«Выборы-07. Возвращение империи»

Сергей Борисович Переслегин Выборы-07. Возвращение империи

От редакции:

В пародийном, но во многом оказавшемся пророческим голливудском фильме "Хвост вертит собакой", где описывались перипетии борьбы избирательных штабов двух кандидатов в президенты США, есть замечательный диалог технологов друг с другом, в котором выясняется, что никто из них не пойдет на избирательные участки голосовать. И никогда не ходил.

Политический цинизм, присущий технологам, — это лишь отражение общего цинизма интеллектуалов, заигравшихся в бисер. Для них всегда либо "слишком поздно", либо "слишком рано" — и точка, где может решаться все, неуловима. А потому личное усилие не имеет никакого значения.

В конце концов, право не идти на выборы — это тоже демократическое право. Это тоже — в особенности в условиях сложившейся ныне в России избирательной системы — способ голосовать. Это демократия, право на которую мы, народ России, еще совсем недавно завоевали и которую можно так легко потерять. Например, неявкой на выборы для демонстрации ненужности этой самой явки.

В этом году выборы пришлись на знаменательную дату. Второе декабря, годовщина битвы под Аустерлицем, известной также как "битва трех императоров". Дата, конечно, не круглая, но зато симметричная — со дня исторического разгрома русской и австрийской армий пройдет 202 года.

Поздней осенью 1805 года все предвещало успех антифранцузской коалиции и поражение Наполеона. Судьба, однако, распорядилась иначе, и уже вечером 2 декабря австрийский император лично отправился к французским аванпостам — просить о перемирии.

Сейчас все предвещает успех "Единой России", и, видимо, никакой альтернативы этому уже нет. Власть на этот раз "забивает по шляпку", не оставляя оппозиции ни единого шанса. Результат предрешен: как справедливо заметил победитель при Аустерлице, Бог находится на стороне больших батальонов.

В принципе, победа единороссов должна меня устраивать. Нам гарантируется вменяемая и дисциплинированная Дума, сравнительно мягкая процедура передачи власти от В.В.Путина следующему президенту, беспрепятственное развитие начатых сегодня больших государственных проектов (в атомной энергетике, в самолетостроении, в транспорте, в оборонной промышленности), которые я безоговорочно одобряю.

И тем не менее голосовать 2 декабря не пойду. Потому что голосовать "против" неконструктивно, а голосовать "за" — противно. Да, конечно, "Париж стоит мессы", а Москва — гораздо дороже Парижа, и политику не делают чистыми руками, и "демократия" — это пакет политтехнологий, а не синоним свободы, но существуют границы, переходить которые было не обязательно.

"Всех так учили. Но почему ты оказался первым учеником, скотина?"

1.

Часто говорят, что, в сущности, ничего существенного за последнее время не произошло, и власть всегда была такой, и ничего другого ждать от нее было нельзя. В действительности именно осенью 2007 года страна сделала важный, перспективный и крайне опасный выбор, шансы на пересмотр которого минимальны — и вовсе не из-за давления со стороны властей. Просто этот выбор — в отличие от спровоцированной им грязной предвыборной игры — устраивает абсолютное большинство россиян. Как говорится на одном из единоросских плакатов: "Кому-то нужны великие потрясения? Нам нужна великая единая и неделимая России". И кто тут возразит?

2.

Говорят (П.Щедровицкий, В.Мироненко и др.), что государство есть способ включения нации в исторический процесс. Нация, сумевшая сорганизоваться в государство, становится частью истории и обретает бессмертие — как раздел в школьном учебнике или как страничка в энциклопедии. Или, в самом худшем случае, как подстрочное примечание к кандидатской диссертации.

Поскольку государство есть производная от нации, то нация может пожертвовать государством для своего выживания, подобно тому, как государство может для своего спасения пожертвовать армией или даже провинцией. Нация же — высший благополучатель, государство существует для нее и во имя нее.

Это правило носит всеобщий характер, но, подобно всем общим правилам, для России оно не выполняется. Дело в том, что российское постмонгольское государство представляет собой способ включения в исторический процесс не нации, а территории. Россия — это осознавшее себя огромное пространство, занимающее весь северо-восток Евразии, пространство, не столь уж большой частью которого была Великая степь. Пространство, тысячелетиями пустое и дикое, появляющееся на страницах учебников только в связи с темой "варварские вторжения": молниеносно возникающие и тут же распадающиеся военные квазидержавы, даты побед и окончательного разгрома, иногда — очень редко — отдельные имена, подобные Атилле. Впрочем, скорее всего, и это не имя, а прозвище: "уроженец долины реки Итиль", то есть "волжанин".

Русское государство превратило дикую энергию варварских завоеваний в энергию развития, придало этой энергии организационную форму и предоставило каналы реализации. Россия, еще не успев толком стать страной, уже была империей, уже занимала лишь ей присущее место среди мировых Сил и Престолей. Л.Соболев назвал корону Ивана III "третьесортной", но эта корона принадлежала повелителю Третьего Рима.

Россия, будучи "государством территории", с самого начала и по сей день представляет собой тот "плавильный котел народов", созданием которого так гордятся американцы. Интегрирующую функцию выполняет не "кровь и почва" — в российском государстве этнически русские обычно составляли меньшинство, а генетически русские практически вообще не встречались (во всяком случае, после монгольского нашествия), но язык и культура. Культура получилась более или менее обычная, хотя и тяготеющая к заимствованиям и эклектике, а вот русский язык, с его сочетанием необыкновенной свободы структуры текста с шириной семантических спектров ключевых понятий, оказался совершенно уникальным социальным изобретением.

"Пространственный характер" российской государственности обусловил многие особенности российской истории, в том числе ее жестокость. В самом деле, что России не только армия или провинция, но и любой из народов, ее населяющих? Всего лишь часть целого, которой можно, а в некоторых обстоятельствах и д олжно жертвовать. Заметим, что в ответ на все обвинения в жестокости эгрегор российской государственности мог бы ответить: а без меня на всех этих территориях даже в годы климатического оптимума проживало бы не более тридцати миллионов человек, причем не менее трети из них находились бы в архаичной фазе развития. Сохраняя государство любой ценой, даже ценой миллионов жизней, я спасаю десятки миллионов.

Из организации России как осознающего себя пространства следует, что можно не опасаться всерьез распада России. Собственно, все, что могло отпасть, отпало уже в 1991 году. Российская колониальная империя пережила конкурентов, но сохраниться в вечности не смогла.

Наконец, "пространственный" характер России предопределяет ее особые отношения со временем. Россия живет в квазизамкнутом времени: она все время повторяет одни и те же реформы, организует одни и те же революции, страдает от одних и тех же неурядиц, но при этом довольно быстро развивается, смешивая в себе прошлое и будущее — самые архаичные и самые современные жизненные форматы. Несколько упрощая, можно сказать, что для "обычных" национальных государств термин "развитие" применяется по отношению к "состоянию": развитие есть смена одного состояния другим. Для России же этот термин следует применять по отношению к связанной группе преобразований — Динамическому Сюжету: развитие есть смена одного сюжета другим. При этом сюжет имеет временн ую протяженность, он может накладываться на другие сюжеты и т. п.

Так что если политическая жизнь в европейском государстве — это "игра ситуациями", то политическая жизнь в России — "игра сюжетами", нечто вроде шахматной партии, в которой бесполезно смотреть на отдельные "ходы", если не понимаешь, как они увязаны между собой и какую отдаленную цель преследуют.

3.

За российской "шахматной доской" бессменно столетие за столетием сидят одни и те же игроки.

Во-первых, это российская национальная элита (она же — глобальная элита), которая по традиции живет в Москве, выступает за исконные православные и державные ценности и полагает, что процветание России требует жесткого порядка. В общем и целом это правда.

Во-вторых, это глобальная контрэлита. Невзирая на доступность всего земного шара, она почему-то живет исключительно в Лондоне и Женеве (с учетом характерных российских расстояний Цюрих можно считать пригородом Женевы, а Амстердам — пригородом Лондона; других городов российская контрэлита не приемлет). Глобальная контрэлита обращает внимание на грубость, дикость и бессмысленность российских форматов жизни, на отставание России от передовых стран, на тяжелое положение трудящихся, на отсутствие в стране свободы слова и элементарной демократии. Из этого она делает вывод о необходимости смены форматов. В общем и целом это тоже правда.

В-третьих, это местные, локальные элиты. Живут они, разумеется, в Провинции, требуют исключительно перераспределения бюджета в свою пользу, указывая, что при текущем распределении, когда все средства находятся в руках имперского (союзного, федерального) центра, ничего полезного для Провинции сделать нельзя. Они, разумеется, правы.

В-четвертых, локальные контрэлиты, которые живут в Москве и выступают против локальных элит, обвиняя их в сепаратистских настроениях и коррупции. Конечно, в этом они не ошибаются.

Важно даже не то, что своя правда есть у каждого, а то, что игра непременно требует присутствия и коммуникации всех четырех Игроков. Между тем, как правило, они не замечают существования друг друга и уж тем более не воспринимают друг друга как равноправных и равновозможных партнеров.

Главная русская проблема состоит в том, что если в стране наведен порядок, тогда в ней ничего невозможно сделать, поскольку все зарегламентировано до предела, свободы нет вовсе, а всякое проявление активности и инициативы наказуемо. Если же в стране революционная ситуация и победила свобода, сделать ничего нельзя из-за отсутствия какой бы то ни было организованности. По М.Жванецкому: "Каково ваше мнение? Да уж не такое, как ваше". Прогресс, то есть экономическое развитие, повышение уровня жизни, смена сюжетов, происходит только в моменты перехода от Хаоса к Порядку или наоборот. Ну а эти переходы подразумевают наличие некоторого взаимопонимания между элитами и контрэлитами: собственно, взаимопонимание и есть Игра.

Не случайно самым успешным политическим деятелем России был Петр I, который, очевидно вследствие врожденной или благоприобретенной "шизофрении" (она же — расширение сознания), ухитрился одновременно выражать интересы и национальной элиты, и национальной контрэлиты. Великий император был последователен: во-первых, он не забыл посетить ключевые для контрэлиты города Амстердам и Лондон, во-вторых, для решения двух различных групп задач, стоящих перед Россией, он создал две разные столицы, в-третьих, он одновременно защищал права и интересы "старого" и "нового" правящего класса — боярства и дворянства; в-четвертых, он одновременно создавал и разрушал порядок, организовывал и подавлял революцию. Для того чтобы справиться со столь сложными и противоречивыми задачами, он совместил два совершенно разных государства, и в то время как Москва оставалась династической столицей Русского Царства, Санкт-Петербург сделался политической столицей Российской империи.

Кстати, вышесказанное не шутка и не ерничанье. Я преклоняюсь перед Петром. Больной или здоровый, он взял на себя две взаимоисключающие роли и сумел удержать их внутри своей царственной личности.

Вторая попытка выстроить коммуникацию между элитами и контрэлитами приходится на эпоху Александра II, который был не только читателем, но, по слухам, и одним из авторов "Колокола". А.Герцен, в свою очередь, искал и находил возможности для диалога, выступая за реформу самодержавия (практически против революционных демократов). Реформы 1860-х годов оказались незаконченными, но экономическое и технологическое развитие страны резко ускорилось, что нашло свое выражение в успешности внешней политики страны и ее военных усилий.

Не менее успешными оказались и контакты между военной элитой Российской империи (ее Генеральным штабом) и партией большевиков, занимающих позиции предельной контрэлиты. Результатом договоренностей была Октябрьская революция в России, девяностолетие которой мы недавно праздновали под видом Дня народного единства, и совершенно невозможная в сколько-нибудь легитимном государственном организме взрывная индустриализация страны и превращение ее в одного из мировых лидеров.

Последняя коммуникация между элитами и контрэлитами породила трагическую фигуру М.Горбачева, на долю которого выпала утилизация "советского проекта" и смена сюжета.

4.

В 1991 году Россия перестала быть "империей зла" (и вообще империей), великой державой, экономической, политической и военной силой. Она потеряла союзников, цель существования, стимулы к развитию и все перспективы. В последующее десятилетие страна прошла через беспрецедентный экономический кризис.

Такой дорогой ценой Россия вышла из Динамического Сюжета третьей мировой (холодной) войны, ядерного противостояния и индустриального развития. Более того, она оказалась вне пространства мировых сюжетов и получила уникальную возможность выбрать наиболее ее устраивающий или же создать совершенно новый сюжет. В условиях повсеместного кризиса индустриальной фазы развития это давало России шансы на собственную постиндустриальную проектность: проиграв все, она осталась игроком высшей мировой лиги.

Рубеж 2000-х годов ознаменовался в России возникновением некоего равновесия между порядком и хаосом. Россия все еще оставалась очень свободной страной, страной неограниченных возможностей (и рисков), но полный беспредел отошел в прошлое, появились какие-никакие работоспособные жизненные форматы, начали создаваться программы развития. Россия вступила в период быстрого экономического и политического роста: за три или четыре года "пропившаяся до шейного платка сверхдержава" вдруг стала "энергетической сверхдержавой", а политический хаос сам собой превратился в "суверенную демократию". В этот период Россия не имела сколько-нибудь внятного государственного проекта, но уже научилась "закрываться" от чужих проектов.

Рост возможностей был поистине впечатляющим, и именно здесь крылось искушение, совладать с которым не удалось ни президенту В.Путину, ни национальной элите.

Во-первых, был прекращен всякий диалог с оппозицией, то есть с лондонской контрэлитой. Во-вторых, началась естественная для российского руководства, но совершенно не обязательная "игра" в "вертикаль власти". И то и другое огорчительно, но ожидаемо и само по себе безвредно.

Проблема была в другом. В середине 2000-х годов перед Россией лежало несколько возможных путей развития, в том числе фазовый переход и борьба за главный из мировых рынков — рынок Будущего. В качестве альтернативы этому очень трудному и неочевидному выбору Россия могла избрать курс на построение новой индустриальной империи. Промышленной, углеводородной, ядерной и нанотехнологической, но — привычно индустриальной. Мировая политика консервативна: и Китай, и Индия, и Иран, и Бразилия рассматриваются глобализованным миропорядком как неадекватная замена бывшему "Врагу #1" — эдакая "коллективная Россия без России".

За добровольное возвращение в Сюжет Империи России обещано очень много:

· Положение " индустриальной Мастерской Мира" (вместо Китая).

· Высокий уровень жизни населения.

· "Умножение ВВП", причем с реальным ростом реального производства.

· Восстановление империи, как экономического, языкового, культурного, а впоследствии и политического пространства.

· Влияние во всем мире, военное могущество.

А цена — всего-то: отказаться от права на собственное Будущее. Ну и по мелочи — забыть об интеллектуальной, политической и экономической свободе 1990-х годов. К чести В.В.Путина: похоже, перед этим выбором он колебался.

5.

"Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мною кривые глухие окольные тропы…"

30.11.07 13:25

Оглавление