«Проклятие дома Виндзоров»

Проклятие дома Виндзоров (fb2) - Проклятие дома Виндзоров (Записки английского клуба) 2253K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Константинович Абаринов

Владимир Абаринов Проклятие дома Виндзоров

Введение

А люди у них добре ласковы во всей Земли, любительны… А воровства у них никакова нет, а буде кто зворует и украдет хотя что невеликое, и тех людей вешают. А хто солжет, и тому скрозь язык проденут веревку и выводят на улицы, а руки и ноги роспетлят и водят по всем улицам, да ставят, чтоб всякой видел. А посуды у них держат во всей Земли оловянные, а богатые кои люди, у тех серебряные да золотые, потому что у них серебра много и золота, и олова, а деревянных посуд нет. Всем их Земля изобильна: хлебом, и деньгами, и всякими дорогими товары, и узорочьями.

«Роспись городу Аундану и всей Аглинской земли». Отчет о поездке в Англию государева гонца Герасима Дохтурова (1645–1646)

Эта книга – не сборник глянцевых биографий и не хроника династии. В нее вошли лишь эпизоды, которые представляются автору самыми интересными, значительными и интригующими в истории Виндзоров. Написаны они без малейшего пиетета и комплиментарности. Монархи ровно ничем не отличаются от простых смертных. Корона не делает их ни умнее, ни великодушнее.

Единственный член семьи, к кому автор питает искреннюю человеческую симпатию – покойная принцесса Диана Уэльская. Очень может быть, что это отношение исказило черты других близких к ней людей.

Сегодня многие говорят о кризисе британской монархии, о том, что монархия себя изжила и сохранила лишь декоративное значение. Но почему-то она по-прежнему интересна, и не только самим британцам. Без сомнения, и в наших русских душах смерть Дианы оборвала жизненно важную струну. Россия, расстрелявшая собственных принцесс, горевала по чужой.

Впрочем, британская монархия чужой нам никогда не была. В последней четверти XIX века Романовы и Виндзоры породнились. Принцы Уильям и Гарри по мужской линии – прямые потомки Николая I. В России не было дома, где не зачитывались бы романами Вальтера Скотта и хрониками Шекспира. Советский подросток усваивал из этих книг уроки рыцарства и проникался пониманием имперских ценностей. Философ Георгий Федотов писал в 1931 году:

...

«На фоне слишком простой и деловой жизни, грубоватой повседневности, технических достижений – утонувшая империя с каждым годом будет подниматься со дна царскосельских озер. В этот императорский Китеж будут жадно глядеться тысячи юношей, мечтающих о небывалой России».

Неужели эти мечтательные юноши, эти русские мальчики никогда не возмужают?

Саратога-Спрингс, США Июнь 2013

Наследство королевы Виктории

Кровь – сок совсем особенного свойства.

«Фауст» (Перевод Н. Холодковского)

Как причудливо тасуется колода!

«Мастер и Маргарита»

Было время, когда слова «европейская семья» имели буквальный смысл: монархи христианского мира и их наследники состояли друг с другом в близком родстве. Короли – люди из плоти и крови, и сами они знают это лучше, чем кто бы то ни было из их подданных. Но случается, что кровь играет с ними злую шутку, и принадлежность к роду венценосцев превращается в проклятие.

В ноябре 1817 года британская монархия с нетерпением ожидала рождения наследника престола. Правивший могучей империей более полувека король Георг III на склоне лет ослеп и потерял рассудок. 6 февраля 1811 года парламент принял Билль о регентстве, и главой государства стал старший сын короля принц Георг Август Уэльский. Хотя Георг III и его супруга София Шарлотта Мекленбург-Штрелицкая отличались необычайной плодовитостью – у них было 15 детей, из которых взрослого возраста достигли 13 – законнорожденной была лишь одна из дюжины их внуков и внучек – дочь принца-регента Шарлотта Августа.

Принцесса появилась на свет благодаря жесткой позиции парламента. Ее отец отличался крайней невоздержанностью и страстью к азартным играм. Как писал о нем Уильям Теккерей, «все демоны удовольствия влекли за собой бедного Флоризеля: праздность, и сластолюбие, и тщеславие, и пьянство, дружно бряцая веселыми кимвалами, толкали и манили его». (Перевод Я. Бернштейн.)

Флоризелем современники называли принца потому, что одной из его пассий была актриса театра Друри-Лейн Мэри Робинсон, которую Георг впервые увидел в спектакле по пьесе Шекспира «Зимняя сказка» в роли Пердиты; сын короля Богемии Флоризель – возлюбленный Пердиты.

Вследствие разгульного образа жизни долги принца Уэльского превысили громадную по тем временам сумму в 200 тысяч фунтов. Парламент, будучи озабочен отсутствием наследника, согласился заплатить долги принца при условии, что он вступит в законный брак. К тому времени Георг уже был женат на даме по имени Мэри Фитцгерберт, которая до брака с принцем успела дважды овдоветь и была на шесть лет его старше. По закону о королевских браках этот мезальянс был нелегитимным: брак лица королевской крови должен быть одобрен царствующим монархом. Закон провел в парламенте именно Георг III в 1772 году. Кроме того, по Акту о престолонаследии 1701 года наследник терял право на престол, если женился на католичке, а госпожа Фитцгерберт была именно ею.

Принц скрепя сердце согласился с требованием парламента. Невеста нашлась среди немецких принцесс – выбор пал на двоюродную сестру Георга Каролину, дочь его тетки по отцу Августы и герцога Брауншвейгского Карла П. Трудно было подобрать принцу, которого за изысканные манеры и утонченный вкус называли первым джентльменом Европы (именно во времена Регентства Англия стала законодательницей мужской моды), более несоответствующую партию. Каролина была вульгарна и не имела привычки к горячей ванне – как отмечает один из историков, от нее «воняло, как со скотного двора».

Впрочем, Георгу было наплевать: на церемонию венчания он явился, подобно шекспировскому Петруччо, пьяным до – в данном случае буквально – положения риз, а в брачную ночь свалился с супружеского ложа на пол. Первое соитие венценосных супругов было и последним.

Но недаром Бисмарк называл Германию племенной фермой Европы: единственной ночи оказалось достаточно, чтобы принцесса Уэльская спустя девять месяцев после свадьбы, 7 января 1796 года, родила дочь. Это и была Шарлотта. Условие парламента было выполнено. Спустя два дня Георг составил новое завещание – все его имущество должна была унаследовать Мария Фитцгерберт. Каролине принц Уэльский завещал один шиллинг и прогнал со двора, запретив принимать какое-либо участие в воспитании дочери.

* * *

О Кобургах в Европе говорили, что они достигли в постели большего, чем Карл Великий и Наполеон на поле боя. И в самом деле: посредством удачных браков эта династия стала составной частью могущественнейших королевских домов. Начало положила русская императрица Екатерина П. Желая передать престол через голову сына Павла внукам, она лично занималась их воспитанием, не допуская к этому ответственному занятию ни великого князя, ни свою невестку Марию Федоровну (в девичестве – принцессу Софию Доротею Вюртембергскую). Бабка же подобрала внукам и невест. В 1795 году, когда пришел срок всерьез думать о женитьбе великому князю Константину Павловичу, Екатерина пригласила в Петербург Франца Фридриха Антона, герцога Саксен-Кобургского, вместе со всем семейством, в котором было три дочери на выданье – уж одна-то из трех, рассудила царица, Константину должна приглянуться.

Далее все произошло как в волшебной сказке. Будущая свекровь наблюдала из окна дворца, как сестры-принцессы высаживаются из своего экипажа. Старшая, 17-летняя София, запуталась в длинных полах своей шубы, споткнулась и свалилась в сугроб; за ней последовала и 16-летняя Антуанетта. И лишь младшая, 14-летняя Юлиана Генриетта Ульрика, подобрала юбки и грациозно сошла из возка на землю. Ее и выбрала императрица, а вместе с нею и великий князь. «Если уж непременно надобно, я женюсь на маленькой обезьянке», – сказал он.

В замужестве Юлиана стала Анной Федоровной; однако это прелестное хрупкое существо не выдержало неистового нрава и грубости супруга, спустя шесть лет вернулось в родительский дом и, несмотря на то, что брак ее с Константином был впоследствии высочайшим повелением расторгнут, замуж больше не выходила. Детей у Юлианы и Константина не было.

Замужество Юлианы открыло ее младшим братьям, Эрнсту и Леопольду, дорогу к петербургской придворной карьере. Оба были пожалованы в генералы русской службы. Эрнст, ставший по смерти отца герцогом, был помолвлен с сестрой императора Александра великой княжной Анной Павловной, но помолвка расстроилась вследствие его увлечения молодой гречанкой по имени Полин Панам, которая, как героиня авантюрного романа, путешествовала с ним в мужском платье и в самый неподходящий момент объявила ему о своей беременности. В итоге Эрнст женился на даме не столь родовитой – принцессе Луизе Саксен-Готской; территории обоих княжеств были объединены, а династия в дальнейшем стала называться Саксен-Кобург-Гота.

Младший брат Эрнста Леопольд (его полное имя – Леопольд Георг Христиан Фридрих), отрочество которого пришлось на наполеоновскую эпоху и чье фамильное гнездо было разорено войной, обретался в составе полчища европейских аристократов при дворе французского императора и в 1807 году был представлен императрице – «старушке Жозефине», как он ее называл (Жозефине в ту пору было уже 44 года, а Леопольду – всего 17). Ходили слухи, что он состоял в интимной связи с дочерью Жозефины от первого брака Гортензией Богарнэ, которая была замужем за младшим братом Наполеона Луи Бонапартом и как раз в это время зачала сына, вступившего впоследствии на французский престол под именем Наполеона III. Есть также сведения, что любвеобильный Леопольд склонил к сожительству и свою невестку Луизу, а прекрасная гречанка, пассия его брата Полин Панам утверждала, что Леопольд пытался соблазнить и ее. В 1815 году он отправился в Лондон с амбициозной целью завоевать сердце наследницы британского престола, принцессы Шарлотты Уэльской, которой тогда было 19 лет.

Принцесса была уже помолвлена с наследным принцем Нидерландов Вильгельмом Оранским – из высоких политических соображений, но против своей воли. Леопольд начал правильную осаду крепости. В конце концов Шарлотта сдалась, и 2 мая 1816 года сыграли свадьбу. А принц Вильгельм Оранский сделал предложение сестре Александра I Анне Павловне, к которой в свое время сватался Наполеон. Император тогда получил вежливый отказ, а принцу ответили согласием. По случаю этого бракосочетания Пушкин написал стихотворение «Принцу Оранскому», воспев его участие в наполеоновских войнах:

Хвала, о юноша герой!

С героем дивным Альбиона

Он верных вел в последний бой

И мстил за лилии Бурбона.

Его текла младая кровь,

На нем сияет язва чести:

Венчай, венчай его, любовь!

Достойный был он воин мести.

В 1840 году супруг Анны Павловны взошел на престол под именем Вильгельма (Виллема) II.

Первая беременность Шарлотты была неудачной, случился выкидыш. Вторая протекала нормально, и осенью 1817 года Шарлотта была на сносях.

Вечером 3 ноября, когда отошли воды и начались родовые схватки, во дворце Клермон-Хаус близ Эшера в графстве Сюррей собрались 11 высших должностных лиц Соединенного Королевства, включая епископа Кентерберийского, лорда-канцлера Казначейства и ключевых министров. Роды принимал королевский акушер сэр Ричард Крофт. Присутствие вельмож требовалось для того, чтобы младенца нельзя было подменить – эта традиция свято соблюдалась вплоть до середины XX века. 5 ноября в 9 часов пополудни, после 50 часов схваток, сопровождавшихся рвотой, измученная Шарлотта наконец разрешилась мертвым мальчиком. Попытки медиков оживить ребенка, как то вдувание ему в легкие воздуха, натирание его солью и перцем, вливание ему в рот бренди – не дали результата. В ночь на 6 ноября скончалась и сама роженица.

Британская корона лишилась сразу двух прямых наследников. 18 февраля следующего года сэр Ричард Крофт, не выдержав мук совести (он действительно, как считают современные эксперты, допустил непростительные профессиональные ошибки), выстрелил себе в голову сразу из двух пистолетов. Рядом с его трупом нашли комедию Шекспира «Бесплодные усилия любви», раскрытую на странице с репликой короля: «Храни вас, сударь, Бог! А где принцесса?» (Пер. Ю. Корнеева)

Принцу-регенту в год смерти дочери было уже 55 лет. Его брак с Каролиной оставался не расторгнутым – следовательно, он не мог вступить в новый и обзавестись детьми. Следующий по старшинству брат Георга, герцог Йоркский Фридрих Август, был женат на дочери прусского короля Фридриха Вильгельма II Фредерике, но потомством их Господь не наградил. А вот младшие братья были неженаты. После смерти племянницы Шарлотты у каждого из них появился шанс стать отцом наследника, и в один и тот же 1818 год они вступили в брак, благо после наполеоновских войн в Европе появилось на выданье множество принцесс протестантского вероисповедания.

* * *

В 1820 году, процарствовав 60 лет, скончался бедный Георг III. На престол взошел под именем Георга IV принц-регент.

Ему должен был наследовать следующий по старшинству брат, герцог Йоркский Фридрих. Третий брат герцог Кларенский Вильгельм 20 лет жил вне брака с актрисой Доротеей Джордан, которая родила ему десятерых детей.

Вильгельм был совершенно счастлив и не видел никакой необходимости в династическом браке. На престол он не собирался. Как и его старший брат Георг, он начал искать невесту для того, чтобы избавиться от долгов – особам королевской крови полагается после вступления в законный брак казенное денежное довольствие.

В год смерти племянницы Шарлотты ему было уже 52 года. Летом 1818 года состоялась свадьба Вильгельма и принцессы Аделаиды Саксен-Мейнингенской. Уже в марте следующего года она родила девочку, прожившую всего несколько часов; ее успели назвать Шарлоттой Августой Луизой. Следующая беременность завершилась выкидышем, а затем на свет появилась девочка, крещенная Елизаветой и прожившая меньше четырех месяцев. Были слухи и о других беременностях и о неудачных родах – принцесса Аделаида разрешилась будто бы мертвой двойней. Однако потомства Вильгельму Бог так и не дал. После неожиданной кончины в 1826 году брата Фридриха, брак которого был также бездетным, Вильгельм превратился в наследника престола.

Обзавестись легитимным потомством удалось лишь четвертому сыну Георга III, герцогу Кентскому Эдуарду Августу.

Получивший по тогдашнему британскому обычаю спартанское воспитание, предполагавшее и телесные наказания, Эдуард был смесью садиста с чувствительной натурой. Будучи офицером сначала в Гибралтаре, затем в Квебеке и снова в Гибралтаре, он лично принимал участие в наказаниях солдат плетью и дважды сталкивался с бунтом не вынесших издевательств подчиненных. В Гибралтаре же он завел себе подругу – молодую француженку по имени Тереза Бернардин, известную также под именем мадам де Сен-Лоран. Наконец герцог был отозван в Англию. Оттуда пара в целях экономии перебралась в Брюссель. Долги Эдуарда росли, отдавать было нечем, и герцог Кетский стал думать о женитьбе.

По совету Леопольда он нанес визит его рано овдовевшей сестре Виктории Марии Луизе, княгине Лейнингенской, урожденной Саксен-Кобург-Гота, которая имела двоих детей от первого брака, держала скромный двор в Аморбахе близ Маннгейма и выступала регентом при своем 15-летнем сыне Карле. 30-летняя вдовушка не произвела особого впечатления на Эдуарда. Опасаясь, что его мадам узнает о поисках невесты, герцог Кентский даже опубликовал в газетах опровержение. После смерти племянницы Шарлотты он написал Виктории письмо с предложением руки, в глубине души надеясь на отказ. Но княгиня Лейнингенская ответила согласием. Обряд венчания в Лондоне в июле 1818 года был двуязычным. На той же церемонии принц Вильгельм обвенчался с принцессой Аделаидой.

Вскоре Виктория зачала. Роды, проходившие в Кенсингтонском дворце, были легкими. 24 мая 1819 года в 4:15 утра без каких-либо осложнений у герцогини Кентской родился младенец женского пола. Девочку назвали Александриной Викторией – в честь крестного отца Александра I, который, правда, на крестины не приехал.

Борьба за право наследования престола была выиграна минимальным преимуществом: в марте того же года родился сын у седьмого брата – герцога Кембриджского Адольфа; в том же месяце родилась прожившая семь часов дочь Вильгельма; наконец, герцогиня Кумберлендская, жена Эрнеста Августа, пятого сына Георга III, разрешилась мальчиком всего через три дня после рождения дочери герцога Кентского.

* * *

Роды у Виктории принимала королевская акушерка мадам Сибольд. Сразу же после благополучного разрешения от бремени она поспешила на континент по вызову герцога Эрнста Саксен-Кобургского, старшего брата Леопольда, чья юная жена Луиза вот-вот должна была разродиться. 26 августа 1819 года в этом семействе появился на свет мальчик, которого назвали Альбертом. Говорят, мадам Сибольд была первой, кто сказал, что он будет отличной парой для крошки Виктории.

Через шесть лет после рождения Альберта его родители расстались. Луиза больше никогда не общалась со своими детьми; чтобы увидеть их издалека, она переодевалась в крестьянское платье и отправлялась на рыночную площадь Кобурга. Она вышла замуж повторно, но умерла в возрасте 30 лет, предположительно от рака шейки матки.

* * *

Вопреки обычаю того времени, Виктория Кентская сама кормила девочку грудью. В высшей степени необычным шагом была также прививка от оспы, сделанная Виктории-младшей спустя десять недель после рождения. В январе 1820 года герцог Кентский слег с тяжелой простудой и через две недели скончался.

* * *

Трагическая кончина Шарлотты поставила крест на династических мечтах Леопольда. Он овдовел в возрасте 27 лет. 50 тысяч фунтов годового содержания, которое он продолжал получать от британского парламента, позволили ему вести комфортабельную жизнь богатого ловеласа. Одной из великосветских дам, проявивших к нему благосклонность, была подруга Пушкина графиня Долли Фикельмон, урожденная Хитрово. В 1829 году он обвенчался с немецкой актрисой Каролиной Бауэр, которая наружностью напомнила ему незабвенную Шарлотту. Брак был морганатическим: Леопольд все ждал, что подвернется какая-нибудь вакансия для него, и с Каролиной придется расстаться. Но Каролина на этом свете не задержалась – она покончила с собой до того, как подвернулась вакансия.

* * *

Вакансией этой стал греческий трон, предложенный Леопольду в 1828 году. Леопольд, однако, переборщил: вместе с греческой короной он потребовал в жены французскую принцессу, а в качестве приданого – большой кредит.

Державы нашли менее капризного претендента.

Нового предложения пришлось ждать недолго: в 1830 году Бельгия отделилась от Нидерландов. Новому независимому королевству потребовался монарх. Англия предложила кандидатуру Леопольда Саксен-Кобургского. В июне 1831 года он был избран королем бельгийцев.

Голландия не смирилась с потерей территории. Ее войска под предводительством былого соперника Леопольда за руку покойной Шарлотты Вильгельма Оранского вторглись в Бельгию. От военного разгрома новоявленного короля спасла французская армия. Леопольд получил и французскую принцессу в жены – он женился на Луизе Марии Орлеанской. Жениху было в день свадьбы 42 года, невесте – 20.

Хотя над супружеским ложем висела картина, изображающая принцессу Шарлотту и ее мертвого младенца, возносящихся на небеса, брак этот был вполне удачным. Луиза говорила, что невозможно найти другого мужчину «более деликатного, более нормального, более религиозного и с таким тонким чувством юмора», как ее муж. Она родила ему четверых детей. Первой на свет появилась девочка, названная, конечно же, Шарлоттой.

* * *

Родившись наследницей престола, принцесса Виктория легко могла этого звания лишиться. В декабре 1820 года герцогиня Кларенская Аделаида родила дочь, крещенную Елизаветой Георгиной Аделаидой. Как ребенок старшего брата она имела преимущественное право наследования. Но уже в марте следующего года девочка умерла от «заворота кишок».

В августе того же года в возрасте 53 лет отдала Богу душу королева Каролина, жена Георга IV. Теперь король, которому было тогда 59 лет, мог наконец жениться вторично и обеспечить наследование по прямой линии. Но монарх предпочел остаться холостяком – быть может, потому, что был серьезно болен. Он умер в июне 1830 года, освободив трон для брата Вильгельма, который взошел на престол, когда ему было уже 65 лет.

* * *

Принцесса Виктория получила суровое воспитание. Лишенная отца, братьев и сестер, она находилась под неусыпным надзором и наказывалась за малейшую провинность; ей было отказано даже в праве на собственную спальню – она спала в одной комнате с матерью.

Отца Виктории в значительной мере заменил дядя Леопольд – она звала его solo padre. Он мысленно сосватал ее уже в раннем детстве своему племяннику Альберту, рассчитывая играть важную роль при дворе. Честолюбивые планы лелеяла и вдова герцога Кентского – в том случае, если бы Виктория взошла на престол до наступления совершеннолетия, герцогиня стала бы регентшей.

Исключительную роль в ближайшем окружении герцогини играл отставной капитан ирландской армии Джон Конрой. Он был другом покойного Эдуарда Кентского, а после того, как герцогиня Виктория овдовела, стал управляющим всей ее собственностью и, следовательно, особо доверенным лицом. Герцогиня всецело находилась под влиянием этого неординарного человека, который имел все основания питать радужные надежды на амплуа «серого кардинала» при дворе королевы Виктории.

Конрой активно содействовал замужеству дочери герцогини от первого брака принцессы Феодоры (она вышла за князя Эрнста Гогенлоэ – Лангенбург) – он стремился изолировать юную Викторию, которая очень любила свою старшую единоутробную сестру. Он всеми силами ограждал ее от знакомств, угрожавших его статусу. Он, в частности, отчаянно пытался сорвать визит в Лондон двоюродных братьев Виктории Альберта и Эрнста. Будучи 17 лет от роду, она пригласила их по настоянию дяди Леопольда и тотчас по-детски влюбилась в обоих.

Король Вильгельм дотянул до совершеннолетия наследницы. Он скончался от пневмонии 20 июня 1837 года. Виктория стала королевой в возрасте 18 лет и 27 дней. Незадолго до коронации она переболела тифом, и Джон Конрой не отходил от одра больной, тщетно пытаясь заполучить ее подпись под документом о назначении его, Конроя, личным секретарем Виктории.

Первое, что она сделала в «должности» монарха, – велела перенести свою кровать из спальни матери в отдельную комнату. К величайшему разочарованию Джона Конроя, она приняла премьер-министра лорда Мельбурна наедине, безапелляционно заявив, что и впредь будет поступать так же. Виктории удалось отстоять свою независимость и от дяди Леопольда – она мягко, но решительно дала ему понять, что не нуждается в его советах.

Однако от своего намерения поженить племянника и племянницу Леопольд не отказался. Спустя два года после коронации он устроил вторую поездку Альберта в Лондон. Тот отправился на Британские острова с твердым желанием положить конец беспочвенным фантазиям дядюшки. Аналогичное желание испытывала и Виктория, которой надоело состояние мнимой помолвки.

Однако их встреча произвела ровно противоположный эффект. Альберт возмужал и превратился из подростка в обольстительного молодого мужчину. На третий день юная королева сделала ему предложение. (Согласно придворному протоколу, монарху нельзя предлагать руку – это всегда делает сам монарх.) Свадьбу сыграли 10 февраля 1840 года. Альберт стал принцем-консортом – супругом монарха без права наследования престола.

С первых же дней семейной жизни начались проблемы с родственниками. Мать королевы пожелала переехать к молодоженам в Букингемский дворец, а когда Виктория ответила отказом, заявила зятю, что родная дочь гонит ее из дому. Свекор герцог Кобургский настойчиво намекал невестке, что было бы не худо по-родственному заплатить из английской казны его многочисленным кредиторам.

Изображение британского герба Викторианской эпохи Виктория забеременела спустя месяц после свадьбы и в ноябре 1840 года произвела на свет девочку, названную Викторией Аделаидой Марией Луизой, по-домашнему – Вики.

* * *

Через три месяца после рождения первой дочери королева снова забеременела. На сей раз на свет появился мальчик – будущий король Эдуард VII. Следующим ребенком была дочь Алиса, за которой последовали Альфред, Елена, Луиза, Артур, Леопольд; девятым, и последним, ребенком в семье была принцесса Беатриса, родившаяся в 1857 году.

Все дети, и особенно наследник, воспитывались в чрезвычайной строгости и уже в раннем возрасте подвергались порке; занятия продолжали с 8 утра до 7 вечера шесть дней в неделю. Родители загодя подбирали им партию. Старшая дочь Вики была представлена своему будущему мужу, кронпринцу Германии Фридриху (будущему императору Фридриху III) в возрасте 10 лет, в 17 помолвлена, а в 20 имела уже двоих детей (старший стал императором Вильгельмом II). Рано вышли замуж и три другие дочери, и лишь младшая Беатриса засиделась в девицах до 28 лет – мать никак не хотела расстаться с ней и держала ее при себе в качестве компаньонки.

Один из девятерых принцев и принцесс, Леопольд, страдал тяжким недугом – гемофилией. Клирики толковали болезнь как кару за нарушение библейского завета: при родах Леопольда была впервые применена новинка – анестезия хлороформом, а ведь Господь говорит познавшей грех Еве: «умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей». (Быт., 3:16) Леопольд к тому же был нехорош собой и стал нелюбимым ребенком в семье. Он месяцами не видел мать и рано почувствовал себя изгоем. Виктория до такой степени стыдилась своего младшего сына, что, отправляясь со всем семейством на отдых в загородное поместье Балморал, оставляла его в Лондоне на попечении нянек.

Но, как часто бывает в таких случаях, юный страдалец компенсировал физические изъяны блестящим интеллектом. Виктория начала отдавать должное уму Леопольда, когда тому было шесть лет. Старшим другом Леопольда стала жена его брата Альфреда великая княгиня Мария Александровна, дочь Александра II, которая тоже чувствовала себя одинокой в чужой стране.

* * *

Принц-консорт умер в декабре 1861 года после сильнейшей простуды. Патологоанатомического исследования трупа не проводилось. Официальный диагноз – брюшной тиф, но некоторые исследователи полагают, что причиной смерти был рак желудка.

Королеве Виктории в момент смерти мужа было 42 года. Она погрузилась в бессрочный траур, в течение пяти лет кряду отказывалась произносить тронную речь в парламенте, каждую ночь клала на подушку рядом с собой портрет покойного супруга и засыпала с его ночной сорочкой в руках.

* * *

Леопольд окончил Оксфорд, стал одним из личных секретарей королевы и, в отличие от наследника престола, имел доступ к секретным государственным бумагам.

В 1880 году он побывал в США и Канаде и произвел там настолько благоприятное впечатление, что канадцы просили королеву назначить его генерал-губернатором. Но Виктория не могла обойтись без помощи и советов своего младшего сына и ответила отказом.

Занимаясь государственными делами, Леопольд продолжал свое образование – он получил степень доктора гражданского права. Принц основал Королевскую консерваторию и вступил в масоны. В 1881 году Виктория пожаловала ему титул герцога Олбани и стала подыскивать невесту. В конце концов избранницей стала Елена Вальдек-Пирмонт, сестра королевы Нидерландов Эммы Вильгельмины. От этого брака в феврале 1883 года родилась дочь Алиса. Спустя год супруги на время расстались: Леопольду придворные доктора рекомендовали провести необычайно суровую зиму в Канне; Елена же была на сносях и не могла сопровождать его.

В марте Леопольд упал на лестнице каннского отеля и спустя несколько часов умер от кровоизлияния в мозг. В июле его вдова родила мальчика, названного Чарльзом (Карлом Эдуардом Леопольдом). В 1900 году Чарльз унаследовал от своего дяди Альфреда титул герцога Саксен-Кобург-Готского и переехал в Германию. Впоследствии он сыграл важную роль в возвышении Гитлера.

* * *

Гемофилия – наследственное заболевание, выражающееся в нарушении механизма свертываемости крови. Больной страдает кровотечениями даже при незначительных травмах и спонтанными кровоизлияниями во внутренние органы и суставы, что ведет к их воспалению и разрушению. Гемофилии подвержены почти исключительно мужчины; женщины выступают ее переносчиками: они передают своим детям хромосому X с дефектными генами, определяющими отсутствие или недостаточность в плазме крови факторов сворачиваемости – фактора VIII, фактора IX или фактора XI. Соответственно, первая форма заболевания называется гемофилией А, вторая – гемофилией В, третья – гемофилией С. Болезнь по сей день неизлечима, применяются лишь поддерживающие меры, прежде всего регулярные инъекции недостающих факторов, полученных из крови доноров.

Что было известно о характере болезни в викторианские времена?

Ее умели диагностировать и описать, но не умели помочь пациенту, поскольку не понимали природы его недуга. Наиболее ранний из описанных случаев датируется вторым веком нашей эры: некий раввин разрешает женщине не обрезать сына после того, как двое его старших братьев истекли кровью и умерли при операции. Однако еще в XIX веке семья украинских евреев потеряла десятерых сыновей, страдавших гемофилией и скончавшихся в результате обрезания. В 1803 году американский врач Джон Отто опубликовал классическое описание болезни – ему был ясен наследственный характер гемофилии, и он проследил корни подверженной ей семьи почти на столетие назад. Но механизм передачи наследственных признаков оставался тайной.

Первооткрыватель этого механизма моравский аббат-августинец Грегор Мендель был тремя годами моложе королевы Виктории. Результаты своих опытов по скрещиванию гороха он опубликовал в 1866 году, а умер в 1884, оставаясь непризнанным гением.

Биохимическая структура молекулы, способ, посредством которого она переносит генетическую информацию, была открыта лишь в середине прошлого столетия учеными Кембриджского университета Фрэнсисом Криком и Джеймсом Уотсоном, получившими за это Нобелевскую премию в 1962 году.

В XIX веке попытки лечения зачастую лишь усугубляли страдания гемофиликов. Им ставили пиявки, банки, отворяли вены, вскрывали суставы, дабы превратить внутреннее кровоизлияние во внешнее. Эти меры сплошь и рядом приводили к трагическим результатам. Тем не менее, еще в 1894 году знаменитый врач и непререкаемый авторитет сэр Вильям Ослер, которого Виктория пожаловала в рыцари (его заслуги перед медициной действительно велики), рекомендовал для лечения гемофилии кровопускание.

Физиологи догадывались, что причина болезни кроется в отсутствии или нехватке какого-то вещества в крови пациента. Спустя три года после коронации Виктории и задолго до рождения принца Леопольда лондонский врач Самюэль Армстронг Лэнс применил для лечения 12-летнего гемофилика переливание крови. Это был абсолютно верный шаг, но беда в том, что медицина того времени не имела понятия о совместимости различных групп крови, и метод Лэнса был реабилитирован лишь в 30-е годы прошлого века. И только в 60-е годы д-р Кеннет Бринкхауз из Университета Северной Каролины открыл методы выделения, концентрации и консервации фактора VIII, благодаря чему гемофилики смогли делать себе инъекции самостоятельно.

Однако в 80-е годы на человечество свалилась новая напасть – СПИД, и вместе со спасительным раствором больные получали смертоносный вирус до тех пор, пока ученые не научились выявлять наличие вируса иммунодефицита в крови.

* * *

Леопольд получил дефектный ген от матери, королевы Виктории. От кого получила его королева?

Ее отец герцог Кентский гемофиликом не был. Носителем должна была быть ее мать, герцогиня Виктория. В этом случае можно ожидать, что злополучный ген сказался и на других ее потомках.

В первом замужестве герцогиня имела двоих детей, Карла и Феодору – единоутробных брата и сестру королевы Виктории. Карл был здоров, следовательно, не мог передать болезнь своим детям. Феодора родила пятерых детей, в том числе троих мальчиков – ни один из них не имел симптомов гемофилии.

Однако девочки могли оказаться носителями.

Старшая дочь Феодоры Аделаида произвела на свет обширное потомство – четырех дочерей, одна из которых умерла во младенчестве, и троих вполне здоровых сыновей. Ее средняя дочь Каролина Матильда родила девятерых детей обоего пола, но ни они, ни их дети, то есть прапраправнуки Виктории – предполагаемого переносчика болезни – ни малейших признаков гемофилии не выказали. Младшая дочь Феодоры, тоже Феодора, имела двух сыновей, опять-таки ни в коей мере гемофилией не страдавших (один из них, кстати говоря, попал в годы Второй мировой войны в советский плен и умер в 1946 году в мордовском лагере).

Но что если подняться вверх по генеалогическому древу королевы Виктории? (В данном случае «вверх» означает к предкам, поскольку генеалогическое древо изображается обычно корнями кверху.) Не страдал ли гемофилией кто-либо из ее предков-мужчин?

Родословная Виктории прослежена вплоть до 17-го колена, и именно на предмет гемофилии. Эту кропотливейшую работу проделали в 1911 году, уже после смерти королевы, члены британского Общества евгеники Уильям Буллок и Пол Филдс. Плод их трудов хранится в виде двух свитков в библиотеке Королевского медицинского общества. Он никогда не публиковался по простой причине: исследователи не смогли найти, как ни старались, среди предков королевы Виктории, в числе коих значатся представители знатнейших европейских династий и королевских домов, ни одного гемофилика.

Одно из двух: либо порочный ген мутировал, когда будущая королева была еще эмбрионом в чреве своей матери, либо она не родная дочь герцога Эдуарда Кентского. Вероятность мутации составляет один шанс из 25 тысяч. Вероятность адюльтера, учитывая тогдашние нравы, напротив, весьма высока.

* * *

Вспомним, что брак герцогини Лейтингенской и Эдуарда Кентского был заключен не по любви, а по расчету – Эдуард рассчитывал женитьбой поправить свои финансовые дела. Герцогу Кентскому в год свадьбы шел уже шестой десяток, у него были изрядное брюхо и лысина, а вдовушке – всего 32. До свадьбы они встретились лишь однажды, когда Эдуард приезжал на смотрины в Аморбах. Ради матримониальных планов герцог был вынужден расстаться с мадам Сен-Лоран, с которой прожил душа в душу 27 лет. Детей у них как будто не было – пусть незаконнорожденных, но признанных отцом, как были признаны Вильгельмом IV его внебрачные дети. И это наводит на подозрения: уж не был ли Эдуард бесплоден?

Вопрос не так прост, как может показаться. Королева Виктория сделала все, чтобы стереть память о французской подруге своего отца. На основании различных косвенных свидетельств исследователями высказывались предположения о том, что у герцога Кентского и мадам Сен-Лоран дети были, причем по некоторым подсчетам их было не менее семи. Однако историк Молли Гиллен, тщательно изучившая сохранившиеся архивные документы, особенно финансовые, пришла к выводу, что герцог не имел потомства от мадам.

Кто из двоих был бесплоден?

От мадам-то у Эдуарда детей не было, зато была внебрачная дочь от другой молодой француженки, с которой он познакомился в студенческие годы в Женеве. История даже попала в газеты, и разгневанный король Георг III фактически сослал сына в Гибралтар на военную службу. Историки установили личность юной пассии принца и выяснили, что в декабре 1789 года она умерла родами, произведя на свет младенца женского пола, нареченного Аделаидой Викторией Августой и отданной на попечение сестре покойницы, которой Эдуард затем выплачивал денежное содержание вплоть до 1832 года.

Стало быть, бесплодна была мадам? Всего вероятнее, но существуют и другие возможности.

Во-первых, партнеры могли предохраняться при помощи достаточно широко распространенных в то время кондомов или прерванного соития – coitus interruptus. Практиковались в таких ситуациях и аборты. Во-вторых, существует такое понятие, как вторичное бесплодие мужчины – он оказывается способен зачать только одного ребенка.

Эдуард был убежден, что он – первый мужчина своей пассии. Однако Молли Гиллен собрала убедительные свидетельства того, что Тереза Бернардин не была девицей в момент знакомства с герцогом Кентским. Она была куртизанкой высшего класса – умение предохраняться входило в число ее профессиональных навыков. Но трудно избежать искушения забеременеть, когда твой любовник – лицо королевской крови.

Как бы то ни было, никаких сведений о ее беременностях не сохранилось.

«Надеюсь, мне достанет сил исполнить мой долг», – писал Эдуард Кентский другу накануне свадьбы. Ситуация в вопросе о наследнике была острой. (Тут мы отчасти повторяемся, но в данном случае это «увеличение» необходимо.) Первое венчание состоялось в Кобурге 29 мая 1818 года, после чего молодожены отправились через Брюссель в Лондон, где 11 июля состоялась повторная церемония, на этот раз двойная – герцог Кларенский, впоследствии Вильгельм IV, женился на Аделаиде Саксен-Мейнингенской. После этого супруги прожили два месяца в Лондоне, в Кенсингтонском дворце, но Виктории никак не удавалось забеременеть. В сентябре пара вернулась в Аморбах. Там герцогиня наконец зачала.

Практически одновременно о своем грядущем отцовстве узнали и братья Эдуарда герцоги Кларенский и Кембриджский, тоже жившие на континенте. Но Эдуард решил, что его ребенок должен родиться на английской земле.

Парламент выдал ему только шесть тысяч фунтов из обещанных 25. Герцогу пришлось одалживать деньги на обратную дорогу. Не имея возможности нанять кучера, он сам сел на козлы экипажа, набитого до отказа – в нем поместились его жена, его падчерица, сиделка, горничная, две комнатные собачки и клетка с канарейками. Во второй карете ехали прислуга, доктор и акушерка мадам Сибольд.

Некая английская путешественница не поверила своим глазам, увидев где-то не европейском проселке этот «обшарпанный караван» с принцем на кучерском месте.

Будущая королева Виктория появилась на свет совершенно здоровым и, вероятно, доношенным ребенком. Это значит, что зачата она была, скорее всего, в Англии в августе 1818 года. Этот период жизни герцога и герцогини Кентских довольно подробно описан в «Придворных известиях» (Court Circulars). Так, например, с 6 по 12 августа они гостили в Клермон-Хаус у брата герцогини Леопольда. Именно 12-го было объявлено о беременности герцогини Августы Кембриджской – ее ребенок мог стать наследником престола, если бы брак Эдуарда и Виктории оказался бездетным.

Интересно, что в тот же день супруги вернулись к себе в Кенсингтонский дворец; Леопольд же отправился с поздравлениями в дом герцога Адольфа Кембрижского, а вечером приехал к Кентам на обед. Трудно предположить, что после проведенных вместе шести дней у них была иная тема разговора, помимо возможного наследника.

* * *

Безутешный молодой вдовец Леопольд далеко еще не поставил крест на своих амбициях. Едва не превратившись, волею судьбы и благодаря собственной настойчивости и авантажной внешности, из заштатного немецкого принца в отца наследника британской короны, он питал теперь надежды на брак своей сестры, которому всячески содействовал. Мудрый дядя при венценосном племяннике или племяннице – тоже недурное амплуа и хороший шанс заполучить один из европейских тронов (этот план полностью оправдался).

Что если сестра сообщила ему о бесплодии герцога? Смирился ли бы Леопольд с крахом радужных надежд? Впрочем, и сама Виктория была дама опытная и в особом благочестии не замеченная. Конечно, вероятность того, что ее внебрачным партнером оказался гемофилик, невелика. Но она все же гораздо выше, чем вероятность генной мутации.

* * *

В характере Виктории Кентской была одна резко выделяющаяся черта, о которой упоминают мемуаристы. Внебрачные дети герцога Вильгельма Кларенского от Доротеи Джордан, общим числом десять человек, после восшествия своего отца на престол получили фамилию Фитцкларенс и дворянские титулы и с полного согласия и одобрения королевы Аделаиды были приняты при дворе. Так вот, герцогиня Кентская всякий раз реагировала на их появление с демонстративным осуждением – она немедленно покидала помещение и говорила знакомым, что никогда не допустит, чтобы ее дочь общалась с «бастардами», ибо как в таком случае научить ее отличать порок от добродетели. Уж не срабатывал ли в этом случае фрейдистский механизм моральной компенсации за собственный грех?

* * *

Светский мемуарист Чарльз Гревилл, автор множества тонких наблюдений, вхожий в силу происхождения и по долгу службы (он был клерком Тайного совета) в Букингемский дворец при трех монархах, не сомневался, что у герцогини есть любовник и что любовник этот – сэр Джон Конрой.

Гревилл пришел к этому выводу на основании двух обстоятельств: общеизвестной ненависти королевы Виктории к управляющему имением своей матери и необъяснимого и внезапного удаления в 1829 году из Кенсингтонского дворца баронессы Спэф, четверть века служившей герцогине Кентской компаньонкой – выглядело это так, будто баронесса разгласила некие интимные тайны дома Кентов.

Баронесса находилась в одной из карет «обшарпанного каравана» во время спешного возвращения семейства из Германии в Англию (Виктория была на седьмом месяце беременности). Она оставалась в доме после смерти герцога. Но когда будущей королеве Виктории было десять лет, баронессу вдруг отослали к черту на кулички – в Лангенбург: она стала фрейлиной единоутробной сестры наследницы британского престола принцессы Феодоры.

Об этой отставке или, если угодно, ссылке много говорили в свете. Герцог Веллингтон, комментарий которого записан Гревиллом, предполагал, что юная Виктория застала мать и Конроя в неподобающей ситуации, стала приставать с расспросами к баронессе, а та не выдержала и нарушила обет молчания. По мнению Веллингтона, та же участь ждет и Луизу Лецен – любимую гувернантку наследницы. Эта гипотеза косвенно подтверждается письмом Леопольда, в котором он пишет Лецен:

...

«Не прояви я твердость, вы последовали бы за баронессой Спэф».

Виктория называет Конроя в своем дневнике «чудовищем» и «дьяволом во плоти». Когда в 1839 году, уже будучи королевой, она обнаружила, что фрейлина ее матери Флора Гастингс, судя по всему, на сносях, первым, кого она обвинила, был Джон Конрой. 32-летняя незамужняя леди Флора прошла медицинский осмотр и доказала, что она девица – выпуклость живота была следствием брюшной водянки (Ascites), от которой она и скончалась в том же году. Репутации королевы был нанесен сильнейший удар, публика бросала в ее карету тухлые яйца; скандал послужил одним из поводов отставки премьер-министра лорда Мельбурна.

Как знать, быть может, и показное благочестие Виктории, наложившее неизгладимый отпечаток на всю эпоху ее 62-летнего правления, было следствием если не точного знания, то подозрений в незаконности своего происхождения?

* * *

В отличие от викторианской эпохи предшествовашая ей эпоха регентства исповедовала гедонизм, легкие нравы и необременительные моральные стандарты. В Королевском архиве сохранилась записка герцога Кларенского Вильгельма старшему брату, принцу-регенту «Давешней ночью, – пишет будущий Вильгельм IV, – вы… двух шлюх. Надеюсь, ничего не подцепил». О герцоге Кумберлендском говорили, что он, возможно, отец ребенка своей незамужней сестры Софии.

В пользу легитимного происхождения Виктории говорит ее портретное сходство с герцогом Кентским и его отцом королем Георгом III: то же круглое лицо со срезанным подбородком, тот же мясистый нос, те же пухлые губы бантиком, высокий выпуклый лоб и голубые глаза. Кроме того, нет никаких свидетельств наличия в окружении герцогини Кентской гемофилика, подходящего для адюльтера. Поэтому версия мутации гена при всей ее маловероятности остается в силе.

* * *

Картину искажает и усложняет другой генетический дефект – порфирия, терзавшая британский королевский дом на протяжении столетий, начиная с Марии Стюарт. Порфирия, или порфириновая болезнь (от греческого porphyreos – пурпурный) – редкое наследственное заболевание, выражающееся в нарушении механизма синтеза порфиринов (пигментов). Промежуточные продукты синтеза скапливаются во внутренних органах и тканях, особенно в печени, и причиняют сильные мучения, а затем выводятся из организма с мочой и калом, окрашивая их в пурпурный цвет.

Порфирией страдал сын Марии Стюарт Иаков I и его сын принц Генри, старший брат короля Карла I. Генри недуг свел в могилу. Эта болезнь была причиной бесплодия королевы Анны, правнучки Иакова I, из-за чего престол перешел к Ганноверскому дому – правнуку Иакова Георгу, курфюрсту Ганноверскому, взошедшему на престол под именем Георга I. От него порфирия передалась дочери Софии Доротее, которая вышла замуж за короля Пруссии Фридриха Вильгельма I Гогенцоллерна и стала матерью Фридриха II Великого, а по мужской линии болезнь добралась до Георга III, деда королевы Виктории.

Симптомы порфирии наблюдались и у принца-регента, впоследствии Георга IV, а возможно, и у его жены – королевы Каролины, праправнучки Фридриха Вильгельма I. Если это так, то их единственная дочь, принцесса Шарлотта, получила ген порфирии сразу по обеим линиям.

Порфирией был болен и отец королевы Виктории Эдвард Кентский, однако на нем болезнь чудесным образом прекращается: ею не страдала ни сама Виктория, ни ктолибо из ее многочисленного потомства. Правда, согласно современным исследованиям, ею болела внучка Виктории, сестра кайзера Вильгельма II Шарлотта, передавшая его своей единственной дочери Феодоре, но она могла унаследовать ген порфирии по мужской линии – от своего отца Фридриха III.

Недавно появились сообщения о том, что порфирией страдали также Вики – супруга Фридриха III, старшая дочь королевы Виктории, и ее праправнук – кузен нынешней королевы принц Уильям Глостерский, разбившийся в 1972 году на самолете, которым он сам управлял. Однако эти сведения ненадежны.

* * *

Мать Николая II, императрица Мария Федоровна, была дочерью короля Дании Кристиана IX и в девичестве звалась Дагмарой. Ее старшая сестра Александра была замужем за британским монархом, старшим сыном королевы Виктории Эдуардом VII. Таким образом, будущий царь и сын Эдуарда, впоследствии король Георг V, приходились друг другу двоюродными братьями; они были так похожи, будто были не кузенами, а однояйцевыми близнецами. Сходство забавляло и их самих, и всех родственников: Николай и Георг носили усы и бороды одинакового фасона и часто фотографировались вместе.

В июне 1884 года вторая дочь королевы Виктории Алиса Гессенская выдала старшую дочь Елизавету Александру Луизу Алису за великого князя Сергея Александровича, дядю Николая. Она приняла православное крещение и стала называться Елизаветой Федоровной. На их свадьбе в Петербурге 16-летний Николай и увидел впервые 12-летнюю сестру невесты – Алису Викторию Елену Луизу Беатрису, или просто Аликс, как звали ее в семье.

Когда Аликс было шесть лет, вместе с сестрами и матерью она заболела дифтерией; сама поправилась, но мать и самая младшая сестренка Мэри двух лет от роду умерли. Аликс не только осиротела, но и осталась самым младшим ребенком в семье великого герцога Гессенского Людвига IV. Это событие наложило неизгладимый отпечаток на характер Аликс: из вечно смеющегося беззаботного ребенка она превратилась в существо замкнутое, упрямое и вспыльчивое. Внучку взяла к себе на воспитание королева Виктория. Никто не знал, что покойница мать была носителем гена гемофилии, и что Аликс стала им тоже.

В апреле 1894 года в Кобурге, куда по случаю свадьбы брата Аликс Эрнеста и его двоюродной сестры Виктории Мелиты (она была дочерью второго сына королевы Виктории герцога Альфреда Эдинбургского и великой княгини Марии Александровны, дочери императора Александра II) съехались венценосные особы со всей Европы, между наследником русского престола и внучкой королевы Виктории произошло объяснение. «Говорили до 12 часов, – записал Николай в своем дневнике, – но безуспешно: она все противилась перемене религии, она, бедная, много плакала…» Там же, в Кобурге, было объявлено о помолвке.

Подготовляя династический брак, в Лондоне и Санкт-Петербурге взвешивали политические последствия. О последствиях генетических не подумал никто. Лишь в 1913 году, когда Николай задумал выдать свою старшую дочь Ольгу за румынского кронпринца Кароля, его мать – она была другой дочерью Альфреда Эдинбургского – решительно воспротивилась затее именно на этом основании.

Дальнейшее известно: гемофилия настигла единственного сына императора царевича Алексея. И на целом свете был только один человек, способный облегчить страдания наследника – Григорий Распутин. О том, что Алексей тяжко болен и о силе распутинских чар за пределами узкого семейного круга никто не знал.

О том, что ребенок болен гемофилией, и он сам, и его родные обычно узнают тогда, когда он учится ходить, а значит – падает и набивает шишки. Для гемофилика каждое такое падение может закончиться трагически.

Царица прекрасно знала, что такое гемофилия: ею страдал ее брат Фредерик Уильям. Мальчику было три года, когда он выпал из окна первого этажа. Он не сломал ни единой кости и не получил серьезных травм, но в тот же вечер скончался, как дядя Леопольд, от кровоизлияния в мозг. Гемофиликами были два племянника Аликс – дети ее сестры Ирен. Царица знала, что спасти Алешу может только чудо. Она впала в мистицизм и кинулась к разного рода шарлатанам и кудесникам. И вот – свершилось.

В гордую нашу столицу

Входит он – Боже, спаси! —

Обворожает царицу

Необозримой Руси.

Так писал о Распутине Николай Гумилев, не знавший тайну обольщения, но интуитивно, чутьем художника понимавший его метафизическую природу.

Сестра царя, великая княгиня Ольга Александровна, узнала истинную причину благоговейного пиетета, с каким относились Николай и Аликс к «старцу», в марте 1912 года от самой царицы. Тогда же Ольга передала разговор сестре Ксении. «Про Григория она сказала, – пишет в дневнике Ксения, – что как ей не верить в него, когда она видит, что Маленькому лучше, как только он около него или за него молится… Боже мой, как это ужасно и как их жалко!»

Необходимость скрывать тайну дома Романовых повлекла за собой изоляцию царской семьи, ее вынужденное затворничество. Вхожи в нее были очень немногие.

Началась мировая война. Кампания в Восточной Пруссии после убедительных побед закончилась окружением армии генерала Самсонова и самоубийством командующего. Шовинистический угар быстро выдохся и сменился поисками виновных. После военного министра Сухомлинова, волны шпиономании и «министерской чехарды» настал черед верховной власти.

По великосветским и политическим салонам, воинским частям и рабочим кружкам поползло страшное слово «измена». Говорили, почти не понижая голоса, будто из царскосельского будуара царицы протянут прямой телефонный провод чуть ли не в немецкий генеральный штаб, что Александра Федоровна – глава германофильской партии при дворе, что дворец кишит немецкими шпионами… Наконец, 1 ноября 1916 года лидер прогрессивного блока в Думе Павел Милюков вслух произнес то, о чем шептались по углам, – это была его знаменитая думская речь с риторическим рефреном «что это – глупость или измена?»

Сам оратор считал свою речь «штурмовым сигналом» к революции. Если прочесть ее сегодня, становится ясно: никаких реальных доказательств у него не было. И, тем не менее, речь построена так, что ответ напрашивается сам собой: не глупость, а именно измена. И, конечно, никто не сомневался, что главное лицо камарильи в ближайшем окружении царя – Распутин.

Свой заговор зрел среди членов царской семьи. Лидером этого кружка была великая княгиня Мария Павловна – вдова великого князя Владимира Александровича. Ее брат Дмитрий, помолвленный со старшей дочерью царя великой княжной Ольгой, стал участником убийства Распутина. Председатель Государственной думы Родзянко вспоминает диалог с Марией Павловной, состоявшийся в декабре 1916 года, спустя несколько дней после убийства Распутина, в доме великой княгини, куда он приехал после настойчивых приглашений. Разговор происходил в присутствии сыновей Марии Павловны, двоюродных братьев царя Кирилла, Бориса и Андрея Владимировичей. «М. П. стала говорить о внутреннем положении, о вредном влиянии императрицы, „благодаря которому создается угроза царю и всей царской фамилии“.» Такое положение «дольше терпеть невозможно» и «надо изменить, устранить, уничтожить». «Кого?» – спросил Родзянко и получил ответ: «Императрицу».

Невелик грех любовь к Германии. «Я очень люблю Германию, – сказал Зинаиде Гиппиус, к ее вящему ужасу и возмущению, Александр Блок в самый пик антинемецкой истерии. – Надо с Германией заключить мир». Но Александра Федоровна не была немкой, какой ее считала публика. Она получила английское воспитание, с мужем переписывалась по-английски, называли супруги друг друга в шутливую минуту английскими прозвищами hubby и wifey («муженек» и «женушка»), их дети говорили между собой по-английски. Уж если на то пошло, немкой была как раз Мария Павловна – дочь великого герцога Мекленбург-Шверинского Фридриха Франца II и немецкой же принцессы Августы Рейсс.

Да и не в Распутине, конечно, дело. Об этом с кристальной ясностью и точностью пишет в своих воспоминаниях генерал Джунковский – командир Отдельного корпуса жандармов, товарищ министра внутренних дел и свитский генерал (он не только знал тайну болезни царевича, но и по долгу службы получал донесения наружного наблюдения за Распутиным):

История о Джеке-Потрошителе потрясла Лондон

«Сделавши волшебную карьеру, взобравшись на высоту, этот темный сибирский крестьянин увидел вокруг себя такой разгул низости, такое пресмыкательство, которые не могли вызвать в нем ничего другого, как презрение». И далее: «… если бы среди занимавших высокие посты и окружавших Государя было поменьше лакеев, а побольше честных людей, то распутины не могли иметь влияния».

Честный, умный человек, служака, верноподданный, Джунковский не верил сплетням:

«Страшная болезнь наследника и держала всегда в страхе императрицу, а через нее и Государя, и это было роковым для России. Все другие россказни об отношениях императрицы к Распутину не выдерживали никакой критики». Случаи чудесного исцеления царевича Распутиным Джунковский объясняет по-своему: он считает их «совпадениями». В августе 1915 года Джунковский получил очередное донесение своего агента, который цитировал фразу о его, Джунковского, скором увольнении со службы. «На другой день слова его о моем уходе сбылись», – пишет мемуарист.

* * *

Российская история знает не так уж много примеров добровольного отказа верховного правителя от власти. И всякий раз оно отзывалось потрясением основ.

Константин, не царствовавший ни одного дня, своим отказом наследовать Александру поставил российскую государственность на грань тяжелейшего кризиса. Что ж говорить о решении, принятом в феврале 1917 года на станции с исчерпывающим названием Дно! И вот – вьется в морозном воздухе легкий снежок, Шульгин с Гучковым выходят понуро из царского вагона, и надтреснутый голос Гучкова произносит единственно верные слова: «Русские люди… Обнажите головы, перекреститесь, помолитесь Богу…»

Конспиратор, составлявший заговор именно с целью добиться отречения в пользу царевича и регентства, в минуту, когда это свершилось, увидел бездну, в которую погружается Россия.

* * *

Бойкий дядюшка Леопольд и на бельгийском троне продолжал, как заправская сваха, устраивать судьбы своих родственников. Когда в 1835 году неожиданно умер муж королевы Португалии Марии II, Леопольд спешно снарядил в дорогу своего племянника Фердинанда. Дельце выгорело – племянник стал королем-консортом. Мария родила ему 11 детей и в 1853 году скончалась. Фердинанд превратился в регента при малолетнем короле, своем сыне Педро.

Гораздо менее удачной была другая затея Леопольда. Он выдал дочь Шарлотту за австрийского эрцгерцога Максимилиана, который в 1864 году был провозглашен императором Мексики. Но мексиканцы не оценили проект – они казнили новоявленного монарха. Шарлотта вернулась домой и лишилась рассудка. Остаток жизни она провела в уединении.

Наконец, Леопольд принял живейшее участие в устройстве брака своей внучатой племянницы и молодого короля Испании. Речь идет о потомстве Беатрисы, младшей дочери королевы Виктории. Она была сильно привязана к матери и вышла замуж лишь в 28 лет за принца Генриха Баттенберга, но и в замужестве продолжала жить с Викторией. Когда королева стала глохнуть, Беатриса читала ей вслух государственные бумаги.

В 1896 году ее муж умер от лихорадки в Западной Африке. К этому времени Беатриса успела родить от него трех сыновей и дочь. Как и ее старшая сестра Алиса, Беатриса была носителем гена гемофилии. Болезнь передалась двум сыновьям, один из которых истек кровью на операционном столе, а другой скончался от ран, полученных в сражении под Ипром.

Носителем дефектного гена стала дочь Беатрисы Виктория Евгения. Ее-то и выдали за короля Альфонсо XIII, которому в то время едва исполнилось 20 лет. Брак это оказался несчастливым. Гемофиликом родился их старший сын Альфонсо. Следующий, Хайме, появился на свет глухонемым. Третий умер при рождении – ему не успели дать имя. Гемофиликом оказался и пятый сын, Гонзало.

Испанцы особенно чувствительны к вопросам крови – именно им принадлежит выражение «голубая кровь». В народе циркулировали зловещие слухи, что в королевском дворце ежедневно убивают по одному молодому солдату, дабы свежей кровью поддержать жизнь больных принцев.

После начала в 1931 году республиканского мятежа Альфонсо XIII покинул страну, но отрекся от престола только в январе 1941, за полтора месяца до смерти.

Его сыновья-инфанты, обвинявшие в своих недугах мать, искали забытья в вихре развлечений, беспрестанно меняя гоночные машины и женщин. Дон Альфонсо женился на кубинке без отеческого благословения, но спустя четыре года развелся, второй брак, на кубинке же, продолжался всего полгода. В сентябре 1938 в Майами Альфонсо ехал в машине с певицей ночного клуба. За рулем сидела дама. Автомобиль врезался в телеграфный столб. Альфонсо поранился не сильно, но умер от потери крови. Детей у него не осталось – эта ветвь заглохла еще при жизни Альфонсо III.

Второй брат, глухонемой Хайме, тоже был женат дважды и произвел на свет двоих сыновей, ни один из которых гемофилией не страдал. Еще в 1933 году Хайме отказался от своих прав на испанский престол. После смерти отца он унаследовал от него титул герцога Анжуйского и стал одним из законных претендентов на французский трон.

Дело в том, что потомки короля Луи Филиппа I, графы Парижские, которые обычно признаются претендентами, наследуют трон не по прямой линии – они происходят от брата Людовика XIV герцога Филиппа Орлеанского, а испанские Бурбоны – прямое потомство внука Людовика XIV герцога Филиппа Анжуйского, который взошел в 1700 году на испанский трон под именем Филиппа V.

После смерти Хайме в 1975 году титул и право наследования перешли к его старшему сыну Альфонсо, который погиб в 1989 году, катаясь на горных лыжах в штате Колорадо. Старший сын Альфонсо дон Франсиско умер в возрасте 12 лет, поэтому титул герцога Анжуйского и Бурбонского носит сейчас его младший брат 30-летний Луис Альфонсо. Пятый сын Альфонсо XIII, Гонзало, погиб в 1934 году в Австрии тоже в результате несчастного случая. Он ехал в автомобиле, которым управляла его старшая сестра Беатриса. В результате аварии дон Гонзало получил не опасные для жизни травмы, но, будучи гемофиликом, скончался от кровотечения.

И лишь четвертый сын, Хуан, родился здоровым. Именно он стал отцом нынешнего короля Испании Хуана Карлоса I.

* * *

Для того, чтобы точно установить происхождение королевы Виктории, необходима экспертиза ДНК. Букингемский дворец не комментирует публикации на эту тему. Ясно, что об эксгумации останков Виктории не может быть и речи. Некоторые из ее ныне здравствующих потомков могли проходить генетическое исследование – результаты такого анализа можно было бы сравнить с результатами анализа ДНК представителей других ветвей Ганноверского дома. Но эти сведения составляют не только врачебную, но и, по всей видимости, государственную тайну.

Историк Джон Рёль и биохимик Мартин Уоррен, занимавшиеся изучением случаев порфирии среди британских монархов, в свое время добились от властей Тюрингии, тогда еще социалистической, разрешения на вскрытие могилы принцессы Феодоры, племянницы кайзера Вильгельма, а потом в Польше эксгумировали и могилу ее матери Шарлотты. Но полученного генетического материала для выяснения вопроса об отце Виктории мало.

Если предположить, что Виктория – внебрачный ребенок, то тогда все ее прямые наследники (а после Виктории корона к боковым ветвям не переходила), включая нынешнюю королеву, не вправе занимать британский трон. Прав на него не имеют ни принц Чарльз, ни его дети Уильям и Генри. Кто же должен был унаследовать престол после Вильгельма IV и кто должен быть королем Великобритании сегодня?

Если бы Виктории было отказано в праве наследования, корона Британской империи перешла бы к ее дяде, герцогу Кумберлендскому Эрнсту Августу От брата Вильгельма он унаследовал титул короля Ганновера, который не передавался по женской линии, и вступил на ганноверский престол в 1837 году под именем Эрнста Августа I. С этого момента на Британских островах ганноверская ветвь пресеклась. Прямой потомок герцога Кумберлендского, тоже Эрнст Август Ганноверский – муж принцессы Каролины Монакской, старшей дочери покойного князя Ренье III.

На этот брак, согласно британскому Акту о королевских браках, дала свое согласие Елизавета П. Впрочем, если Елизавета занимает трон незаконно, то требуется ли ее согласие? От Эрнста Августа право наследования перейдет к его и Каролины дочери Александре Ганноверской, родившейся в 1999 году.

Нам остается лишь повторить вслед за булгаковским персонажем: «Вопросы крови – самые сложные вопросы в мире».

Дядюшка Европы

Он был простой и добрый барин.

«Евгений Онегин»

22 января 1901 года скончалась королева Виктория. Окончилось самое долгое в истории Англии царствование – Виктория правила более 63 лет. В больших государствах Европы дольше нее – 72 года – царствовал лишь Людовик XIV, вступивший на престол четырех лет от роду. Завершилась великая и славная эпоха, хотя справедливо и то, что Виктория пережила свой век.

Чувства британцев при виде похоронной процессии с гробом королевы выразил Джон Голсуорси в одном из романов «Саги о Форсайтах»:

...

«Королева умерла, и в воздухе величайшей столицы мира стояла серая мгла непролитых слез… В 37-м году, когда королева взошла на престол, ‹…› еще ходили почтовые кареты, мужчины носили пышные галстуки, брили верхнюю губу, ели устрицы прямо из бочонков, на запятках карет красовались грумы, женщины на все говорили: „Скажите!“ – и не имели прав на собственное имущество. В стране царила учтивость, для нищих строили закуты, бедняков вешали за ничтожные преступления, и Диккенс только что начинал писать. Без малого два поколения сменилось с тех пор, а за это время – пароходы, железные дороги, телеграф, велосипеды, электричество, телефоны и вот теперь эти автомобили…

Сомс, подобно Джемсу, ничего не знал, ничего не мог сказать, что будет, когда на престол сядет этот Эдуард. Никогда уж больше не будет так спокойно, как при доброй, старой Викки!.. Вот он, катафалк королевы, – медленно плывущий мимо гроб Века! И по мере того, как он медленно двигался, из сомкнутых рядов толпы, следившей за ним, подымался глухой стон; никогда в жизни Сомс не слышал такого звука, это было что-то такое бессознательное, первобытное, глубокое, безудержное, что ни он, ни кто другой не отдавали себе отчета, не исходит ли он от каждого из них. Непостижимый звук! Дань Века собственной своей смерти!.. А-а-а!.. А-а-а!.. Исчезает опора жизни! То, что казалось вечным, уходит? Королева – упокой ее, Господи!» (Перевод М. Богословского.)

Старший сын Виктории принц Уэльский взошел на престол и стал называться Эдуардом VII. Ему было уже 59 лет. Тогда он был самым пожилым наследником. Теперь его переплюнул принц Чарльз. На царствование судьба отпустила Эдуарду меньше восьми лет.

Он учился в Оксфорде и Кембридже, но семи пядей во лбу не был, зато отличался приятной внешностью, жизнелюбием и любвеобильностью. Он проводил время за карточным столом и возлияниями, на охоте, скачках, балах и, разумеется, в женском обществе. Любовниц у него было множество. Брачные узы отнюдь не препятствовали его сексуальному задору. Были среди них и великосветские дамы, и актрисы, в то время занимавшие положение дам полусвета. Жену он при этом тоже по-своему любил. Принцесса Александра с ее прогрессирующей глухотой и ревматизмом ног не могла соответствовать темпераменту мужа и в конце концов приняла его образ жизни как должное. Фаворитки получили официальный статус при дворе наследника, а затем и короля. Последняя из них, Алиса Кеппел, даже подружилась с королевой и была допущена к смертному одру Эдуарда для прощания.

Она была замужем и имела детей, но оба супруга вели свободный образ жизни, прекрасно зная о внебрачных связях друг друга. В британском обществе Алиса Кеппел занимала исключительное положение как идеальная хозяйка салона. Всегда приветлива со всеми, умна и остроумна, она никогда не теряла самообладания и не злословила. Ей было 28 лет, когда она познакомилась с 56-летним королем.

Пройдет время, и правнучка Алисы Кеппел Камилла Паркер-Боулз станет близкой подругой, а затем и женой принца Чарльза, герцогиней Корнуольской.

Бабушка герцогини вполне могла быть внебрачной дочерью Эдуарда VII, который не признал ни единого из своих нелегитимных детей. Одним из них считал себя (или выдавал себя за одного из них) советский шпион Энтони Блант – будто бы именно по этой причине его так и не привлекли к ответственности, хотя подруга его юности Елизавета II и лишила его рыцарского звания.

Будучи еще наследником, Эдуард, в то время принц Уэльский, дважды представал перед судом в качестве свидетеля и создал тем самым важный прецедент. Британское правосудие вершится именем монарха. Король считается источником права и потому стоит над законом. Но закон действует лишь тогда, когда первое лицо государства и другие привилегированные члены общества показывают пример уважения к нему.

Оба случая галантно-галантерейные.

Первый раз это произошло в 1870 году на бракоразводном процессе сэра Чарльза Мордонта и его жены Гарриет. Дело было скандальным и щекотливым. Леди Мордонт состояла в интимных отношениях с несколькими мужчинами, в том числе, как утверждал ее муж, с наследником. Однажды он застал их в своем доме наедине и в бешенстве выгнал принца.

Принц Эдвард подтвердил в суде, что посещал леди Мордонт, в том числе в отсутствие ее законного супруга, но заявил, что никогда не имел с ней ненадлежащих отношений. Допрашивал принца адвокат ответчицы. Перекрестный допрос судом не был дозволен. Дабы спасти репутацию семейства, в котором было еще несколько дочерей на выданье, отец леди Мордонт вел дело к признанию ее невменяемой. В итоге Мордонту было отказано в разводе на том основании, что его жена не в состоянии отвечать за свои поступки. Леди Мордонт поместили в психиатрическую лечебницу.

Натурально, пошли толки, что она стала жертвой заговора, закулисную роль в котором будто бы сыграл премьер-министр Уильям Гладстон. Спустя пять лет Чарльз Мордонт затеял новый процесс, на сей раз сумел доказать факт супружеской измены (не с принцем, а с другим поклонником леди Гарриет) и все-таки получил развод.

Вторая история называется «дело о королевском баккара». В сентябре 1890 года в числе других гостей загородного поместья принц Уэльский сидел за карточным столом. Между прочим, баккара был тогда запрещен в Англии, но принц из всех карточных игр больше всего любил именно эту. Одним из партнеров принца был в тот вечер баронет сэр Уильям Гордон-Камминг, известный светский лев, задира и ловелас. Игроки уличили баронета в шулерстве. В обмен на молчание с него взяли слово никогда больше не играть в карты. Однако утечка информации все же произошла, причем ее виновницей стала тогдашняя пассия принца (впрочем, и баронета тоже) замужняя дама Дейзи Брук. Возмущенный таким вероломством, Гордон-Камминг вчинил партнерам иск о клевете. Принца Уэльского среди ответчиков не значилось, однако он все же счел необходимым явиться в суд в качестве свидетеля. Ответчики убедили судью в правдивости своих слов. Репутация баронета погибла. Он был изгнан из высшего общества.

Пройдет более века, и единственная дочь королевы Елизаветы II принцесса Анна дважды попадет под суд в качестве обвиняемой. В 2001 году она была оштрафована на 400 фунтов за превышение скорости на своем «бентли». В 2002 ее собака укусила в парке двоих детей. Суд признал принцессу виновной в нарушении закона об опасных собаках. Она заплатила 500 фунтов штрафа и обязалась взять для своей собаки дополнительные уроки поведения.

Несмотря на близкие родственные связи (Эдуард VII и Александр III были женаты на сестрах, жена Николая II приходилась королю племянницей), отношения британской и русской монархий, испорченные при Виктории, так и не наладились при Эдуарде.

Новым водоразделом стало Кровавое воскресенье. Британская пресса называла русского царя тираном. Когда в июне 1908 года готовился британско-российский саммит в Ревеле, лейбористы и либералы в парламенте потребовали от короля отказаться от поездки. Российское посольство в Лондоне завалили письма протеста от общественных организаций. Среди них была и резолюция независимой рабочей партии:

...

«Мы собрались для того, чтобы выразить свой протест против визита короля к русскому царю, так как такой визит означал бы наличие сердечных отношений между двумя странами. Мы же не признаем подобных отношений с государством, которое управляется деспотическим и кровавым режимом».

Именно тогда британские правящие круги начали сознавать, что поддержание дружественных отношений с царем компрометирует монархию.

Визит, первый в истории двусторонних отношений, все же состоялся.

Эдуард вообще был недурным дипломатом.

Считается, что он положил конец «блестящей изоляции» страны от континента и способствовал созданию Антанты. Его добродушный нрав и кодекс джентльмена нравились народу и позволяли ему без особых осложнений взаимодействовать с правительством и парламентом. Его прозвали «дядюшкой Европы» – он приходился дядей или кузеном всем европейским монархам.

В апреле 1910 года Эдуард вернулся в Лондон из Биарицца с тяжелым бронхитом. Несмотря на недомогание, он в тот же вечер отправился в Ковент-Гарден на «Риголетто» с Луизой Тетраццини, наутро занялся делами и вообще не отменил ни одной встречи, хотя и чувствовал боль в сердце. Наконец 6 мая к вечеру король совершенно обессилел и, тем не менее, долго не соглашался лечь в постель. Последней новостью, которую он услышал, было сообщение о победе его лошади на скачках в Кэмптоне, которое принес наследник принц Джордж. «Очень рад», – сказал король, и это были его последние слова. Ему было 68 лет.

«Я потерял своего лучшего друга и лучшего из отцов», – записал в своем дневнике Джордж, превратившийся в Георга V.

Принц-потрошитель

Эдуарду VII должен был наследовать его старший сын Альберт Виктор – Эдди, как звали его в семье. Эдди родился семимесячным. Следствием недоношенности считается его болезнь, которую называли тогда по-французски – petit mal, «малые припадки». Это легкая форма эпилепсии. Больной внезапно на несколько секунд цепенеет; его взгляд устремлен в одну точку, он не реагирует на внешние раздражители, его сознание отключается. О своем припадке больной не помнит и, как после стоп-кадра, продолжает прерванный жест. От матери Александры Датской он унаследовал нарушения слуха, которые со временем могли развиться в полную глухоту.

Принц Эдди не блистал интеллектом и при учебе не мог сосредоточиться. Воспитывался он вместе со своим братом-погодком Джорджем, уменьшительным домашним именем которого было Джорджи. Мальчикам повезло с родителями. Их отец, принц Уэльский, будущий Эдуард VII, сам воспитанный в чрезвычайной строгости, был более чем снисходителен к собственным детям. Королева Виктория была недовольна таким либерализмом и не раз сокрушалась невоспитанностью и необразованностью внуков.

Хотя Эдди был старше Джорджи, лидером в этой паре был младший брат. В его отсутствие Эдди совсем терял интерес к жизни, впадал в апатию. Поэтому было решено не разлучать братьев. Осенью 1877 года 13-летний Эдди и 12-летний Джорджи были зачислены кадетами на учебный корабль «Британия», построенный еще при адмирале Нельсоне, и на два года оказались в спартанской обстановке, лишенные всяких привилегий, за исключением отдельной каюты на двоих. Режим на борту был строгим, а ровесники не питали к принцам ни малейшего пиетета. «Нравы там царили весьма жестокие, – рассказывал на склоне лет младший брат, – и спуску нам никто не давал – напротив, другие мальчики старались доставить нам побольше неприятностей на том основании, что потом они не смогут этого сделать. Кадеты часто дрались, и по тамошним правилам ты должен был обязательно принять вызов, если он сделан. Так вот, меня заставляли вызывать на поединок мальчиков побольше – я тогда был ужасно маленьким – и потому время от времени я получал основательную взбучку».

Когда срок обучения подходил к концу, встал вопрос, как быть дальше. По традиции принцам следовало продолжить военно-морское образование и отправиться в дальние плавания, но что если корабль потерпит крушение? В этом случае престол лишится сразу двух наследников. Вопрос обсуждался на высшем уровне с участием королевы, премьер-министра и первого лорда Адмиралтейства. В конечном счете было решено, что ближайшие три года принцы проведут на борту корвета «Вакханка».

Дабы мальчики не набрались дурного влияния от моряков, известных грубостью нравов, команду, включая капитана, сформировали почти сплошь из отпрысков аристократических семейств. В сентябре 1879 года корвет вышел в Средиземное море в составе эскадры Королевских ВМС.

За три плавания на «Вакханке» Эдди и Джорджи увидели всю Британскую империю – от Фолклендских островов до Австралии, от Фиджи до Южной Африки, а кроме того – Китай, Японию, Грецию, Святую Землю. Однако увеселительной поездкой эти плавания не назовешь. «Вакханка» участвовала в операциях англо-бурской войны, а затем по дороге из Южной Африки в Австралию, за сотни миль от ближайшего порта, попала в жестокий шторм, получила серьезные повреждения, стала неуправляемой и на трое суток была потеряна эскадрой.

Принцы-гардемарины пережили немало приключений, видели даже «Летучий голландец» близ мыса Доброй Надежды – ровно в том месте, где спустя 60 лет, во время Второй мировой войны, его увидели другие английские моряки, а находившийся на борту писатель-маринист Николас Монсеррат описал видение. Мать, как могла, следила за возмужанием сыновей. Когда какая-то газета сообщила, что во время стоянки на Барбадосе принцы сделали себе по местному обычаю татуировки на носу, Александра написала Джорджи гневно-насмешливое письмо: «Как же ты дал татуировать свое бесстыжее рыло?» Воспитатель принцев преподобный Джон Дальтон заверил принцессу, что носы у принцев «так же девственно чисты, как и в день отплытия». Но на других частях тела братья татуировок себе понаделали, как и полагалось настоящим морским волкам.

Оба вернулись домой возмужавшими и много повидавшими, но так и остались малообразованными. Едва ли братья прочли хоть одну из трагедий Шекспира. Младший до конца жизни говорил и писал с грубейшими ошибками и так и не научился сносно говорить ни по-французски, ни по-немецки. Принцам не хватало манер, умения поддерживать беседу, художественного вкуса. В высшем обществе они выглядели неотесанной деревенщиной. Говорят, принц Джордж, уже став королем, за столом по юношеской привычке выковыривал из бисквита несуществующего таракана. Его старший брат, не преуспев ни в науках, ни в искусствах, ничем особенно не интересуясь, постепенно приобрел светский лоск и элегантность.

Братьям все же пришлось расстаться. Джордж продолжал военную карьеру, а Эдди отправили учиться в Кембридж. Толку из этого не вышло. Один из преподавателей писал о нем так: «Он едва понимает значение слов и поэтому толком не может даже читать». В конце концов наследник был зачислен в гусарский полк. Это поприще ему понравилось. И хотя он так и не стал образцовым офицером, в полку его любили за добродушие и скромность.

Наследнику шел 26-й год, когда по Лондону поползли скандальные слухи о его образе жизни. В июле 1889 года лондонская полиция накрыла подпольный бордель для гомосексуалистов. В викторианской Англии гомосексуализм был уголовным преступлением. На допросах от мужчин-проституток требовали назвать имена клиентов. Всплыли имена с высокими титулами. Среди посетителей заведения оказался будто бы и принц Эдди. Обвинение это не доказано и никакими документами не подтверждено. Однако непреложный факт состоит в том, что отец Эдди принц Уэльский вмешался в ход расследования, и в итоге никто из высокопоставленных клиентов борделя наказан не был.

Некоторые биографы категорически отрицают однополую ориентацию Эдди. Другие говорят, что принц, возможно, был бисексуален – во всяком случае, дамами он тоже весьма интересовался. Одно время братья спали с одной и той же дамой-содержанкой, которую называли шлюхой.

Но были обвинения и похуже.

* * *

Осенью 1888 года в лондонском районе Уайтчепел неведомый маньяк совершил серию зверских убийств, жертвами которых во всех без исключения случаях стали нищие проститутки. Точное их число не известно. Обычно говорят о пяти, но некоторые исследователи доводят цифру до двузначной за счет убийств, совершенных до или после уайчепельской серии в других местах или даже странах.

Трупы несчастных (за исключением одного случая, когда киллера, возможно, спугнули) были страшно изуродованы: душегуб перерезал им горло и вспарывал живот, откуда извлекал внутренности. Modus operandi Потрошителя изучен сегодня детально. Злодей и жертва в момент убийства стояли лицом к лицу. Вопреки первоначальным заключениям полицейских медиков, Потрошитель резал горло не сразу – первым долгом он начинал душить несчастную. Хватка у него была совершенно мертвая – женщина либо теряла сознание, либо умирала от удушья. Бесчувственное тело (или уже труп) укладывалось затем на мостовую и препарировалось. Никаких следов полового сношения с трупом или мастурбации над ним обнаружено не было. Как правило, отдельные кусочки внутренностей преступник забирал с собой в качестве трофея – эта привычка объединяет почти всех серийных убийц-маньяков. Все эксперты сходятся на том, что преступник прекрасно знал анатомию и владел по меньшей мере основами хирургии: он безошибочно, твердой рукой, удалял внутренние органы чуть ли не в полной темноте, будучи крайне ограничен во времени.

Лондонское дно знало серийных убийц и до Потрошителя. Однако он стал первым, получившим небывалую известность и, можно сказать, популярность благодаря всеобщей грамотности и широкому распространению иллюстрированных газет-таблоидов, которые освещали дело во всех подробностях. Результат не замедлил сказаться: 27 сентября, спустя почти месяц после первого убийства и три недели после второго, киллер дал о себе знать: лондонское Центральное агентство новостей получило глумливое письмо, подписанное прозвищем «Джек Потрошитель». Отправитель писал о своем намерении продолжить серию, причем обещал «потехи ради» отрезать жертве уши и прислать их полиции. «Держите это письмо у себя, покуда я не обделаю новое дельце, а засим дайте ему ход», – писал злодей.

Редактор так и поступил, решив, что это мистификация. Промучившись двое суток, на третьи он все-таки сообщил о письме в полицию. Следствие получило послание ровно в тот вечер, когда Потрошитель совершил новое, на сей раз двойное, убийство. Наутро редактору доставили открытку с благодарностью за то, что тот исполнил указание. В тексте говорилось, что крики жертвы помешали Джеку осуществить замысел с отрезанием ушей. Тщательный осмотр установил, что у обеих жертв уши действительно надрезаны. Скотланд-Ярд тотчас направил факсимиле обоих писем в газеты, присовокупив просьбу к публике присмотреться к почерку. Скоро сыщики горько пожалели об этом: полиция, газеты и частные лица оказались завалены подделками, среди которых письма настоящего Джека – если они вообще были – просто утонули.

Однако почтовое отправление, полученное 16 октября, обратило на себя внимание сразу. Адресатом был

Джордж Ласк, возглавлявший так называемый Комитет бдительности – нечто вроде добровольной народной дружины для охраны общественного порядка. Это была маленькая бандероль, содержавшая помимо письма половину человеческой почки, разрезанной вдоль. Письмо было написано другим почерком, нежели два предыдущих, и начиналось пометкой «Из Ада». Автор сообщал, что другую половину почки он зажарил и съел и что это было очень приятно. Эксперт Томас Опеншоу установил, что это левая почка и что она принадлежит человеку. Оставалось возможным, что бандероль отправил некий мрачный шутник-прозектор, работающий в одном из городских моргов. 19 октября газета «Star» напечатала интервью д-ра Опеншоу, а 29-го доктор получил весточку от Джека. «Старый босс ты был праф, – писал неизвестный с грубыми орфографическими ошибками и без знаков препинания, – это левая потчка я саберался аперировать апять рядом с тваей бальницой но должен был бросить нош и ее цветущее горло патаму што копы испортили игру но я сабираюс скора снова выйти на дело и пошлю тебе другой кусочек патрохов Джек Потрошитель».

Много позже сообразили, что этот текст, всего вероятнее, написан грамотным человеком, который старательно маскируется под неуча – слишком нарочиты грамматические ошибки при синтаксически правильном построении фраз.

Лондон охватила паника. Королева Виктория, следившая за делом с самого начала, не раз звонила министру внутренних дел, осведомляясь о ходе расследования. Она отправила премьер-министру лорду Дизраэли гневную телеграмму, требуя «решительных действий». Но Скотланд-Ярд и без того сбивался с ног.

Двоюродные братья император Николай II и король Великобритании Георг V

Из газетных версий стремительно вырастал зловещий миф о Потрошителе. Он стал сублимацией подавленных страстей общества. Атмосфера позднего викторианства с его культом внешних приличий, вытесняющих все «неприличное» в нравственное и социальное подполье, описана несколькими убийственными фразами у Мишеля Фуко. Недаром его «История сексуальности» начинается главой «Мы, другие викторианцы». Фуко так формулирует социальную философию викторианской эпохи: «Если уж и в самом деле нужно дать место неузаконенным формам сексуальности, то необходимо их направить куда-нибудь туда, где их можно будет снова включить если не в производственный цикл, то, по крайней мере, в процесс получения выгоды». Фуко блестяще показал, что власть и сексуальные перверсии нуждаются друг в друге, получая взаимный импульс, совершенствуясь и образуя «нескончаемые спирали».

Журналист лондонской «Pall Mall Gazette» Уильям Стэд стал первым, кто, освещая уайтчепельские убийства, написал об их сексуальной подоплеке и в качестве возможной модели предложил феномен доктора Джекила и мистера Хайда. Повесть Стивенсона, опубликованная двумя годами ранее, как нельзя лучше выражала раздвоенность сознания позднего викторианца. Она мгновенно превратилась в бестселлер, открыв дорогу новому течению в английской литературе – за «Странной историей доктора Джекила и мистера Хайда» последовали «Дракула», «Портрет Дориана Грея» и «Остров доктора Моро».

Публика увидела в Хайде воплощение сексуального подполья своего собственного сознания, хотя текст, казалось, не давал никаких к тому оснований (о чем, кстати, неоднократно заявлял сам автор). В августе 1888 года в Лондоне состоялась премьера спектакля по Стивенсоновскому триллеру. Исполнитель главной роли Ричард Мансфилд играл Хайда именно как сублимацию тайных помыслов Джекила. Автор инсценировки добавил отсутствующий в повести персонаж – невесту доктора, которая погибает от рук Хайда; тем самым в сюжет был введен скрытый мотив гомосексуального влечения. Мэнсфилд был настолько убедителен, что его самого стали подозревать в том, что он и есть Потрошитель. Меньше чем через месяц после премьеры пьеса была запрещена.

Сама гипотеза о том, что Потрошитель неуловим по той причине, что в обычной жизни ничем не отличается от добропорядочных членов общества, была абсолютно нова. Стэд говорил о садизме как о «мании», которой «страдает» уайтчепельский убийца. Такого взгляда на проблему публика дотоле не знала. Это был лексикон предшественника Фрейда, великого венского психиатра Рихарда фон Крафт-Эбинга, чья «Psychopathia Sexualis» вышла первым изданием в 1886 году. В одно из последующих изданий Крафт-Эбинг включил случай Потрошителя.

* * *

После получения письма, которое в литературе называется «письмом Опеншоу», месяц прошел спокойно, и жизнь в Уайтчепеле стала возвращаться в обычное русло. Вернулись к своему ремеслу и проститутки. 8 ноября по округе разнеслась весть о новом злодействе. Следствие работало не покладая рук, тянуло за любую, самую тонкую нить. Но нить безнадежно рвалась. Оставалось уповать лишь на случай или неосмотрительность преступника. Случай так и не представился, но и убийства прекратились. В 1892 году дело было закрыто. Инспектор Абберлайн вышел в отставку в том же году.

* * *

Однако расследование продолжается по сей день. Энтузиасты, сыщики-любители и профессионалы, историки и литераторы, криминологи и психологи возвращаются к делу Потрошителя и поныне. Люди, увлеченные тайной кровавого маньяка, называют себя рипперологами (от ripper – потрошитель). Они проводят ежегодные международные конференции и выпускают специализированные журналы. Рипперологом считает себя и автор этой книги.

За десятилетия, миновавшие с уайтчепельских убийств, появилось множество новых, неожиданных, парадоксальных и скандальных версий. В число подозреваемых попал даже Чарльз Латуидж Доджсон, он же Льюис Кэрролл, автор «Алисы в Стране чудес». Против него нет ровно никаких свидетельств. Хитроумный автор версии, зная страсть Кэрролла к игре слов, построил обвинение на анаграммах. Переставляя буквы в одном из отрывков Кэрролла, он превратил его в довольно связный текст, заключающий в себе признание Джека Потрошителя. При этом, правда, любителю анаграмм пришлось заменить три буквы. Оппоненты подняли его на смех и, дабы продемонстрировать абсурдность приема, точно таким же манером поступили с начальной фразой «Винни Пуха».

Щедрую дань Потрошителю отдал кинематограф. Наконец, не так давно уайтчепельского убийцу «поймал» любимец русской читающей публики Эраст Фандорин. Потрошитель, по Акунину, был русским.

Одна из самых изощренных версий гласит, что Потрошителем было лицо королевской крови – принц Эдди, он же Альберт Виктор Кристиан Эдуард, герцог Кларенский и Эвондейльский. Вариант этой версии утверждает, что принц не убивал сам – это делали подосланные его бабкой придворные.

Об Эдди, как уже сказано, в обществе ходили смутные слухи. Поговаривали, будто в поисках плотских утех он часто наведывался в злачные кварталы Ист-Энда. Во время одной из таких вылазок, утверждает молва, принц познакомился с продавщицей табачной лавки – ирландкой Энни Крук. Он снял для нее квартиру, вскоре Энни забеременела, и пара вроде бы тайно обвенчалась в католическом храме.

Узнав о случившемся, королева якобы потребовала положить конец роману принца с женщиной низкого происхождения. Исполнение приказа было поручено королевскому лекарю сэру Вильяму Галлю. Доктор Галль будто бы поместил пассию принца в лечебницу, где воздействовал на ее мозг особыми медикаментами, добиваясь амнезии. Ее новорожденную дочь удалось спасти от безжалостного злодея – это сделала няня Мэри Келли, одна из будущих жертв Потрошителя. Вместе с подругами она решила шантажировать принца Эдди, тем самым подписав себе и подругам смертный приговор: доктор Галль выследил и заставил замолчать навеки всех четверых; пятое убийство было совершено по ошибке. Он же придумал Джека Потрошителя, дабы отвести подозрения от истинного убийцы. Один из вариантов сюжета гласит, что доктор исполнял во время убийств некий масонский ритуал.

Женщина по имени Энни Элизабет Крук – реальное лицо. Ровно никаких доказательств ее связи с принцем Эдди не существует. Тем не менее, именно эта версия стала наиболее популярной. В фильме «Из Ада» с Джонни Дэппом в роли инспектора Абберлайна и Хитер Грэм в роли Мэри Келли, рассказана именно версия «королевского заговора».

Несколько лет назад американская романистка Патриция Корнуэлл объявила на весь мир о том, что она установила личность Джека Потрошителя. Сообщения об этом крупнейшие средства информации опубликовали в ряду важнейших. Ее книга-расследование вышла и по-русски. Корнуэлл утверждает: страшный убийца-маньяк – известный английский художник Уолтер Сикерт.

Патриция Корнуэлл наряду с Джоном Гришэмом и Томом Клэнси входит в тройку самых высокооплачиваемых авторов криминального чтива в США. Славу и деньги принес ей в 1991 году роман «Postmortem», в котором перед читателем впервые предстала судмедэксперт Кей Скарпетта, ставшая главным действующим лицом серии, написанной от первого лица. Корнуэлл не понаслышке знает свой предмет. Она была полицейским репортером в Северной Каролине, затем шесть лет работала в офисе главного судмедэксперта штата Вирджиния, служила в полиции и прошла подготовку в Академии ФБР. Ее излюбленный сюжет – серийный убийца.

Корнуэлл говорит, что впервые занялась делом Потрошителя, размышляя, не поручить ли его своей героине. И увлеклась настолько, что решила и впрямь разгадать загадку.

Уолтер Ричард Сикерт родился 31 мая 1860 года в Мюнхене первым из шестерых детей в семье; его мать была англичанкой, отец – датчанином. Восьми лет отроду Уолтер вместе с семейством переехал в Англию. Денег на университет не было, и, окончив школу, он решил податься на театральные подмостки. На этом поприще, под руководством знаменитого актера Генри Ирвинга, Сикерт снискал некоторый успех – например, в роли Призрака в «Гамлете» на сцене театра «Лицеум». Однако встреча с американским художником Джеймсом Уистлером (Whistler) заставила его полностью изменить жизненные планы. Сиккерт стал учеником Уистлера, а затем Эдгара Дега и, по мнению многих искусствоведов, величайшим английским живописцем после Тернера. Он первым усвоил и перенес на британскую почву приемы и мировоззрение импрессионистов. Вокруг него объединились в 1886 году молодые английские художники, бросившие вызов Королевской академии. «Я твердо придерживаюсь того мнения, – говорил он в интервью 1929 года, – что каждая картина рассказывает свою историю, и склонен думать, что мастерство живописца определяется ясностью этого рассказа».

Вот эта-то ясность рассказа и погубила Сикерта в глазах Патриции Корнуэлл. Он писал сюжетные картины. И никогда не изображал того, чего не видел своими глазами. Сикерт страстно интересовался делом Джека Потрошителя. Есть свидетельства, что на закате долгой жизни (художник умер в 1942 году), чуть ли не на смертном одре, Сикерт раскрыл тайну Потрошителя. Он не догадался, а знал, кто убийца.

Патриция Корнуэлл утверждает, что нашла ключ к разгадке, оставленный Сикертом в его работах.

Возможно, самая известная картина Сикерта – «Ennui» («Скука»), выставленная в лондонской галерее Тейт. Она существует в нескольких вариантах и эскизах и изображает супружескую пару, чьи отношения совершенно обессмыслились. На стене, составляющей фон, висит портрет королевы Виктории. В одном из вариантов над левым плечом королевы написана маленькая чайка. «Чайка» по-английски – gull. Точно так же пишется имя доктора Галля, скончавшегося от сердечного удаpa в 1890 году и оставившего небывалое для доктора той эпохи, пусть даже и королевского, состояние – 344 тысячи фунтов.

Корнуэлл – не первый автор, вменяющий уайтчепельские убийства Сиккерту. Они считают, что своим мнимым ключом Сикерт заметает следы. Они до одури всматриваются в полотна мастера, и иногда им начинает мерещиться портретное сходство жертв Потрошителя с натурщицами Сикерта. К числу именно таких экспертов принадлежит Патриция Корнуэлл. Разница в том, что она утверждает, что доказала вину Сикерта. Но это не так.

В 1908–1909 годах Сикерт написал серию картин под общим названием «Камдентаунское убийство». (В сентябре 1907 года в лондонском пригороде Камдентаун, где жил тогда художник, произошло убийство проститутки, чрезвычайно похожее на одно из уайтчепельских. Излишне говорить, что Корнуэлл вменяет в вину Сикерту и это преступление.) Сюжет изображает, в различных мизансценах, нагую женщину на кровати и полуодетого – или полураздетого? – мужчину. Мало того, у Сикерта есть картина 1908 года под названием «Спальня Джека Потрошителя», на которой изображена его собственная спальня в Камдентауне. По словам Корнуэлл, Сикерт нередко рассказывал друзьям, что одно время он жил в доме, где в 1888 году квартировал Джек Потрошитель – некий студент-ветеринар, впоследствии внезапно исчезнувший. Об этом ему будто бы сообщила квартирная хозяйка, знавшая и имя студента; Сикерт говорил, что записал его на первой подвернувшейся книге, мемуарах Казановы, которая пропала во время Второй мировой войны, и теперь, хоть убей, не может вспомнить («… несмотря на свою фотографическую память», – саркастически замечает Корнуэлл).

Сикерт жил в Лондоне в период убийств, у него была студия в Уайтчепеле. Зверства прекратились после того, как он надолго уехал во Францию и Италию. И наконец, убийство в Камдентауне. Сикерт был на месте преступления и сделал набросок трупа. Романистка убеждена, что он оказался там не случайно: «Труп жертвы оставался в ночлежке в течение нескольких часов, необходимых полицейскому медику для исследования, после чего был доставлен в морг. Меня поражает это замечательное совпадение: Сикерт не только оказался поблизости в нужное время, у него еще и оказался при себе альбом для эскизов».

От картин Сикерта она переходит к его образу жизни, подробностям биографии, чертам характера. Он любил гулять по улицам Ист-Энда по ночам, в густом тумане. Его натурщицами были проститутки. Никому до Патриции Корнуэлл не пришло в голову, что Потрошитель мог менять внешность – отсюда разночтения в показаниях очевидцев. Сикерт лицедействовал с детства, мастерски гримировался и, по некоторым сведениям, имел тайную студию в кварталах Уайтчепела, где мог, подобно герою повести о докторе Джекиле и мистере Хайде, менять до неузнаваемости свое обличье.

Бегло владея четырьмя языками, не считая классических, он прочитывал по пять-десять газет ежедневно; на одной из последних фотографий Сикерт-старик сидит посреди комнаты, пол которой сплошь завален старыми газетами. Его не интересовали, пишет Корнуэлл, политика, экономика, международные дела – он жадно читал разделы уголовной хроники. Он, казалось, задыхался в атмосфере позднего викторианства. В своих письмах он требовал от друзей подробностей об их частной жизни, сплетен, скандальных историй.

Но какая сила превратила его в маньяка и мизантропа? Уолтер Сикерт, пишет Корнуэлл, перенес в детстве три мучительно болезненные хирургические операции по поводу фистулы на пенисе. Отсюда берут начало такие свойства его личности, как нарциссизм, женоненавистничество, мастерство манипулирования людьми. С точки зрения Корнуэлл, именно по причине травмы гениталий, повлекшей сексуальную несостоятельность, Сикерт не оставил на трупах своих жертв никаких следов семяизвержения.

Все это занимательно, но в юридическом смысле имеет силу даже не косвенных, а лишь подкрепляющих улик. В этом и состоял смысл амбициозного проекта Патриции Корнуэлл – найти неопровержимые, решающие улики. Такой уликой могла стать экспертиза ДНК. Однако, как ни старалась Корнуэлл и ее эксперты, ни на полотнах, ни на личных вещах Сикерта частиц ДНК найти не удалось.

Тогда Патриции пришло в голову, что алый цвет на картинах Сикерта выглядит уж очень натурально – уж не подмешивал ли живописец к своим краскам кровь? Она изуродовала несколько холстов, но ДНК не извлекла и из них. Она надеялась добыть образцы ДНК Потрошителя, подвергнув экспертизе оригиналы его писем. По специальному разрешению британского правительства ее экспертов допустили к письмам. Но оказалось, что с целью предохранения от порчи их закатывали в пластик при высокой температуре, и после ламинирования никаких следов ДНК на бумаге не сохранилось. Тем не менее, важным результатом Корнуэлл считает совпадение водяных знаков на писчей бумаге, которой пользовались Сикерт и Потрошитель. Но бумага произведена одной из крупнейших фирм того времени Perry amp; Sons, продукцией которой пользовались сотни англичан.

И все-таки Патриция добилась своего. После всех неудач ее осенила счастливая идея: остатки слюны Сикерта и Потрошителя можно найти под почтовыми марками и клапанами конвертов, отправленных ими. Эта мысль оказалась здравой – эксперты действительно нашли под марками и клапанами генетический материал и подтвердили его идентичность.

Итак, дело закрыто? Корнуэлл в этом уверена. Или делает вид, что уверена. Спустя год с лишним после первой встречи с помощником комиссара Скотланд-Ярда Джоном Гривом, которому посвящена ее книга, романистка выложила перед ним все свои доказательства. «Что бы вы сделали, зная все это и будучи сыщиком того времени?» – спросила она. «Я немедленно установил бы наблюдение за Сикертом, и если бы выяснилось, что у него есть тайные норы, добивался бы ордера на обыск, – ответил Грив. – Если бы мы не получили никаких дополнительных улик, я имел бы честь передать дело королевскому прокурору».

Который с треском проиграл бы его.

Когда Корнуэлл, еще только приступая к книге, заявила в интервью ABC News, что раскрыла тайну Потрошителя, обозреватель Дайанн Сойер спросила ее о «королевском заговоре». «Королевский заговор – полный вымысел», – неожиданно резко и безапелляционно ответила Корнуэлл.

Так вот, может быть, в чем дело?

Штука в том, что рипперологи уже давно вписали Уолтера Сикерта в «королевский заговор». В 1973 году человек, называющий себя Джозефом Сикертом и утверждающий, что он внебрачный сын художника, дал интервью телекомпании ВВС. Он рассказал, что в январе 1942 года на смертном одре отец поведал ему историю «королевского заговора». Энни Крук была натурщицей Сикерта. Сикерт познакомил с ней принца Эдди, а впоследствии вступил в тайный брак с их дочерью. От этого брака якобы и родился в 1925 году Джозеф.

Джозеф – не единственный свидетель. В 1990 году известная английская писательница Джин Овертон-Фуллер опубликовала книгу «Сикерт и преступления Потрошителя». Это на самом деле и есть первоисточник версии Корнуэлл.

Автор ссылается на свою покойную мать, которая узнала тайну Потрошителя в 1948 году от ученицы Сикерта Флоренс Пэш. Та, в свою очередь, слышала ее непосредственно от мэтра.

Флоренс Пэш, впрочем, отнюдь не утверждала, что Сикерт признался ей в убийствах. Она лишь излагала версию «королевского заговора».

Королевская семья, как мы помним, начиная с королевы Виктории, живо интересуется делом Потрошителя. По некоторым сведениям, королева-мать владеет коллекцией раритетов, связанных с делом Потрошителя, которую собирал для нее не кто иной, как Энтони Блант, ее главный консультант по вопросам искусства, выдающийся искусствовед и агент КГБ, один из участников знаменитой «кембриджской пятерки» – группы «кротов», работавших в 30-70-е годы на советскую разведку.

Уж не в опровержении ли «королевской» версии состоит подлинная цель проекта Корнуэлл?

Во всяком случае, романистка получила от британских властей беспрецедентное право экспертизы оригиналов документов, к которым до сих пор не допускали ни одного рипперолога.

Роль Сикерта адепты «королевской» версии видят по-разному: одни говорят, что он оказался невольным свидетелем всей интриги, другие – что он был сообщником Галля и королевского кучера Джона Нэтли. По мнению некоторых, отец Сиккерта был знаком с принцессой Александрой еще до ее замужества; Александра Датская, обеспокоенная образом жизни принца Эдди, якобы просила Уолтера оказать на сына благотворное влияние. Особо филигранные вариации включают в число действующих лиц «королевского заговора» всех до единого подозреваемых, министров, представителей высшей знати и сыщиков Скотланд-Ярда.

Принц Эдди действительно подвергся в свое время шантажу со стороны двух дам, которым он опрометчиво писал любовные письма. Но этот эпизод напоминает, скорее, описанную Конан-Дойлем историю, приключившуюся с незадачливым королем Богемии, нежели кровавую драму Уайтчепела.

В 2002 году два письма принца его адвокату, взявшемуся выкупить компрометирующую переписку, были проданы на аукционе за 8 220 фунтов, что значительно уступает сумме выкупа, который пришлось заплатить Эдди. «Я очень доволен, – пишет он, – что вам удалось решить вопрос с мисс Ричардсон, хотя 200 фунтов – чрезмерная цена за письма. Предполагаю, что иного пути заполучить их назад не существовало. Я также сделаю все возможное, дабы были возвращены одно или два письма, написанные к другой даме». 200 фунтов тогда – это 1200 по нынешнему курсу.

Принц Альберт Виктор скоропостижно умер в январе 1892 года в возрасте 28 лет. Официально – от инфлюэнцы, пандемия которой свирепствовала в те годы на Британских островах, осложненной воспалением легких.

* * *

Но сторонники «королевской» версии и тут не унялись. По их мнению, результатом предосудительного образа жизни принца Эдди было его заболевание сифилисом и умопомрачение на этой почве. Тайну наследника будто бы раскрыл Вильям Галль, идеально владевший техникой гипноза. Загипнотизированный принц, как сомнамбула доктора Калигари, разыграл перед потрясенным доктором сцены своих зверств. Галль якобы и умертвил наследника по приговору семьи посредством сверхдозы морфина.

Король поневоле

Неожиданная кончина наследника стала шоком для империи. Эдди как раз собирался жениться. Невесту подбирали тщательно, с учетом государственных интересов.

Одной из претенденток была принцесса Александра Гессенская, внучка королевы Виктории и двоюродная сестра Эдди. Но она не чувствовала ни малейшей симпатии к принцу и ответила отказом. Впоследствии Александра стала женой цесаревича Николая Александровича, а когда он вступил на престол – императрицей Александрой Федоровной.

Следующей кандидатурой была сестра кайзера Вильгельма II принцесса Маргарита Прусская, но на этот раз закапризничал Эдди: он влюбился в принцессу Елену Орлеанскую – дочь претендента на французский престол графа Парижского и Марии Изабеллы Испанской. Семейство проживало в изгнании в Англии. Елена была прелестна, отличалась завидным здоровьем, была заядлой спортсменкой. Родители мечтали выдать ее за члена царствующего королевского дома. Елена отвечала принцу Эдди взаимностью, на брак была согласна бабушка Виктория. Однако принцесса была католичкой и должна была сменить веру. Папа Лев XIII и отец Елены категорически запретили ей это. Помолвка не состоялась.

Наконец Виктория заприметила подходящий вариант. Принцесса Мария Текская была внучкой Георга III и дочерью кузины королевы Виктории. После предварительных переговоров принца и принцессу, которые до этого были едва знакомы, свели друг с другом, и Эдди тотчас сделал предложение. Мария несказанно удивилась и ответила согласием.

Это произошло в декабре 1891 года, а в первых числах января принцесса вместе с родителями прибыла в королевское поместье Сандрингем на день рождения принца Эдди. Но именинник, вернувшись с охоты, слег накануне торжества и спустя восемь дней умер. Вместо свадьбы пришлось устраивать похороны.

На плечи принца Джорджа свалилось бремя, к которому он совершенно не был готов. Теперь он стал прямым наследником престола. А потом случилось то, что до этого произошло с русским великим князем Александром Александровичем, будущим императором Александром III – он женился на невесте покойного старшего брата.

* * *

Георг V стал королем в 45 лет. К этому времени из лихого морского офицера он превратился в богатого английского помещика с традиционными запросами и вкусами. Его горизонт сузился до близлежащих охотничьих угодий и семейного очага. Ближайший советник его отца лорд Эшер, посетив короля в его летней резиденции Балморал в первый год царствования, писал в дневнике:

...

«Все весьма очаровательно, благопристойно и мило. В доме полно детей – за обедом их собирается шестеро, и младшие все время бегают вокруг стола. Королева вечерами вяжет. Нигде никаких признаков бриджа. Король сидел и разговаривал со мной на диване вплоть до того момента, когда настало время отправляться спать…

Прошлым вечером гувернантка-француженка сидела за ужином по правую руку от короля. Воображаю себе реакцию берлинских или венских придворных, если бы они это увидели».

Канцлер Казначейства, а впоследствии премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж в письме к жене после одного из таких посещений не удержался от сарказма:

...

«Король – очень приятный малый, но, слава Богу, голова у него не слишком соображает. Они простые, очень-очень заурядные люди, и возможно, так оно и должно быть».

В доме короля все делалось по раз и навсегда установленному распорядку – по нему можно было проверять часы. «Заслышав, как король отправляется спать, придворный конюший мог смело ставить часы на 11:10», – пишет биограф Георга Кеннет Роуз.

Образ жизни короля, говорил один из гостей Балморала, похож на обстановку «в тихом доме приходского священника». Царственные супруги не любили балов, театров и вообще светского общества с его чванством, сплетнями и адюльтерами. «Мы уже довольно повидали всяческих интриг, когда некоторые леди совали нос не в свои дела, – сказал однажды Георг. – Меня не интересуют другие жены, кроме собственной». Обязанностями монарха он тяготился, особенно необходимостью раз в год при всем параде ехать в парламент и произносить тронную речь.

Страстью короля была охота, и тут он положительно не знал удержу. «Король за один день использовал 1700 патронов, убив 1000 фазанов. – пишет один из визитеров. – Сколько еще будет длиться эта чудовищная бойня?» «Всю эту неделю птиц убивали тысячами, – вторит ему другой. – Де Грей, Сонор и компания говорят, что фазаны до неприличия медленно летают. Жаль».

В Букингемском дворце, откуда он насилу выжил мать (вдовствующая королева Александра, привыкшая к своему дому, долго не съезжала), Георг завел точно такие же порядки, как и в сельской местности. Его чрезвычайно заботили вопросы придворного этикета. Он обращал внимание на его малейшие нарушения и через секретаря выражал провинившемуся свое неудовольствие. До конца царствования неукоснительно соблюдалось правило, согласно которому во дворец не приглашались разведенные или хотя бы проживающие раздельно мужчины и женщины. Одному аристократу, утверждавшему, что после развода он вступил в новый церковный брак и тем самым искупил свое прегрешение, из дворца ответили так: «Может, это и приведет Вас в царство небесное, но только не во дворец». Одному иностранному послу он отказал в агремане на том основании, что он был трижды женат. «Мне хотят прислать человека, у которого три живых жены, но мы ему откажем. Мне не нужен человек с тремя женами», – сказал король.

Американский посол однажды отказался надеть на вечерний прием положенные по этикету панталоны до колен. Сын короля попытался уговорить его прибыть во дворец в брюках, а потом переодеться, но посол решительно отказался от подобного маскарада. Зато когда глава советского диппредставительства (из английского источника неясно, кто именно это был, но, вероятно, Григорий Сокольников) обратился в Москву с вопросом о панталонах, ему ответили: «Если будет нужно, наденьте и юбку».

По иронии судьбы, щепетильность в вопросах частной жизни вышла Георгу боком. Король неспроста говорил придворному о светских интригах и о том, что он однолюб. Его много лет преследовала сплетня о двоеженстве. Поначалу это даже веселило Георга. «История о том, что я уже женат на американке, действительно весьма забавна», – писал он из Рима в апреле 1893 года. А невесте сказал так: «Видишь ли, Мэй, оказывается, мы не можем пожениться. Я слышал, что у меня есть жена и трое детей».

Это был, вероятно, первый случай, когда таблоид – в данном случае лондонская «Star» – вторгся в личную жизнь члена королевской семьи, сообщив ровно в день его помолвки, что он уже вступил в тайный брак с дочерью британского морского офицера на Мальте.

Слух продолжал циркулировать, беспокоил принца, но что предпринять, он не знал. В первый же свой год на престоле он положил сплетне конец.

В ноябре 1910 года парижская англоязычная газета «Liberator» опубликовала статью некоего Эдварда Майлиуса под заголовком «Санкционированное двоеженство», которая излагала старую историю с новыми подробностями. В бытность кадетом военного флота, утверждал Майлиус, принц Джордж во время стоянки его корабля на Мальте влюбился в дочь командующего средиземноморской флотилией адмирала сэра Майкла Калм-Сеймура и женился на ней. Далее следовали довольно развязные обличения:

...

«Мы являемся свидетелями вопиющей аморальности во всей ее тошнотворной чудовищности. Король совершил преступление двоеженства и при соучастии прелатов англиканской церкви, словно султан, наслаждается множеством жен».

На этот раз Георг твердо решил покончить с клеветой. Королевские юристы, признавая, что дело будет легко выиграть в суде, в то же время выражали осторожное сомнение: а стоит ли продолжать муссировать слухи и создавать рекламу малотиражной газетенке? Но король стоял на своем, и в этом его поддержал министр внутренних дел Уинстон Черчилль.

Майлиуса арестовали и предъявили ему уголовное обвинение в подстрекательстве к мятежу.

Дело вышло сенсационное.

Прецедент был создан, как мы помним, отцом Георга, однако Эдуард был в то время еще наследником, а не королем, и участвовал в судебном разбирательстве в качестве свидетеля, а Георгу предстояло сделать это в качестве монарха и пострадавшего. Именно для того, чтобы избежать юридической двусмысленности, Майлиусу вменили подстрекательство к мятежу.

На суде была доказана полнейшая беспочвенность слухов о тайном браке короля. Принц Джордж, как явствовало из документов Адмиралтейства, не служил на кораблях, заходивших на Мальту с 1888 по 1891 годы, его брак, равно как и брак девицы по фамилии Сеймур, не регистрировался мальтийскими властями в период с 1886 по 1903 годы, дочери адмирала Калм-Сеймура прибыли на Мальту вместе с матерью в 1893 году и были едва знакомы с принцем.

Эдвард Майлиус вел себя на суде просто глупо. Отказавшийся от адвоката и защищавший себя сам, он не принимал участия в допросах свидетелей и упрямо требовал вызвать в суд короля. В этом ему было отказано. Когда судья спросил, имеются ли у него доказательства опубликованных им сведений, он в ответ зачитал бумагу, которая гласила, что обвинения против него носят политический характер. Когда суд не согласился с этими утверждениями, Майлиус заявил: «В таком случае я отказываюсь участвовать в процессе».

Дэвид Ллойд-Джордж – один из организаторов военной интервенции в советской России. Пытался методами компромисса восстановить нарушенное равновесие в Европе. Гравюра начала XX в.

Его признали виновным и приговорили к одному году тюрьмы. Уже после вынесения приговора главный обвинитель огласил заявление за подписью короля о том, что он никогда не был женат ни на ком, кроме королевы Марии.

Когда судебный процесс закончился, Георг V записал в своем личном дневнике: «Вся эта история – отвратительная ложь, распространявшаяся более 20 лет. Я верю, что отныне с этим покончено раз и навсегда». Но король ошибался.

В декабре 1912 года по отбытии наказания Майлиус отправился в США. Американские иммиграционные власти отказали ему во въезде. Дело о клевете на короля широко освещалось в американской прессе. Кроме того, из Скотланд-Ярда в полицейское управление Нью-Йорка пришла телеграмма, уведомлявшая коллег, что в Новый Свет направляется «известный анархист» Майлиус, вооруженный револьвером и намеревающийся вступить в контакт с предводительницей американских анархистов Эммой Голдман. Иммиграционный закон 1903 года запрещал въезд в страну анархистов и других подрывных элементов, которые «верят в то, что правительство США или любое другое правительство может быть свергнуто путем применения силы». Майлиус оказался в тюрьме для нелегальных иммигрантов и подлежал депортации. Однако на его защиту встали американские правозащитные организации, заявившие, что Майлиус никакой не анархист, а жертва политической цензуры и борец за свободу слова.

В итоге ему было разрешено остаться в США, где он и опубликовал свой новый памфлет «Морганатический брак Георга V». За тот год, что он провел в Англии после освобождения, Майлиус установил, что младшая дочь адмирала Калм-Сеймура Мэй, о которой родственники свидетельствовали в суде, что она не встречалась с Георгом ранее 1898 года, танцевала с ним на балу в Портсмуте, о чем сообщала местная газета. Кроме того, он обнаружил, что в июне 1890 года канонерская лодка «Дрозд», командиром на которой служил тогда принц, заходила в Гибралтар и оставалась там 16 дней, в течение которых принц вполне мог добраться до Мальты и вернуться обратно.

Новые разоблачения Майлиуса никакого эффекта не возымели. Они ничего не доказывали, однако ставили под сомнение правдивость показаний свидетелей.

История с мнимым двоеженством короля стала сюжетом рассказа Дональда Томаса «Королевская кровь», в котором дело расследует Шерлок Холмс, а заговором против Георга руководит, конечно же, профессор Мориарти. Кстати, в том же сборнике пастишей о Холмсе есть и рассказ «Убийство в Камден-хаусе».

* * *

Именно при Георге V Саксен-Кобург-Готская династия стала именоваться Виндзорской. Это был ответ короля на мировую войну (которая тогда не имела порядкового номера и называлась Великой) и антинемецкую истерию, охватившую Англию. Как и в России, немецкие корни царственной четы возбудили толки о пронемецких симпатиях монарха. Николай II переименовал свою столицу в Петроград (хотя царь-основатель назвал ее скорее по-голландски, чем по-немецки). Георг V сменил фамилию. Первый сделал это в 1914 году, второй – в 1917. Узнав о решении своего кузена, кайзер Вильгельм саркастически заметил, что неплохо было бы увидеть на сцене комедию Шекспира «Саксен-Кобург-Готские проказницы».

Георгу выпал жребий царствовать в бурные времена. За мировой войной и революциями, уничтожившими три европейские монархии, последовали классовые бои и приход к власти первого в истории Великобритании правительства социалистов, затем разразился глобальный экономический кризис, и в Европе появились диктаторские режимы Муссолини, Сталина и Гитлера. Он скончался всего за полтора месяца до того, как немецкие войска заняли Рейнскую область – это был пролог ко Второй мировой войне.

Вряд ли кругозор и интеллект короля соответствовали уровню стоявших перед державой проблем. Его часто называют идеальным конституционным монархом – в том смысле, что в политических баталиях он сохранял присущий королю нейтралитет. Но и моральным лидером нации он не стал. Подобно герцогу из комедии «Тот самый Мюнхгаузен», он увлеченно занимался деталями придворных мундиров, а о важнейших политических новостях узнавал зачастую из газет.

Он вечно метался между личным симпатиями и долгом короля. Узнав об отречении кайзера Вильгельма, он записал в дневнике: «Я считаю его величайшим преступником, ввергнувшим мир в эту чудовищную войну, которая четыре года и три месяца причиняла людям страдания». Тем не менее, он изволил гневаться, когда прочел в газете, что на Парижской мирной конференции решается вопрос о наказании его кузена «Вилли».

Поверженный Вильгельм беспрепятственно отбыл с целым железнодорожным составом имущества во владения своей родственницы королевы Нидерландов Вильгельмины. В 1919 году в Версальском дворце лидеры победивших держав обсуждали вопрос о его экстрадиции и дальнейшей судьбе. Англичане хотели его повесить, но президент США Вудро Вильсон напомнил Ллойд-Джорджу о Карле I – мол, хватит, одного уже казнили, так его потом поэты превратили в мученика. Тогда, может, сослать, как Наполеона? «Только не на Бермуды, – попросил Вильсон. – Я сам хочу там поселиться». В конце концов Вильгельмина на требование о выдаче ответила категорическим отказом. Кайзер дожил в неге и довольстве до 1941 года, писал мемуары, читал Вудхауза, обличал всемирный еврейский заговор, ликовал по случаю прихода к власти Гитлера и умер за считанные дни до вторжения немецких войск в Советский Союз.

Иную участь судьба уготовила кузену Ники. И Георг V, как выясняется теперь, сыграл в ней ключевую роль. Начать придется издалека.

Георг и Николай

Какие прекрасные лица

И как безнадежно бледны —

Наследник, императрица,

Четыре великих княжны…

Георгий Иванов

В тревожной, смутной и удушливой атмосфере кануна русской революции не было недостатка в слухах, интригах и грозном брожении. Кто-то в этой атмосфере задыхался, кого-то она опьяняла. Время благоприятствовало политическим авантюристам и сомнительным дельцам.

Одной из самых страшных и упорных была молва о заговоре «немецкой партии» при императорском дворе.

После тяжелых поражений в Галиции весной 1915 года эйфория первых месяцев войны сменилась угрюмой подозрительностью и шпиономанией: кто же еще виноват в неудачах на фронте, как не германофильская клика, шпионы и предатели? Началось с полковника Мясоедова, обвиненного в шпионаже и повешенного по приговору военно-полевого суда, за ним пришла очередь военного министра Сухомлинова (доказать обвинение в государственной измене не удалось ни царскому суду, ни Временному правительству), в списках распространяется письмо депутата-социалиста Керенского председателю Государственной думы Родзянко о «сплоченной организации действительных предателей» в Министерстве внутренних дел, а московские извозчики говорят с седоками о генералахизменниках: кабы не они, «русские войска давно были бы в Берлине». Разговор московских извозчиков записал в своем дневнике со слов обер-гофмаршала двора Бенкендорфа двоюродный брат царя великий князь Андрей Владимирович. А в записке Охранного отделения излагаются слова крестьян: «Надо повесить Сухомлинова, вздернуть 10–15 генералов, и мы стали бы побеждать».

Заговор, имеющий целью «позорный» сепаратный мир с Германией – излюбленная козырная карта парламентской оппозиции. Жандармский полковник Спиридович, знакомый с материалами дела Мясоедова, назвал его «грязной легендой», которую раздувал вождь октябристов Александр Гучков. Лидер фракции кадетов, союзник Гучкова по Прогрессивному блоку Павел Милюков 13 июня 1916 года вещает с думской трибуны: «Из края в край земли русской расползаются темные слухи о предательстве и измене… слухи эти забираются высоко и никого не щадят». 1 ноября в речи со знаменитым рефреном «что это, глупость или измена?» Милюков подводит к выводу, что налицо именно измена и указывает на источник скверны – «придворная партия, которая группируется вокруг молодой царицы». Фраза эта – Das ist der Sieg der Hofpartei, die sich urn die junge Zarin gruppiert – представляет собой цитату из австрийской газеты «Neue Freie Presse», произнес ее Милюков по-немецки и скороговоркой, но и этого хватило – бомба разорвалась.

Уже на следующий день офицеры на фронте говорили, что Милюков «с фактами в руках» доказал предательство Александры Федоровны. «Настроение настолько созрело, – пишет в „Очерках русской смуты“ Деникин, – что подобные рукописи (запрещенный цензурой отчет о заседании Думы 1 ноября. – В. А.) не таились уже под спудом, а читались и резко обсуждались в офицерских собраниях». «Сумасшедшая немка» (об императрице), «немкин муж» (о Николае) – этих определений не стесняются ни в окопах, ни в великосветских салонах. Генерал Селивачев, чей корпус геройски сражался на Юго-Западном фронте, пишет в дневнике: «Вчера одна сестра милосердия сообщила, что есть слух, будто из Царскосельского дворца от государыни шел кабель для разговора с Берлином, по которому Вильгельм узнавал все наши тайны… Страшно подумать о том, что это может быть правда – ведь какими жертвами платит народ за подобное предательство!» Наконец, расползаются слухи о том, что Николаю будто бы уготована судьба Петра III: в результате дворцового переворота «в стиле Екатерины» власть перейдет к императрице.

Как реагировала царица на непрекращающиеся нападки? Она была оскорблена напраслиной до глубины души, но поделать ничего не могла – Александра Федоровна не любила и не умела того, что сегодня называется пиаром. Она чувствовала, что от вожаков оппозиции исходит угроза и умоляла мужа не уступать, не идти ни на какие компромиссы, сослать бунтовщиков… В первые же дни войны она вместе со старшими дочерьми пошла на курсы сестер милосердия; все трое стали работать в лазарете при Дворцовом госпитале. Помогала она и немецким пленным, чем, конечно же, тотчас навлекла на себя обвинения в симпатиях к противнику. (Сама Александра Федоровна объясняла царю необходимость хорошего обращения с пленными соображениями взаимности – дабы и русские солдаты в немецком плену не страдали.)

Заговорщиками были не царь с царицей, а оппозиционеры. Это они замышляли государственный переворот и далеко продвинулись в этом. «Мы были неопытными революционерами и плохими заговорщиками», – написал впоследствии Милюков. На этот счет существуют разные мнения и версии. Одна из них гласит, что стихийное восстание в Петрограде примерно на две недели опередило заговорщиков. Тем не менее, они почти в точности осуществили свой план. Поначалу сценарий был умеренный и неопределенный: предполагалось удалить царицу – то ли по русской традиции, постричь ее в монахини, то ли на военном корабле доставить в Англию; потом родилась идея отречения Николая в пользу 13-летнего цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича, младшего брата царя, и преобразования России в конституционную монархию. О республике речи не было – монархия считалась незыблемым фундаментом государства.

Но что предполагалось делать, если Николай не согласится ни на удаление царицы, ни на отречение? На этот вопрос ответа у переворотчиков не было, равно как и на вопрос о дальнейшем положении и судьбе царя.

Зато проблема собственной легитимности сильно волновала будущих членов Временного правительства. Они не хотели быть узурпаторами. Они желали получить власть из рук законного монарха.

План этот, в сущности, удался – с поправками на непредвиденные случайности и субъективные обстоятельства, какие всегда вмешиваются в намеченный ход событий. Они так и собирались: задержать царский поезд где-нибудь между Могилевом и Царским и добиться отречения. Ключевую роль сыграл командующий Северным фронтом генерал Рузский. Именно Рузский, в штаб которого в Пскове прибыл 1 марта царский поезд, убедил царя согласиться на отречение.

2 марта (все даты в этой главе приведены по старому стилю) Николай записал в дневнике: «Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц[иал]-демократическая] партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение».

Иными словами, царь должен передать власть Думе. В столице сложилось двоевластие: Временный комитет Думы и Петроградский совет. Временному комитету требовались властные полномочия.

Лента телеграфного разговора Рузского с Родзянко передавалась в сжатом виде в Могилев, в ставку Верховного главнокомандующего, а оттуда начальник штаба генерал Алексеев рассылал ее командующим фронтами и флотами, запрашивая мнение: следует ли просить у государя отречения? Почти отовсюду пришел утвердительный ответ. Командующий Черноморским флотом адмирал Колчак не прислал никакого ответа. Этот опрос решил дело. Когда армия отказывается защищать монарха, тому остается только отдать власть. Впоследствии Рузский, в зависимости от политического момента, будет то приписывать себе главную заслугу в отречении, то валить всё на «интригана» Алексеева…

К тому времени, когда в Ставку прибыли делегаты Думы Шульгин и Гучков со своим проектом манифеста об отречении, решение уже было принято. Рассказы Шульгина и Гучкова об этой встрече различаются, причем Шульгин в своих поздних беллетризованных воспоминаниях домыслил некоторые важные детали. Изумительна прежде всего аргументация Шульгина – зачем он поехал к царю и как представлял себе последствия. «Отречение, – передает он своим тогдашние мысли в книге „Дни“, – должно быть передано в руки монархистов и ради спасения монархии… Государь отречется от престола по собственному желанию… Юридически революции не будет».

Чего не ожидали депутаты, это отречения от имени наследника.

На этот шаг Николая подвиг разговор с лейб-хирургом профессором Федоровым, которого он спросил, возможно ли выздоровление царевича, страдавшего тяжелой формой гемофилии. Федоров ответил, что царевич прожить может долго, но болезнь его неизлечима. «Мне и императрица тоже говорила, сказал царь, – что у них в семье та болезнь, которою страдает Алексей, считается неизлечимой. В Гессенском доме болезнь эта идет по мужской линии. Я не могу при таких обстоятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним». «Да, – ответил Федоров, – но вашему величеству никогда не разрешат жить в России». Эта фраза потрясла царя и заставила переписать уже готовый текст отречения.

Новость о том, что император отрекся и за сына, повергла визитеров в замешательство.

Гучков пишет, что ему «эта комбинация» не понравилась, «но, настаивая на прежней комбинации, я прибавил, что, конечно, государю не придется рассчитывать при этих условиях на то, чтобы сын остался при нем и при матери, потому, что никто, конечно, не решится доверить судьбу и воспитание будущего государя тем, кто довел страну до настоящего положения».

А это – ранняя версия Шульгина: «Гучков сказал, что он не чувствует себя в силах вмешиваться в отцовские чувства и считает невозможным в этой области какое бы то ни было давление. Мне показалось, что в лице царя промелькнуло слабо выраженное удовлетворение за эти слова. Я, с своей стороны, сказал, что желание царя, насколько я могу его оценить, хотя имеет против себя то, что оно противоречит принятому решению, но за себя имеет также многое. При неизбежной разлуке создастся очень трудное, щекотливое положение, так как маленький царь будет все время думать о своих отсутствующих родителях, и, быть может, в душе его будут расти недобрые чувства по отношению к людям, разлучившим его с отцом и матерью».

Его же, Шульгина, из книги «Дни»: «К этому мы не были готовы. Кажется, А. И. (Гучков. – В. А.) пробовал представить некоторые возражения… Кажется, я просил четверть часа – посоветоваться с Гучковым… Но это почему-то не вышло… И мы согласились, если это можно назвать согласием, тут же… Но за это время сколько мыслей пронеслось, обгоняя одна другую…

Во-первых, как мы могли „не согласиться?“… Мы приехали сказать царю мнение Комитета Государственной Думы… Это мнение совпало с решением его собственным… а если бы не совпало? Что мы могли бы сделать? Мы уехали бы обратно, если бы нас отпустили…»

Во всяком случае, изгнание царской семьи из России, по крайней мере, временное, подразумевалось и считалось очевидным обеими сторонами.

«В эти решительные дни в жизни России, гласит текст манифеста, – почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною думою, признали мы за благо отречься от престола Государства Российского…»

Манифест был помечен точным временем – «Псков. 2 марта 15 час. 5 мин. 1917 г.», но не тем, когда он действительно был подписан, а более ранним, когда депутатов в Ставке еще не было. Тем самым Николай подчеркивал независимость своего решения. Впрочем, Шульгин утверждает, что время было проставлено по его настоянию. «Я не хотел, – пишет он, – чтобы когда-нибудь, кто-нибудь мог сказать, что манифест „вырван“…»

Покуда с манифеста снималась копия, Шульгин и Гучков попросили царя подписать еще две бумаги: указы Правительствующему Сенату о назначении верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича и о назначении председателем Совета министров князя Львова. Услыхав второе имя, Николай осведомился, какой у Львова чин. Гучков ответил, что не знает, и царь усмехнулся. Указы были помечены двумя часами дня – ведь не мог же Николай подписывать их после отречения. Выторговывать себе гарантии личной неприкосновенности Николаю, по всей вероятности, даже в голову не пришло.

На следующий день, 3 марта (16 по новому стилю), Николай вернулся в Могилев, чтобы проститься с личным составом и повидаться с матерью, которую он пригласил из Киева. По приезде узнал, что брат Михаил отрекся тоже – в пользу Учредительного собрания. «Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!» – записал в дневнике. Известно кто: временные министры во главе с новоназначенным председателем князем Львовым. Едва получив известие от Шульгина с Гучковым, они тотчас бросились уговаривать Михаила сделать то же самое.

В городе уже развеваются красные флаги, начинается солдатская вольница, но в ставке пока прежний порядок. Бывший самодержец чувствовал себя в полной безопасности. 4 марта он без охраны ездил на вокзал встречать мать.

Делать ему в Могилеве, в сущности, нечего. Погода морозная, снег, метель. Записи в дневнике: «Гулял; опять началась метель… Обедал с мама и поиграл с ней в безик… В 10 ч. поехал к обедне… Погулял в садике…»

Николай ждет. Еще 4 марта он вручил генералу Алексееву карандашную записку, начинающуюся словами «Потребовать от В. П. след. гарантии». Речь шла о беспрепятственном проезде в Царское Село, безопасном пребывании семьи в Царском Селе впредь до выздоровления детей (все они болели корью в тяжелой форме), беспрепятственном проезде до Мурманска для дальнейшего отъезда в Англию.

Эти три пункта Алексеев передал телеграфом князю Львову, а о четвертом, по каким-то собственным соображениям, умолчал: царь требовал гарантировать ему возвращение по окончании войны в Россию «для постоянного жительства в Крыму, в Ливадии». Отдельной телеграммой Алексеев просил Временное правительство направить в Могилев своих представителей для сопровождения отрекшегося императора.

6 марта пришел положительный ответ на все три пункта. Отъезд был назначен на 8-е. В этот день состоялось прощание с офицерами и солдатами ставки, которым Николай наказал «честно служить родине при новом правительстве». Ответом ему были сдавленные рыдания, несколько боевых офицеров упали в обморок. («Сердце у меня чуть не разорвалось!» – записал в дневнике Николай.) Генерал же Алексеев пожелал бывшему монарху «счастья в новой жизни».

Все эти подробности исключительно важны. Николай II не был «свергнут» или «низложен», как стали утверждать впоследствии. Он отрекся добровольно, хоть и под давлением обстоятельств. Сам передал власть Временному правительству и даже назначил председателя этого правительства. Кабинет Львова – правопреемник монархии. Свою легитимность он получил от царя. «Юридически» революции не было.

Что касается чина Львова, то Керенский в своих воспоминаниях старательно подчеркивает: «Наш председатель, князь Львов, вел свое происхождение от Рюриковичей и, следовательно, принадлежал к старейшему роду, который правил Россией 700 лет». Куда тут Романовым – их династия царствовала чуть больше 300 лет!

Царь исполнил все, что от него требовалось. И уезжал домой, к семье.

Царский поезд и поезд вдовствующей императрицы (теперь, вероятно, тоже бывшей) были готовы ранним утром 8 марта, но ждали представителей Думы для сопровождения. Представители прибыли около четырех часов пополудни. Их было четверо, старший – инженер-путеец Александр Бубликов, комиссар Министерства путей сообщения. Именно энергичный Бубликов в ночь на 1 марта не пустил царский поезд в Царское Село, заставив его повернуть на Псков; теперь он приехал в ставку с ответственнейшей миссией.

«На вокзале собралось большое количество публики… – пишут посланцы в своем отчете Временному правительству. – После кратких приветственных речей комиссары отправились в штаб, где имели 20-минутную беседу с ген. Алексеевым». Мемуаристы из числа офицеров Ставки никаких приветственных речей не припоминают, но дело не в этом. Дело в том, что в кармане у Бубликова лежит постановление об аресте Николая.

«Первым моим движением было отказаться от этой „почетной“ роли, – вспоминал впоследствии Бубликов. – Слишком мне претило разыгрывать из себя тюремщика. Но затем, поразмыслив, я решил принять поручение. Мне представлялось, что другое лицо на моем месте не воздержится от искушения проявить свою „власть“ над бывшим царем, а всякая даже непочтительность по его адресу легла бы пятном на молодую русскую свободу».

Постановление было принято Временным правительством накануне. Текст его удивителен: «Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское село». Не «арестовать», а «признать лишенными свободы», как будто царя уже арестовал кто-то, а Временное правительство с этим только согласилось! Характерно и то, что царя в этом постановлении продолжают величать Николаем П.

Генерал Алексеев доложил комиссарам, что царский поезд готов к отправлению. Бубликов велел прицепить к нему комиссарский вагон, потребовал список лиц, сопровождающих бывшего императора, исключил из него, по неизвестной причине, генерал-адъютанта Нилова, отдал другие мелкие распоряжения и лишь после этого предъявил Алексееву постановление и велел объявить об аресте бывшему самодержцу.

Алексеев нисколько не удивился. Он знал, что комиссары едут арестовать Николая. Накануне вечером в ставку пришла телеграмма от нового начальства Минпути, адресованная представителю министерства в Ставке генералу Кислякову: ему предписывалось секретно подготовить паровозы и вагоны для доставки арестованного бывшего царя. Кисляков, немея от ужаса, доложил содержание телеграммы Алексееву. Алексеев принял к сведению – и ничего не сказал царю. Получается, во время прощания Николая с личным составом ставки Алексеев ломал комедию, желая ему счастья в новой жизни.

Николай все время пребывания комиссаров на станции провел в поезде матери, стоявшем на соседнем пути.

Они прощались, но еще не знали, что видятся последний раз в жизни. Алексеев вошел в вагон Марии Федоровны.

Весть о предстоящем аресте царя сильно взволновала свиту. Генерал Дубенский рассказывает: «„Как, почему, с какой стати, какие основания, неужели Алексеев решится передать это заявление его величеству“, – говорили многие. Оказалось, однако, что генерал Алексеев передал государю: „Ваше величество должны себя считать как бы арестованным“. Я не был при этом разговоре, но слышал, что государь ничего не ответил, побледнел и отвернулся от Алексеева».

В тот же день в Царском Селе, еще до полудня, генерал Лавр Корнилов, назначенный командующим войсками Петроградского военного округа, взял под домашний арест императрицу Александру Федоровну и царских детей.

«Как бы арестованный» перешел в свой поезд. Проводы были молчаливыми. «Наконец поезд тронулся, – пишет Дубенский. – В окне вагона виднелось бледное лицо императора. Генерал Алексеев отдал честь его величеству. Последний вагон царского поезда был с думскими депутатами; когда он проходил мимо генерала Алексеева, то тот снял шапку и низко поклонился».

«Погода морозная и ветреная, – записал царь в дневник вечером в вагоне. – Тяжело, больно и тоскливо».

Об аресте в дневнике ни слова. Поездка в Царское прошла без осложнений. По приезде Николай даже пригласил думских делегатов отобедать во дворце, но те отказались. Создается впечатление, что царь не воспринимал свой арест всерьез! Может быть, его, как предполагает историк Сергей Мельгунов, заверили в том, что арест фиктивный?

Зачем и кому он понадобился, этот арест? Ведь Николай, как утверждает Керенский, не внушал новой власти ни малейших опасений: «Он настолько был кончен, что его личность как политическая величина совершенно не существовала, и Временное правительство не интересовалось им».

В постановлении какие бы то ни было мотивы отсутствуют. Более того: вопрос об аресте царской семьи не обсуждался на официальных заседаниях кабинета – это положительно утверждает Владимир Набоков, занимавший в то время должность управляющего делами Временного правительства. Решение, вероятно, было принято на одном из частных совещаний, то есть в узком кругу, без кворума, и не оформлялось протоколом. Милюков, к примеру, решительно все забыл. «Мне абсолютно не сохранила память ничего о том, как, когда состоялось решение вопроса об аресте царя и царицы. Я совершенно ничего не помню по этому вопросу», – заявил он следователю Николаю Соколову, который по поручению Колчака расследовал убийство царской семьи, в октябре 1920 года в Париже.

Князь Львов (его и Керенского Соколов допрашивал летом того же года тоже в Париже) оказался более разговорчив. Арест, показал он, был «психологически неизбежным, вызываясь всем ходом событий. Нужно было оградить бывшего носителя верховной власти от возможных эксцессов первого революционного потока». Львову вторит Керенский: «Крайне возбужденное настроение солдатских тыловых масс и рабочих Петроградского и Московского районов было крайне враждебно Николаю… Правительство, лишая их свободы, создавало этим охрану их личности». В своих мемуарах Керенский пишет: «Вопрос о судьбе свергнутого монарха был в высшей степени болезненным. В течение двух месяцев после падения империи так называемая „желтая“ пресса развернула злобную кампанию по дискредитации бывшего царя и его супруги, стремясь возбудить среди рабочих, солдат и обывателей чувства ненависти и мщения… По сравнению с другими членами правительства, я был значительно лучше осведомлен о господствующих в экстремистских левых кругах настроениях и пришел к твердому убеждению предпринять все от меня зависящее, чтобы не допустить сползания к якобинскому террору». Бывший председатель Временного правительства цитирует свое выступление на заседании Московского совета 7 марта в ответ на «град весьма агрессивных вопросов» о дальнейшей судьбе царской семьи: «До сих пор русская революция протекала бескровно, и я не хочу, не позволю омрачить ее. Маратом русской революции я никогда не буду. В самом непродолжительном времени Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправится в Англию». «Это мое заявление… – пишет Керенский, – вызвало бурю возмущения против правительства в Исполнительном комитете Петроградского Совета». На эту речь Керенского ссылается в своих воспоминаниях и Бьюкенен.

Итак, арест царской семьи – это мера безопасности, имеющая целью оградить арестантов от революционного гнева народа. Правдоподобно. Но сведения об особо враждебном настрое революционных масс в отношении царской семьи сильно преувеличены. Сергей Мельгунов внимательно изучил газеты того периода и не нашел веских подтверждений слов Львова и Керенского. Был, правда, так называемый рейд Мстиславского – уполномоченного Петроградского совета – с целью ареста царя в Царском селе. В протоколе от 9 марта по этому поводу сказано: «Ввиду полученных сведений, что Временное правительство предоставило Николаю Романову возможность выехать в Англию и что в настоящее время он находится на пути в Петроград, исп. ком. решил принять немедленно чрезвычайные меры к его задержанию и аресту». Из этого кавалерийского наскока ничего не вышло – комендант дворца и офицеры дворцового караула отказались выдать Николая без санкции генерала Корнилова, Мстиславский отбыл восвояси ни с чем. Все предприятие носило комический характер.

В том-то и дело, что имелась вторая причина ареста.

* * *

Георг V и Николай II были похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Их сходство забавляло их самих и при встречах они фотографировались на пару в одинаковых костюмах. Встречались они, впрочем, нечасто – как правило, на похоронах или свадьбах своих венценосных родственников.

Георг был тремя годами старше Николая и потому относился к нему отчасти покровительственно. «Ники со мной – все тот же милый мальчик, каким был всегда, и по любому вопросу разговаривает со мной чрезвычайно откровенно», – писал он в 1894 году бабушке Виктории из Петербурга, где он находился по случаю бракосочетания Николая с Алисой Гессенской, которая тоже приходилась Георгу двоюродной сестрой. Спустя два года Николай отдал визит. В Балморале под холодным дождем ему не удалось подстрелить ни одного оленя. Прислуга запомнила визит благодаря необыкновенно щедрым чаевым. Что, кстати, шло вразрез с правилами двора – гостей короля обычно предупреждали на этот счет. В 1913 году они встретились в последний раз в Берлине, где оба были гостями Вильгельма.

Известие об отречении царя потрясло Георга. «Я в отчаянии», – записал он в дневнике.

Премьер Ллойд Джордж, однако, смотрел на события в России несколько иначе: «Добродетельный и действовавший из лучших побуждений, монарх несет прямую ответственность за режим, погрязший в коррупции, праздности, разврате, фаворитизме, зависти, низкопоклонстве, идолопоклонстве, некомпетентности и измене, – средоточии всех тех пороков, которые привели страну к чрезвычайно скверному управлению и, в конце концов, к анархии».

Британский плакат времен Первой мировой войны

Лидер Либеральной партии Ллойд Джордж приветствовал Февральскую революцию телеграммой на имя князя Львова: «Революция, с помощью которой русский народ возложил свою судьбу на прочный фундамент свободы, является величайшей услугой, оказанной делу союзников начиная с августа 1914 г. Она подтверждает ту непреложную истину, что данная война, по сути, является войной за свободу и народное правительство».

Король счел такой энтузиазм чрезмерным, о чем и заявил премьеру через секретаря, на что Ллойд Джордж насмешливо ответил, что британская конституционная монархия тоже стала результатом революции.

В Могилеве находился британский военный представитель генерал Хенбро Вильямс – от него Лондон и получал самые свежие новости о положении царя. Возможно, именно от него исходила идея переезда царской семьи в Англию. Во всяком случае, уже 4 марта такой план появился и обсуждался в Ставке. Вильямс поставил о нем в известность свое правительство, а генерал Алексеев телеграфировал Львову требование Николая о беспрепятственном проезде в Мурманск. 6 и 7 марта, как явствует из дневника Николая, он встречался с Вильямсом. 6-го же генерал обсуждал ту же тему с императрицей Марией Федоровной и великим князем Александром Михайловичем. Мать царя опасалась морского путешествия и предпочитала Англии свою родину – Данию.

В ответ на свою депешу о желании царя отправиться в Англию Вильямс получил личное послание Георга Николаю:

...

«События минувшей недели меня глубоко потрясли. Я искренно думаю о тебе. Остаюсь навек твоим верным и преданным другом, каким, ты знаешь, всегда был.»

Вручить эту телеграмму Вильямс не успел – бывший самодержец уже покинул Могилев. Вильяме переслал ее в британское посольство в Петербурге, но и посол Джордж Бьюкенен не смог передать ее адресату, который в это время находился под домашним арестом в Царском селе. По словам Бьюкенена, Милюков сначала согласился, но на следующий день заявил, что, «к сожалению, он не может сдержать своего обещания, так как крайние левые сильно воспротивились мысли, что Государь уедет из России, и правительство боялось, что слова короля будут неправильно истолкованы и послужат поводом для его задержания». Следователю Соколову, который расследовал убийство царской семьи по поручению Колчака, Милюков назвал другую, формальную причину: телеграмма была адресована императору, а Николай императором уже не был.

Милюков впервые заговорил на эту тему с Бьюкененом 8 марта, в день ареста царя. На вопрос посла, правда ли, что государь арестован, министр иностранных дел ответил, что это не совсем так: «Его величество только лишен свободы, превосходный эвфемизм, – и будет перевезен в Царское село под конвоем, назначенным генералом Алексеевым». «Я напомнил ему, – пишет Бьюкенен, – что император является близким родственником и интимным другом короля, прибавив, что я буду рад получить уверенность в том, что будут приняты всяческие меры для его безопасности». На это Милюков ответил, что как только царские дети выздоровеют от кори, семья сможет уехать в Англию. Для посла эта фраза стала, вероятно, полнейшей неожиданностью. Милюков же добавил, что он «был бы очень благодарен, если бы правительство его величества предложило ему приют в Англии и если бы сопровождало это предложение заверением, что государю не будет разрешено покинуть Англию во время войны».

Не все в воспоминаниях Бьюкенена следует принимать за чистую монету. Ему тоже хотелось оправдаться и снять с себя ответственность. Всего вероятнее, мы так и не узнаем, от какой из сторон исходила инициатива переезда в Англию и в какой момент разговоры на эту тему превратились из частных в официальные. В конце коноцов, это вопрос интерпретации. То, что Временное правительство изображает как приглашение британского правительства, британское правительство считает ответом на предложение Временного правительства.

Так или иначе, перспективу переселения царя на Британские острова кабинет Ллойд Джорджа воспринял кисло. Первоначальный ответ Лондона гласил, что британское правительство было бы удовлетворено, если бы царь покинул Россию, однако считает более подходящим для него местом Данию или Швейцарию. Однако Бьюкенен настаивал, ссылаясь на угрозу безопасности Николая: «Я со всей серьезностью полагаю, что мне следует предоставить полномочия без промедления предложить его величеству убежище в Англии и в то же время заверить русское правительство, что он останется там на все время войны».

13 марта Бьюкенен снова встретился с Милюковым. Оказалось, что с Николаем вопрос о переезде еще не обсуждался. Министр жаловался на позицию совета, которую «необходимо предварительно преодолеть». Каким образом Временное правительство собиралось ее преодолевать, Милюков не пояснил. Из воспоминаний Керенского можно понять, что медлительность правительства связана с его неполной дееспособностью: «Во всеобщем хаосе, который царил в первые дни революции, правительство не было еще окончательно хозяином в административной машине: пути железнодорожного сообщения в особенности находились в полном распоряжении всякого рода союзов и советов. Было невозможно перевезти царя в Мурманск, не подвергая его серьезной опасности. В течение переезда он мог попасть в руки „революционных масс“ и оказаться скорее в Петропавловской крепости и, еще хуже, в Кронштадте, чем в Англии. Могло быть еще проще: вспыхнула бы забастовка в момент отъезда, и поезд не отошел бы от станции».

Задержку отъезда Бьюкенену объясняют также болезнью великих княжон. Мельгунов считает этот предлог «почти формальной отпиской», но это далеко не так. Из дневника царя следует, что в день его приезда в Царское Село (9 марта) он застал в «хорошем самочувствии» всех детей, кроме Марии, у которой началась корь. 11-го заболела Анастасия (боль в ушах). Запись от 12 марта: «Ольге и Татьяне гораздо лучше, а Марии и Анастасии хуже, головная и ушная боль и рвота». 13-е: «У Марии продолжала стоять высокая темп. 40.6, а у Анастасии болели уши. Остальные себя чувствовали хорошо». 14-е: «У Марии всё сильный жар продолжается – 40,6. У Анастасии осложнение с ушами, хотя ей вчера сделали прокол прав [ого] уха». 15-е: «У Марии и Анастасии состояние как вчера; плохо спали и высокая темпера[тура] Марии побила рекорд, т. к. у ней днем было 40.9. Остальные совсем поправились». 16-е: «Мария и Анастасия в том же положении, лежат в темной комнате и сильно кашляют; у них воспаление легких». И лишь 22 марта младшие дочери пошли на поправку, но оставались на постельном режиме. Однако 23 марта слегла Ольга – у нее заболело горло. И лишь 19 апреля все дети выздоровели окончательно. Ясно, что перевозить их в таком состоянии было невозможно.

Николай в эти дни, судя по дневнику, ждет решения своей судьбы совершенно спокойно и лишь изумляется новым порядкам в Александровском дворце (то застанет часового спящим на посту, то удивляется «развязной выправке» солдат). Он гуляет в отведенных ему пределах, разгребает снег и колет лед в саду, отбирает и сжигает бумаги, читает детям вслух Конан-Дойля (английский был домашним языком царской семьи). То ли он был уверен в том, что ничего плохого с ними не случится, то ли смирился со своей участью. 23 марта он пишет об отъезде в Англию в сослагательном наклонении: «Разбирался в своих вещах и в книгах и начал откладывать всё то, что хочу взять с собой, если придется уезжать в Англию». Кроме работы в саду и заботы о детях, ему совершенно нечем заняться. «После чая рассматривал свои сапоги и отбирал старые и негодные», – записывает он в дневник 14 апреля.

Между тем в Лондоне энергично обсуждался вопрос убежища для отрекшегося царя. Король принимал в этих дискуссиях самое деятельное участие.

22 марта в кабинете Ллойд Джорджа на Даунинг-стрит состоялось совещание в узком кругу, в котором участвовал личный секретарь барона Стамфордхэма. Члены этого синклита решили, что отказываться от предложения Временного правительства не следует. Тогда Стамфордхэм спросил: а на какие средства царская семья собирается жить в Англии? Участники совещания подумали и постановили, что посол Бьюкенен должен обратиться к Временному правительству с просьбой о соответствующих ассигнованиях.

На следующий день Бьюкенен поставил Милюкова в известность о том, что «король и правительство его величества будут счастливы исполнить просьбу Временного правительства и предложить императору и его семье убежище в Англии, которым, как они надеются, их величества воспользуются на время продолжения войны». Бьюкенен продолжает: «В случае, если это предложение будет принято, русское правительство, прибавил я, конечно, благоволит ассигновать необходимые средства для их содержания». Милюков заверил посла, что «императорской семье будет уплачиваться щедрое содержание». Здесь, однако, мемуаристу изменяет память. Сергей Мельгунов цитирует текст депеши Бьюкенена в Лондон, которая гласит: «По сведениям Министерства иностранных дел, царь имеет достаточные личные средства».

Эти личные средства не давали покоя революционерам Петроградского Совета (в стране в тот период установилось двоевластие, и Временное правительство не могло не считаться с Советом). Они настаивали на том, что конфискация имущества бывшего царя должна стать предварительным условием его отъезда за границу. Секретарь исполкома Петроградского Совета Николай Соколов на заседании 10 марта говорил следующее: «Мы должны обсудить не только политические права бывшего царя, но и его имущественные права. У Николая II есть целый ряд имуществ в пределах России и огромные денежные суммы в английском и других иностранных банках. Надо перед его высылкой решить вопрос об его имуществе. Когда мы выясним, какое имущество может быть признано его личным и какое следует считать произвольно захваченным у государства, только тогда мы выскажемся о дальнейшем». «Эта династия, – вещал с трибуны Всероссийского совещания Советов (29 марта – 3 апреля) большевик Юрий Стеклов, – самая зловредная и пагубная для всех, обладает колоссальными средствами, награбленными у народа, помещенными в заграничных банках, и эта династия после переворота не была лишена своих средств. Мало того, мы получили сведения, что ведутся переговоры с английским правительством о том, чтобы Николая и его семью отпустить за границу… Мы признали необходимым немедленный арест всех без исключения членов бывшей царской фамилии, а также конфискацию всех их имуществ, движимых и недвижимых и содержание их под строгим арестом. До тех пор, пока не последует отречение их от капиталов, которые они держат за границей, которых нельзя иначе оттуда достать (бурные аплодисменты), отречение их всех и их потомков от всяких притязаний на российский престол и лишение их навсегда российского гражданства (бурные аплодисменты)». Предполагалось, что на эти средства, оказавшись за границей, бывший самодержец способен организовать контрреволюцию.

Слухи о невероятных личных капиталах царя имели хождение еще до упразднения монархии. Однако оказалось, что это легенда. Князь Львов в показаниях следователю Соколову рассказал: «Разрешался также вопрос о средствах, принадлежавших царской семье. Семья, конечно, должна была жить на свои личные средства. Правительство должно было нести лишь те расходы, которые вызывались его собственными мероприятиями по адресу семьи. Их личные средства были выяснены. Они оказались небольшими. В одном из заграничных банков, считая все средства семьи, оказалось 14 миллионов рублей. Больше ничего у них не было». Ту же сумму назвал Соколову Керенский: «Их личные средства, по сравнению с тем, как говорили, оказались невелики. У них оказалось всего в Англии и в Германии не свыше 14 миллионов рублей».

Да и те, добавим, сильно пострадали от инфляции.

27 марта в Лондоне была получена депеша Бьюкенена, в которой он сообщает о своей беседе с Керенским. Министр юстиции Временного правительства просил посла не настаивать на скором отъезде, но уже по совершенно новой причине: «Царь не в состоянии выехать в Англию в течение ближайшего месяца, пока не будет окончен разбор взятых у него документов».

После этого в переговорах наступила пауза, а когда они возобновились, Милюков на свой вопрос, когда же за царской семьей будет прислан обещанный крейсер, получил ошеломляющий ответ: британское правительство более не настаивает на своем предложении. Милюков не называет точной даты этого разговора, но дочь Бьюкенена Мериэл в книге «Распад империи» (1932), написанной со специальной целью оправдать отца, утверждает, что телеграмма из Лондона пришла 28 марта, то есть в ответ на сообщение посла о том, что отъезд откладывается на месяц. Телеграмма, пишет она, не содержала прямого отказа – посол получил лишь указание «отговорить императорскую семью от мысли приехать в Англию».

По мнению Кеннета Роуза, «задержка (о которой просил Керенский) оказалась роковой. Она позволила консолидироваться тем силам, которые желали отомстить свергнутому монарху, и дала возможность королю Георгу изменить свое решение».

30 марта, спустя восемь дней после совещания на Даунинг-стрит, британское правительство впервые узнало об этой изменившейся позиции короля. Стамфордхэм направил министру иностранных дел Бальфуру письмо, в котором сообщает, что король «много думал» над сложившейся ситуацией. И далее:

...

«Как Вы, несомненно, знаете, король поддерживает с императором тесные дружеские отношения и, естественно, был бы рад помочь ему в этой кризисной ситуации. Однако Его Величество не может удержаться от сомнений не только по поводу опасностей такого путешествия, но и по поводу пребывания императорской семьи в нашей стране вообще. Король будет признателен, если Вы проконсультируетесь с премьер-министром, поскольку, как понимает Его Величество, по данному вопросу русским правительством еще не принято определенного решения».

2 апреля Бальфур ответил:

...

«Министры Его Величества вполне представляют себе трудности, на которые Вы ссылаетесь в Вашем письме, однако не считают, что сейчас возможно, если только ситуация не изменится, отказаться от посланного приглашения, и следовательно, надеются, что король будет придерживаться первоначального приглашения, посланного по совету министров Его Величества».

Таким образом, кабинет отказывался учесть мнение монарха.

Стамфордхэм ответил, что король считает вопрос неурегулированным.

5 апреля в Лондон пришла новая депеша Бьюкенена, в которой он запрашивал разрешения на переезд в Англию двух великих князей. Телеграмму переслали королю и получили следующий ответ Стамфордхэма:

...

«Выражая исключительно личное мнение, я полагаю, что следует заново рассмотреть вопрос о прибытии в Англию российских императора и императрицы, а также о прибытии великих князей Георгия и Михаила. Для короля это будет тяжелым испытанием и вызовет в обществе много толков, если не отрицательную реакцию».

(Речь идет о внуке Николая I Георгии Михайловиче и родном брате императора Михаиле Александровиче, в пользу которого отрекся Николай. Обоим было отказано во въезде в Великобританию. Оба были расстреляны.)

Спустя сутки Стамфордхэм писал Бальфуру уже от имени Георга:

...

«С каждым днем короля все больше беспокоит вопрос о приезде в нашу страну императора и императрицы.

Его Величество получает письма от представителей всех классов общества, известных и неизвестных ему лично, говорящие о том, как широко обсуждается эта проблема не только в клубах, но и среди рабочих, а лейбористы – члены палаты общин – высказываются против данного предложения.

Как Вы знаете, с самого начала король был убежден в том, что присутствие в нашей стране императорской семьи, и особенно императрицы, вызовет всевозможные проблемы, и я уверен, что Вы поймете, в какое неловкое положение попадет наша королевская семья, столь тесно связанная с императором и императрицей…

Король поручил мне спросить Вас, не следует ли после консультации с премьер-министром поручить сэру Джорджу Бьюкенену предложить русскому правительству выработать какой-то другой план будущего пребывания Их Императорских Величеств?»

Возможно король, ознакомившись с текстом письма, счел его недостаточно энергичным. В тот же вечер Стамфордхэм отправил Бальфуру новое послание:

...

«Он просит Вас передать премьер-министру, что, исходя из всего, что он слышал и читал в прессе, проживание в нашей стране экс-императора и императрицы вызовет резкое неприятие в обществе и, несомненно, скомпрометирует короля и королеву…

Бьюкенену следует поручить сказать Милюкову, что оппозиционные настроения относительно пребывания здесь императора и императрицы настолько сильны, что нам следует дать возможность взять назад выраженное ранее согласие на предложение российского правительства».

Эта решительная атака, как видно, сломила упорство Бальфура. Прочитав письмо, он пишет Ллойд Джорджу:

...

«Я думаю, что король действительно оказался в неловком положении.

Если царь сюда приедет, нам придется публично заявить, что мы (правительство) его пригласили, и добавить (в собственную защиту), что мы сделали это по инициативе русского правительства (которому это не понравится).

Я все же думаю, что мы должны предложить Испанию или юг Франции в качестве более подходящего места для проживания царя».

Спустя четыре дня Стамфордхэм самолично явился в резиденцию премьер-министра и рассказал ему о многочисленных письмах протеста, которые якобы получает король. Ллойд Джордж в ответ пообещал запросить Францию, не согласится ли она принять поверженного русского монарха. От Бальфура Стамфордхэм в категоричной форме потребовал отозвать приглашение. Видимо, после этого Бьюкенен и заявил Милюкову, что правительство Георга V более не настаивает на переезде царя.

Помимо внутриполитических соображений, Лондон был озабочен угрозой выхода России из войны и по этой причине не желал осложнять двусторонние отношения. Сообщая своей семье об инструкциях Бальфура, Бьюкенен, по свидетельству его дочери, был взволнован. По его мнению, виновником изменения решения короля был Ллойд Джордж, запугавший Георга антимонархическими настроениями в стране и убедивший его, что посольство преувеличивает угрозу императорской семье.

В Daily Telegraph в те дни появилась редакционная статья под заголовком «Почтительный протест», ее цитирует в своей книге Мельгунов, ссылаясь на перепечатку в парижских «Последних новостях». Ее автор повторяет в качестве непреложного факта домыслы о германофильстве царицы:

...

«Мы искренне надеемся, что у британского правительства нет никакого намерения дать убежище в Англии царю и его жене… Мы жалеем, что вам приходится говорить это об экзальтированной даме, стоящей в столь близких родственных отношениях к королю, но нельзя забыть теперь про один факт: царица стала в центре и даже была вдохновительницей прогерманских интриг, имевших крайне бедственные последствия для вас и едва не породивших бесславный мир. Супруга русского царя никогда не могла забыть, что она немецкая принцесса. Она погубила династию Романовых, покушаясь изменять стране, ставшей ей родной после замужества. Английский народ не потерпит, чтобы этой даме дали убежище в Великобритании. Царица превратит Англию в место новых интриг. Вот почему у англичан ныне не может быть никакой жалости к павшей императрице, ибо она может предпринять шаг, который будет иметь гибельные для Англии последствия. Мы говорим теперь совершенно откровенно и прямо: об убежище не может быть речи, так как для нас опасность слишком велика. Если наше предостережение не будет услышано и если царская семья прибудет в Англию, возникнет страшная опасность для королевского дома».

Посол покорился. Этому способствовала его беседа с побывавшим в Петрограде членом парламента лейбористом Уиллом Торном. «Я полностью разделяю Ваше мнение, – написал он Бальфуру, – относительно того, что, если существует какая-то угроза появления антимонархистского движения, будет гораздо лучше, если экс-император не поедет в Англию».

Кеннет Роуз возлагает на короля главную вину за гибель царской семьи. В его оправдание биограф говорит: «Первейшим принципом наследственной монархии является ее выживание». Сегодня угроза выглядит не столь уж серьезной. Но в те дни, когда рухнули самые прочные троны Европы, а в самой Англии набирало силу и зачастую принимало крайние формы рабочее движение, так никому не казалось. Посол Бьюкенен и его дочь виновником считают Ллойд Джорджа и членов его кабинета. Сергей Мельгунов считает, что британское правительство не несет «формальной» ответственности за гибель царской семьи, но несет «моральную»: «Нет никакого сомнения, английское правительство моральную проблему откинуло и встало, под влиянием бывшего тогда премьером Л.

Джорджа, на путь реалистической политики интересов дня, как они рисовались тогда руководителям парламентского общественного мнения». Позицию же Временного правительства Мельгунов называет «двойственной с самого начала».

Ллойд Джордж в ответ на книгу Мериэл Бьюкенен оправдывался довольно вяло, ссылаясь на военное положение. «По всей вероятности, – заявлял он, – я посоветовал королю не давать разрешения на приезд в Англию Николая II. Мой совет вызван был тем, что в то время мы пытались убедить Керенского продолжать войну с германцами. Позволив царю приехать в Англию, мы повредили бы нашему ходатайству у Керенского».

Этот комментарий возмутил Керенского, заявившего, что он «ни в малейшей степени не соответствует действительности» и что главным препятствием была отнюдь не вероятность выхода России из войны, а внутреннее положение в Англии. По словам Керенского, инструкция Бьюкенену фактически гласила следующее: «Надо взять приглашение назад, но сохранять апарансы (фр. арраrепсе – приличия. – В. А) действовать таким образом, чтобы инициатива отказа исходила от представителей русского правительства». Мельгунов считает этот вывод «позднейшим умозаключением» на основании документов, опубликованных впоследствии, прежде всего книги Мериэл Бьюкенен.

Разгадав коварный замысел Альбиона, Временное правительство не желало брать на себя инициативу отзыва приглашения. Керенский (он уже стал премьер-министром) утверждает, что к этому времени ситуация благоприятствовала отъезду, и причин задерживать его не было: «Обитатели Александровского дворца сами только и ожидали часа отъезда. Император постоянно возвращался в разговорах со мной, – особенно тогда, когда я приносил ему новости от его родственников в Англии. Между тем положение улучшалось в России. Административное колесо наладилось в руках правительства и в хорошем состоянии. „Человек улицы“ начинал интересоваться значительно меньше судьбой царя, потому что вставали другие проблемы, бесконечно более важные. Это был благоприятный момент для того, чтобы организовать путешествие царской семьи из Петербурга в Мурманск, не подвергая ее никакой опасности. С согласия кн. Львова наш новый министр ин. д. Терещенко осведомился у сэра Дж. Бьюкенена о времени, когда английский крейсер сможет взять низложенного монарха и его семью. Одновременно, при содействии датского министра Сковениуса, было получено обещание немецкого правительства, что никакая подводная лодка не нападет на судно, везущее изгнанников. Сэр Дж. Бьюкенен и все мы ждали с нетерпением ответа из Лондона».

Наконец в середине июня или первых числах июля ответ пришел. По выражению Керенского, Бьюкенен довел его до сведения Терещенко «со слезами на глазах, едва подавляя свое волнение». Текст отказа от убежища Керенский сам не видел, знал его только в пересказе, но утверждает, что он содержал иронический намек на немецкие симпатии царицы.

По предположению Милюкова, Керенский что-то путает: возможно, Терещенко просто пересказывал ему содержание телеграммы от 28 марта, которую так эмоционально, по словам дочери, воспринял посол.

Ллойд Джордж в своих мемуарах подвел итог переговорам следующим образом:

...

«Мы предложили императору убежище, согласно обращенной к нам просьбе Временного правительства, но сопротивление Совета, которое оно не имело силы превозмочь, все росло и углублялось. Правительство не решалось взять на себя ответственности за отъезд императора и отказалось от первоначального намерения. Оно взяло на себя инициативу просить вас оказать гостеприимство и убежище царской семье. Мы изъявили нашу готовность и настаивали на ускорении выезда, и большего мы сделать не могли. Наше предложение осталось открытым, и мы его взяли назад. Если это преимущество не было использовано, то только потому, что Временное правительство не могло справиться с оппозицией Совета… Конец событий был поистине трагическим, и его подробности наполнят ужасом грядущие поколения человечества. Но за эту трагедию наша страна не может нести какой-либо ответственности».

Этот отрывок практически текстуально совпадает с оправданиями Бьюкенена:

...

«Мы предложили убежище императору, согласно просьбе Временного правительства, но так как противодействие Совета, которое оно напрасно надеялось преодолеть, становилось все сильнее, то оно не отважилось принять на себя ответственность за отъезд императора и отступило от своей первоначальной позиции. И мы должны были считаться с нашими экстремистами, и для нас было невозможно взять на себя инициативу, не будучи заподозренными в побочных мотивах. Сверх того, нам было бесполезно настаивать на разрешении императору выехать в Англию, когда рабочие угрожали разобрать рельсы впереди его поезда. Мы не могли предпринять никаких мер к его охране по пути в порт Романов. Эта обязанность лежала на Временном правительстве. Но так как оно не было хозяином в собственном доме, то весь проект в конце концов провалился».

Впоследствии княгиня Ольга Палей, вдова великого князя Павла Александровича, обвиняла во всем посла Бьюкенена, который, дескать, учинил у себя в посольстве революционный штаб и при этом «действовал из чувства личной злобы». «Император его не любил, – пишет мемуаристка, – и становился все более холодным к нему, особенно с тех пор, как английский посол связался с его личными врагами. В последний раз, когда сэр Джордж просил аудиенции, император принял его стоя, не попросив сесть. Бьюкенен поклялся отомстить, и так как он был очень тесно связан с одной великокняжеской четой, то у него одно время была мысль произвести дворцовый переворот». (Великокняжеская чета – великий князь Кирилл Владимирович и его жена Виктория Федоровна, внучка королевы Виктории.)

На это Бьюкенен отвечает, что думские вожди, будущие министры Временного правительства, которых он принимал в посольстве, в большинстве были монархистами, а революцию провоцировали Распутин, Штюрмер, Протопопов и Вырубова. «Моей единственной мыслью, – заявляет он, – было удержание России в войне».

Княгиня Палей обвиняет Бьюкенена и в том, что императору не была доставлена телеграмма Георга V:

...

«Английский король, беспокоясь за своего кузена-императора и за его семью, телеграфировал их величествам через посредство Бьюкенена с предложением выехать как можно скорее в Англию, где семья найдет спокойное и безопасное убежище. Он прибавлял далее, что германский император поклялся, что его подводные лодки не будут нападать на судно, на котором будет находиться императорская семья. Что же делает Бьюкенен по получении телеграммы, которая была приказом? Вместо того чтобы передать ее по назначению, что было его обязанностью, он отправляется советоваться с Милюковым, который советует ему оставить эту телеграмму без последствий. Самая элементарная добросовестность, особенно в „свободной стране“, состояла в том, чтобы передать телеграмму по назначению».

Этот упрек несправедлив – Бьюкенен не имел доступа к царскосельским пленникам и никоим образом не мог лично передать телеграмму.

* * *

Напрасно британский посол не обратил внимание на слова Керенского о том, что царь и его семья не смогут уехать из страны, «пока не будет окончен разбор взятых у него документов».

«Временное правительство, – говорит Львов, – было обязано, ввиду определенного общественного мнения, тщательно и беспристрастно обследовать поступки бывшего царя и царицы, в которых общественное мнение видело вред национальным интересам страны».

На то же самое обстоятельство указывает Керенский: «Интеллигентно-буржуазные массы и в частности высшее офицерство определенно усматривали во всей внутренней и внешней политике царя, и в особенности в действиях Александры Федоровны и ее кружка, ярко выраженную тенденцию развала страны, имевшего, в конце концов, целью сепаратный мир и содружество с Германией. Временное правительство было обязано обследовать действия царя, Александры Федоровны и ее кружка в этом направлении».

Это и есть настоящая причина ареста. На обвинениях придворной «камарильи» и лично императрицы в государственной измене строилась вся пропаганда либеральной оппозиции, ее требования заменить ставленников «темных сил» ответственным министерством.

В знаменитой речи Милюкова «Глупость или измена», которую он сам называл «штурмовым сигналом революции» не было фактов, уличающих «камарилью» (Александр Солженицын в «Красном колесе» подробно цитирует и анализирует этот демагогический текст), но есть зато удивительное признание: «Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность».

И вот теперь, когда у власти наконец «ответственное министерство», как же не обнаружить факты, не вскрыть заговор венценосных предателей, не подкрепить доказательствами «инстинктивный голос» и «субъективную уверенность»?

Вот для чего были арестованы Николай Александрович и Александра Федоровна Романовы.

Судить царя! Такого в русской истории еще не бывало.

Судили Карла I в Англии, судили Людовика XVI во Франции, но оба процесса были, скорее, судилищами. В России же царей убивали тайно. Параллели с обеими революциями напрашивались сами собой. Но вожди русской революции не желали таких сравнений. Они хотели судить царя честным судом, воздать ему по справедливости.

Отсюда идея предъявить царю и царедворцам обвинения по законам Российской империи. Им, в частности, предполагалось вменить государственную измену по статье 108 Уголовного уложения. Планировались открытые судебные процессы, которые разоблачат перед всем миром преступность царского режима.

Балморал – замок в области Абердиншир, частная резиденция английских королей в Шотландии

Для расследования преступлений высших сановников была учреждена Чрезвычайная следственная комиссия, а в ее составе – специальный отдел с изумительным названием, больше подходящим для какого-нибудь церковно-демонологического учреждения, «Обследование деятельности темных сил». Председатель Чрезвычайной комиссии присяжный поверенный Муравьев был убежден в виновности царя и царицы. Он верил даже слухам о прямом проводе из царскосельского дворца в Берлин, посредством которого Александра Федоровна будто бы выдавала кайзеру Вильгельму военные тайны. Провод искали, но не нашли.

В интересах этого следствия Керенский и ввел режим, затруднявший Николаю и Александре общение не только с внешним миром, но и между собой. Был период, когда им запретили встречаться иначе, как за столом, причем во время этих встреч в присутствии соглядатаев они должны были говорить только по-русски и на «общие темы». У супругов изымались документы, в том числе их частная переписка. Не сумев оградить свою частную жизнь от вторжения (некоторые письма частного характера попали в газеты), бывшая императрица стала жечь бумаги. Керенский, узнавший об этом от прислуги, тотчас учинил обыск в помещениях семьи.

О «материалах», свидетельствующих против царицы, рассказывает товарищ председателя комиссии, бывший прокурор Петербургской судебной палаты С. В. Завадский, в конце концов не выдержавший профанации и подавший в отставку: «В одном газетном листке – из тех, что „республиканские убеждения“ смешивали с „грубой развязностью“ – появился ряд телеграмм за подписью „Алиса“. (Алиса – имя императрицы Александры Федоровны до православного крещения. – В. А.) с зашифрованными местами отправления и назначения, содержанием своим указывающих на измену… Аляповатость подделки бросалась в глаза, но Муравьев так и взвился… Сотрудник упомянутой газеты, молодой человек, ухаживавший за барышней, служившей на телеграфе, посулил ей, в поисках за сенсационным материалом, коробку конфет за что-нибудь из ряда вон выходящее; барышня спустя несколько дней передала ему пачку телеграмм…» На допросе телеграфистка созналась в подлоге, но потом, видимо, под давлением следствия, попыталась отказаться от своих показаний.

Как ни старался Муравьев, с такими свидетелями и уликами доказать царицину измену ему не удалось.

Возглавлявший отдел по обследованию темных сил товарищ прокурора Екатеринославского окружного суда Владимир Руднев в августе 1917 года подал в отставку ввиду давления, которое оказывал на него Муравьев. В октябре 1919 года в Омске он дал письменные показания следователю Соколову, в которых рассказал, что не только предательства, но ни малейших намеков на германофильство царицы ему обнаружить не удалось. «При проверке же мною слухов об исключительно благожелательном отношении императрицы к раненым военнопленным немцам выяснилось, что отношение ее к раненым немцам было таким же одинаково теплым, как и к раненым русским воинам, причем такое свое отношение к раненым императрица объясняла выполнением лишь завета Спасителя, говорившего, что кто посетит больного, тот посетит его самого», – написал Руднев.

При таких обстоятельствах семью следовало освободить и отпустить за границу. Но ведь это было равносильно признанию, что вожди оппозиции лгали народу. И вот вместо Англии царская семья отправляется в Тобольск…

Керенский в показаниях Соколову так и не смирился с невиновностью царицы: «Я убежден, что Николай II сам лично не стремился к сепаратному миру и ни в чем не проявил наличия у него такого желания… Но я совсем иначе смотрю на этот вопрос относительно Александры Федоровны. Я столь же категорически скажу, что работа следственной комиссии, разрешившей и этот вопрос отрицательно, меня не убедила и не устранила у меня подозрения в отношении ее».

«Никого нельзя судить, – записал 21 мая 1917 года в своем дневнике сотрудник Чрезвычайной комиссии поэт Александр Блок, принимавший участие в допросах царских сановников. – Человек в горе и унижении становится ребенком… Сердце, обливайся слезами жалости ко всему, ко всему, и помни, что никого нельзя судить…»

Через день – новая запись: «Я читал телеграммы царя и царицы – взаимно любящие. За завтраком во дворце комендант Царскосельского дворца рассказывал подробности жизни царской семьи. Я вывел из этого рассказа, простого и интересного, что трагедия еще не началась; она или вовсе не начнется, или будет ужасна, когда они встанут лицом к лицу с разъяренным народом (не скажу – с „большевиками“, потому что это неверное название; это группа, действующая на поверхности, за ней скрывается многое, что еще не проявилось…)»

О пророческие слова!

* * *

Узнав о бессудной казни Николая (о том, что убиты его жена и дети, большевики первоначально не сообщили), Георг V записал в дневнике:

...

«Это было отвратительное убийство. Я с любовью относился к Ники, который являлся добрейшим из людей и истинным джентльменом, любившим свою страну и народ».

Когда жена великого князя Георгия Михайловича Мария Георгиевна (Терещенко тщетно запрашивал для него британскую визу, а сама она с дочерьми поселилась в Англии еще до войны) устроила заупокойную службу по убиенному в православной церкви, Стамфордхэм попытался воспрепятствовать ее посещению королем, ссылаясь на неблагоприятное общественное мнение. Георг, однако, не внял этой рекомендации. Спустя месяц Лондона достигло еще более ужасное известие. «Из России дошли вести, что вполне вероятно, будто Аликс, четыре дочери и маленький мальчик были убиты одновременно с Ники. Это просто ужасно и доказывает, какие изверги эти большевики. Для бедной Аликс это, возможно, и к лучшему, но как подумаешь о ни в чем не повинных детях!..»

«К лучшему»… Ни малейшей собственной вины король не чувствовал.

Тем более ни в чем не винил себя Стамфордхэм. В письме лорду Эшеру, в котором он благодарит его за некролог о покойном императоре, личный секретарь короля лицемерно писал:

...

«Случалось ли когда-нибудь более жестокое убийство, и проявляла ли когда-либо наша страна такую черствость и такое равнодушие к трагедии подобного масштаба? Что все это значит? Я весьма благодарен королю и королеве за то, что они посетили эту заупокойную службу. У меня пока что нет сведений о том, что премьер-министр или Форин-офис присылали туда своих представителей. Куда подевались у нас чувство сострадания, чувство признательности, наконец, просто чувство приличия?…

Какие страдания пришлось вынести за этот год бедному, несчастному императору!.. И почему германский император не поставил условием заключения Брест-Литовского мира освобождение царя и его семьи?»

Эшер ответил с нескрываемым сарказмом:

...

«Смею предположить, что по той же причине, по какой наше собственное правительство не стало добиваться освобождения царя у Милюкова: по причине нравственного бессилия, боязни критики, измышлений, оскорблений».

Именно при Георге V Англия первой из западных держав признала легитимной власть большевиков в феврале 1924 года. Христиан Раковский, имея ранг поверенного в делах, не приглашался в Букингемский дворец, и король был избавлен от необходимости встречаться с представителем правительства извергов, погубивших кузена Ники. Когда уровень дипломатических отношений был повышен, и ко двору прибыл для вручения верительных грамот советский посол Григорий Сокольников, Георг сказался больным, и в церемонии участвовал его сын. Но на приеме 27 марта 1930 года королю все же пришлось пожать руку советскому послу, а в 1933 – и наркому иностранных дел Максиму Литвинову, который еще 15 лет назад считался опасным радикалом, а в 1908 был арестован во Франции при попытке разменять в банке деньги, добытые при разбойном нападении на инкассаторов в Тифлисе.

* * *

Георг V умер в январе 1936 года, когда над Европой сгущались тучи новой войны. И лишь полвека спустя открылась тайна его смерти.

В ноябре 1935 королю исполнилось 70 лет. Жизненные силы в нем угасли. Всем, кто его видел вблизи, был ясно, что он не жилец. Восемью годами прежде, в ноябре 1928, он уже побывал одной ногой в могиле.

Тогда король внезапно и очень сильно занемог. К одру болезни в Букингемский дворец был вызван королевский врач Бертран Доусон – лорд Доусон, пожалованный званием пэра за выдающиеся заслуги в здравоохранении. Он сразу понял, что дело плохо. Анализ крови показал стрептококковую инфекцию в легких. Рентгенологи подогнали грузовик со своей аппаратурой к окну спальни, пропустили кабель через окно и впервые в истории сделали рентгеновский снимок в «полевых» условиях пациенту, лежащему в постели.

Королю был поставлен диагноз: септицемия. Это заражение крови гноеродными микроорганизмами, в данном случае стрептококками, которые, размножаясь в крови больного, насыщают ее токсинами, вызывающими массовую гибель эритроцитов, поражение органов кроветворения и выделения. Недуг сопровождается высокой температурой и помутнением сознания. Сегодня эту инфекцию лечат большими дозами антибиотиков и сульфаниламидов, а в то время метод был лишь один – откачать гной. Однако для этого нужно было найти очаг абсцесса, но это и не удавалось – он находился слишком близко к диафрагме.

Правительство готовилось к смене монарха. Члены Тайного совета убедили короля передать им его полномочия. Из Таньганьики с сафари был вызван наследник. Больше всего Доусон боялся, что сердце короля не справится с нагрузкой. И он решился.

Старшая сиделка сестра Блэк вспоминала впоследствии, что Доусон вошел в спальню, когда король находился в коме. Доусон взял шприц и почти без колебаний вонзил иглу в грудную клетку пациента, по какому-то непостижимому наитию точно угадав нужное место и откачав 16 унций гноя. В тот же вечер хирург удалил Георгу, который все еще пребывал без сознания, ребро и сделал дренаж пораженного правого легкого. Вскоре король пошел на поправку.

Так Доусон спас жизнь Георгу.

Но в январе 1936 дело обстояло гораздо хуже. 17 января король слег с острым бронхитом. Его сердце работало с перебоями, он терял сознание и снова приходил в себя. На третьи сутки Доусон понял, что Георг умирает. 20 января стало последним днем его жизни. За ужином с семьей короля, но в его отсутствие, Доусона спросили, каким будет следующий бюллетень о состоянии здоровья монарха. «Полагаю, говорить о деталях уже поздно», – ответил Доусон и написал на подвернувшейся под руку карточке меню: «Жизнь короля мирно близится к завершению». Архиепископ Кентерберийский Космо Ланг причастил умирающего Святых Тайн и прочел над ним молитву. Вскоре после полуночи по радио был передан последний медицинский бюллетень: «В 11 часов 55 минут вечера король мирно скончался».

Лорд Доусон лечил еще двух королей, сыновей Георга Эдуарда VIII и Георга VI, а также иностранных монархов – королеву Норвегии Мод и короля бельгийцев Леопольда III. От Эдуарда VIII он получил титул виконта. Он скончался в марте 1945 года, за два дня до своего 81-летия, от скоротечной пневмонии в своей лондонской квартире. Спустя пять лет историк Фрэнсис Уотсон, собирая материалы для биографии придворного лекаря, наткнулся в его личных бумагах на записи, которые Доусон вел для себя у постели умиравшего короля. Содержание этих заметок настолько поразило Уотсона, что он не решился предать их огласке в жизнеописании Доусона, которое вышло в свет в 1951 году.

Он опубликовал записи лишь в 1986, когда ему самому было уже 76 лет. На вопрос, почему он молчал так долго, Уотсон отвечал, что делал это по настоянию вдовы Доусона.

Из дневника доктора Доусона британцы узнали шокирующую правду: король Георг V умер не своей смертью.

20 января, откушав с королевским семейством, Доусон вернулся в спальню пациента. Король спал, затем впал в кому – «неглубокую», по мнению Доусона. Его последними словами, сказанными в сознании, были «Черт бы вас побрал», обращенные к сестре Блэк, делавшей ему укол. В двенадцатом часу ночи врач записал:

...

«Около 11 часов стало очевидно, что последняя фаза может длиться часами, без ведома пациента, что мало приличествует высокому титулу и умиротворенности, которой он в высшей степени заслуживал и которая требовала непродолжительного финала. Часы ожидания механического конца, когда всякое подобие жизни уже минуло, лишь изнуряет наблюдателей и держит их в напряжении, поскольку они ничем не могут помочь, кроме желания утешить, причастия или молитвы. По этой причине я решился положить конец и сделал (сам) инъекцию % грана морфия и вскоре после этого 1 гран кокаина в раздувшуюся яремную вену. (1 гран = 0,0648 грамма.  – В. А.) Примерно через четверть часа дыхание стало спокойным, внешний вид – более безмятежным, физическая борьба прекратилась».

Иными словами, Доусон ускорил кончину Георга. Сделав второй укол, он позвал королеву и других членов семьи, чтобы они могли наблюдать последние минуты жизни короля.

Биограф Георга V Кеннет Роуз считает, что поступку Доусона нет оправдания. Он беспощаден к Доусону: «В законе нет такого понятия, как умерщвление из милосердия. А потому Доусон совершил убийство».

Король не страдал от невыносимой боли, зачем же потребовалось вводить ему даже не лошадиную, а слоновью дозу обезболивающих препаратов?

Видимо, предвидя эти доводы, Доусон пишет, что накануне смерти короля принц Уэльский и королева Мария будто бы заявили ему, что не хотели бы, чтобы «жизнь короля была продлена в том случае, если я сочту болезнь смертельной».

Это поразительная фраза. Король умирал естественной смертью, нисколько при этом не мучился, а его жена и сын не хотели продлить его жизнь? Неужели доктор сделал это только для того, чтобы избавить семью от изнурительного ожидания?

Но в записках Доусона есть еще более изумительное признание, а точнее – проговорка. Оказывается, его беспокоило, что сообщение о кончине Георга может опоздать к выходу утренних газет, и оно будет опубликовано менее респектабельными вечерними. Его настолько волновал этот вопрос, что он даже позвонил жене в Лондон и попросил ее связаться с редактором «Таймс» тем, чтобы он придержал печать тиража настолько, насколько это возможно. Редактор, однофамилец врача Джеффри Доусон, пишет в своем дневнике, что номер был готов к печати в 11 вечера. 30 тысяч экземпляров были отпечатаны до предупреждения медика. Зато 300 тысяч вышли во всем блеске траурного величия.

Кеннет Роуз называет все это «гротескным смещением понятий».

В некоторых статьях сказано, что в том же году, но уже после смерти короля, Доусон выступил в Палате лордов против легализации эвтаназии. Авторы статей находят такую позицию парадоксальной. На самом деле никакого парадокса нет: Доусон утверждал, что эвтаназия – это вопрос, решение которого должно быть всецело возложено на «мудрость и совесть» врача, а отнюдь не на закон.

В Соединенном Королевстве эвтаназия по сей день запрещена законом. В 1992 году доктор Найджел Кокс был приговорен к году лишения свободы условно за то, что сделал летальную инъекцию хлорида калия пациентке, которая сама просила его об этом.

Отречение

Издревле род людской подвержен тленью.

Послушен и монарх судьбы веленью.

Джон Драйден. «Мак-Флекно»(1682). Перевод Веры Потаповой

В январе 2003 года британский правительственный архив, Public Records Office, объявил, что снимает гриф секретности с документов, повествующих об отречении от престола короля Эдуарда VIII в декабре 1936 года.

Этот сюжет уже не раз рассказан мемуаристами, романистами и кинематографистами – как правило, в романтических тонах.

Молодой король пожелал «жениться по любви» и пожертвовал ради такой возможности короной Британской империи. Народ был на стороне монарха, но подлые политиканы загнали невольника чести в угол и вынудили отречься.

Жестокий век не оставил королю иного выбора. Почему правящий класс принял в штыки невесту Эдуарда? Потому что она американка низкого происхождения и непонятного вероисповедания, к тому же состоявшая уже во втором браке.

Сами британцы в эту незамысловатую сказку давно не верят. Проблемой, утверждают серьезные историки, была не возлюбленная монарха. Проблемой был сам монарх.

* * *

Крещеный как Эдуард Альберт Кристиан Джордж Эндрю Патрик Дэвид (в семье его называли просто Дэвидом), будущий король родился 23 июня 1894 года и еще застал в живых свою прабабку королеву Викторию. Его отец герцог Йоркский стал королем Георгом V в 1910 году. Его дядьями были кайзер Германии Вильгельм II («дядя Вилли») и русский император Николай II («дядя Ники»); царь и царица были также крестными отцом и матерью наследника британской короны.

Король Георг отличался крайне суровым нравом и любовью к дисциплине. Его дети сполна вкусили от властного характера главы семейства. Мать постоянно напоминала детям, что они не только дети, но и подданные своего отца. Оба родителя были исключительно холодными, неэмоциональными натурами. Эдуард рос застенчивым и нервным ребенком. Как он пишет сам в своих мемуарах, «мое детство было непрерывной невзгодой».

В 17 лет Эдуард получил титул принца Уэльского и герцога Корнуэльского, что означало 100 тысяч фунтов годового дохода. Он учился в Дартмутском морском колледже, а когда началась мировая война, поступил в гренадеры и четыре года служил во Франции. В начале 20-х годов семья не раз посылала его «показать флаг» британским заморским владениям. Между тем социальные потрясения на Британских островах угрожали самому существованию института монархии. Экономическая депрессия оставила без работы два с половиной миллиона человек. После всеобщей забастовки 1926 года принц Уэльский и его младший брат Альберт, герцог Йоркский, «пошли в народ»: они посещали угольные шахты и заводы, изучая условия труда рабочих и возможности их улучшения, чем немало способствовали популяризации правящей династии. Разумеется, каждый публичный шаг наследника освещался английской прессой. Фраза принца «Необходимо что-то сделать» цитировалась беспрестанно. Однако его частная жизнь оставалась неизвестна широкой публике.

* * *

Принц, на глазах которого возникла современная цивилизация – автомобили, телефоны, самолеты – был в полной мере порождением XX века: он увлекался спортом, любил американский джаз и отдавал предпочтение американкам перед англичанками, считая последних слишком меланхоличными. Особенностью Эдуарда (как впоследствии его внучатого племянника, нынешнего наследника принца Чарльза) было его увлечение замужними дамами. Видимо, принцу не хватало материнской заботы, женщины, в отношениях с которой он мог реализовать свой Эдипов комплекс – так или иначе, его первая большая любовь, Фреда Дадли-Уард (Freda Dudley Ward), была не только замужем, но и имела двух дочерей. В 1931 году (познакомились они в 1918) Фреда развелась, однако к тому времени принц уже увлекся другой светской красавицей, американкой Тельмой Фурнесс (Thelma Furness). Именно леди Тельма познакомила, на свою беду, принца со своей соотечественницей Уоллис Симпсон. В январе 1934 года Тельма Фурнесс на три месяца уехала в США. Когда она вернулась, место пассии наследника было прочно занято.

Принц Уэльский впервые встретил свою судьбу на вечере в загородном поместье. О том, что такое английские великосветские вечера межвоенной эпохи, пишет Ивлин Во в романе «Мерзкая плоть»: «Костюмированные вечера, дикарские вечера, викторианские вечера, вечера эллинские, ковбойские, русские, цирковые вечера, на которых меняются костюмами, полуголые вечера в Сент-Джонс-Вуд, вечера в квартирах и студиях, в домах и на кораблях, в отелях и ночных клубах, на ветряных мельницах и в плавательных бассейнах…» Цвет британского правящего класса прожигал жизнь напропалую, и принц, неутомимый танцор и бонвиван, не был исключением.

Уоллис Симпсон была пришелицей из совершенно другого мира. Урожденная Уорфилд, она родилась в 1896 году в Балтиморе, штат Мэриленд, в семье хорошего круга, однако без всякого состояния. Уоллис выросла без отца – он умер, когда ей не было года, не оставив вдове средств к существованию. Детские и девичьи годы Уоллис прошли в унизительном положении бедной родственницы, вынужденной жить в чужом доме и одеваться в обноски, искусно заштопанные матерью. Девочку воспитывали так, как спокон веку делали это на американском Юге, где и по сей день самым эффективным средством воспитания считается порка. В 20 лет она вышла замуж за пилота военно-морских сил США Эрла Спенсера. Уже в медовый месяц обнаружилось, что ее муж – запойный алкоголик с садистскими наклонностями, к тому же отчаянно ревнивый. Промучившись пять лет, Уоллис развелась вопреки строгим традициям южан. Это произошло в Гонконге, откуда в гордом одиночестве она перебралась в Шанхай, а затем в Пекин. К этому времени относится выражение «китайская хватка» (или «захват» как борцовский термин) – будто бы Уоллис Спенсер проявила себя в Китае как чрезвычайно цепкая и целеустремленная дама, обладающая к тому же знанием неких восточных сексуальных приемов и чуть ли не гипнотическим воздействием на интересовавших ее мужчин.

Спустя семь лет она сочеталась вторым браком с Эрнестом Симпсоном – сотрудником судоходной компании, владел которой его отец. Пара перебралась в Лондон. Впервые в жизни Уоллис обзавелась собственным домом, прислугой и возможностью заказывать наряды у хороших, хотя и не лучших, портных. Она старательно училась «быть англичанкой»: исключила из своего лексикона выражение «окей» и читала по утрам колонку хроники королевского семейства – у нее создалось впечатление, что на светских приемах только и говорят, что о событиях при дворе. Уоллис стала устраивать вечера в своем доме, постепенно входила в круг лондонского бомонда. Наконец, настал тот день, когда Симпсоны получили приглашение в дом, где Уоллис попалась на глаза принцу Уэльскому.

Принц спросил ее, не страдает ли она, американка, без центрального отопления. «Прошу прощенья, сэр, – ответила она, – но вы меня разочаровали». «Каким образом?» – удивился принц. «Этот вопрос задают здесь каждой американке. Я надеялась услышать от принца Уэльского что-нибудь более оригинальное».

Встретившись еще несколько раз в обществе, они стали планировать свои свидания. На выходные принц приглашал супругов Симпсонов в свое загородное поместье Форт Бельведер. Это была не мгновенная страсть, отношения развивались медленно и постепенно. Летом 1935 года Эдуард пригласил Уоллис, на сей раз без мужа, в числе других близких друзей в средиземноморский круиз на яхте. После этого путешествия в европейских и американских газетах появились первые сообщения о новом увлечении наследника, а о муже Уоллис в лондонских салонах стала ходить едкая острота: «the unimportance of being Ernest» («как неважно быть Эрнестом» – каламбур, основанный на названии пьесы Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным» – The Importance To Be Earnest).

Чем взяла она Эдуарда, в чем заключалась ее «китайская хватка»? Она была совсем не хороша собой, хотя люди, знавшие Уоллис, утверждают, что фотографии уродуют ее. Всего вероятнее, в ней был шарм, передать который камера не в состоянии. Был сильный и властный характер, от которого млеют инфантильные мужчины – к этому типу, несомненно, принадлежал принц. Даже ее соперницы отмечают идеальную фигуру, которую Уоллис сохранила до глубокой старости. Кроме того, она отличалась безукоризненным вкусом и, когда у нее появились почти неограниченные средства, стала законодательницей дамских мод, признанной по обе стороны Атлантики. Говорили, что до заключения официального брака она ни разу не вступала с Эдвардом в интимную связь. Говорили также, что Эдвард – мазохист, гомосексуалист… Много чего говорили.

Эдуард был уверен, что отец ничего не знает о его новом романе. Однако король знал и пребывал по этому поводу сначала в чрезвычайном беспокойстве, а на закате жизни – в глубочайшей печали. В некоторых источниках приводятся слова, сказанные королем уже на смертном одре, за два месяца до кончины, леди Гордон-Леннокс: «Я молю Бога о том, чтобы мой старший сын никогда не женился и не имел детей, и ничто не воспрепятствовало Берти (принц Альберт) и Лилибет (его дочь, нынешняя королева Елизавета II) занять трон». Премьер-министру Стэнли Болдуину он будто бы сказал: «После моей смерти мальчик погубит себя в течение 12 месяцев». «Мальчику» было уже за 40.

* * *

Георг V скончался 20 января 1936 года. Принц Уэльский стал королем Эдуардом VIII. Однако полностью легитимным монархом он мог стать лишь после коронации, назначенной на 12 мая 1937 года. Его роман с Уоллис Симпсон быстро развивался. В июле ее супруг съехал из общего дома. В августе король отправился в новый круиз. В числе других гостей его сопровождала Симпсон. Фотографии влюбленной пары появились в американской и европейской прессе, которая судила и рядила о том, во что выльются эти отношения. Уоллис начала формальную процедуру развода. Есть сведения, что при этом Эрнесту Симпсону предлагалась круглая сумма, если он возьмет вину на себя, то есть позволит уличить себя в супружеской неверности. (Для этой цели в тогдашней Англии существовали и специальные адвокаты, и специальные дамы, и специальные сыщики.)

20 октября премьер-министр Стэнли Болдуин впервые заговорил с королем на скользкую тему. Он просил Эдуарда вести себя более осмотрительно и ни в коем случае не предавать огласке тот факт, что Уоллис Симпсон начала бракоразводный процесс. «Эта женщина – мой друг, и я не желаю, чтобы она входила сюда через черный ход», – сказал король.

Ровно неделю спустя суд вынес предварительное решение о разводе – decree nisi (nisi – термин римского гражданского права, буквально означающий «если не» – условно-окончательный, вступающий в силу с определенного срока, если до истечения этого срока не будет отменен по какой-либо причине). В данном случае срок составлял шесть месяцев.

16 ноября король сообщил Болдуину, что намерен жениться на Уоллис Симпсон. Премьер решительно ответил, что народ не примет такую королеву На это король заявил, что, если на то пошло, то он готов к отречению. 22 ноября Эдуард еще раз встретился с Болдуином и сказал ему, что брак может быть морганатическим, то есть таким, при котором супруга монарха не имеет титула королевы, а дети, родившееся от этого брака, не наследуют трон. В такой брак вступил в 1880 году по смерти жены русский царь Александр II с княжной Долгорукой, уже родившей ему троих детей. Однако британская монархия таких примеров не знала. Болдуин ответил, что должен обсудить вопрос с членами кабинета, а также с главами правительств британских доминионов – Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южной Африки и Северной Ирландии. С этим предложением король согласился.

2 декабря премьер сообщил монарху, что идея морганатического брака отвергнута как британским кабинетом, так и правительствами доминионов. У Эдуарда, сказал он, теперь имеется три варианта действий. Первый – прекратить свои отношения с миссис Симпсон. Второй – жениться на ней и принять отставку кабинета. Третий – отречься и жениться.

* * *

Рассекреченные бумаги представляют собой самое обширное и наиболее полное собрание документов, повествующих об истории Отречения (именно так, с прописной буквы, пишут это слово в Англии). Эти документы заполняют многие пробелы в истории Отречения. Они, в частности, красноречиво говорят о взаимоотношениях королевского двора, правительства и прессы. Из бумаг явствует, что Болдуин опасался возникновения эдвардианской партии во главе со своим соперником Уинстоном Черчиллем. Досье раскрывает в деталях опасения правительства по поводу освещения сюжета в прессе, которую кабинет был не в состоянии контролировать; в собрании имеется оригинал обращения к народу, с которым Болдуин не позволил выступить королю.

Главная сенсация досье состоит в том, что Уоллис Симпсон, оказывается, имела любовника как раз в то время, когда бурно развивался ее роман с принцем Уэльским. По поручению кабинета специальный отдел Скотланд-Ярда установил негласную слежку за миссис Симпсон. В рапорте, не имеющем даты, указаны два ее адреса, перечислены лица, которые там бывают, а также сообщается, что госпожа Симпсон «известна как особа, любящая мужское общество и имевшая много внебрачных связей». «Хотя в настоящее время, – говорится далее в рапорте, – она проводит большую часть времени с POW (Prince of Wales – принц Уэльский; аббревиатура имеет в английском языке и другое, более употребительное значение: prisoner of war – военнопленный. – В. А.), говорят, что у нее есть и другой тайный любовник, которого она не отпускает…» Далее описано посещение Симпсон и принцем Уэльским лондонского антикварного магазина, во время которого пара демонстрировала чрезвычайную нежность и обращалась друг к другу со словами «дорогой» и «дорогая». В разговоре с полицейскими агентами приказчик – возможно, прекрасно понимая, что от него требуется – осмелел настолько, что заявил, что «леди, похоже, держит POW под каблуком».

Свадьба принца Чарльза и Дианы, принцессы Уэльской в Букингемском дворце. Лондон, 29 июля 1981 года

После этого первого доклада Специальный отдел стал рыть носом землю, дабы выяснить имя таинственного любовника. В докладе от 3 июля 1935 года это имя названо. Вторым ухажером миссис Симпсон был Гай Маркус Трандл – как сказано в донесении, «весьма обаятельный авантюрист, прекрасной наружности, хорошей породы и превосходный танцор… Он открыто встречается с миссис Симпсон в различных неформальных компаниях в качестве ее личного друга». Трандл, сообщают агенты, женат. Он работает в компании Ford Motor агентом по продажам. Размер его жалованья сыщикам неизвестен, зато известно, что Трандл «получает от миссис Симпсон деньги и дорогие подарки», в чем он сам, согласно докладу, признался.

Британская пресса того времени уделяла много внимания светским сплетням, но сохраняла пиетет по отношению к членам царствующего дома. В итоге она оказалась в сложном положении: газеты всего мира оживленно писали о романе короля, и лишь британские хранили чопорное и натянутое молчание. Наконец, 3 декабря, то есть на следующий день после того, как премьер Болдин фактически предъявил королю ультиматум, все лондонские газеты отказались от добровольного табу и опубликовали свои первые статьи о миссис Симпсон. В тот же день Симпсон покинула Британские острова, отправившись на Лазурный берег дожидаться того или иного разрешения кризиса. Оттуда она сделала заявление для прессы, в котором отказалась от каких бы то ни было претензий к королю. Эдуард заявил Болдуину, что желает обратиться по радио к народу. Премьер без тени сомнения ответил ему, что такое обращение через голову правительства будет неконституционным.

В рассекреченных бумагах эта беседа излагается со слов премьера так: «Его Величество затем сказал: „Вы хотите, чтобы я ушел, не так ли?“» Премьер-министр ответил утвердительно. По его словам, король заявил ему, что хочет уйти достойно, наилучшим образом по отношению к миссис Симпсон, себе и своему преемнику, не раскалывая страну.

Очень скоро правительство обнаружило неприятную для себя тенденцию. В одном из рассекреченных протоколов заседаний кабинета отмечается, что налицо попытка «раздуть массовую истерию в поддержку права короля на свободный, ничем не стесненный выбор». Эта попытка, утверждали участники заседания, предпринята «весьма узкой группой» (прозрачный намек на Черчилля и лорда Бивербрука), преследующей «своекорыстные политические цели» и жаждущей удовлетворить свои «личные амбиции». Лица, выступающие в поддержку морганатического брака, «ведут рискованную игру». «Одна из газет, – говорится далее в протоколе, – уже решила, что кризису положен конец предложением миссис Симпсон освободить короля от обязательств. Канцлер казначейства полагает желательным предупредить прессу, что было бы нечестно по отношению к публике не информировать ее одновременно и о другой возможности, то есть об отречении».

8 декабря премьер-министр направил главам доминионов следующую телеграмму: «Есть все основания сомневаться в искренности госпожи Симпсон (имеется в виду ее заявление об отсутствии претензий к королю. – В. А.). Это не что иное, как попытка развернуть общественное мнение в свою пользу».

После нескольких дней тяжких раздумий, 9 декабря, Эдуард сообщил кабинету о своем решении отречься. На следующий день он подписал надлежащие бумаги. 11 декабря парламент принял Акт отречения. Король простился со своими подданными в прямом эфире радио ВВС. Ключевая фраза этой речи, продолжавшейся 70 секунд, звучала так: «Я пришел к выводу о невозможности нести тяжкое бремя ответственности и исполнять долг короля так, как я желаю его исполнять, без помощи и поддержки женщины, которую я люблю».

Хозяйка дома на Ривьере, в котором остановилась Симпсон, говорит, что, когда трансляция речи закончилась, Уоллис закатила «монументальную истерику», оглашая дом воплями ярости и круша все, что подворачивалось ей под руку.

Британским монархом был провозглашен 12 декабря его младший брат Альберт, герцог Йоркский. Он взошел на престол под именем Георга VI. Двумя днями раньше Эдуард, получивший титул герцога Виндзорского, отплыл на континент на борту английского военного корабля. Он находился на престоле 325 дней.

3 мая Уоллис Симпсон получила окончательный развод. Спустя ровно месяц, 3 июня, во Франции состоялось ее бракосочетание с бывшим королем, после которого она стала называться герцогиней Виндзорской, однако титул «Королевского Высочества» был оставлен лишь за герцогом.

* * *

Современные эксперты, анализируя чисто юридическую коллизию отречения, приходят к выводу, что, женившись на Уоллис Симпсон, король не нарушил бы никаких британских законов. Он имел полное право жениться на ком хочет.

Закон 1772 года о королевских браках не отводит никакого роли парламенту или правительству в процедуре заключения брака самого монарха. Нигде не сказано, что царствующая особа не может вступать в брак с лицом, ранее состоявшим в браке, что невеста короля должна быть девицей или что она должна быть голубых кровей. Единственный запрет, введенный в 1701 году Актом о престолонаследии, состоял в том, что супругом (супругой) монарха не может быть лицо, принадлежащее к Римско-католической церкви. Уоллис Симпсон католичкой не была.

Личный секретарь Эдуарда Алек Гардинг (Hardinge) писал ему, что за отставкой правительства, по всей видимости, последует роспуск парламента, поскольку представляется маловероятным, что парламент поддержит премьера, предложенного королем (при этом Гардинг ссылался на свое знание настроений в Палате общин). В ходе всеобщих выборов вопрос о королевском браке неизбежно станет главной темой кампании. Такая перспектива публичного обсуждения его частных интимных дел короля пугала.

Современные «политтехнологи» (в англоязычных странах их называют «стратегами») уверены, что король мог взять инициативу в свои руки, мог, пользуясь благорасположением медиа-магнатов лорда Бивербрука и лорда Ротермора (не в ельцинской России, а именно в Англии пресса, находившаяся в частных руках, впервые стала «четвертой властью»; остается она таковой и поныне), получить благоприятное освещение вопроса в прессе и склонить на свою сторону общественное мнение, мог воспользоваться поддержкой таких влиятельных политиков, как Ллойд-Джордж, Черчилль и Дафф Купер, которые спали и видели падение кабинета Болдуина. Вместо этого он загнал сам себя в угол, ответив согласием на предложение Болдуина проконсультироваться с кабинетом и доминионами и тем самым согласившись следовать рекомендациям Болдуина. Фактически он предоставил премьер-министру право, которым тот, согласно действующему законодательству, не обладал.

Коль скоро ни правительство, ни парламент не имели никакой легальной возможности воспрепятствовать браку короля, не существовало и угрозы конституционного кризиса. В случае отставки кабинета Болдуина в стране, несомненно, возник бы политический кризис. Однако на смену Болдуину поспешили бы сторонники короля, и отнюдь не факт, что ради формирования нового правительства пришлось бы распускать парламент и объявлять внеочередные всеобщие выборы.

Иными словами, Стэнли Болдуин блефовал, угрожая королю конституционным кризисом и отказывая ему в праве жениться по собственному усмотрению. Зачем он это делал? Опасался потерять кресло премьера? Но тогда не нужно было затевать всю историю. Он вышел в отставку на пике своей популярности, вскоре после коронации Георга VI в мае 1937 года – то есть именно тогда, когда должен был короноваться Эдуард. Не исключено, что Болдуин, который вырос в глубоко религиозной семье, видел свой моральный долг в том, чтобы воспрепятствовать браку короля. Но в том-то и дело, что Болдуин добивался не расстройства брака, а отречения.

* * *

Ситуация, возникшая в связи с романом Эдуарда и Уоллис Симпсон, стала беспокоить высокопоставленных лиц Великобритании еще при жизни Георга V. И не только по моральным соображениям.

Существовало будто бы – возможно, существует по сей день – так называемое «китайское досье» на Уоллис Симпсон. Документов этих ни один автор не видел – все, кто пишет о нем, ссылаются на сведения из вторых или даже третьих рук. Досье будто бы было собрано в результате расследования, проведенного по распоряжению Стэнли Болдуина незадолго до кончины Георга V (и показано королю, что, возможно, и вызвало его горькие ламентации о судьбе престола). Оно начинается с утверждения, что Уоллис Симпсон родилась вне брачных уз и никогда не была крещена. В 20-е годы в Китае она якобы была замечена в пристрастии к азартным играм и наркотикам, а также посещении притонов, практикующих различные виды сексуальных перверсий. (Действительно, Уоллис была известна как мастер игры в покер; что касается притонов, то, как рассказывала впоследствии сама герцогиня, по китайским борделям шлялся ее муж-летчик и хотел, чтобы она сопровождала его в этих похождениях.)

В «Китайском досье», однако, отсутствуют сведения, которые широко муссировались в английском великосветском обществе: будто Уоллис Спенсер в бытность в Шанхае вступила в интимную связь с молодым итальянским дипломатом графом Чиано, впоследствии ставшим зятем Бенито Муссолини и министром иностранных дел Италии. По слухам, которые циркулировали среди жен английских военных моряков, Уоллис сделала аборт от Чиано, причем операция обрекла ее на бесплодие.

Согласно донесениям специального отдела Скотланд-Ярда, в Лондоне миссис Симпсон поддерживала тесные связи с немецкими дипломатами, в том числе с послом Третьего Рейха в Лондоне Иоахимом фон Риббентропом, назначенным на этот пост в конце 1936 года.

Германофилия наследника и его любовницы – вот что беспокоило британских политиков в первую очередь.

Между тем на горизонте европейской политики сгущались тучи. В марте 1936 года Германия нарушила Локарнский пакт и ввела войска в демилитаризованную Рейнскую область. Это была чистая авантюра, Гитлер рисковал буквально всем – французские войска, расквартированные на франко-германской границе, не оставили бы мокрого места от трех немецких батальонов, что означало бы полный крах нацизма. Как говорил впоследствии в одной из своих застольных бесед Гитлер, «спасло нас мое непоколебимое упрямство и моя удивительная самоуверенность». Мемуаристы, тем не менее, утверждают, что фюрер страшно нервничал, у него просто тряслись поджилки при мысли о том, что Париж и Лондон дадут ему отпор. 7 марта, в день вторжения, Гитлер находился в своем специальном поезде на полпути к Мюнхену. Несмотря на громогласную речь о непризнании Локарнского договора в рейхстаге, он с тревогой ждал реакции Франции и Англии. Переводчик Гитлера Пауль Шмидт передает его слова: «48 часов после марша в Рейнскую зону были самыми мучительными (nerve-racking) в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в Рейнскую зону, нам пришлось бы отступать, поджав хвост, поскольку имевшихся в нашем распоряжении военных ресурсов не хватило бы даже на слабое сопротивление». Наконец, ему доставили телеграмму, по прочтении которой он, по словам Шпеера, облегченно вздохнул: «Наконец-то! Король Англии не будет вмешиваться. Он держит свое слово». Это была депеша немецкого посла в Лондоне Леопольда фон Гоша (von Hoesch) о его беседе с Эдуардом VIII. Пресс-атташе посольства Фриц Гессе, подслушавший разговор, утверждает, что король сказал послу, что он послал за Болдуином и намерен заявить ему, что отречется, если Англия начнет войну с Германией.

Этим свидетельствам можно верить, а можно не верить. Однако непреложный факт состоит в том, что Великобритания отказалась поддержать Францию, а без этой поддержки французский генеральный штаб во главе с генералом Гамеленом решительно отказался начать боевые действия против немецких частей.

Оговоримся: сами по себе германофильские или даже пронацистские взгляды в тогдашнем британском обществе не могли считаться ни предосудительными, ни экстравагантными, ни маргинальными, ни тем более предательскими. Основатель Британского союза фашистов сэр Освальд Мосли был вполне респектабельным членом общества, одним из самых многообещающих молодых английских политиков; свой фашистский союз он организовал еще до победы нацистов в Германии, в октябре 1932 года. Идея войны с Германией не пользовалась успехом ни у широких масс, ни у правящего класса; «партия мира» была сильнее и влиятельнее «партии войны». Однако одно дело мода на нацизм или прагматические интересы лондонского Сити, не желающего потерять свои инвестиции в восстановление немецкой экономики, и совсем иное – нацистские симпатии короля в сочетании с его амбициями и опасными связями женщины, на которой он твердо намерен жениться.

Летом 1940 года Черчилль в разговоре с Болдуином признал, что ошибался, поддерживая Эдуарда. Много лет спустя Черчилль беседовал на досуге с лордом Бивербруком. Последний, по его собственным словам, заявил, что поскольку они ни разу в жизни не соглашались друг с другом, то в каждом случае один из них был прав. На это Черчилль ответил, что исключение составляет история с отречением – в тот раз ошиблись оба.

Оказалось, однако, что после отречения герцог Виндзорский стал едва ли не опаснее, чем до.

* * *

В октябре 1937 года герцог и герцогиня Виндзорские отправились с визитом в нацистскую Германию с официальной целью изучения положения рабочих в Третьем Рейхе. Британский посол в Берлине сэр Нэвилл Гендерсон получил указание Форин-офиса не принимать участие ни в каких мероприятиях, связанных с пребыванием Виндзоров, и направить на встречу дипломата низкого ранга. Из Берлина. Где они познакомились со всей нацистской верхушкой, Виндзоры направились в Дюссельдорф, затем в Лейпциг – повсюду герцога и герцогиню встречали толпы восклицаниями «Хайль Виндзор!» и «Хайль Эдвард!», а он щедро отвечал на приветствия нацистским салютом.

Наконец, 22 октября автомобильный кортеж, сопровождаемый эскортом СС, достиг Берхтесгадена, где располагалась самая впечатляющая резиденция Гитлера – альпийское «Орлиное гнездо». Хозяин встречал гостей на пороге дома. Содержание беседы Гитлера и герцога неизвестно. Отчет, найденный в бумагах немецкого МИДа, остается секретным. В 1966 году герцог вспоминал: «Он (Гитлер. – В. А.) внушал мне, что красная Россия – единственный враг, и что британским, равно как и европейским интересам, отвечает позволить Германии нанести удар на востоке и сокрушить коммунизм навсегда». После беседы был накрыт вечерний чай, а затем гости направились к выходу. Один из немногих сопровождавших их журналистов, корреспондент «New York Times», написал, что «герцогиня находилась под явным впечатлением от личности фюрера, а он давал понять, что они стали друзьями, прощаясь с ней с подчеркнутой нежностью».

Когда Виндзоры уехали, фюрер обернулся к переводчику Шмидту и сказал: «Из нее выйдет хорошая королева».

Надежда на возвращение престола стала навязчивой идеей герцога и герцогини.

Они поселились в Париже. После вторжения немецкой армии во Францию в мае 1940 года Виндзоры переехали на юг страны, но бежали они не от немцев, а от англичан: Черчилль настаивал на их немедленном возвращении на Британские острова. Супруги справедливо подозревали, что прогневали премьера своим явным коллаборационизмом. Британский генеральный консул в Ницце не смог уговорить их отправиться на английском торговом судне в Гибралтар, и супруги направились в Испанию.

Между Черчиллем и герцогом, через британское посольство в Мадриде, состоялся оживленный обмен телеграммами, большая часть которых остается секретными до 2016 года. «Сухой остаток» этих посланий состоит в том, что Черчилль убеждал Виндзора вернуться как можно скорее в Англию, а герцог ему отвечал, что не получил гарантий и заверений, о которых просил. Иными словами – он не получил иммунитета от уголовного преследования. (Слухи о том, что он будет арестован немедленно по прибытии в Англию, широко распространились и даже попали в газеты.) «Его королевское высочество, писал премьер-министр британскому послу в Мадриде Сэму Хоару, – имеет высокое воинское звание (генерала. – В. А.), и отказ подчиняться прямым приказам существующего военного командования создаст серьезную ситуацию. Я надеюсь, необходимости в таких приказах не появится. С предельной настоятельностью я настаиваю на немедленном исполнении желаний правительства».

Наконец, уступая неослабевающему давлению Лондона, 2 июля Виндзоры направились в Португалию. Черчилль счел за благо не требовать прибытия герцога в Англию, а назначить его губернатором Багамских островов с тем, чтобы удалить его подальше от воюющей Европы. Параллельно в Берлине разворачивался сюжет, многократно изложенный впоследствии как попытка похищения Виндзоров.

Виндзоры поселились в доме, который подыскал им британский посол в Лиссабоне – это была вилла португальского банкира Рикардо до Эспириту Санто-и-Силва (Ricardo do Espiritu Santo y Silva) с пугающим названием Boca di Inferno – «Уста Ада». С хозяином немедленно связалось немецкое посольство, и тот нанял для обслуживания высоких гостей дворецкого-японца, давнего агента Абвера. В свою очередь Черчилль читал всю немецкую дипломатическую переписку, коды которой были к тому времени успешно взломаны.

Вскоре немецкий посол Хойнинген-Хуене (Hoyningen-Huene) докладывал из Лиссабона, что герцог «намерен оттягивать свой отъезд на Багамские острова как можно дольше, по крайней мере, до начала августа, в надежде на благоприятный для себя поворот событий». Таким благоприятным поворотом герцог, по-видимому, считал возможность мирных переговоров, в которых он рассчитывал сыграть выдающуюся роль. «Он убежден, – продолжал посол, – что если бы он оставался на троне, этой войны можно было бы избежать, и охарактеризовал себя как твердого сторонника мирного урегулирования с Германией… Герцог уверен, что продолжительные жестокие бомбардировки подвигнут Англию к заключению мира».

Риббентропа осенило: герцога надо уговорить игнорировать назначение на Багамы и оставаться в Европе, в одной из дружественных Германии, но при этом нейтральных стран – например, Испании или Швейцарии.

«При случае, – писал он в своей телеграмме в посольство в Мадриде, – герцога следует поставить в известность, что Германия стремится к миру с английским народом, однако этому мешает клика Черчилля и что было бы хорошо, если бы герцог был готов к дальнейшим событиям. Германия намерена всеми силами заставить Англию заключить мир, а когда это произойдет, будет готова удовлетворить любые пожелания герцога, особенно касающиеся намерения герцога и герцогини вернуться на английский трон. Если у герцога имеются иные планы, но он готов сотрудничать в установлении добрых отношений между Германией и Англией, мы готовы предоставить ему и его жене такое материальное обеспечение, которое позволит ему, будь то в качестве частного лица или в любом другом положении, вести образ жизни, соответствующий королевскому достоинству». К этой инструкции Риббентроп присовокупил сообщение некоего швейцарского информатора о том, что английская разведка расправится с ним при первой же возможности – скорее всего, по прибытии на Багамы.

По настоянию немецкого посла в Мадриде Шторера испанцы направили в Португалию старого друга герцога, лидера мадридской Фаланги, Мигуэля Примо де Риверу, который быль уверен, что действует исключительно от имени своего правительства. Посланец должен был пригласить Виндзоров вернуться ненадолго в Испанию перед отъездом на Багамы, поскольку министр внутренних дел Рамон Серрано Суньер (Ramone Serrano Suňer) желает обсудить с герцогом испано-британские отношения, а также сообщить ему кое-какую важную информацию, касающуюся его лично. Суньер в свою очередь должен был предупредить герцога об опасности, угрожающей его жизни, и предложить воспользоваться гостеприимством и финансовой поддержкой испанских властей.

Ривера, однако, вернулся в Мадрид с пустыми руками. Как докладывал в Берлин 16 июля посол Шторер, «Он (герцог. – В. А.) поставлен в известность о назначении губернатором Багам холодным и категоричным письмом Черчилля, который предписывает ему без малейшей задержки немедленно отбыть к месту службы. В том случае, если он отказывается принять назначение, Черчилль угрожает ему военным трибуналом».

Драматизм исторического момента состоял в том, что, разгромив Францию, Гитлер не имел никакого плана военной кампании против Англии – он был абсолютно уверен в том, что Лондон пойдет на мирное соглашение. 19 июля он выступил с предложением о мире в рейхстаге. «Я не вижу причины, почему эта война должна продолжаться», – сказал фюрер. Спустя час радио ВВС передало в ответ английское «нет». Акции герцога Виндзорского немедленно подскочили. В новой секретной телеграмме Шторер писал: «Когда он (Ривера. – В. А.) посоветовал герцогу не ехать на Багамы, а вернуться в Испанию, поскольку герцога, вероятно, попросят сыграть важную роль в политике Англии и попытаются возвести на английский престол, как герцог, так и герцогиня не могли скрыть своего изумления. Оба ответили, что, согласно английской Конституции, после отречения это невозможно. Когда эмиссар конфиденциально пояснил им, что ход войны может привести даже к изменениям в английской Конституции, герцогиня глубоко задумалась».

* * *

Утром 20 июля бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг явился в имперское Министерство иностранных дел по вызову Риббентропа. «Вы, конечно, помните герцога Виндзорского?» – спросил министр после обмена приветствиями. Шелленберг объяснил, что не имел чести быть представленным. «У вас есть на него какие-нибудь материалы?» – задал Риббентроп новый вопрос. Шелленберг сказал, что не готов ответить. «Ну а что вы сами о нем думаете? – не отставал Риббентроп. – Как вы его оцениваете в качестве, скажем, политической фигуры?» Шелленберг сознался, что для такой оценки недостаточно знаком с предметом, но добавил, что британцы, по его мнению, урегулировали ситуацию с отречением разумно. «Мой дорогой Шелленберг, – огорчился Риббентроп, – у вас совершенно превратный взгляд на эти вещи, равно как и на истинную причину отречения…» И министр изложил Шелленбергу план, для осуществления которого последнему предстояло отправиться на Пиренейский полуостров. В заключение беседы он снял трубку телефона и велел телефонисту соединить его с фюрером. Шелленбергу он вручил наушник. Гитлер подтвердил, что санкционирует операцию и со своей стороны добавил: «Шелленбергу следует особо иметь виду важность точки зрения герцогини и постараться во что бы то ни стало заручиться ее поддержкой. Она пользуется огромным влиянием на герцога».

25 июля «юнкерс» Шелленберга приземлился в Мадриде. К этому времени Виндзоры приняли окончательное решение не ехать на Багамы, которые герцогиня называла «Святой Еленой 1940 года», а поселиться на юге Испании. Согласно плану, герцог и герцогиня должны были отправиться на горный курорт близ испанской границы, отправиться на прогулку и, «по недосмотру» одного из секретарей нечаянно оказаться на испанской территории в условном месте, где их будет ждать «случайно» оказавшийся там Ривера, который пригласит их в свое расположенное неподалеку поместье.

Герцог, однако, продолжал колебаться. Британское судно «Экскалибур» (Excalibur), на котором Виндзоры должны были отправиться на Багамы, отплывало из Лиссабона 1 августа. На помощь Шелленбергу в Португалию прилетел его начальник Рейнхард Гейдрих, а затем еще более высокопоставленное лицо, закодированное псевдонимом «Виктор». Одна из теорий (не будем утомлять читателя аргументами в ее пользу) гласит, что под этим псевдонимом скрывался Рудольф Гесс. Бо́льшими, чем заместитель фюрера, полномочиями обладал лишь сам фюрер. 28 июля состоялась встреча герцога с «Виктором», результатом которой стал некий план из семи пунктов (вероятно, мирный план для Великобритании). В конечном итоге, однако, герцог попросил 48 часов на размышление. «Виктор» тотчас отбыл в Берлин, оставив Гейдриха и Шелленберга дожидаться ответа.

В тот же день герцог сказал Шелленбергу, что он ждет гостя из Лондона. Гостем этим был Уолтер Монктон, бывший советник Эдуарда, незадолго перед тем назначенный министром информации. Монктону удалось убедить герцога в том, что Багамы – наилучшее решение, что на островах ему не угрожает абсолютно никакая опасность, что британское правительство не имеет намерения наказывать герцога за коллаборационизм, а главное, что надежды Гитлера на мир с Англией тщетны – Англия будет сражаться до победы. И герцог покорился.

Узнав об окончательном решении Виндзоров, Риббентроп направил телеграмму послу в Лиссабоне с последним напутствием герцогу, которое должен был передать ему Санто-и-Сильва, хозяин виллы: «В сущности, Германия хочет мира с английским народом. На пути к этому миру стоит клика Черчилля…» Далее Риббентроп повторял, что Берлин готов исполнить любое желание герцога и герцогини. В ответном послании посол писал, что герцог в разговоре с Санто-и-Сильва «отдал должное стремлению фюрера к миру, которое он всецело разделяет… Обращенный к нему призыв сотрудничать в установлении мира он воспринял с радостью. Однако в настоящее время он обязан следовать официальным приказам своего правительства. Неповиновение может преждевременно открыть его намерения, вызвать скандал и подорвать его авторитет в Англии. Он также убежден, что для него пока преждевременно выходить на передний план, поскольку еще не существует признаков, что Англия готова к сближению с Германией. Однако, как только в стране изменятся настроения, он будет рад немедленно вернуться. Для этого существуют две возможности. Либо Англия обратится к нему, что он считает вполне вероятным, либо Германия выразит желание вступить с ним в переговоры. И в том, и в другом случае он готов на любые жертвы личного порядка и предоставит себя в распоряжение обстоятельств, пренебрегая малейшими личными амбициями. Он готов поддерживать постоянную связь со своим хозяином (хозяином дома в Лиссабоне. – В. А.) и даже согласовал с ним пароль, получив который немедленно вернется».

13 сентября 1940 года во время дневного немецкого налета на Лондон прицельному бомбометанию подвергся Букингемский дворец. Messerschmitt 110 оторвался от эскадрильи, «нырнул» над Трафальгарской площадью, пролетел над аркой Адмиралтейства и на бреющем полете и огромной скорости пролетел вдоль ведущего к дворцу Молла, едва не задевая за верхушки деревьев и подняв вихрь опавших листьев. На другом конце Молла, в одной из комнат Букингемского дворца, Георг VI и королева Елизавета стоя наблюдали в окно за налетом. Вместе с ними был Алек Гардинг, в свое время напугавший короля Эдуарда последствиями его упрямства. Самолет летел прямо на них, заставляя вибрировать и дребезжать оконные стекла. Две сброшенные им бомбы разорвались в 30 ярдах от монаршей четы. Третья угодила в часовню, убив рабочего. Еще две упали на землю, но не взорвались. Не взорвалась и единственная бомба, попавшая в здание дворца.

Весной 1945 года на юге Германии, оккупированном американскими войсками, появился сотрудник британской разведки MI5 Энтони Блант. Его сопровождал королевский библиотекарь Оуэн Моршэд (Owen Morshead). Блант прибыл с деликатной миссией: он должен был найти и доставить в Лондон документы, касающиеся связей герцога Виндзорского с главарями Третьего Рейха. Добравшись до замка принца Филиппа Гессенского «Фридрихсхоф» в горах Таунус (юго-восточная часть Рейнского Сланцевого горного массива), посланцы короля убедились в том, что имение занято частью Третьей армии генерала Паттона, а его владелец взят под стражу как видный деятель нацистского режима. Семейство принца американцы выселили в маленький домишко в близлежащей деревне.

Блант предъявил американскому военному коменданту замка свои документы и потребовал доступа к личным бумагам Филиппа Гессенского, утверждая, что они являются собственностью британской королевской семьи (Ландграфы Гессен-Кассельские действительно состояли в родстве с британскими монархами – к этому дому, в частности, принадлежала последняя русская императрица, внучка королевы Виктории, Александра Федоровна, в девичестве Алиса Гессенская. По странному совпадению, за штурвалом «мессершмитта», бомбившего Букингемский дворец, находился младший брат Филиппа Кристоф Гессенский, погибший в воздушном бою над итальянскими Альпами в октябре 1943 года.) Американский офицер, однако, не пожелал вникать в тонкости королевской генеалогии и не признал полномочий Бланта.

Но визитеры на этом не успокоились. Они направились в деревню и встретились с матерью арестованного принца, которая снабдила их письмом к прислуге с распоряжением предоставить англичанам нужные документы. Блант и Моршэд вернулись к замку под покровом ночи и проникли в него тайно. Они быстро нашли бумаги, уложили их в два ящика и тотчас покинули «Фридрихсхоф», стремясь как можно скорее добраться до британской оккупационной зоны. Неделю спустя документы были доставлены в Виндзорский замок, после чего их больше никто не видел.

В 1963 году Блант был разоблачен как агент Москвы. В обмен на иммунитет от уголовного преследования он дал показания и продолжал пользоваться покровительством королевы-матери, вдовы Георга VI, вплоть до своей смерти в марте 1983 года.

* * *

Герцог и герцогиня Виндзорские оставались на Багамах до конца войны. Эдвард кончался в 1972 году. Уоллис приняла участие в церемонии погребения и по приглашению королевы останавливалась в Букингемском дворце. До своей смерти в 1986 году в возрасте 86 лет она вела уединенный образ жизни в Париже. В последние годы была прикована к одру болезни. Похоронена рядом с мужем на королевском кладбище Фрогмор. В апреле 1987 года в Женеве на аукционе Sotheby\'s за 50 миллионов 281 тысячу 887 долларов были проданы драгоценности герцогини, среди которых были уникальные предметы, принадлежавшие бабке герцога Виндзорского супруге Эдуарда VII королеве Александре. Дом Виндзоров в Булонском лесу принадлежит ныне известному коммерсанту Мохаммеду Аль-Файеду. В нем не раз останавливались покойный сын коммерсанта Доди Аль-Файед с покойной же принцессой Дианой Уэльской.

«Шутник» принц Гарри на первой странице популярного британского издания The Sun

Неожиданная корона

Видно, так уж повелось в британском королевском семействе: сын, воспитанный в строгости, становится мягким, нежным отцом, и наоборот. Георг V, которого отец баловал и прощал ему любые шалости, был беспощадно суров к собственным детям.

Второй сын в семье герцога и герцогини Йоркских родился 14 декабря 1895 года – в 34-ю годовщину смерти своего прадеда принца-консорта Альберта. По этому случаю младенца решили назвать Альбертом, и королева Виктория оценила этот жест, пожелав как можно скорее увидеть правнука, который особенно дорог ей тем, что носит имя ее обожаемого супруга. Она сразу же пожаловала ему титул «его высочество принц Альберт Йоркский». Мальчик был крещен как Альберт Фредерик Артур Джордж. Но в семье имени Альберт не любили и звали ребенка Берти.

Он был четвертым в очереди на престол: впереди него своего часа дожидались его дед, отец и старший брат. В три года королева присвоила ему как наследнику официальное обращение «его королевское высочество».

Природа наказала мальчика врожденным физическим дефектом. По-латыни он называется genu valgum – наружная девиация голени, проще говоря – вывернутые внутрь коленные суставы. Лечение этого порока необходимо начинать с пеленок: младенцу нужны специальный массаж и гимнастика, гипсовые повязки и шины, а когда он встанет на ноги – ортопедическая обувь. Если консервативное лечение не достигает цели, в возрасте 5–6 лет дефект исправляют хирургическим путем. В конечном счете, суставы встали на место, но каких же мучений натерпелся маленький Берти!

Его терзали также проблемы с желудком (считается, что его испортили няни) и заикание – судя по всему, врожденное. Но больше всего на свете Берти и его старший брат Эдди страдали от недостатка родительской любви. Мать и отца они видели нечасто (те подолгу, иногда по полгода, путешествовали), но и общение с ними не доставляло радости. От матери веяло ледяным холодом, отец муштровал детей на военный манер и передразнивал заикающегося Берти.

Некоторые биографы утверждают, что Георг V любил животных больше, чем людей. Он, например, никогда не разлучался со своим любимым говорящим африканским попугаем, самкой жако по кличке Шарлотта, которую купил во время одного из своих морских походов в Порт-Саиде. Но для детей Шарлотта была сущим наказанием. Она завтракала за королевским столом, причем имела обыкновение садиться на плечи мальчикам, больно впиваясь в них когтями. Принцы молча терпели пытку, а отец лишь посмеивался, глядя на проказы своей фаворитки.

В довершение всего Берти уродился левшой, что в то время считалось аномалией, и от него яростно требовали пользоваться правой рукой.

Учился Берти посредственно. С его заиканием ответ у доски был для него мукой. Вместе с братом он поступил в традиционный для мужчин королевской семьи военно-морской колледж в Дортмуте, где ему тоже пришлось горько от злых насмешек однокашников над его заиканием и робостью. В анналы колледжа вошло наказание принца шестью ударами розог – вместе с несколькими другими провинившимися кадетами.

К этому времени умерли прабабка и дед Альберта, его отец стал королем, а старший брат – принцем Уэльским и наследником престола.

Еще кадетом Берти принял участие в плавании в Вест-Индию и Канаду, а по окончании колледжа был зачислен гардемарином на дрендноут «Коллингвуд» под именем Джонсон. В качестве командира орудийной башни принц участвовал в боевых действиях, в том числе в крупнейшем морском сражении Первой мировой войны – Ютландском (31 мая – 1 июня 1916 года). Однако еще до конца войны он был списан на берег – ему потребовалась операция по поводу язвы желудка.

Поправившись, принц Альберт вернулся на военную службу, но не на флот, а в только что появившиеся военно-воздушные силы. Берти стал первым членом британской королевской семьи, получившим диплом военного летчика. Последние недели войны он провел во Франции, где базировалась британская бомбардировочная авиация. Два его младших брата, Гарри и Джордж, тоже учились летному делу, но дипломов так и не получили. Впрочем, Берти тоже не стал энтузиастом-авиатором. После первого самостоятельного полета он написал матери:

...

«Это было необыкновенное ощущение, и я был рад, что испытал его… Но вряд ли впредь мне будет нравиться летное дело. Гораздо лучше быть на земле, она надежнее».

Осенью 1919 года Альберт поступил в кембрижский колледж Св. Троицы, но в науках не преуспел и через год покинул заведение. В 1920 он стал, как полагается второму наследнику, герцогом Йоркским и по поручению отца исполнял множество протокольных обязанностей, прежде всего, представлял короля при посещении промышленных предприятий, угольных шахт и железнодорожных депо. По предложению правительства Георг предложил сыну возглавить Общество промышленного благосостояния – некоммерческую организацию, занимавшуюся изучением и решением рабочего вопроса. В этот период на Британских островах обострилась классовая борьба, и правящие круги стремились снять социальную напряженность в рамках доктрины социального партнерства. Принц Альберт всерьез заинтересовался этим вопросом и получил народное прозвище «промышленный принц». В 1921–1939 годах по его инициативе организовывались летние лагеря для мальчиков из разных социальных слоев с целью установления классового мира. Естественно, социалистическая пресса считала эту затею порочной, отвлекающей пролетарскую молодежь от настоящей борьбы за свои права.

Теми временем подошел срок искать невесту.

Семейное предание гласит, что Элизабет Боуз-Лайон познакомилась с Альбертом, когда ей было пять лет, а ему – десять. Девочка подала юному принцу засахаренную вишню, украшавшую торт. Род девочки восходил к шотландскому королевскому дому. Землями, где стоит фамильный замок Гламис, некогда владел шекспировский Макбет и именно здесь он убил Дункана. С XIV века замок был резиденцией шотландских королей. Родители Элизабет не раз принимали в замке членов семьи британского монарха. Во время одного из таких визитов и состоялось знакомство.

Леди Элизабет была девятым ребенком в многодетной семье 14-го графа Стратморского. После нее родился еще один, и последний – Дэвид, ее неразлучный брат и партнер во всех забавах. Она получила домашнее образование, бегло говорила по-французски и умела все, что полагалось уметь девочкам ее круга. Когда Дэвиду пришел срок отправляться в Итон, Элизабет отдали в пансион, но заведение чем-то не понравилось родителям, и вскоре девочка вернулась к гувернанткам.

Ровно в день ее рождения, 4 августа 1914 года, Англия объявила войну Германии. Замок Гламис был обращен в военный госпиталь, и 14-летняя аристократка работала в нем сиделкой: писала под диктовку письма солдатским невестам, бегала в лавку за табаком. Всего вероятнее, именно тогда она приобрела навык непринужденного общения с людьми простого происхождения. Один из ее братьев, Фергас, с войны не вернулся, другой, Майкл, два года провел в плену.

После войны леди Элизабет начала появляться в светском обществе и приобрела знатных поклонников. Одним из них был сербский принц Павел, другим, познакомившись с ней заново, стал принц Альберт. Дважды принц тщетно просил ее руки – лорд Стратмор строго-настрого запретил дочери принимать ухаживания столь высокопоставленной персоны. Однако на третий раз Элизабет уступила настойчивости принца. Виндзоры и Боуз-Лайоны объявили о помолвке. Венчание состоялось 26 апреля 1923 года в Вестминстерском аббатстве. Молодожены получили титул герцога и герцогини Йоркских и поселились в лондонском доме Стратморов, а часть года проводили в шотландском замке. В 1926 и 1930 появились на свет две принцессы – Элизабет и Маргарет.

Молодые супруги жили частной жизнью и много путешествовали. Через полгода после свадьбы они поехали в Белград, где стали восприемниками на крестинах будущего короля Югославии Петра П. Затем отправились в Африку и побывали в Кении, Уганде и Судане, а в 1927 году совершили путешествие в Австралию и Новую Зеландию.

Альберт был вторым сыном Георга V и о престоле не мечтал. Однако судьба распорядилась иначе. Его старший брат Эдуард VIII правил империей неполный год: 11 декабря 1936 года он объявил народу об отречении. 12 мая 1937 года состоялась коронация Альберта, который взошел на престол под именем Георга VI. Его жена превратилась в королеву Елизавету, так и не простившую Эдуарда за то, что он разрушил их с Альбертом семейную идиллию. Именно по ее настоянию бывший король превратился в пожизненного изгнанника.

Елизавета положила много сил на то, чтобы избавить мужа от природной стеснительности. Она превратилась в логопеда и, занимаясь с ним по специальной методике, добилась того, что Георг перестал заикаться. Впрочем, лишь в ее присутствии – когда жены не было рядом, он терялся на людях. Впрочем, история о том, как король заговорил, рассказана в известном фильме, и нет смысла повторять ее.

С началом Второй мировой войны образ жизни супругов резко изменился. Существовал план эвакуации королевского семейства в Северную Америку. Георг склонен был принять его, однако не для себя: сам он намеревался в случае немецкого вторжения уйти в подполье и возглавить сопротивление. Елизавета план решительно отвергла. Вместо этого она обучилась стрельбе из винтовки и револьвера и выступила по радио с обращением к французам (вот когда ей пригодился французский язык), после чего, по неподдающимся проверке сведениям, Гитлер назвал ее «самой опасной женщиной Европы».

В сентябре 1940 года на Букингемский дворец упало шесть бомб как раз тогда, когда королевская чета находилась в нем. Придя в себя, королева произнесла вошедшую в анналы фразу: «Я рада, что нас бомбили. Теперь я чувствую, что могу смотреть в глаза Ист-энду».

Всю войну Георг и Елизавета ездили по местам разрушений, госпиталям, военным заводам и воинским частям. Это был самый настоящий момент истины: никогда еще британская королева не карабкалась на высоких каблуках по грудам обломков, чтобы сказать слова ободрения и сочувствия своим подданным. Вместе с Клементиной Черчилль Елизавета организовала сбор средств, одежды и продовольствия для защитников Сталинграда. Они продолжали вагонами отправлять в город оборудование для детских домов и больниц уже после грандиозной битвы. Говорят, что в волгоградской областной больнице № 2 по сей день пользуются хирургическими инструментами из той партии.

Между прочим, за эти заслуги Клементина Черчилль в свое время была удостоена ордена «Знак почета», а Елизавета осталась без награды. Лишь накануне столетнего юбилея королевы-матери российский посол в Лондоне Юрий Фокин добился присвоения ей звания «почетный гражданин города-героя Волгограда».

В 1948 году Георг и Елизавета справили серебряную свадьбу, однако история их любви подходила к концу: тяжело больной король скончался 6 февраля 1952 года. На престол взошла старшая дочь, ныне царствующая Елизавета II, а вдова Георга стала называться «королева-мать», сохранив все внешние атрибуты королевского достоинства, начиная с обращения «ваше величество». Некоторое время она искала для себя новый reson d\'etre. Кто-то из придворных предложил послать ее генерал-губернатором в Канаду или Австралию. Не исключено, что она приняла бы назначение, но воспротивилась королева-дочь, заявившая, что без мамы она не сможет править. Елизавета-старшая съехала из Букингемского дворца и поселилась в резиденции Кларенс Хаус. Целый год она соблюдала траур, а затем поддалась уговорам Уинстона Черчилля и вернулась к полнокровной жизни.

Королева-мать продолжала нести большую «общественную нагрузку» и оставалась заядлой путешественницей. Уже после смерти мужа Елизавета-старшая нанесла более 40 официальный визитов, многие из них в особо полюбившиеся страны – это только действующая королева имеет право на один визит в каждую страну. Под ее личным патронатом находятся около 350 организаций. Многие годы она была президентом Британского общества Красного Креста и канцлером (почетным президентом) Лондонского университета, а также командующим многих воинских частей и военных учебных заведений. Само собой разумеется, она была почетным доктором чуть ли не всех британских университетов.

Пусть многие из этих обязанностей сугубо протокольные. Но и для того, чтобы исполнять протокол, нужны недюжинные силы – вспомним хотя бы булгаковскую Маргариту. Всякий, кто видел торжества в Лондоне по случаю ее 100-летия, согласится: королева-матушка нисколько не халтурит, весь парад отстояла на ногах, не присев ни на минуту и приветливо улыбаясь гвардейцам и штатскому люду.

Здоровье у королевы-матери, этой всебританской бабушки, и впрямь почти по всем статьям было отменное, а кроме того – феноменальная выносливость, настоящий британский характер. Она терпеть не могла вопросов о здоровье, упорно отказывалась от палок, хотя у нее были сломаны шейки обеих бедер, и от очков, хотя видела она очень плохо. Однажды, к ужасу прислуги, она собралась на скачки с температурой под 40. Сломав второе бедро, она не издала ни единого стона, стоически дожидаясь на стуле прибытия «скорой помощи». Из больницы она не желала выписываться до тех пор, пока не встала твердо на ноги и не смогла передвигаться без посторонней помощи. Слабого зрения она стеснялась. Лишь ее персонал знает, что читает она только с лупой, но и персоналу она не признавалась, когда не может разобрать буквы и под лупой – в таких случаях она просила прочесть ей письмо, жалуясь на скверный почерк. По причине подслеповатости все, что ей надо сказать на публике, она запоминала наизусть, дабы не читать по бумажке, благо память у нее была отличная.

О расточительности королевы-матери ходили легенды. Никто не знал в точности, сколько денег она проживает. К своим финансам она близко не подпускала ни королевского казначея, ни родную дочь, хотя та и субсидировала ее непомерные расходы. Был случай, когда ее секретарь попросил совета у одного из членов британского дома, как бы повыгоднее разместить матушкины средства. На следующий день Елизавета позвонила родственнику и заявила, что будет благодарна, если он не будет обсуждать с ее слугами ее частные финансовые вопросы. Из бульварной прессы было известно, что расходы королевы-матери значительно превышают доходы, но цифры при этом назывались разные. По одним сведениям, овердрафт составлял четыре миллиона фунтов, по другим – шесть, а один отчасти знакомый с ситуацией человек говорил: «Я не удивлюсь, если к этой цифре вы припишете ноль!»

Королева-мать жила на широкую ногу и ни за что не желала расставаться с дорогостоящими привычками. Она просто никогда не думала о деньгах. Ее драгоценностям, среди которых есть, к примеру, бриллиантовое ожерелье Марии Антуанетты, могла позавидовать королева-дочь. Лучше дочкиной была матушкина коллекция Фаберже. В доме принимали множество гостей, для чего хозяйка держала ливрейных лакеев и целый штат поваров. Когда Елизавета была помоложе, она отличалась завидным аппетитом. На склоне лет она стала питаться скромнее, но обожала смотреть по телевизору кулинарные передачи и любила, когда гости хорошо покушают. Очевидцы утверждают, что в Кларенс Хаус даже файф-о-клок был столь обилен, что более походил на обед, а пикником там называлось то, что в иных местах банкетом. По мнению королевы-матери, идеальное число гостей за столом – 14 человек. Меньше на этих лукулловых пирах никогда и не бывало.

Если читатель решил, что королева-мать так хорошо сохранилась благодаря трезвому образу жизни, то он ошибся. Совсем напротив – попросту говоря, матушка любила выпить. В качестве аперитива она предпочитала джин, за обедом – шампанское, причем употребляла и то и другое отнюдь не в гомеопатических дозах, и с годами это пристрастие на убыль не пошло. Один вхожий в дом епископ высказал предположение, что именно джин ее так выдубил, а другой близкий к дому человек назвал ее лучшей ходячей рекламой джина. Однажды ей преподнесли в подарок 20 бутылок шампанского, присовокупив, что вот, мол, теперь будет чем угостить семейство, когда оно приедет на уикенд. Старушка радостно ответила: «А не приедут – я и сама с ним управлюсь».

Когда одна престарелая фрейлина пришла к королеве-матери проситься в отставку, та сказала: «Поздравляю! После 80-ти жизнь превращается в настоящий фан!»

Во время визита в Южную Африку один из местных политиков заявил ей, что Южная Африка хочет стать республикой. Елизавета ответила: «Да и мы, шотландцы, тоже хотим, но Англия не дозволяет».

На свое 85-летие королева-мать арендовала «Конкорд», выпила и закусила с гостями, а потом отправилась в кабину пилота, чтобы оттуда ощутить, что такое преодоление звукового барьера.

Ее покойный муж был страстный садовод, и от него она заразилась этим увлечением. Овдовев, она перестала собственноручно копаться в земле, но по-прежнему вникала в каждую подробность своего садового хозяйства и считалась тонким знатоком цветов, в особенности роз и душистого горошка. По дамским шляпкам она тоже была непререкаемым экспертом. До 80 лет она обожала рыбалку. А вот отчаянной лошадницей она стала именно после смерти Георга. Ее лошади выиграли в общей сложности 440 скачек. Сама она обычно присутствовала на десяти скачках сезона, но никогда не делала ставок. И никогда не продавала лошадей – они доживали свой век на полном королевском пенсионе.

Когда подросли внуки, у бабушки появилась новая забота: она стала устраивать их личную жизнь. Утверждают, что именно благодаря ей были одобрены кандидатуры обеих невесток: Дианы Спенсер и Сары Фергюсон. Ее любимцем оставался принц Чарльз. Знатоки дворцовой жизни говорят, что без ее помощи он не справился бы со стрессами последнего десятилетия. Ходили слухи, что по указанию королевы-матери в резиденции Балморал была устроена тайная телефонная линия, по которой Чарльз общался со своей пассией Камиллой Паркер-Боулз. (Эндрю Паркер-Джонс, один из лучших скаковых инструкторов, входил в число близких друзей Елизаветы.) Увы, в семейной драме Дианы и Уильяма вдовствующая королева сыграла неприглядную роль сводни.

В августе 2000 года Велибритания с большой помпой отметила 100-летие королевы-матери. А 2 марта 2002 она скончалась на руках у дочери.

Трудное счастье Чарльза

В ноябре 2001 года русская девушка Алина Лебедева дала пощечину принцу Уэльскому букетом гвоздик. Юная рижанка протестовала против войны в Афганистане и вступления Латвии в НАТО. Принц не имеет ни малейшего отношения ни к первому, ни ко второму. Обезумевшие латвийские власти, рассыпаясь в извинениях перед августейшей особой, «террористку» схватили и чуть не упекли за решетку на 15 лет за «покушение на здоровье и жизнь иностранного официального лица». Чарльз тогда будто бы лично просил латвийское правосудие проявить снисхождение, и ее помиловали. Когда Лебедеву судили, ее адвокат Александр Лайниньш жаловался, что, мол, зря она выступает в суде с политическими заявлениями – «все было бы гораздо проще, если бы она согласилась сказать, что якобы ненавидит Чарльза за то, что он сделал с Дианой».

Хорошо, что умная Алина не послушалась этого крючкотвора. Потому что в этом случае Чарльз Уэльский не стал бы просить о снисхождении. Его высочество отлично знает, что полновесную пощечину за низость по отношению к своей покойной жене он заслужил.

Ему, в сущности, просто не повезло родиться в XX веке, во второй его половине, когда «четвертая власть» отказалась от моральных ограничений при освещении частной жизни членов царствующего дома.

Парадокс взаимоотношений британской монархии с британской же прессой состоит в том, что монархия первой прибегла к помощи прессы в экстраординарных обстоятельствах. Еще в 30-е годы прошлого столетия лондонские газеты сплетничали напропалую, но по отношению к королевской семье блюли пиетет. Они хранили чопорное молчание даже тогда, когда пресса всего мира трубила о романе короля Эдуарда VIII с американкой Уоллис Симпсон. Король, оказавшийся в западне, решился на отречение и пожелал объявить об этом через голову правительства. Будучи в полной мере порождением XX века, он увлекался разными техническими новинками и потому выбрал радио. Премьер-министр Стенли Болдуин пытался воспрепятствовать этой затее. Однако монарх настоял на своем. 11 декабря 1936 года он простился со своими подданными в прямом эфире радио ВВС. Речь продолжалась 70 секунд. Она произвела неизгладимое впечатление на современников. Вместе с тем она дала публике право интересоваться личной жизнью членов королевской семьи.

За годы Второй мировой войны авторитет британской монархии укрепился и вырос: король Георг VI и королева Елизавета отказались эвакуироваться в Канаду; они не только оставались в Букингемском дворце, по которому вела прицельное бомбометание немецкая авиация, но и посещали военные госпитали и районы, подвергшиеся наиболее значительным разрушениям. Когда в 1951 году юная наследница, нынешняя королева, нанесла визит Уинстону Черчиллю, который снова стал премьер-министром, этот грузный человек и признанный лидер свободного мира встретил ее, преклонив колено. И англичане считали такой прием абсолютно естественным и закономерным.

В 1948 году при Букингемском дворце был впервые аккредитован для освещения официальных мероприятий придворный радиожурналист ВВС. В феврале 1952 года король Георг умер, и королевой стала Елизавета. ВВС обратилась к правительству с просьбой разрешить прямой телерепортаж о коронации. Черчилль был решительно против, но королева с ним не согласилась. Репортаж в июне 1953 был прямым, и лишь таинство помазания на царство совершалось под балдахином.

Именно на церемонии коронации журналист таблоида «Daily Mirror» заметил, что младшую сестру королевы принцессу Маргарет сопровождает кавалер – полковник авиации Питер Таунсенд. Оказалось, что друг принцессы разведен. Но редакция приняла решение ничего не публиковать на эту тему. Первой об этом романе стала писать американская пресса. А затем и английская забыла о деликатности. Полковника Таунсенда отослали за границу, в Брюссель, дожидаться, покуда принцессе Маргарет не исполнится 25 лет. В газетах развернулась дискуссия, должна ли принцесса принести свое личное счастье в жертву престижу монархии, ибо королевская семья – образец добродетели, и брак с разведенным мужчиной подаст дурной пример молодежи.

В конце концов принцесса не выдержала натиска и в 1955 году рассталась с полковником, заявив, что приняла решение абсолютно самостоятельно, руководствуясь учением христианской церкви о святости брачных уз. В мае 1960 года принцесса Маргарет вышла за известного фотографа и кинорежиссера-документалиста Энтони Армстронг-Джонса, которому после вступления в брак был пожалован титул графа Сноудона.

Брак этот не принес счастья супругам. Оба отличались взрывным темпераментом и вели трудносовместимый образ жизни: принцесса любила поздние вечеринки, а ее муж привык трудиться. В 1973 году принцессу впервые сфотографировали с молодым другом. Спустя три года парламент объявил о раздельном проживании графа и графини Сноудон. Пресса набросилась на принцессу с неслыханной критикой, обвиняя ее в праздности и упадничестве. Газеты потребовали от нее либо расстаться с молодым любовником, либо сложить с себя полномочия члена королевского дома. Маргарет приняла третье решение: брак был расторгнут спустя 18 лет после заключения.

Для старших членов царствующего дома этот развод стал первым с 1901 года, когда внучка королевы Виктории Виктория Мелита развелась со своим мужем великим герцогом Гессенским Эрнстом Людвигом после того, как выяснилось, что он гомосексуалист; вторым браком она была замужем за двоюродным братом Николая II великим князем Кириллом Владимировичем. Сама принцесса впоследствии призналась, что дала согласие выйти за Армстронг-Джонса в тот самый день, когда полковник Таунсенд позвонил ей, чтобы сообщить, что он женится на молодой бельгийке.

В 1962 году на ВВС появилась первая сатирическая телепрограмма о королевском семействе – «Неделя как неделя» (That Was the Week that Was). А в 1964 «Sunday Express» опубликовала фото Маргарет в купальном костюме. Букингемский дворец неофициально обратился к редакторам ведущих лондонских газет с просьбой не печатать впредь подобных изображений. Редакторы ответили почтительным согласием. Но в 1969 году лондонские газеты стал скупать и перепрофилировать в таблоиды австралийский медиа-магнат Руперт Мэрдок, сделавший ставку на грязную сплетню и скандальность. Тиражи неслыханно выросли.

Объектом журналистской охоты стал возмужавший принц Чарльз Уэльский. Пассией 21-летнего наследника была тогда леди Джейн Уэсли, дочь восьмого герцога Веллингтонского. Параллельно принц увлекался и другими дамами, среди которых были и замужние светские львицы, и модель журнала «Penthouse». В 1977 прошел слух, что он женится на Мари-Астрид, старшей дочери великого герцога Люксембургского Жана. Потом появилась новая претендентка – Сабрина Гиннесс. Поразительно, но пресса ничего не знала о Камилле Шенд, ставшей в замужестве Камиллой Паркер-Боулз. Первые упоминания о ее нежной дружбе с принцем Уэльским появились в газетах в 1980 году. Его отношениям с Камиллой к тому времени исполнилось уже десять лет.

Она представилась наследнику сама, устремившись к нему в заляпанных грязью резиновых сапогах напрямик по раскисшему от дождя полю для игры в поло. «Моя прабабка была любовницей вашего прапрадеда», – сообщила она ему при первой же встрече, тем самым определив и собственное место в жизни принца.

Прапрадед Чарльза принц Альберт, впоследствии король Эдуард VII, был женат на принцессе Александре Датской, старшей сестре супруги Александра III, императрицы Марии Федоровны. Она была очень красива, но не блистала умом, к тому же была от рождения глуховата, а ее муж, ловелас и бонвиван, человек недалекий, любил общество дам не только изящных, но и умных. После рождения шестерых детей супружеское ложе остыло, хотя Александре было всего 27 лет. Она была вынуждена терпеть присутствие официальных фавориток, последней и самой постоянной из которых стала Алиса Кеппел, прабабка Камиллы. Как написал об Алисе современный английский историк, «у нее были моральные устои мартовской кошки». Королева терпела, но не мирилась. Когда Эдуард слег с острым приступом аппендицита, она распорядилась не допускать к больному Алису Кеппел; та пожаловалась королю и получила от него письменное распоряжение придворным не чинить фаворитке препятствий в случае нового серьезного недуга. Этим «пропуском» Кеппел воспользовалась, когда в 1910 году король лежал на одре смерти. Умирающий монарх велел жене поцеловаться с Алисой. Королева, всем своим видом выражая отвращение, подставила ледяные губы. Как только умиротворенный король впал в кому, она приказала удалить Алису Кеппел, что и было сделано, невзирая на истерику последней.

Камилла родилась за два месяца до кончины Алисы. Она обожала истории из жизни своей прабабки. Особенно веселила ее знаменитая фраза Алисы о том, каким образом она вступила в мезальянс с наследником: «Реверанс – и в койку». Чарльз тотчас и по уши влюбился. Говорят, Камилла, ни в коей мере не будучи красавицей, берет другим – яркой индивидуальностью, едким остроумием; она знает свое место и в совершенстве владеет наукой обольщения.

Но браку наследника с Камиллой решительно воспротивились его родители: хотя пассия принца и принадлежала к довольно родовитому семейству, она не была девицей. Возможно, есть и иная причина, о которой мы скажем ниже. Как бы то ни было, по Закону о королевских браках 1772 года наследник должен получить одобрение на брак от царствующего монарха. Если он женится вопреки воле монарха, он теряет право на престол.

Связь Чарльза с Камиллой продолжалась три года, а потом Чарльз отправился служить на военный флот. Камилла, не особенно надеясь на возобновление близкого знакомства, вышла за свою старую любовь Эндрю Паркер-Боулза, друга принца Уэльского и крестника королевы-матери. От этого брака родилось двое детей, но в 1980 году роман с Чарльзом возобновился, и супруги расстались.

Между тем у Чарльза появилась официальная невеста. Диана Спенсер знала о существовании Камиллы, но надеялась, что после свадьбы с этой связью будет покончено. 19-летняя девушка была воспитана вдали от Букингемского дворца и не ведала о его фривольных нравах. Диана самолично вычеркнула имя Паркер-Боулз из списка приглашенных на бракосочетание. Принц же Уэльский пребывал в душевных терзаниях. Перед самой помолвкой он сказал своему камердинеру: «Я совершаю ужасную ошибку». И оказался прав.

Уже в свадебном путешествии по Средиземному морю Диану, обнаружившую в бумагах мужа фотографии его любовницы, постиг приступ мучительной рвоты – у нее началась нервная булимия. На вопрос, почему он не хочет расстаться с Камиллой, Чарльз ответил: «Я отказываюсь быть единственным принцем Уэльским, у которого нет фаворитки». Он действительно считает это своим законным правом.

Принц Уэльский опоздал родиться. Живи он несколько веков назад, с фавориткой не было бы никаких проблем. Надоевшую супругу можно было заточить в Тауэр, сослать в дальний замок, а то и вовсе отрубить ей голову. В наше время короли и их наследники «могут» не все. Великобритания – хоть и сословная, но демократия. Ни казнить, ни заточить жену ни король, ни тем более наследник не имеют права. Но затравить, сделать невыносимой жизнь юного наивного прелестного создания, имевшего несчастье породниться с ними, эти спесивые ничтожества способны вполне.

В декабре 2004 года американская телекомпания NBC показала частную видеозапись, на которой покойница с небывалой откровенностью говорит о своем несчастном браке с наследником британского престола.

В отличие от множества других «свидетельств», происхождение этих пленок хорошо известно. Когда в 1992 году принцесса Диана решила попробовать себя на поприще общественной деятельности, ей потребовался преподаватель ораторского мастерства, и по рекомендации знакомых она наняла Питера Сеттлена. Занятия проходили под видеокамеру с тем, чтобы ученица могла видеть себя и исправлять ошибки. Мало-помалу Диана привыкла к камере и раскрепостилась настолько, что постепенно рассказала учителю об интимнейших тайнах своей жизни. Эта исповедь продолжалась несколько месяцев. Диане было необходимо выговориться – она это делала, как мы знаем, и в одиночестве, но присутствие живого слушателя, исподволь направлявшего рассказ ненавязчивыми вопросами, как видно, стимулировало ее откровенность. Так одинокий путешественник рассказывает случайному попутчику то, чего никогда не рассказал бы близкому другу.

После смерти Дианы Уэльской в 1997 году пленки в количестве 20 штук исчезли из Кенсигтонского дворца вместе со множеством других личных вещей принцессы. В январе 2001 года полиция ранним утром нагрянула в дом бывшего дворецкого Дианы Пола Баррелла. Там и обнаружилась пропажа – в протоколе обыска фигурируют 310 предметов, в том числе платья, драгоценности, фотоальбомы, личные письма, аудио– и видеозаписи. Барреллу было предъявлено обвинение в краже. Однако в октябре 2002 года судебные слушания неожиданно прервались: королева «вспомнила», что разрешила Барреллу взять на хранение вещи Дианы. Имела ли право Елизавета распоряжаться имуществом своей невестки – вопрос отдельный. С большой долей вероятности можно предполагать, что королевское семейство заключило с Баррелом сделку – в силу его положения ему были известны многие секреты дома Виндзоров. Выйдя на свободу, Баррелл без промедления изготовил книгу «Государева служба» (A Royal Duty), в которой ловко обошел все острые углы, потенциально опасные для Чарльза, зато не пожалел скабрезных подробностей, рассказывая о своей покойной госпоже.

Обложка сингла группы «Sex Pistols» – «God Save the Queen». Одно из самых скандальных изображений королевы в истории шоу-бизнеса

Что касается конфискованного имущества, то большая его часть перешла в собственность брата и сестер Дианы. Питер Сеттлен попросил вернуть пленки; ему отказали. Тогда он вчинил иск, сумел доказать в суде свое право собственности и получил записи назад, после чего сразу же стал искать покупателя. Разумеется, Сеттлена тотчас обвинили в корыстолюбии. Он и не отрицает, что ему остро нужны деньги, в том числе на оплату услуг адвокатов, которые помогли ему выиграть дело. Но никакого предательства он в своем поступке не видит: коль скоро позволено вещать клеветникам, почему бы не выслушать и ту, кого они старательно обливают помоями? С этим доводом трудно не согласиться.

Начало записей датируется сентябрем 1992 года, когда разрыв стал свершившимся фактом. Почти спокойно, с несколько истерическими усмешками, она рассказывает о своем визите к королеве после того, как ей стало ясно, что муж не намерен расставаться с любовницей. Выслушав невестку, свекровь ответила: «Я не знаю, что вам делать. Чарльз неисправим».

О своих сексуальных отношениях с мужем принцесса говорит, что они были «очень странными». Чарльз, по ее словам, никогда не проявлял инициативы и исполнял супружеские обязанности раз в три недели – Диана считала, что это соответствовало ритму его добрачных отношений с Камиллой. После рождения младшего сына Гарри в 1984 году супружеские отношения принца и принцессы Уэльских прекратились. В 1992 году они объявили о раздельном проживании.

В январе 1993 года на Британских островах разразился «Камиллагейт». Сначала иностранные, а затем и английские газеты напечатали расшифровку телефонного разговора Чарльза и его фаворитки (его якобы случайно сканировал некий любитель). Лежа каждый в своей постели, абоненты занимались телефонным сексом. Это был тот самый диалог, в котором наследник престола выражал страстное желание перевоплотиться в тампакс своей возлюбленной, а она называла его за это «круглым идиотом», но идею находила «замечательной».

Престиж монархии катастрофически упал. Английские дамы стали называть гигиенические прокладки «чарли». Принц не знал, куда деваться от позора, уехал за границу и всерьез думал об отречении. В довершение этих мук отец Камиллы майор Шенд потребовал у него аудиенции и, получив ее, гневно заявил Чарльзу, что он осрамил добропорядочную английскую семью.

Угрызаясь совестью и стыдом, принц решил было порвать с Камиллой, но не смог. В 1994 году он дал телеинтервью, в котором признался в супружеской неверности, однако утверждал, что начал изменять жене лишь тогда, когда брак оказался «непоправимо разрушен». В 1996 состоялся формальный развод. А в 1997 принцессы Уэльской не стало. Вскоре после смерти матери старший сын Дианы и Чарльза принц Уильям позвонил Камилле и пригласил ее на чай.

Так произошла первая встреча Паркер-Боулз с молодыми принцами. Вскоре они уже проводили время вчетвером, а в 1999 дружным семейством отправились в средиземноморский круиз.

Что ж, Чарльз выстрадал свое маленькое незамысловатое счастье. Его лав-стори, бесспорно, выдержала испытание временем – она длилась почти 35 лет. Знаменитый роман императора Австро-Венгрии Франца Иосифа с актрисой Катариной Шратт продолжался всего-навсего четверть века. Облысевший и траченный молью жизненных передряг, Чарльз еще надеется стать на старости лет Карлом III. Хотя, глядя на него вчуже, создается впечатление, что он смертельно устал от публичности, от шумихи вокруг своей личной жизни. В наше время это действительно тяжкий крест. По складу характера и темпераменту принц Уэльский – частное лицо. Если у него и было чувство высокой миссии, то оно давно притупилось.

Предпоследняя любовь

А между тем пила и кушала,

Вложив всю душу в сей процесс,

Благополучнейшая шушера,

Не признающая принцесс.

Александр Галич

Ее поразили брызги крови на его обуви – он пришел в палату сразу после операции. Молодой Омар Шариф в белом халате заворожил ее тем, что не суетился вокруг нее подобострастно, не бегал на задних лапках, как почти все, кто общался с ней. Дежурный врач Хаснат Хан вел себя с ней ровно так же, как с любым другим посетителем: рассказал о состоянии пациента и вышел, попрощавшись легким кивком головы.

Он несомненно знал, что перед ним Диана Уэльская. Просто не считал нужным проявлять чрезмерное внимание. Женщин, привыкших ко всеобщему поклонению, именно это и заводит. «Он потрясающий, правда?» – прошептала она, за неимением другого наперсника, больному, которого навещала.

Он не был ее родственником, принадлежал к классу обслуги, она предполагала ограничиться одним визитом. После встречи с доктором Ханом Диана приезжала в больницу 17 дней подряд. Она завалила свою спальню книгами по анатомии и кардиологии. Субботними вечерами она, как заведенная, включала телевизор и смотрела очередную серию мыльной оперы про врачей «Casualty».

В доме курились восточные благовония. Она заполнила свой гардероб шелковыми нарядами пакистанской женщины. Еще не сказав с ним толком двух слов, она размышляла об обращении в ислам.

Это была любовная лихорадка.

Книга Тины Браун «Хроники Дианы» посвящена жизни принцессы Уэльской после развода. Публике об этом периоде ее жизни известно мало – она избегала публичности. Между тем это был, быть может, самый главный, судьбоносный для нее отрезок. Она нашла себя и стала самым влиятельным британским политиком.

* * *

15 июля 1996 года в маленькой обшарпанной комнате суда был совершен развод наследника британского престола принца Чарльза Уэльского и Дианы. Формальная процедура заняла три минуты – все детали были согласованы заблаговременно. Их высочества в суде не присутствовали, в судебных бумагах они значились под псевдонимом «пара номер 31».

Диана получила по условиям развода почти все, на что претендовала. 17 миллионов фунтов (26 миллионов долларов) единовременно и 400 тысяч (625 тысяч долларов) ежегодно, Кенсингтонский дворец и титул принцессы Уэльской. Единственное, в чем ей было отказано, – это в праве называться «ее королевским высочеством». «Да ладно, мам, – успокоил ее сын Уильям. – Стану королем – и верну тебе твое высочество».

Многие считают, что она никогда не выглядела лучше, чем сразу после развода. Первым долгом она затолкала в мешок для мусора фарфоровый сервиз с вензелями Чарльза и расколотила тарелки молотком. Потом она продала на аукционе Christie\'s в Нью-Йорке свои платья времен замужества. Это была своего рода дерзость: прежде все женщины дома Виндзоров сдавали старые наряды для перепродажи в один и тот же комиссионный магазин. Идею подал принц Уильям. По утрам к ней приходил сотрудник Christie\'s отбирать наряды. «На фиг! – кричала она, глядя на очередное эксклюзивное платье. – И это на фиг! Нет, с этим не могу расстаться!» В этом она была на приеме у Миттеранов в Елисейском дворце. В этом танцевала с Джоном Траволтой в Белом Доме. В конце концов, ушло с молотка и это творение Виктора Эделстайна из синего шелка и бархата – некий аноним выложил за него 222 500 долларов.

Вырученные деньги были направлены в фонд борьбы со СПИДом.

Благотворительность стала ее новым смыслом жизни. Она решила, что это слишком серьезное дело, чтобы относиться к нему формально – она стала вникать в проблемы, на решение которых собирала деньги.

Среди больших и малых предательств, с которыми ей пришлось столкнуться после развода, одним из самых горьких было предательство Сары Фергюсон, герцогини Йоркской, бывшей жены младшего брата Чарльза принца Эндрю. Собственно, и предательством это не назовешь – так, дурь и чисто дамское злорадство. В своей книге рыжая Ферджи написала, что однажды надела Дианины туфли – и подцепила грибок. Диана не простила ее, несмотря на переданные ей извинения, и никогда больше не говорила с бывшей закадычной подругой.

Но случалось и наоборот. После развода Диана примирилась и близко сошлась со своей мачехой Рейн, к которой (комплекс Электры) ревновала отца. Рейн, дочь известной романистки Барбары Картленд, приехала в Кенсингтонский дворец со своим новым женихом-французом, графом Жан-Франсуа де Шамбреном. Мачеха уговаривала падчерицу ради детей оставаться в корректных отношениях с бывшим мужем, как это делают она и ее мать со всеми бывшими мужьями и бойфрендами.

В британском посольстве в Вашингтоне ее познакомили с госсекретарем США Колином Пауэллом. Оказалось, генерала подобрали ей в качестве партнера по танцам на благотворительном бале. (В прошлом случались неприятные инциденты со случайными партнерами, и организаторы решили не рисковать). Диана предложила ему порепетировать там же, в посольстве. «Она прекрасно двигалась под любую музыку, – рассказал впоследствии Пауэлл. – А потом сказала: „Думаю, стоит вас предупредить: вечером я буду в платье с голой спиной. Справитесь?“» Генерал справился.

В Америке Диана расцветала. Она говорила, что это страна, в которой отсутствует истэблишмент. Ошибалась, конечно. Но в Америке не было того назойливого и бесцеремонного внимания к ее интимной жизни, которое на корню губило эту жизнь в Англии. Америка населена таким количеством ярких знаменитостей, что в этой толпе она могла затеряться.

Она пришла в маленький кабинет доктора Хана во время его ночного дежурства и спросила, можно ли ей присутствовать на операции на открытом сердце. «Прийти на операцию может всякий, у кого хватит мужества», – ответил он. У него не было оснований препятствовать ей.

Она, в конце концов, увидела то, что хотела. Телекомпания «Sky TV» организовала операцию семилетнего африканского мальчика в лондонской клинике и попросила ее участвовать в съемке, чтобы повысить зрительский рейтинг. Оперировал не Хан. Кадры широко открытых глаз Дианы в косынке и маске запомнились публике и стали поводом для иронических комментариев в газетах.

Вскоре после этого фотограф одного из таблоидов сфотографировал Диану в полночь в больнице – она дожидалась, пока закончит смену Хаснат Хан. Диана была готова к этому. Она попросила у фотографа мобильник, набрала номер королевского корреспондента газеты (репортера, освещающего жизнь королевской семьи) и сказала: да, это правда, в данный момент она в больнице – утешает безнадежных больных. Она занимается этим по четыре часа в день трижды в неделю.

Статья в газете называлась «Мои тайные ночи в качестве ангела». Новая грань жизни Дианы стала предметом злых насмешек. Таблоид «Private eye» («Тайное око») опубликовал текст заявления, в котором не хватало только имени заявителя и даты: «Я, нижеподписавшийся, заявляю, что в случае физического увечья или душевного расстройства, смертельно опасной болезни или иной личной трагедии я ни при каких обстоятельствах не хочу, чтобы меня навещала принцесса Уэльская». Но эти издевательства не шли ни в какое сравнение с трудностями, с какими она столкнулась, заполучив в бойфренды Хасната Хана.

Прежде всего – ему от нее ничего не было нужно. Он не принимал никаких подарков. Она предложила купить ему новую машину – он гордо отказался. Больше всего на свете он не выносил публичности. Любой мужчина на его месте был бы счастлив «засветиться» с такой подругой. Любой, но не Хан. Его просто не интересовал блеск этой мишуры, это иллюзорное существование под объективами папарацци. Он понимал, что огласка сильно усложнит и, скорее всего, бесповоротно изменит его жизнь. В Диане он любил как раз то, чего не понимал и за что высмеивал ее свет – ее желание и готовность сострадать.

Она приезжала в его однокомнатную квартирку, закатывала рукава и начинала пылесосить, мыть посуду, гладить ему рубашки. Она дала ему прозвище Natty – «чистюля». Он тоже бывал у нее по выходным, когда она отпускала прислугу. Она оборудовала ему в подвальном этаже «кабинет», в котором он расслаблялся – дул из банки свой «будвайзер» и смотрел футбол по телеку. Хозяйка тем временем готовила обед. Собственно, готовить-то она не умела, но научилась разогревать готовую еду. И с упоением рассказывала подруге: «Ставишь в микроволновку такую маленькую коробочку, закрываешь дверку, нажимаешь кнопку – и готово, представляешь?»

В день его рождения она заявилась к нему в своих лучших бриллиантовых серьгах и шубе на голое тело. Об этом после ее смерти рассказал решивший подзаработать на интимных тайнах принцессы ее мажордом Пол Баррелл. Он был ее наперсником и организатором тайных встреч. Когда требовалось передать послание от принцессы, Баррелл ехал в паб рядом с клиникой, где оттягивался после дежурства доктор Хан. Диана овладела искусством конспирации. Их действительно не могли выследить – если только она сама не хотела, чтобы выследили.

Она стала ездить в Пакистан под любым предлогом – хотела проникнуться исламской культурой, в которой воспитан ее Чистюля. Ее новой лучшей подругой стала 22-летняя Джемайма Хан, в девичестве Голдсмит – дочь английских аристократов, которая вышла замуж за звезду крикета пакистанца Имрана Хана и жила с ним в Пакистане. Долгими вечерами Джемайма рассказывала Диане, что это значит – быть женой правоверного мусульманина.

Диана попросила Баррелла узнать, нельзя ли обвенчаться тайно. Баррелл поговорил со знакомым священником – тот сказал, что обязан уведомить гражданские власти о совершенном таинстве. Узнав об этих консультациях, Хаснат возмутился: «Ты что, правда думаешь, что можешь просто привезти сюда священника и таким манером выйти замуж?»

Да уж конечно, все это было очень непросто.

Диана поехала в Пакистан, чтобы принять участие в кампании по сбору средств для онкологического центра в Лахоре, который Имран Хан основал в память о своей умершей от рака матери. Она хотела убедить своего доктора в том, что она способна на серьезные поступки. Она искала проблему, дело, в котором ее роль могла бы стать ключевой. Таким делом для нее стала кампания против противопехотных мин. Директор британского Красного Креста Майк Уитлам, зная ее потенциал, терпеливо убеждал ее, посылал ей материалы об этом проклятии XX века.

В январе 1997 года Диана впервые ступила на землю Анголы – богатейшей африканской страны, разоренной дотла и едва живой после 20 лет гражданской войны. Число остававшихся в земле мин оценивалось тогда в девять миллионов при численности населения десять миллионов человек – практически по штуке на каждого, включая младенцев. Улицы Луанды кишели безногими людьми; у многих не было даже костылей. Диану эта картина повергла в оцепенение. Она будто оказалась в каком-то дурном сне, кафкианском мире, завораживающем своей фатальной неизбежностью: оказавшись в нем, ты уже не можешь повернуться, сесть в самолет и улететь обратно к светским удовольствиям и комфорту. Этот мир будет преследовать тебя.

В городе Уамбо в больнице без электричества и с острой нехваткой коек ей показали девятилетнюю девочку, которой мина вырвала кишечник. Девочка доживала последние часы. Диана поправила на ней одеяло и долго о чем-то говорила, поглаживая ребенка по руке. Девочка не знала английского, а Диана португальского, но это было неважно. «Кто это был? – спросила девочка, когда Диана наконец ушла. – Ангел?» Она умерла в тот же день.

Министр обороны лорд Хау назвал участие Дианы в кампании за запрет противопехотных мин «пустым звоном». Он был задет тем, что действия принцессы Уэльской противоречат политике кабинета консерваторов. По мнению Хау, у нее были плохие советчики в этом вопросе. Нет чтобы заниматься защитой кошек, как Бриджит Бардо! Гораздо приличнее для светской дамы. «Это сложный, очень специальный вопрос, – твердили чиновники. – Нельзя просто показывать пальцем на безногих и требовать запрета!»

Ее поддержал теневой кабинет Тони Блэра, либерал-демократы, пресса, командующий американскими силами во время войны 1991 года в Персидском заливе генерал Норман Шварцкопф. В ангольский город Кито она прилетела вскоре после того, как там на мине подорвались семеро мальчишек, игравших в футбол на пустыре, как будто очищенном от мин. Она надела бронежилет, защитный щиток на голову и прошла по узкой тропинке через минное поле. «Пара журналистов не успела сделать хорошие снимки, – рассказывает Уитлам, – и в шутку попросили ее повторить. Она понимала, что эти снимки будут иметь огромный эффект. И прошла еще раз».

Спустя несколько месяцев тори проиграли выборы. К власти впервые за 18 лет пришли лейбористы во главе с 43-летним Блэром.

Рано или поздно это должно было случиться. Имя Хасната Хана опубликовал один из лондонских таблоидов. Принцесса Уэльская, писала газета, не желает огласки, потому что боится травмировать сыновей. Над статьей Диана хохотала вместе с сыновьями. Принцы Уильям и Гарри были прекрасно знакомы с Хаснатом и не имели ровно ничего против. Доктор же не смеялся. Он прекратил встречаться с Дианой, и ее смех превратился в истерику.

Для него проблема состояла не только в том, что он не желал входить в круг великосветских бонвиванов – ему это было просто не нужно, все эти тусовки его не интересовали; но и в том, что он, пуштун, не мог и не хотел жениться на немусульманке. Ее готовность принять ислам ничего не меняла.

Кому-кому, а ей было не привыкать налаживать отношения с родственниками жениха. В случае с Виндзорами возражений сословно-религиозного порядка не было – она была им ровней, они ее просто не любили. В случае с Ханами ситуация была совершенно иной: родителям Хасната она нравилась, но пойти против традиций они не могли.

Наступил момент, когда семья устала отмахиваться от назойливых репортеров, и отец Хасната дал интервью английской газете. «Он на ней не женится, – сказал он. – Мы ищем для него невесту. Она должна быть из уважаемой семьи. Должна быть богата, принадлежать к классу выше среднего. Желательно из пуштунов. Если мы не найдем такую среди пуштунов, мы поищем среди других. Но она должна быть, по крайней мере, пакистанской девушкой-мусульманкой».

Вот и весь сказ. В мае 1997 года она приехала в Лахор, чтобы познакомиться с родителями своего Чистюли. Они приняли ее прекрасно, были совершенно очарованы. После чая в саду со взрослыми она играла в доме с детьми, лежа на полу смотрели всей компанией мультики. Но ее очарование не имело никакого отношения к браку их сына.

В июле Хаснат назначил ей встречу в 10 часов вечера в Гайд-парке. Это было их последнее свидание. Когда в августе родители попросили его передать подарки для Дианы, он ответил, что больше не встречается с ней и потому пусть они отправят свои подарки по почте.

Отвергнутая женщина упивается своим горем. Она порвала с лучшей подругой. Прекратила отношения с матерью – та посмела сказать в интервью, что была против отношений дочери с мусульманином; письма с извинениями возвращались нераспечатанными. Диана злословила по поводу манеры королевы одеваться (тесть, герцог Филипп Эдинбургский, однажды сказал в узком кругу, что его невестка одевается «как стюардесса») и называла семейство Виндзоров «немецкими карликами».

Она страдала манией преследования. Дважды по ее требованию дом проверяли на предмет «жучков». Ей приходили в голову самые мрачные подозрения. Она считала, что королевская семья мечтает избавиться от нее и может подстроить авто– или авиакатастрофу. «Они ненавидят меня и хотят, чтобы я исчезла», – сказала она одному знакомому. Пол Баррелл, превратившийся в самое доверенное лицо, лишь подзуживал, исправно докладывая, какую еще гадость про нее написали таблоиды и кто что сказал по телевизору. После смерти хозяйки этот преданный слуга удачно распродаст ее интимные тайны.

В отличие от нее, ее дети оставались и членами королевской семьи. На летние каникулы они уезжали в Балморал – замок в Шотландии, летнюю резиденцию королевы. Она могла предложить им взамен лишь поместья своих приятелей-нуворишей, но там они были в гостях, а в Балморале – дома.

Принц Уильям сблизился с дедом. Герцог Эдинбургский видел во внуке олицетворение надежд, не воплотившихся в сыне. Оба увлекались военной историей. Уильям через поколение унаследовал специфическое чувство юмора деда, которого начисто лишен его отец.

Диана дико ревновала. Уильям был ее последним достоянием, единственным другом, которому она доверяла многое такое, чего матери обычно не говорят своим детям. По уму он был старше своих лет; он по-мужски подставлял ей плечо. Но он не мог и не хотел превращаться в изгоя. Он – наследник британского престола. Это ему писано на роду. Двор, церемониал, исполнение протокольных обязанностей, почести, подобающие принцу, – все это неотъемлемая часть его жизни. Диана с тоской и страхом замечала в сыне несомненные признаки «виндзоризации».

Другой напастью была Камилла Паркер-Боулс, многолетняя подруга Чарльза (он познакомился с ней еще до Дианы, но его родители признали ее неподходящей партией), которую Диана называла «ротвейлером», и нет сомнения, что Камилла знала об этой кличке. Принц Уэльский перестал делать тайну из своих отношений с Камиллой, начал появляться с ней в свете.

Благодаря умным пиарщикам из окружения Чарльза за ней закрепилось прозвище «женщина, которая ждет». Считалось, что ее устраивает статус-кво. На самом деле она нисколько не ждала, а, напротив, торопила события.

В 1995 году Чарльз публично, в телеинтервью, признал факт своей супружеской измены, после чего Паркер-Боулзы развелись. К этому времени Чарльз и Диана уже два с половиной года жили раздельно. Развод подорвал финансовое благополучие Камиллы. Она буквально пряталась от кредиторов. Чарльз взял на себя заботы о благосостоянии своей пассии: заплатил долги, назначил регулярное содержание, помог купить дом. Средства на обзаведение новыми нарядами Камилла получала из военного бюджета Уэльса. Даже ее счета из бакалейной лавки оплачивал принц Уэльский.

В июле 1997 года Чарльз устроил в своем поместье Хайгроув пышное празднество по случаю 50-летия своей любовницы. Диана смотрела репортаж по телевизору и не могла понять: почему? Каким волшебством эта дама, не имеющая и тысячной доли красоты и обаяния Дианы, покорила сердце Чарльза?

Тем летом она искала, где бы провести август вместе с мальчиками, и не находила – охрана наследников отвергала ее предложения. Наконец, Мохамед аль-Файед, миллиардер и владелец знаменитого лондонского универмага «Harrods», пригласил ее на свою виллу на юге Франции. С этим выбором телохранители принцев согласились. На третьи сутки на вилле появился Доди аль-Файед, спешно мобилизованный отцом. Так начался последний и действительно роковой роман Дианы.

В том же 1997 году в Оттаве представители 122 государств мира подписали Конвенцию с длинным названием «О запрещении применения, накопления запасов, производства и передачи противопехотных мин и об их уничтожении». Коалиция за запрет противопехотных мин и ее американский лидер Джоди Уильямс получили Нобелевскую премию мира.

Дианы Уэльской к тому времени уже не было в живых. Она упокоилась во владениях рода Спенсеров, поместье Олторп, в своей могиле на острове посреди озера.

Загробная месть Дианы

Глотай свою жемчужину в растворе!

«Гамлет»

«Я в восторге… королева пришла мне на помощь…» – на манер Коровьева растроганно лепетал, утирая слезы на мясистом лице, Пол Баррелл, выходя 1 ноября 2002 года из здания лондонского суда Old Bailey свободным человеком. Оказавшись вскоре после чудесного спасения в Нью-Йорке, он уже не плакал. В свежайшем белье, ярком галстуке, с бутоньеркой в петлице щегольского пиджака, он сиял, купаясь в лучах своей сомнительной славы. С тех пор этот маэстро грязной сплетни уже не раз удачно конвертировал свою осведомленность в бытовых тайнах английского двора.

Сын водителя грузовика, Баррелл поступил в Букингемский дворец на должность лакея в возрасте 17 лет. В 1986 году он стал работать в доме наследника престола принца Чарльза, а после официального разъезда супругов в декабре 1992 года остался в Кенсингтонском дворце у принцессы Уэльской и ее детей. По словам самого Баррелла (родственники Дианы утверждают, что эта самооценка сильно преувеличена), он был ближайшим наперсником своей хозяйки, которого она называла «скалой». При известии о ее трагической кончине 31 августа 1997 года он немедленно вылетел в Париж, собственноручно обрядил тело в платье по своему выбору и нанес на лицо покойницы макияж – только после этого труп увидел бывший супруг Дианы. Окровавленную одежду, которая была на Диане в минуту смерти, Баррелл сжег. Говорят, что он так переживал утрату, что близкие боялись самоубийства. В ноябре того же 1997 года Елизавета II наградила Баррелла за верную службу престолу медалью королевы Виктории.

Баррелл стал членом совета Мемориального фонда Дианы Уэльской и энергично приступил к сбору средств, предназначенных на увековечение ее памяти. В августе 1998 года он впервые сделал публичное заявление о своем отношении к Диане. «Не думаю, – сказал он, – что я когда-нибудь примирюсь с этой смертью. Эту пустоту ничто не заменит». Однако в декабре того же года он вдруг расстался с Мемориальным фондом при обстоятельствах отчасти скандальных. Исполнительный директор фонда Эндрю Паркис заявил по этому поводу, что Барреллу больше импонирует роль шоумена. Вскоре бывший лакей и впрямь появился на Пятом канале британского телевидения в качестве комментатора сюжетов из жизни дома Виндзоров, а заодно и эксперта по кулинарным вопросам. В июне 1999 года он комментировал репортаж о бракосочетании принца Эдварда и Софи Рис-Джонс на американском телеканале ABC.

В ноябре 2000 года британские газеты сообщили, что полиция намерена допросить Баррелла относительно пропажи личных вещей принцессы Дианы. Тот заявил, что озадачен этими сообщениями. «Мне ничего об этом не известно», – сказал он. Однако полицию такой ответ не удовлетворил. Ранним утром 18 января 2001 года она учинила обыск в чеширском доме бывшего дворецкого и обнаружила в нем множество предметов, принадлежавших покойнице.

Баррелл был арестован и доставлен в Скотланд-Ярд для допросов. После всевозможных проволочек (по слухам, Чарльз не хотел суда над Барреллом, так как опасался, что принцам Уильяму и Гарри придется давать показания) 14 октября 2002 года начались судебные слушания по делу о краже 310 предметов, в том числе туалетов, пошитых модными кутюрье специально для Дианы, ее частной переписки, драгоценностей и фотоальбомов, в том числе негативов никогда не публиковавшихся снимков. Баррелл не признал себя виновным. Спотыкаясь на каждом шагу, процесс продолжался до 29 октября. В этот день судья Энн Раферти распустила присяжных по домам впредь до уведомления. Уведомление последовало спустя двое суток: обвинение отказалось продолжать процесс. Баррелл вышел на свободу, источая слезы благодарности королеве.

Ее Величество, оказывается, ничего не знала о суде над своим бывшим лакеем, покуда сын Чарльз не рассказал ей. Это произошло за неделю до драматической развязки, когда Елизавета, ее муж Филип и наследник направлялись в собор Святого Павла для участия в поминальной службе по жертвам терактов на острове Бали. Королева тотчас припомнила, что вскоре после гибели принцессы Уэльской она имела беседу с Барреллом, в ходе которой разрешила ему взять на хранение личную собственность Дианы, дабы она не попала в руки ее семьи. Принц Чарльз немедля довел воспоминание до сведения Скотланд-Ярда, а несколькими днями позже пресс-служба Букингемского дворца опубликовала соответствующее сообщение.

Выяснилось, что в своих письменных показаниях Баррелл упоминал о высочайшей аудиенции, однако содержание разговора с королевой не раскрыл. Его адвокаты утверждают, что и они вплоть до самых последних дней ничего не знали о разрешении Елизаветы: мол, их клиент молчал, будучи преданным слугой своих венценосных благодетелей. Обвинение оказалось перед сложной дилеммой. В сложившихся обстоятельствах оно должно было вызвать в суд в качестве свидетеля ее величество. От такой перспективы у прокурора Уильяма Бойза захватило дух. Он предпочел снять все обвинения, заявив, что «реальной перспективы добиться осуждения больше не существует». Баррелл прослезился.

Лояльность бывшего дворецкого оказалась не беспредельной. Вскоре после сенсационного освобождения он продал свое интервью таблоиду «Daily Mirror» – по слухам, за 400 тысяч фунтов (620 тысяч долларов). В этом тексте он, в частности, поведал о том, что свою роль в разводе Дианы и Чарльза сыграли тогдашние премьер-министр Джон Мейджор и архиепископ Кентерберийский Джордж Кэри. Канцелярия Мейджора заявила в этой связи, что британский премьер дает свои советы членам королевской семьи только в том случае, если они его об этом просят, и что «любые иные предположения – чистый абсурд». Кэри через своих друзей попросил агентство АР сообщить, что его отношения с королевской семьей – его личное дело.

Баррелл отнюдь не скрывает факт получения громадного гонорара. По его словам, он должен был компенсировать убытки, причиненные ему вследствие вынужденного перерыва в работе. «Душу свою я не продавал», – заявил гордый дворецкий, прибавив, что надеется в ближайшее время вернуть реликвии Дианы ее сыновьям; при этом он выразил полную уверенность, что принцы Уильям и Гарри поддерживают его так же, как их отец и бабка.

Конкурирующие таблоиды, не сумевшие вовремя перекупить товар, ответили новыми обвинениями в адрес Баррелла. Так, например, «Sun» сообщила, что отделавшийся легким испугом лакей вел себя в Букингемском дворце в точности как Бобик из известного советского мультфильма (сравнение с героем фильма Джозефа Лоузи «Слуга» было бы неумеренной лестью Барреллу): приглашал друзей в личные покои королевы и угощал их напитками из королевского погреба.

Но все это цветочки. Ягодки имеются в протоколах полицейских допросов, содержание которых утекло в желтую газету «News of the World» сразу по завершении судебного процесса. Именно эти утечки и стали причиной беспрецедентного вмешательства королевы в судопроизводство. Желая убедить следователей Скотланд-Ярда в том, что он пользовался исключительным доверием Дианы Уэльской, Баррелл рассказал им все то, что затем с таким свинским, сладострастным, именно что лакейским повизгиванием пересказывала русская, даже мнящая себя респектабельной пресса: про доставку в Кенсингтонский дворец любовников Дианы в багажнике машины; про то, что принцесса будто бы жаловалась дворецкому на пристрастие Доди аль-Файеда к кокаину; про свидания в шубе на голое тело; про покупку принцу Уильяму журналов «с девочками»…

Опровергать эти откровения гадко и глупо. Однако Баррелл не угомонился. Он засел за книгу, отрывки из которой этой осенью напечатала все та же «Mirror». Главной сенсацией этих публикаций стало письмо, будто бы написанное Дианой и адресованное дворецкому. В этом послании принцесса Уэльская предсказывает обстоятельства своей смерти за десять месяцев до роковой автокатастрофы в Париже.

Начинает он издалека. По словам Баррелла, его хозяйка была уверена в том, что ее разговоры прослушиваются, а на друзей заводятся тайные досье. Дворецкий утверждает, что слежка за членами кабинета и членами королевской семьи – «рутинная практика» и что, готовясь к своему процессу в Old Bailey, он получил документальное подтверждение прослушки его собственных телефонов. В случае Дианы мания преследования была следствием информации, полученной, как пишет Баррелл, от бывшего сотрудника британских спецслужб, которому принцесса всецело доверяла. Кроме того, о постоянной прослушке предупреждал ее один из членов королевской семьи.

Однажды, рассказывает Баррелл, он и Диана отодвинули мебель в гостиной, скатали ковер и отвертками взломали паркет, надеясь найти подслушивающее устройство. Однако ничего не нашли. Эта проверка не убедила принцессу, и в дом под чужим именем был приглашен друг из спецслужб. Он методически обыскал все помещения дворца и опять-таки не обнаружил ни одного «жучка». Тогда он объяснил Диане, что прослушивать разговоры возможно и без «жучков»: специальная аппаратура посылает в дом сквозь открытое окно сигнал, который, отражаясь от зеркал, возвращается с «записью» звуковых колебаний. Подумав и осмотрев гостиную, принцесса сняла со стены зеркало, висевшее над камином прямо напротив окна.

Как раз в этот период, продолжает Баррелл, осенью 1996, принцесса Уэльская нашла новый raison d\'etre (она включилась в кампанию за запрет противопехотных мин и в начале 1997 года побывала с этой миссией в Анголе; фотографии принцессы с миноискателем в руках стали символом: она шла по минному полю августейшего коварства). Она чувствовала, что «система» (читай – королевский двор) не ценит ее работы, но от этого лишь укреплялась в мысли, что действует совершенно правильно. Однако время от времени на нее находили приступы беспричинной тревоги. Один из них, пишет Баррелл, случился в октябре. Она вызвала своего дворецкого из буфетной, а сама устремилась ему навстречу. Они встретились на середине лестницы и сели на ступени. Диана стала в очередной раз жаловаться Барреллу на изощренные козни «бригады», пытающейся подорвать ее имидж в глазах публики. Говорили о роли пассии принца Чарльза Камиллы Паркер-Боулз и о том, что эта клика, по мнению Дианы, стремится «уничтожить» ее.

С лестницы перешли в гостиную, и принцесса уселась за письменный стол. Она часто записывала свои мысли и чувства, говорит Баррелл, с тем, чтобы попытаться лучше разобраться в них – это была форма психотерапии. Из текста Баррелла можно понять, что в тот раз именно он надоумил ее взяться за перо. Дворецкий сел на диван, наблюдая, как Диана «яростно черкает» ручкой по бумаге. Наконец, она закончила и сказала: «Я хочу поставить дату и отдать это вам на хранение… на всякий случай». Она запечатала конверт и написала на нем: «Полу». Пол Баррелл распечатал и прочел послание на следующий день. Он не нашел в нем ничего необычного – принцесса, говорит он, часто делилась с ним подобными предчувствиями.

...

«Я сижу за своим письменным столом сегодня, в октябре, и жажду, чтобы кто-то обнял меня, ободрил, помог оставаться сильной и высоко держать голову. Наступил самый опасный период моей жизни. ‹…› замышляет „аварию“ моей машины, отказ тормозов и серьезную травму черепа, дабы расчистить Чарльзу путь к новому браку.

Душевно я разбита и оскорблена системой, годами травившей меня, но я не чувствую злости и никого не ненавижу. Меня вымотали битвы, но я никогда не капитулирую. Я внутренне сильна, и это, возможно, и есть проблема моих врагов.

Спасибо, Чарльз, за ад, в который ты меня поверг, и за жестокости, которые ты причинил мне – они многому научили меня.

Эта мука почти убила меня, но моя внутренняя сила никогда не давала мне сникнуть, а мои ангелы-хранители так заботились обо мне в небесах, простирая свои крылья, чтобы защитить меня…»

31 августа 1997 года «мерседес», в котором находились Диана Уэльская и ее друг Доди аль-Файед врезался в опору туннеля под парижским мостом Альма. В живых остался лишь один человек – телохранитель Дианы Тревор Рис-Джонс. На месте пропущенного слова стоит, как утверждал Баррелл, имя конкретного лица. Бывший дворецкий говорил, что готов сообщить это имя или эти имена следствию.

Но в том-то и дело, что следствие по факту смерти Дианы и Доди британские власти долго отказывались учинить. Расследованием инцидента занималась французская полиция. В 1999 году дело было закрыто: следствие пришло к выводу, что причиной катастрофы стала слишком высокая скорость автомобиля и состояние опьянения, в котором находился водитель Анри Поль.

Очевидцы утверждают, что вслед за «мерседесом» Дианы в туннель въехал белый Fiat Uno. На корпусе «мерседеса» нашли царапину с частицами белой краски, но сама машина исчезла бесследно, хоть и была объявлена в розыск. Есть свидетели, утверждающие, что из туннеля в момент аварии донесся звук выстрела или взрыва. Некоторые говорят, что туннель озарился изнутри вспышкой света такой яркости, которую не могут произвести фотовспышки (влюбленную пару преследовали фотографы-папарацци, не выпускавшие из рук свои камеры и после катастрофы). Некоторые эксперты сомневаются в достоверности анализа крови, показавшего высокое содержание алкоголя в крови Анри Поля; видеокамеры отеля Ritz, где работал Поль и откуда Диана и Доди отравились в свое последнее путешествие, не дают оснований подозревать водителя в опьянении – он двигается и говорит как совершенно трезвый человек. Наконец, на подозрения наводит факт спешного захоронения трупов – вскрытия не проводилось.

При таких обстоятельствах появление конспирологических версий неизбежно – пожалуй, было бы удивительно, если бы они не появились. Основных сценариев три. Согласно первому, Диана и Доди не умирали – они инсценировали собственную смерть и теперь ведут уединенный образ жизни вдалеке от ярмарки тщеславия. Второй сценарий гласит, что мишенью была не Диана, а Доди, а заказчиками – деловые конкуренты его отца, миллиардера Мохаммеда аль-Файеда. Третий – что оба пали жертвой заговора британских спецслужб.

В пользу первой версии говорит мнение тех экспертов, которые считают, что при скорости почти 200 километров в час телохранитель Рис-Джонс выжить не мог. О том, что скорость «мерседеса» была значительно ниже, говорят и адвокаты погибшего водителя. Анри Поль не был алкоголиком, как утверждают некоторые свидетели. За два дня до катастрофы он прошел подробный медосмотр; в отличие от трупов Дианы и Доди труп Поля был вскрыт – патологоанатомы зафиксировали идеальное состояние печени. Поль заменил постоянного водителя Доди в последний момент. Его имя было предано огласке спустя двое суток после трагического инцидента. На его многочисленных банковских счетах было обнаружено движение средств, значительно превышающих его жалование в 20 тысяч фунтов в год. Он был нелюдимом, и некоторые из знакомых подозревали его в сотрудничестве со спецслужбами. Тревор Рис-Джонс прошел специальную военную подготовку и служил в десантно-диверсионных частях. Версия «чудесного спасения» состоит в том, что в «мерседесе» не было ни Дианы, ни Доди. Авария была инсценирована Полем и Рис-Джонсом. Поль жив, а документы о его смерти фальсифицированы. Помимо всего прочего, существует свидетельство репортера газеты «Daily Mail» Ричарда Крэя: он утверждает, что за шесть часов до гибели Диана говорила ему о своем намерении полностью исчезнуть из поля зрения публики.

Версия стройная. Возразить против нее можно лишь одно: Диана слишком любила своих детей, чтобы расстаться с ними навеки. Тайные посещения в духе Анны Карениной исключены: принцы постоянно на виду и не могут ступить шагу без публичной огласки. Даже телефонный звонок неизвестного лица немедля стал бы известен отцу и бабке. (Вспомним утверждение Баррелла о том, что слежка за особами королевской крови – «рутинная практика» британских спецслужб.)

Вторая версия – месть конкурентов – основана главным образом на деловой репутации Мохаммеда аль-Файеда. Знающие люди говорят, что в борьбе за «Harrods», самый фешенебельный лондонский универмаг, аль-Файед-старший был беспощаден и нажил себе немало врагов. Ему было отказано в британском подданстве именно на основании тех методов, которыми он пользовался в своей деловой практике. Известно также, что он тайно финансировал Консервативную партию. Однако ничего более определенного авторы версии сказать в ее поддержку, в сущности, не могут.

Наконец, версия заговора. Ее придерживался и всячески пропагандировал сам отец Доди. По его мнению, возможность обращения Дианы в ислам в случае брака с Доди аль-Файедом наводила ужас на представителей английского истэблишмента, в число которых он включает руководство спецслужб, традиционно пользующихся значительной автономией в своих действиях. Их особенно пугало то, что примеру матери могут последовать принцы – в этом случае британская монархия и англиканская церковь столкнулись бы с небывалыми проблемами, не имеющими решения.

Выход в свет книги Баррелла «Государева служба» (А Royal Duty), в которой хватает и других разоблачений, сопровождалась негативными комментариями как людей, близких ко двору, так и родственников Дианы. Принцы Уильям и Гарри опубликовали заявление, в котором назвали поступок бывшего дворецкого «холодным и откровенным предательством» памяти их матери, которая, будь она жива, пришла бы в ужас от этого сочинения. Их отец принц Чарльз, по слухам, запретил свите произносить в его присутствии имя Баррелла. Одна из ближайших подруг Дианы, Роза Монктон, чрезвычайно редко выступающая с публичными комментариями по поводу принцессы, направила письмо в «Sunday Telegraph», в котором пишет, что как раз в тот период, к которому относится предсказание смерти, принцесса Уэльская в поисках утешения окружила себя «людьми известного сорта, которые вечно охотятся за впечатлительными и уязвимыми женщинами высокого положения – астрологами, так называемыми мистиками и прочей нечестивой шушерой». Высказывались сомнения и в аутентичности письма Дианы.

Баррелл ответил Уильяму и Гарри, что его единственным намерением было встать за защиту памяти покойницы и что сознание принцев, которых он знал с пеленок, «отравлено» придворными – «людьми в серых сюртуках». Он усиленно подчеркивал, что его повествование – лишь «верхушка айсберга». И сокрушается, что принцы ни разу не сочли возможным встретиться с ним после того, как он попал под суд. «Мир был бы совершенно другим, – говорит он в одном из многочисленных интервью, – если бы зазвонил телефон, и мальчики сказали: „Пол, нам жаль, что мы не могли помочь тебе во время суда. Мы просто не могли, наши руки были связаны. Почему бы тебе не приехать в Лондон с Марией и ребятами (женой и сыновьями. – В. А.) – мы бы что-нибудь придумали?“ Один телефонный звонок, всего один мог остановить это (публикацию книги. – В. А.) Неужели я прошу слишком многого?»

Но почему Баррелл не придал огласке содержание письма сразу после смерти Дианы? На этот вопрос вразумительного ответа нет. В своей книге он рассказывает о своей встрече с королевой – той самой, на которой ее величество разрешила Барреллу взять на хранение вещи покойницы. «Будьте осторожны, Пол», – будто бы сказала ему Елизавета. И добавила, что «в этой стране действуют силы, о которых нам ничего не известно». «Много раз с тех пор я кусал себе локти, – пишет Баррелл. – Почему я не спросил ее тогда же, что она имеет в виду? Как и вы, я могу только предполагать». Баррелл считает, что под «силами» королева могла подразумевать медиа-баронов, лиц, входящих в английский истэблишмент, и руководство спецслужб, имеющих карт-бланш на любые действия, которые они сочтут необходимыми в интересах государства и короны.

Итогом бурной деятельности Баррелла стало решение, которого так долго добивался отец Доди аль-Файеда: коронер графства Сюррей Майкл Берджесс объявил, что предпримет дознание по факту смерти Дианы и ее друга. (Коронер – должностное лицо, расследующее случаи внезапной смерти с признаками насилия. Сюррей – место жительства Мохаммеда аль-Файеда.) В 2004 году комиссар Скотланд-Ярда лорд Стивене учредил специальную следственную бригаду для изучения обстоятельств смерти принцессы Уэльской. Заключительная фаза расследования проходила в форме открытых для публики слушаний. В декабре 2007 полный, без купюр, текст записки Дианы Барреллу был наконец оглашен и опубликован.

...

«Наступил самый опасный период моей жизни – мой муж замышляет „аварию“ моей машины, отказ тормозов и серьезную травму черепа, дабы расчистить Чарльзу путь к браку с Тигги. Камилла – всего лишь ложная цель, так что всех нас этот человек использует во всех смыслах слова».

Тигги – друг детства Чарльза, бывшая фрейлина принцессы Анны и няня принцев Уильяма и Гарри Александра Легг-Берк, в замужестве Петтифер. Подозрения Дианы, судя по всему, были неосновательны.

* * *

14 декабря 2007 года лорд Стивенс представил свой доклад, в котором подтвердил французскую версию несчастного случая. 7 апреля 2008 года присяжные согласились с этим выводом. На следующий день Мохаммед аль-Файед заявил, что официально отказывается от всех своих подозрений.

Золушка с характером

Отнесись к этому как к работе. Ты будешь учиться профессии принцессы, а я буду платить тебе жалованье или, если хочешь, стипендию.

Мэг Кэбот. «Дневники принцессы». Перевод Елены Денякиной

«О ненавистное равенство! О подлое однообразие! О треклятый прогресс!» – восклицал на исходе позапрошлого века Константин Леонтьев, свято убежденный, что европейские революции готовят почву к приходу Антихриста. Страшно даже вообразить, что сказал бы он, ставивший на одну доску «машины, панталоны, сюртук, цилиндр и демагогию», увидев суетные дела нынешних монархов и их отпрысков.

Особенно отличается молодое венценосное поколение в выборе любовных привязанностей. Сплошь и рядом европейские принцы и принцессы заводят себе подруг и бойфрендов с сомнительной репутацией, а уж о родовитости и речи нет. Принцесса Стефания Монакская однажды «удрала штуку»: влюбилась в дрессировщика слонов и с труппой циркачей разъезжала по Европе, а таблоиды нахально писали, что, может, строптивой принцессе такой мужик и нужен – укротитель в ботфортах и с хлыстом. Принц Максимилиан Лихтенштейнский женился на негритянке из Панамы. Кронпринц Норвегии Хакон – на бывшей официантке с сомнительным прошлым и внебрачным ребенком. И вот теперь, кажется, пришел черед британской монархии: принц Уильям возмужал и вступил в брачный возраст.

Из всех европейских королевских домов британский отличается наиболее строгим этикетом и правилами вступления в брак лиц королевской крови. Некоторые из этих правил, имеющих силу закона, не в силах нарушить даже сам монарх. Строже были только законы Российской империи, но ее давно нет, а Соединенное Королевство здравствует.

Например, наследники не могут исповедовать католичество или жениться на католичках – в этом случае они лишаются права наследования короны. О неравнородных браках закон ничего не говорит, но в 1936 году король Эдуард VIII вынужден был отречься от престола, чтобы жениться на неродовитой американке. Брак наследника должен быть одобрен монархом.

На практике это означает, что принцы женятся только на девушках своего круга, то есть аристократического происхождения и англиканского вероисповедания. В прошлом у принцев и не было возможности знакомиться с простолюдинками, разве что с собственной прислугой. Но в наше время наследники вырвались из «запретного города». Они имеют возможность встречаться со своими ровесницами не только в великосветских салонах. Да и само понятие высшего света сильно изменилось.

Принц Уильям, старший сын принца Чарльза Уэльского и покойной Дианы, внук королевы Елизаветы, второй в очереди к трону, сломал традицию. Его подруга Кейт Мидлтон чем-чем, а знатностью происхождения похвалиться не могла.

Уильям и его младший брат Генри, которого англичане зовут Гарри, выросли в несчастливой семье. В этом доме никогда не было любви. Родители Чарльза, королева и ее муж герцог Филипп Эдинбургский, невзлюбили Диану, знали о супружеской неверности своего сына и считали ее в порядке вещей – фаворитка как бы полагалась ему по чину. Семи лет от роду Уильям сказал матери, что он, когда вырастет, станет полицейским, чтобы защищать ее. На это его брат возразил, что у Уильяма будет другая работа – он станет королем. Братьям было соответственно 13 и 11 лет, когда их родители развелись. А еще через полтора года, в августе 1997, Дианы не стало.

Есть сведения, что в последний год жизни Дианы ее старший сын начал тяготиться слишком плотной материнской опекой. Ему хотелось большей самостоятельности. Но, разумеется, трагическая гибель матери стала для него громадным потрясением. Все эти годы он прожил в атмосфере непрекращающейся склоки вокруг покойницы и ее наследия, конспирологических теорий, согласно которым тайными организаторами убийства его матери были его отец и бабка, а также непростых обстоятельств нового брака Чарльза. С мачехой Уильям как истинный джентльмен поддерживает дружелюбные, корректные отношения, но никогда не забывает, что именно Камилла была источником и причиной беды. Отношения с отцом, как было сказано в одной статье, «прочные, но холодные».

После окончания Итонского колледжа в 2000 году в жизни принца наступил gap year – свободный год между школой второй ступени и университетом. По традиции этот год молодые англичане употребляют на что-нибудь общественно-полезно-познавательное. Принц Уильям работал в Чили в качестве сотрудника британской благотворительной организации. Затем отправился в Кению, где у него случился первый серьезный роман. Он прожил три месяца в доме директора заповедника и увлекся его 26-летней дочерью Джессикой Крейг (Джеккой, как зовут ее родители). И королевская пресс-служба, и семья Крейг опровергли эти сведения британских таблоидов, но публику не убедили.

По возвращении в Англию он стал встречаться с 21-летней Арабеллой Масгрейв, дочерью менеджера старейшего английского клуба поло. Этот роман бульварная пресса проморгала: влюбленные голубки, соблюдая все правила конспирации, тайно встречались в доме отца Арабеллы в Глочестершире. Когда папарацци пронюхали, было уже поздно – Сент-Джеймский дворец подтвердил, что романтические отношения имели место, но прекратились ввиду начала учебного года в Сент-Эндрюсском университете, куда поступил принц.

Сент-Эндрюс – старейшее высшее учебное заведение Шотландии, названное по имени города, в котором находится, а город, в свою очередь, – в честь Святого Андрея Первозванного. Опять-таки по традиции в британских университетах первая неделя учебы называется Неделей первокурсника – в эти дни новички знакомятся друг с другом. Неделя эта состоит из сплошных тусовок и попоек; есть даже специальный термин pub crawl – пьяный кутеж, когда компания переходит из паба в паб вплоть до закрытия заведений («переползает» в буквальном переводе; впрочем, в России нынче «пабкрол» говорят уже без перевода).

Принц Уильям неделю первокурсника пропустил, чтобы не давать папарацци возможность сфотографировать его в нетрезвом виде. Он приехал с отцом неделей позже. К этому времени истекло джентльменское соглашение, согласно которому пресса не досаждает юному принцу, а Сент-Джеймский дворец взамен регулярно публикует пресс-релизы о его жизни. Но Уильяму удавалось ускользать от журналистов, когда он этого действительно хотел. В университетских списках он значился как Уильям Уэльс из города Тэтбери в графстве Глочестершир (близ Тэтбери расположен загородный дом принца Чарльза, так что юридически адрес соответствует «прописке»). Студенческому общежитию он предпочел наемную квартиру в доме, где жили и многие его однокашники. В этом же доме поселилась его однокурсница Кейт Мидлтон.

Кэтрин Элизабет Мидлтон – дочь бывших стюарда и стюардессы. Отец ее впоследствии стал пилотом, а когда в 1987 году в семье родился третий ребенок, Мидлтоны решили заняться бизнесом. Они открыли компанию по торговле по почте товарами для праздников и вечеринок: карнавальными костюмами, мишурой, хлопушками и прочими аксессуарами, необходимыми для веселого времяпрепровождения. Дело пошло неожиданно успешно, и теперь родители Кейт миллионеры.

Кейт – старший ребенок в семье. Когда ей исполнилось 11 лет, родители отдали ее в частную женскую школу-интернат, но там она стала жертвой травли, и пришлось перевести ее в другую, откуда она вскоре поступила в Мальборо-колледж в графстве Уилтшир – в этом заведении училась, например, дочь герцога и герцогини Йоркских Евгения. В колледже Кейт стала заядлой спортсменкой и добилась отличных результатов в теннисе, травяном хоккее и нетболе (разновидность женского баскетбола). Три месяца своего свободного года перед университетом она провела во Флоренции, где учила итальянский язык.

Они не только жили в одном доме, но и занимались в одной группе историей искусств. Поначалу отношения не выходили за рамки чисто приятельских: у нее был бойфренд, а он тосковал по своей Арабелле. К концу первого курса он утешился с другой студенткой по имени Карли Мэсси-Бирч. Теперь она актриса. Этот роман продолжался около полутора месяцев. Но их хватило, чтобы отношения с Арабеллой прекратились. А у Кейт испортились отношения с бойфрендом.

Как утверждают журналисты, освещающие жизнь королевской семьи, после первого курса принц Уильям остался разочарован университетом и даже думал бросить учебу. Именно Кейт уговорила его остаться. Она убеждала его, что наследник не может быть недоучкой. Она поняла, что ему не нравится история искусств и посоветовала заменить ее географией. География и стала специальностью принца.

В какой момент дружба переросла в любовь, никому в точности неизвестно. Однако все запомнили, с каким восторгом Уильям смотрел на Кейт на благотворительном студенческом показе мод. Она вышла на подиум в платье из просвечивающей ткани, под которым было видно ее нижнее белье. Фотографию Кейт в этом прикиде можно найти в Интернете. Рискованный наряд для невесты принца!

В их отношения был посвящен лишь узкий круг самых близких друзей, соблюдавших негласный обет молчания. Пресса ни о чем не догадывалась. Ее внимание привлекла тогда Джекка Крейг, приглашенная на день рождения принца 21 июня 2003 года в Виндзорский замок. Тогда в печати и появились опровержения обеих семей. Однако в марте следующего года папарацци выследили Уильяма и Кейт на швейцарском горнолыжном курорте Клостерс в 10 километрах от Давоса. Но наследнику удалось сбить всех с толку: в ночном клубе он встретил знакомого журналиста Данкена Ларкомба и сказал ему, что не собирается жениться как минимум до 28 лет. Королевская пресса сочла, что это вполне возможно: перед глазами у принца неудачный брак его родителей, и он не хочет ошибиться.

На каникулах Кейт и Уильям, несколько устав друг от друга, расстались. Он отправился в Эгейское море кататься на яхте, причем компанию ему составили главным образом хорошенькие молодые женщины. В новом, последнем учебном году отношения возобновились. Они по-прежнему не появлялись на публике. Но в июле 2005 года, после окончания университета, эти отношения стали публичными: Уильям взял с собой Кейт в Кению, в гости к Крейгам.

В январе 2006-го Уильям уехал в Королевскую военную академию Сандхерст. Наследник британского престола обязан пройти военную подготовку, причем во всех родах войск. В отличие от младшего брата, который три месяца служил в Афганистане, жизнь будущего короля не подвергали риску.

Между тем Кейт все никак не могла найти дело в жизни. Она вроде бы интересовалась дизайном одежды, фотографией, но ничем не могла заняться всерьез – роман с принцем отнимал много времени. Встречались они теперь, когда Уильям приезжал на побывку, либо в имении его отца Хайгроув-хаус (тот самый дом близ Тэтбери), либо в доме ее отца, а для встреч в Лондоне имелась еще квартира в Челси, которую купили Кейт ее родители.

Остальное время Кейт проводила в унылом одиночестве. За ней начали охотиться папарацци, и она обратилась за помощью к адвокату Джеррарду Тиррелу, который специализируется на защите знаменитостей от домогательств прессы; среди его клиентов значатся супермодель Кейт Мосс и Роман Абрамович. Тиррел дал ей номер своей «горячей линии». Фотографы, дежурившие у дверей ночных клубов, неизменно обращали внимание на то, как свежо она выглядит после бессонной ночи с возлияниями и танцами до упаду, особенно рядом с помятой физиономией принца. Друзья утверждают, что она почти не употребляет алкоголя – всю ночь проводит с одним и тем же стаканом. Впрочем, охота за ней не идет ни в какое сравнение с преследованием Дианы, за которой репортеры охотились целыми полчищами, а треск фотозатворов при ее появлении напоминал своей скорострельностью пулеметные очереди.

В ноябре 2006 года Кейт нашла работу на неполный рабочий день в компании «Jigsaw», владеющей сетью магазинов готового дамского платья. По словам хозяйки компании Белл Робинсон, при найме Кейт сказала, что ей «требуется гибкий график, так как она встречается с очень высокопоставленным мужчиной и не может распоряжаться своей жизнью». Робинсон говорит, что Кейт была совсем не заносчива и одинаково дружелюбна со всеми сотрудниками независимо от их должности. «Иногда к концу рабочего дня у выхода из офиса появлялись съемочные группы телекомпаний, – рассказывает Белл Робинсон. – Я ей говорю: „Слушай, почему бы тебе не выйти через черный ход?“ А она отвечает: „Они будут таскаться за мной, пока не ухитрятся снять. Так не лучше ли дать им себя снять, чтобы они убрались и оставили меня в покое?“»

Впоследствии Уильям и Кейт отдыхали на вилле Робинсонов на острове Мюстик в Карибском море. Этот клочок земли площадью 4,5 километра входит в архипелаг Гренадины в группе Малых Антильских островов и является частным владением – он принадлежит компании «Mustique», специализирующейся на обслуживании визитеров самого высшего ранга, включая лиц королевской крови.

Постепенно Уильям вводил Кейт в семью. Они несколько раз обедали с королевой, и бабушка одобрила подругу внука. Понравилась Кейт и Чарльзу с Камиллой. От легкомысленных прикидов не осталось и следа. Кейт одевалась теперь скромно, консервативно и несколько старомодно. Над этим стилем, который англичане называют Sloane (русский аналог подобрать трудно; пожалуй, что-то вроде «Рублевки», но без ее вульгарности) хихикали хулиганистый Гарри и его разбитная подружка, крашенная перекисью блондинка из Зимбабве Челси Дэви. Дочка миллионера, Челси одевается куда более фривольно и не имеет ничего против фотографий с бокалом в одной руке и сигаретой в другой. Журналисты их часто сравнивают к невыгоде зимбабвийки. Словом, Гарри поначалу воспринял Кейт холодно-иронически, но впоследствии проникся к ней более теплыми чувствами.

Принц Уильям и его пассия проводили свободное время в немногочисленной компании «золотой молодежи». Обязательным условием членства в этом узком кружке было неразглашение каких бы то ни было подробностей частной жизни принца. Запрет касается не только общения с журналистами: однажды в Лас-Вегасе приятель Уильяма, не в меру выпивший и разболтавшийся, заметил включенный диктофон в сумке своего делового партнера. Любая эксклюзивная информация, связанная с наследником, особенного его матримониальными делами, мгновенно конвертируется в звонкую монету. Покойница Диана могла бы немало рассказать о том, как искушения златом не выдерживали лучшие друзья.

В декабре 2006 года Уильям закончил курс в Сандхерсте. На выпускную церемонию приехали королева и принц Уэльский с супругой. В числе гостей оказались не только Кейт, но и ее родители. Вообще, старшие Виндзоры настолько обласкали Кейт, что в какой-то момент Уильяма одолела подозрительность: Кейт была ему дорога именно своей независимостью, непохожестью на обитателей спертого придворного мирка. Если она такая же, как они, отношения не имеют смысла.

В апреле 2007 года грянула неожиданная весть: Уильям и Кейт расстались. Сент-Джймский дворец заявил в специальном пресс-релизе, что это обоюдное решение и что принц и его подруга остались друзьями. Домыслам и слухам не было конца. Согласно одной из версий, принца видели лихо отплясывающим с какими-то обворожительными блондинками в дискотеках Лондона и городка, расположенного поблизости от казарм, где наследник проходил военную службу.

Другая версия гласит, что королеве не понравились родители Кейт. Елизавета будто бы нашла мелкобуржуазными манеры ее матери Кэрол: не расслышав или не поняв реплики собеседника, она переспрашивает: «Простите?» А полагается говорить: «Что?» Уборную называет по-американски туалетом, а надо называть «loo». Неприятное впечатление на августейшую чету произвела и бывшая профессия Мидлтонов: известно, что герцог Филипп, ненавидевший Диану, говорил, что его невестка одевается, как стюардесса – в его глазах это верх вульгарности и чуть ли не синоним проститутки.

Пресс-секретарь принца опроверг эти сведения: по его словам, королева никогда не встречалась с Кэрол Мидлтон, хотя они однажды и присутствовали на одном и том же мероприятии.

Эта история спровоцировала «войну классов» в прессе. Отставленная Кейт показала характер. Она отнюдь не стала прятаться от журналистов и изображать оскорбленную невинность и брошенную у алтаря невесту Ровно наоборот: он начала то и дело появляться на публике, чаще всего в обществе своей младшей сестры Филиппы; обе юные леди выглядели сногсшибательно; казалось, Кейт помолодела. Она мгновенно превратилась в звезду светской хроники и не предпринимала ни малейших попыток вернуть отношения в прежнюю колею.

Уильям в своих казармах разглядывал в газетах фотографии своей бывшей пассии и понимал, что он дурак, упустивший сокровище. Не она осиротела без него, а он без нее. К его полнейшему изумлению, заменить Кейт оказалось некем: дамы, которыми интересовался он, не интересовались им или уже имели бойфрендов. Женщины того круга, в котором вращается Уильям, дорожат независимостью, делают самостоятельную карьеру. Бог весть, что еще выйдет из интрижки с наследником, да и так ли уж привлекательна золотая клетка королевского двора? А деньги им самим девать некуда.

Размолвка продолжалась несколько недель. В июне прошлого года он пригласил Кейт на костюмированный вечер в свою воинскую часть. Она явилась в костюме медсестры. Он не сводил с нее глаз. В июле они снова появились вместе на людях. Теперь она держалась гораздо увереннее и при случае демонстрировала чисто женскую хватку и насмешливую снисходительность по отношению к Уильяму.

В этом они сошлись с принцем Гарри. 16 июня 2008 года она присутствовала в Виндзоре на традиционной церемонии посвящения наследника в рыцари Ордена подвязки. Кейт и Гарри стояли среди почетных гостей, дожидавшихся выхода виновника торжества, и о чем-то весело болтали. Когда из часовни Святого Георгия во главе процессии рыцарей вышли Уильям и Чарльз в старинных костюмах и бархатных шляпах со страусиным плюмажем, Кейт вдруг непроизвольно воскликнула: «Бог ты мой!» И вместе с Гарри они рассмеялись, нарушая чинный порядок торжества.

Кейт Мидлтон, теперь уже герцогиня Катерина Кембриджская, нравится англичанам. Она добродушна, улыбчива, умеет держать себя с достоинством и не сделала ни одной ошибки в общении с венценосными родителями своего принца, хотя никогда не училась замысловатому придворному этикету. Ее внутренний мир, правда, остается загадкой для публики.

Некоторые говорят, что никакой загадки не существует – нет, мол, у нее ничего за душой, потому и репортерам сказать ей решительно нечего. Вот, например, чем она интересуется? Работу бросила. Ее никогда не видели в театре или на вернисаже. Спортзал да модные ночные клубы – вот и все ее занятия.

Но самый главный вопрос, который тревожит общество: сумеет ли герцогиня Кембриджская занять в сердцах британцев место, которое занимала Диана?

Когда объявили о помолвке Уильяма и Кейт, клубы фанаток Уильяма дружно пришли к выводу, что наследник – личность скучная, унылая и безликая и что он становится все больше похожим на своего зануду-отца. Со всей нерастраченной страстью они переключили свое внимание на хулиганистого рыжего Гарри. У юных красавиц есть шанс. Даже Анна Чапман тусовалась в Лондоне где-то поблизости от принцев, но у нее уж совсем, как оказалось при ближайшем рассмотрении, нет того, что по-английски называется class – стиля, вкуса и чувства меры.

В наше время миф о Золушке – это международный бизнес с миллиардными оборотами. Объем продаж компании «Disney Princess» составляет 4 миллиарда долларов в год. Всего десять лет назад, когда она была основана, принцессины аксессуары приносили 300 миллионов годового дохода. А есть еще глобальная индустрия конкурсов красоты и бесконечная мыльная опера про «из грязи в князи». Или вот, не угодно ли: в Лондоне открыта летняя школа по подготовке девочек восьми-одиннадцати лет к тяжкому ремеслу принцессы. Три недели обучения обходятся в 4 тысячи долларов, и от желающих отбоя нет. А на австралийском телевидении выходит реалити-шоу «Австралийская принцесса», на котором в качестве инструктора подвизается бывший дворецкий Дианы Пол Баррелл.

Что ж, в наше время принцессами не только рождаются, но и становятся. Может, и Кейт Мидлтон в детстве мечтала надеть корону и править по совести и справедливости. А ее дочь когда-нибудь возьмет да и спросит в духе героини прелестных книжек Мэг Кэбот про принцессу Дженовии: «У меня только один вопрос: если мой папа принц, как так вышло, что мне приходится учить алгебру? То есть кроме шуток».

Оглавление

Введение

Наследство королевы Виктории

Дядюшка Европы

Принц-потрошитель

Король поневоле

Георг и Николай

Отречение

Неожиданная корона

Трудное счастье Чарльза

Предпоследняя любовь

Загробная месть Дианы

Золушка с характером Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg