«Информационные войны. Новый инструмент политики»

Информационные войны. Новый инструмент политики (fb2) - Информационные войны. Новый инструмент политики (Манипуляция сознанием) 1019K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Георгий Георгиевич Почепцов

Георгий Почепцов Информационные войны. Новый инструмент политики

Предисловие

Последние несколько десятилетий в мире набирал силу информационно-коммуникативный компонент. Социосистемы принялись опираться на него в решении своих насущных задач. Политика, экономика, бизнес, военное дело приняли его, сделав своим инструментарием. Сначала он был мультипликатором имеющихся в их распоряжении сил, а потом сам стал главной силой.

Практические все существенные трансформации современного мира прошли с помощью информационно-коммуникативного инструментария. Это и перестройка, и бархатные и цветные революции, а также «революции», прокатившиеся с помощью социальных сетей.

Книгопечатание, разбудив национализм, создало разделение мира на государства. Интернет и соцсети порождают безлидерские революции, ставшие новым феноменом нашего времени.

Инструментарий информацонных войн вполне актуален и для мирной жизни, поскольку этим путем вводятся нужные социальные изменения. Социосистемы подталкиваются к новым состояниям именно этим образом.

Мир перестал быть таким, каким он был раньше всего лишь несколько десятилетий назад. Поэтому не все страны оказались одинаково готовыми к этим изменениям. Но без учета этих трансформаций невозможно адекватно жить в измененном и трансформированном мире.

Глава первая. Информационное воздействие на социосистемы

Информационная составляющая трансформации социосистем

Информационная война является самым интеллектуальным вариантом военного противоборства, поскольку и субъект, и объект воздействия здесь являются человеческим разумом. И сила, и слабость здесь лежат в когнитивных возможностях человека. Если обычная война нацелена на тело человека, то информационная или смысловая — на его разум.

Однако элементы информационной войны присущи и многим вполне мирным ситуациям. Это и выборы, особенно президентские, это и войны брендов, это и инструментарий паблик рилейшнз, который по сути своей является мягким вариантом информационной войны, поскольку так же, как и пропаганда, например, наиболее эффективен, когда является незаметным.

В социосистеме можно выделить, как базовые, три ее компонента: информационный, политический и экономический. Важность информационного компонента по отношению к политическому и экономическому вытекает из базовости «ядерной» информации по отношению к структуре, на которой она выстроена, отмеченной Дж. Аркиллой[1]. Поменяв «базу», как следствие, придется менять и структурную надстройку. Наиболее близким примером является для нас перестройка, которая меняла информационную и виртуальную базу.

Все интенсивные трансформации социосистем строятся именно на интервенциях в это ядро. Все цветные и бархатные революции, начиная с их прообраза — революции в Иране в 1953-м, строились на трансформации Информационного компонента, что в результате вело к трансформации Политического и Экономического компонентов.

Реально в этом случае Информационный компонент подстраивался под как бы будущее состояние социосистемы, к точке, где данная власть будет полностью делегитимизирована, то есть отнюдь не отражает сегодняшнюю реальность. Вдруг он начинает отражать как бы будущую реальность. И уже оттуда начинал трансформировать под себя политику и экономику. Но на данном этапе перехода следует защищать информационный компонент, либо сделав его невидимым (например, пользуясь слухами или социальными сетями), либо правовыми методами (например, концепцией свободы слова), либо финансовыми (независимое финансирование)

В ответ всегда будет давление на информационный компонент, чтобы заставить его действовать синхронно с политическим и экономическим. В норме так и бывает, когда все три компонента соответствуют друг другу. Но в критические моменты, например — перестройка или оттепель, именно информационный или виртуальный компоненты начинают «барахлить» с точки зрения большой системы.

Есть еще четвертый компонент, который можно обозначить как Массы. Именно его пытаются активировать во время любых революций. Происходит то, что можно обозначить как ПЕРЕХВАТ УПРАВЛЕНИЯ. Если в норме управление идет из политического и экономического компонента, то в процессе перехвата управления соответствующие импульсы как бы вдруг начинают идти от Информационного компонента или от компонента Массы.

В советское время такую функцию как бы независимого компонента пытались играть диссиденты, позволявшие себе в жесткой тоталитарной системе критику советского строя. Однако, не имея выхода на советские массовые коммуникации, это не было успешным вариантом информационного потока. Драматург А. Гельман говорил, что пьесы и кино сделали больше для будущей перестройки, чем диссиденты (программа «Художник и власть» на канале «Совершенно секретно», 14 мая 2014 г.). И это понятно, поскольку они имели массовое распространение, а диссидентов мало кто знал.

Советский Союз мог удерживать диссидентов вне своего публичного поля достаточно просто, имея систему цензуры. Но сегодня, когда появился резко менее контролируемый властью вариант коммуникаций — интернет, такая практика была бы невозможной. И это говорит о том, что СССР все равно бы с неизбежностью распался, хотя и с опозданием на двадцать лет.

Сегодня мир скатывается в период очередной холодной войны, поскольку, с одной стороны, он был более прост для управления, имея не многополярность, а только двуполярность, поскольку «горячие» конфликты были только на периферии. С другой стороны, продвижение западных ценностей в виде, например, демократии натолкнулось на мимикрию этого на постсоветском пространстве. Российский концепт «управляемой демократии» оказался более удобным для лидеров этого пространства. Эффект этого двойного управления, когда и демократия и верховенство права остаются чисто вербальными обозначениями, поскольку все основные решения принимаются в советской модели жесткой иерархии и соответствующей ей монологической коммуникации, привел ко всем тем последствиям, которые мы сегодня имеем. Недовольство общества зашкаливает, но тормозится тем, что все научились произносить правильные слова.

Когда нет демократического управления, а оно требует более сложных структур и инструментов управления, чем просто физические действия (от стучания кулаком по столу до арестов), происходит постепенное накопление нестабильности. Когда все начальники заняты зарабатыванием денег, если не на свой золотой батон, то на свой золотой бублик, система не будет двигаться вперед.

Советский Союз для управления пользовался, условно говоря, Экраном, под которым будет иметь в виду пропаганду, постсоветское пространство — Прилавком. Но Запад для стабилизации добавлял к этому сочетанию Зарплату, поскольку еще в момент создания общества потребления олигархи того времени поняли, что они не смогут наращивать производство, не обеспечив потребителя деньгами для наращивания потребления. Это была не только зарплата, но и разного рода кредитные схемы, что и создало тот вариант Запада, который мы имели. То есть мы взяли не все западные компоненты, получив в результате

Таким образом и Советский Союз, и постсоветское пространство являются неустойчивыми образованиями, поскольку СССР мог компенсировать свои недостатки пропагандистской составляющей, которой нет у постсоветского пространства.

Ничего нового в пропагандистском воздействии, кроме новых средств доставки сообщений, мир не знает. Постепенно сменялись именно средства доставки сообщений. Сегодня мы имеем сочетание таких трех новых средств: телевидения, интернета и протестующей улицы. Последний компонент мы именуем новым, поскольку в нынешних реалиях уже нельзя, как сто лет назад, просто расстрелять протестующих. Именно поэтому он и начинает играть новую роль.

Именно сочетание физического пространства (улица) и информационного (телевидение, интернет), а также виртуального (борьбы за справедливость) создают тот взрывоопасный вариант, на который не может адекватно реагировать власть, поскольку современная власть уже не имеет того инструментария, который был распространенным более ста лет назад — расстрела демонстрантов. То есть физический инструментарий получил серьезные ограничения. Одновременно, как следствие, существенное развитие получил информационный инструментарий, а также виртуальный.

У западного мира была в этой модели управления еще она существенная задача — создать общество потребления, которое бы позволило не только удовлетворить граждан, но и сделать процесс производства бесконечно растущим. Те методы, включая ПР и рекламу, которые для этого возникли, не нужны были Советскому Союзу, поскольку он имел, наоборот, дефицит потребления. Поэтому Советский Союз вложил свои умения в виртуальное производство — качественные литература, искусство, кино порождали мир счастья, который не нуждался в наращивании физического потребления, по крайней мере, мог его каким-то образом компенсировать..

Советский Союз заменил физический вариант счастья в виде потребления виртуальным. Он закрывал физический разрыв с Западом не только железным занавесом, но и железной аргументацией, где было две важные составляющие: ВРАГ и СЧАСТЛИВОЕ БУДУЩЕЕ. ВРАГ всегда мешал счастью в сегодняшнем дне, что позволяло объяснять отсутствие этого физического варианта счастья, но зато не только не было войны, но было и СЧАСТЛИВОЕ БУДУЩЕЕ.

Каждая идентичность базируется и на своем достаточно определенном прошлом. Для этого из прошлого берется то, что соответствует сегодняшней модели мира. Германия видела в истории свое арийское прошлое, СССР первоначально откидывала всю русскую классическую литературу, сбрасывая ее с «корабля современности». Кстати, в критические периоды вдруг происходит расширение этой исторической базы: СССР в период войны вспомнила и русских полководцев, и русскую православную церковь. Это расширение «базы», даже внезапное, позволяет усилить единство населения. На бытовом уровне это можно понять так: достается спрятанное, поскольку все остальное уже было использовано.

В прошлом близкий инструментарий использовали и римляне. Они включали новых богов захваченных территорий в свой пантеон, хотя и на второстепенные роли, что резко снижало последующее сопротивление нового населения. Как видим, религия и идеология опираются на близкие механизмы, то есть виртуальное пространство подчиняется единым законам.

Реально это все равно трансформация виртуального пространства, поскольку «мои» боги смещаются на маргинальные позиции, хотя и продолжают называются богами. Но виртуальное пространство все равно постоянно подвержено мутациям. Например, А. Лазарчук пишет о создании истории Америки не по реалиям, а по кинособытиям: «Это создание вестерна или создание мифа о мафии. Понятно, что точкой отсчета все равно была реальность, но одна реальность начинает гиперболизироваться, подавляя все остальное». Он справедливо замечает[2]: «Шло массированное замещение реальной памяти памятью мифологизированной».

Практически тот же процесс прошло и российское кино и телевидение, создав образ сталинского времени, которое, как и вестерн, оказалось выгодным для повышения уровня зрелищности повествования. Вероятно, важным компонентом подобных массовых жанров становится использование в сюжете смерти. А показ смерти, как установлено в таком направлении, как теория менеджмента террором, меняет поведение тех, кому она демонстрируется. Сюжетное «право» на смерть есть в детективах, вестернах и рассказах о сталинском времени.

И еще одна особенность. Если Ленин был всегда живым раньше, то в сегодняшнем кино вечно живым стал Сталин, о чем много и с технологических позиций пишет Д. Дондурей, который считает это сознательным подходом современной власти в России, поскольку все это возрождает патерналистскую зависимость граждан от государства.

Интересно на близкую тему высказался режиссер мультипликационного кино Г. Бардин[3]: «Мы сейчас все это глотаем оттого, что не распрощались с прошлым умно и честно. Надо было, чтобы КГБ покаялся, а не выдвинул наверх своего гордого сына Путина. Как так: чтобы выходец из КГБ стал руководить страной, которая была смята тем же НКВД, пролившим море крови?! Он гордится этой историей, а я — нет. У нас разное детство, мы читали разные книги, у нас разное воспитание, поэтому нам с ним никогда не сойтись. И сейчас что ни сериал, герой — кагэбэшник. Лизоблюды-режиссеры стали вовсю славить эту профессию».

Очень сильную роль в переносе этой модели мира на постсоветское пространство в целом играет и русский язык. М. Руднев, к примеру, приводит следующие результаты исследований по сближению ценностей в наше время[4]: «Титульное население каждой из 4 рассматриваемых стран отличается от россиян сильнее, чем русскоязычные, живущие в этих странах. В Эстонии титульное население отличается от россиян по 9 ценностям, а русскоязычное — по одной, то есть соотношение 9:1, в Израиле это соотношение 9:5, в Украине — 9:5, в Латвии — 8:7. То есть русский язык определенно играет важную роль в формировании и закреплении ценностей, и связано это может быть с недавней историей. После распада СССР прошло немало времени, но до сих пор у живущих за пределами России русскоязычных людей не сложилось сильной идентификации с титульными народами и государствами. Выросли поколения, во многом воспроизводящие российскую (советскую) культуру».

Все это не является страшным, когда эти ценности остаются в рамках культуры. Когда же такие установки начинают влиять на политику и экономику, возникает элемент непредсказуемости развития социосистемы. По крайней мере, начинает присутствовать определенная ее расбалансировка. Дестабилизация системы имеет много источников, и это один из них.

Зинаида Гиппиус в своих воспоминаниях приводит в качестве примера такой работы опыт Гитлера[5]: «Метод Гитлера, — «5-я колонна», подготовка внутреннего разложения страны, которую он хочет победить, — очень стар. Идет из Германии же, впервые применен в 1917 году. Насаждение разлагающего «правительства» (Куусинен, Квислинг) имело тогда оглушительный успех, если не помогло победе Германии, то лишь потому, что запоздало немного. Но вывело целую Россию из строя и — это ли не успех? — сделало ее через 20 лет годной в союзники Германии».

Сегодняшняя поддержка Путина, когда достигнуты ошеломительные результаты, порождает справедливые вопрос: как может быть такая поддержка власти при идущем экономическом ухудшении? Причем в стране сегодня достигнут наибольший разрыв между богатыми и бедными, когда 110 человек держат в руках 35 % собственности[6]. М. Снеговая предлагает следующее объяснение, исходя из имеющихся на сегодня исследований[7]: «новая информация воспринимается нами лишь тогда, когда не угрожает нашим политическим взглядам или целостности нашего мировоззрения. Это ловушка сознания: нам трудно отказаться от идей (пусть и ложных), которые лежат в основе нашего мировоззрения». И далее: «В авторитарных системах ситуация усугубляется тем, что правдивая информация о режиме не находится в открытом доступе (основные СМИ контролируются властью). Чтобы ее найти, нужно прилагать усилия. Граждане, которые охотнее ищут дискредитирующую режим информацию, — это люди, которые уже изначально негативно настроены к режиму. И наоборот, сторонники режима не склонны заниматься поисками компрометирующей режим информации. Более того, негативные факты, доведенные до сведения сторонников режима, как правило, ими не усваиваются и не меняют их взглядов».

Получается, что стойкость авторитарных режимов базируется как на цензурировании информации, так и на нашей информационной «физиологии», когда сознание не готово воспринимать информацию, которая противоречит уже усвоенному. Поэтому вполне понятной для России можно признать акцию борьбы с врагами, которых называют то национал-патриотами, то пятой колонной, то шестой, а то и просто либералами.

Последней «креативной» акцией этой борьбы стала следующая[8]: «Сообщество «Главплакат» продолжает акцию «Чужие среди нас», внушая гражданам России, что оппозиционные политики, журналисты и деятели культуры сродни отвратительным чудовищам-захватчикам. Спустя два месяца после вывешивания огромного баннера на «Доме книги» на Новом Арбате с изображением пяти оппозиционеров в виде инопланетных существ, люди в масках пришельцев раздавали прохожим на Пушкинской из огромных муляжей яиц почтовые открытки серии «Чужие среди нас» с изображением 49 оппозиционных политиков, журналистов и деятелей культуры. Экземпляры таких открыток были отправлены главным редакторам ведущих СМИ, включая тех, кто сам вошел в список «чужих». Судя по реакции сотрудников полиции, акция была согласована на высоком уровне». И это вновь информационное решение, которое, несомненно, является более мягким, чем у товарища Сталина: оппозиционеров всего лишь объявили инопланетными существами.

Информация способна не только отражать реальность, она столь же активно может создавать новую реальность, которой до этого не было. Информация становится катализатором появления этой новой реальности. И информация более легко управляема, чем реальность, поскольку обладает меньшей инерционностью, ведь она меняется ежеминутно и ежечасно.

Антропологические революции и их информационный и виртуальный инструментарий

Под антропологическими революциями мы будем понимать принципиальные изменения в поведении людей, которые рассматриваются как отдельные этапы в развитии человечества. Наиболее известными из них являются неолитическая и промышленные революции. Неолитическая революция из охотника сделала крестьянина, а промышленная из крестьянина — рабочего. В результате возникли принципиально отличные типы поведения. Это был нелинейный переход.

Сегодня наука уже не столь категорична в понимании, почему это произошло. Оказалось, например, что сельское хозяйство более «затратное», требует больше килокалорий, чем простая охота. А что касается промышленной революции Г. Кларк (его сайт — Gregory Clark // ) установил, изучая английские завещания того времени, изменения в головах людей произошли до, а не после промышленной революции. Люди стали больше внимания уделять, например, образованию и гигиене. Их дети учились и выживали гораздо лучше, чем до этого. И промышленная революция была уже следствием, а не началом процесса (Clark G. A farewell to alms. A brief economic history of the world. — Princeton, 2007).

В одном из своих интервью Кларк отмечает, что до 1800 г. англичане вообще не купались. В промышленным мире в семье выживали в среднем не более двух детей. Но среди богатых выживали больше, среди бедных меньше. Таким образом богатые берут верх в обществе биологически. А промышленную революцию исследователь выводит из изменений в культуре, а не наоборот, как нас учили в школе.

Еще один его вывод таков: общества охотников-собирателей не могут адаптироваться к современной капиталистической экономике. Как пример он приводит австралийских аборигенов, где в результате такого внезапного перехода возрос уровень бедности, алкоголизма, наркотической зависимости. То есть они совсем не вписались в новый общественный строй.

Мы можем экстраполировать эту ситуацию на нашу страну, которая тоже не может нормально функционировать при капитализме, который внезапно появился. Можно также вспомнить, что такие умения появились только у людей, которые были в стороне от нормальной тогдашней работы (типа Р. Абрамовича, который имел на себе уже и уголовное дело). То есть комсомольские кооперативы и теневики не только создали финансовые интересы, которые толкали систему в новое состояние легализации этих доходов, они породили типажи людей, оказавшихся впереди, на следующем этапе развития. И только им удалось выиграть в этой новой ситуации. То есть теневая экономика и теоретики (Гайдар — Чубайс) породили новый строй. Идеология теневой экономики объединилась с идеологией антикоммунизма.

Новый строй тоже надо уметь легитимизировать. Перестройка была создана, но важным элементом таких искусственных переходов становится невозможность вернуться в исходное состояние. Именно поэтому считается необходимым, например, вводить шоковые методы (Klein N. The shock doctrine. — New York, 2007). Поэтому шоковая терапия была применена во всем мире при переходе к либеральному капитализму.

А. Проханов отмечал, что ГКЧП была нужна для легитимной передачи власти от Горбачева к Ельцину. Другого варианта просто не было. Тогда и вариант оранжевой революции в виде третьего тура голосования тоже можно рассматривать как вариант легитимной передачи власти по разрыву «наследственности». И Ельцин, и Ющенко, получив власть, довольно активно пытались выполнить функцию разрушения предыдущего этапа.

Мы имеем каждый раз однотипную ситуацию с такими компонентами:

— новая идеология (новое видение),

— группа адептов, которые работают, в частности, властных позиций,

— расширение этой идеологии на все общество.

Это не только перестройка, но и, скажем, события 1917 г. и введение христианства. В период своего распространения христианство также воспользовалось организационным ресурсом власти при императоре Константине.

Такую же модель мы можем увидеть во влиянии на общество со стороны известного сатаниста А. Кроули, который, как считается, подтолкнул на Западе как эру рок-н-ролла, так и все движение New Age (см. Spence RB Secret agent 666. Aleister Crawley, British intelligence and the occult. — Post Townsend, 2008). Кстати, хотя в то время он уже был мертв, это не помешало ему попасть на обложку пластинки «Битлз» и стать вдохновителем многих других известных музыкантов.

Возможно, здесь сошлись два протестных движения. Кроули был представителем контркультуры, как и музыканты. Вообще считается, что протестные музыкальные движения того периода создавались специально: они позволили отвести политическое напряжение в культурную плоскость. Как ни парадоксально, такую же функцию выполнили зеленые накануне распада СССР. Как констатируют исследователи: «В 1960—80-х было нашествие подобных проектов: от экологов и защитников памятников к активистам «новой педагогики» и бардовской песни. В то время власть была вынуждена пойти на «раскручивание гаек» в области общественных движений, чтобы помешать потенциальному ухода недовольных и энергичных в реальное протестное движение (не только диссидентство, но и терроризм)». (Советские «зеленые»: волонтерство под крылом партии и КГБ // ttolk.ru/?p=15495)

Интересно, что был еще один путь «деактивации» протестности. В 1950—60-е главным по количеству было рабочее протестное движение. Но диссиденты-интеллигенты «приватизировали историю протестного движения в СССР». Ведь все внимание было приковано именно к ним, поскольку они несли политические требования, а все остальные протестные движения — нет.

Кстати, не только диссиденты интересовали чужие спецслужбы. Например, главный эксперт ЦРУ Ф. Ермарт говорит, что антиалкогольная кампания времен Горбачева была такой же интересной, как и проблема количества баллистических ракет (Эрмарт Ф. Антиалкогольная кампания в СССР нас интересовала не меньше, чем ваши ракеты. Интервью // Известия. — 2004. — 12 марта). И с некоторых глав этого доклада о развитии советского общества до сих пор не снят гриф секретности.

Сегодня интенсивные изменения вводятся исключительно при помощи создания новой картины в мозге человека. Например, известный политтехнолог А. Ситников вспоминает рассказ бывшего директора ЦРУ Д. Геттингера. (Ситников А. Я учил Наину Иосифовну, как не стать Раисой Максимовной. Интервью // ). Еще в 60-е годы американцы стали искать эмоции и ассоциации для слов «мать», «родина», «деньги», «США» у советских людей. Это было нужно, чтобы найти пути, которыми можно было изменить негативную реакцию на США на позитивную.

Такая же проблема возникла после 11 сентября в связи с изменением отношения мусульманских стран к США. Тогда была развернута большая кампания, в основе которой лежит сопоставление пяти главных ценностей в США и мусульманских странах. Общим оказался только один параметр — семья и дети. Поэтому информационные потоки были ориентированы на рассказ о реализации этого параметра в США, например, демонстрировались счастливые мусульманские семьи в США.

Британский think tank Институт правительства собрал подобные современные подходы, чтобы определить это т. н. пространство разума — Mindspace (Mindspace // и здесь). Первыми целями стали: борьба с преступностью, ожирением, за здоровую экологию. Создан отдельный сайт, где собираются практические исследования в этой сфере — -online.org. Соответствующую работу ведет и французский правительственный центр стратегического анализа (сайт — ). В нем даже были изданы два исследования на тему перехода от фантастики к реальности. Причем если Великобритания активно опирается на чужие разработки, например, Р. Талера (Thaler R.H., Sunstein C.R. Nudge. Improving decisions about health, wealth and happiness. — New York, 2009) или Р. Чалдини (Чалдини Р. Психология влияния. — СПб., 1999), приглашая их к сотрудничеству, то Франция имеет собственные исследования такого нейропсихолога, как А. Уллье (Policy brief 216. Nudges green: new incentives for green behavior // archives.strategie.gouv.fr/en/content/policy-brief-216-nudges-green-new-incentives-green-behavior-march-2011, The brain and the law of practice ethical neurodroit // archives.strategie.gouv.fr/en/content/brain-and-law-and-practice-ethical-neurodroit-policy-brief-282-september-2012, New approaches to public health prevention — The contribution of behavioral science, cognitive and neuroscience // archives.strategie.gouv.fr/en/content/new-approaches-public-health-prevention-contribution-behavioral-science-cognitive-and-neuros).

Англичане даже взяли такую проблему, как игнорирование больными запланированной встречи. Поскольку люди не сообщают об отмене встречи с врачом, это время не может быть использовано для встречи с другим пациентом. По всей стране это в результате составляет 6 миллионов встреч, которые не состоялись и которые стоят 700–800 миллионов фунтов. Исследования, кстати, показали: если человека попросить записать на бумаге время предстоящей встречи, количество случаев игнорирования уменьшается в три-четыре раза.

В свое время много говорилось о разной роли в мышлении человека двух полушарий мозга. Сегодня Я. Макгилхрист написал книгу не просто о двух полушариях мозга, а о том, как доминирование того или иного полушария формировало цивилизацию (западную) (см. его сайт — ). Левое полушарие считается доминантным, поэтому он называет это левым шовинизмом. При этом правое отвечает за общую картину, а левое — за детали. Правое знает, что делает левое, а не наоборот. Полагаясь только на взгляд левого полушария, мы строим мир жесткой рациональности, поскольку правое отвечает за эмпатию, за общественность, за красоту.

Учитывая это мы можем сделать вывод по нашей теме — антропологическая революция может заключаться в изменении доминирования левого или правого полушария. Ведь Макгилхрист пишет об отсутствии протеста в определенные периоды истории, объясняя это именно доминированием правого полушария, поскольку именно левая видит детали.

Я. Макгилхрист подчеркивает, что сложность мира отходит в сторону при линейном взгляде левого полушария. Правое полушарие рассматривает мир как сложный, вместо четких механизмов теперь видятся взаимосвязи, живые структуры. Правое полушарие понимает невербальное, метафорическое, ироническое или юмористическое. Вывод автора: нам нужны два полушария и два взгляда на мир.

Он подчеркивает, что у нас имеется два типа внимания: один из них максимально сужает объект, что позволяет классифицировать его. Это хорошо для манипуляции миром, но плохо для понимания мира, поскольку разъединяет тебя с ним. Левое полушарие отвечает за речь и аргументацию, поэтому он назвал ее «Берлускони мозга», поскольку она несет медийную ответственность. В правом полушарии нет таких возможностей.

Но самое интересное в другом. Он выделяет эпохи, когда такое доминирование левого полушария отступало. Это шестой век в Афинах, пятый и четвертый в Риме, Возрождение (XV, XVI и часть XVII века в Европе). В эти времена было понимание сосуществования противоположного, чего не позволяет левое полушарие. Культуры тех времен не разделяли тело и ум. Со времен промышленной революции началось доминирование левого полушария. Это время логики, рациональности, линейного мышления. Сегодня мы все еще переоцениваем наше умение предвидеть и контролировать благодаря рационализации. Но этот путь заложили Монтень, Дидро, Вольтер еще до промышленной революции.

Требования правого полушария повели Грецию к досократической философии, морали, мифологии, математики, эмпирической науке, драме, музыке, поэзии, которые были богаты на нарратив, метафору и юмор. Требования левого полушария привели к развитию аналитической философии Платона, кодификации законов, распространению коммерции, систематизации знаний (Interview with Iain McGilchrist // frontierpsychiatrist.co.uk/interview-with-iain-mcgilchrist/).

Кстати, исследователь высоко оценивает старую китайскую мудрость, особенно дзэн-буддизм, даосизм и частично индуизм. Именно это он сравнивает с досократовской эрой в Греции. Т. е. когда роль целого была важнее, чем роль детализации.

Вообще левое полушарие не позволяет сосуществовать противоположностям, хотя это возможно для правого полушария. Мы можем увидеть переход, который делает человечество к более «правильной» картине мира, в одной фразе В. Перцева по сравнению богов греческих и римских (Перцев В. Учебник древней истории. Часть вторая. История Рима. — М., 1916. — С. 30): «В ней [римской религии] не было морального безразличия греческой религии, а римские боги не имели тех слабостей и пороков, назначенных греческим богам в эпосе и мифологии». По этой базе мы видим внесение упорядоченности не только в мир людей, но и в мир богов.

Правое полушарие еще отвечает за «автобиографическую память», которая дает возможность мыслить и по-новому оценивать собственный опыт в свете новой информации. Именно поэтому классические книги оказываются лучше разных книг о личностном росте. Кстати, исследования ученых из Ливерпульского университета демонстрируют, что чтение произведений Шекспира активизирует работу мозга. Это связано со сложностью текста, ибо тот же смысл, переданный современным языком, не вызывает такой реакции у человека.

Те же исследователи во главе с профессором П. Дэвисом считают, что чтение может лечить от депрессии. Они предлагают «литературные интервенции» в разные болезни.

Антропологические революции принципиально меняют человека, физиологически оставляя его прежним. Человечество и его история сформированы именно такими антропологическими революциями, которые можно рассматривать как варианты нелинейных переходов в истории человечества.

Особенности реализации коммуникативно-цивилизационных переходов

В свое время Э. Тоффлер все развитие человечество распределил на три этапа: аграрная цивилизация, индустриальная и информационная. Доминирующие средства производства на каждом этапе разные. Сегодня страны, принадлежащие к информационной цивилизации, делают свой ВВП именно с помощью информации.

Но сегодня резко возросла роль информационных механизмов в любой стране и мире. Это имеет существенные последствия для всех важных сфер развития. Например, как следствие, другими на сегодня становятся бизнес, политика, военное дело, государственное управление и, конечно, революции. Именно эти сферы идут впереди по следующим причинам:

• они обладают большим финансированием,

• они базируются на долгосрочном планировании, поскольку работают как бы с будущими объектами,

• они влияют на национальную безопасность страны.

Информационный компонент позволяет осуществлять ускоренными темпами ряд важных процессов: создавать новые элиты, выстраивать и удерживать национальную идентичность, осуществлять модернизацию страны, поддерживать национальную картину мира.

Самым ярким примером результативности информационного компонента является то, как введение книгопечатания Гутенбергом породило национальные государства, то есть создало современную модель мира. Правда, это достаточно долгий процесс. Но как пример потом он снова повторился на примере появления в Индии прессы, которая также активизировала национальное самосознание, и в результате колонизаторы-англичане отступили.

Информирование само по себе не является целью, а только инструментарием для последующих изменений, которые могут произойти в индивидуальном и массовом сознании, в трансформации социосистемы. Мы имеем как бы развилку из двух целей: передача информации и переключение в голове, к последнему ближе всего подходит военный термин «операции влияния — influence operations».

Почему коммуникация может нести подобные последствия? Почему самые сильные трансформации в виде современных революций являются практически всегда коммуникативными, начиная с холодной войны?

У Дж. Аркиллы мы можем найти следующее обоснование. Он разделил информацию на два типа[9]. С одной стороны, это то, что передается. И это и есть основное представление об информации. Но он предлагает еще одно. Информация — это то, что лежит в основе любой структуры. Сменив эту «ядерную» информацию, мы будем вынуждены поменять и всю структуру, которая на ней базировалась, из нее вырастала.

Что делала перестройка? Активно меняла именно «ядерную» информацию, в результате чего то, что находилось в ореоле, оказалось выкинутым на помойку. И наоборот — возвращала из небытия фигуры, о которых давно забыли. И это в результате привело к смене всей структуры — СССР распался, и на его базе возникли новые образования.

Исходя из разделения информации на ядерную (первичную) и вторичную, удар по социосистеме может иметь следующие виды:

• разрушение ядерной информации,

• разрушение информации вторичного порядка, которая на следующем шаге может вести к изменению ядерной информации,

• постепенная замена ядерной информации,

• постепенная замена вторичной информации.

Ядерная информация является глубинной, она может попадать на поверхность в редких вариантах, например, в виде лозунгов, слоганов. Она реализуется в текстах, в которых сохраняется иерархия общества, заданная ядерной информацией. Основной запрет для порождения текстов состоит в непротиворечивости их принципам ядерной информации.

Примерами замены, а не разрушения ядерной или вторичной информации в истории СССР могут служить диссиденты, шестидесятники, которые хотя и порождали прямые или косвенные антивластные сообщения, но они все равно находились на периферии массового сознания.

Как государства и общества могут защищаться от подобного рода интервенций, направленных на смену базовой информации? Государства, именуемые тоталитарными, вводят мощнейшее цензурирование. Таким образом, «антиядерные» информационные потоки проходят мимо таких государств. Свою «ядерную» информацию серьезным образом защищают все страны. Для этого реализуются вариант, который можно представить себе в виде модели защиты своего Текста. Однако для этого есть два подхода:

• выстраивание «забора», который защищает,

• выстраивание сильного Текста, которые не боится чужих интервенций.

Если СССР пошел по первому пути, то Запад по второму. Правда, Запад использовал для этого не только политическую пропаганду, которая идет сверху вниз, но и социологическую пропаганду, которая выстраивается в горизонтальной плоскости как воздействие окружающей действительности на массовое сознание. Об этом в свое время писал Э. Эллюль[10].

Государства в принципе всегда создают выгодную для себя информационную среду. Россия, к примеру, контролирует три федеральных канала, которые и смотрят 60–70 % населения, а в интернете, где такой контроль затруднен, удерживает свою точку зрения с помощью собственных интернет-изданий. При этом некоторые передачи смещены на поздний час, когда их смотрит так называемая «ночная Россия», которая не является решающим фактором для власти.

Телевидение как инструмент власти выполняет задачу интерпретации действительности. В противном случае в головах воцарил бы хаос. Однако телевидение делает это достаточно специфическим способом. Например, Д. Дондурей считает, что российское телевидение выполняет в том числе и такую функцию[11]: «У большинства населения страны усилиями телевидения, газет и радио целенаправленно сохраняется мощнейшая привязка к советскому сознанию посредством непрерывного воспроизводства советских мыслительных парадигм, советских объяснительных матриц. Это огромная и очень специальная работа чрезвычайно выгодна элитам политической и экономической власти».

При этом он считает, что это дает власти возможность выстраивать свою модель мира, где все свое, включая суверенную демократию, в результате чего в страну не идут инвестиции, что позволяет элитам удерживать квазисоветскую модель зависимости населения от власти.

И еще она цитата, которая раскрывает тот крен в сторону развлекательности, в котором сегодня функционирует телевидение. Д. Дондурей говорит: «За неделю на нашем ТВ говорится о кухне в сто раз будет больше, чем за год — о Толстом, Достоевском и Чехове вместе взятых! А ведь это — единственные три русских фамилии, которые знает все человечество. Этих писателей проходят в любой школе мира — от Южной Африки до Исландии и Аляски. Эти три фамилии знает весь мир. Наверное, еще Чайковского. Но за последние годы вы не услышите на основных телеканалах страны ни одной передачи о том, что, мол, давайте-ка в 8 часов вечера поговорим о том, прав ли был Достоевский».

Как видим, коммуникация создает ту цивилизацию, которая ей соответствует. Все революционные изменения строились как раз на том, чтобы вывести информационный компонент на функционирование на шаг вперед. Тогда он заставляет перестраиваться политический и экономический компоненты.

Когда сегодня телевидение работает только на развлекательность, когда отсутствуют познавательные передачи и документальные фильмы, то понятно, что о никакой модернизации страны не может идти речь. Она также невозможна без соответствующей поддержки со стороны науки и образования.

И внешние, и внутренние силы пытаются влиять на системы принятия решений. Более конкретно это принимает вид влияния на индивидуальное или массовое сознание. Это может быть влиянием на системы хранения и обработки информации, которые в традиционном виде могут быть библиотеками и системами образования. Можно изучать одно и забыть другое. Можно тиражировать массово нужный текст, а ненужный издавать только для специалистов.

Еще одним применением коммуникаций стали революции и терроризм. Медийная картинка революций несет им новых сторонников и международное участие. Когда же революции выходят на международный уровень, с ними уже трудно бороться жестко. Без соответствующей медийной картинки были бы невозможны ни бархатные, ни цветные революции. Это все коммуникативные революции, ею же была и перестройка, которая использовала властные медийные ресурсы для распространения антивластных месседжей. Если Пятый канал периода оранжевой революции выступал как оппозиционный, то его месседжи вполне естественно могли быть оппозиционными. Но властные каналы периода перестройки с этой точки зрения не могли передавать оппозиционные месседжи, которые в результате и разваливают страну.

В принципе считается, что телевидение как доминирующее средство не может нести радикальные месседжи. Этот полюс скорее принадлежит интернету (см., например,[12]). При этом как книгопечатание ушло от библии, так и в период перестройки передачи, сделанные для того, чтобы удержать молодежь в системе провластной ориентации, стали рупором антивластной риторики (см., например, о создании «Взгляда» или «До и после полуночи» в воспоминаниях Л. Кравченко[13]). То есть КГБ и Гостелерадио создали в результате рупор для трансляции антивластных месседжей.

Все революции «громят» базовую информацию, например, 1917 год провозглашал «мир — хижинам, война — дворцам» или «весь мир насилья мы разрушим, кто были никем, тот станет всем». Это базовая иерархия общества того времени, которая менялась на противоположную. Если в карнавал иерархия меняется временно, то в революции навсегда.

Движущими силами революции часто становится «обиженный» социальный класс. Непризнанная, появившаяся на тот момент буржуазия породила французскую революцию. Оранжевая революция имела в качестве своей базы средний класс. Но поскольку средний класс опять оказался под молотом государства, пришел Майдан-2.

Однотипно в терроре важную роль играет телевидение. Например, Д. Дондурей подчеркивает следующее[14]: «Без телевидения террор в постиндустриальном медийном обществе вообще не имеет смысла». И еще: «Телевизор работает как основной инструмент распространения этого чувства непреодолимой опасности и как сам удар по чувству безопасности. Очень важно, что террор в этом смысле анонимен. Есть только короткие периоды времени, когда мы знаем или узнаем фамилии жертв, террористов, спасателей, тех, кто был посредником на переговорах. Все это уходит. В отличие от войн старого типа здесь практически не существует героев».

Современные социальные сети облегчают формирование протестных движений. Дискуссии в интернете облегчают закрепляют и усиливают радикальные взгляды. То есть то, что книга делала через поколения, теперь совершается за срок меньший, чем одно поколение.

А. Росс, бывший одно время техническим «гуру» госдепартамента, а сегодня попавший под запрет въезда в Украину как «лучший специалист в мире по организации революций через социальные сети»[15], видит последствия внедрения социальных медиа в следующем виде[16]:

• технология ускоряет политические изменения,

• социальные медиа делают слабые связи сильнее,

• лидерство распределяется на больший набор акторов,

• социальные медиа помогают организовывать новостные циклы для внешнего мира.

В интервью газете «День» А. Росси рассказал, что его прадедушка эмигрировал из Киева в Чикаго в 1895 году[17]. В этом интервью он подчеркивает, что любая технология является лишь средством. Людей же интересует содержание, которое с помощью технологии передается.

Общество не является однотипно думающим и действующим организмом. Более «уязвимая» социальная прослойка, которая более сильно чувствует несправедливость, выступает в роли социального «будильника» для остальных. Вспомним роль народников в дореволюционной России или роль интеллигенции в СССР, которая то в виде шестидесятников, то в виде диссидентов пыталась пробудить народное сознание. Они запускали в страну иные типы месседжей. Естественно, что антивластные тексты вызывали сопротивление властей.

Социосистемы для своего развития требуют определенного разнообразия, которое вступает в противоречие с требованиями политической цензуры. СССР времен застоя является как раз примером периода, когда политическое цензурирование становится важнее развития. Новые смыслы тогда перестали поступать в социосистему. Она стала материально благополучной в физическом пространстве, но неблагополучной в информационном и виртуальном пространствах. Возникла нехватка разнообразия виртуального порядка.

СССР стал слишком стар в своем функционировании, чтобы удовлетворять интересы молодого поколения. И когда в 1985 г. на сцену реально вышло молодое поколение, оно в результате привело к смене власти. Именно такой прогноз на трансформацию СССР давала в свое время компания Шелл[18]. И хотя ЦРУ против него возражало, именно Шелл оказалась права.

Социосистемы динамично изменяются. Вырастают новые социальные слои, которые начинают влиять (или пытаются влиять) на принятие решений. Если социосистема не хочет видеть этих изменений, она начинает торможение в своем развитии. Но ее все равно пытается изменить сформировавшаяся новая молодежь (см., например, о креативных кампаниях Демократического Альянса в Майдане-2[19]). Сегодня речь идет уже о приходе к власти в 2020 году нового поколения вообще по всему миру[20]. А это поколение имеет совсем другие ценности. И мир с неизбежностью существенным образом изменится.

Правда, Россия, к примеру, констатирует, что их поколение-2020 не будет сильно отличаться от нынешнего[21]. При этом странным является то, что по одному из последних опросов 60 % жителей России являются потенциальными или фактическими эмигрантами[22]. И это самый высокий показатель из всех стран-участниц опроса. После России с большим отрывом идут Австрия, Италия и Марокко — имея по 18 % соответственно.

Новая информационная действительность в виде социальных медиа принесла новый вызов для государств. По поводу их Р. Томпсон написала, что они являются эффективным средством радикализации и рекрутирования новых членов, поскольку они всегда там, где находится пользователь[23]. Это исследование опирается на исследование массовых протестных акций, совершенных с помощью социальных медиа: Филиппины (2001), Испания (2004), Молдова (2009), Египет (2011). Во время протестных акций в Греции (2008, 2011) организаторы также использовали социальные медиа. Поэтому исследование рекомендует лидерам, работающим в сфере национальной безопасности, быть знакомыми с информационными технологиями, развивать разведывательные и полицейские инициативы, которые могут обнаруживать, сдерживать и уменьшать технологические угрозы, рассматривая социальные медиа как основной способ радикализации.

Коммуникация является самым эффективным способом внесения изменений в этот мир. Поэтому она будет стоять в центре всех изменений. Как книга изменила структуру мира, так интернет сделает то же самое. Он построит новую карту мира, где точкой отсчета станет виртуальная, а не физическая реальность.

Информационно-коммуникативные технологии в развитии цивилизации

При медленном развитии технологий прошлых периодов их последствия, ощущаемые через поколения, носили естественный характер. Изменения, вводимые в рамках одного поколения, могут иметь последствия, которые не только создают, но и разрушают.

Книгопечатание явилось самым сильным по своим последствиям, создав современную картину мира из национальных государств, поскольку книги на национальных языках активировали национализм. Книга также стала первым индустриально произведенным массовым продуктом, создав толчок для последующей промышленной революции. Именно книга трансформировала социосистему, во многом создав современную цивилизацию.

Сегодня информационно-коммуникативные технологии вместе с наукой и образованием стали измерителем успешного движения стран в системе информационной цивилизации. Все это накрепко связано с развитием технической составляющей этих технологий. Но когда-то книга также была просто техническим результатом, к которому пришел человеческий гений. Последствия ее внедрения как бы оказались сильнее самого изобретения.

Практически всегда удачное изобретение начинает потом жить своей собственной жизнью, которая отличается от той, которую программировали для него его создатели. В своем развитии книга вырвалась из печатания исключительно Библии, как это было задумано вначале, а интернет перестал быть тем, для чего его придумали военные.

Все, что окружает нас в области работы с информацией, когда-то было изобретено впервые: и университеты, и библиотеки, и лаборатории[24]. Они были другими в своем первом «пришествии». Александрийская библиотека была сожжена по приказу захватчика-султана, который считал, что если в собранных там книгах написано то, что в Коране, — она не нужна, а если то, что противоречит Корану, — она тем более должна быть уничтожена. Эта библиотека в своем первозданном виде скорее напоминала сегодняшний научно-исследовательский институт, ведь там не только хранились книги, они переводились, переписывались, в ней ставились эксперименты, чтобы затем описать их в книгах, точнее в прообразах того, что мы сегодня понимаем под книгой. Первые университеты тоже были другими: они не были географически привязаны к определенной точке, если преподаватель уезжал куда-то в другое место, то студенты следовали за ним туда же.

Первой коммуникативной технологией, вероятно, следует считать сакральные языки и ритуалы. Так жрецы защищали свои священные тексты от вмешательства извне. Священные книги только с большим запаздыванием стали появляться на национальных языках. Эти тексты не подлежат критике, это воспринимается как богохульство. Жрецы также были закрыты от критики.

Но такая же модель присуща и тоталитарным государствам. Книги классиков марксизма-ленинизма можно было только цитировать, но никак не критиковать в Советском Союзе. Было множество социальных ритуалов, участие в которых было обязательным для каждого советского человека. Такие государства защищают свои тексты цензурой и тиражированием миллионными тиражами только того, что не противоречит одной-единственной модели мира. Для воспитания правильного поведения использовалась та же модель создания «святых», что и в христианской агиографии. Сегодняшние исследователи (Дебрэ, Бурстин) справедливо отмечают, что герой прошлого был заменен на знаменитость (селебрити), которая получает свою известность уже не в физическом пространстве, а в информационном. Технология раскрутки поп-звезд становится «катапультой» для создания героев современности.

Так строились монологические государства прошлого, где альтернативные голоса не имели права на существование. Технология книгопечатания расширила возможности для существования альтернативности. Кстати, интернет является аналогом того же процесса. Книга породила реформацию как альтернативный вариант церкви. Кстати, некоторые исследователи выводят отставание российско-постсоветского пространства именно из того, что царь Петр сделал церковь еще одним своим министерством, тем самым в нашей истории не возникло «двоевластия» в головах, которое есть у западного человека.

Альтернативность тяжело входит в наше общество. Россия вводит единый учебник истории. Массовая культура в виде кино дает одну-единственную интерпретацию жизни Сталина и Берии, Фурцевой и Хрущева, Брежнева и Ельцина.

Майдан в этом плане может рассматриваться как инкубатор новых смыслов, которые могут проявиться только в арсенале протестности. Если лидеры оппозиции стоят и за должности, то Майдан исключительно за смыслы. В результате есть Майдан, есть смыслы, но нет лидера. Лидера не только должны видеть все, но и он должен видеть дальше всех. Только так к нему возникнет доверие.

Медиакартинка задает и определяет не только власть, но и протесты. Чем ярче медиакартинка, тем более верным и правильным воспринимается событие. В политике медиакартинка давно стала главным инструментарием. Главный советник Буша Карл Роув любил смотреть телевизор во время выборов вообще без звука: его интересовала исключительно капртинка.

То есть современная война миров между реальным и физическим пространством завершается победой виртуального. 4–5 часов в день люди смотрят телевизор, сюда можно добавить компьютер и кино. В результате чего получается совершенно иная картина. Если раньше люди отправлялись в виртуальный мир на малый срок и осторожно, как полярники, то теперь они освоили этот мир и уже живут в нем.

Следует также помнить, что есть множество профессий, которые базируются на специфическом коммуникативном инструментарии. Это, например, спичрайтер, пресс-секретарь, спин-доктор. На своей коммуникативной технологии базируется допрос (см., например,[25]) и терроризм (см., например,[26] [27][28]). Е. Холмогоров пишет: «В качестве коммуникативного акта теракт представляет собой коммуникацию между террористом или террористической группой с одной стороны и государственной властью — с другой. Общество не является самостоятельным элементом этой системы — оно выступает только в качестве резонансной среды. «Сообщение», которое закодировано в теракте, имеет своим адресатом власть и только власть. Теракт является средством воздействия на политические решения».

Перед нами вновь возникает вполне конкретная коммуникативная технология. Что же такое коммуникативная технология, как мы можем ее задать? Коммуникативная технология позволяет более эффективно, с меньшей затратой сил достигнуть желаемого результата, работая с вербальным материалом и другим сознанием. Слово «коммуникативный» как раз и акцентирует наличие другого сознания, поскольку в коммуникативных технологиях, в отличие от информационных, «другой» максимально принимается во внимание.

Кроме технологий, где преобладает гуманитарная составляющая, есть технологии, где доминирует техническая составляющая. Они несут не только великие блага, но и такие же великие опасности. Для примера можем взять понятие кибервойн, о которых первым писал Дж. Аркилла[29] (он же первым обрисовал и сетевые войны[30]). Тем более, что компьютерные «закладки», которые в своих машинах оставляют производители, страшат всех.

Р. Кларк, работавший при четырех президентах США в Белом доме, подчеркивает, что самым защищенным от кибератак государством в мире является Северная Корея, поскольку в ней очень мало компьютеров[31]. Он также раскрывает неизвестные для нас факты, что когда юристы Клинтона стали «нападать» на Майкрософт за создание монополизма, компания переключилась на поддержку Клинтона. Если с 1998 по 2002 гг. большая часть донорских денег шло от них к республиканцам, то потом перешло переключение на демократов. Например, в 2008 г. Майкрософт дал демократом 2,3 миллиона долларов, а республиканцам только 900 тысяч.

Кларк выделяет следующую «триаду» в стратегии защиты США. Это три наиболее важные для защиты системы:

• самые крупные интернет-провайдеры, имеющие свои кабели, позволяющие попадать в любую точку США, их число менее десяти, и они должны распознавать по информации, идущей по ним, возможные опасные вирусы,

• энергосистемы (таких крупных в стране три: западная, восточная, а также отдельная для Техаса), поскольку без электричества страна не сможет жить,

• министерство обороны, поскольку именно оно отвечать кинетически на любые атаки.

Кларк считает, что неправильной является точка зрения, согласно которой США могут и должны ударить первыми, что должно снизить внимание к вопросам защиты.

Интернет имеет техническую и гуманитарную составляющую. По технической линии развитые страны получают до ста атак ежедневно, однако в основном это проверка на прочность или технический шпионаж. Запад называет в качестве основного источника этих атак Китай и Россию.

Интернет в гуманитарном использовании — это социальные медиа, которые открывают собой большой сегмент информационного пространства, которое, к счастью или к сожалению, в зависимости от интересов, не подлежит на сегодня цензурированию. Цензурирование в определенной степени пытаются создать за счет усиления в интернете властной точки зрения. Этим занимаются в первую очередь Китай, Россия, Израиль. США действуют однотипно, но на чужой территории.

Эта свобода интернета зиждется в сильной степени также на феномене анонимности. Например, В. Серф замечает следующее[32]: «Анонимность очень важна. Например, бывают ситуации, когда человек должен рассказать о происходящем и при этом чувствовать себя защищенным. Это иногда называют «политикой защиты уведомляющих о подозрениях в совершении неправомерного действия», защиты информаторов. В некоторых частях света анонимность просто необходима, в противном случае жизни человека может угрожать опасность. Так что я за анонимность. Но я не считаю, что она решает все вопросы. Есть ситуации, когда важна серьезная проверка личных данных того, с кем вы имеете дело. Например, вы должны быть уверены, что тот или иной сервер в самом деле принадлежит компании, с которой вы взаимодействуете, а не кому-то еще».

Новым феноменом, куда обратились взоры исследователей, стал феномен трансмедиа. Причем это не то, что первым приходит на ум в этом случае — перекодировка тех или иных текстов и сюжетов в разные варианты, когда комикс может стать фильмом, поскольку этот сюжет апробирован и привлек читательский интерес. Это иное — это распределение сюжета по разным платформам, чтобы получить в результате мультиплатформное рассказывание[33].

Г. Дженкинс подчеркивает, что каждый тип медиа может внести свою составляющую в рассказываемую историю[34]. В этом видят будущее индустрии развлечений[35]. Человек у компьютера, как оказалось, в принципе потребляет больше фильмов, CD и всего другого, а не меньше, как казалось раньше. В результате трансмедиа несет коммерческий успех, поскольку одни люди сидят в одних нишах, другие — в других. А здесь используется все сразу.

Новые технологии дают принципиально новые возможности. Кстати, Голливуд уже не удовлетворяет создателей видеоигр. П. Молино, являющийся ведущим европейским дизайнером видеоигр, говорит на эту тему[36]: «Проблема с большинством голливудских героев состоит в том, что я устал от них. Джеймс Бонд, Том Круз — характер героя замкнут в конкретике. У него должен быть любовный интерес, они должны завершить в постели, он никогда не говорит под пытками. Единственным удивительным моментом является то, находятся ли они на вершине скалы или под водой».

Все это говорит об определенной исчерпанности кино, поскольку порог новизны оказывается потерянным. Но с другой стороны литература потеряла его еще раньше. А. Генис, к примеру, акцентирует следующее[37]: «Нет ни одного писателя, который мог бы по качеству литературы сравниться с прошлыми поколениями: ни в России, ни тут, нигде. Вот Умберто Эко, он-то должен знать, и я спросил у него про это. Он сказал: «Они все пересказывают Ромео и Джульетту на своем жаргоне». Я просто считаю, что сейчас не время для художественной литературы. Зачем писать роман в 800 страниц, если можно поставить кино на два часа? Я бы точно кино поставил, если б мог».

Развитие индустрии видеоигр приводит к тому, что по этой программе открываются магистерские программы в политехническом институте. Л. Шелдон, бывший голливудский сценарист, являющийся содиректором этой программы, считает, что следует больше внимания уделять написанию хороших историй для игр[38]. Только в этой индустрии не хватает хороших нарративов.

Все это важно, поскольку и художественное пространство также может служить инкубатором новых смыслов. Например, А. Чубайс вспоминает роль «Обитаемого острова» Стругацких и юмора Жванецкого в формировании экономического языка реформаторов правительства Гайдара[39]: «Это для нас тогда было очень остро, поскольку очень созвучно нашим обстоятельствам. КГБ, диссиденты, все это замечательно. Ну, уничтожили КГБ, а с инфляцией-то что делать? И когда из художественного языка это попадало к нам, мы это тоже, конечно, интегрировали. В художественном языке я бы назвал, может быть, неожиданную для вас фамилию — Жванецкий. Считаю, что на меня лично, на мое экономическое мировоззрение он оказал серьезное влияние. У него есть рассказ под названием «Паровоз для машиниста», смысл которого в том, что ехать-то в советском поезде невозможно. Но он же и сделан-то не для нас, а, наверно, для машиниста, чтобы ему было удобно там рычаги переключать. Вот эта фундаментальная вещь позволила мне вскрыть закономерность, которую я до сих пор считаю очень важной, хотя она в анналы научной мысли не вошла. О фундаментальном изъяне всей советской экономической конструкции».

Или такой факт, что польская оппозиция избрала своим полем борьбы культуру, понимая, что она ничего не сможет сделать на поле силового противостояния[40]. То есть культура заняла поле контрполитики, поскольку поле политики было заблокировано по идеологическим соображениям.

Под таким же углом зрения можно смотреть, только перед нами будет гораздо более мягкая форма, и на шестидесятников, и на семидесятников, которых недавно вспомнил Д. Быков, который написал[41]: «Россия уже дважды переживала серьезные проблемы из-за конфликта консервативного, архаичного, интеллектуально ничтожного базиса с гипертрофированной, стремительно развивающейся культурной надстройкой. Результатом первого такого конфликта была революция 1917 года, второй раз история повторилась с нашим семидесятническим серебряным веком, когда культура и наука развивались опережающими темпами — и притом наибольшее количество диссидентов вышло именно из этих элитарных кругов: Сахаров был советским атомщиком, а не засланным казачком американского империализма». И это достаточно системный взгляд.

Современный мир создали технологии. Старый мир — старые технологии, новый — новые. Но технологии могут лишь усилить ту или иную характеристику человека, они не способны создавать нового человека. И это следует признать положительным качеством, поскольку человек еще не умеет ни управлять своими технологиями, ни предсказывать последствия их появления.

Социокоммуникации и социосистемы

Социокоммуникации, или социальные коммуникации, являются объединяющим понятием для всех коммуникаций социосистемы — частных и публичных. Всякая коммуникация способствует социализации, поскольку увеличивает область общих знаний и действий людей.

Социокоммуникации дают возможность выполнять следующие задачи:

• удерживать имеющееся состояние социосистемы,

• переводить социосистему в новое состояние,

• активировать или блокировать определенные параметры социосистемы.

Гарольд Иннис (Почепцов Г. Новый медиа теории — Гарольд Иннис// psyfactor.org/lib/newmedia3.htm) говорил об управлении социосистемой путем монополизации знаний. Например, монастыри он называл монополистами знаний, поскольку они хранили тексты и переводили тексты на более долговременные хранители (скажем, с папируса на пергамент) (Innis H.A. The bias of communication. — Toronto etc., 2003). Затем в роли такого монополиста выступает гильдия переписчиков. Далее следует печатание книг сначала на латыни, а потом на национальных языках. Запустив процесс печатания на национальных языках, человечество получает в результате национальные государства. То есть чисто коммерческий переход от печатания фолиантов на латыни на печатание памфлетов на национальных языках имел последствием современную картину мира.

СССР контролировал процесс распространения знаний как путем цензуры, так и путем усиленного печатания «правильных» текстов. Но, как показывает дальнейшее развитие, приход интернета все равно разрушил бы эту монополию, держать ее было бы сложно. Гибель СССР можно четко привязать к будущему появлению интернета.

Уже появление телевидения дало запрос на новый типаж лидера. Брежнев, читающий по бумажке, не мог сравниться с Горбачевым, который мог говорить свободно. Бюрократия тоже должна была поменяться. Ведь считается, что каждое новое поколение приходит с измененной системой ценностей. И если сегодня со вниманием относятся к приходу к власти в 2020 году нового поколения, то именно из-за того, что они несут с собой новые ценности.

Современные государства удерживают свою монополию на знания путем контроля образования. Среднее образование везде является и обязательным, и бесплатным. И отобранные знания занимают свое место в головах детей. Отсюда становится понятной борьба за школьные учебники, которая имеет место на постсоветском пространстве. Все, включая и Россию, которая, казалось бы, единственная приняла период советской истории, все равно оказались перед дилеммой создания единого учебника истории.

СССР только с 1934 года вернулся к преподаванию истории, тогда вышло постановление «О преподавании гражданской истории в школе». Как вспоминает Михаил Рабинович, сама формулировка «гражданская история» звучала непонятно, но она была отголоском семинарского образования Сталина, которое включало историю церковную и историю гражданскую.

Социокоммуникации мы можем разделить на два типа: синхронные (в рамках одного поколения) и диахронные (с прошлым). То есть коммуникации между живыми и между живыми и мертвыми (к последним отнесем, к примеру, книги и прочие коммуникативные продукты, созданные в прошлом).

Для социокоммуникаций важным элементом является количество людей, с которыми мы поддерживаем коммуникации. Английский антрополог Робин Данбар установил связь между размером мозга и объемом социальных контактов, которые поддерживает человек. Число таких контактов оказалось равно 150. В числе прочего он изучал количество поздравительных открыток, которые отправляют люди. Там оказался такой расклад: четверть карточек идет к родственникам, две трети — к друзьям, а 8 % — коллегам. Но общая цифра была в районе 150. Число людей, которые жили в неолитической деревне, также 150.

Данбар объясняет это ограничение тем, что человеческий мозг является достаточно дорогим удовольствием. (Dunbar R. Theory of mind and the evolution of language // ) Он занимает 2 % массы, но потребляет 20 % энергии. В своей книге он выдвигает гипотезу, что язык возникает как удешевленный способ социального груминга (Dunbar R. Grooming, gossip and the evolution of language. — London, 2002). Приматы удерживают свои группы интенсивным социальным грумингом. Чем больше времени уходит на груминг, тем большей может быть группа. Когда времени тратится мало, группа становится нестабильной. При выходе состава группы за пределы 150 люди не чувствуют связи между собой.

Большой мозг формируется, чтобы решать проблемы социализации. Группа из 150 особей должна тратить на груминг 40 % своего дневного времени, что невозможно. В природе зафиксирована максимальная цифра в 20 % у одной породы эфиопских обезьян. И вот обмен информацией друг о друге (сплетни) является заменителем этой траты времени.

Язык является хорошим заменителем, поскольку социальный груминг возможен только между двумя особями, а язык дает возможность обмениваться сразу с тремя. Коммуникация позволяет строить отношения, не прибегая к физическому контакту. Язык позволяет получать информацию даже об отсутствующих на данный момент особях.

Все приматы — и люди, и обезьяны — опираются на социальные прикосновения. Исследователи этой сферы четко фиксируют, что сегодняшние сплетни, возможно, заменили поиск паразитов прошлого. Человеку все время нужно удерживать и расширять свое место в человеческом обществе, поэтому желание почувствовать чужое прикосновение осталось даже тогда, когда люди потеряли свою шерсть.

Все это иллюстрирует удержание стабильного состояния социосистемы с помощью информации. Но одновременно информационные потоки являются серьезным трансформирующим фактором. Информационно выстраивается то, что должно привести к последующим изменениям.

Андрей Фурсов видит пример возрастающей роли информации в создании французскими просветителями «Энциклопедии» в XVIII веке: ««Энциклопедия» продемонстрировала ту роль, какую играет в обществе претендующая на рациональную новизну и социально ориентированная, и идейно заряженная, и структурированная информация (информация специального и политического назначения), каково ее воздействие на элиты, ставящее их под воздействие определенного информпотока и открывающее их таким образом влиянию конспироструктур или даже превращающее во внешний круг последних. По сути, «Энциклопедия» — это первый пример успешной информационной войны эпохи Модерна». (Фурсов А. Кризис выползает из ложи // zavtra.ru/content/view/krizis-vyipolzaet-iz-lozhi/)

Мы привыкли видеть в качестве информационного удара эмоционально окрашенную информацию, которая воздействует на массы. Здесь же речь идет о таком уже ударе по рациональной составляющей человека. Кстати, только сегодня воздействие на эмоции стало более объективно изучаться военными, а воздействие на рацио изучается давно.

Американский ученый Джозеф Этвилл увидел в истории Иисуса первую психологическую войну, которую предприняли римляне, чтобы сделать более мирным еврейское поселение (Williams R. Story of Jesus Christ was ‘fabricated to pacify the poor’, claims controversial biblical scholar // -news/story-of-jesus-christ-was-fabricated-to-pacify-the-poor-claims-controversial-biblical-scholar-8870879.html, Римские аристократы сфабриковали историю Иисуса Христа // newsland.com/news/detail/id/1261530/, сайт его книги «Мессия кесаря: римский заговор по созданию Иисуса» — ). Еврейское население ожидало прихода мессии-воина, вместо которого пришел мессия-миротворец. Это было постоянной проблемой для Римской империи. Когда империя исчерпала традиционные методы разрешения проблемы, она обратилась к психологической войне. Этвуд также акцентирует элементы контроля разума в христианстве, которые и сегодня используются для обоснования войны на Ближнем Востоке.

Джозеф Этвилл считает, что христианство начиналось не как религия, а как сложный правительственный пропагандистский проект. (Ancient confession found: ‘We invented Jesus Christ’ // uk.prweb.com/releases/2013/10/prweb11201273.htm). В нем была создана конкурирующая система взглядов, в которой мессия призывал подставлять вторую щеку. Создание Нового завета он приписывает Флавиям: «Последовательность событий и мест путешествий Иисуса более или менее то же, что и последовательность событий и мест военной кампании императора Титуса Флавия, описанной Иосифом. Это является прямым доказательством сознательно сконструированной модели. Биография Иисуса является реально сконструированной». И это еще один вывод исследователя Библии Этвилла.

И это не только прошлое. Например, волнения на межэтнической почве в Бирюлево в Москве в 2013 году связывают с необходимостью освободить место для торгово-развлекательного центра. (Покровскую базу покрыли воры // ) Отсюда активность и интенсив в реакции на убийство москвича азербайджанцем.

Эти и другие примеры, даже будучи всего лишь гипотезами, демонстрируют широкие возможности, которые имеют коммуникативные проекты в развитии человечества. Человечество не стало бы таким, каким оно есть, без них.

Глава вторая. Информационные последствия

От врагов народа к диссидентам: чужие голоса в социосистемах

Каждая социосистема работает со своими и с чужими голосами. Различные системы по-разному пытаются блокировать чужие голоса, и все они вовсю усиливают свои — такие, которые работают на их понимание стабилизации социосистемы. В систематике информационных войн даже пытаются выделить две модели реагирования на чужое (Либики): это модель замка, куда чужие голоса не допускаются, и модель рынка, где чужое ходит свободно.

С другими голосами все общества борются, особенно это касается прошлых этапов развития человечества. Относительно развития науки Вернадский когда-то написал, что еретикам всегда отрубают головы, но результатами их деятельности пользуются ученые второго эшелона, которые впоследствии начинают развивать эти идеи, получая весь позитив.

Сталин создал механизм репрессий, чтобы предупредить выступления номенклатуры против него. Номенклатура не выдерживала того мобилизационного курса, который ввел Сталин. Они хотели жить, а не бороться. А между тем приходилось работать в той же мобилизационной системе и после двух десятилетий, прошедших после 1917 года.

СССР (так же как и любая другая социосистема, хотя и с разной степенью жесткости) пытался управлять массовым сознанием в двух направлениях:

— мотивировать население к правильным поступкам,

— блокировать контрпоступки.

СССР создавал для этого внутреннее давление, которое формировало действия советских людей. Для этого использовался инструментарий физического, информационного и виртуального пространств.

Сталинская система предоставила неслыханные права даже малейшем бюрократу, но все это было сделано исключительно в отношении к тем, кто был внизу. Такие же неслыханные права имела верхушка страны относительно всех, кто стоял ниже его, а Сталин — относительно верхушки.

Кстати, сегодняшнее постсоветское пространство стоит на нуле именно потому, что мы не научились другим методам управления, кроме репрессивных. А когда репрессивные методы отошли в сторону, Советский Союз и погиб. Уже брежневская система не имела возможности применять механизм массовых репрессий.

Но наше представление о сталинской системе будет неполным, если мы не вспомним, что она готовила не только физиков, но и лириков. Это сложная система, которая готовила не только новый технологический продукт, но и нового человека. У Макаренко есть фраза, что такой системе тоже нужен был отдел технического контроля, ведь сотворение человека является не менее трудной задачей, чем создание технического продукта.

В чисто прикладных задачах, а именно так мы чаще рассматриваем тоталитарную систему, нужна ориентация на технологии, особенно имеющие отношение к военному делу. Но сталинские технологии делали людей не на уровне простого населения, они воспитали достаточно сильный отряд писателей, композиторов, ученых. На такие «лишние» задачи сегодняшнее постсоветское пространство ничего не тратит, теряя в результате более тонкий взгляд на мир и более сложный тип человека.

Правда, здесь следует заметить, что советский результат может быть одновременно остатком старой системы образования царских времен. Ведь дореволюционная гимназия давала тот уровень, который могли затем достигать только советские вузы (Сапрыкин Д.Л. Образовательный потенциал Российской империи. — М., 2009, см. также Сапркин Дмитрий Леонидович // ). А по уровню обучения инженеров дореволюционная Россия вообще вышла на первые места в мире (Сапрыкин Д.Л. Инженерное образование в России: история, концепция, перспективы // Высшее образование в России. — 2012. — № 1).

СССР был вербальной цивилизацией, где в основе было слово, но она проиграла наступление цивилизации визуальной, основу которой составляют образы. Брежнев не мог существовать на экране телевизора, хотя мог быть генсеком эпохи газет. Программа «Взгляд» была одним из инструментов такого визуального разрушения, ибо невозможно противостоять визуальным аргументам чисто вербальными средствами.

СССР действительно был страной, где много читали, и это имело достаточно серьезные положительные последствия. Человек, который много читает, является другим типом человека в отличие от того, что родился и стал основным типом на постсоветском пространстве. И это достаточно серьезно нарушает систему образования, которая сложилась в старые времена. Без книги как базы она не дает никаких результатов.

Кстати, последние канадские исследования, например, показывают, что люди, которые читают художественную литературу, имеют в голове не простой черно-белый мир, а сложный, они готовы воспринимать неоднозначность, они более готовы к принятию решений в сложных условиях (Djikic M. a.o. Opening the closed mind: the effect of exposure to literature on the need to closure // www-2.rotman.utoronto.ca/facbios/file/(2013a)%20Djikic,%20Oatley,%20&%20Moldoveanu.pdf). Когда сегодняшнее постсоветское пространство стало нечитающим, в отличие от советского, мы потеряли этот тип более сложного человека.

Настоящий текст является коллективным продуктом. Его творит писатель, но дальше уже он творит человека. Это не процесс простого потребления, характерный для массовой культуры, где, по утверждению Умберто Эко, и автор, и читатель одновременно являются создателями текста. Текст высокой художественной ценности выше потребителя. До него еще нужно дорасти, и это работает и в высокой, но непопулярной музыкальной культуре. Но воспитать авторов высокого искусства не так просто, для этого нужны и средства, и соответствующая творческая атмосфера.

Если взглянуть на последний роман Аксенова «Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках» (Аксенов В. Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках. — М., 2009), то вас не оставит ощущение, что СССР тратил средства и не мешал, насколько это было возможно, творческой атмосфере, в которой живут герои романа, за вымышленными именами которых скрыты всем известные фамилии.

Среди диссидентов советского периода было на удивление много золотой молодежи. Но в прошлом они имели травматическое событие, которое перевело их на другой уровень понимания ситуации. Уже в постхрущевские времена, когда они могли не волноваться по поводу арестов, их уровень жизни был намного лучше, чем по стране. Это четко можно увидеть по тому, что Аксенов или Окуджава, например, были детьми партийных работников.

Павловский пишет об этом времени, что шестидесятые были расцветом советской меритократии. (Молчание организовано обществом, а не властью. Интервью с Г. Павловским // lenta.ru/articles/2013/06/18/newsmi/) Он подчеркивает: эти люди чувствовали, что они не полные, но все же хозяева своей земли. Конфликт меритократии и бюрократии привел к тому, что меритократия победила, но она оказалась некомпетентной.

О шестидесятниках метко выразился Гусейнов, что плотью они были с партийными гуманитариями, а душой — с диссидентами. Это потому, что они действовали исключительно в официальных формах активности. Правда, в результате им удалось создать свою собственную среду, которая принимала своих и отталкивала чужих.

Щедровицкий, говоря об образовании, подчеркнул, что истории проигрыша СССР никто еще не понял и не описал. (Шедровицкий П. Советское образование было пирмидой // nord-news.ru/topic/?mtopicid=545). Он говорит это в контексте выработки миллионов инженеров, которым не нашлось места в советской экономике, поскольку глобальная экономика стала в результате западной.

Кстати, появилось и необычное наблюдение о роли игровой методологии Г. Щедровицкого в развале СССР. (Роль ГП в развале СССР // methodology-ru.livejournal.com/199528.html, см. также Лебедев В. Игротехника от Щедровицкого до Ходорковского // gilbo.ru/index.php?page=vokrugigr&art=2198).

Это вариант не просто потерянного поколения, а потерянного народа. Сегодня пытаются объяснить страшный уровень смертности на постсоветском пространстве именно отсутствием духовных регуляторов (Либеральные репрессии в России: 1989–2011 гг. // dynacon.ru/content/articles/516/, Гундаров И.А. Духовное неблагополучие как причина демографической катастрофы // spkurdyumov.ru/biology/duxovnoe-neblagopoluchie/). Как пример приводится уровень смертности в Новгородской области, который снизился во время войны, а с 1943-го и вообще вдвое уменьшился. И держался на этом уровне уже до конца войны.

Генри в одном из своих рассказов писал, что Америка захватила мир с помощью сосисок и подобных товаров. То есть перед нами вариант захвата мира снизу, из мира материального. Так же религия является примером захвата мира сверху, со стороны нематериального. Невзоров предоставил достаточно яркое определение патриотизма как дешевого идеологического наркотика, под влиянием которого люди бесплатно творят очень дорогие действия. (Александр Невзоров о зачистке путинского режима, войне с Собчаком и педофилии в РПЦ. Часть 1 // tvrain.ru/articles/aleksandr_nevzorov_o_zachistke_putinskogo_rezhima_vojne_s_sobchakom_i_pedofilii_v_rpts-337245/). То есть мы все время имеем конкуренцию двух вариантов выхода на изменение поведения.

Тоталитарные государства, как это ни парадоксально, лучше управляли духовным миром человека. Возможно, это связано с тем, что они лучше представляли свое будущее, ставили перед собой цели и шли на их выполнение. Цели сегодняшнего постсоветского пространства никому не известны.

Валентинов в качестве альтернативной истории ссылается на Переслегина, который подчеркнул, что победа антигитлеровской коалиции привела к западному пути развития человечества (Четвертый рейх // odrozd.narod.ru/valentinov/stati/d.html). А это был прогресс в обработке информации (компьютеры, интернет, мобильные телефоны) за счет отказа от космической экспансии.

Щедровицкий констатирует, что не может быть хорошего образования в стране, где нет хорошей промышленности. Исчезла и онтология: раньше марксизм объяснял, как устроен мир. Поэтому современную ситуацию он определяет как онтологический вакуум.

Павловский интересно говорит о героях телеэкрана, которых мы видим на ток-шоу. (Особое мнение. Глеб Павловский // -echo/). Он считает, они способны только на то, чтобы в случае реального врага оказаться в первых рядах с хлебом-солью. С нашей точки зрения, это и есть модель коммуникаций, где функционируют исключительно «правильные» слова.

Системы, которые могут работать с чужими голосами, сложнее. Советский Союз «сломался» на том, что он не смог удержать в себе критические информационные потоки. А система, работающая исключительно на положительных потоках, не соответствует действительности. Она делает гораздо больше ошибок, некоторые из которых затем могут становиться роковыми.

Как писал Маклюэн и другие, Средневековье было устной цивилизацией. Голос еретика в устной цивилизации мог легко быть приглушен. Инквизиция, например, могла легко отправить на костер опасного автора, и тогда вместе с ним исчезали его идеи.

Гутенберг закладывает начало печатной цивилизации. Выход книг Лютера уже не позволяет Ватикану также заглушить его, начинается новая эпоха многоголосья. Власть (светская или религиозная) вводит цензуру, пытается способствовать тиражированию нужных текстов.

Интернет предоставляет лучшие условия для существования чужих голосов. Как когда-то инквизиция, сегодня их пытаются прослушивать спецслужбы. Американская программа Prism или британская Tempora настроены именно на опасный контент. К тому же объектом интереса были и миллионы ежедневных телефонных разговоров, а не только интернет. В результате Пентагон даже закрыл доступ к статьям на эту тему в газете Guardian для своих военнослужащих. Все это подняло страшную бучу обсуждения. Но неужели кто-то думал, что таких возможностей нет?

При этом в истории всегда существуют жесткие (официальная цензура) или скрытые методы фильтрации контента. Как пример последнего можно вспомнить Голливуд, где, как показывают исследования, были налажены связи с Гитлером относительно цензуры фильмов.

Кстати, каждый вечер Гитлер смотрел американские фильмы. При этом он любил Микки Мауса, Грету Гарбо и не любил Тарзана. Немецкий консул в Лос-Анджелесе смотрел кино в Голливуде и предлагал вырезать некоторые вещи. Ни разу Голливуд не отказал. Фильмы студии MGM консул смотрел вместе с ее основателем Л. Маером. Он известен тем, что создал систему «звезд».

За всем этим стояли существенные коммерческие интересы. Но одновременно такая мягкая цензура имела и важные политические последствия, потому что фильмы начинали воспроизводить модель мира, которая интересовала Германию, — например, поднималась роль сильного лидера. Если Голливуд — это министерство мечты всего мира, то понятной становится заинтересованность немцев.

Коммерческая составляющая всплывает и сейчас, когда китайские цензоры участвуют в обсуждении голливудских фильмов. Китайский рынок настолько велик, что без него никак нельзя. Поэтому и последний фильм о Бонде, «Пираты Карибского моря», «Миссия невыполнима — 3», «Люди в черном — 3» — все они имеют в себе цензуру Китая. Возникают даже странные гибриды, когда Китай получает собственную версию одного из фильмов о железном человеке.

Отказ Европы от политики мультикультурализма демонстрирует сложные задачи объединения в одной социосистеме разных голосов. Вместе с тем следует признать, что именно сейчас мультикультура и мультиполитика разных тран постсоветского пространства находятся в конфликте, и это противостояние тормозит их развитие.

Цивилизации и коммуникации: новые подходы

Только человек обладает достатрочно сложным коммуникативным аппаратом. Поэтому понятно, что с его помощью могут порождаться сложные социальные явления. Сегодня мы начинаем пересматривать некоторые старые представления под углом зрения новых направлений, например, нейронауки, которая предоставляет возможность объективизировать то, что ранее было невозможным.

Одновременно наше прошлое открывает в себе совершенно новые стороны, о которых мы даже не догадывались. Это, например, область изобретения первых четырех вариантов письменности, которые имело человечество[42] [43][44]. Сохранилось 150 глиняных шариков, созданных пять с половиной тысяч лет назад в Месопотамии, которые рассматриваются как первые варианты устройств для хранения информации. Как оказалось, еще до изобретения письма люди хранили информацию о нужных для них объектах внутри подобных шаров.

Дж. Бениджер в своей книге «Революция контроля» говорит, что термин революция был взят из астрономии, впервые появился в политическом дискурсе в Англии семнадцатого века, когда им обозначили восстановление предыдущего порядка[45] (Бениджер — наш современник, он умер в 2010 г. в возрасте 63 лет, и «Революция контроля» его самая известная книга[46]). В современном, абсолютно противоположном значении он возникает после французской революции.

Сам же он употребляет этот термин в связи с двумя вещами. Первое — это те основные коммуникативные технологии, которые возникли в конце девятнадцатого — начале двадцатого века. Это телеграф (1830-е), пишущая машинка (1860-е), трансантлантический кабель (1866), телефон (1876), кино (1894), беспроводной телеграф (1895), магнитная запись (1899), радио (1906), телевидение (1928). Второе — это то восстановление политического и экономического контроля, который был утрачен во времена промышленной революции.

Революцией контроля, по его мнению, становится комплекс быстрых изменений в технологиях и экономике, которые влияют на общественный контроль. До этого контроль власти и рынков зависел от личных отношений и взаимодействий. Речь идет о восстановлении контроля функций, которые ранее были на нижестоящих уровнях общества. В качестве одного из первых исследователей этого явления Бениджер называет Эмиля Дюркгейма, который отмечал, что индустриализация ломает барьеры в транспортировке и коммуникации, позволяя распределять товары и услуги на национальном и глобальном уровнях. А то, что бюрократия является контролирущей технологией, впервые было отмечено Вебером. Вебер привлек внимание к еще одной контролирущей технологии — рационализации. Как показывает опыт, контроль может быть усилен как на увеличении возможностей по переработке информации, так и на уменьшении объемов информации, которые нужно обрабатывать. Первый вариант реализуется сегодня с помощью компьютеризации, второй с помощью предварительной обработки информации (preprocessing).

В конце девятнадцатого — начале двадцатого века коммуникативные технологии внедрялись в работу с массовой аудиторией. Белл считал, что телефон даст возможность передавать выступления, музыку и новости в личные дома. Популярные книги Диккенса содержали рекламные вставки. Фонограф мог передавать не только музыку, но и рекламу. Все это было направлено на усиление потребления товаров.

Результатом революции контроля становится информационное общество. Контроль Бениджер определяет как целевое воздействие в сторону заранее заданной цели. Индустриализация создает кризис контроля, который разрешают коммуникативные технологии. С кризисом контроля сталкиваются в первую очередь производство и транспорт.

Если Бениджер делал свою работу в основном на базе развития США, то ее также проверили для Великобритании[47]. Авторы останавливаются на развитии железных дорог и росте бюрократии. Кризис контроля они видят в кризисе коммуникации и кризисе организации.

С точки зрения Бениджера информационное общество идет именно из кризиса девятнадцатого века. Компьютер поэтому представляет собой не новую силу, а продолжение процессов, которые возникли давно. Он считает, что никогда в истории до этого не нужны были методы контроля, которые были быстрее ветра, воды или силы животных. Этот кризис начался в Америке в 1840-е и достиг максимума в 1870-е и 1880-е.

М. Кастельс, являющийся ведущим теоретиком сети, акцентирует в своей книге следующее разграничение[48]: «Наши общества все больше структурируются вокруг биполярной оппозиции между Сетью и «Я»». Сеть позволяет фрагментировать общество, вводя множество идентичностей, что ведет к конфликтным отношениям между ними.

В книге «Галактика Интернет» М. Кастельс анализирует среди прочего и сетевые общественные движения[49]. Первым вариантам этого феномена уделял внимания и Дж. Аркилла. Тогда это было сапатистское движение в Мексике, на которое обратили пристальное внимание американские военные[50].

Возникли новые интересные исследования по вопросу самостоятельного овладения знаниями детьми в условиях доступа к безграничному количеству информации, которое есть в интернете[51],[52]. Вне обязательности и строгого дозирования информации, которое характерно для школы, дети интеллектуально растут намного быстрее. Это та же проблема децентрализации, которая является главной для понимания сетевых форм.

И последняя проблема — новые смыслы для нового развития цивилизации. Стандартное требование к информационным системам акцентирует три основные функции: хранение, передача и обработка информации. Это чисто технические требования. Но для развития человечества самым важным была еще одна функция, потерянная «техниками». Это порождение новых смыслов. Ведь хранить, передавать, обрабатывать можно только то, что кто-то уже создал.

После того, как С. Кутб задал своими комментариями к Корану идеологию Аль Каиды, возникло внимание к таким текстам. Например, New York Times называет Кутба философом исламского террора[53]. Американская государственная лаборатория Sandia Lab, работающая в области национальной безопасности, даже начинала такой проект, как поиск в интернете подобного рода идей, чтобы на будущее обезопасить себя. То есть переход от Текста к Реальности может представлять определенную опасность, и он начинается сегодня отслеживаться. Кстати, как писатели и кинорежиссеры привлекаются в США для поиска вариантов новой опасности типа 11 сентября. Опыт проведения таких «игр» был и во времена противостояния США и СССР. Например, книга Т. Клэнси «Красный шторм поднимается» на самом деле базируется на трех американских командных играх[54]. Сегодня осталось только шесть страниц отчета, повествующего о первой игре, где Т. Клэнси, кстати, упомянут как главный игрок с советской стороны[55]. Сейчас все это стало известным за счет программы по сохранению виртуальных миров, под которыми имеются в виду старые видеоигры и интерактивная литература (адрес сайта этой программы — pvw.illinois.edu/pvw/). О Клэнси говорят как о загадочном писателей даже в некрологе (он умер 1 октября 2013), поскольку непонятно, откуда у него появился такой большой объем военной информации. Из первой его книги морское ведомство вырезало 100 страниц военной информации[56].

У книги о Красном шторме был еще один соавтор — Ларри Бонд, который и был морским офицером. И он говорит в своем интервью, что всю информацию можно почерпнуть из имеющейся литературы[57]. Он подчеркивает, что книга вырастает из конкретной военно-командной игры. Л. Бонд работал над задачей для Центра морского анализа на тему, сколько кораблей понадобится через двадцать лет. Отвечая на вопрос, каким был Клэнси как игрок, Бонд говорит, что он был очень агрессивным и всегда старался найти необычную тактику. В другом интервью Л. Бонд подчеркивает, что Клэнси придумал новый жанр — военный триллер[58]. И, кстати, именно романы Клэнси излечили Америку после Вьетнама, военным вновь стало быть почетно.

Применение более объективных методов, к которым постепенно переходят социальные науки, позволяет получать совершенно новые результаты. Например, методом эволюционного анализа удалось проследить происхождение сказок[59],[60]. Оказалось, что «Красная Шапочка» и «Волк и семеро козлят» являются родственниками и появились впервые в Африке. В прошлом у них имелся какой-то неизвестный сегодня общий предок.

Если первой книгой, которая была подана издателю в машинописном виде, считается «Жизнь на Миссисипи» Марка Твена, то есть и претендент на первую книгу, которую сделали на компьютере. Это книга Л. Дейтона «Бомбист»[61]. Эта книга вышла в 1970 г. Автор следующим образом рассказывает сегодня о своем опыте работы с машиной: «Я работаю медленно, так что книга занимает более года, на некоторые ушло даже несколько лет, и я всегда «конструировал» свои книги, а не писал их. До появления машины IBM я пользовался ножницами и клеем, чтобы добавлять, изымать и менять местами материал. Получив образование в качестве иллюстратора, я не видел причин работать по принципу от начала до конца. Я считал, что рисование не начинается на верхнем левом углу и заканчивается на нижнем правом: почему же книга должна выстраиваться по прямой линии».

Как видим, компьютер создает новый тип автора, меняя писательские навыки. Легкость изменений, привнесенная компьютером, также должна отражаться на типе текста, который теперь выходит не из-под пера, а из принтера. Есть определенная потеря памяти, которую отражает старое высказывание М. Шагинян, что память находится на кончике пера.

Французский философ Бернар Стиглер говорит о пролетаризации современного общества, в котором исчезают знания и know-how[62]. Государство тоже теряет свои функции, передавая их в руки частных лиц. Сегодня также возникают не только частные армии, но и частные тюрьмы, речь уже идет о приватизации полиции. Стиглер говорит также о пролетаризации политики в том плане, что человек уже не может принять решение о начале ядерной войны, за него это делают машины[63]. Ядерная война может начаться в автоматическом режиме еще до того, как президент страны сможет принять свое решение.

Как современный ученый Стиглер не мог обойти вниманием такой феномен, как Фейсбук[64],[65]. Он рассматривает социальные сети в контексте процесса грамматизации социальных отношений, что позволяет выделять определенные их модели для массового повторения. Они могут как интенсифицировать индивидуальность, так и разрушать ее.

Стиглер в своих изысканиях опирается на тексты Ж. Симондона[66],[67],[68],[69],[70],[71]. Единственно, что он критикует его за незнание Фрейда. Но ключевые идеи Стиглера пришли именно оттуда. Детально информационная онтология Симондона в аспекте отличий от математической теории коммуникации, идущей от К Шеннона, рассматривается в работе А. Илиадиса[72]. Например, если Шеннон говорит о передаче сообщения, то есть информационном контенте, который должен совпадать в точке отправления и точке получения, то Симондон — об информационном коде, который переводит информационные артефакты в нечто совершенно новое. Симондон также считал, что следует заменить понятие формы понятием информации. Есть редкие русские переводы его работ[73], (см. также биографию Симондона, написанную его дочерью[74]). Симондон был первым, кто принес идеи кибернетики во Францию[75]. Его также попытались связать с магией[76].

Цивилизация была создана коммуникацией. На первом этапе все было наоборот: протоцивилизации создавали свои средства коммуникации, например, в виде письменности для решения хозяйственных или религиозных задач. Но потом коммуникации сами стали задавать суть той или иной цивилизации. Телевидение в чем-то является примером отрыва коммуникации от цивилизации, которое может тормозить наше дальнейшее развитие, подталкивая общество не к прогрессу, а регрессу.

Как с помощью коммуникации трансформируются социосистемы

Общая фраза, что цивилизации создаются коммуникациями должна быть «разложена» на типы конкретного инструментария, который позволяет это делать: форматируя и формируя те или иные характеристики цивилизации с помощью коммуникативных механизмов. Это не только интенсивное воздействие на социосистемы в виде, например, цветных и бархатных революций, но и эволюционное развитие, когда последствия коммуникативных нововведений могут начать ощущаться спустя столетия. И эволюционные, и революционные коммуникативные действия трансформируют социосистемы, только с разной скоростью.

Ниже мы рассмотрим два вида переходов. С одной стороны, это примеры переходов, когда трансформация коммуникации несет в качестве последствий трансформацию цивилизации. С другой, те типы научных направлений, которые с разных позиций исследуют процессы этих трансформаций.

Г. Иннис много писал о влиянии носителей информации (папирус, пергамент, бумага как пример) на формирование и функционирование цивилизаций[77]. Именно он сформулировал принцип, в соответствии с которым государство стремится к созданию связи в пространстве, а религия — во времени, и римская империя была спасена, когда перешла на более дешевый папирус, что помогло ее расширению.

Однако по поводу исключительного внимания религии к связи во времени есть вопросы. Ведь религия в виде миссионерства столь же активна и в наращивании связей в пространстве. Скорее можно говорить, что религия, как и культура, работает с другими типами текстов, которые не «сгорают» так же быстро, как тексты государства. Они остаются однотипными для многих поколений. Но они враждебны к вхождению других таких же долговременных текстов.

Государство видит опасность в информационных войнах, приходящих извне, религия — в смысловых. И если в мусульманских странах сохраняется большая связка государства и религии, то там государство будет болезненно относиться и к смысловым интервенциям. По этой причине, например, кукла Барби становится невозможной для Ирана, поскольку является чужеродным долговременным продуктом, вместе с которым входит чужая модель мира.

Коммуникативно-цивилизационным инструментарием являются такие изменения в коммуникациях (эволюционные или революционные), которые ведут к кардинальным трансформациям социосистем. В ряде случаев коммуникация может выступать в роли бабочки Бредбери, когда незначительное действие приводит к значительным последствиям.

Четким комуникативно-цивилизационным инструментарием, например, является изобретение книгопечатания. Маклюен, к примеру, считал, что далее произошло все: и гомогенизация людей, и промышленная революция, поскольку книга стала первым полностью однотипным продуктом[78]. А гомогенизацию людей он считал предпосылкой для прикладных наук.

Создание алфавита с последующей печатью на нем книг и газет ведет к активации национализма, в результате печать создает современнную карту мира, где есть национальные государства со своими границами. Б. Андерсон определяет нацию как воображаемое сообщество[79],[80]. Воображаемым он его считает потому, что даже в маленьком государстве никто не знает своих граждан. Воображаемым оно является потому, что понятие суверенитета придумано в момент, когда рушились иерархические династические порядки.

Получается, что многое в нашей жизни держатся именно на феномене не реального, а воображаемого. В том числе это касается и революций, которые зовут население к тому, чего пока нет. И как часто оказывается потом, что звали к тому, что после не было реализовано.

Делегитимизация власти в концепции Дж. Шарпа является обратным процессом[81],[82],[83]. Это разрушение воображаемого, поскольку он считает, что государства держатся не столько на формальном, сколько на неформальном подчинении граждан. Украинские Майданы 1 и 2 являются примером массовой манифестации неподчинения власти, но в мягкой форме, поскольку это вариант ненасильственного процесса. Но речь все равно идет о «войне» не в физическом, а виртуальном пространстве. Это столкновение пространства воображаемого, пространства мечты.

Таким образом, мы имеем два основных процесса: создание воображаемого и разрушение его. Правда, и в том и в другом случае очень важными являются поддерживающие данные процессы материальные их маркировки, например, знамена на демонстрациях в поддержку или против власти.

Перенос на долговременные носители ведет к поддержке одних текстов/идей и неподдержке других (Иннис говорил о монастырях как о монополистах знаний, которые своим отбором текстов для перенесения с папируса на более договременный материал — пергамент — по сути осуществляли цензуру знаний). Но точно так же СССР тиражировал нужные тексты и не тиражировал другие.

Сегодняшний интернет и пришедшие вослед социальные сети начали трансформацию открытости. Если в Фейсбуке или Твиттере пишут премьеры, то это говорит, по крайней мере, о новом типе открытости власти, точнее, моделировании ее открытости новым способом.

Интернет будет провоцировать волны внутренней эмиграции, в результате это может привести к появлению нового города или страны в физическом пространстве[84]. То есть люди, объединившись сначала в виртуальном пространстве, затем создадут объединение в пространстве физическом.

Если христианская цивилизация изменила отношение к женщине, больному, бедному, то разрушающие ее сегодня коммуникативные механизмы ведут именно к смене модели семьи.

Бархатные и цветные революции моделируют революционность путем использования ненасильственного сопротивления, то есть антивластные действия подаются в манере, которая тормозит реагирование на них власти.

Телевидение становится фабрикой смыслов, где интерпретируется жизнь, главным ресурсом власти, как считает и много пишет на эту тему Д. Дондурей. В статье «Фабрика страхов» он подчеркивает то, что у зрителя нет способности оценить реальность предоставляемой ему информации[85]: «При этом нельзя забывать, что большая часть зрителей не обладает таким важнейшим социально-психологическим инструментом фиксации художественных смыслов, как чувство дистанции, необходимым для того, чтобы освободиться от пут идентификации. Все, кто способен хоть как-то считывать и интерпретировать семиотические смыслы продуктов творчества, должны уметь дистанцироваться от рассказанной авторами истории. Подавляющее же большинство населения мира, и наша страна здесь не исключение, не способны выйти за пределы сюжета. Поэтому естественно, что зрители живут в том придуманном мире, который демонстрируется с экрана, переживая его как реальный. Разницу они не чувствуют». Вероятно, это равноценно роли кино в сталинское время, когда «Кубанские казаки» рассматривались как более точное отражение реальности, чем жизнь вокруг.

Г. Павловский также в своей книге говорит, что государство избрало для своей системы управления функцию продавать страхи[86]. Поскольку оно не занимается ни медициной, ни образованием, ни наукой, у него осталась только одна функция обеспечения безопасности. Эта причина, кстати, может нам объяснить засилье сериалов про ментов и бандитов на экранах, поскольку потребность в безопасности надо как-то активировать.

Кстати, Павловский в одном из интервью подмечает еще одну характеристику выстроенного на сегодня режима[87]: «Система заявила себя антиамериканской, но любую свою глупость объясняет тем, что «в Штатах так тоже делают». В другом интервью Павловский раскрывает механизм создания согласия в обществе, схожий с тем, которые применяла Германия[88]: «Вы должны либо работать в формате газеты «Штюрмер», то есть все время агрессивно атаковать то или иное меньшинство (надеюсь, не евреев), чтобы создавать какую-то мнимую, временную консолидацию большинства на агрессивной основе. Либо все, что остается (я с печалью наблюдаю, как это происходит со многими людьми, которые работали и со мной в прошлые годы), — непрерывно придумывать аргументы, почему это хорошо».

Социосистема активно использует эти и подобные механизмы, чтобы выстроить то, что представляется ей более желательным. К примеру, К. Ремчуков говорит о намечающемся опыте России по созданию новой патриотической элиты[89]. Это новый учебник истории, для которого уже есть кураторы. Это новые политологи, которых объединяют в новую структуру. Создаются сообщества, способные к самоорганизации, но поскольку главным мотором для их создания становится власть, в результате будет образована более адекватная для ее представлений самоорганизация. Кстати, появилась интересная гипотеза, в рамках которой по-новому взглянули на причины сталинских репрессий[90]. В соответствии с ней Сталин как раз и уничтожал субэтносы, который были способны к такой самоорганизации. В довоенное время такими возможными центрами силы (точнее, контрсилы) были дворяне, священники, белогвардейцы, интеллигенция, старые инженеры.

Сейчас активно обсуждается книга «Связанные» («Connected») Джеймса Фаулера и Николаса Кристакиса[91],[92], (сайт, посвященный книге — connectedthebook.com, сайт лаборатории Н. Кристакиса в Гарвардском университете — christakis.med.harvard.edu). Смысл их концепции состоит в том, что многие типы нашего поведения передаются через контакты. Это осуществляется с помощью так называемых зеркальных нейронов, с помощью которых мы начинаем повторять видимое нами поведение в мозгу, а потом и в действительности. Таким образом, у примеру, может передаваться даже счастье[93].

Может переноситься и опыт из несовпадающей сферы, например, было высказано мнение, что из специалистов КВН получились хорошие политтехнологи[94]. Или такой пример как роль телепрограммы «Взгляд» в перестройке, которую можно рассматривать как катализатор некоторых процессов в стране (см. разные оценки этой роли[95],[96]). В начале ее создавали с представителями КГБ для отвлечения молодежи от слушания западных радиостанций.

Коммуникативно-цивилизационные механизмы создают новые контексты, которые ведут к иному поведению. Для обеспечения этого, в числе прочего, создаются и новые науки типа социального маркетинга, которые направлены на активацию новых вариантов поведения[97],[98],[99],[100]. И это сегодня достаточно сильный тренд, повлекший за собой открытие соответствующих лабораторий в университетах.

Другой вариант трансформации поведения сквозь трансформацию коммуникации предлагает поведенческая динамика (см. сайт института поведенческой динамики в Лондоне — ). Британские военные пошли именно по этому пути, заложив его в основу проведения информационных операций. Имея иную точку отсчета, они также имеют возможность критиковать проведение американских информационных операций[101], опыт которых также анализируют и сами американцы[102]. Кстати, они акцентируют недостаточность просто социологических цифр для анализа человеческого поведения. Например, соцопросы в Афганистане, представленные военным, поставили на первое место у населения проблему вывоза мусора[103]. Люди могли просто не понять вопроса, дать в опасной ситуации самый вежливый ответ, то есть при анализе ситуации надо иметь подключение как количественных, так и качественных методов, не веря в просто цифры.

Третий вариант предлагает теория подталкивания Р. Талера[104]. Причем сам он именует такую деятельность архитектурой выбора, а специалистов этой сферы — архитекторами выбора. Это создание информационных и иных контекстов, которые будут вести граждан к «правильному» выбору. Частотные его примеры представляют собой введение в массовое сознание средней нормы потребления (электричества, пива и под.), что интуитивно заставляет остальных подстраиваться под эту норму. Кстати, это очень напоминает подход британских военных, которые также работают с коллективной нормой.

Четвертый вариант базируется на продвижении технологий связности (интернет), которые имеют существенные политические последствия. А. Росс (см. его био[105]) говорит о следующих политических последствиях[106]:

• эти технологии ускоряют рост социальных и политических движений,

• эти технологии обогащают информационную среду, меняя нашу способность делиться информацией и получать ее,

• новые технологии разрушают старые лидерские структуры.

С этой точки зрения интернет становится тем фактором, который ведет к построению новых социальных и политических структур.

Все это разные виды коммуникативно-цивилизационных переходов. Коммуникация становится не просто ускорителем изменений, она вносит в социосистемы свои характеристики, которые были бы невозможны без данного типа коммуникации.

Контркультура как социокоммуникативный механизм: опыт СССР

Если Польша времен борьбы Солидарности реализовывала свою контрполитику в культурном поле, чтобы бороться там, где это было возможным, а США продвигали в Европе выставки абстрактного искусства, которые финансировались ЦРУ, то однотипно контркультура использовалась и в СССР, хотя гораздо в более мягкой форме. И шестидесятники, и семидесятники были по сути людьми контркультуры, которые не хотели исповедовать соцреализм. Эти люди появляются только тогда, когда завершилась эпоха Сталина. Репрессии не исчезли, хотя заметно поубавилась их сила. И это позволило и думать, и писать по-другому.

Эпоха Андропова, который был не только генсеком, но и долгие годы председателем КГБ, характеризуется многими неясностями. Андропова отличают не только «странности» биографии (см., например, расследование журнала «Итоги», в рамках которого выясняется, что у генсека и главы КГБ были и другое место рождения, и иное социальное происхождение, и даже иные имя, фамилия и отчество[107],[108]), но и странности действий. Он движется наверх как очень правильный коммунист, которого даже некоторые определяют как «неосталиниста». Но некоторые его действия уже не могут оцениваться подобным образом.

Движение наверх в правоверном русле может быть объяснено как единственный способ роста в партийном лифте, тем более при такой биографии, в которой спрятаны неизвестные и по сегодня детали.

В. Семичастный, бывший председателем КГБ на момент снятия Хрущева, а потом потерявший свое место, так объясняет эту замену[109]: «На мое место поставили Андропова. Мало того, что он был, что называется, «из своих», из секретарей ЦК, но и еще в одном… в еще более важном отношении он был, так сказать, благонадежнее меня. Если я, как говорится, слишком много знал о Брежневе, и из-за этого Брежнев предполагал какую-то зависимость от меня, то с Андроповым было как раз наоборот: в распоряжении Брежнева находились две «тяжелые карельские тетради» Куприянова об излишнем усердии Андропова в так называемом расстрельном «Ленинградском деле»…»

Что касается карельских тетрадей, то в другом интервью того же Семичастного можно прозвучало следующее[110]: «Как-то [в 60-е годы] встал вопрос по Андропову, по поводу его «работы» в Карелии, когда «ленинградское дело» началось и «ленинградцев» в Карелии всех арестовали… Как председатель КГБ, я дал команду все выяснить. И вскоре мне стало известно, что Куприянов, бывший первый секретарь в Карелии (которому 10 лет дали, и он их отсидел), дал показания и письма по поводу того, что обращался и к Хрущеву, и к Брежневу, и в КПК, что это дело рук Андропова!!! Куприянов написал две тетради — целое досье на Андропова, которое потом попало в распоряжение Брежнева…»

То есть полностью «правильный» характер Андропова, который также можно списать не только на его биографию, но и на соответствующую атмосферу в стране, может быть объяснен именно таким способом. Он имел «отклонения» в биографии, в результате чего мог спасти себя только «правильным» поведением.

В. Федорчук, ставший после Андропова главой КГБ, говорит об «искусственном создании диссидентского движения»[111]. Это поднимало статус КГБ, позволяло резко увеличивать его штаты, что естественно было важно для председателя КГБ. Он также говорит о борьбе с диссидентами на Украине: «Когда я был председателем КГБ Украины, председатель КГБ СССР Андропов требовал, чтобы мы ежегодно в Украине сажали 10–15 человек. И мне стоило невероятных усилий, вплоть до конфиденциальных обращений к Брежневу, чтобы количество украинских диссидентов ежегодно ограничивалось двумя-тремя людьми. К тому же Андропов лично следил за ходом следствия по делам некоторых украинских диссидентов. Иногда задавал направление. Можете себе представить? А потом с помощью некоторых писателей во всем виноватым сделали КГБ Украины, Федорчука, которые якобы выслуживались перед Москвой».

Вновь создается образ Андропова как человека, закручивающего гайки. Но это только одна сторона деятельности председателя КГБ. Федорчук говорит и о другой: «В тюрьмы сажали в основном писателей-государственников, за границу высылались либералы, — такие как Аксенов, Бродский, Буковский. Некоторые деятели культуры были вроде бы полузапрещенные. На самом деле Андропов им тайно покровительствовал, оберегал их, создавал о них соответствующее положительное общественное мнение». Здесь далее Федорчук проясняет, кого он имеет ввиду: Высоцкого, Любимова, Евтушенко. Та же ситуация имела место и с Солженицыным: «Подумайте: как сельский учитель, отсидевший в тюрьме, смог получить в распоряжение тайные архивы НКВД? Причем в его книгах многие документы банально фальсифицированы, размах репрессий многократно преувеличен. То, как лично Андропов руководил операцией по выезду Солженицына в США, — это отдельная история. Спрашивается — а зачем? Чтобы он там, в США, без малейших затруднений продолжал своими книгами разрушать Союз?»

И это уже парадоксальная картина происходящего, в рамках которой возникает разделение «врагов» на плохих и хороших. Плохие враги — сидели, а хорошие — уезжали на Запад. Но именно там они получали лучшие возможности для проведения своей борьбы.

Достаточно активную деятельность Андропова в области борьбы с диссидентами пытаются объяснить и тем, что соответственно вырастал статус КГБ в глазах Политбюро, что позволяло в результате увеличивать не только статус, но и финансирование, и штаты[112]: «До того, как Юрий Андропов и Семен Цвигун возглавили КГБ, диссидентов в Советском Союзе насчитывалось три или четыре человека, хотя иногда насчитывают даже пять или шесть диссидентов. Понятно, что напугать Политбюро такой «могучей кучкой» было нереально, поэтому потребовалось представить диссидентство как некое массовое движение. Для этого в 1967 году было создано 5-е управление КГБ СССР, в чьи функции входило выявление лиц, занимающихся антисоветской агитацией и пропагандой и стремящихся к свержению советской власти».

Семичастный рассказывает, что когда он работал, не было даже слова такого — «диссидент». Вместо этого звучали другие слова[113]: «Предатель, преступник, изменник, враг народа еще, но так, осторожно уже. При мне было два дела: это Синявский — Даниэль. И дело генерала Григоренко. Сахаров здравствовал и жил здесь. Солженицын здравствовал и жил во флигеле у Ростроповичей. Мы все это знали и никому никуда не предлагали уезжать. Знаете, кого мы удалили, — Тарсиса. Тарсиса пригласили не то в Нидерланды, не то в Данию, и мы ему закрыли въезд обратно. Вот и все».

Суммируя, можно отметить, что Андропова сопровождает бесконечная череда вопросов, на которые невозможны однозначные ответы (см., например,[114],[115],[116],[117]). Одни пишут о его интеллекте, другие — о том, что у него не было даже высшего образования и он резался в домино на отдыхе с Горбачевым.

Нас интересует аспект внимания Андропова к тому, что можно обозначить как советский вариант контркультуры. То есть там, где по определению не должно было быть вообще контркультуры, поскольку все должны были идти широким проспектом соцреализма, да еще и строем, было большое число людей, которые двигались вне этого строя.

Контркультуру можно рассматривать как модель «гашения» протестных настроений. Вероятно, такой же путь был избран Западом, когда возникло движение «секс, рок и наркотики». Контркультура по каким-то причинам не переходит в контрполитику, хотя контрполитика переходит в контркультуру. Пример: возникновение советского авангардного искусства после революции как пример нового искусства, которое соответствовало новой политике.

Если гипотетически предположить, в чем мог быть интерес аналитиков Андропова к поддержке именно культуры, то можно выделить два типа факторов: трансформационные по отношению к социосистеме и случайные, под последними будем понимать обращения к Андропову со стороны близких людей по поводу той или иной фигуры. Правда, и в этом случае оказывается, что включение Андропова в судьбу той или иной фигуры могло иметь и другие интересы. Просьбу о помощи Бахтину принесла домой дочь Андропова. Но, например, С. Кургинян считает, то Андропов помогает М. Бахтину, поскольку его заинтересовала идея использования смеховой культуры для разрушения СССР[118]. Это, конечно, далеко идущая гипотеза, но она имеет право на существование. Ведь при Андропове анекдоты и слухи часто использовались для дискредитации тех или иных членов политбюро, что подтверждается многочисленными мемуарами (см., например, воспоминания помощника Черненко В. Прибыткова[119]).

Кургинян постоянно возвращается к роли Бахтина, к возможному использованию его интеллектуальных наработок в построении перестройки[120],[121]. Он суммирует это такой фразой: «Снаряд — Бахтин. Пушка — Андропов. Цель — КПСС как секулярная красная церковь».

Анна Кудинова начинает свою статью «Бахтин и Волошин» следующим абзацем[122]: «Бахтин был кумиром советского диссидентства. Но, если верить Кожинову (а ему в вопросе о Бахтине вполне можно доверять), Бахтин не скрывал своего — фундаментального, можно сказать — антисемитизма. А это противоречило духу советского диссидентства. Причем весьма категорическим образом. Малейшее проявление антисемитизма порождало резкое диссидентское «фи»». И антисемитизм должен был бы вызвать неприятие этой фигуры в диссидентских кругах, но этого по каким-то причинам не произошло.

Бахтин действительно произвел фурор своим вторичным появлением в академическом сообществе. Он был не только просто модным, а и интеллектуально интересным, что бывает редко. Наверное, только возвращение М. Булгакова в мир литературы может сравниться с этой ролью.

А. Кудинова так рисует технологию Бахтина — Рабле[123]: «Для того чтобы нечто — смысл или идея, или человек, или даже общество в целом — обновилось, надо, в соответствии с рекомендациями Рабле — Бахтина, обрушить вертикаль. В противном случае «нечто» прочно привязано к Верху. Ему бы мчаться на всех парах к «веселому будущему», да вертикаль не пускает! А вот если связь с Верхом оборвать — «нечто» погрузится, наконец, в стихию благодатного Низа. Веселое слияние с Низом снимет пыль, патину с привычного и надоевшего. «Нечто» обновится и засверкает первозданной красотой. Во всяком случае, именно это сулят Рабле и Бахтин. Правда, слияние с Низом иногда заканчивается летальным исходом для того, что якобы должно было обновиться. Но это частности».

Практически близкое правило Кургинян выводит из А. Кроули: «Для организации такой катастрофы надо разделить Свет и Тьму в народной душе, оставить в этой душе только Тьму и выпустить ее наружу. Тогда-то и произойдет искомое и желанное (буря или катастрофа равноденствий)». Но сразу возникает вопрос — можно ли считать такие достаточно абстрактные правила вариантом инструкций по проектированию?

С. Аверинцев также в свое время уделил внимание смеховой концепции Бахтина, причем слова его напрямую связаны с нашей темой[124]: «Смехом можно заткнуть рот как кляпом. Вновь и вновь создается иллюзия, что нерешенный вопрос давно разрешен в нужную сторону, а кто этого еще не понял, отсталый растяпа — кому охота самоотождествляться с персонажем фарса или карикатуры? Террор смеха не только успешно заменяет репрессии там, где последние почему-либо неприменимы, но не менее успешно сотрудничает с террором репрессивным там, где тот применим».

Хотя некоторые исследователи, наоборот, отрицают эту связь, как бы не позволяя Кургиняну брать Аверинцева в союзники[125]. У Аверинцева, кстати, есть и такая фраза: «Примеров самой прямой связи между смехом и насилием, между карнавалом и авторитарностью слишком много».

Модель, которую излагает Кургинян-Кудинова, можно понять и как опускание всего общества в «низ» путем уничтожения ее «верха». Этот путь прошла каждая фигура советского прошлого. Правда, до этого такой же путь проходили все фигуры, вписанные в ряд врагов советского строя. Сегодня это активно видно, например, по поднятию российских монархов, особенно Николая Второго. Очеловечивание последнего царя, реинтерпретация его действий меняет советский взгляд на историю до 1917 г. при сохранении советского периода в рамках официальной истории. Но, возможно, это является странным только в головах людей, прошедших и советскую среднюю школу, и вуз.

И это не единственный такой парадоксальный момент нашей истории. Кургинян очень четко подчеркивает, например, что все национальные фронты во всех республиках СССР создавало КГБ [12, с. 691].

Одновременно пристальный анализ политики компартии в области культуры демонстрирует отсутствие каких-либо послаблений со стороны Ю. Андропова[126]. Как вспоминает один из кремлевских спичрайтеров В. Александров, когда разгорелся скандал в связи с «не с теми» словами, которые позволил себе сказать этот консультант по поводу югославских проблем, Андропов замял скандал, но передал ему через через В. Крючкова[127]: «Думай не только о том, что говоришь, но с кем говоришь». И эта «правильная» политика позволила Андропову довести личный состав КГБ СССР до достаточно больших цифр, что составило с внештатными сотрудниками 1 миллион человек[128].

Если Кургинян инкриминирует Андропову развал СССР с опорой на карнавальную модель переключения верха на низ, то в текущей деятельности КГБ не внутри страны, а на Западе также были интересные моменты. Например, такой фигурой был Виктор Луи, который говорил о себе, что агентом не был, а выполнял отдельные поручения Андропова[129]. Именно Луи передает на Запад и рукопись С. Аллилуевой, и «Раковый корпус» Солженицына. Кстати, его последней публикацией времен перестройки была статья о Матиасе Русте, которая базировалась на материалах допросов[130].

В. Луи продал на Запад и несколько видеозаписей из ссылки А. Сахарова в Горький, на одной из которых Сахаров ест и читает американские журналы в тот момент, когда на Западе говорили о его голодовке протеста. Источник таких материалов вполне понятен. Кстати, ясно и то, почему передача материалов делалась через него. Например, из воспоминаний Хрущева исчезли перед их публикацией все негативные упоминания Брежнева и места, которые были неудобны для руководства СССР.

Вот как о нем высказывается сам Сахаров[131]: «Он [начальник московского ОВИРа] объявил, что мне отказано в поездке в Норвегию, так как я являюсь «лицом, обладающим знанием государственной тайны». Я сказал, что буду оспаривать это решение. Интересно, что за неделю до этого в английской газете «Ивнинг ньюс» появилась статья Виктора Луи, в которой сообщалось, что мне будет отказано с этой именно аргументацией, со ссылкой на каких-то анонимных ответственных лиц. Очевидно, это была проверка силы реакции общественного мнения. Виктор Луи — гражданин СССР и корреспондент английской газеты (беспрецедентное сочетание), активный и многолетний агент КГБ, выполняющий самые деликатные и провокационные поручения. Говорят, сотрудничать с КГБ он стал в лагере, куда попал много лет назад. КГБ платит ему очень своеобразно — разрешая различные спекулятивные операции с картинами, иконами и валютой, за которые другой давно бы уже жестоко поплатился».

Кстати, рядом с А. Сахаровым побывал и другой «протеже» Андропова — историк Н. Яковлев, автор известной в советское время книги «ЦРУ против СССР» (см. о нем[132]). На Яковлева Сахаров тоже очень обиделся, поскольку тот написал в своей книге о ЦРУ, что Е. Боннэр, когда сердится, бьет Сахарова.

Яковлев рассказал о работе над своей книгой «1 августа 1914» и предшествующих ее появлению беседах с Ю. Андроповым и Ф. Бобковым. Кстати, он говорит и следующие слова: «Сравнивая обоих, при всем интеллектуальном лоске Ю.В. Андропова я безоговорочно отдаю пальму первенства Ф.Д. Бобкову, который на много порядков был выше формального начальника, а главное несравненно лучше подготовлен». И еще он приводит следующее мнение Андропова: «Дело не в демократии, он первый стоит за нее, а в том, что позывы к демократии неизбежно вели к развалу традиционного российского государства. И не потому, что диссиденты были злодеями сами по себе, а потому, что в обстановке противостояния в мире они содействовали нашим недоброжелателям, открывая двери для вмешательства Запада во внутренние проблемы нашей страны». Андропов также раскрыл ему принадлежность к политическому сыску таких фигур, как Тургенев, Белинский и Достоевский.

Интересно, что Бобков в перепечатанном в его книге «Как готовили предателей» интервью отрицает то, что Андропов мог быть автором перестройки, В своей книге он приводит также такой факт: за десять лет хрущевской «оттепели» по 58 статье были осуждены 10 тысяч человек, а за двадцать лет андроповского руководства по той же политической статье были осуждены 800 человек[133]. Правда, тут можно возразить, что осуждали и по другим статьям. Но все равно понятно, что цифры несопоставимы.

В. Луи передал на Запад и мемуары Хрущева[134]. Причем Андропов, по словам Хрущева, даже не захотел познакомиться с рукописью. Но было ли это так, остается на совести Луи. Правда, КГБ слушал Хрущева, а поскольку книгу он не писал, а надиктовывал, то такой же экземпляр мог быть и у КГБ. Интересно, что издатели для подтверждения согласия автора прислали две шляпы (ярко-алую и черную), в которых попросили Хрущева сфотографироваться. Так он и сделал, одну надел на голову, а вторую держал в этот момент в руке.

При этом, как только книга вышла, Андропов моментально подал записку в ЦК, предупреждающую об отрицательных последствиях. Есть еще одно подтверждение того, что книга смогла выйти на Западе с помощью нескольких человек из КГБ[135]. А по СССР был нанесен очередной репутационный удар. Эти слова про помощь КГБ сказал С. Хрущев, яляющийся сегодня гражданином США. Кстати, Сергей Хрущев занял позицию опровержения практически всего, что касается его отца (см. его интервью в «Известиях»[136]).

Луи как-то сказал фразу, запомнившуюся его собеседнику[137]: «В наше время всякий ответственный разведчик как минимум двойник…» И это тоже может быть правдой. Любая страна имеет санкционированные каналы утечки информации, в контекст которых вписывают и В. Луи[138]. Его делают даже политическим игроком: «Виктор Луи ездил с тайной миссией на Тайвань, с которым не было тогда дипломатических отношений. Виктор Луи работал по отказникам, Виктор Луи был первым, кто сообщил, что в 1978 году взрыв был в московском метро, Виктор Луи занимался позитивным имиджем Андропова в глазах зарубежной общественности».

В. Кеворков выпустил о В. Луи книгу. Живущий сегодня в Германии генерал-майор КГБ В. Кеворков возглавлял в свое время региональное бюро ИТАР-ТАСС в Германии, Австрии и Швейцарии[139]. Сам себя он называет тайным советником Андропова и свою работу с Андроповым описывает следующим образом[140]: «Именно по его заданию в 1969 году я налаживал так называемую секретную связь между высшим политическим руководством СССР и ФРГ. Этот канал способствовал установлению тайных отношений между генеральным секретарем ЦК КПСС Брежневым и канцлером ФРГ Брандтом, в результате чего был заключен советско-западногерманский договор. Секретная связь работала на протяжении двенадцати лет, а начиналось все с того, что я прилетел в Бонн под видом специального корреспондента «Советской культуры» и принялся внедряться в среду немецких журналистов».

О встречах Луи с Андроповым Кеворков дает следующую информацию: «Андропов любил повторять: «Мне с корреспондентами работать удобнее, чем с агентами». Юрий Владимирович знал, что я доверяю Луи, и этого ему было вполне достаточно. Обычно мы встречались не в кабинете на Лубянке, а в одной из конспиративных квартир КГБ, куда я привозил Виктора. Там в спокойной обстановке и обсуждались вопросы, которые Андропов хотел поручить Луи».

Луи первым сообщил о снятии Хрущева, причем сделал этот прогноз на базе достаточно условной информации: «Слухи о возможном отстранении от власти Никиты Сергеевича ходили по Москве давно, хотя заговорщики держали задуманную операцию в строжайшем секрете. Виктор несколько раз задавал мне вопросы на эту тему, говоря, что лондонская редакция требует от него определенности, но я уходил от ответа. И вот однажды глубокой ночью Луи ехал по Охотному Ряду со стороны Лубянки и увидел, как с фасада гостиницы «Москва» убирают огромный портрет Никиты Сергеевича, висевший там чуть ли не круглогодично. Виктор не поленился остановить машину, чтобы поинтересоваться, кто же отдал приказ на снятие лика вождя. Работяги, скатывавшие в рулон огромное полотнище, не смогли ответить ничего вразумительного, но Луи неплохо знал, как работает советская бюрократическая машина, и справедливо предположил: такие вещи без благословения свыше не происходят».

В. Кеворков и сам рассказывает об Андропове в своей книге «О чем говорят президенты? Секреты первых лиц»[141]: «Наибольших же результатов он достиг в навязывании Брежневу своей внешнеполитической концепции. Куда скромнее выглядели его усилия по внутренней перестройке в стране. Это он откладывал до того времени, когда полностью и безраздельно возьмет бразды правления в свои руки. Одной из основных составных его политико-философской концепции было проведение демократизации в стране, что он представлял, однако, исключительно как процесс постепенный и обязательно проводимый сверху. Иначе, по его мнению, в государстве наступит хаос, которого он опасался превыше всего. Слова «демократия» он не употреблял вообще, пользуясь при необходимости термином «цивилизация». Андропов был убежден, что к более цивилизованному обществу Советский Союз должен прийти через более жесткий политический и экономический режим, чем тот, который существовал при Брежневе. Показательно, что понятия «порядок» и «цивилизация» следовали у него неизменно одно за другим. В частных беседах он неоднократно вслух размышлял об опыте Ататюрка, огнем и мечом европеизировавшего Турцию, велевшего впредь пользоваться латинским алфавитом и сечь головы тем, кто осмелится носить фески».

Кстати, Вячеслав Кеворков стал прототипом полковника Виталия Славина у Ю. Семенова[142]. И это говорит об еще одной «сцепке» — Андропов + Семенов, а также о работе Семенова на репутацию КГБ, которая также была достаточно активной во времена Андропова. Есть письма Семенова, адресованные Андропову[143]. Сам Андропов, кстати, привлек Семенова к работе, задав два вопроса: «Почему Вы никогда не основываете свои книги на фактах?» и «Мы только что закончили дело по разоблачению шпиона ЦРУ в Москве. Вы не хотели бы ознакомиться с материалами?»

И последний важный факт, о котором мало кто знает и о котором поведал Е. Додолев в статьях «Тайна 10 сентября» и «Щелоков против Андропова. Тайна Кутузовского проспекта»[144]. Оказывается, 10 сентября 1982 г. была сделана попытка ареста Ю. Андропова силами МВД, что Щелоков пытался сделать с разрешения Брежнева для «выяснения обстоятельств антипартийного заговора».

Додолеву достоверность этих событий подтвердил Ю. Семенов, а тому В. Крючков. Попытка ареста провалилась, поскольку Андропов получил информацию о предстоящем аресте заранее. Кстати, Е. Додолев выпустил и статью «Кто убил Юлиана Семенова?», объясняя эту ситуацию, что тот зашел слишком далеко в расследовании, куда пропало «золото партии», причем схемы вывода «партийных» миллионов подтвердили многие лица[145]: «Об этой схеме мне рассказывал не только Юлиан Семенов, человек информированный, но и бывший помощник Андропова Василий Романович Ситников, который некогда курировал нашу богему. Актеры «Таганки» звали его «Васромом». А Джон Бэррон в своем знаменитом исследовании «КГБ» обозначил Ситникова как «заместителя начальника Управления дезинформации ПГУ» (Политического Главного управления). Кстати, Ситников хоть и умер в преклонном возрасте, но тоже при очень странных обстоятельствах».

Упомянутый В. Ситников был не только генералом КГБ, работавшим в Отделе дезинформации, преобразованным впоследствии в службу Активных мероприятий[146], он завершал свою карьеру на посту зам. руководителя ВААП (всесоюзного агентства по авторским правам), которое как раз и передавало на Запад права на печатание текстов советских писателей.

А. Рыбаков оставил о нем следующие воспоминания[147]: «Ситников — ключевая фигура ВААПа, ведал литературой, театром, искусством. В изданной на Западе книге «КГБ» он упоминается как генерал по дезинформации. Говорили, что его партийно-кагэбистская карьера оборвалась из-за приверженности к мирному сосуществованию с Западом. Верно ли это, не знаю. Но то, что в прошлом он играл в крупные политические игры, было ясно. После избрания Андропова генсеком Ситников оживился, говорил мне: «Теперь придут другие люди», давая понять, что в числе «других» будет и он. Создавалось впечатление, что они с Андроповым давние единомышленники. Надежды Ситникова не оправдались, так в ВААПе и остался. Интриги в высших эшелонах власти мне были не интересны, важно другое: с Ситниковым можно работать. Вел он себя либерально, проталкивал на внешний рынок произведения прогрессивные, впрочем, других не брали, знал литературу, все читал, смотрел спектакли, свободно владел немецким языком и даже переводил пьесы. Высокий, грузноватый, с красивым открытым русским лицом, профессиональный руководитель, умный, образованный, с хорошо отработанными манерами, с писателями держался просто, дружелюбно, разговаривал откровенно, не чиновник, конечно, личность».

Э. Радзинский в своей книге «Сталин» также вспоминает свою встречу с Ситниковым[148]: «Когда я познакомился с ним, он работал зампредом в ВААПе — Всесоюзном агентстве по авторским правам. На эту должность традиционно назначались функционеры КГБ, отошедшие от активной деятельности. В ВААПе Ситников держался весьма либерально. Будучи человеком Андропова, Ситников многого ожидал от перестройки, но стал одной из ее первых жертв — его выгнали на пенсию. Мне кажется, именно тогда в его голове забродила эта мысль — написать воспоминания… Как-то я встретил его на улице. Он нес старый номер журнала «Иностранная литература». Мы разговорились. «Здесь, — сказал Ситников, — напечатана документальная пьеса «Дело Оппенгеймера»… Нет, не Оппенгеймер тут интересен», — он улыбнулся знакомой улыбкой всеведущего, той самой, какую я видел когда-то у следователя Шейнина. И, помолчав, добавил: «Берия часто повторял слова Сталина: «Нет такого буржуазного деятеля, которого нельзя подкупить. Только надо понять: чем. Для большинства — это деньги. Если он остался неподкупен, значит, вы пожадничали. Но там, где все же не пройдут деньги, пройдет женщина. А где не пройдет женщина, там пройдет Маркс». Лучшие люди на нас работали из-за идей. Если бы записать все, что я об этом знаю! Думаю, напишу…»

Так становится более понятной вся система: Ситников, сидевший на передаче текстов за рубеж, мог усилить или заблокировать путешествие того или иного текста и писателя. У всей этой системы была еще одна тайная линия, которая позволяла осуществлять управление еще более эффективно. Вот что Б. Кудрявов рассказывает об А. Солженицыне[149]: «Он был лагерным стукачом под фамилией Ветров и сам признался в этом в «Архипелаге…». Его вдова, пытаясь как-то мужа обелить, говорит, что вот, мол, он же сам признался. А так никто бы об этом и не узнал. Смешно до глупости! В КГБ остались же документы, которые и были опубликованы сперва за границей, потом у нас. Я привожу один доносик в своей книге о Солженицыне. Этот донос привел к гибели нескольких заключенных».

Как видим, Андропов пытается управлять не только коммуникацией, но и контркоммуникацией, не только просоветскими, но и антисоветскими потоками. Известный правозащитник С. Григорьянц (см. о нем[150]), например, говорит, что А. Синявский из известной пары диссидентов «Синявский и Даниэль», достаточно известных как борцы с режимом, являлся человеком КГБ и все его тексты передавались на Запад с согласия этого ведомства, как произошла и последующая эмиграция. С. Григорьянц напишет[151]: «Нина Воронель — его близкая тогда приятельница, и Сергей Хмельницкий — ближайший, еще школьный приятель и осведомитель КГБ, высказывают уверенность, что уже все ранние произведения Синявского, переправленные за границу, писались с ведома и по рекомендации КГБ» (биографические сведения о Синявском см. в[152]).

Результаты этого управления контркоммуникацией приводит С. Григорьянц[153]: «С 1972 года благодаря сравнительно немногочисленным (количественно меньшим, чем при Хрущеве) арестам с политическими обвинениями, но успешно дополненным уголовными обвинениями, психушками, убийствами, высылкой евреев и неевреев (блестящая к тому же возможность для внедрения агентуры и в Израиле и на Западе — надо же думать и о прямых служебных интересах) задача была аккуратно решена. К 1980-83 году весь Советский Союз замолчал. И когда в эпоху Горбачева КГБ, подготовленному Андроповым, вновь понадобилось общественное движение, то кроме немногих вернувшихся из тюрем (а ведь большинство — уехало или отошло от общественной жизни) крупными правозащитниками стали Жириновский, Воронин, Андрей Исаев и другие штатные и нештатные сотрудники. Комитет государственной безопасности сам хотел управлять страной, коммунистическая партия стала его противником, а демократическое движение — ненадолго, и если им можно было управлять — союзником».

Андропов, «спасая» Любимова, Высоцкого, Бахтина и других, одновременно многих сажал. И те и другие стали опорой перестройки, которая развалила СССР. Если попавшие в лагеря на период отбытия наказания замолчали, то поддержанные или высланные за пределы СССР продолжали удерживать в активной форме контркультуру и контркоммуникацию.

Андропов также был активным участником принятия важных государственных решений (Афганистан и Хельсинкские соглашения), последствия которых также нанесли серьезный урон СССР. Здесь нельзя говорить об осознанном плане или о случайной ошибке из-за отсутствия достоверных сведений. Но зато отрицательные последствия были налицо.

З. Бжезинский в своем интервью французской газете в 1989 г., то есть через десять лет после ввода войск говорит, что хотя США стали помогать моджахедам официально в 1980 г., уже после вторжения, но на самом деле эта помощь началась за шесть месяцев до вторжения[154]. Бжезинский говорит, что все это увеличило вероятность советского шага. Кстати, в этом же интервью он говорит, что для истории важнее не их помощь Талибану, а коллапс советской империи. В своем меморандуме Картеру он пишет, что Афганистан станет советским Вьетнамом[155]. То есть СССР был втянут в проигрыш. Некоторые исследователи считают, что Бжезинский был заинтересован в советском вторжении в Афганистан, чтобы помешать такому же вводу войск в Польшу[156].

А по Андропову есть и следующая информация[157]: «Андропов всячески старался разжечь вражду между СССР и Китаем, и захват Афганистана должен был создать опорную базу для нашей страны в конфликте с Китаем. Именно Андропов представил в Политбюро решающее доказательство необходимости ввода советских войск в Афганистан — документы, якобы свидетельствующие о том, что с согласия президента и агента ЦРУ Амина в Афганистан через стратегически важный перевал Вахан должны были войти совместные отряды американских и китайских войск. Помнится, тогда распространялся слух, будто советские войска буквально на считанные часы опередили американцев».

Н. Леонов, руководитель информационно-аналитического управления советской разведки с 1973 по 1984 г., вспоминает ситуацию введения чрезвычайного положения в Польше[158]. Кстати, здесь и в других выступлениях он упрекает В. Крючкова за нежелание проанализировать протестные движения в соцстранах[159]: «В. А. Крючкову, который в 1956 году работал в советском посольстве в Венгрии под руководством тогдашнего посла Ю.В.Андропова и был свидетелем антисоветского восстания, много раз предлагали проанализировать характер всех случаев открытых мятежей и сделать выводы для снижения взрывоопасной обстановки в странах соцсодружества». Здесь он приводит и фразу М. Суслова в 1980 г., которого В. Ярузельский спрашивал о возможной реакции СССР. Суслов тогда сказал в ответ: «Лимит интервенций исчерпан». То есть Афганистан поставил точку на подобных советских действиях.

У Леонова очень интересная биография: он знал Че Гевару и Рауля Кастро, дружил с Фиделем Кастро[160]. В перечислении результатов его работы есть и такой[161]: «Одним из знаменитых прогнозов информационно-аналитического управления разведки, возглавляемого Леоновым, стал вывод о невозможности высадки американского десанта на территорию Северного Вьетнама в 1975 году, когда бои шли уже на подступах к Сайгону».

Третья корзина Хельсинкских соглашений возникла в результате трехлетнего лоббирования в ЦРУ К. Мельником идеи его коллеги из разведки Ватикана Ж. Виоле[162]. Мельник вспоминает[163]: «В 1972 году, когда Брежнев начал переговоры с Западом по вопросу разграничения сфер, предложение Леонида Ильча встретило повсеместную негативную реакцию. Я же совместно с адвокатом Ватикана, наоборот, объяснил, что единственная возможность развалить коммунистический строй — это сформулировать третье приложение к базовому пакету, переданному Брежневым. В своих мемуарах Горбачев пишет, что это было началом провала коммунистической системы […] Для того чтобы добиться понимания политиков, мне пришлось за это побороться. Мне понадобилось 3 года, чтобы Запад понял, что единственная возможность построить новую Россию заключается в подписании так называемой третьей хельсинкской корзины» (см. также[164],[165],[166]).

Ф. Бобков также говорит об отрицательной роли третьей корзины, которая легализовала тех, кто вел работу против СССР. И это, кстати, объясняет рост численности КГБ при Андропове.

Однако это все гипотезы, хотя Андропов был участником всех этих провальных решений. Более того, в одном из своих интервью Ф. Бобков четко говорит, то у него не было никакого плана перестройки, а только план усовершенствования социализма[167]. И Горбачева он не тащил наверх, это сделал Суслов, который тоже был ставропольским. О книге Н. Яковлева о ЦРУ Бобков говорит в этом интервью, что «мы ее вместе писали».

Тогда нам остается вернуться к модели выпускания пара. Андропов удерживает Высоцкого, Любимова и т. д., создавая вариант «канализации» протестной энергии через контркультуру. Это в сильной степени схоже с реагированием в интернете, когда человек ощущает, что он размахивает шашкой, написав коммент, а потом спокойно отправляется пить кофе.

Еще один факт, о котором говорит Серго Берия: «Став председателем КГБ, Андропов попросил своего секретаря представить ему предложения моего отца по реформам. Однажды он вызвал меня к себе… «Я обстоятельно изучил предложения твоего отца по экономике и международной политике. Большинство этих предложений абсолютно правильные»….Когда М.С. Горбачев и его окружение объявили перестройку, я решил, что они захотели осуществить программу моего отца. Они ознакомились с его предложениями, поскольку все материалы находились в архиве Горбачева. Последний понял, что надо избавиться от контроля партии над экономикой. Что касается объединения Германии, то Э.А. Шеварднадзе сам мне сказал, что они изучали проекты моего отца по Германии. Инициаторам перестройки повезло больше, чем моему отцу: их не расстреляли, и они стали идолами Запада»[168], (см. также комментарии к данному тексту Л. Сумарокова[169], а также продолжение первого текста[170]).

Кроме модели выпускания пара, не менее вероятной остается и модель, которую можно обозначить как модель тлеющего огонька. В искусстве, например, такая модель могла быть призвана показать позитив «антисоцреализма». Молодежь первой поддерживала примеры контркультуры, что позволяло удерживать в ней критические отношения и к другим явлениям советской жизни.

В последнем случае такой следует признать работу оттепели, причем не столько по задумке ее проводников, сколько по самому факту. Да и Хрущев сам отрицал, что оттепель в принципе была. Перестроечный период породил также странное сочетание антисоцреализма с партийной тематикой. Мы имеем в виду пьесы Шатрова на ленинскую тематику.

И еще один странный парадокс. При «неосталинисте» Андропове вовсю трудились совершенно иные консультанты. Например, А. Бовин подает через Андропова Брежневу бумагу против ввода советских войск в Чехословакию. Но это не имеет никаких для него последствий. Когда Брежневу показали перехваченные по почте письма Бовина, он вылетает из ЦК КПСС, но через год-полтора возвращается, поскольку Брежнев рассматривает его как главного своего спичрайтера. К. Шахназаров с подачи Суслова вылетает из ЦК КПСС за не те рассуждения о демократии, но потом возвращается.

Ф. Бурлацкий, который первым возглавлял эту группу консультантов, в которую входили Г. Шахназаров, Г.Арбатов, А. Бовин, сказал на похоронах Шахназарова такую фразу[171]: «Как же так, система была не ахти, а люди — хорошие…» И эту фразу можно спокойно перенести на советское время, модернизовав ее таким образом: «Как же так, и люди были хорошие, а результата все равно нет».

По ситеме работы Андропов ввел нечто подобное think tank’ам и мозговым штурмам: «У Андропова царила система коллективного осмысления. Он собирал человек пять-шесть, не более, — тех, чье мнение представлялось ему интересным. Субординационных различий здесь не было. За столом мог оказаться референт, но могло не быть его начальника, заведующего сектором. Отбор был прицельный, в зависимости от того, кто на что пригоден».

С. Кугушев рассказывает, что Андропов, придя к власти, заказал нескольким группам аналитиков написание текста на тему «Почему мы отстаем от Запада». В книге «Третий проект», написанной С. Кугушевым совместно с М. Калашниковым, говорится и следующее[172]: «В конце 1970-х годов Андропов из особо приближенных лиц создал замкнутую, своего рода тайную организацию внутри КГБ СССР по образцу то ли оруэлловского Братства, то ли на манер народовольческого подполья, то ли в духе масонской ложи. Сам он общался всего с несколькими избранными, ближайшими соратниками. Они, в свою очередь, имели по пять-семь «завербованных» каждый. Те же, в свою очередь, становились главами своих пятерок. И так далее. Получалась пирамидальная иерархическая структура, разбитая на пятерки, незнакомые между собой. Взаимодействие шло только через руководителей некоей «ложи» внутри уже аморфной компартии и постепенно костенеющего Комитета госбезопасности». Правда, это снова очередная гипотеза, скорее то, что хотят увидеть авторы, чем то, что было на самом деле.

Парадоксально и интересно также и то, что практически в это же время в рамках Пентагона начался свой такой же проект, который должен был ответить на вопрос, почему США теряют свою конкурентность[173]. Проект назывался «Сократ». Его делали сотрудники военной разведки, которые отслеживали ситуации с непередачей военных технологий в СССР.

Андропов также восстановил имидж КГБ с помощью стимулирования создания целой волны романов и фильмов о разведчиках, где особо выделился Ю. Семенов. Кстати, свой собственный образ для Запада он тоже отретушировал по максимуму. В него вписали и знание английского языка, любовь к стихам и джазу. Как пишет Р. Медведев[174]: «Ссылаясь на книгу Джона Баррона «КГБ», некоторые из западных авторов писали об Андропове как о широко образованном интеллектуале, читающем в подлинниках американские детективы и английские романы. По свидетельству Баррона, квартира шефа КГБ на Кутузовском проспекте была обставлена стильной венгерской мебелью, подаренной ему Яношем Кадаром. Он коллекционирует пластинки американской джазовой музыки и картины советских художников-абстракционистов, некоторые из этих картин висят на стенах в его комнатах. Андропов — аскет и либерал, он любит встречаться с известными интеллигентами и даже диссидентами, угощая их виски и коньяком. Перед сном он любит прочитать несколько страниц из «Опытов» французского средневекового философа Мишеля Монтеня, а также прослушать сводку последних известий по «Голосу Америки»».

Андропов учил работе своего коллегу, возглавлявшего польскую госбезопасность, вспоминая свой опыт в Карелии[175]: «Когда возникал затор на реке из бревен, сплавщики находили ключевое бревно и ловко его вытаскивали. Все! Затор ликвидирован, сотни бревен плывут дальше. Вот так лучше и действовать».

Этот период советской истории уходит все дальше и дальше. Подведя итоги, следует сказать, что реформ Андропова СССР не увидел. И вообще СССР тратил свои усилия, часто гигантские, на консервацию имевшейся социосистемы, в то время как другие страны тратят сегодня усилия наоборот, на трансформацию социосистемы, чтобы она более соответствовала существующей ситуации.

Андропов все говорил правильно. Но в целом следует признать, что эра правильных рассуждений завершилась, сегодня нам нужна эра правильных действий. Слова давно исчерпали свою силу. История ценит только результаты.

Информационная гибель СССР: причины и следствия

Советский Союз во многом погибает из-за других причин, чем те, которые постоянно повторяются при обсуждении. СССР обладал сильной экономикой, уровня которой постсоветское пространство все еще не может достичь за более чем двадцать лет своего существования.

СССР обладал сильными технологиями, которые шли от естественных фундаментальных наук. Но СССР не имел технологий, идущих от наук социальных, гуманитарных. Он и не стремился их развивать, поскольку созданный внутри СССР мир во многом управлялся за счет принятия решений не внизу, а наверху.

Каждый человек имел перед собой ограниченный выбор, поэтому система не нуждалась в разработках по управлению выбором человека, которые, например, можно рассматривать как рекламу и паблик рилейшнз для западного мира. Плакат «Летайте самолетами Аэрофлота» четко отражает эту ситуацию, так как никаких других самолетов не было. Закрытое общество, плановая экономика порождали ситуацию минимизации контекстов принятия решений для потребителя.

Сегодняшние сетевые технологии принесли новый тип войны — сетевую, в результате которой Дж. Аркилла, к примеру, четко формулирует принцип, что иерархии не могут побеждать сети[176]. Особенностью сети как раз и является делегирование принятия решений как можно ниже, что дает возможность быстрого реагирования на изменения в окружающем пространстве. В Советском Союзе, наоборот, все решения принимались как можно выше. И это, кстати, является типичным правилом любой бюрократической системы, которая тратит массу времени на согласование при принятии решений.

Советский Союз был сильной индустриальной державой. Однако его постарались оставить именно в этом состоянии, в котором и сегодня находится весь постсоветский мир. Советский Союз пропустил переход в новую технологическую форму — информационную. Это было сделано еще тогда, когда отказались от своих собственных разработок ЭВМ, перейдя на западный вариант IBM. Как следствие, сегодня ни Россия, ни Украина не в состоянии создавать свои собственные мобильные телефоны, компьютеры и даже телевизоры. Россия, заложив в свою основу вариант сырьевой экономики, в этом плане вообще находится на доиндустриальной стадии развития.

Переход в новую фазу всегда требует «сжигания» определенного ресурса. Советский Союз, перейдя к индустриализации, уничтожил таким образом свое крестьянство. Постсоветский мир в переходе человечества к информационной стадии потерял не только свои передовые позиции, но и свою субъектность. Теперь мы экономически как потребители поддерживаем переход передовых стран к новому технологическому укладу.

Бывший директор НИИ статистики Госкомстата России О. Смолин приводит цифры, которые отражают «колониальный» статус российской экономики[177],[178]. Например, доля иностранного капитала в экономике России. Официально: 20 %. Фактически: 75 %, в т. ч.: в имуществе: официально — 25 %, фактически — 60 %; в прибылях: официально — 21 %, фактически — 70 %; в акциях: официально — 18 %, фактически — 90 %. Размер интеллектуального капитала официально: $1,5 трлн, а фактически — $25 трлн. Занижение интеллектуального капитала почти в 17 раз помогает властям обосновать курс на копирование худших образцов зарубежного образования.

Перестройка как порождение разнообразия (политического, экономического, социального) стала следствием феномена застоя. Психологически застой воспринимается сегодня как проявление стабильности, но в то время он был попыткой «заморозить» любые изменения. Ни одна система не может эффективно функционировать с подобной «приглушенной» обратной связью.

Советский застой также имел и информационную составляющую. Воспитав большое число людей с высшим образованием, привив любовь к книге и чтению, уже нельзя удерживать людей в информационном и виртуальном пространстве с существенными ограничениями. Только стандартный идеологический набор, только соцреализм вызывали естественное отрицание.

По этой причине те же «шестидесятники» сразу в свое время привлекли внимание. Они могли даже выступать в качестве модели «выпускания пара». Любая западная выставка сразу же создавала многочасовые очереди. То есть закрытость страны создала наилучшие условия для привлечения внимания ко всему чужому. В СССР переводили очень много, но при этом всегда присутствовал идеологический критерий. Как считалось, лучше переводить уже умерших писателей, поскольку они уже не смогут выступить с осуждающим по отношению к Союзу заявлением. К тому же книги в СССР всегда были дефицитом, что также подтверждает тот факт, что люди имели нужду в гораздо более насыщенным разнообразием информационном и виртуальном мире.

Ж. Эллюль отмечает, что все страны насаждают грамотность, чтобы вместе с ней запускать и пропаганду[179]. Без введения элементарной грамотности пропаганда не сможет проникать в широкие слои населения. И отсюда становится понятным, как в современном мире именно министерства образования заняли место министерств пропаганды прошлого.

А. Снайдер приводит наиболее значимый пример управления чужим информационным пространством, который в сильной степени способствовал разрушению СССР — это проект звездных войн, именуемый стратегической оборонной инициативой США[180],[181], (его сайт — ). Втягивая информационно СССР в эту новую гонку, США разрушали советскую экономику. Мы говорим об информационном управлении, поскольку в реальности проект звездных войн был блефом. В него просто «заманивали» СССР.

Снайдер также подробно описывает, как они препарировали записи переговоров советского пилота, сбившего южнокорейский лайнер в 1983 г., чтобы продемонстрировать в ООН, что пилот не сомневался, что перед ним пассажирский, а не военный самолет. Когда в 1988 г. уже американцы сбили иранский лайнер, Р. Рейган назвал это «трагическим, но объяснимым», ссылаясь на то, что американцы приняли его за военный самолет, что в принципе невозможно.

В статье 1996 г. в газете Washington Post А. Снайдер детально описывает совещание в госдепартаменте по подготовке этого видеоматериала[182]. При этом он подчеркивает, что госслужащих нельзя осуждать, ведь они выполняют волю начальства.

Если интерпретацию сбитого корейского самолета и звездные войны Снайдер относит к успехам американской пропаганды, то к числу успехов советской он причисляет привязку СПИДа к секретным разработкам Пентагона, а также антиамериканские демонстрации в Западной Европе по поводу размещения там ядерного оружия.

СССР также втянул США в строительство самолета-невидимки с помощью двойного агента А. Толкачева[183],[184]. Этот «Стелс» хоть и обошелся в 30 миллиардов долларов, но не оказался невидимкой для советской ПВО.

Описывая мир после холодной войны, Снайдер акцентирует то, что Голливуд может быть и союзником в продвижении американских идей, но он же может давать и невыгодную картинку американской действительности[185]. То есть и такой мощный канал также требует определенной коррекции, если не сказать управления со стороны власти.

Еще одной попыткой предложить для публичной дипломатии работающую матрицу является работа Н. Гринчевой о «психосиле» культурной дипломатии[186]. Она попытается приложить к данным прикладным задачам теорию французского философа Б. Стиглера (см. о нем[187], в его биографии есть даже тюремное заключение за вооруженное ограбление). Он философ техники, который считает, что современные электронные технологии пытаются свести знания к информации, хотя это разные вещи[188]. Информация — это «сырой материал» для знаний.

Процесс этих изменений касается всех. Происходит то, что Стиглер именует процессом грамматизации. Это массовый перенос психических, ментальных и социальных функций сквозь технику, меняющих психическое и коллективное сознание. Например, с его точки зрения сеть «убивает» прошлое глубокое чтение. Сеть организована так, чтобы затруднить полемическую и герменевтическую активность, являющуюся обязательной для эволюции знания.

Если перенести это на перестройку, то мы как раз имели близкую модель, хотя и без сети, когда огромный массив информации обрушился на граждан, которые не получили из-за этого возможности собственного осмысления предоставляемой им информации. Им пришлось взять знания, которые им предлагались без всякой проверки. И главной особенностью перестройки стало то, то новые информационные потоки с антисоветским содержанием порождались с помощью все еще советской пропагандистской машины. Условно говоря, если до этого ЦК был главным по насаждению ленинизма всеми методами, включая репрессивные, то теперь ЦК стал главным по порождению антиленинизма.

Б. Стиглер цитирует Ж. Делеза, подчеркивавшего, что сегодня мы живем в обществе контроля, созданного информационными технологиями[189]. Стиглер же видит все это как потерю «индивидуации» человека. Радио и телевидение, с его точки зрения, позволили «интимизировать управление индивидуальным поведением, трансформированным в массовое поведение, когда наблюдатель, изолированный перед своим экраном (в отличие от кинотеатра), сохраняет иллюзию уединенного развлечения».

Стиглер говорит о темпоральных объектах, которые существуют только в процессе своей реализации. Эру темпоральных объектов привнесли радио и телевидение. Этот феномен полностью повторяет процессы цветных революций. Вот, что пишет Стиглер: «программные индустрии начинают производство темпоральных объектов, которые совпадают временем своего прохождения с временем потока сознаний, объектом которых они являются. Это совпадение позволяет сознанию воспринять время этих темпоральных объектов. Современные культур-индустрии могут таким образом заставить массы зрителей присвоить (принять как свое, т. е. купить) время потребления зубной пасты, прохладительных напитков, обуви, автомобилей и т. д.»

В этот же список можно добавить и время потребления цветных революций. Например, оранжевая революция происходила в сильной степени под влиянием прямых телевизионных трансляций, которые проводил Пятый канал. Правда, до этого Пятый канал получил особый статус, поскольку основные официальные каналы были подвергнуты остракизму: Киев был обклеен стикерами, где перечисление этих каналов суммировалось фразой «Они лгут».

Перестройка или цветная революция являются таким массовым действом, в котором жестко программируется и контролируется индивидуальное поведение. Все должны были повторять варианты массового поведения, в котором стало неприличным быть на стороне власти.

В своей книге Стиглер подчеркивает, что трансформация технической системы может дестабилизировать социальную, поскольку полностью изменяет ежедневную активность человека[190]. Частично это вытекает и из рассмотрения человека как обслуживающего персонала для машины. Вероятно, лучше всего этот тезис может проиллюстрировать смена жизни человека, возникшая в результате промышленной революции.

Мы можем реинтерпретировать эту ситуацию и для периода перестройки. Когда СССР стал обслуживать чужие машины — от ЭВМ до автомобилей, то это естественным образом привело к ментальной смене в головах у населения. Об этом же когда-то написал в своей диссертации историк В.О. Ключевский, когда говорил, что вместе с чужой вещью мы перенимаем мышление ее создателя.

Если информационные войны меняют фактаж, то смысловые войны — правила и иерархии. К примеру, перестройка поменяла правила, что такое успешный человек. Если до этого его карьера ассоциировалась с государством, то теперь этот тип карьеры рухнул. Партийный чиновник как цель становится изгоем нового общества. Иные люди, иные профессии, иные тексты стали во главу. Всех «потерявшихся» стал забирать рынок продаж.

Советский Союз породил миллионы читающих людей, например, инженерный класс, которые были отпущены за ненадобностью на базары. В постсоветской действительности они оказались не нужны, и инженерный класс был уничтожен. Однотипно прошло разрушение средней и высшей школы, хотя эти процессы параллельны падению уровня образования и на Западе. Мир как бы отказался от уровня знаний, вернувшись к уровню фактов и информации. И это объясняет то внимание к астрологии, магии и оккультизму, которое возникло на уровне массового сознания.

Новый мир и новые коммуникации

Новый мир, в котором мы живем, построили новые коммуникации. Они создают информационные контексты, в рамках которых затем начинает трансформироваться реальность. Важно только как можно интенсивнее удерживать эти контексты.

Новый мир — это новые коммуникации. Интернет и социальные сети заменили многим реальность. Для многих молодых людей жизнь — это интернет, поскольку там встает и садится их солнце. Причем это солнце встает и садится исключительно тогда, когда это требуется для потребителя.

Государства не любят таких свободных от их контроля зон. Поэтому они начали использовать новые формы контроля интернета. С одной стороны, государство платит людям за правильные месседжи в интернете, отбирая для этого или волонтеров, или создавая соответствующие воинские подразделения, или поддерживая нужные государства группы. С другой стороны, государство накладывает множественные ограничения на интернет, забрав себе право закрывать сайты, создав для этого соответствующее законодательство. И третье — государство всеми силами требует от интернет-провайдеров подавать ему личные данные о пользователях. Государство также все время пытается контролировать, что именно можно найти в поисковиках, а что находить нельзя.

В целом следует признать, что государственные структуры пытаются обуздать интернет. И хотя они делают это малыми шагами, но все равно движутся к своей цели, заходя на это пространство с разных сторон. Однотипно осваивают интернет-пространство и сильные игроки со стороны общества, например, Ю. Тимошенко приписывают наибольшее количество обслуживающих ее интернет-троллей[191]. Россия в ответ на подобного рода системные наступления заговорила о возможности закрыть Твиттер и Фейсбук, что вызвало понятное возмущение в обществе. Мнение же властей иное. Как говорит заместитель председателя Госкомнадзора М. Ксензов[192]: «У меня есть стойкое ощущение, что Twitter — это глобальный инструмент продвижения политической информации. Во взаимодействии с нами они используют свою аудиторию как средство достижения целей. При этом значимость пользователя как личности, его интересы для этой компании сведены к уровню плинтуса. Последовательно отказываясь выполнять наши требования, они специально создают условия, в которых блокировка этого ресурса на территории нашей страны становится практически неизбежной».

Во всем этом возникает совершенно новая ситуация, когда глобальные информационные ресурсы наравне с такими игроками, как другие страны, могут вступать в конфликты, отказываясь подчиняться требованиям правительств. Конфликты с Гугл, например, были у властей Китая и Турции. То есть внешняя независимая информационная среда не хочет трансформироваться под потребности тех или иных стран, которые требуют не показывать того или иного контента.

Мы живем в мире не просто насыщенном, а перенасыщенном коммуникациями. И. Сундиев увидел отрицательные последствия такой перегрузки информацией[193]: «Человек, который находится в таком очень мощном информационном поле, так сказать, дезорганизован на самом деле, это человек, который очень легко управляемый. Он очень легко управляемый. И если раньше мы сталкивались с концепцией управляемого хаоса, потом выяснилось, что хаос можно вызвать, а вот управлять им очень-очень сложно, да? То есть обратите внимание, как, допустим, трактуются события сейчас в Северной Африке — это уже не управляемый хаос, это уже созидательное разрушение».

Он же говорит об исследованиях молодежи в 1985 г. и сегодня. За это время произошли существенные изменения. Если раньше молодежь имела цели за пределами своей группы, то сегодня она не выходит за групповые интересы. Вот его слова: «Традиционно молодежь, она всегда не просто радикальна, она всегда обладает большим пассионарным зарядом, чем люди старшего поколения, и вот эта ориентация на макросоциальные цели у молодежи всегда традиционно выше, чем ориентация на внутригрупповые. Здесь же произошел такой тектонический сдвиг, когда цели группы стали гораздо важнее, чем все то, что происходит в обществе и в государстве».

Как видим, современные технологии управления направлены на то, чтобы убрать людей с улицы. Когда же это происходит, это должно быть результатом специально предпринимаемых усилий. То есть массы перехватывают управление социосистемой тогда, когда создаются соответствующие для этого условия.

Если мы посмотрим на все революционные события уже нашего времени, то все они «зажигались» каким-то событием, которое было достаточно неординарным, но одновременно становилось символом обличения системы. Тунис-2011 г. начался с публичного самосожжения торговца фруктами, Тунис-2013 г. — с убийства лидера оппозиции. Украина имеет череду символических событий подобного рода, включая отравление В. Ющенко, хотя вина власти не доказана и по сегодняшний день, в точке выборов она рассматривалась вполне доказанной. Все это яркие образы, обличающие режим лучше, чем тысячи слов. Воздействие на эмоциональную часть мозга отключает рациональность человека, он становится более легко подвержен новым типам поступков.

Реклама строится как раз на этом подключении к эмоциональной составляющей человека. Нам никогда с экрана не перечисляют объективные характеристики товара. Данный тип товара подключают к решению проблем, которые есть у целевой группы. Именно поэтому кофе, дезодорант или жевательная резинка становятся инструментарием для знакомства юноши с девушкой.

Уход в сторону образа от факта является характерным не только для бизнеса (реклама и ПР), но и для информационной войны[194]: «Поскольку образ в современном информационном пространстве обогнал по степени реальности факт, факт оказывается вторичен. Машина инфовойны работает с образом отдельно, а с фактом отдельно; нужный образ делает ярким, а ненужный факт — мутным и спорным. Многочисленные факты, в том числе фото и видео, убеждающие в принадлежности так называемых отрядов самообороны Крыма к российским ВС, нивелируются заявлениями, что это неправда. Образ солдата самообороны есть, а его фактическое наполнение — вопрос спорный, не предполагающий ясного ответа. Образ «бандеровца» живет собственной жизнью, не связанной ни с историей этого понятия, ни с современной украинской реальностью».

Мы считаем, что это уже не информационная, а смысловая война. Достоверность факту здесь не является столь важным параметром, как в случае информационнного пространства. В крайнем случае, всегда можно найти другой факт, если этот не подойдет. Факт вторичен, первичным является требуемый образ-смысл. А образ в сильной степени зависит от тех целей, которые стоят перед данной коммуникацией. Перед коммуникацией всегда стоят цели. Просто в случае жестких прикладных задач эти цели достигаются не в случайной, а в системной манере.

Реально мы имеем следующую цепочку единиц: на виртуальном уровне смысл реализуется в образах, на информационном — факты отображают реальность.

В ситуации конфликта, который всегда имеет и информационную составляющую, слова действительно оказываются приравненными к штыку. И здесь первыми идут информационные профессионалы — бывшие «солдаты партии», которые улавливают тренд на лету. Они начинают мочить врагов в сортире и не только.

Когда А. Проханов, например, говорит, он мыслит смыслами, которые реализуются в конкретные образы. Вот как «выстрелил» А. Проханов в сторону Ю. Тимошенко[195]: «После одесского крематория Обама и Меркель пахнут жареной человечиной. Тимошенко, эта злобная калека, свила себе косу из волос узников Освенцима». Действительно, чувствуется старое мастерство.

Кстати, и Путин своей лексикой типа «мочить в сортире» четко отвечает ожиданиям аудитории, поскольку это становится пересказываемыми словами. Н. Сванидзе даже сказал так на «Эхе Москвы» по поводу других словоупотреблений[196]: «Лексика президента Путина — она призвана повысить в очередной раз его рейтинг внутри страны». Можно вздрагивать от подобных слов в печатном тексте, но в устном выступлении они напрямую попадают в массы.

Мы живем в условиях резкого усложнения мира, с одной стороны, и очень быстрой динамической смены — с другой. Есть также еще и третья сторона — начинают расшатываться даже устои, то есть основные параметры, ценностные матрицы, чего не было в таких масштабах в прошлые века.

Н. Асмолов говорит о том, как простые «мозги» реагируют на это усложнение[197]: «Варварство же стремится к простоте, единомыслию и единообразию, пасует перед любыми усложнениями, агрессивно реагирует на все неизвестное, иное, неопределенное, душит всяческое инакомыслие. Оно живет формулами: «Кто не с нами, тот против нас», «Если враг не сдается, его уничтожают». Варварство неизбежно отстает от вызовов сложного мира и в культурной, и в политической жизни. Хочу обратить внимание на то, что политическая лексика в разных странах мира буквально заселена черно-белыми бинарными оппозициями в стиле свои — чужие, друзья народа — враги народа, запад — восток, верные — неверные, либералы — консерваторы, национал-друзья — национал-предатели… Старые политические клише слегка обновляются. На смену национал-социализму приходит клерикальный национал-патриотизм. Миры начинают раздваиваться и растраиваться на Европейский мир, Русский мир, Исламский мир. Воинствующий атеизм замещается воинствующим клерикализмом и консерватизмом».

Можно возразить, что это не столько варварство стремится, просто в те времена социосистемы были более простыми. По этой причине всякое инакомыслие изгонялось и уничтожалось. Наличие врага или людей другой цивилизации позволяет более четко удерживать свои собственные особенности. Когда мы не такие, как они, все это явственно проявляется.

Глобализация, наоборот, была направлена к стиранию этих отличий. В этом были как экономические, так и политические цели. Единое глобальное управление, в том числе и единый бизнес, резко облегчается при наличии единой базы. Мы все смотрим одни фильмы, знаем те же новости, тех же киногероев. И в политике все как один строят демократические государства. Как это у них получается, это другой вопрос. Но на формальном, на вербально произносимом уровне демократия расцвела вокруг.

Точно так же унифицируется и история. Многие конфликты сегодняшнего дня на постсоветском пространстве — это конфликты, базирующие на интерпретации и реинтерпретации исторических событий. Каждая страна постсоветского пространства стала выстраивать свою собственную историю. Все это с несомненностью вступает в конфликт. Украина и Россия также очень серьезно конфликтуют в историческом материале, а что говорить тогда об Эстонии, Литве, Латвии и России. Страны Балтии вводят уголовное наказание за непризнание оккупации их Советским Союзом. Украина также имеет свои исторические «болевые» точки (см., например,[198]).

Приведем очень интересное, хотя и несколько длинное для цитирования высказывание И. Задорина[199]: «Поколение, которое к настоящему времени доминирует в обществе (а это доминирование, как правило, является следствием как раз событий 20—25-летней давности), сильно заинтересовано в историческом обосновании своего доминирования, в постфактум легитимизации своего положения в глазах нового поколения. И эта легитимизация проводится путем описания тех самых давних событий «так, как надо». То есть Великую Отечественную войну к 20-летию Победы, к 65-му году описали в соответствующем каноне, который просуществовал довольно долго, чуть больше 20 лет, и который во многом был опорой доминирования определенной элитной группы. Все, что противоречило канону, становилось маргинальным. Краткий курс ВКП(б) тоже расширялся, развивался, но основа, определенное видение событий, определенная модель истории, собственно исторический миф — все это было задано в 38-м. Почему? Да потому что к этому году выросло то самое новое поколение, которое надо было вводить в систему управления, в политическую элиту без каких-либо критических разрывов в восприятии легитимности существования текущей элитной группы. Герои 1917–1920 годов в глазах народа должны обоснованно править в 37–38 годах, и наоборот, правители СССР 37–38 годов должны выглядеть героями в истории революции и Гражданской войны, и исторический миф писался в соответствии с этим. Аналогично для истории Великой Отечественной войны».

Говоря проще, история выстраивается и форматируется под потребности поколения, которое находится у власти. Но еще более сильно выстраивается и настоящее. Реальная история, особенно та, которая изучается в школах, реально является проекцией настоящего, хотя все подается наоборот. В истории мы видим только то, что имеет корреляции с настоящим. И не просто с настоящим, а с тем сегментом настоящего, который связан с властью.

Сегодняшний контроль со стороны государства информационных и виртуальных потоков даже с уходом цензуры все равно существует. Эту функцию все равно несут советы, распределяющие финансирование. Кстати, в Великобритании цензура осуществлялась во время войны за счет контроля целлулоида, из которого производилась кинопленка.

Известный мультипликационный режиссер Г. Бардин, покинув один из таких российских киносоветов, сказал[200]: «Я понимаю, я неудобный человек, потому что я не принимал то, что другие пропускали, потому что не мог смириться с тем, что дается разнарядка по патриотизму, православию, народности, и присылаемые работы должны оцениваться по этим критериям. Я не знаю, как это можно сделать, если речь идет, допустим, о любовном романе червячка и гусеницы — как туда привнести православие или патриотизм? Я отказываюсь судить по этому критерию. Я могу судить по разряду: талантливо — не талантливо, есть воображение — нет воображения. Конечно, режиссерам приходится лавировать. Человек, который идет в заповедные места Министерства культуры просить денег, должен быть готов к тому, что его будут оценивать по его верноподданническим чувствам: насколько он проникся идеями Мединского, идеями того, что самая охраняемая культура — российская, что в Европе — извращения, а у нас — самое оно. Если режиссера устраивает такая шовинистическая настройка — пусть идет в Министерство культуры и бодается, и доказывает, что он самый патриотичный и самый православный».

Эта жесткость российского Министерства культуры объясняется не только политическими мотивами контроля, но и тем, что сегодня мы реально живем в ситуации, когда традиционная ценностная матрица подвергается интенсивному воздействию, целью которого является ее смена.

Россия выступила также с документом, призванным ужесточить функционирование и порождение контента в культуре. Это «Основы государственной культурной политики»[201]. Косвенно это попытка создать заслон западному влиянию в культуре, мягкий аналог известной борьбы с космпополитизмом сталинского времени, когда правильными текстами считались только «свои».

При этом концепция культуры смотрит на проблему значительно шире. Тут есть и защита русского языка, и даже интернет-среда, о которой пишут следующим образом: «Сегодня в киберпространстве все, кто имеет доступ к компьютеру и интернету, что-то создают и распространяют вне зависимости от образования, кругозора, жизненного опыта, знания предмета, психического здоровья и их истинных намерений. В результате информационное пространство загрязнено, и воздействие на нас этих загрязнений пока еще плохо осознается, но их уже можно сравнивать с загрязнением воздуха, которым мы дышим, и воды, которую мы пьем. В этих условиях медийно-информационная грамотность населения становится одним из важнейших факторов общественного развития».

Любая такого рода государственная программа зависит не столько от написанного, сколько от того, как далеко могут зайти ее интерпретации. Хорошие слова очень часто, к сожалению, заканчиваются плохими делами.

Сегодняшние поколения, зацикленные на себе, все более превращаются в подростка. Кстати, Голливуд уже давно избрал в качестве своего основного зрителя подростка, а не взрослого человека. Развлекательность стала приметой жизни, даже новости должны подаваться в такой облегченной модели.

Новый мир не хочет думать. Именно поэтому он не способен читать, и число, читающих книги или газеты, постоянно и ежедневно уменьшается.

Новый мир хочет получать свои удовольствия здесь и сейчас, а не завтра. Советские лозунги прихода коммунизма или получения квартиры через двадцать лет его не заинтересуют. Вероятно, тот двадцатилетний промежуток до наступления настоящего «счастья» мог удерживаться Советским Союзом с помощью интенсива виртуального счастья. Фильм «Чапаев» мальчишки не зря смотрели по двадцать раз. Они уходили в мир грез из мира реальности. Потом телевидение перенесло этот мир грез в квартиру. Счастье стало порождаться с доставкой на дом.

Интернет лежит в этой же плоскости доставки на дом. Но получилось так, что он облегчил доступ и к той информации, которая помогает рекрутировать террористов. Он также облегчил осуществление любых протестных акций, в то время как в телевидении лежит табу на радикальные месседжи.

Каждый новый мир приходит вовремя. На тот момент созревают иные потребности, которые теперь надо удовлетворять. Сталин был бы невозможен в эпоху телевидения и интернета, правда, если бы он говорил при этом о демократии.

Сегодняшние люди считают себя настолько умными, что им уже не нужны книги. Если бы интернет мог рожать детей, проблема демографии тоже была бы решена за его счет. Но возможности интернета ограничены. Каждый находит там свою мысль: умный — умную, глупый — глупую. Так что интернет скорее не обучает, а подтверждает. Он подтверждает нашу мысль, укрепляя именно ее. А противоположные мнения, как правило, нас не интересуют.

У Е. Шварца есть персонаж — начальник полиции, который ходит подслушивать, что говорят горожане в сапогах со шпорами. Это дает ему возможность услышать то, что требуется. В случае «без шпор» горожане говорят такие вещи, услышав которые он не может спать. Современный мир выстроен так, что можно говорить все, что угодно, поскольку это не имеет никакого значения…

Информационные технологии вчера, сегодня, завтра

Информационные технологии — это всегда инструментарий информационного пространства, то есть это все новые и новые (или в том числе и старые, если мы говорим о развитии в прошлый период) способы порождения, передачи и хранения смыслов. Иными словами — это способы развертывания и свертывания смыслов в разных видах: от книги до кино, от библиотеки до компьютера. Человечество очень технологично в этом смысле, создавая все новые и новые системы свертывания и развертывания смыслов в новые формы.

Новые смыслы, пришедшие с христианством, были в том числе и новой информационной технологией. Если христианство сегодня активно анализируется с точки зрения экономического инструментария, как конкурировавшее на «религиозном рынке» наряду с язычниками, то анализ такого рода также возможен и с позиции инструментария информационного.

Новые смыслы (новое отношение к женщине, к больному, к бедному), распространяемые по социальным сетям, — вот что стало информационной технологией христианства. Оно несло также не только монорелигию — единобожие, но и новый тип Бога, который мог не пугать, а любить человечество. Еще раз подчеркнем, что это технология в первую очередь новых смыслов, которые смогли победить в конкуренции с язычеством.

Причем разрывая с язычеством, необходимо было сохранить определенные отсылки на него. Люди заинтересованы при переходе в новую религию сохранять свой религиозный капитал, накопленный в прошлый период. Как пишет Р. Старк[202]: «При равенстве прочего люди скорее будут переходить в новую веру, елси они могут сохранять свой религиозный капитал. Получается, что новые религиозные движения будут успешными до той степени, до какой они сохраняют культурную продолжительность с господствующей религиозной культурой, так что обращаемые могут сохранять элементы старой веры и больше просто добавлять, а не заменять свой религиозный капитал».

Книги, университеты, библиотеки, лаборатории, — все это тоже инструментарий по порождению и удержанию новых смыслов, то есть новые информационные технологии своего времени. Письменность в этом ряду является самым сильным инструментарием, поскольку ее возникновение сняло ограничение как на объемы трансляции смыслов, так и на объемы их хранения. По этой причине роль письменности и сравнивают с изобретением колеса для цивилизационного развития человечества. Кстати, письменность в свою очередь дала возможность развиться индустрии по производству и трансляции знаний.

Александрийская библиотека не была библиотекой в нашем сегодняшнем понимании, ведь она выполняла и функции научно-исследовательского института[203]. То есть шел поиск и трансформация самих этих новых информационных технологий. С другой стороны, современный think tank также является такой технологией по порождению новых знаний в современных условиях. См., например, особенности возникновения и функционирования РЕНД как одного из первых и самых мощных think tank’ов[204].

Одной из первый информационных технологий человечества была риторика. Что отличает технологию? Это получение нужного результата с большей достоверностью и с меньшими ресурсными затратами. Софисты в свое время научились парировать любые аргументы. Возникли школы риторики, накопились тексты. И все это вытекало еще и из того, что человек должен был в античности сам себя защищать в суде. Если ты умел говорить, ты побеждал, нет — проигрывал. Потом в советское время мы потеряли риторику из учебных программ школы и вуза, Запад же ее сохранил.

Человечество всегда сопровождается рассказыванием историй. Они не просто способствуют хранению опыта, но и трансформируют действительность. Формирующая реальность роль нарративов была отмечена Б. Андерсоном на примере реалистического романа, с помощью которого удалось выстроить гомогенное время[205]. Другие исследования прослеживают роль наррации для формирования своего прошлого[206].

В теории Андерсона и роман, и нация движутся в рамках пустого времени. Поставленные вместе в рамках газетной страницы события также связаны за счет нашего представления об их взаимосвязи. Если после рассказа о голоде в Мали страна исчезнет со страниц «Нью-Йорк Таймс», то это не будет означать исчезновения страны с карты мира. Мали, как и герой романа, просто ждет своего времени, чтобы появиться по мере развития сюжета. Газету при этом он трактует как «экстремальную форму» книги, которая продается по колоссальной шкале. Он также подчеркивает связь между протестантизмом и печатным капитализмом, когда дешевые издания создали новую читающую публику, которая не знала латыни. И ее мобилизовали для политико-религиозных целей.

Вспомним сегодняшнее понимание телевидения с точки зрения рекламы у ряда исследователей, утверждающих, что телевидение просто продает аудиторию рекламщикам. Если раньше публику собирали в одной пространственной точке (театр), то теперь публика собирается в одно время у экрана телевизора: одна в одно время, другая — в другое.

Печатный капитализм также создал языки власти, поскольку дал преимущества тем диалектам, на которых выходили книги. Слияние капитализма и печатных технологий создает новую форму воображаемых сообществ, дающих начало современным нациям.

Страны-нации не были известны в прошлом[207]. В античности их не было. Египет, Китай, Халдея не являются национальными странами. Только информационные технологии, реализованные в книгах и газетах, создали из объектов физического мира соответствующие виртуальные объекты, породив национализм.

Сегодня эту функцию создания новых типов воображаемых сообществ совершает мыльная опера, новая технология нашего времени. И здесь, как и у Х. Бхабхы[208], нация является продуктом наррации[209]. Получается, что наррация фиксирует знание, а общее знание, поданный под одним углом зрения материал и способствует соединению разрозненных индивидов в единую структурность.

Если у Б. Андерсона нация — это воображаемое сообщество, то Х. Бхабха рассматривает нацию как форму социального и текстуального присоединения. В газете Гарвардского университета он говорит о моральном выборе в случае наррации[210]: «Рассказывание историй является действием. Это не просто отражение события, произошедшего во внешнем мире, которое затем становится отраженным в литературе. Сам акт наррации поднимает вопросы идентичности, локации, действия, форм поведения и актов оценки».

Здесь виртуальная и информационная действительность формируют действительность физическую. Собственно говоря, точно так же действует и религия, которая с помощью новых смыслов формирует новые общности людей. Пассионарные идеи могут увлечь за собой людей на баррикады. В этом плане используется термин «мобилизующий нарратив», который строится на том, чтобы раскрыть врагов, ответственных за беды народные.

Холодная война — это также новый информационный инструментарий. Его можно понимать как попытку управления чужими смыслами. И это тоже отдельная и новая информационная технология, поскольку только массовая коммуникация и массовая культура получили возможность такого свободного входа на «чужую» территорию. И это стало новым видом конфликтности.

В период холодной войны активизировались переходы между информационной (виртуальной) реальностью и реальностью физической. Физическую реальность напрямую нельзя было трогать, ядерная война является такой странной войной, которая используется не как инструментарий, а только как вариант устрашения противника, поэтому все действия сместились в информационную и виртуальную сферы.

Другой вариант воздействия — это преобразования физического объекта в информационный или виртуальный. Спутник, запущенный в 1957 году, является самым ярким примером такого феномена. Для США запуск советского спутника оказался шоковым, поскольку подрывал доминирование Америки в освоенной ею сфере[211]. Его пропагандистское значение оказалось выше собственно физического, хотя США пришлось в ответ перестроить свои подходы к образованию и науке, чтобы догнать СССР.

Получается, что физическая трансформация также может функционировать в роли информационной технологии, поскольку экстраординарное событие (это может быть спутник, а может и Чернобыль) все равно преобразуется в событие информационное, совершая неожиданный поворот в сознании. Говоря другими словами, информационная технология делает нелинейный переход, в то время как обычная ситуация развивается по линейным законам.

С этого же периода — времени спутника — американцы видят свое начало информационного общества. Причем пишут об этом как-то странно: то ли об обществе информационном, то ли об обществе индустриальном[212]: «Информационное общество началось в 1956 и 1957 годах, в десятилетие, олицетворяющее индустриальную мощь Америки».

Информационные технологии стали сегодня основным компонентом не только терроризма, где есть принципиальное несовпадение жертв и зрителей, но и революций и путчей. Если есть «мускулы», в данном случае они просто информационные, то вполне естественным выглядит и их использование. И в случае терроризма, и в случае цветных революций действует тенденция, при которой зрители должны сместиться на позицию жертв/участников. Современные телевизионные технологии призваны совершать эти трансформации, максимальным образом включая зрителей в события на экране.

Первый такой информационный пример относится к Мексике, где группа повстанцев, благодаря связям с помощью интернета с мировыми неправительственными структурами, стала представлять серьезную опасность для правительства. Это сапатистское движение, которое сегодня изучается повсюду. Но первыми за его изучение взялись военные[213]. Это был интересный феномен того, как малая сила, вооруженная интернетом, смогла на равных сражаться с большой силой.

Такое внимание к этому феномену ознаменовано тем, что это был первый случай так называемой сетевой войны. Дополнительно к этому смена парадигмы войны порождает «новое поколение революционеров, радикалов и активистов, которые приступают к созданию идеологий информационного века, в которых идентичности и преданности могут смещаться от национального государства к к транснациональному уровню «глобального гражданского общества».

Сапатистский конфликт стал новым феноменом в связи с его привязкой к транснаицональным и локальным неправительственным структурам, представляющим гражданское общество[214]. Это стало парадигмой войны информационного века. В результате мексиканские власти приостановили военные действия, приступив к переговорам и политическому диалогу.

Однотипно информационный компонент сыграл особую роль в бархатных и цветных революциях. И все началось еще с революции в Иране в 1953 г., которая сегодня рассматривается как протореволюция всех последующих. Тогда для того чтобы снять премьера Моссадека были запущены следующие информационные потоки с контр-содержанием:

• парламентарии выступали против Моссадека в парламенте,

• журналисты в газетах,

• торговцы на базарах,

• муллы в мечетях.

Это было операцией ЦРУ под названием операция Аякс[215],[216],[217]. Поскольку она оказалась достаточно успешной, она стала базовой для будущих подобного рода операций.

Цветные и бархатные революции, как и терроризм, отличаются тем, как заменяют реальное действие примером, иллюстрацией, то есть имеет место замена физического объекта информационным. Конечно, в них есть это базовое физическое действие, которое потом начинает активно освещаться. Но основным в этих феноменах как раз и есть последующее освещение. Тем более, что очень часто исходное физическое действие оказывается сфальсифисированным.

Это базовое физическое действие может быть двух видов:

• естественное, при этом даже случайное действие будет подаваться как системное,

• искусственное, созданное специально под будущее освещение.

Цветные революции, как наиболее близкие нам, вообще были бы невозможны без СМИ. Все основное действие разворачивается именно на экране телевизора, а не в действительности. Это специально создаваемый фон избирательного процесса, который направлен на четкое программирование результата.

В принципе принципиально новой технологией в этом плане стали переходы (перекодировки) информационных и виртуальных объектов в физические и наоборот. Например, война в Ираке началась с виртуального объекта — обвинений режима Саддама Хуссейна в наличии на его территории оружия массового поражения. Как потом оказалось, реального физического объекта за всем этим не было. Но война все равно была развернута, а то, чем оперировали политики, было чисто виртуальным объектом.

В украинских президентских выборах 2004 г. все было наоборот: был физический объект, но он был развернут в несоответствующий ему объект виртуальный. Убийство Гонгадзе и отравление В. Ющенко как физические объекты существовали, но они были развернуты в обвинения против власти, которые потом не получили судебного подтверждения. То есть виртуальный объект, направленный на делегитимизацию власти, не имел под собой физических оснований. Для политических целей вообще характерны процессы уничтожения альтернативных интерпретаций, когда амбивалентность превращается в однозначность.

Применение информационных технологий в обычном избирательном процессе также является приметой современности. И здесь наиболее интересным вариантом стал микротаргетинг, когда были найдены возможности выделять группы избирателей, способных изменить свое мнение, вместе с проблемами, которые на них влияют.

Например, в выборах Дж. Буша в 2004 г. были выделены группы избирателей, связанные с темой образования, для которых она являлась существенной. К ним в дом стучались волонтеры и рассказывали о новой программе республиканцев в области образования. Это мог быть сосед или учительница из соседней школы. То есть вовсю использовалась еще одна технология — социальных сетей. Ведь в личном общении люди больше доверяют друг другу, чем при передаче информации с экрана телевизора или со страниц газета. Та же технология с огромным количеством задействованных волонтеров была использована в 2008 г. при выборах Обамы (о работе с волонтерами в этих выборах см. в[218]).

В выборах Обамы М. Пенн увидел две новые группы избирателей, на которых было направлено сильное воздействие[219]. Во-первых, это этнические меньшинства. Если в выборах 1996 г. они составляли 17 процентов, то в выборах 2008 г. уже 27 процентов. Во-вторых, избиратели, получающие более ста тысяч долларов в год, перешли от 9 процентов в 1996 г. к 26 процентам электората в 2008 г. Все они были против войны в Ираке. Зарабатывающих больше 200 тысяч было шесть процентов, и все они голосовали за демократов.

Каждый такой вычленяемый сегмент обладает своими интересами и своими СМИ, в рамках которых они должны получать нужные виды сообщений. И все это и есть информационные технологии выборов, поскольку они направлены на разговор напрямую с этим сегментом. Возникают две особенности такого подхода. С одной стороны, это узкая проблема, интересная именно данному сегменту и, следовательно, способная трансформировать его поведение. С другой, это личностное общение, когда человек получает не только информацию на волнующую его тему, но еще и таким способом, от которого трудно уклониться.

Бархатные революции 1989 г. также активно оперировали информационно-виртуальными объектами. События в Румынии, подаваемые тогда как гнев народа, только сегодня стали выстраиваться в подлинном свете. Вот что пишется сейчас о непонятной стрельбе в те годы, которая и вызвала возмущение против власти[220]: «На начальном этапе событий в террористах практически все видели сотрудников репрессивных органов — Секуритате. Огромную роль в разжигании ненависти к службе государственной безопасности сыграло телевидение, непрерывно передававшее сообщения о зверствах «террористов-секуристов», демонстрировавшее заложенные ими «бомбы замедленного действия» и даже самих арестованных террористов, которые позже, как правило, оказывались схваченными по ошибке невинными людьми. С течением времени, однако, все чаще стало высказываться мнение, согласно которому уничтожение департамента государственной безопасности входило в масштабный план дестабилизации Румынии. Если прежде Секуритате единодушно ненавидело практически все население страны, то в настоящее время общественное мнение Румынии по вопросу о ее роли расколото. В то время как румынские либералы продолжают резко негативно оценивать допускавшиеся Секуритате в «эпоху Чаушеску» злоупотребления и нарушения закона, государственники видят в бывшем департаменте госбезопасности защитника национальных интересов страны, расценивают сотрудничество с ним как проявление патриотизма, а за нападками на него усматривают организованную внешними силами кампанию по «демонизации» Секуритате».

Человечество постоянно расширяет свои возможности, задавая новые пути своего развития. Кстати, интернет также был задействован в полном объеме на выборах Обамы. Новое время принесет новые информационные технологии, поскольку человечество живет сегодня в экономике знаний, где все большее число людей работает в информационных сферах и где там же вырабатывается ВВП.

Интернет породил новые области использования в целях воздействия. Это социальные медиа и блогосфера. Уровень доверия в этих областях выше, по этой причине бизнес всеми силами пытается овладеть искусством управления этими информационными потоками.

С 1998 г. фирма Burson-Marsteller выделяет E-fluentials[221]. Это люди, составляющие 10 процентов пользователей интернета, но имеющих влияние на миллионы других пользователей. Фирма выпустила даже целую брошюру, посвященную такого типа работам онлайн[222]. 10 процентов американских пользователей интернета составляют 11,1 миллиона взрослых людей. Внимание к ним позволило нащупать следующие закономерности:

• свою информацию они передают в среднем 14 знакомым,

• если свой позитивный опыт они передают 11 людям, то негативный — 17,

• мужчины в основном делятся информацией о технологиях, женщины о еде и здоровье, они также мобилизуют других в борьбе за женские проблемы,

• 84 процента читают информацию о продуктах или услугах на сайтах мнений,

• они скорее обращаются к веб-сайтам компаний, чем к онлайн журналам,

• они готовы подключиться: 90 процентов говорят, что читают электронную почту от источников, заслуживающих доверия.

Активное освоение бизнесом этих новых информационных пространств можно увидеть в[223]. Бизнес, спецслужбы, а затем и политики активно включились в разработку нового ресурса.

Возникло также серьезное «внутривидовое» воздействие и зависимость внутри самой информационной сферы. Кинорежиссер Б. Левинсон, который известен своим фильмом «Хвост влияет собакой», говорит о переносе стандартов Голливуда на новостное телевидение[224]: «Мы зачастую даже не задумываемся, что видим на кино— или телеэкране. А ведь практически все несет на себе родовой отпечаток презентации. Возьмите любую телепрограмму новостей. Логотип станции, музыкальный ряд, ритм смены сегментов, графические элементы оформления картинки, диктор обещает вернуться через минуту, экран вспыхивает, переливается, подмигивает. Даже если ты захочешь представить себе голый факт, он всегда будет деформирован, окрашен».

Соответственно существует различие мягких и жестких новостей[225]. Жесткие новости — это привычная нам подача информации в теленовостях, мягкие — это подача, например, в ток-шоу. То есть происходит существенное влияние канала подачи на само содержание, его отбор и акценты внутри. Абсолютное большинство тем с трудом могут проникать в ток-шоу. Легко проходят туда те, которые имеют личностный оттенок, могут заинтересовать широкий круг людей.

Информационные технологии также призваны работать на увеличение доверия в своих сетях. Если СМИ это доверие потеряли, то оно сохраняется только в сетях личностных контактов, где, собственно, и протекает жизнь человека. Анализ социальных сетей (английский термин SNA — Social Network Analysis) стал сегодня инструментарием в бизнесе, политике и военном деле. Даже Саддама Хуссейна обнаруживают в ходе иракской войны с помощью анализа такой социальной сети.

Эта проблема, называемая то первичной группой, то малой группой, время от времени возникает то в массовых коммуникациях, то в социологии. Так во время Второй мировой войны обнаружилось, что желание воевать у солдат связано в первую очередь с их отношениями внутри такой малой солдатской группы[226]. Уровень доверия внутри таких мини-коллективов достаточно высок.

Если секты можно трактовать как закрытые социальные сети, то сегодня особый интерес представляют также открытые социальные сети. Это Twitter, MySpace и др. Человек, заходящий в сеть, оставляет за собой персональный след, позволяющий даже давать прогноз о его кредитоспособности[227], (русский перевод —[228]). Фирма Rapleaf, специализирующаяся на анализе социальных сетей, акцентирует внимание, например, на следующих фактах о конкретном человеке[229]: какие сайты он посещает, как много у него друзей, кто из его друзей также является потребителем. В Rapleaf также установили, что в Gmail больше женщин, чем мужчин, что пользователи AOL — старше, а в Hotmail больше мужчин[230]. 75 % пользователей почты вообще моложе 35 лет.

Сегодня в сетях ищут людей с депрессией, опираясь на ключевые слова, а также людей, представляющих опасность для других[231],[232]. Соответственно активизированы интересы государственных спецслужб, поскольку блоги дают представление о настроениях миллионов.

Тема психологии и интернета имеет множество ответвлений, в том числе интернет-поддержку людей, склонных к самоубийству[233]. Киберпсихология направлена на анализ факторов, определяющих человеческое поведение в киберпространстве[234]. Это позволяет разрабатывать соответствующий превентивный инструментарий. Тем более что в онлайне люди ведут себя более свободно, чем в реальной жизни, поскольку снимается определенный эффект подавления[235].

Дж. Сулер перечисляет целый ряд причин, объясняющих то, почему люди ведут себя в интернете иначе, чем в жизни[236]. Новые социальные контексты порождают новые модели поведения.

Все это говорит о том, что перед нам возникает совершенно новый объект. Возникает множество методов интернет-анализа[237], например, Funnel Web Analyzer[238], который дает бизнесу возможность ответа на следующие вопросы по посещению их веб-сайтов.

Изучаются психологические особенности электронной переписки людей[239], романов в сети[240], депрессивные характеристики, отражающие склонности к самоубийству[241], мониторинг общественного мнения[242].

В этом же ряду стоит внимание к феномену «малых миров»[243],[244]. Считается, что один человек стоит от другого в мире в цепи знакомств на расстоянии шести других людей. Есть также феномен сильных и слабых связей[245],[246],[247]. Как показывают эксперименты, контринтуитивно, например, человек, ищущий работу, обращается за информацией, идя по набору своих слабых, а не сильных связей, поскольку считает, что в области сильных связей этой информации нет.

Информационные и коммуникативные технологии облегчили функционирование социальных движений. Они сделали их сильнее, поскольку усилили их мобилизационные возможности.

Более того, даже терроризм подпадает под эту же шапку, поскольку основными его жертвами являются не те, на кого был направлен удар, а те, кто сидят у экранов телевизоров. И именно под этим углом зрения ведется планирование террористических актов. Последствия 11 сентября для Америки были очень значительны. Б. Дженкинс перечисляет их: от усиления президентской власти до многочисленных отступлений от закона, которые были бы невозможны в другой ситуации[248].

Такие информационные технологии, как кино или телевидение, в состоянии открывать новые тренды или закрывать старые. Если «Наша RUSSIA» один из своих постоянных сюжетов посвящает геям, то понятно, что это работает на будущее снятие напряжения к этой проблеме. Если сериал «Школа» вызывает серьезное отторжение из-за того, что там демонстрируется[249],[250], то его демонстрация все равно продвигает в массы подобное асоциальное поведение, поскольку возмущаются одни, а смотрят другие. Вот данные фонда «Общественное мнение»[251]. Каждый третий (33 процента) смотрел хотя бы одну серию. Из них: нравится — 8 %, не нравится — 21 %, затруднились ответить — 4 %.

Смену тренда кино или телевидение могут осуществлять путем смены героики. Они также могут унормировать то поведение, которое до этого считалось асоциальным. Новые типы героев (танкисты, летчики, трактористы) возникали в советское время, новые типы старых исторических персонажей стали переходить в героическую плоскость в постсоветское время. Ведь школа подобным образом может трансформировать ментальность только молодого поколения, кино и телевидение как своеобразный ментальный «бульдозер» делает это же для старшего поколения. Фильмы «Код Да Винчи» и «Гарри Поттер» не зря вызывают возмущение в чувствительной среде: они пропускают на уровень обыденного сознания то, с чем в прошлые столетия велась борьба.

Это содержательные информационные технологии, призванные трансформировать имеющееся содержание. Формальные технологии безразличны к содержанию, сквозь них идет, усиливаясь в процессе этого перехода, любое содержание. Сюда относится упомянутая выше риторика, которая может работать с любым контентом.

Сюда же мы отнесем и такие технологи, как митинг или личное общение, которые используются в любом социально значимом переходе: от выборов до революций. В таких случаях СМИ могут или запаздывать, или блокировать новые смыслы перехода, поэтому на авансцену выходят такие технологии, как митинг и личное общение.

Все это определенные информационные технологии, призванные задать свой способ оперирования со смыслами. Интересно, что во многих подобных технологиях собственно информация отступает на второй план, более главной составляющей становится способ ее подачи. И это связано с тем, что способ подачи может реально менять сам смысл.

В заключение ответим на еще один вопрос: в чем разница между информационными технологиями и ПР-технологиями? Во-первых, ПР-технологии могут работать не только со смыслами, а и напрямую с физическими событиями, создавая нужного вида контексты. Именно так работал «отец-основатель» ПР Эдвард Бернейс, который, выступая против размещения подготовки специалистов по ПР на факультетах журналистики, подчеркивал, что ПР — это не филологическая, а социальная дисциплина.

Во-вторых, в ПР-технологиях резко завышена роль креативности. Как только эта креативность исчезает, эти технологии уже не годны для употребления. Креативными были и информационные технологии при их возникновении, но сегодня эта новизна университета или библиотеки как технологии по трансляции знаний потеряна.

В-третьих, они различаются и в своих целях: если информационные технологии сосредоточены на создании и передаче информации и знаний, то ПР-технологии имеют своей конечной целью убеждение. Вспомним, что Дж. Аркилла, а это американский гуру информационной войны, выделяет четыре информационных подвида: факты, информация, знания, мудрость[252]. Это связано с тем, что он разграничивает информацию как процесс передачи и информацию, как лежащую в основе любой структуры, когда смена этой базовой информации ведет к смене самой структуры. При этом первые два подвида (факты и информация) относятся к процессу передачи, вторые два (знания и мудрость) к структурному взгляду на информацию. Когда Советскому Союзу поменяли базовую информацию в период перестройки, он перестал быть Советским Союзом.

В принципе мы можем считать ПР-технологии подвидом информационных технологий с учетом отмеченных выше отличий от информационного «канона». На полюсах теория — практика ПР тяготеет к практической составляющей, откуда и следуют все отмеченные различия.

Информационные технологии выходят сегодня на авансцену, поскольку развивается информационная цивилизация, производительные силы которой создают информацию и знания. Соответственно информационные же технологии представляют и наибольшую опасность в качестве нового орудия атаки. Защита от новых информационных технологий входит сегодня в число наиболее актуальных задач.

Глава третья. Информационная война: современность

Информационная политика и безопасность современных государств

Социосистемы развиваются с изменением роли их отдельных компонентов. Религия, например, имела один статус в прошлом и другой — сегодня, хотя для мусульманских стран этот статус сохраняется на достаточно высоком уровне. Идеология значима в тоталитарных государствах, а в современных демократиях ее статус в чистом виде, несомненно, упал. Информация в наше время набирает вес, входя в число приоритетных параметров, влияющих на другие параметры социосистемы. И это должно быть именно так, поскольку мы живем в рамках технологического уклада информационного порядка. Вырабатывая информацию, современные государства порождают валовой национальный продукт.

Возрастание роли информационного компонента в современном обществе объясняется не только чисто экономическими причинами, но и:

• техническими: сегодня техническая поддержка информационного компонента сделала из него достаточно мощную силу, когда один человек может нанести вред целому государству, что, кстати, привело к возникновению феномена современного терроризма,

• социальными: никогда не было такого уровня зависимости власти от населения, поскольку демократия опирается на сменяемость власти,

• организационными: структура современного общества настолько взаимозависима, что воздействие на один компонент сразу отражается на других.

В прошлом можно найти ситуации, когда гиперболизации роли информационного компонента могла приводить к сокрушительным результатам. Практически все революции — и французская, и русская — базируются на интенсивной работе информационных механизмов, которые внезапно начинают порождать потоки информации, направленные на разрушение имеющейся иерархической структуры данного общества. Определенным сегментам общества доказывают, что общество имеет несправедливое устройство, а их статус в этом обществе недооценен. Во французской революции этим сегментом была только что возникшая буржуазия, которая не была «учтена» в имеющейся иерархии, в русской революции — это крестьяне, ставшие солдатами, потерявшими свою старую социальную идентификацию.

И перестройка, и бархатные революции, а потом и цветные, были выстроены их «конструкторами» так, чтобы раскачать старую иерархию. Они конструировались определенным образом, чтобы заблокировать противодействие старой власти. Кстати, все это прообразы (прототипы) информационных войн, которые стали привычным компонентом социального развития сегодня.

Еще раньше, в 50-е годы, такие механизмы гиперболизации информационного компонента конструировались западными спецслужбами сознательно, чтобы не допустить перехода, например, азиатских стран к советскому пути развития. В этой модели интенсивного перехода к капитализму, которая вводилась вместо социалистической, информационный компонент начинал функционировать как бы независимо от политического и экономического. И постепенно под его влиянием трансформировались и политический компонент, и экономический. Старые иерархии (политические и экономические) не выживали в новой информационной среде.

Законодательное обеспечение информационной политики и безопасности

Как правило, требования международных организаций направлены на расширение доступа, в то время как требования самих стран больше направлены на свою защиту от внешнего воздействия. возможно, это результат оборонной политики прошлого, хотя сегодня понятно, что воздействие в физическом и воздействие в информационном пространстве не являются идентичными.

Организация ЮНЕСКО видит цель информационной политики в том, чтобы «дать право всем гражданам данного общества на доступ и использование информации и знаний». При этом акцентируются выгоды для общества от такого широкого подхода: «Выгоды от информации для общественного доступа возможно легче описать в неэкономических определениях. Для информации, произведенной правительствами, возможно, самая большая неэкономическая ценность, связанная с размещением информации для общественного доступа — прозрачность управления и продвижение демократических идеалов. Чем большее количество информации свободно доступно от правительства и о правительстве, тем менее вероятнее будет то, что правительство сможет скрыть незаконные действия, коррупцию и плохое управление. Наоборот, чрезмерная секретность разводит тиранию. Открытое и неограниченное распространение общественной информации также повышает общественное здоровье и безопасность, и общее социальное благосостояние, поскольку граждане принимают более информативные решения относительно своей ежедневной жизни, окружающей среды и будущего».

Эти же задачи расписаны в государственных документа и любой страны. Открытым только остается вопрос реального приближения к сформулированным требованиям. Тяжелая судьба закона о доступе к публичной информации, выполнение которого, как оказалось, очень трудно реализовать, ярко демонстрирует разрыв между законодательством и реальными практиками.

Американские представления об информационной политике и безопасности

Представления о том, что же такое информационная безопасность, создаются сначала в головах ученых, лишь затем возникая в документах правительственных структур или законах. Иного не может и быть, поскольку ученые могут позволить себе рассматривать энное число вариантов возможного развития, чего не будет в правительственных документах, вынужденных выбирать только один вариант.

Джон Аркилла одним из первых сформулировал основные идеи развития информационной безопасности. (John Arquilla // faculty.nps.edu/vitae/cgi-bin/vita.cgi?p=display_vita&id=1023567719) Мы можем выделить ряд основных результатов его исследований. (Следует отметить, что для него это, в основном, исследования прошлого периода, сегодня он больше занят анализом терроризма.)

Джон Аркилла достаточно давно предложил различать коммуникативный и структурный аспекты информации (см. работу: Arquilla J., Ronfeldt D. Looking ahead: preparing for information-age conflict // In Athena’s camp. Preparing for conflict in the information age. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997). Если коммуникативный представляет собой акцент на информации как на передаче, то есть информация — это то, что передается, то структурный подход рассматривает информацию как базу любой структуры. Смена информационной базы автоматически ведет к смене самой структуры. Например, перестройка, которая недаром была объединена с понятием гласности, сменила советскую информационную базу, в результате чего пришлось трансформировать и Советский Союз — его не стало. Отсюда становится понятным действие этого инструментария: меняя информационные потоки внутри страны, можно изменять страну. Последний пример — арабские революции.

Близкое понимание есть у Сергея Зуева (Зуев С.Э. Измерения информационного пространства (политики, технологии, возможности) // ), который выделил следующие два модуса существования информации (два измерения):

• контроль протекания информационных потоков,

• контроль за распределением потока информации: информация должна достичь определенной целевой группы и дать соответствующий эффект.

Джон Аркилла (как всегда в соавторстве с Дэвидом Ронфельдтом, который на сегодня уже вышел на пенсию) одним из первых предложил свой вариант американской информационной стратегии (см. работу: Arquilla J., Ronfeldt D. The emergence of noopolitik. Toward American information strategy. — Santa Monica, 1999). В ней в 1999 году они заговорили о необходимости закрытости, подчеркивая, что открытость помогла США разрушить СССР, тем самым выполнив свою функцию. То есть закрытость еще не созрела для замены ее на открытость.

Аркилла и Ронфелдьдт были среди первых, кто проанализировал сапатистское восстание в Мексике как прообраз нового типа войны, в которой информация стала играть не просто поддерживающую военных роль, а вышла на принципиально самостоятельные возможности (см. исследование: Ronfeldt D. a.o. The Zapatista social netwar in Mexico. — Santa Monica, 1998; а также работу: Networks and netwars. The future of terror, crime and militancy. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 2001, в котором была задана и по сути впервые исследована сетевая война). То есть практически все новые направления первым описывает именно Джон Аркилла, он занимается ими тогда, когда еще никто не видит их в качестве новых направлений. Аркилла также часто активно пользуется историческими примерами, например, анализируя с точки зрения использования информационных технологий прошлого действия татаро-монголов. Например, в одной из своих работ он акцентирует следующие исторические аспекты:

• термин «татары» — чужой для них, монголы его взяли, поскольку он обозначал «нижний (мир)», чем наводили ужас на противников,

• города сдавались заранее без битвы, поскольку впереди шли слухи (вариант инструментария психологической войны),

• в чистом поле, отступая тактически из-за своей высокой мобильности, могли в то же время наступать стратегически,

• 700 лет назад обеспечивали связь всадниками с лагом в одну неделю по всей своей территории, которая равнялась СССР (см. работу: Arquilla J. Thinking about information strategy // Information strategy and warfare. Ed. by J. Arquilla, D.A. Borer. — New York — London, 2007).

Дороти Деннинг, на тот момент профессор Джорджтаунского университета, а сегодня (Dorothy E. Denning // faculty.nps.edu/vitae/cgi-bin/vita.cgi?p=display_vita&id=1074712524), как и Джон Аркилла — профессор Военно-морской школы последипломного образования, описывает ситуацию информационной борьбы с большим акцентом на технической составляющей, являющейся для нее базовой точкой отсчета. Ее книга 1999 года носит название «Информационная война и безопасность» (Denning D.E. Information warfare and security. — Reading etc., 1999).

Дороти Деннинг подчеркивает в ней, что оборонная информационная война практикуется всеми. На индивидуальном уровне это защита своей приватности, индивидуальных ресурсов, на правительственном — защита национальной безопасности, экономической безопасности, общественной безопасности, закона и порядка. Наступательную информационную войну она задает как использование информационных ресурсов с целью увеличения их ценности для атакующего игрока и уменьшения для защищающегося игрока.

Следует также подчеркнуть, что авторы первых работ в этой сфере активно занимались созданием определений, поскольку, будучи пионерами, они должны были уделять большее внимание четкому очерчиванию точки отсчета, отталкиваясь от которой можно было выстраивать последующие рассуждения. Дороти Деннинг в числе прочего занимается тем, что именуется «электронным джихадом» — атаками террористов в сфере киберпространства (Denning D.E. Whither cyber terror?). И сегодня это достаточно распространенная тема (см., например, работу: Robinson G.E. Jihadi information strategy // Information strategy and warfare. Ed. by J. Arquilla, D.A. Borer. — New York — London, 2007).

Дороти Деннинг еще интересна тем, что детально анализирует реальные ситуации с точки зрения использования в них интернет-технологий. Это может быть война в Косово или оценка возможностей для атаки на уровне страны (см. работы: Denning D.E. Activism, hacktivism, and cyberterrorism: the Internet as a tool for influencing foreign policy // Networks and netwars. The future of terror, crime and militancy. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 2001; Denning D.E. Assessing the computer network operations threat of foregn countries // Information strategy and warfare. Ed. by J. Arquilla, D.A. Borer. — New York — London, 2007). Для последнего случая она предложила свою методологию оценки возможностей стран и рассмотрела конкретные возможности Ирана и Северной Кореи по следующим четырем параметрам, сделав все это исключительно по открытым источникам:

• индустрия ИТ и инфраструктура,

• академическое и исследовательское сообщество,

• правительство и международные дела,

• хакерство и кибератаки.

Мартин Либики достаточно часто выступает на темы информационной безопасности (Martin C. Libicki // ). Еще в 1997 году он задал определение информационного доминирования как превосходства в порождении, манипуляции и использовании информации, достаточное для достижения военного превосходства (Libicki M.C. Information dominance // -bin/GetTRDoc?AD=ADA394533). Однако он выдвигает три контрсилы, которые не дают информационному доминированию быть аналогичным доминированию в физическом пространстве. Во-первых, в отличие от авиасил, которые могут заставить противника остаться на земле, информационная сила одной стороны не может предотвратить использование другой. Кстати, по американским военным стандартам, любая физическая атака, которая не дает выполнять информационную функцию, считается атакой информационной. Это может быть, например, бомбардировка телефонной станции или телевизионной башни.

Во-вторых, доминирование на тактической уровне может быть «перекрыто» информационным доминированием стратегического порядка. Так, например, произошло в Сомали, когда победа на поле боя была переиграна победой противника в мировых СМИ.

В-третьих, еще Сунь-цзы считал, что главным знанием является знание себя, а потом и знание противника. Если знание людей порождает стратегию, то знание машин — тактику. Поэтому стратегия не может быть заменена тактическим информационным превосходством.

В 2007 году Мартин Либики выпускает книгу «Завоевание в киберпространстве» (Libicki M.C. Conquest in cyberspace. National security and information warfare. — Cambridge, 2007). В ней он интересным образом различает два вида структур в зависимости от их отношения к внешнему шуму, выделяя модель замка и модель базара. Замок возводит стены, чтобы защититься от шума, а базар в состоянии их «переварить», поэтому не боится. По модели замка выстроены многие структуры современных государств, они всеми силами защищаются от внешнего вторжения.

Либики дает следующее определение информационной войны: это использование информации для атаки на информацию. Разъясняет он эту свою позицию так: информация — это то, что имеет отношение к принятию решений, вся остальная информация должна быть отнесена к развлечению. Однако тут можно возразить, что процессы принятия решений массовым сознанием базируются как раз на потоках развлекательной информации: от фильма до юмористической программы «Прожекторперисхилтон».

С его точки зрения, если информация сама по себе бесплатна, то получение ее, обслуживание — уже нет, поскольку есть затраты на hardware, software и под.

Либики подчеркивает, что на сегодня кибератаки еще не приносили человеческих жертв, что ущерб от киберпреступности можно оценить в размере от 1 до 10 миллиарда долларов. Однако говорить, что этот вид атак неопасен, можно в той же мере, как 10 сентября 2001 года еще можно было говорить о неопасности терроризма.

В своей следующей книге 2009 года, посвященной кибератакам и киберсдерживанию, Либики, среди прочего, отмечает сложность четкого определения, кто именно совершил атаку, тем более что в этом еще следует убедить третью сторону (см. работу: Libicki M.C. Cyberdeterrence and cyberwar. — Santa Monica, 2009).

Это интересная и парадоксальная особенность кибервойны. Например, происходит атака на военно-морскую школу США, которая на несколько месяц выводит ее из интернет-связи. Однако об атакующем пишется, что это предположительно Китай (Swartz J. Chineers hackers seek U.S. access // usatoday30.usatoday.com/tech/news/computersecurity/hacking/2007-03-11-chinese-hackers-us-defense_N.htm). Однотипно именно Китай подозревается в кибератаке на некоторые структуры канадского правительства (Weston G. Foreign hackers attack Canadian government // -hackers-attack-canadian-government-1.982618). Но не только Китай обладает такими возможностями. В статье в USA Today утверждается, что к интернету подключены 243 страны, из которых 100 планируют свои инфоатаки. Американская контрразведка (Office of the National Counterintelligence Executive // ) в своем ежегодном отчете назвала Россию и Китай главными странами по краже промышленных секретов онлайн (US: Russia and China stealing online from US companies // -us-canada-15584392).

И даже министр обороны США Леон Панетта четко заявил, выступая 11 октября 2011 года в центре Вудро Вильсона: «Одновременно с ядерной опасностью есть совершенно новый тип угрозы, к которому мы должны быть лучше подготовленными — угроза кибератак. Они стали важной проблемой, поскольку мы сталкиваемся с большим количеством атак как от негосударственных акторов, так и от больших стран, возникает возможность катастрофического разрушения критической инфраструктуры, что может нанести существенный урон нашей стране. Потенциальная возможность парализовать страну с помощью кибератаки очень реальна».

В целом следует признать, что, к сожалению, исследования в области информационной безопасности и в США, и в других странах, по сути, свелись к чисто техническим проблемам, и решение, которое предлагают «техники в погонах», также всегда одно: возведение все более мощной стены по отношению к внешнему миру. Все это верно, но только в области технических аспектов обработки информации. Однако гуманитарный взгляд на эту проблему требует как бы обратного решения: если это касается человека и его сетей, то решение лежит не в области ограждения от внешнего мира, а в создании собственных сильных текстов, которые не будут бояться иновторжений.

Война идеологий как новый-старый тип войны

Война идеологий пронизывала всю холодную войну. Казалось, война идеологий полностью отошла в прошлое. Однако сегодня наблюдается возврат к ней, поскольку США пытаются отказаться от прежнего понимания войны с террором в пользу нового понимания — как войны идей. А здесь уже накоплен опыт времен холодной войны.

Есть ли идеология у США? Если есть, то она носит неформальный характер, в отличие от формально существовавшей идеологии, например, в СССР. Введя это различие форм реализации идеологий — формальной и неформальной — следует признать формальными идеологиями те, которые существуют в бюрократической и академической средах, то есть поддерживаются на государственном, образовательном и научном уровнях. В такой тип идеологии США можно включить какой-то синтез демократии и либерального капитализма.

Но США более сильны именно в неформальной идеологии. Она создается и удерживается литературой, искусством, медиа. США защищают и продвигают эту свою идеологию средствами кино и телевидения, что в современном мире также является вариантом оружия, хотя и мягкой силы. Аксиомы этой идеологии можно собирать отдельно по тем или иным кинофильмам, например, «Мой дом — моя крепость» реализован в фильме «Один дома», где ребенок может противостоять взрослым грабителям и даже побеждать их.

Жак Эллюль (Jacques Ellul // en.wikipedia.org/wiki/Jacques_Ellul) подчеркивал, что пропаганда сильна тогда, когда она незаметна (см. работу: Ellul J. Propaganda. — New York, 1973). В США он увидел реализацию не столько политической пропаганды как идущей сверху, что привычно нам по СССР («вертикальной»), сколько пропаганды социологической, идущей как бы горизонтально от структур общества и государства к человеку. Эта пропаганда незаметна, поскольку встроена в структуру общества. Первый тип пропаганды может вызывать сопротивление объекта воздействия из-за своей заметности, второй — нет, поскольку его вскрытие требует дополнительных усилий.

Вот еще одна попытка изложить это противопоставление политической и социологической пропаганды (Black J. Semantics and ethics of propaganda // ): «В определенном смысле социологическая пропаганда противоположна политической, поскольку в случае политической пропаганды идеология распространяется через массмедиа, чтобы аудитория приняла некоторые политические или экономические структуры, тогда как в случае социологической пропаганды существующие экономические, политические и социологические факторы постепенно разрешают идеологии проникать к индивидам или массам». В целом это почти дословная цитата из Эллюля, так что исследователи не могут оторваться от его определений.

В своей книге Эллюль подчеркивает еще две характеристики социологической пропаганды, связывая ее со стилем жизни. Этот тип пропаганды касается всего населения, а не отдельных его сегментов, а также речь не идет о каком-то одном мнении, а скорее о всеобщем стиле жизни. Он считает, что именно так устроена американская и китайская пропаганда. При этом в американский инструментарий он вписывает рекламу и пиар. Он подчеркивает, что в случае США все влияния направлены на ту же точку, в то время как во Франции они разнообразны по своим целям.

Эллюль трактует социологическую пропаганду как диффузную, то есть она присутствует везде, хотя и не является таким концентрированным выражением, которым является политическая пропаганда. Это общий климат или атмосфера, влияющая на людей. При этом людям кажется, что они сами делают свой выбор. Он говорит о социологической пропаганде как о проникновении идеологии с помощью ее социальных контекстов. Эта пропаганда не является результатом сознательного пропагандистского действия. В качестве примера он рассматривает американский фильм, создавая который продюсер не имеет в голове пропагандистских задач. Но пропагандистским элементом становится сам американский способ жизни, который реализуется в фильме даже без осознания этого.

Социологическая пропаганда реализуется в фильмах, в технологии, в образовании, в социальных службах. Поэтому ее никто не рассматривает как пропаганду. Однако все эти влияния управляются теми же людьми, которые создают пропаганду, что Эллюль подчеркивает в качестве существенного фактора. Эти влияния действуют на индивида так, как действует пропаганда. Поэтому подобная близость важнее любых различий. Исторически он считает, что США нуждались в такой пропаганде, поскольку, в отличие от Европы, нужно было объединить разнородное население. В качестве метода быстрой ассимиляции была найдена психологическая стандартизация, это единство играет и экономическую роль, создавая американский рынок. Массовое производство требует массового потребления. Население должно быть уверено в отличном качестве «американского».

Идеология вообще является изобретением марксистской мысли. Как ни парадоксально, но именно Германия является родоначальницей двух наиболее сильных идеологий ХХ века — марксизма и нацизма. Возможно, они выглядят сильными, поскольку для реализации своих получили замыслов большие страны. Но, наверное, более правилен обратный тезис: они получили большие страны, поскольку были сильнее.

Когда-то американская исследовательская структура в области национальной безопасности, лаборатория Sandia (сайт — ), заявила о достаточно странном исследовательском проекте по мониторингу интернета. Странной выглядела цель этого проекта — искать то, что можно обозначить как революционные тексты (в самом проекте не было такого слова). Проект просто с самого начала констатировал, что Ленин или Гитлер до реализации в действительности заявили свои идеи в книгах. Это было за 10–15 лет до того, как они стали трансформировать сам мир. Потом этот проект исчез из открытого доступа, но сегодня широкое развитие получил как раз мониторинг открытых источников, который проводится, например, на деньги ЦРУ, куда подпадают не только блоги или социальные медиа, но даже рецензии в интернет-магазине Амазон.

Луи Альтюссер, а это неомарксист, который умер в 1990 году, в своей статье 1970 года говорит о разных вариантах государственных идеологических аппаратов (Althusser L. Ideology and ideology state apparatuses // ). У него есть также интервью 1968 года с интересным названием «Философия как революционное оружие» (Althusser L. Phiosophy as revolutionary weapon // -as-weapon.htm). В этом интервью он говорит просто: правильные идеи служат людям, неправильные — их врагам. Кстати, в качестве главного идеологического аппарата современного государства он видит… школу. Именно там закладывается основная структура, с которой человек потом идет по жизни.

Очень серьезно действительно боролись с чужими идеями в период холодной войны. Запад и Восток мастерски овладели своими собственными методами этой борьбы. Если СССР мог максимально применить цензуру или репрессии, то Запад начал усиленно финансировать продвижение тех идей, которые он считал разрушительными для советской системы. Это были журналы, романы, кинофильмы и даже выставки абстрактного искусства. Фрэнсис Сандерс (Frances Stonor Saunders // en.wikipedia.org/wiki/Frances_Stonor_Saunders) написала целую книгу на тему культурной холодной войны (см. ее первую (Sauders F. The cultural cold war -cold.html) и третью главы (Сандерс Ф. Янки дудл // left.ru/pn/3/saunders3.html), последняя — в русском переводе).

Смысл продвижения по всей Европе выставок абстрактного искусства состоял в том, что они несли искусство, которое было полностью противоположным социалистическому реализму. Наибольший интерес представляет список людей, которые пользовались деньгами ЦРУ. Это и Исайя Берлин, и Дэниел Белл, и Бертран Рассел, и Артур Шлезинджер, и много-много других людей. Дэниел Белл, известный социолог, написавший в том числе книгу «Конец идеологии», умер совсем недавно — в 2011 году.

В рецензии на книгу Фрэнсис Сандерс, которая была опубликована в журнале ЦРУ, известный историк разведки Томас Трой отмечает в качестве одного из главных недостатков книги, что она посвящена только американским действиям, а про советские почти ничего не сообщается (Troy T.M. Review of Sanders F. The cultural cold war: the CIA and the World ofArts and Letters // -for-the-study-of-intelligence/csi-publications/csi-studies/studies/vol46no1/article08.html). Это немного странное замечание, поскольку книга нацелена на описание действий именно ЦРУ, а не про СССР.

Как видим, холодная война оказалась войной массовых культур, например, абстрактный экспрессионизм против социалистического реализма. Но понятно, что в действительности это было реализацией идеологий, стоящих за ними.

Джеймс Хоберман (J. Hoberman // en.wikipedia.org/wiki/J._Hoberman), кинокритик и автор серии книг про американское кино времен холодной войны (его собственный сайт — j-hoberman.com), говорит в своем интервью (An interview with J. Hoberman // notcoming.com/features/hobermaninterview/) (Kohn E. J. Hoberman talks ‘Army Phantoms’, his new book on cold-war movies // ): «Сейчас, как и тогда, фильмы являются естественно гегемоническими. Они стараются взывать к наибольшему сегменту населения, и им не нужно правительство, чтобы указать им, как найти аудиторию. Разумные политики изучают тренды в популярных развлечений. В этом частично значение рейганизма». Кстати, он произносит и следующую фразу: «Большая часть фильмов является тем, что Жак Эллюль назвал «социологической пропагандой» — они были частью конкретного климата или ментальности. Единственными людьми, которые считали, что правительство надиктовывает содержание, были журналисты и читатели Daily Worker».

Термин «гегемония» активно употреблял такой неомарксист, как Антонио Грамши. В роли его последователя, который также взял на вооружение эту идею, выступил известный современный исследователь медиа Джон Фиск (см. работу: Fiske J. Understanding popular culture. — London — New York, 1989). Грамши видел функцию интеллектуалов в организации доминирования буржуазии и организации согласия масс на это доминирование. Грамши не дает четкого определения гегемонии, поэтому разные авторы вкладывают в этот термин разные смыслы (Brown T. Gramsci and hegemony // links.org.au/node/1260). Но по сути это вариант управления с помощью медиа и образования, когда картина правящего класса мира продвигается и навязывается всему населению.

Джон Фиск подчеркивает, что полисемия телевизионных текстов дает возможность включать их в большое число разных подкультур. И далее: «Семиотическое действие ТВ состоит не в производстве значений, а в контроле и иерархизации их. В Далласе просто больше значений, чем Голливуд может контролировать или одна группа аудитории активировать». Более того, разнообразие производимой продукции является иллюзорной, поскольку вся она направлена на поддержание капиталистической идеологии.

Гегемония направлена на поддержание согласия в обществе и блокирования протестных отношений. Все это делается ради поддержания доминирующего класса, классы подчиненные получают эту модель мира и через школу, и с помощью массмедиа.

Некое продолжение этого подхода можно увидеть в понятии артикуляции Стюарта Холла и Кевина Делюки. Речь идет о сочленении разнородных элементов для выполнения идеологических задач, это использование социальной группой определенных культурных практик для собственных целей. В одном из интервью Стюарт Холл (Stuart Hall (cultural theorist) // en.wikipedia.org/wiki/Stuart_Hall_%28cultural_theorist%29), говоря о нарративном конструировании реальности, подчеркивает: «Люди заинтересованы в разных версиях события, любое отдельное событие может конструироваться разными способами и может быть сделано так, чтобы значить разное». Эту множественность он подчеркивает в ответ на однозначность интерпретации, проповедуемую СМИ.

В освещении войны на Фолклендах британскими СМИ он увидел целый ряд мифологических структур. По сути, это была идеальная империалистическая, или колониальная война. Но ее репрезентация демонстрировала народную войну, справедливую войну в защиту группы, которая угнеталась. Был вытащен целый ряд мифов Второй мировой войны. Появился диктатор, аналогичный Гитлеру, против которого следовало выступать. Холл пишет: «Был активирован существенный набор исторических мифов, призванных стабилизировать понимания, которые британский народ имеет о своей собственной истории, своем прошлом, его проблемах сегодня. Это было моделью, в рамках которой были рассказаны реальные события на Фолклендах. Становится понятным мощное влияние нарратива на то, чтобы миф становился реальностью». Кевин Делюка также подчеркивал, что дискурсивные структуры организуют социальные отношения.

Делюка с соавтором вводит понятие публичного экрана, сквозь который к нам теперь попадают все дискуссии (см. статью: DeLuca K.M., Peeples J. From public sphere to public screen: democracy, activism, and the «violence» of Seattle // Critical Studies in Media Communications. — 2002. — Vol.19. — N2). Сегодня это визуальный экран, поэтому в таком дискурсе доминируют картинки, а не слова. Газетам теперь приходится имитировать ТВ, переходя на короткие сообщения и цветные изображения. Визуальная ориентация отвергает вербально ориентированные формы аргументов. Сегодня следует создавать визуальные картинки для распространения. Диалог в этой форме коммуникации отсутствует, его сменил процесс распространения.

Стюарт Холл подчеркивает, что артикуляция (мы скорее переведем это слово как «конструирование») является сложным термином, не имеющим однозначного понимания. (Hall S. Race, articulation and societies structured in dominance // ccs.ukzn.ac.za/files/Race,%20articulation%20and%20societies%20structured%20in%20dominance.pdf) Кстати, Холл ранее говорил, что артикуляция является одной из возможных интерпретаций данного набора составляющих. По сути, перед нами в понятии артикуляции возникает ответ на вопрос, как конкретно конструируется гегемония.

В заключение отметим еще один вариант порождения идеологии, в данном случае военной, как идущий от науки и техники (см. также статью: Lawson S. Surfing on the edge of chaos: nonlinear science and the emergence of a doctrine of preventive war in the US // Social Studies of Science. — 2011. — Vol.41. — N4). Речь идет о заимствовании научно-технических метафор для разработки военной стратегии. Нелинейная наука сформировала передовую военную мысль США, задав новое направление ее развития.

Соня Амаде подчеркивает, что был еще один аспект в конце холодной войны: триумф демократической политики и рыночной экономики над альтернативным философским подходом Карла Маркса и его последователей (см. работу: Amadae S.M. Rationalizing capitalist democracy. The cold war origins of rational choice liberalism. — Chicago — London, 2003). Она начинает свое рассмотрение с создания государства национальной безопасности с ее главным think tank’ом — РЕНД (см. также интересную книгу Алекса Абеллы (Alex Abella // en.wikipedia.org/wiki/Alex_Abella) о становлении РЕНДа — «Солдаты разума» (Абелла А. Солдаты разума. — М., 2009), Abella A. Soldiers of reason. The RAND corporation and the rise of the American empire. — Orlando etc., 2008; сайт с рецензиями на книгу — ). То есть, мышление действующих лиц серьезно трансформируется в результате распространения новых идей, которые создаются достаточно ограниченным числом лиц. Но последствия их уже распространяются на всех.

Министр обороны США Роберт Гейтс, выступая 14 апреля 2008 года на заседании Ассоциации американских университетов в Вашингтоне (а он сам в свое время был президентом одного из техасских университетов) предложил профинансировать от Пентагона ряд новых инициатив в области социальных наук. (Gates R.M. Speech // ) Это так называемый проект «Минерва», который вызвал большое сопротивление в среде антропологов, но, тем не менее, Роберт Гейтс тогда предложил в частности создание новых наук, которых до этого не было, назвав в качестве такого примера появление в период холодной войны кремленологии и теории игр. Кстати, сам Роберт Гейтс успел побывать до этого и директором ЦРУ. (Robert Gates // en.wikipedia.org/wiki/Robert_Gates) В принципе, были выделены четыре направления для такой поддержки со стороны военных:

• китайские военные и технологические исследования,

• иракские и террористические перспективы,

• религиозные и идеологические исследования,

• новые дисциплины.

Завершая, следует подчеркнуть, что если задачи технического порядка сегодня четко понимаются государствами (например, атака и защита для случая киберпространства), то гуманитарные (социальные) задачи пока «спрятаны» скорее в других науках, чем в информационной области. Это ведет к тому, что они и обсуждаются меньше, и решаются сложнее, а иногда и не решаются вовсе. На сегодня мы не видим конкретных исследований типа конструирования патриотизма, хотя США еще в довоенное время прошли через этот период исследований, продемонстрировавший новые возможности по управлению нематериальной сферой.

Можно выделить следующий набор таких задач гуманитарного порядка, с которыми сталкивается любое государство:

• Тактическое управление массовым сознанием

• Управление информационной повесткой дня (agenda-setting)

• Стратегическое управление массовым сознанием

• Создание и удержание доминирующей картины мира в образовании и иных информационных потоках стратегического характера

• Управление альтернативными взглядами

• Удержание альтернативы от информационного мейнстрима

Что касается последнего пункта, то социосистемы всегда подавляли альтернативные взгляды: от борьбы инквизиции с еретиками до борьбы с инакомыслием в советское время, включая и перестройку (см., например, свидетельства Сергея Кургиняна (Гласность: шаг к подлинной свободе или информационная война? // ) о том, как в перестройку ему не удавалось напечатать некоторые тексты о происходящем в стране). И известный перестроечный фильм «Интердевочка» был нужен для разрушения ценностной системы советского времени, он был запущен с подачи «архитектора перестройки» Яковлева, читавшего сценарий и высказавшего единственное замечание о смене названия (исходно фильм назывался «Проститутка»).

Валентин Фалин констатирует первое появление понятия «железный занавес» в начале 20-х годов в Норвегии (по воспоминаниям Александры Коллонтай), чтобы закрыться от распространения советских идей (Запад и Россия в ХХ веке: связь времен (часть 2) // /). Кстати, агонию СССР он отсчитывает от 1962–1963 гг., когда пришлось закупать миллионы тонн зерна за рубежом в результате разрушительной деятельности Никиты Хрущева в сельском хозяйстве. Валентин Фалин и другие пытались тогда донести до него, что если платить нашему крестьянину столько же, сколько СССР платит американскому фермеру, то все восстановится, но Никита Хрущев был резко против возрождения частнособственнических интересов.

При этом задачи гуманитарного (социального) порядка также будут меняться с точки зрения возможного инструментария для их достижения. Так, известный американский военный аналитик Томас Барнет (его сайт — thomaspmbarnett.com) говорит о принципиальном сдвиге в области коммуникаций от СМИ в сторону общения «человек — человек», поскольку это предоставляют уже сегодняшние технологии (см. работы: Barnett T.P.M. Great powers. America and the world after Bush. — New York, 2009; Barnett T.P.M. The Pentagon’s new map. War and peace in the twenty-first century. — New York, 2004). Его идеи относят к тому, что назвали неолиберальной геополитикой. (Roberts S. a.o. Neoliberal geopolitics http// faculty.washington.edu/sparke/neoliberalgeopolitics.pdf). В Пентагоне, например, он анализировал стратегическое будущее.

И все возрастающий характер также несет опасность «освоения» киберпространства. Центр военно-морского анализа, где также сотрудничает Томас Барнет (сайт центра — ), опубликовал свой анализ этой проблематики. (McCants W. a.o. Cyberspace and violent non-state groups^ uses, capabilities and threats // %20and%20Violent%20Non-State%20Groups%20D0025894%20A1%20%282%29.pdf). Там констатируется, что киберпространство является не только пространством коммуникации, но и пространством войны. Если критическая инфраструктура какой-либо страны пока еще не подверглась атаке, это не значит, что так не будет далее. Сегодняшние реалии не будут такими же в будущем. Новым феноменом стало обнародование Wikileaks важных документов, что отразилось на безопасности США.

Информационная безопасность перестала быть интересной только профессионалам. Возросшая сила информационного оружия заставляет пересматривать типы угроз, поскольку пришло время оружия мирного времени — информации. Перестройка и бархатные революции, цветные революции, включая арабские, — все базировались на интенсивном использовании именно информационного компонента, с помощью которого были переиграны все другие варианты сил.

Определения и базовые понятия информационной войны

Информационная практика все еще не имеет однозначных определений и моделей, позволяющим специалистам данной сферы говорить на одном языке. Это отражает как сложный характер данного феномена, так и отставание инструментария социальных наук. На тему информационных операций написаны десятки томов, но и по сегодня не только разные ученые или практики, но и разные ведомства видят и трактуют эту область по-разному и под разными именами.

Можно выделить ряд этапов, которые проходит теория информационной войны, отталкиваясь от нулевой точки — в 1976 г. советник по науке министерства обороны и Белого дома Томас Рона впервые заговорил об информационной войне[253], (см. о нем[254], он родился, кстати, в Будапеште). В своем тексте он останавливается на таком аспекте, как важность информационных потоков для действий противника, анализируя внутренние и внешние информационные потоки.

Рона акцентирует впервые все те аспекты, которые сегодня легли в основу информационной войны: увеличение объема собственной информации, затруднение для противника доступа к правдивой информации, размещение в информационных потоках противника кажущейся достоверной, но фальшивой информации.

Воздействие на информационные потоки противника может привести, по его мнению, к таким результатам:

• противник поймет неадекватность своих знаний, а благодаря этой неопределенности воздержится от агрессивных действий,

• понимая свое незнание, противник распределит свои ресурсы, чтобы закрыть все возможные выборы другой стороны, тем самым будут ослаблены шансы на победу.

По сути эта работа на двадцать лет опередила свое время. Затем развитие информационного пространства заставило вновь вернуться к этой проблематике. В качестве этапов развития теории информационных войн можно выделить следующие:

• первый этап: начало девяностых — группа ученых авиауниверситета ВВС США, изучая войны будущего, сформулировала требования к такой войне, подчеркивая, что самым слабым местом на поле боя останется мозг солдата,

• второй этап — конец девяностых — можно считать, что он полностью «сделан» Дж. Аркиллой, который первый фундаментально осветил проблемы информационной стратегии, кибервойны и сетевой войны, а также войны информационной,

• третий этап — нулевые годы — это существенная активность практиков-военных, которые помимо информационных операций уже стали заниматься и операциями влияния, оказавшись в горниле войн последнего десятилетия (см., например,[255],[256]),

• четвертый этап — наше время, которое ждет еще своих теорий и теоретиков, поскольку прошлые теоретики уже постарели и не генерируют новых идей.

Интересно, что в этой периодизации имеет место постоянная смена теоретиков на практиков, а потом снова этот цикл повторяется, поскольку накопленный новый опыт требует осмысления.

Среди ученых первого периода можно отметить подходы Дж. Стейна и Р. Шафрански. Дж. Стейн в своей статье 1995 г. «Информационная война» говорит об информационной войне как о достижении национальных целей с помощью информации[257]. Он также подчеркивает, что информационная война в своей базе касается идей и эпистемологии, поскольку она занимается областью того, как люди думают и как принимают решения. Как видим еще тогда двадцать лет назад была четко определена область принятия решений как область интересов военных. Отсюда понятной становится переход к определение целей информационной войны. Это человеческий разум, особенно тех, кто принимает ключевые решения по поводу того, когда,

Дж. Стейн, обсуждая вопросы революции в военном деле, говорит, что многие новые технологии случайно получают военное применение, хотя и иллюстрирует это противоположным примером[258]: «Интернет стал результатом потребности в безопасной коммуникации. Потом он расширился до университетов, некоторых университетов. А потом он расширился до каждого. Никто не контролирует интернет сегодня». Кстати, в это время он возглавлял департамент исследований будущих конфликтов в рамках Колледжа авиавойн ВВС США.

Р. Шафрански в 1994 г. подчеркивает важность ментального измерения и высших ценностей[259]. Объектом войны он считает принуждение оппонента подчиниться нашей воле. Поэтому он приходит к следующему выводу: «Знание ценностей противника и использование его репрезентативной систем позволяет нам соотносить ценности, общаться с мозгами противника на вербальном и невербальном языке врага».

Как видим, эти первые наработки ориентировались на человеческое измерение информационной войны, поскольку это являлось главным способом войти в систему принятия решений. Затем знамя было понято технической ориентацией, и главным стал не контент, а вхождение в защищенные информационные потоки. Сегодня вновь происходит возврат к человеческому измерению, только на порядок выше — на уровне знаний и ценностей. При этом каждый последующий этап не отменяет предыдущий, а расширяет его возможности.

Можно выстроить такой вариант переходов в развитии теории информационных войн, в котором меняется акцент с человеческого на техническое, а потом снова на человеческое измерение.

Тип измерения

Основная цель

Основной инструментарий

Человеческое

Мозг

Контент в виде информации

Техническое

Электронные системы

Вторжение в чужие системы

Человеческое

Разум

Ценности, Знания

Д. Деннинг, работая в Джорджтаунском университете и у военных, в своей книге 1999 г., будучи профессором компьютерных наук, направила свои усилия в техническую составляющую и трактует информационную войну как направленную на информационные ресурсы[260]. Близко к этому и определение М. Либики об информационной войне как атаке информации на информацию[261]. Кстати, отсюда понятной является американская военная трактовка любой физической атаки как информационной, если она мешает выполнять информационные функции, например, разрушение телефонной станции или телевизионной башни.

Д. Деннинг также подчеркивает, что сегодняшние технологии позволяет достаточно легко создавать фальшивую информацию или фальсифицировать существующую информацию. Однотипно Либики посвящает отдельный параграф введению информации в систему принятия решений противника. Этот процесс ограничивает то, что форматированные факты не могут сильно отличаться от фактов, которые известны каждому.

Д. Деннинг четко делит в своей книге “Информационная война и безопасность” наступательную информационную войну и оборонительную (защитную). В свою очередь М. Либики, который с 1998 г. работает в корпорации РЕНД, в своей книге “Завоевание в киберпространстве” выделяет два типа структур: “площади”, которые не боятся чужих интервенций, и “замки”, которые защищаются от чужих интервенций.

Замок выстраивает множество фильтров, которые затрудняют попадание информации вовнутрь. Площадь имеет множество путей, поэтому атакующий будет стараться разместить свой шум в рамках того пути, чтобы помешать принятию решений. Всю информацию, которая не имеет отношения к принятию решений, Либики трактует как развлекательную.

Либики подчеркивает необходимость изучения нарративов, поскольку сквозь них трактуются новости. “Каждая культура любит свои избранные нарративы”, — пишет он [9, с. 216]. И это понятно, поскольку нарратив очень четко ориентируется на своих и чужих.

В одной из первых книг по информационным войнам, изданной в 1995 г. М. Либики подчеркивал, что сочетание информационной войны и экономической ведут к порождению двух типов инструментария[262]: информационной блокады и информационного империализма. Информационную блокаду он связывает с таким развитием обществ, когда потоки информации будут для них столь же важны, как и потоки товаров. И тогда может возникать ситуация блокирования страны от такого потока. Информационный империализм он выводит из понятия экономического империализма. Торговые войны призваны защищать своего производителя. Корпорации защищают свои умения и знания, затрудняя их получение для других стран.

Кстати, уже сегодня военные заговорили о ведении финансовых войн, обсуждая проблемы разрешения конфликта другими способами[263],[264]. Как цель финансовой войны рассматривается «разоружение» оппонента, заставив его выбирать между «маслом» и «пушками». Когда в 1956 г. ССР вошел в Венгрию, а Англия и Франция захватили Суэц, то США требовали, чтобы его союзники покинули Суэц, что дало бы им возможность сосредоточиться на Венгрии. Британии и Франция не хотели уходить. Тогда президент Эйзенхауэр применил элементы финансовой войны, нанеся следующие три удара:

• заблокировал предоставление Британии Международным валютным фондом стендбай кредита в %:! миллион долларов,

• заблокировал кредит в 600 миллионов долларов Британии от американского Экспорт-импорт банка,

• угрожал сбросить находящиеся в Америке британские бонды в фунтах, что привело бы к падению фунта.

Кстати, можно вспомнить, что и Советский Союз подтолкнули к перестройке именно экономической (финансовой) войной, когда А) договорились с Саудовской Аравией о снижении цены на нефть, б) когда перестали давать кредиты, а когда давали, связывали их с определенными политическим уступками.

Можно признать это и организационно-экономической войной, поскольку к власти в экономическом блоке пришли «люди ниоткуда», не имевшего соответствующего опыта. Н. Рыжков, бывший премьером СССР, так охарактеризовал этих своих «коллег»[265]: «Тогда пришли люди, которые абсолютно не понимали и не знали страну. Гайдар работал в журнале «Коммунист», в газете «Правда». Нечаев работал в каком-то институте или в лаборатории, Чубайс, не знаю, где работал, еще Шохин, Авен… Шесть человек там было, и они не проходили никакую — ни заводскую, ни государственную, ни территориальную работу в республиках или областях! И здесь в Москве они не занимали государственных постов. То есть они были абсолютно далеки от реальной экономики. Да, они начитались книг, а американцы приезжали сюда, десятки каких-то людей ходили в джинсах и командовали, мол, делай так и так, ввели ваучеры и прочую чепуху. Эти люди, младореформаторы, не имели права всем эти заниматься».

Автор новой книги о финансовых войнах прямо заявляет[266]: «Геополитика сегодня является игрой, где лучше всего работают финансовое и коммерческое оружие. Новая геоэкономическая игра может быть более эффективной и утонченной, чем прошлые геополитические схватки, но она не становится от этого менее безжалостной и разрушительной».

Война в Персидском заливе 1991 г. признается первым четким вариантом информационной войны, именно технического типа[267]. Чем более сильно мы становимся зависимыми от информационной составляющей, перекладывая на компьютеры ту работу, что раньше делали люди, тем большую опасность для нас представляют технические информационные атаки. Р. Кларк, работавший в Белом доме при четырех американских президентах, видит независимой от кибератак только Северную Корею, поскольку она не является столь компьютеризированной, как остальные страны[268].

Сегодня начинается новый этап концептуального пересмотра понимания и киберпространства, и кибератак. Киберпространство трактуется как уникальное, поскольку оно создано человеком, соответственно, параметры его могут быстро меняться, чего не происходит с «горами» и «морями» в физическом пространстве[269],[270]. Киберпространство может быть повторено и может быть восстановлено. Контроль киберпространства не принесет победы, как это имеет место с контролем суши. Еще одной особенностью является скорость, с которой там ведутся операции.

Дж. Аркилла, который во многом сформировал американские представления об информационной войне, исходно начинал с создания американской информационной стратегии[271], (см. о нем —[272]). Он анализирует войну в Сирии как хаотическую[273]. Изучение иррегулярной войны в США является распространенной формой анализа (см., например, статью М. Бута[274]). В последнее время Аркилла ушел от работ в сфере информационных войн, поскольку занялся именно иррегулярной войной[275].

Современный конфликт Аркилла рассматривает как расположенный между двумя полюсами: кибервойна и сетевая война[276]. Кибервойна — это конфликты высокой и средней интенсивности, а сетевая война — конфликты низкой интенсивности и операции, отличные от войны. В последней не применяются иерархические формы организации, стратегии и коммуникации. Сетевая война полностью меняет суть угроз, роли и миссии.

Термин «информационная война» является для него слишком широким в попытке охватить все, с другой стороны, он слишком узок, поскольку в первую очередь отсылает к узким техническим вопросам уязвимости и безопасности киюерпространства.

Аркилла — сторонник более активных действий в киберпространстве. Например, он предложил три возможных сценария таких упреждающих действий[277]:

• разрядка в Южной Азии: если Пакистан и Индиа сосредоточат армии на границе, следует использовать воздействие на центры управления двух сторон, прежде чем эти имеющие ядерное оружие армии вступят в войну,

• распад Аль Каиды: если разведка сообщит, то готовится новое 11 сентября, следует продемонстрировать боевикам, что они находятся под наблюдением, что они не находятся в безопасности в сети,

• сдерживание России: если Россия готовит войска к нападению на соседей, то следует разорвать военные коммуникации, что приведет к отсрочке начала военных действий, а это может быть использовано для дипломатических переговоров.

Аркилла считает, что упреждающий удар является единственным способом, обеспечивающим безопасность Америке[278]. Позитивом такой стратегии является для него ее малая затратность. Правда, можно вспомнить и неоднозначное отношение к этой концепции в мире.

Сейчас Аркилла возглавляет Центр информационных операций в системе военно-морских сил США[279]. Современную войну в отличие от «холодной» (cold) он именует “крутой” (cool)[280]. Она может вестись битами и байтами, позволяя тайно вмешиваться в любую точку земного шара. Такая война может быть полностью анонимной и совершенно недорогой.

Аркилла также призывает к определенной порядочности, человечности в ведении войны[281]. Проявление человеческих отношений даже в вооруженном конфликте, как показывают приводимые им примеры реальной практики, дает в результате позитивные результаты.

Аркилла видит проблему в столкновении сетей и иерархий, которую формулирует в виде следующих характеристик[282]:

• иерархиям сложно бороться с сетями,

• для борьбы с сетями также нужны сети,

• тот, кто первым освоит хорошо сетевую форму, получит неоспоримые преимущества.

В случае движения сапатистов, которое имело место в Мексике, правительству не удалось их просто уничтожить, поскольку они получили связь с международными неправительственными структурами. Тем самым сетевая структура сапатистов стала глобальной, а не локальной. Аркилла подчеркивает, что международные сети, которые борются за права человека, меняют информационную среду для государств-акторов[283].

Аркилла разделил информацию на два типа: процессную и структурную[284]. Привычная нам процессная занята передачей сообщений. Структурный подход к информации, отражающий ядерный характер информации, которая лежит в основе любой структуры, акцентирует ценности, цели и принципы. Это проблемы идентичности, значения и цели вне зависимости ото того, имеет ли место передача информации. Речь идет о знаниях (knowledge), а не о фактах (data), поскольку фактаж не определяет суть структуры.

Еще в монографии 1999 года издания по ноополитике, посвященной американской информационной стратегии, Аркилла призывал смотреть как в сторону информационного структурирования, так и информационной обработки [19, p. 16]. При этом он выделял три информационных пространства: киберпространство, инфосферу и ноосферу.

Ровно двадцать лет назад Аркилла предсказал и приход кибервойны[285]. Сегодня в качестве ее примера он приводит российско-грузинскую войну 2008 года[286]. Тогда движение танков было облегчено кибератаками на военное управление Тбилиси. В этом Аркилла видит повтор ситуации с возникшим 75 лет пониманием роли авиабомбардировок во время испанской гражданской войны.

Интересно, что по завершении холодной войны у Аркиллы возникает требование пересмотреть стратегию открытости, которая принесла Западу победу в холодной войне[287]. И хотя он сам занимается проблемой открытия закрытых обществ, делая это по отношению к Кубе, с точки зрения США ему представляется необходимость “закрытия”, например, распространения новых технологий.

Тематика его исследований достаточно разнообразна. Это и трансформация американской армии[288], это и изучение опыта иррегулярной войны[289]. В первой книге есть также глава об операциях влияния, а в последней, где он изучает повстанческий опыт, отдельные главы посвящены Денису Давыдову и Аслану Масхадову.

В целом следует признать, что за более чем двадцать лет развития информационной сферы уровень войны знаний, заданный в работах прошлого (например,[290]), так и не был достигнут. Но поскольку тогда описывали далекую войну 2025 года, есть еще время достичь намеченных целей. Причем тогда говорили даже не о войне знаний (knowledge warfare), а о войне мудрости (wisdom warfare), то есть предполагался выход на еще более высокий уровень, тот, который у Аркиллы (а задолго до него у Вернадского) именуется ноосферой. То есть это уже даже не информационная, а “ноовойна”. Вероятным прообразом ее можно считать холодную войну, поскольку перестройка, ставшая ее результатом, заменила советскую картину мира на альтернативную. Так что и ноовойна уже была представлена на нашей территории. И это то, о чем мы говорим, не как о войне информационной, а о смысловой.

Как следствие, возрастает роль социальных наук. Причем некоторые ученые дают уже такую дифференциацию[291]: если вторая мировая война была выиграна при помощи естественных наук, то третья (холодная) — при помощи наук социальных. Тем более, что сегодня осуществляется переход к еще одному инструментарию — операциям влияния[292]. А они уже полностью находятся в сфере социальных наук.

При этом исследователи согласны, что на сегодня нет единого академического подхода к проблеме информационных войн[293]. Получается, что расширение практики пока не привело к такому же росту теории. Будущее, вероятно, лежит в сочетании усилий академических работников и военных. Например, интересные новые результаты можно увидеть в британском Институте бихейвористской динамики (сайт — ), который тесно работает с военными.

Британские ученые заложили в свои исследования другую базу: направленность не на изменение отношений, а на изменение поведения. Они подчеркивают то, что изменив отношения, вы необязательно придете к изменению поведения, поэтому целью должно быть именно изменение поведения. Четкая собственная база позволяет анализировать и критиковать информационные кампании других, в данном случае американцев[294],[295]. Но и сама их модель находится еще в стадии формирования[296],[297]. И это понятно, поскольку существует множество факторов воздействия.

Их базовой позицией стало выделение трех видов коммуникации: информационной, отношенческой и поведенческой. Последняя как раз и направлена на продвижение конкретного заранее заданного поведения. В качестве примера они приводят даже президентскую кампанию Обамы «Change” (“Перемены”). В социальных медиа было запущено вирусное сообщение, которое призывало придти на ралли Обамы. поскольку это очень эмоционально захватывающее действие. Таким образом это стало интересным даже для тех, кто не является его сторонником или любит сидеть дома. И это изменило их поведение.

Информационная война стала сегодня в центре политики, экономики и военного дела. “Мирные” применения этого инструментария давно вышли за пределы его военного использования. Принятие решений существует во всех областях и в случае конкурентного столкновения начинается борьба за единственность одного решения и против решений альтернативных.

Развитие теории информационных войн

Принципиально прикладная направленность сферы информационных войн в определенной степени служит помехой развитию ее теории. Ведь практики теорий не пишут, а теоретики не занимаются практикой. Редко можно встретить в этой сфере типаж человека, меч которого таким образом «обоюдоостр». Пожалуй, только Дж. Аркилла заслуживает подобного отношения к себе.

Первым этапом развития теории информационной борьбы следует признать разработки американского Авиационного университета, где занимались войной далекого будущего. И это понятно, поскольку на несколько десятилетий вперед трудно представить себе развитие «железа», зато можно представить грядущие цели. Поэтому все наиболее интересные исследования вышли из-под пера полковников ВВС.

Р. Шафрански уже в те далекие годы писал, что целью информационной войны является эпистемология противника[298]. Это знания, которые противник рассматривает как истинные или реальные. И далее идут следующие слова: «На стратегическом уровне целью «идеальной» кампании информационной войны является влияние на выбор противника и, следовательно, на его поведение, вне того, чтобы противник почувствовал, что на его выбор и поведение кто-то влияет». Кстати, эта статья имеет подзаголовок — «Готовясь к войне 2020 года».

В этой статье 1995 г. Шафрански очень четко формулирует ключевые вопросы информационной кампании:

• как соотносится информационная кампания с целями всей военной кампании,

• во что должны верить и что знать лидеры противника, когда информационная кампания будет завершена, то есть каков желаемый эпистемологический результат,

• какой инструментарий информационной кампании следует использовать для достижения поставленных целей.

Как четко фиксировалась в первых подходах, информационная война касается того, как люди думают и как принимают решения[299]. Сам этот термин связывает с Т. Рона, который был научным советником министерства обороны и Белого дома[300]. И это первое употребление датируют 1976 г. Рона определял информационную войну как битву систем принятия решений[301]. И именно этот акцент на принятии решений сохраняется по сегодняшний день.

Это период 1994–1995 г., когда выходит много работ, которые концептуально задают эту сферу. М. Либики критикует подход Рона как слишком широкий, поскольку он включает в свое определение все виды информационных воздействий для достижения цели[302]. Р. Шафрански видит в целях войны принуждение противника подчиниться нашей воле[303]. Его интересует контроль и формирование поведения противника путем воздействия на его мышления и представления о мире.

Дж. Уолден выделяет пять составляющих при рассмотрении противника как системы[304]. При этом необязательно воздействовать на войска, можно влиять на другие составляющие (лидеров, инфраструктуру, население, энергетику). Атака сразу на две подобные составляющие создает стратегический шок. Эта концепция по сути вытекает из целей американских стратегических бомбардировок времен второй мировой войны. Еще тогда бомбились жилые кварталы, например, Дрездена, чтобы создать давление населения на Гитлера. Однако тогда подобный тип давления не проявил себя. Вероятно, такими же были причины сброса первой атомной бомбы. То есть воздействие психологическое в них было важнее воздействия в чисто физическом плане.

Дж. Аркилла первым концептуализировал все основные направления информационной войны. Это были информационная стратегия США в целом, кибератаки, сетевые войны и структурное понимание информации[305]. Он своими работами повлиял на всю информационную сферу США. Однотипно Э. Тоффлер оказал влияние на военных и гражданских «начальников» своими работами по поводу третьей волны[306],[307]. Он выделяет три этапа развития человечества (три волны): аграрный, промышленный и информационный. Соответственно, особое внимание уделено им войнам третьей волны[308]. При этом он считал, что побеждает тот полководец, который пользуется стратегией последующего этапа. Так, Александр Македонский, воюя в аграрной цивилизации, пользовался стратегией индустриального типа.

Кстати, по завершении своей военной карьеры вышеупомянутый Р. Шафрански оказывается партнером в фирме Тоффлера[309]. Уже в этом качестве в дебатах в журнале Economist он утверждает, что бурное развитие технологий, которое мы наблюдаем, не смогло упростить нашей жизни[310]. К примеру, он считает, что человек сегодня оказывается в ситуации сверхвыбора, что жизнь стала слишком усложненной. А в своем исследовании терроризма он акцентирует то, что террористы, достигая успеха благодаря неожиданности, выводят аудиторию из психологического равновесия[311].

Современное состояние западной теории и практики информационных войн зафиксировано в трех книгах Л. Армистида, где он выступает и как редактор, и как автор одной из них[312],[313],[314]. В свое время эту область по сути начали на новом уровне Дж. Аркилла как автор и редактор ряда сборников, изданных в корпорации РЕНД. Сегодня ту же функцию выполняют книги Армистида.

Л. Армистид открыто подчеркивает, что на сегодня нет внятной академической основы информационных операций, что все понимают информационные операции по-разному, и все это затрудняет развитие этой профессиональной сферы.

Армистид — австралиец. И в контексте Австралии можно упомянуть не только ведущего теоретика иррегулярной войны для США австралийца Д. Килкуллена (D. Kilcullen (см. его био —[315], сборник основных статей —[316]), но и множество других работ в сфере информационных операций (см., например,[317]).

М. Либики также представляет из себя целую эпоху, но более тихую, чем Дж. Аркилла[318],[319]. Он начинал в числе первых и сохраняет свое внимание к этой тематике и сегодня. Помимо внимания к проблематике размещения в системах принятия решений противника фальшивых сообщений, он предлагает деление информации на три категории:

• критическая информация, которую могут знать немногие (к примеру, информацию о личности разведчика),

• критическая информация, которую могут знать многие (например, планы войны),

• некритическая информация (например, заказ пиццы).

Развитие информационных технологий будет иметь разные последствия для этих типов информации.

М. Либики до сегодняшней работы в РЕНДе двенадцать лет проработал в Национальном университете обороны[320]. Его основная специализация кибербезопасность. Он один из авторов книги «Свобода интернета и политическое пространство», увидевшей свет в 2013 г.[321]. Это исследование было сделано по заказу госдепартамента, который заинтересовался проблемой, как влияет свобода интернета на отношения между гражданским обществом и властью, становятся ли в результате правительства более открытыми для населения. Интересным вопросом становится и следующий: как свобода онлайн влияет на политической пространство оффлайн. И тут анализ Китая и России показал, что политическая онлайн мобилизация вырастает из неполитического использования интернета. Еще одним выводом является то, что онлайновая информация может запустить информационынй каскад. Недемократические режимы не знают цифр своей реальной поддержки, поскольку граждане боятся выказывать свое неодобрение. Интернет облегчает социальные протесты, делая анонимным выражение мнений и координацию коллективных действий, что может вести к эффекту домино.

Свою книгу 209 г. «Киберсдерживание и кибервойна» М. Либики начинает с основной своей идеи[322]: киберпространство является совершенно особым типом пространства. В нем атака осуществляется не за счет порождения силы, а за счет использования уязвимости противника. Нельзя повторить такую же атаку, поскольку этот тип входа в чужую систему будет уже закрыт.

При этом он дает следующее определение стратегической кибервойны: «кампания кибератак, запущенных против государства и его общества, в первую очередь, но не только, для целей воздействия на поведение избранного государства».

Либики неоднократно подчеркивает, что киберпространство является сделанным человеком[323]. Хотя город тоже сделан человеком, но киберпространство, в отличие от него, является легко изменяющимся. И в этом его существенное отличие. Кстати, он считает, что, акцентируя проблемы защиты, мы ставим повозку (информационную защиту) впереди лошади (выполнения задачи).

В феврале 2014 г. Белый дом объявил о создании Концепции кибербезопасности[324],[325],[326],[327]. И хотя эта программа является добровольной для ее функционирования создается соответствующая программа для 16 секторов критической инфраструктуры под шапкой Министерства национальной безопасности[328]. Концепцию дополняет соответствующая дорожная карта[329]. При этом Концепция рассматривается как «живой» документ, который будет постоянно меняться и дополняться в зависимости от изменений ситуации. И он направлен на развитие публично-приватного партнерства в этой сфере.

Усиленно продвигается вперед концепция сетевых войн. На нее первыми обратили внимание Аркилла и Ронфельдт, подчеркивая, что именно этот тип войны станет основным на ближайшие десятилетия[330].

Все это связано с развитием информационных технологий. Можно увидеть следующие различия. Если иерархии строятся на интенсиве вертикальной коммуникации, то сети — на интенсиве коммуникаций горизонтальных. Если иерархии базируются на монологе, то сети — на диалоге. Именно отсюда ведут свое начало безлидерские качества сети. Подчеркнем также, что Майдан-2014 демонстрирует не просто безлидерские качества, а и нежелание имеющихся структур подчиняться «чужим» лидерам. Отсюда и возникает слабая предсказуемость того, что будет происходить завтра.

Аркилла и Ронфельдт также подчеркивают, что некоторые битвы будут иметь место в инфосфере и киберсфере, но физическое пространство все равно остается основным и в конфликтах информационного века. Они считают, что уамериканцев есть неправильная тенденция рассматривать современный конфликт как технологический, хотя для него более важны аспекты организации и доктрины. В этом плане социальная сетевая война это война скорее лидера сапастистов субкоманданте Маркоса, чем война компьютерного хакера Кевина Митника. Субкоманданте Маркос (см. о нем[331],[332],[333]), Кстати, считает, что сегодня мы имеем дело с четвертой мировой войной после третьей (холодной)[334].

Четвертую мировую войну он видит как войну между финансовыми центрами[335]. А глобализацию трактует как проникновение финансового мышления во все сферы жизни. Первой жертвой этой войны становятся национальные рынки. Эта война заставляет государства-нации пересматривать свою идентичность.

Маркос четко описывает современную ситуацию такими словами: «Сын (неолиберализм) пожирает отца (национальный капитал), а в этом процессе разрушает лживость капиталистической идеологии: в новом мировом порядке нет ни демократии, ни свободы, как нет ни равенства, ни братства. Планетарная сцена трансформировалась в новое поле битвы, где правит хаос». (об управлении с помощью хаоса см.[336],[337],[338], см. также мнение Маркоса по поводу 20-летия сапатистского восстания[339]).

В случае сапатистского движения в Мексике Ронфельдт и Аркилла выделят три задействованных в ней социальных слоя[340]: индейцы как база, хорошо образованные руководители, которые не имеют индейских корней, представители мексиканских и международных неправительственных организаций. И именно последний слой и создал феномен сапатистского движения, поскольку вывел его на международный уровень

И этот аспект опоры на поддержку извне описывается еще следующим образом[341]: «Спектр сетевой войны включает также новое поколение революционеров, радикалов и активистов, которые начинают создавать идеологию информационного века, где идентичность и преданность может смещаться от уровня национального государства к транснациональному уровню «глобального гражданского общества».

Не только протестные движения успешно овладели инструментарием сетевой войны. Военные увидели в сетевой войне в качестве главного преимущества сокращение времени на принятие решений[342]. И тоже взяли ее на вооружение, понимая, что если перед тобой сетевой противник, то победу может принести только инструментарий сетевой войны.

На сегодня можно констатировать, что сложившаяся академическая традиция слабо двигает вперед теорию информационных войн. Более того, можно даже сказать, что развитие этой теории даже в определенной степени замедлилось. Причины этого, как нам представляется, можно выделить в следующем виде:

• в этой сфере преобладают практики, а они слабо интересуются написанием теорий,

• прошло устаревание первой группы исследователей, а им не смену никто не пришел,

• для американцев существенно то, что разные ведомства видят эту сферу по-разному, опираясь на разную терминологию (например, министерство обороны или госдепартамент), что в результате также ведет к отсутствию единого подхода,

• эта сфера находится в режиме секретности, поэтому определенный поток текстов не достигает широкой публики,

• недостаточное развитие инструментария социальных наук.

Информационные войны имеют на сегодня более широкое использование, чем осмысление. Но современное постоянное развитие социальных наук вскоре должно изменить эту ситуацию.

Глава четвертая. Из истории коммуникативного воздействия

Предыстория глобальных коммуникативных проектов: Тавистокский институт

Тавистокский институт интенсивно изучается (и обвиняется) в конспирологической литературе (см., например,[343],[344],[345],[346]). Однако нас он будет больше интересовать со стороны создания принципиально новых моделей воздействия.

Институт существует и сегодня (сайт — ). Он был основан в 1946 г., выделившись из Тавистокской клиники, которая была создана после Первой мировой войны для лечения солдат от посттравматического синдрома. Некоторое время с ними сотрудничал даже З. Фрейд. Среди активных участников был и Курт Левин.

В послевоенное время психологи института потрудились на ниве холодной войны. И уже почти в наше время, в 1967 г., Ф. Емери, который был в тот момент директором института, занимавшимся гипнотическим эффектом телевидения, заговорил о новом феномене, проявившимся на рок-концертах. Он назвал это «роящимися подростками», поняв что это может быть использовано для разрушения государств к концу девяностых[347].

И вот как раз конспирологи считают, что этот метод был использован в 1968 г. НАТО для сбрасывания французского президента де Голля (о Франции того периода см.[348],[349]). Кроме Дж. Шарпа и его Института Альберта Эйнштейна проблемами ненасильственных трансформаций интересовался П. Акерман[350],[351]. Акерман финансировал и Институт Альберта Эйнштейна[352].

В своей статье 1967 г. о тех проблемах, которые возникнут перед социальными науками через 30 лет, которая называлась «Ближайшие тридцать лет», Ф. Эмери говорит, что ожидается очень существенная трансформация всех социальных институтов[353], (рассмотрение этой статьи с сегодняшних позиций см. в[354]). Здесь он подчеркивает существование не только простого реагирования на изменения, но и активного формирования нужной социальной среды. Он акцентирует исследования невроза не только в области конформизма, но и в области «бунтарской истерии», которая и была как раз характерной для рок-концертов. В качестве примера упоминаются так называемые «битники». Он цитирует исследования Андраша Андьяла, американского психиатра венгерского происхождения (см. о нем[355]).

Эмери говорит, что невротики, как и художники, могут реагировать на только возникающие тренды, то есть их чувствительность оказывается более высокой. Сегодняшний вариант стремления к индивидуальности может стать завтрашней коллективной целью. В наше время о микротрендах, которые могут стать макротрендами, писал М. Пенн[356],[357]. Он рассматривает их под углом зрения группы людей численностью в один процент, что для Америки составляет значительную цифру в 3 миллиона.

Эмери подчеркивает, что следующие тридцать лет будут характеризоваться тем, что человек будет занят созданием социальных форм и путей выживания, которые смогут быть адаптивными по отношению к турбулентной среде. Выживание является самой важной целью для человека. Его коллега и соавтор Э. Трист также занят тем, что он обозначил как эволюция социотехнических систем[358], (см. о них[359],[360],[361]). Под социотехнической системой понимается взаимодействие социальных и технических средств организации. И тут следует подчеркнуть достаточно важный факт: этот подход получает распространение из-за того, что они стали давать вполне конкретные ответы по более эффективной организации труда. И в такой работе несомненно был заинтересован бизнес.

Историю Тавистока со стороны Тавистока, а не конспирологов можно увидеть в их публикациях[362],[363]. И там индустриальная составляющая их работы представлена достаточно полно.

В своей автобиографии Трист пишет, что наибольшее интеллектуальное влияние на него оказал Э. Сепир[364]: «Концепция культуры Сепира была важна для меня. Она происходила из внутреннего мира индивида и разделялась другими. Она не была фиксированной вещью, которую вы пассивно воспринимали. Вы получали ее активно и избирательно, поэтому никакие два человека не получали ее одинаковой. На меня это все очень повлияло, как и опыт выезда в поле к одному из постдокторантов Сепира в резервацию Навахо».

Через довоенный Тависток прошли американцы У. Липпман и Э. Бернейс — столпы американской пропаганды и паблик рилейшнз. Тависток пытаются привязать к разным вариантам работы с массовым сознанием, начиная с «Битлз»[365]. Все это достаточно серьезно реализованные проекты по управлению массовым сознанием. Но достоверность целенаправленности этого воздействия, тем более исходящее из одного центра, не была никем доказана.

Есть едва заметное однотипное реагирование на события мировой истории, когда все страны вдруг принялись «замораживать» протестность населения. Но при этом они применили для этого разные методы. Возьмем для примера наиболее яркий период 1968 г. и дальнейшие семидесятые.

Франция в Париже получает студенческие бунты с поджогами машин, направленные против де Голля. Однако досрочные парламентские выборы укрепляют партию де Голля, поскольку обыватель испугался разгула протестности. То есть протестность здесь смогла выступить в роли политтехнологии для прихода к власти сил, противоположной ориентации. Получается метод усиления консервативного начала с помощью чужих протестов.

В Прагу 1968-го входят советские войска. СССР погасил чужую протестность оружием. То есть использовались традиционные, чисто физические методы. Но протестность была не погашена, а отложена до следующих десятилетий. И Прага 1989-го стала уже классическим примером бархатной революции.

Америка и Британия запускают проект по снятию уровня протестности путем переориентации молодежи на «рок, наркотики и секс». Смена типичной реакции в виде конформизма сместилась на управляемый вариант протестности. Социальная протестность реализуется не в области политики, а в области культуры, что является гораздо более безопасным с точки зрения политики. Кстати, получается, что и все многочисленные авангардные направления, возникшие в России после 1917 г., были такими непогашенными политическими энергиями. Уже потом их резко «гасил» соцреализм, создающий благостную картину мира

Конспирологи связывают глобальные проекты Тавистока с базовой точкой в виде идей «Заката Европы» О. Шпенглера[366]. Но здесь снова нет прямых переходов, хотя Шпенглер рассуждает о разных культурах именно с точки зрения их зарождения и конца. Сегодня мы можем вписать в такой список предтеч и «Столкновение цивилизаций» С. Хантингтона[367].

У Эмери есть книга «Выбор будущего», изданная в Канбере в 1975 г.[368]. Она открывается первой главой о человеке как о коммуникаторе. Медийное пространство определяется как пространство, наполненное независимыми друг от друга объектами. Такая структура объясняется тем, что эти объекты обусловлены извне.

Эмери подчеркивает, что человек может смотреть сразу на несколько объектов, но только на одно лицо. Кстати, в книге постоянно возникают элементы инструментария по трансформации социосистемы в целом. Например, Эмери констатирует, что в человеческом обществе запрещено смотреть прямо в лицо другому, но как раз телевидение и кино приучают нас к обратному.

В отдельной статье, исследующей воздействия телевидения, Эмери приходит к выводу, что психологическая значимость западного фильма основывается не на манифестируемых, а на скрытых темах (борьба добра и зла, Эдипов комплекс)[369], (см., кстати, анализ сегодняшнего кино сквозь преобладание темы дистопии, которая в отличие от утопии является негативным видением будущего человечества, начиная с популярного фильма для подростков «Голодные игры»[370],[371],[372],[373]). Подростки как поколение, не имевшее негативного опыта, получают его в виртуальном мире.

Эмери подчеркивает, что индустриальная революция появилась не в результате изобретения паровой машины, а в результате новой формы организации — фабрики[374]. Анализируя кризисы, связанные с потерей производительности, которые сопровождают человечество, он замечает следующее: «Основной причиной системных изменений является смещение в ценностях общества, являющееся достаточно сильным, чтобы его можно было называть культурной революцией, а не какое-нибудь сокращение ресурсов». Распознаванию появляющихся ценностей был в числе прочего посвящен и проект Австралия[375].

Роль Тавистока заметили и в цветных революциях[376]. Интересно, что ключевые политические игроки в Боснии являлись психологами, начиная с Караджича, который является профессором психиатрии[377]. Ярким оратором он проявил себя еще во время студенческих волнений 1968 г.

Эмери в принципе рассматривал телевидение как систему, которая блокирует аналитические возможности человека[378],[379]. Кроме того, она убирает высшие контролирующие функции, что, как следствие, активирует эмоциональный компонент нашего разума. Говоря проще: рациональное блокируется, а эмоциональное активируется. Как это ни удивительно, но эти слова достаточно точно описывают…поведение человека в толпе.

Вся деятельность Эмери и Триста протекала в рамках изучения разных типов организации, причем они делали интересные эксперименты, направленные на то, чтобы сохранить и производительность труда с одновременным повышением удовлетворенности людей работой. Некоторые из них получали название норвежского эксперимента, поскольку имели место на территории Норвегии. Некоторые работы Ф. Эмери и его жены М. Эмери в области организационного дизайна см.[380],[381],[382].

Еще одним психологом этого круга был Г. Дикс, который во время войны занимался психологической войной, а также был психологом, изучавшим Р. Гесса[383],[384],[385],[386]. Исследование нацистов интересовало Британию в целях создания программы по денацификациии немецкого населения, что также можно рассматривать как вариант глобального коммуникативного проекта. Кстати, Дикс и его жена были членами масонской ложи, куда можно было входить и женщинам[387]. В послевоенное время он занимался изучением русского национального характера.

Вернувшись к книге Эмери, а ее вписывают в определенные вехи глобального контроля над разумом, следует обратить внимание на некоторые его наблюдения. Например, Эмери подчеркивает: «Непредсказуемость социальных сетей для индивида растет одновременно с ростом предсказуемости и контролируемости физической среды».

О телевидении как о средстве коммуникации: «Телевидение дает объектам реальность непосредственного присутствия, но запрещает их открытость для внимательного изучения». Кстати, отсюда и возникает невозможность получения с помощью телевидения знания об окружающем мире. Если печатное слово дает объективное знание об объектах, то телевидение создает ощущение психологической близости и эмоциональной включенности.

Возникает еще одно интересное замечание, передающее суть телевидения. Кстати, он приводит до этого результаты исследования восприятия новостей. Как оказалось, половина опрошенных не смогли вспомнить ни одного факта из прослушанных ими вечерних новостей.

Эмери подчеркивает следующее свойство телевидения: «Базовое представление, что все люди нуждаются в информации, но без ответственности за обработку и производство этой информации, основывается на ошибочном представлении о сути информации и целеустремлений самих людей».

Эмери также взглянул на телевидение как на порождение конкретного периода человеческой истории. Отсюда мы можем вывести некоторые его черты: например, не только наличие бюрократической иерархии в структуре, но и существование стоящих за телевидением олигархов и их денег. Интернет, который возникает в другое время, уже гораздо более демократичен. Мы видим, что коммуникативный инструментарий одновременно «вбирает» в себя черты окружающего его мира.

Дж. Колеман в своем исследовании Тавистока[388] называет в качестве базовой книги, на которую они ориентировались, работу Уолша «Кульминация цивилизации»[389]. Кстати, она, как и книга Шпенглера, также рассматривает циклы цивилизаций: от зарождения до смерти.

Тависток констатировал, что за последние десятилетия мир перешел в иную фазу, которую они именуют турбулентной средой[390]. Адаптацию к новым условиям они видят в смене парадигмы, под которой понимают структуру, которая охватывает определенные параметры поведения. Это когнитивный параметр (отношения), аксиологический (ценности и представления), конативный (мотивация и интерактивность). Парадигма — это логика, ментальная модель, лежащая в основе миссии, системы управления, структуры. Другими словами, парадигма — это модель мира. Авторы демонстрируют, как разрушаются ключевые двенадцать институтов общества, когда индустриализм пришел к своему пределу.

Есть несколько вариантов реагирования на резкое усложнение мира:

• репрессия: подавление характеристик, требующих реагирования, одним из проявлений и является «бунтарская истерия», невроз, который должен стать доминирующим по мере развития человечества,

• фрагментация: когда параметры теряют связь с целым,

• диссоциация: когда потребности общества в целом игнорируют отдельные его группы.

Эмери приходит к выводу, что смена ценностей может превратить турбулентную среду в спокойную. Но ценности меняются очень медленно, и здесь обществу могут помочь ученые в области социальных наук. Он пишет: «Стратегия основывается на понимании того, что в дизайне своей социальной организации люди могут получить наибольшее воздействие на силы среды, формирующей их ценности, что делает некоторые цели более привлекательными, некоторые представления о себе и других — более жизненными. Далее предполагается, что если эти изменения делаются в ведущей части — в социотехнических организациях — результаты более вероятно быстро распространятся, чем внесение изменение где-либо в другом месте. Мы понимаем, что это противоречит стратегии Билли Грэхэма взывать к сердцам людей представлениям иезуитов и психоаналитиков начинать в колыбели или школе. Мы предлагаем, чтобы взрослые стали воспитателями, и что они воспитывают себя в процессе понимания выбранных типов организационного дизайна».

Мы можем вспомнить ряд таких коммуникативных проектов работы с массовым сознанием:

• Германия — денацификация,

• СССР-1 — холодная война

• СССР-2 — перестройка,

• Куба — раскрытие закрытого общества.

И действительно, везде речь шла о смене ценностей. К примеру, Дикс изучал Гесса как для проработки планов по денацификации Германии, так и для создания системы отбора кандидатов на руководящие позиции там. А профессор Д. Пик, проанализировавший работу аналитиков того времени, приходит к выводу, что они хотели бороться с немецким бессознательным преклонением перед властью: «Я думаю, что они использовали Гесса как экстремальный, фанатический тип нациста, которого привлекали в Гитлере личностные неосознаваемые факторы, включая поиск авторитетной фигуры, которая может заменить авторитарную фигуру отца».

Кстати, можно вспомнить, что американцы не тронули в послевоенной Японии фигуру японского императора, переложив все на агрессивных генералов, чтобы не разрушать модели мира граждан. И сделано это было по совету военных антропологов[391], (антропологи достаточно активно использовались военными и тогда, и сейчас[392]).

В своей книге Д. Пик говорит следующие слова: «Некоторые влиятельные лица прошлого верили, что знание бессознательного может помочь сделать лучший, более демократический мир после 1945-го. Такие попытки рассмотрения нацизма с фрейдовской точки зрения или использования психоанализа в политических целях для послевоенного международного восстановления на практике имели смешанные последствия. Интересно, однако, что суть военной и послевоенной клинической и «прикладной» психоаналитической работы недостаточно оценивалась историками, что, как следствие, привело к тому, что роль, сыгранная психоаналитиками и психиатрами в войне, остается в основном незамеченной».

Был однотипный психоаналитический анализ Гитлера, сделанный в рамках Управления стратегических служб США В. Лангером в 1943 г.[393]. Д. Пик пишет, что Дикс и Лангер умерли в одни годы, но до этого в семидесятые успели написать книги, отталкивающиеся от их работ по исследованию нацисткой ментальности. Кстати, Гесс как объект исследования был интересен, поскольку именно через него Карл Хаусхофер, создатель немецкой геополитики, влиял на Гитлера[394],[395]. Если Гитлер говорил с массами, то Хаусхофер — с интеллектуалами.

Сходные психологические исследования велись и в период холодной войны. А. Ситников вспоминал разговор с Джоном Геттингером, который был заместителем Алена Даллеса и руководил всеми работами ЦРУ по психообработке и психологическим исследованиям, включая методики вербовки. И вот мы слышим отзвуки той же самой модели[396]: «Он рассказал о психологических экспериментах, которые проводили американцы с русскими пленными и эмигрантами еще в 60-х. Американцам необходимо было установить, что такое для русских слова «мать», «родина», «деньги», «США», потому что если узнать, какие эмоции и ассоциации вызывают эти слова, то можно понять, как изменить эти эмоции. Испытуемым произносили ключевое слово, а потом физиологическими датчиками измеряли реакцию их организма. Изучив эти реакции подробно, можно было придумать, каким образом поменять у человека отрицательную реакцию на слово «США» — на положительную. Так разрушался социализм».

Некоторые косвенные знания о работе Джона Геттингера как психолога в ЦРУ можно почерпнуть из следующих источников[397],[398],[399],[400],[401]. Это были работающие методики, — к примеру, из 15 психологов ЦРУ четырнадцать не голосовали за Никсона, поскольку они были обучены детектировать ложь, а Никсон, с их точки зрения, публично все время лгал[402].

Базой для исследований также стал так называемый смоленский архив[403],[404],[405]. Это архив обкома партии, попавший сначала в руки немцев, а потом американцев.

Системы воздействия отрабатываются и вырабатываются все время. Но базой всех моделей всегда является очень хорошее знание аудитории воздействия. И вряд ли когда-либо мир перейдет к другой базе.

Предыстория глобальных коммуникативных проектов: Уиллис Харман

Сегодняшние модели трансформации мира, несомненно, базируются на смене ценностей, поскольку они являются базой картины мира. Мы видим то, что заложено нашей системой ценностей, откидывая то, что в ней не отмечено. И это имеет подтверждение в сегодняшних моделях информационно-смысловых войн, например, в структурном понимании информации Дж. Аркиллой (Arquilla J., Ronfeldt D. Looking ahead: preparing for information-age conflict // In Athena’s camp. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997).

Был еще один футурист, кроме Ф. Эмери и Э. Триста из Тавистока, который начинал как сотрудник Стенфордского исследовательского института, а потом стал президентом Института ноэтических наук и активно занимался конструированием будущего. Это Уиллис Харман (см. о нем Willis Harman // en.wikipedia.org/wiki/Willis_Harman, Willis Harman // noetic.org/directory/person/willis-harman). Кстати, исходное образование у него инженерное, то есть системность уже была в него вложена при обучении.

Самой известной книгой, которую одни клеймят, другие хвалят, является большое исследование «Меняющиеся образы человека» (Changing images of man. Ed. by O.W. Markley, W.W. Harman. — Oxford etc., 1982). Он был ее редактором и одним из авторов. Цель книги — определить общественные последствия, идущие от меняющихся образов человека. У. Харман считал, что человечество проходит глобальные изменения разума, сопоставимые с коперниковской революцией (см. также разные конспирологические версии, существующие вокруг книги — Scientists on acid: the story behind “Changing images of man” // -on-acid-the-story-behind-changing-images-of-man, 10000 heroes — SRI and the manufacturing of the new age. Part one // web.archive.org/web/20070324152205/http:/dreamsend.wordpress.com/2007/03/19/10000-heroes-sri-and-the-manufacturing-of-the-new-age-part-one/#more-90, Timeline of SRI international innovations // web.archive.org/web/20070222013000/http:/sri.com/about/timeline/).

В книге Харман провозглашает, что американским кредо должно стать освобождение, но не от тирании, а от истории и прошлого (р. 36). Он пишет интересную фразу, которую затем можно будет встретить и в других работах: «У нас нет ведущих нас образов, которые можно наложить на индустриальную систему, и сама система, как представляется, не имеет внутренних макроуправляющих процессов» (р. 62). То есть социальная система сегодня не знает своего будущего и не видит его. Если это так, то движение в такой ситуации становится проблематичным. Мир движется, но не знает, куда именно.

Харман говорил, что не любит термин «социальный инженер». Он подчеркивает, что в его исследовательских интересах, среди прочего, лежит и пересмотр взаимоотношений души и тела. А в качестве совета слушающим его он говорит следующее: «Есть только один путь — признать силы вашего разума, которые вы не используете. У вас есть мудрость, знания, которыми вы не пользуетесь. Вы делаете свой выбор как осознанно, так и неосознанно, и вы можете распознать это. Затем у вас может возникнуть желание понять это, и это ваше желание направит вас ко всему остальному». В своей книге «Изменение глобального разума», предисловие к которой можно найти в сети, Харман говорит о новом тренде радикализации (Harman W. Global mind change. The promise of the 21st century. — San Francisco, 1998). Происходит радикализация разума. Ее он видит как изменение восприятия, подчеркивая то, что она принимает две формы. С одной стороны, это пересмотр отношений с властью в пользу развития и радикализации протестных движений. С другой, это внезапно возникший интерес к йоге и медитации, восточной философии и психоделикам. В восьмидесятые годы движение за мир, женское движение и экологическое стали восприниматься как единая волна, ведущая к трансформации мира.

Книга начинается с рассмотрения революции Коперника, акцентируя при этом, что тот сначала распространял свои идеи тихо и среди друзей. (Global mind change with Willis Harman // ). Вывод Хармана из этой истории таков: конечная власть лежит в наблюдении и экспериментах, а не в традиции.

Структуру представлений человека он не считает стройной логически. Она должна выполнять две цели. С одной стороны, объяснять новый опыт. С другой, защищать мозг от угрожающей ему реальности. Человек, например, может «забыть» о том, что не соответствует его модели мира.

Харман подчеркивает, что индустриальный мир потерял свои ценности и теперь ориентирован на финансовые и экономические сигналы, которые трактует как квази-ценности. Современная культура не видит реальности во внутреннем опыте, поэтому мир ориентирован исключительно на материальные ценности. Ценность человека оценивается его экономическим статусом. Он ссылается на П. Сорокина и А. Тойнби, которые занимались падением цивилизаций, а также на Л. Мамфорда и Э. Тоффлера.

Харман говорит о радикализации протестных движений. При этом социальные институты могут принципиально меняться, когда они пытаются сохранить свою легитимность. В качестве примера таких изменений он называет трансформацию в Восточной Европе в 1989 году и изменения КПСС в августе 1991-го. Капитализм также не устраивает население, поскольку имеет перед собой только экономические ценности.

Деперсонализация современного общества привела к поиску своей идентичности, что люди пытаются сделать с помощью психотерапии и тренингов. Характерной приметой становится новый тип поколения семидесятых, получивших название Me generation. Люди стали сопротивляться гомогенизации, которую производят массовый рынок и массовая культура. В западном обществе начался процесс возврата к духовному.

Интересно, что среди как бы пяти духовных отцов движения New Age называют двух русских. Это Блаватская и Гурджиев. Книги Хармана стоят уже в более длинном списке базовых текстов (Hanegraaf W.J. New Age religion and Western culture. Esotericism in the mirror of secular thought. — New York, 1997).

Ф. Блонд, являющийся философским советником современного правительства Великобритании, говорит о том, что и капитализм, и коммунизм атомизировали людей, чтобы облегчить управление ими. Все это можно понять еще и так, что массовый человек, являющийся опорой современного общества и государства, поскольку он часть как рынка потребления, так и рынка политического, в ситуации New Age получает индивидуальные черты и десоциализируется. Правда, в своем индивидуальном существовании он уже не представляет опасности для государства. Государственный аппарат активно борется только с коллективами, поскольку в них он видит реальную опасность.

Кстати, движение New Age тоже распространялось коллективными методами — это были семинары и тренинги, которые имели место в самых главных американских корпорациях. (Zeller B.E. Early developments // -Age/Historical-Development/Early-Developments.html). Все это шло под лозунгом саморазвития и самосовершенствования. Это были, например, тренинги В. Эрхарда. Саентология также распространялась с помощью тренингов. Можно сказать, что метод вхождения этого движения был вполне индустриальным. Кстати, в книге Д. Кайзера о том, как хиппи спасли квантовую физику, много страниц посвящено роли В. Эрхарда в продвижении квантовой физики, которую отвергало академическое физическое сообщество (Kaiser D. How the hippies saved physics. Science, counterculture and quantum revival. — New York, 2011). Эрхард (Werner Erhard // en.wikipedia.org/wiki/Werner_Erhard) является еще одним примером «странного» игрока с его тренингами ЕСТ (Kellaway L. Lunch with the FT: Werner Erhard // -8f88-11e1-98b1-00144feab49a.html#axzz2w7h29gyP, Erhard W. a.o. est: communication in a context of compassion // ). Исходно он не был ни Вернером, ни Эрхардом. Фамилию он взял у министра экономики Людвига Эрхарда, а имя у физика Вернера Гейзенберга. Его сайт — .

Несомненно следует сказать, что движение New Age является слишком мощным, чтобы его мог запустить один человек или один институт.

Исследователи выделяют в книге Хармана следующий набор идей: (Willis Harman’s “Global mind change” worldview // herescope.blogspot.com/2006/07/willis-harmans-global-mind-change.html)

• связность всего со всем,

• смещение авторитета от внешнего к внутреннему,

• изменение восприятия причинности от внешнего к внутреннему.

Ключевой идеей движения считается единство, связность всего со всем (Grootthuis D.R. Unmasking the New Age. — Downers Grove, 1986). Метафорой прошлой парадигмы была машина. Объединяющий взгляд New Age привел к следующим последствиям:

• экология заняла важное место в политике,

• исчезает традиционная полярность мужского и женского,

• идея национальных границ также стирается.

Все это явно заняло свои места в политической повестке дня сегодня, но когда Харман писал свою книгу, все эти процессы только начинались или даже только закладывались их первые ростки.

Ключевой книгой движения New Age считается также работа М. Фергюсон (см. ее био, где говорится о ее интересе к развитию человеческого потенциала, и некролог в Лос-Анджелес Таймс). (Marilyn Ferguson // en.wikipedia.org/wiki/Marilyn_Ferguson, Woo E. Marilyn Ferguson, 70, dies; writer’s «The Aquarian Conspiracy» was pivotal in new age movement // -me-ferguson2-2008nov02-story.html#axzz2w8d0olhu)

Сама книга называется «Заговор Водолея» (Ferguson M. The aquarian conspiracy. Personal and social transformation in the 1980s. — Los Angeles, 1980). В этом некрологе, кстати, подчеркивается, что в своей книге Фергюсон удалось объединить множество разрозненных движений и изменений в единое целое.

В своем интервью М. Фергюсон говорит не о понятии троянской лошади, а о троянском сердце как новом типе войны. (Interview with Merilyn Ferguson // ). Она говорит, что за ворота крепости надо отдать «сердце», чтобы победить, и это явится новым типом войны. То есть она первой заговорила о том, что сегодня именуется мягкой силой. Эту книгу называют манифестом движения New Age. Кстати, на обложке книги Хармана Global Mind Change есть цитата из San Francisco Chronicle: «Никогда не было более яркой интерпретации сознания New Age и того, что движение обещает для будущего, чем работы Уиллиса Хармана».

В современной науке Фергюсон видит следующие черты: «Наша страна не имеет видения того, куда нас должна вести наука. Поскольку нет понимания того, куда мы должны двигаться, те, кто преподают, не знают, что находят исследователи мозга, кроме как в очень заторможенном виде».

Десятая глава книга Фергюсон именуется «Трансформация ценностей и призвания». Здесь идет речь о смене старой парадигмы экономики, где говорилось о росте и контроле, на парадигму ценностей, меняющей модели работы, выбора карьеры, роли креативности. В мире есть иллюзия спасения человечества с помощью технологий, перераспределения ресурсов и денег. Но проблемы человечества не исчезают, а только растут. Кстати, Фергюсон на двух страницах книги размещает противоположные ориентации парадигмы экономики и парадигмы ценностей. Но базовым является вечное противопоставление индивида и общества. Новая система ценностей выбирает центром индивида. И это вполне соответствует общей ориентации книги. К примеру, следующая глава посвящена мистическому опыту человека.

Книга «Меняющиеся образы человека» защищала понятия «моральной науки» и «моральной экономики». Кстати, слово «образ» в названии книги объясняется тем, что образы предоставляют смысл жизни. При этом подчеркивается, что будущее не может строиться под доминированием ментальности индустриального века.

Все это направление действительно имеет четкую ориентацию в будущее. Правда, это не столько теоретический анализ, сколько попытка конструирования будущего. Можно вспомнить также сегодняшний день, когда военные США определяют эту область как «форматирование будущего под потребности национальной безопасности США», то есть в результате мы имеем исключительно прикладную дисциплину.

У соредактора книги «Меняющиеся образы человека» Оливера Маркли есть свой сайт — . Он также занимается исследованием будущего — . О. Маркли выпустил статью о пророческом форсайте.

(Markley O. Imaginal visioning and prophetic foresight // -content/uploads/2010/08/Imaginal-Visioning-for-Prophetic-Foresight-Preprint-V2.1.pdf)

Он считает, что аналитический, рациональный подход к будущему может быть дополнен и пророческим, которым, собственно говоря, и занимается он сам.

Трансформация мира сегодня идет сквозь трансформацию сознания. И это основной метод во многих областях. К примеру, в модели цветных революций Дж. Шарпа основным принципом является делегитимизация власти, то есть лишение власти существующего неформального подчинения граждан, которое оказывается более важным, чем формальное (Шарп Дж. От диктатуры к демократии. — М., 2005; Шарп Д., Дженкинс Б. Антипутч. — Екатеринбург, 2005; Helvey R.L. On strategic nonviolent conflict: thinking about the fundamentals. — Boston, 2004).

Все революции направлены на ломку старых ценностей, с помощью этого меняется и сама власть. О. Четверикова подчеркивает, например, что книга Фергюсон «Заговор Водолея» в ее немецком и французском вариантах называется «Мягкий заговор» (Четверикова О. Диктатура «просвященных»: о духовных корнях и целях трансгуманизма (часть 3) // ) (см. о внедрении этой доктрины в образование). (Внедрение доктрины «Нью Эйдж» в образование // )

Получается, что движение New Age отказывается от рациональности, сформировавшей индустриальное общество, переходя к новым типам знания (интуитивное, оккультное, пророческое и под.). И особое внимание уделяется при этом методам передачи знаний (см., например, Ferguson M. The paradigm shift // -shift/aquarian-conspiracy.htm, Новый путь мышления, или мышление нового мирового порядка // ). И это понятно, поскольку новое в первую очередь передается теми путями, которые уже есть в обществе.

М. Фергюсон с пугающей четкостью описывает наступление этих новых времен (Ferguson M. The Aquarian conspiracy. Personal and social transformation in the 1980s. — Los Angeles, 1980, p. 388): «Если мощный интерес к трансформационному процессу и поиск смысла не разделяется другим партнером по браку, брак может пострадать. Со временем различия будут становиться все более явными, старые расколы усиливаться. Многие дружба и знакомства из прошлого уйдут; новые знакомства, даже целые поддерживающие сети, займут свое место. Поскольку они будут основаны на разделяемых ценностях, эти новые отношения будут, вероятно, более интенсивными. Родственникам, коллегам, друзьям, супругам понятным образом будут угрожать эти изменения. Но это давление только будет расширять разрыв».

А вот ее замечание по поводу коммуникации и ее роли в изменениях (Ferguson M. The Aquarian conspiracy. Personal and social transformation in the 1980s. — Los Angeles, 1980, p. 128–129): «В бурный период вопросы и альтернативы, поставленные меньшинством, вызовы власти к существующим ценностям могут быстро распространяться в культуре. Усиливая как нестабильность, так и возможности, общественная коммуникационная сеть действует как коллективная нервная система. В этом смысле технология, которая, казалось, предала нас дегуманизированному будущему, становится мощным каналом человеческой связности».

Смена базовой ценностной матрицы ведет к смене структуры. Мы не знаем, какой именно видится новая социосистема, но радикальность продвижения иных ценностей говорит о том, что эта структура уже на пороге.

Информационные кампании: от продажи зубной пасты до революции

Информационная кампания — это серия системных информационных интервенций (внутренних или внешних, или одновременно тех и других). Информационная кампания настроена на изменения в физическом пространстве посредством внесения изменений в информационное и виртуальное пространства.

Информационная кампания может иметь совершенно разные цели. Это может быть продажа зубной пасты (рекламная или пиар-кампания как вариант информационной). Это может быть замена президента или снятие премьера (как вариант политической кампании). Это может быть вообще изменение строя в стране.

Информационная кампания базируется на точках уязвимости системы, на которую следует повлиять. Тиражируется именно тот контент, который способен привести систему в движение в нужном направлении. Информация выступает в роли «трансформера» реальности.

Как пример можно рассмотреть операцию «Аякс» 1953 года, когда ЦРУ и МИ-6 пытались сбросить иранского премьера Моссадека, чтобы вернуть к настоящей власти шаха Ирана. Следует добавить, что это был демократически избранный премьер. То есть имеем прототип всех бархатных и цветных революций. По плану следовало инициировать беспорядки в стране, на фоне которых к власти должен был прийти другой премьер. В 2012 году в США вышел даже комикс на тему операции «Аякс». То есть эта операция уже стала фактом массовой культуры.

В традиционном обществе, где средства массовой коммуникации охватывали, наверное, не такую большую часть общества, «активировались» информационные интервенции, которые несли одну истину, к которой массовое сознание было уязвимо: «Моссадек не является мусульманским премьером». Об этом говорили:

— парламентарии в парламенте,

— журналисты в газетах,

— торговцы на базарах,

— муллы в мечетях.

Все они были куплены агентом ЦРУ К. Рузвельтом, который получил на этот путч один миллион долларов.

Это были интенсивные, технологически обеспеченные коммуникации. Поэтому, разумеется, они повлияли на массовое сознание. И в результате, хоть и со второй попытки, было достигнуты беспорядки в стране, на фоне которых к власти пришел другой премьер.

Подчеркнем, что прикладные информационные кампании имеют целью внесение изменений в физическое пространство с помощью механизмов нефизических пространств (информационного или виртуального). В указанном нами примере с помощью информационного пространства передавалась виртуальная трансформация, которой система была уязвима — делегитимизация премьера в глазах граждан. И это делалось как через традиционные каналы (базар, мечеть), так и через современные (газета, парламент).

Делегитимизацию власти как базовую цель бархатных и цветных революций наметил Дж. Шарп (Шарп Дж. От диктатуры к демократии. — М., 2005; Шарп Дж. От диктатуры к демократии. Шарп Дж., Дженкинс Б. Антипутч. — Екатеринбург, 2005; Helvey RL On strategic nonviolent conflict: thinking about the fundamentals. — Boston, 2004, а также о нем — здесь, здесь, здесь и здесь). Именно это является базой его теории ненасильственного сопротивления. Он предлагает асимметричный ответ на действия власти. Если, например, власть выводит автоматчиков, то против них может действовать…молчание. Пустые улицы станут вариантом такого ответа.

Правда, современная практика бархатных и цветных революций несколько иная. В «классических» вариантах (Прага, Киев или страны Прибалтики) в этот информационный удар попали события (или квазисобытия), имеющие целью проиллюстрировать преступный характер власти. В Праге-1989 была гибель студента Шмида, который потом оказался и не студентом, и не погибшим. Но эта условная гибель подняла протесты на такой уровень, что власть вынуждена была уйти в отставку. В Киеве 2004 года было отравление Виктора Ющенко и гибель журналиста Гонгадзе. И хотя много лет нет установленных виновников событий со стороны властей, именно эти события добавили нужные проценты к голосованию за Ющенко. В Прибалтике (Рига, Вильнюс) была стрельба по протестующим, «авторство» которой по сегодняшний день точно не известно.

В этом случае имеем следующий тип конструкции: СОБЫТИЕ — ТРАНСФОРМАЦИЯ. Компонент «событие» состоит из двух блоков: событие (или квазисобытие) физическое и событие информационное, построенное так, чтобы нивелировать все сомнения относительно причастности властей к настоящему событию.

Под трансформацией виртуального пространства мы понимаем делегитимизацию власти, а под трансформацией физического пространства — смену власти.

Главной особенностью такого воздействия является то, что на трансформацию работает информационное событие, хотя все думают, что это действует событие физическое. Информационная событие может быть полностью отличным от его эквивалента — события физического. Можно вспомнить в этом контексте тот же пример убийства студента Шмида. Поскольку в информационном событии студент был убит, власть пала. Но в реальном событии этого не было. Так же неизвестно, было ли отравление Виктора Ющенко со стороны власти. А поскольку экс-президент сегодня отказывается сдавать кровь на анализ, то возникают серьезные опасения, что этого отравления могло вообще не быть. Именно поэтому мы говорим о квазисобытии, которое кладется в базис такой кампании. Оно может быть правдой, а может быть и выдумкой.

Л. Карпинский предложил интересную модель объяснения чеченской войны с точки зрения российской власти (цит. Писигин В. Гражданское сопротивление Лена Карпинского // ): «Незавершенный («бархатный») авторитаризм из Москвы вывозится в Чечню, доводится там до нужной кондиции, превращаясь в настоящую диктатуру на почве оккупационного режима, а затем возвращается в Россию, обеспечивая таким образом «целостность» ее репрессивной машины. Не исключено, что эта экспортно-импортная операция и была главным мотивом чеченской войны».

Практически такой же скрытый ход был в ваучеризации Чубайса. Об этом он рассказывал журналу Forbes, что настоящей целью был перехват основ власти. Надо было забрать собственность от государства, поскольку она уже не была государственной, а ею руководили директора и секретари обкомов, которой конструкторы новой социосистемы не хотели отдавать собственность.

Как видим, модель изменений в физическом пространстве является удивительно однотипной, независимо от того, что продвигается: продажа зубной пасты или революции. Продаются контексты: положительный в случае зубной пасты или отрицательный в виде зверств старой власти. Но в любом случае победа теоретически должна быть за населением, для чего пасту надо купить, а власть поменять. В случае ошибки всегда должен «покупатель», а не «продавец».

Как можно понять, последний пример такой революционной замены — Грузия, где против Саакашвили был применен такой же инструментарий, с помощью которого он ранее пришел к власти (см. о финансировании оппозиции со стороны других грузинских олигархов). (Зураб Церетели и Михаил Хубутия финансировали оппозицию // ). И теперь уже сам Саакашвили выступает в роли «врага народа».

Модель «врагов народа» активно присутствует как на советской, так и на постсоветской территории. Сталин пытался достичь стабильности внутри страны, используя ее для моделирования не только внутренней, но и внешней ситуации. Это давало ему возможность блокировать любые протестные настроения внутри страны.

Постсталинский период характеризуется более активным применением этой модели для опоры на действия внешних, а не внутренних врагов. С «внутренними врагами» боролись уже более мягкими методами. Одновременно на это повлияло не только общее смягчение, но и историческая память населения о периодах прошлых массовых репрессий. При Андропове, которого сегодня делают выдающимся демократом, как и при других руководителях, действовали те же репрессии, только они уже были не массовыми, а индивидуальными.

Создание пятого управления КГБ называют одним из первых шагов Андропова в этом ведомстве. Оно было создан для борьбы с идеологическими диверсиями противника. Это теперь первый его руководитель Бобков говорит о нацеленности на изучение общественного мнения. Реально же аналитических подразделений, как ни странно, в КГБ не было. (Солдатов А. Аналитика в органах госбезопасности // /). При Андропове возникли: группа консультантов при председателе КГБ и аналитическая группа в этом пятом управлении. Общее количество агентов всего КГБ составило 170 тысяч (см. «Пятерка» и «пятерышники»: 5 Управление КГБ. Передача вторая // , «Пятерка» и «пятерышники»: 5 Управление КГБ. Передача десятая // ). Есть и «позитивные» материалы на эту тему. (Щит страны: правда о пятом управлении КГБ СССР // newsland.com/news/detail/id/840893/).

В сегодняшнем постсоветском пространстве оппозицию все равно пытаются подавать как такую, которая стоит вне мейнстрима. Это тот же, хотя и мягкий вариант «врагов народа», поскольку оппозиция на Западе все же является встроенным в систему механизмом, т. е. частью власти, которая, можно сказать, просто думает по-другому.

Содержание нужной точки зрения на события остается важным элементом формирования информационного пространства. И тут оппозиции не найдется места. На сайте «Антикомпромат» (адрес — ) можно найти любопытные биографии новых бойцов российского идеологического фронта, чьи статьи затем печатаются в ведущих изданиях. Такая «антиработа» продолжает вестись, как видим, и сегодня.

Информационные бойцы всегда используют идеологический инструментарий. Именно им легче бить врагов. Когда, например, Депардье получил российское гражданство, ему сразу вспомнили отца-коммуниста, который положительно относился к СССР.

Информационная кампания чаще всего будет активным действием, которая противостоит пассивному ожиданию. Поэтому энергетика атаки здесь на стороне нападавших. Украинско-российские информационные войны по поводу газа или других проблем всегда инициируются Россией, что придает ей дополнительные преимущества.

Сегодня новые горизонты открываются в этой сфере благодаря киберпространству. 2013-й называют таким, когда правительственные киберподразделения выйдут на первый план. Уже в 2012 году была развернута атака на иранские власти, США и Саудовская Аравия получили в ответ атаки со стороны Ирана. 12 из 15 сильнейших в военном отношении государств разрабатывают свои программы кибервойны. Поэтому даже возник термин «холодная кибервойна». Меняется и базис не только для практики, но и для теории. Например, Библиотека конгресса США заложила в свои архивы 160 000 000 000 твиттер-сообщений. То есть изучать сегодня необходимо немного другие информационные потоки.

Мы живем сегодня не в мире информации, а в мире информационных кампаний. Именно такие сообщения, за которыми стоит «спонсор», и являются основным кирпичом, из которых строится информационное пространство. Время простой информации уже истекло.

Агенты влияния и тексты влияния, как виртуальное и информационное пространства, создают и поддерживают разрывы социосистем

Социосистемы живут как объединяющими, так и разъединяющими силами. Если тоталитарные страны (возможно, искусственно) акцентируют и создают объединения социосистемы, постсоветское пространство, коммерционализировав виртуальное поле, основывает свои киносюжеты на разрывах, а не на объединении. Эксплуатируя разрывы, когда содержание фильма строится именно на них, можно увеличить их статус в массовом сознании.

Р. Дебре считал, что коммуникация связана также и с перемещением тел в пространстве (Дебрэ Р. Введение в медиалогию. М., 2009). Это миссионеры или, например, торговцы, которые совершают поездки между странами. То есть люди, а не только сообщения находятся в центре внимания процесса коммуникации.

Люди как агенты влияния используются для трансформации социосистем. Все известные религиозные системы начинались с принципиально новой роли человека-мессии. Влияние в ходе последних арабских революций строилось на дружеских связях, оформленных в систему социальных сетей.

Особенно эффективной такая ситуация становится тогда, когда нет других вариантов передачи информации, кроме личного контакта. Можно выделить определенные типы особой роли отдельного человека, что объясняется отсутствием новых идей в информационных потоках:

• начальный период появления этих идей,

• запрет, цензура не позволяет другое распространение,

• разрыв между публичным информационным потоком и реальными интересами потребителей.

Влияние людей может распространяться и на далекий от их жизни период. В дореволюционной России русский террор был направлен против власти и завершился революцией. А потом уже, наоборот, власть развернула террор против собственного народа (см., например, исследование о судьбе Абакумова, который показал себя в работе в СМЕРШ, а затем применил этот инструментарий против мирного населения (Петров Н., Виктор Абакумов: «Меня все должны бояться»/ / Новая газета, 2012. 11 июля). Страх стал главной управленческой технологией. Но к такому же выводу приходит Глеб Павловский о современной России (Павловский Г. Гениальная власть. Словарь абстракций Кремля. М., 2012). Только теперь власть торгует защитой от проблем, и чем страшнее эти проблемы, тем полезнее выглядит власть.

Террор против власти, а затем террор власти против населения. То есть это был симметричный ответ. Подобно тому как украинская демократическая власть Ющенко, придя к власти, соорудила забор, перекрыла у себя улицу, чего не было ни в советские времена, ни во времена Леонида Кучмы. То есть ответ строится на действительных или мнимых шагах, которые были когда-то сделаны.

Но агенты влияния играют больше тактическую роль, чем так называемые тексты влияния. Тексты влияния имеют более долгосрочные последствия, они даже могут жить вечно, в отличие от агентов влияния, которые имеют как биологический возраст, так и возраст активности (когда их роль наибольшая).

Почти все революционные сдвиги социосистем базировались на текстах влияния. Тексты Маркса и Ленина стали движущей силой русской революции, тексты Гитлера — для построения фашистской Германии, тексты Кутба — для «Аль-Каиды». Человек создает текст, который на следующем шаге реализует свое влияние на массы. Тексты программируют поведение, активируют новые идеи в головах людей. В качестве текстов можно рассматривать не только тексты в привычном понимании, но и фильмы или телепродукцию. И тут мы попадаем сегодня в довольно необычную ситуацию. Обычно социосистемы были заинтересованы в текстах, которые работали на объединение; сегодня, по неизвестным причинам, массово рождаются тексты, поддерживающие асоциальное поведение, то есть разрывность сооциосистем.

Можем взять сериал «Доктор Хаус». В центре герой с принципиальными недостатками, асоциальным поведением и зависимостью от наркотиков. Его недостатки хорошо понимает и сам актер Хью Лори, который рассказывает об этом в своем интервью (Лори Х. Доктору Хаусус суждено вечно садиться не на тот поезд. Интервью — Известия, 2012. 5 июля). Фильм продержался восемь сезонов. И это свидетельствует не только о его создателях, но и об аудитории, которая требует именно такого кино.

Между тем психологи выразили обеспокоенность теленовостями, где на первом месте стоят убийства или аварии. Психологи приходят к выводу: эти новости смотрят садисты или маньяки. Но новости тоже программируют поведение, создавая соответствующие мотивации.

Типичные российские сериалы тоже оказались в поле разрывов социосистемы. Можно выделить три основных контекста, в которых разворачивается действие популярных сериалов:

— криминальный контекст,

— сталинская эпоха,

— сотрудники ФСБ защищают нацбезопасность.

Это фильмы, которые моделируют разрывность социосистемы. Если даже по своей сути их герои, с одной стороны, «чинят» эту разрывность, например, не дают чеченским террористам взорвать атомную станцию, все равно разрывность эксплуатируется сильнее нормы. Ведь есть же и герои с другой стороны.

Фильмы и новости эксплуатируют разрывы социосистемы. Под разрывами мы понимаем точки, где система не работает так, как должно. И именно люди создают эти отклонения. В виртуальном пространстве (фильмы) или информационному (новости) мы видим и слышим о ситуации разрывов. Именно поэтому сегодня нет и не может быть фильмов, например, об инженерах, ученых, космонавтах, художниках, потому что они не подходят под мейнстрим. Они являются создателями социосистем, а не создателями разрывов. Они работают на объединение, а не разъединение социосистем.

Стандартная структура сериала от милицейского до нацбезопасного строится на противостоянии хороших и плохих парней. Но каждый исторический период вкладывает в это свое понимание хорошего и плохого.

Такая принципиально конфликтная модель мира позволяет строить сюжет, где политическое автоматически накладывается на бытовое. И фильмы эти несут четкую политическую окраску и соответствующие цели.

А.В. Федоров проанализировал политически ангажированные медиатексты (Федоров А.В. Анализ стереотипов политически ангажированных медиатекстов на занятиях в студенческой аудитории (на примере фильмов Ренни Харлин «Рожденный американцем» (1986) и «Пять дней в августе» (2011) // Дистанционное и виртуальное обучение. 2012. № 7. С. 67–74). В них враги достаточно четко противостоят друзьям. Отрицательный персонаж не может сделать положительного поступка, и наоборот. Кино сегодняшнего дня, например, о российско-грузинском вооруженном конфликте, активирует стереотипы холодной войны, поскольку другого инструментария политического типа для массовой аудитории нет. Просто когда-то это было довольно интенсивное воздействие на массовое сознание: с 1930-го по 1935-й, например, шпионы появились в восьми советских фильмах, а с 1936-го по 1939-й в двадцати: 1936-го — в двух, 1937-го — в четырех, 1938-го — в шести, 1939-го — в восьми (Федоров А.В. В сетях шпионажа: стереотипы советских фильмов о шпионах 1930-х годов // psyfactor.org/kinoprop/fedorov5.htm). Эта статистика отчетливо демонстрирует приближение 1941 г., когда виртуальная реальность начинает совпадать с физическим.

Кстати, обедненный объект для анализа порождает обеднение анализа. Когда А.В. Федоров анализирует тексты гораздо менее политизированые, например, детективные фильмы, то и анализ становится пространный и сложнее (Федоров А.В. Виртуальный мир криминала: анализ медиатекстов детективного жанра на медиаобразовательных занятиях в студенческой аудитории // Дистанционное и виртуальное обучение. 2011. № 11. С. 88–99), то есть в структуру анализа политически ангажированных текстов можно спокойно добавлять и политическую ангажированность исследователей как фактор анализа.

Влияние зависит не только от политических предпочтений исследователя, но и от самого объекта. Рассмотрим такой пример. Виллер с коллегами (его сайт — ) установили, что религиозные люди менее сострадательны, чем атеисты. (Атеисты добрее верующих? // psyfactor.org/news/sciense42.htm). Для этого они провели серию экспериментов. В одном из них каждый участник получал после эмоционального фильма о детях, страдающих от бедности, 10 «лабораторных долларов». На менее религиозных людей эмоционально видео повлияло больше, после просмотра они давали больше денег незнакомцу. Объяснение такое: на менее религиозных людей влияет эмоциональная связь с другим человеком, а на более религиозных — доктрина, общая идентичность, репутационные аргументы. И тут Виллер выносит интересный вердикт, подытоживая эту работу: «В целом это исследование делает вывод, что хотя менее религиозным людям меньше доверяют в США, но в том, что касается сочувствия, они реально больше настроены помогать другим гражданам, чем более религиозные люди».

В другой своей работе Виллер анализирует устную коммуникацию между людьми как передачу социальной информации относительно других — можно ли им доверять. В своем интервью Виллер говорит, как и почему люди предупреждают других. Люди становятся взволнованными, когда видят нечестное поведение, но уровень волнения падает, когда они передают эту информацию другим.

В целом следует признать, что и агенты влияния, и тексты воздействия могут активировать людей совершенно из других соображений, чем те, к которым мы привыкли. То есть исследователи зачастую опираются на то, что им только кажется правдой. Есть еще один метод изучения объекта воздействия, к которому у нас прибегают не очень часто. Американцы, например, считают его даже точнее соцопроса, поскольку здесь исследователь не может вопросами подтолкнуть к нужному ответу. На тему интернет-поиска интересную книгу написал Б. Танцер (Tancer B. Click. What millions of people are doing online and why it matters. New York, 2008). К анализу интернет-поиска в конкретных регионах прибегают бизнес и политтехнологи, которые таким образом хотят заглянуть в головы своих потребителей.

Существует украинский проект «Популярность», о котором рассказывает Юрий Пероганич. Правда, здесь речь идет только об обращении к Википедии. Среди 1000 статей, которые наиболее интересуют украинскую аудиторию, можно найти лишь несколько, посвященных современникам. Среди мужчин это Ющенко или Тягнибок, а среди женщин Лина Костенко и Оксана Марченко. Вот таким мир существует в головах наших «продвинутых» интернет-пользователей. Впрочем, обращений к русской Википедии больше, чем обращение к украинской.

Интернет-поиск оказывает помощь в конкретных бизнес-задачах. Например, книгу о бейсболе американцы выпускают обычно в марте, то есть они ориентируются на начало сезона. А пик запросов о бейсболе в интернете приходится на третью неделю июля, когда напряжение в сезоне растет. Получается, что именно эта точка является коммерчески лучшей. Есть также возможность прогнозировать результаты выборов в конкретных регионах. Об этом тоже говорит Танцер.

И агенты влияния, и тексты влияния пытаются программировать массовое сознание. Это происходит даже тогда, когда такие задачи специально и не ставились. Просто массовое сознание максимально заинтересовано в правилах поведения, которые не дадут ей попасть впросак. И такие правила предоставляют и агенты влияния, и тексты воздействия.

Управление массовой активностью населения в социосистемах

Массовая активность людей должна быть предметом интереса государственного управления. Ведь все ключевые шаги страны всегда связаны с такой массовой активностью. Управляя ею, можно не только создавать новые государства (1917 год или перестройка, как пример), но и конструировать и воплощать проекты (БАМ или целина как открытые проекты, атомный проект в СССР, или США как проект закрытый, или космос как проект полузакрытый, ведь цель открыта, а пути ее достижения — секретные).

Сталин пытался управлять именно массовой активностью, когда население постоянно боролось за внутренние или внешние победы, причем эта активность корректировалась как пропагандой (информационное пространство), литературой и искусством (виртуальное пространство), так и репрессиями (физическое пространство). И сегодня положительное отношение к Сталину хранят именно те сегменты населения, которые жили в тот период.

Антрополог Грегори Бейтсон написал интересное исследование «От Версаля до кибернетики». С цитатой из этой работы связывают лого-яблоко Стива Джобса. Бейтсон также вписан в историю кибернетики не только потому, что принимал участие в известных конференциях Мэйси вместе с Норбертом Винером и другими, где была сформированы концептуальные основы кибернетики, но и потому, что активно изучал в своих полевых исследованиях обратную связь, базовое понятие кибернетики. В тех конференциях Мэйси участвовали не только представители естественных наук, но и гуманитарии, потому и взгляд на кибернетику был несколько иным. Она была не чисто естественной, а скорее общей наукой.

Бейтсон говорит, что немцам были предложены одни условия мира, чтобы завершить мировую войну, а на самом деле, когда они признали поражение, им предоставили другие условия. Это привело к деморализации международных отношений и в результате вызвало Вторую мировую войну. Можно сформулировать закономерность: точки массовой лжи, несправедливости, недоверия ретранслируются через поколения и снова взрываются. Они остаются в массовом сознании, формируя его на долгие годы.

Массовое горе или победа формируют нацию. С точки зрения физиологии — это шок. А информация, записанная во время шока, остается навсегда. Ее можно изменить лишь еще одним шоком. О формировании национального характера Бейтсон тоже писал в книге по экологии разума (Bateson G. Steps to an ecology of mind. — Chicago, 2000; Бейтсон Г. Экология разума. — М., 2000). Всего сферу, которую он выделяет и в которой работает, описывают словами «забота о мышлении».

Стив Джобс назвал знакомство с ЛСД одним из двух-трех важнейших событий в его жизни (см. здесь и здесь). Известно также, что именно Бейтсон начинал в США такие эксперименты по расширению сознания с помощью психоделиков. В рассекреченных файлах Пентагона сказано: Джобс принимал психоактивные вещества 15 раз в течение 1972–1974 гг. Более того, он считал, что они изменили его жизнь. Эти документы оказались в распоряжении журнала Wired. В них подчеркивается интерес Джобса к медитациям и духовным практикам. Подробные истории о людях, связанных с внедрением ЛСД спецслужбами и военными в «мирной» жизни, можно увидеть здесь и здесь.

Мы сейчас увидели структуры, где причина и следствие разорваны во времени. Поэтому шоковые события, о которых говорилось, должны быть настолько сильными, чтобы сохраниться в памяти и влиять на массовое сознание через несколько лет. Так шок становится инструментом управления.

Переход к массовой агрессии может быть обусловлен различием картины мира или культуры. Сталинские репрессии, кстати, тоже в первую очередь коснулись представителей старой культуры, которая была враждебной с точки зрения культуры советской. Соответственно, западная культура была враждебной, потому что именно так ее воспринимала культура советская.

Например, востоковед Александр Мещеряков видит причину нападения Японии на США не в битве за ресурсы, как это видит большинство историков, а все-таки в несовпадении культур (см. здесь и здесь). С его точки зрения, Японию характеризует другое отношение к телу, к телесному. Там, например, считают, что кожа японки ровнее, гладже, чем у иностранок. А тамошние военные считают, что тело японца идеально приспособлено для ведения военных действий. Японская телесность является предметом национальной гордости. То есть имеем принципиально другую модель мира. Японцы были обижены на Запад за телесную дискриминацию, и это стало причиной войны, а также антизападных и националистических настроений в стране.

Специалист по цивилизационным исследованиям Игорь Яковенко тоже приводит пример, в котором причина и последствия оказались растянутыми во времени. Он говорит о сказке для детей, подчеркивая, что в конце шестидесятых в магазинах появились новые переводные сказки. Это рассказ о Мэри Поппинс и Винни-Пухе, о муми-троллях, об Изумрудном городе. Запрос на эту новую сказку появился в городской среде. И новое поколение стало учиться на этих сказках. Но именно дети, воспитанные на новой литературе, и похоронили Советский Союз.

Это совпадает с ремаркой специалиста по брендированию стран Саймона Анхольта в отношении России. Он называет два фактора, которые мешают России изменить имидж. Первый — то, что весь мир рассматривает ее как бремя. А второй фактор вполне соответствует замечанию Игоря Яковенко — потеря культурной идентичности.

Как пример такой «машины» по изменению ментальности Яковенко приводит работу иезуитских бесплатных школ, которые, по его мнению, выполняют две функции:

52. Убрать человека из его собственного социокультурного контекста и дать ему радикально трансформированную культурную реальность,

53. Автоматически разрушить социокультурную преемственность, поскольку выпускник уже не возвращался в собственную среду.

Впрочем, следует заметить, что так происходит и со стандартным процессом обучения, ведь выпускник в итоге поднимается социальным лифтом, оставляя свою среду далеко позади. (На этом, в частности, построено немало конфликтов в художественной литературе.) Ведь в них возрастает параметр культурного капитала (по Бурдье). Михаил Соколов даже назвал свое выступление на эту тему так — «Почему любители оперы зарабатывают больше любителей поп-музыки». Культурный капитал знаменует собой усилия, затраченные на то, что может не принести ничего, поэтому тратить так могут только богатые люди.

Владимир Паперный также подчеркивает другой тип отличия от Запада. Там отработана система описания чувств, особенно в протестантской культуре. Легко выразить сочувствие или поздравить кого-то, в отличие от нашей культуры, где надо отыскивать слова для этого. При столкновении они скажут sorry и разбегутся, мы же начнем выяснять отношения. В метро человек стремится оттолкнуть других, пытаясь отвоевать себе место. То есть у нас агрессивнее среда — физическая и коммуникативная.

Пассионарность населения можно активизировать или блокировать. 1917-й активизировал, а потом Сталин занимался «гашением» этой пассионарности. Перестройка выводит людей на улицы, а потом их пытаются вернуть к спокойной жизни. То же касается и оранжевой революции. И демократ Виктор Ющенко стал тем первым президентом, который перекрыл улицу Банковую металлическим забором, чего не было даже во времена советской власти, когда там ездили автомобили.

Сергей Переслегин утверждает, что Пакистан «сжег» свою пассионарную молодежь в войне, в результате подняв образовательный и финансовый уровень населения, которое осталось живо (Переслегин С. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. — М. — СПб., 2005). То есть это такие «положительные» последствия любой войны.

Переслегин также видит изменение современного мира из цивилизации Книги на цивилизацию Медиа. Как следствие, произошло уменьшение количества детей, способных читать сложные тексты, соответственно, исчезает способность делать выводы, поскольку имеющиеся медиаформаты, в основе своей визуальные, не провоцируют этого. В своей видеолекции он приводит количество таких людей в различные исторические периоды: античность — два процента, затем христианство подняло до семи. Школы иезуитов давали 15 процентов, как и советская и немецкая средние школы. Сегодня мир стоит перед возвращением к малому проценту «умных». Этот тренд подтверждается и другими исследованиями.

Перестройка стала первой такой революцией, которую знали большинство тех, кто живет сегодня. До этого массовая активность была разрешенной исключительно во время демонстраций трудящихся, которые несли хвалу коммунистической партии. Перестройка открыла этот контент на полностью противоположный.

Разоблачение Сталина, которого перестройка окончательно перевела на позиции «врага», стало основной ее задачей. Это было сделано уже Хрущевым, который и сам отправлял на смерть огромное количество людей, что Сталин даже написал на одном из его расстрельных списков: «Уймись, дурак» (см. здесь). То есть обвинения других должны были идти не от него.

Интересно, что Сталин, которого обожали во времена его правления, создал парадоксальную систему сочетания жестких репрессий с виртуальным поднятием человека-труженика. То есть один и тот же объект воздействия получал и негатив, и позитив. Поэтому в этой системе Сталин становился и единственным проводником репрессий, и единственным защитником от них. То есть можно понять, что здесь действует нечто похожее на американскую модель менеджмента террором, когда демонстрация смерти заставляет людей объединяться вокруг сильного лидера.

Советская и российская империи имели два отличия от классических империй. Одно из них (о ней говорит Бейтсон; подробнее см.: Почепцов Г.Г. Стратегические войны. Как «гонка смыслов» побеждает «гонку вооружений». — Киев, 2010) заключается в том, что местное искусство не было протестным, потому что его поддерживал центр, в отличие от, скажем, Индии, где британцы насаждали свое. Поэтому появление местного сразу становится протестным движением.

Другое замечание выдвигает, в частности, Сергей Гайдай: «Мы (украинцы) не устояли в борьбе с элитами других государств. Нас победила польская элита, нас победила российская элита. В России сделали очень просто: они создали имперскую систему, при которой вся наша пассионарная часть людей всасывалась в имперскую элиту и становилась там элитой Российской империи. Все эти гетманы — Разумовские, Скоропадские — становились элитой и подчинялись той национальной идее и той государственной идеологии, которая была в Российской империи. И свою неуемную энергию подчиняли этой идее».

Кстати, СССР имел одну победу в холодной войне, которой не смог воспользоваться. Это нефтяной кризис 1973 года и его последствия, которые были гораздо страшнее для Запада, чем для СССР. Михаил Хазин даже пытался узнать от советских действующих лиц того времени из ЦК КПСС и КГБ, поняли ли они свою победу. Оказывается, что этот вопрос был. А ответ на него свелся к двум простым решениям, которые в итоге и привели к феномену «разрядки». Первая негативная оценка касалась невозможности со стороны СССР контролировать зоны, входивших в зону влияния США. Вторая — неготовность СССР оказаться один на один с Китаем, который начал уже свою технологическую революцию. Советский Союз принял решение оставаться в своих проектных территориях.

Вообще первый протестный митинг в СССР датируют 5 декабря 1965 года. Видимо, это и следует считать точкой отсчета развала СССР. Все остальное уже было после. Репрессиями уже невозможно было закрыть протесты, потому что настало другое время. А моделей иного поведения власть не знала, ведь привыкла управлять исключительно подневольными людьми, тогда как Запад наработал модели управления свободными людьми.

Как активацию мыслей, а затем и действий можно рассматривать и роль братьев Стругацких в отношении российских младореформаторов во главе с Егором Гайдаром, который даже переспрашивает одного из журналистов, берущего у него интервью, относится ли тот к поколению, которое читало «Понедельник начинается в субботу». Кстати, Борис Стругацкий в своих воспоминаниях пишет, что с этим романом почти не было цензурных мытарств (Стругацкий Б. Комментарии к пройденному. — СПб., 2003). То есть власть не видела реальных угроз со стороны этих фантастов.

И в этом контексте возникает еще одна линия — исследование Екатерины Дайс о масонских мотивах в другом романе Стругацких. Этот роман называется «Град обреченный» — по названию картины Николая Рериха, тоже известного своими оккультными интересами (Стругацкий А., Стругацкий Б. Град обреченный. — Л., 1989). И такие активации достаточно распространены, например, известный оккультист Алистер Кроули (Spence R.B. Secret agent 666. Aleister Crowley, British intelligence and the occult. — Port Townsend, 2008) появился в сериале Supernatural в виде дьявола именно с таким именем.

Массовость в искусственных социоинженерных конструкциях просто моделирует подтверждение правильности действий руководства. Это известные нам всем первомайские или октябрьские демонстрации трудящихся, которые, вероятно, по замыслу должны были активировать правильные мысли, как и политинформации на уровне школьников.

Отрицательное будущее стало достаточно активно появляться на американских телеэкранах. Это мир после апокалипсиса, где Америка возвращается назад к сельскому хозяйству или охоте, а основным оружием становятся стрелы. Это сериал «Революция», когда неизвестно почему исчезает вся электроэнергия (см. также здесь), это «Голодные игры», где проводится борьба на выживание среди подростков, а фон, на котором это происходит, напоминает наши шахтерские городки (до этого книга вытеснила Гарри Поттера из первых мест продаж на «Амазоне» [Collins S. The hunger games. — New York, 2008]). То есть если в «Сверхъестественном» апокалипсис пытаются отвратить, то здесь мы оказываемся в ситуации постапокалиптической. Складывается устойчивое ощущение, что массовое сознание активно готовят к какому-то негативному сценарию развития человечества.

Интересно, что сама Сьюзен Коллинз увидела вдохновение в античной мифологии, которую она любила еще ребенком, а именно в мифе о Минотавре. То есть причиной создания своего романа она называет детские страхи, а не сегодняшний день.

В чем отличие апокалиптических фильмов и фильмов-фэнтези, ведь и там, и здесь мы имеем ситуацию, которая не является реальной. Фэнтези размещает ее в прошлом, апокалипсис — в будущем. Герои побеждают и здесь, и там. Но апокалипсис кажется более приближенным к реальности. Чистая виртуальность дает возможность широкого набора жанров, например, для комедий. В то же время апокалипсис является апокалипсисом, комедии там не место.

Сегодняшнее кино интересным образом стало брать свою героику уже не из жизни, а из ее виртуальных аналогов, например, комиксов. Это не только Супермен или Бэтмен, в действие пошли и второстепенные персонажи — Зеленая стрела была реализована в сериале «Стрела» (Arrow). Сюда же можно отнести нашествие римейков, на которые сегодня перешел Голливуд. Римейками также является большое количество российских ситкомов, построенных на базе американских аналогов. Все — от «Моей прекрасной няни» до «Ворониных» — имеет американского «отца» или «мать».

Мы программируем свое будущее, что понятно. Но одновременно мы программируем и свое прошлое, когда начинаем уделять усиленное внимание тем или иным его аспектам. Последние десятилетия как раз и является примером моделирования, необходимого для современности прошлого. Наиболее ярко это произошло со Сталиным-Лениным, а затем и все остальные персонажи истории начали менять свои символические лица. История во многом утратила свою историчность, а стала задним двором современности.

Управление массовым сознанием как цель социоинжиниринга

Большие массы людей не могут жить без соответствующих механизмов управления. В прошлом управление массовой активностью было более облегчено (в этом плане работала, например, в том числе религия), поскольку мир был более устойчивым, поэтому его модель (картина) тоже были постоянными и фиксированными. Сегодня мир находится в динамике, и это требует более сложных методов управления, которые бы учитывали и эту динамику, а также факт большего разнообразия разрешенных вариантов поведения людей. Т. е. прошлые этапы с одним вариантом поведения и устоявшимися взглядами на мир являются с этих позиций простыми и легкими для управления массовым сознанием.

Гуманитарные технологии, которые этим занимаются, не анализируют и не продуцируют тексты, они продуцируют жизнь, поскольку имеют своей целью изменение поведения. Именно такая адаптация позволяет человечеству двигаться вперед. В этом плане даже драматургию можно считать гуманитарной технологией, поскольку таким образом передается социальная информация о взаимодействии людей. И здесь можно вспомнить «взлет» конкретных авторов во времена перестройки (например, М. Шатрова).

Каждый вход в историю или человека, или какого-либо объекта, всегда как следствие несет изменение поведения. Импрессионисты, например, не только пользовались новым оборудованием (новый тип мольберта и кисти), они имели новое видение, которое одновременно принесло новый контент, так как изображались люди других профессий, другие ситуации. Это вхождение контробщества, как пишет один из исследователей (Nord PG Impressionists and politics. Art and democracy in the ninerteenth century. — London, 2000). Он также пишет о тогдашней Франции (p. 59): «Республиканское общество того времени отмечалось дружелюбным отношением к видным членам французских религиозных меньшинств. Враги режима даже порочили его как результат протестантского, масонского и еврейского воздействий. Новые художники были хроникерами республиканской сцены. Поэтому не было неожиданным, что часто еврейские или протестантские лица появлялись на их полотнах».

Здесь следует добавить, что они не только отражали, но и своим отражением влияли на это общество. Вспомним, как неприятие их произведений и салонов вызывало скандалы и обсуждения. Они все время попадали в фокус внимания, хотя и негативного, но все равно внимания.

Бодлера с его текстами и его интересом считают идейным вдохновителем импрессионизма. Это можно увидеть по воздействию на каждого из них, особенно Э. Моне (Перрюшо А. Жизнь Мане. — М., 1988). То есть опять мы можем увидеть очередную линию влияния. Создается следующее звено, которому передается это влияние: один человек (один текст) на группу, а группа — на все общество.

Но эта группа должна иметь свою технологию организации масс людей. Террористы Аль-Каиды тоже могут анализироваться под этим углом зрения. Они имеют текст, который их организовал. Это текст С. Кутба, которого теперь изучают даже американские военные. А организационной технологией, хоть и специфической, стал террор. Импрессионисты несут свое влияние посредством картин, террористы — с помощью взрывов.

Имеем следующий вариант перехода:

Новая идеология — Новая технология — Массовое влияние

Стругацких тоже рассматривают как вариант формирующих текстов для Гайдара-Чубайса и их команды младореформаторов (Кургинян С. Исав и Иаков. Судьба развития в России и в мире. — Т. 2. — М., 2009). Именно они внесли эту идеологию экспериментаторства над обществом, которая была реализована на постсоветском пространстве.

Коко Шанель является еще одним таким примером. В статье New York Times ее называют «матерью повторного изобретения (reinvention)». Статус индустрии моды так высок, что она была едва ли не единственной индустрией, которую нацисты собирались сохранить во Франции.

Что придумала Коко Шанель? На этот вопрос дал ответ один из ее конкурентов — она предложила люкс для бедных. Это идея моды для бедных понятна из ее основного изобретения — маленького черного платья. Бедные (разумеется условные), а точнее широкие массы людей были приближены к моде, то есть это было тоже новым для них поведением.

Шанель ввела новый стиль жизни молодой женщины, эта современная женщина получила название гарсон. Эта женщина носит короткую одежду, имеет много любовников и никогда не выходит замуж, она может управлять автомобилем как мужчина. Это модель и сегодняшней современной женщины, которая имеет самостоятельный от мужчин стиль жизни.

Кстати, сама Шанель имела не очень правильное поведение во время войны. Она не только завела любовника-немецкого офицера, но и ездила в Берлин на разговор с Шелленбергом и Гиммлером, чтобы обсудить план того, как повлиять на Черчилля, которого она лично знала. «Вонь духов» — так называется рецензия на книгу, которая приоткрыла поведение Шанель во время нацистской оккупации. (Schwab I. The stench of perfume // -stench-perfume)

С точки зрения французов, она была «горизонтальным коллаборационистом», то есть была женщиной, которая имела отношения с немцем. Ее любовник барон Ганс Гюнтер фон Динклаге был настоящим шпионом. В его задачи как раз и входило вербовать богатых французов, превращая их в информантов на пользу Германии. Правда, книги изображают из него просто «арийского плейбоя». Шанель была агентом F-7124, которая имела кодовое имя Westminster (Warner J. Was Coco Chanel a nazi agent? // -with-the-enemy-coco-chanels-secret-war-by-hal-vaughan-book-review.html?_r=0).

Шанель не только выступала против евреев, но и пыталась воспользоваться тем, что немцы забирали их собственность. Ее духи Шанель № 5 производились и имели владельцами Вертмейеров, которые были богатой франко-еврейской семьей. Но они успели на время войны, пока эмигрировали в США, передать право собственности французу. В 1947 г. они переписали договор 1924 г., по которому Шанель получала 2 процента от всех продаж Шанель № 5 в мире. И только это давало ей миллионы долларов.

В интервью New Yorker’а автор книги о «коллаборационистке» говорит, что его книга вышла в Америке, Великобритании, Германии, Нидерландах, но не во Франции. Французы не хотят знать этой правды.

Третий пример внедрения нового поведения — это история появления универмагов. Производители в этот период вышли на массовое производство, им нужно было теперь массовое потребление. В результате возникла необходимость привлекать как можно больше покупателей. Возникает кредит, который позволяет человеку без достаточной суммы денег все равно делать покупку.

Потом, кстати, эта организация массовой покупки повторилась в США в создании супермаркетов для продажи продуктов по новым правилам в тридцатые, где были больший выбор, дешевые цены и места для парковки. Все это было примером агрессивного маркетинга. Также мы можем снова вспомнить и скандалы, сопровождавшие вхождение импрессионистов в академические салоны.

Универмаг как социальный институт рассматривается как средство «освобождения» женщин. (Tamilia R.D. The wonderful word of the department store in historical perspective: a comprehensive international bibliography partially annotated // faculty.quinnipiac.edu/charm/dept.store.pdf). Они получили возможность покупать, а это было совершенно новым, потому что стало изменением ценностей, поскольку до этого женщина могла появиться только в парке или в музее. Универмаги также предоставили рабочие места для женщин. То есть это был настоящий генератор нового поведения. Даже небоскребы возникают как ответ на потребность в таких магазинах. Общий же вывод таков: универмаги меняли весь стиль жизни, а не только формы купли-продажи.

Если американцы видят колыбель таких универмагов у себя, то французы называют первым универмаг, который создал предприниматель А. Бусико. Исследователи считают, что к созданию универмагов подтолкнуло и то, что рента в центральных районах была в два-три раза выше, поэтому здания должны были идти вверх или под землю. К тому же Бусико заложил другую идею продажи, чем это было в стандартах того времени: его малую маржу через более дешевые цены должны были компенсировать большие объемы продаж. Он добавил к этому фиксированную цену, а не возможность торговаться. К новому следует отнести и свободный вход без обязанности что-то купить, он также ввел практику возможности возврата товара и получения назад денег. То есть универмаг Бусико заложил другой вариант взаимодействия с покупателем. Сегодняшними словами можно сказать, что он встал на позицию покупателя.

В последнем случае, кстати, как следствие, возникает общество потребления, поскольку потребление становится массовым. Все эти инноваторы имели собственную технологию выживания в трудных условиях, которая позволяла им уходить от поражения или серии поражений к успеху.

Мы имеем и собственные примеры такого изменения поведения. Во время перестройки мы видели основную стратегическую кампанию по трансформации советских ценностей, которая разворачивалась, как это ни парадоксально, под флагом ленинизма. Ее можно увидеть по выступлениям М. Горбачева, а также две тактические кампании — антиалкогольная и против выступления Н. Андреевой «Не могу поступаться принципами» (1988). Горбачев развернул против этой статьи серьезную антипропаганду. Д. Язов вспоминает заседание Политбюро, на которых обсуждалась эта статья.

Чего испугался Горбачев-генсек, запустив такую серьезную кампанию против статьи профессора? Например, он требовал от каждого члена Политбюро выразить свое отношение к этой статье. Вообще ситуация была не такой простой, поскольку Горбачев остановил возможность обвинить Яковлева в том, что он, по данным КГБ, оказался агентом влияния ЦРУ, потому был завербован вместе с А. Калугиным во время учебы в Колумбийском университете (Гладилин И. Как Горбачев простил Яковлеву предательство Родины// -rossiiskoi-federatsii/kak-gorbachev-prostil-yakovlevu-predatelstvo-rodine).

Экс-глава советского телевидения Л. Кравченко тоже называет главными разрушителями СССР А. Яковлева и Э. Шеварднадзе. Причем он подчеркивает, что столкновение Азербайджана и Армении имело искусственный характер. Кстати, о сотрудниках известной программы «Взгляд» он говорит, что каждый второй имел там в кармане удостоверение спецслужбы. (Кашин О. Медиаменеджер перестройки // /).

Перестройка приводит к изменению и ценностей, и поведения. Интересно, что она тоже выдвигает на первый план проводников новых ценностей. Аналогично американцы ведут сегодня не только военные, но и ценностные кампании в Афганистане или Ираке. Есть четкие оценки успешности/неуспешности этих кампаний. Массовое сознание достаточно инерционно, поэтому такие кампании по его изменению требуют большого времени и ресурсов. Особенно, когда эта кампания связана с противником.

Но при этом работают не только стандартные пути, но и нестандартные. Например, видеоигры, которые также несут в себе потенциал изменений, которые внедряются в массовое сознание. Обама в связи с «эпидемией» убийств в США даже обратился с просьбой проверить влияние видеоигр на активацию агрессивности (Newman J. Obama wants more violent video game studies, and that’s okay // techland.time.com/2013/01/17/obama-wants-more-violent-video-game-studies-and-thats-okay/, Обама поручит медикам изучить связь между видеоиграми и насилием // hitech.newsru.com/article/18jan2013/usvidgamesspctd). В целом это тоже может быть реакцией массового сознания на напряжение современного мира. Ведь часто даже возникает вопрос, какими именно лекарствами пользовался убийца.

Во время промышленной революции в Великобритании стремительно возросло потребление джина, который выступил технологией для снятия напряжения. Сегодняшним вариантом этой технологии стало потребление телепродукции. Данные 2011 г. говорят о ежедневных 4 часах перед телевизором для английских граждан.

Много таких моделей поведения, которые кажутся нам вечными, на самом деле были не так давно введены в общество. Чай становится модным в Англии после женитьбы Карла II на дочери португальского короля, которая привезла с собой новую привычку пить этот напиток. Британская Ост-Индская компания сделала его дешевым. В 1717 г. был открыт первый магазин по продаже чая, ориентированный специально на женщин с пониманием того, что именно они могут продвинуть чай в обществе. Женщины в то время не могли ходить в кафе, а тут они могли пить чай. И это стало первым публичным местом для женщин.

Реклама чая давала до 50 % доходов газет, в результате чего чай сработал на поддержку прессы. А до этого чай стал объектом для первого PR — голландская Ост-Индская компания наняла датского врача, который написал много статей о целебных свойствах чая, чтобы продвигать его в Европе. Чай поддержал и первую промышленную революцию в Англии, поскольку рабочие обязательно пили чай, чтобы не заснуть, потому что они впервые работали с машинами, а там надо было быть очень внимательным.

Массовое поведение и особенно ее новые формы требуют разнообразной поддержки. Инерция прошлого не позволяет легко переходить к новому. Поэтому новое поведение входит в жизнь лишь с помощью дополнительных средств.

Глава пятая. Мирное использование технологии информационных войн

Информационные войны в мирной жизни

Информационные войны настроены не только на военные цели, но и на цели в экономическом, социальном, политическом, религиозном пространствах. Пример выборов как целей политических есть в голове у каждого. Но реально война идей, в которой человечество живет всю свою жизнь, является примером бесконечной информационной войны.

Первым еще в 1976-м заговорил об информационной войне Томас Рона. Позднее он был научным советником президента Буша-старшего, а до этого тоже занимал различные правительственные позиции. Некоторые считают, что именно ему принадлежит термин «информационная война». Для нас здесь важен год — 1976-й. Это отражает выход информационного пространства на новый технологический уровень.

М. Либики критикует определение информационной войны, предоставленное Рона, как слишком общее, в результате чего под него подпадает любая человеческая активность (Libicki MC What is information warfare? — Washington, 1995). Однако следует заметить, что это может быть нормой для первых определений, ведь они должны охватить все, даже то, чего еще вообще нет. Сам Либики в своей книге 1995 года включает в проблематику информационных войн и экономическую информационную войну, рассматривая ее как синтез информационной и экономической войн. То есть в 1995 г. возникает детализация возможных применений, которой не было при возникновении идеи.

С его точки зрения, информационная экономическая война имеет два варианта: информационная блокада и информационный империализм. Информационную блокаду он рассматривает в контексте того, что в будущем возникнет такая же зависимость государств от информационных потоков, которую они сегодня имеют в виде зависимости от материальных поставок. Чтобы эта блокада имела успех, страна должна быть зависимой от внешних информационных потоков.

В другой своей работе Либики говорит о противоположной стороне того, что он рассматривал как блокаду — информационное доминирование. Его он определяет так: «Преимущества в порождении, манипуляции и использовании информации, достаточной для того, кто это должен, военного доминирования».

Однако он подчеркивает, что это доминирование иное, чем это было в других сферах. Он перечисляет три различия:

• Если авиация может заставить оставить на земле самолеты противника, информационная сила не может не дать работать противнику в ответ, если это не радиоэлектронные действия.

• Каждая сторона конфликта имеет собственные потребности в информации, можно достичь тактических преимуществ, но проиграть стратегически.

• Наиболее важным знанием, по Сунь-цзы, есть знание себя, а затем противника, человеческое знание задает стратегию, знания машин — тактику, плохую стратегию не спасут тактические информационные преимущества.

Интересно, что эти замечания скорее выдвигают новое правило: стратегический, оперативный и тактический уровни задают сами по себе новые правила информационного взаимодействия.

Информационный империализм напоминает монополизм в торговле. Он подчеркивает, что США не пытаются перевести на свою позицию благодаря распространению фильмов или поп-культуры. Продолжается рыночная торговая борьба. Однако и здесь следует заметить: в этой сфере четко проявилось сочетание экономических и идеологических интересов. Экономически выгодное дает также идеологически нужный результат.

Вообще США имели собственный опыт по созданию из страны иммигрантов единого экономического пространства, где все думают одинаково и покупают одинаковые вещи. Надо было создать и единственного гражданина, и единственного покупателя. Затем этот опыт транснациональные корпорации смогли перенести на весь мир. И роль американской виртуальной героики, которая продвигается с помощью кино, стала весьма существенной в мире. При этом лучшие образцы других сразу перехватываются. Например, английский Гарри Поттер становится американским коммерческим продуктом в виде кино.

Экономическая война может вести к настоящей войне. Сегодня подчеркивается, что торговые санкции, которые США применили против Японии, давали ей только один выход — вхождение в войну. И именно поэтому стала возможной японская атака на Перл Харбор. Японцам просто перекрыли поставки стали, энергии и т. д.

Применение экономических влияний извне стало практикой последнего периода, когда страна становится добычей для внешних игроков (см., например, книгу Дж. Перкинса — Perkins J. Confessions of an economic man. — San Francisco, 2006). Н. Клейн выдала широко известную ныне книгу «Шоковая доктрина», в которой продемонстрировала, что либеральный капитализм по всему миру внедрялся с помощью шока: от Чили до России (Klein N. The shock doctrine. The rise of disaster capitalism. — New York, 2007). И это имело четкую аргументацию: без шока социосистема имеет привычку возвращаться к восходящим состояниям.

Все это свидетельствует, что речь идет о настоящих войнах, только ведут их люди в галстуках, а не в шлемах и бронежилетах. Поэтому должны быть определены новые модели такой борьбы. Особенно потому, что, как правило, она ведется за пределами страны.

Некоторые исследователи даже призывают вообще не быть привязанным к военному контексту, а смотреть в сторону социального или экономического. Мы можем из этого сделать вывод, что военные просто захватили эту тематику. Соответственно, они диктуют в ней свои модели, хотя в некоторых случаях типа войны идей уже признается, что силовой вариант поведения требует существенной коррекции. Например, дискуссия, которая может вестись в систематике войны идей, уже не решается методами блокировки оппонента. Наоборот, он должен получить свою долю в диалоге.

Дж. Стейн в работе 1995 г. задавал определение информационной войны как достижение национальных целей с помощью информации (Stein J. Information warfare // ). Он также опирался на включение экономических целей в своих первых, произведенных в системе ВВС США, разработках понятия информационной войны. Ведь тогда определение информационной войны выглядело как знание уязвимости политической, экономической, военной инфраструктуры для того, чтобы разрушить информационную активность врага.

И тогда же информационная война практически была задана как воздействие на мышление человека, на область принятия им решений. Стейн писал: «В своей основе информационная война имеет дело с идеями и эпистемологией, большими словами, означающими, что информационная война — это о том, как люди думают и, это более важно, как люди принимают решения. И хотя информационная война будет вестись в основном, но не только, через коммуникативные сети общества или военных, она принципиально не о спутниках, связи и компьютерах, она имеет дело с влиянием на людей и решения, которые они принимают».

Экономика является главенствующей целью в условиях мира, например, развитые страны получают постоянные информационные атаки именно с экономическими целями, например, при осуществлении технического шпионажа. Если в случае экономических войн большую роль играют корпоративные цели, которые иногда одновременно пытается защищать государство, то информационные войны в социальной сфере, которые могут менять ценности общества, ведутся исключительно государствами. Достаточно вспомнить перестройку, которая полностью изменила и политический, и экономический, и социальный строй страны. Но использовала при этом почти исключительно информационные механизмы.

По однотипной информационной стратегии велась и холодная война, опыт которой теперь хотят снова применить американцы, поскольку война с террором у них трансформировалась в войну идей. Это сложный вариант информационной игры, ведь он рассчитан на долгие годы (Osgood K. Total cold war. Eisenhower’s secret propaganda battle of home and abroad. — Lawrence, 2006; Snyder AA Warriors of desinformation. American propaganda, Soviet lies, and the winning of the cold war. — New York, 1995).

Это была нишевая война, ибо во многом базировалась на информировании населения с помощью зарубежных радиоголосов по тем вопросам, о которых избегала говорить советская пропаганда. СССР и Запад говорили о разных точках реальности. И этим поддерживался интерес к зарубежному информированию.

Сегодня переход от мирной жизни к обострению отношений фиксируется мониторингом информационного пространства. Как говорят представители Росийского института стратегических исследований (Николайчук И. Индекс агрессивности // /): «Анализ количественных данных позволяет легко отслеживать начало стратегических информационных операций. Главное, чтобы была правильно организована система слежения за информационной обстановкой».

Они же подчеркивают следующее соотношение негатива ии позитива: «Если число негативных публикаций меньше пяти, но больше двух, констатируем обстановку информационной напряженности по отношению к России. Государства, в которых на одну негативную публикацию приходится одна или больше нейтральных, мы относим к числу нейтральных».

Информационные войны сегодня имеют широкое применение. Поэтому возможным становится перенос опыта одних профессиональных сфер в другие. Если военные активно принимают опыт бизнеса, то бизнес тоже подкармливается идеологией информационной войны, которую удерживают военные.

Коммуникативные операции вчера и сегодня

Современное информационное пространство функционирует так же эффективно, как и прежде. Это связано с тем, что в нем резко возросла роль развлекательности. С другой стороны, более управляемыми сегодня стали и основные фигуранты информационного поля. У них теперь более широкий инструментарий.

Главное, что дефицит информации сменился дефицитом внимания, поскольку информации сегодня стало намного больше. И теперь приходится управлять именно вниманием массового сознания, удерживая его на нужных объектах и ситуациях как можно дольше.

И даже развлекательный компонент останется заидеологизированным, только в более мягкой форме. Например, Лукашенко окажется «бацькой», что явно ненормально в официальном вещании. Только теперь это будет не «враг», а объект для высмеивания. И все это делается на уровне интерпретаций, а не фактов. Именно интерпретация является полем деятельности для такой профессии информационного поля, как спин-доктор.

Поскольку профессии спин-доктора в чистом виде, как, например, в Великобритании, на постсоветском пространстве не существует, а функции управления (коррекции) информационного пространства все равно довольно активно используются — возникает зависимость не от общего, а от персонального опыта тех, кто использует этот опыт. То есть опыт этот передается не по книжкам, а на практике, что порождает как свои негативы, так и преимущества.

Целью работы спин-доктора является корректировка негативной информации, когда она уже прорвалась в общее информационное поле. Постсоветский спин-доктор имеет и собственные достижения, к которому еще не пришли западные: бороться с негативом только в том пространстве, где он проявился. Если негатив появился в интернете, не следует воевать с ним в телевидении, так как это только расширит круг тех, кто с ним сможет ознакомиться.

Здесь следует также помнить, что у нас есть некоторое несоответствие в доверии к различным телевизионным новостям. Как правило, новости, более приближенные к власти, пользуются меньшим вниманием, чем новости оппозиционные. И это можно понять, поскольку позитивные новости власти о себе в целом являются менее информативными, чем новости негативные. А если учесть еще и способность постсоветского человека читать между строк, то можно сделать вывод, что зритель достаточно вооружен против попыток манипулировать им.

Но манипулировать все же удается, когда повышается эмоциональный уровень ситуации и коммуникации о ней. Рациональный компонент в этом случае уже не будет работать так, как надо. Дрю Вестен вообще считает, что на выборах работает исключительно эмоциональный компонент (см. Westen D. The political brain — New York, 2008). Степень эмоциональной поддержки также позволяет лучше прогнозировать результаты выборов. Эмоциональное значит для избирателя больше, чем рациональное.

Оранжевая революция базировалась на информационном потоке и эмоциональных интерпретациях происходящего, порождаемых 5-м каналом. Это удалось сделать, подняв эмоциональный уровень политической борьбы почти до библейского уровня противостояния добра и зла. Этому также способствовало отравление Ющенко как пострадавшего от власти кандидата. Но максимальная эмоциональность ведет к минимальной рациональности, поэтому ее так любят политтехнологи.

Трезвые западные головы и тогда, и теперь понимают, что это не было революцией. Например, будущий посол США в России Майкл Макфол говорил, что он принадлежит к меньшинству, которое не считает события в Киеве революцией. В случае российского 1991 года ставки были намного выше — капитализм или коммунизм. Поэтому в России он видит революцию, а в Украине — успешную народную мобилизацию. Ведь это было движение на возвращение того, что уже было выбрано ранее. Кстати, он подчеркнул, что Украины нет среди приоритетов США в отличие от того, что думает об этом Россия.

Перестройка также поднимала (порождала) забытую в период застоя эмоциональность на новый уровень. При этом, как, кстати, и в предыдущем случае, шел выбор между реальностью (Леонида Брежнева или Леонида Кучмы) и виртуальностью, потому что нам только рассказывали, как все будет хорошо. Мы не имели никаких доказательств этого, кроме слов. И там, и здесь хорошие ребята с экрана предлагали победить плохих парней из жизни. Они всегда говорили «мы» о нас и о себе, а всех остальных называли «они». Это тоже один из самых серьезных противопоставлений: «мы» всегда будут нам ближе, чем «они».

Все это обычный политтехнологический ход: увеличить (а реально даже гиперболизировать) негатив противника и свой собственный позитив, чтобы облегчить избирателю правильный выбор.

Но существуют и более сложные ситуации. Например, ГКЧП считается такой технологией, когда одновременно управляли две стороны, условно назовем их западной и коммунистической. ГКЧП имел много странных характеристик, которые не позволяют отнести его к попытке подавить что-то силой. Недавно прозвучала еще и такая. Один из генералов КГБ, которого привлекли к «путчу», рассказывал, что когда он вышел на балкон и увидел технику с номерными знаками, то сразу понял, что это «подстава». Ведь в настоящих случаях технику не дают идентифицировать.

То есть здесь была сложная конструкция. ГКЧП специально пытался защитить советскую власть так неуклюже, чтобы проиграть. Это то, что Наоми Клейн назвала шоковой доктриной, когда провоцируется шок, который не даст социальной системе вернуться к исходному состоянию (см.: Klein N. The shock doctrine. The rise of disaster capitalism — New York, 2007). Настоящие перевороты и путчи изучаются так давно и так тщательно, что ошибок в них быть не может (см.: Luttwak E. Coup d’etat. A practical handbook — Cambridge, 1979; Bob C. The marketing of rebellion. Insurgents, media, and international activism — 2005; Кургинян С. «Секретная» папка ЦК КПСС с надписью «Кургинян» / / Кургинян С. Актуальные архив. Работы 1988–1993 годов — М., 2010). Но только если они настоящие.

Будущему победителю Борису Ельцину нужна была битва, которая бы расставила всех на свои места. Михаил Горбачев, кстати, уже не смог вернуться в седло после роли форосской жертвы. После этих событий ему осталась исключительно роль мемуариста.

Гибель трех защитников Белого дома стала национальной трагедией, а гибель сотен во время обстрела парламента уже самим Борисом Ельциным вообще не стала новостью. Вот какое преимущество имеют интерпретации над фактами.

Ежедневно внимание населения отвлекается на автомобильные аварии, взрывы снарядов, лесные пожары или наводнения. Но этого недостаточно — возникает потребность искусственно поддерживать внимание к неугасимым информационным «кострам», поскольку события первого класса имеют свойство быстро заканчиваться.

Правда, против такой интерпретации можно привести аргумент: это довольно сложная технология, которая бьет и по тому, кто ее практикует. Например, во Львове возмущение вызвала пассивность милиции, а значит — и власти, которая позволила экстремистам срывать георгиевские ленточки, оскорбляя ветеранов. В случае холеры стало понятно, что врачи скорой помощи не имеют никаких средств защиты даже для себя в случае настоящей эпидемии.

Население получает телевизионное «успокоительное» в виде юмора, эстрады или светских бесед. Тогда оно расслабляется и забывает обо всем остальном. Так же население получает и телевизионное «возбуждающее» в виде аварий, взрывов, наводнений. И тоже обо всем забывает. И то, и другое является заменителем (естественным или искусственным) интереса к экономическим и политическим проблемам. А благодаря постоянным ссорам на политических ток-шоу еще и вырабатывается стойкий иммунитет против такой тематики.

В свое время российское МЧС запустило телепроект «Катастрофы недели». Идея была проста: показать, что катастрофы, да еще сильнее, бывают и в других странах. То есть создавался контекст, который должен был помочь позитивно оценивать отечественные реалии. Таким образом, мы имеем два пути введения нужной интерпретации:

— путем создания текста,

— путем создания контекста.

Текст может сменить «+» на «-», или наоборот. Контекст работает более взвешенно: он переводит «-» в «-» или «+» в «++».

Как один из самых свежих примеров можно привести ситуацию в Беларуси. Все руководители постсоветского пространства наконец получили для себя не отрицательный, как до этого, а положительный контекст. Ранее Беларусь всегда была примером удачного экономического роста, т. е. предоставляла другим невыигрышный для них контекст. Теперь все изменилось. Теперь «мы лучшие».

Украинские правительства всегда были слабыми в плане рассказа о своей собственной работе. Хотя на освещение работы центрального и местного аппаратов выделяются достаточные средства из бюджета. Но дело не только в средствах. Западные правительства давно поняли важность этой проблематики в контексте выполнения обещаний после прихода партии к власти (см., например, Lees-Marshment J. The political marketing revolution. Transforming the government of the UK — Manchester — New York, 2004; Lees — Marshment J. Political marketing. Principles and applications — London — New York, 2009). Для этого создаются отдельные правительственные подразделения. И информационные потоки оттуда, так же как и выступления президентов, формируют информационное пространство страны. В истории зафиксированы случаи, когда именно такие выступления кардинально меняли отношение населения к власти.

Коммуникативные операции, в отличие от информационных, больше настроены на роль аудитории. Именно о них написано в подзаголовке книги Фрэнка Лунца «Слова, которые работают. Важно не то, что вы сказали, а то, что люди услышали» (Luntz F. Words that work. It’s not what you say, it’s what people hear — New York, 2008). Информационные операции ориентированы на сказанное, коммуникативные — на услышанное. Лунц хорошо знает, что говорит, поскольку через его фокус-группы прошли все речи Джорджа Буша. Именно поэтому, видимо, и профессор Марта Кумар выбрала для своей книги подзаголовок «Коммуникативные операции Белого дома» (Kumar MJ Managing the President’s message. The White House communication operations — Baltimore, 2007).

Вообще демократия как раз и базируется на повышении роли неправящей части общества, в том числе и законодательным путем. Майкл Макфол, выступление которого в 2010 году при его приезде в Москву в качестве посла срочно перепечатал «Русский журнал», дает еще один аргумент в пользу демократии: «Демократическому руководству, чтобы удержаться у власти, необходимо демонстрировать экономические результаты. Авторитарным правителям этого не надо. Иногда подобные результаты могут демонстрировать — по самым разным причинам, как, например, в Китае — но в принципе могут и не демонстрировать».

То есть демократия определяет даже не просто зависимость верхов от низов, но и содержание той коммуникации, которая порождается сверху. К тому же сильная демократия, например, не боится признавать ошибки, в то время как тоталитарные государства никогда не позволяют себе о них вспоминать.

Правая (а может, левая) рука Джорджа Буша — Карен Хьюз, которую Буш однажды представлял как голос администрации, в то время как пресс-секретаря Ари Флейшера он назвал лицом администрации (см.: Hughes K. Ten minutes from normal — New York, 2004 Г. 315]. Она считает, что месседж, который идет от президента, должен быть последовательным и повторяющимся. Последовательность можно понимать как системность: все время говорится об одном и том же, только это разные стороны одного вопроса, одной проблемы, а о повторении говорили, если вспомнить, и Гитлер, и Никсон, хоть и принадлежали к разного типа политическим структурам. Последний говорил своим спичрайтерам, что когда их рука устанет писать это — только тогда американский народ получит это сообщение.

Коммуникативные операции можно рассматривать как удержание своего месседжа в неблагоприятной информационной среде. Информационное пространство может быть как нейтральным, так и агрессивным к сообщению. Правительственные коммуникации зачастую работают именно в агрессивной среде. И ее следует воспринимать просто как другую реальность, которая функционирует по другим законам.

Майкл Макфол, например, считает ошибкой пиарщиков Путина то, что они используют неправильную стратегию: «Сейчас основная стратегия по исправлению имиджа Путина — это жалобы на «предвзятость» западной прессы. Это наивная, неэффективная и совковая стратегия, настолько непрофессиональная, что заставляет задуматься: действительно ли тех, кто нанимает этих пиарщиков, волнует имидж Путина на Западе».

Пожалуй, важным в этом случае будет использование всех институтов влияния, которые существуют на Западе, а не только СМИ. Постсоветское пространство автоматически работает исключительно со СМИ, ибо так было заведено во времена ЦК КПСС, когда все другие институты общества было «заморожены». Коммуникативные операции проводятся повсюду, а не только в публичном информационном пространстве, зачастую реализованном в СМИ.

Это вчерашние коммуникативные операции были исключительно централизованными и шли автоматически сверху. Сегодня они могут быть не только «вертикальными», но и «горизонтальными». Кстати, успешность оранжевых коммуникаций как раз и заключалась в резком усилении именно горизонтальных информационных потоков, которые выступали против вертикальных. Такие «человеческие» коммуникации хоть и были технологически инспирированными, но воспринимались не как технологические. Поэтому уровень доверия к ним был высоким.

Информационное пространство — это в первую очередь наполнение фактами. Коммуникативное пространство — это интерпретации. В идеале любой факт может получить любую интерпретацию. Но этому мешают другие «спонсоры» собственных месседжей. В том числе и тот конечный потребитель, кто получает эту информацию, поскольку он тоже имеет право на собственную интерпретацию.

Коммуникативные операции в деятельности Белого дома

Коммуникации сегодня стали важным атрибутом успешной работы органов государственного управления. Исторически это началось с появлением массовой демократии, которая во многом отодвинула возможность применения репрессивных методов. Но сегодня именно этот аспект вышел на первое место, поскольку резко возросла роль медиа в современном мире. Медиа стали инструментарием государственного управления со стороны власти и давления на власть со стороны оппозиции.

Общей задачей в области такой государственной коммуникации становится создание благоприятных информационных контекстов, которые усиливают, а не ослабляют власть. Американцы, к примеру, считают, что президентские инициативы в принципе возможны только тогда, когда они поддержаны населением.

Для понимания роли коммуникации можно воспользоваться пониманием информации, которое принято у военных. Они видят два возможных варианта этого использования. С одной стороны — это усиление традиционных функций, с другой — это коммуникация как базовая и основная функция власти.

Следует подчеркнуть еще один феномен, к которому пришел Запад. Они рассматривают журналистов как фильтр, а не как цель коммуникации. Ведь журналисты сами отбирают то, что достойно последующей передачи с их точки зрения. Политики часто не понимают этого, общаясь с журналистами, рассматривая их как своих целевых собеседников, хотя на самом деле они таким образом общаются с населением — своей главной целью. Никсону писались выступления, в которых было не более ста слов, чтобы не дать журналистам вырывать то, что они хотят.

Чтобы обойти журналистов, придумываются особые методы, например:

• столичные журналисты действуют наиболее избирательно, поэтому налаживаются пути выхода на нестоличных журналистов,

• профессора экономики местных университетов получали из Белого дома экономические доклады президента,

• использовались так называемые суррогатные выступающие из местных лидеров влияния, которые получали дополнительную информацию для выступлений,

• в получаемых журналистами текстах выступлений выделяются места, которые желательно процитировать,

• в телевыступлении заранее определяются лучшее место, которое подлежит использованию в новостях.

В целом следует признать, что этот опыт базируется на трех новых параметрах:

• расширение каналов передачи сообщений, а не только традиционные СМИ,

• использование модели «единого голоса», когда выступающие получают инструкции, что говорить, даже на уровне министра, который также должен был получать разрешение на интервью,

• использование стратегического планирования за три-шесть месяцев до самого события.

Профессор Кумар использовала термин коммуникативные операции для описания информационной деятельности Белого дома[406]. По данным книги, до 30 % сотрудников администрации президента США посвящают две трети своего времени именно коммуникациям.

Одним из существенных элементов управления сегодня является информационная повестка дня. Это попадание в обсуждаемые новости является целью как власти, так и оппозиции. На следующем этапе происходит переход от медиа внимания к вниманию общества. Соответственно, администрация имеет список приоритетных для нее проблем, которые мониторятся по основным телеканалам, чтобы получить графики освещения именно этих проблем. По этим графикам и судят об эффективности коммуникативных операций администрации президента.

Количество выступлений президентов, включая радиобращения, составляет около 500 раз в год (приводятся данные для Буша и Клинтона). Клинтон выходил с выступлением 1,6 раза в день, если считать 6 дней в неделе. Когда конгресс не имеет сессии, коммуникативная интенсивность Белого дома сознательно усиливается.

Кумар видит три варианта общения с прессой:

• традиционная пресс-конференция,

• краткий формат «вопрос-ответ», когда президент отвечает ограниченной группе журналистов,

• интервью с отдельным журналистом или группой.

Президентская администрация выполняет следующие четыре функции в области коммуникаций:

• продвижение президента и его политики,

• разъяснение действий и намерений президента,

• защита президента от критики,

• координация паблисити президента.

При этом важным инструментарием является выход с собственным сообщением раньше критиков, чтобы получить позитивное освещение, поскольку достаточно трудно изменить уже введенное мнение оппозиции, если таковое будет.

В разъяснении действий президента раскрывается тот выбор, с которым сталкивается президент. Пресс-секретарь президента делает это на ежедневной основе.

Коммуникативные операции, с точки зрения М. Кумар, дают президенту ресурсы и стратегии для артикуляции своей политики. Одновременно аппарат имеет недостаток в запаздывающей реакции или нежелании признавать ошибки.

Президентские службы включают два основных типа: пресс-служба и служба коммуникации. Служба коммуникации отвечает за вопрос «что и как сказать», пресс-служба «где и когда»[407].

К. Хьюз как советник президента проводила стратегическое планирование раз в две недели по поводу событий, намеченных на три месяца вперед. Ежедневные коммуникативные встречи вносили в такое планирование последние изменения. Это делалось ежедневно в 8.30, причем собирались до 20 человек, у которых были соответствующие коммуникативные обязанности.

Сама К. Хьюз в своей книге воспоминаний, которая, правда, выходила под очередные выборы, что занижает несколько ценность выдаваемой информации, подчеркивает, что она в своей работе старалась быть как можно более проактивной, а не просто реагирующей ежедневные новости и проблемы[408].

Во времена Буша-старшего группа планирования собиралась дважды в неделю. Туда входило более десятка человек: от пресс-секретаря до представителя Совета национальной безопасности. Раз в неделю к ней присоединялся поллстер Р. Верслин. Кстати, пресс-секретаря «оберегали» знания информации по делу Иран-контрас, чтобы он мог отрицать все это перед журналистами.

Никсон требовал, чтобы члены его кабинета часто появлялись на экране телевизора. Хорошо выглядящие на экране сотрудники должны были быть на экране ежедневно.

Хьюз всегда очень чутко относилась к слову. Например, это она исправляла президента, что нельзя говорить «я капиталист», поскольку американцы плохо относятся к капитализму, заменяя это слова на «я за свободный рынок». (Это слово входит в список 21 слова, «запрещенного» для употребления фокус-группами Ф. Лунца[409]). Она исправила в речи президента после 11 сентября слова «Америка сегодня стала жертвой», сказав: «Мы не жертвы. Нас атаковали, но мы не жертвы».

В воспоминаниях К. Роува об этой речи есть интересный факт[410]. Если команда спичрайтеров хотела в ней акцентировать войну, то К. Хьюз настаивала на акценте на уверенности. Можно вспомнить и тот факт, что после той речи у населения появилась уверенность в Буше как сильном лидере.

И это отражает реальную, а не придуманную роль выступлений в американской политике. Картер, которого помощники вытащили из отпуска, поскольку рейтинг власти катастрофически упал, выступил с речью и спас ситуацию. Буш из слабого лидера, каким его воспринимало население, стал сильным после той речи. Хьюз вспоминает, что, когда Буш правил одну из речей, говоря, что в ней не хватает одной части, она спросила Буша, откуда он это знает. На что Буш с гордостью ответил, что в университете он посещал курс по истории американской риторики.

В качестве одной из сложностей работы К. Хьюз отмечает проблему подтверждения информации, которую уже стали передавать СМИ. Она связывает это с тем, что когда Белый дом подтверждает ситуацию, процесс информирования меняется. Понятно, что это связано с каким-нибудь отрицательным фактом, который внезапно вырывается наружу.

Дж. Мальтиз, который, кстати, в своем анализе работы в области коммуникации президентской администрации также использует термин коммуникативная операция, так формулирует всю эту работу: «Конечной целью является влияние — до максимально возможных пределов — на то, какие новости об администрации и ее политике появятся в медиа». Сам офис коммуникации Белого дома впервые появляется во время президентства Никсона.

Этот офис контролировал и министерства. Так, в 1970 г. министры рассматривались как удобный способ донести мнение администрации до населения. Они получали готовый текст речи, которую должны были произнести. То есть они работали, продвигая президента, а не свои министерства.

Успешный опыт Рейгана видят в создании централизованного контроля над информацией. Например, было запрещено задавать вопросы президенту во время его фотографирования. То есть контроль все равно существует во всех видах демократий.

Но самый сильный вид контроля идет изнутри властной структуры, действия и тексты которой выверяются настолько, что не вызывают отторжения у аудитории. Спичрайтер Буша Д. Фрам вспоминал, что у них было одно главное правило[411]: никогда не упоминать слова «налоги». А Ф. Лунц составил список из 21 слова, которое не мог вспоминать ни один из республиканцев в период правления Буша[412]. Но самое главное состоит в том, что эти слова были отобраны не интуитивно, а на основании объективных методов, среди которых было и проведение фокус-групп.

Суммарно мы можем сделать следующие выводы в поиске коммуникативных механизмов, которые стоят за данного типа практикой:

• нацеленность на быстрое реагирование дает возможность вводить интерпретации-фреймы, которые другим будет трудно изменить,

• упреждающее (проактивное) планирование позволяет быть сильнее оппонента; собрав больше ресурсов, оппонент же окажется в новой для него ситуации,

• расширение каналов доставки месседжей позволяет избавиться от диктата журналистов, которые в реальности выступают фильтром.

Голливуд форматирует мир

Правительства, власти всегда пытаются посылать собственные ключевые сигналы в общество. Это могут быть как целые тексты, особенно в областях, полностью контролируемых государством, например, выступления президентов, или же только информационные «толчки» в сферах, контролируемых другими. Объектами воздействия могут быть как физический мир, так и мир информационный или виртуальный. Точнее, объектом воздействия является массовое сознание, но влиять на него можно с помощью имплементации необходимых изменений в физический, информационный и виртуальный миры.

Хотя Голливуд рассматривают как «министерство мечты» всего мира, главные его задачи лежат в плоскости воздействия на самих американцев. ФБР создало свое подразделение, нацеленное на индустрию развлечений, уже в тридцатые годы. Агентство поняло, что люди получают информацию благодаря популярной культуре, и захотело, чтобы его агенты выглядели более адекватно. Сегодня в этом офисе работают около 10 человек.

Пентагон создал такой отдел в 1947 г., но без такой формальной основы работа происходила и раньше. ЦРУ создает свой офис в 1996 г. Брэндон, его нынешний руководитель, говорит, что в тяжелые времена именно из поп-культуры люди черпают информацию, как именно работает правительство. В его биографии сказано, что он 32 года проработал в ЦРУ и сегодня является официальным представителем ЦРУ в киноиндустрии. Эта работа описывается как предоставление технической поддержки для документальных и художественных фильмов и телевизионных программ с целью реалистического отражения деятельности ЦРУ.

В интервью Брендон говорит: «Я предоставляю поддержку режиссерам и телевизионщикам, которые заинтересованы в сочетании драматического, художественного изображения агентства и в том, чтобы иметь больше реализма». Он рассказывает, что из всех государственных агентств ЦРУ пришло последним на это поле.

Относительно вопросов, которые ставят производители фильмов, он говорит: «Они часто задают вопрос о коммуникации — как агенты разговаривают друг с другом, каковы процедуры и который жаргон мы используем. Многие писатели видели документалистику, которую я делал для канала «Дискавери» об агентстве и уже имеют достаточно информации».

Понять параметры, по которым выстраивается виртуальная действительность, можно по специальному документу ЦРУ об открытости (его, кстати, называют вбросом, поскольку документ потом исчез). В документе поставлены следующие задачи:

• быть последовательным,

• быть лучшим,

• быть достоверным, признавая ошибки,

• персонализировать агентство,

• сохранять секретность.

Мы привели это ради последнего пункта. Обеспечение тайны агентства является целью, как это ни странно. Что касается статус-кво, то формулировка этого документа следующая. Многие американцы не понимают сущности и роли разведки в принятии решений в сфере национальной безопасности. Многие ориентируются на романтизированный взгляд на разведку из кино, телевидения, книг и газет. Это разрушает репутацию агентства, мешая ему выполнять свою миссию.

Последним среди агентств пришло на это поле Министерство внутренней безопасности, созданное после 11 сентября 2011. Его представляет Фергюссон, бывшая актриса, работавшая с Голливудом в НАСА. Если она принимает сценарий, министерство предоставит советы и техническую поддержку. На этот офис расходуется меньше денег, потому что она там одна, хотя зарплата ее достигает ста тысяч долларов.

Журнал Wired в одной из своих статей немного раскрыл нюансы такого сотрудничества. Например, Пентагон «помог» немного переписать сценарий «Трансформеров», что дало постановщикам возможность заказать для работы в фильме вертолеты, военные корабли и даже — всего за 24 тысячи долларов в час — самолеты Стелс.

Здесь интересны два аспекта. Пентагон корректирует сценарий, за что постановщики получают доступ по дешевой цене к военной технике или военным базм. Исследователи выделяют две цели Пентагона: во-первых, положительное освещение военнослужащих (без наркотиков, нецензурных слов, непристойного поведения). Для этого вмешиваются в процесс кинопроизводства дважды — как на уровне сценария, так и на уровне вырезания готового материала. Последнее «добро» говорят после просмотра фильма в самом Пентагоне. Во-вторых, целью является привлекательность военной карьеры для молодежи. Это также является весьма важным моментом, поскольку армия США формируется на профессиональной основе.

Если вдуматься в этот и другие примеры, речь идет о форматировании будущего, не в случае кино, как это официально формулируется, а вообще, под нужды национальной безопасности США. Возьмем такой пример: сегодня Пентагон финансирует подготовку ученых, чтобы сделать из них сценаристов, которые поднимут популярность науки, сделают карьеру ученого более привлекательной для американцев. Здесь имеются в виду естественные науки, к которым теперь обращаются намного меньше людей, чем раньше. В этой сфере есть много иностранцев, а в лаборатории и институты нужны именно американские граждане из-за требований секретности. Пентагон дает деньги на такой долгосрочный проект, в котором он даже не главный. Потому что сценаристы нужны всему государству, а не только Пентагону.

Эта статья цитирует одного из университетских профессоров, который говорит: «Если я хочу смотреть спортивную программу, я могу сделать это на одном из четырех или 12 каналов, 24 часа в день, семь дней в неделю. Представьте себе, если бы научное программирование имело бы такое же присутствие».

Когда случилось 11 сентября, Роув как ближайший советник Буша прибыл в Голливуд на встречу с продюсерами и режиссерами. Он предоставил им ключевые темы, в которых администрация ожидала помощи от индустрии кино:

54. Антитеррористическая компания не является войной с исламом.

55. Нужна помощь в проблеме призыва в армию.

56. Американские войска и их семьи нуждаются в поддержке.

57. Атаки 11 сентября были атаками против цивилизации, они требуют глобального ответа.

58. Детей надо убедить, что они в безопасности от атак.

59. Антитеррористическая кампания является войной со злом.

Эта встреча продолжалась 90 минут. Киномагнаты увидели презентацию, которая напомнила им о разведывательных брифингах в Белом доме. Тем более, что такой опыт Голливуд уже имел во время Второй мировой войны, когда создавались соответствующие фильмы в помощь фронту. Тогда же был получен интересный опыт обучения солдат с помощью кино.

При этом следует признать, что киноиндустрия может задавать тон всей ситуации — точки отсчета, позволяющие отталкиваться массовому сознанию, когда оно пытается построить собственное понимание ситуации. Новости дают лишь фактаж, который еще нужно самому интерпретировать, если такую интерпретацию для тебя не сделали заранее.

Голливуд уже сделал фильм о гибели бен Ладена. Массовая культура не могла пройти мимо такого происшествия. Вместе с тем исследование появления арабов/мусульман в американском кино демонстрирует два этапа. До войны их изображали согласно этническим/экзотическим стереотипам. После иранской революции Ближний Восток сразу стал врагом в американском кино. При детальном рассмотрении выделяют пять этапов, в качестве последнего выступает ситуация после первой войны в Персидском заливе и конца холодной войны. Именно в этот период с экранов исчезают русские как привычный образ врага, а их место занимают мусульмане. Как видим, кино на самом деле не является художественной действительностью, оно четко отражает политические реалии.

В целом интересно, как постепенно кино и телевидение вышли на первое место в сфере создания информационного пространства современного человека. Причем сделали это достаточно тонко. Например, В. Соловей подчеркивает следующее: «СМИ сейчас работают несравненно изощреннее, чем прежде. В этом им помогло использование достижений психологии, социологии, нейрофизиологии. Массмедиа ушли от прямолинейной пропаганды в пользу формирования такой «картинки», которая побуждает, аккуратно, но настойчиво подталкивает людей к определенным выводам. Но выбор как бы остается за самими людьми. Это очень важно! Ведь когда люди убеждены, что сами пришли к определенным выводам, то они очень ими дорожат, они за них держатся». (Отключение смысла // lgz.ru/article/-20-6463-21-05-2014/otklyuchenie-smysla/). Сегодняшнее кино, как оказалось, может даже отражать современные проблемы наряду с телевидением. Но оно вносит туда гораздо более серьезную эмоциональную составляющую, что резко повышает воздействие. А известный рекламист Кевин Робертс почеркивает, что сегодня умерли все объективизированные методы воздействия, оостались только эмоции и, соответственно, сторителлинг (Шекшня А. «Менеджмент умер. Маркетинг умер. Стратегия умерла». Лекция // slon.ru/calendar/event/821687/) Поэтому кино вновь оказывается во главе.

Выборы Обамы как новый этап развития избирательных технологий

Последние выборы президента Обамы заложили новые подходы или существенное переосмысление старых. К последним следует отнести новый вариант размещения рекламы, примененный во время этой кампании. Была создана компьютерная система, которую назвали оптимизатором. Она не учитывала, какие именно программы передаются, а только в какое время люди сидят у телевизора. Поэтому команде Обамы удалось захватить больше дневных программ или очень поздних, чего не было у Митта Ромни. В результате реклама Обамы оказалась на 60 каналах, в то время как Ромни — только на 18.

Информацию по каналам, в т. ч посекундную, предоставила компания Rentrak (ее сайт — ). Они объединили ее с данными другой кампании, где была информация об избирателях. Rentrak получила за свою информацию минимум $ 359,000. В результате кампания Обамы смогла найти свою нишевую аудиторию. Rentrak измеряет все: от президентских дебатов до десяти самых успешных фильмов недели.

И это оказалось принципиальной ориентацией: не на известные передачи, а на те, что смотрят нужные избиратели. Например, Обама отвечал на вопросы на сайте Reddit, о существовании которого даже не знали его главные советники. Но это был сайт, который читают его потенциальные избиратели. Вообще аналитический центр кампании-2012 стал в 5 раз больше, чем в кампании 2008-го года, о чем и рассказал журнал Time.

Из другого источника можно узнать, что число людей, занимавшихся аналитикой, не является большим. Это 54 человека и миллион долларов, о которых рассказывает Los Angeles Times. Дж. Мессина, он был главным менеджером кампании (см. его био и визуализацию его связей (James A. Messina // -A-Messina/165642.muckety), говорит: «Нашей общей целью было максимальное использование нашего времени и времени наших волонтеров. А это означает использование аналитики по всем аспектам кампании. Мы потратили беспрецедентные ресурсы на это, потому что нашей идеей было сделать микротаргетинг, т. е. приблизиться к земле как можно больше».

Журнал Time подчеркивает, что работа этих аналитиков была суперсекретной. Они делали свои брифинги исключительно для президента и его главных советников. Представитель кампании сказал, что они — это ядерные коды. Их программы имели загадочные названия «Нарвал» и «Ловец мечты». Они даже работали отдельно от всех, чтобы уберечь информацию от случайных контактов. Ведь здесь было самое большое преимущество Обамы над Ромни — собранная информация. Именно она, а самое главное — алгоритмы ее обработки, помогла Обаме собрать один миллиард с помощью фандрейзинга, применить новый метод таргетинга телерекламы, создать детальные модели избирателей в штатах, которые могли проголосовать за Обаму.

В кампании 2008 года у всех были разные списки избирателей. Волонтеры звонили по одним спискам, в штабе были другие. Теперь был создан единый мегафайл. Кстати, обнаружились и конкретные модели влияния. Например, один из пяти человек, к кому обращался его френд с Facebook, действовал в соответствии с этой просьбой. Это связано с тем, что к ним обращался знакомый человек.

Главным ученым избирательной кампании Обамы стал Р. Гане. На его сайте было так и написано, что в лаборатории он уже не работает, а перешел работать в кампанию Обамы (адрес сайта ). Его специализация — сфера прогнозирования поведения покупателей. А также, что интереснее, разработка месседжей, которые могли мотивировать покупателей на покупку того или иного товара. И его научные работы как раз и нацелены на персонализацию подходов к покупателю. Другие подробности работы аналитиков (Issenberg S. Project Dreamcatcher // , Johnson G. Can Obama data-mine his way to victory? // -Magazine/August-2012/Can-Obama-Data-Mine-His-Way-to-Victory/)

Кстати, эта кампания дала и нового специалиста по политическим прогнозам — Н. Силвера (Silver N. Why I started FiveThirty Eight // -i-started-fivethirtyeight.html). Его блог — на сайте New York Times. И все сразу обратили на него внимание, потому что его прогноз оказался точным. Самое главное, что прогнозист этот оказался специалистом по статистике, а не каким-нибудь астрологом.

Все это стало переносом опыта бихевиористской экономики из бизнеса в политику. В 2007 году была создана фирма Analyst Institute, которая стала базой для демократов. Интересно, что сайт фирмы абсолютно пустой, на нем нет никакой информации. Главную роль в нем играют Т. Роджерс из Гарварда и Х. Мачлоу (некоторые биографические данные — Green L. Obama’s nerds // -nerds/). Но саму идею использования персональной информации датируют 1897 г., когда один из кандидатов проигравших собрал и проклассифицировал всю информацию из писем в свою поддержку. Таким образом удалось сделать первое досье из 200 тысяч карточек, где были зафиксированы религия, уровень доходов, партийность, профессия людей.

Последнюю кампанию 2012 г. даже назвали наиболее микротаргетированной в истории. Название статьи, например, говорит о том же, только с другой стороны: «Конец догадкам». (Issenberg S. The death of the hunch // ). То есть речь идет о победе объективных подходов над интуитивными.

Программа «Нарвал» создавала профиль каждого индивидуального избирателя. (Hacking the electorate: data’s role in changing minds // -narwhal-project-dreamcatcher). Программа «Ловец мечты» анализировала надежды и страхи избирателей, чтобы понять их позицию по разным политическим проблемам.

Можно привести такой пример по персонализации покупателей. Например, в сети Target рассчитывается, что за покупкой конкретных витаминов и минералов следующим шагом становится покупка детских товаров. То есть возникает прогноз рождения ребенка. И даже сроки известны, когда ориентировочно это может произойти.

Персонализация рекламы, которая сегодня довольно распространена, как раз и привела к персонализации избирательной кампании в виде микротаргетирования. Конкретные профили избирателей, которые могли проголосовать за Обаму, позволили персонализировать и месседжи, которые к ним попадали.

Впервые все это началось в политике с полевой работы двух политологов — Д. Грина и А. Гербера. (Issenberg S. How the democrats pulled ahead of the republicans on GOVT // -issenberg-how-the-democrats-pulled-ahead-of-the-republicans-on-gotv/). Они смогли объективизировать некоторые вещи и получить понятные практические результаты. Речь идет о напоминании по голосованию разными средствами. Телефон не дал увеличение голосования, почта принесла лишь незначительное увеличение, самое большое увеличение дали человеческие контакты. Кстати, исследователи не смогли даже напечатать эту статью, потому что там не было никакой теории, а только лишь практические результаты.

Сегодня уже вышло второе издание книги этих авторов (Green DP, Gerber AS Get out the vote. How to increase voter turnout. — Washington, 2008). Они считают выборы президента или губернатора нетипичными. Во-первых, это профессиональные кампании, где задействовано большое количество различных специалистов. Во-вторых, для охвата большего количества людей, которые географически разбросаны, такие выборы уделяют много внимания массовым коммуникациям, а именно телевизионной рекламе. В-третьих, важность таких гонок концентрирует внимание прессы на основных проблемах. Обычные же выборы ведутся в меньших масштабах и более персонализированы. И здесь важную роль играет мобилизация избирателей.

С. Иссенберг подчеркивает: «Лучшие месседжи часто не касаются кандидатов или проблем, а настроены на мобилизацию выхода на голосование и направление людей на важность выборов».

Всю эту непобедимую базу данных готовят сегодня к следующим выборам. Основную персональную информацию в ней получают через контакты человека: личные, телефонные, электронную почту, визиты на сайты. Тем, кто пользуется Facebook, добавят список френдов, а также интенсивность связей между друзьями. Если фамилия будет казаться латиноамериканской, это тоже будет добавлено в базу.

Один из менеджеров кампании Обамы исправляет слово микротаргетирование на микрослушание, говоря: «Если люди скажут, что любят кошек, мы тоже занесем это в базу». Это подается почти как шутка, но на самом деле сегодня установлена более-менее четкая разница между теми, кто держит дома собаку, и теми, кто любит кошек. Например, среди тех, кто имеют собак, оказалось на 15 % больше экстравертов. Среди них на 11 % больше тех, кто имеет большую самодисциплину, чем среди любителей кошек. Среди людей с котами на 12 процентов больше невротиков, чем среди людей с собаками. Люди с котами на 11 % более открыты. А вот открытость имеет отношение к заинтересованности искусством, нетрадиционными знаниями, новым опытом. И это полностью совпадает с симпатией к демократам, хотя об этом ничего не сказано в исследовании.

Относительно политики нам попались такие данные за 2008 г.: 33 процента хозяев собак являются республиканцами, 28 процентов любителей кошек являются демократами. Все эти данные особенно интересны именно для микротаргетирования, поскольку они строятся на поисках алгоритмов перехода между стилем жизни человека и его политическими интересами. А узнав интересы человека, уже можно протоптать тропинку в его уме.

С. Иссенберг сформулировал главное задание современной избирательной кампании, подчеркнув нацеленность Обамы именно на мобилизацию собственных избирателей (How they did it: political tactics that helped Obama win a second term// -july-dec12-tactics_11-07/): «Как определить и указать на людей, которые находятся на их стороне, а дальше вычислить, что именно реально мотивирует их голосовать, превратив тех, кто не голосует, в избирателей».

Сегодня оказалось возможным просчитать политическую позицию на основе большого количества данных, которые задают стиль жизни человека. Например, для США интерес вызывает информация о том, читаете ли вы New York Times, смотрите Fox News, есть ли у вас дети, покупаете в дорогих магазинах или на распродаже в eBay?

Представить объемы обработанной информации можно по следующим данным. Дж. Уолш из фирмы, которая работала на демократов (DSPolitical, ее сайт , где вообще нет никакой информации, кроме двух фамилий с возможностью отправить им электронное письмо), говорит, что они обработали 600 000 000 кукис (IP-адреса пользователей), которые отражают активность людей в онлайне. А потом сравнили их со списками некоторых из 250 миллионов американских избирателей.

Е. Херш из Йельского университета начинает свою статью (Hersh E.D. a.o. Targeted campaign appeals and the value of ambiguity // ) со слов о том, что революция больших объемов информации привела к тому, что политические кампании стали инвестировать ресурсы в разработку индивидуальных месседжей к избирателям. Кстати, Херш как исследователь имел возможность доступа ко всем материалам кампании Обамы, чтобы исследовать эти процессы и понять их эффективность (см. некоторые материалы на сайте — /ryandenos.com/papers/).

Относительно возможностей микротаргетирования Херш говорит: «Людям нравится, когда на них выходят многими способами. Многим нравится, что Amazon знает, какие книги они любят. Если в кампании знают вашу религию и расу, ходили ли вы в колледж, что свидетельствует о другом наборе ценностей, и кампания будет опираться на это, когда выходит на вас».

Но кампания все равно должна иметь какой-то вариант доставки своего месседжа. В случае избрания Обамы оказалось, что половина нужных избирателей в возрасте до 29 лет не имели известного номера. 1000000 сторонников Обамы предоставили кампании право посмотреть их списки френдов. И где-то 85 % тех, кто не имел зафиксированного телефона, было найдено в этих списках.

Одновременно Facebook предоставил идеальную возможность выходить на них. Один из менеджеров кампании сказал: «Люди не доверяют кампаниям. Они даже не верят медийным организациям. Кому они верят? Своим друзьям». То есть современные технологии оказываются более чем просто техническим средством доставки. Они одновременно являются передачей влияния, что и есть самое важное в этой ситуации.

Интересные результаты показали социальные сети. Число лайков увеличилось с 19 до 45 миллионов во время кампании. Это общая цифра для Барака Обамы, его жены и Дж. Байдена. Число сторонников в Twitter увеличилось с 7 миллионов до 23 миллионов. Частично этот рост обеспечила фотография Барака Обамы и Мишель, которая стала наиболее распространяемым контентом в обеих социальных сетях. Это фото набрало в Facebook 4,4 миллиона лайков.

Будет неправильным не привести мнения республиканской стороны. Вот что говорит один из журналистов (Coppins M. How the conservative media lost the election // -media-does-its-own-soul-searching-aft): «Считаю, что правые медиа ошиблись. Думаю, что мы позволили Обаме войти в наши головы и мы стали вести кампанию против него вместо того, чтобы рассказывать о вещах, в которые верим». Это, кстати, тоже является частью кампании с другой стороны, поэтому и существует правило не позволять оппоненту задавать тон и перехватывать инициативу вашего кандидата.

Дж. Мессина называет большой ошибкой республиканцев рекламу о том, что Крайслер был продан, а джипы теперь будут собираться в Китае. (Messina J. Jeep ad was Romney’s biggest mistake // -politics/wp/2012/11/20/jim-messina-jeep-ad-was-romneys-biggest-mistake/?wprss=rss_politics). Это оказалось неправдой, поскольку там открывалось только дополнительное производство (Kessler G. 4 Pinnochios for Mit Romney’s misleading ad on Chrysler and China). И две недели республиканцы были вынуждены оправдываться. Кстати, сейчас, после двух недель после победы, голоса все еще считаются. Поэтому неизвестно, каков точный разрыв между Обамой и Ромни.

Вообще все эти изменения в сторону персонализации соответствуют давно высказанным идеям Тоффлера, что закончилось время массовых коммуникаций, пришла пора демассификации — нишевых и индивидуальных коммуникаций. Мы видим это не только в политических кампаниях или бизнесе, но и в системе массовых коммуникаций. Голливуд перешел на зрителя подросткового уровня, поскольку именно тинейджеры стали основными посетителями кинотеатров. То есть и в этом случае произошла индивидуализация виртуального потока, ранее обслуживающего все население.

И второй вывод касается умения обрабатывать массивы информации, чтобы находить своих будущих избирателей. С. Иссенберг написал об этом целую книгу с хорошим названием «Лаборатория победы», которое как раз подчерквает переход к более объекьтивным, чем интуитивным методам построения кампании (Issenberg S. The victory lab. The secret science of winning campaigns. — New York, 2013). И это соответствует общей тенденции развития социальных наук, которая релаизуется на наших глазах.

Телесериал Newsroom как пример «подталкивающего» моделирования действительности социальными коммуникациями

Цивилизации строятся вокруг доминирующих на тот момент социальных коммуникаций. Монархии были жестко иерахическими, что резко завышало одну сторону за счет резкого занижения другой. Симметрия коммуникаций противопоказана монархиям. По этой причине по сегодняшний день Николая Второго пытаются «обелить», хотя он проиграл в своей жизни все что мог, включая собственную жизнь и жизнь своей семьи. И его поведение стало одной из причин 1917 года.

Кино удерживало на своих плечах тоталитарные социосистемы. И Гитлер, и Сталин знали и понимали роль кино. Репресии являются лишь одной, но не самой важной составляющей тоталитарной системы. В определенные периоды люди достаточно счастливы в тоталитарной системе. И отнюдь не репресии доставляют им это удовольствие.

Тоталитарная система управляет мечтами людей. И именно кино наиболее адекватно позволяет это делать. Оно посылает массовому сознанию мягкий вариант приказа как жить, в то время как жесткий вариант такого приказа обеспечивает репрессивный аппарат.

Управление мечтами — это наивысший уровень, поскольку это виртуальная система, в то время как репрессивный аппарат работает на уровне физической системы. Виртуальные системы очень активируются в моменты социальных изменений, поскольку только так можно обойти заблокированные властью доминирующие матрицы на уровне физической и информационной систем.

Брежнев получает и свой взлет, и свой закат уже в эпоху иного средства коммуникации — телевидения. Телевидение уже работает вне жестких репрессивных мер, удерживая население в рамках доминирующих правил.

Это то, что получило название управление по тенденциям, когда с экрана телевизора считывались региональными руководителями те нюансы изменений, которые верхи передавали вниз. Эта советская модель близка тому, что Запад обозначает как удержание своей повестки дня. Но в рамках советской и постсоветской повестки дня важен не только фактаж, но и распределение, кто прав, кто виноват в этом событии.

Показ протестной демонстрации на телеэкране демонстрирует, как правило, волеизъявление «плохих» людей. Это негативное поведение толпы против упорядоченных действий власти, которая сдерживает свои силы. Именно поэтому телевидение сохраняет доминирование власти. Оно принципиально не работает на уровне сложных содержаний, поскольку, являясь визуальным в первую очередь средством, не может этого делать. Оно всегда будет черно-белым повествованием.

Эпоха газет, которые действительно работают с нюансами содержаний, заканчивается с тоталитарными государствами. Там эти нюансы представляли интерес. В жесткой системе контроля, где доминирует принципиальный повтор, нюансы становятся интересными. Они редки, поэтому им уделяется такое внимание. Отсюда чтение между строк со стороны получателя информации или управление по тенденциям со стороны управляющего ядра.

Тоталитарные системы обладают удивительной силы символическими (виртуальными) механизмами. Все свои недостатки материального мира они легко компенсируют позитивами мира символического. И естественно, что кино, литература, искусство — главнейшие механизмы наряду со школой и наукой.

В нетоталитарной системе, наоборот, есть нюансы. В ней отсутствует голос власти в привычном понимании. Население начинает уставать от нюансов и хочет услышать от власти внятные слова. А власть уже не способна их произносить, поскольку она все больше смещается в систему, где слова и действия оказываются непараллельными мирами. Слов, как правило, оказывается много, а действий — мало. И еще меньше конкретных результатов этих действий.

Демократическая система впервые выпускает на арену «джинна» — кризисные коммуникации, возникающие из-за появления в массовом обиходе негативной информации о тех объектах, о которых бы умолчала тоталитарная система.

Кризисные коммуникации, как оказалось, не так страшны, как их боялась советская власть. Страшны их последствия и те выводы, которые могут возникать. Ведь система, переключившись с позитива на негатив, открывает слишком большое неконтролируемое поле. Неконтролируемость — вот то, чего все боятся: и демократические, и тоталитарные системы.

При этом главным становится не возникающий дефицит, а его последствия. Кризисные коммуникации можно еще определить как работу с дефицитом, в первую очередь — информации и доверия. Информации — со стороны источника, доверия — со стороны

Новая эпоха интернета, как и предыдущие, нацелена на овладение массовым сознанием. Массовый охват и увеличение свободы выбора создают иллюзию подлинной свободы. Но свобода нужна только для воздействия с помощью профессионалов. Интернет выпускает же на авансцену любителей. А любители могут обслуживать только себя и свой узкий круг. К примеру, они не в состоянии управлять мечтами.

Интернет забирает на себя и все негативное содержание. Власть сохраняет свое доминирование в телевизионном пространстве. Человек в интернете находится в иллюзии того, что его действия представляют какую-то информационную опасность для власти. Но реально он говорит свои слова «вот я им врезал!» исключительно в свою подушку.

Интернет сегодня — это вроде Любимова, Высоцкого, Окуджавы эпохи Андропова. Они имели свой сегмент «почитателей», что никак не отражалось на правильности линии программы «Время». Это модель выпускания пара, когда власти даже приятно, что кому-то может казаться, что она боится острого слова. Каким-то аналогом можно считать острый советский анекдот. Да, там смеялись, например, над Брежневым. Но в результате этого смеха Брежнев становился роднее и ближе. Анекдот не отторгал лидера, а приближал его.

Понятно, что на следующем этапе с трудом говорящий Брежнев уже не мог быть лидером эпохи телевидения. Хотя его приход современники описывают как позитив. Отсюда следует, что та модель, которую нам навязывали историки, когда говорили, что и Сталину, и Брежневу разрешили подняться наверх из-за их «серости», не является вполне адекватной. Ведь эти «серые» лидеры проправили дольше других, «несерых». И это говорит о не совсем адекватном понимании ситуации со стороны историков.

Выборы забрали идеологию силы, поменяв ее на идеологию привлекательности. Во всех странах правят «другие». Те, кто имеют силу. Но на поверхности оказываются те, кому эти представители силы отдают это право осуществлять правление от именно народа.

Бедными правят богатые, потому что богатые более красиво рассказывают на выборах, почему надо избрать именно их. И они являются более предсказуемыми для власти, поскольку они и есть власть.

Д. Быков как-то обмолвился с телеэкрана, что если раньше у СССР и США были общие интересы, то теперь их нет и не может быть, поскольку США находятся впереди лет на 50–60. Если признать эту гипотезу о таком разрыве даже частично верной, то мы в принципе должны кардинально пересмотреть нашу реакцию на теле— и кинопродукцию из США. Представьте, что мы бы получали фильмы из будущего с пятидесятилетним разрывом. Мы бы изучали их совсем под другим углом зрения.

В этом плане интересен американский телесериал Newsroom, который идет на телеэкранах США с лета 2012 года. Речь идет об одном из новостных гигантов США, где первое лицо зарабатывает несколько миллионов в год.

Однако проблемы те же — давление со стороны владельцев власти и денег на выработку новостей. Причем почти каждая серия базируется на достаточно приближенных к нам во времени событиях. Арабская весна, взрыв на японской атомной станции, уничтожение Бен Ладена… И в сериале идет столкновение системы лжи, которую исповедует жизнь, с системой правды, за которую борются журналисты.

Первая серия Newsroom вышла перед американским Днем независимости, и потом тысячи пользователей просматривали на YouTube вывешенное там начало фильма, где главный герой, как бы проснувшись от своего летаргического сна, рассуждает перед студентами на тему, почему США более не являются ведущей страной мира. Как результат, он пытается делать «другие новости», а не те, которых от него ждут владельцы канала.

Телесериал Newsroom строит лишь модель действительности. Это не сама действительность. Демократические журналисты, вероятно, специально сделали главного героя — ведущего новостной программы — республиканцем. Это позволяет им более свободно пускать критические стрелы в сторону жестких республиканцев. Например, главный герой называет их «американским талибаном». В фильме проходит даже М. Ромни, пойманный журналистами на лжи, хотя в момент показа в США идет разгар избирательной кампании.

Сегодняшнее телевидение и кино, а не как когда-то литература, удерживают «клячу» массового сознания с закрытыми глазами. Мы движемся туда, куда они нам рассказывают, что нам надо идти. Феномен оранжевой революции как пример разбуженности массового сознания был сделан в первую очередь журналистами. Арабская весна — также.

Телевидение, интернет, Твиттер выступают в роли генератора новых образцов поведения, позволяющего осуществлять смену матрицы друзей/врагов. Этот процесс получил название делегитимизации власти. Власть нельзя разрушить в физическом мире, если это разрушение предварительно не было проведено в мире символическом.

Первым крупномасштабным таким проектом была перестройка, где «взглядовцы» активно работали на разрушение старой матрицы. Хотя исходно тот же «архитектор перестройки» А. Яковлев давал указание создавать «Взгляд», чтобы противостоять влиянию западных радиоголосов на советскую молодежь. Интересно, как потом этот же инструментарий был использован для совершенно противоположных целей.

Газета не является сегодня пропагандистом и агитатором. Она существует только для богатых людей, а они не ходят на протестные митинги. Теледействительность и кинодействительность в норме удерживают население в рамках доминирующего распределения власти. Когда они этого не делают, получаются революции. Но революции тоже кто-то заказывает. А население искренне верит в свою силу, потому что ему об этом рассказывают кино и телевидение.

Однотипно перерабатывает в социальную память отрицательный опыт выдвижения кандидата в вице-президенты фильм Game change о Саре Пелин. В нем акцентируется ее активность и искренность. Однако показывается, что ее опыта было бы недостаточно для такого высокого поста.

Эти примеры активного включения теледействительности в реальность говорят не просто об отражающей, а об определенной степени управляющей роли телевидения. Модель действительности начинает подталкивать саму действительность в ином направлении, чем это есть сегодня. Мир может и должен быть иным.

Примечания

1

Arquilla J., Ronfeldt D. Looking ahead: preparing for information-age conflict // In Athena’s camp. Ed. By J. Arquilla, D. Ronfeldt. Santa Monica, 1997

(обратно)

2

Лазарчук А. Голливуд как машина реальности. Часть 2 // terra-america.ru/hollywood-kak-mashina-2.aspx

(обратно)

3

Бардин Г. Я надеялся, что здравомыслящих людей больше. Напрасно надеялся. Интервью //

(обратно)

4

Руднев М. О великий, могучий, правдивый… // -04-22/10_language.html

(обратно)

5

Гиппиус З. Язвительные заметки о Царе, Сталине и муже. — М., 2014

(обратно)

6

Буев М. Путь к партриархальному капитализму XIX века // -viktorianskoj-epohi

(обратно)

7

Снеговая М. Может ли целое общество попасть в ловушку сознания // /v-lovushke-soznaniya?full#cut

(обратно)

8

Эйсмонт М. От людей к существам // -lyudej-k-suschestvam

(обратно)

9

Arquilla J., Ronfeldt D. Looking ahead: preparing for information-age conflict // In Athena’s camp. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997

(обратно)

10

Ellul J. Propaganda. The formation of men’s attitudes. — New York, 1973

(обратно)

11

Дондурей Д. Телевизор — главный инструмент управления страной // -dondurej-televizor-glavnyj-instrument-upravleniya-stranoj

(обратно)

12

Behr von I. a.o. Radicalisation in the digital era. — Santa Monica, 2013

(обратно)

13

Кравченко Л. Лебединая песня ГКЧП. — М., 2010

(обратно)

14

Дондурей Д. Террор: война за смысл // polit.ru/article/2004/10/18/dond/

(обратно)

15

Люди под запретом //

(обратно)

16

Ross A. Social media: cause, effect, and response // -century-statecraft/EN/index.htm

(обратно)

17

Ross A. We are not able to tweet our way to freedom // -after-day/alec-ross-we-are-not-able-tweet-our-way-freedom

(обратно)

18

Schwartz P. The art of long view. — New York etc., 1996

(обратно)

19

10 фактів про Демократичний Альянс, які викликають захоплення // politiko.ua/blogpost102664

(обратно)

20

Luntz F.I. What Americans really want… really. — New York, 2009

(обратно)

21

Исследование Лаборатории сравнительных исследований Высшей школы экономики: российская элита 2020 // gtmarket.ru/news/2013/08/05/6259

(обратно)

22

Исследование Zurich и GfK: Более 60 процентов россиян являются потенциальными или фактическими эмигрантами // gtmarket.ru/news/2013/12/13/6472

(обратно)

23

Thompson R.L. Radicalization and the use of social media // Journal of Strategic Security. — 2011. — Vol. 4. — N 4

(обратно)

24

McNeelyI.F., Wolverton L. Reinventing knowledge. From Alexandria to the Internet. — New York — London, 2008

(обратно)

25

Капеллан Тим. Приемы разведывательной и контрразведывательной работы //

(обратно)

26

Холмогоров Е. Террор. К осмыслению феномена современного терроризма // -oz.ru/2002/3/terror

(обратно)

27

Холмогоров Е. Пони бегает по кругу (терроризм и автореференция) // 100knig.com/egor-xolmogorov-poni-begaet-po-krugu/

(обратно)

28

Холмогоров Е. Волгоградский теракт как запуск самореференции // holmogor.livejournal.com/6085369.html

(обратно)

29

Arquilla J., Ronfeldt D. Cyberwar is coming! // In the Athena’s amp. Preparing fpr conflict in the information age. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997

(обратно)

30

Arquilla J., Ronfeldt D. The advent of netwar // Networks and netwars. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 2001

(обратно)

31

Clarke R.A., Knake R.K. Cyberwar. The next threat to national security and what to do about it. — New York, 2010

(обратно)

32

Анонимность очень важна. Интервью с В. Серфом // lenta.ru/articles/2013/12/06/cerf/

(обратно)

33

Transmedia storytelling // en.wikipedia.org/wiki/Transmedia_storytelling

(обратно)

34

Jenkins H. Transmedia 202: further reflections // henryjenkins.org/2011/08/defining_transmedia_further_re.html

(обратно)

35

Jenkins H. Transmedia storytelling // -storytelling/

(обратно)

36

Rose F. The art of immersion. How the digital generation is remaking Hollywood, Madison Avenue, and the way we rell stories. — New York — London, 2012

(обратно)

37

Бог и селедка, Интервью с А. Генисом // izvestia.ru/news/370896

(обратно)

38

From Star Trek to the College Campus, Former Hollywood Screenwriter Takes on Top Ranked Video Game Program at Rensselaer Polytechnic Institute // news.rpi.edu/luwakkey/2790

(обратно)

39

Чубайс А. Ни при каких условиях не могло состояться формирование правительства Гайдара. Интервью // polit.ru/article/2010/11/08/chubays/

(обратно)

40

Фінберг Л. Польський досвід перемоги над диктатурою // duh-i-litera.com/polskyj-shlyah-peremohy-nad-dyktaturoyu/

(обратно)

41

Быков Д. Русский тормоз //

(обратно)

42

Woods C. Visible language: the earliest writing systems // Visible language. Inventions of writing in the ancient Middle East and beyond. Ed. by C. Woods. — Chicago, 2010

(обратно)

43

Jarus O. Cues to lost prehistoric code discovered in Mesopotamia // -clues-to-lost-prehistoric-code-discovered.html

(обратно)

44

Перші бази даних робили на глиняних кулях // gazeta.ua/articles/history/_pershi-bazi-danih-robili-na-glinyanih-kulyah/521692

(обратно)

45

Beniger J. The control revolution. Technological and economic origins of the information society. — Cambridge, 1986

(обратно)

46

In memoriam: James R. Beniger, 63 // news.usc.edu/#!/article/30189/In-Memoriam-James-R-Beniger-63

(обратно)

47

Weller T., Bawden D. The social and technological origins of the information society: an analysis of the crisis of control in England, 1830–1890 // Journal of Documentation. — 2005. — Vol. 61. — N 6 // /~dbawden/toni%20paper.pdf

(обратно)

48

Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура //

(обратно)

49

Кастельс М. Галактика интернет. — Екатеринбург, 2004

(обратно)

50

The Zapatista social netwar in Mexico. Ed. by D. Ronfeldt a.o. — Santa Monica, 1998

(обратно)

51

Davis J. How a radical new teaching method could unleash a generation of geniuses // -thinkers/

(обратно)

52

Sugata Mitra // en.wikipedia.org/wiki/Sugata_Mitra

(обратно)

53

Berman P. The philosopher of islamic terror // -philosopher-of-islamic-terror.html?pagewanted=all&src=pm

(обратно)

54

Kirschenbaum M. Choreographing the dance of the vampires // mediacommons.futureofthebook.org/tne/pieces/choreographing-dance-vampires

(обратно)

55

After-action report // drum.lib.umd.edu/retrieve/42295/RoughCutsVamp.pdf

(обратно)

56

Lennox-Infante S. Remembering the mysterious Tom Clancy // -books-columns/45825-remembering-the-mysterious-tom-clancy

(обратно)

57

Peck M. The name’s Bond, Larry Bond //

(обратно)

58

Interview: Larry Bond on Tom Clancy // news.usni.org/2013/10/08/interview-larry-bond-tom-clancy

(обратно)

59

Tehrani J.J. The philogeny of Little Red Riding Hood // %3Adoi%2F10.1371%2Fjournal.pone.0078871

(обратно)

60

Красная Шапочка и Семеро козлят //

(обратно)

61

Kirschenbaum M. The book-writing machine //

(обратно)

62

Lemmens P. ‘This system doen’t produce pleasure anymore’. An interview with Bernard Stiegler // Krisis. — 2011. — I. 1 // -1/krisis-2011-1-05-lemmens.pdf

(обратно)

63

Stiegler B. ‘A rational theory of miracles: on pharmacology and transindividuation’ // %20interview.pdf

(обратно)

64

Stiegler B. From to neuropower to noopolitics // networkcultures.org/wpmu/unlikeus/2013/03/26/bernard-stiegler-from-neuropower-to-noopolitics/

(обратно)

65

Stiegler B. The most precious good in the era of social technologies // Unlike us reader. Social media monopolies and their alternatives. Ed. by G. Lovink a.o. — Amsterdam, 2013

(обратно)

66

Gilbert Simondon // en.wikipedia.org/wiki/Gilbert_Simondon

(обратно)

67

Gilbert Simondon // v2.nl/archive/people/gilbert-simondon

(обратно)

68

Simondon G. On the mode of existence of technical objects // english.duke.edu/uploads/assets/Simondon_MEOT_part_1.pdf

(обратно)

69

A shirt list of Gilbert Simondon’s vocabulary // fractalontology.wordpress.com/2007/11/28/a-short-list-of-gilbert-simondons-vocabulary/

(обратно)

70

Simondon G. Is not all creatures a transgression? // philosophyofinformationandcommunication.wordpress.com/2013/03/06/is-not-all-creation-a-transgression-gilbert-simondon-interview-1989-save-the-technical-object/

(обратно)

71

Individuation // en.wikipedia.org/wiki/Individuation

(обратно)

72

Iliadis A. Informational ontology: the meaning of Gilbert Simondon’s concept of individuation // scholarworks.umass.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1015&context=cpo

(обратно)

73

Симондон Ж. О способе существования технических объектов // litbook.ru/article/266/

(обратно)

74

Simondon N. Gilbert Simondon biography // philosophyofinformationandcommunication.wordpress.com/2013/06/30/gilbert-simondon-biography/

(обратно)

75

Chabot P. The philosophy of Simondon. Between technology and individuation. — London — New York, 2003

(обратно)

76

Fabian D. Gilbert Simondon: magic, images and technology // #.UoiiHL5KdCY

(обратно)

77

Innis H. Empire and communications. — Toronto, 2007

(обратно)

78

Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга. — Киев, 2003

(обратно)

79

Anderson B. Imagined communities. Reflections on the origin and spread of nationalism. — London — New York, 2006

(обратно)

80

Anderson B. Imagined communities // www2.bc.edu/marian-simion/th406/readings/0420anderson.pdf

(обратно)

81

Шарп Дж. От диктатуры к демократии. — М., 2005

(обратно)

82

Шарп Д. От диктатуры к демократии. Щарп Д., Дженкинс Б. Антипутч. — Екатеринбург, 2005

(обратно)

83

Helvey R.L. On strategic nonviolent conflict. Thinking about the fundamentals. — Boston, 2004

(обратно)

84

Павперов А. Цифровой коммунизм: как облачные технологии создают цифровые сообщества // theoryandpractice.ru/posts/8152-software-is-reorganizing-the-world

(обратно)

85

Дондурей Д. Фабрика страхов // -oz.ru/2003/4/fabrika-strahov

(обратно)

86

Павловский Г. Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля. — М., 2011

(обратно)

87

Павловский подводит итоги // slon.ru/russia/pavlovskiy_surkovu_ob_itogakh_raboty_politika_eto_tekst_slava_ne_vyshlo_teksta-943743.xhtml

(обратно)

88

Молчание организовано обществом, а не властью. Интервью с Глебом Павловским // lenta.ru/articles/2013/06/18/newsmi

(обратно)

89

Началось создание структур по по формированию новой патриотической элиты России // -11-25/100_echo251113.html

(обратно)

90

Резниченко С. Причины сталинских репрессий //

(обратно)

91

Фаулер Д. Кристакис Н. Связанные одной цепью. Как на нас влияют люди, которых мы никогда не видели. — М., 2011

(обратно)

92

Томпсон К. Вирус счастья //

(обратно)

93

Fowler J.H., Christakis N.A. Dynamic spread of happiness in a large social network: longitudinal analysis over 20 years in th Framingham heart study //

(обратно)

94

Карцев Д. Повелители выборов // expert.ru/russian_reporter/2012/15/poveliteli-vyiborov/?n=7743

(обратно)

95

Кравченко Л. Лебединая песня ГКЧП. — М., 2010

(обратно)

96

Любимов А. Мы готовили взгляд к подполью. Интервью // ria.ru/media_Russia/20131119/977949772.html

(обратно)

97

Kotler P. a.o. Social marketing. Improving the quality of life. — Thousand Oaks etc., 2002

(обратно)

98

Andreasen A.R. Social marketing in 21sr century. — Thousand Oaks etc., 2006

(обратно)

99

Bornstein D. How to change the world. Socia entrepreneurs and the power of new ideas. — Oxford, 2007

(обратно)

100

McKenzie-Mohr D. a.o. Forstering sustainable behaviour. — Gabriola Island, 1999

(обратно)

101

Mackay A., Tatham S., Rowland L. The effectiveness of US military information operation in Afghanistan 2001–2010: why RAND missed a point -asian-series/20121214_Whyrandmissedthepoint_U_1202a.pdf/view

(обратно)

102

Munoz A. U.S. military information operations in Afghanistan. Effectiveness of psychological operations 2001–2010. — Santa Monica, 2012

(обратно)

103

Berg den V., Wein T. Three crucial questions about target audience analysis // -publications/crucial-questions-about-target-audience-analysis/

(обратно)

104

Thaler R.H., Sunstein C.R. Nudge. Improving decisions about health, wealth and happiness. — New York, 2009

(обратно)

105

Alec Ross (innovator) // en.wikipedia.org/wiki/Alec_Ross_%28innovator%29

(обратно)

106

Ross A. How connective tech boosts political change // edition.cnn.com/2012/06/20/opinion/opinion-alec-ross-tech-politics

(обратно)

107

Бабиченко Д. Легендарная личность //

(обратно)

108

Север А. Пятый пункт Юрия Андропова // statehistory.ru/570/Zagadka-proiskhozhdeniya-YUriya-Andropova-Byl-li-on-evreem-/

(обратно)

109

Последнее откровение Семичастного // -4679/03-22-25/

(обратно)

110

Чекист в Кремле // gazeta.aif.ru/_/online/aif/1232/12_01

(обратно)

111

О чем молчит председатель КГБ В.В. Федорчук? // www.ua-pravda.com/argumenti-i-fakti/o-chyom-molchit-predsedatel-kgb-v.v.-fedorchuk.html

(обратно)

112

КГБ против СССР. Кто и зачем создал диссидентов // newsland.com/news/detail/id/878516/

(обратно)

113

Бывший шеф КГБ В. Семичастный рассказывает //

(обратно)

114

Нагорный А. Кто вы, господин Андропов? // forum-msk.org/material/society/2525859.html

(обратно)

115

Кончаловский А. От Андропова к Горбачуву // /

(обратно)

116

Семанов С. Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки // swathe.narod.ru/Lib/History/Andropov.htm

(обратно)

117

В столе Андропова лежала папка с секретами инопланетян // earth-chronicles.ru/news/2013-01-24-38299

(обратно)

118

Кургинян С. Качели. Конфликт элит — или развал России. — М., 2008

(обратно)

119

Прибытков В. Аппарат. — СПб., 1995

(обратно)

120

Кургинян С. Кризис и другие — 36 //

(обратно)

121

Кургинян С. Кризис и другие — 41 //

(обратно)

122

Кудинова А. Бахтин и Волошин // gazeta.eot.su/article/bahtin-i-voloshin

(обратно)

123

Кудинова А. Расрепощение Низа // aftershock.su/?q= node/31487

(обратно)

124

Аверинцев С. Бахтин, смех, христанская культура //

(обратно)

125

Павлов Ю. «Кризис и другие» С. Кургиняна: фантазии на литературно-историко-политические темы //

(обратно)

126

Кречмар Д. Политика и культура при Брежневе, Андропове и Черненко 1970–1985 гг. — М., 1997

(обратно)

127

Александров В. Кронпринцы в роли оруженосцев. Записки спичрайтера. — М., 2005

(обратно)

128

Легостаев В. Как Горбачев «прорвался во власть». — М., 2011

(обратно)

129

Луи, Виктор // ru.wikipedia.org/wiki/%CB%F3%E8,_%C2%E8%EA%F2%EE%F0

(обратно)

130

Виктор Луи // traditio-ru.org/wiki/%D0%92%D0%B8%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80_%D0%9B%D1%83%D0%B8

(обратно)

131

Сахаров А. Воспоминания. Часть вторая. Глава 19 // -archive.ru/

(обратно)

132

Яковлев, Николай Николаевич (историк) // ru.wikipedia.org/wiki/%DF%EA%EE%E2%EB%E5%E2,_%CD%E8%EA%EE%EB%E0%E9_%CD%E8%EA%EE%EB%E0%E5%E2%E8%F7_%28%E8%F1%F2%EE%F0%E8%EA%29

(обратно)

133

Бобков Ф. Как готовили предателей. — М., 2011

(обратно)

134

Добрюха Н. Тайная месть Хрущева //

(обратно)

135

Мартыненко О. Неизвестный Гитлер и малоизвестный Сталин // belarus.kulichki.net/index.php?option=com_content&task=view&id=1785&Itemid=70

(обратно)

136

Хрущев С. Если бы отца не сняли, в конце 1960-х в СССР была бы рыночная экономика. Интервью // izvestia.ru/news/360522

(обратно)

137

Маркиш Д. Виктор Луи. Вопросы без ответов //

(обратно)

138

«Любой ответственный разведчик, как минимум, — двойник». О Викторе Луи — собственном корреспонденте Юрия Андропова, Алексей Волин и Дмитрий Косырев //

(обратно)

139

Кеворков, Вячеслав Ервандович // ru.wikipedia.org/wiki/%CA%E5%E2%EE%F0%EA%EE%E2,_%C2%FF%F7%E5%F1%EB%E0%E2_%C5%F0%E2%E0%ED%E4%EE%E2%E8%F7

(обратно)

140

Ванденко А. Последний романтик. Интервью с В. Кеворковым //

(обратно)

141

Кеворков В. О чем говорят президенты? Секреты первых лиц // knigosite.org/library/read/92051

(обратно)

142

Виталий Славин // -foundation.org/museum21-4.html

(обратно)

143

Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго // lib.rus.ec/b/309201/read

(обратно)

144

Додолев Е. Тайна 10 сентября //

(обратно)

145

Додолев Е. Щелоков против Андропова. Тайна Кутузовского проспекта // -magazine.ru/articles/article_1069.html

(обратно)

146

Отдел «Д» — Служба «А» // shieldandsword.mozohin.ru/kgb5491/structure/1GU/A.htm

(обратно)

147

Рыбаков А. Роман-воспоминание. Окончание // magazines.russ.ru/druzhba/1997/8/ribakov.html

(обратно)

148

Радзинский Э. Сталин //

(обратно)

149

Кудрявов Б. Бред демократических идолов // /2/

(обратно)

150

Григорьянц, Сергей Иванович // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D1%80%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C%D1%8F%D0%BD%D1%86,_%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B9_%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87

(обратно)

151

Григорьянц С. Четыре маски Андрея Синявского // grigoryants.ru/sovremennaya-diskussiya/chetyre-maski-andreya-sinyavskogo/

(обратно)

152

Синявский, Андрей Донатович // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B8%D0%BD%D1%8F%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B9_%D0%94%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%82%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87

(обратно)

153

Григорьянц С. КГБ и демократическое движение // grigoryants.ru/sovremennaya-diskussiya/otvet-olge-proxorovoj/

(обратно)

154

Brzezinski Z. The CIA’s intervention in Afghanistan //

(обратно)

155

Brzezinski memoranda to Carter on Soviet intervention in Afghanistan //

(обратно)

156

White J.B., Jr. The strategic mind of Zbigniew Brzinski: how a native pole used Afghanistan to protect his homeland. A thesis // etd.lsu.edu/docs/available/etd-04252012-175722/unrestricted/WHITE_THESIS.pdf

(обратно)

157

Антонов М. Капитализму в России не бывать //

(обратно)

158

Леонов Н. Всего нам все равно не скажут // ruskline.ru/monitoring_smi/2011/12/14/vsego_nam_vse_ravno_ne_skazhut/

(обратно)

159

Леонов Н. К 20-летию крушения советской империи в Европе // ruskline.ru/monitoring_smi/2009/12/03/k_20letiyu_krusheniya_sovetskoj_imperii_v_evrope/

(обратно)

160

Леонов, Николай Сергеевич // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B5%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D0%B2,_%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%B9_%D0%A1%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87

(обратно)

161

Лашкул В. Разведчик особого назначения // svr.gov.ru/smi/2005/nov-r-kr20051216-2.htm

(обратно)

162

Мельник К. Современная разведка и шпионаж. — М., 2009

(обратно)

163

Мельник К. России не надо брать пример с Запада. Интервью // -books.ru/journal/politika/intervju/rossii-ne-nado-brat-primer-s-zapada.html

(обратно)

164

Teacher D. Rogue agents. Habsburg, PInay and the private cold war 1951–1991 // -pinay-6i.pdf55. Private bridge between Vatican-Paneuropean and Anglo-American intelligence // wikispooks.com/ISGP/organisations/Le_Cercle.htm

(обратно)

165

Le Cercle // en.wikipedia.org/wiki/Le_Cercle

(обратно)

166

Guyatt D. Pinay cercle // -news.com/pinay-cercle.htm

(обратно)

167

Бобков Ф. Холодная война — настоящая война. Интервью // cyberleninka.ru/article/n/holodnaya-voyna-nastoyaschaya-voyna-beseda-i-m-ilinskogo-s-f-d-bobkovym#

(обратно)

168

Кто готовил и причины развала СССР (часть 1) // dokumentika.org/ru/mira/kto-gotovil-i-prichini-razvala-sssr-chast-1

(обратно)

169

Сумароков Л. Комментарий (тезисы) к избранным фрагментам генерала Грущко в публикации «Кто готовил и причины развала СССР» // andropov.viperson.ru/wind.php?ID=652326&soch=1

(обратно)

170

Кто готовил и причины развала СССР (часть 2) // dokumentika.org/ru/mira/kto-gotovil-i-prichini-razvala-sssr-chast-2

(обратно)

171

эИнтервью с Федором Бурлацким //rudashev.livejournal.com/26292.html

(обратно)

172

Калашников М., Кугушев С. Третий проект. Погружение. — М., 2005

(обратно)

173

Project Socrates // en.wikipedia.org/wiki/Project_Socrates

(обратно)

174

Медведев Р. Андропов //

(обратно)

175

Кречетников А. Юрий Андропов: новый Сталин или советский Дэн Сяопин //

(обратно)

176

Arquilla J., Ronfeldt D. The advent of netwar (revisited) // Networks and netwars. Ed. by Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 2001

(обратно)

177

Смолин О. Не надоело врать? // calligraphy.forumy.tv/t288-topic

(обратно)

178

Обнародована шокирующая правда об истинном положении дел в России // /v-rossii/2011/11/14/ekonomicheskaya-situatsiya-v-rossii/obnarodovana-shokiruyushchaya-pravda-ob-isti

(обратно)

179

Ellul J. Propaganda. The formation of men’s attitudes. — New York, 1973

(обратно)

180

Snyder A. Warriors of disinformation. American propaganda, Soviet lies, and the winning of the cold war. — New York, 1995

(обратно)

181

Снайдер А. Америка потратила миллиарды, запугивая мир Россией // Комсомольская правда. — 1997. — 26 ноября

(обратно)

182

Snyder A. The truth about korean airlines flight 007 //

(обратно)

183

Атаманенко И. Самый рентабельный агент ЦРУ // nvo.ng.ru/spforces/2008-04-04/7_agent.html

(обратно)

184

Толкачев, Адольф Георгиевич // ru.wikipedia.org/wiki/%D2%EE%EB%EA%E0%F7%B8%E2,_%C0%E4%EE%EB%FC%F4_%C3%E5%EE%F0%E3%E8%E5%E2%E8%F7

(обратно)

185

Snyder A.A. Charting a course for a 21st century // /

(обратно)

186

Grincheva N. ‘Psychopower’ of cultural diplomacy in the information age. — Los Angeles, 2013 / USC Center for Public Diplomacy // uscpublicdiplomacy.org/publications/perspectives/CPDPerspectivesPaper3_2013_Psychopower.pdf

(обратно)

187

Bernard Stiegler // en.wikipedia.org/wiki/Bernard_Stiegler

(обратно)

188

Interview with Bernard Stiegler // frenchculture.org/books/blog/interview-bernard-stiegler

(обратно)

189

Стиглер Б. Индивидуация и массовое потребление // s357a.blogspot.com/2012/05/blog-post.html

(обратно)

190

Stiegler B. Technics and Time: The fault of Epimetheus 1. — Stanford, 1998

(обратно)

191

Тимошенко наняла самых активных интернет-троллей//vesti.ua/strana/52494-timoshenko-nanjala-samyh-aktivnyh-internet-trollej

(обратно)

192

Ксензов М. Мы не видим больших рисков в блокировке Twitter в России // izvestia.ru/news/570863

(обратно)

193

Сундиев И. Без молодежи нет рывка — ее уничтожают. Стенограмма//-2/

(обратно)

194

Эппле Н. Россия в виртуальной войне// -vojna

(обратно)

195

Особое мнение // echo.msk.ru/programs/personalno/1325486-echo/

(обратно)

196

Проханов А. Одиннадцатый сталинский удар // izvestia.ru/news/570303

(обратно)

197

Асмолов Н. Нашествие варваров. Интервью //

(обратно)

198

Шаповал Ю. Манипуляции историческими фактами — явление далеко не новое. Интервью // dialogs.org.ua/ru/periodic/page33319.html

(обратно)

199

Задорин И. Интервью // gefter.ru/archive/10788

(обратно)

200

Бардин Г. Я надеялся, что здравомыслящих людей больше. Напрасно надеялся. Интервью //

(обратно)

201

Основы государственной культурной политики // mkrf.ru/open-ministry/public-discussions/proekt-osnov-gosudarstvennoj-kulturnoj-politiki

(обратно)

202

Stark R. Discovering God. The origins of the great religions and the evolution of belief. — New York, 2007

(обратно)

203

McNeely I.F., Wolverton L. Reinventing knowledge. From Alexandria to the Internet. — New York — London, 2008

(обратно)

204

Abella A. Soldiers of reason. The RAND corporation and the rise of the American empire. — Orlando etc., 2008

(обратно)

205

Anderson B. Imagined communities: reflections on the origin and spread nationalism — New York, 1991

(обратно)

206

Anagnost A. National past-times: narrative, representation, and power in modern China. — Durham, 1997

(обратно)

207

Renan E. What is a nation? // Nation and narration. Ed. by H.K. Bhabha. — London, 1990

(обратно)

208

Bhabha H.K. DissemiNation. Time, narrative and the margins of the nation // Nation and narration. Ed. by H.K. Bhabha. — London, 1990

(обратно)

209

Castello E. Fictional television series and national identity: a decade of the public Cataln channel //%2 °Comunicaciones/grupo%205/enric%20castello.pdf

(обратно)

210

Gewertz K. Telling tale out of, and in, class: Bhabha studies culture and genre with a moral squint //-bhabha.html

(обратно)

211

Osgood K. Total cold war. Eisenhower’s secret propaganda battle at home and abroad. — Lawrence, 2006

(обратно)

212

Нейсбит Дж. Мегатренды. — М., 2003

(обратно)

213

Ronfeldt D., Arquilla a.o. The Zapatista social netwar in Mexico. — Santa Monica, 1998 / RAND

(обратно)

214

Ronfeldt D., Martinez A. A comment on the Zapatista «netwar» // In Athena’s camp. Preparing for conflict in the information age. Ed. by J. Arquills, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997/ RAND

(обратно)

215

The C.I.A. In Iran // /041600iran-cia-index.html

(обратно)

216

Wilber D. CIA clandestine service history. Overthrow of premier Mossadeq of Iran. November 1952 — August 1953 // /~nsarchiv/NSAEBB/NSAEBB28/

(обратно)

217

1953 Iranian coup d’etat // en.wikipedia.org/wiki/1953_Iranian_coup_d’%C3%A9tat

(обратно)

218

Electing the president 2008. The insider’s view. Ed. by K.H. Jamieson. — Philadelphia, 2009

(обратно)

219

Penn M.J. Microtrends. The small forces behind tomorrow’s big changes. — New York — London, 2007

(обратно)

220

Морозов Н. Декабрьские события 1989 года в Румынии: революция или путч? // polit.ru/research/2010/01/20/morozov.html

(обратно)

221

E-fluentials // -marsteller.com/Innovation_and_insights/E-Fluentials/Pages/default.aspx

(обратно)

222

E-fluentials. The power of online influencers // -marsteller.com/Practices_And_Specialties/AssetFile/E-Fluentials%20Brochure.pdf

(обратно)

223

Gillin P. The new influencers. A marketer’s guide to the new social media. — Fresno, 2007

(обратно)

224

Сулькин О. Хвост виляет Америкой // Итоги. — 2003. — 22 апреля

(обратно)

225

Baum M.A. Soft news go to war. Public opinion and American foreign policy in the new media age. — Princeton, 2003

(обратно)

226

Lowery S.A., DeFleur M.L. Milestones in mass communication research. Media effects. — New York, 1995

(обратно)

227

Conley L. How Rapleaf is data mining your friends lists to predict your credit risk // -conley/advertising-branding-and-marketing/company-we-keep

(обратно)

228

Слежка за френдами // slon.ru/articles/186457/

(обратно)

229

An interview with Nathan Scripps of Rapleaf // -improving-car-dealers-social-media-strategy/

(обратно)

230

Perez S. Gmail users are young, female; AOL users are older //

(обратно)

231

Goh T.-T., Huang Y.-P. Monitoring youth depression risk in Web 2.0 // VINE: the journal of information and knowledge management systems. — 2009. — Vol. 39. — N 3

(обратно)

232

Scanner seeks suicide phrases on social networks // -10-19.html

(обратно)

233

Barak A. SAHAR: an Internet-based emotional support service for suicidal people // construct.haifa.ac.il/~azy/sahar02.htm

(обратно)

234

Barak A., Suler J. Reflections on the psychology and social science of cyberspace // gsb.haifa.ac.il/~sheizaf/cyberpsych/01-Barak&Suler.pdf

(обратно)

235

Barak A., Hen L. Exposure in cyberspace as means of enhancing psychological assessment // gsb.haifa.ac.il/~sheizaf/cyberpsych/06-Barak&Hen.pdf

(обратно)

236

Suler J. The online disinhibition effect // www-usr.rider.edu/~suler/psycyber/disinhibit.html

(обратно)

237

Reips U-D. How Internet-mediated research changes science // gsb.haifa.ac.il/~sheizaf/cyberpsych/12-Reips.pdf

(обратно)

238

Funnel web analyzer // %2Dweb%2Danalyzer/

(обратно)

239

Suler J. E-mail communication and relationships // www-usr.rider.edu/~suler/psycyber/emailrel.html

(обратно)

240

Cyberspace romances // www-usr.rider.edu/~suler/psycyber/bvinterview.html

(обратно)

241

Barak A., Miron O. Writing characteristics of suicidal people on the Internet: a psychological investigation of emerging social environments // construct.haifa.ac.il/~azy/SuicidalWritingOnline-Barak&Miron.pdf

(обратно)

242

Subrahmanian V.S. Mining online opinion // -5208-480d-b8dc-a1634bfebb15&groupId=889101

(обратно)

243

Watts D.J. Small worlds. The dynamics of nerworks between order and randomness. — Princeton, 1999

(обратно)

244

Monge P.R. a.o. Theories of communication networks. — Oxford, 2003

(обратно)

245

Easley D., Kleinberg J. Networks, crowds, and markets. Reasoning about a highly connected world // %2Dbook/

(обратно)

246

Hara N. Information and communication technology-facilitated social movements //

(обратно)

247

Hara N. The Internet use for political mobilization: voices of participants //

(обратно)

248

Jenkins B.M. How a decade of terror changed America //

(обратно)

249

Экранная реальность и правда жизни: о сериале «Школа» //

(обратно)

250

Телесериал Валерии Гай Германики «Школа» вызвал волну протеста //

(обратно)

251

Телесериал «Школа». Первые впечатления // bd.fom.ru/pdf/d04shkola10.pdf

(обратно)

252

Arquilla J., Ronfeldt D. Looking ahead: preparing for information age conflict // In Athena’s camp. Preparing for conflict in the information age. Ed. by J. Arquills, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997/ RAND

(обратно)

253

Rona T. Weapon systems and information war // -F-0070WeaponSystems_and_Information_War.pdf

(обратно)

254

Thomas R. Rona // en.wikipedia.org/wiki/Thomas_P._Rona

(обратно)

255

Influence warfare. How terrorists and governments fight to shape perceptions in a war of ideas. Ed. by J.J.F. Forest. — Westport — London, 2009

(обратно)

256

Ideas as weapons. Influence and perception in modern warfare. — Ed. by G.J. David Jr, T.R. McKeldin III. — Washington, 2009

(обратно)

257

Stein G. Information warfare //

(обратно)

258

Military revolution: a discussion with George Stein //

(обратно)

259

Szafranski R. Neocortical warfare? The acme of skill // In Athena’s camp. Ed. By J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997

(обратно)

260

Denning D.E. Information warfare and security. — Reading etc., 1999

(обратно)

261

Libicki M. Conquest in cyberspace. National security and information warfare. — Cambridge, 2007

(обратно)

262

Libicki M. What is information warfare? — Washington, 1995

(обратно)

263

Katz D.J. Waging financial wars. — Parameters. — Winter 2013–2014. — Vol. 43. — N 4

(обратно)

264

Zarate J. The coming financial wars — Parameters. — Winter 2013–2014. — Vol. 43. — N 4

(обратно)

265

Рыжков Н. И Горбачеву, и Ельцину власть была противопоказана. Интервью // -rizhkov-i-gorbachevu-i-elcinu-vlast-bila-protivopokazana/

(обратно)

266

Burrough B. In ‘ Treasury’s war», missiles for financial battlefield // -treasurys-war-missiles-for-a-financial-battlefield.html?_r=0

(обратно)

267

Taylor P.M. Mind games. A brief history of information warfare // -news-and-politics/46670/mind-games

(обратно)

268

Clarke R.A. Cyber war. The next threat to national security and what to do about it. — New York, 2010

(обратно)

269

Bryant W.D. Cyberspace superiority. A conceptual model. — Air & Space Power Journal. — 2013. — November — December

(обратно)

270

Butler S.C. Refocusing cyberwarfare thought Air & Space Power Journal. — 2013. — January — Februaty

(обратно)

271

Arquilla J., Ronfeldt D. The emergence of noopolitik. Toward an American information strategy. — Santa Monica, 1999

(обратно)

272

John Arquilla // en.wikipedia.org/wiki/John_Arquilla

(обратно)

273

Arquilla J. The Syrian abyss //

(обратно)

274

Бут М. Эволюция иррегулярной войны // forum.polismi.org/index.php?/topic/4757-foreign-affairs-%D1%81%D1%88%D0%B0-%D0%BC%D0%B0%D0%BA%D1%81-%D0%B1%D1%83%D1%82-%D1%8D%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D0%B8%D1%80%D1%80%D0%B5%D0%B3%D1%83%D0%BB%D1%8F%D1%80%D0%BD%D0%BE%D0%B9-%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D1%8B/page__pid__92800#entry92800

(обратно)

275

Arquilla J. Insurgents, raiders, and bandits. How masters of irregular warfare have shaped our world. — Chicago, 2011

(обратно)

276

Arquilla J., Ronfeldt D. The advent of netwar. — Santa Monica, 2003

(обратно)

277

Arquilla J. Go on the cyberoffensive // -10/ff_smartlist_arquilla

(обратно)

278

Arquilla J. Last war standing //

(обратно)

279

Information Operations Center // /

(обратно)

280

Arquilla J. Cool war //

(обратно)

281

Arquilla J. Can there be war without hate //

(обратно)

282

Arquilla J., Ronfeldt D. The advent of netwar (revisited) // Networks and netwars. Ed. by Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 2001

(обратно)

283

Ronfeldt D., Arquilla J. a.o. The Zapatista social netwar in Mexico. — Santa Monica, 1998

(обратно)

284

Arquilla J., Ronfeldt D. Looking ahead: preparing for information-age conflict // In Athena’s camp. Ed. By J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997

(обратно)

285

Arquilla J., Ronfeldt D. Cyberwar is coming! — Santa Monica, 1993

(обратно)

286

Arquilla J. Cyberwar is already upon us //

(обратно)

287

Arquilla J., Ronfeldt D. Information, power, and grand strategy: in Athena’s camp — section 2 // In Athena’s camp. Ed. By J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997

(обратно)

288

Arquilla J. Worst enemy. The reluctant transformation of the American military. — Chicago, 2008

(обратно)

289

Arquilla J. Insurgents, raiders, and bandits. How masters of irregular warfare have shaped our world. — Chicago, 2011

(обратно)

290

Information operations: wisdom warfare for 2025 // csat.au.af.mil/2025/volume1/vol1ch01.pdf

(обратно)

291

Frank A.B. Pre-conflict management tools: winning the peace. — Washington, 2005

(обратно)

292

Vandomme R. From intelligence to influence: the role of information operations. — Toronto, 2010

(обратно)

293

Armistead L. Information operations matters. Best practices. — Dulles, 2010

(обратно)

294

Tatham S. U.S. governmental information operations and strategic communications: a discredited tool or user failure? Implications for future conflict. — Carlisle, 2013

(обратно)

295

Mackay A. a.o. The effectiveness of US military information operations in Afghanistan 2001–2010: why RAND missed the point // -asian-series/20121214_Whyrandmissedthepoint_U_1202a.pdf/view

(обратно)

296

Rowland L.A., van der Berg G. In pursuit of a contextual diagnostic approach to behavior change interventions // -content/uploads/2012/10/LeeGaby.pdf

(обратно)

297

Wein T. The perfect and the possible: seeking a frugal model of behavior change // -publications/the-perfect-and-the-possible-seeking-a-frugal-model-of-behaviour-change-tom-wein/

(обратно)

298

Szafranski R. A theory of information warfare. Preparing for 2020 //

(обратно)

299

Stein G.J. Information warfare //

(обратно)

300

Thomas P. Rona // en.wikipedia.org/wiki/Thomas_P._Rona

(обратно)

301

Dearth D.H. Rethinking the application of power in the 21st century // -1/dearth.htm

(обратно)

302

Libicki M. What is information warfare? //

(обратно)

303

Szafranski R. Neocortical warfare? The acme of skill // In Athena’s camp. Ed. By J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997

(обратно)

304

Walden J.A, III. The enemy as a system // Information Warfare in the Age of Chaos: Preparing for 2020. Ed. by C. Morris. — Darby, 1995

(обратно)

305

Arquilla J., Ronfeldt D. Looking ahead: preparing for information-age conflict // In Athena’s camp. Ed. By J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 1997

(обратно)

306

Тоффлер А. Футурошок. — СПб., 1997

(обратно)

307

Тоффлер Э. Третья волна. — М., 1999

(обратно)

308

Toffler A. and H. War and ati-war. Survival at the dawn of the 21sr century. — New York, 1993

(обратно)

309

Richard Szafranski // investing.businessweek.com/research/stocks/private/person.asp?personId=4182768&privcapId=62505887&previousCapId=344249&previousTitle=CORPORATE

(обратно)

310

Szafranski R. The proposer’s opening remark //

(обратно)

311

Szafranski R. Assymmetries and consequencies //

(обратно)

312

Information operations. Warfare and the hard reality of soft power. Ed. by L. Armistead. — Washington, 2004

(обратно)

313

Information warfare. Separating hype from reality. Ed. by L. Armistead. — Washington, 2007

(обратно)

314

Armistead L. Information operation matters. Best practices. — Washington, 2010

(обратно)

315

David Kilcullen // en.wikipedia.org/wiki/David_Kilcullen

(обратно)

316

Kilcullen D. The accidental guerrilla. Fighting small wars in the midst of a big one. — Oxford, 2009

(обратно)

317

Brumley L.N. a.o. Cutting through the tangled web: an information-theoretic perspective on information warfare // -2012-02.html

(обратно)

318

Libicki M. Conquest in cyberspace. National security and information warfare. — Cambridge, 2007

(обратно)

319

Libicki M. What is information warfare? — Washington, 1995

(обратно)

320

Martin C. Libicki //

(обратно)

321

Tkacheva O. a.o. Freedom of internet and political space. — Santa Monica, 2013

(обратно)

322

Libicki M. Cyberdeterrence and cyberwar. — Santa Monica, 2009

(обратно)

323

Libicki M.C. Cyberspace is not a warfighting domain // moritzlaw.osu.edu/students/groups/is/files/2012/02/4.Libicki.pdf

(обратно)

324

Launch of the cybersecurity framework // -press-office/2014/02/12/launch-cybersecurity-framework

(обратно)

325

Cybersecurty framework // /

(обратно)

326

Gross G. White House pushes cybersecurity framework for critical infrastructure // -house-pushes-cybersecurity-framework-for-critical-infrastructure.html

(обратно)

327

Framework for improving critical infrastructure cybersecurity. Version 1.0 // -framework-021214-final.pdf

(обратно)

328

About the critical infrastructure cyber community C3 voluntary program // -critical-infrastructure-cyber-community-c%C2%B3-voluntary-program

(обратно)

329

NIST roadmap for improving critical infrastructure cybersecurity // -021214.pdf

(обратно)

330

Arquilla J., Ronfeldt D. The advent of netwar (recivited) // Newtworks and netwars. Ed. by J. Arquilla, D. Ronfeldt. — Santa Monica, 2001

(обратно)

331

Субкоманданте Маркос // ru.wikipedia.org/wiki/%D1%F3%E1%EA%EE%EC%E0%ED%E4%E0%ED%F2%E5_%CC%E0%F0%EA%EE%F1

(обратно)

332

Команданте Маркос // krasnaya-zastava.ru/wiki/index.php/%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B5_%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%BA%D0%BE%D1%81

(обратно)

333

Субкоманданте Маркос. Интервью Габриэлю Гарсиа Маокесу // chewbakka.com/brains/subcomandante_marcos

(обратно)

334

Маркос И. Четвертая мировая война // lib.rus.ec/b/227495/read

(обратно)

335

Marcos. The fourth world war has begun // mondediplo.com/1997/09/marcos

(обратно)

336

Ford C. Policy making at the edge of chaos: musings on political ideology through the lens of complexity // %20Ideology.pdf

(обратно)

337

Plaza J.P. a.o. Chaos theory and its application in political science // dev.ulb.ac.be/sciencespo/dossiers_membres/dandoy-regis/fichiers/dandoy-regis-publication18.pdf

(обратно)

338

Бартош А. Цель и механизмы модели управляемого хаоса // -09-27/6_chaos.html

(обратно)

339

Subcomandante Marcos reflects on 20th anniversary of Zapatista rebellion in new communique // -marcos-reflects-20th-anniversary-zapatista-rebellion-new-communique-141300

(обратно)

340

Ronfeldt D., Arquilla J. Emergence and influence of the Zapatista social netwar // Ibid.

(обратно)

341

Ronfeldt D. a.o. The Zapatisra social netwar in Mexico. — Santa Monica, 1998

(обратно)

342

Kopp C. Understanding network centric warfare // -NCW-JanFeb-05.html

(обратно)

343

Tavistock Institute of Human Relations //

(обратно)

344

Coleman J. Diplomacy by deception // tavistockagenda.iwarp.com/whats_new_28.html

(обратно)

345

Mowat J. Coup d’etat in disguise: Washington’s new world order «democratization» template //

(обратно)

346

Engdahl F.W. Full spectrum dominance //

(обратно)

347

Tarpley W.G. Obama: the postmodern coup. Making of a Manchurian candidate. — Joshua Tree, Calif., 2008

(обратно)

348

Paris 1968. 25 years: When France rebelled // flag.blackened.net/revolt/ws93/paris39.html

(обратно)

349

May 1968 events in France // en.wikipedia.org/wiki/May_1968_events_in_France

(обратно)

350

Ackerman P., Duvall J. A force more powerful. A century of nonviolent conflict. — New York, 2000

(обратно)

351

Peter Ackerman // en.wikipedia.org/wiki/Peter_Ackerman

(обратно)

352

Cathail M. O. The junk Bond ‘teflon guy’ behind Egypt’s nonviolent revolution // maidhcocathail.wordpress.com/2011/02/18/the-junk-bond-

(обратно)

353

Emery F. The next thirty years //

(обратно)

354

Systems thinking and future studies (Systems thinking Ontario, 2013-02-21) // coevolving.com/blogs/index.php/archive/systems-thinking-and-futures-studies-systems-thinking-ontario-2013-02-21/

(обратно)

355

Andras Angyal // en.wikipedia.org/wiki/Andras_Angyal

(обратно)

356

Penn M. Microtrends. The small forces behind tomorrow’s big changes. — New York, 2007

(обратно)

357

A conversation with Mark Penn //

(обратно)

358

Trist E. Evolution of socio-technical systems //

(обратно)

359

Sociotechnical systems // en.wikipedia.org/wiki/Sociotechnical_system

(обратно)

360

Eric Trist // en.wikipedia.org/wiki/Eric_Trist

(обратно)

361

Fred Emery // en.wikipedia.org/wiki/Fred_Emery

(обратно)

362

Trist E., Murray H. Historical overview //

(обратно)

363

Tavistock Institute // en.wikipedia.org/wiki/Tavistock_Institute

(обратно)

364

Trist E. Guilty of enthusiasm //

(обратно)

365

Иванов М. Битлз — Тавистокский рок эксперимент //

(обратно)

366

Шпенглер О. Закат Европы. — Новосибирск, 1993

(обратно)

367

Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М., 2003

(обратно)

368

Emery F., Emery M. A choice of futures. To enlighten or informs. — Canberra, 1975

(обратно)

369

Emery F. Latent content of television viewing //

(обратно)

370

Craig A. The Hunger Games and the teenage craze for dysrtopian fiction // -Hunger-Games-and-the-teenage-craze-for-dystopian-fiction.html

(обратно)

371

Durfee A. Distopian literature // prezi.com/ixrnzojjcuyp/dystopian-literature/

(обратно)

372

Maloney D. Why dystopian tales like Elysium often fail // -ending-dystopia/

(обратно)

373

Maloney D. Forget dystopian fiction. Sochy is pure dystopian reality // -olympics-dystopia/

(обратно)

374

Emery F. Socio-technical foundations for a new social order? // moderntimesworkplace.com/archives/ericsess/sessvol2/Soc_Order.pdf

(обратно)

375

Emery F. Emery M. Project Australia. Measuring ideals in a nation //

(обратно)

376

Burda J. Tavistock targets Yugoslavia and Europe: some of the theory behind it // groups.google.com/forum/#!topic/soc.culture.croatia/qsezlHkeHg0

(обратно)

377

Караджич, Радован // ru.wikipedia.org/wiki/%CA%E0%F0%E0%E4%E6%E8%F7,_%D0%E0%E4%EE%E2%E0%ED

(обратно)

378

Emery M., Emery F. The vacuous vision: the TV medium // /~wbelcher/misc/tv/documents/the_vacuous_vision.pdf

(обратно)

379

Television as a social engineering machine // /~wbelcher/misc/tv/

(обратно)

380

Emery M. Searching. The theory and practice of making cultural change. — Amsterdam, 1999

(обратно)

381

Intro level to Emery’s approach to TD // web.nmsu.edu/~dboje/TDemerys.html

(обратно)

382

Democratizing world: why and how // newunionism.wordpress.com/2011/06/16/democratizing-work-the-why-and-the-how/

(обратно)

383

Dicks H. Note on the Rusian national character //

(обратно)

384

Henry Dicks // en.wikipedia.org/wiki/Henry_Dicks

(обратно)

385

The pursuit of the Nazi mind //

(обратно)

386

Moore K. Rudolf Hess: inside the mind of the Hitler’s deputy // -17588632

(обратно)

387

Pick D. Hitler, Hess and the analysts. The pursuit of the Nazi mind. — Oxford, 2012

(обратно)

388

Coleman J. The Tavistock Institute of Human Relations //

(обратно)

389

Walsh C.M. The climax of civilization. — New York, 1917

(обратно)

390

Perlmutter H., Trist E. Paradigms for societal transition // moderntimesworkplace.com/archives/ericsess/sessvol3/ZPPERLTRp650.pdf

(обратно)

391

Бенедикт Р. Хризантема и меч. — М., 2004

(обратно)

392

Price D.H. Anthropological intelligence. The deployment and neglect of Amerian anthropology in the second world war. — Durham — London, 2008

(обратно)

393

Лангер В. Мышление Адольфа Гитлера. — Киев, 2006

(обратно)

394

Herwig H.H. The daemon of geopolitics: Karl Haushofer, Rudolf Hess and Adolf Hitler //

(обратно)

395

Karl Haushofer // en.wikipedia.org/wiki/Karl_Haushofer

(обратно)

396

Ситников А. Я учил Наину Иосифовну, как не стать Раисой Максимовной. Интервью //

(обратно)

397

Price D. Buying a piece of anthropology. Part two //

(обратно)

398

John Gittinger //

(обратно)

399

Weiner T. Sydney Gottlieb, 80, dies; took LSD to C.I.A // -gottlieb-80-dies-took-lsd-to-cia.html

(обратно)

400

Dr. John Gittinger //

(обратно)

401

Testimony of John Gittinger //

(обратно)

402

Ort M. Memoirs of the CIA psychologist // jfk.hood.edu/Collection/Weisberg%20Subject%20Index%20Files/C%20Disk/CIA%20Psychological%20Assessment%20System/Item%2001.pdf

(обратно)

403

Чернявский С. Судьба Смоленского архива — зеркала большевистского тоталитарного режима //

(обратно)

404

Щербатов А. Из воспоминаний // magazines.russ.ru/nj/2003/233/sherbat.html

(обратно)

405

Смоленский архив // maxpark.com/community/14/content/2086100э

(обратно)

406

Kumar M.J. Managing the president’s message. The White House communication operations. Baltimore, 2007

(обратно)

407

Maltese J.A. Spin control. The White House Office of communications and the management of presidential news. — Chapl Hill — London, 1992

(обратно)

408

Hughes K. Ten minutes from normal. — New York, 2004

(обратно)

409

Luntz F. Words that work. It’s not what you say, it’s what people hear. — New York, 2007

(обратно)

410

Rove K. Courage and consequence. My life as a conservative in the fight. — New York, 2010

(обратно)

411

Frum D. The right man. An inside account of the Bush White House. — New York, 2003

(обратно)

412

Luntz F. Words that work. It’s not what you say, it’s what people hear. — New York, 2008

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава первая. Информационное воздействие на социосистемы

  Информационная составляющая трансформации социосистем

  Антропологические революции и их информационный и виртуальный инструментарий

  Особенности реализации коммуникативно-цивилизационных переходов

  Информационно-коммуникативные технологии в развитии цивилизации

  Социокоммуникации и социосистемы

Глава вторая. Информационные последствия

  От врагов народа к диссидентам: чужие голоса в социосистемах

  Цивилизации и коммуникации: новые подходы

  Как с помощью коммуникации трансформируются социосистемы

  Контркультура как социокоммуникативный механизм: опыт СССР

  Информационная гибель СССР: причины и следствия

  Новый мир и новые коммуникации

  Информационные технологии вчера, сегодня, завтра

Глава третья. Информационная война: современность

  Информационная политика и безопасность современных государств

  Законодательное обеспечение информационной политики и безопасности

  Американские представления об информационной политике и безопасности

  Война идеологий как новый-старый тип войны

  Определения и базовые понятия информационной войны

  Развитие теории информационных войн

Глава четвертая. Из истории коммуникативного воздействия

  Предыстория глобальных коммуникативных проектов: Тавистокский институт

  Предыстория глобальных коммуникативных проектов: Уиллис Харман

  Информационные кампании: от продажи зубной пасты до революции

  Агенты влияния и тексты влияния, как виртуальное и информационное пространства, создают и поддерживают разрывы социосистем

  Управление массовой активностью населения в социосистемах

  Управление массовым сознанием как цель социоинжиниринга

Глава пятая. Мирное использование технологии информационных войн

  Информационные войны в мирной жизни

  Коммуникативные операции вчера и сегодня

  Коммуникативные операции в деятельности Белого дома

  Голливуд форматирует мир

  Выборы Обамы как новый этап развития избирательных технологий

  Телесериал Newsroom как пример «подталкивающего» моделирования действительности социальными коммуникациями Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg