зенгер Х. фон. Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. М., 1995; Китайская наука стратегии / сост. В.В. Малявин. М., 1999.

105 См. Китай – Земля небесного дракона / под общ. ред. Э.Л. Шонесси. М., 2001.

106 Васильев Л.С. Восток и Запад в истории. С. 100–101.

107 Бродель Ф. Игры обмена. М., 1988. С. 591.

108 Там же. С. 592.

109 См. Lerner R.E., Meacham S., Burns E. Western Civilizations. N.Y.-L., 1988. Р. 23–27.

110 Кревельд М. ван. Указ. соч. С. 34–35.

111 Cм. Lerner R.E., Meacham S., Burns E. Op. cit. С. 26.

112 Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. С. 374.

113 Кахилл Т. Дары евреев. СПб., 2005. С. 100.

114 См. Там же. Раздел VI.

115 См. Тернер В. Символ и ритуал. М., 1983.

116 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 44.

117 Яковлев В.П. Социальное время. Ростов н/Д, 1980. С. 43.

118 Баткин Л.М. Тип культуры как историческая целостность // Вопросы философии. 1969. № 9. С. 108.

119 Первобытная периферия классовых обществ до начала великих географических открытий. М., 1978. С. 249.

120 Там же.

121 См. Elvin M. The Pattern of the Chinese Past. Stanford, 1973.

122 Конрад Н.И. Очерки истории культуры средневековой Японии. М., 1980. С. 8.

123 Федорова Е.В. Императорский Рим в лицах. М., 1979. С. 185.

124 «Диоклетиан был умен, проницателен, хитер, энергичен, жесток, образования приличного не имел, интеллектом не блистал и сумел удержать власть в своих руках в течение 20 лет» (Там же. С. 164).

125 Сорокин В.Ф. Китайская классическая драма XIII–XIV вв. М., 1979. С. 19.

126 Теоретические проблемы всемирно-исторического процесса / Жуков Е.М. [и др.]. М., 1979. С. 297.

127 Там же.

128 См. Мурьянов М.Ф. Время // Вопросы языкознания. 1978. № 2.

129 Хотя в ханьском Китае и «существовали технические возможности для сложных сценических представлений, по-видимому, не уступавшие возможностям античной и средневековой сцены» (Сорокин В.Ф. Указ. соч. С. 19), драматургия и зрелые формы театра возникли позже на 1000 лет.

13 °Cм. Поликарпов В.С. Философия управления. Ростов н/Д – Таганрог, 2001.

131 См. Крил Х.Г. Указ. соч.

132 Известный российский специалист в области мировой политики А.И. Уткин пишет, что «безудержный китайский рост оставит Вашингтону надежду только в случае децентрализации Китая» (Уткин А.И. Мировой порядок XXI века. М., 2002. С. 482). Поэтому вполне естественно, что западные социологи и политологи длительное время занимаются исследованием особенностей китайской цивилизации, выясняют причины генезиса западного капитализма и его перспективы.

133 Никифоров В.Н. Восток и всемирная история. М., 1975. С. 263.

134 Там же. С. 262.

135 Здесь речь идет о доминировании линейного времени над циклическим.

136 См. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 24. С. 269–279.

137 Там же. Т. 23. С. 419.

138 Поль-Марк А. Культура и развитие: процесс роста современного общества // Культура. 1982. № 1–2. С. 79.

139 См. Вейнберг И.П. Рождение истории. М., 1993. С. 282–283; Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 343.

140 Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. С. 312.

141 Мак-Нил У. Восхождение Запада. С. 736.

142 Уткин А.И. Подъем и падение Запада. М., 2008. С. 21.

143 Кеймен Г. Испания: дорога к империи. М., 2007. С. 10.

144 Уткин А.И. Подъем и падение Запада. М., 2008. С. 31–32.

145 Слезкин Л.Ю. У истоков американской истории. Виргиния и Новый Плимут. 1606–1642. М., 1978. С. 4.

146 Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. М., 1992. Т. 1. С. 37.

147 Найт К., Ломас Р. Ключ Хирама. М., 2006. С. 470.

148 См. Там же. С. 474.

149 См. Там же.

15 °Cм. Слезкин Л.Ю. Указ. соч.

151 См. Там же. С. 35.

152 Цит.: Бурстин Д. Американцы: колониальный опыт. М., 1993. С. 11.

153 Лернер М. Указ. соч. Т. 1. С. 32–33.

154 См. Urbanski E.S. Hispanoameryka i jej cywilizacje.W., 1981.

155 См. Мечников Л.И. Цивилизации и великие исторические реки. Статьи. М., 1995; Эра царствующих богов: 3000–1500 гг. до н. э. М., 1998.

156 Кожинов В.В. Победы и беды России. М., 2000. С. 10.

157 См. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.,1990.

158 Поликарпов В.С., Поликарпова В.А. Россия versus Рим. Таганрог, 2001. С. 5.

159 См. Поликарпов В.С. Если бы… Исторические версии. Ростов н/Д, 1995; Карацуба И.В., Курукин И.В., Соколов Н.П. Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от Рюриковичей до олигархов. М., 2005.

160 Дэвис Н. История Европы. М., 2004. С. 269.

161 Флоровский Г.В. Пути русского богословия. К., 1991. С. 2.

162 «Мировая религия, каковой изначально является христианство, – пишет А.И. Липкин, – изначально универсальна и адресована индивиду, его душе, определяя смысл жизни. Использование ее в коллективных целях идентификации «своих» и «чужих» перерождает ее сущность, приравнивая ее к любой языческой “государственной религии”» (Липкин А.И. Российская самодержавная система правления // Полис. 2007. № 3. С. 44).

163 Штейнзальц А., Функенштейн А. Социология невежества. М., 1997. С. 124–125.

164 Если политтехнолог, по выражению Г. Павловского, – наемный информационный убийца, то политтехнологи представляют собой орудие информационного убийства, орудие дезинформации.

165 Щеглов Ю. Победоносцев: Вернопреданный. М., 2004. С. 176–177. Следует отметить, что либеральные реформы Александра II в сфере образования придерживались «постулата нецелесообразности увеличения числа имеющих образования бедняков, отрывающихся тем самым от своей среды и предъявляющих претензии к власти» (Власть и реформы. От самодержавной к советской России. М., 2006. С. 300).

166 Щеглов Ю. Указ. соч. С. 7.

167 В настоящее время значимость логики весьма велика, достаточно, что в области мобильной связи используются так называемые «спинтронные устройства», в которых можно переключать логическое устройство, просто переворачивая спин без физического движения заряда, что позволяет сберечь много энергии и получить низкопотребляющее устройство (См. Применение устройств односпиновой логики при создании ПСП генератора для систем прямой последовательности с распределенным спектром / Саркар С.К. [и др.] // Нано– и микросистемная техника. 2007. № 6. С. 44). Понятна мощь логики сейчас, когда вырисовываются контуры нанообщества с его необычными параметрами (в частности, в нем будет своя нанорелигия, где человек займет место божества по своим творческим возможностям конструирования миров).

168 Цит. по: Лысков Д.Ю. Сумерки Российской империи. М., 2011. С. 119.

169 Струве П.Б. Россия // Русская философия собственности (XVIII–XX вв.). СПб., 1993. С. 261.

170 Дэвис Н. Указ. соч. С. 264–285.

171 Бродель Ф. Время мира. М., 1992. С. 455.

172 Кревельд М. ван. Указ. соч. С. 326.

173 См. Бродель Ф. Время мира. С. 459.

174 Бродель Ф. Игры обмена. М., 1988. С. 264.

175 Бродель Ф. Время мира. С. 464–465.

176 Там же. С. 476.

177 Архив кн. Воронцова. Кн. 8. 1876. С. 363.

178 См. Бабинцев В.А. Окружность – нигде, центр – повсюду. Послесловие // Шоню П. Цивилизация классической Европы. Екатеринбург, 2005. С. 604.

179 Стекольников Ю.И. Живучесть систем. СПб., 2002. С. 36.

180 Королев С.А. Бесконечное пространство: гео– и социографические образы власти. М., 1997. С. 36.

181 Кревельд М. ван. Указ. соч. С. 327–328.

182 См. Ольденбург С.С. Царствование Николая II. М., 2003.

183 См. Там же.

184 См. Пивоваров Ю., Фурсов А. Русская система: тезисы и рабочие гипотезы // Россия между вчера и завтра. Книга первая. Экспертные разработки. М., 2003.

185 Пивоваров Ю., Фурсов А. Указ. соч. С. 253.

186 Дугин А. Преодоление Запада. Предисловие // Трубецкой Н. Наследие Чингисхана. М., 2000. С. 11.

187 Ниже нами приводится материал, взятый из монографического исследования: «Доклад о модернизации в мире и Китае (2001–2010)». С. 32–34.

188 Мельянцев В.А. Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М., 1996. С. 96.

189 См. Дэвис Н. Указ. соч.; Шоню П. Цивилизация классической Европы. Екатеринбург, 2005.

19 °Cм. Дэвис Н. Указ. соч. Раздел «DYNAMO». Мировой двигатель, 1815–1914.

191 См. там же. С. 17.

192 См. Тома Р. Структурная устойчивость и морфогенез. М., 2002. С. 14.

193 См. Кузык Б.Н. Россия в цивилизационном измерении: фундаментальные основы стратегии инновационного развития. М., 2008. С. 243–245.

194 Там же. С. 245–246.

195 См. Кузык Б.Н. Россия в цивилизационном измерении. С. 236–243; Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? М., 2008. С. 22–24.

196 Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. Указ. соч. С. 24.

197 Зиновьев А. Несостоявшийся проект: Распутье. Русская трагедия. М., 2009. С. 442–443.

198 См. Там же. С. 441.

199 См. Грациози А. Война и революция в Европе: 1905–1956. М., 2005.

200 Морозов Е.Ф. Учебник по стратегии // Кингстон-Макклори Э.Д. Глобальная стратегия. М. – Жуково, 2005. С. 9.

201 Там же. С. 11.

202 Калашников М. Третий проект. Погружение: книга-расследование. М., 2005. С. 256–257.

203 В сталинском Советском Союзе применялось индикативное и матричное планирование, которое было полностью потеряно при Н. Хрущеве и Л. Брежневе. Детально был разработан балансовый метод планирования – по основным продуктам и необходимым для производства ресурсам.

204 Калашников М. Третий проект. Погружение: книга-расследование. М., 2005. С. 240–242.

205 Сталин И.В. Соч. Т. 1. М., 1946. С. 296.

206 Капченко Н.И. Политическая биография Сталина. Т. 1 (1879–1924). М., 2004. С. 32.

207 Тромпенаарс Ф., Хампден-Тернер Ч. Национально-культурные различия в контексте глобального бизнеса. Мн., 2004. С. 124.

208 Как лидер, И. Сталин прекрасно понимал, что именно люди являются величайшим ресурсом организации, на что обращают внимание современные западные специалисты по менеджменту (См. Хессельбайн Ф. О лидерстве. Новосибирск, 2004. С. 15).

209 Калашников М. Третий проект. С. 273–274.

21 °Cм. Хозиков В. Секретные боги Кремля. Рождение техноимперии. М., 2004.

211 См. Галушкин А.И. Нейрокомпьютеры и их применение на рубеже тысячелетий в Китае: в 2 т. М., 2004.

212 См. Новости. Факты. Тенденции // Открытые системы. 2013. № 10. С. 8.

213 Капченко Н.И. Указ. соч. Т. I (1879–1924). С. 17.

214 Кингстон-Макклори Э.Д. Указ. соч. С. 60.

215 Именно эта стратегия позволила И. Сталину эффективно вести геополитическую информационную войну: «В XX веке у России был лишь один талантливый режиссер информационной войны – И. Сталин, который и добился самых впечатляющих результатов» (Панарин И. Первая информационная война. Развал СССР. СПб., 2010. С. 24).

216 Капченко Н.И. Указ. соч. Т. I (1879–1924). С. 18.

217 Акимов М.В. Преступления США. Americrimes. Геноцид, экоцид, психоцид, как принципы доминирования. М., 2013. С. 186–187.

218 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 120.

219 Схиммельпэнник Д. Свет с Востока // Родина. 1995. № 11. С. 33.

22 °Cоветская историческая энциклопедия. М., 1963. Т. 4. С. 1022–1023.

221 История дипломатии. М.—Л., 1945. Т. 3. С. 272.

222 Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи. М., 1995. С. 708.

223 XIV съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1926. С. 13–14.

224 Сталин И.В. Соч. Т. 4. С. 382–383.

225 Там же. Т. 4. С. 408.

226 См. Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879–1929. М., 1991. С. 210.

227 Юнг К.Г. Аналитическая психология. М., 1995. С. 188–189.

228 Риббентроп И. фон. Между Лондоном и Москвой. Воспоминания и последние записи: документальное приложение. М., 1996. С. 232.

229 Там же. С. 175.

230 Майский И.В. Воспоминания советского посла. М., 1965. С. 161.

231 Бутаков Я.А. Сталин и древняя китайская мудрость // Бутаков Я.А. Войну выиграл Сталин! М., 2010. С. 17–22.

232 Север А., Колпакиди А. КГБ. М., 2010. С. 214.

233 См. Методы робастного, нейро-нечеткого и адаптивного управления / под ред. Н.Д. Егупова. М., 2001. Ч. V.

234 Там же. С. 604.

235 См. Арнольд В.И. Теория катастроф. М., 2009.

236 Здесь излагается материал, взятый из работы «Методы робастного, нейро-нечеткого адаптивного управления». М., 2001. С. 604–611.

237 Погорельский А. Механика революции // Прогнозис. 2006. № 3. С. 3.

238 Там же. С. 4.

239 См. Методы робастного, нейро-нечеткого и адаптивного управления. С. 610.

24 °Cм. Васильев Л.С. Феномен власти – собственности // Типы общественных отношений на Востоке в Cредние века. М., 1982.

241 Кордонский С.Г. Социальная структура и механизм торможения // Постижение. Социология. Социальная политика. Экономическая реформа. М., 1989. С. 37–38.

242 Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. С. 32.

243 Понеделков А.В. Политическая элита: генезис и проблемы ее становления в России. Ростов н/Д, 1995. С. 129.

244 Подробно см.: Зиновьев А.А. Несостоявшийся проект; Кожурин Ф.Д. Процесс управления. М., 1988.

245 См. Синявский А.Д. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 101–102.

246 Зиновьев А.А. Гибель русского коммунизма. М., 2001. С. 30.

247 Мэмфорд Л. Социальная мегамашина // Утопия и утопическое мышление. М., 1990. С. 96.

248 См. The Lewis Mumford Reader. N.Y., 1986. P. 333.

249 The Lewis Mumford Reader. N.Y., 1986. P. 334–335.

250 Философия власти. М., 1993. С. 125.

251 См. Эванс Р. Третий рейх: Зарождение империи. Екатеринбург. 2010; Его же. Третий рейх. Дни триумфа: 1933–1939. Екатеринбург. 2010; Его же. Третий рейх. Дни войны. 1939–1945. Екатеринбург. 2011; Галенович Ю.М. Великий Мао. «Гений и злодейство». М., 2012.

252 Ильин В.В. Политология. М., 1999. С. 126–127.

253 Лукин А.В. Медведь наблюдает за драконом. Образ Китая в России в XVII–XXI веках. М., 2007. С. 189.

254 Цит. по: Там же. С. 189–190.

255 Цит. по: Там же. С. 190.

256 Маяковский В.В. Полное собрание сочинений. М., 1955–1961. Т. 6. С. 88.

257 Там же. Т. 7. С. 127.

258 Лукин А.В. Указ. соч. С. 203–204.

259 Дьяконов И.М. Пути истории. М., 1994. С. 294.

260 Васильев Л.С. История Востока. М., 1993. Т. 2. С. 213.

261 Джонсон П. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. М., 1995. Ч. I. С. 363.

262 Воронцов В.В. Судьба китайского Бонапарта. М., 1989. С. 151–152.

263 Там же. С. 153–154.

264 См. Byas Н. Government by Assassination. L., 1943. P. 173–192.

265 См. Джонсон П. Указ. соч. С. 362.

266 Tolland J. The Rising Sun: the decline and fall of the Japanese Empire. L., 1971. P. 21.

267 Джонсон П. Указ. соч. С. 362–363.

268 См. Новейшая история Китая. 1917–1970 гг. М., 1972. С.\ 158.

269 Там же. С. 59.

270 Там же. С. 165.

271 См. Бурлацкий Ф. Мао Цзэдун и его наследники. М., 1979. С. 46.

272 См. Воронцов В.В. Указ. соч. С. 152–153.

273 Владимиров П.П. Особый район Китая. 1942–1945. М., 1973. С. 464.

274 Borg D. The United States and the Far Eastern crisis of 1933–1938. Cambridge, 1964. P. 226.

275 Васильев Л.С. История Востока. Т. 2. С. 216.

276 Джонсон П. Указ. соч. С. 364.

277 См. Fitzgerald С.Р. The Birth of Communist China. Baltimore, 1964.

278 Tolland J. The Rising Sun: the decline and fall of the Japanese Empire. L., 1971. P. 47.

279 Джонсон П. Указ. соч. С. 156.

280 Чан Кайши расстрелян в декабре 1936 года // Поликарпов В.С. Если бы… Исторические версии. Ростов н/Д, 1995. С. 179–192.

281 Лукин А.В. Указ. соч. С. 204–205.

282 Там же. С. 207.

283 Галенович Ю.М. Великий Мао. С. 333.

284 Там же. С. 369.

285 Владимиров П.П. Указ. соч. С. 47.

286 Бурлацкий Ф. Указ. соч. С. 75.

287 Киссинджер Г. Указ. соч. С. 110–111.

288 Шапинов В. Предисловие. Четыре мифа о Мао // Мао Цзэдун. Маленькая красная книжица. М., 2010. С. 17.

289 Там же. С. 21.

290 Ли Куан Ю. Из третьего мира – в первый. История Сингапура (1965–2000). М., 2013. С. 377.

291 Лукин А.В. Указ. соч. С. 226–227.

292 См. Там же. С. 226.

293 Там же. С. 227.

294 Платонов О., Райзеггер Г. Мировая гегемония Америки. Летопись кровавых преступлений. М., 2012. С. 131.

295 Там же. С. 132.

296 Ли Куан Ю. Указ. соч. С. 488.

297 Подробно об этом см.: Поликарпов В., Поликарпова Е. Загадка Генри Киссинджера. Почему его слушается Путин? М., 2012. С. 80–86.

298 См. Киссинджер Г. Указ. соч. С. 238 и сл.

299 Киссинджер Г. Указ. соч. С. 596.

300 Савченко А.Б. Искусство управления ситуацией: опыт Востока и Запада. М., 2006. С. 15.

301 Савченко А.Б. Указ. соч. С. 70.

302 Там же. С. 74–75.

303 Галенович Ю.М. Великий Мао. С. 763–765.

304 Непосредственное соучастие Мао в «охоте на ведьм» и физическом истреблении своих оппонентов ограничивается периодом 1930–1931 гг. в Цзянси. В ходе «чисток» в Яньани он указывал, что «ни один из кадровых работников не должен быть убит», однако на практике с молчаливого согласия Председателя Кан Шэн довел до самоубийства десятки членов партии. То же самое повторялось и после 1949 г. – Примеч. авт.

305 Шорт Ф. Мао Цзэдун. М., 2001. С. 593–596.

306 Киссинджер Г. Указ. соч. С. 346.

307 См. Дельнов А.А. Китай. Большой исторический путеводитель. М., 2008. С. 790.

308 Киссинджер Г. Указ. соч. С. 347.

309 Ли Куан Ю. Указ. соч. С. 482.

310 Салицкий А.И. Новый лидер мировой экономики // Вестник Российской академии наук. 2008. Т. 78. № 3. С. 264.

311 См. Айвазов А. Свет из Поднебесной // Завтра. 2009. № 50. С. 3.

312 Там же.

313 Там же.

314 См. Нейсбит Д. Китайские мегатренды. М., 2012.

315 Виноградова Ю. Искусство уехало в Китай // Эксперт. 2012. № 12. С. 82.

316 Нейсбит Д. Указ. соч. С. 308.

317 Цаголов Г. Великая китайская конвергенция (О новой книге Э.П. Пивоваровой «Социализм с китайской спецификой») // Вопросы экономики. 2011. № 11. С. 141; Пивоварова Э.П. Социализм с китайской спецификой. М., 2011.

318 Ли Куан Ю. Указ. соч. С. 530.

319 МакГрегор Р. Партия: тайный мир коммунистических властителей Китая. М., 2011. С. 12–13.

320 Там же. С. 31.

321 Галенович Ю.М. Наказы Цзян Цзэминя: принципы внешней и оборонной политики современного Китая. М., 2003. С. 4–5.

322 См. Галенович Ю.М. Наказы Цзян Цзэминя… С. 5–6.

323 Там же. С. 7.

324 Галенович Ю.М. Наказы Цзян Цзэминя…: принципы внешней и оборонной политики современного Китая. М., 2003.

325 Галенович Ю.М. Наказы Цзян Цзэминя… С. 10–11.

326 Там же. С. 15.

327 См. Владимиров А.И. Основы общей теории войны: монограф. в 2 ч. Ч. II: Теория национальной стратегии: основы теории, практики и искусства управления государством. М., 2013. С. 241.

328 Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае (2001–2010). С. 195–196, 206–211.

329 Неклесса А.И. Постсовременный мир в новой системе координат // Глобальное сообщество: новая система координат (подходы к проблеме). СПб., 2000. С. 27.

33 °Cм. Фукуяма Ф. Сильное государство. М., 2006.

331 См. Kossecki J. Gry sil i interesow w historii. W., 1981. S. 5–15.

332 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 22.

333 Kossecki J. Gry sil i interesow w historii. W., 1981. S. 9.

334 Там же. С. 15.

335 См. Жданов Ю.А. Роковой комплекс Эрисихтона // Научная мысль Кавказа. 1997. № 3.

336 См. Гурко Л. Кризис американского духа. М., 1958. С. 32; Лауринчюкас А. Невидимые небоскребы. М., 1988. С. 316; Шостром Э. Анти-Карнеги, или человек-манипулятор. М., 1992. С. 125; Шляпентох Д. Незнакомые американцы // Родина. 1992. № 10. С. 102; Сигов Ю. Необычная Америка: За что ее любят и ненавидят. М., 2011. С. 197; Лейси С. Мечтай, создавай, изменяй! Как молодые предприниматели меняют мир и зарабатывают деньги. М., 2012. С. 40–44 и др.

337 Флекснер К.Ф. Просвещенное общество. Экономика с человеческим лицом. М., 1994. С. 20.

338 Adams J. Our Business Civilization.N.Y., 1929. P. 31.

339 Фай Г. Всемирный переворот. Эссе о новом американском империализме. М., 2005. С. 155.

340 Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век. М., 1997. С. 341–342.

341 Жданов Ю.А. Указ. соч. С. 4.

342 Там же. С. 5.

343 Трофименко Г.А. Современные США – некоторые выводы для российской политики // ЭПИ. 1996. № 8. С. 15.

344 Цит. по: Фридман В.П. Социалистические Штаты Америки. Дежа-вю, или Новые песни о старом. М., 2006. С. 142.

345 Chancellor J. Peril and Promise: A Commentary upon America. N.Y., 1990. P. 23.

346 См. Трофименко Г.А. Указ. соч. С. 17.

347 См. Кеннеди П. Указ. соч. С. 356.

348 Цит. по: Там же.

349 Там же. С. 357.

35 °Cм. Американцы о себе и о положении в стране // США – ЭПИ. 1995. № 10. С. 101–102.

351 Crime in America // Economist. 22 December.1990. P. 29–32.

352 См. Николайчик В.М. Понятие «беловоротничковая» преступность // США – ЭПИ. 1995. № 10. С. 89.

353 См. Abrams N. Federal Criminal Law and Its Enforcement. St. Paul (Minn.). 1986. P. 129.

354 Николайчик В.М. Указ. соч. С. 90.

355 См. Метвин Ю. Америке нужно больше тюрем // США – ЭПИ. 1994. № 2.

356 Старостин Д. Американский ГУЛАГ: пять лет на звездно-полосатых нарах. М., 2003. С. 9.

357 Геллнер Э. Условия свободы. М., 1995. С. 144.

358 Зиновьев А. Запад. Феномен западнизма. М., 1995. С. 361, 362.

359 См. Нордау М. Вырождение. М., 1995.

36 °Cм. подробно об этом: Античная демократия в свидетельствах современников. М., 1996.

361 См. Коновалова Л.В. Растерянное общество. М., 1986; Лебон Г. Психология социализма. СПб., 1995.

362 См. Кеннеди П. Указ. соч. С. 357.

363 Шостром Э. Указ. соч. С. 126.

364 Согрин В. США: общественно-политический портрет на исходе XX в. // МЭиМО. 1998. № 9. С. 66.

365 Эко У. Средние века уже начались // Иностранная литература. 1994. № 4. С. 261.

366 См. Лернер М. Указ. соч. Ч. 1, разд. 2.

367 Поздняков Э.А. Философия политики. М., 1993. С. 446.

368 См. Поликарпов В.С. Горизонты третьего передела мира. СПб., 1997.

369 Балацкий Е.В. Настанет ли Апокалипсис? // Вестник Российской академии наук. 1998. Т. 68. № 9. С. 822.

37 °Cм. Дай Т.Р., Зиглер Л.Х. Демократия для элиты. М., 1984; Согрин В. Указ. соч.

371 См. Сумароков В.Н. Государственные финансы в системе макроэкономического регулирования. М., 1986.

372 См. Бьюкенен Дж. Избранные труды. М., 1997.

373 См. Балацкий Е.В. Указ. соч.

374 Черный Г.П. Биофизическая модель устойчивого развития цивилизации // Общественные науки и современность. 1998. № 4. С. 146.

375 См. Моммзен Т. История Рима. СПб., 1995. Т. 3; Боттомор Т. Классы в современном обществе. М., 1966.

376 Фэн Ю-лань. Краткая история китайской философии. СПб., 1998. С. 357.

377 Черный Г.П. Указ. соч. С. 146.

378 Балацкий Е.В. Указ. соч. С. 826.

379 Гумилев Л.Н. От Руси к России. М., 1992. С. 192.

38 °Cм. Евстафьев Д. Несколько мыслей об Америке // Новая Россия. 1998. № 1.

381 Евстафьев Д. Указ. соч. С. 39.

382 Поздняков Э.А. Указ. соч. С. 173.

383 Там же. С. 174.

384 См. Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской идентичности. М., 2008.

385 См. Bzezinski Z. Beetween Two Ages: America’s Role in the Technotronic Era. N.Y., 1989.

386 Menzel U. Die neue Unubersichtlichkeit, in der die Welt als Tollhaus erscheinr // Frankfurt Rundshau. 1995. № 195. S. 12.

387 См. Кистанов В. На пороге азиатского века // Азия и Африка. 1996. № 11; Панарин А.А. Восток – Запад: циклы большой истории // Новая Россия. 1998. № 1.

388 Панарин А.А. Указ. соч. С. 70.

389 См. Luhman N. Essays on self-reference. N.Y., 1990. Ch. 10.

390 Это положение было высказано нами в монографии (Поликарпов В.С. Закат Америки. СПб. – Ростов н/Д, 1999. С. 348).

391 См. Абрамов И.А. Нобелевские лауреаты по экономике о финансовом рынке США // США – ЭПИ. 1998. № 6. С. 64–65.

392 См. Кляйн Н. Указ. соч.

393 Там же. С. 19.

394 Friedman M. Capitalism and Freedom. Chicago, 1982. P. IX.

395 Кляйн Н. Указ. соч. С. 20–22.

396 Там же. С. 72.

397 Перкинс Дж. Исповедь экономического убийцы. М., 2005. С. 19.

398 См. Хардт М., Негри А. Империя. М., 2004.

399 Кляйн Н. Указ. соч. М., 2009. С. 27–28.

40 °Cм. Бжезинский Зб. Великая шахматная доска. М., 1998. С. 248.

401 Марцинкевич В. Сохранят ли США потенциал мирового лидера в XXI веке? // Год планеты. Вып.1998 г. М., 1998. С. 522.

402 См. East Asia by the Year 2000 and Beyond / ed. by W. Pape. N.Y., 1998. P. 130.

403 Анисимов А. Загадки глобального соотношения сил и китайский фактор // Россия XXI. 1998. № 7–8. С. 67.

404 См. Корсун В.А. «Китайский мировой порядок»: альтернативная интерпретация исторической трансформации внешнеполитической парадигмы // Китай в мировой политике. М., 2001. С. 172.

405 Фишмен Т. Китай INC. Восход сверхмощного глобального конкурента. М., 2007. С. 14, 23.

406 Романюк В.Я. Прыжок дракона. Как вести бизнес с китайцами. М., 2005. С. 342–343.

407 Киндж Дж. Китай, который потряс мир. М., 2008. С. 8.

408 См. Ли Шуя. С реформой ширятся взгляды китайцев на богатство // Китай. 2008. № 12. С. 10.

409 Мак-Нил У. В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI–XX веках. М., 2008. С. 46–47.

410 Большая советская энциклопедия. 1973. Т. 12. С. 591.

411 См. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999. Гл. 5.

412 См. Там же.

413 См. Кирдина С.Г. Указ. соч. С. 62–66.

414 Роузфилд С. Сравнительная экономика стран мира: культура, богатство и власть в XXI веке. М., 2004. С. 223.

415 Там же. С. 226.

416 Там же. С. 227.

417 См. Тромпенаарс Ф., Хамден-Тернер Ч. Национально-культурные различия в контексте глобального бизнеса. Мн., 2004. С. 124.

418 Галенович Ю.М. Америка и Китай: история и перспективы взаимоотношений // Китай в мировой политике. М., 2001. С. 257–261.

419 Россия в полицентричном мире / под ред. А.А. Дынкина, Н.И. Ивановой. М., 2011. С. 246.

420 Кларк Р., Нейк Р. Третья мировая война: какой она будет? М., 2012. С. 63.

421 Там же. С. 63–64.

422 См. Уткин А.И. Подъем и падение Запада. С. 693–714.

423 Подробно об этом см.: Поликарпов В.С., Поликарпова В.А. Стратегии и технологии адаптивности еврейской цивилизации. Таганрог, 2011.

424 См. Пригожин А.И. Дезорганизация: Причины, виды, преодоление. М., 2007. Гл. 9.

425 Барон Д. Тора менеджмента от Моисея. 50 уроков от величайшего лидера в истории человечества. М., 2008. С. 228.

426 См. Поликарпова В.А. Социокультурные проблемы генной инженерии человека: автореф. дис. … д-ра филос. наук. Ростов н/Д, 1999.

427 Беккер К. Словарь тактической реальности: Культурная интеллигенция и социальный контроль. М., 2004. С. 19.

428 См. Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge, Massachusetts, 1971.

429 Китай. Что следует знать о новой сверхдержаве / Бергстен Ф. [и др.]. С. 35.

43 °Cм. Чешков М. Возрождение Востока и развивающиеся страны в мировом контексте // Мировая экономика и международные отношения. 2007. № 11. С. 69.

431 Там же. С. 69–70.

432 Подробно об этом речь идет в книге: Поликарпов В.С. Сталин – властелин истории. Сталин: великий планировщик советской цивилизации. Ростов н/Д – М., 2007. Раздел «Глобальные игры планировщиков Америки, Китая, России, Индии, Ислама и Японии в XXI веке».

433 Кастельс М. Галактика Интернет. Екатеринбург, 2004. С. 167.

434 См. Там же. Раздел 5. Сейчас под влиянием потребностей физики элементарных частиц появилась глобальная вычислительная система «Грид», а под влиянием исследований в области управляемого термоядерного синтеза (международная программа ИТЭР) – параллельно высокоскоростное информационное кольцо «Глориад», которые значительно превосходят Интернет (См. Баклицкая-Каменева О.Б. Ядерная физика, Интернет и Грид: что общего? // Интеллект и лидерство: Альманах. М., 2006. Вып. 1). Понятно, что социокультурные последствия «Грида» и «Глориада» будут на несколько порядков выше, чем таковые Интернета.

435 Щетинин В.Д. Экономическая дипломатия. М., 2001. С. 15.

436 Панарин И.Н. Информационная война и дипломатия. М., 2004. С. 399–400; Его же. Информационная война и будущее России. М., 2008. С. 146.

437 Панарин И.Н. Информационная война и будущее России. С. 147.

438 Ловелл Дж. Великая китайская стена. М., 2008. С. 415–417.

439 Елисеефф В., Елисеефф Д. Цивилизация классического Китая. Екатеринбург, 2007. С. 9.

440 Ловелл Дж. Указ. соч. С. 418.

441 Там же. С. 421–422.

442 Там же. С. 427.

443 Девятов А. Война смыслов // Китай. Ru. 2008. № 3. С. 9.

444 Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2003. С. 14.

445 Там же. С. 18.

446 См. Кристи Н. Плотность общества. М., 2001.

447 Там же. С. 25.

448 Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. С. 194.

449 См. Ергин Д. Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть. М., 2011; Панарин И.Н. Информационная война и будущее России; Хаггер Н. Синдикат. История создания тайного мирового правительства и методы его воздействия на всемирную политику и экономику. М., 2008.

45 °Cм. Kossecki J. Taemnice mafia politycznych. W., 1978.

451 Хаггер Н. Синдикат. История создания тайного мирового правительства и методы его воздействия на всемирную политику и экономику. М., 2008. С. 11.

452 Арриги Дж. Послесловие ко второму изданию «Долгого двадцатого века» // Прогнозис. 2009. № 1. С. 44.

453 См. Там же. С. 49–50.

454 Арриги Дж. Послесловие ко второму изданию «Долгого двадцатого века». С. 47.

455 См. Бурмистров П. Китай: от новой стратегии в Африке к глобальному доминированию // Прогнозис. 2006. № 3. С. 37.

456 См. Вместо Москвы инвестировать в Белоруссию будет Китай. С. 2.

457 Вслед за Лукашенко Янукович играет китайскую свадьбу // Аргументы неделi. 2010. № 35. 9–15 сентября. С. 2.

458 Бурмистров П. Указ. соч. С. 37.

459 Галенович Ю. «Великое возрождение» и «морская цивилизация» Китая // Свободная мысль. 2013. № 2. С. 106–107.

460 Глазунов О.Н. Китайская угроза. М., 2010. С. 14.

461 См. Мухин Р.Р. Может ли просто устроенная система вести себя сложно и непредсказуемо? Математические биллиарды // История науки и техники. 2008. № 6.

462 См. Стиглиц Дж. Ревущие девяностые. Семена развала. М., 2005. С. 55 и сл.

463 См. Кляйн Н. Указ. соч.

464 См. Arrigi J. The Long Twentieth Century. Money, Power and the Origins of Our Times. L., 1994; Арриги Дж. Долгий двадцатый век. М., 2007.

465 Арриги Дж. Извилистые пути капитала. Интервью Дэвида Харви // Прогнозис. 2009. № 1. С. 30.

466 Панарин И.Н. Крах доллара и распад США. М., 2009. С. 112.

467 Сильверстайн М. Дж., Фиск Н. Зачем платить больше? Новая роскошь для среднего класса. М., 2004. С. 25.

468 Там же. С. 326.

469 Цит. по: Сильверстайн М. Дж., Фиск Н. Указ. соч. С. 329.

470 Батра Р. Мошенничество Гринспена. Мн., 2006. С. 298.

471 Батра Р. Указ. соч. С. 276.

472 Там же. С. 277.

473 Сильверстайн М. Дж., Фиск Н. Указ. соч. С. 64.

474 Там же. С. 65.

475 Аттали Ж. Мировой экономический кризис… А что дальше? СПб., 2009. С. 9–10.

476 См. Там же. С. 54 и сл.

477 См. Черников М.В. Капитализм на марше. Близок ли финиш? // Полис. 2010. № 2. С. 182.

478 Черников М.В. Указ. соч. С. 189.

479 См. Ахиезер А.С. Критика исторического опыта. Социокультурный словарь. М., 1991. Т. III.

480 Цофнас А.Ю. Аспекты понимания финансового кризиса // Вопросы философии. 2009. № 11. С. 56.

481 Цофнас А.Ю. Указ. соч. С. 58–59.

482 Бенуа А. де. Против либерализма (к Четвертой политической теории). СПб., 2009. С. 468.

483 Там же. С. 473.

484 См. Розанваллон П. Утопический капитализм. История идеи рынка. М., 2007.

485 Гаджиев К.С. Мировой экономический кризис: политико-культурное измерение // Вопросы философии. 2010. № 6. С. 9.

486 Понтинг К. Всемирная история. Новый взгляд. М., 2009. С. 945.

487 Цит. по: Григорьева Т.П. Курдюмов и Восток // Человек. 2010. № 2. С. 72.

488 Бжезинский Зб. Стратегический взгляд. Америка и глобальный кризис. С. 202.

489 Там же. С. 254.

490 Мурашева Г.Ф. Вьетнам в АСЕАН // Азия и Африка сегодня. 2009. № 3. С. 32.

491 См.: Мазырин В.М. Реформы переходного периода во Вьетнаме (1986–2006 гг.). М., 2007. С. 17.

492 Цит. по: Мурашева Г.Ф. Указ. соч. С. 37.

493 См. Там же.

494 The Straits Times. 14.08; 15.08.2007.

495 Там же. 02.07.2006.

496 Мурашева Г.Ф. Указ. соч. С. 37.

497 См. Мурашева Г.Ф. Указ. соч. С. 37–38.

498 The Straits Times. 2.08.2007.

499 Там же.

500 Там же. 23.06.2007.

501 Мосяков Д.В. АСЕАН на перепутье // Азия и Африка сегодня. 2009. № 11. С. 4.

502 Сами же американские политологи считают, что наступает мир, в котором Америка не будет безусловным гегемоном, что она станет «первой среди равных» (См. Закария Ф. Постамериканский мир. М., 2009).

503 Мосяков Д.В. Указ. соч. С. 4.

504 Интервью заместителя заведующего Международным отделом ЦК Компартии Вьетнама Нгуен Мань Хунга // Цит. по: Поликарпов В.С., Поликарпова Е.В. Вьетнамский дракон в кругу азиатских цивилизаций. Таганрог, 2009. С. 74.

505 Noel Morada ASEAN at 40: Prospects for Community Building in Southeast Asia // Asia Pacific Review, v. 15, 2008, № 1, P. 39–40.

506 См.: Малетин П.П. АСЕАН: четыре десятилетия развития. М., 2008. С. 204.

507 Цит. по: Мурашева Г.Ф. Указ. соч. С. 39.

508 См. Клупт М. Демография регионов Земли. СПб., 2008. Гл. 5; Мир в цифрах – 2005. Карманный справочник. М., 2005.

509 Габуев А. Взять сырьем // Власть. 2013. № 10. С. 14.

510 Ларин А.Г. Российско-китайские отношения и китайская миграция в оценке россиян // Проблемы Дальнего Востока. 2008. № 5. С. 122.

511 Беззубцев-Кондаков А., Дроканов И. Надо ли России бояться Китая? СПб., 2001. С. 234.

512 Лузянин С.Г. Восточная политика Владимира Путина. Возвращение России на «Большой Восток» (2004–2008 гг.). М., 2007. С. 320.

513 Цит. по: Лукин А.В. Указ. соч. С. 482.

514 Цит. по: Соловьев Э. Идентичность без границ // МЭиМО. 2013. № 12. С. 119.

515 Шупер В.А. Россия между Западом и Китаем // Философские науки. 2011. № 1. С. 92.

516 Овчинников В. На пороге мирового лидерства // Российская газета. 16 апреля 2014. С. 9.

517 Обзорный доклад о модернизации в мире и Китае. С. 213–216, 243–244.

518 Пристланд Д. Красный флаг. История коммунизма. М., 2011. С. 19.

519 Там же. С. 21.

520 Там же. С. 22.

521 Оливер М. История философии. М., 1999. С. 108.

522 Зиновьев А. Несостоявшийся проект. С. 68–69.

523 Там же. С. 285–286.

524 Зиновьев А. Несостоявшийся проект. С. 63–64.

525 Там же. С. 253.

526 Там же. С. 255.

527 См. Кремлев С. СССР – Империя Добра. М., 2009.

528 Хазин М. Красный проект // Завтра. 2012. Август. № 34. С. 4.

529 См. Дункан Р. Кризис доллара. Причины, последствия и пути выхода. М., 2008.

53 °Cм. Люттвак Э. Стратегия: Логика войны и мира. М., 2012.

531 Там же. С. 329.

532 См. Поликарпов В.С., Поликарпова В.А. Проблема мультикультурализма в современном мире. Ростов н/Д – Таганрог, 2012.

533 Платонов О., Райгезер Г. Указ. соч. С. 266.

534 Цит. по: Там же. С. 267.

535 Жижек С. Размышления в красном цвете: коммунистический взгляд на кризис и сопутствующие предметы. М., 2011. С. 166.

536 Сигов Ю. Указ. соч. С. 296–297.

537 Там же. С. 300.

538 Хазин М. Указ. соч. С. 4. «Помимо всего прочего, – подчеркивает финансовый журналист Э. Вейнер, – американским инвесторам следует подготовиться к тому моменту, когда Соединенные Штаты перестанут быть крупнейшей экономикой мира. Это не просто концептуальный сдвиг, это поражающий воображение переворот. При наличии возможности инвесторы обязательно должны посетить Китай, Индию или Бразилию, чтобы своими глазами оценить масштаб произошедших изменений» (Вейнер Э. Скрытая власть. Как разбогатевшие государства и влиятельные инвесторы контролируют весь мир. М., 2012. С. 317).

539 Флорида Р. Большая перезагрузка. Как кризис изменит наш образ жизни и рынок труда. М., 2012. С. 133.

540 Там же. С. 187.

541 См. Немцы строят новый рейх. Интервью С. Рязанова с А. Фурсовым // Аргументы неделi. 23.08.2012. С. 3. Следует иметь в виду тот факт, что четвертый рейх был создан Борманом, Мюллером и Каммлером в 1943–1945 гг. и, очевидно, существует до сих пор в виде «нацистского интернационала» (См. Фаррелл Дж. Нацистский интернационал. М., 2011).

542 Фурсов А. Русская система: тезисы и рабочие гипотезы // Россия между вчера и завтра. Книга первая. Экспертные разработки. М., 2003. С. 4.

543 Там же.

544 Фурсов А. Указ. соч.

545 Фаррелл Дж. Указ. соч. С. 6–7.

546 Делягин М. Путь России: Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки». М., 2011. С. 137.

547 Делягин М. Указ. соч. С. 137–138.

548 Хазин М. Указ. соч. С. 4.

549 Вейнер Э. Указ. соч. С. 317.

550 Хазин М. Указ. соч. С. 4.

551 Медведев Р. Подъем Китая. М., 2012. С. 194.

552 Аттали Ж. Указ. соч. С. 17.

553 Гаджиев К.С. Указ. соч. С. 12.

554 Там же. С. 16.

555 См. Бенуа А. де. Указ. соч. С. 473–474.

556 Фергюсон Н. Восхождение денег. М., 2010. С. 25.

557 Валлерстайн И. Поминая Андре Гундера Франка с мыслями о будущем // Прогнозис. 2008. № 3. С. 92–93.

558 Бузгалин А.В. Постмодернизм устарел… (Закат неолиберализма чреват угрозой «протоимперии») // Вопросы философии. 2004. № 2. С. 11.

559 См. Павлов В.С. Фашизм // Социологическая энциклопедия: в 2 т. М., 2003. Т. 2. С. 698; Фрай Н. Государство фюрера. Национал-социалисты у власти: Германия, 1933–1945. М., 2009. С. 80–87.

560 Маккиббен Б. Отказаться от роста // В мире науки. 2010. № 6. С. 39.

561 Калашников М. Глобальный смутокризис. Мн., 2009. С. 259.

562 Фридман Дж. Следующие 100 лет… С. 301.

563 См. http: m-kalashnikov.live-journal.com

564 См. Калашников М. Россия на дне. Есть ли у нас будущее? М., 2009. С. 100–101.

565 Фридман Дж. Следующие 100 лет… С. 126.

566 Там же. С. 131.

567 Там же. С. 164.

568 См. Валлерстайн И. Указ. соч. С. 100.

569 Там же. С. 101.

570 Цит. по: Кастро Ф. Агрессивные Штаты Америки. М., 2010. С. 78.

571 См. Закария Ф. Постамериканский мир. М., 2009.

572 Белотелов Н.В., Бродский Ю.И., Павловский Ю.Н. Сложность. Математическое моделирование. Гуманитарный анализ: Исследование исторических, военных, социально-экономических и военных процессов. М., 2009. С. 276.

573 См. Андреев В.В., Семенов М.И. Математическое моделирование и исследование динамики социально-экономической системы (на примере США) // Нелинейный мир. 2010. Т. 8. № 3.

574 См. Там же. С. 194.

575 Стиглиц Дж. Указ. соч. С. 395–396.

576 См. Контуры инновационного развития мировой экономки; Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / под ред. В.Л. Иноземцева. М., 1999.

577 См. Сакайя Т. Стоимость, создаваемая знанием, или История будущего // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 347.

578 Интервью с Н. Штером. Готовность изменить ситуацию // Deutschland. Политика, культура и экономика. 2007. № 4. С. 49.

579 Моисеев Н. Информационное общество как этап новейшей истории // Свободная мысль. 1996. № 1. С. 80.

58 °Cм. Штер Н. Мир из знания // Deutschland. Политика, культура, экономика и наука. 2001. № 1.

581 См. Маноха И.П. Человек и его потенциал. К., 1995. С. 67.

582 Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность // Thesis. 1994. № 5. С. 109.

583 См. Там же. С. 107, 117, 130; Бек У. От индустриального общества к «обществу риска» // Thesis. 1994. № 5. С. 166–167.

584 См. Геллнер Э. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М., 1995.

585 См. Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002.

586 См. Шенк Д. Всевидящее око // National Geografic. Россия. 2003. № 10.

587 Бауман З. Указ. соч. С. 316.

588 См. Saage R. Utopia and Human Rights // Universitas. 1992. № 4. P. 255.

589 Многомерный человек здесь понимается как противоположность «одномерному», потребительскому человеку (См. Волков Ю.Г., Поликарпов В.С. Многомерный мир современного человека. М., 1998).

590 Орлов А.И., Федосеев В.Н. Проблемы управления экологической безопасностью // Менеджмент в России и за рубежом. 2000. № 6. С. 79.

591 См. Горц А. Нематериальное. Знание, стоимость и капитал. М., 2010.

592 Фридман Дж. Следующие 100 лет… С. 88.

593 Там же. С. 89.

594 Блок Ф. Против течения: возникновение скрытого развивающего государства в Соединенных Штатах // Прогнозис. 2008. № 3. С. 19.

595 Там же. С. 56.

596 Фридман Дж. Следующие 100 лет… С. 299.

597 Переслегин С. Возвращение к звездам: Фантастика и эвология. М. – СПб., 2010. С. 557.

598 Там же. С. 561–562.

599 Горц А. Указ. соч. С. 82.

600 Там же. С. 83.

601 См. Аронсон О. Современное искусство: этика непристойности // Диалог искусств. 2009. № 6. С. 72–74.

602 Там же. С. 74.

603 Там же.

604 Другая модальность существования искусства. На вопросы ДИ отвечает куратор, критик и теоретик современного искусства, почетный доктор University of Art & Design, Helsinki, создатель Manifesta Journal, основатель и главный редактор «Художественного журнала» Виктор Мизиано / Диалог искусств. 2009. № 6. С. 76.

605 См. Там же. С. 76–77.

606 Павлова А.Д. Гу Чжэн – музыка природы // Азия и Африка сегодня. 2010. № 5. С. 74.

607 Там же. С. 75.

608 Арриги Дж. Извилистые пути капитала. С. 32–33.

609 Там же. С. 33.

610 Арриги Дж. Послесловие ко второму изданию «Долгого двадцатого века». С. 49–50.

611 См. Переслегин С. Новые карты будущего, или Анти-Рэнд. М. – СПб., 2009. Раздел 1.1.

612 См. Малинецкий Г. Хаос: тупики, парадоксы, надежды // Компьютерра. 1998. № 47. С. 25–26; Малинецкий Г.Г., Потапов А.Б. Современные проблемы нелинейной динамики. М., 2000. Гл. 14.

613 См. Сорос Дж. Алхимия финансов. М., 1996.

614 Сейчас выделяют такие типы джокеров, как детерминированный, вероятностный и др. (См. Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего. М., 2001. С. 108–109).

615 Малинецкий Г. Указ. соч. С. 26.

616 Азроянц Э.А., Харитонов А.С., Шелепин Л.А. Немарковские процессы как новая парадигма // Вопросы философии. 1999. № 7. С. 94.

617 Там же. С. 96.

618 Галенович Ю.М. Великое возрождение… С. 261–266.

619 Сиротенко М.Ю., Пшихопов В.Х. Принципы построения нейросетевых планировщиков перемещений мобильных роботов для априори неформализованных сред // Материалы Второй Всероссийской научно-практической конференции «Перспективные системы и задачи управления». Таганрог, 2007. С. 85.

620 Воскресенский А.Д. Геостратегическая «геометрия» современного мира // Китай в мировой политике. М., 2001. С. 16.

621 История Китая. Духовная культура Китая. М., 2003. С. 1.

622 См. Алимов И.А., Ермаков М.Е., Мартынов А.С. Срединное государство. Введение в традиционную культуру Китая. М., 1998.

623 Там же. С. 10.

624 См. Девятов А. Китайская специфика: как понял я ее в разведке и бизнесе. М., 2002.

625 Бродель Ф. Игры обмена. М., 1988. С. 107.

626 Тэтчер М. Искусство управления государством. Стратегия в меняющемся мире. М., 2003. С. 144.

627 Девятов А. Указ. соч. С. 316.

628 См. Пржибельский С.Г. Редкие события синергетической природы // Синергетика и методы науки / Отв. ред. М.А. Басин. СПб., 1998. С. 198.

629 Девятов А., Мартиросян М. Китайский прорыв и уроки для России. М., 2002. С. 386.

630 Там же. С. 386–387.

631 Корсун В.А. «Китайский мировой порядок»: альтернативная интерпретация исторической трансформации внешнеполитической парадигмы // Китай в мировой политике. М., 2001. С. 174.

632 Крил Х.Г. Указ. соч. С. 92.

633 Книга песен. Цит. по: Крил Х.Г. Указ. соч. С. 292.

634 Переломов Л.С. Конфуцианство и современный стратегический курс КНР. М., 2007. С. 5.

635 См. Крил Х.Г. Указ. соч. С. 292–294.

636 Крил Х.Г. Указ. соч. С. 283–294.

637 Учение «Дао дэ цзин» об управлении содержит различные нюансы, которые варьируют от утверждения полного соучастия в управлении до минималистского правительства и даже анархизма согласно принципам, сходным с теми, которые предлагали Прудон и Кропоткин – великие мыслители-анархисты XIX века (Ходж С. Дао дэ цзин. Современный перевод с комментариями. М., 2005. С. 26.)

638 См. Мензис Г. 1421 – год, когда Китай открыл мир. М., 2004.

639 Там же. С. 558–570.

64 °Cм. Поликарпов В.С. Если бы… Исторические версии. Ростов н/Д, 1995.

641 Малинецкий Г.Г. Предисловие // Тюкин И.Ю., Терехов В.А. Адаптация в нелинейных динамических системах / Предисл. Г.Г. Малинецкого. М., 2008. С. 12.

642 См. Переломов Л.С. Указ. соч. Гл. 6.

643 Галенович Ю. Призрак Мао. М., 2002. С. 13.

644 Галенович Ю. Призрак Мао. С. 94.

645 Там же. С. 98.

646 Галенович Ю. Призрак Мао. С. 162–163.

647 Там же. С. 180–181.

648 Там же. С. 181.

649 Там же. С. 182–183.

650 Там же. С. 191–194.

651 См. Наварро П. Грядущие войны Китая. Поле битвы и цена победы. М. – СПб., 2007. С. 214–215.

652 См. Васильев Л.С. Человек и власть в истории (Авторитаризм или свобода?) // Общественные науки и современность. 2009. № 1.

653 Нагорный А. «Китайская мечта» для России // Завтра. 2013. № 12. С. 3.

654 См. Уткин А.И. Измена генсека. Бегство из Европы. М., 2009.

655 Новый Мао обвиняет Горбачева // Аргументы неделi. 2013. 21 февраля. № 7. С. 2.

656 См. Завадский М. Мечтатели в штатском // Эксперт. 2013. № 12. С. 70–71; Тавровский Ю.В. Си Цзиньпин. По ступеням китайской мечты. М., 2015. С. 132.

657 Медведев Р. Подъем Китая. М., 2012. С. 185.

658 См. Там же. Раздел «О трудностях Китая»; Габуев А. Из-за китайской стены // Власть. 2012. № 47. С. 15–17; Орр Г. Четыре китайских компромисса // Власть. 2012. № 47. С. 20–26; Его же. Накормить и обогреть // Власть. 2012. № 47. С. 28–30.

659 См. CHINDIA. How China and India Are Revolutionizing Global Business / ed. with comm. by P. Engardio. N.Y. a. etc., 2007.

66 °Cм. Крушинский А. Китайские рецепты от всемирной болезни // Правда. 2009. № 23. 6–11.03.09.

661 См. Панарин И.Н. Информационная война за будущее России. С. 175–184.

662 Капхен Ч. Закат Америки уже скоро. М., 2004. С. 29.

663 Там же. С. 575.

664 См. Панарин И.Н. Информационная война и будущее России. Гл. 7; Хомский Н. Гегемония или борьба за выживание: стремление США к мировому господству. М., 2007.

665 Переслегин С. Новые карты будущего, или Анти-Рэнд. С. 579.

666 Лесков Л.В. Футуросинергетика западной цивилизации // Общественные науки и современность. 1998. № 3. С. 158. Интересно отметить, что П. Бьюкенен считает нынешнее могущество Америки признаком надвигающегося крушения всей атлантической цивилизации, подобно гибели Римской империи (См. Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. М., 2003).

667 Буровский А.М. Передовой народ Земли. М. – Красноярск. 2009. С. 02–404.

668 См. East Asia by the year 2000 and Beyond / Ed. By W. Pape. N.Y., 1998. P. 24–25.

669 Введение в востоковедение: Общий курс. СПб., 2011. С. 401.

670 Тайны китайских иероглифов. С. 11.

671 См. Нейрокомпьютеры: от программной к аппаратной реализации / Аляутдинов М.А. [и др.]. М., 2008. Гл. 4.

672 См. Мухин Р.Р. Указ. соч.

673 Стиглиц Дж. Указ. соч. С. 395–396.

674 Там же. С. 35. В этом смысле прав Н. Элиас, который писал, что государство является высшей ранжированной единицей выживания, образующей «рамки Мы-идентичности отдельного человека» (Элиас Н. Общество индивидов. М., 2001. С. 286).

675 См. Наварро П. Указ. соч.

676 Голдман М. Пиратизация России. Новосибирск, 2005. С. 25.

677 Голдман М. Указ. соч. С. 46–47.

678 См. Там же. С. 49.

679 См. Андреев В.В., Ярмулина О.О. Математическое моделирование динамики социально-экономической системы (на примере России) // Нелинейный мир. 2009. № 7. С. 464–473.

68 °Cм. Там же. С. 473.

681 Молодое искусство – новые стратегии? // Диалог искусств. 2008. № 3. С. 65.

682 Глазунов О.Н. Государственный переворот. Стратегия и технологии. М., 2006. С. 157.

683 См. Островский А. Кто поставил Горбачева. М., 2010.

684 См. Гурдин К. Новая индустриализация // Аргументы неделi. 9–15 сентября 2010. С. 5.

685 Там же.

686 Там же.

687 Чудодеев Ю.В. Китай переосмысливает историю России // Азия и Африка сегодня. 2010. № 7. С. 49.

688 Гурдин К. Указ. соч. С. 5.

689 См. Лебедев В. С чего начать новую индустрию // Эксперт. 2013. № 12. С. 38–48.

69 °Cм. Кузык Б.Н. Россия и мир в XXI веке. М., 2006.

691 См. Там же. Раздел 10.2.

692 Хорошие перспективы открываются перед Россией благодаря решениям саммита БРИКС и ШОС, который состоялся 8–10 июля 2015 г. в Уфе и на котором была рассмотрена идея сопряжения двух интеграционных проектов: ЕАЭС и «Экономического пояса Шелкового пути», совместимых и не противоречащих друг другу. Именно сотрудничество России и Китая в рамках БРИКС и ШОС дает возможность преодолеть кризисные явления в мировой экономике и обеспечить безопасность двух стран. Это позволит нашей стране осуществить симбиоз Российской империи, Советского Союза и нынешней России на основе реализации «русской мечты» о ноосферной экономике, обществе разума и социальной справедливости.

693 См. Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Гл. VIII.

694 Даймонд Дж. Коллапс. Почему одни общества выживают, а другие умирают. М., 2008. С. 522.

695 См. Васенин В.А. К созданию международной системы мониторинга и анализа информационного пространства для предотвращения и прекращения военно-политических киберконфликтов // Информационные технологии. 2012. № 9; Горбатюк Н. WikiLeaks: Разоблачения, изменившие мир. М., 2011; Кларк Р., Нейк Р. Третья мировая война: какой она будет?

696 См. Война и геополитика. 3-й выпуск Альманаха «Время мира» / под ред. Н.С. Розова. Новосибирск, 2003.

697 Толковый словарь русского языка / под ред. Д.В. Дмитриева. М., 2003. С. 142.

698 См. Поликарпов В.С., Поликарпова Е.В. Феномен памяти и информационно-интеллектуальные войны. Таганрог, 2011.

699 Райс Э., Траут Дж. Маркетинговые войны. СПб., 2000. С. 5.

70 °Cм. Кауфман С. Сунь-цзы. «Искусство войны»: Современное толкование древнего трактата. М., 2004; Криппендорф К. 36 стратегий для победы в эпоху конкуренции СПб., 2005; Зенгер Х. фон. Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать: в 2 т. М., 2004; Китайская военная стратегия/ Сост., пер., вступ. Ст. и коммент. В.В. Малявина. М., 2002; Китайская стратегия Cунь-цзы. Искусство стратегии. М. – СПб., 2006, Сюань Цзе. Военный канон в ста главах. М., 2011.

701 Малявин В.В. Китайская наука стратегии. М., 1999. С. 5.

702 Цит. по: Там же.

703 Богатуров А. Глобальные аспекты «цивилизационного влияния» США в XXI в. // Мировая экономика и международные отношения. 2007. № 9. С. 120.

704 См. Шпионы среди нас: секретные материалы / ред. – сост. А. Соловьев. М., 2011.

705 Знание и креативность. Интервью с культурологом Нико Штером об основаниях будущего роста // Deutschland. Политика, культура и экономика. 2007. № 4. С. 47.

706 Тоффлер Э. Война и антивойна: Что такое война и как с ней бороться. Как выжить на рассвете XXI века. М., 2005. С. 209.

707 См. WikiLeaks: Избранные материалы / сост. В. Апанасик. М., 2011.

708 См. Слипченко В.И. Войны нового поколения: дистанционные бесконтактные. М., 2005.

709 См. Гриняев С.Н. Поле битвы – киберпространство: Теория, приемы, средства, методы и системы ведения информационной войны. Мн., 2004; Цыганов В.В., Бухарин С.Н. Информационные войны в бизнесе и политике: Теория и методология. М., 2007.

71 °Cм. Sebrovski A., Garstka J. Net-centre wars: its Genesis and Future // Proceedings. 1998. January.

711 Тоффлер Э. Война и антивойна: Что такое война и как с ней бороться. Как выжить на рассвете XXI века. М., 2005. С. 28.

712 См. Петросян В.К. Инновационная война как способ оптимизации эволюции логико-математических систем // Стили в математике: социокультурная философия математики / под ред. А.Г. Барабашева. М., 1999.

713 Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001. С. 21.

714 См. Медведев Д.Л. Эффективный Черчилль. Методы, который использовал самый известный премьер в мировой истории. М., 2011.

715 См. Бутаков Я.А. Войну выиграл Сталин! М., 2010. Раздел «Сталин и древняя китайская мудрость»; Челноков А.С. Болевые приемы Путина. Удушающий захват для России. М., 2012. Гл 13. Китайский ум, русская душа и чекистское сердце; Девятов А.П. Практическое китаеведение: базовый учебник. М., 2007.

716 Михеев В. Восточноазиатская «многополярность»: треугольник Россия – Китай – США // Мировая экономика и международные отношения. 2009. № 1. С. 17.

717 См. Там же. С. 24–25.

718 Коньков Н. От слов – к делу. Усвоят ли в Кремле азбучные истины китайской грамоты // Завтра. 2013. № 13. С. 2.

719 Тавровский Ю. Кирпичи в стену БРИКС // Завтра. 2013. № 13. С. 2.

720 Там же.

721 См. Стригин Е.М. Эра дракона. М., 2008.

722 Цит. по: Хомский Н. Гегемония или борьба за выживание: стремление США к мировому господству. М., 2007. С. 258.

723 Дискин И. Кризис… и все же модернизация. М., 2009. С. 257.

724 Гордеев А. Кинжал в спину Кремля // Завтра. 2013. № 13. С. 1.

725 Нагорный А. «Китайская мечта» для России // Завтра. 2013. № 12. С. 3.

726 См. В мире науки. 2013. № 12. С. 20–35.

727 Девятов А.П. Практическое китаеведение. М., 2007. С. 390–404.

728 См. Расторгуев С.П. Философия информационной войны. М., 2003.

729 Наварро П. Грядущие войны Китая. Поле битвы и цена победы. М. – СПб., 2007. С. 15–20.

Оглавление

Введение

Раздел первый Генезис цивилизаций Китая, Запада и России

Раздел второй Советский Союз, Китай Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина и Америка

Раздел третий Америка и Китай в современном мире

  Факты и опыт всемирной культурной модернизации

  Определение культурной модернизации

Раздел четвертый Роль и место Китая, Америки и России в будущем

Вместо заключения Перспективы России в контексте взаимоотношений Америки и Китая

Приложения

  Приложение 1

  Приложение 2

Примечания Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg