«Понять Россию. Борьба за Украину и высокомерие Запада»

Понять Россию. Борьба за Украину и высокомерие Запада (fb2) - Понять Россию. Борьба за Украину и высокомерие Запада (пер. А. С. Лоскутова) 704K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Габриэле Кроне-Шмальц

Габриэле Кроне-Шмальц Понять Россию. Борьба за Украину и высокомерие Запада

Предисловие

Что можно сказать о политической культуре страны, в которой такое понятие, как «понимающий Россию», служит для осуждения и изоляции? Быть может, прежде чем судить, будет не лишним разобраться в ситуации? Ведь понимать – не значит непременно одобрять. Кто понимает, тот видит взаимосвязи, учитывает косвенные факторы, на основании чего пытается объяснить, что именно происходит и почему.

Довольно странно дело обстоит с образом России в Германии и на Западе в целом. Я не имею в виду эпоху холодной войны – период классического противостояния Востока и Запада, которое мы так надеялись оставить в прошлом благодаря политике перестройки, проводимой Горбачевым. Я также не говорю о той краткой фазе эйфории конца 1980-х годов накануне воссоединения Германии, которою можно назвать метким словом «горбимания»[1]. Я имею в виду последние 20–25 лет, которые нужно было использовать для взаимовыгодного урегулирования отношений в условиях глобализации мира.

Чтобы получить представление о происходящем, необходима информация. И тут в игру вступают средства массовой информации. Преимущество свободной прессы заключается в том, что она может выражать себя независимо от правительства, не считаясь с экономическими или чьими-либо интересами, и что никто не боится публиковать то, что противоречит всеобщим трендам. Однако требовать некоей теоретической свободы для прессы недостаточно, ведь на самом деле это тяжелая ежедневная работа. В нее входит самокритика, недоверие к пошлым «истинам», оставляющим место лишь для белого и черного, и попытки дифференциации событий в независимости от того, в какой части света они происходят. Наличие политических союзников или противников ни в коей мере не может служить журналистской категорией. А максимальное отречение журналистов от своих симпатий и антипатий и подавно относится к азам профессиональной этики. Свобода прессы во всех отношениях подразумевает независимость не только от любого влияния – государственного или иного – но и от мейнстрима.

Когда разрыв между общественным и опубликованным мнением становится все больше, это не может не заставить журналистов задуматься. Как же зарождаются эти параллельные миры? Признаюсь, меня беспокоит, когда «малообразованные слои населения» (как это всегда чудесно перефразируется[2], дабы не навлечь на себя недовольства, которое неизбежно вызовет более четкая формулировка) доводят принцип полноправного гражданина в условиях демократии до абсурда. Но меня попросту шокирует, когда мои коллеги не моргнув глазом ставят под вопрос компетентность всего общества, отказываясь принимать всерьез протесты и жалобы своих читателей, слушателей и зрителей, которые в огромном, доселе невиданном количестве высказывают свое мнение, поскольку замечают одностороннюю подачу информации и беспокоятся по поводу словесного ополчения против России. Опубликованное мнение с претензией на непогрешимость? Самокритика – признание собственной неполноценности? Исследование причин – слишком сложно и неудобно? Я знаю, что условия работы журналистов резко изменились. Газеты закрываются, отраслевые журналы заменяются пулами[3], в которых коллеги сегодня говорят о театральной премьере, а назавтра рассуждают о структуре немецкой внешней политики. И все это работает только тогда, когда ориентир задают ключевые СМИ. Но где же разнообразие средств массовой информации? Оно ведь также является важным столпом свободной прессы. А телевидение? Если технические возможности позволяют выйти в эфир немедленно, то разве станешь проводить дополнительные расследования, выходящие за рамки картинки с места происшествия? Тут уж не упрекнешь коллег в том, что они спасаются с помощью отговорок и высказываний наподобие «предположительно», «вероятно» и «пожалуй», которые подают ключевые СМИ и новостные агентства. Однако одно это не объясняет феномена параллельных миров.

Как же выглядит это пресловутое разделение на добро и зло, на Запад и на Восток? Что скрывается за терминологией? Здесь мы снова возвращаемся к клеймящему ярлыку «понимающий Россию». Я собиралась назвать эту книгу «Я понимаю Россию… И это хорошо» по аналогии с высказыванием бывшего берлинского бургомистра Клауса Воверайта «Я гей – и это хорошо», которое уже, безусловно, вошло в историю. Задача ясна: заявить о себе, не заботясь о том, дошло ли сказанное до сердца общества. Быть готовым спорить, аргументировать и – не в последнюю очередь – подбодрить тех, кто не решается открыто заявить о том, что думает и что считает для себя правильным.

Мой родительский дом был всегда открыт всему миру, и, возможно, поэтому уже в юности мне было довольно странным разделять нашу планету на Добро и Зло. Доктрина холодной войны для меня была слишком тесна. Потому неудивительно, что темой моей дипломной работы, а затем и диссертации стали образы «свой – чужой», «друг – враг». Это повышает чувствительность к языку и двойным стандартам, которые применяются автоматически и вовсе не обязательно являются следствием злого умысла.

Мир становится меньше – не из-за взаимных интересов или общих ценностей, а благодаря скорости транспорта, которая заставляет дистанции сокращаться, благодаря обилию информации, которая из-за своего быстрого распространения более не подвергается журналистской перепроверке, и все это в условиях обоюдной экономической зависимости. Если все действительно так – мир тесен и взаимозависим, и при этом даже одна страна в состоянии уничтожить все, то есть буквально все живое, то разве не пришло то время, когда необходимо приложить все усилия для понимания действий либо бездействия любого из геополитических игроков, в том числе и России, чтобы не допустить принятия роковых решений?

Целые отрасли занимаются тем, что зарабатывают деньги на межкультурных тренингах, в которых объясняется, насколько важно для достижения совместного результата понимание и правильное восприятие партнера из другого общества. Если не осознавать взаимосвязи и первопричины, банальные недопонимания можно превратить в непреодолимые барьеры.

Когда Владимир Путин, и не он один, говорит: «Развал Советского Союза стал самой крупной катастрофой со времен Второй мировой войны», то к этому заявлению стоит отнестись серьезно. Для понимания российской позиции это высказывание играет ключевую роль, а не является отражением ретроспективного мышления и имперских амбиций Москвы, как это нередко преподносит высокомерное западное толкование.

В моей книге на примере конкретных историй я попытаюсь сделать именно это: преподнести события, в том числе происходившие на территории Украины, с разных точек зрения. Рассказать о важных вехах последних двадцати – двадцати пяти лет, которые кардинально переменили жизнь русских людей. Их настигли одновременно целых три революции – термин «реформы» звучал бы слишком безобидно в данном контексте. Первой стал переход от плановой экономики к рыночной. Это само по себе является насильственным действием, и люди из западного общества едва ли могут представить себе весь драматизм подобного явления. Переход от диктатуры коммунистической партии к правовой структуре можно назвать второй революцией. Подобная процедура не свершается мгновенно. И уж тем более не в той стране, что растянулась на целых одиннадцать часовых поясов, и не в той, что из-под царского господства практически сразу угодила под кнут деспотичной партии. Наконец, третья революция – от Советского Союза к национальному государству. Когда внезапно почти 25 миллионов русских людей оказались за пределами своей страны и были вынуждены осваиваться в новых суверенных государствах, в которых большая часть общества только и ждала, чтобы, наконец, поквитаться с «этими русскими», – закрыть глаза на это не так просто. К подобным проблемам также нужно относиться серьезно, решать их, иначе они будут разрастаться и накалять обстановку. В тот период России было необходимо понимание и содействие Запада. Вместо этого началась западная толкотня. Кредиты и помощь увязывались с условиями и запросами, которые соответствовали западным учебникам, но отнюдь не российской действительности. С Россией общались не как с партнером, а скорее как с конкурсной массой. В обновленную архитектуру безопасности, столь необходимую для радикально изменившейся с точки зрения геополитики Европы, Россия не вовлекалась, вместо этого блок НАТО шаг за шагом продолжал продвижение на восток. Вступив в должность Президента России, Владимир Путин начал посылать определенные сигналы в направлении Запада, что для внутриполитической ситуации в России стало довольно противоречивым действием. За это Путину даже пришлось побороться. Однако вместо того чтобы воспользоваться таким шансом, политические и журналистские силы Запада продолжали дискуссии, которые в основном сводились к обсуждению кагэбэшного прошлого нового президента.

Как только в России начинает происходить то, что «мы» на Западе не можем понять с разгона, поскольку не знаем взаимосвязей и первопричин, так у нас сразу же возникает образ врага, который, как оказалось, лишь на мгновение был позабыт в конце 1980-х годов прошлого века. В своей книге я приведу конкретные примеры применения двойных стандартов в отношении России и постараюсь противопоставить демонизации России нечто более существенное, на основе чего каждый сможет сформировать свое собственное мнение. К обязанности хроникера в журналистском деле я отношусь очень серьезно: максимально просто, максимально достоверно, не спрашивая, кто прав, кто виноват. Подобным образом я действовала и в моих предыдущих книгах о Михаиле Ходорковском и деле «ЮКОСа», а также в книге о Чечне и ужасающем теракте в школе маленького североосетинского городка Беслан, унесшем жизни почти 400 человек. Предоставлять факты и мнения, всегда помнить о том, что правда у каждого своя.

Вилли Брандт, внесший наряду с Эгоном Баром огромный вклад в развитие «восточной политики» Германии и в 1989 году награжденный титулом почетного доктора Университета имени Ломоносова, тогда же спросил Михаила Горбачева, чего тот ждет от Запада в эти тяжелые времена. Горбачев ответил: «Понимания».

Глава 1 Вступление, или как все начиналось

Вы обращали внимание, как при освещении событий в Украине политики и СМИ используют понятия «ЕС» и «Европа»? В добрых 90 % случаев речь идет именно о ЕС, а не о Европе. И поскольку эти термины используются по-особому, они и ассоциации вызывают разные. Грубо говоря, Европа ассоциируется с ценностями, а ЕС – скорее, со скандалом и нагнетанием риска. Именно эти неосознанно обличающие оценки показывают, как глубоко в подсознании засел негативный образ России. Ведь едва ли можно всерьез спорить о принадлежности России к Европе. Даже в скайпе Россия включена в европейский абонентский список. А в кроссвордах Москва, например, фигурирует как европейская столица. Но в то же время в дискуссиях о будущей ориентации Украины Европа и Россия противопоставляются друг другу.

Вы помните, с чего все началось? Соглашение об ассоциации Украины с ЕС находилось на грани заключения, однако в последний момент бывший украинский президент Виктор Янукович так и не подписал его. Некоторые политические и медийные персоны уже давно предупреждали о том, что если Украине придется выбирать между ЕС и Россией, это может ее разделить. И именно в такое положение ЕС и поставил Украину, сознательно или случайно, – для последствий это уже не имеет значения. Экономические отношения, сформировавшиеся за семьдесят лет существования Советского Союза, нельзя стереть с лица земли одним лишь росчерком пера. Взаимозависимость России и Украины, хотим мы того или нет, не может взять и испариться лишь потому, что ЕС поманил последнюю экономическими возможностями и своими ценностями.

В задачи журналиста, несомненно, входит изучение этого объемного, возможно, не вполне понятного неспециалисту, юридического документа – Соглашения об ассоциации; как минимум журналист обязан хотя бы пообщаться с кем-то компетентным, кто уже разобрался в данном вопросе, чтобы натолкнуться на несколько важных моментов. Многие статьи всецело посвящены «конвергенции» в вопросах безопасности – в данном случае речь идет об углублении военного сотрудничества, а также о «дальнейшем вовлечении» Украины в европейскую архитектуру безопасности. Статья 4, пункт 2 говорит о «совместном антикризисном управлении» при «региональных вызовах и угрозах». И как же следует России понимать подобное? Вы бы стали ожидать такого от соглашения в рамках ЕС, а не НАТО?

С чисто журналистской, а не с политической позиции такие вещи вызывают изумление и массу вопросов. С журналистской и с политической позиции возникает вопрос, почему Брюссель, Киев и Москва не сели за стол переговоров и не посовещались вместе о том, как извлечь максимальную выгоду для Украины (которая фактически стала банкротом к концу 2013 года), а также для ее соседей на западе и востоке. Однако большинство СМИ даже не удостоили подобную идею вниманием, а ЕС-парламентарии, сменяющие друг друга в различных ток-шоу, и вовсе отклонили ее как абсурдную и чуть ли не неприличную, дескать, какое вообще отношение к этому имеет Москва? Да самое что ни на есть прямое, если говорить о ситуации трезво и без идеологических либо иных предубеждений! Кстати, кто-нибудь еще помнит, что в 2012 году Европейский союз был удостоен Нобелевской премии мира «за шесть десятилетий» усилий по укреплению мира, демократии и прав человека в Европе?

В этой безумной пляске вокруг Украины – с одной стороны ЕС со своим Соглашением об ассоциации, с другой – Россия с Таможенным союзом – нечто очень важное совершенно отошло на задний план: украинское общество, украинский народ со всеми его внутренними противоречиями. В 2010 году Виктор Янукович был законно избран президентом Украины – легитимность выборов подтверждали иностранные наблюдатели. Однако его невероятно жадные и глупые действия в довольно краткое время сумели настроить против него и элиту, и широкие слои населения – как на западе, так и на востоке страны.

Но как же так получилось, что дело дошло до протестов на Майдане? Кто вообще тогда протестовал? Несомненно, поводом послужил поступок Януковича, который 28 ноября 2013 года на саммите в Вильнюсе отказался от подписания Соглашения об ассоциации с ЕС, которое разрабатывалось и обсуждалось на протяжении долгих лет. Население Украины, как и во многих других европейских странах, ни в коей мере не принимало участия в этом вопросе. Украинское правительство еще в октябре 2013 года отклонило возможность проведения подобного референдума. Не исключено, что это было связано с результатами опроса, проведенного в апреле 2013 года Киевским центром Разумкова. Согласно полученным данным, лишь 42 % респондентов проголосовали за Соглашение об ассоциации с ЕС, треть (33 %) высказались в пользу Таможенного союза с Россией, в который также входят Белоруссия и Казахстан, и еще четверть опрошенных не поддержала ни один из вариантов (12 %) либо затруднялась ответить (13 %). Боюсь, что энтузиазм выглядит несколько иначе.

После распада Советского Союза надежды Украины на улучшение качества жизни и укрепление политических связей пошли прахом. Политическая элита оказалась еще прожорливей, чем в советские времена. Украину не приняли на Западе с распростертыми объятиями: для этого она была слишком велика, а ее геополитическое расположение было слишком сложным. Людям пришлось признать, что практически во всех областях жизнедеятельности их дела обстоят хуже, чем у ее соседа России. Украинские олигархи вели себя как диктаторы, практически каждый из них мог позволить себе свой личный телеканал. Разочарование после так называемой «оранжевой революции», когда предполагаемые спасители Отечества стали действовать еще более коррумпированно, чем их предшественники, безнаказанно наживаясь за счет страны, страх перед повседневными трудностями в практически обанкротившемся государстве и желание после всех лишений и неуверенности наконец начать нормальную, обеспеченную жизнь – примерно таким в тот момент было настроение в стране. И в этой ситуации, когда попытки сближения с Западом (где, как известно, людям жить еще лучше) были обрублены в одно мгновение, народный гнев вышел наружу и ударил по насквозь коррумпированному руководству страны, что в свою очередь нашло поддержку и одобрение со стороны олигархов, значительно пострадавших в результате бесстыдного перераспределения ценностей Януковичем. Помимо прочего, в период своего правления он систематически привлекал своих сыновей в прибыльный бизнес. Во время первой волны демонстраций в конце 2013 года политическая или даже идеологическая тема противостояния Запада и Востока была пока не на первом месте. Не на первом месте, при всем уважении, стояли и западные ценности. Вопрос заключался в лучшей жизни, частью которой в конечном итоге являются и те ценности, которые прокламирует Запад, пусть даже сам он нередко их попирает, как только речь заходит о его собственных интересах. Впрочем, это совсем другая тема. Опрос относительно Майдана, проведенный независимым украинским институтом Горшенина 2 декабря 2013 года, показал следующую картину: 55 % находились на площади, поскольку желали свержения правительства, и только 28 % в качестве причины назвали ситуацию с Соглашением об ассоциации с ЕС.

Кардинальная ошибка президента Украины и его правительства заключалась в том, что они собирались переждать демонстрации. Вместо того чтобы вступить в диалог с мирно протестующими гражданами, они игнорировали их неделя за неделей, покуда мороз становился все крепче и крепче. Насколько наивным или высокомерным нужно быть, чтобы не понимать, что долгое и тщетное ожидание, помноженное на обжигающе низкие температуры, способствует радикализации настроений, превращаясь в поистине ценную находку для всевозможных заинтересованных лиц.

30 ноября, спустя два дня после срыва подписания Соглашения об ассоциации с ЕС, около пятисот студентов по-прежнему терпеливо выжидают на Майдане. В ночь на 1 декабря с чрезвычайной жестокостью против них выступает полиция. Проливается кровь. Через несколько часов протестующие не расходятся, а даже наоборот – Майдан заполняется сотнями тысяч разгневанных граждан всех возрастов и социальных слоев. Но и теперь от Януковича не поступает ни одного политического сигнала, который бы свидетельствовал о том, что протест принят всерьез. К протесту присоединяются оппозиционные партии Украины. Среди них партия «Батькивщина», возглавляемая бывшим премьер-министром Украины Юлией Тимошенко, которая на тот момент все еще находится в заключении и примыкает к выступлению позже; партия «Удар» во главе с многократным чемпионом по боксу Виталием Кличко, а также радикально-националистическая партия «Свобода». Большинство протестующих – независимые наблюдатели говорят о 80 % – составляют беспартийные оппозиционеры, основавшие самостоятельное правительство Майдана. К нему даже присоединяются правые фракции, такие как, например, «Правый сектор». В общей сложности речь идет о примерно пятистах мужчинах (подтвержденных данных нет), вооруженных огнестрельным оружием, катапультами и бутылками с зажигательной смесью, придающими доселе более или менее мирному протесту насильственный характер.

Не обращая никакого внимания на политические требования протестующих, другие участники этой истории продолжают вести ожесточенные споры об Украине, хотя совершенно очевидно, что использовать такую ситуацию в своих геополитических интересах, настраивать задействованные стороны друг против друга – чрезвычайно опасно. В моем понимании журналистики на тот момент главной задачей моих коллег должны были стать анализ и комментарий именно этой важной темы, а не безо говорочная – даже неважно, чем продиктованная, – поддержка одной из сторон, являющая собой показательный пример того, что в науке называется «выборочным восприятием». Путь в сознание находит только то, что ты хочешь воспринимать, что соответствует твоим представлением, все остальное отфильтровывается. Люди, в том числе и журналисты, устроены именно так. Но профессия журналиста требует осознания этого психологического явления и решительного сопротивления ему. Несомненно, огромное количество зрителей и читателей имеют все основания жаловаться на однобокое освещение событий средствами массовой информации, как есть свои причины и на то, что обычно весьма сдержанный Общественный совет телерадиокомпании ARD во внутреннем протоколе говорит об «антироссийских тенденциях» в подаче материала каналом и перечисляет значительные упущения при изложении причин и взаимосвязей. Отдельные репортажи, демонстрирующие комплексный подход, не спасают ситуацию и не способны исправить прочно засевший образ, уже снабженный знаком плюс или минус.

Далее мне очень важно разъяснить определенные вещи, не перепутать причину и следствие и проследить за тем, чтобы не было двойных стандартов. Все это я постараюсь сделать на примере Крыма. Известно, что Крым имеет за плечами богатую историю, при этом частью Российской империи он стал в конце восемнадцатого века. В 1954 году Никита Хрущев подарил его Украине – тогда Украинской Советской Социалистической Республике. Поводом для этого стало 300-летие вхождения Украины в состав Российской империи. Причины такого решения были связаны с внутриполитическими и экономическими факторами. Сам по себе Хрущев был украинцем, и в условиях того времени этот «подарок» особого значения не имел, поскольку все происходило в рамках Советского Союза. Когда же в 1991 году Союз распался, Крым, принадлежащий теперь Украине, стал серьезной проблемой для России. Именно здесь размещался Черноморский флот, в то время как его командующий находился в Москве, а не в Киеве. Для решения этого вопроса были необходимы умелые дипломатические переговоры, и тогда ситуация решилась следующим образом: Крым получает особый статус, флот остается на старом месте и принадлежит России, а Севастополь де факто становится российским городом. Такой расклад более или менее успешно существовал на протяжении многих лет. Однако, само собой, в условиях изменения геополитического положения Украины так больше продолжаться не могло. Насколько наивным и высокомерным – и данные понятия вполне применимы как к украинскому президенту Януковичу, так и ко всей ситуации, – нужно быть, чтобы не подумать об этих отношениях в преддверии Соглашения об ассоциации с ЕС, которое, по сути, «перетягивало» Украину на Запад.

Еще в 2010 году договор аренды между Украиной и Россией, срок которого истекал в 2017 году, был продлен до 2042 года. Москва, в свою очередь, обязала себя льготными поставками газа. Также нельзя не упомянуть, что в 2008 году ориентированный на Запад украинский президент Виктор Ющенко в рамках грузинской войны угрожал перекрыть крымские порты для российского флота. Соответственно, стратегическое значение Крыма понятно без лишних слов.

Итак, что происходит в это время в Киеве: на Майдане ширятся ряды протестующих, демонстранты прочно обосновались на площади, а позже занимают административные и правительственные здания. Появляются снайперы, происхождение которых до сих пор никто не объяснил. Разве может генеральный прокурор, отвечающий за независимое расследование, одновременно являться членом партии «Свобода», то есть по сути расследовать действия, вменяемые в том числе его же соратникам? Неужели кто-то еще ждет результатов такого расследования? В любом случае, есть убитые и раненые, и затем наступает 21 февраля 2014 года. Немецкий министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер и его коллеги из Франции и Польши приезжают в Киев, где им удается убедить Януковича подписать соглашение с оппозицией. Сошлись на следующем: Янукович отводит полицию; оппозиция в свою очередь освобождает занятые здания; в декабре проводятся досрочные выборы, и не только парламентские, но и президентские – ранее подобный вариант выборов Янукович категорически отвергал. Помимо этого, стороны договорились о немедленном возврате к Конституции 2004 года, предполагавшей меньшие полномочия президента, и проведении конституционной реформы. До этого момента вся власть переходит к временному правительству, которое представляет все политические силы страны. Гарантом этого соглашения становится ЕС. В теории все выглядит великолепно, а на практике? Итак, хронологически события развиваются следующим образом: Янукович отводит полицию, но активисты майдановского движения не только не освобождают площадь, но и наоборот, начинают штурмовать другие здания. Ситуация полностью выходит из-под контроля, и Янукович покидает Киев, и уже 22 февраля его политические оппоненты принимают решение о смещении Януковича с поста президента. Согласно протоколу, такое постановление поддержали 328 депутатов из 450, хотя на самом заседании присутствовали только 248 парламентариев. В этой неразберихе начинает формироваться новое правительство; его утверждает парламент, некоторые члены которого фактически не имели возможность присутствовать на своих рабочих местах, – среди депутатов «Партии регионов» не было представителей юга и востока страны, а оставшиеся члены этой партии под давлением масс были вынуждены примкнуть к оппозиции.

Согласно Конституции, парламент имел право отстранить Януковича от должности в законном порядке и тем самым совершить юридически безупречную смену президента. Однако этого не произошло. Во-первых, не была проведена обязательная процедура, которая предусматривала рассмотрение решения Конституционным судом. Кроме того, количество депутатских голосов, необходимых для законного принятия решения, было недостаточным, поскольку составляло менее трех четвертей голосовавших. Высказаться «за» должно было 338 депутатов. Выдвинутый на должность президента Александр Турчинов на этой же сессии был назначен новым председателем парламента и уже в этой должности подписал резолюцию 764-VII, согласно которой Янукович освобождался от своих обязанностей.

С юридической точки зрения здесь можно говорить о государственном перевороте, пусть даже совершенном на основе политических аргументов. Но ведь это только дает новый повод для обвинителей Запада, упрекающих его в том, что правовые процессы признаются законными лишь там, где это выгодно: в Киеве все легитимно, но вот в Восточной Украине действуют «самопровозглашенные» губернаторы и все, что происходит в Крыму, – незаконно.

Одним из первых действий парламента после свержения Януковича стала отмена регионального статуса русского языка. В 2012 году в Украине был принят закон, который признавал русский и другие языки национальных меньшинств официальным языком в региональном качестве на той территории, где количество носителей языка составляло более 10 % живущего в регионе населения. Когда закон был принят, в парламенте развернулись настоящие баталии. Волю чувствам дали те, кто сочли этот закон предательством. Украинские националисты и далее продолжали яростно бороться против закона, и не случайно уже 23 февраля он был отменен в парламенте большинством голосов. Отмена закона не возымела силу лишь потому, что исполняющий обязанности президента Александр Турчинов отказался подписать решение парламента. 3 сентября правительство нового премьер-министра Арсения Яценюка, занимающего свою должность с 27 февраля 2014 года, утверждает законопроект об отмене нейтрального статуса Украины, закрепленного законом 2010 года, тем самым в перспективе делая возможным вступление страны в НАТО. 23 декабря закон принимается парламентом. Уже 21 марта проходит торжественная церемония подписания политической части Соглашения об ассоциации с ЕС. 27 июня за ней следует экономическая часть, а в сентябре Соглашение об ассоциации вступает в силу. Запланированное Соглашение о свободной торговле последует в конце 2015 года. С договоренностями, достигнутыми 21 февраля, все это не имеет ничего общего.

Большинство русскоязычных жителей Украины и, конечно, Крыма встречали все эти события с озабоченностью. Кто они, люди, определяющие дальнейшую судьбу страны? Зарождается что-то такое, чего нужно бояться? Неужели шовинисты на Майдане одержали верх? Неужели продолжается традиция основанной в 1929 году ОУН («Организации украинских националистов»), выступавшей с антироссийскими лозунгами, согласно которым русских нужно вешать на фонарных столбах? Определенно, «Конгресс украинских националистов» позиционирует себя как официальный преемник этой организации. И хотя государственное российское телевидение в своих репортажах делало ставку на страх и немало его усиливало, считать эту сложную ситуацию плодом российской пропаганды значит ничего не понимать в данном вопросе как с исторической, так и с политической точки зрения.

Ошибочно полагать, будто все люди на свете ничего не желают так страстно, как относиться к Западу и жить по его правилам. Нравится это людям на Западе или нет: принимая всерьез права человека, нельзя считать себя мерилом всего.

Итак, дальнейшая хронология событий: 27 февраля в Крыму происходит смена власти, обстоятельства которой выглядят сомнительно. Бесспорно лишь то, что в феврале перед парламентом Симферополя состоялось две демонстрации, одна – в поддержку Киева, и составляли ее по большей части крымские татары, а другая против Киева, в ней в основном принимали участие казаки с пророссийскими лозунгами. Во время этих демонстраций два человека погибли: от сердечного приступа скончался пожилой мужчина и одна женщина была «растоптана» толпой. Также было зафиксировано несколько раненых. Поводом для митингов послужило объявление о внеочередном заседании крымского парламента, на повестке дня которого стояли решения, направленные против киевского правительства. Это заседание так и не состоялось, якобы ввиду недостаточного количества участников. Ранним февральским утром здание парламента было занято вооруженными силами неустановленной принадлежности. На фотографиях можно видеть так называемые «силы самообороны», а также милицию в униформе. По заявлениям Киева, там также находились замаскированные российские военные, однако Москва данные предположения отвергает. Как бы то ни было, но над зданием парламента немедленно поднимается российский флаг, и его обитатели – по аналогии с действиями протестантов на Майдане – отказываются от любых переговоров с действующим премьер-министром Крыма, который в тот же день смещается с должности парламентским решением. Киев выражает сомнения в правомерности таких действий, поскольку заседание не было публичным. Журналисты не имели доступа в зал, и если посмотреть на количество фактически присутствующих на заседании депутатов, возникает вопрос о кворуме. На 25 мая назначается референдум, в котором население сможет высказаться относительно будущего курса развития Крыма. Позднее дата была перенесена на 16 марта. По результатам этого референдума временное правительство Крыма посылает запрос Российской Федерации на присоединение, заявка принимается, и вхождение Крыма в состав России закрепляется торжественной церемонией в Москве.

США и ЕС вводят санкции и не прекращают стращать Россию новыми наказаниями. Даже если не принимать в расчет официально опубликованные результаты о 97 %, высказавшихся за присоединение Крыма к Российской Федерации, многое свидетельствует о том, что на тот момент большая часть населения Крыма действительно была настроена против киевского правительства и желала сближения с Россией. Научно-исследовательский центр «Pew» – авторитетный американский институт исследования общественного мнения – в начале мая 2014 года опубликовал результаты опросов, проведенных в апреле 2014 года в Крыму. Согласно этим данным, 91 % опрошенного населения подтвердил, что референдум был проведен законно и без принуждения. 88 % высказались за то, чтобы Киев признал результаты референдума, а значит и отсоединение Крыма. Кроме того, 93 % высказали свое доверие Путину, а 92 % опрошенных заявили, что Россия играет позитивную роль в жизни Крыма.

В то время я выступала с циклом лекций в одном крупном немецком городе и после обычного обсуждения вопросов со слушателями дала интервью своему коллеге из одной крупной немецкой газеты. Все прошло гладко, коллегиально и профессионально. В газете должен был появиться следующий текст:

Вопрос: Госпожа Кроне-Шмальц, как вы считаете, Россия забрала себе Крым, чтобы как-то компенсировать потерю Украины?

Ответ: Здесь речь все-таки идет не о шахматной партии. Было бы гораздо полезнее не лицемерить в вопросах внешней политики, не прикрывать собственные интересы моральными или гуманитарными целями, выставляя их лучше, чем они есть. В случае с Украиной для всех участников было бы значительно лучше найти приемлемое решение и избавить страну от выбора между прозападной ориентацией и Россией.

Вопрос: Разумно ли со стороны Путина присвоение Крыма?

Ответ: Крым – изначально русская земля. То, что сделал Путин, это не присвоение территории, а самооборона в условиях жесткого дефицита времени. Я упрекаю Запад в том, что он не смог правильно оценить значимость полуострова для России – в эмоциональном, военном, геостратегическом планах. Нельзя просто игнорировать такие вещи. Кроме того, проведя множество бесед с правозащитниками, я считаю претензии к России, которая якобы нарушила международное право, необоснованными. Ввод санкций не решает вопроса – при невыясненных обстоятельствах такие меры всегда бьют мимо.

Вопрос: Однако Путин явно недооценил реакцию Запада?

Ответ: Какой политик обращает внимание на протесты? Даже президенты США Буш и Обама этого не делали. Дело в том, что на Западе Россию всегда либо не принимают всерьез, либо игнорируют. Так что не следует удивляться, что Москва реагирует так, как реагирует. Для нее недопустимо, чтобы рядом с Черноморским флотом внезапно появились силы НАТО. Я очень надеюсь, что конфликт будет решен мирным путем.

К удивлению коллег и начальника отдела, после вмешательства главного редактора это интервью не было напечатано. Совершенно явно, дело было не в том, что для него не хватило места в выпуске.

В интервью я вскользь затронула тему международного права, что в данном случае сыграло решающую роль. Ведь такие выражения, как «нарушение международного права» и «аннексия», в отношении России сейчас у всех на устах, однако всё не так просто. Термин «аннексия» имеет очень весомое значение, поскольку дает международному сообществу право на военное вмешательство. Другими словами, если речь идет об аннексии, то можно пренебречь основным принципом международного права – запретом на насилие. Вы, вероятно, помните ситуацию 1991 года, когда Ирак под предводительством Саддама Хусейна аннексировал Кувейт. Это был классический пример аннексии. Иракцы захватили иностранную территорию и включили ее в состав своей страны. Сегодня мы все знаем, к чему это привело: массивный военный удар по Ираку, война. Поэтому это очень важно – обращаться с языком и терминологией максимально точно и аккуратно.

Нарушила ли Россия международно-правовые притязания Украины? Да. К такому заключению пришел юрист-криминалист и специалист по философии права Рейнхард Меркель (FAZ [Frankfurter Allgemeine Zeitung] от 7.04.2014). Однако ситуация, как он весьма выразительно объясняет, достаточно сложная: «Россия аннексировала Крым? Нет. Противоречил ли референдум в Крыму и отделение от Украины нормам международного права? Нет. Были ли они законны? Нет; они нарушили Конституцию Украины (но это не относится к области международного права). Должна была Россия отказаться от присоединения Крыма из-за неконституционного подхода? Нет». Ибо какое отношение Россия имеет к Конституции Украины? «Тем не менее военное присутствие России в Крыму за пределами арендованных территорий было незаконным и противоречило международному праву. Разве из этого не следует, что отсоединение Крыма, совершенное только благодаря военному присутствию, было недействительным и, таким образом, его последующее присоединение к России – не более чем замаскированная аннексия? Нет».

По словам Меркель, то, что произошло в Крыму, было отделением, расколом, декларацией независимости, утвержденными на референдуме. После голосования Крым подал заявку на вступление в Российскую Федерацию, и Москва согласилась. Несмотря на обильную критику, можно заявить, что здесь существуют значительные отличия от насильственного захвата земель, как в случае с Кувейтом, потому с термином аннексии следует обходиться крайне осторожно. Я повторяю, это чрезвычайно важно, поскольку аннексия разрешает международному сообществу военное вмешательство.

Теперь о понятиях сецессии и референдума. Гражданский конфликт – это вопрос национального законодательства, а не международного права. Если каталонцы в Испании хотят отделиться, то тем самым они идут против испанского законодательства, но не противоречат международному праву. То же самое было в Шотландии, чей парламент только благодаря компромиссу с центральным правительством (точная формулировка запроса была продиктована Лондоном) смог получить законное основание для проведения референдума, состоявшегося в сентябре 2014 года. Отсоединение так и не состоялось из-за небольшого перевеса сторонников единства, составивших 55 % голосовавших. В любом случае, это не было вопросом международного права. Международное право не занимается вопросом сецессии. Поэтому отнеситесь скептически, если вам будут говорить, что международное право сецессию запрещает. Сецессия не является субъектом международного права, ее не разрешают и не запрещают. Ведь это логично и поддается в конечном счете довольно простому объяснению. Принципиальная разница между международным правом и национальным законодательством заключается в том, что законодательная и исполнительная власти в государстве действуют в едином направлении.

Государства сами задают правила и сами же следят за их соблюдением. Очевидно, что превращать свою собственную территорию в диспозицию – не в интересах государства. Поэтому сецессию невозможно разрешить.

Но государства также не могут ее запретить, иначе запрет противоречил бы общепризнанному праву на самоопределение. В свою очередь, право на самоопределение фигурирует в международном праве. Например, утверждение «международное право не дает населению Крыма права на отделение» является верным, однако вывод, что это противоречит международному праву, – неправильный, зато дает прекрасную почву для политизирования этого вопроса. К примеру: права на сецессию нет, референдум является нарушением международного права, следовательно, считается недействительным, а значит присоединение Крыма к России – это не более чем аннексия со стороны России. Такой вывод звучит вполне логично, не правда ли? Тем не менее это в корне неверно. Подобным словопроизводством и творится политика. А журналисты нужны в нашей системе для того, чтобы все это объяснять.

В июле 2010 года Международный суд ООН в Гааге – в данной ситуации его нельзя не упомянуть – по соответствующему запросу Сербии установил, что одностороннее провозглашение независимости Косово, проведенное в феврале 2008 года, «не нарушает общего международного права». Признание отделения территории международным сообществом – это дело политического, а не юридического характера.

В разнообразных дискуссиях Россия также не раз обвинялась в нарушении Будапештского меморандума. Этот документ, распространяющийся на Белоруссию, Казахстан и Украину, был составлен на конференции СБСЕ в 1994 году, спустя три года после развала Советского Союза, и подписан в соответствующих заявлениях лидерами США, России и Великобритании. На территории этих недавно получивших суверенитет стран находились советские ядерные установки, которые, согласно воле международного сообщества, не должны были более там оставаться. За отказ от данного вооружения трем государствам гарантировались суверенитет и сохранение существующих границ. Кроме того, статьи 2 и 3 меморандума предусматривали контроль за политической и экономической независимостью этих стран. В свою очередь все три государства присоединялись к Договору о нераспространении ядерного оружия. Поскольку Россия как государство-преемник Советского Союза имела право на его ядерное оружие, в течение ближайших двух лет все установки были перевезены в Россию, и таким образом первоначальный баланс ядерного вооружения был восстановлен. Таким образом развал Советского Союза не спровоцировал появления новых ядерных держав.

Возникает вопрос – когда и в чем состоялось нарушение этого меморандума? Позиция Запада: Россия вырвала Крым из состава Украины и таким образом нарушила соглашение. Позиция России: во время беспорядков на Майдане ЕС и США отказались от признания законного украинского правительства, поддержали государственный переворот и таким образом нарушили свои гарантии.

В аргументации не раскрыта тема российского военного присутствия в Крыму. Как уже упоминалось: за пределами крымских частей, закрепленными арендным договором между Россией и Украиной, российским войскам делать нечего. Военные из России поначалу лишь следили за тем, чтобы украинские солдаты оставались в своих казармах и не мешали проведению референдума. Даже те, кто продолжает говорить об аннексии, как правило, соглашаются с тем, что общественный настрой в Крыму в основном ориентирован на Россию. Тем не менее – вновь обращаясь к международному праву – российское военное присутствие было незаконным. Оно нарушало пункт 4 статьи 2 Устава Организации Объединенных Наций, который запрещает не только применение, но даже угрозу военного вмешательства на территории другого государства. Но неужели в данном случае речь идет об аннексии, сравнимой со вторжением Саддама Хусейна в Кувейт или с постоянно упоминаемым нападением Гитлера на Чехословакию? Многое свидетельствует о том, что население Крыма на самом деле хотело, чтобы их полуостров вышел из состава Украины и присоединился к России. Разве с точки зрения международного права подобное волеизъявление не имеет значения? В разговорах об аннексии в целом подобные факторы теряются, и создается впечатление, будто Россия насильно и в одностороннем порядке присвоила себе территорию, пойдя против воли всех участников конфликта, а не только Киева. Очевидно, с политической точки зрения именно такое впечатление и требуется. Но разве это разумно?

В заключение посмотрите на все это с другой позиции: со всех сторон говорится о том, что референдум, проводимый в окружении толпы вооруженных русских, не может отражать свободный выбор граждан. Здесь напрашивается встречный вопрос: чего стоят решения киевского парламента, который перед голосованием штурмуют вооруженные силы? Понятно, что такое волеизъявление тоже нельзя назвать свободным выбором, однако решения в Киеве нам на Западе нравятся больше, чем решения в Крыму. Кто-нибудь вообще думал о последствиях? Какое впечатление создается у жителей Украины или России, когда они видят, как быстро и однозначно Запад принимает одну сторону – сея демократию направо и налево, – как только появляется шанс экспортировать свою систему и тем самым расширить собственное влияние? Ведь настолько очевидно, что к моменту проведения референдума в Крыму судьба страны находилась в руках очень активного, однако по сути ничуть не представительного, тем более не легитимного демократически, меньшинства в Киеве. Кроме того, Украина до недавнего времени имела законно избранного президента. Впрочем, предложение об особом статусе Крыма, который бы давал полуострову независимость как от Украины, так и от России, Москва вносила еще довольно давно. Однако никого это не интересовало.

Глава 2 Двойные стандарты – бесконечная история

Насколько же показательным может быть язык! В Киеве мы имеем дело с временно исполняющим обязанности президента, в Крыму – с нелегитимным премьер-министром, а на востоке Украины – с самопровозглашенным губернатором. Кто определяет, как и кого называть – повстанцы, партизаны или участники движения Сопротивления, борцы за свободу, активисты или сепаратисты и террористы? Оправдание с одной стороны и демонизация с другой. Мы критикуем Россию, когда Украина прекращает вещание своих телеканалов в Крыму. И мы не реагируем, когда Украина отключает российские телеканалы. Мы даже не осознаем, что в Донецкой и Луганской областях доступность каналов варьируется в зависимости от того, кто в данный момент удерживает в своих руках телебашню. И о распоряжении украинского правительства, согласно которому милиция обязана следить за всеми государственными учреждениями – школами, больницами и т. д. – не вещают ли в них российские каналы, мы тоже ничего не знаем. Пророссийский и русскоговорящий – это не одно и то же, однако используются эти термины как синонимы. Готовые к насилию демонстранты – довольно странное обозначение. У них что, это на лбу написано, или их готовность как-то зависит от территориального нахождения? Применяющие силу демонстранты – вот это важно для репортажа; действия, а не потенциальные готовности митингующих.

2 мая 2014 года в Одессе, расположенной на юге Украины, дело доходит до кровопролития – в данном случае подошел бы даже термин «кровавая баня». Не менее 48 человек погибли, некоторые источники сообщают о более чем ста убитых. Сведения о раненых – многие госпитализированы с тяжелыми ожогами – весьма разнообразны. В телевизионных новостях говорится о «столкновениях между сторонниками центрального киевского правительства и пророссийскими сепаратистами», а также о том, что здание профсоюза, «где находилось большинство жертв», загорелось «в ходе боев между пророссийскими силами и сторонниками правительства Украины». 2 мая одесский футбольный клуб «Черноморец – Одесса» принимал у себя в домашней игре своих противников, команду «Металлист – Харьков». «Футбольные громилы» обоих клубов были настроены агрессивно и соответствующим образом вооружены. И вот когда пророссийски настроенная молодежь пошла против проукраинских футбольных фанатов с дубинками, она столкнулась с неравным противником, значительно превосходившим ее по численности. В предвкушении беспорядков с элементами явной агрессии, обусловленными накалившейся политической обстановкой и выходящими далеко за пределы фанатских чувств, на место столкновения прибыло подкрепление в количестве от семидесяти до ста (некоторые говорят, что до трехсот) членов группировки «Правый сектор». В их арсенал также входили дубинки, а еще бутылки с зажигательной смесью и огнестрельное оружие. В течение нескольких недель, по аналогии с киевским Майданом, пророссийски настроенные демонстранты ночевали в палатках на Куликовом Поле. Туда и перенеслись бои. Лозунги «Правого сектора» звучали как призыв травить русских.

Далее происходит следующее: палатки поджигаются, и люди убегают в прилегающее строение Дома профсоюзов – массивное здание 1950-х годов постройки. В окна первого этажа влетают бутылки с зажигательной смесью. Здание осаждается, выходы горят, люди вылезают из окон, стоят на выступах стен или срываются вниз. Некоторые из тех, кому удается спастись и покинуть здание, погибают от выстрелов. По окнам и людям жестоко стреляют снизу. Милиция не вмешивается, и пожарные появляются только через сорок минут.

Конечно, я понимаю, что для всех этих подробностей времени в весьма ограниченном информационном выпуске новостей нет, однако «столкновения между сторонниками центрального киевского правительства и пророссийских сепаратистов» и информация, о том, что «во время боя загорелось» одно здание, вводят в заблуждение и оставляют уже привычное впечатление – виновата пророссийская сторона. Такая бойня, как и крушение малазийского самолета в июле 2014 года, заслуживала отдельного выпуска новостей и должна была находиться в центре внимания всех СМИ. Потенциал этого события для нагнетания эмоций, если выражаться цинично, вполне сопоставим с июльской трагедией. При такой первобытной жестокости СМИ, как правило, заливаются соловьями, но в данном случае преступники не вписывались в нужную картину.

Тем не менее своего дна СМИ достигли тогда, когда в вечерних новостях (12.04.2014) и в информационном выпуске на канале ARD (04.05.2014) появился термин «пророссийские подонки»[4]. Именно потому, что общественно-правовое телевидение со своим особым правовым назначением для меня так много значит, я называю вещи своими именами, вполне осознавая, что друзей мне это не прибавит. Но ведь «мы, журналисты» не можем, с одной стороны, сетовать, говоря о «богах в белом»[5], на то, что ворон ворону глаз не выклюет[6], и с другой стороны, закрывать глаза, когда речь заходит о нашей профессии. То, чего журналисты так отважно требуют от других, касается и их самих – быть самокритичными, проявлять мужество и показывать твердый характер. Быть может, за долгие годы я просто стала слишком восприимчивой к влиянию языка. Но ведь слово – это хитроумное оружие, об этом писал еще Лев Копелев, знаменитый русский писатель и признанный гуманист, который в 1981 году был изгнан из Советского Союза и нашел приют в Кёльне, родном городе его друга Генриха Белля.

На что способен язык, наглядно демонстрирует история о западных военных наблюдателях, которые 23 апреля 2014 года на востоке Украины попали в плен. Сначала в новостях речь шла о наблюдателях ОБСЕ, затем о военных наблюдателях ОБСЕ. При этом приблизительно 140 наблюдателей от ОБСЕ, которые в тот момент находились в разных районах Украины, продолжали беспрепятственно выполнять свою работу, ведь их миссия заключается в независимом дипломатическом мониторинге, согласованном всеми сторонами, и их задача состоит в поощрении диалога и снижении напряженности. И вот когда термин «ОБСЕ» в отношении захваченных в плен людей начал вызывать все больше сомнений, от ОБСЕ неожиданно поступило заявление о некоем «Венском документе», дающем [военным наблюдателям, не являющимся членами ОБСЕ – Пер.] легитимную основу такого посещения. В ночь захвата заложников представитель Центра по предотвращению кризисов ОБСЕ на критику относительно неспособности провести достаточную оценку рисков и на вопрос, как вообще могла произойти такая ситуация с захватом заложников, ответил следующее: «Мы не делали никаких оценок рисков, потому что это не наши люди».

Здесь необходимо пояснить: военные наблюдатели находились в Украине на основании документа ОБСЕ, не имеющего отношения к общей согласованной миссии ОБСЕ. Согласно этому «Венскому документу» иностранные военные – разумеется, в военной форме, – могут наблюдать за учениями, а также инспектировать места расположения регулярных войск и систем вооружения. Обычно это делается на двусторонней основе, ну а в данном случае это произошло по приглашению киевского переходного правительства. Как же следует расценивать то, что офицеры НАТО (почти все из наблюдателей) под командованием немецкого полковника разъезжают в штатском по горячим точкам Украины? Тут должны были возникнуть законные журналистские вопросы: кто это решил, когда? Кто был проинформирован об этом? Насколько разумным с точки зрения деэскалации конфликта было это решение? Но вместо этого начинается безумная путаница с понятиями, концепциями и терминами, которая скорее направлена на оправдание, нежели на объяснение случившегося.

Двойные стандарты продолжают работать и в отношении России. 29 января 2014 года американский президент в своем обращении «О положении страны» заявил о намерении действовать по декрету, если обе палаты парламента – сенат и палата представителей – заблокируют друг друга. В новостях это сообщение появилось без единого критического замечания. Драматичный провал демократов на выборах осенью 2014 года, принесший их политическим противникам большинство мест в обеих палатах, делает это заявление еще более сомнительным с точки зрения демократии, ведь в этом случае речь уже идет не просто о блокировке парламента, но и об устранении политического оппонента.

В этой связи многие говорят о том, что в отношении Соединенных Штатов – в отличие от России – можно говорить о такой демократии и таком партнере, которые требуют иного, нестандартного подхода. На мой взгляд, это слишком поверхностно и значительно сужает перспективу. Наличие демократической конституции еще долго не сможет гарантировать демократической реальности и наоборот. Лучшим примером тому служит ситуация со свободой прессы в конце 1980-х годов в бывшем Советском Союзе. Никогда более пресса не была столь свободной и «достойной», как в то время, хотя ее свобода и не охранялась законом. Правовые принципы советской цензуры действовали аж до 1 августа 1990 года. И только потом, так сказать, в последние дни Советского Союза, появился закон о свободе печати – Борис Ельцин подписал его уже в Российской Федерации в декабре 1991 года. С этого момента свобода слова стала охраняемым благом, но в действительности в действие вступил закон сильнейшего (с финансовой точки зрения), заработав таким образом, о котором прежним партийным стратегиям можно было только мечтать.

Конечно, не нужно мешать США и Россию в одну кучу, просто надо аккуратно обращаться с теми странами, которые находятся в стадии трансформации. Всем известно, что может произойти с политической волей, когда политики высокого ранга сходятся друг с другом с определенными интересами и глубоким доверием. Когда политическая система находится в трансформации, народ и его политические руководители развивают тонкий нюх на реакцию со стороны остального мира, заранее понимая степень снисходительности «мирового сообщества» к их собственным ошибкам и недостаткам.

Вот еще пример использования двойных стандартов: за свою помощь во время советской блокады Западного Берлина США продолжают получать благодарность и спустя почти 70 лет. Эту грандиозную услугу со стороны Америки помнит и чтит новое поколение, даже не заставшее того периода. Нежное название «Изюмные бомбардировщики» прочно вошло в словарный запас. Но где тогда благодарность Москве за воссоединение Германии? Ведь именно Советский Союз сделал возможным это объединение, до последнего казавшееся немыслимым ввиду серьезного сопротивления наших европейских друзей во Франции и Великобритании. Невзирая на свои собственные внутренние проблемы и с полным осознанием человеческих драм, разразившихся после скорого отвода вооруженных сил. И вместо слов благодарности 9 мая 2014 года, в годовщину победы над фашистской Германией в «Утреннем журнале»[7] появляется укоризненная заметка: «Россия поддерживает память о фашизме». Укоризненная, потому что эта фраза приводится в контексте озабоченности российской стороны присутствием фашистов и правоэкстремистских сил в Киеве. Упрек выглядит следующим образом: Россия поддерживает память о фашизме, чтобы оправдать свою позицию в отношении Киева.

Эти слова по праву высечены в камне: «Хранить память о преступлениях нацистского режима против евреев». Шесть миллионов евреев были уничтожены во время Второй мировой войны. Но подобного увековечивания заслуживают и слова о том, что в Советском Союзе погибло 27 миллионов человек. И за то, и за другое немцы несут историческую ответственность. 9 мая 2014 года в Москве и других российских городах празднуется годовщина победы над фашистами, которая далась ценой несметного числа человеческих жизней, ценой неизмеримого страдания народа, так разве не следовало бы Германии вести себя несколько сдержанней? Но вместо того чтобы проявить участие в озабоченности и страхе россиян перед вновь зарождающимися правыми силами Украины, западная пресса немедленно отправляет соответствующие российские высказывания в печать под видом пропаганды, направленной на дискредитацию протестного движения в Украине. Те, кто указывает на исторические взаимосвязи, здесь сразу же причисляются к «понимающим Россию».

Все без исключения позволяют себе наживаться на пропаганде, независимо от того, в какой точке мира это происходит, и я не стану отрицать, что подобное практикуется и в Кремле. Однако понимание этого не освобождает от уважительного отношения к историческим фактам и их трагическим последствиям. Более чем бестактно сравнивать президента России с Гитлером, учитывая, что семья Владимира Путина два с половиной года жила в блокадном Ленинграде, а один из его братьев там и погиб.

Искаженное представление обо всем, что касается России, распространяется на самые неожиданные области. Разве где-нибудь еще, кроме России, после Олимпийских игр подводился не спортивный, а политический итог? Насколько я помню, даже в Китае такого не было. Когда в Бразилии перед чемпионатом мира по футболу были эвакуированы населенные пункты, новостные ресурсы сообщали об этом просто и без комментариев. Когда же жители Сочи вынужденно покидали свои местожительства, каждый отдельный случай преподносился как грубое нарушение прав человека. И для тех, и для других жителей это, вероятно, стало драмой. Но только когда речь идет о России, каждое слово твердит о варварстве. Словно мантра, изо дня в день тогда повторялось, что это были самые дорогие и самые спорные Олимпийские игры за всю историю. При этом сами русские о выборе места проведения Олимпиады говорят вполне самокритично и даже с юмором, под девизом: зимние игры в субтропиках – только мы на это способны!

Дело в том, что огромные суммы, выделенные на Олимпиаду, пошли не только на строительство спортивных объектов или утонули в море коррупции, но также были напрямую инвестированы в инфраструктуру этого заброшенного региона. Но ведь нас это не интересует. Разумеется, задача журналистов – это критически смотреть на такие вопросы, как нанесение вреда окружающей среде, изгнание местного населения и бесчеловечное обращение с иностранными работниками. В других странах средства массовой информации показывают себя более лояльными, по крайней мере они также демонстрируют обратную сторону медали и говорят о позитивных сторонах вопроса. Но за весь негатив, конечно, личную ответственность несет «царь Путин». И то были не Олимпийские игры, а Персональные игры Путина. Несмотря на всю обоснованность критики, такие пропорции не подходят.

Лучшим примером подобной однобокости служит ажиотаж вокруг темы гомосексуализма. Ну что за лицемерие! Неужели никто больше не желает помнить, что в Западной Германии вплоть до 1973 года преступлением считались любые половые акты между мужчинами, а позже – только между мужчинами до 21 года? А также, что унаследованный у империи и нацеленный против гомосексуалистов параграф 175 Уголовного кодекса Германии был окончательно устранен только в 1994 году?

И это было всего лишь каких-то двадцать лет назад, при том, что в 1960-х годах у нас произошла сексуальная революция, а в России (еще) нет. В Федеративной Республике Германия в 1950–1994 годах было осуждено около 50 000 гомосексуалистов. Разве не возмутительно, что в 1972 году Мюнхенские Олимпийские игры проводились в стране, в которой попирались права человека? Как и во многих других вопросах, снова и снова все сводится к тому, что каждое общество должно найти свою собственную скорость, к которой оно будет готово и с которой сможет двигаться по пути перемен. Мы – не мера всех вещей.

Федеральный союз геев и лесбиянок в Германии перед началом игр в Сочи разослал послание участвующим спортсменам и некоторым людям из разных социальных групп с призывом выразить свой протест против ситуации с гомосексуалистами в России. Я также получила такое послание, внимательно его изучила и решила не подписывать. Союзу я ответила следующее:

Я не хочу подписывать ваше обращение и охотно объясню, почему.

В качестве предварительного замечания скажу, что еще в те времена, когда гомосексуализм в Германии был под запретом, среди моих друзей было множество гомосексуалистов. Будучи частью поколения 68-го года, я на своей шкуре испытала все прелести общественного развития, которое принято обозначать термином «сексуальная революция», и потому знаю, каким долгим был и, местами, остается этот путь. Я полагаю, за каждым обществом необходимо признавать право на его собственную скорость, с которой оно подстраивается под разнообразные перемены, и я не могу, с одной стороны, говорить о демократии, а с другой – не обращать внимания на последствия, которые меня не устраивают. По факту, соответствующий законопроект в России был предложен большинством (и не только депутатов). Кроме того, и это тоже является фактом, просветительская программа, разработанная российскими объединениями геев и лесбиянок, следовала совершенно иной стратегии, чем та, что навязывалась их западными коллегами. Оглядываясь назад, скорее всего, любой западный консультант сможет признать, что порой определенные действия были весьма эффектны, но по сути ничуть не эффективны. (…)

Подобные призывы кажутся мне чересчур упрощенными, слишком поверхностными, скорее направленными на немедленную реакцию (конфронтацию), нежели на решение (сотрудничество). Стремление добиться чего-либо (справедливости, равенства, гуманизма и т. д.) всегда связано с тяжелым трудом, который с подобными воззваниями, к сожалению, не имеет ничего общего, иначе он хотя бы иногда привлекал внимание средств массовой информации, которого заслуживает.

Как известно, президент Германии Йоахим Гаук не поехал ни на открытие, ни на церемонию закрытия Олимпиады в Сочи. Насколько я знаю, он не выступал с публичным обоснованием такого решения, но и другие его высказывания и действия не оставляют сомнений, что это не было связано со сложностями его графика. Решение президента стало реакцией на нарушение прав гомосексуалистов. Это его право вести себя таким образом. Но примерно в то же время президент находился с государственным визитом в Индии. В те дни поступило несколько сообщений о массовых изнасилованиях женщин – неотъемлемый феномен индийского общества, а также об одном особенно ужасном случае, когда старейшина деревни приговорил молодую женщину к наказанию массовым изнасилованием. Во время своего путешествия по Индии президент выразился следующим образом: Германия замечает в Индии не только положительные моменты, но и трудности. Дескать, перед страной стоят серьезные «задачи в вопросе дискриминации женщин». А затем он похвалил демократические достижения этой – как ее все называют – самой большой демократии в мире. Термин «нарушение прав человека» он так и не смог произнести.

Это все мелочи, которые на первый взгляд могут показаться не столь уж серьезными, однако в совокупности они производят весьма заметный эффект. Образ России и русских остается одномерным и, кстати, довольно оскорбительным для тех, к кому он относится. Тот, кто считает, что этим можно пренебречь, не должен недооценивать опасную роль образа врага, особенно в периоды нестабильности, характеризуемые экономическим соперничеством, борьбой за сферы влияния и взаимным недоверием. Каждую неделю появляются все новые и новые примеры показательных заявлений, в том числе демонстрирующих двойные стандарты. Вот, например, еще несколько.

17 апреля 2014 года в 7:35 в выпуске «Утреннего журнала» на канале ZDF говорится об украинских военных в Крыму, причем тема звучит так: «Солдат разоружали либо предлагали перейти на сторону противника». Обратили внимание? Разоружение преподносится как факт, а переход на сторону противника – нет. Действительно, разве кто-нибудь добровольно перейдет на российскую сторону? Да не бывать такому.

7 сентября 2014 года вновь и вновь повторяется сообщение: Правозащитная организация «Международная амнистия» обвиняет обе стороны конфликта – украинские войска и пророссийских сепаратистов – в нарушении прав человека. При этом упоминаются артиллерийские обстрелы, повлекшие за собой жертвы среди гражданского населения, похищения людей и пытки. В вечернем информационном выпуске эта новость преподносится следующим образом: «Армии и пророссийским сепаратистам выдвигаются обвинения», при этом слово «украинской» перед «армией» отсутствует. Оплошность? В любом случае выглядит это некорректно и вводит аудиторию в заблуждение.

В начале августа верховным комиссаром ООН по делам беженцев были опубликованы цифры, согласно которым с начала конфликта и до этого момента 285 тысяч граждан Восточной Украины стали беженцами в связи с военными действиями. 117 тысяч человек нашли пристанище в Украине, 168 000 уехали в Россию и оформили там регистрацию. Затем неожиданно, но как бы вскользь, появляется цифра 730 000 человек. Это данные Российской миграционной службы, которая уже в середине июля говорила о 520 тысячах беженцев, число которых к середине августа соответственно возросло до уже упомянутых 730 тысяч. Реакция понятна: российский источник – это чистая пропаганда. Хорошо, я этого не исключаю, но ведь я же могу выяснить. Как это представляется в реальности? У огромного количества российских семей есть родные и близкие в Украине, в том числе и на востоке страны. Вот конкретный пример: россиянин едет со своей украинской подругой к ее родственникам в Луганск, сажает родню в машину и увозит их с собой в Россию. Между Украиной и Россией нет визовых обязательств, и в России можно оставаться без официальных бумаг на протяжении трех месяцев. Конечно, многие пользуются этим в надежде на то, что кошмар скоро кончится и свой дом по возвращении они застанут невредимым. Помимо этих людей есть еще те, кто ждал до последнего и потом бежал, прихватив с собой лишь пару личных вещей, и те, у которых домов больше нет, ведь их разрушили бомбы и гранаты. В официальных сводках, например, такие люди тоже не фигурируют. Итак, неужели все это не стоило выяснять? Почему в наших СМИ нет ни слова об этом? Не потому ли, что никому и в голову не придет, что можно бежать именно в Россию? Ведь если допустить подобное, далее придется задуматься о том, что может означать для русскоговорящих людей политика украинизации? А потом на ум придет и понятие «военные преступления»?

Тема Украины – не единственная, в рамках чего все, что не укладывается в аргументацию Запада, признается российской пропагандой. Конечно, не нужно впадать в крайность: принимать за чистую монету все, что поступает из Москвы, так же неправильно, как и считать все пропагандой, потому что оно исходит от Москвы. И вот мы вновь возвращаемся к задаче журналистов: сначала принять к сведению информацию, хорошенько ее обдумать, перепроверить, изучить сопутствующие обстоятельства и лишь потом решать, идет ли речь о пропаганде или все-таки стоит принять ее всерьез.

Многое из того, что Запад поначалу считал пропагандой, потом оказалось прискорбной реальностью. Например, международный терроризм. Когда в период второй чеченской войны Россия обратила внимание на то, что у ее южных границ скапливаются силы исламских фундаменталистов, получающих финансовую и кадровую поддержку из всех уголков земли и нацеленных на создание единого исламского религиозного государства, эти заявления сочли предлогом, под которым Россия в Чечне якобы могла развязать себе руки. И только после террористических актов 11 сентября 2001 года, чудовищность которых раньше даже невозможно было себе вообразить, позиция мирового сообщества изменилась, и появились первые признаки сотрудничества.

Помните газовую атаку в токийском метро, организованную Аум Синрике в марте 1995 года? Эта секта с 1991 года была зарегистрирована на территории России благодаря закону «О свободе вероисповедания». Под защитой новоиспеченных законов, гарантирующих разные права, по всей стране стали появляться сомнительные объединения, которые успешно вербовали последователей с помощью своих спасительных посланий. Когда российское правительство попыталось обуздать такие секты и в парламенте заговорили об ограничениях, вердикт Запада был яснее ясного: Россия покушается на право свободного вероисповедания; гигантскими шагами она марширует обратно в прошлое. Лишь после того, как в результате газовой атаки Аум Синрике в Токио пострадали шесть тысяч человек, тринадцать человек погибли и еще пятьдесят четыре были тяжело ранены, Россия смогла запретить деятельность секты без нападок со стороны Запада. До этого момента, прикрываясь свободой вероисповедования, Аум Синрике имело возможность распространять свои послания, выкупив для этого огромные объемы радиоэфира.

Игра все время идет по одним и тем же правилам: предупреждения Москвы классифицируются как пропаганда, интересы России не принимаются всерьез, между тем Запад беспрепятственно обеспечивает сохранение своих интересов, а при необходимости прикрывается гуманитарными аспектами или подозрениями на терроризм. 8 августа 2014 года руководство США приняло решение о воздушной атаке на Северный Ирак, несмотря на то, что военная операция там вообще-то уже завершилась; это постановление было прокомментировано президентом Обамой. В его послании речь шла о гуманитарной помощи для религиозной общины езидов, члены которой были изгнаны ИГ-ополченцами в близлежащие районы и оставлены умирать в холодных пустых горах без воды и пропитания, без защиты от палящего зноя. От жутких страданий уже начали погибать женщины и дети. И вот продвижение бойцов ИГ продолжалось до границ города Эрбиль, в котором еще оставались американские граждане. «Если жизнь американских граждан находится под угрозой, – сказал Обама, – то моя обязанность – действовать как Президент». (Вечерний выпуск новостей.) Действительно, кто откажет американскому президенту в этом праве? Но ведь в отношении России речь даже не заходит о том, чтобы безоговорочно признать точно такое же право за российским президентом, который чувствует себя ответственным за судьбу двадцати пяти миллионов своих соотечественников за пределами России – именно столько русских оказалось после распада Советского Союза в различных суверенных государствах, образовавшихся вокруг России, и при этом широко заявляется о том, что независимо от политических воззрений необходимо считаться со страданиями и нуждами людей, гонимых и мучимых кем бы то ни было.

Насколько эфемерны эти оси координат и как сильно их направление зависит от собственных интересов, становится особенно очевидно, когда речь заходит о положении курдов в Северном Ираке. Их многолетняя борьба за независимость связана с деятельностью РПК (Рабочей партии Курдистана) – подпольной организации, которая по оценке немецкого ведомства по охране конституции (а также Европейского союза и США) является террористической организацией. И теперь Германия снабжает курдов оружием, чтобы они были лучше оснащены для борьбы с силами ИГ. Вообще-то, разница между тем, что курды нарушают государственную стабильность – как в Турции или и в Ираке, или борются с кем-то неугодным Западу, слишком велика. В истории встречаются примеры подобных комбинаций. Например, западное высокотехнологичное оружие, которое во времена Советского Союза поставлялось для вооружения афганских моджахедов, буквально обернулось против самого поставщика, когда тот в свою очередь попытался обосноваться в Афганистане.

В моей диссертации, защита которой состоялась еще в 1977 году, я занимаюсь исследованием представлений жителей Западной Германии о русских и о России после 1945 года. Непредвзятость и готовность пойти навстречу чужакам с доброжелательностью и интересом, а не с отторжением и недоверием, сегодня еще не настолько распространены, насколько хотелось бы, – так звучало предисловие – оно вполне подошло бы и для этой книги.

Тот, кто выступает за дифференцированный подход в отношении России, часто воспринимается как представитель довольно неоднозначной традиции немецкого русофильства, широко распространенной в межвоенный период среди правых кругов. Немцы тогда романтично относились к «матушке России» и не обращали внимания на горькие факты. Но разве антироссийские предрассудки, встречающиеся в немецкой истории, не были гораздо более эффективными? «Россия должна быть безжалостно и при любых обстоятельствах подавлена», – говорил канцлер Бетман-Гольвег накануне Первой мировой войны, желая заручиться поддержкой населения, особенно социал-демократов. Даже если во времена Веймарской республики у немецких правых сил могли быть симпатии к русским, в Третьем рейхе русские превратились в «большевистских недочеловеков», которых можно было бы не раздумывая эксплуатировать и уничтожать. Период холодной войны, когда СССР превратился в «империю зла» и за каждым углом мерещился «злой русский», разумеется, не способствовали разрушению вражеского образа России. И разве так уж абсурдно предположение, что именно поэтому многие испытывают проблемы с объективным восприятием России – ведь остатки антироссийских предрассудков продолжают существовать и по сей день?

25 августа 1958 года на «Радио Бремен» в эфир вышла передача для школьников, посвященная Варшавскому договору. Эта тема рассматривалась в форме сценки в поезде межзонального сообщения, разыгрываемой между семьей Миллер из Западного Берлина и русским; я привожу этот разговор в моей диссертации:

Несмотря на настойчивое предупреждение жены: «Только не начинай никаких политических дискуссий с этим русским!», г-н Миллер все же использует эту «благоприятную возможность» для диалога на тему политики. Схлестнувшись, разные точки зрения вступают в жесткое противостояние, но ни одной из сторон не удается свалить вину на оппонента (…) Здесь вновь вступает диктор с пояснением: «Чтобы понять политику русских в отношении Германии, необходимо осознавать, что Россия до сих пор хранит отпечаток травмы немецкого вторжения 1941 года». Когда поезд наконец приезжает в Берлин, г-н Миллер сожалеет, что они так и не смогли договориться, зато оба собеседника соглашаются, что, поговорив и узнав точку зрения другого, они уже сделали шаг вперед в отношениях. Дома у Миллеров беседа в поезде снова становится темой для обсуждения в семейном кругу. (…) После разочарованного утверждения г-на Миллера о том, что русский так и не смог понять его точку зрения, подключается сын Миллера, Фриц. «Наверное, русский думает то же самое про тебя, папа. (…) Ведь ты не разделяешь его позиции. По сути, вы же оба говорили только о том, что чувствуете себя под угрозой. Ты – под угрозой коммунизма, а он – капитализма». (…) Г-н Миллер: «Если в нашей сегодняшней политике царят недоверие и страх взаимной угрозы, значит, пора начать что-то делать, чтобы это исправить». И это было уже в 1958 году.

Глава 3 Обманутые надежды – упущенные возможности

На радио «Свободный Берлин» (SFB)[8] (в 2003 году вместе с Восточногерманским радио Бранденбурга (ORB)[9], вошедшем в состав «Радио Берлин-Бранденбург» (RBB)[10]) появилось ток-шоу – тогда это еще так не называлось – под названием «У вышки – иностранные корреспонденты в гостях и с гостями». В июне 1990 года я получила возможность провести эфир под названием «Советский Союз распадается?». Зрителей настраивали на тему следующим текстом: «Все больше народностей в пределах Советского Союза настаивают на своей независимости. Глава государства Горбачев отвечает на это предложениями переговоров, а также угрозами, военным вмешательством и экономическим бойкотом. Неужели пробил час последней колониальной империи в мире? Запад поставлен перед дилеммой: с одной стороны, он должен желать мира русским, грузинам, литовцам, латвийцам и эстонцам, но в тоже время ему необходимо поддерживать «Перестройку» Горбачева. Ибо хаос в Советском Союзе может надолго испортить отношения между Востоком и Западом».

Сегодня это звучит странно, но в то время в сознании западных граждан тот факт, что Советский Союз составляли не только русские, но еще более ста других национальностей, не был достаточно зафиксирован. Это осознание пришло постепенно, по мере того, как разные народы начинали проявлять себя, тем самым показывая, что понимать друг друга им становится все тяжелее. Конфликты становились все очевиднее и развивались по разнообразным сценариям. Некоторые соседствующие республики спорили между собой, другие противились советской централизованной власти, третьи делали и то, и другое. Поэтому говорить о проблеме национальностей в Советском Союзе было достаточно сложно, ведь как таковой ее не было, были лишь разные горячие точки, некоторые из которых существуют и по сей день.

Уже в начале 1990 года целый ряд высокопоставленных советских политиков признал, что сохранение Советского Союза в таком виде, в каком он существовал, скорее всего, более не отвечает актуальным потребностям и что пора поставить вопрос о совершенно иной форме свободной федерации. Вероятно, тогда нужно было сконцентрироваться только на центральной части России, а остальным советским республикам дать независимость. Во время моих многочисленных поездок в эту огромную империю я всегда пользовалась возможностью поговорить с кем-нибудь из молодых россиян в тот период, и я не могу припомнить ни одного человека, который выступал бы за прежнюю структуру Советского Союза. «Если республики хотят выйти, пусть идут», – говорили многие. А некоторые добавляли: «Они еще пожалеют, ведь без нас, без Москвы и Центральной России, в экономическом плане они долго не протянут». Но чтобы удерживать республики силой – для молодых россиян вопрос так даже не стоял.

В качестве напоминания: едва став президентом СССР в марте 1990 года, Горбачев в своей инаугурационной речи сразу же анонсировал новый союзный договор. Для Генерального секретаря Коммунистической партии такой шаг был бы провалом, но для президента этот вопрос стал первым в его программе. Основная проблема, как и в случае с перестройкой на рыночную экономику, заключалась в том, что изменение политики не происходит только потому, что решение принято. Прежде всего экономические отношения между республиками, создававшиеся и развивавшиеся на протяжении десятилетий, разорвать в два счета невозможно. Сначала в качестве переходного периода обсуждался пятилетний срок, но тут отклик Запада не заставил себя ждать: это похоже на бесчестную тактику проволочек, заявлялось оттуда. Возражения Москвы, что для гораздо менее сложных операций в пределах Европейского союза принято выделять в два раза больше времени, были отвергнуты как отвлекающий маневр. План, согласно которому некогда принудительно объединенные союзные государства должны создать новое сообщество независимых стран, построенное на общих интересах, заведомо обречен на неудачу, если основные действующие лица, постоянно ожидая взаимной подлости, больше не доверяют друг другу, и тем более, если ко всему этому примешивается влияние заграницы.

Идея Горбачева заключалась в том, чтобы дать республикам политическую независимость, но при этом делегировать задачи обороны Москве, а также организовать единое экономическое пространство, однако западные наблюдатели сочли ее половинчатой. Также шантажом были названы заявления Горбачева о том, что республики, отказавшиеся от участия в обновленном Союзе, должны рассчитывать на то, что теперь им придется платить за сырье и энергоносители по мировым ценам и к тому же в валюте. Между прочим: позже, когда Борис Ельцин говорил абсолютно то же самое, такой подход был назван решимостью.

Если смотреть с позиции сегодняшнего дня: разве не специально тогда говорилось о распаде, а не реорганизации? Не было ли в этом чего-то изобличающего? Быть может, Москва справилась бы со всем гораздо лучше, если бы этот исторический отрезок связывали не только с потерями – территориальными, эмоциональными, статусными, наконец, – но и с обретением новых возможностей?

Практически бескровный развал Советского Союза можно было назвать политическим шедевром. Но вместо того чтобы поддержать этот процесс, Запад отправил Россию на скамейку штрафников. Не секрет, что энтузиазм США по поводу единого европейского дома, в котором обоснуется вся Европа, включая Россию, был весьма скромным. Не зря опытный американский советник по безопасности Збигнев Бжезинский написал в 1997 году: «Главный геополитический приз Америки – это Евразия (…) Евразия – это шахматная доска, на которой в будущем будет происходить борьба за мировое господство».

Михаил Горбачев сравнивал свою тогдашнюю ситуацию с одной восточной притчей, в которой человека, едущего на старом осле, прохожие называли живодером. А когда он решил сам понести своего старого осла, его стали обзывать дураком. «Политика – это искусство возможного, – говорил Горбачев, добавляя: – А все остальное – приключение». Иногда полезнее привести пример человеческих взаимоотношений, чтобы осознать важные понятия, которые не всегда доступны в заумных научных дискуссиях. Например: даже если брак не был узаконен, но длился десятки лет, при разводе требуются определенные правила для цивилизованного раздела совместно нажитого имущества. Уравнение, в котором для того, чтобы все вдруг стало хорошо, нужно всего лишь поскорее отделиться от Москвы, не сходится как в экономическом, так и в политическом плане. И Украина – лучшее тому доказательство.

Использование терминов «Советский Союз» и «Россия» в качестве синонимов, продолжавшееся на протяжении десятилетий, привело к тому, что Россия, уже будучи самостоятельным государством, продолжала восприниматься «чем-то вроде» Советского Союза, со всеми вытекающими отсюда негативными ассоциациями. Конечно, не в последнюю очередь это связано с тем, что Россия как единственный резонный правопреемник Советского Союза вынуждена платить по его счетам. А слово «Москва» по-прежнему выступает синонимом имперских амбиций мировой державы, поставленной на колени. В отличие от всех остальных независимых государств, появившихся после распада Советского Союза, Россия не получила шанса начать все с чистого листа и с самого начала находилась под пристальным вниманием «международного сообщества», мечтавшего раз и навсегда установить свои правила и в этой части мира.

Если бы тогда больше людей «понимало», каким образом в то время строилась жизнь на территории бывшего Советского Союза, многие из условий Международного валютного фонда и Всемирного банка были бы совсем иными. И неважно, почему они были такими – по незнанию или из некомпетентности либо недобросовестности, – теперь все это уже не имеет значения. Просто так сильна была политическая воля Москвы, стремившаяся к Западу, и так велико было доверие к новым друзьям с Запада, что ветхий колосс пошел практически на все условия. Приватизация стала волшебным словом. И если у кого-то возникали сомнения, то он немедленно причислялся к неисправимым коммунистам и врагам реформ.

Прописная истина гласит, что даже самые убедительные теории на практике могут попросту рассыпаться в прах. Возьмем для примера сельское хозяйство. Частные фермеры при Ленине и Сталине принуждались к коллективизации, а более зажиточное население, так называемые кулаки, в конце 1920-х – начале 1930-х годов прошлого века систематически уничтожались. Память о том, что процветающее благосостояние равносильно смертному приговору, не так уж легко выбросить из головы. Добавьте сюда постоянную боязнь быть уличенным в подозрительных связях. В переходный период проекты законопроектов по налогообложению менялись практически ежедневно. Появлялись ставки и в 30, и в 90 %, и при этом все решения имели обратную силу. Так неужели можно всерьез ожидать, что миллионы людей вдруг покинут города и немедленно начнут заниматься своим бизнесом? Пожалуй, для этого нужно много мужества. Где только взять это мужество людям, которые на протяжении всей своей жизни были вынуждены жить незаметно и приспосабливаться.

В начале 1992 года Ельцин выпустил указ, согласно которому все колхозы и совхозы, то есть все сельскохозяйственные государственные предприятия, были расформированы и приватизированы в течение трех месяцев. Со стороны Запада он сразу же снискал себе за это похвалу. Решительные действия Ельцина были оценены очень высоко и признаны сенсационными. За полтора года до этого Горбачев предпринял похожие шаги. Он говорил, что все убыточные колхозы и совхозы должны быть немедленно распущены и приватизированы. Если взглянуть объективно, 80 % этих компаний действительно работали в себе убыток. Однако люди не понеслись навстречу этому предложению с распростертыми объятиями и выкриками «Ура, свобода!». И даже ельцинский указ не имел такого эффекта. На практике одна из множества трудностей заключалась в том, что революционные преобразования в какой-либо области вели к исключению ее из существующей прежде системы и изоляции. Конкретный пример: далеко ли уйдет частный фермер, если у него нет торгового посредника и он вынужден реализовывать свои товары сам? Особенно если кругом расставлены сети государственных торговых организаций, сокращать или отменять которые в то время еще и не думали.

Аналогичная ситуация и с ценовой реформой. Теоретически цены, регулируемые государством, служат стопором для функционирования рыночной экономики. В теории, чтобы отойти от плановой экономики, цены нужно было быстро «отпустить», хотя этот довольно грубый метод нес тяжелейшие последствия для жизни народа, масштабы которых большинство жителей Запада, пожалуй, и представить себе не могли. Тем не менее такой шаг был неизбежен, и люди, ответственные за такое решение, это осознали. Но что проку в свободных ценах, когда ни государственные предприятия, ни государственные магазины в этом не заинтересованы? Для проведения реконструкции в полном объеме необходимо было быстро приватизировать и их. Но как и в чью пользу? Один польский депутат тогда очень метко заметил: «В наших восточных условиях приватизация – это все равно что продажа невостребованных активов неизвестного значения людям, у которых нет денег». Именно мы, немцы, могли бы проявить тогда чуть больше понимания, учитывая наш собственный опыт. Даже на территории сравнительно небольшой бывшей ГДР в составе новообразованной ФРГ, несмотря на помощь Ведомства по управлению имуществом, подобная процедура прошла не так уж гладко, если выражаться дипломатично. Так как же это должно работать в российском или даже советском масштабе? Как бы то ни было, приватизация стала основным условием для столь необходимых займов и экономической вовлеченности в международное сообщество.

Верное в теории требование на деле вполне может обернуться полной противоположностью. Это очень хорошо можно проследить на примере ценообразования на сельскохозяйственную продукцию. В начале 1990-х годов Международный валютный фонд (МВФ) потребовал от России скупать зерно своих производителей по цене, не превышающей 10 000 рублей за тонну. Фермеры и колхозы, однако, не хотели отпускать свое зерно по такой цене, что привело к тому, что русские производители были готовы оставить себе или вообще уничтожить свой товар, чем «сливать», как они это называли, свое зерно по 10 000 рублей за тонну. Это в свою очередь привело к тому, что недостатки зерна на российском рынке были восполнены за счет импортного продукта, который в свою очередь закупался не за рубли, а за драгоценную иностранную валюту. В том конкретном случае цена составила $120 за тонну, что эквивалентно примерно 35–40 тысячам рублей. Вывод: гораздо выгоднее было бы заплатить русским фермерам немного больше, к тому же если бы люди почувствовали, что их повседневная реальность действительно интересна Западу, это помогло бы в большей степени ориентировать их в этом направлении.

В контексте этой истории представитель Сельскохозяйственного союза, выступавший по российскому телевидению, без обиняков заявил: «Наше правительство и Верховный Совет поддерживают американских и канадских фермеров закупками зерна. Если бы они уступили нам хотя бы половину, мы бы могли подтянуть наше оборудование, закупить семена и т. д. и отлично бы работали. Но пока…» Уже тогда американские исследования рисовали ужасные сценарии, по которым россияне и украинцы были в состоянии прокормить себя и, возможно, даже производить на экспорт. Страшнее сценария для американских и канадских фермеров не придумать. Одна лишь Россия располагает 215 миллионами гектаров сельскохозяйственных угодий (по сравнению с ЕС, в котором всего 172 миллиона гектаров). В пропорции 2 % мирового населения приходится на 9 % пахотных земель.

Для этой истории замечательно подходит высказывание бывшего канцлера Германии Гельмута Шмидта, который в 2000 году хоть и с большим запозданием, но все-таки сказал: политика МВФ в ответе за кризисы в Южной Америке и России, ибо она была не на помощь этим странам, а на защиту своих рынков. Огромные экономические проблемы (к середине 1990-х годов ВВП России сократился вдвое) пришлись именно на тот момент, когда происходил распад Советского Союза и привычные структуры рушились. Распад Советского Союза – это не только событие «имперского» масштаба, дающее повод погрустить о потере геополитического значения; его развал также связан с тяжелейшими экзистенциальными проблемами общества, которое 45 лет назад наряду с Соединенными Штатами и другими западными союзниками считалась страной-победительницей во Второй мировой войне. Такие события не измерить только в цифрах и фактах, тут также важны ментальные и психологические компоненты, не менее значимые, чем арифметические показатели.

Чтобы попытаться обрисовать огромные экономические проблемы России в тот период, необходимо учесть важные факторы, например географические масштабы, которые делают функционирование единой инфраструктуры практически невозможным, ну или, по крайней мере, неоправданно дорогим; при этом, с одной стороны, в стране еще оставались достаточно стабильные элементы централизованной административно-командной системы, которые предавались иллюзии планово разрешить все надвигающиеся проблемы, но с другой стороны – появлялось все больше децентрализованных единиц, стремящихся оторваться от единого управления. Оба этих крыла энергично работали друг против друга.

Понятие выполнения плана в теории звучит совершенно безобидно, но на практике в начале 1990-х годов оно представляло собой следующее: почти во всех отраслях промышленности практически каждое предприятие имело индивидуально установленную процентную ставку выработки, прописанную по старому образцу в государственном контракте. Все, что производилось сверх этого, могло было быть реализовано силами предприятия. Это привело к невероятному хаосу, где никто более не мог отследить, какое производство на что работает.

Еще одна проблема: производственное оборудование и машины постепенно выходили из строя. На протяжении нескольких десятилетий здесь жили старым багажом, не обновляя оборудование, что в результате и сыграло с производством злую шутку. Кроме того, обострение уже упомянутого национального вопроса в начале 1990-х годов привело к тому, что уровень жизни в России резко упал, поскольку в общем ликовании свободы некоторые республики стали пренебрегать заключенными договорами поставки. Иногда это даже использовалось в качестве политического оружия – не поставлять товары вопреки договоренностям.

Изучив приведенные здесь проблемы, которые тем или иным образом были взаимосвязаны и тем самым только усиливали друг друга, а не просто складывались в общий котел, Запад сделал вывод, что Россия безнадежна. Речь шла о «бездонной бочке», в которую дальше инвестировать нет смысла. Помимо того, что с экономической точки зрения такой вывод был более чем недальновиден – в конце концов, на территории бывшего Советского Союза проживало околи 290 миллионов человек, 150 миллионов из которых составляло русское население, которые представляли собой великолепную перспективу в плане отложенного спроса во всех возможных областях производства, – на мой взгляд, мы, жители Запада, в этой исторически значимой ситуации просто не имели права сдаваться, пока сами люди, живущие на этой территории, не капитулировали. Ведь было же множество великолепных примеров, доказывающих, что разумный предпринимательский подход мог привести к хорошей прибыли для обеих сторон, для этого партнеру с Запада было достаточно лишь смириться с российскими особенностями и не ждать с самого начала, что россияне безоговорочно примут все наши условия.

Реалии в России показывают, что успех и эффективность экономических проектов не имеет прямой зависимости от количества вложенных в них денег. Скорее, почти наоборот. Проще говоря, миллиардные проекты, существующие только на бумаге, реализацией которых комиссии занимаются месяцами или даже годами, осуществить гораздо сложнее, чем небольшие мероприятия, которые на практике, а не на передовицах газет, способны продемонстрировать людям, что дело идет, дело движется и людям самим тоже нужно начать действовать.

В то время в своих лекциях я говорила об этом следующим образом:

Всем, кто верит только в цифры, бюджеты и измеримые величины, позвольте заявить: не надо недооценивать эффект показательного стимулирования, ведь именно он может привести к измеримым показателям. Здесь работает формула «шанс или риск», наверное так. Но без риска нет шансов, и чем быстрее люди – особенно здесь, у нас – поймут масштабы этого уникального с исторической точки зрения шанса, тем ниже будет вероятность риска. И чем больше наших соотечественников удержится от соблазна изображать из себя победителя, будь то экономическая, идеологическая или моральная победа, тем меньше будет риск и тем больше будет шансов.

В то время мои русские друзья, с которыми я часто вела довольно острые дискуссии на тему политической и экономической ситуации в стране, обратили мое внимание на следующее: если Запад и его финансовые институты окажут давление на Россию и принудят ее ускорить процессы реформирования, то это одновременно будет выглядеть как попытка ее подчинения. В этом и заключается социальная опасность и риск политической нестабильности. И именно это станет аргументом западной стороны, когда, говоря о России как об экономическом партнере, она будет объяснять, почему Запад предпочитает воздержаться и немного повременить с сотрудничеством.

На первом месте западной программы было не «экономическое сотрудничество». Термин, который чаще всего упоминался тогда, звучал как «экономическая помощь». Не забывая о всех тех, кто на самом деле бескорыстно помогали своим личным и финансовым участием, следует отметить, что понятие «помощь» в конечном счете способно ввести в заблуждение. Ведь в интересах России было стимулирование собственного производства за счет соответствующего сотрудничества с западными компаниями – России за каждый чих приходилось расплачиваться драгоценной иностранной валютой, в результате значительная часть выданных кредитов шла только на то, чтобы привезти из-за рубежа товары общего потребления. Очень большую помощь России могла бы оказать поставка производственных линий, уже отработавших на Западе. В некоторых случаях подобное проводилось с ощутимым успехом.

Но, к сожалению, я лично наблюдала, как еще вполне пригодные, но уже списанные с балансов производственные линии пускались на металлолом, вместо того, чтобы отдаваться в пользование российским производителям. Довольно лапидарное обоснование звучало так: мы не заинтересованы в том, чтобы русские сами себя обеспечивали. Их рынок – это то, чего мы хотим. В России должен был повториться опыт ГДР, когда люди с Запада, отчасти восстановив, реконструировав и проинвестировав местную экономику, скупают сети сбыта и наполняют их собственной продукцией, тем самым вытесняя местных производителей и расширяя свой рынок сбыта. То был лишь вопрос времени.

В интересах России, разумеется, был экспорт того небольшого объема продукции, с которой она была в состоянии конкурировать на мировом рынке с целью самостоятельного заработка иностранной валюты. Это, в свою очередь, также не устраивало Запад. Российские лазерные технологии и системы спутникового мониторинга бойкотировались намеренно. В США были заинтересованные стороны, которые хотели купить двигатели ракеты «Буран», но местные конкуренты вытеснили русский продукт. Российские вертолеты, способные выдерживать огромные нагрузки, при этом очень гибкие, надежные и недорогие, не могли продаваться в США, поскольку американская экономика и политика зарубили эту сделку на корню – ведь у местных производителей дела в это время шли неважно.

В то же время западные компании в России подгоняли российские ноу-хау в области высококачественных фундаментальных исследований в сфере физики и химии под демпинговую цену, которую в России готовы были принять, ведь страна находилась в безвыходном положении. В области ядерной физики Россия, ввиду низких цен, могла бы стать серьезным конкурентом мировым державам, однако на нее не обращали никакого внимания. Весьма пристрастно я исследовала этот вопрос на примере одного российского самолета (Авиатика 890): все эксперты были весьма впечатлены как технологией, так и соотношением цена-качество, однако получить одобрение для европейского или американского рынка России так и не удалось. Всевозможные ухищрения со стороны конкурентов не допустили возможности этой сделки. В то время Германия занималась разработкой истребителя Jäger 90[11], ставшей темой острых дискуссий в стране. Гораздо более дешевый Миг-29, восхищающий всех немецких пилотов, которые имели возможность на нем полетать, мог стать технически приемлемой альтернативой. Также нельзя не обратить внимание на то, как на волне разоружения во всем мире и прекращения производства оружия любого вида Запад невероятно дерзко потребовал от России перепрофилирования заводов, выпускающих высокотехнологичное вооружение, в сторону производства гражданской продукции, причем требования эти включали в себя жесткие сроки, которые не могли не привести к отрыву производства от современных технологий, то есть от технологий, позволяющих зарабатывать валюту.

Я помню, как в разговоре с моими друзьями они часто задавали следующие вопросы: если вы всерьез говорите обо всем этом – о партнерстве, соседской дружбе и т. д., почему вы не оставляете нам никаких шансов войти на ваш рынок? Уже тогда русские ощущали, что мировой рынок поделен и их как конкурентов там не ждут. Но в то время было больше разговоров о всевозможных программах помощи. Тогда, как и сейчас, имеет смысл объективно взглянуть на российские будни, пестрящие противоречиями. Конечно, были примеры великолепного партнерского сотрудничества, есть немало историй такого успеха, а некоторые кооперации существуют и поныне. Но в то же время здесь был рай для иностранных искателей наживы, которые безжалостно обманывали неподготовленных доверчивых россиян и моментально исчезали, лишь получив свою нечестную прибыль. Да, миллиардные программы, которые были запущены по всему миру в отношении России и всего советского блока, были великолепны в своей возвышенности, но нельзя не сказать о том, что большая часть этих сумм снова возвращалась на Запад. Старые кредиты покрывались новыми, которые не только не использовались как инвестиции, но шли в основном на закупку западных товаров народного потребления. К тому же великодушно награждались западные консалтинговые компании, параллельно и без какой бы то ни было координации занимавшиеся стотысячным исследованием одной и той же темы, дорогим и совершенно ненужным, а иногда эти исследования вообще проводились людьми, которые и о России-то впервые услышали лишь тогда, когда в Бонне и Брюсселе на это стали выдаваться деньги.

В целом, это было сложное и даже смутное время для людей, которым приходилось с трудом преодолевать тяготы будней, при этом выслушивая советы всего мира. Люди столкнулись с грабительским капитализмом, а не с мягкой формой социальной рыночной экономики, с которой мы в то время имели дело в Германии. Извращенным в этой ситуации было то, что в России никто не верил, что механизмы социальной защиты могут действительно работать; не верили из опасения, что Запад мог неправильно это понять, приняв эти механизмы за социалистические или коммунистические признаки, и снова отвернуться от России. Трагизм ситуации заключался в том, что, имея у власти Бориса Ельцина, каким бы симпатичным человеком в личном общении он ни был, политическим авторитетом Россия не обладала. Но именно в чем-то подобном Россия тогда остро нуждалась.

С одной стороны, лгать людям, давая нереальные обещания, как это делали Ельцин и его реформаторы под девизом: год-два, и все закончится, – не было никакого смысла. В какой-то момент, когда обещанный период прошел, люди начали понимать, что их обманули. Но с другой стороны – как можно сухо и по-научному объявить народу о том, что сколь-либо заметные улучшения сможет ощутить на себе только следующее поколение? Такого, конечно, никто не вынесет. Изначальный западный энтузиазм, который ежедневно и с экстазом лился с экранов телевизоров и в своих масштабах казался европейскому жителю неприличным (возможно, мы все же не такие добрые и благородные…), со временем уступил место скептицизму, и стало заметно, что в обществе намечается серьезное противоречие. Противоречие между желающими выстелить красную ковровую дорожку перед Западом и его экономическими обязательствами, не заботясь о том, что их собственная страна разваливается на куски, и теми, кто опасался тотальной распродажи. Неудивительно, что в то время политическое руководство во главе с Ельциным раздумывало над всевозможными вариантами, способными заинтересовать иностранных инвесторов. Их фантазии дошли до создания экстерриториальных областей в России, на которые в полной мере должно было распространяться международное право.

1990-е годы при президенте Ельцине стали для народа России постоянным тестом на выживание, как экономически, так и политически. Возьмем для иллюстрации этого три ключевых момента. Во-первых, Ельцина с полным основанием можно назвать родоначальником олигархов. Он не только допустил, но даже поддерживал приватизацию ключевых отраслей промышленности, проводимую при весьма сомнительных обстоятельствах. С одной стороны, в стране развернулся настоящий кризис. Люди месяцами не получили заработную плату, в лучшем случае зарплата выдавалась натурой, это могли быть и раковины, и унитазы. По другую сторону кризиса находилась пафосная и лоснящаяся элита, которая думала, что может купить все, начиная от журналистики и заканчивая судебной властью. Государственные структуры разваливались, жизнь страны определяли коррупция и преступные группировки.

Говоря о втором моменте, я имею в виду конституционный кризис 1993 года, который завершился кровопролитием, хотя в западном сознании он едва ли сохранился. Да и как он мог сохраниться? «Выходкам голливудского актера Юнке на Западе уделялось больше внимания, чем кровавым конституционным нарушениям в самой большой стране мира», – писал украинский журналист Виктор Тимченко в одной из своих книг. Большинство людей на Западе до сих пор прекрасно помнят снимок, на котором Ельцин стоит на танке – фотография сделана в Москве в августе 1991 года, когда Ельцин выступил против ГКЧП, члены которого удерживали Горбачева и его семью в Крыму, чтобы остановить политику перестройки. О том, что два года спустя Ельцин сам послал танки штурмовать здание парламента – Белого дома, – в памяти не осталось практически ничего. При этом российский конституционный кризис 1993 года, в результате которого по данным разных источников были убиты от 120 до 1000 человек и ранены сотни, знаменовал собой важный поворот в истории России.

Вкратце о подоплеках: речь шла о распределении власти в Российской Федерации, образовавшейся после распада Советского Союза, точнее, о том, какими полномочиями должен обладать Президент, а какими – парламент. В то же время решался вопрос об экономической реконструкции этой огромной страны, которой при активном участии американских консультантов в то время руководил так называемый радикальный реформатор Егор Гайдар, занимавший пост министра экономики и исполняющий обязанности премьер-министра. Его «шоковую терапию» – официальное название политики экономических реформ – обвинили в стремительной инфляции начала 1990-х годов.

Итак, парламент отказал в поддержке Ельцину и попытался – безуспешно – снять с него полномочия. В свою очередь Ельцин путем народного референдума подтвердил свою кандидатуру, что укрепило его позиции, но основную проблему будущего распределения власти так и не решил. Тогда Ельцин своим указом распустил парламент и объявил новые выборы. На это у него не было права согласно действующей Конституции, и ситуация обострилась. Часть парламентариев забаррикадировалась в Белом доме. Последовали две недели интенсивных переговоров. Даже церковные сановники и известные журналисты активно участвовали в качестве посредников – однако все было напрасно.

О хронологии дальнейших событий и сегодня ведутся споры, в любом случае, 3 октября 1993 года президент Ельцин объявил в стране чрезвычайное положение и направил танки в сторону Белого дома. Впрочем, некоторые офицеры отказались тогда стрелять по своим соотечественникам. Тем не менее 4 октября начался штурм. Из-за превосходства в вооружении ельцинской стороны противостояние длилось недолго. Мне вспоминается крупный заголовок в немецкой прессе: «Война в Москве. Стреляют по всем». Словосочетание «Гражданская война в России» пошло по кругу. Несмотря на убитых и раненых, в тот момент гражданской войны в стране не было. Все население России оставалось совершенно равнодушным к стрельбе у Белого дома, если не считать зевак, которые следили за происходящим с моста через Москву-реку.

В одной из своих лекций того периода я высказалась на эту тему следующим образом: Наш язык просто замечателен. Мы говорим о перевороте и подразумеваем под этим не нарушение Ельциным конституции, а – не беря в расчет последующую эскалацию событий фанатиками – вполне легитимную реакцию парламента. Это просто фантастика, насколько охотно мы готовы терпеть диктаторские меры, если думаем, что они используются для продвижения нашей системы ценностей. Именно это и знаменует собой поворотный пункт. Я процитирую одного из моих российских собеседников того времени, который сумел выразить настроение того момента: «Сначала они нам говорят, что мы должны, наконец, становиться демократическими и конституционными, а затем один из них, который по неважно какой причине отлично спелся с Западом, ведет себя как медведь, нарушая все правила и законы, так еще и получает за это от Запада похвалу».

Когда весной 1993 года Ельцин объявил, что будет управлять с помощью специальных постановлений, тогдашний президент США Билл Клинтон, также как и немецкий канцлер Гельмут Коль, направили в Россию телеграммы, в которых они заверили Ельцина в поддержке своих правительств. Я тогда говорила и писала, что эти поспешные западные охранные грамоты в значительной степени способствовали тому, что Ельцин становился все более радикален в своей очевидной «игре мускулов». Я просто пытаюсь представить себе реакцию Запада, если бы президент Путин объявил нечто подобное. Вряд ли он получил бы поздравительные телеграммы… Одним словом: отдавая боевые приказы в отношении забаррикадировавшихся в Белом доме депутатов, Ельцин не опасался негативной реакции Запада. Ни критики, ни санкций. Он мог быть уверен в поддержке с той стороны. «Если Ельцин падет, – говорил тогдашний американский министр внешней политики Кристофер, – то начнется время конфронтации, и нам опять придется расчехлить орудия». Ельцинский приказ об обстреле и участие зарубежных стран в этом инциденте нанесли обществу, переживавшему в тот момент сложнейшие времена преобразований, глубокие раны, не заживающие до сих пор. Терялось ощущение невинности. Надежды рушились. Стоило ли терпеть все тяготы преобразований только ради того, чтобы поменять одну лицемерную систему на другую? Конечно, можно сколько угодно спекулировать на тему, была ли «победа» Ельцина, ввиду множества политических оппонентов, в конечном счете выгодна. Это не та категория, о которой здесь идет речь. Во всяком случае, эта фаза закончилась тем, что была утверждена Конституция, дававшая Президенту весьма широкие полномочия.

Третий момент: я не буду вдаваться в драматические подробности экономического развития того времени – нелепые процентные ставки, высокий уровень инфляции, задерживающиеся выплаты по уже одобренным кредитам, программы режима жесткой экономии, и т. д. – и даже воздержусь от комментариев относительно роли Джорджа Сороса, который открыто высказался за обесценивание рубля до 25 %, что привело к огромным потерям на курсе валют. Я просто скажу: летом 1998 года произошла катастрофа. В один момент граждане России потеряли все свои сбережения. Рубль больше ничего не стоил. К оплате принимались только доллары США и позже евро. В этой ситуации здоровье Бориса Ельцина резко пошатнулось, и в конце 1999 года на пост Президента России он выдвинул преемника, своего человека – Владимира Путина, чем застраховал самого себя и свою семью от привлечения к юридической ответственности.

Владимир Путин. Какие эмоции вызывает упоминание имени этого человека? Совершенно спонтанно и без долгих размышлений. Кагэбэшник? Мачо с голым торсом, охотящийся на тигра? Михаил Ходорковский за решеткой, Pussy Riot в тюрьме, иностранные неправительственные организации – под тотальными проверками, буквально с ножом у горла, закон о гомосексуализме ужесточен. Наверное, что-то в этом роде?

Я далека от того, чтобы оправдывать или защищать действия российского президента. У меня нет причины приукрашивать что-либо. Тем не менее между обычными оскорблениями с одной стороны и полнейшего оправдания с другой есть достаточно места для того, чтобы разобраться с предпосылками, первопричинами и взаимосвязями, особенно если сравнить первый срок Путина со вторым или даже с третьим.

Дело в том, что с самого начала средства массовой информации и политическая общественность на Западе навесили на Владимира Путина ярлык офицера КГБ. Он в первую очередь стал не «Президентом России», а «шпионом». Другое, более позитивное, прозвище Путин получил от немецкого канцлера Герхарда Шредера, с которым потом его связала дружба – «безупречный демократ». Оно также послужило поводом для злорадства и насмешек. «Безупречный шпион, который сегодня является президентом», – как это смачно сформулировал один телеведущий. Именно так появилась призма, через которую Запад стал воспринимать Путина и все, что связано с его политикой.

Виктор Тимченко, мастер доскональных исследований, в 2003 году опубликовавший биографию Путина, указывает на одно обстоятельство из его молодости, которое может дать представление о внутреннем мире будущего президента. Одним из вдохновителей августовского путча 1991 года, направленного против Горбачева и его политики перестройки, был глава КГБ, а значит на тот момент начальник Владимира Путина, Владимир Крючков. Переворот случился 19 августа, а уже 20 августа Путин ушел со службы в КГБ, то есть в тот момент, когда никто еще не мог знать, чем все это обернется. Большей однозначности в выборе едва ли возможно представить. Особенно если учитывать, что это было не обычное увольнение, а намеренный отказ от бонусов и привилегий, а также риск оказаться «не на той стороне». В 1998 году Путин стал главой ФСБ, российской службы внутренней безопасности. Но разве ключевые сотрудники спецслужб, сделавшие политическую карьеру, – это такая редкость? Разве кого-нибудь смущало, что, например, бывший президент США Джордж Буш-старший прежде возглавлял ЦРУ? Имеет ли значение то, что временно исполняющий обязанности президента Украины Турчинов ранее руководил СБУ – украинским аналогом КГБ?

Когда Владимир Путин с благословления Ельцина стал новым российским президентом, практически сразу стало понятно, что первым зарубежным визитом блестяще владеющего немецким языком главы государства должен стать визит в Германию. Однако в Берлине это предложение не было принято с энтузиазмом, что даже заставило Путина сначала отправиться в Лондон, Мадрид и Рим и лишь затем в Германию.

«Наша сегодняшняя задача заключается в том, чтобы создать будущее для России и ЕС как для партнеров и союзников», – так звучал девиз Путина с самого начала. Российская внешняя политика однозначно делала ставку на интеграцию в евроатлантическое сообщество, хотя общественные настроения в России, как и в самом Кремле, в эти решающие дни уже не были такими восторженными, как в начале 1990-х годов. Слишком много отрезвляющих событий произошло с тех пор. Но тем не менее стратегия при новом российском президенте была ориентирована на Запад. Из Москвы последовало предложение о создании «единого экономического пространства» от Владивостока до Лиссабона. Путин был одним из первых, кто говорил о многополярном мире и «общем безопасном пространстве» от Владивостока до Ванкувера. Ни то, ни другое не вызвало на Западе никаких реакций, которые бы означали, что предложение было принято всерьез.

25 сентября 2001 года стал поистине знаменательным днем в истории российско-немецких отношений. Впервые российский глава государства держал речь перед немецким бундестагом и к тому же составленную на немецком языке. Речь несколько раз прерывалась аплодисментами, и в конце она сорвала бурю оваций.

Политике безопасности в докладе президента была отведена главная роль, и Путин назвал «беспрецедентно низкую концентрацию вооруженных сил и вооружений в Центральной Европе и Балтийском регионе» успехом. «Россия является дружественно настроенной европейской страной, – сказал он, и добавил: – Для нашей страны, пережившей век военных катастроф, стабильный мир на континенте является главной целью». Также Путин упомянул различные договоры, посвященные разоружению, которые Россия не только подписала, но и – в отличие от некоторых стран НАТО – ратифицировала.

А потом он сказал то, что до сих пор не выходит у меня из головы: «Мы (под этим подразумевались обе стороны) продолжаем жить в старой системе ценностей. Мы говорим о партнерстве. На самом деле мы до сих пор даже не научились доверять друг другу».

Вторя западным голосам, Путин отметил, что старые структуры безопасности не в состоянии противостоять новым угрозам во все более усложняющемся мире. Среди этих угроз он назвал региональные конфликты и терроризм. За несколько дней до этого около трех тысяч человек в Нью-Йорке стали жертвой террористического акта во Всемирном торговом центре. Президент России воспользовался возможностью, чтобы критически рассмотреть существующие механизмы сотрудничества. Оценивая его слова сегодня, нельзя не заметить, что в какой-то мере это было крик о помощи. Несмотря на всю радость от достигнутых результатов, Путин говорил о том, что Россия не принимает реального участия в подготовке решений. «Сегодня решения порой принимаются и вовсе без нас. А потом нас настоятельно просят их утвердить. А потом вновь начинают говорить о лояльности по отношению к НАТО. Говорят даже, что без России эти решения реализовать невозможно. Мы должны спросить себя, неужели это нормально, неужели это и есть реальное партнерство?» Усилия Европы – Европы с точки зрения Европейского союза, направленные на преодоление национальных интересов в пользу общих решений, встретили явное согласие Путина. Ведь это означало «Мы согласны».

В это время в России уже производилась «смена приоритетов и ценностей», как это было озвучено в речи перед бундестагом Германии. В бюджете на 2002 год впервые главное место занимали социальные расходы. На образование выделялось больше средств, чем на национальную оборону. Положение пенсионеров стало главным приоритетом, как и своевременная выплата заработной платы. Медленно, но заметно жизнь в России стабилизировалась. Новый президент обеспечивал появление уверенности в себе и зарождение нового самосознания. Растущие и остающиеся высокими цены на сырье в тот момент были ему на руку. Россия восстанавливалась, в том числе психологически. Внешний долг удавалось систематически, и порой даже досрочно, гасить – по иронии судьбы это происходило как раз в момент дефицита немецкого бюджета.

В 1990-е годы олигархи стали решающим фактором власти. Этот новый слой супербогатого бизнесмена был обязан своим существованием ельцинской роковой политике приватизации. Олигархи, несомненно, подрывали авторитет государства. Эту проблему Путин пытался решить тем, что отказал им в возможности править бал в стране. Ведь в свое время с помощью своих финансов они позаботились даже о том, чтобы в 1996 году Ельцин был снова избран президентом, несмотря на то, что настроения в стране поначалу были совсем другими. На неформальной встрече «на шашлыках», судя по всему, обсуждались варианты разгребания хаоса, оставленного после себя Ельциным. Вкратце итог данного мероприятия звучал так: Кремль не вмешивается в дела бизнесменов, а олигархи держатся подальше от политики. Это более или менее сработало. По крайней мере в России, в отличие от Украины, олигархи политику не определяют.

На внутриполитической арене при Путине стартовал беспрецедентный законодательный марафон, направленный на адаптацию всей системы западным стандартам. В качестве образца для подражания президент России выбрал реформы Людвига Эрхарда, разработчика социально-рыночной экономики в Германии. С помощью немецких консультантов, которые были гораздо менее популярны в своей собственной стране, России удалось создать простую и эффективную налоговую систему. Образование, жилье, здравоохранение и сельское хозяйство были объявлены так называемыми национальными проектами и получили адресную поддержку со стороны государства.

Борьба с коррупцией, которая во многих странах мира является одной из сложнейших задач, на какое-то время стала главной темой в политике и СМИ. Различные программы были направлены на стимуляцию и содействие граждан в этом вопросе. Для большей мотивации использовались даже христианские ценности. Поскольку таможенная администрация всегда считалась особенно падкой на взятки, в середине 2006 года все руководство сменилось, и ведомство перешло непосредственно под контроль российского правительства.

Сегодня никто не желает больше признать, что российский президент Путин в самом начале своего правления не только осознавал значение гражданского общества для успешного развития государства, но и всегда подчеркивал это и организационно очень много для этого делал. Конечно, это амбициозное предприятие, нацеленное на ускорение процессов развития или даже перескакивание через определенные этапы (что на самом деле не работает), имело свои неизбежные недостатки. И все же остальной мир не оценил огромное усилие российской власти, направленное на стимуляцию общества, которое на протяжении веков существовало в неволе, для равноправного участия в политической жизни страны. Скорее наоборот. Западные страны восприняли подобную деятельность с некоей подозрительностью и злорадством.

Примечательно, что 12 июня 2001 года, то есть в день десятилетия российской независимости, тридцать представителей неправительственных организаций были приглашены в Кремль для обсуждения идеи гражданского форума. Когда выяснилось, что такие важные вопросы, как, например, права человека или охрана окружающей среды, на этом собрании не обсуждались, активисты провели внутрироссийские акции протеста, которые нашли широкий резонанс в СМИ. Пять месяцев спустя состоялась очередная конференция; на этот раз в ней принимали участие около трех тысяч участников со всей страны и был рассмотрен широкий диапазон вопросов, в том числе посвященные критически настроенным к Кремлю группам, Чечне и правам человека. Некоторые обсуждения проходили в кабинетах министерств и ведомств. Для пленарных заседаний, открывающих и завершающих это двухдневное мероприятие, был предоставлен Большой зал Кремлевского дворца. Это обстоятельство, а также личное участие представителей власти говорят о том, насколько высок был ранг участвующих в собрании людей. Здесь были все: президент, премьер-министр, около двадцати министров, а также множество заместителей министров и около ста офицеров разных рангов. Вот это размах! Но много ли мы на Западе об этом услышали? Понятно, что даже для современных средств массовой информации, таких как телевидение, сделать из этого события визуально эффектное шоу нелегко. Но не обратить внимания на такое мероприятие, заведомо отнестись к нему несерьезно, признать его «не стоящим» и сознательно игнорировать его – разве это не противоречит обязанностям журналиста, выступающего в роли летописца?

Ответ российской общественности на эту необычную конференцию был довольно неоднозначным. Не все были в восторге или разделяли серьезность проекта. Тем не менее на какое-то время в стране образовался альянс между гражданским обществом и Кремлем, который должен был начать бороться с косной бюрократией, более других заинтересованной в том, чтобы все оставалось по-старому. Как сказал один политолог и давний советник правительства в 2002 году, «за два года до очередных президентских выборов Путину, по-видимому, очень важно расширить свою базу, чтобы, как остальные его предшественники, не стать заложником кремлевского аппарата». Если бы это удалось, сегодня в России была бы совсем иная картина.

Однако благодаря вышеупомянутому фильтру, через которое происходило западное восприятие российского президента, практически все высказывания Путина получали отрицательную коннотацию. Когда в своей речи «О положении нации» в 2006 году он процитировал бывшего президента США Рузвельта, тем самым напомнив российским олигархам об их социальной ответственности, это было интерпретировано как сигнал к предстоящей экспроприации или, по крайней мере, как угроза ограничения экономической свободы. Когда президент России говорил о тревожном демографическом положении, упоминая при этом программы поддержки семьи, поводом к этому сочли страх потери обороноспособности страны. При этом критика касается социально-политических дискуссий, которые также проводятся и в западных странах. Термин «сильное государство», звучащий из уст Владимира Путина, может означать только ограничение демократии, а мысль о том, что под этим подразумевается всего лишь функционирующее, особенно на фоне смутного периода правления Ельцина, государство, даже в голову не придет. Перечислять подобные примеры можно бесконечно. Я ни в коей мере не хочу переоценить роль заграницы, но в то время Россия нуждалась в более доброжелательной поддержке вместо бесконечного критиканства, презрения и насмешек, а также постоянного принижения российского президента до роли шпиона, которому ни в чем и никогда верить нельзя. Неоднократно выдвигаемое требование к руководителям России держаться особняком, когда речь идет о формировании институтов гражданского общества, подходит и для наших структур, однако для той российской действительности они уж точно были не к месту. Без руководства в России ничего не двигается. Роль начальника, босса, человека, который принимает окончательное решение, была и остается гораздо более важной, чем это представляется на Западе. Большая удача, что в это сложное, переломное время у руля стоит тот, кто хочет вести свою страну вперед, тот, кто не ставит на первое место свою «семью», свой клан. Что же плохого в том, чтобы поддержать такого человека в восстановлении структур, которые в перспективе заставят работать принцип разделения властей? Определенно, это гораздо лучше, чем делать ставку на фундаментальную оппозицию и мечтать о переворотах в стиле «оранжевой революции» или «арабской весны», одним нажатием на кнопку проводящих «смену режима», которая имеет больше общего с геополитическими интересами, нежели с защитой прав человека, и ничуть не улучшает, а скорее ухудшает ситуацию в стране, что не могут не признать даже последние скептики.

Исправить что-либо сегодня уже невозможно – для большинства россиян Запад потерял свой авторитет, да и внутри страны произошло слишком много событий, не имеющих ничего общего с первоначальным направлением развития России. Исполненное доверия сотрудничество осталось в прошлом. Теперь с российской стороны речь идет о том, чтобы перейти к обороне и не дать себя вовлечь в какое-либо сомнительное предприятие. Ограничительные перемены последних лет в России скорее можно назвать «реакцией», нежели «действием». И это действительно трагедия.

Я убеждена, что Путин не пошел бы на третий срок, если бы во время первых двух периодов правления его поддержали бы из-за рубежа в этой сложнейшей задаче – с нуля восстановить самую большую страну в мире. Ведь общество, которое чувствует себя в кругу друзей, а не под осадой врага, развивается куда более свободно и непринужденно. Если постоянно опасаться, что мир вокруг тебя только и ждет того, чтобы поразить твои слабые места, начинаешь нервничать – в этом случае состояние общества становится напряженным, тревожным, порой даже параноидальным.

«Время пришло». Бывают такие периоды – временные окна, которые необходимо правильно использовать. Объединение Германии произошло как раз в такой период «окна». Такое окно появилось, когда партнерское сотрудничество с Россией стало возможным. По крайней мере с российской стороны окна были широко открыты.

Не позднее чем в 2005–2006 годах все громче стали заявлять о себе силы, которые и прежде считали, что именно Западу открывать окна не следует. Благодаря высоким ценам на нефть и газ экономика России налаживалась, а ее претензия на равные права на международной политической арене становилась все более явной. Но ни в европейских столицах, ни в управлении ЕС, которое как раз занималось интеграцией вновь присоединившихся восточноевропейских членов, и даже в Вашингтоне отклика эта претензия не нашла, не говоря уже о том, что о стратегии «партнерского» взаимодействия с Россией никто даже не задумывался.

В середине прошлого десятилетия международная повестка дня с участием России пока была возможной. Даже в 2008 году еще существовала российская инициатива для заключения Договора о европейской безопасности, которую внес тогда президент Дмитрий Медведев, находясь со своим первым визитом в Берлине. Тем не менее каких-либо переговоров не последовало – предложение попросту было проигнорировано. Затем между Грузией и Россией произошел вооруженный конфликт, а после этого начался мировой финансовый кризис, который затмил собой абсолютно все. Места для российских предложений о сотрудничестве больше не было.

Когда Владимир Путин в третий раз стал Президентом Российской Федерации, было логично постепенно сменить евроатлантическую ориентацию на евроазиатскую. Целый ряд отказов со стороны Запада и абсолютное игнорирование российских интересов с российской точки зрения выглядят так: в конце 90-х годов НАТО бомбит Югославию, точнее – Сербию, хотя Россия в Совете безопасности протестует против этого; в 2003 году США и Великобритания начинают военную операцию в Ираке, основываясь на ложных сведениях; в 2011 году Запад пренебрегает резолюцией ООН, предназначенной для защиты гражданского населения в Ливии, ради свержения режима Каддафи. В Сирии сомнительные повстанческие группы получают поддержку и оружие для устранения Асада. А там, где «смена режима» под лозунгом «демократизации» свершается, Россию выкидывают из прежних договоров, а наиболее прибыльные виды деятельности захватывают в первую очередь западные промышленно развитые страны, и в первую очередь США.

На этом фоне, а также учитывая четкую позицию Запада относительно Украины, неудивительно, что из любимого и почитаемого со времен перестройки «друга» Россия превратилась во «врага» или, по крайней мере, в «противника», которому даже доверять нельзя. Вот так, собственно, и работает молох истории.

Глава 4 Мирные намерения

В 1983 году президент США Рональд Рейган окрестил Советский Союз «империей зла». Вскоре начались переговоры на высшем уровне между самым могущественным человеком в западном мире и Генеральным секретарем Советского Союза Михаилом Горбачевым. Сначала в Женеве (ноябрь 1985) и Рейкьявике (октябрь 1986), весьма аккуратно, на нейтральных территориях, а затем в декабре 1987 года в Вашингтоне. Впервые один из них был в гостях у другого, и я очень хорошо помню то волнение и напряжение, которые царили среди московского населения и людей из самых отдаленных частей этой большой страны. За несколько дней до этого события советские средства массовой информации полностью посвятили себя этой теме. Телезрители и читатели Советского Союза могли узнать как о жизни «обычной американской семьи», как это тогда называлось, так и ознакомиться с экспертными оценками вопросов разоружения.

Шесть месяцев спустя в повестку был включен ответный визит: Рейган прилетел в Москву. На этот раз внимание советского населения было приковано к внутренней политике их страны, поскольку через четыре недели после высокопоставленного визита американского президента была запланирована большая партийная конференция, от исхода которой зависела судьба политики перестройки. Поскольку долгое время не было понятно, каким образом следует выбрать делегатов для партийной конференции, на этой теме начали дико спекулировать, создавая впечатление, будто бы высокопоставленный американский визит на этом важном этапе внутриполитических решений создает сложности.

В обычных уличных опросах, отражающих настроение общества, люди по-прежнему демонстрировали многословие и осведомленность. Они высказывались очень подробно и были полны надежд относительно новой встречи глав правительств. По моим заметкам, относящимся к тому периоду, я могу точно восстановить один из этих опросов. Один 60-летний инженер настойчиво убеждал меня и стоящих вокруг советских граждан в том, что нельзя так просто разделять внутреннюю и внешнюю политику. Еще Ленин говорил, что внешняя политика является логическим продолжением внутренней. Перестройка и гласность, говорил он, сделали, наконец, возможным появление политики открытости и готовности к компромиссу. Время ультиматумов прошло. Теперь речь идет о безопасности всего мира, поэтому советско-американские переговоры так необычайно важны. Конечно, в этот раз едва ли удастся сократить вдвое количество стратегических наступательных вооружений, но такие встречи помогут улучшить атмосферу и укрепить отношения с американцами – даже без заключения каких-либо соглашений. Милиционер двадцати восьми лет выразил надежду, что Рейган прибудет в Москву с ратифицированным договором разоружения, подписанным во время последней встречи, поскольку, как он сказал, американцы сами должны понимать, что без дружбы и доверия в этом мире ничего не будет работать. Без мира все остальное не имеет никакого значения, сказала 22-летняя студентка-экономист. Она и думать не хотела о том, что в этот раз договор разоружения может не вступить в силу; ну а если подобное произойдет, эта встреча, по крайней мере, послужит для того, чтобы узнать друг о друге как можно больше – «американцы о нас, а мы об американцах; мы сможем лучше понять культуру каждого из нас, чтобы потом нам легче было друг друга навещать». Для 64-летней пенсионерки было важно, чтобы «наш Михаил Сергеевич и американский президент» пришли к единому мнению относительно мира. «То, что мы испытали во время войны, – сказала она, – вы, молодежь, и представить себе не можете. Я была изничтожена, но я выжила, поэтому значение имеет только одно – мир». Две молодые женщины, проходившие мимо с колясками и, в общем, не имевшие времени на то, чтобы участвовать в опросах, тем не менее, узнав о теме опроса, решили высказаться. Обе они придерживались мнения, что новый договор по разоружению маловероятен в данный момент, но «мы ведь уже начали диалог, а значит, нельзя проявлять нетерпения».

«Мы уже начали диалог». Тогда наступило такое время, когда люди из совершенно разных обществ начали интересоваться друг другом, когда Советский Союз открылся совершенно неожиданным образом и полный доверия обратился к Западу. Особенно к Германии. Учитывая тот факт, что гитлеровская Германия напала на Советский Союз и вела с ним беспрецедентную войну на уничтожение, такой шаг со стороны русских нельзя переоценить. Вместо коллективного осуждения и непримиримости – прощение для всей нации, преступные представители которой еще до сих пор живы. Я не могу подумать ни о какой-либо другой стране, кроме Советского Союза, а теперь, соответственно, России, где подобное отношение демонстрировалось бы столь явно. Ведь его нельзя назвать естественным. Это был такой прекрасный шанс для создания прочного мира.

Завершение конфронтации между Востоком и Западом устранило необходимость в балансе взаимного устрашения, достигаемого обладанием ядерного оружия – в тот момент, когда большинство людей, и в том числе я, наслаждались идеей мирного сосуществования, в котором мы все вместе сможем участвовать в строительстве нового стабильного строя, где нет места врагам и противникам, в этот момент с ошеломительной скоростью произошло объединение Германии. В общественном сознании этот процесс прошел как само собой разумеющееся событие. Но во что он обошелся Советскому Союзу – я говорю не о марках и пфеннингах или рублях с копейками – сегодня осознают лишь немногие. Иначе не объяснить множество реплик и даже политических заявлений, которые то тут то там можно было услышать в этот радостный и обнадеживающий период 1989–1990 годов. В то время я не придала значения словам одного весьма уважаемого немецкого политика, который однажды сказал мне в личном разговоре: «Мы еще поскорбим о временах противостояния между Востоком и Западом». Поначалу я сочла его занудой и воображалой и лишь позже поняла, насколько дальновидным было его суждение.

Видит Бог, мир не стал безопаснее. Оглядываясь назад, я, разумеется, не считаю, что такое развитие событий было неизбежным. Могло быть и по-другому. Хотя в свое время можно было услышать предупреждения о том, что после распада Советского Союза нельзя разделять мир на победителей и проигравших и думать что для людей на Западе не изменится ничего, а для жителей Востока все станет совсем иначе.

После падения Берлинской стены геополитическая карта мира изменилась. В этот исторически важный период в марте 1990 года мне вместе с моим коллегой Стефаном Кюнрихом с телевидения ГДР удалось добиться интервью с Михаилом Горбачевым. Для аккредитованного в Москве корреспондента с Запада ранее это было немыслимым! К этому интервью нас подтолкнуло огромное количество диких спекуляций на тему, должна ли объединенная Германия быть нейтральной или может выступить в качестве государства – члена НАТО. Мы хотели положиться на источник, на человека, стоящего за штурвалом Советского Союза, а не ссылаться на бесчисленных консультантов-самозванцев.

На мой вопрос о будущих отношениях между объединенной Германией и Советским Союзом Михаил Горбачев ответил: «Сотрудничество у нас было всегда, и из многого сегодня стоит извлечь урок. Например, мы не должны забывать, что случилось, когда в Германии к власти пришли фашисты, какие последствия это имело для всех нас, для советских людей, для немцев. То, что теперь мы открыли двери доверию и поставили наши отношения на новые рельсы, в том числе сотрудничество, основанное на двусторонней заинтересованности и интересах всего мира, я думаю, является важным достижением народов двух стран, и это должно так и остаться. Со своей стороны мы будем делать все, чтобы все осталось именно так, но здесь, как говорится, большую роль играет взаимный интерес. Перспективы хорошие. Я вижу, насколько велик интерес немцев из Федеративной Республики, бизнесменов. Воссоединение интеллектуальных и научных сил, технических ресурсов наших стран и народов также может быть полезным для всех нас. В этом смысле я настроен весьма оптимистично».

Между заявлением «я настроен весьма оптимистично» и появлением этой книги почти ровно 25 лет. И что осталось от оптимизма и больших надежд?

Вначале все говорило о хороших перспективах. Россия намеревалась войти в международные организации. Уже в ноябре 1990 года на специальном саммите СБСЕ Соединенные Штаты, Канада и Советский Союз, а также еще 31 европейская страна подписали «Парижскую хартию новой Европы». В ней разделению Европы был положен конец. Этот документ до сих пор считается точкой в вопросе конфронтации и началом новой эры. В 1992 году последовало включение России в Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк. В декабре 1997 года в силу вступило Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между Европейским союзом и Россией (его срок истек в 2007 году, а с 2008 года из-за военного конфликта в Грузии соглашение было пересмотрено и временно заморожено). «Большая семерка» G7, группа из семи ведущих, промышленно развитых стран, в 1998 году, со вступлением России, превратилась в «Большую восьмерку» (в марте 2014-го из-за крымского кризиса остальные члены объединения исключили Россию из группы). Так Москва получила доступ к доселе считавшимся чисто западной прерогативой клубам, однако равноценное сотрудничество не стало следствием этого участия.

С самого начала Россия находилась под пристальным наблюдением – она должна была проявить себя перед мировым сообществом, но при этом сроки, поставленные перед страной для восстановления своих государственных и общественных структур, были значительно короче, чем периоды, которые Запад определял себе сам на гораздо менее сложные процессы. В российском восприятии ее собственная роль находилась где-то между просителем и младшим партнером, однако с западной стороны вовсю использовались такие понятия, как «рукопожатие» и «великодушие». Уже на этом этапе – в первой половине 90-х годов – в создании новой архитектуры безопасности, в которой Россия как наследница мировой державы Советского Союза могла бы найти собственное место, произошел сбой. Запад вел себя как победитель в холодной войне, считая, что он может не обращать внимания на российские интересы. Такой подход, судя по всему, сохраняется до сих пор.

Камнем преткновения в отношениях между Востоком и Западом было и остается НАТО и его экспансия на Восток. В 1993 году вопрос расширения НАТО был вынесен на повестку дня. В 1997 году начались переговоры с Польшей, Чешской Республикой и Венгрией. В марте 1999 года эти государства присоединились к НАТО. В 2004 году за ними последовали Болгария, Эстония, Латвия, Литва, Румыния, Словакия и Словения, и, наконец, в 2009 году – Албания и Хорватия.

На Западе едва ли хотят слышать критику на этот счет: это дело прошлое, неужели в Москве никак не могут принять, что речь идет о свободном выборе суверенных государств? «Их не принуждали подавать заявление о приеме в НАТО» – часто слышался такой аргумент. Но в России, и не только в кругах политической элиты, но и среди значительной части населения, эта история по-прежнему ассоциируется с нарушением обещаний.

Трагедией в данном случае я считаю то, что поначалу многие высокопоставленные немецкие политики в личной беседе называли расширение НАТО на Восток самой большой ошибкой после Второй мировой войны. Неважно, по какой причине, но теперь добиться от них разрешения на использование этих цитат в моей книге мне не удалось. Большая озабоченность, проявляемая в этих неавторизованных высказываниях, была меньше, чем страх оказаться на обочине политической реальности.

Признаюсь, мое безмерное разочарование по этому поводу сохраняется до сих пор. Что же можно сказать о качестве политической системы, в которой гражданское мужество является ценностью, но только до тех пор, пока оно вписывается в заданные рамки? Один мой хороший друг, умерший несколько лет назад, некогда сетовал на наше «Общество трусов». Так вот, я едва ли найдусь чем ему возразить, когда сравниваю мой прошлый опыт с сегодняшними разговорами. Получается, что как только появляется «риск» огласки заявлений, все убежденности куда-то исчезают? Разве это правильно? Хотя с другой стороны – кто станет рисковать своей работой? Конечно, я могу это понять, особенно когда речь идет не о воинах-одиночках, а семейных людях, несущих ответственность за своих близких. И тем не менее я страшно разочарована, что в нашей либерально-демократической системе такие вещи действительно имеют значение. Это можно назвать наивностью, но я на самом деле не хочу расставаться с образом человека, олицетворяющим собой все те ценности, о которых мы так охотно рассуждаем и рекламируем у нас на Западе.

В январе 1998 года после первых переговоров с Польшей, Чехией и Венгрией я делала доклад на тему «Расширение НАТО на Восток и другие камни преткновения немецко-русских отношений». В докладе легко разглядеть мое отчаяние относительно сказанного ранее. Поэтому в дальнейшем я еще не раз процитирую свои же слова:

И вот, с трудом пережив, пусть даже не переборов, времена холодной войны, мы повторяем ошибки, правда, слегка передвинув границы. При всем осознании нужд безопасности Польши, а также Латвии и других государств жажда вступления этих стран в НАТО – сигнал зловещий. Даже простое обсуждение этого шага нанесло огромный вред. Ведь это очевидно: если мы всерьез хотим распрощаться с противостоянием между Западом и Востоком, теоретически у нас есть только две возможности: либо принять страны бывшего Восточного блока, в том числе Россию – что на практике было бы безумием, либо изобрести новые структуры безопасности для нашего мира. Видимо, в условиях региональных конфликтов прежние уже не годятся. Региональные конфликты также представляют угрозу для будущего, к тому же они могут стать куда более непредсказуемыми, чем недавний стабильный конфликт Востока и Запада. Политическая карта мира изменилась. Наверное, было бы более целесообразным и полезным для всех участников подумать о том, как можно расширить ОБСЕ (Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе), превратить ее в как минимум надстройку для новой единой структуры безопасности, вместо того, чтобы пытаться сохранить военный союз, а конкретно НАТО, при том, что Варшавский договор уже давно расторгнут.

В моих многочисленных беседах с Михаилом Горбачевым эта тема обсуждалась на протяжении многих лет, и его огромное разочарование по этому поводу было весьма ощутимым. Говоря о воссоединении Германии, он дал понять, что в тот момент полагал, будто между всеми вовлеченными в вопрос сторонами царило взаимопонимание относительно того, что НАТО не будет расширяться на Восток. Это было очень важным пунктом для процесса объединения.

Кто и что говорил и обещал в тех важных дискуссиях – о том есть множество публикаций, и среди них – немало спекуляций. Узнать об этом наверняка можно, только получив доступ к реальным документальным свидетельствам встреч в Москве, Вашингтоне и Берлине. В отношении ГДР Горбачев поначалу определенно считал любое расширение НАТО недопустимым. В вышеупомянутом интервью, состоявшемся в марте 1990 года, он однозначно ответил на мой вопрос, возможно ли, чтобы Советский Союз одобрил членство объединенной Германии в НАТО, приобретенное по обычному сценарию: «Нет, мы не одобрим, это совершенно исключено». В это время Варшавский договор – военный противник НАТО на восточной стороне – еще не был аннулирован, и Горбачев выразил надежду, что «НАТО и Варшавский договор преобразуются в военно-политические или политические организации. В этом случае вопрос в том, куда будет входить Германия, не станет предметом торга».

В конце концов переубедить Советский Союз принять членство объединенной Германии в НАТО все же удалось. Возможно, решающую роль в этом сыграли хорошие отношения между прежним министром иностранных дел Геншером и его советским коллегой Шеварднадзе, которые доверяли друг другу даже без скрупулезно составленных документов.

По факту, на основе неклассифицированных документов Государственного департамента, можно сделать вывод, что бывший американский министр иностранных дел Джеймс Бейкер в своих переговорах с Горбачевым и Шеварднадзе в Кремле, состоявшихся 9 февраля 1990 года, давал «железные гарантии» того, «что ни юрисдикция, ни вооруженные силы НАТО не будут продвигаться на Восток», если Москва согласится с членством объединенной Германии в НАТО. Таким образом, Москва получила выбор между «независимой единой Германией вне зоны НАТО и без американских войск на немецкой земле» и «интеграцией объединенной Германии в НАТО», при одновременной гарантии, что НАТО за переделы территории бывшей ГДР никуда не двинется. Горбачев сказал: «Любое расширение зоны НАТО является неприемлемым». На что Бейкер ответил: «Я согласен».

Не стоит забывать, что в тот момент необходимость письменного закрепления договоренности о том, что НАТО не выйдет за пределы объединенной Германии на Восток, не была столь очевидной в связи с пока еще существовавшей организацией Варшавского договора. Тогда едва ли можно было предвидеть, что все обернется таким образом: 31 марта 1991 года военные структуры Варшавского договора были полностью упразднены, 1 июля 1991 года организация окончательно распалась, а в конце 1991 года исчез и Советский Союз.

Расширение НАТО на Восток, которое, кстати, американцы называли менее дружелюбным термином «НАТО-экспансия», затмило собой те опасности, которые уже тогда, в 1998 году, были ясно различимы, а сегодня они стали реальностью. В моем вышеупомянутом докладе я тогда говорила:

Хватит ли вашей фантазии, чтобы представить, что думают о Западе россияне? Разве нам следует удивляться, что они разочарованно отворачиваются от Запада? Неправ тот, кто утверждает, что демократическому развитию в России веры нет и, чтобы перестраховаться, нам нужно сейчас предложить содействие таким странам, как Польша. Но ведь получается как раз наоборот: поскольку Запад никак не может решиться на то, чтобы принять Россию в качестве полноправного партнера, процессы нормализации внутри этой махины никак не могут наладиться.

Для Запада расширение НАТО на Восток стало политически недальновидным решением. О деликатности в этот ответственный период вообще не имеет смысла говорить. Нисколько не заботясь о чувствах соседей, США, например, объявляли о продаже крупной партии оружия Польше, тем самым давая понять, что таким образом они подготавливают ее к будущему членству в НАТО. В этой истории особенно неприятными были два момента. Во-первых, в тот момент Польше определенно было необходимо расставлять другие приоритеты, а не приобретать дорогое западное вооружение за счет внешних займов, взятых в сомнении, и в конечном итоге – как это часто бывает – принесшим западным компаниям неплохой заработок. А во-вторых, в то время как некоторые политики пытались убедить россиян в том, что политика Запада не приведет к их изоляции, американцы поставили всех перед свершившимся фактом, установив на этой неоднозначной территории свои системы вооружения. Окончательным штрихом в создании этой неприглядной атмосферы стал государственный визит президента США в Польшу – один высокопоставленный немецкий политик сказал по этому поводу следующее: «Они даже не знают, что творят. Для русских это все равно что для американцев включить Мексику или Канаду в Варшавский договор». Сравнения часто хромают, но по крайней мере они дают возможность пошевелить извилинами. Конечно, речь тогда шла не о безопасности, а о мировом господстве и контрактах на вооружение. Странам бывшего Восточного блока пришлось перевооружиться – в прямом смысле этого слова – с нуля, чтобы быть «совместимыми с НАТО». Отличный бизнес для соответствующих западных компаний. Бывший министр обороны России Родионов без обычных дипломатических отступлений как-то сказал то, о чем думали многие, и в том числе и немецкие политики: «НАТО служит США для создания и укрепления мирового господства».

И вновь цитата из доклада 1998 года: Ограниченная и высокомерная политика Запада способна мобилизовать в России все страхи изоляции, которые только можно себе представить. И на «манию преследования» (у русских) это списать нельзя. Ведь помимо исторического опыта, выпавшего на долю российских, а тогда советских граждан, страх блокады и изоляции имеет под собой вполне реальные основания, которые Запад тоже должен учитывать. Давайте мысленно посмотрим на карту мира. Вот с Запада идет продвижение НАТО на восток. С какой стати русские должны верить заверениям, что атомное оружие не будет придвинуто к границам? Что там на юго-западе? Турция, которая вместе с Азербайджаном постоянно пытается обвести Россию в нефтяном бизнесе? США и Великобритания открыто это поддерживают. Посмотрим на юг. Иран и Пакистан, как правило, не заставляют себя ждать, если дело доходит до выступлений исламских экстремистов против России (что часто происходит при поддержке США). На юго-востоке мы видим Китай, где очень медленно и сложно зарождаются признаки сближения. По этому поводу будет сказано отдельно. А еще дальше, на востоке, находится Япония со своим бесконечным спором по поводу Курильских островов, которые по факту имеют маргинальное, но психологически очень важное и даже символическое значение для России. И как известно, такие очаги, наряду с материальными экономическими конфликтами, не менее опасны. Небольшое дополнение относительно Китая: не исключено, что лет через десять, читая здесь доклад об упущенных возможностях, кто-нибудь представит вам исторический обзор того, как Запад систематически загонял Россию в лапы китайцам, и теперь восточная часть мира диктует Западу правила игры.

На вопрос продвижения НАТО можно смотреть с разных углов, но в любом случае остается простой вопрос: почему? Мотив опасности не заслуживает доверия. И авторитеты в сфере политической безопасности, и официальные западные исследования это подтверждают. В свое время НАТО был основан как оборонительный союз против внешней угрозы. Но ведь врага из тех времен уже нет. Нет даже просто противника. Или все же есть?

Из-за распада Восточного блока и расторжения Варшавского договора у НАТО появились проблемы со своей идентичностью и самосознанием. К чему теперь этот союз? Появилась необходимость оправдания собственного существования. Всякие расплывчатые понятия, как, например, «кризисное управление», «стабильный переход» или «партнерство во имя мира», выросли именно из этой дилеммы. В 1994 году НАТО среди прочего определило себя следующим образом: мы представляем собой сообщество государств, защищающих общие интересы. Звучит безобидно, но ведь это не так. Эта формулировка таит в себе бомбу.

Итак, первая высадка на европейской земле не заставила себя ждать. Причем это произошло не в традиционной для НАТО роли защитника, оберегающего своих граждан, но в формате так называемой «нерегиональной операции», за пределами территорий НАТО. 12 марта 1999 года Польша, Чехия и Венгрия вступили в НАТО, а уже 24 марта 1999 года начались воздушные удары против Сербии в рамках войны в Косово. Для России это военное вмешательство НАТО стало важным признаком того, что Запад не собирался учитывать ее интересы.

Если не вдаваться в сложные детали истории с Югославией и ее шестью республиками – Словенией, Хорватией, Боснией и Герцеговиной, Сербией, Черногорией и Македонией, можно просто сказать, что причиной внешнего вмешательства стало то, что политическое руководство в Белграде пыталось предотвратить распад Югославии с помощью армии. Уже в 1995 году сербские позиции в Сараево бомбили войска НАТО. Российские протесты были проигнорированы. Началась война, но в конечном счете Хорватии, Словении и Боснии и Герцеговине удалось отстоять свою независимость.

Иной оказалась ситуация в Косово. Закрепленная в югославской Конституции автономия этой провинции была отменена в 1989 году и заменена сербским управлением. В результате в Косово появилась так называемая освободительная армия, ОАК, которая оказывала ожесточенное сопротивление властям. Это привело к гражданской войне. Целые деревни были стерты с лица земли. Обе стороны совершали преступление против человечности. Международное сообщество не смогло больше оставаться в стороне – как это обычно говорится – и по инициативе так называемой контактной группы, в которую также входила Россия, в феврале 1999 года во французском городе Рамбуйе были собраны враждующие стороны в попытке найти мирное решение конфликта. Когда переговоры не увенчались успехом, НАТО приняло решение о воздушных ударах по Белграду в целях предотвращения «гуманитарной катастрофы».

Москва была против этого, но отстоять свою позицию не смогла.

Значение войны в Косово для отношений России и Запада переоценить нельзя. На опыте Россия убедилась, что Советом Безопасности ООН просто пренебрегли, и никому в содружестве западных стран до этого не было дела. Международно-правовая законность стояла на более чем шатких ногах. Для Москвы это означало: Запад сам не соблюдает правила, к которым нас обязывает.

Воздушные удары против Сербии имели очень большое значение еще по одной причине. С момента первых размышлений относительно своего продвижения на Восток НАТО активизировало свое сотрудничество с Россией, в известном смысле, в качестве некоей компенсации. В 1994 году НАТО создало программу «Партнерство ради мира», которая предлагала военное сотрудничество странам, не входящим в основную организацию, в том числе и России. Спустя три года отношения с Россией были закреплены в специальном соглашении – «Основном акте о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности». Для непрерывной работы был создан Постоянный совместный совет НАТО – Россия, который в 2002 году был преобразован в Совет НАТО – Россия.

Во время конфликта в Косово Москва осознала, чего стоили такие предложения компенсации в случае конфликта, то есть – практически ничего. Россию не привлекали к поиску решений, ее интересы не учитывались. И тем не менее от Москвы, поставленной перед свершившимся фактом, ожидали поддержки позиции Запада.

Сомнения относительно искренней заинтересованности Запада в полноправном партнерстве с Россией должны были также вызвать ведущиеся в США с 1999 года обсуждения перехода на новую систему противоракетной обороны на основе наследия Рональда Рейгана – СОИ[12], которую прежде всего собирались устанавливать в Польше и Чехии. По заявлениям Америки, эта система в первую очередь была направлена против угрозы Ирана, однако насколько подобные слова заслуживали доверия в глазах России? Конечно, ей было понятно, что таким образом США аннулировали политический потенциал угрозы ядерных ракет России.

В 2001 году мир был потрясен беспрецедентным террористическим актом, вошедшим в историю под названием «Девять-одиннадцать», и, как бы цинично это ни звучало, именно он способствовал налаживанию сотрудничества между Россией и США в борьбе против терроризма. На короткое время мир снова стал единым. Россия приняла американское и западное военное присутствие в Афганистане и прилегающих странах, то есть, по сути, на пороге своего дома, с соответствующими последствиями для своего геостратегического положения. Однако передышка была недолгой.

Уже в декабре 2001 года США в одностороннем порядке расторгли договор об ограничении систем противоракетной обороны, подписанный в 1972 году между Америкой и Россией. Для Москвы это снова стало сигналом о том, что Запад считается с международными соглашениями, лишь пока это служит его интересам. Договор об ограничении систем ПРО не соответствовал планам на установку противоракетных систем в Польше и Чехии. Пришлось избавиться от него.

В 2003 году США и их «Коалиция согласных» вошли в Ирак и свергли диктатора Саддама Хусейна. Ложь и подтвердившаяся фальсификация документов должны были оправдать эту войну, которая без сомнения стала тяжелым нарушением международного права! Об этом на сегодняшний момент удивительно мало говорят, но при этом остро осуждают политику России в отношении Украины. Обратите внимание: битва за неприкосновенность международного права начинается только в том случае, если нарушает его «незападная» страна.

Несправедливые обвинения в адрес внешней политики при президенте Джордже Буше-младшем Россия терпела относительно спокойно. Но и при этом она не смогла превратиться в равнозначного партнера, а продолжала восприниматься в накаляющихся конфликтах либо как нарушитель спокойствия, либо как агрессор. Это во всей красе проявилось во время грузинского конфликта в 2008 году. Поводом к войне стало массивное наступление Грузии на территорию Южной Осетии. 7 августа с танками, истребителями и ракетными установками грузинские войска двинулись на спящее гражданское население и расквартированные согласно международной миссии российские миротворческие войска. Россия, заступившись за своих военных, в свою очередь ввела войска в Грузию. Политики и пресса спустила всех собак на Россию, а не на Грузию. Грузинская сторона нашла безоговорочное понимание со стороны мирового сообщества, а прежний президент Саакашвили практически беспрестанно высказывался в СМИ.

Грузия не часто освещается в западных СМИ, поэтому нельзя исходить из того, что политические будни этой страны знакомы всем и каждому. Автократический режим грузинского президента, его манипуляции во время выборов, направленные на сохранение власти в своих руках, меры, с помощью которых он грубо лишал СМИ и правосудие независимости, – все это у нас на Западе не освещалось.

При этом сравнение с Россией конкретно по этим пунктам было бы на тот момент весьма небезынтересным. В какой из этих двух стран было больше ограничений – довольно неоднозначный вопрос. В любом случае, коварство грузинского нападения и нарушение международного права едва ли имели большое значение, а вот упрек в несоразмерности российской реакции рвался из каждого политического заявления и сообщения на эту тему. С точки зрения «двойных стандартов» появляется множество вопросов: насколько соразмерной была бомбежка Белграда, когда речь шла о Косово? Почему Запад уважает право на самоопределение косовцев, а южноосетинцев – нет? Почему мы считаем пропагандой, когда говорится о том, что большинство жителей Южной Осетии высказались за независимость? И почему мы с ходу верим, когда сообщается, что большинство жителей Черногории хотят в ЕС? Почему мы верим информации о том, что на последних выборах в Грузии более 90 % проголосовали за Саакашвили, и почему 90 % голосов в Чечне, отданных за пребывание в Российской Федерации, мы на все сто считаем ложью?

«Политическим наблюдателям следует удивляться не тому, что в Грузии дело дошло до войны, – писала я тогда, – а тому, как долго и беспрекословно Россия сносит унижения и провокации Запада. Начиная с расширения НАТО на Восток и даже не заканчивая расположением американских систем ПРО в Польше и Чехии».

С точки зрения международного права Россия имела право на самооборону и защиту своих прав и интересов. Под самообороной понимается защита своих граждан, в данном случае – российских миротворческих войск, размещенных с международной миссией, а под защитой прав и интересов – обеспечение безопасности гражданского населения. Само по себе вторжение на грузинскую территорию происходило под прикрытием международного права, поскольку было направлено на предотвращение новых атак. То, что разрешено Израилю в отношении Палестины, русским не дозволяется.

Право неразделимо, оно либо есть, либо его нет. При этом в беседах с юристами-международниками у меня сложилось впечатление, что, при взгляде на эти превентивные экспансии, проходящие – неважно, для чьей выгоды, – под широко расправленным знаменем международного права, их все больше постигает глубокое сожаление. Единственный пункт в ситуации с вводом войск, где Россия могла нарушить международное право, заключается в том, что русские подразделения продвинулись до запада Грузии. Тем самым, по мнению некоторых юристов-международников, она нарушила принцип необходимости и соразмерности, который задает рамки международному праву на самооборону.

Краткий экскурс в историю: само разделение Осетии на Северную и Южную произошло согласно самовольно принятому решению Сталина. Север остался в составе Российской Федерации, а юг Сталин подарил своей родине – Грузии. В том, что именно западное общество вдруг становится блюстителем и охранником этих границ, есть некий гротеск. Россия выставила миротворческие войска с международным мандатом в Южной Осетии (1992) и Абхазии (1994), то есть в областях, которые в начале 1990-х годов в результате кровавой борьбы ушли из-под грузинского контроля, склонялись к России, но в отношении которых Грузия сохраняла свои претензии. Насколько это разумно – уполномочивать одну из сторон конфликта следить за сохранением мира – это другой вопрос, но главное, что расположение там войск не было самостоятельным действием России.

Ночью 7 августа 2008 года, непосредственно перед торжественным открытием Олимпиады в Пекине, где находилась вся российская политическая верхушка, грузинские войска начали атаку на южноосетинскую столицу Цхинвал. По сообщениям ОБСЕ, город подвергся массивному артиллерийскому и ракетному обстрелу. Грузинские утверждения в том, что это была лишь реакция на российское вторжение, ОБСЕ после соответствующих исследований отклонила. В 2004 и 2006 годах уже имели место быть военные операции грузин, которые были оправданы как полицейские действия, направленные против вооруженных банд, хотя они однозначно нарушали соглашение, заключенное между конфликтующими сторонами в 1994 году. Об этом заявляла ООН, и в Совете безопасности была принята резолюция, в которой грузины призывались к соблюдению соглашения. Оливер Воллех из фонда Бергхофа по изучению конфликтов отнесся к этому критически: «Никто грузин не поучал: ни русские, ни ЕС, ни США, ни ООН. Никто не создал политического давления, чтобы сказать им «нет». Никто всерьез не обсуждал нарушение перемирия».

Стоп-краном со стороны России стало решение о том, что все бывшие советские граждане, проживающие на этой спорной территории, могли в упрощенном порядке получить российское гражданство. 85 % южноосетинцев воспользовались этой возможностью. Важно знать, что после распада Советского Союза США положили глаз именно на Грузию. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, в чем тут дело. Грузия имеет положение, стратегически выгодное для Америки с точки создания в Средней Азии сфер влияния. Из этого плана США никогда не делали тайны. С помощью американцев военный бюджет Грузии за пять лет вырос с 18 до 900 миллионов долларов, а летом 2008 года в Грузии находились примерно 150 американских военных советников.

Параллельно страны НАТО пытались осуществить членство Грузии в союзе – так же, как и Украины. Это почти свершилось 3 апреля 2008 года на саммите НАТО в Бухаресте. Не в последнюю очередь благодаря решительному выступлению немецкого канцлера этот акт был предотвращен, однако за Грузией, как и за Украиной, формально были зарезервированы места. В тот же день моя коллега, делавшая репортаж для утреннего выпуска информационно-развлекательной программы на АРД из Бухареста, процитировала высказывание американского представителя НАТО, еще несколько лет назад заявившего: «Мы затравим Россию до упора». Ввиду откровенной моральной поддержки со стороны американского правительства, и в частности красноречия прежнего президента Джорджа Буша-младшего, грузинский президент Саакашвили не имел ни малейшего сомнения в правильности своих действий, когда в августе 2008 года совершал военное нападение. Насколько парадоксальны и многослойны были те события, можно судить по эпизоду, когда именно американский посол в Грузии удерживал местного президента от слишком грубых провокаций в сторону России. Ведь Россия, в конце концов, еще была нужна.

На Западе уже практически укоренилась традиция обвинять Россию в недобросовестности и относиться к ней с недоверием. Складывается впечатление, что она снова превратилась для нас в «империю зла». Но так ли неправа Россия в своей политике? В начале 2012 года в Совете безопасности своим вето Россия вызвала шквал недовольства среди остальных участников. Тогда на повестке дня стоял вопрос с Сирией, а именно: не должно ли международное сообщество с учетом угрозы гражданской войны вмешаться в ситуацию. Политики и СМИ тогда немедленно решили, что Россия снова сильно провинилась, поскольку бесстыдно подчинила мировую политику своим интересам. В 2012 году турецкий министр иностранных дел на мюнхенской конференции по вопросам безопасности сказал, что холодная война продолжается в Совете безопасности ООН, поскольку русское вето направлено против самого Запада и едва ли имеет отношение к Сирии.

Необязательно разделять мнение России, да и вопрос, насколько резонны – с политической и моральной стороны – основания для этого вето, до сих пор остается спорным. Однако типичный ответ, как правило, будет слишком близорук. В чем заключаются интересы России и как обстоит дело с опытом, перенимаемым российской политикой? Действительно ли речь шла только о том, чтобы в будущем беспрепятственно экспортировать оружие в Сирию и продолжать использовать сирийские гавани для своих военных судов? А может, это был страх нарушить принцип невмешательства во внутренние дела других государств, охраняющий и саму Россию от вмешательства со стороны?

Пожалуй, стоит посмотреть на все под другим углом и выяснить, что за прошедшие двадцать – двадцать пять лет Россия воспринимала как угрозу для себя и что привело к потере практически безграничного доверия к прекрасному западному миру. Как все это выглядит с российской стороны? Расширение НАТО на Восток, ограниченное участие в политике безопасности НАТО и полная изоляция при обсуждении международных вопросов. В Украине уже тогда разворачивалась борьба за власть между сторонниками США и Европы с одной стороны и приверженцами России – с другой. Кавказ и Средняя Азия кишели американскими военными советниками. Борьба за нефть шла не на жизнь, а на смерть. Американские политики не скрывали, что считают себя вправе вмешиваться с оружием там, где США сочтут необходимым. Как раз тогда стало известно, что в немецком городе Рамштайне было запланировано сооружение командного центра ПРО. Помимо того, что Россия не участвовала в создании центра, он еще и сводил на нет фактор угрозы со стороны российских ракет.

Неужели так удивительно, что Россия, памятуя о собственном опыте, не доверяет слишком стремительному росту демократии в североафриканском и арабском пространстве и не желает быть вовлеченной в военные споры на основании резолюции ООН? История с Ливией еще не забыта. Тогда Россия пропустила резолюцию ООН, в которой речь шла о зоне запрета на все полеты над Ливией для защиты гражданского населения, а не о войне, бомбардировках и «смене режима». Неужели это предосудительно: пытаться найти решение в переговорах вместо того, чтобы делать ставку на давление и принуждение, жертвами которых продолжают становиться невинные люди? Разве не подтвердились слова российского президента, настойчиво предупреждавшего тогда, что в результате появится новый очаг исламистского терроризма? Исламское Государство (ИГ) не с неба упало. Кто-нибудь всерьез обсуждал с Россией, как улучшение положения прав человека в Сирии будет выглядеть при Асаде? Понятно, что лучше всего было бы предать Башара аль-Асада международному суду, как и остальных правителей. Но только нет такой закономерности, чтобы вслед за устранением тирана сразу начинались бы райские времена демократии. Кто находится в оппозиции? Чем новые властители лучше старых? Что сейчас происходит в Египте? Кто-нибудь вообще интересуется, что сегодня в Ливии?

Сколько таких мест в мире, где тираны мучают население своей страны за несогласие с представлениями властителя? По каким критериям мировое сообщество отбирает ситуацию, в которую надо вмешаться? По принципу большей жестокости? Большего количества страдающих? Более продолжительного периода угнетения? Или все же по принципу собственных интересов в регионе?

Прошла четверть века со времен устранения «железного занавеса» Советским Союзом от всего остального мира и с того момента, когда люди по обе стороны этой воинственной границы снова начали мечтать о мире и дружбе. Взаимное любопытство было утолено. На место доверия и уверенности пришло отрезвление и разочарование. Осталась лишь тоска по миру – в этом у русских ничего не изменилось. Осенью 2014 года в опросе, проведенном институтом изучения общественного мнения Левада-центр, 75 % россиян высказались против ввода российских солдат в Украину. Одновременно 86 % граждан поддержали политику Путина, что только с точки зрения западного жителя может выглядеть как противоречие.

Глава 5 Украина, Россия и запад

В декабре 1991 года в ходе роспуска Советского Союза Украина объявила о своей независимости. Куда ей было податься? На Запад, где, казалось бы, все пышет благосостоянием? В Россию, куда сходились связи последних веков и в том числе связь с русским языком и мощным русским меньшинством, осевшим на ее территории? Должна ли она вообще выбирать между этими двумя вариантами? Учитывая ее историю, внутреннюю разобщенность и геостратегическое положение, для Украины было бы, конечно, лучше не принимать никакого решения. Если бы ей удалось обрести функцию моста между Востоком и Западом, она сумела бы избежать раздоров, обрушившихся на страну непосредственно после объявления независимости, и получить шанс на мирное цивилизованное развитие. То, что при этом мотивы не исчерпывались одним лишь самоотверженным человеколюбием, подчеркивать необязательно.

С какого момента существует Украина? Простой ответ на этот простой вопрос найти нелегко, и это часть сегодняшней проблемы. Ведь даже внутри страны по этому поводу нет единого мнения. Небольшой экскурс в историю: получение статуса столицы Киевом неразрывно связано с зарождением Российской империи. В 882 году появляется Киевская Русь – первое документально подтвержденное государственное образование на этой территории. На протяжении столетий границы сегодняшней Украины не раз меняли свои очертания, передвигаясь туда-сюда между соседствующими державами. После разделения Польши (1772–1795) западная, католическая, часть Украины отошла Австро-Венгрии, а православная ее часть присоединилась к царской России, которая в ходе XVIII столетия добавила к территории Украины на юге автономию Османской империи – ханство крымских татар.

В какой момент украинцы осознали себя как единое этническое сообщество, то есть нацию, – спорный вопрос. Первые попытки восходят к XVI веку. В любом случае, необходимо понимать, что область сегодняшней Украины никогда не была заселена людьми, осознающими себя исключительно украинцами. В связи с географическим положением и насыщенностью истории на этой территории всегда жили и этнически сильные группы, и религиозные меньшинства – русские, поляки, немцы, румыны, чехи или евреи с мусульманами.

После Октябрьской революции и распада Австро-Венгрии в конце Первой мировой войны на территории, некогда принадлежавшей Габсбургам, образовались недолго просуществовавшая Западно-Украинская Народная Республика, а на обломках Российской империи – Украинская Народная Республика. Обе республики подверглись жадному напору со стороны зарождающегося Советского Союза, а также Польши, Румынии и даже Чехословакии. В польско-советской войне войска поляков продвинулись до самого Киева, но в итоге Польше пришлось довольствоваться территорией Западно-Украинской Народной Республики.

В декабре 1922 года большая часть сегодняшней Украины стала Советской республикой, в которой в результате принудительной коллективизации, проведенной Сталиным, и голода 1921–1923 и 1932–1933 годов миллионы людей погибли от нужды. При разделении польской территории, планируемой в 1939 году между Гитлером и Сталиным, Советскому Союзу должны были отойти принадлежавшие тогда Польше западноукраинские земли.

Во Второй мировой войне большая часть Украины перешла под немецкое управление, и около двух миллионов человек были направлены на принудительные работы «в Рейх». Это время ознаменовано массовыми убийствами и преступлениями, жертвами которых стали и евреи, и поляки, и советские военнопленные. Драма внутри Украины заключалась в том, что одна часть страны сотрудничала с Гитлером, а другая сражалась на стороне Красной армии. По окончании Второй мировой войны победители и побежденные оказались не по разные стороны государственных границ, а в одной стране, территория которой теперь охватывала все эти земли. Западная Украина, захваченная уже в 1939 году, теперь окончательно перешла к Советскому Союзу, также как и некоторые небольшие районы из Румынии и Чехословакии. В 1954 году Крым, до этого входивший в состав Российской Федерации, в результате уже упомянутого внутреннего распоряжения был передан Украине, без опроса населения или каких-либо иных юридических формальностей. Поскольку в тот момент все это происходило в пределах Советского Союза, с политической точки зрения такой акт был относительно безобидным.

Тысячелетнее сращивание России и Украины в дальнейшем только усиливалось. Усиливались и взаимные экономические зависимости, которые под сенью Советского Союза не воспринимались ни как тяготы, ни как повод для серьезных распрей. Все изменилось тогда, когда Украина в ходе распада СССР провозгласила свою независимость.

В 1991 году образовалось государство Украина, о котором мы ведем речь сегодня. Вопреки ожиданиям как самой Украины, так и финансовых институтов в западных странах независимость принесла с собой не ожидаемый подъем, а серьезные экономические проблемы. Сотни тысяч людей эмигрировали, в первую очередь на Запад; многие также уезжали в Россию, ведь родственная связь между Украиной и Россией по сравнению с остальными бывшими советскими республиками была особенно тесной. К тому же 22 % населения Украины составляли этнические русские, при этом их плотность на юге и востоке страны была выше, чем на западе, а в Крыму русское население составляло целых 67 %. Конечно, использование русского языка не ограничивалось этими территориями, даже в западной части русский превалировал. Бойцы Национальной гвардии Украины и добровольческих батальонов «на фронте» зачастую общаются между собой на русском, а не на украинском языке. Есть даже организация под названием «Русскоговорящие украинские националисты». Вот еще одно доказательство того, что все гораздо сложнее, чем это преподносится в новостных заголовках.

Первый президент независимой Украины Леонид Кравчук в самом начале своего правления обращался к мощному русскому национальному меньшинству, живущему в его стране, с примирительными сигналами. Дескать, русские «живут здесь сотни лет» и ни о какой дискриминации, как в балтийских республиках, речи не будет никогда. Тем не менее спор относительно Крыма и Севастополя, где базировался Черноморский флот, начался, как только Украина стала независимой. В 1992 году Крым объявил о своей независимости, но компромиссом стало решение о присвоении полуострову статуса автономной республики в составе Украины. От уже запланированного референдума по вопросу присоединения к России решено было отказаться. В 1994 году по результатам парламентских выборов в Крыму сепаратистские силы оказались в большинстве, из-за чего вновь разгорелись споры – за это центральное правительство лишило полуостров автономии. В найденном в 1995 году компромиссе автономия была восстановлена, однако этот эпизод показывает, насколько сильны с самого начала были векторы, побуждающие Крым отделиться от Украины.

За Кравчуком последовал Леонид Кучма, который предложил программу реформ, ориентированную на рыночную экономику, однако в парламенте она провалилась. Из-за своей внутренней политики и позиции относительно демократизации и правовой государственности Кучма считался весьма неоднозначным политиком. Его даже обвиняли в подстрекательстве к убийству одного журналиста, которое, правда, не было доказано. На внешнеполитической арене Кучма проводил курс уравновешивания отношений между Россией и ЕС. Так, в 1994 году был подписан временный договор о партнерстве и сотрудничестве с ЕС, а в 1995 году специальный торговый договор с Россией. Также в 1995 году Украина вошла в Европейский совет, а в 1997-м с Россией был заключен договор о дружбе. Именно Кучма называл вступление в ЕС стратегической целью Украины, однако всегда делал акцент на том, что это не должно ухудшить отношения с Россией.

После двух президентских сроков Кучма, согласно Конституции, не мог больше претендовать на пост президента. Это был 2004 год – год «оранжевой революции». На выбор было два кандидата: тот самый Виктор Янукович, который в феврале 2014 года был отстранен майдановским движением от поста президента, доставшегося ему в результате выборов 2010 года, и Виктор Ющенко, на которого в ходе предвыборной борьбы 2004 года было совершено покушение с отравлением его диоксином. Обстоятельства этого покушения до сих пор остаются невыясненными. Перевыборы со скудным для Ющенко результатом, которые привели к победе его политического противника Януковича, стали разрешающим фактором для начала событий на Майдане, вошедших в историю как «оранжевая революция». Многонедельные мирные протесты, на которых демонстранты требовали перевыборов из-за предполагаемой фальсификации результатов, привели к тому, что в январе 2005 года, после того, как они состоялись, Верховный суд объявил Ющенко законным победителем.

Похоже, что именно в этот момент страна раскололась. Победа на выборах произошла с минимальным преимуществом, в то время как юг и восток Украины практически единогласно выступал за Януковича. Люди чувствовали себя обманутыми не в последнюю очередь из-за того, что небезосновательно разглядели в этой ситуации влияние Запада. То, что выглядело спонтанным во время «оранжевой революции», то, что делало ее такой привлекательной для сочувствующего наблюдателя, следовало тонко выверенному сценарию, к созданию которого также приложил руку Запад. Украина – не единственный пример такого предприятия. След «ООО Революция» (Revolution-GmbH), как в ноябре 2005 года назвал ее журнал «Spiegel», тянется от «бульдозерной революции» в Сербии (2000), через «революцию роз» в Грузии (2003), «оранжевую революцию» в Украине (2004), «тюльпановую революцию» в Киргизии (2005) к «кедровой революции» в Ливане (2005). Молодые активисты в этих странах – в основном это студенты и интеллигенция – обеспечиваются всевозможной поддержкой. Запад обеспечивает финансирование профессиональных советников либо правительственной помощью, либо через соответствующие организации, например политические фонды.

Если верить британской ежедневной газете «Guardian», в «оранжевой революции» принимало участие американское Министерство иностранных дел, а также «Freedom House» – «Дом свободы», организация, которая, в свою очередь, большей частью финансируется американским правительством. В еженедельной газете «Die Zeit» речь шла о как минимум 65 миллионах долларов, которые были потрачены США на предвыборную борьбу Ющенко в Украине. Здесь вновь всплывает имя Джорджа Сороса, который теперь упоминается в связи с финансированием Украинского кризисного медиа-центра, где каждый день один из представителей Совета безопасности Украины высказывает свою точку зрения на положение на востоке страны. На следующий день эти заявления обрабатываются в сердце Государственного департамента в Вашингтоне.

Вместо того чтобы незаметно, в случае необходимости, оказывать дипломатическую поддержку, бескорыстно сопровождать решившуюся на демократизацию страну на ее нелегком пути к правовой государственности, сегодня Запад, как и тогда, только подливает масла в огонь. Я не хочу оспаривать наличия некоего идеализма и надежд на распространение демократии и рост благосостояния. Но неужели это все? Разве не может быть других мотивов?

При президенте Ющенко Украина в любом случае совершила внешнеполитический разворот. За «посреднической» политикой Кучмы последовал радикальный разрыв с Россией и одностороннее ориентирование в направлении Запада. Еще перед выборами Ющенко – надежа Запада – обещал сорвать российский план создания евразийского экономического пространства. Идея создания такого пространства принадлежит президенту Казахстана Нурсултану Назарбаеву; он озвучил ее в далеком 1994 году, уже будучи казахским президентом. Идея зрела до 2000 года, пока пять стран СНГ, а именно Казахстан, Россия, Белоруссия, Киргизия и Таджикистан, не объединились в Евразийский экономический союз, целью которого было устранение взаимных препятствий в торговле ради общей выгоды всех участников. Украина, также как Армения и Молдавия, получила статус наблюдателя.

Со стороны Ющенко теперь пропагандировалась исключительная ориентация на ЕС; как следствие, был заложен курс на вступление в НАТО, хотя, согласно опросам, даже треть украинцев не желала присоединяться к НАТО. Получалось, что новая ориентация вызывала споры внутри самой страны. То, что этот вопрос расколол Украину – восток тяготел к России, а запад стремился в ЕС и НАТО, – считалось тогда прописной истиной, которой западные журналисты объясняли внутренние противоречия Украины. И только сегодня нам преподносится образ единой и ориентированной на Запад страны, которую дестабилизируют исключительно Москва и ее марионетки. Но на самом деле мы имеем дело со страной, которая находится в поисках собственной идентичности, – лиха беда начало. Ющенко не сделал ничего, чтобы облегчить ситуацию. Напротив: его интенсивные усилия не давать ходу русскому языку и «украинизировать» образование только продолжали подогревать настроения.

При Ющенко отношения Украины с Россией в основном сохранялись в стадии заморозки. Во время войны в Грузии президент Украины угрожал России блокировкой военно-морской базы в крымском Севастополе, а значит, и всего Черноморского флота, и объявил о намерении не продлевать договор аренды Севастополя, истекающий в 2017 году. Он также активизировал свои усилия по вступлению в НАТО, которые в апреле 2008 года потерпели провал лишь благодаря вмешательству европейцев, и в частности Ангелы Меркель. Для Москвы попытки Украины присоединиться к Организации Североатлантического договора затронули жизненно важные геостратегические интересы. Вообще украинская независимость с самого начала стала проблемой для России. Но теперь вопрос стоял не только о независимости, но и о потере Украины статуса «братского государства», что российское общество переносило очень тяжело.

Какие фактические последствия для России нес в себе успешный исход внешнеполитических начинаний Ющенко? Тогда не только российская база Черноморского флота стала бы анклавом на территории НАТО, но и Россия проиграла бы Западу важный рынок. Мы всегда интересуемся только теми странами, которые стремятся в ЕС или НАТО. Что чувствуют те, кто по-прежнему не в клубе и не стремится туда, – такие вопросы нас не волнуют. Для России обращение Украины к Западу может быть принято, только если оно не подразумевает одновременного разрыва с Востоком. Россия ополчилась против прозападной позиции Украины только тогда, когда та начала искоренять в себе любую провосточную ориентацию. Если бы сохранились обе тенденции – как при президенте Кучме, Москва приняла бы выбор Украины.

Тот, кто владеет газом и нефтью, может использовать их в качестве политического рычага против тех, кто не имеет таких ресурсов. Что и сделала Москва, когда Ющенко поставил Украину перед мучительным выбором между Россией и Западом. Весной 2005 года Россия объявила о своем намерении потребовать от Украины принятия мировых рыночных цен на будущие поставки природного газа. Это привело к длительным переговорам и периодическому введению эмбарго на поставки газа, но не решало конфликт. В 2008/09 годах спор снова обострился, и поставки газа в Европу через Украину временно прекратились – об этом до сих пор прекрасно помнят в Германии.

«Русские закрывают газовый кран» – такие высказывания, появлявшиеся в газетных заголовках Европы, нисколько не отражали сути сложной истории газового конфликта между Россией и Украиной. Общеизвестно, что во времена Советского Союза многие области обеспечения получали высокое государственное субсидирование. В том числе и энергоснабжение – вода и электричество для отечественных потребителей были почти бесплатными, – а также сырье и продукты повседневной жизни. Когда Советский Союз распался и сформировались независимые государства, это стало проблематичным. 12 августа 1992 года я написала на эту тему:

Абсолютное сумасшествие: Эстония покупает в России металлы по либерализированным ценам, а затем продает их на мировом рынке за валюту; при том, что сама Эстония не имеет этих ресурсов, она уже стала шестой по поставкам металлов в мире. Украина делает нечто подобное с нефтью. Она получает ее по договорным, так называемым либерализированным ценам и выходит с ней на мировой рынок, естественно, с мировыми ценами. Россия не в силах остановить это и сама заняться таким бизнесом, поскольку границы с Украиной открыты. Кто должен это контролировать?

Таким образом, Россия начала требовать от Украины принятия более высокой цены. С 1992 года расчеты стали производиться в долларах, и цены постепенно были подняты. С точки зрения рыночной экономики это вполне закономерное поведение. Нас на Западе все это не особенно интересовало. Россия также не могла больше покупать оборудование и сталь из Украины по специальным ценам. В начале XXI века развитие украинской сталепромышленности превратило эту отрасль в экономический локомотив. Украина снабжала Западную Европу, составляя, таким образом, конкуренцию и самой России. С какой стати Россия со своим дешевым газом должна была субсидировать энергоемкую конкурентную промышленность соседского государства? Уровня мирового рынка цены для Украины достигли лишь в 2005 году.

Согласно оценке, стоимость приоритетных цен для Украины ежегодно обходилась России в 4 миллиарда евро.

Украина, ввиду материальной нужды, с самого начала не приняла повышенные цены на энергоносители. Рычагом давления украинцев тогда и сегодня являлся газопровод, идущий через ее территорию из России на Запад. Однако несмотря на транзитные сборы, оплачиваемые Россией, Украина не смогла выполнить свои обязательства по оплате, и задолженность только росла. И снова зазвучали обвинение в том, что Украина откачивает газ для своих собственных нужд непосредственно из газопровода. Почему Москва должна была мириться с этими моментами, тем более в тот период, когда Украина оскорбительно демонстрировала прозападную ориентацию, а в контексте войны в Грузии даже угрожала интересам российской безопасности?

В ноябре 2008 года прежний президент России Дмитрий Медведев потребовал от Украины немедленного погашения долга в размере почти 2,5 миллиарда долларов США, из которых Украина в качестве задолженности по выплатам признавала только 1,3 миллиарда долларов. 1 января 2009 года Газпром прекратил поставки газа в Украину. Это в конечном итоге также отразилось на таких странах, как Турция, Болгария и Греция, снабжение которых велось через украинскую территорию. 7 января 2009 года это затронуло и западноевропейских клиентов. Газпром полностью прекратил подачу газа. Целью было приостановление эксплуатации Украиной российского газа, для нее не предназначенного.

Параллельно с Украиной велась ценовая война, обсуждались будущие условия. В связи с воздействием конфликта на Западную Европу 8 января в Брюсселе состоялись переговоры, на которых глава Газпрома Алексей Миллер сделал следующее предложение: мы возобновим поставки газа только в том случае, если газовые линии будут контролироваться в Украине на международном уровне. Идея отправить наблюдателей действительно была конструктивной, ведь если отследить, сколько газа Россия закачивает в украинский газопровод и какой его объем достигает пограничных станций на Западе, можно выявить, кто жульничает.

После того как Украина наконец согласилась на такой вариант, был составлен соответствующий протокол, позже подписанный Москвой. Затем представители ЕС отправились за подписями в Киев. Политики и средства массовой информации исходили из того, что теперь русские «снова включат газ». В Киеве, однако, к соглашению был добавлен объемный дополнительный протокол, в котором помимо прочего фиксировалось, что Украина не откачивает газ для собственных нужд и не имеет никаких задолженностей перед Газпромом. Прежде чем копия украинского приложения была получена Газпромом в Москве, прошло несколько ценных часов, что в наш век мгновенной коммуникации было просто непостижимо, особенно в подобном случае. Незадолго до прайм-тайма – «стыдись, кто плохо думает об этом»[13] – появилась реакция со стороны России, и главные выпуски новостей сообщили: русские не соблюдают достигнутых договоренностей. Причина такого поведения России, а конкретно одностороннее дополнительное приложение Украины если и упоминалось, то вскользь. Неужели кто-то всерьез может поверить, что русские могли быть заинтересованы не поставлять газ? Каждый день без поставки означает убытки. Стране, решающей разнообразные задачи реструктуризации, это всегда наносит огромный ущерб, а в 2008–2009 годах из-за финансового кризиса и в целом упавших цен на нефть – тем более.

Бывшему премьер-министру Юлии Тимошенко наконец удалось разрешить кризис в прямых переговорах с Москвой и возобновить поставки газа. Однако она была вынуждена принять относительно высокую базовую цену, что стало одной из причин ее осуждения в суде. К этому моменту президент Украины Виктор Ющенко уже давно имел зуб на свою политическую партнершу, а от достижения поставленных во время избирательной кампании целей, таких как борьба с коррупцией и улучшение экономических условий, он был далек. Общая неудовлетворенность росла. Независимая Украина была вынуждена наблюдать, как у соседней Москвы дела идут лучше, чем у нее.

На фоне глубокого разочарования, постигшего в том числе и жителей Западной Украины, в безнадежно рассорившемся между собой политическом руководстве, к которому после «оранжевой революции» было обращено так много надежд и ожиданий, на выборах 2010 года Януковичу удалось совершить политическое возвращение. В своей инаугурационной речи он подчеркнуто говорил о внешней политике Кучмы, определяя Украину как «мост между Востоком и Западом», и решительно отвергал озвученное в свое время Ющенко намерение вступления в НАТО.

Янукович не стал проводить политику однозначного ориентирования на Россию, но пытался по возможности максимально эффективно лавировать между Востоком и Западом. Так, Украина в период его правления предприняла шаги по обретению независимости от российского газа. Большую роль в этом сыграли местные месторождения сланцевого газа, которые могли быть разработаны с помощью нового метода фрекинга. Для этого уже в 2010 году Украина распределила соответствующие лицензии на разработку месторождений между компаниями «Exxon Mobil» и «Shell». В мае 2012 года определились победители тендера: компания «Shell» получила контракт на освоение Юзовского газового месторождения в Донецкой области, а «Chevron» – на работы в Олесском месторождении во Львовской области. 25 октября 2012 года «Shell» начала бурение в Харьковской области.

Переговоры об ассоциации с ЕС и соглашении о свободной торговле, начатые в 2008 году, продолжились. Саммит Украина – ЕС, прошедший в Киеве в декабре 2011 года, давал возможность парафирования этих соглашений, однако до этого дело так и не дошло. И не потому, что Россия могла оказать давление на Украину, чтобы заставить ее отказаться от подписания, а потому, что ЕС выдвинул дополнительные условия. Брюссель настаивал на освобождении лидера оппозиции Юлии Тимошенко, отбывавшей тюремное заключение. Однако украинский парламент отклонил это требование большинством голосов. Кстати, интересное решение: заставить страну, которую хочешь поддержать в демократизации и построении системы разделения властей, голосовать парламентом относительно решения суда…

Одновременно с этими переговорами Янукович проводил меры по сближению с Россией. Не прошло и двух месяцев после вступления в должность, как в апреле 2010 года он подписал соглашение с Москвой, которое продлевало договор аренды Севастополя до 2042 года. В свою очередь Россия была готова снизить цену на газ. Переговоры продолжались. Вместе с Белоруссией и Казахстаном в июле 2011 года Россия формирует Таможенный союз. В октябре того же года к этим трем странам присоединились Армения, Кыргызстан, Молдова, Таджикистан и Украина, заключившие соглашение о свободной торговле. В Таможенный союз Украина не вступила, но продолжала вести с Россией переговоры об этом параллельно с европейским диалогом. В мае 2013 года Украина наконец получила статус наблюдателя в Таможенном союзе.

На Западе эти стремления России к Евразийскому союзу рассматривались весьма критически. Их преподносили так, будто Путин работает над восстановлением Советского Союза. В 2012 году у меня появилась возможность поговорить с представителем российского парламента, ответственным за международную политику. Его основные высказывания я зафиксировала в меморандуме:

Раньше у нас в России складывалось впечатление, будто мы все вместе вступаем в новый, изменившийся мир, возникший на обломках противостояния Востока и Запада, – в конце концов, у нас европейская идентичность. Однако нам пришлось понять, что к нам не только не прислушиваются на Западе – каждые пару недель нас критикуют и обвиняют различные европейские институты. В Москве растет ощущение, что нас там совсем не ждут. Нет – так нет. Мы – самостоятельный властный центр. И уже не изолированный, а объединенный. И мы хотим быть привлекательными для других стран Евразийского региона. Центр, привлекающий других. Это не имеет ничего общего с возрождением Советского Союза. Черта с два бывшие советские республики (например, Казахстан) откажутся от своего суверенитета! Но создать здесь что-то типа ЕС нам кажется возможным.

Конечно, Украина имеет большое значение для этих «евразийских» планов ввиду своего огромного рынка и большого населения – это ясно как дважды два. Янукович также несомненно желал вступления его страны как в Евросоюз, так и в Таможенный союз. Как показывают опросы, таким же было отношение большей части украинского народа. Если бы их поставили перед непосредственным выбором, половина высказывалась бы за ЕС, а примерно треть – за Таможенный союз. Даже эти цифры наглядно показывают, что выбор между этими двумя перспективами должен был стать для страны суровым испытанием на прочность.

И именно такой выбор был навязан Украине извне. Между ЕС и запланированным Евразийским союзом дело буквально дошло до перетягивания каната в борьбе за потенциальных кандидатов. И в эту передрягу угодила и сама Украина. Бывший президент Европейской комиссии Баррозу в апреле 2011 года заявил, что членство Украины в Таможенном союзе несовместимо с Соглашением об ассоциации с ЕС. Позже он повторил это высказывание. Некоторые депутаты Европарламента говорили то же самое в соответствующих ток-шоу и телевизионных программах. В ответ на это президент России Дмитрий Медведев также заявил, что одновременное членство в обеих организациях невозможно. Убедить ЕС начать переговоры с Россией не удалось, хотя такая идея была озвучена Киевом. Можно себе представить, под каким давлением в этих условиях оказалась страна из-за запланированного на ноябрь 2013 года подписания договора об ассоциации с ЕС.

Между тем экономическая ситуация в Украине резко ухудшилась, и с украинской точки зрения в данной ситуации речь могла идти только о том, чтобы объединиться с тем партнером, который предложит большую помощь. Запад не осознавал объема экономических проблем, неизбежно связанных с односторонним решением в пользу ЕС. Россия на протяжении десятилетий субсидировала Украину в цене на газ и предоставляла различные кредиты. Но взять такую роль на себя ЕС оказался не готов. Речь шла о деньгах, а в ЕС говорили о ценностях – и о Юлии Тимошенко. Россия, тем не менее, пообещала 15 млрд долларов, из которых, в связи с дальнейшими событиями, были перечислены только три миллиарда. Кроме того, цена на газ была снижена примерно на одну треть. А затем Янукович отказался подписать Соглашение об ассоциации с ЕС. Дальнейшее уже известно.

Глава 6 Борьба за Восточную Украину

«Россия представляет собой угрозу для всего мира. Это наглядно демонстрирует крушение Боинга MH 17». 15 ноября 2014 года эти слова произнес президент США Обама, выступая на саммите «Большой двадцатки» в Квинслендском университете австралийского Брисбена. Среди 298 погибших в результате той катастрофы были 27 австралийских граждан. Местному населению эта тема была особенно близка. Но что мы действительно знаем о крушении?

17 июля 2014 года в 16 часов 20 минут по местному времени рейс MH 17 авиакомпании Malaysia Airlines разбился на пути из Амстердама в Куала-Лумпур, следуя через территорию Восточной Украины, – все говорило в пользу того, что самолет был обстрелян. Но как и кем – об этом не было ни одного достоверного утверждения. Тем не менее 21 июля в немецкой многотиражке появляется заголовок «Когда же мир наконец остановит Путина? Ракета смерти прилетела из России». В тот же день в 8:30, в новостях «Утреннего журнала» на канале ZDF, сообщается, что президент России Владимир Путин по телефону заверил своего голландского коллегу в готовности оказать поддержку в доступе голландских специалистов, направленных для изучения обстоятельств авиакатастрофы, к месту трагедии. Новость называется: «Сепаратисты предоставили свободный доступ сотрудникам ОБСЕ». В девятичасовых новостях на канале ARD – об этом ни слова. Называется число жертв, восстановленное по количеству обнаруженных останков, и упоминается, что готовится резолюция ООН, направленная на независимое расследование. Последняя фраза поясняет: «Пока неясно, поддержит ли ее (резолюцию) Россия». Я до сих пор не могу понять, как вообще такое предложение могло попасть в новостной выпуск?

28 июля журнал «Spiegel» выпускает статью под заголовком «Остановите Путина сейчас»; в ней представлены фотографии людей, находившихся в самолете, а значит, погибших. Высказывание выглядит однозначным: все это происходит по приказу Путина.

31 июля в вечерних новостях сообщается: «И только сейчас экспертам удалось попасть к обломкам самолета». Определенно, это не так. Уже на следующий день после катастрофы, правда, с некоторыми ограничениями, уже можно было попасть на место крушения. Конечно, можно сказать, что сообщение было верным, поскольку в данном случае речь шла о разных группах экспертов, одна из которых побывала на месте 18 июля, а другая – только 31. Но в общей тональности такое уточнение едва ли играло какую-то роль. После первых визитов, совершенных сразу после аварии, в регионе разгорелись тяжелые бои, которые препятствовали безопасному доступу экспертов. Поэтому 31 июля специалисты смогли туда попасть снова, а не наконец. Корреспондент на месте трагедии делает более точное сообщение. «Впервые за много дней…» – говорит он. В целом, однако, создается впечатление, что только массовое военное выступление украинской армии против сепаратистов позволило независимой комиссии по расследованию наконец снова заняться своей работой.

В хронологической последовательности история выглядит следующим образом: начиная с 20 июля, независимые наблюдатели и эксперты ОБСЕ могли относительно свободно передвигаться в месте крушения самолета, и тогда представитель группы заявил перед телекамерами следующее: «Мы могли двигаться беспрепятственно. Тела погибших размещены надлежащим образом». В это время на востоке Украины проводилась так называемая антитеррористическая операция против сепаратистов. В связи с этим Киев заявил, что на месте крушения Боинга и в районе 40 километров бои вестись не будут, пока не закончится обследование останков и изучение обломков самолета. Сепаратисты в свою очередь заявили о предоставлении безопасного коридора, ведущего к месту крушения.

После этого ситуация меняется. Несмотря на свои обещания, украинские военные продолжают совершать атаки. Сепаратисты заметно удивлены таким развитием событий. В новостях непрерывно сообщается о том, что тяжелые бои мешают расследованию независимых экспертов. Ссылка на хронологию событий и на то, кто является зачинщиком возобновившихся боев, – отсутствует. Осмелюсь сказать: если бы сепаратисты не выполнили своих обязательств, от нас, зрителей, это бы не утаили, ведь такой факт прекрасно вписывается в общую канву. В любом случае, нагнетается впечатление согласно созданному ранее образу: виноваты сепаратисты. Никто не задает вопрос, почему украинские правительственные войска не сдержали свое обещание. Неужели так велика «опасность» найти на месте крушения вещи, способные лишить основы существующие предположения, изменить весь способ прочтения ситуации? Конечно, такого быть не должно, но не принимать в расчет и этот вариант – это слишком беспечно со стороны объективного наблюдателя, под которым я подразумеваю журналистов. Остается вопрос: почему Киев вдруг начал сражения? Тому могло быть множество различных причин: военно-тактические или психологические мотивы, а может, банальные сбои коммуникации. Узнать наверняка едва ли удастся. Но хотя бы спросить нужно.

В октябре зачитывается предварительный доклад Международной Независимой комиссии по расследованию, из которого становится ясно, что ничего не ясно. Ту же информацию передает журнал «Spiegel» в выпуске от 27 октября. На семнадцатой странице, без какого-либо иллюстративного материала напечатано интервью с голландским руководителем международного расследования. Прочтение приводит к выводу: очевидных свидетельств вины какой-либо из сторон получить невозможно. Какими бы неудовлетворительными ни были эти слова, они наглядно демонстрируют две вещи: насколько несерьезным было преждевременное обвинение одной стороны и как много вопросов остается открытыми. В том числе и вопрос о том, почему это так?

Как объяснить то, что с помощью современных спутников можно разглядеть номера на автомобиле, а запуск ракеты не был зафиксирован? Куда делись скоропалительно анонсированные бесспорные доказательства вины сепаратистов и России? Американский министр иностранных дел Джон Керри уже 20 июля заявил каналу NBC: «У нас есть снимки запуска ракет, мы в курсе траектории полета». Нельзя не отметить, что это заявление в своих многочисленных выступлениях перед прессой он связывает с призывом к ЕС, наконец, ввести еще более жесткие санкции против России. Некоторые немецкие политики дули с ним в одну дуду, а например депутат Христианско-демократической партии Карл-Георг Вельман, отвечающий за внешнюю политику, даже утверждал в своем интервью, что Путин несет «прямую ответственность». И вот прошло несколько месяцев – и где же доказательства всех этих грандиозных заявлений? Что там с технической экспертизой найденных обломков? Обнаруженные пулевые отверстия своим расположением предлагают больше вопросов, чем ответов. Почему это не обсуждается в наших СМИ?

Пора присмотреться к термину «пророссийские сепаратисты». В России официально используется термин «ополченец» – в немецком языке аналога этому понятию нет. Общий термин «народное ополчение» может быть переведено как Ландвер[14] или народная мобилизация. Некоторые российские СМИ также иногда говорят о сепаратистах. Но насколько точно это понятие? Что именно мы знаем об изначальных требованиях повстанцев? Что хотят «эти» сепаратисты сейчас? Единую линию в этом вопросе выстроить нелегко.

Дело в том, что жестокие события на Майдане, отстранение президента Януковича и устрашающее поведение киевского переходного правительства привели к демонстрациям на востоке и юге страны. Представители «Партии регионов» от этих областей попали в Киеве в тяжелое положение, поскольку были причислены к сторонникам старого режима. Поэтому страх пренебрежительного отношения со стороны нового, ориентированного на Запад правительства был небезосновательным. В некоторых городах ситуация обострилась, и протестующие захватили административные органы. В результате были провозглашены Донецкая и Луганская народные республики. Киев все больше терял контроль над этими областями, и с середины апреля 2014 года начал так называемую антитеррористическую операцию, направленную на возвращение восточной части страны в лоно централизованного управления. Однако получилось не так гладко, как ожидалось, еще и потому, что украинские военные оказались практически небоеспособными, а некоторые вообще переходили на его сторону. Между тем конфликт перерос во внутриукраинскую гражданскую войну, в которой «народные республики», не в последнюю очередь благодаря поддержке России, были способны (по крайней мере, на момент создания этой книги) противостоять регулярной армии. Даже решение о прекращении огня, принятое в начале сентября 2014 года в Минске, не смогло остановить боевые действия.

Оправдание появившихся сразу после переворота в Киеве надежд на большую автономию востока Украины – которые едва ли можно назвать сепаратистскими настроениями – могло предотвратить начало военного столкновения и решить дело мирным путем. Со временем политические представления оппозиционеров стали обостряться. Интересно, что при этом одни и те же термины понимаются совершенно по-разному: «Донецкая народная республика» для одних является независимым государством, для других – автономной провинцией в составе Украины. Единство во мнении касалось и касается только непризнания новой власти в Киеве. Одни лишь историки, спустя какое-то время после завершения вооруженного конфликта, смогут достоверно рассказать о развитии спирали насилия в тот момент. Как и в любом другом территориальном споре, имеющем геополитическое значение, в данном случае не обходится без стремительного вмешательства внешних «помощников». То, что помощь приходит из России, в этой ситуации никого не удивляет, особенно на фоне того, что на территории Украины в этот момент находятся, согласно разным источникам, от 100 до 180 американских военных советников. Можно бесконечно спекулировать на тему того, как быстро закончилась бы гражданская война на востоке Украины, не вмешайся в нее Россия. Можно также бесконечно критиковать российскую поддержку повстанцев, благодаря которой конфликт только усиливается, превращаясь для региона в самую настоящую гуманитарную катастрофу. Однако утверждения, будто восстание на востоке Украины является исключительно работой российских агентов, которые извне дестабилизируют изначально единую и неделимую Украину, не имеют ничего общего с действительностью.

С началом «контртеррористической операции» население многих затронутых военными действиями регионов с трудом представляет себе дальнейшее пребывание в составе Украины, а те, кого с Россией связывают еще и семейные узы, обращают все свои надежды на защиту к «братскому государству». На территории Украины образуется интересный «компот» из неуверенного, запуганного населения и представителей заинтересованных сторон, готовых к любому диалогу, среди них – отчаянные сорвиголовы и многочисленные россияне, побуждаемые всем многообразием мотивов – от искреннего идеализма до политических заданий.

Сложное положение репортеров, вынужденных работать с обобщающими понятиями, приводит к обозначениям, подталкивающим к неправильным выводам. Термин «сепаратисты» – одно из таких понятий. Он должен годиться для всего, что противится центральному аппарату в Киеве. При этом речь здесь идет как минимум о трех различных группах: те, кого вполне удовлетворила бы большая степень автономности, те, кто мечтает о собственном независимом государстве, и третьи, ищущие свое спасение в единении с Россией. Все три группы у нас называются «сепаратистами». Иногда это приводит к абсурдным ситуациям. На сайте редакции «Deutsche Welle» в начале сентября в контексте переговоров в Минске можно было прочитать следующее: «Судя по всему, сепаратисты с востока Украины более не требуют создания независимого государства Новороссия». Прекрасные сепаратисты, которые совсем не хотят отделяться. Их можно было бы назвать федералистами, но это звучит слишком позитивно и тогда Киев окажется в неудобном положении. Столь же обманчиво дополнение «пророссийский», ведь ситуация в зоне конфликта настолько запутанна, что концепция непосредственной зависимости «народных республик» от Москвы выглядит нереалистично. В конце концов, «те же самые» сепаратисты не раз игнорировали призывы Москвы – неважно, о чем при этом шла речь – о переносе референдума или о соблюдении режима прекращения огня.

Также схематически весьма грубое разделение Украины на западную – прозападную и восточную – пророссийскую хоть отчасти и отвечает действительности, но на деле едва ли помогает разобраться с ситуацией на востоке Украины. Ведь ситуация гораздо сложнее. Посмотрим на карту: так называемых пророссийских сепаратистов можно обнаружить в Луганске и Донецке. А вот Днепропетровск, напротив, твердо стоит на стороне Киева во главе с губернатором Игорем Коломойским. Это один из самых богатых украинских олигархов, имеющий свою резиденцию в Женеве, где он жил до тех пор, пока временное правительство Киева не вернуло его «домой» и не назначило губернатором. Большая часть местного населения оказывает давление на местные власти, бросая вызов любому вмешательству со стороны России. В Харькове ситуация аналогичная. Давление было настолько сильным, что первый российский гуманитарный конвой, широко освещенный в прессе, в августе 2014 года даже не был пропущен через границу. Оттуда он должен был добраться до зоны военных действий в Донецке и Луганске, минуя участок российско-украинской границы, где главенствуют повстанцы. Поскольку таким было условие киевского правительства. Если поставки российской помощи и будут пущены в страну, то только через контролируемые Киевом пограничные пункты. Российская сторона согласились на это. Однако местное население и органы власти не допустили этого, выступив большинством.

Мир был удивлен, когда в Москве вдруг собралось 270 грузовиков, доверху забитых гуманитарной помощью для Восточной Украины. Или я должна была сказать «предположительно забитые»? Гуманитарные жесты не идут России, а уж Путину тем более, не так что ли? Да еще в таком количестве – 270 грузовиков! Десяти или двадцати вполне могло быть достаточно. Большинство западноевропейских стран просто не в состоянии осознать российских масштабов – нет у них ни такого органа, ни подобного опыта. В России количество, размер и расстояние имеют иное значение, чем у нас. Под грузовиками, очевидно, подразумевались военные грузовые автомобили, «поспешно покрашенные в белый» («Утренний журнал» ARD от 14 августа 2014). Что изменилось, если бы их послали «непокрашенными»? И кто, если не военные, может в короткий срок предоставить сразу 270 грузовиков? Во всем мире, если речь идет о быстрой и эффективной помощи, в первую очередь принято обращаться к МЧС и к военным.

Еще до того как центральное правительство в Киеве оборвало все связи – школы, больницы, пенсии, банки – с востоком страны, местное гражданское население нуждалось в срочной помощи, особенно в продуктах питания и медикаментах. Беспокойство украинского правительства по поводу того, что под видом гуманитарной помощи в страну может поставляться военная техника для поддержки их противников в Восточной Украине, было вполне законным. Тема очень подробно разбиралась, и министр иностранных дел России Сергей Лавров заявил, что Россия согласна на то, чтобы представители Красного Креста, ОЭСР и украинская власть инспектировали и сопровождали грузовики. Можно предположить, что это решило проблему. Но теперь встал вопрос перехода границы, и Киев выдвинул требование о том, чтобы использовался только неподконтрольный «сепаратистам» пункт. Москва согласилась и на это. И тогда на пути встал местный губернатор. Люди страдают и умирают из-за того, что вновь пришедшие к власти, не считаясь ни с кем, сводят старые счеты, и нам на Западе не приходит в голову ничего более умного, чем в соответствующих заявлениях говорить о «грандиозной» и «демонстрирующей великодушие российской помощи», чтобы никто не забыл, что нужно сохранять недоверие и подвергать все шаги России сомнению.

17 августа в программе «Heute journal» на канале ZDF (Второй канал немецкого телевидения) освещается встреча министров иностранных дел в Берлине, где по приглашению Франка-Вальтера Штайнмайера в попытке найти политическое решение в сложившейся ситуации собрались его коллеги из Франции, России и Украины. Затем следует обзор ситуации на востоке Украины, который начинается с кадров с патрулирующими повстанцами: «Они дерзко патрулируют пригород Луганска, их распирает от осознания победы. Ракеты, танки, бронеавтомобили. Пророссийские сепаратисты прекрасно вооружены. Не далее как этим утром они обстреляли еще один украинский истребитель. Но этого недостаточно, сепаратисты надеются на дальнейшее вооружение» – в этот момент в кадре появляется конвой с белыми фурами – «спрятанное в этих грузовиках под видом гуманитарной помощи». Этот сюжет я многократно просмотрела и прослушала в медиатеке, потому что просто не могла поверить своим ушам. Я проиграла в голове все возможные варианты того, что все же могло подразумеваться под этими словами или как еще можно это все объяснить. Определенно, предложение звучит так – «сепаратисты надеются на дальнейшее вооружение, спрятанное в этих грузовиках под видом гуманитарной помощи». Вот как-то так. Но сопровождать это высказывание изображениями гуманитарного конвоя – значит превращать «надежды /сепаратистов/» в реальный факт. Картинка убедительнее слов. После этого в кадре появляется водитель грузовика, который говорит, что в его машину загружено восемь тонн гречки и что каждый грузовик везет разный груз, но никакого оружия нет. Затем нам сообщают, что 16 грузовиков наконец могут перейти границу, и в кадр опять попадают военные действия и военная техника. «Российский военный конвой, который снова и снова пытается попасть на территорию Украины, обвинения Киева, протесты Москвы. Это продолжается в течение нескольких недель. (…) Что бы ни было под брезентом, прекращение огня и оказание гуманитарной помощи необходимы сейчас».

Спустя какое-то время речь заходит о втором гуманитарном конвое, «лучше согласован с украинским правительством», как гласит сообщение из Москвы. В новостных программах сообщение об этом начинается так: «Несмотря на возмущение мировой общественности относительно первого российского гуманитарного конвоя…» и т. д. Однако судя по реакции населения, глобального возмущения не наблюдается. Скорее, возмущенные заявления исходят от руководства западных стран и информационных агентств, которые все более бескомпромиссно претендуют на высокую степень собственной значимости и пытаются навязать свою оценку тому или иному событию.

Этот первый гуманитарный конвой, который освещался в СМИ в течение нескольких дней, в ходе новостных сводок постоянно увеличивался в масштабах и оттого становился все более угрожающим. Сперва речь шла о 270 автомобилях, затем о 282, а в конце появилась формулировка «почти 300». Вместо того, чтобы с позиции журналиста отстаивать объективность – кто и что конкретно заявляет? Как к этому относится Красный Крест? Есть ли позиция ОЭСР по этому вопросу? Кто там вообще компетентен? – новостные выпуски от 13 августа 2014 года обильно снабжаются напыщенными комментариями относительно «truck show» – «шоу грузовиков» в Восточной Украине. Если Путин действительно хотел помочь, говорится там, то давно уже мог сделать это «без такой шумихи» – доставить помощь нуждающимся, переведя грузовики через участки границы, подконтрольные сепаратистам. Что, простите?! Российский конвой, в котором груз досконально и крайне недоверчиво досматривается и украинской, и западной сторонами, должен пересечь границу без согласия украинского правительства, чтобы доказать, что речь действительно идет о помощи? Этой логике следовать очень тяжело.

Документальных фактов относительно груза еще нет, но мнение уже сформировано. «В то время как люди задаются вопросом, насколько отравлены благодетельства Путина», ситуация в спорных областях страны становится все более серьезной. Затем следует сюжет о страданиях и разрушениях. Рассказывает один из немногих моих коллег, которые все еще остаются в Донецке, в самом пекле войны. Профессионально и спокойно он описывает окружающую обстановку. В комментарии, подводящем итог этой теме, в одном месте проглядывается попытка отклониться от генеральной линии постоянного оправдания действий Украины – упоминается «беспощадная ракетная атака украинских военных на востоке Украины». «Откровенно экспансивные планы НАТО подливают масло в огонь европейского пожара», – говорит коллега, затем сразу же выруливая на привычные рельсы: «И все же мы не должны впадать в заблуждение относительно того, кто является реальными поджигателями, которые теперь прикрываются своим гуманитарным конвоем и прикидываются пожарными расчетами. Это приспешники Путина, которые разожгли войну в Восточной Украине. Это милиционеры, поддерживаемые Россией, пытающие и убивающие невиновных – это московский план дестабилизации, который стоил жизни тысячам людей и заставляет сотни тысяч становиться беженцами. Поэтому этот нежно-белый конвой – не что иное, как коварная, возможно, даже опасная игра пропагандистов из Кремля».

Без малейших доказательств поносится не только гуманитарный конвой – в который раз внимание сосредотачивается только на злодеяниях одной стороны. Преступления против человечности совершают обе стороны, и обе стороны также несут ответственность за то, что люди больше не могут находиться у себя на родине и бегут с нее. Насколько эффективен автоматизм, обеспечивающий однобокость восприятия, демонстрирует сообщение об использовании кассетных бомб в Восточной Украине. 21 октября 2014 года правозащитная организация Human Rights Watch опубликовала доклад, согласно которому военные в боях с сепаратистами использовали в населенных пунктах кассетные бомбы. Доказано не менее двенадцати случаев применения этих бомб. В результате шесть человек погибли, и среди них гражданские лица. Применение кассетных бомб в связи с жестоким характером поражений запрещены международной конвенцией, при этом Украина, Россия и Соединенные Штаты отказались подписать это соглашение. Почему никто не кричит об этом? Где передача со специальным расследованием? 21 октября в вечерних новостях появляется следующее сообщение: «Правозащитная организация Human Rights Watch выдвигает серьезные обвинения в связи с продолжающимися боевыми действиями в Восточной Украине. В начале октября в регионе было зафиксировано использование кассетных бомб. Правозащитники обследовали зону боевых действий вокруг Донецка, где, несмотря на режим прекращения огня, сепаратисты и армия продолжают вести бои и особо ожесточенно бьются за территорию аэропорта. В данном случае, отмечает Human Rights Watch, появились доказательства того, что атаки запрещенными на международном уровне боеприпасами в некоторых случаях исходили от правительственных сил». Самый главный момент в докладе Human Rights Watch – украинские военные используют кассетные бомбы – упоминается вскользь. «В некоторых случаях (…) от правительственных сил», подразумевает, что: «большая часть исходит от «сепаратистов»». Обобщенные формулировки заменяют ссылки на конкретных участников: «несмотря на режим прекращения огня, сепаратисты и армия продолжают вести бои» – термин «армия» почему-то употребляется без уточнения «украинская».

Следующий репортаж благодаря грамотному подбору слов рождает впечатление, будто информация сообщается брезгливо и с отвращением: «Организация по защите прав человека с высокой долей вероятности смеет утверждать, что кассетные бомбы могли быть использованы украинской армией в боях с пророссийскими сепаратистами. А именно с территорий, вероятно, находящихся под контролем украинских военных частей». Международное соглашение, которое запрещает применение кассетных бомб, в репортаже упоминается, но в списке отказавшихся подписать его называются только Украина и Россия. Соединенные Штаты в нем не фигурируют. Данное сообщение также содержит опровержение со стороны Киева, отклоняющего обвинение: такое вооружение в «анти-террористических операциях» не использовалось. Правды ради мне бы хотелось упомянуть, что соответствующий репортаж в передаче «Сегодня» канала ZDF в свою очередь был точным и полным.

Факт: на востоке Украины идет война. Даже эвфемизм «антитеррористическая операция» не способен что-либо изменить в этом обстоятельстве. Но этот термин несет в себе конкретное назначение – он рождает впечатление, что право на борьбу с терроризмом широко признано, в то время как война против собственного народа – нет. Итак, руководство военной операции осуществляет внутренняя секретная служба – СБУ. Помимо нее в операции участвуют: Национальная гвардия (так с февраля 2014 года называются вооруженные силы МВД Украины), подразделения МЧС, пограничники и – как показало исследование Фонда науки и политики, проведенное в августе 2014 года Маргаритой Кляйн и Кристианом Пестером – военизированные объединения. «Во-первых, существуют силы движения “Майдан”, в их числе “Правый сектор”, “Партия радикалов” и активисты объединения “Авто-майдан”. Помимо них – “частные” батальоны, образованные конкретными лицами. К ним, например, относится “Батальон Донбасс”, находящийся под командованием “Семена Семенченко”. Этот якобы бывший украинский солдат из Донецкой области нанимает бойцов, в том числе через сеть Фейсбук, поддерживает свое подразделение по большей части за счет “краудфандинга”, или коллективного финансирования. Третья группа военных сил финансируется региональными политиками и олигархами. Так, бизнесмен Игорь Коломойский, миллиардер и губернатор Днепропетровска, сформировал батальоны “Днепр-1” и “Днепр-2”». Как и в случае так называемых сепаратистов, состав их противника также не выглядит однородным. Это означает, что ни Киев, ни Москва не владеют монополией на контроль той или иной стороны конфликта, что значительно усложняет переговоры, делает соблюдение режима прекращения огня и перемирия трудновыполнимыми и к тому же увеличивает опасность нарушений прав человека, поскольку такие группы, как правило, практически не поддаются контролю. Относительно «сепаратистов» следует отметить, что изначально они обладали только огнестрельным оружием, и лишь в процессе обострения ситуации в их распоряжении оказалась более тяжелая техника. С одной стороны путем разорения украинских складов, с другой – благодаря поддержке России.

В самом начале как на востоке, так и на юге страны местные силы безопасности частично переходили на сторону повстанцев, радикализация действий которых происходила лишь в ходе дальнейших событий. Создается впечатление, будто все уже забыли о том, что политические требования тех, кто не захотел безоговорочно подчиниться временному правительству в Киеве, были направлены не на разделение Украины, а были связаны лишь с расширением прав в рамках федеральной структуры.

14 мая, когда уже оплакивались убитые и раненые, Ринат Ахметов – пожалуй, наиболее влиятельный олигарх на востоке страны – выступил с речью, в которой говорил о четырех возможных сценариях развития ситуации, называя один из них приемлемым. Первый: все остается как есть, «вся власть в Киеве, а регионы развиваются по остаточному принципу». Такой путь больше не казался ему рациональным. Второй сценарий, а именно создание Народной Республики Донецка, также был отвергнут, поскольку «(…) ее никто в мире не признает». Третий вариант – присоединиться к России – и для той, и для другой стороны, как и в случае со вторым сценарием, был обречен на провал. Сценарий номер четыре сводится к децентрализации власти, которую он описывал следующим образом: «Это тогда, когда власть из Киева переходит в регионы. Это тогда, когда власть не назначают, а выбирают. И это тогда, когда местная власть берет ответственность за настоящее и будущее перед людьми». Шесть дней спустя эта идея была перенята киевским парламентом и озвучена как план, согласно которому «будет немедленно обеспечена конституционная реформа, основанная на децентрализации власти». Был составлен соответствующий проект, однако ничего подобного так и не было решено. Вместо этого ужесточилась «антитеррористическая операция», продолжая раскалывать политические силы в Восточной Украине. Такой была ситуация в июне, когда Петр Порошенко вступил в должность президента Украины. Столь необходимый диалог так и не состоялся.

Тем не менее наблюдается несколько признаков того, что принципиальная готовность к диалогу президента Порошенко не находит применения главным образом из-за жесткой линии премьер-министра Яценюка. Уже в начале марта 2014 года Яценюк заявляет на саммите ЕС в Брюсселе: «Мы говорим о войне», а в апреле он приписывает России желание развязать Третью мировую войну. Вопреки ожиданиям, к концу октября 2014 парламентские выборы в Украине выявили увеличение сторонников жесткой политики Яценюка, который в своей предвыборной кампании как визуально, так и в риторике сделал ставку на символику войны. Сформированная им партия «Народный фронт» позиционировала себя как «партия Майдана», а многочисленные командиры добровольческих батальонов и руководители «антитеррористической операции» с радикальной антироссийской позицией получили места в парламенте. После этого, судя по оценочным опросам, популярность «Народного фронта» выросла, и на выборах партия получила наибольшее количество голосов, незначительно опередив избирательный блок Порошенко.

Явка на выборы составила 51 %. Из 450 мест в общей сложности 27 остались нераспределенными (из-за Крымского, Донецкого и Луганского регионов). Тем не менее западные СМИ триумфально сообщали о том, что правоэкстремистским партиям, и в частности «Правому сектору», так и не удалось преодолеть 5 %-ный барьер, а значит, озабоченность России относительно зарождающегося в Украине фашизма все-таки является пропагандой.

Но это в прямом смысле этого слова лишь половина правды. Одна половина депутатов в украинском парламенте выбирается по спискам, которые составляют соответствующие партийные лидеры без участия масс и региональных организаций, а другая участвует в выборах как прямые кандидаты от различных избирательных округов. Чтобы быть избранным напрямую, не нужно принадлежать к какой-либо партии, и преодолевать 5 %-ный барьер при этом необязательно. Национал-радикалы под руководством Олега Ляшко, который в мае 2014 года, выступая кандидатом в президенты, собрал 8 % голосов и при этом занял третье место, преодолели 5 %-ный барьер, набрав примерно 7,5 % голосов, при этом получили целых 25 мест в парламенте. Ляшко готов бороться и настроен в отношении олигархов и россиян бескомпромиссно. Однако и право-националистическая партия «Свобода», как минимум исповедующая антисемитские взгляды, которая для преодоления 5 %-ного барьера недобрала лишь немного (4,71 % голосов), по описанному методу получила для своих парламентариев шесть мест – все сплошь яркие личности.

«Правый сектор», который еще в январе 2014 года вооружился для защиты Майдана, как это тогда называлось, и по сей день отказывается разоружиться, не признавая монополию государственной власти, собрал всего лишь 1,8 % голосов. При этом его лидер Дмитрий Ярош все же сидит в парламенте после того, как соответствующий округ (в Днепропетровский области) избрал его почти 30 % голосов. Почти половина всех прямых мандатов (48,48 %, 96 мест) отошла независимым кандидатам, о которых едва ли что-нибудь известно. «Радикализация парламента за счет большого количества новых членов из добровольческих батальонов и популистских партий Ляшко и Гриценко (партия «Гражданская позиция», вторая в списке, с 2005 по 2007 год Гриценко занимал пост министра обороны. – Примеч. авт.) вряд ли допустит формирования парламентского большинства из “умеренных” в отношении внешней политики членов», – говорит в своем исследовании, проведенном в октябре 2014 года для фонда Фридриха Эберта, Инна Кирш ван де Ватер, специалист по Восточной Европе и многолетний сотрудник Европейского парламента.

Несмотря на то что избирательный блок президента Порошенко, охватывающий большее количество избирательных округов, представлял собой более крупную фракцию, нежели партия Арсения Яценюка, политической победы он не достиг. План Порошенко, согласно которому место премьер-министра, а вместе с тем и обязанность формирования нового правительства должен был получить бывший заместитель Яценюка и поверенный нового президента Владимир Гройсман, рухнул. Яценюк остался на своем посту. «Под мягким давлением Вашингтона», – как писал швейцарский еженедельник «Weltwoche».

В лице Порошенко и Яценюка, противостоящих друг другу, в Украине столкнулись между собой две диаметрально противоположные стратегии. Проще говоря: одна выступала за мир, другая – за войну. И то, что расхваленный за свои персональные и спортивные заслуги мэр Киева Виталий Кличко 12 ноября 2014 года назначил на пост начальника полиции Киевской области бывшего командира батальона добровольцев «Азов», праворадикально настроенного Вадима Трояна тоже не может не вызывать беспокойства. Политический климат в Украине по-настоящему отравлен, и так называемый «Закон о люстрации», принятый 16 сентября в парламенте, узаконивает право отстранять от должности всех без исключения прислужников Януковича. О каком примирении может идти речь в этих условиях?

Ни для кого не является секретом, что Яценюк пользуется поддержкой Штатов. Об этом известно не только благодаря февральскому телефонному разговору Виктории Нуланд, официального представителя Министерства иностранных дел США, чье выражение «Трахнем ЕС!»[15] уже вошло в историю, в котором прозвучала фраза: «Яц [Яценюк] – наш человек».

Интерес США в этой части мира очевиден, но он едва ли фигурирует в общественной дискуссии. Тут работает уже упомянутый фактор страха. Быть заклейменным уничижительным определением «понимающий Россию» – это уже нехорошо. Но еще хуже оказаться в результате в одном ряду с сомнительными сторонниками теории заговора, радикальными экстремистами или антиамериканистами. А ведь речь идет не о теориях заговора, это просто вопрос «истины», да простят мне такое громкое слово. По моему опыту, ближе всего к истине подходишь лишь тогда, когда осознаешь, что никогда не сможешь овладеть ею полностью – ибо истина у каждого своя, и примеры тому попадаются на каждом шагу – и тогда, когда пытаешься докопаться до сути интересов.

Геополитический интерес США, направленный на исполнение главенствующей и задающей вектор всему мировому развитию роли, очевиден и проявляется особенно явно, когда в смутные времена американский президент называет Россию региональной державой. Конечно, процветающее сотрудничество между ЕС и Россией занимает далеко не первое место среди интересов Америки. Жесткая санкционная политика, проведения которой, оперируя моральными категориями, настойчиво требуют США, не решает ни единой проблемы, а лишь накаляет обстановку, потому что никто всерьез не задумывается о том, как выйти из этой спирали эскалации, не потеряв лицо. Ущерб понесли как страны ЕС – каждая по-разному – так и Россия.

Особые экономические интересы США связаны с технологией фрекинга, в которой они занимают ведущие позиции. Она таит в себе шанс выйти на международный газовый рынок и обойти Россию. Но в этом Штатам мешают долгосрочные договора на поставку, от обязательств которых так просто не отделаешься. Украина владеет большими запасами сланцевого газа, причем речь идет о третьем по величине месторождении в Европе. Одно из двух самых крупных украинских газовых месторождений находится в восточной части страны. «Американские компании не могут дождаться, – пишет одна из швейцарских еженедельных газет, – чтобы внедрить усовершенствованную ими технологию фрекинга в Европу, рассчитывать на сопротивление в Украине при этом не приходится». С самого начала украинского кризиса в Киеве и на Майдане можно было наблюдать множество высокопоставленных американских визитов: директор ЦРУ, госсекретарь Джон Керри, вицепрезидент Джо Байден, который 21 ноября 2014 года снова приехал в Украину на юбилейные торжества. Как может не насторожить – особенно журналиста – то, что в период беспорядков на Майдане сын Джо Байдена назначается директором фирмы-резидента Кипра, которая принадлежит одному из украинских олигархов и занимается газовыми сделками?

Наряду с перспективами получения прибыли от добычи сланцевого газа речь также шла о дорогостоящих восстановительных работах в спорных областях Восточной Украины. Многие сравнивают масштабы этой реконструкции с комбинированной структурной перестройкой бывшей ГДР и Рурской области. Только вот Донбасс – это не бассейн Днепра (который также расположен на востоке страны, но поддерживает киевскую власть), где процветает металлургия, да и сотрудничающие с Россией оружейные заводы Украины тоже находятся не там. В чем тогда интерес России? Чтобы после присоединения Крыма повесить себе на шею еще одну разорительную статью расходов? Вряд ли.

Рассмотрим по пунктам: когда экономические отношения с Украиной терпят крах из-за Соглашения об ассоциации с ЕС, это противоречит интересам России. Вразрез с интересами России однозначно идет и то, что – еще и с американской помощью – зависимость Украины от поставок российского газа может сократиться или даже вовсе исчезнуть. Об интересах политической безопасности России речь уже велась, именно из-за этого отделившийся Крым так поспешно был включен в состав Российской Федерации. Тем не менее это можно назвать каким-то роковым недоразумением, когда политики и СМИ словно мантру повторяют слова о том, что Крым был лишь катализатором, а Россия хотела присоединить к себе и другие области страны, в том числе Восточную Украину.

На чем основаны эти предположения? Конечно, существуют туманные высказывания о призрачной «Новороссии», однако все официальные заявления Путина направлены в сторону федерализма – как с самого начала конфликта, так и на минских переговорах. Разумеется, российские интересы включают в себя сухопутный путь в Крым, однако если посмотреть на карту, одних областей с повстанцами здесь будет недостаточно. Какова вероятность того, что Путин организует захватнический поход в Украину? Если говорить с известной долей цинизма, гораздо дешевле построить мост между российским побережьем и Крымом. Планирование такого строительства уже началось, задачи поставлены, и сдача проекта намечена на 2018 год.

Кто на самом деле заинтересован в искаженном восприятии путинских намерений? Неважно, с какой стороны рассматривать «проблему» (восточной) Украины – с точки зрения здравого смысла все всегда сводится к одному и тому же. С позиции внешней политики: если бы Россию приобщили к «украинскому» процессу на ранней стадии, никаких оснований для войны на востоке Украины не было бы. С позиции внутренней политики: серьезные федеральные изменения позволили бы избежать войны, ведь они бы давали уверенность и перспективу жителям восточной (и южной) частей страны.

Все шансы были упущены. Случайно, заведомо, намеренно – да какое это имеет значение? Вместо того чтобы всем миром броситься на устранение негативных последствий, памятуя о своей ответственности за эту катастрофу, мы выносим штрафные санкции, о которых вице-президент Джо Байден шаловливо говорит в своей речи от 3 октября 2014 года: «Европейцы не хотели выдвигать санкции в отношении России, нам действительно пришлось настоять на этом»[16]. Ответственная внешняя политика выглядит иначе. И если интерес Запада заключается в дестабилизации России с тем, чтобы и там спровоцировать «успешную» смену режима, то неужели кто-то всерьез верит в то, что особенно теперь большинство российских граждан будут заинтересованы в новом, ориентированном на Запад преемнике Путина?

Обзор

«Цель наших санкций заключается не в том, чтобы экономически положить Россию на лопатки, – говорил в своей речи в конце ноября 2014 года немецкий министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер, – это довольно взрывоопасно. Дестабилизированная, ослабленная Россия в конце концов представляет для себя, как и для всех остальных, гораздо большую опасность». Свои слова Штайнмайер связал с замечанием своего (неуточненного) европейского коллеги в Брюсселе, который предлагал следующее: «Санкции работают – экономический ущерб для России огромен – значит, нам надо продолжать!»

Так как же «мы» должны вести себя с Россией? В чем заключается наш интерес? Интерес Германии, Европы и всего западного мира? Если брать за основу так часто озвучиваемые нами «ценности», лежащие в основе нашей внешней политики, – благо народа, сохранение мира, рост благосостояния, тогда это должно звучать так: интегрировать Россию и вместе с ней как можно лучше обеспечивать сохранение мира. Чисто теоретически наш интерес также мог быть направлен на расширение собственной власти, на единоличное управление, на принижение других стран, их изоляцию, «обуздывание» тех, кто стоит у нас на пути. Конечно, это не совсем сочетается с нашими ценностями и приведет к проблемам в коммуникации. Ибо по крайней мере в нашей стране такой подход общество принять не смогло бы.

Ну так как же нам вести себя с Россией? После всего, что случилось в 2014 году в Украине, ответить на этот вопрос не так легко. Трудность заключается, в частности, в том, что и в «обычные» времена никакой стратегии сотрудничества с Россией не было, и теперь дискуссии в политике и СМИ сводятся к выбору между «уступить» или «выказать твердость». Здесь есть и еще одна проблема: в последние 20–25 лет ни одну другую страну, кроме России, «мы» так безжалостно не судили за ее внутреннюю политику, смотря на нее через собственную призму. Как журналист и как частное лицо я поняла, что могу понять страну, только если принимаю в ней участие. Ничего из того, что я вижу, я не должна принимать, одобрять или этому содействовать, но мне необходимо узнать, что происходит в этой стране, или проще говоря: чем дышит общество. Тогда у меня появляется шанс объяснить политические решения, чтобы ориентироваться на них в моей собственной политической деятельности.

Хорошая внешняя политика отличается тем, что все стороны от нее только выигрывают, что партнеры принимают друг друга всерьез и не поддаются иллюзии, что можно долго игнорировать друг друга или относиться друг к другу плохо – ведь что посеешь, то и пожнешь, – и что всегда можно найти компромисс. Именно в этом таится проблема, которую нужно чаще и интенсивнее обсуждать, вместо того, чтобы ее табуировать, исключая тем самым возможность ее неправильного толкования. Мне представляется чрезвычайно важным открыто говорить об интересах, а не прикрывать их гуманитарной необходимостью, стараясь сделать их пригляднее.

Пространства для двусторонней внешней политики становится все меньше. Это делает ее более сложной и менее прозрачной, поскольку интересы разных сторон переплетаются все теснее. К настоящей катастрофе на международной арене может привести фактор, мешающий даже в личной жизни, – это давление группы. Конрад Аденауэр, первый канцлер Федеративной Республики Германии, которого поистине нельзя упрекнуть даже в малейшем проявлении антиамериканизма, является ярким примером того, как подобному групповому давлению можно, хотя бы какое-то время, противостоять, оставаясь при этом на плаву в политическом плане. К чему скрывать, конечно, тогда медиа-среда была совершенно иной, чем сегодня. И все же его стремление к миру и его прагматизм («Что мне до моей вчерашней болтовни, если сегодня я уже все знаю лучше»[17]) заставили Аденауэра пройти через все преграды, а их было немало, и совершить в 1955 году очень важную с политической и общечеловеческой точки зрения поездку в Москву, чтобы принять участие в судьбе немецких военнопленных, все еще пребывавших в советских лагерях. Ему удалось вернуть их домой. Несомненно, бундесканцлер принял во внимание определенные эмоциональные моменты, связанные с Рапалло[18] и пактом Гитлера-Сталина, но он не позволил в таком важном деле попасть под чей-либо контроль.

Если бы Вилли Брандт и Эгон Бар уступили давлению со стороны группы, которое нарастало как внутри страны, так и за рубежом, политики разрядки не случилось бы. Формула «изменение через сближение» сегодня нередко высмеивается. Некоторые хвалят давление, оказываемое на Советский Союз через «двойное решение» НАТО[19], и призывают к непримиримости в стиле американского президента Рональда Рейгана, который называл Советский Союз «империей зла». Москва понимает только такой язык, говорят они с иронией. Разве внешняя политика, которая заявляет, будто действует ответственно, может позволить себе сегодня такие чрезвычайно рискованные стратегии? Брандт и Бар в течение многих лет работали над смягчением отношений, которое в результате привело к успеху: от противостояния к осознанию того, что, несмотря на все различия между системами, существуют и общие интересы. На первом месте среди них, с учетом ядерной угрозы, стоит обеспечение мира, затем – гуманитарная помощь, и, наконец, взаимное признание статус-кво, как территориального, так и политического.

Сегодня пожар полыхает на каждом шагу: в Украине, в Ираке и Сирии, в Афганистане, на Ближнем Востоке. Разве это не разумно всерьез привлекать Россию к обсуждениям того, какими могут быть решения этих проблем и как нужно реагировать на негативные сценарии развития событий? Если мы ответственно относимся к обязательствам, которые возлагают на нас наши ценности, то нашим коренным интересом должно стать совместное с Россией создание мира, в котором царит справедливость. Билл Клинтон однажды сказал: «Мы, американцы, должны помочь построить такой миропорядок, в котором мы по-прежнему будем чувствовать себя хорошо, даже когда право голоса будет иметь кто-то еще».

Глядя на тот тупик, в который Запад невольно себя завел, хочется сказать: а ведь вместе было бы так легко строить новый мировой порядок. «Путин хочет воссоздать Советский Союз» отвечает уже привычный рефлекс. Имеются в виду имперские амбиции Путина, угроза наступления на страны Балтии. Но разве в действительности это так? Безусловно, такие вещи не в интересах России. Запад не понял с самого начала – или не хотел понять, – что российские планы относительно Евразийского союза ничего, то есть абсолютно ничего общего не имеют с восстановлением Советского Союза в любом его виде. Но именно такие предположения и творят политику. Трезвый анализ политической ситуации в России приводит к пониманию того, что в ее интересы в первую очередь входят следующие моменты: мир в стране и у ее границ, необходимый для продолжения сложного процесса трансформации, который еще далек от завершения; обмен и сотрудничество с зарубежными странами для дальнейшего внутреннего развития страны; одобрение и гарантии безопасности со стороны Запада для того, чтобы можно было сосредоточиться на внутренних задачах. Дестабилизация Украины, определенно, не в интересах России. Как, собственно и Крым, служащий полигоном для Запада или НАТО. Если бы российские интересы были учтены на ранней стадии, если бы было принято решение о корпоративном, а не конфронтационном развитии ситуации, то сегодня не было бы убитых, раненых, травмированных, обездоленных и бежавших людей, и кто знает – возможно, федеральная структура Украины вошла бы в историю как достойный пример для подражания, а сама Украина не стала бы пешкой в игре между Востоком и Западом.

Я действительно не хочу выступать в поддержку тайной дипломатии – разве я могу, да еще и с моей профессией, но я бы хотела дать стимул поразмыслить на тем, что иногда политические решения останавливаются или, по крайней мере, осложняются тем, что в моменты открытых возможностей каждое слово, вырывающееся наружу, может быть искажено и передано неверно, словно в испорченном телефоне. И потом вдруг становятся важными такие неуместные вещи, как потеря лица или борьба за власть. Иными словами: результатов и решений политического прогресса не наблюдается лишь потому, что нечестивый союз алчных политиков и продажных журналистов несет миру одни лишь полуправды, отвечающие духу времени.

В моей работе мне очень помогла одна вещь – нечто вроде короткой молитвы, мантра индийского происхождения: великий бог Маниту, не дай мне осудить моего соседа, пока я не пройду милю в его мокасинах! Иными словами: пока я не прочувствую его жизнь, его реальность. Критика становится иной, когда пытаешься встать на место того, кого критикуешь. Поэтому не все следует принимать, но коли хочешь судить, нужно понимать и интерпретировать. Этим задача журналистов, освещающих российско-немецкие отношения, ничуть не отличается от задачи тех, кто эти отношения формирует, – политиков и дипломатов, и тех, кто в этих отношениях сотрудничает – бизнесмены и предприниматели. Для этого всем этим людям необходимы одинаковые условия. И все же политикам, дипломатам и деловым людям приходится гораздо сложнее, чем журналистам, ведь на них лежит ответственность за правильные решения и верные поступки. А на журналистах – нет. Возможность совершать верные – с позиции разумности, обеспечения мира и преумножения благосостояния – поступки растет в зависимости от того, насколько хорошо ты понимаешь основу, на которой действуешь.

Это морально-историческое обязательство мы должны соблюдать ради наших детей, ради них мы обязаны направлять наши политические решения на сохранение мира, а не на политическое профилирование и/или создание долгоиграющих стереотипов. Именно их нужно изобличать, при необходимости противопоставляя всему тому, что считается политически корректным. В этом отношении почти каждый может внести свой вклад. Видеть Россию в качестве партнера – исконный интерес ЕС. Чтобы, участвуя в борьбе за власть будущих держав, Европа не измельчала, ей нужно не упустить эту возможность.

Приложение Как могло бы быть – концепция телевизионной программы 1990-х годов

На одной немецко-российской конференции, состоявшейся в конце 1990-х годов, я стала свидетелем политического конфуза. В начале октября Михаил Горбачев должен был быть приглашен в Бремен, в связи с празднованием годовщины воссоединения Германии. На всякий случай в ведомство канцлера был направлен запрос относительно того, можно ли забронировать 3 октября, праздничный день, для того, чтобы бывший советский президент смог принять участие в официальных встречах. Ответ был – пожалуйста, забронируйте. А после внезапно приходит сообщение: участие Горбачева не предусмотрено. Подоплека: появились опасения, что нынешний президент России Ельцин может воспринять такое приглашение как оскорбление. В конце концов, Горбачев был у него в немилости, и Ельцин не упускал возможности унизить своего политического оппонента у себя дома. Таким образом, унижение Горбачева распространилось и на Германию, которая своим воссоединением в первую очередь была обязана политике этого человека. В кратчайшие сроки была подготовлена альтернативная программа в Лейпциге, но травма была огромной.

На этой уже упомянутой конференции один из ее участников спросил присутствовавшего на мероприятии известного журналиста общественно-правового телеканала, почему тот появился без камеры для репортажа? Ответ был остроумным: а вы о рейтинге думали? Кто вообще это станет смотреть? Спрашивающий среагировал возмущенно: общественно-правовые телеканалы, в конце концов, несут особую ответственность и имеют важное правовое назначение. Он напомнил о сборах на финансирование[20].

Тема «Большого репортажа из России о России» в дальнейшем трансформировалась в идею более крупного масштаба. Я долго размышляла над тем, как в познавательной и занимательной манере, при этом в регулярном графике, можно наглядно показать как различия, так и общности в повседневной жизни наших стран и тем самым дать возможность лучше понять политические решения друг друга и снизить риск недопонимания. Многие говорили о том, что необходимость такого проекта давно назрела, и вот директор одного общественно-правового канала, который также присутствовал на этой конференции, проявил интерес к моей идее. Мы договорились встретиться, и вскоре он смог посвятить большое количество своего времени тому, чтобы выслушать мое обоснование необходимости создания такой программы. Я покинула его кабинет с заданием подготовить конкретные предложения, чтобы потом обсудить их с главным редактором. В результате мы с моим коллегой разработали концепцию, в которой в разнообразной форме преподносился многосторонний образ России. Уже тогда мы испытывали серьезное беспокойство относительно того, что недостаток информации и ложные представления о стране могут иметь опасные политические последствия. Война в Косово представляла собой наглядный пример таких последствий.

Мы придумали познавательный тележурнал о России и странах бывшего Советского Союза – цикл передач по 60 или 45 минут, выходящих ежемесячно в обычной сетке вещания. И это должна была быть не монохромная картина, а многослойное, многотональное изображение изменений, произошедших после распада Советского Союза. Для наполнения такой передачи мы подобрали следующие компоненты: репортажи и творческие портреты, освещающие повседневную жизнь российских людей, и особенно представителей зарождающегося среднего класса; обзор российских телевизионных каналов с акцентом на то, как русские видят немцев; гости в студии, раз уж в Германии часто проездом оказывались какие-нибудь интересные личности – русские политики, предприниматели, спортсмены и деятели культуры; своего рода «Сигнал точного времени»[21], это замечательное изобретение из 1960-х наших коллег с WDR[22], оживляющее годовщины исторических событий и юбилеи; и самое важное: по обе стороны представлять и использовать существующие взаимосвязи.

У нас перед глазами был еще целый список справочных материалов, содержащих советы для путешествий, языковые мини-курсы, рецепты и календари событий. Кроме того, уже тогда, в 1999 году, мы придавали большое значение интерактивности – зрители могли общаться с нами с помощью факса, электронных писем и Интернета. Также мы планировали рубрику «Угадайка», туристический клуб, в том числе организующий походы за вещами производства российских дизайнеров. Новостной блок, обзор прессы и комментарии к текущим событиям, конечно, также составляли контент передачи. Естественное «но» – такая передача не может финансироваться из одного кармана. Но если представить себе этот объем информации в качестве демократического вклада в активную мирную политику, то и инвестиции обретают иной статус. Концепция по своей сути вызвала интерес, расходы ответственных лиц не испугали, но вот вопрос, надолго ли «подобного» хватит, они задали. Другими словами: если раз в месяц показывать то, что хотим мы, темы исчерпают себя очень быстро. Итак, мы разработали общий план на четыре передачи вперед – май, июнь, июль и сентябрь 1999 года. Август, следуя общей схеме вещания, мы исключили как каникулярный месяц.

Май 1999: главную тему выпуска мы хотели посвятить репортажам и обсуждению Косово и получить для этого официальные и неофициальные комментарии от Москвы. В новостном блоке предлагались следующие темы: лесные пожары в Западной Сибири, беспорядки в Таджикистане и просьба Украины к Совету Европы в качестве исключения разрешить вынесение смертного приговора. В том случае речь шла о преступнике, обвиненном в убийстве более чем 50 человек. Раздел Репортаж из метрополии был посвящен Владивостоку, где новому губернатору за короткий период удалось резко сократить уровень преступности. Мы хотели узнать, как он это сделал. В разделе Услуги наряду с обычными организационными советами на повестке дня стояли советы для путешествия в Грузию. Тут же можно было рассказать, как поживает Эдуард Шеварднадзе, бывший советский министр иностранных дел, который вместе с Гансом-Дитрихом Геншером считается архитектором объединения Германии.

Июнь 1999: в центре внимания на этот раз была Украина. Поводом стала дискуссия в бундестаге по поводу кредитов ЕС, выданных на строительство двух атомных электростанций. Поскольку при одновременном упоминании Украины и АЭС на ум сразу же приходит Чернобыль, мы хотели еще также обсудить следующие вопросы: как обстоит дело с безопасностью? Достаточно ли выработки электроэнергии из других источников? Какие немецкие компании участвуют? В новостном блоке приводилось заявление премьер-министра России Сергея Степашина по поводу финансовой и гуманитарной помощи Югославии: «Мы должны сделать все, чтобы Югославия заняла свое место в международном демократическом обществе». У нас также были результаты опроса, посвящённого президентским выборам 2000 года в России и реакция россиян на саммит «Большой восьмерки» в Кельне. Вместо рубрики Репортаж из метрополии на этот раз появился раздел Позиция СНГ, который предлагал новости космоса: заводы имени Хруничева разработали ракетоноситель, ставший преемником «Энергии». А также жизнь немецких космонавтов, европейское и американское сотрудничество с Россией и вопрос о «жесткой конкуренции» в космическом пространстве. Сигнал точного времени предлагал заглянуть в 1968 год: вспомнить о битниках (от англ. beat) и спутниках[23], сравнить молодежные движения в Советском Союзе и на Западе. Для рубрики Услуги мы наметили рассказ о кемпинге в Калининградской области (Кенигсберг).

Июль 1999: главная тема была ясна: Московский международный кинофестиваль. Мы планировали творческий портрет Никиты Михалкова, чей новый фильм «Сибирский цирюльник» превзошел в России успех «Титаника». Возможные темы разговора: действительно ли сейчас зарождается новая российская личность, и если да, то какая она? Новостной блок сообщал, что Грузия и Абхазия заключают мирный договор, возвращаются первые грузинские беженцы, и что в Азербайджане в первый раз за десять лет зафиксирован экономический рост. Баку – город нефтяного бума на берегу Каспийского моря. Можно добавить немного юмора – рубрика Русские как они есть. Мы провели псевдонаучное исследование на тему самовара и водки, в котором вопрос ставился так: что русские пьют чаще – чай или водку. В рубрике Услуги мы собирались рассказать об отдыхе в Царской бухте и описать каникулы в Крыму.

Сентябрь 1999: после летнего перерыва главную тему мы посвятили экономике. Вопрос ставился так: через год после финансового краха – что изменилось? В новостном блоке мы сообщали, что Россия объявила Курильские острова зоной свободной торговли, и разбирали результаты опроса, посвященного предстоявшим в октябре президентским выборам в Украине. Рубрика Позиция СНГ с сегодняшней точки зрения была еще более примечательной, чем тогда, поэтому цитирую оригинал: «Совместный российско-украинский проект (редкость!): АН-70, крупнейший в мире грузовой самолет, совершает первый испытательный полет. На заключительном этапе также принимают участие европейские фирмы». В разделе Культура мы рассказывали о некоем подобии Парада любви в Берлине[24] – фестивале Казантип в Украине, проводившемся на территории разрушенной атомной электростанции. В скобках мы указали: «Нечто подобное есть и в России». Раздел Услуги был посвящен вопросу Транссибирской железной дороги под заголовком «Советы для искателей приключений».

Чтобы нас не упрекнули в недостатке интересных тем, мы составили целый список предложений, рассортированных по разделам.

Российское телевидение. Какие каналы и программы есть в России, кто за ними стоит и как это работает? О чем говорит стремительное развитие телевидения от одного государственного канала к десяткам новых телекомпаний? Какие популярные ТВ-производители есть в России? Обсуждается ли вопрос квот?

Космос. От первого полета в космос (Сигнал точного времени) к новой стартовой площадке в Белорецке, а также вклад России в Международную космическую станцию ISS, наблюдение за повседневной жизнью космонавтов в звездных городках.

Армия. Как обстоит дело со стратегическими силами и боеготовностью? Новости оборонной промышленности. Кто выбирает и как? Здесь должны были приводиться результаты опросов, проведенных по случаю предстоящих парламентских и президентских выборов.

Региональные темы. Нам было особенно важно не зацикливаться только на Москве и Санкт-Петербурге, а показать, насколько разнообразны регионы России. Какая часть страны считается «бедной», а какая – «богатой», и почему? Мы сочли целесообразным знакомство с успешными бизнесменами среди губернаторов. В чем они лучше других? Можно было показать, что их идеологическая ориентация не является решающим критерием для успеха. С позиции сегодняшнего дня можно сказать, что эти темы до сих пор имеют печальную актуальность: тогда мы хотели воскресить в памяти забытые региональные войны, поскольку причины этих раздоров никуда не делись и в любой момент очаги могут вспыхнуть вновь. В нашем списке также была тема Молдавия – терра инкогнита и обсуждение требований крымских татар независимости Крыма.

Экономика. Из богатейшего списка тем мы выбрали только одну: какие немецкие компании что именно производят и с каким успехом? Надо сказать, что именно эта тема по причине конкуренции была бы очень сложна с точки зрения реализации. Те, кто хорошо устроился в России, не были заинтересованы в том, чтобы кто-то еще мог нажиться на их опыте. Проще было с разделом Каков отец, таков и сын, в котором планировалось представить компании, которые еще в 20-е и 30-е годы прошлого века сотрудничали с Советским Союзом и до сих пор продолжали активное участие в экономике страны. Диапазон был огромен: от совсем небольших фирм до миллиардных концернов. Весьма увлекательно выглядела ситуация на компьютерном рынке, особенно в сравнении со стартапами в Германии. В завершении целый ряд бизнес-идей от молодых российских предпринимателей.

Молодежь. Собственно, эта тема была представлена в программе довольно кратко. Какие есть молодежные объединения? Что слушает, читает, смотрит молодежь? Какую роль в сознании молодых людей играет политика, богатство, семья, профессия, религия и т. д.?

Образование. Как на самом деле живут студенты в России? Что предлагают частные школы, вырастающие повсюду буквально из-под земли? Кто и куда отправляет своих детей на учебу? Как обстоят дела с международным обменом? Какую роль в этом играет Германия? Каково отношение россиян, которые учатся в Германии, и немцев, обучающихся в российских учебных центрах? Кого из них больше?

Женщины. Существует ли в России равенство полов? Феминизм? Цикл рассказов об успешных женщинах-предпринимателях. Какую роль женщины играют в политике?

Культура. Наш список интересных культурных достопримечательностей был бесконечным. Чего стоил один только театр в метрополиях – такие города, как Екатеринбург и Новосибирск, тоже являются метрополиями – и в провинции! Можно было весьма эффектно представить новую для того времени тенденцию, распространённую среди сотрудников российских компаний, – «инсентив-культура»[25]. Карикатуры в Советском Союзе и сегодня, или история русского анекдота. Как поживает киноиндустрия? Может ли разрушительная стагнация стать литературным направлением? Сотрудничают ли молодые художники с национальными музеями? «Новая Академия» – между античными идеями и сарказмом.

И почему бы не обсудить и общую для нас тему трофейного искусства?

Наука. Совсем кратко: кто у кого учится? Все остальные обсуждения – тупик.

Медицина. Лечение на Кавказе или «вытягивание конечностей в Крыму» – я не верила, пока сама не убедилась, как люди со слишком короткими или несимметричными конечностями подвергались лечению специально разработанным методом, а врачи из стран Западной Европы приезжали для повышения квалификации, потому что частота осложнений при использовании этой техники была незначительной.

Мода и стиль жизни. Единственный признанный советский гуру моды Слава Зайцев теперь обрел в России многочисленных конкурентов. Российские дизайнеры, их продукты и их клиенты. Информация о том, что что-то подобное есть в России, была бы безумно интересна большому количеству зрителей.

Услуги. Полное отсутствие сервиса в советские времена превратилось – по крайней мере в крупных городах – в настоящее буйство услуг. Мысленно у нас напрашивалось сравнение между США и Россией. Можно было бы дать совет зрителям относительно той или иной услуги и рассказать, в какой стране мира она предоставляется.

Земля и люди. В буквальном смысле: русское поле. Здесь предлагались портреты всевозможных провинциальных городков, например Новый Уренгой – город посреди тундры, построенный на песке рядом с огромным месторождением природного газа. Ну и, конечно, разные старинные традиции и обряды – рождественские, пасхальные и т. д., и всевозможные рецепты.

Туризм. Туризм в Западной Сибири, речные круизы, спортивная авиация на Кавказе, театральные и прочие фестивали – и это только небольшая подборка тем. С другой стороны, вопрос о том, где россияне проводят отпуск. Турция, Египет, Кипр, Объединенные Арабские Эмираты, Канарские острова и т. д. Кто является лучшим поставщиком услуг для путешествий по России? Какие небольшие частные авиакомпании в России предлагают международный стандарт обслуживания? А также следующая тема: где находятся военные захоронения и кто дает информацию о пропавших без вести во Второй мировой войне?

Религия. Русская православная церковь в России и за рубежом, их борьба за власть, деятельность Протестантской и Католической церквей в России, какую роль играют секты? Как эксплуатируется образ Церкви в российской политике?

История. Волна эмиграции после Гражданской войны: Крым – Стамбул – Берлин – Париж и взгляд на Аляску, где до сих пор существуют тесные связи между эскимосами и чукчами.

Разное. Тут мы уже не могли остановиться. Взгляд изнутри: КГБ или ФСБ (переименовано в 1995 году). После моего телефильма «КГБ – преступность и гласность», созданного в 1990 году, я хотела выяснить, насколько все изменилось к концу 1990-х. «Тбилиси – Иерусалим в Грузии» – под этим названием должен был выйти репортаж об одном районе в столице Грузии, в котором бок о бок живут люди трех религий. Эксклюзивные ночные клубы в Москве и Санкт-Петербурге также были среди наших тем. Российско-немецкие города-побратимы с вопросом о том, почему это идет на пользу обеим сторонам, и чем они отличаются от тех городов, которые влачат свое существование в одиночестве. К вопросу об альтернативной службе в России – можно было бы сделать репортаж о чьих-нибудь проводах в армию. Богатство и власть – под этим девизом мы хотели представить биографии влиятельных граждан России. У нас был один на примете: от комсомольца и водочного спекулянта к долларовому миллионеру. Мы также не прочь были поговорить о нереализованном потенциале российских немцев. А в конце – обсуждение некоторых курьезов: 12 июня одна немецкая газета дала статью под заголовком «Россия опять не в состоянии заплатить», а другая – «Россия хочет погасить долги».

Как уже упоминалось, мы собирались использовать Интернет для анонса предстоящих тем и, конечно, для замечаний и комментариев зрителей. Для подтверждения дат и разных сведений из наших репортажей у нас было в замыслах что-то наподобие «Проверки фактов» из ток-шоу «Жестко, но справедливо» на ARD. Также планировались дискуссионные форумы по отдельным темам.

Что еще важно упомянуть в конце: сама я не хотела заниматься непосредственно реализацией всего этого, мне было важно лишь дать стимул. Задачи осуществления этого проекта не вписались бы в мою жизнь. Но я с удовольствием помогла бы, если бы этот проект все-таки был реализован. В принципе, я до сих пор считаю, что подобный информационный подход – это очень хорошая идея, ведь таким образом можно противопоставить приевшимся образам «враг»-«друг» нечто новое и при этом вполне существенное. Именно сейчас, когда намечается очередное разделение Востока и Запада, в котором украинские политики, якобы чувствующие свои обязательства перед демократией и правовыми принципами, говорят о стенах, рвах и заборах под напряжением, общественно-правовой канал со своей закрепленной законом ответственностью мог бы стать прекрасной площадкой для рассуждений о том, как нам всем наконец выйти из политического и медийного тупика.

Примечания

1

Культ М. С. Горбачева на Западе в конце 1980-х годов. – Примеч. пер.

(обратно)

2

Согласно принципу политкорректности в Германии. – Примеч. пер.

(обратно)

3

От англ. pool – объединение, коллектив, рабочая группа; группа журналистов, на постоянной основе освещающая деятельность той или иной компании, политической группы или деятеля. – Примеч. пер.

(обратно)

4

Prorussischer Mob (нем.).

(обратно)

5

Имеются в виду врачи (Прим. пер.).

(обратно)

6

Вероятно, здесь автор отсылает к расследованию недавнего громкого скандала в Германии, связанному с деятельностью клиники в Лейпциге, где несколько врачей были уличены в махинации с трансплантацией донорских органов (Прим. пер.).

(обратно)

7

Информационно-развлекательная программа Morgenmagazin. – Примеч. пер.

(обратно)

8

«Sender Freies Berlin». – Примеч. пер.

(обратно)

9

Ostdeutscher Rundfunk Brandenburg. – Примеч. пер.

(обратно)

10

Rundfunk Berlin-Brandenburg. – Примеч. пер.

(обратно)

11

Jäger 90, или EFA-light – экономичная модель истребителя, разрабатываемая Германией на базе технологии «Еврофайтер». – Примеч. пер.

(обратно)

12

Стратегическая оборонная инициатива (SDI – Strategic Defense Initiative). – Примеч. пер.

(обратно)

13

Девиз ордена Подвязки «Honi soit qui mal y pense». – Примеч. пер.

(обратно)

14

Ландвер – ополчение I-го разряда в фашистской Германии. – Примеч. пер.

(обратно)

15

Fuck the EU! (англ.). – Примеч. пер.

(обратно)

16

«The Europeans didn’t want to impose sanctions on Russia, we really had to embarrass them». – Примеч. пер.

(обратно)

17

«Watt kümmert misch mein dummet Jeschwätz von jestern, wenn isch ett heut besser weiss» (нем., кельн. диал. – цитата Конрада Аденауэра). – Примеч. пер.

(обратно)

18

Имеется в виду Рапалльский договор 1922 года между Советским Союзом и Германией. – Примеч. пер.

(обратно)

19

Система военно-стратегических решений в рамках НАТО. – Примеч. пер.

(обратно)

20

В Германии основным источником финансирования общественно-правового телевидения являются специальные сборы. – Примеч. пер.

(обратно)

21

«Zeitzeichen» («Сигнал точного времени» – программа на радио WDR, посвященная круглым датам – даты основания государств или дни рождения великих людей, знаменательные повороты истории или важные изобретения, заключение мирных договоров или катастрофы; девиз программы был «Цикл передач против забвения» (Die Sendereihe gegen das Vergessen). – Примеч. пер.

(обратно)

22

WDR – Westdeutscher Rundfunk, западногерманское радиовещание, немецкая телерадиокомпания земли Северный Рейн – Вестфалия. – Примеч. пер.

(обратно)

23

Такая пара выбрана в связи с тем, что название «битники» было образовано от английского глагола «beat» (бить) и русского суффикса «ник», заимствованного от русского слова «спутник», которое в тот момент было у всех на слуху, заполнив собой информационное пространство всего мира. По легенде, слово «битники» было придумано писателем-битником Джеком Керуаком. – Примеч. пер.

(обратно)

24

Love Parad – один из крупнейших технопарадов в мире, организуемый в Германии с 1989 года. – Примеч. ред.

(обратно)

25

Incentive – (англ. побуждение, поощрение) – направление в корпоративной практике, нацеленное на сплочение и мотивацию коллектива. – Примеч. пер.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 Вступление, или как все начиналось

Глава 2 Двойные стандарты – бесконечная история

Глава 3 Обманутые надежды – упущенные возможности

Глава 4 Мирные намерения

Глава 5 Украина, Россия и запад

Глава 6 Борьба за Восточную Украину

Обзор

Приложение Как могло бы быть – концепция телевизионной программы 1990-х годов Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg