«От Давоса до Куршавеля»

Алексей Константинович Пушков От Давоса до Куршевеля. Где решаются судьбы мира?

Москва — Вашингтон: состоялась ли «перезагрузка»?

«ПЕРЕЗАГРУЗКА» В ПОЛИТИКЕ США: СТРАТЕГИЯ ИЛИ ТАКТИКА?

Что такое «перезагрузка» и чем она вызвана? Почему Барак Обама, вместо того чтобы пойти по стопам администрации Буша и попытаться подвергнуть Россию изоляции после войны августа 2008 года с Грузией, поступает обратным образом? И вместо изоляции предлагает Москве особые отношения, словно пятидневной кавказской войны не было и в помине?

На это есть серьезные причины. И дело не только в стремлении новой, демократической администрации занять другую позицию, чем занимала прежняя республиканская администрация.

«Перезагрузку» можно определить как насущную потребность в координации политики и согласовании национальных интересов сторон перед лицом новых вызовов глобализации, а также необходимости решения острых международных кризисов. Именно так представляет «перезагрузку» в отношениях с Россией внешнеполитическая доктрина Барака Обамы.

Вместе с тем «перезагрузка» может рассматриваться и как набор тактических ходов и политических приемов с целью получения необходимой для администрации США поддержки со стороны России. В этом смысле «перезагрузка» — не более чем смена тактики, вызванная стремлением превратить Москву во временного, инструментального партнера Вашингтона. Насколько можно судить, именно так воспринимает «перезагрузку» большая часть администрации Обамы, и прежде всего такие ее ключевые фигуры, как вице-президент Джозеф Байден и госсекретарь Хиллари Клинтон.

Однако в любом случае было бы неверно ограничивать «перезагрузку» лишь российско-американскими отношениями. В ней нашла свое проявление реакция США на глубокие процессы, происходящие в современном мире.

«Перезагрузка» как императив

Три крупных фактора обусловили пересмотр американской внешней политики и новые подходы администрации Обамы к мировым делам.

Во-первых, после провала политики односторонних действий администрации Буша, которая завела Соединенные Штаты во внешнеполитический тупик и была отвергнута самими американцами на последних выборах, администрация Обамы была вынуждена вернуться к «многосторонней политике». То есть радикально изменить прежний подход и начать привлекать — для решения стратегических задач США — ведущие державы современного мира, включая Россию и Китай.

Второй императив, который повлиял на сдвиги в американской внешней политике, — объективная потребность в широком международном сотрудничестве. Мы привыкли к этим словам и часто воспринимаем их как банальность. Однако в начале XXI века, с возникновением глобального мира и характерных для него глобальных кризисов, и прежде всего финансово-экономических, с серьезными изменениями климата и с угрозой распространения оружия массового поражения, эта потребность стала действительно объективной. Без такого сотрудничества ни одна страна, какой бы мощной она ни была, не способна не только решить этих проблем, но и создать базовые условия для собственной безопасности.

В-третьих, с политическим поражением США в Ираке мир вступил в эпоху «многополярности». Это признано повсюду в мире, включая сами Соединенные Штаты. Причем этот феномен отличается от «концерта великих держав» XIX века и от их соперничества в веке XX. Речь идет о возникновении нескольких полюсов политической и экономической мощи — США, Евросоюз, Китай, Россия, Бразилия, Индия — в качественно новых условиях — в условиях глобализации.

Глобализация, превращающая мир в единое целое, придает «многополярности» новое качество. Крупные центры силы уже не могут просто соперничать между собой, как в XVIII–XX веках. В условиях глобализации между ними возникает глубокая взаимозависимость.

Фактически разные «полюса» не могут обеспечить выполнение ряда своих национальных интересов, действуя независимо от других «полюсов». Это новое качество современного мира требует и новых форм согласования политики. Отсюда, например, такой новый феномен, как «Большая двадцатка». Обама и его мышление, во всяком случае — официальное мышление, которое позволило ему стать президентом США и самым популярным мировым лидером конца первого десятилетия XX века, — ответ на такую потребность. В этом, собственно, и состоит «феномен Обамы».

Четвертый императив был продемонстрирован глобальным кризисом. Выяснилось, что все страны сегодня подвержены беспрецедентному сочетанию трех видов кризиса: экономического, энергетического и экологического. Хотя острого энергетического кризиса в последние годы не наблюдается, его призрак гуляет по миру и ставит вопрос о ресурсной базе человечества. Этот латентный кризис периодически обостряется. С сочетанием трех видов кризиса ни одного государство также не способно справиться в одиночку.

Все это происходит на фоне предсказанного многими теоретиками относительного ослабления США и Запада в целом. Наиболее известен из них Самюэль Хантингтон, автор труда «Столкновение цивилизаций» (Samuel Huntington. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York, 1996). Хантингтон точно предсказал динамику падения относительной роли США и Запада в XXI веке и возрастание удельного веса новых центров силы. Прогноз был подтвержден ходом событий: в 2005 г. развивающиеся экономики произвели товаров и услуг больше, чем развитые экономики. 2005 год стал революционным, переломным годом в этом отношении.

«Перезагрузка» и отказ от политики «унилатерализма», то есть политики односторонних действий со стороны США, — отражение также и этой реалии. Правящий класс Соединенных Штатов в лице своих лучших представителей прекрасно понимает, что в условиях падения удельного веса США в мировой экономике они уже не могут проводить ту внешнюю политику, на которую были нацелены до сих пор.

Барак Обама и «старое мышление» правящей элиты

Вместе с тем, многое сдерживает позитивный процесс осознания нового феномена — феномена нарастающей взаимозависимости. Внешнеполитическое мышление в ряде государств, осознание стратегических целей и национальных интересов во многом остается прежним, т. е. унаследованным от XX века. Мир вступил в век XXI, мир вступил в эпоху глобальности, а восприятие национальных приоритетов и интересов меняется очень медленно. Администрация Буша дала пример устаревшего подхода к стратегическим задачам Америки и инструментам достижения этих задач. Из-за этого администрация Буша и оказалась чрезвычайно неудачной. Я бы назвал ее «провалившейся администрацией» (failed administration).

Избрание Обамы — подтверждение того, что в США появилось осознание необходимости другого подхода. Национальный инстинкт США сработал правильно — он сработал на сохранение американского лидерства в новую эпоху. Если бы вдруг на выборах победу одержал сенатор Маккейн и США упорствовали в своем прежнем курсе, то падение их роли было бы ускорено. Поэтому Обама — это президент Соединенных Штатов эпохи многополярного мира, в то время как Буш был президентом Соединенных Штатов конца того периода, который сами американские теоретики назвали «однополярным моментом» («unipolar moment»). Так обозначают сравнительно короткий период между резким ослаблением и распадом Советского Союза — 1990–1991 гг. — и политическим поражением США в Ираке, которое стало очевидным в 2004–2005 гг.

В современной истории был «однополярный момент», и администрация Буша в полной мере была администрацией «однополярного момента». Однако он уже позади. Обама пытается стать эффективным президентом США в условиях «многополярности», которая утвердилась надолго. В этом смысле президентство Обамы создает новые возможности, в том числе и для развития отношений между США и Россией, так как в его мышлении и внешнеполитической доктрине содержится признание того, что Соединенные Штаты должны активно взаимодействовать с другими державами на мировой арене, а не пытаться жестко диктовать им свою волю.

Каковы же факторы, подрывающие перспективы перехода США к качественно новой внешней политике?

Во-первых, Обама во многом остается заложником прежних целей американской внешнеполитической стратегии. Система стратегических задач и установок не пересмотрена. Этот парадокс отметил немецкий журнал «Шпигель». Выслушав речь Обамы по Афганистану, произнесенную 1 декабря 2009 года в военной академии в Вест-Пойнте, обозреватель журнала пришел к выводу, что это была «речь нобелевского лауреата войны». То есть Обама — «президент мира», Обама — дитя XXI века, Обама-«антиБуш» парадоксальным образом пошел по тому же пути, что и Буш — президент, отброшенный современным развитием, а именно — пошел по пути эскалации войны в Афганистане. И при Обаме США пытаются проводить политику, которую проводили США при Буше. «Шпигель» был не одинок в своей оценке: речь, с которой выступил Обама, как отмечали многие европейские обозреватели, мог бы произнести и Дж. Буш. Обама, казалось бы, мыслит иначе. Однако таковы императивы, продиктованные американской внешнеполитической стратегией и сохранившимся от прошлого мышлением американской политической элиты.

Второй фактор — одиночество Обамы. Представляется, что Обама по типу своего мышления находится в большом отрыве от собственной администрации. Ее взгляды точнее отражает вице-президент Джозеф Байден, который представляет традиционалистские подходы и периодически делал заявления, идущие вразрез с тем, что говорил президент США. Вспомним известное интервью Байдена газете «Уолл-стрит джорнэл» от 28 июля 2009 года. Суммируя сказанное Байденом, газета вынесла в заголовок такую фразу: «Ослабленная Россия подчинится Соединенным Штатам». В интервью Байден, в полном соответствии с логикой «холодной войны», доказывал, что через несколько лет Россия, ослабленная внутренними проблемами, будет вынуждена «встать на колени» перед США. Создается впечатление, что в этом интервью нашло отражение мышление большей части администрации Обамы, не говоря уже о конгрессе США и американской политической элите в целом.

Третий момент — тактический характер изменений, объявленных администрацией. США еще не созрели для глубокого переосмысления системы национальных интересов. В 2007 году в Давосе я спросил Джорджа Сороса о том, насколько повлияла на политическое мышление американских правящих кругов неудача в Ираке и будет ли она иметь такое же воздействие на это мышление, как поражение середины 70-х годов во Вьетнаме. Джордж Сорос, известный своей критикой администрации Буша и незадолго до этого опубликовавший книгу «Пузырь американского превосходства» (George Soros. The Bubble of American Supremacy. New York, 2004), на это ответил так: «Для того чтобы началась глубокая перестройка внешнеполитических подходов, Америка должна потерпеть такое же поражение, как в Ираке, как минимум еще в двух войнах». И это не выглядит как преувеличение.

В России такая перестройка произошла в конце 1980 — начале 1990 годов — и была очень глубокой. Именно тогда была пересмотрена система наших национальных интересов. Прежде всего, мы отказались от представления, что способны на базе определенной идеологии моделировать мир «под себя». Сегодня в этом — основная разница между нами и США. США по-прежнему исходят из идеологии моделирования мира, т. е. всемогущества. Даже если администрация Обамы ввела ряд изменений во внешнюю политику, базовая идеология Соединенных Штатов остается прежней. В России же утвердился другой подход: мы должны участвовать в формировании мирового развития, корректировать его, балансировать негативные тенденции, сотрудничать с другими странами в областях, где можно такие тенденции остановить или ослабить. Но в России нет ощущения того, что она держит Бога за бороду. В США оно по-прежнему сохраняется. А потому система внешнеполитических интересов не пересматривается.

Даже после избрания Обамы президентом в США не начались серьезные дебаты относительно характера и целей американской внешней политики. Обсуждается ее инструментарий, обсуждаются тактические ходы, как лучше при Обаме добиться примерно того же самого, чего пытался добиться Буш. Таким образом, мировая система изменилась, но идея американской гегемонии по-прежнему жива. В США еще долго под термином «американское лидерство» будут понимать американскую гегемонию. А термин «лидерство» использовать лишь как вежливое, политкорректное обозначение американской гегемонии. Сам Обама, ощущая это противоречие, настойчиво пытается изобразить Америку как лидера среди партнеров. Но американская политическая элита по-прежнему думает о гегемонии.

Соперничество продолжается

Что осложняет и будет осложнять «перезагрузку» в российско-американских отношениях? Прежде всего, это соперничество за влияние и ресурсы на постсоветском пространстве. После прихода Обамы оно стало не столь заметным, как при Буше, но оно сохраняется. Цели США не пересмотрены. Процессы на Украине, в Молдавии, в Грузии, в других республиках на бывшем советском пространстве по-прежнему рассматриваются в США, прежде всего, с точки зрения возможности ослабления России, или, точнее, — усиления влияния США за счет ослабления влияния России.

Второй фактор: США еще не перешли к тому, чтобы рассматривать «перезагрузку» как глубокий пересмотр отношений с Россией. Скорее, они рассматривают ее как паузу в прежней политике. Логика такова: раз не получилось превратить Россию в послушного «младшего партнера» за счет прямого напора, то берется пауза, меняются тактические ходы. Той же цели администрация Обамы пытается добиться не «кнутом», а «пряником». Сам Обама налаживает хорошие личные отношения с президентом Медведевым, пытаясь противопоставить его Владимиру Путину. Такая попытка была предпринята Обамой перед визитом в Москву в июле 2009 года. Буквально накануне визита президент США заявил: мол, с Медведевым у него полное взаимопонимание, а вот Путин «стоит одной ногой в прошлом». Это была грубая попытка противопоставления, но очень показательная. Интервью Байдена также весьма показательно: расчет сделан на то, что Россия все-таки подчинится США, но позже, через какой-то этап. Такое понимание «перезагрузки» означает, что США хотят другими средствами добиться прежней цели, и подрывает ее перспективы.

Третья серьезная проблема — сохранение ориентации США на расширение НАТО. Хотя периодически администрация США пытается сделать вид, что она от этого фактически отказалась, на самом деле расширение НАТО за счет приема Украины и Грузии остается официальной целью политики США. Официальная доктрина НАТО также гласит, что Украина и Грузия станут членами НАТО, вопрос лишь в сроках. Эту позицию повторяют представители американской администрации, и нет никаких оснований этому не доверять. И хотя в России есть энтузиасты «перезагрузки», которые не хотят этого видеть, но официальная американская политика именно в этом и состоит. Единственное изменение состоит в том, что эту цель временно отодвинули на второй план, поскольку у США есть другие приоритеты — Иран, Ирак, Афганистан. Однако от этой стратегической цели США и НАТО не отказались.

Предстоит также уяснить, в каком направлении пойдет пересмотр администрацией прежних планов США, касающихся системы ПРО в Европе.

Пятая проблема вытекает из отношения к России как к временному партнеру. С помощью России США хотели бы, прежде всего, решить иранскую проблему. Иранская проблема играет ключевую роль для американской гегемонии. Если американцы сумеют добиться своего по Ирану, то «американский мир» (Pax Americana) еще какое-то время продлится. Если же США не сумеют этого добиться, то «многополярность» будет устанавливаться гораздо быстрее. Это ключевой вопрос для Америки. Ради его решения — или хотя бы ради создания широкого международного давления на Иран с участием России и Китая — администрация Обамы дала понять, что готова пойти на значительные внешнеполитические подвижки. Проблема же состоит в том, что если эти изменения будут носить временный характер, то новое качество отношений между Россией и США создано не будет. Между тем есть серьезные сомнения в том, что в Вашингтоне к «перезагрузке» относятся как к стратегическому, а не чисто тактическому процессу. 

ДИЛЕММА ВАШИНГТОНА: МОЖНО ЛИ «ЗАБЫТЬ» О ПУТИНЕ?

Одной из серьезных и зримых проблем политики «перезагрузки» стало демонстративное стремление администрации Обамы отделить президента Медведева от премьера Путина. По этой причине накануне первого визита Барака Обамы в Москву вспыхнул скандал. Перед приездом в Москву Обама дал высокую оценку своим отношениям с Медведевым, назвав их «очень хорошими», а насчет Путина заявил, что «он одной ногой стоит на старых позициях и методах ведения дел, а другой — на новых». Мировая пресса взорвалась заголовками: «Обама заявляет, что Путин одной ногой стоит в прошлом!» «Обама поддерживает Медведева и осуждает Путина!» В Москве в этом справедливо усмотрели грубую попытку «разводки» с целью ослабления правящего «тандема» и противопоставления Медведева Путину.

Из интервью Барака Обамы агентству «Ассошиэйтед пресс» 3 июля 2008 года: «…Премьер-министр Путин по-прежнему обладает значительным влиянием в России; и я думаю, очень важно, когда мы будем продвигаться вперед с президентом Медведевым, чтобы Путин понял, что старые подходы времен «холодной войны» к американо-российским отношениям устарели и пора двигаться вперед в ином направлении. Я думаю, Медведев это понимает. Я думаю, Путин одной ногой стоит на старых позициях и методах ведения дел, а другой — на новых. И если мы сумеем дать ему и российскому народу ясное ощущение того, что США не стремятся к антагонистическим отношениям, а выступают за сотрудничество в ядерном нераспространении, борьбе с терроризмом, энергетических вопросах, то мы в итоге получим более сильного партнера в этом всеобъемлющем процессе».

Кто же был автором — или, по крайней мере, соавтором — этой неудачной идеи и грубой оплошности, которую совершил Обама накануне своего первого визита в Москву? Предположительно, свою роль сыграли здесь и госсекретарь Хиллари Клинтон, и вице-президент Байден. За этим также могли стоять такие крупные демократы и неформальные советники нового президента, как бывший госсекретарь Мадлен Олбрайт или ее первый заместитель Строуб Талботт, с которыми Обама консультировался по поводу политики в отношении России. Высказывалось также предположение, что за «разводку» активно выступал главный советник Обамы по России Майкл Макфол. До назначения в администрацию Макфол был профессором Стэнфордского университета, до этого несколько лет проработал в Фонде Карнеги в Москве и считался известным специалистом по России. В этом качестве он опубликовал в 2007–2008 годах несколько резко антипутинских статей в ведущих американских изданиях.

Одна из них вышла в начале 2008 года в журнале «Форин аффэрс», издаваемом Советом по внешней политике, под названием «Миф об успехе Путина» (Michael McFaul & Kathryn Stoner-Weiss. The Myth of Putin\'s Success. «Foreign Affairs», January-February 2008). В статье Макфол и его соавтор доказывали, что созданная Путиным модель развития России, вопреки распространенному мнению, не дала ее гражданам ни процветания, ни стабильности. Причем самым поразительным в статье было даже не отрицание прогресса, достигнутого при Путине, а всемерное превозношение правления Ельцина. Создавалось ощущение, что все то, за что ненавидели Ельцина его сограждане, вызывало у авторов статьи живейшее сочувствие. Напротив, очевидное улучшение экономической ситуации и появление стабильности при Путине — то есть то, что обеспечило ему высокую популярность в России, вызывало у авторов статьи резкое неприятие. Тогда я написал об этом в весьма жестком комментарии, опубликованном в американском журнале «Нэшнл интерест» (Alexey K. Pushkov. The Russian Roulette. «The National Interest», March 3, 2008).

Интересно, что в самих США статья Макфола была воспринята рядом экспертов как откровенно необъективная. В ней не содержалось серьезного анализа достижений и недостатков путинского правления. Зато она была полна пропагандистских клише и чуть ли не личной враждебности авторов к Путину. В схожем духе были выдержаны и другие комментарии Майкла Макфола о России. В частности, он выступил против решения американского журнала «Тайм» назвать Путина в 2007 году «Человеком года».

Казалось бы, в рамках такой логики Макфол должен был занять позицию против «перезагрузки» отношений с «путинским режимом». Но — нет. Вдруг в один голос и американцы, и русские, встречавшиеся с Макфолом, стали говорить, что «Майкл изменился» под влиянием своей должности и готов сильно вложиться в «перезагрузку». Можно предположить, что на позицию Макфола (как и ряда других ключевых лиц в администрации, прежде всего, Хиллари Клинтон) повлияли два решающих фактора: во-первых, стремление Обамы заручиться поддержкой России, и, во-вторых, фактор Медведева. С молодым российским президентом, имеющим репутацию относительно либерального и прозападного политика, в США — оправданно или нет — начали связывать надежды на ослабление путинской «вертикали власти» и отход Москвы от курса, который Россия стала проводить после Мюнхенской речи Владимира Путина. В появлении «тандема» там, где до той поры безраздельно правил один Путин, США увидели для себя «окно возможностей» — возможностей противопоставить Медведева Путину и через это изменить характер российской внутренней и внешней политики.

Не приходится сомневаться, что и «перезагрузка» рассматривалась ее американскими авторами как частично способ перестроить отношения с Москвой на более выгодных для США основах, а частично — как инструмент воздействия на процесс эволюции власти в России. С этой точки зрения антипутинские убеждения Майкла Макфола, от которых он публично не отказывался, вполне сочетались с заинтересованностью в «перезагрузке».

Как бы то ни было, на приеме в Кремле, который 8 июля 2009 года Дмитрий Медведев дал в честь Барака Обама и его супруги Мишель, я увидел действительно изменившегося Макфола. Главный советник Обамы по России светился энтузиазмом, раздавал улыбки налево и направо, заверял всех в удивительном успехе визита и не ходил, а почти летал по залу приемов Кремля. Кстати, стиль поведения заметно изменил и другой член американской делегации — бывший посол США в Москве Александр Вершбоу, получивший в администрации Обамы пост помощника министра обороны. Это было тем более заметно, что с Вершбоу мы не раз полемизировали в ходе различных дебатов и дискуссий в бытность его послом в Москве. Тогда он походил на «неоконсерватора» с характерной для них идейной жесткостью и непримиримостью. Теперь же я увидел «изменившегося» Вершбоу, который философски заметил: «Времена изменились».

В Москве Обаме пришлось быстро «дать задний ход» и фактически дезавуировать свое собственное заявление о Путине, «стоящем одной ногой в прошлом». К моменту встречи с Путиным 7 июля в Ново-Огареве Обама уже понял, что нужно исправлять ошибку и всем своим видом показывал, что сожалеет о ней. Тем не менее, начало двухчасовой беседы было весьма напряженным. Это было видно и по некоторой скованности Обамы, и по жесткому выражению лица самого Путина, и по сдержанному виду Сергея Лаврова и помощника Путина, бывшего посла России в Вашингтоне Юрия Ушакова. Позже один из присутствовавших на встрече сказал, что Путин прочитал Обаме «часовую лекцию», в которой раскритиковал внешнюю политику США, а Обама внимательно слушал, не перебивая, как аспирант слушает профессора. По итогам общения с Путиным Обама заявил обратное тому, что он сказал в Вашингтоне. Он сказал, что Путин проделал «невероятную работу» на посту президента и продолжает в том же духе, будучи премьер-министром. Позже, в одном из интервью по итогам визита, Обама взял назад и свое заявление о том, что Путин «одной ногой стоит в прошлом».

Так закончился первый скандал эпохи «перезагрузки». Нет, если использовать американское выражение, «химия» между Путиным и Обамой не установилась. И, учитывая «особые отношения» Путина с республиканцем Бушем, установиться в любом случае не могла. Президент-демократ Обама выбрал для этого Дмитрия Медведева, что было логично, поскольку Обама и должен был иметь дело, прежде всего, с президентом России.

Что выглядит менее логично, так это то, что линия на противопоставление Медведева Путину была продолжена, хотя и в более корректной форме. Кстати, в отличие от времен Ельцина — Клинтона, когда активно общались вторые лица в руководстве двух стран — Альберт Гор и Виктор Черномырдин, совместной комиссии Путин — Байден создано не было. Вероятно, одна из причин была в том, что Байден не имел политического веса Путина — он никогда не был президентом. Но гораздо более важная причина — Путин остался для администрации Обамы не просто сложным, но и нежелательным партнером.

Это в полной мере проявилось в поведении Хиллари Клинтон. Еще во время предвыборной кампании 2008 года, соревнуясь с республиканским кандидатом — Джоном Маккейном в нападках на Путина, она заявила: «Буш заглянул в душу Путина. Я могла бы ему сказать, что он был агентом КГБ и по определению не имеет души» [1]. Подчеркнуто холодное отношение к Путину Клинтон демонстрировала и уже в бытность госсекретарем США. На вопрос о том, кого она хотела бы видеть президентом России в будущем, она ответила: «Меня вполне устраивает президент Медведев». И высоко оценила его высказывания по правам человека, вопросам демократии. Кроме того, она отказалась согласовать график своего визита в Москву в октябре 2009 года с аппаратом российского премьера. В силу этого тогда не состоялась ее встреча с Путиным: вместо этого она поехала подписывать крупный энергетический контракт в Китай.

Как писал в марте 2010 года в статье «Не забывать о Путине» директор Центра Никсона в Вашингтоне Пол Сондерс, «пока главный пробел администрации на российском направлении — это не отношения между Обамой и Медведевым, а отношения между Обамой и Владимиром Путиным… И непонятно, как Соединенные Штаты могут надеяться существенно улучшить отношения с Россией, не привлекая к этому Путина».

По мнению автора статьи — и мнению оправданному, от Путина во многом зависит позиция России и по ядерному разоружению, и по Ирану, и другим важным для США вопросам. В таких условиях пытаться игнорировать его для США контрпродуктивно. Кроме того, высказывает предположение Сондерс, «критика в адрес Путина — какими бы ни были его недостатки — не поможет Медведеву и, более того, может повредить ему», поскольку «будущее Медведева во многом по-прежнему зависит от его премьер-министра».

«Если в попытках усилить роль Медведева и есть какая-то логика, — продолжает Сондерс, — то она автоматически и немедленно подрывается тем, что администрация, хваля Медведева и налаживая с ним сотрудничество, открыто критикует могущественного премьер-министра и пренебрегает им. Вот настоящий изъян политики администрации Обамы в отношении России» (Paul Saunders. Giving Putin his Due. «Foreign Policy», March 26, 2010).

Похожие оценки давали в том же издании два других американских автора — Джейми Флай и Гэрри Шмитт (Jamie Fly & Gary Shmitt. Obama is Making Bush\'s Big Mistake on Russia. «Foreign Policy». March 23, 2010). По их убеждению, Обама совершил ту же ошибку, что и Джордж Буш, который полагал, что наладив хорошие отношения с Путиным, он сумеет решить все проблемы. Медведев — один из немногих зарубежных лидеров, с которыми Обама установил подчеркнуто теплые отношения — в противовес Путину. И теперь Обама исходит из того, что эти отношения независимы от Путина. Но именно здесь, подчеркивали авторы статьи, Обама совершает ошибку.

Однако, судя по развитию событий на лето 2010 года, администрация была не намерена эту ошибку исправлять. Роль «амортизатора» и неформального «контактера» Путина была выделена бывшему президенту США и действующему мужу Хиллари Клинтон Биллу Клинтону. Такую роль при администрации Буша играл Генри Киссинджер. У Путина с Клинтоном состоялось несколько встреч — в Давосе и в Москве, о содержании которых почти ничего не известно. Однако насколько такая «амортизация» способна смягчить негативный эффект от откровенных попыток США противопоставить Медведева Путину? Можно предположить, что не слишком сильно. Путин показал себя политиком, который все помнит и не прощает попыток недостаточно считаться с собой. Другое дело, как и в какой форме это может почувствовать на себе администрация Обамы. 

АМЕРИКАНСКАЯ ПРО В ЕВРОПЕ: КАК РАСЦЕНИТЬ РЕШЕНИЕ ОБАМЫ?

Решение Барака Обамы отложить или даже совсем отказаться от размещения элементов американской системы противоракетной обороны в Чехии и Польше, принятое в сентябре 2009 года, — это серьезный поворот во внешней политике Соединенных Штатов, прежде всего по отношению к России, но и в целом в Европе. Это то, насчет чего Россия, несмотря на хорошие личные отношения между Путиным и Бушем, не могла договориться все предыдущие годы. Американская администрация в период правления Буша не просто лоббировала, а, как пишет американская печать, «агрессивно лоббировала» строительство системы противоракетной обороны в Восточной Европе. Так было вплоть до ухода республиканцев в январе 2009 года из Белого дома.

Несомненно, решение Обамы — это разрыв с политикой Буша. Вместе с тем шаг нуждается в серьезном осмыслении. В сентябре 2009 года, встречаясь с членами Валдайского клуба, на вопрос, как он относится к Бараку Обаме, Владимир Путин ответил, что американский президент во время своего июльского визита в Москву произнес хорошие слова, и теперь мы ждем действий. И вот действия последовали: Обама отказался от одного из решений предыдущей администрации, которое вызывало наибольшие противоречия между Россией и Соединенными Штатами. У этого решения Обамы есть несколько аспектов.

Первый аспект — его последствия для российско-американских отношений. Последствия, безусловно, были позитивными. Вспомним: главный вопрос, который вызвал в Москве приход Обамы к власти, состоял в следующем: «Нам будет лучше или хуже при Обаме?» Одни говорили, что будет лучше, поскольку хуже уже было некуда. Другие, что Обама не сумеет изменить американскую внешнюю политику и в целом сохранит преемственность на российском направлении. Скептицизм был вызван, в частности, тем, что Обама взял к себе в команду многих традиционных американских политиков, таких, как министр обороны Роберт Гейтс, госсекретарь Хиллари Клинтон и вице-президент Джозеф Байден. И иногда казалось, что разговоры о «перезагрузке» — не более чем дымовая завеса, которая в очередной раз должна успокоить Москву и позволить американской администрации добиться поддержки по нужным для нее направлениям без всякой взаимности в отношении России.

В этой ситуации российская дипломатия показала Вашингтону, что Россия не испытывает заведомой враждебности к Обаме, готова его выслушивать, вести диалог, но никаких крупных шагов предпринимать не будет, пока не убедится в том, что он действительно изменил политику, а не только риторику. При этом, приехав в Москву в июле 2009 г., Обама не привез никаких приятных для нас решений. Наоборот, улетая, он увозил с собой приятные в основном для Америки договоренности относительно того, что Россия позволит использовать свое воздушное пространство для переброски военных грузов и различной боевой техники стран НАТО в Афганистан.

Это соглашение вызвало большой прилив энтузиазма у американской делегации. Я имел возможность общаться с ее членами во время их пребывания в Москве. Американские дипломаты и специалисты, которые занимались разработкой этого соглашения, были просто счастливы. Мне редко доводилось видеть таких радостных американских чиновников. Помощник Обамы по России Майкл Макфол и помощник министра обороны Александр Вершбоу, в прошлом — посол США в Москве, источали безграничный оптимизм и говорили об «историческом успехе» визита Обамы. И, учитывая крайне сложное положение для войск США и НАТО, которое создалось в Афганистане, их радость была вполне объяснима.

Словом, это было важное решение для Америки. И когда Обама уехал, возник вопрос: а не используют ли нас, как обычно, в обмен на красивые слова? Мы настолько уже привыкли к такой формуле российско-американских отношений, что возникло подозрение, что мы опять пошли навстречу Америке в обмен на «неясные сигналы» из «туманного далека». После этого Москва заняла выжидательную позицию. Подписав соглашение по Афганистану, мы как бы сказали: «Все. Вы хотите нашей поддержки по Ирану и другим вопросам? Вы знаете, чего хотим мы. Думайте. Если вам нужна наша поддержка, то вы должны учесть российские интересы в серьезных вопросах, в частности по проблеме ПРО».

И вот в середине сентября Обама сделал встречный шаг, несмотря на предсказуемо истерическую реакцию, которую этот шаг вызвал в руководящих кругах Польши и Чехии. Это был первый серьезный практический шаг со стороны США навстречу России за последние двадцать лет.

Почему Обама пошел на такое решение? При том, что было ясно: за отказ от размещения системы ПРО в Восточной Европе его будут критиковать американские правые, идейные представители военно-промышленного комплекса США, а также восточноевропейские элиты, которые надеялись с помощью этой системы сцементировать свой военный союз с Америкой.

И действительно: сразу после телефонных звонков Обамы премьеру Польши и президенту Чехии многие восточноевропейские эксперты и политики начали утверждать, что Обама таким образом «посылает сигнал России» о том, что она может вновь «поставить Восточную Европу под свое господство». Обаму также начали обвинять в том, что, отказавшись от системы ПРО в Восточной Европе, он «отдает ее на откуп России». Как будто Польша и Чехия не входят в НАТО и Евросоюз, как будто их безопасность не гарантирована Вашингтонским договором, как будто Россия имеет какие-то агрессивные намерения в отношении этого региона. С такого рода коллективным письмом выступили бывшие руководители стран Восточной Европы, типа Вацлава Гавела и Ландсбергиса.

Итак, почему же администрация Обамы, прекрасно понимая, как на это отреагируют в Восточной Европе, да и в самих США правоконсервативные круги, пошла на этот шаг?

Причин несколько. И главная из них — Иран. Вначале 2009 года, в беседе со мной Том Фридман, один из ведущих американских обозревателей, сказал, что у администрации Обамы есть три главных приоритета: первый — это Иран, второй тоже Иран и третий — опять-таки Иран.

Иранская ядерная программа для США — это колоссальный вызов. Если Иран создаст атомную бомбу, то под вопросом окажется доминирование Соединенных Штатов на Ближнем Востоке. Под вопросом окажется и безопасность Израиля, а также устойчивость всей той системы союзов, которые американцы выстроили на Ближнем и Среднем Востоке. Под вопросом окажется и весь ныне безъядерный мусульманский Ближний и Средний Восток.

В настоящее время ядерное оружие есть в этом регионе только у ближайшего союзника США — Израиля. Если же Иран разработает бомбу, то есть опасность, что по этому пути пойдут Саудовская Аравия и Египет — суннитские державы, очень настороженно, чтобы не сказать враждебно относящиеся к нарастанию мощи шиитского Ирана. В случае наихудшего сценария через некоторое время на Ближнем Востоке будут соседствовать четыре ядерные державы — Израиль, Иран, Саудовская Аравия и Египет, которые находятся между собой в крайне сложных отношениях. США могут оказаться в сложнейшем клубке противоречий в этом крайне взрывоопасном регионе. И в этом смысле мы также заинтересованы в том, чтобы Ближний и Средний Восток не стали ядерными. В этом наши и американские интересы в принципе совпадают. Однако для США задача предотвращения появления ядерного Ирана неизмеримо важнее, чем для России.

В этой ситуации американская администрация решила: что лучше — продолжать вызывать антагонизм России сомнительным планом размещения системы ПРО в Восточной Европе или же отказаться от него? Сомнительным по двум причинам.

Во-первых, потому что было неизвестно, будет ли работать запланированная система. Уверенности на этот счет в США не было. И у Барака Обамы возникли в связи с этим обоснованные сомнения в целесообразности ее создания.

Во-вторых, потому, что система, запланированная при Буше, должна была вступить в действие не раньше 2015 года. То есть эта система носила перспективный характер, тогда как решение иранской проблемы носило для администрации Обамы насущный характер.

Наконец, весь сыр-бор разгорелся из-за одного радара в Чехии и десяти ракет в Польше. Эти две системы сами по себе не могли обеспечить полноценную ПРО в Европе, но зато подрывали всю сумму возможного партнерства между Москвой и Вашингтоном. Взглянув на происходящее, Обама решил, что гораздо важнее получить поддержку Москвы по тем вопросам, которые жизненно важны для Америки, чем потакать антироссийским истерическим комплексам части американской и восточноевропейской элиты. Таковы главные причины принятого им решения.

Однако перспективы американской системы ПРО в Европе остаются неясными. Будет ли она создаваться в другом регионе на базе уже действующих систем вооружений, например, в районе Черного моря? Будет ли участвовать в ней Россия или же новая система также будет направлена против России? И является ли отказ от плана Буша принципиальным отказом от создания системы без участия Россия и против нее, или временным шагом, продиктованным тактическими соображениями? Ответов на эти вопроса Россия не получила. 

МЕДВЕДЕВ — ОБАМА: ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ

После того, как в середине сентября 2009 года Барак Обама принял решение об отказе от планов размещения системы противоракетной обороны в Европе, в Соединенных Штатах и вообще в западном мире, да и не только в западном, стали ждать, каким будет ответ Москвы. Москва сначала отреагировала весьма сдержанно. Сергей Лавров сказал, что администрация Обамы всего лишь исправляет ошибки администрации Буша и что Россия это не рассматривает как уступку. А Дмитрий Медведев заявил, что речь не идет о примитивных разменах, хотя Россия, безусловно, примет во внимание озабоченности США, поскольку США приняли во внимание озабоченности России. Хотя, напомним, объясняя свое решение, Обама отметил, что оно было принято не в виде уступки России, а потому, что планы администрации Буша были недостаточно продуманны и нуждались в пересмотре.

Входе пребывания Медведева в Соединенных Штатах в ноябре 2009 года выяснилось, что фаза ожидания оказалась достаточно короткой. Находясь в Вашингтоне Медведев, со своей стороны, сделал шаг навстречу Бараку Обаме, заявив, что санкции в отношении Ирана могут стать неизбежными. Такую позицию Россия до той поры не занимала, и в мировой печати заявление Медведева было расценено как ясное указание на то, что Россия согласится на санкции в отношении Ирана, если дипломатия окажется бессильной. До тех пор Россия ставила вопрос по-другому: Москва подчеркивала, что только дипломатическим путем — путем переговоров — следует решать этот вопрос. Ужесточение санкций до конца 2009 года России вообще не рассматривала как приемлемый способ действий.

Таким образом, в позиции России произошел явный сдвиг — сдвиг навстречу Соединенным Штатам. Медведев также более не повторял своего предупреждения о возможности размещения ракет «Искандер» в Калининграде: поскольку администрация США отказалась от размещения в Польше противоракет, необходимость в таком шаге отпала. Однако насколько быстро надо было отвечать на ход Обамы? Некоторые эксперты и представители дипломатических кругов говорили, что Москва вполне могла взять паузу. Еще один вопрос — насколько далеко должна идти Россия в своем сдвиге навстречу Соединенным Штатам. Формулировка, которую Медведев использовал в Соединенных Штатах, была весьма обтекаемой. Он сказал, что наша задача — создать такую систему стимулов, которая позволит решить проблему мирного использования атомной энергии Ираном, с одной стороны, но не допустит создания им ядерного оружия — с другой. И только если не удастся создать такую систему стимулов, то санкции могут стать неизбежными.

Однако, возможно, главное было в другом. Поддержав усилия Обамы, Медведев, как представляется, преследовал особо важную для себя цель. Российскому президенту явно хотелось установить личные, доверительные отношения с Бараком Обамой, точно так же как у Владимира Путина были особые отношения с Джорджем Бушем, и это поднимало вес Путина в глазах других зарубежных лидеров. Именно поэтому Медведев не стал делать длительную паузу, а сразу обозначил свою новую позицию по Ирану.

Насколько, однако, такие личные отношения способны повлиять на характер российско-американских отношений в целом?

Опыт «дружбы» Ельцина и Клинтона, а также Путина и Буша не дает оснований для чрезмерного оптимизма. Эта «дружба» облегчает контакты на высшем уровне, однако не предотвращает серьезного ухудшения отношений между двумя странами, что стало очевидным в 2007–2008 годах, когда ситуацию, возникшую между Россией и США, стали повсеместно называть «новой холодной войной».

Кроме того, в США нас по-прежнему рассматривают как потенциального противника. В докладе национальной разведки Соединенных Штатов за 2009 год ее руководитель Деннис Блэр писал, что Россия относится к числу тех стран, которые могут представлять угрозу национальным интересам Соединенных Штатов. Блэр говорил о необходимости проникновения американских спецслужб во враждебные спецслужбы — и российские спецслужбы, следуя этой логике, конечно, тоже.

Словом, личные отношения между президентами — это одно, а логика внешнеполитической стратегии США — это другое. Доверительные контакты на высшем уровне, безусловно, полезны и создают важные дополнительные возможности для согласования подходов сторон. Вместе с тем, как показывает история, в том числе самая недавняя, они не способны оказать решающее воздействие на ситуацию в случае глубинного столкновения национальных интересов сторон. 

КОМПЛИМЕНТЫ И РЕАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА

Во время встречи президента Соединенных Штатов Барака Обамы и президента России Дмитрия Медведева на саммите АТЭС, который состоялся в Сингапуре в середине ноября 2009 года, Барак Обама заявил, что кнопка «перезагрузки» уже сработала. И выдал очередной комплимент Медведеву, заявив, что тот откровенен, вдумчив и конструктивен в подходе к российско-американским отношениям.

Медведев был весьма любезен с Обамой, но более осторожен в высказываниях. Он не оценивал, сработала ли в полной мере «перезагрузка» и состоялась ли она. Медведев сказал, что переговоры с Обамой прошли в «товарищеской обстановке» (что, кстати, достаточно высокая оценка, поскольку о товарищеской обстановке с американским руководством в период после 2004–2005 гг. говорить не приходилось), и просто поблагодарил Обаму за работу.

Итак, американская сторона вынесла суждение: «перезагрузка» состоялась. Российская сторона высоко оценила личный контакт с Обамой, но воздержалась от такого рода оценок. Почему? Дело в том, что если «перезагрузка» и состоялась, то условно. Можно сказать так: состоялась условная «перезагрузка». Почему условная? Потому что не был выполнен целый ряд очень важных условий для того, чтобы она стала подлинной.

Что было выполнено? Первое: налажен личный контакт между президентом Соединенных Штатов и президентом России, что немаловажно. Но подобный личный контакт был в 2001 году налажен и у Владимира Путина с Джорджем Бушем. Однако, как известно, это не помешало деградации отношений между Москвой и Вашингтоном.

Второе. Изменился стиль общения, изменилась атмосфера российско-американских отношений. Это можно было почувствовать и во время визита Барака Обамы в Москву в июле 2009 года, и во время общения с американскими дипломатами. Это тоже немаловажно. Но после того, как Владимир Путин позвонил Джорджу Бушу в Вашингтон после 11 сентября 2001 года и предложил ему помощь России, тоже возникла очень оптимистическая обстановка и очень позитивная атмосфера в российско-американских отношениях. Однако через 2–3 года конкретные разногласия «перекрыли» эту позитивную атмосферу, и от нее ничего не осталось.

Третье, что достигнуто, — устранены некоторые раздражители в двусторонних отношениях. Например, Барак Обама согласился отказаться от плана по размещению системы противоракетной обороны в Польше и Чехии — того плана, который вынашивала администрация Буша. Это был важный раздражитель в наших отношениях. Россия, со своей стороны, еще до этого, в июле 2009 г., согласилась на то, чтобы дать американцам возможность перебрасывать военные грузы транзитом через российское воздушное пространство в Афганистан. Таким образом, мы стали более активно сотрудничать по Афганистану. Кроме того, российская сторона сдвинулась в сторону Соединенных Штатов по Ирану, допустив возможность новых санкции против Ирана.

Достаточно ли это для того, чтобы сказать, что «перезагрузка» состоялась? Или разумнее сказать, что состоялся первый шаг к «перезагрузке »?

Для того чтобы отношения между Россией и США претерпели качественные изменения, необходимо снять с негативной повестки дня самые крупные вопросы, вызывающие разногласия между двумя странами.

Первое — Соединенные Штаты должны отказаться от создания такой системы ПРО в Европе, которая может рассматриваться Россией как угрожающая ее безопасности.

Второе: Соединенные Штаты должны не просто перенести на будущее вопрос о принятии Украины в НАТО, но и вообще пересмотреть свой подход к возможному членству Украины в НАТО.

Третье: Соединенные Штаты должны пересмотреть свое военное сотрудничество с Грузией. Грузия отошла на третий план, но остается серьезной проблемой российской внешней политики. Если Америка будет вооружать и всячески усиливать военный потенциал враждебного к России государства (а Грузия останется нашим врагом, пока у власти находится Саакашвили), то это не будет способствовать «перезагрузке».

Почему же тогда Барак Обама сказал, что «перезагрузка» уже состоялась? Обаме был нужен внешнеполитический успех. Внутри Соединенных Штатов его внешняя политика не воспринималась как успешная. Отсюда — немалое раздражение, которое вызвала в США — особенно среди республиканцев — Нобелевская премия мира для Обамы: ведь нигде принципиальных успехов не было видно — ни на Ближнем Востоке, ни в Афганистане, ни в Ираке.

И «перезагрузка» с Россией — то направление, где Обама мог безболезненно утверждать: США успешно налаживают отношения с русскими. И хотя сотрудничество только началось, администрация Обамы, стремясь усилить свои позиции внутри страны, начала говорить о том, что уже одержала политический триумф на важном для Соединенных Штатов российском направлении. 

ВИЗИТ АМЕРИКАНСКОЙ ДАМЫ: О ЧЕМ УМОЛЧАЛА ХИЛЛАРИ КЛИНТОН

Не успел Барак Обама в сентябре 2009 года известить Польшу и Чехию, что отказывается от плана Буша по размещению элементов ПРО на их территории, как его же администрация стала усиленно давать задний ход. Мол, система будет, но не такая, а другая — даже еще лучше, еще мощнее, еще эффективнее! В октябре — ноябре 2009 года создалось ощущение, что после заявления Обамы все ресурсы его администрации были брошены на то, чтобы чуть ли не опровергнуть его решение. «Гражданские и военные представители администрации Обамы наводнили регион, чтобы объяснить детали нового плана ПРО и успокоить возникшие здесь страхи», — писала в те дни газета «Интернэшнл геральд трибюн».

Главной из «наводнивших» восточноевропейских регион фигур был вице-президент Джозеф Байден, который в октябре 2009 года побывал в Польше, Румынии и Чехии. Как писала американская пресса, Байден отправился туда, чтобы «успокоить» эти страны, которые были разочарованы решением Обамы и расценили его как уступку России. Впрочем, чехов, например, успокаивать было не надо. Ведь почти 70 процентов населения страны были решительно настроены против размещения американского суперрадара под Прагой. Абсолютное большинство чехов вздохнуло спокойно, когда Обама решил отказаться от радара. Байден отправился в Прагу успокаивать проамериканскую элиту и небольшую часть общества, стоящую на таких же позициях.

В Польше за американское военное присутствие в виде противоракет и военных баз США выступало больше людей, чем в Чехии, но тоже меньше половины населения страны. Польские политологи отмечали: большинство поляков к этой теме вообще равнодушны, их волнуют другие вопросы. Словом, когда западная печать писала о встревоженной Польше и расстроенной Чехии, она искажала суть дела. Никакого общенационального движения в этих странах за американские базы не было. Эти страны и так уже входят в НАТО, которое гарантирует их безопасность. Военное присутствие США может иметь здесь лишь одну цель: быть направленным против России.

И когда Байден клялся полякам в решимости Америки «защитить Польшу», которой никто не угрожает и которая имеет гарантии безопасности как член НАТО, он на самом деле давал гарантии антироссийским кругам, что США продолжают видеть в лице России потенциального, а то и реального противника. Байден последователен: в июле того же года он вызвал скандал, когда в «Уолл-стрит джорнэл» вышло его интервью под заголовком: «Байден заявляет, что ослабленная Россия подчинится Соединенным Штатам». И хотя из Белого дома сразу же последовали невнятные опровержения, стало ясно, через какие очки смотрят на нас и сам Байден, и многие другие — если не все — члены администрации Обамы. Это те же самые очки, которые американская элита носила в годы «холодной войны» и которые она никак не хочет снимать.

Бросилась в глаза и преемственность с политикой Буша. В Бухаресте Байден заявил, обращаясь к восточноевропейским союзникам США: «Вы способны помочь направить Молдавию, Грузию и Украину по пути прочной стабильности. Пришло время вам взять на себя роль лидера». Разве это не призыв к наращиванию усилий по отрыву Украины и Молдавии от России, усилий, за которые так ратовала Кондолиза Райс, да и вся администрация Буша?

Всю вторую половину 2009 года с американской стороны поступали сигналы насчет того, что отказ от ранее планировавшейся системы ПРО не является отказом вообще от создания системы американской ПРО в Европе. Звучали даже заявления, что, возможно, радары появятся на территории Украины. Об этом говорил помощник министра обороны США Александр Вершбоу, хотя позже в Вашингтоне заявили, что его «неправильно поняли». В любом случае, администрация не раз давала понять, что вместо той системы ПРО, которую планировал Джордж Буш, будет создана гораздо более эффективная и насыщенная система ПРО (включая системы, размещенные на морских платформах, причем с участием восточноевропейских государств).

Визит Хиллари Клинтон в Москву в декабре 2009 г. должен был прояснить, в чем именно будет состоять «перезагрузка» отношений между Россией и Соединенными Штатами и что последует за отказом Барака Обамы разместить системы американской ПРО в Польше и Чехии. Однако большей ясности не возникло.

Во время визита госсекретаря США в Москву глава МИД РФ Сергей Лавров говорил о том, что те планы, которые сейчас обсуждаются в Соединенных Штатах о новой системе ПРО, никак не обсуждаются с Россией. Это — новые планы, по поводу которых Москва хотела бы знать больше.

Единственное, что ясно сказала Хиллари Клинтон , — это то, что система ПРО не будет размещена в Грузии. Это — правильное решение администрации США. Если бы она приняла решение разместить элементы системы ПРО в стране, которая еще год назад находилась с Россией в состоянии войны и руководство которой отдавало приказы об убийстве российских граждан, то это было бы расценено как откровенно враждебный шаг российским обществом и российским руководством. И тогда о «перезагрузке» можно было бы забыть. Поэтому отказ (по крайней мере, на обозримую перспективу) включать Грузию в возможную систему противоракетной обороны был разумным шагом администрации Обамы.

Но никаких других разъяснений мы не получили. Будут ли США сотрудничать с нами в области европейской ПРО, а если будут, то в какой степени, насколько будут учитываться интересы нашей безопасности, — все это осталось неясным.

Вместе с тем в Соединенных Штатах раздаются такие заявления: «Раз мы отказались от прежней системы ПРО, то мы должны создать еще что-то более серьезное, даже если новая система и не будет устраивать Россию».

Настораживает и то, что Збигнев Бжезинский, всегда выступавший за гегемонию США и снижение влияния России, поддержал решение Обамы. На первый взгляд, это странно, потому что Бжезинский всегда поддерживал антироссийские решения. Но это только на первый взгляд. На самом деле Бжезинский и политики его типа рассчитывали, что Польша и восточноевропейские страны получат стратегическую компенсацию. И не только в виде зенитных комплексов «Патриот». Они надеются на то, что на территории Польши будут созданы американские военные базы, появятся американские военнослужащие и что будут разработаны т. н. «планы возможной реакции на российское вторжение» в Восточную Европу. Логика здесь такова: вместо неработающей системы ПРО, которую предполагалось развернуть лишь в 2013–2015 годах, США уже в ближайшее время, в порядке компенсации, обеспечат свое военное присутствие в Польше, а то и в Болгарии и Румынии.

Визит Хиллари Клинтон сохраняющихся вопросов не прояснил. Вместе с тем госсекретарь подтвердила, что Соединенные Штаты не будут читать нам лекции по поводу внутренней политики, не будут вмешиваться в наши внутренние дела и не будут размещать ПРО на территории Грузии. Таким образом, администрация Обамы сняла с повестки дня те моменты, которые в наибольшей степени отравляли отношения между Москвой и Вашингтоном и особенно раздражали российское руководство. За счет этого администрация сохранила позитивную динамику отношений, но не дала ответ на те серьезные вопросы, от которых зависит будущее российско-американских отношений. 

ПОДДЕРЖИТ ЛИ МОСКВА ВОЕННЫЙ УДАР ПО ИРАНУ?

Интервью с Сергеем Лавровым 27 марта 2010 года

А.К. Пушков: В мае 2002 года в Москве Путин и Буш подписали Московский договоре о сокращении наступательных потенциалов. Договор, по общему мнению, был в основном символический: никаких реальных сокращений он не предусматривал. Зато он создавал иллюзию прогресса в отношениях между Россией и США. Как вы прокомментируете с этой точки зрения и как оцениваете с точки зрения безопасности России Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений?

С.В. Лавров: Договор, как вы знаете, был впервые упомянут задолго до прихода в Белый дом администрации Обамы. Мы заранее неоднократно ставили перед администрацией Дж. Буша вопрос о необходимости начать работу над новым договором на замену Договора о СНВ, срок действия которого истек в декабре 2009 года. Администрация Дж. Буша на это реагировала, я сказал бы, достаточно легкомысленно. Поэтому тот энтузиазм, с которым администрация Обамы обратилась к проблематике стратегической стабильности и сокращению стратегических наступательных вооружений, мы активно приветствовали.

Сейчас, по прошествии полугода, Договор готов, соответствующий Протокол также готов. Считаю это великим делом, потому что в рекордные сроки была завершена колоссальная работа. Что касается существа Договора, то он опирается на принцип полной паритетности сторон, не содержит каких-либо односторонних преимуществ для Соединенных Штатов или для Российской Федерации и впервые устанавливает беспрецедентно низкие уровни стратегических наступательных вооружений. Также впервые этот Договор устанавливает «потолки» не только для стратегических ядерных носителей, но и для тех носителей стратегического характера, которые будут оснащаться неядерными боеголовками, а такая работа в Соединенных Штатах ведется. Поэтому было крайне важно зафиксировать ограничители и на эти виды вооружений. Они включены в общие цифровые параметры.

Еще одна важнейшая составная часть этого Договора — это признание взаимосвязи между стратегическими наступательными и стратегическими оборонительными вооружениями. Поскольку нынешний Договор в отличие от своего предшественника разрабатывался в условиях, когда Соединенные Штаты уже вышли из Договора об ограничении систем противоракетной обороны, это было принципиально важно сделать. Такая взаимосвязь в юридической форме в Договоре и в Протоколе к нему отражена.

Отвечая на Ваш вопрос о том, задумывался ли этот Договор только для того, чтобы придать какой-то смысл «перезагрузке», — мой ответ — нет. Он, прежде всего, необходим для того, чтобы повысить степень стратегической стабильности в мире и приблизиться к тому моменту, когда и другие ядерные державы должны будут подключиться к процессу ограничения стратегических наступательных вооружений.

А.К. Пушков: Приведет ли нынешний Договор к согласию США ограничить себе свободу рук в области создания системы противоракетной обороны?

С.В. Лавров: Думаю, что нет. Мы не можем запретить Соединенным Штатам заниматься разработками в области противоракетной обороны, но взаимосвязь этих разработок с количеством и качеством стратегических наступательных вооружений в этом Договоре будет четко зафиксирована.

Договор и все обязательства, которые в этом Договоре содержатся, имеют силу лишь в контексте тех уровней, которые сейчас присутствуют в сфере стратегических оборонительных систем. Это касается и Соединенных Штатов, и Российской Федерации. Нарушение этих уровней, естественно, позволит той стороне, которая эти нарушения зафиксировала, принять собственное решение о том, как дальше быть со стратегическими наступательными системами. Ничто в этом Договоре не содержит положений, которые облегчали бы Соединенным Штатам разработку такой противоракетной обороны, которая создавала бы риски для Российской Федерации.

А.К. Пушков: Не станет ли принятие санкций по Ирану повторением иракского сценария, когда дело закончилось войной?

С.В. Лавров: Ситуации все-таки отличаются, причем существенно. Прежде всего, с точки зрения позиций, которые занимало в свое время прежнее иракское руководство и которые занимает сейчас руководство Ирана. Дело в том, что Ирак сотрудничал с международными инспекциями, проводившимися по решению Совета Безопасности ООН экспертами МАГАТЭ и специальной комиссией ООН по разоружению Ирака. Ирак допускал эти инспекции к себе и ответил на все их вопросы.

Страны, которые, как выясняется сейчас, еще задолго до начала военных действий против Ирака договорились о том, что нанесут удары по режиму Ирака, просто эту информацию международных инспекторов игнорировали, хотя она докладывалась в Совет Безопасности ООН, непредвзято настроенным членам которого было очевидно, что никакого оружия массового поражения в Ираке не существует. Когда США и Великобритания попытались, несмотря на эти четко изложенные выводы, уговорить Совет Безопасности принять резолюцию, разрешающую бомбить Ирак, они такой поддержки не получили и поэтому начали одностороннюю акцию. Ее итоги нам всем хорошо известны. Мы их сейчас «расхлебываем» сообща, потому что волны нестабильности пошли по всему Ближнему Востоку.

Что касается Ирана, то в том-то и проблема сейчас, почему нельзя исключать, что придется вновь рассматривать эту ситуацию в Совете Безопасности, что Иран не до конца сотрудничает с МАГАТЭ. В этом отличие.

А.К. Пушков: То есть ситуация с Ираном еще хуже. В этом случае это пессимистический ответ.

С.В. Лавров: В том, что касается сотрудничества с международными экспертами МАГАТЭ, да. Мы хотим от Ирана большего. А у профессионалов МАГАТЭ остаются серьезные вопросы, которые и нас тоже волнуют. Ответы на них мы хотим получить для того, чтобы быть уверенными в исключительно мирном характере иранской ядерной программы.

А.К. Пушков: В случае, если ситуация будет развиваться негативным образом, можно ли допустить сценарий, по которому Россия поддержит военный удар по Ирану?

С.В. Лавров: Исключено. Более того, когда сейчас наши западные партнеры говорят, что пора приступать к обсуждению санкций, мы, как Вы знаете, говорим, что не исключаем, что такой момент настанет, хотя пока усилия по возвращению ситуации в переговорное русло все-таки еще продолжаются, и шансы на то, что они принесут результат, сохраняются. Когда и если придется вновь заниматься этим вопросом в Совете Безопасности, мы будем готовы обсуждать только «умные» санкции, как выразился наш президент.

Под «умными» санкциями мы подразумеваем такие, которые будут направлены исключительно на побуждение к сотрудничеству тех структур в Иране, которые отвечают за его ядерную программу и не наносят ущерб населению страны. Пока то, что мы слышим, совсем не выглядит как «умные» санкции.

В отношении возможности сценария с применением силы, мы занимаем очень четкую позицию. Мы говорим, что любые дискуссии в СБ ООН, если и когда они начнутся, должны будут идти исключительно в русле воздействия путем разработки «умных» санкций. При этом любые решения в Совете Безопасности должны будут четко говорить о том, что они не могут быть использованы как основание для применения силы.

А.К. Пушков: Как у Вас складываются отношения с Хиллари Клинтон?

С.В. Лавров: Неплохо. Если говорить о личных отношениях, то, конечно, мы видим личные отношения двух президентов — они доверяют друг другу, ведут разговор предельно открыто, честно, не скрывая озабоченностей, но всегда выражая готовность эти озабоченности рассматривать и пытаться найти общие подходы. Кстати, то, о чем президенты договариваются, всегда выполняется. Что касается моих отношений с X. Клинтон, то с первого же нашего контакта, когда она привезла знаменитую «кнопку перезагрузки», это была встреча, которая не стала простой формальностью. Так произошло во многом потому, что X. Клинтон решила сделать жест, подчеркивающий стремление установить нормальные личные отношения. Нам это удалось. У нас есть хорошее взаимопонимание. У нас с Хиллари Клинтон есть «химия», как принято говорить.

А.К. Пушков: Эта кнопка у вас в кабинете?

С.В. Лавров: Она находится в музее МИД России.

А.К. Пушков: В свое время была такая комиссия «Черномырдин — Гор », в рамках которой Председатель Правительства России взаимодействовал с вице-президентом США. С тех пор эта комиссия прекратила свое существование. Вице-президент Джозеф Байден ездит по всему миру, говорит вещи, которые периодически совершенно противоположны тому, что говорит Барак Обама, в частности, по России. Почему у нас нет такой комиссии с Байденом?

С.В. Лавров: Мы в рамках отношений с зарубежными партнерами осуществляем контакты с руководителями, которые определяют внешнеполитический курс того или иного государства. В отношениях с Соединенными Штатами это, конечно, Президент Барак Обама и Госсекретарь Хиллари Клинтон, как исполнитель, главный исполнитель главного внешнеполитического курса, определяемого Президентом. 

ДОГОВОР СНВ-3: ПЛЮСЫ И МИНУСЫ

Договор СНВ-3, который подписали 8 апреля 2010 года в Праге Дмитрий Медведев и Барак Обама, был расценен и в Москве, и в Вашингтоне как сбалансированный документ, в котором были соблюдены интересы обеих сторон.

При этом в Москве был на определенном этапе соблазн пойти навстречу пожеланиям США ради успеха политики «перезагрузки». Под давлением американских дипломатов, получивших задание побудить Москву к подписанию договора до конца 2009 года, был выработан первый вариант договора, который вызвал значительную критику со стороны ряда видных российских военных специалистов. В итоге было принято решение продолжить переговоры до того момента, когда будет достигнут компромисс, устраивающий Россию. Заключенное соглашение было признано отвечающим нашим интересам авторитетными специалистами, включая тех, кто резко критиковал первый вариант договора, как генерал Леонид Ивашов.

Для России этот договор важен по двум причинам. Во-первых, по договору США впервые должны реально сокращать число своих ракетоносителей. Этого не было предусмотрено в Московском договоре от 2002 года, который носил чисто декларативный характер. В Праге американцы взяли на себя обязательства в течение 7 лет после ратификации соглашения довести число стратегических средств доставки до 800 единиц. А число развернутых ядерных боеголовок стороны договорились довести до 1550 единиц. Правда, за кадром остались неразвернутые боеголовки, остающиеся в резерве. И, тем не менее, прогресс по сравнению с Московским договором налицо.

Второй важный для нас момент состоит в том, что значительная часть нашего ядерного потенциала к 2015 году устареет и в любом случае будет списана. При этом Россия сейчас не имеет такой программы ядерного перевооружения, которая бы смогла полностью компенсировать то, что будет снято с вооружения. Вместо этого Россия переходит на принцип оборонной достаточности, а не пытается сохранить полный паритет с США в этой сфере, как делали в годы «холодной войны». Нам в любом случае пришлось бы избавиться от устаревшего оружия. А сейчас оно попадает под сокращение, в то время как американцы будут сокращать свои боеспособные системы, которые они еще в течение 10 лет будут держать у себя на вооружении (поскольку они не требуют особой модернизации).

Кстати, республиканская оппозиция в США развернула критику СНВ-3 именно с этой позиции. США будут сокращать боеспособные системы, говорили они, в обмен на «старую рухлядь, которую русские все равно будут вынуждены снять с вооружения».

В договоре также содержится запрет на переоборудование противоракетных систем в наступательные вооружения. То есть на носителях, которые предназначены для выполнения оборонительных противоракетных функций, нельзя будет установить стратегические наступательные вооружения. Это важно, потому что США, как мы знаем, намерены создавать стратегическую систему ПРО. И если бы не было этого положения, они могли бы те же самые носители использовать в наступательных целях. Договором это запрещено.

Кроме того, американские наблюдатели (и это большое достижение наших переговорщиков) более не будут иметь свободный доступ на завод в Воткинске, где производятся наши баллистические ракеты, хотя делегация США настаивала на постоянном доступе и билась за него долго и упорно. Но нам удалось отстоять эту позицию. Так что постоянного пребывания американских наблюдателей в Воткинске не будет.

И последний важный момент. Телеметрические данные относительно характеристик наших и американских вооружений будут передаваться по желанию сторон. США уже давно пытались поставить сначала советский, а затем и российский ядерный потенциал под свой технический контроль. Но нам удалось отстоять свою позицию о том, что обмен телеметрическими данными будет носить выборочный характер.

При этом у нового договора есть и свои минусы. Во-первых, он не затрагивает т. н. неразвернутые боеголовки, по которым у США есть преимущество перед Россией. В нем нет также положения, которое ограничивало бы свободу рук США в деле создания системы ПРО. В преамбуле договора содержится формулировка: стратегические вооружения должны рассматриваться в связке с оборонительными системами. Таким образом, между этими видами вооружений устанавливается взаимосвязь, но эта взаимосвязь носит декларативный характер. Договор не предусматривает жесткого обязательства со стороны США ввести ограничения на свою систему ПРО в будущем.

Не случайно сразу после подписания СНВ-3 Сергей Лавров заявил: если Россия увидит, что американская ПРО начинает угрожать нашим стратегическим вооружениям, то она может выйти из этого договора. Это показывает, что под договор была заложена мина замедленного действия. Зачем иначе нашему министру иностранных дел сразу после подписания этого документа было говорить о ситуации, при которой мы можем выйти из договора?

Показательно, что если в Москве договор был встречен с большим энтузиазмом, а российские парламентарии стали готовиться срочно ратифицировать его, в Вашингтоне реакция была достаточно сдержанной.

Хотя у демократов на лето 2010 года было большинство в двух палатах конгресса, для ратификации договора в сенате администрации Обамы на конец июля не хватало 8 голосов сенаторов-республиканцев (утверждение договоров требует двух третей голосов сенаторов). Однако к августу администрации не удалось сформировать двухпартийную коалицию, которая поддержала бы договор. В результате 2 августа было принято решение о переносе рассмотрения договора на осень. «Предполагалось, что договор, который назвали «Новый СТАРТ», станет относительно быстрым и легким шагом, за которым последуют гораздо более сложные и крупные шаги с целью остановить распространение ядерного оружия, — написала в связи с этим газета «Нью-Йорк таймс». — Но вместо того, чтобы утвердить договор, сенатский комитет положил его на полку до осени, когда его ожидает неясное будущее накануне грядущих выборов в конгресс, на которых развернется нешуточная борьба».

Администрация Обамы с уверенностью заявила, что договор, несмотря на эту задержку, будет ратифицирован. Тем не менее, возникшие сложности (в сенате состоялось уже 12 слушаний по СНВ-3, причем республиканцы сочли, что и этого недостаточно) показали Москве, что в правящих кругах США достаточно осторожно отнеслись к этому договору.

Дело здесь не столько во враждебности к России и договоренностям с российским руководством, хотя такая враждебность сохраняется в части американской политической элиты. Затягивание с ратификацией и критика СНВ-3 рассматривалось правоконсервативными кругами США прежде всего как способ осложнить положение Обамы накануне ноябрьских выборов в конгресс. На этих выборах республиканцы были намерены дать первый и решительный бой демократам после сокрушительного поражения 2008 года, открывшего Обаме дорогу в Белый дом, а демократической партии — контроль над обеими палатами конгресса. Сыграл свою роль и общий скептицизм части американской элиты в отношении перспектив ядерного разоружения. Однако для России вывод очевиден: в то время, как Госдума в Москве готовилась срочно — и с энтузиазмом — ратифицировать договор, в США с этим решили не спешить. Это показало, что в правящих кругах США, включая и часть администрации, гораздо прохладнее относятся к «перезагрузке» и сближению с Москвой, чем в российском руководстве — к сближению с США.

Барак Обама между войной и миром 

ПЕРВОЕ ПОРАЖЕНИЕ НОВОГО ПРЕЗИДЕНТА

В октябре 2009 года я побывал в Марокко, где проходила «World Policy Conference», организованная IFRI — французским Институтом международных отношений. В те же дни там находилась госсекретарь Соединенных Штатов Хиллари Клинтон. Из Марокко, как из арабской страны, особенно хорошо видно, каковы результаты политики администрации Обамы на Ближнем Востоке за первые 10 месяцев пребывания Обамы в Белом доме. И эти результаты невелики.

С одной стороны, в арабском мире на Америку смотрят по-прежнему как на державу «номер один». Хиллари Клинтон в Марокко пользовалась исключительным вниманием. Газеты всячески подчеркивали, что США поддерживают Марокко в вопросе о Западной Сахаре. Слова Хиллари Клинтон о том, что она поддерживает план решения этой проблемы через предоставление Западной Сахаре автономии, цитировались во всей марокканской прессе и во всех выпусках новостей. И это выглядело как вердикт верховного судьи, вердикт хозяина Земного шара, который приехал и сказал свое очень и очень веское слово. Проблема, однако, в том, что представление о Соединенных Штатах как о хозяине Земного шара резко расходится с тем, что американская дипломатия оказалась способной сделать за эти 8–10 месяцев.

До Марокко Хиллари Клинтон находилась в Израиле и Пакистане. И там, и там ее визит был неудачным. Барак Обама начал свое правление с того, что, как он выразился, протянул руку исламскому миру. И для того, чтобы доказать, что эта рука протянута серьезно, он попытался оказать давление на Израиль, на премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху, с тем чтобы тот заморозил строительство поселений в Восточном Иерусалиме. Это ключевой вопрос ближневосточного урегулирования: пока не будет «заморожено» строительство этих поселений, палестинцы отказываются садиться за стол переговоров.

Как известно, эти поселения незаконны. Ведь территория, на которой строятся эти поселения, по резолюции Организации Объединенных Наций принадлежит палестинцам. Палестинцы ссылаются на международное право, а Израиль ссылается на потребности безопасности. Задача Обамы состояла в том, чтобы хотя бы заморозить строительство этих поселений, чтобы усадить стороны за стол переговоров. Обаме это не удалось.

Фактически Нетаньяху отнесся к Обаме как к какому-то несерьезному человеку, которого надо выслушать, потому что этот несерьезный человек оказался президентом Соединенных Штатов. Но который совершенно не понимает Израиль, не понимает возможностей произраильского лобби в Соединенных Штатах Америки и который пристал к нему, Нетаньяху, с какой-то крайне странной идеей относительно прекращения строительства поселений.

И надо было видеть лицо Нетаньяху, когда он фактически отверг план Обамы. То есть на словах он как бы его поддержал, сказав: да, мы согласны с идеей создания Палестинского государства. Но при этом выдвинул 15 условий, и если они не будут выполнены арабами, то Израиль не согласится на создание Палестинского государства. Проблема в том, что эти условия полностью перекрывают сам план. Для арабов они невыполнимы.

Хиллари Клинтон, отправившись на Ближний Восток, пыталась добиться каких-то подвижек в позиции израильского руководства навстречу Обаме. Но никаких подвижек не добилась. И стала выдавать свое поражение за успех. Она стала говорить о том, что даже если Израиль не движется в том направлении, в котором хотят Соединенные Штаты, это не означает, что США откажутся от попыток подвинуть Израиль в этом направлении. Однако Нетаньяху стоит на своей позиции твердо, за ним стоит израильское общество, причем большая часть израильтян, за ним также стоят очень влиятельные силы, которые в Соединенных Штатах Америки представляют интересы Израиля.

Таким образом, можно говорить о первом, очень серьезном поражении Обамы. Хиллари Клинтон пыталась сделать хорошую мину, но игра была откровенно плохая. Судя по всему, Обама переоценил свои возможности по воздействию на Израиль. Обама, видимо, полагал, что его политику давления на Нетаньяху поддержит американский правящий класс. Но американский правящий класс Обаму не поддержал. В итоге — полный тупик. Палестинцы и Израиль остались на исходных позициях. Израиль слегка маневрирует, чтобы уж совсем не поставить Обаму и Хиллари Клинтон в неудобное положение, делает вид, что он готов что-то обсуждать, но на самом деле сдвинуть правое правительство Израиля с занятой позиции администрации Обамы не удалось.

Вторая задача поездки Хиллари Клинтон состояла в том, чтобы переломить сильные антиамериканские настроения в Пакистане. В Пакистане к Америке выдвигаются большие претензии. В последние 20 лет США очень активно участвовали в делах Пакистана. Результат, однако, удручает: в Пакистане вырос терроризм, правительство нестабильное, на севере началась война с талибами. И пакистанцы обвиняют Соединенные Штаты во всех грехах — существующих и не существующих. США — это та страна, которая привела Пакистан к нынешнему бедственному положению, положению страны, охваченной террором и войной, — таково мнение общественности в Пакистане.

Хиллари Клинтон пыталась это мнение изменить. У нее состоялись встречи и с элитой, и с военными, и со студентами. Но уехала она из Пакистана с острым ощущением глубочайшего кризиса в общественном мнении по отношению к Соединенным Штатам. Иными словами, улучшить имидж Америки, размахивая портретом Обамы, ей не удалось. В Пакистане ждут от Обамы действий, которые докажут, что Америка не просто использует Пакистан в своих средневосточных играх, а действительно стремится помочь Пакистану. Пока в Пакистане этого не видят. И это не просто поражение на уровне пиара. Это серьезное поражение, которое показало, что возможности администрации Обамы на Ближнем и Среднем Востоке весьма ограничены.

P.S. В начале сентября в Вашингтоне, под патронажем Барака Обамы, с большой помпой была проведена встреча между Нетаньяху и главой Палестинской автономии Аббасом. Администрация США торжественно объявила о начале прорыва в решении ближневосточного конфликта. Однако несмотря на оптимистические заверения администрации, переговоры были встречены всеобщим скептицизмом. У сторон не только не было общих позиций по главным вопросам урегулирования, но правительство Израиля даже не сняло главный раздражитель для палестинцев — намерение продолжить строительство израильских поселений вокруг Иерусалима, на принадлежащих палестинцам территориях. Под давлением администрации Обамы Израиль ввел на их сооружение временный и частичный мораторий, но четко обозначил дату, когда он перестанет действовать — 26 сентября 2010 года. По всеобщему мнению, переговоры и рассуждения о несуществующем прорыве нужны были администрации Обамы для того, чтобы она лучше выглядела перед ноябрьскими (2010 г.) выборами в конгресс США. Кроме того, отсутствие крупных внешнеполитических успехов, за исключением, пожалуй, получения Нобелевской премии мира, требовало от Обамы создания хотя бы видимости такого успеха.

«Пригласив израильского и палестинского лидеров 2 сентября в Вашингтон с целью возобновить прямые переговоры, правительство США открыло новейший акт в рамках того фарса, которым являются эти переговоры», — скептически написала в редакционной статье лондонская «Файнэншл таймс» («The Financial Times, August 23, 2010).

Действительно, иллюзорное «примирение» двух сторон под взглядами Обамы и Хиллари Клинтон стали крупной «пиар»-акцией американской дипломатии, но не более того. Они не сняли утвердившегося ощущения, что на Ближнем Востоке Обама не сумеет преодолеть первое поражение, нанесенное его внешней политике. 

ПАРАДОКСЫ БАРАКА ОБАМЫ

10 декабря 2009 года Барак Обама прибыл в Осло для получения Нобелевской премии мира. Вручение премии скрывало двойной парадокс, который не ускользнул ни от одного серьезного наблюдателя современной международной политики.

Первый парадокс состоял в том, что Обама получил премию, абсолютно ничего не сделав. И, надо отдать ему должное, он даже сам признал, что получает ее, по сути, ни за что — лишь за намерения и планы.

Второй парадокс заключался в том, что Обама — вслед за Джорджем Бушем — превратился в президента войны, хотя пришел в Белый дом как «президент мира». За неимением другой альтернативы, он продолжает вести военные действия в Ираке и даже наращивает военные действия в Афганистане. Наследие Джорджа Буша буквально довлеет над Бараком Обамой, который пришел во власть с миротворческим посланием, в образе президента, который хочет сделать мир более процветающим и менее кровавым. И тот факт, что Нобелевский комитет вручил Обаме премию мира через девять дней после того, как тот решил направить еще 30 000 американских солдат в Афганистан, — это не просто парадоксальное, но еще и скандальное решение.

Таким образом, те, кто с самого начала говорил о том, что Нобелевский комитет совершает очень большую ошибку, избрав Обаму лауреатом премии мира, получили дополнительное подтверждение своим оценкам. Летом 2010 года численность американских войск в Афганистане достигнет 98 000 человек. При этом перспективы войны в Афганистане — самые неопределенные. И уже совершенно непонятно, ради чего Америка ведет здесь войну.

Когда Совет Безопасности ООН в октябре 2001 года дал добро США на проведение операции в этой стране, он исходил из того, что это будет ограниченная по времени и направленности операция. Изначально смысл состоял в том, чтобы искоренить формирования «Аль-Каиды» на территории Афганистана, помочь поимке бен Ладена и других руководителей этой организации. Обратите внимание: с 2003 года американская администрация о бен Ладене вообще ничего не говорит. Сложилось впечатление, что либо он уже погиб, либо скрывается и выполняет очень важные поручения американских спецслужб . Во всяком случае, совершенно непонятно, почему задача поимки бен Ладена была полностью выведена из числа тех целей, которые поставил перед собой Вашингтон, причем при двух администрациях. И это все, что осталось от требований Буша доставить ему лидера «Аль-Каиды» «живого или мертвого» — «dead or alive»?

Уже в 2007 году возникло подозрение, что бен Ладен убит, а звуковые фрагменты из его предыдущих речей и выступлений используются для создания фальшивых посланий якобы самого бен Ладена. Современные технологии позволяют это сделать. Обращало на себя внимание и то, что все его обращения, которые мир услышал в последнее время, носили весьма расплывчатый характер. В них не было указаний ни на конкретные даты, ни на конкретные события. «Бен Ладен» поднимал философские вопросы, рассуждал о противоречии между исламом и западным миром. Для того чтобы такие тексты гуляли по Интернету, живой бен Ладен не нужен. Но они нужны для того, чтобы оправдать продолжение американских военных действий на Среднем Востоке.

С точки зрения афганской политики США, Барак Обама почти ничем не отличается от своего предшественника. В своем выступлении от 1 января 2009 года в военной академии Вест-Пойнт, где президент США вкратце изложил ее суть, он заявил о необходимости расширить военные действия, чтобы привести эту страну к миру. В принципе, тем же самым здесь раньше занимались британцы, а потом Советский Союз. Мы тоже расширяли свое военное присутствие, чтобы добиться мира. По этому же пути пошли американские администрации. И Великобритания, и СССР, и США раз за разом попадают в одну и ту же «афганскую ловушку», пытаясь решить этот вопрос одним и тем же путем — через численное наращивание своих вооруженных сил в этой стране. И все приходят к негативному результату.

Эксперты, знающие Афганистан, в один голос говорят, что такое наращивание ничего не даст Америке, кроме проигранной в будущем войны. И тот факт, что Обама, расширяющий военные действия в Афганистане, в результате которых гибло и будет гибнуть и мирное население, получил Нобелевскую премию мира, — это оскорбление самой идеи этой премии. Правда, советник Обамы господин Аксельрод сообщил, что президент проводит много времени, «обдумывая, как можно создать более безопасный миропорядок». Однако обдумывание — это еще не политика.

Что из этого следует для России? Наша страна, конечно, заинтересована в том, чтобы рядом с нами был демократический Афганистан, в котором не было бы радикальных исламистов (по крайней мере, у власти). Волны радикального ислама имеют тенденцию расходиться по региону, и в том числе идут и на север — в бывшие советские среднеазиатские республики. В этом Россия не заинтересована. Но поддерживать Обаму в его обреченной войне можно только с очень серьезными ограничениями.

Во-первых, мы ни в коем случае не должны посылать в Афганистан войска. Послав туда войска, мы попадем в туже самую ловушку, в которой уже находятся американцы и их миролюбивый президент.

Во-вторых, наше содействие этой военной операции должно ограничиваться транзитом военных и невоенных грузов, о чем мы уже договорились с американцами летом 2009 года. При этом нам не следует наращивать это содействие в виде поставок военной техники или отправки российских специалистов. То есть нам следует стоять в стороне от этой войны. А поддержка может носить сугубо инфраструктурный характер.

В-третьих, необходимо внимательно отнестись к тому, что под предлогом войны в Афганистане американцы сохраняют свое присутствие в среднеазиатских республиках. В 2010 году США заключили с Киргизией новый договор о создании т. н. «транзитной базы» в аэропорту Манас. Но на самом деле это та же американская военная база, которая была в Манасе до недавнего времени. Франция держит в Таджикистане свои самолеты «Мираж». НАТО заинтересовано в том, чтобы закрепиться в «мягком подбрюшье». И нам нельзя закрывать на это глаза ради войны с очень смутными перспективами.

И еще одна важная вещь. Если США выбрали стратегию конфронтации со значительной частью исламского мира — это их дело. Но мы, как страна, которая граничит с большим числом исламских государств и которая сама имеет значительное мусульманское население, должны крайне осторожно относиться к тому, что Самюэль Хантингтон, автор «Столкновения цивилизаций», назвал «исламскими войнами». Россия не должна в них втягиваться. Она не может себе этого позволить. 

НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ МИРА ДЛЯ «ПРЕЗИДЕНТА ЗЕМНОГО ШАРА»

Как политик Барак Обама, безусловно, дитя XXI века. Этот век, едва начавшись, громко заявил о том, что он будет иным, чем век предыдущий. Век XX был веком великих и кровавых идеологий, гражданских и мировых войн, веком Берлинской стены и атомной бомбы. Век XXI, судя по всему, тоже будет переломным, но в других отношениях. В веке XX афроамериканец никогда не стал бы президентом США. Собственно, даже этого политкорректного названия тогда не существовало — чернокожих в Америке называли неграми. Для победы чернокожего в борьбе за Белый дом нужно было совпадение сразу нескольких важнейших факторов.

Во-первых, крайне непопулярный уходящий президент. Эту роль блистательно сыграл Джордж Буш, вызвавший у большинства американцев, и без того не любящих политический Вашингтон, приступ отвращения к традиционной элите.

Во-вторых, слабый консервативный кандидат, воплощающий в себе все черты уходящей в прошлое Америки. Им стал сенатор Джон Маккейн, заслуженный, но престарелый вояка, выступивший как реинкарнация Буша-младшего.

В-третьих, серьезный экономический кризис, который дискредитировал бы в глазах населения классических лидеров — выходцев из белого большинства и подготовил бы избирателей к радикально новому президенту — новому во всем, начиная от происхождения и взглядов и заканчивая цветом кожи. И тут на арену вышел глобальный финансовый кризис, обрушившийся на Америку в сентябре 2008 года, а вместе с ним и сам Обама, обещавший стране именно то, чего она ждала — новые ответы на новые вызовы.

Наконец, Обама как кандидат и как президент стал воплощением новой, многорасовой Америки, в которой неудержимо растет испаноговорящее население — так называемые «латинос», где афроамериканцы укрепились и численно, и социально, где, как в новом Вавилоне, смешались все расы и все континенты.

Но и этого всего еще было бы недостаточно. Необходимо было ослабление США, резкое настолько, чтобы вынудить Америку расстаться с иллюзией однополярного мира, в котором она правит и направляет, а все остальные внимают и подчиняются, охотно или не очень. Те же, кто не подчиняется, познают на себе всю мощь карающей десницы.

Эту роль нового Вьетнама сыграл Ирак. Конечно, в Ираке США не потерпели полного и окончательного военного поражения, там не погибло столько американцев (на конец 2009 г. их было «всего» пять тысяч человек). Но именно Ирак, куда США ввели войска вопреки ООН, где в результате вторжения погибли десятки, если не сотни тысяч иракцев, стал невиданным моральным поражением Америки.

Надо было срочно спасать репутацию — и Америка нашла Обаму, сына белой американки и африканца-мусульманина, темнокожего и либерального политика, ничем не связанного с засевшей в столице страны белой элитой.

Так Обама выиграл битву за Белый дом.

Но это далеко не объясняет получение им Нобелевской премии мира. Ибо за победы на выборах, пусть даже и в самой сильной стране мира, ее вроде бы не дают. Глава Нобелевского комитета, бывший президент Норвегии Турнбьерн Ягланд так объяснил это решение: «Мы присуждаем эту награду не за то, что может случиться в будущем, а за то, что сделано в прошлом году. Мы надеемся, это поощрит его (Обаму) в начинаниях». Реакция была поразительно единодушной от США до Ближнего Востока.

«Это просто неприлично. Президент Барак Обама только что получил Нобелевскую премию мира. Совершенно неясно, за что. За то, что он помирился с Хиллари Клинтон?» — писала консервативная «Уолл-стрит джорнэл».

Поразительно, но с правым американским изданием согласен лидер группировки «Исламский джихад», действующей в секторе Газа, Халид Эль Батч. Он заявил, что эта премия «не мотивирована ни с точки зрения авторитета, ни с точки зрения достоинства и морали».

«Нью-Йорк таймс» также выразила удивление: «Поскольку американские войска размещены в Ираке и Афганистане, имя президента Обамы даже не фигурировало в списке возможных победителей до последней минуты».

А бывший польский президент Лех Валенса откровенно изумился: «Кто, Обама? Так быстро? Слишком быстро! Он не успел ничего сделать».

Но, пожалуй, самый выразительный комментарий принадлежит одному из американских карикатуристов: «В этом году премия мира вручается президенту США Бараку Обаме за его огромные усилия, направленные на то, чтобы не быть Джоржем Бушем».

Присуждение Обаме Нобелевской премии мира — это тот самый редчайший в современной мировой истории случай, когда в своем недоумении согласны все — от Валенсы до джихадистов.

И вот почему. Всем отлично понятно — за минувший год Обама не сделал ровным счетом ничего, что могло бы оправдать присуждение ему этой пусть зачастую спорной, но все же очень символичной премии. Если, конечно, не считать огромного числа произнесенных им речей с призывами к миру, сотрудничеству и взаимопониманию. Речей хороших, но всего лишь речей. Согласимся: лидеры всего мира произносят хорошие речи. Но чтобы за них давали Нобелевскую премию?

В остальном — Обама не сделал, повторяю, ничего. Возможно, не успел, но в любом случае — не сделал. В Афганистане война как шла, так и идет, даты вывода войск США из Ирака неясны, и американские генералы уже открыто опровергают обещание Обамы вывести их к лету 2010 года, вокруг Ирана прорыва тоже нет. На Ближнем Востоке ощущение тупика даже усилилось. Неужто за все это Обама и получает премию мира? Фарс, скажете вы? Да, но не торопитесь. В XXI веке фарс становится сутью мировой политики, и не только в США. Фарс в виде виртуальной реальности и виртуальных достижений становится универсальным ее проявлением и главным содержанием.

Если вдуматься, за какие конкретные дела именно Обаму избрали президентом?

Отвечаю: не за дела, а за слова. В отличие даже от пресловутой Сары Пейлин, которая была убеждена, что хорошо знает Россию, поскольку видела ее с одного из островов Аляски, Обама никогда не правил ни штатом, ни даже маленьким городом. Да, он несколько лет был сенатором, но не прославился на этом посту ровным счетом ничем, ни одним законом, ни единой поправкой, которая носила бы его имя. Единственное, что он реально сделал за всю свою карьеру — организовал афроамериканскую общину в Чикаго. В течение трех месяцев он проводил собрания чернокожего населения и регулярно помогал носить авоськи престарелым афроамериканкам. Обама, подносящий сумки престарелой темнокожей женщины, — эта фотография обошла все газеты Америки. Других общественно значимых фотографий практически нет.

Зато Барак Обама прекрасно говорит. Вот за это ему и дали Нобелевскую премию мира. За слова. За новый тон, которым с миром говорит Америка. За новый образ. За красивые призывы. За предвыборное выступление летом 2008 года в Берлине, куда он приехал завоевывать Европу, что было совсем нетрудно на фоне блеклого, агрессивного и откровенно глуповатого Буша. Там, в Берлине, пойдя по стопам Джона Кеннеди, сказавшего в разгар острейшего кризиса времен «холодной войны» свое знаменитое «Ich bin ein Berliner!» («Я — берлинец!»), Обама принес клятву на верность совместным с Европой ценностям, о которых напрочь забыла администрация Буша.

Именно там он сумел очаровать европейцев.

То же самое Обама попытался повторить через год на Востоке, когда 11 июня 2009-го он выступил в Каире, уже будучи президентом. Обратившись к мусульманскому миру, он на словах протянул этому миру руку искренней дружбы. Таких речей мусульмане от лидеров США действительно давно не слышали. В Каире Барак Обама подтвердил: он — не Буш. Он не пугает исламский мир новыми крестовыми походами. Он не считает, что те, кто не с Америкой — против нее. Он готов говорить и договариваться и с теми, и с другими — например, с Ираном. Но ведь известно: главная проблема для мусульман вовсе не Иран, к которому арабы относятся прохладно, если не сказать плохо, а палестинский вопрос. А здесь — по-прежнему тупик.

Не получилось в полной мере и с Россией. Речь Обамы в Москве, в Российской экономической школе, была правильной и неглупой, но она не произвела особого впечатления даже на молодежную аудиторию. Москва, как говорится, слезам не верит. После Клинтона и Буша не верит она и словам — их было слишком много сказано с американской стороны, но слишком мало хорошего мы на практике видели от Америки.

А что же сам Обама? Он, по его собственным словам, был «застигнут врасплох и смущен». Как заметил обозреватель Майкл Каус, самым мудрым решением для Обамы было бы вовсе отказаться от премии, заявив при этом, что он еще не имел времени осуществить задуманное. Однако Обама премию принял, что ставит и его лично, и его администрацию в затруднительное положение. Правые и так уже критиковали Обаму за то, что он получает аплодисменты во всем мире практически ни за что. И Нобелевский комитет, по сути дела, своим решением подтвердил их правоту, вручив ему виртуальную премию за чисто виртуальные достижения. За намерения, усилия и попытки. Но не за результаты. Это и есть триумф новой эпохи — эпохи торжества виртуального, мнимого над реальным и подлинным.

Однако дело здесь далеко не только в даре убеждения Барака Обамы.

Либеральный Запад так долго и отчаянно ждал повод снова всей душой полюбить Америку, а его лидеры, такие как Саркози или Браун, ждали возможности вернуть ей любовь отвернувшихся от нее европейских обществ. Обама дает либеральному Западу такой шанс. И не важно, что он успел сделать. Есть информация, что Нобелевский комитет фактически решил присудить премию Обаме еще в январе 2009-го, когда тот только пришел в Белый дом. И это показательно. Ему дали премию с той лишь целью, чтобы в новом мире, где заметно ослабли позиции США, а вызов им бросают и Китай, и Россия, и даже Иран, он сохранил бы руководящее положение Америки. Это была премия не просто президенту США — это была премия человеку, которого на Западе очень хотят видеть президентом всего земного шара. А когда дают премию, наполненную таким смыслом, какая разница, что успел, а чего не успел сделать Барак Обама. 

ВЕДЕТ ЛИ АМЕРИКА ДВОЙНУЮ ИГРУ?

Посещение России госсекретарем США Хиллари Клинтон в марте 2010 года объяснялось тем, что она должна была обеспечить подписание нового договора СНВ между Россией и Соединенными Штатами до 12 апреля 2010 года. В этот день в Вашингтоне должен был состояться саммит по вопросам ядерного разоружения. Как известно, безъядерный мир является любимой идеей Барака Обамы. И к этой дате ему было важно получить практическое подтверждение успешности прилагаемых им усилий.

У Обамы до сих пор (а прошло уже больше года его пребывания у власти) чрезвычайно мало внешнеполитических успехов. Это поразительный образец американского президента, который пришел к власти с верными мыслями, но которому крайне сложно воплотить их в жизнь.

Во внешней политике Обаму долгое время преследовали одни неудачи. Взять хотя бы его попытки сдвинуть с мертвой точки ближневосточный процесс. Ничего, кроме речи в Каире, произнесенной в июне 2009 года, в актив Обаме занести нельзя. Напротив, можно говорить о провале его ближневосточной инициативы. Его важнейшая идея о том, что для возобновления переговоров между палестинцами и Израилем Тель-Авив должен прекратить строительство новых поселений на оккупированных территориях (и прежде всего в Восточном Иерусалиме), была не просто отвергнута — она была демонстративно отброшена премьером Израиля Нетаньяху. Причем Обама получил от израильского премьера не одну пощечину. Нетаньяху с самого начала сказал, что Израиль не будет прекращать строительство поселений. А во время визита вице-президента США Байдена в марте 2010 года в Израиль было заявлено о том, что Тель-Авив будет строить 1600 новых домов на территории Восточного Иерусалима. Это была вторая откровенная пощечина Бараку Обаме.

К лету 2010 года не было у президента США и реального прогресса в Афганистане. Обещание начать вывод войск в июле 2011 года лишены серьезных оснований. С некоторых пор в окружении Обамы начали говорить о том, что это, мол, ориентировочная дата. И что речь идет только о самом начале процесса, который может растянуться на долгие годы. Нам намекают, что желание Обамы как можно быстрее разрешить средневосточный кризис не обязательно будет воплощено в жизнь. В Ираке положение внешне несколько улучшилось. Но все согласны с тем, что если начать вывод американских войск, то Ирак может обратно вернуться в состояние квазигражданской войны, а развитие событий там может быть самым негативным.

Обама также пришел в Белый дом с идеей диалога с Ираном по поводу его ядерной программы. Его замысел состоял в том, чтобы создать достаточное количество побудительных мотивов для Ирана с целью заставить его отказаться от создания атомного оружия. И где сейчас этот диалог? Нигде — его нет, он не ведется. Надо признать: этому способствовало и поведение Тегерана, не проявившего склонности к компромиссу. Но и предложение диалога со стороны Обамы было неубедительным, неуверенным, пропагандистским. Напротив, США и ЕС пошли по пути принятия «зубастых санкций» против Ирана. А санкции, как показывает история с Ираком, — это путь к войне. В иракской ситуации также сначала была проведена мощнейшая риторическая артподготовка, затем были приняты санкции, а потом начались военные действия. О военном сценарии решения иранской проблемы в США говорят постоянно, а Израиль постоянно намекает на то, что он готовится нанести удар по иранским ядерным объектам.

Наконец, Барак Обама пришел с мыслью наладить особые отношения с Китаем. И даже ездил в Пекин с предложением о создании т. н. «большой двойки» (G2), когда США и Китай будут нести основную ответственность за экономические, финансовые и геополитические проблемы земного шара. Но китайцы ясно дали понять Обаме, что они не собираются делить ответственность с США и нести с ними это бремя. Более того: контракт о продаже оружия Тайваню на сумму в $6,5 млрд привел к политическому кризису между Вашингтоном и Пекином.

Итак, повсюду, за исключением российского направления, политика Барака Обамы до сих пор не дала результатов. Отсюда — важность заключения договора по СНВ. Под давлением США договор был чуть было не подписан в декабре 2009 года, когда он не отвечал интересам России. Но мы не можем идти навстречу Обаме исключительно из желания ему понравиться. Такое искушение всегда подводило Москву. В свое время под него попал Горбачев и полностью проиграл партию лидерам Запада. Потом то же самое случилось с Ельциным — он проиграл все, что можно, Клинтону. А с приходом Обамы нас вновь стали вовлекать в эту игру.

Еще один аргумент в пользу осторожности состоит в том, что у США, судя по всему, есть две внешние политики. Одну из них заявляет Обама, а вторую реально проводят Минобороны, Госдепартамент США, вице-президент США Байден, ЦРУ и другие ведомства. Есть разрыв между Обамой и значительной частью его команды. Она действует по классическим канонам, как говорят в США, «они выполняют свою работу». И я даже не удивился, если бы заявление Тель-Авива относительно строительства новых поселений в Иерусалиме было согласовано с Байденом.

Не исключено, что большая часть команды Обамы ведет двойную игру. Уж слишком непохоже то, что зачастую говорят и делают люди из его окружения, на то, что говорит Барак Обама. Таким образом, мы имеем дело с президентством с двойным дном. Мы не можем быть уверенными в том, что Барак Обама является носителем подлинной внешнеполитической идеи США. Возможно, эта идея находится у его подчиненных. И они проводят ту внешнюю политику, которую сам Барак Обама официально отрицает. 

«ОРУЖИЕ ДЛЯ БЕДНЫХ»: ПОЧЕМУ ОБАМА ЗА БЕЗЪЯДЕРНЫЙ МИР?

В мае 2010 года в Вашингтоне состоялся широко разрекламированный средствами массовой информации саммит по вопросам ядерной безопасности. Его хозяином был президент США Барак Обама. В гости к нему приехали представители 46 государств и руководители нескольких международных организаций.

Тон встрече задал хозяин. Он заявил, что «спустя 20 лет после окончания холодной войны, мы сталкиваемся с жестокой иронией истории, риск ядерного противостояния ушел в прошлое, но риск ядерного нападения возрос».

Главные угрозы, по Обаме, — распространение ядерного оружия и опасность его попадания в руки террористов. По ходу выступления он несколько раз позитивно отзывался о партнерстве с Россией. Медведев согласился, что отношения между странами, хоть они и не стали беспроблемными, за последний год удалось улучшить. Как сказал президент России, «… атмосферу изменить удалось, и есть результаты. Мне приятно, что я к этому причастен».

Одним из ключевых практических результатов форума стало подписание российско-американского протокола об утилизации излишков оружейного плутония, а также заявление Украины и Мексики о намерении избавиться от всех своих запасов высокообогащенного урана. Кроме того, Белый дом сообщил, что одним из главных итогов саммита стало обещание Китая присоединиться к санкциям против Тегерана.

Среди целей этого саммита было укрепление ядерной безопасности, предотвращение попадания ядерного оружия в руки террористов, привлечение ядерных держав к процессу разоружения. Естественно, у такого мероприятия не было противников, за исключением Северной Кореи и Ирана, которые не были приглашены на этот форум, поскольку эти страны находятся в остроконфликтных отношениях с США.

Для Обамы этот саммит имел особое значение. На фоне целого ряда внутренних проблем и отсутствия успехов в Афганистане, Ираке, на Ближнем Востоке, а также безрезультатного давления на Иран, ему была очень нужна крупная внешнеполитическая победа. За счет этого престижного саммита Обама рассчитывал заработать очки как в самих США, где в последнее время заметно усилилась оппозиция, так и за рубежом, где к нему сейчас относятся гораздо более прохладно, чем в самом начале его президентства. Однако замысел саммита не исчерпывался личными целями Барака Обамы. За коронной идеей Обамы — идеей безъядерного мира, которая выглядит полной утопией, скрывается гораздо более далекий расчет, чем может показаться на первый взгляд. Идея безъядерного мира является прикрытием для долгосрочных стратегических целей США.

Дело в том, что идея безъядерного мира сама по себе не нова и не революционна. Более того, она вообще не принадлежит Бараку Обаме. В США об этом впервые начали говорить при Рональде Рейгане. Причем это были не либеральные демократы (к числу которых принадлежит Обама), а консервативные «ястребы» типа Пола Нитце (один из главных советников пяти американских администраций по вопросам разоружения), который стоял за развитием очень многих программ вооружения. Если Обама сейчас вернулся к этой идее, которую в 1980-е гг. запустили еще республиканцы (и которой, кстати говоря, отдавал должное сам Рональд Рейган, говоривший о том, что нужно «изобрести ядерное оружие наоборот», то есть расстаться с ним), значит, у него есть на это особые причины.

Каковы же они?

Первая причина. США имеют подавляющее превосходство над всеми другими державами в области обычных вооружений. Обычные (неядерные) вооружения, которыми располагают США, — это высокоточное и высокотехнологичное оружие, которое обладает огромной разрушительной мощью. Америка заинтересована в том, чтобы ядерное оружие ушло в прошлое, потому что имеющийся у нее потенциал обычных вооружений обеспечивает ей абсолютное превосходство в военной сфере и неоспоримую военную гегемонию.

Сегодняшняя военная гегемония США оспаривается лишь тем, что в мире есть ядерные державы, которые являются неприкасаемыми. США не могут использовать против них свои вооруженные силы, каким бы мощными они ни были, из-за риска ядерной войны. Ведь страны, обладающие ядерным оружием, могут нанести ответный ядерный удар если не по самим США, то по их союзникам или американским объектам за рубежом.

Таким образом, ядерное оружие в определенной степени уравнивает такие несопоставимые по своей мощи государства, как США и Китай. У Китая годовой военный бюджет составляет всего $90 млрд, а у США $630 млрд (то есть в 7 раз больше). Тем не менее наличие у Пекина нескольких сотен ядерных боезарядов, которые размещены на стратегических ракетоносителях, способных поразить территорию Америки, делает Китай неуязвимым для США. Если бы у Китая не было ядерного оружия, ситуация была бы совершенно другой. Именно поэтому мы наблюдаем такой парадокс: не только американские либералы типа Обамы, но и американские «ястребы», политики с устойчивым консервативным прошлым, выступают за ядерное разоружение.

Ядерное оружие — это оружие бедных. Государства, которые не находятся на высшей точке технологического развития, с помощью ядерного орудия обеспечивают свою безопасность, не тратя слишком больших средств на обычные вооружения. А сверхточное и высокотехнологичное неядерное оружие — это оружие богатых. Отсюда ясно, почему для США в принципе выгоден безъядерный мир. И почему Барак Обама стал на ту же стезю, что и Рональд Рейган. И почему за это выступают такие совершенно разные политики — от «ястребов» до сравнительно умеренных.

Вторая причина, по которой для Обамы особенно важна идея безъядерного мира, состоит в том, что Америке нужно вернуть себе роль морального лидера, которая была утрачена при Джордже Буше. С чем еще президент США мог обратиться к внешнему миру после того, как был оккупирован Ирак и США вынуждены продолжать эту войну (откуда они просто не могут уйти, оставив все в состоянии хаоса)? После того, как США унаследовали от Буша Афганистан и иранскую проблему?

Именно поэтому в апреле 2009 года Барак Обама выдвинул в Праге идею построения безъядерного мира. Это позволяет ему утвердить себя как президента Земного шара, а не просто нового президента, который разгребает авгиевы конюшни, оставшиеся после Буша. Теперь же он начинает выглядеть как американский руководитель, который возвращает стране частично утраченное моральное и этическое лидерство. И к идее американской демократии, сильно подорванной усилиями Буша и Чейни, но сохраняющей, тем не менее, часть своей привлекательности, Обама добавляет еще и идею борьбы за безъядерный мир. Для США это — выгодная пропагандистская акция, а для Обамы — прекрасный личный пиар.

Третий момент: для Обамы важно создать такую атмосферу в мире и такую политическую динамику, которая позволит усилить давление на Иран с целью заставить его отказался от своей военной ядерной программы. Обаме явно не хотелось бы начинать военные действия против Ирана, хотя его к этому подталкивают радикалы, как в самих США, так и значительная часть израильского политического истеблишмента. Обама уже имеет на руках две войны — в Афганистане и Ираке, а также одну «полувойну» в Пакистане. В таких условиях для администрации Обамы было бы опрометчивым, если не гибельным, расширять зону боевых действий еще и на Иран.

Поэтому для Обамы крайне важно обречь Иран на международную изоляцию. И Китай не случайно отошел от своей прежней позиции по поводу санкций против Ирана. Если раньше Пекин отказывался даже обсуждать такую возможность, то в мае 2010 года там впервые допустили, что Китай может присоединиться к ним (правда, при ряде условий: главное из них — чтобы новые санкции не ударили по мирному населению страны). Но при всех оговорках факт налицо: в июне 2010-го под давлением США Китай присоединился к новым санкциям. Таким образом, Обама создает такую атмосферу вокруг ядерного оружия, которая побуждает другие страны и поддержать саму эту идею, и помочь Америке изолировать Иран, который многие подозревают в намерении создать атомную бомбу.

Та же самая политическая динамика нужна Обаме, чтобы поставить блок на пути дальнейшего расползания ядерного оружия. Сейчас в мире уже девять ядерных государств (семь признанных и два непризнанных). Израиль, по западным данным, имеет около 200 боезарядов. Северная Корея всего 2–3, причем размещенных на крайне неточных ракетоносителях. Тем не менее, появление ядерных боезарядов у Кореи подтверждает тенденцию к расползанию ядерного оружия. Если Иран создаст атомную бомбу, в очередь за ним могут встать Египет и Саудовская Аравия. Не исключено, что усилятся призывы к отказу от безъядерного статуса в Японии и других государствах. Поэтому в этой сфере США поддерживают практически все ядерные державы, включая Россию и Китай.

Россия, так же, как и Америка, заинтересована в том, чтобы остановить расползание ядерного оружия. Здесь наши цели совпадают с американскими. Но России надо быть чрезвычайно осторожной, поддерживая процесс, который пытается начать Барак Обама. Нужно видеть те цели, которые преследуют США. Надо понимать, что без ядерного оружия мы можем остаться фактически безоружными перед США, абсолютно превосходящими нас в области обычных вооружений.

Мы не можем «ходить в передовиках» ядерного разоружения в условиях, когда целый ряд государств на словах отдает должное этой идее, а на самом деле совершенно не собирается разоружаться. Это не собираются делать ни Китай, ни Индия, ни Пакистан, ни Израиль. Россия должна понимать, что какой бы красивой ни была эта идея, она скрывает вполне реальные стратегические цели Америки, которые подрывают нашу безопасность. Благородство идеи «ядерного нуля» не отменяет того факта, что мы живем в реальном мире, где государства преследуют свои собственные интересы. Поэтому мы не должны поддаться на красоту этой утопии. 

ОБАМА И АФГАНИСТАН: ПО СТОПАМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА?

В июле 2011 года должен начаться вывод американских войск из Афганистана. Эту дату назвал сам Барак Обама за 10 дней до вручения ему Нобелевской премии мира 1 декабря 2009 года. Тогда он заявил: «Сначала мы нарастим наше военное присутствие в Афганистане до 100 тыс. человек, а затем, через год, мы эти 100 тысяч начнем выводить». Выступление Обамы вызвало прямо противоположные отклики. Журнал «Шпигель» заявил, что новый президент произнес речь, с которой мог бы выступить президент Буш. И что на самом деле он позиционирует себя как «президент войны». Напротив, представители Нобелевского комитета возражали: да, Обама наращивает американский контингент, но лишь для того, что через некоторое время начать выводить его из Афганистана. По логике Нобелевского комитета, это намерение подтверждало миролюбие внешней политики Обамы.

Однако для самого Обамы главным стало не то, назовут ли его историки «президентом войны» или «президентом мира», а совсем другое: что делать с Афганистаном. На осень 2010 года — менее, чем за год до намеченного вывода войск, ситуация в этой стране как была в полном тупике, так в нем и оставалась. Все заклинания относительно того, что вот-вот наступит прорыв, оставались не более чем заклинаниями. Насколько можно судить, отсутствие успехов в Афганистане вызвало скандал: американский генерал Маккристал, который возглавлял войска международной коалиции в Афганистане, выступил с открытой критикой Барака Обамы и его команды в журнале «Роллинг Стоунз». Смысл критики — администрация Обамы плохо представляет себе, что делать в Афганистане. За это Обама снял его с поста командующего и вернул на эту должность генерала Петреуса, ранее уже командовавшего войсками НАТО в Афганистане. Сразу же возникла версия, что генерал Маккристал может стать кандидатом от республиканцев на следующих президентских выборах в США, тем более что потенциальные кандидаты — Митт Ромни и Сара Пейлин — могут не получить необходимого уровня поддержки в самой республиканской партии, не говоря уже о стране в целом.

Таким образом, стал очевидным кризис политики администрации Обамы в Афганистане не только на уровне военных действий и создания эффективной власти, способной контролировать территорию страны, но и на уровне кадровых решений. Настроения скептицизма стали нарастать и в демократической партии. Демократы настаивают на том, что Америка платит слишком высокую цену в Афганистане при полной неясности перспектив. Весной 2010 года три представителя демократов в конгресс во главе со спикером Палаты представителей Нэнси Пелози выступили в пользу принятия поправки, которая установит точную дату вывода американских войск из Афганистана. Демократам надоело ждать обещанных успехов: они хотят твердо знать, когда американские войска начнут покидать Афганистан.

Еще хуже обстоят дела в стане союзников Америки. Голландия заявила, что начнет вывод своих войск осенью 2010 года, Канада собирается полностью вывести свой контингент в 2011 году. В ключевой стране НАТО — Германии — на Ангелу Меркель уже с 2009 года оказывается давление общественности, чтобы она прекратила участие немецких солдат в афганской операции. Новое правительство Великобритании также дало понять, что не намерено бесконечно держать британские войска в Афганистане.

В то время, когда Обама выступал со своей программной речью по Афганистану, названная им точная дата начала вывода войск могла служить тактической цели. Это цель могла состоять в том, чтобы успокоить критиков как американских, так и европейских администраций, требовавших от нее какого-то решения по Афганистану. И тогда Обама сказал: начнем уходить в июле 2011-го, после того, как будет достигнут прорыв за счет наращивания воинского контингента до 100 тысяч человек. Но тем самым он не снял проблему, а лишь перенес ее в будущее.

Джордж Буш создал для Обамы не только иракскую, но и афганскую ловушку, и новый миролюбивый президент угодил в нее обеими ногами. Он него ждали двух результатов: сначала — военных, которые привели бы к ослаблению талибов и укреплению правительства Афганистана, а затем — политических, которые должны выразиться в создании в этой стране дееспособной власти, что позволило бы начать вывод войск.

Однако Ирак уже показал, насколько трудно добиться такой цели. Входе предвыборной кампании Обама обещал, что в 2011 году американские войска начнут покидать Ирак. Однако чем ближе становится 2011 год, тем меньше уверенности, что это станет возможным. Общее мнение экспертов состоит в том, что как только ослабнет военное присутствие США в Ираке, в этой стране возобновится гражданская война, резко усилится террористическая активность, правительство может пасть или, во всяком случае, не сможет контролировать ситуацию. Высказывались также предположения, что власть могут захватить радикально настроенные шиитские лидеры, пользующиеся поддержкой враждебного США Ирана.

Развитие событий подтвердило эти опасения. Последняя неделя августа 2010 года показала, что США будет крайне трудно уйти из Ирака. Не успела администрация США завершить свой широко разрекламированный план по выводу оттуда боевых частей и сокращению американских войск в этой стране до 50 тысяч человек, которым поручено обеспечивать безопасность и противодействие терроризму, как в восьми главных городах Ирака — от Киркука на севере до пригородов Багдада — прогремели мощнейшие взрывы. Итог этих терактов был таким же, как и в худшие месяцы американской оккупации, которые пришлись на 2005–2007 годы: более 100 убитых и столько же раненых. И это было только начало — последняя неделя августа стала самой кровавой за несколько последних лет.

«Mission Unaccomplished» — «Миссия не выполнена». Так отозвалась на вывод боевых частей США британская газета «Файнэншл таймс». «Вооруженные силы США оставляют за собой разгромленную страну… — писала газета. — Помимо человеческих страданий, война нанесла побочный ущерб и авторитету Америки. Униженные в Ираке, США теперь вызывают меньший страх у своих врагов и меньше любви у своих друзей» (The Financial Times, August 23, 2010).

Действительно, миссия не выполнена. Если бы она была выполнена, командующий вооруженными силами Ирака не заявлял бы, что иракские силы безопасности не будут в состоянии обеспечивать эту самую безопасность до 2020 года! Даже если допустить, что это сознательное преувеличение, заявление показательное. Оно показывает, прежде всего, в какой ловушке находятся США в Ираке: оставаться бесконечно нельзя, но и уйти, предоставив страну саму себе, тоже невозможно.

Положение в Афганистане еще хуже, чем в Ираке. После 9 лет ведения войны, как признают и в США, и в Европе, никакого улучшения ситуации не наблюдается. Таким образом, подтверждается правильность тех предупреждений, которые неоднократно звучали со стороны известных российских политиков и экспертов: России ни в коем случае нельзя вновь возвращаться в Афганистан, как бы ни просили нас об этом наши западные партнеры. Как известно, вопрос о нашей «технической поддержке» международной коалиции в Афганистане, например, в виде направления туда вертолетов с нашими летчиками, не раз ставило руководство НАТО. Находясь в Москве в декабре 2009 года, генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен называл сотрудничество по Афганистану чуть ли не самым главным в отношениях между альянсом и Россией и настаивал на расширении этого сотрудничества.

Выступая в конце мая 2010 года на сессии Парламентской ассамблеи НАТО в Риге, Расмуссен взывал к делегатам из 27 стран-участниц альянса: «Мы должны победить в Афганистане, мы можем победить в Афганистане, и мы победим в Афганистане, если проявим необходимый уровень сплоченности». Именно этому была посвящена львиная доля его выступления. Однако в его горячих призывах слышалась нотка отчаяния, и, судя по реакции зала, ему не удалось убедить большинство участников сессии.

Там же Расмуссен предложил России принять более активное участие в афганской войне. Однако мы уже пошли навстречу западному альянсу: с осени 2009 года через нашу территорию каждый день проходили до 600 контейнеров с вооружениями для группировки НАТО в Афганистане. Мы также согласились на содействие НАТО в переброске вооруженных сил в Афганистан. И это — тот предел, на который мы можем пойти в поддержке усилий США и НАТО. Мы уже были в Афганистане. Теперь же на самом Западе критика в адрес этой войны достигла апогея.

«Американцы и их союзники выигрывают все сражения, но проигрывают войну, — писал в связи с этим в июле журнал «Шпигель». — Безнадежность войны в Афганистане стала особенно очевидной в последние недели. В небольшом городке Марджа на юге Афганистана тысячи британских и американских военнослужащих ценой огромных усилий и немалых потерь одержали победу над талибами. Но при более близком рассмотрении оказывается, что это и не победа вовсе. Сегодня, после мощного наступления войск НАТО, Марджа не освобождена и не умиротворена. Войска НАТО на самом деле не контролируют город, так как разбитый на части противник постепенно возвращается и овладевает им снова. Действия войск во главе с США граничат с безысходностью и являются ярким олицетворением всего того, что происходит в Афганистане вот уже почти девять лет» (Der Spiegel, 22 Juli, 2010).

Сегодня даже на Западе мало кто верит, что Барак Обама добьется победы в Афганистане. Судя по всему, его главная задача отныне будет состоять не в том, чтобы добиться победы, а в том, чтобы уйти, не потеряв лицо. Но если исходить из происходящего в этой стране, то даже этого Обаме, скорее всего, добиться не удастся.

КТО ХОЧЕТ ОТНЯТЬ АМЕРИКУ У ПРЕЗИДЕНТА ОБАМЫ

В США началось восстание против Обамы — иначе это и не назовешь — со сторон правых и крайне правых. Они создали движение под названием «Партия Чаепития» (Tea Party) — в качестве напоминания о первом выступлении американцев против господства англичан в Бостоне в 1773 году. Тогда группа заговорщиков, переодевшись индейцами, выбросила в бостонскую гавань более двухсот тонн английского чая в знак протеста против беспошлинного ввоза этого продукта. Так началась Американская революция. Сегодня Партия Чаепития организует собственную революцию с целью свержения Барака Обамы.

«Вернем Америке ее честь!» — под таким лозунгом состоялся недавно в столице США массовый митинг, организованный этим крайне правым общественным движением.

«Мы хотим спасти страну, забрать ее у президента Обамы!» — призывала на митинге самая яркая звезда этого движения, бывшая губернаторша Аляски Сара Пейлин. Ей восторженно аплодировала 300-тысячная толпа, вооруженная плакатами с изображением Обамы, которому подрисовали усики Адольфа Гитлера. Организатор акции, политический телекомментатор крайне правого толка Гленн Бек, потирал руки: мероприятие удалось на славу! «Слишком долго Америка блуждала в потемках», — заявляет он. Пришло время вернуть ее на светлый путь.

«На чей счет вы грызете ноготь, сэр?» — вопрошал один из персонажей Шекспира. Можно не сомневаться: Партия Чаепития иступленно пьет чай насчет Барака Обамы. Финансовые счета движения оплачивают нефтяные магнаты ультраконсервативных взглядов, братья Чарльз и Дэвид Кох. Их состояние — 35 миллиардов долларов. А значит, со средствами для достижения главной цели — свержения Обамы — проблем у движения не будет.

Правые популисты, возглавившие это движение, как, впрочем, и его участники, ненавидят Обаму так, как ненавидеть умеют только в Америке. В ход идут любые сравнения — не только с Гитлером, но и со Сталиным, на Обаму навешивают любые ярлыки — вплоть до обвинений в коммунизме.

«США! США!» — ревела толпа на митинге в Вашингтоне. Ультрапатриоты Партии Чаепития убеждены: у страны должен быть другой лидер. Только такие политики, как Сара Пейлин, уверены они, вернут США утраченные честь и достоинство. С ней Америка вернется в «золотой век», когда она управляла миром, а ее экономике не угрожали никакие беды. Пресса называет Сару «великой жрицей консервативной Америки» — и это очень точное определение. Ведь Партия Чаепития скорее движение религиозное, фанатическое, чем рациональное и политическое.

Да, Сара Пейлин ничего не знает о внешнем мире и не имеет представления об истории. Но ведь и ее поклонники мало что знают и мало о чем имеют представления. Но зато для них, как и для нее, Америка превыше всего! И к тому же, Пейлин белая, а не черная, и это для сторонников Партии Чаепития, да и не только для них, тоже имеет большое значение.

Крайне правые настроены серьезно. Уже сейчас их кандидаты на выборах в конгресс теснят испытанные республиканские кадры, а кое-где и одерживают над ними победы. Сегодня правые — угроза не только демократам, но и даже республиканцам, которых они считают слишком умеренными. Вы думали, соперник Барака Обамы на выборах 2008 года Джон Маккейн — крайне правый? Забудьте об этом. В глазах любителей чая Маккейн — умеренный слабак, и вот он уже начинает ужесточать свои позиции, чтобы под напором справа сохранить свое место сенатора от Аризоны.

Но дело не только в восстании крайне правой Америки, напоминающей, кстати, политическое восстание, которое привело в 1980 году к власти Рональда Рейгана. Дело прежде всего в том, что Обама не выполнил возложенных на него надежд. Обама представлялся миллионам американских избирателей этакой палочкой-выручалочкой, которая в мгновение ока исправит все то, что понаделал за свое президентство Джордж Буш-младший. Выведет войска из Ирака, закончит войну в Афганистане, наладит экономику и заставит внешний мир вновь задыхаться от восторга при упоминании слова Америка. Но — этого не произошло. За радикальными лозунгами Партии Чаепития скрывается сегодня крайне неприятное осознание того, что вместо экономического оздоровления Америку ждет, скорее всего, продолжение рецессии. И не только это. «Америка вдруг осознала , — писала французская газета «Фигаро», — что в среднесрочной перспективе она почти наверняка потеряет свое лидирующее положение в мире, и потеряет, прежде всего, в пользу Китая, который, по расчетам экспертов, вполне может стать уже через 15 лет ведущей экономической державой мира».

Помните лозунг «Yes, We Can»? «Да, мы можем» — это был главный предвыборной лозунг Барака Обамы. Этим лозунгом он зажег энтузиазм избирателей, дал им надежду на скорый выход из кризиса. Но прошло два года, и теперь американцы задаются вопросом: а можем ли? И получается: в экономике не можем, в Афганистане не можем, да и спокойно уйти из Ирака тоже не выходит. Когда Обама выдвинулся в президенты, он был незнакомцем для избирателя. И он был чужаком в элитном Вашингтоне. На выборах это сыграло в пользу Обамы. Люди поверили, что он изменит власть, приблизит ее к народу, сделает так, что оторванная от страны вашингтонская бюрократия поможет людям в трудные годы кризиса. Но Обама не сумел этого сделать. Сегодня каждый десятый американец не имеет работы, люди не могут выкупить приобретенные под кредиты дома, а перспективы в лучшем случае туманны. И общество теряет доверие к Обаме. При этом президент может говорить сколько угодно — и говорить по-прежнему красиво, но его уже мало кто слушает. «Он слишком полагается на свой ум, ему не удается вывернуть себя наизнанку и начать говорить с народом так, как это делали Рейган или даже Клинтон», — объясняет журналист, близкий к Белому дому. То есть от президента ждут эмоций, а он отвечает только сухими фразами. Обама говорит, что ему нужно больше времени, но его противники уже не желают слышать призывов к терпению. Им нужны действия — сегодня и сейчас. Но именно этого Обама обеспечить не может.

Глобальный кризис: накануне девятого вала?

ГОД ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА

Чем вошел в историю 2008 год? Прежде всего, началом еще невиданного экономического кризиса. 11 сентября 2001 года стало датой начала «всемирной борьбы с террором». 16 сентября 2008 года — день банкротства одного из гигантов Уолл-стрит, банка «Леман Бразерс», — стал днем начала глобального кризиса. Этот кризис стал катализатором многих уже наметившихся процессов в мировой политике и перевернул все устоявшиеся представления о мировой экономике.

Второе крупное событие — избрание Барака Обамы президентом США. Администрация Буша ушла под свист штиблет, запущенных в Буша-младшего в Багдаде, но такое могло приключиться с американским президентом повсюду в мире. Никогда еще авторитет Америки не был столь низок. В каком-то смысле избрание Обамы спасло Соединенные Штаты. Ведь если бы был избран президент, который повторял бы Джорджа Буша (например, сенатор Маккейн), то, скорее всего, Америка стала бы упорствовать в своей глубоко порочной внешней политике и растеряла бы остатки популярности и доверия. Кроме того, именно США стали «родоначальниками» нынешнего экономического кризиса, который нанес огромный удар по образу Соединенных Штатов как «сияющего города на вершине холма».

Барак Обама — первый темнокожий, избранный президентом США, обладающий приятным баритоном, ораторским даром и внушающей доверие внешностью — сумел отвлечь мировое общественное мнение от этого факта. И в глазах человечества ответственность США за кризис была несколько смягчена позитивным образом нового американского президента. Хотя у мира появились дополнительные причины не любить США, из которых вирус кризиса распространился на другие страны, у мира в то же самое время появилась новая причина полюбить Соединенные Штаты. Образ Барака Хусейна Обамы вызвал зубовный скрежет у американских правых, но дал надежду на позитивные изменения — как ждущим таких изменений американцам, так и большей части других жителей планеты. «Тот факт, что такой человек, как Обама, мог быть избран президентом США, усилило веру в американскую мечту, несмотря на кризис», — справедливо отметил в связи с этим нобелевский лауреат в области экономики Джозеф Стиглиц.

Третье крупное событие — это фактический уход с авансцены «Большой восьмерки» как высшего неформального института, в рамках которого обсуждались крупные мировые проблемы. И раньше было очевидно, что G8 не справляется с политическим руководством мировыми процессами. Финансовый кризис подвел черту и под ее попытками управлять экономическими процессами. Более того: в 2007 году в США возникла идея исключить РФ из «Большой восьмерки» и вернуться к формату «Большой семерки». Но как только грянул серьезный кризис, об этом сразу же забыли. Более того: потребовалось собирать «Большую двадцатку», которая и провела свое первое заседание в Вашингтоне в ноябре 2008 года. Стало ясно: без «новых экономик» — Индии, Китая, Мексики и Бразилии, а также Саудовской Аравии, ЮАР, Южной Кореи и ряда других стран, невозможно серьезно рассматривать перспективы мировой экономики и пути выхода из кризиса. А отсутствие на встречах «восьмерки» Китая, поразившего мир размахом Олимпиады в Пекине и числом завоеванных на ней наград, окончательно превратило этот институт в некий атавизм, приятный для его членов, но стремительно теряющий авторитет. «Большую восьмерку» будут еще долго поддерживать на плаву: входящие в нее страны не захотят расстаться со своим особым статусом. Но «Большая двадцатка» имеет гораздо большее будущее, чем «Большая восьмерка».

В 2008 году продолжилось изменение политической карты мира. В феврале — марте 2008-го США и Европа признали Косово, но это не осталось единичным актом. 26 августа Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Так на мировой арене появились три новых образования. А в прессе появились прогнозы о том, что к 2025 году на карте Европы могут возникнуть еще 10–11 новых государств.

Последнее значимое событие 2008 года — ноябрьский теракт в Мумбай, в котором Индия обвинила Пакистан. Теракт вызвал новое резкое обострение между двумя ядерными державами и показал, что лучший сценарий — это сохранение статус-кво. Но опасность статус-кво на Индостанском полуострове состоит в том, что оно чревато серьезным военным конфликтом.

2008 год был, скорее, годом международного хаоса, чем порядка. Он завершился — во всяком случае, в США и Европе — с надеждой на то, что при Обаме Америка сумеет вернуть себе роль мирового лидера, который будет объединять и вовлекать другие страны в позитивные процессы. Однако, в самих США в канун 2009 года царила мрачная атмосфера. Многим казалось: эпоха главенствования США позади, а на авансцену стремительно выходит ее новый и самый крупный конкурент — Китай. 

ТРИ ЛИКА ЭПОХИ «ФИНАНСОВЫХ ПУЗЫРЕЙ»

Глобальный экономический кризис 2008–2009 годов поставил под сомнение не только безусловное лидерство США и Европы в современном мире, но и идейные основы, на которых было выстроено это лидерство. В 2009 году в Давосе руководители западных инвестиционных банков, которые в прежние годы пользовались там непререкаемым авторитетом, в основном молчали. Главы многих крупнейших корпораций и банков вообще в Давос не приехали. На форуме ощущалось: в остром кризисе находится не только глобальная экономика, но и та модель развития мирового капитализма, которая насаждалась в мире последние тридцать лет.

Речь идет о неолиберальной модели. Ей сопутствовало представление, что глобализация и мировая экономическая интеграция создают основу для непрерывного роста экономического благосостояния. На практике это способствовало распространению американского финансового кризиса на весь мир. Именно глобализация стала переносчиком вируса, который сначала поразил экономику США.

Мы не раз слышали восторги по поводу глобализации как исключительно позитивного процесса. Однако совершенных систем и процессов не бывает. И кризис лишний раз это доказал.

В 2007 году в Давосе замглавы Федеральной резервной системы США (ФРС) Роджер Фергюсон утверждал: создана идеальная модель, о которой все мечтали. В результате глобализации риски распределяются по разным рынкам — если обрушится один из них, то другие сохранятся. И глобального обвала не будет — он невозможен! Бурные аплодисменты. Но полтора года спустя именно это и произошло. Что теперь могли сказать господин Фергюсон и другие финансовые гуру? Только одно: «Мы полностью провалились». И чтобы не признавать этого, они не прибыли в Давос.

Неолиберальная модель — это не только модель экономического развития, это и образ мышления, утвердившийся на стыке 70–80-х годов прошлого столетия. Тогда Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер заявили: мы уходим от вмешательства государства в экономику, освободим частный бизнес от ограничений, путь к экономическому успеху и процветанию — в жесткой конкуренции и в освобождении бизнеса от пут, наложенных государством. В социальном плане этому соответствовала идеология «социального дарвинизма», то есть принципа «выживает сильнейший». Главным критерием успеха была объявлена прибыль, основой общества — рыночный обмен, граждан стали рассматривать, прежде всего, как потребителей. «Главное — изменить не только экономику. Главное — изменить душу», — говорила Маргарет Тэтчер.

В 2008–2009 гг. эта система, претендовавшая на то, чтобы формировать душу современной экономики и современного человека, дала сбой. Все вдруг вспомнили о роли государства. Именно оно должно было спасти заплутавший и запутавшийся в финансовых аферах и масштабных спекуляциях современный капитализм.

В январе 2009 года британская газета «Файнэншл таймс» писала: «Вся система, созданная при Рейгане и Тэтчер, находится под угрозой. Кредитный кризис уничтожил репутацию банкиров Уолл-стрит». По мнению газеты, в условиях кризиса президент и министр финансов США получили такую власть, какой не обладал ни один глава этой страны со времен Франклина Рузвельта. Он, как известно, был адептом идеи сильного государства, к которой Америка обратилась для выхода из кризиса 1929–1933 годов. Рузвельт выводил страну из стагнации до 1940 года — выздоровление длилось очень долго.

В России неолиберализм провалился на 10 лет раньше, чем на Западе. При Ельцине у власти стояла команда сторонников неолиберальной доктрины. Ее составляли Анатолий Чубайс, Егор Гайдар, Борис Немцов и другие. Им помогала большая группа западных советников, таких, как Андерс Ослунд и Джеффри Сакс. Российских реформаторов поддерживал Международный валютный фонд. Эта команда заявила: сейчас мы все организуем так, что управлять будет «невидимая рука рынка». Российские реформаторы взяли за образец англосаксонский капитализм, и прежде всего США и Великобританию, где была совершенно другая и экономическая, и социальная база. И если для краха неолиберальной модели на Западе потребовалось 30 лет, то в России она «лопнула» намного быстрее — за несколько лет. В России эта модель привела к колоссальному разворовыванию государственного достояния, к массовому обнищанию и социальной катастрофе. Покойный американский журналист Пол Хлебников назвал это «самой крупной социальной катастрофой в истории России» — даже более страшной, чем потери от Великой Отечественной войны. Применение неолиберальной модели в российских условиях закончилось дефолтом 1998 года.

В политике этой модели соответствовала модель «однополярного мира» во главе с США. Когда в 1991-м обрушился Советский Союз, США заявили: теперь мы — единственный лидер мира. Джордж Буш-старший говорил о «новом мировом порядке», Збигнев Бжезинский — об американской гегемонии. Но смысл был один: мир стал однополярным. Его центр — Вашингтон. Эта модель также провалилась, а кризис подписал ей смертный приговор.

Сейчас в США признают: был «однополярный момент», возникший в силу исчезновения СССР, распада Варшавского Договора и победы в «холодной войне» западного альянса во главе с США. Но по масштабам истории это был не более, чем момент. Этот период закончился в 2003–2004 годах, когда Вашингтон переоценил свои возможности и начал агрессию против Ирака. Барак Обама стал президентом США уже в эпоху универсально признанного «многополярного мира». Экономической идеологией «однополярного мира» как раз и был неолиберализм.

К началу 2009 года кризис уничтожил представление, что частный бизнес без вмешательства государства способен обеспечивать сбалансированное поступательное развитие общества. Доверие к частному бизнесу было серьезно подорвано. Весной 2009 г. опросы общественного мнения в США показывали: если 58 % респондентов в 2008 году доверяли частному бизнесу, то в 2009-м — только 38 %. И лишь 49 % американцев считали, что свободный рынок должен действовать без государственного вмешательства. Для Америки, где исторически недолюбливают государство и боготворят рыночную свободу, это поразительные цифры…

Способна ли мировая элита по-новому ответить на ключевой вопрос: как развиваться дальше? Сомнительно. За последние 20–25 лет люди в развитых экономиках перешли к сверхпотреблению. Утвердилось повсеместное стремление к роскоши. Еще в 1980-е годы не было такого объема рекламы, не было такого числа людей, которые хотели бы приобрести украшения от Chopard, отдыхать в пятизвездочных отелях на Мальдивах и кататься на «Мерседесах». Финансовая вакханалия, порожденная неолиберализмом, сформировала свою идеологию — «идеологию гламура».

«Идеология гламура» захлестнула мир во второй половине 1990-х и в 2000-е годы. Она выросла на финансовых пузырях. Она стала следствием появления — причем в очень малые сроки — огромных состояний, чаще всего — за счет финансовых спекуляций, а также криминальной деятельности. Эти деньги быстро зарабатываются, и так же быстро эти деньги тратятся. Смысл идеологии гламура — быть причастным к роскоши, главный двигатель — желтая пресса, главный способ добиваться успеха — скандал. В этом смысле Пэрис Хилтон не просто пошлая блондинка, она — один из главных символов эпохи гламура.

Таковы три лика эпохи «финансовых пузырей» — неолиберальная экономика, «однополюсный» мир (то есть американская гегемония) и «идеология гламура». Однако привлекательность неолиберальной модели в результате кризиса подорвана, однополюсный мир не состоялся, будущее — за многополюсным миром, регулирующая роль государства в условиях кризиса резко возросла. Но означает ли это конец модели, которая завела мир в кризис? Вовсе нет. Неолиберализм остается идеологией элиты, а стремление к «гламуру» и роскоши сохранились — они глубоко засели в умах людей. И это создает возможность не одного, а даже нескольких рецидивов глобального кризиса. Если людям тридцать лет подряд говорят: вы имеете право на сверхпотребление, «вы этого достойны», то они от этого права быстро не откажутся.

В 2009 году на Западе стали говорить: да, бизнес должен ориентироваться на прибыль, но не любой же ценой! Зазвучали призывы вернуться к старым консервативным ценностям — бережливости, порядочности, прозрачности. Но смогут ли эти ценности вернуться в экономику и общественную жизнь? Они ведь мешают сверхпотреблению и сверхприбылям. А когда ученые и аналитики, такие, как нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц или нью-йоркский профессор Нуриэль Рубини, предупреждали о грозящих мировой экономике опасностях, элита от этих предупреждений отмахивалась. Ведь они мешали делать бешеные деньги. Глобальный кризис стал возмездием за некритичное мышление, безответственность и алчность мировой капиталистической элиты. 

ТРУП, РАЗОРВАННЫЙ НА ЧАСТИ, АЛАН ГРИНСПЕН И НОВОЕ БОЖЕСТВО

«Мы будем перестраивать капитализм», — заявил 17 февраля 2009 года французский президент Николя Саркози. В неолиберальных кругах и прежде всего в цитадели современного капитализма — Америке — забеспокоились. «Он что, с ума сошел? — возмущались те, кто все эти годы доказывал, что свободный рынок дает ответы на все вопросы, стоящие перед человечеством. — Капитализм не надо перестраивать, его надо лишь чуть-чуть подправить, спасти банки и концерны за счет казны и простых граждан — и все! Чтобы все было, как прежде».

Однако Саркози — умелый демагог. Он умеет говорить то, что от него ждут. Вряд ли любитель роскоши и личный друг миллиардеров Николя Саркози имел в виду что-то серьезное. Он просто хотел успокоить народы Франции и Европы, возмущенные тем, что их обманули. Им 30 лет вколачивали в головы убеждение, что наконец-то создан бескризисный капитализм, система, в которой все только обогащаются и выигрывают и почти никто не проигрывает, — и вот, нате вам! Такой обвал.

Алан Гринспен в течение двадцати лет был главой Федеральной резервной системы США. Его часто называют главным виновником мирового экономического кризиса. Гринспен, однако, не какой-нибудь жалкий Мавроди. Он создал не личную воровскую пирамиду. Он создал глобальную модель спекулятивного капитализма, от которой выиграла вся мировая олигархия и целая армия инвестиционных банкиров и дельцов от финансов. Еще совсем недавно московские — да и не только московские — интеллектуалы и экономисты в восхищении округляли глаза и поднимали указательный палец, цитируя главу Федеральной резервной системы: это сказал сам Гринспен! Но Гринспен, за редким исключением, говорил лишь то, что поддерживало и обосновывало созданную им модель финансовых пузырей. Когда пузыри стали лопаться, его цитировать перестали. Великий гуру был временно отвергнут и почти что проклят. Но созданная им система сохранилась.

Классический капитализм, как мы помним, действовал по принципу «Товар — деньги — товар». Новый капитализм выдвинул другую формулу, которая обещает быстрое, стремительное обогащение: «деньги — ценные бумаги — деньги». В этой системе главный критерий успеха — уже не товар, главный критерий успеха — прибыль, а точнее — сверхприбыль. Еще недавно на Западе смеялись: мол, в России, в условиях ее «дикого капитализма», никто не хочет работать менее чем за 100 процентов прибыли. Теперь же выясняется: такова же логика и лидеров западного, якобы добропорядочного и приличного бизнеса. «Бог умер!» — заявил 100 лет назад Фридрих Ницше. Но за минувшие сто лет было изобретено новое божество — сверхприбыль.

Адольф Меркле еще совсем недавно занимал пятое место среди самых богатых людей Германии. В 2007 году его состояние оценивалось журналом «Форбс» в 12,8 млрд. долларов. 5 января 2009 года он бросился под скорый поезд Нойштадт — Ульм. Его разорвало на куски. Останки были разбросаны мелкими и крупными частями на расстоянии 120 метров. Почему он это сделал? Под сметающий все на своем пути поезд глобального кризиса попала его фармакологическая империя «Феникс Фармхандель». Банкротства 74-летний Меркле пережить не смог. И не только банкротства, но и позора.

Выяснилось, что ради нового божества Меркле выстроил свою империю как непрозрачную, фактически противозаконную систему ухода от налогов. Вмиг рухнул образ добропорядочного предпринимателя старой формации, достойнейшего члена общества, удостоенного государственной награды — креста «За заслуги». Пресса обрушилась на Меркле, называя спекулянтом и рвачом. Между тем он лишь играл по правилам так называемого «свободного рынка», где единственный критерий успеха — доходы, точнее, сверхдоходы. Не играй он по этим правилам, он не выдержал бы конкуренции с более молодыми и агрессивными игроками. В итоге Меркле все же проиграл. Личный провал и личная трагедия? Не только. Это также провал целой модели ведения бизнеса. «Кризис повсеместно обнажает мерзости капитализма, — писал в связи с этим журнал «Шпигель». — Мания величия, жажда наживы и тяга к спекуляциям не были проблемами отдельно взятых стран».

Мировая финансовая элита обманывала мир. Ему внушали, что создана практически бескризисная модель капиталистической экономики. Ему говорили, что гигантские бонусы банкиров и глав концернов — достойное вознаграждение за квалифицированный, тяжелый и общественно полезный труд. Но, как выяснилось, это был антиобщественный труд, имевший основной целью личное обогащение и не предполагавший никакой ответственности перед обществом. Теперь многомиллиардные бонусы стали в странах Запада притчей во языцех. К бессовестным банкирам возмущенное общество требовало принять самые жесткие меры. Но меры были приняты к единицам, банковское сообщество не пострадало, а бонусы в 2009-м вновь выплачивались такие, словно не было никакого кризиса.

«Голдман сакс» — один из крупнейших в мире инвестиционных банков. Весной 2010 года он навлек на себя гнев не кого-нибудь, а самого президента США. Выяснилось, что банк продавал собственным клиентам «токсичные» ценные бумаги (toxic assets), например, связанные с ипотечным рынком, зная, что этот рынок обрушится и клиенты потеряют вложенные средства. На этом «Голдман сакс» сделал сотни миллионов, если не миллиарды долларов. И фактически нажился на кризисе: в то время, как Уолл-стрит бился в конвульсиях, пытаясь вырваться из когтей кризиса, «Голдман сакс» преумножил свои богатства и выплатил в 2009 году — в главный год кризиса (!) рекордные дивиденды.

Вспыхнул огромный скандал. Руководство банка обвинили в мошенничестве. В его виновности были убеждены многие члены специально созданной комиссии конгресса во главе с убеленным сединами сенатором Карлом Левином. В этом же был убежден и Барак Обама. Но глава «Голдман сакс» Лойд Блэнкфайн заявлял обратное: банк не обязан консультировать своих клиентов насчет целесообразности той или иной покупки, банк не обязан предсказывать будущее ценных бумаг, банк не несет ответственности за свершенные сделки, банк обязан делать лишь одно — деньги. И Блэнкфайн был не один: его сторону заняли — молчаливо или даже открыто — почти все руководители американского финансового сообщества.

Фотография пяти подчиненных Блэнкфайна с поднятой вверх левой рукой, то есть произносящими клятву — говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, обошла все ведущие газеты мира. Но сколь громкой была клятва, столь явным было и намерение «Голдман сакс» использовать любые доводы и любую ложь, чтобы ввести комиссию в заблуждение. Говорить ложь, только ложь и ничего, кроме лжи, — вот в чем на самом деле клялась представшая перед комиссией пятерка. Карл Левин кипел от негодования: вина банка была очевидной, но доказать ее так и не удалось. В итоге «Голдман сакс» отбился. Жертв не было.

Жертв среди гигантов мировых финансов также оказалось немного. Их число было явно не соразмерно масштабам кризиса. Повсюду на помощь зарвавшимся банкирам пришло государство. В июне 2010 года Николя Саркози выступал на экономическом форуме в Санкт-Петербурге и вновь говорил о необходимости менять характер капитализма. Речь была хорошей, зал аплодировал. Однако серьезной перестройки капитализма не будет. Где-то немного подмажут, где-то слегка «подрихтуют», закрасят наиболее зримые трещины, примут пару новых законов, ограничивающих вседозволенность на финансовых рынках, и бросят несколько триллионов на спасение той самой финансовой системы, которая обрушила мировую экономику. Но будет ли она спасена? Новый кризис неминуем, поскольку выводов из «первой волны» сделано не было, убежден Джозеф Стиглиц. По его мнению, в США сохранилась вера в существующую экономическую модель и сильна надежда, что кризис пойдет на убыль, и все будет как прежде. Но как прежде не будет! В своей последней книге «Свободное падение» Джозеф Стиглиц резко раскритиковал Барака Обаму за неспособность или нежелание изменить саму модель экономики, действующую в США, и прежде всего «развестись» с банками Уолл-стрит, которые и стали первопричиной глобального финансового кризиса (Joseph Р. Stiglitz. Freefall: America, Free Markets, and the Sinking of the World Economy. New York, 2010).

Однако кто сказал, что изменение системы было целью Барака Обамы? И что ему позволили бы изменить модель, столь выгодную не только американскому, но и всемирному финансовому капитализму? 

ИСПЫТАНИЕ КРИЗИСОМ

Год 2009-й начинался с самых мрачных прогнозов. Помню Всемирный экономический форум, собравшийся в заснеженном, покрытом облаками Давосе в конце января, подавленное настроение участников, мрачно молчащего Джорджа Сороса, растерянность так называемой мировой и финансовой, и интеллектуальной элиты, непонимание того, что будет дальше с мировой экономикой. Заканчивался год уже иначе — кризис оказался гораздо менее глубоким и сокрушительным, чем ожидалось.

Впрочем, и в начале 2010 года не было недостатка в пессимистических оценках. «Это лишь временное оживление, — говорил мне в фойе уютной горной гостиницы лауреат Нобелевской премии, американец Джозеф Стиглиц. — Скорее всего, кризис будет следовать формуле «дабл-ю» — W: сначала резкое падение, которое мы пережили, затем временный подъем, вызванный гигантскими финансовыми вливаниями в экономику, но затем неизбежно второе падение». Тем не менее, общий настрой на стыке 2009–2010 годов был намного более позитивный.

Для России это был год испытания кризисом. К этому испытанию Владимир Путин в той или иной степени готовился, начиная со своего прихода к власти. Финансовая политика Алексея Кудрина — далеко не безупречная — в основном преследовала цель создания подушки безопасности на случай острого кризиса. Подушка сработала, российские резервы хотя и сократились на треть, но не упали ниже 360 млрд. долларов.

Вместе с тем кризис раскрыл несколько важных сторон современного капитализма.

Во-первых, во всем мире (а в России это было особенно заметно) крупный бизнес в условиях кризиса сразу перекладывает все трудности на государство. Люди, которые делают бешеные деньги, выплачивают себе гигантские бонусы, откачивают деньги в офшоры, уходят от налогов под видом их «оптимизации», одним словом, занимаются «свободным предпринимательством» в полном смысле этого слова, в ситуации кризиса бегут к государству с протянутой рукой и требованиями о помощи. А то и с предупреждениями: мол, не дадите денег — закроются заводы и десятки тысяч рабочих окажутся на улице.

Этот феномен мы наблюдали от Соединенных Штатов до России. Он удручает тем, что государство, оказывается, должно спасать безответственных предпринимателей, весь гений которых состоит в том, чтобы нахватать долгов и накупить — в счет взятых кредитов — как можно больше предприятий и акций. Это называется «агрессивной стратегией развития». На Западе, по крайней мере, кто-то ответил за такую стратегию, разорившись дотла. Однако в России на высшем уровне нашего бизнеса не было ни одного (!) банкротства. А банкиры устами Петра Авена уверенно говорили: крупным банкам государство не даст погибнуть.

Вывод: в России создан не либеральный, а «окологосударственный» капитализм паразитического типа. С 1991 года нам говорили, что мы строим либеральный капитализм, основанный на конкуренции и экономическом творчестве. Однако либеральный капитализм предполагает относительно свободную игру рыночных сил — и смену не справившихся с конкуренцией собственников. То есть предприниматель получает огромную прибыль, в случае если он преуспел, но и несет ответственность, если неверно выстроил свой бизнес и сделал слишком рискованные вложения. В условиях кризиса выяснилось, что в России крупный предприниматель окологосударственного типа практически ничем не рискует. Во всяком случае, наши крупные предприниматели ничем не рисковали, поскольку они тут же сели на поддержку государственного бюджета. И так было не только в России, но и в США, где правительство спешно бросилось спасать крупнейшие банки, и во многих других странах псевдолиберального капитализма. Кризис показал, что финансовая олигархия, сросшаяся с государством, утвердилась не только в России, но и в странах Запада.

Поскольку правительство не могло позволить, чтобы банки начали разоряться и люди потеряли бы свои вклады, оно сначала дало деньги банкам, причем по не вполне понятным критериям, безо всяких условий, а с одним лишь пожеланием, чтобы банки кредитовали экономику и производство. Но сразу же выяснилось, что банки не кредитуют экономику и производство, а выдают кредиты под гигантские проценты и делают деньги на тех деньгах, которые им дало государство. Это лишь одна черта опоры крупного бизнеса на государство. Вторая черта состояла в том, что крупные концерны, которые нахватали долгов, вышли на лидирующие позиции только благодаря тому, что жили в кредит. И как только их прижал кризис, они сразу отказались от либеральной идеологии и бросились за помощью к государству.

Давайте же определимся — у нас либеральный капитализм или у нас государственный капитализм ? Если государственный капитализм, тогда не надо кричать о том, что государство слишком жестко обходится моментами с крупным бизнесом. Если крупный бизнес — это подразделение государства, тогда это одна ситуация. В этой ситуации государство может позволить себе практически все. Если же у нас либеральный капитализм, тогда это совершенно другое, но тогда государство не должно особенно беспокоиться по поводу того, что кто-то разорится, а какие-то предприятия сменят собственника. Обратите внимание: колоссальный кризис и ни одного банкротства! Насколько это правильно? Насколько правильно поддерживать тех предпринимателей, которые набрали огромное количество долгов, а потом заставили государство по этим долгам расплачиваться?

В России и так уже очень высокая степень безответственности чиновничества и бюрократии. Так можно ли воспитывать еще и безответственный класс предпринимателей, которые будут знать, что их всегда вытянет государственный бюджет, то есть налогоплательщики?

Таким образом, с одной стороны, в России за счет государства кризис (во всяком случае, его первая волна) был достаточно успешно преодолен, в том числе в социальном отношении. Прошедшие в нескольких городах митинги с требованием отставки правительства (самый крупный — в Калининграде, собравший, по разным данным, от двух до десяти тысяч человек) оказались тревожными, но разрозненными событиями. Вместе с тем кризис с удивительной ясностью высветил некоторые стороны нашего общественного бытия, которые скрыты в повседневной жизни. И прежде всего то, что у нас нет самостоятельного крупного бизнеса, что наш российский бизнес продолжает получать прибыль, прежде всего, за счет близости к государственному бюджету. То есть наш бизнес, или значительная его часть, развивается не за счет усиления конкурентоспособности, внедрения высоких технологий и модернизации производства, а за счет того, что получает крупные дотации из бюджета и режим наибольшего благоприятствования со стороны власти.

Вместе с тем экономический кризис стал испытанием не только для России, но и для других ведущих держав мира. И к одному из итогов года можно смело отнести разочарование в Бараке Обаме.

Не все с этим согласятся. В конце декабря 2009 года по приглашению руководства Ливии я находился в Триполи, где у меня была длительная беседа с Муамаром Каддафи — лидером Ливийской революции. Входе беседы Каддафи неожиданно стал защищать Обаму. Лидер ливийской революции говорил о том, что у Обамы еще не было достаточно времени, чтобы проявить себя, что мыслит он правильно и что у него правильная политическая программа. И добавил, что он, Каддафи, хотел бы, чтобы Обама пожизненно остался президентом США [2].

Однако мнение Каддафи вызвано в основном политическими причинами. Каддафи заинтересован в налаживании отношений с новой администрацией США для окончательного выхода из международной изоляции. Мнение же подавляющего большинства наблюдателей как на Ближнем и Среднем Востоке, так и в Европе и Азии, состоит в том, что Обама взял на себя очень большие обещания по перестройке американской внешней политики, но на практике сделал очень мало. В первое время всех впечатляла риторика нового президента США. Но за этой риторикой последовало слишком мало практических изменений — это признал в своей статье в «Форин Аффэрс» даже такой его сторонник, как Збигнев Бжезинский. Новый президент США не сумел ничего сделать ни на Ближнем Востоке, ни в Афганистане. Разочарование в Обаме особенно сильно проявилось в связи с вручением ему Нобелевской премии мира. Это вызвало огромное количество саркастических, скептических, иронических комментариев, суть которых сводилась к тому, что в мире Обаму не считали заслуживающим этой Нобелевской премии.

Четвертый итог 2009 года — расширение большого средневосточного кризиса. Администрация Буша в свое время ввела термин «большой Средний Восток». Смысл этого нового термина — определение новой геополитической зоны особой активности и особых интересов США. Ее географическая протяженность — от Израиля до Пакистана. В этом районе США вели две с половиной войны: в Ираке, Афганистане и Пакистане с задачей помочь установлению демократии и стабильного правления в каждой из них. Однако результат политики США и при администрации Буша, и при сменившей ее администрации Обамы оказался совершенно иным. В итоге правомерно говорить о «большом средневосточном кризисе». Этот кризис выражается в распространении зоны боевых действий на территорию Пакистана, усилении войны в Афганистане, невозможности вывода войск из Ирака — под угрозой возвращения этой страны в состояние гражданской войны, а также в нарастании напряженности вокруг Ирана. Причем объявленное в декабре 2009 года Обамой решение увеличить на 30 тысяч человек воинский контингент США в Афганистане, по ряду оценок, не даст желаемого результата. К концу года стало также ясно, что Соединенные Штаты не уйдут из Ирака в заявленные Обамой сроки, то есть в 2010–2011 годах.

Таким образом, на Среднем Востоке налицо скорее сгущение туч, чем приближение ясной погоды. Некоторые наблюдатели даже высказывали мнение, что такое сгущение являлось предвозвестником большой войны на «большом Среднем Востоке», возможно, войны США и Израиля против Ирана.

Пятый итог этого года — выдвижение Китая на ведущие позиции не только в мировой экономике, ной в мировой политике. Неслучайно появилась идея G2 — создание «большой двойки» в составе США и Китая, которая будет вместе нести ответственность за судьбы мира. Не случайно во время визита в Пекин Барак Обама фактически предложил Китаю такой альянс, от чего Китай вежливо отказался. Неслучайно Китай не поддался на американское давление по вопросам климатической политики в Копенгагене в декабре 2009 года.

Китай превращается и в морального лидера. Когда в январе 2009 года в Давосе премьер Госсовета КНР Вэнь Джибао фактически читал лекцию западным предпринимателям, политикам, ведущим экспертам и журналистам, возникло ощущение, что Китай встал на какую-то новую ступеньку. Именно с Китаем связаны в значительной степени надежды на оживление мировой экономики. В начале 2009 года вся мировая политическая и предпринимательская элита молилась на то, чтобы у Китая был рост ВВП в объеме 8 процентов. Почему? Потому что исходили из того, что отныне уже Китай, а не Соединенные Штаты, станет подлинным локомотивом мировой экономики. И если раньше все взоры были прикованы к Соединенным Штатам с точки зрения динамизма экономического развития, то к концу первого десятилетия XXI века все взоры прикованы к Китаю. 

КРАХ КНЯЖЕСТВА-МЕЧТЫ: ОТ ДУБАИ ДО ГРЕЦИИ

Чудо Персидского залива — Дубай, мечта мусульман, индусов и филиппинцев, княжество сверхдорогих отелей и искусственных островов с виллами Брэда Питта и Анжелины Джоли, четы Беккеров и Бэкхемов, а также мультимиллиардеров из России, Украины и Казахстана, было накрыто еще осенью 2008-го только зародившейся волной мирового финансового цунами.

Тогда, в ноябре месяце, я уезжал из Дубай, только что отметившего открытие нового чуда света — суперотеля «Атлантис», вынесенного далеко в Персидский залив нового символа поразительного успеха княжества-мечты. Уже тогда Дубай грозил дефолт и почти все его бесчисленные стройки были заморожены. Но всем казалось: худшего не будет. Ведь Дубай — один из самых ярких символов новой, глобальной, трансграничной экономики!

Прошел год — и княжество не смогло заплатить по долгам. Это был еще не дефолт, но княжество очень близко подошло к нему. Если бы не экстренная помощь от главного нефтяного донора Объединенных Арабских Эмиратов — Абу-Даби, банкротство Дубай стало бы неизбежным.

Мировые рынки, начавшие было приходить в себя, вновь впали в транс. Нефть упала сразу на четыре доллара. Рубль сразу подлетел на уровень почти 30 долларов США. На российском рынке акций наблюдалось обвальное падение. Вот она — вторая волна кризиса! — тут же возопили скептики. Никакая это не вторая волна, опроверг их из Парижа Владимир Путин, находящийся с визитом во Франции. «Выход из мирового кризиса будет непростым и колебания возможны, — заявил он. — И это — одно из таких колебаний». Французский премьер Франсуа Фийон согласился с Путиным. «Никакая это не вторая волна, — заявил он, — а следствие того кризиса, который пока не закончился».

Вместе с тем серьезные экономисты предупреждали: выход из кризиса, оживление бирж и повышение стоимости активов были связаны не столько с выздоровлением мировой экономики, сколько с огромными финансовыми вливаниями в нее, которые были сделаны в 2009 году правительствами крупнейших стран — от США до Китая. Именно эти гигантские деньги породили новый и совершенно необоснованный рост биржевых курсов, никак не связанный с реальным состоянием экономики.

«Сегодня перспективы безработицы в США — самые безрадостные за целое поколение, правительства многих штатов находятся на грани банкротства, потребительские кредиты практически исчезли», — писал в те дни американский журнал «Ньюсуик».

Предупреждения, кстати, оказались не напрасными. В конце 2009 года мир вступил в эпоху огромных бюджетных дефицитов. Греция стала первой жертвой этого процесса. Для греков не 2009-й, а 2010-й стал основным годом кризиса — и самым трудным годом за все время пребывания страны в Евросоюзе. В Афинах вряд ли слышали заявления Фийона и Путина о «следствиях» и «колебаниях». Для Греции наступило не колебание, а настоящая национальная катастрофа. Она сильно ударила по еврозоне и авторитету ЕС. Некоторые даже заговорили о возможности распада Евросоюза, причем Джордж Сорос заявил, что вероятность такого распада составляет 50 процентов!

Для спасения евро, а также греческой экономики лидеры ЕС создали беспрецедентный фонд в объеме 750 млрд евро. Чтобы не объявить суверенный дефолт, греческому правительству пришлось принять программу жесточайшей экономии, вопреки массовым протестам, похожим на бунты. Термин «austerity», то есть призыв к жесткой экономии, стал главным в пораженной кризисом Европе. Кандидатами на суверенный дефолт также были объявлены Испания, Португалия и Ирландия. А в США Барак Обама запланировал на 2010 год дефицит бюджета в объеме 1,5 трлн. долларов. То есть счет дефицита в долларах уже пошел не на сотни миллиардов, а на триллионы. Такого в истории Америки еще не было. Бюджетные дефициты были объявлены главной угрозой для экономик наиболее развитых государств мира, начиная с американской.

И как только в мировую экономику были вброшены крупные средства, финансовый мир вновь увлеченно занялся тем, чем он больше всего любит заниматься: финансовыми спекуляциями. Рынки вновь сошли с ума, писал в конце 2009 года «Ньюсуик», поскольку в мировом финансовом секторе не была проведена настоящая чистка, а банкиры по-прежнему настроены на то, чтобы получать гигантские бонусы. Крах княжества-мечты и судьба Греции должны были напомнить всем, что кризис далеко еще не завершен. Хотя, конечно, гораздо проще считать эти события всего лишь отголосками ужасающего рева побежденного монстра. Но побежден ли он на самом деле? Или же просто отступил на время и ждет момента, чтобы вернуться во всей своей устрашающей мощи?

Клуб миллиардеров 

РОССИЯ В ДАВОСЕ: ХРОНИКА 90-х

1994-й год. Форум собирается через несколько месяцев после расстрела «Белого дома» — кровавой трагедии в Москве, завершившейся принятием ельцинской конституции и парламентскими выборами. На выборах демократы терпят поражение, вперед на коне народного недовольства вырывается Жириновский. В мире задаются вопросом — что ждет Россию после этой вспышки гражданской войны? Установит ли Ельцин личную диктатуру или страна пойдет за Жириновским в пучину оголтелого национализма? Интерес к нам огромен — внешний мир с помощью Си-эн-эн и Давоса в прямом эфире наблюдает за ходом великой социальной революции в России. Неудивительно, что все взгляды прикованы к Москве.

1995-й. Чеченская война. За два месяца до Давоса российские войска под руководством Павла Грачева штурмуют Грозный. И терпят страшное поражение. Российское общество протестует против бездарной и преступной войны. Война в Чечне показывает Западу, что за распадом Советского Союза может последовать распад России. Опять в Давосе Россия «первенствует» по напряженности и непредсказуемости своей внутренней жизни.

1996-й. Россия идет к президентским выборам. Борис Ельцин с 6 % поддержки выглядит как заведомый аутсайдер. К вступлению в Кремль готовится Геннадий Зюганов. Он и прибывает в Давос как суперзвезда российской политики. В Давосе задаются вопросом — неужто коммунисты вновь завоюют Россию? В кулуарах идут споры — изменились ли коммунисты или остались прежними? Прагматичные до цинизма западные бизнесмены ищут встреч с Зюгановым. Ведущий консервативный обозреватель США Уильям Сефайр уговаривает меня организовать ему встречу с Зюгановым, обещая в ответ обеспечить мне обед с Биллом Клинтоном в Вашингтоне. После завтрака с Зюгановым Сафайр пишет в «Нью-Йорк таймс»: «Этот коммунист меня не убедил». Явлинскому, который бросает вызов лидеру российских коммунистов, Давос обещает поддержку, но в центре внимания — Зюганов. Опять драма, очередной поворот социальной революции.

1997-й. Резкая смена декораций. Ельцин вновь президент, но в основном находится в ЦКБ. Зюганов почти забыт. На авансцене появляется новая звезда — Александр Лебедь. Он становится самым перспективным политиком России и заключает мир с Масхадовым. Главная загадка для Давоса — станет ли Лебедь фактическим диктатором России при больном Ельцине — или после Ельцина. Все хотят видеть генерала. Но он не приезжает. Зато в Давосе собираются все олигархи — новые хозяева российской жизни.

1998-й. Самый удачный год с 1991 г. для России в Давосе. Экономика вроде бы набирает силы, рубль вроде бы стабилизовался. Анатолий Чубайс с придыханием сообщает — рост экономики в 97-м составил аж 0,7 процента! Давос затаил дыхание: неужто свершилось? И Россия перевалила некий условный порог, за которым начнется инвестиционный бум? И только наиболее мудрые скептически улыбаются, уверенные в том, что Россию еще ждут нелегкие времена. Взоры на сей раз прикованы к Черномырдину. Всем — и прежде всего ему самому — он кажется наследником Ельцина. Он и ведет себя соответственно. В частности, проводит знаковую встречу с «наследником» Клинтона — вице-президентом США Альбертом Гором. За что уже через полтора месяца следует кара в виде неожиданной отставки.

1999-й. Экономический обвал. Надежды на новое экономическое чудо в России разрушены. Заделывать дыры в международной репутации России в Давос отправляется солидный и надежный Евгений Примаков. Интерес к нам есть, но своеобразный: на Россию смотрят как на Бразилию или на Индонезию, также переживающие острейший кризис: выжить вроде бы выживет, но как и когда непонятно.

2000-й. Россия опять в подвешенном состоянии — на сей раз между двумя президентами. Одним, который неожиданно ушел в отставку, сделав новогодний подарок «дорогим россиянам», и другим, который для внешнего мира, да и для России — сплошной знак вопроса. «Кто такой мистер Путин?» Этот вопрос был одним из главных в Давосе. Но ни Касьянов, ни Чубайс, ни Кириенко не сумели дать на него внятного ответа…

На форуме был обнародован новый индекс — индекс стоимости инвестирования в различные страны мира. На первом месте по невыгодности инвестирования, увы, стоит Россия — из-за непрозрачности экономики, отсутствия надежной информации о предприятиях, коррупции, несовершенного законодательства и существующей налоговой системы. 

США И ДАВОССКИЙ ФОРУМ: ПОСЛЕ НАПАДЕНИЯ НА ИРАК

В 2004 году градус напряженности на Давосском форуме был на порядок ниже, чем в предыдущем. В 2003-м полмира противостояло Америке Буша-младшего, который готовился начать войну против Ирака. Тогда разрыв между США, с одной стороны, и Европой — с другой, был самым заметным за всю историю Давоса. Тогда только и разговоров было, что об Ираке. В 2004 году — все иначе, хотя война в Ираке продолжалась, и кровь лилась рекой. Несмотря на это, словно по предварительному сговору, американцы и европейцы начали старательно заделывать дыры в своих отношениях. Впрочем, заделывали все же больше европейцы. Америка стояла на своем: в Ираке все было сделано правильно — не по одной причине, так по другой.

Неважно, что в Ираке так и не нашли оружия массового поражения. Неважно, что не были доказаны связи между Саддамом Хусейном и «Аль-Каидой». Неважно, что Хусейн не имел отношения к атаке на Америку 11 сентября и не представлял никакой угрозы для США. Всем объясняли, что Хусейн был диктатором, мясником и убийцей, а потому его надо было свергнуть, чтобы это послужило уроком всему арабскому миру. В общем, нужно, чтобы Америке было что-то нужно, а повод всегда найдется. Хусейна надо свергнуть, а почему — дело десятое.

В 2003-м госсекретарь Колин Пауэлл облил аудиторию Давосского форума тысячами тонн ботулизма, несметными запасами сибирской язвы и всевозможными ядовитыми смесями, которые якобы имелись у Саддама Хусейна. Пауэлл говорил горячо и убедительно — Давос замер от ужаса. Ровно год спустя Паэулл признал: оружия массового поражения в Ираке нет. Но это уже не имело значения. И в Давос на сей раз Америка прислала не оскандалившегося Пауэлла, а сурово-серьезного вице-президента Чейни, который, впрочем, еще больше, чем Пауэлл, настаивал на войне против Ирака.

Чейни почти не обмолвился об оружии массового уничтожения в Ираке. Вместо этого он выдвинул новую вариацию доктрины Буша: отныне, чтобы попасть под военный удар Америки, не надо представлять для нее опасности. Надо лишь, чтобы в Вашингтоне посчитали, что в этой стране недостаточно свободы. И Вашингтон обрушит на нее карающую длань.

Трижды в своем выступлении Чейни подчеркнул: США будут использовать военную силу в качестве последнего средства. Последнего в каком смысле? И ради чего будут бомбить страны и уничтожать людей? Ради достижения того, что необходимо Америке на другом краю света. Вот оно — высшее идейное достижение администрации Буша: полная свобода рук для Америки во имя вселенской свободы. И не надо больше об оружии массового поражения, о погибших иракцах и американцах — в конце концов, это детали. Поход во имя свободы оправдывает любые действия Америки. Как заявил Чейни, «ничто не сможет остановить нас».

Давосская аудитория повела себя политкорректно: Чейни не стали портить настроения неприятными вопросами и вежливо поаплодировали. Однако в кулуарах форума было немало скептицизма: ясно, что США способны в одиночку разбить страну, подобную Ираку, но совершенно не способны восстановить ее в одиночку. Как писала «Файнэншл Таймс», и сама Америка, и весь мир начинают понимать пределы американской мощи и влияния. А потому заявка Америки на всемирный поход за свободу вызвала у многих тревогу. Ведь всем ясно: одно дело — выиграть войну, и совсем другое — выиграть мир. 

ДАВОС-2005: РОССИЯ — НЕ ГЛАВНАЯ НОВОСТЬ

В 2005 году на Давосском форуме более всего бросалось в глаза отсутствие ведущих фигур из администрации Буша. В 2003-м, в канун агрессии против Ирака, госсекретарь США Колин Пауэлл прибыл в Давос, чтобы убедить мировую элиту в необходимости такой агрессии. Через год вице-президент США Ричард Чейни подводил итоги войны и оправдывал ее цели. В 2005 году Вашингтон решил сделать паузу в общении с Давосом, тем более что в Ираке хвастаться было решительно нечем: оккупация продолжалась, число жертв росло, терактов было все больше. Кроме того, похоже, администрация Буша не считала нужным оправдываться. Приведу впечатление старшего ведущего мировых новостей Би-би-си Ника Говина, который был шокирован американской глухотой к любой критике со стороны европейцев.

«Я вел большие теледебаты для ВВС об отношениях США и остального мира. В них участвовало 250 человек — среди которых сенатор Джон Маккейн, республиканец из Аризоны, и сенатор Джо Байден, демократ из Делавэра, которого считают возможным кандидатом в президенты в будущем — как, впрочем, и Маккейна. И я могу сказать, что участники этих дебатов и я лично — как ведущий дебатов — я, правда, не мог это показать — были абсолютно шокированы категоричными суждениями, причем, не только республиканца Маккейна, но и демократа Байдена. Они совершенно не хотели признавать ошибки Америки. Они просто говорили нам всем — вы не понимаете Америки, и это вам надо научиться нас понимать, помнить, что мы для вас всех делаем по всему миру. На форуме я ощутил серьезную озабоченность тем, что США, судя по всему, хотят делать абсолютно все на своих собственных условиях».

Видимо, не иначе как в порядке своеобразной компенсации в этот горный курорт, затаившийся в горной долине на высоте 1564 м над уровнем моря, прибыли американские кинозвезды — Ричард Гир, Анжелина Джоли и Шарон Стоун. Им выпало быть в Давосе симпатичной и привлекательной Америкой. Гир скромно благодарил за почетные награды, Стоун была улыбчивой и активной, а Джоли вела себя подобно античной статуе, словно она еще не вышла из кинообраза матери Александра Македонского.

В отсутствие американцев на форуме-2005 царили европейцы. Тони Блэр и Герхард Шредер прибыли лично, а Жак Ширак, который приехать не смог, направил в Давос свое видеообращение. Большое внимание привлек к себе Виктор Ющенко: выступая на пленарном заседании, он просил Запад помочь Украине, а президент Польши Александр Квасневский настаивал на приеме Украины и в ЕС, и в НАТО.

Антиглобалисты на сей раз до Давоса не добрались: все пути им перекрыла четкая швейцарская полиция, а отдельные скоморохи не сумели испортить ежегодное торжество мировой элиты.

Увы, но Россия не была частью этого торжества. В этом году в Давосе русские были малозаметны.

Том Фридман, обозреватель газеты «Нью-Йорк Таймс», сострил на сей счет:

— А что, Россия есть на этом форуме?

— Да.

— Вы уверены? (Смех).

«А где на этом форуме русские? — спросил меня Фридман. — Я бывал на многих давосских саммитах. Когда-то мы, журналисты, гонялись за вашими — господином Ельциным, господином Явлинским. Господа, будьте добры хотя бы одну минутку для «Нью-Йорк таймс»… А теперь, знаете, я могу сообщить хорошую новость — Россия уже не главная новость. Россия тут просто нормальная страна. Что-то она делает правильно, что-то нет. Но страна идет в правильном направлении. И я этому рад».

Однако мало стать нормальной страной, надо предпринимать усилия, чтобы стать еще и страной привлекательной. А для этого вице-премьера и двух-трех олигархов, которые прибыли в этом году в Давос, оказалось явно недостаточно. И настолько ли был нужен в Москве премьер Фрадков, что он не мог хотя бы на пару дней выбраться на форум? Давос выстроен на фигурах первого ряда. Именно к ним там привлечено особое внимание.

В Давосе России были посвящены лишь два семинара из 250 — такого падения интереса к нам на форуме еще не было. Одна из причин — политика. Запад хочет, чтобы Москва играла по его правилам, и постоянно выдвигает к нам политические претензии — от дела ЮКОСа до отношения к «оранжевой революции» на Украине. Но есть и другие причины. Еще два года назад, отмечали в Давосе, Россию ставили в один ряд с Китаем и Индией как одну из самых многообещающих экономик в мире, а теперь Россия рискует выпасть из сферы интересов мировых инвесторов. И главная причина, по их словам, все та же — непредсказуемость ведения дел в России. 

ДАВОС-2006: АЛЕЕТ ВОСТОК

Целую неделю взоры участников мирового экономического форума были обращены на Восток. Две тысячи мировых лидеров, собравшихся в Давосе, с напряжением следили за соревнованием двух самых многообещающих экономик планеты — китайской и индийской. От этой схватки за внимание и инвестиции не смогли отвлечь форум даже прибывшие сюда кинозвезды — Анжелина Джоли с Бредом Питтом, ирландский рок-музыкант Боно и модельер Армани, которые были призваны придать форуму оттенок гламурности. Ангела Меркель, Кофи Анан, Билл Клинтон и самый богатый человек планеты Билл Гейтс успешно спорили с первыми лицами Голливуда за статус самых именитых гостей форума, но его подлинными суперзвездами в этом году стали, все же, Индия и Китай.

Тон задала канцлер Германии. Эти азиатские страны, по словам Ангелы Меркель, бросают в сфере экономики прямой вызов западному миру. Действительно, темпы роста экономики Китая составили в 2005 году 9,9 процента, Индии — более 8 процентов. Во многом благодаря этим двум гигантам, в 2005-м впервые за 130 лет развивающиеся страны опередили развитые по объему произведенных товаров и услуг. Это — подлинная революция в мировой экономике и в мировом соотношении сил.

Китай уже обошел по объему ВВП Великобританию, Францию и Италию и вышел по этому показателю на четвертое место в мире. Индия также неудержимо рвется в будущее. Уже сейчас, отмечал журнал «Тайм», «Индия имеет ряд крупных компаний, чьи лидеры заявляют о себе как о хозяевах будущего мира». Сталелитейный гигант «Миттал стил», недавно купивший на Украине «Криворожсталь», поставил перед собой задачу приобрести за 18 миллиардов долларов первый металлургический концерн Европы «Арселор». Рост экономики прибавил стране уверенности: Индия со все большим правом ставит вопрос о том, чтобы ее включили в Совет Безопасности ООН.

Все эксперты сходились на том, что гигантские социальные проблемы Китая и Индии будут еще долго мешать им стать в полном смысле слова современными экономиками. Но общий рывок в будущее этих двух стран несомненен. Россию же, увы, перестали включать в тройку локомотивов мировой экономики. И это несмотря на то, что у России, по-прежнему весьма высокие темпы роста — 6,5 %. Однако в ответ на это в Давосе твердили одно: ваш рост — почти целиком результат высоких цен на нефть.

Многое теряет Россия и по собственной вине. Давос — это политическая ярмарка. Туда каждый волен привезти свой политический товар и свободно его рекламировать. В 2006-м пропагандой Индии и ее успехов занималось 87 видных представителей этой страны. От России же приехали несколько бизнесменов и министр экономики Герман Греф. И все. Кудрина в Давос не пустил Фрадков, Шувалова и Христенко очень ждали, но они не приехали. И звучал голос России в Давосе так тихо, что услышать его было не всякому под силу. К тому же Германа Грефа нигде не было видно — он вел переговоры о вступлении в ВТО с разными странами и фактически в работе форума не участвовал. Результат было нетрудно предсказать.

«Нас начинают плохо понимать в мире — на Западе и на Востоке, — сказал мне генеральный директор «Северстальгрупп» Алексей Мордашов. — Наше газовое соглашение с Украиной абсолютно не понимается никем, нас обвиняют в каких-то нелепых вещах. Хотя и соглашение, и наша логика — абсолютно нормальны, это правильная, рыночная логика. Тем не менее, все говорят не об этой логике, а совсем о другой. И мы не объясняем свои позиции — ни бизнес, ни власть».

Между тем у нас были сильные аргументы. Заметен рост влияния России на мировых рынках сырья и энергоносителей. Быстрыми темпами развивался в 2005-м внешнеторговый оборот. Увеличился приток западных инвестиций. А январь стал рекордным для индексов российского фондового рынка. Однако на давосском форуме Россия упоминалась в основном в связи с газовой войной с Украиной.

«Я думаю, российский расчет, когда она отключила газ от Украины, состоял в том, что Запад будет винить Украину, которая отнимала газ, — предположил эксперт Германского Совета по внешней политике Александр Рар. — Но Запад, возможно, из страха перед усиливающейся на международной арене России взял сторону Украины. Речь не о бизнес-кругах, но обыватель, элита и СМИ встали на сторону Украины и винили Россию».

Словом, отсутствие в Давосе крупных российских фигур в очередной раз показало: иногда пассивность равносильна поражению. 

ДАВОС-2007: БУШ И БЛЭР — ДВЕ СНЕГУРОЧКИ

В 2007 году в Давосе обсуждение центральных вопросов — положения в Ираке и на Ближнем Востоке, глобального потепления и проблем энергетики — сопровождалось одним лейтмотивом: в быстро меняющемся мире США не способны быть единоличным мировым лидером. Этот мотив газета «Файнэншл таймс» изобразила так: на рисунке тают две снежные фигуры — Буша и Блэра. Вместо двух грозных властителей мира перед нами — две политические снегурочки. Как сказал нобелевский лауреат в области экономики, профессор Колумбийского университета Джозеф Стиглиц, «поражение США в Ираке подвело черту под тем кратким периодом, когда Америка могла претендовать на единоличное мировое лидерство».

На форуме-2007 сердечная недостаточность США — причем не только политическая, но и экономическая — стала чуть ли не общим местом. На обложке спецвыпуска журнала «Тайм» США в виде черепахи еле-еле тянут мировую экономику — и подпись: «В одиночку Америке не справиться». Действительно, иллюзия однополярного мира рухнула окончательно. И Давос-2007 зафиксировал это на уровне мировой элиты.

Вместе с тем в Давосе отмечали: США как мировую державу номер один не следует списывать со счета. Ее экономический вес, военное могущество и политическое влияние по-прежнему будут обеспечивать ей особое ведущее место — даже в многополярном мире.

А что же Россия? В 90-е годы в Давосе ей отказывали в статусе одной из ведущих держав мира, и неудивительно. Россия поражала мир, чем угодно — расстрелом Белого дома, радикальными реформами, объемом внешнего долга, бесконечными болезнями Бориса Ельцина, натиском коммунистов на Кремль, войной в Чечне и масштабами коррупции, но только не своей силой и влиянием. Потом, начиная с 2000–2001 годов, Давос взял паузу: на Россию стали смотреть с ожиданием, но и некоторым недоверием. Однако Давос-2007 показал: русские вернулись на мировую арену — и они полны уверенности в своих силах.

Если администрация Буша не прислала в 2007 году в Швейцарию ни вице-президента, ни госсекретаря, поскольку ясно было, что им нечего сказать по Ираку, то Россия была представлена если не по высшему, то почти высшему разряду. Ведь на прибывшего на форум Дмитрия Медведева смотрели не иначе, как на преемника Путина. А потому слушали его очень внимательно.

«Русские в Давосе завоевывают симпатии» — так отозвалась швейцарская «Нойе цюрхер цайтунг». А вот вывод итальянской газеты «Коррьера дела сера»: «Если Путин хотел направить сильным мира сего, собравшимся в Давосе, успокоительное и трезвое послание, то он направил туда правильного человека, представителя реформистского течения в Кремле… Медведев предстал как свидетельство того, что Россия мирно войдет в мировую экономику и политику». Но на самом деле, Россия уже давно вошла и в мировую экономику и в политику, причем в качестве одной из ведущих стран мира. Но на Западе это только начали, хотя и неохотно, признавать. 

ДАВОС-2008: ТРЕВОГА НА ЗАПАДЕ, ОПТИМИЗМ В АЗИИ

В 2008 году Давосский форум совпал с обвалом на фондовых рынках. Как написала газета «Файнэншл таймс», «в эти дни в Давосе трудно было найти хотя бы одного оптимиста» — во всяком случае, такого, кто открыто признался бы в этом. Но далеко не все представители мирового бизнеса переживали по поводу спада на фондовых рынках так, как американцы, французы или швейцарцы. Ведь в мире возникли новые мощные центры силы — развивающиеся экономики.

Как писала все та же «Файнэншл таймс», «руководителей крупных компаний и финансистов из США и Европы окружали их коллеги из Азии и богатых нефтью государств Ближнего Востока, чьи кошельки полны наличности, а лица светятся оптимизмом».

В результате Давос-2008 стал смесью тревоги и оптимизма, прощания с прежней системой координат и предощущения нового, пока еще неизвестного миропорядка. Что же это будет за миропорядок? В какой мир мы сейчас вступаем? В каком мире будем жить?

Уже очевидна первая черта нового мира — повышенная нестабильность. Еще недавно в Давосе фиксировали удивительный феномен: уровень безопасности в мире падает, терроризм бьет по самым разным странам, но это никак не сказывается на экономическом развитии. Тогда рост мировой экономики казался стабильным и бесконечным. В 2008 году стало ясно: глобальная экономика столь же хрупка, как и глобальная безопасность.

Вторая черта нового мира — отсутствие явного гегемона. Заявку на эту роль в самом конце XX — начале XXI века сделала Америка, но с ролью явно не справилась. Причем не только в Ираке. Как выяснилось, весьма уязвима не только американская армия, но и американская экономика. Разочарование в США, которое отличало Давос-2007, переросло в холодную констатацию медицинского факта: Америка утратила место безусловного лидера. «Это не просто обычный кризис, это конец целой эры», — отозвался на спад в США известный финансист Джордж Сорос. Кто-то пошутил: Сорос делает хлесткие заявления, чтоб попасть во все газеты. Сорос рассчитал верно — он попал во все газеты, но не только из-за хлесткости своих слов. Сорос, в общем-то, попал в точку.

Третья черта нового мира: США, Европу, Японию, то есть традиционные развитые экономики, все более подпирают и даже теснят новые центры экономической мощи. Главные жертвы мирового кризиса — западные «Сити-групп», «Мерилл Линч», «Морган Стенли». Их главы были отправлены в отставку или готовились к ней. И именно китайские и другие азиатские банки пришли на помощь западным банкам и страховым компаниям, которым грозила полная катастрофа.

Вот оно — новое лицо мировых финансов и мировой экономики. И не только финансов. За финансами следует перераспределение мировой технологической, а затем и военной мощи — и оно пойдет также в пользу новых центров силы.

Четвертая черта нового мира: слабеющий на глазах американский доллар. Уже ясно: доллар не способен в полной мере играть роль резервной мировой валюты. Но столь привычные всем «зеленые» пока еще нечем заменить, поскольку эту роль еще не готовы взять на себя ни евро, ни китайский юань, а американская экономика по-прежнему остается самой мощной в мире.

И, наконец, еще одна черта: все мировые институты, созданные после мировой войны, все символы западного господства типа МВФ или Мирового банка серьезно устарели. Их общая черта состоит в том, что все они были установлены после Второй мировой войны. В Совет Безопасности входят 5 стран, победивших в войне, окончившейся более 60 лет назад.

Но пока новая система всемирных институтов не создана, будет действовать старая. Джордж Сорос был прав: позади целая эра, но переход к новой будет непростым и противоречивым. Америка легко не сдастся. Китай легко ее не опередит. Мы еще долго будем жить в парадоксальном сочетании старого и нового миров. 

ДАВОС-2009: «ИДЕАЛЬНЫЙ ШТОРМ»

Идеальный шторм — так назвал глобальный кризис Владимир Путин в своем выступлении на официальном открытии Давосского форума 27 января 2009 года.

«Есть известное понятие — идеальный шторм. Когда разыгравшиеся природные стихии сходятся в одной точке и кратно умножают свою разрушительную силу. Нынешний кризис похож именно на такой — «идеальный шторм», — заявил Путин. — Конечно, ответственные и грамотные экономисты, политики должны быть всегда готовы к такому развитию ситуации. Но все равно — он приходит неожиданно. Также как и зима у нас в России, всегда готовимся к зиме — а она всегда неожиданно приходит. Так случилось и на этот раз в мировой экономике — кризис, буквально, висел в воздухе. Однако большинство не желало замечать поднимающуюся волну».

Если в 2008 году только предсказывали этот шторм, надеясь, что он пройдет стороной или, по крайней мере, не будет столь мощным, то в 2009-м подсчитывали убытки и соревновались в мрачных прогнозах. «В 2009 году мировые экономические показатели будут самыми плохими за последние 60 лет», — заявляли эксперты Международного валютного фонда. По их прогнозам, 50 миллионов человек должны были потерять работу, а мировое промышленное производство должно было упасть — впервые со времен Второй мировой войны. И при этом сильнее всего должны были пострадать развитые экономики.

В такой драматической ситуации собравшиеся в Давосе представители западного мира серьезно потеряли в весе и авторитете. А администрация США вообще отменила поездку почти всех своих представителей на форум. Причина была ясна: после катастрофического правления Буша и начала острейшего экономического кризиса Америке было нечего сказать. Как, впрочем, и европейским лидерам. А потому двумя «главными скрипками» на форуме стали премьеры России и Китая, выступившие в день открытия форума. Потом пресса единодушно напишет: «Путин и Вэн прочитали лекцию западным лидерам по поводу тех просчетов, которые привели к глобальному финансовому кризису».

«Последние месяцы практически любое выступление на тему кризиса начинается с развернутой критики того, что происходило в Соединенных Штатах, — сказал в своем выступлении Владимир Путин. — Яне намерен сейчас углубляться в эту тему. Напомню лишь, что всего год назад с этой трибуны звучали слова наших американских друзей о фундаментальной устойчивости и безоблачных перспективах экономики США. Сегодня же гордость Уолл-стрит — инвестиционные банки — практически перестали существовать. За год им пришлось признать потери, превосходящие их прибыль за четверть века. Какой масштаб! Только один этот пример лучше всякой критики отражает реальное положение дел».

Китайский премьер Вэн Джибао, со своей стороны, осудил неправильную экономическую политику западных стран, несостоятельность модели их развития и обвинил западные финансовые институты в слепой погоне за прибылью. При этом он говорил от имени экономики, на которой кризис сказался менее всего и с которой Давос связывал надежды на выздоровление.

«Уверенные выступления этих двух человек резко контрастировали с мрачным настроением, царящим на этой ежегодной встрече мировых политических и финансовых лидеров» — так отреагировала на выступления Владимира Путина и Вэн Джибао британская газета «Файнэншл таймс».

«Если попытаться найти самое точное слово для выступления Путина в Давосе — это слово «уверенность в себе», — сказал мне Майкл Элиот, главный редактор международного издания журнала «Тайм».

«Он не пытался что-то навязать, а всего лишь представил серьезный, здравый анализ того, в каком положении мы сейчас находимся. Возможно, было ощущение, что он пытался сказать: «Не надо учить меня. Вы также виноваты в том, что произошло». На мой взгляд, он также очень обеспокоен тем, что происходит в экономике на данный момент и тем, как это повлияет на Россию, включая ситуацию в банковском секторе. Так что это было сдержанное, умеренное высказывание, в котором, как я уже говорил, можно было услышать «не стоит учить меня», — так воспринял речь Путина Томас Фридман, обозреватель «Нью-Йорк таймс».

Швейцарская газета «Ле Тан» назвала выступление лидеров России и Китая «китайско-российским уроком мировой элите». И за редким исключением этот урок был воспринят обычно высокомерной западной публикой как вполне заслуженный.

«Если взглянуть на самое начало речи, то, конечно, она содержит очевидную критику Запада. Однако, уверяю вас, в Давосе и сами представители Запада резко критикуют экономическую политику западных государств, — сказал мне Майкл Элиот. — Мне кажется, что слова Путина были восприняты абсолютно нормально. Потому что, уж поверьте, самобичевание здесь сейчас очень популярно, так что люди более чем готовы к критике, исходящей снаружи».

В Давосе также отметили: Путин и Вэн Джибао использовали трибуну форума, чтобы доказать — Россия и Китай как две восходящие мировые державы должны играть более важную роль в новом экономическом миропорядке. И не случайно Владимир Путин вновь отметил, что идея однополярного мира отжила себя, а также призвал к отказу от всемирной зависимости от доллара.

«Чрезмерная зависимость от, по сути, единственной резервной валюты опасна для мировой экономики. Думаю, это стало очевидным для всех. Поэтому было бы целесообразно способствовать объективному процессу появления в будущем нескольких сильных региональных валют, — сказал Путин. — Вместе с тем изменений требует не только конструкция глобальных финансов, круг проблем — гораздо шире. Речь идет о том, что на смену отжившему однополярному устройству мировой экономики должна прийти система, основанная на взаимодействии нескольких крупных центров».

При этом Путин ясно дал понять: Россия будет сотрудничать с Западом в деле преодоления кризиса. К сотрудничеству с США призвал и китайский премьер. По его словам, от конфликтных отношений Китая с Америкой проиграют обе стороны. Таков главный парадокс нынешнего глобального кризиса, который стал очевиден в Давосе-2009. Идеальный шторм сблизил терпящие бедствия государства.

Россию на форуме воспринимали иначе, чем прежде. Во-первых, потому что все, по выражению Путина, оказались в одной лодке. Во-вторых, потому что Россия уже стала неотъемлемой частью мировой экономики.

«Я помню 90-е годы, когда нам постоянно советовали, что делать. Сегодня нам не советуют, с нами вместе обсуждают проблемы, с нами вместе ищут проблемы, мы интегрировались в общество, мы стали равным членом этого сообщества, — сказал мне Вагит Алекперов, президент ОАО НК «ЛУКОЙЛ». — Наш потенциал, потенциал наших промышленных компаний сегодня дает нам возможность на равных обсуждать эти вопросы, мы уже приняты в это сообщество».

В кулуарах форума не раз иронично отзывались о его официальном названии — «Формируя мир после кризиса». «Лучше было бы сказать — «Увязая в зыбучих песках», — сострил один британский обозреватель. На этом фоне нарочито бодро прозвучали слова президента форума Клауса Шваба: «Мы не хотим слышать в Давосе заявлений о самом тяжелом кризисе за последние полвека, даже если эти заявления справедливы». Но на форуме только об этом и говорили. И не случайно в дни форума в газете «Файнэншл таймс» появилась карикатура — «падение давосского человека». Человек в костюме, галстуке, с кейсом взлетает на лыжах с трамплина, переворачивается вверх тормашками и падает в дожде акций и облигаций вниз носом на глазах у изумленной публики. На самом деле, это провал мировой элиты, растерянность, непонимание, куда двигаться дальше, и отчетливое ощущение, что тот уютный мир в котором жили, закончился, а каким будет новый — непонятно. 

ДАВОС-2010: СМОЖЕТ ЛИ КИТАЙ СОПЕРНИЧАТЬ С США?

В 2010 году в Давосе обсуждались три главных вопроса. Первый — действительно ли закончился глобальный финансовый кризис или же это была лишь его первая фаза? Что такое дефолт, угрожающий Дубай и Греции — последняя конвульсия уже побежденного зла или же преддверие новых, куда более крупных обвалов? Если за год до этого все только и говорили, что о банках, то в 2010-м на повестке дня была повсеместно растущая безработица. В США она составляла более 10 процентов. Нобелевский лауреат в области экономики, профессор Джозеф Стиглиц, как и финансист Джордж Сорос, выражали уверенность: кризис к нам вернется, и достаточно скоро.

Второй важнейший вопрос относился уже к геополитике: какую роль будут играть Соединенные Штаты в современном мире? На форуме не было ни одного представителя администрации США, за исключением главного советника Обамы по экономике Ларри Саммерса. Все остальные были заняты домашними делами: их накопилось в Америке так много, что администрации Обамы было не до Давоса. «Означает ли это, что США сегодня слишком ослаблены и слишком заняты собственными проблемами, чтобы осуществлять эффективное глобальное лидерство? И в случае, если США не способны вести за собой мир, то какие другие державы смогут вместе решать наиболее сложные глобальные вопросы?» — задавался вопросом обозревать «Файнэншл таймс» Гидеон Рахман.

Вопрос действительно не праздный. Благодаря гигантским финансовым вливаниям из бюджета американская экономика к концу 2009 года зашевелилась. Но Барак Обама уже признал: дефицит бюджета США в 2010 году достигнет полутора триллионов долларов! Это рекорд — такого дефицита у Америки еще никогда не было.

«Год тому назад участники Давоса широко приветствовали избрание Обамы, называя это лучом света в темные времена, наступившие для международных отношений. Сейчас, двенадцать месяцев спустя, многое изменилось… А сам г-н Обама как-то уменьшился в объемах», — писал Гидеон Рахман.

И действительно: с президентом США даже на Западе связывают сегодня гораздо меньше надежд. Ему уже не столько аплодируют, сколько сочувствуют. Это не означает, что Америка уходит с позиции мировой державы номер один, но означает, что ей приходится действовать в условиях дефицита — и не только бюджетного, но и дефицита сил и возможностей. «Это ужасно — быть президентом в эпоху дефицита всего, и прежде всего — финансовых средств», — в сердцах сказал мне мой старый знакомый, обозреватель «Нью-Йорк таймс» Том Фридман. А Майкл Эллиот, главный редактор международного издания журнала «Тайм», высказал мнение, что «Америку будут по-прежнему просить о том, чтобы она поддерживала мировую стабильность — даже в то время, когда ее экономическая мощь относительно уменьшается. Это крайне сложный политический кульбит — ведь США вполне могут обмануть ожидания».

Третий ключевой вопрос — сможет ли Китай занять место Америки в качестве глобальной державы номер один? Несли да — то когда? Некоторым в США уже мерещилось мрачное будущее: 2040 год, господствующий в мире Китай, отправляющий свои войска в самые разные районы земного шара, и пришедшая в упадок, загнанная на мировые задворки Америка, находящаяся по своему весу где-то между Бразилией и Аргентиной, и робко наблюдающая за ростом китайской мощи. «Я убежден: подъем Китая остановить нельзя. Не случайно президент Обама говорил: «Китай не согласится на второе место»», — писал обозреватель газеты «Интернэшнл геральд трибюн» Роджер Коэн.

Наконец, в Давосе-2010 был зафиксирован конец так называемого Давосского консенсуса . «Давосский консенсус» состоял в том, что есть безусловные лидеры мирового развития — это страны Запада и примыкающие к ним государства, прежде всего Япония, и есть остальные, которые должны учиться у лидеров и следовать за ними. Этот западный консенсус не выдержал давления со стороны новых, растущих центров силы.

Конечно, утвердившиеся к концу XX века мировые лидеры — США, Европа, Япония постараются сохранить свои позиции. Америка по-прежнему лидирует в Давосе по числу своих представителей из сферы финансов и бизнеса.

Однако темпы перераспределения мировой мощи стали для многих неожиданными. В 1996 году, в труде «Столкновение цивилизаций», Сэмюэл Хантингтон писал, что Запад будет неизбежно утрачивать свою господствующую роль в мире, поскольку его относительный вес в мировой экономике, а значит — и политике будет неуклонно снижаться. Но это будет, как подчеркивал Хантингтон, долгий процесс. И до сих пор Запад делал ставку на длительность этого процесса. И вдруг, в последние год-два выяснилось, что этот процесс может быть не таким уж и долгим, а тенденция к падению удельного веса Запада в мировой экономике развивается ускоренными темпами.

Более того. Когда начинался кризис, многие западные экономисты говорили: поскольку рухнула американская экономика, то и Китай — как страна, сильно зависящая от экспорта в Америку, будет серьезно поражена кризисом. Невозможно, утверждали они, отделить американскую экономику от китайской, или китайскую от американской, они слишком тесно связаны. Но когда в 2009 году Китай показал 8-процентный рост экономики, выяснилось, что степень его зависимости от США хоть и высока, но не критична. И в Давосе был сделан единственно возможный вывод: раз один лидер идет вниз, то неизбежно появляются другие лидеры. Западу с этим крайне трудно смириться. И все же постепенно там начинают к этому привыкать.

Век XXI: мутации мировой системы 

КАК АМЕРИКА НЕ СТАЛА «НОВЫМ РИМОМ»

Отцы-основатели США боготворили Древний Рим и поклонялись его богам, но США так и не стали Новым Римом. И, по всей вероятности, уже не станут. С началом глобального кризиса стало окончательно ясно, что «однополюсный мир», сосредоточенный вокруг Америки, ушел в небытие. Такой мир администрация Соединенных Штатов пыталась утвердить на протяжении 90-х и начала первой декады XXI века. Этим занимались Билл Клинтон и Джордж Буш. «Америка — это новая римская империя», — громко заявляли, заходясь от восторга, ее идеологи. Сейчас этот однополюсный мир приказал долго жить.

«Если война в Ираке и внешняя политика Джорджа Буша привели к подрыву американской военно-политической мощи в глазах всего мира, то финансовый кризис привел к подрыву в его глазах экономической мощи Америки», — писал в своей книге «Постамериканский мир» Фарид Закария, главный редактор международного издания журнала «Ньюсуик» (Fareed Zakaria.The Post-American World. New York, 2009).

У Америки не получилось воспользоваться возможностью установить свою тотальную гегемонию. Такая возможность у Америки возникла в тот момент, когда был уничтожен Советский Союз, распался Варшавский договор и когда на авансцену вышел западный альянс во главе с Соединенными Штатами. Тогда возникло то, что сейчас в американской прессе не без ностальгии называют «однополярным моментом».

Тогда соотношение сил было однозначно в пользу США, Китай еще не выдвинулся на ведущие позиции, а Россия находилась в состоянии глубочайшего кризиса. Тогда новый мировой порядок во главе с США, казалось, очень близок.

Такой же «римский момент» («Roman moment») переживала «владычица морей» Великобритания во второй половине XIX века. Тогда она была признанной «мастерской мира»: на Великобританию приходилось 30 процентов мирового ВВП и 20 процентов мировой торговли. По главному показателю того времени — производству стали, она намного опережала остальные промышленные страны: более половины мировой стали производилось в Великобритании. И именно британская корона владела самой большой в мире колониальной империей: она простиралась от Гонконга до Британского Гондураса. Над этой империей никогда не заходило солнце.

Крупнейший историк XX века, автор знаменитого труда «Исследование истории», англичанин Арнольд Тойнби описал свои ощущения от празднования 60-летнего юбилея восхождения на трон королевы Виктории. Оно состоялось 22 июня 1897 года в Лондоне. Это было величественное зрелище. Тойнби тогда было всего восемь лет, но, писал он позже, «я запомнил атмосферу. А она была такова: что же, мы находимся на вершине мира, и мы взошли на нее, чтобы остаться на ней навеки. Конечно, есть такая вещь, как история, но история — это нечто неприятное, что всегда случается с другими людьми».

Примерно так же ощущала себя на стыке веков Америка. Однако история не пощадила Великобританию, как позже не пощадила она другого претендента на мировой трон — Германию, а сегодня постоянно напоминает Америке, что и ее мировая гегемония подошла к концу. Как показывает история, ни одна великая держава — будь то Франция, Испания, Великобритания, или даже такая сверхдержава, как США, не может бесконечно удерживать доминирующее положение в мире. Об этом убедительно писал профессор Гарвардского университета Пол Кеннеди в своем ставшем уже классическим исследовании «Подъем и падение великих держав» (Paul Kennedy. The Rise and Fall of Great Powers).

Вплоть до самого недавнего времени США придерживались концепции «однополярности». Госсекретарь США Кондолиза Райс говорила, что Вашингтон не устраивает позиция России, которая настаивает на «многополярном мире». Однако дело было далеко не только в позиции России или Китая. Дело было в том, что США уже пережили свой «Римский момент». Да, Джордж Буш был «однополярным» президентом. Но с одной существенной поправкой — он был провалившимся «однополярным президентом». Провал Джорджа Буша в этом качестве подвел черту под попыткой установления Соединенными Штатами «мира по-американски». Мир не принял США в качестве мирового гегемона.

Экономический кризис усугубил провал Буша. Он нанес мощный удар по привлекательности той экономической модели, которую экспортировали США. Это модель рыночного фундаментализма, в соответствии с которой современная экономика должна строиться на минимальном вмешательстве государства в частнопредпринимательскую деятельность, на ее максимальном «разрегулировании» и на предоставлении полной свободы «делать деньги» финансовым компаниям и частному бизнесу. Согласно этой модели, государство должно было быть лишь «ночным сторожем», который, подремывая, сквозь сон, присматривал бы за вверенным ему участком. Но везде в мире (включая Соединенные Штаты) именно государства сыграли решающую роль в преодолении кризиса. В самой Америке были приняты три государственных программы по спасению экономики: первая — на 160 млрд., вторая — на 700 млрд. и третья — на 830 млрд. долларов. Программы финансировались из государственной казны. А целью было спасение бизнеса, финансовой системы и банков.

Так кризис подтвердил важность государства. Вопреки неолиберальной теории, оно является абсолютной необходимостью в современном мире. Стало ясно и то, что частный капитал, которому предоставлена полная свобода, не может заменить собой государство. Полная свобода частного бизнеса вылилась в свободу обмана, свободу создания финансовых пирамид и накачивания «пузырей», которые затем стали «лопаться» по всему миру. Все это нанесло серьезный ущерб привлекательности американской модели. Ведь в течение последних 30 лет, начиная с Рейгана, Америка экспортировала именно эту неолиберальную модель. Теперь же ей предстоит искать новый образ. Именно эту задачу пытается решить Барак Обама. 

123 000 000 000 000, или КТО ТРАТИТ БОЛЬШЕ ВСЕХ НА ЕЛИСЕЙСКИХ ПОЛЯХ

Альтернативой США — и как экономике, и как модели — становится Китай. «Вашингтонский консенсус» уступает место «пекинскому». То, что Китай бросит вызов Соединенным Штатам, было ясно уже давно. Об этом споров не было. Спор идет только о сроках. Кто-то называл 2030 год, а кто-то — 2040 год. Некоторые указывали и на 2050, однако глобальный экономический кризис плюс «лишняя война» США в Ираке, как ее иногда называют западные критики, уже к 2010 году ослабили потенциал Америки и резко усилили потенциал Китая.

По прогнозу Роберта Фогеля, нобелевского лауреата в области экономики, объем китайской экономики к 2040 году достигнет 123 триллионов долларов. Впечатленный этой цифрой, американский журнал «Форин полиси» вынес ее на разворот. 123 000 000 000 000 долларов! А ведь в 2010 году ВВП первой страны мира — США — составил «всего» 14 с половиной триллионов.

По оценке Фогеля, через 30 лет годовой доход на душу населения в Китае достигнет 85 тысяч долларов, что в два раза превысит запланированный доход по Евросоюзу. То есть средний житель любого китайского мегаполиса будет жить в два раза лучше, чем рядовой француз. И хотя обогнать США по размеру дохода на душу населения не удастся, доля Китая в мировом ВВП составит 40 процентов, тогда как на США будут приходиться лишь 14 процентов, а на ЕС — 5 процентов от мирового ВВП. «И это как раз то, что принято называть экономической гегемонией», — пишет Роберт Фогель (Robert Fogel.Whe China\'s Economy Will Grow to $123 Trillion by 2040. «Foreign Policy», January-February 2010).

Предсказания, что кризис ослабит позиции США и усилит Китай, стали «общим местом» даже в самих Соединенных Штатах. В глобальном плане — за счет ослабления Америки — китайцы превратятся в «государство № 2» гораздо раньше, чем все думали. И Америка будет должна с ним все больше и больше считаться. Это подтверждается и цифрами. В 2007 году Китай опередил Германию и вышел на третье место по объему ВВП. К 2010 году по этому показателю Китай опередил Японию и стал второй экономической державой мира.

Есть и другие факторы, играющие в пользу Китая. Первый, и очень важный, по мнению Фогеля, фактор: огромные финансовые вложения в сферу образования. Известно, что качественная рабочая сила намного продуктивнее. В Китае государственное финансирование образования постоянно растет. Уже в следующем поколении Китай сможет увеличить набор в вузы еще на 100 %, а набор в школы — на 50. Одно это даст большой прирост экономике страны.

Второй фактор — роль аграрного сектора. 55 процентов населения Китая, или 700 миллионов человек, все еще живут в сельской местности. «Когда мы представляем себе будущее Китая, — пишет Фогель, — то обычно думаем о небоскребах Шанхая и заводах Гуаньдуна. Однако именно прирост в сфере сельского хозяйства может стать новым экономическим двигателем Китая».

Важно и то, продолжает Фогель, что китайская политика совсем не такая авторитарная, какой ее многие считают. В Китае, конечно же, не демократия, но в высших эшелонах власти проводится больше дебатов и звучит больше критики, чем можно себе представить.

«Как-то раз, — пишет Фогель, — я участвовал в ежегодной встрече Китайского экономического общества. Там были и весьма критично настроенные люди. Разумеется, они не кричат: «Долой Ху Цзиньтао!», но периодически выступают с критикой правительства в пекинских газетах. В таких случаях министр финансов Китая просто поднимает телефонную трубку и говорит: «Почему бы нам как следует не обсудить Вашу позицию, мне было интересно узнать, что вы думаете по этому вопросу». И поэтому экономическое планирование в Китае куда более открыто для новых идей, чем в прежние времена».

И, наконец, очень важен бурный рост потребления в Китае. Сегодня Китай — самая густонаселенная капиталистическая страна в мире. По уровню жизни китайские мегаполисы уже можно приравнять к странам с «высоким средним доходом», скажем, к Чехии. В будущем же китайцы будут потреблять все более активно.

Кстати, эти оценки подтверждаются весьма неожиданными цифрами, опубликованными по Франции. По объему покупок на одной из самых дорогих и престижных улиц французской столицы — Елисейских Полях, на первое место в 2010 году вышли… китайские покупатели! В среднем каждый из них оставлял в недешевых магазинах на Елисейских полях по 1357 евро. Китайские покупатели уверенно опередили богатеев из Саудовской Аравии (их расходы составили 1296 евро на человека), России (1051 евро), США (956 евро) и Японии (832 евро) (Le Figaro, 21–22 août, 2010). Еще 5–7 лет тому назад такое представить себе было просто невозможно.

Вернемся, однако, к Фогелю. Да, пишет он, у Китая есть «свои собственные кошмары» — социальные беспорядки, террористические акты, нехватка энергетических ресурсов и воды, ухудшение экологии и так далее. Но все это не секрет для китайских лидеров, и в последние годы Пекин пытается решать эти проблемы. «Уже ясно — будущее будет писаться в Китае, а не в Европе, где уже давно отказались от своей мечты о мировом доминировании», — делает вывод Роберт Фогель.

И не случайно в Соединенных Штатах была выдвинута идея о том, что Америка должна установить стратегическое партнерство с Китаем, создав «Большую двойку», чтобы вместе решать крупнейшие проблемы современного мира. В каком-то смысле это жест отчаяния со стороны американцев. Ведь еще 40 лет назад Вашингтон даже на дипломатическом уровне не признавал Пекин. А теперь в США убеждены: Китай — это абсолютно необходимый партнер для Америки.

Финансовый кризис, который подорвал экономическую мощь США, неудача в Ираке, которая сильно ограничивает дальнейшее использование вооруженных сил за пределами США, и уверенная поступь самого Китая — вот три фактора, определяющие соотношение сил в мире завтрашнего дня. 

НОВАЯ ЗОНА ВЛИЯНИЯ С ЦЕНТРОМ В ПЕКИНЕ

Конец 2009 года многие наблюдатели назвали временем окончательного превращения Китая в сверхдержаву. И связали это, прежде всего, с тем, что Китай не поддался на американское давление на декабрьском климатическом форуме в Копенгагене. Фактически Китай сыграл роль противовеса Соединенным Штатам на этом форуме и подтвердил тем самым свою способность не слишком оглядываться на Соединенные Штаты Америки в проведении своей внешней политики.

Есть еще как минимум одна сфера, в которой Китай становится равным партнером Соединенных Штатов. Китай также является главным партнером Соединенных Штатов в области торговли, а китайско-американская торговля стала самой крупной двусторонней торговлей по объему операций и в области финансов.

В этих сферах взаимодействие между американскими и китайскими интересами становится решающим для глобальных процессов. Да, Китай еще не превратился в глобальную державу с точки зрения международного влияния и интенсивности своей внешней политики. Он еще не может сравниться с Соединенными Штатами и по военно-техническим параметрам. Но Китай постепенно набирает вес и в этих сферах. Китай успешно создает свою собственную зону влияния, а это является признаком любой сверхдержавы. Зоны влияния Соединенных Штатов известны. Они простираются от Японии до НАТО и охватывают многие ключевые точки земного шара, такие как Ближний Восток, Дальний Восток, Европа, Южная Азия. Китай также создает свою собственную зону влияния — прежде всего, по периметру своих собственных границ. Китай граничит с 16 странами и ведет себя весьма разумно с каждой из них. В ИноСМИ, например, отмечают, как грамотно Китай выстраивает отношения с малыми государствами. Он к ним достаточно снисходителен и проявляет готовность понимать их нужды и их интересы. В частности, Китай предоставляет большие беспроцентные кредиты на долгие сроки. В 2009 году Китай предоставил беспроцентный пятимиллиардный кредит Молдавии. Хотя Молдавия не относится к тем странам, которые граничат с Китаем, но, тем не менее, это показательный пример. Малым странам сложно выстраивать отношения с крупными державами, которые стремятся подчинить себе интересы малых государств. Так ведут себя США, так ведет себя Россия с Белоруссией, так ведет себя Индия с Непалом. Как отмечает газета «Индия таймс», всегда, когда Индия ведет переговоры с Непалом, она непременно старается настоять на своем и добиться своего на переговорах.

Китай идет по пути уступок малым странам — уступок коммерческих, финансовых, кредитных. И за счет этого приобретает гораздо большее. Тот же пятимиллиардный кредит Молдавии для общего объема внешних финансовых операций Китая — это не столь много, но зато Китай создает прочную основу отношений с этой страной.

То есть Китай ведет себя не близоруко. Китай ведет себя стратегически, в отличие от тех государств, которые пытаются малые страны, находящиеся в зависимости от них, жестко подчинить своим интересам, выбить из них максимальные уступки. Примером таких отношений стали сложные отношения России с Белоруссией. Они привели к тому, что Белоруссия начинает в большей степени ориентироваться на Европейский Союз.

Опыт Китая и практика китайской внешней политики говорят о том, что с малыми странами есть смысл выстраивать отношения, идя им на некоторые уступки, так, чтобы они чувствовали признательность. За счет этого и создается зона влияния. Именно такой подход и является проявлением стратегического мышления 

ВЗГЛЯД ИЗ ТРИПОЛИ: МУАМАР КАДДАФИ О КРИЗИСЕ, ОБАМЕ И ООН

Каддафи принял меня в самый канун 2010 года. Правда, беседа состоялась не в его знаменитом бедуинском шатре, который он всюду возит с собой и даже разбил в ходе визита в Москву на зеленой лужайке внутри Кремля, а в библиотеке его резиденции, на окраине Триполи. Резиденция находится за высокими заборами бывшей военной базы. Туда лидер Ливийской революции перебрался после очередного неудавшегося покушения на его персону. Говорят, по числу покушений он долго был на втором месте после Саддама Хусейна. Если верить этому, то после казни Хусейна в Багдаде Каддафи вышел на первое место. Правда, я не увидел легендарных двухсот девственниц, которые составляют его личную охрану и будто бы не раз спасали его от верной гибели. Охрана была — и она была очень дотошной, но женщин среди охранников не было. Сам лидер был одет в черную шапочку и широкий темно-коричневый бедуинский халат. Вопросы я задавал по-английски: Муамар Каддафи в свою бытность молодым офицером учился год в Великобритании и немного понимает по-английски. Но все вопросы синхронно переводились на арабский. На нем же Каддафи отвечал на мои вопросы.

– Мировой финансовый кризис все еще не закончился. Каковы, на ваш взгляд, его основные причины?

— Причины финансового кризиса ясны. Капитал, деньги сосредоточены в руках небольшой группы людей — международного класса капиталистов, которые владеют большими компаниями, картелями, банками и другими финансовыми институтами. Миллионы людей работают на этих капиталистов. Трудящиеся занимали деньги у капиталистов, чтобы строить дома, но миллионы не сумели вернуть кредит капиталистическим банкам, не смогли реализовать дома. По этой причине — из-за невозврата кредитов — капиталисты по всему миру потеряли миллиарды или даже триллионы долларов. В этом суть финансового кризиса. А если бы деньги были распределены справедливо, если бы деньги не были в монопольном владении одного класса, то у миллионов людей была бы возможность владеть капиталом, чтобы строить дома, чтобы возвращать взятые кредиты. Таким образом, проблема состоит в том, что деньги сосредоточены в руках одного класса, и миллионы людей в обществе лишены права распоряжаться этими деньгами.

– Кризис изменит природу глобального капитализма?

— Возможно, мы наблюдаем начало изменения финансового мира. Думаю, если кризис повторится, то это повлечет за собой серьезные последствия. Бедные слои начнут обходиться без средств капиталистов — компаний и банков, которые украли у людей тысячи и тысячи.

– Нынешний кризис вызвал перемены и в международных институтах. Мы стали свидетелями появления «большой двадцатки », в которую вошли развивающиеся страны. По-вашему, это шаг в правильном направлении?

— Я присутствовал на встрече G20 в Аквиле, в Италии как представитель Африки. Я сказал тогда, что мир состоит из богатых и бедных стран. Двадцатка — это сообщество богатых. Но существуют и бедные страны, и они должны быть представлены. Я считаю, что без участия обеих сторон — как богатых, так и бедных — дискуссия теряет смысл и что мир не сможет найти выход из кризиса.

– Ваша речь на Генеральной Ассамблее ООН широко комментировалась во всем мире. Во время своего выступления вы сделали символический жест, как будто собираясь порвать Устав ООН. Что вы хотели этим сказать?

— Что я хотел этим сказать? Я хотел сказать простую вещь: организация, которая называет себя ООН, мертва. Устав ООН нельзя воспринимать всерьез. Он неправильный. Нужна новая организация, в которой все страны — и богатые, и бедные — имели бы равные возможности вне зависимости от того, постоянное место они занимают или временное. Но расширение Совета Безопасности за счет включения в него больших и малых стран без мандатов — неверный путь. Это все равно, что подливать масла в огонь. Совет Безопасности должен быть сформирован другим путем. Прежде всего, он должен состоять не из отдельных стран, а из союзов. Должны быть представлены не США, а Американский Союз. К этому надо прибавить Африканский Союз, Союз Латинской Америки, Ассоциацию стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН), Европейский Союз и так далее. Место в Совбезе должно быть предоставлено не одной стране, а представителям Союза, объединяющего много стран. А полномочия Совбеза надо передать Генеральной Ассамблее. Ведь решения нынешнего Совбеза не выполняются. Дело выглядит так, как будто его вообще не существует.

– Вы также заявили, что штаб-квартиру ООН следует перенести в Пекин или Дели. Вы действительно считаете, что так следует поступить, или же просто хотите подразнить США?

— Нет-нет. Я абсолютно не собирался никого дразнить. Просто мы хотим, чтобы США избавились от этой проблемы. Размещение ООН в Нью-Йорке провоцирует теракты на территории США. Я хочу предостеречь мир от катастрофы. Кроме того, у Америки много проблем с разными странами мира, и это тоже создает большие сложности. Нью-Йорк и вся Америка с облегчением вздохнут, когда освободятся от этого бремени. Это с одной стороны. С другой стороны, штаб-квартира ООН очень удалена: делегации многих стран из разных уголков Земли вынуждены преодолевать моря, океаны, целые континенты, чтобы добраться туда. Штаб-квартира должна быть перенесена на Восток. В те страны, где не существует тех проблем, которые есть у Америки, и в частности, нет угрозы терактов. К примеру, в Вене, в Риме, в Пекине или же в Дели. Это обоснованное и принципиальное предложение.

– Но, если ваше предложение будет принято, это нанесет сильный удар по американскому престижу.

— Нет-нет. Напротив. Они даже будут благодарны мне за это предложение. Зачем презирать или, тем более, оскорблять Америку? От нее есть и польза.

– У Ливии очень сложные отношения с США. При президенте Рейгане американцы бомбили вашу страну, против Ливии были введены санкции. Тем не менее, вы очень хорошо отзывались о нынешнем президенте Бараке Обаме. Как сообщалось в СМИ, вы назвали его «нашим сыном» и «сыном Африки». Почему?

— Во-первых, он действительно редкий человек и действительно наш сын. Он чернокожий, но родился в Америке. Его заслуга в том, что чернокожие стали чувствовать себя в Америке свободнее. Это первый человек из чернокожих, который смог стать президентом США. И это само по себе заслуживает большого уважения и почтения. И я хотел бы, чтобы Обама остался президентом пожизненно. Это с одной стороны. С другой, Барак Хусейн Обама очень отличается от президентов других стран. Он очень принципиален, реалистичен, не подвержен тщеславию, высокомерию. Обама отличается скромностью и уважением к другим людям, потому что он выходец из тех слоев, которые испытали на себе всю горечь унижений и притеснений. И если он будет продолжать в том же духе, то я буду очень удовлетворен этим, так как он президент самой большой страны, от которой исходит главная угроза для всего мира.

– Барак Обама говорил много правильных вещей, но за год президентства ему не удалось многого сделать. Поэтому некоторые люди не согласны с присуждением ему Нобелевской премии мира. Тем более что Обама принял решение направить еще 30 тысяч солдат в Афганистан. Не видите ли вы противоречия между словами и делами президента США?

— Нужно время, чтобы понять, есть ли противоречие между его словами и делами. Что касается солдат, которых он послал в Афганистан, то это вызвало протест во всем мире. Я думаю, что это военные указали ему послать войска в Афганистан. Но важно то, что он все же решил вывести войска в 2011 году. Это великая вещь, о которой не говорилось в прошлом. Вывод войск из Афганистана был бы решением проблемы. Америка не отвечает за безопасность в мире, она только оказывает помощь, а свои проблемы каждый должен решать самостоятельно. Что касается Нобелевской премии, то за это отвечают те, кто присудил эту премию Обаме. Я думаю, он в ней не нуждается. Это своего рода лесть. Конечно, такое решение может быть подвергнуто критике, потому что вопрос о том, заслуживает ли человек этой премии, очень сложный. Но еще раз повторяю: Обама за это не отвечает.

– Считаете ли вы вероятной войну против Ирана?

— Я думаю, Израиль и США испытывают опасения относительно Ирана. Израильтяне с помощью США разрушили атомные реакторы в Ираке в 80-х. Это же они могут проделать и с Ираном. Но положение в Иране значительно отличается от положения в Ираке в то время. Ираку тогда нечем было ответить Израилю. Не было сдерживающей силы. А у Ирана сейчас есть, чем ответить Израилю и, возможно, даже Америке. Для нападения на Израиль может быть использована сила «Хезболлы». Иран может использовать шиитов в любой точке мира, он способен на это. Иран может нанести удар по союзникам Америки и союзникам Израиля. И те должны принимать это во внимание. Если бы не те сдерживающие факторы, которыми обладает Иран, то США и их союзники давно бы уже нанесли удар. С другой стороны, Иран уже заявил о том, что его ядерная программа не предусматривает создание новых видов ядерного оружия. Речь идет об обогащении урана, но ведь у каждой страны есть право вести такие работы. Важно, какие цели преследует страна, занимающаяся обогащением урана, — мирные или иные? Если цели военные, то это недопустимо.

– Во время вашего визита в Москву в ноябре 2008 года пресса сообщила, что вы предложили России создать в Ливии если не военную базу, то порт, куда могли бы заходить российские корабли. Это предложение остается в силе?

— Это очень просто. У России есть военный контингент в районе Средиземного моря. Если Россия захочет заходить время от времени в ливийские порты для того, чтобы обеспечивать себя, то мы не против. Если военные флоты Испании, Турции тоже захотят заходить в ливийские порты, чтобы обеспечить себя, то мы тоже не против.

– Существует много негативных прогнозов на будущее. Говорят о климатическом кризисе, экологическом кризисе, финансовом кризисе и т. д. Каким вы видите будущее? Считаете ли вы, что мир станет лучше в ближайшие годы?

— Высшие классы общества, частные компании несут ответственность за разрушение мира. Их не интересует состояние Земли, они думают только о прибыли. Это капиталисты разрушали озоновый слой, провоцировали потепление климата. Это крупные заводы, которые производят большие вредные выбросы в атмосферу, разрушают наш мир. Крупные компании производят оружие, военное обмундирование. Они несут угрозу войны, так как им нужно находить рынки сбыта своей продукции. Все это служит делу войны. Пока существуют такие компании и такие политики, продолжает существовать угроза разрушения Земли. И дело не только в правительствах. Дело в политическом устройстве, в культурном устройстве. А мы не хотим, чтобы мир был уничтожен. Поэтому все упирается в народные силы: политики, мыслители, ученые, работники сферы защиты материнства и детства — они должны удержать мир от войны и разрушений. 

КАК СКОРО НАСТУПИТ «ВЕК КИТАЯ»?

Двадцать лет тому назад на Западе впервые прозвучала мысль, что центр мировой экономической, а затем и политической мощи вскоре сместится в Азию. Тогда это звучало как необычный смелый прогноз. И у него было много противников, особенно на Западе. В 1998 году журнал «Атлантик монсли» предрекал: XXI век станет «атлантическим веком». Атлантическое сообщество по-прежнему сильнее всех в мире, его экономическая и военная мощь по-прежнему не имеют равных, отмечал журнал. Однако журнал не учел одного — темпов роста азиатских экономик и глобального финансового кризиса, который нанес мощный удар по претензиям Запада на безусловное лидерство.

«Финансовый и экономический кризис 2008 года, самый глубокий за последние 75 лет, означает крупный геополитический провал для США и Европы. В среднесрочной перспективе США и Европа не будет располагать ни ресурсами, ни экономическими возможностями для проведения той политики, которую они иначе могли бы проводить. Через некоторое время эти слабости будут компенсированы. Однако пока этого не произошло, они ускорят тенденции, в результате которых Соединенные Штаты перестанут быть главным центром притяжения современного мира», — писал в начале 2009 года в журнале «Форин Аффэрс» Роджер Альтман, замминистра финансов США в первой администрации Клинтона (Roger С. Altman. The Great Crash, 2008. A Geopolitical Setback for the West. — «Foreign Affairs», January-February 2009).

Пока США почивали на лаврах «единственной сверхдержавы» и «необходимой нации», как выражалась в конце 1990-х годов бывшая госсекретарь США Мадлен Олбрайт, и совершали один крупный геополитической просчет за другим, новые азиатские экономики во главе с Китаем совершили качественный рывок. К 2010 году на 21 страну АСЕАН уже приходилось более половины мирового ВВП. ««Если говорить об экономике, то мы уже живем в азиатском веке. Но подлинно азиатский век придет только тогда, когда они будут лидировать не только в экономике, но и в политике, а также в сфере безопасности. И мы не так уж далеки от этого времени», — убежден Джон Чипман, директор Международного института стратегических исследований (Лондон).

Главным мотором экономического рывка Азии, при всех достижениях Индии и стран Юго-Восточной Азии, является Китай. В августе 2010 года Китай стал автором еще одной экономической революции: Китай обошел Японию по объему валового внутреннего продукта и стал второй крупнейшей экономикой мира после США. По данным на второй квартал 2010 года, из-за замедления темпов роста экономики Японии в условиях кризиса, японский ВВП в этом году составит 1,288 трлн долларов, тогда как китайский выйдет на уровень 1,336 трлн долларов.

О том, что это произойдет и что выход Китая на второе место по объему ВВП не за горами, говорили многие. Но мало кто ожидал, что это произойдет так быстро. Выход Китая на первые роли был ускорен не только экономическим кризисом, но и политическим поражением США в Ираке. «Война в Ираке позволила Китаю выиграть несколько лет, хотя там и не ожидали, что столь быстро приобретут статус ведущей мировой державы», — справедливо отмечал французский политолог Доминик Моизи (Le Figaro, 30 août, 2010).

Рубеж, взятый Китаем, стал не только своеобразным реваншем по отношению к Японии, которая всегда была мощнее Китая и подвергла его жестокой оккупации в 30 — 40-е годы XX века. Символический смысл этого достижения превосходит чисто китайско-японское соперничество. Западные обозреватели не без тревоги пишут о «глубинной тенденции, определяющей всю геополитику в Азии». Это достижение добавило китайскому руководству уверенности в собственных силах и показало миру, что через 15–20 лет Китай неизбежно бросит всеобъемлющий вызов доминированию США. «Все чаще представители молодой элиты Китая считают, что их страна должна считать себя способной на всестороннее соперничество с Вашингтоном», — отмечает американский обозреватель Фарид Закария.

Однако это не означает, что Китай уже сегодня способен и готов взять на себя роль мирового лидера.

Можно выделить восемь важнейших параметров мощи современного государства: экономический, финансовый, военный (причем статус ядерной державы по-прежнему играет определяющую роль), культурный, информационный и технологический. Но если Китай и может бросить вызов США, то лишь по финансово-экономическим параметрам. В военном отношении, включая ядерное, Китай неизмеримо слабее США.

Говорить о китайской культурной экспансии пока еще трудно, тогда как американская культура — культура Голливуда, кока-колы и даже шире — культура американского образа жизни — глубоко проникла во все регионы, включая традиционные мусульманские общества. В области высоких технологий Китай, в основном берущий такие технологии «взаймы», в обозримой перспективе не будет способен конкурировать ни с США, ни с Западной Европой. Расходы США на научные исследования и разработки в области высоких технологий, несмотря на кризис, намного превосходят китайские. И хотя Китай тратит все больше средств на образование, по уровню высшего образования и качеству университетов США имеют перед Китаем огромное преимущество. В США находится от 40 до 70 процентов (в зависимости от критериев анализа) лучших мировых университетов. По данным китайских исследователей, восемь из десяти лучших университетов мира — американские. «Имея пять процентов мирового населения, Соединенные Штаты полностью господствуют в сфере высшего образования, — пишет Фарид Закария. — Ни в одной сфере преимущество США не выглядит столь подавляющим».

К этому добавляются значительные «скрытые» проблемы Китая. Они не бросаются в глаза, их не увидеть на улицах Пекина или Шанхая, но они висят тяжелым якорем на стране, сильно затрудняя ее развитие.

Майкл Эллиот, главный редактор журнала «Тайм»: «Я провел много времени в Китае, я жил в Гонконге и много путешествовал по Азии. Я не думаю, что есть какие-либо сомнения в том, что баланс экономической мощи сдвигается в Азию. Но это длительный процесс. Китайская экономика в этом году стала второй по величине в мире, но в остальном Китай по-прежнему остается очень бедной страной, с экономикой, которая гораздо меньше американской».

Джон Чипман, директор Международного института стратегических исследований (Лондон): «Китай колеблется между неуверенностью и большой самонадеянностью и гордостью. И это особенно видно во внешней политике. Время от времени мы слышим твердые заявления. Год назад мы слышали заявления главы Центробанка Китая, что США не должны по-прежнему говорить всему миру, как поступать. С другой стороны, они крайне осторожно вступают в широкие дискуссии об изменении климата или других международных реформах. Таким образом, Китай считает себя и развивающейся экономикой, и подлинной глобальной державой. Китайцы пока слишком замкнуты на себе, чтобы заменить США на политической арене. Но они будут стараться все больше и больше играть эту роль».

Тимоти Бердсон, председатель инвестиционного банка «Кросби холдинге лимитед» (Гонконг): «Китай имеет на своем счету много достижений. Но Китай имеет и свои слабости, которые не очевидны для широкой публики. Во многих отношениях Китай не обладает той силой и финансовой мощью, как думает остальной мир. Некоторые показатели говорят об успехах, но некоторые — о больших слабостях».

Несмотря на то что Китай демонстрирует высокие темпы экономического роста, он до сих пор остается развивающейся страной. Макроэкономические показатели у Китая — на зависть всему миру. Но если разделить рекордные золотовалютные резервы Китая — 2 с лишним триллиона долларов — на 1,3 млрд. китайцев, то выясняется, что Китай остается одной из беднейших стран современного мира.

Бросается в глаза и разрыв между эффективностью китайской и той же японской экономики. Хотя Китай и обошел Японию по уровню ВВП, нельзя не видеть, что, несмотря на стагнацию, 130 миллионов японцев производят столько же товаров и услуг, сколько производят 1 миллиард 300 миллионов китайцев!

Да и сами китайские лидеры не спешат примерять на себя мантию «сверхдержавы». «Мы — развивающаяся страна», — заявил в 2010 году в Давосе вице-премьер Ли Кэцян, которого прочат в будущем на место главы Китая. Другими словами: хотя Китай наращивает мощь и выходит на место второй экономической державы мира, он не готов брать на себя ответственность за мировые дела, у него еще слишком много собственных дел и внутренних задач.

В этой противоречивой ситуации роль мирового лидера в обозримом будущем по-прежнему будут играть США. Однако с двумя важными поправками: США останутся лидером с ограниченными возможностями. Это вызвано как ростом влияния Китая и ряда других новых центров силы, так и тем, что финансовые и экономические возможности США существенно сократились. Из безусловного лидера США превращаются в «полулидера». При этом в военном плане США должны будут нести те обязательства, которые они уже взяли (от войны в Афганистане до поддержания системы военных союзов по всему миру), но в финансово-экономическом плане им будет все сложнее обеспечивать выполнение своих лидерских задач. Джордж Буш-младший и его администрация, подвергнув США испытанию на прочность двумя войнами, блестяще доказали неспособность Америки быть абсолютным лидером, то есть гегемоном. Теперь США приходится искать новую формулу ограниченного лидерства, и в этом и состоит сложность президентства Барака Обамы

Новый мир: старикам здесь не место 

ВИРТУАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА И ОБЩЕСТВО РАЗВЛЕЧЕНИЙ

2009 год можно вполне назвать годом всемирного перехода к виртуальной политике. В этом году делались громкие и многообещающие заявления, но мало что свершалось в реальной жизни. Более того: в этом году между намеченным и реальным была чуть ли не пропасть. Итак — повсюду в мире.

Самый громкий лозунг и призыв года в России — это призыв Дмитрия Медведева к модернизации. Сомнений в ее необходимости ни у кого нет. Но кто и как будет ее осуществлять — остается непонятным. Провозгласив модернизацию, президент, подобно лидеру спортивной гонки, оказался в своеобразном отрыве от всего политического класса, от общества и от бизнес-структур. Медведев осознал глубокую потребность в изменениях и поделился ею с нами. И с ним никто не спорит. Но кто побежит рядом с ним? Не ясно. И впечатление такое, что страна движется по инерции, причем куда — не вполне понятно.

Президент выступил со своим призывом после катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС. Но уже после его выступления случились два страшных события: второе за три года крушение «Невского экспресса» и пожар в «Хромой лошади» в Перми. Президент говорит о «разгильдяйстве» и даже «раздолбайстве», но всем ясно, что дело куда глубже. Такова цена, которую мы платим за безудержную коррупцию, преступную халатность и мздоимство чиновников, за алчность слишком многих предпринимателей, для которых важно вложить минимум, а выжать — максимум, пусть даже и за счет наших с вами жизней.

И все это — в условиях тотальной безответственности. Катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС привела к гибели семидесяти пяти человек. В отчете Ростехнадзора о причинах аварии были названы восемнадцать фамилий. Это — люди, ответственные за катастрофу. Среди них — и на видном месте — имя Анатолия Чубайса. Но разве кто-то из наиболее видных фигурантов понес какое-либо наказание?

Виртуально мы находимся на старте «модернизационного рывка» в будущее. Это официальная линия всей исполнительной власти и главная установка для правящей партии. Об этом говорят с высоких трибун и на новых площадках, типа Ярославского форума — личного детища президента. А в реальной жизни мы выносим обгоревшие трупы из «Хромой лошади» и с ужасом ждем сообщений о новых катастрофах.

Остается «утешаться» лишь тем, что разрыв между Его Величеством Словом и реальным делом огромен не только у нас. За девять дней до получения Нобелевской премии мира президент США Барак Обама, пришедший к власти в ореоле миротворца, выступил с давно ожидавшейся речью по Афганистану. Но лучше бы он ее не произносил, так как в этой речи он предстал уже совсем в другом ореоле. Иногда было ощущение, что мы вновь слышим его предшественника — Джорджа Буша-младшего.

«Никогда прежде во время своих выступлений президент Обама не смотрелся столь фальшиво, — написал в связи с этим немецкий журнал «Шпигель». — Это выглядело как его собственное предвыборное выступление в одном флаконе с краснобайством Буша. Речь президента вызвала смятение и у романтиков, и у реалистов».

После ужасающего правления Буша-младшего, признанного самым плохим президентом США за всю историю, нация хотела и ждала нового лидера. Лидера, который изменит и вашингтонские коридоры власти, и Америку, и ее положение в мире — изменит, разумеется, к лучшему. В Обаме большинству американцев почудились лидерские черты, в его речах они услышали отзвуки собственных мыслей и ощущений — и отдали за него свои голоса. Но в век финансовых, биржевых и «репутационных» пузырей, которые лопаются один за другим — от Америки до Арабских Эмиратов, Обама все больше выглядит как политический пузырь, надутый отчаянной предвыборной пропагандой и неоправданными ожиданиями. На осень 2010 года его рейтинг, еще десять месяцев назад составлявший семьдесят пять процентов, опустился до сорока пяти.

Американские эксперты успокаивают: это еще ничего не значит. Такое было и с Рейганом, и с Клинтоном. Действительно — было. А потом они выправили ситуацию. Но что, если Обама тоже лопнет — как любой другой пузырь? И станет ясно, что он был просто носителем выгодно отличавшей его от Буша риторики, и не более того?

Обозревателю журнала «Шпигель» показалось, что Обама — всего лишь ловкий политик, жонглирующий словами, но не меняющий сути того, что делают США. «В Афганистан будет отправлено дополнительно тридцать тысяч американских солдат. А затем их сразу отправят назад. Америка отправляется на войну — а оттуда она начнет марш к миру. Это была речь лауреата Нобелевской премии войны» — так описал журнал содержание его речи.

Вот так сюрприз: Обама оказывается не тем, за кого его принимали? Но могло ли быть иначе? Ведь повсюду в мире сегодня лидеров выбирают скорее за созданный вокруг них образ, чем за реальные дела и поступки. Причем сначала создается образ, а затем следуют дела. Или, чаще всего, не следуют. И Обама — не единственный пример.

Президент Франции Николя Саркози — вот еще одна такая фигура. Жесткий, решительный, способный сдвинуть Францию с мертвой точки, заставить заработать ее экономику, — вот те образы, которые сопровождали его приход к власти. Но, избрав его президентом, французы обнаружили, что имеют дело с динамичным, но самовлюбленным мегаломаном. Этот образ несколько смягчает безголосая певица и модель Карла Бруни, ставшая женой президента: вот она с гитарой, вот — с королевой Британской, вот — с далай-ламой… Но и «тихая» Карла — фрукт порченый. Вокруг нее — тьма слухов и скандалов. То пресса публикует разоблачения от бывшей близкой сотрудницы Саркози Рашиды Дати. То выходит книга «Карла — секретная жизнь», где перед нами предстает эгоистичная, капризная, хитрая и ограниченная женщина, помешанная на деньгах и сексе. Никогда прежде у президентов не было жен, которые до замужества ходили по подиуму, позировали обнаженными и утверждали, что являются сторонницами полигамии, то есть множественных сексуальных контактов. И все это сходит с рук, во всяком случае, до поры до времени. Раньше от главы нации требовали ума, воли и настроенности на работу. Сегодня это второстепенно. Но зато президенты и премьеры, а также их жены должны успешно развлекать скучающую публику.

«Шпас-гезельшафт» — общество развлечений — этот немецкий термин точно отражает психологическое состояние относительно благополучных, даже в условиях кризиса, западных наций. Такое общество не способно вдумчиво выбирать себе лидеров. Но зато оно клюет на все необычное, броское и виртуальное. И вот уже жена Обамы, вышедшая из президентского самолета в шортах после успешного отпуска, становится главной новостью и предметом обсуждения в американских СМИ. Причем этому событию придается ложная значимость: его изображают как новый смелый шаг в женской борьбе за равноправие и проявление глубокого демократизма семьи нового американского президента.

«Движение — все, цель — ничто», — заявил в конце XIX века германский социолог Эдуард Бернштейн. Но сегодня на дворе век XXI. Сегодня образ — все. Во имя «Его величества Образа» можно пожертвовать и целью, и сутью, и реальным движением. А потому политики все больше времени проводят на телеэкране. Именно там делается сегодня политика, а не в реальности. Хотя избиратели ждут именно реальных изменений. И это может стать коварной ловушкой для лидеров, делающих ставку, прежде всего, на свой виртуальный образ и все дальше отходящих от реальной жизни. Ведь реальную жизнь — как и реальную политику — невозможно увести в Интернет или в телевизионное пространство. Есть жесткая и нелицеприятная реальность, и она жестоко мстит, когда о ней забывают, уходя в красивые, но далекие от жизни формулы. Модернизация, увы, не происходит от одного лишь понимания ее необходимости. И войны, увы, не прекращаются лишь потому, что кто-то обещает их закончить. Да, вначале может быть Слово. Но за Словом должна идти Воля. Но именно Воли мы и не видим в современных политиках. 

ПРИЗРАК: БЫЛ ЛИ ТОНИ БЛЭР АГЕНТОМ ЦРУ?

В конце лета 2010 года Тони Блэр, подзабытый за пределами туманного Альбиона бывший премьер Великобритании, вновь оказался в центре внимания, и сразу по трем причинам. Во-первых, вслед за нашумевшей книгой «Призрак» писателя Роберта Харриса, этим летом на мировые экраны вышел одноименный фильм Романа Полански, где настойчиво проводится мысль, что Блэр был агентом ЦРУ. Во-вторых, сам Блэр выпустил свои мемуары, которые написал, скорее всего, не он сам, а, как их называют в Англии, писатель-призрак, хотя говорить об этом не принято. И наконец, бывший лидер лейбористской партии, что переводится как «рабочая» или «трудовая» партия, долгие годы клявшийся в верности защите интересов трудящихся, создал свой собственный банк и консультационный сервис для «сверхбогатых». Теперь Блэр, который прежде обслуживал «сверхбогатых» скрыто, будет заниматься этим официально. Причина, побудившая Блэра создать свой собственный банк, достаточно проста: в каком-либо другом качестве он оказался никому не нужен. Правда, американцы в знак благодарности выхлопотали Блэру пост спецпредставителя т. н. квартета по Ближнему Востоку. Но на этом месте Блэр себя никак не проявил, да и на Ближнем Востоке его сильно не любят. И теперь он ударился в приобретательство. Он приобретает один за другим шикарные дома — от Лондона до Барбадоса, чем вызывает еще большую нелюбовь англичан.

…Но был ли Тони Блэр агентом ЦРУ? Роль «пуделя» при Буше и обман собственной страны — это одно. Но быть завербованным агентом другого государства — это совсем другое. Тем не менее, этим вопросом задался бывший журналист Би-би-си, а с некоторых пор успешный британский писатель Роберт Харрис. Его перу и принадлежит книга «Призрак», послужившая основой для фильма Романа Полански. «Я начал думать об этой теме довольно давно , — рассказывает писатель. — В 2006 году я услышал в новостях, что Блэр, возможно, должен будет жить в Америке, чтобы его не выдали Международному трибуналу. И родился сюжет ».

Вопрос, которым задался Харрис, прост: почему Блэр был верен интересам США больше, чем интересам собственной страны и почему он поставил знак равенства между ними? В книге Тони Блэра зовут Адам Ланг, но за ним легко угадывается прототип. Как и Блэра, Ланга ненавидят в Великобритании, но привечают в США. Как и Блэр, Ланг все время пытается оправдаться за то, что послал британских солдат воевать в Ирак. В ходе повествования молодой писатель-призрак, который должен написать автобиографию премьера, работая над мемуарами, приходит к неожиданному выводу. Он состоит в том, что Адам Ланг никогда не продвинулся бы так высоко, не будь за ним мощной поддержки со стороны спецслужб США.

В книге выдвигается версия, что будущий британский премьер был завербован ЦРУ еще в студенческие годы.

И проводится мысль, что у Ланга, то есть у Блэра, изначально не было никаких политических убеждений. Он вообще не интересовался политикой, а готовился стать преуспевающим адвокатом. Однако его заметили как одаренного молодого человека и сделали из него лидера лейбористской партии. И только в самом конце книги, словно испугавшись слишком скандальной версии, Роберт Харрис совершает «литературный пируэт» и предлагает нам поверить, что Адам Ланг все-таки не был агентом ЦРУ. А на ЦРУ работала его жена Руфь, которая имела большое влияние на своего высокопоставленного супруга.

Книга Харриса стала бестселлером, а затем на нее обратил внимание и такой видный режиссер, как Роман Полански (у которого, кстати, именно во время съемок этого фильма начались проблемы с американской юстицией). В фильме Полански акценты расставлены с большей жесткостью: да, Руфь была завербована ЦРУ еще в студенческие годы, но, судя по всему, тогда же был завербован и Адам Ланг. Более того: если в книге Харриса писатель-призрак ничем не расплачивается за свои разоблачения, то в фильме Полански ставит жирную точку. «Призрак» погибает — его сбивает автомобиль. Когда ставки столь высоки, спецслужбы не прощают тех, кто слишком глубоко копает. Полански говорит то, что не решился сказать Роберт Харрис.

В своих мемуарах, только что вышедших в Лондоне под названием «Путешествие», Тони Блэр отчаянно отбивается от обвинений со стороны противников участия Великобритании в иракской войне. Точно так же отбивается от демонстрантов Адам Ланг в книге Харриса и в фильме Полански. Но Блэр, как и Ланг, мало кого способен убедить в своей правоте. Да, книгу раскупают. Но это еще не значит, что ей верят. Напротив, ее раскупают из-за вкуса скандала, который она с собой несет. Обратите внимание: опасаясь враждебных выпадов, Блэр отказался участвовать в лондонской презентации собственных мемуаров! Вместо этого он отправился — куда бы вы думали? — в Вашингтон, то есть в единственное место на земле, где к нему относятся по-прежнему неплохо. «Охваченные гневом, протестующие толпы вынудили его отменить давно запланированные пиар-акции в Лондоне», — писала газета «Интернэшнл геральд трибюн». В Дублине, во время встречи с читателями, на которой Блэр должен был подписывать книгу, его забросали ботинками и яйцами демонстранты, выразившие таким образом свое отношение к его решению ввести британские войска в Ирак. В результате презентация воспоминаний Блэра была сорвана, причем не в первый раз. Блэру пришлось тайком подписывать свою книгу за закрытыми дверями в издательстве «Рэндом хаус».

«Это грустно в каком-то смысле. Потому что у автора должна быть возможность открыто подписывать свои книги и пригласить своих друзей на это событие», — сказал Блэр в телевизионном интервью. Но человек с такой репутацией вряд ли мог рассчитывать на иной прием. Такова цена лжи, к которой столь часто вдохновенно прибегал Блэр и которую не могут простить ему его сограждане. И даже такой, казалось бы, благородный шаг, на который Блэр пошел, отдав 5 млн фунтов доходов от книги Британскому Королевскому легиону (то есть британским солдатам), пресса встретила в штыки. Тони Парсонс из лондонской газеты «Миррор» написал: «Пусть лучше Блэр ампутирует себе правую руку и отдаст Британскому Легиону… ведь сколько мальчиков навеки останутся прикованными к инвалидной коляске из-за этого лицемера». Другие назвали это грубой попыткой Блэра откупиться от своих критиков в Великобритании. «У нас существует давняя традиция, когда крупные жулики жертвуют крупные деньги на благотворительность», — ядовито заметила газета «Дейли мэйл».

В книге Харриса и фильме Полански Адама Ланга убивает отец одного солдата, погибшего в Ираке. В реальной жизни Тони Блэр встречается с Бараком Обамой, выпускает книги и покупает все новые дома. Но на его репутации до конца его жизни останется темное, несмываемое пятно. Казалось бы, в наше циничное время политикам прощается практически все. Выходит — не все. Адам Ланг заплатил за свое преступление жизнью, Блэр — своей репутацией. И сейчас уже даже не важно, был ли он или не был завербован зарубежной разведкой, когда еще только учился в Оксфорде. 

«NO COUNTRY FOR OLD MAN»

«Бог умер!» — воскликнул в конце прошлого столетия Фридрих Ницше, не злорадствуя и не юродствуя по этому поводу, а лишь фиксируя новое состояние умов и нравов людских на стыке XIX и XX веков. Мир вернулся в язычество, в эпоху безраздельного господства нового идола: на место Бога пришли деньги. Этот универсальный эквивалент успеха стал абсолютной мечтой людей XXI века. Именно деньги и только они дают пропуск в иную жизнь — жизнь мечты. А потому в наше время от денег — за редчайшим исключением — не отказываются. Даже если они угрожают жизни.

Не отказался от таких — шальных и опасных — денег и бывший строитель, а затем охотник Ливелин Мосс. Идя по каменистой долине по следу подстреленной газели, он находит вместо газели полдесятка трупов, грузовик, набитый упаковками кокаина и чемоданчик с деньгами. Кокаин он оставляет, а кажущиеся анонимными деньги, естественно, берет. И наступает конец его прежней, спокойной, хотя и небогатой жизни.

«Старикам здесь не место» — так назвал свою книгу известный американский писатель Кормак Маккарти, а за ним и режиссеры братья Коэны, создатели фильма по его роману. «No Country for Old Men» — название сколь емкое, столь и точное: в мире охоты за большими деньгами и охоты за охотниками старикам действительно не место.

Дело в том, что деньги бесхозными не бывают. Они просто так не могут ждать вас в чемоданчике в пустыне. За ними обязательно придут. Кто — неважно. За ними придут, а вас обязательно убьют. За деньгами, найденными Ливелином Моссом, тоже приходят. И точно так же, как его вновь обретенное богатство взялось ниоткуда, за деньгами тоже приходят ниоткуда. По следу охотника неумолимо идет другой охотник — без имени, без ясной принадлежности к той или иной мафии, и даже без явной национальности. За Моссом идет даже не киллер, а анонимное, как сами деньги, воплощение Абсолютного киллера. Его невозможно сбить со следа и невозможно уничтожить.

Это глубокое заблуждение, что деньги можно утаить или что они могут вдруг оказаться бесхозными. На самом деле деньги всегда оставляют след. В деньгах всегда спрятан маячок! И по этому маячку можно проследить, в чьих они на данный момент находится руках. Во всех деньгах есть маячки — те или иные. О том, какие суммы хранятся в офшорных банках на островах в Карибском море, те, кому надо, знают: у них есть свои маячки. Нетрудно найти и незаконно вывезенные средства, даже если создается огромная и сложная система их укрытия за рубежом. Вопрос лишь в том, когда и кому понадобится вскрыть эти схемы. Но как только это понадобиться, не сомневайтесь: деньги найдут, а за вами придут.

Инфернальный убийца из фильма, движущийся с уверенностью невозмутимого автомата и убивающий людей, как убивают скотину, — это олицетворение тех сил, которые неумолимо идут по следам тех, кто нарушил правила одной лишь им ведомой игры.

Поверхностная мораль книги проста: мир изменился, а потому не впутывайтесь в темные истории. Это в прошлом, романтическом XX веке можно было отчаянно рисковать, надеясь на везение и удачу. Это в прошлом, романтическом XX веке Алек Болдуин и Ким Бейсинджер в фильме «Побег» пересекают с баулом, набитым долларами, мексиканскую границу — и обретают покой и свободу. Но все изменилось в нашем прекрасном новом глобальном мире, не знающем границ за вами обязательно придут, где бы вы ни были. Вам не спрятаться.

Для тех, кто всего этого так и не понял, писатель вводит в роман два внешне абсолютно неуместных монолога. О том, как прежде мир был простым и понятным, как в прошлом даже убивали иначе, да и преступники были другие. Об этом сетует утомленный современностью шериф, точно сыгранный сильно постаревшим и уставшим Томми Ли Джонсом. Он вроде бы все повидал на своем веку, этот шериф, и все же нынешнего безумия вокруг денег — нового тотема нового языческого века — он до конца понять, а тем более принять не может. Да и не хочет. К тому же, он бессилен против бесстрастного убийцы нового типа — этот терминатор, прибывший в Америку из неведомой страны, ему уже не по зубам. Разочарованный и утомленный, он уходит на пенсию. Что ж, в XXI веке с его новыми нравами старикам действительно не место. 

МУСУЛЬМАНСКИЕ ВОЙНЫ

Если слова произносят, то значит — это кому-нибудь нужно. Слова имеют большую силу. Помните Библию? «В начале было Слово…» Не будем же недооценивать слова. Так что же мы все время слышим с Запада?

В середине сентября в университете немецкого города Регенсбург с теологической лекцией выступал папа Бенедикт XVI. В ней он процитировал византийского императора Мануила II Палеолога, который боролся в XIV веке с Османской империей и экспансией ислама. «Покажите мне, что нового принес пророк Мухаммед, и вы найдете злые и бесчеловечные вещи, такие, как приказы мечом нести веру, которую он проповедовал», — зачитал Бенедикт XVI слова византийца.

В ответ произошло предсказуемое: бурное негодование со стороны мусульман, поджоги христианских церквей на западном берегу реки Иордан, убийство итальянской монахини, дружная поддержка папы со стороны западной прессы, протесты в Турции против его предстоящего визита… Говорят, сам папа был потрясен. Он всего-то занимался себе теологией, а тут — такая реакция! Однако возникает вопрос: а зачем вообще было говорить такое? Зачем было провоцировать только и ждущую провокации толпу? Зачем давать очередной повод исламским радикалам бросать эту толпу на христианские церкви? Зачем было дополнительно возбуждать и так уже возбужденную ненависть?

Пришлось папе Бенедикту XVI несколько раз повторить, что его неправильно поняли. Но не слишком ли часто лидеры Запада прибегают к этому приему? В 2001 году Буш, уже начав войну в Афганистане и готовясь к новым войнам на Среднем Востоке, провозгласил «крестовый поход за свободу». Тем самым Буш пробудил в памяти кровавые походы крестоносцев тысячелетней давности, но Белый дом тут же заявил, что Буша неверно поняли. Затем тот же Буш и его идейные сподвижники-неоконсерваторы начали на все лады обличать несуществующий «исламо-фашизм», хотя этот термин вызывает крайнее возмущение на мусульманском Востоке. И опять адвокаты президента США стали доказывать, что его будто бы неверно поняли.

В 2005 году в датской газете были помещены 12 карикатур, откровенно издевающихся над пророком Мухаммедом. Начался — и до сих пор продолжается — всемирный скандал. А лидеры Евросоюза объяснили, что мусульмане все неверно поняли — это, оказывается, были не издевательства, а всего лишь свобода слова.

Но, надо думать, все поняли как раз верно — и Буша, и датских карикатуристов, и Бенедикта XVI. Тем более что все и так ясно: для эпохи мусульманских войн их сторонникам на Западе нужна идеология, объясняющая и оправдывающая такие войны. Предположить, что папа не понимает последствий своих заявлений, очень сложно. По всем свидетельствам, это человек острого ума и глубоких убеждений. Значит — мы имеем дело с убеждениями, которые рвутся наружу. Но верны ли эти убеждения?

Злые и бесчеловечные вещи? Приказ огнем и мечом нести веру, которую проповедовал Мухаммед? Пролитая во имя этого кровь? Да, было. Но разве папе неизвестно о тех злых и бесчеловечных вещах, которые огнем и мечом творили его единоверцы начиная с VI века нашей эры? В 782 году войска франков, воевавшие с язычниками-саксами, одержали над ними победу. И устроили кровавую резню, убив около 5 тысяч пленных, естественно, во имя Христа и христианской веры.

А крестовые походы? На них прямо благословляли папы римские европейских рыцарей, и те отправлялись на Восток под громкие призывы уничтожения неверных. Неверные отвечали тем же. Сначала крестоносцы вырезали занятые ими мусульманские города, а потом уже воины Аллаха с упоением вырезали города, созданные крестоносцами и населенные христианами.

А как объяснит Ватикан истребление — и снова во имя веры! — миллионов индейцев Южной Америки и Карибского бассейна войсками Кортеса и Писсаро? Тогда над конкистадорами была простерта благословляющая длань очередного папы римского. И это уже были времена не дикие, а вполне просвещенные. Но дело воинов христовых требовало жертв — и жертвы исчислялись сотнями тысяч и миллионами. Индейцев расстреливали, сжигали, душили, жарили на кострах и варили на медленном огне, женщин и девушек насиловали, детей безжалостно убивали — и все это под благосклонным взором Ватикана. Ибо тогда было время создания великих колониальных империй, и это время требовало идеологии, оправдывавшей их создание любыми средствами и любой ценой.

Но почему же видение этих бесчеловечных вещей не беспокоит папу Бенедикта, а беспокоят только преступления, свершенные под знаменем ислама? И почему одним аршином он измеряет злые преступления, свершенные во имя Аллаха, а совсем другим — преступления ревностных католиков?

Да, у исламских террористов — чеченских, пакистанских, саудовских, есть своя идеология ненависти. Но — обратите внимание! — от нее отстраняются все лидеры ислама. Все лидеры ислама — в США, России, на Среднем Востоке, в Европе — единодушно выступили против попыток превратить ислам в тотальный джихад. Так почему же лидеры христианского мира поощряют идеи «христианского джихада»?

Сэмюэл Хантингтон очень точно назвал нынешнюю эпоху отношений США и ближайших союзников Америки с исламским миром эпохой мусульманских войн. Эта эпоха требует своей идеологии — идеологии войны с исламом. И неудивительно, что она постоянно проявляет себя. 

ЧЕЛОВЕК ГОДА

Каждый год в конце декабря американский журнал «Тайм» объявляет Человека года. До сих пор это всегда были мировые лидеры — политики, бизнесмены, звезды шоу-бизнеса, руководители церкви. Но в конце декабря 2008 года «Тайм» поместил на обложку своего итогового выпуска зеркальную фольгу, чтобы каждый, взявший журнал в руки, увидел свое отражение. И сообщил: «Человек года — это вы». Ты, я, он, она — все мы, по версии «Тайм» стали «человеками» 2008 года. Что же подвигло «Тайм» на такой необычный выбор?

Распространение интернета, свободный обмен мнениями в сети, возможность размещать в ней любые материалы, вплоть до собственных видеосъемок, способность общаться поверх границ — все это, по мнению «Тайм», превращает пользователей Интернета в «граждан новой цифровой демократии». Эта «новая глобальная нервная система», пишет главный редактор журнала, подрывает традиционный авторитет устоявшихся средств массовой информации. «Мы решили поместить зеркало на обложку нашего журнала потому что оно ясно выражает мысль, что это не мы, а вы меняете характер информационной эпохи», — заключает журнал.

Авторам «Тайм» надо отдать должное — ход эффектный и интересный. Тем более что Интернет действительно сообщает новое качество современному информационному пространству. Он позволяет людям общаться напрямую и бросает вызов привычным способам получения и передачи информации. Интернет много демократичнее телевидения, поскольку не подвержен ни политическим, ни идеологическим запретам и ограничениям (хотя китайская практика говорит о другом, но это исключение, а не правило). И он действительно дал людям больше самостоятельности и инициативы в получении и распространении информации.

Но действительно ли Интернет коренным образом меняет содержание нашей эпохи? Или же это очередное лукавство, еще одна иллюзия, призванная убедить людей в том, что именно они являются властителями судеб и своих, и своей страны, в то время, как это далеко не так?

Судите сами. Война США в Ираке длится для американцев уже дольше, чем Вторая мировая война. Однако вооруженные интернетом граждане «цифровой демократии» были не в силах заставить Джорджа Буша изменить политику, как не могут они побудить Обаму окончательно уйти из Ирака. Вы можете сколько угодно размещать свои блоги в сети, спорить и выражать возмущение, но меняется от этого очень мало. 30 лет тому назад, когда Интернета не было и в помине, американцы сумели заставить свое правительство вывести войска из Вьетнама. Затем долгие годы архитектор этой войны Генри Киссинджер сетовал, что выиграть ту войну Америке не дала, прежде всего, внутриполитическая ситуация, точнее — массовые и мощные протесты против этой войны.

В глобальную сеть люди приходят уже со своими убеждениями, предпочтениями и образами мира. И воспроизводят в ней уже навязанные им образы. Что могут американцы знать о том, кто в реальности организовал 11 сентября 2001 года, если их уже убедили, что за этим стоит бен Ладен? Что они могут знать о том, кто действительно убил Джона Кеннеди? В течение 43 лет лучшие умы страны, включая режиссера Оливера Стоуна, настаивают на том, что это был разветвленный заговор, уходящий корнями в глубины американской системы власти. Но если вы спросите рядовых американцев, то они в большинстве своем скажут вам, что Кеннеди убил убийца-одиночка Ли Харви Освальд.

Интернет не помешал убедить более 70 процентов жителей США в необходимости начать войну против Ирака. А что могли ответить британские и американские интернет-пользователи Бушу и Блэру, когда они убеждали весь мир через телевидение, радио и прессу, что Саддам Хусейн спешным образом создает ядерное оружие? И что может знать мировое интернет-сообщество о подлинных убийцах Литвиненко, если им каждый день сообщают, что нити ведут в Москву, в Кремль?

Вспомните фильм «Матрица». В этом фильме людей убеждали, что они живут реальной жизнью, в то время как они были дойными коровами машинной цивилизации. Вот и сегодня людей убеждают в том, что они — хозяева своей жизни, хозяева информации, хозяева мира, но руководят ими, как и прежде другие. Энтузиазм адептов информационной революции понять можно — Интернет и вправду расширяет человеческие горизонты. Но если он станет лишь способом приковать людей к экранам компьютеров, уводя их из реального мира в виртуальный, то это станет еще одним шагом к зловещей Матрице. Хотим мы того или нет. 

ВЛИЯТЕЛЬНЫЕ ИЛИ НАШУМЕВШИЕ?

Когда открываешь специальный выпуск авторитетного журнала, в котором обещают раскрыть имена ста самых влиятельных людей планеты, то делаешь это с любопытством и интересом. А как же — один из флагманов мировых масс-медиа — журнал «Тайм» — называет сотню самых-самых! Но почти сразу возникает скептицизм: на обложке — шокирующая и скандальная Леди Гага рядом с Биллом Клинтоном, бывшим президентом США, но все еще мужем Хиллари Клинтон — нынешней главы американской дипломатии. Но если бывший президент хоть на кого-то влияет, как минимум — на собственную жену, которой он, по ее признанию, дает очень дельные советы, то на кого, за исключением подростков, влияет Леди Гага? Либо журнал считает, что Леди Гага готовит новую революцию во нравах (но есть ли основания для такого вывода?), либо спутал влияние с известностью, зачастую скандальной. И на самом деле знакомит нас с сотней самых известных, но далеко не самых влиятельных — в правильном смысле этого слова — людей.

Похоже, это именно так. Или же у журнала просто сбился прицел. В списке самых влиятельных политиков оказались Барак Обама, президент Бразилии Лула да Сильва и премьер Турции Реджеп Эрдоган и даже пара крупных американских военных, успешно проигрывающих войну в Афганистане. Но в нем нельзя было найти ни Ангелы Меркель, ни Владимира Путина, ни Николя Саркози, ни папы римского, ни даже президента Китая Ху Цзиньтао. Видимо, влияние китайского лидера, простирающееся как минимум на полтора миллиарда человек, уступает влиянию Леди Гага и в любом случае не настолько велико, чтобы впечатлить журнал «Тайм». Зато журнал ввел в сотню самых влиятельных Сару Пейлин. Эта бывшая губернаторша Аляски и бывшая напарница Джона Маккейна на последних президентских выборах в США, которые эта парочка успешно провалила, вполне могла бы претендовать на место в первой десятке самых невежественных мировых знаменитостей. Нет, конечно же, у Сары Пейлин есть влияние. Достаточно посмотреть на приветствующие ее толпы таких же, как она, знатоков географии, путающих Ирак с Ираном, подлинных патриотов настоящей Америки. «В Саре жив дух независимого патриотизма, в ней жив характер и жива душа наших отцов» — так характеризует Сару Пейлин один из ее почитателей, представленный в журнале как «легенда рок-н-ролла». Что же, каковы отцы — таковы, как правило, и дети.

Выбор журнала прихотлив, как мельтешащие движения ящерицы гекко. Билл Клинтон провозглашен героем вместе с комиком Беном Стиллером и футболистом Дидье Дрогба. Украинский миллиардер и зять Леонида Кучмы Виктор Пинчук отнесен не к ведущим бизнесменам, а к кому бы вы думали — к мыслителям! «Тайм», судя по всему, убежден, что он своей финансовой деятельностью продолжает интеллектуальные усилия Освальда Шпенглера, Жан-Поля Сартра и Герберта Маркузе. Среди самых влиятельных артистов — полузабытый поп-идол Принц, актриса Сандра Баллок, влияющая разве что на кассовые доходы фильмов со своим участием, и все более похожий на пожилую тетку Элтон Джон с неизменной серьгой в ухе.

Правда, в число самых влиятельных людей искусства попал Валерий Гергиев. Это — один-единственный реверанс в сторону России. Здесь журнал показал редкую широту взглядов: ведь не кто иной, как Гергиев, дал в сентябре 2008-го памятный и прогремевший на весь мир концерт в разрушенном Цхинвале. И удостоился за это вовсе не похвал, а чуть ли не проклятий со стороны многих западных масс-медиа, стеной вставших на защиту подлинного агрессора — Михаила Саакашвили. Возможно, впрочем, журнал решил и здесь проявить оригинальность. Поскольку в его списке людей воистину влиятельных — от силы половина, а остальные — именно дань оригинальности, не более того.

А потому неудивительно, что изыски журнала не совпадают с международными опросами. В апреле 2010 года международная служба Харрис, опросив 6135 респондентов в США и пяти ведущих государствах Европы, составила куда более объективный список самых влиятельных политиков мира. В тройку лидеров вошли Барак Обама, Владимир Путин и Ангела Меркель. За ними — Николя Саркози, Хиллари Клинтон, еще не потерявший в то время пост премьер-министра Великобритании Гордон Браун, папа Бенедикт XVI, Ху Дзиньтао и глава ООН Пан Ги Мун. На десятой позиции — Дмитрий Медведев. Во вторую десятку вошли Нетаньяху, далай-лама, Берлускони, Ахмадинежад, Луло да Сильва и Уго Чавес, а замкнул список Муамар Каддафи.

Но в одном журналу надо отдать должное: его сотня подлинно интернациональна. Ушли те времена, за возвращение которых борется истинная патриотка Сара Пейлин, когда в таких рода списках было до 80 процентов американцев. Сегодня в США уже признали: мир гораздо больше и Америки, и всего Запада. И специальный выпуск журнала «Тайм» стал еще одним тому подтверждением.

Живая история 

КАК НАС ПЫТАЮТСЯ ЛИШИТЬ ПОБЕДЫ

Казалось бы, кто победил Гитлера и кто внес в это наибольший вклад — не вызывает никаких сомнений. Но нет. Нам продолжают говорить, что победа была оплачена слишком большой ценой. Что сама эта победа вовсе не была победой, как пишет один из авторов англоязычной газеты «Москоу таймс»: ведь через 20 лет в СССР жили хуже, чем в Японии или в Германии, а значит — разве это была победа? Нам говорят, что освобождение крестьян в 1861 году было более важным событием в нашей истории, чем Великая Отечественная война.

Откуда все это? И чем вызвано? Откуда это неукротимое желание доказать, что нам нечего праздновать 9 мая? Ответ прост: это раздражение. Раздражение, вызванное тем, что мы в очередной раз выстояли. Выстояли как нация, как народ и как страна. И для некоторых это просто непереносимо.

Русофобия возникла на Западе давно. В своем отношении к России британский демократ Чемберлен смыкался с германским нацистом Гитлером. Германский фюрер пошел на восток не столько для того, чтобы бороться с коммунизмом, а чтобы уничтожить и подчинить нашу страну и наш народ. Эта русофобия, не нашедшая удовлетворения, ненависть к независимой, не поддающейся подчинению, не желающей покоряться стране и питает неизменное желание опровергнуть, опорочить, принизить нашу победу.

В чем нас только не обвиняют! В нарочитом, пафосном патриотизме. В бряцании военными мускулами на военных парадах. В искусственном подогревании общественных настроений. И так далее, и так далее. «Да что вы там такое празднуете!» — скептически и зло доносится в наш адрес.

Что мы празднуем? Мы празднуем то, что выжили как нация. Мы не покорились и выжили тогда, когда многие страны и народы просто легли под Гитлера, например, Словакия или пол-Франции во главе с маршалом Петеном, или же с радостью присоединились к нему, как Испания при Франко, Италия при Муссолини, Румыния при Антонеску, Венгрия при Хорти и многие другие. Напомним: на военную машину гитлеровской Германии тогда работала почти вся Европа. Помимо Италии, Австрии, Испании, Венгрии, Румынии и части Франции, Гитлера поддерживали правители Австрии, Болгарии, Норвегии, Португалии, Словакии, Финляндии. А Турция и Швеция хранили трусливый нейтралитет.

Французы в оккупированном Париже, венгры в Будапеште или жители Брюсселя могли похвастаться, что неплохо жили и в годы войны. Мы тем же самым похвастаться не могли. Мы не можем сравниться с Европой по объему съеденных в годы войны окороков и сношенных фильдеперсовых чулок, без которых не мыслили себе жизни состоятельные европейки. У нас совсем другой отсчет. Неизмеримо более трагичный, но и неизмеримо более героический.

При всем том вкладе и всех жертвах, которые понесли в той войне Америка и Великобритания, их вклад и их жертвы невозможно соотнести с нашими. Напомним: Великобритания потеряла во Второй мировой 370 тысяч человек, США — 454 тысячи. Да, это наши подлинные братья по оружию. Но, к счастью для этих стран, на их землю так и не ступила нога гитлеровцев. Они победили, сражаясь на чужой территории. Мы же гнали врага до Берлина со своей.

Американский историк Ричард Пайпс ненавидит Россию и почти не скрывает этого. Но на прямой вопрос о том, кто сыграл решающую роль в войне, ему пришлось дать не менее прямой ответ: «Гитлер и немецкий вермахт были побеждены Советским Союзом. Мы сыграли серьезную роль, но победили вы, вы сломали вермахт… Никто не сомневается, что вы играли ключевую роль в той борьбе».

Сомневаться трудно: против нас тогда сражались 190 германских дивизий, а против наших союзников, вместе взятых, — всего 56. Так что Пайпс всего лишь признал очевидное. Но есть и те, кому очевидное признать нет сил. Кого бесит само по себе существование сильной и самостоятельной России. Они будут и впредь стараться подрывать и уничтожать нашу веру в себя. Если мы не дадим этого сделать, то одержим тем самым еще одну, и очень важную победу. 

СТАЛИН И ГИТЛЕР: ЗНАК РАВЕНСТВА?

4 июля 2009 года в Вене, в комитете Парламентской ассамблеи ОБСЕ по демократии, была принята резолюция, уравнивающая сталинизм и нацизм. В этом документе перед Россией как участником ОБСЕ было выдвинуто требование: отказаться от «демонстраций во славу советского прошлого» и избавиться от структур, «приукрашивающих историю». Кроме того, ОБСЕ предложил учредить общеевропейский день памяти жертв сталинизма и нацизма, приурочив его к подписанию пакта Риббентропа — Молотова 23 августа 1939 года.

Таким образом, часть Европы (часть, потому что далеко не вся Европа с этим согласна) поставила на одну доску Советский Союз и Третий рейх. Именно в этом — подлинное содержание резолюции. Но возникает вопрос: а что было бы, если бы советские солдаты и армия страны, которой руководил в то время Сталин, не стали бы освобождать Европу от гитлеровских войск? И вместо того, чтобы поливать кровью поля и дороги Европы, спасать Краков и заключенных концлагерей, остановилась бы на нашей западной границе, оставив Европе возможность самой разбираться с Адольфом Гитлером? Судьба Европы была бы совсем иной.

Что же касается приукрашивания истории, нелишне было бы самой Европе вспомнить о своей истории периода Второй мировой.

Пока советские солдаты гибли на Восточном фронте, Париж жил весело и даже широко. Работали рестораны, театры, кафе и казино, а сами французы — если не все, то большинство — наслаждались жизнью. Это подтверждает недавняя выставка фотографий жизни Парижа периода оккупации, которая состоялась во Франции и вызвала шок у самих французов. На фото — беззаботные, улыбающиеся лица веселых парижанок, бойко шагающих на высоких каблучках под ручку с офицерами германского вермахта.

Освенцим, Бухенвальд, Сталинград, война на далеком Восточном фронте или в песках Северной Африки? Их это мало касалось. Парижанки не могли обойтись без духов и теплой воды — и охотно шли на «контакты третьей степени» с германскими офицерами. Да, были французы, которые пошли в Сопротивление, были и такие, кто отдал жизнь за свою родину. «Пламя французского Сопротивления не должно погаснуть и не погаснет», — взывал к французам из Лондона генерал де Голль. Но вот свидетельство английского журналиста и писателя Александра Верта, жившего в послевоенные годы во Франции: «Во Франции не было тогда пламени, лишь едва тлело несколько угольков, имелось очень мало горючего материалы, который мог бы вспыхнуть для сопротивления внутри страны».

Не сопротивлялась не только Франция. У Гитлера в союзниках была добрая треть Европы, той самой, которая после войны постаралась об этом быстро забыть. Напомним: вместе с Гитлером были Италия, Венгрия, пол-Франции по главе с маршалом Петеном, Хорватия, Словакия, Норвегия, Испания, Португалия, Румыния, Болгария. Эти страны не просто соглашались с тем, что делали германские нацисты, но и помогали им в их преступлениях. Почти каждая европейская нация имела собственных нацистов и делегировала на Восточный фронт своих отпрысков сражаться с Россией на стороне фюрера. У добропорядочной и нейтральной Швеции были милейшие отношения с гитлеровским рейхом, финны добровольно выдали Гиммлеру несколько тысяч человек левых и антифашистских убеждений, а Швейцария с удовольствием хранила в своих банках слитки золота, отлитого из зубных коронок и украшений жертв концлагерей…

И вот эта Европа — Европа с грязной совестью, не признавшаяся в своем соучастии в гитлеровских преступлениях и не покаявшаяся за них — рассуждает о высокой морали, пытаясь прикрыть свое прошлое белыми одеждами праведников. Но праведников в руководстве довоенной Европы просто не было.

Сейчас вся Европа вспоминает пакт Риббентропа — Молотова. А как насчет Мюнхенского сговора, господа? Вас коробит так называемый раздел Польши, но почему мы не слышим возмущения по поводу дружеской встречи глав демократической Франции и демократической Великобритании с Гитлером и Муссолини в Мюнхене в 1938 году. Там, в Мюнхене, западные демократии — из соображений собственной безопасности — разрешили нацистам захватить Чехословакию, лишь бы Гитлер начал двигаться на восток, а не на запад. И разве Сталин, пытаясь выиграть время и подписав договор с Риббентропом, не действовал по правилам, уже написанным высоконравственными европейскими демократиями? Разве он играл не созданную ими игру? Когда я сказал об этом на одной публичной дискуссии в Лондоне, британская аудитория, непривычная к правде, отреагировала возмущенным гулом. Но ни один человек не встал и не опроверг сказанное.

И вот наследники той Европы, погрязшей в предательствах и соглашательстве с нацистами, Европы, наслаждавшейся винами в компания с нацистскими офицерами, Европы, мечтавшей лишь о собственном благополучии и выживании, наследники Европы с подлой совестью, будут осуждать тех, кто проливал кровь за ее спасение? Но эта Европа не имеет права судить нас. Она сама себя его лишила — ив Мюнхене, и после него. А Россия сама разберется со своим прошлым. И резолюции ОБСЕ ей для этого не нужны. 

КАК ДЯДЯ ОБАМЫ ОСВОБОЖДАЛ ОСВЕНЦИМ

Президент США Барак Обама известен своим ораторским даром. О том, как он говорит и как держит себя перед публикой, очень много писала американская пресса. Однако реже задаются вопросом, ЧТО говорит Обама. А если задаться, то выясняется: ради красного словца и получения нужно эффекта, Обама весьма легко оперирует и фактами, и псевдофактами. Недавно его уличили в использовании цитаты из Уинстона Черчилля, которой Черчилль никогда не произносил. Во всяком случае, как ядовито заметила британская пресса, историкам это высказывание неизвестно.

Есть и другие казусы. В мае 2008 года, писала британская газета «Таймс», в то время еще кандидат в президенты Барак Обама во время предвыборного выступления в штате Нью-Мексико рассказал о подвигах своего деда. Он, по словам Обамы, освобождал концлагерь Освенцим — по-немецки Аушвиц. «У меня был дедушка, — дословно сказал Обама, — который входил в состав первых частей американских войск, вошедших в Аушвиц и освободивших концентрационный лагерь». По словам Обамы, это событие глубоко впечатлило его деда: вернувшись с войны, он заперся в доме и в течение шести месяцев не выходил на улицу. Однако не дремлющая оппозиция в виде американских республиканцев тут же поймала Обаму на слове. Они напомнили ему, а заодно и легковерным американцам, что узников этого концлагеря освобождали не американские, а советские войска.

«Сомнительное утверждение Барака Обамы не соответствует мировой истории и требует объяснений. Аушвиц освобождали советские войска, и поэтому, если только его дед не служил в Красной армии, заявление Обамы никак не может быть правдой, — говорилось в официальном сообщении Национального комитета Республиканской партии США. — Частые преувеличения и откровенные искажения со стороны Обамы поднимают вопрос о его рассудительности и готовности вести за собой в качестве главнокомандующего».

После этого избирательный штаб Обамы признал свою ошибку.

«Семья сенатора Обамы гордится службой его родственников во время Второй мировой войны и, в особенности, тем фактом, что его двоюродный дед участвовал в освобождении одного из концентрационных лагерей в Бухенвальде. Вчера он ошибочно упомянул Аушвиц вместо Бухенвальда», — заявил пресс-секретарь штаба Барака Обамы Билл Бартон. Однако и это заявление не вполне соответствует истине: американские военные не освобождали Бухенвальд. Когда они подошли к концлагерю, он уже несколько дней находился под контролем восставших узников.

При этом Барак Обама не в первый раз то ли ошибается, то ли искажает факты в нужных ему целях, когда рассказывает о своих родственниках. «Таймс» пишет о том, как в 2002 году он рассказывал про своего дедушку — Стенли Данхэма. «Мой дедушка слушал истории своих друзей, которые первыми вошли в Аушвиц и Треблинку», — сообщил Обама. «Однако и Треблинка, и Аушвиц находятся в Польше и были освобождены советскими войсками», — замечает «Таймс». А поскольку вряд ли приятелями дедушки Обамы были советские солдаты и офицеры, то осталось непонятным, кто именно мог рассказывать такие невероятные истории.

Как пишет «Таймс», «история Второй мировой войны — не самая сильная сторона Барака Обамы». Однако дело не только в этом. Дело еще и в том представлении, которое усиленно навязывают всему миру американские СМИ, что все наиболее символические события Второй мировой войны связаны именно с американцами. Если послушать Обаму, выходит, что именно они освобождали Польшу.

Есть, впрочем, и еще одна причина. Стремясь стать первым темнокожим президентом США, Барак Обама сознательно сделал ставку на успех, который обеспечивает широкомасштабный «пиар». Обама не единственный в своем роде: то же самое характерно для Саркози, Берлускони, и многих других лидеров современной эпохи. В нашу эпоху в ход пускается не то, что подлинно, а то, что выгодно. Важно произвести эффект здесь и сейчас, а потом уже разбираться с последствиями, если они будут. А скорее всего, их и не будет. Ведь вряд ли Дмитрий Медведев задаст Бараку Обаме в Москве неприятный вопрос: а как это так вышло, что целых два ваших родственника освобождали узников польских концлагерей, если за всю Вторую мировую на территорию Польши не вступала нога ни одного американского солдата? 

ЧЕЛОВЕК С ХАЙБЕРСКОГО ПЕРЕВАЛА

Сейчас многие западные политики говорят о необходимости сближения с Россией. И, полагаю, в большинстве случаев говорят достаточно искренне. Мир действительно изменился, Америка уже не та, и без России во многих вопросах Западу просто не обойтись. Но когда за партнерство начинают выступать такие фигуры, как Збигнев Бжезинский, который всю свою жизнь относился к нам, мягко говоря, очень плохо, то это вызывает вопросы. Есть мнение, что причиной сдвигов в мышлении Бжезинского стали крупные сдвиги в современном мире. Мол, опытный и умный человек под напором событий переосмыслил свои прежние взгляды. И увидел в России необходимого партнера. Но так ли это? Или же причина новых взглядов Бжезинского, да и не его одного, все-таки иная?

Итак, Россия и НАТО продолжают встречное движение. Правда, представляется, что Россия намного нужнее альянсу, чем альянс — России. НАТО завязло в Афганистане и нуждается в России для других операций, которые альянс намерен проводить в глобальном масштабе. Россия же войн не ведет и сосредоточена на внутреннем развитии, а Североатлантический альянс с инвестициями нам не поможет. Тем не менее, диалог всегда лучше конфронтации. И в этом смысле идущее сближение, возможно, даст позитивные результаты. Вместе с тем некоторые вещи настораживают. Например, активное участие Збигнева Бжезинского в этом процессе. Чем вызвана такая удивительная метаморфоза? Всю свою сознательную жизнь Бжезинский вел против нас борьбу. В свою бытность помощником президента Картера по национальной безопасности он даже целился в нашу сторону с Хайберского перевала в Афганистане — эта фотография обошла весь мир. Бжезинский всегда рассматривал Россию как помеху гегемонии США на мировой арене. Еще совсем недавно он продолжал настаивать на своей идее, выдвинутой в конце 90-х годов — идее раздела России на три части — европейскую, сибирскую и дальневосточную. Европейская часть, по его замыслу, должна стать частью Европы, а Дальний Восток попасть под влияние Китая и Японии. Сибирь же, по этой логике, должна будет в исторической перспективе достаться США.

Чем же вызван сдвиг в позиции Бжезинского? Почему он вдруг начал пропагандировать сближение России и НАТО? Бжезинскому 82 года. В таком возрасте взгляды не меняют. И вряд ли здесь идет речь о чувстве внезапно вспыхнувшей любви, которая нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь. Намного вероятней, что Бжезинский — и не только он — видит в начавшемся сближении возможность ограничить суверенитет России в военно-политических вопросах и в итоге превратить ее в страну, обслуживающую интересы США на мировой арене. При этом Бжезинский против вступления России в НАТО. «Блок НАТО стал бы другим, если бы в его ряды вошла Россия, страна недемократическая и в военном отношении весьма своенравная», — считает он. То есть открыть двери НАТО для России, сделать ее равным партнером Бжезинский не хочет. Он опасается, что, будучи внутри НАТО, Москва получит возможность для внесения раскола между США и Европой. Что же он предлагает?

«Россию следует включить в масштабную глобальную сеть безопасности, — написал Бжезинский в германской газете «Рейнише Меркур». — Это некоторым образом поможет ослабить ее имперские амбиции». Так вот в чем дело: Бжезинского — самого горячего сторонника всемирной американской гегемонии, ищущего новые способы сохранить и укрепить эту гегемонию — волнуют так называемые имперские амбиции России! Сближение с НАТО, по его расчетам, лишит внешнюю политику России самостоятельности и подчинит ее стране с самыми мощными имперскими амбициями в мире — Соединенным Штатам. Чтобы Россия не защищала более ни Абхазию, ни Южную Осетию, ни Приднестровье. Чтобы согласилась поставить свои вооруженные силы и, возможно, даже ядерный потенциал, который по-прежнему беспокоит Америку, под контроль НАТО, а значит — тех же США. Чтобы она рассталась со своим суверенитетом в пользу самой сильной империи мира. Вот это уже подлинный Бжезинский! И если эта программа-минимум будет выполнена, то выполнение его программы-максимум — разделение России на три части, о котором с 1997 года не устает говорить этот неожиданный сторонник сближения России и НАТО, по его логике, видимо, можно отложить на чуть более отдаленное будущее. 

КУРИЛЫ, МЕДВЕДЕВ И ЯПОНСКИЙ ДЕМАРШ

Заявление японской стороны о том, что поездка президента России на Курилы может осложнить российско-японские отношения, — беспрецедентный шаг. Общепризнано, что Курильские острова являются частью территории Российской Федерации. Единственная страна, которая оспаривает это — сама Япония. Правда, США также занимают по этому вопросу двойственную позицию: с одной стороны, они признают нынешние границы РФ, а с другой — выступают за то, чтобы наша страна передала четыре острова Курильской гряды Японии. Но повторю еще раз: ни одно государство в мире, кроме Японии, не ставит под сомнение нынешнюю принадлежность этих островов.

По всей вероятности, заявление правительства Японии было сделано под влиянием настроений в японском обществе. Недавно у Японии обострилась территориальная проблема с Китаем. На кону находится группа необитаемых островов, на которую претендуют и Япония, и Китай. А поскольку японское общество считает, что правительство должно занять по этому вопросу более жесткую позицию, то оно, видимо, решило ее занять и по отношению к России.

Однако контекст, в котором появилось заявление, совершенно не оправдывает его ультимативный характер. С великими державами так не разговаривают. Да и вообще: с суверенными государствами так разговаривать нельзя. То, что Япония позволяет себе такой тон в отношении России, указывает на опасную тенденцию. Как только с нашей стороны начинается активное сближение с Западом, в некоторых столицах это сразу воспринимают как признак слабости. После того как в Москве решили пойти навстречу Норвегии в вопросе о разграничении спорных территориальных вод в Баренцевом море, в Японии, видимо, сочли, что на нас можно оказать давление.

Возможно, в Токио решили — раз Россия идет навстречу США в одних вопросах, например, отказывается от поставок комплексов С-300 Ирану, а Норвегии — в вопросе разграничения секторов в Баренцевом море (Договор о разграничении морских пространств и сотрудничестве в Баренцевом море и Северном Ледовитом океане), то это следует расценить не как проявление доброй воли, а как желание понравиться Западу. А значит — можно оказать давление на Москву в расчете на то, что она не отважится предпринять ответные шаги.

И чем же ответила Москва? Достаточно ли было одного лишь заявления российского МИД? И почему мы не отреагировали на более высоком уровне — и более жестко, чтобы в Токио поняли — такого рода демарши не останутся без ответа? Ведь это тот самый случай, когда нельзя демонстрировать «понимание» и мягкость. Иначе мы рискуем оказаться в положении страны, к которой будут выдвигать все новые и новые требования. И что мы будем делать? Уступать? 

НЕОПРАВДАННЫЕ НАДЕЖДЫ ДЖОРДЖА БУША-МЛАДШЕГО

Вслед за бывшим премьер-министром Великобритании Тони Блэром свои мемуары опубликовал 43-й президент США Джордж Буш. Лейтмотив книги тот же, что и у Блэра: попытка объясниться и оправдаться. Доказать, что по сути все было сделано верно. А поскольку ни американские, ни британские граждане так и не поняли всей правоты своих недавних лидеров, Буш возлагает все надежды на историю. Мол, она объективна и непредвзята, она все рассудит и все расставит по своим местам. И здесь с ним спорить не приходится. Тем более что история — насчет Буша, по крайней мере, — уже, похожа, все рассудила.

Мемуары Буша названы динамично — «Точки решений». В них идет речь о президенте, которому пришлось принимать много крупных решений одновременно. И по борьбе с терроризмом, и по Афганистану, и по Ираку, и по урагану Катрина, разрушившему Новый Орлеан, и по мировому финансовому кризису. Буш готов признать: его администрация плохо справилась с ураганом и недооценила глубину кризиса. Но в остальном принятые решения, включая войну в Ираке, были правильны. Таким образом, Буш идет по стопам своего самого верного союзника, которого в Англии даже считают личным пуделем Буша — Тони Блэра. Блэр отчаянно доказывает все эти годы мудрость решения об оккупации Ирака. Однако, похоже, Буш не больше убедит американское общественное мнение, чем Блэр сумел убедить британское. Когда Буш уходил, его рейтинг популярности был самым низким за всю историю США — 28 процентов. «И сегодня, — пишет газета «Интернэшнл геральд трибюн», — большинство американцев по-прежнему относятся к нему негативно. Большая часть обвиняет его во вторжении в Ирак, в использовании пыток по отношению к подозреваемым в терроризме, а также в наихудшем финансовом кризисе со времен Великой депрессии. Для многих он остается провалившимся президентом, источником нынешних трудностей в экономике и внешней политике».

Правда, в последнее время, если верить некоторым опросам, общественное мнение, отходчивое и забывчивое, слегка смягчилось к Бушу. Во всяком случае, стратегия Обамы, построенная на том, чтобы во всех бедах винить Буша и его наследие, не помогла демократам предотвратить победу республиканцев на недавних выборах. В свое время американцы избрали Обаму хотя бы за то, что он не был Бушем. Сегодня сам по себе этот прием уже не срабатывает. Но и республиканцы не торопятся защищать своего бывшего лидера, а уж тем более — отождествлять себя с ним.

Тони Блэр, защищая себя в своих мемуарах, решил защитить и Буша. Это логично — нельзя же признать, что ты был политическим пуделем при полном ничтожестве. Многое из того, что пишет Блэр, вполне справедливо.

«Одна из наиболее нелепых карикатур на Джорджа состояла в том, что он был тупым идиотом, который случайно стал президентом, — пишет Блэр. — Но случайно такой пост не занимают. История президентских кампаний в США усеяна политическими трупами тех, кого считали блестящими; но кто, тем не менее, проиграл, потому что этого недостаточно для того, чтобы стать президентом. Чтобы преуспеть в американской или британской политике, конечно же, необходимо быть умным, иначе тебя съедят живым. Но надо быть даже более; чем умным».

С этим трудно не согласиться. Вероятно, Блэр прав и тогда, когда перечисляет достоинства Буша: прямоту, решительность, умение быть спокойным в критических ситуациях, политическую интуицию и даже сообразительность. Если бы Буш не был сообразительным и не обладал быстрой реакцией, он, например, не увернулся бы столь ловко сразу от двух штиблет, прицельно запущенных в него иракским журналистом на пресс-конференции в Багдаде. Однако для лидера критическое значение имеет не столько наличие этих качеств, сколько то, каким целям он подчинял свою деятельность. Буш подчинил свою деятельность утверждению мировой гегемонии Америки и неприкрытой агрессии. И, несмотря на свои достоинства, провалился, сослужив очень плохую службу и своей стране, и своему народу.

Сегодня Буш повторяет, что история по достоинству оценит его президентство. Он вспоминает Джеральда Форда и Рональда Рейгана, которых намного теплее вспоминают после их смерти, чем относились к ним при жизни. «Каков бы ни был вердикт относительно моего президентства; меня утешает то, что меня уже не будет, чтобы услышать его », — пишет он в своих мемуарах. Однако напрасно он успокаивает себя: вердикт его президентству уже вынесен, хотя Буш и не хочет слышать его. Этот вердикт ясен и очевиден. И не похоже, чтобы история изменила его.

Болевые точки России: с каким наследием мы вступили в новый век 

ЗА ЧТО БОРОЛИСЬ, или КАКОЙ КАПИТАЛИЗМ МЫ ПОСТРОИЛИ

Тем общественным строем, который был создан в России после того, как она вступила на капиталистический путь развития, недовольны не только большинство граждан, но — в той или иной степени — и руководство страны. Однако власть ищет ответ в наращивании управляемости государства — зачастую формальной, тогда как ответ лежит совершенно в другой плоскости.

Глобальный кризис еще раз показал пороки нашего капитализма, которые были прикрыты в период экономического бума и позитивной конъюнктуры. Прежде всего, выяснилось, что первородный грех российского капитализма отнюдь не преодолен. Как у нас прошла приватизация, как у нас прошли реформы 90-х, так мы и развиваемся. Сохранилась и даже усилилась концентрация богатства и собственности в руках очень узкой части элиты. По данным журнала «Форбс», мы «боремся» за 2–3-е место в мире по числу миллиардеров и находимся на 72-м месте в мире по классификации ООН по уровню жизни. Это ненормально. Такой разрыв — между 2-м — 3-м местом и 72-м — характерен для бедных обществ и несбалансированных экономик.

Примерно в таком же положении сейчас находится Китай, однако разница между Китаем и Россией принципиальна: Китай идет от колоссальной бедности вверх, причем идет устойчиво, уверенно демонстрируя рекордно высокие темпы роста. Это дает основания считать, что Китай идет по пути преодоления бедности и повышения уровня жизни, который в крупных китайских городах уже сравним с уровнем жизни таких стран, как Чехия или Словакия. Россия же идет по пути роста финансовой мощи созданной в стране олигархии и консервации бедности. Темпы развития страны невысоки, в отличие от Китая она очень сильно пострадала от кризиса: в 2009 году было потеряно примерно 9 процентов ВВП, тогда как в Китае наблюдался прирост в 8 процентов! Повышение уровня жизни идет очень медленно, причем за счет преимущественно эксплуатации природных ресурсов, а не развития современных отраслей производства. Во многом это результат реформ 90-х годов и криминальной приватизации, который не преодолен до сих пор.

Во-вторых, становится очевидным стагнационный характер нашего капитализма. До сих пор он не был способен обеспечить ни экономический, ни научно-технический прогресс. На совещании в Томске с участием Дмитрия Медведева в феврале 2010 года Анатолий Чубайс сообщил: за 20 лет производительность труда в промышленности у нас как была, так и осталась на уровне 25 процентов от американской. То есть в 91-м, в год развала Советского Союза, у нас была производительность труда 24,9 процентов от производительности труда в США, и сейчас — 25 процентов. Спрашивается, за что боролись и так ли уж был плох Советский Союз?

Конечно, сегодня это вопрос риторический. Однако за ним стоит действительно серьезная проблема: почему за 20 лет рост у нас составил всего 0,1 процента? В свое время Егор Гайдар подробно описывал экономические причины падения Советского Союза, но почему-то не задался вопросом: почему «новая Россия» 20 лет стоит на месте, в чем причины этого? А причины, безусловно, есть. Они связаны с характером созданной у нас системы.

Третье: соотношение между государством и олигархией у нас практически не меняется, хотя в начале 2000-х были надежды, что такие изменения произойдут. Однако они носили поверхностный характер. В условиях кризиса наше государство преимущественно оказывало помощь банкам и крупным олигархическим структурам. Именно в руках этих структур находятся основные активы нашей экономики. Спасая эти стратегические активы, государство спасало олигархические структуры и банки. Как заявлял банкир Петр Авен, было около 30 банков, которым ни при каких обстоятельствах не дали бы погибнуть. А где же конкуренция, где те либеральные принципы, о которых нам так долго говорили, если за время кризиса у нас не произошло ни одного крупного банкротства (хотя де-факто ряд структур были банкротами)? Ни один крупный собственник у нас не обанкротился, несмотря на то, что большинство из них вели дела крайне неэффективно. Им всем пришло на помощь государство.

С этим связана стагнация в верхних эшелонах власти и несменяемость наших «бизнес-элит». На телеэкранах мы видим все те же лица, узкий круг монополизировал не только крупные скандалы от Куршевеля до Пикалево, но и все крупные проекты. Как только появляется крупный проект, во главе него оказывается очередной представитель несменяемой олигархии. Наш крупный бизнес по-прежнему не способен существовать без государственного бюджета. В США также есть ряд отраслей экономики, которые развиваются в значительной степени на базе вливаний и инвестиций из бюджета, но это меньшая часть экономики. Американское правительство не спасало банк «Леман бразерс», когда он разорился, как не спасало и «Дженерал Моторе»; напротив, оно приняло решение о его банкротстве. Неэффективные собственники в развивающихся системах в условиях кризиса уходят. В системах, которые находятся в состоянии стагнации, неэффективные собственники остаются на тех местах, на которых они были до кризиса. Таким образом, у нас кризис не играет той полезной роли, которую он играет в условиях либеральной экономики: он не является инструментом экономического, а значит, и общественного очищения, не является инструментом повышения конкурентного содержания экономического развития.

Сочетание этих факторов ведет к очень серьезным последствиям. За время нашей новейшей истории мы уже пропустили два технологических цикла — в 70-е и в 90-е годы. Сегодня правы те, кто предупреждает: мы находимся на грани того, чтобы пропустить и третий цикл. И тогда уже мы отстанем от мировых лидеров не на 20–30 лет, а навсегда.

Правильность этого вывода подтверждают многочисленные прогнозы. Взять любые серьезные подсчеты западных, китайских, индийских специалистов — повсюду мы видим этому подтверждение. Прогноз журнала аналитического отдела британского журнала «Экономист» (The Economist), появившийся в марте 2010 года, таков: в 2020 году экономика Китая (если измерять ВВП по покупательной способности) составит 20 % от мирового ВВП, тогда как в 2005-м она составляла 13,5 %. Индия удвоит свой ВВП и будет иметь 9 %. А наш ВВП (по покупательной способности), составляющий ныне 2,5 % от мирового ВВП, так и останется в 2020 году на этом уровне. И это еще хороший сценарий: он предусматривает, что Россия будет развиваться хоть и невысокими, но устойчивыми темпами, что позволит ей сохранить нынешнее положения. То есть — если мы будем развиваться так, как сейчас, то в глобальном плане мы будем стоять на месте!

По темпам роста после кризиса мы уже выпали из «четверки» локомотивов мировой экономики, как называли в 2005–2007 годах Китай, Бразилию, Индию и Россию. Если нынешние тенденции сохранятся, то у нас не будет возможности пополнить число мировых лидеров.

Конечно, можно утешаться тем, что у России сохраняется огромная территория, гигантские запасы сырья, что наш ядерный потенциал по-прежнему второй в мире и что мы входим в Совет Безопасности ООН и в «Большую восьмерку». Однако является ли это заслугой сегодняшней России, или еще Советского Союза? Пока у России еще сохраняются характеристики великой державы. Однако из-за устойчивого сокращения населения, коррупции и неэффективности экономики и государственного управления мы можем уже скоро превратиться в «остаточную великую державу », то есть в великую державу, опирающуюся на свои прошлые, но не новые достижения. 

НАСЛЕДИЕ. ПОСТСКРИПТУМ К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ БОРИСА ЕЛЬЦИНА

О мертвых — либо хорошо, либо ничего. Говорят — так принято. Но как быть с мертвыми, которые тем, что они сделали, волнуют и тревожат живых и после смерти?

Если о Ельцине говорить честно, то говорить трудно. В формулу «либо хорошо, либо ничего» эта фигура не укладывается. Говорят, это фигура историческая. Бесспорно. Но это плоское суждение ничего в себе не несет: в истории России было немало исторических фигур — и Дмитрий Донской, и Иван Грозный, и Борис Годунов, и террорист Каракозов, и даже Григорий Отрепьев. Сам по себе след в истории еще ничего не говорит о том, какой это след.

В последнее время мы много слышали о первом президенте. В основном нас убеждали в величии этой фигуры. В том, что он был великим демократом. В том, что он спас Россию. Но нам не надо новых мифов. Не надо новой лжи. У нас ее было достаточно. Более 80 лет назад в Москве, на Красной площади, хоронили человека, который принес России великое множество бед и пролил реки крови. А потом создали миф — о самом человечном человеке Ульянове-Ленине. Том самом, который был подлинным основателем ГУЛАГа. Том самом, который отдал приказ о расстреле не только царя Николая Второго, но и всей его семьи. Том самом, который провозгласил своей целью физическое уничтожение целых классов. И потребовалось почти столетие, чтобы осознать всю порочность этого мифа.

Нет, нам не нужны новые мифы. Как не нужны карлики, пытающиеся подтянуться на плечах усопших. Мы все знаем, какая Россия досталась нам после ухода Ельцина из Кремля. Мы все помним, какими были 90-е годы. Мы все знаем, кто распустил Советский Союз, враз оставив за пределами Родины 25 миллионов русских и лишив страну 25 процентов ее территории. Да, расставание с коммунизмом не могло быть простым. Но когда главный мотив действий — не страна и люди, а жажда власти и победа любой ценой, то расставание становится разрушением, в том числе разрушением человеческих душ и людских надежд.

Как же случилось так, что то, что начиналось под знаменем свободы, демократии и справедливости, под знаменем борьбы против привилегий меньшинства, привело к демократии дефолта? Демократии разворовывания страны. Демократии откровенного обмана. Демократии залоговых аукционов. Наконец, демократии коррупции, рядом с которой бледнели те самые привилегии, с которыми нас призывали бороться. Как все это произошло? И кто в этом виноват?

Карлики надрываются: мы, кричат они, предотвратили гражданскую войну и массовый голод. Но это недоказуемо. Это вновь бесстыдная самореклама. Известно другое: реформы 1991–1992 годов не предотвратили, а подготовили гражданскую войну в России. И она вспыхнула на улицах Москвы в октябре 1993-го. Это — бесспорно. Мы все это видели. Не будь у нас ТАКИХ реформ, не было бы и танков на улицах Москвы, стреляющих по недавним соратникам нового вождя.

Как произошло так, что движение за обновление страны привело к ее вырождению? К тому, что каждый год мы стали терять по миллиону человек? Или это были сознательно обреченные на смерть классы? Социальный балласт, как нам шептали карлики: избавимся от него и рванем в будущее? И чем такое обновление отличается от старого лозунга уничтожения целых классов и социальных слоев?

Нет, нам не нужно новых мифов. Нельзя, чтобы за словами о демократии и свободе мы забыли о том, ЧТО именно произошло с нашей страной. В период с 1991 по 2001 год за чертой бедности оказалось около 80 % населения. Разрушение системы здравоохранения привело к возвращению болезней, о которых уже стали забывать. За 10 лет число больных туберкулезом увеличилось втрое. Сифилис стал обычным заболеванием больших городов. На 2000 год здоровых детей было всего лишь 7 процентов. Остальные страдали различными отклонениями и хроническими болезнями.

Резко снизилась продолжительность жизни, особенно у мужчин: в конце 90-х она упала в среднем до 55 с половиной лет. Впервые после Гражданской войны в стране появились беспризорные — около 2 миллионов! Детская смертность в России увеличилась в 42 раза, взрослая — в 12 раз. В итоге демографическая трагедия: в 1993 году россиян было почти 149 миллионов, а в 2001-м нас уже было только 145 миллионов человек.

Такого при демократии произойти не могло. Такие катастрофы невозможны при демократии. У нас было что-то другое: демократия не предполагает самоуничтожения.

«Мы никогда не узнаем, смог бы или нет другой русский лидер сделать все по-другому или лучше», — написал, размышляя о Ельцине, один американский журналист. Верно — не узнаем. Зато мы знаем, чего делать ни в коем случае нельзя: нельзя ради безумной идеи или ради власти уничтожать собственную страну.

История бывает снисходительной к одним и беспощадной к другим. Первого президента России хоронили под гимн государства, которому он в Беловежье сам подписал смертный приговор и который восстановил его преемник. Судите сами, что это — ирония истории или ее беспощадный вердикт. 

МОДЕРНИЗАЦИЯ: ЛОЗУНГ ИЛИ ПРАКТИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА?

В послании Федеральному собранию, озвученном в конце 2009 года, Дмитрий Медведев окончательно определил главное содержание своего президентства. Это — модернизация страны. Таким образом, если Владимир Путин пришел под лозунгом стабилизации и возвращения управляемости, которая была практически утеряна при Борисе Ельцине, то Дмитрий Медведев, точно так же, как Путин объявил себя президентом стабилизации, объявляет себя президентом модернизации.

В этом смысле наблюдается не только политическая, но и идеологическая преемственность между ним и Путиным. Ведь модернизацию без стабилизации осуществить невозможно. Не случайно многие ныне развитые страны приступили к модернизации через становление авторитарных режимов и через ужесточение политического режима: от Чили до Южной Кореи, не говоря уже о Китае. Авторитарное правление нередко служило основой для дальнейшего экономического рывка. Ключевое понятие здесь — эффективность. Авторитаризм может привести к рывку лишь в том случае, если он экономически эффективен. Он же может стать основой чудовищного застоя, и таких примеров в истории гораздо больше.

Именно поэтому задача модернизации страны, поставленная в послании, нуждается в наполнении практическим содержанием. Модернизацию необходимо перевести из лозунга в практическую политику. Хотя по поводу самих задач нет никаких сомнений — нив политическом классе, ни в обществе, они вызывают многочисленные вопросы. Главный из них — как добиться их выполнения, каковы средства их достижения? И можно ли осуществить модернизацию с тем государственным аппаратом, который занимался т. н. «реформами», другими словами, приватизацией общественного достояния? Могут ли те же самые люди теперь обеспечить задачи модернизации страны? Достаточно ли в России лидеров модернизационного, а не коррупционного и стагнационного типа?

Обратило на себя внимание и заявление Медведева о том, что эффективность внешней политики должна измеряться прежде всего, тем, способствует ли она повышению жизненных стандартов граждан России. Если воспринимать это заявление буквально, то есть опасность впасть в рецидив 1990-х годов, когда говорилось о том, что самая главная задача внешней политики — это обеспечение экономического развития России. Однако подчинение внешней политики чисто экономическим задачам не только привело к неоправданным политическим уступкам, но не решило и экономических задач.

Между тем именно такой подход, то есть тот «экономизм», который у нас господствовал в 90-е годы, отстаивается сейчас как представителями либеральных кругов, так и частью нашей высшей бюрократии. В этом они полностью смыкаются. Хотя совершенно ясно, что внешняя политика имеет гораздо более широкий спектр действия, чем привлечение инвестиций и обеспечение строго экономических задач . Очевидно, например, что признание Абхазии и Южной Осетии и связанный с этим кризис в отношениях с Западом никак не сказался на жизненных стандартах граждан России. Однако столь же ясно, что это было единственно верное решение, несмотря на то, что оно привело к временному охлаждению отношений с США и Европой. Сточки зрения вульгарно экономического подхода это признание усложнило в целом наши отношения с Западом, и назвать его способствующим модернизации и экономическому развитию России невозможно. Тем не менее Медведев и Путин приняли это решение, чем наглядно подтвердили невозможность сведения внешней политики к чисто экономической функции.

Сточки зрения модернизации специфика внешней политики состоит в том, что она занимается, помимо создания благоприятных условий для развития страны, отстаиванием национальных интересов в самых разных неэкономических сферах. Стремление подчинить всю внешнюю политику задачам привлечения инвестиций и технологического перевооружения России в вульгарном толковании означает, что мы должны перестать спорить с нашими зарубежными партнерами относительно наших интересов и идти им на всевозможные уступки для того, чтобы обеспечить с их стороны инвестиции и поставки высоких технологий. Этот курс мы уже испытали в 1990-е годы.

Я прекрасно помню, как Борис Ельцин помог американцам навязать ультиматум НАТО Милошевичу во время югославской войны. После этого Ельцин поехал в Кельн на заседание «Большой восьмерки», которая собралась в июне 1999 года. Казалось бы: в Кельне Ельцин должен был получить «награду» за поддержку со стороны Запада. Были надежды, что Москве позволят, например, списать часть внешнего долга России. Они основывались на том, что США тогда были очень заинтересованы в российской поддержке по Югославии и были также заинтересованы в участии Ельцина в кельнской «Большой восьмерке». Соратник Клинтона Строуб Талботт позже писал, что у американцев не было тогда ни одного аргумента, который бы заставил Ельцина приехать в Кёльн, кроме самолюбия и амбиций Ельцина. И администрация Клинтона обратила эти амбиции себе на пользу. Ельцин приехал, его похлопали по плечу, объявили великим государственным деятелем, дали ему возможность покрасоваться в окружении западных лидеров, и он уехал из Кельна, не получив ничего! Тогда Россия полностью проиграла ситуацию на Балканах и не добилась ни списания долга, ни технологий, ни инвестиций.

Это — весьма поучительная история, о которой, к сожалению, слишком быстро забыли. Одна из проблем наших лидеров, как, впрочем, и некоторых зарубежных, состоит в том, что они убеждены: внешняя политика не требует особых знаний и опыта, она сводится к беседам и переговорам с руководителями других стран и может быть быстро освоена как сфера деятельности. На самом деле, это не так. Борис Ельцин, человек глубоко провинциальный и невежественный, часто говорил, что в общении с Америкой дипломаты ему только мешают. Его любимая фраза была: «Мы с Биллом сами обо всем договоримся». Правда, договаривались они с Клинтоном всегда к выгоде США. Ставка, которую сделал Владимир Путин на «особые отношения» с Бушем также себя не оправдала. Во всяком случае, эти отношения не помогли предотвратить драматическую деградацию отношений с США, что фактически признал сам Путин в своем известном выступлении в Мюнхене в феврале 2007 года. Подобное же искушение — чрезмерно полагаться на добрые отношения с Бараком Обамой — встало и перед Дмитрием Медведевым. Между тем стремление преувеличивать значение личных отношений во внешней политике, как правило, мстит за себя. В этом на собственном опыте убедились многие лидеры нашей страны, начиная с Михаила Горбачева. 

СПОР О РЕФОРМАХ 90-х КАК СПОР О СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

Анатолий Чубайс выступил с письмом, обращенным к главному редактору газеты «Московский комсомолец», в связи с публикацией в ней статьи Юрия Лужкова и Гавриила Попова «Еще одно слово о Гайдаре» («Московский комсомолец», 2010). Как и следовало ожидать, Чубайс не согласился с содержанием статьи. Все написанное в ней он объявил грязной, завистливой и злобной ложью, назвал ее пасквилем и заявил, что не хочет «копаться в грязи». По словам Чубайса, ни ложь, ни клевета не смогут умалить того, что совершил Егор Гайдар.

Такая реакция характерна для руководства наших реформаторов. Она показывает, что Анатолий Чубайс, как и в 90-е годы, так и сейчас, пытается вывести реформаторское движение за рамки критики. Не трогайте нас, говорит он, иначе все, что вы ни скажете, ни напишете, мы объявим ложью и грязью. Критика в наш адрес недопустима. Любое посягательство на то, что мы сделали в 90-е годы, — это клевета, мы неподсудны, мы — носители объективной истины.

О таком подходе удивительно хорошо в свое время сказал Петр Авен, который входил в состав кабинета Гайдара. В 1999 году он в «Коммерсанте» написал статью, в которой сказал, что одна из характерных черт российских реформаторов — «правы всегда и во всем, даже если негативный результат всем абсолютно очевиден».

Именно это еще раз подтвердил Анатолий Чубайс. Но проблема от этого не снимается. Спор о реформах, которые были проведены в 90-е годы , — это спор о современной России , это спор о том, правильно ли то, что у нас построено. Потому что то, что у нас сейчас построено, имеет прямую связь с реформами 90-х. Именно эти реформы заложили основу того капитализма, который у нас создан.

Что же мы получили к концу 1990-х годов? Во-первых, августовский дефолт 1998 года. И вряд ли даже Чубайс будет говорить, что это ложь и клевета. Именно в результате политики Бориса Ельцина и реформаторов, которые правили страной и входили в правительство все 90-е годы, мы получили дефолт. И этот факт никто не может опровергнуть и назвать его клеветническим. Этот дефолт — это дефолт Чубайса, это — дефолт Немцова, это — дефолт Гайдара.

Кроме дефолта как неопровержимого факта, мы получили капитализм, для характеристики которого применялись такие определения: «бандитский», «криминальный», «олигархический», «дикий», «коррумпированный». К этой терминологии прибегали как политики левых убеждений, так и вполне либеральные деятели — Григорий Явлинский, Геннадий Зюганов, нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц, профессор Принстонского университета Стивен Коэн, профессор Лондонского университета Питер Ридвей, американский журналист и глава московского изданий журнала «Форбс», покойный Пол Хлебников и многие другие. Имя им — легион.

Удивительное дело! Правые и левые, российские политики и западные интеллектуалы одинаково называют то, что было построено при Ельцине, Гайдаре и Чубайсе в России в 90-е годы. Способен ли Чубайс ответить на вопрос, почему такое большое количество совершенно разных, не связанных друг с другом людей (согласитесь, вряд ли есть много общего между, скажем, Зюгановым и Стиглицем), все пришли к одному и тому же выводу? Или это — тоже клевета?

На самом деле, такое единодушие не является атакой на российских либералов. Здесь что-то другое. Что же? Дело в том, что «рынок» у нас строили не либералы — «рынок» у нас строили новые большевики. Это чисто большевистский подход — не трогайте нас, мы абсолютно правы. Не покушайтесь на Гайдара, не трогайте Гайдара, любая критика Гайдара объявляется ложью и клеветой заранее, заведомо, и даже не важно, что вы скажете. В лице Гайдара нам пытаются навязать нового Ленина. И уже планируют недалеко от памятника Ленину, что на Калужской заставе, где-то на Ленинском проспекте поставить памятник Егору Гайдару.

А поскольку рынок создавали «необольшевики», то и создавали они его большевистскими методами: методом жесткого навязывания, абсолютно безразличного отношения к людям. А как иначе можно назвать безжалостную ликвидацию накоплений, которые были в те времена у людей, и передачу всей экономической и политической власти крайне узкому кругу, который фактически установил в 90-е годы в России политическую диктатуру, прикрытую демократическим флером? Если бы это не была фактическая диктатура, Ельцин не смог бы победить на так называемых «выборах» 1996 года, имея за полгода до этого всего 6 (!) процентов поддержки со стороны избирателей. Именно здесь — коренная проблема. Спор о реформах идет не с либералами, спор идет с людьми, которые являются наследниками большевистской традиции. Отсюда все и вытекает. Реформы 1990-х следует рассматривать, с одной стороны, как антиобщественный проект, проводившийся во имя неолиберальной идеи, а с другой — как механизм создания и передачи власти новой олигархии и тесно связанных с ней новых правящих групп. А поскольку это очевидно и самому Чубайсу, то понятно, что он совершенно не собирается копаться в этой «грязи». 

БЫЛ ЛИ ГАЙДАР СПАСИТЕЛЕМ РОССИИ?

В феврале 1992 года на совещании по социальным вопросам, которое вел Егор Гайдар, «… один из авторов статьи проинформировал Гайдара о том, что в Зеленограде наша медицина зафиксировала 36 смертей из-за голода. На это Гайдар ответил просто: идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, — дело естественное. Тогда его спросили: Егор Тимурович, а если среди этих людей окажутся ваши родители? Гайдар усмехнулся и сказал, что на дурацкие вопросы не намерен отвечать».

Это выдержка из статьи Юрия Лужкова и Гавриила Попова о гайдаровских реформах. Сам этот эпизод, казалось бы, — всего лишь новый штрих к уже известному нам облику автора реформ. Но это штрих, в котором заключена вся их суть.

Личный друг и сподвижник Гайдара Анатолий Чубайс утверждает, что реформы были трудными, но необходимыми. Без них Россия погрузилась бы во мрак, голод и холод.

Анатолий Чубайс, ныне — гендиректор государственной корпорации «Роснанотехнологии», заявил: «Стране невероятно повезло — такого масштаба личность и на таком переломном этапе — редкое стечение обстоятельств, даже при том, что не все это понимают. Слушаю комментарии. Но когда же вы, наконец, увидите — это человек, который спас страну от массового голода, это человек, который спас страну от кровавой гражданской войны, взял на себя ответственность, когда тысячи долларов не было у государства, чтобы хлеб купить, мясо купить, инсулин купить не могли в 91-м, помирали больные».

Это — главный довод в пользу Гайдара. Этот аргумент — о спасении страны от гражданской войны и распада, словно мантру, на все лады повторяют все сторонники Гайдара. Но этот довод ничем не подтверждается. Ни Чубайс, ни Немцов не рассказали нам, где, под каким городом — под Брянском или Калугой — они стояли, эти вымышленные стальные батальоны контрреволюции, готовые двинуться на обновленную, демократическую Москву?

Никакой гражданской войной в России в 1991–1992 годах и не пахло. Напротив: тогда авторитет ельцинской власти в обществе был еще достаточно высок, тогда еще не было никакого раскола, тогда еще и Руцкой, и Хасбулатов были рядом с Ельциным, а от первого президента России люди искренне ждали того, что он обещал им, когда рвался к власти. Но только дождались прямо противоположного. Все началось лишь после того, как были отпущены цены и объявлены реформы. Именно они подтолкнули Россию к самой грани гражданской войны. Гражданской войны не вымышленной, а подлинной. Мы все, а с нами и весь мир, увидели ее на улицах и площадях Москвы в октябре 1993-го.

Сейчас нам говорят, что Гайдар хотел спасти Россию от страшных бед. Возможно, хотел. Но о политике нельзя судить по намерениям ее авторов. О политике можно судить только по ее результатам. Результаты же говорили сами за себя.

«Вопреки еще одному мифу — что Гайдару не дали закончить, — все свои планы он реализовал. Сбережения были заморожены, точнее, вообще ликвидированы как серьезный фактор. Зарплаты обесценились. Заводы остановились. Появился рынок «челноков». Но самого главного — начала возрождения России — не произошло. Рынок не заработал», — пишут Лужков и Попов.

Действительно, реальный рынок у нас не заработал. А заработала адская машина тайной приватизации, когда огромные активы за бесценок, в тиши кабинетов переводились из государственного кармана в карманы частные. Какая конкуренция, конкурсы, когда огромные куски госсобственности отписывались, по свидетельству одного из помощников Ельцина, в сауне на потной коленке?!

Пол Хлебников, американский журналист, главный редактор российского издания журнала «Форбс», еще в 2004 году в интервью программе «Постскриптум», дал такую оценку реформаторам: «Я всегда с ними был не согласен. С самого начала они проводили эту приватизацию и либерализацию цен безграмотно, самым худшим способом. Ее нужно было проводить, но можно было это делать гораздо лучшим способом. Капитализм в ельцинскую эпоху строился на фундаменте безнравственности, беззакония, несправедливости, такой глубочайшей общественной несправедливости, что это был очень шаткий фундамент. И для дальнейшего развития российского капитализма это была плохая основа».

Ко второй половине 90-х Запад, который поддерживал и направлял реформаторов, в ужасе отвернулся от созданного ими чудища и стал говорить о ельцинской России, как о «черной дыре коррупции». Вот это — зримый результат так называемых либеральных реформ. Все же остальное — шелуха слов, обман, пустое.

В своей статье Юрий Лужков и Гавриил Попов писали: «Реформы Гайдара означали выход из социализма. В этом их позитивное значение для страны. Но реформы Гайдара были худшим из всех возможных вариантов выхода…»

И точно. Ведь если реформы 90-х были, как говорят некоторые, удачными и задали новый вектор движения страны, то как объяснить, что у нас за все 90-е не было построено ни одного крупного предприятия? Почему мы занимаем второе или третье место в мире по числу миллиардеров, но, по данным ООН, находимся лишь на 72-м месте по уровню жизни? Почему президент, обращаясь к Федеральному собранию, признает, что мы до сих пор — 20 лет спустя! — опираемся в основном на достижения и промышленный потенциал советского периода? Почему?

В редкий момент искренности и рефлексии банкир Петр Авен, входивший в кабинет Егора Гайдара в качестве министра внешнеэкономических связей в 1991–1992 годах, написал в феврале 1999 года: «Самоидентификация с Богом, естественно вытекающая из веры в свою особость, к несчастью, была типичной для наших реформаторов. Миссия осуществления либеральных реформ выпала советским интеллигентам, внутренне далеким от либерализма — высокомерно самоуверенным, лишенным необходимого уважения к чужому мнению. А посему не утруждающим себя объяснением своих действий и присвоившим себе право на мифотворчество и ложь» («Коммерсант», 27 января 1999 г.).

И ведь вот что поразительно — граждане нашей страны, совсем не знавшие реформаторов, почему-то расценили их точно так же, как банкир и гайдаровский министр Петр Авен. И уже вынесли свой вердикт — по библейской заповеди: по плодам их узнаете их. 

«ЗАКЛЯТАЯ ЦИФРА», или ПРОКЛЯТИЕ РОССИЙСКИХ РЕФОРМАТОРОВ

Заседание Комиссии по модернизации в Томске с участием президента Медведева 11 февраля 2010 года дало новую пищу для той полемики о реформах 90-х и их последствиях, которая развернулась в стране со смертью Егора Гайдара.

Выступая на заседании, Анатолий Чубайс сказал: «В целом производительность труда в России сегодня составляет примерно 25 процентов от Соединенных Штатов. Кстати, это какая-то, видимо, заклятая цифра».

Д. Медведев : Цифры — еще раз.

А. Чубайс : Производительность труда в России по отношению к Соединенным Штатам составляет сегодня 25 процентов.

Д. Медведев: А почему заклятая?

А. Чубайс: Заклятая потому, что я для себя поднимал последние цифры по Советскому Союзу. 1990 год — производительность труда в СССР по сравнению с Соединенными Штатами 24,9, а сейчас — 25. В общем, можно, конечно, сказать, что мы движемся, но как-то темпы не очень все-таки радующие нас.

Таким образом, по главному показателю эффективности экономики — производительности труда — мы с советского времени никуда не сдвинулись. Как были на уровне 25 процентов от американского, так на этом же уровне и остались. В годы экономического бума 2005–2008 годов Чубайс любил повторять: нынешние темпы роста России — результат наших реформ! Но рост этот был, увы, экстенсивный — все за счет природных ресурсов. А по качеству экономики мы никуда не продвинулись, более того, продолжали опираться на багаж советских времен.

И это — объективные данные, а не идеология. Заявления Чубайса, Немцова, Гозмана и иже с ними о том, что «реформы Гайдара спасли страну от голода, распада и гражданской войны» — это чисто идеологическое, недоказуемые суждения. Это понимают даже такие ультралибералы, как публицист Юлия Латынина, которая написала по этому поводу в газете «Москоу таймс»: «При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что это утверждение — не более, чем набор бессмысленных звуков, не подкрепленных никакими фактами». Другой ультралиберал, Андрей Илларионов с цифрами в руках доказывает: спасти страну от голода Гайдар никак не мог. «Ни массового голода, ни его угрозы в начале 1990-х годов в России не было… поэтому «спасти страну от голода» не мог ни Гайдар, ни Чубайс, ни даже сам Господь Бог. За отсутствием такой угрозы», — пишет Илларионов.

Таким образом, все утверждения авторов реформ 90-х о том, что эти реформы были единственно правильными и единственно возможными, относятся к сфере восхищения реформаторов самими собой, но никак не к сфере реального. Многие крупные эксперты — и наши, и зарубежные, признают: то, что мы никак не сойдем с нефтяной иглы, то, что наша экономика малопроизводительна и отличается низкой конкурентоспособностью, — как раз результат реформ 1990-х годов, который, увы, так и не был исправлен в годы 2000-е.

Нобелевский лауреат, профессор Колумбийского университета Джозеф Стиглиц, с которым мы беседовали в Давосе в январе 2010 года, высказал по этому поводу такое мнение: «Я считаю, что Россия совершила переход к рынку — и это хорошо. Но при оценке реформ следует задуматься и о том, могли ли они принести лучшие результаты, такие, как в других странах. Если посмотреть на российские реформы с этой точки зрения, то результат реформ не слишком хорош. Если посмотреть на то, как упал ВВП, снизилась продолжительность жизни и так далее, то можно смело заявить, что все пошло не так, как надеялись».

Другими словами: не всякие реформы и не всякая приватизация есть благо. Ельцинская Россия дала пример приватизации, ведущей к появлению малопроизводительной, уродливой и коррумпированной экономики. Сошлемся на суждение экономиста с безупречными либеральными взглядами — ректора Российской экономической школы Сергея Гуриева, которые были опубликованы в журнале «Форбс». «Подавляющее большинство исследований говорит в пользу приватизации: она приводит к повышению производительности и росту курса акций, — пишет Гуриев. — Однако многое зависит от способа приватизации: в стране с незащищенными правами собственности, высокой коррупцией и неразвитыми рынками капитала госактивы не обязательно достанутся самым эффективным собственникам». И добавляет: «В силу особенностей России и использованного в ней способа приватизации в некоторых исследованиях эффект российской приватизации оценивается как отрицательный (по крайней мере в 1990-е годы)». Сказано аккуратно, но ясно.

Заявления Чубайса и иже с ним, что в 90-е все было сделано правильно, не подтверждаются ни на практике, ни даже в теории. Наша рыночная экономика до сих пор несет на себе родовое проклятие тех реформ и той приватизации. И пока неясно, когда это проклятие перестанет действовать. Так что Анатолию Чубайсу — автору и главному защитнику тех реформ и той приватизации — остается только разводить руками и сокрушаться по поводу низких темпов роста производительности труда. За 20 лет ее прирост составил, по сравнению с США, ноль целых одну десятую процента. Таков один из результатов реформ 90-х, тех самых — единственно возможных и незаменимых.

Юлия Латынина вспоминает, как обсуждала тему реформ с одним своим знакомым, ныне — высокопоставленным чиновником, который начал свою карьеру, работая с Чубайсом и Гайдаром в правительстве. «Как мог Андрей Илларионов написать, что Гайдар не спас Россию от голода!» — возмущался этот знакомый. «Но ведь это же правда — не спас», — возразила Латынина. «Это может быть и правда, но это бессовестно!» — прозвучало в ответ.

Так о чем вообще спор — о правде или о том, «бессовестно» или нет ставить под сомнение результаты деятельности реформаторов? 

СИНДРОМ «ХРОМОЙ ЛОШАДИ»

Вот уж воистину: чем дальше в лес, тем больше дров. Чем дальше идет расследование причин и корней страшной трагедии в Перми, унесшей 150 с лишним жизней [3], тем больше вскрываются всем известные, но до сих пор мало кого волновавшие пороки нашей системы. Между тем число погибших в сгоревшей «Хромой лошади» наводит на мысли не о несчастном случае, которые происходят время от времени повсюду, а о подлинной техногенной катастрофе.

Владимир Путин дал этому событию такую оценку: «В Пермской трагедии, и я уже об этом говорил публично, хочу еще раз повторить, со всей очевидностью отразились все пороки нашей бюрократии: ее некомпетентность, коррумпированность, сращивание с бизнесом, там, где это не нужно, где это нельзя допускать». (При этом премьер не ответил на вопрос: а разве есть области, в которых нужно допускать сращивание нашей бюрократии с бизнесом?! Не в этом ли сращивании — главная причина нашей коррупции и многих других проблем?)

Так что дело не просто в «разгильдяйстве». Все, увы, гораздо глубже и запущенней. Советские теоретики, привыкшие изобличать пороки того, что они называли частнокапиталистической системой, замерли бы в растерянности перед созданной у нас частнобюрократической системой. Когда чиновничьи позиции успешно используются для извлечения прибыли, и эта прибыль становится чуть ли не главным смыслом работы чиновника, а все остальное перестает иметь значение. И закономерно следует расплата. В Перми за это заплатили жизнью 156 человек, в больницах в тяжелом состоянии оказались еще 84. И если эту систему не начать менять уже сегодня — не только словами и призывами, то пермская трагедия точно не станет последней.

Говорят: где тонко, там и рвется. Вот и порвалось в «Хромой лошади». Но у нас уже рвется и там, где толсто. Вспомним Саяно-Шушенскую ГЭС. Ту трагедию с пермской роднит одно: стремление нашего бизнеса выжимать максимум, вкладывая минимум. Это в Европе предприниматели готовы работать ради 10–15 процентов прибыли. Но для большей части наших так называемых бизнесменов это несерьезно. Даешь 100, даешь 200 или 300 процентов! И за это нам с вами тоже приходится платить свою цену. И не только в магазинах, от которых находятся в шоке прибывшие к нам иностранцы: такого уровня цен, недоумевают они, нет даже в сверхдорогой Японии! Но нет, за действующую у нас систему тотальной коррупции и всеобщей безответственности нам еще приходится платить и нашими жизнями. И, похоже, чем дальше, тем больше. 

ПРОВАЛ В ВАНКУВЕРЕ

Результаты Олимпиады в Ванкувере стали «моментом истины» для нынешней России, ее власти и общества, хотя власти было удобнее истину не увидеть. Это был не только спортивный провал. Конечно, можно сказать, что не надо преувеличивать, что это спорт, раз на раз не приходится, и в этот раз просто не сложилось. Можно говорить и о том, что у нас был роковой пересменок: ушли все спортсмены советской школы — те, кто сформировался в прошлую богатую победами эпоху, а новые сильные российские спортсмены еще не выросли. А кто-то скажет, что во всем были виноваты министр спорта Виталий Мутко и глава Олимпийского комитета России Леонид Тягачев. Однако на самом деле причины нашего позора в Ванкувере намного глубже.

Считается, что в спорте показывают наилучшие результаты нации, находящиеся на подъеме. А упадок страны неизбежно сказывается на спортивных достижениях. Если это так, то вывод напрашивается печальный: мы явно не на подъеме. Посмотрите на Китай: этот будущий мировой лидер неудержимо рвется вперед и в спорте. На летних Олимпиадах китайцы — абсолютные лидеры. Зимние виды спорта — вообще не китайские. Тем не менее, они сумели взять несколько золотых медалей и обойти нас в общем командном зачете. Для нас же зимние Олимпиады всегда, до последних 10–12 лет, были местом сбора золотого урожая. Но в Ванкувере мы добыли лишь три золота. Худшего результата не было за всю нашу историю.

Так почему же мы проиграли? На мой взгляд, наш провал в Ванкувере — это драматический сигнал. Сигнал того, что мы создали страну и общество без высоких мотиваций и идеалов, общество, в котором главной ценностью провозглашены деньги. И это прямо сказывается на спортсменах. Мы ведь потерпели поражение не только в хоккейном турнире в Ванкувере. За полгода до этого наша футбольная сборная проиграла весьма средней команде Словении — и не вышли в первенство мира по футболу. Но зато средняя словенская сборная выложилась «по полной», а наши футболисты почти всю игру вяло перекидывали друг другу мяч. Как и у хоккеистов, у них не было настроя на игру, у них не было настроя на победу.

На олимпиадах и футбольных первенствах выступают не за деньги. Деньги можно сделать другим способом, играя в НХЛ или в «Арсенале». На Олимпиадах же выступают за свою страну. Но этой высшей мотивации мы почти не ощущали в наших спортсменах, как и в наших футболистах. Они знали: свои деньги они возьмут в другом месте, а раз так — то зачем выкладываться, зачем сражаться?

Виноваты не только и не столько спортсмены. Сколько лет мы только и слышим: не надо нам «имперских амбиций», надо становиться «нормальной страной». В свою бытность советником президента Андрей Илларионов все сравнивал нас с Португалией и призывал равняться на нее. Ведь там выше ВВП на душу населения! Президент с ним не спорил. В итоге мы рискуем получить страну и людей вообще без амбиций — не только имперских, но и каких-либо еще. Точнее, лишь с одной амбицией: получить, сделать, заработать или украсть — неважно, каким путем, но добыть как можно больше денег.

Вы хотите «нормальную» страну? Мы успешно идем по этому пути. Не выйдя в финал чемпионата мира по футболу, мы проявили себя именно как «нормальная», обычная, ничем не выделяющаяся страна. Ведь путевки на первенство мира в ЮАР выиграли не «нормальные», а лучшие сборные. И в Ванкувере мы заняли 11-е место — сразу за не слишком выдающимися Нидерландами. На первых же местах были не нормальные, а лучшие — США, Германия, Канада и Норвегия. Нет, далеко не деньги решают все, как у нас стало принято считать.

Нашим спортсменам за победы на Олимпиаде платят огромные деньги. А результаты — убогие. Швейцарцы же получают гроши, но как сражалась хоккейная команда Швейцарии против намного более сильных американцев! Она сражалась так, словно это был ее последний и решительный бой — и вплоть до последней минуты команда США вела лишь со счетом «один — ноль». А наши хоккеисты, вполне сравнимые по силам с канадцами, проиграли им уже в первом периоде. И выглядело это так, что сражаться просто не хотели. «Игра русских — это еврохлам. Я действительно разочаровался в игре этих парней, они играли абсолютно без сердца, без эмоций», — заявил бывший тренер и генеральный менеджер «Айлендерс» Майк Милбери в интервью NBC.

А чего мы, собственно, ждали? Если предлагать людям в качестве национальной идеи лишь потребление, «комфорт» и идеалы гламурного мира, то в ответ можно получить лишь одно — разлагающееся общество. Мне на это могут возразить: а как же Америка, разве это не общество потребления? Да, это так, но американское общество замешано на гораздо более высоких идеалах — идеалах свободы, демократии и распространения американской модели по всему миру. Да, слишком часто президенты США, как тот же Джордж Буш, под видом защиты этих идеалов ведут неправедные войны и дискредитируют Америку. Но в американском обществе они реальны и сильны. А что несем мы миру, кроме нефти, газа и воспоминаний о победе в далекой Второй мировой войне? И что предлагаем новым поколениям, кроме идеи материального благополучия? Да, оно нам необходимо, но нельзя делать его нашей единственной и главной целью.

Россия — это страна с великой историей, страна, привыкшая к победам. Посмотрите на Красную площадь: это площадь великой страны. У нас самая большая территория, второй в мире ядерный потенциал, как член Совета Безопасности ООН, мы входим в число пяти главных держав мира. И мы оправданно ждем побед. И вот такой стране предлагают установку на бессилие! Нам предлагают стать «нормальной страной», просто нормальной, а лидерство отдать другим. Но если задача в том, чтобы перейти из страны лидирующей в страны второго ряда, в серые, незаметные страны без амбиций, то и не надо ждать успехов. Их не будет. А будут они у стран «ненормальных», у стран, где есть сила, и мощь, и воля к победе, и высокие ориентиры. И достижения, и победы будут у них, но — не у нас. 

ЕСТЬ ЛИ У НАС ИДЕОЛОГИЯ, КРОМЕ ИДЕОЛОГИИ ДЕНЕГ?

После сокрушительного поражения в Ванкувере, где вместо спортивных успехов мы лицезрели лишь безудержное поедание черной икры и развеселые танцы в «Русском доме», возник вопрос, сохранилось ли в нашей стране такое понятие, как патриотизм.

В 1991 году, когда рухнул Советский Союз, вместе с ним погибла и коммунистическая идеология. Тогда это рассматривалось как освобождение от тоталитарной доктрины, которая довлела над страной в течение долгих десятилетий. Но что мы получили взамен?

Новые интеллектуальные псевдолидеры в лице «Гайдара и К°» предложили нам одно — потреблять. Все. За 20 лет т. н. «новой России» нам не была предложена ни одна другая идея, ради которой мы могли бы существовать. Ничего, кроме идеи улучшения своего материального положения. Вот она, нищета реформаторов! И никакого блеска. Вся их идеология сводится к одному — бешеному, неукротимому, агрессивному желанию потреблять. Если перефразировать Карла Маркса, это идеология мелких буржуа, взбесившихся от ужасов социализма (то есть «недопотребления» того времени). Эти мелкие буржуа хотели получить собственность, которую социализм им не давал. В результате они осуществили абсолютно ущербную в идеологическом плане антикоммунистическую революцию, которая не породила ни одной идеи. Она не породила ничего того, за что люди могли бы отдавать свои силы, ничего, кроме банальной идеи личного благосостояния, но не для всех, а лишь для «избранных», отмеченных, по выражение одного из них, «печатью бога».

Потребление, роскошь и «гламур» нам предложили сделать нашей новой национальной идеологией. Как-то на Лондонском экономическом форуме представители российской «элиты» обсуждали тему, может ли роскошь стать национальной идеологией. Обсуждали бездарно и даже не сумели разыграть этот циничный парадокс. Но что меня поразило — обсуждали серьезно и без тени юмора.

Но, возможно, демократия может считаться идеологией современной России? Нет, не похоже. И не только потому, что политическая практика у нас, как правило, глубоко недемократична. Но еще и потому, что идея демократии была очень сильно дискредитирована в период правления Бориса Ельцина. Под видом демократии нам тогда подсунули авторитаризм и политические манипуляции. Символом государства Российского второй половины 90-х стала так называемая «семья» и Борис Березовский в Кремле. Если это демократия, что же тогда коррумпированная диктатура?

Фальсификации и грубейшие искажения результатов выборов начались именно тогда. Тогда же под видом либеральных реформ и демократических преобразований была осуществлена криминальная приватизация. И это всем понятно. Именно поэтому ее результаты так и не были обсуждены в 2000-е годы, а доклад Счетной палаты о приватизации 1990-х, который должна была рассматривать Госдума, с обсуждения был снят и фактически засекречен. Если бы этот доклад увидел свет, пришлось бы отменять все результаты приватизации, и страну ждала бы новая революция. Владимир Путин как политик осторожный и превыше всего ценящий стабильность на такой радикальный шаг не решился.

Анатолий Чубайс, правда, заявил: не важно, как проводились и реформы, и приватизация, ведь реформаторы решали главную задачу — покончить с коммунизмом. А потому неважно и то, как, какими способами и кому достались государственные активы. Но это неважно только для Чубайса. Общество уже убедилось в том, что, если реформа проводится на порочной основе, то она даст порочный результат.

Демократия не является нашей идеологией ни с точки зрения действий власти, ни с точки зрения идейных ориентиров населения. А если и является, то чисто формально. Постоянные разговоры о демократии с высоких трибун просто прикрывают ее отсутствие. Что же тогда является нашей идеологией? Превращение в мощное, передовое государство, которое будет определять судьбы мира? Это была бы достойная цель. Однако вместо этого нам предлагают другое — нам говорят, что Россия должна быть «просто нормальной страной», в которой «комфортно жить». Но может ли лозунг достижения комфорта быть государственной идеологией?! И как его выразить на словах? Призвать всех: «Вперед к комфорту!» Или — «Даешь комфорт!»

«Комфортность» — это обывательский термин, который нельзя сделать идеологической основой развития государства и общества. На самом деле комфортность — это термин «социальных кротов». Людей, которые нацелены на создание собственного уютного мирка, в котором они будут процветать, а за его пределами — трава не расти! В этом плане процентов 5–7 населения России, принадлежащих к высшему классу, обеспечили себе вполне комфортное существование. Но национальной идеологией, которая мобилизует нацию, комфортность быть никак не может.

Тогда, может быть, у нас утверждается идеология модернизации? Такой лозунг, конечно, выдвинут, но модернизация — всего лишь средство достижения чего-то большего. Именно поэтому незаметно энтузиазма по поводу модернизации за пределами тех кругов, которые призваны ее обеспечить. Это достаточно узкая прослойка руководящих кадров и обслуживающих их идеологов. Чтобы сделать модернизацию общенациональной идеологией, в нее надо ввести элемент цели. Какой цели подчинена модернизация? Без такой цели идею модернизации нельзя сделать общенациональной идеологией.

Борис Ельцин в свое время отправил лучшие умы на загородную дачу под Москвой, где они в течение двух месяцев пытались изваять национальную идею. Но так и не сделали этого. Потому что национальная идея должна вырастать из самого развития государства, быть естественным продолжением исторического процесса, а не надуманным, выморочным результатом интеллектуальных игр людей, обслуживающих власть. Таким образом, мы остались без национальной идеи. А вместо нее в России получила распространение достаточно странная философия, которую в нашей стране называют прагматизмом.

Сейчас очень модно говорить: «Я прагматик». Но давайте задумаемся, что такое прагматизм. Я обратил внимание на интервью, которое как-то дал российской прессе заместитель главы украинской Партии регионов Борис Колесников. Он любит говорить: «Мы прагматики». И про фракцию Виктора Ющенко в Верховной раде, «Нашу Украину», он также говорит: «Они прагматики». Дескать, если мы их о чем-то попросим, то они нам скажут: «Дайте нам «Укрэнерго», дайте нам «Укрспирт» или еще что-нибудь «сладенькое», «Укрсахар», например». И тогда они будут поддерживать Партию регионов. Вот это и есть «прагматики». Для Колесникова это чуть не хвалебный термин — вот, мол, какие прагматики, жесткие и расчетливые! Но, если вдуматься, то выходит, что идеология прагматизма — это идеология шакалов. По принципу «урву, утащу и украду себе что можно, а того, кто мне позволит это сделать, буду поддерживать». И у нас тоже очень часто можно услышать (и от депутатов, и от журналистов, и от общественных деятелей) фразу: «Мы должны быть прагматиками».

Но что такое прагматизм? На самом деле, это смесь цинизма с торгашеством. Это когда все рассматривается в рамках торга и с точки зрения личной (клановой) выгоды. Интересно, что в Америке (где, собственно, и родилась философия прагматизма) прагматиками называют политиков, которые не имеют слишком хорошей репутации. В Америке прагматизм в положительном смысле используется иначе. Здесь могут сказать «это прагматическое решение». То есть: мы не дети и все понимаем, что в политике приходится заключать соглашения разного свойства. Иначе говоря, это реалистическое решение, построенное на принципах баланса интересов. Американцы используют слово «прагматизм» в этом смысле. Например, Барака Обаму они не называют прагматиком. Потому что это означало бы его слегка оскорбить, назвать кем-то вроде «беспринципного торгаша». Американцы говорят: «он реалист», который иногда принимает прагматические (выверенные) решения. В Америке вы не услышите призыва «будем прагматиками!». Потому что это фактически означает: «Будем торгашами и откажемся от идеалов!»

Нам же пытаются всячески привить эту обывательскую идеологию прагматизма, которая ведет к появлению страны без идеалов. А также людей, которые все — абсолютно все! — рассматривают как череду временных контрактов: от собственного брака до отношений со своими партнерами по бизнесу и отношений со своей собственной страной. Пока она нужна, то есть выгодна, в ней живут и работают. Но когда она перестает быть нужной, то есть выгодной, из нее уезжают, а деньги и активы вывозят.

Уже находясь в тюрьме, Михаил Ходорковский, который прекрасно знаком с этой идеологией прагматизма, написал о том, что для слишком многих предпринимателей Россия превратилась в «зону свободной охоты» (правда, он тактично умолчал о том, что сам был среди этих «свободных охотников»). Трофеи, добытые в «зоне свободной охоты», увозят за рубеж, где уже куплены дома и где уже учатся дети. Вот вам и весь «прагматизм». Такая идеология даже в условиях существующего идейного вакуума не должна превращаться в ориентир для страны, и тем более для ее молодого поколения.

«Прагматизм» как идеология если к чему нас и приведет, то к полному крах. Пора понять: Россия — не нормальная, а необычная, особая страна — и по своим размерам, и по природным ресурсам, и по традициям, и по составу населения. Мы находимся не среди нормальных, а среди необычных, выделяющихся стран, таких, как США, Китай, Индия. И если кто-то мечтает превратить Россию в Канаду, то это невозможно. Россию надо сохранить как Россию, но сделать ее процветающей, богатой и сильной. Иначе ее просто не будет.

Каковы наши подлинные интересы? 

СТАНЕМ ЛИ МЫ ЛОШАДЬЮ ДЛЯ АМЕРИКАНСКОГО ВСАДНИКА?

В любом альянсе, говорил Бисмарк, «есть всадник, и есть лошадь, и надо всегда стремиться быть всадником». В рамках «перезагрузки» — отражает ли она стратегическое или тем более тактическое изменение в состоянии отношений, каждая сторона преследует собственные цели и собственные интересы. В одних областях они могут сходиться, в отдельных — даже совпадать, но в ряде других — расходиться, причем самым диаметральным образом.

Для нас не должно быть «перезагрузки» ради «перезагрузки», то есть ради всего лишь видимости хороших отношений, ради иллюзии сглаживания противоречий. Политика сближения с США должна проводиться ради наших интересов, ради усиления наших позиций, ради того, чтобы создались новые возможности для достижения наших внешнеполитических целей.

В любом случае «перезагрузка» — это политическая игра. И есть опасность «проиграть» эту игру, особенно если мы будем превращать «перезагрузку» во внешнеполитический фетиш. Мифология «перезагрузки» не должна довлеть над нами. Тем более что у нас есть опыт аналогичного сближения с США при Горбачеве, Ельцине и Путине.

Во всех трех случаях мы начинали как сторона, исходившая из того, что сближение с Западом позволит нам решить наши внутренние задачи, прежде всего экономические. При Горбачеве была выдвинута задача «ускорения». При Медведеве выдвигается по сути та же самая задача — «модернизация». Борис Ельцин и Владимир Путин также рассчитывали, за счет отказа от конфронтации и налаживания сотрудничества с Западом, решить задачу экономического развития страны. А потому установка на то, что внешняя политика должна, прежде всего, создавать условия для экономического развития страны, практически в неизменном виде кочевала все эти годы из одной концепции внешней политики в другую. В послании президента Медведева Федеральному собранию в ноябре 2009 года было объявлено, что эффективность внешней политики следует измерять уровнем жизни населения страны.

Однако насколько верна такая установка, особенно когда ее превращают в некий абсолютный ориентир? Во всех предыдущих случаях попытка модернизации экономики страны с участием Запада не привела к успеху. Напротив, при Горбачеве она закончилась тотальным геополитическим поражением, а займы, которые тогда выдал Советскому Союзу Запад, лишь увеличили его внешний долг. При Ельцине геополитическое отступление было продолжено. Билл Клинтон периодически показывал российскому президенту «финансовую морковку»: то речь шла об «американской финансовой помощи», то о т. н. «Токийском пакете» помощи со стороны «большой семерки». Тогда, в 1993 году, на саммите в Токио, Ельцину пообещали 40 миллиардов долларов. Однако из этой «помощи» до России дошло в лучшем случае несколько миллиардов.

В обмен на обещания и недешевые кредиты Запад заручился повышенной сговорчивостью Кремля практически по всем международным вопросам, а также ускоренным и плохо подготовленным выводом российских войск из Германии и Польши, что называется, «во чисто поле». Ельцинский министр иностранных дел Андрей Козырев, который за свою неизменно проамериканскую позицию получил прозвище «американский министр иностранных дел в Москве», оправдывал такую сговорчивость и несамостоятельность во внешней политике необходимостью помощи со стороны Запада. Однако западные политики не столько помогали, сколько усиливали геополитические позиции евроатлантического альянса за счет России и стремились связать Москву целым рядом невыгодных для нее обязательств. Результатом такой линии стало отсутствие у России эффективной внешней политики, с одной стороны, и отсутствие реальной экономической помощи со стороны Запада — с другой.

Назначение министром иностранных дел Евгения Примакова в январе 1996 года позволило частично скорректировать ситуацию, прежде всего за счет усилий самого Примакова, однако, не остановило общей тенденции геополитического ослабления России. Это выразилось, прежде всего, в неспособности России предотвратить войну НАТО против Югославии, а также заблокировать или затормозить расширение НАТО на восток.

Попытка Владимира Путина наладить «особые отношения» с США и президентом Бушем-младшим также не дала ожидаемых результатов. Путин решительно поддержал Буша после трагедии 11 сентября 2001 года. Москва обеспечила США возможность использовать воздушное пространство России для транзита военного оборудования и боевой техники в Афганистан; проголосовала в ООН за проведение военной операции против правительства талибов; дала «зеленый свет» на создание американских военных баз в среднеазиатских республиках; использовала свое влияние на т. н. Северный альянс — союз боевых командиров северо-востока Афганистана — для организации наземного наступления сил альянса на Кабул и свержения правительства талибов; наконец, договорилось с США о сотрудничестве российских и американских спецслужб с целью обмена разведданными о террористических мусульманских организациях.

В ответ Россия получила не согласование интересов, а чисто «одностороннюю» политику США — от выхода США из Договора по ПРО до «второй волны» расширения НАТО на восток. Администрация Буша стремилась максимально воспользоваться стремлением России к сотрудничеству, не желая при этом серьезно учитывать российские интересы. Это показал и демонстративный срыв «плана Козака» по Молдавии (который правомерно было бы назвать «планом Путина»); и открытая поддержка Виктора Ющенко и «оранжевых» на Украине; и усиленные попытки вовлечь Украину в НАТО; и вооружение Грузии с целью подготовки ее к войне против России. При этом экономическое и инвестиционное сотрудничество с Россией так и не стало приоритетом администрации Буша. Возросший в 2006–2007 годах поток инвестиций с Запада, и прежде всего из Европы, в нашу экономику был связан в основном с экономической стабилизацией в стране, сравнительно высокими темпами ее развития, а также привлекательным характером проектов, в которых мог участвовать западный бизнес, но никак не тесным внешнеполитическим сотрудничеством.

Если опыт взаимодействия с США при Горбачеве, Ельцине и Путине о чем-то и говорил, то лишь об одном: политическое сближение с США, поддержка их внешнего курса и односторонние уступки со стороны России НИКОГДА не приводили к широкому участию Запада в процессе модернизации российской экономики. Есть ли серьезные основания полагать, что на сей раз будет иначе?

Обратите внимание на позицию Китая. США выдвинули идею большой двойки (G-2), Обама едет в Пекин, предлагает альянс Китаю. Но китайцы отвечают: партнерство, более глубокие отношения — пожалуйста, но никаких альянсов. Китайцы не хотят себя ограничивать, связывать себе руки обязательствами. Америка имеет сейчас слишком большую систему обязательств. И понятно, что администрация Обамы хотела бы привлечь другие страны к выполнению этих обязательств, которые она на себя взяла и которые ее уже частично завели в тупик — в том же Ираке, в Афганистане, в Пакистане. У США — огромная сумма обязательств. Должны ли мы помогать им и участвовать в этих обязательствах? Это непростой вопрос.

Однако совершенно ясно одно: вряд ли нам нужно позволить втянуть себя в поддержку США без совершенно ясных и определенных встречных шагов со стороны США. Лидеры США любят демонстрировать дружелюбие, хлопать своих российских партнеров по плечу, обозначать свое хорошее отношение к ним, называть их друзьями и т. п. На это в свое время попался Горбачев, а вскоре и Борис Ельцин. Джордж Буш попытался применить ту же тактику к Путину, но с меньшим успехом (хотя в 2001–2003 годах Буш получил немало уступок от Москвы). Таким образом, негативный опыт, который мы приобрели в этой сфере, может сыграть и позитивную роль. Мы не должны повторить прежнюю ошибку: ради видимости партнерства идти на серьезные уступки в сфере большой политики. 

ЕВРОПА И МЫ: ПРОСТРАНСТВО ЕДИНОЕ ИЛИ РАСКОЛОТОЕ?

В последнее время в руководящих кругах нашей страны, а также в ряде интеллектуальных центров получила хождение идея «евроатлантической конвергенции», другими словами — слияния России с евроатлантическим сообществом. И это не чисто интеллектуальная конструкция. Идеология «конвергенции», если она будет принята, повлечет за собой серьезные сдвиги во внешней политике и структуре национальных интересов страны.

Когда речь заходит о «стратегической конвергенции» двух крупных геополитических начал, тем более ранее противостоявших друг другу, сразу возникает центральный вопрос: на какой основе будет происходить так называемая конвергенция, а проще говоря — геополитическое объединение?

Исторический опыт говорит о том, что такого рода крупные сдвиги всегда происходили не за счет равноценного объединения, а за счет поглощения, или, выражаясь более жестко, «политического всасывания» одного начала другим, более сильным и более дееспособным. Стратегическая «конвергенция» США и Японии, а также НАТО и Германии стала возможной в силу поражения Японии и Германии в войне, их последующей оккупации, демилитаризации и полного военно-политического подчинения Соединенным Штатам (а также, в случае с Германией, их европейским союзникам). «Объединение» двух Германий в 1989–1990 году также было не объединением двух равноправных начал, а поглощением одной Германией — Западной — другой Германии — Восточной. Так называемое «объединение» происходило на основе конституции и политических институтов ФРГ, тогда как ГДР просто перестала существовать, а вместе с ней перестали существовать ее политические структуры, законы и партии. Поэтому невозможно говорить о подлинном объединении Германии, это было не объединение, а поглощение.

В силу этого идея «евроатлантической конвергенции», хотят того ее сторонники или нет, сводится к перспективе стратегического поглощения России уже действующим и структурированным евроатлантическим сообществом во главе с США. НАТО на 2010 год объединяло 28 стран. Присоединение к такой структуре неизбежно ставит Россию в неравноправное положение. При этом Россия не сохранит полноты своего суверенитета, ее вооруженные силы будут неизбежно поставлены под контроль НАТО, а система национальных интересов будет подчинена системе интересов тех государств, которые доминируют в альянсе.

Поскольку довлеющая роль в этом сообществе Соединенных Штатов, даже ослабленных кризисом и войнами на Среднем Востоке, по-прежнему велика, то иногда говорят о необходимости для России сначала «стать частью Европы», а затем, уже на этой основе, продвигаться к дальнейшей «конвергенции». Это нашло свое отражение в ряде выступлений российских руководителей, а также в концепции российской внешней политики.

В концепции Европа представлена как та часть мира, с которой Россия должна активнее всего интегрироваться (а в перспективе чуть ли не сливаться с ней). Авторы концепции также говорят о том, что они рассматривают западный мир и Россию как единое пространство «от Ванкувера до Владивостока».

При этом очевидно, что такого единого пространства с Америкой не существует, а все попытки (в основном риторические) его создать не приводили к подлинным результатам. Вопрос, возможно ли создание такого пространства с Европой, намного более сложный. Не случайно многие европейские руководители — от де Голля до Шредера — регулярно поднимали идею принципиально нового сближения Европы и России (причем иногда эти идеи были нацелены на снижение веса США в европейских делах).

Дело в том, что Европа существует в четырех измерениях: цивилизационном, политическом, военном и экономическом. Вопрос в том, в какой степени Россия является (или может стать) частью этих четырех европейских измерений.

В географическом и цивилизационном плане мы являемся частью Европы. Россия — христианская цивилизация. Однако внутри нее есть разделительные линии. И то, что Россия в течение тысяч лет была и остается православным государством, делает нас другими. Не случайно РПЦ и Ватикан имеют достаточно сложные отношения, в силу чего на Западе сохраняется взгляд на нас как на «неправильных» христиан. Кроме того, являясь частью Европы и имея общую с ней историю, Россия в силу географической отдаленности от остальной Европы, а также специфики своего исторического развития не пережила многие крупные культурные феномены, решающим образом повлиявшие на европейскую цивилизацию, такие, как распад Римской империи, Возрождение, раннее развитие капитализма, и ряд других.

В политическом отношении мы также являемся частью современной Европы в том смысле, что участвуем в европейских делах и оказываем на них сильное влияние. Однако политическая Европа сегодня — прежде всего Евросоюз. Он объединяет 26 государств, имеет свои органы власти, конституцию, а также своего президента и министра иностранных дел. Мы находимся, таким образом, за пределами главной части современной политической Европы. По выражению Романо Проди, Россия «может стать частью Евросоюза, но не при нашей жизни». Повторю: своим влиянием и множественными связями со странами Европы мы входим в европейское политическое пространство, но мы не являемся частью главной политической организации современной Европы.

В военном плане Россия однозначно не является частью Европы как политического феномена. В военном плане Европа — это НАТО. Альянс является «становым хребтом» американской мощи и главным мостом, который соединяет США и Европу. Существующие идеи присоединения России к НАТО выглядят неубедительно, поскольку предполагают — явно или скрыто — подчинение России и системы ее интересов интересам этой организации, в которой доминируют США.

В экономическом смысле мы, безусловно, являемся частью Европы. И то, что европейцы закупают 50 % потребляемого ими газа в России, доказывает это. Тот факт, что основные инвестиции поступают к нам из таких стран, как Великобритания, Германия, Голландия, Швейцария, также доказывает, что мы являемся частью Европы. Равно как и то, что 40 % нашего торгового оборота приходится на страны ЕС.

При этом наши экономические отношения, хотя и демонстрируют значительную устойчивость, подвержены влиянию отношений политических. Они постоянно испытывают на себе политическое давление. Например, после т. н. «газовых войн» России с Украиной, а затем и Белоруссией европейцы поставили перед собой задачу резко сократить энергетическую зависимость от России, а для этого — диверсифицировать источники получения энергоресурсов. Ради этого планируется построить целую систему газопроводов из Каспийского региона в Европу, начиная с газопровода «Набуко». И хотя Владимир Путин постоянно подчеркивает, что у «Набуко» будет проблема с наполняемостью, т. е. нехваткой газа, европейцы не отказались от этого проекта. Причина в том, что строительство «Набуко» — не чисто экономическое, а во многом и стратегическое решение, которое призвано в перспективе снизить экономическое присутствие России в Европе.

Как же в этих условиях рассматривать установку на «конвергенцию» с Европой? Такая конвергенция возможно только при одном условии: если Россия примет условия, которые перед ней будут официально или неофициально поставлены.

До сих пор политика Евросоюза в отношении России носила скорее ограничительный характер. Несмотря на все усилия, российскому руководству не удается добиться серьезного сдвига в вопросах о визах. Несмотря на то что на саммите НАТО в Бухаресте (апрель 2009 года) Грузию и Украину в альянс не приняли, общая установка на положительные евроатлантические перспективы Киева и Тбилиси была подтверждена. Вместе с США Европа заявила: в один прекрасный день эти страны станут членами НАТО. При этом о возможном членстве России в НАТО в европейских столицах и не заикаются. То есть нас опять отсекают от Европы.

После войны между Грузией и Россией ЕС принял специальную программу — «Восточное партнерство». В нее вошли Азербайджан, Грузия, Армения, Белоруссия (страна, с которой ЕС до недавних пор вообще не имел никаких отношений, а правление Лукашенко называл «диктаторским режимом»). Эта программа призвана усилить влияние Евросоюза в этих странах и, соответственно, ослабить там влияние России. После принятия программы французская газета «Ле Монд» прямо написала, что речь идет о «схватке за влияние» с Россией на постсоветском пространстве. То есть после военных действий РФ на Кавказе ЕС посчитал, что ему нужно проводить более активную политику, направленную на увеличение своего стратегического влияния в странах СНГ и нацеленную на оттягивание их от России. Это не политика сотрудничества с Россией в этих странах, а политика соперничества и конкуренции.

В 2009 году лидеры Евросоюза приняли решение возобновить переговоры о стратегическом партнерстве с Россией. Регулярно проходят саммиты Россия — Евросоюз. Но так же регулярно они не дают конкретных результатов. Если почитать американскую и европейскую прессу, посмотреть телевидение, послушать выступления депутатов на Парламентской ассамблее Совета Европы, в Европарламенте и те резолюции, которые принимаются в наш адрес, то практически все они носят антироссийский характер.

Задача сближения России и Евросоюза политически выглядит как позитивная и многообещающая. Но целесообразно видеть факторы, ограничивающие это сближения с тем, чтобы не оказать в плену иллюзий. 

РОССИЯ — НАТО: «НОВОЕ НАЧАЛО»?

Генсек НАТО Андерс Фог Расмуссен мог считать свой визит в Москву (декабрь 2009 года) очень и очень успешным. Расмуссена приняли и Медведев, и Путин, что символично, потому что далеко не всех представителей международных организаций (пусть даже такой, как НАТО) принимают и президент, и премьер. Это означает, что России дала положительный ответ на заявленное НАТО желание открыть новую страницу в отношениях между альянсом и Москвой.

Настораживают, однако, три вещи. Прежде всего: НАТО и Россия с завидной регулярностью объявляют о начале новых отношений между ними, и каждый раз за объявлением о начале новых отношений следует серьезный кризис.

Первый раз это было в середине 90-х, когда Россия вступила в программу сотрудничества с НАТО под названием «Партнерство во имя мира». Но не успел Андрей Козырев и Вилли Класс (в то время генсек альянса, позже подавший в отставку из-за обвинений в коррупции) под фанфары «открыть новую страницу», как США и их союзники по НАТО заявили, что будут принимать в свои ряды Польшу, Венгрию и Чехию. И тогда даже такой прозападный министр иностранных дел, как Андрей Козырев, в знак протеста ушел с церемонии подписания вступления России в «Партнерство во имя мира». Тогда возник первый в истории новой России «микрокризис» в отношениях с НАТО.

Второй раз кризис возник — и это был уже крупный кризис — после того, как НАТО в марте 1999 года начало бомбить Югославию. Альянс развязал первые военные действия в Европе и против европейской страны с 1945 года! И сделал это вопреки «Основополагающему акту Россия — НАТО», который был подписан в Париже в июне 1997 года. В Акте содержалось обязательство сторон координировать и согласовывать свои действия в области европейской безопасности. Однако когда НАТО понадобилось бомбить Белград, эти обязательства были отброшены, а сам Основополагающий акт грубо нарушен. Это подтвердило правоту противников этого документа, среди которых был и автор этих строк; они предупреждали в 1996–1997 годах, что Акт нужен был альянсу исключительно для того, чтобы прикрыть им, как фиговым листком, антироссийский характер решения о расширении альянса на восток. После войны в Югославии Россия решила заморозить отношения с НАТО — и они оставались замороженными до 2000 года.

Третий крупный кризис возник в результате войны между Грузией и Россией в августе 2008 года. Тогда НАТО резко осудило Россию за то, что она защитила своих граждан в Южной Осетии и Южную Осетию и Абхазию от агрессии режима Саакашвили. Для альянса действия России были «оккупацией» части территории Грузии. Вновь интересы и представления Москвы и Брюсселя фронтально столкнулись — на сей раз по поводу Кавказа.

Троекратное повторение кризисов говорит о том, что между сторонами существуют фундаментальные противоречия в подходах к мировой политике. Вместе с тем многократное объявление «нового начала» в отношениях между Россией и НАТО отражает и объективную потребность: мы находимся на одном континенте, и нам надо каким-то образом взаимодействовать. Проблема состоит в том, что это взаимодействие зиждется на очень шаткой основе.

Находясь в Москве, Расмуссен заявил: «По принципиальным вопросам мы на компромиссы не пойдем». Что это означает? Это означает, что по принципиальным вопросам НАТО не собирается принимать во внимание интересы России. И на счет этого не должно быть никаких иллюзий. Расмуссену надо отдать должное — он это заявил на своей финальной пресс-конференции, чтобы никто в Москве на этот счет не обманывался.

За подтверждением «принципиальности» НАТО далеко ходить не надо. Взять такой серьезный вопрос, как будущее системы европейской безопасности. В своем нынешнем виде она строится вокруг НАТО. Как говорят эксперты, она «НАТОцентрична». И это вполне устраивает наших западных партнеров.

Но это не устраивает Россию, потому что она не входит в натовскую систему безопасности. В нее также не входит Беларусь, Молдавия, Украина и три закавказские республики. Более того, в НАТО не входят даже некоторые нейтральные страны Европы. То есть система безопасности под эгидой НАТО не носит всеобъемлющий характер. Поэтому Россия предлагает рассмотреть возможность создания новой системы, которая действительно могла бы считаться всеобъемлющей, для того чтобы на практике реализовать принцип неделимости европейской безопасности.

Эта инициатива, которую президент РФ Дмитрий Медведев выдвинул в прошлом году, до сих пор пользовалась в основном холодным приемом со стороны Запада. В то время, как такие страны — члены НАТО, как Словения, Португалия или Греция, были готовы обсуждать с нами этот проект, от наших американских партнеров мы с самого начала услышали, что система европейской безопасности на основе НАТО уже существует, а потому нет смысла придумывать что-то новое. Хотя официальная позиция США состоит в том, что они готовы «обсуждать» это предложение, реальная позиция администрации была такой же, как и у администрации Буша. Смысл ее состоял в том, чтобы под разговоры о готовности «обсуждать» эту идею на самом деле ее похоронить.

Второй вопрос, который возникает в условиях «нового этапа» в отношениях с НАТО, касается уже самой России. Сегодня высказываются идеи «стратегического альянса» с НАТО, вступления России в политическую организацию НАТО, и так далее. Но ради чего?

Как известно, НАТО модернизацией экономики — а именно это Дмитрий Медведев объявил главной задачей для России — не занимается. Если НАТО чем и занимается, то это модернизацией военной структуры Грузии и подготовкой вооруженных сил Грузии, возможно, для каких-то новых агрессивных действий. НАТО не будет заниматься модернизацией экономики России. От того, что Россия пойдет на уступки НАТО, к нам не хлынет поток западных инвестиций. Такие потоки, как показывает опыт Китая, зависят от того, насколько привлекательна для внешних инвесторов экономика страны, а также от ее перспектив.

Модернизация — это внутренний вопрос. Его надо решать за счет мобилизации внутренних источников и создания экономически привлекательного климата для инвесторов. Но не надо рассчитывать на зарубежного «дядю», который вдруг придет и непонятно из каких побуждений, ни с того, ни сего начнет модернизировать Россию и делать ее более сильной и более конкурентоспособной. Западный «дядя» в этом не заинтересован.

И третье: а на что мы, собственно, рассчитываем, когда говорим о «новом начале» в отношениях с НАТО? Чего мы хотим получить от этого? Если речь идет только о том, что стороны хотят помириться после кавказской войны, тогда это оправдано. Но если мы считаем, что получим от этой организации какие-то твердые гарантии, например, отказа от дальнейшего расширения на восток, то мы их не получим. НАТО постоянно подчеркивает, что оно будет расширяться на восток — это вопрос времени. Опять же, Расмуссен (и снова надо отдать ему должное) в Москве честно сказал, что он лично «не видит потребности в новом договоре» о безопасности в Европе. То есть генсек НАТО дал понять, что он предложение Медведева о коллективной безопасности НАТО не принимает, потому что НАТО устраивает та система безопасности, которая основана на самом НАТО и которая предполагает дальнейшее расширения альянса.

В силу всего этого нам следует подходить к взаимодействию с НАТО не просто с открытыми глазами, а с широко открытыми глазами. И не надо подпадать под магию слова «перезагрузка». У этого слова есть определенный шарм. Но за ним надо видеть реальные интересы сторон, реальное соотношение сил и реальные намерения НАТО. 

«СТАЛЬНАЯ МАГНОЛИЯ» И ЕЕ МУДРЕЦЫ

Весной 2010 года Москву посетила т. н. «группа мудрецов» во главе с бывшим госсекретарем США Мадлен Олбрайт по прозвищу «стальная магнолия» (Олбрайт очень любит броши в виде цветков, отсюда и прозвище). Она представляла Североатлантический альянс, который поручил ей разработать основы новой стратегической концепции НАТО. Ее принятие запланировано на 19–20 ноября 2010 года, когда состоится саммит НАТО в Лиссабоне. В связи с этим оживилась дискуссия относительно того, как Россия должна вести себя по отношению к НАТО.

В настоящий момент прослеживаются две основные линии. Одна представлена в военной доктрине России, подписанной президентом в декабре 2009 года. Секретарь этого органа власти Патрушев публично озвучил основные положения доктрины. В ней говорится, что Россия рассматривает как угрозу дальнейшее расширение альянса в направлении ее границ. Угрозу представляет собой и стремление НАТО присвоить себе глобальные функции, т. е. выйти за пределы исторически сложившейся сферы своей деятельности, и начать заниматься проведением военных, миротворческих и других операций далеко за пределами Североатлантического региона, как НАТО уже и делает в Афганистане.

Официальная позиция альянса в вопросе о расширении, его стремление приблизить военную инфраструктуру стран — членов НАТО к границам России вызывает беспокойство в Москве. Недовольство этим обстоятельством прозвучало в начале февраля 2010 года на ежегодной международной конференции НАТО по вопросам безопасности в Мюнхене (той самой, где со своей знаменитой Мюнхенской речью выступил в 2007 году Владимир Путин). Выступавший на ней российский вице-премьер Сергей Иванов заявил, что Россия требует от НАТО полных разъяснений по поводу того, почему США будут размещать в Румынии и прилегающей к ней акватории Черного моря новые системы противоракетной обороны США.

Вторая точка зрения принадлежит Институту современного развития (ИНСОР). Это структура, председателем попечительского совета которой является президент Дмитрий Медведев, в силу чего на аналитические разработки ИНСОР обращается особое внимание. В своем последнем докладе, который называется «Россия XXI века, образ желаемого завтра», ИНСОР настаивает на том, что наша страна должна будет присоединиться к НАТО в недалеком будущем. Единственная оговорка, которая есть по этому поводу, — что это должно быть «изменившееся НАТО». Т. е. если НАТО существенно изменится, то Россия, по мнению авторов доклада ИНСОР, должна стать его членом.

Эта позиция выражает точку зрения либерального крыла российского политического класса, пользующегося значительным влиянием в руководящих сферах. Эта точка зрения не пользуется большой поддержкой населения. По опросу «Левада-центра», проведенному весной 2009 года, только 3 % населения считают, что Россия должна вступить в НАТО. Тем не менее, на политическом уровне такой подход непропорционально сильно представлен сторонниками безоговорочного сближения России с альянсом.

Проблема, однако, в том, что пока НАТО меняется не в ту сторону, которая позволила бы России стать членом этой организации. И это подтвердили встречи со «стальной магнолией» и ее мудрецами. Главное изменение состоит в том, что альянс намерен не просто выйти за пределы евроатлантического региона и своих исторических границ — это уже сделано в Афганистане. Проблема в том, что НАТО намерено сделать это своей постоянной политикой. Как стало ясно из высказываний Олбрайт, альянс также претендует на то, чтобы заниматься вопросами борьбы с глобальным потеплением, с хакерами и с перебоями в поставках энергоносителей членам организации. Таким образом, НАТО намерено превратиться в структуру, обеспечивающую безопасность Запада не только в военном, но и в информационном, климатическом и энергетическом отношениях.

Зато в том, что касается России, НАТО практически не меняется. Даже риторика остается прежней, какой она была 10 лет тому назад: мол, НАТО России не угрожает, постепенно изменяется, «холодная война» позади и России нечего опасаться. Но словами все и ограничивается. Со стороны его руководства мы видим постоянное информационно-политическое давление на нашу страну, с тем, чтобы Россия согласилась со стратегическими намерениями НАТО или, по крайней мере, не возражала против них. При этом сам альянс в своей реальной политике ничего менять не собирается. Зато к нам постоянно едут все новые и новые делегации — выяснять наши намерения и убеждать нас воспринимать НАТО как благотворительную организацию. Умиление некоторых наших СМИ по этому поводу удивляет. Одно дело встречаться и вести переговоры, и совсем другое — испытывать по этому поводу чувство радостного опьянения. Та же Мадлен Олбрайт не случайно была прозвано «стальной магнолией»: в администрации Клинтона она имела репутацию «ястреба» и была одним из главных сторонников идеи расширения НАТО на восток. И по отношению к России она всегда занимала весьма скептическую позицию, поддерживая восточных европейцев против нас.

Словом, сам по себе приезд делегации во главе с Олбрайт отнюдь не является позитивным сигналом для нас. Это просто означает, что в разработке стратегической концепции НАТО участвуют серьезные фигуры, имеющие, среди прочего, и большой опыт участия в «холодной войне» против нашей страны. Среди «мудрецов» есть и другие люди, например, бывший посол Италии в России и бывший госсекретарь МИД Италии Джан-Карло Арагона, но и они действуют в рамках тех параметров, которые задает НАТО работе Совета.

Генсек НАТО Расмуссен называет восстановление доверия с Россией одним из приоритетов этой организации. При этом тот же Расмуссен в интервью западным СМИ, например, американскому журнала «Тайм», дает понять, что задача состоит в установлении лучших отношений с РФ, но без серьезных уступок ей. А значит, по логике Расмуссена, уступки должна делать сама Россия — и только она.

Активность представителей Альянса на информационном поле (приглашение С. Лаврова и С. Иванова на мюнхенскую конференцию, приезд Олбрайт, многочисленные заявления Расмуссена) как раз направлена на то, чтобы уступки делали мы. И самое главное — согласились с развитием альянса в том направлении, которое определено в Брюсселе, но не отвечает нашим интересам. От нас хотят, чтобы мы активнее поддерживали НАТО в Афганистане, чтобы мы не стали противодействовать следующей волне расширения НАТО, спокойно воспринимали усиление присутствия альянса в бассейне Средиземноморья и чтобы не возражали против того, чтобы НАТО играло не только региональную, но и глобальную роль. И тогда — мы можем быть в этом уверены! — нас в очередной раз похвалят и назовут хорошим и ответственным партнером. А нашего президента похлопают по плечу. Вот только нужна ли нам такая политика? 

ЛОГИКА ДВОЙНЫХ СТАНДАРТОВ

Во время пребывания в Москве президента Абхазии Сергея Багапша было подписано соглашение о создании объединенной российской военной базы на территории этой республики. Этот шаг стал логическим следствием того договора, который был подписан между Москвой и Сухуми в 2008 г. В рамках договора Россия обещала оказывать содействие в обеспечении независимости, суверенитета и безопасности Абхазии. Таким образом, ничего принципиально нового не произошло. Дело шло о развитии и практическом наполнении тех договоренностей, которые были достигнуты сразу после признания Россией Абхазии и Южной Осетии.

Военно-морская база в Абхазии имеет большое значение — как для Абхазии, так и для России. Во-первых, она гарантирует безопасность Абхазии в условиях, когда в Грузии по-прежнему есть планы по возвращению утраченных территорий силовым путем. Во-вторых, эта база — наш ответ на резкое наращивание военного присутствия США в бассейне Черного моря. США строят две новые военные базы — на территории Болгарии и Румынии, поставляют оружие в Грузию, обещают руководству Украины принять ее в НАТО. Вашингтон уже договорился с Румынией о том, что на ее территории и в прибрежной акватории будут размешаться системы противоракетной обороны сухопутного и морского базирования. Такие же переговоры ведутся и с Болгарией.

Более того. В последние годы возросло стратегическое значение Закавказья. Оно стало одним из главных путей переброски углеводородного сырья из Каспийского региона в Европу (и в более широком плане — на Запад). Через территории Закавказья проходят несколько нефтепроводов, из которых главным является Баку — Джейхан. Кроме того, планируется прокладка новых крупных нефтегазовых магистралей, таких, как газопровод «Набуко». Соответственно, стратегическое значение таких точек, как Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах, резко возрастает. Закономерно возрастание политической активности вокруг этих территорий.

В силу этого негативная реакция НАТО на военное соглашение между Россией и Абхазией была предсказуема. Эта организация, как всегда, исходит из логики двойных стандартов. По принципу «что можно нам — нельзя никому другому». Например, представители НАТО заявили о том, что это соглашение не имеет юридической силы, поскольку, мол, Абхазия — непризнанная республика. Однако в то же самое время, надо полагать, США считают свою базу в Косово (которой пользуются и страны НАТО) «имеющей юридическую силу». Между тем Косово не является общепризнанным членом международного сообщества. Тот факт, что оно признанно 56 государствами, еще не сделал Косово ни членом ООН, ни других международных организаций.

Полное признание государства происходит только после его приема в Организацию Объединенных Наций. В этом смысле статус Косово на сегодняшний день равен статусу Северного Кипра, который признает только Турция. Косово признали 56 западных государств и их союзников, но статус Косово и других непризнанных республик — с точки зрения международного права — абсолютно идентичен. Косово и Северный Кипр — это не признанные в международном плане образования. То же самое касается Абхазии и Южной Осетии. Но это не означает, что договор между РФ и Абхазией не имеет юридической силы. Напротив, он имеет такую же юридическую силу, как и пребывание Турции на территории Северного Кипра и американские базы в Косово. Это можно назвать «юридической силой де-факто». С этим фактом НАТО придется считаться и принимать его во внимание.

Наши западные партнеры настаивают на том, что Абхазия и Южная Осетия по-прежнему являются частью территории Грузии. Однако настаивать можно вообще на чем угодно. Это принципиально не влияет на реальность, а реальность состоит в том, что эти территории де-факто не являлись частью Грузии уже с 1992–1993 годов, когда там шла война и Грузия перестала их контролировать. Сегодня же эта ситуация нашла свое логическое завершение в окончательном выходе Абхазии и Южной Осетии из состава Грузии. В силу этого Россия правомочна заключать с ними те соглашения об их защите и безопасности, которые стороны считают необходимыми.

Выступая в лондонском Королевском институте международных отношений (Chatham House), Михаил Саакашвили призвал европейские страны вмешаться в ситуацию, заявив: «Если забияк не призвать к порядку, они наглеют». На самом деле, эта формулировка относится к самому Саакашвили. В свое время его не призвали к порядку, и тогда он, при скрытой, но очевидной поддержки администрации Буша, обнаглел и начал атаку на Цхинвал, которая закончилась полным отторжением Южной Осетии и Абхазии от Грузии. Ответственность за это несет «забияка» Саакашвили, которого «вовремя не призвали к порядку». 

ВЕРНЕМСЯ ЛИ МЫ В АФГАНИСТАН?

Как известно, в последнее время НАТО проявляет к нам повышенный интерес. Дмитрия Медведева настойчиво приглашали на саммит НАТО в Лиссабоне. В Москве провели выездную Мюнхенскую конференцию, где опять же говорили о сотрудничестве с Россией. А генеральный секретарь организации Андерс Фог Расмуссен постоянно заявляет, что НАТО должно создать совместную с Россией европейскую противоракетную оборону. И даже насчет возможного вступления России в альянс западные политики все чащи повторяют: а почему бы и нет? К чему бы это? Откуда такой внезапный приступ любви, особенно если учесть, что Россия так и не отказалась от признания Абхазии и Южной Осетии, не намерена мириться с Саакаашвили и не согласна с НАТО по ряду других вопросов? Ответов может быть несколько. Один из них — самый простой — выражен одним, отдающим большой кровью словом, — Афганистан.

В Афганистане, откуда в XIX веке побежденной ушла дотоле непобедимая британская армия, а в XX — войска советской сверхдержавы, США и НАТО могут потерпеть сокрушительное поражение. Об этом много говорят и много пишут, но для меня самым показательным был тот напряженный пафос, с которым об Афганистане говорил генсек НАТО Расмуссен в конце мая в Риге. Выступая перед несколькими сотнями парламентариев из всех стран альянса, Расмуссен заклинал: «Мы должны победить в Афганистане, мы можем победить в Афганистане, и мы победим в Афганистане!» Но почему-то залу эта уверенность не передавалась. Аплодисментов не было.

Примерно тогда же, летом, немецкий журнал «Шпигель» объяснил, почему ассамблея НАТО была столь холодна к словам своего лидера. «Американцы и их союзники выигрывают все сражения, но проигрывают войну», — написал «Шпигель». А потому, чтобы повернуть в другую сторону ход событий, в НАТО очень хотели привлечь к этой войне Россию. Если же говорить проще, то НАТО всеми силами стремится втянуть нас в Афганистан.

Россия возвращается в Афганистан — примерно с такими заголовками вышли на прошлой неделе сразу несколько западных газет. «Большая игра вновь набирает обороты, — пишет «Индепендент». — Ожидается, что на ноябрьском саммите НАТО президент Медведев окажет помощь миссии альянса в Афганистане. Маловероятно, что Россия пошлет в Афганистан войска, но все равно ход событий примечательный».

В настоящий момент мы уже участвуем в обучении афганских военных, а также полицейских, занимающихся борьбой с наркотрафиком. Однако теперь, как сообщает «Гардиан», ведутся переговоры о поставках в Афганистан российских тяжелых вертолетов, обучении афганских летчиков и перевозках через нашу территорию военных грузов альянса. И ожидается, что на саммите НАТО в Лиссабоне будет объявлено о кардинально новом соглашении на этот счет.

В ответ, сообщает британская печать, Москва хочет, чтобы альянс признал свершившимся фактом нынешнюю ситуацию вокруг Южной Осетии и Абхазии, сократил свою военную поддержку Грузии и консультировался с Россией по поводу размещения будущих элементов ПРО в Европе. «Альянсу будет нелегко проглотить эту пилюлю, — пишет «Индепендент». — Но какие нежности при нашей бедности?» — восклицает газета, имея в виду отчаянное положение сил альянса в Афганистане.

Отметим: до сих пор мы вели себя весьма аккуратно с Афганистаном. Наша поддержка НАТО была весьма ограниченной. И если в Лиссабоне будут достигнуты новые договоренности, нам важно не перейти известную грань, перейдя которую, мы окажемся напрямую втянутыми в войну. «Сейчас, когда администрация Обамы отчаянно пытается выполнить обещание о начале вывода войск из Афганистана в июле будущего года, американцам необходима помощь, и почему бы не обратится за ней к русским», — пишет обозреватель Энн Пенкет, которая несколько лет была обозревателем «Индепендент» в России. «Сладкие песни НАТО могут заставить Москву забыть о своем горьком опыте».

Вот этого нам необходимо избежать. Выиграть несколько очков в большой дипломатической игре вокруг европейской безопасности и будущего Афганистана вполне можно, но только не ценой военного возвращения в Афганистан, где мы уже были — и с известным результатом. «История разногласий между Россией и НАТО не должна омрачать того факта, что более глубокое участие России в афганской кампании — хорошая новость как для НАТО, так и для Афганистана», — пишет лондонская «Таймс». Однако насколько это хорошая новость для России, совсем другой вопрос. Некоторые формы сотрудничества с НАТО оправданны: нам не нужны потоки наркотиков из Афганистана. Но столь же оправданно мы сейчас не участвуем в этой войне. И чем дальше мы от нее останемся, тем лучше. 

МОДЕРНИЗАЦИЯ В ОБМЕН НА ДЕМОКРАТИЗАЦИЮ?

В ходе переговоров между Дмитрием Медведевым и Ангелой Меркель, которые прошли в июле 2010 года в Екатеринбурге, российский президент вновь призвал западные (на этот раз германские) концерны и фирмы участвовать в российской модернизации. С тем же призывом он выступал и в ходе своего июньского визита в США.

Со своей стороны, канцлер ФРГ согласилась с тем, что партнерство во имя модернизации становится главным содержанием российско-немецких отношений. При этом она настойчиво повторяла, что модернизация предполагает не просто приобретение высоких технологий или создание инновационных проектов, а прежде всего, означает демократизацию политической системы, установление верховенства права, обеспечение независимости суда, создание условий для полной свободы слова и улучшение положения дел с правами человека.

Меркель выразила общую позицию Запада. В США — и это показали комментарии к визиту президента Медведева в эту страну — также настаивают на том, что, прежде чем Россия начнет получать большие объемы западных инвестиций и западные технологии, она должна изменить свою политическую систему в пользу «демократизации». Причем зачастую эти рекомендации носили откровенно агрессивный характер. «Путь к модернизации, г-н Медведев, — язвительно заметила газета «Уолл-стрит джорнэл», — начинается не в американской Силиконовой долине, а у дверей камеры Михаила Ходорковского». О деле Ходорковского настойчиво спрашивали и Владимира Путина зарубежные участники Валдайского клуба — настолько настойчиво, что Путину пришлось предложить им оставить этот вопрос российской судебной системе.

Евросоюз, который ведет с нами переговоры о «партнерстве ради модернизации», в мае 2010 года высказал нам свои пожелания в специальном докладе. Причем большое место в них занимает политическая сторона вопроса: верховенство права, независимость суда, политическая конкуренция, свобода слова, соблюдение прав человека.

Создалась парадоксальная ситуация: Россия устами своего президента говорит о том, что модернизация предполагает сближение с Западом. А Запад, в свою очередь, утверждает, что это невозможно без изменения характера российской политической системы. Причем это звучит скорее как условие, чем как пожелание (хотя в июле 2010 года бывший президент Польши Александр Квасьневский убеждал меня в обратном).

Такая постановка вопроса имеет несколько смыслов. Во-первых, обозначить предпочтения и приоритеты Евросоюза в диалоге с Россией. Во-вторых, возможно, подыграть Дмитрию Медведеву, которого в ЕС считают сторонником демократизации — в противовес более консервативному, в глазах европейцев, Владимиру Путину. Наконец, оказать поддержку российской либеральной оппозиции, которую на Западе по-прежнему считают своим главным политическим союзником в России.

Общий смысл послания Евросоюза Кремлю был таков: если вы будете меняться в нашем направлении, тогда можете рассчитывать на переход Запада к более благосклонному восприятию российских потребностей в области инвестиций и высоких технологий. Если же вы не пойдете по этому пути, то мы, конечно, не откажемся от сближения с вами, но и не следует ожидать особый прорыв в технологическом сотрудничестве, которое для России более всего важно.

Это — серьезный вызов для Дмитрия Медведева. Когда он возглавил государство, нынешняя российская политическая система уже была создана. Некоторые ее называют «путинской вертикалью власти», на Западе ее называют «авторитарной», в России говорят о «мягком авторитаризме» или же об «управляемой демократии». Но суть понятна. Она состоит в том, что между демократической моделью, которую считает для себя нормой Запад, и той моделью, которая создана в России, есть большое, причем качественное различие. Оно достаточно очевидно, если мы посмотрим на роль Госдумы, которая фактически перестала быть оппонентом исполнительной власти и, скорее, является ее продолжением. Или если посмотреть на выборы, когда необходимо вмешательство президента для того, чтобы некоторым оппозиционным партиям не блокировали путь в региональные парламенты.

«У России — своя демократия», — заявил на Ярославском форуме, проходившем в начале сентября 2010 года, Владислав Сурков. Но на Западе с этим не согласны. Об этом весьма прозрачно высказался на том же форуме советник Обамы по России Майкл Макфол. На Западе существует своя система контроля и управления демократическими процессами, весьма изощренная и скрытая, тогда как в России политическая система жестко управляется из единого центра. Причем в российских верхах нет намерения — и тем более готовности — идти по пути изменения характера этой системы.

Система «управляемой демократии» стала результатом всего политического развития страны, начиная с 2000 года. Она представляет собой и своеобразный ответ на неуправляемость «ельцинской эпохи». Тогда мы, вслед за СССР, чуть было не потеряли и Россию. Ведь от нас вполне могла отделиться Чечня, а это запустило бы «эффект домино», то есть процесс отделения других национальных, прежде всего — северокавказских республик. Само создание ныне действующей «вертикали власти» было вызвано необходимостью удержать Россию в рамках управляемости. Однако процесс пошел дальше. И вместо необходимой управляемости Россия получила систему жесткой управляемости политическими процессами, тогда как управляемость в остальных сферах (например, в армии, где до сих пор процветает дедовщина, или в лесном хозяйстве, как показали пожары лета 2010 года) осталась на невысоком или откровенно низком уровне.

В ситуации, когда жесткая управляемость была распространена практически на все сферы политической и общественной жизни, возникло серьезное противоречие между внешнеполитической доктриной Медведева, состоящей в необходимости сближения с Западом, и теми политическими реалиями, которые существуют внутри страны. Маловероятно, что Запад удовлетворится косметическими изменениями в российской системе власти. Например, сохранением 7-процентного порога на выборах при той лишь поправке, что партиям, получившим 5 процентов голосов, разрешат иметь одного представителя в Госдуме. Характерно, что Дмитрия Медведева уже критиковали западные либеральные издания за отсутствие серьезных сдвигов в России, в том числе за то, что он инициировал и подписал закон, дающий большие полномочия ФСБ (см., например: Julia Joffe. No White Knight. — Foreign Policy. August 9, 2010).

Соответственно, сторонники привлечения Запада к модернизации России оказываются в сложном положении. Чтобы удовлетворить пожелания западных партнеров, власть должна пойти на резкую демократизацию политического процесса в России. Но к этому, как представляется, нынешняя власть не готова и не считает такие изменения отвечающими ее интересам.

По всей вероятности, наше дальнейшее развитие отношений с Западом будет происходить в рамках этого противоречия. С одной стороны, руководство России будет стремиться к сближению, будет призывать Запад играть большую роль в процессах модернизации России. А Запад, со своей стороны, будет выставлять нам внутриполитические условия, добавляя еще и внешнеполитические — вроде отказа от признания Абхазии и Южной Осетии или вывода войск из Приднестровья.

Это неизбежно сделает процесс «перезагрузки» отношений с Западом очень сложным и противоречивым. Ведь «перезагрузка» означает для наших западных партнеров не только расширение поля взаимодействия во внешней политике. Дело идет о том, чтобы под знаменем сближения изменить характер российской политической системы и власти. Именно здесь находится огромное — и, возможно, главное поле противоречий между нынешним российским руководством и его западными партнерами. 

СИНДРОМ УНТЕР-ОФИЦЕРСКОЙ ВДОВЫ

В конце 2009-го — 2010 г. руководство России сформулировало доктрину сближения с Западом во имя модернизации. Суть ее в том, что нам следует отказаться от конфронтационных отношений с Западом, минимизировать разногласия как с ЕС, так и с США, чтобы в духе «перезагрузки» отношений выйти на новое качество этих отношений, что позволило бы России использовать западный потенциал для своей модернизации. В принципе, такая постановка вопроса разумна. Однако она требует верного анализа политической ситуации, точного расчета и умения вести тонкую тактическую игру. Понятно, что наши партнеры по «перезагрузке» преследуют свои собственные цели. И не следует считать, что какими-то отдельными шагами им навстречу мы сумеем добиться качественного изменения ситуации. И прежде всего — массового притока зарубежных инвестиций и высоких технологий в Россию.

Выработка такого правильного курса является достаточно сложным делом. Вся история внешней политики и международных отношений показывает, что резкие движения (даже те, которые кажутся многообещающими) не всегда дают ожидаемый результат. Напротив, плавное, постепенное и выверенное движение может оказаться более результативным. Примером неоправданного поведения стало голосование делегации российской Госдумы на заседании Парламентской Ассамблеи Совета Европы 22 июня 2010 года.

На этом заседании была принята критическая по отношению к России резолюция, касающаяся ситуации на Северном Кавказе. Российские делегаты поддержали резолюцию, которая, в частности, «осуждает нарушения прав человека и климат полной безнаказанности на Северном Кавказе». Абсурдность такого голосования очевидна. Если делегация какого-либо государства поддерживает резолюцию, направленную против его собственной политики, то это означает, что она признает неспособность государства справиться с ситуацией. Это напоминает «синдром унтер-офицерской вдовы», которая сама себя высекла.

Не случайно российские правозащитники и западные делегаты Совета Европы выражали свою неподдельную радость по поводу того, что российская делегация поддержала резолюцию, которая осуждает Россию же за ситуацию на Северном Кавказе, и говорили, что это «исторический момент». Но при этом были крайне удивлены поведением российских представителей. Удивляться было чему: впервые за 14 лет делегация России поддержала жесткую резолюцию против самой России. Более того, отдельные ее члены хвалили этот документ за «объективность и сбалансированность». Откровенное недоумение по этому поводу выразила американская газета «International Herald Tribune», озаглавив свою статью так: «Россия поддержала жесткий доклад СЕ против ее собственной политики».

Что же могло быть причиной такой позиции и стол ь странного голосования? Желание понравиться Западу? Стремление срочно снять целый ряд спорных моментов в наших отношениях с Западом? И для этого пойти навстречу западным пожеланиям? До сих пор российские делегации жестко полемизировали с такого рода резолюциями. И это понятно: государства не голосуют против самих себя. Но в этот раз единственное, что сделали наши делегаты, — попросили подкорректировать слишком жесткий язык текста резолюции, где правление господина Кадырова в Чечне было названо «культом личности». После того, как эта поправка была принята, один из членов нашей делегации заявил, что все оставшиеся части документа нас вполне устраивают. Но если этот ход был рассчитан на то, чтобы снять напряжение в отношениях между большей частью Совета Европы и Россией по Северному Кавказу, то он не мог дать нужного результата. В том числе потому, что ситуация с правами человека, которая осуждается в докладе, не преодолена и, вероятно, еще долго преодолена не будет.

Как стало известно, российская сторона рассчитывала, что после такого голосования удастся добиться от западных делегатов более мягкой позиции по другим важным для нас вопросам. Расчет был на то, что будет закрыто т. н. «южноосетинское досье». С 2008 года в Совете Европы готовились доклады по ситуации в Южной Осетии. Практически на каждом заседании Парламентской Ассамблеи Совета Европы принималась резолюция с требованием отозвать признание независимости Абхазии и Южной Осетии и вывести с их территории российские войска.

Судя по всему, замышлялся такой размен: наша делегация согласится с жестким докладом Совета Европы по Северному Кавказу, а ПАСЕ откажется от принятия новой резолюции по Южной Осетии, которая осуждает Россию и требует от нас вывода войск, а также отказа от признания независимости этих республик. Но, как и можно было предположить, несмотря на странный оптимизм, который испытывала российская делегация по поводу возможного «размена», размена не произошло. И не могло произойти. Ведь на нынешнем этапе и у Европы, и у США — общая позиция. И она остается неизменной: ни ЕС, ни США не признают Абхазию и Южную Осетию как независимые государства, осуждают РФ за признание этих республик, поддерживают территориальную целостность Грузии и намерены добиваться вывода российских войск с этих территорий.

В этих условиях рассчитывать на то, что Парламентская Ассамблея Совета Европы могла отказаться от возобновления югоосетинского досье, вряд ли было оправданно. Более того, опыт наших взаимоотношений с Западом показывает, что слишком резкие шаги с нашей стороны, которые нацелены на кардинальное улучшение отношений, воспринимаются Западом не так, как мы думаем. Напротив, как показывает опыт, в ответ на наши уступки, как правило, следует выдвижение к нам новых требований. Очень часто на Западе наши шаги навстречу воспринимают как признак слабости и как проявление готовности отказаться от тех позиций, которые Россия занимала до сих пор. Поэтому курс на «перезагрузку» и сближение, который призван помочь в решении задач экономического развития страны, должен быть очень хорошо просчитан. Он должен быть результатом глубокого анализа, а не поверхностных ожиданий и чисто субъективных пожеланий. Иначе он может обернуться непредвиденными политическими поражениями. 

ПОЖЕРТВУЕМ ЛИ МЫ ДРУЖБОЙ С ЧАВЕСОМ?

В начале октября в Москве находился президент Венесуэлы Уго Чавес. Профессиональный военный, полуиндеец, неутомимый оратор, любящий появляться на публике в красной рубахе, друг и почитатель Фиделя Кастро, Чавес является, видимо, одним из самых ярких современных мировых лидеров. На Западе отношение к нему противоречивое — левые устраивают ему овации, правые ненавидят и обвиняют в антиамериканизме. В США Чавеса прямо называют врагом Америки и обвиняют Россию в поддержке Чавеса. И здесь возникает вопрос: нет ли противоречия между политикой сближения с США, которая началась с приходом к власти Обамы, и укреплением отношений с Венесуэлой? И может ли это повлиять на нашу дружбу с Чавесом? Только что состоявшийся визит президента Венесуэлы в Москву показал: не повлияет. Входя визита стороны подтвердили свою близость и договорились о широком взаимодействии в самых разных сферах — от обороны до энергетики. В частности, было подписано соглашение о строительстве в Венесуэле российской атомной электростанции.

В Москву Уго Чавес приехал не только с проектами, но и с подарками, которые он вручил Дмитрию Медведеву на заключительной пресс-конференции. «Это наш шоколад — дешевый и лучший в мире, это — варенье из бананов, а это какао-порошок — тоже лучшие в мире».

Переговоры в Москве Уго Чавеса не могут вызвать удовольствия у администрации США. В Вашингтоне Чавеса рассматривают как откровенного врага Америки, и правые постоянно призывают администрацию Обамы дать понять Москве, что ее тесные связи с Чавесом несовместимы с перезагрузкой. В отношении Ирана такая тактика сработала — Москва согласилась поддержать США в деле ужесточения санкций в адрес Тегерана и отказалась продать Ирану зенитно-ракетные комлпексы С-300. По поводу Чавеса администрация Обамы — по крайней мере, открыто — вопрос перед Москвой не ставит: сегодня для Обамы Иран и Афганистан важнее. Однако в случае с Венесуэлой даже нажим со стороны Вашингтона вряд ли даст нужные США результаты. И дело не только в хороших личных отношениях Чавеса и российских руководителей — отношениях, которых ни у Медведева, ни у Путина никогда не было с президентом Ирана Ахмадинежадом. Дело еще и в том, что у Венесуэлы давние и разнообразные связи с Москвой, а конкретно обвинить ее, кроме антиамериканизма, не в чем: Каракас не замечен в попытках создания ядерного оружия. Чавеса интересует совсем другое оружие — российские истребители, вертолеты, автоматы Калашникова. По американским данным, Венесуэла уже закупила у России оружия на 4 миллиарда долларов и собирается купить еще на пять миллиардов, что не может не тревожить Вашингтон. Стороны уже создали совместные предприятия в области энергетики. В этом сотрудничестве принимают участие такие российские компании как Газпром, Лукойл и Роснефть — они занимаются разведкой и добычей нефти и газа.

Отсюда — общение, полное симпатий и оптимизма. Медведев особенно выделил тот факт, что Венесуэла признала независимость Абхазии и Южной Осетии. «Это символ дружбы между нашими странами. Именно так ведут себя настоящие друзья: когда они обещают, то делают, а не болтают об этом», — сказал президент.

Такое общение с президентом Венесуэлы не вызывает восторга в Вашингтоне. И даже если администрация Обамы об этом молчит, в США нас часто упрекают в том, что Россия развивает связи с врагами Америки. «России стоит задаться вопросом, помогают ли ей связи с жестокими и авторитарными режимами проводить модернизацию, укреплять законность и привлекать западный капитал», — возмущается Ариэль Коэн из правоконсервтивного фонда «Хэритедж фаундейшн». Дело, однако, в том, что отношения с Венесуэлой дают прямую выгоду крупным российским концернам и приносят немалые средства в бюджет, а этим Москва в последние годы не пренебрегает. Что же касается США, то пока кроме обещаний, да и то не слишком обнадеживающих, мы оттуда мало что получаем. Согласимся: 1 миллиард долларов инвестиций в Сколково, разбросанный на 10 лет, не очень впечатляет. А что касается какого-то еще участия в нашей модернизации, то Америка пока не спешит. Даже давно заключенные соглашения, типа т. н. урановой сделки, до сих пор не ратифицированы конгрессом США. Хотя нам обещали, что эта сделка компенсирует Москве отказ от 800 миллионов долларов, которые мы должны были получить от Ирана за С-300, соглашение до сих пор не утверждено конгрессом.

В такой ситуации, сколь бы ни были теплыми отношения Медведева и Обамы, нет ни одного аргумента, почему Москва должна сокращать свое сотрудничество с Венесуэлой. 

МОДЕРНИЗАЦИЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Может ли внешняя политика сыграть решающую роль в модернизации России? И нужно ли менять наш внешнеполитический курс ради обеспечения наилучших условий для модернизации? А если менять, то насколько? Все эти вопросы в последнее время оказались в центре политических дискуссий. Что же говорит нам уже накопленный опыт?

На протяжении последних 20 лет мы испробовали разные схемы и разные концепции общения с Западом. У нас был опыт козыревско-ельцинской дипломатии, затем примаковско-ельцинской дипломатии, затем путинской дипломатии. Сейчас у нас появляется опыт медведевско-путинской дипломатии. Но одно остается неизменным: мы частично сближаемся с нашими западными партнерами, а частично им противостоим. Мы частично пытаемся играть роль противовеса тем же Соединенным Штатам, а частично идем по пути интеграции в те структуры, где США и другие западные державы на протяжении долгого времени играют ведущую роль. И это, судя по всему, единственно возможная для нас политика, поскольку она обусловлена не нашими симпатиями и антипатиями, а объективным положением России в современном мире.

Надо ли нам существенно менять внешнюю политику ради модернизации, и способна ли внешняя политика существенно помочь модернизации — вот ключевые вопросы. Высказывались различные точки зрения. Одна из них была высказана на самом высоком уровне: смысл ее в том, что эффективность внешней политики должна измеряться ее влиянием на экономику и повышение качества жизни населения. После этого появились призывы полностью подчинить внешнюю политику этим задачам.

Однако оправдан ли такой «экономический радикализм» в подходе к внешней политике? Ведь такую политику проводить совершенно невозможно. Говорить о полном подчинении внешней политики чисто экономическим задачам — это подход чисто идеологический, а не профессиональный. Он нас будет подталкивать лишь к неправомерным уступкам «во имя» привлечения инвестиций и высоких технологий. Китай — признанный лидер по привлечению инвестиций — не идет по такому пути. Потому что внешнюю политику невозможно по определению свести к экономическим задачам. Она должна заниматься и сферой безопасности, и продвижением политических интересов за рубежом, и поддержкой российской культуры и русскоязычных за пределами Родины, и много чем еще, что не укладывается в узкие рамки чисто экономического подхода.

Более того: такая установка, если ее абсолютизировать, способна серьезно исказить понимание национальных интересов страны и систему ее внешнеполитических приоритетов. Об этом говорит наша недавняя история. В первой половине 90-х гг. мы пошли по этому пути и приобрели опыт экономизма во внешней политике. Именно тогда была принята концепция, согласно которой эффективность внешней политики определяется, прежде всего, влиянием на экономическое развитие. В итоге мы имели очень слабую внешнюю политику и очень неубедительное экономическое развитие. Поэтому жестко увязывать эти две вещи представляется принципиально неверным.

Но если ради модернизации все же менять внешнюю политику, то как менять? В сторону чего — в сторону большей уступчивости, в сторону отказа от ряда целей, которые мы считаем стратегическими, в сторону пересмотра системы наших национальных интересов? Здесь налицо объективное противоречие. На идеологическом уровне, когда говорится, что внешняя политика должна отвечать задачам модернизации, то это звучит логично. Однако, если опуститься с высот идеологии на уровень конкретной, практической политики, то это противоречие становится очевидным.

Должны ли мы были «ради модернизации» отказываться от противодействия атаке Грузии на Цхинвал, от ввода наших войск на территорию Грузии и от признания Абхазии и Южной Осетии? Ответ самоочевиден. Ибо химерические плюсы, которые мы получили бы от сдержанности в ситуации августа 2008 года, помешали бы выполнению ряда реальных задач, которые мы решали, когда пошли на проведение этой операции, не говоря уже о ее чисто гуманитарном аспекте.

Другой конкретный пример. Должны ли мы опять же ради модернизации пойти на поддержку Соединенных Штатов по Ирану? И если да, то насколько далеко? И если завтра встанет вопрос уже не об ограниченных, а о «парализующих» санкциях или даже о военных действиях против Ирана? Ведь он вовсе не снят с повестки дня. Как нам себя вести в этом случае?

Должны ли мы во имя задач модернизации и налаживания отношений с Западом отказаться, например, от нашего негативного подхода к продвижению НАТО на восток? Одобрить присоединение к альянсу Украины? Изменить, дабы не раздражать американцев, наше отношение к режиму Саакашвили, повинному в гибели российских граждан? Или подписать с ЕС невыгодную нам Энергетическую хартию? Или отказаться от признания Абхазии и Южной Осетии на том основании, что это признание не нравится нашим западным партнерам?

Словом, как только этот общий идеологический посыл начинают рассматривать на конкретном уровне, то выясняется, что подчинить внешнюю политику исключительно задачам модернизации совершенно невозможно. На уровне конкретной политики возникают практические задачи, которые нельзя решать в этом диапазоне.

Не менее важный вопрос — ради чего мы должны отказываться от ряда внешнеполитических позиций? Прежде всего: откуда возникло убеждение, что принципиально новые отношения с США и Западом, возможные лишь при очень серьезных и глубоких уступках с нашей стороны, приведут к тому, что Запад начнет модернизовать нашу экономику? Скажем, Латвия, Болгария или Венгрия вошли в ЕС и НАТО, но это не помогло им ни справиться с глобальным кризисом, ни выйти на новый уровень экономического развития.

Между тем нас иногда убеждают, что мы должны чуть ли не стать неформальным членом европейско-атлантического сообщества. Но насколько это отвечает нашим стратегическим интересам?

Первый аргумент против такой установки: наступает азиатский век. В 2009 году более 50 % мирового ВВП приходилось на 21 страну АСЕАН. А мы в этих условиях продолжаем решать проблему, которую решали еще Петр Великий и Екатерина Вторая — мы все еще решаем проблему наших отношений с Западом. Но не слишком ли мы сосредоточились на этом? Не пора ли шире взглянуть на современный мир? Мир меняется, но именно Запад остается главным предметом наших размышлений. Насколько верен такой подход в условиях, когда удельный вес Запада в мировой политике снижается, а не растет? Интересно, что «евроскептицизм» президента Барака Обамы именно этим и вызван. Обама убежден: будущее решается в Азии.

Второй аргумент. В 90-е годы у нас уже был определенный опыт усиленного сближения с Западом. Тогда нам объясняли: это делается ради нашего внутреннего развития. Результат хорошо известен. И результат не мог быть иным: США и Запад сближаются с нами не ради того, чтобы помочь нам выполнить наши задачи. Если они сближаются, то на собственных условиях, во имя собственных интересов. В 90-е годы мы «сближались» именно по такой схеме. Достаточно вспомнить политику Клинтона по отношению к Ельцину. Она подробно описана в книге Строба Тэлбота «Билл и Борис». Тэлботт описывает, как Клинтон «сближался» с Ельциным, только на своих условиях, не делая ему ни одной уступки. При Буше США также были верны этой политике. С Обамой ситуация несколько изменилась, но насколько — это еще предстоит определить.

Тем временем НАТО опять предлагает нам сближение на своих условиях. Генсек альянса Расмуссен говорит: да, мы готовы быть вашими партнерами, стратегическими партнерами, но на наших условиях. Вашу концепцию европейской коллективной безопасности, говорит он Медведеву, мы готовы обсуждать, но «потребности в новом договоре я не вижу» (пресс-конференция Расмуссена, Москва, декабрь 2009 г.) В администрации США также считают: уже есть система безопасности, выстроенная вокруг НАТО, и другая не нужна. Мы, с нашей стороны, не можем этого не учитывать.

Третий аргумент: готовы ли мы ради сближения к десуверенизации? Углубленное сближение с США и Европой предполагает определенный отказ от суверенитета. Собственно, НАТО и Евросоюз построены на этом. Это организации, где часть суверенитета делегируется наднациональным органам либо — в военной сфере — де-факто передается Соединенным Штатам. Можем ли мы пойти на это? Мы не встроены ни в НАТО, ни в Евросоюз, не пользуемся «плюсами» от членства в этих организациях, и в случае отказа от самостоятельности можем получить ограничение нашего суверенитета без существенных выгод для себя.

Четвертый момент. Есть такая позиция, что нам нужно вступать в «изменившееся НАТО». Об этом говорилось в последнем докладе ИНСОР. Но НАТО пока не меняется в ту сторону, в которой мы заинтересованы. Напротив, военная доктрина альянса развивается в направлении выхода НАТО за пределы своей зоны ответственности. Нужно ли нам такое НАТО? Кроме того, что нам даст членство в НАТО с точки зрения модернизации? Альянс не занимается поставкой высоких технологий, не занимается модернизацией стран, которые становятся его членами. Это происходит по-другому, не через НАТО, которая не имеет отношения к модернизации. Кроме того, вступив в «глобальное НАТО», мы осложним наши отношения с Китаем. Но нужна ли нам роль стратегического буфера между США и Китаем? Хорошо известно: любой военный союз «дружит» против кого-то. Сейчас НАТО «дружит против» России. Если мы вступим в альянс, против кого мы будем дружить? Ясно, что мы будем нужны США и НАТО именно для того, чтобы потенциально противостоять Китаю.

Есть даже такая порочная формулировка: нам, мол, нужно «прислониться к Западу». Как будто мы сами не стоим на ногах, а наш национальный позвоночник состоит не из костей, а из желе, так что мы вот-вот упадем. Эта позиция отражает несамостоятельность и полное отсутствие веры в себя и свою страну у части российской политической элиты. Более того: эта установка на деле ведет нас к отходу от наших национальных интересов.

И еще одно, что вызывает большие сомнения. А кто вообще сказал, что после внешнеполитических уступок с нашей стороны в большем объеме, чем сейчас, Запад будет модернизировать и развивать нашу экономику? Почему мы считаем, что он начнет делать крупные вливания в российскую промышленность и передавать нам высокие технологии? Для того, чтобы это произошло, у нас должны быть 100 %-ные гарантии прав собственности. У нас должны быть исключены ситуации, когда адвокаты крупных западных корпораций умирают в СИЗО. У нас должно быть исключено рейдерство, а также случаи, когда закон получает обратную силу. Не говоря уже о том, что у нас не должно быть судебных решений, продиктованных интересами каких-то групп или кланов в ущерб существу вопроса. Об этом всем говорит наш президент, но особых успехов в борьбе с коррупцией, которая разъедает наше общество и экономику, пока не видно. Если же здесь успехи будут, то Запад начнет инвестировать в экономику РФ и без всяких крупных внешнеполитических уступок с нашей стороны. А вот если мы надеемся, ничего не меняя внутри страны, купить у Запада модернизацию за счет внешнеполитических уступок, то это совершенно неправильный расчет.

Впрочем, скоро можно будет определить, насколько поможет нам Запад в ответ на нашу уступчивость. В конце мая Россия в конечном счете поддержала проект резолюции СБ ООН по Ирану, подготовленный США. То есть, другими словами, поддержала американские санкции против Ирана. С нашей стороны говорят, что это есть подтверждение «перезагрузки» с администрацией Обамы. Заявляют, что не только США, но и мы заинтересованы в том, чтобы не допустить Тегеран до ядерной бомбы. Указывают, что Китай тоже поддержал американский проект. Напоминают, что Иран, интересы которого мы долго защищали, нас неоднократно подводил, все время вел собственную игру, не поддержал наши инициативы и вообще зарвался. Намекают, что нам надо поддержать Обаму, иначе его съедят ненавидящие его правые в Америке.

В некоторых из этих доводов есть резон, особенно в том, что Иран, ожидая от нас помощи и защиты, не слишком помогал нашей дипломатической игре. И все же возникает два вопроса.

Вопрос первый: какие конкретные шаги со стороны Америки последуют в ответ на наш конкретный шаг по поддержке задуманных американцами санкций? Что конкретно привезет Дмитрий Медведев из Вашингтона, куда он отправится в июне с официальным визитом? В принципе, Обама у Медведева теперь в большом долгу. Обаме, у которого почти нет внешнеполитических побед, нужны доказательства, что его линия на перезагрузку с Россией оправданна и дает результаты — прежде всего, для того чтобы противостоять внутренним критикам. Однако чем администрация готова отплатить Медведеву за такую поддержку, остается неясным. Возможно, все, как это не раз бывало, ограничиться широкими улыбками, похлопываниями по плечу и чисто риторической требухой.

Вопрос второй: как скажется на нашей международной репутации и авторитете такое встраивание в американский курс? За день до того, как Хиллари Клинтон заявила о поддержке санкций со стороны России и всех других членов Совета безопасности ООН, сенсационное соглашение с Ираном заключили Бразилия и Турция. Эти две державы второго ряда решили внести свой вклад в решение проблемы и вроде бы добились большого успеха в Тегеране. Вряд ли этот вопрос не обсуждался на только что прошедших переговорах Медведева с премьером Эрдоганом в Турции и с президентом Бразилии Лулой в Москве. Но соглашение не продержалось и одного дня. Оно было названо непонятным и отвергнуто и США, и другими членами Совета безопасности, включая Россию. По словам британской газеты «Гардиан», они «сровняли с землей бразильские и турецкие посреднические усилия в иранском кризисе, подав сигнал о том, что лишь большие парни могут заключать и расторгать большие сделки». Однако для России сделанный выбор обозначает и нечто большее, чем солидарная защита привилегий постоянных членов Совбеза. Поддерживая проект санкций, мы ясно даем понять всем: для нас приоритетны именно отношения с Америкой. Для Обамы это, возможно, большой успех, он получил, что хотел, но говорить об успехе для нас еще рано. Ведь до сих пор США были горазды пользоваться нашей поддержкой — от борьбы с терроризмом до Афганистана, но редко предлагали свою. Есть ли у нас основания считать, что эта линия всерьез изменилась?

Из сказанного можно сделать три вывода. Первое: внешняя политика способна лишь маргинально повлиять на модернизацию. Опыт России в 90-е годы и весь опыт Китая показывают, что ключ к модернизации нельзя искать в сфере внешней политики. Китай не жертвует системой своих внешнеполитических интересов ради модернизации. Китай выстроил такой инвестиционный режим внутри страны, который делает выгодным капиталовложения в его экономику. Если у нас модернизация провалится, то это произойдет не из-за внешней политики. Обама не руководит американским бизнесом, а Саркози — французским. Для того чтобы к нам пришли крупные инвестиции, должен, прежде всего, кончится глобальный кризис. А мы должны обеспечить такой режим для западных корпораций, какой ввели у себя китайцы. Внешняя политика может поспособствовать модернизации, но не более того. Ключ от нее лежит не вовне, а внутри страны.

Второй вывод. Менять внешнюю политику, возможно, и нужно. Но не в сторону возвращения к уже дискредитированной модели добровольного подчинения Западу, которую мы пытались исповедовать в 90-е годы, от которой сами же отказались, разочаровавшись в ней. Если и менять внешнюю политику, то в сторону расширения связей с новыми центрами экономической мощи и политического влияния. Частично такое расширение уже происходит.

И третье. Нам не нужны конфликты с Западом. США и Запад остаются чрезвычайно важными игроками и еще долго будут таковыми. Все недавние крики о том, что «завтра рухнет доллар», что «Америка закончилась как мировой лидер», не имеют ничего общего с действительностью. Как же быть с Западом? С Западом нам надо идти по пути минимизации конфликтов. Но нам нужна не политика младшего партнера, который мечтает присоединиться к НАТО, естественно, на условиях той организации, куда он стремится вступить. Нам нужна политика «мудрого соседа». Россия является географическим соседом европейцев и американцев. Соседи могут враждовать, так это и было в период «холодной войны». Но соседи могут находиться и в сбалансированных отношениях. Нам необходимо выстраивать новый баланс в отношениях с Западом — с учетом того, что мир быстро меняется, что в нем появляются новые центры силы, которые через некоторое время будут играть очень серьезную роль. На этом, кстати, выстроена внешнеполитическая философия Барака Обамы, и это совершенно правильный подход. А потому нам следует отходить от заворожившей нас американо-европейской парадигмы нашего внешнеполитического мышления. Только так мы сумеем сохранить максимальную свободу маневра и наилучшим образом отстаивать наши национальные интересы.

Примечания

1

Хиллари Клинтон имела в виду ставшее знаменитым и вызвавшее целый вал критики высказывание Буша о Путине после их встречи в Любляне в июне 2001 года: «Я заглянул ему в глаза и увидел его душу».

(обратно)

2

Полный текст интервью с Муамаром Каддафи см. в главе «Век XXI: мутации мировой системы. Взгляд из Триполи».

(обратно)

3

Речь идет о пожаре в ночном клубе «Хромая лошадь» 5 декабря 2009 года, когда погибли 156 человек.

(обратно)

Оглавление

Москва — Вашингтон: состоялась ли «перезагрузка»?

  «ПЕРЕЗАГРУЗКА» В ПОЛИТИКЕ США: СТРАТЕГИЯ ИЛИ ТАКТИКА?

  ДИЛЕММА ВАШИНГТОНА: МОЖНО ЛИ «ЗАБЫТЬ» О ПУТИНЕ?

  АМЕРИКАНСКАЯ ПРО В ЕВРОПЕ: КАК РАСЦЕНИТЬ РЕШЕНИЕ ОБАМЫ?

  МЕДВЕДЕВ — ОБАМА: ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ

  КОМПЛИМЕНТЫ И РЕАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА

  ВИЗИТ АМЕРИКАНСКОЙ ДАМЫ: О ЧЕМ УМОЛЧАЛА ХИЛЛАРИ КЛИНТОН

  ПОДДЕРЖИТ ЛИ МОСКВА ВОЕННЫЙ УДАР ПО ИРАНУ?

  ДОГОВОР СНВ-3: ПЛЮСЫ И МИНУСЫ

Барак Обама между войной и миром 

  ПЕРВОЕ ПОРАЖЕНИЕ НОВОГО ПРЕЗИДЕНТА

  ПАРАДОКСЫ БАРАКА ОБАМЫ

  НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ МИРА ДЛЯ «ПРЕЗИДЕНТА ЗЕМНОГО ШАРА»

  ВЕДЕТ ЛИ АМЕРИКА ДВОЙНУЮ ИГРУ?

  «ОРУЖИЕ ДЛЯ БЕДНЫХ»: ПОЧЕМУ ОБАМА ЗА БЕЗЪЯДЕРНЫЙ МИР?

  ОБАМА И АФГАНИСТАН: ПО СТОПАМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА?

  КТО ХОЧЕТ ОТНЯТЬ АМЕРИКУ У ПРЕЗИДЕНТА ОБАМЫ

Глобальный кризис: накануне девятого вала?

  ГОД ВЕЛИКОГО ПЕРЕЛОМА

  ТРИ ЛИКА ЭПОХИ «ФИНАНСОВЫХ ПУЗЫРЕЙ»

  ТРУП, РАЗОРВАННЫЙ НА ЧАСТИ, АЛАН ГРИНСПЕН И НОВОЕ БОЖЕСТВО

  ИСПЫТАНИЕ КРИЗИСОМ

  КРАХ КНЯЖЕСТВА-МЕЧТЫ: ОТ ДУБАИ ДО ГРЕЦИИ

Клуб миллиардеров 

  РОССИЯ В ДАВОСЕ: ХРОНИКА 90-х

  США И ДАВОССКИЙ ФОРУМ: ПОСЛЕ НАПАДЕНИЯ НА ИРАК

  ДАВОС-2005: РОССИЯ — НЕ ГЛАВНАЯ НОВОСТЬ

  ДАВОС-2006: АЛЕЕТ ВОСТОК

  ДАВОС-2007: БУШ И БЛЭР — ДВЕ СНЕГУРОЧКИ

  ДАВОС-2008: ТРЕВОГА НА ЗАПАДЕ, ОПТИМИЗМ В АЗИИ

  ДАВОС-2009: «ИДЕАЛЬНЫЙ ШТОРМ»

  ДАВОС-2010: СМОЖЕТ ЛИ КИТАЙ СОПЕРНИЧАТЬ С США?

Век XXI: мутации мировой системы 

  КАК АМЕРИКА НЕ СТАЛА «НОВЫМ РИМОМ»

  123 000 000 000 000, или КТО ТРАТИТ БОЛЬШЕ ВСЕХ НА ЕЛИСЕЙСКИХ ПОЛЯХ

  НОВАЯ ЗОНА ВЛИЯНИЯ С ЦЕНТРОМ В ПЕКИНЕ

  ВЗГЛЯД ИЗ ТРИПОЛИ: МУАМАР КАДДАФИ О КРИЗИСЕ, ОБАМЕ И ООН

  КАК СКОРО НАСТУПИТ «ВЕК КИТАЯ»?

Новый мир: старикам здесь не место 

  ВИРТУАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА И ОБЩЕСТВО РАЗВЛЕЧЕНИЙ

  ПРИЗРАК: БЫЛ ЛИ ТОНИ БЛЭР АГЕНТОМ ЦРУ?

  «NO COUNTRY FOR OLD MAN»

  МУСУЛЬМАНСКИЕ ВОЙНЫ

  ЧЕЛОВЕК ГОДА

  ВЛИЯТЕЛЬНЫЕ ИЛИ НАШУМЕВШИЕ?

Живая история 

  КАК НАС ПЫТАЮТСЯ ЛИШИТЬ ПОБЕДЫ

  СТАЛИН И ГИТЛЕР: ЗНАК РАВЕНСТВА?

  КАК ДЯДЯ ОБАМЫ ОСВОБОЖДАЛ ОСВЕНЦИМ

  ЧЕЛОВЕК С ХАЙБЕРСКОГО ПЕРЕВАЛА

  КУРИЛЫ, МЕДВЕДЕВ И ЯПОНСКИЙ ДЕМАРШ

  НЕОПРАВДАННЫЕ НАДЕЖДЫ ДЖОРДЖА БУША-МЛАДШЕГО

Болевые точки России: с каким наследием мы вступили в новый век 

  ЗА ЧТО БОРОЛИСЬ, или КАКОЙ КАПИТАЛИЗМ МЫ ПОСТРОИЛИ

  НАСЛЕДИЕ. ПОСТСКРИПТУМ К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ БОРИСА ЕЛЬЦИНА

  МОДЕРНИЗАЦИЯ: ЛОЗУНГ ИЛИ ПРАКТИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА?

  СПОР О РЕФОРМАХ 90-х КАК СПОР О СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

  БЫЛ ЛИ ГАЙДАР СПАСИТЕЛЕМ РОССИИ?

  «ЗАКЛЯТАЯ ЦИФРА», или ПРОКЛЯТИЕ РОССИЙСКИХ РЕФОРМАТОРОВ

  СИНДРОМ «ХРОМОЙ ЛОШАДИ»

  ПРОВАЛ В ВАНКУВЕРЕ

  ЕСТЬ ЛИ У НАС ИДЕОЛОГИЯ, КРОМЕ ИДЕОЛОГИИ ДЕНЕГ?

Каковы наши подлинные интересы? 

  СТАНЕМ ЛИ МЫ ЛОШАДЬЮ ДЛЯ АМЕРИКАНСКОГО ВСАДНИКА?

  ЕВРОПА И МЫ: ПРОСТРАНСТВО ЕДИНОЕ ИЛИ РАСКОЛОТОЕ?

  РОССИЯ — НАТО: «НОВОЕ НАЧАЛО»?

  «СТАЛЬНАЯ МАГНОЛИЯ» И ЕЕ МУДРЕЦЫ

  ЛОГИКА ДВОЙНЫХ СТАНДАРТОВ

  ВЕРНЕМСЯ ЛИ МЫ В АФГАНИСТАН?

  МОДЕРНИЗАЦИЯ В ОБМЕН НА ДЕМОКРАТИЗАЦИЮ?

  СИНДРОМ УНТЕР-ОФИЦЕРСКОЙ ВДОВЫ

  ПОЖЕРТВУЕМ ЛИ МЫ ДРУЖБОЙ С ЧАВЕСОМ?

  МОДЕРНИЗАЦИЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg