«Эти двадцать убийственных лет»

Валентин Распутин, Виктор Кожемяко Эти двадцать убийственных лет

© Распутин В.Г., 2013

© Кожемяко B.C., 2013

© ООО «Издательство «Алгоритм», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Эти двадцать убийственных лет Вместо вступления

Почти двадцать лет, с небольшими перерывами, вели мы эти беседы, итожа годы и происходившие в них события. За это двадцатилетие Россия пережила много что – и расстрел парламента, и смены президентской власти, и царство Березовского с Гусинским, и дефолт, и чехарду правительства, и принятие закона о продаже земли, и гибель «Курска», и парад олигархов на подиуме самых богатых людей планеты, и выборы, выборы, выборы… Выборы превратились в альфу и омегу нашего времени, в «единственное, что нам не изменит». В это двадцатилетие на земле и под землей пылали пожары, большие реки и малые ручьи с небывалым бешенством выбрасывались из берегов и шли на приступ человеческих поселений на севере и юге, на западе и востоке, урожаи сменялись недородом, каленые зимы вползали в неотапливаемые квартиры, падали самолеты… И продолжалась Чечня. А в мире, в мире идол российских демократов – Америка бомбила Югославию и покоряла Ирак, окружала Россию по былым ее окраинам военными базами, превращала дипломатию в грубые окрики и наскребла себе на хребет 11 сентября…

Словом, это двадцатилетие по насыщенности и трагичности событий вместило в себя столько, что хватило бы на целый век. Поэтому нам было о чем поговорить, куда ни взгляни, к чему ни прислушайся… Но теперь, когда мы собрали свои беседы вместе, под одну книжную обложку и в одну нить разговора, ступенчато поднимающуюся вместе с нами вверх от года к году, еще заметней становится, что это попытки обсудить и объяснить не столько сами события, сколько сопутствующую им нравственную сторону. От взрывчатки погибли тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей, но от порядка, презревшего честь и совесть, извратившего все нравственные законы народа, погибли миллионы и миллионы, имевшие несчастье оказаться в России в самое неподходящее для жизни время. Да и взрывчатка – результат того же порядка.

Вспомним, что передача власти от первого российского президента из рук в руки второму российскому президенту состоялась при условии неприкосновенности первого. Парламент эту неприкосновенность вместе с царскими льготами утвердил специальным законом. Стало быть, никто – ни сам первый, ни сам второй, ни парламент, ни общество – не сомневался в праве на «прикосновенность» и возмездие по заслугам. Если по закону как совести, так и буквы. А произошло по закону сделки. Он и сделался основным в нашем государстве и не намерен пока быть иным.

Читатель наверняка обратит внимание, что ни одна беседа не обошлась у нас без особого внимания к телевидению. А куда деваться: у кого что болит, отчего болит… Если выборы – альфа и омега, как было сказано, всякой непрочной власти, то телевидение – это не иначе как чума и холера на бедную Россию вот уже на протяжении свыше двадцати лет. Более грязного и преступного TV в мире не существует и не может существовать, ибо не находится больше желающих за государственный счет содержать огромную, хорошо вооруженную армию легальной организованной преступности, денно и нощно занятую нравственной и культурной стерилизацией народа. Результаты наяву: все меньше, к несказанной радости исполнителей, пахнет русским духом, духом культурного человека, все меньше Россия похожа на себя.

Есть ли польза от наших бесед, не мимо ли они ушей и душ, не впустую ли? Мы не обольщаемся большими результатами, вероятно, они меньше, чем хотелось бы, но и они будут кстати в той сумме, из которой должно складываться усиление России.

Валентин Распутин

Глава I После расстрела на Краснопресненской

Нет, не кончено с Россией…

Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, начну даже не с выборов в Думу. Начну с того, что до сих пор жгуче болит во мне, как, думаю, и в вас, во многих других наших соотечественниках. Имею в виду расстрел российского парламента. И самое поразительное: 4 октября при этом кровавом действе было, как известно, много зевак, а были даже и такие, которые после каждого выстрела аплодировали. Что это? Как, по-вашему, объяснить такую бездну нравственного падения? Ведь это все равно как если бы фашисты заталкивали в газовую камеру евреев, а «посторонние» антисемиты аплодировали или русофобы аплодировали бы при отправке в газовую камеру русских, «посторонние» антикоммунисты – коммунистов? Между тем даже такой, казалось бы, гуманист, как Булат Окуджава, в интервью «Подмосковным известиям» заявил об этом жутком, кошмарном зрелище, демонстрировавшемся по телевидению, буквально следующее: «Для меня это был финал детектива. Я наслаждался этим. Я терпеть не мог этих людей, и даже в таком положении никакой жалости у меня к ним совершенно не было. И, может быть, когда первый выстрел прозвучал, я увидел, что это – заключительный акт. Поэтому на меня слишком удручающего впечатления это не произвело».

Валентин Распутин: Да-а… Что ж, в наше время уже трудно удивляться чему-нибудь, и все-таки подобное признание Булата Окуджавы, сделанное к тому же с явным удовольствием, поразительно. Есть люди, правда, с особой психикой, которым мучения жертвы доставляют физиологическое наслаждение, здесь что-то в этом же роде. Наши интеллигенты-гуманисты из «демократических» рядов вообще приобрели странное выражение души и сердца (лица тоже) – с печатью отнюдь не целебных чувств. Действительность всех нас не делает спокойными, но там уж совсем какое-то оголтелое неистовство! А ведь «победители»! – чего бы, казалось, из кожи выскакивать, беса в себя гнать: твоя взяла, будь теперь великодушен к тем, кто еще не дорос до высоты твоего ума и широты твоего сердца. Но оттого-то, видимо, и беспокойство, оттого-то и нервозность, и эти постоянные подпрыгивания, будто пятки поджаривают, что неправедное дело, которое привело их сторону к успеху, долго не устоит и они не могут этого не чувствовать.

Что касается радостной реакции зевак на расстрел «Белого дома», выражения восторга, если снаряд попадал в цель и кто-то в эти мгновения расставался с жизнью, кто-то начинал мучиться в ранах, – нет, это уже не зеваки, а действующие лица. Приходится признать, что из нашей молодежи не просто создается нечто с неясными результатами, а уже создан тип человека, совершенно новый, какого раньше и быть не могло. Тип человека безжалостного, циничного, поклоняющегося госпоже удаче, ради которой пойдет на все. Если уж Булату Окуджаве кровь сотен безоружных и безвинных людей виделась спектаклем, великолепно поставленным действом, то для них тем более. На огромном уличном экране они были зрителями того, во что постоянно окунаются на экране телевизионном и что притупило и атрофировало боль, сострадание и чувство справедливости. Сюжет «постановки» был крутым, события развивались без нравственных «соплей», в действии присутствовали неожиданные повороты, положенное число жертв должно было без обмана стать жертвами, знакомая московская обстановка еще больше щекотала нервы – им это нравилось. Так их воспитали в последние семь-восемь лет телевидение, газеты, общественное мнение. Эти еще оказались в положении зрителей, причем вроде поневоле, а такие же, как они, геройски действовали – посылали снаряды, били из снайперских винтовок, орудовали дубинками. Физическое убийство сотен (а может быть, тысяч) наших братьев и сыновей, пришедших защищать законность и справедливость, стало возможным в октябрьские дни лишь потому, что еще раньше произошло моральное растление и убийство миллионов.

Юрий Власов считает, что мы потеряли не одно, а, вероятно, два-три поколения молодежи. Потеряли притом в окончательном смысле, делая их врагами исторической и национальной России. Как бы хотелось, чтобы он ошибался! Я не могу с ним полностью согласиться, уповая, без особой, впрочем, опоры, на саморегуляцию хватившего лиха народа, на чудесное спасение, которое, может быть, послано из прошлого, на нашу собственную работу, но то, что перерождение свершается быстрее, чем предполагалось, и что воспитательная мина заложена надолго, сомнений не вызывает. Порядки, заведенные ныне в России… знаете, сказать, что благоприятствуют нравственной и духовной мутации человека, значит, ничего не сказать. Это просто фразы, набившие оскомину, несмотря на свой верный смысл. Кричать – тоже не докричишься. Но, когда десятилетние девочки толпами высыпали на панель, а двенадцатилетние принялись рожать, и все это считается в правилах свободного демократического государства, – да пропади оно пропадом, это государство, и мы вместе с ним, если мы позволяем себе мириться с такими порядками! Достоевский говорил только об одной слезе ребенка, которой недостойно благополучие всего мира, а тут море слез и восторг по поводу их «свободного» истечения.

– Хотелось бы услышать ваше мнение, мнение большого русского писателя, о положении, в котором оказалась Россия после октября нынешнего года.

– Победы президента и правительства тут не было – было, напротив, жестокое поражение. Какая может быть победа в войне с собственным народом, в показательном убийстве защитников Конституции и законности! Полководческое искусство в этой войне Ерина и Грачева, так же, как искусство Суворова и Кутузова, добывавших прежде славу русского оружия, останется в веках, но только совсем в другом ряду.

Президент на то и президент, правительство на то и правительство, чтобы в междоусобных конфликтных ситуациях находить выход мирными средствами. Если бы даже противная сторона была не права. Но причина конфликта не в этом, а, как хорошо виделось невооруженным глазом, в стремлении президента к единоличной власти. Запад в лице руководителей «силовых» государств, поддержавших Ельцина, поддержал, в сущности, не столько его действия, сколько свое прежнее реноме и желание навсегда исключить Россию из числа стран, имеющих авторитетную самостоятельную политику. Общественное мнение Запада увидело в октябрьских событиях присущее России дикарство, возглавляемое в настоящее время, естественно, главой государства. Сейчас, я думаю, в лагере «победителей» довольно интересная ситуация. Связанная одной кровью, президентская команда, как никогда, казалось бы, должна быть плечом к плечу. Но это только на слишком доверчивый взгляд. Хотя в нашей стране позволено все, но народное мнение все еще существует, и с кровью оно не согласится, сколько бы телевидение ни убеждало, что это кровь нечестивых. Едва ли стоит сомневаться, что частью экранные, частью закулисные лица ведут теперь хитроумные расчеты, как и когда сделать из президента козла отпущения. Другого выхода, если они собираются играть прежнюю роль, у них нет. Или диктатура, при которой и им по закону всякой диктатуры не сносить голов, или это. Но для этого нужна подходящая кандидатура, чтобы при ней волки по-прежнему оставались волками, а овцы овцами, то есть богатые при своих интересах, а бедные при своих.

Выборы, по замыслу, скорей всего и должны были представить наследника престола. Он, бессомненно, пришел, но… с конфузом для своей партии. В выборы вмешались октябрьские события. О, они еще долго будут вмешиваться в нашу политическую жизнь! Жириновский ни от кого не увел голоса (разве что самое незначительное число у правительственных партий), но своими зажигательными речами он привел на избирательные участки тех, кто не собирался туда идти, справедливо видя в себе материал для политических игр. Правительственный радикализм (если этим термином можно заменить жестокость так называемых реформ и жестокость нравов) заставил голосовавших за Жириновского выбрать самую радикальную из представленных предвыборных программ. Этим прежде всего нужно объяснять успех Жириновского, а не искать сдуру в народах России фашистское сознание: что оскорбительно, во-первых, для народов, а во-вторых, уж очень явно выдает в любителях подобных умозаключений породу бешеных, общение с которыми опасно даже через телевизор.

Нет, с Россией прощаться рано. Помню, несколько месяцев назад, еще до ельцинского октября, Владимир Максимов, замечательный русский писатель и здравомыслящий человек, вынужденный двадцать лет жить в Париже, воскликнул в последнем отчаянии от происходящего у нас, что ему ничего не остается, как попрощаться с Россией, ибо новые правители ее погубили окончательно. Но ведь и Максимилиан Волошин в 1918 году с не меньшим отчаянием произнес знаменитое «с Россией кончено…». А она выжила. Не может быть, чтобы не выжила и теперь. Насколько боятся ее, начинающую пока полубессознательно стряхивать с себя оцепенение и дурман, я увидел (все мы увидели) на недавнем празднике встречи «нового политического года» в Кремле, когда стали поступать результаты голосования из восточных районов и торжество, с самого начала напоминавшее шабаш гоголевских персонажей на Лысой горе, превратилось в позор с паническими и злыми выкриками.

– Следующий мой вопрос такой: вы в свое время когда-то, еще будучи народным депутатом СССР, помнится, предлагали, чтобы Россия вышла из состава Союза. А как теперь относитесь к распаду великой державы, к беловежскому акту и его последствиям?

– Мои слова тогда были не совсем верно поняты. Вернее, остались в памяти одним только этим заявлением, а ведь за ним следовало предостережение: не дай Бог доводить дело до полного разрыва. Мои слова о выходе прозвучали после того, как буквально две недели подряд раздавались угрозы из Закавказья, Прибалтики, Молдавии освободиться от союзного ярма, причем с поношениями в адрес русского народа, который, можно было понять, всех объедает за общим союзным столом и жирует не по трудам. Тогда я и поднялся: зачем же пугать-то? И Россия может выйти из Союза. Выйдет и не пропадет. Не забывайте, что 70 миллиардов российских средств ежегодно перекачивалось в бюджеты союзных республик, что грабили в первую очередь русского человека.

– 70 миллиардов рублей отдавала Россия другим республикам, да?

– Да. Из своего бюджета Россия передавала в бюджеты союзных республик, а в то время это были огромные деньги. Можно было и дороги построить, и жилье, и хлебное поле обиходить. Да и теперь Россия передает в страны СНГ 17 миллиардов долларов. Тогда – во имя братской дружбы, теперь – во имя добрососедских отношений. А дойная корова все та же – Россия. В чем, спрашивается, выгадали?

Нет, не разваливать надо было Союз по планам американских специалистов-советологов, с голоса которых действовали отечественные расчленители, заходясь в требовательной истерике, а держаться вместе. Отпустив на волю вольную, разумеется, тех, кто свою совместную жизнь с Россией считал невозможной. Но и здесь прислушиваясь к мнению народному, а не к мнению национал-расплевательства. Держаться вместе до тех пор, пока произойдет общественное отрезвление, поскольку в горячке да во взаимных обличениях разумного решения быть не может. А там – как будет соизволение Божье и народное. Но именно отрезвления-то и боялись. Вообще вся перестройка, перекройка, перетряска творились в неимоверной спешке, горячке, в возбуждении и опьянении, в мстительной запальчивости и угаре, как будто дело касалось не великого государства, имеющего тысячелетнюю историю, а умыкнутого с чужого воза достояния. В том, как происходил раздел, было что-то разбойничье, воровское, неприличное – скорей, скорей, чтобы не спохватились и не вернулись к месту преступления. Когда-нибудь историки постараются разгадать этот удивительный феномен: как мелкие жулики с легкостью провели мирового масштаба сделку, превратив нас всех в жертвы своих политических манипуляций.

Что выиграла от раздела Россия? Потеряла свои исторические земли, оставила «за границей» как заложников десятки миллионов русских, обратила дружеские чувства в ненависть к себе, разбила великое множество судеб и вдобавок еще выплачивает контрибуции, как потерпевшая поражение в войне.

– А вот как вы считаете, что нашему обществу надо делать теперь? Известно, Солженицын предложил свой проект «Как нам обустроить Россию». Понимаю, обустройство государства – дело в первую очередь не писателей, а политиков, но все-таки каковы ваши мысли на этот счет?

– Прежде всего, не допустить дальнейшего развала России. Как это сделать с теперешним правительством, способным на любой ферт, я, право, не знаю. Пока не будет правительства, защищающего национальные интересы России, надежды невелики. Пока не придут к власти государственники, подобные Столыпину и Витте, и приоритеты собственного народа не возобладают над приоритетами чужих корыстных замыслов, ничего хорошего ждать нельзя.

Это начало начал – власть национального доверия. Россия, свалившись в заготовленную для нее яму, ушиблась жестоко, переломала кости, в ее теле травма на травме, но – не убилась, поднять ее можно. Антинародная политика властей привела к тому, что не только стали растаскивать государственные богатства, но и принялись уходить из государства люди, притом в массовом порядке. Я имею в виду не эмиграцию в Америку или Израиль, а устранение от своих обязанностей по отношению к государству, то есть эмиграцию внутреннюю. В избирательных списках эти люди присутствуют, но из агонизирующего государственного организма они вышли и живут только своими интересами, занятые собственным спасением. Это граждане автономного существования, сбитые в небольшие группы, сами себя защищающие, сами себя поддерживающие материально и духовно. Это как старообрядцы в прежние времена, не желающие мириться с чужебесием нового образа жизни. Если бы удалось вернуть их на государственную службу, а для этого надо, чтобы власть признала и сказала им, что России без них нет, когда они убедятся, что положение меняется и государством управляют патриоты, то не смогут не влиться в самую деятельную и здоровую силу. Народ силен подъемным, восходительным настроением, появившейся перед ним благородной целью. В России больше 80 процентов русских, надо, не боясь национализма, обратиться к их национальному чувству. От национализма культурного, озабоченного воспитанием народа в лучших (в лучших!) национальных традициях, никому опасности быть не может. Напротив, это – сдерживающее начало от агрессивности, которая сейчас, к несчастью, поразила весь мир. Что плохого, если мы учим: нельзя мне поступать дурно, ибо я русский.

– В этом ваш национализм?

– Именно. В конечной цели. Подменять национальную идею фашизмом, как это делается сплошь и рядом, могут лишь люди злонамеренные, заинтересованные в окончательной гибели России. Народная идеология не может быть фашистской, тут сознательное передергивание карт, и далеко не безобидное для народа. Надо ли о нем, о народе, заботиться, опускаться даже до ложных поклонов перед ним, если он, за исключением небольшого просвещенного меньшинства, фашиствующий? Шкуру с него вон! Но знают ли господа, заправляющие политической кухней, насколько опасно блюдо, изготовлением которого они постоянно заняты, – национальное унижение?

– Да, вот и в первом же номере «Московского комсомольца», вышедшем после выборов, читаю опять некоего Михаила Гуревича: «А чему вы удивляетесь? Что какая-то часть русского народа купилась на невыполнимые обещания, на популизм чистейшей воды? Ну а чего же вы ждали от народа, издавна развращенного то татарским игом, то крепостным правом, то большевистской уравниловкой? От людей, давно разучившихся работать…»

– Да, знакомая песня… На галеры его, этот народ, если он перестает плясать под дудку политической режиссуры, если он, такой-рассякой, не понимает, для чего он существует! А потом и совсем от него избавиться. Методы массовой стерилизации, или как это еще называется, есть, история ими полна. А в Россию на его место «цивилизованный» народ из Европы, Турции, Китая, Кореи. Хватит дикость разводить! У Достоевского есть как нельзя лучше подходящие нашему моменту слова: «Как же быть? Стать русским во-первых и прежде всего. Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится. Стать русским – значит перестать презирать народ свой… Мы и на вид тогда станем совсем другие. Став самими собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний».

Фактор национальной униженности уже сыграл свою роль на выборах. Пока в пользу Жириновского, который сумел использовать этот козырь. Национальная униженность – это ведь не только предательство национальных интересов в политике и экономике и не только поношение русского имени с экранов телевидения и со страниц журналов и газет, но и вся обстановка, в том числе бытовая, в которой властвует, с одной стороны, презрение, с другой, уже с нашей, – забвение. Это и издевательство над народными обычаями, и осквернение святынь, и чужие фасоны ума и одежды, и вывески, объявления на чужом языке, и вытеснение отечественного искусства западным ширпотребом самого низкого пошиба, и оголтелая (вот уж к месту слово!) порнография, и чужие нравы, чужие манеры, чужие подметки – все чужое, будто ничего у нас своего не было. Я недавно чуть не расплакался, посмотрев в Театре имени М. Ермоловой «Бедность не порок» в постановке Владимира Андреева. Как «за границей»: русский дух, русская речь, русский взгляд на русского драматурга, прекрасная игра актеров – это было чудо! А много ли в Москве таких театров? Еще Малый, МХАТ Татьяны Дорониной – и обчелся. Провинция, как правило, смотрит на Москву.

– Может, связанный с этим вопросом и другой. Вот недавно Григорий Бакланов, выступая по телевидению, сказал буквально так: Валентин Распутин связался с самыми темными силами. Как вы относитесь к подобным обвинениям в ваш адрес, которые раздаются довольно часто?

– Надо полагать, тем самым Григорий Бакланов связал себя со светлыми силами. Но отчего ж тогда от этого «света» так гадко, мрачно, грязно и отвратительно, голодно и холодно вокруг? Отчего даже сами «светоносны» бегут от созданного ими сияния куда подальше? Может быть, это объяснит Григорий Бакланов? Я, в отличие от него, окраску не менял и сегодня говорю то же, что говорил всегда, только более откровенно. В свое время мы с ним вместе добивались этой откровенности, но, как выясняется, с разными целями. Дело, разумеется, не во мне лично, а в дискредитации имен, не пошедших на поводу у заводил нового порядка, при котором требовалось стать предателями по отношению к своим предкам, отдать за мелкую монету все, что они создавали и ценили веками.

Я не могу, не умею быть нетерпимым к любому национальному чувству, если оно не диктует себя всем, так почему же считается преступлением мое национальное и патриотическое чувство? Господь, создавая народы, каждому вручил свой голос, свое лицо и обряд – так и давайте, не мешая, а только обогащая друг друга, пользоваться ими во имя исполнения данных нам заветов.

– Задам вопрос, может быть, нарочито примитивный и прямолинейный на первый взгляд: а зачем нужен патриотизм? Многие ведь считают, что такого чувства просто не должно быть, или ставят знак равенства между патриотизмом и фашизмом. Смысловое понятие фашизма сейчас вообще, по-моему, размыто. Называют фашистами и патриотов, и людей, просто говорящих что-то о национальных интересах…

– Зачем патриотизм? А зачем любовь к матери, святое на всю жизнь к ней чувство? Она тебя родила, поставила на ноги, пустила в жизнь – ну и достаточно с нее, дальше каждый сам по себе. На благословенном Западе почти так и делается, оставляя во взрослости вместо чувства кой-какие обязанности.

Любовь к Родине – то же, что чувство к матери, вечная благодарность ей и вечная тяга к самому близкому существу на свете. Родина дала нам все, что мы имеем, каждую клеточку нашего тела, каждую родинку и каждый изгиб мысли. Мне не однажды приходилось говорить о патриотизме, поэтому повторяться не стану. Напомню лишь, что патриотизм – это не только постоянное ощущение неизбывной и кровной связи со своей землей, но прежде всего долг перед нею, радение за ее духовное, моральное и физическое благополучие, сверение, как сверяют часы, своего сердца с ее страданиями и радостями. Человек в Родине – словно в огромной семейной раме, где предки взыскуют за жизнь и поступки потомков и где крупно начертаны заповеди рода. Без Родины он – духовный оборвыш, любым ветром может его подхватить и понести в любую сторону. Вот почему безродство старается весь мир сделать подобным себе, чтобы им легче было управлять с помощью денег, оружия и лжи. Знаете, больше скажу: человек, имеющий в сердце своем Родину, не запутается, не опустится, не озвереет, ибо она найдет способ, как наставить на путь истинный и помочь. Она и силу, и веру даст.

Кто же в таком случае ненавистники патриотизма? Или те, кто не признает никакого другого рода, кроме своего, или легионеры нового мирового порядка – порядка обезличивания человека и унификации всего и вся, а для этих целей патриотизм, конечно же, помеха.

Мы, к сожалению, неверно понимаем воспитание патриотизма, принимая его иной раз за идеологическую приставку. От речей на политическом митинге, даже самых правильных, это чувство не может быть прочным, а вот от народной песни, от Пушкина и Тютчева, Достоевского и Шмелева и в засушенной душе способны появиться благодатно-благодарные ростки. Меня обрадовало предложение русского певца из Австралии Александра Шахматова сделать 1994 год годом русской культуры и духовности, проведя массовые праздники духовности во всех крупных и не только крупных городах. Когда разойдется и разрастется свое, святое, ему легче будет противостоять грязи и сраму, которые обрушились на народ. Бесы делают свое дело, а мы будем делать свое – на том уровне, где живет народная душа.

– Валентин Григорьевич, очень большая тема – «Искусство и политика», «Искусство и власть». В свое время, как известно, вы были депутатом союзного уровня, и Горбачев даже пытался вас приблизить к себе, брал в зарубежные поездки. Между тем у известного критика Владимира Пакшина есть такие слова: «Искусство в точном смысле слова гибнет и вянет, когда политика прижимает его к груди». Что вы думаете по этому поводу?

– С Лакшиным надо согласиться, конечно. Тут есть правда. Вообще искусству полезно испытывать некое сопротивление, и не только художественное. Я говорю не о цензуре, которая, как утюг, выглаживает все социальные морщинки, но обстановка, развивающая мускулы, действует, как это ни парадоксально, вдохновляюще. Не даете сказать, а вот скажу, несмотря на все ваши предписания, и скажу так, что читатель увидит больше, чем есть в словах.

Депутатскую службу я действительно прошел. Без предвыборной кампании, попал в квоту, которая отпускалась тогда для творческих союзов, и, скрепя перо и сердце, подчинился результатам голосования на писательском съезде. Затем Горбачев предложил войти в его президентский совет. Обстановка была роковая – кто кого, и я в конце концов согласился, рассчитывая, что, быть может, и от моего голоса что-то будет зависеть. Нет, это «хождение во власть» оказалось почти безрезультатным, политика делалась там не списочными, а тайными советниками, я убедился в этом очень скоро. Впрочем, и сам президентский совет не задержался, и я воспринял это с облегчением.

И все же я не жалею, что заглянул туда, куда удается заглянуть не всем. Пригодится. И уже не однажды пригождалось, когда удавалось угадывать события, которые, казалось, ничто не предвещало. Не могу похвалиться особым чутьем, но кой-какой нюх появился. Быть может, именно потому, что политика – действительно дело грязное, а у меня к такого рода цвету чувствительность повышенная. И посмотрите на нынешних придворных писателей. Можно даже не заглядывать в август 1991 года, когда наперегонки, закладывая своих недавних товарищей, они бежали раскланиваться перед новым хозяином. Достаточно сентября-октября. Виктор Розов дал самый точный отзыв: такого холуяжа не бывало и во времена Сталина. Не бывало и во времена Ивана Грозного. Никогда не бывало. Это уже коллективное «произведение» демократического реализма невиданного размаха. Сначала съезжаются на дачу президента, чтобы высокоинтеллектуальным мнением уговорить его не церемониться со своими политическими противниками. Затем смотрят на дело рук своих по телевизору, наслаждаясь кровавой расправой, как детективом. Но и этой крови мало. Карать так карать! После бойни сочиняется коллективное письмо с требованием ни в коем случае не миловать оппозиционную печать и общественные партии. «Эти тупые негодяи уважают только силу!» – заявлено ими, и такой глубины и высоты слово не удавалось сказать ни Шекспиру, ни Толстому. Это уже высь поднебесная.

И не два, не три автора подписываются под «поэмой», опубликованной в газете «Известия» 5 октября под названием «Писатели требуют от правительства решительных действий», а 42. 42-м оказался Виктор Астафьев.

– Я хотел, кстати, спросить об Астафьеве. Особо. У вас ведь с ним особые отношения, вы были очень близки. Так вот теперь, после выборов, он в «Комсомольской правде» отозвался о своем народе как… о нелюдях. Понятно, когда Новодворская называет народ чернью. А тут ведь крупный русский писатель… По-моему, даже глава правительства Черномырдин в «Труде» более достойно сказал о тех же итогах выборов: «Надо не народ обвинять, а признать собственные ошибки».

– Да, мы с Виктором Петровичем Астафьевым принадлежали к одному литературному лагерю «деревенщиков», знаем друг друга хорошо. И все же, оказалось, не настолько хорошо, чтобы я понимал сегодняшнего Астафьева, а он, разумеется, меня. Теперешняя позиция Астафьева – его личное дело, и мне ее обсуждать не хочется. Похоже, это результат того, что не осталось у него опоры нигде – ни в душе, ни в человеке, ни в народе, ни даже в художественном слове, где мат на мате и понукает матом. Такому состоянию не позавидуешь.

– Валентин Григорьевич, а как вы смотрите на сегодняшнее состояние нашей культуры, в том числе литературы? Что выделили для себя из последних произведений российских писателей?

– Положение культуры всюду тяжело, а в некоторых местах по России трагическое. Оставленная без государственной поддержки, брошенная в рынок, как в дерьмо, вынужденная искать любые ходы, нередко неприличные, чтобы выжить, она уже не культура в прежнем своем высоком звании, а что-то жалкое, просящее подаяния, отрывистое. Надо ли говорить, что как раз сейчас-то, когда индустрия развращения человека работает с чудовищной силой, собственная культура как раз и могла бы быть хоть каким-то шлагбаумом, но уничтожают и ее. Хорошо еще, если где, как у нас в Иркутске, повезет с администрацией, которая худо-бедно, но помогает, а то ведь нередко без обиняков считают ее бесполезной. Посмотреть на нашу власть, она по всем статьям и приметам не собирается долго задерживаться, если совсем не заботится, какой сегодня воспитывается гражданин. Кому сейчас принадлежат театры, музеи, дворцы культуры, знаменитые оркестры, хоры, издательства, библиотеки, кто заказывает музыку, понять нельзя. Творческие союзы в агонии. Десятки тысяч писателей, актеров, художников, музыкантов, оставшись без спроса на свои таланты и не имея другой профессии, нанимаются в сторожа, дворники, высматривают спонсоров. Положение унизительной ненужности. Ирина Архипова, используя свой авторитет, создала фонд для помощи молодым исполнителям, но ведь он почти единственный и многих ли он может поддержать?! На этом мрачном небосводе даже тусклая звездочка начинает радовать. Правда, появляются они не благодаря, а вопреки «культурной» политике государства, но все-таки…

В этом году заявил о себе российский читатель, начиная возвращаться к отечественной литературе. Он, вероятней всего, и не покидал ее, но, напуганный книжным бесстыдством, стал искать чистое слово с той же потребностью, как кусок хлеба. Книгоиздатели это заметили, у них нюх на спрос особый, и… дай Бог, чтобы «процесс» и дальше пошел.

Из произведений последнего времени, точно и мастерски отобразивших нашу действительность, могу назвать повесть Владимира Крупина «Прощай, Россия, встретимся в раю» и повесть Леонида Бородина «Божеполье». Хозяевам нынешней жизни очень рекомендую книгу Ивана Шмелева «Солнце мертвых», написанную в начале двадцатых годов. Я задержался с ее чтением, но она и выпущена у нас недавно. Рекомендую, чтобы знали, как о них отзовется Вечность.

– Раньше, Валентин Григорьевич, вы одно время довольно активно выступали с публицистикой, и даже одна из последних ваших крупных вещей, я имею в виду «Пожар», была по существу вещью публицистической. А почему в последнее время вы стали так редко выступать с публицистикой в прессе? Что, перестали верить в силу прямого вмешательства писательского слова в общественную жизнь?

– Публицистика-то есть, но она, очевидно, расходится по изданиям незаметно. Хотя что верно, то верно: думаю, что сегодня убеждать в своей правоте никого не надо, все разошлось по своим позициям, по своим местам, сама жизнь убеждает. Особенность нашего времени в том, что сейчас сытый голодного не просто не разумеет, а ненавидит. То же самое: неправый ненавидит правого лишь за то, что тот прав, а он с правдой не в ладу, живет и рассчитывает жить по другим законам. Правда, разумеется, всегда нужна, но она как бы и сама устает от своего многократного повторения. Поэтому иногда полезно помолчать.

– В заключение хотел бы задать вопрос традиционный: над чем вы сейчас работаете?

– Продолжаю книгу о Сибири. Первая ее часть вышла в издательстве «Молодая гвардия» два года назад. Сейчас все усложнилось не в десять, а в тысячу раз, любая поездка превратилась в проблему (в этой работе без поездок не обойтись), но как-нибудь…. Не все разрушено, а в Сибири – тем более.

Декабрь 1993 г.

Не тот победитель? Замечательный русский писатель Валентин Распутин стал абсолютным лауреатом международной литературной премии «Москва – Пенне».

Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, решение жюри было для вас неожиданным? Или вы внутренне были к нему готовы?

Валентин Распутин: Неожиданным было все. И само выдвижение. (Выдвинул меня журнал «Наш современник», где напечатаны последние рассказы.) Узнав о «подаче» моей фамилии, я стал возражать, пробовал даже отозвать ее обратно, по двум причинам: малый «физический» вес предлагаемых на премию рассказов и неизвестное мне происхождение премии. Однако, когда мне разъяснили механизм ее присуждения, показавшийся чрезвычайно любопытным, махнул рукой: будь что будет. Тем более что в жюри оказались такие писатели, как Валерий Ганичев, Владимир Солоухин и Сергей Есин, которые не стали бы связываться с нечистым делом. (В состав жюри также входили Юрий Давыдов, Владимир Войнович, Евгений Сидоров – люди, настроенные далеко не в пользу Распутина. – Ред.)

Все остальное тоже было неожиданным. После того как жюри назвало трех лауреатов – Фазиля Искандера, Людмилу Петрушевскую и меня, наступил следующий этап присуждения. С помощью общественного жюри – четырехсот студентов и школьников старших классов – выбирали абсолютного победителя. Ребятам раздали наши тексты. Петрушевская на эту церемонию не пришла. Мы с Искандером отвечали на вопросы. Потом состоялось тайное голосование.

По его результатам я оказался впереди…

Мы склонны считать иногда, что молодежь, по крайней мере большинство ее, для России потеряна. Этот случай не может, разумеется, служить полным опровержением таких мыслей, но заставляет задуматься: а хорошо ли мы знаем свою молодежь? Это была приятная неожиданность. Уверен, что не только для меня, но и для всех размышляющих о будущем.

– Валентин Григорьевич, что сейчас происходит с нашей литературой? В каком русле протекает творческий процесс?

– Наша литература в очень тяжелом положении. В условиях «дикого» рынка ей не выжить. Вообще вся культура государством брошена на произвол судьбы. За исключением той ее части, которая прислуживает власти…

Областные издательства по большей части погибли. Новые – коммерческие – гонятся «за конъюнктурой». Это или «постельная» литература, или литература насилия. Серьезные писатели за ненадобностью брошены. Деньги на издание книг приходится выпрашивать из милости. Издаются, как правило, юбиляры, их еще местная власть способна пожалеть. Это даже не литературный процесс. Это поминки по литературе. Немало талантливых художников прекратили писать. Выживают как могут – кто идет в истопники, кто в сторожа…

У писательских организаций нет денег, чтобы заплатить за отопление, за свет, за телефон… Мы не имеем возможности встречаться в «уставные» сроки – проводить пленумы, съезды.

Если что-то здесь и удавалось, то благодаря помощи местных руководителей, как это было в прежние годы в Орле, в Якутии.

Нынче не удалось совсем.

– Если уже состоявшиеся писатели живут так трудно, то что говорить о литературной молодежи. Не прервется ли здесь связь поколений?

– Как ни странно, смена есть. Новый приток идет. В этом году Союз писателей России проводил во Владимире семинар. Я, правда, там не был, но знаю – на удивление много талантливых ребят участвовало в семинаре. Понимающих, что их ждет. Ведь для всех премий не создашь… Сознающих, для какой службы существует литература.

Конечно, срочно нужна государственная политика спасения литературы и культуры в целом. А в программе министерства, довольно объемистой, кажется, решено спасать только цирк. О литературе министр, кстати, литератор, «забыл».

– Валентин Григорьевич, что подсказывает ваше писательское «чутье» по поводу будущего России? К чему готовиться?..

– Предыдущие события угадывались легко. Они еще были в пределах жизни. Сейчас происходит заколачивание России в гроб.

Она унижена и ободрана до последней степени. С народом уже не заигрывают, получив от него все, что нужно, отказываются его даже и кормить. Сравните обещания президента накануне выборов и во что они превратились после. Нашему народу придется отмаливать не только убийство царской семьи в 1918-м, но и переизбрание Ельцина в 1996-м. Если первый грех как грех народный еще сомнителен, то второй – нет. Получайте теперь в качестве одного из «отцов народа» Березовского. Проглотили – скоро вернется Гайдар. Затем Бурбулис, Козырев и иже с ними.

У меня впечатление, что народ сейчас откровенно вызывают на кровь. И приготовились к «умиротворению». Поэтому стихийные, «кипящие» выступления опасны, нужен всеобщий и организованный протест.

Говорят, что зима-97 будет холодной. Скорее всего – это будет горячая зима…

Кажется, нет никаких оснований для веры, но я верю, что Запад Россию не получит. Всех патриотов в гроб не загнать, их становится все больше. А если бы и загнали – гробы поднялись бы стоймя и двинулись на защиту своей земли. Такого еще не бывало, но может быть.

Я верю – мы останемся самостоятельной страной, независимой, живущей своими порядками, которым тыща лет. Однако легкой жизни у России не будет никогда. Наши богатства – слишком лакомый кусок…

– Вы являетесь членом Координационного совета НПСР. Каковы, по-вашему, перспективы этого движения?

– Другой позитивной силы нет. Правда, объединяться надо было значительно раньше. Тогда бы мы не оказались в таком тяжелом положении. К сожалению, патриоты долго выясняли, кто из них главнее. Нужно прежде всего спасать Россию, а потом разбираться в чистоте идей и помыслов. Слава Богу, сейчас это стали понимать. Приходится соглашаться: пока доберешься до русской соборности, надо перейти через тысячу вздорностей. Но уж если миновали их (а кажется – миновали), то теперь нет другого выхода, как держаться вместе до конца.

– Валентин Григорьевич, не так давно при президенте создан новый орган – Совет по культуре, куда вошли многие «уважаемые люди» типа Марка Захарова…

– Других и представить там нельзя. Это люди, которые подписали в свое время обращение к президенту, чтобы он расправился с оппозицией. Те, кто кричал: «Раздави гадину!» У президента других людей быть не может. Ждать от этого Совета помощи не приходится. Наоборот. Совет, в котором участвуют русофобы…

Культура, к которой благоволит сейчас власть, – это заемная, безнравственная, безнациональная развлекаловка, бесконечное и бесстыдное шоу во время чумы. Это с одной стороны. А с другой – издевательство, издевательство, издевательство над всем, что делает русского русским, что человека делает человеком.

– В небольшом интервью обо всем не поговоришь. Завершая беседу, что вы можете сказать о главном – о Родине?

– Родина – это прежде всего духовная земля, в которой соединяются прошлое и будущее твоего народа, а уж потом «территория». Слишком многое в этом звуке!.. Есть у человека Родина – он любит и защищает все доброе и слабое на свете, нет – все ненавидит и все готов разрушить. Это нравственная и духовная скрепляющая, смысл жизни, от рожденья и до смерти согревающее нас тепло. Я верю: и там, за порогом жизни, согревающее – живем же мы в своих детях и внуках бесконечно. Бесконечно, пока есть Родина. Вне ее эта связь прерывается, память слабеет, родство теряется.

Для меня Родина – это прежде всего Ангара, Иркутск, Байкал. Но это и Москва, которую никому отдавать нельзя. Москва собирала Россию. Нельзя представить Родину без Троице-Сергиевой Лавры, Оптиной пустыни, Валаама, без поля Куликова и Бородинского поля, без многочисленных полей Великой Отечественной…

Родина больше нас. Сильней нас. Добрей нас. Сегодня ее судьба вручена нам – будем же ее достойны.

Почему русского писателя, ставшего лауреатом международного конкурса, «приветствовали» хамскими выпадами (комментарий журналиста)

Талант, конечно, от Бога. Но признание, оценка таланта – от людей. Если не заметят и не признают, то вроде и нет его.

А как оценить, чей талант «выше»? Ну, например, кто из писателей лучше написал?

Задача, прямо скажем, непростая, и таковой была всегда. Потому что разным людям нравится разное. Одни, допустим, считали, что лучший поэт в России – Пушкин, другие (не менее убежденно!) – Бенедиктов. Время показало, кто был более прав.

Однако люди не хотят ждать, пока время рассудит. Они желают поскорее выставить оценки творцам. С этой целью и проводятся всякого рода конкурсы, назначаются разнообразные премии. От Нобелевской до Букеровской.

Можно ли рассчитывать при этом на какую-то объективность оценок? И насколько они точны? Мы знаем, бывает по-разному.

Меня обрадовало сообщение, что новая международная литературная премия по прозе «Москва – Пенне» присуждена выдающемуся русскому писателю Валентину Распутину. Я читал рассказы, за которые ему эта премия присуждена, – «В больнице» и «В ту же землю…». Опубликованные в прошлогодних номерах журнала «Наш современник», они многих глубоко взволновали талантом пронзительной человечности.

Словом, известие о премии Распутину вызвало чувство, которое нынче редко бывает: есть все-таки справедливость!

Увы, неомраченным отрадное это чувство оставалось очень недолго. В тот же день в другой газете – «Московский комсомолец» о факте присуждения премии я прочитал такое, что за писателя стало больно.

Оказывается, «Валентин Распутин был когда-то хорошим писателем, хотя последние его вещи убеждают в обратном». Кто считает так? Автор заметки Анна Ковалева.

Что ж, лично она может думать об этих последних «вещах» и о писателе в целом как угодно плохо. Не мешало бы, конечно, свое мнение мотивировать. Хоть вкратце. Но вот об этом автор нисколько не заботится! Бросив походя уничижительную полуфразу, начинает доказывать, что ничего хорошего от этого конкурса и ждать не приходилось.

Почему? Во-первых, «организаторы набрали в жюри людей известных, но друг с другом совершенно несовместимых: с одной стороны, Юрий Давыдов, Владимир Войнович и Евгений Сидоров, с другой – Валерий Ганичев, Сергей Есин, Владимир Солоухин». Я не понял, правда, чем это плохо. Казалось бы, наоборот – гарантия большей широты взглядов и, стало быть, большей объективности.

Ну, а во-вторых, возмутило коллегу вот что: из трех лауреатов, выбранных писательским жюри (ими стали Фазиль Искандер, Людмила Петрушевская и Валентин Распутин), «абсолютного лауреата назвало общественное жюри». Это, по выражению автора «МК», «школьники, студенты Литинститута и пары-тройки других гуманитарных московских вузов».

Ох, тут уж раздражение недовольной журналистки дало волю язвительности и ехидству! «Профессиональное жюри, доверившись библейскому «устами младенца глаголет истина», поручило непосредственным детишкам определить, кто же из трех классиков достоин стать абсолютным… Около четырехсот подростков постановили: «Валентину Распутину абсолютным быть».

Не правда ли, глуповатая рисуется картина? Какие-то детишки решают серьезный вопрос! В кон ложится и фраза «одной литературной дамы», которая по-своему объяснила сделанный выбор: «А что вы хотите? У Искандера и Петрушевской толстые тома, а у Распутина – два маленьких журнальных рассказика. Что легче прочитать?» На что один из членов жюри «пошутил»: «Не спорьте с читателем! Читатель – дурак!»

Про студентов Литературного института, думаю, подробно говорить не надо: сами без пяти минут писатели. «Пара-тройка других гуманитарных вузов», студенты которых вошли в общественное жюри, – это оказались МГУ (факультет журналистики), Университет дружбы народов, МГИМО, то есть Институт международных отношений, Лингвистический университет имени Мориса Тореза и Московский педагогический университет имени В. И. Ленина.

Кто еще зачислен в «детишки»? Старшеклассники трех лучших столичных школ гуманитарного профиля плюс сто двадцать активнейших читателей одной из московских библиотек – люди совсем не детского и не подросткового возраста.

Вот такое оно было, общественное жюри из четырехсот человек. Что называется, очень репрезентативное. Но… «Московский комсомолец» предпочел этого не раскрывать. Как и много другого, относящегося к данному конкурсу.

Читатель «МК» даже не поймет смысл названия премии: «Москва – Пенне». А дело-то в том, что Пенне – это небольшой итальянский город, где уже много лет присуждается литературная премия прозаикам. Причем именно так: жюри писательское определяет несколько финалистов-лауреатов, а лауреата абсолютного из их числа называет общественное, читательское жюри. Думается, есть в этом немалый смысл: мнение писателей как бы подкрепляется мнением тех, для кого собственно они пишут.

Хороший опыт решено было использовать и с российским аналогом итальянской награды. Премия стала международной, российско-итальянской. В жюри, возглавленное министром культуры РФ Е. Сидоровым, кроме наших писателей, вошли итальянцы – в частности, известный славист, профессор Венецианского университета Витторио Страда.

Почему же обо всем этом раздраженная автор «МК» предпочла умолчать?

Понятно: стало бы еще яснее, что уровень конкурса, в котором победителем вышел Валентин Распутин, был высок.

Да, все это безусловно, было бы читателям рассказано (обязательно!), окажись победителем кто-то другой из трех финалистов. Распутин – не подходит. Не тот победитель!..

Грустно и противно, честное слово. Хотя, разумеется, ничего нового.

Прочитал в «Комсомольской правде», что ОРТ создает телевизионный документальный сериал «Жизнь замечательных людей». Очевидно, взамен знаменитой книжной серии советских времен… Кто же открыл этот телесериал? Кто признан самым замечательным? Конечно, Жванецкий. Какие тут могут быть сомнения! А следующий, естественно, Гердт…

Замысел сериала, между прочим, глубокий и глобальный: «От нас один за другим, безвозвратно, уходят актеры, поэты, художники – золотой фонд нашей культуры. Вот и решили: пока еще есть время, пока эти люди с нами, – рассказать о каждом из них. Закончить съемки предполагается в декабре 1999 года, в самый канун нового тысячелетия».

Из писателей персонажами сериала станут Василий Аксенов, Владимир Войнович, Фазиль Искандер, Андрей Битов, Белла Ахмадулина. Все громкие имена. Как и у открывших телеэпопею писателя Михаила Жванецкого и артиста Зиновия Гердта. Однако Валентин Распутин по этому счету к золотому фонду культуры, наверное, не относится.

А судьи кто? Кто решает, кому быть «замечательными людьми»?

Продюсер Светлана Березина.

Не знаю, одна она это решает или вместе с Борисом Березовским, главным хозяином ОРТ. Но, может, и мнение других стоило бы спросить? Людей с разными мнениями! Тогда и круг замечательных на телевидении стал бы у нас более разнообразным. Ведь того же Валентина Распутина я не видел на телеэкране уже целую вечность…

Ноябрь 1996 г.

«Всю жизнь я писал любовь к России»

Виктор Кожемяко: Примите, Валентин Григорьевич, самые искренние поздравления с 60-летием. И простите, пожалуйста, что опять как бы пытаюсь вторгнуться в ваш внутренний мир: такая уж должность журналистская. Но ведь в самом деле, думаю, многим интересно то, о чем я хочу вас спросить.

Прежде всего – с каким настроением встречает писатель Распутин свой юбилей?

Валентин Распутин: С настроением, соответствующим 60 годам. Много, но делать нечего, будет еще больше. Одно утешает: через десять лет, если удастся их прожить, я стану вспоминать эту пору как молодеческую, подобную тому, как теперь вспоминаю свои 50. Того молодого человека, который когда-то с ужасом представлял себя сорокалетним, я уже не понимаю. Теперь я знаю, что наша профессия заставляет тратить во много раз больше психической энергии, чем человека любых других занятий, кроме, может быть, наших собратьев по искусству, поэтому если писателю дается возможность жить дольше, чем Шукшину, Вампилову, Рубцову, так это для того, чтобы он успел завершить свое незаконченное дело.

– Такая дата, как 60-летие, предполагает взгляд на прожитое и сделанное. Скажите, хотя бы коротко, что вы думаете в связи с этим?

– Сделано, если говорить о книгах, мало. Но это, во-первых, зависит от индивидуальных возможностей, я всегда работал медленно и по многу раз переписывал свои вещи. Сюда же нужно добавить еще и то, что я не умею писать по первому позыву (имею в виду замысел, начало работы) и жду «зачатия» какого-то нетерпеливого толчкового ощущения, требующего выхода наружу. И, во-вторых, я слишком много времени отдал так называемой общественной работе. Охрана памятников истории и культуры, Байкал, борьба против поворота северных и сибирских рек, борьба, борьба, борьба… Многое из этого было необходимо, потому что речь шла о России, но вдесятеро больше пристегивалось к главному второстепенного, наваливалось только потому, что ты показал себя ломовой лошадью.

Впрочем, это не только моя судьба, но и многих моих товарищей по литературе. Таково в России отношение к писателю. Стал известным, заметным – послужи-ка для дела мирского, будь ходатаем за правду. Во мнении народном это считалось второй необходимой обязанностью писателя. Литература у нас невольно рассматривалась в двух ипостасях – заявление своих гражданских и нравственных принципов в книгах и последующая активная защита этих принципов в жизни.

Одним я могу быть удовлетворен, оглядываясь на свой литературный путь: всю жизнь я писал любовь к России.

– Мне интересно вот что: считаете ли вы себя советским писателем? Все-таки основная часть вашего творчества приходится на советские годы. Как относитесь к понятию «советская литература» и как эту литературу оцениваете? В моем представлении, скажем, Шолохов и Пеонов – писатели не только русские, но и советские.

– Я понимаю себя и всегда понимал все-таки как писателя русского. Советское имеет две характеристики – идеологическую и историческую. Была петровская эпоха, была николаевская, и люди, жившие в них, естественно, были представителями этих эпох. Никому из них и в голову не могло прийти отказываться от своей эпохи. Точно так же и мы, жившие и творившие в советское время, считались писателями советского периода. Но идеологически русский писатель, как правило, стоял на позиции возвращения национальной и исторической России, если уж он совсем не был зашорен партийно.

Литература в советское время, думаю, без всякого преувеличения могла считаться лучшей в мире. Но она потому и была лучшей, что для преодоления идеологического теснения ей приходилось предъявлять всю художественную мощь вместе с духоподъемной силой возрождающегося национального бытия. Литературе, как и всякой жизненной силе, чтобы быть яркой, мускулистой, требуется сопротивление материала. Это не обязательно цензура (хотя я всегда был за нравственную цензуру или за нравственную полицию – как угодно ее называйте); это могут быть и скрыто противостоящие механизмы, вроде общественного мнения. К примеру, нынешнего, которое вора и проститутку считает самыми уважаемыми людьми и предателю воздает почести.

Кстати, советская цензура сделала Александра Солженицына мировой величиной, а теперешнее «демократическое» мнение, укорачивая Солженицына, сделало его, что еще важнее, величиной национальной.

– А сегодняшнее мировосприятие русского писателя и гражданина России Валентина Распутина? Что в нем преобладает?

– Преобладает то же, что и у большинства из нас, – боль за Россию, чувство омерзения к тем, кто под видом демократии завел в ней разбойные и бесстыднейшие порядки. Наша патриотическая оппозиция время от времени предлагает теневые кабинеты правительства – пора, я думаю, открыто назвать тех, кто в ближайшем будущем должен пойти под трибунал за тягчайшие преступления перед Россией и ее народом. «Никто не забыт, ничто не забыто» – лозунг этот должен приобрести новый и взыскательный смысл, смысл справедливого возмездия. Хватит послушно и безвольно идти под уничтожение.

– Отношения с читателем. Как их вы ощущаете сегодня? Что вообще могли бы сказать, исходя из ваших наблюдений, об отношениях читателей и литературы в сложившемся у нас сегодня обществе?

– Надо, вероятно, сразу оговориться, что мы имеем в виду не того читателя, который питается нечистотами, – там ничего, никаких отношений с кем-либо, кроме физиологических испражнений, ждать не приходится. Мы говорим о читателе здоровых правил и здорового вкуса. О том, кто по-прежнему относится к литературе как к пище ума и сердца.

Да, читать стали намного меньше. Как-то вдруг, после взрыва читательского интереса в конце 80-х. И это «вдруг», этот сверхбыстрый и глубокий сброс интереса к книге говорит о неестественности этого явления, о каком-то словно бы испуге перед книгой. Именно испуг перед книгой и нужно считать одной из причин резкого падения числа читателей. Главная причина здесь, конечно, – обнищание читающей России, неспособность купить книгу и подписаться на журнал. Вторая причина – общее состояние угнетенности от извержения «отравляющих веществ» под видом новых ценностей, состояние, при котором о чем-либо еще, кроме спасения, думать трудно. И третья причина – что предлагает книжный рынок. Не всякий читатель искушен в писательских именах. А если даже искушен, – возьмет новую книгу любимого В. Астафьева, а там матерщина, чувство брезгливости к человеку, которого судьба занесла в коммунизм… Возьмет произведение автора с громкой фамилией Суворов, а в нем откровения о том, что не Гитлер напал на нашу страну в 1941-м, а мы вероломно напали на Германию. «Демократическая» критика уши прожужжала В. Ерофеевым, его «Русской красавицей» – и вот она перед читателем: ведь это же надо мужество иметь, чтобы не только читать, но и держать в доме подобное произведение. У читателя невольно складывается впечатление, что вся или почти вся литература ныне такова и лучше с нею не знаться.

Он идет в библиотеку… В любой библиотеке вам скажут, что читают по-прежнему немало. Меньше, чем десять лет назад, однако читать не перестали. Но все поступления последних лет – «смердяковщина», американская и отечественная, и для детей – американские комиксы. Из литературных журналов прислужливые «Знамя», «Новый мир», «Нева», «Звезда» – те, что распространяет американский фонд Сороса.

И читатель правильно делает, когда от греха подальше он обращается к классике.

А нас читать снова станут лишь тогда, когда мы предложим книги такой любви и спасительной веры в Россию, что их нельзя будет не читать.

– А есть ли у нас сегодня, на ваш взгляд, литературная критика?

– Есть критики – и Валентин Курбатов, и Владимир Бондаренко, и Лев Аннинский, и другие. Они ведут в журналах и газетах критические дневники и обзоры, откликаются на книги, на явления литературной жизни, дают портреты писателей. Но нет критики, которая влияла бы на общественный вкус, была эхом народного мнения. Нет критики, способной идти впереди литературы и влиять на ее ход. Но такой критики сейчас, при хаотической разнонаправленности литературы, вероятно, и быть не может.

– За последние годы телевидение и пресса определенного толка очень старались, да и стараются до сих пор, причинить Распутину побольше боли. Удалось ли вам выработать хоть какой-то иммунитет против этого?

– Мне пришлось отрастить толстую кожу, и я давно отношусь к этому как к неизбежным эпизодам нашей необычайно занимательной жизни. «Не нравиться дурным – для человека похвально», – говорил мудрый Сенека. А с чего бы я стал нравиться убийцам нашей культуры, нравственности, государства? Мы разной породы.

– Что вы думаете о небывало масштабной и интенсивной продолжающейся кампании по уничтожению отечественной культуры? Удастся ли в конце концов ее остановить? И насколько необратимы результаты?

– Если власть бросила на произвол судьбы армию, оборонку, науку, на чужой манер проводит реформу образования, на что тут рассчитывать отечественной культуре?! У нас благополучествует только одна «культура» – «культура» Васильевского спуска, холуйствующая перед властью.

Все остальное постепенно вымарывается нищетой и порядками, напоминающими оккупационные. Бедствуют Ясная Поляна и Михайловское, Тарханы и Спасское-Лутовиново, все провинциальные театры и музеи, библиотеки и клубы. Знаменитую Некрасовскую библиотеку в Москве на Бронной гонят прочь, чтобы занять ее помещение под ночной клуб. Культура наша, наполовину погубленная, настолько в тяжком положении, что любых слов уже недостаточно, чтобы оплакать ее. А министр культуры больше всего занят сейчас тем, как вернуть Германии трофейные ценности, рассчитывая, вероятно, на титул очередного «лучшего немца» или хотя бы «немца года».

Восполнимы ли эти утраты? Конечно, невосполнимы. Но Россия богата и культурой своей, и, если бы удалось вернуть ее к нормальной жизни, она бы еще и запела, и заплясала, и выставила бы свои сокровища не на аукционы, а для духовного обогащения народа.

Хотелось бы еще напомнить, что самая долгая и беспристрастная память даже не у истории (историю можно подправлять и переписывать), а у культуры. О нашем окаянном времени ей будет что передать потомкам. Петр Первый, под которого подравнивается наш президент, в истории высится как преобразователь России, окно в Европу прорубил, а в сказаньях народных он – Антихрист, ломавший безжалостно и веру, и обычаи, и порядки. И еще триста лет пройдет – Антихристом и останется. Но как бы то ни было, а Антихрист – фигура серьезная. А о шутах гороховых и слава будет незамысловатей.

– Есть ли хоть что-то отрадное для вас в нынешней литературной нашей жизни?

– Да, есть, об этом можно говорить определенно. Писатели, или сбросив оцепенение после подлого захвата России, или оставив политическую стезю, возвращаются к перу, все больше появляется издательств при местных писательских организациях и все живее и обнадеживающее жизнь в провинции; число литературных премий отечественного происхождения и всероссийского звучания перевалило далеко за дюжину. Среди них такие заметные, как Бунинская в Орле, Есенинская в Рязани, Аксаковская в Уфе.

Союз писателей России продолжает проводить совещания молодых литераторов; последнее из них, во Владимире в прошлом году, показало еще раз, что талантами Россия не оскудела. Притом в литературу идут, прекрасно зная, что писанием в наше время не проживешь, видя в литературе поприще для духовного жертвенного служения Отечеству.

И еще одно доказательство того, что русская словесность на подъеме, – положение литературных журналов. Положение не блестящее, но впервые за последние годы подписка на журналы «Наш современник» и «Москва» не упала. И редакционные портфели с рукописями там и там становятся все толще.

Не последнее дело – и общее настроение в нашем литературном кругу. А оно такое: не похороните!

– Помнится, нашу беседу в конце 1993 года вы озаглавили: «Нет, не кончено с Россией…». Минувшие три года прибавили вам в этом смысле оптимизма или, наоборот, пессимизма?

– Казалось бы, никаких оснований для оптимизма нет, положение в стране все хуже, вокруг трона не убавляется число бесов, продолжающих «реформы». Минувший год, к позору России, добавился еще двумя постыднейшими событиями – капитуляцией перед Чечней и участием американских советников в предвыборной кампании президента. А впереди готовится новое грандиозное надругательство – второй поход А. Лебедя на Кремль. Запад бравому генералу устроил смотрины, и Западу Лебедь понравился. Вполне возможно, что в Вашингтоне уже теперь подбирается новая группа специалистов по одурачиванию российского избирателя.

Да, оснований для оптимизма мало, и все же я продолжаю верить в Россию еще больше, чем три года назад, которые миновали после нашего с вами разговора. Эти три года даром не прошли. Богатые стали еще богаче, бедные еще беднее; ныне противопоставляются друг другу не только разные слои населения, но и территории: Москва, Петербург, забитые криминальным капиталом, живут за счет ограбления сырьевых земель и дальнейшего обнищания несырьевых. Окраинная Россия поумнела, губернские выборы подтверждают это. Хитроумной чехардой в правительстве пыль в глаза не пустить. Ненависть к президентским фаворитам типа Чубайса достигла последней степени, их неуклюжие попытки сменить плутовскую личину на патриотическую никого обмануть не могут. Государственная административная машина, громоздкая, неуклюжая и алчная, качается под ветрами одинокой конструкцией, вокруг которой России нет, она ушла в свою жизнь.

Конечно, это положение еще не самое боевое, но нельзя не видеть, что власть вместе с ее «реформами» Россия не приемлет совершенно откровенно.

– А что из своих конкретных впечатлений последнего времени, во глубине России и в столице, назвали бы наиболее обнадеживающим и что особенно огорчило вас?

– Сначала два впечатления из ряда, так сказать, «дубиной по голове». Первое. В моей родной деревне Аталанка в Иркутской области год назад сгорела школа. Никто, разумеется, и пальцем не пошевелил, чтобы строить новую.

Школьников перевели в помещение детсада – тесное, неприспособленное. Выпускной класс, восьмой, занимается в туалетной комнате.

Второе. Известный и горячий патриот, председатель думского Комитета по культуре Станислав Говорухин геркулесовыми усилиями – к великой радости «демократов» – протащил в Думе в первом чтении закон об ограничении оборота сексуальной продукции в России. «Ограничение оборота» – это дымовая завеса, в действительности же это легализация и полное узаконивание разврата. Мы-то с вами, дорогие читатели, по наивности считали, что в скором времени с нравственным геноцидом нашего народа будет покончено, а выясняется, что и в Думе есть патриоты, которые наравне с демократами торопятся индустрии секса придать непреложный и окончательный характер.

Чтобы не было сомнений в искренности этих усилий С. Говорухина, приведу его слова на пресс-конференции после «сексуального» события:

«Может быть, попробовать поступить, как цивилизованный мир? Америка гораздо более нравственная страна. Не надо говорить: русский народ – особый народ. Никакой он не особый, а может быть, и хуже всех остальных. Рабский народ. Никакой бы немец… не выдержал того, что выдерживает русский народ… Ничего, попробуем поучиться у цивилизованного мира. Весь мир цивилизованный более нравственный, чем мы».

Рабскому народу, стало быть, туда и дорога – в грязь, в бесстыдство, в разврат.

Из впечатлений обнадеживающих и радостных: молодая Россия не выбирает ни пепси, ни американскую культуру, ни чужую мораль. Мне пришлось убедиться в этом за последнее время и в Москве, и в Иркутске. Мое убеждение, разумеется, имеет оговорки, и даже серьезные, но в сути своей, я уверен, оно правильное.

– Неизбежный вопрос: над чем сейчас работаете?

– Работаю над рассказами. Новые мои рассказы будут опубликованы в третьем номере журнала «Москва» и в пятом номере «Нашего современника».

Март 1997 г.

Глава II А век двадцатый близится к закату

У нас – поле Куликово, у них – «Поле Чудес»

Виктор Кожемяко: Дорогой Валентин Григорьевич! Истекает XX столетие. В свое время, в разгар так называемой перестройки, нас, читателей ваших, буквально обжег опубликованный вами «Пожар». Очень точный возник образ всего переживавшегося нами тогда и вместе с тем – состояния души самого писателя. А есть ли у вас какой-то емкий художественный образ для выражения нынешнего состояния России? И чем стал в вашем видении XX век для нашей страны?

Валентин Распутин: Этот век явился для России веком трагическим, страшным. Никакой другой народ тех ломок, потерь, напряжений, какие достались народу нашему, не выдержал бы, я уверен. Ни времена татарского ига, ни Смута XVII века ни в какое сравнение с лихолетьем России в XX веке идти не могут. Страшнее внешних ломок и утрат оказалась внутренняя переориентация человека – в вере, идеалах, нравственном и духовном прямостоянии. В прежние тяжелые времена это прямостояние не менялось. Не менялось оно и в поверженных во Второй мировой войне Германии и Японии, что значительно облегчило им возвращение в число развитых стран, а ущемленное национальное чувство – ущемленное, а не проклятое и не вытравливаемое, – стало в этих странах возбудителем энергии.

У нас же оказались убиты не только убитые, у нас убитыми оказались живые. Я имею в виду последнее десятилетие. И имею в виду прежде всего не нищету – хотя она косит «пулеметными очередями». Но гораздо страшнее психический надлом от погружения России в противоестественные, мерзостные условия, обесценивание и обесцеливание человека, опустошение, невозможность дышать смрадным воздухом. Вымирающая Россия – отсюда, от этого выброса без спасательных средств в совершенно иную, убийственную для нормального человека атмосферу. Здесь причины эпидемии самоубийств, бездомности, кочевничества, пьянства, болезней и тихих нераскрытых смертей – от ничего, под тоскливый вой души.

Ничуть не сомневаюсь, что и это предусматривалось «реформаторами» заранее. «Инакомыслящие» пошли в оппозицию, живут в постоянном сопротивлении новому порядку вещей, «инакодушные», более чувствительные к жестким и унизительным условиям, растерянные, не видящие просвета в жизни, уходят в могилу до срока.

Что касается «знакового» художественного образа для выражения нынешнего состояния России – его литература предложить не смогла. Я думаю, потому, что реальность оказалась за гранью возможностей литературы. Больше того – наступила эпоха за гранью жизни. Для нее есть единственный образ – Апокалипсис в Откровении Иоанна Богослова.

– Завершается не только век – завершается тысячелетие. Это было тысячелетие русской православной духовности. Близится и двухтысячелетие Рождества Христова. Такие этапные, эпохальные вехи! И невозможно не думать сегодня о судьбе Православия, переживающего, на мой взгляд, тяжелейшие времена. Я говорю, конечно, в первую очередь о России. С одной стороны, казалось бы, кончился период государственного атеизма, восстанавливаются и строятся храмы, детей без всяких утеснений крестят, молодых – венчают, усопших – отпевают. А с другой…

Вы, конечно, лучше меня понимаете, чем вызваны тревоги о духовности нашей. В моем представлении она подвергнута ныне гораздо большему испытанию, нежели в период официальных гонений на Церковь. Например, когда по телевидению на всю страну из Кремлевского Дворца под названием «Рождественские (!) встречи Аллы Пугачевой» передают нечто совершенно запредельное, содомское, когда эстрадная дива в препохабнейшем виде мечется по сцене с православным крестиком (!) на груди, а под конец становится перед иконостасом (!) и опять голосит, взывая отнюдь не к лучшим струнам души человеческой, – скажите, ну что это такое?

И ведь это лишь эпизод, один эпизод из той мерзкой, грязной, непотребной каши, которая именуется масс-культурой, а подается нынче нередко (вот ужас!) под святой православной символикой. История с демонстрацией по НТВ кощунственного фильма «Последнее искушение Христа», по-моему, предельно ясно показало, что творится у нас сегодня в так называемой культуре и что с нами творят. А если добавить к этому воинственный вызов экуменизма, небывалый разгул всяческих сект, завлекательную для многих подмену Православия суеверием во всех возможных видах, то поводов серьезно озаботиться – более чем достаточно.

Да что там! Угроза с абсолютной откровенностью сформулирована одним из самых лютых ненавистников нашей страны Збигневом Бжезинским. Заявил же он без околичностей: теперь, после уничтожения коммунизма в России, главная задача состоит в том, чтобы уничтожить здесь Православие. И мне кажется, понятна такая связь и такая очередность. Вроде бы одно и другое находилось в кардинальнейшем противостоянии, а на самом деле духовно скрепляло Россию: Православие – тысячу лет, коммунизм – почти сто лет последних. Причем и все эти годы Православие, несмотря ни на что, жило в стране, в наших людях, в том числе весьма своеобразно и в «коммунистической вере». Будет ли жить – истинно, глубоко – после всех операций, которым хитро и беспощадно подвергается в эру «демократических» реформ?

– Да, это вопрос: что лучше для народной нравственности – атеистическое государство, предлагающее под своей вывеской евангельские заповеди, или государство неограниченных свобод, где не утесняется вера, но махровым цветом расцвело зло, направленное как против веры, так и вообще против нравственности.

Плохо, разумеется, и то, и другое. Плохо, когда дорога в храм перекрыта и верующий сразу превращается в неблагонадежного гражданина, но не лучше, когда дорога в храм изгажена «свободами», хватающими каждого идущего туда за руки и за ноги. Плохо, когда храмы взрываются и оскверняются, а верующие отлучаются от Бога; но многим ли лучше, что над открывающимися храмами вновь звучит перезвон колоколов, однако закрываются заводы и смолкают их гудки, а безработный человек, не имея средств к существованию, насильственно отлучается от жизни. Хорошо, что храмы не пустуют и все больше людей ищет утешения в молитве; но ведь одновременно не меньше, чем храмы, заполнены церковные паперти людьми с протянутыми руками.

Уходя от богоборческой власти, Церковь невольно поддержала власть народоборческую. Церковь освобождена от теснений, но отдана на растерзание всем, кому она мешает. Так же, как кемеровских и воркутинских шахтеров, ее использовали, использовали даже и на последних президентских выборах, и такая же, как шахтеров, ждет ее «благодарность». Вы правильно говорите: «цивилизованное» западное общество объявило Православию войну – и что же, в стороне останется власть, пляшущая под дудку этого общества?! Президент уже накладывал вето на закон, ограничивающий деятельность сотен различных сект и инославий, науськанных в первую очередь на нашу Церковь, он уже «рыкал», аки зверь, на Синод, который позволил себе усомниться в подлинности останков царской семьи. Сейчас Церковь еще нужна власти – для утешения несчастных и, возможно, для будущей коронации. Сейчас впереди еще закон о продаже земли. Если он будет принят, останется единственное препятствие для устранения национальной России – Православие. Его постараются расколоть, растлить и обезобразить с помощью «свобод». Этим и сейчас занимаются вовсю, против него еще больше будут стянуты все воинствующие силы.

В грязном мире, который представляет из себя сегодня Россия, сохранить в чистоте и святости нашу Церковь чрезвычайно трудно. Нет такого монастыря, нет такого заповедника, где бы можно было отгородиться от «мира». Но у русского человека не остается больше другой опоры, возле которой он мог бы укрепиться духом и очиститься от скверны, кроме Православия. Все остальное у него отняли или он промотал. Не дай Бог сдать это последнее. Помните у В. Шукшина: «Народ весь разобрался». Но тогда он еще не «разобрался». У Шукшина это было предчувствие возможного, а теперь убери или даже ослабь духовную связующую силу – и все, больше связаться нечем.

– Знаете, иногда я думаю: может, мы действительно преувеличиваем наши тревоги по поводу нынешнего состояния и будущего родной страны? Может, все и не так страшно? Может, правильно обвиняют нас оппоненты в безосновательном апокалипсизме, в нагнетании страстей, сгущении черных красок? Многие ведь чувствуют себя сегодня если не вполне удовлетворительно, то достаточно уравновешенно и внутренне спокойно. К тому же смирение вроде бы и ближе православной сути, православному характеру, нежели ропот и противление…

– Я бы и рад согласиться с мнением, что мы превратились чуть ли не в профессиональных плакальщиков, что картина современной России не столь мрачная, как нам представляется… Рад бы, но… Достаточно поглядеть вокруг.

Вот вам жизнь моей родной деревни на реке Ангаре, теперь там Братское водохранилище. Судите сами, жизнь ли это? Почти сорок лет назад моя Аталанка была перенесена из зоны водохранилища на елань, сюда же свезли еще пять соседних деревень. Вместо колхозов стал леспромхоз. В прошлом году он пал смертью храбрых на рыночном фронте… В большом поселке не осталось ни одного рабочего места. Магазин и пекарню закрыли, школа сгорела, солярку покупать не на что, электричество взблескивало ненадолго в утренние и вечерние часы, теперь, думаю, погасло совсем. Но это еще не вся беда. Воду в «море» брать нельзя, заражено много чем, а особенно опасно – ртутью. Рыбу по этой же причине есть нельзя. Почту могут привезти раз в неделю, а могут и раз в месяц. Два года назад, в то время леспромхоз еще слабенько шевелился, мои земляки выкапывали по весне только что высаженную картошку. Что будет этой весной, что будет дальше, сказать не берусь.

И если бы в таком аховом положении была одна моя деревня… Их по Ангаре, Лене, Енисею множество. Никакого сравнения не только с войной… сравнивать не с чем.

И тем не менее петь отходную я бы не стал. Человек возвращается в жизнь и из состояния клинической смерти, то же самое чудо способно произойти и с государством. Конечно, это происходит в том случае, если всерьез берутся за его спасение, а не делают ложных движений.

– Тут возникает очень серьезный (и крайне актуальный!) вопрос. На пороге 1998 года вы пожелали «гражданам второй, патриотической России еще большего мужества в новом году в нашем общем стоянии за землю отцов и дедов, за честь и достоинство русского имени, за нравственное и духовное спасение». Но есть ли оно, «общее стояние», сегодня? Больше того, ощущает ли народ наш в массе своей, что ему нужно это стояние, это мужество, что есть необходимость бороться за что-то святое и дорогое?

Приведу выдержку из письма, опубликованного в том же номере «Советской России», что и ваше новогоднее слово. Двадцатилетняя Таня Орлова из Челябинска пишет с максимальной искренностью и прямотой: «Где же гордость некогда могучего, сильного и непокорного народа? Я не расистка, не антисемитка, не националистка, но мне больно от того, что все, кому не лень, стараются пнуть, унизить, втоптать в грязь русского человека. А если задуматься: ведь мы сами позволяем над собой глумиться и издеваться. Пора же все-таки это прекращать. И мне ни капли не жаль стучащих касками голодных шахтеров и многих других, положивших на блюдечке с голубой каемочкой свои права, честь и достойную жизнь в 1991 и 1993 годах. Тогда мне было 14 лет, и уже в этом возрасте я понимала, что происходит непоправимое. А где были вы? Вы радостно ликовали и пели оду Ельцину? Что ж, сами виноваты. Теперь всего этого вам никто по доброте душевной не отдаст. Придется опять завоевывать, если у вас осталась хоть капля памяти, гордости и мужества».

В письме немало и других резких слов. Но кому они адресованы, если вдуматься? Народу. А вправе ли кто-то из нас ТАК разговаривать с НАРОДОМ?

В продолжение этой своей мысли поделюсь такими наблюдениями. Всегда политики ругали политиков – одни других, взаимно. Теперь стали все чаще ругать народ. И если Гайдар называл и называет его инертной массой, в которой вязнут реформы, то некоторые патриотические, оппозиционные газеты – ни больше ни меньше, как «козлами». А по сути – за то же: за пассивность, инертность. И еще – за чрезмерную доверчивость, доходящую до глупости: их ведут на убой, а они бредут себе да бредут…

– Мы не знаем, что происходит с народом, сейчас эта самая неизвестная величина. Албанский народ или иракский нам понятнее, чем свой. То мы заклинательно окликаем его с надеждой: народ, народ… народ не позволит, народ не стерпит… То набрасываемся с упреками, ибо и позволяет, и терпит, и договариваемся до того, что народа уже и не существует, выродился, спился, превратился в безвольное, ни на что не способное существо.

Вот это сейчас опаснее всего – клеймить народ, унижать его сыновним проклятием, требовать от него нереального образа, который мы себе нарисовали. Его и без того беспрерывно шельмуют и оскорбляют в течение десяти лет из всех демократических рупоров. Думаете, с него все как с гуся вода? Нет, никакое поношение даром не проходит. Откуда же взяться в нем воодушевлению, воле, сплоченности, если только и знают, что обирают его и физически, и морально.

Народ надо понять. Его все предали. В коммунизме он усомнился, потому что тот, владея огромной мощью, им же, народом, созданной, сдал себя без всякого сопротивления; бравые генералы, патриотические басы которых действовали взбадривающе, принимались торговать народом, как дворовыми людишками при крепостничестве, прежде чем взлетали во власть; знаменитые выходцы из народа, прославленные на весь мир, вроде Михаила Ульянова и Виктора Астафьева, взяли сторону власти, которая откровенно отдала народ на заклание.

Да и что такое сегодня народ? Никак не могу согласиться с тем, что за народ принимают все население или всего лишь простонародье. Он – коренная порода нации, рудное тело, несущее в себе главные задатки, основные ценности, врученные нации при рождении. А руда редко выходит на поверхность, она сама себя хранит до определенного часа, в который и способна взбугриться, словно под давлением формировавших веков.

Достоевским замечено: «Не люби ты меня, а полюби ты мое», – вот что вам скажет народ, если захочет удостовериться в искренности вашей любви к нему». Вот эта жизнь в «своем», эта невидимая крепость, эта духовная и нравственная «утварь» национального бытия и есть мерило народа.

Так что осторожнее с обвинениями народу – они могут звучать не по адресу.

Народ в сравнении с населением, быть может, невелик числом, но это отборная гвардия, в решительные часы способная увлекать за собой многих. Все, что могло купиться на доллары и обещания, – купилось; все, что могло предавать, – предало; все, что могло согласиться на красиво-унизительную и удало-развратительную жизнь, – согласилось; все, что могло пресмыкаться, – пресмыкается. Осталось то, что от России не оторвать и что Россию ни за какие пряники не отдаст. Ее, эту коренную породу, я называю «второй» Россией в отличие от «первой», принявшей чужую и срамную жизнь. Мы несравненно богаче: с нами – поле Куликово, Бородинское поле и Прохоровское, а с ними – одно только «Поле чудес».

– Честно скажу, у меня не поворачивается язык ругательно говорить о своем народе. Мне его характер все же родной – со всеми недостатками и слабостями. Лично я полагаю, что лучше быть обманутым, нежели обмануть.

Но это – в личных отношениях, в личном плане. А если речь идет о судьбе народа и страны? Александр Зиновьев, когда я говорил с ним об этом, очень язвительно, даже ядовито прокомментировал: «Доверчивые, видите ли… А вы не будьте такими доверчивыми!»

Что же, преодолевать нам в чем-то свой национальный характер? Они-то, враги наши, не церемонятся, не стесняются! Они и хитры, и наглы, и агрессивны. Может, правомерно острее ставить вопрос о большей жесткости и непримиримости с нашей стороны? Может, правы те, кто с определенным смыслом напоминает слова Христа: «Не мир я принес вам, но меч»? Может, и те молодые литераторы отчасти правы, которые упрекают даже лучших писателей старшего поколения, в том числе вас, что культивируется, воспевается лишь смирение и терпение русского человека, а не активное противостояние его и борьба? В конце концов был схимник Серафим Саровский, но был также инок Пересвет… Скажите, как вы считаете: нужен сегодня герой-боец русской литературе и русскому обществу? Я вспоминаю известную статью Сергея Булгакова «Героизм и подвижничество», где подвижничество ставится выше героизма. Но в нынешних условиях, по-моему, потребно и то и другое.

– Согласен с вами: нужно то и другое, одно другому ничуть не мешает. Подвижничество – как надежные и обширные тылы, как необходимость укрепления духа и постепенное теснение чужих. И героизм – как передовая, где идет откровенное борение сил. Без героизма не явятся к нам выдающиеся личности, полководцы, подобные Александру Невскому, Дмитрию Донскому, Георгию Жукову.

– Борьба за наши святыни, конечно, в жизни идет. Есть и духовные борцы, заслуживающие самого глубокого уважения. Вы – один из первых. Но можно ли удовлетвориться результатами? Да не будь этой борьбы и таких борцов, всех нас уже отбросили бы еще дальше во тьму. Однако как часто приходится испытывать разочарование, досаду, почти отчаяние! Речь именно о действенности нашей борьбы, о результатах, которые бывают нередко… ну никакими. Имею в виду, скажем, и газетные выступления, к коим причастен. Ничтожная конкретная результативность журналистских и писательских материалов нынче стала уже привычной.

– Знаете, мне кажется, есть предел убеждения, особенно в истинах очевидных. Слово от многократного повторения стирается, теряет смысл, произносится лишь звуково. Сейчас как раз такое время и наступило. Имеющие уши да услышали, имеющие глаза да увидели. Все разошлось по своим позиционным местам, политическая фразеология надоела, обличение разбоя и бесстыдства в обществе, где стыд отменен, результата не приносит: они, воры и растлители, своего добились и теперь лишь ухмыляются, глядя на то, как наша энергия уходит на ветер. Теперь нужны дела. Чем обличать тьму, лучше зажечь свечу. Подобного рода разговоры, как наши с вами, нужны лишь в двух случаях – когда они дают поучительный и глубокий анализ происходящего и когда предлагают надежду. Надежда, сейчас больше всего нужна надежда – и она есть, ее только нужно назвать.

Я склонен считать, что ни одного патриота, то есть человека, гражданина, способного выработать в себе любовь к исторической России, но не выработавшего ее по недостатку нашей агитации, мы не потеряли. Патриотизм не внушается, а подтверждается – многого ли стоили бы мы, если бы нас нужно было учить думать и говорить по-русски! Я не знал слова «патриот», но сызмальства нес в себе благодарность родной земле за свое рождение и за свою принадлежность к русскому народу. Убить эту благодарность можно было только вместе со мной.

Отошедшие, отслоившиеся от России, сознательно или бессознательно вступившие с нею с противоречие, в конфликт с самой природой ее бытия так и должны были поступить. Российский демократ образца 80—90-х годов – это особый тип человека, созданного не убеждением, а каким-либо изъяном, нравственным или психическим, какой-либо неполнотой, неуравновешенностью, неукорененностью. Сейчас это сделалось особенно заметно. Юрий Афанасьев, один из вождей начальной демократии, позже признавался, что он по характеру не строитель, а разрушитель; небезызвестный Виталий Коротич, сбежавший от плодов своей «деятельности» в Америку, читает в Бостонском университете курс лекций на тему «Ненависть как основная категория общественного сознания» – речь идет о России. Ненавистник России, он пытается свою душонку выдать за душу страны, которой пакостил. Нормальный человек на такое не способен.

Я говорю это к тому, чтобы мы знали, с кем имеем дело. Вспомните Бурбулиса, Гайдара, Козырева – да это же все гоголевские типы! А ныне восседающие?! Президенту за то, что он слишком громко лгал, Господь оставил всего несколько слов, но он умудряется и с ними обходиться весьма неаккуратно.

– Если говорить о низкой действенности противостояния сатанинским силам, то вот пример иного уровня. В связи с намеченной демонстрацией на общедоступном телеканале фильма «Последнее искушение Христа» к руководству телекомпании НТВ обращается Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. И что же? Обращение его проигнорировано! Мало того, уже после вызывающего показа этого кощунственного фильма, болью отозвавшегося в сердцах множества людей, Патриарх обращается к президенту Ельцину и мэру Москвы Лужкову, призывая «не остаться безучастными к оскорблению религиозных чувств своего народа, в какой бы форме это ни выражалось». А результат? По-моему, президент публично даже не ответил Патриарху!

Ну о чем после этого можно говорить? Какова у нас действенность Слова, если и на столь высоком, казалось бы, уровне остается оно пустым звуком? Гласом вопиющего в пустыне!

– Демонстративный показ «Последнего искушения Христа» – оскорбление и вызов всей России. Вызов не первый и не последний, который господа Гусинский, Березовский и иже с ними делают за-ради издевательства над нашей душой, они происходят ежедневно и ежечасно, но этот особенно гнусный. Протест, надо признать, был слабым, и НТВ, не получив достойного отпора, с «этим народом» оставило последние церемонии.

Что мог ответить президент Патриарху? Нечего ему отвечать. Это Гусинский и его компания сделали его президентом, он в долгу перед ними по гроб жизни и по гроб же жизни будет этот долг отрабатывать. Вся властная верхушка опутана подобными отношениями: кто кому обязан, все сплетены в один клубок зависимо-корыстных связей – до России ли им, до народа ли, до его ли христианских и нравственных чувств? Это уже и возмущения не вызывает, а только глубокую боль: а ведь доведете, господа, доведете, лопнет христианское терпение. Власть Божьего попущения и Господом не защищается. Года три-четыре назад по стране прокатилась волна самосудов, матери сами, не доверяя продажным и «гуманным» судам, расправлялись с насильниками своих малолетних дочерей. Сейчас рабочие коллективы то в одном, то в другом местах начинают брать в заложники руководителей-воров. Самосуд оправдывать нельзя, но и осуждать этих людей у меня не поворачивается язык: народ вынужден сам защищать себя, если его не защищает государство. То, что вытворяет телевидение, – это и множественное и жестокое насилие над всеми нашими детьми и внуками, и если такое действие не подпадает под государственный Уголовный кодекс, то не может где-то не зреть назначающий наказание кодекс народный. Не переусердствуйте, господа! Это – Россия. Вы по 1993 году должны были запомнить, что первый адрес накапливающегося возмущения – «Останкино». Всякое имя, говорят, имеет свой сакральный смысл.

– А скажите, русского писателя Распутина хоть единожды пригласили на телевидение за последние годы? Кроме «Русского дома», я не видел вас ни на одном канале, ни разу. Тоже показатель, насколько действенны (а точнее – бездейственны!) наши усилия, какова их результативность. Уж сколько говорилось о том, что для лучших русских писателей и других деятелей культуры телевидение закрыто! А оно для них закрыто по-прежнему до сих пор. Кто же у нас, выходит, полные хозяева положения? И как его все-таки изменить? И хотят ли наши люди, чтобы положение было изменено?

Честное слово, у меня создается порой впечатление, что большинству ТАКОЕ телевидение уже и нравится. Игры, викторины, мыльные оперы, американские боевики – все вполне устраивает. Не хотят другого! Наркотик уже впитался в кровь и делает свое дело.

Вот, кстати, опять возникает большой вопрос. Говорят, что провалилась коммунистическая затея воспитать нового человека. По-разному понимается этот «новый человек», но в моем представлении речь шла прежде всего о воспитании нравственности, по сути – нравственности христианской (вспомним моральный кодекс строителя коммунизма!). Но как обстоит с нравственным воспитанием сегодня? Не отброшены ли мы далеко назад? Если учесть, ЧТО смотрят сейчас люди, ЧТО читают… Но, может быть, натура человеческая в основе своей не предрасположена к Евангелию, Пушкину и, скажем, Валентину Распутину, а гораздо ближе, милее ей какая-нибудь «Империя страсти» или «Золотая лихорадка»? А мы все пытаемся внушать свои ценности, которые просто неинтересны людям и не нужны…

– Я странный человек, я изначально не люблю телевидение. Даже когда оно было приличным. «Доставка на дом» всего и вся меня не устраивает. Спектакль нужно смотреть в театре, книгу обсуждать с друзьями, на футбол ходить на стадион. Сидеть несколько часов подряд, уставившись в светящийся угол, и потреблять то, что на тебя вываливают, – это и неестественно, и как-то глупо. И можно было с самого начала не сомневаться, что огромные возможности телевидения будут использованы во вред человеку. Как есть женщины, не способные к постоянству, так есть и искусства, придуманные в недобрый час, предрасположенные к уродству. А сегодняшнее российское телевидение – самое грязное и преступное в мире. Я его перестал смотреть, разве что изредка новости, и участвовать в нем желания не испытываю.

Но вы правы: и не приглашают. За последние шесть-семь лет раза два был зван на передачи сомнительной полезности – и отказался. Там «свои». Одержимые одной задачей, составляющие один «батальон» лжи и разврата. Геббельсовская пропаганда по сравнению с ними – изысканные проповеди; вальпургиевы ночи рядом с «рождественскими встречами», спецпередачами типа «Про это» – собрания сестер милосердия. Надоело об этом говорить.

После фильма «Последнее искушение Христа» Союз писателей России принял решение бойкотировать НТВ как канал антирусского и антигосударственного направления. А точнее говоря, как трубу, перекачивающую яды и нечистоты. НТВ от нашего бойкота, разумеется, ни жарко и ни холодно, оно с нами и не зналось, но вместе с православной Церковью мы кое-что представляем. Вызов сделан – вызов принят, посмотрим, чьей стороне придется отступать.

«Дьявол с Богом борются, и поле битвы – сердца людей» – эти слова Достоевского будут вечным эпиграфом к человеческой жизни. В каждом человеке сидят два существа: одно низменное, животное и второе – возвышенное, духовное. И человек есть тот из двух, кому он отдается. Да, многие привыкли к той телевизионной жвачке, которой пичкают их с утра до вечера, многим она нравится. И боевики со стрельбой и кровью, и Содом в обниму с Гоморрой, и пошлости Жванецкого с Хазановым, и эпатажи Пугачевой, и «Поле чудес» и прочее-запрочее. Ну что же – на то и сети, чтобы ловить наивные души. Одно можно сказать: жалко их, сидящих то ли на крючке, то ли на игле.

Сейчас уже ничему нельзя удивляться. Но на меня произвела впечатление информация в одной из газет об опытах над крысами. Их приучили лапками нажимать на кнопки, которыми регулируется подача в центры удовольствия (есть такие и у людей, и у животных) электрических толчков малой мощности. Выставлялись эти электрические приборы, а неподалеку выставлялась пища. Крысы, погибая от голода, не могли оторваться от кнопок, которые посылали им удовольствия. Вот так-то!

– Разговор у нас идет сегодня больше о проблемах духовных, нравственных. Но они, согласитесь, нередко сталкиваются с проблемами вполне материальными. То есть я бы сказал так: материальные проблемы нередко оборачиваются и своей нравственной стороной.

Скажем, чудовищное, небывалое расслоение нашего сегодняшнего общества на бедных и богатых. Кучка сверхбогачей и огромное количество нищих, ограбленных… Может ли такое общество считаться нравственным? Вы однажды сказали: «Сегодня стыдно быть богатым». У меня точно такое же чувство. Но ведь не у всех! Кому-то совсем не стыдно, а даже наоборот. «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста». Однако для такого ощущения нужно по крайней мере, чтобы совесть была. А если она отсутствует?

Мои мысли, Валентин Григорьевич, все чаще обращаются вот к чему. Русскому народу исконно было свойственно чувство справедливости. По-моему, это важнейшая особенность русской души. Стремление к справедливости звало русского человека и на бунт, на революцию. Думается, в этом смысле Разин и Пугачев выразили определенную сторону русской души очень сильно. А сейчас именно чувство справедливости пытаются в людях вытравить. Как и соборность нашу, коллективизм. Ведь, говоря о примирении и согласии, по существу, имеют в виду необходимость согласиться и примириться с утвердившейся вопиющей несправедливостью. Неужели примет это Россия, как вы думаете?

– Если не приняла, несмотря на огромные потери, боюсь, года через два-три, ежели ничего не изменится, и волынка с властью, которая служит чужим интересам, будет продолжаться, то Россию силой заставят принять капиталистические «завоевания», а они к тому времени станут еще разительнее и свирепее. С Россией уже сейчас не считаются, и чем дальше, тем меньше будут считаться. Государство, сознательно убивающее самое себя, – такого в мире еще не бывало. На нее, слабеющую все больше и больше, уже заведены свои планы, свои расчеты, и потерять Россию как своего вассала, потерять ее с возвращением в самостоятельную и самодостаточную величину не захотят.

Вот мы с вами говорим, а я все думаю: для чего говорим, кого и в чем хотим убедить? Экономисты считают, что с той экономикой, которая у нас осталась, Россия уже не должна жить, и если она худо-бедно живет, то только за счет того, что проматывает наследство предыдущих поколений и расхищает наследство, которое необходимо оставить поколениям будущим. Россию обдирают как липку и «свои», и чужие – и конца этому не видно. Для Запада «разработка» России – это дар небес, неслыханное везенье, Запад теперь может поддерживать свой высокий уровень жизни еще несколько десятилетий. Ну, а домашние воры, полчищами народившиеся из каких-то загадочных личинок, тащат буквально все, до чего дотягиваются руки, и тащить за кусок хлеба им помогают все слои населения.

Повалили Отечество и, как хищники, набросились на него – картина отвратительная, невиданная!

Десять лет назад мировое государство с единым правительством, единой экономикой и единой верой могло еще считаться химерой. После крушения СССР и прихода в России к власти демократической шпаны, с восторгом докладывавшей американскому президенту об успехах разрушения, мир в несколько лет продвинулся в своих мондиалистских усилиях дальше, чем за многие предыдущие столетия. Пал бастион, которым держались национальное разнообразие и самобытные судьбы. После открытия Америки и устроения там могучего космополитического государства прорыв в Россию стал главным событием второй половины заканчивающегося тысячелетия. Это слишком важная победа, чтобы ее захотели отдать обратно. Сейчас Запад еще прислушивается: что происходит в недрах нашей страны? – а через два-три года с нами начнут поступать так же, как с Ираком и Фолклендскими островами.

– Наше общество сегодня лишено ведущей, объединяющей его идеи. Как вы относитесь к попыткам «сверху» эту идею придумать? Ведь президентом дано задание группе каких-то ученых «разработать национальную идею».

Правительственная «Российская газета» объявляет на такую идею конкурс! Не кажется ли вам все это нелепым?

И не является ли та же справедливость одной из важнейших основ нашей действительно органической национальной идеи?

– Объявлять конкурс на национальную идею – все равно что объявлять конкурс на мать родную. Это абсурд, который может прийти в голову только сознательным путаникам, взявшимся наводить тень на плетень. Вообще «верховные» поиски объединительной идеи шиты белыми нитками и имеют целью не что иное, как сохранение своей власти, приведение к присяге ей всей России. Этого никогда не будет. Сегодня заканчивается расслоение России не только на богатых и бедных, но и на окончательно принявших теперешний вертеп и окончательно его не принявших. Это гораздо больше, чем классовые расхождения в 1917 году.

Национальную идею искать не надо, она лежит на виду. Это – правительство наших, а не чужих национальных интересов, восстановление и защита традиционных ценностей, изгнание в шею всех, кто развращает и дурачит народ, опора на русское имя, которое таит в себе огромную, сейчас отвергаемую, силу, одинаковое государственное тягло для всех субъектов Федерации. Это – покончить с обезьяньим подражательством чужому образу жизни, остановить нашествие иноземной уродливой «культуры», создать порядок, который бы шел по направлению нашего исторического и духовного строения, а не коверкал его. Прав был Михаил Меньшиков, предреволюционный публицист, предупреждавший, что никогда у нас не будет свободы, пока нет национальной силы. К этому можно добавить, что никогда народ не будет доверять государству, пока им управляют изворотливые и наглые чужаки!

От этих истин стараются уйти – вот в чем суть «идейных» поисков. Политические шулеры все делают для того, чтобы коренную национальную идею, охранительную для народа, подменить чужой национальной или выхолостить нашу до безнациональной буквы.

– Больной вопрос сегодня – молодежь, поскольку это все-таки будущее страны. Как вы считаете, насколько глубоко она отравлена? Не может ли это привести к каким-то уже необратимым переменам в нашем недалеком будущем?

– У меня впечатление, что молодежь-то как раз не «вышла» из России. Вопреки всему, что на нее обрушилось. Окажись она полностью отравленной и отчужденной от отеческого духа, в этом не было бы ничего удивительного, потому что от начала «перестройки» она вырастала в атмосфере поношения всего родного и оставлена была как государственным попечением, так и попечением старших поколений, которые разбирались между собой и своими партийными интересами.

Из чего я делаю эти выводы? Из встреч с молодежью в студенческих и школьных аудиториях, из разговоров с ними, из наблюдений, из того, что молодые пошли в храмы, что в вузах опять конкурсы – и не только от лукавого желания избежать армии, что все заметней они в библиотеках. Знаете, кто больше всего потребляет «грязную» литературу и прилипает к «грязным» экранам? Люди, близкие к среднему возрасту, которым от тридцати до сорока. Они почему-то не умеют отстоять свою личностность. А более молодые принимают национальный позор России ближе к сердцу, в них пока нетвердо, интуитивно, но все-таки выговаривается чувство любви к своему многострадальному Отечеству.

Молодежь теперь совсем иная, чем были мы, более шумная, открытая, энергичная, с жаждой шире познать мир, и эту инакость мы принимаем порой за чужесть. Нет, она чувствительна к несправедливости, а этого добра у нас – за глаза, что, возможно, воспитывает ее лучше патриотических лекций. Она не может не видеть, до каких мерзостей доходят «воспитатели» из телевидения, и они помогают ей осознать свое место в жизни. Молодые не взяли на себя общественной роли, как во многих странах мира в период общественных потрясений, но это и хорошо, что студенчество не поддалось на провокацию, когда вокруг него вилась армия агитаторов за «свободу».

Еще раз повторю: сбитых с толку и отравленных, отъятых от родного духа немало. Даже много. Но немало и спасшихся и спасающихся, причем самостоятельно, почти без всякой нашей поддержки. Должно быть, при поддержке прежних поколений, прославивших Россию.

Апрель 1998 г.

Краденый венец

Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, тема, которую я предлагаю обсудить сегодня, выведена в прошлом году на самый первый план общественного внимания и продолжает усиленно нагнетаться. Напомню: в начале июля в «Правде» была опубликована очень страстная ваша заметка о «русском фашизме». Вернее, о том, что имеют в виду под этим выражением определенные политические силы и средства массовой информации, в том числе, как мы знаем, и человек, именуемый президентом России. Известно, что в памятный для всех нас день 22 июня, отмечая своим радиообращением очередную годовщину начала Великой Отечественной войны, Ельцин не нашел ничего другого, нежели попугать нашу страну и весь мир угрозой «русского фашизма». В его представлении нет сейчас ничего более страшного!

Между тем я знаю, что буквально накануне был пленум Союза писателей России в Петербурге-Ленинграде, и на одной из встреч с читателями вам был задан вопрос: «Как вы относитесь к русскому фашизму?» Мне рассказывали, ответ ваш был таков: «Как я могу относиться к тому, чего нет?»

Выходит, президент Ельцин считает, что угроза «русского фашизма» переросла все возможные пределы, олицетворяя первоочередную опасность для России, а писатель Распутин убежден, что никакого русского фашизма вообще не существует. Как вы объясните столь резкое, диаметрально противоположное расхождение во мнениях? Ведь Ельцин потом еще не раз сказанное по существу повторил. Вот на днях в предновогоднем телеинтервью корреспонденту ОРТ снова прозвучало это на высокой ноте и в тревожащем переплетении: политический экстремизм, антисемитизм, национальная нетерпимость… Мощное наступление он, Ельцин, готовит – так, кажется, было сказано. Против чего? Да опять же против «русского фашизма».

Валентин Распутин: С Ельцина взятки гладки. Его научили – он повторил. А учителя кощунственно выбрали 22 июня, день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, чтобы еще раз надругаться даже над жертвами нашего народа в войне. Мол, положили в борьбе с фашизмом миллионы людей, а для чего положили? Чтобы прийти к фашизму. Ничего другого, мол, и ждать от этого народа нельзя, его из стороны в сторону бросает слепая и буйная стихия. Он всегда был опасен, опасен и теперь. Таким образом, ответственность за сегодняшнюю необъявленную войну, самую тяжелую и разорительную по своим последствиям, возлагается на нас, на русских. Виноват ограбленный, доведенный до сумы, оклеветанный, несущий огромные жертвы. Виноват убиваемый. А как с ним, дескать, иначе, если он несет в себе «коричневую чуму», опасную для всего цивилизованного человечества?

Это столь грубая и примитивная брехня, что и обсуждать ее не имело бы смысла, если бы в оскале этой брехни не замечались некоторые черты явления, запомнившиеся нам по кинохронике 30-х годов в Германии. Сегодняшняя пропаганда и пропаганда тех лет, когда к власти шел и пришел Гитлер, – на одно лицо. Всмотритесь, всмотритесь внимательней во время очередного шабаша, после очередного «поджога рейхстага»: от зла так не защищаются, так творят зло, так готовят крупномасштабную войну.

Фашизм – это крайний шовинизм, диктатура одного народа над другими. Хоть что-нибудь в истории нашей, в характере нашего народа, сверхтерпеливого, сверхжертвенного и сверх, в убыток себе, расположенного к другим народам, дает повод для обвинения его в фашизме? Когда даже и сейчас, обобранный до нитки реформаторским жульем, напоминает он простака, который, раскрыв от удивления рот, понять не может, как это вор, обобравший его, на него же, ограбленного, показывает в толпе: «Нет, это он вор! Это он злоумышленник, хватайте его!»

– Мы с вами, Валентин Григорьевич, люди одного поколения. Росли во время Великой Отечественной войны. С детства для нас фашизм был чудовищем, грозившим проглотить, уничтожить родную нашу страну и родной народ. И вот теперь таким чудовищем представляют именно народ, победивший фашизм! Как вы все-таки думаете, кому, как и почему могла прийти в голову такая иезуитская выдумка?

– Видите ли, у фашизма как идеологии национальное основание. В жизни любой нации могут наступить такие моменты, когда в результате внешних поражений или внутренних болезней она вынуждена собранно, мобилизационно охранять свои ценности и ход своего собственного бытия. На начальном этапе это охранительная концентрация национальных сил. Однако природа фашизма такова, что это естественное стремление защитить себя от перерождения и подчинения чужому приводит к уродливому искажению своего. Фашизм вырабатывает фанатизм и под видом сильной национальной власти способен на все. В том числе и превратиться в чудовище Третьего рейха, в образе которого он сегодня и воспринимается.

Вот этим и пользуются сознательные путаники, оседлавшие российскую идеологию. Вся она, эта идеология, кроится под обвинительное заключение против того самого простака, который по навету вора берется под стражу как злоумышленник и преступник.

Истинные преступники не могут не понимать, что неслыханное в мире ограбление в считаные годы богатейшей страны, глумление над святынями, над историей, над самим русским именем способны вызвать ущемленное чувство национального достоинства, требующее действия. Это неизбежная реакция, так было, так будет. Но и остановиться преступники не в состоянии, слишком преуспели в своем ремесле грабежа, слишком зарвались, слишком много поставлено на карту. Наглость и страх диктуют тактику – только вперед! Ущемленное чувство национального достоинства после Версаля и итогов Первой мировой войны явилось в Германии питательной средой для зарождения фашизма. Россия сегодня пострадала сильней, поражение ее унизительней, обида должна быть больше – вроде бы все необходимые условия для вынашивания фашизма. Ну и подсунуть ей это чудовище, и завопить на весь мир об его опасности! Знают прекрасно, что здесь совсем другой народ – начисто лишенный чувства превосходства, не заносчивый, не способный к муштре, непритязательный, а теперь еще и с ослабленной волей. Знают, но на это и расчет: чем наглей обвинения, тем противней от них отмываться. Чтобы в «этой» стране все оставалось на своих местах, образ побежденного, в сравнении с благородным ликом победителя, должен иметь самое страшное, самое отталкивающее выражение.

И пошло-поехало: всякое национальное действие, необходимое для дыхания, будь то культурное, духовное, гражданское шевеление, – непременно «наци», окраска фашизма. Православная икона – «наци», русский язык – «наци», народная песня – «наци». Истерично, напористо, злобно-вдохновенно – и беспрерывно.

– Но ведь все это, несмотря на абсурдность, оказывает какое-то воздействие на многих людей! То есть этот оглушительный «пропагандистский прием» работает, он введен и в научный оборот, и в художественную литературу, и в публицистику, не говоря уж о пресловутом русскоязычном телевидении. Кто-то из русских (вот что поразительно!) тоже начинает верить, будто наша страна стала или стремительно становится источником фашизма – угрозой всему человечеству. Как вы думаете, почему же на людей влияет эта глупость, почему они верят и всерьез воспринимают ее?

– Для меня, признаться, это самый трудный вопрос: почему верят? Почему себе, сердцу своему, атмосфере вокруг себя перестают доверять и готовы чуть ли не руки вверх при окрике «фашист»! Да, дурачат, да, владеют мощнейшими средствами для массового одурачивания, применяют новейшие технологии одурачивания… Но ведь и у теленка есть чутье, где волк и где собака. Да, русский человек оказался в изоляции от своих учителей, его сознание и душу развращают и убивают вот уже более десяти лет, но чутье-то, чутье-то, если не разумный и независимый взгляд!.. У нас в крови это всегда было – издали распознавать злодейство. Как можно верить Киселевым, доренкам и Сванидзе, убеждающим русских в русском фашизме! На них же, этих телевещателях, все написано: как, почему и с какой целью. Они жируют на каждом скальпе «отстреленного» в дикой, с их точки зрения, стране…

Но не больно-то, надо полагать, люди и верят. Иначе не нарастало бы сначала глухое, а теперь уже все более открытое недовольство против «духов злобы». Как не верят и подписантам из известной обоймы «творческой интеллигенции», время от времени призывающим к расправе над нами. Народ на мякине не проведешь. Визг, поднятый вокруг «русского фашизма» и антисемитизма, неприличен, он сам выдает себя с головой. Будь действительно опасность фашизма, реакция должна бы быть серьезней, как накануне Второй мировой войны. Тут и детектора лжи не надо, так видать. Опасность-то, кстати, есть, но с какой стороны – вот тут надо всматриваться зорче.

– А что известно вам о восприятии этой «идеи» в мире? Не может ли стать и не становится ли уже внедрение ее в мозги людей разных стран мощным допингом к воспитанию еще большей русофобии, разжиганию ненависти к России и всему русскому, а в конечном счете подготовить и оправдать хотя бы и вооруженное внедрение в Россию? Ведь «мирная» оккупация уже идет полным ходом…

– В том-то, надо полагать, и цель этой пропагандистской шумихи. Под экономической разрухой, несмотря на огромные потери, мы выстояли, под нравственной разрухой выстояли, сопротивление нарастает. Ну так «русским фашизмом» его по голове, русского человека, как контрольным выстрелом в затылок. Чтобы, мол, спасти мир от смертельной опасности. «Цивилизаторы» раз за разом спасают мир от смертельной опасности, которая исходит почему-то от самых обессиленных экономической блокадой и бомбардировками – от иракцев, сербов… И вот теперь очередь России. Это закон хищников, уголовщины – добивай раненых, больных, изможденных, виноватых лишь в том, что они не признают свободу на поводке.

Десятки, сотни, должно быть, книг о «русском фашизме» выходит сейчас по миру. В том числе и российских подданных. Тут в изобличителях, как повелось, на первых ролях перевертыши. Бывший преподаватель Высшей партийной школы С. Кулешов еще года четыре назад сочинил книжку под названием «Звезда и свастика», где как специалист, трудившийся во укрепление звезды, говорит об однозначности этих двух символов двух тоталитарных систем и справедливости понятия «красно-коричневые». Таким образом, если судить по этой литературе, фашизм в России, как ни верти, был неминуем. Ведутся розыски фашизма в нашей истории, единичное возводится в общее, уже без обиняков говорят о дурной генетике. Вы правы: чем еще, как не заблаговременной подготовкой к санкциям, можно все это объяснить? Ведь решений Берлинской (1945 г.) конференции о предупреждении фашизма в любой форме никто не отменял, они в любой момент могут пригодиться. И использоваться как угодно – вкривь и вкось…

– И тогда, 22 июня, у Ельцина многозначительно прозвучало, а теперь-то уж гремит вовсю грозное словечко «антисемитизм». Да и вообще, сколько спекуляций связано с этим словом! А как вы думаете – почему? Ведь многие политики, издания определенного толка договорились до того, что русским присущ чуть ли не врожденный антисемитизм. Именно эту карту все активнее пытаются разыгрывать сейчас как для наступления на русский народ, так и для бешеных атак на Компартию России – вплоть до требований запрета ее. Очень интересно и важно было бы услышать ваше мнение по этому острому вопросу, который еще и искусственно всячески заостряют. Что вам подсказывает в связи с этим ваш жизненный и писательский опыт?

– Ну как же, какой же фашист без антисемита! Это уж обязательно. Это как хлыст, которым нас приводят в чувство, чтобы мы не забывались и знали свое место в наступившем десять лет назад «новом порядке».

Если вы русский и называете себя русским, да если еще, не приведи Господь, печетесь об интересах своего обездоленного народа, – вы антисемит. Если вы еврея называете евреем, вы тотчас же становитесь антисемитом уже за одно произношение этого имени, ибо произношение подразумевает и размышление о нем. Если вам не нравятся бесконечные секс и насилие по телевидению – вы антисемит: телевидение-то находится в еврейских руках. Если вы брезгливо скривились над газетной полосой «Московского комсомольца», где продолжается издевательство над святынями вашего народа, – вы отъявленный антисемит, что и доказали своей ухмылкой.

Расскажу, коли зашла об этом речь, как из меня сделали антисемита с мировым именем. Не писателя с мировым именем, а именно антисемита.

Весной 1990 года Горбачев, создавая свой президентский совет, включил в него и меня. Я не отказался. Это насторожило «передовую» общественность: мало ли что я, человек не безголосый, не скрывающий своей русскости, стану нашептывать президенту? Нашептывали там другие, иначе и быть не могло, но уже одно мое присутствие в совете раздражало: не та рожа, не тот образ мыслей. Потребовалась срочная компрометация меня – и это было сделано. Незадолго до того в Иркутск прилетел американский журналист Б. Келлер и записал беседу со мной на двух кассетах. Большая статья о русском антисемитизме, в которой фигурировал не только я, была напечатана в журнале «Нью-Йорк таймс мэгэзин». Этот номер был срочно доставлен в Ленинград, срочно прочитан бдительными гражданами, которые направили в газету «Известия» возмущенное письмо, вопрошая, как такой человек мог оказаться в президентском совете. В западной прессе и на «голосах» я сделался фигурой не последнего внимания. Даже в Японии мой издатель, уже заключивший контракт на перевод книги о Сибири и заплативший аванс, испугался иметь со мной дело.

Когда мне перевели статью Б. Келлера, выяснилось, что в самых острых случаях, там, где я говорил «да», оказывалось «нет», а где говорилось «нет», стояло «да».

Вот так пекутся эти блины.

Я, разумеется, потребовал у журналиста запись нашего разговора – одну кассету он показал, вторая «не нашлась». Но и одной было достаточно, чтобы поймать его за руку. Ну и что? Господин Келлер исчез, мой писательский авторитет получил красочный ореол, а меня этот случай научил глубже всматриваться и лучше разбираться в происходящем как у нас в отечестве, так и во всем мире.

Спросим, однако: а могли бы подобную же провокацию устроить с известным еврейским писателем и на весь мир ославить его тем, чем он не является?

То-то и оно.

Никакого врожденного антисемитизма у русских быть не может – если не принимать за антисемитизм их национальность. Когда евреи находятся на одном уровне жизни и отношений с русскими и другими, к ним не может быть и настороженности: вместе работаем, вместе мыкаем горе. В этих условиях, в условиях круговой разрухи, помощь друг другу естественна, она не имеет ничего общего с круговой порукой, как на более высоких уровнях власти и влияния. Вот там, на более высоких уровнях, реваншизм, притом грубый, откровенный, налицо – словно один народ и создан для власти, а второй – для подчинения, один – судия, второй – подсудимый, один изначально несет в себе победу, второй – поражение.

Помните, в 89—90-х годах не однажды назначались даты еврейских погромов? Их не было и быть не могло, зато по окраинам бывшего Советского Союза прокатились русские погромы. Кого боялись евреи, напуская оглушительный шум по поводу якобы готовящегося избиения? Боялись Васильевской «Памяти»? Да чепуха, они прекрасно знали, что Д. Васильев не опасен, что скоро запутается он в трех соснах и сойдет на нет. А шум нужен был, чтобы, что называется, голыми руками в накаленной обстановке таскать из огня каштаны. Когда шум наконец умолк и дым рассеялся, прежнего государства уже не существовало, зато явлены были миру образы Березовского, Гусинского, Смоленского, Чубайса, Немцова и других, захвативших власть. Тут можно было бы привести множество циничных откровений по поводу этой победы, а также спеси и презрения к нашему народу. Кто же кого должен бояться? И разве неверно, что там, где кричат об антисемитизме, нужно искать русофобию, стремление к окончательной победе, чтобы и писка нашего не возникало.

– Но все же, наверное, вы не станете говорить, что антисемитских настроений, в каких-то формах и какой-то степени, у нас сегодня совсем нет?

– Существует ли антисемитизм? Да, я бы не решился утверждать, что его не существует вовсе. Столь страстное и могучее, независимо от того, сознательное оно или бессознательное, желание получить его не могло не послужить поддувалом для тлеющих углей. Если изо дня в день слышишь еврейское: наконец-то мы захватили в России власть! Мы контролируем свыше половины ее экономики! Больше наглости с этим народом! – это вызывает не страх и подавленность, а совсем иные чувства. Самые ненавистные в России образы, с которыми связано разграбление страны, они же – Гайдар, Чубайс, Немцов, Березовский… Их хотя бы на время следовало бы куда-нибудь спрятать, не дразнить ими народ!.. Нет, безвылазно торчат на экранах, дают советы, сыплют соль на раны. Куда подевалась хваленая осторожность и предусмотрительность евреев, их рассудительность и расчетливость?

Недавно показали по НТВ сюжет: группа «творческой интеллигенции» во главе с хозяином Дома кино Юлием Гусманом встречается с руководством налоговой полиции. И Гусман громко, на всю матушку Россию, кричит, устраивает разнос руководству за то, что налоговая полиция посмела заподозрить шоу-бизнес Лисовского в сокрытии доходов и провела у него обыск. НТВ, показывая эту встречу в своих новостях, явно любуется Гусманом: так их! так их! После гусмановского крика следует комментарий диктора: стороны согласились с тем, что встреча была взаимно полезной, и договорились о проведении подобных же встреч и впредь. Это надо было понимать так, что налоговая полиция струхнула, а Гусман оставил за собой право явиться снова и показать кузькину мать – если налоговая полиция опять не разберется, кого можно подозревать и кого нельзя.

Вы думаете, эта демонстрация силы не замечается? Не действует? Странно было бы, если бы одна сторона покрикивала, издевалась, командовала, а вторая оставалась безучастной. Антисемитизм есть, но – как ответ на определенные грубые действия, как защитная реакция, как затаенное и выжидающее настроение. При виде Чубайса и Сванидзе он повышается, при виде честного политика понижается. Его можно безрассудно провоцировать и дальше, но можно и снять – если бы этого захотели.

– Бывает, по телевидению и в газетах показывают группы молодых людей, у которых на рукавах – подобие свастики, а руки выброшены в похожем на гитлеровское приветствии. У вас тревоги и озабоченности не вызывают они? Как вы на них реагируете?

– Я говорил уже, что между теорией и практикой фашизма большая разница. Ребята, которых мы видим на экранах, соблазняются рыцарскими лозунгами, романтикой служения национальному возвышению после национального падения, они ищут организации, жаждут дела.

А то, что столь искренние и благородные порывы находит именно это оформление, свидетельствует о кризисе нашего национального сознания, которое не может предложить им другой организации.

О фашизме серьезно рассуждал, говоря сперва о его плюсах и минусах, русский философ И.А. Ильин. Но он же позднее, после войны, предупреждал, что фашизм получил одиозную окраску и национальным движениям не следует пользоваться этим наименованием.

Есть понятия, которые полностью меняют свой смысл. Так произошло и с фашизмом. Свастика, форма приветствия и прочая его атрибутика не могут сегодня восприниматься иначе как символ зверства гитлеровской машины. Черного кобеля, как известно, не отмыть добела.

– Иногда ведь и вас, так же как Шафаревича, Кожинова, Лобанова и других замечательных патриотов России, могут походя обозвать «фашистом». Извините, но как же вы можете переносить такое? Как сердце-то ваше выдерживает все, что враги России обрушивают на вас?

– Ничего, фронтовая действительность закаляет. Не нравиться дурным, говорил Сенека, для человека похвально. Эх, если бы и впредь пришлось иметь дело с такими «фашистами», как мы! Не закрывающими глаза на недостатки и пороки своего народа, замечающими таланты и достоинства других народов. Но ни в своем, ни в каком другом народе не согласимся мы с «избранностью», с «выше всех», с правом навязывать свою волю и вкусы, с особым счетом к миру за свое присутствие в нем.

Года полтора назад в Милане вышла книга, которая наделала немало шума. Автор ее – историк и журналист, бывший посол Италии в России Серджио Романо. Называется книга «Письмо к другу-еврею» и посвящена, как можно догадаться, запретной теме. Романо с сочувствием пишет о евреях, книга не носит перепалочного характера. Однако есть вещи, которые он не может понять и о последствиях которых предупреждает своего «друга-еврея».

Речь в книге идет в основном о геноциде евреев во Вторую мировую войну и о том, что этот геноцид превращен теперь в заглавный и чуть ли не единственный. «Геноцид не является больше историческим эпизодом, подлежащим изучению в тех особых условиях, в каких происходило это событие, – замечает автор. – Он стал грехом мира против евреев, несмываемой виной, за которую каждый христианин должен был бы просить прощения каждодневно, он стал центральным ядром истории XX столетия. Благодаря такой исторической перспективе о любой стране и любом учреждении должно судить по их роли в этих событиях – так что в конце концов они, рано или поздно, оказываются на скамье подсудимых».

«Парадоксальным образом, – продолжает автор, – опасность нового антисемитизма наличествует именно в этом страстном стремлении нетерпимого еврейства КОНФИСКОВАТЬ ИСТОРИЮ, замораживая «иерархическую» важность событий и их значение… За всякой попыткой конфискации истории неизбежно следует другая, порой с противоположным знаком».

И – делает заключение:

«Трудно представить себе, чтобы геноцид евреев во время Второй мировой войны мог быть забыт или бы недооценивался. Но и геноцид, как любое другое событие в истории, неизменно представляет собой сумму какого-то числа, в данном случае особо завышенного, индивидуальных ответственностей и исторического контекста… Имеет место… подразумеваемое убеждение, что геноцид евреев есть нечто большее, чем факт истории, а – коллективная вина некоторых наций и некоторых религиозных культур. Но именно в этой концепции «коллективной вины» скрывается один из самых губительных ингредиентов любого расистского феномена».

С выводом этим трудно не согласиться.

Выходит, что из своей национальной беды евреи сделали бизнес. Германия, как страна, попустившая Гитлеру, до сих пор платит государству Израиль в качестве контрибуций огромные деньги. Хотя при Гитлере такого государства еще не существовало. Славянским государствам за геноцид на оккупированных территориях Германия не платит. Швейцарские банки в минувшем году «страха ради иудейска» сдались и вынуждены будут возвращать деньги, владельцев которых нет в живых. Это исключение сделано опять-таки лишь для евреев. На днях газета «Труд» сообщила, что германские концерны «с прошлым» вынуждены выплачивать многомиллионные компенсации рабочим, чей труд принудительно использовался в годы войны. Но как, кому выдаются марки? На фирме «Сименс», к примеру, надрывались 60 тысяч согнанных из оккупированных стран, а компенсации получили две тысячи. Евреи. То же самое на других предприятиях.

Ну можете вы себе представить, чтобы русские, больше всех пострадавшие от Гитлера, добились бы для себя исключительного права на выплаты за жертвы и страдания своего народа? Напористости не хватает? Но напористости потому и не хватает, что мы не считаем себя лучше всех. Совести хватает. Опять утверждается, возвращается на круги своя: есть избранный народ и есть прочие народы, гои, с которыми можно не считаться.

Так от кого же, спрашивается, исходит угроза фашизма? Кто являет явные признаки расизма, радикализма, экстремизма, нетерпимости, говорит о своем превосходстве, считает себя неприкасаемым, не знает меры в своих притязаниях?

«Письмо к другу-еврею» С. Романо вызвало в Италии громкую полемику. Авторитетнейший журналист И. Монтанелли (он не раз выступал против антисемитских выпадов, и авторитет его не подвергается сомнению и среди итальянских евреев) писал в газете «Коррьере делла сера»: «Увы, дорогие друзья-евреи. Даже если бы оказалось обоснованным обвинение в адрес всего христианского мира – что не соответствует истине – в коллективном сообщничестве за геноцид, не только могла бы возникнуть, но и возникает реальная опасность выкапывания громадной пропасти между двумя мирами, христианским и еврейским, – пропасти, которая не может не стать предпосылкой новых гонений…»

Не приведи, Господи! Но приведи, Господи, тех, кто неразумно вызывает эту опасность, к пониманию, что все мы живем в хрупком и все более ненадежном мире, где никому не следует преувеличивать свою силу и рассчитывать на безнаказанность.

Январь 1999 г.

Рубеж горя и беды или все-таки надежды?

Виктор Кожемяко: Дорогой Валентин Григорьевич, всегда большая радость встретиться с вами. И каждый раз об очень многом хочется вас спросить и от вас услышать. Мы беседовали год назад, а теперь 1999-й уже ушел в историю. Год двухсотлетия Пушкина, столетия Леонида Леонова и Андрея Платонова, 175 лет исполнилось Малому театру, в связи с двумя юбилейными датами – рождения и смерти – вспоминали Василия Шукшина…

Нынче такие юбилеи подвижников русского слова и вообще отечественной культуры обретают, согласитесь, особый смысл. Если раньше тот же Пушкин постоянно звучал по радио, шли пушкинские спектакли и концерты, фильмы и телепередачи, то теперь хотя бы благодаря памятной дате мы ожидали, что допустят его к народу. В чем-то ожидание сбылось, в чем-то последовало разочарование. Ну можно ли считать нормальным, например, что к двухсотлетию нашего гения так и не удалось создать ни одного отечественного фильма по Пушкину? Пришлось довольствоваться нам английской экранизацией под названием «Онегин» – весьма сомнительных достоинств.

И все-таки радости были. Прежде всего – завершение издательством «Воскресенье» совместно с Пушкинским Домом Полного собрания сочинений А.С. Пушкина, подготовка и выпуск которого были начаты еще в 30-х годах. Для меня прекрасным подарком стала книга Николая Скатова «Пушкин. Русский гений». Преподаватель Гнесинского училища Ольга Румянцева издала, причем в Профиздате, замечательный нотный сборник романсов на стихи Пушкина – такого не было много лет. Радио «Маяк» (вот уж не похоже на него!) поддержало инициативу своего коллеги Владимира Самойлова и каждый день вело пушкинский цикл «России первая любовь» – стихи поэта в записи крупнейших мастеров художественного слова из фондов Гостелерадио. Незабываемое впечатление – спектакль Татьяны Дорониной «Одна любовь души моей»…

Скажите, а какие у вас наиболее дорогие воспоминания останутся после юбилеев минувшего года?

Валентин Распутин: Прошедший год в близком преддверии смены тысячелетнего календаря был сумасшедшим, нервным, как бы даже испуганным наступающими событиями. «Мы съезжаем, мы съезжаем, нам некогда, приходите в следующем году». «Съезжало» очередное правительство, «съезжала» Дума, «съезжал» президент, метались волжские губернаторы Аяцков и Титов, вместе с продажей земли выставившие свои имена на продажу. И так везде и во всем. Впечатление такое, что, если бы не А.С. Пушкин, не 200-летие его рождения, мы бы этого года и не заметили. Пушкин задержал его в памяти и освятил своим именем. Весь год он разговаривал с нами о красоте и уродстве в искусстве и жизни, о власти и народе, о духовном и материальном; и о России, России, России…

Он и нас, нынешнее общество, высветил собою. И, надо сказать, порой являли мы перед ним весьма неприглядную картину. Не буду сейчас говорить об особой породе людей, ненавидящих вместе с Россией и Пушкина, о пошляках, зубоскалах и разного рода выставляющихся на фоне Пушкина, злобствующих, обделенных умом и талантом. Не о них речь. Но вот вспоминается торжественное собрание в Пскове, близ самых дорогих для Александра Сергеевича мест, накануне его дня рождения; переполненный праздничной, нарядной публикой зал, множество гостей со всей России – и Михаил Козаков на сцене, читающий Пушкина… под неприличные жесты. Зал смеется, аплодирует.

Меня это потрясло. С Козакова взятки гладки, он по природе своей, может быть, так устроен, что не видит Пушкина без неприличия, но зал-то, зал! Нет, раны от торжествующего хамства в культуре даже больше, чем мы предполагаем. Это зараза, которую скоро не вылечишь. И она вовсе не обязательно поражает только молодежь. Там же, в Пскове, вспоминается встреча в университете, тоже переполненный зал – и глубокие, преображенные лица студентов, отзывающихся на истинного Пушкина. В последнее время я все больше убеждаюсь, что нельзя о нравственных и духовных потерях судить, исходя из возраста. В среднем возрасте, который нахлебался самой грязной воды бесноватой демократии, наверное, потерпевших больше, чем среди 18—20-летних. Совсем молодые в инстинктивном страхе отшатываются от того, что видят они в идущих поперед. Не так дружно и массово отшатываются, как хотелось бы, и все-таки заметно. Дай-то Бог!

И пушкинский год пришелся здесь вовремя. Он и не мог, разумеется, прийтись не вовремя, годы идут да идут своим чередом, их не остановишь и не переставишь в другом порядке. И все же кажется, что идут они не безучастно, а подготовляют события и общественное настроение к праздничной дате. К 1999 году Россия стала одолевать неприкрытую наглость и беспардонность «новой культуры». Ее, наглости, и теперь предостаточно, но не то уже, не то. Не тот хор, не тот тон. Не стыдно было встречать Пушкина. Они гавкали на него из подворотни, а на виду народного шествия, следующего для встречи со своим гением, испуганно поджимали хвосты.

Ну и, конечно, вы правы: новые книги, новые издания, разбуженный интерес, уточненные жизнь и смерть. Кстати, и кино, пусть не в юбилейный год, пусть чуть пораньше, но отозвалось на 200-летие. Я имею в виду редкий для нынешних времен по красоте и чистоте фильм Алексея Сахарова «Барышня-крестьянка».

– И все же горькое ощущение, с которым мы живем все последние годы, – что русская культура словно загнана в резервацию, – остается. Достаточно вспомнить, как проходило празднование столетия Леонида Максимовича Леонова – одного из великих писателей XX века. Не Колонный зал Дома союзов, а Октябрьский, да и то выделенный с трудом. Не будь невероятных усилий нескольких энтузиастов, боюсь, что дата эта вообще осталась бы незамеченной. Ведь умудрилось же телевидение ни на одном канале, кроме «Культуры», ни единым словом не обмолвиться в те дни о Леонове! Ну а про другие-то дни и говорить не приходится. Еле-еле удалось наконец открыть мемориальную доску на доме, где жил классик русской литературы. Музей? Не знаю, дождемся ли. А между тем, по-моему, есть уже два музея Окуджавы. И Государственная премия имени Окуджавы есть – но нет, конечно, Государственной премии Леонида Леонова. Видно, не заслужил…

Или вот такой еще факт. Только на леоновском вечере я снова услышал – первый раз за многие последние годы – знаменитый русский народный хор имени М. Е. Пятницкого. Думал, что его уже и не существует! А на юбилее Малого театра перед зрителями вдруг появился (словно чудный сон, честное слово!) удивительный наш ансамбль «Березка». Но где же они, где эти изумительные творческие коллективы пребывают в другие дни? Почему мы их совсем не видим и не слышим? Почему так – они есть и вроде бы их нет? А главное – доколе?

– Да, ощущение резервации, куда загнана русская культура, остается. Скромно и незаметно отпраздновали столетие Леонида Леонова и столетие Андрея Платонова. Последнего демократия 80-х годов эксплуатировала нещадно, но замазать его национальное нутро не смогла и теперь в почестях отказала. А Леонов для духовной родни Грацианского всегда был чужим, его даже на время нельзя было присвоить. Отсюда и вполне объяснимое отношение.

Но знаете, я не вижу в этом трагедии. Несправедливость – да, бессовестная подмена значимости литературных имен – да, жесточайшая цензура в отношении к «своим» и «чужим» – да; но Леонова, эту глыбу, эту высоту русской словесности, Приставкиным или Аксеновым все равно не закрыть. Можно пулять ими по Мастеру, но ему от этого ничего не сделается, а легковесные снаряды пострадают. И пусть Окуджаве открывают хоть десять музеев, но, если нет музея Леонову или Платонову, все окуджавские музеи недействительны и нравственно несостоятельны. Литература (а тут речь надо вести и обо всем искусстве) – не тайга, где звери, захватывая чужую территорию, метят ее, ну, скажем мягко, своим духом. В литературе величие назначается по таланту и по сделанному не для так называемой элиты, а для народа.

Окуджава хоть вмешаться не может в свое омузеивание, а вот Евтушенко при жизни (американской) потребовал себе музей, прислав из-за океана иркутским властям чуть не ультиматум открыть в Зиме, где прошло его суровое детство, это материальное свидетельство в бессмертии. И, надо полагать, откроют – «демократический» Иркутск собирает сейчас подписи в поддержку пожелания Евгения Александровича. Можно досрочно и памятник открыть. Но что изменит это яростное самоутверждение в значении Евтушенко-поэта для русской литературы? Ничего. Явится на суд этой литературы с лишним пятном суеты вокруг собственного имени. Что написано пером – ни топором не вырубить, ни музеем не поправить.

…Я тоже слушал на юбилейном вечере Леонида Максимовича Леонова хор имени М. Е. Пятницкого. И смотрел на чудо его воскресения так: нет, братцы, такое искусство вам не похоронить. Кишка тонка. И хоть осыпьте вы друг друга своими «триумфами», в миллионы раз увеличивайте иудины тридцать сребреников, сколько угодно выдавайте злобу за талант, а мелкое мельтешенье за величие – все равно никогда вам и близко с такими голосами не быть. Ибо это, гонимое вами, и есть величие!

– Когда мы каждый раз начинаем говорить о том, в каком загоне уже не первый год находится у нас истинная культура, особенно национальная русская, невольно вспоминается крыловская басня: а Васька слушает да ест. Беда в том, что очень мало что-либо меняется после наших разговоров. Хотя я замечаю: в самое последнее время (может быть, это было связано с очередными думскими выборами) внимание власти к тому, что говорится в оппозиционной прессе, усилилось. У вас нет такого чувства? Правда, на телевидение, судя по всему, никак не хотят вас пускать. Да и для других писателей патриотического направления телевидение по-прежнему закрыто?..

– Да, конечно, Васька слушает да ест. Они и не могут поступать иначе. Захватили в свои руки богатейшую страну, захватили мощнейшее оружие воздействия на массы – ясно, что они будут пользоваться этим оружием до последнего часа, чтобы удержать власть. И русская культура для них, пусть даже и в дозированном виде, – это ослабление их идеологии.

На чем держится их идеология? Да ни на чем, кроме эгоизма, чистогана и ненависти к исторической России. Может ли на этом долго продержаться государство с огромными запасами культурного и духовного богатства, то есть может ли оно держаться на самоотрицании? Нет, не может. Большевики в 1917-м поняли это быстрее, чем либералы в 1991-м. Наши либералы, быстро переродившиеся в радикалов, попали сейчас в ловушку: и без исторической России им не продержаться, и национальную Россию позволять опасно. Они бы хотели разделить ее, историческую и национальную, но это тем более невозможно.

Десять лет ельцинская власть и слышать не хотела о Союзе писателей России. Вы знаете, что из всех творческих союзов сохранили свою структуру и работоспособность лишь два – Союз художников и Союз писателей России? Ничего, кроме ругани и проклятий, десять лет от власти и ее трубадуров мы не слышали. «Экстремисты», «шовинисты», «фашисты» и т. д. Но вот в минувшем ноябре писательский съезд – и поздравления от Патриарха, от Думы, Совета Федерации и многих губернаторов, присутствие на съезде вице-премьера правительства. Значит, выдержали осаду, подняли свою подвижническую деятельность во спасение России на ту высоту, что, люби не люби, а надо замечать. И «демократической» прессе пришлось прибежать на это событие. Теперь, надо надеяться, нам будет хоть сколько-то легче. Но дело не только в облегчении, а, что гораздо важнее, в признании организации, которая ни в чем не уступила – ни в правде своей, ни в наклоне писательского пера.

А совсем недавно, в конце января, мы провели выездной пленум в поддержку нашей армии. В Гудермесе провели, в Чечне, без всякого преувеличения можно сказать – в боевой обстановке. Ведь это не на Канарские пляжи теплой компанией сгонять для подъема собственного духа! Тоже пришлось сквозь зубы давать информацию об этом, хотя бы в три строки: и чего, мол, не сидится дома, чего наползают на законное изображение порядочного интеллигентного общества?

– Конечно, о телевидении нынешнем нельзя говорить без гнева – так многое в нем возмущает. Предвыборные месяцы «обогатили» этот беспредел новыми чудовищными изысками Доренко, Сванидзе и прочих мастеров оболванивания людей. И ведь горько прав Феликс Феодосьевич Кузнецов, директор Института мировой литературы имени A.M. Горького, от которого я недавно услышал: для многих телевидение заменяет ныне церковь. Неадекватная замена, но, увы, факт есть факт…

– Происхождение всех этих доренок и Сванидзе простое, даже примитивное. Они не могли не явиться. Эти экземпляры легче поддались дрессировке, потому они перед нами, но могли быть другие того же густопсового таланта. Есть хозяин, есть украденная у нас страна, поделенная между несколькими кланами, и есть вывернутый наизнанку закон: вор и разбойник тот, кто вздыхает о справедливости. Едва вздохнет он где-нибудь в Норильске или Выборге, едва приснится ему утраченное сильное и самостоятельное царство-государство в окружении собственных духовных и материальных ценностей – тотчас неистовое: держи вора!

Но наблюдательный зритель видит: неспокойны, трусливы они, идеологи и охранники изнаночного порядка. Накануне думских выборов вцепились в горло друг другу, опасаясь, как бы другой клан не оказался в обмане изобретательней и не набрал больше голосов. Закончились выборы, принесли, на первый взгляд, победные результаты – и на другой же день снова наглость по адресу патриотического лагеря. Но стоило Путину некоторыми своими действиями загадать загадку – страх в глазах, сбивчивость в речах, испуганные оглядки через плечо: диктатура, диктатура!

Нет, они не чувствуют себя хозяевами. Почти все перевернули вверх тормашками, оболгали, изгадили, расхватали, а уверенности в безнаказанности нет. Чует кошка, чье мясо съела. И боятся они не бунта. Но Россия – такая почва, такой климат, что и в сверхтерпеливом народе выращивает она возмездие в виде, выражаясь думским языком, делегированной наверх сильной личности. Ведь посмотрите: сделать из Сталина чудовище не удалось. Его оправдание в народе достигло, как мне кажется, чрезмерной святости. И не удалось, несмотря на все старания либералов, обелить ни Троцкого, ни Бухарина, его противников в продвижении к неограниченной власти. Это о чем-то говорит.

Что касается того, будто телевидение ныне заменяет в некотором роде церковь, не могу с этим вполне согласиться. Если говорить о массовой отданности телевизору, которая достойна других, более чистых врат, – да, это так. Но и в этом случае я уверен: если даже от телевизора заметно не отбывает, в церковь все равно заметно прибывает. А уж где святость и где срамота, люди разберутся.

– Мы говорим с вами, Валентин Григорьевич, на рубеже двух веков и даже тысячелетий. Наступил последний год XX столетия. Совсем немного времени пройдет – и XX век со всем, что в нем происходило, со всеми личностями, которые жили и действовали в нем, сразу как бы отодвинется куда-то за горизонт, обретет новый исторический статус. Леонид Максимович Леонов, которого вы хорошо знали и с кем не раз посчастливилось разговаривать мне, Василий Макарович Шукшин, который был нашим современником, Николай Рубцов, Александр Вампилов, Георгий Свиридов, Михаил Шолохов, Андрей Платонов, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Максим Горький – все это будет уже прошлый XX век. А XIX, где Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Достоевский, Толстой и Чехов, – уже век позапрошлый, как сегодня пока для нас XVIII столетие – с Фонвизиным, Сумароковым и Державиным. Что-то происходит в нашем сознании вместе с такой сдвижкой? Вообще, что вы испытываете в душе при этой, как ни говорите, несущей в себе нечто мистическое смене веков и тысячелетий, пусть и есть некая условность в самом определении времени?

– Но эта условность давно как бы материализовалась, приобрела определенные очертания, ступенчатое восхождение, музыкальный ритм, рабочую загрузку. Мы воочию видим время в окружающем нас мире, в нашем сознании летоисчисление от Рождества Христова имеет и другое направление, другой смысл, нежели прежнее и устаревшее – от сотворения мира. Но сам переход из тысячелетия в тысячелетие есть мистический акт. Меняется вся платформа, вся опорность бытия. Жизнь остается все в том же текущем продолжении, но уже на другой высоте, под другим космическим дыханием. И нас не просто вдвинут туда, как скарб, чтобы везти дальше, – так и кажется, что под особыми лучами осмотрят все наше нутро, приплюсуют к той или другой сумме, пометят, как быть с нами дальше.

Конец обыденного, рядового счета совпадает еще и с полным крахом цивилизации. В этом тоже есть что-то мистическое, предостерегающее: приехали, так жить нельзя. Человек и сам сознает, что история человечества кончилась, потому что история есть осмысленное и поступательное движение, движение от худшего к лучшему. А мы погубили и извратили все, из чего могло бы браться улучшение. Начинается дикий и бесконтрольный постисторический период. И «юбилей» дается нам как предостережение, как последняя возможность выбора разумной жизни.

Но, если даже не задумываться об этом (нет сомнения, что человек постарается не задуматься, чтобы не портить себе настроение), все равно ощущение величия свершающегося события, другой высоты и другого неба над головой не должно никого миновать. Мы, может быть, и случайные, но счастливые избранники этого события, единственные из многих поколений людей, укладывающихся в тысячелетие. И это нужно пережить внутренне, этим нужно исполниться со столь же возвышающим чувством. Ну не звери же мы в самом деле, чтобы, уснув в одном тысячелетии, как ни в чем не бывало через несколько часов проснуться в другом – и с обычной скукой взглянуть в окно?!

– А будет место литературе в XXI веке? Уже сейчас для многих Интернет полностью заменил книгу, а звание писателя, некогда почетное и особо уважаемое, кажется, перестает таким быть. Ведь все знали Валентина Распутина, Василия Белова, Юрия Бондарева. А кого из писателей новых поколений знает теперь каждый в стране?

– Да, но не может же все оставаться так, как сейчас, бесконечно. Если бесконечно и в массовом порядке заглатываться Интернетом и прочими электронными штучками, то это смерть для литературы. И для человека тоже. А вероятнее всего – будут дергаться «автоматики» с выжженными Интернетом душами, но будут жить и нормальные люди.

«Война и мир», говорят, введена в Интернет, но попробуйте там прочесть «Войну и мир» – глаза спалишь и удовольствия не получишь. Рентгеноскопия великого текста, сухой паек, извращенчество. «Автоматикам» уже и сейчас нечего в себе питать духовной пищей, а лет через пятнадцать – двадцать они и вовсе рискуют превратиться в конструкции для приема информации и механических наслаждений.

Читать все равно будут. Возможно, на читателей живой книги станут смотреть как на чудаков, но художественная литература не исчезнет. Мы с вами говорили о прошлогодних писательских юбилеях. 200-летие Пушкина, с одной стороны, вылилось в народное поклонение поэту, а с другой – в неосознанный массовый протест против стандартизации человека. Новый порядок вещей, признавая Пушкина формально, фактически отодвигает его, как и всю русскую литературу, на задворки механического, подвергающегося муштре сознания. Пушкин чувствен, необыкновенно красив и богат в стихе, он как дрожжи для души, поэзия его мироточива – конечно, он не вмещается в размер духовно укороченного нового человека, он для этого мира чужак. А народ, интуитивно чувствуя это, вышел навстречу Пушкину как к одному из духовных спасителей.

На 70-летие Шукшина в Сростках собрались, как в былые времена, десятки тысяч читателей и почитателей Василия Макаровича. Такого не бывало давно. Все презрев и преодолев – и расстояния, и развал страны, и бешеные цены на проезд, съехались, чтобы поклониться писателю, бившему в колокол национального пробуждения, едва не со всех концов бывшего Советского Союза. Значит, читают, любят, чтят. Не по Интернету читают!

Читать будут и Толстого, и Достоевского из позапрошлого века, и Шолохова, и Леонова, и Шукшина из прошлого. Кого станут читать из «настоящего», из наступающего XXI века, сказать пока трудно. Уровень литературы, к несчастью, падает. Но это опять-таки вопрос из глобальных, порожденных материальной цивилизацией.

– Знают или не знают писателя, артиста, композитора, художника – это нынче, разумеется, в решающей степени зависит от того же всемогущего телеящика. Кого он пожелает или не пожелает «раскрутить». Увы, в герои теперь выходят совсем не за талант или подвиг, не за труд или самоотверженность, какую-то особую душевную самоотдачу. Вот некий Джон (по фамилии, кажется, Карпентер) выиграл недавно в американской телевизионной игре миллион долларов – и тотчас стал известен всему миру. И уже журналисты стоят в очередь к нему за интервью. А ведь вопрос-то у них у всех только один: «Что вы почувствовали, когда стали миллионером?» Маяковский когда-то говорил: «Я поэт. Этим и интересен». Ну а чем может быть интересен этот Джон? Между тем популярнейшая Книга рекордов Гиннесса, наверное, в подавляющей степени состоит из такого рода «достижений» – кто больше всех выиграл, съел сосисок, выпил пива или виски… Вот какие ориентиры для восхищения и подражания выдвигаются людям на XXI век. Разве не так?

– Да, приходится соглашаться. Мир съехал с одних основ, где мерою прочности и подражания были героизм, красота, нравственное здоровье, любовь, и наполз, потеряв управление, на другие, которые прежде признанием не пользовались и воспринимались как уродство. Случались и в России охотники за один присест съесть несколько сот блинов и отдать Богу душу. Но в анналы истории их имена не заносились, и рекорды сумасшествия тогда еще не регистрировались: книги Гиннесса не было. Что там сосиски! Автомобиль по частям скушал один австралиец за несколько лет и выиграл миллион долларов. Покорение Северного и Южного полюсов, восхождение на высочайшие вершины, морские переходы вокруг света на легких парусниках, космические полеты и прогулки по Луне перешли в разряд мелких и наскучивших происшествий, а вот любовные похождения принцессы Дианы поставили на голову всю планету. Людей толкают к низменному, происходящему из «подполья», из темного, античеловеческого. Внимание переключается на примитивные и извращенные формы удовольствия. Удары по психике сделались такой же необходимостью, как хлеб. Чтобы попасть в парламент, нужно иметь грязную репутацию, скандальную славу; чтобы выйти на сцену, не талант требуется в первую очередь, а какая-нибудь «пряность», вульгарность, способность к выходкам. Что был бы авторитет Клинтона без Моники Левински, что был бы авторитет Ельцина без его пьяных выходок! Тьфу, а не президент сверхдержавы без скандального ореола!

Это признаки вырождения. Будем надеяться, не окончательного. Но мир, который пытается утвердиться на ценностях со знаком минус, бравирует «альтернативной» нравственностью и сознательно отдает на заклание святыни, – такой мир должен или заблуждаться относительно своих запасов положительного, или вообще ни о чем не задумываться, пустившись во все тяжкие, или поставить своей целью мучительное самоуничтожение.

Тяжело да и, кажется, бессмысленно об этом говорить. Какие-то частности, болезни, искажения время от времени еще могут с трудом замечаться. Но замечать общее погружение Атлантиды в грязные и темные воды Мирового океана считается ересью и паникерством.

Быть может, Россия, как особая и «отсталая» страна, как страна большая и крепкопородная, и держала на плаву Атлантиду. Быть может, и способна была бы удерживать еще сроки и сроки, приди в России к власти разумные и нравственные люди.

– Самый заветный мой вопрос, с которого я хотел начать нашу беседу, но вот не смог сразу выговорить, связан с двухтысячелетием Рождества Христова. Вы – писатель, по духу православный. Скажите, пожалуйста, что значит для вас эта совершенно необычная дата? И вообще, что вы думаете о судьбах христианства, особенно – Православия, в наше горькое и губительное время? Дает ли Православие надежду России и русскому народу в грядущем веке и наступающем третьем тысячелетии?

– Оно дает нам прежде всего надежду нынешнего нравственного и духовного выправления. Это было по меньшей мере непродуманно со стороны захватившей власть десять лет назад российской «демократии» – признать Православие и отказать в праве на существование национальной России. Национальная Россия тысячу лет питалась и воодушевлялась Православием, их не разъять. Еще раньше эта же ошибка была сделана национал-коммунизмом, появившимся, на мой взгляд, примерно к концу 70-х годов и вынужденным молчаливо понимать, что на народной безличности дальше ехать нельзя; так вот, ошибкой его было то, что слишком долго кряхтел он, пущать или не пущать веру, которая составляла дух и лицо нации.

Западный христианский мир встречает свое двухтысячелетие с явными признаками кризиса и похолодания к заповедям Христовым. Это особый разговор, о столь глобальных вещах несколькими фразами не сказать. Связан этот кризис с «родимыми пятнами» Запада, приобретенными во второе тысячелетие, – такими, как индивидуализм, победа материальных интересов над духовными, победа расчета над Любовью, главным словом Христа. Они и «пригнули» христианство в свою сторону, «исправили» подвиг Христа. Слишком высоки и тяжелы оказались дары для слабой души. Огромные аудитории на площадях, которые мы видим по телевизору при поездках Папы Римского, могут быть свидетельством лишь того, что каждодневный христианский подвиг стараются подменить массовой и одновременной индульгенцией по отпущению грехов. Я бывал и в католических, и в протестантских храмах, они больше похожи на величественные памятники былому могуществу веры.

Не хотелось бы заводить старую пластинку: у них там все плохо, у нас здесь все хорошо. Но, я думаю, Православие в России получило ныне действительно свежее и очистительное дыхание. Восстанавливаются старые храмы и строятся новые, миллионы людей пришли туда с молитвой. Русь, спустя тысячу лет после первого, словно приняла второе крещение. И, будем надеяться, оно не опоздало. У нас не так уж много опор, на которые мы можем без опасения рассчитывать в своем воскресении, – так давайте же поверим в ту, что способна дать целительные силы.

Но, повторю, эта тема требует более подробного и серьезного разговора.

– Хотел бы спросить вот о чем. Замечаю, что в последнее время у нас все более распространяется убежденность, что Россия с ее историей такова, что любить «эту страну» абсолютно не за что. То есть давний спор Чаадаева и Пушкина решается совсем не в пользу Пушкина! Об этом свидетельствуют и письмо некоего 20-летнего молодого человека «Я стал презирать Россию», опубликованное в «Советской России» 2 сентября прошлого года, и письмо 62-летнего пенсионера К.В. Авдеева, напечатанное в «Правде» и озаглавленное тоже весьма характерными словами автора: «Пусть на месте России образуется бездонный океан…» Вот до чего она плохая, нелепая, никчемная и никудышная, наша Россия. Что вы думаете обо всем этом? Почему вдруг снова усилились такие настроения и как им противостоять? Ведь люди, не любящие свою Родину, едва ли смогут поднять ее из пропасти, в которую нас всех столкнули. И насколько, по-вашему, заражена этой болезнью антипатриотизма сегодняшняя молодежь?

– Меня такие люди ничуть не удивляют. Они были всегда – и до Чаадаева, и до Смердякова, высокомерно произносившего, что «эту проклятую страну надо завоевать иностранцам», и после него. Но Чаадаева к числу хулителей России надо относить осторожно, он сказал о ней много верного – и в критике ее, и в ее защите. А от Смердякова, этого порождения отрицания и зла, иного отношения к России и ждать было нельзя, и оправдывает его только то, что он литературный герой, а не историческая личность. Но герой, созданный гениальным художником не на пустом месте. Такие «мыслители» водились, и они, как правило, любили покрасоваться своим «особым» мнением.

Природа этих людей никакой тайны не представляет. Берутся хулители обычно из неудачников, из людей, в чем-то ущемленных, чего-то недобравших, личностно неполноценных, злых, и вот – снимающих с себя ответственность за свою неполноту: это она, страна, в которой выпало мне несчастье жить, виновата, это она плоха, а не я, это из-за ее худородства я страдаю. И их это возвышает в собственных глазах, подобно тому, как потенциальный убийца, только еще замысливший преступление, сразу выделяет себя из всех прочих. Им представляется, что, для того чтобы судить и проклинать Россию, насылать на нее напасти, надо стоять высоко. Вот почему они пишут в газету, им требуется своей больной душой, принявшей отрицание, помахать, как знаменем, им хочется, чтобы их заметили. Ну как же: «Я стал презирать Россию», «Пусть на месте России образуется бездонный океан». Такое «громоподобие» в Америке должны услыхать и заметить! Но «громоподобия» не получается, такому бунту цена невелика, а в последнее время в особенности.

Это – знакомая порода людей, известный психологический тип. России стало трудно, потребовались воля, терпение, подвижничество, даже мученичество, чтобы жить в ней, на подвижничество и мученичество они не способны – отсюда и прибавление к этому типу. Сначала они отказываются от немощной матери (не публично, но в душе: «Она уже ни на что не годится, без нее мне было бы удобней»), потом – отказ от ослабевшей в несчастьях Родины, а затем, перевези их завтра в Америку и не придись она им по душе, ибо, конечно же, Америка не произведет их в герои и нянчиться с ними не станет, – затем проклятия в адрес всего мира и «пусть на месте всей земной суши образуется бездонный океан».

Конечно, объяснить этот сорт людей можно, но понять и принять их присутствие среди нас очень трудно. Иное дело – духовные чужаки, захватившие в России власть и занятые перестройкой ее по своим потребностям. Они все делают для того, чтобы оболгать Россию, опорочить ее прошлое, оклеветать народ, вызвать в нас, простодушных, неприязнь к своему родительскому миру. Тут война, самая настоящая война, пока идеологическая, духовная, в которой поношение России стало оружием растления. Все ясно. На войне как на войне. Но надо иметь какой-то уж очень тяжелый душевный изъян, какое-то уж очень слабое притяжение к родному, чтобы, будучи русским по рождению (да и татарином, башкиром, якутом тоже), с таким бешенством восстать даже против самого факта существования России. Бог с ними, у них будет свой крест. Россия от подобного новодиссидентства пострадать не может. У нее, надо думать, на этот случай сделаны запасы. Массового исхода из нее, пока она остается собою, русского населения, равно как татарского и якутского, не предвидится, а не любящим ее, сморщившим свое сердце до идеала чужого рая, – туда и дорога.

– Вот что еще, очень важное. Ельцину в его речь перед уходом советники придумали хитрый ход: попросить у людей прощения. Расчет на то, конечно, что по-русски, по-христиански принято отзываться на такое, если просьба искренняя. И вот теперь я людей спрашиваю: а вы, лично вы простили Ельцина?

– Да ведь он прощения-то просил не у нас с вами, не у народа за то, что ограбил его. Он просил его у тех, кто сел нам на шею, за то, что недоограбил нас и не смирил до положения бессловесных тварей.

Нет, государственному преступнику с таким набором преступлений прощения быть не может. Церковь говорит: прощайте и любите своих врагов, но не врагов Бога. Так и в этом случае: мы вольны обниматься с кем угодно, но не с врагами России, которые растлили ее и осквернили, применили по отношению к ней тяжкие истязания, приведшие к миллионным жертвам. Это общие слова, но правосудие составит обвинительное заключение по полной и необходимой форме. Преступления против народа в разряд мелкого пьяного хулиганства перевести нельзя, если мы еще хоть сколько-нибудь уважаем себя.

Можно сослаться, кстати, и на практику так называемых демократических стран. Южная Корея дважды приговаривала своих президентов к смертной казни за единичные расправные действия над народом и финансовые махинации. Чили, поддерживаемая Европой, добивается суда над престарелым Пиночетом за противозаконные карательные меры против народа, которые рядом с карательными мерами Ельцина не идут ни в какое сравнение. Германия таскает по тюрьмам оставшихся в живых руководителей ГДР – за то только, что они защищали интересы своей бывшей страны. Западная демократия исполняет свои законы, как известно, выборочно, и тем более она постарается не дать в обиду нашего (в том-то и дело, что не нашего!) «первого президента», который преподнес ей в дар огромную страну. Но это уж не его, не Запада, забота, как нам со своим погубителем быть. С ним и со всей его камарильей, тянувшей Россию на пыту. И наследник Ельцина легкомысленно подписывает документы с заверениями, что мы его будем любить.

«Никто не забыт, и ничто не забыто» – этот нравственный закон должен действовать как по отношению к спасителям нашей страны, так и к губителям тоже.

– В заключение хотелось бы услышать, каким был для вас творчески этот год и что планируете на ближайшее будущее?

– Для меня, к сожалению, прошедший год был не из удачных: болезни, операции, малая производительность за письменным столом. Но лямку свою по возможности тянул.

Жить и работать в России всегда было интересно, а с наступлением 2000 года стало еще интереснее. Я не сомневаюсь в том, что наша возьмет, но хотелось бы – побыстрее.

– Такое пожелание разделяю полностью! А вот со столь строгой самооценкой вашей позвольте все-таки не вполне согласиться. Даже только два рассказа – «Изба» и «На родине», опубликованные в прошлогодних номерах «Нашего современника», сделали бы честь любому классику. Поверьте, я ничуть не завышаю. А ведь были у вас еще прекрасные работы о Пушкине и Леонове, напечатанные в «Советской России» и «Правде», а затем в журнале «Роман-газета XXI век». Были многочисленные устные выступления – часть вашей постоянной и огромной общественной деятельности. Нет, по-моему, несмотря на болезни, год ушедший был для вас очень насыщенным. Низкий поклон вам за все ваши труды. И новых побед, одолений, свершений!

Февраль 2000 г.

Глава III Вступая в новое столетие и даже тысячелетие

Доля ты русская…

Виктор Кожемяко: При переходе из одного века в другой, из прошедшей эпохи в следующую все так или иначе думают о том, что впереди. А когда Родина в столь невыносимом состоянии, как наша все последние десять лет, порой кажется, что думать о чем-либо ином вообще невозможно. Как видятся сегодня вам, Валентин Григорьевич, завтрашний день и начавшийся век? Есть ли отрадные надежды на изменение в ближайшем будущем нашего положения к лучшему?

Валентин Распутин: У меня такое впечатление, что мы все испытываем невольную радость от сравнительно благополучного перехода в новое столетие и тысячелетие. «Сравнительно» – потому что природа показала свою мощь: были разрушительные и землетрясения, и наводнения, и тайфуны, и несусветная жара в Южной Европе, и несусветные морозы в Сибири, но без апокалипсических разломов и потопов обошлось. И мы оказались на другом берегу. Именно это ощущение: на другом берегу. Там, где мы были только что, закончилась история, в которой человек еще мог принимать участие (Фукуяма, американский философ японского происхождения, десять лет назад написавший статью «Конец истории», прав), а вместе с историей закончилась человеческая цивилизация и общественная эволюция. Позади остались захоронения тысячелетних трудов и упований. Вокруг нас подобие прежней жизни, те же картины и те же дороги, к которым мы привыкли, но это обманчивое видение, тут все другое. И мы другие. И этот «подарок» новой календарной эре и всему миру сделала Россия. Она вдруг сошла со своей орбиты и принялась терять высоту. Но значение и влияние ее в человеческом мироздании было настолько огромным, удерживающая ее роль настолько велика, что вся планета, независимо от того, что кто-то считает себя в выигрыше, почувствовала неуверенность и тревогу, всех обожгло наступление новой реальности на противоположном берегу Реки жизни.

«Обожгло» – не значит, что привело в чувство и разум. Ненавидевшие Россию не остановятся в своей ненависти к ней, и внутри России те, кто составил себе профессию по-змеиному набрасываться на любое мало-мальски спасительное для нее дело, ничего, кроме яда, вырабатывать не могут. Из России будут продолжать делать самоубийцу (для столь огромной величины это не моментальное действие) и одновременно обучать ремеслу самозахоронения: оторвали от себя кусок тела, к примеру, национальную культуру – погребли, оторвали остатки отечественного образования, как сейчас происходит, – погребли… И так далее: богатства земные, духовные, природные и исторические накопления… И это может продолжаться до тех пор, пока, кроме имени, от России ничего не останется, или пока мы будем возиться с навязанными нам, как условие капитуляции, «правами человека» во вред правам народа на жизнь. О каком благополучии может идти речь, если права грызунов у нас первее и важнее права цельного организма на здоровое существование?

На этом берегу, где мы очутились, ступив в третье тысячелетие, все будет жестче, откровенней, без всякой там человеколюбивой риторики. Слабым здесь делать нечего. Нам или придется в короткое время стать сильными, притом двойной силой – духовной и физической, или готовиться к худшему.

– Продолжают говорить о загадке Путина. Для вас есть такая загадка?

– Особой загадки тут, мне кажется, нет: Путин расчетлив, осторожен, он выжидает больше, чем делает. Все, что он делал до сих пор во внутренней политике, это чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Попытки договориться с олигархами, чтобы они поделились с государством награбленным, приведут к ничтожным результатам: эта порода людей на милосердие не способна, а требовать именем закона президент не в состоянии, у нас нет таких законов. Попытки вытащить народ из черной нищеты тоже привели к ничтожным результатам: прибавки жалованья и пособия тут же съедаются нарастающей дороговизной жизни, и единый Чубайс сильнее в своем мародерском величии всего правительства. Даже малого шага не сделано пока к объявленной диктатуре закона, и едва ли приведут к успеху попытки государства склонить на свою сторону большими и даже огромными окладами служащих власти и правосудия… Само по себе это парадокс, ненормальность: чтобы госслужащие служили государству, а не врагам его, и судьи правили закон, а не беззаконие, их приходится прикупать, создавать для них особые условия, а долг и совесть уже не играют никакой роли, они даже в расчет не берутся. А если так, если долг и совесть отменены в отношениях государства с подчиненными и присяги не существует, кто брал, тот и брать будет, увеличится только размер взятки. Преступные империи, даже каждая из них в отдельности, сегодня, похоже, богаче империи государства Российского, их это в расход не введет.

Год в должности президента – конечно, не ахти какой срок, и окончательные выводы делать рано. Но это все-таки срок, в какой замечаются перемены. И, если мы продолжаем обсуждать «загадку» Путина, – стало быть, перемены эти остаются неопределенными и решительный шаг во внутренней политике в ту или другую сторону сделан не был. Наши упования связаны, как правило, с патриотическими декларациями президента и искренностью их произношения, а наши разочарования – с тем, что в действительности от них мало что меняется.

Возьмем культуру, нам с вами это ближе. Лучше в последний год стало дышаться культуре, которая на протяжении столетий составляла силу и славу России? Нет, не лучше, создается впечатление, что для министерства с этим названием русская культура нечто такое, о чем ему хотелось бы навсегда забыть. Но в министерстве тоже работают государственные служащие, и, если бы государство сознавало, что от макушки до пяток оно пронизано духом отечественной культуры, даже и несмотря на гонения ее в последние времена, оно бы позаботилось, чтобы и служащие его проникались этим духом. А служащие прямо на этой ниве – в особенности. Значит, не сознает, отворачивается от родного, заглядывается на чужие игрища. И президент особо отличившимся в попугайничестве и издевательстве над песнями «этой страны» раздает награды. Так получается. Что было при Ельцине, то и осталось. Кого мы с вами можем припомнить из патриотического лагеря – из патриотического, а не враждебного России, кто был бы замечен и отмечен и кому с благодарностью было воздано за труды по спасению… эх, сколько же всего нужного и родного пришлось спасать в эпоху грязи и мрази!.. Дело это само по себе не требующее наград, но достойно их все же более, чем разрушение или равнодушие.

– И все же какие-то перемены происходят. Путинское время чем-то уже отличается от ельцинского. Хотя есть здесь, по-моему, немало оснований для новых тревог. Так, признаюсь, у меня сжалось сердце, когда от одного за другим услышал от двух писателей-патриотов, что приходили их снимать для телевидения. Казалось бы, порадоваться.

Однако это может быть и знак того, что попытаются как-то использовать уважаемых этих людей в своих целях. Телевидение-то по сути своей прежним остается! И не представляю я, не верю, что будет подлаживаться под патриотически настроенных писателей. Скорее уж постарается их под себя подладить. Как вы считаете, есть такая опасность?

– Думаю, таких писателей-патриотов, как, предположим, Михаил Алексеев или Юрий Бондарев, телевидению под себя не подмять. Тут скорее другое. Вероятней всего, откуда-то сверху было высказано пожелание, чтобы телевидение делало хотя бы видимость плюрализма… Того самого, да, того самого, о котором, оседлав власть, и думать забыли. Мол, пора делать вид, будто мы всем даем слово. А это «всем» – одно мнение на тысячу противоположных. Такое теперь «равенство». В исправление телевидения я тоже не верю при теперешних его хозяевах. Больно уж выгодное это занятие – бесчестить Россию и развращать народ.

– Если говорить о силах, которые с самого начала так или иначе противостояли ельцинизму, то приходится признать: увы, не было и нет в них не только единства, но и подчас элементарного взаимного понимания и уважения.

Не потому ли победа оказалась весьма проблематичной?

Не скрою, с болью воспринял я в прошлом году памфлет Владимира Буилина «Билет на лайнер» – в ваш адрес. Поводом стало присуждение вам Солженицынской премии. То, что отношение к такому факту было неоднозначным, меня не удивило, этого следовало ожидать. Но чтобы патриот-публицист буквально изничтожил за это писателя-патриота…

Кстати, в памфлете том и я фигурирую среди ваших «чувствительных почитателей», выдавших вам титул «совесть народа». Что ж, не отрекаюсь. Остаюсь почитателем, по-прежнему высоко ценю совестливость вашу, которой, увы, очень и очень не хватает у нас сегодня литературе, в том числе публицистике. Однако не от одного человека довелось слышать: «Да зачем Распутин принял эту премию от Солженицына? Сам-то Солженицын не принял же орден от Ельцина!» Интересно, а вам говорили это?

– Говорили… Как не говорили… Почти в тех же самых выражениях. Логика поразительная: Солженицын, отказавшийся от награды Ельцина, – патриот, а Распутин, принявший премию от Солженицына-патриота, – отступник и предатель. Это у одних, умеющих заблудиться в двух соснах. И есть другие, Бушин среди них, не желающие еще с 70-х годов даже слышать имени Солженицына, оно их сразу ввергает в неистовство. Вот так же не принимают они Православие, русский человек, по их мнению, не должен был в этом отходить от ортодоксальной коммунистической идеологии или хотя бы раздвигать ее до признания Бога.

О Солженицыне. Не настолько сильны мы и богаты и не настолько умопомрачение, как партийная дисциплина, стеснило наши взгляды и вкусы, чтобы не признавать Солженицына-художника и Солженицына-мыслителя. Разве не прав он был еще тогда, в 70-х, в своем «Письме к вождям Советского Союза», в статьях «Раскаяние и самоограничение», «Образованщина», а затем в «Как нам обустроить Россию»? Разве не зачитывались мы его «Одним днем Ивана Денисовича» и рассказами, и разве не он в «Красном колесе» показал нам роль Февраля – роль, которую мы тогда знали слабо? Разве не Солженицын писал статьи в защиту русского языка и разве его «Наши плюралисты» не были решительным отпором уже из изгнания распаленной в мире русофобии? Бушин может ответить мне, что он не зачитывался и не знал, – и это будет неправда: Бушин, по своей уникальной сыскной способности все знать, мог знать и об этом (но не написал же!), а Россия, свидетельствую, во многом жила в отношении своего прошлого в потемках.

Солженицын не нуждается в моей защите, и я не рассчитываю своим заступничеством изменить отношение к нему среди его ненавистников. Но умейте в великане признать великана, пусть и неприятного вам, пусть и ошибавшегося, найдите способ измерить его истинный рост.

Я не во всем согласен с Солженицыным, и он это знает. Но одно дело – не соглашаться (не все из нас и с Пушкиным соглашаются, когда он заглядывал в масонскую ложу, но Пушкину от этого ни холодно, ни жарко) и совсем иное – во враги его в этом несогласии, во враги. И никаких заслуг не принимать во внимание.

– Когда я читал памфлет Бушина, меня особенно ударило в нем то, как он передернул, исказил смысл вашей речи при получении премии. Цитирует:

«Чего мы ищем?.. Мы, кто напоминает, должно быть, кучку упрямцев, сгрудившихся на льдине, невесть как занесенной ветрами в теплые воды. Мимо проходят сияющие огнями огромные комфортабельные теплоходы, звучит веселая музыка, праздная публика греется под лучами океанского солнца и наслаждается свободой нравов…»

И дальше:

«С проходящих мимо, блистающих довольством и весельем лайнеров кричат нам, чтобы мы поднимались на борт и становились такими же, как они».

У вас, насколько я понимаю из контекста, разговор идет о современной так называемой цивилизации, американизированной, западнизированной и все более глобально захватывающей весь мир своими бездуховностью и безнравственностью. Конечно, речь и о культуре, литературе. О реализме, который отпевают теперь как безнадежно устаревший, консервативный, и, с другой стороны, о всяческих модернистских и постмодернистских модных течениях, внешне блистающих, сияющих и гремящих, ублажающих безбрежной свободой нравов праздную жирующую публику. Бушин же переводит все из плана культурологического и литературного, духовного и нравственного в план сугубо политический! «Кому это – нам? – спрашивает. – Мне, например, не кричат». Получается, что власти зовут вас, Распутина персонально, на лайнер «Новая Россия». И вы, восхищаясь, соблазняясь, чуть ли не упиваясь, то есть польстившись на приманку, предаете товарищей-патриотов…

Да разве можно так все передергивать?

– Ну, это уж как полагается в охотничьем азарте, когда сверка с текстом не поспевает за бегом ретивого пера, когда сердце выстукивает одно: ату его, ату! Думаю, Бушин и не читал моего выступления, а только торопливо похватал отдельные куски, счел их подходящими для своего приговора, опасаясь, что полный текст может оказаться неподходящим, и повел стрельбу. У меня под океанским лайнером имеется в виду торжествующий в безнравственности и зле мир, в который издевательски могут приглашать и Бушина, и меня. Но ни он, ни я для этого мира не годимся, в этом смысле мы с ним стоим на одной доске (читай: на льдине), нравится такое соседство Бушину или не нравится. Горячность ума – дело незапретное, но зачем же действительно передергивать? Можно было о своем решительном нежелании знаться со мной сказать более достойным образом.

– Такие извращающие смысл перехлесты, а иногда и сознательная подтасовка, к сожалению, становятся в последнее время чуть ли не нормой в произведениях Владимира Бушина. Объяснение и оправдание тут какое может быть? Дескать, сатира имеет свои законы. Она допускает преувеличения, заострения, обобщения, это же вам не скучная и унылая фактография, от которой скулы сводит.

Здесь все весело и живо, искрометно и ядовито!..

Так-то оно так, однако переворачивать смысл высказанного оппонентом с ног на голову ради красного словца даже самому талантливому сатирику, по-моему, не дозволено. В противном случае далеко ли тогда будет Владимир Сергеевич Буилин от какого-нибудь Александра Николаевича Яковлева? Тогда они один другого вполне будут стоить. А ведь такие методы применяются по существу в борьбе против своих. Именно так получилось у него и в статье «Почему безмолвствовал Шолохов». Или, я уж не знаю, – не считает теперь «своими «Владимир Буилин ни вас, ни меня?

– Жанр жанром, но ведь и выбор жанра определяется человеческой индивидуальностью. Хлесткое перо требует хлесткого сердца. Горевать по поводу того, что Владимир Бушин не считает нас «своими», если это действительно так, не следует, мы уж как-нибудь и на своем месте будем продолжать посильную работу.

Беда в другом, об этом вы уже упоминали. В неуважении друг к другу, в нежелании друг друга понять, постоянной распре, сжигающей всю нашу энергию. Что это – национальная черта или действие порождаемой всякой смутой внутриутробной бациллы? Не хочется и доискиваться, коли от обнаружения причины все равно ничего не изменится. С жестокостью, ничуть не меньшей, чем решения исполкома народовольцев, вынесли «приговор» Владимиру Солоухину: «Не наш, поди прочь!», тот же окрик прозвучал в адрес Игоря Шафаревича, пытались измазать в грязи имя Владимира Крупина, не однажды набрасывались на многотрудливого Валерия Ганичева… Все крупные фигуры, вставшие за Русь давно. И чем кончается ныне? «Шаг влево, шаг вправо – побег, измена». И такое не только в московских кругах, а по образцу их везде в России. Поэтому, не умея объединиться, договориться, заваливали мы одно начинание за другим. Нас легко было не замечать, гасить нашу деятельность: мы это творили своими руками. Когда требуется защита Отечества, в ополчение идут, не считаясь, кто монархист, кто анархист, а кто коммунист, а у нас партийные интересы оказываются сплошь и рядом выше России. Неудивительно, что большей пользы добиваются те, кто уходит в мирскую и земскую работу, распоряжается собою свободно, согласно совести и таланту.

Горько говорить, но это так: обличать друг друга во всех смертных и бессмертных грехах сделалось профессией среди недавних соратников. Видимо, оттого, что преступная власть от наших обличений страдала мало, другому чувству вырабатываться было не из чего, и весь пафос недовольства перешел на ближних. Так легче, и результаты налицо. И больно, и стыдно от какой-то общей нашей вины несогласия.

– А тут еще смерть вырывает из наших рядов едва ли не самых достойных и мудрых. Вот ушел Вадим Кожинов. Трудно даже это произносить. Непоправимое горе! Как подумаешь, что уже больше не поехать к нему, не поговорить, не посоветоваться…

– Это огромная потеря, пока еще не осознанная полностью. Для такого осознания надо подготовить место, как подготавливается оно длительной болезнью, свыкнуться с мыслью, что человека может не быть. А тут вдруг сразу, не отрываясь от работы, точно неосторожно оступился и «провалился». Мы настолько привыкли, что у нас есть Вадим Валерианович Кожинов, и он, сколько бы ни путали путаники отечественной культуры и истории, все расставит по местам, поймает за руку, всему даст точное объяснение… – настолько привыкли, что и в горе прежде явилась невпопад какая-то детская обида: да что же это он? Как теперь без него?

«Исследователь» и «следователь» – слова близкие, одного корня, и означают они поиски правды. Кожинову в последнее, самое тяжкое для России, преступное десятилетие, быть может, больше даже подходит «следователь» – в нравственном смысле: свои поиски он вел не бесстрастно, не по-буквоедски, а словно спасая самую близкую судьбу, торопясь представить доказательства оговора и подтасовок. Даже тому, что происходит на наших глазах, Вадим Валерианович давал свое самостоятельное объяснение, и оно оказывалось более верным. Он постоянно находился рядом с нами, но шел как бы чуть обочь – откуда видно лучше и где потайное смещение культурных и общественных пород оставляет читаемые знаки.

Что говорить! Он был одним из тех и даже более чем кто-либо другой, кто помогал нам добывать Отчизну нашу. Он очень нужен сегодня и как нужен был бы завтра…

– Есть одна острейшая проблема, которая разводит людей, даже иногда искренне любящих свою Родину, и разводит очень резко. Это отношение к социализму, к нашему советскому прошлому, а через него – и к нашему будущему: каким ему быть. Тема, о которой мы много говорили и с Вадимом Валериановичем. Он ею в последнее время все больше занимался и, насколько я понимаю, собирался заниматься еще больше.

Гениально сказал в свое время Есенин: «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье». Наверное, такое большое, великое, даже величайшее, как советское семидесятилетие, будет в полной мере увидено и оценено лишь будущими поколениями. Но ведь очень многое, по-моему, уже сегодня ясно! Стало ясно даже для многих из тех, кто еще вчера оценивал советскую действительность почти сплошь негативно. Ельцинское десятилетие и для них выявило, что есть что, всем показало, сколько доброго, человечного, истинно общинно-коллективистского мы потеряли. Недаром же Борис Примеров, трагический русский поэт, воскликнул в предсмертных стихах: «Боже, Советскую власть нам верни!»

Я понимаю, что это тема для очень большого отдельного разговора. Да и не для одного, конечно. Но давайте хотя бы коснемся того, что мы действительно потеряли.

– Только теперь начинаешь вполне понимать, в какой уникальной стране мы жили. Хлеб в столовых бесплатный, а в магазинах стоил копейки; образование бесплатное да еще и заставляли учиться (вот диктат!); о наркоманах слыхом было не слыхать; из одного конца страны размером в шестую часть суши в другой ее конец можно было долететь за половину зарплаты, над бедностью которой теперь издеваются; искусства процветали отнюдь не за счет гадостей; интеллигенция с черными бородками и плутоватыми глазками не в Кремле восседала, а по кухням шепталась… И на что клюнули? На роскошные витрины? Они теперь и у нас сияют всеми цветами изобилия, за колбасой никакой очереди, но где встать в очередь за теми тысячами, чтобы купить самую дешевую?

Идеализировать советский период не надо, тягот, происходящих из твердолобой идеологии, не желавшей поступиться ни одной буквой, хватало. За это и поплатился коммунизм, получив Горбачева. Но социальные завоевания будут долго еще нам сниться как чудный сон. Да и кроме того – как можно отвергать целую историческую эпоху, в которой страна добилась невиданного могущества и стала играть первую роль в мире?! Это так же недостойно, как полностью отвергать предыдущий, монархический, период, который длился сотни лет, выстроил империю в самых обширных границах, а народ наш выстроил в такой духовной «архитектуре», что в красоте и тайне своей она не постигнута до сих пор. И это она дала Достоевскому право заявить о всемирности русского человека и вывести ее, всемирность, из национальных качеств. Но в том и другом случаях, как в случае с империей, так и с коммунизмом, обе системы рухнули прежде всего от внутреннего разложения. Самые талантливые и верные защитники монархии на исходе ее – М. Меньшиков, Л. Тихомиров, В. Розанов – в голос вынуждены были признать: «прогнившее насквозь царство», «отшедший порядок вещей», «монархия разрыхлилась». Последние дни коммунизма проходили на наших глазах; мы свидетели того, что он не мог себя отстоять ни единым решительным действием. Как в том, так и в другом случаях обновление было необходимо. Но было необходимо обновление, а не полное разрушение и полное противопоставление. Не общественное бешенство, не расправа с тысячелетней традицией, равно как и с лучшим из последнего перед «рынком» строя. Силы, ввергнувшие Россию в катастрофу, известны, они сейчас жируют и насмехаются над нашей неспособностью извлекать уроки. Известен и тот «вол», которому вновь предстоит из последних жил вытягивать страну из пропасти, – народ наш, ему никак не дают выбраться из непосильной истяги. Мы твердим: национальное, национальное… Не было в XX веке национальной политики в отношении к русскому человеку, и все «передовое человечество» призвали сейчас, чтобы не было ее и в XXI веке.

– Режет ухо и сердце (сколько уж мы об этом говорили!) вопиющая русофобия – на так называемом российском телевидении и по радио, в газетах и книгах. Не где-нибудь, а в России! Что-либо, на ваш взгляд, можно предпринять реальное, чтобы остановить в конце концов такой беспредел?

– А что предпринять? Закон в Думе не примешь. Да и это значило бы расписаться в полной своей беспомощности – требовать закона, который предписывал бы Хакамаде, Немцову и всей этой теплой компании, так уютно устроившейся в России, уважение к русскому человеку. Не будут ни они, ни «гроздья» подобных им, облепившие все ветви власти, уважать нас до тех пор, пока не придадим мы твердости и крепости своему имени. Десятки тысяч человек получили в прошлом году новые российские паспорта, в которых не существует больше графы о национальности, а возмутился и написал об этом в газету («Советскую Россию») только один. Только один пришел в недоумение, почему, по какой-такой государственной потребности в основном документе, удостоверяющем личность гражданина, изъято имя его народа. Точно так же многим тысячам из нас, летающих на самолетах, в авиакассах выписывают билеты на внутренних линиях на английском языке. Что, русский не годится, вышел из употребления? Массе людей наплевать, на каком языке компьютер оформляет им билеты, – лишь бы везли, и лишь один, насколько я знаю, пытается подать в суд на авиакомпанию «Сибирь», с которой имел он дело и которая не признает государственного языка. Пытается подать в суд, да не может найти адвоката, все они непонимающе пожимают плечами: зачем вам русский язык?

За что же нас уважать, если мы сами себя не уважаем? Если мы проглатываем как ни в чем не бывало любую гадость и любое оскорбление в свой адрес? Это уже натерший мозоли разговор, и, как правило, дальше подобных восклицаний он не идет. Вот когда пойдет дальше, когда явятся организации, подобные правозащитным, которые отважатся не спускать поношения никому, от кого бы они ни исходили, и зададут несколько вопросов, до сих пор остающихся без ответа, Альфреду Коху, тому самому Коху, бывшему члену правительства, а теперь видному деятелю Газпрома, предлагавшему в американской печати на головы никчемных русских натовские средства, – тогда, быть может, «оскорбленному чувству уголок» найдется в сознании русских. Но и в это я верю слабо: мы не евреи и в «себязащитном» деле неловки. Нас, похоже, можно поднять лишь из последнего, из окончательного унижения, но уж тогда – держитесь! Тогда разогретый пар способен выбить любые заслонки. Нет в мире ни одного народа, и русского в этом качестве тоже нет, который бы бесконечно позволял устраивать из своего имени отхожее место.

– А пока терпим, терпим и терпим. Сносим и проглатываем такое, что, казалось бы, ну невозможно вынести и стерпеть!

– Доходит не только до парадоксального, но до чего-то фантастически издевательского и скорбного, не укладывающегося в сознание, хоть оно и привыкло к «демократическим» фокусам. Вот пример, способный, что называется, поразить в самое сердце.

Восемь лет американский финансовый магнат Сорос прикармливал журналы прозападного, так называемого «либерального», направления, если за либерализм принимать издевательство над святынями и нравственными законами той страны, в которой оно поселяется. Журналы эти – «Знамя», «Новый мир», «Дружба народов», «Иностранная литература», «Звезда». Все, как видите, из тех, что «дошли до степеней известных». Помощь Сороса заключалась в рассылке названных изданий без подписки по библиотекам. На это «благодеяние» ушло больше восемнадцати миллионов долларов, и можно не сомневаться, что они были отработаны с лихвой. В прошлом году программа «поддержки толстых журналов» подошла к концу. Сорос, вероятно, решил, что дело сделано – русский читатель развращен окончательно. «Наши пострелы», привыкшие жить «как у Христа за пазухой» (слова А. Словесного, главного редактора «Иностранной литературы» за «круглым столом» в газете «Известия» в конце минувшего года), естественно, заволновались, где им найти новую, столь же теплую запазуху. И обратились к государству.

На «круглый стол» в «Известия» были приглашены работники Министерства печати и Министерства культуры, разумеется, не из последних лиц. Они в голос, во весь государственный голос, заявили: мы свои журналы, воспитанные Соросом, в обиду не дадим. Государство поможет. То самое государство, которое они расшатывали во все восемь лет безупречной службы американскому магнату. Это, может быть, и по-христиански, что государство не держит зла на своих недоброжелателей. Но почему в таком случае оно держит зло на журналы неизменно отеческой, патриотической ориентации – на «Наш современник» и «Москву»? Им-то за что немилость? Когда у министра культуры М. Швыдкого спросили, будет ли оказана поддержка вместе с соросовскими журналами и русским журналам, он ответил: нет.

Что-нибудь понятно? Приходится с оборванным сердцем, еще раз убедившись, что за культурные силы правят нашей печатью и культурой, отвечать, отбросив сомнения: все понятно.

Но что это, простите, за государство у нас лепится, почему за него надо отдавать жизни в огне и море (от слова «мор»), если оно намерено обойтись без Отечества?!

– Да, враги нашего Отечества, ненавидящие «эту страну», но живущие в ней, продолжают в условиях наибольшего благоприятствования делать черное свое дело. В последнее время мне по разным конкретным поводам приходилось касаться в своих выступлениях темы подвига и героизма. Суть в том, что «демократическая» пропаганда, совершенно справедливо подчеркивая высочайшую ценность человеческой жизни, утверждает при этом: ни за что на свете не может она быть отдана человеком. То есть ни за Родину, ни за мать с отцом, ни за детей. И получается, что человек больше всего должен возлюбить себя самого. Только себя! А как же тогда быть с христианской заповедью, что нет выше подвига, нежели отдать жизнь за други своя? Словом, в «демократическом» воспитании четко просматривается оголтелый индивидуализм – себе, для себя, во имя себя. И это действует на людей! Но смогут ли люди, воспитанные в таком духе, спасти многострадальную свою Родину – как была она спасена их дедами в годы Великой Отечественной? А ведь сегодня наша страна переживает времена, которые во многих отношениях еще тяжелее, и подвиг предстоит, может быть, не менее жертвенный…

– Любая пропаганда ведет дело в свою пользу. А «демократическая» делает это совсем бессовестным образом. Посмотрите на «права человека», ведь это права разрушать, убивать, калечить спасительное для России, а права защищать ее – сразу же «преступление». Так и с ценностью человеческой жизни. Никто не считается с этой ценностью, когда большая часть России брошена в условия вымирания, убавляясь каждый год почти по миллиону. Но как только пахнет откуда-нибудь подобием отпора, тут же в сторону оппозиции: вы не имеете права рисковать человеческими жизнями, превращать их в мишени для снайперов. Все наизнанку: Гайдаров и Чубайсов защищать – это самопожертвование, подвиг, а за себя, за Землю родную, за друга своя постоять – дурость, коммунистическая пропаганда, неумение себя ценить.

Вы правы и в том, что идет насаждение культа индивидуализма: нет ничего на свете важнее меня и только меня, поэтому я буду утверждать себя любыми способами. Россия славилась всегда своей общинностью, дружинностью, духом коллективизма, в ней извечно важнее было: мы. Оно приводило к победам на ратных полях и спасало при затяжных несчастьях. На «мы» стояли монастыри, сельские миры, рабочие коммуны, земские сходы, из них состояло ополчение. «Я» – это заплати, за каждый чих заплати, это внедряется сейчас в наше сознание; «МЫ» – миром все переборем. «Братство милее богатства» – и как точно стоит в этой народной поговорке слово «милее»: радостней, надежней, духоприимней, праздничней. Я хорошо помню из детства, как собирались в нашей деревне воскресники или пособи для какого-то общего дела – русскую печь бить из глины или стены возводить. Это была работа, которую нужно было закончить за день, обыденком, – и, Господи! – какое же это было счастливое возбуждение, какие азарт, веселье, какое чудесное преображение лиц и душ! Я нисколько не преувеличиваю, люди моего поколения родом из глубинок подтвердят. Уж мы-то, русские люди и братья наши по России, должны бы чувствовать, что за тайну несем мы в себе, которую, не умея разгадать, ставит нам «просвещенный» Запад в вину, и должны бы мы узнавать в ней, в этой принадлежащей нам тайне, такую черту, как общее наше воодушевление от соборного дела. И не странно ли, что мы, словно наивные дети, прислушиваемся к советам расколотить себя, как заводную игрушку, чтобы посмотреть, что там, внутри, и больше уже не собрать.

Индивидуализм – психология западного человека, она выстраивалась долгое время и создала вокруг себя особый мир, служащий ей особой верой и особой правдой. Не будем сейчас его обсуждать, пусть считается, что он хорош там, на его родине, но нам эта психология не может быть полезной, ибо мы устроены по-иному. У нас своя вера и своя правда. Без литургии, как мирской, так и церковной в значении общей, хоровой службы, мы бы уж сотню раз пропали.

Постараемся же выжить и на этот раз, держась друг друга, друг другу помогая, спасаясь соборными нравственными законами.

– Но состояние русского человека, русского народа сегодня… Главная горечь, по-моему, в том, что многие даже не замечают, насколько они изменились за последние годы. В какую сторону меняется характер нашего человека в условиях «реформ»? Недавно мне довелось встретиться с «новым русским», который объявился на садовых участках товарищества «Правды», в обычном прежнем советском кооперативе. Ну, конечно, участок он расширил в несколько раз за счет соседних. Конечно, и дом возвел соответственно своим запросам. И вот эпизод, частный, вроде бы совсем мелкий, но показательный. В хозяйстве – пять собак, которые содержались и содержатся коллективно. Не как сторожевые, просто все сообща за ними ухаживают с тех пор, когда они были брошенными щенками, по очереди их кормят. А пошел я за «взносом» к этому богачу – он спрашивает: «Чьи барбосы-то?» – «Общие». – «Такого не может быть! Кому-то они принадлежать должны…»

Вы чувствуете психологию? Общего уже ничего в его представлении не может быть!

А с другой стороны – в гигантских масштабах идет спаивание русского народа. И ничто, абсолютно ничто уже этому не противостоит.

Конечно, антиалкогольная кампания 1985 года провалилась. Но можно ли из-за этого вообще на проблему махнуть рукой – в государственном масштабе?

– Она, эта кампания, кстати вспомнить, потому и провалилась, что ее не дали довести до конца. Оболгали, осмеяли, потащили пойло из всех закордонов и с еще большей страстью окунули опять мужика в водочку: вот твое место, тут и находись, тем паче что и надобности в твоих рабочих руках не стало. Пьянство, наркомания, проституция, воровство, грабеж, повальное торгашество, убиение культуры и школы, чужебесие и т. д. и т. д. Мрачно… Сколько наших общественных начинаний как в песок ушло! Но вспоминаешь, что самая мрачная пора – перед рассветом. Солнце-то над Россией отменить нельзя, Бога тоже в ссылку не отправить. В песок ушло… но ведь и удобрило этот песок, превратило его в почву, а на ней могут появиться да и появляются уже всходы. Конечно, мы не останемся прежними, но мы, хочется надеяться, останемся собой.

Эх, воли бы твердой, воли нам побольше, сплоченности, зрячести и трезвения! Чтобы не было этого: нас раздирают, а мы набрасываемся друг на друга.

Февраль 2001 г.

И в душу лезут диверсанты

Предвестие апокалипсиса?

Виктор Кожемяко: Завершился первый год нового столетия и нового тысячелетия. Чем он отмечен? Какие события особенно нас взволновали или даже потрясли?

Не знаю, что и в каком порядке вы для себя в этом смысле выстраиваете, но, думаю, нельзя обойти день 11 сентября – небесные удары по Америке. Я говорю «небесные», имея в виду, что нанесены они с воздуха. Вместе с тем, согласитесь, одно из первых впечатлений было – что это небесная, то есть высшая, кара обрушилась на главные города страны, принесшей миру столько несправедливости.

Валентин Распутин: У меня было такое же ощущение от событий 11 сентября: возмездие с неба. Террор оправдывать нельзя, и тысячи невинно погибших вопиют сами за себя. Но разве Америка не была тем же самым террористом, когда в 1999 году бомбила Югославию, а до того – Ирак, разве не показала она себя варваром, когда сбрасывала атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки в уже выигранной войне и когда применяла напалм против мирного населения Вьетнама, разве не попрала она справедливость в мире, присвоив себе право казнить и миловать, кого ей заблагорассудится, по закону сильного? И разве не она своей политикой и своей «культурой» посеяла на земном шаре бесстыдство и жестокость? Не она разве попрала права народов на самобытное и самостоятельное существование, применив в качестве инструмента разрушения и подавления пресловутые «права человека»? Являясь самым большим загрязнителем природы, разве не США отказываются выполнять международные соглашения по защите окружающей среды, все откровенней и наглей хозяйничая на суше, на море и в космосе? Долго скребла кошка, на свой хребет и наскребла.

Если, конечно, трагедия 11 сентября не стала результатом провокации, как и все в этой стране, проведенной масштабно и впечатляюще. Действительно, ничего лучше и придумать нельзя, чтобы развязать себе руки и приняться за укрощение строптивых. Одних разбомбить, других запугать, третьих, как Россию, «поджать», заняв ее недавние позиции. И все это одним махом, под сурдинку «антитеррористической операции». И заставить Россию отрывать от своих голодных и больных и гнать гуманитарную помощь в Афганистан, чтобы залечивать раны американских бомбардировок. Странно все это. Даже не столько странно, сколько горько. Результаты все той же лакейской политики, которая завелась с начала 90-х годов: не для себя, не в своих интересах, а все от себя, от себя, выгребая уже и последнее…

Вы говорите: предчувствие Апокалипсиса, можно ли ему противостоять? Но можно ли было противостоять Ельцину и его камарилье, можно ли было противостоять Березовскому и Гусинскому с их телеканалами, больше десяти лет извергающими все самое гадостное и пакостное, что только есть в природе человеческой?.. Как нас ни унижали, как ни грабили – мы не смогли противостоять. Если судьбы мира не записаны окончательно в небесах, – вдруг аргентинцы, взбунтовавшиеся против своих Чубайсов и Гайдаров, нам помогут, вдруг арабы выстоят и не пойдут под ярмо Америки, вдруг кубинцы и иранцы, не падшие на колени перед восходящим на престол Князем тьмы, задержат его царствие. Но нам пора осознать, что российское течение событий – больше нашего личного дела, и от того, усиливаемся мы в своей национальной и духовной крепости или все больше размазываемся под катками глобалистских «прав» и «свобод», зависит, куда, на какую судьбоносную чашу падет наша доля, к чему прибавит и от чего отнимет.

Отстоим ли родную землю?

– В жизни нашей страны за минувший год для меня самым роковым событием стало принятие Земельного кодекса, в котором мать – земля родная объявлена товаром, то есть предметом купли-продажи. Многолетняя и трудная борьба патриотов против этого, стало быть, кончилась на сегодня поражением?

Нет смысла, наверное, вновь вспоминать, что говорили о недопустимости купли-продажи земли наши великие предки, завещавшие ни в коем случае не допускать такое. Допустили. Да, людей всячески успокаивают, что это не касается сельхозугодий (пока?), но уже свободная продажа, в том числе иностранцам, тех вроде бы малых процентов земель, которые находятся под промышленными объектами, жилыми домами и т. д., несет страшнейшую угрозу. А главное – сам утверждающийся принцип: земля – товар.

Понимаю, как говорится, после драки кулаками не машут. И все-таки не хочется верить, что все уже решено навсегда, что так и проглотит это народ, как он многое молчаливо проглотил за последние годы, что родная земля действительно пойдет теперь с молотка. Хватаешься душой, например, за решительные заявления руководителей Кубани, которые обещают, что люди здесь возьмутся за вилы, когда землю начнут продавать…

Что вы думаете обо всем этом? Можем ли мы отстоять нашу землю?

– Да, давайте воздержимся от цитирования Достоевского, говорившего, что от характера землевладения зависит весь порядок в стране, и Толстого, прямо называвшего продажу земли воровством. На нынешних реформаторов это никакого впечатления не производит. У них есть цель – и они ее добиваются. Их дергают за веревочки кукловоды – и они послушно дергаются, выполняя все необходимые упражнения, чтобы гражданам мира в скором времени иметь ранчо на Байкале и латифундии на Кубани. Ни для нас с вами, ни для аналитиков и думцев, ни для губернаторов и фермеров – ни для кого не секрет, что принятый недавно Земельный кодекс с правом продажи земли – это только начало, приоткрытая дверь, но приоткрытая, больше уже не запертая, и в эту щель в «два процента» высматривается российское поле. Прошлогодний рекордный урожай, даже и без достаточного удобрения и достаточной обработки, – это что-то вроде прощального самопоказа нашей земли, на что она способна.

Не будем, как договорились, цитировать классиков. Но хочется мне процитировать современного поэта, алтайца Бориса Укачина. В прежние годы мы с ним дружили, встречаясь то в Москве, то в Горно-Алтайске. Ни расстояния, ни «тоталитаризм» не были тогда помехой для встреч и дружбы. Стихотворение, которое я вспомнил, относится примерно к середине 70-х годов. На одном из московских рынков мой друг увидел в рядах торгующих объявление: «Подходите! Землю продаю!» Земля не могла продаваться иначе, как из мешка для цветочных горшков, но сами эти слова настолько поразили и оскорбили поэта, что он написал (стихотворение называется «На осеннем рынке», перевод И.Фонякова):

Подхожу – как будто из неволи, Из недоли собственную мать Выкупаю! Не сказав ни слова, Из кармана деньги достаю. Мне рублей не жалко – лишь бы снова Не услышать: «Землю продаю!»

Народная поэтесса Узбекистана Зульфия тогда же отозвалась на эти стихи и написала Б.Укачину: «Здесь каждая строка бьющая. Мне просто жутко стало от этих слов: «Подходите! Землю продаю!» Хочется закричать. Можно продавать плоды земли, взращенные на ней, но не землю!»

Так мы все тогда считали: это святотатство, подобное продаже в неволю родной матери. Но суть российских реформ последнего десятилетия заключается не только в том, чтобы изменить формы жизни и формы собственности, не только изъять Россию из ее первостатейного мирового значения, но покуситься на наш дух, на наше самодержавно-народное сознание, перекачивающее, как второе сердце, во все клетки токи тех заветов, без которых нам не жить в полный рост. Для людей, «вышедших из себя», отказавшихся от своих устоев, есть слово: нелюди. А на Руси – неруси, то есть потерявшие национальное содержание, свою способность защитить Отечество в его незыблемых ценностях.

Откровенно говоря, что-то плохо верится, что мы сейчас сможем отстоять от продажи землю. Надо все сделать, чтобы отстоять, но… Понадобятся, мне кажется, годы, чтобы на поколениях, которые показали себя слабыми, отшелушилась кожа, пропитанная неуверенностью и отчаянием, и появилась новая. На молодежи она уже видна. Не на той, разумеется, молодежи, которая заражена наркотиками, безразличием и буржуазностью, а на иной, мало пока заметной, но все увереннее нарождающейся, которой чувства обкраденности и одураченности переходят в волевые начала. А уж она, когда войдет в силу, найдет слова, как правильно переписать законы. Вот в это я верю! Хочу верить.

Спасем ли наш язык?

– Вот и над языком нашим продолжают сгущаться черные тучи. Целями для ударов на уничтожение берут самое-самое! Земля, на которой русский народ испокон веку жил; язык, на котором он от рождения говорил, думал, слагал молитвы, былины и песни…

Я вначале не поверил, будто кто-то (какие-то якобы ученые!) всерьез предложил перевести русский язык с кириллицы на латиницу. Оказалось – всерьез! Да уж и не удивишься, если вон в Татарстане дело дошло чуть ли не до законодательного утверждения аналогичного новшества.

И все более назойливые, настырные разговоры о предстоящей реформе русского языка. Чем-то поистине зловещим от всего этого веет! А подается – со смешочками, с обычными в нынешнее время ужимками и ерничеством.

Чего стоит хотя бы недавнее телевизионное «ток-шоу» Михаила Швыдкого в его цикле «Культурная революция», посвященное этой реформе. Многое тут меня поразило, начиная с состава участников. По-моему, не было ни одного писателя – и это в разговоре о судьбах языка! Впрочем, был Михаил Задорнов, он олицетворял всех русских писателей и всю русскую литературу. Естественно, в принятом сегодня хохмаческом тоне…

Наверное, Валентин Григорьевич, вы не одну бессонную ночь провели в думах о том, что творится в последние годы с нашим языком, и о том, что ему еще готовят. Скажите, есть ли для русского языка путь спасения и в чем он видится вам?

– Будем надеяться, что этого в полном смысле слова последнего – отказа от кириллицы – все-таки не произойдет. Это было бы окончательным самоубийством нации. Представить только – читать «Слово о полку Игореве» и «Слово о Законе и Благодати», Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого, Тютчева и Есенина на латинице! Перевести на нее письмо Ваньки Жукова на деревню дедушке и треугольные письма наших отцов и дедов с фронтов Великой Отечественной! Отказаться от православной веры и всей культурной и духовной генетики! Нет, такое даже и представить нельзя. В Казани пусть пишут, как хотят, там это политика: даже и во вред себе, зато не так, как русские, а так, как турки и европейцы. А нам-то, русским, вперекор кому отказываться от родных буквиц, которыми сама душа у нас выписана и начертания которых в своих таинственных письменах повторяет сама природа?!

Однако! Вот я встрепенулся в возмущении: чушь собачья, не может быть! Но приходится припоминать, сколько таких «не может быть!», противоречащих нашим историческим и духовным установлениям, складу нашего народа и формам его жизни, протащено в вызывающем торжестве своей власти в последнее время. Еще недавно нельзя было представить, что в России объявят переход на контрактную (а это значит, что вскорости на наемную) армию, примутся продавать землю, загорятся желанием вступить в НАТО, собезьянничают у американцев систему образования, от которой те и сами отказываются, что американские профессора в поволжских городах станут обучать местных ребятишек науке безопасного разврата и что предмет этот под названием «валеология» перейдет в школьные программы, зато отечественная словесность и русский язык станут в школе изгоями… А ведь тоже при первых слухах об этих нововведениях казалось: чушь собачья! И что еще придумают для нашего «облагораживания», сказать никто не возьмется. Россию старательно, как черномазую Золушку, преображают в глобализированную принцессу, чтобы ехать на бал Сатаны, и к чему ей в таком случае кириллица, если никто там ею не пользуется! И к чему ей доскональное знание родного языка, если встраиваемый сегодня в нее порядок потребует владения родным языком на уровне иностранного?!

Страшно молвить, но ведь это логика реформаторов русского языка, а они не остановятся и перед латиницей.

Русский язык может быть спасен лишь в том случае, если видеть в нем не только средство элементарного общения, но и путь познания себя и своего народа, его психологии, этики, морали, веры, исторической поступи и в конце концов его души. Как народ выговаривает себя в устной и письменной речи, того он и стоит. Обезличенный народ скажет о себе немногое. Если бы мы задались целью самоспасения, нам бы и в голову не пришло изгонять из школы родной язык и литературу – нам бы, напротив, потребовалось расширить их познание, потому что все остальные науки могут ложиться только на этот фундамент.

Кто «за стеклом» и где же слово Достоевского?

– В ноябре минувшего года исполнилось 180 лет со дня рождения Достоевского. Но отразилось ли это достойно в жизни сегодняшней России? Нет! Только Татьяна Васильевна Доронина, верная себе и великой русской классике, постаралась, чтобы именно в этот вечер, 11 ноября, прозвучали на сцене руководимого ею театра «Униженные и оскорбленные». Очень, кстати, злободневный выбор для нынешнего времени – униженных и оскорбленных у нас в стране, увы, все больше…

Ну вот, а что же так называемое российское телевидение? Ему не до Федора Михайловича. В это время как раз оно приковывало внимание всей страны совсем к другому – в самом разгаре было позорное зрелище под названием «За стеклом».

Все думаешь, есть ли еще ниже точка нравственного падения для телевидения, о котором мы с вами не раз говорили. Кажется, ниже быть уже не может – некуда. Ан, глядишь, изловчились, расстарались, изобрели. Или «у них» опять слизнули.

Ну надо же пойти на такое! Выставить на всеобщее круглосуточное обозрение нескольких молодых людей со всеми, так сказать, интимными подробностями. Они-то и обещаны были заранее как наиболее интересное и привлекательное. И хотя даже для самой неприхотливой части толпы, которая все это созерцала, ничего интересного больше не было, на протяжении не одного месяца «демократическая» пресса рьяно и натужно поддерживала внимание к «застекольщикам», творя из них новых героев нашего времени…

Да какой уж тут Достоевский! В самом деле не до него. Я был удивлен (и обрадован, конечно), узнав, что в Эстонии прошли Международные дни Достоевского, состоялась торжественная церемония вручения премий его имени, одним из первых лауреатов которой стали вы. На этом фоне просто дико, что в России теперь допускается такое небрежение к титанам нашего духа. Вот прошло 200-летие Владимира Ивановича Даля, вслед за Достоевским было 180-летие Некрасова. И снова на телевидении молчок. Ни стихи некрасовские не прозвучали, ни слово о нем не было сказано. Думалось, что недавний пушкинский юбилей, отмеченный необычно широко, может быть, обозначит некий поворот в этом смысле. Нет, все идет по-прежнему…

– В вашем вопросе целый каскад вопросов, один другого горше. Это говорит о том, что питать надежды на сознательное отрезвление «общества», которое забило собою телеканалы и правит бал в культуре и информации, рассчитывать на добровольный отказ этих людей от творимого ими негодного дела никогда было нельзя, а теперь тем более. Чего там «негодного дела» – подлого! Казалось бы: ну, убедитесь, что ничего хорошего от их «культурной» деятельности в стране не происходит, что круг людей с извращенными вкусами смыкается и вокруг них тоже и становится и для них опасным, – ан нет, крутят свою пластинку все усердней и беззастенчивей. Накупили охранников и считают себя в безопасности. То есть поступают в точном соответствии с психологией преступника, того же Чикатило, которого после первого насилия и убийства тянет на второе, на третье – и так до бесконечности, пока не наденут на него кандалы. Так и эти бесчисленные чикатилы на сцене и экране не способны испытывать угрызений совести и идут в своем безобразии все дальше и дальше. Они прекрасно устроились, зарабатывают своим ремеслом растления столько, сколько и не снилось, власть с ними обнимается, как с лучшими друзьями, и приглашает в советники по культуре. Так что же – ждать, когда придет матрос-партизан Железняк? И возмущаться давно уже надо не ими, а нами за наше потакающее терпение.

Помнится, в одной из бесед мы с вами говорили о популярной телепередаче «Поле чудес», где ведущий кричит, издевается над участниками, показывает чудеса пошлости, а публика в восторге покатывается со смеху. Сейчас подобные передачи типа «Выиграй миллион!» расплодились на каждом канале. Я иной раз всматриваюсь в аудиторию, составляющую, как теперь говорят, «реагаж» этих шоу: лица как лица, самые обыкновенные, живые, без явных следов испорченности. Что же заставляет их идти на этот балаган и выставлять себя в потешном виде? Думаю, что им даже не платят за участие, что дело это вполне добровольное. В чем тогда тайная пружина таких побуждений?

А ведь это тоже одно из новоприобретений последнего времени. Где сейчас показать себя? Даже не проявить, а показать? Где она, та «доска почета», где отмечают за доблесть и труд, за талант и верность своей профессии? Нет ее больше. У нас знают или нервных думцев, или звезд эстрады со скандальными именами, или уж бандитов с большой дороги. А противопоставить себя тому небытию, в которое погружена Россия, обыкновенному человеку хочется. У него это в крови – «расписаться» в своем существовании: и аз, грешный, тут был, лямку жизни тянул. Все другие способы публичного самоутверждения у него отняты, на громогласное преступление он не способен, на тусовку к «мастерам культуры» не пригласят. И он идет туда, куда приглашают. И нет смысла говорить о невзыскательном вкусе или неразборчивой головушке – это не худший из граждан, кого воспитывают сейчас в нашей стране. Таковы идолы и учителя гражданина, такова глубина «вспашки» его природных закладов.

А «Униженные и оскорбленные» в театре у Татьяны Дорониной действительно замечательный спектакль. И по постановке, и по актерским работам, и по нравственному созвучию текста нашим сердцам. Добрый, чистый, красиво и точно сыгранный, ко времени и месту, так много говорящий не только о нашем униженном положении, но и ему, нашему униженному положению, как и с чьей помощью избавляться от этого гнета. Половина зрителей выходит после спектакля из зала с мокрыми глазами, не стыдясь слез: сам великий Достоевский обернулся к ним из своего далека и согрел наши души сочувствием и зовом к справедливости, сама великая Доронина нашла ту форму и тональность общения со зрителем, которые дают целительную уверенность: да, мы унижены и оскорблены, но мы счастливее вас, творящих зло. Меня удивила в спектакле одна деталь. Кто знает текст Достоевского, помнит, что в эпилоге романа автор решается расстаться со своей любимицей – героиней Нелли, на которой держится многое в архитектуре и звучании «Униженных и оскорбленных». В спектакле эпилог снят. Эмоциональный накал спектакля к финалу был настолько силен, что испытать смерть Нелли для зрителя было бы невыносимо.

Я вспоминаю об этом еще и потому, что недавно прочел в одной из газет научное объяснение резко подскочившего в последние годы процента мужской смертности от сердечных ударов. Сильный пол сражают стрессы. Они – как мины на поле нашей действительности, куда ни ступи и к чему ни прикоснись, – смертельно бьют прямо в сердце.

Вот вы упомянули гнусную телеэпопею «За стеклом». А задумался ли кто-нибудь, скольких людей она привела к стрессам, закончившимся инфарктами и инсультами?! Разве это не способ убийства, один из самых изощренных, жестоких и бесконтрольных?!

– Разговор о сегодняшнем состоянии нашей культуры – всегда тяжелый разговор. И особенно тяжел он потому, что мало каких перемен и сдвигов к лучшему удается добиться. Ненавистники России твердо и неуклонно следуют своим курсом. Вопреки всем голосам протеста, словно не слыша их, делают черное свое дело. Но все же: не слишком ли и эти голоса слабы? Не должны ли Союз писателей России, другие патриотические организации более громко и требовательно выражать свой протест? А иногда, возможно, использовать не просто заявления, а какие-то другие формы борьбы.

Например, я знаю, что в Угличе собираются поставить памятник… русской водке. Работы небезызвестного Эрнста Неизвестного. А следом уже появляется идея памятника в Суздале соленому огурцу. А в Ульяновске – букве «Е». Разве не понятно, что все это значит? Но есть же, наверное, в Угличе, Суздале, Ульяновске разумные люди и настоящие патриоты, которых должно возмущать то, что происходит. Наверное, есть они и в местной власти. Так вот, если бы Народно-патриотический союз или тот же Союз писателей их соединил и поднял на реальное противодействие кощунству и издевательству?

– Наверное, можно и Союзу писателей протестовать против «произведений искусства», о которых вы упомянули, в виде памятников русской водке и суздальскому соленому огурцу. И Союзу писателей, и НПСР. Но писательская организация России все последнее десятилетие не столько занимается творческой работой (хотя совещания молодых литераторов проводятся регулярно), сколько работой державно-духовно-цементирующей, – по склеиванию и собиранию народа, «единоутробного», разметанного реформами и развалом Советского Союза. Мы провели выездные пленумы в Чечне и Приднестровье, в Омске и Орле, в Петербурге и Якутске, а также пленум на колесах от Москвы до Владивостока в юбилейном, в честь столетия Транссиба, поезде. И многое другое. А ведь Союз писателей теперь – это всего лишь общественная организация, на тех же правах, что и общество любителей соленого огурца, сшибающая копейки для проведения мероприятий, которыми должны бы заниматься, но не занимаются государственные органы. Его и президент наш в упор не видит. Мы не жалуемся, но на все, что перевернуто теперь с ног на голову в мире нравственности, духовности и культуры, в мире человеческих отношений и общественного служения, наших силенок не хватает. Все-таки главное наше дело – литература.

Да и что такое все эти бросающие вызов нормальному вкусу памятники огурцам и бутылкам, точно так же, как театральные изнасилования пьес Чехова и Вампилова, Островского и Шекспира (а их сотни и сотни на просторах России), точно так же, как страсть снимать штанишки во всех областях культуры?.. Что это такое, как не грибы поганки, для которых наступил сверхблагоприятный климат?! Свалишь такую поганку в одном месте – она лезет в другом. Благодатная почва для их произрастания создается и Министерством культуры в Москве, и департаментами культуры в городах и весях. Культура сознательно превращается в свою противоположность – в убийцу культуры. Лучшее из нее вынуждено перебираться на небольшие и шаткие острова в этом половодье грязи и яда и влачить там жалкое существование. И покуда государство не опомнится и не разберется, что за «культура» произрастает и удобряется ныне в России, кому она служит и какие семена сеет, эти «культурные» безобразия не прекратятся. Либеральное общество с удовольствием погрязло в них, а общество патриотическое до сих пор организовано слабо и никак не может понять, почему, с какой стати в его стране торжествуют извращенные вкусы и вся идеология строится на издевательствах и перечеркивании всего, что до сих пор шло нам на пользу.

А ведь их, этих преобразователей культуры, этих культуртрегеров, победителями назвать нельзя. Победители угомонились бы, а эти по-прежнему ведут себя как диверсанты.

Вот последний пример.

В конце декабря хоронили Бориса Александровича Рыбакова, академика, историка, которого знает весь мир, великого гражданина и патриота России из когорты самых прославленных. День, когда прощались мы с Б. А. Рыбаковым, пришелся на 15-летие со дня смерти Андрея Тарковского. Замечательный кинорежиссер, ничего не скажешь, эмигрировавший в 80-е на Запад, что и сплело ему в окончательном виде лавровый венок. Ни слова в тот день не сказано было России о кончине ее верного сына, академика Рыбакова, но раз за разом разносились слова Тарковского, якобы из предсмертного завещания: «Ни живым, ни мертвым в Россию я не вернусь». Так ему насолила Россия. В конце концов это воля Тарковского, где ему лежать, но зачем же снова и снова в отместку России повторять слова, сказанные, вероятно, в нездоровье, и навечно делать из них его «визитную карточку»?!

Эх, бесстыдники, и на шею России сели, и все вам неймется, все надо жалить ее и жалить!

И дальше будут нас разъединять?

– А замечаете ли вы, Валентин Григорьевич, как все больше разъединяются наши области, города, наши люди? Невозможно стало простому человеку поехать или полететь не только с Дальнего Востока в Москву и обратно, а и в гораздо более близкие пределы. Сохранялась связь через почту, но теперь и она рвется. Письма идут все дольше, а зачастую совсем не доходят. И это в компьютерный, электронный век! Но ведь далеко-далеко не все перешли на общение через Интернет, далеко не у всех есть такая возможность. А вот обычную-то, «традиционную» почту, швырнув ее в дикий рынок, просто уничтожают…

Поделюсь очень горьким для меня фактом, которым тоже запомнится минувший год. В Приморском крае, в городе Партизанске, умер мой старый друг. И вот узнал я об этом лишь девять месяцев спустя! Сын его писал мне трижды – и ни одно из этих писем не дошло. Можете себе представить? Только четвертое письмо, посланное в конце года, что называется, достигло адресата.

Не знаю, знакомо ли вам чувство, которое у меня стало постоянным. Чувство неуверенности, когда я посылаю очередное письмо. Даже заказное. Нет уверенности, что оно дойдет, так же как нет уверенности, что до меня доходят посланные в мой адрес письма. Потому что многие, точно знаю, не доходят! Тарифы на почтовые отправления растут, но условия, в которых трудятся почтовики, не улучшаются, а ухудшаются. В результате ухудшается доставка корреспонденции. То есть всем плохо – вот он, рынок! А в перспективе (да уже скоро, наверное) нас ждет повременная оплата за телефонные разговоры, и тогда многие наши старики, пенсионеры в городах окончательно будут оторваны друг от друга.

Согласитесь, ведь все это делается вполне сознательно! Политика такая…

– Это не только политика разъединения областей, краев, отдельных людей, но прежде всего политика окончательного разделения общества на богатых и бедных. Богатые в наш электронный век пользуются электронной почтой, которая молниеносно доставляет их послания по нужным адресам. Это бедные вынуждены идти на обычную старую почту и пользоваться ее архаическими услугами. Но, помните, в советское время корреспонденция доставлялась ежедневно, в любые праздники и будни, дважды на дню. Это было неукоснительным правилом, соблюдающим, так сказать, приоритет гражданина. И вот теперь… Не знаю, как в иных местах, а наше почтовое отделение на Старом Арбате в Москве отдыхало в Новогодье с 31 декабря по 7 января, с одним лишь рабочим днем 5 января, конечно, ненатужным. Новогодняя корреспонденция где-то лежит неразобранными ворохами: она же для людей второго сорта! Из Москвы в Москву отправил мне товарищ поздравление, написал, должно быть, что-то очень уж сердечное и звонит: получил? Прошло три недели – не получил. Вероятно, не получу. Или получу еще через две недели. Вот и ваш друг – ведь он же умер? Ну, узнали вы о его кончине спустя девять месяцев, – ну и что? Ни в вашем, ни в его положении это ничего не изменило, а до наших человеческих чувств никому никакого дела нет. Нас убедили, что богатые тоже плачут, но плачут они золотыми слезами, с нашими, горькими и солеными, они ничего общего не имеют.

Выпрягающаяся из своей службы почта – это только одно из звеньев окончательного пренебрежения бедным или скромно живущим человеком. Он не может теперь пойти ни в театр, ни на концерт, не может поехать к родственникам в другую область, не говоря уж о санатории или курорте, в поликлинике на него смотрят в лучшем случае с терпеливой укоризной: «Зачем вы болеете? В вашем положении болеть нельзя».

И уж за странность не примешь: бедная, утонувшая в нищете и несправедливостях страна полностью перестраивается на обслуживание класса богатых. Такая инфраструктура. Так и отвечает чиновник подступающим к нему с вопросами старикам: такая инфраструктура! Они и умолкают перед могущественной силой этого заклинания.

– Вы живете и в Москве, и в родной Иркутской области. Интересны ваши наблюдения, как живет сегодня глубинная Россия. О чем думает, на что надеется, к чему стремится?

– Глубинная Россия от государства, как никогда, отделена. Выступая в декабре на Всемирном русском народном соборе, я говорил об этом: власть ведет себя так, словно она совсем не нуждается в народе, отделываясь более чем скромными подачками старикам. А народ отвечает ей равнодушием и неверием. Всколыхнувшаяся ненадолго надежда на нового президента, что он станет искать опору внутри страны и сумеет мобилизовать народ, окончательно истаяла, как только бросился президент брататься с американцами. Народ к таким вещам очень чуток. Надо сказать, что он научился выживать – где надсадой, где хитростью, где приспособленчеством, где хищничеством тайги и рек, среди которых живет. Организуется в трудовые и духовные общины, как при родовом строе, понимая, что в одиночку не выжить, и все еще втайне рассчитывает, что все происходящее теперь в стране – временно и наступят сроки, когда его позовут на государеву службу. Вырастил он в прошлом году богатый урожай, а хлеб оказался не нужен; повинуясь инстинкту жизни, стал он больше рожать детей, а их хоть на заимки прячь и к школе не подпускай – до того кругом все чужое, уродующее. Это неверно, что народ наш дожил до полного безволия и не способен постоять за себя, но стоит он пока терпением и выносливостью, пользуясь нравственными, отвергнутыми государством запасами отцов и дедов и кормными запасами земли. Живет больше, как вся страна, сегодняшним днем. Не любит Москву, которая перестала ему быть родной, не понимает, о чем говорят беспрерывно политики, и ничего хорошего от них не ждет.

Это общее впечатление, а в частностях картина будет пестрая. И все-таки не оставляющая надежду, что спасение тут, в нем, в народе нашем, в его выносливости и здравом уме.

Январь 2002 г.

Бесконечные жертвы. Во имя чего?

За маской развлечения – лицо насилия

Виктор Кожемяко: Вот и еще один год нашей жизни прошел – второй год третьего тысячелетия от Рождества Христова. Каким стал он для писателя Валентина Распутина?

Валентин Распутин: Если лично для себя – довольно сносным. В меру сил сидел за письменным столом, в меру сил отдавался поездкам по России, по своим родным местам. Но я закоренелый патриот, и чувствовать себя отдельно от самочувствия народа не умею. Россию же, как вы знаете, сильно встряхивало – и от природных катаклизмов, и от «демократических», и от террористических. И всюду с немалыми жертвами. Не война и не мир – жертвы и жертвы. В войну они бывали, разумеется, больше, но – во имя победы.

А сейчас впечатление такое, что во имя поражения, во имя потери нами своего лица.

– Наверное, самым памятным событием минувшего года, как это ни грустно, будет для всех нас в России захват заложников в московском Театральном центре на Дубровке. Много уже сказано и написано об этом. Но очень бы хотелось услышать ваши размышления на сей счет.

– Большие жертвы заставляют нас говорить об этой истории с осторожностью, чтобы не оскорбить память невинно погибших. Но что делать! Развязка была вынужденной. Капитулировать перед бандитами значило бы снова и снова, и с последующим продолжением, покрыть Россию позором, и слава Богу, что не Ельцин и не Черномырдин, как в Кизляре, Красноармейске, Буденновске, принимали решение о действиях.

Если же говорить шире, я думаю, «Норд-Ост» для того с самого начала и был придуман и срежиссирован, чтобы после каждого его представления оставались жертвы. Пусть не со смертельным исходом, но с исходом нравственного, эстетического и патриотического поражения. В этом и просматривается без труда торчащая из «Норд-Оста» фига. Заманить неслыханной рекламой, ошеломить шоу-блеском, трюкачеством и «художественным» горлопанством, световыми и шумовыми эффектами, надавить на чувствительные центры психики у зрителя, все сделать для того, чтобы сбить его со здравого смысла, со здорового вкуса, – да разве это не род охоты, сходный с тем, когда зверя гонят в ловушку, где ему и пропасть! И разве это не террор, в котором за маской развлечения скрывается лицо насилия?! И разве не поразительно, что с появлением на сцене в ходе этого мюзикла настоящих террористов зал встретил их восторженными аплодисментами: настолько разыгрываемое действо и реалии оказались по духу близки, из одного естественно вытекало другое?! От этого совпадения даже жуть пробирает.

– Действительно, трагедия 23 октября связана с мюзиклом «Норд-Ост». Это по «Двум капитанам» В. Каверина, однако названо все же иначе, на западный манер. Хотелось бы поговорить об этих мюзиклах, все более заполняющих Москву. «Чикаго», «42-я улица», «Метро», «Notre Dame de Paris» – все это приходит к нам в основном с американского Бродвея. И усиленно насаждается, пропагандируется, «раскручивается». А ведь в отношении нашего русского психологического, реалистического театра ничего подобного нет! Между тем, насколько я знаю, Валентин Григорьевич Распутин, вернувшись после лета в Москву, чуть не в первый же вечер пошел в театр Татьяны Васильевны Дорониной. На спектакль «Доходное место», а не на мюзикл…

– Да, не один «троянский конь» в образе «Норд-Оста», а целая дюжина. И все заняты профессиональной работой. С какой же целью? Во-первых, как облапошить похитрее простаков, сбить их с панталыку, а главное – как быстрее и вернее отлучить от отечественной культуры, от родных песен, классического нашего театра с его любовью к человеку и духовной радостью, то есть как окончательно прервать национальные корни искусства и полностью превратить его в диктат чужого и дурного. Помните, какая атака была обрушена год назад на театр Татьяны Дорониной? С каким визгом оплаченные «критики» накинулись на ее спектакли, особенно на «Униженных и оскорбленных» по Достоевскому, даже особо и не стараясь скрывать свои замыслы. Достоевский им не нужен, а здание театра в центре Москвы нужно для очередного мюзикла! С большим трудом удалось тогда отбить эту атаку, в которой явно проглядывало присутствие самого министра культуры. Но надолго ли? Эта братия от своих злоумышлений отступаться не привыкла.

Постановка «Норд-Оста» или в рекламных целях, или в целях издевательских именуется патриотической. Должно быть, на том основании, что действие ее перелицовано из каверинских «Двух капитанов», а книга эта у нас хорошо известна. И по ней возможно было создать действительно патриотический спектакль. Но в данном случае этого никак не могло произойти по той простой причине, что, во-первых, патриотизм не входит в систему взглядов создателей мюзикла, а во-вторых, давайте спросим себя: будут ли даваться американские деньги на русский патриотизм? Да и патриотизм наш, если на то пошло, с кем попало брататься не станет. Это чистой воды спекуляция.

История на Дубровке закончилась для зрителей трагедией, а для самого «Норд-Оста», как ни парадоксально, огромным выигрышем. Сердобольная наша Госдума немедленно, еще мучились на больничных койках жертвы нового «искусства», выделяет на его возобновление более 13 миллионов рублей, московское правительство тут же принимается восстанавливать центр на Дубровке, а от олигархов потекли миллионы долларов на расширение «Норд-Оста» и на его второй, передвижной, вариант, который в скором времени примется развозить свой «патриотизм» по всей России, погрязшей, с их точки зрения, в тенетах национальных предрассудков.

Вот так! Вот как надо попадать в трагедию и с каким шиком выходить из нее! А ведь с приобретением Россией «новых порядков» бедствуют у нас и Малый театр, и МХАТ имени М. Горького, и Ленинская библиотека, и Консерватория, и симфонические оркестры – вся в сущности отечественная культура. И никому до нее дела нет! Никто не бросается ей на помощь. Все более отчуждается она от государства, находится на положении пасынка и изгоя. Чужое все агрессивнее занимает место своего, а свое отодвигается, чтобы не видно его было и не слышно.

Чужим курсом и по чуждым нотам

– События 11 сентября 2001 года в США и 23 октября 2002 года в нашей стране как бы еще теснее соединили нас с Америкой. Вообще раньше мы всегда привыкли быть в мире на стороне униженных и оскорбленных, а теперь вроде присоединились к наиболее сытым и преуспевающим странам, хотя сами-то далеко не преуспевающие нынче. Как воспринимаете вы такое изменение ролей?

– Господи, да у нас «пятая колонна», придя к власти, все сделала для того, чтобы оторвать Россию от ее прежних союзников и подложить под ноги Америке. Они добились своего, и Америка долго вытирала, да и сейчас еще продолжает вытирать о нас ноги. Договор о СНВ-2 США разорвали, натовские границы теперь под самым нашим носом, свои военные базы на Кубе и во Вьетнаме мы сняли, даже в торговле России навязывают невыгодные ей условия. У нас не осталось искренних друзей на Востоке, не может быть их у нас и на Западе. С нашей дипломатией играют в кошки-мышки, пользуются ею, как то было в Палестине, в своих интересах, но как только делает она попытку играть самостоятельную роль, откровенно бьют по рукам и ногам.

Чтобы противостоять США, надо быть сильной державой, такой, каким был СССР. Ельцин разбомбил Россию больше, чем Гитлер. От слабости и неуверенность – неспособность к решительным действиям, погруженность в свою бедность. Да и «пятая колонна» все еще могущественна и в Думе, и в правительстве, и в президентской администрации.

Посмотрите, как США использовали события 11 сентября 2001-го. Они вошли в Афганистан, откуда мы вышли, и в Пакистан, оседлали бывшие наши среднеазиатские республики, разместив там свои военные базы, на Кавказе у россиененавистника Шеварднадзе их инструкторы обучают грузинские спецподразделения – словом, полная американская виктория, которой в обычной обстановке пришлось бы добиваться десятилетиями. Таким же макаром действовал, как мы уже говорили, «Норд-Ост», дитя Америки. Она, Америка, после 11 сентября распространила свое влияние в мире, «Норд-Ост» после 23 октября распространил свое чужеземное влияние в России. Америка выиграла и внутренне: мощная пропаганда сцементировала народ, киноиндустрия в спешном порядке увеличила производство патриотических фильмов, созданы были дополнительные службы безопасности. У нас все наоборот: «Норд-Осту» даны щедрые средства и права для расширения его антигосударственной деятельности, народу нанесена тяжелейшая психологическая травма, а хуже всего – борясь с террором вооруженным, обласкали террор духовный, а он, в свою очередь, по-прежнему беспрепятственно будет взращивать физическое насилие.

– Абсолютно согласен с вами! Именно так и есть. Не обойтись в этой нашей беседе опять-таки без разговора о телевидении. Недавно на пленуме Союза писателей России вы зачитывали с трибуны обращение к президенту, правительству, прессе с протестом против передачи «Культурная революция», которую ведет Швыдкой. Я разделяю ваше отношение к этой передаче, но ведь она далеко не одна такая. Помогут ли обращения к президенту? Думаю, он прекрасно знает, что происходит у нас на телевидении и вообще в сфере культуры, однако перемен к лучшему – никаких.

– Знает об этом, конечно, и президент, знают и все государственные головы. Тут иллюзий строить не приходится. Президент недавно открыто встал на защиту фильмов и передач со сценами насилия и жестокости, мотивируя свою позицию якобы высоким рейтингом этих программ в обществе. Меня его позиция поразила сильно! И в высокий рейтинг этих «творений» я не верю. Нормальных людей в России больше. До сих пор больше. Но любители жестокостей и разврата заявляют свое мнение, опасаясь лишиться предмета вожделенного интереса, а нормальные люди не заявляют. Прежде всего потому, что никто их об этом не спрашивает, а кроме того – если дурное на государственном уровне занимает место святого, а святое низвергается ниц, то порядочные люди из чувства брезгливости к такой ценностной пирамиде стараются держаться от нее подальше. И держатся общинами, в которых порядок «с ног на голову» не признается.

К чему тогда наше обращение? Но мы обращаемся относительно программы «Культурная революция» и ее ведущего не столько к президенту и правительству, сколько к обществу, не потерявшему нравственных ориентиров. Где, в каком государстве, в какой Европе, Азии или Африке будет позволено министру культуры заниматься издевательством над культурой своего народа и ее сознательным разрушением? Можно такое представить? Нет, нельзя. Только в России невозможное возможно. Швыдкой для нашей культуры – все равно что Гайдар для экономики. Они и внешне похожи. И методы борьбы с национальной интеллектуальной и материальной собственностью одинаковы. Разрушить, изгадить, перевернуть, похоронить то, чем славилась Россия, заменить тем, что Россию как культуру и духовность отменяет. Мат в литературе? Необходим. Секс в культуре? Конечно. Русская литература? Нет больше такой, мы свое дело сделали. И так далее. Вот в чем суть проводимой министром «культурной революции»! И в этом случае чувство брезгливости приходится преодолевать: мы, русские писатели, существуем в русской культуре, и нам не все равно, что с нею вытворяют. Отношение к шоумену в кресле министра высказывают сейчас многие деятели культуры, достаточно полистать «Литературную газету». Стыд ведь великий, да и грех великий бесконечно сносить эту далеко не безвредную клоунаду!

И это, конечно, вызов всему русскому искусству как прошлого, так и настоящего – оставлять на верховном руководстве ею личность, амплуа которой лежит совсем в противоположной деятельности.

– Меня особенно огорчают и возмущают демонстративное игнорирование телевидением, радио, прессой истинно выдающихся событий в нашей культурной жизни и, с другой стороны, восторженный шум, который поднимается вокруг того, что никакого доброго слова не заслуживает. Например, почти совсем замолчали завершение Полного академического собрания сочинений Сергея Есенина, юбилеи Василия Белова, Станислава Куняева, Александра Зиновьева и многое другое. А о чем шумят с восторгом, взахлеб, вы сами видите и слышите…

– Все это давно уже, как не пятнадцать ли лет, сделалось в порядке вещей. Уже тогда общество решительно разошлось на отечественную и безотечественную, космополитическую, части, на ответственную и безответственную.

Космополиты затем захватили в собственность все пропагандистские дуды и давай наяривать на них свою песню, одних непомерно возвеличивая только за то, что они свои, а других, с истинными заслугами и доброй славой, замалчивая или поливая грязью за то лишь, что для первых они чужие. С тех пор по этой мерке отмечаются и даты, и события, раздаются милости и проклятия. Угодил в конце 80-х и в 90-е годы Виктор Астафьев ельцинским «реформаторам» – и вырвали его из почитания народного, устроили проводы в последний путь на весь мир. Не угодил Евгений Носов, не менее замечательный художник и тоже фронтовик, – и ни гугу, будто и не было такого писателя. О его кончине в июне прошлого года я узнал спустя две недели. А сейчас ни в Курске, где он жил, ни в Москве, ни во всей России не могут сыскать деньги на посмертное собрание его сочинений в пяти-шести книжках. Не тот, видите ли, масштаб личности…

Грустно.

Но юбилей Василия Белова в целом отметили, мне кажется, все-таки хорошо. Его замолчать не удалось, сама Россия позаботилась о том, чтобы воздать должное его дивному таланту и сыновнему чувству. Даже либеральная печать хоть и с ерничаньем, сквозь зубы, с подковырками, но вынуждена была отозваться. Но главное – провинция отметила, показав, как она любит и чтит своего заступника. Статьи, поздравления, юбилейные вечера во многих и многих областных и районных городах! Так и надо. Не ждать, когда канал Березовского или Швыдкого снизойдет, а методом, так сказать, народного порыва.

Я был на юбилейном вечере Станислава Куняева в Центральном Доме литераторов. Огромный зал заполнен до отказа, более трех часов читатели и почитатели Куняева стояли на ногах в проходах. И как все от начала до конца было празднично, тепло, искренне и торжественно, сколько добрых слов в свой адрес выслушал юбиляр и как поэт, и как прозаик, автор трех книг воспоминаний и размышлений «Поэзия. Судьба. Россия», и как главный редактор «Нашего современника», и как безунывный патриот-боец!..

Нам нельзя без сострадания и справедливости

– В конце прошлого года я видел вас на Всемирном русском народном соборе. Событие значительное, безусловно, и хотелось бы узнать, какие мысли вызвал у вас состоявшийся там разговор.

– «Вера и труд» – так была в этот раз поставлена тема на Соборе. Так и хочется добавить, несколько перефразируя известное выражение, что вера и труд вместе все перетрут. Но перетрут ли? Тема важная, особенно сейчас, когда рабочие места худо-бедно вроде начинают прибывать.

Правда, и худо, и бедно, и в немалой степени за счет иностранных рабочих. Но вера должна бы была оградить трудящегося человека от беззастенчивого грабежа, вызвать в предпринимателе чувство сострадания и заставить его поделиться… На 85 процентов русского населения в России приходится лишь 7 процентов национального дохода. Стало быть, есть чем делиться. Заработная плата сейчас ниже советской в среднем на 35 процентов. Но это в среднем…

Есть с кем делиться. «Спасти богача может только правило: отдай другому, что у тебя лишнее». Эти слова были произнесены на Соборе под аплодисменты, однако услышаны были или униженными и оскорбленными, или теми, кто давно и безрезультатно бьется, чтобы в России вовсе не исчезло понятие справедливости.

А Васька, что называется, слушает да ест. Или вовсе не слушает!

В государстве, устроенном на несправедливых основаниях, нельзя добиться справедливости. Истинно верующие – бедные люди, им вера помогает в своем спасении и долготерпении, а для богатого… известно же, что легче верблюду пролезть в игольное ушко…

У Л.Н. Толстого есть статья «Неделание», написанная в 1893 году. В ней он разделяет деятельность дурную, вызванную только выгодой, и деятельность в христианском понимании, дающую благо всем людям. И видит, что дурной, как он называет, «языческой» деятельности больше. И что надо прежде остановиться, разобраться, что хорошо и что плохо, а уж затем и браться опять за гуж.

Возможно это кардинально или невозможно в теперешнем мире – другой вопрос. Но для государства, утопающего в бедах, разграничить с помощью хотя бы Счетной палаты или чего-то еще, какая деятельность ведет к благу и какая еще больше тянет ко дну, наверное, следовало бы.

Смею предположить, что процентов на восемьдесят теперешняя деятельность тянет ко дну, развращает и начальников, и подчиненных, обедняет страну и народ, создает атмосферу всеобщего надувательства и беззакония. Не будем уж задевать «грехи» толстовских времен, с которыми совесть не должна соглашаться, вроде производства табака и водки… Теперь много чего появилось новенького и необычайно прыткого. Так много, что не знаешь, с чего и начать. Ну вот, к примеру, всякие посреднические фирмы, опутывающие липкой сетью в несколько рядов весь путь от производителя к потребителю и паразитирующие на этих махинациях… А сколько их у нас поразвелось – всяких липовых контор, подставных фирм, банков-миражей, якобы гуманитарных фондов, обществ!.. Одно перечисление способно вогнать в грех, а ведь все они действуют, дурят нас, ощипывают страну, как жертвенную курицу! Миллионы самых крепких молодых людей, с утверждением криминального порядка, ушли в охранную службу, чтобы защищать этот порядок. А десятки миллионов, вынужденных заниматься «купи-продай» – делом, которое в нашем народе никогда не пользовалось уважением! А «демократические» выборы на всех уровнях, вбирающие в свою орбиту опять же миллионы готовых перегрызть друг другу горло!.. И так далее, и так далее, и еще много раз «и так далее»… Огромное это «чертово колесо», обдирая своими гигантскими лопастями Россию от начала и до конца, крутится безостановочно со все нарастающим аппетитом.

Теперь наш мужик вынужден кормить не трех генералов, а три сотни, как не больше, дармоедов. Когда бы погнать хоть половину дармоедов, а мужику вместо водки дать работу, это и была бы, я думаю, самая надежная «концепция» спасения России. Если же все оставить, как есть, замирая в испуге и благоговении перед могущественным словом «рынок», всякая другая «концепция» неминуемо превратится в форму еще одного дармоедства и паразитирования.

– О делах литературных. Как вы оцениваете их сегодня? Каково, на ваш взгляд, положение в Союзе писателей России и вокруг него?

– Писатели России, несмотря на восторженно объявленную каналом «Культура» смерть русской литературы, продолжают работать. Наш Союз писателей занимается и творческой, и организаторской, и «выживательной» работой. Творческой, надо признаться, меньше, чем «выживательной», но такое сейчас время, когда под молохом «культурной революции» требуется прежде всего выстоять. И это удается. Окрепли провинциальные журналы – «Север», «Сибирь», «Подъем», приходят в себя «Сибирские огни», появились новые издания и сразу заняли достойное место – «Отечество» в Рязани, «Всерусский собор» в Петербурге. Последний, что очень важно, делают молодые литераторы.

Так что выстояли и отверженными, как бы ни хотелось этого кому-то, не стали. Местная власть помогает и писательским организациям, и журналам, и молодым авторам. Даже учиться в Литературном институте помогает, как, к примеру, это делает Иркутский областной комитет по культуре, второй год выделяя проездные в Москву для студентов-заочников.

За нами Россия – не пропадем!

Январь 2003 г.

Бедность и порок

Есть ли сострадание к униженным и оскорбленным?

Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, вы знаете, что во МХАТе имени М.Горького с успехом идет спектакль «Униженные и оскорбленные» – Достоевский в постановке Татьяны Васильевны Дорониной. Известно также, какое яростное неприятие либеральной прессы вызвала эта работа. По-моему, связано такое неприятие не в последнюю очередь с темой спектакля, прозвучавшего необыкновенно злободневно. Театр, руководимый великой русской актрисой, страстно встает на сторону тех, которые и в сегодняшней нашей жизни оказались униженными и оскорбленными.

Таких – многие миллионы! Ведь даже по официальной статистике около или более трети населения страны находится за чертой бедности. Вы в своем творчестве последних лет всецело на их стороне. Можно вспомнить потрясающий ваш рассказ «В ту же землю», да и все другие тоже.

А как вы считаете, достаточно ли наша литература, искусство и те, кто здесь работают, то есть современные художники, живут сегодня горем и болями так называемых простых людей? Это ведь один из первейших нравственных заветов отечественной классической литературы и культуры в целом…

Валентин Распутин: Вы правы, вся русская литература XIX века полна сострадания к бедным и обездоленным. Она и велика была двумя главными качествами – художественностью и сострадательностью, из второй, чувственной ее стороны полнилась и первая, профессиональная. Давайте вспоминать: Радищев еще из XVIII века («Я взглянул окрест себя: душа моя страданиями человеческими уязвлена стала»), Карамзин, Пушкин («…И милость к падшим призывал»). Гоголь, Тургенев, Лесков, Островский, Чехов, Толстой (особенно в статьях), Достоевский (везде, в каждой крупной работе, да и в «Дневнике писателя» тоже)… А Некрасов, Никитин, Кольцов, последним – Горький!.. Названия произведений прямо указывают на сочувствие к несчастным: «Бедная Лиза», «Бедные люди». «Униженные и оскорбленные», «Бедность не порок», «Антон-горемыка», «На дне»… И не только литература славна была этой добродетелью. В живописи подобный ряд перечисления будет еще больше. Театр, начинающийся с драматургии, то есть с литературы, пожалуй, ярче всего взывал о сострадании. Песни тех времен рвут нам сердце до сих пор. И, конечно, такая огромная и общая милосердная работа не могла не приносить результаты: открывались ночлежные дома, бесплатные столовые, сиропитательные приюты, ремесленные училища для бедных детей. Конечно, русская культура этой нравственной нотой не в силах была полностью избавить Россию от бедности, но ведь была она, нота-то, и как звучала, каким душам указывала пути! А теперь, уж коли на то пошло, давайте сравнивать с нынешним временем. Старая нищета казалась укорененной в России и шла из глубины веков («Доля ты русская!.. Вряд ли труднее сыскать!»); новая нагрянула неожиданно и жестоко. Нас начинают приучать к ней, «культурные» умы на канале «Культура» уверяют, к примеру, что густое бродяжничество малолетних, насчитывающее миллионы, это ничего… так и должно быть. Но мы-то, свидетели того, что этого в советское время не было, еще живы. Не было! Совсем! И появилось в считаные годы. Бедность сейчас готовы выводить из порочности людей, из лени, пьянства и неспособности приспособиться к новой обстановке. Словом, в своей бедности бедные виноваты сами. И никто иной. Открыто заявляется, что лучшие времена наступят, когда вымрут старики, живущие воспоминаниями о прошлом.

МХАТ Татьяны Дорониной – чуть ли не единственный театр в России, который во все 90-е годы и сейчас, ставя Достоевского, Островского и Горького, говорит об обездоленных, и уж, конечно, не как о людях низшего сорта, а как о несчастных с сердцами благородными и добрыми, не способными идти против совести. Другого такого театра в России с подобным репертуаром я не знаю. В нынешней литературе сострадательные слезы есть, но «Униженных и оскорбленных» никто не написал. Да литература и сама нуждается в сострадании: одна ее часть, благополучная, – потому что развратна, зла и высокомерна, а вторая, продолжающая традиции отечественной словесности, – потому что сама отвержена и поругана.

– Сытое высокомерие определенной части деятелей нашего искусства просто поражает. Мне уже доводилось, например, говорить о показанном по телевидению (канал «Культура»!) спектакле «Комната смеха». Пьеса некоего О. Богаева поставлена О. Табаковым в его так называемой «Табакерке». Главный герой – пенсионер, ветеран, старый и больной человек. И вот драматург вместе с режиссером и актером – это Олег Табаков в одном лице – на протяжении двух часов всячески высмеивают беднягу. Так и слышится хохоток богатых, самодовольных над обобранным и беспомощным. А еще болтают что-то о гуманизме!

– Нет, от этих гуманизма ждать не приходится. Истинное человеколюбие, похоже, чуждо им…

Замораживают, грабят, издеваются

– Литература литературой, театр театром, а в жизни ведь происходит нечто ужасающее. Вот настала зима – и снова замерзают целые города, даже регионы. В Усть-Куте, родной вашей Иркутской области, перед Новым годом в собственной квартире до смерти замерз ветеран Великой Отечественной войны Николай Бобков. А в городе Валдае, в родильном отделении местной больницы, спасали от холода только что появившуюся на свет Катю Дружинину. Старых и малых, то есть наиболее слабых и незащищенных, бьет нынешняя жизнь прежде всего! Кстати, когда я услышал название Усть-Кут, тут же вспомнил, что в 1992-м именно отсюда поехал в свое последнее трагическое путешествие, в Брест, бывший солдат Великой Отечественной, защитник Брестской крепости Тимерян Зинатов. Он каждый год навещал это памятное место своей жизни, но тогда прибыл сюда проститься. Пег на рельсы под поезд, оставив записку с проклятиями, как он написал, «елъцинско-гайдаровскому правительству» – за всю эту устроенную ими жизнь, за унижение ветеранов, за измену Великой Победе.

Меня поражают два этих трагических факта, связанных с сибирским городом Усть-Кутом и двумя ветеранами войны. Зимой 1941-го, как известно, сибирские дивизии, подоспевшие на помощь столице, в значительной степени решили исход Московской битвы, остановили и повернули вспять сильнейшего врага. А вот теперь – такие известия о судьбе солдат-сибиряков…

– Усть-Кут, основанный на Лене еще во времена Ерофея Хабарова, – это город-труженик, город-кормилец. Здесь, на ветке Транссиба, начинался БАМ, шла перевалка с рельсов на воду огромного количества грузов, в том числе топлива, для отдаленных северных районов и Якутии. И вот, обогревая десятки лет Север, сам остался без тепла и заботы. А рядом, на Ангаре, две крупнейшие в мире гидростанции – Братская и Усть-Илимская. Прежняя власть все сделала для того, чтобы уж от чего от чего, а от стужи этот край не страдал: только и не успела – зиму не отменила… Конечно, ветеран войны, с точки зрения сегодняшней «демократии», имеет право замерзать в своей квартирке, а защитник Брестской крепости имеет право ложиться на рельсы с проклятиями кому угодно – у нас общество прав необычайно широкого ассортимента – да ведь уже и спасения не стало от этих убийственных «прав»!

И во что же обратят многочисленные случаи вымерзания нынешней зимой целых городов и поселков? Можно не сомневаться (и мы это уже видим!) – необходимость немедленной «реформы» ЖКХ и РАО «ЕЭС» обратят в требования скорейшего введения европейских стандартов оплаты за тепло и свет. Но коммуникации пришли в негодность уже при вас, господа, где же вы были раньше? Почему при завозе топлива ориентировались на мягкую зиму – по соглашению с Господом Богом или как? Добиваясь европейской оплаты за коммунальные услуги, почему вы не вводите европейские зарплату и пенсию?

Эх, господа, прежде всего в вас «теплосистема» отказала! Та, что и есть истинная причина всех зол. Та, что и по служебному и по нравственному долгу заключается в отношении к людям. Сначала ее надо «реформировать», а уж потом все остальное.

– Наше общество с небывалым, разительным контрастом разделено сегодня на богатых и бедных. Конечно же, богачей по сравнению с бедняками – малое меньшинство.

Но как вызывающи их пресыщенность, их роскошь! Да что говорить, если официальная зарплата какого-нибудь Кукуры из ЛУКОЙЛа составляет, как нам сообщили, 1,8 миллиона долларов в год, а сельский учитель, библиотекарь, врач ежемесячно получают от силы две тысячи рублей. Это же почти в две с половиной тысячи раз меньше!

И такой разрыв со временем не сокращается, а все увеличивается и увеличивается. Что вы об этом думаете? Можно ли и дальше с этим мириться? И что же в конце концов делать при виде столь вопиющей несправедливости и безнравственности, которые становятся, можно сказать, узаконенной нормой нынешней жизни?

– Зарплата Кукуры из ЛУКОЙЛа (если считать это зарплатой), можно не сомневаться, гораздо больше, чем поражающая нас с вами цифра. Там другая, «горняя» жизнь, другие запросы, другие понятия о «мало» и «много», другие вкусы. У богатых свой язык, свои законы, своя честь и своя совесть, своя вода и свой хлеб, свои школы и университеты для своих детей, даже свое солнце на экзотических островах, отнятых у Бога и вывезенных из рая. В футбол играть они отправляются на Северный полюс, для прогулок в космос могут нанимать извозчиками российских космонавтов. Нашему брату даже и взглянуть на их жизнь нельзя: ослепнем. Должно же куда-то было деваться то, что сделало нищей богатейшую страну, – вот оно и показывает себя в самых уродливых и вызывающих формах! Богатые и умирают «героически», в разборках друг с другом, – бедные, скрючившись, застывают от голода и холода. Эти два мира почти не имеют точек соприкосновения и едва ли будут иметь их в будущем.

Помните, несколько лет назад американский еврей, бывший советский подданный, писатель Эдуард Тополь обратился с письмом к российским евреям Березовскому и Гусинскому. Несколько смущенный стремительностью и необъятностью обогащения своих соплеменников, он предложил им, во избежание будущих бед, поделиться частью присвоенного с Россией. О реакции Гусинского я не знаю, а Березовский однажды с живостью отозвался, что делиться он, конечно, не собирается, а если бы и поделился, – все равно бы пропили и разворовали. Ответ, достойный праведника, чье фантастическое богатство по капле добывалось тяжкими и только личными трудами. Робкая попытка Путина уговорить «поделиться» олигархов, и теперь выжимающих из недр России ее кровь и соки, также ни к чему не привела.

Этого и следовало ожидать, но удивляться надо не тому, что нувориши отказываются делиться, а – почему их нужно уговаривать? Если приватизация была беззаконной и походила на грабеж (а в этом никто не сомневается) – таковой и надо ее объявить во всеуслышание и вернуть народу по закону причитающееся ему или заставить расплатиться по полной цене. Заикания по этому поводу были, но и они умолкли. Сила, значит, ломит солому.

– Власть решила «замять» этот вопрос. Объявить саму постановку его как бы беззаконной! Словно все так и должно быть: одни не знают, куда деньги девать, а у других на кусок хлеба не хватает…

– То, что происхождение несметных богатств олигархов надо выводить из народной бедности, – ясно; но более того – гарантии защиты богатых, о которых в последнее время немало твердится, отняты у гарантий защиты бедных. Приходится делать поразительный вывод: сначала милосердие к богатым, а уж на бедных – что останется.

Это закон: всякий неправедный порядок превращается в жестокость. Спрошено с Ельцина, по бревнышку, по камешку раскатавшего Россию? Спрошено с «семьи», которая цинично и жадно что хотела, то и воротила в России, как в своей собственной вотчине? С Чубайса, руководившего торопливым растаскиванием, спрошено? С Гайдара, уложившего преждевременно в могилы миллионы? С других-прочих? Да нет, все они ограждены законом, процветают, шикуют, жируют, чувствуют себя личностями, сыгравшими роль в истории. Спрошено только с невинных.

Конечно, не следует всех богатых мерить на один аршин. Есть среди них и такие, в ком, как в известной песне про Кудеяра, «совесть Господь пробудил». Они помогают в строительстве храмов, спасая свою душу, дают деньги на культурные программы, не всегда, правда, разбираясь – на полезные или вредные. Вон и олигархи дают, но те, надо сказать, хорошо знают, на что дают. Березовский учредил премию «Триумф», она вручается тем, кто противостоит русской культуре. Ходорковский бешеные деньги пообещал «Норд-Осту», чтобы он имел возможность сеять свое «искусство» по всей России. Всяческих премий и фондов, программ, фестивалей, трали-валей, в «культурной» и «духовной» оболочке двинувшихся на Россию, развелось столько, что необъятная наша Родина оказалась объятой ими из конца в конец. Как не вспомнить слова Тютчева: «О край родной! Такого ополченья мир не видал с первоначальных дней». И дальше, чтобы лучше мы понимали: «Велико, знать, о Русь, твое значенье. Мужайся, стой, крепись и одолей!»

Слышит ли власть и почему молчит народ?

– Хотелось бы поставить вот еще какой вопрос. Слышит ли власть голос униженных и оскорбленных? Вот было очередное телевизионное «общение президента с народом». Говорят, поступили сотни тысяч вопросов, но как-то странно, что в отобранных и озвученных для ответов не было, по-моему, ни одного, в котором вы услышали бы крик души этой части наших сограждан. Или они уже отчаялись, изверились во всем и понимают истинную цену такого общения?

– Вопросы озвучиваются, как вы понимаете, с целью утверждения и облагораживания президентского авторитета. Это огромного размаха пропагандистская машина, и в ней все точно, как на весах, выверено. Два-три вопроса из сотен тысяч могут быть, в двух-трех случаях обиженные могут получить милость, но общей картины это не изменит. Сотни тысяч вопросов… конечно, немалая часть от бедных, не теряющих надежды на чудо. Но именно на чудо: вдруг, как в рулетке, вытащат мой «номер», и президент на всю страну объявит: ждите помощи. Собственно, так оно и было на сей раз.

Но посмотрите, как в сути своей меняется надежда на верховную власть. В прежние времена считалось в народе, что Сталин или Брежнев, как и батюшка-царь, конечно же, за простых смертных, но до них не поднимается полная правда о происходящем внизу. Так и заявляли отчаянные правдолюбцы: «Я до самого Сталина дойду!», «Я до Брежнева дойду!», ибо там вся полнота власти, и если уж Сталин топнет ногой – вздрогнет вся страна. У нынешнего президента такого ореола народного заступника нет. Нет и полного доверия к нему: люди не забыли еще, что он возведен во власть Ельциным под гарантии своей безопасности.

– На мой взгляд, общество наше в связи с приходом капитализма становится все более равнодушным и жестоким. Привыкает к тому, к чему привыкнуть, казалось бы, невозможно. Многие теперь с абсолютным спокойствием воспринимают известия об очередных убийствах, катастрофах, чубайсовских «отключениях». Не очень-то волнует и судьба двух миллионов беспризорных детей. А бомжей, судя по всему, некоторые даже за людей не считают, само это слово произносится зачастую с откровенной брезгливостью. Вот по тридцатке накинули к пенсиям – это же издевательство! А люди повозмущались между собой и замолкли… Привычка?

– Пенсии, которые постоянно громогласно повышаются, – это только на хлеб. На хлеб впроголодь, вероятно, хватило бы… Если бы не болеть. До каких высот взлетели цены на лекарства, говорить не надо. Болеть нельзя. Если бы не повышалась постоянно плата за электричество, газ, воду. Если безвылазно сидеть дома и не связываться с транспортом, даже городским, не говоря уж о поездах, самолетах. Если не покупать ни одежду, ни обувь. Не хоронить близких. Все обычные и привычные связи и потребности стоят сейчас денег и денег. Неспособность заплатить обходится дорого. В Ангарске (это опять Иркутская область) доведенные до отчаяния люди, неплательщики за воду, пытаются забаррикадироваться в квартирах и не открывать двери работникам ЖКХ, но те дают указания пробивать снаружи кирпичную кладку и обрезать трубы. В Хабаровске огромные, едва шевелящиеся от отчаяния очереди инвалидов за полагающимися им бесплатными лекарствами. Лекарства вроде и полагаются, а аптеки, должные их выдавать, убавлены втрое. В Кирове… на Камчатке… сил нет перечислять! А я ведь телевизор почти не смотрю и даже в новостные программы заглядываю редко – значит, это малая-премалая часть из того, что показывают. А показывают – малая-премалая часть из того, что происходит.

Верно, это жестокость. Жестокость, к которой мы привыкаем. Жестокость, происходящая от нежелания или неспособности местной и федеральной власти – простереть свою милосердную длань в сторону беззащитных. Учителя, врачи, слава Богу, способны постоять за себя, а пенсионеры, инвалиды забастовку не объявят. И голодовку тоже; им и без того достаточно красноречиво заявляют, что они зажились. «Вы чье, старичье?» – хороший был рассказ под этим названием у Бориса Васильева. А ничье. Бесхозное. Прежде слово «нелюди» было обозначением нравственного уродства, теперь его все настойчивей отсылают к старикам, оставившим свои годы и силы на труды в отринутой стране.

В этом и корень жестокости: вы – не наши, вы – побежденные, зажившиеся…

Капитализм сам по себе – безжалостное общественное устроение. Реваншистский капитализм, утверждающийся в России, уродлив еще и потому, что он находится в состоянии войны не только с коммунистическими, но и с историческими традициями и имеет своим происхождением «общечеловеческие ценности», которые позволяют бомбить Югославию, Ирак и говорить о необходимости «мер» в связи с перенаселенностью планеты.

– Да, ведь по многим вопросам, причем наиболее жизненно важным, власть сегодня постоянно и откровенно занимает сторону новоявленных «хозяев жизни». Несмотря на массовые протесты и заявления очень авторитетных, уважаемых людей (ваши в том числе), протащили все-таки закон о купле-продаже земли. Скоро начнут разрывать на куски железнодорожный транспорт. А некоторая задержка убийственной для большинства жилищно-коммунальной реформы и раздела РАО «ЕЭС», судя по всему, скоро будет компенсирована – и все сделают так, как хотят. Но почему же так пассивен (или слеп?) народ? Повторю тот памятный вопрос Шукшина: что же с нами происходит?

– Что происходит? Под мощной атакой откровенного бесстыдства и беззакония в течение вот уже пятнадцати лет, в условиях беспощадной и жуткой реальности происходит, по-видимому, реформация душ. Если на одной стороне властвует правило: обогащайся кто как может; на другой – спасайся кто как может. Законы общности ослабли. Рабочий класс разогнали, крестьянство тоже – вот почему и сделалось возможным протаскивание грабительских законов, в том числе закона о продаже земли, окончательно закрепляющих статус-кво богатых и статус-кво бедных, дающих одним полную власть и полную свободу действий, а другим – безвылазное бесправие и еще большее закабаление.

Но вот, как прежде не без пафоса говорилось, на передовые рубежи в борьбе за свои права выходят учителя, врачи… Я уж и не знаю, говорю ли о них как о серьезной силе сопротивления или во имя требующейся в конце беседы бодрой ноты. Но ведь случались же в истории и «бабьи бунты» – и довольно успешные. О них невольно вспоминаешь при виде массовых, самых массовых, организованных, по всему судя, не профсоюзами, а крайним отчаянием выступлений женщин-домохозяек против реформы ЖКХ в Воронеже, на Камчатке, в Усолье-Сибирском… Они – последние ряды сопротивления, но последние-то и самые стойкие, им отступать некуда.

Апрель 2003 г.

Глава IV Отнимают у народа родину

Чья эта страна?

Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, в одиннадцатом номере журнала «Наш современник» за прошлый год опубликована ваша новая повесть «Дочь Ивана, мать Ивана». В моем восприятии она должна стать очень значительным событием нашей литературной и в целом общественной жизни. А каковы отклики? Многие ли газеты и журналы сообщили об этом? Честно говоря, я в прессе мало что читал: по телевидению и по радио вообще ни слова не слышал. Можно ли такое считать нормальным? По-моему, в советское время было иначе. Тут возникает вопрос об изменившемся месте литературы в нашей жизни или об отношении к писателю Валентину Распутину?

Валентин Распутин: Отклики есть. В нашем кругу в основном положительные, в ненашем, как и положено, издевательские. Два мира, две судьбы, два противоположных взгляда абсолютно на все. У одних – боль за Россию и народ, у других, как у Дм. Быкова в «Огоньке»: «Да что же это вас, сердешные, все время насилуют?.. Но если вас насилуют – в диапазоне от Маркса до кавказцев, может, вы как-нибудь не так лежите?» На подобное «остроумие» и отвечать не хочется, очень уж это гадко по отношению к брошенным на произвол судьбы и лишенным всякой защиты десяткам миллионов униженных и оскорбленных.

Но повесть «пошла». Она опубликована уже в четырех журналах, набирается еще в одном, попала в Интернет, вышла книжкой в Иркутске, одновременно в двух обложках, отдельной и общей, выходит в «Молодой гвардии», готовится в нескольких провинциальных городах. Так и надо: пусть небольшими тиражами, но гуще, чтобы читали в самых разных местах. Идут обсуждения, иногда в совсем узком кругу: получили «Наш современник» с повестью, по очереди прочли в семи – десяти квартирах и сходятся для разговора. Как газета в хорошем смысле, нечто вроде «коллективного пропагандиста и агитатора».

– Значение вашей повести, на мой взгляд, в том, что она с большой художественной точностью и пронзительной эмоциональной силой передает психологическое состояние весьма многочисленной части нашего общества, которая обездолена так называемыми реформами. Находящихся за чертой бедности у нас где-то около трети населения, так официально говорят. На самом же деле, наверное, гораздо больше. Да ведь это находящихся уже «за чертой»! А возле нее сколько? И главная тема повести, конечно, в крайнем отчаянии бесправия, до которого доведен бедный человек. Искать правды, искать защиты ему абсолютно негде. Он может рассчитывать в этом лишь на себя, но уж никак не на милицию, прокуратуру или суд, которые настоятельно пропагандируются как атрибуты строящегося «правового государства». У кого деньги, у того и права. Это в сознании людей уже утвердилось. Это остро чувствует ваша героиня. Вот чем обернулась борьба за «права человека»! Вы согласитесь, что в отношении к правам у нас теперь соревнуются мера лицемерия и мера цинизма, а такие понятия, как совесть, сострадание, честь, предаются забвению или могут продаваться за деньги?

– Мы с вами, Виктор Стефанович, уже десять лет, как на вахте стоим, ведем эти беседы, и всякий раз не можем обойтись без одних и тех же больных вопросов. Что поделаешь – болит, и не существует средств, чтобы снять боль.

Кажется, приводили и слова Владимира Соколова, теперь уже покойного замечательного поэта, звучащие с запредельным отчаянием: «И зачем мне права человека, если я уже не человек?». В самом деле, подмена воистину дьявольская: права человека сделались отрицанием прав народа, а человек-то с правами – это, конечно, не рядовая личность, а или хам с телевидения, или плут размера Чубайса и Абрамовича, вокруг которых пасутся стада адвокатов.

Десять лет мы говорим одно по одному, а цинизм за эти десять лет стал в десять раз циничнее, лицемерие – во столько же лицемерней, несправедливость – несправедливей, разделительная черта между богатыми и бедными – глубже, слезы – горючей. Единственная поправка, что кусок хлеба появился. Все остальное – во имя закрепления существующего порядка.

Но если ничего в сущности своей не меняется – доколе без толку возмущаться?! Все равно никакого толку, никто не услышит. Что было возмущаться моей героине, когда изнасиловали ее дочь и принялись выгораживать насильника! Она видела: не поможет никто, государство и закон у нас слабых под защиту не берут. Хоть в ногах валяйся, хоть слезами залейся, хоть криком закричись. Поэтому надо было становиться сильной, даже и вопреки закону. Но это и не вопреки закону, а в отсутствие закона, без которого весь существующий веками порядок покосился и полюса добра и зла поменялись. Оттого и пошла моя Тамара Ивановна добывать справедливость своей правдой. Другого выхода она не нашла. Честь дороже суда и свободы. И таких историй, как в моей повести, десятки и сотни по России в последние годы; я ничего не выдумывал, а воспользовался следственным делом и, что называется, «близко к тексту» рассказал, как это бывает, расширив лишь круг героев, расширив его настолько, чтобы мы могли находиться в нем все, сколько нас ни есть на Руси. Судьба-то у нас одна, горемычная.

– Ваша повесть – из жизни народной. Так раньше писали. Теперь слова «народ», «народный», «народность» (скажем, «народность литературы») не услышишь и не прочитаешь. Они не в ходу, и будто отменены сами эти понятия. Почему?

– Отменены не только эти понятия, исчезло и их содержание, то, к чему прилагаются понятия. Не стало рабочего класса, крестьянства, составлявших сердцевину народа, вместо них – наемная сила, арендаторы, что-то временное, ненадежное, перекатное по рынку, не образующее рабочих династий. Или вот еще – аграрии – нечто духовно не вросшее в землю, существующее на каких-то странных правах, при которых плохой урожай – беда, а хороший урожай – еще больше беда.

Но самое невероятное: в народе и надобности не стало. К нему не обращаются больше за поддержкой во дни испытаний, а уж какие еще испытания нужны, если не те, что пали на Россию с начала реформ? Не звучит обращенный к народу зов мобилизации на жизненно важные стройки, не передается его профессиональный и человеческий опыт, его услуги в воспитании молодежи. Все мимо, мимо и мимо, все на чужой лад, под завезенную сурдинку. Строительных рабочих набирают в Турции и Таджикистане, нефть и газ качают вахтовики с Украины и из Молдавии, картошку и капусту выращивают китайцы, они же продают нам свинину, цыпляток мы завозим из Америки, воспитанием молодежи занимаются штурмовики самого мессира Воланда, облепившие густо каналы и страницы.

И бродит остатками своими народ неприкаянно: в родной стране не лучше, чем в изгнании. Вздрагивает от залпов торжественных салютов, щурится от вспышек фейерверков: еще одна победа над ним? Или над кем? В компьютерные и торговые фирмы его не мобилизуешь: простоват; в охранные службы не годится: не тот прицел возьмет.

А иного дела больше на Руси не осталось.

И превратился он, бывший великий народ, в обузу: поить-кормить надо, пенсию прибавлять, успокоить, что все идет правильно, туда, в те Палестины, где и найдет он окончательное успокоение.

Да, забыл: одна служба все-таки осталась. Голосовать. Одно применение народу нашлось.

– Вы удовлетворены тем, что происходит за последнее время в культуре нашей страны? Недавно выступал по телевидению министр культуры Швыдкой (в программе Сванидзе «Зеркало»!) и без ложной скромности заявил: последние годы – самые лучшие для нашей культуры. Дескать, никогда для нее не было сделано столько хорошего. А вы это замечаете? В частности, министр много распространялся о сделанном в пользу сельских клубов и библиотек. Я знаю, что в Москве вместо клубов и домов культуры теперь сплошь казино. Неужели в селах вашей родной Иркутской области – расцвет культуры?

– Швыдкого, наверное, надо понимать так, что на культуру денег теперь отпускается из бюджета несколько больше. А уж на культуру они идут – для сельских клубов и библиотек – или на шоу, это еще вопрос. Судя по вкусам министра, которые он и не скрывает, вероятней всего – на шумные и грандиозные представления с дорогими «звездами». Это сделалось теперь первым, а зачастую и единственным «номером» российской культуры при взгляде на нее из Москвы.

Если говорить о сельских библиотеках в Иркутской области, они хоть и пребывают в бедности, но все-таки сохранены благодаря местной власти. С клубами в глубинке хуже: или брошены, или превращены в дискотеки. В самом Иркутске, слава Богу, строятся и новые библиотеки, и новые музеи.

Кстати, замечаю: краеведческие музеи появляются много где – и это, я думаю, по всей России. Точно веление времени: чем яростней отрывают нас от родной земли, тем настойчивей мы стараемся в нее врасти. Но это уж, конечно, «самосевом», Швыдкой здесь ни при чем.

– Про народ не говорят и не пишут, зато вовсю жонглируют словечком «элита». Как вы к нему относитесь? Недавно за «круглым столом» в нашей редакции, посвященным нынешнему состоянию русской литературы, у меня возник спор с одним очень хорошим поэтом, который нередко прибегал в своем выступлении к этому слову. По-моему, противоестественно, когда люди сами называют себя элитой. И не убедило меня, когда мой оппонент заявил, что для него элита, скажем, Кольцов (намекая, конечно, на «низкое» происхождение великого поэта: дескать, несмотря…). Кольцов – это замечательно, однако сегодня-то совсем иная «элита» господствует у нас в литературе, театре, на телеэкране и в политике. Что вы думаете на сей счет?

– Тридцать лет назад А.И. Солженицын, тогда еще не высланный на Запад, ввел по адресу части советской интеллигенции термин «образованщина». Надо признать, что это было прицельно точное обозначение разбухшей и духовно рыхлой, но привилегированной части общества. И Солженицын был прав, предрекая, что именно образованщина утопит в своем болоте все, что в течение двух столетий было словом и делом русской интеллигенции. На место образованщины, считал он, должна прийти элита. Жертвенная по своей сути и роли элита, избранный, чистого служения сорт бескорыстных людей, некий фильтр, через который станет «протискиваться все духовно лучшее и собираться с противоположной стороны в достойный народ».

Время, что ли, выпало нам такое несчастливое, что самые лучшие представления о чем-либо обнадеживающем тут же, не сделав даже попытки к воплощению, превращаются в свою противоположность.

То, что объявило себя сегодня элитой, ни по нравственному, ни по общественному праву быть ею никак не может.

Понятие элиты всегда несло в себе возвышенный и благородный смысл духовной и профессиональной (служебной) безупречности. Элитарный – лучший, благороднейший, красиво и талантливо состоявшийся. Самозванцы, присвоившие себе титул элиты, беспардонно объявившие себя цветом нации, наперебой выставляющиеся перед камерами с видом небожителей, – это люди иных «достоинств». По аналогии с образованщиной их должно называть элитарщиной – то, что буйно разрослось, но приносит никчемные или ядовитые плоды. По сравнению с образованщиной элитарщина стоит еще ниже и как бы обнаруживает уж совсем последние пределы того удивительного и нигде более не повторившегося явления, которое было русской интеллигенцией.

У образованщины хоть и вялое, неискреннее, но служение обществу и государству оставалось – элитарщина никому, кроме как себе самой, не служит, и все высокие понятия, которые еще оставались у образованщины, она публично презрела и высмеяла.

Образованщина могла считать себя придавленной, стесненной государством – элитарщина купается в свободах, как в грязном половодье, и пользуется ими только для своего удовольствия.

Образованщина жила с двойным сознанием: для себя и для общества – и с тройной моралью: для себя, для общества и государства; элитарщина свое сознание сосредоточила только на себе, и никакой морали, кроме определенных правил поведения в своем кругу, у нее не осталось. Она откровенно стяжательна, надменна и открыто проповедует безнравственность и цинизм.

Ожидать ее добровольного выправления было бы сверхнаивностью. Она в своей шкуре, в своей атмосфере, ей здесь удобно. И непогрешимые в чистоте целомудренных вкусов поклонники окружают ее бесконечным восторгом – так и будет, пока не изменится «атмосфера».

Я говорю о «культурной элите», а политическая и экономическая, когда они в объятиях появляются вместе, ничем не лучше, только чуть напыщенней и загадочней.

– Нынешняя «элита», сама себя назначившая, определила также, кому быть «изгоями». Подумать только, Валентин Распутин или Татьяна Доронина уже более десяти лет числятся этой самозваной «элитой» где-то на обочине современной культуры! Вон новая премьера на сцене МХАТа имени М. Горького – «Васса Железнова» с великой русской актрисой Татьяной Дорониной в главной роли. Это же событие, повод для огромного общественного интереса и серьезного разговора на телевидении, по радио, в прессе! А что мы имеем? Немедленно, как по сигналу, выходят две совершенно хамские заметки – в «Известиях» и «Коммерсанте», затем раздается столь же хамский выстрел в Интернете. С какой целью? По-моему, с одной: морально уничтожить ненавистную Доронину. А за что же они ее так ненавидят? В своей статье об этом спектакле я написал: за то, что она любит Россию. Кстати, почти в точности повторилось бывшее два года назад вокруг спектакля «Униженные и оскорбленные», даже один из авторов тот же. В прошлый раз напрямую требовали отдать сцену доронинского театра «под мюзиклы». Тогда в защиту МХАТа имени М. Горького, ставшего одним из оплотов русского реалистического, психологического театра, выступили Валентин Распутин и Василий Белов, директор Пушкинского Дома член-корреспондент Академии наук Николай Скатов и директор Ленинской библиотеки Виктор Федоров, ряд других выдающихся лиц нашей культуры. А теперь автор «Коммерсанта» оговаривается про всех них с высочайшей степенью пренебрежительности: «какие-то деятели». Какие-то! Понятно, не «элита»…

– Почему эта «элита» не признает и не любит нас? Да иначе и быть не может: масть другая. Есть несовместимые одна с другой масти не только среди животных, но и среди граждан теперешней России. Не по крови, разумеется, а по духовной генетике. Поэтому и нельзя нас представить вместе, пока они не перестанут ненавидеть нашу Россию и кипучую свою деятельность не перестанут отдавать ее культурному и духовному разрушению, а мы не перестанем ее любить и противостоять им в разрушительной работе. У них в руках – мощнейшая машина воздействия на умы и сердца, имеющая к тому же государственную поддержку в лице министерств и чиновников самого высокого ранга, а у нас отдельные, никак не сдающиеся на милость сильного крепости вроде МХАТа имени М. Горького или Союза писателей России. Упоенные своей силой и победами, они готовы считать, что дело сделано, Россию они взяли, остается только кой-какая «зачистка». И как же им не набрасываться на Татьяну Доронину, если вслед за одним прекрасным спектаклем она выпускает другой и смирять свой дух и талант не собирается.

Прочитал я недавно одну любопытную книжку, думаю, популярную в последние месяцы. Автор – молодая журналистка Елена Трегубова, из «элиты» выше некуда, не один год имевшая постоянную аккредитацию в Кремле. И пользовавшаяся успехом у кремлевских обитателей. Ее приглашал на обед Путин, будучи еще главой ФСБ, с нею заигрывал Ельцин, была на короткой ноге с «Валей Юмашевым» и «Сашей Волошиным», ну а уж младореформаторы души в ней не чаяли, как и она в них. Читать эту книгу – надо иметь мужество и терпение: автор – особа чрезвычайно циничная, самовлюбленная, нахальная, душой и телом принадлежащая американскому образу жизни. Но и откровенная. Откровенная до того, что ей-то права человека не помешают, чтобы отбрыкиваться от всех, кого она выставляет в книге без всякой ретуши и умолчаний.

Тем меня эта книжка и взяла: все, что было и есть, – наверх, читателю, никому никакого укрытия, кроме уж совсем своих, неприкасаемых. Где бы я, маленький человек, смог еще узнать, что Россией в ельцинские годы управляли не столько из Кремля, сколько из квартиры Маши Слоним, журналистки Би-би-си и близкой подруги Лены Трегубовой. Там собирались и олигархи, и младореформаторы, и члены правительства, и члены «семьи», и «элитные» журналисты, и кремлевские воротилы. Там и решалось, кому кем быть и кого куда двигать. Оттуда и шло давление на Ельцина. Примаков не продержался долго на посту председателя правительства – потому что у Маши Слоним его не любили. Оттуда же пристально разглядели Путина. Сам Ельцин потерял доверие и поддержку этого круга не потому, что принес стране неисчислимые беды, а потому, что стал делать «невнятные» и «неправильные», на взгляд богемы, кадровые перестановки.

Больше всего меня поразило в этой книге: нигде и никогда, ни при каких обстоятельствах ни слова о жизни глубинной России. Ни слова о народе, будто его рассчитали раз и навсегда еще при первых ельцинских шагах. Ни слова о нас, о тех, кто не на Америку глаза пялит, а пытается отстоять Россию. Для них мы просто не существуем. Все радости и неприятности, победы и временные отступления только там, в орбите кремлевской и околокремлевской шарашки. Все остальное, если оно где-то есть, – неинтересно и не важно. И только однажды автор обращает свой взгляд на Россию. Зато какой взгляд! В тот день, когда Евгений Примаков развернул над Атлантикой самолет, узнав о начале бомбежек Югославии, кремлевская журналистка сорвалась, не скрывая лютой ненависти к Примакову:

– Это моя страна, а не Примакова!

До нас, правда, дело не дошло. И о том, что эта страна может быть еще и нашей, воображения не хватило. И, если бы нашелся кто-то, кто бы напомнил ей о нас, она, думаю, искренне бы удивилась: «А это кто такие?»

Март 2004 г.

Исчужили россию

Виктор Кожемяко: Дорогой Валентин Григорьевич! По многолетней уже традиции нашей подводим некоторые итоги минувшего года – 2004-го. И главная тема, на которой мне хотелось бы сосредоточить ваше внимание сегодня, подсказана главным, наверное, событием этого года. Увы, опять трагическим! Я имею в виду Беслан, гибель сотен ни в чем не повинных людей, большинство которых – дети.

В связи с этой трагедией президент В.В. Путин обратился к народу страны. Обращение и по содержанию, и по интонации было не просто весьма серьезным – оно претендовало на то, чтобы обозначить переломный этап в жизни нашего общества. Нам объявлена война, заявил президент, а перед лицом войны общество должно объединиться и сплотиться. Не буду здесь останавливаться на других мерах, о которых говорилось в том обращении. По-моему, из всех проблем важнее всего действительно эта – консолидация, единство, сплоченность народа.

Когда возникает угроза войны, эта проблема всегда становится особенно острой. Потому что победить сильного противника можно лишь в единении, а не в разрозненности. Именно так было во время Великой Отечественной. Именно благодаря этому мы отмечаем теперь 60-летие Великой Победы. Но достижимо ли в нашем обществе, таком, какое оно есть нынче, истинное единение? Если учесть хотя бы то, о чем мы с вами уже не раз говорили, – чудовищную пропасть между богатыми и бедными, между кучкой так называемых олигархов, то есть долларовых миллиардеров, и миллионами неимущих, у которых нынешние богачи отняли буквально все…

Валентин Распутин: Вы знаете, становится все труднее говорить о России. Кажется, любые слова, какими бы справедливыми они ни были, звучат замученно и пусто. Вся ложь уже вывалена на Россию и вываливается в сотый или тысячный раз. Вся правда сказана, и повторение ее по новым фактам как бы физически передвигает нас на иное место, не менее горькое, и облегчения не дает. Заболтанная и проболтанная Россия вышла за те пределы, где верят словам, и уж тем более неспособны они никого воодушевить. Ничего не меняется: одни, не тратя слов, выгребают последние наши закрома, над другими продолжают издеваться рекламой красивой жизни, бесстыдной и наглой.

Нет и не может быть сейчас никакой консолидации: страна, общество, население расколоты пополам, а если вглядеться – на несколько частей, между которыми глубины несовместимости. И трудно ожидать, чтобы в ближайшее время они заросли и наступило что-то похожее на согласие. Его, этого согласия, не может быть по следующим причинам:

Во-первых, богатые становятся богаче, а бедные – беднее.

Во-вторых, развращение и издевательства со всех телеканалов, в том числе государственных, не только не прекращаются, а усиливаются. Примирения быть не может уже только потому, что все озлобленней выжигается теле– и радионапалмом историческая, духовная и культурная Россия.

В-третьих, перекройка образования по куцым западным стандартам уже сейчас преграждает путь в вузы для сельской молодежи, а скоро этот путь для детей из малообеспеченных семей перекроется и в среднюю школу.

В-четвертых, беспрерывное подорожание жизни, вытеснение из центров городов на окраины, в резервации, «прежних», не соответствующих элитному облику новой застройки; вытеснение «прежних» с рабочих мест, которые отдаются иммигрантам; вытеснение из культуры истинных талантов, а из государства – культуры, превращение ее в грубую развлекательность; вытеснение деревни и всего сельского мира с лица русской земли… Вытеснение, вытеснение, вытеснение, издевательства, издевательства, издевательства…

Я мог бы еще долго продолжать перечень наших несчастий, но это ничего не даст. Кольцо безысходности вокруг многих и многих сжимается все больше.

– Расслоение на богатых и бедных, образовавшееся у нас в стране, по контрасту своему, кажется, побило все мировые рекорды. Я понимаю, после учиненного Ельциным, Гайдаром, Чубайсом и их подельниками, после грабительской приватизации, которую они провели, восстановить хоть мало-мальское подобие справедливости крайне сложно и трудно. Однако ведь не очень заметно со стороны власmu даже каких-то попыток восстановить эту справедливость. Скорее наоборот!

Чем ознаменован прошедший год для бедняков? Ликвидацией того, что называлось льготами, – для инвалидов, ветеранов, чернобыльцев и т. д. Где-то, может быть, эти льготы реально и не действовали, но в основном люди выживали только благодаря им. Так что правильно предлагалось многими: дать возможность выбора – льготы или монетизация. Но где там! Никакие призывы и никакие протесты не помогли.

А что с другой стороны? По данным, которые публикуются, миллиарды наших миллиардеров существенно возросли. То есть вы абсолютно правы: богатые стали еще богаче, а бедные – еще беднее. Разве такая политика приближает к тому самому единству общества, необходимость которого провозгласил президент?

– Мне приходит на память случай, рассказанный на Афоне. Кто не знает: Афон – это тысячелетняя монашеская республика двадцати православных монастырей, в том числе нашего, Свято-Пантелеимонова, в Греции. Случай этот настолько поразительный и поучительный, что его и поныне помнят хорошо, хотя и произошел он в конце XIX столетия, и он попал в одну из книг вместе с фотографией, удостоверяющей его, так сказать, наглядно.

Суть в следующем. Игумен монастыря, отлучаясь с Афона надолго, благословил эконома на строительство больничного корпуса внутри монастыря. Эконом с благословением не посчитался и выстроил больницу вместе с мастерскими вне монастырских стен, на берегу моря. Ослушничество его можно объяснить тем, что в миру он был человеком богатым и принес в монастырь немалые средства, а потому считал себя на особом положении.

Вернулся игумен и потребовал отчета: благословение в монастыре – закон незыблемый. Эконом, считая себя правым, накричал на игумена. Разругались вдрызг. Вскоре пришло время игумену покидать этот свет, и он стал призывать эконома для примирения. Раз позвал, другой – эконом не идет. Игумен скончался, а вскоре скончался и эконом. Похоронили его подле стены храма. А на Афоне такой обычай: через три года после похорон могилу вскрывают и кости почившего, если они очистились, изымают из земли, обмывают и устраивают на полках в особом помещении, которое называется костницей. Вскрыли через три года могилу, а там неразложившийся черный труп, чернота от которого, точно в размер тела, пошла, как от пала, по каменной стене до самого верха. Зарыли быстро и принялись молиться об отпущении грехов. Еще через три года вскрывают могилу – та же самая картина. Не принял Господь грех этого ослушника, пришлось монахам вывозить останки эконома в море и вываливать в волны.

А ведь всего только ослушание, всего только отказ от примирения! И такая кара! Какая же в таком случае должна быть кара для тех, кто самочинно и преступно, преступив все человеческие и Божьи законы, принялся на свой манер «выстраивать» огромное государство, кто обрушил его, испоганил и обрек на издевательства и страдания миллионы и миллионы! До каких высот должен подняться черный столб, смердящий этими «экономами» и впечатывающий в вечность их черное дело! Если даже быть отпетым атеистом и не верить в Божье наказание, то и тогда проклятия им, ельциным, Гайдарам, Чубайсам и абрамовичам, столь многочисленные и солидарные проклятия – разве не трансформируются они в энергетическую силу, способную навести справедливость! Не может этого быть, чтобы сошло как ни в чем не бывало! Не надейтесь, господа нехорошие!

А как это хорошо, что поднялись пенсионеры, ветераны, не смирились с «цивилизованным надувательством», пошли в бой старики. Власть рассчитывала, что всеми тяжкими несправедливостями за последние пятнадцать лет довела народ до потери сознания, до полного равнодушия к своей судьбе, до того, что он и не почувствует очередного удара. Ан нет! Дальше бы надо, дальше! Вот так же встать «всем миром голодных и рабов» против реформы образования, которая, во-первых, преграждает путь бедным к учебе, а во-вторых, и образование это откровенно перенимает из чужих рук. Вот так же выйти бы дружно и решительно против телевидения: хватит ваших издевательств, верните отобранное время у местных программ, там хоть было что-то свое, родное, а вы все превращаете во зло и собственную наживу. Вот так же бы встать на защиту и российской культуры, которую выталкивают в рынок, чтобы она окончательно переменила голос. Вот так же бы!.. Эх, много что требует защиты!

– Хочу вот на что обратить ваше внимание: насколько власть безразлична к мнению народному. Конечно, само это выражение достаточно условно. Поскольку нет единого народа, не может быть и единого народного мнения. Но есть все-таки мнение большинства, которое как-никак, а власть вроде бы должна учитывать, принимая то или иное свое решение. Нет, происходит все, как говорится, с точностью до наоборот!

Взять те же льготы. Я читал результаты множества социологических опросов: за или против их отмены? Большинство – против. Видел по телевизору незадолго до решающего голосования в Думе, что показал так называемый интерактивный опрос по каналу ТВЦ: двенадцать с лишним тысяч опрошенных против, и лишь около трех тысяч – за.

Но, видя все это, с горечью думал, что никто с этим не посчитается, что постановление Думы уже предрешено, что примут все именно так, как заранее написано. Да ведь президент еще весной, сразу же после выборов, когда был избран на следующий срок, заявил о «непопулярных мерах». То есть все идет по некоему долгосрочному плану, и поправки в пользу бедных вносить не хотят. Почему?

– Вы знаете, тут не так все просто. Я мог бы поставить эти слова в кавычки, потому что точно эту же фразу произнес наш президент на прошлогодней декабрьской встрече с журналистами. Она прозвучала, когда главу государства пригласили на поле Куликово: в этом году юбилей еще одной победы нашего духа и оружия – 625-летие Куликовской битвы. Вот тогда президент и произнес: «Тут не так все просто», – и объяснил, что на стороне ордынцев в битве участвовали русские полки, а на стороне князя Дмитрия – татарская конница, которая в основном и решила якобы исход этой сечи. И больше ничего не добавил. Ни того, откуда эти «изыскания», ни того, что подобная рекогносцировка, случись она в действительности, нисколько не умаляет ни великого подвига Дмитриева войска, более чем наполовину полегшего на поле, ни Дмитриева дела, собравшего едва ли не со всех русских земель единое ополчение и еще до битвы одержавшего не менее важную победу в деле объединения русских сил. Сейчас в России это требуется ничуть не меньше, чем во времена Сергия Радонежского и Дмитрия Донского.

Не так все просто и в решительном продавливании отмены льгот. Льготы – это частью «хвост» из советских времен, а все «оттуда» раздражает. Праздник 7 Ноября отменен (французы день взятия Бастилии 14 июля навечно, невзирая на его революционность, сделали национальным праздником), разогнали колхозы и совхозы, детские сады и ясли, пионерские и спортивные лагеря, бесплатные образование и лечение, военные базы на Кубе и во Вьетнаме и т. д. – перечислять долго. «Мы себя под Лениным чистим», – провозглашалось после революции. А под кем или под чем мы чистим себя теперь? Может быть, под ВТО (Всемирную торговую организацию)? Чтобы получить в нее пропуск, много что требует с нею согласования: хлебные засевы, выплавка стали и под предлогом бюджетной оправданности, вполне может статься, что и старики с инвалидами. На Западе, мол, подобных льгот не существует – ну и нам они ни к чему.

Конечно, для бюджета – это груз, никто не спорит. Но груз по большей части справедливый, составляющий фундамент общества! С малых лет заучиваем мы «Отче наш» со словами: «…и остави нам долги наши, как и мы оставляем должником нашим».

– Если продолжить тему мнения народного и народных интересов, мне представляется очень показательным отношение власти к идее проведения референдума, с которой выступила КПРФ. Речь о том, чтобы обратиться ко всему населению страны с четырьмя вопросами о главных направлениях социально-экономической политики. Ведь ясно же всем, что политику нынешнюю надо менять! В чем-то несправедливость ее прямо или косвенно признавал даже сам президент.

Вот КПРФ и предложила спросить, что думает народ. Ну, например, должны ли богатства недр, данные нашей стране Богом, принадлежать нескольким господам, а не всему народу? Должны ли тем же господам отойти земли, леса и воды? Итак далее. Так вот, если бы власть реально хотела переменить свою политику в сторону большей справедливости, она бы поддержала предложения коммунистов о референдуме, чтобы заручиться мнением большинства народа и опереться на него. Однако снова – нет! Как только прозвучала эта мысль, немедленно были приняты поправки к закону о референдуме, дабы сделать осуществление идеи коммунистов невозможным. Заблокировать его. Но каким же образом тогда изменить проводимую политику? Ждать, когда терпение у людей вконец лопнет? Ждать социального взрыва?

– Все так: отнимаются и права, и заслуги, и недра, и будущее. И от этого становится жутковато. Отнимаются национальность, традиции культурные и нравственные ценности. Россия отнимается.

И это нисколько не преувеличение. Образ страны, образ Родины создается из видимого и невидимого, материального и духовного, из глубин истории и высот святости. Не зря же мы пели: «Жила бы страна родная, и нету других забот». Жила бы она, а уж мы в ней и подле нее как-нибудь. Но жила бы во всем своем многообразии, песнях и легендах, во всей своей красоте, простоте и вымученности. Да и вымученность ее вся была в том, чтобы сохранить себя, не отдать ни душу, ни тело, на которые постоянно находились охотники, ни древнего своего обычая, ни благочестивой скромности, ни многочисленных детей своих, взявших от нее все, чем она была…

Посмотрите, похожи ли мы теперь на себя? Нет, преображение удручающее. Обезличивание, обезображивание человека в нравственных и культурных чертах идет на всех парах. Как итальянцы отличаются от древних римлян, как греки отличаются от византийцев (но там для этого потребовались века и века), так мы в сверхскоростном порядке, за одну человеческую жизнь, отличаемся от себя же, какими были двадцать-тридцать лет назад. Такая поспешность, подобное выскакивание из собственной шкуры к добру привести не могут. Перед нами уже не Россия, а ее расхристанное подобие, нечто иное и малоузнаваемое.

Разве была когда-нибудь подобная жадность к деньгам, к долларам-еврам? Разве вели себя наши люди когда-нибудь так по-хватски, будто мы последние и после нас уже ничего не будет? Разве были так падки на пошлости и неприличия? Разве?.. Ой, много этих «разве?»!

Могущество России исходило всегда от ее нравственных, духовных и культурных начал. С ними и благодаря им осваивали новые земли, делали танки и ракеты, взращивали таланты, уходили в космос… Теперь эти начала отброшены, нравственность и культура попраны и загажены новыми хозяевами, живем в основном нефтью, обирая воровски будущие поколения, и в нефтяной стране кто-то (правительство никак не может отыскать, чья это работа) поднимает цены на нефть до поднебесных высот, не давая в который уже раз убрать урожай…

Разве это Россия? Сама себе ставящая подножки, сама себя обирающая – разве это она?

– Конечно, сытно и сладко живется у нас сегодня не только тем, кого называют олигархами. Слой обеспеченных или даже очень обеспеченных вобрал в себя и какую-то часть интеллигенции. Хотя гораздо большая ее часть по-прежнему пребывает в ужасающей бедности: учителя, сельские медработники, библиотекари, многие другие работники культуры, особенно на селе… Я уж не говорю о бедности крестьян и значительной части рабочих, которые нередко остаются без работы сегодня.

Но каково отношение к этому некоторых наших интеллигентов? Если олигархов считать интеллигентами, то откровеннее и ярче всех на сей счет высказался банкир Авен. «Нищета – не наша забота!» – вот как заявил он со страниц еженедельника «Аргументы и факты». Цинично, не правда ли? То есть мы свое вовремя отхватили, награбили, а кто «не успел» – это забота не наша, пеняйте уж, бедняги, на себя. «Я вполне циничен, – оговаривается и сам Петр Олегович. – Но цинизм в моем понимании – лишь умение смотреть правде в глаза».

Ну каково? Он много, много чего наговорил в припадке откровенности. И обоснование того, что «аморально быть бедным», – в протестантском утверждении: «Богатство – отметина Бога».

Но вот что еще характерно. Далеко не только Авен и прочие олигархи на этом стоят. Их поддерживают и поощряют некоторые писатели, музыканты, артисты, в том числе очень известные. Скажем, Олег Басилашвили, который взахлеб восхищается Чубайсом, или Дуня Смирнова (так она сама себя называет) – телеведущая в «Школе злословия» и внучка известного советского писателя Сергея Сергеевича Смирнова, автора «Брестской крепости». Да всех, кто время от времени оглашает свои восхищения богачами и презрение к бедным, даже не берусь перечислять. Видимо, сытый голодного действительно не разумеет. Но, насколько я знаю, в Оксфордском толковом словаре в понятии «интеллигенция» есть специальный термин – «русская интеллигенция». И пояснение такое: это люди, которые неравнодушны к судьбе тех, кому живется хуже, чем им. Так было. Но что же теперь происходит с этой интеллигенцией?

– К циничным откровениям Авена, которые комментировать так же невозможно, как искать честь и совесть в действиях маньяка, я могу добавить недавние откровения Чубайса. Этот постоянно не дает нам скучать, все чем-нибудь да позабавит. На этот раз в беседе с журналистом он ополчился на Достоевского: «Я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку… Его представления о русских, как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на части».

Бедный Достоевский!..

Чтобы так отзываться о нем, надо почитать себя очень высоко. Выше земных пределов. Это не просто ненавидеть бедных в России, которых они же, Чубайсы и авены, сделали бедными, не просто разорить Россию и теперь гордиться этим, но и жажда вычеркнуть из памяти, истории и культуры ее былые достижения, все великое, чем восхищался и восхищается мир, и раз и навсегда поставить крест на том, что она собой представляла. Они, тот и другой, считают, что с Россией кончено, и все, что было в ней достойного, теперь в их руках и в их власти. И больше там ничего не осталось. Для них Россия теперь – жертвенное животное, связанное и агонизирующее, лежащее у них в ногах, которому они в любую минуту могут скомандовать отходную.

Но, знаете, чтобы так распоясаться, обыкновенного негодования недостаточно, требуется что-то особенное, такое, что из рук и из ума вон. Но нетрудно, однако, и разгадать, отчего Чубайс столь яростно гневается на Достоевского. Да оттого, что он узнал себя в Смердякове и поразился сходству, как с братом духовным! Помните, незабвенный Павел Федорович Смердяков признается своей подружке: «Я всю эту Россию ненавижу, Марья Кондратьевна!» Совсем по-чубайсовски.

Вспоминается русский философ и писатель Иван Солоневич, который в таких случаях успокаивал: «Но – пройдут даже и прохвосты». Пройдут, можно не сомневаться.

Что касается интеллигенции – нет в России больше интеллигенции в той роли и служении, какой она была прежде. Ну, может быть, в провинции, в глубинке, осталась та, что называлась когда-то земской, – труждающаяся, безотказная, держащая на своих плечах совесть народную, – из учителей, врачей, музейных работников. Но само понятие интеллигенции исчезает. То, что было ею, называет себя сегодня «элитой». А это качественно иное образование, вроде недоброкачественной опухоли. Элита, разросшаяся в элитарщину, грубая, самонадеянная, корыстная, презрела и извратила свои прежние идеалы и никому, кроме себя самой, не служит. По-моему, настоящими интеллигентами всея Руси в самом лучшем, государственном и нравственном смысле этого слова были недавно ушедшие от нас Георгий Свиридов и Виктор Розов.

Ну и о внучках великих писателей. Знаете, это какое-то страшное, мистическое перерождение, что-то противоестественное и противоположное. Природа не отдыхает на них, как прежде считалось, а награждает вирусом бесноватости. Ведь рядом с Дуней Смирновой очень энергично злословит еще и Татьяна Толстая, внучка автора «Петра I» и «Русского характера». Можно и продолжать этот ряд – да надо ли?

– Вернусь к Беслану и его последствиям. Если президент говорит, что нам объявлена война, то первый наш взгляд – на военных. А в каком состоянии армия наша сегодня? Говорю даже не о том, как она вооружена, обучена и т. д. Говорю в первую очередь о морально-психологическом состоянии людей, которые служат. Солдат и офицеров. За что они призваны сражаться и кого защищать?

Да, верно, есть великое понятие Отечества, Родины. Однако разве не сказывается на духе солдата ощущение, что в Отечестве этом утвердилась величайшая несправедливость? Абрамович может для забавы купить зарубежный футбольный клуб и вообще все что угодно, а родители этого солдата, возможно, голодают и замерзают. Это же реальность нашей жизни! И реальность, что богатые предпочитают сынков своих в армию не посылать. Ну и что, благотворно ли все это скажется для нас на войне, которую мы вынуждены вести? Приблизит ли нас к победе?

– Вы правы, нынешний защитник Отечества вынужден жить и служить с раздвоенным сознанием. Родину защищать надо, в этом нет сомнений, но Родина требует защиты прежде всего от врага внутреннего, оседлавшего ее, погоняющего, обирающего ее и ее же ненавидящего… Разве не приходят нашему защитнику на ум тяжкие мысли, что вместе с Родиной и народом он защищает еще и воцарившуюся на Родине несправедливость? В чеченской войне наши ребята защищали Березовского, а он в это время оплачивал оружие для уничтожения наших ребят. И сейчас, сколько бы мы ни говорили о солидарности и патриотизме, эти слова останутся пустым звуком, притом кощунственным, когда за один только прошлый год в огромных размерах увеличилась сумма вывозимых за границу миллиардов долларов. Миллиардов, отнятых у стариков и сирот, которые там, в заграничных банках, могут пойти на подрывную работу против России, если не на боевое оружие. И после этого авены еще смеют глаголить, что быть бедным неприлично!

– В развитие нашей темы хочу сказать: власть все продолжает искать национальную идею. И пока безуспешно. Без национальной идеи в самом деле нельзя. Но я, например, убежден, что для нас, для России, эта идея – справедливость. Социальная, национальная и так далее. Вот к чему всегда стремился русский человек! Это же и в основе Православия – справедливость и праведность. Но почему власть предпочитает таких понятий избегать? Несправедливости все больше становится по сравнению с временем советским, а нас пытаются убеждать, что наоборот…

– Согласен с вами: в теперешних обстоятельствах национальная идея – это прежде всего справедливость. Нет ничего более скрепляющего, оздоровляющего и возвышающего, чем она, справедливость, справление государством правды, совести и неподкупного закона. И нет ее. Ее, может быть, в полной и абсолютной мере никогда и не было, это возможно только в раю, и все же лучшие государственные мужи, при монархии или социализме, пеклись, чтобы в должной мере справедливость действовала и на нее можно было опереться. Мера ее могла повышаться или понижаться, как температура тела в показаниях градусника, но колебания ее оставались в тех пределах, в каких невозможен кризис.

И вот просто взяли и выкинули под пьяную ельцинскую руку эту справедливость на помойку. Вот и слышим от господина Авена в ответ на предложение поделиться награбленным с народом весьма остроумный пассаж: «А может, и отметками в школе надо было делиться? У одного пятерки, у другого двойки. Несправедливо!» Вот и слышим от господина Чубайса: «Больше наглости!» То есть справедливость не признается вовсе. Притом не признается громко, декларативно, нагло, чтобы слышно было повсюду.

– Наверное, справедливость абсолютная, полная, как идеал, недостижима. Однако, согласитесь, надо стремиться к ней. Иначе – тупик. У нас же сегодня главная забота государства состоит, по-моему, в том, чтобы любой ценой закрепить создавшуюся чудовищную несправедливость. Президент может лишь попросить богатеев «поделиться» с бедняками, а они соответственно на просьбы эти плюют. И все время повторяется как рефрен: пересмотра итогов приватизации не будет. Почему же? Если всем очевидно, что это и есть самая большая несправедливость нашего времени! Тем не менее «привлечен к ответственности» пока только один Ходорковский, что создает впечатление лишь видимости борьбы против явной несправедливости. Вообще мне представляется, что государство занято сегодня в основном именно созданием видимости какой-то полезной для большинства общества деятельности, имитацией такой деятельности. Говорят о переменах, но если по сути – они тоже лишь имитация. Взять хотя бы телевидение. Разве, по существу, не остается оно тем же, что было? Разве не те же люди там заправляют? Но о каком объединении, какой консолидации общества можно тогда говорить?

– Снова хочется повторить: вся причина наших несчастий, вся идеология непрекращающихся реформ поперек России объясняются тем, что решено сорвать Россию с ее естественного, тысячелетием выработанного, собственного пути и направить по чужим дорогам. Все у нас другое, чем в Европе или Америке, – и психология народа, и традиции, и отношения между людьми, отношения с законом, государством – все-все иное. Не зря же говорилось: что русскому – хорошо, то немцу – смерть. А теперь: что немцу – хорошо, то русскому – смерть. Судиться у нас считалось за грех, суда боялись как огня; нахваливать себя или свой товар – значило отпугнуть от товара; за богатством не гонялись – был бы достаток. Все судилось-рядилось в своем обществе по справедливости (достаточно вспомнить роман С. Залыгина «Комиссия»)… И вся жизнь народная – во всеобщности, взаимовыручке, сочувствии и поддержке.

И вот все наоборот. С мясом, с кровью содрали Россию с ее днища, бросили клич: обогащайся кто и как может! – и разбоем прошлись по городам и весям, все уворовали, разбомбили, даже и то, что считалось Божьим, припасенным для будущих поколений. Все растащили, по новым законам присвоили – и негде стало приложить человеку руки. Совсем негде, хоть обрубай их. Вся карусель жизни построилась на торгашестве чужого товара, попала в зависимость от бандитов и бандитских законов.

Несоответствие внутреннего своего и внешнего чужого, прямая противоположность, с одной стороны, нравственных, а с другой – практических мерок, разрыв личностного с общественным – это самое горькое, что постигло наш народ и Россию за всю ее историю. Такого не бывало и при Орде. Там, откуда исходит подобная политика, прекрасно понимают, что этого соответствия своего чужому никогда и не добиться, а потому безжалостно разрушают.

Читаю на днях: Греф считает, что государство должно уйти из сельского хозяйства. Это как так? Это все равно что человеку «уйти» от сердца своего или легких – этак налегке взять и уйти, не считаясь с последствиями. Такое, кажется, до сих пор никому не приходило в голову. Ни в Японии, ни в Америке государство на произвол судьбы своих земледельцев не бросает.

А у нас все можно в угоду другим, мы уходим со своего поля, в ВТО уходим. Наше государство уходит из культуры, образования, медицины, предварительно бросив их на растерзание дикому рынку. Мы такие.

Уходит государство. Из России уходит. Бросят ее под глобалистские жернова – и поминай как звали.

У нас и детей сейчас воспитывают в школах, как янычар: чтобы они презирали родное и шли за чужое в огонь и воду.

А вы спрашиваете о консолидации…

Февраль 2005 г.

Слезы богатых и слезы бедных

Виктор Кожемяко: Вот и еще один год пролетел. Каждый раз, оглядываясь на прожитое, прежде всего задаешься вопросом: стал ли этот год для страны и народа поворотным от худшего к лучшему? Увы, у меня такого ощущения нет. А у вас, Валентин Григорьевич?

Валентин Распутин: У меня, увы, – тоже.

– Сразу скажу о том, что, с моей точки зрения, есть самое главное: по-прежнему продолжает сокращаться численность нашего народа. Причем сокращается страшными темпами! Ведь с каждым годом уходит в небытие почти миллион человек.

Но, как ни поразительно, создается впечатление, что ни государство нынешнее, ни общество это особенно не беспокоит. Тут впору бить в набатный колокол, поднимать тревогу, принимать чрезвычайные меры, а между тем ничего подобного и близко нет. Не есть ли это самое убедительное свидетельство того, что власть озабочена вовсе не сбережением народа, а иными, противоположными задачами?

– Безысходность, которая приводит к столь тяжелым людским потерям, в последнее время, мне кажется, изменила свой «статус». Да, бедность, народ до сих пор живет в бедности, но разве можно сравнить сегодняшнее недоедание, скажем, с недоеданием военных и первых послевоенных лет, когда оно было всеобщим? А ведь даже тогда, в войну, тыловые потери, не считая, конечно, блокадников, были меньше, чем сейчас «мирные». Значит, причина не столько в том, что хлеба не хватает, сколько – воздуха не хватает для дыхания, изменился его состав, наступило кислородное голодание в общественной атмосфере, она перестала быть жизнетворной.

Разве не так? Человек многое, очень многое и самое непосильное способен претерпеть, когда есть во имя чего претерпевать, когда просматривается впереди обнадеживающий выход. Миллионы воинов знали, во имя чего они шли на смерть, и миллионы тыловиков также знали, во имя чего они надрывали жилы. Чтобы спасти Отечество, чтобы было оно на веки веков. И спасли, оправдав и освятив тем самым великие жертвы. Теперь же, когда Отечество наше во всех его материальных, духовных и нравственных ипостасях извращено так, что и смотреть нет сил, когда тысячелетние его приобретения выбрасываются на свалку или, как вторчермет, идут в переплавку в печах мирового порядка, когда культура отдана в руки разнузданных шоуменов, а образование преобразуется в функциональное натаскивание и программное выскабливание родного духа, когда страна живет не за счет производительного труда, а за счет обкрадывания будущих поколений, когда примерами для подражания становятся не Папанин и Гагарин, а Чубайс и Абрамович, когда… Много таких несчастных «когда», но самое-самое: когда от справедливости остался только пустой звук и попрана она в главном – в изгнании с российской земли духовной нашей Родины.

А отсюда и вывод, непреложный закон: сбережения народа быть не может, если нет сбережения Отечества. Мы в огромнейшем своем большинстве народ оседлый, творивший в течение многих столетий свое небо и свою землю, и невыносимыми условиями существования для нас может быть не только бедность, но и чужесть.

– Снова скажу, что меня просто поражает олимпийское спокойствие, а по сути – полное равнодушие, которое утвердилось у нас в стране по отношению к этой острейшей и – в полном смысле слова! – жизненно насущной проблеме: убыванию народа. Так, за весь прошедший год могу вспомнить лишь одну передачу по телевидению, которая была посвящена сокращению населения России. Но на чем при этом делался главный акцент? На том, как восполнять нехватку рабочей силы путем завоза ее из-за рубежа! То есть не об увеличении рождаемости и сокращении смертности русского народа говорили в основном участники этой передачи, а о проблеме «мигрантов» – тех, которые заменят русских на русской земле.

Конечно, это не удивит вас, если я скажу, что происходило такое в телепередаче Владимира Познера «Времена». Этого господина трудно заподозрить, что он сильно волнуется за русский народ, и собеседников, он, как правило, приглашает соответствующих. Но другим-то на телевидении слова по-прежнему почти не дают!

– Познер как раз за русский народ очень «волнуется». В том смысле, что народ этот, как и все русское, коренное в России, традиционное, вызывает у этого господина с американским паспортом сильнейшее раздражение как вышедшее из моды и не должное быть в употреблении, а значит, и не достойное поддержки.

Но если бы Познер оставался в такой роли недовольного нашим существованием на присвоенной им земле один!.. А Сванидзе, а Швыдкой со своими программами, а иные, коим несть числа, подбирающиеся для этих программ по принципу духовного родства… В голос прямо или косвенно они трубадурят как бы уже и решенное дело – заклание нашего народа и России. Россию подталкивают к распаду – в последнее время это вновь превратилось в открытую пропаганду, а народ наш подталкивают к пьянству и гражданскому небытию. Недавно даже министр обороны признал, что наше (в том-то и дело, что не наше, а вражеское) телевидение дебилизирует население. Но оно, дебилизирующее, сделалось сильнее верховной власти, и Сванидзе или Познера с подручными окоротить не решаются. Такого в России еще никогда не бывало, это самоубийство под эгидой прав человека. Трусость, глупость или предательство? Поди разберись.

Сплошь и рядом в российской глубинке нет работы, а работу между тем отдают другим. Есть рецепты для льготников, но нет лекарств. Собственного, то есть российского, ЖКХ люди уже боятся больше, чем китайского нашествия или американских бомбардировок. Деревни превращаются в кладбища, поля запущены, коровники и свинарники разорены, а мы рвемся в ВТО, чтобы диктовали нам, как вассалам, что мы имеем право производить и что не имеем. По берегу Байкала решено тянуть нефтетрубу к Тихому океану – и чистая байкальская вода, которую уже сегодня следовало бы ценить дороже нефти, нам, как выясняется, ни к чему.

Откуда ж взяться настроению жить и радоваться?!

– Мы с вами, Валентин Григорьевич, не экономисты. Но, видимо, и не нужно большого экономического образования, чтобы понять: что-то в хозяйстве страны нашей творится абсолютно несообразное. С одной стороны, накоплен огромный стабилизационный фонд (за счет высоких цен на нефть, конечно), то есть у государства – миллиарды долларов. С другой стороны, детское пособие у нас по-прежнему составляет… 70 рублей! Как можно мириться с этим? Ведь даже в труднейшие послевоенные годы государство находило средства, чтобы поддержать рождаемость в стране. А ныне – это власти вроде и не нужно. Ставит фракция КПРФ в Госдуме вопрос об увеличении детских пособий. Ставит год за годом, но результатов нет. А между тем огромные деньги этого самого стабилизационного фонда, размещенные где-то в зарубежных банках, работают отнюдь не на Россию, не на сбережение и умножение нашего народа…

– Это доказывает, что правительство наше относится к народу, судьбой которого оно распоряжается, по всему судя, как к инородному телу, не считая нужным вкладывать в него деньги. И как чада преступной приватизации, прятавшиеся под личиной «новорусских», вывозили миллиарды долларов за границу, подпитывая чужую жизнь, так и оно поступает. И те деньги были награбленные, и эти, похоже, тоже не заработаны трудом праведным. Те были отняты у народа настоящего времени, по миллиону в год отправляя его в могилу, эти – у потомков безудержным опустошением недр, которое сделалось едва ли не единственной доходной статьей. Так что и у будущего России перспективы невеселые. Пособие для детей, как и пенсии для престарелых, можно и прибавить, но ведь это же не в рамках государственной программы сбережения народа – такой программы нет! А есть только безуспешные попытки угнаться за инфляцией.

– По-прежнему не уменьшается, а даже углубляется гигантская пропасть между богатыми и бедными. Такой, пожалуй, нет ни в какой другой стране. На одном краю – абрамовичи с их неслыханным богатством, на другом – миллионы людей, которые еле сводят концы с концами. И при этом у нас сохраняется так называемая плоская шкала налогообложения. То есть процент налогов берется одинаковый – с олигархов и с бедняков. Это лишь только у нас так! Единственная страна в мире. Сколько бьется против этого КПРФ, сколько говорил об этом в своих выступлениях Геннадий Зюганов – все бесполезно. Недавно я слышал, как Е. Примаков в телевизионном интервью тоже возмутился этим. Но ведь ничего не меняется – упорно блюдут явную несправедливость!

– Тут, пожалуй, тайны особой нет. Когда в конце 1999-го для будущего президента отворились двери во власть, взамен у него были потребованы определенные обязательства сбережения – разумеется, не народа, а олигархической верхушки, устроившей нам занимательную жизнь. Гарантии статус-кво более чем несправедливого порядка. Наверняка названы были и имена неприкасаемых: в первую очередь это, конечно, «семья», а также Чубайс, Абрамович, вполне возможно, что и Швыдкой, потому что уж больно он оберегаем, несмотря на всю его вызывающую деятельность в культуре, бросающую неприятную тень и на самого Верховного… Теперь они – «наше национальное достояние», «наше все». И уж коли остались льготы у стариков (проезд в трамвае, какие-то отдельные удешевленные лекарства), то они обязаны быть и у толстосумов. В виде одинакового процента налогообложения. А как иначе? Мы же не какая-нибудь там Швеция или Норвегия, где богатые отчисляют в казну до семидесяти и больше процентов от своих доходов, чтобы не было бедности, – у нашей власти своя масть.

Недавно прочитал я в газете повествование о том, как трудно живется семье Абрамовича в Лондоне. Бедный, бедный Роман Аркадьевич, не позавидуешь ему. Был у него в личной собственности один «Боинг», дешевый, за 40 миллионов фунтов стерлингов (для несведущих поясню, что фунт тянет намного больше доллара), да притерся, примелькался, пришлось приобретать другой, «Боинг-767» – за 56 миллионов, отделанный красным ореховым деревом и расписанный золотом, с ванной комнатой и прочими «безделушками». Пришлось и на яхту потратиться, какой не было ни у Онассиса, ни у кого другого во всей вселенной. А потом еще покупать за свои кровные «Челси», футбольный клуб… Жену, правда, взял из русских золушек, стюардессу, в управление дали самую дикую российскую окраину, и тоже из золушек – Чукотку. А это ведь даже и на «Боинге-767» не ближний свет. Семье в одних стенах не удается пожить: апартаменты и дворцы в Англии, и во Франции, и где только нет. Бомжи, словом, без определенного места жительства. Жене и мужу в одном лимузине не прокатиться: а вдруг подорвут, как чуть не подорвали там же, в Лондоне, Березовского… Дети лишены счастья говорить на родном языке, совсем чужое королевство, знаете ли… Свободой и не пахнет, ни шагу без охранников, их вместе с прочими служителями насчитывается в общей сложности как не столько же, сколько было в войске Дмитрия Донского на Куликовом поле. Ежедневно приходится заметать за собой следы и менять номера мобильных телефонов, чтобы не засекли передвижение со спутников. И десятки, сотни всяческих других неудобств. Не жизнь, а слезы.

А тут еще Владимир Владимирович недавно вновь рекомендовал Романа Аркадьевича быть хозяином Чукотки. Что делать?! Какая-никакая эта Россия, а с нее началось, она дала роскошную путевку в жизнь, приходится помогать.

– Вы сейчас говорили о преуспевании Абрамовича и его супруги, а вот в родной вашей Иркутской области недавно голодали рабочие Бирюсинского гидролизного завода. Это же надо: голодовкой людям приходится выбивать законную, заработанную зарплату. С апреля людям не платили ничего почти до конца года! И вместе с отцами и матерями готовы были участвовать в голодовке даже школьники. Горько, что невыплаты зарплаты в стране опять начали учащаться – не только так называемым бюджетникам. Не говоря уж про мизерные размеры этой зарплаты. А теперь вот грядет новый (и большой!) рост жилищно-коммунальных платежей, растут цены. На что же, спрашивается, жить людям? И где жить, если с так называемой ипотекой на приобретение жилья тоже творится нечто, людям не вполне понятное. Нет же у абсолютного большинства таких огромных денег, чтобы приобретать жилье! Что же, в бомжи подаваться? Государство, похоже, почти полностью сбрасывает с себя эту обузу…

– А тут уже совсем иные слезы. Не слезы пресыщенности и обжорства, а слезы обманутых и униженных. Власть научилась в пожарном порядке гасить конфликты, подобные голодовке бирюсинцев. Вот видите: и заместитель Генерального прокурора прибыл на место происшествия, и из областного бюджета были срочно выделены деньги на зарплату. Но она, власть, научилась только гасить, а не устранять самую возможность появления подобных конфликтов. Даже собаки, брошенные хозяевами, стали в последнее время сбиваться в стаи по городам нашим и весям и нападать на тех, в ком они видят виновников своего одичания, – чем люди, доведенные до отчаяния, хуже?!

Вот ведь какие приходится приводить доводы, вот куда сместилась ось справедливости!

У меня такое ощущение, будто народ все больше и больше отслаивается от государства, подобно коре на дереве, которое не заглублено в почву. Много безработных, но есть и работающие, однако и они не чувствуют себя уверенно, потому что ствол государственности расшатан и хоть и пытается клониться в родную сторону, да ветры все решительней отшатывают его в чужую. Все носит «погодный», временный, ненадежный, вопросительный характер: что спасем и что развеем по ветру? Что обратим в пользу и что во вред? Народ, а вернее, сохранившиеся остатки народа, который еще недавно был единой твердыней государства, не доверяет власти, власть смотрит на него как на социальную головную боль, для которой все средства хороши, лишь бы ее снять. А потому то выдумает ипотеку, которая и звучит как обманка, подобно приватизации, то еще что-нибудь, и разучилась говорить с народом на одном языке. Между народом и властью нет уже ни кровного, ни духовного родства. Это не только разные общественные классы, но и разнонаправленные, разноязыкие, друг друга понимающие плохо, с противоестественными и корыстными, как у Абрамовича с Чукоткой, попытками братания. И сближения, и понимания между ними не может быть до тех пор, пока одни не перестанут смотреть на Россию как на постылую жену и бегать за утехами к любовницам, а другие в Отечестве своем не сбросят с себя клеймо изгоев.

Январь 2006 г.

Прилавок культуры

Виктор Кожемяко: Не останется ли в конце концов Россия без русской культуры? На эту тему, Валентин Григорьевич, мы с вами уже говорили. И всегда с большой тревогой. Но вот идет время, а тревога, по-моему, не уменьшается. Положение в культуре нашей страны за истекший 2005 год по-прежнему вызывает очень тяжелые чувства. Так у меня. А у вас?

Валентин Распутин: И у меня эти чувства, разумеется, не легче. Процесс полным ходом идет по тому направлению, которое ему задано. Вот я сейчас эту фразу о «процессе» произнес и понял, что в ней совсем не осталось иронического смысла (помните знаменитое горбачевское «процесс пошел»?) – одна только твердокаменная правда. Да и какие могут быть перемены, если фигуры, уродующие культуру, чувствуют себя при этом «исполнении» прекрасно и своего усердия нисколько не сбавляют – стало быть, знают о незыблемой поддержке вверенного им «так держать».

– Недавно по телевизору Иосиф Кобзон, возглавляющий в Госдуме Комитет по культуре, огласил такую шутку «со значением»:

Только спьяну или сдуру Средств жалеют на культуру.

И средства, ничего не скажешь, действительно важны. Когда из-за недостатка денег закрываются сельские библиотеки и клубы, бедствуют музейные работники, нищенствуют художественные и музыкальные школы, – это, конечно, очень горько. Но есть еще одна сторона дела, о которой нельзя не думать. Когда говорят о средствах на культуру, мне хочется спросить: а на КАКУЮ культуру? Или даже так: а что вы имеете в виду под культурой, какой смысл вкладываете в это понятие? Потому что на многое из называемого сегодня культурой никаких средств, может быть, совсем и не стоило бы давать. Однако именно такая «культура» нынче у нас процветает в ущерб другой, настоящей. Не так ли?

– Виктор Стефанович, ну кто сейчас примет за чистую монету, будто расходы на сельские библиотеки и клубы, на художественные и музыкальные школы способны подорвать государственный бюджет?! Чепуха это. Вопрос в другом: нужна или не нужна деревня России? Если не нужна, как детская колыбель, из которой Россия выросла и которая обременительным тяглом висит на шее, – тогда и добивать ее надежней всего путем упразднения сельских школ, библиотек и медпунктов. Что и происходит. В Жигалове, на Лене, в Иркутской области, закрыли даже районную больницу – да это все равно, что могильный крест поставить на Жигаловском районе! Если бы только на нем одном. Семнадцать тысяч деревень полностью исчезли в России, как сквозь землю провалились за годы последних «реформ».

Спору нет, нужны национальные программы и образования (когда бы действительно образования, а не преобразования), и здравоохранения. Но не за счет села. И самая важная национальная программа для России – это спасение деревни. Без деревни нет России. Оттуда все наши корни – и культурные, и духовные, и хозяйственные, и государственные, оттуда весь так называемый менталитет народа. Оттуда здравый смысл.

Но вернемся к культуре. Вы правы: культура у нас на два лица. Одно родное, отвечающее нашим представлениям о добре и красоте, созывающее наши души на праздник любви и братства, целительное, очистительное. И второе – самозваное, крикливое, агрессивное, закладывающее семена пустоцвета. С лицом… хотел сказать: с лицом одной знаменитой и скандальной певицы, но тут же перед глазами прошла целая вереница лиц из шоу-мира, и все они, мужские и женские, годятся для образа этой, с позволения сказать, культуры. Но какая же это, позвольте спросить, культура, если вредно, развратно, дурноголосо?! Если вкусившие ее и от нее ошалевшие готовы крушить все, что попадается на их пути!

Л.Н.Толстой называл такое искусство блудницей. «Это сравнение верно до малейших подробностей, – разъяснял Лев Николаевич. – Оно так же всегда разукрашено, так же продажно, так же заманчиво и губительно». Эта «культура», стало быть, появилась еще во времена Толстого, затем коммунизм долго держал ее в ежовых рукавицах, а уж в 80-х минувшего столетия она хлынула, как из лопнувшей трубы, и фонтаном нечистот забила на всех площадях, подмостках и экранах. И теперь вовсю процветает, заняла первое место в государственном табеле о культурных рангах, ею все заросло, подобно тому, как заросли густой дурниной наши хлебородные пашни.

– Я уж еще раз помяну Кобзона. Одну из недавних телепередач (большой концерт «Старые песни о главном») вел он вместе с певицей Ларисой Долиной. И вот, предваряя исполнение какой-то зарубежной песни, Долина сказала буквально следующее: «А помните, в советское время были иногда концерты, которые назывались «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады»? Как я бегала на них! Это был своеобразный глоток воздуха!»

Не первый раз слышу такое, но всегда это меня поражает. Получается, дышать в искусстве было совсем нечем, и лишь какие-то звуки, доносившиеся с Запада, давали ГЛОТОК ВОЗДУХА. Ведь не кто иной, как президент Путин точно так же, дословно, сказал английскому певцу Маккартни, одному из Битлов, когда принимал его в Кремле: «Вы были для нас глотком воздуха».

Вот и Лариса Долина – она ведь не просто певица – член Совета по культуре при президенте! И этот факт председатель думского Комитета по культуре Иосиф Кобзон тут же не преминул отметить. Однако вот «глоток воздуха» с его стороны остался без комментариев…

– Ах, они несчастные: дышать было нечем! Зато теперь столько воздуха! Но отчего же за двадцать лет «чистого воздуха» не появилось ни одной песни, которую бы подхватил народ, почему кино только сейчас с болезненным стоном вроде начинает приходить в сознание, куда подевались Герасимовы и Бондарчуки, Шолоховы и Леоновы, Свиридовы и Шостаковичи, Товстоноговы и Вахтанговы? И почему даже активно принявшие новый порядок Астафьев и Быков не смогли плодотворно в нем работать? Не потому ли, что атмосфера не та, дыхания не хватало, сердце заходилось от боли при виде всего, что происходит? Не оттого ли, что свобода творчества переродилась в дикость и вседозволенность, каких нигде и никогда не водилось? Так много сегодня этого «чистого» воздуха, что мы давимся им, как костью, и чувствуем, как стенки нашего нутра покрываются гарью!

Леонида Бородина, писателя, узника совести с двумя ходками в советские лагеря, в любви к коммунизму не заподозришь. Но и в нелюбви к России не обвинишь. В автобиографическом повествовании «Без выбора», вспоминая свое детство в прибайкальском таежном поселке, он пишет:

«…У нас в квартире еженедельно вывешивалось расписание радиопередач. Классическая музыка входила в мою жизнь как удивительное открытие, которому нет конца, – дивный волшебный ящик: чем больше вынимаешь из него, тем больше там остается… Я знал наизусть десятки партий (оперных). Но были и самые любимые, в звучании которых мне слышалось и чувствовалось нечто такое, отчего по спине пробегал холодок, хотелось плакать счастливыми слезами. Еще хотелось взлететь и парить над миром с великой, необъяснимой любовью к нему – всему миру, о котором я еще, собственно, ничего не знал и не страдал от незнания…»

Да и я помню из своей юности: итальянские, испанские, французские, южноамериканские песни распевались повсюду. Робертино Лоретти, Ив Монтан, Марлен Дитрих, Мирей Матье были любимцами и тайги, и степи, и севера, и юга. Ван Клиберн стал известен всему миру благодаря Московскому международному конкурсу имени П. И. Чайковского. Да что перечислять!.. В музыкальном искусстве страна наша была открыта для всего мира. И был вкус, что хорошо, а что нехорошо. Когда же вкус был заменен или вовсе отменен, бесноватых у нас, как и следовало ожидать, сразу заметно прибавилось.

– Согласитесь, очень многое (если не все!) зависит от тех, кто задает тон в культуре. Тот самый тон, который, как известно, делает музыку. Последним знаковым событием в этом смысле для меня стало формирование Общественной палаты. Кто из «деятелей культуры» в нее вошел? Пугачева?.. Резник?.. Все те же самые, которые уже осточертели народу за последние годы! А из журналистов – Сванидзе, Павел Гусев… Хорошо известно, какую «культуру» они несут и поддерживают. Ведь выражение «пугачевская мафия» давно стало крылатым, а тотальное засилье попсы, которую Алла Борисовна олицетворяет, для истинной культуры просто не оставляет места. И вот – опять она! Значит, и эта самая Общественная палата будет руководствоваться ее вкусами, ее установками, ее связями и кадрами, в конце концов… Так чего же нам ждать?

– Я мало сомневаюсь в том, что из Общественной палаты, пользуясь ее полномочиями, постараются выстроить правозащитную цитадель. А все, что имеет вирус «прав человека», ведет к раковой опухоли в любом государственном организме. Оголтелые либералы, понабежавшие в палату, сразу же взяли под свое крыло Хельсинкскую группу, осрамившуюся родственными связями с английской разведкой, и другие неправительственные организации с тем же душком, а теперь примутся организовывать общественные атаки на силовые структуры – на то, что пока еще крепит Россию.

«По плодам их узнаете их», – говорит библейская мудрость. Уже знаем – истинно по плодам, по делам их. По большей части знакомые все лица.

– Зловещей фигурой остается Швыдкой. Он остается при власти, несмотря ни на что! Ведь перемещение его с поста министра культуры на должность руководителя так называемого Федерального агентства, по сути, ничего не изменило. Наоборот, все так хитро было выстроено (под него, Швыдкого!), что оказалось: именно он, а не министр Соколов всецело распоряжается «финансовыми потоками». Ну а вновь назначенный министр – нечто вроде фигуры представительской, то есть почти декоративной.

Малейшее «антишвыдковское» движение Александра Сергеевича Соколова вызвало, как вы помните, вселенский скандал с обращением в суд. И в августе прошлого года дошло до того, что «компетентные» СМИ уже заявили: министр будет снят. Правда, приговаривали при этом, будто и Швыдкого освободят от должности, ликвидировав само это агентство, но опять-таки весьма характерно, кого прочили в новые министры – Ястржембского!..

– У православных есть поверие: одно только упоминание имени нечистой силы не к добру. Так и упоминание имени Швыдкого: невольно передергиваешься от особых чувств, испытываемых к этому господину, который обрел высокое и прочное положение только благодаря своей разрушительной и неутомимой деятельности против русской культуры. Этим он угождает кому надо в Москве и за границей, это и возвышает его из ряда обыкновенных «грызунов»: Швыдкой идет напрямую и цели своей не скрывает, зная, что в обиду его не дадут.

В недавнем своем интервью «Российской газете» он предельно откровенен и циничен, когда говорит: «Надо понять, что за эти 15 лет существования новой России в культуре произошла смена партнеров государства. Культура во многом становится индустрией. И партнеры государства – не творческие союзы, а менеджеры, работающие в сфере этой индустрии».

Каков слог, а?!

Интервью Швыдкого почти совпало по времени с выступлением президента Франции, в котором Жак Ширак снова подтверждает сказанное им прежде: культура – это не товар. В «продвинутой» Франции понимают, что уничтожение культуры равнозначно уничтожению народа, а в России это, видимо, входит в планы государственного безнародного переустройства с опорой на этот самый менеджмент – прости, Господи, за дурное слово.

– Есть масса горьких свидетельств того, какая культурная политика по-прежнему ныне у нас проводится. Вот прошлый год был годом 100-летия великого Шолохова. И что же? Швыдкой с самого начала выдвинул концепцию, что праздник этот должен быть «региональным», «донским». В результате так фактически и получилось. Если говорить о телевидении (а именно оно определяет масштабы и характер любого общественного события), то там главное свелось именно к концерту из Вешенской – сугубо этнографического характера. А про вечер в новом помещении Большого театра вообще мало кто узнал – эдакий «подпольный» получился вечер. Памятник великому русскому писателю в центре Москвы так и не был поставлен, многие запланированные к изданию книги – его и о нем – не изданы.

А как отмечено 90-летие великого Свиридова? Никак! Зато юбилей Хазанова, которого, судя по всему, очень любит президент, продолжался на телевидении бесконечно.

А какой гнусный телесериал выдали к 110-летию Есенина? Ведь если русский национальный гений таков, каким он представлен в этом сериале, то что же можно сказать о русском народе! Да то самое, что они и говорят…

– А помните, в 1999-м 100-летие Л. М. Леонова с огромным трудом самодеятельными стараниями удалось отметить только в Малом зале Дома союзов. А ведь сам Леонид Максимович произносил «Слово о Толстом» в 1960-м в Большом театре, а в 1968-м – юбилейное «Слово о Горьком» в Кремлевском Дворце съездов. И вся партийная верхушка во главе сначала с Хрущевым, затем с Брежневым в течение полутора часов, затаив дыхание, слушала эти вдохновенные «Слова». Да и 80-летие Шолохова отмечалось еще в Большом театре. «Коммуняки» понимали, насколько это важно, не сомневались, что почтение к великим и память о них – самый лучший строительный материал для отеческого духовного скрепления.

Сейчас же отношение, знаете, какое-то дежурное, мимоходное, с пренебрежительной отмашкой: до чего же много развелось их, этих юбиляров, и все, живые и мертвые, требуют к себе внимания, работать не дают. Ну и распихивают их с глаз подальше по «родовым поместьям». А ежели москвич, как Юрий Казаков, но не той породы – так даже мемориальной доски не позволят. Владимир Солоухин уехал на вечный покой в свое Олепино, но ведь четыре десятилетия жил и творил он в Москве – неужели же не заслужил той же мемориальной доски на доме, где жил?! Трудно быть русским человеком при жизни, не легче и после смерти.

– Вопрос писателю о книгоиздании. Казалось бы, у нас теперь неимоверное количество названий издающихся книг. Казалось бы, говоря языком китайцев, «расцветают все цветы». Но! Господствует на книжном рынке опять-таки то, что к подлинной культуре отношения не имеет. Та же самая «массовая культура», а точнее, псевдокультура: шелуха, мусор, барахло.

Если же говорить о направленности в литературе, которой отдает предпочтение власть, то ее представляют одни и те же знакомые лица. Они и на телевидении, они неизменно и на всех международных книжных ярмарках. «Свои люди»!..

– Издается то, что расходится. Расходится то, что проталкивается, – развлекательность, низкопробность, мишура, всяческая наживка на крючок, которая, куда ни пойди, постоянно перед носом. Идет беспрерывная и масштабная на всю страну работа отупления человека, его развращения и озверения. Больше всего преуспевает в этой работенке, разумеется, телевидение, но не слишком отстают и издательства. Вместе с радио, газетами и шоу-бизнесом. Это сплетшийся воедино отвратительный змеиный клубок, беспрерывно источающий яд. И прав министр обороны, отчитывавшийся недавно в Думе за «дедовщину» в армии и разъяснивший, что «дедовщина» в нынешних жестоких ее формах – плоды моральной патологии общества. И прежде всего, стало быть, надо спрашивать с тех, кто разводит ее, эту патологию, кто сделал своей профессией гадить и гадить и при этом морщить нос: как посмели?

Издательства перестали выращивать, воспитывать автора, как это было в пору моей молодости, когда такой селекционной и творческой работой занимались и «Молодая гвардия» (само название обязывало), и «Современник», и «Советская Россия» – да что там! – все издательства, не исключая и областные. Вот почему 60–70—80-е годы миновавшего столетия оказались столь урожайными на новые имена. Сейчас это извелось совершенно. Государство умыло руки, у рынка жестокие и нечистоплотные законы выгоды. Слышно, что «Молодая гвардия» собирается полностью отказаться от выпуска художественной литературы и перейти только на «ЖЗЛ» и сопутствующие ей серии. Традиции, огромные заслуги недавнего прошлого, благородные засевы в читательские души – в архив. Грустно это. «Современник» на последнем издыхании, в трудном положении «Советский писатель», издательства «Советская Россия» давно нет. Новые издательства, как правило, ковбойского типа, рвут на ходу подметки барыша. Нет у автора громкого имени – да будь он хоть семи пядей во лбу – не пробиться. А без книги имя не сделать. Заколдованный круг. Один из многих и многих тупиковых, которые утыкаются все в ту же стену государственного безразличия.

– Очень горько, что совершенно разрушена советская система книгораспространения. И, по-моему, ничего не делается для восстановления ее! Вот в прошлом году удалось издать книжку наших бесед за минувшее десятилетие – «Последний срок: диалоги о России». Из газет люди узнали о ее выходе, в «Советскую Россию» и «Правду» пришло много писем: где достать? Но ведь не доходят такие издания до «глубинки». Интересно, а у вас в Иркутске на прилавках эта книга есть?

– Нет. И не было. Издательство «Воскресенье», выпустившее наши беседы, не из громких и не из богатых, как мы знаем, а только просветительское (видите, как все теперь – с ног на голову): оно со вкусом и любовью выпустило в последние годы полные собрания сочинений Пушкина, Лермонтова, Достоевского – миссия воистину «воскресенческая», но недоходная, доставляющая с каждым изданием головную боль: что с ним делать, как донести до читателя? Наша книжечка скромная, и место ей, конечно, в провинции, а провинция-то как раз и недоступна. Кроме больших магазинов, являющих «ярмарку тщеславия» издательских гигантов, вроде «Эксмо» или «Дрофы», есть там, по нашему патриотическому месту в обществе, хоть и весьма малозаметные книжные лавки, но в своем кругу известные, однако и в них в духе времени в ходу патриотика или классическая, или скандальная. А мы в своих беседах хоть и криком кричим вот уже более десяти лет о происходящем вокруг, да ведь ничего не сокрушаем. Оттого и не везут. Ведь привезти надо своим ходом, прежде чем поставить на прилавок; централизованное книгораспространение действительно давно приказало долго жить. Но если бы даже удалось вернуть его – случись такое чудо, что вернули бы, как в советское время, но ничего не изменили бы в книгоиздательском деле, оставив все, как есть сегодня, не совладав с разливом бесстыдства и пустоты, – то лучше и не надо. Сейчас хоть село спасается от этого разливанного моря печатной отравы, хоть до него не дотягиваются или не считают нужным дотягиваться – и то утешение. Утешение, конечно, слабое, но уж что есть…

– Недавно мне довелось выступать в родной Рязани перед студентами отделения журналистики тамошнего университета. Зашла речь, в частности, о русской песне, о советской песне, и назвал я имя Сергея Яковлевича Лемешева. А потом вдруг подумал: знают ли? И спросил. Оказалось, никто из студентов не знает, кто такой Лемешев, никогда не слышали его! Зато какую-нибудь американскую Мадонну или Майкла Джексона все, естественно, знают и многие, наверное, почитают. Не есть ли это тот главный результат проводимой ныне «культурной политики», при которой русский народ должен остаться без русской культуры?

– Да, плоды «культурной политики» и «культурной революции» швыдких, за которыми стоит черное воинство ненавистников национальной России, что называется, налицо. Тяжело думать о том, что может быть дальше, выправимся мы или нет. Надо выправляться – иначе беда. В неполноте своей, в своей национальной отверженности и духовной запущенности можем мы и с именем «русский» перестать ему соответствовать, после чего недолго нас и из имени, как из полегчавшего мешка, вытряхнуть.

Есть патриотизм поверхностный, заученный и есть глубинный, органический, пропитавший все поры нашего существа. Конечно, мы болеем за наших спортсменов на Олимпиаде, это естественно; конечно, мы испытываем удовлетворение оттого, что граждан России, ищущих заработка вдали от неласковой Родины, наши дипломаты вызволяют из неприятных историй, в которые те вольно или невольно попадают; мы, конечно, радуемся тому, что имя России наконец-то начинает иногда звучать в мире не только в отрицательном смысле… Подобный патриотизм, я думаю, способен остаться и после того, как нам удалось бы опустошить свою душу от самого-самого родного – от звуков пушкинской поэзии и духовной музыки, от счастливых слез, пролитых над книгой или над народной песней, от дивной окрыленности, возносящей нас чуть ли не в рай на концертах чернушенковской Санкт-Петербургской капеллы или мининского хора, от волшебных голосов Шаляпина и Лемешева, Плевицкой и Архиповой… Внешне нам удалось бы, вероятно, и после столь страшных потерь остаться теми же; вон и американцы – патриоты, да еще какие патриоты! Но это патриотизм кожи, общежития, законопослушания. Это далеко от тех даров, которые заложены в нас тысячелетней Россией и имеют только наше душеистечение. Не сохрани мы их, эти дары, запусти мы в себе в небрежении и глухоте тот волшебный хрустальный источник, что выплескивается из необозримых далей нашей национальной земной страды, обрати мы свой слух только вовне, на больные песни больного времени, позабудь хоть ненадолго, что ловцы наших душ становятся все изощренней и наглей, – и пиши пропало.

Слышу недавно по радио: префектура Центрального округа Москвы намерена запретить рок– и поп-концерты на Васильевском спуске, подле Кремля и храма Василия Блаженного, на том основании, что сверхмощная звуковая аппаратура этих шабашей (в информации слова «шабаши», разумеется, не присутствовало) наносит физический вред памятникам архитектуры.

Памятникам архитектуры из кирпича и камня наносит, а человеку не наносит? Как быть с теми тысячами и тысячами наивных, доверившихся подлекремлевской музыке, от которой приходят в расстройство даже могучие каменные сооружения, выдерживавшие дотоле любую стенобитную атаку неприятеля? Что с ними-то, с этими девчушками и парнишками, станет?

Слышу недавно по телеящику из уст И. Кобзона: в Госдуме принята программа патриотического воспитания молодежи под руководством певца А. Розенбаума.

Хоть стой, хоть падай…

И все-таки надо стоять.

Март 2006 г.

Цена жизни

Шла поддержка от родственных душ

Виктор Кожемяко: Наверное, вы понимаете, Валентин Григорьевич, с какой тяжестью приступаю я к этому разговору. Тяжело именно потому, что мне понятно ваше нынешнее состояние. Мы не виделись около девяти месяцев после того, как вы покинули Москву, и это время оказалось разрубленным на две части. Больше того, трагическим днем 9 июля 2006 года, когда в катастрофе на аэродроме Иркутска погибла ваша дочь, надвое разрублена вся жизнь вашей семьи: до – и после. Конечно, легче бы не напоминать лишний раз. Но мы в этих наших беседах, продолжающихся уже тринадцать лет, подводя итоги очередного минувшего года, каждый раз говорим об особенно значимом из того, что за год произошло. Как же тут сделать вид, будто не было этого, не случилось? Как смолчать, если для вас (да, поверьте, и для меня!) июльская трагедия стала доминантой гораздо более чем одного 2006 года, затмив многое, тоже трагическое и драматическое, чем переполнена наша жизнь? У меня не получается смолчать. Вы простите, что причиняю вам боль, но ведь все, кто знает о гибели Маши, сегодня думают: как он теперь, Валентин Григорьевич?

Валентин Распутин: Как? Да разве сказать – как? Если бы я как писатель поставил своих героев в те же самые обстоятельства, в каких оказались мы, я не смог бы и в сотой, тысячной доле передать все, что пришлось и придется еще пережить. И я не имею права говорить только о своем, о нашем семейном горе: 125 человек заживо сгорели в то раннее утро 9 июля. Попробуйте не представлять себе, как это происходило, попробуйте не гореть вместе с ними. В нас выгорело многое, и мы теперь совсем иные, чем были до этого страшного рубежа.

– Разумеется, вашу беду ничем не поправишь. Но вы и Светлана Ивановна писали мне о множестве сочувственных посланий от людей, которые эту беду приняли близко к сердцу. И я пересылал вам в Иркутск такие же послания, поступавшие по редакционному адресу. Что значат они для вас?

– Конечно, это была немалая поддержка. Многие, многие десятки писем, телеграмм, телефонные звонки. И не только из России. От друзей, знакомых, но больше всего от вовсе незнакомых. От родственных душ или по книгам, или по несчастью претерпевать все, на что нас теперь обрекли. Но как ни пытаются загнать нас в себя, только в свое личное выживание и горе, как ни воспитывают равнодушных друг к другу индивидов (и не без успеха, надо признать), все равно мы держались и держимся вместе. Так мы воспитаны. «Тысячелетняя раба», по аттестации врагов России, и в самом деле, как мать, раба детей своих, нашей неразрывности. Соболезнование, сострадание – это взять на себя часть боли и страдания другого, спасти его от разрыва сердца.

Мы это почувствовали.

– И вот еще одно письмо, полученное мною по адресу «Правды» на днях. С Украины, из Киева, от писателя Александра Сизоненко. Поразительно, что он только 12 ноября – четыре месяца спустя после смерти Маши! – узнал о происшедшем. До такой степени нас разделили и отдалили. А мог бы вообще не узнать? Объясняет, что добрые люди прислали ему «Правду» от 17 августа с моим очерком «Реквием по Марии», который был напечатан к сороковому дню иркутской трагедии. Пишет: «И душа, и все во мне перевернулось трагическим известием о гибели Машеньки… Примите запоздалое мое соболезнование и сочувствие – отныне Ваше горе великое становится моим личным горем! И горем всей моей семьи. Малое утешение в китайской мудрости: «Разделенное горе – это только полгоря». Однако хочется, чтобы Вы знали: моя душа, моя печаль – с Вами».

А обращаясь ко мне, автор этих пронзительных строк признается, что давно любит писателя Валентина Распутина – «и как коллега по литературе, и как миллионы его читателей в СССР, в России, на Украине, в Европе». Гордится Распутиным, как он написал, с тех пор, «когда мы еще были великой страной». Видите, ваше горе с неизбежностью вызывает у человека воспоминание о нашем общем горе разделенности, которому как раз исполнилось пятнадцать лет. Значит, есть тут какая-то незримая связь?

– Конечно, особенно если это связь кровная, братская. Политики, не считающиеся с нею, могут иметь временный успех, но только временный. Придет час – и новый Богдан Хмельницкий соберет Раду и выведет свой народ из одури поклонения чужим богам. Придет час – и устроит Господь, что за грехи свои смертные распадется НАТО, куда теперь шумно и грубо заталкивают Украину тамошние «западенцы». Придет час – и не устоит ВТО, куда на чужой каравай, на который, как известно, рот разевать не надо бы, устраивают Россию наши «западенцы».

Я знаю Александра Сизоненко, приславшего вам письмо. Это был бесстрашный воин с фашизмом в пору Великой Отечественной и не менее бесстрашный теперь воин против нашего межславянского раздрая. Ему, как и нам с вами, трудно понять, почему, забыв о собственном, о национальном достоинстве, надо униженно на десятые роли пробиваться в «единую Европу» и, как черт ладана, бояться славянского братства. Это умопомрачение, не иначе. И почему по чужим заказам, во вред общему нашему делу, надо отталкивать от себя Лукашенко, мужественного и мудрого вождя Беларуси?

А дьявольский хохот гремит вовсю

– Не могу отойти от этого волнующего послания Александра Сизоненко, обращенного и к вам, и ко мне. Он воспринял трагедию вашей дочери как органическую часть той трагедии, которую переживают ныне Россия и Украина. Причем написал об этом, по-моему, очень сильно, и позвольте мне для всех наших читателей привести дословно еще одну выдержку из письма:

«Да, убивают Россию неведомые, латентные силы – убивают изо всех стволов, со всех направлений! Конца этому не видно. И, видимо, не предполагается. Личное Ваше горе сопряжено со всеобщим горем России. И Украины – тоже. Если у нас ежегодно убывает 400–500 тысяч человек, то в России – миллион! На сколько же нас хватит? А с телеэкранов льется поток бесовского хохота: «Сделай мне смешно!», «Сделай мне весело!» От Москвы до Одессы – те же пошлые лица заказных «весельчаков» и «остроумцев». Хохот стоит над кладбищем так называемого постсоветского пространства. И гибель Маши, как и 124 ее товарищей по несчастью, – укор всему современному укладу жизни на нашей горемычной земле. Но за хохотом «шоу-бизнеса» не видно и не слышно страданий не то что семей – народов!!! Так задумано, воплощено. В странном, бесовском, изуверском, содомском мире существуем, а не живем! И гибель Вашей Машеньки – приговор этому миру и его «устроителям».

Что скажете на такое, Валентин Григорьевич?

– Скажу, что наш собрат с Украины нашел самые точные, гневные и справедливые слова в адрес правителей как у себя, так и у нас во весь пятнадцатилетний «новый порядок». Все верно, все так и есть. Празднование Нового года в очередной раз показало, что хохот над кладбищем «постсоветского пространства» нисколько не затихает. Напротив, он становится все отвратительней, безумней и бесстыдней. «Дьявольский хохот загремел со всех сторон. Безобразные чудища стаями скакали перед ним…» Это из Гоголя. И это из новогодних праздничных программ на TV, в том числе и из Кремлевского дворца. Это нас таким образом забавляют, чтобы легче было поживать и пожинать, как кодекс, новые ценности. Был же когда-то кодекс строителя коммунизма, между прочим, с Христовыми заповедями – и вот теперь кодекс разрушителя исторического Отечества с заповедями антихриста.

О «примате» этих новых ценностей. Я прошу прощения у читателя за несвойственное мне чужое слово, однако для чуждых и вредных порядков, натасканных невесть откуда, только такие слова и годятся.

Не заведись в авиакомпании «Сибирь» примата барыша над жизнью человеческой, не случилось бы трагедии 9 июля. Не будь у нас примата олигархов над народом и примата разбоя над утруждением – не втоптали бы народ в грязь и не обрекли бы его на вымирание. От самого начала «новой эпохи», от самодура Ельцина и по сегодня, Россия – страна грязных порядков и вопиющей несправедливости. Все попытки власти избавиться от нее носят робкий и половинчатый характер. Если не сказать больше: характер наводить тень на плетень.

Забыть о безопасности?

– Кроме общего состояния, в которое ввергнута многострадальная наша страна, очередная иркутская трагедия приковала внимание и к ряду серьезнейших конкретных проблем, без преувеличения – жизненно важных. Прежде всего, конечно, это положение, в котором оказалась у нас гражданская авиация. Военная, впрочем, тоже, но тут напрямую речь идет о безопасности полетов многих тысяч пассажиров, вынужденных передвигаться именно этим видом транспорта над все еще великой по расстояниям нашей Родиной.

Точнее, теперь надо говорить не о безопасности, а об ужасающей опасности, которая висит буквально над каждым, кто покупает авиабилет! Миллионам людей это нынче вообще не по карману – тоже подарок «демократических» времен. Однако и те, кто может или вынужден себе хоть иногда такое позволить (кроме абрамовичей, летающих на личных авиалайнерах!), в положении не лучшем. Опаснейший риск, не так ли? Было время, когда про это просто не думалось. Хорошо помню, например, свои первые дальние перелеты от Москвы до Владивостока и обратно в 1964–1965 годах. Никаких опасений. А теперь? Вы из Иркутска в Москву на этот раз ехали поездом?

– Поездом. Это, конечно, более безопасный транспорт. И до недавнего времени более дешевый. А безопасным он оставался лишь потому, что руководство Российских железных дорог не позволяло растащить их на множество владений, как растащили «Аэрофлот». Поклониться, я считаю, надо за это бывшим министрам Г. М. Фадееву и Н. Е. Аксененко, которые выдерживали в правительстве жестокие схватки с Чубайсами, и тогда, и сегодня отличающимися здоровым аппетитом стервятников.

В прежние годы я тоже летал много. И на дальние, даже сверхдальние расстояния, и на ближние. И без всякой опаски. Не было никакой причины тревожиться за свою жизнь, потому что за нее тревожились и отвечали другие. Остались довольно неприятные воспоминания о наземных службах «Аэрофлота», о тех же «накопителях», куда, как в загон, препровождались пассажиры перед посадкой и в тесноте и обиде содержались там по часу и больше. Но уж поднялись на борт, оторвалась машина от земли – можешь строить планы на прибытие.

Сейчас не можешь.

Бесконкурентное господство в воздухе одной компании, конечно, сказывалось на услугах пассажирам. Три-четыре «извозчика» не повредило бы и в советское время, но не под сотню или даже более сотни, как потом. Что удивляться, если большинство из них оказалось не просто в корыстных, а в разбойничьих руках. Доходы компании «Сибирь» давали ее владельцам, надо полагать, астрономические барыши, но мало, мало, мало…

Только в Иркутске за последние годы при посадке и взлете потерпели крушение три пассажирских лайнера. Да грузовой «Руслан» врезался всей своей громадой в жилые дома. Или этого недостаточно, чтобы государство озаботилось, что же все-таки у нас происходит в авиации и где искать виновных – в воздухе или на земле?

– Какой узел реально возможных причин той катастрофы возник перед нами сразу же после сообщения о ней! И эта взлетно-посадочная полоса, находящаяся в пределах города; и самолет А-310 производства европейской авиастроительной корпорации «Эрбас», срок использования которого, оказывается, давно истек, но который именно поэтому был «по дешевке» взят в аренду российской авиакомпанией «Сибирь»; и так называемый субъективный фактор, связанный с подготовкой пилотов, в том числе к работе на технике иностранного производства. Ведь у нас почти полностью ликвидирован отечественный авиапром, хотя советская авиация, как мы теперь убеждаемся, была одной из самых надежных и безопасных в мире. Если же говорить о пилотах, то стало известно: их численность в нашей гражданской авиации с 1996 года сократилась на 57 процентов, а средний возраст вырос с 40 лет до 44. Выпускается ежегодно 200 летчиков, а нужно – 800!

Недавно Межгосударственный авиационный комитет (МАК) обнародовал наконец результаты расследования июльской катастрофы в Иркутске. Виновными признаны летчики, совершившие якобы роковую ошибку при посадке. Вместо режима торможения после касания взлетно-посадочной полосы командир корабля пилот Шибанов, как утверждается, перевел один из двигателей в режим разгона. Однако почему такое могло произойти? Ряд видных авиационных специалистов считает, что допущенная ошибка могла стать следствием грубейшей, вопиющей, недопустимой конструкторской ошибки! Дело в том, что пилотская кабина аэробусов этого типа скомпонована совершенно неудовлетворительно: рычаг газа и рычаг торможения расположены в крайне опасной близости. Следовательно, значительная часть вины за катастрофу лежит на концерне «Эрбас» и тех, кто сертифицировал погибший самолет, то есть на МАКе. Объективные специалисты склонны усматривать «особые отношения» между МАКом и фирмой «Эрбас». Оправдывая фирму и сваливая все на летчиков, комитет оставляет опасность повторения подобных трагедий.

Конечно, мы с вами не специалисты в авиации. Но все-таки хочу спросить: что вы думаете о выводах комиссии?

– Как это ловко и как бесстыдно – сваливать всю вину за трагедию на погибших летчиков! Ведь они не встанут и не постоят за себя. Не объяснит командир корабля пилот первого класса Сергей Шибанов, налетавший более 10 тысяч часов, что не мог он, как недоучившийся школяр, перепутать тормоз с газом и что умники из МАКа во имя чести мундира преступили свою профессиональную честь и честь истины.

О, времена! О, нравы! Мало того, что убили – все равно, конструкторской ли ошибкой, или протаскиванием несовершенных машин на рынок, – так еще и убийц решили искать среди потерпевших!

А что машина была неисправна и что было рискованно поднимать ее в воздух – об этом ни гугу.

Авиакомпания «Сибирь», эксплуатировавшая злосчастный А-310, с выводами комиссии не согласилась. Новосибирские пилоты, работающие на А-310, в коллективном письме говорят о неоднократных случаях отказа компьютеров в двигателях этой машины.

Комиссия МАКа сама себя и высекла, как унтер-офицерская вдова, сообщая едва ли не в первых же строках своего расследования: «Изучены аналогичные авиационные происшествия, происшедшие с самолетами А-310 в мире». Значит, были подобные «происшествия». И неоднократные. Множественные. А недавно промелькнуло сообщение, что машины этого типа снимаются с производства. Разве не говорит это о немереном лукавстве членов комиссии, искавших виновников трагедии совсем не там, где они находились?

И почему никто не прокомментировал последние действия командира корабля, прокричавшего для самописца, когда машина потеряла управление: «Выключаю двигатель!» И не выключил. Не выключил – потому что не мог выключить или передумал? А ведь это было последнее спасение. И передумать он не мог.

В погоне за выгодой

– Изучая многоголосие мнений в связи с обнародованием итогов расследования, обратил я внимание на одну фразу, которая представляется мне ключевой: «На кону оказались очень большие деньги». Например, доходы авиакомпании S-7 (бывшая «Сибирь»), нещадно эксплуатирующей аэробусы А-310. Или того же МАКа, сертифицирующего покупку любых лайнеров за рубежом (оказывается, погибшему А-310 комитет выдал сертификат еще 25 октября 1991 г.). А главное – тут были завязаны интересы одной из самых могущественных в мире авиастроительных корпораций – «Эрбас», которая уже продала всему свету 229 самолетов того же типа. Вот и говорят: тень подозрения на любого из перечисленных чревата огромными убытками, которые никто нести не хочет.

Деньги! Они всем правят. Они во главе всего. Карл Маркс нынче «не в моде», но ведь абсолютно прав был: нет такого преступления, на которое не пойдет капитал в погоне за максимальной прибылью. Мы ушли от социализма к капитализму – и теперь имеем возможность воочию в этом убедиться. Все эти частные авиакомпании (их у нас в стране больше сотни!), растащившие некогда единый и могучий «Аэрофлот», движимы лишь одним – стремлением как можно больше получить. А ответственности при этом никакой! Выходит, деньги – все, а жизнь человеческая – ничто. Чтобы «сэкономить» (на человеческих жизнях!), используют и устаревшие самолеты, и контрафактные, то есть поддельные, авиадетали. Откупиться же потом легко: 100 тысяч рублей – это, по-моему, потолок того, что выдают за погибшего. При любых обстоятельствах. Но разве можно какими угодно деньгами оплатить жизнь человека, которая по сути своей бесценна?

– Если бы были даже миллионы – разве можно возместить наши потери? Если бы были даже миллионы миллионов, мы бы их с радостью похоронили, чтобы вернуть жизнь в наших детях, отцах, матерях, внуках.

Никогда не забуду… На девятины и сороковины мы собирались возле останков того самого самолета. И вот после службы, когда можно расходиться, к нашему архиепископу Иркутскому и Ангарскому Вадиму, справлявшему ее, подходила женщина, стояла и молчала… От ее погибшей в этом самолете дочери, единственной, тех же лет, что и наша Мария, не осталось совсем ничего. Совсем ничего. Владыка Вадим пытался своими особыми словами успокаивать женщину… Она слушала и, похоже, не слышала. Так вот: можно ли оплатить ее горе, ее бесконечное сиротство, ее изнуряющую боль, пустоту всего мира вокруг?.. Можно ли это оплатить деньгами?

Но и ей, я думаю, небезразлично: кто виноват?

Вина компании «Сибирь» больше, страшнее вины остальных, как говорится, фигурантов этой трагедии. Это даже и не вина, а преступление, не случайно она теперь спряталась за шифровку S-7, с которой взятки гладки.

Но так ли уж гладки?

Компании-изготовители А-310 были заинтересованы в том, чтобы продать свою продукцию. МАК, выдавая сертификаты как на самолеты, так и на аэродромы, была заинтересована, чтобы самолеты эксплуатировались. Компания, приобретающая воздушное судно, прежде всего должна быть уверена в его надежности. А не только во вместительной утробе. Компания «Сибирь» не могла не знать о целом шлейфе трагических событий, сопровождавших эксплуатацию А-310.

Не могла она не знать, потому что в этом мире воздушного бизнеса секреты держатся недолго, что для стран «третьего мира» и для России запасные части к А-310 поставлялись без особого контроля. Не могла не знать: ее собственные пилоты, направившие в МАК письмо о неоднократных случаях отказа компьютеров в двигателях, конечно, прежде всего ставили об этом в известность свою компанию.

Выгода – вот что сегодня правит миром и что явилось главной причиной иркутской катастрофы. Большие деньги. А нам – большие слезы. Надо ли заботиться о своих соотечественниках в воздухе, если они миллионами мрут на земле? Это правило, этот закон интуитивно, в подкорке сидит и принимает решения во многих и многих, от кого зависит наша жизнь.

Сбережение для растления обрадовать не может

– Тема, о которой мы сегодня говорим, – часть огромной темы сбережения народа. Фактически продолжаем нашу беседу годичной давности и, судя по всему, придется еще ее продолжать. Мне показалось (а может быть, так оно и было), что в своем послании Федеральному собранию 2006 года президент, впервые заговорив о демографической катастрофе в России, учел ряд мыслей, высказанных писателем Распутиным. Вспомните, мы говорили, в частности, что необходимо стимулировать рождаемость в стране, – и определенная реакция последовала.

Другой вопрос – насколько действенной, результативной будет эта реакция? Впрочем, как и многие другие. К сожалению, надо отметить следующее. После пятнадцати лет почти полного игнорирования народного мнения власть вроде бы стала на что-то реагировать. Но, увы, в основном словесно! То есть выбирается для реакции действительно крайне наболевшая проблема, о ней начинают с тревогой и озабоченностью говорить на самом высоком уровне, а потом… Потом возникает другая проблема, тоже очень наболевшая, высокий разговор переключается на нее. Проблем-то жгучих масса накопилась! И вот реакция как будто есть, а конкретные изменения к лучшему мало заметны. Получается зачастую видимость каких-то мер вместо реального дела.

Разве не так? Разве не этим – на сегодня по крайней мере – оборачивается и решение проблем авиабезопасности? Что-то сказал об этом сам президент. Что-то по-обсуждали в правительстве. Знание реальной ситуации в отрасли вскоре после иркутской катастрофы продемонстрировал своими заявлениями вице-премьер Сергей Иванов, которому поручено «курировать» это дело. Ну а дальше-то, дальше? Что конкретно? Что реально? Что делается, меняется, улучшается?

– Не обольщайтесь, Виктор Стефанович: верхи беседы наши с вами не читают. Они так низко не опускаются. Необходимость сбережения народа крупно, аршинными буквами, написана в небесах над Россией уже давно. Можно было вычитать ее оттуда и раньше.

Но давайте посмотрим, что получается. Нужна была программа поддержки материнства и увеличения рождаемости? Конечно, это вопрос существования нации и государства. Ребятишек теперь станет больше, тут не может быть сомнения. Но России требуются не просто цифры пополнения народонаселения, не поголовье, а полноценные граждане. И власть обязана позаботиться, чтобы дети не только появлялись, но и воспитывались в благоприятном нравственном, духовном и культурном климате. Не шли на заклание, как агнцы в жертвенных кострах. Примат швыдких над культурой, в том числе теперь и над народной культурой, и примат фурсенок над образованием способны только безобразить подрастающие поколения. Сбережение для последующего растления – это никакое не сбережение.

Себя власть защитить умеет. Увидела опасность в Березовском с Гусинским – и побежали они за границу чуть ли не в женских платьях, как Керенский из Петрограда в 1917-м. Пригрозил неосторожно банкир Ходорковский своим могуществом – и поехал под конвоем в декабристские места в Забайкалье. И правозащитные вопли не помогли. Но отчего та же самая власть не хочет защитить народ и избавить его от гоголевских персонажей с Лысой горы? Почему она потворствует порядку, при котором процветают зло и бесовство? Почему отпетые ненавистники России, такие, как господин Познер, получают из рук президента высшую государственную награду – орден «За заслуги перед Отечеством»? Это у познеров-то заслуги перед Отечеством?! Полноте, перед кем мечется бисер!

«Что дальше?» – спрашиваете вы. Дальше так, вероятно, и пойдет. Сегодня одно, завтра другое. Нашим и вашим. Попытки вроде бы облегчить народную жизнь – и потворство тем, кто профессионально занимается ее убиением.

– Еще раз хочу поклониться светлой памяти Маши – замечательного музыканта, музыковеда, педагога Марии Валентиновны Распутиной. Поклониться памяти всех, кто разделил ее участь. На 9 января 2007-го выпала полугодовая дата трагического их ухода. Осталось великое горе, и остались проблемы – поистине жизни и смерти. Будут ли они решены? И когда?

– Спасибо, Виктор Стефанович, за добрые и сочувственные слова в память и дочери нашей, и всех погибших в июльской катастрофе. В «Правде» еще летом по горячим следам этого события была напечатана ваша большая и очень глубокая, серьезная статья. Не оставляет вас эта боль и эта тайна и теперь, спустя полгода. Спасибо.

Что же касается вашего вопроса, будут ли решены связанные с катастрофой и оставшиеся после нее вопросы и проблемы, – мне ничего не остается, как сказать неопределенно: поживем – увидим. И, может быть, еще вернемся в будущих наших беседах к этому событию.

Январь 2007 г.

Дело Швыдкого живет. И побеждает?

Уничтожают остатки здорового вкуса

Виктор Кожемяко: Прошлый год мы начинали с вами, Валентин Григорьевич, разговором о состоянии культуры в нашей стране. Приходится и очередной, 2007-й, открывать возвращением к той же теме. Слишком остро и больно она ощущается! Вот говорят: как встретишь Новый год, так его и проведешь. Миллионы наших соотечественников – как обычно, увы, – встречали перемену года с телевизором. И, по-моему, могли убедиться, что никакой перемены к лучшему здесь не происходит. Я знаю, вы не большой любитель тратить время у «ящика». Но все-таки хоть заглянули сюда в предновогодние и новогодние дни?

Валентин Распутин: Именно так, как вы говорите: заглядывал. Два-три раза заглядывал. И отшатывался почти в ужасе. Нет смысла предъявлять какие-то счеты исполнителям, увещевать их и призывать к приличиям: эти знают, что делают, настало их время, и они своего не упустят. Это хищники, обирающие свои жертвы. Обирающие не только карманы, но и души, отсасывающие, подобно вампирам, остатки здорового вкуса.

Вот на нее, аудиторию, которую в телестудии собирают «со стороны», смотреть тяжело. По большей части милые, красивые лица, не тронутые или почти не тронутые духовной порчей; много молодых… Они пришли на праздник. Вернее, шли на праздник, и не все из них сознают, что попали не туда и оказались в роли жертвенного стада. Чем пошлее номер на сцене, тем им веселее. Заразительный смех («заразительный», если верить слову, подхватывающийся от общей нездоровой обстановки), опьянение, самозабвение – с одной стороны. А с другой – подобие сеанса черной магии Воланда и его команды в театре Варьете из романа Булгакова. Некоторые в зале, правда, озираются с недоумением: куда они попали? Что происходит? Но таких немного, и камеры, как хорошо обученные щупы, перестают их показывать.

Еще лет двести назад слова «пошлый», «пошлость» относились к прошлому, к тому, что пришло из старины и само по себе имеет вполне симпатичный смысл, с оттенком, правда, наскучившего, надоевшего. Но уже В. И. Даль аттестует пошлость как неприличие, грубость, низость, подлость. Однако по-прежнему в положении пережитка прошлого, обреченного на исчезновение. И вот теперь, воспользовавшись образовавшейся в культуре и нравах пустотой, пошлость из заднего положения переметнулась в переднее и во всем своем распухшем безобразии явилась с той стороны, где будущее. И претендует не на скромную роль в жизни, а на полное господство. И не без успеха: ей поклоняются и короли, и президенты, и банкиры, и секретарши, и господа, и слуги.

– А ведь телевидение – зеркало того, какова сегодня культура страны. Во всяком случае, массовая культура, поскольку принято это сомнительное деление на массовую и так называемую элитарную. Имеется в виду что? «Элита» (ох, терпеть не могу вызывающе высокомерное самоименование нынешних политиков и их «интеллектуальной» обслуги!) потребляет некий особый культурный продукт – для «посвященных», «приобщенных», «удостоенных». Ну а пипл, народ то есть, говоря их языком, хавает подряд то, что лопатами бросают ему с «голубого экрана». Отбросы! И то сказать, концертные залы, театры, музеи, вследствие хотя бы установленной цены на билеты, для «простых зрителей» становятся все более недоступными. Об известном ленинском «Искусство принадлежит народу» надо забыть. Телеэкран же в основном преподносит такое, что с настоящим искусством и подлинной культурой не имеет ничего общего. Причем это отдаление год от года усиливается. Вы согласны, что народ просто лишают духовной питающей культуры, тотально заменяя ее каким-то эрзацем, крайне опасным для здоровья общества, нации, ее будущего?

– Сначала о так называемой элите и ее интеллектуальной обслуге, об особом культурном продукте для «посвященных» и «приобщенных». Знаете, когда происходит материальный отрыв от земного на космическую высоту, меняются и психика, и вкусы, и аппетиты, и представления о себе и других. То есть приходит в действие тот самый философский и физический закон, когда изменение количества приводит к изменению качества. И тогда хочется чего-нибудь этакого, запредельного, марсианского.

Еще недавно мы с вами обсуждали, зачем Абрамовичу, губернатору Чукотки, в дополнение к частному «Боингу» за 40 миллионов фунтов еще и «Боинг» за 56 миллионов в золотой отделке и с ванной комнатой. Даже стыдно, до чего мы наивные личности! Сегодня Роман Абрамович в дополнение к своим двум или трем первоклассным яхтам строит еще одну – крупнейшую в мире, длиной 168 метров, с двумя вертолетными площадками, с системой обнаружения ракет и комплектом слежения за морскими объектами. Естественно, с высоты «Боинга-767» и супер-яхты «Эклипс» (названия, кажется, не чукотские) и эстетическая составляющая у их хозяина должна иметь соответствующие объемы.

Недавно прошла информация, в том числе и в «Советской России»: в новогоднюю ночь на одной из подмосковных дач пел Джордж Майкл. «Сам» Джордж Майкл. За часовой концерт эта британская «звезда» получила гонорар три миллиона долларов, а вместе с доставкой, отправкой и прочими сопутствующими услугами приглашение обошлось почти в пять миллионов. Назывался и хозяин дачи: Владимир Потанин.

Признаться, я усомнился: русских в олигархическом стане раз-два и обчелся, так что вполне могли недруги оговорить владельца «Норильскникеля», известного, кроме того, своей благотворительностью. Нравы у них там волчьи. Но информация, к сожалению, оказалась достоверной. И убедило меня в этом даже не то, что Потанин не выступил с опровержением (по благородному сердцу, он мог плюнуть на «подставу»), а окончательно убедило свалившееся на «Норникель» последующее событие.

Обратили ли вы внимание на странную, поистине мистическую закономерность, с какой происходят похожие, как бы односемейные события? Вспомним череду пожаров в конце прошлого года в «режимных» больницах с не совсем нормальными пациентами. За одну неделю три пожара с немалыми жертвами. Затем волна убийств батюшек сельских православных храмов. Точно целевого, направленного действия. Конечно, трагические эти события нельзя ставить в один ряд со скандальными происшествиями, оставившими в «Норникеле» нравственную брешь, но все-таки… Все-таки роковая направленность присутствует. Только-только успел отбыть в свой туманный Альбион Джордж Майкл, как на суперэлитном горнолыжном курорте Куршавель был задержан полицией генеральный директор «Норникеля» Михаил Прохоров. Гусарство его с привозными девицами и реками шампанского было столь шумным и вызывающим, что пришлось французам перемещать русского набоба вместе с гаремом в каталажку и внушать, что Альпы – не Северный полюс, а местное население – не белые медведи.

– Мне уже приходилось говорить и писать, что последние полтора-два десятка лет нанесли колоссальный урон не только тем, кто, условно говоря, потребляет культуру, но и тем, кто ее «производит». Новогодние программы телевидения продемонстрировали это, на мой взгляд, сверхубедительно. Вырождение, деградация, ужасающее падение – вот какие слова приходили мне в голову. Чего стоит, допустим, «Карнавальная ночъ-2» на Первом канале, представлявшаяся как некое событие! Впрочем, она и стала в определенном смысле знаковым, показательным событием. Знаком того, чем оборачивается для деятелей культуры предательство идеалов. Показателем, как мстит за измену талант. Он мстит, уходя. Разве не это произошло с Рязановым да и со всей компанией, творившей вместе с ним такую беспомощную и жалкую халтуру? Ведь когда-то, в советское время, Рязанов создавал замечательные фильмы. Его «Ирония судьбы», прошедшая и на сей раз перед Новым годом, напомнила об этом. А вот после 1991 года (получив, кстати, вожделенную «свободу»!) ничего даже близкого к прежнему сделать ему не удалось. Даром не прошли подобострастные визиты к Ельцину и вкушение котлеток Наины Иосифовны на президентской кухне! Вот и эта убогая «Карнавальная ночъ-2». Разве может она хоть в какой-то мере сравниться с блистательным своим прототипом пятидесятилетней давности? Выходит, Рязанов этого не понимает, коли на экран выпускает. Согласитесь, характерно ведь для нынешнего времени такое резкое снижение творческой планки?

– Я не согласен с вами, будто нынешний Э. Рязанов, производящий халтуру, не понимает, что творит. Прекрасно понимает. Но он относится к тому культурному обществу, не молодому уже теперь, успех которого в советские времена принимается им за ошибку, за грех, нуждающийся в исправлении. Все, что можно было получить за фильмы своей молодости, Рязанов в свое время получил. Сейчас ему за них и ломаного гроша бы не дали. А вот после показа «Карнавальной ночи-2» торжественно вручали «Триумф», а премия эта ой хорошо тянет.

На Рязанове, как на художнике, можно было окончательно ставить крест уже тогда, когда он вкушал котлетки у Наины Иосифовны и дурил народ, выставляя Ельцина спасителем России. Но этот народ, который он сознательно дурил, не был народом Рязанова и ему подобных, так что и дурить его они почитали за честь. То же самое продолжается и теперь.

Верно, что талант за измену мстит. Но разве этим смутишь рязановых? Культура под руководством Швыдкого и иже с ним упала ниже некуда – значит, оттуда и следует продолжать ее разложение. Вкупе с фурсенковским образованием это сейчас самый надежный способ окончательно положить на лопатки Россию. И ни нефть, ни газ не помогут. А вернее, они будут способствовать последнему падению, потому что ломать вековые традиции, изымать из народа душу стоит денег и денег. И чем щедрее будут финансовые вливания в замаскированное хитроумно разрушение, тем надежней результат.

Мы с вами тоже можем считать себя «посвященными». Разумеется, посвященными не в общество разрушителей, а в круг тех, кого громкими проектами, требующими уйму денег, на мякине не проведешь. И все-таки невозможно понять… За контрафактную продукцию… Вот еще одно словцо, свалившееся на нас и заставившее ломать язык, как будто в русском языке нет слова «подделка»!.. Так вот, за контрафактную продукцию, за подделку лишают виновных лицензии, заводят уголовные дела. Очень даже правильно. Но почему за эту же самую контрафактную продукцию, которая ушатами льется, лопатами выбрасывается, как вы говорите, с «голубого экрана», ни с кого не спрашивают? Был шум в прошлом году, когда по нашим городам и весям появились многочисленные жертвы поддельной водки. А разве жертв поддельного искусства, потребляемого миллионами, меньше?

Почему не поется сегодня

– Когда я смотрел «Карнавальную ночъ-2», думал вот еще о чем. Ведь та первая «Карнавальная ночь», появившаяся на экранах полвека назад, принесла в нашу жизнь несколько великолепных песен, которые не забыты до сих пор. А эта? Задумывалась-то как фильм новогодний, как своего рода перекличка с тем прекрасным музыкальным фильмом – значит, тоже должна была стать лентой музыкальной. Но… ни одной песни, достойной не то что сравняться с теми, а хотя бы приблизиться к ним, затронуть какие-то душевные ноты, запомниться. Ни одной! О чем-то это говорит? По-моему, об очень многом. Как вы считаете?

– А не поется. Жизнь не та, воздух не тот, потребность не та. Песня является не оттого, что поэт написал слова, а композитор положил их на музыку. Нужно, чтобы песню ждали, чтобы она легла на душу, затрепетала как птица, распустила крылья. А когда все чистое и святое пошло псу под хвост, не больно и запоется.

Вы правы: первая «Карнавальная ночь» была песенной, красивой, веселой; во второй, кажется, была песня Н.Добронравова и А.Пахмутовой, и сам Рязанов там запевал, но, мягко говоря, неудачно. Однако если бы он попытался эту свою работу сделать более музыкальной, он бы ее еще более погубил. Песни-то нынче какие! Нет их. На радио, TV принялись распевать рекламу пищевых добавок и стиральных порошков – вот куда приспособили песенное искусство, вот где теперь вдохновенно трудятся поэты и композиторы! И там у них, надо признать, получается лучше, нежели от попыток выдавить лирическую или эпическую песню. «Расея, моя Расея! От Волги до Енисея» – это один из шедевров нашей эпохи. Звучит часто, вдохновенно и нелепо. Почему Расея только от Волги до Енисея, если это всего лишь половина Расеи? А вторую половину куда? Китайцам или японцам? Вроде бы не по-хозяйски. А кроме того, слов-то больше почти и нет, только этот припев и гоняют «от Волги до Енисея». Что за скудость! Ведь это же последнее нищенство, если и на песню не хватает ни слов, ни чувств, одно только возношение своей пустоты.

Вот мы с вами заговорили о Рязанове, о том, почему талантливые прежде мастера, прославившие свои имена, пускаются на обыкновенную поделку. Сознательно или не отдают себе отчета, что делают? Повторюсь: я считаю, что сознательно. Тридцать, сорок, пятьдесят лет назад работать в искусстве спустя рукава, в прохладцу, а уж тем более с издевкой к зрителю, слушателю, читателю было просто невозможно. Уровень искусства был высокий. Страна крепилась воедино, мне кажется, не столько пропагандой, сколько им, искусством, а в широком смысле – запасами народной и духовной культуры. Чтобы прославиться, стать известным и любимым мастером, надо было талант свой положить на алтарь Отечества, а не торговать им, как теперь, на рынках сбыта. Поэтому так много тогда появилось ярких имен в кино, театре, музыке, литературе, поэтому при множестве своем им было не тесно и славы хватало на всех. Как ни трудно пробивались к главным своим работам Шукшин и Вампилов, но ведь пробились и обессмертили свои имена.

И вот теперь, в новой России и новом искусстве, Лунгину надо было прежде изгадить русского человека в «Мертвых душах», чтобы затем (вот уж воистину из Савла в Павла) догадаться выйти на приличествующую русскому кинорежиссеру дорогу. А многие настолько обрадовались этому преображению, этому возвращению блудного сына, что рядовой и натужный его «Остров» с восторгом приняли за шедевр. Можно ли представить, чтобы подобную «кувырколлегию» позволил бы себе Шукшин? Да и «кувырколлегию» Эльдара Рязанова Василий Макарович не позволил бы себе, до боли, до слез (и это в каждом его фильме) любя свой народ и понимая, что дешевками его, народ свой, кормить неприлично.

– Песни, музыка последнего двадцатилетия нашей жизни – тема особая. Вы правы: какое время, такие и песни. Очень верно! Настало время, которое, судя по всему, хороших песен родить не может. Эфир захламлен мусором. Это определение выдающегося русского композитора Тихона Николаевича Хренникова: мусор! И сплошь зарубежная музыка, зарубежные исполнители, зарубежные (англо-американские в основном) тексты… Русскую песню и русскую музыку в России теперь почти невозможно услышать – вот до чего мы дожили.

Могли бы хоть к Новому году в виде подарка подготовить несколько русских телепрограмм? Нет, где там! На экране – «Новый год в стиле «АВВА». Популярная шведская группа семидесятых годов, перепетая частично на том же английском, а частично на русском. «Мани, мани, мани», то есть «Деньги, деньги, деньги»: у кого, объясняют, мани есть в кармане, тот и счастлив, а мани эти самые – «у крутых парней».

Знаете, мудрые китайцы говорят так: если в стране громко звучит чужая музыка, эта страна близка к гибели. А у нас чужая музыка, и почти только она, заглушая все, звучит уже не один год. Что вы можете на это сказать?

– Мы с вами не в первый раз заводим этот разговор. И напоминаем, должно быть, дятлов, которые долбят одно по одному, одно по одному. Но что же делать? Ведь мы не можем не замечать, с каким рвением исчужают Россию, и она отчаливает от родных берегов все дальше. У Есенина «Отчалившая Русь», а мы и Русью уже не можем назвать свою Родину – и совсем не потому, что мы многонациональная страна, а потому, что почти ничего от Руси не остается.

Последний Новый год в этом смысле не явился исключением – он был особенно откровенным подтверждением этого правила, этого убывания.

Но ведь «диверсанты» и не скрывают себя, не находят нужным прятаться, вся их кипучая деятельность на виду. Они окопались на радио, TV, в министерствах, запаслись охранными грамотами от власти и закона. Сегодня «АВВА» с «мани, мани», завтра этот «кукиш в кармане», который выдается за необходимую нам духовную пищу, станет еще безобразней. Ведь отныне это не разовые исполнения, это декада, а завтра будет месячник, чтобы наверняка подхватили, как жвачку, и терзали до умопомрачения.

Думаю, вы согласитесь, что наиболее сплоченным наш народ был в военные и первые послевоенные годы. Может быть, после войны особенно сплоченным. Полуголодный, полунищий, сильно поредевший числом, физически надсаженный, но с победным настроением и верой в будущее, он творил чудеса и в короткое время вернул страну к полноценной жизни. Говорят: из-под палки. Нет, господа хорошие, из-под палки такое не сделаешь. Разрушения Ельцина и его камарильи в сравнении с гитлеровскими были, что ни говорите, по числу руин меньше, но отчего же свободный народ до сих пор не справился с ними? Да оттого, прежде всего, что из родной страны устроили чужбину и продолжают исчужать до сих пор, понавезли издевательские порядки, отняли работу. И отняли надежду. Народ помнил: преступников вермахта постиг Нюрнбергский трибунал и виселица, а преступники «реформ» получили пожизненное право издеваться над своими жертвами.

Вот и с песней… До чего же верные были слова: «Нам песня строить и жить помогает». И помогала, еще как помогала! Удесятеряла силы, очищала и возносила душу. Так и считалось: песня – душа народа. Но если сегодняшние «мани, мани» считать за душу, значит, народа уже нет. В лучшем случае: близко к тому, чтобы ему не быть, а будет так истово зазываемое гражданское общество, а мы все станем детьми конституции. Но тогда и России, как исконному нашему материнскому организму, ничего не останется, как лечь в могилу рядом с нашими предками.

Или превратиться в пустой звук.

Куда переезжаем?

– Однако нам с вами перед этим Новым годом крупно повезло. Я имею в виду спектакль «Бедность не порок», который мы вместе посмотрели в филиале Малого театра. Счастье, не правда ли?

– Спектакль, поставленный младшим Коршуновым, дивный, красивый, праздничный, веселый и, как одно целое, я бы сказал, обаятельный, в который нельзя не влюбиться, нельзя не подчиниться действию от начала до конца. Это торжество таланта, вкуса и справедливости, и где там Островский, где Малый в режиссуре и игре, где музыка Свиридова и где плясовая и песенная феерия народных сцен, не понять – все слилось в какое-то общее величие национального духа.

Я поднялся после спектакля со слезами на глазах и думал: что это – прощание или возвращение? Малому возвращаться не понадобилось, он всегда оставался собой, но вот если бы это было общее направление и настроение театра, если бы стала меняться общая атмосфера – мы бы, глядишь, и выздоровели.

– Да, Малый театр сейчас – один из оплотов русской культуры, потому и подвергается нападкам тех, кому эта культура ненавистна. С большой тревогой говорит Юрий Мефодьевич Соломин об угрозе, которую несет предстоящая театральная реформа, по какой-то зловещей иронии судьбы она нависла как раз к 250-летию русского государственного театра. Это было наше величайшее культурное достояние! И вот теперь его хотят разрушить – государство, судя по всему, намерено сбросить с себя заботу о театре, как и о многом другом. А может ли истинная, не коммерческая культура существовать без государственной поддержки? Да и какое тогда это государство, если ему настоящая культура не нужна?

– А вот такое, что не нужна. Мы с вами, кажется, не в первый раз задаемся этим вопросом: что у нас за власть, что за государство? И кое-что, находившееся в тумане, начинаем различать. Государство у нас не бедное. В последнее время даже богатое. Кое-что из бешеных прибылей за нефть и газ перепадает и бедным. Очень немного. Кое-что перепадает богатым. Очень много, столько, что нам с вами, по узости кругозора, не представить. Немалые деньги вроде бы принялось наконец-то государство вкладывать в образование, медицину, а также в культуру и отдых.

И вот тут – стоп! Разве не слышим мы, пытаясь представить масштабы качественных перемен жизни и допытываясь до сути, разве не слышим, как на наши вопросы какой-то ловкий и чрезвычайно озабоченный голос торопливо отвечает: «Мы переезжаем! Мы переезжаем! Нам некогда». Куда переезжаем, зачем? На поверхности жизни никаких серьезных перемещений не заметно. Что это значит?

И все-таки да, переезжаем. И деньги выделяются именно на переезд. Из культуры переезжаем в развлекательность, из духовных глубин – на отмели, из отечественной школы на рысях единого госэкзамена – в безграмотность и поверхностную натасканность, из народного тела… Миллион молодых российских женщин на ловлю счастья и мужей сбежали за годы нашей открытости в США и еще миллион – в Канаду, а сколько их выбросилось в другие земли и континенты – не перечесть. Переезжаем. Из тысячелетней непохожести и нравственной уютности переезжаем в мир, где все на одно лицо, а человек человеку не друг, товарищ и брат, а только деловой компаньон. Как, к примеру, у владельцев «Норникеля». После скандала на французском курорте срочно была осуществлена рекогносцировка: Прохоров 25 процентов акций «Норникеля» продал Потанину, зато пополнил свои акции в «Интерросе». Партнеры мирового уровня.

Мы переезжаем. Из России переезжаем во Вселенную.

Вот почему у государства нашего нет денег на Малый театр и на МХАТ Татьяны Дорониной, которые не торопятся переезжать. То ли дело Большой театр… Поручили судьбу Большого опытному Швыдкому, сменили руководство и репертуар, с объятиями приняли «звезду» литературного непотребства В. Сорокина и отрепетировали его шедевр «Дети Розенталя». И одним махом все художественные и финансовые проблемы решили. Правда, почему-то даже у Ростроповича с Вишневской выскочивший столь стремительно из своей шкуры Большой вызвал протест, но это дело десятое. Процесс пошел.

Мне недавно показали газету со статьей о том, как действует принятый с начала этого года закон о продаже памятников культуры в частные руки. Лучше бы с этим законом в одно время не жить – настолько он разбойничий и омерзительный, так что страшная тень от него падает на всех нас. Как у Достоевского: «Все виноваты, все виноваты, и если бы все в этом убедились».

Участь приговоренного этим законом к смерти испытывает сейчас здание некогда знаменитого театра Корша, где многие годы в советское время находился филиал МХАТ имени М.Горького. Прежде я хорошо знал эту сцену. Здесь в конце 70-х – начале 80-х минувшего столетия были поставлены режиссером В. Н. Богомоловым один за другим три спектакля по моим повестям «Последний срок», «Живи и помни» и «Деньги для Марии». Тогда МХАТ был единым и неделимым. А во времена раздела здание это определили как Театр наций, директором утвердили Михаила Чигиря. В этой службе они и прожили двадцать лет.

И вдруг совсем неожиданно Чигирь получает приказ, подписанный Швыдким, о его увольнении и назначении на эту должность Евгения Миронова. Того самого, талантливого и знаменитого. Того, кто недавно был организатором авангардного театрального фестиваля под названием «Территория», где, как детализирует газета, «на сцене обнажались гениталии, а актеры мочились на глазах у зрителей». Занятно, конечно, и «смотрибельно». Но мало кто сомневается, что даже со столь широкими и впечатляющими публику талантами Миронову в театре не хозяйничать. Будущее этого здания, красавца-памятника, предопределено почти с такой же точностью, как вчерашний день. Его закроют на ремонт, затем Миронову, сыгравшему свою роль, дадут отступную, и никто никогда больше ни о Корше, ни о МХАТе, ни о Театре наций во вновь представшем здании отеля или развлекательного центра не услышит.

Вот это и есть «переезжаем» по-швыдковски.

На словах и на деле

– Был незадолго до Нового года эпизод, который кого-то мог даже обнадежить. Путин встретился с коллективом прославленного ансамбля «Березка», сообщил о выделении нового репетиционного зала, о других приятных для них новостях. Вроде бы замечательно, вспомнил руководитель страны, какой изумительный есть национальный творческий коллектив. Но почему же, спрашивается, не предоставили этому и другим столь же прославленным русским коллективам возможность показать на телеэкране свое искусство – в новогоднюю ночь, в новогодние дни и такие продолжительные нынче новогодне-рождественские каникулы? Вот бы вместо «АВВА»-то! Еще живы, к счастью, хор имени Пятницкого, оркестр имени Осипова, хор имени Свешникова, ансамбль имени Александрова, хор под управлением Николая Кутузова… Они и некоторые другие выдающиеся национальные коллективы, несмотря на труднейшие условия, живут и вопреки всему стараются работать – но кто и когда их слышит, видит, радуется их искусству?

Словом, пока эпизод с «Березкой» я склонен воспринимать в основном как показуху. А вы?

– А в самом деле – почему? Почему легендарную «Березку», славу и визитную карточку русского искусства во всем мире, не показать в новогоднюю или Рождественскую ночь на родине? Не порадовать телезрителя? Не успокоить его, что не все погублено торгом? Если сам президент оценил – какие еще рекомендации нужны?!

Видимо, все-таки нужны. И они не совпали. Я в такую возможность и сам плохо верю, но не считать же, что наш президент, будучи в прекрасной памяти, какую он постоянно демонстрирует, похвалил, оценил, даже помог и тут же забыл? Не похоже на него.

Если богатые тоже плачут, то почему не допустить, что и высшие должностные лица могут быть зависимы от еще более высших сил. И что не существует где-нибудь неподалеку от главы государства (или даже подалеку) какой-нибудь Александр Николаевич Яковлев, хитрый, длиннорукий и замаскированный, умело рассадивший по наиболее важным агитпроповским седлам, как коротичей, своих ребят, способных контролировать все и вся… На недавнюю встречу с президентом получили аккредитацию 1232 журналиста из более тысячи агентств, программ и изданий. Кого там только не было! Не было оппозиционных газет, в том числе и вашей. И ни на одной из шести встреч не было. Если власть сильна, так чего же ей бояться? Если новая оглашенная культура победила, так почему на дух не принимают коллективы, о которых вы сейчас упомянули, и не пускают их ни на сцену, ни на экран?

Откровенно говоря, плохо верится, чтобы огромное и подлое дело подмены великой российской культуры и великого, признанного всем миром, российского образования могли сотворить Швыдкой и Фурсенко. Они ретивые исполнители – не больше. Их, как и заведено в темных делах, попользуют, наградят и выставят. Их рвение неприлично, но кого искали, тех и нашли. Главные же фигуры, похоже, остаются в тени. Там и останутся, «посвящение» народа в эти тайны или вообще никогда не произойдет, или произойдет много позже.

– Мы с вами (и не только мы, конечно!) буквально кричим об уничтожении национальной культуры в стране. Слышит ли это власть? Иногда мне кажется, что где-то во властных структурах – в президентской администрации или каком-то подразделении правительства – отмечают то, что сказано Валентином Распутиным, и придумывают, каким образом на это прореагировать. Увы, дальше слов реакция не очень идет! Могут в конце концов даже так называемый национальный проект по культуре объявить, иногда об этом уже поговаривают. Но хватит бы говорить – пора делать. Если реально это заботит власть. Только заботит ли? Между тем вот вам некоторые характерные предновогодние итоги, обнародованные Всероссийским центром изучения общественного мнения: «Писатель года» у нас – Дарья Донцова, «Музыкант года» – Дима Билан. От Шаляпина и Лемешева – до безголосого Димы Билана! Каково? И что ждет нас завтра, если эта деградация не будет остановлена?

– Мы-то кричим об уничтожении нашей культуры – да кто нас слышит? Такие же, как мы, с той же болью и с тем же нежеланием сдаваться на милость победителей.

Хочу снова вернуться к встрече президента с журналистами, отзвуки которой слышны до сих пор. Я смотрел ее от начала до конца. Продолжалась она, как сообщали хронографы, 3 часа 32 минуты 20 секунд. Президент ответил на 69 вопросов и в очередной раз превзошел прежние рекорды продолжительности и масштабности разговора со СМИ.

Но заметили ли вы, заметили ли другие, государственные люди и самые обыкновенные граждане, что за всю эту долгую встречу ни разу не прозвучало слово «культура»? Даже случайно. Ни единой секунды не было ей уделено! О чем угодно спрашивали труженики пера и общественного мнения, о важном и пустом, наболевшем и надуманном, но поинтересоваться, что у нас происходит с культурой и какая ей предназначена судьба, было некому. Словно все решено окончательно и затрагивать в любом виде эту проблему неприлично.

Этим и объясняется, почему донцовы и биланы играют теперь первую скрипку в табели о талантах. Они, впрочем, уже давно ее играют, но до последнего времени на святыни русского искусства покушаться не дерзали. У каждой стороны были свои авторитеты и свои боги. Но вот новость из Михайловского, где под началом Андрея Битова состоялось присуждение Пушкинских премий. И первыми номерами названы небезызвестный В. Пьецух (Пушкин в гробу должен перевернуться от этого вчиненного ему «наследничка») и неизвестный Дм. Новиков из Петрозаводска. Ничего не могу сказать о последнем, может быть, и достоин, но тенденция, как говорят теперь по любому поводу, тенденция… И на имени Пушкина сыграть междусобойчик!

Русский мир или «русские центры»?

– Приходится говорить по меньшей мере о крайней противоречивости заявлений по поводу культуры, прозвучавших за последнее время на высшем уровне, и почти всего, что в этой сфере продолжает делаться. Если послушать заявления президента в конце минувшего года на встрече с творческой интеллигенцией в Санкт-Петербурге и на заседании Госсовета в Кремле, то здесь и напоминание, что 2007 год объявлен Годом русского языка, и призывы искать новые адекватные формы исторической общности людей, почаще употреблять словосочетание «Русский мир» и т. п. Говорилось даже о необходимости помощи на федеральном уровне еще оставшимся (сколько их осталось-то?!) сельским клубам и домам культуры.

Но разве кто-нибудь ощутил, смотря то же самое телевидение в наступившем году, что у нас начался Год русского языка? И разве кто-то верит, что сельские клубы и дома культуры реально начнут возрождаться? Ведь если даже деньги из бюджета на поддержку русского слова и русского мира будут выделены, то через ведомство Швыдкого кому они достанутся? Он, именно он, Михаил Ефимович, по-прежнему остается основным распорядителем кредитов в сфере культуры! И, следовательно, на какую культуру они пойдут?

– Одно могу сказать: что это за год русского языка и где и каким образом он будет проводиться, если в России учебные часы на русский язык (как и на отечественную литературу и историю) сокращены до того минимума, который недостаточен и для Митрофанушек? Школа уже не первый год выпускает неучей. Садовничий, ректор МГУ, вынужден в своем университете открывать специальные курсы русского языка, чтобы хоть частью залатать прорехи школьного обучения. Но Садовничий, не подчинившись, слава Богу, принятому Думой и Советом Федерации закону о едином госэкзамене, хоть знает по своему экзамену, что за «контингент» к нему идет, а ведь подавляющее число вузов, находящихся на послушании у Министерства образования, этого знать не могут и хватаются потом за голову.

А скоро и государству нашему придется хвататься за голову. Оно могло бы уже и сегодня показать этот жест отчаяния, но пока сохраняет выдержку.

Подозреваю, что вся основная работа по укреплению русского языка пройдет за пределами страны. Наши интересы там. С падением России произошло и крушение русского языка как в дальнем, так и в ближнем зарубежье. Его не смогли остановить ни Толстой, ни Достоевский, ни Пушкин. Кажется, только мудрые китайцы, умея готовить будущее, продолжали выпускать и классику нашу, и современную литературу, и вместе с английским учить и русский. И не прогадали. Китайцам русский нужен был для внешних связей с Россией и для внутреннего духовного обогащения, которое лучшая русская литература дает в избытке.

Мы же продолжаем прогадывать. Экспортируя теперь русский вместе с появившейся у нас продукцией за свои границы и низводя его в России нашим образованием до уровня только разговорного, почти диалектного, до примитива обедняя его в прессе и новейшей литературе, даже издеваясь над ним, мы и не заметим (а главное – язык наш не заметит), как пройдет посвященный ему год. Без всяких изменений, а может быть, с изменениями к худшему, как оно и направилось уже лет двадцать.

Приятно, конечно, слышать из уст президента о Русском мире. Однако верится с трудом. Уж если «цензура» не дала этим словам первого лица государства выйти за стены той аудитории, где они были произнесены, так чего же и ждать?.. Случайно, что ли, это понятие («Русский мир») было, что называется, на лету подхвачено вездесущим Швыдким и кастрировано в «русские центры». С торопливым разъяснением: «Поймите, это не резервации…» Слово произнесено: именно резервации! Зачем еще в России, на своей земле и под своим небом устраивать рядом с азербайджанскими, армянскими, грузинскими и таджикскими центрами теперь и русские? Да затем, чтобы уравнять нас и перевести русских в России на положение диаспоры.

Таких откровений, кажется, еще не бывало, и нигде в мире высокому государственному чиновнику они были бы не позволены. У нас все можно.

И деньги на «русские центры», можно не сомневаться, отыщутся скоренько.

– А самое главное – все эти заявления президента о культуре, по форме вроде бы и правильные, звучат уже после того, как в Думе приняты и им же, президентом, подписаны поистине разрушительные законы – об автономных учреждениях и о продаже памятников культуры в частные руки. Против этих законов категорически выступала КПРФ, выступали все, кто действительно озабочен судьбой нашей культуры, науки, образования, социальной защиты. Потому что превращение организаций этой сферы в так называемые автономные учреждения ведет к самым гибельным для них последствиям! Прежде всего, это дальнейшее вытеснение бюджетных, то есть бесплатных для граждан, социальных услуг платными, дальнейшая коммерциализация культуры, возможность приватизации этих учреждений и т. д. То есть государство фактически освобождает себя от заботы о настоящей культуре. И что мы будем иметь в результате?

– Государство освобождает себя от заботы и о культуре, и об образовании. Добрались до высшей школы. Закон об «автономных учреждениях» (АУ), прежде всего, направлен против нее. Автономные – значит, обреченные на частное существование и приватизацию. Отчуждение средней и высшей школы от государства, равно как и отчуждение культуры, продолжается. С одновременным принятием трех законов – о едином госэкзамене, об автономных учреждениях и о продаже памятников культуры в частные руки – государство решительно выходит на оперативный простор безответственности и напоминает ударившегося в бега от своей семьи папашу.

Стыдно за Думу… Она, должно быть, имела какой-то интерес, чтобы подмахнуть эти законы. Неловко и за сенаторов, равнодушно утвердивших их. А ведь это те самые депутаты-парламентарии, которые издевались над советским Верховным Советом, где якобы без размышлений – чего изволите? – вздымались руки. Но там корысти не было, и не за дурное голосовали советские, по крайней мере, не за дурное во внутренней политике. А вы? Вы чьи интересы защищаете, бегая по рядам и нажимая кнопки? Странно и неловко наблюдать, как обсуждение и голосование по важнейшим вопросам нашего бытия, нашего сегодня и завтра, проходят при полупустых залах.

Ну, что же делать… Как сказал бы Иосиф Виссарионович, других парламентариев у нас нет, надо работать с этими.

И не ошибиться в следующих.

Февраль 2007 г.

Глава V Когда отринуты моральные законы

Что же это значит – жить хорошо?

О чувстве добра и взаимопомощи

Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, минувший год для вас прошел под знаком вашего юбилея. Семидесятилетие – дата существенная. Тут хочешь не хочешь, а обратишься, как говорят, мысленным взором на прошедшее. В своих выступлениях вы говорили о чувстве добра, которое вынесли из военного детства и пронесли через многие годы. О том чувстве, которое в труднейшее время помогало жить нашим людям.

И как-то у вас вырвалось: «Разве можно сравнить с тем, что происходит сейчас?» И дальше: «Все доброе куда-то улетело». Причем из того, что вы говорили, следовало: относится эта утрата не только к быту деревни, но и к писательским отношениям: «Как мы радовались успехам друг друга! Мне кажется, нынче у писателей нет такой радости…» Хотелось бы продолжить эту тему – уж очень важна она, по-моему.

Валентин Распутин: Так и получается: о самых тяжелых временах самые добрые воспоминания. В военные и первые послевоенные годы голод свирепствовал и в деревне.

Отчего, казалось бы? Кругом тайга, там ягоды, грибы, орехи, дикий зверь, в Ангаре рыба, в стайке корова, в курятнике куры, свой огород. Но мужиков нет, старики и бабы в плотной, без выходных и проходных, колхозной работе, на корову когда удавалось накосить, а когда и не удавалось. И к весне поджимало так, что едва ноги таскали. Ели крапиву, лебеду, выковыривали остатки мерзлой картошки на колхозном поле.

Но деревня есть деревня. Ничего не таили друг от друга, да и невозможно было утаить. Если многодетная семья окончательно впадала в нищенство, делились последним.

Но в таких случаях и колхоз приходил на выручку. Так, миром, и спасались.

Все миром: и заготавливали дрова на зиму, и били новую русскую печь взамен прохудившейся, и поднимали завалившуюся избенку. Три обозначения было для такой сплоченности: мир, община и колхоз – и они друг с другом нисколько не спорили.

В 1948 году из своей Аталанки, где была четырехлетка, в пятый класс я поехал в райцентр, в Усть-Уду. И дважды за шесть лет учебы квартировал у своих одноклассников. Первая семья по тем временам могла считаться зажиточной, хозяин ее работал в комендатуре (в наших краях тогда было немало ссыльных литовцев), а вторая – едва сводила концы с концами. Но и там, и там мне не позволяли со своими скудными припасами питаться отдельно. За стол садились вместе. Что выставлялось – делилось поровну, и ни разу никто меня за кусок хлеба не укорил.

Разве такое забудешь?

И этот порядок взаимовыручки и общинности, гостеприимства и доверчивости поддерживался в деревне долго, вплоть до 80-х годов. Особенно в деревне со скромным достатком. Там же, где место колхозов заняли леспромхозы и пришла зажиточность, пришли со временем и скрытность, обособленность и, конечно, пьянство. Свою повесть «Пожар» я написал в 1985 году, уже и тогда картина была безрадостной.

Справедливость для нас превыше всего

– Получается, что бедность в каком-то смысле предпочтительнее богатства. И вы (так же, как Виктор Сергеевич Розов!) заговорили о преимуществе не богатства, а достатка: «Зачем человеку нужно богатство, если существует достаток? Зачем человеку лишнее?» Но, кроме богатства материального, есть еще и духовное богатство (или духовная бедность, нищета), о чем нынче совсем не говорится. Входит ли это, по-вашему, в понятие «качество жизни», которым сегодня вовсю бряцают? Иметь все (в материальном смысле), но жить бессовестно – это качественная жизнь?

Хочу обратить ваше внимание на расхожий оборот, который и у вас прозвучал: «Жить получше». Понятие «хорошо жить» у нас ныне действительно сводится лишь к «жирному куску». Кто его урвал, тот, дескать, и живет хорошо.

Но разве это так? Разве не точнее сказать наоборот, что человек плохо живет, если этот его кусок – ворованный, если у него отсутствует совесть, если он идет на все ради такой «хорошей жизни»? И не потому ли произошло у нас явное смещение понятий, что нравственный закон в нынешней нашей жизни фактически отменен?

– Это, знаете ли, как в сообщающихся сосудах: прибывает в одном – убывает в другом. Человек, прельстившийся материальными благами, как правило, теряет духовные. Всегда найдутся ему примеры для дальнейших соблазнов: у счастливчика машина последней марки, и даже не одна; у него не дом, а дворец; жена его шикует в таких нарядах, какие простым смертным и не снятся. И так далее. Вставший на этот путь, что называется, закладывает душу дьяволу: деньги его не могут быть честными, приемы жизни далеки от порядочности. И все, это уже не гражданин и не человек в ряду других, а небожитель. Россия перестает для него быть родиной и превращается в сверхприбыльную скважину, независимо от того, как, каким образом и какой хваткой достаются бешеные капиталы. Ни у одного из наших олигархов деньги не могут быть праведными, а этих олигархов за годы президентства Путина прибавилось многократно.

Почему мы говорим (говорим, конечно, для простых смертных) о преимуществе достатка? Потому что эта мера есть и материальная, и духовная. Человек, живущий в достатке, свободен. Он не ворует, как богатый, и ни перед кем не пресмыкается, как нищий. Совесть его спокойна. На заграницы он не молится и на Родину свою как на временное пристанище с презрением не смотрит. Дети с малолетства в домашних трудах и заботах и не вырастают ни белоручками, ни шалопаями.

Это, быть может, слишком благостная картина, потому что в больном обществе все болит – и где густо, и где пусто, и где в меру. Никуда не деться от чужебесия на TV, от школы, в которой скоро отучатся читать и писать на родном языке, от безобразных нравов. И все же семьи со средним достатком, по-моему, справляются со всем этим лучше. Если детям внушают не страсть к наживе, а честь и совесть. Внушают прежде всего примером собственной жизни.

Красиво жить не запретишь – это верно, но как раз в этом-то образе жизни и есть возможность сохранить красоту истинную.

– Недавно мне выпало счастье беседовать с человеком, которого вы знаете уже много лет и, насколько мне известно, очень уважаете. Это Илья Алексеевич Сумароков, генеральный директор сельскохозяйственного производственного кооператива «Усольский свинокомплекс» в родной вашей Иркутской области. Выдающийся он, конечно, хозяйственник (и, замечу, многолетний член бюро Иркутского обкома КПРФ). Но на меня огромное впечатление произвели не только экономические достижения хозяйства, которым руководит директор-коммунист. Может быть, еще больше восхитили отношения людей в этом коллективе.

Да и экономические успехи во многом объясняются человеческими отношениями, которые здесь утверждены. А главное в том, что сохранено в полном смысле слова коллективное хозяйство, что коллективная собственность не «схвачена» директором, как произошло почти повсеместно, а принадлежит всему коллективу.

Собственность, собственник… Эти слова звучат теперь зачастую зловеще. Из-за этого и раздоры, и взаимная ненависть, и кровь. У Сумарокова в кооперативе совсем иначе. Здесь принято общее решение: собственность хозяйства остается неделимой, то есть никто присвоить ее не может. И директор, как все другие, получает зарплату, которую назначает ему коллектив. Это ли не пример человеческой справедливости?

– Я это хозяйство и его хозяина знаю хорошо. С Ильей Алексеевичем мы вместе были народными депутатами СССР, сидели на съездах рядом и голосовали, голосовали, голосовали, пытаясь противостоять межрегиональной группе, которая творила разрушительное дело и беспардонно, гадко, как последняя шпана, обливала грязью государственников. Это она вместе с подобными ей среди российских депутатов привела к власти Ельцина. Столь дурного и мстительного царя Россия никогда не видывала. В месяцы огромная и богатейшая страна превратилась в развалины. Совхозы и колхозы разогнали, заводы замерли, у народа отняли сбережения. Грабеж всего и вся достиг небывалого размаха. Под видом приватизации будущие олигархи в одночасье присвоили богатейшие месторождения и крупнейшие предприятия, чья продукция имела спрос на мировом рынке. Обнищавшее население или затаилось, или бросилось уже по мелочи подбирать все, что плохо лежит.

Почему не удержались от растащиловки? От безвластия, вседозволенности, анархии и той озлобленности к прошлому России, которую выказали новые правители. Ни стыд, ни честь и совесть, ни благоразумие, ни святость – ничто не удержалось в этом окаянстве. И во все последующие годы и по сей день из всех каналов и распоряжений нас отучали и отучают от своих ценностей и традиций. На инаковость русского человека, на непохожесть его на европейца стали смотреть как на врожденную дурную болезнь, требующую лечения.

Отсюда и печальные результаты.

У Ильи Алексеевича Сумарокова в хозяйстве его удержалось все, что работало и приносило благо людям. Ему пытались мешать, и неоднократно, а он в ответ в самые клятые годы пристроил новые цеха и модернизировал производство. И хотя понимал, что в отдельно взятом хозяйстве при общем разгроме сохранить мир и благополучие непросто, но сохранил, потому что был уважаем коллективом, как отец родной.

Я согласен с вами: такие, как Илья Алексеевич, всему обществу пример. В эту бы сторону перестраивать у нас и управление, и все отношения между людьми.

– Илья Алексеевич Сумароков в беседе нашей немало говорил о том, сколь важны справедливые отношения, будь то отдельное хозяйство или общество в целом. Вспоминал, как в советское время было. Разумеется, не все было идеальным, но он подчеркнул главное, с чем нельзя не согласиться: была государственная установка на развитие отношений в направлении как можно большей справедливости.

За последние годы очень часто приходилось слышать, что завистлив, дескать, русский человек, потому, мол, у нас в стране, в отличие от других, дела и не ладятся. Про зависть не зря твердят. Тут цель понятная: оберечь, затвердить, окончательно узаконить тех, кто «схватил». Чтобы оставшиеся ни с чем даже и думать не могли о каком-либо изменении положения. Вот им и внушают: не завидуйте!

Я помню, что на прошлогоднем Всемирном русском народном соборе, говоря о резком контрасте богатства и бедности, митрополит Кирилл призвал не наступать еще раз на одни и те же грабли. Он имел в виду, что революцию в свое время породила все-таки не зависть, как принято было утверждать в последние годы, а чувство несправедливости. Мне такое признание представляется знаменательным. А как вы думаете – примет ли окончательно наш народ ту несправедливость, которая ему сейчас навязана? Смирится ли с ней?

– Он никогда с этим не смирится. Крепостное право на Руси просуществовало сотни лет, в 1861 году его отменили, но в 1905-м взбунтовавшиеся крестьяне жгли помещичьи усадьбы. Сейчас народ едва ли решится на массовый бунт, да и нынешние «помещики» оградились неприступными стенами и их оберегают целые армии наемников. К ним не подступиться. Но обида на несправедливость перешла на заведенные властью новые порядки. Миллионы и миллионы чувствуют себя свободными от выполнения гражданских обязанностей. Они не забудут, что уворованные у народа бешеные богатства господа Березовский и Гусинский (да и не только они) пустили на развращение и унижение его же, народа, и это унижение продолжается до сих пор. Абрамович употреблением своих немереных капиталов продолжает удивлять весь мир, а народ сделал из его имени ругательство. Как и из имени Чубайса. От Москвы и до самых окраин «денежные мешки», не считаясь с законами, делают, что хотят. Мешает им исторический памятник – сожгут, а на его месте водрузят свой аляповатый дворец; встанет кто на дороге со своими законами о справедливости – уберут.

Не замечают всего этого наши граждане, которые живут в «свободной» России? Для кого «свободной»? И разве пепел Клааса не стучит в их сердца, когда сквозь эту демонстрацию «что хочу, то и ворочу» видят они заброшенные поля, погибшие деревни, руины былого хозяйствования?

Вырваться из оккупации!

– А еще обратил я внимание в юбилейном вашем выступлении на мысль о сельской школе, откуда выходили в недавние времена почти все наши великие ученые, писатели, полководцы. Состояние этой школы, ее будущее очень тревожит.

Я получил недавно письмо из моей родной школы, что в селе Можары Рязанской области. Учительница Людмила Викторовна Кузнецова (великолепная учительница) пишет: «Что-то мне жутковато от интернета. У нас в школе его уже подключили. Я иногда заглядываю в поисках новых идей. Но, видно, человек я не совсем современный: пока все, что там нашла, какое-то примитивное. Даже чужое».

Словом, компьютеризация идет, но нет при этом заботы о содержании, которое принесут компьютеры в школу. А вместе с тем слышал, что собираются отменять выпускной экзамен по литературе – сочинение. Казалось бы, прошел Год русского языка, и вот сюрприз…

– Русскую деревню добивают. Она немало пережила во время коллективизации, затем война, затем в 80-е годы навязанная учеными объединительная кампания в агрогородки, когда тысячи деревень сорвали со своего многовекового днища и принялись укрупнять – не город и не деревня, а местожительство. Не забудем еще и стройки коммунизма, от которых опять-таки страдала деревня. А в 90-е годы, когда выковыривали этот коммунизм, всем бедам беда – расколлективизация, и спасайся, кто как может. По Ангаре, по Лене, Енисею сотни заброшенных и вымерших деревень – будто Мамай прошел. Думаю, не лучше и в Западной Сибири, и не только в Сибири.

В войну, в самые тяжкие времена, если оставалось в деревне хоть пять учеников, школа работала. Теперь, если «некомплект» – закрывают, предлагают возить ребятишек за многие километры на автобусах. А автобусы где есть, а где нет, дороги где есть, а где нет. Но даже и в комплектных школах нередко нет комплекта учителей. Как в моей родной деревне на Ангаре: много лет нет преподавателя иностранного языка, а теперь еще не стало и преподавателя геометрии. Распределения в педвузах не существует, а кому охота добровольно ехать в глухую, лежащую посреди бездорожья, умирающую деревню?!

Нынешний нацпроект «Образование» предусматривает прежде всего компьютеризацию. Компьютер – штука вроде бы всемогущая, магическая, но грамоте не научит и самостоятельному мышлению он не помощник. Возле него легко, все без усилий постигая и на каждый вопрос находя готовый ответ, – легко ничему не научиться. Для вузов сейчас это беда: приходят безграмотные абитуриенты, и их приходится брать, потому что грамотных все меньше. Но в безграмотности надо винить не столько компьютеры и интернеты, сколько негодную реформу школы, на нее, на безграмотность, похоже, и нацеленную, призванную готовить митрофанушек. Серьезные ученые все чаще называют эту реформу образования разрушением образования. Но разрушается не только образование – разрушаются культура, нравственность, законы общежития.

Меня потряс недавний случай в городе Кольчугине Владимирской области.

Четверо лоботрясов-школьников избили до полусмерти своего товарища и живьем сожгли его под пламенем священного Вечного огня…

Может быть, хватит отупляющих реформ?

Да, только миновал Год русского языка, а часы на русский в школе продолжают воровато уменьшать, притом в младших классах, где они особенно нужны. А на иностранные языки – прибавлять. Месячная зарплата преподавателей иностранного в московских школах доходит до 50 тысяч рублей.

Не спрашивайте, сколько получают преподаватели русского. Столько, сколько полагается за третьестепенный предмет, который то ли пригодится, то ли нет.

– В развитие темы приведу еще одно письмо. Тоже от моего земляка с Рязанщины. Вот что пишет рязанский писатель Александр Николаевич Потапов: «Помнится, в 1988 году, когда в Рязани проходил выездной пленум Союза писателей СССР, Валентин Григорьевич по моей просьбе подписал книгу «Уроки французского» для моей дочки Ани, которой в ту пору и трех лет не было, с пожеланием «расти и вырасти в счастливой стране». Дочь-то выросла, сейчас учится на последнем курсе отделения журналистики Рязанского университета, а вот счастливой страны за это время не стало. Между прочим, на встрече с вами в РТУ она не присутствовала, а когда я дал ей прочитать отрывок из вашей беседы с В.Г. Распутиным, она, к моему удивлению, призналась, что тоже, как и другие студенты, не знает певца С.Я. Лемешева. Вот так-то!»

Горько. Русские студенты не знают великого русского певца, не слышали о многих и многих поистине великих деятелях родной культуры. Да и не удивительно, если телевидение, как верно пишет А.Н. Потапов, «совсем ошвыдковело», а по радио чаще всего песни звучат по-английски. У вас не возникает ощущения, что мы живем в оккупированной стране?

– Я эти же слова об оккупации говорил три года назад на Всемирном русском соборе. Чужие песни, чужие нравы, чужое образование, чужие приемы жизни. А если и остается что-то свое, то только в дозволенных нормах оккупационного режима.

С тех пор ничего не изменилось.

В конце января по телеканалу «Россия» был показан документальный фильм «Гибель империи. Византийский урок». Автор и ведущий – архимандрит Тихон (Шевкунов), наместник Сретенского монастыря в Москве. Появление этого фильма именно сейчас настолько неожиданно, но и необходимо, будто заговорила сама почва.

Речь в фильме о могущественной Византии, у которой мы переняли Православие, о ее падении и исчезновении. Вклад Византии в мировую цивилизацию огромен, ее богатства были немереными, рядом с нею европейские народы считались варварами. Она умела оправиться и от крестовых походов с Запада, и от собственных невзгод. Червь, подточивший и сокрушивший ее, долгое время считался настолько безопасным, что ему не придавали в Византии значения, а когда спохватились, было уже поздно. «Червь» этот в последние два десятилетия нам хорошо знаком, и называется он либеральными ценностями и свободами. Рекрутский набор в византийскую армию заменили наемной армией, появились в немалом числе иностранные предприниматели, собственные олигархи грабили народ и вывозили деньги в Европу. От Православия потребовали потесниться, и в Византии появился экуменизм, позднее Православие и вовсе отменили. Своя культура, свои ценности оказались лишними. Потерявший историческую перспективу народ впал в апатию, потерял интерес к своей судьбе. Кончилось тем, что в 1435 году турки без особого труда приступом взяли Константинополь, и Византия окончательно ушла в историю.

Разве не накладывается эта судьба на судьбу сегодняшней России?

Наши либералы после показа этого фильма пришли в неописуемую ярость. «Очень, очень грязный фильм», – нервно отозвался известный «перестройщик» Юрий Афанасьев. Почти все газеты этого толка не удержались от ругательств и обличений, и отнюдь не во имя истины, а во имя, точно святыни, своей либеральной неприкосновенности. Радио «Эхо Москвы» потребовало запретить фильм.

К чести канала «Россия», через полторы недели после первой демонстрации «Гибели империи» ее повторили и сразу же после показа устроили публичное обсуждение. Конечно, оценки фильма писателя Виктора Ерофеева и доктора исторических наук Натальи Нарочницкой и вместе с нею ученого Игоря Чичурова были прямо противоположными, но так хорошо видно было, где истина, а где кастовая солидарность. Очень хорошо ответил принимавший участие в дискуссии архимандрит Тихон на реплику, что нельзя в одну и ту же воду войти дважды. «Да, в одну и ту же воду, – парировал он, – дважды войти нельзя, но шлепнуться в одну и ту же лужу дважды можно».

Нынешняя «элита» опять ненавидит «плебеев»

– Валентин Григорьевич, а какие письма вы получили в связи с юбилеем вашим?

– Писем, телеграмм было много, и немалая их часть от людей незнакомых, словом, от читателей. В основном немолодых, помнящих мои книги с 70—80-х годов. Отозвались, конечно, и братья-писатели. На все поздравления откликнуться я не мог, но, разумеется, ответил школьникам и учителям, с которыми у меня переписка уже несколько лет, в том числе из города Мурома Владимирской области и Бердска из Новосибирской области. Вот там за ребят не надо беспокоиться: и пишут грамотно, и рассуждают интересно. И не так уж им страшен «серый волк» из Министерства образования. Опытный, с патриотическими убеждения учитель и сочинения не отставит, и Крылова с Кольцовым не забудет. Много ли таких учителей, трудно сказать; судя по той грамотности, которую зачастую предъявляют поступающие в вузы, – не много, но как хотелось бы, чтобы они исполняли не только министерские указания, но и отечественные запросы.

– Знаете, не могу не коснуться одного факта, который буквально меня пронзил. В своей замечательной статье «Лейтенанты и маркитанты», опубликованной на страницах девятого номера «Нашего современника» за прошлый год, Станислав Куняев привел выдержки из недавно изданной переписки поэта Давида Самойлова с Лидией Корнеевной Чуковской.

Вот Чуковская сообщает Самойлову свое впечатление о романе «Живи и помни». Не понравился он ей – ладно, бывает. Но, смотрите, не только книга, а даже имя и фамилия ваши вызывают у критикессы раздражение, граничащее с презрением: «Книга столь же мучительно безвкусна, как сочетание имени с фамилией автора: изысканного имени с мужицкой фамилией. Он, видите ли, Valentin».

А Давид Самойлов соглашается: «Это литература «полународа», часть вашего письма читал друзьям. Они в восторге».

– Как же они ненавидят нас – мужичье из деревни, которое нарушает неписаный или даже предписанный закон: в деревне и оставаться и заниматься своим мужицким делом. Ненавидели Шолохова, Леонида Леонова после «Русского леса», Есенина, Шукшина, Василия Белова, доперестроечного Астафьева… Много кого, всех не перечесть. По их понятиям, окормлять Россию литературой и искусством могут только они, у них древняя традиция поучать и аттестовать, а в деревне откуда взяться талантам, таланты ведь не на пашне вырастают.

Да нет, други-недруги, вырастают и на пашне. Среди величественной природы, древних традиций и народных песен, среди бесхитростной жизни. Так, по крайней мере, было.

Деревня поставляла России не только самобытных писателей, композиторов, исполнителей, но и во множестве ученых, военачальников, командиров производства, государственных деятелей. И, конечно, не у всех у них были имена, полагающиеся только мужикам.

Станислав Куняев (а ведь тоже «украденное» имя рядом с простоватой фамилией – оттого и бунтарь!) прав: это была каста неприкасаемых и самодовольных. Она породила нынешнюю «элиту», шумную, еще более самодовольную и мелкотравчатую. Но похоже, что и это ненадолго.

– У меня еще очень много вопросов к вам. Но пока, наверное, пора и честь знать. Спасибо. И самого доброго вам в наступившем 2008 году!

– Спасибо, взаимно. Будем держаться за все лучшее, что сохранилось и сохраняется в России, и дальше.

Февраль 2008 г.

Свободу гангстера и насильника ограничивать не хотят

Уход и увод от контроля

– Разговор на этот раз, Валентин Григорьевич, придется начать с телевидения, о котором мы с вами неоднократно уже говорили. Да только, по-моему, лучше оно не стало. Хотя вот Дмитрий Медведев еще до своей инаугурации, посетив редакцию «Аргументов и фактов» в связи с тридцатилетием этого еженедельника, вдруг ошарашил многих своим заявлением: наше телевидение – одно из лучших в мире!

Не берусь судить, как говорится, за весь мир. Но то, что экран, который нам предоставлено лицезреть изо дня в день, вызывает возмущение очень большой части общества, – это факт. Медведеву, в частности, с гневом говорили об этом ветераны Сталинградской битвы, когда он прошлой зимой приезжал в Волгоград. Давно уже выдвигаются требования о создании общественного органа для нравственного контроля на телевидении, поскольку многое из его продукции наносит обществу огромный ущерб. И вот – такая демонстративно комплиментарная оценка избранного президента, перечеркивающая весьма серьезные претензии к телевидению, а значит, и снимающая вопрос о каком-либо общественном контроле над ним. Поскольку вы, как мне известно, ранее участвовали в обсуждении этого вопроса, что можете сказать?

– Да, в середине марта в стенах Совета Федерации состоялось обсуждение проекта закона об Общественном совете по телевидению. Было объяснено, что ему предполагается поручить надзор над ТВ, а создаваться он должен по типу Общественной палаты.

Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Жертвами российского телевидения за последние двадцать лет стали десятки и десятки миллионов граждан и особенно детей, которых уже не вылечить и не перевоспитать. Убиение нравственное и духовное немногим лучше убиения физического, а по окончательным результатам даже и хуже. Ни в какой ни в Америке, ни в Европе нет столь грязного и растлевающего ТВ, как в России. Небольшие улучшения, которые появились в «Культуре» и на канале «Россия», общей картины почти не изменили, а реклама становится все более агрессивной и неприличной.

Почти полтора часа длилось в Совете Федерации обсуждение предполагаемого закона о ТВ, и некому оказалось даже робкого слова сказать в защиту телевизионных деятелей. Представители всех трех основных религий, существующих в России – и православной, и исламской, и иудейской, в голос говорили о нескончаемой пропаганде жестокости, пошлости, о многолетнем растлении молодежи.

Дело, казалось бы, сдвинулось с мертвой точки. Но это был лишь первый вариант закона, первое знакомство с ним, и о каком-либо продвижении к цели говорить рано. Да и о каких сдвигах может идти речь, если (по проекту) «Общественный совет осуществляет анализ телевещательной политики организаций телевидения, содержания телевизионной продукции…» Это – с одной стороны. А с другой – «деятельность Общественного совета не может нарушать гарантированную Конституцией свободу массовой информации и исключает цензуру».

Да сколько угодно можно осуществлять анализ телеполитики, сколько угодно можно возмущаться ею, но если свободу гангстера и насильника ограничивать нельзя, а можно только деликатно увещевать его – да много ли будет пользы от этого совета?! И почему мы так боимся слова «цензура», если нравственная цензура в открытом или прикрытом виде существует почти повсюду? А плоды нашей неприкосновенной свободы принесли и еще принесут огромные и тяжкие последствия. Это и безмерное бесстыдство, и дурные вкусы, и цинизм, и жестокость, и издевательство над святынями, и разбой, и многое-многое иное. Разве непонятно, откуда эта страшная волна похищений, изнасилований и убийств детей (14–16 тысяч несовершеннолетних и совсем малолетних испытывают эту судьбу в последнее время ежегодно)?

Конечно, тут не только телевидение повинно, но и Интернет, и подпольные диски, и навязанные обществом нравы. Но порождено это нравственное (да и физическое тоже) калечение человека, это страшное жертвоприношение детей прежде всего им, телевидением.

– Так считают очень многие, кому не безразличны происходящее в нашей стране и ее будущее. Кроме, конечно, самих теледеятелей. Вы не смотрели в конце апреля на Первом канале «Времена» Владимира Познера, посвященные как раз проблеме нравственного контроля на ТВ?

– Не довелось.

– О, это была громкая и слаженная контратака против забрезжившей «угрозы»! Кстати, Юлий Гусман выдал тут формулу, фактически повторенную через несколько дней избранным президентом страны. Был даже еще более категоричен: оказывается, «наше» телевидение не одно из лучших, а просто-таки самое лучшее.

Что же касается какого-либо контроля, все представлявшие у Познера телевизионную сторону, включая и самого ведущего, были непоколебимо против. А возглавляющий уже не один срок Комитет Госдумы по информационной политике Валерий Комиссаров договорился в конечном счете вот до чего. Оказывается, никакого понятия «нравственное – безнравственное» вообще не должно существовать. Есть, как заявил Комиссаров, хорошие и плохие передачи, а что там нравственно или безнравственно, это пусть судит Господь Бог.

– А какие передачи считать хорошими, это, разумеется, только они сами определяют. И в будущем они же должны определять…

Кто спасет «маяк»?

– Между тем и на телевидении, и на радио мы становимся свидетелями таких чудовищных деформаций, от которых миллионам людей очень сильно не по себе. Однако кто-то считает, что это «не по себе» и есть хорошо. Например, вы слушаете радио «Маяк»?

– Много лет.

– И как вам нравятся происшедшие здесь за последнее время перемены?

– У меня такое впечатление, что «Маяк» захватили бесноватые. Пошлость, грубость, хихиканье и ржанье, неприличные потуги на юмор, полная распоясанность и бесстыдство. И это продолжается уже не один месяц. Одну пару сменяет другая, затем третья, четвертая… Словом, настоящая разлюли-малина.

Как известно, «Маяк» был создан более 40 лет назад как информационно-музыкальный канал и пользовался в СССР огромной популярностью. После ельцинского переворота он, конечно, утратил многие положительные черты. Но все же до недавнего времени здесь можно было услышать и серьезную оперативную информацию, и компетентные комментарии на политические, экономические и международные темы, и нормальную музыку, и приличный юмор.

Однако в последние месяцы на «Маяк», как саранча, налетели какие-то странные субъекты. Весь эфир канала, кроме кратких информационных выпусков, поделен между этими невыносимыми парами развязных трепачей, балагуров, хохмачей, которые ведут между собой и с приглашенными бессмысленные беседы, развлекаются пошлыми анекдотами, без конца хихикают или истерически хохочут. А паузы между трепом заполняют забугорной попсой. Слышать этот балаган без отвращения невозможно!

Авторы писем, адресованных мне, спрашивают: «Кто и с какой целью отдал этим фиглярам государственный, то есть вещающий за наши деньги, радиоканал?»

Об экзамене по литературе, юбилее гоголя и спектакле Татьяны Дорониной

– Отдали те, кто стремится любым способом отвлечь людей от реальных (и непростых!) обстоятельств нынешней жизни.

– В ряду «новшеств» последнего времени особенно тревожна для меня идея отменить выпускной экзамен – сочинение по литературе в средней школе. А что такое оставить литературу без экзамена? Это значит сразу определить ее в число второстепенных и незначительных предметов. Число уроков неминуемо уменьшится, да и оставшиеся станут растаскивать на что попало. Появится очередной соблазн и с классиками посчитаться, ввести новые табели о рангах. Притом министерство вдобавок ко всему обещает изъять из обращения двойку применительно к литературе в случаях даже самой дикой безграмотности.

Нам приходится сейчас все чаще вспоминать знаменитую клятву Анны Ахматовой из осажденного Ленинграда:

Но мы сохраним тебя, русская речь, Великое русское слово!

Сохранили, спасли – и кому нынче сдаем? Стыдно!

– Теперь несколько о другом, хотя по существу – о том же. Я знаю, что вы причастны к подготовке предстоящего гоголевского юбилея. Слышал и о трудностях, с которыми столкнулась подготовка. Можете поконкретнее сказать об этом?

– До юбилейной даты – двухсотлетия Николая Васильевича Гоголя остается меньше года, и уже сейчас можно не сомневаться, что в достойном великого писателя торжестве этот юбилей будет сорван. Слишком много нашлось тормозов, чтобы сделать из него рядовое, «проходное» событие. Да и не событие даже в полном-то смысле. С академическим изданием сочинений опоздали, на обычное полное до сих пор не найдены деньги. На Украине три музея великого украинского писателя, а он, этот украинский, писал на русском, считал себя русским, жил и покоится в России. Нам незачем с Украиной делить Гоголя, если не сдадут его вместе с Киевской Русью в НАТО.

А ведь могут и сдать.

До недавней поры в России не было ни одного музея Гоголя. Должно быть, некие культурные силы не могли простить ему «Тараса Бульбу», другого объяснения не найти. Но вот, слышно, в Петербурге совсем недавно скромный музей открыли. Обещают и в Москве – в квартире, где Гоголь жил в последние годы и где он скончался.

– Это ведь ох как давно обещают!

– Ждем обещанного.

– Последний на сегодня мой вопрос может показаться вам частным, но он имеет значение не столько для меня, сколько для театра – Московского Художественного академического театра имени М. Горького. Вы знаете, по ряду причин у театра этого, которым руководит Татьяна Доронина, много влиятельных недоброжелателей. И они используют любую возможность, дабы заявить о себе. Необъективные, пристрастные отзывы в прессе о работах театра, увы, не редкость. Однако в этот раз я был удивлен, что такой отзыв о спектакле «Комедианты господина…» появился не где-нибудь, а в «Литературной газете», которая, как правило, соблюдала объективность. Пришлось в «Правде» поспорить с автором «Литературки». А вы, если видели этот спектакль, какого о нем мнения?

– Я посмотрел спектакль Татьяны Васильевны Дорониной по пьесе Михаила Булгакова и согласен с его оценкой в вашей рецензии, опубликованной в «Правде». Конечно, Булгаков не случайно обратился в этой пьесе к судьбе знаменитого французского комедиографа XVII века Ж.-Б. Мольера. Как прозаик и драматург, испытывавший чуть ли не с самого начала своей творческой жизни, что называется, тернии, он высмотрел в этом великом мастере сцены схожие обстоятельства или возможность схожих обстоятельств в поворотах их творческих судеб. Как в пьесе спасением мольеровского «Тартюфа», которому угрожало снятие со сцены, стало заступничество короля Людовика XIV, так и для булгаковской пьесы «Кабала святош» о Мольере, запрещенной цензурой, двери на сцену открылись только после вмешательства Сталина. Как недолго действовало заступничество всевластного короля, так недолго оставалась в силе и воля могущественного вождя: после семи спектаклей под названием «Мольер» работа Булгакова была снята с мхатовской сцены.

И вот теперь под третьим названием – «Комедианты господина…» (как и «Кабала святош», это тоже авторское название) – спустя десятилетия спектакль вернулся на сцену МХАТ. Препятствия нового времени Т.В. Дорониной не без труда, но преодолены. Однако не преодолено разное понимание у критиков сути спектакля. Художник и власть, вечная непримиримость таланта и принятого в государстве порядка, его охранительных сил… Людовик XIV мог быть и умен, и порой справедлив, и снисходителен, и испытывать уважение к таланту Мольера, но стражам порядка Мольер был ненавистен. И они, можно сказать, приговорили его к смерти, внушив многомудрому королю вместе с долей правды о Мольере несусветную ложь.

Булгаков вручает Мольеру страстный и резкий монолог о власти, произнесенный в финале. Он производит в этом интересном спектакле очень сильное впечатление, и мхатовский зал взрывается от аплодисментов. Так зрители невольно вмешались в ваш спор с рецензентом «Литературной газеты» Александром А. Висловым, которому показалось, что симпатии автора пьесы и ее постановщика отданы королевской стороне, а сторона Мольера, дескать, выглядит в спектакле убого.

Я не пишу рецензии, это только отзыв зрителя. Но я уверен, что и симпатичный, но и жестокий в игре Валентина Клементьева король, любивший повторять, как осталось в истории: «Государство – это я!», и мятущийся, загнанный в угол властью и предательством близких людей, да и собственными ошибками, Мольер (в исполнении Михаила Кабанова) имеют разные нравственные положения, какие они зачастую и были между художником и властью.

– Спасибо, Валентин Григорьевич, за разговор. У меня есть и еще вопросы, но это уже до следующего раза.

Май 2008 г.

Нравственность или успешность?

Что значит быть успешным

Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, в последнее время все больше мое внимание привлекает новое слово, которое появилось в нашем языке. Это слово – «успешность». Вообще-то оно вроде бы и не совсем новое. Ведь мы всегда говорили: успех, успехи, желали друг другу успехов. И все-таки вот такой формы – «успешность» – не было. А еще теперь стали говорить: «Успешный человек». В этом тоже, по-моему, непривычный оттенок. То есть коли успешность определяется неким постоянным, чуть ли не врожденным качеством каких-то людей, то, стало быть, неуспешные – это заведомо обреченные на второсортное или третьесортное существование. Что, мол, поделаешь, не дано…

Я думал, что, может быть, у меня какое-то субъективно пристрастное восприятие этой самой «успешности», что только мне она режет слух. Но вот на недавней Соборной встрече в храме Христа Спасителя, посвященной 50-летию Союза писателей России, услышал тревожное размышление на сей счет в выступлении Валерия Николаевича Ганичева. Говорил он именно о разрыве успешности и нравственности, о том, что в общественном сознании утверждается фактически безнравственная успешность…

Валентин Распутин: Давайте сначала вглядимся в это слово – «успешность». Ведь не случайно же оно взлетело сейчас. Поспешать, успех, успешность, даже приспешник – все это однокоренные слова, слова одного лексического гнезда. «Успех» у Даля в середине XIX века понимался как достижение желаемого. Но академик В.В.Виноградов в своей работе «История слов» отмечает, что в XVI–XVII веках и успех имел значение поспешности. Иметь успех означало тогда сорвать куш. Затем слово сняло с себя отрицательный смысл. А вот «поспешность» до сих пор не оторвать от поговорки: «Поспешишь – людей насмешишь». Удивительно, как форма слова влияет на его смысл, содержание. «Поспешность», «успешность» как были, так и остались родными братьями, только первое несет в себе физическое действие, а второе – нравственное, вернее, переступающее нравственные законы.

Но, знаете, мне в слове «успешность» слышится скорее бесстыдство людей среднего порядка. Оно больше приложимо к хватким чиновникам, ворам в законе, ловкачам разного рода, остающимся в тени, и целой армии бизнесменов, только еще поднимающихся на орбиту. Для поднебесного положения олигархов понятие «успешность» – дело копеечное, их фигуры достигли такого размаха, что и Россия мала, им требуется весь мир.

Но начиналось, конечно, с «успешности».

– Нетрудно понять, что знак, символ «успешности» – большие деньги. За последние пятнадцать – двадцать лет у нас упорно внушается просто-таки культ сверхбогатого человека. Мерилом престижности стали банковский счет и собственность. Теперь говорят: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» А ведь раньше подобная логика, зацикленная на одном лишь материальном богатстве, показалась бы странной. Как же произошли эти изменения в обществе?

– Общество наше больное, и нет никаких признаков, что оно озабочено своим здоровьем. Россия изменила себе и продолжает изменять все больше. Всегда она была самодостаточной, даже в трагическом XX веке, когда формы государственности и жизни претерпели огромные изменения. Отказались от веры – и все-таки выиграли жестокую войну; перевернули деревню, изменили в ней уклад жизни – и все-таки сохранили и преобразовали ее; испытывали и гонения, и бедность, но не Родину свою винили в том и не отказывались от нее.

То, что произошло в конце 80-х и в 90-х годах при Ельцине, Чубайсе и Гайдаре, – гораздо большая беда, чем Мамаево побоище. Богатырскую страну разграбили в считаные годы. Хлебные поля забросили и деревню, можно сказать, уничтожили. Промышленность заглохла, за обладание выгодными предприятиями шла кровавая война. Народные и природные богатства в спешном порядке поделили между собой те, кто вознесся затем на высоту олигархов. Нравственность и совесть отменили, одно упоминание этих понятий вызывало издевательства. Отменили, в сущности, и Россию, хотя именем ее и продолжали пользоваться. Но много ли радости в родном имени, если наполнение его чужое? Чужие нравы и песни, чужое образование и чужие кумиры, русский язык переполнен мусором и грубостями, великая русская литература существует в положении пенсионерки и тихо уходит в тень. Перечислять все эти перемены (а они везде и всюду), право же, сердца не хватит.

Вот такие изменения и произошли, вот такая переоценка ценностей.

Россия живет сейчас в двух ипостасях: в глубинке из последних сил держатся за родное; а на виду – вся пропаганда и агитация, говоря старым языком, то есть телевидение, радио, бесконечные, вытряхивающие вкус сериалы, культура бесноватых с громкими именами, – вся эта «успешность» круговой поруки продолжает властвовать и калечить людей.

– Наверное, внедрение понятий «успешность» и «успешный человек» нынешними законодателями мод, теле– и радиовещателями (все ведь идет «в массы» именно от них!) и настойчивая ориентировка на эти понятия связаны с желанием окончательно утвердить, легитимизировать, как говорится, создавшееся неправедное положение («Пересмотра итогов приватизации не будет», – повторяет власть). Положение, при котором на общественной вершине оказались как раз те «успешные», чья «успешность» вызывает неприятие большинства в нашем обществе. И тем не менее пожелание быть успешным звучит как призыв во имя этого ничего не стесняться. Вы не ощущаете такое в самой атмосфере теперешнего бытия?

– Как не ощущаю, когда это сегодня в так называемых деловых кругах главное мерило деятельности? В кругу «успешных» совесть не в почете, она там – тоже отжившее понятие.

До революции в России, как известно, было немало богатых фигур, в том числе с очень крупными капиталами. Но сидеть на этих капиталах тогда считалось все-таки неприличным. Конечно, приличия эти не всеми соблюдались, но в таких случаях и отношение к скупердяям было соответствующее. Но в каждом губернском городе и в каждом уездном, будь то Сибирь на всем ее протяжении, Русский Север, центральная или западная часть империи, – всюду состоятельные люди считали необходимым заниматься благотворительностью и давать деньги на бедность, на храмы, больницы, училища, музеи, библиотеки, театры.

В 1887 году былая столица Сибири – город Тобольск справлял свое 300-летие. К тому времени Тобольск был уже отодвинут от магистральных путей, и имя его потускнело. Благодарное сибирское купечество, отдавая дань заслугам отца сибирских городов, выстроило в Тобольске прекрасный музей и украсило его полотнами великих мастеров.

Первый в Сибири университет в Томске, основанный в 1880 году, был выстроен в основном на пожертвования промышленников. Огромный вклад в его строительство и приобретение для университета библиотеки В.Жуковского в четыре с половиной тысячи томов вложили знаменитый меценат, промышленник и ученый Александр Михайлович Сибиряков, его младший брат Иннокентий Михайлович.

Да и благотворительность в Москве: Третьяковская галерея, Румянцевский музей и библиотека, Бахрушинский музей, Голицынская больница и многое-многое иное получали имена своих создателей и покровителей.

Может быть, и среди нынешних толстосумов водятся меценаты: на храмы, слышно, дают, но случается это редко и участвует в этом, похоже, не голос совести, а «голос имиджа».

Призывают зарабатывать, не работая

– Есть и еще одна сторона этой темы: внедряемое понятие «успешность» отделено от другого понятия – «труд». Мало того, даже ему противопоставляется! Недавно был поражен, увидев в метро следующую рекламу: «Хватит работать – пора зарабатывать! Освой профессию «трейдер» на финансовых рынках». И тут же, рядом, – радостное лицо в другой рекламе: «Я зарабатываю на разнице курсов валют». Указаны адрес и телефон, где этому научат… Подобная реклама мелькает все чаще. На мой взгляд, это разрушение здоровой трудовой морали. Если раньше человек сызмальства воспитывался в уважении к общественно полезному труду как единственному способу заработать – материальные ли средства, достойное ли положение в обществе, то к чему зовут нынче? Зарабатывать, не работая… Во что же выродится общество, руководствуясь такими призывами?

– Здоровая трудовая мораль у нас давно уже разрушена, 90-е годы погребли под собой много чего из общество-и государствосодержащих понятий нравственности и здоровых взаимоотношений. Возвращать их непросто, да и никто, похоже, этим не занимается. «Хватит работать – пора зарабатывать» – подобные лозунги уже годы и годы кружат головы молодых людей. На этой стезе они и норовят устроить свое благополучие. И почему власть на публичное разведение таких «грызунов» взирает равнодушно, понять нельзя. Почему не контролирует рекламу, особенно в метро, где каждый день она лезет в глаза миллионов и миллионов, половину из которых заставляют согласиться, что так теперь и должно быть, как предлагает реклама.

Не говоря уж об улице. Прошлым летом по всей Москве красовалась «аккуратная», однако же откровенная «художественная» реклама однополой любви.

И ничего – деньги сокрушают все, всякую мораль и всякую преграду.

А во что превращается общество, руководствуясь подобными призывами, мы уже и теперь наблюдаем воочию…

– Во все времена, конечно, были люди, ухитрявшиеся много иметь, не работая. Было узаконено и богатство меньшинства, живущего за счет труда большинства. Но давайте вспомним заповедь Христова апостола: «Не работающий да не ест». В первой Советской Конституции она была записана фактически дословно: «Кто не работает, тот не ест». Это стало одной из основ государства. Недаром появилось и почитаемое звание – Герой Труда.

Все-таки какие бы огромные издержки и проблемы ни пришлось тогда пережить, а человек труда, как правило, действительно был окружен в обществе уважением и почетом. Он становился героем книг, фильмов, спектаклей… А что теперь? Кто теперь герои на телевидении и в глянцевых «гламурных» журналах? Кого здесь воспевают и чьи хоромы во всех ракурсах показывают? Согласитесь, тех самых «успешных людей» – будь то олигарх, финансовый воротила или «попса», «шоу-бизнес» в лицах, набивших уже всем оскомину. Но разве такое безумное внимание к этим персонам – дань труду и подлинному таланту?

– Мы с вами ломимся в открытые двери. Эти двери бесчинства и вседозволенности давно нараспашку, а мы никак не хотим с этим смириться и все проверяем, не вступил ли в силу спасительный закон, который преградит им, то есть бесчинству и вседозволенности, преступный путь. Нет, не вступил. А если бы и вступил, толку от него все равно было бы мало. Законопослушания быть не может, когда в обществе царит безнравственность.

Горбачевско-ельцинская «революция» действовала не только против коммунизма как идеологии и форм собственности, но и против тысячелетней России с ее нравственными правилами, традициями, вековечными народными обычаями и культурой. Народ как единое целое распался и превратился в население. Государство ослабло, доверие к нему упало. Бешеное богатство одних и распоследняя нищета многих подорвали доверие к власти. Отечественное образование, лучшее в мире, как показала история, было с невиданным нахальством отвергнуто и превратилось в замысловатые загадки, с которыми ни учителя, ни ученики справиться не могут. Средства информации во все 90-е годы были агрессивно чужеродными и «полоскали» родное на чем свет стоит. Они и теперь не очень изменились. Все перечислять – слишком долго да и не нужно.

Вот и получили то, что имеем.

Правда, вернулась вера, вновь дозволенная в годовщину Тысячелетия крещения Руси. С той поры тысячи и тысячи храмов дружным звоном сзывали на службу во всех городах и во многих весях страны. В праздничные дни храмы переполнены.

Если говорить о надеждах, возлагаемых по прежним понятиям на народ, то надежда прежде всего на верующих. Это, я думаю, сейчас сердцевина, из которой в нравственной, духовной и тысячелетней ипостаси может очнуться народ. Но сердцевина пока, как мне представляется, несколько замкнутая: верхи нравственные законы почитают мало, а низы по своей удрученности нередко уже ни во что не верят.

Максим Галкин затмил Юрия Гагарина

– Недавно услышал в телепередаче рассуждение о новогодних «Голубых огоньках». Ведущая с нескрываемой брезгливостью обронила, что, дескать, в советское время сидели за столами всякие там передовики производства и приходилось «по бумажке» их представлять. А ныне, мол, Аллу Пугачеву и Максима Галкина знают все. Но вот что интересно: когда показали кадры старой хроники, в студии «Голубого огонька» возник не кто-нибудь, а Юрий Гагарин!.. Гагарин и Галкин все же величины несопоставимые. Между тем происходит вытеснение, замещение одних общественных авторитетов другими. По какому же принципу? Что в основе? Каковы истоки этой нынешней успешности популярных «медийных» личностей, чья популярность изо дня в день всячески раздувается?

– Ох, о телевизионных «Голубых огоньках» и прочих подобных передачах лучше не вспоминать! Они давно уже превратились в отвратительную клоунаду, которая многим и многим портит праздничное настроение. Не всем, конечно, – уже воспитано поколение, с восторгом принимающее хамство, безвкусие и неприличие. И разве можно сравнить прежний «Голубой огонек» с теперешним? Тогда были высота, красота и величие и в исполнении номеров, и в фигурах именитых гостей да и во всей обстановке праздника. А теперь – балаган, выспренность и красование пошлости – особенно в среде исполнителей.

Аллу Пугачеву и Максима Галкина, конечно, знают все. Но знают в последнее время все больше по скандалам. Успешность, не ведающая нравственных границ, без этого не обходится и «подмочит» любой талант. Недавно в прессе прошла информация о том, что в США расследуют дело о финансовых махинациях в Америке Максима Галкина. В России, надо думать, не посмели бы уронить тень на любимца публики, а там, за кордоном, с этим иногда не считаются.

Вы спрашиваете, каковы истоки неслыханной популярности одних и тех же «медийных» личностей? Истоки в захвате искусства и его присвоении. Кто в этом участвует – «наши», это высшая мера таланта и успеха, на них работают и пресса, и радио с ТВ, им благоволит власть. А «не наши» в тени, более того – в опале. Каждый спектакль МХТ имени Чехова или Ленкома – это громкое, чрезвычайное событие, а на новые работы Горьковского МХАТа или Малого театра – редкая информация сквозь зубы. Горько вспоминать, как власть осчастливила вниманием Татьяну Доронину, великую актрису нашего времени…

– Пожалуй, Валентин Григорьевич, вам ближе всего должна быть тема успеха в литературном творчестве. Вспомнились мне строки Бориса Пастернака:

Цель творчества – самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, Быть притчей на устах у всех.

Не успех! Действительно, было бы странно сказать, что Пушкин или Есенин – успешный поэт, Достоевский или Шолохов – успешный прозаик, а Островский или Вампилов – успешный драматург. Но сегодня, если с помощью всемогущего «пиара» любая бездарность может быть возведена чуть ли не в гении (и возводится!), здесь тоже критерии основательно сбиты. Значит, деньги и тут оказываются сильнее таланта и труда? Что вы думаете об этом?

– Конечно, так оно и есть. Прекрасные слова вспомнили вы у Пастернака, совсем в точку успешности теперешних знаменитостей. Именно: ничего не знача, умеют поднять вокруг себя чуть ли не вселенскую шумиху. Но Пастернаку в его целомудренные времена, должно быть, и в голову не могло прийти, что творческий успех можно устроить и искусством безнравственности и пошлости, искусством, как говорилось прежде, «низких истин», что сейчас вволюшку и происходит.

Да только вот в чем конечная справедливость. Ни одна из знаменитостей этого рода ни из эпохи Пушкина и Достоевского, ни из эпохи Шолохова и даже Вампилова в памяти не осталась. Сгинули все вместе со своими творениями.

Можно ли служить одновременно богу и мамоне?

– Сейчас непросто разобраться во всех хитросплетениях финансово-экономического кризиса, все более охватывающего ныне мир. Но одну из причин называют нередко: жизнь не по средствам, необеспеченность акций реальным производством, виртуальные финансовые операции, потерпевшие крах. Стало быть, как я понимаю, «делание денег из денег», зарабатывание без истинной работы в конце концов приводит к определенной расплате.

– Уверен, что так и есть. Кризис в России если не устроили, то сильно усугубили олигархи, владеющие львиной долей национальных богатств. Их бешеные доходы, судя по всему, на Россию работают скромно, а продолжают переводиться за границу – в ценные бумаги, спекулятивные операции, дорогую недвижимость… Да и в движимость тоже – в виде морских, воздушных и сухопутных судов. Нам, бедным, и не представить, во что еще. Теперь уже не арабские набобы удивляют мир своим расточительством, а российские.

Ведь не пострадал же так сильно от кризиса, как мы, Китай, где государство оставалось хозяином положения и контролировало движение экономики в национальных интересах.

– Культ «успешности», насаждаемый у нас нынче, – это, по-моему, не только изыск пропагандистов новорусской действительности. Тут и глубинные, уходящие в религию корни. Но не в православие, конечно, а в иудаизм, в протестантизм, где именно успешность признается знаком богоизбранности. Если ты успешен, значит, тебя любит Бог. Ну а если неудачник, слабый, больной, увечный, стало быть, неугоден ты Богу и должен пребывать изгоем.

В православии все иначе. Здесь – сочувствие к бедным, униженным и оскорбленным. Это, может быть, и наша национальная черта. Гоголь написал: «В русском сердце всегда обитает прекрасное чувство взять сторону угнетенного». Пев Толстой бесконечно мучился, признаваясь в своем дневнике: «Все больше и больше почти физически страдаю от неравенства: богатства, излишеств нашей жизни среди нищеты; и не могу уменьшить этого неравенства. В этом тайный трагизм моей жизни…»

А вот нынешний олигарх Сергей Полонский провозглашает на газетных страницах: «У кого нет миллиарда, могут идти в ж…»

Что же, нам хотят внушить, что верны не трагические ощущения Толстого, а цинические установки этого самого Полонского? Хотят убедить, что «успешность» любой ценой искупает и покрывает все на свете, а разительное, чудовищное, несправедливейшее неравенство – норма? Но ведь надо напомнить евангельское: «Не можете служить Богу и мамоне».

– У нас раз за разом хозяева страны повторяют, что пересмотра приватизации не будет. А не будет, так заставьте сверхбогачей считаться со страной и народом, которых они ограбили, не позволяйте им унижать порядочность и бедность. Конечно, за хамские высказывания этого Полонского в суд не потянешь. Но и проглотить их как остроумную «милость» с барского стола было бы слишком унизительным.

Слышно, что кризис ударил и по олигархам – их стало поменьше, и в их рядах произошла рокировка. Дерипаска теперь на восьмом месте, а номером первым завладел супермиллиардер, куршевельский проказник Михаил Прохоров, ныне владелец самой дорогой в мире виллы на Лазурном Берегу. В Куршевель, надо полагать, он больше не заглядывает, но нравы, утвержденные там, ныне вознеслись еще выше. Месяца полтора-два назад ТВ показало сцену, как в одном из куршевельских ресторанов российские кутилы, конечно, из клана породистых, отплясывают на столах с девицами чечетку под гимн России. «Неслабо?» – вопрошают в таких случаях остряки, когда действие переходит всякие границы приличия.

Нынешний кризис – это, быть может, последнее предупреждение человечеству в тщетности и гибельности избранного пути. Это кризис не только экономики, но и культуры, нравственности, цивилизации, человеческого общежития. Кризис мирового порядка. Люди все тревожней оглядываются назад: где и когда сошли с наследованного пути и безопасного продвижения вперед? В чем ошибки и соблазны?

Сошлюсь на один уже широко известный факт. Недавно проводился телеконкурс «Имя Россия». Голосованием определялись имена соотечественников, сыгравших исключительную роль в судьбе России. Третью строку в этом конкурсе (мало кто сомневается, что после хитроумных усилий отодвинуть его туда с первого места) занял Сталин. В Германии в таком же конкурсе ту же третью строку после Аденауэра и Лютера занял Карл Маркс. Там и там результаты голосования произвели шоковое впечатление. Ну ладно, Россия – до сих пор «варварская страна», ей такие вожди, как Сталин, и требуются. Но Германия-то! Мало того – во всем мире огромными тиражами сейчас издается и покупается «Капитал» Маркса. Совсем не слабые головы вынуждены согласиться, что хищнический капитализм – совсем не тот порядок, который нужен человеку, и что справедливости в нем быть не может. Но если Западу потребовалось несколько столетий, чтобы убедиться в ошибочности своего пути (это не значит, конечно, что теперь от него тут же откажутся), то России хватило и двух десятилетий, чтобы обнаружить себя в капкане мирового порядка и вспомнить о Сталине.

Народ наш, быть может, и ошибается в способах своего спасения, но он не может не видеть, не чувствовать, не испытывать на себе, что капитализм с его хищническими законами и нравами ему не годится.

Март 2009 г.

Глава VI Где, укажите нам, отечества отцы?

Время трагедий

Между жизнью и смертью

Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, вот и еще один год минул – 2009-й. Перед новогодним праздником полагалось бы настраиваться на радостный лад, но честно скажу: не получилось у меня. Ведь словно по заказу в стране нашей подряд столько тяжелых трагедий! Не успели еще опомниться от катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС – взрывы на военных складах в Ульяновске, а затем подрыв «Невского экспресса». Прошла лишь неделя после этой беды – жуткое кострище в Перми, унесшее более 150 человеческих жизней…

Валентин Распутин: Да, да! И это далеко еще не все беды минувшего года. Это только самые громкие, небывалые, как катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС и пермская трагедия… Но ведь продолжалось еще и изнасилование детей, заказные убийства едва ли не достигали уровня ельцинских лет; дорожные аварии с гибелью людей побили все предыдущие рекорды; через день да каждый день поступают сообщения о бандитских нападениях на инкассаторов, священников, на случайных прохожих, не так посмотревших или не то сказавших. Если это не война, то и не мир.

– Можно рассматривать порознь каждую из трагедий, потрясших нас в прошлом году, и у каждой будут свои конкретные причины и конкретные следствия. Но, размышляя о причинах и следствиях всех этих бед, невольно опять обращаешься к нравственному, а точнее – все более безнравственному состоянию нашего общества. Само слово-то это, нравственность, давно уж почти совсем не звучит у нас в общественном обиходе, и многим, особенно молодым, наверное, кажется абсолютным анахронизмом. Не потому ли, например, устроители веселья в пермском ночном клубе «Хромая лошадь» без душевных угрызений покинули вспыхнувшее заведение через известный только им служебный ход, предоставив остальным задыхаться в тесноте единственного для всех выхода?

– А вот это что – распущенность, безнравственность или что-то пострашнее? Всегда ведь было: сам погибай, а товарища выручай. Конечно, и в «Хромой лошади» некоторые жертвы огня пытались помочь друг другу, но огонь был сильнее. Впечатление такое, что его, огонь, распаляли не только легковоспламеняющиеся материалы по стенам и потолку, но и самое это издевательское название заведения. Странные все-таки вкусы: над гражданами нашими издеваются, а они приходят в восторг. За пошлость и бесстыдство поднимают цены, а они считают это справедливым. Ведь эта «Хромая лошадь» была чрезвычайно популярна, иначе не случилось бы многократного перенаселения ее в ту трагическую ночь. И набились туда не подростки-несмышленыши, а взрослые люди, как сообщалось, от 20 до 40 лет. С вполне сложившимся вкусом, с немалым житейским опытом.

Это еще раз подтверждает, что со вкусами и житейским опытом в России не все в порядке. Двадцать лет миновало с начала той «судьбоносной» поры, когда наизнанку было вывернуто все: и многовековые нравы и традиции, и способы жизни и хозяйничанья, трудовые и воинские победы, тысячелетняя история… Все охаивалось и отвергалось. Нажитое и выстроенное народом в тяжких трудах за многие десятилетия растащили за полгода. Это походило на то, как если бы свергался последний очаг обезьяньего периода, предшествовавшего человечеству, и наконец-то открывались сияющие перспективы.

Не забыли еще: малолетние школьницы, освобожденные от понятий хорошо-плохо, прилично-неприлично, дружно возжелали под влиянием телевидения стать проститутками. Такие объявились вкусы. Девушки постарше бросились за границу. Одни в поисках богатых женихов, другие на заработки тем самым ремеслом, которое не требует ни воспитания, ни образования. И миллионы людей более старшего поколения, бывшие инженеры, учителя, кандидаты наук, матери и отцы, потеряв работу, вынуждены были обзавестись профессией «челнока»: за границей купить, дома продать и накормить детей. И это в целомудренном народе, не признававшем барышничества и разврата. Вырвались из коммунизма и ветхозаветных понятий – и уже через десять лет (да раньше, раньше!) тысячи и тысячи мамаш школьного возраста, начиная от 12–14 лет и далее, принялись рожать и подбрасывать своих чад под чужие двери или выбрасывать на помойку.

Да разве можно от таких нравов освободиться сразу, если бы даже и захотели освободиться?! Но не очень и хотят. «Передовая» и независимая от всяких ограничений пресса, телевизионные программы, Интернет, уличная реклама продолжают свое дело даже и не исподтишка, а открыто и воинственно.

Нравы, нравственность – однокоренные слова, но уже с разошедшимися понятиями. Нравы – ну и нравы! – превратились в нечто дурное, неприятное, а нравственность, мораль покуда еще сохраняют свою чистоту и непогрешимость. Сохраняют в последнее время, по-моему, прежде всего благодаря церкви. Спасшиеся – это все-таки по большей части верующие.

В погоне за прибылью

– Очевидна, думается, и еще одна общая для многих трагедий года причина: безудержная капиталистическая погоня за деньгами, за прибылью! В той же Перми «экономили» на противопожарной безопасности, сократив, как выясняется, необходимые расходы на нее по городу аж в три раза. В помещение ночного клуба, рассчитанное на 50 человек, назвали около 300. Денежки – в карман, а люди пусть горят. Закупая по дешевке старые, уже почти негодные «Боинги», обрекают сотни людей на гибель, зато хозяева авиакомпаний обогащаются. А Саяно-Шушенская ГЭС? Разве не жадность новоявленных хозяев, не желавших тратиться на своевременный и неотложный ремонт, привела к катастрофе? Естественный износ техники, еще советской, плюс «реформа» энергетики по Чубайсу – вот и результат. Однако имя непотопляемого Чубайса, названное комиссией поначалу самым первым среди виновников, очень скоро из того списка исчезло. Случайно?

– «Безудержная капиталистическая погоня за деньгами, за прибылью», – говорите вы. Да, настолько безудержная и алчная, что невольно является страшное предположение: а что, если бы в Великой Отечественной войне взял верх фашизм и последовала бы оккупация России со всем тем, что бывает при оккупации: унижение и эксплуатация народа, надругательство над его вековыми традициями и образом жизни, подневольное и унизительное существование, миллионы и миллионы беспризорников, вывернутая наизнанку школа, разрушенное хозяйство, запущенные пашни и т. д., и т. д., – было бы при таком фантастическом порядке труднее и страшнее? Все, что испытали мы при Ельцине, Чубайсе и К°, сравнить не с чем, и свобода, ради которой якобы потребовались жертвы, ничего не принесла, кроме чужебесия, распущенности, безнравственности, нищеты одних и бешеного богатства других. Требуется полностью перевоспитывать наш народ, чтобы он с этим смирился. Да оно и идет полным ходом, это перевоспитание, в школах и вузах.

А Чубайс… что ж Чубайс… Он давно уж для власти святой… Ну, балуется, ну, вредит, хамит, ну, одиозная фигура, ну, принял участие в трагедии Саяно-Шушенской ГЭС, да ведь весь ельцинский синод прошлого и настоящего у него в покровителях, и ни один волос с его головы не должен упасть.

– Весь год говорили о мировом финансово-экономическом кризисе, постигшем и Россию. Казалось бы, раз кризис, значит, общество подтягивается, мобилизуется, сокращает расходы, без которых в кризисных условиях можно обойтись. Казалось бы… А на деле? Разве хоть в чем-то заметно, что богачи наши умерили свои безумства в роскоши и начали думать о других людях, едва сводящих концы с концами? Нет, Абрамович опять приобретает новую сверхшикарную яхту, другой «российский» миллиардер – Исмаилов устраивает пир на весь мир в Турции по случаю открытия нового небывало роскошного отеля, а его детки, шокируя Европу и сбивая встречных, гоняют на сверхдорогих лимузинах и недозволенных скоростях в Швейцарии… У служителей банков и частных фирм – многомиллионные «бонусы», у чиновников – «откаты», тоже многомиллионные. Призывы свыше к богатым вести себя более скромно раздавались, но вы уверены, что кто-нибудь это услышал или услышит?

– Виктор Стефанович, мы с вами продолжаем оставаться неисправимыми нравственниками, что давно уже считается занудством и неприличием: сколько уже раз, с той поры как мы начали эти беседы, приходилось обращаться к личности Абрамовича и его теперь уже многочисленных братьев-олигархов. Ну и что, кого-нибудь устыдили? Пьянеют не только от водки, еще больше пьянеют и теряют человеческий облик от бешеного богатства. Кампанию против пьянства было бы полезно совместить с настоящей, а не формальной, для вида, кампанией против лихоимства. Пьяница покуражится-покуражится да и заснет в обнимку с бутылкой в подворотне, а одуревшему от неправедных миллиардов этого мало, он полетит на крыльях удачи в Европу или Америку, закажет самую дорогую яхту и одновременно самый дорогой аэроплан в свою собственность, выстроит сверхдорогой отель да прикупит в двух-трех местах виллы – и пошла гулять губерния на весь свет.

Пьянство – это зло, и зло тяжелое, ну а разве подобные нравы, да еще и показные, буйные, пугающие осторожных европейцев, недоступные пониманию большинства наших соотечественников – разве это меньшее зло?

Ну ладно, Абрамович и его друзья-олигархи первого призыва разбогатели в самое воровское время при Ельцине, с которого взятки гладки, но ведь этот клан небожителей разрастался, как на дрожжах, и во все последующие годы, и Россия, как курица-несушка, производила их постоянно. Трудно поверить, но ведь факт: тот самый Исмаилов, о котором вы упомянули, пожалуй, самый матерый миллиардер, нажил свои капиталы в печально знаменитом и одиозном Черкизовском рынке, превратившемся под его руководством в небывалый торг опасными продуктами и фальшивыми товарами. И известном к тому же рабством гастарбайтеров, русских и даже китайцев. И что, не ведало об этом московское правительство, не доносилась правда до российского?

После подобных, прямо-таки великомасштабных нравов местнические бравые попытки утереть нос другим, как правило, заканчиваются печально. Не тот калибр риска и вызова. Во Владивостоке к Новому году решили поставить на площади елку небывалой высоты и стоимостью в десять миллионов рублей. Конечно, такая елка не в лесу выросла, а под руками молодцов-мастеров. Поставили, нарядили. Но подул ветер – и елка грохнулась оземь и разлетелась на мелкие кусочки.

Вот и выше всех, вот и десять миллионов.

Кому власть служит

– У нас давно уже очевидно сращивание так называемого бизнеса и власти. Получается замкнутый круг: президент Д.Медведев призывает «не кошмаритъ бизнес», до минимума сократить всяческие проверки частных предприятий и заведений, а результатом становятся трагедии – наподобие той, что произошла в «Хромой лошади», где грубейшим образом оказались нарушенными элементарные противопожарные требования. Но «усиление контроля», как показывает жизнь, тоже мало что дает, поскольку зачастую это не реальный контроль, а лишь видимость: пресловутые «откаты» все сводят на нет. Вы не замечаете в такой ситуации некоей безысходности?

– Оказалось, довольно легко сойти со сложившегося за многие десятилетия порядка отношений между государством и гражданами. И оказалось чрезвычайно трудно к нему вернуться.

90-е годы до основания разрушили этот порядок. Государство осталось с объявившимися корыстолюбивыми богачами-«предпринимателями» и, может быть, еще более корыстолюбивым чиновничеством. А нередко, как мы знаем, те и другие соединяются в одном лице. Народ не мог не видеть этого и отошел от греха подальше, в сторонку, заботясь лишь о своем выживании. Народовластие как державное понятие оказалось совершенно исключено как из политического языка, так и из практической жизни.

Отсюда и теперешние несообразности и пустоты.

– Для меня знаком единения власти и олигархов в абсолютной безнравственности стало происшествие, которое я считаю самым позорным в ушедшем году. Скандально знаменитый по «истории с девочками» во французском Куршевеле олигарх Михаил Прохоров на сей раз решил «достойно» отметить годовщину своего буржуазного журнала «Русский пионер». И отметить не где-нибудь, а на крейсере «Аврора» – боевом корабле № 1 Военно-морского флота России. Разумеется, в этом прежде всего был вызов миллиардера «Авроре» как кораблю революции: бурная пьянка на борту крейсера с прыганьем в Неву под матерные песни некоего Шнура носила характер демонстративного святотатства. Но самое главное – кто принял участие в этом мероприятии! Среди гостей были полномочный представитель президента Клебанов, министр федерального правительства Набиуллина, губернатор Санкт-Петербурга Матвиенко. И никого из них, судя по всему, не смутило, что разухабистая пьяная гулянка на корабле, который является музеем, – это, мягко говоря, неприлично. Об олигархе я уж и не говорю – нравы Прохоровых, исмаиловых, фридманов и абрамовичей давно известны. А как вы думаете, почему люди, представляющие российскую власть, позволяют себе такое?

– Комментировать это событие свыше моих понятий и сил. Но приходится признать неуемную изобретательность олигарха. Что там голые девочки во французском Куршевеле? Тьфу! – плюнуть и размазать! Но вот на «Авроре» шумный и неприличный бардак с самыми знатными членами правительства и президентскими приближенными – вот это фокус! Теперь вся Россия – да что там Россия! – весь мир должен замереть в ожидании: что же дальше выкинет богатейший похабник? Ведь он, конечно же, на этом не остановится!

А если представить – случись такое в любой из европейских стран, не говоря уж об Америке, я думаю, скандал прогремел бы с последствиями серьезными, и если не головы у высокопоставленных чиновников, то судьбы полетели бы непременно. Но какой же нравственности ждем мы от своих граждан, какого доверия к сильным мира сего, если «Аврору» осквернили, совесть и стыд публично оплевали – и ничего! Как будто так и надо, чтобы страна не скучала.

Что увиделось на ангаре

– Летом газеты писали о путешествии, предпринятом Валентином Распутиным по Ангаре – от Байкала до Кодинска. Путешествии не развлекательном, а познавательном и направленном в конечном счете на спасение уникальной реки и заповедных мест на ней.

– Да, такое путешествие состоялось, грустное и в какой-то степени загадочно-трагическое. Я ведь и сам с Ангары, и Аталанка моя, переехавшая полвека назад перед затоплением Братского водохранилища в гору и принявшая в себя полдюжины соседних деревень, до сих пор жива, хотя и доживает, по всему судя, последние годочки. Поля затопили, леса вырубили, постоянных дорог в большой мир нет, работы нет, надежд не осталось – пустеет Аталанка. Мы на этот раз провели в ней без малого два дня, оставшиеся жители приняли наконец Христово крещение от прибывших с нами батюшек, затем меня попросили указать, где стояла-живала Аталанка до затопления, почти наугад в разливе нынешнего моря я это место указал, и товарищи мои опустили в воду поминальные цветы, а «Метеор» наш дал скорбный гудок.

Следующий поселок – Карда – опустел и погиб окончательно, к нему и причалить не удалось. Подволочная (тут когда-то начинался волок на Илим), тоже вобравшая в себя все ближние деревни, еще держится благодаря близости к Братску, но и здесь – заброшенные избы и неуверенность в завтрашнем дне.

Красавицу Ангару только по старой памяти можно называть Ангарой. Три гидростанции – Иркутская, Братская и Усть-Илимская – превратили ее в разбухшую, ограбленную и даже опасную старуху. Десятки лет после затопления пришлось ей вымывать из своих глубин и качать на волнах неубранные леса, а затем баррикадами забивать ими свои берега. Острова ушли на дно, воду пить нельзя, рыбу есть нельзя – это результаты работы химических предприятий в Ангарске, Усолье-Сибирском и Саянске. Нельзя, но и рыбу берут, и воду пьют. А что делать? Кому жаловаться?

А впереди еще, уже на воде и земле Красноярского края, – многострадальная и огромная Богучанская ГЭС, строящаяся уже без малого тридцать лет.

– Накануне Нового года появились сообщения о заседании в Красноярске правительственной комиссии под председательством вице-премьера Игоря Сечина. Речь шла о скорейшем вводе в строй Богучанской ГЭС. После аварии на Саяно-Шушенской премьер Владимир Путин дал поручение пустить Богучанскую в конце 2010 года или в начале 2011-го. На заседании Сечин констатировал: «запаздываем примерно на семь месяцев», «выполнено только 70 процентов всех запланированных на 2009 год работ», «мешает конфликт акционеров». Но ни слова при этом не было сказано о серьезных угрозах, которые несет несовершенный проект Богучанской гидростанции.

Дело в том, что в погоне за той же прибылью верхний бьеф, то есть уровень рукотворного моря, решено было поднять с запланированных в советское время 185 метров до 208 или даже 211. Между тем авторитетные специалисты предупреждают, что каменно-набросная плотина при этом может не выдержать напора Ангары, что обернется катастрофой, аналогичной саяно-шушенской. Оказывается, еще в 2003 году, при минимальном напоре, плотина Богучанской ГЭС дала течь и был затоплен котлован, под воду ушло здание гидростанции. К счастью, тогда обошлось без человеческих жертв. Но чтобы избежать их в будущем, специалисты, опубликовавшие свою статью в газете «Красноярский рабочий», требуют провести немедленную квалифицированную проработку дальнейшего строительства плотины. Только вот как добиться этого?

– Многострадальная Богучанская… Многострадальная еще до завершения строительства. Гремела, как все ангарские ГЭС, в 80-х прошлого столетия, затем надолго затихла, когда менялась власть, потом была разбужена и возвышена… «Возвышена» – это значит, как вы уже сказали, что верхний бьеф ее для увеличения мощности решили поднять на много метров. Это потребовало переселенных прежде из нагретых за столетия родовых мест снова переселять неведомо куда. В общем-то ведомо: подальше от Ангары. Тут, на песенной Ангаре, веками жил песенный народ. На встречи с нами собирались женщины, как правило, преклонного возраста и без особых уговоров принимались петь. Затем плакать. И снова петь. Раньше так провожали на войну мужиков, теперь так прощаются с родной землей.

В молодости, работая в газетах, я много раз бывал на Братской ГЭС, затем на Усть-Илимской, позже на Красноярской и даже однажды на Саяно-Шушенской. Конечно, и тогда при вынужденном переселении не обходилось без слез, и тогда ломались судьбы многих и многих, и тогда потери земные и нравственные, если поставить их рядом с нуждами цивилизации, были несравнимыми… Но тогда держалось еще доверие к государству: надо – значит надо.

С тех пор в сознании народа много что изменилось. В акционерах видят только олигархов, граждан мира, которым на Россию и на ее народ наплевать, была бы выгода. Притом не какая-нибудь, а бешеная. И участие их в сооружении гидростанций заставляет подозревать, что сооружения эти могут быть недолговечными.

Богучанскую ГЭС решено запустить через год-полтора. Ну что же, строители могут и поднажать. Но Ангара… это будущее ложе водохранилища – прости, Господи, за этот язык! – могучая Ангара здесь сплошь в чудо-островах, на которых не просто лес, а, считай, тайга на километры и километры… Да леса, еще более могучие, по берегам реки. И если в моих родных местах при сооружении Братской и Усть-Илимской ГЭС леса не были убраны даже и вполовину, и десятки лет (именно десятки лет до последнего времени) они сначала торчали по берегам из воды, затем их вымывало и таскало по нашим рукотворным морям тоже годами и годами, а затем забило ими, как баррикадами, все берега, не подойти и не подъехать, что же будет теперь здесь?

Ясно, что будет: то же самое, только в гораздо больших масштабах. Судя по всему, уже готовится – да еще и не обернулось бы катастрофой прорыва плотины, если из-за спешки и погони за прибылью не прислушаются к предупреждающему голосу специалистов. Надо требовать, чтобы прислушались!

– Телевидение летом показало вашу встречу с В.Путиным на Байкале.

– Я попросил о встрече с председателем правительства из Кодинска, из города, рядом с которым сооружается Богучанская ГЭС. Путин все-таки несколько лет назад, можно сказать, спас Байкал от грозившей ему беды, когда принял решение отодвинуть нефтяную трубу по берегу Байкала на безопасное расстояние. Мы, болеющие за судьбу уникального чуда природы, этого поступка, который стоил, должно быть, немалых дополнительный затрат, не забыли. Не забыл и Байкал. В прошлом году Владимир Владимирович опустился на глубоководном аппарате «Мир-1» на дно Байкала в самой глубинной его части и тогда мог не беспокоиться о каких-либо осложнениях.

Наша встреча с председателем правительства состоялась тоже на Байкале, на дрейфующем посреди озера корабле. Я начал с того, что припомнил слова А.И.Солженицына о главной задаче власти – сбережении народа. А сбережение народа – это не только обеспечение его работой и прожиточным минимумом, но и сохранение России в ее нравственном, духовном и культурном обликах, в сохранении природы – матери народа.

В.В.Путин не перебивал меня, но только до той поры, пока я не заговорил о Богучанской ГЭС, о том, нет ли возможности, если не прекратить ее строительство вовсе, то хотя бы отказаться от увеличения отметки верхнего бьефа. Ответ Путина был: уже поздно. А что касается следующей гидростанции на Ангаре (в планах на будущее она существует), по ней, сказал он, еще нет окончательного решения.

А буквально через неделю после этой встречи грохнулась Саяно-Шушенская. Конечно, это случайность, что трагедия произошла вскоре после нашей встречи. Но какая-то уж очень назидательная случайность.

А еще позднее стало известно, что на Байкале возобновляет свою работу целлюлозный комбинат.

Эта новость повергла защитников Байкала в недоумение и растерянность. Это что же, опять начинать все сначала? Я состоял в Государственной комиссии по Байкалу в середине 80-х прошлого столетия, руководил которой Николай Иванович Рыжков. Комиссия в 1985-м приняла решение: к 1993 году работу целлюлозного комбината на Байкале прекратить. Но новая власть в начале 90-х скорее готова была прекратить существование России, о Байкале в то время и речи не могло быть.

Но сегодня-то?!

Потери в культуре невосполнимые

– Прошедшим летом, когда вы были в Иркутске, на псковской земле скончался выдающийся поборник русской культуры Савва Ямщиков. И в те же дни на земле иркутской вам пришлось провожать в последний путь замечательного русского книгоиздателя Геннадия Сапронова. Что значат такие утраты для вас лично и для России?

– Почти одновременно две такие потери – это для нас жестокий удар. Невосполнимый. Более полугода прошло, а боль не утихает. Да и утихнет ли когда-нибудь?

Иркутянин Геннадий Сапронов за последнее десятилетие приобрел славу одного из интереснейших книгоиздателей страны. Книги печатал по соседству, в Китае, – там и качество высокое, и дешевле. Много издавал Виктора Астафьева, знаменитого литературоведа и публициста из Пскова Валентина Курбатова, меня, некоторых москвичей – искал среди них патриотов. Организовывал ежегодные литературные праздники под названием «Этим летом в Иркутске», перефразировав название пьесы А.Вампилова «Прошлым летом в Чулимске», и приглашал на них, а предварительно издавал, самых интересных и талантливых авторов.

Это он, Геннадий Сапронов, организовал нашу поездку по Ангаре. На нем была Ангара иркутская, а красноярскую взял на себя его друг, ректор Красноярского педуниверситета Николай Иванович Дроздов, ученый, историк и знаток ангарских древностей. Сбоя под их руководством не было нигде, и если мы не добрались до Енисея, то потому лишь, что общим мнением решено было: впечатлений достаточно, все остальное доберем в следующем году. С нами была московская киносъемочная группа «Остров» во главе с Сергеем Мирошниченко, в таком путешествии нельзя было обойтись без Валентина Курбатова, для которого Иркутск и Красноярск давно уже почти такая же родина, как Псков, где он живет. Всех наших спутников перечислять пришлось бы долго.

При отправлении из Иркутска наша группа насчитывала более двадцати человек. Мы начинали свое путешествие на комфортабельном теплоходе, продолжили на катерах и машинах, из Красноярска разъезжались по домам на самолетах. И все это надо было организовать, устроить, добиться… Не однажды Геннадий Сапронов хватался за сердце, но успокаивал и нас, и себя: пройдет. Успел доехать до дома, но и в Иркутске уйма дел – и сердце не выдержало.

А спустя, кажется, неделю не стало и Саввы Ямщикова. Его знали хорошо по всей России. Реставратор, ценитель и защитник русского искусства, устраивавший постоянно выставки и старых, и современных мастеров, очень больной, но не дававший себе отдыха ни на день, горячий и талантливый публицист, постоянно выступавший на радио и в газетах-журналах, не спускавший, кажется, ни одной подлости нашим ненавистникам, написавший за последние годы несколько замечательных книг, которые издавал в том числе и Геннадий Сапронов.

Что и говорить – это невосполнимые потери.

– На встрече В.Путина с писателями, которая состоялась в начале октября прошлого года, вы поставили вопрос о необходимости поддержать в условиях кризиса так называемые толстые литературно-художественные журналы. Письмо главе правительства с такой просьбой подписали руководители нескольких ведущих, самых известных журналов страны. Конкретно просьба состояла в том, чтобы на федеральном уровне финансировать библиотечную подписку на эти издания, особенно для сельских библиотек.

Некоторое время спустя было объявлено, что соответствующее решение принято и деньги на такую подписку выделены. Однако на днях главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Юрьевич Куняев сообщил мне: принятое решение (вместе с деньгами!) запуталось и застряло где-то в бюрократических инстанциях – никакой дополнительной подписки в конце года так и не состоялось. Кстати, как вы знаете, далеко не первый и не единственный случай: хорошие решения иногда принимаются, но часто не выполняются. Что же делать? Как быть?

– А что мы можем сделать? Если было такое решение и деньги на подписку были выделены, – надо полагать, у правительства есть службы, которые и обязаны отыскать, где эти деньги застряли и сопроводить их по назначению. Понятно, что дорого яичко к Христову дню, то есть для журналов было важно, чтобы обещанная поддержка пришла вовремя. Но, думаю, лучше позже, чем никогда.

А что будет дальше?

– Для меня одним из показателей нынешнего отношения к настоящей культуре в нашей стране стал захват зданий, ранее много лет успешно работавших на культуру, а теперь силовым способом переходящих во владение новоявленных богачей. Перед Новым годом потрясло известие, что добрались, кажется, до знаменитого ЦДРИ – Центрального Дома работников искусств. Он был открыт в феврале 1930 года, на открытии Маяковский читал вступление в поэму «Во весь голос». И кто только из подлинно великих деятелей нашей культуры не встречался за прошедшие годы в этих стенах со зрителями и слушателями! А вот теперь в ЦДРИ не уверены, что им удастся отметить свое 80-летие. Продолжается, насколько я знаю, и осада здания Союза писателей России на Комсомольском проспекте. Появилось ли там хоть что-то обнадеживающее?

– «Захватили, захватили»… Вот уже двадцать лет мы живем под громогласное эхо этого разбоя. И до сих пор нет твердого закона (или на него плюют), который раз и навсегда отбил бы охоту зариться на чужое. Если решаются на захват, значит, уверены в своей силе. И особенно – как с молотка пошла – посягают на собственность или аренду работников искусств, театров, писательских домов. Если вспомнить наши с вами беседы: пытались ведь и МХАТ имени Горького отнять у Дорониной, и театр Корша, бывший филиал МХАТа, а затем Театр наций, и вот здание Союза писателей России не в первый раз выдерживает осаду… Да и многое что еще… И если эти попытки не прекращаются, значит, посягатели, хорошо разбирающиеся в обстановке, чуют и наблюдают, что Россия сейчас все более теряет свою славу страны великого искусства и высокой нравственности и что ей достаточно телевизионного балагана.

Вот пример: мы только что справили 150-летие А.П.Чехова. МХАТ имени Горького подготовил к юбилею две премьеры, да и ранее поставленный знаменитый спектакль «Вишневый сад», где Раневскую изумительно играет Татьяна Васильевна Доронина, продолжает с успехом идти. Идет также веселый, искрометный спектакль по чеховским рассказам – «Весь ваш Антоша Чехонте». А еще МХАТ провел и прекрасный, очень душевный вечер, посвященный чеховской дате. Но разве откликнулось телевидение на все это? Разве показало стране во всю ширь, как следовало бы?

– Увы! И это ведь далеко не первый факт демонстративно несправедливого отношения к театру Татьяны Дорониной, о чем мы с вами раньше уже говорили. Зато всякому непотребству – поддержка и внимание.

– Абсолютно согласен с вами… А что касается здания писателей России на Комсомольском проспекте, В.В.Путин на наши просьбы о помощи наложил резолюцию: не трогать писателей. Но не трогать – это еще не спасение. Аренда этого дома стоит денег и денег, прежде нас выручала субаренда, а теперь ее запретили. Накануне Нового года произошло, надо считать, чрезвычайное, огромной важности событие – объединение Союзов писателей Беларуси и России. Но в тех условиях, в каких оказался наш Союз писателей, это объединение недалеко уйдет. А подобные инициативы надо бы властям поддерживать всерьез. Не за себя печемся.

– Невеселый у нас с вами разговор получился. Но есть все-таки и отрадные новости. К ним относится, безусловно, присуждение Валентину Григорьевичу Распутину премии правительства РФ за книгу «Сибирь, Сибирь…», с чем я вас искренне поздравляю. Среди лауреатов правительственной премии с радостью отметил также Альберта Лиханова, дилогия которого «Русские мальчики. Мужская школа» печаталась в «Нашем современнике», и особенно, конечно, хор имени Пятницкого, который совсем было исчез из нашей культурной жизни да и сейчас, к сожалению, на телеэкране появляется крайне редко. Хочу вспомнить еще спектакль по вашей повести «Последний срок», привезенный прошлой осенью из Иркутска в Москву на театральный фестиваль «Золотой Витязь» и редкостно тепло, сердечно встреченный зрителями…

– Я думаю (и вижу), что единой России сейчас нет, она осталась лишь в названии политической партии. В действительности же Россия разошлась на две противостоящие одна другой силы. Есть и третья – бездействующая, равнодушная, смертельно опаленная ее судьбой. А из двух первых одна – не любящая, не понимающая и даже ненавидящая Россию как историческую, так и современную, но обирающая ее безжалостно, не признающая ни песен ее, ни языка, ни народных нравов. А ведь тоже дети России, и тоже вроде законные. Но поставившие себя выше ее.

Вторая сила – та, из которой слагается народ. Преданная своей земле и в несчастиях, и в редком благополучии. Молящаяся за нее, своих детей воспитывающая в любви к ней, горько страдающая при виде ее запущенных пашен и погибающих деревень, сердцем понимающая, что без деревни Отчизна наша даже в больших городах – это только выселки, а не родство с землей. С болью в сердцах наблюдающая, как власть позволяет отлучать от родного в школах, университетах и приучать к безобразию в кино и на телевидении. Чего там – почти всюду. Стоики, воистину стоики, стараются держаться, но опоры от мира все меньше. Опора только в храмах.

Но вот, как вы правильно говорите, отрадная новость последнего времени – список лауреатов правительственной премии. Поверьте, моя радость не за себя (хотя за «Сибирь, Сибирь…» и мне приятно получить признание), но гораздо более того радость за многих в списке награжденных. И особенно за хор имени Пятницкого. Вот уж кто словно из небытия поднялся и как запел! И если даже в правительстве услышали – хочется надеяться, что этот крен в сторону отечественного искусства не случаен. А уж о наших доморощенных недругах позаботится, как она это давно делает, заграница. В том числе и российская заграница.

Февраль 2010 г.

Горюшко ты наше, батюшка Байкал Валентин Распутин снова возвышает свой голос в защиту российского чудо-озера

«Правда» сообщила о том, что В. Путин подписал постановление правительства, согласно которому Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат (БЦБК) опять может приступить к выпуску своей продукции: производство целлюлозы, бумаги, картона теперь исключено из перечня видов деятельности, запрещенных в центральной экологической зоне Байкальской природной территории. Известно, в свое время одним из первых и самых активных защитников Байкала, вступивших в борьбу против отравления чудо-озера ядовитым комбинатом, стал выдающийся русский писатель Валентин Распутин. Что думает Валентин Григорьевич о новом решении правительства РФ?

– Вы слышали, Валентин Григорьевич, что в соответствии с принятым недавно правительственным постановлением Байкал ныне снова можно отравлять?

– Да, вместе с новогодними поздравлениями в наступившем году пришла неприятная новость: правительство дало добро на запуск после более чем годичного перерыва БЦБК – Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Без объяснений – временная это мера или «до победного конца», пока Байкал по качеству своей воды не сравняется со всеми остальными пострадавшими от человеческой алчности водоемами. Байкал велик, и добиться этого не так просто, но ведь велики и аппетиты тех, кто получил над ним власть.

– Насколько я знаю, основной хозяин комбината, о котором мы сейчас говорим, – печально знаменитый олигарх Дерипаска. Это ему нужна прибыль по максимуму, без всяких там ограничений и как можно скорее. Это он, когда в 2001 году вроде бы уже был утвержден план перевода предприятия на замкнутое водопользование, добился, чтобы проект Минприроды был закрыт. Не захотел дополнительных трат? Не пожелал сокращать свою сверхприбыль?

– Конечно!.. Более полувека продолжается эта Байкалиада (иначе не скажешь), когда одни, не нашедшие иного места для грязного производства, изо всех своих рупоров утверждают, что Байкал не пострадает, а другие пытались и пытаются отвести от него беду. В середине 60-х минувшего столетия с протестами против запускаемого комбината выступили десятки и десятки самых именитых литераторов, и в их числе – Михаил Шолохов, Леонид Леонов, Олег Волков, Владимир Чивилихин, Сергей Залыгин…

Лучше всего понимали, чем грозит Байкалу этот незаконнорожденный «сожитель», разумеется, ученые. Академики А. Трофимук, В. Сукачев, С. Соболев, М. Лаврентьев, П. Капица, А. Яншин, Б. Ласкорин и многие другие в голос предупреждали: нельзя, это – преступление! Вспоминаются слова П. Капицы: «…Даже небольшое количество ядовитого загрязнения от целлюлозного комбината может вызвать полное нарушение биологического равновесия и совсем погубить чистоту озера». А ведь комбинатов два – второй рядом, на Селенге, впадающей в Байкал…

– Итак, с октября 2008 года и до последнего времени БЦБК не работал, создав, однако, другую острую проблему – трудовой занятости для жителей Байкалъска. Вовремя-то ведь об этом не позаботились, не перепрофилировали комбинат в 1992 году, когда необходимо было это сделать. Но что же подвигло председателя правительства подписать нынешнее опасное решение?

– Наверное, то, что В. Путин, спускавшийся прошлым летом на дно Байкала на глубоководном аппарате «Мир-1», не нашел там никакого загрязнения. Вот после этого и принял решение возобновить работу комбината.

Мне тоже посчастливилось спуститься на дно Байкала, правда, на меньшую, на 600-метровую глубину. И я тоже никаких загрязнений там не заметил. А видел жизнерадостных бокоплавов, которые сновали туда-сюда перед нашими взорами и давали понять, что чувствуют себя здесь совсем неплохо.

Но ведь Байкал велик и могуч что вширь, что вглубь, и до поры до времени он способен сопротивляться. Однако даже и теперь та байкальская вода, которой торгуют и в Иркутске, и в Москве, берется с больших глубин, а не зачерпывается ведром с лодки или катера. Местные жители хорошо знают, что поверхностная вода теперь далеко не та, что была прежде, когда и немалые глубины казались рядом, рукой доставай нырнувшую туда монету.

– А в советское время какая перспектива конкретно определилась для Байкала с учетом той активной общественной борьбы за его сохранение, в которой вы столь горячо участвовали?

– В 80-х годах минувшего столетия правительство Н.И. Рыжкова приняло решение перепрофилировать комбинат на безвредное производство к 1993 году. Я тогда был в Государственной комиссии по Байкалу и помню, каких это стоило усилий. И все-таки решение состоялось. Но наступили новые времена – и от него, того решения, под различными предлогами отступили. Начиналась эра олигархов.

– Теперь, когда дошло до вас это тревожнейшее сообщение о постановлении правительства РФ, вы обратились к мнению ученых – ваших соратников по борьбе за Байкал?

– Да, вспомнив события 1987–1988 годов, когда при прежней власти решалась судьба Байкала, я позвонил в Иркутск участникам тех событий – ученым Михаилу Александровичу Грачеву и Рюрику Константиновичу Саляеву с просьбой коротко прокомментировать решение правительства о запуске целлюлозного комбината.

Теперешний директор знаменитого Байкальского лимнологического института М.А. Грачев напомнил мне: «У меня, если не забыли, и тогда было особое мнение. Я говорил: Байкал, этот могучий организм, не так-то легко отравить даже и этими комбинатами. Только зачем они здесь? Им здесь не место. Это – Байкал. Подобные предприятия в этом месте не могут быть выгодными ни с какой точки зрения. Да и ЮНЕСКО, взявшее Байкал под охрану как объект мирового наследия, я думаю, не промолчит».

А вот что сказал РК. Саляев, член-корреспондент Российской академии наук: «Очередной пример бездумного отношения к будущему! Есть вещи, на которых настаивать нельзя, будь они с замкнутым циклом водопользования или циклом распахнутым. О тысячах людей, оставшихся в Байкальске без работы, конечно, надо было подумать. Но подумать не в последний момент. Поменьше дать, побольше взять – это очередной пример двухэтажной глупости».

А я вспоминаю давнее, состоявшееся в конце декабря 1988 года, заседание межправительственной комиссии в Госкомгидромете СССР. Эта комиссия была создана тогда для контроля принятого правительством постановления по Байкалу. Вел заседание, как всегда, председатель Госкомгидромета Юрий Антониевич Израэль. Разгорелась дискуссия, насколько вреден для здоровья людей отходящий газ целлюлозного производства под названием метилмеркаптан. Израэль устало прерывает спор: «Что вы мне про метилмеркаптан? Диоксид сразу отбрасывает ваш метилмеркаптан на 110-е место. Вот чего надо бояться!»

А вспомнил я об этом страшном диоксиде, прочитав в последней прессе о запуске комбината, что он-то, этот самый диоксид, который с ужасом упомянул в свое время Ю.А. Израэль, и используется при производстве беленой целлюлозы, которая вновь разрешена теперь на Байкальском комбинате.

Нет, не олигархам спасать Байкал, они могут его только эксплуатировать, как говорится, почем зря. А подниматься на защиту его опять придется народу!

Что у них за душой?

Явление «русского пионера» от миллиардера прохорова

– Валентин Григорьевич, в одной из наших последних бесед мы коснулись вопиющего происшествия на крейсере «Аврора». Здесь, на корабле № 1 Военно-Морского Флота России (это его официальный ранг!), где находится также музей, была организована бурная пьянка с участием государственных персон. Достаточно назвать полномочного представителя президента Клебанова, министра федерального правительства Набиуллину, губернатора Санкт-Петербурга Валентину Матвиенко. Развлекали гостей скандально знаменитая телеведущая Тина Канделаки и матерный певец Шнуров по прозванию Шнур. Музыкально аранжированная его матерщина вовсю раздавалась над вечерней Невой, а специально нанятые люди и наиболее лихие гости, основательно поднабравшиеся, прыгали с борта крейсера в реку под восторженные крики всей компании.

Краткую свою оценку этому явно вызывающему событию вы в прошлый раз уже дали. Но, думается, стоит продолжить тему после того, как вы и я познакомились с изданием, годовщина которого стала поводом для столь необычного, мягко говоря, мероприятия. Речь идет о буржуазном журнале под характерным и тоже, конечно, вызывающим названием «Русский пионер». Принадлежит он миллиардеру Михаилу Прохорову, которого после громких его похождений с «девочками» во французском Куршевеле шуточно именуют иногда Прохором Куршевельским. Если же вспомнить, что слово «пионер» означает «первый», то сам владелец «Русского пионера» теперь в определенном смысле стопроцентно оправдывает название своего журнала. Ведь по недавно опубликованным данным, он, Прохоров, признан самым богатым россиянином, то есть первым среди 77 долларовых миллиардеров России. Даже непревзойденного Романа Абрамовича несколько обошел…

Ну и как вам журнал этого «первого»? Не увиделось ли на его страницах нечто общее со знаменитыми эпатажными мероприятиями в Куршевеле и на «Авроре», которые инициировал тот же Прохоров?

– Прохоров уже не первый из миллиардеров. Стоило ему отвлечься на куршевельский «праздник, который всегда с ним», и избрать этот дорогостоящий французский курорт местом постоянных сборов и публичных вызовов, как его тут же обошел и в первые миллиардеры выдвинулся некий Лисин. «Некий» – это для нас, малосведущих, а в своем кругу Лисин, конечно, фигура знатная, которой палец в рот не клади. Точно так же два, кажется, года назад стоило Абрамовичу ненадолго отвлечься на семейные дела, как его обошел Прохоров. Мир этот, судя по всему, не менее жестокий и самоуправляющийся, чем итальянская мафия. И стоило России всего-то на год с небольшим отвлечься на кризис, как число олигархов в нашем Отечестве увеличилось вдвое. И по каким таким законам – не понять. Ну, прямо как грибы в урожайном году под солнышком и дождичком выскакивают из-под земли.

Вот так-то. Знай наших!

«Русский пионер», публичное детище Михаила Прохорова, я прочел от корки до корки. Ну, во-первых, потому, что где еще нашему брату послушать небожителей, и, во-вторых, чтение и в самом деле куда как не рядовое. Ничего похожего в нашей журналистике и литературе не случалось. Журнал выходит тиражом 30 тысяч экземпляров, но простым смертным его, конечно, не уловить, и я уже взялся выписывать самое интересное из произведений и самого Прохорова, и его соратников и единомышленников, в том числе таких персон, как Ксения Собчак, Тина Канделаки, олигарх Виктор Вексельберг, помощник президента России Аркадий Дворкович, дочь Ельцина Татьяна Юмашева, поэт Орлуша с его звучными стихами про русскую душу – ох, какое даже в отрывках это было бы наслаждение для читателя, отставшего от жизни и понятия не имеющего о высокородных нынешних вкусах. Я принялся выписывать, но осторожность заставила заглянуть в последнюю страницу журнала. Где и прочел: «Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов». Ого! Еще и в суд потянут…

Но, читая откровенные, иногда сверхоткровенные излияния душ авторов «Русского пионера», я пытался вспомнить: где же, где я встречал подобное же выворачивание героев наизнанку? И вспомнил: у Достоевского, в «Бесах». Вот из исповеди Ставрогина, одного из главных героев романа:

«Всякое чрезвычайно позорное, без меры унизительное, подлое и, главное, смешное положение, в каковом мне случалось бывать в своей жизни, всегда возбуждало во мне, рядом с безмерным гневом, неимоверное наслаждение. Точно так же и в минуты преступлений, и в минуты опасности жизни… Клянусь вам, я не мог не оставить сущности дела, это целый социальный тип (в моем убеждении), наш тип, русский, человека праздного не по желанию быть праздным, а потерявшего связь со всем родным, и главное – веру, развратного от тоски…»

Ставрогин, как мы помним, в конце концов, не выдерживает своего бесовства, кается и кончает самоубийством. Там: не могу больше терпеть себя такого, наслаждающегося грехом, здесь – жизнерадостные пляски вокруг греха, его одухотворение и вознесение на пьедестал. Вызывающая откровенность: а вот мы такие, и сегодня мы – хозяева жизни и соль земли.

Приходится со вздохом и небольшой надеждой на лучшее согласиться: «Ну что ж, на то и бесы, чтобы православный не дремал». А чем еще можно утешиться?

– Да, пожалуй, две особенности этого журнала, как и позорнейшего действа на «Авроре», очень бросаются в глаза – вызывающая эпатажность, дабы привлечь максимум внимания, и намеренное, тоже вызывающее, святотатство. Вы в прошлый раз верно сказали о неуемной изобретательности олигарха: «Что там голые девочки во французском Куршевеле! Тьфу! – плюнуть и размазать! Но вот на «Авроре» шумный и неприличный бардак с самыми знатными членами правительства и президентскими приближенными – вот это фокус! Теперь вся Россия – да что там Россия! – весь мир должен замереть в ожидании: что же дальше выкинет богатейший похабник? Ведь он, конечно, на этом не остановится!..»

Абсолютно правы (я об этом тоже много думал) в оценке безграничного олигархического желания шокировать публику скандалезностью своих поступков: нам, дескать, все позволено, нам, мол, все нипочем! Но это соединяется еще и с демонстративным святотатством, что очевидно было уже в замысле «бардака» именно на «Авроре» и столь же явно, по-моему, отразилось в «Русском пионере». Чего стоят хотя бы «Рождественские Пионерские чтения», которым в значительной мере посвящен весь первый номер журнала за этот год и которые были проведены клевретами Прохорова не где-нибудь, а в том же самом Куршевеле! «Рождественские Пионерские…» А под этим опять-таки матерные стихи некоего Орлуили «про русскую душу», вызвавшие, оказывается, на тех «Рождественских чтениях» особый восторг, ну и прочее подобное. Непотребное, я бы сказал. Надо же это придумать: в открытие номера сообщить, что он посвящен теме души (!), а потом такого наворотить… Вот мой вопрос: что же у них в душе и за душой?

– Душа, как мы знаем, бестелесна. И потому поправить ее хирургическим вмешательством, как сердце или печень, нельзя. В добрых намерениях она первая помощница человеку, можно сказать, его нянька, в дурных, когда человек не хочет или не умеет слышать свою душу, он, теряя себя, теряет и близость со своей душой. И потому ошибаются те, в том числе и авторы «Русского пионера», считая, что душа на все готова, в том числе и участвовать в их проказах. Нет, она в таких случаях не сообщница, а только свидетельница.

Сам олигарх признается в статье «Секс гуманизму не товарищ» (с издевкой, конечно, но верно. – В.Р.): «Когда мы становимся старше, единство и борьба противоположностей (мужчин и женщин, надо понимать. – В.Р.) сжирают нас не снаружи, а изнутри, душа безуспешно бьется о плоть (чаще о крайнюю), а секс…» и т. д… Продолжать не хочется.

Ксения Собчак, близко знающая олигарха и его душу, свидетельствует не без дружеской иронии: «Женщины не иссякали, сколько их ни арестовывай (случай в Куршевеле. – В.Р.), иногда из них выбиралась какая-то, и с нею происходил акт быстрого, иногда и долгого, но всегда бессмысленно-холодного совокупления. Это было совсем не похоже на то, что было когда-то давно в жизнях этой души, и потому не приносило никакой радости…»

Спасибо и на признании из первых уст, что не душа Прохорова и души его окружения вызывали их на безобразия, а они насиловали душу. А может быть, там, в небесах, это и есть самый тягчайший и неотмолимый грех.

Вспомним опять Достоевского:

«Кто меряет в наше время душу на душу христианской меркой? Меряют карманом, властью, силой».

У преподобного Ефрема Сирина:

«Воспримем попечение о спасении души, ибо это есть «единое на потребу», требует своего попечения и тело, но не много, ибо душа всего выше».

Разберемся, кто есть эти «они» и какие

– Мы с вами говорим: «они», «у них»… Но если попробовать определить, кто же эти «они», то, наверное, употребляя их собственное название самих себя, получится – ЭЛИТА. Я-то всегда беру это слово в кавычки, когда пишу о таких величавых самозванцах. Элита – это лучшие! Так ведь? А тут сами себя без зазрения совести называют лучшими. Дескать, завидуйте нам, равняйтесь на нас, мы – особые!

Конечно, олигарх Прохоров особый в том смысле, что непосильным трудом сумел «заработать» аж 14,1 миллиарда долларов. А всего за прошлый год, несмотря на кризис, число долларовых миллиардеров в нашей стране увеличилось в полтора раза (!) и достигло, как я уже оговорился, семидесяти семи. Все они, разумеется, тоже особые. Ведь их совокупное богатство за тот же год возросло почти вдвое – с 75,9 миллиарда до 139,3 миллиарда долларов.

В общем, самозачисление олигархов в элиту не должно вызывать никаких сомнений. Неважно, что при их рекордной численности в России, выводящей нас по долларовым миллиардерам чуть ли не на первое место в мире, по среднему уровню жизни страна наша находится где-то на месте 71-м. Зато по разрыву между богатыми и бедными опять мы безусловно лидируем…

Однако в «элите» у нас не только сами олигархи, но и те, которые по богатству и знаменитости наиболее близки к ним. Вот недавно ВЦИОМ решил выяснить, кого в нашей стране считают элитой. По числу голосов первые места заняли Владимир Путин и Дмитрий Медведев. Это, я думаю, понятно, они – первые в стране начальники. А дальше по тем же голосам? Третье место – Алла Пугачева. Затем – деятель шоу-бизнеса и композитор Крутой, Никита Михалков, футболист Аршавин, «телезвезды» Познер, Малахов, Ксения Собчак… С другой стороны – Шойгу, Жириновский, Лужков, Матвиенко (та самая, с «Авроры»!) и т. п.

Вернусь к прохоровскому журналу «Русский пионер». Его делает и в нем участвует, конечно, тоже «элита». Например, главный редактор Андрей Колесников – преуспевающий журналист не только из буржуазного «Коммерсанта», но и из так называемого «президентского пула», то есть максимально приближенный к власти. Та же Ксения Собчак выступает со своими размышлениями о душе Михаила Прохорова. А дочь Бориса Ельцина (чем не элита!) рассыпается в комплиментах главному редактору «Русского пионера» за «качественную журналистику». Что же это значит – «качественная»? И вообще, что вы думаете о тех нравах, о том стиле, – как в журналистике, так и в жизни, которые насаждает вся эта, с позволения сказать, «элита»?

– Прежде чем рассуждать о теперешней судьбе «элиты», надо вспомнить судьбу русской интеллигенции, явлении действительно серьезном, нигде в мире более не состоявшемся, а у нас вошедшем в плоть и кровь народа и в течение полутора столетий служившем ему верой и правдой. И это было не только хождение в народ, а жизнь в народе, его нравственное и культурное воспитание.

Закончилась эта служба во второй половине прошлого столетия, к сожалению, печально, а самое слово «интеллигенция» стыдливо сошло с языка. Произошло это, разумеется, не вдруг, перерождение интеллигенции в пустоватую и вожделенно заглядывающую на Запад образованщину заняло десятилетия. Публичный крах ее был во всех отношениях постыдным, когда в конце 80-х интеллигенция-образованщина стотысячными митингами в поддержку Ельцина выходила в Москве на Манежную площадь.

Подобная же участь ждет и «элиту», у которой, кстати, не случилось никаких заслуг ни перед народом, ни перед обществом. Ничего, кроме самолюбивых и вызывающих выходов на сцену и в свет. Элитарщина окончательно освободилась от всего, что называется служением Отечеству, освободилась от всяких обязанностей перед народом и добровольно заглушила в себе голос совести. Она являет, навязывает себя, но ничем полезным не является. Ни президенту и председателю правительства, ни Шойгу и Лужкову там делать вроде нечего, у них свое место. Ну, разве что показать иногда свою демократичность, доступность… Что касается Пугачевых, познеров, Малаховых и иже с ними – этих обреченная «элита» теперь уже никому не отдаст. Ибо они-то и подобные им и сделали ее тем, что она есть.

Жизнь, какой бы она ни была, идет вперед. Даже и не идет, а теперь уже бежит. И Андрей Колесников, редактор «Русского пионера», человек, как вы подсказываете, «из президентского пула», удивительно удачно выбравший название для прохоровского журнала, тем самым, похоже, дал понять, что с отмирающей «элитой» им не по пути. Каким станет этот путь «первых», скоро увидим, но уж, конечно, он будет еще выше и дальше от народа и России. В этом можно не сомневаться.

– Валентин Григорьевич, я хочу обратиться к нашей великой русской классике. Хочу вспомнить знаменитый монолог Чацкого из бессмертной грибоедовской комедии «Горе от ума»:

Где, укажите нам, отечества отцы, Которых мы должны принять за образцы? Не эти ли, грабительством богаты? Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве, Великолепные соорудя палаты, Где разливаются в пирах и мотовстве…

Как современно звучит, не правда ли?

– Удивительно современные строки, словно Россия пригвождена ими на веки вечные. Только теперь мы уже не можем искать «отечества отцов», нам бы пойти и собрать воедино сынов Отечества, которые и есть, конечно, и, должно быть, их немало. Но не в одном строю. Надо мобилизовать их и показать, откуда опасность.

А что касается пьянки на «Авроре», события, к которому мы обратились вновь и не вернуться не могли, поскольку выяснилось, что презентация журнала «Русский пионер» сначала состоялась в Куршевеле, с которым русский олигарх породнился после известных событий, а затем повторена была на берегах Невы. А разгул, неприличные песни и прочее – все это было заложено в журнале, и обойтись без этого никак бы не получилось. После Куршевеля только «Аврора», и ничто иное, могла соответствовать статусу этого события.

Меня сперва удивило (поразило!), что там, на «Авроре», в куршевельской компании вроде бы неуместно оказались лица самого высокого ранга: министр федерального правительства госпожа Набиуллина, губернатор Санкт-Петербурга госпожа Матвиенко и прочие. И вынуждены были слушать похабные песни про русскую душу и много что еще, а затем, вероятно, вынуждены были аплодировать. «Как же так? – не укладывалось в моей голове. – Что же у нас происходит, куда мы катимся?»

Теперь, познакомившись с этим самым «Русским пионером» и прочитав внимательно произведения его авторов, сплошь из знатной «элиты», я готов посочувствовать именитым гостям. А что им оставалось делать, если приглашение поступило от самого столь высокого олигарха, для которого нигде и ни в чем препятствий не существует? Я сам слушал по ТВ председателя правительства, который сначала попенял Прохорову за то, что деньги тот взял, а дело не сделал, но тут же и сообщил, что Прохоров его друг. В близких друзьях у этого олигарха полномочный представитель президента России Клебанов и помощник президента Дворкович. В недавней поездке президента в Париж его сопровождал (и не могло быть иначе), конечно, и Прохоров. В Париже, выступая перед высшим светом, он с очаровательной откровенностью признался, что он и есть тот самый Прохоров, который куршевельский, и снискал аплодисменты.

Вот теперь и подумайте: могли ли некоторые лица даже и весьма высокого положения отказаться от приглашения на «Аврору» самого (самого!) Прохорова! Да ведь это ой как дорого могло обойтись!

– Разговор наш, Валентин Григорьевич, выходит на тему «власть и народ». Или можно сказать так: люди власти, обслуга власти – и так называемые простые люди. Ведь та же пьянка на «Авроре» и прочие подобные «тусовки», как сами участники их называют, с какой главной целью устраиваются? Подчеркнуть: мы – не такие, как все, мы – не чета вам, всяческому быдлу. Прямо это не всегда скажут, конечно, однако на подсознательном уровне такое отношение к людям у них крепко укоренилось и прорывается иногда само собой.

Приведу факт, который очень сильно меня возмутил. Вот сейчас, в связи с 65-летием Победы, особенно много произносится красивых фраз в адрес ветеранов войны. Дескать, уважаем, почитаем, восхищаемся вашим подвигом. Однако в это же время появляется в правительственной «Российской газете» заметка о вечере в честь 130-летия со дня рождения И.В.Сталина, который организовала КПРФ. И обратите внимание, с какой издевкой – иначе не могу это назвать – написала некая Анна Закатнова о тех же самых ветеранах:

«– Эх, люди-то надели все свои награды, а я забыла, – почти в голос причитала старушка, распространяющая тот особый запах бедности, которым медленно пропитывался воздух в киноконцертном зале.

Толпа, в которой изредка мелькали и молодые лица, пришла действительно принаряженная, мужчины в красных галстуках, женщины, по советской традиции, «белый верх – черный низ», и все с таким напряженным, жадным ожиданием смотрели на сцену, как будто оттуда им должны были рассказать самое главное в жизни…»

Писалось это прежде всего, разумеется, чтобы выразить пренебрежение и презрение к Сталину, к КПРФ, но выразилось-то истинное, не показное, отношение к ветеранам. Чего стоит этот «запах бедности», который они якобы распространяют! А если это даже и так, то позволительно спросить: но кто же вверг людей в эту бедность? И есть ли хоть минимальная совесть у журналистки, которая может такое написать про ныне старых по возрасту людей, защитивших Отечество в роковую годину?

– Значит, запах бедности, распространяемый старушкой, запах, «которым медленно пропитывался воздух в киноконцертном зале». И до чего же, должно быть, тяжело было переносить этот запах! Да и от всех ветеранов как, должно быть, несло! Это же никогда не выветривается!

У нас вообще везде и всюду неприятный запах для чувствительного нюха. Как пахнут до сих пор вдовы, получившие в свое время похоронки, пахнут даже и из могил, где они, наконец, нашли утешение! Не улетучился запах и голодной России военных и послевоенных лет. А колхозники на тракторах, колхозницы в коровниках и свинарниках! Это же ведь и до Москвы навозный дух достигал! Да и в наше время в чеченских окопах и полевых госпиталях от искалеченных наших ребят исходил не самый благовонный дух. Вся Россия, надо признать, пахнет как-то не парфюмерно. И только в последнее время стало почище, когда некоторые зажили «по европейским законам». И уж если на это обстоятельство обратила внимание правительственная газета, дело выправится окончательно.

Вот и запах Сталина не могут переносить. Но тут уж я оставлю иронию и напомню читателям, что, сколько бы ни ненавидела Сталина и на дух его не принимала нынешняя инославная «элита», не следовало бы забывать ей, что в России не только ветераны, но и молодежь относятся к нему совсем по-иному.

И когда, напомню, выдвигались народом кандидатуры на «Имя Россия», третье место после благоверного Александра Невского и П.А.Столыпина было отдано Иосифу Виссарионовичу, генералиссимусу Великой Отечественной. Мало для кого секрет, что занял-то он в действительности первое место, но на две позиции был сознательно отодвинут, чтобы «не дразнить гусей», то есть не принимающих Сталина на дух граждан.

Интернет, оказывается, – могучее орудие общественного мнения. Я недолюбливаю Интернет за его бездушное всеумение и всезнание, но приходится признавать его силу – тут уж ничего не поделаешь. И Сталин занял достойное место в конкурсе «Имя Россия», конечно, прежде всего, благодаря ему.

И когда сегодня наша недалекая либеральная то ли элита, то ли шарашка, злобно ненавидящая Сталина, требовала, чтобы в юбилейные дни 65-летия Победы и духа Иосифа Виссарионовича нигде не было, не говоря уж о портретах вождя, она добилась этим только того, что и духа, и портретов будет гораздо больше, чем если бы она так нахально не выставляла свои ультиматумы фронтовикам да и всем нам.

И правильно: не лезьте в душу народную. Она вам не подвластна. Пора бы это понять.

Аскетизм не подходит этой власти

– Кстати, будучи на Украине, патриарх Кирилл говорил о нравственных требованиях к людям власти. И одно из них такое: больше аскетичности. Как бы кто ни относился, скажем, к тому же Сталину, однако скромность или даже аскетичность бытовой его жизни, по-моему, не вызывает сомнений. А нынче у нас все наоборот. Принятый стиль жизни «в верхах» – это «гламур», демонстрация опять-таки своей особости, в том числе особой «изысканности», роскоши, богатства. Идет такое, конечно, от олигархов, задающих тон, но и во власти, в обслуге ее – люди сплошь весьма не бедные. Соревнуясь между собой, показывают народу: вот мы какие «крутые», а до вас, распространяющих «запах бедности», нам и дела нет. Но как после этого люди будут относиться к официальным разглагольствованиям про «заботу о благе народа»?

– Больше аскетичности! А не опоздали? Сталин не только сам был аскетом, но требовал аскетизма и от своих подчиненных. Почти до самого конца существования Советской власти партийные работники обходились только казенными дачами, не очень-то обогащались своим положением. Тот разбой над народной собственностью, который устроили, захватив власть, Ельцин, Чубайс и Гайдар, в нашей истории сравнить не с чем. Поэтому их имена ни теперь, ни в дальнейшем не могут получить оправдания, в какие бы одежды их ни рядили и какие бы памятники им ни воздвигали. Они нанесли своему (своему?) народу и государству урон не меньший, чем гитлеровская оккупация. Более того! Война с Гитлером, несмотря на огромные людские потери, духовно и физически, как никогда, объединила народ в единое целое, а власть Ельцина и его приспешников разметала и унизила народ до положения пленных в своем Отечестве. Сохранился ли у нас народ в приблизительном хотя бы единстве, не опустился ли он до положения неведомо откуда взявшихся пришельцев, не помнящих родства, мы и сами не поймем. С нерешительностью оглядывается он вокруг: то ли жить, то ли дальше ехать? Но в том, кто теперь гегемон, можно не сомневаться. Эту гегемонию мы наблюдаем и испытываем на каждом шагу, и унять ее власть и ее аппетиты, кажется, уже невозможно, пока мы будем двигаться по пути Ельцина и признавать за благодетеля Чубайса.

– Недавнее столкновение на Ленинском проспекте иномарки вице-президента «Лукойла» с автомашиной, в которой ехали две женщины – врачи (трагическое столкновение!), убедительно показало, на чью сторону сразу же становятся правоохранительные органы. Они всячески выгораживают и защищают тех, кто богаче! Старая пословица «С богатым не судись» снова и снова проявляет ныне жизненную обоснованность. И, конечно же, к этому нередко добавляют новорожденную мудрость: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» Внедряется в сознание людей, что деньги любой ум заменят, ну а уж совесть, душу – тем более. Но к чему это приводит и к чему может привести в будущем?

– Я могу припомнить еще одну поговорку, подходящую для этой истории. Звучит она так: «Бедность плачет, а богатство скачет». «Скачет» в нашем случае – не признает никаких правил не только человеческого общежития, но и дорожного движения. Уже сама марка машины должна обозначать, кому писаны законы и кому не писаны.

Вице-президент «Лукойла» пусть и не сразу, но извинился перед родственниками погибших. Но извинился, должно быть, хитро, признав столкновение, но не признав вину своей машины. Потому что когда следователь, ведущий это дело, стал докапываться до истины, сначала неизвестные выбили стекла его машины, а затем и стекла в машине его жены. То есть с самого начала действуют самодеятельно как бы только машины, не поделившие дорогу, а хозяева их здесь ни при чем. Погибшие погибли, их не вернуть, а оставшимся жить дайте дорогу, ибо она им в первую очередь и принадлежит.

В святотатстве и больших деньгах нет вдохновения

– «За душой ничего святого…» По-моему, все больше людей, о которых можно это сказать. Причем все чаще агрессивно и вызывающе демонстрируют отсутствие святого отношения к чему бы то ни было, кроме денег. В этом смысле можно рядом поставить, скажем, скандальную выставку «Осторожно: религия!», где издевались над православными святынями, и осквернение военного крейсера «Аврора». А что происходит по отношению к нашей русской литературной классике, которая всегда тоже была святыней для нас?

Хочется сказать о Чехове, 150-летие со дня рождения которого отмечается в этом году. Мало того, что на сцене многих театров пьесы великого писателя «переделываются» до неузнаваемости. Взялись теперь и за «переделку» благороднейшей личности этого человека. Известно, что доктор Чехов бесплатно лечил бедных, построил на свои средства несколько школ для крестьянских детей, совершил, будучи тяжело больным, героическую поездку на остров Сахалин, чтобы рассказать о жизни каторжников и оказать им посильную помощь. Однако совсем не это в жизни писателя привлекло внимание телевидения и прессы в связи с юбилеем.

Английский литературовед Дональд Рейсфилд издал книгу, где изобразил Антона Павловича просто каким-то сексуально озабоченным типом. То есть постарался всячески принизить, опошлить его! И на это охотно откликнулись многие российские СМИ. В результате на телеэкране к юбилею чуть ли не главным «открытием» стало: «Чехов потерял невинность в 13 лет!» Вот вокруг этого и подобного почти все крутилось на телевидении, вот что «со смаком» рассказывали с экрана о великом писателе, гражданине, патриоте.

И как оценить, что в родном для Чехова Таганроге к юбилею поставили памятник не кому-нибудь из лучших его героев, а «человеку в футляре»? Почему? И как могли жители Томска допустить, что здесь несколько лет назад появился прямо-таки карикатурный «памятник» самому писателю? Дескать, это «Антон Павлович Чехов глазами пьяного мужика, лежащего в канаве и не читавшего «Каштанку». Такую подпись скульптор Леонтий Усов сделал под тем отвратительным уродцем, которого он изваял. Значит, с точки зрения «пьяного мужика, лежащего в канаве», можно теперь кого угодно и как угодно уродовать? Выходит, действительно нет нынче для определенных «художников» никого и ничего святого?

– Особенно возмущает, что не только наши соотечественники выстроились в очередь, чтобы оплевывать А.П. Чехова, находя для этого самым подходящим моментом его юбилей. Но вот уже и заграница кинулась им на помощь. Или уж так поставила себя Россия, что ее народ, ее историю и ее великих в литературе и искусстве можно пинать кому не лень, или это заказ, один из многих, чтобы отнять у народа и обесчестить самые любимые им имена. И еще раз заявить, что никогда «в этой стране» ничего достойного не водилось.

А спросите у господина Дональда Рейсфилда, соорудившего пасквиль на А.П. Чехова: а что, если бы русский литературовед к юбилею Ч. Диккенса, Р. Киплинга или Дж. Голсуорси взял да и помазал бы их от души грязью – понравилось бы это англичанам? Можно не сомневаться: не понравилось бы. Тем более что в Англии, кажется, нет, как у нас, обширного общества ненавистников своего отечества, не признающих в нем ни прошлого, ни настоящего – ничего, кроме своего особого мира.

Сегодня, мягко говоря, недружелюбие этих самых «оных» к А.П.Чехову доходит до абсурда. На сцене МХТ им. Чехова (имени Чехова!) идет спектакль по пьесе Антона Павловича «Вишневый сад». Главную роль, роль Раневской, играет актриса Рената Литвинова. И вот она после премьеры публично заявила: «Я ненавижу Чехова!» Казалось бы, ненавидишь – не играй. Чего проще! Нет, буду играть именно потому, что ненавижу, чтобы эта ненависть перешла и к зрителю.

Чего только не узнаешь, не услышишь о Чехове в эти дни! Был он, оказывается, редкостным развратником и, когда наведывался в Европу, первым делом отправлялся в публичный дом. В наши невиданной «нравственности» времена, казалось бы, можно об этом и не упоминать. Но вот читаю у чеховского современника Василия Розанова: если даже и случалось Чехову заглядывать в публичные дома, в этом не было никакой порнографии. Он устраивался в общем зале и наблюдал. Должно быть, «Чехов любил это как сферу наблюдения или как обстановку грезы, мечты; может быть, как стену противоположности, через которую пробивалась его идеалистическая мысль и, пробиваясь, становилась энергичнее в действии и напряжении».

Розанов вспоминает еще об одном «чудачестве» Чехова: он любил бывать на монастырских кладбищах и читать надгробные надписи. «Как это похоже на Чехова, как идет к нему!» – искренне отзывается Розанов. И действительно, это, казалось бы, чудачество доказывает, что творческая душа Чехова была шире и глубже обыкновенных интересов и умела доставлять писателю недоступные многим ощущения.

В вину Чехову ставится теперь даже и его поездка на Сахалин. Зачем, дескать, это ему надо было? Не хватало славы? Славы хватало. По-иному надо смотреть: как хватило у этого отнюдь не богатырского сложения и уж отнюдь не богатырского здоровья человека мужества и силы на более чем десятитысячное бездорожье, которое нынче и представить нельзя. И все для того, чтобы и Сибирь понять, и несчастным каторжанам помочь. И ведь помог, насколько это возможно было, и ведь по его следам поехали затем другие (прежде всего – врачи) с тем же желанием помочь. И заново открыл он Сахалин для всей матушки России.

Томск по пути на крайний восток Чехову не очень понравился. И он не скрыл этого: и люди заходили к нему в гостиницу не располагающие к серьезным беседам, и город показался скучным. Может, погода подействовала. Бывает. Чехову можно и простить, и попытаться понять его. Томичи не простили, если позволили выставить его образ в уродливом виде. Автор скандального памятника Антону Павловичу, некий Леонтий Усов, где угодно мог завестись с проявившимися в нем вкусами, эта порода ваятелей особенно размножается в хлябкие времена. Но ведь должно же в Томске, университетском городе, существовать и здоровое общественное мнение, есть там и городская власть, которой должно быть небезразлично, в какой позе выставляется здесь Чехов и тем самым их город. Я хорошо знаю, сколь многие в Томске этот, с позволения сказать, «памятник» не принимают, знаю, что они протестовали и продолжают протестовать против него. Безрезультатно.

Об Иркутске Чехов, также побывавший в нашем городе, отозвался почти с восторгом. Но почему-то я уверен, что, будь его мнение совсем иным, иркутяне все равно не позволили бы издевки над Антоном Павловичем. Нехорошо.

А почему же, спрашивается, так ополчились на Чехова именно в его юбилейные дни? Не совсем вроде прилично. Да потому, думаю, что прочитали Антона Павловича по поступившим наводкам пристальней и отыскали у него страницы, где обнаруживается «еврейский вопрос». Совсем небольшой, если так долго всерьез не обращали на него внимания, но теперь все-таки обнаружили. Ну и все: ату классика, ату! И юбилей выбрали не случайно: слышнее и больнее для нашего брата. На войне как на войне.

А то, что в книгах Чехова существует и русский вопрос, и куда в большей степени, это так и положено.

– Опустошение душ людских, о котором мы сегодня с вами говорим, низведение их с нравственной высоты в яму, в грязь, в болото, не может не сказаться буквально на всех сферах нашей жизни. В том числе и на спорте, о котором в последнее время много говорят в связи с крайне неудачным выступлением наших спортсменов на зимней Олимпиаде в канадском Ванкувере. Да, разрушена советская система подготовки спортсменов, и это, безусловно, сказалось. Но, по-моему, дало о себе знать и нравственное, духовное разрушение людей. Ставка на одни лишь деньги явно себя не оправдывает. Если нет у соревнующихся сильного патриотического духа, то не действуют и посулы «куршевельца» Прохорова, обещавшего «миллион евро на двоих за победу». Он, Михаил Прохоров, становится теперь, похоже, чуть ли не главным спонсором в спорте. Рассказывали о грандиозных хмельных приемах в так называемом «Русском доме» на Олимпиаде, о бурных возлияниях там. Но, увы, нашим спортсменам это перенесение куршевельских нравов в Ванкувер не помогло – напротив, судя по всему, еще более деморализовало.

Есть у меня и еще одно конкретное наблюдение на сей счет. Телеканал НТВ показал обсуждение в студии олимпийских итогов. Присутствовал там и редактор прохоровского журнала «Русский пионер» – упоминавшийся Андрей Колесников. Так какую же главную рекомендацию высказал он как вывод из российского провала на Олимпиаде? Надо как можно больше закупить иностранных тренеров!

Вот вам и вся премудрость. Наши отечественные тренеры обеспечивают громкую славу китайским спортсменам, а у Колесникова и его патрона Прохорова – вся надежда на западных учителей. Вот до чего в плоть и кровь впиталось восхищение перед всем иноземным, заемным, «не нашим». А можно ли прийти к большим победам, опираясь не на свои силы и опыт? Можно ли вообще хоть в чем-то стать победителем, если за душой – ничего?

– Деньги, деньги, деньги!.. И чем дальше, тем чаще произносят это заклинание и тем больше поклоняются ему. Много ли получали советские спортсмены, раз за разом побеждавшие и на Олимпиадах, и на мировых первенствах? Да нет, не за деньги, а за честь Отечества сражались они, и это вдохновляло их больше, чем теперешние барские посулы. Спорт начинался в каждой школе и продолжался в университетах и институтах. В армию ребята шли не из-под палки, а там непременное закаливание и тренировки тела и духа. Все происходило в общем процессе воспитания, а уж затем лучшие, талантливейшие, показавшие свои недюжинные способности могли окончательно отдаться спорту.

Деньги, деньги, деньги… Я не могу понять… Почти все понимают и признают это необходимым, а я, дурак, никак не дотумкаю. Не могу понять, почему в футболе, баскетболе, хоккее и много где еще мы не можем обойтись без «варягов» и платим им бешеные деньги. А своих ребят продаем в иностранные клубы. Что это за рекогносцировка, к чему она? Когда наши хоккеисты в 70-х, кажется, годах высадились в Канаде, стране лучшего в мире хоккея, и принялись игру за игрой выигрывать у хоккейных законодателей, не было у нас и не могло быть ни одного «варяга». На всем своем побеждали и десятилетиями никому не уступали. И не требовались для этого барские деньги подозрительного происхождения от господ Абрамовича и Прохорова.

– Не могу не привести еще одно – прямо-таки знаковое, программное! – высказывание, прозвучавшее недавно из уст главного идеолога власти – первого заместителя руководителя президентской администрации Владислава Суркова. В связи с проектом создания супермодного «иннограда» под названием «Сколково», где ставка тоже делается на импорт (в данном случае – на импорт не тренеров, а научных мозгов), этот идеолог заявил: «Быть патриотом сегодня – это желать как можно большего количества иностранцев, работающих в России». Что можете сказать на сей счет?

– Ну, тут уж, как говорится, без комментариев. Трудно придумать более странный патриотизм и более нелепых патриотов…

Июнь 2010 г.

Великая боль души, которая спасает Вместо послесловия

Если прочитаны эти беседы, запечатлевшие голос выдающегося русского писателя в самое тяжелое для Родины время, мне остается, хотя бы коротко, сказать о том, чем конкретно они были вызваны и как родились.

Черный октябрь 1993-го… Залпы танковых орудий в центре российской столицы только что довершили расправу над Верховным Советом, ставшим одним из последних оплотов сопротивления ельцинскому беспределу. Ночью, как тати, собрали «победители» трупы убитых и тела раненых, развезли тайком по разным концам Москвы. Закопченное здание на Краснопрес ненскойнабережной печально дымится. Газета «Правда», в которой я работаю, и «Советская Россия», где печатаюсь, указом Ельцина закрыты.

А между тем в других газетах развернулась самая настоящая вакханалия, активными участниками которой стали «демократические» писатели. И сколько кровожадности обнаружилось вдруг у тех, кто еще недавно вовсю болтал о гуманизме и общечеловеческих ценностях! «Писатели требуют от правительства решительных действий» – так заявлено в коллективном письме, которое опубликовали «Известия» и под которым поставили свои подписи аж 42 литератора. «Решительные действия» означают: никакой пощады оппозиционным изданиям и партиям, не церемониться с ними, добить, окончательно запретить.

Но даже на этом разнузданном фоне поразило меня интервью одного из вышеупомянутых «подписантов» корреспонденту «Подмосковных известий». Не кто иной, как слывший тонким лириком Булат Окуджава, на вопрос, какое впечатление произвел на него расстрел Дома Советов, проявив полную откровенность, беззастенчиво ответил: «Я наслаждался этим».

Как такое может быть?! Чтобы поэт наслаждался кошмарным зрелищем кровопролития, публичным убийством десятков и сотен людей…

До сих пор остро помню состояние психологического шока, вторично пережитое после расстрела. Казалось, невозможно стало дышать. И я тут же начал думать, кто из писателей, коллег Окуджавы по литературному труду, мог бы понять и разделить это мое потрясение.

Кто? Словно голос свыше услышал я в те минуты: Валентин Распутин.

* * *

Он уже тогда был классиком русской литературы. О нем уже без колебаний можно было говорить: великий русский писатель. Но ведь был тоже очень большой писатель – Виктор Астафьев, а его подпись, однако, завершила список 42-х под призывом «решительных действий». Так обратился к ельцинскому режиму. Вместе с Окуджавой.

Почему ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не мог я представить в том списке имя Валентина Распутина? Да потому что твердо знал: совесть ему не позволит. Вот и голос свыше, назвавший именно писателя Распутина моим потенциальным собеседником на тему о самом горьком и наболевшем, конечно же, в первую очередь подразумевал его совесть.

До того времени мы с Валентином Григорьевичем не встречались ни разу. Как писателя я его, разумеется, очень любил. Начиная с «Денег для Марии», «Уроков французского» и других ранних рассказов. На страницах «Правды» он печатал интервью и статьи в защиту Байкала, против поворота северных рек. Запомнилось и острое его письмо в соавторстве с Юрием Бондаревым и Василием Беловым, бившее тревогу по поводу состояния нашей эстрады и вообще так называемой массовой культуры, к которому она скатилась в годы «перестройки».

Но как он отнесется к предложению побеседовать, если имеется в виду напечатать его слово в «Правде» уже иного времени и совсем другого положения? Когда она не главная газета страны, а одна из ставших в оппозицию к новой власти. Только что с неимоверным трудом в очередной раз удалось отстоять возобновление ее издания и само историческое имя газеты, которую – власть даже не скрывала этого! – по всем раскладам должны были уничтожить. И я, увы, не раз сталкивался при обращении к некоторым из прежних авторов «Правды» с категорическим отказом или вежливо-лукавым уходом от предложения выступить в ней.

Валентин Григорьевич согласился мгновенно. Более того, когда я слушал его доброжелательный голос в телефонной трубке, мне показалось, что он чуть ли не ждал подобного предложения. Значит, у него было желание высказаться, а что это будет трибуна «Правды» его не только не смущало, но, как я понял, наоборот, в создавшихся условиях по-своему вдохновляло.

И вот я у него дома. Начинаю с потрясшего откровения Окуджавы, которое, сразу чувствую, потрясает и его. Вообще, первое и главное чувство, впоследствии все больше во мне углублявшееся, – это близость, даже родство душевного состояния. Право, совсем не часто мне как журналисту доводилось ощущать такую душевную близость с теми, кто становился моим собеседником, так сказать, по долгу службы. Здесь же возникло не только удивительное взаимопонимание, но, я бы сказал, взаимочувствие, при котором разговор обретает особую доверительность.

Причем ведь нельзя сказать, что мой собеседник как-то специально старался для этого. Человек, по натуре сдержанный, отнюдь не склонный к раскрытию души нараспашку, он говорил ровным голосом и находился в постоянной сосредоточенности, из которой, казалось, вывести его на нечто постороннее никакой силой невозможно.

Да, он был до предела сосредоточен. Не одним лишь разумом, а и чувством. И преобладала в нем – это доходило до меня почти физически – великая, всепоглощающая, неизбывная боль.

Боль за Россию. За то, что с нею и в ней происходит. За ее сегодняшний и завтрашний день.

Вот что определило основной настрой нашей первой беседы, а затем и всех последующих, которые постепенно станут регулярными, продолжаясь каждый год.

* * *

Позволю себе высказать здесь одно соображение, давно уже во мне утвердившееся. Состояние боли считается ненормальным для человека. От боли принято лечить. Однако последнее двадцатилетие в России что-то в этом традиционном представлении перевернуло, если, конечно, говорить о состоянии не физическом, а душевном.

По-моему, душевно и духовно здоров у нас нынче тот, у кого душа болит за происходящее с Родиной, и наоборот, в лечении нуждаются не знающие такой боли, не испытавшие ее. Если не болит, значит, не побеспокоишься об изменении положения в стране. Значит, тебя оно устраивает. Кто-то специально заглушает возникшую боль разного рода средствами – от самовнушения до алкоголя и наркотиков, от современных развлечений до старинного колдовства.

У Валентина Распутина душа болит очень сильно и постоянно. Однако от этой боли он не бежит в бесчувствие, не старается любым способом избавить себя от нее. Как Спаситель через свое страдание вел к искуплению род людской, так в одном из достойнейших сынов России великая боль души за родную землю и родной народ несет надежду на общее наше спасение. Ибо если так сильно болит, то надо, обязательно надо, не временно устранять само это ощущение боли, а искоренять причины и источники ее. А они ох как глубоки, въедливы, коварны, какой разветвленной и ядовитой сетью пронизали всю жизнь страны, идя, конечно, от властного верха…

Что же толку в этих наших беседах, переполненных истовой болью и длящихся столько лет? Валентин Григорьевич тоже задается таким вопросом. В одной из своих статей он написал, что мы не обольщаемся слишком большими результатами, и это верно. Обольщаться не следует. Однако, я думаю, Валентин Распутин тысячу раз прав, выражая надежду, что и те результаты, которые есть или все-таки могут быть, придутся кстати в той сумме, из которой должно же в конце концов сложиться усиление нашей Родины, призванной вернуть себе духовную мощь, свет великой культуры и социальную справедливость.

Сегодняшний читатель прикоснется в книге к мыслям и чувствам выдающегося современника, наделенного не только уникальным талантом, но и обостренной совестью, особым чувством чести. Прикоснется – и, хочу верить, что-то очень необходимое возьмет себе в помощь.

А читатель будущий обратится к этим беседам, дабы узнать, чем жил в труднейшие годы великий писатель и великий патриот Земли Русской. Конечно, он, писатель Валентин Распутин, – прежде всего и больше всего в своих повестях, рассказах, очерках. Но вот так случилось, что из года в год все последнее время, обозначающееся в 2012-м его семидесятипятилетием, длились и откровенные эти разговоры по самым острым, самым важным для Отечества проблемам. Печатались в «Правде» или в «Советской России», в «Советской России» или в «Правде». Каждый год, в течение уже многих лет. Так что сложился если не дневник, то своего рода ежегодник, в котором последовательно запечатлялось многое из того, что особенно волновало, тревожило, озабочивало Валентина Григорьевича Распутина – при переходе из века в век, из тысячелетия в тысячелетие.

Я знаю, ему эта многолетняя работа, которая, надеюсь, еще продолжится, по-особому дорога. Как документ времени? Нет, пожалуй, даже более, гораздо более того. Как свидетельство души во времени. А работал он над текстами этих бесед по-писательски – по-распутински, я бы сказал. Предельно кропотливо и тщательно, выверяя каждое слово и малейший нюанс. Так же, как работает над повестью, рассказом или очерком.

Значит, и это неотъемлемая часть творчества большого русского писателя на крутом рубеже биографии его Родины, которую он любит поистине больше жизни.

Виктор Кожемяко

Валентин Распутин «С нас хотят содрать последнюю кожу» Из выступления на встрече с читателями в московском гуманитарном педагогическом институте, посвященной изданию книги «Боль души» (М., 2007)

Об этой книге

Книга «Боль души» родилась из бесед, которые мы с Виктором Стефановичем Кожемяко ведем с 1993 года. Первый наш разговор состоялся вскоре после расстрела Верховного Совета, а затем появилась потребность его продолжать. Потому что много острых вопросов в нынешней жизни, требующих обсуждения.

И говорим мы обо всем откровенно, до последней откровенности. Скрывать ничего не надо. Они, противники наши, не скрывают ничего – а нам чего же стесняться? Отклики на книгу, которые мы получаем, подтверждают: только так и следует вести разговор.

О состоянии культуры

Постоянная наша тема – это культура. Что происходит с ней в России сегодня? Вот недавно я прочитал слова Тихона Хренникова, сказанные им в прошлом году, накануне смерти. Он сказал: «Нет культуры – нет государства. Есть культура – есть государство». А ведь совершенно точно!

Без культуры ну какое же может быть государство, если нет воспитания? Без культуры ну какое же будет государство, если по телевизору распевают те песни, которые мы слышим, например, в Новый год? Это же ужас! Это прямо-таки голоса с Лысой горы, и причем с каждым годом все «лучше», все больше. И некому, как видно, остановить. Да что там некому – не хотят остановить!

Ведь сколько уже лет творит Швыдкой свое подлое дело в культуре. Мы от Союза писателей отправляли письмо президенту, протестовали, заявляли, что не хотим мириться с таким руководителем культуры. И вот вроде бы пришел новый министр. Но мы же видим: у этого министра культуры нет возможностей влиять на культуру! Потому что все фактически осталось у Швыдкого.

А он явно поставлен для того, чтобы разрушать культуру. Судя по всему, задание ему такое дано, потому и чувствует себя столь уверенно. И ведь он, Швыдкой, не один такой.

То, что делается сегодня в образовании и культуре, – это все равно что сдирать кожу с человека. Кажется, с нас хотят содрать последнюю кожу, до самого конца. Больно! Духовно и морально невыносимо больно.

О нынешней школе

Если же говорить о школе, то там все еще страшнее, гораздо страшнее. На что ребята обречены? С этим так называемым единым государственным экзаменом, с этими «тыками»-тестами разве могут они получить настоящее образование? Неудивительно, что многие из школы выходят просто безграмотными.

Мне известно, что в Московском государственном университете некоторое время назад стали организовывать курсы русского языка для поступающих. Настолько они безграмотны. Не знаю, существуют ли эти курсы сейчас, но какой все-таки тревожный симптом!

Да, русский язык молодые знают все хуже и хуже. В семьях надеются, что государство, как это было при Советской власти, научит детей самому необходимому, а ничего не получается. Школа сегодня для многих учеников – это почти гибель. Много пишут об этом, много говорят. Но все остается без изменений. Потому что государство думает иначе.

Особенно душа болит за деревню, где школы, так называемые малокомплектные школы, теперь сокращаются. Какая же Россия без деревни? Когда-то Шукшин говорил: как ни посмотришь в черной рамке (то есть в газетном некрологе об ушедшем великом человеке) – наш, деревенский.

Мне одна учительница написала из села, как ей приходится хитрить, чтобы увеличить число часов для русского языка и литературы. Пускай, дескать, они там «наверху» свое придумывают, а я действую по-своему. И у меня получается на один или даже два часа в неделю больше, чтобы учить детей родному языку. Но много ли таких учителей? И будет ли их со временем больше?..

Сейчас, говорят, рождаемость повышается, что само по себе, конечно, хорошо. Но ведь детей малых подкарауливают со всех сторон! Швыдкой подкарауливает, нынешняя школа, соблазны всякие. Чтобы сделать не человеком, а неизвестно кем.

О нашей призванности и нашем стоянии

Наверное, я нарисовал довольно мрачную картину. Если продолжать эту «Боль души», то продолжать ее придется, видимо, долго. Однако и стоять придется, поскольку веры в лучшее будущее и надежды терять нельзя.

Стоять надо! Бывает так, и у меня бывает: приглашают куда-то на хорошее дело, а уже устал, уже и годы, и не хочется никуда идти – тянет просто с книжкой посидеть. И отказываешься. А потом совесть среди ночи просыпается: почему отказался? Ведь полезное, нужное дело, о важном будет разговор, а ты все-таки отказался.

Ну да, усталость, возраст, но надо идти до последнего. Носят ноги – иди, есть о чем говорить – говори. Я думаю, это наша призванность: ни в коем случае не молчать, не устраняться, не уходить оттуда, где ты нужен.

И я знаю: так не получится. Как бы мало сил ни оставалось, все равно надо подниматься, и отвечать на вопросы Виктора Стефановича, и во что-то ввязываться, где-то выступать, кому-то помогать.

В книге мы не теряем надежды, что победим. Давайте работать для этого.

Январь 2008 г.

Виктор кожемяко Ожидание спасения или катастрофы? Валентин Распутин и другие в новом документальном фильме «Река жизни»

О том, что такой фильм задумано создать, услышал я впервые от Валентина Григорьевича Распутина весной 2009 года. Именно тогда писателю предложили отправиться в путешествие по Ангаре – от истоков до устья. Путешествие не праздное, а, можно сказать, творческое, с посещением мест, особенно памятных и дорогих для автора «Прощания с Матерой», который здесь же и родился. Не знаю точно, кто стал инициатором идеи, но поплыли вместе с Валентином Григорьевичем известный литературный критик Валентин Курбатов и книжный иркутский издатель Геннадий Сапронов, а также кинорежиссер-документалист Сергей Мирошниченко со своей операторской командой, снимавшей день за днем все происходящее в пути.

Через год, летом 2010-го, путешествие планировалось продолжить в том же составе, однако это не сбылось: Сапронов неожиданно скончался – сразу после завершения первого этапа экспедиции. Мирошниченко долго работал над отснятым материалом, из которого и родился фильм под названием «Река жизни». Он был показан по телеканалу «Культура» 17 и 18 мая 2011 года.

Личные трагедии на общем мрачном фоне

Впрочем, полное название завершенного двухсерийного фильма – «Река жизни. Валентин Распутин». Дополнение не случайное. Имя выдающегося писателя должно было привлечь (и уверен, привлекло!) немало зрителей, которые иначе, может быть, и не включили бы телевизор. Но главное – имя Распутина в названии этой картины совершенно правомерно по существу. Потому что на нем, собственно, держится ее стержень: он – центральный участник и комментатор всех встреч, к тому же читающий по ходу фильма свой закадровый текст, через его творчество и жизнь рассматриваются многие злободневнейшие современные проблемы.

В общем-то, взгляд писателя на эти проблемы известен, высказывался не раз, в том числе на страницах «Правды». И читать или слышать проникновенное его слово – впечатление всегда очень сильное, но вот одновременно видеть вместе с ним и вместе переживать – тогда, оказывается, еще сильнее.

Видеть нынешнюю Россию по берегам великой сибирской реки… Разруха. Развал. Запустение. Захламление. Безработица. Безысходность…

Вскоре после поездки, заметно подавленный всем виденным и слышанным, Валентин Григорьевич сказал мне так:

– Не только больно и горько, а невыносимо тяжело. Вон Геннадий не вынес…

Это о Сапронове. Действительно, внезапная кончина участника фильма, еще далеко не старого, очень энергичного и внешне вроде бы вполне здорового, представляется в чем-то знаковой: сердце не выдерживает тяжелейших ударов сегодняшней жизни.

В фильме Сапронов рассказывает, как убили его двадцатипятилетнего сына. Просто шел по улице человек, а навстречу несколько таких же молодых: «Не понравилось, что человек идет, взяли и убили…»

Рассказывает, как хоронил недавно племянника, погибшего от наркотиков. А вокруг могилы сгрудились такие же молодые и… обреченные. «Приехали мы в сороковой день – кладбище уже метров на двадцать пять подвинулось дальше. И все могилы молодых: человек пятьдесят за сорок дней. И это ведь только на одном из кладбищ Иркутска! А по всей России? Война – самая настоящая, большая…»

Другой сотоварищ Распутина в поездке, Курбатов, прибыл из Пскова, где только что похоронили тогда замечательного искусствоведа, художника-реставратора, публициста Савву Ямщикова. Сам же Валентин Григорьевич постоянно несет в себе неизбывную боль после гибели дочери в авиационной катастрофе. Тоже знаковой, отражающей суть трагичного для России времени. Как и катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС, происшедшая месяц спустя после писательского плавания по Ангаре к Енисею.

Не сказать об этом в фильме и не показать кадры той страшной трагедии (одной из множества за последние двадцать лет!) было невозможно. И вот какое слово слышим на фоне этих кадров от Распутина, потрясенного, как и все мы, небывало сгустившейся чередой катастроф:

«Всегда казалось само собой разумеющимся, заложенным в основание человеческой жизни, что мир устроен равновесно, и сколько в нем страдания, столько и утешения, сколько белого дня, столько и черной ночи. Да, впереди всегда маячил плотный берег, и в любом крушении всегда оставалась надежда взойти на него и спастись. Теперь этот спасительный берег куда-то пропал, уплыл, как мираж, отодвинулся в бесконечные дали. И люди теперь живут не ожиданием спасения, а ожиданием катастрофы…»

Отчего душа болит, кричит и плачет

Все это отразилось в фильме, который с первых кадров до конца, на все три часа обеих серий, печальный получился, как безотрадным было и само путешествие. Не вносит света даже встреча с родным селом писателя.

– Тут детей-то рожали всегда немало, – размышляет он перед школьным зданием, при его участии построенным и торжественно открытым несколько лет назад. – А теперь обидно за эту прекрасную школу, в которой остается… Да никого уж не остается!

И все чаще рождаются дети-уроды. Пьянка безудержная, дикая. Причина?

– Люди остались совсем не у дел… Видно, что уже нет ничего, чтобы как-то оправдывать свою жизнь. Только деньги. Деньги – и все. Пустота!..

Сюжет картины не задан, он сам собой развивается вместе с движением катера и его пассажиров. Где-то они причаливают и выходят. Их либо приветствуют хлебом-солью (значит, знали, кто в гости?), либо встречи происходят неожиданные. Но везде – обращения к любимому писателю как к человеку, который непременно поймет и, может быть, поможет, везде – откровенный разговор. О чем же?

– Душа болит. Поглядите на нашу Сибирь-матушку. Погибает она, погибает. Вложений-то никаких нет… Так что наказ такой: Сибирь поднимать надо!

– Сейчас отток населения из Усть-Илимска. Уезжает молодой человек. Здесь не остаются студенты, никто не остается, потому что перспективы не видят.

– Знаете, как у нас леспромхоз закрывали? Говорят, обанкротился. Так приехали с автоматами омоновцы. Забрали всю технику – и конец…

– Эти совхозы строились как планово-убыточные. Когда мы поднимали вопрос о нерентабельности таких предприятий по северам, нам говорили: ваша задача – вырастить мясо и свежее молочко, не ваша забота, во что это обойдется. А потом жизнь переменилась, и сказали: вы должны обходиться собственными средствами. За границей сельское хозяйство дотируется государством на 50–60 процентов и больше. Мы в России господдержку потеряли, и пошел развал агропромышленного комплекса…

– Все развалилось, всю Россию продали! Ее только название осталось… А Россия-то безработная, все дорого!.. А лес-то отсюда везут за бесплатно, нам ничего. Но нас бы не было – и государства бы не было. Мы работяги…

– У меня сын, а у него четверо детей. Он четыре тысячи получает и его жена – четыре. Попробуй на восемь тысяч такой семьей проживи! Я ложусь с этой думой и встаю с ней. Тяжелая, очень тяжелая жизнь…

– Наша деревня Кеуль организована была в 1687 году, а теперь в связи с тем, что она попадает в зону затопления Богучанской ГЭС, эта деревня закрыта. И 54 семьи жителей перевезены в село, которое расположено в трех километрах отсюда. Но особенность села такова: на его территории нет ни одного работающего предприятия. Населению существовать не на что…

«Заливайте нас, товарищ Дерипаска! Заливайте!..»

Здесь подошел я к теме, которая, при всем многообразии сменяющихся в фильме тем, изначально определялась его авторами как центральная. Строительство еще одной ГЭС на Ангаре – Богучанской. А значит, создание еще одного водохранилища, затопление прибрежных сел и деревень, снова обжитая земля и родные кладбища обречены уйти под воду…

Словом, очередное прощание с Матерой. И ожидаемо возникают в фильме Сергея Мирошниченко кадры из другого фильма – «Прощание», снятого по знаменитой повести В. Распутина Ларисой Шепитько (она погибла, когда шли съемки) и Элемом Климовым. Возникают апокалиптические поджигатели домов, «расчищавшие» место перед затоплением. Повторяется скорбное лицо великой белорусской актрисы Стефании Станюты в роли Дарьи, вещающей с экрана: «У кого нет памяти, у того нет и жизни…»

Тема, конечно, для Распутина самая-самая. Соединяющая судьбу природы и людей. Он ведь в эту поездку отправился тоже прощаться. «Мы не говорим об этом вслух, – слышится его негромкий вступительный голос за кадром, – но и без слов ясно, что мы едем прощаться с Ангарой, поклониться ей и встретить ее ответный взгляд, едва ли благодарный».

Красавице Ангаре, как и батюшке Байкалу, отдает писатель заветные слова: величавая, говорливая, щедрая… «От Байкала до Енисея, – вспоминает он, – на всем пути было только любоваться ею». Но этой Ангары, продолжает далее, больше нет: «Три гидроэлектростанции, одна мощнее другой, встали на ее пути и своими огромными рукотворными морями уничтожили ее красоту. Скоро вступит в строй четвертая…»

Красота и польза – глубочайшая философская и социальная проблема, таящая в себе роковые противоречия. Доходящая даже до дилеммы: красота или жизнь? Ибо знаем, приходилось подчас людям ради жизни (буквально!) жертвовать красотой.

«Нам не электричество нужнее, а национальная память», – говорит в фильме Валентин Курбатов. Но электричество тоже нужно? Большой полемический разговор об этом возникает на экране с директором Братской ГЭС Виктором Рудых. «Я понимаю, плата за цивилизацию должна быть минимизирована, – рассуждает он, – но вот Китайская Народная Республика строит 104 ГЭС, а мы говорим про одну Богучанскую…»

Действительно, нет у нас сегодня великих строек коммунизма. Да и вообще почти никаких строек нет. Это – хорошо? И тут же, почти встык, другой вопрос, которым задается на Усть-Илимской ГЭС Геннадий Сапронов: как это могла она стать частной собственностью – гидроэлектростанция, которую строила вся страна?

– Я думал, такие ГЭС им поперек горла встанут. Нет, не встали. Все они съели, все распределили.

А результат? В кадре разрушенной Саяно-Шушенской зловеще мелькает за спиной Шойгу профиль олигарха Дерипаски. Того самого, который, как говорят, строит сегодня новую ГЭС – Богучанскую. Смешно звучит, что он – «строит». Но всем ясно, что ему она будет принадлежать, на него будет работать, умножая личное его многомиллиардное состояние. Колоссальная корневая разница, на кого работает ГЭС – на страну, на весь народ или на прибыли этого Дерипаски…

– Заливайте нас, товарищ Дерипаска, заливайте! – ернически кричит на празднике в селе Кежма подвыпивший мужичок. На бурном празднике, посвященном… прощанию со старинным селом, которое вскоре будет затоплено.

Странно это – праздник в честь затопления? Еще бы! Но вот организаторы лучше ничего не придумали, хотя роняет в разговоре с ними Распутин самое подходящее: тризна. Нет же, будет вместо скорбных поминок шуметь и гудеть на берегу Ангары это разухабистое веселье – пир во время чумы.

Догадаться о главном обмане и встать против него

Вообще нетрудно по ходу фильма заметить, что абсолютное большинство людей как-то уж слишком легко расстаются нынче с родными местами. Больше того, хотят этого. Почему же? Да потому, коротко говоря, что здесь им стало сегодня настолько плохо, что хуже, думают, уже не будет. Готовы хоть куда, и чувство родины их нисколько не держит…

Нечто новое по сравнению со временем Матеры?

В фильме Валентин Григорьевич и его спутники немало рассуждают об усталости нашего народа и в целом о нынешнем состоянии его: скорее, говорят, уже и не народ, а население. Не со всем я в этих рассуждениях соглашаюсь, а в чем-то не согласен категорически. Но вот, по-моему, безусловная правда, словами Валентина Распутина:

– Эта усталость от 80-х годов, а потом от нового режима. Когда обманули так, как никогда не обманывали мужика. Вот мужики до этого хотя бы догадались…

Верно. И особенно догадаться всем надо, в чем главный обман: не народ, а Дерипаска (скажем так обобщенно) стал владельцем народных электростанций, заводов, газет, пароходов. Владельцем Байкала и Ангары, нефти и газа, да всей России.

Это справедливо? Нет. А можно ли изменить? Наверное, не только можно, но и нужно. Разумеется, для этого, если вспомнить один из разговоров, происходящих в фильме, народу надо идти не в полицаи, а в партизаны. Обратиться к социализму, об истинно христианской сущности которого интересно размышляет на экране Валентин Курбатов.

Река жизни, раньше или позже, обязательно потечет в России по руслу справедливости. Иначе это будет уже вконец не Россия.

Оглавление

Эти двадцать убийственных лет Вместо вступления

Глава I После расстрела на Краснопресненской

  Нет, не кончено с Россией…

  Не тот победитель? Замечательный русский писатель Валентин Распутин стал абсолютным лауреатом международной литературной премии «Москва – Пенне».

    Почему русского писателя, ставшего лауреатом международного конкурса, «приветствовали» хамскими выпадами (комментарий журналиста)

  «Всю жизнь я писал любовь к России»

Глава II А век двадцатый близится к закату

  У нас – поле Куликово, у них – «Поле Чудес»

  Краденый венец

  Рубеж горя и беды или все-таки надежды?

Глава III Вступая в новое столетие и даже тысячелетие

  Доля ты русская…

  И в душу лезут диверсанты

    Предвестие апокалипсиса?

    Отстоим ли родную землю?

    Спасем ли наш язык?

    Кто «за стеклом» и где же слово Достоевского?

    И дальше будут нас разъединять?

  Бесконечные жертвы. Во имя чего?

    За маской развлечения – лицо насилия

    Чужим курсом и по чуждым нотам

    Нам нельзя без сострадания и справедливости

  Бедность и порок

    Есть ли сострадание к униженным и оскорбленным?

    Замораживают, грабят, издеваются

    Слышит ли власть и почему молчит народ?

Глава IV Отнимают у народа родину

  Чья эта страна?

    Исчужили россию

  Слезы богатых и слезы бедных

  Прилавок культуры

  Цена жизни

    Шла поддержка от родственных душ

    А дьявольский хохот гремит вовсю

    Забыть о безопасности?

    В погоне за выгодой

    Сбережение для растления обрадовать не может

  Дело Швыдкого живет. И побеждает?

    Уничтожают остатки здорового вкуса

    Почему не поется сегодня

    Куда переезжаем?

    На словах и на деле

    Русский мир или «русские центры»?

Глава V Когда отринуты моральные законы

  Что же это значит – жить хорошо?

    О чувстве добра и взаимопомощи

    Справедливость для нас превыше всего

    Вырваться из оккупации!

    Нынешняя «элита» опять ненавидит «плебеев»

  Свободу гангстера и насильника ограничивать не хотят

    Уход и увод от контроля

    Кто спасет «маяк»?

    Об экзамене по литературе, юбилее гоголя и спектакле Татьяны Дорониной

  Нравственность или успешность?

    Что значит быть успешным

    Призывают зарабатывать, не работая

    Максим Галкин затмил Юрия Гагарина

    Можно ли служить одновременно богу и мамоне?

Глава VI Где, укажите нам, отечества отцы?

  Время трагедий

    Между жизнью и смертью

    В погоне за прибылью

    Кому власть служит

    Что увиделось на ангаре

    Потери в культуре невосполнимые

    А что будет дальше?

  Горюшко ты наше, батюшка Байкал Валентин Распутин снова возвышает свой голос в защиту российского чудо-озера

  Что у них за душой?

    Явление «русского пионера» от миллиардера прохорова

    Разберемся, кто есть эти «они» и какие

    Аскетизм не подходит этой власти

    В святотатстве и больших деньгах нет вдохновения

Великая боль души, которая спасает Вместо послесловия

Валентин Распутин «С нас хотят содрать последнюю кожу» Из выступления на встрече с читателями в московском гуманитарном педагогическом институте, посвященной изданию книги «Боль души» (М., 2007)

  Об этой книге

  О состоянии культуры

  О нынешней школе

  О нашей призванности и нашем стоянии

Виктор кожемяко Ожидание спасения или катастрофы? Валентин Распутин и другие в новом документальном фильме «Река жизни»

  Личные трагедии на общем мрачном фоне

  Отчего душа болит, кричит и плачет

  «Заливайте нас, товарищ Дерипаска! Заливайте!..»

  Догадаться о главном обмане и встать против него Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg